Пси, Птица. Душа как крылатая суть [Олег Владимирович Ермаков] (pdf) читать постранично, страница - 3

к нему.
- Что случилось?
- Случилось? - Рокуэл в отчаянии огляделся. Сжал кулак. - Смит умирает!
- С чего ты взял? Хартли говорил, Смит просто прикидывается мертвым. Он и сейчас тебя
дурачит...
- Нет! - Рокуэл выбивался из сил над бессловесным телом, пытался впрыснуть лекарство. Любое. И
ругался на чем свет стоит. После всей этой мороки потерять Смита невозможно. Нет, только не
теперь.
А там, внутри, под зеленым панцирем, тело Смита содрогалось, билось, корчилось, охваченное
непостижимым бешенством, и казалось, в глубине глухо рычит пробудившийся вулкан.
8

Рокуэл пытался сохранить самообладание. Смит - случай особый. Обычные приемы скорой
помощи не действуют. Как же тут быть? Как?
Он смотрит остановившимся взглядом. Окостенелое тело блестит в ярких солнечных лучах.
Жаркое солнце. Сверкает, горит на стетоскопе. Солнце. Рокуэл смотрит, а за окном наплывают
облака, солнце скрылось. В комнате стало темнее. И тело Смита затихает. Вулкан внутри
успокоился.
- Макгайр! Опусти шторы! Скорей, пока не выглянуло солнце!
Макгайр повиновался.
Сердце Смита замедляет ход, удары его опять ленивы и редки.
- Солнечный свет Смиту вреден. Чему-то он мешает. Не знаю, отчего и почему, но это ему
опасно... - Рокуэл вздыхает с облегчением. - Господи, только бы не потерять его. Только бы не
потерять. Он какой-то не такой, он создает свои правила, что-то он делает такое, чего еще не делал
никто. Знаешь что, Мэрфи?
- Ну?
- Смит вовсе не в агонии. И не умирает. И вовсе ему не лучше умереть, что бы там ни говорил
Хартли. Вчера вечером, когда я его укладывал на носилки, чтобы везти в санаторий, я вдруг понял
- Смиту я по душе.
- Бр-р! Сперва Хартли. Теперь ты. Смит тебе сам это сказал, что ли?
- Нет, не говорил. Но под этой своей скорлупой он не без сознания. Он все сознает. Да, вот в чем
суть. Он все сознает.
- Просто-напросто он в столбняке. Он умрет. Больше месяца он живет без пищи. Это Хартли
сказал. Хартли сперва хоть что-то вводил ему внутривенно, а потом кожа так затвердела, что уже
не пропускала иглу.
Дверь одноместной палаты медленно, со скрипом отворилась. Рокуэл вздрогнул. На пороге,
выпрямившись во весь свой немалый рост, стоял Хартли; после нескольких часов сна колючее
лицо его стало спокойнее, но серые глаза смотрели все так же зло и враждебно.
- Выйдите отсюда, и я в два счета покончу со Смитом, - негромко сказал он. - Ну?
- Ни с места, - сердито приказал Рокуэл, подходя к нему. - Каждый раз, как явишься, вынужден
буду тебя обыскивать. Прямо говорю, я тебе не доверяю. - Оружия у Хартли не оказалось. Почему ты меня не предупредил насчет солнечного света?
- Как? - тихо, не сразу прозвучало в ответ. - А... да. Я забыл. На первых порах я пробовал
передвигать Смита. Он оказался на солнце и стал умирать всерьез. Понятно, больше я не трогал его
с места. Похоже, он смутно понимал, что ему предстоит. Может, даже сам это задумал, не знаю.
Пока он не закостенел окончательно и еще мог говорить и есть, аппетит у него был волчий, и он
предупредил, чтобы я три месяца его не трогал с места. Сказал, что хочет оставаться в тени. Что
солнце все испортит. Я думал, он меня разыгрывает. Но он не шутил. Ел жадно, как зверь, как
голодный дикий зверь, потом впал в оцепенение - и вот, полюбуйтесь... - Хартли невнятно
выругался. - Я-то надеялся, ты оставишь его подольше на солнце и нечаянно угробишь.
Макгайр всколыхнулся всей своей тушей - двести пятьдесят фунтов.
9

- Слушайте... А вдруг мы заразимся этой смитовой болезнью?
Хартли смотрел на неподвижное тело, зрачки его сузились.
- Смит не болен. Неужели не понимаешь, тут же прямые признаки вырождения. Это как рак. Им не
заражаешься, это в роду и передается по наследству. Сперва у меня не было к Смиту ни страха, ни
ненависти, это пришло только неделю назад - тогда я убедился, что он дышит, и существует, и
процветает, хотя ноздри и рот замкнуты наглухо. Так не бывает. Так не должно быть.
- А вдруг и ты, и я, и Рокуэл тоже станем зеленые, и эта чума охватит всю страну, тогда как? дрожащим голосом выговорил Макгайр.
- Тогда, если я ошибаюсь, - может быть, и ошибаюсь, - я умру, - сказал Рокуэл. - Только меня это
ни капельки не волнует.
Он повернулся к Смиту и продолжал делать свое дело.
Колокол звонит. Колокол. Два, два колокола. Десять колоколов, сто. Десять тысяч, миллион
оглушительных, гремящих, лязгающих металлом колоколов. Все разом ворвались в тишину, воют,
ревут, отдаются мучительным эхом, раздирают уши!
Звенят, поют голоса, громкие и тихие, высокие и низкие, глухие и пронзительные. Бьют по
скорлупе громадные хлопушки, в воздухе несмолкаемый грохот и треск!
Под трезвон колоколов Смит не сразу понимает, где же он. Он знает, ему ничего не увидеть, веки
замкнуты, знает - ничего ему не сказать, губы срослись. И уши тоже запечатаны, а колокола все
равно оглушают.
Видеть он не может. Но нет, все-таки может, и кажется - перед ним тесная багровая пещера, словно
глаза обращены внутрь мозга. Он пробует шевельнуть