Реквием опадающих листьев [Ирина Алексеевна Молчанова] (fb2) читать онлайн

Ирина Молчанова Вампиры — дети падших ангелов Реквием опадающих листьев

Глава 1 Петербург Я делаю тебе больно

В заполненной студентами аудитории раздался негромкий смех. Преподаватель в коричневом костюме — мужчина средних лет обернулся и уставился на нарушительницу тишины.

Черноволосая девушка, одетая во все черное и кожаное, взгляда его не заметила, поскольку ее собственный был устремлен в изрядно потрепанную толстую книгу, которую она держала перед собой. На обложке большими буквами значилось: «Карл Маркс. Капитал».

— Госпожа Левитан, — обратился преподаватель. Ярко-зеленые, по-кошачьи чуть раскосые глаза, поднялись на него, изящная черная бровь изогнулась в легком неудовольствии.

— Я где-то могу понять, что читать великий труд Маркса занимательнее, чем слушать мою лекцию о кадетских журналистах. Но не скажите ли нам, — он отодвинул рукав пиджака, посмотрев на часы, — что же вас так веселит последние двадцать пять минут?

Студентка, не спуская с него лучившихся зеленью глаз, медленно улыбнулась и на выдохе произнесла:

— Это неприлично. — После чего увеличила громкость на черном mp3, прикрепленном к распахнутому воротничку.

Мужчина под ее пристальным взглядом заметно занервничал, одернул пиджак за полы и, пробормотав: «Тогда лучше не стоит», — отвернулся к доске.

Лекция продолжилась.

Девушка взяла со стола «Сникерс», с бесстыдным шуршанием раскрыла обертку и, с аппетитом откусывая шоколадку, вновь погрузилась в чтение.

Вскоре пара закончилась. Аудитория быстро опустела.

— Лиза… Бесс, — коснулся преподаватель плеча девушки.

Та смахнула с губ шоколадные крошки, захлопнула книгу, убрала в пакет и поднялась. Взгляд ясных зеленых глаз скучающе скользнул по загорелому лицу мужчины.

Тот неуверенно улыбнулся.

— Тебе нравится ставить меня в неудобное положение?

Она рассмеялась.

— Неудобное положение? Это примерно как мне в позе тридцать пять на тетрадях твоих первокурсников?

Преподаватель в панике огляделся, но удостоверившись, что в аудитории они одни, постучал указательным пальцем по «Капиталу», прижатому к груди девушки, и сказал:

— Стоило ли с экономического факультета переходить на философский, а потом на журфак, чтобы у меня на истории русской журналистики читать Маркса?

— «Сердце изменится так быстро — не уследишь!».

— Ты скучаешь по преподавателю экономики или философии, вот в чем вопрос.

Бесс смерила его насмешливым взглядом.

— Что такое скучать? — И зашагала к двери.

Девушка спустилась на первый этаж и вышла из здания института на Университетскую набережную.

Вечерело. Днем прошел дождь, мокрый асфальт поблескивал в электрическом свете фонарей.

— Привет! — окликнул знакомый голос.

Бесс обернулась. Рядом стоял ее сосед Глеб — русоволосый юноша с невинным взором голубых глаз и пухленькими, как у обиженного ребенка, губками.

— Если рассчитываешь, что я подкину тебя до дома, то ты просчитался, — безжалостно сообщила она. Этот дуралей уже два года надоедал ей своей любовью. А ведь в начале весны она честно дала ему шанс. Сводила в бар, потом в клуб, познакомила со своими друзьями, а когда дело дошло до койки, глупец вместо презерватива вынул из кармана обручальное кольцо и все испортил.

— Да нет, — мотнул головой парень. — Я в библиотеку иду, так что…

— Ну-ну. «Нигде так сильно не ощущаешь тщетность людских надежд, как в публичной библиотеке».

Глеб застенчиво вздохнул, глядя на нее из-под челки, несмело продолжая топтаться на месте.

Девушка махнула рукой на прощание и пошла вдоль здания института. Но не успела она завернуть на Кадетскую линию, где всегда оставляла мотоцикл, как прямо перед ней возник человек. Бесс едва не врезалась и, чертыхнувшись, вскинула голову. На нее с очень бледного красивого лица смотрели два ярких изумрудных глаза. Темноволосый незнакомец, одетый в серые джинсы, белый свитер и светлые кроссовки, хищно улыбнулся.

— Мне кажется… — начал он, но она его раздраженно перебила:

— Изыди, по понедельникам я не знакомлюсь.

Она обошла его, только парень навязчиво последовал за ней.

— Где-то я уже видела твою морду! Не иди за мной, — не оборачиваясь, приказала Бесс. — Я что, непонятно выразилась?!

Зеленоглазый остановился.

Девушка приблизилась к своему мотоциклу и убрала пакет в сиденье.

Когда она выехала на Университетскую набережную, незнакомец все еще стоял на углу дома, наблюдая за ней сияющими в полумраке глазами.

«Все-таки я его где-то видела, определенно, — подумала Бесс, проносясь мимо. В лицо летела изморось, девушка взглянула на шлем, который не потрудилась надеть и, прищуриваясь, плотнее сжала губы. Ей нравилось чувствовать мокрый ветер на щеках. В ушах рычал, хрипел, гремел Rammstein — «Reise, Reise»^[1], заглушая свист ветра и шум машин.

За полчаса она домчалась до метро «Нарвская» с возвышающимися в ярком свете фонарей и витрин зелеными Триумфальными воротами и повернула на Балтийскую улицу. Девушка остановилась у арки двухэтажного розового дома с белой лепниной, со старинными балкончиками и, вынув из кармана пульт, направила на черные железные ворота. Пока те медленно разъезжались, Бесс посмотрела на вереницу убегающих вдаль фонарей. Их желтый свет резко обрывался, не достигая конца улицы, где находились неотреставрированные и уже давно нежилые дома. Местные дети болтали, будто там водится нечистая сила.

Девушка ухмыльнулась. Частично она была с ними согласна, правда, едва ли могла называть бомжей силой. А бездомных там болталось много. Недаром близ располагалось «Отделение для ночного пребывания лиц без постоянного места жительства» Кировского района.

Она въехала во внутренний дворик, оставила мотоцикл между отцовским BMW и «Мерседесом» соседей и устремилась к одной из парадных. Приложила к домофону ключ, взлетела по лестнице и дернула за ручку.

Дверь квартиры отказалась открытой. Отец частенько ее не запирал. После того как выкупил помещение на первом этаже, весь дом принадлежал им. На первом он собирался сделать тренажерный зал, сауну и кабинет для себя попросторнее. Вся его жизнь была сосредоточена на работе — он возглавлял крупный филиал английской компании, производящей детали для редких автомобилей.

В прихожей горел свет, Бесс скинула в углу, под вешалкой, сапоги, провела рукой по выбившимся из высокого хвоста волосам перед зеркальной стеной и двинулась на кухню.

Паркет под ногами поскрипывал, в коридорчике насыщенно пахло вином.

Отец, еще не переодевшийся после работы, в рубашке, галстуке, сидел за стеклянным столом. Густые черные волосы, темно-синие глаза, правильные черты лица, золотые часы на запястье — прекрасный образец небедствующего холостяка. Перед ним стояла тарелка с яичницей, приправленной беконом и помидорами. И уже изрядно опустевшая бутылка «Шардоне».

— Снова без шлема из центра ехала? — Александр Вениаминович поперчил яичницу и, мельком взглянув на дочь, предупредил: — Учти, я больше не стану вытаскивать тебя из ментовки! Со своими штрафами ты меня скоро разоришь!

— Ну, тогда попрощайся со сном.

— С чего бы вдруг?

— А ты сможешь спать спокойно, зная, что твою дочь в обезьяннике трахает какой-нибудь мент?

Отец изучающе взглянул на нее.

— Что-то мне подсказывает, ты была бы не против.

Она села на табуретку и поставила локти на стеклянный стол.

— Кто же отрицает! Заметь, о собственном сне я словом не обмолвилась. О твоем беспокоюсь.

Александр Вениаминович вздохнул.

— Есть будешь?

— Уайльд говорил: «При крупных неприятностях я отказываю себе во всем, кроме еды и питья». Аналогично.

Бесс встала, распахнула двойные створки холодильника, вынула поднос с суши и бутылку пива. Поймав взгляд отца, девушка пожала плечами: — «Пиво, страха усыпитель и гневной совести смиритель».

— Думается мне, нельзя смирить то, чего нет, — хмыкнул родитель, принимаясь за еду.

Они ели молча. Когда закончили, отец спросил:

— Останешься дома?

Бесс мотнула головой:

— Приму душ и сматываюсь.

— Можно подумать, твоим грязным байкерам есть разница, помылась ты или нет!

Она добродушно усмехнулась.

— «Нет ничего более негигиеничного, чем жизнь». Но ты прав, моим байкерам все равно, тем они мне и нравятся. Моюсь я для уголовников. Эти уважают чистоту.

Александр Вениаминович устало потер переносицу.

— Однажды ты нарвешься, Бесси, и даже я не смогу тебе помочь.

Девушка посмеялась и, распахнув дверь ванной, процитировала: — «Люди наказываются сильнее всего за свои добродетели». Коих у меня нет. Так что не беспокойся.

Она быстро приняла душ, надела сапоги и сорвала с вешалки косуху из грубой кожи.

На улице стемнело и стало заметно холоднее. Девушка выехала на своем «Харлее» из арки и помчалась по Балтийской в сторону негорящих фонарей.

Проезжая мимо дома за высоким забором с колючей проволокой, Бесс вспомнила придурка, которого сбила на днях, и ее охватил гнев. Она крепче стиснула руль.

«Наверняка был пьян, урод», — подумала она, косо глядя на огромный дом, где в квадратной башне тускло горел свет.

Промчавшись по узкому Михайловскому переулку, Бесс повернула на улицу Швецова и вскоре остановилась возле грязно-желтого четырехэтажного дома. Он располагался вдоль Охотничьего переулка, окна выходили на крупный перекресток, а с другой стороны двери парадных смотрели на соседнее здание Петровского колледжа.

Перед входом в прямоугольный дворик, закрытый с одной стороны колледжа железным забором, с другой — зданием из красного кирпича, стояла коричнево-синяя скамейка. На старых рейках засохли скукоженные листочки. Тут возвышались высокие могучие деревья еще с зеленой листвой.

Девушка въехала во двор и оставила мотоцикл за полуразрушенной стенкой помойки и вошла в третью — последнюю парадную. По темной узкой лестнице взбежала на четвертый этаж и позвонилась в квартиру. Железную дверь открыла девица в халате и тапочках, с опухшими веками, красным лицом и всклоченными волосами.

— A-а ты-ы, — все, что вымолвила та сухими потрескавшимися губами, отступая в коридор.

Играла музыка, из глубины квартиры доносился хрипловатый голос:

Бес вошла, сняла верхнюю одежду и проскользнула в комнату, откуда слышались голоса и тихий звон рюмок.

Вокруг накрытого стола сидели четверо мужчин и уже изрядно пьяная девушка.

Мужчина лет тридцати пяти, голый по пояс, с торсом в татуировках, поднялся и двинулся навстречу гостье. Светловолосый, коротко стриженный, с двухдневной щетиной, сероглазый — он приобнял девушку за талию, приглашая на танец.

Из музыкального центра медленно лилась песня:

Двигаясь в такт мелодии, Бесс скользнула ладонями по широкой спине в наколках. С ним она познакомилась около года назад, когда Владимир во второй раз вышел из тюрьмы. Первый свой срок — три года — он отмотал по малолетке за поножовщину. Во второй раз сидел семь за непреднамеренное убийство собутыльника в баре.

Вовка, не увлекайся, — захохотал один из его корешей, — ты нам сегодня еще нужен!

Мужчина не обратил внимания, потянулся к уху девушки, прошептав:

— Как хорошо, детка, что ты пришла.

Она подставила ему губы:

— Так не заставляй меня пожалеть…

* * *

Он шел по набережной вдоль каменных парапетов, за которыми простиралась темная Нева. На противоположном берегу за все еще зелеными деревьями виднелся Исаакиевский собор. Моросил дождь, небо было затянуто сине-серыми разводами туч. Молодой человек внимательно смотрел на другую сторону дороги, скользя взглядом изумрудных глаз по желтым и оранжевым зданиям. Он выискивал среди спешащих с учебы студентов тонкую гибкую фигуру в черном, но не находил. По тротуару, прячась под зонтами, шли все не те…

Вильям медленно втянул в себя по-вечернему холодный и сырой воздух. Наступил вторник, и дикое правило «Не знакомлюсь по понедельникам», как он полагал, сегодня не работало. А ему еще никогда не хотелось так сильно с кем-то познакомиться, особенно с человеком — человеком, который сбил его мотоциклом и отпинал ногами, обозвав при этом сволочью. Конечно, была Катя. Но к ней он испытывал совсем другие чувства, ее он мечтал любить, оберегать, носить на руках, дарить счастье…

Впрочем, все это было как будто давно и оказалось неправдой.

А сейчас ему впервые хотелось убить. По-настоящему, жестоко, безжалостно разорвать как хищнику добычу.

В мысли то и дело врывалась музыка, звучавшая где- то вдалеке, зло пели на немецком. Сам того не желая, Вильям стал прислушиваться.

И тут, справа от себя, он увидел ее. Она лежала на гранитных парапетах, одетая, как и прежде, во все черное. Голова девушки покоилась на двух толстых книгах: Ницше «Утренняя заря, или мысли о моральных предрассудках» и Роберт Пирсиг «Дзен и искусство ухода за мотоциклом». Третью — «Капитал» Маркса — она держала перед собой. В левой руке девушка сжимала большой бумажный стакан, судя по острому аромату, с кофе. В уши были вставлены наушники, откуда доносилось:

Вильям замер, от ярости перехватило дыхание. Он разглядывал безмятежное бледное лицо со светлыми зелеными глазами, борясь с желанием слегка подтолкнуть девицу, чтобы та свалилась в реку. Сам удивлялся, как ему удалось вчера совладать с собой и не убить девчонку на месте. Ее пренебрежительное «Изыди», «Я что, непонятно выразилась?» подействовали как ксеноновый душ — до странного парализующе.

Но вот теперь она лежала перед ним абсолютно одна, беззащитная и слабая в своем неустойчивом положении. И кому в здравом уме взбрело бы в голову лежать на парапетах?

На тонкой белой шейке девушки учащенно бился пульс, густые черные ресницы подрагивали, а ряд белоснежных зубов покусывал нежно-розовые губы. Черноволосая выглядела возбужденной.

Вильям задумчиво приподнял брови. Он никогда не задумывался, что «Капитал» Маркса может кого-то настолько взволновать. Сердце ее стучало: тук-тук-тук-так, язычок скользил по губам, и молодой человек к своему ужасу понял, что вид распростертой мерзавки его заводит.

Тогда он решился заговорить с ней:

— Что читаешь?

Она подняла на него глаза.

— A-а, это ты, красивая мордашка. — Лучистый летней зеленью взгляд вернулся к книге.

Вильям с минуту думал, что она о нем уже забыла, но ошибся, девушка, не глядя, насмешливо спросила:

— Не привык к отказам?

Он хмыкнул и в свою очередь поинтересовался:

— Как тебя зовут?

— Бесс, — спокойно ответила она.

Молодой человек напряженно взирал на нее, не веря своим ушам, а потом, поняв, что она не собирается ничего добавить, шумно выдохнул:

— Как это бес? Откуда ты знаешь?

Девушка удостоила его ленивым взглядом, уточнив:

— Откуда знаю, как меня зовут? Ну как бы тебе объяснить… наверное, догадалась.

— Это имя такое?

— Лиза, — нехотя разъяснила она и, видимо, приняв его совсем за дурака, окончательно разжевала: — Элизабет, Бесс.

— Как-то не по-русски, — пробормотал Вильям, коря себя за глупое удивление. Сказывались события последних месяцев: Тартарус, старейшины, Создатель, Лайонел, Катя и конечно ее бес. Девушка утверждала, что старейшины ошиблись. Она была в этом убеждена, и ее сомнения передались всем остальным.

С одной стороны, кто как не бес мог так легко завладеть ледяным сердцем его дьявольски неприступного брата? С другой стороны, Катя являлась нежной, трогательной и невинной девочкой с дождливо-серыми глазами и огненными волосами — рядом с ней приятно было чувствовать себя сильным мужчиной. Рядом с ней казалось, будто живешь заново. Возможно ли чувствовать себя так с бесом?

— Меня назвали в честь моей прабабушки, она была англичанкой, — неожиданно объяснила Лиза. — Ее дочь связалась с русским, выскочила замуж и уехала в Россию. У них родился сын, а у него с женой — я.

— Смотрю ты не сильно скрытная.

— «Скрытность — прибежище слабых», — бросила она, шумно отпивая из трубочки кофе.

— Вильям, — представился молодой человек.

— А, ну это конечно исконно русское имя. — И она засмеялась.

Ему все нравилось, он смотрел на ее молочно-белую шею с пульсирующей венкой, приоткрытый хорошенький ротик, и его посещали самые что ни на есть эротические фантазии. Нет, до Кати, которая некогда вызывала у него приступы сумасшедшей нежности, этой дикарке было далеко. Она возрождала лишь животный инстинкт, чистую похоть.

— И тогда он сам изумил себя, спросив:

— Хочешь развлечься?

Лиза лукаво посмотрела на него, в ее голосе проскользнули нотки снисходительности:

— Может быть. — Она захлопнула книгу, села, свесив ноги в длинных черных сапогах.

Некоторое время она изучала его, затем положила Маркса на другие книги, жадно впилась в трубочку, сделала несколько больших глотков ароматной жидкости и полюбопытствовала:

— Поведешь в кафе?

Вильям несколько растерялся. К такой напористой откровенности со стороны женщин он не привык. Те играли, кокетничали, упирались, а эта вела себя так, словно предложи он ей быструю утеху прямо тут, ее это ничуть не удивило бы и не смутило.

— А как тебе нравится развлекаться?

Спросил и увидел, что из ясных зеленых глаз исчез интерес. Точно огонек погас. Девушка спрыгнула на каменные плиты тротуара, взяла книги.

— Скучища, — проронила она и, не прощаясь, пошла на другую сторону дороги.

Вильям пораженно смотрел ей вслед, не понимая, что именно сказал не так. Долго размышлять не стал, бросился за ней.

Догнал, пошел рядом, подстраиваясь под ее быстрый шаг.

— Хочешь в кафе — пошли, — сказал молодой человек.

— Ты предложил развлечься, — напомнила она, — но судя по тому, что даже кафе придумала я, ты вообще ни на что не годен.

Вильяма вновь охватила ярость, но он крепче стиснул зубы, проглатывая оскорбление. Таких дряней, пожалуй, он за всю жизнь и бессмертие не встречал. Разве что Анжелика Тьеполо. Да и та вдруг показалась ему куда мягче — менее откровенная и хотя бы изящная в своем умении соблазнять.

Вильям покосился на безмятежное выражение несомненно красивого лица своей спутницы. И тут его осенило, каково главное различие между Анжеликой и Лизой. У первой была очень высокая планка для потенциальных любовников, она знала себе цену и не уставала всякого недостойного тыкать носом в ценник. При этом получалось у нее это так естественно и как будто бы правильно. Красота — удовольствие дорогое, иногда даже слишком, эту простую истину знал и принимал каждый.

А вторая, похоже, даже не подозревала о своей красоте, относилась к ней с поразительным спокойствием, как к чему-то не стоящему внимания. Она не кокетничала, ни одной уловки из женского арсенала жестов, взглядов, вздохов, не ломалась, не набивала себе цену. И вела себя как-то слишком по-мужски. А что нужно мужчинам?

Они свернули на Кадетскую линию, обогнули Румянцевский зеленый сад, девушка подошла к мотоциклу и убрала в сиденье книги.

— Есть идея… — нерешительно начал Вильям.

— Неужели? — Лиза обернулась.

Молодой человек в упор посмотрел на нее.

— Как насчет просто секса?

Он мог бы поклясться, она удивлена — приятно удивлена.

Девушка чуть наклонила голову, недоверчиво поинтересовавшись:

— И что, даже ухаживать не будешь?

Вильям пожал плечами и, сам не веря, что это произносит, сказал:

— Ты не моего круга. Так что это на один раз, не больше.

Ждал, что она спросит, какого же он круга, возмутится, однако новая знакомая вновь его поразила.

— К тебе или ко мне? — очень серьезно спросила она.

Молодой человек сел на мотоцикл.

— Гостиница. Любая. Выбери сама.

Девушка улыбнулась и завела свой «Харлей».

— За что мне держаться? — спросил Вильям, не решаясь обхватить ее за пояс.

Она недоуменно посмотрела на него через плечо.

— Я правильно понимаю: ты сперва зовешь потрахаться, а потом спрашиваешь разрешения обнять меня?

Он осторожно обхватил ее одной рукой, проклиная свой вопрос. Его хорошие манеры ей к чертям собачьим были не нужны, учитывая, что просто секс, в отличие от похода в кафе, ее таки живо заинтересовал.

Они выехали со двора и помчались по Университетской набережной в сторону Дворцового моста. Дождь усилился, а девчонка даже шлема не надела. Мотоцикл пронесся по мосту, свернул на Дворцовую набережную и вскоре очутился на площади.

Молодой человек посмотрела на четырехэтажное серое здание с башенкой — окна квартиры Анжелики — и усмехнулся. Во вчерашнем выпуске «Питерского Зазеркалья» Давыдов позволил себе намекнуть, будто госпожа Тьеполо неравнодушна к своему слуге. Та пока не опровергла эти слухи. Некоторые подозревали, она болезненно переживает разрыв со скульптором, поэтому нигде не появляется последнее время.

Мотоцикл остановился возле отеля «Пушка ИНН», расположенного на набережной Мойки, рядом с Дворцовой площадью в доме Ивана Пущина.

У девицы оказался недурной вкус.

Пока она возилась с железным конем, молодой человек двинулся в отель. В уютном лобби за деревянной стойкой его встретили дежурной улыбкой. Вильям выбрал номер категории «комфорт» и, заполнив все, что его попросили, забрал ключ.

В узком коридорчике появилась Лиза, она сразу устремилась к парадной лестнице. Что позволило молодому человеку понять — девушка тут не впервые.

Он затруднялся определить, какие чувства у него вызывает это известие, поэтому выкинул из головы ненужные мысли.

И лишь когда очутился в номере, выполненном в светлых тонах, с огромной кроватью, белыми розами в вазе на овальном низком столике, вдруг запаниковал.

С женщинами ему всегда было непросто. Брат частенько говаривал: «Преступление — с твоей-то внешностью жить монахом». Лайонелу, из-за любви к которому женщины выбрасывались из окон, легко давались подобные рассуждения. Ему вообще все легко давалось.

Лиза плюхнулась на кровать и устремила взгляд на стеклянную стену. За ней находилась ванная, при желании находящийся в комнате мог наблюдать за водными процедурами. Или же задернуть занавеску песочного цвета.

Девушка тем временем расстегнула куртку, и звук разъезжающейся молнии заставил молодого человека вздрогнуть. Неожиданно он пожалел, что притащил девчонку сюда. С там же успехом он мог снять проститутку или вызвать девушку своего круга по телефону. Даже зацепить кого-нибудь на одном из приемов было бы куда лучше.

Вильям продолжал стоять на месте, разглядывая девицу. Она же, ничуть не смущаясь, сняла куртку, оставшись в тонкой обтягивающей черной футболке. Относительно цвета нижнего белья гадать не приходилось. Украшений она носила немного: платиновые серьги с шипами и на указательном пальце кольцо с черным камнем, из которого торчал острый шип.

Лиза подняла глаза и, встретив взгляд Вильяма, сняла через голову футболку, оставшись в черном кружевом бюстгальтере.

В пупке поблескивал пирсинг — тонкое колечко с маленькой платиновой подвеской в виде ключика. Но это было еще не все…

Девушка расстегнула бюстгальтер спереди, и взору открылась красивая грудь с аккуратными розовыми сосками, украшенными блестящими гвоздиками с острыми кончиками.

Вильям с трудом моргнул. Собственная затея «развлечься» нравилась ему все меньше и меньше. Несколько веков назад в Англии он с материнским молоком впитал традиционные вкусы, взгляды, а все то, что выходило за их рамки, старательно избегал.

— Надеюсь, ты не стонешь как баба, — промолвила Лиза, — ненавижу, когда мужики стонут.

— Я не буду стонать, — поспешно заверил молодой человек.

— Чудно, — подытожила она, расстегивая кожаные штаны и медленно спуская их. Бедра тонкой колючей проволокой охватывала татуировка. Она настолько походила на настоящую черную железку, что молодому человеку окончательно сделалось не по себе.

— Раздевайся, — приказала Лиза и вытянула из кармана куртки ленточку презервативов. И даже они были черными.

Вильям подавил вздох и решительно стащил с себя джемпер, затем снял джинсы.

Лучистый взгляд зеленых глаз наблюдал.

— У тебя хороший размер, — похвалила она.

— Благодарю, — сухо ответил Вильям.

Все происходящее напоминало ему комедию-фарс. Девушка точно прочла его мысли и, смеясь, процитировала:

— «Секс — это комедия положений». Не так ли?

Молодой человек выключил свет, решив, что ему будет спокойнее, если она не сможет видеть его эмоций. Но не тут-то было — та включила ночник у кровати.

— «Разница между порнографией и эротикой — в освещении», — промурлыкала девушка. — Догадываешься, что нравится мне?

Он не просто догадывался, а уже знал наверняка.

Она спустила тонкие черные трусики и поманила его к себе.

Когда Вильям только увидел странный ключик у нее на пупке, уже подозревал — этим дело не ограничится. Она завела его руки за спину, молодой человек и глазом не успел моргнуть, как на запястьях щелкнули железные браслеты.

— Без рук, — сказала она, надрывая упаковку презерватива. Затем взяла его в рот, указала взглядом на покачивающийся ключик над пупком и, играя языком с резинкой, шепнула: — Открой меня, и начнем.

Вильям мог бы с легкостью высвободиться из железных оков, но постоянно мешала мысль, что это он предложил ей «развлечься», и сбегать теперь ему виделось нелепым и постыдным. Он опустился на колени, не спуская глаз с блестящего тонкого ключа. Ну а, собственно, почему бы и нет? Дома никто не ждал, спешить некуда, за окном, монотонно стуча по стеклу, шел дождь…

Вильям мысленно усмехнулся, представив, как хохотал бы брат, увидев его сейчас, поставленного перед столь необычной задачей. И осторожно взял губами ключ. Снять его с колечка оказалось делом нехитрым.

От девушки приятно пахло — дразняще цитрусовый аромат исходил от горячей белой кожи. Кровь ее источала сладкий запах с легкой горчинкой.

Лиза беззвучно поаплодировала его ловкости и медленно развела бедра.

Маленький легкий замочек висел на трех тонких колечках, соединенных вместе. Не будь зрелище настолько современным и необычным для глаза, ценитель нашел бы в нем и эстетическую красоту и изящество.

Лайонел точно был бы в восторге. Он любил подобные штучки, лабиринты, головоломки — непростые игры его заводили. Правда, его нынешняя пассия едва ли являлась той, которая поняла бы такие вкусы правильно…

Вильям зажал ключ зубами, направляя его в едва приметное отверстие на платиновом замочке. Попал лишь со второй попытки. И улыбнулся, услышав, что сердце девчонки забилось сильнее, а дыхание стало прерывистым. Сам он входил во вкус, его сердце хоть и молчало, но возбуждение уже охватило, заставляя в нетерпении предвкушать продолжение многоэтапной игры.

Вильям повернул ключ три раза, и замок соскользнул, кольца раскрылись, открывая доступ в следующий этап.

Девушка засмеялась, а железные наручники под легким нажимом сильных рук, звякнув, сломанные, упали на пол.

Глава 2 Ангел секса

Абсолютно обессиленная, она откинулась на подушки и, тяжело дыша, выдохнула:

— Господи, вот это я понимаю кобель! — Бесс облизнула губы и на несколько минут закрыла глаза.

Ее партнер опустился рядом, она прислушивалась к его ровному дыханию, пораженная выносливостью и неутомимостью. Он выжал ее как лимон, а сам даже не запыхался. Обещание свое сдержал — как баба не стонал, вовсе не издавал звуков. Лишь необычные глаза — изумрудные, звериные — сверкали на бледном красивом лице, не позволяя усомниться в испытываемых эмоциях. Бесс лениво потянулась, пробормотав:

— В душ.

Подождала, возразит ли он что-нибудь, но молодой человек промолчал.

Девушка соскочила с кровати и устремилась в ванную, поймав себя на мысли: «Если он и дальше будет молчать, то может и за идеального парня сойти!»

Она переступила бортик белой ванной, включила душ, глядя через огромное стекло на своего необыкновенного любовника. Он чуть наклонил голову и внимательно наблюдал за ней.

Стекло, разделяющее их, запотело, но девушка продолжала ощущать на себе пристальный, до дрожи возбуждающий взгляд хищных глаз.

Бесс нарисовала на стекле крылатый член, приписала сверху «Sex angel» и занялась водными процедурами.

Когда она вернулась в комнату в одном полотенце, Вильям, одетый в джинсы, лежал на спине, вертя перед глазами платиновый ключик с ее пупка. С той же быстротой, с какой открыл замок этот парень, его взламывал лишь один мужчина в ее жизни. Она даже имени его не знала, только погоняло — Ювелир. Однако они давно не виделись, тот отбывал очередной срок в Крестах^[6].

Бесс отшвырнула ногой сломанные наручники и задумчиво скользнула взглядом по молодому человеку, затем по разорванному железу. Недюжей силой он обладал, раз сорвал их с рук, точно игрушечные пластмасски.

Девушка протянула руку к своей одежде, тогда Вильям удивленно спросил:

— Уходишь?

— Да, — отозвалась она. — Все было здорово, но мне пора.

Он сел, подкинул легкий ключик на ладони и протянул ей:

— Мне показалось — тебе понравилось и мы…

Она забрала подвеску, бросила в карман куртки, проронив:

— Избавь меня от этого лепета.

— Я провожу тебя. — Парень поднялся.

Бесс засмеялась, натягивая сапоги. А полностью одевшись, сказала:

— «Женщин нужно доводить до оргазма, до дома они дойдут сами». С первым ты справился, во втором я не нуждаюсь.

И она ушла.

* * *

В квартире с видом из окон на Дворцовую площадь звучал полный ярости голос, звонкий, точно сотня разбившихся стекол:

— Как он смеет из номера в номер писать обо мне эти мерзкие выдумки?! Подлец! Как же я его ненавижу!

Девушка в полупрозрачном розовом пеньюаре вскочила с дивана и заметалась по гостиной. Длинные золотистые волосы развевались, черные глаза, обрамленные золотом ресниц, превратились в две бездонные пропасти, длинные ногти розового цвета вонзились в белые нежные ладони.

— Давыдов ответит мне, — прошептала Анжелика и круто развернулась лицом к своему гостю. — Гера, я немедленно пойду к Лайонелу и потребую у него публичных извинений за все, все грязные намеки этого журналюги! Пусть разбирается с ним, правитель наш! Не только же ему со всякими рыжими девками романы крутить!

Молодой мужчина, одетый в серый костюм, с улыбкой глядя на девушку, пригладил русые волосы.

— Анжи, брось, Давыдов каждый день пишет о тебе, пора бы привыкнуть. Не понимаю, почему на этот раз тебя так сильно задели его писульки.

Она схватила со столика газету, где на обложке красовался портрет юноши с красновато-каштановыми волосами. Синие глаза были широко распахнуты и из них, точно из болота, торчали две белые женские руки.

Розовый ноготь ткнулся в заголовок: «На этот раз Анжелика Тьеполо не просто подмочила свою репутацию — она ее утопила. В каком болоте искать первую красавицу Петербурга?» — и девушка крикнула:

— Да потому что это уж слишком!

Георгий пригладил пушистые бакенбарды и, пожав плечами, заметил:

— В любом случае, идти к Лайонелу бесполезно. Не далее как на днях Катя весь вечер болтала с Давыдовом и смеялась над его шутками. Он уже ее фаворит. А это то же самое, что неприкосновенный. Мы-то с тобой знаем, кто теперь истинный правитель в городе. Детский бордель, вон, уже с треском закрылся… Что она еще придумает?

Анжелика в бешенстве пролистала газету и, уставившись на портрет рыжеволосой девицы, сквозь зубы прочла:

— «Ярчайшая звезда на питерском небосклоне». Теперь понятно! Давыдов, проклятый подхалим! — Она швырнула газету на пол и принялась ее топтать домашними туфельками на невысоких каблучках.

Георгий, глядя на нее, расхохотался.

— Ей-богу, ты ведешь себя как маленькая. — Он обнял ее и, приподняв прекрасное лицо за подбородок, сказал: — А если посмотреть на это с другой стороны?

Девушка прищурилась.

— Издеваешься? Под каким углом надо смотреть на то, как меня унижают, чтобы увидеть в этом хоть что-то приятное?!

— А под таким: «Самая ярчайшая звезда» на последних страницах, а ты как всегда на передовице!

Анжелика хмыкнула, гнев ее сменился на милость, соблазнительные губы растянулись в задумчивой улыбке. Девушка игриво стукнула молодого человека пальчиками по плечу.

— Наблюдательный ты мой!

Он убрал ее волосы за плечо и, погладив по щеке, пробормотал:

— Я не в силах смотреть на тебя, когда ты так несчастна и сердита.

Девушка хотела сказать еще что-то, но вместо этого резко отпрянула. В гостиную вошел Даймонд, одетый в потрепанные джинсы и темную куртку.

— Куда ты собрался? — точно спичка, вспыхнула вновь Анжелика, гневно уставившись на своего слугу.

— Закончились чистящие средства, я схожу…

— Нет, оборвала она, взмахнув рукой. — Пусть кто- то другой сходит!

— Мне не трудно, я…

— Ты оглох! — взвизгнула Анжелика.

— Даймонд попятился к двойным дубовым дверям.

Она чуть спокойнее произнесла:

— Ты мне сейчас будешь нужен.

— Как скажете, — едва слышно промолвил юноша, замирая на пороге.

Анжелика перехватила взгляд Георгия, брошенный на газету, и с беспечной веселостью проворковала:

— Была рада повидаться, встретимся завтра у Важко!

Молодой человек закашлялся, с трудом сдерживая смех. И поскольку девушка его насильно потащила в холл, выпроваживая, он не сдержался и у самых дверей шепнул:

— Пугающие перемены, моя дорогая.

— Ах, умолкни! — приказала Анжелика. Как же ей хотелось придушить его! А с ним заодно и синеглазого глупца, так не вовремя показавшегося. Ведь Георгий теперь знал каждую мысль в ее в голове, как каждую вещь у себя дома. И похоже, его это сильно забавляло.

— Уходи, — скинув всякую любезность, бросила девушка.

Георгий, посмеиваясь, шагнул за порог и на прощание сказал:

— Нет, Анжи, ты права, с Давыдовым нужно что-то делать! Ну разве это нормально — мыслей читать не умеет, а правду-матку рубит каждый день!

Анжелика так хлопнула дверью за спиной гостя, что пол под ногами загудел. Пару секунд постояла, глядя в одну точку, восстанавливая спокойствие, затем вернулась в гостиную.

Даймонд ждал. Поскольку хозяйка молчала, он напомнил:

— У вас какое-то поручение для меня?

— Да! Убирайся с моих глаз! — рыкнул девушка.

— Я не понимаю… — прошептал юноша.

— И не поймешь, болван!

Она сама себя не понимала. Равно с тех пор, как увидела его с другой. Да еще с кем! Со служанкой Георгия — невзрачненькой Марией, у которой на башке было три волосины, а ноги наверняка являлись самыми короткими во всем СНГ.

— Так я схожу за… — начал Даймонд.

— Нет! — взвизгнула она. — Сиди в своей комнате и не выходи!

Когда слуга вышел, Анжелика плюхнулась на диван и, обхватила виски ладонями, бормоча:

— Что же делать, что делать.

Конечно, она слышала нелепую людскую мудрость про журавля в небе и синицу в руках. Но постичь тот факт, что Даймонд, ее Даймонд променял возвышенную любовь к ней на какую-то сомнительную третьесортную девицу, просто не могла.

* * *

Она вышла из аудитории, ее окликнул преподаватель по логике — мужчина лет сорока…

— Елизавета, — нервно улыбнулся он, — вам дополнительные занятия больше не требуются?

Бесс понимающе кивнула:

— Было бы логично закрепить материал. Как-нибудь.

Преподаватель облизнул губы и, с трудом скрывая радость, пробормотал:

— До встречи.

Девушка двинулась по коридору, но не успела сделать и десяти шагов, как услышала справа от себя:

— Вон та. Она спит с преподами!

— Да ну? Такая тупая?

Бесс повернулась, устремив взгляд на первокурсниц, стоявших у стены.

Те испуганно переглянулись, а девушка неторопливо направилась к ним.

— Обо мне говорите?

Студентка с розовой сумочкой покачала светлыми волосиками:

— Нет!

А другая, видно, побойче — в футболке с изображением смайлика, заметила:

— Да мы не хотели тебя обидеть. Просто… говорят, ты с преподавателями… того, ну это…

— Знаний набираюсь, — насмешливо подсказала Бесс.

Подружки спасовали под взглядом Лизы и, в один голос извинившись, убежали.

Чего и говорить, подруг у нее не было. Ни одной. Никогда. Порой ей даже казалось, еще до рождения, где-то там, на выдаче тел, она заняла не ту очередь, совершив тем самым величайшую ошибку.

Женщин она совсем не понимала, сколько ни старалась, они оставались для нее загадкой. Отец полагал, это оттого, что росла без матери. Вместо ярких разноцветных платьиц с детства носила немаркие штаны. Вместо игр в куклы, дочки-матери и медвежат бегала с мальчишками по гаражам, крышам, по кладбищам, швырялась камнями в окна, спускала котов в мусоропровод и гоняла мяч.

Мальчики всегда были просты и понятны ей, их желания никогда не вызывали у нее удивления.

Только однажды, лет в одиннадцать, дворовый товарищ во время игры в футбол взял ее за грудь. Ему понравилось. Бесс тоже. С того дня друзья стали смотреть на нее по-другому. Они заискивали, лишь бы прикоснуться к ней. А через год она встретила Ювелира — и все встало на свои места.

Девушка достала из гардероба куртку и, не надевая ее, вышла из здания института.

Мокрый асфальт, пятнистый от листьев, блестел в рыжем свете фонарей. От проезжающих мимо машин на тротуар летела морось, в воздухе холодно пахло сыростью.

Девушка уже собиралась пойти за мотоциклом, как на другой стороне дороги увидела своего вчерашнего знакомого. Он стоял прямо напротив нее, опершись на парапет и держа в руке большой бумажный стакан с трубочкой. Молодой человек в приветствии приподнял руку.

Бесс лишь на миг замешкалась, затем сделала шаг в сторону, уверенная, что планов своих не изменит. Но уже в следующий миг шагала через дорогу.

— Парень молча протянул стакан с кофе.

Она приняла его и отпила.

— Твои глаза меняют цвет, — отметил Вильям.

Она бесстрастно рассматривала его лицо, размышляя, приходилось ли ей когда-нибудь видеть таких красавчиков. Наконец пришла к выводу: он первый.

Внешность мужчин ее никогда прежде не интересовала. И сейчас мысли об этом показались странными.

Молодой человек, смущенный столь откровенным разглядыванием, вновь попытался завязать беседу:

— Как настроение?

Бесс пожала плечами, накидывая куртку:

— Гораций говорил: «Управляй своим настроением, ибо оно если не повинуется, то повелевает». Предпочитаю оставаться хозяйкой положения.

— У тебя потрясающая память.

Девушка нетерпеливо переступила с ноги на ногу, скучающе уточнив:

— Обмен любезностями закончен?

Вильям вздохнул.

— С тобой непросто, тебе говорили?

— Нет, не говорили. Я не люблю пустой болтовни. — Она приподняла теплый стакан, салютуя парню, и направилась вдоль парапета.

Он догнал ее, пошел рядом.

— Чем хочешь заняться?

Бесс недоуменно покосилась на него.

— У меня планы. Ты в них лишний.

— Глупости, — определил он. — Мы могли бы придумать что-нибудь интересное и…

— Послушай, — она не дала ему договорить, резко остановилась и вернула пустой стакан, — я уже придумала, придумала до тебя. Сечешь?

Видя, что он порывается возразить, Бесс добавила:

— Вчера ты слегка нарушил мои планы. Да, все было отлично, трахнулись что надо, но сегодня у меня другое мероприятие.

Она перебежала дорогу и зашагала вдоль решетки сада — туда, где стоял ее мотоцикл.

Парень плелся следом.

— А почему бы тебе не взять меня с собой на мероприятие?

Девушка села на мотоцикл и, любовно проведя ладонью по блестящему баку, объяснила:

— У тебя нет стального друга.

— И только?

— Ага, — усмехнулась она, поворачивая ключ зажигания и с ревом трогаясь с места.

Домчалась до метро «Петроградская» и остановилась на парковке рядом с большим серым зданием Дворца культуры имени Ленсовета. Судя по количеству мотоциклов, народу сегодня принесло немало.

В «Rock Cafe» — любимом месте питерских байкеров — уже собрались все свои. Знакомые сидели перед сценой за столиками-стойками вокруг оранжевых труб, подпирающих потолок. Интерьер кафе был выполнен в сильной оранжево-черной гамме. На стенах висели картинки с мотоциклами, морда волка, светили прожекторы.

Выступала молодая рок-группа.

Девушка подсела за столик к лысому парню в рваной джинсовке.

— Максан, а вот и я! — проорала она, чтобы перекричать музыку.

В полумраке сверкнул золотой зуб. Парень придвинул к ней кружку с пивом и, закинув в рот чипсину, хохотнул:

— Малыш, ты всего-то и опоздала на сутки.

Бесс пригубила пиво, слизывая пенку, и фыркнула:

— Пробки, знаешь ли.

Максан посмеялся, но, тут же посерьезнев, внимательно посмотрел на нее из-под темных бровей. В голубовато-мутных глазах шевельнулось недовольство, девушка сразу его уловила. За десять лет их знакомства к такой резкой перемене в настроении она успела привыкнуть. Максан — в прошлом, когда они еще сидели в школе за одной партой, Максим Анисимов, — был той самой подругой, которой у нее никогда не было. Они дружили с пятого класса. Бесс лишилаего невинности в конце седьмого класса в парке за скамейкой. А он стал тем, кто впервые прокатил ее на мопеде, а чуть позже и на своем мотоцикле — стареньком «Минске». Все глупости, какие только можно придумать, она совершила в паре именно с этим парнем: секс в кинотеатре, бомба в корзинке для бумаги директора школы, прыжки на тарзанке с крыши дома, ночное ограбление ларька, поездка автостопом по Европе. «Не разлей вода» — так говорили про них общие друзья. Максим всегда был крутым парнем — лидером, мозгом любых тусовок, окруженный интересными ребятами.

Сейчас они иногда занимались «дружеским сексом», когда его подружка, благонравная девица Танечка, пятая по счету серьезная девушка, в очередной раз хлопала дверью и бросала его. Но чаще просто посещали кино, клубы, катались на байках или смотрели внушительную порноколлекцию у него дома.

— Опять с этим тупым зечьем тусила! — пренебрежительно скривился Максан.

Бесс еще отхлебнула пива.

— Они не тупые. Не суди об умственных способностях тех, с кем не знаком. Ни у кого нет столько свободного времени, чтобы думать. В своем большинстве — это люди не скажу переосмыслившие, скажу оценившие жизнь заново. Впрочем, боюсь, ты не видишь разницы.

— Они преступники, Лизо! — категорично отрезал парень.

Девушка, услышав свое прозвище, данное ей еще в десять лет, наморщила нос. Максан иной раз напоминал ей заботливого папашу. А между тем, ее отец терпеть его не мог и называл не иначе как «лысый оболтус».

— Марсель Ашар полагал: «Люди делятся на две половины: те, кто сидит в тюрьме, и те, кто должен сидеть в тюрьме». Понимаешь?

— Не очень, — провел по лысой макушке друг.

— Тогда по-другому: они все делают как в последний раз. Трахаются тоже.

— Шлюха! — наградил он.

— Педик! — не осталась она в долгу.

— Я был невменяем! — Максан несильно ударил ее кулаком в плечо.

— Да-да, — покивала она, — разве ж кто-то против?!

Она любила подшучивать над ним за тот злосчастный случай, когда застала голого пьяного в дупель Максана в постели с их общим другом. Оба наутро утверждали: «Ничего не было!»

Парень закатил глаза, говоря тем самым, что сдается. Затем взглянул на табло крупных серебряных часов — ее подарок ему на двадцатилетие — и сказал:

— Гонка только через час. Еще по пиву?

Бесс посмотрела на сцену:

— Телки сегодня выступают?

Друг тоскливо подпер голову рукой.

— Сегодня… ну разве что если ты?!

— Я? Она приподняла брови, немного подумала и игриво проворчала:

— Тогда мне, пожалуй, водки.

Максан пихнул ее плечом.

— Хорошо тебя менты отодрали в прошлый раз? Еще хочешь?

Она откинулась на спинку стула и потянулась:

— Менты тоже люди, Макс, и им нужна ласка…

* * *

В голове музыкальными приливами и отливами звучала «Рапсодия в блюзовых тонах» Гершвина. Спокойная и мелодичная вначале, она ускорялась ближе к середине, становилась звонче и перерастала в настоящий шторм. За окном светлой гостиной шел дождь, капли громко стучали по подоконнику, в окно, точно требуя впустить их. Ветер, шумя в листве, качал во дворе кусты и деревья.

Катя сидела в кресле, подложив под себя ноги, и смотрела на золотые прутья клетки, где когда-то сидел оборотень.

Йоро с Кирой куда-то ушли, Лайонел работал в своем кабинете. С самого утра он находился в скверном расположении духа.

Девушка рассеянно посмотрела на лежащий перед ней толстый учебник «Для начинающих».

— Екатерина, — вырвал ее из раздумий мягкий голос, — вы отвлеклись.

Она посмотрела на своего учителя — длиннобородого мужчину, похожего на священника, только без рясы. Одевался тот в темные костюмы, а бороду завязывал резинками, чтобы та не была слишком пышной.

— Прошу прощения, Всезнал, — сказала Катя, в очередной раз подумав: «Ну и имечко… У людей на Руси с фантазией было что-то не то!»

— Может быть, вам хотелось бы отдохнуть?

— Да, — поспешно согласилась она, вскакивая с места. Чем вызвала на губах своего учителя мягкую улыбку.

— Сделаем десятиминутный перерыв, — заявил Всезнал, закрывая учебник и откладывая его на столик между креслами.

— «Хуже, чем в колледже», — тоскливо вздохнула Катя.

Вышла из гостиной и направилась по коридору, глядя на свисающие с потолка яркие лампочки.

Перед глазами мелькнуло что-то черное, на миг заслонив свет. Девушка шарахнулась в сторону, но летучая мышь зацепилась за ее волосы и повисла, злорадно поглядывая на нее глазками-бусинками.

— Орми, ты как всегда сама любезность, — отметила Катя, взбегая по лестнице.

«Все-таки я была права, говоря Лайонелу, что ученица из тебя никакая!»

Девушка оскорбленно попыталась смахнуть мышь с волос, но та куснула ее за руку, ядовито добавив: «На его месте я избила бы тебя указкой!»

Катя ворвалась в кабинет Лайонела и столкнулась с Вильямом. Под пристальным взглядом златовласого молодого человека, сидящего за столом, они резко отскочили друг от друга.

— Разве твои уроки уже закончились? — поинтересовался Лайонел.

«Разговаривает со мной, как с ребенком», — рассердилась девушка и, вызывающе подбоченившись, воскликнула: — У меня перемена!

Вильям издал смешок, но, поймав на себе строгий ледяной взгляд брата, пробормотал:

— Значит, ты не против, и я могу взять твой мотоцикл?

— Чем бы дитя ни тешилось, — бросил Лайонел, прибавив: — Смотри не поцарапай!

— Какая муха тебя сегодня укусила? — подходя ближе к столу, полюбопытствовала Катя. — Ты весь день сердитый!

Вильям задержался на пороге, весело заметив:

— Судя по газетам, то не муха, то самый настоящий вампир.

— О чем он? — Девушка обошла кресло молодого человека и, положив руки ему на плечи, принялась массировать.

Лайонел чуть придвинул к себе газету «Питерское Зазеркалье» с изображением Венеции, где по ночному каналу плыла гондола с высокой темной фигурой гондольера, держащего вместо весла косу.

«Приплыли! Пусть никто и не ждал!» — было написано сверху.

Молодой человек, побарабанив пальцами по заголовку, раздраженно произнес:

— У нас ожидается гость.

— И что же? — Она села к нему на колени, обвив рукой его шею.

Лайонел немного смягчился, обнял ее за плечи и, коснувшись губами виска, негромко сказал:

— Я тебе рассказывал о нем. Порфирио Фарнезе — правитель Венеции.

Девушка изумленно вскинула бровь.

— Тот самый, который не разговаривает с тобой?

— Именно!

— А что он тут забыл?

— Хороший вопрос! — Лайонел стиснул белоснежные зубы и холодно прищурил глаза. — Он хочет быть представлен тебе.

— Мне? — поразилась Катя. — Из-за моего беса? Или просто любопытство к только созданному вампиру?

— Информация о твоем бесе ничем не подтверждена, кроме догадок, и она конфиденциальна. И даже если какая-то часть ее просочится в общество, массово обсуждаться не будет. Создателя, его город и все, что связано с Днем Искупления, не принято обсуждать.

— Ты ведь волен запретить Фарнезе въезд в свой город?

— Полагаешь? — мгновенно разъярился Лайонел, спихивая ее со своих колен. — И что после этого обо мне напишут в газетах?

— Можно подумать, тебя это когда-нибудь заботило, — обиженная его грубостью, проворчала Катя.

Лайонел как будто ее даже не услышал, он сосредоточенно смотрел на газету, лежащую перед ним, и о чем- то думал.

Катя хоть и не могла читать его мыслей, но тринадцатая часть моцартовского Реквиема, звучавшая у нее в голове заупокойным голосом, говорила лучше всяких слов.

Наконец молодой человек отодвинул газету и, подняв глаза, уточнил:

— Твоя перемена еще не закончилась?

Девушка молча развернулась и вышла из кабинета. Глаза закололо от навернувшихся слез. Она приподняла руку с кольцом, мерцающим холодным блеском, и потерла голубой камень в виде сердца. Но он не стал от этого ни теплее, ни светлее, оставаясь все таким же льдисто неприступным.

Катя налетела на кого-то и вскинула голову. Перед ней стоял Лайонел, взгляд его был устремлен на кольцо.

— Почему ты его постоянно трешь? — Молодой человек взял ее за затылок, заставляя смотреть себе в глаза.

— Да так, просто, — невнятно ответила девушка, вглядываясь в прозрачную глубину.

Он привлек ее к себе.

— Если тебе хочется лампу с джинном, об этом стоит написать Цимаон Ницхи. Возможно, в качестве подарка на Новый год твой личный Дед Мороз ее пришлет.

Против воли она засмеялась.

— Так-то лучше. — Лайонел улыбнулся и погладил ее по волосам.

Только тогда она поняла, что таким образом он извинялся, — нет, он никогда не извинялся, правильнее — выражал огорчение по поводу своей грубости.

— Пойду составлю письмо, — весело сказала Катя.

Он посторонился.

Девушка двинулась по коридору, а у лестницы обернулась.

— Как думаешь, если я попрошу у своего Деда Мороза живое сердце для тебя, он справится?

Лайонел послал ей насмешливый взгляд.

— Боюсь, все, что он сможет тебе предложить, это сердце ангела. Отдельно от меня.

— Так я и думала!

Глава 3 Победитель

От восторга у нее перехватило дыхание. Это был самый потрясающий чоппер из когда-либо ею виданных. Огромный, длинный, черно-золотой, с огромными колесами.

Рядом с этим великолепием стоял зеленоглазый парень, одетый в черные джинсы, черный джемпер и ботинки того же цвета. В руках тот держал бумажный стакан с кофе.

Бесс сделала несколько шагов от дверей института до мотоцикла и пораженно выдохнула:

— Проклятие! Твой папа Билл Гейтс? — Она с трепетом провела рукой по блестящей раме. — Что за зверь? Впервые такой вижу!

Молодой человек выглядел очень довольным:

— Коллекционная модель.

Девушка удивленно рассмотрела эмблему — ягуар, прыгающий через лунный серп с зажатым в зубах скипетром. Глаза у зверя были из голубых драгоценных камней, а пятна на шкуре из черных.

— И сколько этот красавец выжимает?

Парень замешкался, пожал плечами.

— А сколько нужно, столько и выжмет.

Бесс подозрительно сощурилась.

— Ты что же, не знаешь?

— Тысяча лошадей, — точно наугад, брякнул он.

— Шутишь? — Она покачала головой, принимая у него стакан с кофе.

— Ну как, теперь я могу поехать с тобой? — спросил Вильям.

Девушка недоуменно посмотрела на него. Впервые с их знакомства она задалась вопросом: а кто он такой?

Ей, конечно, и раньше случалось знакомиться с парнями на улице, но этот не походил на прочих, с их тривиальным: «Девушка, можно с вами познакомиться?»

Этот, как он и сказал, был из какого-то другого, незнакомого ей доселе круга.

Благодаря отцу она частенько бывала на элитарных закрытых вечеринках золотой молодежи. Но зеленоглазый богач как будто даже к ним и не принадлежал.

— Ты сказала, нужен мотоцикл, — напомнил молодой человек. — У меня он есть. В чем теперь проблема?

Казалось бы — никакой, но все же проблема была, и, похоже, немалая. Он сам, этот пижон, являлся проблемой.

Как нельзя кстати в мозгу всплыло высказывание Роберта Шуллера: «Если не можешь решить проблему — начни ею руководить».

— Да, байк у тебя есть… — задумчиво протянула Бесс. Раздумывая, как бы доходчивее объяснить, что привести его на таком мотоцикле в свою компанию — это то же самое, что прокатить королеву Англии на маршрутке.

— Если есть еще какое-то препятствие… — начал парень.

Она усмехнулась:

— «Любое препятствие преодолевается настойчивостью». Но ты и без Леонардо да Винчи это, похоже, знаешь. — Девушка села на мотоцикл. — Прокатишь?

Вильям устроился позади нее и крепко обнял за талию.

— Давай ты меня.

Бесс обернулась, глаза ее засияли, точно две звезды.

«Какой странный», — в очередной раз отметила она. Да ни один знакомый ей пацан не уступил бы такую технику девчонке. А этот с легкостью, как будто у него в личном гараже с десяток еще таких стояло.

Девушка с любопытством рассматривала необыкновенный спидометр, вместо цифр на нем было пять латинских фраз, расположенных по кругу.

Нumano — По-человечески

Sed semel insanivimus omnes — Однажды мы все бываем безумны

Spero meliora — Надеюсь на лучшее

Ad patres — На тот свет

Ad infinitum — До бесконечности

Забавно, — оценила Бесс. — А производитель-то приколист.

Сцепление оказалось настолько тугое, что она с трудом сумела на него нажать. Байк буквально сорвался с места, слетев с поребрика и едва не вылетев на встречку. Девушка ошалело вцепилась в рифленые золотые ручки, пытаясь выровнять под собой рычащую махину.

Ей это удалось не сразу, она успела испугаться, а между тем золотая стрелка спидометра в виде трезубца даже не шелохнулась. Из выхлопных труб вырывались голубые языки пламени, двигатель устрашающе рычал.

Хотелось крикнуть: «Стой!» — но девушка, плотно сжав губы, молчала. Рисковать ей всегда нравилось, а когда еще выпал бы шанс рискнуть вот так…

Хозяин диковинного байка сидел позади смирно, что не могло не вызвать восхищения и уважения. Бесстрашие являлось редким качеством.

«Железные нервы», — подумала Бесс.

Перед поворотом на мост Лейтенанта Шмидта через Неву она поняла, что ей не удается скинуть скорость.

И в тот же миг, точно почувствовав ее панику, молодой человек схватил руль и сделал резкий поворот. Да с таким изяществом и легкостью, что у нее сердце сжалось. Затем он вновь позволил ей управлять самой.

— Следующий поворот я сама, — предупредила девушка.

От оглушительного рева у нее заложило уши, а сердце, точно онемевшее от счастья, больно и беззвучно барабанило в грудную клетку. Вечернего сырого воздуха казалось слишком много, девушка задыхалась, а пальцы, обхватившие рифленые золотые ручки, онемели. Она едва справилась с управлением, поворачивая на Английскую набережную, сразу несколько машин засигналили вслед. Но полученное удовольствие стоило риска, стоило даже летального исхода. Восторг кружил голову, подобное она испытывала разве что от хорошего секса, но даже десятки оргазмов показались сейчас бледнее на фоне этого водоворота эмоций и чувств.

Бесс остановилась возле Медного всадника, где уже собрались знакомые ребята на своих байках. Из музыкального центра на багажнике одного из парней орал Slipknot «Scream»^[7].

У нее тряслись руки, поэтому она не решилась сразу отпустить руль. А сам хозяин мотоцикла как ни в чем не бывало соскочил с сиденья и заметил:

— К нему нужно привыкнуть.

Подошли парни, потрясенно разглядывая золотой байк. Они качали головами и недоуменно хмурились.

— Лизо, кто твой новый знакомый? — первым опомнился Максан.

— Это Вильям, — представила она, с досадой отметив, что голос дрогнул.

Но никто из пацанов не заметил, слишком уж они были впечатлены мотоциклом. На его хозяина даже никто не смотрел. Разве что Максан протянул пятерню для рукопожатия.

Пока Вильяму задавали вопросы, Бесс восстанавливала дыхание, как зачарованная глядя на спидометр. Стрелка во время гонки не перемещалась — это означало одно — первая отметка «По-человечески» являлась чем-то умопомрачительным, уж не говоря про остальные четыре.

— Лизо, Бесс! — Друг тряс ее за плечо.

Она подняла глаза.

— Да?

Максан засмеялся.

— Вернись к нам. Я спрашиваю, где твой байк?

— Я его у института оставила. Потом заберу.

— В гонке не будешь участвовать? — удивился парень из их компании Ромка — долговязый, длинноволосый, с татуировкой змеи на виске. Как раз вчера проиграл ей заезд.

Девушка покосилась на своего нового знакомого.

— Пожалуй, уступлю ему место!

— Соревнования? — уточнил Вильям.

Максан направился к своему спортивному BMW, бросив через плечо:

— Так, любительские покатушки.

Бесс проводила его взглядом. Ей не понравилось, что друг был вынужден оправдываться, но она решительно откинула мысли об этом. Зеленоглазый оказался не просто отменным любовником, но еще и владельцем самого потрясающего на земле чоппера. А это стоило того, чтобы потерпеть недовольные физиономии своих дружков.

Более десяти человек с оглушительным ревом одновременно завели свои мотоциклы.

Проезжая мимо, Максан помахал телефоном, сообщив только что поступившую информацию:

— Сегодня трасса перекрыта в промзоне Парнаса.

Из-за постоянных проблем с ГИБДД организаторы информировали участников о месте проведения заезда буквально перед самой гонкой.

Когда все уехали, Вильям спросил:

— А какая дистанция?

— Классическая для Дрэг-рейсинга^[8] в четверть мили, — ответила девушка и с любопытством уточнила: — Никогда не гонялся?

— Нет, — сконфуженно покачал головой молодой человек.

— «Не стоит ездить быстрее, чем может летать твой ангел-хранитель?» — вопросительно изогнула она бровь.

— Я всегда предпочитал машины. — Вильям сел перед девушкой. — Позволь, теперь я тебя прокачу.

Бесс усмехнулась:

— Удивишь?

Он обернулся, в полумраке необыкновенно полыхнули зеленые глаза.

— Боюсь, еще не раз… удивлю.

Байк взревел, срываясь с места, из труб показалось голубое пламя. Девушка обхватила своего водителя за пояс, и единственное, что видела — как проносящийся пейзаж превращается в одну сплошную рябь.

Парень, не сбавляя скорость, лавировал между машинами, в повороты вписывался так, словно он и мотоцикл были одним организмом. Виртуозное вождение. Бесс с трудом могла поверить, будто ее новый знакомый в самом деле предпочитал машины. Она, конечно, не видела, как тот управлялся с авто, но с уверенностью могла сказать — мотоцикл он водил словно бог.

До места проведения гонок они домчались раньше всех остальных ребят. Две тюнингованные и нашпигованные «Шевроле Камара» перекрывали въезд на трассу, на обочинах уже собрались зрители. Игра на тотализаторе еще не началась, поскольку прибыли не все участники.

Бесс сходила к организаторам, двум крепким коротко стриженным парням, зарегистрировала нового участника и раздобыла номер для Вильяма.

Рядом с чудо-чоппером тут же собрался народ, хозяину задавали вопросы — тот рассеянно отвечал.

Девушку поймал за локоть Максан, притянул к себе и спросил на ухо:

— Где ты откапала этого мажорчика?

Она открыла рот, чтобы ответить, но, подумав, закрыла, задумчиво уставившись на черноволосого парня с поразительными изумрудными глазами. Ведь это он ее откопал, а не наоборот. Ей вспомнился понедельник их первой встречи, и она подумала: «Надо бы его расспросить». Не в ее правилах было разбираться с чьими-то мотивами и лезть, как говорится, в душу. Однако в случае с новым знакомым ей элементарно хотелось знать, как он на нее вышел. Обычно знакомые, если не считать бывших заключенных, много говорили о себе, порой даже слишком много. Созерцая красивое лицо зеленоглазого, Бесс пробормотала:

— «Люди охотно молчат, если тщеславие не побуждает их говорить».

— Что? — не понял Максан.

Девушка вспомнила про друга и, хлопнув его по плечу, заверила:

— Да он нормальный пацан, не парься.

Ее новый знакомый, по всей видимости, не являлся тщеславным. Или же ответ стоило поискать не в том, что побуждает человека говорить, а в том, что побуждает его молчать. Зеков молчать заставляли нелицеприятные факты биографии. А что скрывал этот хорошо одетый богатый мальчик?

Бесс подошла к собравшейся вокруг Вильяма и его мотоцикла компании и услышала, как один пацан понимающе протянул:

— A-а, так ты трахаешь нашу Бесси!

Раздался всеобщий смех, девушка увидела, что Вильям медленно поднимается с сиденья, и, решительно положив руку ему по плечо, промолвила:

— «Правдивость не порок».

— Это было грубо, — сказал Вильям.

— «Язык правды прост», — пожала она плечами.

Но молодой человек яростно уставился на парня, позволившего себе грубое высказывание, и этот известный всем задира неожиданно спасовал. Отвел взгляд, отпустил голову и отошел в сторонку, бормоча:

— Надо бы подготовиться к гонке…

Другие вслед за ним разбрелись.

Бесс с изумлением наблюдала за происходящим. Казалось, тот просто обвел взглядом всех присутствующих и силой воли заставил их отойти.

Ощутив на себе пристальный взгляд, она недовольно свела брови:

— Чего ты добиваешься?

— Тебе нравится терпеть оскорбления? — проигнорировал он вопрос.

Она снисходительно улыбнулась.

— «Если обидное слово окажется…» — начала она цитировать, но молодой человек ее оборвал:

— Цитирование великих — это своеобразный щит, за которым удобно прятать собственные мысли. Ты хотя бы иногда говоришь то, что думаешь сама, а не кто-то там?!

Бес замерла, перестав дышать, словно завороженная глядя в сверкающие изумрудные глаза. Внутри как будто что-то неприятно кольнуло. Новое, ранее никогда не испытываемое ощущение, болезненное, сильное. Была ли то знаменитая обида?

Девушка с трудом глотнула холодного сырого воздуха. Окружающие всегда удивлялись тому, что она никогда не обижалась.

Парень, видимо, заметил в ней перемену, потому что мягко сказал:

— Извини, просто ты напоминаешь мне глухую кирпичную стену, через которую не пробиться. Это так странно…

Нечто подобное она уж слышала не раз от своих партнеров. Только никогда не придавала значения их словам. Ей говорили: «Ты камень», «У тебя вместо сердца компьютер», «Ты точно железная», «Ты не умеешь испытывать глубокие чувства», «Ты как будто ненастоящая», «Робот — запрограммированный на удовольствие», «Ты постоянно как за бронированным стеклом», «Не способна открыться»…

— Тотализатор заработал, скоро гонка начнется, — констатировала Бесс, закрепляя ему номер с цифрой «5» на локте.

Вильям внимательно смотрел на нее.

— Я обидел тебя?

Она помолчала, подбирая слова, в голове проносились сотни цитат, но ни одна из них отчего-то не подходила. Неприятное чувство внутри, возникшее точно яркая вспышка, исчезло.

— Меня сложно обидеть, — наконец сказала Бесс.

Он пробормотал: «Оно и странно», — но развивать тему не стал. А девушка направилась к высокому парню в серой кожаной куртке и поставила сто баксов на номер «5».

Блондинка в короткой красной юбке дала отмашку первым участникам. Двое парней на «Хондах» одновременно сорвались с места и унеслись по трассе. Номер «1» пришел первым.

За ними соревновались номер «3» и номер «4», парень на «Кавасаки» с легкостью сделал мальчишку на «Ямахе».

Вильяму в соперники достался мужчина в черной бандане на мощном «Харлее». Но исход заезда был очевиден. Собственно, как и всей гонки.

Максан на своем нашпигованном «БМВ» заметно обогнал их общего друга Ромку на «Сузуки».

Бесс смотрела за гонкой вполглаза. Ее взгляд, точно магнитом, притягивал сидящий в расслабленной позе молодой человек на золотом чоппере. Что-то было в этом парне особенное. Она заметила, что его сторонились, девушки с восхищением посматривали издалека, пацаны смотрели все чаще с недоумением.

В заезде победителей Вильяму выпало ехать с Максаном. Девица в красной юбке дала отмашку. Золотой мотоцикл со своим зеленоглазым владельцем оказался на финише прежде, чем многие просто успели моргнуть.

А «БМВ» Максана, казалось, ехал целую вечность.

Бесс забрала свой выигрыш, она неплохо заработала сегодня. И направилась к победителю. В этом самый момент Максан пожал ему руку и передал банк, составляющий штуку баксов.

И тут произошло то, чего здесь ожидали меньше всего. Вильям отказался, покачал головой и отодвинул протянутые ему деньги.

Максан побледнел, а потом покраснел, другие участники неприязненно переглянулись.

— «Какой идиот», — разочарованно подумала девушка. Своим отказом принять выигрыш, он просто плюнул в лицо всем участникам.

— Извини, для тебя это, конечно, не деньги. — Максан бросил выигрыш на золотой бак мотоцикла и, круто развернувшись, зашагал прочь.

Вильям растерянно поискал ее взглядом, но Бесс отвернулась и последовала за другом.

Тот посмотрел на нее зло, но когда она села позади него, проворчал лишь:

— Умеешь ты, Лизо, найти нормальных пацанов!

Девушка испытывала непреодолимое желание обернуться и взглянуть на победителя, но не сделала этого.

Ему было не место среди них, ей следовало это сразу объяснить.

* * *

Анжелика в новом платье, присланном на днях Халилу, чувствовала себя самой прекрасной женщиной на планете. Из тончайшего и легчайшего материла, с прозрачным шлейфом, длинный до пола наряд в осенней оранжево-красной гамме произвел на гостей, особенно женщин, неизгладимое впечатление.

В ее загородном особняке бальный зал с распахнутыми дверьми, ведущими на терассу и в сад, уже заполнился влиятельными вампирами города.

Сестры Кондратьевы в одинаковых простеньких серо-голубых туалетах от зависти чуть не вцепились зубами в свои бокалы с кровью, когда увидели новый шедевр от Вик Талилу.

Наталья Важко, знающая толк в моде, отметила:

— Потрясающе!

Бриан Джонсон, одетый в помпезный костюм желтого цвета с белым накрахмаленным жабо, расцеловал Анжелике руки, заверив:

— Сногсшибательна, умопомрачительна, нет слов! — И чмокнул толстыми ярко напомаженными губами воздух.

Его бойфренд Анчик, особенно худой на фоне упитанного Джонсона, явился в темном элегантном костюме. Однако комплименты были не его коньком.

Георгий, стоявший возле стола с напитками, улыбнулся при виде Анжи, и паук на шее девушки передал его мысли:

— «Я бы стянул с нее это платье за одну третью долю секунды!»

Ответом ему была ее мысль:

— «Я его слишком долго натягивала, дорогой, чтобы позволить кому-то так быстро стянуть его с меня!»

И она двинулась по залу к особому гостю, со всех сторон окруженному питерскими красавицами. С Порфирио Фарнезе она была знакома давно. Около ста лет назад он даже некоторое время был ее любовником. Недолго, каких-то пару месяцев. Она тогда жила в Риме, а он еще не был правителем Венеции. Роман их сошел на нет из-за чрезвычайной занятости молодого вампира. Он уже в то время строил свою карьеру, и женщина в ней, на том этапе, только мешала. После своего воцарения в Венеции Порфирио не раз присыл ей приглашения, но она так и не нашла времени, чтобы откликнуться на них.

Анжелика погладила лапы своего паука.

Все-таки она предпочитала мужчин, которые восхищались ею чуть больше, чем собой. Правитель Венеции не относился к их числу. Самовлюбленный честолюбец — он мог бы составить конкуренцию самому Лайонелу. Впрочем, эти двое давно соперничали и на дух друг друга не переносили, поэтому приезд Фарнезе в Петербург стал для всех огромной неожиданностью.

Девушки расступились перед Анжеликой, открывая взору высокого статного мужчину в бело-голубом. С копной темный волос и выразительными карими глазами с золотистыми крапинками-дьяволятами, разбившими не одно женское сердце, он принадлежал к списку самых красивых вампиров мира, созданных самим Наркиссом.

Фарнезе взял ее руку и поднес к своим красиво вылепленным губам, прошептав:

— Анжелика, а вы еще прекраснее, чем я запомнил.

На нем был безукоризненный белый костюм, под ним голубая шелковая жилетка, белая рубашка, лазурного цвета шейный платок. Наряд дополняли перстни с камнями тех же оттенков.

Девушка милостиво улыбнулась:

— А вы, Фарнезе, все такой же обольститель.

Он посмеялся, продемонстрировав ряд идеальных белоснежных зубов.

— Надеюсь, что так, — и взгляд его устремился на двери. — Лайонел со своей дамой почтит нас?

Анжелика снисходительно скользнула по нему взглядом из-под длинных золотистых ресниц.

— Кто знает! Последнее время искать в поступках Лайонела последовательность примерно то же самое, что слезу смертного в океане.

— Неужели? — заинтересовался молодой человек, вскидывая черные брови.

Девушка томно вздохнула, прекрасно сознавая, как возбуждаются от этого звука мужчины. И в самом деле, Фарнезе вмиг позабыл о Лайонеле и, вновь припав к ее руке губами, отметил:

— Вы ослепительны, Анжелика.

Ей хотелось сказать: «Я знаю, миллиард раз знаю», — но вместо этого она молча улыбалась, мысленно смеясь над той чушью, что проносилась в голове у вампира.

Какими же глупыми становились мужчины под действием ее чар — сущие дети.

Она уже хотела обронить ослепленному ее красотой мужчине что-нибудь обнадеживающее, как заметила, что в сад крадучись выскользнул Даймонд.

Раздражение разлилось по телу. Она ведь приказала этому паршивцу не высовывать носа из комнаты! И куда же он направился, ослушавшись ее?

Анжелика сразу же потеряла интерес к венецианскому красавцу и, пообещав: «Увидимся позже, меня зовут обязанности хозяйки», направилась к выходу на террасу. Над пожелтевшими верхушками черемухи висела ярко-лимонная луна, в саду холодно пахло прелыми листьями; по земле, покрытой разноцветными опадышами, стелился туман. В сиянии маленьких разноцветных фонариков подсветки, пущенной вдоль дорожки, ведущей в глубь сада, силуэт слуги быстро удалялся.

На крытой трассе вокруг сто, ликов расположились несколько мужчин в компании женщин. С тех пор как тут побывал Наркисс и запустил Даймонда в колонну, ее успели восстановить.

Анжелика направилась за слугой, но когда тот свернул под тень яблонь, замедлила шаг.

— Я думала, ты не придешь! — услышала она женский шепот.

— Прости, — виновато ответил Даймонд, — я ненадолго.

— Мы можем, наконец, поговорить? — зашептала девушка. — Что происходит? Ты больше не хочешь меня видеть?

— Хочу, очень хочу, просто…

Анжелика вцепилась в шершавую ветку яблони, прислушиваясь к тембру родного голоса. Сейчас он звучал для нее как-то по-другому, по-новому. И теперь мальчишка, который двести лет был ее любимым питомцем и исполнителем мелких прихотей, выглядел совсем иначе.

— Мария, ты мне нравишься, но, возможно, сейчас не совсем подходящее время, — вздохнул юноша.

Девица не ответила, и по донесшимся звукам Анжелика поняла, что они целуются. От ярости у нее перехватило дыхание. Она медленно отпустила ствол яблони, в который впились ногти. Ей хотелось погрузить их в лицо дряни, посмевшей пробраться в ее сад и целовать того, кто со всеми потрохами принадлежал ей и только ей.

— Я тебя люблю, — простонала Мария.

И он ответил ей:

— А я люблю тебя…

Анжелика не верила своим ушам. Он говорил слова любви другой. Он в самом деле забыл все, что их связывает, и желал начать новую жизнь.

Девушка рванулась вперед и за короткие тонкие волосы отшвырнула от своего слуги девицу.

— У тебя есть три секунды, чтобы убраться, — предупредила Анжелика.

Мария попятилась, а Даймонд выступил вперед и закрыл ее собой:

— Она ни в чем не виновата.

Анжелика зло рассмеялась, прошелестев:

— О, милый, я знаю. Во всем виноват ты! Ты один!

Она в два шага сократила расстояние между ними и, схватив за грудки, прижала молодого человека к изогнутому стволу яблони. От удара с веток сорвались несколько яблок и с приглушенным стуком ударились о землю.

Мария исчезла.

— Ты принадлежишь мне, запомни это, — прорычала Анжелика в бледное лицо с сияющими синими глазами. Красновато-каштановые волосы упали на лоб, закрывая ресницы.

Он с большим усилием разжал ее пальцы и, крепко стиснув их, сказал:

— Это так, ты мой создатель, я принадлежу тебе, служу. Двести лет я был рядом, любил тебя, ожидая ответа, надеясь на чудо — на взаимность. Думал, раз ты обратила меня тогда, значит, что-то почувствовала, значит, нуждалась во мне! И день за днем я ждал. А однажды я устал, устал любить тебя и вздрагивать от каждого твоего взгляда. Теперь я хочу одного — чтобы кто-нибудь ждал меня, принадлежал мне, любил меня.

Он посмотрел в ту сторону, где скрылась Мария.

— Мне хорошо с ней.

Анжелика вырвала свои ладони из его рук и в ужасе отшатнулась.

Паук, испуганный состоянием хозяйки, зашевелил лапами, щекоча ее шею, но как и прежде, не смог передать ей мысли юноши. Для нее его разум захлопнулся в тот миг, когда напоила мальчишку собственной кровью в деревенском сарае близ Портсмута двести лет назад.

— Да как ты смеешь! — все что смогла выдохнуть девушка и отвесила ему звонкую пощечину.

Удар рассек ему губу. Он вытер кровь и, опустив глаза, пробормотал:

— Если ты запретишь нам видеться, я подам Лайонелу прошение вступить в брак с Марией.

— Ты рехнулся, я не позволю! — покачала головой девушка.

— Разрешение на брак, в обход создателей и хозяев слабых вампиров, дает правитель. Лайонел его даст, и тебе прекрасно это известно.

Он был прав, и это приводило ее в еще большее неистовство. Тогда она взяла себя в руки, улыбнулась и сменила тактику. Нежно провела пальчиками по бледной щеке юноши.

— Милый, ну почему ты упрямишься? — Она плотнее прижалась к нему и слизнула с его губы выступившие капельки крови. — Я буду счастлива за тебя, как только ты найдешь достойную девушку. Но Мария… Мария совсем не та, кто тебе нужен!

— Я хочу решить сам!

— Ну конечно, — делано засмеялась она, лаская его щеку, — ты и решишь, но позволь показать тебе других!

— Мне не нужны другие, я лю…

Она решительно положила пальчик ему на губы, заставляя молчать.

— Прошу, не говори глупостей. Ты должен увидеть других! — Она вздохнула. — Если не изменишь мнение, так и быть, пусть будет Мария.

— Правда?

Она легко поцеловала его в губы.

— Конечно, мой сладкий. — И отстранившись, сказала: — А теперь иди к себе в комнату и подумай о встрече с новыми девушками.

Он молча кивнул, но сделав несколько шагов, обернулся.

— Анжелика, я хочу попросить… Если для тебя все это очередная игра из ревности, желания самоутвердиться, отвоевать то, что принадлежит тебе, — остановись, не делай мне снова больно. Для меня это маленькое счастье за долгие двести лет очень дорого. А ты поиграешь, сломаешь и забудешь на следующий же день, а я не смогу…

Он ушел, она осталась одна в тени яблонь.

— Какой злодейкой он меня рисует, ужас, — проворковала девушка, поглаживая своего паука.

А когда вернулась на террасу, за крайним столиком увидела Георгия.

— Тебя-то я и ищу! — выдала очаровательную улыбку Анжелика.

Он с любопытством уставился на нее.

Девушка подошла и уперлась руками в стол, демонстрируя молодому человеку грудь в декольте.

— Гера, ты, кажется, хотел снять с меня это платье?

— Может быть… — неуверенно отозвался тот, — но помнится, ты ответила мне…

— Ах, не вспоминай! — пропела она.

Он медленно поднялся, Анжелика выпрямилась и скользнула рукой ему под пиджак.

— Ну так что? — вопросительно изогнула она золотистую бровь.

— «Сколько стоит удовольствие?» — передал ей паук.

— «Для моего хорошего друга почти бесплатно!»

Молодой человек расхохотался, обхватывая ее за талию.

— Если расценки с зимы остались прежними, я, пожалуй, пас.

Девушка провела языком между губами.

— Расценки новые. Работает у тебя одна девушка… Мария…

Георгий задумчиво переместил взгляд с губ девушки на шею и грудь.

— Мария, говоришь…

Анжелика усмехнулась. Ответ на свой вопрос она уже знала.

Глава 4 Кофе с шоколадом

Они шли от высокой белокаменной ограды по гладким камням, кое-где поросшим бархатистым мхом, к трехэтажному особняку.

Дорожку, усыпанную красными и желтыми листочками, освещали сотни разноцветных огоньков.

В голове звучала «Эстреллита» Мануэль Понсе — чарующе-нежная мелодия, точно голос самой природы.

Огромный лунный шар взирал с черного неба на зелено-золотистый сад, где повсюду пахло яблоками. Ветер разносил сладостно-свежий аромат, мелодично шелестя в листве и легко срывая с деревьев листочки.

Йоро, одетый в сшитый на заказ серый костюм, бежал спереди, высоко подкидывая небольшое яблоко и ловя его ртом. Темные босые пятки оборотня сверкали в свете фонариков, раздавалось сочное чавканье, а затем очередной огрызок летел в кусты.

Лайонел, понаблюдав, заметил:

— Кира, тебе стоило бы заняться манерами дикаря! Девочка откинула за спину длинные белые волосы и, выразительно взглянув на молодого человека по-детски наивными фиалковыми глазами, сказала:

— Я люблю в нем эту свободу.

Катя улыбнулась ее ответу, разглядывая белое платье девочки с подолом в оборочку, лакированные сандалии и гольфики.

«Не пора ли ей одеваться как-то более взросло?» — подумала девушка, усмехаясь. Со стороны они вчетвером, пятером — если считать плетущегося позади Вильяма, наверняка выглядели презабавно. Этакая благовоспитанная чета: отец — глава семейства, облаченный в костюм цвета перламутрового жемчуга, мать в дорогом вечернем туалете, прилежная умница-дочь и непоседа сын.

Катя обернулась, чтобы посмотреть, следует ли за ними Вильям. Он шел шагах пяти от них, глядя себе под ноги. Последние дни он выглядел чем-то озабоченным, нервным и замкнутым.

Девушка вздохнула. Она беспокоилась о нем, но сказать об этом Лайонелу не решалась. Того все еще приводили в бешенство разговоры о брате. А сейчас, перед встречей с правителем Венеции, нарваться на резкость было проще простого. Даже бесстрашная Орми старалась держаться подальше. Охотилась где-то в саду.

Йоро набрал яблок, обтер каждое рукавом пиджака и заботливо сложил их в карманы.

— Что ты, черт возьми, делаешь?! — тут же разозлился Лайонел, вцепившись мальчику в плечо. — Вечно голодный!

Оборотень передернул плечами, пытаясь избавиться от его руки.

— На всех ваших приемах столы ломятся от бокалов с кровью, а мне что делать?

— Ну уж не набивать карманы костюма от Талилу гнилыми яблоками!

— Отстань от него, — вмешалась Катя, сталкивая руку Лайонела с хрупкого плеча и обнимая мальчика за шею.

Лайонел наградил ее ледяным взглядом. Девушка выдержала его и пробормотала:

— Мы уже поняли, что при Фарнезе нам нельзя даже дышать. Чего уж там, Лайонел, может, прикажешь нам остаться тут?

Он взял ее за локоть и повел за собой по лесенке с круглыми ступенями. Его раздражение грохотало у нее в голове — звучала «Сарабанда» Генделя.

В розовом зале с колонами, увитыми белыми цветами, собрался весь высший цвет. Только хозяйки нигде не было видно.

Катя помахала Бриану Джонсону с Анчиком и хотела остановиться, чтобы поболтать с владельцем знаменитой газеты «Питерское Зазеркалье», с которым недавно нашла общий язык, но Лайонел не позволил. Он вел ее в конец зала, где в окружении самых хорошеньких женщин стоял правитель Венеции.

Тот оказался куда красивее, чем Катя себе представляла: элегантный, темноволосый, с идеальными чертами лица.

Она покосилась на своего спутника, сама того не желая сравнивая их. Они оба были правителями с потрясающей внешностью, примерно одного роста, одной комплекции, но на этом сходство заканчивалось.

Лайонел обладал ледяной неприступной красотой айсберга, величественного и неповторимого, созданного самой природой без единого изъяна.

У Фарнезе внешность была более приземленной. Его карие глаза с золотинками игриво манили, в них улавливалось обещание удовольствия. Очаровательная улыбка ловеласа ясно говорила — будет весело и легко. Казалось, лишь по велению его руки пузырьки из бутылок шампанского по всему миру способны вылететь и воспарить.

Черные вихры, разметавшиеся по широким плечам, дарили ему ту необходимую долю романтики, которая помогала без всякого труда красть женские сердца и забирать их себе.

А вот холод до прозрачности голубых глаз Лайонела не давал никаких обещаний. Разве что предостерегал о том, каким беспощадно острым может быть лед. Однако ни одну жертву его красоты это предостережение еще не спасло.

Катя видела, гость рассматривает ее с головы до ног, оценивает и как будто взвешивает какие-то неведомые «за» и «против».

Собственное платье — тонкое, облегающее, серебристое, полностью открывающее спину, — виделось ей слишком откровенным. Но Лайонел настоял именно на нем.

Фарнезе взял ее руку и, дружественно сжав в своих ладонях, поднес к губам. От него пахло как от воды во время прогулок вдоль каналов. Необыкновенная туалетная вода.

Когда молодой человек поднял голову, в глазах его плясали золотистые точки, а губы растянулись в очаровательной улыбке. Их представили по всем правилам, Лайонел выглядел при этом точно приговоренный к казни. Девушке хотелось поскорее вырвать у незваного гостя свою руку — он и так уже слишком задержал ее в своих ладонях, но не решалась. Поэтому вопросительно посмотрела на Лайонела.

Просить о помощи его и не требовалось, фамильярность Фарнезе его разозлила, и он протянул руку для рукопожатия. Тому не осталось ничего иного, как пожать ее хозяину города.

— Чем обязаны такому неожиданному визиту? — напрямик спросил Лайонел.

Порфирио усмехнулся, пристально глядя на Катю и, — к всеобщему ужасу проигнорировав вопрос, задал своей:

— Екатерина, вы бывали в Венеции?

— Нет, — придушенно ответила она.

Повисло неловкое молчание, а затем гость задал новый вопрос:

— А хотелось бы?

От еще большей неловкости ее спас Йоро. Он встал чуть впереди нее и выпалил:

— А ведь Вивальди учился играть в венецианском соборе… — Он обернулся к подруге: — Кира, как он там называется?

— Святого Марка, — подсказала девочка.

Оборотень кивнул и, уставившись на Порфирио, поинтересовался:

— Вы, конечно, были знакомы с Вивальди? Катя любит музыку!

— Не довелось, — сухо ответил Фарнезе.

— А я был, — неожиданно заявил Лайонел.

Катя изумленно перевела на него взгляд, пораженно воскликнув:

— Правда?

— Мы познакомились в Вене, незадолго до его смерти.

Они неотрывно смотрели друг на друга. Она несмело улыбнулась ему, сожалея, что они сейчас не одни и нельзя прикоснуться к нему, обнять, поцеловать.

— Значит, вам нравится музыка, Екатерина? — ворвался в их идиллию Фарнезе.

Девушка, не отрывая глаз от Лайонела, задумчиво промолвила:

— Музыка — это голос души. Разве он может не нравиться?

Звучала «Прелюдия и фуга» Баха — точно невидимые пальцы, мелодично перебирали струны печали.

— Души? — несколько обескураженно переспросил Порфирио и кашлянул, будто у него запершило в горле. А потом его осенило, он понимающе покачал головой. — Ну конечно, я совсем позабыл, что вы недавно с нами и ваши воспоминания о душе еще достаточно сильны.

Катя хотела возразить, но не успела, рядом появилась Анжелика, обдав всех ароматом сладких духов. С ней Георгий. Оба выглядели так, словно только что вместе вылезли из постели. Ворот рубашки молодого человека был небрежно расстегнут, волосы взъерошены, зелено-карие глаза довольные-довольные, как у налакавшегося сметаны кота. А на припухших от поцелуев губахпервой красавицы блуждала улыбка по имени «Сделка века».

— Осторожнее, Порфирио, — насмешливо предупредила Анжелика. — Беседы с Екатериной о душе приводят к страшным… — она перевела взгляд на Лайонела, — последствиям.

— Не вижу смысла обсуждать то, чего ни у одного из нас нет, — засмеялся вампир и обратился к Кате: — Могу я пригласить вас завтра на прогулку?

От такой бесцеремонности и неуважения к ее мужчине девушка потеряла дар речи.

Порфирио почувствовал заминку и поэтому спешно добавил:

— Очень интересно пообщаться с недавно созданным вампиром, еще не позабывшим то человеческое, что и в нас когда-то было.

— Прошу прощения, но… — начала Катя.

Тот посмотрел на правителя города и насмешливо прервал:

— Если Лайонел, конечно, не станет ревновать.

Девушка беспомощно посмотрела на своего внешне невозмутимого спутника, он бесстрастно произнес:

— Увы, Екатерина вынуждена отказаться, завтра у нас планы. Но если вы перенесете свое приглашение на один день, она его, несомненно, примет.

Катя недоверчиво моргнула.

«Да как он смеет решать за меня?! — яростно думала она, глядя в ледяную голубизну глаз и ощущая, как в животе разрастается огненный шар. — Отдал меня, как надоевшую игрушку! Никуда я не пойду с этим…»

— Я подожду сколько будет нужно, — заверил Порфирио.

В его глазах промелькнуло хищное выражение, и шар у нее в животе вдруг уменьшился до размера маленького винтика. Такое с ней всегда случалось рядом с Цимаон Ницхи. Его колоссальные силы легко подавляли ее внутренний огонь, контролировали его, когда она сама не могла.

«Какой же дар у этого Фарнезе?» — Катя смотрела в красивое лицо, надевшее прежнюю маску любезности, и досадовала на себя. Ей следовало расспросить Лайонела о госте заранее. А она струсила, зная, что разговор о правителе Венеции может привести к ссоре. Теперь оставалось только ждать конца приема.

Наконец Лайонел увел ее подальше от Фарнезе к распахнутым дверям, ведущим на террасу. И она увидела, как Йоро с Кирой выскользнули в сад — общественные мероприятия не очень-то их занимали.

Молодой человек хотел привлечь девушку к себе, но Катя оттолкнула его, едва слышно промолвив:

— В следующий раз, когда соберешься отдать меня одному из своих недругов, — предупреди!

— Послушай… — вкрадчиво начал он, но она не желала ничего слушать и заявила:

— Иди, приветствуй своих подданных, а я пойду, подышу воздухом.

На террасе она присела за пустой столик в самом углу и лишь когда устремила взгляд в сад, заметила тень за колонной. Из-за нее выступил Вильям. Изумрудные глаза сверкали в полумраке, он улыбнулся.

— Посиди со мной, — подавшись порыву, предложила девушка.

Тот опустился на железный стул, откинул голову назад, глядя в своды навеса.

— Не сошлась с Фарнезе темпераментами?

— Почему ты так решил?

— Вода огню не товарищ.

— Какой у него дар?

— Управление водной стихией. — Вильям задумчиво хмыкнул. — Он что-то вроде Нептуна. Его венецианский дворец находится под водой, где он и живет со своими приближенными. Кажется, в его челядь входят даже русалки.

— Он и питается под водой?

— Видимо, — пожал плечами молодой человек.

Катя уперлась локтями в стол.

— А он опасен?

— Да, — без раздумий кивнул Вильям и внимательно взглянул на девушку. — Очень. Он способен заполнить тело врага водой, и хлынувший поток разорвет его на части. Фарнезе один из сильнейших вампиров мира.

— Лайонел его боится? — задала она особенно мучавший ее вопрос.

Молодой человек удивленно вскинул брови.

— Лайонел не ведает страха даже перед нашим Создателем. Мне так всегда казалось — к Порфирио он испытывал симпатию.

— Симпатию? — испуганно переспросила Катя. Мозг, уже привыкший ко всякому в извращенном вампирском мире, тут же нарисовал ей двух красивых мужчин вместе, и ей сделалось нехорошо.

Вильям не заметил ее смятения и развил мысль:

— Им нравится их соперничество, если быть точным.

— А-а-а, ты про это…

Они надолго умолкли.

Ветер шуршал, в листве, из сада донесся смех Киры.

Катя прислушалась. Ей редко доводилось слышать, как эта девочка смеется. Чаще всего она ходила грустной и погруженной в себя. Но наедине с Йоро иногда менялась…

— Вильям, — нерешительна начала девушка, — у тебя все хорошо? Мне показалось, ты какой-то…

Она не нашла подходящего слова, чтобы объяснить свои подозрения, и замолчала.

— Я встретил девушку, — неожиданно признался он, глядя куда-то в сторону.

— Девушку? Ты с ней… ну вы…

— Да… но, кажется, я все испортил. Слишком пытался произвести впечатление.

— Это как? — хихикнула Катя, вспомнив период его ухаживаний за ней. — Промахнулся, прыгая на подоконник?

Увидев, что ему отнюдь не смешно, спросила:

— Она тебе сильно нравится?

— Не-е-ет… другое.

Катя подождала, когда он объяснит, но тот не спешил, поэтому она нетерпеливо уточнила:

— Ну, может секс?

— Да, — облегченно кивнул Вильям.

Она тяжело вздохнула, сочувствуя той девушке, которая будет вынуждена на аркане тащить его в постель. Ведь сам он едва ли посмел бы, в отличие от своего наглеца брата, предложить кому-то отношения без обязательств.

— Вильям, — решительно сказала Катя, — самое главное — сократи период ухаживаний.

— Благодарю за ценный совет, — обиженно буркнул он, скользнув по ней оценивающим взглядом. — Мне, конечно, стоило при первой же нашей встрече в парке, когда ты прыснула мне газом в глаза, запустить руки тебе в трусики без всяких предисловий.

Девушка опешила от его откровенности и все что смогла — это пробормотать:

— Ну не так сразу…

Они рассмеялись, и она предложила:

— Поцелуй ее, девушку, хотя бы!

Вильям поднялся, изумрудные глаза лукаво блеснули.

— Она не такая.

Катя озабоченно нахмурилась.

— Мне кажется, Вильям, ты обо всех слишком хорошего мнения.

— Только не о ней.

Девушка хотела еще расспросить про объект вожделения Вильяма, но тот, не прощаясь, развернулся и зашагал прочь, а она заметила в нескольких шагах от себя Лайонела. Он стоял, прислонившись к стене.

— Мы просто разговаривали, — сама не зная зачем, попыталась оправдаться Катя.

Уголки его губ дрогнули — ее объяснение его развеселило.

— Хочешь пойти в зал или принести тебе бокал крови сюда? — спросил он. — Потанцуем или поедем домой?

— Лайонел, вот ты где! — На террасу выскочила разъяренная Анжелика. — Если ты не примешь меры касательно Давыдова, я сама их приму. Меры по устранению!

Катя поднялась, не без удовольствия обронив:

— Давыдов не пишет ничего криминального.

Первая красавица задохнулась от возмущения и если бы не Лайонел, наверняка применила бы силу.

— Я займусь этим, Анжелика, — с самым серьезным видом пообещал он. Затем обнял Катю за плечи и вывел с террасы на круглую каменную площадку.

Когда они двинулись по аллее в сад, а хозяйка скрылась за дверьми особняка, Катя пожурила:

— Как нехорошо обманывать!

Он удивленно покосился на нее.

— Я вовсе не обманывал. С Давыдовом разберусь. Давно пора.

— Ты серьезно? — напряглась девушка.

— Вполне.

— Хочешь вступиться за честь бывшей любовницы?

— Нет, за жительницу своего города, чье имя Давыдов треплет как хочет.

— А по-моему, он смешно пишет! — фыркнула Катя.

— Эти выпады в ее сторону давно вышли за всякие рамки и стали оскорбительными, — спокойно возразил Лайонел.

— Ты защищаешь ее! — крикнула девушка, ощущая, как теряет контроль над разрастающимся внутри огнем. — Ты не остыл к ней и теперь…

Он заставил ее замолчать поцелуем и уволок с дорожки в густые заросли сада.

Катя попыталась высвободиться из сильных объятий.

— Ты нарочно уходишь от темы, — между его настырными поцелуями заявила она.

— Говорить не о чем.

— Я так не думаю!

Лайонел резко отстранился, удерживая ее голову за затылок.

— Я сам решу вопрос с цензурой. Когда мы обсуждали бордель, который не давал тебе спокойно спать, я предупреждал: он останется единственной уступкой.

Катя отвернулась, ощущая, как жгут подкатившие к глазам слезы.

— Хочешь стать для нее героем!

— Проклятие, — выругался он и, схватив ее за подбородок, развернул к себе. — И кому только в голову взбрело говорить, будто счастливый человек великодушен и способен простить своих врагов?

— Наверное тому, кто не знает, какое оно зыбкое — счастье с бессердечным вампиром!

— Знаешь, я не обладаю множеством прекрасных качеств, но добивать лежачего мне просто не интересно!

— Это Анжелика-то лежачая? Ну-ну! Похоже, в твоей памяти она навсегда останется девушкой горизонтального положения. Напомни, какая там у вас была любимая поза?

Лайонел утомленно закатил глаза. Молчание длилось невероятно долго, Катя десять раз успела пожалеть о своей вспышке ревности и вновь разозлиться.

Когда Лайонел заговорил, в голосе его звучал лед:

— Поведение Давыдова мне надоело, он из номера в номер поносит Тьеполо, и все это на первых полосах. Непрофессионально. Я не намерен участвовать.

— Тебя никто и не просит!

— Власть, которая смотрит на преступление сквозь пальцы, зовется соучастником. Анжелика растоптана, и продолжать ее унижать — глупо и опасно.

— Что-то я по ней не заметила.

Он рассеянно улыбнулся и погладил ее по щеке.

— Растоптанная гордыня даже на смертном одре вымученно улыбается. — Он коснулся своей груди, — Если чьей-то боли не видно, это не значит, что ее нет.

Катя устало вздохнула, огненный шар внутри точно сдулся. Она знала, что Морган Нориш ушел от Анжелики. Слышала, будто красавица сильно переживает разрыв со скульптором, но с трудом верила. Сегодня, увидев госпожу Тьеполо во всей красе, как всегда великолепную и надменную, Катя не заметила даже намека на огорчение. Кажется, та нашла утешение в объятиях Георгия и была весьма довольна. Однако Лайонел заставил девушку засомневаться — стоило ли судить о том, чего не видно?

В голове звучала щемяще волнующая мелодия «К Элизе» Бетховена. В воздухе витал свежий холодный аромат яблок. Сквозь кроны едва пробивался тусклый лунный свет, золотивший изогнутые стволы старых яблонь.

Девушка прижалась щекой к груди Лайонела и тихо спросила:

— Ты правда собираешься отправить меня на свидание с Фарнезе?

Он погладил ее по волосам, его руки спустились ниже по спине.

— Мы это с тобой обсудим позже, — целуя ее в ухо, шепнул молодой человек.

Сверху, на ветке яблони, послышался шорох, затем ядовитый голосок Орми известил: «Куда ни посмотрю — там вы со своими противными поцелуями!»

Лайонел нагнулся, взял с земли гнилое яблоко и запустил в нее. Но то сразу же полетело назад и угодило в Катю — прямо в голову. Летучая мышь злорадно заявила: «Один ноль, подкаблучник», — и, взмахнув крыльями, улетела прежде, чем последует расправа.

Девушка обреченно сняла с макушки мягкий плод. Лайонел, глядя на нее, улыбался. В пробивающемся сквозь листву лунном свете его глаза напоминали два замерших озера, точно с голубым сиянием подо льдом.

Она провела ладонями по рельефной груди, медленно вдыхая морозный аромат, исходивший от него.

— Почему ты не хочешь объяснить, что Фарнезе от меня нужно?

Молодой человек приподнял ее, усадил на изогнутую ветку и, будто не услышав вопроса, запустил руки под платье. Ее всегда ужасно злило, когда он таким образом уходил от ответа. А делал он это все чаще.

— «Можно подумать, меня вообще не касается, что происходит в нашей жизни!», — Катя агрессивно запутала пальцы в его волосах и пробормотала:

— А он чертовски красив…

Движения рук у нее на бедрах стали резче и грубее, тогда девушка приподняла его голову за волосы, потребовав:

— Понежнее!

— Хватит комментировать, — оборвал он, впиваясь поцелуем ей в шею. Она ощутила, как его зубы проткнули ей кожу. Мертвое сердце в груди испуганно сжалось, легонько-легонько, но ей показалось, словно оно попало между двух наковален. После того раза — зимой на кладбище — он больше никогда ее не кусал, иногда доходило до более агрессивных ласк, но Лайонел всегда держал себя в руках.

Девушка сама не заметила, как в панике вцепилась ему в плечи. Давно ей не приходилось испытывать перед ним страха. Он оторвался от ее шеи и, холодно взглянув, облизнул кровавый блеск с губ. Его тихий голос в тишине сада прозвучал точно карающий бич, взметнувшийся в воздухе:

— Я убью тебя, если ты позволишь ему или кому-то другому прикоснуться к себе.

Катя попыталась отодвинуться от него, но Лайонел удержал.

— Может, тогда не стоит насильно отправлять меня с ним на прогулку? — Голос ее дрогнул от обиды.

— Наивная девочка, а кто тебе сказал, что на прогулку пойдешь именно ты? — Молодой человек провел пальцем по ее шее, испачкав в крови, и, поднеся к губам, прибавил: — Неужели ты в самом деле решила, будто я позволю тебе встретиться с другим мужчиной?

Она опустила глаза. Сейчас сама толком не понимала, почему поверила. Стоило только вспомнить, в какую ярость тот приходил при упоминании Вильяма или как из ревности не позволил в подземном Петербурге танцевать с другим.

Девушка потерла шею, прошептав:

— Не делай так больше.

— Испугалась? — Золотистая бровь приподнялась.

— Я думала, ты изнасилуешь и убьешь меня на этом ужасном дереве.

Он расхохотался.

— Нет, первое я сделаю дома, как ты любишь — нежно, а со вторым, надеюсь, мы договорились. — Лайонел одной рукой бережно снял ее с ветки, другой пригладил разметавшиеся кудри. — Твоя огненная кровь будоражит мою.

Она перевернула страничку в книге, взяла стоящий на каменных парапетах бумажный стакан с кофе и отпила из трубочки. Затем отломила от шоколадки в розовой обертке кусочек и отправила в рот. Из наушников неслось: «Eins — Hier kommt die Sonne, Zwei — Hier kommt die Sonne, Drei — Sie ist der hellste Stern von alien…»^[9]

* * *

Бесс закинула ногу на ногу, вновь отламывая плитку шоколада. Перед глазами простиралась темная широкая Нева; сидя лицом к водной площади, девушка видела на другой стороне реки Зимний дворец, Медного всадника, угол здания президентской библиотеки, освещенный подсветкой купол Исаакиевского собора.

Она могла сидеть тут часами, попивая кофе, читая, глядя на то, как темнеет вода, а город переходит в режим «нон-стоп». Огней становилось больше, машины разноцветной чередой выстраивались друг за другом вдоль набережной, раздраженно сигналя. На улицах резко увеличивалось количество людей, они как муравьи быстро перемещались в хаотичном порядке.

Бесс опустила взгляд в книгу. Любое движение ее всегда успокаивало. Она ловила особый кайф, глядя на толчею, очереди, пробки, массовые столкновения. Отец называл ее за это энергетическим вампиром, питающимся отрицательной энергией людей.

Когда ей было пять лет и она с друзьями разукрасила отцовское белое авто черной краской, он кричал как сумасшедший, даже ударил ее по лицу. А маленькая Бесс просто стояла перед ним, спокойно глядя в глаза, и ей казалось, что она летит на аттракционе. Она не чувствовала ни боли от удара, ни обиды, лишь восторг, заставляющий биться сердце сильно-сильно. Бесконечно волнующе чувство. С годами по отношению ко многим вещам оно притупилось. А к некоторым стало еще сильнее.

Правда, отец с тех пор понял, что кричать и бить в случае с дочерью бесполезно. Какое-то время он пытался воздействовать на нее уговорами, затем подарками, после был период угроз отправить в закрытую школу, еще позже он лишил ее карманных денег.

Тогда она заработала их сама. Пришла к отцу и бросила ему увесистую пачку денег.

Сумма привела его в ужас. Он не осмелился спросить, откуда деньги, а на следующий день купил ей первый мотоцикл, который она выпрашивала полтора года. И каждый день стал оставлять суммы на карманные расходы.

В конце концов она была предоставлена самой себе.

Девушка ощутила прикосновение к своему плечу, резко выдернула из ушей наушники и обернулась.

Позади стоял Вильям, а у поребрика новый мотоцикл — спортивный, из дорогих, но ничем не примечательный, особенно в сравнение с прежним золотым чоппером.

— Сменил байк, — хмыкнула Бесс.

Он скользнул взглядом хищных глаз по внушительной стопке шоколадок возле нее.

— Налет на фабрику?

— Прошлась по любимым преподавателям.

Вильям перемахнул через ограждение и уселся рядом с ней.

— А я думал, ученики дарят подарки преподавателям, а не наоборот.

Она добродушно посмеялась и процитировала:

Девушка похлопала по стопке шоколадок и глубокомысленно изрекла:

— Нелюбимые ученики дарят подарки преподавателям, а те передаривают их любимым ученикам. Вот такой круговорот шоколада и прочего дерьма в доме знаний. — Она сжевала плитку и предложила: — Угощайся.

Парень мотнул головой.

— Спасибо, я сыт.

— Чем?

Он растерялся и на удивление испуганно взглянул на нее.

— А что?

Она пожала плечами.

— Да ничего, просто интересуюсь, что ты жрал сегодня. Ведь так принято? Ну как про погоду, разговор ни о чем. Или я не поняла и ты совсем не это пытаешься изобразить тут?

— A-а… я пил… пи-и-ил со-ок. Как же он называется? — нахмурился Вильям, и радостно улыбнувшись, воскликнул: — Ну, этот, томатный!

— Тебе интересно, что сегодня ела я? — уточнила она.

— Да, конечно, — поспешно заверил он.

— На завтрак курицу гриль, жареный картофель и пила пиво. На обед был салат из морепродуктов и пара легких коктейлей, а на ужин у меня кофе с шоколадом.

Она умолкла. Повисло молчание.

Из наушников, висящих на шее, доносилась песня группы Rammstein «Mutter».

— Чем собираешься сегодня заняться? — нерешительно посмотрел Вильям.

Она постучала ноготками по книжке, лежащей на коленях:

— А я, по-твоему, ничем не занимаюсь?

— Занимаешься… ну а после? Читать уже темно. Да и холодно сидеть на камне, заболеешь.

— Я никогда не болею. И у меня есть фонарик. — Она вынула из кармана куртки ручку и, нажав на кнопочку сбоку, посветила тонким лучом ему в лицо.

Взгляд зеленых глаз вновь переместился на книгу.

— И что же, — он замялся, — тебе интересно?

— Да, — девушка погладила потрепанную страничку, — хочу понять…

— Что именно?

Она долго не отвечала, задумчиво глядя вниз, на темные гребешки волн.

— Логику, — наконец заявила Бесс. — Хочу понять женскую логику.

Парень взял у нее книгу, посмотрел на обложку, где было написано «Капитал», и удивленно спросил:

— Думаешь, Маркс тут писал об этом? О женской логике?

Девушка забрала у него увесистый томик и усмехнулась.

— Большинство никогда не читали Маркса, а потому понятия не имеют, какого объема его книга. Иначе бы кто-нибудь заметил, что эта намного толще.

Молодой человек с любопытством наклонил голову.

Так это не «Капитал»?

— Почему же, он… и не только он. — Бесс пролистнула книгу.

Вильям заложил пальцы между страницами и, прищуриваясь, прочел:

— «Леди Маргарет с придыханием зашептала: — Лорд Ордиш, вы подлец, моя репутация в ваших руках, но мое тело не будет принадлежать вам…» — Парень осекся и недоуменно уставился на девушку.

Бесс пожала плечами.

— Эта леди Маргарет только и делает, что мечтает, как бы лорд Ордиш вместе со своим нефритовым стержнем в штанах предпринял уже что-нибудь.

Вильям хмыкнул, уточнив:

— А что ты пытаешься тут, собственно, понять?

— В каждой второй книжке герой вынужден брать героиню силой. Почему они говорят «нет», когда хотят ответить «да»? Как упростился бы мир, если бы женщины перестали лгать относительно своих истинных желаний. Разве нет?

— Ви-идимо, — промолвил парень, чья шея сильно изогнулась, а глаза, пробегающие строчку за строчкой, расширились.

Прочитав страничку, страшно смущенный, он выдохнул:

— Женщины это читают?

Бесс с аппетитом грызла шоколад, насмешливо глядя на парня. Затем запила кофе, открыла книгу — на одной странице был «Капитал», на другой вклеен лист с романом, и сказала:

— Когда читаю Маркса, я понимаю каждое слово, а когда читаю роман, не верю ни единому слову. Но если столько женщин их читают, значит, они верят?

Вильям поморщился.

— Я не очень-то разбираюсь в женщинах, увы.

— Да ну? — не поверила Бесс.

Он грустно улыбнулся.

— Точно говорю. — И, смеясь, добавил: — Но я знаю того, кто разбирается. Могу передать твой вопрос.

Бесс тряхнула хвостом.

— А давай. Спроси у своего умника: почему женщины лгут, что не хотят, когда на самом деле хотят!

Вильям посмотрел на нее долгим взглядом и, как ей показалось, собирался что-то сказать, но смолчал, потупился.

Тогда она вздохнула, проворчав:

— Ей-богу, ты как эта долбаная невинная леди Маргарет.

Он застенчиво спросил:

— Пойдем?

Девушка зевнула.

— Полагаю, по всем правилам я должна захлопать ресницами и спросить: «Куда»? и «Будет ли это угрожать моей репутации?».

Глава 5 Пустая комната

В гостиной с видом из окон на Дворцовую площадь вокруг столика, заваленного глянцем, сидели четыре девушки.

— Поверить не могу, не могу поверить, не могу… — повторяла Наталья Важко, теребя острый кончик носа. Одетая в обтягивающее малиновое платье до колен и тунику из тончайшей белой шерсти поверх него, владелица журнала уже по десятому разу листала газету «Питерское Зазеркалье».

Сестры Кондратьевы, в красном и сиреневом брючных костюмах, расположились по обе стороны от хозяйки на диване.

Анастасия поглаживала в одном из журналов свой портрет, тихонько бормоча:

— Говорила же я этому художнику — глаза пошире рисовать, я же тут как китаец!

Виктория тоже разглядывала «Питерское Зазеркалье», то и дело издавая сдавленные смешки.

Анжелика держала перед собой фарфоровую чашку на блюдечке и смотрела на огонь в камине.

Наконец Важко надоело теребить свой нос, и она, тряхнув серыми тонкими волосами, сказала:

— Что же получается, вы снова с Лайонелом вместе?

Хозяйка квартиры отставила блюдце с чашкой, наполненной кровью, на край столика.

— Вот еще! Для меня он в прошлом!

Сестры недоверчиво переглянулись. Виктория спросила:

— Серьезно? Даже если он приползет на коленях?

Анастасия подхватила:

— Даже если будет умолять простить его?

Важко откинула голову назад и звонко засмеялась, а отсмеявшись, переспросила:

— На коленях? Умолять? Это Лайонел-то?

Анжелика поджала губы. Пусть она сама даже представить не могла то, о чем тут болтали Кондратьевы, но смех Важко ее раздосадовал.

Однако спустя пару мгновений Наталья исправилась, задумчиво заметив:

— И все-таки похоже, Анжелика, он все еще неравнодушен к тебе. Выгнать Давыдова из его же газеты и заставить принести тебе публичные извинения — какой сканда-а-ал.

— Представляю, должно быть, Екатерина в бешенстве, — то ли радостно, то ли сочувственно протянула Виктория.

Хозяйка блаженно улыбнулась. Мысль о том, что рыжая хоть как-то наказана, доставляла ей удовольствие.

— А знаете, — вмешалась Анастасия, — одна знакомая моей знакомой случайно проходила вчера мимо их дома и видела во дворе Лайонела с Екатериной. Эта знакомая сказала кое-что моей очень хорошей знакомой, — девушка захихикала, — я, конечно, не поверила, но она просто клялась, я в клятвы-то не очень верю… чего клясться, если мы бессмертны?

Анжелика закатила глаза.

— Настя, ты дойдешь сегодня до сути?

Она сказала, будто Лайонел качал Екатерину в гамаке. Качели такие из сетки! Представляете?

— Да, я тоже слышала об этом, — закивала ее сестра темной головкой с аккуратной прической.

— Так ты от меня и слышала! — скосила на нее глаза Анастасия.

— Не-е, Ста-ась, не только от тебя! — горячо вскричала Виктория. — Ты кое-чего не рассказала! Там во дворе Лайонел признался, что любовь к ней, к Екатерине, делает из него идиота.

— Вот это точно, — вставила Анжелика.

А Важко встрепенулась:

— А как вам такое: их видели недавно на Поцелуевом мосту, знаете, что сделал наш правитель? Сорвал с деревьев желтые листья и выложил из них на воде «Хочу тебя». А Екатерина оскорбилась, и тогда он исправил на «Люблю»…

— Да-а, об этом даже в газетах писали, один папарацци успел сделать снимки того признания, — отмахнулась Анастасия. — А Лондонский журнал «Знаменитые» признал его самым романтичным мужчиной года.

— А Екатерина возглавила французский рейтинг «Девушка-легенда».

Анжелина фыркнула:

— Как по мне, единственный рейтинг, который ей стоит возглавить, это украинский «Из грязи — в князи». С пометкой «не лечится: чернозем под ногтями».

На некоторое время в гостиной установилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в камине.

Девушки поочередно пригубили чашки с кровью, затем Важко полюбопытствовала:

— Ты говорила с ним?

— Да. Он звонил» — не моргнув, солгала Анжелика.

Что сказал? — в один голос воскликнули Кондратьевы.

Она передернула плечами.

— Ничего особенного, он счастлив был помочь.

Воспоминания, как позвонила Лайонелу поблагодарить за то, что отстоял ее честь, девушку разозлили. Тот сказал ей: «Не благодари, мне просто надоело, что на передовице постоянно какая-то чушь вместо по-настоящему интересных новостей!» — и бросил трубку.

После она жалела о своем необдуманном порыве. Не стоило звонить. Теперь оставалось лишь негодовать.

Неожиданно двойные дубовые двери распахнулись, и вошел Даймонд. Волосы его были взъерошены, кровавокаштановые пряди спадали на лоб, синие глаза сияли ярче обычного, губы дрожали. Юноша остановился, не доходя до столика шагов трех, и свистящим шепотом выдохнул:

— Я знаю, что ты сделала!

Анжелика, пораженная его поведением, быстро скользнула взглядом по заинтересованным лицам своих гостей и указала на дверь.

— Разве я тебя звала?

Он, точно не слыша, смотрел как будто сквозь нее.

— Я все знаю, — повторил Даймонд. — Ты заставила Георгия услать Марию в Берлин.

— Какую чушь ты несешь, — засмеялась Анжелика, но собственный смех показался слишком неестественным.

Сестры и Важко наблюдали, слушали и запоминали. Девушка не сомневалась — уже завтра это все будет в газетах.

— Ты подлая, — прошептал юноша.

Тогда она резко поднялась, попыталась схватить его, но тот увернулся и устремился к дверям.

— Не прикасайся ко мне!

Она последовала за ним, но деревянные створки захлопнулись у нее прямо перед носом.

Девушка замерла.

Позади раздались изумленные вздохи и шепот Виктории:

— А Давыдов, получается, правду написал?

Анжелика так и не смогла заставить себя посмотреть в глаза главным сплетницам города, распахнула двери и шагнула за порог.

Выход из квартиры гостям предстояло найти самостоятельно.

* * *

Вильям сбежал по лестнице под звуки знаменитой мелодии «Эммануэль», доносящийся из гостиной, и остановился возле приоткрытой двери.

Сквозь образовавшуюся щель он увидел, что в комнате находился брат с Катей. Лайонел развалился в кресле, а она сидела у него на коленях, положив голову ему на плечо. Девушка игриво водила пальчиком по его груди и спрашивала:

— А какого числа ежи уходят в спячку?

Молодой человек терпеливо отвечал:

— Ежи не моя компетенция. Они не отчитываются передо мной.

— Ну-у, — потерлась Катя виском о его плечо.

— С наступлением заморозков, в начале октября.

Девушка осталась довольна и сразу же задала новый вопрос:

— А с какой скоростью может дрейфовать лед?

— Обычно скорость дрейфа несколько миль в сутки, но при совпадении места и погодных условий может достигнуть и пятидесяти миль в сутки. Скажем, в районе Восточно-Гренландского течения.

— Интересно, а какого цвета у Бога глаза?

Он усмехнулся.

— Голубые тебя устроят?

Смеясь, она чмокнула его в подбородок.

Вильям, наблюдая за ними, улыбнулся. Но когда брат в поцелуе прижался к губам девушки, молодого человека охватило странное чувство ревности и утраты, и он бесшумно отступил. А затем торопливо вышел из дома.

На дворе стояла ночь, безлунная и темная.

Странное волнение, ревнивое беспокойство, охватившие его при виде, как эти двое целуются, не улеглось. Оно теснило грудь, необыкновенное, совсем не похожее на прежнюю ревность, когда он еще думал, что любит Катю и хочет, чтобы она выбрала его, а не брата.

Молодой человек побрел вдоль высокой стены. С ним творилось что-то необъяснимое и неподвластное пониманию. Одна его часть неустанно думала об ужасной Бесс, а другая — мучилась, страдала, тосковала, а теперь еще вот и ревновала.

Вильям вздохнул. Самое поразительное было то, что, находясь с Катей наедине, он ничего не испытывал. Какую-то долю нежности, симпатии, но не более. И лишь когда видел ее с Лайонелом, внутри происходило неприятное шевеление. Как будто кто-то пинал его сердце всякий раз, как на горизонте появлялся брат. Они иногда перекидывались взглядами, парой слов, но в остальном дистанция сохранилась.

Молодой человек завернул за угол каменной стены и двинулся по темной длинной улице, поблескивающей вдали фонарями.

Вскоре он повернул на Майков переулок, перешел дорогу и остановился у черных ворот, ведущих во двор.

В трехэтажном розовом доме со старым балкончиком свет не горел, в соседнем — тоже. На углу из «Балтийского» кафе, названого в честь улицы, доносились пьяные крики и музыка.

Вильям встал под балкончиком, расположенном на втором этаже. Ухватиться за литые перила не составило труда. Молодой человек подтянулся и уже через секунду стоял перед узкой балконной дверью, которая оказалась открыта, и он бесшумно вошел в комнату. Несмотря на поздний час, хозяйки еще не было. Раньше полуночи та никогда не возвращалась — за их краткое знакомство он успел это понять.

Просторная комната с интерьером в стиле минимализм поражала идеальной чистотой и пустотой. Преобладали два цвета: черный и серый. Из темной мебели в комнате стояла лишь огромная строгая кровать, напротив нее стеклянная стена, а за ней искусственный камин. Перед ним небольшой светлый коврик с длинным ворсом. В другом углу серый кожаный диван, перед ним низкий деревянный столик, напротив — плоский телевизор, висящий на стене. Дополняли картину теплый серый паркет, того же цвета легкие занавески, декоративные подушки и покрывало.

В комнате не было ни одного зеркала.

Вильям озадаченно повертел головой, выискивая хоть что-то, рассказавшее бы о своей хозяйке, но напрасно. На столе лежал лишь пульт от телевизора, в прикроватной тумбочке молодой человек нашел упаковку презервативов. Больше ничего. Тогда он подошел к скрытому от глаз встроенному шкафу и отодвинул дверцу. На вешалках висели черные кожаные брюки, пара джинсов, несколько кожаных курток, футболки, водолазки. Нижнее белье красное и черное, кружевное, изысканное и красивое, было аккуратно сложено в ящик.

Вильям разочарованно вздохнул.

В комнате не нашлось ни одной личной вещи, позволившей ему хоть немного залезть в голову странной Бесс. Ее как будто и не существовало. Ему постоянно казалось, что он ничего о ней не знает. Она не скрытничала, на вопросы отвечала прямолинейно, но этого не хватало, чтобы выстроить цельный образ. Сколько бы ни узнавал новой информации: про английскую бабушку, друзей, любимую пищу, книги — образ всегда резко обрывался, оставаясь незаконченным, нечетким, размытым. У девушки будто стояла внутренняя преграда, блокирующая вход в личное пространство. И принять это оказалось непросто, особенно учитывая, что доступ к своему телу она абсолютно не ограничивала.

Молодой человек прекрасно помнил свои отношения с Катей. Ее окружало множество вещей, лучше всяких слов способных рассказать о ней. И все-таки она стала для него мучительной загадкой. Но та загадочность была другой, истинно женской. И ему тщеславно хотелось разгадать ее по-своему. Но его более прыткий брат тоже захотел сделать это, и тоже по-своему. Разница оказалась лишь в том, что Лайонел открыл в Кате настоящее, то, что таилось за осенней грустью серых глаз.

Вильям присел на кровать. А ему хотелось не открывать уже существующее, а привносить и создавать свое.

Последнее время, размышляя над интересом к человеку, он многое переосмыслил. Его выбор пал на смертную как на существо, легко поддающееся внушению.

Молодой человек провел рукой по гладкому серому покрывалу. Мотивы собственных поступков, сперва нехотя, а потом от безысходности на удивление легко выбрались из глубин сознания, куда он их запихнул.

Он нуждался в ком-то, кто бы стал под его чутким руководством лучше, стал бы тем, кем сам он быть не мог. Катя напомнила Элизабет — разочаровавшую его невесту. И он захотел создать из смертной свой идеал — ангела, уверенный, что с такой юной девочкой не возникнет никаких сложностей.

Он наблюдал за ней до официального знакомства в парке и чувствовал ее внутреннюю проблему, хоть и не мог себе в этом признаться. Родители использовали ее для совершения тех поступков, которые сами по каким-то причинам сделать не могли. Именно этой своей покорностью и желанием стать лучше, искупить хорошими делами то, чего не чувствовала Катя, его и покорила.

Вильям горько усмехнулся. Он цеплялся за эту девочку как за спасение. А сейчас мысль о том, куда могло завести одержимое желание сотворить из нее ангела, ужасала. Он был омерзителен самому себе. Несколько столетий упрекал брата, что тот жестоко играет с окружающими, а сам затеял самую нечестную из игр — игру со слабым человеком. Лайонел хотя бы выбирал достойных соперников.

Молодой человек поднялся и подошел к балконной двери. Совсем недавно он думал, что знает, почему брат поставил точку в их отношениях. И лишь на днях его осенило. Лайонел разгадал его мотивы с самого начала, еще когда сказал: «Ты любишь не ее, ты любишь девушку, которую себе придумал». Но когда произносил эти слова в первый раз, Лайонел ничего не чувствовал к Кате. Его ничуть не трогала идея глупого братца поиграть с невзрачной девчонкой, его разозлило другое — что тот свои неблаговидные планы лицемерно заворачивал в любовь. Чья-то неспособность принимать себя таким, каков есть, всегда вызывала у него крайнюю досаду.

А вот на приеме у Анжелики в честь последнего дня весны брат не смог простить ему именно мотивов, стоявших за слепым желанием вернуть Катю.

Лайонел любил ее, и его привело в бешенство то, с каким упорством Вильям выдавал свое упрямое желание создать идеал за искренние и сильные чувства. Если бы не Катя, брат и по сей день прощал бы ему лицемерие и неспособность принять себя полностью. Она стала последней каплей воистину ангельского терпения.

Молодой человек прижался лбом к стеклу. Частично разобравшись в поступках и желаниях, ему вновь хотелось поговорить с братом, но он не посмел. Тот сказал: «Не нужно бегать ко мне всякий раз за одобрением, когда поймешь очередную простую истину. Их много, истин этих, я их знаю и без тебя».

Да и стоило ли нестись сломя голову к Лайонелу, чтобы продиктовать список своих ошибок, если кое-что так и осталось неосознанным. А именно — что происходит с его сердцем, когда он видит, как брат целует свою девушку? С этим следовало разобраться.

Вдалеке заслышался рев двигателя. Не доезжая Майкова переулка, судя по звукам, Бесс заехала в ворота с Балтийской улицы. А спустя несколько минут дверь комнаты открылась.

Вильям сделал шаг от балконной двери.

Девушка остановилась, глядя на его силуэт, вырисовывающийся в бледном свете.

Она не закричала, не попыталась выбежать или включить свет. Просто стояла, и ее сердце билось ровно.

— Привет, — первым заговорил молодой человек.

— Вот как, — протянула она и наконец щелкнула выключателем, прикрывая за собой дверь.

Бесс положила на столик пакет с книгами, изучающе скользнула взглядом по приоткрытой узкой балконной двери.

— Надо полагать, мой отец, который в командировке, дверь открыть тебе не мог.

Вильям удивленно вскинул брови. Он не знал, что в доме никого нет. Тем более реакция хозяйки показалась странной. Она не испугалась, даже взволнованной не выглядела, лишь лучистые зеленые глаза потемнели, став темно-синими. В день их знакомства, еще весной, когда молодой человек случайно на нее налетел и наступил на ногу, уже тогда он знал — она не такая, как все. Теперь убедился в этом окончательно.

— А что ты подумала, увидев постороннего в своей комнате? — поинтересовался Вильям.

Девушка плюхнулась на диван, закинула ноги на столик и обронила:

— Подумала, вор.

Молодой человек всплеснул руками:

— Так, по-твоему, реагируют на воров? — И обвиняюще добавил: — Ты не испугалась!

— Не успела, — пожала она плечами.

— Нет-нет. — Он пристально смотрел на нее. — Ты бы и не испугалась и это… не нормально!

Она со вздохом откинула голову на спинку дивана.

— А ты молодец. Вломился в мой дом, непонятно с какими целями, еще и лекцию о нормах тут читаешь. Ты хотел меня напутать? Или, может, заговорить до смерти?!

— Нет, но…

— Если не хотел, тогда можешь не извиняться. Все нормально.

Извиняться он не собирался, правда, и ей об этом решил не говорить.

Девушка встала и направилась к выходу, бросив через плечо:

— Пиво, креветки, ты как?

— Пас, я пи… ел, — быстро ответил он, следуя за ней.

Они прошли по коридору в холл, а из него в просторную кухню со стеклянным столом.

— Послушай… — осторожно начал Вильям, наблюдая, как она достает из холодильника бутылку пива и поднос, — все-таки ты должна была испугаться. Страх — это же обычная реакция человека на…

— Ну что ты заладил, — тоном, каким говорят с несмышлеными детьми, проворчала она. Крышка от бутылки отлетела в угол кухни, а в рот девушки отправилась розовая креветка. Тщательно прожевав, Лиза снисходительно сказала: — Книга Премудрости Соломона учит: «Страх есть не что иное, как лишение помощи от рассудка».

Молодой человек поставил локти на стеклянную поверхность стола.

Все это здорово, конечно, но если бы люди были способны прочитать Библию и перестать боятся смерти, то мир изменился бы раз и навсегда.

Она пригубила пиво, и Вильям ощутил возбуждение, наблюдая, как ее губы обхватили горлышко бутылки. Решимость докопаться до причины отсутствия страхов у Бесс, собственно то, зачем он пришел, угасла.

Девушка отставила бутылку. Розовые губы плотно обхватывали длинные тельца креветок, и те исчезали во рту.

Молодой человек хотел отвести взгляд, но вместо этого завороженно смотрел на Лизу. Она не пыталась есть изысканно, ее манеры были предельно просты, а движения даже резковато-агрессивны.

Бесс насмешливо заметила:

— У тебя такой вид, как будто ты умираешь от голода.

— Можно и так сказать…

Вильям оказался рядом с ней в ту же секунду и поднял с места, заключив в объятия. Он прижался к ее губам, с жадностью впитывая их жар и вкус.

Она чуть отклонилась, побормотав:

— Пойду приму душ.

Молодой человек привлек девушку к себе и, с наслаждением вдыхая ее аромат, уткнулся в шею. Продвигаясь поцелуями, поднялся к уху.

— Мне нравится твой запах.

Он стянул с нее заколку, позволяя черному шелку волос мягко упасть на спину. Затем подхватил девушку на руки и двинулся в коридор. Но передумал, вернулся к столу и положил ее на стеклянную поверхность.

Вильям смотрел на нее слишком долго, и на безмятежном лице с ясными летне-зелеными глазами промелькнуло новое, незнакомое выражение. Сомнение? Нерешительность? Беспокойство? Страх!

А сердце, которое он заставил стучать сильнее своими поцелуями, как будто сбитое с толку вместе с хозяйкой, замедлило ритм. И билось теперь до странного робко.

Бесс приподнялась, левая бровь поползла вверх.

— В чем дело? — В голосе прозвучало раздражение и досада.

— Ты красивая, — против воли вырвалось у него.

Она ответила не сразу, и в миг заминки он вновь увидел то новое — затравленное выражение в глазах.

— Ну хорошо, — наконец медленно проговорила она и сняла футболку, оставшись в черном кружевном бюстгальтере.

— Разве тебе никто раньше не говорил об этом?

— Бывало, — безразлично ответила она.

Он уперся руками в стол, склоняясь к ней.

— Твоя внешность и внешность окружающих не играет для тебя никакой роли?

Она нахмурилась и так пару секунд взирала на него, после чего села, проворчав:

— Кажется, я поняла. Ты привык, что твоей красоте поют дифирамбы, и, не услышав их от меня, почувствовал себя не в своей тарелке. Так?

Вильям замотал головой.

— Нет же, я не привык…

Губы ее изогнулись в усмешке.

— Да ну? А складывается впечатление…

Он перебил:

— Я не привык. В обществе, где я вращаюсь, много красивых… людей. Мне все равно.

— Раз тебе самому все равно, почему тебя удивляет, что кому-то тоже может быть все равно?

— Потому что… — Он замялся. Не мог же ей сказать: «Я вампир, ты человек — вот и вся разница!» — Девушки придают огромное значение внешним данным.

Она задумчиво наклонила голову набок.

— Так почему же женщины лгут?

Вильям улыбнулся. Он задал утром вопрос брату, когда встретил его в коридоре. Лайонел ответил на ходу: «Женщины лгут, потому что ложь — это самый эффективный после силы способ выживания».

Конечно, стоило уточнить, насчет какой именно лжи идет речь, но Лайонел куда-то торопился.

Когда Вильям передал ответ, девушка спросила:

— Кто он?

— В смысле?

— Кто твой умник?

— Брат.

Они помолчали, глядя друг на друга. Он ждал, что станет расспрашивать, но она лишь протянула руки к его ремню на брюках.

Глава 6 Вампир

В длинной до локтя перчатке на бедро. Другая его рука скользнула по тонкой талии и легла на упругую грудь. Черное платье состояло из двух частей, верхней — топа на одной тонкой бретельке и нижней — узкой юбки со шлейфом. Соединялись части полоской ткани, отороченной мелкими бриллиантами.

Молодой человек чуть склонил голову и поцеловал себя в обнаженное плечо.

— Это уже слишком, Лайонел! — простонала Катя, закрывая от стыда лицо руками.

Он засмеялся и, в точности повторяя ее интонации, передразнил:

— Это уж слишком, Лайонел!

Девушка подтянула к себе колени и, сердито глядя на своего двойника, швырнула в него коробку из-под диска «The Daydream».

Лайонел поймал ее, положил сверху на музыкальный центр и двинулся к кровати.

— Никогда не хотела заняться любовью сама с собой?

Девушка поморщилась, а он приблизилк ней свое новое лицо и, едва не касаясь губами ее щеки, шепнул: — Это будет незабываемо.

Катя хмуро посмотрела на него, Лайонел со вздохом сказал:

— Я пошутил… ла.

Она резко откинула волосы за спину.

— Самое отвратительное, что нет, ты не шутил!

Он закусил губу и, виновато опустив глаза, пробормотал:

— Ну прости-и…

Девушка задохнулась от возмущения.

— Не похоже! Я не такая!

Лайонел чарующе улыбнулся и провел пальчиком по шее.

— Фарнезе этого не знает. — Он поморгал, удостоверяясь, что линзы на месте, и, взмахнув рукой, предупредил: — Не выходи из дома, сегодня ты официально встречаешься с нашим венецианским гостем!

— Интересно, а чем сегодня официально занимается правитель?

Он переступил порог комнаты и, обернувшись, насмешливо сказал:

— Скучает по тебе.

На лице, обрамленном яркими кудрями, зажглась улыбка. Он испытывал несравненное удовольствие, видя ее, а с ней блеск в дождливых глазах и ямочки на белых как снег щеках.

Лайонел отвернулся и быстро сбежал по лесенке на второй этаж, где двинулся по коридору. Иначе слишком велик был соблазн предложить этой наивной девочке чего-нибудь сомнительное, выходящее за рамки ее представлений о правильных отношениях.

— Лайонел, не позволяй Фарнезе со мной лишнего! — донесся до него голос Кати.

— Да я себе-то ничего не могу позволить… — уже на первом этаже едва слышно промолвил он, шагая под мерцающими лампочками, свисающими с потолка.

На плечо ему свалилась Орми, вцепившаяся в обнаженное плечо когтями.

— Не поцарапай кожу! — рыкнул на нее Лайонел.

Мышь сверкнула черными вострыми глазами и ядовито поинтересовалась:

— «А ты уже рассказал ей о приглашении той грудастой, которая пообещала выполнить любую твою самую сумасшедшую фантазию?»

Лайонел молниеносно поднял руку к плечу, но Орми проворно перескочила на другое и взлетела.

— «Видимо, это означает, что приглашение все еще в рассмотрении?»

Молодой человек остановился, поднял голову и, глядя на мышь, покачивающуюся на проводе лампочки, отчеканил:

— Только не вздумай болтать об этом. Придушу.

Орми шмякнулась ему на плечо и с шипением продемонстрировала острые зубки.

— «О, Лайонел, не я ли говорила, что из тебя никогда не выйдет хорошего мальчика. Недели не прошло, а ты уже собираешь коллекцию неприличных предложений, не в силах отказаться!»

— Я не ответил отказом сразу, потому что у меня было много других дел, я забыл, — разозлился он.

— «Ты ничего не забываешь», — возразила мышь.

Лайонел выругался. Сейчас ему меньше всего на свете хотелось обсуждать свой порыв, побудивший его вчера отложить на потом письмо одной знатной соблазнительницы.

После занятий любовью Катя заснула, а он от скуки пошел в своей кабинет просмотреть свежую корреспонденцию. В ней обнаружил письмо от Аделины Суворовой с предложением воплотить любую его безумную фантазию в жизнь. До той минуты, пока не прочитал послание, ему казалось, что он полностью удовлетворен и счастлив. Если во втором он был уверен, то по поводу первого закрались сомнения. И тогда под взглядом зорких глаз недремлющей Орми он убрал письмо в ящик письменного стола и закрыл на ключ.

Молодой человек вышел на крыльцо и шумно втянул в себя теплый воздух, пронизанный запахом опавших листьев. Ночь выдалась сухой и по-летнему светлой.

Ворота открылись, и вошел брат, одетый в черную кожаную куртку, джинсы и кроссовки. Лайонел оживился, вмиг прогнал мысли о пышногрудой Аделине, заодно согнал с плеча мышь.

— Вильям, — позвал он, придав голосу кокетливый оттенок. Затем покрутился на месте, демонстрируя себя и соблазнительно скользя руками в длинных перчатках по бедрам. — Как я тебе?

Тот остановился в метре от крыльца, пристально глядя на девушку в вечернем платье.

Лайонел подошел ближе, провел рукой по щеке брата и спросил:

— Хочешь меня?

Вильям отшатнулся, губы его задрожали, он весь напрягся и смотрел с таким ужасом, словно увидел нечто страшное.

Что с тобой? — неподдельно удивился Лайонел, все же продолжая вживаться в образ.

— Катя? — очень неуверенно произнес брат.

Лайонел игриво накрутил прядь волос на пальчик.

— Ну а кто же еще?

Изумрудные глаза недоверчиво прищурились. Вильям схватил девушку за руку и притянул к себе.

Лайонел молча смотрел в красивое лицо брата, ожидая дальнейших действий. Но тот не спешил, а молодой человек ощутил дрожь, она точно электрические разряды передавалась ему через кончики пальцев Вильяма, крепко охватившего тонкое девичье запястье.

— Со мной что-то происходит, — выдохнул брат.

Его дрожь, вместе со смутным беспокойством, шевельнувшим сердце, передалась Лайонелу, и он отшатнулся.

— Где-то я уже такое слышал, этак несколько сотен лет назад, — сказал он уже своим голосом.

Вильям, тяжело дыша, отступил на пару шагов, не спуская с него безумно сверкающих зеленых глаз. Лайонел пожал плечами, ощущая необходимость объяснить:

— Сюрприз для Фарнезе.

Брат с усилием скрестил руки на груди, вид у него был неважный. Его била мелкая дрожь, и он явно с трудом сдерживался, чтобы оставаться на месте.

Лайонел озадаченно рассматривал его, раздумывая, чего именно сейчас хочется брату: набить ему по лицу или наброситься с поцелуями на Катю.

— Так ли Вильям был честен, утверждая, что больше ничего не чувствует к девушке?

За воротами раздался нетерпеливый сигнал лимузина, присланного Фарнезе.

Молодой человек вздохнул.

— Что же, Вильям, с тобой происходит?

— Я не знаю. — Голос того дрогнул.

— Я бы сильно удивился, будь как-то иначе, — пренебрежительно бросил Лайонел. — Когда ты вообще хоть что-нибудь знал?

Не теряя больше ни секунды, он вышел за ворота и с помощью водителя устроился в лимузине.

Думать о брате не хотелось, но мысли о нем теперь назойливо лезли в голову, мешая сосредоточиться на предстоящей встрече с правителем Венеции. Последнее время Вильям постоянно где-то пропадал, интереса к Кате не проявлял, они практически не общались. И его поведение двумя минутами ранее, в свете последних событий, выглядело удивительно.

Лайонел пригладил длинные рыжие волосы. Хоть он в зеркало себя, точнее Катю, видеть не мог, но догадывался — выглядит она сногсшибательно. Его переполняла гордость за нее. Анжеликой он никогда, при всей ее популярности у мужчин, поклонения ей женщин, так не гордился. Слишком просто было восхищаться ею. В идеальной красоте, по сути, не было ничего, кроме красоты. Куда более сложные эмоции и чувства вызывали неправильные предметы.

Лимузин остановился напротив пустынного Марсова поля, с поблескивающим Вечным огнем с одной стороны и Лебяжьим каналом с другой.

Лайонел вышел и спустился по лесенке к воде, где его ждала черная гондола.

Фарнезе, облаченный в белый смокинг, поднялся и подал своей гостье руку.

Вместо приветствия он демонстративно принюхался и заметил:

— Екатерина, вы с Лайонелом делите одну туалетную воду на двоих?

Молодой человек едва не чертыхнулся, поняв, что Катины духи не перебили запах его личного парфюма.

Фарнезе ждал ответа, Лайонел присел на диванчик и спокойно изрек:

— Он же как зверь накидывается на меня, когда захочет. Надеюсь, Порфирио, вас не сильно смутит, что я не приняла душ?

— Оу, — виновато улыбнулся Фарнезе, — какой я бестактный, прошу прощения. — Он уселся рядом и сделал знак гондольеру отчаливать.

— Вы всегда возите с собой собственные гондолы? — не удержался от колкости Лайонел.

— А как вы определили, что она моя, а не взята напрокат в Петербурге?

Лайонелу хотелось ответить: «Сукин сын, ты не меняешь свои привычки», — но вместо этого он лишь мило засмеялся, пояснив:

— Даже не представляю, где бы вы тут могли снять гондолу напрокат. У нас все больше теплоходы…

Порфирио взял изящную девичью ручку, затянутую в черную перчатку, и молвил:

— Я счастлив, наконец, узнать вас, Катя.

— Взаимно, — шепнул Лайонел, чуть наклоняя голову к собеседнику, чтобы ему лучше был виден изгиб шеи. И все же мысль, что венецианский правитель, известный ловелас, мог сейчас обольщать Катю, вызывала у него раздражение.

— Вам нравится ваше новое… — Порфирио умолк, подбирая слово, — положение?

— Весьма.

Гондола достигла моста, где Мойка разветвлялась, и Фарнезе указал на канал Грибоедова:

— Мне показалось, будет символично покататься именно по этому каналу. Как считаете?

— И почему же? — разыграл удивление Лайонел. Однако ему польстило, что его соперник детально ознакомился с историей города, прежде чем нанести визит.

— А вы разве не знаете, что этот канал до тысяча девятьсот двадцать третьего носил называние Екатерининский — в честь императрицы Екатерины Второй?

Молодой человек тряхнул волосами, беспечно обронив:

— Ну-у… я не такая древняя, чтобы запомнить всю эту дребедень! Мне восемнадцать, Порфирио, не нужно ждать от меня многого.

Взгляд карих глаз с золотистыми точками остановился на губах девушки.

— Какая прелесть…

Лайонел видел, что мужчина искренне очарован, а ему самому нестерпимо захотелось съездить кулаком по смазливой лощеной физиономии.

— Значит, вы не разделяете главной привязанности Лайонела? — уточнил Порфирио, крепче сжимая руку девушки.

Молодой человек отстранился и вырвал Катины пальцы из рук ухажера.

— С Лайонелом я готова разделить любую привязанность. — Он улыбнулся, представив лицо девушки, если бы та слышала его сейчас. В сущности, он верил, она бы примерно так и ответила. И за руку держать себя наверняка не позволила бы.

Фарнезе досадливо покусал нижнюю губу и задумчиво протянул:

— Поразительно, учитывая его репутацию. А вы не похожи на ту, кто готова мириться с абсолютно всеми вкусами столь разноплановой личности.

— На что вы намекаете?

— Да так, — повел плечом Порфирио, охотно выдав: — Он жестокий убийца и потаскун.

— В этом вы с ним похожи, не так ли? — усмехнулся Лайонел.

— Я бы не утверждал, — потупился мужчина.

— А когда поднял глаза, Лайонел напрямую спросил:

— Зачем вы тут?

— Из-за вас, — спокойно ответил он.

— А точнее?

Лайонел едва успел поставить руку ему на грудь, чтобы предотвратить поцелуй. Фарнезе навис над девушкой, обхватив ее за пояс.

— Плохая идея!

Пылкий поклонник не сдался, напротив, попытался применить силу, чтобы дотянуться до губ девушки. А когда ничего не вышло, прошептал:

— Я уже в курсе, что вам нравится, когда с вами не сильно церемонятся.

— Неправда! — возмущенно вступился Лайонел за честь своей возлюбленной. И, устав упираться в каменную грудь, предупредил: — Если немедленно не прекратите, вас вышвырнут из города уже сегодня!

— Не вышвырнут, — самодовольно заявил Порфирио, но свой натиск ослабил и даже отвернулся, созерцая величественно возвышающийся впереди Казанский собор.

После недолго молчания Фарнезе объявил:

— У меня есть один документ, позволяющий мне находиться в любой точке планеты когда угодно и сколько угодно. Уйдут годы, пока Лайонел оспорит это разрешение у старейшин.

Лайонел с трудом сдержался, чтобы не спросить: «Когда успел?» Он прекрасно знал: еще пару месяцев назад у Фарнезе не было данного документа. И поспешность, с какой он его получил, могла означать лишь одно — его приезд санкционирован старейшинами. Теперь и оставалась-то всего лишь какая-то сотня вопросов. Но, конечно, список возглавлял главный: «При чем тут Фарнезе, если в пару Кате Создатель прочит Вильяма?»

Молодой человек оценивающе посмотрел на своего соперника. Он всегда знал — старейшины сделают следующий ход быстро, но не ожидал, что его придется разгадывать. Неожиданное появление давнего недоброжелателя, настроенного отбить Катю, причем с негласного разрешения Создателя и старейшин, вносило сумбур в общую картину происходящего.

Они подплывали к Львиному мостику, когда Порфирио сказал:

— Тут, пожалуй, мы с вами попрощаемся.

Гондола проплыла под мостом и причалила к подножию лестницы. Лайонел ступил на каменную набережную и посмотрел через плечо на Фарнезе.

Тот усмехнулся, проронив:

— Передавай привет Екатерине. В следующий раз я предпочел бы видеть именно ее. В тебе нет огня!

Молодой человек подмигнул ему и холодно произнес уже своим голосом:

— Жестокий убийца, говоришь? Следующего раза не будет.

Фарнезе кивнул гондольеру, бросив:

— Увидим. Ты в самом деле полагал — я поверю, что ты отпустишь девочку ко мне? — И посмеявшись, прибавил: — Тебе идет платье, Лайонел, так бы и потискал…

— Ты сможешь загадать это в качестве последнего желания перед смертью, — снисходительно пообещал тот.

Гондола отплывала, и взгляды двух правителей скрестились точно два меча. Никто не хотел первым отводить глаз. Поединок уже начался. Только кровопролитие чуть откладывалось.

* * *

В «Rock Cafe» собралось много народу; перед сценой, где выступала молодая рок-группа, не осталось ни одного свободного столика.

Бесс сидела на черном кожаном диване, рядом полулежал Максан, использующий свой живот вместо подставки под большую кружку пива. На низком деревянном столике перед ними лежала карта города с отмеченным желтым маркером маршрутом гонки, стоял кальян и бокал с коктейлем «Текиловый восход».

Вокруг них разместились друзья и знакомые. В сизых клубах дыма лиц было практически не видно, но из бело-голубоватого марева то и дело раздавался смех.

Девушка отпила из бокала, затем взяла в рот мундштук кальяна, сильно затянулась и выпустила несколько горячих ароматных колечек.

Максан, наблюдая за ней из-под опущенных век, прохрипел:

— Ты как этот хоббит кольца пускаешь, ну, помнишь книжку…

Она откинулась на спинку.

— Джон Толкин «Хоббит, или туда и обратно».

Парень засмеялся.

— Нам ее мой дед еще читал. И я всегда хотел только туда… — Он потер макушку, пояснив: — В трусы к моей соседке Таньке. Помнишь, она прибегала послушать моего дедка?

Бесс улыбнулась. В пятом классе она приходила к другу домой после школы, и пока они обедали, дед Максима надевал на нос очки и читал им. Он полагал, что телевизор разрушает детскую психику. Мать Максана отменно готовила, у них на первое были супы, второе подавалось с гарниром, а на третье чай или компот обязательно с пирогом, печеньем, конфетами.

— Ага, помню ее, — отозвалась Бесс, — она ходила в желто-белом платье, и когда садилась на кресло, можно было рассматривать ее розовые ляжки и трусы в красное сердечко.

Друг хохотнул.

— Я сперва думал, ты ревнуешь меня к ней. Она тебе не нравилась.

Пришла очередь Бесс смеяться.

— А я думала, она все сожрет у вас и мне ничего не останется.

Максан скосил на нее глаза.

— Странно, что тебя не разнесло с твоим-то аппетитом.

Они по очереди затянулись из мундштука; Максан в полуухмылке открыл рот, блеснув золотым зубом, чтобы вспомнить еще что-нибудь забавное, но сказал совсем не то:

— Так что у тебя с тем мажором?

Голос его из дружелюбного сделался сухим и резким. Бесс растирала виски, прикрывая глаза.

— Да ничего серьезного.

— Значит, он и сюда за тобой пришел тоже несерьезно, — констатировал друг.

Девушка распахнула глаза и увидела, как из густого дыма выступил Вильям.

— Привет, — как ни в чем не бывало сказал он, усаживаясь рядом с ней. От него приятно пахло туалетной водой, а его классические брюки и тонкий белый джемпер никак не вязались с прикидом остальных присутствующих.

— И тебе, — поморщилась Бесс. Уж тут она никак не ожидала его увидеть. Они вчера провели несколько незабываемых часов у нее дома, куда он как вор залез через балконную дверь. Встретиться сегодня они не договаривались.

Девушка пригубила бокал с коктейлем. Она никогда не встречалась с одним и тем же парнем несколько раз подряд. Правда, те и не преследовали ее с такой настойчивостью, как этот зеленоглазый.

— Закажешь себе что-нибудь? — поинтересовалась Бесс.

— А что порекомендуешь?

— «Убраться отсюда», — мысленно посоветовала она, но вслух нехотя обронила: — Почитай меню.

Тот даже не шелохнулся, чтобы последовать ее совету, лишь пристально смотрел. Его взгляд заметили другие ребята, один из них, громко заржав, прокомментировал:

— Он еще не знает, что на нее действует только шуршание упаковки презерватива, а не томные взгляды.

Изумрудные глаза блеснули, молодой человек уставился на парня, отпустившего шутку, но тот не сразу обратил внимание и успел добавить:

— У кого-нибудь есть кондом? Дайте пошуршать. Поможем пацанчику очаровать нашу Бесси!

Девушка не успела ничего предпринять, Вильям молниеносно поднялся и, схватив шутника за шиворот, врезал ему кулаком в нос. Затем точно котенка швырнул на диван, между двумя другими парнями, которые в тот же миг подорвались вступиться за друга. Но Вильям просто толкнул их обоих в грудь, те упали на место и впечатались в спинку дивана.

— Лиза, проклятие! — заорал пострадавший, возмущенно глядя на нее и подставляя ладони под льющуюся из носа кровь.

Максан грубо схватил девушку за локоть.

— Убирай отсюда этого придурка, Лизо, иначе…

Зеленый взор с огромным трудом оторвался от хлеставшей из носа крови и переместился на Максима.

— Иначе что?

Парень вскочил, опрокинул кружку, разлив пиво. Бес едва успела вклиниться между молодыми людьми.

— Он уже уходит, — спокойно сказала она.

На шум из зала потянулся народ, публика жаждала посмотреть драку. И многих сильно разочаровало, что проблема вот-вот урегулируется. Один бородатый байкер в кожаной жилетке пихнул Вильяма в плечо и пробасил:

— Ты своего пластического хирурга давно не навещал, парень?

— Он уходит, — повторила девушка, но получивший в нос, приободренный поддержкой, возмущенно проорал:

— Не-ет, детка, теперь он так просто не уйдет!

— «Драка между равными — выяснение, а между неравными — избиение!» — когда произносила, Лиза смотрела на Вильяма, но обращалась, конечно, к собравшимся парням. Но к ее изумлению, отреагировал именно он. Виновато опустив глаза, пробормотал:

— Да… извини. Я никого больше не трону.

У девушки перехватило дыхание, в голове пронеслась мысль: «Самоубийца!»

— Слыхали? — тут же отреагировал мужик в жилетке. — Парни, он нас не тронет! Как вам это нравится?

Бесс потрясенно взирала на зеленоглазого, похоже, он даже не догадывался, что его могут просто разорвать.

Тогда она решительно схватила его за руку и приказала заводиле:

— Свали.

Байкер засмеялся, обвел всех мутным взглядом и предложил:

— Устроим разборочку? А девочка прокатится сегодня с победителем!

— Я сама решаю, с кем мне кататься, — отчеканила Бесс.

— Не надо так со мной, — предупредил мужчина, протягивая к ней руку. Ее перехватил Максан.

— Оставь, Леха, она же сказала.

— Мать твою, рыцарь, — разозлился тот, — чего ты вечно впрягаешься за нее?!

Бесс посмотрела на друга и прочла во взгляде все, что он хотел бы ей сказать. И уж в выражениях он бы не стеснялся.

— Мы ухо… — начала она, но не договорила. Парень с разбитым носом съездил Вильяму в челюсть, затем подключились два его дружка, и началась драка.

Максан сразу оттеснил девушку к выходу, прошипев:

— Я вытащу его, а ты не лезь!

Но странный молодой человек в помощи явно не нуждался, он в считаные секунды раскидал крупных парней и мужиков по углам. Изумрудные глаза зажглись бешенством, он обвел наступавших диким взглядом, и те в нерешительности остановились.

Тогда Максан подтолкнул его в спину к выходу:

— Проваливайте уже.

Появился охранник и указал молодому человеку на выход.

Вильям двинулся к дверям. Бесс ничего не оставалось, как последовать за ним. Вряд ли кто-то хотел сейчас видеть ее тут.

Они вышли из здания Ленсовета. На улице стояла глубокая безветренная ночь, на проспекте никого не было, моросил мелкий дождь, и мокрый асфальт блестел в желтом свете фонарей.

Девушка застегнула куртку и, глядя в черное небо, вполголоса выругалась.

— Сердишься? — виновато спросил Вильям.

— Ты полный кретин, в курсе? — гневно уставилась она. — Мне не нравится, когда кто-то является и начинает размахивать кулаками по лицам моих друзей!

— Твои друзья не очень-то тебя уважают!

— Да что тебе известно об их уважении ко мне?!

— Немногое, — свел черные брови молодой человек, — лишь, одно: его нет как такового!

Бесс оглядела его с ног до головы.

— Ты лезешь не в свое дело! — Ее губы скривились в язвительной усмешке. — Но тебе не привыкать, не так ли? Для тебя это, похоже, примерно как залезть в чужой дом! Никаких угрызений совести не вызывает.

Он провел ладонью по волосам и, оглядевшись, спросил:

— Где твой мотоцикл?

— Потрясающе, — заключила девушка, поняв, что все ее слова благополучно прошли мимо него.

— Я приехала сюда с другом. Так что едем на твоем.

Вильям вздохнул.

— А я пришел пешком.

— Охрене-еть, — простонала Бесс и полезла в куртку за телефоном. — Я вызову такси.

Он забрал у нее мобильник и, вынув из кармана шоколадку, протянул ей.

— В драке ее сломали, но…

Девушка отшатнулась. Ей вдруг сделалось не по себе, сердце болезненно екнуло, и внутри поселилось незнакомое, пугающее чувство неизвестности.

— Слушай, не надо этого всего, — голос ее дрогнул, — я не…

— Ты любишь шоколад, — напомнил молодой человек.

— Да, — кивнула она.

Он двинулся вдоль здания, обвешанного вывесками, и, не оборачиваясь, сказал:

— Прогуляемся.

Ей хотелось крикнуть: «Никуда я с тобой не пойду!» — но вместе этого она зашагала следом. А поравнявшись, проворчала:

— Ты ненормальный! — и принялась распаковывать шоколадку.

Вильям улыбнулся.

— Да и тебя оплотом человеческой нормы не назовешь.

Они молча шли по тротуару, Лиза рассасывала плитки шоколада, глядя на танцующую морось под фонарями. В тиши улицы раздавался приглушенный стук каблуков — звук только ее шагов. Девушка покосилась на своего спутника, затем вновь прислушалась и, проглотив сладкую шоколадную массу, спросила:

— Кто ты?

Молодой человек резко повернул голову, зеленые глаза ярко полыхнули. После недолгой паузы он ответил:

— Вампир.

Бесс не донесла до рта кусочек шоколада и, вскинув брови, заметила:

— У меня были уголовники, мажоры были, менты, байкеры, нарики, ботаники, панки, эмо, хиппи, скины, малолетки, папики… вампиров не было. — Она помолчала. — Ты забавный… вампир. — Девушка кинула в рот плитку и, весело поглядывая на спутника, принялась жевать.

— Ты мне не веришь? — изумился молодой человек.

Она неопределенно хмыкнула.

— А многие верят?

Он повел плечом.

— Немногие знают.

— Мне оказана честь… теперь, когда я знаю страшный секрет, ты должен будешь меня убить, предварительно искусав?

Вильям вздохнул.

— Тогда чего спрашивала, кто я?

— Я подумала, ты занимался каким-то особым видом восточных единоборств. Не всякий способен раскидать по углам здоровенных парней, точно кучку детей. А еще у тебя бесшумная походка и потрясающая выносливость.

— М-м-м, — понимающе протянул он. — А я-то, дурак, сразу правду выложил.

— Не хочешь — не говори, — отмахнулась Бесс.

Они долго молчали, пока пересекали длинный Троицкий мост, а потом парень сообщил:

— Я мог бы тебе доказать.

Девушка бросила в урну обертку от шоколадки и устало промолвила:

— У некоторых людей отменное чувство юмора, но часто их губит неспособность вовремя остановиться. Затянутые шутки перестают быть смешными.

— О-о, неужели я слышу твои собственные мысли, а не очередную цитату? — мстительно поддел он.

— Не принимай близко к сердцу, шути и дальше, — насмешливо посоветовала девушка, — нам же еще далеко идти. И если вампир не планирует убить меня, нам нужно как-то убить время.

Они углубились в липовую аллею вдоль Летнего сада.

— Боюсь, у меня вряд ли получится такая же хорошая шутка, как у твоих друзей, про тебя и презервативы.

Бесс внимательно посмотрела на него.

— Уже получилась.

Внутри словно оборвалась какая-то жизненно важная нить, и так пусто и горько стало, как никогда. Девушка отвернулась, созерцая между стволами деревьев гладь Лебяжьей канавки, покрытую желтыми листьями.

— Лиза, прости, я… — Вильям попытался взять ее за локоть, но та отшвырнула от себя его руку.

— Пытаешься доказать мне, что ты другой? — усмехнулась она. — Дерешься, затыкая рот тем, кто говорит правду, лишь для того, чтобы произнести эту правду самому?

Под ногами шуршали листья, с набережной Лебяжьей канавки светили фонари. И в их сиянии ковер под ногами, казалось, был охвачен огнем.

— Мне не следовало так говорить, — признался молодой человек.

— Мужчины тщеславны, — с безразличием бросила Бесс, — и если один из них порицает другого за тщеславие, то лишь ради собственного.

Он обнял ее за талию, привлек к себе и поцеловал в губы.

— Очень по-женски. Ты теперь из-за неосторожных слов общаться со мной не станешь?

Она смотрела снисходительно.

— Общаться с тобой? Нет. Никогда не собиралась. Разве что спать иногда.

Вильям медленно намотал ее волосы, убранные в высокий хвост, на ладонь, и, плотнее прижав к себе девушку, огорченно сказал:

— Помимо секса есть множество интересных вещей. — И вновь впился в ее губы.

Бесс не ответила ему, а когда он чуть отстранился, спросила:

— Если так, то почему ты меня целуешь?

Глава 7 Музыка чужой страсти

— Госпожа, — раздался из-за двери возглас служанки, — к вам…

— В представлении не нуждаюсь, — оборвал холодный хорошо поставленный голос.

Анжелика даже не успела запахнуть короткий шелковый серебристый халатик, как на пороге возник Лайонел. С ним в спальню ворвался ледяной аромат зимы. Костюм цвета снега идеально подчеркивал льдистую глубину прозрачно голубых глаз, а бриллиантовая булавка на сером шейном платке на свету заиграла всеми цветами радуги.

— Тебе не кажется, что порвав со мной, ты лишился права вот так врываться в мою спальню? — язвительно поинтересовалась она, уже не трудясь прикрываться.

Он вынул из кармана пиджака сложенный лист и, встряхнув им, сказал:

— У меня нет времени дожидаться в гостиной, пока ты нацепишь платье. Но, конечно, я мог подписать это, не ставя тебя в известность.

Девушка вырвала у него листок, пробежала глазами текст прошения и потрясенно выдохнула:

— Ка-ак он посме-ел?!

Лайонел закатил глаза.

— Я сам потрясен! Хотя вопрос поставил бы иначе: как же он так долго терпел?

С того дня, когда Даймонд бросил ей в лицо, что не желает ее видеть больше никогда, он ушел и не возвращался.

Анжелика яростно смяла листок в кулаке.

— Копия, — скучающе подсказал молодой человек.

— Ты не подпишешь! — Она вскочила с постели и, отшвырнув комок бумаги, прошипела: — Где этот подлец?

— Не знаю, вчера он пришел ко мне, оставил свое прошение и пообещал вернуться через пару дней за документом.

Девушка фыркнула.

— Он так уверен, что получит его?

— Собственно, потому я и пришел. Он получит его!

— Ты не можешь! — тряхнула золотистыми волосами девушка. — Он мой слуга и принадлежит мне! И останется со мной. Я ему не позволю! — Она сама не осознавала, что кричит.

Лайонел неприязненно поморщился.

— Спокойнее. Он не обязан жить при тебе как кастрированный домашний любимец, если сам этого не хочет.

Анжелика шагнула к нему и ударила ладонью в грудь.

— Я его создала и никому не позволю отнять у меня! — Девушка вновь хотела ударить своего гостя, но тот перехватил ее руку и крепко сжав, предупредил: — Не забывайся.

Тогда она отшатнулась и, яростно стиснув зубы, процедила:

— Если он думает, что сможет поехать к этому пугалу Марии, он очень удивится, когда его вернут мне сразу после пересечения границы. Правитель Берлина был моим любовником. Он сделает для меня эту малость!

Лайонел добродушно посмеялся.

— Анжи, я прекрасно осведомлен, сколько ты способна доставить неприятностей одним своим существованием, уж не говоря про случаи, когда кто-то тебе не угодил. Во избежание апокалипсиса я хочу предложить тебе решить все с Даймондом здесь. Убеди его остаться, удержи рядом.

— Как? — вскричала девушка. — Он видеть меня не хочет!

Молодой человек оценивающе скользнул по ней взглядом, и в нем проскользнуло былое восхищение.

— Глупости. Уверен, ты найдешь что ему предложить.

— Ему это не интересно, Лайонел. — Она шире распахнула полы халата.

Молодой человек присвистнул.

— Раз все так запущено, всегда остается та самая кардинальная банальность.

Анжелика выжидающе уставилась на него, а он порекомендовал:

— Скажи, что любишь его.

— Я не-е… — Она нахмурилась. — Что ты несешь?!

Он пожал плечами.

— Дело твое. Не убедишь его отозвать прошение — я его подпишу, и езжайте в Берлин разбираться в своих отношениях. Но вот что я тебе скажу: прошло время, когда ты могла насильно вернуть его и заставить играть по своим правилам. Он слишком долго тебя ждал. Если тебе нужен слуга, выбери любого, а если тебе нужен именно Даймонд, то время задуматься — почему так? — Лайонел прищурился: — Не ты ли мне говорила: «Он любит меня, как ни одно существо во всей Вселенной»? Любовь не бескорыстна, сперва она молча ждет взаимности, потом просит или требует ее, а не получив, всегда уходит. Неизбежный процесс.

Анжелика опустилась на кровать и, не глядя на гостя, пробормотала:

— Я не могу, просто не могу… сказать ему. Что подумают в обществе?! Ты хоть представляешь? Может, ты и способен купить себе подружку по рублю на кукольном базаре, но не я.

Лайонел взялся за дверную ручку.

— Что бы ни подумали о тебе в обществе, это никогда не будет стоить дороже разбитого сердца. Впрочем, мне неизвестно во сколько ты оцениваешь свое…

Он уже вышел за порог комнаты, когда девушка его окликнула:

— Как давно ты знаешь?

Молодой человек обернулся.

— С твоего двухсотого дня рождения. Когда ландыши этого щенка сделали тебя счастливой, а две сотни моих роз нет.

— Ты поэтому меня бросил? — воскликнула она.

— Если твоей гордыне станет легче при таком раскладе… — Он рассмеялся. — Хотя, конечно, с трудом представлю, как закулисный Даймонд мог бы помешать нам играть наши роли на сцене, которая принадлежит мне.

— О-о, благодарю, что напомнил, чего я лишилась, потеряв тебя! — съязвила Анжелика. — Убирайся. Господи, как тебя вообще возможно терпеть?

Он послал ей лучезарную улыбку.

— Полагаю, примерно, как и тебя.

После его ухода девушка долго сидела, глядя в одну точку на двери, и думала. День за днем, месяц за месяцем, год за годом вспоминая свою жизнь…

Даймонд всегда был рядом, как слуга, как брат, как друг, как любовник — лекарство от всех невзгод.

Девушка со вдохом закрыла глаза. Она бесконечно принимала его, точно таблетку, использовала и не видела в том ничего дурного. Когда обрела бессмертие, на многие вещи пришлось посмотреть по-новому. Она перестала разделять свои поступки на хорошие и плохие, все они стали великолепными, если с их помощью достигалась какая-то цель. В мире людей считалось низко использовать слабого. Но отчего-то мало кто задумывался, насколько низко быть слабым и позволять себя использовать. Жертв всегда было больше, они сбивались в стаи, и их жалобный дружный вой не давал ни малейшего шанса голосам тех, кто не выбирал методы.

Слабые диктовали моду на добродетель, создав из нее целый культ. Ее боялись как меча, ей поклонялись, укрывшись за ней, точно за щитом. Добродетель не хуже порока умела карать и заставлять считаться с собой, запугивая небесным судом. Так в чем разница?

Лишь в создателях и последователях. Добро являлось необходимостью для слабых, без него им нечего было бы противопоставить сильным и порочным.

Анжелика поднялась, подошла к туалетному столику и застегнула на шее нитку жемчуга. Затем достала из гардеробной черное до колен платье и туфли на высоких каблуках.

Через несколько минут девушка вышла из дома и остановилась на перекрестке, созерцая ночную Дворцовую площадь. На другой ее стороне, за деревьями с пожелтевшей листвой ночное небо пронзал золотистый шпиль Адмиралтейства. От фонтана перед верфью доносился мирный плеск воды.

Девушка перешла проспект и углубилась по аллейке в Александровский сад. Пахло прелой листвой, под туфлями чвакали мокрые листья и хрустел красный песок. Ветер шуршал в деревьях и гнал по прозрачным лужам опавшую листву.

Анжелика подошла к гранитному бассейну фонтана и огляделась.

Она не знала, где искать Даймонда. У них не было условных мест, как у влюбленных. Но однажды, несколько лет назад, они пришли сюда вместе осенней промозглой ночью.

Девушка горько усмехнулась. В тот день она находилась вне себя от ярости после утренней почты. «Питерское Зазеркалье» опубликовало пару портретов Лайонела в объятиях московских красавиц. Даймонд пришел к ней в спальню, забрал газету и долго сидел рядом на кровати, втирая ей в ноги ароматное жасминовое масло. А после Анжелика решила пройтись и приказала ему сопровождать. Так они и оказались напротив Адмиралтейства и долго молча стояли плечо к плечу, глядя на воду в фонтане.

Девушка прекрасно помнила свои брошенные в досаде слова «Лайонел изменяет мне!» и слова Даймонда, сказанные с вымученной улыбкой: «Нет, наверняка нет».

А потом из поездки вернулся сам Лайонел, привез ей бриллиантовое колье, а накинутую ему газету отшутился: «Я сразу, как сошел с вертолета в Москве, попросил выдать мне черную повязку на глаза, чтобы не оскорбить ненароком сравнением с тобой ни одну женщину!»

Анжелика едко заметила: «Что-то, когда четыре голые девицы облепили тебя и ты целовал одну за другой, повязки у тебя на глазах не наблюдалось!»

Лайонел же, умело расстегивая ее платье, заявил: «Повязка-невидимка, новые технологии. Ты же знаешь, эти москвичи вечно впереди прогресса!»

Сейчас, вспоминая, сколько за семь лет она слышала подобной чуши, становилось просто смешно. Он использовал ее, не мучаясь угрызениями совести.

Анжелика провела ладонью по гранитному бортику.

Она позволяла себя использовать, потому что сама того хотела. И все-таки в случае с Лайонелом, чувствовала себя жертвой. Жертвой его жестокости и безразличия.

Но понять его из-за их общей привычки управлять всеми и вся не составило труда. Если один переставал принимать продиктованные условия того, кто сильнее, то отношения рушились. Так и случилось. Она всегда была заинтересована в нем больше, чем он в ней, он диктовал условия, он же их изменял, он же их и аннулировал, когда нашел себе новую забаву.

Девушка медленно втянула влагу, исходившую от опадающих в бассейн водяных струй.

Даймонд тоже позволял себя использовать до недавнего времени, и его все устраивало.

Она услышала шаги позади и резко обернулась.

Он стоял на расстоянии метров трех и пристально смотрел на нее. В потрепанных джинсах, темной ветровке, со всклоченными волосами, он выглядел чужим и как будто повзрослевшим.

Анжелика шагнула к нему.

Две такие похожие истории отношений и в то же время совсем разные. Лайонелу было безразлично, если она уйдет от него, устав ждать ответа на чувства. Он мог отпустить ее без сожалений и потому даже не думал о компромиссе.

А она не могла отпустить Даймонда, поэтому сказала ему:

— Ты выиграл.

Юноша не шелохнулся, когда она приблизилась почти вплотную. Отстраненность в синих глазах неприятно кольнула, но девушка не подала виду и продолжила:

— Лайонел принес мне твое прошение.

Даймонд молчал.

Анжелика подавила желание пригладить ему волосы. Не решилась. Он выглядел другим, и ей впервые вдруг стало неловко обращаться с ним как прежде. Раньше она могла запросто потрепать его по щеке, взъерошить волосы, дать подзатыльник или пощечину.

Наконец он спокойно промолвил:

— Я хочу уехать.

— Неправда, — возразила она. — Ты всегда любил меня и с другой счастлив не будешь.

Он рассмеялся.

— Двести лет, Анжелика, я смотрел на то, как ты влюблена в себя. И в один прекрасный день мне по-настоящему опротивело.

Она растерялась, не зная, что на это сказать.

— Ты просто сердишься, — прошептала девушка.

— Нет, уже не сержусь, — покачал головой, — я знал, как ты поступишь. Да и могло ли быть иначе?

— Даймонд… — Она взяла его за руку, но он решительно высвободился.

— От моей любви ничего не осталось, даже восхищения твоей красотой. Ничего.

Анжелика ощутила непривычное тепло, подкатившее к глазам.

— Не говори так. Я не верю.

Даймонд кивнул.

— У ног Красоты лежит весь мир, но в своей гордыне она навсегда одинока. За двести лет ты не осчастливила ни одно существо. Где бы ты ни появлялась, всюду в мужчинах вспыхивает разрушительное пламя желания. Ты сеешь раздор и ненависть, а уходя, оставляешь за собой выжатые сердца. Единственный, кто затронул твое ледяное сердце, это Лайонел, и то лишь потому, что его собственные льды оказались крепче твоих. Вы, конечно, стоите друг друга. Но ему снесло крышу из-за этой забавной девочки Кати… В любви нет места разуму. Ты не могла понять, что он в ней нашел?! Она живая, ты мертва. Наркисс — он не сильной и бессмертной тебя сделал, а убил тебя. — Юноша отступил на пару шагов. — И я готов бежать на другой край земли, только бы никогда больше тебя не видеть.

Он развернулся и зашагал прочь.

Девушка увидела, как его силуэт расплывается перед глазами, и заморгала, не понимая, что происходит.

Она едва слышно всхлипнула, но Даймонд услышал и обернулся. Их взгляды встретились.

Лайонел затронул гордыню, не сердце, — проговорила Анжелика.

Она видела, что юноша чуть подался к ней вперед, точно желая вернуться, и прошептала:

— Мое сердце всегда принадлежало тебе.

По щекам потекли огненные слезы, причиняющие острую боль. Девушка лучше бы умерла, чем расплакалась перед каким-нибудь мужчиной, но перед этим мальчишкой она никогда не стыдилась своей слабости.

Даймонд отвернулся, но не сошел с места, а ее сердце в груди тихо сжалось от горя и отчаяния.

Но уже в следующий миг юноша оказался рядом и заключил ее в объятия. Он целовал ее мокрые ресницы, гладил по волосам, шепча:

— Не нужно… не будь такой беспощадной.

Она положила голову ему на плечо, уткнувшись в шею, и умиротворенно улыбнулась.

Ей не хотелось думать, каким будет их завтра.

Я что-нибудь придумаю, — подумала Анжелика и, ощутив, как напряглась рука, скользящая по ее волосам и спине, поняла, что произнесла мысли вслух.

Юноша чуть отклонился, глядя ей в глаза.

— Не сможешь, — вздохнул он. — Я не пара тебе…

Она ничего на это не сказала, крепко стиснула его руку и попросила:

— Не оставляй меня.

Ее слова потонули в шепоте листьев, чьи шуршащие голоса задрожали под резким порывом ветра. В черное небо без устали летели водяные стрелы и, возвращаясь, музыкой дождя разбивали прозрачную поверхность воды. Белоснежные пальцы влюбленных переплелись во власти мятежной тоски, а губы слились в нежном поцелуе.

* * *

Она выехала из ворот на своем мотоцикле и повернула на Балтийскую, устремившись в сторону его дома. Молодой человек бесшумно последовал за ней.

На повороте она сбросила скорость и посмотрела на неосвещенный дом из красного кирпича за высокой стеной.

Вильям множество раз видел такие взгляды. Старое здание точно притягивало непрошеных зрителей, манило своей зловещей таинственностью. Люди, может, и не догадывались о том, кто его жители, но опасность исходила от самих стен, черного блеска окон, обломанных углов, обшарпанных стен. Одних концентрация сил в предметах отпугивала, других манила.

Его новая знакомая принадлежала как раз к последним.

Бесс прокатила по Михайловскому переулку, затем по Швецова и свернула в небольшой дворик перед старой четырехэтажкой. Мотоцикл оставила за полуразрушенной кирпичной оградой помойных контейнеров.

Вильям зашел в подъезд и поднялся за объектом своей слежки на последний этаж.

Он увидел, что дверь девушке открыл коротко стриженный блондин в тренировочных штанах и мятой футболке. Его голубые глаза озарились радостью, губы растянулись в улыбке.

— Не ожидал, — сказал хозяин квартиры.

— Мне нужно приглашение? — спросила Бесс.

— Нет.

Дверь за ней закрылась, как погасший лучик надежды, забрав с собой яркую полоску света с лестницы.

Вильям постоял, прислушиваясь, а затем бросился к небольшому грязному окну и распахнул его. Вылез, ухватился за слуховое оконце и поднялся на крышу, откуда спустился по черной пожарной лестнице, расположенной в самом углу соединения двух зданий. Придерживаясь одной рукой за железный прут, молодой человек заглянул в окно. То оказалось занавешено плотной портьерой, лишь с одного края оставалась узкая щелочка. В комнате горел тусклый свет, и все, что было видно в щель, — это стену, а на ней две тени, слившиеся в одну.

Играла музыка, мужской красивый голос пел:

В мелодичные звуки врывались прерывистое дыхание и ускоренный стук двух сердец.

Вильям отпрянул от окна и на несколько мгновений застыл, глядя в никуда, вынужденный слушать музыку чужой страсти.

Он спрыгнул с лесенки и побрел прочь. Сам не знал, чего ждал от той, кто после пяти минут знакомства с ним согласилась на разовый секс. Верности? Она свое слово держала и продолжать знакомство не пыталась, он сам захотел большего. А ее пределом была постель.

Молодой человек досадливо пнул желтые листья, выходя со двора. Следовало ограничиться тем их первым сексом и забыть. Вильям, болезненно морщась, посмотрел на темные окна дома. Чем-то она цепляла. Своей непохожестью на других девушек, своей доступностью и в то же время поразительной недосягаемостью. Она смотрела на мир иначе; ее глаза, меняющие цвет от лучисто-зеленого до штормяще-синего, можно было подумать, видели эту жизнь уже тысячу раз. Ее отношение к человеческим ценностям было настолько пренебрежительно безразличным, как будто она сама принадлежала к другому — неизвестному виду. А ее интересы стольузки и определенны, словно она явилась на этот свет приятно скоротать время за выпивкой и вкусной едой, одной рукой листая толстую книжку, другой лаская очередного любовника. Казалось, кроме риска и удовольствия девушку ничего не интересовало.

Вчера, стоя с ней на берегу Лебяжьего канала под тенью лип, Вильяму показалось, своей неосторожной шуткой он задел Бесс, затронул что-то в душе. Позже, когда довел до дома, девушка не пригласила к себе. Ему наивно думалось, тем самым она перевела его из разряда случайных партнеров по сексу на ранг выше.

Но оказалось, такого ранга не существовало. И сегодня она уже была в объятиях другого…

Молодой человек сунул руки в карманы джинсов. Если его слова и затронули в ее душе некую струну, то привело это лишь к тому, что девушка не хотела больше его видеть. А на его «Встретимся завтра?» попросила номер телефона и пообещала при желании непременно позвонить.

Он знал, она не позвонит.

Вильям резко обернулся, услышав позади сопение, и увидел перед собой Йоро. Чернокожий мальчик стоял под фонарем, сжимая в кулаке букет из кленовых листьев. Лохматый, голый и очень довольный собой, он широко улыбнулся и сказал:

— Лайонел снова выиграл.

— О чем ты? — заинтересовался молодой человек.

— Когда я спросил его пару часов назад о тебе, он ответил, что ты как всегда где-то страдаешь.

— Страдаю? — оскорбился молодой человек.

Мальчик пожал худенькими плечами:

— Судя по выражению твоего лица, он угадал.

Возразить было нечего, а Йоро неожиданно признался:

— Мне всегда было тебя жаль, Вильям.

— Неужели? — Попытка сыронизировать не удалась, и он вздохнул. Ему не хотелось выглядеть жалким.

Оборотень почесал лохматую голову.

— Если старейшины не ошиблись, то в своем падении твой ангел вот уже который век, а все еще неуверен.

Вильям рассеянно кивнул. Он и сам это чувствовал лучше, чем кто-либо. Собственное желание сотворить из Кати нечто идеальное, достойное белых крыльев, и было той самой неуверенностью его внутреннего ангела в своем выборе. Тот мучился, заставляя себя всюду искать свет, несмотря на то, что был беззаветно влюблен во тьму.

— Я не могу повлиять на него, — признался молодой человек.

Йоро поднял теплые карие глаза.

— Да, но ослабить влияние его неуверенности ты мог бы попытаться.

Вильям не ответил, сам не знал, насколько сильно влияние ангела, осталось ли внутри что-то от того английского юноши, каким он некогда был. Или же более сильное существо поглотило его целиком, подчинило себе?

— Зачем тебе листья? — резко сменил тему молодой человек. Говорить об ангеле, столь необходимом старейшинам, ему не нравилось. Возникало слишком много сожалений и пустых мыслей, появлялось слишком много вопросов, на которые никто не мог ответить.

Оборотень поднес букет к носу, а затем опустился на корточки и разложил кленовые листочки на асфальте. После чего взял один из них нежно-алый с бордовыми прожилками, и принялся ловко сворачивать.

Когда листок приобрел форму небольшого кукурузного початка, мальчик снял с кроссовки молодого человека шнурок и завязал свое творение у основания.

— Видишь? — с гордостью изрек Йоро, показывая поделку.

Что именно?

— Розу!

Вильям присмотрелся. Свернутый лист в самом деле напоминал бутон цветка. А мальчик уже принялся делать еще один, ярко-желтый. И вскоре шнурок со второй кроссовки украсил основание бутона.

Оборотень связал шнурки и повесил себе на шею, затем собрал с асфальта остальные листья.

Молодой человек с укоризной покачал головой, и они медленно пошли по улице.

— Зачем тебе?

Йоро уставился на него так, точно глупее вопроса никогда не слыхивал.

— Для Кати и Киры, конечно! — и прибавил: — Девочки любят цветы, ты не знал?

Вильям хмыкнул.

А мальчик лукаво покосился на него и предположил:

— Может быть, и твоей подруге понравились бы?

— Моей? У меня нет никакой подруги!

Оборотень усмехнулся.

— Ну, я уж не знаю, кто она тебе…

Молодой человек после длительного молчания, тронул своего спутника за плечо.

— Послушай, Йоро, я не хотел бы…

— Никто не узнает, — заверил мальчик.

Вильям успокоился. Уж в ком в ком, а в Йоро он никогда ни единой секунды не сомневался.

— Как там твои уроки с Кирой?

Оборотень сморщил нос и хлестнул себя по ноге букетом из листьев.

— Я уже умею писать. Кира попросила сочинить ей письмо… — Он загрустил, покусывая нижнюю губу. — Никогда не думал, что писать письма так трудно. Зачем их писать, если можно все сказать?

Они свернули в Михайловский переулок, и Вильям заметил:

— Письма — это чувства, облеченные в идеально прекрасную форму. Они неповторимы и хранятся значительно дольше, чем воспоминания о разговоре.

— А Лайонел сказал другое…

— Да?

Йоро задумчиво процитировал:

— «Людям воистину не на что тратить время. Письма, особенно длинные, — показатель незанятости».

— Лайонел никогда не писал женщинам любовных писем, — подытожил Вильям. — Зато получал и получает их пачками. Попроси у него, возможно, он какие-то сохранил. Помню, одна американка написала целую оду, посвященную одним его глазам, где подобрала девятьсот девяносто девять сравнений к ним. Правда, то письмо он даже на треть не прочитал, оставил нам с Георгием позабавиться. А его собственная записка той даме была предельна лаконичной: «Мои глаза предпочли бы ваш портрет топлесс, а сопливые письма их утомляют. Жду».

Оборотень посмеялся.

Они остановились у зеленых железных ворот, и, прежде чем войти, Вильям спросил:

— Слушай, а ты мог бы мне сделать таких… гм… роз?

Йоро задорно сверкнул глазами.

— Конечно!

Глава 8 Поединок

В голове звучал «Большой вальс» Чайковского из балета «Лебединое озеро» — красочное переплетение парящих скрипок, пассажей флейт и кларнетов.

Катя приняла руку Лайонела и вышла из машины. Ноги в нежно-салатовых туфлях ступили на мягкую землю, покрытую витиеватыми корнями, точно артериями. Глазам открывалась старая дубовая аллея, а в конце нее — огромные ворота из темного камня с красным цветком в центре.

Девушка огляделась. Они находилось посреди леса. И единственным просветом был коридор из дубов. Лимонная луна ярким фонарем освещала дорогу, красиво усыпанную желтыми резными листочками.

Пронзительно пахло осенью, лес глубоко и монотонно дышал ароматом прелой, замершей листвы, бархатным мхом, горечью и свежестью коры.

Катя плотнее укуталась в тонкую белую шаль. Холодно не было, но внутри вдруг ожила память о почти забытом чувстве уходящего сентября. Когда темными вечерами на улицах у людей идет пар изо рта, они прячут замерзшие пальцы в рукава, карманы и греют кончики носов горячим дыханием.

Острая тоска, охватившая сердце, вырвалась с тяжелым вздохом. Девушка крепче сжала руку Лайонела и прежде, чем тот задал бы нежеланный вопрос, с наигранным весельем спросила:

— Почему Чайковский?

К ее изумлению, молодой человек мрачно уставился на нее и после долгого молчания нехотя сказал:

— Как я понимаю, Бриан — наш любитель надуманных подробностей — все равно тебе сейчас выболтает… Уж лучше я сам. Несколько лет назад хозяйка «Красной розы» была моей любовницей. Мы тайно встречались в Мариинском театре, ходили на «Лебединое озеро».

— Господи, есть в этом городе хотя бы одна женщина, с которой ты не спал?

Они медленно двинулись по аллее, Катя выжидающе вскинула брови, глядя на идеальный профиль своего спутника.

Тот чуть повернул голову.

— Это разве был не риторический вопрос?

Девушка досадливо стиснула зубы, мысленно награждая его нелестными эпитетами.

— Значит, думаешь о бывшей любовнице?

— Нет, не думаю, но я ничего не могу сделать со своими ассоциациями.

— Теперь я ненавижу «Лебединое озеро», — сердито бросила Катя и, искоса глядя на него, прибавила: — И тебя тоже.

Лайонел улыбнулся одними уголками губ, отчего стал еще красивее. Улыбка тонким лучиком промелькнула в его холодных прозрачно-голубых глазах и как будто чуть растопила в них острые края ледяных осколков. Темно-зеленый костюм особенно подчеркивал белизну кожи и золото волос. Воротничок рубашки фисташкового цвета, в тон-ее платью, был фривольно расстегнут. Пред выходом из дома молодой человек заявил: «На это мероприятие мужчинам лучше одеться попроще».

Но даже если бы очень постарался, сотворить из себя «попроще» ему бы не удалось. Одни золотые запонки чего стоили. Казалось, элегантность у него в крови.

Девушка нагнулась и подняла с земли желудь.

— Зачем это? — поинтересовался Лайонел.

Йоро делает их них смешных человечков.

Молодой человек презрительно закатил глаза.

— Надеюсь, ты не понесешь желуди в руках?

— Тебе будет неловко за меня? — ехидно усмехнулась Катя. — Видимо, хочешь, чтобы я произвела хорошее впечатление на твою бывшую любовницу?!

Молодой человек поднял желудь, вложил ей в руку и, насмешливо глядя, сказал:

— Срази ее наповал, милая.

Он устремился к воротам.

Катя швырнула желудь ему в спину, но молодой человек обернулся и поймал его, заметив:

— Становишься предсказуемой. — И схватил ее за локоть.

Ворота из темного камня распахнулись, и их взорам открылась аккуратная мощеная дорожка, вдоль которой тянулись лабиринты из ровно подстриженных кустов. Она вела к замку в английском готическом стиле. Вокруг него в свете настенных факелов поблескивала вода, до краев наполнявшая широкий ров с перекинутым через него деревянным мостом.

— Любопытно, — обронила Катя, — предсказуемость — это какая уже ступенька твоей лестницы, ведущей к измене?

Лайонел взглянул на нее так, что стало ясно — она таки вывела его из себя.

Но ей повезло, он не успел ничего сказать — к ним навстречу из парадной арки замка выплыла хозяйка. Молодая женщина с волосами цвета бордо, убранными в высокую прическу, украшенную жемчугом. На ней было великолепное алое платье с шуршащими юбками. Корсет подчеркивал поразительно тонкую талию и, точно на подносе, в кружевах презентовал внушительных размеров грудь. С выразительными, крупными, но не лишенными красоты чертами лица женщина являла собой эдакий портрет дамы из Баварии — края пивоваров.

Она подала Лайонелу руку, унизанную множеством колец, и проделала это с таким чувством собственного превосходства, что у Кати перехватило дыхание.

Молодой человек поцеловал руку хозяйки, они обменялись взглядами, от которых буквально искрило страстью, и промолвил:

— Счастлив видеть, Аделина.

Катя выпустила из ладони желудь. Тот скользнул от бедра по ее ноге и упал возле туфли.

Эту женщину она никогда прежде не видела ни на одном из приемов. Иначе бы непременно запомнила.

Взор огромных зеленовато-карих глаз хозяйки замка устремился на нее, потом на желудь, и полные красные губы дрогнули в улыбке, так и не возникшей на лице.

— Екатерина, — все, что та сказала, немного наклонив голову.

И девушка неожиданно поймала себя на мысли, что чуть ли не скучает по Анжелике с ее прямолинейностью. От той хоть было известно чего ждать. Раньше Катя думала — первая красавица города угрожает ее отношениям с Лайонелом. А теперь поняла, какая она — настоящая угроза.

Лайонел вел себя с Аделиной, конечно, как и с сотнями других женщин — подчеркнуто вежливо.

Катя опустила глаза. Если бы понадобилось облачить свои подозрения в слова, факты и аргументы, она бы не смогла. Просто чувствовала, как нечто осязаемое, сильнейшее влечение между этими двоими. А в голове звучала Финальная сцена «Лебединого озера» — гнетущая мелодия противоречий и ожидания.

Следом за хозяйкой они пересекли пустынный прямоугольный дворик и вошли в замок, откуда доносились голоса, смех и звон железа.

Пришлось идти извилистыми коридорами, просторными и холодными залами, освещенными свечами в канделябрах. Едва ли кто-то назвал бы подобное место уютным.

Наконец хозяйка распахнула двойные двери внушительных размеров. За ними оказался зал с деревянными столами вдоль стен, украшенных старинным оружием, и с площадкой для танцев, но сейчас явно предназначенной для чего-то другого.

Гости пили из серебряных кубков. Катя отметила, что собрались уже все ее знакомые, разве что Анжелики не было.

Порфирио Фарнезе, одетый в брюки и черную рубашку, как и многие другие мужчины — без пиджака и галстука, держал в руках меч и, показывая на рукоять, что-то объяснял собравшимся дамам.

Но когда увидел Лайонела, интерес к восторженным девушкам тут же пропал, он сунул меч в ножны, после чего спешно отвязался от благодарных слушательниц и направился к своему врагу.

Катя заметила в углу за деревянным столом Вильяма и помахала ему.

Он кивнул ей, но не поднялся. Выглядел тот расстроенным и скучающим. В вечернем костюме, при шейном платке, оружие молодого человека, похоже, совсем не занимало. Рядом с ним сидела симпатичная девушка по имени Ольга. Катя пару раз видела ее у Бриана в компании бывшей подружки Георгия Анны Орловой. Девушка всячески пыталась привлечь внимание Вильяма, но тот смотрел с тоской на свой кубок и лишь изредка вежливо улыбался на очередную реплику Ольги.

— Ну, наконец-то, — схватил Катину руку Порфирио и прямо на глазах у Лайонела демонстративно выложил дорожку из поцелуев на ее запястье.

Девушка в ужасе отдернула руку и отступила.

Аделина гортанно засмеялась, наблюдая за мужчинами, отметив:

— Кажется, у нас намечается поединок.

— Со смертельным исходом, — холодно изрек Лайонел.

Порфирио подмигнул Кате и, тронув рукоять меча, проронил:

— Надеюсь, вы простите мне, если я слегка поцарапаю вашего кавалера. — В красивых карих глазах заплясали огненные дьяволята.

Девушка видела, что Лайонел взбешен, лед в его глазах заострился, превращаясь в сотни остриев мечей с беспощадным стальным блеском. Но следя за взглядом хозяйки замка, по-свойски скользящим по молодому человеку, в животе вспыхнул огненный шар ярости. Сама того же желая, Катя улыбнулась и у нее вырвалось, как ей показалось, до неприличности игриво:

— Попробуйте, Порфирио.

Музыка Чайковского оборвалась, и ей на смену грянула «Вечерняя серенада» Шуберта — тревожно-опасная, томительно-печальная и глубокая.

Катя поняла, что ей стоило промолчать.

«От моих постоянных упреков изменишь, пожалуй», — подумала она. Но дальше себя бичевать не удалось, потому что явилась еще одна гостья, привыкшая к абсолютному и безоговорочному вниманию.

В зал вошла Анжелика. Наряд ее был предельно прост и строг, но в то же время не лишен изюминки. Очень короткая кожаная черная юбка, длинные перчатки, высокие мягкие сапоги, чашечки бюстгальтера из черепашьих панцирей, от которых тянулись кожаные ремешки к шее и за спину. Длинные золотистые волосы девушка уложила на затылке шпильками. При каждом шаге на боку покачивалась шпага.

Первая красавица города, как обычно, выглядела умопомрачительно, но все смотрели не на нее, а на того, кто стоял рядом с ней, держа под руку.

Катя пораженно перевела взгляд на Лайонела и выдохнула:

— Ты ведь знал! Так вот о какой трусости шла речь…

Молодой человек усмехнулся:

— Пойду, что ли, кину ей спасательный круг… за смелость. — И он направился к прибывшей паре.

Катя поспешила за ним, не желая оставаться наедине с неприятной Аделиной и слишком пылким Фарнезе. Понимала, конечно, что Тьеполо ей определенно не обрадуется, но увидев сегодня девушку, она осознала одну истину: несмотря на историю их непростых отношений, соперница всегда находилась рядом и стала важной частью ее жизни. Читая газеты и журналы, Катя первым делом выискивала новости об Анжелике. Слушая рассказы Лайонела или кого-то другого о мероприятиях, всегда интересовалась, появлялась ли на них Анжелика, в каком наряде, что делала и говорила. С Давыдовом подружилась лишь потому, что тот без конца мог говорить о первой красавице.

А Лайонел на днях даже заявил: «Если тебе так интересно, как поживает Тьеполо, позвони ей и спроси! Она тебе расскажет…»

Катя тихонько вздохнула, морально готовясь к расстрелу острыми шпильками.

Анжелика крепче сжала руку своего спутника и натянуто улыбнулась приближающемуся Лайонелу. Героическое желание ее поддержать девушка оценила, но тень улыбки на лице его рыжей подружки привела в бешенство. Конечно, та злорадствовала. Заполучила лучшего, сильнейшего мужчину и теперь могла на всех и вся смотреть свысока.

Лайонел пожал руку Даймонду и, как девушке показалось, вполне искренно сказал:

— Рад видеть. — После кивнул на шпагу у нее на боку: — Полагаешь, все уже забыли прошлогодний турнир и кто-нибудь согласится с тобой сразиться?

Анжелика насмешливо уставилась на Катю и, стянув одну перчатку, бросила рыжей в лицо. Лайонел среагировал моментально, перехватив перчатку. Он приподнял ее и характерно посмотрел на Даймонда.

Анжелика перестала дышать при мысли, что правитель может вызвать на поединок этого мальчишку. Несдержанность могла дорого ей стоить.

Лайонел протянул перчатку и холодного сказал:

— Осторожнее с этим. Пользуясь чей-то уязвимостью, держи щит перед своей.

— Непременно. — Анжелика с трудом скрыла облегчение и придирчиво оглядела Катино платье — нежно-салатового цвета, с открытыми плечами, узкое и длинное до пола. Очередной наряд от Талилу. Поиск того, к чему бы прицепиться, девушка посчитала бессмысленным. Тогда она обвела взглядом из-под золотистых ресниц зал и, смакуя каждое слово, промурлыкала:

— Уже познакомилась с Суворовой и ее выдающимися достоинствами? Эдак пару лет назад они даже были занесены в красную книгу! — Она задумчиво наклонила головку. — Или я что-то запамятовала и то была записная книжка Лайонела… хм…

Катя выше вскинула подбородок и, не отвечая на вопрос, поинтересовалась:

— Панцири у черепах, конечно, сама отрывала?!

Анжелика прищурила один глаз и, приподняв руку, играя пальцами, делано вздохнула:

— Я вижу, ты все еще учишься острить, но пока получается так себе. Тренируйся больше. Возможно, Аделина даст тебе пару уроков? — Девушка ахнула и с наигранным испугом посмотрела сперва на Лайонела, затем снова на Катю. — Я сказала что-то не то? Кажется, Аделина тренирует только Лайонела… или он ее?…

Анжелика потянула Даймонда за собой и, проходя мимо Кати, легко тронула ее за плечо. — Чао, куколка!

Девушка переходила от одной группки гостей к другой, стойко снося удивленные взгляды, шепоток за спиной и одну и ту же фразу в разных вариациях, что Давыдов писал правду. Сестры Кондратьевы откровенно смеялись за своими веерами, даже Бриан Джонсон посмел осудить, заявив: «Как низко пала!»

Его более сдержанный на эмоции бойфренд Анчик, сказал:

— А этот ее мальчик красавчик. Если «пасть» означает удовольствие, то отчего бы и не пасть?

На это Бриан развел руками, возразив:

— Сама Тьеполо!

Анжелика остановилась в конце зала поприветствовать Георгия, хотя скептическое выражение его лица не располагало к беседе.

— Смело, — все, что он сказал.

Девушка передернула плечами, ничего не ответив. Она знала, на что идет. Обдумала все тысячу раз. Была трусливая мысль — после того, как вернула Даймонда домой, в свою постель, ограничиться тайными встречами. Однако, наблюдая тоскливое сожаление в синих глазах, поняла, что таким образом надолго его не удержит. Он не поверил, когда она пообещала ввести его в общество. До последнего она и сама не верила, что вынесет этот позор.

Все свое бессмертие она гонялась за силой, властью и влиянием. И вот теперь выбрала не просто в любовники — в возлюбленные — слабого вампира, который ничего не мог ей предложить. Ничего из того, что она и ей подобные умели ценить. Он подарил ей и целых двести лет, вручал одну и ту же драгоценность. Она не стоила ни копейки и вместе с тем являлась бесценной. Но чтобы это понять, нужно было потерять…

К девушке приблизился Порфирио, он поцеловал ей руку и, весело глянув на Даймонда, пробормотал:

— Адресок не подскажешь, где такие хорошенькие мальчики водятся?

— А я думала, ты по рыжим девочкам специализируешься, — парировала она, кивнув на Катю.

Фарнезе в задумчивости погладил подбородок.

— Что-то в ней есть…

— Не в ней… — поправила Анжелика.

Порфирио не понял, и девушка пояснила:

— Не в ней, а у нее есть. Есть Лайонел — дорогостоящий пиарщик. Волшебник, родом из тех, кто способен железо одним своим прикосновением переплавить в золото.

Молодой человек посмеялся и, взявшись за рукоять своего меча, пообещал:

— Скоро будет жарко.

Ей хотелось уточнить: «Не тогда ли, когда Лайонел размажет тебя по полю брани?», — но она смолчала. Нецелесообразно было настраивать против себя одного из немногих, кто не обратил внимания, что она пришла в компании слуги. Если бы не знала Фарнезе, могла бы подумать — тот просто не знает всех в петербургском высшем обществе. Но она отлично помнила этого ловеласа, года и целый век ничего в нем не изменили. О бесконечных интрижках венецианского правителя ходили самые разнообразные слухи. Посему на чужие слабости в любовных делах сам он смотрел сквозь пальцы. Да и считалось, что венецианское общество сплошь состоит из неравных союзов. Там это являлось уже чем-то вроде нормы.

Анжелика ощутила, как Даймонд коснулся кончиками пальцев ее ладони. Это нежное прикосновение оборвало мысль и поселило в голове другую — приятную, заставившую улыбнуться.

Девушка взяла его руку и, крепко сжав, едва различимо прошептала:

— Скоро.

Он ответил застенчивой улыбкой, а Анжелика с трудом сдержалась, чтобы не засмеяться. Так легко и спокойно ей вдруг стало, точно скинула с себя кандалы невообразимой тяжести. Больше не нужно было таиться. Она поступила как захотела, и мир не рухнул, более того, он планировал еще постоять ближайшую вечность.

На смену радости пришла грусть. Стоило ли так долго быть заложницей собственных правил?

Ведь это она, а не кто-то иной, диктовала моду в этом городе, ставила условия и придумывала правила. Все остальные лишь следовали, соблюдали и не нарушали.

Лайонел, может, и сменил ее на ту, которая пришлась его сердцу, но занять место первой красавицы рыжей девчонке не удалось. Кажется, та и не стремилась. Анжелика нашла взглядом в зале правителя — он потягивал из кубка кровь, разглядывая грудь в декольте Аделины. Девушка непроизвольно поморщилась. О романе трехгодичной давности этих двоих знали все, но никто ничего не мог доказать. Ни в «Питерском Зазеркалье», — ни в одной другой газете не появилось ни единой заметочки. Еще тогда стоило понять: все диктаторы соблюдают свои же законы ровно до тех пор, пока хотят. А потом вносят поправки иди придумывают новые.

Анжелика вздохнула. Упрекнуть Лайонела было не в чем. Ведь он не раз пытался объяснить, что для таких, как они, законы легко поддаются изменениям. Да что там, даже продемонстрировал на примере, когда из-за одного своего желания — одержимости к человеку — перевернул собственные законы, И недолго думая внедрил новые, где основной из них откровенно звучал — делаю что хочу, когда хочу и с кем хочу.

Вот и она могла поступать точно так же.

Сколько времени ее станут осуждать. День? Два? Неделю?

А впереди брезжили века и века…

Взгляд ледяных глаз был устремлен в шикарное декольте Аделины. Вильям с минуту уже наблюдал презабавную картину: как брат пытается сосредоточиться на чем-то другом и у него не получается.

Катя невпопад кивала Бриану, вымученно улыбалась сестрам Кондратьевым. После общения с Тьеполо, потрясшей всех неординарным выбором спутника, девушка выглядела подавленной.

Сама же Анжелика держалась как обычно, по-королевски, ничуть не смущаясь, что подле нее слуга. Впрочем, спокойствие красавицы являлось скорее напускным. Едва ли внутри она пребывала в той же гармони, какую пыталась всем продемонстрировать.

— Может, сбежим отсюда? — сказала на ухо Ольга.

Молодой человек посмотрел на смазливое личико сидящей рядом девушки и вновь устремил взгляд на брата.

— Хочу посмотреть пару поединков.

— Ну, хорошо, — беспечно согласилась Ольга, — давай посмотрим.

Вильям промолчал. Сейчас его куда больше занимало наблюдение за Лайонелом, Катей и Аделиной. Подавить в себе неуместную радость из-за возникшего треугольника получалось с трудом. Сам не понимал, как может испытывать удовольствие от метаний брата, привыкшего поддаваться всевозможным соблазнам. Вильям на протяжении пяти столетий ни разу не видел, чтобы Лайонел поступился своими желаниями относительно чего-либо или кого-либо. И в этот самый момент он хотел Аделину. Многие раньше поговаривали, что правитель с особенной теплотой относится к Суворовой и часто ее навещает. Сам Лайонел из всех своих женщин об этой говорил меньше всех.

Вильям отодвинул от себя пустой кубок.

Хуже всего было не испытывать сочувствия к Кате. Ему словно хотелось, чтобы брат, как и прежде, поддался соблазну, вернулся к своей дьявольской сути. Вот только зачем? Чтобы утешить девушку самому? Вряд ли. Она не вызывала у него прежних чувств. Исключение вызывал случай, когда он увидел брата в обличии Кати. Тогда с ним произошло что-то неподдающееся объяснению. Еще до того, как понял, кто на самом деле перед ним, он испытал бурю чувств — от сжигающей ненависти до всепоглощающей любви. Столь сильные эмоции он испытывал прежде лишь несколько раз. Первый — много-много лет назад, когда был еще человеком и думал, что убил своего брата. А второй — в конце весны, когда Лайонел спустя столько лет ответил ему тем же, показав, что их отношения больше не имеют для него никакого значения.

Вильям заметил на себе взгляд Кати. После того как брат уехал на встречу с Фарнезе, а его самого перестало трясти, он пошел в ее спальню. И ничего, абсолютно ничего не почувствовал, увидев девушку. Да, милая, трогательная, привлекательная, но с таким же успехом он мог смотреть на статую.

Ему не нравилось думать об этом, собственные чувства пугали. Молодой человек увидел, что Фарнезе вновь очутился возле Кати, и та принялась безрезультатно отбиваться. Голубые ледяные глаза засекли его действия, и Лайонел сделал знак хозяйке замка. Та подала ему огромный старинный меч и, оторвав от своего корсажа бордовую кружевную ленту, повязала на рукоять.

Серые дождливые глаза Кати расширились. Вильям, сам того не желая, улыбнулся.

Лайонел принял оружие и решительно двинулся к Порфирио, даже не взглянув на ленточку. Разговоры и всякие звуки в зале стихли.

Соперник не растерялся и, вынув из ножен своей меч, протянул рукоятку Кате, выпрашивая подарок. Девушка бросила на Лайонела яростный взгляд и повязала тонкий белый платок на меч его врага. Вильяму на мгновение даже стало страшно за девушку. И не ему одному, гости под общий вздох разом подались назад.

В звенящей тишине прозрачные глаза точно зеркала разбились, и острые осколки застыли в полете. Затем раздался звонкий смех Анжелики Тьеполо. Но в следующий миг он потонул в звоне металла. Лайонел нанес первый удар, Порфирио его ловко отбил и отскочил, уводя на середину зала.

Ольга взволнованно ахала всякий раз, как мечи с громким лязгом скрещивались. Вильям любовался хорошо отточенными движениями, ловкостью, грацией брата. В своей человеческой жизни ему частенько приходилось испытывать на себе силу его ударов. Ради своего величия он не щадил никого.

Лайонел потрясающе умел обращаться с любым оружием.

Когда им было по шестнадцать, в брата влюбилась совсем юная хорошенькая служанка, работавшая на кухне. Гвенделин пришла на поляну, где Лайонел упражнялся с мечом, чтобы по просьбе хозяйки пригласить юношу к обеду. Но тот предложил ей «поиграть» и пообещал бедняжке жениться на ней, если она сделает кое-что для него. Даже его друзья были шокированы и пытались отговорить от безумной затеи.

Лайонел поставил девушку в профиль, приказал не шевелиться, а сам отошел ровно на десять шагов. Гвенделин спросила его, что будет, если она шевельнется, и он ответил: «Я все равно непременно сделаю тебе предложение руки и сердца, коли сможешь его принять!»

Девушка заплакала от счастья, а он размахнулся и метнул в нее меч. В самый последний момент служанка дернулась, и ей пробило лоб массивной рукояткой. Брат был в ярости из-за своего промаха, и если бы Гвенделин не умерла мгновенно, наверняка прикончил бы ее за то, что сорвала его тщеславный триумф своим недоверием к его мастерству.

Порфирио лишь отбивался, не успевая сделать ни одного выпада. А когда ему наконец удалось — Лайонел словно нарочно на долю секунды открылся и выбил меч у него из руки. Перехватил его в воздухе и воткнул правителю Венеции в грудь, пронзив насквозь. Затем толкнул врага на пол и, поставив ногу ему на живот, снял с отполированной рукояти платок.

Раздались несмелые аплодисменты. Лайонел скомкал платок в кулаке и двинулся по направлению к Кате. Вильям ощутил импульс в сердце. Легкий-легкий, но потрясший так глубоко, что молодой человек перестал дышать.

Брат вложил девушке в руку платок, грубо привлек к себе и, пробормотав: «Поцелуй победителю», жадно впился в ее рот. Он целовал ее до неприличия долго с тем же бешенством, с каким ранее сражался.

Поверженный соперник вытащил из себя меч и, приподнявшись на локте, наблюдал. Гости недоуменно переглядывались. На них, не привыкших к столь откровенным порывам правителя, зрелище произвело сильное впечатление. Каждый тут знал, что Лайонел способен на открытый флирт с женщинами и даже домогательства, но никому не доводилось видеть его таким — одержимым и с трудом себя контролирующим.

Вильям был не в силах отвести от пары глаз, и его все сильнее и сильнее охватывало чувство потери, острое и нестерпимо болезненное. Ему на смену пришло другое — яростное, подобное ненависти и любви, столкнувшихся в поединке. И вместе с ним сжигающая, ослепляющая ревность.

Молодой человек сам не понял, как оказался на середине зала с мечом, выхваченным из рук здоровяка Никиты.

Вильям шагнул к брату и в дрожащей руке приподнял свое оружие, направляя ему в грудь.

Гости дружно засмеялись, Лайонел даже не улыбнулся. Он холодно взирал на него и, кажется, вызов принять не собирался.

— Зачем? — пораженно спросила Катя, вцепившись в руку Лайонела.

Вильям, не глядя на нее, с трудом ответил:

— Хочется.

Ему было нечем дышать от переполняющих его эмоций, из груди, точно заточенные в плен, рвались тысячи вздохов и не могли вырваться. Он не слышал ни смеха, ни голосов в зале; перед взором, как две ледяные пропасти, застыли прозрачные глаза брата.

Лайонел высвободил у Кати свою руку и, шагнув к Вильяму, резюмировал:

— Глупо.

Тот ничего не ответил, продолжая неотрывно смотреть на него. Изумрудные глаза сверкали диким огнем, оружие в руке подрагивало.

Лайонел медленно двинулся в центр зала, взял у слуги меч и остановился, скучающе опершись на него, точно на трость.

Брат подошел и сделал резкий выпад. Лайонел легко отмахнулся.

Но Вильям не сдался и вновь атаковал. На этот раз удар был сильнее, красивое бледное лицо приняло выражение решимости. И с каждым разом меч брата разил все с большей точностью и мощью. Его сила, точно ярость, нарастала.

И вскоре Лайонел с поразительной ясностью понял, что перед ним уже не тот слабый юноша, у которого меч всегда буквально вываливался из рук в первые минуты поединка.

Рано заскучавшие гости теперь следили за происходящим с удвоенным вниманием и интересом. Пожалуй, им еще не доводилось видеть, как слабый вампир сражается наравне с одним из сильнейших представителей вида.

Лайонел уже жалел, что не закончил бой, как только тот начался. Излишняя самоуверенность всегда являлась шансом на победу для любого соперника. Ошибкой было позволить брату прибегнуть к силам своего ангела. Очень сомнительным казалось умение Вильяма его контролировать.

При мысли, какой скандал в обществе, сколько ненужных вопросов и сложностей может вызвать победа слабого вампира, Лайонел пошел на отчаянный ход. Глядя в глаза брату, он сосредоточился и мысленно укусил его в шею.

Вильям резко прижал руку к горлу, и тогда молодой человек выбил у него меч. Тот пролетел по воздуху пару метров и с железным грохотом упал на каменный пол.

Лайонел бросил свой меч под ноги брату и процедил:

— Достаточно.

Вильям потрясенно покачал головой, растирая ладонью шею.

— Ты не победил!

Боюсь, так думаешь только ты один.

— Победа ценой обмана не стоит ничего.

Лайонел рассмеялся.

— Победа, как и женщины, предпочитает тех, кто заплатит больше. — Он кивнул в сторону сидящей на скамейке Ольги, сцепившей от волнения руки на груди. — Начни с женщин. С другими победами посложнее будет.

Они с пару секунд смотрели друг на друга, затем Вильям изрек:

— Мне достаточно того, что правду знаю я и ее знаешь ты.

Лайонел уже сделал шаг в сторону, но не выдержал и, обернувшись, спросил:

— Какую правду, Вильям? В бою нет правил. Ты пытаешься доказать мне, что отвлекать соперника ради победы — это нечестно? Тогда тебе не со мной нужно сражаться, а играть в компьютерные игры. Вот там есть правила. Уверен, тебе они подойдут.

Молодой человек вернулся к Кате, а на площадку вышли еще несколько пар с мечами.

Вильям покинул зал. Ольга побежала за ним, но вскоре вернулась одна.

— Что произошло? — тихо спросила Катя.

— Восстание ангела, — усмехнулся Лайонел.

Девушка грустно взглянула на него и призналась:

— Мне надоело тут.

— Некоторое время еще придется потерпеть, — непреклонно заявил молодой человек.

Он обвел взглядом зал и остановил его на Наталье Важно, на удивление скверно одетой. Серый цвет ее платья сливался с цветом волос, на его фоне остроносое лицо выглядело точно бумажный треугольник. Владелица журнала говорила с Анжеликой. И только-только ей заявила:

— Я бы никогда… — и характерно посмотрела на Даймонда.

Анжелика пренебрежительно передернула плечами.

— Это нас и отличает друг от друга. Одни поступают в соответствии со своими желаниями, а другие в соответствии с этими желаниями живут. Не переживай, оказаться когда-нибудь на моем месте тебе не грозит.

Лайонел улыбнулся, но улыбка его померкла, когда он заметил, с каким несчастным видом Катя смотрит на двери зала.

— Я могу отвести тебя в нашу спальню.

Та замешкалась. Он догадался о ее сомнениях, но ничего не сказал.

— Да, пожалуй, — наконец согласилась она.

Не успели они пройти и половину зала, как Аделина заметила их и устремилась к ним. Молодой человек сделал ей знак оставаться на месте и, шепнув Кате на ухо: «Минуту», направился к хозяйке замка.

— Ты не ответил на письмо, — без предисловий начала Аделина.

— Да, — рассеянно кивнул Лайонел, — такое бывает, на неинтересные мне письма я не утруждаюсь отвечать.

— Вот как… — женщина немного наклонила голову набок, — ну, я подожду, когда ты наиграешься в верность.

— Как только, так дам тебе знать.

Он понимал — Катя слышала все до единого слова, и его это беспокоило. Прежде ему не приходилось оберегать чьи-то чувства от жестокой истины. А теперь, точно в наказание за тысячи разбитых женских сердец, ему досталась самая ранимая представительница слабого пола. Она не стала бы мириться даже с намеком на неверность, и ее гордыни хватило бы на то, чтобы уйти от него. И жестокости было достаточно на достойный ответ.

Лайонел скользнул взглядом по упругой груди Аделины. Он всегда помнил, почему выбрал Катю, и знал: забыть — равносильно солнечному лучу в сердце. И луч тот вгонит ему сама девушка, если он сделает ей больно.

Катя одиноко стояла возле дверей и смотрела в сторону, на лице ее читалось желание убежать.

Иногда, глядя на нее, он не мог поверить, что она реальна. Войти в его жизнь, куда стремились многие, но где находились лишь единицы, являлось нерешаемой задачей, как ему казалось. Но эта девчонка решила ее за пару месяцев, умело сыграв на его отношениях с братом и тем самым выкинув беспроигрышную комбинацию. Он был не готов к психологической игре со стороны Кати и с тех пор постоянно боялся вновь недооценить ее.

— О чем задумался, дорогой? — насмешливо спросила Аделина. От шумного вдоха ее грудь в корсаже поднялась и при медленном выдохе соблазнительно заколыхалась.

Лайонел опустил глаза.

— Не о тебе, как ни странно.

Она недоверчиво покачала головой.

— Твои глаза умеют прекрасно лгать, но только не когда они опущены.

Молодой человек взглянул на нее в упор и, промолвив: «Навязчивые женщины — скучны», зашагал к дверям, где ждала Катя.

Они вышли из зала, девушка не проронила ни слова, пока они петляли коридорами замка и поднимались на второй этаж в отведенную им комнату. Лайонел чувствовал напряжение между ними, но сломать возведенную девушкой стену не пытался.

Катя подошла к огромной кровати и, скинув туфли, залезла на нее, задернув шторки. Этот жест лучших всякий слов дал понять, что его она в постель не приглашает. Он постоял, раздумывая, как лучше поступить. И не придумал ничего лучше, чем подойти и решительно отдернуть балдахин.

Катя сидела с закрытыми глазами, прижав ладони к ушам, точно хотела избавиться от всех звуков.

Лайонел присел рядом, погладил ее по плечу, спуская тонкую бретельку платья. Ресницы цвета охры дрогнули, девушка не открыла глаз. Послушная его рукам, она вытянула ноги и откинулась на подушки. Он поцеловал ее, а когда спустился от губ на шею и грудь, увидел, как из уголка глаза по бледной щеке медленно покатилась слеза.

— Что с тобой? — навис над ней Лайонел, всматриваясь в непроницаемое лицо.

— Не со мной, а с тобой, — ответила она. — Ты хочешь не меня.

— Глупости, — разозлился он, приподнимая ее голову за затылок. — Я хочу тебя.

Мокрые дождливо-серые глаза осени уставились на него.

— Музыка не даст тебе солгать.

Молодой человек чертыхнулся и, отпустив ее голову, сел рядом, и не глядя на нее, сказал:

— Мне жаль.

Она отвернулась и долго молчала.

— Почему ты верен?

— Потому что я жду от тебя того же, — честно ответил он. — Страх разрушить существующие отношения — сильнейший мотиватор для верности.

Катя усмехнулась.

— То есть и мне можно хотеть других мужчин в постели с тобой, главное — не изменять физически?

Лайонел с трудом сдержался, чтобы оставаться невозмутимым. В ее устах все звучало иначе, чем в его собственных.

— Пожалуй, я бы предпочел не знать, кого ты хочешь вместо меня, — наконец признал он.

— Не поверишь, я бы предпочла то же самое! — Девушка села и обняла колени.

Тогда Лайонел поднялся, поправил одежду и протянул Кате руку.

— Уедем? Я не могу контролировать свои ассоциации тут.

Она взяла его ладонь и с сомнением спросила:

— Разве турнир длится не три дня?

— А ты выдержишь три дня Чайковского?

Девушка поморщилась, он присел на корточки и надел ей туфли, побормотав:

— Да и вряд ли кто-то захочет еще сразиться со мной.

— Не льсти себе, — поддела Катя, следуя за ним. — Вильям сегодня едва тебя не победил.

Лайонел улыбнулся.

— Ему никогда меня не победить, потому что он всегда пытается играть честно, а я нет.

Вскоре они вышли из замка, прошли по деревянному мосту надо рвом и двинулись по каменной дорожке вдоль аккуратно подстриженных кустов. За воротами их ждала дубовая аллея с тихим шелестом крон и лимонным блеском луны на ковре из листьев.

Лайонел поймал слетевший с ветки резной дубовый листок и нежно коснулся им щеки девушки. Катя повернула голову, улыбка озарила ее лицо, и хмурая тень ветвей исчезла с него. На щеках заиграли ямочки, совсем недавно заплаканные глаза радостно заблестели в лунном свете.

Молодой человек поддел ногой листья.

— Ну что, будешь собирать свои желуди?

Она обвила руками его шею и, отклонившись, сказала:

— Если только ты мне поможешь найти самые лучшие!

Лайонел притворно нахмурился:

— Ну, только если каждый найденный мною желудь будет стоить тебе поцелуя…

Девушка снова улыбнулась, и он не стал ей говорить, что на самом деле за одну ее улыбку готов собирать с ней тут желуди до рассвета.

Глава 9 Дочь дьявола

промозглым холодом^[11]. Бесс, одетая в толстый отцовский свитер и тапочки, вышла на балкон с кружкой дымящегося кофе. По мокрому асфальту стелился туман, небо казалось задымленно-белым. Стояло ранее утро, на улице было тихо и влажно.

Девушка облокотилась на литые перила, отхлебнула из кружки и только тут заметила в углу между прутьями розу, сделанную из красного кленового листка. Стеблем цветку служил зеленый стебелек от настоящей розы, а у основания бутона висела карточка на тонкой красной ленте.

Бесс взяла кленовую розу, в записке значилось: «Для Лизы».

Долго думать, кто бы мог оставить подобный презент, забравшись ночью на балкон, не приходилось. Ни один из ее знакомых не додумался бы оторвать у настоящей розы бутон, чтобы вставить на стебель самодельную замену.

Но как бы нелепо ни выглядел подарок, девушка улыбалась и ничего не могла с собой поделать. Она поднесла свернутый в бутон лист к ноздрям. От холодного аромата защекотало в носу.

Улыбка медленно схлынула с губ, оставив на них металлический солоноватый привкус. Вдруг охватившее чувство паники так сильно испугало, что девушка поранила зубами кожу на губе и даже не заметила, как пошла кровь.

Бесс бросила розу через открытую дверь в комнату и дрожащей рукой вынула из кармана свитера «Беломор» с марихуаной, щелкнула зажигалкой и прикурила. Папирус прилип к окровавленной губе, ароматный дым согрел рот, пальцы крепче обхватили теплую кружку с кофе. Девушка облокотилась на стену и после глубокой затяжки умиротворенно закрыла глаза.

С тех пор как она познакомилась с зеленоглазым парнем, вспышки необъяснимого панического страха перед неизвестностью участились. Всякий раз, когда в памяти возникало красивое бледное лицо или в ушах звучал его голос, сердце до странного сжималось. А следом, словно яркая вспышка, возникал неконтролируемый страх. Он быстро исчезал, но понять, кто его провоцирует, не составило труда. Бесс старалась не впускать нового знакомого в свои мысли; уже дошло до того, что при любом воспоминании о Вильяме у нее замирало сердце в ожидании нового приступа паники и неконтролируемого страха.

— Лиза, я уезжаю сегодня в Новгород и… — На балкон вышел отец, при виде нее забывший, что хотел сказать.

Бесс стряхнула с косяка пепел, отхлебнула кофе и уточнила:

— Куда?

В Новгород, — неодобрительного проговорил АлександрВениаминович, поглядывая на «Беломор» между ее пальцев. С минуту он помолчал и с плохо скрываемой иронией обронил: — Марихуана вместо завтрака?

Поскольку она ничего не отвечала, продолжая пить кофе и курить, отец не выдержал:

— Лиза, господи, что ты делаешь со своей жизнью?!

— «Похищать чужое удовольствие, домогаясь своего, несправедливо», — рассмеялась девушка, протягивая косячок отцу.

Она увидела промелькнувшую в глазах нерешительность, прежде чем тот опомнился и вскричал:

— Ты убиваешь себя!

— Нет, пап, — утешила Бесс, процитировав: — «Наркомания — это многолетнее наслаждение смертью». Многолетнее, понимаешь?

Александр Вениаминович утомленно потер переносицу и устало сказал:

— Вроде бы не глупая, но большей дуры, чем ты, я не видел. — Он махнул на ее комнату. — У тебя есть все, о чем можно только мечтать, ты не нуждаешься, только живи и радуйся…

— Да уж, воистину Уайльд писал: «Быть эгоистом — это не значит жить как тебе хочется. Это значит просить других, чтобы они жили так, как тебе бы хотелось». — Она допила большим глотком кофе. — Ты никогда не задумывался, что радость у каждого своя?

— Но я желаю тебе добра!

Девушка подняла глаза к белому небу.

— О, ну это, конечно, сразу меняет все дело и оправдывает твой эгоизм.

Отец устремил взгляд на ее голые ноги и, выходя с балкона, тихо произнес:

— Не стой без штанов, холодно.

Она докурила.

Благодаря отцу день не задался с самого начала. Мотоцикл не завелся, пришлось вызывать такси. Лекции в институте оказались как на подбор скучными и бессодержательными. Так что с последних пар Бесс ушла.

Утренний туман к обеду не рассеялся. Весь город точно окутало прозрачно-белой вуалью. Она стелилась над темной водой Невы и ореолом окружала купол Исаакиевского собора, возвышающегося над домами на противоположной стороне реки.

Девушка пересекла тротуар и уже сошла с поребрика, хотела перебежать дорогу, прежде чем ее достиг серебристый BMW. Но в самый последний момент ее кто-то схватил за локоть. Машина, даже не сбавив скорости, пронеслась в опасной близости от Бесс. Та обернулась посмотреть на своего спасителя и, увидев ухмыляющееся лицо Максана, удивленно спросила:

— Что ты тут делаешь?

Парень посмотрел вслед машине, после чего сердито прошипел:

— Жить, что ли, надоело? Куда лезешь под колеса!

Бесс растерянно пожала плечами.

— Да я не думала…

— Ты никогда не думаешь, — неожиданно строго заявил друг, уже приветливее прибавив: — А стоило бы!

«Пять лекций за один день, две из них воспитательного характера — это уж слишком», — раздосадовано подумала девушка. Но к ее счастью, Максан не был склонен к долгим разборам полетов и в следующую секунду уже заговорил о другом:

— Матуха отправила к своей подруге за какой-то фигней. Она тут неподалеку живет. — Он показал синий пакет.

Бесс, задумчиво глядя на парня, кивнула. Не впервой Максан оказывался рядом, когда она находилась на волоске от смерти. Девушка давно сбилась со счета, сколько раз он ее спасал. Они вместе кутили. Но каким-то образом всегда получалось, что именно Максан оказывался самым трезвым, самым быстрым, самым внимательным и не позволял случиться непоправимому.

Частенько смеха ради она звала его ангелом-хранителем. От слова «ангел» друга всегда почему-то коробило. Он не был крещен. Вид церквей или упоминание о них вызывали у него стойкое отвращение. Его раздражали любые разговоры о религиях. А «настойчивые святоши», как он презрительно называл верующих, со своими попытками спасения души вовсе приводили в бешенство. И все-таки с необычайным упорством этот богоотступник оберегал девушку от смерти.

— Я сегодня не на колесах, — сказала Бесс.

— Не слепой! Вижу, что не на колесах. На травке.

Девушка прыснула со смеху, уточнив:

— Я про байк. Не смогла завести.

— Угу, это тебе не мужиков заводить. С техникой посложнее, — сверкнул Максан золотым зубом. — Завтра посмотрю. Мой тут, недалеко. Пошли.

Вскоре они выехали на Университетскую набережную и помчались в сторону Биржевой площади — друг предложил выпить по пиву в «Rock Cafe» и обсудить завтрашнюю гонку по городу. Но планы сорвала Светочка — новая подружка Максана, шестая по счету из ряда серьезных девушек, которым не нравились его друзья, особенно подруги, мотоциклы и посиделки в байкерском кафе.

Девушка восседала у барной стойки и пила коктейль, как только увидела Максана, возмущенно крикнула:

— Три часа тебя уже ищу!

— А в чем дело, собственно?

Девушка посмотрела сердито, а потом ее личико вдруг искривилось, и она с надрывом прорыдала:

— Томаса больше нет!

Бесс недоуменно покосилась на друга. Тот выглядел очень серьезно. Шагнул к своей девушке, обнял за плечи и прошептал:

— Ну-ну, котенок, не нужно плакать. Томас теперь на небесах.

Светочка зарыдала в голос. Все, что можно было разобрать между всхлипами, это:

— «Я хотела, чтобы в такой миг ты был рядом, а тебя не было», «Я пришла, а он вверх брюшком плавает», и снова: «Я хотела, чтобы ты видел!», «Я не смогла достать его из аквариума, он и сейчас там», «Вверх брюшком»…

Самым нелепым и в тоже время поразительным было то, что плакала девчонка по рыбе абсолютно искренне. Максан успокаивающе гладил подружку по волосам, бормоча слова утешения. Бесс ощутила себя лишней в разыгравшейся драме по золотой рыбке, поэтому сказала:

— Я пойду.

Максан, глядя на нее через плечо своей неугомонной подружки, скорчил рожу, подробно повествующую, с какой башни плевать ему на сдохшую рыбку этой дуры. И все же он остался подле Светочки. Утешать ради хорошенького пиха после похорон Томаса. Где-то Бесс понимала друга.

Здесь как нельзя лучше подходило высказывание Константина Мелихана: «Сколько же времени и сил должен потратить мужчина, чтобы воспользоваться минутной слабостью женщины!»

Светочка была из тех, кто не дает и на пятом свидании. Трудная девушка во всех отношениях. Наверняка частая гостья виртуальных форумов, где лучший совет дня от старых дев: «Пусть добивается, пока не отсохнут его причиндалы».

Так что смерть любимой рыбки Светочки для члена Максана являлась настоящим праздником. Сегодня он точно имел прекрасные шансы быть обласканным и вознагражденным за все несостоявшиеся приглашения зайти «на чай».

Бес прошла по подземному переходу на другую сторону улицы и зашла в «Макдоналдс» за кофе.

После она решила прошвырнуться до Невского. Сцена между Максаном и его подружкой не выходила из головы. Бесс не понимала, почему люди в несчастье ищут сострадания у тех, у кого искать его бессмысленно.

Не насмешка ли над собственным горем плакать на плече у того, кому это безразлично?

Девушка склонялась к мысли: подобная неразборчивость связана с тем, что слабым людям для всего нужен повод. И даже похоть к собственному парню им необходимо чем-то оправдать. Чем не оправдание — похороны любимой рыбки?

Пока девушка дошла до Невского, на улице смеркалось. За большими стеклянными витринами стояли манекены. Блестели и сияли вывески. Особенно ювелирных магазинов много развелось.

У небольшой низкой витрины Бесс остановилась, глядя на чучело оскалившегося бело-серого волка.

Последнее время она часто вспоминала одного человека и никак не могла понять, с чем это связано — с ювелирными магазинами, осенью или дождливой скукой?

Его благородное лицо мерещилось ей буквально во всем: в отражении луж, россыпи звезд на черном небе, она видела его во встречных прохожих и вот даже в морде волка углядела. Оскал крепких белых зубов, морщины на переносице, серебристый блеск волос, тень под желтыми звериными глазами — едва уловимое, но такое поразительное сходство.

Бесс шагнула к небольшой дверце под вывеской «Охота и рыболовство» и, звякнув колокольчиком, вошла. Знакомый парень за прилавком ей приветливо кивнул. Позади него стена была увешена разнообразным оружием.

— За пулями?

— Нет. — Бесс двинулась во второй отдел с выставленными чучелами животных, протиснулась к витрине и, повинуясь какому-то внутреннему велению, вытащила волка.

Продавец, удивленно глядя то на нее, то на чучело, уточнил:

— Берешь?

Девушка и сама до последнего не знала, но ответила к своему изумлению уверенно:

— Кредитка.

Спустя пять минут Бесс вышла из магазина, таща перед собой волка. Думала вызвать такси, но сотовый как назло разредился, пришлось двигаться к метро.

На Нарвскую она приехала, когда на улице совсем стемнело. Прошла наискосок по дворам и вышла через огромную арку на Балтийскую. С противоположной стороны улицы из кафе доносилась музыка — играл «блатняк».

Девушка почувствовала за спиной движение и, резко обернувшись, задела головой волка кого-то одетого в черное. Первое, что она увидела, — это глаза, очень светлые и холодные. Молодой человек в длинном пальто скользнул взглядом по волку, по девушке и, растягивая слова, произнес:

— Вот мы и встретились.

Бесс на полшага отступила, но незнакомец тут же сократил между ними расстояние и крепко сжал ее плечо.

— Определенно не так быстро, я тебе кое-что должен.

— Не припомню такого, — сказала девушка, пытаясь скинуть руку со своего плеча. Та оказалась слишком сильной. Бесс поставила волка и предупредила: — Ты нарываешься на неприятности, красавчик.

— Да неужели? — издевательски рассмеялся он. — А мне кажется, неприятности бывают чаще у тех, кто не сбавляет скорость на поворотах.

Бесс нахмурилась — она его вспомнила. Похоже, это был тот самый парень, которого она сбила около месяца назад при повороте на Михайловский переулок.

— Так значит, ты тот придурок, которого я сбила и отпинала?

Золотистая бровь изогнулась, рука передвинулась с плеча на шею и сомкнулась на ней.

— Нет, дорогуша, меня ты всего лишь обрызгала, но судя по всему, прикончив тебя, я сделаю многим одолжение.

Воздуха не хватало. Девушка изо всех сил толкнула незнакомца, но тот даже не шелохнулся. Она ударила его коленом в пах.

Поморщился скорее брезгливо, чем от боли, и промурлыкал:

— Не выйдет! — Ив следующий миг он припал ртом к ее шее, и ту обожгло точно огнем, в кожу вонзились острые зубы.

Бесс услышала свой слабый крик, а потом перед глазами мелькнуло что-то крупное и незнакомца откинуло в сторону. Тот устоял на ногах и весело заметил:

— Ах, ну разве может быть иначе? Вильям, старый добрый Вильям, всегда на страже интересов маленьких девочек.

Вильям закрыл собой Бесс, и она могла видеть из-за его плеча светловолосого мужчину, плотоядно облизнувшего нижнюю губу. Девушка притронулась к укусу на шее, подушечками пальцев ощущая вязкость и липкость крови. В памяти промелькнуло слово «вампир», сказанное Вильямом в ответ на вопрос: «Кто ты?»

Тем временем ее спаситель спокойно произнес:

— Уверен, Лайонел, найти себе случайную жертву ты можешь и не убивая мою… — он замешкался, — знакомую.

Молодой человек в черном запрокинул голову и захохотал.

— Снова влюбился?

— А ты снова ее у меня отобьешь?

Холодные светлые глаза оценивающе скользнули по девушке.

— Едва ли меня способен привлечь невесть какой свежести байкер в засаленной косухе.

— Не так давно тебя и моя «серая моль» не очень-то привлекала…

Бесс не понимала, о чем речь, но молодые люди явно увлеклись друг другом, поэтому она обронила:

— Рада, что способствовала вашей встрече, вам явно есть о чем поговорить. А мы с волком, пожалуй, пойдем.

— На нее никто не обратил внимание.

— Сколько ты ее знаешь? День, два? — насмешливо вопрошал светлоглазый. — Тебе заняться больше нечем, как только охмурять, а после защищать всяких девок?

— Если ты считаешь, что некогда я зря защитил от тебя Катю, то я могу лишь пожалеть о ее выборе!

Лайонел фыркнул.

— А эту ты тоже готовишь для меня?

Бесс увидела, как во тьме загорелись изумрудные глаза, на бледном лице возникла пугающая улыбка.

— Если хочешь, — на полном серьезе ответил Вильям. — Тебе же всегда нравились именно мои женщины.

Лайонел вскинул брови и обратился к девушке:

— Как твое имя, детка?

Отвечать ему не хотелось, но под изучающим взором кристально чистых глаз она против воли вымолвила:

— Бесс.

Молодой человек выглядел потрясенным, совсем как Вильям, когда она ему представилась.

— Лиза, ее зовут Лиза, — поправил Вильям.

Взгляд из удивленно-настороженного сделался понимающе-насмешливым.

— Стоило бы догадаться, теперь ты себе подружку не по внешнему сходству подобрал, а по имени. Вариант. Знала бы Элизабет Первая, сколько лет ты ее будешь помнить и искать в каждой женщине, наверняка всей свой продажной душонкой гордилась бы.

Бесс поймала себя на мысли, что, толком не понимая слов, заслушалась этим холодным и чистым голосом.

Лайонел разглядывал ее все с большим интересом и наконец спросил:

— Она знает?

Вильям помолчал.

— Знает.

Светлоглазый задумчиво кивнул.

— Любопытный выбор. Бесс… или бес… — Затем развернулся и зашагал прочь, бросив через плечо: — Зайди ко мне сегодня, Вильям.

Девушка смотрела вслед молодому человеку в черном, но недолго, он растворился в ночи. Бесс напрягла глаза, но так никого и не увидела — дорога была пуста.

Вильям поднял волка.

— Я провожу тебя.

Он сошел с тротуара, она осталась на месте и, тронув засохшую на шее кровь, воскликнула:

— Что это все, черт возьми, значит?

Вильям обернулся.

— Кажется, я уже говорил, да ты не поверила. Имеет ли смысл еще раз?

Девушка медленно пошла за ним к воротам, ведущим во двор ее дома. Они поднялись в квартиру, и после того как молодой человек переступил порог, Бесс отметила:

— Если ты вампир, то не можешь входить без приглашения!

Вильям поставил волка на пол.

— Мы какие-то другие вампиры, видимо. — И виновато улыбнулся.

Девушка испытывающе смотрела на него.

— И ты можешь меня укусить? — выдохнула она.

Парень растерянно пожал плечами, забормотав:

— Нет, что ты, я бы… я этого не сделаю, просто ты для меня не только… — Он осекся, умолкнув.

Она облизнула губы, не спуская с него глаз, и он с раздраженной обреченностью вздохнул:

— Конечно могу, и даже хочу!

Сладкая с горчинкой, головокружительно насыщенная и легкая — ее кровь, точно букет из вкусов, нектаром струилась у него по горлу. На шее, куда ранее укусил Лайонел, теперь еще на плече, на бедрах и запястьях девушки, распростертой на постели, зияли кровоточащие ранки. Она извивалась в его объятиях, постанывая от боли и удовольствия.

На миг оторвавшись от ее тела, Вильям посмотрел на содеянное и ужаснулся. Белоснежные простыни были в крови, по красивому стройному телу текли алые ручейки, но на губах Бесс замерла умиротворенная улыбка. По-летнему зеленые глаза смотрели с туманной поволокой, руки легли ему на плечи, и девушка требовательно притянула его к себе, подаваясь навстречу и крепче обхватывая бедрами за пояс.

Молодой человек с огромным усилием отвел взгляд от блестящей змейки, спускающейся с ее шеи по ключицам на грудь. Ему казалось, он чувствует на языке вкус губ брата, испившего крови девчонки первым — морозно-свежий, возбуждающий аромат.

Пальцы провели по соскам, колючим из-за острых железных гвоздиков. Сердце неистово билось под его ладонью, горящей от обжигающего шелка ее кожи.

Вильям потянулся к ране на шее, но едва коснулся губами, ощутил сладостный вкус крови и, отодвинувшись на край постели, сел.

Он смотрел на балконную дверь — через нее в комнату проникал тусклый свет. Остановиться оказалось слишком трудно. Жажда и желание вышли из-под контроля.

Позади раздался вздох, и девушка хрипловато промолвила:

— «Наша ошибка часто заключается не в содеянном, а в сожалении о содеянном»…

— «Между желанием и сожалением почти всегда находится место для глупости», — в ответ процитировал Вильям.

Они помолчали. Он обернулся и, стиснув зубы, взглянул на нее.

— Я понимаю, что лучше меня у тебя никого не было, но и ты пойми, я не человек…

— Ошибаешься!

— Нет, я это знаю.

— Ошибаешься. Лучше тебя был.

— Вот как?

— Да. — Девушка заложила руки за голову и вытянула ноги. — Он преступник, сидит в Крестах. Лучше его нет никого. Я способна кончить от одного его прикосновения.

Вильям оскорбленно поджал губы.

— Рад за тебя. — Он быстро оделся и спросил: — Мне сделать что-нибудь для тебя?

Она открыла рот, но молодой человек опередил:

— Своими словами, пожалуйста.

— Пиво, — отрывисто произнесла она, — в холодильнике.

Он принес, и глядя на нее, обнаженную и окровавленную, у него вдруг легко сжалось сердце. Поддавшись порыву, Вильям приблизился, взял ее лицо в ладони и, глядя в глаза, прошептал:

— Мне жаль, я идиот.

Она оттолкнула его и, отвернувшись, сказала:

— Уходи. Ненавижу сентиментальных мужчин.

Бесс села, облокотившись на подушки, обняла одной рукой колени, другой держала бутылку. При виде как ее губы касаются горлышка, Вильям вновь ощутил желание, а от запаха и вида крови на ее молочно-белой коже в горле пересохло.

Девушка казалось такой хрупкой, уязвимой, беззащитной и трогательной и в то же время сексуальной и сильной. Он отступил к балконной двери. Его тянуло к Бесс, и он не мог ничего с этим поделать… или даже не пытался.

— Если тебе хочется, чтобы я остался, только скажи, — сделал он попытку.

Девушка добродушно усмехнулась.

— Тебе кажется, что к Вильяму-вампиру я должна относиться как-то иначе, чем просто к Вильяму?

— Нет, но…

— Тогда почему ты все еще здесь?

Молодой человек взглянул на розу из кленового листка, одиноко лежащую на журнальном столике. Вышел на балкон и, закрыв за собой стеклянную дверь, перемахнул через перила.

Безлунное небо печально смотрело звездными глазами на пустынную улицу. По асфальту ветер с легким шелестом подгонял листья. Он делал шаг, другой, и они двигались за ним, преследуя его.

Прежде чем повернуть на длинную Балтийскую улицу, Вильям посмотрел на темный балкон, и ему сделалось не по себе. Не так, совсем не так он представлял реакцию девушки. Ей следовало испугаться, хотя бы попытаться узнать что-то о нем. Она же просто свела все к сексу, причем на укусах настояла сама.

Он рассчитывал поговорить с ней — после… Только сейчас понял — объясниться стоило до того, как она поволокла его в спальню. Девушке нравились острые ощущения, об этом и раньше было известно. А вот что она думала о нем как о вампире, осталось загадкой.

Она не сказала, будто бы не хочет его больше видеть, впрочем, как и не сказала, что хочет. Никогда не говорила. Но раньше она принимала его за богатого мальчика — человека, а теперь знала особый секрет. И судя по всему, он не сильно ее впечатлил.

Вильям дошел до дома, свет нигде не горел.

Во дворе на лавке под деревом сидели Йоро и Кира. У девочки на коленях лежала раскрытая книга.

— Даже собак ели? И кошек? — изумлялся мальчик, разглядывая черно-белую картинку в целый разворот.

— Ели все, — сказала Кира, — даже людей, новорожденных. Голод — это страшно.

Вильям догадался, что речь о блокаде Ленинграда — той поре, когда Кира еще была человеком.

Он помешкал у двери, ему хотелось поговорить с девочкой о Бесс, но Йоро попросил ее: «Расскажи еще что- нибудь», — и Вильям передумал.

В коридоре на втором этаже из-за двери кабинета высунулась голова Лайонела:

— Зайди!

Вильям ощутил странную, совершено по-детски наивную радость. Подобное он испытывал в те редкие мгновения, когда их мать вдруг подзывала его к себе, чтобы приласкать. Чувствуя легкие прикосновения ее рук на своих плечах, голове, вдыхая аромат ее духов, он был счастлив.

Брат по обычаю не устроился в своем кресле, а остался стоять, опершись о стол, и начал без своих любимых предисловий:

— Как вы познакомились?

Вильям улыбнулся от воспоминаний.

— Она сбила меня на мотоцикле возле дома. — После недолгой паузы он добавил: — Не уехала сразу и не попыталась мне помочь подняться… Она подошла и начала бить меня ногами.

В кабинете повисла тишина и длилась невыносимо долго. Брат не спешил задавать вопросы, поэтому Вильям нехотя продолжил:

— Мне стало любопытно, согласись, не каждый день человек избивает вампира. Я выследил ее, подошел познакомиться. Хотел понять механизм ее бесстрашия.

Лайонел приподнял брови, тем самым предлагая озвучить сделанные выводы. Вильям развел руками.

— Она очень необычная… — и прежде чем брат закатил бы глаза на подобное высказывание, поспешил разъяснить: — Она не похожа на Катю, Элизабет или любую другую девушку, с ней как будто что-то не так…

Брат кивнул.

— Тебе известно что-нибудь об Отмеченных?

Вильям сложил руки на груди и с усмешкой уточнил:

— Дьяволом?

Лайонел обошел стол и сел в кресло.

— Я думаю, эта девушка дочь дьявола, то есть отмеченная дьяволом.

— Не-е-ет! — запротестовал Вильям, но видя, как серьезен брат, воскликнул: — Ну, допустим! И ты пытался убить дочь дьявола? Насколько мне известно — это невозможно.

— Разве я утверждал обратное? Что ты делал у того дома? Так вовремя появился.

Вильяму неловко было признаваться, что он караулил девушку. Да и брат не стал дожидаться ответа, продолжил:

— Жизнь Отмеченных полна самых невообразимых стечений обстоятельств. Поэтому если на магазин упадет самолет, то Отмеченный будет тем самым единственным выжившим, потому что, скажем, зачем-то вовремя спустится в подвал.

Вильям озадаченно молчал, пока не вспомнил:

— А как же метка? Отмеченные — они потому и отмеченные, что у них на теле есть знак.

Да, — согласился Лайонел, — родинка в виде восьмиконечной звезды.

Вильям с облечением заключил:

— Бесс не дочь сатаны, у нее такой нет.

Брат с любопытством воззрился на него.

— Откуда ты знаешь, что у нее звезда не на груди или еще где пониже?

Вильям отрицательно покачал головой:

— У девушки на теле нет родинки. Ни одной, нигде. Мы уже не раз были близки. Я думаю… — Перед мысленным взором возникла татуировка колючей проволоки на бедрах Бесс, и молодой человек заколебался. Могла ли отметина скрываться за татуировкой?

— Ты не уверен, — констатировал Лайонел, безапелляционно заявив: — У нее есть отметка дьявола, ищи.

— Я могу просто у нее спросить!

— Нет. Она не должна знать. Полагаешь, если девчонка поймет, что находится под влиянием дьявола, ему все так же просто будет ею управлять?

— А обязательно нужно, чтобы он ею управлял?

— Спроси что попроще. Но если она перестанет быть ему нужна, он либо сам ее убьет, либо лишит своего покровительства. А для девочки, которая напоминает собой взрывчатку в ожидании того, кто подожжет фитиль, — это конец. Так что очень осторожно поищи метку.

— Да зачем?! Не стану я искать, мне все равно!

Голубые глаза похолодели.

— Тогда свободен. Я могу сделать это и сам!

— Сделай, — фыркнул Вильям и сам не понял, блефует или нет.

Брат, видимо, тоже не сумел определить, поскольку разозлился еще больше:

— Не будь глупцом! Ты в самом деле не понимаешь?

— Не понимаю, — огрызнулся молодой человек. — Я не понимаю, почему в каждой моей подружке ты находишь мировую угрозу!

— Потому что ты таких находишь, — парировал Лайонел. — Или ты обнаружишь эту проклятую метку, или…

— Да-да, или ты поищешь сам… Катя будет наблюдать за процедурой? Или мы ей не скажем?

Дверь распахнулась, и на пороге возникла Катя.

— Что вы мне не скажете?

— Что твои родители не привили тебе хороших манер, милая, — Лайонел поднялся, взял девушку за руку и, глядя на Вильяма через ее плечо, процедил сквозь зубы: — Найди.

После разговора с братом молодой человек пошел к себе в спальню, какое-то время постоял у окна, затем взял с тумбочки мячик с нарисованной на нем картой города и подкинул. Мяч лег в ладонь, молодой человек провел мизинцем по линии Университетской набережной и остановился на темных силуэтах парочки, сидящей на парапете.

Это были они — он и Бесс. И ему следовало поговорить об этом с Кирой, она могла что-то знать. А если нет, то слепая предсказательница Дарима, которая передала для него через девочку странный мяч, — наверняка.

Глава 10 Запах ошибок

Она сидела на ступеньках своего особняка и смотрела, как желтые, оранжевые, красные листочки тихо падают с деревьев ее сада и блестят в огнях подсветки. Справа от нее лежал журнал, открытый на странице с фотографией скульптуры женщины без лица. Она стояла на высоком пьедестале из сердец, в одной чуть приподнятой руке держала зеркало, на расставленных в стороны пальцах: другой были намотаны нитки, а на них висели марионетки — обнаженные мужчины с эрегированными членами.

На плечах скульптуры стояли два человечка тоже без лиц. Один — на левом плече — рассматривал собственные ногти, и в груди у него был вставлен обычный кусок гранита в виде сердца. А у второго, что стоял на правом плече, в груди зияла дыра, и руки тот тянул к девушке, протягивая ей на ладонях прозрачный как слезу бриллиант.

Статья над фотографией называлась «У искушения нет лица, но оно все-таки каждому знакомо?!». Подзаголовок гласил: «Свое новое творение Морган Нориш нарек "Мечта марионетки"».

Анжелика услышала позади шорох и обернулась. Даймонд с откупоренной бутылкой крови и двумя бокалами присел рядом, отодвинув журнал. Тот свалился на нижнюю ступеньку и раскрылся на предыдущей странице, где на весь разворот находился их портрет, сделанный в замке Аделины Суворовой в первый же день их появления.

Турнир длился три дня, они уехали на второй, а журнал Важко уже успел выпустить экстренный выпуск «Vamp», где сообщал сенсационную новость: «Анжелика Тьеполо явилась на турнир с новым любовником!»

— Тебя это беспокоит? — осторожно спросил юноша, указывая взглядом на журнал.

Анжелика взяла у него бокал и, нетерпеливо постучав по нему ногтем, требуя, чтобы Даймонд его наполнил, обронила:

— Если не обо мне, то о ком? О ком им писать?!

Он улыбнулся, а потом, посерьезнев, отставил бутылку с бокалом и, взяв журнал, открыл на странице с фотографией скульптуры. Там же был помещен портрет Моргана.

— Вспоминаешь его?

Девушка искоса посмотрела на благородное лицо скульптора с яркими васильковыми глазами. Она солгала бы, сказав, что вспоминает. Нориш, конечно, зацепил ее как мужчина, но у нее и без него было о чем подумать последнее время.

— Ты из ревности интересуешься?

— Нет, — быстро ответил Даймонд, затем смущенно потупился под ее пристальным взглядом, прошептав: — Да.

Анжелика закинула голову назад и, глядя в бархатистое черное небо с редкими звездами, самодовольно заявила:

— Если бы захотела, я бы вернула его.

Размышляя над своими отношениями с Морганом, она пришла к выводу: он ждал, чтобы она поехала за ним. Но не сразу, а успев как следует взвесить свои желания. Его скульптура тому доказательство. И назвать ее стояло «Разочарование». Ведь именно его испытал Нориш, так и не дождавшись ответа на свои чувства.

— Я не вспоминаю о нем, он всего лишь один из тысячи! — Анжелика отставила пустой бокал и вложила свои холодные пальцы в ладонь Даймонду. Он сжал их, придвинулся ближе и обнял за плечи, касаясь губами ее щеки.

Девушка взглянула из-под ресниц в синие сияющие глаза. Давно ей не было так спокойно и тепло. На миг вдруг показалось, что она снова дома — в Испании, сидит у пруда в саду, всматриваясь в темно-синюю воду, поблескивающую на солнце. И слышит голос матери, доносящийся из-за розовых кустов: «Милая, побереги кожу, не сиди на солнце!»

Если бы только мать могла видеть, какой белоснежной навеки стала ее кожа, белее накрахмаленных простыней, если бы только могла видеть…

Анжелика порывисто сжала ладонь юноши и выдохнула:

— Мне хотелось бы вернуться домой. — Видя, каким испуганным сделалось красивое бледное лицо, она тихо прибавила: — Когда-нибудь.

Даймонд отвел взгляд. Девушка коснулась его подбородка, заставляя смотреть на себя.

— Ты больше не скучаешь по своей семье?

Он с легкой грустью улыбнулся:

— Ты моя семья, Лилу, ты.

* * *

Они поочередно запускали руку в огромную стеклянную миску с соленым попкорном и между приступами хохота пили из бутылок пиво. В комнате было дымно, с огромного плазменного экрана невинными голубыми глазами хлопала Анна Фэрис в комедии «Очень страшное кино-4».

На придвинутой к дивану низкой тумбочке стояла пепельница — в ней самокрутки и пакетик с травкой, на фольге лежал шоколад, повсюду валялись скорлупки от фисташек.

— Максим! — послышался женский голос из-за дверей. — Откройте окно!

Максан пошарил рядом с собой, нашел пульт и, нажав на паузу, нехотя поднялся и двинулся к окну, занавешенному синими портьерами. Возвращаясь к дивану, он зацепился за что-то ногой и с громкими ругательствами запрыгал на месте. К ноге за лямку прицепился женский розовый бюстгальтер.

Бесс усмехнулась:

— Таки вдул ей?

Друг потер лысую макушку.

— Ага, отблагодарила за то, что выкопал могилу ее рыбе. — Он плюхнулся рядом, отобрал миску с попкорном и, прежде чем снять фильм с паузы, самодовольно обронил: — На клыка сразу взяла без базара.

Они отхлебнули пива и уставились в экран. Бесс потянула руку за попкорном, Максан чуть отодвинул миску. Девушке пришлось наклониться к нему, он, смеясь, заявил:

— Хватит жрать! — Но неожиданно его смех резко оборвался, парень схватил ее за запястье, потрясенно воскликнув: — Что это у тебя?

Бесс отдернула руку и опустила задравшийся рукав кофты, прикрывая след укуса.

— Кто-то берет на клыка, а кто-то дает, — глубокомысленно изрекла она, прикуривая.

Девушка видела, что друг продолжает пристально смотреть на нее, а не в экран, но сделала вид, что не замечает. Максан задумчиво покусал нижнюю губу и стянул с шеи девушки черный тонкий шарф, открыв еще один след укуса. Выругался и швырнул шарф ей в лицо. Бесс уставилась на друга:

— Да в чем дело?

— Кто, кто это сделал? — как ошалелый закричал друг, мутные глаза просветлели. — Я тебя спрашиваю, кто?

Она отпрянула от него и, намотав шарф на шею, ответила:

— Встречаюсь с вампиром. Не парься.

Максан сморщился.

— За идиота меня держишь? Во что ты ввязалась, Лизо, черт возьми?! Ты свой кочерыжкой вообще не думаешь? — Лицо его покраснело, пальцы сжались в кулаки. — Это какая-то сраная секта, я же вижу! Что они с тобой делали?

Бесс прикрыла глаза, глубоко затянулась и спокойно сказала:

— Нет, Максим, это всего лишь секс. Немного острый.

Друг недоверчиво смотрел на нее, она чувствовала его взгляд на себе, и от него раны на ее теле как будто засаднили все одновременно.

Максан отнял у нее «Беломор» с травкой, бросил в пепельницу и тряхнул девушку за плечи.

— Этот мажор, да? Это он?

Пред глазами мелькнуло бледное лицо с изумрудными глазами, и сердце сжалось в панике от необъяснимого чувства, что она в западне. Бесс скинула с себя руки друга, хотела подняться, но он удержал.

— Мне он не нравится! Лизо, я никогда ничего не говорил тебе о твоих похождениях, но с этим ты зря связалась! Зря!

Девушка вздохнула. Она и сама уже так думала и скорее даже для себя, чем для Максана, проговорила:

— Я с ним больше не собираюсь видеться.

Парень удовлетворенно кивнул и, с облегчением откинувшись на спинку дивана, проворчал:

— У тебя пацанов полно, не обязательно прыгать на самого ненормального!

— «То, что прежде называлось ненормальным, скоро будет для нас просто необычным».

Максан сморщился, покосился на ее руку.

— Можешь сколько угодно сыпать тут заумными фразочками, но если я увижу еще того хмыря, мало ему не покажется!

Девушка вспомнила незнакомца с поразительно светлыми глазами убийцы. В них, казалось, не существовало жизни, лишь бескрайная ледяная пустошь.

— У него большие связи, — тихо сказала Бесс. — Не вздумай трогать его.

— Да мне плевать на его связи, — ударил себя в живот Максан, — я с пацанами…

Девушка поднялась и резко оборвала:

— Не лезь. Никогда не лезь к моим любовникам.

Друг растерянно примолк, а потом попытался возразить:

— Но он причинил тебе боль.

— «Если бы боль не следовала за удовольствием, кто бы терпел ее?» — Она кивнула ему на прощение и вышла из комнаты.

В этот самый момент в дверь зазвонили, и мать Максана, женщина с усталым, рано постаревшим лицом, открыла. В коридор впорхнула Светочка, наполнив помещение сладким ароматом духов. Девушка широко улыбнулась, но улыбка исчезла, как только она увидела Бесс.

— Привет, — недружелюбно уставилась Светочка. Ее слова больше походили на «А она что тут делает?».

Из комнаты, выпустив дым, выполз Максан.

— Опять накурились! — всплеснула руками Света.

Бесс надела сапоги, накинула куртку и хотела пройти мимо девицы, но та неожиданно заорала:

— Это все ты! Ты его портишь, шлюха!

Мать Максана ретировалась, а он сам гаркнул:

— Закрой рот, Света!

У девушки задрожали губы, из глаз хлынули слезы, и вся она затряслась в безудержных рыданиях, бормоча:

— Ненавижу ее, ненавижу-у!

Максан посоветовал подруге:

— Не бери в голову.

Бесс приподняла и опустила брови.

— «Ненависть — это гнев людей слабых». «Ненависть слабых менее опасна, нежели их дружба». — Она поиграла языком за щекой и, сладко шепнув: «Увидимся, Макс», под горестный всхлип Светы покинула квартиру.

Друг жил неподалеку, на пересечении Балтийской улицы и Молодежного переулка, в четырехэтажке.

Девушка вышла из парадной. На улице было темно, фонари не горели, свет отбрасывали лишь окна домов. Тени деревьев покачивались на неровном асфальте и облупившихся желтых стенах. В темном небе не виднелось ни одной звезды.

Бесс прошла по переулку и вышла на родную улицу. С одной стороны асфальт поблескивал от череды фонарей, а с другой дорогу с заброшенными домами под снос тьма точно поглотила.

С той части улицы не доносилось ни звука, а из кафе на углу ее дома по обыкновению едва различимо лилась музыка.

Девушка постояла и уже хотела идти на ее звуки, но увидела, как из тьмы вылетела крупная летучая мышь, а за ней вышел невысокий обнаженный темнокожий мальчик. Он бесшумно ступал босыми ногами по тротуару, при этом глядя куда-то в сторону, как будто смотрел на невидимого собеседника.

Бесс отступила за угол дома, а мальчик произнес:

— Ты делаешь ошибку.

Она хотела выйти из укрытия, уверенная, что тот обратился к ней, но неожиданно ему ответил другой голос, уже знакомый ей:

— У всех ошибок горький вкус, но как же они сладко пахнут. Я только немножко понюхаю.

— Я все расскажу Кате, — предупредил мальчик.

Его собеседник холодно рассмеялся.

— А я сделаю так, что Киру оставят на второй год.

— Подлец!

— Ябеда!

Голоса стихли. Бесс осторожно выглянула из-за угла и успела лишь увидеть, как огромный черный пес и летучая мышь скрылись во тьме. Улица была пуста, а в воздухе среди сыроватого, но еще теплого конца сентября стойко пахло первыми морозами.

Девушка огляделась, но чувство, будто на нее кто-то смотрит, только усилилось. Тогда она быстро пошла в сторону своего дома. Ледяной аромат зимы последовал за ней. Бесс задыхалась от него, щеки горели, а раны от укусов саднили.

До дома оставалось несколько метров, она остановилась и, шумно выдыхая, произнесла:

— Я чувствую твое присутствие.

В ответ не раздалось ни звука.

Бесс усмехнулась.

— «Молчание — добродетель дураков».

— Или же «самое совершенное выражение презрения», — парировал холодный голос.

— Что тебе нужно от меня?

— Ничего. Чтобы ты разделась.

Бесс недоуменно хмыкнула.

— Просто разделась, и все? Ты импотент?

— Н-н-да… — Невидимый собеседник помолчал. — Думаю, мое положение можно так назвать.

Девушка неспешно двинулась к дому, поинтересовавшись:

— Значит, я разденусь, ты посмотришь и отвяжешься?

— Примерно так.

Она подошла к железной калитке со стороны Майкова переулка и вставила в скважину ключ.

— Ладно, бедолага, хрен с тобой. Можешь зайти, посмотреть, как я буду раздеваться.

Ледяной аромат последовал за ней в парадную, затем проник в квартиру. Отец смотрел в гостиной телевизор, девушка крикнула ему: «Я не одна», — и распахнула дверь своей комнаты, жестом приглашая невидимого гостя.

Зашла сама, щелкнула выключателем и резко вздрогнула. На кровати сидел Вильям. Но изумрудные глаза смотрели не на нее, они были устремлены в сторону, а на губах блуждала странная улыбка.

— Проклятие, — пробормотал молодой человек, — я знал, Лайонел, знал, что ты придешь к ней.

— Прекрасно, — спокойно ответил тот, — значит, выяснений в духе «Как ты мог?» мы благополучно минуем.

Бесс закрыла дверь и, опускаясь на диван, вытягивая ноги на низком столике, поинтересовалась:

— Мне уже начинать раздеваться? Оба смотреть будете?

Вильям метнул на нее сердитый взгляд, а Лайонел расхохотался.

Тогда молодой человек поднялся, прошелся по комнате и задумчиво сказал:

— Любопытно, будешь ли так же весел, если узнаешь, кто приехал к тебе с визитом и кто был счастлив не застать тебя дома… — Он остановился. — Дай-ка подумать, как же его зовут? — Вильям улыбнулся. — А давай поиграем? Я называю первую букву его фамилии, а ты пробуешь отгадать слово целиком! Или…

— Довольно! Моя роль тебе не идет, — оборвал его брат и вкрадчиво прибавил: — Если вдруг одна маленькая рыжая девочка узнает то, что ее может огорчить, ответит за это не бессмертный ангел, а его смертная подружка. Все как всегда, ты меня знаешь…

Голос смолк, балконная дверь с грохотом распахнулась, занавеска как от сильнейшего порыва ветра всколыхнулась. И все затихало.

Бесс с Вильямом переглянулись. Она зевнула, заметив:

— Твой брат большой оригинал.

Молодой человек приблизился к ней и, наклоняясь к ее губам, сказал:

— О да-а… и говорят, непревзойденный любовник.

От нежности его поцелуя ее, как и прежде, охватил необъяснимый страх. Как будто она падает во тьму и ей не за что ухватиться, а впереди страшная неизвестность.

— Неужели так хорош? — чуть отстранилась девушка.

Изумрудные глаза сверкнули. Вильям присел рядом и обронил:

— Но ты его, конечно, не интересуешь.

Девушка пожала плечами.

— А надо?

Молодой человек пристально посмотрел на нее.

— Да.

И Бесс показалось, что перед ней кто-то другой, совсем другой, столько уверенности и силы прозвучало в одном этом слове. Глаза сияли, точно драгоценные камни, а пальцы сильно сжали ее ногу чуть выше колена.

— Секс втроем? — уточнила Бесс, ощущая, как страх перед неизвестностью отступает и она вновь обретает почву под ногами, уверенность.

— Не совсем… — Вильям надолго замолчал, глядя на след от укуса на ее запястье. А потом резко поднялся и, бросив через плечо: «Забудь. Я просто пошутил!» — исчез за балконной дверью.

С минуту девушка сидела, наблюдая, как легонько колышется занавеска. Потом поднялась и закрыла балконную дверь. Бесс приложила ладонь к груди, где неистово билось сердце, и нервно облизнула вдруг пересохшие губы. Новый знакомый приводил ее в замешательство. Ей бы следовало оборвать с ним всякие отношения. Да только оборвать их было не так-то просто. Вампир приглашения не дожидался, а являлся к ней сам когда ему вздумается. Стандартный номер в духе «Я тебе сама позвоню» не прошел. И она засомневалась в себе — а в самом ли деле она планировала больше никогда ему не звонить? Или только какая-то часть ее этого хотела, другая же задумала нечто иное?

Повинуясь внутреннему порыву, она обернулась на чучело волка, стоящее перед камином.

Желтые глаза смотрели на нее по-голодному беспощадно и сердито, но как ни странно, этот звериный взгляд одновременно отрезвлял и успокаивал. В следующее мгновение она даже вспомнить не могла, что ее так сильно обеспокоило.

Девушка сходила на кухню за бутылкой пива и куском пиццы, устроилась на кровати и включила телик.

* * *

В голове звучала Токката до-минор Балакирева — мелодия подъемов и звонких переливов. Под нее мысли, точно солнечные зайчики в саду, скакали с листочка на листок, не позволяя сосредоточиться на одном.

Катя покосилась на Йоро, лежащего подле ее кресла в обличье волка, и в который раз за последние пятнадцать минут подумала: «Как хорошо, что он рядом!» На спинке кресла восседала Орми, злорадно поблескивая черными глазками. Толку от нее было мало, она только отпускала язвительные замечания и намывала язычком свои коготки.

А пальцы Фарнезе, сидящего в соседнем кресле, все ближе и ближе подвигались к руке девушки.

Правитель Венеции заявился с визитом и, не застав Лайонела, испросил позволения его подождать, заявив, будто у него дело чрезвычайной важности. И теперь Катя была вынуждена сидеть с ним в гостиной, выслушивая комплименты и предложения сомнительного характера. Такие, как: «А что, если нам сейчас же совершить маленькое путешествие на теплоходе в пригород?» или «У Натальи Важко сегодня прием! Не хотите пойти со мной?».

После каждого отказа неутомимый ухажер тут же выдумывал что-нибудь новенькое, блистая поистине неиссякаемым запасом идей.

Наконец после очередного комплимента «мимо» Парфирио напрямик спросил:

— Что у него есть такого, чего нет у меня? — С зачесанными назад черными волосами, одетый в коричневый костюм и бежевую рубашку, сегодня он выглядел особенно хорошо. В карих глазах плясали золотинки, против воли вызывающие улыбку.

— «Лучше спросил бы, чего у вас обоих нет, — прокомментировала Орми и злорадно пояснила: — Вкуса нет. Иначе нашли бы себе объект для любви получше!»

Катя обернулась на нее, предупредив: «Я сварю из тебя суп для бездомных!» — и, стараясь сохранить серьезность, сказала:

— Вы зря теряете со мной время.

— Никогда ничего не бывает зря, — заверил Фарнезе, — особенно когда дело касается женщин. Мне интересно, что вас так покорило в нем?

— Интереснее другое, — усмехнулась Катя, — что его покорило во мне.

Орми, не сильно напуганная перспективой оказаться в супе, любовно обвила себя крыльями: «Вопрос века!»

Порфирио покачал головой, не соглашаясь.

— Вы очаровательная девушка.

— И только лишь, — сухо резюмировала Катя, повторив: — Вы теряете время. Я не отвечу вам взаимностью.

— Ответите, — на полном серьезе заявил тот.

В животе возник огненный шарик и яростно закрутился. Стараясь не демонстрировать раздражение, девушка поинтересовалась:

— Что позволяет вам быть столь уверенным?

— Я знаю Лайонела, этого достаточно.

Объяснять было не нужно, чтобы понять, на что тот намекал. Всекому не лень намекали или говорили ей открытым текстом: «Это ненадолго!»

— Планируете подождать, когда он меня бросит, чтобы подобрать? — вызывающе произнесла Катя, откидывая за плечо кудри, щекочущие обнаженную кожу в вырезе платья. На ней был свободный шелковый наряд стального оттенка с широким черным поясом. При неожиданном появлении Фарнезе пришлось очень спешно выбирать из своего гардероба что-нибудь простое, но подходящее случаю. И как теперь подозревала, платье стоило найти подлиннее. Уж слишком оголенными оставались ноги.

Порфирио не спускал с них взгляда, скользил по ним туда-сюда, словно гладил. На ее бестактную откровенность он лишь заметил:

— Я тут, чтобы не позволить ему вас бросить. Екатерина, сделайте шаг первой, прежде чем узнаете из какой-нибудь газетенки, что Лайонел влачится за привлекательной юбкой.

Ревность больно кольнула прямо в сердце, а Фарнезе с поистине дьявольским обаянием искусителя продолжил:

— Вам интересно, где он сейчас?

Катя беспомощно посмотрела на Йоро, но тот опустил глаза. Конечно, ей хотелось знать, где прохлаждается ее возлюбленный, но сказать об этом его врагу она не посмела и пробормотала:

— Лайонел сейчас там, где ему хочется быть.

Не с вами, — подытожил Порфирио.

Девушка заставила себя улыбнуться.

— Боюсь, если бы он находился со мной, вас бы тут не было.

Вампир засмеялся, протянул к ней руку, желая коснуться ее пальцев, но неожиданно голос хозяина дома, предостерег:

— Злоупотребление моим гостеприимством начинается там, где заканчивается дистанция между гостем и моей женщиной.

Затем дверь гостиной распахнулась, и вошел он сам — в сером костюме, рубашке цвета морской волны с расстегнутым воротничком. Лайонел выглядел изумительно, даже без своей обыкновенной идеальности, где на его голове волосок существовал лишь к волоску, на обшлагах рубашек сверкали бриллианты, а шейные платки украшали жемчужные булавки. Складывалось впечатление, что в его золотистых волосах хорошенько прогулялся ветер.

— Да ты никак бежал? — поддел Фарнезе.

Лайонел холодно посмотрел на него.

— Надо полагать, должна быть веская причина твоего тут нахождения?

— Несомненно, — криво усмехнулся гость. — Как тебе такая: непреодолимое влечение к Екатерине?

— Катя, не принесешь ли нашему другу выпить? — указал ей взглядом на дверь Лайонел и, видя, что она мешкает, ледяным тоном приказал: — Сейчас.

Девушка выбежала из гостиной. Еще никогда ей не приходилось с такой быстротой спускаться в погреб. После смерти Ксаны у них не было постоянной прислуги, поэтому обслуживать себя приходилось самим. Для уборки, глажки, стрижки каждый день приходили новые девушки. Но ни одну из них хозяин дома не пожелал оставить.

Она вернулась меньше чем через минуту, но в комнате кроме Лайонела, развалившегося в кресле, уже никого не было: ни Фарнезе, ни Орми, ни Йоро.

Молодой человек принял у нее бутылку с кровью и, притянув девушку к себе, усадил на колено.

— Ты его убил? — осторожно спросила Катя.

— Нет, — мрачно известил тот. — Смерть — это то единственное, что способно заставить навсегда замолчать. А мне нужно, чтобы он заговорил! Фарнезе здесь не просто так, то не сведение счетов со мной — что-то другое. Замешаны старейшины, ты и Вильям. Я должен понять, как со всей этой историей связан Порфирио.

Катя положила голову ему на плечо.

— А где ты был?

Он поцеловал ее в висок.

— Ходил к одной девице, просил показать мне стриптиз, но нам помешали.

Девушка несильно шлепнула его по груди.

— Хватит обманывать!

Лайонел задумчиво устремил на нее взгляд.

— Я постараюсь… не обманывать тебя.

Так серьезно он редко о чем-либо говорил, и внутри как будто потеплело от его слов.

Она обвила рукой его шею, прошептав:

— Нас ведь хотят разлучить, да?

— Ты только что заметила или какое-то время уже подозревала об этом? — с легким сарказмом поинтересовался молодой человек. Но прежде чем она успела возмутиться, поднялся вместе с ней, держа ее на руках, и, покружив, известил:

— Возьму тебя в своем кабинете на столе, потом на крыше.

Катя запрокинула голову назад и пробормотала:

— На люстре не забудь.

Так кстати звучал знаменитый Полонез ля-минор Огинского, известный своим печальным названием «Прощание с Родиной». Планировал ли Лайонел попрощаться? Или слова о том, что их хотят разлучить, вызвали столь странную ассоциацию?..

* * *

Вильям сидел на скамейке в парке напротив пруда, обхватив голову руками и уперев локти в колени. Глаза его были закрыты, а перед мысленным взором стояло лицо Бесс. Он не мог поверить в то, что полчаса назад сказал ей. Не понимал, как столь омерзительная мысль родилась у него в мозгу. Да, девчонка не слыла монашкой, но он никакого права не имел склонять ее к близости с Лайонелом. И самое ужасное — даже представить не мог, зачем ему самому это нужно. Так сильно хотел рассорить брата с Катей? Но ведь чувства к ней пропали, превратились в безразличие, пугающее и ровное. Она перестала иметь для него значение, он не испытывал желания увидеть ее, не мечтал находиться рядом. И лишь видя ее с Лайонелом, снова смотрел на нее прежними влюбленными глазами, и сердце его жило — жило — жило. Говорил ли в нем в такие моменты ангел, жаждущий соединиться с бесом? Возможно. Только отчего же ангел молчал, находясь с девушкой наедине? Почему внутри все кричало, просто вопило и точно с цепи срывалось, когда брат приближался к Кате, а теперь вот и к его новой знакомой?..

Толкал ли он Бесс в объятия Лайонела из-за неуверенности в себе, из-за осознания, что неспособен соперничать с ним и не может уберечь девушку от рокового влечения? Или же стоило искать совсем другое объяснение?

Молодой человек открыл глаза и вновь зажмурился, прижав ладонь к губам. Их жгло, адски жгло от воспоминания, как пил кровь Бесс, ощущая на языке морозный привкус того, кто вонзил в нее свои клыки первым. Это воспоминание сводило с ума, словно от сильнейшей боли разламывало мозг и крошило его.

Вильям резко вскочил и зашагал по дорожке вдоль пруда. Казалось, если еще хотя бы минуту будет думать обо всем этом, просто взорвется. По какой-то необъяснимой причине он хотел Бесс и особенно хотел ее после брата. Подобная истина била наотмашь. Ведь он — не Лайонел, который воплощает все свои грязные фантазии в жизнь, ничуть не считая их аморальными. Мальчик, девочка, двое, трое за раз — для него не существовало границ.

Молодой человек перешел деревянный мостик и устремился по главной аллее к выходу из парка. Под ногами шелестел ковер из листьев — огненный в свете фонарей. В лужах застыло черное беззвездное небо. Ветер, играя в пышной листве, словно нашептывал слова какой- то известной песни.

Вильям за считаные минуты добрался по длинной улице до дома. Поднялся на второй этаж и, проходя мимо кабинета брата, на миг остановился, услышав тихий, едва различимый стон. Затем постучался в одну из дверей дальше по коридору и вошел в темную комнату.

Кира, одетая в белую ночную рубашку до пят, сидела на кровати, укрывшись одеялом.

— Я хочу поговорить с тобой, — сказал он, приближаясь.

— Хорошо, — смиренно кивнула девочка.

— Помнишь тот мяч, что ты дала мне?

— Его передала слепая Дарима.

Вильям присел рядом с девочкой.

— Но зачем?

— Я не знаю. Почему ты не спросишь у нее?

Он вздохнул.

— Два дня хожу в ее лавку, но она закрыта.

Кира крепче сжала одеяло, подтягивая его выше. Вильям усмехнулся ее стыдливости. А потом до него вдруг дошло, что она боится его, боится, как Павла Холодного.

Молодой человек, пораженный своей догадкой, встал и отошел на несколько шагов, пробормотав:

— Извини.

— Все нормально, — вымученно улыбнулась девочка. — Включи, пожалуйста, свет.

Он выполнил ее просьбу и, умоляюще глядя в огромные фиалковые глаза, сказал:

— Помоги мне. Я чувствую, что запутываюсь все больше и больше.

— Как помочь? — осторожно спросила Кира, не спуская с него настороженного взгляда.

Вильям, не двигаясь с места, протянул к ней руку.

— Мне необходимо узнать о той девушке, изображенной на мяче.

Кира закусила губу и, отвернувшись, долго молчала. Но наконец обреченно кивнула и попросила:

— Сядь рядом.

Когда он оказался возле нее, та приложила ладонь к его груди слева и велела:

— Думай о девушке.

Он представил Бесс, образы ее менялись с огромной скоростью и, в конце концов, вызвали прилив желания.

А Кира отняла от его груди ладонь, и у нее на лбу прорезалась морщинка.

— Что ты видела? — нетерпеливо спросил Вильям.

— Ничего, — растерянно пожала плечами девочка.

— Как это?

— Совсем ничего, — пробормотала Кира.

— Ты ведь понимаешь, о ком речь, так? — уточнил молодой человек.

— Да, мы с Йоро видели вас вместе. — Она замолкла, отрешенно глядя на свои руки. — Ее будущее для меня черный лист, Вильям. Этой девушки как будто не существует.

— Но она есть!

Кира озадаченно кивнула.

— Вроде бы есть, а вроде и нет. И вот что я тебе скажу: с тех пор как ты видишься с ней, ко мне больше почти не приходят образы из будущего. Как если бы его стерли и осталась лишь бесконечная чернота.

Глава 11 Под майонезом

Теплый ветерок трепал ее распущенные черные волосы, ласкал лицо и раздувал листы в толстой книге, лежащей на коленях. Позади слышались звуки проезжающих машин, обрывки голосов, шаги прохожих. А впереди простиралась Нева, взволнованная ветром, насыщенно-синяя с белоснежными пенистыми гребешками и бликами от фонарей. Смеркалось, и небо, темнея, как будто спускалось ниже, чтобы соприкоснуться с волнами, желая растворить в них надвигающуюся ночь.

Девушка перелистнула страничку, взяла с подставки из трех толстых книг бумажный стакан кофе и принялась неспешно цедить сладкую ароматную жидкость. Потом отставила, вынула из пластмассовой коробочки сэндвич с беконом, помидорами, сыром и зеленью и впилась в него зубами.

Пока жевала, пробежала глазами несколько абзацев в книге. Прочитанное вызвало на нежно-розовых губах кривоватую ухмылку. Бутерброд был отложен, в рот отправилась конфета, кокосовая стружка с которой посыпалась в книгу. Бесс смочила указательный палец языком и старательно собрала каждую белую крошку. За этим занятием ее и застал Вильям:

— Приятного аппетита.

От неожиданности кокосовая частица попала не в то горло, и девушка закашлялась.

Молодой человек нерешительно пошлепал ее по спине, за что словил полный негодования взгляд глаз, резко поменявших цвет.

Она молча отвернулась, но Вильям сел рядом и спросил:

— Ужинаешь?

Бесс демонстративно вынула из кармана косухи mp3, вставила наушники в уши и уставилась в книгу.

— Надо понимать: ты мне не рада?

— Мне нравится твоя смекалка! — делая громче звук, промолвила Бесс. Как бы там ни было, но поддерживать с ним знакомство она более не собиралась.

Они долго сидели молча. Лиза делала вид, что читает, и слушала Rammstein. Он любовался на купол Исаакиевского собора. Наконец сказал:

— Ты перестала есть.

Бесс досадливо поморщилась. Она и в самом деле забыла про свой кофе и недоеденный сэндвич.

— Не хочется, — ответила она.

— А чего хочется?

Девушка была готова заорать, но взгляд ее замер на лежащем в коробочке бутерброде, и она задумчиво пробормотала:

— Майонеза.

— Чего?

— Май-о-не-за, — по слогам повторила она и, усмехнувшись, поинтересовалась: — Можешь устроить?

Он чуть приподнял бровь.

— Пожалуй. А зачем?

Она указала на коробку.

— Что за глупый вопрос?! Намазать на сэндвич!

Вильям спрыгнул с парапета и до обреченности тоскливо спросил:

— Что-нибудь еще?

Их взгляды встретились, и у нее ядом по венам разлилась обжигающая жалость, а с ней сочувствие и сожаление. А затем словно кто-то внутри плеснул из ведра ледяной водой, и она ощутила панику. Ее прошиб пот. Сердце сжалось, дыхание оборвалось от раздирающей боли в горле, как будто она проглотила острый предмет.

— Быстрее, — все, что она смогла выдохнуть, и отвернулась, боясь, что он заметит ее неадекватное состояние.

Девушка не услышала, как он ушел. Поэтому через несколько томительных минут осторожно обернулась. На набережной никого не было. Торопливым потоком текли машины, на противоположной стороне улицы ходили люди, а теплый ветер последних дней сентября играл с одинокими желтыми листьями на тротуаре.

— Проклятие! Ненавижу его, — прошептала Бесс и потрясенно умолкла. Она впервые в жизни ненавидела. Впервые испытывала столь болезненную, непонятную жалость. И такой глубокий, беспощадный страх неизвестности.

Она выдернула наушники, музыка мешала ей.

«Валить отсюда», — приняла решение Бесс, но успела лишь захлопнуть книгу, прежде чем на парапете возникла банка майонеза. Вильям протянул ей в красной салфетке нож. Девушка приняла его. На ее незаданный вопрос, парень ответил:

— Позаимствовал в одной кафешке.

Она улыбнулась. Он тоже, став при этом очень красивым и обаятельным. В серых брюках и джемпере цвета ванили молодой человек выглядел довольно элегантно по сравнению с парнями, с которыми ей приходилось постоянно сталкиваться.

Вильям открыл банку и подал ей.

Бесс обхватила ее, их пальцы соприкоснулись. В тот же миг сердце забилось ровно, дрожь прошла.

Девушка намазала хлеб майонезом и с удовольствием доела сэндвич. Кофе успел остыть, но на улице выдался необычайно теплый вечер и холодно не было. А от присутствия сидящего рядом вампира моментами даже жарковато.

Он разворачивал для нее конфеты и подавал. Со стороны его действия напоминали кормление птенца. Очень жадного и ненасытного птенца.

Коробка опустела. Нехотя Бесс спросила:

— Зачем ты здесь?

Он молча взглянул на нее и, опустив глаза, так ничего и не ответил. Тогда она воскликнула:

— Черт возьми, ты же сказал — на один раз! Я не твоего круга, мы разные, совсем разные. Ты хочешь меня сожрать, а я…

— Не хочу я тебя сожрать, — запротестовал молодой человек.

— Ну да! Стоит только посмотреть, какими голодными глазами ты на меня таращишься!

— Я не… — он облизнулся, — я смотрю на тебя с вожделением, не потому, что съесть хочу, а потому, что каждую минуту, каждую секунду просто хочу тебя…

— …спросить, как пройти в библиотеку, — мрачно закончила она. — Я не хочу иметь ничего общего со всей этой кладбищенской готикой. Уж прости. Ты славный и кобель что надо, но просто нам не по пути. Ты пьешь кровь, живешь уже хренову кучу лет, ненавидишь себя и свою жизнь, а я свою люблю. Каждым днем наслаждаюсь, как дрожью от оргазма, как изысканнейшей едой, как любимым напитком. Ты пьешь жизнь, и я пью, но делаем мы это по-разному. Я счастлива, зная, что мой кофе может закончиться, каждый глоток может стать последним, а ты несчастен, потому что твой «кофе» не иссякнет никогда. И предложи ты мне эту вечность — она мне и даром не нужна. Я хочу пожить и сдохнуть себе спокойно.

Вильям покачал головой:

— Такая речь — и ни одной цитаты. Потрясен.

Девушка хмыкнула:

— Я считаю: «Новая мысль — это, по большей части, очень старая банальность, в истинности которой мы только что убедились на собственном опыте». Не вижу смысла ничего выдумывать и изобретать, и не вижу смысла продолжать нашу затянувшуюся ночь.

Изумрудные глаза сверкнули.

— Ночь, которая ни к чему не приведет? Мы об этом? А мне казалось, ты не из тех девушек, кто по прошествии определенного времени ждет свадьбы! Думал, ты за свободные отношения!

— «Уровень свободы обратно пропорционален числу мест ее лишения». Одно из этих мест — рядом с тобой!

— Разве я как-то ограничиваю тебя? Ты вольна встречаться с кем хочешь и когда хочешь.

Девушка передернула плечами.

— Едва ли! Ты караулишь у института, заявляешься ко мне домой, в кабак, где я отдыхаю с друзьями, и когда же, позволь узнать, я могу встречаться с кем хочу? В сутках всего лишь двадцать четыре часа!

Вильям фыркнул.

— Будь ты повежливее, мне не приходилось бы являться без приглашения!

— А будь ты поумнее, давно бы понял: я видеть тебя не желаю! — взорвалась Бесс. И перекинув ногу через парапет, спрыгнула на бетонные плиты набережной.

Молодой человек взял ее книги, видимо, намереваясь помочь их нести, и это стало последней каплей. Девушка яростно толкнула его в грудь, прошипев:

— Мне не нужна твоя гребаная забота!

Он лишь едва заметно улыбнулся.

— Хорошо.

Его спокойствие только больше ее взбесило, она попыталась вырвать у него свои книги. Тот не отдал, одной рукой прижал их к груди, другой привлек ее к себе, обхватив за талию.

— Почему мы не можем иногда проводить время вместе?

Бесс отшатнулась.

— Потому что я хочу секса, а ты ухаживаешь за мной!

— Я не ухаживаю! — оскорбленно вскричал он.

— Ну, тогда я ничего не смыслю в ухаживаниях. — Она кивнула на книги: «Оставь себе», и зашагала прочь.

Он не последовал за ней, крикнул вслед:

— Да и откуда тебе знать? За теми, кто отдается на первом свидании, никто не ухаживает!

Сердце болезненно сжалось от уже знакомого страха, но Бесс против воли обернулась и, прижав палец к губам, шепнула:

— Протри свой нимб, а то как-то он потускнел!

Когда она выехала со двора на мотоцикле, Вильяма на набережной уже не было. Но должного облегчения девушке это не принесло. Внутри творилось что-то невообразимое: злость и тупая боль, точно два волка, выли в унисон. Как девушка догадывалась, охватившее ее чувство было той самой знаменитой обидой, о которой она столько слышала от друзей, знакомых, наконец, по телевизору и читала в книгах. Одного не понимала: почему именно с ним и именно сейчас? Сколько раз за двадцать лет она могла обидеться! На кого угодно.

Но за всю свою жизнь ей не пришлось ни разу испытать ничего подобного.

Бесс за полчаса добралась до дома.

У дверей квартиры на красной салфетке лежали ее книги, а на них стояла банка майонеза.

Девушка проскользнула в прихожую, из кухни вышел отец. Он удивленно оглядел ее, взял банку, покрутил в руках.

— Ты что-то рано, — подозрительно отметил он. — Уйдешь сейчас?

— Нет, — Бесс скинула сапоги.

Александр Вениаминович тронул ее за плечо, в голосе прозвучало беспокойство:

— У тебя неприятности, Лиза?

— Все в порядке, — заверила она, но встретив взгляд отца, у нее против воли вырвалось: — Тебе было обидно, когда мама нас бросила?

— Что? — потрясенно переспросил тот.

— Ничего, — тряхнула головой Бесс и быстро устремилась в свою комнату. Закрыла дверь и, привалившись к ней плечом, принялась судорожно шарить в карманах в поисках зажигалки и недокуренной папироски с травкой.

Но так и не нашла.

Девушка скинула книги на диван и сама опустилась рядом. Она раньше совсем не думала о матери и не спрашивала про нее у отца. Если кто-то из знакомых интересовался, спокойно отвечала, что ей еще и года не было, когда родители развелись и мать уехала в Москву, а через пару лет погибла от рук уличного вора. Никаких эмоций эта история никогда у девушки не вызывала. Отчего же сейчас вдруг показалась такой важной?

Бесс нашла взглядом чучело волка, стоящее возле камина. Желтые хищные глаза смотрели на нее внимательно-внимательно, словно гипнотизируя.

И спустя пару мгновений излечили ее больное сердце.

Оно застучало ровно и безмятежно, забыв все тревоги.

* * *

Они вышли из ворот Мраморного дворца и неспешно двинулись по главной аллее в сад, сияющий разноцветными огоньками подсветки. Белоснежные тела мраморных скульптур мужчин, женщин, детей и животных затерялись среди дорого одетых гостей. Отовсюду доносились голоса, шепот, смех и звон бокалов.

Катя искоса посмотрела на своего спутника в синем костюме, рубашке и жилете цвета бордо. Синий шейный платок с орнаментальным рисунком по краям украшала сапфировая булавка. В голове звучала увертюра к опере «Волшебная флейта». Сегодня — в последний день сентября — правитель устроил вечер, посвященный годовщине премьеры последней оперы Моцарта.

Девушка коснулась ноготком крупного прямоугольного рубина, окруженного мелкими сапфирами, на запонке Лайонела. Тот наградил ее строгим взглядом из-под золотистых ресниц.

— Выставляя свою неискушенность на всеобщее обозрение, велика вероятность быть высмеянной.

— Подумаешь, — хмыкнула Катя.

Тогда он наклонился к ней и едва слышно заметил:

— Тебе пять лет? Моей женщине не пристало, как котенку, играться с какой-то запонкой.

— Разве ты их надел не для того, чтобы на них все смотрели?

Изумление, мелькнувшее в ледяных глазах, заставило девушку умолкнуть и сделать вид, что ее заинтересовала скульптура молодой женщины. Однако, как и предполагал Лайонел, наивный восторг красивым камешком не остался незамеченным.

Анжелика Тьеполо в шикарном вечернем туалете, состоящем из черной тончайшей материи в сеточку, появилась перед ними с бокалом в руке и насмешливо усмехнулась. Под платьем, покрытым легкими пушинками, похожими на семянки одуванчика, она была обнажена.

Лайонел при виде нее потянул шейный платок, как будто тот его душил.

Первая красавица подала ему руку и, глядя на рубин у него на рукаве, снисходительно обронила Кате:

— До тех пор, пока число каратов в твоих побрякушках будет равняться корню из двух относительно суммы каратов в его украшениях, ты обречена, куколка.

Лайонел крепче сжал ее пальцы.

— Чем еще заниматься с Даймондом, как не высчитывать квадратный корень из двух. Сочувствую.

Девушка плотоядно облизнулась и, поднеся бокал к алым губам, промурлыкала:

— Если гложет, насколько он лучше тебя в постели, так и спроси, не мучайся! — Она перевела взор агатовых глаз на Катю и сладко прибавила: — Представляешь, куколка, не все мужчины после любовных утех интересуются у тебя, какой остров в дельте Невы носит одноименное название с собором, построенным по проекту Воронихина. Есть и такие, кто спрашивает: «Было ли тебе хорошо, любимая?» — Она звонко засмеялась. — Но ты не огорчайся, глядишь, через пару месяцев устроишься на полставки работать гидом по городу.

— Господин Деспот, — с подчеркнутой вежливостью произнесла Тьеполо, поклонившись Лайонелу, затем кивнула Кате: — Куколка. Прошу меня извинить, бегу поставить свечку за ваш союз.

Катя яростно прищурилась, стараясь унять разрастающийся огненный шар в животе, и, когда первая красавица города отошла, не скрывая сарказма, выдохнула:

— Все еще считаешь, что добивать лежачих неинтересно? И чего ей теперь не хватает?

Лайонел вздернул бровь, наблюдая за Анжеликой, которая приблизилась к Даймонду и, счастливо ему улыбнулась, когда тот нежно коснулся ее локтя.

— Почему ты решила, будто ей чего-то не хватает? По-моему, она в прекрасном расположении духа.

— Тогда почему она себя так ведет?

— Как именно?

— Как стерва!

Молодой человек усмехнулся.

— Ах, это… союз «как» здесь лишний. Одним женщинам для счастья достаточно любви, другим в придачу к ней нужен триумф.

У бассейна девушка заметила Фарнезе, тот не спускал с нее пытливого взгляда, невпопад отвечая на полные жеманства вопросы сестер Кондратьевых.

А чуть поодаль, в сторонке от всеобщего веселья, стояла Аделина Суворова. Ее атласный наряд до пола искрился и переливался всеми цветами радуги, а грудь в глубоком декольте была поднята так высоко, что казалось, если наклонит голову — упрется подбородком в свое колье, лежащее перед ней, точно на столике.

— Ты говорил, она не посещает приемы! — пихнула Катя своего спутника.

Тот задержал взгляд прозрачно-голубых глаз на внушительном бюсте и пробормотал:

— Большие… перемены. — После чего произнес: — Я должен оставить тебя ненадолго, — и направился к главному врачу больницы Святого Авдотия — пожилому мужчине с бородкой.

Девушка послала улыбку Бриану, надеясь, что тот подойдет к ней. Но он был слишком увлечен симпатичным официантом, а возле Аделины откуда ни возьмись очутилась Кира и заключила ее в объятия. Девочка обхватила ту за талию и с улыбкой прижалась щекой к унизанной кольцами руке.

Катя потрясенно взирала на них, не понимая, что происходит. Ответ невольно дал Йоро, пробормотавший:

— Так вот какая у нее создательница.

Девушка перевела взгляд на мальчика, одетого в отглаженную черную рубашку и брюки со стрелками.

— Киру и ее деда обратила эта женщина?

Мальчик кивнул.

— Она рассказывала мне о своей создательнице, но вижу я ее впервые.

И тогда девушка вспомнила первый визит Натальи Важко весной. Она рассказывала о пришлом вампире — сердобольной женщине из Ярославля, которая сжалилась в Блокаду над голодающей маленькой Кирой и ее дедом и обратила их.

— Ну, здравствуй, моя малютка, — услышала Катя, как Суворова обратилась к девочке, ласково потрепав ту по щеке.

Кира смотрела на создательницу, буквально ловя каждое слово, слетающее с полных кроваво-алых губ.

И не отпускала ее руку, точно боялась, что женщина исчезнет.

— Они давно не виделись? — спросила Катя.

— Они виделись лишь однажды, в день обращения, — пояснил Йоро.

Девушка непонимающе фыркнула.

— Тогда чего она льнет к ней, слово к любимой матери?

Мальчик вздохнул, во взгляде его теплых шоколадных глаз проскользнула укоризна.

— Мать Киры умерла, когда ей исполнилось пять лет, отца у нее никогда не было, его ей заменил дедушка. Наверное, в этой женщине она увидела материнскую теплоту.

— Ага, — скептически покивала Катя, — вот только сомнительно, что ее создательница что-нибудь испытала, иначе бы удосужилась хотя бы навестить!

— Да, — грустно согласился мальчик и, сердито сведя черные брови, добавил: — Но не нужно говорить об этом Кире.

Девушка не успела ничего ответить — вернулся Лайонел. А Суворова обняла Киру за плечи и направилась к ним, одарив молодого человека соблазнительной улыбкой.

Катя взяла его под руку, чем вызвала на лице соперницы понимающую усмешку.

Лайонел вежливо поприветствовал Аделину и, поглядев на Киру, поинтересовался:

— Разве я не оставил тебя дома, выявлять ошибки в учении Сократа?

Кира крепче вцепилась в свою создательницу, прошептав:

— Я должна была прийти…

— Да неужели? — Он приподнял бровь. — Каждый из нас что-то должен. Например, я — объяснить школьному составу директоров, почему моя протеже в отстающем классе!

— О, Лайонел, полно, — вмешалась Аделина и, погладив девочку по голове, воскликнула: — Я могла бы с тобой позаниматься!

— Правда? — с надеждой подняла на нее глаза Кира.

— Ну конечно, — женщина бросила, лукавый взгляд на Лайонела, — я тебе расскажу о Сократе и его учении все, что известно мне из достоверного источника.

Катя ощутила внутри жар. Сомневаться и долго думать, где и при каких условиях она получила эти знания, не приходилось. Анжелика чуть ранее популярно просветила, кто и о чем говорит после любовных утех. Учение Сократа являлось подходящей темой для Лайонела. Характерно звучал «Испанский танец» из «Лебединого озера» Чайковского.

— Не уверена, что это хорошая идея! — словно со стороны услышала девушка свой холодный и раздраженный голос.

Все взгляды устремились на нее, она придушенно пояснила:

— Кира должна учиться сама.

— Вы так думаете? — неприятно осведомилась Суворова. — Если не ошибаюсь, лично к вам, Екатерина, ходит преподаватель.

Катя покосилась на Лайонела, надеясь, что он ее поддержит, но тот задумчиво смотрел в декольте бывшей любовницы, и тогда девушка не выдержала:

— Вам не кажется, что ваше желание стать кем-то для Киры опоздало на несколько десятков лет?! Мне абсолютно очевидно, с какими целями вы пытаетесь напроситься в гости! — Катя прижала руку к животу, откуда рвался огненный шар, и отчеканила: — Ноги вашей не будет в нашем доме!

Аделина дернулась, как от пощечины, и выпустила руку девочки.

— Если я не стала за столько лет кем-то для Киры, то на это была причина. Венедикт выступал против моих визитов, и я уважала его волю.

Кира рванулась вперед фиалковые глаза горели, медленно наполняясь слезами.

— Какая же ты эгоистка, Катя! — воскликнула она.

— Кира… — с несчастным видом прошептал Йоро.

Девочка закусила дрожащую губу.

— Да, Йоро, она эгоистка и всегда, всегда думает только о себе!

Мальчик упрямо помотал головой.

— Ответь тогда: почему Аделина не пришла на помощь, когда умер твой дедушка?

Девочка растерянно посмотрела на создательницу.

— Она конечно же не знала, иначе бы…

— Знала, все знали! О Венедикте писали в газетах. А почему твоя создательница не пришла на помощь, когда Павел Холодный принудил тебя жить с ним? Она даже не попыталась! Почему?

Кира упрямо тряхнула белоснежными волосами.

— Ты снова оправдываешь свою Катю! Ты всегда это делаешь! А Катя просто боится, что Лайонел не устоит перед чарами Аделины, ведь всем известно, она всегда ему нравилась и…

Девочка не договорила, Лайонел грубо схватил ее за плечо и поставил перед собой, предупредив:

— Еще слово — и я пожизненно лишу тебя возможности открывать рот.

Та всхлипнула и все-таки прошептала:

— Аделина хочет приходить ко мне, ко мне! Ты ей не нужен!

Молодой человек грубо поднял ее голову за подбородок.

— За свою дерзость ты будешь наказана. В течение месяца вместо школы станешь посещать клиентов бывшего борделя. — Затем он характерно посмотрел на Аделину: — Хочешь возразить?

Суворова поджала губы и молча отвела глаза. А Катя потрясенно ударила его по руке, держащей девочку за подбородок.

— Ты сбрендил? Этого никогда не будет!

Повисло молчание, Лайонел в упор смотрел на Киру, словно ждал чего-то. Девочка обернулась и сквозь пелену слез взглянула на свою создательницу. Столько боли было в этом взгляде, что у Кати легонько сжалось сердце.

— Прости, — тихо сказала Кира Лайонелу, — я все поняла.

Он приказал:

— Убирайся. Минутная слабость лицедеев часто оборачивается многолетним заблуждением добродетели.

Девочка, вцепившись в подол своего платья и низко склонив голову, пошла прочь. Йоро гневно толкнул Лайонела, проходя мимо:

— Какая же ты скотина! Можно было и по-другому ей объяснить, не делая больно!

Молодой человек холодно улыбнулся.

— Несомненно, все, кому не лень объяснять дважды, непременно будут следовать той же методике — но в щадящем режиме.

Катя видела — мальчик хотел еще что-то сказать, но передумал и, махнув рукой, побежал за Кирой.

Девушка глядела ему вслед, не в силах смотреть в глаза ледяной преисподней. Понимала, что Лайонел вступился за нее, но то, с какой бескомпромиссной жестокостью он расправлялся с теми, кто ему не угодил, всякий раз потрясало.

Он взял ее руку и с иронией поинтересовался:

— Даже не отчитаешь меня?

От его лучезарной улыбки у нее болезненно перехватило дыхание, и все, что Катя смогла, это умоляюще попросить:

— Будь с ней помягче, она души в тебе не чает.

Тот ничего на это не ответил. Девушка подарила ему вымученную улыбку и сказала:

— Пойду погуляю. — И предупреждая его вопрос, добавила: — Хочу побыть одна.

Хуже не было, чем когда она улыбалась ему через силу. Укоры задевали меньше, чем молчаливое осуждение, Лайонел заметил брата, присевшего на скамейку возле скульптуры ребенка, склонившегося над разбитым коленом, и хотел направиться к ним, но слова Аделины остановили:

— А я до последнего не верила слухам, сплетням и газетам. — Она глядела в то направление, куда ушла Катя, и на лице с яркими крупными чертами возникло выражение разочарования.

— Любая газетная ложь — это правда, к которой никто не готов, — изрек молодой человек.

Женщина беззлобно фыркнула.

— Не она первая, не она последняя. Пока жива Тьеполо, этой девочке суждено быть на вторых ролях.

Лайонел покачал головой.

— Ошибаешься. Она навсегда номер один, не потому, что первая или единственная, а потому, что неповторимая.

Удостоверившись, что собеседница достаточно оскорблена, молодой человек распрощался и подошел к брату.

Тот приветствовал его угрюмым кивком. С того дня, как они встретились в спальне его черноволосой девицы, они не разговаривали.

— Метку нашел? — сразу перешел к делу Лайонел.

— Не искал, — последовал спокойный ответ. — Если тебе нужно, займись этим сам.

— Быстро сдаешься. Впрочем, тебе не впервой отходить в сторону!

Вильям поднял на него глаза. Лайонел пытался найти в них привычный упрек или обиду, но в их изумрудных недрах ничего подобного не было. Брат смотрел на него как-то иначе, и смотрел так уже не первый день. В нем произошла какая-то фатальная перемена. И она беспокоила Лайонела. Сперва он думал — то лишь временная грусть об утраченных отношениях. Полагал — Вильям тянется к нему по привычке, как обиженный ребенок хочет что-то доказать… Так и было, только теперь молодой человек засомневался, что это все. Крылось в зеленых глазах брата нечто особенное и предназначалось только ему, заставляя нервничать.

— Ты не хочешь искать метку из какого-то своего принципа? — осведомился Лайонел.

Вильям ухмыльнулся.

— А может, все объясняется куда проще? И я всего лишь хочу, чтобы ты поискал ее сам?

Лайонел смерил брата оценивающим взглядом.

— Какую бы игру ты ни затеял со мной, — он указал на скульптуру плачущего мальчика, — после слов «Game over» экран гаснет и второй жизни не дается. Помни.

Брат неотрывно смотрел на него, пожирая глазами.

— Я помню, как дорого стоит твое внимание.

— Не так давно мое внимание не стоило тебе ничего. Но бесплатно оно тебя не интересовало. — Лайонел усмехнулся. — Высокие расценки всегда вызывают уважение и живой интерес.

Он развернулся и зашагал по аллее, оглядывая сад в поисках своей рыжеволосой пассии, но не нашел — девушки не было в саду. Взгляд наткнулся на Георгия — тот стоял возле бассейна с пустым бокалом, но уже через пару мгновений оказался родом и негромко произнес:

— Я вот все думаю — когда твой здравый смысл сломает гордыню и ты все-таки спросишь у меня то, что тебе так хочется знать?..

— А знаешь, о чем думаю я?

Георгий вздохнул.

— Тебе прекрасно известно, что нет. Ты закрыл большую часть своего сознания от меня.

Молодой человек жестом подозвал официанта, взял с подноса бокал крови.

— Ну, так я тебе скажу, о чем — как долго ты еще будешь наивно надеяться на мое прощение?

— А на сколько хватит твоей обиды?

— Я не обижен, — спокойно возразил Лайонел. — Я разочарован. Время стирает обиды, разочарование же, неотделимое от опыта, остается.

Георгий опустил голову, пробормотав:

— Мне казалось, сражаясь за тебя против старейшин, я доказал свою преданность.

— Нельзя совершить предательство, а потом доказать свою преданность. В задаче, ответ которой должен равняться «Дружбе», преданность не переменная величина — только постоянная.

Видя, что гости посматривают на них с любопытством, Лайонел двинулся по аллее в сторону дворца, жестом приглашая Георгия следовать за ним.

Когда они миновали белокаменные ворота со стражей, молодой человек резюмировал:

— Я буду тебе весьма признателен, если перестанешь питать иллюзии касательно наших дальнейших взаимоотношений.

Они прошли мимо стойки с красивой темноволосой девушкой, и Георгий сказал:

— Не верю, что тебе настолько безразлична наша дружба.

Лайонел засмеялся.

— Наша дружба осталась на том шоссе, где ты предал меня ради того, чтобы покувыркаться в постели с моей женщиной.

Они молча прошли по белокаменному коридору, поднялись на второй этаж и вошли в круглый зал, где проходили собрания. Георгий хотел сказать что-то еще, но Лайонел ему не позволил, заявив:

— Мне не нужны оправдания, они ничего уже между нами не изменят. В данный момент мой интерес к тебе обусловлен твоими способностями к чтению мыслей.

Георгий покачал головой.

— Да, конечно. Тебя интересует Фарнезе, не так ли? — Он помолчал. — Должен разочаровать, информация, которая тебе нужна, закрыта. На этой части его сознания стоит сильнейший блок. Я поговорил с несколькими вампирами, занимающимися снятием блоков, но они отказались работать. Догадываешься, почему?

Лайонел кивнул.

— Боятся связываться с тем, кто его поставил. Тут все понятно. — Он прошелся по залу, подошел к трибуне и облокотился на нее, задумчиво глядя на бывшего друга.

— Хочешь еще что-то знать? — нарушил гнетущую тишину Георгий.

Лайонел долго молчал, но в конце концов задал мучавший его вопрос:

— Он думает о ней? — И с ходу получил ответ:

— Да. Постоянно. — Георгий криво улыбнулся. — Позволю себе не вдаваться в подробности, что он делает с ней в своих фантазиях.

Лайонел не заметил, как сжал край трибуны, услышал лишь, когда дерево треснуло под его пальцами и посыпалось на пол. Молодой человек поморщился. Уходя из сада, он так нигде и не увидел Катю. Ее не было среди других гостей, как и Фарнезе.

— Я найду того, кто снимет блок, — процедил сквозь зубы Лайонел.

— Не сомневаюсь, — качнул головой Георгий.

Глава 12 Река жизни

По пустынным улицам и по набережной Мойки расстелился туман, воздух был теплым и влажным. Из белого марева тускло-желтыми глазами смотрели фонари. Вдоль нечетких очертаний решетки деревья с потускневшей листвой стояли в безветрии недвижимые, окутанные ожерельем капель.

В мертвой тиши ночного города звучал Десятый вальс Шопена — волшебно-призрачный, переливистый, похожий на печальную игру капели.

Катя медленно шла в сторону Поцелуева моста, ведя ладонью по литым перилам ограды.

Шлейф бордового платья тянулся за девушкой; кожи на груди, руки, точно мягким языком, касался плотный влажный туман. Глаза все еще немного жгло от непролитых слез.

Около часа она просидела на дереве, напротив темных окон родительской квартиры, откуда не доносилось ни звука. Мать с отцом давно спали, но Катя все равно бессмысленно ждала, надеясь, что в кухне или ее комнате включится свет. Казалось, она много лет не видела родителей. А на самом деле не прошло и месяца. Казалось, что она невыносимо устала, но в ногах не ощущалось тяжести, напротив, они несли ее легко-легко, как пушинку.

Бывали дни, когда хотелось кричать от одиночества. Рядом постоянно кто-то находился, но она чувствовала себя так, словно была совсем одна во всей Вселенной. А жаловаться не смела. Иногда в глазах старых вампиров она видела обреченную усталость. Но они, улыбаясь, подносили к губам бокалы с кровью — и продолжали жить. В такие моменты становилось по-настоящему страшно. Ее жизнь, как игрушечного волчка, завели, и та закрутилась-закрутилась… И к осознанию, что волчок не остановится, девушка была не готова.

На мосту она взяла в ладони хромированный замок в виде сердца, висящий на перилах узорной решетки.

Хуже всего было иной раз видеть лицо Лайонела, отстраненное, лишенное всяких чувств и эмоций. Ледяная бездна одиночества в его глазах была страшна.

Катя крепче сжала замок, ощущая пальцами его гладкость и твердость. Она боялась показать, как несчастна, боялась, что если холодная бесконечность в голубых глазах станет еще чуть длиннее, это просто сведет ее с ума.

Лишь с Йоро — теплым, таким живым и неунывающим — ей удавалось облачить свои тревоги в слова. Он выслушивал, гладил по руке и обязательно смешил. Тогда страхи отступали и вновь становилось как будто хорошо. Пока не наступал новый день икс, вырывающий из груди вздох немой тоски.

Девушка выпустила из рук блестящее сердце и облокотилась на перила. Краем глаза она заметила слева от себя какое-то движение и повернулась.

Рядом стоял призрак мальчика лет тринадцати, одетого в башмаки с пряжками, бриджи и камзол, на боку у него висел меч. Золотистые волосы, вьющиеся на концах, спускались на воротник, обрамляя ангельски прекрасное лицо.

Катя отпрянула. На нее устремились прозрачно-голубые глаза.

— Ты видишь меня? — выдохнула она.

Призрак улыбнулся, протянул руку и указал на замок.

— «С тобою рядом и вечности мало», — глумливо прочитал он. — Вечность так безнадежно прекрасна, не правда ли?

— Кто ты? — потрясенно спросила Катя.

Мальчик отвесил ей поклон и со смешком произнес:

— Зови меня милым, зови красивым, нежным, называй меня любимым.

Катя зажмурилась, затем осторожно открыла глаза, но златокудрый никуда не исчез. А все так же стоял перед ней, насмешливый, совсем юный и прекрасный.

— Разве такое может быть?

Призрак вынул из ножен меч, прочертил перед собой линию, та засияла золотом. Тогда мальчишка шагнул за нее и обрел плоть. Острие его мечта коснулось подбородка девушки, она почувствовала холод стали.

— Кто ты и что тебе нужно? — с трудом вымолвила Катя, отталкивая от себя лезвие меча.

— Кто я? — Он звонко засмеялся, и только тут девушка поняла, что музыка после пересечения призраком золотистой черты стихла. Он перешел из одного мира в другой и выключил ее связь с Лайонелом. Мальчишка отсмеялся, а посерьезнев, прошептал: — А я пришел у тебя спросить, кто же я такой? Расскажешь?

Девушка отступила.

— Мне нужно идти! — Она быстро зашагала по мосту, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на бег.

Златокудрый догнал ее, пошел рядом.

— Кто же я, — неторопливо начал он, — я вампир, это мой город и ты… ты любишь меня. Верно?

Катя замедлила шаг, пока совсем не остановилась, мысленно твердя себе: «Это не Лайонел, этого просто не может быть! Не может!»

— Ты — не он!

Они в упор уставились друг на друга. Она первой отвела взгляд. Он снова засмеялся.

— А в сущности, как много ты знаешь о нем?

— Достаточно, — отрезала девушка.

— Достаточно для чего? Чтобы не испугаться и не убежать?

Катя упрямо отвернулась, не желая отвечать. Ей хотелось разозлиться, ощутить огненный шар, прокручивающийся в животе. Однако тот, как нарочно, не торопился.

Молчание затянулось, мальчишка смотрел на нее ледяными глазами Лайонела, и она не выдержала:

— И что же я должна узнать, по-твоему?

— Все. — Златокудрый вынул из ножен меч и метнул его в воду. Оружие вошло в реку по рукоять, и гладкая поверхность осветилась золотом. В ней закишели силуэты, поднимающиеся со дна. А потом, точно на сотне экранов зажглись картинки — на каждой из них был Лайонел.

Катя застыла, вцепившись в перила ограды.

Перед ней расстелилась река жизни, состоящая из миллионов осколков, в которых отразился каждый миг существования того, кого она так беззаветно любила.

Перед ней предстал Лайонел и его бесчисленные женщины. Со многими он был отвратительно груб, но они продолжали слетаться к нему,как мотыльки на свет. Обласканный со всех сторон миллионами рук: женских, мужских, детских — он улыбался своим победам, и лед в глазах, точно бритва, заострялся с каждым томным вздохом любовниц, с каждым криком жертв. Казалось, он просто идет и убивает одного человека за другим, убивает зверей и птиц, вампиров, уничтожает все живое. Сменялись века, дорогие костюмы и города. Неизменным оставался лишь обладатель ледяных глаз, всегда идеально прекрасный и ко всему безразличный.

За какой-то ничтожный миг, пока смотрела в воду, она увидела столько жестокости, ненависти, издевательств, грубости, насилия и смертей, что, закрыв глаза, не увидела благословенной черноты — вместо нее была кровь.

Катя долго стояла с закрытыми глазами, а когда в голове тихо и нежно зазвучал «Свадебный марш» Джонатана Кэйна, открыла их. Река уже приняла свой прежний вид, а на набережной никого не было.

Девушка бежала до дома не останавливаясь. Только войдя в темную прихожую с облупившимися стенами и ржавыми крючками, позволила себе опереться о дверь. Увиденное привело в смятение, как будто надорвало сердце и вывернуло его наизнанку.

На одном из вздохов она глотнула морозно-свежий холодный аромат, и, прежде чем перед ней появился хозяин этого запаха, ее охватил ужас. Лайонел в какую-то долю секунды оказался рядом, протянул руку к ее лицу, и Катя в страхе дернулась, зажмуриваясь.

Прикосновение оказалось не грубым, он нежно погладил ее по щеке.

— Где ты была? — но этот обманчиво-мягкий голос не смог ввести в заблуждение. Лайонел был зол.

— Гуляла, — пробормотала Катя, осторожно отнимая его ладонь от своего лица.

Он крепко сжал ее пальцы, его слова прозвучали обвиняющее:

— Почему ты дрожишь?

Она попыталась отнять у него свою руку — не вышло.

— Я просто немного расстроена. Ерунда.

Молодо человек задумчиво оглядел ее платье, затем просунул одну руку ей за спину, стал расшнуровывать корсет, другой провел по шее, спускаясь к груди.

Катя вжалась в дверь, взмолившись:

— Пожалуйста, не надо…

Он остановился.

— Хочешь отказать мне?

— Я… — голос ее дрогнул, — я просто не хочу… прости.

— Не важно.

Девушка вскинула голову, уверенная, что он все равно намерен добиться своего. Но Лайонел развернулся, чтобы уйти.

— Прости, — повторила она, — не уходи.

Он холодно взглянул на нее и, сказав: «У меня есть дела», — покинул прихожую.

Катя притронулась к шее, где сохранилось тепло от его прикосновения, — сердце легонько сжалось. Кем бы ни был тот мальчик с ледяными глазами, своего он добился. С какой целью кому-то захотелось показать ей нелицеприятную сторону ее возлюбленного? Сторону, которую он сам не хотел показывать, чтобы не шокировать и не оттолкнуть.

На днях же говорила: «Нас хотят разлучить», — и вот сама делала первые несмелые шаги к ссоре.

Девушка присела на корточки, обхватив колени. На запястье упала обжигающая капля. За ней еще и еще, глаза горели огнем.

— Хватит плакать, — услышала она над собой.

Катя вытерла щеки, подняв голову. Лайонел стоял над ней, хмурый, но совсем не злой.

Она подала ему руку, он взял, легонько ее пожал, затем присел рядом на корочки.

— Что случилось?

Девушка набрала в легкие воздуха, чтобы выпалить: как устала, как ей больно от увиденного, как ей хочется чего-то, чего сама не понимает.

— Ты обижаешься из-за Киры? Думаешь, я проявил излишнюю резкость? — спросил он.

В этот миг перед глазами пронеслись все его злодеяния, у нее вырвался из груди нервный смех. Что значила та резкость по сравнению с тем, на что он был способен? Какой нереальной силой воли обладал, если сдерживал все свои желания, привычки? И вместо того чтобы жестоко надругаться и убить, лишь проявлял резкость на словах.

— Прости, — выдохнула Катя. Глаза вновь заполонило пеленой слез.

— Уж лучше смейся. — Он поднял ее на ноги и прижал к себе.

Она уткнулась ему в шею, прошептав:

— Я умру, не вынесу, если ты разлюбишь меня.

Играла «Песнь индийского гостя» Римского-Корсакова из оперы «Садко» — сладкая, ласково-обманчивая, глубокая и таинственная.

Лайонел погладил девушку по голове и прижался губами к виску.

— Иногда одной любви недостаточно, чтобы двое могли быть вместе.

Она потерлась макушкой о его подбородок.

— Неужели ты не понимаешь — мне хочется услышать от тебя совсем другое!

— Заверения в вечной любви может позволить себе лишь Бог. Помнится, тебе не нравились мои игры в Бога!

Катя вздохнула.

— Временами не грех и сыграть!

— Сыграем в твою игру о вечной любви после моей? — предложил он, выкладывая дорожку из поцелуев у нее на шее.

Девушка неопределенно хмыкнула.

— Почему-то все твои игры заканчиваются у меня в… м-м-м…

Золотистые кончики ресниц дрогнули точно в усмешке.

— Если хочешь, чтобы мужчина играл с тобой в любовь, поиграй с ним в секс.

Возле собора в форме латинского креста в огромном окне левой колоннады, откуда открывался вид на Невский проспект, канал Грибоедова и Спас на Крови, стояло шесть мотоциклов.

Среди байкеров в черных кожаных куртках Бесс была единственной девушкой. Казанский собор, облицованный темным пужожским камнем, величественно устремлялся в темнеющее небо — навстречу сумеркам.

Друзья курили, перекидывались отрывистыми фразами о предстоящей гонке.

Максан пульнул хабарик в стоящую неподалеку урну и, нахлобучивая на лысую голову шлем, заметил:

— Ждем еще пять минут этого урода и валим. Организаторы ждать не будут, сегодня касса в пол-ляма. — Он обвел всех взглядом. — Команды со всего города будут.

— Лизо! — окликнул друг.

Девушка перевела на него задумчивый взгляд и вытащила из уха наушник.

— Ну?

— Не спи, — разозлился Максан. — Ты и гоняться сегодня вот так собираешься в полудреме? Тогда уж лучше катись домой.

— Успокойся. — Она кивнула на подъезжающего мотоциклиста: — Все в сборе.

Максан накинулся на прибывшего, бешено жестикулируя, тем самым говоря опоздавшему, какой тот идиот.

Наконец друг успокоился и дал всем отмашку. Один за другим парни на мотоциклах проезжали вдоль колонн и исчезали за собором.

Бесс уж надела шлем и завела байк, как вдруг кто-то схватился за ее руль.

— Что за… — она не договорила.

Молодой человек в длинном черном пальто бесцеремонно постучал ей в стекло шлема, точно в дверь, и насмешливо спросил:

— Есть кто дома?

Девушка увидела, что Максан машет ей рукой, пытаясь поторопить.

Тогда она сняла шлем и крикнула:

— Я вас догоню! — Затем сердито уставилась на молодого человека с хрустально чистыми глазами и светлыми волосами.

— Че те надо?

Тот поморщился, глядя на нее как будто от неприязни. После схватил за локоть, поднял с мотоцикла и уведомил:

— Прогуляемся.

— А ну отпусти! — толкнула его Бесс. Но ей даже на миллиметр сдвинуть его не удалось. Зато он нарочно до боли сжал ее руку.

— В твоих интересах вести себя так, словно мы старые хорошие друзья. — И он улыбнулся, расправив складки на ее куртке, которые образовались от его хватки.

Девушка прищурила пышущие гневом синие глаза.

— Да неужели?! А не пойти ли тебе в задницу?

— Непременно. Сразу после того, как замолим твои грехи, — и он потащил ее к входу в собор.

— Вампир хочет сходить в церковь? — потрясенно уточнила она.

Он дернул ее за собой, заставляя идти быстрее.

Наушники выпали из ушей и повисли на шее, из них бодро донеслось: «Я когтями разрываю ночью свежую могилу, я кулаком ломаю гроб и съедаю труп, подобно крокодилу, я торчу и наслаждаюсь эксгумированным трупом, я впиваюсь в тело трупа своим старым острым зубом…»^[12].

Светлоглазый хищно глянул на нее, обронив:

— Какая прелесть. Идеальная подружка для вампира.

Они поднялись по лестнице, и у самых дверей Бесс уперлась.

— Зачем это все?

— А что, у тебя какие-то сложности с религией?

Девушка пожала плечами.

— «Религии — все до одной — нелепы: их мораль рассчитана на детей, их обещания эгоистичны и чудовищно глупы». Никогда не была в церкви.

Он задумчиво наклонил голову, распахнул дверь, широким жестом пригласив:

— Прошу в Дом Божий. — И брезгливо прошипел: — И выключи эту безобразную музыку, иначе Бог может подумать, что у меня тоже нет вкуса.

— О, поверь, Богу будет о чем подумать, глядя на тебя, и помимо твоего вкуса.

— Я жду, — напомнил вампир, указывая глазами на дверной проем.

Девушка втянула в себя запах свечей, смешанный с холодным ароматом зимы, и медленно переступила порог. Ощутив толчок в спину, она двинулась к следующей двери. Движения давались ей тяжело, как будто ступни налились свинцом. Сердце забилось до странного медленно и гулко.

Молодой человек открыл перед ней следующую дверь, и хлынувший из нее желтовато-оранжевый свет на миг ослепил девушку. От удушливого зловония ладана стало нечем дышать.

Провожатый буквально втолкнул ее в огромный зал. Свет мигнул, и множество зажженных свеч враз потухли. Слева стояла касса, справа — лоток с образами, свечами, календариками. Пожилая женщина шагнула к девушке, но вампир взмахом руки остановил ее — и та застыла на месте.

— Кажется, тебе сюда нельзя, — выдохнула Бесс, потрясенно взирая на тонкие свечки с черными фитильками, еще секундой ранее пылавшие огнем.

Вампир чуть приподнял бровь, и было неясно, согласен он или нет.

— Мне нечем дышать, — известила девушка, отступая назад к двери.

— А ты задержи дыхание, — порекомендовал светлоглазый наглец и, ухватив ее за локоть, повел на середину зала под купол, поддерживаемый четырьмя мощными пилонами.

Убранство собора изобиловало позолотой. Три его нефа разделяли колоннады из двух рядов, высеченные из розового финляндского гранита. Пол покрывала мраморная мозаика.

Бесс осторожно огляделась, медленно втягивая тягучий, тяжелый воздух, и старалась как можно ближе держаться к вампиру. Морозный аромат, исходивший от него, казалось, не давал ей задохнуться в здешнем горячем воздухе. Ноздри обжигало, горло сдавило, точно удавкой, и лишь холод бледных глаз остужал пламя, охватившее все ее тело.

— Ну как? — поинтересовался Лайонел, отпуская ее.

Девушка схватила его за рукав пальто.

— Здесь всегда так?

Смотря что ты имеешь в виду под словом «так».

— Жарко, — выдохнула она.

— Не чувствую.

Он взял возле иконы свечку, зажег взглядом и подал девушке. Та осторожно приняла ее. Огонь потух, и тонкий парафин начал плавиться прямо у нее в руке.

— Черт возьми, что это?! — отшвырнула от себя свечку Бесс. И не дожидаясь ответа, бросилась к выходу из собора. Выскочила на улицу и жадно глотнула вечерний прохладный воздух. С минуту стояла, просто дышала, пока по спине не прошел озноб и ее не затрясло.

В кармане запиликал сотовый, она вынула его трясущейся рукой и, увидев на экране мигающее имя «Максан», ответила:

— Я скоро буду!

— Не так скоро, как тебе кажется, — по лестнице спустился светлоглазый.

— Отвали, — прошипела Бесс и зашагала вдоль колоннады туда, где остался ее мотоцикл.

Лайонел неспешно последовал за ней, и ухмылка на его потрясающе прекрасном лице девушке совсем не понравилась. Уже через пару секунд значение ее стало ясно. Байка не было на месте.

Девушка смачно выругалась.

— У меня еще есть к тебе вопросы, — сказал вампир.

Бесс яростно развернулась и съездила ему по лицу. От звона пощечины у нее самой заложило уши, а тому хоть бы что, только глаза стали страшными-страшными и какими-то прозрачно-бесконечными.

Девушка сложила руки на груди.

— Вопросы, говоришь?

Лайонел провел белоснежными зубами по нижней губе, в голосе его прозвучали хрустально-нежные нотки:

— Если я ударю тебя в ответ, ты уже не поднимешься.

Она беззлобно фыркнула.

— Полагаю, хотел бы ударить — уже бы это сделал. Не будем терять время. Задавай свои гребаные вопросы. Мне еще мотоцикл искать по твоей милости!

— Мотоцикл в паре кварталов отсюда, — он указал вдоль канала Грибоедова, обозначая их путь. — Меня интересует несколько моментов из твоего детства.

— Чудно, — проронила она, следуя за ним, — будет еще здорово, если ты как-нибудь сократишь эти свои характерные паузы между словами.

* * *

Он шел мимо Поцелуева моста, когда увидел ее. Она стояла у самых перил, придерживаясь за них, как будто боялась упасть. На ней были невысокие белые сапожки, узкие черные брюки и тонкая серо-белая куртка. Длинные рыжие волосы, рассыпанные по плечам, отливали огнем в электрическом свете фонарей, светящих вдоль набережной.

Вильям остановился, но Катя его не заметила. Она с кем-то негромко разговаривала:

— Я больше не хочу смотреть! — После короткой паузы: — И вовсе не для этого я пришла! Благодарю, насмотрелась в прошлый раз! Теперь хочу понять, кто же ты! — Девушка злилась и, сама не замечая, повышала голос: — Глупости! Ты — не он! Кто тебя прислал? Ты моя иллюзия?

Вильям нерешительно покашлял, пытаясь выдать свое присутствие. Катя резко обернулась, глаза ее от удивления расширились.

— Что ты тут делаешь?

— Хотел о том же спросить у тебя, — приближаясь, улыбнулся молодой человек.

Она осторожно посмотрела в сторону, куда смотрела ранее, и невнятно пробормотала:

— Я… да так…

— Ты с кем-то говорила?

— Нет, — поспешно ответила Катя, тряхнув копной волос. — Репетировала речь, ничего особенного. — Не очень верилось, но настаивать на откровенности он не стал. Да и она быстро сменила тему: — Ну а ты куда?

— Тут неподалеку лавка Даримы — слепой предсказательницы. Хочу зайти. — Он вынул из кармана куртки мяч и подкинул на ладони. — Есть вопросы.

Катя подалась к нему.

— А можно и мне пойти? Что, если она и мне даст что-нибудь или предскажет?

Молодой человек пожал плечами.

— Пошли.

Меньше всего он ожидал встретить именно ее. Несколько часов назад он видел Катю в кабинете брата, откуда доносился ее веселый смех. Думал, после те пойдут на вечер, который устраивала сегодня Анжелика Тьеполо в своей городской квартире — только для самых близких.

Больше всего интересовало: если девушка тут одна, то где Лайонел?

Вильям покосился на свою спутницу, и она сама ответила на незаданный вопрос:

— Сказал, что у него какие-то дела.

— Понятно, — кивнул Вильям, — бывает.

Разговор не клеился, и, поняв это, оба умолкли. Они шли по улице Глинки, любуясь видом на Никольский собор в стиле елизаветинского барокко — белоснежно-голубой, с позолоченными куполами. В окружении деревьев с пышной желтой кроной он походил на сказочный ледяной дворец.

Поворачивая на проспект Римского-Корсакова, Вильям заметил на лице Кати мимолетную улыбку. И внутри его легонько ужалила ревность — девушка конечно же думала о Лайонеле.

На углу четырехэтажного розового дома молодой человек остановился перед лесенкой, ведущей к стеклянной двери с вывеской «Сувениры».

В витринах — трех окошках с затемненными стеклами — стояли всевозможные статуэтки, картины, куклы, блестящие сабли, глиняные игрушки, расписные тарелки.

— Это магазин? — изумилась Катя.

Вильям толкнул дверь, звякнул колокольчик. Худая бледнолицая девушка за прилавком при появлении гостей поднялась с места.

— Нам к Дариме, — отрывисто произнес Вильям.

— Я передам. — Девушка исчезла за небольшой узкой дверцей, украшенной бисерной шторой.

Катя подошла к прилавку и взяла брелок с видом Казанского собора.

— А тут все вещи особенные? И каждый человек может их купить?

— Я не уверен, — честно создался Вильям. — Дарима выходит лично к гостю очень редко. Но если она передает какой-то предмет — это предсказание. В «Питерском Зазеркалье» Давыдов пару лет назад напечатал большую статью о людях, которым Дарима лично продавала сувениры с предсказаниями. Там описывались пять историй. Один мужчина, заядлый моряк, пришел купить модель старинного фрегата. Между делом сказал, что вскоре везет жену на Карибские острова на лайнере. И тогда в зал, — Вильям обвел рукой помещение магазина, ·— вышла сама Дарима, взяла с полки модель самолета, подошла к мужчине и дала ему, а корабль забрала и сломала мачту. Спустя пару недель круизный лайнер затонул в районе Карибских островов. А тот мужчина, как потом стало известно, полетел самолетом и благополучно вернулся домой с женой.

Пришла молоденькая продавщица и протянула руку с чем-то в кулаке.

Вильям подставил ладонь, но та покачала головой и кивнула на Катю.

— Для вас.

Катя взяла маленький деревянный крестик на серебряной цепочке и недоуменно вскинула брови.

— Почему мне?

Вильям взял у нее вещицу и пояснил:

— Крест из тиса считается оберегом от дьявола.

— Дьявола?! — потрясенно выдохнула девушка.

Они выжидающе уставились на продавщицу за объяснениями.

— Дарима велит носить.

Молодой человек вернул крестик Кате и возмущенно воскликнул:

— А мне что делать? Она не сказала?

— Нет. — Продавщица вернулась за прилавок.

Катя нерешительно шагнула к выходу, но Вильям удержал ее, заявив:

— Я хочу видеть Дариму!

Продавщица вздохнула.

— Она никого не принимает.

Молодой человек вынул из кармана мяч.

— Она передала мне это, и я… — Он умолк, решительно обошел прилавок и, откинув мелодично зазвеневшую бисерную шторку, ворвался в хозяйственное помещение. Катя двинулась следом.

Пройдя по складу, они вошли в небольшую каморку, где и обнаружили молодую женщину с зачесанными назад русыми волосами, посеребренными седыми прядями.

Ее глаза были почти белыми с удлиненными, как у кошки, черными зрачками.

Бледная-бледная голубая радужка настолько выцвела, что сливалась с белком глаза.

Предсказательница сидела в углу перед мольбертом, держа в руках кисть и краски. Неподалеку стоял столик, заваленный самодельными, расписанными вручную сувенирами. В каморке тускло горел настенный светильник с абажуром, обшитым тканью.

— Здравствуйте, — сказала Катя.

Дарима не отреагировала, только губ коснулась чуть грустная улыбка.

— Она не слышит нас, — сказал Вильям и, приблизившись, положил женщине в руку мяч. Та указала ему на свой мольберт.

Вильям перестал дышать. На картине с голубым фоном был изображен он, стоящий посреди чего-то белого, похожего на вату, одетый в тунику. А рядом, склонившись к его уху, находилась Катя в бело-зеленом платье. Она касалась лбом его головы и, закрыв глаза, как будто что-то шептала. Его голова была немного повернута к ней, и он держал девушку за руку, их пальцы переплелись. Пара на картине излучала такую бешеную любовь и нежность, что мертвое сердце сжалось в груди.

— Что там? — поинтересовалась Катя.

— Ничего, — резко произнес он и выволок ее из мастерской прорицательницы.

— Повежливее, — сердито взглянула девушка.

— Прости. — И коротко объяснил: — Бесполезно разговаривать с глухонемой.

Они вышли на улицу и, обогнув угол дома, попали на набережную канала Грибоедова. Катя покачала пред глазами крестиком на цепочке, пробормотав:

— Однако как странно… — Серые дождливые глаза устремились на него. — А что она рисовала?

— Мазню какаю-то, — отмахнулся Вильям. Увиденная картина продолжала стоять перед глазами, но говорить о ней с Катей он не хотел. Да и какой это имело смысл? Она бы пришла в ярость, а потом испугалась бы. Ведь та картина — это предсказание, которое должно сбыться, хотят они того или нет.

Вильям поддел ногой желтые листья, упавшие с деревьев вдоль ограды канала, и посоветовал:

— Тебе не помешало бы носить оберег.

— Ага, — невесело кивнула девушка, — под одно из моих платьев, усыпанных бриллиантами, этот деревянный крест наверняка подойдет. Особенно Лайонелу с его высокохудожественным вкусом понравится.

Вильям издал смешок, представив лицо брата, когда тот увидит на своей возлюбленной этот безобразный крест, и весело сказал:

— Сделай ему сюрприз.

— Непременно, — засмеялась Катя, убирая подарок Даримы в карман куртки. Она еще что-то хотела сказать, но вместо этого прищурилась и замедлила шаг.

Молодой человек проследил за ее взглядом. Впереди, где на повороте из-за осенней листвы виднелся подвесной мостик с фигурами белых львов, шли двое. Брата он узнал тотчас, девушку рядом с ним тоже.

Вильям поймал на себе растерянный взгляд Кати и пробормотал:

— Это не то, о чем ты думаешь.

— О-о-о, — все что смогла выдохнуть та.

Лайонел заметил их, на лице его промелькнуло удивление, сменившееся неудовольствием. Бесс выглядела невозмутимой.

Брат с девушкой приблизились, и Катя, глядя в ледяные глаза, срывающимся голосом воскликнула:

— Как ты мог?!

Лайонел подтолкнул Бесс к Вильяму, точь-в-точь повторив его слова:

— Это не то, о чем ты думаешь.

Катя потрясенно посмотрела на Бесс, а та, беспечно дернув плечом, обронила:

— Я всего лишь отсосала ему перед алтарем Казанского собора. — Она лукаво посмотрела на Лайонела, глаза ее при этом оставались темно-синими. — Да, красавчик?

— Она лжет, — процедил сквозь зубы Лайонел и шагнул к Кате, но та отшатнулась.

— Ненавижу, ненавижу тебя! — Она попыталась его обойти. Он схватил ее за руку, и она буквально протащила его за собой около метра.

— Я ничего не сделал! — повторил Лайонел и махнул на Вильяма. — А вот тебе стоит объяснить, что вы тут делаете вдвоем?!

Катя высвободилась и пошла прочь, проорав:

— Будь ты проклят!

Лайонел последовал за ней и вновь попытался ее схватить:

— Перестань вести себя как избалованный ребенок!

— Перестань сношаться со всем, что движется! — Катя остановилась и влепила ему пощечину.

Вильям даже сделал шаг вперед, готовый уберечь девушку от неминуемой расправы, но брат поймал ее руку и, поднеся к губам, поцеловал в ладонь.

— С этой девкой у меня ничего не было.

— Обалдеть, — прокомментировала Бесс, все это время молча наблюдавшая. — Оказывается, и у этого диктатора есть слабые места.

Лайонел холодно взглянул на нее и обратив взгляд на Катю, сказал:

— Это подружка Вильяма.

И получил незамедлительную реакцию — Катя, уже готовая ему поверить, отдернула руку, прошептав:

— Снова…

— Ты не понимаешь, — начал Лайонел, но она перебила:

— Мне кажется, я впервые понимаю.

Она опустила голову и быстро пошла вдоль перил. А когда Лайонел сделал за ней несколько шагов, обернулась, предупредив:

— Оставь меня, иначе…

Он не дал ей договорить:

— И что ты сделаешь? Ударишь меня раз, два, сто раз? — Лайонел рассмеялся. А затем вспыхнул, точно факел.

— Девушка схватилась за живот, бормоча:

— Нет, нет… я не хотела…

Смех стих, из огня вырвался снежный столп, устремляясь ввысь. В воздухе закружились горящие снежинки, точно светлячки во тьме.

Катя побежала по набережной, а снежный горящий вихрь, понесся за ней, яростно срывая с деревьев листья. И они кружили среди снежного пуха, точно в танце.

Вильям с Бесс остались на набережной одни и переглянулись.

— Ты правда сделала то, о чем сказала? — осторожно спросил он и перестал дышать, ожидая ее ответа.

Синие глаза стали меняться, светлеть, пока не превратились в ясно-зеленые. Девушка проказливо улыбнулась.

— «Правда всегда находится в пути». Очень может быть, уже идет по дороге, ведущей к тому, о чем я сказала.

Молодой человек ощутил одновременно облегчение и разочарование. Лайонел не солгал, между ними ничего не было. Но все ли так невинно, как он пытался доказать Кате?

Бесс вынула из кармана сотовый и чертыхнулась.

— Ну вот, пропустила гонку, а все благодаря твоему братцу.

— А что он от тебя хотел?

— Чу-ушь какую-то! Сперва отвел в собор, а потом расспрашивал о моем детстве. Чувствую себя точно после посещения психиатра! — Она махнула на Львиный переулок, проворчав: — А вон и мой мотоцикл.

Вильям нерешительно взглянул на девушку. После той истории с майонезом они не виделись, но он не переставал думать о Бесс. Дошло до того, что она ему снилась.

— Подкинешь меня до дома?

— Моего или твоего? — усмехнулась та.

Он замешкался и, не глядя на нее, промолвил:

— Твоего, если ты не против.

Она хмыкнула.

— Ладно, только не надо делать мордашку, как у побитой собачки. Не очень-то возбуждает!

Вильям взял ее за руку.

— Холодная.

Бесс ехидно усмехнулась.

— Да-а, твой брат едва ли способен кого-то согреть своей снежной компанией.

Они направились к мотоциклу, Вильям все ждал, когда девушка потребует отпустить ее руку или сыронизирует по этому поводу. Но она промолчала, лишь когда они подошли к байку, задумчиво пробормотала:

— Вы очень разные, в курсе?

Вильям был уверен, что она сейчас заговорит о Лайонеле, тот всегда производил сильнейшее впечатление на женщин, но ошибся. Взгляд Бесс прояснился, задумчивость исчезла, она тряхнула черным хвостом и заявила:

— Ничего страшного не будет, если мы устроим легкий перепих. Пара часов — и разойдемся.

Можно было подумать, она убеждает саму себя или кого-то невидимого.

Но на всякий случай Вильям поддержал:

— Никаких обязательств, просто секс.

Он поймал ее взгляд, полный игривого веселья. Бесс сейчас походила на кошку, готовую заурчать от удовольствия, и ему такой она чертовски нравилась.

Глава 13 Вальс с призраком

— Ты должна была мне сказать! — Лайонел сидел на краю дубового стола в своем кабинете. Взгляд ледяных глаз следил, как на цепочке покачивается тисовый крестик, висящий у него на пальце.

Катя лишь вздохнула, откинула голову на спинку кресла и легонько потянула за крыло восседающую у нее на согнутом колене Орми.

Мышь обернулась и успела цапнуть зубами ее за руку, а потом злобно отметила:

— «Кто бы мог подумать, что такая дура может понадобиться самому дьяволу!»

Лайонел метнул на нее строгий взгляд, мышь обхватила себя крыльями и сделала вид, будто ничего не говорила.

— Я не могла признаться, — прошептала девушка, — не могла после всего, что увидела.

— «Да что ты такого там увидела? — зыркнула на нее Орми. — Подумаешь, тискал девочек!»

— И не только! — возмущенно воскликнула Катя, нервно закусывая губу.

Лайонел отвел взгляд от яростно сверкающих серых глаз, где, казалось, застыли глубокие осенние лужи, чью поверхность позолотили лучи солнца. Меньше всего на свете ему хотелось, чтобы эти глаза увидели его другим. Он всячески ограждал ее от своего прошлого, боясь, что она не сможет справиться, если узнает даже толику правды. Теперь же кто-то ее познакомил с его прошлым в полной мере. Оставалось лишь догадываться, в каком ужасе и смятении находится бедная девочка.

— А это правда дьявол? — тихо спросила Катя.

Она избегала разговоров об увиденном. Это вызывало облегчение и в то же время беспокойство. Как надолго откладывался разговор?

Молодой человек бросил ей крестик, сухо проронив:

— Носи его.

— Я думала, это старейшины… специально. Не верила до конца…

— От старейшин тисовый крестик тебе не поможет.

— А от дьявола поможет?

Лайонел усмехнулся.

— Нет. Дарима дала его не потому, что он может тебя спаси, а чтобы ты знала, кого встретила.

Катя потрясенно заморгала.

— Он был тобой! Тобой, понимаешь?

— Тебе следовало мне сразу все рассказать!

— А тебе ничего не следовало? — встрепенулась Катя. — Я, кстати, все еще жду объяснений, что тебе понадобилось от той девушки?!

— «Вот именно! — неожиданно поддакнула Орми, расправляя крылья. — Мы ждем объяснений!»

Лайонела так и подмывало ответить, что он не намерен ни перед кем отчитываться в своих действиях. Но учитывая, что сатана представил Кате отчет о его деяниях, сдержался. Ни к чему, кроме очередной ссоры, это бы не привело, поэтому он сказал:

— Помнишь, я тебе рассказывал о парне из Москвы, который не ведал передо мной страха? И об отмеченных дьяволом людях?

— Да.

— Так вот новая подружка Вильяма одна из них.

— Ты уверен? — недоверчиво склонила голову девушка.

— Я пытаюсь проверить, — уклончиво ответил Лайонел.

— И как же, интересно? Снова мешая строить Вильяму отношения, да?!

— Сно-ова! Ну, извини, что некогда разрушил твой с ним крепкий союз!

Катя насупилась и отвернулась. Эта ее манера замолкать и отворачиваться в иные дни его даже забавляла, но только не сейчас.

— На сегодня с меня хватит, — отчеканил он, направляясь к выходу из кабинета.

— Почему ты не можешь жить спокойно, зная, что Вильям в кого-то влюблен?! — выкрикнула девушка.

— «Зачем так орать?» — Орми вспорхнула с ее колена и перелетела на люстру, повиснув там кверху ногами.

Молодой человек посмотрел через плечо.

— Если я скажу, что их встреча не может быть простым совпадением, ты мне не поверишь. Предлагаю утешительную альтернативу: природа эгоистов такова — они не могут спать спокойно, пока кто-то счастлив.

Катя горько улыбнулась.

— Ну и куда ты идешь? К девочкам, к мальчикам, или может…

— Хочешь об этом поговорить?

— Я просто не понимаю, почему… почему ты так порочен?! Конечно, пятьсот лет — это персональная вечность, но Вильям ведь сумел сохранить…

Молодой человек круто развернулся.

Люди делятся на два типа: нет-нет, не на порочных и непорочных, как ты себе возомнила. А на тех, кто вслед за удовольствиями перешагнул черту порока, и на тех, кто остался стоять у этой черты — слабовольные наблюдали, способные лишь на осуждение. Мой брат — один из них. Еще неизвестно, что больший грех: хотеть и брать или хотеть и бояться взять желаемое, мучая всех окружающих своей мнимой добродетелью.

— Ты считаешь, в мире нет истинной добродетели?

— Есть, — криво ухмыльнулся Лайонел, — но нас забыли представить друг другу! — Он вышел из кабинета, захлопнув дверь, но успел услышать тихий вздох девушки, заглушенный едким замечанием Орми:

— «Все встречи с Добродетелью закончились в его постели со счетом: "Зло непобедимо!" и просьбой "На бис"».

* * *

Бесс облизнула белую верхушку мороженого «Сахарная трубочка» и, остановив языком потекший по вафельке молочный ручеек, перевернула страницу фотоальбома.

— Отец везет меня на коляске в ясли, — прокомментировала фото девушка. И заметила, что Вильям смотрит не в альбом, а на нее, жадно следя за тем, как она уничтожает мороженое.

Молодой человек опустил глаза и долго молча смотрел на фотографию, не позволяя перевернуть страничку альбома.

Девушка закинула одну обнаженную ногу на другую и вздохнула. После секса, как она рассчитывала, выпроводить его не удалось. Он заявил, что хочет посмотреть ее фотографии.

«Ну и семейка», — подумала она, вспомнив его голубоглазого нахала-брата, который задавал ей какие-то странные вопросы с таким видом, будто от ответа на вопрос «Часто ли ее обежали в детстве?» зависела его жизнь.

Наконец Вильям позволил листать дальше.

Он внимательно рассматривал фотокарточки, пока она не прокомментировала очередную: «Мне пять лет, еду верхом на собаке, погоняя ее кнутом». Тогда он воскликнул: «Стоп!» — и схватил альбом, лежащий между ними на кровати.

— В чем дело? — изумилась девушка, дожевывая хрустящий кончик трубочки.

Вильям, впившись взглядом в фотографию, растерянно пробормотал:

— Я видел тебя.

Затем он принялся судорожно листать альбом, Бес только и успевала перечислять:

— «Детский сад, моя нога стоит на щеке одного моего дружка детства».

— «Первый класс, дарю училке две черные розы. Третья, сломанная, торчит из рюкзака».

— «Я и мои друзья. Скидываем с крыши шины от легковушек».

— «Вспорола столовым ножом брюхо Тедди».

— «Разрисовываем стену школы».

— «Курим травку».

Вильям рассмотрел лица ее дружков, дольше всех задержал взгляд на Максане и отметил:

— Я видел тебя столько раз…

Бесс чуть повернула к нему голову, на шее засаднил новый укус.

— Я не помню.

Молодой человек снова тщательно пересмотрел немногочисленные фотографии и отметил:

— Не любишь фотографироваться. Ты везде полубоком или отвернувшись.

— Не замечала. — Она откинула альбом на край кровати, проворчав: — Посмотрел — теперь можешь идти. А если еще не насмотрелся возьми альбом с собой.

— Спасибо, — по-мальчишески улыбнулся Вильям, — я возьму, будет повод встретиться с тобой снова, чтобы вернуть.

Бесс почувствовала болезненный толчок в груди, после него сердце затихло, забилось медленнее, точно с трудом. Охватил страх, как и прежде, нахлынул приступ паники.

— Что с тобой? — обеспокоенно спросил Вильям. — Ты так побледнела! — Он взглянул на ранки от своего укуса на ее шее и смущенно потупился. Затем потянулся за черным свитером, лежащим на тумбочке.

Страх медленно, как бы нехотя отступил, Бесс вымученно улыбнулась, заверив:

— Со мной все о'кей. Иди уже!

Он натянул свитер, застегнул ремень на джинсах и взял альбом. Однако покидать комнату не спешил — стоял, прижав альбом к груди, и смотрел в пол, как будто о чем-то сосредоточенно думал. Потом неожиданно обошел кровать и, присев рядом, погладил по плечу.

— Лиза, я…

— Слушай, — резко перебила она, откидывая его руку, — ты ведь можешь найти себе любую девушку; что ты именно ко мне прилип? Ведь очевидно — я не хочу больше видеться. Зачем тебе мой альбом? Что нужно от меня твоему брату?

— Ты правда не хочешь больше видеться со мной?

Его изумрудные глаза, казалось, смотрели прямо ей в сердце, сжавшееся в испуганный комочек.

— Да, — вымолвила она.

— Тогда почему сегодня позволила остаться?

— Потому что… я… не знаю, — рассердилась Бесс, отодвигаясь от него. — Упустила шанс поучаствовать в гонке, вот и захотелось вечерок скоротать с тем, кто способен меня удовлетворить.

Она видела, что его обидели ее слова, и рассердилась еще больше. Ей хотелось процитировать одного философа, но, уже открыв рот, она передумала и просто сказала:

— Мы разные. Я и не знаю о тебе ничего…

— Спроси.

Она отвернулась.

— Не хочу. Просто уходи.

Вильям осторожно, но настойчиво повернул ее голову за подбородок к себе.

— Тебе тянет ко мне?

Бесс молчала, всматриваясь в поразительную зелень его глаз. И внутри у нее все бушевало от негодования. Он не должен ей нравиться! Слишком правильный, совестливый, добрый, нежный, заботливый — совсем не для нее — такие никогда ей не нравились. «Богатенькие Риччи» — мальчики-одуванчики с внешностью и манерами.

— Ответь!

— Да! Да! Да! — закричала она и яростно прорычала: — Доволен?

Вильям не ответил, потянулся к ней, обхватил за затылок и жадно накрыл ее губы своими, лишая воздуха, целуя с бешеной страстью и осторожностью. Как будто боялся поранить.

Ей хотелось оттолкнуть его, и когда она поняла, что не может, снова вернулся парализующий страх неизвестности. Она была не способна подчинить себе собственное тело. Оно не слушалось разума, который точно красная лапочка мигал, предупреждая об опасности, и, казалось, внимало лишь тихим ударам сердца, не в силах оборвать до дрожи волнующий поцелуй.

Вильям оторвался от ее рта и прошептал, касаясь губами щеки:

— Я должен тебя видеть. Завтра, и послезавтра, и через неделю, пока не надоедим друг другу. Хорошо?

Все, кроме переставшего биться сердца, кричало: «Нет, нет, нет!»

— А непослушные губы, подвластные этому красивому юноше, прошептали:

— Да… — Сердце сорвалось с места, подобно часовой стрелке, закрутившейся по циферблату.

Когда же Бесс ощутила способность исправиться, ответить «нет» резко и решительно, вампир вновь ее поцеловал.

В одну из секундных пауз девушка отвернулась и сказала:

— Расскажи что-нибудь о себе…

— Что угодно? — несколько растерялся Вильям.

— Когда-то у тебя была другая жизнь… семья.

Он опустил глаза на альбом, лежащий у него на коленях.

— Моя жизнь… да, конечно.

Бесс подложила под спину подушку и потребовала:

— Притащи из холодильника бутылку пива и поднос с кальмарами. Чувствую, меня ждет длиннющая аудиокнига.

Он усмехнулся и поднялся с места. Оставшись одна, девушка бросила осторожный взгляд на камин, перед которым стояло чучело волка, и на какую-то долю секунды ей показалось, будто желтые глаза полыхнули огнем. По спине пробежала дрожь, в точности как на ступенях Казанского собора.

Вернулся Вильям, он удивленно посмотрел сперва на волка, затем на нее и весело поинтересовался:

— Играешь с ним в гляделки?

Бесс издала нервный смешок, пробормотав: «Кажется, ты ему не нравишься», и приняла поднос и бутылку пива.

— А мы его сейчас поставим в угол. — Молодой человек подошел к волку, обхватил его за круп и потянул на себя.

Девушка засмеялась, наблюдая, как он пыжится, делая вид, что чучело неподъемной тяжести. Но скоро уже нервно смеялся Вильям, он выпрямился и спросил:

— Ты его приклеила, что ли?

Бесс нахмурилась.

— Как это приклеила?

— Так! Его же не сдвинуть!

Она легко соскочила с кровати, подошла к волку и, положив ладонь на морду, чуть развернула чучело.

— Приколист, — хмыкнула девушка, шлепнув его по локтю, — я чуть не поверила!

Вильям тронул за спину волка, как будто проверяя, и еще немного повернул его на месте. Выглядел при этом таким изумленным и озадаченным, что Бесс не на шутку обеспокоилась:

— Ты ведь не серьезно?

Он долго смотрел на волка, затем улыбнулся ей.

— Я пошутил.

Бесс вернулась в постель и проворчала:

— У тебя была другая жизнь… Поехали!

* * *

В гостиной, заполненной приглашенными, то и дело раздавались скучающие вздохи.

Взгляды приглашенных все чаще устремлялись на двойные дубовые двери в немом ожидании, когда же в них войдет кто-нибудь интересный.

Анжелика поставила полупустой бокал на столик. Неприятно было сознавать, что вечер провалился. И у кого? У нее — первой красавицы города, любимице всех значимых сплетников общества. Даже ее новый бойфренд уже никого не интересовал. После исчезновения этой темы с первых полос газет и разворотов журналов Даймонда точно по велению волшебной палочки перестали обсуждать. Конечно, никто его не полюбил, не стал относиться к нему как к равному, но прежнего всеобщего интереса он не вызывал. А вместе с ним и она перестала быть в центре внимания. Ее гости как будто и на прием пришли лишь по привычке, тянули время, выпивая и вяло разговаривая ни о чем.

Казалось, все застыли в ожидании одного — прихода Лайонела. Да только тот не торопился.

Анжелика провела рукой по шее, скользя пальцами по розовому жемчугу. Она сама ждала, и всякий раз, когда прибывали все не те гости, ее охватывали разочарование и злость.

Напрасно убеждала себя, что ее приготовления: живой оркестр, играющий Шуберта, нежно-розовое платье с открытыми плечами, фонтанчик с кровью, льющейся из глаз ледяной скульптуры Афродиты, — вовсе не нуждаются в одобрении правителя. Она лгала себе.

Даже сейчас, обретя счастье и перестав пытаться вернуть Лайонела, ей, как и прочим, было необходимо его внимание. Хотелось получить его оценку, по-прежнему являющуюся высшим признанием.

В ее сторону двигался Даймонд. В черном смокинге он выглядел старше — серьезный, тщательно причесанный и красивый, такой родной и такой незнакомый в своем новом образе.

Всякий раз, видя его, у нее сердце сжималось от нежности. Ей нравилось ловить на себе бесконечно преданный и любящий взгляд синих-синих глаз, обрамленных ресницами с кровавым блеском на кончиках.

Юноша, проходя мимо, коснулся ее руки и улыбнулся.

Она тоже улыбнулась и смотрела ему вслед до тех пор, пока рядом кто-то характерно не хмыкнул.

Фарнезе, завладев ее вниманием, с ходу поинтересовался:

— Екатерина приглашена?

— Естественно, — с достоинством ответила Анжелика, с трудом сдерживая досаду. Уж прихода этой она хотела меньше всего и все же ждала даже больше, чем Лайонела. Одно дело, когда приглашение игнорирует правитель города, и совсем другое — его никчемная девчонка.

— Мне любопытно, — приподняла бровь девушка, — сколько времени тебе понадобится, чтобы понять: эта рыжая мертвой хваткой вцепилась в Лайонела и отодрать ее от него можно только с плотью.

Порфирио засмеялся:

— Неужели все так серьезно?

— Более чем.

— Посмотрим, — сказал тот и отошел к столику с фонтаном.

Еще на полчаса в гостиной установилось скучное ожидание.

И оно было вознаграждено.

Лайонел появился как смерч, широко распахнув двери и наполнив гостиную ледяным дыханием зимы. Прибыл в одиночестве и сразу, наградив хозяйку лишь кивком, двинулся к Георгию. Они не обмолвились ни словом, но Георгий кивнул и спешно покинул прием.

Правитель остался, взгляд голубых глаз оценивающе остановился на оркестре, затем любовно скользнул по ледяной скульптуре Афродиты и наконец удостоил и саму Анжелику. Судя по тому, как чуть приподнялись кончики его губ, хозяйка выиграла у Афродиты, чем могла смело гордиться.

Лайонел приблизился и протянул ей руку.

— Потанцуем?

Девушка недоверчиво смотрела на его ладонь. Внутри боролись: тщеславное желание доказать всем, что его по-прежнему влечет к ней; гордыня, напоминающая, как он бросил ее, и ранее незнакомое беспокойство, предостерегающее о зыбкости пути, ведущего в объятия этого мужчины.

Все смотрели на нее, все ждали. Анжелика чуть надавила на каблук, и тот треснул. А девушка, опустив глаза, лишь бы не смотреть в прекрасное лицо, прошептала:

— Кажется, я сломала каблук. — Затем быстро вышла из гостиной, а закрыв за собой дверь, остановилась и перевела дыхание.

Следом за ней выскользнул Даймонд. Их взгляды встретились, и в этот миг она поняла, что никого на всем белом свете она не любит так, как его. И беспокойство, наполнившее ее сердце минутой раньше, было страхом из-за своего извечного тщеславия потерять Даймонда.

Нечто подобное она испытывала рядом с Морганом, только не смогла понять вовремя. Тогда она выбрала тщеславие, не предусмотрев, что миг его триумфа ничтожно краток и не стоит слишком больших потерь.

В прихожую вошел Фарнезе и улыбнулся им обоим, обронив:

— Браво, Анжелика. Самомнение Лайонела можно отдирать от асфальта на Дворцовой площади.

Девушка рассеянно кивнула.

— Он любит эту площадь.

Анжелика сходила в спальню сменить туфли, а когда вернулась в гостиную, музыка затихла, Лайонел выпустил из объятий обалдевшую от счастья Викторию Кондратьеву и направился к остальным дамам. Он отвечал на их флирт, заигрывал и вел себя как прежде, до появления в его жизни Кати.

Чем дольше девушка наблюдала за ним, тем больше возрастало всеобщее и ее собственное недоумение.

А когда Бриан Джонсон осторожно поинтересовался:«Екатерина прибудет позже?» — Лайонел наградил его таким взглядом, что каждому присутствующему стало ясно: Екатерина впала в немилость.

Тогда Джонсон, несколько изумив гостей, взял под руку Анчика, и оба демонстративно удалились.

Чуть позже Лайонел вновь подошел к хозяйке приема, но лишь для того, чтобы узнать:

— Суворова была?

— Нет. Ты же знаешь, она редко вылезает из своего захолустья.

Молодой человек помолчал, разглядывая ее.

— По кому улыбаешься?

Анжелика негромко рассмеялась.

— По твоим выкинутым игрушкам. Кажется, ты разлюбил играть дешевыми куклами и вернулся к своим высоким идеалам. За это стоит выпить. — Он взяла со столика бокал, приподняла его. — Такой тост: тряпочным сердцам кукол место на помойке. Пьем?

В один миг ей показалось — он ее убьет. А в следующий он принял бокал, залпом осушил, швырнул его в камин и, наклонившись к самому ее уху, шепнул:

— За твой, сломанный каблук, красавица.

От его голоса у нее по телу пробежала сладостная дрожь. Анжелика проводила его взглядом до дверей. Лайонел благодарил? Это было что-то новенькое. Неужели его привело к ней желание забыться, как тогда в гостевой комнате Моргана Нориша? Своим отказом от танца она отказалась от ночи с Лайонелом, и он явно был ей за это благодарен.

* * *

Они сидели на крыше четырехэтажки, расположенной напротив дома из красного кирпича, обнесенного стеной с колючей проволокой. На углу завода из тонкой черной трубы тянулся неизменный дым. Недавно прошел дождь, и асфальт внизу блестел в ярком свете луны и россыпи звезд. Лунный свет падал на мокрые рыжие листья деревьев, серебря на них капли. На дворе стояла глубокая ночь, все звуки города стихли, звучала игривая мелодия соблазна Камиля Сен-Санса «Танец жриц» — она словно манила, зазывала и увлекала за собой. Музыка из оперы «Самсон и Далила» напомнила девушке летнюю ночь в Петергофе — когда Лайонел рассказывал ей о Самсоне, которого соблазнила и предала женщина, и о его волшебных волосах, подобных лучам солнца.

Йоро старательно складывал на коленях самолетик из листка, исписанного неровными каракулями. Мальчик закончил бумажную поделку и запустил ее в воздух, со вздохом пожаловавшись:

— Я никогда не напишу эту проклятое письмо.

Катя покосилась на лежащую рядом с ним тетрадь, откуда он выдрал лист.

— А если представить, что Кира уехала и вы давно не виделись?

— Как же представить? — пригорюнился мальчик. — Я вижу ее каждый день!

— А если вам какое-то время не встречаться? Чтобы ты соскучился!

Он задумчиво наклонил голову, затем решительно тряхнул ею:

— Нет! Может оказаться так: мы не будем видеться, а я письмо все равно не напишу. Получится — зря скучал!

Девушка закинула ногу на ногу.

— Ну… а ты и дня без нее не можешь?

— Я… — он помолчал, — я не знаю. Наверное могу. Только не хочу.

— М-м-м…

Йоро грустно посмотрел на нее.

— Это плохо?

— Нет, что ты, вовсе нет, — спешно заверила Катя, — ты ведь тоже Кире очень нравишься и уверена, она бы ни за что не хотела скучать по тебе!

— Правда? — Глаза мальчика расширились.

Девушка обняла его за плечи.

— На свете не ничего хуже, чем скучать по тебе!

Он засмеялся и легонько пихнул ее плечом.

— Выдумаешь тоже! Кира… она… — Он умолк и долго молчал, а потом тихо закончил: — Она не скучала бы по мне.

— Почему ты так думаешь?

Йоро мучительно вздохнул.

— Просто знаю.

Девушка растерянно смотрела на него, не зная что и сказать на подобное признание. Но мальчик, точно дурной сон, прогнал горечь из уголков рта широкой улыбкой и весело спросил:

— Все еще хочешь броситься с крыши назло Лайонелу?

Только тут она поняла, что совсем забыла о своей ссоре с Лайонелом. Еще два часа назад, после его ухода, она злилась и обижалась, а теперь вдруг поняла, как сильно хочет его увидеть.

— Зря я сказала ему… — Катя замялась, — ну то… про мальчиков и девочек.

Йоро поморщился, упер локти в колени и, придерживая голову за подбородок, уставился вниз.

— Упреки за прошлые ошибки лишь создают настоящие ссоры.

— Слушай, — девушка нервно покусала губу, — а Лайонел никогда… — Она сконфуженно умолкла, устремив взгляд на свои руки.

Мальчик пихнул ее плечом, заверив:

— Никогда.

— Хорошо, — с трудом вымолвила Катя, и у нее из груди вырвался вздох облегчения. Но сказать о том, как она рада, что существуют хоть какие-то, пусть и размытые, границы его развратности, девушка не успела.

Слева от нее послышался холодный насмешливый голос:

— Подумаешь… нам просто нравятся мальчики другого типа, вот и все.

Катя повернула голову. Рядом с ней сидел, свесив ноги с крыши, ее призрак с льдистыми глазами, которого она недавно встретила на Поцелуевом мосту.

— Что тебе надо? — воскликнула Катя.

— Да ты не рада мне? — глумливо заметил златокудрый.

— Ты с кем говоришь? — испугался Йоро, вскакивая.

Катя отодвинулась от призрака, пробормотав:

— Йоро, ты не видишь его?

— Нет. — Мальчик закрутился на месте. — Тут кто-то есть?

— Да… он, я говорила тебе, — прошептала девушка, не в силах оторвать взгляда от холодных голубых глаз.

Мальчишка нагло протянул к ней руку, но она отстранилась, вцепившись в тисовый крестик на своей шее.

— Да, вижу, — подтвердил призрак и презрительно скривил рот. Сидел какое-то время как будто в раздумьях, затем воскликнул: — А что мы все про меня да про меня? Лайонел между тем танцует с Анжеликой.

— Неправда, — фыркнула Катя. — Он бы никогда…

Златокудрый вынул из ножен меч, начертил острием на крыше линию и бросил за нее. Блеснули сталь, рубины, черные бриллианты на рукояти, и оружие устремилось вниз, пока не вонзилось в асфальт. Там разлилось золотое сияние, совсем как недавно на реке, после чего словно на экране кинотеатра возникло изображение. Гостиная квартиры Анжелики Тьеполо: она в красивом розовом платье и Лайонел, протягивающий ей руку.

Играл Вальс си-минор Шуберта.

Катя услышала любимый голос: «Потанцуем?»

В следующее мгновение меч вновь оказался в руке призрака, и тот убрал его в ножны.

— Всякое «никогда» имеет свой срок годности, — улыбнулся златокудрый.

— Катя, уйдем, — позвал Йоро.

Девушка хотела подняться, но холодно отданный приказ «Твоему другу лучше уйти одному» остановил.

Йоро протягивал ей руку, девушка увидела, как потянулся к нему призрак, и взволнованно пробормотала:

— Йоро, иди, я скоро.

— Я не оставлю тебя! — упрямо мотнул головой оборотень. В ту же секунду его что-то толкнуло в спину, и он полетел с крыши.

У Кати крик застрял в горле. А мальчик, не долетев до земли полметра, завис.

Призрак стоял на самом краю крыши и насмешливо смотрел вниз, а потом отвел взгляд, и Йоро шлепнулся на асфальт. Вскочил и, задрав голову, прокричал:

— Катя, не оставайся с ним! Я иду! — Он вцепился в обломанный водосток, но невидимая сила отшвырнула мальчика.

Златокудрый вновь вынул меч, девушка воскликнула: «Не смей!» — но он не послушался, прочертил в воздухе квадрат, и меч устремился в оборотня. Воткнулся в асфальт прямо у его босых ног, и над головой в одно мгновение выросла золотая клетка с толстыми прутьями.

Призрак чисто и звонко рассмеялся, пояснив:

— Для его же безопасности.

Катя поднялась, продолжая держаться за тисовый крестик на груди.

— Что тебе нужно от меня?

Златокудрый выставил руку, вернув меч, прочертил перед собой золотистую линию, и когда шагнул за нее и обрел плоть, точно выключил музыку у девушки в голове.

Юный красавец оперся на оружие как на трость и лучезарно улыбнулся.

— Ответь мне на один вопрос, и я уйду.

— Хорошо, — быстро согласилась Катя. — На какой?

Он прошелся перед ней туда-сюда, весело поглядывая на нее.

— Как ты можешь любить меня, если ничего обо мне не знаешь, а в то, что тебе известно, ты не хочешь верить?

— Я… — начала она, но тот властно оборвал:

— Ты лжешь самой себе и мне.

— Ты не он! — Она яростно сорвала с шеи тисовый крест и швырнула мальчишке в лицо.

Златокудрый увернулся и вонзил кончик своего меча в амулет, расколов его натрое.

— Да, верно. Я не он. Потому что он — это я. — Ледяные глаза смотрели ей как будто внутрь, делая больно. — Я могу быть им, если захочу, а он не может не быть мной, сколько бы ни старался!

Катя растерянно моргнула. Она не понимала, о чем он говорит, как если бы его речь звучала на неизвестном языке.

— Почему преследуешь? — Она нервно рассмеялась. — Меня ты тоже отправишь в плавание по морям на непотопляемом корабле, облачив в платье невесты?

Мальчишка вскинул золотистую бровь, с минуту думал, затем усмехнулся:

— Одна и та же шутка во второй раз уже не смешна. Я не повторяюсь дважды.

— Для тебя обрекать на мучения — это шутка?

Он чуть наклонил голову.

— Насколько помню, не я развлечения ради выкинул в детский фонтанчик последнюю золотую монету, необходимую Теофано для освобождения.

— Последнюю? — потрясенно выдохнула Катя.

— Я давно так не смеялся, как тогда. — Он приблизился и, обняв ее за плечи, дружественно похлопал. — Ну-ну, ты ведь не знала…

Она высвободилась.

— Почему не предстанешь в своем настоящем обличии?

Он лишь улыбнулся и медленно растаял в воздухе. Золотая клетка внизу тоже исчезла. В голове грянула Пассакалия из клавирной Сюиты № 7 Генделя — волнующе-пронзительная, горестно-мятежная.

— Он был тут? — услышала девушка позади.

Над сломанным тисовым крестиком стоял Лайонел, одетый в черный вечерний костюм.

— Да, — ответила она и, взглянув на него, прошептала: — Ты ходил к Анжелике! Я все видела!

Он поднял голову.

— Ну, раз ты все видела, тогда знаешь, что госпожа Тьеполо любезно мне отказала.

Катя стиснула зубы; от холодности и безразличия, с какими он говорил об этом, у нее глаза обожгло. Она опустила ресницы, не желая показывать, как ей невыносимо больно.

— А если бы не отказала?

Он вздохнул.

— Что ты хочешь услышать?

Девушка отвернулась, глядя на медленно тянущийся дым из черной трубы. Глаза кололо.

— Правду!

— Правда заключается в том, что все наши отношения — ложь. В них нет места правде, потому что ты не способна ее вынести!

Катя резко посмотрела на него через плечо.

— Ты повторяешь его!

Лайонел пожал плечами.

— Неудивительно.

Они долго молчали, глядя друг на друга. Наконец Катя собралась с силами и спросила:

— Ты хочешь быть с другой? С другими?

Тебе интересно, как сильно меня тяготит верность? Я скажу! — Лайонел оказался рядом, и ледяной аромат его парфюма наполнил ее легкие. — Она мне осточертела! Как и твои бесконечные упреки. Тебе мало настоящего, ты бесконечно смотришь в прошлое, и оно гложет тебя.

— А тебя? — толкнула его в грудь Катя. — Ты приходишь в ярость всякий раз, когда видишь меня рядом с Вильямом! Не доказательство ли это, что и ты смотришь в прошлое? И оно что-то для тебя значит!

Лайонел перехватил ее руку.

— Разница в том, что я не спал ни с кем, чтобы досадить тебе!

— Да, но, кажется, сегодня собирался. Ты мог выбрать абсолютно любую, но выбрал Анжелику, зная, как сильно меня это заденет. — Катя обогнула его и пошла по крыше к люку.

— Мы не договорили, — схватил ее за плечо Лайонел.

— Я ухожу от тебя, — сказала она.

Он убрал руку с ее плеча.

— Не смею задерживать.

Катя сделала несколько шагов и, обернувшись, тихо промолвила:

— Я пересплю с каждым вампиром в твоем городе. Первым будет Фарнезе. А потом, когда больше никого не останется, вернусь к твоему брату. Я так люблю тебя, что готова потратить всю свою проклятую вечность, чтобы капля за каплей наслаждаться твоей болью.

Лайонел молча смотрел на нее, ни один мускул не дрогнул на его прекрасном лице, только глаза стали еще прозрачнее.

Девушка спустилась по железной лесенке, пронеслась вниз по грязным полуразрушенным ступеням до первого этажа и уже внизу, между узких стенных перегородок, прижалась к одной из них спиной и закрыла лицо руками. Сухие глаза жгло, внутри огненный шар разросся до того, что ее затошнило и стало трудно дышать. Хотелось заплакать, но осколки, застрявшие под веками, не трогались с места.

Катя положила руку на живот, пытаясь подавить внутренний огонь. Только ничего не вышло, шар точно разрывал ее изнутри.

Ей не хватало воздуха, она прошла к двери, толкнула ту и шагнула на улицу. А там угодила прямиком в руки Лайонела. Он завел ее запястья за спину, чтобы не дралась, и прижал девушку к себе.

Огненный шар медленно начал уменьшаться и вскоре исчез, а из глаз поползли раскаленно-горячие осколки, точно растаявшие льдинки, потекшие ручейками. Они оставляли мокрые пятна на его белой рубашке и сером шейном платке.

Молодой человек погладил девушку по щеке и сказал:

— Я не отпущу тебя.

Катя обняла его за пояс, плотнее прижимаясь к груди.

— Надо думать, это переводится как «Я люблю тебя»?

Лайонел немного отстранил ее и, серьезно глядя в глаза, произнес:

— Нет, до этого я еще не дошел и сказал лишь то, что имел в виду. Выслушай меня.

Она кивнула.

Его ладони властно обхватили ее лицо.

— Когда ты пришла в мой дом и позволила себя обратить, ты моей кровью подписалась под бессмертием. А когда посреди льдов моря Уэдделла пообещала ждать меня всегда, ты лишила себя выбора. Я люблю тебя как одержимый, и, выбирая меня, ты знала, что от меня будет не уйти.

Катя усмехнулась.

— Выбирая тебя, я знала только одно: тебя не удержать!

Он отнял ладони от ее щек.

— Кажется, удерживать нужно не меня.

Девушка опустила глаза.

— Я поняла.

— Да? Сомневаюсь.

— Ты хочешь донести, что если захочешь гулять по другим женщинам, ты будешь это делать, а я останусь при тебе, хочу я того или нет.

— Проклятие! — Он схватил ее за плечи и бесцеремонно встряхнул. — Думаешь, мне нужна твоя ненависть? Что мне с ней делать? Я хочу донести до тебя другое: сила любви не в том, чтобы закрывать глаза на ложь, а в том, чтобы, зная правду, не бояться лжи. Мы не может откладывать наши конфликты на завтра, потом на послезавтра и так далее, пока ты не повзрослеешь. Тебе пора научиться перестать плакать из-за каждого моего неосторожного слова. Я устал извиняться. Я не намерен отпускать тебя, соответственно сам никуда не собираюсь! Понимаешь?

— Да. — Она сердито скинула его руки. — Хватит трясти меня.

Он улыбнулся.

— Хорошо, идем. У меня есть кое-какие дела.

— Нет, — качнула волосами Катя.

— Что значит нет? — осведомился Лайонел, хмурясь.

Девушка обвила руками его шею и повисла на ней, смеясь и целуя его.

Он был озадачен переменной ее настроения и смотрел на нее подозрительно. Не выдержал:

— Как это понимать?

Катя крепко обхватила его ногами, положила голову на плечо и прошептала:

— Очень просто. Ты должен уделить мне время.

— А я что сейчас сделал?

— Орал на меня! — Девушка взяла его за волосы на затылке. — Ты меня не бросишь, я от тебя не уйду, мы бессмертны, значит, я могу получить все что пожелаю. А все, что я желаю, — это твое время.

Лайонел прошелся, держа ее на руках, вдоль дома.

— Ты намерена теперь во всем добиваться своего лишь на том основании, что я не брошу тебя и мы бессмертны?

Катя легонько укусила его в шею.

— Не изобьешь же ты меня за одно стремление быть ближе к тебе?

— Хм, — усмехнулся он, — какая наивная самоуверенность.

Лайонел остановился на углу четырехэтажного здания, где виднелся узкий проход, по которому зимой она вбежала во двор, чтобы спрятаться. Катя тоскливо посмотрела в сторону, где некогда стоял большой страшный обугленный дом с черными проемами окон. В нем Лайонел впервые ее поцеловал. Иногда она приходила сюда на минуту-две, просто посмотреть на это место. Стоило закрыть глаза, и казалось, у нее вновь выскакивает сердце от страха при виде вампира с холодными мертвыми глазами. Казалось, ей вновь не хватает воздуха из-за морозной свежести, запаха древесины и от поцелуя кружится голова. Однако воспоминания были далекими-далекими.

Такое чувство, что с тех пор прошло много-много лет, — вырвалось у девушки.

Время беспощадно к бессмертным. — Молодой человек посмотрел на чуть просветлевшее небо и резко приник к ее рту. В голове звучал ноктюрн «Разлука» Глинки. Губы влюбленных, под тоскующие звуки фортепиано нежно слились в одном музыкальном сердцебиении.

Глава 14 Волчья шкура

Вильям сидел в кресле и прислушивался к шепоту, доносившемуся с другого конца коридора, где располагалась комната Кати.

«Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне, и я, кому хочу, даю ее».

Едва ли чье-то цитирование Евангелие от Луки могло показаться романтичным. Но только не в случае, если проповедник говорил голосом Лайонела. Этот монолог стоил многих самых красочных признаний в нежных чувствах от прочих мужчин. Его голосу, словно сотканному из чистейшего куска льда, разбитого на мириады перезвонов, хотелось подчиняться как ладони, направляющей в любовной игре.

Брат мог говорить о чем угодно, даже зачитывать на память Библию, и при этом слушатель боялся лишь одного — что наступит тишина.

На улице светало, Вильям ждал уже второй час, но Лайонел не сильно спешил. А его сотовый телефон на столе между тем каждые десять минут оживал, настойчиво взывая к своему хозяину.

Вильям взял золотую печать в форме Ягуара и повертел в руках. Звуки доносившегося голоса не давали ему сосредоточиться. Перед глазами стояла залитая лунным светом постель, а на ней двое: брат и рыжеволосая девушка. Образы из прошлого перемешались с фантазией и мучили, болезненно сжимая сердце в груди.

Когда же шепот стих, молодой человек поставил печать на место и затаил дыхание, прислушиваясь. Золотая ручка повернулась, дверь отворилась, и вошел Лайонел, на ходу застегивающий рубашку.

Вильям окинул его быстрым взглядом, задержался на обнаженной груди и, ощутив толчок в сердце, в смятении отвел глаза. А брат перестал застегиваться, оставив ворот распахнутым на три пуговицы, и поинтересовался:

— Чем обязан?

Вильям нервно вцепился в подлокотники кресла и, стараясь не смотреть на брата, промолвил:

— Я был у Бесс и видел альбом с ее фотографиями. Принес тебе. — Он указал на стол.

Лайонел раскрыл альбом, пролистал его и, видно, не найдя его интересным, сел в кресло и принялся просматривать пропущенные звонки, порекомендовав:

— Продолжай.

— Я видел ее раньше множество раз и помню об этом.

Брат поощрительно кивнул.

— Разве это не странно? Сколько девочек жило и живет на нашей улице, почему же именно она?

— Метку нашел?

— Нет. — Вильям вздохнул. — Нет у нее никакой метки!

Лайонел вскинул брови.

— Это все?

Вильям замялся и нехотя признал:

— Есть еще кое-что…

— Да?

— Волк.

— Йоро?

— Нет, то чучело, которое Бесс притащила в день, когда ты встретил ее возле дома.

— И что?

Молодой человек коротко рассмеялся.

— Тут такое дело… Я хотел его немного развернуть, а его с места не сдвинуть!

— Как это? — наконец заинтересовался брат, подняв глаза от телефона.

Вильям развел руками.

— Он как будто прирос к полу, а его глаза… Все время, пока я там находился, меня не оставляло чувство, словно они наблюдают за мной. Так странно. Бесс — она иногда смотрит на него как на… как на…

— Живого? — подсказал Лайонел.

— Точно, — с облегчением покачал головой Вильям. Помолчал и нерешительно прибавил: — Я рассказал ей. О нас.

— Ну да, конечно, — презрительно скривился брат. — Разве ты мог иначе, ведь в глазах каждой смазливой девчонки ты должен выглядеть несчастной жертвой.

Молодой человек покосился на него.

— О, вижу, в своих воспоминаниях ты перевел Катю из разряда серых молей в разряд смазливых девчонок. Большая честь.

Лайонел швырнул в него альбом, проворчав:

— Ладно, не важно. Это твоя Бесс по каким-то непонятным причинам вошла в нашу жизнь…

— В нашу, — повторил Вильям с дразнящей улыбкой.

Брат не оценил его юмора и сухо продолжил:

— Девица непростая, все указывает на то, что она из Отмеченных. Бесстрашна, не болеет, у нее потрясающая память, девчонка хороша собой, ее представления о морали кощунственны, она задыхается в церкви, свечи от одного ее появления гаснут и превращаются в руках в воск. Однако метку ты не нашел.

Вильям подхватил:

— Еще ей нравится боль, риск, скорость, черный и красный цвета, вкусная еда, беспорядочные связи, деньги. Она равнодушна к мужской красоте, не испытывает обид, привязанностей, ей не бывает неловко. И она ничего не боится, кроме нежности и ласки.

— Просто душка, — криво усмехнулся Лайонел. — А невинности ее лишил в двенадцать лет какой-то уголовник.

Надолго в кабинете повисла тишина.

— Ну а что ее окружение? — полюбопытствовал брат. — Кого-нибудь особенно заметил?

— Нет. — Вильям откинул голову на спинку кресла. — Разве что этот парень…

— Какой?

— Максан, ее дружок детства.

— Что в нем особенного?

— Ничего, просто… мы виделись всего лишь пару раз, мне показалось, он не чувствует меня. Вернее чувствует, но иначе. Люди нас сторонятся, а этот сперва проявил дружелюбие, а потом агрессию.

— Стоп, — взмахнул рукой Лайонел, — вот тут поподробнее.

Вильям вкратце рассказал случай в баре и, видя, что брат задумался, предположил:

— Может, он был в состоянии аффекта, поэтому не среагировал сразу?

— Слишком много совпадений вокруг тебя! Я проверю парня.

— Не убивай его!

Ледяные глаза уставились на него.

— Это еще почему?

— Он дорог Бесс!

А это уже что-то новенькое. Сынам и дочерям дьявола никто не дорог.

Вильям провел ладонью по волосам.

— Ты можешь ошибаться. Не трогай парня, Лиза и так не хочет иметь со мной ничего общего.

От пристального взгляда брата ему стало не по себе, и он отвернулся. А Лайонел спросил:

— Ты испытываешь к ней нечто большее, чем похоть?

— Не знаю.

Брат посмотрел в потолок и задумчиво промолвил:

— А с Катей ты сразу определился в своих чувствах.

Да, — отрывисто согласился Вильямс — и ошибся.

Лайонел рассмеялся.

— Ты ошибся, но дьявол не ошибается никогда. Он уже трижды приходил к Кате.

Перед глазами возникла картина, увиденная в каморке слепой предсказательницы Даримы. Вильям моргнул, прогоняя этот образ, и спешно поднялся.

— Думаешь, старейшины правы? Катя бес?

На прекрасном лице брата между бровями возникла морщинка.

— Я не знаю, как иначе объяснить интерес к ней самого Люцифера! — признался он. — Вопрос остается открытым. Многие другие тоже…

— С Фарнезе что-нибудь прояснилось?

Лайонел взял телефон.

Георгий звонил, видимо, нашел того, кто готов снять блок с части сознания Фарнезе, где хранится нужная мне информация. — Брат поднес телефон к уху и, указав на дверь, бросил: — На днях Джонсон устраивает бал-маскарад, пригласи свою подружку.

— Это еще зачем? — взвился Вильям. — Она же… Лайонел отмахнулся, вновь указав на дверь, и, прежде чем заговорить с Георгием, прорычал:

— Приведи ее! Если Люцифер положил глаз на мою девочку, я хочу быть ближе к его.

Он лучезарно улыбнулся.

— Клянусь, без интима.

Сегодняшнее утро чем-то сильно отличалось от всех предыдущих в ее жизни. Бесс сидела на кровати, прижав к себе колени, и смотрела на серый туман, видневшийся в щелку приоткрытой балконной двери.

В комнату проникала утренняя сырость, а вместе с влажным воздухом тонкой струйкой в ноздри входила непонятная грусть и, проходя по горлу, тяжестью оседала где-то в области сердца.

Девушка посмотрела на соседнюю примятую подушку, на которой совсем недавно покоилась голова ее любовника. Она позволила ему остаться, уснула в его объятиях и не слышала, как ближе к рассвету тот ушел.

Бесс обхватила себя руками за плечи. С той минуты, как она выскочила из храма и ее охватила дрожь, у девушки возникло да так и осталось чувство, будто она не может согреться. Кожа оставалась прохладной, сколько бы ни растирала ее. По спине пробегали мурашки, к щекам приливал жар, и внутри творилось что-то необъяснимое. Казалось, произошло непоправимое, нечто страшное, похожее на смерть. Вот только смерть никогда раньше не пугала. Да что там — совсем не вызывала никаких эмоций, принималась как данность, и все.

Девушка взглянула на волка и вздрогнула, увидев, что тот лежит на боку возле камина.

Она вылезла из-под одеяла, приблизилась к чучелу и застыла на месте, потрясенно взирая на него. На полу лежала только шкура, как если бы кто-то освежевал настоящего волка. На ковре остались капли крови.

Девушка дотронулась до морды с пустыми дырами, где каких-то несколько часов назад сияли желтые глаза.

— Что же это?.. Черт, — пробормотала Бесс, отступая. Откуда в чучеле кровь?

Она притронулась к засохшей ранке на шее.

Мог ли вампир так подшутить? Почему бы и нет? Судя по вчерашнему концерту, шутки ему нравились.

Бесс прокрутила в голове услышанную ночью историю жизни парня, с которым согласилась встречаться — впервые в жизни встречаться, как другие люди, — и у нее возникли сомнения.

Он не был он похож на того, кто захотел бы попугать девушку окровавленной шкурой. А являлся как раз тем самым рыцарем, воспетым в дамских романах, готовым сражаться за женскую честь, дарить розы и целовать ручку. Такие давно вымерли.

Девушке стало смешно, но улыбка быстро исчезла с ее лица.

Все-таки перед ней лежала шкура с чучела. И если не отец пришел ночью и подбросил ее сюда, то это сделал вампир.

Бесс поплелась на кухню, достала из холодильника пакет с китайской едой, заказанной вчера. Но аппетита совсем не было, и, посидев над пакетом, она убрала его и пошла в ванную. Затем быстро собралась и вышла из дома.

На улице оказалось тепло, но сыро и туманно.

Девушка доехала до центра города, но вместо того, чтобы держаться курса на институт, прокатила вдоль канала Грибоедова и вскоре оказалась перед Казанским собором.

Около десяти минут сидела и смотрела на пустынные ступени, ведущие к входу в храм. Впервые в жизни она не знала, что и почему делает. Поэтому, когда ноги повели ее к лестнице, ей вдруг показалось — она не в себе. Самым поразительным являлось то, что сейчас, не в пример своему обычному началу дня, она была абсолютно трезва — ни капли алкоголя, ни грамма травки.

Девушка остановилась возле одной из четырех колонн у входа, нерешительно глядя на дверь.

«Зачем я тут?» — крутился в голове один и тот же вопрос. Ответа на него Бесс не находила. Было холодно, сырость, точно живая, пробиралась в рукава, и мурашки ползли и ползли по спине, вызывая дрожь. Голова сделалось ватной, сердце билось учащенно, ступни отяжелели, не давая сдвинуться с места.

Мимо прошла старушка, она обернулась и ласково спросила:

— Милая, вам нехорошо?

Бесс сумела лишь мотнуть головой.

Старушка смотрела с участием.

— Тогда почему же ты плачешь?

— Что делаю? — прохрипела девушка и, притронувшись к щеке, ощутила под пальцами влагу. Бесс подняла глаза к сводам, ища откуда на нее могло капнуть.

А бабушка в старом пальто шагнула к ней и вложила в руку небольшую деревянную иконку.

— Возьми, это святой Иоанн Новгородский. У меня только он остался, других быстро разобрали.

Бесс испуганно глядела на небольшой прямоугольник, лежащий у нее на ладони, и не могла вымолвить ни слова.

— Ему молятся об изгнании бесов, — негромко сказала бабушка и, заметив потрясенный взгляд девушки, тихо добавила, коснувшись груди: — В час нелегкий они в каждом из нас.

Бесс положила икону в карман. Старушка мягко улыбнулась, но в следующий миг лицо ее исказилось, словно от сильной боли, она обе руки прижала к груди и начала падать вперед — прямо на девушку. Та подхватила ее и опустила возле колонны.

Поблизости никого не было. Бесс рванула к дверям храма, но, уже схватившись за ручку, замешкалась. Обернулась, глядя на обмякшее тело старухи, и, глубоко вдохнув, распахнула дверь, одну, вторую, и крикнула: «Женщине плохо!»

После чего выбежала. Возле старухи она остановилась, пару секунд постояла над мертвой, затем побежала прочь.

* * *

Он осторожно открыл балконную дверь, впуская свет в темную комнату, и вошел. Насыщенно пахло кровью, как будто хозяйка покинула помещение буквально несколько минут назад. А вместе с тем воздух был начинен животной кровью.

Молодой человек прошел к камину и остановился над бурыми каплями на ковре. Позади раздался шорох, откинулось одеяло и вылезла лохматая девушка с лихорадочным румянцем на щеках и темно-темно-синими глазами.

— За шкурой пришел? — выкрикнула она и, вытянув дрожащую руку, швырнула в него чем-то.

Лайонел ловко поймал иконку и, удивленно приподняв бровь, обронил:

— Изгоняешь бесов?

— Что тебе тут надо? — хищно прищурилась девица. — Шкуру ищешь?

Лайонел прицокнул языком и бросил икону на постель.

— Шкуру? Ну что ты, я никогда бы не подумал так о девушке моего родного брата!

Бесс вполголоса выругалась, а он внимательно оглядел ее. Девица была лишь в нижнем белье — лучшего шанса рассмотреть ее на предмет наличия метки еще не выпадало. Брат не солгал, родинок на теле девушки не наблюдалось, только татуировка в виде колючей проволоки на бедрах, чуть выше кружевной резинки трусов. Очень светлая кожа, отливающая снежным блеском, красивая высокая грудь.

Заметив на шее свежий укус, Лайонел облизнулся. Крушение чьих-то, казалось бы, нерушимых идеалов всегда вызывало в нем удовлетворение, но отчего не сейчас? Перед глазами сидело живое доказательство того, что Вильям сломался. Он перестал цепляться за свои убеждения, поддавшись соблазну. Раньше, конечно, тоже поддавался, только иначе. Каждый раз пытался оправдать себя, оправдать свои поступки, искренне веря, что совершал их во имя добра.

А тут, с какой стороны ни посмотри на искусанную девчонку, найти в том Божий промысел являлось задачей непосильной. Брат не оставил себе путей для отступления — ничем, кроме как эгоизма, назвать его поступок или как-то оправдать его было нельзя.

— Чего ты уставился? — разозлилась Бесс. — Зачем пришел?

Лайонел пошарил в кармане и, к собственной удаче, нашел небольшую прямоугольную карточку. Бросил на кровать, возле иконы.

— Хотел передать лично.

Пока девушка читала текст приглашения на бал-маскарад, молодой человек окинул взглядом комнату. На самом же деле цель визита была другой — его интересовал некто Максан. Информацию о нем он хотел поискать в отсутствие девушки. Меньше всего он ожидал застать Бесс, спрятавшуюся с головой под одеялом, в разгар дня.

— И что же, — помахала девица приглашением, — там будут только вампиры? Закрытая вечеринка?

— Ты заболела? — проигнорировал ее вопрос Лайонел и кивнул на одеяло. Никак у него не вязался ее образ с тем, что он сейчас видел. Девчонка дрожала, щеки ее горели ярким румянцем, дыхание прерывалось.

— Да, но: «Если болезнь не определена, невозможно и лечить ее». — Она гневно вскинула на него темно-синие глаза, прошипев: — Это все ты! Из-за тебя со мной что-то творится!

Молодой человек, настороженно глядя на нее, отступил на шаг и предупредил:

— Не надо меня приплетать! — И насмешливо процитировал: — «Роды — болезненный процесс, в особенности если человек рождает сам себя, да еще в зрелые годы».

Бесс укуталась в одеяло и долго смотрела на икону, прежде чем сказать:

— Я сегодня вместо института поехала к Казанскому собору… Я не знаю, почему так поступила. Одна старуха у входа дала мне иконку и буквально сразу умерла у меня на руках. Я вернулась домой, и мне… мне… — Так и не найдя слов, она умолкла.

— Тебе плохо? — предположил Лайонел.

— Да, и еще… так странно, странно, как еще никогда прежде! «Ветру перемен нужны люди-флюгеры». Но я не из них!

— Уверен — ты многого еще о себе не знаешь! — Молодой человек через плечо посмотрел на окровавленный ковер. — Где волк?

— Это ты с ним сделал?

— Что сделал?

— Шкуру снял!

Лайонел расхохотался.

— Шутишь? Ты в самом деле думаешь, мне заняться больше нечем, как только с чучела снимать шкуру?

— Но кто-то же это сделал! Утром вместо чучела я нашла только окровавленную шкуру! А когда вернулась, ее уже не было!

Лайонел вздохнул, в кармане завибрировал телефон, ему давно следовало заняться более важными делами, чем разбираться с исчезнувшей шкурой чучела в квартире новой подружки брата. Однако что-то заставляло его медлить.

— «Я ее не хочу», — заверил себя молодой человек, а заметив, как расширились глаза Бесс и плотнее сомкнулись губы, пояснил:

— Это я так, о своем.

— Угу, — скривилась девчонка, — Вильям меня просветил на твой счет.

— Счастлив знать, — промурлыкал Лайонел и, указав на приглашение, многозначительно добавил: — Тогда ты уже в курсе, что я не приемлю отказов.

Он направился к балконной двери, на ходу вынимая телефон.

Бесс досадливо бросила вслед:

— «Парламент может заставить народ подчиниться, но не согласиться».

Молодой человек обернулся.

— И парламенту этого вполне достаточно. Если парламент станет копаться у каждого в душе, то его быстро переименуют в прачечную, а того хуже — и в церковь! — Лайонел подмигнул. — Купи маскарадный костюм и, бог с тобой, выкинь икону. У каждого свои святые, девочка. Как бы твой личный святой не спустил с тебя шкуру за измену.

Уже спустя несколько секунд молодой человек сидел за рулем своего золотистого автомобиля, мчавшегося по улице, освещенной лучами солнца, пробивающимися сквозь затянутое серое небо.

Дороги, поребрики, мосты, ограды, каналы — все казалось однотонно-серым. Но стоило только золотистым лучам, играя с ветром, расшевелить разноцветные, пока еще пышные, кроны деревьев, осветить холодный гранит парапетов, блеснуть на пыльных куполах и в глади каналов, как город преображался. Желтые листья летели в лобовое стекло из-под колес, двигающихся в потоке машин. Из колонок лились звуки скрипок. На табло мигала строка: Вивальди «Времена года. Осень».

Лайонел проехал по Синему мосту, оставил машину возле гостинцы и двинулся через Исаакиевскую площадь. Вошел в подъезд четырехэтажного дома, поднялся на последний этаж. Дверь открыл Георгий, с ходу сообщивший:

— Он ждет тебя.

За двойными стеклянными дверьми в гостиной, выполненной в бледно-персиковых тонах, на кожаном диване сидел юноша восемнадцати лет. Его миловидное лицо обрамляли светлые вьющиеся волосы. Одет тот был в светло-бежевый элегантный костюм.

— Познакомься… — начал Георгий.

Но Лайонел оборвал:

— Мы знакомы. Стигандр, кажется?

— Стиан. — Мальчик застенчиво взглянул на него, взмахнув длинным пушистыми ресницами.

Впервые они встретились в Москве в опере — тот пел на сцене. Позже познакомились ближе на одном из приемов, где талантливый швед предложил приватно исполнить для Лайонела любую оперу.

В комнате в углу приятно журчал водопад. Лайонел взглянул на бывшего друга и поинтересовался:

— Что ты пообещал ему за работу?

Георгий пожал плечами.

— Он сказал, вы сами договоритесь.

Молодой человек усмехнулся, пристально глядя в хитрые карие глаза юноши.

— Ну что ж, тогда оставь нас.

Георгий хмыкнул, но больше ничем не выказал своего сомнения и удалился.

Спустя пять минут Лайонел вышел из гостиной. Хозяин квартиры проводил его до двери.

— Я не знал, что вы были… гм… знакомы, — признал Георгий.

Их взгляды встретились, бывший друг потупился, а Лайонел плотоядно ухмыльнулся:

— Всегда было любопытно! Ты опускаешь глаза при упоминании моих любовников, потому что осуждаешь, или потому, что хочешь быть на их месте?

Георгий глаз не поднял, но ответил абсолютно ровно:

— Судя по слухам, ты не особо нежный любовник, и о смене ролей, видимо, речи не идет. Но если бы мне вдруг захотелось, чтобы меня кто-нибудь жестоко унизил, ты возглавил бы список подходящих претендентов.

* * *

Они шли по каменной дорожке зимнего сада в замке Бриана Джонсона. В голове звучала прелюдия Вагнера к первому акту оперы «Лоэнгрин» — медленная и безмятежная.

Мимо, беззаботно смеясь, пронеслись сестры Кондратьевы в красных народах, кудрявых рыжих париках и изящных черно-красных масках. В руке у каждой было по золотистому яблоку.

— Какой смысл наряжаться в костюмы, если все равно никто не понимает, кто есть кто? — не выдержала Катя.

Лайонел засмеялся:

— Сестры в образе гесперид. Они дочери Ночи, живущие на краю мира и охраняющие золотые яблоки вечной молодости.

Девушка окинула его скептическим взглядом. Блестящие доспехи, меч и щит ему чрезвычайно шли. Шлем лучше всякой маски закрывал большую часть лица. Но глаза его все равно бы выдали — в любом костюме.

Катя сомневалась, что кто-нибудь рассмотрит в ней прекрасную Елену, виновницу Троянской войны. Выбор Лайонела, явившегося в образе Париса, похитившего чужую жену, немало удивил и позабавил девушку. Она полагала, тот выберет более подходящий по статусу персонаж. Парис всегда виделся ей изнеженным и несколько женственным. А Лайонел, несмотря на свою потрясающую ледяную красоту, любовь к драгоценностям и ярким одеждам, изнеженным не был. Скорее холеным, и во что бы он ни оделся, от его блистательности захватывало дух. Его мужественность у ангельской миловидности оспаривали глаза с ледяным оскалом айсбергов, дрейфующих в прозрачной бесконечности.

— Над чем ты смеешься? — поинтересовался молодой человек.

— Не просто представить тебя воином.

— Почему же? — оскорбился тот. — В умении владеть мечом мне здесь нет равных!

— Я знаю, — мягко улыбнулась Катя. — Просто в серьезных боях тебя могли бы запачкать.

Он так на нее взглянул, что она пожалела о своих словах.

К счастью, они вошли в зал. Разряженные гости собрались вокруг кровавого фонтана.

Девушка не сразу поняла, что же всех так заинтересовало. А когда увидела, наконец, тихо ахнула. Бриан Джонсон в женском парике, с накладной женской грудью, прикрытый лишь лавровым листком, стоял возле мраморного бассейна на возвышенности. А у его босых ног, опутывая фонтан, свернулся гигантских размеров змей, голова его покоилась на плече Бриана. В пасти рептилии лежало огромное красное яблоко.

— Он что же… Ева? — еле слышно пробормотала Катя, замедляя шаг.

Лайонел ничего не сказал, а подойдя к хозяину вечера, поаплодировав, заметил:

— Только истинный мужчина способен взять на себя грех первой женщины.

Гости в масках и костюмах засмеялись.

Анжелика, не мудрствуя, явилась в образе Афродиты, а Даймонд в образе ее любовника — юного охотника Адониса, вооруженного луком. Платье девушки — длинное и шелковистое — поражало воображение, оно состояло из красных лепестков анемона. По преданию, слезы Афродиты по убитому на охоте Адонису превратились именно в лепестки этого цветка.

Великан Никита прохаживался по залу в образе русского богатыря.

В Порфирио Фарнезе с трезубцем и плавниками на запястьях легко узнавался владыка вод — Нептун.

Лицо Георгия скрывала голова слона, увенчанная короной. Голый по пояс, молодой человек был одет в широкие желтые штаны, его шею и живот укрывали золотые цепи, какие-то зеленые гирлянды. Катя лишь с подсказки Лайонела признала в нем Ганешу — слоноголового бога мудрости, составляющего свиту Шивы.

Среди гостей находились ангелы, эльфы, принцессы, благородные звери вроде льва, быка, тигра, лисы, волка.

— А кто та красивая девушка? — спросила Катя, следя за передвижениями светловолосой незнакомки в изящных сандалиях на ремешках, одетой в тонкую свободную тунику, открывающую одно плечо. Голову обхватывал серебряный обруч.

Парис переглянулся со слоноголовым богом Генешей и сухо сказал:

— Его зовут Стиан, он мой гость.

— Его? — опешила девушка, разглядывая прекрасного гостя с еще большим интересом.

А Стиан между тем взмахнул рукой и легкой походкой направился к ним. Многие мужчины и женщины в зале с интересом следили за его передвижением. Особенно Бриану Джонсону юноша пришелся по вкусу, он буквально пожирал его глазами, поглаживая свое голое бедро.

Мальчишка приблизился к Лайонелу, по-женски протянув руку для поцелуя. Но тот передал ее Георгию с таким видом, будто отдает недопитый бокал крови, и слоновоголовый бог ткнулся в запястье хоботом. Стиан был разочарован, но попытался это скрыть за соблазнительной и кроткой улыбкой, подаренной Лайонелу.

Катя все ждала, когда карие глаза, обрамленные пухом светлых ресниц, посмотрят на нее, но тщетно. Гость полностью отдался во власть красоты правителя и откровенно им любовался, не замечая никого вокруг.

Лайонел чуть приподнял бровь, предлагая тому начать разговор. И лишь тогда юноша перевел взгляд на Катю. Он оглядел ее с едва сдерживаемым бешенством, скулы его напряглись, губы искривились. А девушка вдруг отчетливо услышала голос Лайонела:

— Мой любовник.

— Прости? — в ужасе посмотрела на него Катя.

Молодой человек выглядел так, словно секундой ранее ничего не произносил. Она в панике огляделась и увидела, как от нее отступила тень, а потом к выходу из зала двинулся кто-то, одетый в костюм ангела с большими белыми крыльями.

— Стой! — крикнула Катя. Ангел ее как будто не услышал, а Лайонел схватил за локоть.

— С кем ты говоришь?

Вон с тем, в костюме ангела с крыльями! — Она сделала попытку высвободиться из пальцев Лайонела, но тот не опустил, едва слышно заметив:

— В зале нет никого в костюме ангела.

— Но как же?.. — Девушка осеклась.

— Он что-то тебе сказал?

Катя бросила из-под ресниц взгляд на Стиана и придушенно солгала:

— Нет.

Молодой человек не поверил и, не глядя на юношу, приказал ему:

— Займись делом! — Кивнул Георгию: — Проконтролируй.

Белокрылый достиг выхода из зала и столкнулся с Кирой, одетой в костюм ведьмы, и Йоро, изображавшего ее черного кота. На плече у мальчика сидела Орми. Он прошел мимо, никого не заметив, а девочка остановилась как вкопанная и повернула голову в сторону ангела.

Они несколько секунд стояли друг против друга, затем тот протянул к ней руку, Кира резко отшатнулась. А Катя услышала смех и слова:

— Даже в самых чистых сердцах есть место для маленькой мечты обо мне.

Лайонел заметил странное поведение Киры и жестом подозвал ее.

Та послушно засеменила к нему, придерживая подол своего черного платья с пышными юбками. Голову ее украшал длинный черный колпак, из-под него в разные стороны торчали черные растрепанные волосы парика. Метлу нес кот. Катя не сумела сдержать улыбку и дотронулась до накладныхтреугольных ушек на голове мальчика.

Кира остановилась в шаге от Лайонела.

— Здравствуй, я… — начала она, тот грубо оборвал:

— Ты видела сейчас кого-то в костюме ангела?

Она замешкалась. Молодой человек разозлился и тряхнул ее за плечи:

— Отвечай!

Йоро встрепенулся, Орми зашипела на него. Лайонел вытянул в их сторону руку с поднятым указательным пальцем, предупредив:

— Не лезьте.

Кира подняла фиалковые глаза.

— Я никого не видела. Почувствовала.

— Он сказал тебе что-нибудь?

— Нет, — поспешно качнула она искусственными волосами.

Катя нахмурилась. По какой-то причине девочка лгала. Ангел не стал бы ничего произносить, не будь уверен, что его слышат. Но уличать ее в обмане девушка не стала. Ведь чуть ранее сама солгала Лайонелу, не желая признаваться, что именно ей открыл дьявол.

«Странный наряд», — подумала Катя, но вслух мысль не озвучила. Ей не давало покоя услышанное. И отнюдь не мальчик Стиан занимал ее сейчас, а слова, сказанные белокрылым Кире. На какую маленькую мечту намекал дьявол? Что за темную тайну хранила эта невинная, настрадавшаяся девочка?

Лайонел обвел зал взглядом ледяных глаз, словно искал кого-то. Не нашел.

Глава 15 Загадки от Создателя

Таких домов ей никогда еще не приходилось видеть. Он походил на замок из тыквы, точно «Джек», озаряемый свечой. Гладкие оранжевые кирпичные стены сияли в свете гирлянд, разноцветные купола башенок, казалось, рассеивали тьму, пронзая ее острыми шпилями.

Бесс ступила на лестницу из мозаики, проворчав:

— «Богатые скучают дороже».

— «Если бы роскошь была дурна, ее не было бы на пирах у богов», — парировал Вильям.

— «Слава богу, я все еще атеист», — обнажила белые клыки девушка. Прийти на вампирский маскарад в костюме вампира ей показалось забавным.

Ее спутник решил ей подыграть, облачился в голубые джинсы, джинсовую куртку и кроссовки. Сегодня он изображал человека.

Они вошли в просторный зал из оранжевого мрамора. Два молоденьких мальчика в тюбетейках приветствовали их поклонами.

Вильям указал на огромный вход в зимний сад. По обе стороны от него стояли статуи обнаженных мужчин.

— Хозяин дома гомик? — поинтересовалась Бесс, шагая по каменной дорожке сада с высаженными по обе стороны розовыми кустами и карликовыми деревьями.

Молодой человек помолчал, подбирая слова.

— Понимаешь, видишь ли… да.

Девушка удовлетворенно кивнула, усмехнувшись:

— А у вас это осуждается?

— Едва ли…

Бесс ощутила, что он крепче сжал ее руку, шепнув:

— Не бойся.

Она передернула плечами.

— Единственное, чего я боюсь, — что своим участием ты сломаешь мне руку.

После того, как его странный брат покинул днем ее комнату, она спустила икону в мусоропровод, вычистила ковер от крови и накурилась марихуаны, глядя по телику MTV.

Как отрубилась, она не помнила, а когда очнулась, все встало на свои места, точно от кошмара проснулась. Не было страха, озноб прошел, сердце билось ровно. Она сходила к метро, где через дорогу находился огромный торговый центр. Купила себе вампирские клыки, изящную маску, черный корсет с алыми кружевами, длинную легкую юбку с разрезом, чулки в сетку, плащ с капюшоном и заодно новые высокие сапоги.

На втором этаже в женском отделе нижнего белья она встретилась со своим соседом Глебом. Когда она окликнула его, он покраснел и выронил женскую шелковую сорочку. А из примерочный донесся голос: «Милый, ну что ты там копаешься? Где мой комплект?» Тогда парень смущенно улыбнулся Бесс, схватил сорочку и комплект из бюстгальтера с кружевными шортиками и поспешил к примерочной.

Похоже, у мальчишки наконец появилась подружка.

«Интересно, он уже подарил ей обручальное кольцо?» — весело подумала Бесс.

Ближе к одиннадцати к ней зашел Вильям. Откуда он узнал, какой костюм она подобрала, спрашивать не стала. Нарисовала ему на шее фломастером две дырки, якобы от клыков, и, накрасив губы красной помадой, оставила след от поцелуя.

Они прошли под аркой, а все присутствующие в зале как по команде обернулись и уставились на девушку. Она видела, что ноздри многих задрожали, прошелся шепоток, затем все посмотрели на мужчину в золотых доспехах, стоящего подле рыжеволосой девушки.

Тот успокаивающе поднял руку и в установившейся тишине произнес:

— Новая подружка моего брата — что-то вроде персонального бокала, какие сейчас модны в Париже.

По залу пронесся возглас понимания и одобрения.

Бесс заметила на себе взгляд Вильяма, едва сдерживающегося от бешенства, и, чуть улыбнувшись, обронила:

— А что он должен был сказать?

— Он оскорбил тебя, — процедил сквозь зубы тот.

Она открыла рот, но Вильям взмолился:

— Своими словами!

Девушка засмеялась.

— Оскорблен чаще всего тот, кто хочет быть оскорбленным. Я не оскорблена.

К ним навстречу выступил Лайонел со своей спутницей. Бесс знала историю этой девушки, и особой приязни бывшая любовь Вильяма у нее не вызвала. Да и судя по рассказу последнего, с трудом верилось, будто чувства ушли безвозвратно или их вовсе не было.

Единственное несоответствие, которое Бесс сразу усмотрела, но не заметила при первой мимолетной встрече, — это внешность девушки. Странно, что у кого-то мог язык повернуться называть ту «серой молью». Конечно, рядом с потрясающе красивым вампиром в золотых доспехах она выглядела скромнее. Но в этом был особый шарм. Она словно смягчала своим присутствием холодную жестокость, сквозившую в хрустальных глазах. Разглядывая лицо Кати с нежными чертами, окутанное гривой кудрявых волос, Бесс видела перед собой идеальную героиню любовного романа с обложки. Вот только для верного завершения истории рядом с ней должен был стоять Вильям. И эта мысль до странного взволновала девушку.

После представления друг другу Катя спросила у нее:

— Тебе, наверное, не очень уютно тут? Я могла бы…

Бесс перебила:

— Мне отлично! — И потянув Вильяма за собой, бросила через плечо: — Мы не будем дружить, быть любезной не обязательно.

Когда они чуть отошли, Вильям прошипел:

— Зачем ты с ней так? Она хотела тебе помочь, потому что сама прошла через все это!

Девушка фыркнула:

— Я могла бы поискать корректное объяснение, почему она мне не нравится, но если позволишь, не стану утруждаться. В зале полно вампиров, могу я выбрать себе другую компанию?

— Да, конечно, но…

Бесс оглядела зал и, наткнувшись на девушку в красном платье, сотканном из лепестков, выдохнула:

— Ну ни черта себе… Вот с той меня познакомь!

— Э-м-м, нет, — покачал головой Вильям. — Это Анжелика Тьеполо, знакомства с ней плохо заканчиваются.

Бесс была не в силах оторвать глаз от идеальной девушки. Теперь ей стало понятно, почему миловидную Катю называли «серой молью». Рядом с роковой красавицей Анжеликой, пожалуй, любая бы ощутила себя дурнушкой. В зале не было ей равных, и Бесс сомневалась, что их стоило бы искать среди людей. Разве что на выставках в галереях. Не девушка, а картинка. Возле нее находился прехорошенький юноша, он трогательно смотрел только на злотовласку, то и дело с нежным благоговением прикасаясь к ее руке.

Бесс с трудом оторвала взгляд от красавицы и недоверчиво уточнила:

— Я правильно понимаю, что твой брат бросил ее ради Кати, которую ты нашел в каком-то там парке?

Вильям обиженно хмыкнул.

— Примерно так.

Девушка присвистнула.

— Я, конечно, слышала, что любовь слепа, но до сегодняшнего дня даже не подозревала — насколько.

— Помнится, совсем недавно ты утверждала: внешность для тебя не играет никакой роли.

— Для меня нет, но я никогда не утверждала этого же о мужчинах. Так что, познакомишь меня с ней?

— Нет, — категорично отрезал Вильям.

Бесс пожала плечами.

— Тогда я сама, — и устремилась к парочке.

— Потом не плачь, — донеслось предупреждение.

Анжелика встретила ее насмешливым взглядом и вопросом:

— Ты на ножке или без?

— В смысле?

— Бокал, — расхохоталась красавица.

— Наверное, на ножке, даже на двух. — Бесс показала ногу в разрезе юбки.

Красавица помолчала, разглядывая ее.

— Забавно, — наконец изрекла та. — И где же Вильям находит таких?..

— А нас по городу много…

— Надеешься стать бессмертной?

— «Бессмертные — смертны, смертные — бессмертны; смертью друг друга они живут, жизнью друг друга они умирают».

Анжелика вскинула брови и, покосившись на юношу, заметила:

— Умная. Похоже, снова бокал наполнит один брат, а пить будет другой. — Она улыбнулась. — Напитки с исторической справкой на этикетке — это по части Лайонела.

Бесс задумчиво наклонила голову.

— Благодарю, я пас. В силу своей смертности не играю с огнем.

Красавица кинула взгляд черных глаз на Катю, стоящую на другом конце зала, и согласилась:

— Это правильно. Такая неглупая девочка, что же ты тут делаешь? — Анжелика взяла у юноши бокал с кровью и протянула ей. — Выпьешь?

Бесс отказалась, вынула из внутреннего кармана плаща папироску, набитую травкой, и прикурила. Глубоко затянулась, выпустила несколько колец.

— Пригласили, вот и пришла. Поверь, куда с большим удовольствием я бы покувыркалась сейчас в постели с мужчиной и выпила портвейна.

Красавица несколько опешила от ее откровенности. Затем жестом подозвала официанта и приказала: «Достань портвейн!» — и, заново оглядев Бесс, воскликнула:

— Как тебя угораздило связаться с Вильямом? Он же слабак! Какой там из него может быть любовник?

Бесс поискала в зале молодого человека — тот стоял возле фонтана рядом с голым полноватым мужчиной, чьи ноги опутывал змей, и наблюдал.

— Спала с ним?

Анжелика ответила не сразу, а потом сказала, как будто даже удивленно:

— Не довелось… Он никогда не интересовал меня как мужчина. — Девушка тронула своего любовника за плечо: — Даймонд, тебе не интересны женские разговоры.

Тот беспрекословно отошел в сторону, она же продолжила:

— Вильям ужасный зануда! Его в постель и гарпуном не втащишь!

— Неужели? — изумилась Бесс.

— Так говорят. А что, у тебя есть другие сведения на этот счет?

— Не знаю, кто уж и куда его тащил у вас тут, но ко мне он просто подошел на улице и предложил потрахаться.

Анжелика моргнула, перевела потрясенный взгляд на Вильяма и обратно на девушку.

— Ты уверена, что не путаешь Нортона-младшего со старшим?

— Абсолютно. — Бес затянулась и выдала смешок. — Этого вашего блондинчика ни с кем не спутаешь.

— Верно, — протянула Анжелика и, приподняв бокал, пригубила крови, после чего поинтересовалась: — А почему ко мне подошла? С Катей у тебя явно больше общего.

Бесс весело обнажила клыки.

— Не заметила. А о тебе Вильям интересно рассказывал. — Девушка зевнула. — Если мой расчет верен, то ты не из тех, кто прилипнет ко мне со своей дружбой и пониманием. Я здесь на пару часов, а потом у меня своя жизнь, в ней нет места бессмертию и прочей вашей фигне.

Подошел официант с подносом, на котором стоял бокал и бутылка портвейна.

— Отлично, — обрадовалась Бесс, хватая бокал и жадно отпивая.

Анжелика чуть прикоснулась своим бокалом к ее, раздался мелодичный звон.

— Ну что же, ты мне нравишься. Впервые встречаю человека, не стремящегося заполучить бессмертие. Выпьем за знакомство.

* * *

— Я никому не нравлюсь, — тихо сказала Катя.

Лайонел улыбнулся и дотронулся указательным пальцем до ее щеки, на которой от его ласки появилась милая ямочка.

— Ты нравишься мне. Стоит ли огорчаться из-за того, что моя бывшая любовница и новая подружка твоего бывшего возлюбленного не хотят с тобой дружить.

— Да, но если они станут дружить против меня…

— Тогда я с ними обеими разберусь, — пообещал он и посмотрел на смеющихся девушек. Его самого раздосадовал выбор девчонки, но говорить об этом Кате счел излишним. Он видел, что ее задело пренебрежение Бесс, и злился, поскольку был бессилен изменить ситуацию. В сущности, его устраивал вариант, где развращенная грубиянка находилась бы на расстоянии от его наивной девочки. Но если бы, прежде чем выбрать себе в подруги Анжелику, Бесс проявила элементарную вежливость, ему не пришлось бы сейчас наблюдать грустную обиду в серых глазах.

Заметив краем глаза приближение Фарнезе, молодой человек наклонился к уху девушки и сказал:

— Пора.

Катя неестественно улыбнулась и, резко отступив, воскликнула:

— Мне надоело!

Гости с интересом уставились на них, Порфирио замедлил шаг. Лайонел невозмутимо обронил:

— Раз так, ты вольна уйти.

Девушка очень правдоподобно фыркнула.

— Так я и поступлю. — Она развернулась и, прежде чем уйти, прибавила: — Не скучай! Развлекись с кем-нибудь из своих бывших!

Лайонел закатил глаза, досадуя, что они не обговорили сценарий дословно.

В установившейся тишине послышался пьяный смех Бесс:

— Она всегда с ним так?

Анжелика презрительно заметила:

— Представь себе! Год назад он убил девушку из нашего общества и за меньшее, а этой позволяет вести себя как угодно!

Сколько ни припоминал Лайонел события прошлой осени, имени девушки, которую ему пришлось заставить молчать, не вспомнил. Та слишком фанатично следила за его похождениями последних лет и после нескольких часов, проведенных с ним, возомнила, что собранное досье поможет ей стать единственной. На одном из приемов он спровоцировал ее и за неосторожно кинутые слова «Пусть все знают, какой ты мерзавец» с чистой совестью вырвал ей сердце.

Пока в зале обсуждалось поведение Кати, Фарнезе выскользнул в зимний сад, и Лайонел сделал незаметный знак Стиану с Георгием. Те последовали за правителем Венеции. Молодой человек подождал несколько минут и устремился за ними.

Взлетел по огромной мраморной лестнице с позолоченными перилами, выбрал вдоль по коридору одну из гостевых комнат и вошел в нее, где освободился от доспехов и одежды.

Секунды до обращения всегда были особенными, они походили на сладостное предвкушение удовольствия. Выпуская своего зверя, он ощущал такой бешеный прилив сил, что с трудом мог оставаться на месте.

Впервые обратившись в Ягуара, он пробежал без остановок много-много миль. Облегчения это не принесло.

Лишь когда встретил на своем пути вампира и через врата его глаз попал в лабиринт загробного мира, обрел успокоение. И чем дольше он оставался в своем втором обличии, тем труднее ему было возвращаться. Свобода сводила с ума, лишала разума и памяти. А ему во что бы то ни стало хотелось помнить. В теле зверя все становилось другим — он сам менялся.

Лайонел медленно потянулся и на вздохе мягко опустился на мощные лапы. Равномерный стук сильного сердца оглушил. Ягуар стоял не двигаясь, наслаждаясь живыми толчками в груди, их волшебными звуками, сравнимыми лишь с самой прекрасной на земле музыкой.

Иногда он принимал это обличье, только чтобы послушать ее. На минуту-две, не больше. Слишком трудно было сопротивляться желанию в забытьи мчаться по бесконечным коридорам зеркального лабиринта, все дальше и дальше удаляясь от опостылевшего мира живых, где так надолго оказались заперты мертвые.

Ягуар ударом лапы распахнул дверь и, в два прыжка оказавшись возле другой — чуть приоткрытой, вошел в небольшой зал со скульптурами обнаженных мужчин. Катя сидела на софе возле стены, рядом стоял Фарнезе, против него Георгий и Стиан.

Лайонел стоял с опущенной головой, но, ощутив легкое колебание воздуха, предупреждающе зарычал.

Фарнезе замер, Георгий приказал Стиану:

— Приступай!

Медленно потекли минуты ожидания, а для Лайонела — сопротивления огромным силам, влекущим его поднять голову и ворваться в лабиринт.

— Ну что? — поторопил Георгий. Он как никто знал, какие усилия приходится прилагать Лайонелу, чтобы контролировать себя.

— Почти, — выдохнул мальчишка, а потом растерянно пробормотал: — Кажется, все, но…

Повисло молчание, Лайонел мысленно торопил Георгия.

Заговорил Стиан:

— Впервые такое встречаю, я снял блок, но там еще один. А за ним еще и еще.

Георгий вздохнул.

Часть сознания закрыта множеством блоков. Это как матрешка: открываешь одну, а в ней другая, и так снова и снова.

— «Информация в какой-нибудь из них есть?» — мысленно спросил Лайонел у бывшего друга.

— Да. Одна и та же. Обращение самого Создателя к тебе.

Ягуар ударил лапой о пол.

Георгий торопливо прочитал: «Ты нашел того, кто любит тебя больше, чем боится меня, и он снял для тебя мою запретную печать. Мой самонадеянный мальчик, я знаю, как ты любишь сложные головоломки. Реши и эту!»

Порфирио засмеялся.

— Я свободен?

— «Пусть снимет все блоки до последнего!» — приказал Лайонел.

Георгий передал его слова Стиану.

Прошел не один час, прежде чем юноша устало изрек:

— Все. Я дошел до последнего. Любовь и страсть к девушке внушена Фарнезе Создателем.

— «Зачем?» — прорычал Лайонел.

— Этого никто не знает, кроме Цимаон Ницхи, — тихо промолвил Стиан.

Георгий задумчиво хмыкнул:

— Создатель напоследок загадал тебе две загадки: «Как остановить того, кого остановить невозможно?», и вторая: «Что нужно спрятать, чтобы тот, кто ищет, даже найдя, продолжал искать?»

Порфирио усмехнулся.

— Будет чем заняться на досуге. — Обернулся к Кате и вкрадчиво сказал: — Я буду ждать ответа.

Он ушел, Стиан ненадолго задержался, потоптался на месте, но потом вышел вслед за Георгием.

Когда дверь за ними закрылась, Катя поднялась и осторожно приблизилась.

— Он его не дождется, — заверила она, нежно проведя рукой по спине Ягуара. Тот уткнулся мордой в ее ладонь, жадно вдыхая аромат кожи.

Девушка опустилась рядом на корточки, обвила руками могучую шею и, касаясь губами уха, прошептала:

— Ты красивый.

Вскоре они вернулись в бальный зал. Оркестр исполнял Второй вальс Шостаковича, пары танцевали. Фарнезе покинул прием.

Лайонел повернулся к Кате, готовый пригласить ее на танец, но внезапно перед ним мелькнула черная фигурка в остроконечной шляпе и тонкой голосок осведомился:

— Могли бы мы потанцевать? — Кира с надеждой смотрела снизу вверх, а из-за его заминки смутилась и придушенно пояснила: — Йоро не умеет, я учу его, но мне бы очень хотелось.

Лайонел собирался ответить, что этот танец у него занят, но Катя отпустила его руку и попросила:

— Потанцуй с ней. О намерениях других мужчин в этом зале можно только догадываться.

Молодой человек взял девочку за локоть и повел к танцующим. Она семенила рядом с ним маленькими шажками, сосредоточенно глядя в одну точку.

Когда он закружил ее в танце, она несмело посмотрела на него.

— Мне идет костюм ведьмы?

— Нет, — буркнул Лайонел и, с безразличием окинув ее взглядом, прибавил: — Ты похожа на попрошайку конфет в Хэллоуин.

Девочка от обиды закусила губу, а он посмотрел поверх ее головы в остроконечной черной шляпе на Бесс. Та танцевала с Вильямом, тесно прижимаясь к нему, лаская его плечо и шею. Брат держался с ней уверенно, куда свободнее, чем когда-то с Катей. И выглядел как будто счастливым, наклонился к девушке, в поцелуе прикасаясь к ее уху.

Лайонел не заметил, что сильнее стиснул хрупкие пальчики девочки в своей ладони, Кира не сказала ни слова. А он ощутил внутри неясное беспокойство, легкое, едва различимое чувство надвигающейся опасности. Что-то похожее он испытывал, когда впервые увидел брата с Катей. Тогда он объяснил себе это привычкой опекать Вильяма, в то время ввязавшегося в сомнительные отношения. А чем теперь оправдать свое внутреннее волнение, просто не знал.

— Лайонел, — обратилась Кира.

Он в досаде, что она вмешивается в его размышления, опустил на нее глаза, вспомнив:

— Сегодня мне звонил преподаватель изобразительного искусства. Утверждает, что у него с тобой возникли какие-то сложности! Не хочешь объяснить?

Кира потупилась.

— Он не сказал, какие именно?

— Нет, иначе бы я не просил объяснений!

Она замялась, но он вновь устремил взгляд на брата с Бесс и не заметил, как музыка стихла. Девочка попыталась что-то сказать, но молодой человек шикнул на нее, и, бросив: «Обсудим потом», направился к Вильяму.

Бесс встретила его пьяной ухмылкой и словами:

— Красавчик, хватит лимонов!

— О чем она? — поморщился молодой человек, глядя на брата.

Тот неотрывно смотрел на него и молчал. Девица засмеялась, объяснив:

— Кислый, словно лимон сожрал!

— Умолкни, — процедил сквозь зубы Лайонел, продолжая вглядываться в недра изумрудных глаз.

Бесс не вняла приказу, наклонила голову и протянула:

— Искрит, мальчики. От вас искрит.

Вильям вздрогнул и резко опустил глаза. Положил руку Лизе на талию и сказал:

— Мы уже уходим.

— Отлично! — Лайонел повернулся к Бесс: — Когда будешь говорить Екатерине «До свидания», в твоих интересах оставить у нее приятное впечатление о себе.

— Ага. А поцеловать меня в задницу не хочешь? — рассмеялась мерзавка. — Убьешь меня?

— Нет, — обаятельно улыбнулся молодой человек. — Не тебя. Твоего отца.

Девушка перестала улыбаться. Глаза ее из ясно-зеленых вмиг потемнели, став иссиня-черными.

— Хочешь, чтобы я была любезной? — угрожающе прошелестела она. — Ну, хорошо!

И она быстро направилась к Кате.

Вильям чертыхнулся.

— Можешь поздравить себя! Кажется, ты сейчас заказал для Кати порцию оскорблений!

Когда они подошли к девушкам, увидели, что Бесс протягивает Кате кисть для рукопожатия со словами:

— Я была так счастлива с вами познакомиться! Вы даже не представляете, какое огромное значение имела для меня встреча с вами!

— Да? — опешила Катя, пожимая ее ладонь.

Бесс громко вздохнула.

— Конечно. Так мне приказал сказать Лайонел, в противном случае пригрозил убить моего отца.

Катя униженно высвободила свою руку у Бесс, пробормотав:

— Он просто пошутил.

— Ты пожалеешь, — сказал Лайонел. От ярости у него перехватило дыхание.

— Да пошел ты! — Бесс показала ему средний палец, схватила Вильяма за рукав джинсовки и потянула к выходу. — Шевелись! Я валюсь с ног!

Лайонел проводил их полным бешенства взглядом. Мысленно же он отрывал наглой девке голову. Ему стоило большого труда остаться на месте и голосом, достойным случая, произнести:

— Я лишь попросил ее быть вежливой.

Девушка кивнула. Она выглядела подавленной, попытка скрыть свои чувства ей не удалась.

Ко всем несчастьям, которые он на нее навлек, ей еще на плечо спикировала Орми. Устроилась и язвительно спросила у них: «Ну что, когда идем вырезать родню этой нахалки?»

— А ты, конечно, счастлива, когда мне плохо! — вздохнула Катя.

Мышь явно собиралась сказать еще что-то едкое, но неожиданно передумала, да так и осталась растерянно сидеть на плече у девушки. А потом сказала:

— «Твоя слабость в том, что ты не осознаешь своей власти! — Орми приподняла коготь на крыле, указывая на зал с гостями. — Каждый из них знает, стоит тебе только скривить личико, Лайонел сатанеет и готов уничтожить любого, на кого укажет твой палец! И все они унижены! Нет, не тобой, а одним фактом твоего существования в их мире!»

Мышь взмахнула крыльями и, прежде чем взлететь, заявила: «Ты заполучила лучшего, а теперь не знаешь чем себя занять, вот и мечешь бисер перед свиньями со скуки!»

На мышиную тираду Катя едва заметно улыбнулась и, постучав ноготком по груди молодого человека, закованного в золотые доспехи, шепнула:

— Я ей нравлюсь.

Лайонел засмеялся.

— Она тебя обожает.

* * *

На кухне ароматно пахло курицей гриль. Бесс сняла с ножки поджаристую кожицу, отложила на край тарелки и впилась зубами в мякоть.

Отец пригубил из бокала вина.

— Как дела в институте?

— Нормально, — пробубнила девушка, отпивая вина и принимаясь за жареную картошку с сыром и зеленью.

Раздался звонок в дверь. Отец с дочерью переглянулись, прикидывая, кто бы это мог явиться.

— Ты ждешь кого-то? — спросил Александр Вениаминович.

— He-а. А ты?

— Тоже нет.

— Тогда можно не открывать, — берясь за куриную ногу, заключила Бесс.

Но звонок повторился. Девушка вытерла пальцы о салфетку и поплелась открывать.

— Наверняка какие-нибудь очередные листовки прита… — Она распахнула дверь и умолкла.

За порогом стояла ее новая знакомая, одетая в обтягивающее белое платье и коротенький жакет. На ногах были длинные сапоги из мягкой кожи.

— Ты? — пробормотала Бесс.

— Ну, ты же, кажется, меня приглашала?

— А-а-м… кажется, я вчера перебрала портвейна. — Девушка отступила, приглашая гостью войти.

— Лиза, кто там? — осведомился отец.

— Это ко мне… подруга.

Пригласи ее к столу!

Бесс окинула красавицу быстрым взглядом, крикнув:

— Она сыта… — и чуть тише, весело прибавила: — Я надеюсь.

Анжелика, смеясь и не снимая сапог, устремилась на кухню.

— Я подожду, пока ты поужинаешь.

Реакцию отца, как и всякого мужчины, не сложно было предугадать. Анжелика покорила его в первую же секунду встречи.

Бесс грызла курицу, наблюдая за отцом, который еще недавно скучающе жевал, сгорбившись над тарелкой.

А теперь, расправив плечи, с мальчишеским пылом очаровывал прекрасную гостью.

— Вы вместе учитесь? — интересовался он, приподнимая бутылку с вином и упрашивая: «Немножко винца?»

— Нет, не вместе, — ответила Бесс и раздраженно прибавила: — Она не пьет.

— Даже по праздникам? — игриво удивился Александр Вениаминович.

— А какой сегодня праздник? — кокетливо спросила Анжелика.

— Их так много, какой-нибудь точно да есть. — Александр Вениаминович все-таки налил в бокал вина.

Бесс с удовольствием обсосала косточку, Анжелика покосилась на нее, чуть вздернув бровь.

— «Обжорство, слава богу, не тайный порок», — хмыкнула Бесс.

Отец наградил ее неодобрительным взглядом.

— Анжелика, скажите, а вы давно дружите с Лизой? Для меня, честно признаться, большое откровение, что у нее есть подруги. За двадцать лет не видел ни одной.

— Видите ли, — улыбнулась та, — у красивых и успешных женщин не бывает подруг и друзей. У них есть соперницы, поклонники и любовники.

От ответа на вопрос, как давно они знакомы, Анжелика умело уклонилась, задав свой:

— Простите за бестактность, вы женаты?

Лиза пригубила вина, с трудом скрыв улыбку, видя, как зарделись щеки отца.

— Разведен.

Анжелика наклонила голову, позволяя волосам стечь по плечу.

— Какая жалость…

— Простите? — не понял Александр Вениаминович.

Она приподняла руку с огромным бриллиантом на безымянном пальце.

— …жалость, что я уже замужем.

— Идем, покажу тебе свою комнату. — Бесс поднялась, сбросила кости с тарелки в ведро и поставила ее в посудомоечную машину.

Отец с явным усилием произнес дежурную фразу, что был рад знакомству.

Гостья ответила взаимностью.

Бесс провела Анжелику в свою спальню. Та прошлась до кровати, огляделась. Взор черных глаз остановился на глянцевом журнале, лежащем на столике возле дивана.

— Кто это? — указал палец с длинным ногтем на красующуюся на обложке актрису.

— Скарлетт Йохансон.

— Она первая красавица Петербурга? — изумилась вампирша, листая журнал.

— Нет, просто голливудская актриса.

Анжелика брезгливо отшвырнула журнал.

— Как это?

— Что «как»? — не поняла Бесс.

— Как простая актриса может попасть на обложку? Она из знатных? Спит с вашим президентом?

Девушка пожала плечами.

— Не думаю.

Красавица вздохнула.

— Какой позор для города, страны, в которой обложки журналов украшают беспородными чужестранными актрисульками.

— Не парься, — расхохоталась Бесс, — это не единственный и не самый страшный наш позор.

— Да-а? — Анжелика выглядела воистину удивленной.

— Угу, мы живем в отсталой стране… как бы тебе объяснить… мы в полной жопе.

— Впервые слышу. — Красавица потрясенно моргнула и осторожно спросила: — А многие у вас так думают и высказываются?

— Конечно, все кому заблагорассудится! — Бесс плюхнулась на диван. — Мы живем в свободное время!

Девушка присела рядом.

— Знаешь, должна тебя предупредить: если ты нашему правителю скажешь, что он управляет отсталым городом, боюсь, жить в нем ты больше не будешь. Собственно, не только в нем, а вообще. Инакомыслие — основа для разложения любого общества.

— А я думала, у вас полный беспредел, похуже, чем у нас. Легализованные детские бордели?

Анжелика задумчиво облизнула верхнюю губу и, глянув на журнал, промолвила:

— У нас разные представления о беспределе. В нашем борделе всегда был порядок, никто не роптал.

— Да, похоже, разные, — согласилась Бесс. — Ваши слабые вампиры и рта боятся открыть, до чего запуганы!

Красавица поморщилась.

— Скажешь тоже! Просто вапмирье живет спокойнее элиты. Им не приходится терпеть диктат Лайонела! Рукоплескать в театрах, опере, знать назубок всех мировых композиторов, историю Петербурга и массу всякой чепухи, чтобы в любой момент мы могли поддержать разговор с правителем или восхититься его остроумием.

— Но если элита так тяготится, то…

— Тяготится? — оборвала Анжелика и усмехнулась. — Нет же, все несколько иначе. Мы не обязаны разделять высокие идеалы Лайонела. То цена его внимания, все из кожи вон лезут, лишь бы заслужить хотя бы капельку! — Она недолго помолчала, после чего беззлобно фыркнула: — А он берет и влюбляется в девчонку, даже не окончившую колледж!

— Ты все еще влюблена в него? — спросила Бесс.

— Ни больше и ни меньше, чем любой вампир в этом городе. Все мы влюблены в его дьявольскую власть. — Анжелика откинулась на спинку дивана и потребовала: — А теперь ты мне расскажи о ваших правителях. Многие из нас абсолютно невежественны относительно реалий мира людей.

Глава 16 Глупые мечты

Что нужно спрятать, чтобы тот, кто ищет, даже найдя, продолжал искать? — медленно проговорил Лайонел, глядя на прямоугольники серебряных печатей на столе.

Молодой парень возле дверей взволнованно прижал большой темный конверт к груди.

— Может быть, часы?

Лайонел вскинул глаза. Он совсем позабыл о посыльном. — Давай, что там у тебя!

Парень положил перед ним конверт — на нем стояла печать Высшей школы.

Молодой человек жестом приказал мальчишке убираться. Тот уже возле двери обернулся.

— Скажите, а я угадал?

— О чем ты?

— О загадке… ответ — часы?

Лайонел потер подбородок, а мальчишка пустился объяснять:

— У кого всегда не хватает времени, тот, даже если найдет его, все равно вскоре снова будет искать. Разве нет? — Сколько тебе лет? — осведомился Лайонел.

— Семьдесят три.

— По вечерам в районе Нарвских ворот, у лотка с хотдогами лает бездомная дворняга, так вот, даже она лучше тебя соображает! Время — ценность смертных. Бессмертный не станет прятать то, что не является важным для него самого и не составляет ценности для того, кто будет вынужден искать.

— Простите, — прошептал посыльный.

— Свободен. — Лайонел раскрыл конверт и достал из него альбомный лист. Долго на него смотрел, затем пробежал глазами короткую записку от преподавателя изобразительного искусства Высшей школы, где училась Кира.

Некоторое время он сидел, уставившись в одну точку — на том самом присланном листке. Совсем не о нем ему сейчас хотелось думать, но откладывать и дальше разговор Лайонел не мог. Промедление в этом случае было подобно загноившейся ране, которая начала нарывать прежде, чем он о ней вспомнил.

Молодой человек взял сотовый и, набрав внутренний домашний номер, потребовал:

— Немедленно зайди ко мне!

Кира с двумя косами на пробор, одетая в кружевное сиреневое платье, вошла в кабинет и приблизилась к столу.

Взгляд фиалковых глаз упал на лист — девочка тихонька ахнула.

— Они не имели права… как посмели?! — Она закрыла лицо ладошками, ее маленькие хрупкие плечи затряслись от рыданий.

— Хватит, — сердито прервал ее всхлипы Лайонел. Поднялся, обошел стол.

Кира в ужасе отшатнулась, запнулась о кресло и упала в него. Молодой человек угрожающе навис над ней.

— Вот, значит, какие у тебя мечты!

Девочка беззвучно плакала, глядя на него.

— Преподаватель задал тему и пообещал, что мы не будем сдавать работы, — прорыдала она. — Он обещал…

— Что ты мелешь, какое это имеет значение?! — прорычал Лайонел, схватил лист со стола и тряхнул им перед ее лицом. — Ты действительно полагаешь: единственная проблема во всей истории — что я обо всем узнал?

— Я этого не хотела… я…

Он выпрямился, вернулся к своему креслу и вынул из нижнего ящика стола плетку.

— Твое желание мне ясно, и я выбью его из тебя, — пообещал молодой человек. Схватил ее за шею и поволок за собой.

— Лайонел, пожалуйста… пожалуйста, — шептала девочка, цепляясь за рукав его рубашки.

Они миновали коридор, озаряемый свечами в канделябрах, и поднялись в башню. Молодой человек запер дверь на защелку.

Кира попятилась, невнятно бормоча:

— Прости, прости меня… я так виновата.

Лайонел поднял глаза, посмотрев на люк в потолке, дернул за лесенку и открыл его. Лучи закатного солнца проникли через квадратное отверстие. Девочка отскочила в сторону, прижавшись спиной к стене.

Молодой человек бросил рисунок на пол, в красках заплясали солнечные лучики.

Кричи, — едва слышно промолвил он, — кричи, если хочешь. Когда сюда ворвется Йоро, чтобы в очередной раз спасти тебя, он увидит вот это, — Лайонел указал плеткой на рисунок посреди комнаты. — Сделай больно наивному мальчишке! — Затем рывком вытащил девочку прямо на солнечный свет. Та обеими руками зажала себе рот и зажмурилась.

Молодой человек закрыл люк, размахнулся и ударил девочку плетью. Кира не издала ни звука, на лице, руках и груди пролегла кровавая полоска. За ней появилась еще одна, пересекающая предыдущую, образуя крест. Потом еще и еще.

Лайонел вновь открыл люк, у девочки вырвался еле слышный стон. Ее трясло от боли, руки, зажимающие рот, дрожали, и по ним текла кровь, сияющая в оранжевых лучах заходящего солнца. С порывом ветра зашумели кроны деревьев, растущих у дома, и желтые листья посыпались в люк. Один из них упал на голову девочке, скатился по лбу, застряв в окровавленных пальцах.

Лайонел захлопнул люк и обрушил на Киру новые удары плети. Он хлестал ее до тех пор, пока девочка не осела на пол. Мокрые от крови руки, дрожа, соскальзывали с лица. Кира навалилась на них всем телом, чтобы удержать ладони у рта и не закричать. Из зажмуренных глаз текли кровавые слезы. Она прижала колени к животу, сворачиваясь в клубок возле заляпанного кровью рисунка.

«Моя мечта» было написано сверху и обведено несколько раз карандашом. А на листе с портретным сходством изображены двое: златовласый мужчина и девочка с белоснежными волосами, чьи тела в страсти сплелись на постели.

Лайонел бросил плетку на пол и вышел за дверь, закрыв ее на засов.

Он спустился на второй этаж и возле своего кабинета столкнулся с Катей.

— Кровь? — удивилась она, проведя пальчиком по бисеру капель у него на груди.

— Обрызгался, когда наливал из бутылки.

Катя, улыбаясь, прижалась щекой к его плечу.

— Я соскучилась. А ты?

— И я.

Она засмеялась.

— Тебя, как и меня, переполняет нежность и любовь?

— Что-то вроде того, — задумчиво промолвил он.

Ранним утром Лайонел поднялся в башню и отворил дверь.

Кира сидела на полу в рваном окровавленном платье, привалившись спиной к дивану. Рядом с ней лежала горка мелко-мелко изорванных бумажек. Шрамы на теле и лице затянулись, фиалковые глаза были сухими, губы плотно сжаты.

Молодой человек подождал, пока она посмотрит на него, но, так и не дождавшись, спокойно спросил:

— Мне заняться с тобой любовью?

Девочка поднялась и молча вышла из комнаты.

Лайонел удовлетворенно кивнул.

— Так я и думал. Детские иллюзии рождают глупые мечты.

* * *

— Что с тобой? — Юноша присел на край постели.

— Ничего, — отвернулась Анжелика, натягивая повыше шелковую простыню.

Его ладонь легла ей на плечо и проехалась по руке.

— Хочу побыть одна, — отрывисто сказала девушка.

Даймонд перестал ее гладить, но не ушел, мягко заметив:

— Ты мне уже второй день это говоришь. Я что-то не так сделал?

Она обернулась.

— Дело не в тебе.

Тогда почему ты гонишь меня?

— Я не… — Анжелика перевернулась на спину и откинулась на подушку. — Помнишь, я сказала тебе, что встречаюсь с Важко, чтобы дать интервью?

Он чуть наклонил голову, Анжелика вздохнула и продолжила:

— Я не ходила к ней, я была в другом месте.

Даймонд отвел взгляд, выдохнув:

— С Лайонелом, не продолжай…

Она выдала смешок.

— А вот и не угадал! Я ходила к той девушке с маскарада — подруге Вильяма.

— Зачем? Она же человек! — изумился юноша. — Ты ей что-то сделала? Ты…

— Нет, мы болтали и… и я…

— Что? — не вытерпел Даймонд, потрясенно глядя на нее.

Анжелика закрыла глаза.

— Я ужинала с ней и ее отцом, они ели руками курицу, а потом мы сидели у нее в комнате, а потом… Боже, ты не поверишь, она прокатила меня на своем мотоцикле. Эта девушка сама водит! Мы ходили в бар, и я позволила байкерам разговаривать со мной. Представляешь? Я за столиком ужасного злачного места! Я с байкерами! Они такие, ох, ты бы видел их. Мне кажется, они не очень часто меняют свои куртки, и штаны тоже. От них пахнет как… как от крестьян!

Даймонд подозрительно нахмурился.

— Прости, но зачем тебе все это?

— Не знаю, — призналась Анжелика и, грустно взглянув на него, прошептала: — Я смотрела на эту девушку, на ее интеллигентного отца, на этих невоспитанных мужчин в баре и… Она такая счастливая. И она полностью осознает свое счастье.

— Кто?

— Лиза. Бесс.

— Подожди, — растерялся юноша, — разве ты только что не говорила о том, какое ужасное впечатление произвели на тебя эти люди?

Девушка горько усмехнулась.

— Я завидую ей как еще никогда и никому! Она потрясающая: умная, смелая, красивая, свободная настолько, что дух захватывает. У нее есть замечательный отец, он ее любит, она разговаривает с ним на равных. Она сильная. Знаешь, я попыталась подколоть ее насчет Вильяма, мол, что он тряпка. Лиза осадила меня, не обидно, но так, что мне больше не захотелось говорить что-то дурное о нем. Я даже задалась вопросом: а такая ли он тряпка, как о нем все думают? — Анжелика покрутила на пальчике кольцо. — А в баре несколько мужланов вели себя с ней просто отвратительно, я бы на ее месте ни секунды там не осталась. Она же лишь посмеялась и сказала какую-то заумность в духе нашего Лайонела и, никого не оскорбив, поставила наглецов на место. Все мужчины бара истекали слюнями по мне, а у этой девушки ни в одном глазу не было ни зависти, ни ревности. Но больше всего меня поразило, что она ко всем относится одинаково. Как общается со мной, так и с вонючим мужиком в грязной куртке. Как такое возможно? Я спросила ее, а она не поняла вопроса.

— Впервые слышу, чтобы ты с восхищением отзывалась о какой-то женщине!

— А я впервые такую встречаю.

— Лилу, она человек, — мягко напомнил Даймонд.

— Да… потрясающий человек, и ей даже не нужно наше бессмертие.

Юноша вскинул брови.

— Странно, обычно люди стремятся к нему всеми силами. Ты уверена, что она не лукавит?

— Абсолютно.

Они надолго умолкли.

— Когда мы прощались, я сказала ей, что она с легкостью, если бы захотела, могла отбить Лайонела у Кати. И спросила, не хочет ли она соблазнить его. — Анжелика задумчиво уставилась в потолок. — Она поинтересовалась, не сговорилась ли я с Вильямом. Оказывается, тот уже предлагал ей своего братца! Можешь поверить? Зачем это ему?

— А тебе?

Девушка улыбнулась.

— Наверное, старые счеты. И надо признать, у нее с Лайонелом куда больше общего, чем у него с Катей.

Даймонд устроился рядом с девушкой, заложил руки за голову и вытянул ноги.

— А как она к нему относится?

Анжелика вздохнула.

— Никак. Зовет красавчиком и до странного равнодушна.

— Совсем? — изумился юноша, наклонив голову набок. — Лайонел не тот, кто может оставить кого-то равнодушным.

— Вот и я об этом подумала. Общаясь с ней, у меня сложилось впечатление, что не нужен ей ни Лайонел, ни Вильям, ни любой другой. Она настолько самодостаточная, что, кажется, ей вообще никто не нужен.

— Ну, значит, и такие бывают. — Даймонд потянулся к девушке и поцеловал ее в губы.

Но Анжелика чуть отстранилась.

— Очевидно же, Вильям сам бегает за ней. Зачем он предложил ей соблазнить Лайонела? Неужели он хочет вернуть Катю?

Юноша тихо застонал, теснее прижимаясь к девушке.

— Почему тебя это так волнует?

Она поморщилась.

— Я бессмертна! А чем мне еще заниматься?

Ресницы с кровавым отливом печально опустились.

— Быть счастливой. Со мной. — Он погладил ее по щеке, обрисовывая пальцем линию подбородка. — Ты ставишь в пример девушку, которая умеет ценить свое счастье. А сама?

— Я потрясена, — созналась Анжелика. — Мне больше двухсот лет, и я до сих пор не в силах научиться ценить свое счастье. А ей двадцать, она умеет, и, похоже, умеет давно. Ведь с такими знаниями не рождаются! Тогда скажи, как, ну как возможно приобрести их за столь короткий срок?

— Ты намекаешь, что подобные знания в нее кто-то должен был заложить?

Девушка с любопытством посмотрела на него.

— Вообще-то я… — Она резко села. — Ты прав! Именно заложить!

— Интеллигентный отец? — предположил юноша.

— М-м… нет!

— Ты думаешь, Вильям знает ее не первый год?

Анжелика тряхнула волосами.

— Нет, ну что ты… хотя это бы многое объяснило. Впрочем… нет. — Девушка посмеялась над своими мыслями. — Она слишком порочна. Вильям не мог быть ее наставником.

Девушка и юноша характерно переглянулись.

— Ты подумал о том же, о чем и я? — спросила Анжелика.

— Да, возможно… но зачем это Лайонелу?

Девушка вновь легла, повернулась на бок и коснулась ноготком кончика носа Даймонда.

— Понятия не имею! Но ты же согласен, что с неба мудрость не падает?

— Конечно, — улыбнулся юноша.

— Рядом с ней должен быть кто-то особенный! Очень может быть, мы его знаем! — пришла к выводу Анжелика. Грусть как рукой сняло. Девушка не могла поверить, что есть на свете столь замечательный человек, рожденный мудрым. Этому должно было быть объяснение.

* * *

В «Rock Cafe», как всегда по вечерам, собрались веселые компании, оккупировавшие диваны, стулья у барной стойки и столики перед сценой. Сегодня выступал молодой коллектив.

Завсегдатаи находились в возбужденном настроении из-за предстоящего переезда клуба. Новое место — новые возможности.

Бесс заметила, что к ней направляется очередной знакомый, и махнула ему рукой. Этот был шестым за последние полчаса, кто задал ей один и тот же вопрос.

Парень как будто не заметил ее жеста и, приблизившись, поинтересовался:

— Слушай, а твоя знакомая… ну, та, умопомрачительная красотка…

— Она американка, сегодня утром улетела на родину, больше никогда не приедет, — выдала девушка заготовленный ответ.

— Понятно, — протянул парень, постоял, словно собирался еще что-то спросить, затем нехотя отошел.

Бесс закатила глаза и продекламировала:

Все это время никак не реагирующий на происходящее Максан вдруг очнулся, посмотрел на нее и, пригубив кружку пива, сказал:

— Ко мне на улице сегодня подошел один человек…

— Какой человек? — насторожилась девушка.

— Попросил прикурить. — Друг повернул кружку, стоящую перед ним, против часовой стрелки. — Я перерыл все карманы, никак не мог найти чертову зажигалку. А он все это время смотрел на меня так, словно я должен был его узнать.

— И что? — не поняла девушка. Друг редко рассказывал о чем-то не имеющем значения. Но пока она не улавливала особого смысла.

Максан побарабанил пальцами по столешнице вокруг толстой оранжевой трубы.

— У меня возникло чувство, что мы знакомы. Но быть этого не может, такую внешность, как у него, нельзя забыть, даже если увидишь где-то мельком.

Девушка натянуто улыбнулась.

— Красивый, что ли?

Ответа ей не требовалось — она уже знала, кто повстречался ее другу, и ее охватила ярость.

«Да как он посмел?! Что вынюхивает?» — пронеслось в голове.

Максан не заметил, провел ладонью по лысой макушке.

— Да, такой женщинам явно понравился бы. Блондин, глаза необычные. Я с ним взглядом встретился и почувствовал, что знаю его, или знал когда-то. — Он помолчал, усмехнулся и покосился на девушку. — Думаешь, брехня?

— Не знаю, — поднимаясь, передернула она плечами.

— Куда ты?

— У меня есть дела.

Максан пренебрежительно сложил губы.

— С этим мажорчиком? А говорила, больше видеться с ним не будешь! Быстро меняешь мнение!

Лиза прищурилась.

— «Говорят, истина лежит между двумя противоположными мнениями. Неверно! Между ними лежит проблема». И я ее решаю, о'кей?!

— Говорят, кур доят, — парировал друг и отвернулся.

Она накинула куртку и вышла из кафе.

На улице давно стемнело, дул пронизывающий ветер, гоняя опавшие листья по дороге. На небе не наблюдалось ни звезд, ни луны.

Бесс прошла вдоль здания Ленсовета и завернула на парковку, где среди других стоял ее мотоцикл.

К рулю была привязана красная ленточка с маленькой открыткой в виде сердечка. Девушка против воли улыбнулась и, открыв ее, прочитала: «Обернись!»

Она посмотрела через плечо и все что успела увидеть: как Вильяма с огромным букетом красных роз загородила только что остановившаяся «Газель». Из нее вышел огромных размеров мужчина.

Бесс ощутила, как сердце бешено сжалось в груди, а потом застучало так, что его удары буквально оглушили ее. Она стояла, слушая звенящую тишину, не в силах отвести взгляда от стоящего перед ней великана. В нем было более двух метров. Могучий, подтянутый, широкоплечий, одетый в длинное пальто из грубой шерсти. Он совсем не изменился с их последней встречи и выглядел моложе своих сорока девяти лет. Лицо с жесткими чертами украшали морщины, седые волосы, зачесанные назад, точно серебряные нити стекали на спину и плечи.

— Тебя уже выпустили, — только и смогла прошептать Бесс. В его присутствии ее всегда охватывала невероятная робость.

— Да, девочка, — широко улыбнулся он и шагнул к ней, расставив руки, — я свое отсидел.

Бесс видела Вильяма, вышедшего из-за машины, но как и прежде, послушная этому грубому голосу с хрипотцой, шагнула в объятия мужчины. Рядом с ним она никогда не принадлежала себе. Его огромная ладонь легла ей на затылок, прижимая голову к могучей груди.

Он отстранил ее.

— Дай-ка рассмотреть тебя. Как же ты повзрослела, девочка.

Она смущенно улыбнулась. Его манера называть ее «девочкой» всколыхнула в памяти все их краткие встречи и заставила сердце точно перевернуться в груди от счастья. Внутри все кричало и шептало одно-единственное слово: «Ювелир, Ювелир, Ювелир!»

— Три года прошло, — с трудом вымолвила Бесс.

Губы ее не слушались, став твердыми-твердыми.

Она кусала их, но все напрасно, слова давались по-прежнему тяжело. Девушка посмотрела туда, где стоял Вильям, встретилась с ним взглядом и беззвучно вскрикнула от боли. В сердце точно воткнулась игла, а затем ее обуял страх. Приступ паники, какой она раньше испытывала рядом с этим зеленоглазым. В такие секунды ей казалось, что она падает вниз головой в черноту и стремительно летит навстречу страшной неизвестности.

Бесс почувствовала на своих щеках тепло больших рук, ладони стоящего перед ней мужчины обхватили ее лицо и повернули к себе. В тот же миг страх исчез, внутри сделалось легко и просторно, как если бы одно прикосновение вынуло из груди все то лишнее, что там хранилось, позволив сердцу беспрепятственно танцевать в огромном зале.

— Ты свободна?

— Для тебя всегда, — ответила она.

— Бесс, — позвал Вильям, сокращая между ними расстояние.

Она не отозвалась, просто не смогла произнести ни слова, забралась в машину и села на диван рядом с водительским местом. Но молодой человек кинулся к открытой двери.

— Что это значит? — воскликнул Вильям. — Кто он?

— Я потом тебе позвоню, — пообещала девушка.

Он посмотрел на цветы в своей руке, затем на нее — в зеленых глазах отпечаталось глубочайшее разочарование. Пышный букет выскользнул из пальцев и упал на асфальт.

Хорошенькие личики бархатистых бутонов уткнулись в пыль, а молодой человек, едва слышно сказав: «Не надо… звонить», зашагал прочь со стоянки.

Бесс встрепенулась:

— Вильям, подожди! — Она хотела выскочить из машины, но на колено ей легла теплая ладонь.

Молодой человек обернулся. Глядя в его глаза, девушке показалось, что ее разрывают — больно и беспощадно, рвут как лист бумаги.

— Уходи, мальчик, — произнес Ювелир.

Вильям гневно прищурился.

— Бесс, ты этого хочешь? Мне уйти?

Девушка растерянно моргнула. Казалось, ей кричат в оба уха, но в одно «Да», а в другое «Нет».

Сама же она толком не понимала, чего хочет в данный момент. Когда только увидела открытку на руле, она хотела увидеть Вильяма. Она радовалась встрече с ним, желала его поцелуев и ласк, неустанно думала о нем. И эти мысли все меньше и меньше мешали ей, и уже почти не пугали — даже нравились.

Увидеть Ювелира она не ожидала. Но и сказать, что забыла о нем, не вспоминала, просто не могла. Напротив, с тех пор, как в ее жизни появился Вильям, Ювелир посещал ее мысли все чаще — со звериной настойчивостью вторгался в них и, как ей казалось, наводил там порядок.

— Я хотела бы тебе позвонить позже, — наконец произнесла Бесс. — Я давно не видела этого человека и должна побыть с ним.

— Должна? — переспросил молодой человек. — Кому должна?

Ювелир перегнулся через нее и захлопнул дверь, так и не позволив ничего ответить.

Машина тронулась с места и, разворачиваясь, наехала колесом на букет роз, так и оставшийся лежать в пыли.

«Газель» мчалась по ночному шоссе, в салоне стоял полумрак, рассеиваемый светом огоньков на приборной панели.

— У тебя появился друг? — спросил Ювелир.

— Нет, — поспешно покачала головой Бесс, а помолчав, неожиданно для себя призналась: — Да. Думаю, да. Это плохо?

На его лице ничего не изменилось, только желтые звериные глаза вспыхнули и погасли.

— Ты любишь его? — обманчиво мягким голосом продолжил он допрос.

— Люблю? — Она нервно засмеялась. — Нет. Наверное, нет.

— Хорошо, — улыбнулся тот.

Девушка отвела взгляд. Она помнила его улыбку — та походила на волчий оскал — пугающая, прекрасная и опасная. Бесс сложила на коленях ладони вместе.

Ей было двенадцать, когда снежной зимой он подошел к ней на детской площадке. Девочка кружилась на карусели, мальчишки раскрутили ее сильно-сильно, и она сидела, запрокинув голову назад, и смотрела на то, как в небе кружатся снежинки. Те падали на губы, Бесс жадно слизывала их, ее черные длинные волосы развевались на ветру.

А он остановил карусель, подал ей руку и сказал:

— Мне многому предстоит тебя научить.

Она совсем не испугалась, у нее не возникло желания убежать от него, как и не возникло мысли спросить, кто он такой. Все это словно не имело никакого значения.

Спросила лишь:

— Как тебя зовут?

— Ювелир, — ответил тот.

— Просто Ювелир, и все? — удивилась девочка.

— Именно так.

Чуть позже она сказала ему, что станет звать его Велли. Он позволил.

А до того, забрав девочку с площадки, привел в квартиру на Швецова, где сейчас жили его кореша и куда она частенько ездила. На ее наивный вопрос: «Мы будем пить чай?» — седовласый мужчина ответил:

— Чай — это скучно. Мы будем пить грех.

В то время ей уже было известно, что может произойти между мужчиной и женщиной. Отец, конечно, пытался объяснить на птичках, но еще до его первой попытки в подвале детского сада она с дружками нашла журналы сторожа и колоду карт. Лучшего пособия и придумать было невозможно.

Предложение раздеться ее не шокировало. Скорее показалось захватывающим, вызвало приятное волнение в животе и щекочущее тепло между ног. Ювелир разделся сам и, видя, что она не спускает завороженного взгляда с его восставшей плоти, пообещал:

— Это то единственное, девочка, что в этом мире примет твое сердце.

И он не солгал.

Машина остановилась возле желтой четырехэтажки, не въезжая во двор. Девушка спрыгнула на землю и, не дожидаясь своего спутника, двинулась к последнему, хорошо знакомому подъезду. Поднялась на последний этаж и остановилась в темноте возле дверей.

Ювелир впустил Лизу в квартиру. Тут стояла непривычная тишина: не играл блатняк, не доносилось грубоватых голосов и звона рюмок.

Бесс прошла в комнату, включила ночник и села на постель.

Мужчина приблизился, расстегивая ремень на брюках. Девушка следила за ловкими движениями его больших рук и ничего не чувствовала. Что-то было не так — в ней, точно в отлаженном механизме, произошла поломка. Обычно в их краткие встречи она сама остервенело стаскивала с него и с себя одежду, дрожа от возбуждения и нетерпения. А сейчас даже вид его внушительного члена не вызывал у нее никаких эмоций. Перед глазами возникла открытка со словом «Обернись». Она улыбнулась и вздрогнула, услышав:

— Сколько тебе лет?

— Двадцать.

— Как летит время, — промолвил он, удерживая ее лицо в ладонях и направляя к губам свою плоть, — еще недавно ты…

«Могла отсасывать не нагибаясь», — мысленно продолжила за него Бесс и подняла глаза.

— Почему ты выбрал меня? В тот день на площадке было множество других девочек.

Она никогда не спрашивала у него. Ее это попросту не интересовало, а сейчас вдруг — во что бы то ни стало захотелось узнать.

Ювелир сильнее сжал ее голову.

— Ты особенная, моя особенная.

Бесс краем глаза увидела, как за окном что-то промелькнуло, и попросила:

— Занавесь окно.

Он подошел к нему, несколько секунд смотрел вниз, затем задернул штору. А девушка выключила ночник, чего прежде никогда не делала.

Ей хотелось закрыть глаза и открыть их где-нибудь в другом месте. Она ублажала главного мужчину своей жизни и сама все думала, думала о глупой открытке, о шелковистых бутонах роз, задохнувшихся в пыли.

Ни в одну из их близостей Ювелир не был с ней груб, являясь внимательным, терпеливым, снисходительным любовником. Но сегодня, не сумев пробудить ответную страсть, он с ожесточением брал ее снова и снова, как будто хотел наказать.

А когда довел до оргазма, кончил сам и просто молча вышел из спальни.

Бесс лежала на влажных простынях, глядя из тьмы на тонкую полоску света между занавеской и стеной. В носу до странного кололо, а под веками словно плавилось железо, обжигая глаза.

Отчего-то прежде она не замечала холодности и безразличия этого великолепного и могучего мужчины. Его отстраненность раньше ничуть не задевала. Ювелир уходил сам, а других выгоняла она.

Лишь одного не сумела оттолкнуть. Вильям оставался, крепко сжимал ее в объятиях после всех ласк, говорил, что она красивая. Или молчал, уткнувшись поцелуем в шею.

Девушка положила ладонь слева на грудь. Пару дней назад он сказал, что любит стук ее сердца. И оно остановилось на долгий-долгий, страшный миг. Тогда она не поняла, что значила та остановка, теперь же было слишком поздно. Ее мир рухнул, а она даже не заметила.

Бесс оделась и, не прощаясь, покинула квартиру. Ювелир не остановил — сидел на кухне без света, мелькал только огонек сигареты и клубы дыма поднимались над седой головой.

Девушка вышла со двора и остановилась возле скамейки, залитой желтым светом фонаря. На ней лежали опавшие листья. Налетевший ветер подхватил их своими невидимыми руками и бросил в черную фигуру, одиноко стоящую посреди улицы.

Лиза обессиленно опустилась на скамейку и впервые в жизни заплакала.

Она не видела, как открылась дверь парадной, вышел высокий мужчина в шерстяном пальто. Тот бесшумно двинулся к выходу со двора, но когда из-за дерева выскользнула тень с яростно сверкающими изумрудными глазами, остановился.

Так они стояли до тех пор, пока девушка не поднялась и не зашагала прочь.

В тишине улицы долго раздавались ее шаги и шорох листьев, танцующих на асфальте от холодного дыхания ветра.

Глава 17 Ювелир

Вильям дернул за ручку двери, влетел в спальню брата и у кровати замер, сообразив, что не постучался. Лайонел лежал на спине с закрытыми глазами, Катя спала рядом, положив голову на его обнаженную грудь. Судя по сползшей с постели, точно изжеванной, простыни, эти двое ночью не скучали. И раз не пробудились от звука открываемой двери, значит, уснули перед самым рассветом.

Перед глазами тотчас возникла другая, уже знакомая комната, увиденная через стекло. Он видел перед собой черноволосую девушку, сидящую на постели, и высокого седовласого мужчину, стоящего перед ней, сжимая ее голову руками.

Но чем дольше Вильям всматривался в прекрасное лицо брата, тем сильнее в его воспоминаниях видоизменялись мужчина и девушка. Сперва в серебристых волосах заблестело золото, потом черные локоны завились в кудри и огнем заструились по белоснежной спине.

— Предъяви билет, — услышал Вильям язвительный голос брата.

— Что?

— За представление принято платить. — Лайонел чуть приподнял край простыни, прикрывая Катю.

Только тогда Вильям понял, что брат решил, будто он любуется грудью его подружки. Его и самого поразило, как он мог не заметить? За те секунды, которые находился в комнате, он успел подметить, что шея брата в розовых пятнышках от засосов. Их было ровно семнадцать. Он успел сосчитать и тонкие, едва приметные линии от ногтей на плечах Лайонела. И то, какие длинные у него ресницы, похожие на лучи солнца.

Однако в упор не увидел обнаженной Кати.

— Зачем притащился? — брат поднялся и, не трудясь прикрыться, указал на дверь.

Вильям в смятении отвернулся, пробормотав:

— Оденься.

— Что ты сказал? — недоверчиво прошипел Лайонел. — Я у себя в спальне, если ты не заметил!

— Я хочу поговорить.

— Да ну? Дать номер хорошего психоаналитика?

Вильям глянул на него через плечо.

— Я видел мужчину Бесс.

Брат с явным сожалением скользнул взглядом по спящей Кате и, схватив черный шелковый халат, вытолкнул Вильяма из комнаты.

Они вошли в кабинет, Лайонел раздраженно плюхнулся в кресло, проворчав:

— А я думал, у нее много мужчин и очередной не стоит того, чтобы будить меня!

Вильям открыл и закрыл рот, неотрывно глядя на брата, сидящего перед ним в распахнутом халате.

— Неужели ты не можешь прикрыться?! — разозлился молодой человек, резко отворачиваясь. Он позабыл, что хотел сказать, и теперь не мог поймать нужную мысль.

Когда вновь посмотрел на Лайонела, тот взирал на него как на сумасшедшего.

— Я… — Вильям осекся.

Брат запахнул халат, между его бровей пролегла морщинка, он отрывисто напомнил:

— У твоей шлюховатой девки другой мужчина. Давай поподробнее.

— Он приехал и увез ее. Мне кажется, она не хотела этого.

— Бесс и не хотела? — засмеялся Лайонел. — Ты уверен, что мы говорим об одной и той же похотливой кошке?

— Она не хотела, — повторил Вильям.

Брат, насмешливо закусив нижнюю губу, театрально вздохнул.

— Ну а ты, Вил? Какими цепями были связаны твои руки на этот раз? Почему кто-то может просто прийти и увезти твою женщину? Не кажется ли тебе, что это какой-то нонсенс? Ты вампир, он человек, так какого же черта?

— Человек, — повторил Вильям, — а может и нет.

Лайонел вскинул бровь.

— Вот как… Значит, я все-таки был прав? Ты пропустил метку?

— Я не знаю. — Вильям прошелся по кабинету. — Помнишь волка? У него желтые глаза, и у этого мужчины такие же, один в один.

— И это единственная причина считать его не человеком? — съязвил брат.

— Да, но…

Лайонел разочарованно застонал.

— А собрать побольше фактов ума не хватило? Желтые глаза не только у твоего чучела, у Цимаон Ницхи желтые, у его дочерей и сыновей!

— Ты не слышишь меня, — упрекнул Вильям. — Волк и мужчина как-то связаны, я чувствую.

— Ах, Вильям, твои чувства — это последнее, чему я стал бы доверять. Что ты от меня хочешь? Мне пойти разобраться с ним вместо тебя?

Вильям оскорбленно фыркнул.

— Нет же!

— Что тогда я могу сделать для тебя?

Он и сам не знал и уже успел пожалеть, что примчался к брату, как последний болван, выложить что-то весьма невнятное.

— Я, пожалуй, пойду. Извини, что разбудил.

— Подожди. — Лайонел кивнул ему на кресло. — Ты говоришь, она не хотела? Видишь ли, если этот мужчина не человек, а тот, о ком мы думаем, она не может не хотеть. Он ее хозяин, он полностью владеет ее телом, душой и желаниями.

— Она плакала, когда вышла от него, — тихо сказал Вильям.

Брат поднял глаза к потолку.

— Какой-то бред, — рыкнул он. — Плакать после ночи с дьяволом? Ты веришь в подобное? Я — нет! Да она прыгала бы от радости, и потом пару лет у нее бы улыбка с лица не сходила.

— Говорю что видел. Она плакала, сидя у дома на скамейке. Он вышел следом за ней, но я не позволил ему подойти.

— О-о, — засмеялся брат, — лег, наверное, поперек дороги, да?

Он увидел меня и остановился, вот и все.

— То есть испугался?

— Мне так не показалось. Но он не предпринял никаких действий.

— Какой загадочный мужчина. Пожалуй, мне следует посмотреть на него лично.

— Да, ты и на друга Бесс собирался, только…

— А я посмотрел. — Брат нахмурился. — Он не боится нас, как и девчонка.

— И что думаешь о нем?

— Ничего. На его теле искать метку я не стану. Если то территория дьявола, не хочется связываться, — заключил Лайонел.

— Еще недавно ты собирался держать Бесс при себе на тот случай, если дьявол позарился на твою Катю.

— А мне вдруг пришло в голову — он мог позариться не на мою Катю, а на твою.

— О чем ты? — опешил Вильям.

— Ты прицепился к его дочери, а он показал Кате все мои пороки не для того ли, чтобы она захотела вернуть тебя — святошу? Мне нечего с ним делить, я нигде не перешел ему дорогу. А вот ты…

— А если Катя бес? Так уж и не перешел?

— Он не может вмешиваться, ты же знаешь! Вампиры избавлены от влияния и Бога, и дьявола. А последний никогда не является без весомых аргументов. «Я соскучился по своему бесу» — прости, не аргумент. У него есть причины.

— И что я должен делать? — взвился Вильям.

— Найти себе другую девушку? — предложил брат. Но, видимо, ответ прочел на лице, поскольку сказал: — Я бы порекомендовал сходить к Кире и развести ее на парочку подсказок из будущего.

— А сам почему так не поступишь?

— У нас с ней возникли небольшие разногласия, — улыбнулся Лайонел.

— Господи, не понимаю, как ты умудрился прогневать этого святого ребенка!

— Я прогневал не святого ребенка… — Брат умолк. — Да не важно, ты же знаешь, временами я забываю о хороших манерах.

Вильям скептически сжал губы, буркнув: «Ты так строг к себе», и направился на поиски Киры.

Девочку он нашел в ее комнате. Та сидела в зеленом кружевном платье и лакированных туфельках в кресле, забравшись на него с ногами.

— Можно? — спросил молодой человек.

Она замешкалась, но тот уже вошел, поэтому ей не осталось ничего иного, как одобрительно кивнуть.

— Кира… — начал он, она мягко оборвала:

— Не могу, Вильям, я ничего больше не вижу. Видений просто нет.

Девочка выглядела изнуренной, как будто давно не спала, глаза на осунувшемся личике напоминали два огромных аметиста.

Ему стало неловко выпытывать у нее что-либо, поэтому он лишь спросил:

— Как думаешь, с чем это связано?

— Ты правда хочешь знать?

Молодой человек подумал и обреченно кивнул. Кира повела хрупким плечиком.

— Связано с девушкой, которая тебе нравится. Сперва я не смогла увидеть ее будущее и твое, рядом с ней. Чем ближе вы становились, тем короче мои видения. А потом мы все просто исчезли, как будто нас и не существовало.

Вильям не знал, что на это сказать. Постоял с минуту, девочка больше не заговорила, и он развернулся, чтобы уйти. Но любопытство победило:

— Что у тебя произошло с Лайонелом?

Кира испуганно посмотрела на него, прошептав:

— А что он тебе сказал?

Молодой человек усмехнулся.

— Что временами забывает о хороших манерах.

Она издала звук, похожий на смех и всхлип одновременно.

— При случае, пожалуйста, передай ему, я не обижена.

— Сама не можешь?

— Я разочаровала его и уверена видеть он меня не хочет.

У двери Вильям остановился и, не глядя на Киру, промолвил:

— Не знаю, что он натворил, но голову даю на отсечение — ты ни в чем не виновата!

— Вот так и летят головы, — с грустью засмеялась девочка. — Мы автоматически верим человеку, если он никогда нас не обманывал, и так же не верим, если лгал прежде. Нам лень думать, мы часто обвиняем без всяких на то причин.

— Когда речь о моем брате, причина только одна — жестокость, — возразил Вильям. — Я допускаю, вина за какой-то проступок могла лежать на тебе. Но твои слова «Я не обижена на него» говорят о том, что за свою ошибку ты ответила сполна. И даже не хочу знать, как именно. — Молодой человек сочувственно ей улыбнулся. — Воспитание посредством кнута проще и быстрее, а после пряника никогда не известно, закрепился урок или нет. Лайонел не терпит неизвестности. Увещевание и уговоры не для него, он решает проблему раз и навсегда. Но его решения слишком часто влекут погибель.

Девочка опустила снежные ресницы.

— Он просто очень устал от того, что его окружают глупцы.

* * *

Бесс вышла из института и устремила взгляд на противоположную сторону дороги, где возле каменного парапета ее часто ждал Вильям с неизменным стаканом кофе в руке.

Сегодня он не пришел. Она звонила ему дважды, но телефон оказался отключен.

Успело стемнеть, воздух был влажным, асфальт блестел.

— Почему ты вчера ушла? — послышалось слева от нее.

— Я думала, мы закончили, — спокойно ответила девушка.

Ювелир взял ее руку и, накрыв своей, мягко заметил:

— Ты изменилась.

— «Непостоянство — доля смертных. В переменах вкуса — счастье их». — Бес посмотрела в лицо мужчины. — «Существование — это цепь перемен». «Всякая перемена прокладывает путь другим переменам».

— Браво, — обнажил крепкие зубы Ювелир.

— Я участвую сегодня в гонке. — Бесс высвободила свою руку. — Хочу победить.

— Хочешь — значит победишь. — Желтые звериные глаза смеялись.

Девушка не решалась двинуться с места. Стояла и ждала, когда он даст понять, что отпускает ее.

А он медлил, рассматривая так внимательно, что Бесс сделалось не по себе, и она, сама не понимая зачем, застегнула до конца молнию на куртке.

— Мне бы хотелось посмотреть, как моя девочка победит, — наконец изрек он.

Прежде Ювелир никогда не проявлял интереса к ее пристрастиям. Бесс могла только мечтать, чтобы он хоть раз поинтересовался, чем она занимается, когда не ублажает его. И вот сейчас так просто сбылась ее давняя мечта. Но оказывается, девушке она уже была не нужна.

Бесс всматривалась в лицо с потрясающе красивыми морщинами, глазами хищника, жесткой линией рта, и внутри не было прежнего трепета. Она с двенадцати лет смотрела на него как на идола, готовая на все. А теперь от былого поклонения и обожания остались одни воспоминания и странная пустота в сердце.

В какое-то мгновение у нее в памяти пронеслись все их мимолетные краткие встречи. Какой же счастливой они ее делали!..

Ей было тринадцать. Он встретил ее одним весенним солнечным деньком у школы и отвел в кафе, где купил целую гору разноцветного мороженого.

Он сказал ей тогда:

— Мальчики — как замерзшие, твердые шарики мороженого, но если их облизывать, они будут таять, станут мягкими и послушными.

А потом попросил сделать ему приятно под столом.

Она воскликнула:

— Но ведь все увидят!

Ювелир улыбнулся.

— Да, но они сделают вид, что не заметили. Ты должна запомнить выражения их лиц. Люди — великие поборники морали, но большинство, оказываясь лицом к лицу с вопиющей безнравственностью, в панике отводят глаза и сбегают.

Девочка водила рукой вверх-вниз, вверх-вниз по его плоти, а он все говорил и говорил:

— Возмущение, потрясение, отвращение, жалость ты видишь во взглядах этих людей. Но они поднимаются, проходят мимо и уходят. Они рады бы помочь, вмешаться, но у каждого есть свои причины, какая- то мелочь, не позволившая подойти и возмутиться вслух, хотя бы попытаться что-то изменить. — Ювелир взял ложечку, зачерпнул подтаявшее мороженое, отправил себе в рот и улыбнулся, совсем как напроказивший мальчишка. Кончил и дал ей салфетку. — Вытри лапку, солнышко. На жизненном пути много скользких мест, никаких салфеток не хватит. И если ждать чьей-то помощи, можно так никогда и не сдвинуться с места.

Ей было пятнадцать. Она пришла в его квартиру к одному из его корешей и увидела Ювелира с другой женщиной.

В тот миг впервые узнала, что такое больно. Она попыталась уйти, но Ювелир вернул ее, а своей любовнице указал на дверь.

Позже он сказал:

— Ревность — главное и самое унизительное доказательство собственной незначительности.

Бесс спросила:

— И ты не станешь ревновать, если к нам присоединиться твой друг?

Ювелир расхохотался, крепко поцеловал ее.

— Мне бы этого хотелось, девочка.

У нее впервые было двое мужчин одновременно.

Ей исполнилось шестнадцать. Они столкнулись в переходе метро поздней летней ночью. Вышли на улицу, Ювелир повел ее куда-то темными двориками. А в одном из них неожиданно попросил снять трусики. Когда она сделала это, прижал к стене, завел руки за спину и приковал наручниками к ржавой трубе.

Если тебя окружит стая волков, хуже нет, чем кричать «Помогите». Стоит им учуять в тебе зайца — разорвут.

И он просто ушел, оставив ее одну. Небо было звездным-звездным, а воздух теплым и сыровато-влажным в бетонном закрытом дворике.

Она ждала полчаса, не в силах поверить, что Ювелир не вернется.

Мимо шли четверо пьяных ребят. Они громко смеялись и били о стены пустые бутылки из-под пива.

Бесс понимала, что они ее вот-вот заметят, и не стала ждать, окликнула сама.

Те подошли, глаза их азартно поблескивали, кто-то присвистнул, прошептав: «Какой улов!» Намерения нетрезвой компании сразу стали ясны.

Самый рослый спросил:

— Не страшно? Девушка, вы тут совсем одна?

— Нет, — ответила она и натужно рассмеялась, — уже не одна, теперь я с вами.

Парни переглянулись, а она чуть отошла от трубы и показала браслеты наручников. Понимала — все равно с минуты на минуту сами заметят.

— Поможете мне?

Пробежался шепоток изумления, а затем посыпались вопросы:

— Кто это тебя так?

Девушка попала в затруднительную ситуацию, пацаны!

— А если не поможем?

И наконец главный:

— А что нам будет, если мы тебя отстегнем?

Они были настроены добиться. Вряд ли кто-то из них предполагал, что она без колебаний предложит себя. Один сразу же отказался участвовать, оставил друзьям перочинный ножик и ушел. Трое других нерешительно переглядывались.

Вот они — звери, еще несколькими минутами ранее готовые растерзать жертву, стояли растерянные, не зная, как насиловать ту, которая ничуть не против.

— Да ладно, — пробормотал лопоухий, рассматривая замок на браслетах, — отстегнем, конечно.

Пока он возился с наручниками, она сделала минет двум другим.

Позже они поехали к лопоухому на квартиру и там накурились, устроив групповуху.

С этими ребятами она и по сей день частенько встречалась. У них всегда была наркота и выпивка.

После того случая она заготовила целую речь для Ювелира. Его поступок уязвил ее, полгода она бесконечно думала об этом, мысленно проговаривая то, что ей хотелось высказать. А увидела его спустя год и забыла все слова.

Ювелир сидел за столиком «Rock Cafe» в клубах дыма и разноцветных огнях подсветки. Бесс подсела к нему. Он заказала ей выпивку. Случай с наручниками не вспоминал, вел себя как ни в чем не бывало.

Она не осмелилась заговорить о прошлом и, не зная что сказать, спросила:

— А почему «Ювелир»?

— Потому что занимаюсь огранкой.

— Работа?

— Призвание.

Девушка ничтожно мало знала о нем, практически ничего. О себе он, как и большинство бывших заключенных, говорил редко и мало.

Они недолго посидели в кафе, а потом гуляли по городу, разговаривали. На дворе стояла золотая осень. Бесс казалось, это самый замечательный день в ее жизни.

Ювелир задавал вопросы. Они не имели ничего общего с тем, что обычно интересовало ее любовников: «Сколько лет?», «Кем хочешь работать, когда вырастешь?», «Какой любимый цвет?», «С кем встречалась до?», «Какие фильмы и книги нравятся?»

Он спрашивал: «Что есть справедливость?», «Где грань между добром и злом?», «Почему победителей не судят?», «Как использовать нравственность?», «Правдива ли ложь?», «На какие преступления толкает жалось?».

Она была с ним как жемчужина в своей ракушке, чувствовала себя уникальной. И ей это безумно нравилось.

На Банковском мостике он усадил ее на пьедестал со сфинксом и, обхватив лицо ладонями, долго смотрел в глаза.

— Я горжусь тобой, — в конце концов сказал он.

Его признание так потрясло девушку, что та не могла вымолвить ни слова. Гордость переполняла и ее, заставляя сердце неистово биться в груди.

На прощание он ее поцеловал. Не как любовник, как отец — в лоб.

Она держалась за лапу крылатого льва, стертую от прикосновений тех, кто загадывал подле сфинкса желания, и у нее от счастья кружилась голова. Бесс смотрела вслед единственному мужчине, который пробуждал в ней чувства, нечто сильное, неповторимое, и ей хотелось прокричать ему что-то вслед. Но что именно?

Через несколько дней она узнала, что его посадили. Если бы он только позволил, то сочла бы за честь навещать его в тюрьме, носить передачки. Если бы позволил, жила бы ради коротких встреч с ним. Но через кореша он передал ей: «Если ты будешь мне нужна, я найду тебя».

Три года от него не было никаких вестей. И вот теперь он нашел ее.

Бесс покачнулась на носках высоких сапог. Ювелир жестом пригласил следовать за ним.

— Мы не опоздаем к началу гонки?

Девушка ступала чуть позади, глядя на серебристые волосы, укрывающие плечи. Он замедлил шаг, повернул голову и устремил взгляд желтых глаз на золотистый купол Исаакиевского собора. Темная Нева вся состояла из блестящих полосок — оранжевых отражений фонарей и более бледных, белых и голубоватых — от окон.

— Люблю этот город, — задумчиво промолвил Ювелир.

— И ты тоже? — удивилась Бесс. Перед глазами предстал образ златовласого вампира с хрустальными холодными глазами.

Мужчина резко взглянул на нее, лицо его точно окаменело, а затем уголки губ дрогнули, образовав вокруг рта трещинки морщин.

— Есть в нем особое очарование. Самый северный из крупнейших — город мира, охраняемый тремя ангелами. Первый — золотой, венчающий шпиль Петропавловского собора, он держит вытянутой вверх пустую руку с невидимой трубой, что известит о конце света. Второй — бронзовый, на Александрийской колонне, в его руке меч, он бич всех предателей и изменников, угождающих городу. И третий — когда-то серебряный ангел с крестом, теперь черный с пустыми руками, на куполе церкви Екатерины Великомученицы — хранитель морских путей. Петербург — притон «Шестидесятая параллель» для талантов, одни большие врата, ведущие в другой мир. Прекрасное место для тех, кто хочет прикоснуться к вечности. «Град Антихриста» его называли.

Ювелир тихо засмеялся и, глядя на противоположный берег, туда, где на постаменте возвышался Медный всадник, процитировал:

«…И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертую частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными…» — Он вздохнул. — Хороший мальчик, способный ученик.

Последнюю часть фразы девушка не поняла, но уточнить не осмелилась.

— Если бы у тебя был шанс жить вечно, — прошептала Лиза, — ты бы…

— Не воспользовался им, — не дослушал он, коснулся указательным пальцем ее переносицы и заметил: — Какие глупости приходят в твою головку.

Она засмеялась, но ей не было смешно. Просто механически издавала звуки, сама не понимая зачем.

Они прошли вдоль решетки Румянцевского сада, где на углу стоял ее мотоцикл.

Бесс все еще не могла поверить, что Ювелир хочет ехать вместе с ней, сядет на ее байк, совсем как обычный парень.

— Хочешь за руль? — нерешительно спросила она.

Ни у одного другого человека ей даже в голову не пришло бы спрашивать подобное. Но с ним она слишком привыкла быть слабой, находиться в его безраздельной власти, не имея никакого права выбора.

Ювелир покачал головой.

— Поведешь ты.

От неведомого удовольствия сердце забилось сильнее, внутри разлилось приятное тепло. Она чувствовала себя так, слово получила долгожданный подарок.

Когда девушка подала ему шлем, он снисходительно улыбнулся:

— Себе.

За десять минут они доехали до Казанского собора, где был назначен общий сбор.

Друзья с любопытством уставились на ее спутника. Большинство видели его впервые. Главный забияка, получивший от Вильяма в нос, не удержался от комментария:

— Какой богатырь, Бесси, да ты никак перешла с богатеньких плейбоев на настоящих мужиков!

Парни заржали, и в этом хохоте она услышала смех Ювелира. Он подошел к ребятам, пожал им руки, а она так и осталась сидеть на мотоцикле, точно со стороны глядя на все происходящее.

За какие-то доли секунды он стал своим, а у нее в голове несмолкаемо звучал голос: «Это было грубо», «грубо», «грубо», «Тебе нравится терпеть оскорбления?» «…оскорбления», «…оскорбления».

Бесс достала из куртки телефон и просмотрела пропущенные вызовы — нужного не обнаружила. Она уже хотела нажать «Позвонить», но ее окликнул Максан:

— Прикинь, наших пацанов остановили гаишники и…

Девушка не слушала.

«Неужели мне нужно было, чтобы кто-то однажды меня защитил? — Думала она, глядя прямо перед собой. — Неужели все это время я как идиотка ждала рыцаря со страниц глупого романа?»

Подъехали организаторы гонки. Трое: один — в камуфлированной куртке, второй — бритоголовый в рокерской куртке, а третий — бородатый с видеокамерой. Они должны были проконтролировать старт и зафиксировать победу на финише, где уже собралась толпа болельщиков.

Каждому участнику выдали карту с маршрутом. После инструктажа к девушке приблизился Максан, развернул свою карту, стал что-то объяснять, но, видя ее неспособность сосредоточиться, разозлился:

— В каких облаках ты витаешь, Лизо, я тут какого хрена распинаюсь?

— Оставь, — отмахнулась она, — с местами поиска я поняла: противоположная сторона Казанского, вход Спаса на Крови, чугунная решетка Певческого моста, ограждение Александрийского столпа, фонтан перед Адмиралтейством, памятник Медный всадник, двор Михайловского замка. Конечный пункт — Театральная площадь. Ищем зеленые ленты. Кто соберет больше и быстрее, тот и победил.

Между тем она услышала, как один из ребят говорил Ювелиру:

— Не обращай внимания, Макс носится с ней как мамочка еще с пятого класса. Они чуть ли не жрут из одной тарелки.

Бесс поймала оценивающий взгляд Ювелира, брошенный на ее друга. Максан тоже заметил, лицо его покраснело, и весь он как-то стушевался. Подобное она не раз видела, когда к нему в компании обращалась какая-нибудь особенно миловидная девчонка. Он даже начинал немного картавить. Странно, что сегодня смутить его удалось мужчине. Хотя особенно удивляться не приходилось. Рядом с этим могучим мужчиной робели и куда более крепкие ребята — его же кореша с зоны.

Парни прыгнули на мотоциклы.

— Не подведи, девочка. — Ювелир обхватил Бесс одной рукой за талию.

Девушка обернулась и, встретившись с ним взглядом, не выдержала:

— Ты знаешь, как меня зовут?

Уголок его рта дернулся.

— Как же иначе?

Она болезненно улыбнулась.

— Ты никогда не обращался ко мне по имени.

— Быть не может! — рассмеялся тот и указал в сторону, куда укатили ее соперники. — Кажется, ты хотела победить?

Она отвернулась, сердце словно задохнулось от непонятной безысходности, в груди возникла тупая боль.

Девушка завела мотоцикл и с мягким рычанием сорвалась с места.

— Куда в первую очередь? — спросил Ювелир.

— Сразу во двор Михайловского.

— Почему?

— Самая дальняя точка от финиша, все остальные места находятся примерно на одном пятачке, поэтому ребята рванут туда. Ближе всего противоположная сторона Казанского, там может оказаться лент пять-шесть. Но туда никто не поедет, боясь потерять драгоценные минуты и полагая, что это не стоит того. Я заберу их на обратном пути.

— Умница, — промолвил мужчина.

Ей вновь стало до безобразия приятно. Его похвала много для него значила, больше, чем ей хотелось бы. Она прибавила скорость; мысли о том, что может ошибаться относительно количества лент, сильно взволновали. Сердце забилось быстрее, Бесс ощутила то редкое чувство восторга, кружившее голову точно на аттракционе. Она любила его еще тогда, когда маленькой девочкой кружилась на карусели во дворе или совершала что-то преступное, за что ее могли наказать или осудить.

Девушка мчалась по набережной Фонтанки.

Впереди в свете фонарей стоял мрачновато-прекрасный Михайловский замок — квадратная крепость гигантских размеров со скругленными углами. Единственное в Петербурге дворцовое сооружение в стиле романтического классицизма. Перед ним находилась площадь с бронзовым памятником Петру I на коне, три моста соединяли ее со зданием. Вокруг проходил ров. Фронтон главного — южного фасада — украшал многофигурный барельеф «История заносит на свои скрижали славу России» выполненный скульптором Пьетро Стаджи.

Деревья с пышной листвой, того же цвета, что и стены замка, шелестя на легком ветру, в электрическом свете походили на языки пламени.

Девушка въехала через ворота в центральный восьмиугольный парадный внутренний двор и, соскочив с мотоцикла, подбежала к одинокой статуе Павла I, сидящего в кресле на пьедестале. Зеленые ленты были повсюду. Одна привязана к ноге императора, другая висела на скипетре, еще несколько оказались привязанными к ножке табурета под его ногами. Всего Бесс сняла с Павла двенадцать ленточек. Размышляя над числом, она все больше склонялась к мысли, что его выбрал один из организаторов. Как упоминал Максан, тот по образованию был историком. И двенадцатое марта являлось датой смерти царя.

Ювелир встретил ее задумчивой улыбкой. Каким-то непостижимым образом он всегда находился в курсе всего, о чем она могла бы подумать.

Когда Лиза выехала на набережную, он сказал:

— Власть собственным страхом подписывает себе смертный приговор.

Бесс понимала, о чем он. Всем было известно о фобиях царя, мучимого снами о своей кончине и видениями о заговорах и пролившейся крови. Девушка посмотрела в зеркало на удаляющийся замок и мысленно прочла надпись на фасаде: «ДОМУ ТВОЕМУ ПОДОБАЕТЪ СВЯТЫНЯ ГОСПОДНЯ ВЪ ДОЛГОТУ ДНЕЙ».

В конце 1080 года юродивая со Смоленского кладбища предсказала Павлу столько лет жизни, сколько букв в изречении на фасаде его замка. Так и вышло.

В университете Бесс зналась с двумя историками, один из них особенно увлекался периодом правления «Павлика», как насмешливо в народе звали царя в Петербурге. Сколько себя помнила, ей всегда больше нравилось спать с умными мужчинами.

Вернувшись к Казанскому собору и объехав его, на тонкой трубе было обнаружено семь зеленых ленточек. Девушка воспроизвела в памяти все известные ей даты, связанные с собором, и пришла к выводу, что число семь, это последняя цифра в дате его освящения — 1737 год. У нее почти не оставалось сомнений, что количество лент на местах строго разделено и связано с определенными числами. Недаром гонка называлась «Памятные даты».

Бесс пронеслась по узкой Казанской улице, на Фонарном переулке повернула на набережную канала Грибоедова, где едва не столкнулась с одним из участников. Тот попытался ее объехать, но внезапно его занесло, он не справился с управлением и, чиркнув колесом об ограду канала, затормозил.

Ювелир сжал ее плечи, приказав:

— Езжай. Победа не ждет тех, кому не вовремя бывает жаль. Жалость не любит победителей, она все чаще якшается с неудачливым сбродом.

Через минуту Бесс уже финишировала на Театральной площади.

Девушка огляделась — она была первой. Следом за ней с разрывом в несколько секунд прибыл Максан, за ним и все остальные участники, включая того, которого она обогнала на повороте.

Прежде чем попросить у участников добытые ленты, организатор — высокий парень в ботфортах и камуфлированной куртке — вынул деньги и потряс увесистой пачкой.

— Здесь две штуки долларов для победителя. Кто скажет, сколько всего было лент, получит бонус в триста тысяч.

Двое сказали «Тридцать», решив в случае верного ответа разделить выручку. Максан назвал: «Тридцать пять». Парень, упавший с мотоцикла на набережной, ответил«Двадцать пять».

Когда все посмотрели на Бесс, она выудила свои ленты и сказала:

— Сорок пять.

Организаторы собрали все трофеи. Недолго посовещались и под разочарованный вздох парней, огласив результат: «У девушки девятнадцать лент — больше всех», подошли к ней и вручили деньги. Две тысячи и триста сверху. После каждый пожал ей руку.

А парень в камуфлированной куртке поинтересовался:

— Просто угадала?

Упавший с мотоцикла возмущенно заорал:

— Пусть объяснит! Я не верю в такие совпадения. Пацаны, так и скажите, что продали ей число за отсос!

Организаторы переглянулись и засмеялись, бритоголовый в рокерской куртке развел руками:

— Мы с девушкой незнакомы.

А тот, что снимал на камеру, попросил:

— Пусть она объяснит свой ответ.

Бесс пожала плечами.

— Гонка называется «Памятные даты». Во дворе Михайловского на памятнике Павлу я нашла двенадцать лент. Двенадцатое — дата смерти царя. На Казанском было семь лент. Семерка — последнее число в дате освящения собора — тысяча семьсот тридцать седьмой. Становится очевидным, что у входа Спаса на Крови количество лент равно последней цифре в дате освящения храма. Тоже семь — тысяча девятьсот седьмой. В случае с мостом — все просто, дата открытия Подьячего моста — тысяча восемьсот тридцать четвертый. Четыре ленты. Александрийская колонна воздвигнута в том же году. Еще четыре. Медный всадник открыт в тысяча семьсот восемьдесят втором. Две. И фонтан. Вот тут я сомневалась, какую дату использовали. Опиралась на тот факт, что на карте с маршрутом гонки был обозначен именно фонтан, а не само Адмиралтейство. Открытие самого крупного на тот момент фонтана в Петербурге произошло в тысяча восемьсот семьдесят девятом.

— Слыхал, Алик, — хохотнул бритоголовый, обращаясь к тому, кто снимал на камеру, — а ты говорил, никто не догадается!

Максан выругался и, глянув на организаторов, плюнул:

— Вы за кого нас принимаете, за Инштейнов?

— Да ладно, — посмеялся бритоголовый. — Погнали в «Rock Cafe», отметим! — и, подмигнув Бесс, спросил: — Угощаешь?

Она кивнула и, тряхнув увесистой пачкой, пообещала:

— Гуляем.

Спустя полчаса они все завалились в клуб. Играла музыка, одни танцевали уже изрядно пьяные, другие сидели у барной стойки.

Веселье шло полным ходом, когда девушка ощутила вибрацию телефона в кармане. Она выхватила его, уставилась на экранчик — сердце сжалось от разочарования. Звонил не тот, чьего звонка она весь день ждала. Бесс вырубила телефон.

Максан поднял очередную стопку водки за победительницу. На сцене пел худощавый мальчишка в больших очках. Ювелир выпил и потянул девушку на площадку для танцев, где медленно топтались другие пары.

Девушка подняла на него глаза. Он никогда не танцевал с ней прежде. От его пристального взгляда Бесс стало жарко, а Ювелир крепко прижал ее к себе и, наклонившись уху, вкрадчиво сказал:

— Я осяду тут.

— Здорово, — все, что она смогла вымолвить. И видя его выжидающий взгляд, пробормотала: — На своей квартире?

Он не ответил, обхватив ее за шею, поднял ее лицо и сказал:

— Не встречайся больше с тем мальчиком.

Бесс потрясенно моргнула. Что это было? Ювелир требовал от нее верности?

— Не встречаться только с ним? — с трудом выдавила она.

— Да, — утвердительно кивнул тот.

Девушка отстранилась.

— Извини, но я сама решу, с кем мне спать.

В желтых волчьих глазах зажегся зловещий огонек, но она не испугалась, лишь отступила и, бросив: «Увидимся, если захочешь», вернулась к друзьям.

Он недолго постоял посреди зала, затем, не прощаясь, покинул клуб.

Глава 18 Модель падшего ангела

Звучало адажио из флейтового квартета ре-мажор Моцарта — воздушно-легкая мелодия. Она словно незримо переплелась с ветром за чуть приоткрытым окном и плавно покачивающимся тюлем. В гостиную проникала сырость, в листве шумел дождь.

Полчаса назад у Кати закончился урок философии с ее учителем Всезналом. Но с той минуты, как тот упомянул созвездие Корабль Арго, ее мыслями полностью завладел другой корабль, с названием «Deuda»^[13].

Мысли о нем не давали ей покоя с того дня, как она узнала, что выкинула в фонтан последнюю золотую монету дьявола, необходимую капитану для обретения долгожданной свободы.

Лайонел, пожелавший присутствовать на уроке, за два часа не проронил ни слова. Он и сейчас сидел в кресле посреди комнаты, подперев рукой голову и глядя на золотые прутья клетки. Последние дни он мало разговаривал, постоянно о чем-то думал и злился.

— Я хочу позвонить сегодня маме, — сказала Катя.

Молодой человек не отреагировал.

— Родители пишут, что скучают по мне. Я по ним тоже.

Даже не взглянув на нее, а продолжая смотреть в одну точку, Лайонел безразлично промолвил:

— Я мог бы их убить, само собой, быстро и безболезненно, чтобы никто не мучился.

На целую минуту девушка потеряла дар речи.

Когда он не отмалчивался, с его языка порой срывалось такое, что ей хотелось заткнуть уши, но это новое заявление побило все рекорды. У нее не хватало слов, в которых она сумела бы уместить все свое возмущение. Поэтому она просто поднялась и зашагала к двери, не желая оставаться с ним в одном помещении.

— На улице дождь, возьми зонт, — обронил тот. Можно было подумать, это не он только что, как само собой разумеющееся, предложил убить ее родителей. Абсолютно ничто не поколебало его задумчивости, даже музыка не изменилась.

Схватившись за дверную ручку, она обернулась и с обидой выплюнула:

— Гнусный червь!

Он наконец посмотрел на нее, да так, слово они давно не виделись, а тут — нежданно-негаданно — бац.

— Прости?

— Да, именно «Прости» ты должен говорить. Только, черт тебя побери, без вопросительной интонации!

— Я чем-то обидел тебя? — утомленно потерев переносицу, поинтересовался он.

— Еще осмеливаешься спрашивать? — задохнулась она от ярости и, выходя, громко захлопнула дверь.

В своей комнате Катя переоделась из легкого домашнего платья в джинсы и куртку, взяла зонт и покинула дом. Во дворе она увидела Йоро. Мальчик сидел на коленях возле лужи и зачарованно наблюдал за игрой капель. Они покрывали его черное обнаженное тело, водяные прозрачные струи текли с волос по лицу.

— Катя! — обрадовался мальчик.

Она улыбнулась.

— Что ты делаешь?

Он поднялся, на коленях остались отпечатки земли с песком. Оборотень не придавал значения таким мелочам.

— Мне нравится вода. А куда ты идешь?

Девушка приподняла над собой зонтик.

— Туда, где очень много воды. Хочешь со мной?

— Еще бы!

Они вышли из ворот, и мальчик, весело шлепая босыми ногами по лужам, удивленно поинтересовался:

— Зачем тебе зонт? Дождь — это слезы самих ангелов. — Он выставил перед собой ладошки. — Разве можно укрываться от него клеенкой?

— Ну, хорошо. — Девушка сложила зонт и бросила его за высокую ограду с колючей проволокой. — Пусть я и не верю, что ангелы способны плакать. Судя по их детям, могу с уверенностью сказать: ангелы бесчувственные негодяи.

— Ты чем-то расстроена? — участливо спросил Йоро.

— Кажется, я живу с самим сатаной.

— М-м-м, — только и промычал тот.

За час, то ускоряясь, то переходя на обычный шаг, они добрались до Петергофа. Дождь лишь усилился, холодные колючие капли хлестали по лицу и шуршали в золотистых кронах деревьев.

Девушка с мальчиком вошли через главный вход в Верхний парк. Фонтаны на главной аллее «Межеумный», «Нептун» и «Дубовый» не работали. Мраморные статуи венецианских мастеров семнадцатого века в дымке дождя напоминали призрачные фигуры. Особенно величественно выглядела статуя Нептуна, у чьих ног на морских конях и дельфинах скакали тритоны и наяды. В памяти тут же ожил венецианский правитель. Впрочем, он и не позволял надолго о себе забыть. После разыгранной на маскараде ссоры она уединилась с Фар- незе в зале на втором этаже замка, и мужчина признался ей в любви. С той ночи он стал постоянно ей названивать, чтобы пожелать «Доброго утра», «Приятного аппетита», писал письма и присылал цветы.

Последний его букет орхидей Лайонел в ярости швырнул в посыльного и приказал больше никогда не доставлять в его дом цветов. И в тот же вечер получил шкатулку на свое имя. В записке значилось: «Передай моей прекрасной Екатерине». Лайонел выгреб оттуда рубиновое колье и отдал его одной из девушек, которые пришли убирать дом. Сколько бы Катя ни говорила, что любит только его, а Порфирио ей не нужен, у нее сложилось впечатление, что Лайонел в ней сомневается.

Йоро сразу же устремился к увитому красно-желтой листвой длинному арочному коридору из трельяжей.

Девушка улыбалась, глядя, как восторженно маленький оборотень прикасается к стволам деревьев, согнутых вдоль каркасов арки, гладит розоватые листья, усаживается на скамеечки, тут же вскакивает и вновь дотрагивается до всего вокруг.

— Видела бы Кира, — сказал Йоро, когда они вышли из живой арки.

— Уверена, она видела, — заверила Катя.

Светящиеся счастьем глаза потускнели, мальчик отвернулся.

— Йоро, что между вами произошло? — Она видела, что ее любимчик уже несколько дней ходит грустный, часами проводит время в коридоре на втором этаже, тоскливо глядя на закрытую дверь комнаты Киры. Но почему-то не стучится.

Оборотень поднял глаза и прошептал:

— Кира меня избегает, а я не знаю, что сделал не так.

Девушка обняла его за плечи, воскликнув:

— Да что ты мог сделать плохого, ты самый лучший!

Решетка для вьющихся растений в садовой архитектуре.

— Иногда мне кажется… — Он не договорил и вздохнул, а потом тихо закончил: — Она не любит меня.

— Любит, — горячо запротестовала Катя, — возможно, она просто не умеет выражать свои чувства!

— Их и не нужно выражать. — Он коснулся груди. — Все тут. Когда я вижу ее, у меня сердце стучит сильно-сильно, как будто вот-вот выскочит. А у нее нет.

Катя засмеялась, потрепав мальчика по волосам.

— Ну конечно, милый, она же вампир, наши сердца другие!

Он покачал головой.

— Нет, не другие. Теперь, когда мы не видимся, у меня столько мыслей для письма, но хорошо их записать все равно не получается. Да она, наверное, и не ждет моего письма.

Они надолго замолчали, пока шли по аллее вдоль елей с одной стороны и Большого дворца с другой к мраморной лестнице. Та вела на трассу, откуда открывался прекрасный вид на Нижний парк и Большой каскад.

Звучало Адажио соль мажор Муцио Клементи — звонкое, как дождь.

Йоро, глядя во все глаза на панораму потрясающей красоты, забыл печаль и подбежал к белоснежной балюстраде, украшенной позолоченными вазами.

Шли минуты, а мальчик все смотрел на блеск Морского канала, статуи, стройных аллей и зеленых газонов. На его хорошенькой мордашке были написаны восхищение и потрясение.

Катя спустилась по лестнице в сад. Йоро догнал.

— Я никогда не видел такой красоты. Я бы тут жил.

Они обогнули бассейн с Самсоном, разрывающим пасть льва, и подошли к фонтану «Фаворитка» — тому самому, куда в начале лета Катя бросила драгоценную монету дьявола.

Девушка даже не представляла, как теперь ее найти, знала, что в фонтане той давно нет, но и просто бездействовать больше не могла.

Дно круглого бассейна было как на ладони, там поблескивали лишь рубли, копейки.

— Мы что-нибудь ищем? — полюбопытствовал мальчик, наклоняясь и запуская руку в воду.

— Да, помнишь, я рассказывала тебе про золотую монету…

— Ну конечно, — воскликнул Йоро, хлопая себя по лбу, — она у белки! Тебе нужна эта монета?

Катя кивнула.

— У какой еще белки?

Мальчик пожал плечами.

Кира проговорилась. Сказала, что монету из фонтана забрал ребенок, а у него ее стащила одна из парковых белок.

— И где же теперь ее искать — белку? — окончательно расстроилась девушка.

Йоро задумчиво посмотрел на пустынную аллею, точно ковром застеленную желтыми листьями, и предложил:

— Я мог бы поискать. Белки очень дружелюбны, уверен, монета им вовсе не нужна и они ее отдадут.

— Ты будешь говорить с белками? — уточнила Катя и нервно рассмеялась. Какие-то вещи даже после всего, что с ней приключилось, не укладывались в голове и приводили в тупик.

Оборотень широко улыбнулся.

— Стражи способны говорить с любыми живыми существами. Я попробую. — И наказав: «Жди тут», — убежал.

Долго скучать ей не пришлось, потому что не успел мальчик скрыться за деревьями, как другой — с пронзительно-острым льдом в глазах — вышел из тени.

— Давно не виделись, — поморщилась Катя, окидывая взглядом златовласого мальчика с болтающимся на бедре мечом. — Еще забыли мне что-то показать?

Тот лучезарно улыбнулся, вынул меч из ножен, прочертил им золотистую линию на земле, перешагнул ее и, обретя плоть, выключил музыку.

Катя немного отступила.

— Почему вы меня преследуете?

— Почему ты такого высокого о себе мнения? — глумливо засмеялся он и окинул рукой канал: — Я любовался садом. Смотрю — ты. Вот и подумал, раз уж мы знакомы, невежливо с моей стороны пройти мимо.

— Ваша дьявольская вежливость неподражаема.

— Обращайся ко мне на «ты», — разрешил мальчишка, — мы все равно что родственники.

— Не думаю, — возразила Катя и с заметным сомнением в голосе прошептала: — Я не бес!

— Разве я утверждал?

— Намекнул!

— Я никогда не намекаю. Намеки нужны тем, кто слаб и боится говорить прямо.

Катя прислушалась, пытаясь в шуме дождя различить, не возвращается ли Йоро. Не услышала и сказала:

— Я ищу монету.

Он вытянул руку.

— Эту?

На его ладони лежала золотая монета с изображением женского профиля и надписью внизу «Deber»^[14].

— Но это нечестно! — воскликнула Катя.

Тот подбросил монетку.

— Знаешь, кому нужна честность? Нищим и святым. Для остальных она лишь досадная помеха.

Катя решила, что спорить бесполезно, подумала: «Было бы странно, если бы дьявол стоял горой за честность», — а вслух спросила:

— Если я не бес, то кто?

— Кто ты? Очень хороший вопрос, — улыбнулся златовласый. — Ты — модель. Модель падшего ангела.

Девушка непонимающе свела брови.

— Я не о том! Я спрашиваю, кто бес?

Мальчишка хмыкнул и отвернулся.

— Я переоценил твою способность задавать правильные вопросы.

— Катя, Катя! — услышала она позади. Вернулся Йоро, он указал на стоящего спиной златовласого мальчика и выдохнул: — Монета у него!

Тот обернулся и, бросив Кате монету, презрительно изрек:

— Возьми. Тебе ведь так нужно творить мелкие добрые дела. Но знай — ничто и никогда не искупит твоего падения. Выбирая жизнь подле Тьмы, смешно светить ей в лицо карманным фонариком. Не находишь?

Катя шагнула к нему и, видя, что он уходит, схватила за плечо.

— Если я не бес, то почему должна что-то искупать? О каком падении речь?

Он как будто не слушал, прочертил на земле своим мечом золотистую линию, шагнул за нее и исчез.

В голове грянула музыка. Звучала четвертая часть Пятой симфонии Густава Малера — тягуче-печальная, похожая на спокойный, скользящий чуть под наклоном водяной поток.

Девушка стояла под кроной дерева; в канале, покрытом листьями, звенел дождь, и ей казалось, секундой ранее она узнала нечто очень важное, да только не поняла что.

Йоро взял ее за руку, и они побрели назад — прочь из прекрасного сада. Катя подняла голову, когда мальчик подергал ее руку, и увидела на нижних ступенях мраморной лестницы Лайонела. Он стоял в темном костюме под большим черным зонтом и смотрел на нее. В воздухе зашелестели кожистые крылья — мимо пролетела Орми.

Оборотень отстал, Катя приблизилась к молодому человеку и остановилась у подножия лестницы.

После недолгого молчания он спросил:

— Я тебя чем-то обидел?

Ты сказал, что можешь убить моих родителей, чтобы никто не мучился! — взорвалась девушка. — Неужели не понимаешь?!

Он был удивлен.

— Я так сказал? Ну, ты же знаешь, я не сделал бы ничего подобного без твоего на то разрешения. — Лайонел осекся. — Забудь, то просто случайная мысль. Я не заметил, как озвучил ее.

Самое ужасное, ты на полном серьезе считаешь, что это выход!

— Нет человека — нет проблемы, как известно.

— Да, Лайонел, но я, я останусь! И всегда буду помнить, если ты…

Он легко сбежал вниз и привлек ее к себе, укрыв зонтом от дождя.

— Твоим родителям ничего не грозит. Но… — Взгляд ледяных глаз устремился на Йоро. — Боязнь ранить кого-то не тем словом, поступком часто оборачивается длительными пытками, куда более жестокими и изощренными, чем быстрая смерть.

— Не хочу ничего знать, — заявила Катя и показала ему монету. — Вот что я добыла. Теперь нужно вызвать Теофано и отдать ему.

— Где ты ее нашла? — В холодном голосе проскользнули настороженные нотки.

Видела Его, он сам отдал.

— Да вы никак подружились, — сыронизировал Лайонел. Затем властно обвил ее плечи и повел вверх по лестнице.

— Ты расскажешь мне, как вызвать корабль Теофано?

— А ты мне расскажешь, почему дьявол так любезен с тобой? — лукаво покосился на нее молодой человек.

— Возможно, потому что он джентльмен, — рассмеялась Катя.

Лайонел улыбнулся, нежно проведя пальцами по ее шее, и предупредил:

— Возможно, я так же буду отвечать на твои вопросы.

Дождь стучал по зонту, в воздухе пахло холодными листьями, травой, водой — осенью. В этот мокрый аромат вплетался снежный вихрь первых морозов, исходивший от Лайонела.

Прозрачные ручейки воды текли по гладким белым ступеням, по балюстрадам и аллегорическим фигурам статуй, превращая парк, где сейчас не работал ни один фонтан, в водную феерию.

Катя украдкой взглянула на своего спутника, и у нее приятно шевельнулось сердце.

Он приехал за ней узнать, чем обидел. Другого доказательства его чувств не требовалось. Она не понимала до конца, что имел в виду дьявол, говоря о Тьме и карманном фонарике, но такая Тьма — влюбленная в нее Тьма — ей бесконечно нравилась.

* * *

Она остановилась перед железными зелеными воротами и посмотрела на темные окошки дома. Трудно было поверить, что богатый вампир ютится в столь непривлекательном здании, когда может выбрать любой дворец. Позади из трубы на перекрестке в черную высь небес тянулся дым, здесь не горел ни один фонарь. Тусклый отблеск доносился лишь из конца Михайловского переулка и от огромной яркой лупы, висящей прямо над домом.

Девушка обследовала ворота на предмет звонка или того, что могло бы привлечь внимание хозяев, но не нашла ничего подобного. Тогда недолго думая она подпрыгнула, ухватилась за верхнюю планку и, подтянувшись, перемахнула через ворота.

Двери дома оказались не заперты, и Бесс вошла. Отыскала на стене выключатель — зажглась свисающая с потолка лампочка, озарив прихожую. Или то, что было вместо нее. Пустая комната с облупившимися стенами и рядом ржавых крючков. Тут явно никто не жил.

«Солгал», — потрясенно поняла девушка, отступая к дверям. Развернулась и наскочила на кого-то маленького и черного. Перед ней стоял голый чернокожий мальчик, настороженно глядя на нее темно-карими глазами.

— Черт, что ли? — пораженно спросила Бесс.

Тот оскорбленно фыркнул:

— Это еще почему?

Она видела его раз в компании летучей мыши. Тогда ей показалось, что мальчишка превратился в собаку, но сказать с уверенностью не могла.

— Черный, — издала смешок Бесс и, покосившись на проход между стен, поинтересовалась: — Логово вампиров?

— Ну да, — кивнул мальчик. — А тебя пригласили?

Бесс повела плечом.

— Как сказать. — Она перешла в следующее помещение и за ним попала в длинный коридор со множеством дверей.

Чернокожий последовал за ней.

— Тебе на второй этаж.

Девушка обернулась, но мальчика позади уже не было. Пришлось подниматься по лестнице и искать самой. Верхний этаж куда больше походил на жилой дом.

Бесс заглянула в пару комнат, но в них никого не оказалось. Наконец, дернув за ручку, она попала в кабинет и увидела Лайонела, сидящего за столом. Он что-то увлеченно писал, но при ее появлении поднял глаза.

— Ошиблась дверью, спальня Вильяма рядом.

Она уже хотела выйти, но передумала и спросила:

— Что тебе было нужно от моего друга Максана?

— А это кто? — разыграл удивление блондин и вновь принялся что-то писать, ясно давая понять, что аудиенция закончена.

Лиза вышла и остановилась перед дверью соседней комнаты.

— А мы думали, ты нашла себе другого, — неожиданно послышалось рядом.

В трех шагах от нее стояла Катя в легком шелковом халатике.

— «Думать — самая трудная работа; вот, вероятно, почему этим занимаются столь немногие», — едко процитировала Бесс. — Я бы на твоем месте даже не утруждалась.

Дверь распахнулась — появился Вильям с голым торсом, в джинсах и босиком.

Он пропустил девушку в комнату, но она успела увидеть, как он улыбнулся Кате. Та ответила ему тем же, и на ее щеках появились очаровательные ямочки, делая ее необыкновенно хорошенькой.

— Ты к Лайонелу?

— Та показала ему какую-то монету.

— Чувствую, бедному Теофано еще пару веков придется ходить по морям, ожидая, когда у Лайонела появится свободное время.

Бесс оглядела комнату. Ничего особенного, та походила на стандартный гостиничный номер. Кровать, тумбочки, шкаф.

Молодой человек закрыл дверь, но разговор первым не начал.

— У вас мило. — Девушка села на кровать.

— Чем обязан? — напряженно спросил он.

Она знала, тот не обрадуется ее визиту, но сегодня утром поняла, что больше не в силах сопротивляться желанию увидеть его. Бесс и не подозревала, как сложно будет говорить. Никогда прежде ни с одним мужчиной ей не приходилось так долго подбирать слова.

— Как насчет секса? — спросила она, расстегивая куртку.

— Спасибо, нет, — ответил он. — Чаю? Или мне тебя проводить?

— Чаю! — Ей требовалось время, чтобы решить, как следует поступить. Уйти она могла всегда, но это уже ничего бы не изменило. А пока дверь за ней не закрылась, пока сама ее не закрыла, всегда существовал шанс все исправить.

— У нас нет чая, — признался он. — Это просто вежливость.

— Тогда, может, нальешь мне того, что у вас вместо чая?

Вильям прошелся по комнате и остановился у окна, отодвинув темную портьеру.

— Зачем ты здесь? Насколько я помню, ты упоминала — Ювелир лучший из любовников.

— Это так. — Бесс сняла куртку, в голове крутилось множество фраз великих, но она пыталась составить свой собственный ответ, зная, как Вильям не любит цитирования.

Он смотрел на Лизу и ждал, а у нее сердце билось в сумасшедшем ритме, словно они уже занимались сексом. Страшно было представить, что бы с ним произошло, прикоснись к ней Вильям сейчас.

Когда ты предлагал мне встречаться и дальше, ты говорил о свободе…

— Верно, — кивнул он, — я думал, меня это устраивает. Оказалось, нет. Извини, мы не можем встречаться на таких условиях.

Она долго молчала, собираясь с мыслями и с духом. Наконец осторожно спросила:

— Тебе нужна физическая верность?

— Да.

Бесс облизнула пересохшие губы, опустила глаза под его пристальным взглядом и тихо сказала:

— Хорошо.

Она приблизилась к нему и провела ладонями по груди.

Он перехватил ее руки, промолвив:

— Я буду за тобой ухаживать.

Ей хотелось рассмеяться, но не получилось — в горле застрял ком, поэтому она лишь кивнула.

Молодой человек улыбнулся. От его улыбки у нее сердце сладостно замерло. Бесс потянулась к его губам, но он, смеясь, уклонился и повел ее за собой.

Они вышли в коридор.

— Куда мы?

— Вообще-то у нас есть чай, — смущенно признался он.

— Вот как… — Сердце стучало в висках, а в пальцах, которые сжимали его ладонь, ощущалась пульсация. От необъяснимого счастья кружилась голова. Девушка медленно вздохнула. В книгах она читала о любви, дивясь, какие же глупые эмоции испытывают женщины. А сейчас с поразительной ясностью поняла, что впервые в жизни влюбилась.

Конечно, был Ювелир. Но сколько ни вспоминала, не могла припомнить, чтобы когда-нибудь рядом с ним мир казался ей таким же прекрасным, каким он виделся ей рядом с Вильямом.

В кабинете стоял полумрак, горела лишь одна свеча на письменном столе. Двое склонились над старинной, пожелтевшей от времени картой Петербурга.

Лайонел положил золотую монету на изображение пристани возле Зимнего дворца, затем взял иголку и жестом приказал Кате дать ему руку. Та послушно положила ладонь на стол, молодой человек уколол ей палец и выдавил несколько капель крови на монету. Поднес к аккуратной лужице свечу — кровь зашипела и исчезла.

Лайонел обвел свечой вокруг монеты, образовав на карте кант из воска.

Спустя минуту указал место на карте, где проступила кровь.

Теофано сейчас неподалеку от Новой Зеландии.

— Но он скоро будет тут?

— Боюсь, не завтра.

Свеча, словно от налетевшего ветерка, потухла, погрузив помещение во мрак. Лайонел отодвинул карту. Девушка положила голову ему на плечо, одной рукой обняла за шею, запустив пальцы в волосы. Она нежно гладила его, точно кота. Подобные ласки каждый раз приводили его в изумление. Чего только женщины не делали с ним за бессмертное существование, а он с ними, но вот так гладить не осмеливалась ни одна.

Катя провела пальчиком ему за ухом, спустилась по виску к шее. Он едва не растворялся в ее нежности. С ней он вновь полюбил сон. Раньше спал лишь по необходимости, чтобы восстановить силы. А теперь иногда даже жалел, что ему нет нужды делать это каждый день. Но в те недели, когда требовалось несколько часов, он приходил к Кате — она всегда ложилась с ним. Устраивалась в его объятиях, прикасалась к нему, целовала.

Порой ему хотелось другого — как прежде — жестоких игр, насилия. Но стоило этой девочке погладить его, и вздыбленная шерсть внутреннего зверя, послушная ее нежной руке, делалась гладкой-гладкой. Весь он точно превращался в жидкий шелк, неизрасходованная ярость, успокоенная, мягко стелилась внутри.

— С тех пор, как ты узнал про эти дурацкие загадки, совсем не замечаешь меня, — тихо сказала девушка.

— Замечаю, — возразил он. Хоть и понимал, что она права. Загадки, запертые в сознании его врага и соперника, не давали покоя. Днем и ночью он пытался сложить все детали головоломки и каждый раз обнаруживал лишние. Фарнезе со своими чувствами к Кате неизменно оказывался за бортом. Лайонел не видел связи между желанием старейшин свести ангела и предполагаемого беса с появлением правителя Венеции. Тот должен был выполнить какую-то особенную миссию, но какую?

Молодой человек запрокинул голову назад и закрыл глаза. Он запутался в тысяче разных версий, ни одна из которых, в сущности, не подходила.

На столе зажегся экран сотового, высветилось «Георгий».

Лайонел ответил.

Бывший друг сказал:

— У меня есть для тебя новости. — Выдержал паузу. — Из Тартаруса выступил отряд.

— Прекрасно, — процедил сквозь зубы молодой человек.

Поскольку Георгий молчал, уточнил:

— Что-то еще?

— Да… тут Стиан спрашивает, нужен ли он тебе еще?

— Нет, не нужен. Пусть зайдет завтра ко мне, я с ним расплачусь.

Георгий помолчал, но больше ни о чем не спросил, попрощался.

— Старейшины идут? Зачем? Расплатишься? Как? — засыпала вопросами Катя.

Лайонел поднялся и молча отстранился от девушки.

— Расплатишься? — повторила она.

— За проделанную работу я пообещал ему одну редкую скрипку. Когда он не занят в опере, балуется игрой.

— Мне показалось, он к тебе нер… — она не договорила, в кабинет заглянул Йоро.

— Вильям зовет вас попить с ним чаю.

— Идем, — охотно пообещал Лайонел и потянул девушку к двери. Пить «чай» с братом и его ненормальной подружкой сейчас он предпочитал куда больше, чем обсуждать, что именно попросил у него Стиан и в чем он ему отказал.

— Так сильно хочешь увидеть эту Бесс? — точно невзначай поинтересовалась Катя, когда они спускались по лестнице.

— Я ее уже видел, — обронил Лайонел.

Ничего кроме раздражения эта девица у него не вызывала.

Брат с Лизой сидели на креслах посреди гостиной, между ними располагался столик, а на нем бутылка с кровью, четыре бокала, кофейник, две кружки и тарелка с пирожными.

Йоро, перемазавшись кремом, как раз жевал одно, устроившись на полу возле своей бывшей клетки.

Вильям разлил кровь по бокалам и когда все присутствующие вампиры взяли напитки, посмотрел на оборотня и спросил:

— Не позовешь Киру?

Мальчик облизнул пальцы и выбежал из гостиной.

— Какой забавный, — прокомментировала Бесс, закидывая ногу на ногу.

Лайонел прошелся до окон и насмешливо поинтересовался:

— Когда свадьба?

— Сразу после вашей, — парировала Бесс и отпила из кружки кофе.

Молодой человек отвернулся, залпом опустошив свой бокал. С той минуты, как девица ошиблась дверью, его не оставляло нехорошее предчувствие.

А сейчас, увидев, как девчонка смотрит на брата, а тот на нее, его словно током ударило. Казалось бы, он должен быть счастлив, что Вильям нашел себе кого-то и больше не претендует на Катю. Но вместо этого его душила ненависть и все его эмоции по поводу союза брата со странной Бесс едва ли чем-то напоминали радость.

— А как там поживает твой любовник, — Лайонел щелкнул пальцами, — Ювелир, кажется? — Он устремил взгляд на Вильяма. — Или ты…

— Лайонел! — воскликнула Катя, возмущенная его бестактностью.

— Прошу прощения, это, конечно, не мое дело. Так спросил, разговора ради.

Вильям яростно сверкнул глазами.

— Она больше не станет с ним встречаться.

— Да ну? — снисходительно засмеялся Лайонел и перевел взгляд на девушку, чьи глаза из ясно-зеленых поменяли цвет на темно-синие. — Я единственный в этой комнате не верю ей, или есть кто-то еще?

— Лайонел, — повторила Катя.

Вернулся Йоро и сообщил:

— Кира не захотела.

Молодой человек вскинул бровь.

— Что значит «не захотела»?

Оборотень пожал худенькими плечами.

— Я приведу ее, — с этими словами Лайонел покинул гостиную.

Ему требовалось несколько минут, чтобы собраться с мыслями. Собственные чувства его обескуражили. Злость и ненависть поселились внутри. Нечто подобное он испытывал в начале зимы, когда узнал, что брат тайно встречается с какой-то девчонкой. И теперь все снова повторялось, они оба будто шли по заколдованному кругу.

Лайонел без стука вошел в комнату Киры и, застав ее сидящей в кресле, заявил:

— У нас гостья.

— Мне бы хотелось остаться у себя в комнате.

А я бы хотел, чтобы ты спустилась в гостиную! — рявкнул он и, схватив ее за руку, выволок из комнаты.

— Отпусти, — взмолилась девочка.

Он разжал пальцы, сжимающие ее запястье.

— Исключив дорогое существо из своей жизни, якобы ограждая от некрасивой правды, ты причиняешь ему боль своим безразличием куда большую, чем могла причинить открывшаяся правда.

— Я не могу смотреть ему в глаза, — прошептала Кира.

— А как же ты раньше это делала?

Девочка опустила голову.

— Пока нечестивая мысль не озвучена, за нее стыдно лишь перед собой.

Лайонел взял ее за плечи.

— Ничего не озвучено, и это останется только между нами. Но если ты продолжишь вести себя как идиотка, которая считает, что должна быть заперта в монастыре за свою похоть, я всех просвещу на твой счет!

Она подняла на него несчастные глаза и, накрыв его руки на своих плечах ладошками, быстро заговорила:

— Я влюбилась в тебя с первого взгляда, когда Аделина привела нас с дедом к тебе. Ты ударил ее по лицу за жалость, проявленную к нам, и сказал: «Покинь мой город, вернешься, когда у меня исчезнет желание убить тебя». Подписал бумагу и поставил печать «10 лет», и Аделина переехала за город. На меня ты едва посмотрел… А я точно заглянула тебе в душу, объятую пожарами наслаждений. И мне стало так страшно, как не было, даже когда на Ленинград падали бомбы. Глядя на тебя, у меня внутри все разрывалось от горя при мысли, как больно тебе нести в себе столько безответной любви, чужих разочарований, смертей, разрушенных надежд и сожженные мечты. Потом, тебя всегда интересовали лишь разработки моего дедушки. Я же каждого твоего визита ждала как глотка свежего воздуха. Чаще всего дедушка запирал меня в комнате, когда ты приходил. Он очень уважал тебя, но говорил: «Лайонел есть зло, и маленьким хорошим девочкам, от греха подальше, лучше не попадаться ему на глаза». Бывало, я стояла за дверью и слушала твой голос…

Молодой человек отступил, скинув ее руки.

— Знаешь, сколько я слышал таких признаний?

Она обреченно кивнула.

— Прости.

— Простить? — Он усмехнулся.

— Да, за то, что, как и прочие, безвольно бросила перед тобой свои чувства. Повесила ответственность за них на тебя, тем самым облегчив собственные мучения. Ты такой сильный, каждый эгоистично уверен, еще одно «Люблю» не сломит тебя. Я прошу прощения, потому что знаю, как ты устал от слепого обожания, глупости, наивности и лицемерия.

По ее щекам потекли слезы.

— Думала, могу быть благородной, любить тебя молча. Думала, моя любовь выше и сильнее, чем у прочих, и я никогда не обременю тебя ею. А оказалось… Очень легко хранить святость, если у тебя нет шанса совершить грех. Когда в моей жизни появился Йоро, он заполнил ее своей добротой, я надеялась — забуду свои прежние чувства. Но с тех пор как мне выдался шанс жить с тобой в одном доме, видеть тебя каждый день, я только о тебе и думаю.

Лайонел утомленно хмыкнул.

— Поскольку ты оказалась не лучше и не благороднее других, я отвечу тебе как привык. А именно: если ты мне понадобишься, мне будет глубоко наплевать, есть у тебя ко мне чувства или нет. Я просто возьму то, что хочу. Даже не знаю, почему я тебе понравился, а Павел Холодный нет.

Кира закусила губу.

— Ты сердишься и разочарован. Мне жаль, что твое уважение я променяла на свое признание в любви, которое ничего не изменит.

— Твой дедушка был мудрым человеком и вампиром, раз усмотрел в тебе душу, которую следовало спасать. Мне не больно, и уже очень давно. Идем, — сказал он и зашагал по коридору. А обернувшись, приказал: — Улыбайся.

Глава 19 Возлюбленный бес Люцифера

— Ты не появляешься у меня на Истории русской журналистики, — сказал он, поправляя тонкий шарф.

— Да, как ни странно, я не могу быть сразу в двух местах, — на ходу накидывая куртку, ответила Бесс.

— Тебе сдавать экзамен, — вздохнул преподавать, открывая перед ней входную дверь и пропуская вперед.

Девушка вышла на улицу, и порыв ветра донес до нее аромат горячего кофе с противоположной стороны дороги.

— Лиза, ты меня не слушаешь, — обиделся мужчина, поравнявшись с ней.

Она нехотя перевела на него взгляд.

— Как сумел войти в меня, так же попробуй войти и в мое положение с экзаменом, — подмигнула ему и перебежала дорогу.

Спустя миг ее обхватили сильные руки, оторвали от земли и усадили на парапет. Бесс обняла молодого человека и прижалась к его рту. Вильям мягко, но решительно отстранился и вручил ей стакан с кофе, а затем вынул из-за спины короткую белую розу. Легко провел бутоном по губам девушки.

Вильям держал слово. Он ухаживал вот уже неделю. Цветы, конфеты, свидания — и никакой близости. Впору было лезть на стену.

— У меня билеты в театр на шекспировскую постановку «Ромео и Джульетты».

Бесс медленно втянула нежный аромат розы.

— А может, хватит уже ухаживать? Поехали ко мне?

— Не любишь театр?

— Не чувствую потребности ходить в него постоянно, как твой больной на голову брат, который выводит в такие места свой Непревзойденный Вкус, точно собаку на прогулку.

— А при чем здесь он? — удивился Вильям.

— Да при том, он на дух меня не переносит, а я его! И сидеть в одной ложе с этим придурком я не намерена! Да и от его Кати, как ты помнишь, я не в восторге.

— Да, помню, — вздохнул Вильям.

Девушку кольнула ревность. Она прекрасно помнила, какие на удивление теплые отношения между этими двоими. Все эти взгляды, поддержки, милые разговорчики. Как будто не было предательства со стороны рыжей и она вовсе не предпочла Вильяму его брата.

«Короткая же память у мужчин», — раздосадованно подумала Бесс. — Рохля.

— Что? — воскликнул молодой человек.

Она впилась в трубочку и принялась цедить кофе, неодобрительно глядя в сверкающие зеленые глаза.

Вильям оперся на парапет.

— Не хочешь в театр — не пойдем.

Бесс удовлетворенно кивнула. Сама не понимала, что с ней творится. Театр она любила. Не любила Лайонела, и всякая ассоциация с ним, любое упоминание Вильяма о нем вызывало в ней жгучий приступ ревности. Она к Кате так не ревновала, как к его чертову брату. Ее раздражало, что Вильям восхищался им и вечно оправдывал мерзавца.

Видя, что молодой человек расстроился, Бесс куда мягче предложила:

— Давай просто погуляем. — Она спрыгнула на бетонные плиты и потянула его за рукав легкой светлой куртки.

Они шли вдоль набережной. Внизу плескались волны, разбивающиеся о гранит, холодный ветер трепал волосы и гнал по дорогам листья.

Бесс частенько поворачивалась к своему спутнику и неизменно встречала его пристальный взгляд. От него по спине пробегала возбуждающая дрожь, сердце колотилось сильнее, а в области груди, словно горячей волной, растекалась нежность. Ей хотелось защитить Вильяма от всех несправедливостей на свете, уберечь от жестокости, грусти и тоски.

Пару дней назад он принес ей белого игрушечного тигренка, толстого и мягкого. Она сперва истерично смеялась, а потом неожиданно глаза обожгло, и из них хлынули слезы. От стыда ей хотелось убежать, но Вильям не отпустил, обнял ее и сказал, что если игрушка не нравится, можно выкинуть. Ей никто, даже родители, не дарили мягких игрушек. Ни одному живому существу, ни отцу, ни ее многочисленным мальчишкам-ухажерам и любовникам за всю жизнь не пришло в голову подарить ей игрушку. Дарили билеты в кино и на концерты, шоколад, сигареты, сигары, презервативы, бензин, дорогие алкогольные напитки, цветы, наркотики, кальяны, дорогие ручки.

Ночью, лежа в постели, она положила этого толстого тигренка рядом и до рассвета не могла сомкнуть глаз. Все смотрела на него и думала, думала. С той ночи ее не отпускало страшное чувство, будто она очень многое в жизни упустила. И осознание, что вернуться назад и все исправить уже невозможно, буквально разламывало ей мозг.

При воспоминании о тигренке, оставшемся на ее кровати, Бесс ощутила, как в носу закололо.

«Превращусь в плаксу», — с ужасом подумалось ей.

Она менялась каждый день, каждый час, каждую секунду внутри происходили какие-то странные перемены. Одно знала точно — все они связаны с Вильямом. Оборачиваясь на свою жизнь, ей казалось, та была черно-белой, даже разноцветные шарики мороженого в кафе с Ювелиром — и те черно-белые. Вампир внес в ее мир другие цвета: яркие, светлые, разные — изящно разукрасил каждую деталь. Будь то летящий на ветру красно-желтый лист, блестящая в свете фонаря песчинка на тротуаре или нечеткие очертания старинных зданий в лужах.

Неизвестность больше не путала. Бесс крепче сжала руку Вильяма. Непроглядная неизвестность отступала, когда он был рядом, освещая путь своим внутренним светом.

В голове звучал «Русский танец» Чайковского из «Лебединого озера».

— Напомни, с каких пор кровь разливают по бокалам в декольте Аделины? — едко поинтересовалась Катя.

Лайонел отвел взгляд от Суворовой, беседующей возле бассейна с Георгием, который нет-нет да и сам опускал глаза на внушительный бюст женщины.

Правитель явно хотел уже продолжить свой путь к столам с бокалами крови, но заметил, что из ворот Мраморного дворца, когда-то принадлежавшего Павлу Холодному, вышли Вильям с Бесс, и возмущенно поинтересовался:

— А ее кто сюда пригласил?

— Твой брат. Ее парень, если ты еще не понял! — Катя проследила, как девушку тепло поприветствовала Анжелика, облаченная в умопомрачительное платье из белых перьев. Та сразу подозвала официанта, и тот принес бутылку портвейна.

Их же собственная встреча была предельно краткой. Первая красавица взглянула на ее светло-серебристое платье от Талилу и лениво обронила:

— Если безвкусный шматок тела завернуть в дорогую ткань от самого знаменитого модельера — получишься ты. Деревянная кукла.

— Тряпичная, — устало поправила ее Катя и, поскольку красавица непонимающе вскинула брови, пояснила: — Ты всегда говорила: тряпичная. Память не та. Стареешь?

Та засмеялась, запрокинув голову с идеальной прической.

— Смотрю, твой репетитор поднатаскал тебя.

Лайонел же, придирчиво оглядев ее перьевой наряд, заявил:

— Таких ощипывают в деревнях на суп. Я сам видел.

Даймонд лишь вздохнул и увел свою спесивую пассию в мраморный сад. И вот теперь две фурии объединились и уже над чем-то или кем-то смеялись. Бесс пила.

Вильям топтался возле них с несчастным видом, но оставлять свою возлюбленную с коварной Тьеполо наедине, похоже, не собирался.

Катя огляделась. Большая часть сада из живых скульптур Моргана Нориша была погружена в полумрак.

Порфирио в смокинге цвета морской волны кружил неподалеку, выгадывая момент, когда Лайонел отойдет подальше, чтобы можно было беспрепятственно подойти.

С начала приема он уже сделал две попытки. Во время первой успел схватить ее руку в перчатке и исцеловать до локтя, а во второй раз — проходя мимо, громко шепнул на ухо: «Я мечтаю заняться с вами любовью в этом бассейне!»

Лайлонел, услышав подобные речи, примчался с другого конца сада, где он, точно павлин, в окружении самых хорошеньких женщин вел дискуссию о вчерашней постановке «Ромео и Джульетты».

После он никуда не отлучался. Разве что обязался сходить за напитками. В итоге спустя пять минут она нашла его неподалеку от бассейна — без напитков, пялящегося на бывшую любовницу с ее выдающимися прелестями.

И сцены из «Лебединого озера», мелодично переключающиеся в голове, лучше всяких слов говорили, о чем он думал.

Однако появление брата с Бесс отвлекло его. Лайонел взял Катю за локоть и повел к гостье. Та встретила его гримасой отвращения и, наморщив нос, спросила вместо приветствия:

— Не пора ли сменить в вашем туалете освежитель воздуха с «Морозной свежести» на что-нибудь новенькое?

Анжелика прикрыла губы пальчиками, но засмеяться не посмела. Вильям сделал большие глаза и чуть выступил вперед, прикрывая свою дерзкую подругу.

Лайонел скользнул оценивающим взглядом по черному вечернему платью Бесс, короткому, открывающему грудь, и обратился к брату:

— Нет ли у нас газеты?

— Зачем? — опешил тот.

Там полно бесплатных объявлений. Поищем кобеля для нашей суки.

— Грубо даже длятебя, — оценил Вильям.

А Бесс оттолкнула его и, встав прямо перед Лайонелом, бросила ему в лицо:

— Меня тошнит от твоего пафоса.

— Только не на мой мраморный пол, иначе я вытру его тобой. Впрочем, тебе не привыкать!

Катя переглянулась с Вильямом, он был растерян и не знал что делать, а эти двое, казалось, вообще никого не замечали.

— Давай, покажи всем, как самый сильный вампир города расправится с человеком, — издевательски рассмеялась она.

Лайонел поправил запонку — дымчатый топаз на рукаве серой рубашки.

— Убью тебя, и что? А куда доброй половине мужиков нашего района сливать свое семя? Ты у нас вроде банка спермы.

Катя закусила губу. Это уже было слишком жестоко. Бес размахнулась, чтобы ударить его по лицу, но тот перехватил ее руку и так сжал, что девушка вскрикнула.

Подскочил Вильям:

— Отпусти!

Брат подчинился, процедив сквозь зубы:

— Убери ее отсюда!

Девушка отпила портвейн прямо из бутылки, а затем плеснула им в лицо Лайонелу.

В прозрачно-голубых глазах заострился лед, капли вина блеснули на кончиках золотистых ресниц, и в ту же секунду молодой человек кинулся на девушку. Вильям едва успел ее оттолкнуть и подставиться под удар. Тот рассек ему скулу. Раздался звон разбитой бутылки портвейна, Бесс прокатилась по полу, и в ее шею вонзился один осколок, разрезав кожу.

По саду пронесся всеобщий вздох. Лайонел поднял девушку на ноги и впился зубами ей в шею. Вильям рывком оттащил его — завязалась драка. Первыми на мраморный пол посыпались запонки, затем пуговицы. Ткань смокингов и рубашек трещала. Казалось, эти двое так ненавидят друг друга, что готовы убить. Гремел двенадцатый — Революционный этюд Шопена.

Вокруг дерущихся собрались гости, никто не вмешивался, только смотрели.

— Достаточно, — неожиданно прогремел голос в сводах пещеры.

Все обернулись — повисла страшная тишина, нарушаемая лишь ускоренным стуком человеческого сердца.

На главной аллее сада стояла компания из Тартаруса. Создатель, по правую руку от него могучий Уриэль с женой — юной красавицей Сарах. Девушка уже получила от отца бессмертие. Наверняка в качестве подарка на свадьбу. Был тут и Наркисс в своем неизменном черном капюшоне, скрывающем уродливое лицо. Прибыл и Ниматрак-дэн — тибетский учитель Лайонела. Обе жены Цимаон Ницхи Агарь и Наама. Несколько его уже обращенных желтоглазых сыновей. Один из них держал на огромной цепи Пожирателя вампиров. Существо, похожее на голую собаку, но в двадцать раз больше: безглазое, с грубой морщинистой кожей, огромной пастью и зубами в два ряда.

Братья поднялись с пола. Лайонел шагнул к Кате и встал рядом с ней.

Создатель добродушно засмеялся, глядя на него, и, точно в нетерпении, потер руки.

— Чудесно. Просто чудесно. — Взгляд янтарных глаз переместился на Бесс и Вильяма, на губах старца мелькнула улыбка, затем тот взглянул на Фарнезе, почтительно склонившего голову.

— Идемте, — жестом приказал Цимаон Ницхи и зашагал к воротам дворца со множеством окошек, похожего на пчелиные соты.

Свита последовала за ним — все, кроме Наркисса, тот остановился перед Анжеликой и негромко сказал:

— Вот мы и встретились снова.

Катя заметила, что девушка дрожит.

Старейшина оттолкнул в сторону Даймонда.

— Пошел прочь.

Тот не послушался.

Фарнезе, Вильям и Бесс двинулись вслед за Цимаон Ницхи. Лайонел медлил, поправляя одежду. Катя оставалась с ним.

Наркисс обнял Анжелику за талию.

— Прогуляемся, красавица. Мы так давно этого ждали.

Анжелика, несмотря на то, что рядом находился Даймонд, устремила беспомощный взгляд на Лайонела и выдохнула его имя.

Тот уставился на нее, крайне недовольный, что его отрывают от его занятия.

Катя никогда еще не видела у первой красавицы такого умоляющего выражения лица. И хотелось бы ей позлорадствовать, что, наконец, та получит сполна за все свои насмешки, но отчего-то радость победы не ощущалась. Сколько бы ни злилась она на Анжелику, неподдельное восхищение ею мешало быть безразличной.

Наркисс махнул вслед удаляющейся процессии и сказал:

— Вам туда. Поторопитесь.

Лайонел жестом подозвал Анжелику:

— Пойдем-ка.

Девушка с облегчением шагнула к нему. Но Наркисс ухватил ее за запястье.

— Не так быстро.

Лайонел холодно прищурился, отчеканив:

— Женщины этого города принадлежат мне.

— Не много ли для тебя одного? Нужно делиться.

— Делиться? Ты заставишь меня?

Из капюшона донеслось страшное рычание. Анжелика в ужасе закрыла глаза, Лайонел схватил ее за другую руку и потянул к себе.

Наркисс отпустил девушку, процедив:

— Не стоило…

Молодой человек подтолкнул ее в спину к Даймонду, приказав:

— Вперед.

Все двинулись по главной аллее к белокаменным вратам, где стояли стражники, одетые в бело-голубые мундиры. Наркисс выглядел так, словно вот-вот накинется на Лайонела, поэтому Катя, тронув гостя за руку, пробормотала:

— Привет. Как дела?

Капюшон метнулся в ее сторону и замер.

— Ты, — пренебрежительно вымолвил старейшина.

Лайонел посмотрел через плечо, но девушка беспечно махнула ему:

— Все в порядке. Мы дружим.

Наркисс на ее заявление издал звук, похожий на фырканье.

— Мы не дружим, глупая девчонка!

Катя пожала плечами. Не таким уж и страшным он был. Она знала его историю и просто не могла бояться.

— Так что она смело взяла его под руку и сказала:

— Знаете, Наркисс, а я вспоминала вас. Ваш рассказ запал мне, — хотела сказать — «в душу», но вовремя опомнилась: — В память.

Он попытался отнять свой локоть, но девушка не отпустила и улыбнулась черному проему капюшона.

— Что новенького в Тартарусе?

— Проклятие, — прошипел тот и взревел: — Лайонел, забери от меня эту надоеду!

— Я хотела быть дружелюбной, — обиделась девушка. — Вас все ненавидят! Ценили бы, что хоть кому-то вы симпатичны!

Лайонел обернулся и, глянув на Наркисса, засмеялся.

— Уродливый мешок, ты нравишься самой милой девочке на свете, это дорогого стоит.

Старейшина перестал отнимать у Кати свою руку и предостерег:

— Я бы на вашем месте так не радовался.

И он замолк.

От плохого предчувствия у девушки легонько сжалось сердце.

Они находились в круглом зале для собраний. Создатель стоял перед трибуной. Его жены, дети и старейшины заняли один ряд.

Во втором ряду сидели брат с Бесс, Анжелика с Даймондом и Катя, Фарнезе примостился рядом с ней. Сам Лайонел остался стоять в проходе.

Все ждали, когда Цимаон Ницхи заговорит, но тот как будто специально тянул. Он разглядывал Бесс. Та вела себя как ни в чем не бывало: крутила головой, с любопытством поглядывая на Пожирателя, оставленного у выхода. А Вильям, наивно полагая, что та напугана, нежно сжимал ее руку.

От этого жеста Лайонел почувствовал былое раздражение и, устав от всеобщего молчания, отрывисто спросил:

— Зачем здесь Фарнезе?

Создатель посмотрел на Анжелику и Даймонда, отметив:

— Какая трогательная забота о бывшей любовнице, мой мальчик.

Лайонел хотел приказать им уйти, уверенный, что Цимаон Ницхи не хочет говорить при них, но тот властно взмахнул рукой:

— Пусть остаются. Нам нужен тот, кто разнесет счастливую весть по свету.

Молодой человек медленно проговорил:

— Как остановить того, кого остановить невозможно? Что нужно спрятать, чтобы тот, кто ищет, даже найдя, продолжал искать? — Лайонел опустил глаза. — Я не знаю ответа.

— Конечно, не знаешь, — покачал головой Создатель. Его морщинистое лицо разгладилось от удовольствия. — Ответа нет.

— Как это нет?

— Очень просто. Я ничего не прятал от тебя. Ведь это бесполезно. Я прислал в твой город давнего соперника, внушив ему сильнейшее чувство к твоей девушке.

— Но какая тут связь? — разозлился Лайонел. — Что тебе это дало?

— Связи нет. А дало многое. — Цимаон Ницхи указал на Вильяма с Бесс. — Тебя невозможно остановить, но тебя можно отвлечь. Я знал, что до тех пор, пока существует угроза для твоих отношений с нашей милой Катей, ты не будешь мешать брату. Станешь решать головоломку, на которую нет ответа, и у Вильяма с этой девочкой появится шанс.

Лайонел пораженно взглянул на Бесс и покачал головой:

— Она не та, кто вам нужен, вы ошиблись. Девчонка связана с дьяволом!

— Так и есть.

— Но ни бес, ни ангел не могут вселиться в Отмеченных — те под управлением! А падшим ангелам нужна полная свобода!

Создатель погладил трибуну.

Дьявол рядом с ней по другой причине, мой мальчик. Уже как много столетий он хочет вернуть своего лучшего беса. Готов простить ему предательство, если тот отречется от любви к ангелу, который пал, но так и не пожелал присоединиться к темной армии. И увел из ее рядов того, кого считали возлюбленным Люцифера. Множество ангелов он сорвал с неба для своего повелителя, совратил и обрек на служение. И был так хорош собой, что сам дьявол не мог им налюбоваться. Но с тех пор как его фаворит не вернулся с новой победой и сам был побежден чувствами к ангелу, грустит Люцифер. Не раз и не два он был замечен в прошлые века возле своего беса.

— Вы ошиблись, — упрямо повторил молодой человек.

— Нет, Лайонел, теперь, нет, — мягко улыбнулся Создатель.

— Не аргумент. Дьявол являлся и к Кате. Как это объяснить?

Цимаон Ницхи вздохнул.

— Она не бес. Мы не можем знать наверняка о планах дьявола, но его цель развести беса с ангелом. Его выбор пал на Катю, возможно, как на девушку, которая могла бы поколебать чувства Вильяма к Лизе.

— В обеих девушках в разное время вы увидели беса, обе как-то связаны с дьяволом. Так что же заставляет выбрать?

— Сияние от небесного моста простерлось над миром, — известил Создатель. — Совершенно очевидно, то не влияние чувств Кати и Вильяма. Эта девочка любит тебя. А сердцем ангела завладела другая. И теперь уже совсем скоро…

Лайонел испытал гордость от слов, что Катя любит его. Затем, повинуясь интуиции, повернул голову. Брат пристально смотрел на него. Внутри от его взгляда как будто что-то дрогнуло.

Лайонел чувствовал себя глубоко уязвленным. Цимаон Ницхи увидел в нем угрозу не просто союзу ангела и беса, а именно союзу Вильяма с любой девушкой. И был близок к истине. Лиза являлась третьей любимой девушкой брата, если не считать его мимолетных встреч.

Молодой человек всматривался в изумрудные глаза, пытаясь понять, что же ему не нравится в Бесс. Она была красивой, смелой, умной, незамороченной на условностях, достаточно распущенной, чтобы удовлетворить самые притязательные мужские вкусы.

— Ну не мечта ли? Что же в ней было не так? Что выводило его из себя от одного взгляда на нее?

При мысли, что он просто, как то вышло с Катей, хочет эту девушку себе, его охватывал ужас.

— Мы умрем? — тихо вымолвила Катя.

Лайонел вздрогнул от звука ее голоса, а воображение, услужливо нарисовавшее обнаженную Бесс в объятиях Вильяма, стерло картинку. Но молодой человек с поразительной ясностью успел понять, что та его возбудила.

Создатель блаженно закрыл глаза.

— Нет, нет, славная девочка, мы обретем свободу.

— Мы все умрем, — убито констатировала девушка.

— Э-э, — подняла руку Бесс.

— Говори, дитя, — позволил Цимаон Ницхи. Все посмотрели на нее.

— Мне надо сикнуть, можно выйти?

Тот указал глазами на дверь. Бесс окинула его подозрительным взглядом синих глаз и поинтересовалась:

— А можно узнать, вы и чучело из охотничьего магазина — это одна… м-морда?

Цимаон Ницхи расхохотался, а отсмеявшись, ответил:

— Боюсь разочаровать, но нет.

Когда девушка покинула зал, Создатель, очень довольный собой, заявил:

— Дадим ей немного времени.

Вильям поднялся, и, извинившись, последовал за Бесс.

Все вокруг было таким белым, что сливалось в одно сплошное пятно. Девушка неслась по мраморным коридорам, пока не наткнулась на Вильяма.

Его извиняющаяся улыбка стала последней каплей.

— Что за ахинею нес старик?

— Он не старик. Это наш Создатель, сын ангела и беса. Я рассказывал тебе.

Молодой человек попытался ее обнять, но она не позволила.

— Мы так не договаривались!

— Прости, я…

Она яростно махнула на него.

— Ничего не говори! Ты знал, знал, как я дорожу своими земным существованием!

Вильям кивнул.

— Но не я распорядился так, чтобы сюда явились старейшины.

Она вытянула перед собой руку, чтобы он не приближался.

— «Мертвым быть ничуть не страшно, умирать куда страшней». Я к этому не готова, черт возьми! О чем вы там болтали?

— Это трудно объяснить.

— И не нужно, — тряхнула головой девушка. — Я не хочу ничего знать! — Она медленно втянула в себя воздух. — Где выход отсюда?

Молодой человек указал на коридор позади себя.

— Налево и вниз. Позволь мне…

— Нет, — оборвала она. — Оставь меня.

Девушка вышла из дворца. От укуса Лайонела болела шея. В мраморном саду, освещенном сотнями разноцветных огоньков, среди белоснежных, точно живых, скульптур все еще находились гости. Они как будто так и не сходили со своих мест с тех пор, как явился старик со своей свитой.

Бесс беспрепятственно пересекла сад и поднялась по длинной-длинной лестнице, ведущей из-под земли на поверхность к замаскированному выходу.

Вскоре она распахнула дверь деревянного сарая, стоящего посреди леса, и ступила на узкую асфальтированную дорожку, укрытою листьями.

Высоко в черном звездном небе висел серебристый месяц, кричали ночные птицы. Сейчас было часов одиннадцать, не больше.

Девушка нашла в темноте оставленный возле дерева мотоцикл. Завела и покатила по лесному коридору. В ушах свистел ветер, она быстро замерзла в своем легком платье, но не остановилась, чтобы достать из багажника шлем. Напротив, прибавляла скорость, желая поскорее оказаться дома — подальше от вампиров с их нелепыми легендами.

У нее зуб на зуб не попадал, когда, наконец, впереди стал различим силуэт Нарвских триумфальных ворот.

Бесс свернула на родную улицу и уже спустя несколько минут въехала во дворик.

Поставила байк возле отцовского BMW, но не успела и шагу ступить, как услышала:

— Здравствуй.

Прямо на пути к спасительной двери парадной стоял Ювелир.

— Я замерзла и устала, — сказала девушка, не двигаясь с места.

Он приблизился и взял ее ледяные руки в свои большие теплые ладони. От его прикосновения кровь хлынула в конечности, прилила к лицу, сердце забилось учащенно — и в одно мгновение девушка согрелась. Рана на шее перестала саднить. Гнетущие мысли о смерти, не дававшие покоя, слово птицы выпорхнули из клетки. И все же одна — о данном Вильяме обещании — осталась. Бесс высвободила свои руки, пробормотав:

— Мне нужно идти.

Мужчина улыбнулся — в полумраке его улыбка напомнила волчий оскал.

— Нет, вовсе не нужно.

Он вновь сжал ее руку, крепко — до боли, и повел за собой.

Бесс двигалась за ним, послушная, как много лет назад, когда он впервые вел ее к себе домой с детской площадки. Разница была лишь в том, что тогда она с ним шла добровольно, охваченная чувством необъяснимого восторга. Теперь же — вся внутри сопротивлялось ему, но тщетно, ноги вели сами.

Она видела, как вдоль невысоких старых домов скользят две тени: одна огромная, а другая, тонкая и маленькая, чуть позади. И яркие желтые листья, тихонько шурша, точно в испуге, отодвигались от ног идущего впереди мужчины. А те, что уже умерли — скукоженные, коричневые и сухие, жалобно хрустели под безжалостными подошвами его ботинок. Месяц с неба серебрил гриву его волос, отливающих холодным стальным блеском.

Вот и знакомый двор. Скамейка с разноцветными рейками, на ней листья, опавшие с растущего рядом дерева. Темный узкий дворик, последний подъезд, пятый этаж.

У двери квартиры Бесс тихо сказала:

— Пожалуйста… я хочу домой.

Он обернулся и взглянул на нее так, что у нее ноги подкосились.

— Очень скоро пойдешь. — Мужчина ввел ее в коридор, затем в спальню. Его ладони легли ей на плечи, спуская платье до пояса.

Ей хотелось прокричать, что она не будет принадлежать ему ни сегодня, никогда больше, но она молчала. А ее тело отзывалось на его ласки, выгибалось навстречу и горело от наслаждения. Тем временем сердце в отчаянии билось в груди, как будто пыталось вырваться из тисков властных рук.

Ювелир занимался с ней любовью, пока она, обессиленная, не откинулась на подушки.

Он лег рядом и закурил, хрипловато предложив:

— Если хочешь, можешь уйти.

Бесс перевела дыхание, с трудом поднялась и стала одеваться. Его путающее спокойствие натянуло ей нервы как струны до предела. Красный огонек мелькал во тьме, дым медленно вырывался изо рта.

Девушка не знала, что сказать. О своей ненависти? Но это было бы неправдой. Она не испытывала к нему ненависти, любви тоже, что-то другое, необъяснимое и очень сильное. Поэтому Бесс промолчала и просто вышла из комнаты, затем и из квартиры.

А на лестнице, прислонившись к стене и глядя в окно, стоял Вильям.

Он слышал, как она сделала несколько шагов по направлению к нему, но голову не повернул.

— Я не могу ему противостоять, — безжизненно прошептала Бесс.

Молодой человек усмехнулся.

— Он заставил тебя силой?

— Нет, но…

— Угрожал?

— Нет.

— Мне кажется, ты не можешь противостоять себе.

— Вильям, он…

— Не важно. — Молодой человек мельком взглянул на нее и пошел прочь, бросив через плечо: — Хотел лишь сказать: если мне уготована вечность с тобой, то я и впрямь проклят.

Он побежал вниз по лестнице, а она вдруг, не отдавая себе отчета, громко сказала ему вслед:

— Я тебя люблю.

Вильям замер на нижней ступеньке.

— Мне больно от твоей любви.

— Я запуталась, а ты сбегаешь…

Он горько рассмеялся.

— Прости, что не могу обласкать тебя сразу после него!

— Я не прошу.

— Спасибо, — и он ушел, так и не посмотрев на нее.

Дверь приоткрылась, раздался хрипловатый голос:

— Иди ко мне, девочка.

Ювелир выступил из проема, распахивая объятия. Она прижалась к его огромной груди и заплакала.

Он отвел Бесс в гостиную, опустился на диван и, усадив ее к себе на колени, принялся качать, неразборчиво бормоча:

— Не нужно плакать, девочка. Ты утешение для всех отчаявшихся, мой подарок им, жест расположения. Маленький бриллиант из моей короны. Бриллианты не плачут, они заставляют плакать других. Этот гадкий мальчишка не для тебя, моего сокровища. Я же предупреждал.

— Я его люблю, — в отчаянии выдохнула девушка. — Я не хочу чувствовать этой боли. Не хочу…

— Знаю, — погладил ее по голове Ювелир. Она слышала его голос в полудреме: — Ни один человек не способен пробудить твое сердечко, но этот настырный нелюдь — он все испортил. Разбил мой маленький камешек.

Глава 20 Закладка в книге

Он полулежал в кресле в распахнутой рубашке и расстегнутых брюках. Дверь за Катей тихо затворилась. Давно у них не было такой страсти. Их личный Конец Света благотворно повлиял на постель, стол и далее по списку. Кажется, не только у них близость смерти вызывала бурю эмоций. Из гостиной, где разместились Даймонд с Анжеликой, напуганной Наркиссом, доносились более чем характерные звуки. И это после нескольких часов причитаний красавицы: «Я не готова умереть!», «Я не верю!».

В музыкальные стоны резко врезался стук.

— Что-то забыла? — удивился молодой человек, уверенный, что вернулась Катя. Новость о скором конце она приняла с завидным спокойствием.

Но в кабинет вошел брат.

Они несколько минут молча смотрели друг на друга, затем Лайонел откинул голову на спинку кресла и тихо засмеялся. Он поднялся, приблизился к Вильяму вплотную и, обхватив за затылок, прижал к двери.

— Ни одна женщина и ни один мужчина никогда не смотрели на меня с тем же вожделением, что ты.

Брат отвел взгляд и отвернулся, но Лайонел сжал в кулаке его волосы на затылке и заставил смотреть себе в глаза. Тот дрожал.

— Ангел мой, известно ли тебе, что все твои грешки ничто по сравнению с этим… — Он подался вперед и укусил его за губу. Тонкой струйкой по подбородку потекла кровь, он слизнул ее.

Брат вытер рот и, закрыв глаза, процедил:

— Ненавижу тебя, ублюдок!

Лайонел выпустил его волосы и, отступая, застегнул штаны.

— А у меня на тебя не стоит. Ты по делу или просто так, полюбоваться? — Молодой человек распахнул рубашку и расхохотался. — Тебе надо попробовать с мальчиком, а то ты какой-то зажатый.

Вильям резко развернулся и врезался лбом в дверь. Постоял пару секунд и, положив пальцы на золотую ручку, сказал:

— Если ты хотел меня унизить, мог бы ударить.

Лайонел присел на край стола.

— Видишь ли, это ты всю жизнь делаешь лишь то, что можешь и должен, а я делаю все что хочу. Если я сейчас унизил тебя, скажи мне об этом, глядя в глаза, и я перед тобой извинюсь. Вильям, посмотри на меня и скажи, что за твоими взглядами ничего нет. Ничего, за что тебе могло бы быть стыдно!

Брат молчал.

— Посмотри на меня и скажи! — проорал Лайонел.

— Это сильнее меня, — промолвил Вильям и, глядя через плечо, тихо добавил: — Ты не унизил меня.

Повисло гнетущее молчание, брат шумно вздохнул.

— Мне нужна твоя помощь, потому я и пришел.

— Ну да, я догадался, что инцест конечно же поводом не послужит.

— Господи, Лайонел, не произноси этого, — взмолился Вильям и, круто развернувшись, воскликнул: — Как ты можешь оставаться таким спокойным?

Изумрудные глаза сверкали, его тело сотрясала мелкая дрожь.

Лайонел задумчиво окинул брата взглядом. Прежде ему уже доводилось видеть его таким. Вот только тогда, находясь в обличии Кати, он решил, будто тот все еще сгорает от страсти к его девушке.

— Вильям, у меня были любовники и до бессмертия. Я предпочитаю женщин, но иногда… — Он не договорил и насмешливо улыбнулся. — А что до тебя, Лиза распутна, и если она бес, как уверены Старейшины, то влечение ко мне — это апофеоз падения твоего ангела. Есть у нас с ней, видимо, что-то общее.

— Спасибо, — вымолвил брат. — Я просто схожу с ума из-за этого. Не то что бы мне невыносимо хотелось физической близости… — он провел ладонью по волосам, — но когда вижу тебя, у меня внутри все переворачивается, как будто… как будто я…

— Вильям, — отрывисто оборвал Лайонел. — То, что я не кручу пальцем у виска, это не означает, что мне хочется знать подробности! Пусть останется некая недоговоренность.

— Конечно… извини, — сконфузился брат и, чтобы нарушить неловкость, быстро сказал:

— Бесс снова с Ним, я пойду сейчас туда.

— Хочешь, чтобы я пошел с тобой?

— Да, — честно сознался тот.

Брат впервые, не стыдясь, просил о помощи. Похоже, другой стыд затмил все собой.

— Подожди, оденусь. — Лайонел застегнул рубашку, весело пояснив: — Не могу же я предстать перед самим Люцифером в таком виде!

— Ага, иначе он подумает, что у тебя, как и у меня, нет вкуса.

— Точно!

Когда они вышли из дома и устремились по Михайловскому переулку вдоль высокой стены с колючей проволокой, месяц на небе уже побледнел. Светало. Небо из черного стало бледно-синим, воздух увлажнился.

Лайонел смотрел перед собой. Признание брата его шокировало. Не столько сами неправильные чувства, сколько способность обличить их в слова.

Это был не тот Вильям — скромный, жалостливый, испуганный, вечно проигрывающий ему мальчик, которого он знал. За каких-то несколько месяцев тот изменился.

В памяти всплыл один солнечный денек из их далекого прошлого в Англии. Неподалеку от замка собрались его дружки и несколько самых красивых девочек. Им было по четырнадцать. Парни стреляли из лука за поцелуи. Цели девчонки обозначали своими платками.

Мимо проходил Вильям, держа в руках очередного спасенного из капкана зверька — лисенка с пораненной лапой. Парни окликнули его, один из них выхватил у девчонки платок и повязал на шею лисенку.

Вильяму предложили поиграть, тот согласился, положил лиса на траву. А когда узнал, по кому нужно стрелять, выронил лук и сказал: «В такие игры я не играю». Девочки посмеялись над ним. И тогда Лайонел впервые задумался о женском лицемерии. Они все как одна мечтали о романтике вроде его брата, способного на сопереживания и высокие чувства, но оказываясь с кем-то вроде него самого и его дружков, высмеивали свои же мечты. Слабые ничтожества, готовые отказаться от своих убеждений и прогнуться под каждым, у кого не хватает благородства, чтобы дать им право выбора.

Его лучший друг Рэндел схватил лук и прицелился в лиса, а Вильям загородил его собой.

— «Да он не умеет целоваться!» — вынесли приговор парни.

— «Трусишка», — смеялись девочки.

— «Отойди, — крикнул ему Рэндел, — я пристрелю рыжего щенка и покажу тебе, как целуются мужчины!»

Тот уже натянул тетиву, готовый выпустить стрелу. Лайонел опустил лук и бросил брату: «Убирайся!»

Рэндел разозлился, что его остановили, подскочил к Вильяму и плюнул ему в лицо со словами: «Жалкий трус!»

Брат поднял лисенка и ушел.

После игра с глупыми девицами Лайонела перестала интересовать, внутри клокотала ярость на брата — никчемного слабака.

Ближе к вечеру он нашел повод и подрался с Рэнделом. Он избил его чуть ли не до полусмерти, а тот разбил ему губу. Больше они не дружили.

А в день, когда Вильям выпустил на волю вылеченного лиса, Лайонел спустя час вернулся с ним, перевешенным через плечо. Брат плакал, назвал «убийцей». И не разговаривал с ним около двух месяцев.

Лайонел искоса взглянул на Вильяма. Тот смотрел себе под ноги, поддевая носками кроссовки встречающиеся листья, и о чем-то сосредоточенно думал.

После стольких лет трудно было принять, что ангел снизошел до него. Всю жизнь его задевало, что он мог, не меняя себя, добиться любви абсолютно любого существа, кроме брата.

Они повернули на Швецова и двинулись по тротуару вдоль нежилых домов.

— Ты не очень-то веришь, что Лиза бес? — отметил Вильям.

— Много несостыковок, но против сияния от небесного моста не поспоришь.

— Дело только в несостыковках или есть еще что-то? Ты не готов?

— Откровение на откровение? — ухмыльнулся Лайонел. И помолчав, сказал:

— Я не знаю, насколько меня хватит.

— Насколько хватит?

— Как долго я еще не причиню боль той, кого обрек на бессмертие.

— Тяготишься? — осторожно спросил брат.

— Другое слово. Для кого-то любовь — свободный полет, а для меня — борьба с самим собой.

В глазах Вильяма промелькнуло разочарование.

— Но разве эта борьба не делает тебя счастливым?

— Будь как-то иначе, кто бы боролся?

Они зашли во дворик, прошли до крайнего подъезда и поднялись на последний этаж.

Дверь им открыл мужчина средних лет, побритый налысо, весь в татуировках.

— Ювелир? — разочарованно спросил Лайонел.

— Нет, — кивнул тот на открытую дверь комнаты. — Туда.

Братья проследовали куда он указал и остановились перед накрытым столом, за которым сидел седовласый великан. У него были благородные черты лица, пронзительные желтые глаза, татуировки крестов на пальцах. Одетый в тельняшку, он держал в одной руке стопку, а в другой вилку с огурцом. Перед ним стояла тарелка с картошкой, посыпанной зеленью, на блюдце лежала селедка.

Играла музыка, пел мужчина:

«…Номерочек закажу. Я сегодня подружусь с местной дамой, я не жадный, я не жмот, если надо наперед денег дам ей. Мне вино разбавит кровь, и покатится любовь как по нотам, время есть, чего терять, я же вышел погулять за ворота…»^[15]

Лайонел чуть потянул шейный платок, подумав, что вместо бриллиантовой булавки и костюма в цену всей этой квартиры его бы сейчас необычайно украсила роба арестанта.

Перед ними был дьявол.

Он опрокинул стопку, занюхал огурцом и, подняв яркие звериные глаза, промолвил:

— А Шуберта у нас нет, мальчик мой.

Белые крепкие зубы перекусили огурец.

— Где Бесс? — сразу перешел к делу Вильям, оглядываясь.

Ювелир ткнул вилкой в стоящую миску с солеными грибами.

Опиши, сынок, а то я и не упомню всех.

— Не помнишь имя той, кто была с тобой ночью?! — взорвался брат.

— Ночь такая длинная, — улыбнулся дьявол.

Лайонел слышал как-то от своего тибетского учителя — Нимы-трак-дэн, что сатана никогда не обращается к людям, даже к своим Отмеченным по именам, считая это ниже своего достоинства. Для него все они были лишь мальчиками и девочками.

— Ты знаешь, о ком я! Оставь ее! — распылялся Вильям.

— Иначе?

Брат растерянно молчал, тогда Лайонел сказал:

— Иначе уже завтра все вампиры мира будут играть в новую модную игру: «Найди человека с меткой и уничтожь!»

Мужчина остался равнодушен, гнев выдавали лишь задрожавшие ноздри.

— Их не уничтожить.

— Мы постараемся, — заверил Лайонел.

Ювелир положил вилку, уставился на Вильяма и хрипловато проговорил:

— Ну что ж, хочешь эту девочку — попробуй забери ее у меня.

— Заберу!

Дьявол пожал плечами и улыбнулся Лайонелу.

— Видишь. Все просто.

— Идем, — сказал брат, — ее здесь нет.

Лайонел был не в силах отвести взгляда от желтых глаз и сделать хоть шаг. А Ювелир, грациозно поднявшись, приблизился к нему. Тот оказался на две головы выше, мощь от него исходила невидимой волной. Дьявол до странного ласково коснулся его щеки шероховатой теплой ладонью.

— Возвращайся домой, мальчик.

Что-то было в этой фразе до боли знакомое. Но что именно?

Братья вышли из подъезда. Вильям весело фыркнул:

— Ты оробел перед ним!

Лайонел отвесил ему шуточный подзатыльник.

— Ерунда.

А сам поднял голову и взглянул на последний этаж. Ювелир стоял у окна и смотрел прямо на него. Глубокая тоска сквозила в желтых глазах и каким-то образом вдруг передалась ему.

— Ты идешь? — обернулся брат.

Лайонел перевел на него взгляд, и на какую-то долю секунды его охватило страшное чувство утраты. Как если бы он сейчас потерял кого-то очень дорогого.

— Все нормально? — В голосе Вильяма проскользнуло беспокойство.

Да, — солгал Лайонел, — просто Люциферу не мешало бы сменить модельера…

«Дорогие мама и папа, нет, я вовсе не умру! Как вы могли такое подумать? Я обрету свободу. У нас — по-нашему простому вампирскому — это так называется…»

Катя уронила голову на туалетный столик. Она не представляла, что ей теперь делать. Якобы уехать в Англию, якобы писать оттуда письма и звонить было отличной идей. А как долго это бы продолжалось? Год, два, три, а дальше? Но самое ужасное, кто будет писать и звонить, когда ее самой не станет? По заверениям старейшин произойти это могло в любой день.

В обществе известие о том, что со дня на день наступит Конец Света, а вернее конец Тьмы для вампиров, произвело фурор. Телефон Лайонела разрывался, на него обвалился шквал вопросов — от нелепых, вроде «Что взять с собой?» — до тех, на которые никто не мог ответить, вроде «А что там — за лабиринтом?»

Вампиры пребывали в ужасе. В Петербурге еще как-то держались в связи с нахождением тут Создателя и старейшин. А в других городах начались массовые беспорядки, волнения, особенно в рядах слабых вампиров. Те устраивали митинги и забастовки, громили дома, где работали. Все до одного были напуганы, и никто, ни один не радовался скорому избавлению. Даже если за день до известия все они были обречены на бессмертие и как следствие — несчастны, то теперь об этом никто не помнил. Каждый вспомнил о чем-то, чего он еще не успел сделать в этой жизни. Одни бросались делать, другие возмущаться, третьи искали возможность продлить бессмертие, четвертые уходили в себя, пятые закатывали истерику, шестые готовились.

Катя подняла голову и прислушалась.

Из коридора доносился смех. Анжелика Тьеполо относилась к тому типу, кто закатывал истерику, а после готовился. Чередовала. И сейчас она как раз приставала к Лайонелу:

— Могу ли я взять в новую жизнь свои любимые драгоценности?

— Ага, и весь шкаф с тряпками, Анжи, — смеялся тот.

— Какой же ты черствый! — заявила на это красавица и хлопнула дверью.

Спустя пару секунд та вновь открылась и раздалось:

— Если я не могу ничего взять, то мог бы это сделать ты?

Лайонел хохотал.

Анжелика возмущенно просила:

— Ну, послушай! Ты же станешь большой кошкой, я повешу тебе на шею колье, а когда ты проведешь меня по лабиринту и мы куда-то придем, я заберу его. Чего тебе стоит?

Катя сама не заметила, что увлеченно ждет ответа.

Лайонел сказал:

— Об этом и речи быть не может!

— Но что будет с моими драгоценностями? — не своим голосом завопила Анжелика.

— Распоряжением Цимаон Ницхи специальная служба все уничтожит. Не останется ничего.

Катя посмотрела на свои вещи: мягкого медведя — подарок Йоро, диски, драгоценности, альбом с фотографиями, стопку писем родителей, — и в груди стало больно и тесно. Письма вновь напомнили ей о главной проблеме.

Явился Лайонел, он подошел сзади, наклонился и, приподняв ее волосы, поцеловал в шею.

— Тебя тоже беспокоит, что будет с твоими драгоценностями? — весело спросил он, глядя в открытую шкатулку.

Девушка через силу улыбнулась и призналась:

— Нет, я думаю о родителях. — Она подняла на него глаза. — Что же мне делать?

Лайонел вскинул бровь.

— А как далеко ты готова зайти?

Она встрепенулась.

— Ты снова предлагаешь их убить, чтобы не мучились?

— Нет, но вариантов, в сущности, не так уж много.

Катя перестала дышать.

— Какие?

— Инсценировка твоей смерти.

— Не-ет, они не переживут!

Молодой человек обвел ее задумчивым взглядом.

Еще весной, прежде чем отправиться в Тартарус, я нашел несколько девушек, внешне очень похожих на тебя.

— Зачем? — изумилась Катя.

— На тот случай, если тебе будет слишком больно поддерживать отношения с родителями.

— То есть… — Она не договорила, потрясенная и напутанная одновременно.

— Да, то есть ты возвращаешься домой, после разрыва с подонком и негодяем. Конечно, ты будешь немного другой… — он пожал плечами, — несчастная любовь многих меняет до неузнаваемости.

Катя смотрела на него во все глаза, он ждал.

— Ты сбрендил? — наконец обрела она дар речи.

Лайонел вздохнул, снова наклонился, поцеловал ее и направился к двери.

— Мне нужно уйти, Цимаон Ницхи сегодня выступит с заявлением на видеоконференции сразу на несколько городов.

Девушка рассеянно кивнула и, прежде чем он вышел, осторожно спросила:

— А как быть с тем, что эти девушки не знают моего прошлого?

— Его знает твой учитель — Всезнал, у него дар читать прошлое и феноменальная память. При необходимости подходящей девушке мы запишем в память все что нужно.

Катя содрогнулась. Она не должна была даже спрашивать, но почему-то делала это:

— Лайонел, но ведь у них есть семья, у них есть их жизнь…

— Конечно, милая. Вся жизнь — это череда боли, которую причиняют нам и которую причиняем мы. Если постоянно думать, как бы минимизировать не только свою боль, но и еще чью-то, то можно быстро обнаружить, что за раздумьями упущено время, когда можно было сделать выбор. Подумай, но недолго.

— Что, если я соглашусь, а пророчество не сбудется, нет никакого моста и мы будем жить дальше?

— А как долго ты планировала писать письма? Не кажется ли тебе, что даже самая непутевая дочь, живя в Англии в достатке, наскребла бы для своих стариков денег на билеты? Сколько еще благодаря твоим письмам и редким звонкам они будут чувствовать себя частью твоей жизни, а не сброшенным и забытым балластом?

Катя медленно кивнула:

— Ты прав. Я подумаю…

Он ушел, она посидела с полчаса, а затем вышла из комнаты. И столкнулась в коридоре с Анжеликой.

— Привет.

Красавица презрительно скривилась.

— Неужели ты и впрямь думаешь, что Конец Света — это повод забыть, какая ты хитрая дрянь?

Катя не нашлась что на это ответить, поэтому молча вошла в спальню Йоро. Мальчик сидел на кровати перед Кирой и держал ее за руки.

— Я не помешаю?

— Нет, что ты!

Кира ничего не ответила, опустила голову.

Катя подавила вздох. Как-то она поделилась с Лайонелом предположением, что девочка не простила ей случая с Аделиной, но он очень категорично заявил: ты ошибаешься.

— Йоро, мне нужно с тобой поговорить.

— Кира не помешает?

Но девочка сама тут же поднялась и, пробормотав: «У меня есть дела», удалилась.

Катя присела на кровать. И осторожно, а потом все смелее и смелей заговорила. Мальчик ее выслушал.

— Никто не вправе советовать, как тебе поступить.

— Мне нужно, чтобы ты мне сказал.

— Я не могу.

Катя обхватила голову.

— Помнишь тех девушек, которых убили на моих глазах?

Он кивнул.

— Я не могла простить не их смерть, а свои воспоминания о том, что я была на месте жертвы, и Лайонел поступил со мной безжалостно. Понимаешь? Я способна на жестокость, меня беспокоят только собственные чувства.

— Неправда, — возразил Йоро.

Он сжал ее руку.

— Ты хочешь, чтобы я сказал, что ты можешь поступить, как предложил Лайонел?

— Не знаю, — честно призналась Катя. — Когда он говорит о чем-то, кажется все так просто, ему хочется верить. На него так легко положиться, зная, что он все устроит в лучшем виде.

Мальчик грустно улыбнулся.

— Да, Катя, тем и отличаются две веры. Дьявол тебе подставит свое плечо, а до плеча Бога каждый должен дотянуться сам.

Девушка издала жалобный стон.

— Я не могу причинить своим родителям такую боль.

— Значит, ты переложишь ее на кого-то другого, — ровно произнес Йоро. Он по-прежнему сжимал ее руку и ласково смотрел — не осуждал, не сердился.

Катя опустила глаза, до чего ей стало стыдно смотреть в его милое родное лицо.

— Я не заслуживаю… За что ты меня любишь?

— Я люблю тебя за твое неравнодушие. Кира говорит, все твои поступки носят искупительный характер, а потому не могут считаться истинно добрыми. Но я думаю, всем, кому ты помогла, нет никакого дела, что побудило тебя не пройти мимо. — Йоро улыбнулся. — А Лайонел ответил бы тебе так: «Он эгоист, как и все, ты его спасла, и он благодарен тебе».

— Просто благодарность — она не такая, — возразила девушка. — Твоя любовь мне очень дорога.

Он наклонился и, коснувшись макушкой ее головы, тихо сказал:

— Какой бы выбор ты ни сделала, это твой выбор. Тебе с ним не жить — с ним тебе идти на Суд.

Девушка закусила губу.

— Мне страшно. Может потому мне и хочется, чтобы кто-то принял за меня трудное решение…

Мальчик погладил ее по руке.

— Значит, свой главный выбор ты сделала верно. Вильям как-то сказал тебе словами одного поэта, что может «за тобой идти по чащобам и перелазам, по пескам, без дорог почти, по горам, по любому пути, где и черт не бывал ни разу!» Но тебе это не нужно. А Лайонел готов «за тебя принять горечь злейших на свете судеб». Взять на себя все твои грехи. И он сделает то, без всяких просьб. Ему ты можешь вверить свою руку, закрыть глаза и смело идти за ним. Он не оступится сам и тебе не позволит.

Он брел вдоль Университетской набережной, медленно вдыхая влажный воздух и глядя в туманной дымке на золотой купол Исаакиевского собора, выглядывающего из-за деревьев. От глади Невы с мутным отражением фонарей поднимался пар. Листья, распростертые по мокрому асфальту, смиренно смотрели из луж в серовато-черное небо, где в тучах с серебристой каймой прятались звезды.

Вильям поднял голову и улыбнулся. Кажется, за все пятьсот лет ему не было еще так хорошо. С того дня, как впервые посмотрел на брата чуть дольше и почувствовал нечто большее, чем тоску по былым отношениям, он словно носил на сердце тяжесть гранита всего города. Было и тошно от самого себя, и страшно, и предательски хорошо от своих пагубных мыслей. В один день он жаждал, чтобы Лайонел, наконец, все понял, в другой — сильнее всего на свете этого боялся.

Переступая вчера порог его кабинета, Вильяму казалось, в голове у него стоит неумолкаемый крик: то ли о помощи, то ли с признанием. От Лайонела только вышла Катя. Они были близки, об этом говорил наэлектризованный страстью воздух, прозрачно-голубые глаза, в которых точно ледяные края растаяли тонкие розоватые шрамы на груди брата. Тот все еще находился в полувоз- бужденном состоянии.

Вильям провел зубами по нижней губе. От воспоминания о прикосновении губ с крепким ароматом первых морозов внутри все холодело. В миг, когда брат слизнул его кровь, у него сердце ожило. Оно ударилось ровно три раза, болезненно, сильно, и вновь замерло.

Сперва ему показалось, Лайонел хотел лишь посмеяться над ним, а потом понял, что тот решил, облегчить ему мучительное признание. Как всегда взял на себя самое трудное, брат сделал за него шаг, который он сам никогда бы не осмелился сделать.

И стало легко, исчезла из сердца тяжесть гранитных плит. И вовсе он не сошел с ума от любви к собственному брату. Лайонел и объяснение всему запросто подобрал: «Апофеоз падения ангела» — только и всего. Что может быть проще?

Вильям еще никогда не испытывал к кому-то такой всепоглощающей благодарности. Он являлся настоящим трусом, ему требовалось оправдание.

А что до его ангела…

Молодой человек вздохнул. Как же так вышло, что падение началось до встречи с бесом?

Он как безумный, слепой ревновал Катю, даже на миг не в силах представить, кого на самом деле ревнует. Все чувства и эмоции оказались множеством частичек от одного большого безумства. И он знал имя ему. У его Безумства были глаза цвета льда, а вместо стука сердца играла музыка.

Вильям остановился.

Он умирал от зависти, что не ему выпал шанс слышать ее.

На Памятном знаке «Послание через века» в виде огромной гранитной раскрытой книги лежала Бесс. Между страниц, как закладка. На груди у нее покоился потрепанный томик «Капитала» Маркса, Глаза девушки были закрыты, в ушах наушники, куртка полурасстегнута.

Бесс находилась либо в сильном алкогольном опьянении, либо под кайфом. На шее ее темнели засосы. Вряд ли их оставил дьявол. Скорее какой-то юный и пылкий.

Молодой человек присел на гранитный край книги — отсюда открывался прекрасный вид на Медного всадника и Исаакиевский собор, до половины скрытый желтыми кронами деревьев.

Девушка шевельнулась, ресницы задрожали, но она не пробудилась. Глядя на нее, такую потерянную, беззащитную, в полном беспамятстве после развлечений с кем-то, в нем боролись злость, ревность, нежность и страсть.

Даже такой, чужой, оскверненной, она ему нравилась, возбуждала, заставляла его дышать через раз. Она сказала ему, что любит. Какой же странной была ее любовь — жестокой, безжалостной, эгоистичной, свободной.

Он смотрел на ее губы и думал, сколько мужчин их ласкали, сколько рук прикасалось к этому гибкому, красивому телу. Перед глазами пронеслись фотокарточки, где Лиза — маленькая девочка, которая не любитфотографироваться и все время отворачивается. Что за жизнь она прожила? Ее комната была пуста, ее друзья грубы и неотесанны, ее любовники все слишком разные, ее преподаватели щедры на хорошие отметки, ее отец устал. Она сама точно закладка в любимой книге дьявола. А теперь и в книге вампиров, где точкой должна стать ее смерть.

Бесс открыла глаза — зеленые, лучившиеся светом. Но заметила, что не одна, и радужка окрасилась темно-синим.

— Кого я ви-ижу, — засмеялась девушка. — Потрахаться захотелось, и ты мне все простил?

— Ты пьяна.

— А вот и нет, — снова засмеялась она и выдернула наушники. Музыка не играла.

Он схватил ее за руку и задрал рукав куртки. На вене остался след от укола.

Вильям отшвырнул ее руку, выдохнув:

— Глупая!

Бесс попыталась сесть, у нее не вышло, тогда она закинула руки за голову и немного заплетающимся языком промолвила:

— «Разнообразие — мать наслаждения».

— Зачем тебе жизнь? Чтобы вот так ее промотать?

Она истерично захохотала.

— «Жизнь — это слабый отблеск времени между двумя вечностями». Каким будет мой отблеск — личное дело! Не находишь, вампир?

Бесс насмешливо сделала ударение на последнем слове и, приподняв руку, шлепнула его по щеке. Снова зашлась приступом смеха.

— Проваливай. У меня сегодня уже был мальчик. Два. Хватит. — Она посмотрела на него и сквозь смех выдала: — Три будет перебор? Не хочу, чтобы ты подумал, будто я шлюха.

Вильям схватил ее за полы куртки и усадил. Она смотрела на него, едва сдерживая хихиканье.

— Это домогательства?

— Замолчи, — процедил он сквозь зубы, — я не хочу…

— Что? — толкнула она его в грудь. — Не хочешь сделать мне больно, гребаный вампир? А почему нет? — Бесс снова его толкнула. — Что так? Тебе же хочется походить на своего крутого братца? Он бы мог меня трахнуть прямо тут. А ты что? Слабак! — Она рассмеялась ему в лицо.

Он смотрел на нее и молчал.

Девушка тоже посерьезнела и, ткнув пальцем ему в подбородок, проворковала:

— А знаешь, я тут подумала… Я соблазню его, — она покрутила пальчиком у него перед глазами, — Но тебя мы не позовем. Будет смешно, третья девушка и опять не с тобой.

— Соблазни, — глухо отозвался Вильям.

— Я позволю ему все-все, — шептала Бесс, — мы сделаем это на твоей постели. Ты можешь посмотреть!

Молодой человек кивнул.

— Мне нравится идея.

Солгал ли он?

— Пошел ты! — выкрикнула девушка, отталкивая его руки, сжимающие ворот ее куртки.

Вильям отпустил и поднялся.

— Старейшины придут за тобой.

Она взяла скатившуюся к ногам книгу, раскрыла ее и сделала вид, что читает, бросив:

— Ну-ну, пусть приходят. Братцу передай, пусть готовится. Тренирует свой… талант.

— Ты все это говоришь, потому что находишься под воздействием наркотиков. Когда ты будешь…

Бесс подняла на него глаза, и он осекся.

— Ошибаешься. Вот увидишь.

Вильям отступил:

— Хочешь сделать мне больно? Не я изменил тебе. Не ты стояла под дверью, слушая, как я занимаюсь любовью с другой женщиной!

Пошатываясь, она сползла с памятника, придерживаясь за него, поднялась.

— Какого же черта ты там стоял? — горько засмеялась она. — Ты прав, не я стояла под дверью. А я бы, я бы не позволила сесть тебе тогда в ту машину. И потом бы не стояла… — Она взяла книгу, прижала к груди и побрела прочь.

— Бесс, — выдохнул молодой человек.

Та не обернулась, а просто показала ему средний палец.

— Я думал, что даю тебе право выбрать, — прошептал Вильям ей вслед.

Глава 21 Прости

В белоснежном мраморном зале подземного дворца собралась вся «компания» из Тартаруса, братья, Бесс, Катя, Анжелика с Даймондом и еще один мужчина с бакенбардами, смахивающий на Пушкина. Анжелика звала его «Гера».

Бесс затянулась косячком и медленно выпустила облачко дыма.

Все ждали главаря. Девушку при его упоминании постоянно разбирал смех. Казалось нелепым звать какого-то старика «Создателем». Но вампиры всегда были донельзя серьезными, упоминая его. Поневоле капля уважения передалась и ей.

Бесс переступила с ноги на ногу и огляделась в поисках чего-нибудь, куда могла бы присесть. Не нашла. «Пыточный зал», — раздосадованно подумала она. Тот, первый зал, с трибуной и удобными креслами, понравился ей куда больше. Впрочем, вариант поехать после института в «Rock Cafe» или домой даже не мог сравниться с тем, что ей пришлось тащиться сюда.

У дверей института ее встретила Анжелика и сказала, что ей велено доставить «беса» к Создателю, прибавив: «Ты облегчишь мне задачу, если подвезешь меня!»

Кажется, этой девушке невозможно было отказать, столь нереальным шармом она обладала.

Бесс вздохнула и, обведя взглядом мрачные лица свиты Цимаон Ницхи, пихнув плечом Анжелику, обронила: — Интересно как выглядит член Создателя.

Та с ужасом посмотрела на нее. Лица с каменными выражениями обратились в ее сторону. Лиза пожала плечами.

— Что, никто не видел?

Все молчали и смотрели на нее так, словно за все свое бессмертие не слыхивали ничего более возмутительного.

Не смотрел на нее лишь Вильям, он вообще с момента своего появления уставился в одну точку и не проронил ни слова.

— Какое ханжество, — вздохнула Бесс. — Ведь всем интересно! Вы прожили столько столетий, а словосочетание «Член Создателя» приводит вас в ужас. Вот где ужас-то!

Вампир в черном одеянии, с лицом, закрытым капюшоном, зааплодировал. Когда он заговорил, смотрел на Анжелику.

— Ханжество и снобизм — наше все.

Та натянуто улыбнулась, порекомендовав:

— Если тебе интересно, дорогая, попроси его показать. Уверена, он не откажет тебе.

Наконец появился и тот, кого обсуждали. Старец прошел в центр зала, встал между женами и дал им свои руки, точно подарки вручил.

Затем чуть наклонил голову, к нему тут же склонился великан с мечом и что-то сказал ему. На губах Цимаон Ницхи возникло подобие улыбки.

— Я рад, милая, что ты прибыла, — мягко сказал он Бесс.

Она передернула плечами.

— Да-a, вот только «похороны — единственное светское мероприятие, на которое можно прийти без приглашения». Но все равно спасибо за приглашение!

Он засмеялся. Его свита как по команде повторила за ним.

— Замечательное чувство юмора, — похвалил Создатель и, отняв свои руки у жен, хлопнул в ладоши. — Перейдем к делу. Тебе, девочка, суждено стать нашей освободительницей, ты…

— Бесс, — сказала она.

— Прости? — удивленно поднял брови старец.

— Меня зовут Бесс, а не девочка.

Установилась неприятная, давящая тишина. Девушка затянулась косячком и захихикала:

— Если убрать последнюю букву, получится «Бес».

— Верно, — уже совсем недобро улыбнулся старец. — Нам ведь нет необходимости беспокоиться, что ты испортишь наш праздник?

В негромком голосе прозвучало столько угрозы, что только полный дурак решился бы что-нибудь испортить этому старику.

— Ваш праздник — траурная процессия для меня. Если я все равно умру, какой смысл мне участвовать? — осторожно поинтересовалась Бесс.

— Скажу, — едва заметно кивнул Цимаон Ницхи, — ты умрешь. Либо с нами, либо с теми, кто тебе дорог.

Девушка прыснула в кулак.

— Как в кино! Простите, если я умру, то какая мне к черту разница, кто умрет со мной? Живым есть дело и до живых, и до мертвых, а мертвым нет дела ни до кого.

Создатель задумчиво потер подбородок.

— Ты чего-то хочешь?

— Конечно, — улыбнулась она.

Он заметно расслабился и улыбнулся в ответ.

— Проси!

Бесс кивнула на Лайонела.

— Его мотоцикл…

— Бери, — взмахнул рукой старец.

Блондин возмущенно уставился на нее:

— Это мой мотоцикл!

— Уже нет, — ухмыльнулась Бесс.

— Лайонел, — громыхнул Создатель, — что за ребячество?! — Перевел взгляд желтых глаз на девушку. — Что-то еще, милая?

— Ага. Секс на отметке спидометра «До бесконечности».

Кажется, тот не совсем ее понял, но сказал:

— Без проблем.

— В человеческом обличии, — прибавила она.

Вмешался Лайонел:

— Рехнулась?! У тебя сердце остановится!

— Пусть остановится.

Цимаон Ницхи посмотрел на вампира в черном капюшоне, тот пожал плечами. Другие растерянно переглядывались. И тогда Создатель промолвил:

— Секс на мотоцикле с Вильямом, ну что же… оригинально. Ну и нравы.

— Нет, — запротестовала Бесс.

— Нет? — переспросил тот.

— С истинным хозяином мотоцикла. — Произнося, она смотрела на Вильяма.

Его ресницы дрогнули, он опустил глаза это, и в этот миг она пожалела об о всем, что сказала сейчас и вчера. Хотела показать ему, как больно, когда от тебя отказываются. Думала, это станет достойным ответом за то, что тот отвернулся, когда она сказала ему: «Я тебя люблю». Отмахнулся вместе со своим задетым мужским самолюбием. Для нее не существовало слов значимее, она никогда их прежде никому не говорила. А тогда, на лестничной площадке у дверей квартиры Ювелира, они вырвались сами собой. Но назад к ней не вернулись, и ей показалось, что ничего горестнее она не испытывала.

Вильям развернулся и зашагал к двойным дверям. Просто уходил. И в этом был весь он.

— Я не позволял! — прогрохотал Создатель ему в спину.

Молодой человек не остановился.

— Вильям, я требую, чтобы ты вернулся!

Тот покинул зал.

— Привести его? — спросил великан с мечом.

— Оставь. — Создатель гневно уставился на девушку. — Как это понимать?

— Плевать мне, как вы это будете понимать, — ожесточенно бросила Бесс.

Ошеломленный ее резким тоном, он перевел взгляд на Лайонела.

— Не хочешь ничего объяснить?

Девушка злорадно отметила, что тот растерян.

— Я ничего не сделал! — Говорил он это скорее не Создателю, а Кате, которая смотрела на него так, словно на ее глазах рухнул целый мир.

— У нас все впереди, красавчик! — сказала Бесс.

Цимаон Ницхи прошелся взад и вперед по залу.

— Неужели из всех моих подданных нельзя выбрать кого-то другого?

Девушка мстительно подмигнула Кате.

— Мне рекомендовали лучшего!

Надолго установилась тишина. Первой не выдержала Катя, воскликнув:

— Почему вы молчите? Дайте ей отпор! Лайонел, ты же не…

— Наивная, — фыркнула Анжелика, — конечно, он хочет.

Создатель наградил рыжую недовольным взором.

— Мы не станем, Катя, решать сию минуту.

— А что тут решать? — завопила девушка.

— Последняя воля умирающего, — улыбнулся тот, — есть о чем подумать.

Катя покачала головой:

— Вы уже все решили! — и она выбежала из зала.

Лайонел проводил ее долгим взглядом, затем приказал всем:

— Оставьте меня наедине с Лизой.

Создатель согласно кивнул, вампиры один за другим двинулись к дверям. Анжелика тронула Бесс за плечо и на прощание сочувственно сказала:

— Он не из тех, кто не может поднять руку на женщину.

Остался только великан с мечом, пообещавший Цимаон Ницхи: «Я прослежу».

Девушка поднесла косяк к губам, но Лайонел выбил его из ее пальцев, его рука легла ей на нижнюю часть лица.

— Лайонел, — раздался предостерегающий голос великана. Тот сделал к ним несколько шагов.

Молодой человек не оборачиваясь, ровно произнес:

— Как думаешь, Уриэль, сильно будет мучиться твоя Сарах, если я в лабиринте вдруг случайно заблужусь?

Бесс ощутила жжение на лице от взгляда ледяных глаз. И лишь сейчас осознала, насколько он зол.

Ей хотелось сказать вампиру, оставленному для охраны, чтобы не уходил, но Уриэль уже устремился к выходу, предупредив:

— Не делай глупостей, Цимаон Ницхи считает секунды до своего освобождения.

Ему стоило больших усилий, чтобы его рука оставалась на лице девушки и не съехала на шею, которую он бы переломил, как тростинку.

— Я пошутила, — прошептала Бесс — Просто пошутила. Я тебя не выношу.

Лайонел сильнее надавил ей на челюсть:

— Еще раз так пошутишь, и я без шуток заживо сдеру с тебя кожу.

Она попыталась отстранить его руку от своего лица.

— Будь джентльменом, отвали!

— Хочешь задеть моего брата? Твое дело! Но своей шуткой ты задела…

— Да-да, Катя теперь будет плакать, и ты огорчен! Я все поняла! — крикнула она.

Он ударил ее по щеке так легко, как только смог. Она полетела на пол и прокатилась по нему. Щека сильно покраснела, девушка схватилась за нее.

Лайонел чертыхнулся. Он явно не рассчитал силу удара, и шутнице было больнее, чем ему того хотелось. Глядя на нее, сразу поднявшуюся, гордую и ничуть не сломленную, он окончательно понял: в ней он ненавидел себя.

Молодой человек на всякий случай убрал руки в карманы брюк, пробормотав:

— Вот и поговорили.

Она отняла ладонь от алой щеки и с издевкой спросила:

— Еще что-нибудь скажешь?

Ключи от мотоцикла будут лежать на столе в моем кабинете.

Лайонел покинул зал. У дверей его ждал Создатель со своими приближенными.

— Ты знаешь, где меня искать, — сказал ему молодой человек.

Цимаон Ницхи собирался возразить, но неожиданно передумал:

— Да. Так будет лучше. Не попрощаешься?

Лайонел усмехнулся.

— Еще успею. С каждым персонально.

— Ты куда-то уезжаешь? — возмутилась Анжелика, вцепившись в его локоть.

Черный капюшон Наркисса с интересом метнулся в их сторону.

— Тебя с собой я не возьму! — категорично отрезал Лайонел.

Девушка смотрела на него с таким ужасом, что ему не осталось ничего иного, как кивнуть Создателю на нее:

— Прикажи Наркиссу держаться от нее подальше. Не все, Цимаон Ницхи, разделяют твою радость по поводу скорого «освобождения». Так пусть их последние дни не будут омрачены еще и домогательствами твоего омерзительного пса.

Наркисс издал рык, но Создатель поднял руку, призвав его к молчанию, и пообещал:

— Девушка под моей защитой.

Лайонел отцепил пальцы красавицы от своего локтя, проворчал: «Анжи, не мни пиджак», — и, жестом подозвав Георгия, зашагал по коридору.

Пока они спускались по белоснежным лестницам, Лайонел проинструктировал:

— Все необходимые документы найдешь у меня в столе.

У ворот дворца, ведущих в мраморный сад, они остановились.

— Лайонел… — нерешительно начал Георгий, но тот покачал головой.

— У нас нет с тобой недосказанности.

— Ты ошибаешься.

— Значит, мне хочется ошибаться. — Лайонел махнул рукой. — До скорого.

Тот лишь вздохнул, но удерживать не стал. Все-таки за долгие годы их дружбы он как никто уразумел, когда стоит продолжать разговор, а когда бесполезно.

Молодой человек медленно шел по тускло освещенной аллее, украшенной скульптурами. В саду было тихо, свет лился только из окон дворца. На мраморной скамье возле скульптуры плачущего мальчика, склоненного над разбитым коленом, сидел Вильям.

— Не спросишь, чем дело кончилось? — поинтересовался Лайонел.

Брат поднял голову, на его губах играла улыбка. Спросил, но совсем не то:

— Почему ты влюбился в Катю?

— Я не могу ответить.

— Не можешь ответить мне или себе?

— Тебе.

Они оба замолкли.

— Я сейчас видел Бесс, она выглядела так, как будто готова с тобой к примирению, — сменил тему Лайонел и нехотя прибавил: — Я, кажется, немного ее ударил.

Вильям щелкнул языком.

— Это не очень хорошо, что ты бьешь мою девушку.

— Я тоже так подумал… уже после.

Брат криво улыбнулся.

— Когда она сказала, что хочет тебя, о чем ты подумал?

Лайонел рассмеялся.

— Я подумал — Кате больно.

— А потом?

— Потом мне стало интересно, что чувствуешь ты. — Он помолчал. — И уже потом я представил, как бы сделал это…

Вильям подпер голову руками, пробормотав:

— А я сразу представил, как бы ты это сделал.

— Тебе не о чем беспокоиться, — заверил Лайонел.

Брат тяжело вздохнул.

— Я не ревную ее к тебе. Около месяца назад я сам предложил ей тебя соблазнить.

— Зачем?

— Может, потому что всегда любил лишь твой интерес к моим женщинам, а не их самих?

— Вильям, ты любил Элизабет, она не любила. Я должен был позволить тебе ошибиться с ней… Катю же ты хотел спасти. Но спасти ее следовало от тебя и твоей одержимости создать того, кем сам ты быть не смог. Она слишком похожа на тебя, чтобы вы могли быть счастливы вместе. А Бесс…

— Бесс похожа на тебя и потому так нужна мне.

Лайонел перевел взгляд на скульптуру плачущего мальчика.

— Она любит тебя. И если ты будешь с ней, мне больше ни секунды не придется беспокоиться. — Он кивнул на прощание. — До свидания, Вильям.

Брат смотрел взволнованно.

— Дай мне руку.

Лайонел помешкал, но все-таки протянул ему ладонь. Тот крепко ее сжал.

— Всю жизнь я винил тебя за твою беспощадную силу, которая так безобразно оттеняла мою собственную слабость. Прости.

— Я простил. Всю жизнь ты делал меня лучше.

В голове играла третья часть семнадцатой сонаты Бетховена — то нежная, то грустно-тревожная, то сердито- страстная.

Катя сидела на кровати в своей комнате возле рюкзачка с собранными вещами. Остаться в мраморном дворце, где Цимаон Ницхи принимал решение относительно близости ее мужчины с наглой Бесс, девушка просто не смогла. Больше всего задевало, что сам Лайонел даже слова против не сказал.

«Зато его чрезвычайно обеспокоило, что у этой дряни может остановиться сердце!», — гневно думала Катя.

Между тем кроме Создателя никто бы и не огорчился, если бы бес лишился своего тела и новое смог обрести только через четыреста лет.

Отворилась дверь, воздух наполнился ледяным морозным ароматом. Девушка не стала оборачиваться. Упрямо ждала, когда сам заговорит.

И долго ждать не пришлось. Он никогда не играл в ее обиды.

— Хорошо, что ты уже собрала вещи, — сказал Лайонел.

— Да? — Голос предательски дрогнул.

В голове пронеслось, что он сейчас попросит ее уйти, и горло сдавило от застрявшего вздоха.

Лайонел положил рядом с ней карту.

— Идем. Йоро ждет внизу, он нас проводит.

Катя посмотрела на карту, где кровавое пятно проступило на Неве, неподалеку от Зимнего дворца.

— Куда мы?

Молодой человек взял с туалетного столика шкатулку с драгоценностями.

— Возьми с собой, побалуешь чертей.

— Олило? — Девушка поднялась, недоверчиво глядя на него. — Мы на остров? А как же Бесс и… и…

Лайонел приподнял бровь.

— Ты на полном серьезе полагала, что я планирую заниматься сексом с этой идиоткой, да ещё на скорости более тысячи километров в час? Закончил бы я уже с трупом.

— Ты не возражал… — обвинила Катя.

— Бессмысленно возражать против глупости, тем самым мы делаем из нее нечто серьезное. Знаешь, почему на свете так много глупцов? Потому что умные люди смекнули: глупость множится быстрее, а с ее помощью легко управлять безмозглой толпой.

Девушка сложила руки на груди.

— Ничего, что безмозглая толпа тут дышит с тобой в одной комнате?

Он привлек ее к себе и, бесстыдно скользнув пальцами под ее тонкий свитерок, шепнул на ухо:

— Отказаться от группового развлечения? Ни за что.

Катя отпихнула его и, подав рюкзак, проворчала:

— Мужчина, понеси сумку.

Сама взяла карту. Лайонел сказал: «Оставь, она нам ни к чему», — положил в рюкзак шкатулку, затем открыл шкаф, вынул несколько тонких платьев.

— Мы ведь вернемся сюда, правда? — настороженно спросила Катя.

Молодой человек ничего не ответил, тогда она с нажимом прибавила:

— Я еще ничего не решила с родителями.

Он потянул ее за собой к дверям со словами:

— Зачастую самые лучшие решения принимаются не нами.

— Мы вернемся? — повторила она, шагая за ним по коридору.

— Конечно, — ответил он.

На улице ждал Йоро. У него на плече сидела Орми, которая указала когтем на девушку и гадко завопила: «Лайонел, только не говори, что она едет с нами!»

Молодой человек почесал ей за ушком, сообщив:

— Она едет, а ты нет.

Орми яростно уставилась на него блестящими глазками.

— «Отрежешь мне крылья?» — полюбопытствовала та.

Лайонел открыл дверцу своего золотистого авто перед Катей и строго взглянул на мышь.

— Ты можешь проводить нас с Йоро до пристани. Избавь меня от объяснений, почему за считаные дни до смерти, своей и ее, — он кивнул на Катю, — мы хотим побыть наедине!

Орми обвила себя крыльями, но не возразила.

В машине негромко звучали «Времена года» Вивальди. Под скрипки «Осени» листья летели в лобовое стекло.

За окнами в рыжем свете фонарей проносились старинные дома, мосты, соборы, памятники, каналы. Машина остановилась напротив Эрмитажа на Дворцовой набережной возле спуска к воде, где на волнах покачивалась лодка. А рядом с ней возвышалась темная фигура, по всей видимости, гребца.

Катя спустилась по ступенькам, глядя на старинный корабль с черными парусами посреди Невы. На палубе стоял Теофано. Ветер трепал его серую рубаху и черные вихры, в руках поблескивала подзорная труба.

До рассвета оставалось каких-то несколько часов, город точно вымер. Нос судна, украшенный Граалем, смотрел на разведенный Троицкий мост, сияющий огнями. Выход к морю был свободен.

Девушка ощутила, как ее крепко обняли за талию. Обернулась и погладила Йоро по волосам.

— Мы очень скоро увидимся.

Тот посмотрел на Лайонела и, опустив глаза, прошептал:

— Ну конечно.

Мальчик с летучей мышью на плече взбежал по лесенке и на прощание поднял руку. Лайонел помог Кате ступить в лодку и последовал за ней; порывы влажного ветра растрепали ее волосы.

Мужчина, одетый в темные куртку и брюки, сел на весла.

— Куда ты смотришь? — заинтересовалась девушка.

Лайонел указал на Грааль, венчающий нос корабля, и задумчиво промолвил:

— Это гениально.

— Что именно?

— Петербург построен по плану. Если на карте соединить линией самые высокие шпили города, то получится крест, который упрется в Казанский собор, напоминающий своей формой чашу. Крест — меч и чаша — это символ Святого Грааля.

Молодой человек вынул из кармана золотую монету и подкинул на ладони — та упала изображением корабля вверх. — Конец поисков для одних, начало — для других. Жизнь и бессмертие. Игра потрясающей красоты.

— Чья игра? — не поняла Катя.

— Дьявола. Игра дьявола. Это ведь его корабль.

Девушка хмыкнула.

— Скажи, по шкале от одного до бесконечности насколько тебе скучно со мной, когда я и половины из того, что ты говоришь, не понимаю?

От его улыбки у нее приятно дрогнуло сердце, а он сказал:

— От одного до бесконечности я бесконечно тебя люблю. Все остальное не имеет значения.

Они причалили к кораблю. Для них уже была спущена веревочная лестница.

Теофано встретил их как родных, Лайонела порывался обнять, заявив: «Ты мне точно сын», а Кате более прохладно поцеловал руку, заметив: «Твоя дама очень мила».

— Курс на Остров Чертовых зеркал, — сказал молодой человек и бросил капитану золотую монету дьявола.

Теофано жадно схватил ее, стиснул в кулаке и пригласил:

— Идемте, моя Каридад будет счастлива вновь вас увидеть. — Он обернулся, хитро сверкнул глазом. — Особенно тебя, Лайонел. В прошлый раз она только о тебе и говорила как безумная!

«Мы и не сомневаемся», — подумала Катя и, чуть замедлив шаг, спросила своего спутника:

— Ты не скажешь ему, что эта монета последняя?

— Нет, не имею права.

— Почему?

Лайонел в поцелуе коснулся ее уха.

— Никому не известно, что уготовил Люцифер для Теофано и его дочери. Станет ли эта монета освобождением для них? Или она всего лишь билет из одного конца ада в другой. Думаешь, такую новость стоит сообщить?

— Нет, — вздохнула девушка и двинулась за капитаном.

Молодой человек остался на месте, устремив взгляд прозрачно-ледяных глаз на ночной город.

Катя обернулась, хотела позвать, но не решилась нарушить его уединение. Звучало Адажио из пятой симфонии Малера, своими заунывными нотками похожая на прощание.

Девушка вошла в уже знакомую каюту. Труп в подвенечном платье не вызвал прежнего шока. Дочь капитана все так же сидела в кресле, с пугающим кокетством наклонив голову набок, на руках ее лежал трупик котенка.

Катя уселась за стол, где лежала старая потрепанная карта с проступившим пятном крови на Неве, и, как ни в чем не бывало улыбнувшись Теофано, сказала:

— Добрый вечер, Каридад. Замечательная погода, не находите?

Тот еще вечерок их ожидал. Но к счастью, все это уже было…

Девушке взгрустнулось. Перед глазами пестрыми листками календаря пролетел целый год. Бессмертный год, еще недавно казавшийся ей целым веком.

А внутри вдруг словно ожили странные часы и стрелки времени, как дни осенью, резко пошли на убыль. И это ожившее чувство уходящего перевернуло ее сердце в груди.

Катя быстро поднялась и выбежала из каюты. Лайонела нашла на палубе, тот любовался Дворцовой набережной.

Девушка крепко его обняла и, уткнувшись ему в шею, попросила:

— Я хочу, чтобы до самого конца каждую секунду ты держал меня за руку.

— Ты тоже почувствовала? — промолвил он и, прижимая ее крепче к себе, шутливо обронил:

— В лабиринте возьмешься за мой хвост.

Она пришла к нему сама и села рядом на мраморную скамейку.

Вильям заметил на ее щеке розовый след от удара ладони, но девушка отвернулась и, поглядев на скульптуру ребенка, сказала:

— Я никогда не разбивала коленей в детстве, не падала и не ударялась. Я и боли-то не знала… до встречи с тобой.

— Ты цепляешься за жизнь, которой у тебя никогда не было, — изрек он.

— А ты ни за что не цепляешься и ни за что не борешься!

— Каждый день я — был слишком занят борьбой с самим собой, — вздохнул молодой человек.

Бесс с усмешкой хмыкнула:

— Мне кажется, между нами километры воздушного пространства.

Он засмеялся.

— Ты права. Ангелы живут на третьем небе, а бесы с сатаной на первом, на том, что над землей. И я совершил падение длиною в вечность.

— А бес? Бес что-нибудь совершил?

— Да. Отрекся от сатаны.

— Ну, видишь, — дернула плечом девушка. — Как ни крути, жертву Любви приносят двое.

Надолго повисло молчание.

— Одного не понимаю, — проронила Бесс, — неужели все вампиры так единодушны в своем желании умереть? — Она скривилась. — Или как называет старикан: «Стать свободными»?

— Уверен, есть и те, кто вовсе не жаждет освободиться.

— Тогда почему никто не восстанет?

— Хочешь возглавить мятеж? — засмеялся Вильям.

Она смотрела очень серьезно.

— Твой брат ведь не боится Цимаон Ницхи? Ты рассказывал, как он поставил ему ультиматум, заставил дать десять лет. И его уникальный дар — никто, кроме Ягуара, не сможет перевести вампиров через этот ваш чертов мост! Так почему Лайонел покорился? Он же без ума от Кати и наверняка хочет пожить с ней, а не умереть!

Упоминание о любви брата к Кате кольнуло ревностью.

— Если бы Создатель не сказал про сияние от моста, думаю, Лайонел сделал бы что-нибудь.

— Подумаешь, сияние! Да может, и не от моста! А просто в Антарктиде северное сияние!

Вильям грустно улыбнулся.

— Нет, Лиза, Цимаон Ницхи не сделал бы столь громкое заявление на все города из-за обычного северного сияния. Он ждал этого явления много-много веков, и теперь его никто не остановит. Это понимает каждый вампир, и Лайонел, конечно, тоже. Видно, у него всегда были сомнения относительно беса в Кате, и он надеялся разрешить их за те несколько лет, которые выторговал у Создателя.

Девушка безнадежно склонила голову.

— Значит, он даже не попытается?

— Думаю, нет. До встречи с Катей Лайонел сам ждал Дня Искупления с не меньшей одержимостью, чем наш Создатель. Если что-то пойдет не так, то впереди долгие четыреста лет в лучшем случае, в худшем — цифра неизвестна.

Бесс взглянула с удивлением, на лице у нее промелькнула догадка.

— Он хочет уйти с ней сейчас? — Бесс покачала головой. — Ну конечно! Он не верит, что любовь пройдет испытание временем — веками!

— Мой брат реалист. Он прекрасно осведомлен, как действуют такие, как Цимаон Ницхи. Он сам такой. Все ради победы. Катя его слабость, Создатель ударит по ней в первую очередь. Лайонелу не нужна жизнь без этой его слабости, а если Цимаон Ницхи не получит то, что так жаждет, он никому не позволит быть счастливым.

— Ты хочешь сказать, если бы не было Кати и твой брат сражался лишь за себя, то смог бы одержать победу?

— Не знаю насчет победы, но сорвать планы Создателя уж наверняка. Вот только вряд ли бы увидел в том смысл.

Бесс устремила взгляд на свои руки.

— А что там? За мостом?

— Лабиринт.

— А за ним?

— Никто не знает.

— Тогда почему Цимаон Ницхи так стремится туда?

— Верит, что после Суда всех нас ждет новое рождение. — Перед глазами встала картина, увиденная в лавке слепой предсказательницы. Вильям вздохнул. Он не смог признаться брату, что видел себя с Катей. Сколько бы ни размышлял над этим, не понимал, что должно произойти, чтобы он или она вдруг решили быть вместе. Где-то в глубине души он знал ответ — и тот приводил его в ужас. Девушка могла попасть в его объятия лишь от отчаяния, а для этого с Лайонелом должно было что-то случиться. Что-то страшное и непоправимое…

Ближайшее будущее представлялось смутно. Все казалось таким запутанным. Множество бессмертных жизней точно нити переплелись в один тугой комок, и вот теперь к нему присоединилась еще одна — жизнь смертной девушки.

Молодой человек тоскливо покосился на Бесс. И ему захотелось обнять ее поникшие плечи, утешить, пообещать, что они справятся.

Но он сидел и как всегда бездействовал. Потому что не знал, с чем им нужно справиться. С чувствами друг к другу? С дьяволом? С Создателем? Или еще с чем-то или кем-то?

Девушка еще несколько минут сидела рядом, а потом поднялась.

— Я поеду домой.

Вильям кивнул.

Она стояла перед ним, как будто хотела, чтобы он остановил ее. А не дождавшись, пошла по мраморной аллее.

— Лиза, — окликнул он, встал и сделал пару шагов за ней. — Ты сказала, что любишь меня…

Девушка смутилась, кажется, впервые за их знакомство. В смятении опустила позеленевшие глаза, пробормотав:

— Повторить это слишком страшно.

— «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение», — процитировал Вильям, сокращая между ними расстояние. — Моя любовь к тебе мучительна, потому что все мое существование протекает с печатью бесконечных страхов и сомнений. А ты… ты боишься только одного — говорить о своих чувствах.

Бесс положила руки ему на плечи и провела ладонями по груди.

— Прости меня за глупую и злую шутку.

Он наклонился к ней, скользнув губами по розоватой щеке. От нее исходил еле ощутимый аромат морозной свежести, от которого сердце легонько дрогнуло.

— Прости за то, что отошел в сторону, когда следовало бороться за тебя.

Она жадно поцеловала его и, обвив руками шею, уверено сказала:

— За меня не нужно бороться… иногда нужно просто не отпускать.

Глава 22 Он не заряжен

Какой же он эгоист! — возмущенно вскричала Важко, остервенело бросая газету «Питерское Зазеркалье» на столик. Одетая в свое лучшее — золотистое длинное платье, Наталья с осуждением добавила: — Взять и уехать, когда тут такое творится! Непостижимо!

Сестры Кондратьевы, в одинаковых серо-белых нарядах с пышными юбками, затрясли головами.

— Не ожидала от него, — плаксиво поддакнула Анастасия.

Другие гости промолчали, на лицах большинства было написано осуждение и недовольство.

Анжелика поймала на себе взгляд Важко, которая ждала поддержки хозяйки вечера, но та не нашла в себе сил согласиться с ней. Каким бы эгоистичным мерзавцем ни был их правитель, когда ей потребовалась помощь, он без раздумий встал на ее защиту. Попросил за нее самого Создателя. И тогда она поняла, что простила, больше не осталось у нее ни обиды, ни злости на него. Все прошло.

Он не желал утирать слезы тем, кто не хотел умирать, и предпочел уехать со своей девчонкой — не худший из вариантов.

— Лайонел просто трус! — фыркнула Виктория.

Анжелика вздохнула, любовно оглядывая свое короткое, с глубоким декольте, сиреневое платье и в тон ему туфельки. Похоже, остаться в стороне от обсуждения ей было не суждено.

— Эгоист, может быть, но… Я бы хотела посмотреть, как любой здесь, не трус, сказал бы об этом ему в лицо. — Она пригубила терпкой крови и, обведя взглядом своих гостей, насмешливо поинтересовалась:

— Непросто смириться, что после стольких лет ему плевать на вас всех? И свою вечность он решил закончить в компании глупой девчонки, которую знает считаные месяцы.

Гробовую тишину нарушил смех Вик Талилу, прибывшей пару дней назад в Петербург вместе со своим любовником. Первая дама Парижа приподняла бокал.

— Каждой женщине бы такого труса, который способен бросить дело своего бессмертия ради нескольких дней наедине с любимой.

На ней было осеннее платье, состоящее из сплетенных кленовых листьев. Корсаж из красных — крошечных, а юбка из больших — оранжевых и желтых. На шее сияло ожерелье из рубинов в виде листьев, такие же блистали в ушах и на туфлях.

Сегодня в сером петербургском обществе Вик являлась единственным воистину ярким пятнышком. Эта энергичная женщина никогда не унывала и принимала любую весть со спокойствием, достойным королевы. На острожный вопрос Бриана еще в начале приема «Вы готовы?» она передернула плечами и заявила: «Не совсем, платье давно готово, но никак не могу определить, какие туфли надеть на День Искупления! А вы, Бри, выбрали костюм?»

Ее жизнелюбивый торгаш Вио держался не менее мужественно и сразу после чистосердечного признания «Хочется, конечно, еще пожить» тут же принялся обходить гостей, предлагая за кругленькую сумму занести их имена в книгу «Последнее слово», которую шустро основала его корпорация. «Для потомков», как всем объяснял Ламберт. Для каких еще потомков? Этого никто не знал, но отчего-то все охотно платили.

После слов Талилу Важко сникла — та всегда уважала мнение первой дамы Парижа и во всем ей подражала. Сестры тоже примолкли.

На одного Фарнезе не произвели впечатления выступавшие. Он в одиночестве стоял у чуть отдернутой портьеры и смотрел в окно, потягивая из бокала кровь. К всеобщему удивлению тот не вернулся в Венецию, а продолжал оставаться подле старейшин. Выглядел он, пожалуй, апатичнее любого другого вампира.

Анжелика усмехнулась. Похоже, венецианский правитель боялся того мига, когда Ягуар поведет его по лабиринту загробного мира. Вряд ли Лайонел быстро забудет ему наглые ухаживания за Катей.

Девушка подавила вздох. Прием протекал как никогда уныло и скучно. И неожиданно ей подумалось, что оборвать эту ежедневную пытку не так уж и плохо. А следующая мысль поразила ее. Что она, собственно, тут делала? Высиживала часы, глядя на постные мины? Зачем?

Анжелика посмотрела на сидящего рядом Даймонда и, накрыв его руку, сказала:

— Отлучимся.

Они вышли из гостиной, девушка устремилась по коридору к входной двери.

— Куда мы? — изумился юноша, спускаясь за ней по лестнице.

Она не ответила, лишь улыбнулась.

На улице стояло безветрие. Дворцовая площадь с одинокой колонной расстелилась темным полотном с зеркальным отражением фонарей у ног двоих.

Вскоре они оказались в садике, возле фонтана напротив Адмиралтейства. Луна висела прямо над позолоченным шпилем, словно протыкающим черное небо своим острием.

Девушка присела на гранитный бортик фонтана и притянула к себе за полы пиджака Даймонда.

Тот упер руки в бортик и, наклонившись, поцеловал ее в шею.

— Я даже не надеялся вытащить тебя оттуда, — кивнул он на серый дом, где продолжался прием.

Анжелика нежно погладила его по щеке. Сейчас она жалела только об одном: что Лайонел слишком поздно встретил Катю. Девушка подавила вздох. Слишком поздно открыл ей глаза на то, что имеет значение, а что нет.

— Какой ты представляешь свою новую жизнь? — тихо спросила она.

Даймонд прижался губами к ее ладони и прошептал:

— Мне все равно, какой она будет. Но я мечтаю стать очень богатым и влиятельным, чтобы ты заметила меня. А чего хочешь ты?

Анжелика засмеялась.

— Быть очень красивой, чтобы один влиятельный и богатый мальчишка непременно в меня влюбился. И сделал мне предложение…

Он присел рядом и, покрывая ее плечо и шею поцелуями, пробормотал:

— И у нас была бы самая шикарная свадьба на всем белом свете!

* * *

Прогрохотал выстрел. Железная банка, стоящая на дощечке, приколоченной к метровой палке, воткнутой в землю, отлетела в сторону. С березы вспорхнула стайка птиц.

Максан, довольный собой, хохотнул и отошел чуть в сторонку, освобождая место для Бесс. Девушка вытянула руку с пистолетом, прицелилась и выстрелила. Пуля сбила соседнюю банку.

— Ворошиловский стрелок отдыхает, — прокомментировал друг.

Девушка улыбнулась.

— «Проще простого стрелять в цель, когда цель есть».

Они стояли вдвоем посреди поля, справа за деревьями с желтой листвой проходило шоссе, слева — золотистая полоса леса. Ярко светило солнце, над головой простиралось чистое синее небо. Воздух был холодным и свежим, изо рта шел пар.

Бесс присела на поваленное бревно. Они частенько сюда наведывались компанией, жарить шашлыки или пострелять. Бывало, оставались ночевать с палаткой. Но сегодня на предложение Максана «Я позвоню пацанам» девушка сказала: «Не хочу ждать, поехали вдвоем».

Друг если и удивился, ничего не сказал.

Она наблюдала, как он целится в банку, прищуривая один глаз, и думала о том, сколько всего связывает их. Ближе этого парня у нее никого не было.

— Лизо, — обернулся Максан, — харэ пялиться, ты не даешь мне сосредоточиться!

Девушка усмехнулась, опуская глаза. Возможно, она видела его в последний раз.

Он сбил банку и, победоносно заржав, воскликнул:

— Так хотела пострелять, а сама сидишь, как клуша на насесте!

Она встала и подняла руку с пистолетом, но видя, что друг пристально смотрит на нее, перевела на него взгляд, и у нее вырвалось:

— Если я вдруг исчезну, ты расстроишься?

Максан провел ладонью по лысой макушке.

— Что за фигню ты несешь?

Она засмеялась, солгав:

— Я пошутила. Хотела изобразить твою дуру Светку. Получилось?

Друг не засмеялся, смотрел серьезно и обеспокоенно. А когда она уже прицелилась, сказал:

— Если ты вдруг исчезнешь, я подниму ментов всего города и мы тебя отыщем.

Бесс нажала на курок — промахнулась, а Максан прибавил:

— Дуреха, ты за свою жизнь стольким мужикам дала, что на твои поиски кинутся целые легионы.

— Я просто пошутила, — повторила она.

Он пихнул ее плечом, пожурив:

— Мазила. — Вскинул руку с пистолетом. — Учись у профи.

Банка слетела с подставки. Бесс убрала пистолет во внутренний карман косухи.

— Не хочу больше стрелять.

Парень сердито засопел.

— У тя чё — ПМС: то хочу, то не хочу. Определись уж как-нибудь?

Бесс присела на бревно, сгребла ногой набросанные рядом ветки, кору и развела костерок. Максан сходил к целям, расставил банки, а когда вернулся, заметил:

— Ты как-то изменилась…

— Да?

Он мельком глянул на нее.

— Не один я заметил, пацаны тоже говорят. Как связалась с эти фраером поганым, так вообще…

— Мне он нравится, — отрезала Лиза.

— Да ладно, — сдаваясь, поднял руки друг, — слышали уже.

Он присел рядом с ней, вынул сигареты и закурил. Бесс достала из сумки бутылку коньяка.

— Бахнем?

— Давай. — Он порылся в карманах, вытащил пачку жвачки, полпакетика сухариков со вкусом салями и пакетик сушеных кальмаров.

Максан откупорил бутылку и поинтересовался:

— А какой повод-то?

— А он нужен?

Они рассмеялись.

Парень отхлебнул из горла и передал ей. Отметил:

— Из дорогих.

— У отца стащила, — Бесс забросила в рот горсть сухариков, после чего вынула мобильник и включила музыку. Заиграл Rammstein — медляк «Ohne Dich»^[16].

Максан пожевал кальмары и с улыбкой вспомнил:

— Под эту песню мы танцевали на крыше дома прямо напротив окон моей бывшей!

Бесс издала смешок.

— Ага, она открыла форточку и орала, что ты больной.

Друг захохотал.

— Но не могла перекричать музыку, а мы занялись любовью…

Они помолчали. Вскоре бутылка опустела, ветки сгорели, солнце покатилось за горизонт. По золотистому закатному полю, точно крадучись, от леса двинулся вечерний туман.

— Погнали? — спросил Максан.

Они сели на мотоциклы и выкатили на шоссе. До Нарвской добрались за сорок минут. Солнце успело спрятаться.

Друг махнул на торговый центр:

— Зайдем? Хочу посмотреть себе новый ремень.

Припарковались около центра, двинулись к стеклянным дверям, но не дошли — прямо перед ними выросла огромная фигура в шерстяном пальто.

Бесс отшатнулась.

Ювелир шагнул к ней, рывком расстегнул ее куртку и, вынув из внутреннего кармана пистолет, направил на Максана.

Парень потрясенно посмотрел на нее, она покачала головой.

— Он не заряжен.

Мужчина спокойно улыбнулся, обнажив зубы, и ей вдруг стало страшно. Желтые глаза пристально смотрели на ее друга, а тот вдруг покраснел.

— Ты не справился, — наконец хрипловатым баритоном изрек Ювелир.

— Он о чем он? — спросила Бесс у Максана.

Тот пожал плечами, продолжая как зачарованный смотреть в глаза могучему седовласому мужчине.

— Что происходит? — воскликнула девушка, пытаясь загородить Максана.

Ювелир оттолкнул ее и спустил курок. Прогрохотал выстрел. Совсем не такой звук издавало оружие, заряженное резиновыми пулями. Друг схватился за живот, медленно оседая на асфальт. Из-под его ладоней расплылось кровавое пятно.

— Он же не был заряжен, — выдохнула Бесс, опускаясь рядом и зажимая кровоточащую рану. Девушка потрясенно подняла глаза на Ювелира.

— Зачем?

Тот приподнял руку, и пистолет повис у него на пальце.

— Его миссия завершена.

— Макс, держись! — Она вытащила из кармана телефон, чтобы вызывать «скорую».

Друг схватил ее за руку и, крепко стиснув, прохрипел:

— Не надо. — Взгляд мутных голубых глаз переместился на Ювелира, и Максан повторил его слова: — Я не справился.

— Не справился? С чем?

Друг, морщась от боли, усмехнулся, и у него изо рта потекла кровь.

Бесс прокричала в трубку адрес.

Максан закрыл глаза, но она трясла его руку, умоляя:

— Потерпи, не сдавайся…

Его ресницы задрожали, губы зашевелились:

— Я не уберег тебя, не уследил… Я… я провалил миссию…

— О чем ты болтаешь? Какая миссия?

— Ты… — все что он пробормотал и затих.

Вокруг собирались люди. Ювелир стоял на месте и даже не думал уходить, продолжая крутить на пальце пистолет.

— Тебя посадят! — крикнула Бесс, глаза защипало от навернувшихся слез.

С презрением глядя на нее, мужчина промолвил:

— Во что он тебя превратил, девочка моя.

Бессощутила прикосновение к своим плечам, подняла голову и увидела Вильяма, он встал так, чтобы загородить ее от Ювелира. Но тому было все равно. Он смотрел на величественные Нарвские триумфальные ворота, и казалось, мысли его витали далеко отсюда. На губах играла едва заметная улыбка, а глаза сияли — в них словно языки пламени плясали.

Вильям оттащил девушку от недвижимого тела и поставил на ноги, крепко прижав к себе. Она испачкала его белый свитер кровью, но он даже не заметил, гладил по волосам, шептал на ухо слова утешения.

Приехала милиция, Ювелир сам выступил им навстречу. Но прежде чем сесть в машину, он обернулся и встретился глазами с Бесс.

— «В каждой жизни должно быть немного дождливой погоды». — Мужчина вскинул голову, взглянул на небо, которое в этот момент прорезала ослепляющая молния. Раздался страшный грохот, серебристая полоса разделила небосвод на две части и ударила в распростертое на асфальте тело Максана.

Бесс перестала дышать, глядя, как от него отделяется прозрачная оболочка. Она поднялась, и девушка не поверила своим глазам — то был не Максан, а совсем другой мужчина — темноволосый, очень красивый.

Он улыбнулся ей и растаял в воздухе.

— Ты видел? — прошептала Бесс.

Вильям кивнул.

С неба, озаряемого яркими вспышками молний, полился дождь, Ювелира увезли, прибыла «скорая» и забрала тело. Осталась лишь лужа крови, растекшаяся вместе с водой по асфальту, и на нем превратилась в четко начертанное слово «Прощай!»

— Ты видишь это? — потрясенно посмотрела девушка на Вильяма.

— Вижу, — отозвался тот и взял ее за руку. — Идем.

Путь им преградил человек в форме.

— Девушка, это вы вызвали «скорую»? Нам необходимо…

Вильям уставился на него, медленно проговорив:

— Она не вызывала. Мы только что подошли.

Мужчина, поежившись, с извинениями отступил.

Они быстро устремились к переходу метро, Лиза лишь раз обернулась, посмотреть на слово из крови, но на асфальте уже ничего не было. Девушка потянула молодого человека за руку и тихо сказала:

— Я хочу умереть.

Он посмотрел на нее испуганно, но она не дала ему ничего сказать и добавила:

— Я не буду прощаться с отцом. Потеряет он меня сегодня или завтра — все одно. Быть застреленной бывшим любовником — это мне подходит.

Вильям прикоснулся губами к ее виску.

— Ты очень сильная.

Она покачала головой.

— Нет. Мне хочется плакать… просто я толком не умею.

* * *

Звучала «Сказка странствий» Шнитке — бесконечно красивая мелодия, щемяще глубокая и нежная.

Лодка медленно скользила во тьме, отдаляясь от корабля. Катя смотрела на капитана, стоящего на палубе, и ждала.

— Неужели дьявол солгал и эта монета не последняя? — закусила она губу.

Лайонел, методично двигая веслами, улыбнулся.

— Дьявол и ложь — близкие родственники.

И в этот миг девушка увидела, как с носа корабля в воду обрушился Грааль. Раздался треск, главная мачта с черными парусами покачнулась.

Теофано, сжимая в руке подзорную трубу, в ужасе оглядывался по сторонам. Он закричал: «Дочка, Каридад!» — и бросился вон с палубы. А корабль весь затрещал и, ломаясь, на глазах начал оседать в воду.

Катя закрыла лицо руками, в голове поселился крик, заглушая прекрасную мелодию, эхом повторяющий одно и то же имя: «Каридад! Каридад! Каридад!»

Когда же девушка вновь посмотрела туда, где только что находилось судно, перед ней простиралась лишь черная вода.

— Вот и все, — сказал Лайонел.

— И что теперь?

— А ты как думаешь?

Я? — Она растерялась. — Им дадут еще один шанс?

Нос лодки осветился — ночь перед ним расступилась, раздвигая черный занавес в розово-голубое утро.

— Если ждать, пока кто-то даст тебе шанс, может незаметно пронестись вечность, — промолвил молодой человек. Его золотистые волосы озарились, точно нимб.

Девушка вытянула руку, наблюдая, как ее пальцы освещает нежный свет.

— Но разве есть другой выход, кроме терпеливого ожидания? Что мог Теофано против дьявола?

Впереди возник кровавый остров. Нежные тонкие лепестки маков, наполненных кровью, сияли в розово-голубом рассвете.

Лайонел засмеялся.

— Он мог молиться Богу. И просить его об избавлении.

Катя шокированно тряхнула волосами.

— Наверняка он не знал…

Лодка причалила, молодой человек выкинул на берег сумку и помог девушке сойти.

— Между знанием о том, как следует поступить, и нашими истинными желаниями всегда лежит пропасть.

Они остановились друг против друга. Катя коснулась его щеки и призналась:

— Мне очень хотелось вернуться сюда. Здесь ты другой.

Он поймал ее ладонь, притянул девушку к себе и, осыпая поцелуями, пробормотал:

— Только ты и я.

— Ты хотел сказать, что я в полной твоей власти, — засмеялась она, тщетно пытаясь высвободиться из его объятий.

Играл Роберт Штольц — «Два сердца и один вальс» — мелодия взлетов и кружения.

Они повалились в маки, сгибая и ломая стебли цветов, на бархатистые лепестки рассыпавшихся бутонов, источающих горьковатый аромат.

Катя следила из-под ресниц за пальцами своего искусителя, скользящими по тонким белым кружевам на корсете ее платья. Те не спешили проникнуть под ткань, прикосновения были возбуждающе легкими и дразнящими.

Девушка провела ладонью по его груди до низа живота, запуская руку под нежно-розовую рубашку и расстегивая брюки. Лайонел склонился к ее губам, но Катя мягко повалила его на спину и нависла над ним.

— Почему ты так редко позволяешь мне доставить тебе удовольствие?

— В моей жизни его было слишком много, и как единственному твоему любовнику мне нравится заботиться о твоем удовольствии.

Она покрывала его грудь поцелуями, спускаясь ниже и с наслаждением вдыхая морозный аромат, исходивший от его кожи. Таким удовольствием было видеть его при розовато-голубом свете утра. Она бесконечно устала от темноты, от желтого сияния ламп, фонарей, свечей и этой вечной луны. Рассвет тонул в алом море маков, хотелось раствориться в нем, стать частичкой нежного света, чтобы не знать больше тьмы.

Лайонел неотрывно смотрел на едва покачивающиеся цветы над лицом; в зеркале ледяных глаз отражались алые лепестки.

Девушка ласкала его губами и языком. В голове играла Прелюдия си-минор Лядова. Музыка точно повторяла движения танца ее пальцев, звучала в унисон с дыханием.

— «Катя? А что ты делаешь?» — неожиданно раздался тонкий голосок.

— Черт возьми, — выругался Лайонел, в досаде закатывая глаза.

Девушка приподнялась на локте и, сконфуженно глядя на чертенка, выдохнула:

— Мы играем.

— «А во что?»

— Видишь ли, Олило…

— Проваливай, урод! — взорвался молодой человек.

Чертенок испуганно попятился, а Катя с укоризной посмотрела на Лайонела, осторожно заметив:

— А если бы это был наш ребенок, который не вовремя забежал в спальню, ты тоже так бы ему сказал?

В голубых глазах заострился лед, но в уголках красиво очерченных губ возникла едва заметная улыбка.

— Нет, я бы сказал: тебе рано, сынок, знать правила этой игры. Но когда ты станешь старше, я тебе их расскажу.

От его слов у девушки перехватило дыхание, а сердце сжалось от нежности.

— Я тебя люблю, — шепнула она.

Он застегнул брюки, насмешливо заметив:

— Это определенно утешает некую часть меня… несомненно лучшую часть.

Катя улыбнулась, пообещав: «Мы продолжим», затем подозвала чертенка и, когда тот доверчиво приник к ее ладони, сказала:

— У меня для тебя много подарков.

Глаза Олило загорелись. Дрожа от нетерпения, он тронул копытцем голубой бриллиант на ее кольце.

Но Лайонел категорично покачал головой.

— Нет.

Катя потерла мизинчиком холодное бриллиантовое сердце.

— Я ведь не смогу забрать его с собой…

— Я что-нибудь придумаю, — заверил он.

* * *

Она лежала на холодном железном столе с закрытыми глазами и слушала стук сердца отца. Тот сидел рядом, горько склонив голову. О чем он думал?

Конечно о ней — о своей непутевой дочери. И наверняка винил во всем себя: что не уделял достаточно времени воспитанию, не проявил где-то твердость, не уберег.

Он заплакал, когда подошел к столу для опознания и увидел ее — белую как мел, укрытую по шею простыней.

Бесс надеялась, что отец поскорее уйдет, но тот продолжал потеряно сидеть рядом.

— Теперь я совсем один, — прошептал он, а потом обреченно засмеялся. Девушка чувствовала на себе его взгляд. — Что бы ты на это сказала, милая? «Одинокими мы делаем себя сами»?

Ей хотелось улыбнуться, но она даже не дышала. Для него она умерла, и куда большей жестокостью, чем оставить его одного, было бы теперь оплошать.

— Сколько же мудрости мне известно благодаря тебе. — Он дотронулся до ее руки. — Но разве заменит она мне тебя?

Его теплая ладонь гладила ее холодные пальцы.

— Я никогда не говорил, как сильно тебя люблю. Ты и не знаешь… каким счастливым делала меня.

Если бы могла, она бы возразила.

Разве то счастье? Они прожили двадцать лет под одной крышей как чужие. Сталкивались в коридоре, в ванной, в кухне, обменивались дежурными фразами. Иногда ужинали вместе, чаще всего молча.

Не сейчас — с ее смертью — он стал вдруг одинок, а много лет назад — с уходом ее матери. Почему она так поступила? Бесс не знала. Ей было все равно. И стоя на пороге бессмертия, обернувшись и глядя на свое прошлое, она не видела ничего, что бы стоило вспомнить. Она не чувствовала прежде ни к кому нежности, любви, привязанности, ни по кому не скучала. Жила для себя — одна, всегда одна. Единственный, кого она ждала, — это Ювелир — ее учитель, отец, любовник, незнакомец. И еще был лучший друг. Лиза не задумывалась, почему он рядом и что ощутит, если тот однажды исчезнет.

Но с тех пор, как узнала вампира с изумрудными глазами, все ее чувства, даже незнакомые ранее, словно обострились. Любовь к нему стрелой прошла через сердце, открыв его для всего мира. И для отца, и для друга, и для матери, бросившей ее когда-то, и для каждого, кого знала.

Сейчас ей было по-настоящему больно от осознания, что над ней в слезах стоит человек, которого она никогда не знала и не любила. Человек глубоко несчастный, что потерял ее.

Когда она услышала тяжелые шаги по направлению к двери, крепко-крепко стиснула зубы, чтобы не прокричать, как невыносимо ей жаль.

Отец ушел, она еще около получаса лежала, не дыша, не шевелясь. А потом медленно села. В помещении морга было пусто и холодно.

Бесс спрыгнула на пол и подошла к шкафчику, где лежала сложенной ее одежда. А на ней одиноко — колечко с темным камнем и торчащим из него шипом. Девушка надела его на указательный палец, задумчиво покрутив. Это была единственная вещь, которую она оставила. Не дорогая ей, просто вещь. Даже не чей-то подарок.

Оделась и покинула помещение. Бесшумно прошла по коридору больницы Святого Авдотия и вскоре вышла на Улицу. Смеркалось. В узком переулке у тротуара, среди луж, стоял золотой чоппер, а рядом с ним Вильям.

Молодой человек прижал Лизу к себе и поцеловал в висок, прошептав:

— Ты молодец.

Бесс села на мотоцикл, взялась за рифленые ручки, поглаживая их. Ей хотелось, чтобы обращение совершил этот нежный юноша, но ее удостоил чести сам Создатель.

Она помнила боль, холод во всем теле, звуки последних ударов своего сердца.

Но та боль была ничем по сравнению с другой, разрывающей изнутри. Ее медленно убивала боль воспоминаний. В одну цепь соединились дни и ночи, полные безразличия, бездумной праздности и наслаждений. Она помнила все — каждый миг своей странной жизни, за которую так отчаянно цеплялась. В ней были любовь, нежность, забота, участие, только она не замечала. И не отталкивала от себя людей, и не удерживала, не просила остаться, когда те уходили, устав биться о каменную стену ее равнодушия. К ней тянулись мужчины, они хотели ее, нуждались в ней. После утех партнеры шептали на ухо, что она возродила их к жизни, говорили: «Ты лучшая», «Ошеломительная», реже «Люблю тебя». С ней они презрительно отзывались о «порядочных» женщинах, называли их «недотрогами с комплексами». Но отчего-то всегда уходили к этим недотрогам, влюблялись, женились на них. Чтобы потом, втайне от жены, детей, тихонько, без обязательств навещать таких как она — доступных.

— Прокатимся? — неуверенно спросил Вильям.

— Я хочу побыть одна, — отозвалась Бесс.

Думала, как всегда отойдет в сторону, сдастся, уступит, но он сел позади нее и обхватил за талию.

— Ты всегда была одна. А теперь ты со мной.

Лиза посмотрела на него через плечо и не нашла ни слов, ни цитат, чтобы выразить, как он нужен ей сейчас.

Глава 23 Реквием опадающих листьев

Он держал ее за руку. На них с грустью смотрели каменные лики фасадов старых зданий вдоль Фонтанки. В лицо дул сильный ветер, и по набережной летели листья с Летнего сада, виднеющегося впереди. Они порхали в золотом свете фонарей, точно бабочки, как огненные звезды падали с черного неба, усыпанного множеством блестящих ангельских глаз. Листья кружились. Одни чуть касались асфальта, путались под ногами и с новым порывом ветра взлетали. Другие с едва различимым плеском погружались в воду и плыли, сопротивляясь волнам.

— Слышишь? — спросил Вильям у своей безмолвной спутницы.

— «Лунная соната», — промолвила та, не отнимая от губ трубочку, воткнутую в бумажный стакан с кровью. Девушка уверяла, что так ей легче не думать о кофе.

Взгляд зеленых глаз устремился в окно первого этажа, где горел тусклый свет, оттуда и лилась дивная музыка. У фортепиано, сгорбившись, с закрытыми глазами сидела пожилая женщина и играла Бетховена.

— Можно я угадаю, о ком ты подумал? — беззлобно хмыкнула Бесс.

Молодой человек улыбнулся.

Она, конечно, знала, но вряд ли подозревала, какую пронзительную тоску вызвала у него любимая братом музыка.

Ему столько всего хотелось сказать Лайонелу, о стольком спросить. Вчера он поделился с Цимаон Ницхитем, что видел беса, поднявшегося из мертвого тела друга Лизы. Но Создатель лишь пожал плечами и сказал: «Свершилось! Мост опустился для нас, и завтра мы выступаем!»

Того не интересовало, почему к его предполагаемому бесу самим дьяволом был приставлен другой бес, выполняющий какую-то миссию, Мост опустился, и детали никого уже не заботили.

Вильям бросил взгляд на девушку. Какую игру затеял дьявол? Мог ли удерживать беса-предателя, который променял его на любовь ангела? Существовало ли прощение в дьявольском сердце? Отношения Бесс с Ювелиром больше походили на отношения учителя и ученицы. Истинному же бесу учитель был ни к чему. Да и безропотное подчинение не являлось характерной чертой. Бес бы противостоял, а девушка была полностью ему подчинена.

Чем больше думал обо всем этом, тем очевиднее становилось: все они где-то ошиблись, что-то упустили. Лайонел не верил, что Лиза бес, но он принял эту версию.

Вильям вздохнул. Ему следовало поступить так же, но бесконечно преследовавшая мысль о картине предсказательницы, где он изображен с Катей, не давала покоя. Ведь если Создатель ошибся — ангела ждала вечность не с той девушкой.

Молодой человек порывисто обнял Бесс и приник к ее губам. На языке он ощутил трепковато-сладкий вкус крови. Они остановились на Пантелеймоновском мосту, с темной позолотой на перилах, и как одержимые целовались. А над ними под печальные звуки «Лунной сонаты» танцевали сорванные ветром с деревьев мертвые листья.

Бесс подняла глаза в небо и прошептала:

— Знаешь, чего я хочу?

— Скажи…

— Путешествовать, — выдохнула она, очень серьезно глядя на него. — А еще, чтобы ты был человеком.

— А ты? — Он попытался за шутливым тоном скрыть грусть, но у него не получилось.

— И я, — ответила она и потянула его за собой на другую сторону моста, к входу в Летний сад.

Фонарные столбы, украшенные пиками, щитами и двуглавыми орлами, откидывали красивые тени на асфальт.

— А куда бы мы поехали?

Она обернулась, и ее красивое лицо осветилось нежной улыбкой.

— Мы… — передразнила она. — Мы бы поехали в Англию… — Бес тряхнула волосами, убранными в высокий хвост. — Да какое это имеет значение? Куда бы мы ни приехали, везде нашли бы кафешки с вкусной едой и отели с небольшими уютными номерами. Мы бы возвращались по вечерам, смотрели телик и занимались любовью. Я бы хотела объехать весь мир… — Она засмеялась. — Хочу плюнуть с Эйфелевой башни. А ты?

Вильям хмыкнул.

— Пожалуй. — И крепче сжал ее ладонь. — Сотни раз побывав в Париже, я до сих пор этого не сделал. Не плюнул.

— Ты другой, — покачала она головой.

— Нет же, — возразил молодой человек и улыбнулся ей, — я хочу плюнуть, очень. С тобой… одновременно.

Она недоверчиво прищурила по-летнему зеленые глаза.

— И посмотреть, у кого быстрее полетит?

— Да, именно, — расхохотался он и, легко шлепнув ее по попе, прибавил: — С тобой я никогда не буду скучать.

Они около часа гуляли по темным аллеям сада, застеленным толстым ковром из листьев, вдыхая холодный запах осени и непринужденно болтая.

А потом Вильям нехотя напомнил:

— Нам пора возвращаться. Цимаон Ницхи ждет.

Девушка не возразила, пихнула его в грудь и, отскочив, предложила:

— На перегонки до Университетской набережной?

Особого дара у нее не обнаружилось. Да и как иначе?

Создатель подарил лишь каплю своей крови. Видно, боялся, что может создать вампира, который попытается ему противостоять.

Девушке явно нравилась ее новая сила, открывшиеся возможности. И все-таки она хотела быть человеком, тем самым напоминая ему Лайонела. Сильные духом — они в любой ипостаси были способны найти себе место. А слабые — и с силой, и без — все одно.

— Дать тебе фору? — усмехнулась Бесс.

Он не ответил и сорвался с места, подняв с земли вихрь листьев. Но даже если бы мог обогнать ее, не воспользовался бы, уступил. Слишком многого в жизни была лишена девушка, чтобы отнимать у нее радость маленьких побед.

Музыка смолкла на набережной, и ветер утих. Вильям с Бесс пронеслись по ночным улицам вдоль решетки парка.

Девушка вскочила на мотоцикл — золотой чоппер Лайонела, в глазах ее промелькнуло восхищение, и она с досадой сказала:

— Жалко его.

Молодой человек сел позади нее. С того дня, как Бесс заполучила заветные ключи, она практически не расставалась с байком. Вильям даже немного ревновал.

Скорость была ее страстью.

Спустя полчаса они пересекли черту города и вскоре, свернув с трассы, выехали на поле. Вильям пересел за руль и направил мотоцикл в растущие в ряд деревья.

Он чувствовал, как девушка крепче обхватила его за талию. Ее доверие приятно наполнило грудь теплом.

— Похоже на самоубийство, — шепнула Бесс.

Чоппер прошел сквозь стволы и вылетел на шоссе.

Посреди него стояло множество вампиров. Создатель и старейшины тоже находились тут. Бесс потрясенно повертела головой, глядя на снежные деревья вдоль дороги, покрытой инеем, на птиц с пустыми глазницами.

— Зима? — потрясенно уточнила она.

Потом расскажу, — пообещал Вильям и поднялся навстречу Создателю.

Тот взял Бесс за руку, с неподдельным обожанием оглядел ее и промолвил:

— Пора.

— А с ним что? — тоскливо посмотрела она на чоппер.

Цимаон Ницхи отступил на шаг, впился в мотоцикл взглядом янтарных глаз, и тот рассыпался, превратившись в гору пепла.

Девушка застонала:

— Нелюдь.

Тот потянул Лизу за собой. Когда подвел к своей свите, прочертил в воздухе рукой арку, затем схватил Вильяма за локоть и шагнул за невидимую дверь.

Возникло краткое чувство полета, а потом в легкие ворвался ледяной дух Антарктиды.

* * *

Композиция «Коралловые поля» Вангелиса — прекрасная, наполненная волшебными звуками — точно стелилась с утренним туманом по морской глади, восставала за предрассветными лучами, нарастая и плавно перетекая.

— Художницей? — переспросил Лайонел, чуть повернув голову.

Катя смутилась.

— Ну да…

Они сидели в маках на крутом берегу над пещерой и любовались рассветом.

— А ты умеешь рисовать?

— Не-ет… не совсем.

Молодой человек хмыкнул.

— Милая, не кажется ли тебе, что следует руководствоваться своими настоящими способностями и талантами при выборе специальности?

Катя откинулась на спину.

— Милый, мы же мечтаем! Ты хоть знаешь, что такое мечтать? Это когда ты можешь вообразить все что тебе захочется! И мне хочется быть художницей! Точка! — Она взглянула на него из-под ресниц, прибавив: — А если руководствоваться способностями и талантами, то мне прямая дорога в крематорий. Подрабатывать огнем в печи!

Он посмеялся.

— А что ты будешь рисовать?

— Пейзажи, — с ходу ответила девушка.

— А в какой технике писать?

Катя вздохнула.

— Да какая разница? Поговорим о тебе! Ты, конечно, хотел бы стать президентом? Или как минимум мэром?

Лайонел сломал стебель мака и поднес кровавые лепестки к ноздрям.

— Неужели королем Англии? — с притворным ужасом, выдохнула Катя.

Он посмотрел на нее и провел бархатистыми лепестками цветка по ее шее.

— Конечно, я бы связал свою жизнь с политикой.

— Политики такие нудные…

— А художники вечно грязные, — поморщил он нос.

— Да, внешне грязные, но внутри они чисты, в отличие от чистых внешне политиков с их гнилыми душонками! — Катя резко села. — Вот видишь?

— Что именно?

— Мы ссоримся! Политик не друг художнику, — прошептала она, и на глаза ей навернулись горькие острые слезы.

Лайонел растерянно смотрел на нее, потом обнял.

— Ну-ну, — он поцеловал ее в уголок губ, — у политиков прекрасный вкус, и внутри своей грязной души они восхищаются художниками, поверь мне.

Она прижалась к его груди.

— Мы не встретимся. Все это глупо… мечтать.

— Не глупо, — гладил он ее по волосам, — каждому достанется по вере, помнишь?

— Я не верю…

— Я верю, — уверенно сказал он.

Слезы отступили, девушка вымученно улыбнулась.

— Тогда я еще мечтаю, чтобы мы встретились и ты любил меня до конца наших дней!

Поскольку он ничего не возразил, она воодушевленно продолжила:

— Я мечтаю, чтобы у нас были дети, похожие на тебя: мальчик и девочка. Артур и Анжелика.

— Анжелика? — изумился Лайонел.

— Красивое имя, — пожала плечами Катя и осторожно взглянула на него. — А еще, чтобы ты не был таким… таким… — Она замолчала, подбирая слова.

— Каким?

— Тираном, — тихо вымолвила она. И боясь, что он не поймет, выпалила: — Чтобы ты не был жесток с нашими детьми и со мной.

Лайонел опустил глаза, помолчал, затем взял ее руку и поцеловал в ладонь.

— Пусть твои мечты сбудутся.

— А твои? — спросила Катя.

— Мои навсегда связаны с тобой.

Они занимались любовью, а потом, лежа в маках голова к голове и глядя в чистое розовое небо, тихо разговаривали.

Она рассказывала ему, что они будут жить в квартире с видом на Дворцовую площадь, в свободное время гулять вдоль каналов, посещать театры, ходить в оперу и в картинные галереи, на выставки. А в летние месяцы уезжать в загородный дом с зеленым садом. Их дочь, красавица с золотистыми волосами, и сын, точная копия отца, вырастут сильными и независимыми.

Катя потянулась и, потершись щекой о плечо Лайонела, призналась:

— Конечно, ничего из этого не важно, если, переродившись, я забуду, какой прекрасной может быть жизнь Для тех, кто умеет ее ценить.

Ледяные глаза воззрились на нее.

— Знания о прошлых жизнях стираются, но есть вещи, которые клеймом отпечатываются на душах, и их не стереть. Ты не забудешь. И наверняка станешь самой жизнелюбивой девочкой на свете.

— «Катя, Катя, посмотри», — услышали они.

Девушка приподнялась, поправляя корсаж платья нежно-зеленого цвета с белыми кружевами.

— Олило осторожно прокрался меж стеблей и предстал перед ними, увешанный всевозможными украшениями. На тонкой шее гордо красовалось изумрудное колье, на котором висели кольца и браслеты. На рожках и копытцах тоже блестели драгоценности.

— Какая безвкусица, — не выдержал Лайонел.

Чертенок обратил на него влажные зеркальные глаза.

— «А Цимаон Ницхи сказал, что я симпатичный!»

— Цимаон Ницхи? — переспросили в один голос Катя с Лайонелом.

Молодой человек вскочил на ноги и посмотрел вниз. По тому, как окаменело его лицо и лед заострился в глазах, девушка все поняла. Она тоже поднялась и, увидев стоящего перед пещерой Создателя, невесело кивнула ему.

Лайонел спросил:

— Это произошло?

Катя впервые слышала в его голосе столько волнения и страха. Отец всех вампиров медленно улыбнулся.

— Да, мой мальчик. Пора.

В голове у нее зазвучала Пятая серенада Йозефа Гайдна — немного грустная, но все же триумфальная, пронизанная тоскливым ликованием.

И тогда девушка поняла. Лайонел боялся, что мост не опустится и им всем придется вернуться в пропасть вечности. Это страшило его куда больше смерти.

Катя схватила его за руку.

— Мы разве не вернемся в Петербург? А как же мои родители?

Он повернулся к ней и, погладив по щеке, сказал:

— Их дочь вернулась домой.

Девушка растерянно моргнула.

— Но… я ведь не приняла решение!

— Его принял я.

Она недоверчиво смотрела в его красивое бесстрастное лицо, не в силах представить, что какая-то девушка, пусть и похожая на нее, заменила ее.

— А мои родители ши… они…

— Да, — кивнул он, — они ее приняли за тебя.

Катя ошеломленно прошептала:

— Мама была счастлива?

— Очень. Как же иначе?

— Лайонел, ты можешь поклясться?

— Клянусь.

Девушка медленно вздохнула, а затем, с облегчением улыбаясь, уткнулась лбом ему в плечо.

— Спасибо.

После Катя нагнулась и погладила Олило между рожками.

— До свидания, дружок.

Малыш обхватил копытцами ее ногу.

— «А ты ведь приедешь еще, правда?»

Девушка в смятении посмотрела на Создателя — тот покачал головой. Тогда она присела перед чертенком на корточки и сказала:

— Мы уезжаем в путешествие, Олило, очень-очень далеко.

— «Катя, а почему бы мне не поехать с вами? Я мог бы смешить тебя!» — Он затанцевал.

— Видишь ли, — девушка провела ноготком по украшениям у него на груди, — в то место, куда мы направляемся, нельзя ничего с собой взять. Ни одного камешка или колечка.

Чертенок испуганно схватился за свои драгоценности и отступил, как будто боялся, что их отнимут.

— «Ой, Катя, а знаешь, моя мама меня не отпустит. А я обещал быть хорошим!»

— Конечно, — улыбнулась она, — я так и думала. Ну, давай прощаться?

Чертенок вновь доверчиво обнял ее ногу.

— «Какая же ты хорошая!»

— И ты хороший, — шепнула Катя.

Цимаон Ницхи, наблюдая за ними, посмеивался. Он находился в прекрасном расположении духа и, кажется, любил весь мир.

Когда девушка спустилась со склона, Создатель галантно подал ей руку, но Лайонел ревниво отнял у него ее руку, проворчав:

— Обойдемся без любезностей, па-па.

Тот добродушно похлопал его по плечу.

— Каким испорченным мальчишкой сделала тебя моя мягкость.

Все трое устремились к воде.

Катя уже находилась по пояс в море, когда обернулась, чтобы в последний раз посмотреть на прекрасный остров кровавых маков.

На песчаном берегу со своими драгоценностями играл Олило. Он увлеченно подбрасывал бриллиантовое колье, и оно сияло в розовых лучах рассвета всеми цветами радуги. Блеск его отражался в черных зеркальных глазах, чертенок беззаботно смеялся, не замечая ее взгляда.

Воздушная серенада, слившаяся с его звонким смехом, провожала ее до самой двери — невидимой арки, прочерченной Создателем под водой.

А за ней их ждали краткий полет и, как девушке хотелось верить, новая жизнь.

* * *

Улицы диковинного города час за часом заполнялись все новыми и новыми вампирами. Многие из них были красивы. Все они разговаривали на разных языках, но понимали друг друга.

Бесс стояла на балконе дворца Цимаон Ницхи, опершись о золотые перила, и смотрела на главную улицу Тартаруса.

До того, как она попала сюда, у нее оставалась еще надежда, что все как-то разрешится малой кровью. Новый мир больше напоминал фантазию, чем реальность. Теперь она в полной мере осознала — эта фантазия и есть их реальность.

По левую руку от нее стоял Наркисс в черном балахоне, безучастный и молчаливый, справа — Вильям, облаченный в легкую тунику.

Бесс скользнула взглядом по своему собственному наряду и удовлетворенно улыбнулась. На ней были черные кожаные штаны и черная обтягивающая футболка. От нарядов, присланных Создателем, напоминающих платья для балерин из оперы «Лебединое озеро», она категорически отказалась. К счастью, настаивать тот не стал, покинул город почти сразу, как привел их во дворец.

С голубого безоблачного неба смотрело солнце, и в его ослепительном свете сияли мостовые, переливались драгоценные камни в декоре домов. Красота и богатство подземного города поражали.

— Значит, мост на поверхности?

— Конечно, — ответил Вильям, — он же небесный!

— Получается, нам необходимо подняться на поверхность Антарктиды? Но ведь в это время года там лето и царит круглосуточный день!

Боль от соприкосновения с дневным светом она испытала сразу же после обращения. Не могла до конца поверить, что солнечные лучи могут причинить ей вред. Удостоверилась быстро, в какие-то доли секунды. Больше не хотелось.

— Очищение возможно лишь через боль, — презрительно обронил Наркисс. Было очевидно, подобная перспектива старика не прельщает.

Бесс представила длинную очередь из вампиров, стоящих под палящим солнцем перед мостом среди белоснежных снегов, и ей сделалось не по себе.

— А как-то по-другому нельзя?

Наркисс обратил на нее черный проем капюшона.

— Бес боится?

— «Человеку страшнее всего прикосновение неизвестного», — гордо заметила она.

Тот в ответ процитировал Цицерона: «В страхе больше зла, чем в самом предмете, которого боятся».

Вильям промолчал. Девушка проследила за его взглядом и увидела, что вампиры на главной улице кого-то приветствуют. Дряхлый старик, замотанный в тряпки, едва заметно кивал головой.

Бесс заметила невысокого вампира с бородкой, она узнала его — это был врач из больницы Святого Авдотия. Тот кинулся к старику в лохмотьях и принялся что-то быстро-быстро ему говорить — странный путник кивал. После на кресле с колесами вывезли вампира, такого худого, что ребра натягивали бледно-зеленоватую кожу. Доктор поднес к его губам стакан с водой, и тот принялся пить большими глотками.

Старик внимательно наблюдал. А потом приблизился к креслу с больным вплотную, положил обе ладони ему на голову.

— Кто он? — спросила Бесс.

— Святой Авдотий, давненько его никто не видел, — промолвил Наркисс, — вампир с сильнейшим даром целителя.

На улице тем временем старик убрал руки от головы больного, и тому подали бокал крови. Руки у несчастного не действовали, потому доктор сам напоил его.

— Он излечил его? — удивилась девушка.

Наркисс лишь качнул капюшоном.

Вампиры вновь расступились, теперь пропуская Создателя. Позади него шли Лайонел с Катей.

— А чего это к ней все тянут руки, как к голливудской звезде? — удивилась Бесс.

На разных языках скандировалась одна и та же фраза: «Девочка Ягуара!» Катя была заметно смущена всеобщим вниманием и жалась к Лайонелу.

— История их любви облетела весь свет, — сухо пояснил Вильям.

— А тебя это как будто задевает?

Молодой человек опустил глаза.

— Глупости, — развернулся и зашагал прочь.

Бесс посмотрела ему вслед и, глянув на Наркисса, многозначительно хмыкнула:

— А почему бы нам не причислить Катю к лику святых? Уверена, она неплохо будет смотреться на вампирских иконах!

Собственный портрет во весь рост, повешенный во дворце в зале среди других портретов мужчин и женщин, в чьих телах находились ангел и бес, немало ее удивил. Когда успели?

Старейшина хрипловато посмеялся, наблюдая за рыжеволосой девушкой, доверчиво держащей Лайонела за руку.

— Женщины вроде тебя — сильные, слишком умные, независимые, — никому не нужны, разве что скрытым гомосексуалистам, жаждущим иметь подле себя некое подобие мужчины. Всем остальным нужны вот такие трогательные, нежные, женственные, хрупкие, беззащитные создания, но не совсем лишенные характера. Мужчина часто любит не женщину, а себя рядом с правильной женщиной. И напротив, ненавидит себя с той, кто пытается отрастить себе пенис.

Бесс смерила его надменным взглядом.

— Пожалуй, я пойду… отрублю все, что там болтается между ног, мешая мне стать счастливой.

— Руби голову с плеч, так вернее, — бросил Наркисс.

Лайонел вытянул руку.

— Ничего не говори, дай угадаю, — ухмыльнулся он. — Ты хочешь со мной поговорить?

Вильям улыбнулся, останавливаясь в двух шагах от него и Кати.

— Если ты не против.

Брат засмеялся, на кончиках его золотистых ресниц заиграли солнечные блики.

— Когда мне удавалось уйти от твоих разговоров? — но в голосе его не слышалось обычной издевки, он смотрел весело и дружелюбно.

Выпустил ладонь девушки, предположив:

— Наверняка ты хочешь увидеть Йоро?

Она кивнула и, боязливо поглядев на взволнованных вампиров позади, поспешила за Цимаон Ницхи. Тот уже достиг лестницы дворца, но вернулся и предостерегающе похлопал Вильяма по плечу:

— Я смотрю, ангел мой, ты все никак не успокоишься! Нехорошо это. В поисках всякой истины наступает день, когда необходимо остановиться и принять решение.

Лайонел с любопытством наклонил голову.

— Какую истину на этот раз ищет мой брат? А с принятием решений у него всегда обстояло все довольно скверно.

Создатель сделал шаг назад, милостиво промолвив:

— Оставлю вас.

Братья обошли дворец и, устремляясь по дорожке из блестящего кровавого песка, прошли в садик с серебряными скульптурами.

— Подле Лизы с самого детства находился бес, — с ходу сказал Вильям. — Ювелир убил у нее на глазах Максана. Бес почувствовал бы другого беса, не находишь? Я много думал об этом… Земные дочери и сыны дьявола — просто его марионетки, бесы же, бывшие ангелы, наделены волей и могут ему противостоять. Лиза не могла.

Лайонел присел на бортик фонтана и подозрительно нахмурился.

— Ты хочешь мне сейчас доказать, что она не бес?

— Я… я не знаю, — признался Вильям, — ведь тогда нужно объяснить появление моста…

— Да, дьявол не приставит к одному бесу другого, в этом нет смысла, однако он может приставить беса-контролера к Отмеченной… Но, Вильям, возможно, Цимаон Ницхи прав и все это просто не нужно? Не нужно ничего доказывать и продолжать поиски!

Вильям открыл рот, чтобы, наконец, поведать о предсказании Даримы, но брат его перебил:

— Вил, какая, к черту, разница, почему опустился треклятый мост? Когда мужчина хочет хорошенькую женщину, он спрашивает себя, почему так? Нет, он принимает как данность. Вот и тебе стоит…

Вильям не дал ему закончить:

— А когда мужчина хочет другого мужчину? Пожалуй, он спросит себя, почему так! Не надо проводить простых параллелей! Я не могу не задаваться вопросом, с кем мне предстоит встретить вечность! Меня пугает мысль, что это может быть не Лиза.

Лайонел какое-то время молча созерцал его, потом отрывисто произнес:

— Пророчество могло совершиться лишь в том случае, если ангел и бес ужились, влюбились, сумели принять друг друга. С Катей у тебя не получилось. С Бесс получилось. Мне следует знать еще о какой-то твоей девушке? — Брат обаятельно улыбнулся. — Я даже склонен поверить, что бес мог выбрать тело Отмеченной намеренно. Посмотрел, что люди быстро ломаются, и выбрал себе тело под патронатом самого дьявола. Ведь его дочь — отмеченная, не поскользнется и не сломает себе ногу, не попадет случайно под авто, она с рождения обладает прекрасным набором способностей, нацеленных на успешное существование в мире людей. Его дети занимают особое — вакантное положение. Хорошая семья, которая не будет мешать, деньги. Согласись, удобное положение! А что до приставленного беса… Учитывая историю взаимоотношений сатаны с бесом-предателем, такой вариант вероятен.

Вильям нехотя кивнул, все же слабо возразив:

— Бес бы сопротивлялся. Разве ты не слышал все эти истории об упрямстве людей и вампиров, в чьих телах когда-то находился бес? Его невозможно контролировать, заставить насильно.

Лайонел повел плечом.

— А ты не думал, что девчонка недостаточно сопротивлялась? Существа порочные любят поддаваться искушению. Дьяволу не обязательно брать насильно, ему стоит лишь поманить, пообещать.

— Но бес оставил дьявола.

— Ангел оставил Бога, но это не мешает ему вот уже какой век сомневаться в своем поступке! Почему же бес не может колебаться?

— Не знаю, — вздохнул Вильям. У брата на все был ответ, но облегчения то не приносило. Напросив, близость к нему, уверенность, сквозившая в каждом жесте, слове, заставляла сердце легонько шевелиться в груди.

— А зачем вообще вселяться в человека, если можно выбрать более прочное тело вампира? — поскорее спросил он, чтобы отвлечься от странных ощущений внутри.

— По легенде, ангелы завладели телами живых людей, возможно, потому у них есть выбор. Но насколько мне известно, никем пока не доказано, что один из ангелов должен вселиться именно в человека, а другой в вампира.

Лайонел умолк и, поднявшись, прошелся по саду. Вильяму вновь нестерпимо захотелось поделиться тем, что видел в каморке слепой предсказательницы, но огромным усилием воли он заставил себя проглотить рвущиеся наружу слова. Не имел права огорчать брата. Тот, конечно, никогда бы не показал, что предпочел бы ни о чем не знать, но Вильям знал. Если не сдержится, его признание станет самым эгоистичным поступком за всю их жизнь и бессмертие. Даже хуже, чем обречь брата вместе с собой на бессмертие.

— У тебя все? — поинтересовался Лайонел, поглядывая на окна дворца.

— Да. — Вильям решительно устремился к выходу из сада.

— Постой… — окликнул брат и, когда он тот обернулся, помедлив, произнес: — Я уверен, тебе не о чем беспокоиться. Твоего ангела ждет вечность с той, кого он сам избрал.

У молодого человека сердце ударилось так резко, что болью отдало в виски.

— Спасибо, — едва различимо прошептал он.

Лайонел поравнялся с ним и резко сменил тему:

— Нашего Создателя случаем не видел?

— Бенедикт еще не прибыл, — усмехнулся Вильям, шагая с братом по аллее к дворцу. — Любопытно его увидеть.

— Я бы на твоем месте не рассчитывал на теплый прием.

Вильям с трудом сделал вдох, он задыхался в морозно-ледяном аромате, исходившем от Лайонела, поэтому остановился.

Брат взглянул на него недоуменно, чуть вздернул бровь.

— В чем дело?

Хотелось сказать: «В тебе», но Вильям солгал:

— Вспомнил кое-что, ерунда. Иди, увидимся еще.

Лайонел пожал плечами и ушел, а Вильям стоял, не дыша, до тех пор, пока из теплого воздуха, сладостно свежего от духа трав и цветов, почти исчез морозный запах. Лишь тогда двинулся во дворец. Он жаждал увидеть Бесс. Он нуждался в ней сейчас как еще никогда, как никогда страстно хотел ее.

Глава 24 Лабиринт загробного мира

В комнате он находился вместе с Орми. Та висела на карнизе, глядя сверху вниз блестящими бусинками глаз.

Лайонел поднял голову, по его обнаженному телу прошла дрожь от предвкушения. Его ждала долгая гонка, и мысль об этом возбуждала.

Он закрыл глаза, расслабился, ощущая, как бешеная сила вливается в каждую часть тела, оно меняется, увеличивается, становясь мощнее и гибче.

Ягуар беззвучно опустился мягкими передними лапами на пол, несколько секунд подождал, слушая стук своего сердца и подавляя сильнейшее желание мчаться напролом в поисках вампиров.

Он давно не обращался, ему трудно было сдерживать себя.

— «Поговори со мной», — попросил он Орми, желая отвлечься.

Мышь шмякнулась ему прямо на голову, поправила крылья, заявив:

— «Мы были отличной командой!»

— «Прощаться рано», — отрезал он.

Ягуар повернулся и, ударив дверь лапой, проследовал в коридор, спустился по лестнице и вышел из дворца. На главной улице, погрузившейся во тьму, смолкли голоса, сотни сотен глаз устремились на золотистого Ягуара, стоящего с опущенной головой.

Послышался голос Создателя:

— Дети мои, мы отправляемся к Красному озеру.

Лайонел почувствовал рядом движение, а затем нежное прикосновение к своей спине. Подошла Катя. Ее руки и запах он узнал бы из тысячи.

— Ты такой красивый, — шепнула она.

Тот не осмелился взглянуть на нее, слишком велико было желание выплеснуть свою силу, энергию…

И тогда Ягуар сорвался с места, перемахнул ступени, обогнул дворец и, петляя по улочкам, помчался к гроту. Вампиры во главе с Цимаон Ницхи последовали за ним.

Лайонел быстро нашел нужный поворот, за ним начался подъем по лестнице. Тысячи ступеней, бег по которым все же не приносил облегчения.

И вот наконец подушечки лап ощутили под собой холод льда. Подъем усложнился, но уже вскоре впереди показалась огромная ледяная чаша с кровью — Красное озеро, куда поступала кровь со всех городов мира, и лежащим на бортике ковшом изо льда. Порталы были закрыты; с тех пор, когда Лайонел видел озеро в последний раз, оно сильно обмелело.

Ягуар обвел взглядом до прозрачности голубых глаз пещеру и принялся ждать.

Создатель появился почти сразу.

Он подошел к одной из ледяных стен пещеры и, прикоснувшись к ней обеими руками, надавил. Раздался громкий треск, лед пошел трещинами, а затем точно стекло обвалился. За ним находилась каменная глыба с небольшим углублением. Создатель опустил в него ладони и развел их в стороны, разломив камень надвое и раздвинув его так, что внутри возник проход.

Цимаон Ницхи отошел и жестом пригласил Лайонела пройти через каменные врата.

За ними оказался узкий ледяной коридор и снова ступени наверх — на поверхность.

Голоса позади отдалялись, Ягуар делал сильный толчок задними лапами и, перелетая сразу через десяток ступеней, приземлялся на передние. Толчок, полет, толчок полет…

Чем ближе к поверхности он продвигался, тем холоднее становился воздух, на ледяных стенах появился снежный покров, Тьма как будто таяла, медленно растворялась в мягком свете. Стены и своды тоннеля светились изнутри.

Еще несколько десятков ступеней привели к круглому отверстию в потолке, в котором виднелось ало-кровавое небо.

Ягуар рванул вперед — и очутился на поверхности. Перед ним простирался зеленый оазис, окруженный горными хребтами. Посреди него находилось прозрачное озеро; в теплом воздухе, шурша большими кожистыми крыльями, парили огромные птицы с драконьими мордами безглаз и длинными острыми клювами.

Лайонел прошелся вдоль озера с плавающими в нем светящимися рыбами. Он находился в межмирье, как говорила Катя — особом альбоме Вселенной, и смотрел старую фотографию доисторической цивилизации. Озеро с отражением золотисто-кровавого заката было определенно связано с озером Прозрачная Бездна, скрытым под толщей льда. Именно оттуда добывали светящихся рыб, освещавших улицы Тартаруса и плавающих тут без глаз.

— Когда-то мир здесь был другим, — тихо промолвил Цимаон Ницхи, который незаметно приблизился к воде.

Старец в черно-красных одеждах медленно снял с пальца перстень, изображающий герб Тартаруса — две мыши, опускающие в кубок сердце, и бросил кольцо в озеро. Затем обернулся к прибывающим вампирам.

Он долго на них смотрел, а потом тихо сказал:

— Это счастливейший день за всю мою бесконечную жизнь.

Потом он подозвал жен, каждую поцеловал в лоб. Позволил всем родным детям прикоснуться губами к своей руке.

Каждому сделал наказ не бояться. Взгляд янтарных глаз остановился на Кате и Бесс, стоящих рядом. Секунду поколебавшись, Создатель поманил к себе Катю.

Та нерешительно подошла. Одетая в легкое платье с корсажем нежно-зеленого цвета, белыми кружевами и тонким белым полупрозрачным подолом, она выглядела юной и свежей, точно цветок.

Он взял ее руки в свои и, дружественно пожав, признался:

— Дитя, ты пробудила в моем сердце надежду, какой оно, наверное, еще никогда не знало. Почти год назад, когда мы увидели тебя впервые, надо признаться, ты показалась нам блеклой, до омерзения положительной и скучной. Как наш ангел ни старался, ему не удавалось зажечь в тебе настоящую искру. — Ягуар почувствовал на себе взгляд Создателя. — А Лайонел за считаные дни сжег твою душу дотла и выпустил твоего демона.

Цимаон Ницхи ласково улыбнулся.

— Пусть живущие в тебе ненависть, злость, неудовлетворенность и разочарование оказались не влиянием беса, так необходимого мне, нам всем, мы привязались к тебе. Ты презабавнейшая девочка, какую мне только приходилось видеть. Лайонел оживил тебя, а ты оживила нас, меня… — он засмеялся, — даже Наркисса. — Посмотрел на старейшину в черном капюшоне. — Ей-богу, порой он мне страшно надоедал своими разговорами о тебе.

Создатель кивнул Уриэлю — тот сразу же оказался справа от него и подставил свою руку. Цимаон Ницхи оперся на нее и, подняв глаза на великана, едва слышно сказал:

— Мы тоже когда-то мечтали… помнишь, мой мальчик?

Тот чуть наклонил голову, отчего его львиная грива волос пшеничного цвета колыхнулась. И эти двое двинулись вдоль воды к горному хребту, но через десяток шагов пересекли невидимую черту, отделяющую зеленый оазис от внешнего мира, и исчезли.

Ягуар последовал за ними.

А за порогом межмирья их встретила ледяная Антарктида на рассвете. Ее белоснежные просторы врезались в горизонт и там горели вместе с солнцем в золотом сиянии. Мост из света простирался к самым ногам Создателя. Тот стоял перед ним не шевелясь, и по его морщинистым щекам текли слезы. Они тотчас замерзали и сыпались по его груди сверкающими на солнце льдинками. Губы его шевелились. Произносил ли он молитву? Кто знает.

Лайонел одиним прыжком достиг моста и помчался по нему, лишь раз обернувшись, чтобы удостовериться, что Цимаон Ницхи — сын ангела и беса — следом взошел на мост.

Так и было. Создатель на прощание поцеловал Уриэля — свое первое и любимое создание — и зашагал по мосту.

С каждым прыжком тело Ягуара сотрясала блаженная дрожь, сила рвалась наружу, удары сердца ускорились, мысли в голове превратились в одну — в жажду скорости, мелькания зеркал и освобождения.

Мост закончился ослепляющим солнцем. Ягуар прыгнул прямо в него, как делал это много раз, глядя в глаза вампирам. Он всегда видел в них сияние и через него вторгался в загробный мир.

За солнцем была тьма — бездна, куда Ягуар полетел, блаженно вытянув лапы, на которые уже спустя миг приземлился в Зеркальном лабиринте. Лайонел огляделся — он был дома. Под лапами, над головой, со всех сторон на него смотрели мириады зеркал. Они не видели его, он не видел в них себя.

Цимаон Ницхи стоял позади и неотрывно смотрел в зеркальную поверхность.

А вампиры видели и видели все, что натворили за свои длинные-длинные жизни.

— Больно, — сказал Создатель. Ягуар зарычал, заставив того смотреть на себя, и приказал: «Следуй за мной».

Он мчался извилистыми зеркальными коридорами, и все они были одинаковыми, и чем дольше Ягуар искал нужный путь, тем дольше мучился бессмертный. Холодные зеркала издевались над ним, причиняли боль.

Лайонелу множество раз приходилось оборачиваться и звать Создателя, когда тот вдруг сбивался с пути и, обезумев от страха, принимался колотить в зеркала.

А лабиринт все не кончался.

* * *

Анжелика даже вообразить себе не могла, что когда-нибудь в одном месте соберутся все ее любовники. Сейчас, глядя на это столпотворение вампиров, она как никогда верила, что вот-вот наступит конец света.

— Почему нельзя было организовать централизованный отход в мир иной? — ворчала она, нервно поглаживая лапы своего паука, восседающего у нее на плече.

Георгий, одетый в прекрасно сшитый серый костюм, весело обронил:

— Как замечательно, вот ты и нашла себе занятие! Давай выдай каждому карточку с номером, попроси кого-нибудь из бывших соорудить приемную, откуда ты собственной персоной будешь оповещать: «Следующий!»

Девушка мысленно назвала его идиотом, прекрасно зная, что тот читает ее мысли, и повернулась к Бесс. Та следила за происходящим с нездоровым восторгом.

— Тебе нравится? — недоверчиво поинтересовалась Анжелика.

Лиза пожала плечами.

— Всегда любила такие грандиозные сборища. Они меня… заводят.

Анжелика погладила паука, наклонив к нему голову. Девушка не обманывала, ее мысли не позволяли усомниться в словах. Она думала о демонстрациях, пикетах и массовых концертах на площадях. Все это вызывало у нее удовольствие.

— Истинный бес, — усмехнулась Анжелика.

Вампиры продолжали прибывать.

— Пить, — потребовала она, протянув руку.

Даймонд подал медленно тающий ледяной ковш, который юноша наполнил в Красном озере и утащил для нее.

Она отхлебнула, а когда подняла глаза, перед ней стояла Вик в умопомрачительном платье, состоящем из одних бриллиантов.

— Но Лайонел сказал… — начала Анжелика.

Талилу кокетливо повела плечиком.

— Мне всегда нравилось, как он произносил слово «Раздевайся». Хочу услышать это от него еще разок перед смертью.

Бесс расхохоталось. Георгий тоже издал смешок. Даймонд улыбнулся. Ферран с интересом посмотрел в их сторону. Он стоял чуть поодаль в компании карлицы — американской модистки и своей пассии Элен, одетой в то же самое платье с корсажем, расшитым малюсенькими бантиками, что и на одном из приемов Талилу.

А первая дама Парижа прощебетала:

— А что, если нам организовать прием?

— Ну, может быть, в следующей жизни, — буркнула Анжелика, досадуя, что она послушалась Лайонела и кроме любимого колье, стилизованного под паутину — того самого, которое он ей подарил на двухсотлетие, ничего не взяла. Хотя собственный наряд ей весьма нравился. На ней было короткое белое платье из мягких полупрозрачных ниток, составляющих узорчатую паутину, на ногах черные туфли на высоком каблуке.

— Зачем же так долго ждать? — изумилась Талилу.

Анжелика сочувственно улыбнулась, полагая, что ее дорогая подруга лишилась рассудка. Но та выглядела очень серьезной. Взмахнула рукой.

— Только взгляни, мы все тут, мы в своих лучших нарядах. Ну разве не повод? — Талилу огляделась. — Милый, Вио, иди скорее сюда, — позвала она своего неугомонного бойфренда, который, даже находясь одной ногой в гробу, умудрялся чем-то торговать.

Когда непостижимый любовник Вик приблизился, та воскликнула:

— Найди среди… — она поискала слово, — здешней публики музыкантов и певцов.

Вио ушел, а Анжелика презрительно скривилась.

— Под словосочетанием «здешняя публика» крылось просто вампирье. Оно кишело повсюду.

— О, Вик, как ты можешь?! — вскричала девушка. — Эта беднота повсюду! Вот уж ад! Другого такого нет! — она понизила голос: — Только взгляни, как они смотрят на нас, того и гляди накинуться! Омерзительно! До сих пор не могу поверить, что все это правда, и никто не подумал предусмотреть два зала ожидания.

Ее услышали сестры Кондратьевы, подскочили и, перебивая друг друга, принялись жаловаться:

— Я умираю от голода!

— Один чернорабочий ущипнул меня!

— А в мою сторону какой-то санитар отпустил гнусную шуточку!

— Эти птицы — они издают такие жуткие звуки…

Анжелика скривилась так, что обе резко умолкли.

И поняв, что их компании ничуть не рады, демонстративно вздернув подбородки, затерялись в толпе. Промелькнула среди множества лиц вампиров и простая мордашка Марии, бывшей служанки Георгия и возлюбленной Даймонда. Но приблизиться девушка не посмела.

Вернулся Ламберт.

— Милый, ты нашел музыкантов? — осведомилась Вик тоном матери.

— Не совсем…

Анжелика кивнула на Катю:

— Вон, она пусть споет.

Рыжая оглянулась, интересуясь:

— Откуда здесь кошка?

Какая кошка? — удивился Вио.

— Та, которой наступили на хвост.

— Не слышу, — поковырял в ухе простодушный торгаш.

— Конечно, — прошипела Анжелика, грозно сверкая глазами.

— Вот, снова, — ехидно сказала Катя, — мяукает, бедная.

Бриан Джонсон, вечно торчащий возле рыжей, добродушно посмеялся, толкнув локтем Анчика.

Даймонд же вновь подал кувшин изо льда, как Анжелика догадывалась, чтобы отвлечь ее. И ему удалось. Она пригубила крови, и скользнув завистливым взглядом по платью подруги, пробормотала:

— У нашего Создателя столько грехов, что пройдет еще одна вечность, прежде чем Ягуар явится за следующим вампиром.

Все засмеялись, а красавица утомленно вздохнула:

— Диван определенно не был бы тут лишним!

В толпе она внезапно наткнулась на васильковые глаза. Морган Нориш тоже заметил ее, и его тонкие яркие губы изогнулись в грустной улыбке. Он помешкал и направился к девушке.

— Морган, душечка, — обрадовалась Вик, — я предлагаю устроить прямо здесь грандиозный прием и праздновать до последнего.

— Праздность — один из грехов, дорогая, — галантно поцеловал ей руку Морган. — Полагаешь, нам всем следует еще больше усугубить свое положение?

— Брось, — засмеялась первая дама Парижа. — Неизбежность смерти невыносима, если только не украсить ее хотя бы одним малюсеньким грехом.

— «Если не можешь изменить ситуацию — измени свое отношение к ней», — как всегда кого-то процитировала Бесс.

Отовсюду послышались одобрительные возгласы.

Морган неотрывно смотрел на Анжелику, словно ждал от нее каких-то слов. Но каких? Что ей жаль? А так ли это? Жалела она в действительности о том, что не была влюблена в Моргана, в Георгия и еще в ряд достойных мужчин? Любовь приносила много страданий. Горевать об упущенных страданиях? Вряд ли.

Ей нечего было ему сказать. И как видно, на ее молчание и у него не нашлось слов. Он пожелал всем и никому: «Приятного времяпрепровождения», — затем ушел.

А все повернулись туда, где находилась невидимая черта. Вернулся Ягуар.

Уриэль шагнул к нему, готовый идти за Создателем, но Анжелика опомнилась первой и, преградив ему путь, воскликнула:

— А как насчет пропустить даму вперед?

— Анжелика, — испугалась Талилу, — может, не стоит спешить?

Та отмахнулась, взмолившись:

— О Лайонел, здесь невыносимо, я не в силах больше находиться тут ни единой минуты!

Великан отступил. Его за пояс обхватила юная красавица Сарах с блестящими черными волосами.

— Пусть идет, — громыхнул первый вампир, погладив огромной ручищей плечо своей молоденькой жены.

Ягуар головы не поднял, но от язвительного замечания не удержался: «И как только Тьеполо позволила Цимаон Ницхи быть первым, поразительно! Что ж, идем, Анжи!» Красавица обвела взглядом всех, кого столько лет знала, и триумфально улыбнулась. Она была второй — сразу после Создателя. Чем не повод для гордости? Девушка заметила неподалеку Йоро с сидящей на плече летучей мышью и, подозвав его, передала мальчику своего паука.

— Выпусти его здесь, когда не останется ни одного вампира.

Тот кивнул.

— Удачи, — услышала она голос Кати.

Анжелика встрепенулась.

— Куколка, совет: когда черти будут гнать тебя вилами в ад, ляпни первое, что придет в голову. Насмешишь Бога — возьмет тебя в рай шутом.

— А ты замолви за меня словечко, когда он пригласит тебя в свою спальню! — подмигнула ей Катя.

Парировать выпад рыжей не позволил Лайонел, приказавший: «Довольно. За мной!» Тогда девушка схватила Даймонда за руку. Они пересекли черту — Анжелику ослепил солнечный свет. Она застыла, боясь пошевелиться. А потом приподняла одну бровь, другую и растерянно констатировала:

— А мне не больно!

— «Близ моста не больно, — коротко пояснил Лайонел и добавил: — Вас обоих я не могу провести, только по одному!»

— Что значит не могу? — Она подтолкнула Даймонда к мосту. — Ты уж, Лайонел, как-нибудь через «немоту» постарайся.

Ягуар угрожающе зарычал.

— «По одному!»

— Нет, — упрямо отрезала Анжелика, затем крепко стиснула ладонь Даймонда, зашагала по мосту и поинтересовалась у Ягуара: — Ты и по лабиринту собираешься ползти с такой скоростью? Не подыскать ли нам другую черепаху на место поводыря?

Даймонд укоризненно посмотрел на нее и тихо сказал Лайонелу:

— Не сердись, она боится.

— Ничуть. — Она хотела вырвать у юноши свою руку, но тот не позволил, наклонился к ней, закрыв рот жадным поцелуем.

Ягуар вбежал на мост и когда пронесся мимо, девушка услышала:

— «Я сделаю все от меня зависящее, чтобы мучения закончились как можно быстрее!»

Анжелика через силу улыбнулась. Она верила ему. За ее бессмертие в череде бессмысленных связей у нее было только двое особенных мужчин. Одному без раздумий она могла доверить свою жизнь, другому — сердце. И оба находились рядом.

Красавица с благоговением прикоснулась к своему колье на груди. Кажется, Ягуар его не заметил.

Один за другим вампиры исчезали за незримым порогом зеленого мирка. Йоро сидел у самой черты под диковинным деревом, с тоской глядя на белоснежное лицо подруги. Кира, сложив руки на нежно-розовом подоле платья, отрешенно смотрела в одну точку — туда, где за горы садилось солнце. И ее фиалковые глаза оживали лишь в тот миг, когда возвращался Ягуар. Тогда они вспыхивали словно от счастья и пальцы ее сжимались.

Йоро мучительно подавил вздох и убрал руку от сумки, боясь достать свое письмо.

Проходил час за часом, а он все никак не мог решиться.

Доносились голоса, женские, мужские:

— «Вы слышали? Когда Тьеполо прошла по мосту, ее колье упало с шеи и теперь валяется прямо на снегу!»

— «А как вам эта история с Наркиссом? Говорят, когда тот взошел на мост, превратился в прекраснейшего юношу! Ну не чудо ли?»

Подобным разговорам не было конца.

И вот, когда в очередной раз появился Ягуар и Бриан Джонсон с Анчиком взялись за руки, мальчик услышал, как Лайонел сказал Кире: «Готовься. Ты следующая».

Медлить больше было нельзя.

Спустя пару минут Йоро тронул девочку за плечо и попросил:

— Пойдем со мной.

Она послушно поднялась. Орми сорвалась с его плеча и, фыркнув: «Ненавижу долгих прощаний!», улетела.

Мальчик потянул подругу за собой и, прежде чем та успела испугаться боли, вытащил ее из межмирья на дневной свет белоснежных просторов Антарктиды.

Кира медленно открыла глаза и улыбнулась, сперва оглядывалась по сторонам, а потом шепотом призналась:

— Как же чудесно.

И тогда он решительно вынул из сумки конверт и протянул девочке со словами:

— Я написал письмо.

Она перестала улыбаться, взяла белый конверт, с минуту рассматривала его, как будто боялась вскрыть.

— Если не стоило, я… — начал он, она мягко прервала:

— Оно уже мне дорого.

Кира прижала конверт к груди и обняла мальчика.

— Мне так повезло с тобой.

Он несмело дотронулся носом до ее белоснежных волос. Они приятно щекотали его лицо и шею, но вот Кира отстранилась и вложила ему в руку камень.

— Возьми, он твой.

Это был глаз волка, подаренный ей оборотнями.

— Последние дни я постоянно думала о Луне и Солнце, звала их…

— Зачем?

— Чтобы они пришли за тобой. — Она закусила нижнюю губу, глаза ее стали блестящими от слез. — Мне больно, когда я думаю, что ты останешься один.

— Нет же, — тряхнул, он головой, стараясь придать своему голосу беспечности, — с Орми, с Микой и… — он замолк, — но без тебя, правда что.

Кира опустилась на снег возле моста, дрожащими руками раскрыла конверт и достала сложенный вдвое темный помятый листок.

Йоро смущенно потупился, он так долго писал, что лист приходилось носить с собой повсюду. Где тот только не успел побывать.

Девочка раскрыла его.

— Мне уйти? — спросил Йоро.

Нет. — она похлопала рядом с собой. Он опустился на колени и, положив под себя ноги, уставился в свое письмо. Мальчик знал его наизусть, каждое словечко, каждую буковку. И начиналось оно так:

Мое письмо тебе

Я долго не знал, с чего нужно начинать. Вильям говорит — с главного! А Катя уверяет, главное начать. А Аайонел сказал, что если я выложу все в первом же предложении, то ты умрешь со скуки, пока будешь вынуждена из вежливости продолжать читать мое письмо, уже зная его суть. Орми уверена, для таких, как я, неграмотных и блохастых, лучше спеть. Но ты хотела письмо…

Мне очень трудно не путать буквы. Ну, помнишь эти: «У» с «Ю», «Ы» с «И». Сколько раз ты исправляла меня. Наверное, теперь я почти запомнил.

Катя упоминала как-то, что в письмах к родителям обязательно вспоминает что-нибудь замечательное из прошлого.

Мне тоже хочется вспомнить, рассказать, как впервые увидел тебя.

Это случилось в Мраморном дворце, помнишь? Когда ты вошла в зал с тележкой, на которой стояли бокалы с клонированной кровью, я не мог оторвать от тебя глаз. Таких красивых девочек я никогда прежде не видел. Ты прошла мимо, а мне показалось, словно сам ангел коснулся меня крылом. Внутри стало тепло и даже горячо, как будто сердце загорелось.

Все время, пока ты находилась в зале, я дышал через раз и сердце у меня колотилось сильно-сильно. А когда ты заплакала, мне стало больно вместе с тобой. Я вцепился в подлокотники кресла, чтобы не подбежать к тебе и не заключить в объятия. С самых первых секунд рядом с тобой я понял, что ты мне очень дорога. Так, словно знал тебя всю жизнь. А на самом деле я не знал о тебе совсем ничего. Но ты точно сияла изнутри. Этот свет проник в меня и сделал очень счастливым. Я улыбался перед сном, думая тебе. И улыбался, просыпаясь с мыслью, что мы увидимся. Я улыбался днями и ночами, зная, что ты рядом.

Ты всегда выглядела такой белой и чистой, что мне даже было страшно притронуться к тебе. Я ведь черный и не очень-то люблю мыться. Разве что в лужах. Но ты никогда не упрекала меня, ни разу не дала понять, что я грязный и неприятен тебе. Напротив, ты всегда была очень добра ко мне. Добра ко всем. Только мне хотелось верить, что я для тебя значу чуть больше.

Я надеялся — мы вместе навсегда. Но ты должна уйти…

Однажды, давно, еще задолго до нашей встречи с Катей, Лайонел рассказывал мне про зеркальный лабиринт. После Великого Суда все вы обретете души и новые земные жизни.

Ты уйдешь с другими.

А я останусь.

Но я обязательно тебя найду! В той — твоей новой жизни. И всегда буду рядом. Если ты мне позволишь.

Твой Йоро

Кира подняла глаза от письма, по ее щекам струились слезы.

— Ах Йоро, — прошептала она, — если бы только знал… знал, какая я.

Он накрыл ее ледяную руку своей горячей.

— Ты чудесная. Ты — это свет.

Девочка покачала головой.

— Мой свет канул во тьму. И сам дьявол посмеялся мне в лицо.

Мальчик внимательно на нее посмотрел. Он знал, о чем она говорит. Знал уже давно и безнадежно.

Конечно, он не блистательный мужчина и даже не прекрасный юноша. Он просто давно взрослый человек в теле восьмилетнего чернокожего мальчика. А еще он волк, оборотень — один из Стражей.

А Кира, его Кира, как он втайне ее называл, ангел без крыльев, свет небесный, любила другого.

Мальчик погладил ее тонкие белые пальцы.

— Не плачь, пожалуйста.

— Я не могу, — призналась она, ниже опуская голову, — не могу позволить тебе заблуждаться.

Йоро мягко улыбнулся.

— Я не заблуждаюсь.

Она посмотрела на него, в ее испуганных глазах дрожали слезы и замер немой вопрос. Мальчик смотрел на нее, не в силах вымолвить ни слова. Должен ли он сказать, что знает о том, чего она говорить ему не хочет? Разве мог заставить ее мучиться и стыдиться?

— Кира, — выдохнул он, — иногда говорить о чем-то совсем не обязательно. Когда кого-то сильно-сильно любишь, то знаешь о его чувствах даже больше, чем о своих собственных.

— Прости, — всхлипнула она.

— За что? — засмеялся он. — Разве ты не прочитала мое письмо? Разве там не написано, каким счастливым ты меня сделала? Это я должен просить прощения, ведь я не смог сделать счастливой тебя.

Йоро вздохнул.

Сперва было очень больно. Впервые беспокойство шевельнулось в нем в начале весны, когда Кира, никого не известив, пошла искать Тартарус. Девочка сказала тогда: «Лайонелу нужна наша помощь». Лайонелу. Ни Кате, ни Вильяму, а тому, кто сам способен оказать любому помощь в сложнейшей ситуации. И все-таки Кира сказала: «Лайонелу».

С тех самых пор мальчик буквально вслушивался в то, как она говорила о Лайонеле. Нечасто, почти никогда. Но в те редкие случаи его имя в ее устах звучало точно любимая музыка.

Стоя в последний день весны на Поцелуевом мосту, он сказал Кире, что ее антипатия к Кате глубже обычной ревности. Как же он ошибался. То была ревность, и Кира боролась с ней, чем вызывала у него еще большее восхищение.

Потом наступило лето, Лайонел с Катей вернулись с острова, и Йоро впервые увидел в фиалковых глазах тоскливое ожидание. А с ним нежность, страсть и молчаливую любовь. Девочка тщательно скрывала свои чувства. Но от него она бы их все равно никогда не утаила. Ведь он каждую минуту, каждую секунду смотрел на нее, следил за малейшими изменениями на ее прекрасном личике, за улыбкой в уголках губ, за трепетом белоснежных ресниц.

Лайонел ее не любил, воспринимал как ребенка, как одну из своих подданных и, бывало, проявлял интерес к ее дару предвидения. Она знала и тихо страдала.

Мальчик вновь погладил ее ледяную руку. Он свыкся. Привык, что смотрит на ее профиль, потому что сама она смотрит в другую сторону.

А некоторое время назад что-то произошло, что-то нехорошее. Между Лайонелом и Кирой. И она замкнулась. Мальчик понимал — ему не суждено узнать. Потому что никогда бы не спросил у нее, не заставил мучиться, произнося вслух то, что могло унизить ее, сделать еще более несчастной.

С мокрых белоснежных ресниц сорвалась капелька и поползла по бледной щеке. Йоро тронул слезинку пальцем, а девочка сказала:

— Ты — это лучшее, что произошло со мной за бессмертие. Я горжусь своей любовью к тебе. И я стыжусь и ненавижу любовь к нему.

Мальчик заметил, как фиалковые глаза вспыхнули. По мосту мчался Ягуар. Он остановился у подножия и посмотрел на них. Кира поднялась на дрожащих ногах, вымолвив:

— Пора.

Йоро неловко поднялся и встал перед ней, чувствуя, что готов заплакать. Но он держался из последних сил, губы, казалось, заледенели в мучительной улыбке.

— Со мной все будет хорошо, — заверил он, слыша свой неестественно веселый голос как будто со стороны.

Она взяла его лицо в ладони, ее холодные бледно-розовые губы прикоснулись к его губам.

— Не ищи меня, — попросила девочка.

Йоро прижал ладонь к губам, хранившим ее поцелуй, и прошептал:

— Но почему?

Она заплакала.

— Потому что я выросту, выйду замуж, у меня родятся дети, а потом я состарюсь и умру…

— А я буду рядом, до последнего твоего вздоха.

Это то же, что обречь себя на одиночество.

— Йоро взял у нее помятый листок.

— Я буду писать тебе письма. Ты их, конечно, никогда не увидишь, но знай, я напишу тебе тысячи писем.

Она долго молчала, глядя на него через пелену слез, потом легонько пожала его руку и, отступая, выдохнула:

— Тогда до свидания, Йоро.

И она взошла на мост, последовав за Ягуаром. Мальчик смотрел ей вслед, и вдруг ему показалось, что ее волосы из белых стали золотистыми, фигура вытянулась. Йоро моргнул, не веря своим глазам.

А между тем волосы еще потемнели, став русыми, фигура удлинилась, немного раздалась вширь. Перед ним находилось не девочка, а женщина. Совсем не Кира — какая-то другая — незнакомая.

— Лайонел, обернись! — крикнул мальчик.

Ягуар посмотрел назад и тоже увидел.

Образ продолжал меняться, волосы становились то черными, то рыжими, то светлыми, менялась фигура — менялись тела.

— Ангел, — потрясенно прошептал Йоро.

Кира была ангелом.

И вот она исчезла в солнечном сиянии на другом конце моста. Сделалось пусто и холодно. Йоро посмотрел по сторонам — повсюду простирались белоснежные равнины — до страшного равнодушные ко всему, что видят.

Глава 25 Сердце дьявола

— Вон тот, — сказал Вильям, указывая глазами на круглолицего мужчину среднего роста, одетого в монашескую рясу цистерцианского ордена.

Катя удивленно наклонила голову.

— Даже не подойдешь к нему?

— Зачем? — хмыкнул Вильям.

Девушка решительно зашагала к его создателю.

Молодой человек наблюдал, сам не замечая, что продвигается к озеру, где стоял цистерцианец.

Катя поздоровалась и с милой улыбкой спросила:

— Вы наверно гордитесь Лайонелом?

Вильям чуть не поперхнулся от ее вопроса. Бенедикт смерил девушку скучным взглядом.

— Горжусь ли я? — медленно повторил он. — Гордость — начало гордыни — греха.

— И что же? — ничуть не оробев, тряхнула волосами Катя. — Здесь есть кто-то без греха?

Бенедикт не успел ничего сказать, девушка протянула:

— Но вы-то монах, все бессмертие в молитвах и смирении, у вас и грехов-то, пожалуй, нет.

В глазах того полыхнул огонь.

— Ошибаешься. Мой единственный грех велик, и я дрожу при мысли о том, что вскоре вслед за ним я войду в лабиринт, и он — мой грех — поведет меня на Суд.

— Вы Лайонела называете своим грехом? — взвилась Катя.

Вильям подошел и тронул ее за плечо, желая успокоить возмущенную девушку, но только сильнее ее распалил.

— Я думаю, вы трус, — безапелляционно заявила Катя. — Твердите о грехах, делаете вид, что раскаиваетесь в своем поступке, но я не верю вам! Вы подарили вечности сильнейшего вампира, благодаря чьему дару вы и другие получите второй шанс! Новую жизнь! Возможно ли не гордиться? Вот увидите, в зеркалах загробного мира вам покажут вашу трусость и лицемерие! Какой смысл замаливать то, в чем вы не способны до конца раскаяться?

— Я… — начал он, но она прервала:

— Вам бы следовало замаливать не спасение того, кто умирал и кого вы спасли, а смерть того, кого убили.

Вильям ощутил на себя взгляд монаха. Похоже, девушка попала в цель, глаза Бенедикта затуманились. Должно быть, его ничтожно мало занимал факт, что он сломал кому-то жизнь. Он бесконечно думал о том великом, что создал, и о гордыни, переполнявшей его сердце.

Неожиданно молодому человеку сделалось неприятно стоять рядом с ним, и он поспешил отойди.

Бесс поймала его за руку и спросила:

— Что-то не так?

Он отшутился:

— Смерть — чем не подвод для маленькой печали?

Она засмеялась, глаза ее позеленели.

— «Если бы строили дом счастья, самую большую комнату пришлось бы отвести под зал ожидания». Как думаешь, долго нам еще ждать?

— Лайонел сказал, мы будем последними.

Девушка разочарованно прищурилась.

— А не найти ли нам какое-нибудь уединенное местечко, чтобы в последний раз предаться…

Она не договорила, вернулся Ягуар, а с ним Йоро. Мальчик выглядел взволнованным.

Катя поспешила к нему и обняла. А молодой человек услышал голос брата:

— «Бесс и Вильям, идемте!»

— Но ты говорил…

Грозный рык заставил его умолкнуть.

Бесс сразу же зашагала к Ягуару, а Вильям замешкался, посмотрел на Катю, Йоро и других близких ему вампиров. Здесь еще оставались Талилу с Вио, Морган Нориш, силач пионер Никита, братья Обаро, Аделина Суворова, Георгий, Чжао Шунь — маленький сыщик, Всезнал — Катин учитель, Стиан и даже Порфирио Фарнезе. Уж этот наверняка боялся лабиринта сильнее остальных. Непросто положиться на своего врага.

Вильям попрощался.

Талилу, порывисто обняв, поцеловала его в щеку.

Кто-то жал руку, кто-то хлопал по плечу.

И вот перед ним Катя. Сейчас она показалась ему совсем юной, маленькой и беззащитной. Казалось, ее хрупкую изящную фигурку можно с легкостью переломить.

— Ну… прощай, — невнятно проговорил он.

Отчего-то ему было неловко под взглядом брата и своей возлюбленной. Вряд ли кто-то из них понимал, что эта рыжеволосая девушка, несмотря ни на что, значит для него куда больше, чем любой из присутствующих здесь вампиров. Пусть обратил ее Лайонел. Вильям едва заметно улыбнулся. Но именно он, а не брат, привел ее за руку в их мир. И она его перевернула. Цимаон Ницхи был прав, Катя, даже не являясь бесом, стала для них символом освобождения. Они убили ее, а она убила их всех.

Девушка не осмелилась обнять его, сказала лишь:

— Спасибо за все.

Вильям кивнул, зашагал к Бесс, поджидающей его у черты, и, поймав скептическое выражение синих глаз, шепнул:

— Не ревнуй.

Шаг, за ним еще… И в легкие ворвался ледяной аромат снегов. Перед глазами зелень сменилась поражающей белизной.

Бесс окинула потрясенным взглядом мост из золотистого сияния.

— Черт возьми!

Она подошла ближе, хотела ступить на него, но прежде сняла с пальца кольцо с шипом и, не глядя, бросила в снег.

Вильям следил за ее действиями будто во сне и то, что увидел, вызвало у него чувство, словно он теряет равновесие.

— Лайонел, — с трудом вымолвил тот, — посмотри на ее палец.

Бесс удивленно посмотрела на свои руки, а потом на него.

— Что с ними?

Метка, у тебя метка дьявола, — выдохнул Вильям, проклиная все на свете и себя заодно, не догадавшись посмотреть под кольцом.

У нее была крошечная родинка в виде восьмиконечной звездочки — на указательном пальце, которая находилась сбоку, со стороны среднего пальца.

Бесс передернула плечами.

— Кажется, у моей бабки такая же была. Это серьезно?

— «Взойди на мост», — приказал Лайонел.

Девушка взбежала по нему и, обернувшись, продолжала идти и улыбаться.

— Что должно произойти? — спросил Вильям.

Ягуар опустил голову.

— «То, что должно было произойти, не произошло. Она не бес».

— Но… — Вильям двинулся по мосту к девушке и тут заметил, что его руки изменились, стали больше и какими-то чужими.

Бесс, глядя на него, попятилась и воскликнула:

— Что происходит?

— «Ангел меняет тела», — объяснил Лайонел.

Вильям в ужасе уставился на девушку, затем медленно перевел взгляд на Ягуара.

— Она дочь дьявола, она не бес, но тогда… — Он растерянно умолк и обернулся, глядя туда, где за невидимой чертой находилось межмирье и осталась Катя.

— Позови ее, мы должны проверить, — потребовал Вильям; его тело сотрясала дрожь, оно продолжало меняться.

— «Не проси меня об этом, — сказал Лайонел и тихо добавил: — У Киры те же симптомы, что и у тебя».

— У Киры? — вскричал Вильям. — Но что у нас общего?

Ягуар в два прыжка оказался впереди.

— «Я не знаю, Вил».

— Кира не может быть бесом! Только ангелом! А раз так, то я…

Взор зеркальных глаз на миг обратился на него.

— «Нет, ты не бес — это исключено».

Вильям протянул руку к брату.

— Я не говорил тебе… но… в лавке слепой Даримы я видел картину, там нарисован я, а со мной… — он запнулся, — прости, я думал, это невозможно! Я не хотел делать тебе больно.

Ягуар пошел по мосту, лапы его утопали в золотом сиянии. Голос брата прозвучал холодно:

— «Нам пора!»

Вильям побежал за ним.

— Дарима могла ошибиться, разве нет? — Он крепко схватил за руку Бесс. — Не могу поверить! Просто не могу! Я не люблю Катю. А Кира… Господи, да мы едва знакомы с ней!

Брат ничего не ответил, и его молчание болью отозвалось в сердце. Бесс чуть наклонилась и негромко спросила:

— А дочь дьявола — это как?

Он с раскаянием повернулся к ней и прошептал:

— Лиза, я люблю тебя, тебя… все остальное не важно!

Когда он склонился к ней, чтобы поцеловать, она нервно засмеялась и отклонилась.

— Это не ты… — девушка смутилась, — я хочу помнить твой поцелуй, Вильям, а не…

— Да, конечно.

Мост был таким длинным, что казался бесконечным. Молодой человек смотрел то на хвост Ягуара в черных пятнах, мелькающий перед ним, то на идущую рядом черноволосую девушку, и внутри у него все протестовало против той несправедливости, которая вот-вот должна была свершиться.

Он так надеялся, так верил в свою вечность с Бесс, а теперь впереди его ждала полнейшая неизвестность. Надежды рухнули.

Девушка не выглядела сильно огорченной, волнение выдавали лишь необычайно потемневшие синие глаза. Он подозревал, что она просто не осознает до конца ужаса ситуации. И даже завидовал ее блаженному неведению.

Ягуар обернулся, устремив глаза вниз.

— «Вильям, все будет так, как тому суждено!»

Его слова и холодный родной голос придали сил, позволили вдохнуть полной грудью, наполнив легкие морозно-свежим пронзительным воздухом. Он словно открывал, распахивал внутри невидимые двери, заполняя пустоту, медленно вытесняя ее. Сердце стало легким-легким, словно окончательно освободилось.

Молодой человек улыбнулся.

— Ты прав.

Ягуар оттолкнулся, прыгнул в солнечное сияние и исчез. Бесс смело шагнула за ним.

Вильям помедлил какую-то долю секунды и, погружаясь в солнце, засмеялся над собой. Впервые за все свое существование он не сомневался. А просто верил. Верил в лучшее.

* * *

Возникло краткое чувство полета.

А затем тьму на сотни голубых зеркальных огней разбила музыка.

Шуберт. Это был Шуберт.

С тех пор как она находилась в межмирье, в голове у нее поселилась тишина, страшная и зловещая.

Катя смотрела, как вслед за Ягуаром уходят те, кого она хорошо знала, успела полюбить и совсем неизвестные ей вампиры. Видела и своих случайных знакомых: того господина с тросточкой со станции, который рассказал ей про альбом Вселенной. Мужчина узнал ее и даже усмехнулся, видимо, вспомнив, как сказал, что Лайонел знатный ловелас и к женщинам куда снисходительнее, чем к мужчинам. Видела она и девочку-радугу, что рисовала разноцветными мелками на асфальте. И старика в остроконечной шляпе, гревшегося под лучами солнца на скамейке. И тех двух дам из Франции, подсказавших ей дорогу к станции. Слепую предсказательницу Дариму с молодой продавщицей из сувенирной лавки — те держались в стороне ото всех. Видела и тех, о ком ей только приходилось слышать от других вампиров: святого Авдотия — старичка-целителя, знаменитых московских красавиц в шикарных вечерних туалетах, правителя Петергофа Вячеслава Богоярова, зачем-то взявшего с собой доску для серфинга, и многих других.

Лайонел ни разу не посмотрел на нее с тех пор, как перевоплотился.

Ее переполняло чувство тоскливого ожидания, непонятной горечи и даже обиды, хоть она и понимала насколько глупо, опасно ловить взгляд хозяина загробного мира.

Несколько минут назад зеленый мирок межмирья покинул Порфирио Фарнезе.

Он был по собственному желанию одним из последних, в числе амнистированных Создателем вампиров, которых парализованными достали из Пожирателей и передали заботам Святого Авдотия. Тот в два счета поставил несчастных на ноги. Они не разговаривали — разучились, издавали лишь нечленораздельные звуки и стонали, испуганно жались друг к другу и подчинялись всем приказам своего целителя беспрекословно.

В ту секунду, когда Лайонел назвал имя Порфирио, на лице венецианского ловеласа отпечатался страх.

Катя запомнила его. Ей хотелось попросить не мучить правителя Венеции, но она промолчала. В поступи Ягуара еще десятью вампирами ранее возникла тяжесть, он заметно устал.

Девушка покосилась на сидящего рядом Йоро, прижавшего к себе колени. По его босой ноге ползал паук Анжелики, а на плече, сложив крылья, примостилась Орми.

Мальчик пребывал в глубокой задумчивости, но словно почувствовав на себе взгляд, чуть повернул голову.

— Уже недолго осталось ждать, — ободряюще сказал он.

— А куда ты пойдешь… после? — Голос задрожал, но и Катя не могла ничего поделать.

Он открыл ладошку и показал ей круглый камень — глаз волка.

— К своим. Луна и Солнце ждут меня. Они хотят, чтобы я стал одним из них.

— Стражем? А разве ты не являешь им?

— И да, и нет… Быть Стражем — это не только перевоплощаться в волка когда тебе вздумается и жить вечно. У нас есть обязанности.

— Какие же?

Мальчик погладил летучую мышь.

— Мы должны следить, чтобы особи, наделенные привлекательностью и силой, приводя в межмирье других, не нарушали необходимый баланс. Мы обитаем в лесах и в трудные голодные времена помогаем обитателям выжить. Мы живем среди людей, чтобы наблюдать, как они обращаются со своими животными. И если их отношение дурно, мы…

— Что? — насторожилась Катя.

— Вызволяем таких зверей. Нам дана власть убивать жестоких людей.

— Страшная власть.

Йоро опустил глаза.

— Многие из Стражей до последнего пытаются смягчить черствые сердца людей, но, говорят, не всегда получается.

Катя погладила его по волосам.

— Ты будешь самым лучшим Стражем, мой дорогой. Потому что от взгляда твоих теплых глаз и доброй улыбки даже самый дурной человек станет немного лучше.

— Я боюсь, что не сумею, — признался мальчик.

— Все у тебя получится, — заверила Катя.

Она и не заметила, как зеленая долина межмирья, освещенная закатом, опустела. Над головой изредка пролетали огромные птицы без оперения, с длинными толстыми клювами, огромными кожистыми крыльями и пустыми глазницами.

Но не осталось больше ни одного вампира. А тишина еще никогда не казалась такой пустой и бесконечной.

Сперва в теплый воздух, наполненный ароматами трав, цветов, разных плодов и воды, ворвалась морозная вьюга, а потом появился Ягуар.

— «Уйди», — приказал он Йоро.

Катя поднялась навстречу, а когда мощный зверь бросился на нее, в ужасе зажмурила глаза. И открыла лишь, когда почувствовала, что сильные руки обхватили ее и оторвали от земли.

Прозрачно-голубые глаза, всегда такие ледяные и пугающе спокойные, горели лихорадочным огнем. Лайонел запрокинул голову девушки, жадно впиваясь в ее губы. Он хотел разорвать платье, но она сама торопливо развязала ленты на светло-зеленом корсаже. Его руки, лаская, скользнули под тонкую материю, он опустил девушку на траву, продолжая целовать.

Его натиск, сперва напугавший, теперь вызывал ответную страсть. Тело отзывалось на прикосновения требовательных губ и языка, выгибалось навстречу и точно горело в огненной власти нежных рук.

Катя ощущала пульсирующее давление между ног, легкое дыхание на шее и щекочущее касание золотистых ресниц на своей щеке. Ее ногти впивались в обнаженную спину и плечи Лайонела, она стонала от удовольствия, а с его губ вместе с поцелуями сорвалось:

— Я люблю тебя…

Лайонел занимался с ней любовью как одержимый или просто как в последний раз.

Она смотрела в ледяные глаза, ища ответ, спрашивая себя, что он скрывает от нее. Что заставляет его снова и снова повторять заветные слова любви. Ведь он всегда скупился на признания.

Катя провела ладонями по его щекам и спросила:

— Вильям и Лиза — они ангел и бес, правда?

Он помешкал с ответом лишь какую-то долю секунды, а у нее вдруг сжалось сердце от страшного предчувствия.

— Это никому не известно, — сказал Лайонел, глубже погружаясь в нее. И только она приоткрыла рот, чтобы задать еще один мучивший ее вопрос, он принялся неистово целовать ее, вновь умело затягивая в любовную игру, доставляя наслаждение и отгораживая от всего остального, что сейчас имело значение.

Девушке даже показалось, он использует на ней какие-то свои способности, вытесняет из ее разума посторонние мысли. Она думала об удовольствии, думала о его словах. Еще никогда их не было так много, и все они предназначались ей одной. Иногда он переходил на другие языки: на французский, латынь, но потом спохватывался и переводил. Он говорил, что до боли любит ее. Что его мир без нее был нестерпимо скучен и сер. И что ревновал ее к каждому, особенно к Вильяму, Йоро и Олило, эгоистично желая, чтобы ее любовь принадлежала ему одному. Говорил, как ему нравится прикасаться к ней и сколько раз он отказал себе в этом, боясь наскучить ей своей любовью. Признался, что постоянно вспоминает их первый поцелуй в сгоревшем доме — какими обжигающе горячими были ее губы и какой она сама желанной для него. Вспоминал он и первую ночь, когда занимался с ней любовью в облике своего брата. С грустной улыбкой Лайонел сознался, что ему хотелось быть с ней тогда грубым, сделать больно, наказать за то, что она смотрела на него, а видела Вильяма. За то, что отдалась Вильяму.

Молодой человек провел пальцем по ее кудрявой пряди волос, повторяя изогнутые линии, и прошептал:

— Позже, узнав, в какую игру со мной сыграли, внутри своей ярости я улыбался, осознавая, что ты всегда принадлежала мне. — Он уткнулся губами ей в ухо. — Я счастлив, что все закончится прежде, чем… — Лайонел ненадолго умолк, а когда продолжил, голос его звучал холоднее и чище: — Ты не узнаешь боли от моих измен, ты единственная, кому я был верен за всю свою жизнь и бессмертие. Ты навсегда останешься девочкой, ради которой я каждый день совершал подвиг, борясь с самим собой, чтобы не сделать тебе больно. Чтобы в своей привычной беспощадности не сломать, не убить то, что мне столь дорого. Вечность — для чувств на земле — непреодолимое испытание, поверь.

Катя лежала в его объятиях, прижавшись щекой и губами к его груди. А его руки гладили ее плечи, волосы, спину и ягодицы, теснее прижимая к себе.

Каждый раз, когда Лайонел что-то произносил, она боялась услышать «Нам пора».

И он, словно чувствуя ее страх, оттягивал этот миг как мог. Но все-таки тот настал.

Лайонел медленно зашнуровал ее платье, целуя каждый миллиметр кожи, которую от стягивания лент прятала мягкая ткань.

Девушка, взволнованно закусив губу, спросила:

— Другим вампирам очень былострашно?

— Цимаон Ницхи сильно мучился, — глухо ответил молодой человек. — Для него лабиринт был поистине бесконечен. Наркисс страдал.

— А если не смотреть? Просто закрыть глаза? — наивно воскликнула она.

— Когда дьявол тебе показывал что-то, у тебя получилось не смотреть?

— Нет, — обреченно покачала Катя головой.

Лайонел мягко тронул ее за плечо.

— Горстка твоих грехов очень мала по сравнению с тем, что накопилось у старых вампиров. Для тебя лабиринт будет коротким.

Девушка улыбнулась.

— Хорошо. Главное, что ты рядом. Я готова и совсем не боюсь.

Тут она слукавила. Боялась, еще как.

«Это все-таки не в очереди у зубного нервничать», — подумала Катя.

Лайонел оценил ее самообладание и вознаградил за него словами:

— Мне кажется, лежать на путях и ждать поезда было страшнее.

Перед ней возник Ягуар, опустившийся на лапы и в один прыжок оказавшийся у черты.

Катя смело пересекла линию межмирья, и ее ослепила белизна снега. Свет не причинил ожидаемой боли.

В голове проснулась печальная серенада ре-минор Шуберта, и от звуков ее щемило сердце и невыносимо хотелось плакать. Вместе с ней послышался уже знакомый величественный гул — голоса дрейфующих льдов. Далекий-далекий.

О чем они говорили сейчас? Поведает ли Богу какой- нибудь айсберг о том, как сильно она любит, о ее мечтах и надеждах?

Мост оказался точь-в-точь таким, как ей и обещал Лайонел весной посреди моря Уэддела — тот состоял из света и золотистой пыли.

На снегу сидел Йоро, он вскочил и крепко обхватил девушку за талию. А Лайонел приказал: «Отдай свое кольцо Орми».

Катя взглянула на бриллиант в виде голубого сердца, со вздохом сняла кольцо и протянула мыши. Та сцапала и, злорадно блеснув глазками, прижала его к грудке.

— «Всегда знала, что оно мне больше идет», — фыркнул рогатый дракончик.

Девушка потерла тонкий след на коже, оставленный дорогим подарком, и постаралась улыбнуться. Она ведь знала, что нельзя ничего с собой взять. Только свою веру.

— Катя, — потряс ее за руку Йоро, — я обязательно разыщу тебя в твоей новой жизни и верну кольцо!

— Спасибо, мой дорогой!

— «Вот еще! — фыркнула мышь. — Я верну его Лайонелу! Вот если он захочет подарить кольцо тебе еще раз, тогда-а-а…»

— Ну и вредина, — пожурил мальчик сидящую у него на плече рогатую негодяйку.

Та обхватила себя крыльями и гордо отвернулась.

— «Кольцо вернется к Лайонелу. Мое последнее слово», — величественно изрекла Орми.

Катя почувствовала под своими пальцами мягкую бархатистую шерсть. Ягуар поднес морду к ее ладони и лизнул.

— «Взойти на мост», — попросил Лайонел.

Девушка шагнула в золотистое сияние, уверенная, что нога провалится в снег. Но этого не случилось — шаг за шагом она поднималась все выше. Под ступнями находилась твердь.

Катя обернулась, воскликнув:

— Ну, иди же ко мне!

Ягуар смотрел на нее в упор, и ей стало не по себе, она отвела глаза, поинтересовавшись:

— Почему ты так смотришь?

— «Я должен был удостовериться…»

Ей показалось, Ягуар улыбнулся. Затем повернул голову к Йоро с Орми, голос Лайонела прозвучал строго: «Береги кольцо. Оно нужно мне!»

В три прыжка он очутился возле Кати.

— «Я подарю его тебе снова, девочка моя!»

Он лег у ее ног и мысленно приказал сесть ему на спину.

— Но… — попыталась она возразить. Он рыкнул на нее, пресекая разговоры.

Катя перекинула ногу, села на широкую спину и обхватила за мощную шею. Ягуар поднялся. Она поняла, что он стоит, чтобы позволить ей последний раз обернуться.

Девушка посмотрела через плечо на стоящего посреди белоснежной пустыни маленького чернокожего мальчика с летучей мышью на плече, пауком в ладони, и ее сердце легонько сжалось от нежности.

— До свидания, дорогой, — одними губами произнесла она.

Серенада Шуберта все не смолкала.

Йоро поднял руку, и его личико осветила улыбка. Совсем такая же, какой он одарил ее, когда висел перед окнами дворца в Тартарусе и два пожирателя растягивали его на цепях.

— Кать, до скорого! Глазом не успеешь моргнуть, как мы снова увидимся!

Она кивнула, боясь, что сейчас из глаз потекут слезы и все испортят. Йоро был таким сильным и смелым, она не имела права показывать, как ей страшно и грустно.

— Орми, веди себя хорошо! — крикнула девушка. — А то мы с Лайонелом не возьмем тебя жить с нами!

Она ждала, что рукокрылая ответит ей в своей обычной дерзкой манере, но та сидела, закрывшись крыльями с головой. Тогда девушка весело прибавила:

— Но разве ты спросишь нас?

— «Держись», — услышала она Лайонела. Ягуар сорвался с места и помчался по мосту.

А над ним вдруг раздался шелест крыльев — это Орми провожала их.

Впереди сияло ослепляющее солнце, и они неслись прямо на него, а когда достигли, Ягуар совершил прыжок, Катя крепче обхватила его шею, и они вместе погрузились во тьму.

Они очутились в лабиринте сплошь из зеркал. Девушка не видела в них свое отражение — в них, как на экране, вдруг возникли картинки. Только присмотревшись, она поняла — то была одна и та же картинка. Фото из ее прошлого.

Ягуар очень быстро продвигался по коридорам, но всюду из зеркал на Катю смотрела игрушка — белая лошадка, стоящая посреди игровой комнаты детского сада.

Девушка помнила тот день, как будто он был вчера. Ее первая зависть.

Лошадка принадлежала Виктории Ким — дочке богатых родителей. Она одевалась в очень красивые платья, каждый день приносила в садик новые игрушки и никому не давала с ними играть.

В зеркалах Катя видела себя — маленькую, тихонько крадущуюся по темному залу для игр к стоящей на полу белой лошадке.

Какой же чудесной она была — с голубыми стекляшками глаз, с пушистой гривой, которую так приятно погладить пальчиком.

Девочка из зеркала протянула руки к лошадке и схватила ее.

Катя ощутила, что ее начинает быть дрожь. Совсем как в тот далекий день. Она очень боялась, что войдет воспитательница и закричит, почему Катя не со всеми в гардеробной одевается на прогулку, или кто-то из детей вернется за чем-нибудь.

— «Это всего лишь прошлое», — как издалека услышала она голос Лайонела.

Но другой — из зеркал — заглушил его.

— А где моя лошадка? Где она? — кричала Вика Ким с ярко-красным лицом, топая ногами.

Катя ее тогда ненавидела — эту жадную девчонку.

— «Ну, зачем ей одной столько игрушек?»

Лошадку искали всей группой. Только одна Катя знала, где ее сокровище спрятано. И чем громче Вика топала ногами, чем чаще выкрикивала воспитательница; «Дети ищем! Все ищем!» — тем сильнее росла в Кате уверенность, что лошадку надо спасти.

В тот день она ушла домой напуганная, но счастливая.

Лошадку в спальне за ножкой одной из кроватей никто не нашел.

Глядя в зеркала, Катя словно заново переживала все чувства и эмоции того дня.

Но вот в зеркалах возникла детская комната, красивая, в точности как у Барби. На кровати лежала Вика, зарывшись лицом в подушку. Она больше не кричала, не рыдала в голос, а тихо всхлипывала. Рядом с ней сидела мать и гладила по спине, бормоча:

— Ее обязательно найдут, крошечка! Обязательно!

— Мамочка, Линда всегда спит на моей подушке, всегда, каждую ночь. — Девочка провела рукой по огромному множеству игрушек у изголовья, шепча: Натали, Крошка, Роджер, Ник, Бабочка, Люси, Кротик, Пес, Винни — все они должны быть со мной. Они меня охраняют.

— Детонька, я буду тебя сегодня охранять, хорошо?

— Я не могу без нее жить, — тихо сказала Вика. Искренно и горько. Совсем не так она разговаривала в садике. Там она чаще молчала, играя со своей армией неприкосновенных игрушек, или кричала, если кто-то ей мешал.

Мать вышла из комнаты, но вскоре вернулась и с сияющей улыбкой воскликнула:

— А знаешь, что говорит папа? Он знает, где сейчас Линда, и обещал привести ее домой!

— Правда? — встрепенулась Вика, ее огромные глаза были полны надежды. — О, мама, я отругаю Линду, и она больше никогда не пойдет со мной в садик!

Катя смотрела в зеркала, не понимая, почему тот случай — наивная детская зависть — так важен?

В зеркалах отражалась все та же комната — внутри нее шло время. Мать читала девочке книжку с красивыми картинками. А Вика нетерпеливо ерзала и то и дело подбегала к окну. Сперва за ним было светло, но с каждый разом, когда отодвигалась занавеска, становилось все темнее и темнее.

— Мама, а куда пошел папа? Линда очень далеко ускакала?

Та нервно посматривала на часы, повторяя:

— Он скоро придет.

У Кати в ушах эта фраза прозвучала тысячу раз, прежде чем ее охватило страшное чувство горя и раскаяния.

Отец Вики не вернулся. И девочка не пришла на следующий день в садик. Некоторые из детей шутили, мол, она перешла в другой садик, где не воруют лошадей.

Катя увидела в зеркалах знакомый перекресток, у поребрика лежал мужчина с неестественно вывернутым телом. Под его головой растеклась темная лужа крови, а возле руки валялась пластмассовая коробка с белой лошадкой.

Изображение изменилась. Катя увидела себя. Она много раз проходила мимо той самой кровати, за ножку которой спрятала лошадь, но так и не осмелилась посмотреть, там ли она.

А через несколько дней нянечка, протирая пыль под кроватями, нашла лошадку и бросила в коробку к другим игрушкам.

Катя ни разу с ней не играла.

Зеркала показали больничную палату, на койке лежала бледная осунувшаяся женщина — мать Вики. Девочка сидела рядом, возле нее стоял пакет с игрушками; какие-то из них сидели на коленях Вики, какими-то она обложила тело матери.

— Они умеют лечить, — сказала девочка. — Мамочка, а что такое слабее сердце?

Катя хотела зажмуриться, но у нее не получилось, слезы душили ее.

Отражение в зеркалах помутнело, в них снова возникла комната, похожая на игровую в детском саду.

Вика, одетая в штанишки и вязаную кофту, сидела в углу, обнимая свои игрушки. Какие-то из них уже были у других детей, они их кидали, пинали. Двое мальчиков подбежали к девочке и потянули к себе ее плюшевую собаку. Лапа игрушки оторвалась — из нее полез белый наполнитель. Глаза Вик распахнулись, она в страхе закричала и потеряла сознание. Мальчики забрали собаку и убежали. А девочка осталась лежать без чувств. Другой мальчик приблизился, потрогал ее бесчувственное тело носком потертого ботинка и, схватив красивого желтого зайца, пританцовывая, побежал играть.

Потом пришла женщина, одетая в темное, она присела возле девочки и похлопала ее по щекам. Когда же та очнулась, потянула ее за руку из комнаты.

Вика закричала:

— Мои игрушки! Отдайте! У них мои игрушки!

— Здесь все общее! — сухо сказала женщина.

— Но они должны быть со мной! — заплакала девочка. — Они должны… мама никогда не поправится, если я не приду к ней с ними со всеми! Мои игрушки волшебные, как вы не понимаете?!

Женщина раздраженно посмотрела на нее:

— Твоя мама умерла, мы же уже говорили об этом!

Катя крепче обхватила шею Ягуара, плотнее прижимаясь щекой к мягкой шерсти.

Девушка оцепенела от страха и потрясения. Она никогда не играла с той лошадкой. Ей и лошади-то никогда не нравились. Но увидев, как с ней играет Вика, она не могла перестать думать об этой игрушке. Та казалась ей особенной, поистине волшебной. В действительности же — это Вика своей всепоглощающей любовью сделала ее особенной. А бросили прекрасную лошадку в коробку к другим игрушкам и магия исчезла.

Катя плакала. Она никогда не задумывалась, какой бессмысленный совершила поступок. Оказалась достаточно смелой, чтобы украсть и спрятать, но слишком эгоистичной, упрямой, чтобы вовремя признаться, слишком трусливой, чтобы получить удовольствие от своего дурного поступка — довести начатое до конца, и слишком поверхностной, чтобы понять, что дело было не в игрушке, а в девочке.

И при мысли, что это лишь начало, сердце в груди затряслось. Она увидела только один поступок, казалось бы, такой незначительный, не осознанный до конца. А впереди их сколько? Сколько их у каждого человека? Если маленькая зависть способна на такие огромные разрушения, на что способно умышленное зло, осознанный выбор?

— Я этого не выдержу, — прошептала Катя.

— «Бог еще не придумал кары, которую не смогли бы выдержать его дети», — сказал Лайонел.

Лабиринт увлекал Ягуара все дальше и дальше, в зеркалах девушка видела себя, близких ей людей и совсем посторонних, кого каким-то образом затронули ее слова и действия. А они были подобны заразной болезни — любой крошечный поступок, случайное слово где-то разрастались до размера эпидемии, катастрофы, взрыва. Девушка даже представить не могла, какой урон нанесет ее никчемная человеческая жизнь. Великое переплетение судеб являло собой только одна ее судьба.

Но когда в зеркалах замелькала жизнь после смерти, стало поистине страшно. Один лишь бокал крови был сотнями разбитых жизней и исколоченных судеб.

Однако вскоре девушка осознала, что большинство решений, за которые ей следовало нести наказание, принял Лайонел.

И одно из них — одно из последних — потрясло ее.

Она увидела в зеркале свою мать с письмом в руках. На той не было лица, руки тряслись.

— От Катьки? — спросил из кухни отец.

Мать ничего не сказала. Он подошел и, увидев, в каком она состоянии, спросил:

— Что случилось?

— Катя погибла, — бесцветным голосом сказала мать, — вот, билеты в Англию прислали. Съездить к могиле.

Девушка не могла поверить глазам, она впилась пальцами в шею Ягуара, вскричав:

— Ты солгал мне! Солгал!

«Да», — последовал ровный ответ.

— Как ты мог?!.

И он промолвил:

— «Я хотел облегчить твои страдания. Я сделал за тебя выбор, который успокоил бы тебя на время, но он был ложью. Будь иначе, то боль от своего решения и моего поступка пришлось бы нести тебе самой. Заменить одного человека другим невозможно, милая. Твоя мать никогда бы не приняла чужую девочку и не полюбила ее. И до конца жизни прожила бы с мыслью, что разлюбила родною дочь. Из чувства вины она бы баловала ее и потакала ей, что привело бы в конце концов к еще одной трагедии».

Катя долго молчала, думая о его словах. Конечно, она все понимала, особенно после увиденного какие страшные последствия влечет за собой любой выбор человека. Даже, казалось бы, правильный выбор.

Впереди возникли огромные врата из зеркал. Катя на трясущихся ногах спустилась со спины Ягуара на пол.

Посмотрела назад и не увидела ничего, кроме тьмы, а когда вновь взглянула на врата — перед ней стояла она сама.

— Я вижу себя, — выдохнула девушка.

Врата отворились — за ними был свет, много-много света, так много, что в нем, как в плотном тумане, ничего не было видно.

— «Иди», — сказал Лайонел.

Но она покачала головой.

— А ты? Разве не пойдешь со мной?

— «Нет, — он впервые смотрел прямо на нее, своими огромными зеркально-голубыми глазами, я должен вернуться и пройти лабиринт, как другие».

Катя взволнованно скомкала руки на груди.

— Но кто же станет твоим проводником?

Он ничего не ответил.

— Лайонел, — ее голос сорвался, — ты ведь вернешься?

— «Конечно!»

Именно так он отвечал ей всегда, говоря то, что она хочет услышать. А сам брал на себя ее грехи, принимал за нее трудные решения, освобождая от раскаяний.

Девушка подскочила к нему и обхватила руками мощную шею.

— Ты обманываешь меня! Я не отпущу тебя, не отпущу! Мы вернемся на мост и вместе пройдем лабиринт!

— «Нет. — Он отступил, его задние лапы скрыла тьма. — Свой лабиринт ты прошла, и для тебя его больше не существует».

Тогда она ринулась во тьму, но наткнулась лишь на стену и заколотила по ней кулаками.

— Я пойду с тобой! Пустите меня! Пустите! — кричала она.

А Ягуар все отходил, и тьма поглощала его.

Катя схватила его за морду, заставляя смотреть себе в глаза. Из-за пелены слез у нее все расплывалось.

— Возьми меня с собой или идем туда, — она махнула на свет в открытых вратах.

— «Тебе нельзя назад, а мне не пройти вперед», — тихо сказал Лайонел.

Он отступал, ее пальцы сами собой разжимались. И вот во тьме она видела лишь два голубых бесконечно прозрачных глаза, словно тающие кусочки льда.

— «Жди меня», — услышала холодный голос, подстроившийся под прекрасную музыку у нее в голове.

— Я обязательно дождусь, — пообещала она.

Девушка поднялась и вошла в ворота.

И не видела, как несся Ягуар нескончаемыми зеркальными коридорами назад, как достиг моста из золотого света и, спустившись с него, обессиленно упал на снег. Глаза его закрылись. К нему подошел чернокожий мальчик и сел рядом, доложив руку на голову. И летучая мышь, спустившись с небес, укрыла морду крылом.

Широкоплечий рослый мужчина с гладко зачесанными назад серыми волосами сидел на нижнем ярусе грязной шконки с закрытыми глазами. Его благородное лицо выражало крайнюю степень удовлетворения. Голова чуть покачивалась, словно в такт беззвучной музыке, а указательный палец двигался из стороны сторону подобно палочке дирижера.

У ног его свернулся обнаженный по торс миловидный юнец с большими девичьими глазами.

В камере находилось еще двое мужчин, занявших нары напротив.

Один из них негромко спросил:

— Что это с Ювелиром?

Другой пожал плечами.

Тогда седовласый мужчина открыл звериные желтые глаза и сказал:

— Слушайте! — поднял кверху палец.

И камеру наполнила музыка.

Зеки недоуменно переглянулись.

— И что это за-а… — Мужик с татуировкой собора с тремя куполами на груди примолк, наткнувшись на пристальный взгляд желтых глаз.

— Что это? — в оскале улыбнулся Ювелир. — Музыка моей вот уже почти пятьсот лет любимой души. Шуберта любит.

Зеки переглянулись.

— Бутырка, Круг, я понимаю… А Шуберт не из наших.

— Он композитор, классик, — подал голос мальчик у ног Ювелира.

Мужчина с татуировкой собора наградил его грубым пинком.

— Завали хлебало, дама, когда люди разговаривают.

— Компози-итор, — проворчал другой, недобро косясь на мальчишку.

— Ща как дам по соплям!

Ювелир поднялся, вынул из матрасовки аккуратно сложенный черный костюм. И принялся переодеваться. Белая рубашка, пиджак, брюки, галстук, золотые запонки…

Сокамерники смотрели на него потрясенно.

— Он всегда был педантичным эстетом, — задумчиво глядя в стену, промолвил Ювелир. Взгляд его остановился на своих коричневых высоких берцах. — Какие туфли могут ему понравиться?

— Он всерьез думает, что сейчас выйдет отсюда и на свободу? — послышалось за спиной.

Ювелир взял крест на цепочке, единственную вещь, оставшуюся в матрасовке, с минуту смотрел на него, затем переломил пальцами.

— Бывайте, ребятки, — бросил он и, усмехнувшись, шагнул к двери, отворил ее и вышел.

Кинувшийся к ней через секунду мужчина с татуировкой собора дернул за ручку, но та была наглухо закрыта.

А мужчина в черном хорошо сшитом костюме и дорогих ботинках из мягкой кожи неспешно шел по мосту из света. Желтые волчьи глаза искали в снегах Антарктиды оранжево-черное пятнышко и не находили.

Предвкушение встречи было столь велико, что уголки недвижимых губ мужчины приподнимались в улыбке. Он давно не был так возбужден и взволнован. Чувство, переполнявшее его — легкое, парящее, щекочущее, напоминало первую любовь.

Сколько же он ждал этой встречи?

Долго, так долго, что успел позабыть, какова она — близость к тому, чье сердце сплошь состоит из чистейшего льда, а глаза — врата в ледяную бездну, домой, где тысячи голубых языков пламени лизали души рабов.

Но мимолетное столкновение на квартире, где Ювелир обитал, посещая Петербург, напомнило об ушедшем, всколыхнуло прежнюю жажду обладания.

Ему нужен был этот мальчик — его гордость: дерзкий, своенравный, похотливый бес. Лучший среди его легионов, единственный и неповторимый. Бес горстями срывал для него Божьи звезды и кидал к его дьявольским ногам. Ангелы, узнавшие страсть в объятиях лучшего беса, мечтали служить новому повелителю. Только сердца их принадлежали не ему, а совратителю, тому, кто заставил их пасть с третьего неба.

Ювелир увидел, как из воздуха посреди белоснежной равнины возник силуэт. За ним еще один меньше и ниже. Раздался звук хлопающих крыльев. Над головой с золотистым нимбом волос возникла постоянная спутница — летучая мышь.

Лайонел был в белом смокинге, в бледно-голубом жилете и в шейном платке того же цвета. Потрясающе красивый, элегантный и утонченный.

Он потрепал по волосам чернокожего мальчишку и сказал ему:

— Найди нас, но позволь нам самим…

Йоро понимающе кивнул.

Летучей мыши, спикировавшей парнишке на плечо, Лайонел почесал пальцем горло.

— Не забывай, подруга.

У мыши от гордости заблестели глаза.

Ювелир усмехнулся.

Он помнил эти его маленькие знаки внимания, от которых удостоенные чести бесы сияли, точно ангелы.

Все падшие теряли свое сияние, переходя на сторону сатаны, лишь служение Богу зажигало в их сердцах столь огромную любовь, что она светилась изнутри. И даже ему, их темному повелителю, не удавалось заставить бесов сиять. Но Ареаланс — он был другим.

Ювелир ощущал возбуждение в каждой клеточке своего тела.

Он до сих пор не мог забыть их первую встречу.

Ангел спустился почти к самой земле, сияющий, яркий. Он как будто что-то искал.

Приметив его, дьявол взял одно из своих любимых человеческих тел — красивого юноши с длинными пепельными волосами, чувственным ртом и невинными карими глазами.

— Что ищешь, ангел? Не могу ли я помочь тебе?

И ангел сказал:

— Насмеши меня.

Дьявол был озадачен. При виде его ангелы всегда уносились со скоростью света. А этот, даже не оробев, требовал у него, самого сатаны, как у шута какого, — рассмешить.

— А знаешь ли ты, с кем говоришь?

— Пока не смешно, — определил ангел.

— Я не пытался.

— Вот как? Значит, мне лишь показалось, что ты предложил помочь. Ты спросил, что я ищу? Я ищу того, кто развеет мою скуку.

Дьявол был покорен. Он протянул ему руку со словами:

— Со мной ты никогда не узнаешь больше скуки!

Ангел не принял его руку, но, прежде чем уйти, сказал:

— Ты очень забавный. Я приду к тебе. И буду служить до тех пор, пока мне не станет скучно.

Ареаланс не солгал. Он пришел. Привел с собой сотню других Божьих звезд в подарок повелителю. Как обещал — служил, как обещал — ушел, когда ему стало скучно, когда нашел кого-то более забавного. Предпочел повелителю тьмы ангела, которого должен был бросить к его ногам, как других.

Ювелир поднял голову и шагнул навстречу наглому мальчишке.

Лайонел смерил его насмешливым взглядом прозрачно-ледяных глаз, отметив костюм:

— Так лучше.

Он еще не взошел на мост — медлил.

— Прогуляемся? — жестом пригласил дьявол.

Молодой человек шагнул на мост. Ювелир наблюдал, когда же его бес стал менять тела, сотни сотен тел, зааплодировал.

— Забавно, не так ли? — засмеялся дьявол. — Надеюсь, тебе не было скучно, мой мальчик?

Лайонел смотрел на свои руки, меняющиеся с такой быстротой, что с трудом можно было разглядеть формы детально.

На его изменяющемся лице застыло изумление.

— А стоило бы догадаться, — смакуя слова, промолвил Ювелир. — Тот никчемный паренек Максан, демон-хранитель моей дочери, ты ведь почувствовал в нем беса, а он в тебе. А когда ты увидел меня, неужели ничего не испытал? Прежние чувства? И мой маленький знак внимания тебе — корабль с Граалем посреди твоего города.

— Я заметил. Символично. Люблю красивое завершение некрасивых игр. — Лайонел решительно зашагал по мосту. Дьявол пошел рядом. Близость к своему бесу пьянила его. Как же он ненавидел эту рыжую девчонку, кому досталась любовь, копившаяся веками в неприступном сердце. И все попытки посеять в девчонке сомнения, осторожно, не нарушая правил напугать, — тщетны. Если бы только удалось внушить бесу мысль, что их союз обречен. Но нет, бес нерушимо верил.

И теперь оставалась только одна надежда…

Когда же они достигли конца моста, где впереди горело лишь солнце, Ювелир протянул руку ладонью вверх.

— Позволь провести тебя по лабиринту.

Бес перестал менять тела, и перед ним стоял златовласый молодой человек — такой, каким прожил на земле почти пятьсот лет.

— Ты не пройдешь, — убежденно произнес Ювелир. — Не сможешь. Ты заблудишься среди своих грехов. И навеки застрянешь там. Один, совсем один.

— На все воля Божья, — рассмеялся Лайонел.

— Глупец, — разозлился дьявол, впиваясь взглядом желтых волчих глаз в прекрасное лицо. — Твоя душа принадлежит мне!

— Да, но тебе оказалось этого мало. — Лайонел снисходительно улыбнулся. — Ты как наивная девчонка хочешь владеть моим сердцем.

Ювелир с трудом сдержался, чтобы не ударить его за такую дерзость. А тот продолжил:

— Душа всегда была твоей. А сердца у меня нет! Много тысячелетий назад я отдал его одному ангелу.

Лайонел уже хотел шагнуть в солнечный свет, но дьявол преградил ему дорогу и схватил за плечи.

— Да что ты в нем нашел?!

— Мне весело с ним.

— Я, я могу подарить тебе весь мир! — пораженно вскричал дьявол.

— На кой черт мне весь твой мир? Если в нем будет все, кроме одного…

— Чего же? Я могу дать тебе абсолютно все!

— Ты не можешь дать мне сердце ангела, которого я люблю. Потому что он подарил его мне добровольно, в обмен на мое.

Дьявол долго молчал, глядя в ледяную преисподнюю голубых глаз, потом тихо спросил:

— А как насчет моего сердца?

Лайонел приподнял бровь.

— Оно и так мое. Видишь ли, когда ты отдал его мне, то не попросил ничего взамен. — Он усмехнулся. — Бросая свое сердце к чьим-то ногам, не убедившись, долгожданное ли оно, есть риск, что его не поймают. «Не бросайте сердца в пустоту!» — это же твои слова!

— Я думал, ты ловишь, — глухо произнес Ювелир, отводя взгляд.

Лайонел по-мальчишески улыбнулся.

— А я думал, ты меня дразнишь. И мы просто играем.

Они молча постояли, не глядя друг на друга. Затем златовласый молодой человек шагнул в солнце.

А мужчина в черном костюме остался один посреди медленно исчезающего моста.

Над Антарктидой звучала прекрасная серенада, стонали трубы, и плакало, и умоляло, и обещало, и грустно смеялось фортепиано. Над белоснежными просторами лилась мелодия сердца, поглотившего столько безответно влюбленных сердец, что их стук слился в одно сердцебиение и превратился в бесконечную музыку.

Эпилог I Мой нежный и ласковый зверь

В один из редких солнечных дней ноября, когда купола соборов ослепляюще сияли золотом, опавшая разноцветная листва окаймила улицы, а на сухом асфальте в зеркальных лужах синело небо, по набережной Мойки шли двое.

Один молодой человек был несколько небрежно, но чисто одет в кожаные ботинки, серые джинсы, того же цвета рубашку и поверх нее темно-синию куртку. Он имел приятную, неброскую наружность: русые взлохмаченные волосы с бакенбардами, крупный нос, ямочка на подбородке и зеленовато-карие глаза. Стройный, подтянутый. Под мышкой он держал черный кейс, а в правой руке глянцевый журнал.

Его спутник, одетый в элегантный черный костюм и нежно-розовую рубашку, обладал необыкновенно привлекательной внешностью. Золотистые волосы, сияющие на солнце, напоминали ангельский нимб. А в прозрачно-голубых глазах, обрамленных золотом ресниц, жило обещание зимы с ее острыми льдами и холодными вьюгами.

— Только посмотри! — воскликнул русоволосый, взмахнув журналом.

Оба уставились на лицо знаменитой актрисы и модели крупным планом изображенное на обложке.

— Когда ее вижу, у меня встает, — с восхищением поделился молодой человек.

Его спутник рассмеялся.

— Не у тебя одного, Гера, на нее стоит у всего Голливуда.

Тот хмыкнул.

— Все-таки ты счастливчик! Сколько, говоришь, шагов от твоего дома в Англии до ее дома?

— Кажется, двадцать семь. Может, чуть больше. Не помню. Она сама как-то сосчитала и сказала мне, когда приезжала на каникулы из Испании.

— Это случайно было не в тот раз, когда ты пригласил ее залезть к тебе в комнату через окно и вместо обещанного чая лишил невинности?

— Нет, история с невинностью была в четырнадцать. После мы еще пару лет встречались, пока я не уехал в Оксфорд, а она в Голливуд. Потом мы изредка виделись на рождественские праздники.

Друг опустил глаза на журнал, пролистал его и сказал:

— Ну что ж, могу поздравить! Когда-то от счастья тебя отделяло двадцать семь шагов, а теперь… — он указал на цифру в журнале с огромным количеством нулей, — ровно вот эта кругленькая сумма, состоящая из тысяч английских стерлингов. Твоя соседка вышла замуж за юного наследника многомиллиардной компании «Diamond». Только посмотри на количество нулей в цифре, потраченной на свадьбу! Да этот парень сумасшедший! — Гера вздохнул, удрученно прибавив: — В качестве свадебного подарка он преподнес ей диадему, в ней бриллиантов на тысячу карат.

Златовласый лишь посмеялся.

— Ну что ж, чудная новость. Анжелика всегда была неравнодушна к драгоценностям. И разве я не упоминал — у нее ужасный характер!

— С такой-то внешностью немудрено.

Молодые люди почти достигли Поцелуева моста, когда их внимание привлек красный берет.

На мосту у зеленой решетки перил стояла невысокая девушка, одетая в алое приталенное пальто и того же цвета сапожки. Длинные кудрявые рыжие волосы свободно спускались до пояса.

Перед ней стоял мольберт, а на картине была изображена река и видневшийся вдали Исаакиевский собор. В руках художница держала кисть и краски. А рядом с ней сидел огромный черный пес.

Гера ухмыльнулся, покосившись на друга, который не отрывал внимательного взгляда от девушки.

— Ну-у, эта не в твоем вкусе. Ты же у нас по моделям специализируешься.

Тот задумчиво протянул:

— И вряд ли изменю своим вкусам.

Они повернули на мост и уже поравнялись с художницей, когда он замедлил шаг, рассматривая картинку.

— Дружище, ты идешь? — спросил Гера, глядя через плечо.

— Я догоню, — пообещал тот, делая шаг к девушке.

Она повернулась, кудри заскользили по хрупким плечам, дождливо-серые глаза устремились на него — на губах появилась несмелая улыбка.

— Нравится картина?

— Нет, ваша собака, — резко перевел он взгляд на пса.

Девушка хмыкнула и отвернулась.

— А это не моя собака!

Молодой человек обошел мольберт, приблизился к перилам и облокотился на них так, чтобы можно было видеть девушку, картину и собаку.

— Как странно.

— Что именно? — нехотя осведомилась художница, хмуря брови.

— Я видел этого огромного пса уже много раз!

— Ну и что же? И я его видела. Он все время здесь бегает. — Она резко умолкла, как будто говорила тем самым, что разговор окончен, и обмакнула кисть в желтую краску.

Молодой человек некоторое время наблюдал за ее работой, потом со знанием дела изрек:

— У вас хромает перспектива и немного пропорции.

За что был награжден гневным взглядом серых глаз.

— А вы художник?

— Нет.

Он подошел, взял с мольберта губочку, обмакнул в банку с водой и стер линию крыши дома перед собором. Затем забрал у девушки кисть и нарисовал линию заново.

— Видите? — отступил тот, любуясь.

— Что именно? Что вы чванливый, напыщенный, самовлюбленный, чрезмерно самоуверенный…

— Нет, что вы такой же художник, как и я. То есть не художник вовсе.

— Нет предела совершенству, пока мы его сами не определим, — гордо вскинула она голову.

— Вы слишком снисходительны к себе, — очаровательно улыбнулся он, возвращая ей кисть.

— А вы… не пора ли вам догонять друга? — Она махнула рукой в сторону Театральной площади, и с кисти полетели желтые брызги краски прямо молодому человеку на пиджак.

Девушка испуганно ахнула.

— Проклятие! — Голубые глаза превратились в две холодные льдинки. — Что за криворукая недотепа!

Та шумно выдохнула, хотела что-то сказать, но, видно, не находила слов от возмущения и обиды.

Все это время наблюдавший за ними волк негромко зарычал, чем привлек к себе внимание. Тогда он подбежал к сумке, стоящей у перил, и ткнул ее носом.

— Ах да, — пробормотала девушка, уже совсем не сердито. Вынула из сумки бутылочку и протянула молодому человеку. — Вот, напыщенный идиот, держи, это средство все отчистит.

Затем она отодвинула свой мольберт на несколько шагов подальше и отвернулась.

Молодой человек налил на платок прозрачное средство из бутылочки, и в два счета пятна исчезли с пиджака.

Пес смотрел на него так, как будто чего-то ждал. Извинений, что ли?

Следовало вернуть бутылочку и убраться поскорее восвояси, но что-то заставляло молодого человека медлить, разглядывая изящную фигурку девчонки.

Ее волосы на солнце, казалось, охвачены огнем, и языки пламени завивались в спирали. Пожалуй, она выглядела мило и даже трогательно.

Он подал ей бутылочку со словами:

— Напыщенный идиот весьма благодарен.

Она на него даже не взглянула.

Его раздосадовало ее демонстративное игнорирование, поэтому он осторожно заметил:

— Как много в этом году красных листьев…

Девушка обернулась, взгляд ее туманных глаз скользнул по набережной.

— И правда, — согласилась она и улыбнулась так, словно уже забыла его бестактность. Молодого человека это необычайно воодушевило, он и сам не заметил, что улыбается. Обычно женщины сами вешались ему на шею, порой ему вообще не требовалось что-либо говорить. А это незнакомка не торопилась броситься ему на него с предложением делать с ней все что ему хочется.

— Вы учитесь в Мухинском?

— Да, — охотно ответила она, — а вы в СПбГУ?

— В Оксфорде.

Девушка вскинула брови.

— Значит, учитесь за границей… как интересно.

— Вообще-то, нет, за границей я сейчас. Я родился в Англии.

— Да? У вас безупречный русский!

— Спасибо, мне кажется, я знал его всю жизнь.

— А здесь вы на экскурсии?

Молодой человек устремил взгляд на блестящий купол собора, чуть прищурился.

— С тех пор, как переехал сюда пару месяцев назад, иногда ловлю себя мысли, что экскурсия по этому городу продлится до конца моих дней.

Девушка наклонила голову.

— Вам так нравится Петербург?

— Нравится? — Он помолчал. — Нет, наверное, другое слово. Влюблен. Я с детства с него влюблен. В возрасте четырех лет я увидел в каком-то журнале фотографию храма Воскресения Христова. Он поразил мое воображение. Родители мне заказывали журналы из России с иллюстрациями достопримечательностей. Я прочитал о них все, что было в журналах и что нашел в наших библиотеках. Но этого мне показалось мало, и я стал учить русский язык.

— А когда мне исполнилось девять лет, отец впервые отвез меня в Петербург. После я приезжал каждый год.

— Какая замечательная история. — Девушка отложила кисть и смотрела на него теперь иначе, исчезла из глаз настороженность. На щеках появились милые ямочки, она смотрела на него ласково и доверчиво.

А ему неожиданно захотелось рассказать ей о себе все-все в самых ярчайших подробностях, но он сдержался и спросил:

— А вы часто сюда приходите? Вам нравится вид отсюда?

Она смущенно опустила ресницы, щеки ее порозовели.

— Вы будете смеяться.

— Ни за что!

Девушка улыбнулась.

— Это место мне кажется особенным. Я не знаю почему, — пожала она плечами, — просто чувствую. Я часто сюда прихожу. Иногда рисую, а иногда… — Щеки сильнее залились румянцем. Она провела рукой по перилам с висящими на них замками. — Иногда рассматриваю их. Столько судеб…

Молодой человек с любопытством скользнул взглядом по разнообразным замкам. Взгляды обоих остановились на хромированном замке в виде сердца. «С тобою рядом и вечности мало», — блестела на нем гравировка.

— Смутно знакомая фраза, — отметил молодой человек, — возможно, из какого-то фильма?

Девушка тряхнула волосами, да так ничего и не ответила — у нее зазвонил телефон. Когда доставала его из кармана, молодой человек увидел, как высветилась на большом экране фотография красивого черноволосого юноши с поразительными зелеными глазами. А снизу имя «Влад».

Разговор был кратким, девушка произнесла лишь несколько слов: «Молодец», «И ей привет», а молодой человек ощутил такое разочарование, какое не испытывал очень давно.

Когда же ее дождливые глаза вновь обратились на него, он прямо спросил:

— Ваш парень?

— Нет, — без всякого кокетства ответила она. Полистала в телефоне альбом и показала ему фото. На экране тот же зеленоглазый парень, что звонил, сидел на мотоцикле, обнимая за талию черноволосую стройную девушку. — Мой брат. Звонил из Парижа. Он путешествует со своей подружкой.

Последнее слово было произнесено как будто неодобрительно.

— Вы дружите?

— С братом? Конечно! Мы обожаем друг друга!

А его подруга?

— Ну… она милая. Они очень любят друг друга. Это самое главное.

Судя по выражению лица черноволосой девицы, одетой во все черное и обтягивающее, они вряд ли дружили. И его это ничуть не удивляло. Новая знакомая являлась необыкновенно нежным существом, которое ему вдруг захотелось оберегать и защищать.

Молодой человек моргнул, прогоняя наваждение.

А ведь еще полчаса назад он прошел бы мимо, абсолютно уверенный, что девочка не в его вкусе. Да и была ли она теперь в его вкусе? Он принялся разглядывать.

Первое, что сразу заметил и удивился тому, почему раньше не обратил внимания, — она была не накрашена. Ни теней, ни туши, ни помады. Ресницы цвета охры и без того выглядели довольно темными и длинными, серые глаза выразительными, а ореол пушистых кудрявых волос делал ее прехорошенькой.

— Этот пес на вас так смотрит, — засмеялась девушка.

Молодой человек протянул руку и потрепал того по голове.

— Похож на волка. Классный пес.

— У вас есть собака? — полюбопытствовала девушка.

— Не совсем…

— Маленькая собачка, какие сейчас модны?

— Почему вы так решили? — удивился он.

— Ну… — замялась, — на вас розовая рубашка.

Он с притворным ужасом покачал головой.

— Вот уж не думал, что это ставит меня в один ряд с тупой блондинкой, из чьей сумочки торчит мордочка йоркшира.

— И все-таки у вас есть какая-то собака?

— Что-то вроде того… у меня мышь.

— Мы-ышь? Полевая?

— Летучая.

— Очень необычно! А как вы ее завели?

Он усмехнулся.

— Я все еще не могу понять, кто кого завел, я ее или она меня. Пару недель назад я возвращался с работы и когда открывал дверь квартиры, мышь просто влетела. Я распахнул все окна, пытаясь ее выпроводить, но она всячески сопротивлялась. А в довершение всего бросила у моих ног кольцо с голубым камнем и, повиснув на лампе, сложила крылья.

— Теперь она живет у меня, просто даже не знаю, что с ней делать. Друг посоветовал купить клетку. Но что-то мне подсказывает — в клетке мышь жить не хочет. Она вообще странная… — Он засмеялся и прибавил: — Как-нибудь познакомлю.

Девушка хмыкнула.

— Это вряд ли.

Он пристально взглянул на нее.

— У меня такое чувство, что я вас где-то видел.

— Обычно с этого начинаются все знакомства, — насмешливо заметила она.

— Я серьезно.

— Ага…

Они умолкли, глядя друг на друга.

Неожиданно для себя он предложил:

— Не хотите зайти ко мне в гости? Я неподалеку тут живу, дом у Дворцовой площади. На мышь посмотрите.

Взгляд девушки резко изменился, улыбка исчезла.

— Все понятно, нет, спасибо.

— Что понятно? — приподнял он бровь.

— Вы из тех типчиков, кто первую же симпатичную понравившуюся девушку ведет домой на чай, — последние слова были сказаны с таким сарказмом, будто ей предложили что-то оскорбительное.

— Не очень-то вы и симпатичная! И получше видел! — фыркнул он. Сейчас она его по-настоящему разозлила. Ведь приглашая ее к себе, он действительно ни на что не намекал. И уж точно не планировал секс. Хотя обычно ему и намекать не приходилось. Но эта… Что она о себе возомнила?

Он не сразу заметил, с каким бешенством смотрят на него серые глаза, а когда увидел — было поздно, она плеснула на него водой из банки, куда обмакивала кисть.

— Смазливый выпендрежник! Вы тоже мне не нравитесь!

Молодой человек хищно прищурился, подбирая слова пообиднее, но взгляд его упал на пса. Тот лежал у перил, накрыв лапами голову, как будто все услышанное привело его в ужас.

Тогда молодой человек круто развернулся и зашагал прочь. А все так хорошо начиналось…

Он злился на себя. Зачем сказал, что она не симпатичная? Торчал бы он на мосту больше получаса, всячески пытаясь очаровать девчонку, если бы она ему не понравилась. Было в ней что-то… необъяснимое.

Девушка со вздохом поставила пустую банку на перила, глядя вслед бессовестному незнакомцу. Только сейчас сообразила — она и имени-то его не спросила. Собственно, он у нее тоже.

Она глянула на пса, внимательно наблюдавшего за ней, и поделилась:

— Нет, ну чего он такой хам? Я же ему ничего не сделала…

Пес вильнул хвостом и, скуля, потерся о ее коленку.

Девушка погладила его, пробормотав: «Вот, ты меня понимаешь», и принялась складывать мольберт. Рисовать больше не хотелось.

Она уже собралась, когда услышала позади визг покрышек. Обернулась. У поребрика стояло золотистое авто. Дверца со стороны пассажира распахнулась, с водительского сиденья выглядывал ее новый знакомый. Самодовольства и наглости ему было не занимать.

— Неужели решил, что дурнушка опомнится?

Девушка взяла чехол с мольбертом, перевесила сумку через плечо и зашагала по мосту.

Машина медленно поехала за ней.

Волк затрусил следом.

Девушка повернула на набережную, машина остановилась, молодой человек вышел и, приблизившись, отрывисто произнес:

— Мне жаль, что я вас обидел. Начнем заново? Позвольте, я подвезу вас до дома?

Девушка изумленно моргнула. Слово «Позвольте» заставило ее сердце до странного сжаться, как будто вспомнило нечто из прошлого.

Она насмешливо усмехнулась:

— А что вы будете ждать за свое «подвезу»? Вы не похожи на того, кто делает что-то просто так! А пить чай или спать с вами я не собираюсь.

— У меня есть с кем спать, — успокоил он, галантно подхватывая ее за локоть и ведя к машине.

Девушка устроилась на переднем сиденье и через стекло помахала псу. Тот выглядел очень довольным, у него даже глаза блестели.

Водитель сел рядом. Машина мягко тронулась с места.

Негромко играло радио, в салоне необыкновенно пахло ледяной свежестью. С каждым вздохом девушке отчетливее казалось, что все это уже происходило. Морозный аромат что-то напоминал ей, был таким родным и как будто любимым.

За окном проносились старинные дома, мосты, солнце сияло в реке и на куполах соборов, в лобовое стекло летели красные листья. Их в самом деле в этом году былобольше обычного.

Из магнитолы неслась негромкая болтовня диктора. Но она смолкла, и раздались звуки, от которых сердце девушки взмыло высоко-высоко и замерло, не позволяя вздохнуть.

Звучал вальс Дога.

Двое одновременно посмотрели друг на друга. В их глазах застыло удивление и растерянность.

— Красивая музыка, — выдохнула девушка.

Молодой человек вынул из бардачка стильные очки в черной оправе. Надел их и, глядя на нее, тихо сказал:

— Это вы красивая. Иногда у меня что-то со зрением… и я не сразу вижу.

И она ему несмело улыбнулась.

Они молчали, думая о своих внезапных чувствах, но каждый про себя уже решил, что чуть позже они назовут их просто — с первого взгляда…

Волк бежал за машиной, катящей по набережной, пока золотистое авто с синим правительственным номером не скрылось за поворотом.

Тогда волк перебежал мост и устремился на другую набережную. Из окна дома на Фонтанке звучала негромкая музыка. Через стекло был виден силуэт женщины за фортепиано.

Волк забежал в небольшой дворик, а там на качелях качалась красивая беловолосая девочка. Завидев его, она спрыгнула с качелей, поправила подол голубого платья, видневшегося из-под белой теплой курточки, и обиженно воскликнула:

— Ну где же ты бродишь?!

Волк подбежал к ней и принялся лизать руки.

Девочка засмеялась, пристегнула к его ошейнику поводок и сказала:

— Нам пора домой.

Где-то вдали женщина на фортепиано играла «Лунную сонату» Бетховена, и опавшие листья словно под музыку кружились над асфальтом.

Где-то золотистое авто мчалась под стук сердец, еще не до конца осознавших, но уже бесконечно полюбивших.

Где-то двое влюбленных плевали с башни.

Где-то на огромной постели страстно сплелись красивые тела молодоженов.

А девочка с белыми как снег волосами шла рядом с огромным волком к двери подъезда и негромко рассказывала ему:

— На обед был яблочный пирог… Я припрятала для тебя кусочек. Только не убегай больше, я ведь волнуюсь за тебя.

Эпилог II Игры падших ангелов

На первом небе — том, что над землей, в долине облаков, напоминающих своей белизной земную Антарктиду, стояли двое. Один златовласый с пронзительно ледяными глазами, облаченный в безукоризненный белоснежный костюм, а второй — темноволосый, зеленоглазый, одетый в светлую тунику.

— Не станешь же ты вечно на меня обижаться, — сказал бес, задумчиво глядя на прямую спину ангела.

Ангел упорно молчал.

Бес напомнил:

— Разве не ты хотел увидеть доказательство моей любви?

Тот резко обернулся, изумрудные глаза бешено сверкали.

— Да, но…

Бес оборвал:

— Доказательств не бывает без неизвестных. Неизвестных жертв.

— Сколько мучений мы принесли невинным!

— Все честно! Мы тоже мучились! Даже больше других!

— Лайонел… — Ангел осекся, а потом тихо заметил: — Видишь, после стольких столетий я называю тебя земным именем!

— Зови меня как хочешь!

— Ареаланс, — проговорил ангел, не сводя с него глаз, — я лишь просил тебя сказать, что ты любишь меня! А ты что с нами сделал?!

— Я сказал, что люблю, но ты не поверил и попросил доказать.

Ангел схватился за голову.

— Когда мы спустились на землю в Содом и завладели телами тех бедных людей, Ареаланс, ты клялся, что это всего лишь игра. Ты обещал мне хорошую игру. Обещал, что в конце я узнаю, как сильно ты любишь меня.

Бес с улыбкой развел руками.

— Где же тут ложь? Это была отличная игра! И теперь ты знаешь, как сильно я тебя люблю.

Ангел грустно посмотрел на него.

— Тебе понадобились проклятые тысячелетия, чтобы доказать это. А я просто хотел быть рядом с тобой!

Ареаланс вздохнул.

— Да, все вышло несколько дольше, чем я ожидал, но мы были рядом, всегда, постоянно вместе! — Бес проницательно заглянул ему в глаза. — И век за веком ты отталкивал меня. А я боролся за тебя! Вспомни, что ты сказал, прежде чем я предложил доказать тебе свою любовь?

Ангел опустил глаза.

Бес холодно улыбнулся.

— Ты сказал: если бы мы вдруг стали людьми, которые не знают о существовании друг друга, то я бы даже и не посмотрел на тебя. А оказалось, смотреть на меня не хотел именно ты.

Ареаланс тихо засмеялся.

— Ты жалел о своем падении, без конца жалел. Помнишь ли ты мое предупреждение?

Ангел кивнул.

— Прежде чем позволить мне выбрать первое тело, ты сказал, что игра не получится, если один из нас сомневается в своей любви.

Бес вскинул брови.

— Да, и ты поклялся, что ни единой секунды не сомневаешься. И я поклялся.

Ангел закрыл глаза.

— Я виноват в слабости. А ты виноват в том, что безжалостно создал целый мир лишь для одних наших чувств. Создал мир, где мы искали друг друга, пока остальные мучились в этой адской вечности. Для тебя то лишь игра. Твоя игра.

Ареаланс перешагнул с одного облака на другое и посмотрел между ними на расстелившийся внизу туманный город.

— Ангел мой, любая жизнь — это игра. Так почему игра не может стать жизнью?

— Может, в твоих жестоких руках, — горестно изрек ангел и попросил: — Расскажи мне, наконец, все!

Бес вытянул руку, и у него на ладони возник пергамент. Сломал печать, развернул его.

— Я написал сценарий игры собственной кровью. В основе всего лежала легенда о нас с тобой — влюбленных ангеле и бесе, которые вселились в тела людей, и у них родился ребенок. Ребенок, которого проклял Господь Бог и обрек на вечную жажду. Цимаон Ницхи заселял планету новым видом, моими созданиями — полуангелами. Я придумал более тысячи разных даров крови, которыми они могут обладать. Самым редким среди них был дар крови Ягуара. Аналогичный способностям Божьего Ангела Смерти, что ведет души умерших по лабиринту загробного мира. Пока мои создания устраивали свою жизнь, мы с тобой выбирали себе тела и искали друг друга. Снова и снова. Ты мог вселяться и в вампиров, и в людей, а я лишь в вампиров. Старался выбирать сильных.

— Если это придумал ты и ты знал все условия, в чем смысл игры для тебя? И почему не вмешался Люцифер?

— Он не вмешался, потому что был в игре! По сценарию, я стер в своей памяти все условия с того момента, когда завладел первым телом. А вернул себе память лишь в момент, когда взошел на мост в человеческом обличим. Люцифер должен был ждать меня. Я вернул себе память до лабиринта — на мосту, где он меня встретил, чтобы сделать мне предложение, от которого, по его расчету, я не смог бы отказаться.

— Что он предложил?

— Провести меня по лабиринту. Потому я и вернул себе память о тебе, о нас именно на мосту, чтобы сделать осознанный выбор и доказать тебе… Для меня, как и для тебя, как и для всех созданных вампиров, это была не игра, то была настоящая жизнь.

— Но как сам Бог согласился во всем этом участвовать?

— А он не соглашался. Я, конечно, отправил ему сценарий, где сообщил о своих планах. Но ты же знаешь, сколько вечностей может лежать не просмотренной корреспонденция от падших?

— А что, если бы Бог прочитал?

Ареаланс пожал плечами.

— Тогда бы он точно нам всю игру испортил!

— А как же проклятие?

— Проклятие — часть легенды. Помнишь голос над колыбелью Цимаон Ницхи? Так вот, один мой знакомый бес прочитал текст, который я ему заранее дал. Мы все верили, что прокляты Богом. Это придавало игре особый вкус.

Возникла пауза.

— В легенде ничего не было сказано про второго ангела. Но ведь он был. Ты вписал его в свой сценарий!

Ариаланс поморщился.

— М-м… он утверждал, что я не отличу тебя от него! Ему я тоже заодно доказал.

— Я помню его, ты совратил нас одновременно, и мы оба не устояли перед тобой.

— Да, но только из-за одного не устоял я. И это ты. А его я бросил совращать и даже сатане не подарил.

— А мост, а лабиринт? Ты мог придумать мост, но не лабиринт, за ним же врата и территория Бога.

— Правда, тут не обошлось без Господа. Еще в младенчестве Цимаону Ницхи было дано знание о нашей игре, но извлечь это знание из своей памяти он смог лишь после прохождения лабиринта. Поэтому когда он миновал врата, до ушей Бога долетело послание, и ему ничего не оставалось, как принять моих созданий и дать им второй шанс. Они ведь ни в чем не виноваты. Ах, да, второй ангел, что жил в той славной девчонке Кире, был прощен. За земное существование в непростых условиях моей игры он искупил свое грехопадение.

Зеленые глаза смотрели с ужасом.

— Ареаланс, Господь бросит тебя в Тартар за то, что ты сделал.

Бес улыбнулся.

— Последуешь ли за мной, любовь моя?

Ангел не мешкал ни доли секунды и скорбно ответил:

— Да.

Ареаланс приблизился к нему и провел ладонью по щеке, пробормотав:

— Тела — это так удобно, ни за что не готов от них отказаться.

— Когда суд над тобой? — глухо спросил ангел.

— А он уже был. — Злотовласый лукаво улыбнулся. — Ни один бес ни за что не подвергнет себя пыткам зеркального лабиринта. Он для людей, никто не может заставить падших пройти его. Принято считать — это невозможно. Но когда я выполз из него, Господь встретил меня у врат и сказал, что он страшно зол, но наказать сильнее, чем я сделал это сам, он не может. Потом до меня дошли слухи, что Богу эксперимент показался любопытным, он детально рассмотрел судьбу каждого вампира.

Ангел тряхнул головой:

— Ты все просчитал! — а потом положил ладонь ему на грудь. — Каково тебе было… там? В лабиринте не существует времени, потому я не знаю, как долго ты…

Бес отвернулся.

— Доказательство любви мне очень дорого стоило.

Повисло тягостное молчание.

— Прости меня, я должен был тогда просто поверить…

Ареаланс криво усмехнулся.

— Наверное.

Бес испарился, а вновь возникнув, предстал в новом облике — рыжеволосой девушки в облегающем зелено-белом платье. Ее руки потянулись к шее ангела, и губы прошептали:

— Теперь я буду для тебя каким захочешь…

Ангел снял со своей шеи руки девушки и подозрительно, с нотками ревности поинтересовался:

— Та девочка… Катя… она тебе нравилась?

Бес помолчал.

— В последний раз мы подобрали себе подходящие тела. Эти мальчики — Вильям и Лайонел — идеальные модели ангела и беса. Катя мне нравилась, она так напоминала тебя в своем внутреннем противоречии. Лайонел оказался сильнее, чем я ожидал, он полностью меня подчинил себе. Я был точно его отражением. Все что я мог — это изредка заставлять его думать о тебе. Их конфликт — это наш конфликт. Разница только в том, что их чувства основаны на братской любви и привязанности. А у нас с тобой существует плотское притяжение.

Ангел рассмеялся.

— Бедный Вильям страшно страдал, когда возжелал собственного брата.

— По иронии судьбы Лиза — дочь дьявола — появилась для тебя слишком поздно. Лайонелу, когда он пришел с братом к некоторому пониманию, тоже бы пришлось что-то делать с моим влечением к тебе, но он нашел прекрасную замену — Катю и выплеснул на нее всю свою и мою любовь. То был идеальный ход. Во все предыдущие разы, вселяясь в мужчину и женщину, без еще двух моделей — падшего ангела и беса, мы не могли понять друг друга.

Зеленые глаза окинули небесные просторы.

— Потому что я не верил в твою любовь, меня путала и отвращала твоя жестокость, — сознался Ангел. — Но когда я увидел, каким нежным ты можешь быть, я ревновал каждую секунду, заточенный в теле этого мальчика, я умирал от любви к тебе.

Девушка с гривой рыжих волос приблизила свои губы к его.

— Ну что же ты? Мы так долго друг друга искали! Я бросил к твоим ногам самого себя.

Ангел смотрел на губы девушки, ресницы его дрожали.

— Ты сделал так много, а что сделал я?

Бес провел пальчиком по его губам.

— Ты сопротивлялся мне тысячи лет, заставляя любить тебя с такой бешеной силой, на какую, думал, я не способен.

Ангел привлек к себе девушку, обнимая за талию.

— Со мной говорил сатана…

Ледяные глаза вспыхнули.

— Да неужели?!

— Он сказал: твоя игра — не что иное, как возможность беспрепятственно творить зло, любить других женщин и мужчин, а меня запереть, чтобы не мешал.

Под пристальным взглядом изумрудных глаз ресницы цвета охры опустились.

— И ты веришь ему?

— Я…

Девушка подняла голову, глядя на него хрустально-ледяными глазами.

— Любовь моя, он же дьявол. Он никогда не скажет правду!

Ангел покачал головой.

— А ты? Ты — тот, в кого влюблен сам Люцифер, — способен говорить правду?

Бес отступил, на щеках девушки появились милые ямочки.

— А это должен решить для себя ты сам. Все просто, вот моя рука, — протянул Ареаланс ему ладонь. — Ты мне веришь или нет?

Ангел взял руку и поцеловал тонкие пальчики.

— Я верю тебе. И не вздумай больше никогда мне ничего доказывать.

Бес помрачнел.

— Ты же знаешь, у меня особенные отношения с правдой…

— Это ничего, — заверил ангел и, резко притянув беса к себе, поцеловал — страстно и жадно.

Ареаланс пытался что-то возразить, но ангел между поцелуями попросил:

— Обещай мне!

Тело девушки расслабилось в его руках, прозрачно-голубые глаза смотрели холодно, но в то же время игриво.

— Обещаю.

— Больше никаких игр?

— Клянусь!

Ангел смотрел с надеждой, перебирая пальцами кудрявую гриву огненных волос.

— Правда? Можно ли верить твоим клятвам?

Бес тихо засмеялся.

— Любовь моя, я могу доказать…

КОНЕЦ

Примечания

1

Плыви, плыви — англ.

(обратно)

2

«Бутырка» — За ростовскую братву

(обратно)

3

Сергей Ноговицын — «Потерянный край»

(обратно)

4

Rammstein — «Ich tu dir weh» — Я делаю тебе больно (нем.)

(обратно)

5

Имеется в виду китайская пытка крысами

(обратно)

6

Тюрьма в Петербурге

(обратно)

7

Кричи — англ.

(обратно)

8

Гоночное соревнование, являющееся спринтерским заездом на дистанцию в 402 метра — англ.

(обратно)

9

«Sonne» группы Rammstein

(обратно)

10

«Утро Полины» — «Наутилус Пампилиус»

(обратно)

11

Отсутствует начало предложения — ошибка сканировщика (прим. верстальщика)

(обратно)

12

Сектор Газа — «Вурдалак»

(обратно)

13

Долг (денежный) (исп.)

(обратно)

14

Долг чести (исп.)

(обратно)

15

Сергей Наговицын — «До свиданья, кореша»

(обратно)

16

Без тебя (нем.)

(обратно)

Оглавление

Глава 1 Петербург Я делаю тебе больно

Глава 2 Ангел секса

Глава 3 Победитель

Глава 4 Кофе с шоколадом

Глава 5 Пустая комната

Глава 6 Вампир

Глава 7 Музыка чужой страсти

Глава 8 Поединок

Глава 9 Дочь дьявола

Глава 10 Запах ошибок

Глава 11 Под майонезом

Глава 12 Река жизни

Глава 13 Вальс с призраком

Глава 14 Волчья шкура

Глава 15 Загадки от Создателя

Глава 16 Глупые мечты

Глава 17 Ювелир

Глава 18 Модель падшего ангела

Глава 19 Возлюбленный бес Люцифера

Глава 20 Закладка в книге

Глава 21 Прости

Глава 22 Он не заряжен

Глава 23 Реквием опадающих листьев

Глава 24 Лабиринт загробного мира

Глава 25 Сердце дьявола

Эпилог I Мой нежный и ласковый зверь

Эпилог II Игры падших ангелов

*** Примечания ***