С другой стороны [Владимир Серебряков] (fb2) читать онлайн

Владимир Серебряков С другой стороны

—…Я одним ударом раскроил его от плеча до пояса, так что смазка брызнула, но робзбойники не устрашились, и…

Разряд.

Темнота. Тишина.

Скафандр перезагружался постепенно, посистемно. Изображение на визоре пропало на секунды, вернулась в оптическом диапазоне. На мгновение Данилу открылась заново жуткая красота окружающего мира.

Тысячи оттенков черного, бурого, металлически-серого. В глиняном небе плыли асфальтовые тучи, рассыпаясь непрерывными каскадами молний, озарявших пейзаж ярче невидимого солнца. Ветви из черненого хрома раскачивались на магнитном ветру. Лиловые радуги играли на кляксах разлитой смазки, и желтели наросты ферроцена у высыхающих бензиновых луж.

По мере того как подгружались маскирующие алгоритмы, мир терял причудливое величие. В чужой монастырь не лезут со своим взглядом — местные жители воспринимали мир, по большей части, эхолокацией в непрестанном громе разрядов, и трудно было преобразовать их не-зрение в формы, ясные для землянина. Ограничиваться оптикой не позволяли условности контакта: то, что аборигенам казалось очевидным, в зрительном диапазоне могло не существовать вовсе.

Последним заработал, отойдя после электромагнитного удара, переводчик.

— …И я гнал их в одиночку до самой Медной горы, хвала Всепрограммисту! Ха, славная была драка!

Барон от избытка чувств стукнул кибаргамака по крупу передней левой ногой. Скакун благородной булатной масти даже антенной не повел: выучка у него была под стать могучим электрыцарским дестройе, но в отличие от тех баронский трактор мог не только нести на себе закованного в изолирующую броню воина, но и мчаться, если нужно, с невиданной быстротой — качество крайне полезное для его хозяина, сделавшего себе карьеру капитана ландскнехтов как громкими победами, так и своевременными отступлениями.

— Да ты никак не слушал меня, бледнотик!

— Прошу прощения у благородного, — заученной фразой ответил Данил. — Меня оглушило молнией.

— Вот нелепое создание! — скрежетнул рехнриттер, размахивая свободной рукой и презрительно подергивая задними конечностями. — Если бы не объявленная тобой награда, никогда бы не взялся я… хм… совершить героический подвиг, избавив мироздание от злокозненного графа Дракула. Хотя, конечно, взялся бы, ибо достойно рыцаря изничтожать эксротаторов, имя и титул свои позорящих, низкопуляторов, сажекопов… — Барон понемногу распалялся; еще немного — и ему удалось бы убедить себя, что идея разбить дружину пресловутого графа, самого Дракула зарезать, а владения его вместе с титулом — присвоить, пришла ему в железную башку совершенно самостоятельно, из высших соображений феодальной морали, а не была туда вколочена при помощи крупной суммы денег. Конечно, бОльшая часть аванса утекла по карманам срочно нанятых солдат: собственной банды ландскнехтов барону Ферроплексу для выполнения поставленной задачи определенно недоставало.

Рядом снова ударила молния, избавив Данила от необходимости выслушивать поток вычурных ругательств.

— …По указке существа интернально склизкого, хлюпоумного и дисферричного! — закончил барон. — Слышал ли ты меня, бледнотик?

— Слышал. — Данил чуть было не кивнул молча, но спохватился. Мимику обитателям Станислава заменяла в основном жестикуляция обоими парами ног, дополненная непроизвольным радиописком.

— Это хорошо, — заключил барон. — Постыдно было бы мне повторяться ради создания, от всякого разряда в обморок падающего, будто из банки лейденской без меры хлебнув!

Землянин промолчал. Его не оставляло чувство, будто он чего-то не понимает в происходящем.

Отчасти виноваты были переводчики. Семантическую базу для них составляла та самая экспедиция от Неоафинского университета, которую Данил прибыл спасать. Квестор пытался за время прыжка на Станислав ознакомиться вначале с отчетами экспедиции, потом — с основными работами «новой гуманитарной школы», необходимыми для того, чтобы понимать отчеты экспедиции, и пришел к выводу, что приверженцев новой гуманитарной школы вообще нельзя выпускать за ограду университета. Объем данных о том, что в глазах ганзейского купца и составляло основную ценность планеты Станислав — биохимии, биологии и в особенности технологий, разработанных обитателями уникального мира, — был ничтожен, зато о литературе и фольклоре аборигенов Данил узнал гораздо больше, чем ему хотелось бы, и все равно не мог отбросить смутного ощущения неправильности. Переводы, которые предлагала ему семантическая база, были выразительны, многозначны, даже поэтичны местами, но квестор уже не первый день подозревал, что к сути происходящего они имеют отношение крайне отдаленное.

Лес подступил к самому проселку. Чешуйчатые стволы медленно колыхались, соединяя хрупкую корку земли с заслоняющими небо гроздями ртутно блестящих шаров. Робослик меланхолически перебирал восемью ногами, пытаясь не отстать от длиннолапых скакунов. Свора алмазных псов, похожих на перекати-поле, трусила по обочине. Неярко переговаривались в оптическом диапазоне ландскнехты, искрил под копытами карборундовый песок, и с неба сыпался черный сажеснег.

Что-то протяжно засветилось в чаще. Ехавший одесную знаменосца с бунчуком из латунной проволоки наемник напрягся, перехватив поудобнее копье-разрядник, но то, что глядело на проезжающую банду тысячей ушей, не решилось связываться с солдатами.

— Граница близко, — проворчал сержант, и, словно в ответ над дальней грядой, скрывшейся покуда за лесом, встало призрачное зарево. Где-то в глубине, под тонким слоем кипящей магмы и континентальными плитами спрессованного графита, лопались и заживали даже не трещинки — слабины в тысячекилометровой карборундовой мантии. Внутреннее строение планеты порождало сильнейшее, но катастрофически изменчивое магнитное поле. Домены плыли и сталкивались, перезамыкались силовые линии, и там, где проходили стыки между ячейками относительной стабильности, пролегали Границы — поля хаоса, населенные невиданными киберями, способными выжить там, где вскипал электрический разум аборигенов.

Владения маркграфа Дракула пролегали вдоль Границы, прикрывая от ее выползков многонаселенные и высококультурные земли Электриции, колыбели кибернийской цивилизации, достигшей в своем блистательном развитии таких высот, как феодализм, междоусобица, рыцарский роман и охота на ведьм с последующим преданием оных электрическому разряду за неимением костра: в угарном газе огонь не горел. Печи у местных кузнецов были индукционные.

— Мне говорили, что о графе ходит много недобрых слухов, — заметил Данил как бы невзначай, надеясь выудить из барона что-нибудь новое о существе, похитившем шестерых земных исследователей.

— Пустые бредни чернофрезцев, — отмахнулся барон. — Если верить всяким россказням, в замке-на-холме восседает не благородный маркграф, а сущий роборотень!

Он нелепо вывернул заднюю ногу, чтобы почесать бок под изолирующей броней, отчего грушевидное его тулово опасно накренилось в седле. Железные чешуи заскрипели. Металлическая корка, рассеченная пугающе асимметричными трещинами, покрывала аборигенов не полностью: на сгибах, в мягких, уязвимых местах, из-под нее проглядывало сплетение черных жил, похожее на облитую смазкой резину.

Данил лишний раз помянул редакторов семантической базы недобрым словом. Никакими роботами аборигены не были. Их породил тот же эволюционный процесс, что землян, а также жителей Мглы, Имира, Товии, Абсента, Гробницы, Малахита и еще нескольких десятков планет, где возникала разумная жизнь, — правда, работать этому процессу пришлось с иным материалом. Планета сформировалась из пылевого облака с повышенным содержанием углерода — это обычное дело для систем более молодых, нежели Солнечная. Вместо оксидов из раскаленного газа выпадали, слипаясь комьями, карбиды, кометы приносили на поверхность планеты метан и сухой лед. Двухфазная биохимия живой ткани, возникшей из хлопьев сажи на границе капель метанола и бензина, перерабатывала летучие карбонилы, так легко возникавшие в атмосфере из угарного газа, наращивая из переходных металлов каркасы и оболочки, опоры и оборки. Железо на Станиславе служило биологическим сырьем. Нервы у местных жителей были без преувеличения стальные.

— Конечно, злодействами сей муж кибернийский запятнан без меры, однако ж тех грехов, что приписывает ему молва, на нем нет и быть не может, поелику не бывает такого и быть не может между границ, чтобы дворянин высокого роду осквернил себя программерзкими занятьями, — пояснил барон. Злодейства графские выражались в демонстративном пренебрежении королевскими указами, королевскими прево и в особенности — королевскими мытарями. Барон, как верный подданный его величества Фульгурана Молниеметного, пообещал с этой порочной практикой покончить, чем вызвал сдержанное одобрение своей авантюры со стороны инженераль-интенданта. — Магии же черной, роборотничества и электрупырства на свете вовсе нет.

— А как же вчерашнее… — начал Данил.

— Суеверия, — отрезал Ферроплекс. — Крестьянские суеверия.

Повисла пауза, беременная статическим зарядом.

— Далеко ли до ристалища? — спросил квестор, чтобы сменить тему.

— За лесом, — снисходительно бросил барон, подкручивая антенны, точно усы. Были они у него раскидистые, как рога: четыре пучка тонкой проволоки на том месте, где у человека находятся виски, по сторонам зрительных эхокамер. — Волей Всепрограммиста, если ничто не помешает, через час-другой выедем. А там останется только дождаться супостата, дабы выйти против него, согласно обычаю, в честной схватке электрыцарской.

Честная схватка подразумевала, что противники выставят на поле нанятых солдат, и те будут молотить друг друга разрядниками, покуда не выявится победитель: нечто среднее между шахматами и футболом, с поправкой на летальные исходы. Иногда наниматели выходили на поединок, сражение прерывалось, и обе стороны с интересом наблюдали, как их высокородия тешат дурь. В этом случае до смертоубийства не доходило. Отщепенцев, готовых отказаться от заведенного порядка ради какой-то там победы, терпели разве что в пограничье… где банда сейчас и находилась. Данил надеялся только, что у барона припрятан какой-нибудь козырь в рукаве на такой случай, потому что у землянина из оружия при себе был только тяжелый кошель с монетами.

Данил глянул на небо. Призрачный диск солнца скатывался все ниже по гнойно-желтому небу, цепляясь за облака. К тому времени, когда сражение начнется, короткий день уже подойдет к концу. Туземцам с их сонарным зрением это не помешает, а вот землянин надеялся заснять происходящее, чтобы аналитики потом поработали с нативным материалом. Этнографы приходят и уходят, а Ганза остается. В конечном итоге контакт с цивилизацией местные жители установят не как материал для диссертаций, а в качестве торговых партнеров.

Время тянулось неторопливо, как цокали по графитным плиткам стальные копытца скакунов. Данил подремывал на ходу, не давая себе уйти в сон глубоко, но напрочь отрешившись от экспрессивных монологов барона. Тянулись вдоль обочин плети колючей проволоки, усыпанные фрактальными цветами.

Наконец лес расступился. Дорога круто забирала влево, вдоль опушки. Впереди раскинулся широкий болотистый луг, за которым вновь начиналась чаща на склонах замкового холма. На вершине щетинился башнями и громоотводами замок: кажется — рукой подать, а реши добраться — и потратишь не один час — той же узкой лесной дорогой, мимо нищих деревень, мимо сухих полей. Далеко здесь горизонт, высоко облака, и редко льется с неба спиртовой дождь, смывая пыль с листьев и лиц.

— Поживей, ржавчики! — заорал барон, выводя Данила из спячки. — Строиться! Покажем эксротатору, что такое настоящие солдаты! Его отребья еще не видать — точно по хлевам хоронятся, трусы! Стройся, кому говорят, химозг!

И вот так у них все, подумал квестор. Начиная с клеточного уровня: точней, дендритного, потому что местным аналогом клетки служила ветвистая углеродная мономолекула на стыке фаз. Все двойственно, все до странности зыбко для существ, облеченных в живую сталь. Вот и нервная система у аборигенов двойная: высшими процессами управляет бег электрических токов по проводам между полупроводниковыми кристаллами, но одновременно с ним тело подчиняется сугубо химическим процессам во втором, медлительном мозгу.

Драгунских скакунов согнали в табунок на ближнем краю поля, под охраной алмазных псов. Многоногие гончие потявкивали огоньками, стрекали стальными щупальцами, стоило безмозглым тракторам шагнуть в сторону. Пехотинцы натягивали тяжелые резиновые доспехи, проверяли заряд в батареях копий. Сержанты вполголоса, лоб в лоб и антенна в антенну, вразумляли в чем-то самых бестолковых подчиненных. Кавалеристы держались поодаль, заняв тактически важный взгорок, чтобы в нужный момент ударить по вражескому строю искристым клином разрядников.

— Позвольте поинтересоваться, ваша светлость, — спросил квестор, когда суета немного унялась, а барон занял подобающее командиру место в тылах, рядом с обозом, откуда при помощи складной прожекторной вышки собирался руководить сражением. — Когда нам ждать… э… узурпатора Дракула?

— Узурпатора? — переспросил Ферроплекс, чей электразум, очевидно, занят был обсчетом предстоящего боя, препоручив общение с инопланетником туповатому химозгу.

— Разумеется. Узурпатора, занявшего принадлежащий вашей светлости по праву графский престол, — разъяснил квестор, подавив смешок.

— А-а! Да. Конечно. Ждать… — Барон, втянув антенны, глянул в располосованное молниями небо. — Скоро. Уже скоро. Я опасался, что придется посылать гонца в замок, чтобы передать вызов, но нас, кажется, и так заметили — вон, на башне донжона звонит ответный колокол.

Данил про себя подивился избирательной зоркости аборигенов. Даже усиленным шумоподавителями сонаром скафандра было совершенно невозможно выделить из непрестанного грохота колебания атмосферы, потревоженной далеким набатом. С другой стороны, зрение служило туземцам сугубо вторичным органом чувств; о существовании солнца за облаками они едва догадывались, мир в их представлении накрывала Сфера громов.

Сейчас облака утихли. В розовом зареве над Границей уже зарождалась разность потенциалов для очередного грозового припадка, но пока сетка молний в вышине расползлась на отдельные нити.

И с потемневших небес на выстроившиеся как по линейке ряды ландскнехтов обрушился дракон.

Силуэт чудовища рвался в глазах, рассыпаясь осколками: тут вскинутое для удара крыло, там сверкающие когти, — но то в сонарном диапазоне, а в оптике покрытый гасящей звук войлочно-комковатой шерстью дракон проявлялся целиком, вот только увидеть его во всем ужасе не удавалось. Слишком он был огромен. Тут хромированная лапа сметает солдат одного за другим, но не успеет соскользнуть взгляд, как на ее месте уже крутятся, отблескивая в лучах цвета хаки, алмазные ротовые фрезы. Чья-то рука вместе с копьем разлетается железными опилками под слепящий вой умирающего и пронзительное ржание скакунов.

Робослик встал на дыбы, сбросив седока. Данил шмякнулся в смоляную лужу, влипнув в полужидкий асфальт спиной. Ядовитое небо раскинулось над ним на миг и тут же скрылось за непроглядными перепонками драконьих крыл. Огромная лапа впечаталась в землю рядом, раздавив тушу раненого скакуна, — во все стороны брызнули спирт и бензин, забрызгав сенсоры шлема. Мелькнуло, пролетев, копье-разрядник, полыхнули синие и золотые искры — тут же лязгнула броня — и снова откуда-то фонтаны черно-желтой двухфазной крови.

— Назад! — сверкнуло лазерными бликами. — Все назад!

Дракон поднялся на дыбы. Из многофрезной пасти исторгся механический вой, озаривший эхом поле бойни. Передние лапы молотили направо и налево, разрывая на запчасти скакунов и всадников.

— Прочь, ржавцы!

Лейтенант банды, презрев приказ, задал скакуну стрекал. Дестройе набирал ход неторопливо, как разгоняется комета, соскальзывая в потенциальную яму далекой звезды, и так же неумолимо. Электрыцарский лэнс вонзился в уязвимое место под крылом, в узел черных жил, не прикрытых проволочной шерстью. Вонзился — и вырвался у ландскнехта из рук, когда дракон поднялся, чтобы прихлопнуть когтистой лапой и всадника, и скакуна. Древко копья развалилось в труху, когда крутящиеся жвалы сомкнулись на нем. Разрядник откатился в сторону, выпав из разжавшейся руки. Кроме руки, от лейтенанта не осталось ничего.

— Отступаем!

Зычный голос барона озарил поле синеватыми отблесками ужаса.

— Проклятый роборотень! Отступаем! Прочь! Прочь!

Но отступать было уже некому. Чудовище додавливало последних пехотинцев, как тараканов, всадники полегли первыми вместе со своими тракторами. Возможно, барону и удалось уйти — быстрые ноги кибаргамака спасали его прежде не раз, — но, влепленный в асфальт, точно муха, Данил этого не видел.

Тварь замерла на миг, не обращая внимания на беспомощного бледнотика, поводя наблой башки из стороны в сторону. С застывших фрез стекал керосин, капая на низко растущие антенны. А на грудной пластине, приваренной поверх природной брони, проступали, облитые кровью, знаки местной письменности — то ли девиз, то ли тавро.

Черные лапы бросили вверх призрачную мозаику тела, крылья оперлись о плотный воздух, и дракон взлетел. Из сдвоенной глотки вырвался пронзительный свист, озаривший ристалище эхом, мелькнул в черном небе двойной отблеск хвоста, и чудовище скрылось среди низких полупрозрачных туч.

Данил приподнялся, с трудом выдернув плечи из липкой смолы. Вокруг стояла оглушенная тишь. Поле было истоптано, тут и там валялись брошенные копья, тюки, туши скакунов, тела солдат. Один из ландскнехтов был еще жив, но, прежде чем землянин успел хотя бы спросить себя — чем помочь существу, в биологии которого не разбираешься, — антенны туземца поникли, и с последней вспышкой сигнальных огней солдат испустил дух. Робослика нигде видно не было — должно быть, глупое создание удрало в лес, на корм железным волкам.

И тут квестор понял три вещи. Во-первых, он остался совершенно один в двухстах километрах от базы, на планете, где радио не пробивалось сквозь кипящую ионосферу, лидарные лучи гасли в облаках сажи, и единственным способом связаться с «Бао Чжэном» на орбите было — задействовать эвакуационный маяк. Во-вторых, наружный термометр показывал плюс пятьдесят восемь, и, когда батареи скафандра разрядятся, Данил начнет медленно вариться в своей скорлупе. Еще никому не удалось утрамбовать действующий термоядерный реактор в габариты рюкзака. В-третьих, его отделяло добрых двадцать километров от замка, где, помимо графа Дракула и его ручного дракона, находились четверо из шести похищенных ученых. И, должно быть, трупы остальных.

У него не было оружия, у него не было связи, у него не было времени и не было никакого представления о том, что делать дальше.

Квестор пожал плечами под издевательски белым скафандром и, подняв брошенный лейтенантский разрядник, зашагал по дороге, вымощенной черным кирпичом, в сторону далекого замка.

Солнце зашло, и наступила темнота.

Днем раньше Данил только начинал подозревать, что дело обстоит сложней, нежели ему представлялось.

— Упрямиться вздумал, быдло?! — взревел барон, нависая над деревенским старостой, точно осадная башня.

— Да как можно, ваша пришлая светлость! — проныл тот, еле держась на ногах. У запуганного старосты подгибались разом все четыре колена. — Толька-а… нельзя ли…

Данил слушал вполуха, озираясь по сторонам. Зрелище ему открывалось не слишком впечатляющее, зато весьма поучительное — если вы питаете слабость к азбучным истинам. Образами деревушки на краю владений графа Дракула можно было иллюстрировать старую максиму: «Нищета везде одинакова».

Крестьяне отличались от жителей Грабенграда, где располагалась университетская база и где Данилу удалось нанять банду ландскнехтов, даже внешне. Низенькие, широкие, они больше походили на груши о четырех ножках, нежели горожане, более близкие к землянам пропорциями. Железная броня на боках нарастала кривой и тонкой, местами в ней зияли дыры, а у одного перекошенного ее покрывала ржавчина, невероятная в нейтральной атмосфере планеты. Плохое питание, тяжелый труд, болезни — все как в земном Средневековье, подумал про себя квестор. Ну и сверхэксплуатация, как же без нее.

Навесы здесь крыли пластинами графита, шестиугольными, как соты. Поверх старой черепицы нарастала то ли трава, то ли плесень, такая же черная. Вместо стен — гасящие звук циновки, плетенные из углеволокна. На одной крыше Данил увидал местный аналог козы: похожее на гусеницу существо царапало графит слабыми жвальцами и протяжно мигало боковой линией.

Вначале квестор подумал, что барон именно эту козу и пытается у крестьян реквизировать — то ли на прокорм ландскнехтам, то ли в других, простому бледнотику непонятных целях. Потом он понял, что речь идет о быдле иного племени. Манера станиславской аристократии одним словом называть крестьян и их скотину хорошо вписывалась в феодальный шаблон, но похоже было, что барон собирается взять с деревни подать кровью, или машинным маслом, как тут принято говорить, в обход номинального владетеля здешних земель, графа Дракула. Староста оказывался между двух огней: отказать значило лишиться головы, а согласиться — лишиться работника сразу, а головы — потом, когда об измене проведает граф.

Поэтому староста тянул время, электразумом уже понимая, что сдастся, но медлительным химозгом еще сопротивляясь очевидности.

— Так, ваша пришлая светлость!.. Помилосердствуйте!

Ферроплекс метко ткнул крестьянина тракторным стрекалом в бок, между тонких кружев прохудившегося жестяного корпуса.

— А ну, живо, скот, кому сказано!

Лейтенант многозначительно пристукнул разрядником по булыжной кромке бассейна, где под толстой коркой желтой пены досыхали последние капли дождевого спирта.

— Слушаюсь, ваша пришлая светлость! — Староста едва не царапал днищем землю, раскорячив колени на манер паука.

— Да смотри, скот, не ржавчика какого-нибудь! — рявкнул барон. — Молодца химозгом послабже. Есть у вас такой, чтобы графу… — автопереводчик замялся, — …не давал клятвы?

— Да как же не быть? — Староста шарахнулся, едва не повалив стоящее у столба ведро ферроценовой крошки. — Бесперечь кого-нибудь приложит, так что память вон, я уж стараюсь как могу, своего ума вкладываю, да много не вложишь. А наша светлость-то, он такой… про него знаете что говорят? Правду говорят. Электроборотню-то невместно до нас, простых, спускаться… Сироти-инушки мы!.. — завыл он внезапно, чуть не ослепив квестора.

— А ну, пошел прочь, скот! — Барон замахнулся на старосту, и тот, подволакивая заднюю правую ногу, посеменил прочь. — Электроборотней он, видишь ли, испугался.

Ферроплекс помигал сердито налобным фонариком.

— Однако, если злокозненный Дракул, — на этом месте Данил вздрогнул. В баронской речи имя графа лишь недавно обзавелось непременным эксплетивом, — оставил без внимания столь важное тактически место, как сия деревня, то дела его, верно, совсем плохи, и до самого замка встречи с наймитами его подлыми ожидать не следует. Или же, напротив, уверен в силах своих эксротатор и низкопулятор сверх меры и надеется устоять пред силами нашими вблизи гнезда своего родового, в каковом случае опять же близкого сражения не предвидится. Так или иначе у нас есть время от знамения недоброго избавиться, по вине зольдата излишне ретивого приключившегося.

Излишне ретивый солдат ухитрился во время перестроения на марше заплестись в собственных ногах — химозг попутал, не иначе — и повредить левый двойной шарнир. Туземная нумерология придавала особое значение простым числам, а в отряде ландскнехтов с потерей бойца осталось 256 туземцев — 28 — число не просто составное, но четное, если так можно было выразиться, многократно, и притом четное число раз, что сулило какие-то совсем уже немыслимые беды, Данил робко намекнул на разбиение по Гольбаху, за что был осмеян как невежественный бледнотик, не имеющий понятия об основах матемагии. Поэтому отряд предстояло любыми средствами пополнить, и кому-то из крестьян предстояло отведать прелестей электрицийской рекрутчины.

Рекрута провожали половиной села. На взгляд землянина, процессия напоминала похоронную, только виновник передвигался своим ходом. Крупный абориген — почти человеческого роста, несмотря на подгибающиеся колени; при местном тяготении он весил, должно быть, пару центнеров — перебирал ногами вяло. С одной стороны его поддерживала старушка-мать (низкорослая пожилая особь условно-женского пола, поправил себя Данил), с другой суетился староста.

Площадку рядом с бассейном заняли ландскнехты, растолкав крестьян, скотину и своих товарищей. Земляне бы расставили свидетелей симметрично; станиславцы опирались на простые числа — солдаты встали по углам квадрата: один, двое, трое и пятеро, — похожие друг на друга, точно близнецы. Барон Ферроплекс мог быть напыщенным, самовлюбленным скрягой, но дисциплина в его отряде царила железная. Данил успел уже убедиться, что ландскнехты могут двигаться точно пальцы одной руки — когда захотят, потому что вне службы более неуправляемой толпы стоило еще поискать. В этом они походили на своего нанимателя, устроившего в честь заключения контракта грандиозную попойку в самом большом трактире Грабенграда, с хоровым пением и битьем лейденских банок.

Сам барон стоял посредине площадки, сняв ради такого случая резиновый шлем. Жестяное забрало на его морде слегка приподнялось, обнажив четыре ротовых фрезы.

Рекрута толкнули вперед в четыре руки и добавили тупыми концами разрядников в спину, так что здоровяк повалился перед Ферроплексом на колени. Деревенские жители глядели на него во все уши, покачиваясь, точно водоросли.

— Не ржавец, — промерцал барон себе под нос, — не фартунг… телом крепок, химозгом слаб — для солдата в самый раз… А ну признавайся, смерд, — обернулся он к старосте, — где изъян? В жизни не поверю, чтобы вы, отродье низкопуляторское, благородного электрыцаря надуть не попытались.

— Не извольте беспокоиться, ваша пришлая светлость, никакого изъяна, — залебезил староста и тут же, покосившись на сдвоенные наконечники копий, добавил: — Только вот… эта… пастух он у нас.

— И что? — не понял барон.

— Так это… хотя не положено… а без того со скотиной не управиться… — прошептал староста, вжимаясь в землю.

— Низкопулятор, что ли? — понимающе клацнул забралом барон. — Дурь из него в строю быстро выбьют. Это Дракулу вашему, господину вскорости бывшему, вольно было быдло свое распустить, а у мене вот где будете все!

Дли убедительности он показал сжатый кулак. Ветвистые черные пальцы оплетали друг друга, словно щупальца морской звезды. Данилу пришло в голову, что внешнее устройство местных жителей повторяет внутреннее: так же ветвились и безоболочные аналоги клеток в здешней биологии, и углеродные молекулы-цепочки, на которых строился метаболизм обитателей планеты.

— Ладно уж, прощу на этот раз, быдло Дракулье, — проворчал Ферроплекс, хотя ясно было, что ему просто недосуг вколачивать нормы морали в пока еще чужую собственность, а крестьяне в Электриции полагались собственностью дворянства. Неоафинские этнографы не сошлись во мнениях, считать ли это состояние крепостничеством или рабством. Во всяком случае, имен здешнему зависимому сословию не полагалось. Крестьян называли по владельцу, но квестор не сразу осознал, что правило это распространялось не только на них. Ландскнехты, даже не из рядовых, тоже не имели личного имени. Землянин не удивился бы, если б им давали номера, как роботам.

— Ваша светлость как никогда снисходительна, — пробормотал Данил, зная, что барон не уловит иронии.

— На колени! — повелел Ферроплекс, хотя рекрут так и стоял на коленях, не двигаясь. — Сим приемлю тебя, скот, под свою длань, дабы твоя воля конгруэнтна стала моей.

Он нагнулся, ткнувшись бывшему пастуху антеннами в антенны. Шорхнуло, заискрило. Тело рекрута содрогнулось, ощутимо вытягиваясь под давлением напряженных мышц. Черные тяжи заходили под железной чешуей. Толпа забормотала, но слов было не разобрать.

И вот тогда квестор сделал то, что собирался сделать уже несколько дней. Он отключил транслятор.

— Моновалентный режим перепада. Повторить перевод последней фразы, — скомандовал Данил в безопасной глухоте шлема.

— (Неиэвестно), — сообщил транслятор. — (Неизвестно) (неизвестно) я/мое/мне (неизвестно) (наложение смыслов) (неизвестно).

— Вернуться к поливалентному режиму, — растерянно потребовал квестор.

Ни единый набор световых сигналов, которые выдавал барон, не соответствовал по своему семантическому спектру тем переводам, какие мог предложить транслятор. Программа просто устанавливала соответствия между русскими словами и смысловыми единицами электрицийской речи, причем делала это, похоже, случайным образом. Или потому, что первый из неоафинских лингвистов оказался заворожен поверхностным сходством увиденного с прочитанным в учебниках истории. Достаточно было неправильно перевести всего одно-два ключевых понятия, чтобы остальные последовали, как лавина за первыми снежинками, сметая остатки грубой реальности сокрушительной волной рационализации.

Что на самом деле произошло перед тем, как к банде Ферроплекса присоединился новый солдат? Теперь Данилу оставалось гадать. Невежество было приятней: спокойней.

Новоиспеченный солдат с трудом поднимался на ноги. Остальные ландскнехты обступили его, колотили по жестяным наплечникам кулаками и ярко ухали лицевыми огнями: то ли приветствовали товарища, то ли веселились за его счет — без транслятора трудно было сказать, а переводчику квестор больше не доверял.

Барон отошел, держась поодаль от подчиненных. Крестьяне разбредались понемногу; только староста крабом обходил площадь посолонь. поглядывая на бывшего пастуха. Быть может, их связывало что-то? Устройство семьи в Электриции оставалось для Данила полной загадкой; статья руководителя станиславской экспедиции, доктора Симин Йекта, не прояснила ничего в этом вопросе, осмысленные словосочетания вроде «смоподобные графы фамильных связей» и «непрямое соответствие генеалогических деревьев и графа вассальных связей» вязли в новогуманитарной трескотне.

Данил двинулся прочь, пользуясь тем, что большинство крестьян глазело скорей на барона и его ландскнехтов, чем на привязавшегося к тем бледнотика, — аборигены низкого происхождения или состояния вообще не отличались любопытством по отношению к инопланетянам — еще одна загадка, вместе с прочими вызвавшая к жизни гипотезу о том, что сословия туземного общества на самом деле принадлежат к двум разумным видам. Опровергалась эта гипотеза с легкостью: в подчиненные сплошь и рядом уходило потомство титулованных электрыцарей, не обделенных ни любопытством, ни ростом, ни электрической активностью полупроводникового надмозга.

Замаскированный под вертисекомое дрон-разведчик сорвался с плеча квестора, трепеща пропеллерами. Радиус действия у аппаратика был ничтожный, но для нынешней цели его вполне хватало.

Скрывшись из виду, староста быстрым шагом направился к самому высокому зданию деревни — пузырной башне, увенчанной сигнальным колоколом. Руки его торопливо накалывали письмена на тонкой пластиковой ленте, в то время как ротовые фрезы бережно сматывали ленту в моток. Данил добросовестно заснял, как крестьянин складывает донесение в мешочек на шее орнитобота — черного, как ночь, похожего на толстую стрекозу с непропорционально маленькими крыльями. Похоже было, что он, как и этнографы, недооценил местную чернь. С инициативой и соображением у старосты все было в порядке, только выказывать их при бароне крестьянин разумно опасался. А вот отправить голубиной почтой донесение маркграфу в замок — смелости хватило. Похоже было, что барона впереди ждет неласковый прием.

Быть может, Ферроплекса следовало предупредить… или нет. Барон дал понять, что твердо уверен в победе, — его банда превосходила числом защитников замка, а боевой опыт еще увеличивал преимущества. Вероятно, и то, что граф заранее узнает о приближении врага, учтено в баронских планах. Не следует лезть под руку специалисту.

И все же червь сомнения глодал нервы Данила. Насколько можно полагаться на слова Ферроплекса, если транслятор ошибается в переводе, если понятия и образы туземной речи соотносятся с земными иначе, чем предположил неизвестный лингвист, — да соотносятся ли вообще?

За тугой, как натянутая резина, пеленой облаков разгорался бессильный рассвет. Небо оставалось смурным, его по-прежнему раскалывали в крошку ежесекундные разряды молний, но со стороны Границы поднималось, трепеща и обманывая взгляд, лилово-розовое сияние: надвигалась магнитная буря. По шагомеру выходило, что Данил отшагал по дороге из черного кирпича уже добрых пятнадцать километров, а расстояние до невидимого сквозь лес замка словно бы и не уменьшалось. Индикатор продолжал издевательски подмигивать желтым. В конце концов квестор не выдержал и решил устроить передышку.

Дорога круто забирала вверх. Данил тяжело опустился на обочину и позволил себе вытянуть ноги. Тащить на себе тридцать процентов собственного веса сверх привычного, не считая самого скафандра, — небольшое удовольствие, но расходовать резерв батарей на работу мышечного каркаса было бы опрометчиво. С другой стороны, если квестор заявится в замок выжатым, точно лимон, толку тоже будет немного. Можно накачаться стимуляторами, но в этом случае Данил опасался за свое здравомыслие — единственное оружие, которым он умел и любил пользоваться.

Пузырные деревья покачивались на магнитном ветру. Воздух оставался недвижим. В плотной атмосфере Станислава даже самый слабый ветер имел силу урагана, но в стиснутой давлением газовой оболочке, на двадцать процентов состоявшей из углекислоты, практически отсутствовали температурные градиенты, которые могли бы поднять этот ветер. Планета вращалась быстро, а облачный слой еще сильней сглаживал разницу дневных и ночных температур. Даже то, что температура на поверхности была опасно близка к точке кипения метанола, не помогало возникновению штормов. Кроме того, силу ветра научились использовать местные растения, и обширные леса могли высасывать кинетическую энергию воздушных масс, останавливая их движение. В верхних слоях атмосферы буря кипела непрерывно, но до поверхности ее отголоски едва долетали.

Если бы можно было забраться на дерево… нет, гибкая плеть ствола не выдержит, и наполненный азотом пузырь на вершине попросту притянется к земле. И поднять на импровизированном воздушном шаре антенну тоже не получится, потому что ее не вытащить из скафандра.

Чтобы хмуро глянуть на утес, на который карабкалась дорога, Данилу пришлось обернуться всем телом. Глыба карборунда размером с грузовой звездолет выламывалась из пологого склона, тяготение еще не размяло ее в абразивную пыль. Подняться на вершину — и оттуда уже, наверное, можно будет дотянуться радиолучом до заброшенного в замок ретранслятора. Связаться с кем-то из выживших и узнать, наконец, что же происходит в логове злокозненного графа.

Я бухгалтер, сказал себе Данил. Ну хорошо — бухгалтер-коммандо с особыми полномочиями. Что я делаю на планете, где даже ганзейского двора нет?

Правильный ответ — прогибаюсь перед начальством. Потому что кто-то в головной конторе решил, что на ближайшие восемь узлов катапультной сети Данил Ярцев — единственный, кто может сойти за ксенолога, кроме команды настоящих ксенологов, которых ему придется выручать. Потому что у него есть опыт успешного разрешения конфликтов с низтехническими обществами. Два раза, из них последний — пять лет тому назад, на планете, ничуть не напоминавшей Станислав.

Ну и, конечно, при слове «похищение» автоматически запускается ассоциативный ряд, который приводит к полицейским и сыщикам. В должности квестора Данилу приходилось расследовать довольно запутанные случаи, но всегда в его распоряжении находилась некая сила, будь то СБ рюминской компании, безопасники Ганзейского союза или локальная полиция. Удобно быть Холмсом, когда в любой момент можешь отправить посыльного к Лестрейду. Сейчас остатки единственной силы, которую смог переманить на свою сторону Данил, усеивали бранное поле мертвыми шестернями.

Возможно, он сумеет разобраться в происшедшем. Но кто поможет ему призвать к ответу виновных — в чем бы те ни были виноваты?

На борту «Бао Чжена», еще на грабенградской базе, дело казалось простым: местный феодал взял в плен излишне доверчивых земных ученых. Простым выглядело и решение. Феодала следовало принудительно устыдить, заложников — вызволить. Теперь, когда выполнение обеих задач казалось невозможным, Данил волей-неволей задавал себе вопрос: насколько правильно был задан вопрос, если на него получалось дать такие простые и неверные ответы?

Никто не пойдет на преступление не имея на то причины. В этом квестора убеждал опыт многолетней службы. Причин, если вдуматься, может быть только две: выгода либо безумие, причем в человеческом обществе первая в конечном итоге сводится ко второй. В отношении станиславцев Данил не был так уверен — в древние времена дефицитной экономики люди тоже убивали друг друга ради материальных ценностей — но у него не было никакой причины полагать, будто граф Дракул безумен по меркам аборигенов. Эксцентричен, но не более того.

Какую выгоду он собирался получить от похищения? Заложников берут ради выкупа. В чем граф надеялся получить выкуп? В местной валюте — кристаллах редких и драгоценных силикатов, которые станционный принтер печатал горстями?

Выкупа обычно требуют. А от графа не поступало никаких писем, ни весточки, ни звука. Данил не ожидал свитков фольги, подписанных кровью, но и менее мелодраматическое послание заставило бы оставшийся на базе техперсонал — троих перепуганных инженеров — перевести на цветное стекло пару центнеров песка. Кроме того, графу обещано было состояние за то, что этнографам позволено будет работать в его владениях, и лишь небольшая часть этого состояния была выплачена вперед.

Значит — не деньги. Тогда что?

Недостаточно данных.

Данил чувствовал, что ему катастрофически не хватает материала для размышлений. Чтобы разоблачить преступника, надо понять его мотивацию, а как ее поймешь, если не знаешь даже, что заставляет искрить мозги аборигенов?

Пропускаем этот пункт. Маркграф не просто держит землян в плену — он их убивает. Судя по обрывочным данным телеметрии, уже убил двоих, но не сразу, а по одному: первого — в первый же день после начала инцидента, второго — еще трое суток спустя. Сообщил ли ему кто-нибудь, что без подзарядки скафандры через неделю и так превратятся в гробы, — неизвестно. С собой ученые прихватили, вместе с горой оборудования, и переносной генератор, но уцелел ли тот, работает ли до сих пор — неясно. Если нет, то времени у Данила еще меньше, чем он думал.

Какой в этом смысл? Заложников убивают, только если не хотят оставлять свидетелей. Но Дракул не мог скрыть своего преступления, как бы ни старался. Не говоря о том, что этнографы против собственной воли успели вселить в туземцев здоровое почтение к противоестественной волшбе бледнотиков, включающей заклятья «дальняя связь» и «орбитальная съемка». Заглянуть внутрь замка спутники наблюдения не могли, конечно, но совместить с местностью местонахождение маяка труда не составляло.

Значит, он убивает людей именно ради того, чтобы убить.

Какая ему от этого польза?

Данил готов был рассмотреть самые странные версии — вплоть до того, что злокозненный Дракул переводит тела убитых на алхимические реагенты. Но выбрать из равно абсурдных предположений правильное он не мог за неимением информации.

Надо добраться до замка. И как можно скорее. Пока вопрос о мотивах и вине преступника не стал академическим. В лесу что-то замерцало синими огоньками, постепенно переходя в зеленый. Огни разгорались все ярче. Данил поспешно поднялся на ноги, вызывая на виртуальной панели управления скафандром ползунок теплообменника, выкручивая его на максимум.

Шаблонное оружие в условиях Станислава или не работало, или было бесполезно: наружные покровы аборигенов срабатывали не хуже бронежилета, а плоть, основанная на графеновых пленках, с трудом поддавалась физическому воздействию. Лазерные лучи в плотной, насыщенной пылью атмосфере рассеивались и вязли, более экзотические орудия убийства тоже срабатывали плохо. Копье-разрядник давно вышло из строя, и Данил пользовался им вместо дорожного посоха. Но у квестора было оружие посильнее.

Данил шагнул в густой кустарник, и фрактальное плетение ветвей расплылось перед ним каплями черной грязи. Невидимое в темноте, расплывчатое в эхоспектре существо, что выло изумрудными огнями в чаще, отступило, не показываясь. Только острые шипы втянулись в темноту.

Плотная атмосфера планеты сглаживала колебания температуры. Холодильный блок высасывал тепло изнутри многослойной скорлупы скафандра, выплескивая его наружу, — и все живое вокруг умирало от нестерпимого жара.

Данил чувствовал, что начинает мерзнуть. Привычка к искусственной среде, будь то борт межзвездного корабля, кондиционированные просторы орбиталищ или купола факторий, делала его почти таким же чувствительным к холоду и жаре, как обитатели углеродной планеты. Но для него холод был временным неудобством, а горячий ветерок из сопл холодильника для жителей Станислава — аналогом огнемета.

Непролазная чаща не оказывала никакого сопротивления — Данил брел будто бы сквозь паутину. Вот только батареи садились непозволительно быстро.

Если работа бухгалтерским коммандо чему-то научила квестора, так это умению просчитывать риски. Тропа огибала утес, всползая по склонам, — прямая дорога к замку шла по осыпям, сквозь черные тернии под зеркальными пузырями крон. Вколоть стимулятор, глотнуть питательной смеси и шагать, не глядя, как стекает черная масса по белым рукавам, как песком из часов высыпается заряд батарей.

На полпути Данил услышал голос:

— Сволочь.

Голос звучал безжизненно, слабо и хрипло. Четверка наиндикаторе связи с ретранслятором по-прежнему желтела, но, видно, каким-то чудом до замерзающего посреди тропической жары квестора долетали отдельные реплики из чужой беседы. Выжившие заложники в замке разговаривали, но Данил отчего-то мог слышать только одного из них: то ли сигнал проходил лучше, то ли шутила магнитная буря, полоскавшая белье Авроры в грязной луже неба, то ли…

— Сволочь… — повторил голос. — И пусть — непрофессионально…

— Вы меня слышите? — заорал Данил, запуская передачу. — Слышите?

Индикатор оставался желтым.

— Чтоб он сдох уже… — Тяжелое дыхание. Скрип. Что может скрипеть внутри шлема? — Вы же следующие. За кого… возьмется?

Пауза.

— Даже не думай.

Пауза.

— Не поможет… вольтаж… — Слова выпадали: кажется, не в заблудившихся радиоволнах. — Еле держусь.

Тяжелое дыхание.

— Скоро уже. Шестьдесят восемь. Жареный этнограф. Имени… капитана Кука. Не выдержу. Открыть…

Тишина.

Стиснув зубы, Данил карабкался все выше, по заплетенному живой колючей проволокой склону. Голос больше не проявлялся, и временами квестору казалось, что тот ему просто померещился. Наведенные магнитной бурей галлюцинации.

Связь появилась, когда Данил на коленях переполз плотный валик придорожного мха и растянулся на укатанном телегами карборундовом щебне. Но к этому времени зазеленевший индикатор уже показывал не четверку, а тройку. Живых заложников в замке стало на одного меньше.

Стимуляторов в аптечке оставалось на два приема. Последний километр стал для Данила сущей пыткой. Дорога петляла между скал, то круто забирая вверх, то вдруг начиная кружить на одном месте, словно ее прокладывали пьяные муравьи. Наверное, в том была какая-то фортификационная надобность, но выросший на доступном воздушном транспорте Данил склонялся к мысли, что виной была злая воля хозяина. Замковые башни маячили впереди, то выглядывая из-за скал, то скрываясь из виду.

Данил еще раз пробежался по телеметрическим данным, передаваемым со скафандров через ретранслятор. Первый сигнал отсутствовал вовсе, хотя аварийный передатчик вроде бы должен был работать годами на автономном питании. Второй и третий показывали одно и то же: температура и давление внутри скафандра равнялись внешним. Это значило, что скорлупа вскрыта, а ее носитель мертв. Четвертый выдавал нечто странное: ретранслятор подтверждал, что датчики работают, но сигнал от них получить не удавалось. Нормально работали только пятый и шестой.

Вздохнув, Данил отправил запрос на голосовую связь сразу обоим.

— Кто здесь? — панически дрожащий голос раздался в шлеме спустя секунды. — Кто?

Второй вызов Данил сбросил.

— Данил Ярцев, квестор Ганзейского союза, — представился он.

— Слава Богу! — выдохнула Вереш. — Слава Богу, хоть кто-то… Вытащите нас отсюда! Вызовите катер!

— Вы знаете, что замок охраняет крупный летающий хищник? — с подозрением поинтересовался Данил.

— Дракон. — Жизнь вытекла из голоса Чиллы Вереш, как вода. — Мы назвали его драконом. Да, катер — не выход… Сколько у вас солдат?

— Нисколько. — Данил машинально пожал плечами. — Спасибо дракону.

— Это… усложняет. — Вереш замолкла. Несколько шагов спустя она сообщила: — Нам осталось от восемнадцати до двадцати часов. Если раньше это чудовище не возьмется за свое.

— Генератор?

— Отключился, и мы не можем до него добраться: нас с Терри заперли в соседних камерах.

Данил поднял голову. Маячок горел в высоте, сквозь камень, виртуальным огоньком. Стена замка ощутимо кренилась наружу, угрожая прихлопнуть ползущего под ней путника. Подняться по ней… в неуклюжем и тяжелом скафандре… чистое самоубийство.

— Почему я не могу связаться с доктором Йекта?

— Фарадейка. — Голос Чиллы Вереш отвердел. — По какой-то причине… это чудовище очень ее бережет от контактов с нами. Даже когда… когда Чии… — Она захлебнулась. — Господи…

Значит, маркграф умеет экранировать микроволновые передатчики. Интересно, кто его научил?

— Мне нужно еще не меньше часа, чтобы добраться до замка, — проговорил Данил твердым голосом, какой хорошо приводит в себя шокированных. — Расскажите мне подробно, что происходило с того момента, как вас взяли в плен. Нет, лучше — с того дня, как вы прибыли в замок.

Поначалу все складывалось удачно. Этнографы обосновались в пустующем крыле замка — несмотря на размеры, здание не было обжито целиком, с тех пор как маркграф основал форпост на самом краю Границы, расчистив ядом джунгли в разломе Кельвина и перекрыв чудовищам прямой путь в свои владения. Большая часть замкового гарнизона переселилась туда. Оставшиеся относились к пришельцам, по примеру графа, доброжелательно, охотно принимали участие в исследованиях, а сам Дракул подолгу беседовал с доктором Йекта о высоких материях. Маркграф оказался большим любителем натурфилософии.

Десять дней назад все изменилось. Вереш осознала, что дело неладно, только когда двое стражников втолкнули ее в тронный зал, и Чилла увидела свою начальницу в клетке из тонкой медной сетки. То, что незадолго до этого связь с доктором Йекта прервалась, Вереш не смутило — та имела обыкновение отключаться от ретранслятора во время разговоров с графом, чтобы не отвлекаться.

Остальных этнографов пришлось собирать по замку довольно долго. Вереш успела связаться с Инуе Тихиро, и тот отправил сигнал бедствия на грабенградскую базу. К несчастью, для этого он использовал единственный аварийный маяк, который был при нем, и вдобавок выдал свое местонахождение в старой башне: запуск маяка в стратосферу мог не заметить только слепой и глухой. Но в течение двух часов все шестеро ученых были собраны в зале.

Дальше начался кошмар.

В каком-то смысле Фариду Париа повезло. Он умер, когда меч Дракула распорол его скафандр. От одного глотка местного воздуха человек впадал в кому, за считаные минуты переходящую в смерть.

— У Симин был нервный срыв, — рассказывала Вереш. — Что-то кричала, обвиняла графа… как мы все. На нее он как-то реагировал, но совершенно не обращал внимания на нас. Потом… потом он взялся понемногу срезать скафандр с тела. Неаккуратно. Крови было… все было в крови. Она не теряет цвета в здешнем воздухе. Так и остается темно-красной и засыхает очень медленно. А местные будто ее не видят.

Она захлебнулась.

— Все в крови, — повторила она.

Потом ученых, кроме доктора Йекта в ее золотой клетке — медь встречалась в горных породах планеты нечасто и ценилась аборигенами высоко — развели по одиночным камерам. За предшествовавшие дни граф и его подручные немало узнали о потребностях своих гостей — достаточно, чтобы по одному водить к генератору на подзарядку батарей и выдавать кассеты с пайками, хотя не пускали в кессон: герметизированную комнату, где поддерживалась пригодная для дыхания землян атмосфера и можно было снять постылую скорлупу.

Чиллу позвали на вскрытие. На глазах у нее и доктора Йекта, которую на время экзекуций выпускали из клетки, Дракул медленно, неуклюже разрезал на части тело Фарида Париа и, не переставая, расспрашивал землянок об устройстве человеческого организма. Казалось, его действительно занимает эта тема. Но ровно с тем же энтузиазмом, будто не делая различий между тем и другим, он пытался разобраться в устройстве скафандра, который сорвал с мертвого бледнотика. Данил про себя решил, что тогда и сломался аварийный передатчик.

Еще несколько дней прошло спокойно. А потом землян снова собрали в тронном зале, и маркграф начал ставить опыты на Самуэле Чане.

— Как он кричал… — шептала Вереш, и Данилу делалось неловко.

Дракула интересовали пределы, в которых можно повреждать человеческое тело или вмещающую его скорлупу. Чане продержался почти четыре часа, прежде чем неудачно наложенная шина соскользнула, впустив ядовитый воздух внутрь скафандра, но, учитывая, что шина была наложена на бедро перед ампутацией ноги выше колена, у несчастного и так не было шансов выжить. Сознание он потерял задолго до того.

Тихиро пытался вырваться. Он даже включил на овердрайв холодильник, разогнав стражу и заставив отступить от нестерпимого жара самого Дракула, но это не помогло. Дракон обрушился на них сверху.

— Я не знаю, как он управляет своим чудовищем, — поясняла Вереш. — Мы никогда не видели, чтобы Дракул подавал ему команды: ни в оптике, ни звуком, ни по радио. Переглянутся, ткнутся носами, и все. Выглядело как телепатия.

Непокорство привело только к тому, что Инуе Тихиро стал следующей жертвой, хотя времени между убийствами в этот раз прошло гораздо больше. В этот раз граф прицельными разрядами выводил из строя системы скафандра одну за другой, пока не добрался до распределительного узла. Когда отключилась холодильная установка, и разряды, пробив изоляцию, начали рвать на части тело ученого, Тихиро открыл забрало шлема сам.

— Держитесь, — приказал Данил. Пока длился рассказ, квестор миновал последний опасный участок дороги. До замковых ворот оставалось недалеко, но путь пролегал под бойницами надвратных башен. Данил не сомневался, что его приближение будет замечено — посреди граничных пустошей одинокий бледнотик был неуместен, как костер в вакууме. — Я на подходе.

— Даже не думайте! — вскрикнула Вереш. — Вас же убьют вместе с нами!

— Возможно, — отозвался квестор.

Сейчас у него оставалось только две возможности: продолжать расследование, забыв о риске, — или вызвать эвакуацию, вернуться в Грабенград и начать все сначала, вооружившись как минимум зенитной пушкой (известны ли в Электриции способы борьбы с электродраконами?). Второй вариант казался более надежным, вот только за упущенное время Дракул вполне мог пустить на опыты еще одного заложника. И вот тогда на совести Данила Ярцева окажется смерть человека.

— Почему вы сказали, что вам осталось не больше двадцати часов, если вас допускали к генератору? — спросил квестор, вспомнив реплику Чиллы в самом начале разговора.

— Генератор отключился, — ответила та. — Нам разрешают заменять батареи, но не работать с техникой. Боятся нашего волшебства.

Значит, вариант тактического отступления отпадал.

Интуиция нашептывала Данилу, что ответ где-то рядом. Что большая часть деталей головоломки уже собрана, осталось нащупать связи между ними — и остальные детали сами встанут на нужное место. Но усталость копилась за стеной из стимуляторов, и ее угрожающая близость путала мысли, не давая сосредоточиться. Оставалось только идти вперед, шаг за шагом, под прицелом бойниц. Здешние арбалеты били метко и сильно; пуля не пробила бы скафандра, но легко могла переломить бедро или голень, когда отключался мышечный каркас.

— О чем говорила доктор Йекта с маркграфом? — спросил квестор наугад.

— Хотите знать, что его спровоцировало? — Глупо было думать, что Вереш не поймет вопроса. — Мы не знаем. Мы с Терри гадаем об этом уже декаду и ни к чему не пришли. Кончено, с Симин мы общаемся только… только когда…

— Я понял, — торопливо оборвал ее Данил. Расспросить главного свидетеля сквозь клетку Фарадея будет непросто.

Пискнул зуммер. Связь с шестым скафандром восстановилась.

— Чилла, — торопливо проговорил квестор, — вы упоминали, что доктора Йекта выпускали из клетки, только когда граф собирал вас вместе, чтобы ставить опыты.

— Да. — В голосе ученой слышалась обреченность. — Я вижу. Не знаю только, кого из нас.

— Доктор Йекта? Симин? — Данил переключился на интерком руководителя группы. — Вы меня слышите?

— Кто здесь? — Хрипловатый низкий голос прозвучал надрывно — так бывает, когда прежнюю властность обстоятельства выдергивают из него, словно стержень.

— Ганзейский квестор Данил Ярцев, — представился Данил снова. — Молчите. Я знаю, что маркграф собирается продолжить опыты. Попробуйте его задержать. Я скоро буду.

— Я… не могу, — выдохнула Йекта. — Я не могу на него повлиять. Я умоляла, и объясняла, и…

— Что ему нужно? — перебил ее квестор. — Он ставит опыты — зачем?

— Из научного любопытства. — Йекта сдавленно хохотнула. Слышно было, что она сдерживает слезы. — Это… действительно опыты. Он поразительный интеллектуал. Естествоиспытатель. Ар-Рази и Роджер Бэкон в одном флаконе. И при этом я никак не могу объяснить ему, что убивать моих людей дурно!

Теперь понятно, зачем Дракул совершил свое преступление. Но Данил никак не мог сообразить — почему маркграф решил, что состава преступления в его действиях нет. А именно это и происходило, судя по словам обоих этнографов — с Терри Кируи квестор не успел связаться.

— Устад Йекта, — настойчиво проговорил квестор, — это очень важно. Постарайтесь вспомнить — о чем вы говорили с Дракулом, прежде чем он убил доктора Париа?

— Вы думаете, я не задавала себе этот вопрос? — Йекта повысила голос. — О дворянстве. Мы говорили о политике, обустройстве общества — у него очень своеобразные взгляды на этот вопрос, надо будет непременно сравнить с Жераром и Дюмезилем. Он спрашивал, кто из нас принадлежит к дворянскому сословию.

— И вы ответили?.. — подтолкнул ее Данил.

— Что у нас нет сословий, но если его интересует, кто из нас руководитель экспедиции, то это, конечно, я.

— После чего он посадил в клетку вас и принялся убивать остальных, — проговорил квестор, останавливаясь перед воротами.

Электрицийские дворяне могли быть совершенно безжалостны к черни. Это объясняло, почему Дракул считал себя вправе ставить опыты на бледнотиках, — его менее просвещенные сородичи тыкали крестьян разрядниками, чтобы посмотреть, как те дергаются. Но Данилу по-прежнему казалось, что в мотивации убийцы чего-то недостает.

Ворота оказались приоткрыты и в этом положении вросли в землю — должно быть, их запирали только с приближением врага, а этого давно не случалось. Не было и стражи у ворот. Это не показалось квестору странным: добраться до замка можно было только по дороге, и, если враг ускользнет от драконьего зоркого слуха, его приметят часовые на башнях и вышлют навстречу солдат. А какую угрозу может представлять одинокий бледнотик?

План замка Данил выдернул из памяти ретранслятора. Оставалась вероятность встретить кого-то из слуг или стражников, но те все равно отволокли бы пленника в тронный зал.

— Квестор? — послышалось в наушниках. — Вы меня слышите, квестор?

— Доктор Вереш?

— Они пришли за нами. Кажется… они пришли за мной.

Данил торопливо шагал по длинному коридору.

Сквозь окна-бойницы внутрь лился неяркий гром. Вдоль внутренней стены расставлены были доспехи на подставках… нет, понял квестор с дрожью, не резиновые солдатские плащи, а природные панцири аборигенов, выпотрошенные и отчищенные. Забрала провожали гостя мертвыми взглядами. У одного чучела отвалилась ротовая фреза и висела на черном шнурке.

У дверей тронного зала взгляд квестора упал на последнюю фигуру в мрачном ряду, и Данил едва удержал возглас. Вместо железного панциря на распорках висел грубо срезанный скафандр, точно такой же, какой защищал самого квестора. Аварийный маяк еще работал.

Двери распахнулись.

Тронный зал был огромен. Впечатление это усиливалось умело расставленными звукопоглощающими панелями: в эхоспектре казалось, будто стены проваливаются в бесконечность. Выделялись только колонны, пунктиром отмечавшие дорогу к постаменту, на котором громоздился трон. Заземленная клетка висела на глаголе рядом. Сквозь плотную сетку с трудом можно было разобрать контуры скорчившегося на полу тела. Рядом с клеткой двое стражников в черной резине удерживали фигуру в скафандре. Еще одна фигура распята была на косом кресте рядом с троном. Позади креста виднелись динамо-машина и архаичный трансформатор из собачьих кишок.

А еще у зала не было крыши. Несущие балки расчерчивали вышину, но неба не виднелось поверх черной паутины, потому что его заслоняли широко распростертые крылья.

Дракон потянулся, опуская голову к самому полу. Узкое рыло щерилось алмазными резцами.

— Здравствуй, пришелец неведомый, к роду бледнотиков склизких принадлежащий! — возгласил маркграф.

Такого здоровенного аборигена Данилу еще не приходилось видеть. Дракул возвышался над землянином почти на полголовы и был гораздо шире телом. Как ему хватало сил двигаться при тяготении на треть выше земного, квестор боялся думать. За спиной графа висел двуручный пробойник, изукрашенный затейливой резьбой, инкрустированный звонкими кристаллами кварца, и такие же кристаллы украшали начищенную до зеркального эха кирасу. Данил не был уверен, считать ли это татуировкой или пирсингом. Антенны торчали по сторонам уродливой рогоглазой головы, ощетинившись тончайшими металлическими волосками.

Квестор скрипнул зубами. Если предположение его верно, сейчас главным было не выказывать слабости. Пусть даже ампула со стимулятором показывает дно, скафандр давит на плечи, а холодильник грозит отключиться в любую секунду.

Данил взмахнул рукой, отстраняя надвинувшуюся драконью башку.

— Здравствуй, Дракул, — проговорил он.

— Для слуги ты дерзок, — отозвался маркграф.

Он обернулся к дракону. На миг два чудовища глянули друг другу в глаза. Потом дракон поднялся, взметнув голову к потолочным балкам, но продолжал оттуда взирать на пришельца, готовый в любой миг смахнуть наглеца коротким ударом когтей.

— Мое имя Данил, — бросил квестор высокомерно. — И я не слуга.

Дракул помолчал.

— Допустим, — признал он. — Я мало знаю о бледнотиках. Нареченная Йектой говорила, что все вы — не более чем слуги далеких хозяев.

— Я равен правами любому рыцарю Электриции. — Данил расправил плечи. — И мне не нравится то, что я вижу здесь.

Маркграф расхохотался.

— И ты осмелишься сказать это в лицо роборотню? — осведомился он. — Взявшему вассальную клятву у дракона? Я знал, что у вашего племени больше смелости, чем здравого смысла.

— Правосудие не знает страха, — напыщенно отозвался Данил. Он импровизировал, пытаясь выставить себя электрыцарем: самодовольным и самовлюбленным, бесконечно убежденным в собственной власти над окружающими по праву рождения. — Кровь невинных вопиет об отмщении.

Лучше было, подумал он, упомянуть машинное масло.

— Хочешь ли сказать, бледнотик, что благородный злектрыцарь может быть не властен над чернью?

Если я скажу, что может, подумал Данил, меня тут же хлопнут за подрыв основ феодального строя. Тут даже нет принципа «вассал моего вассала — не мой вассал», здесь есть дворяне — и все остальные, есть те, кто имеет право, — и те, у кого права нет, причем невозможно попять, как проходит граница между двумя сословиями.

Фрезы в драконьей пасти неспешно закрутились, брызгая маслянистой слюной. Маркграф выдернул из-за спины клевец тем же стремительным и страшным движением, каким дракон расправлял крылья.

— Но тогда, во имя Всепрограммиста, чего ты хочешь от меня, бледнотик?

Какого программиста могут поминать — откуда могут иметь понятие о программировании — существа, не имеющие вычислительных машин?

Последний кусочек головоломки встал на место.

— Видимо, возникло недопонимание, маркграф, — проговорил Данил, приседая в местной версии поклона. — К вам у меня нет претензий. Я пришел арестовать доктора Симин Йекта, — он повернулся к медной клетке, откуда ученая с надеждой смотрела на него слепым забралом шлема, — по обвинению в преступной халатности, повлекшей за собой человеческие жертвы.

— И это все?

Николай Рюмин отхлебнул пива — как всегда, из кружки размером с вакуум-шлем. Квестору показалось, что до него доносится горьковатый запах хмеля, хотя этого не могло быть. Ганзейский купец полулежал в кресле на борту своей яхты, а та стояла на приколе у ступицы орбиталища Восторг, в половине световой секунды от медленно гасящего скорость «Бао Чжэна». Обычно квестор обождал бы с докладом начальству до личной встречи, но в этот раз Рюмин настоял на телеприсутствии.

Данил пожал плечами.

— Остальное не так интересно. Конечно, я надавил на маркграфа, насколько осмелился, учитывая ненадежность транслятора, — слишком наседать было опасно. Впрочем, он и так готов был рассыпаться на шестеренки от стыда. По крайней мере мне удалось уговорить его выделить часть земель на ганзейское подворье. С точки зрения логистики место похуже, чем Грабенград или Киберополь, но, когда мы возьмемся за воздушный транспорт, этот недостаток станет преимуществом. За Границей расположен густонаселенный домен, с которым у Электриции постоянных контактов нет. Даже странно, — задумчиво добавил он, — что, имея перед глазами пример баллонных деревьев, туземцы не придумали дирижабля.

Дальше все было просто. Я подбросил маячок, вызвал катер с базы, и мы улетели. Доктор Йекта была очень обижена, что ей пришлось до самого отлета носить никаб из проволочной сетки — это местные кандалы. Правда, когда я ей объяснил, что обвинение предъявлено вполне серьезно, ей стало не до обид. Не знаю, как она будет выкручиваться в арбитражном суде, но по законам Неоафин ей грозит остракизм, а по ганзейским — правка психики. Самовлюбленная глупость — тяжкое преступление.

— Хм. — Рюмин нахмурился. — Так что все-таки произошло на самом деле? Мои мозги уже не так проворны, как в молодости.

«Кто бы говорил», — усмехнулся Данил про себя. Свою карьеру в Ганзе он начинал практикантом на торговой эскадре Рюмина. С возрастом ум купца становился, кажется, только острее.

— Двукфазность, — ответил квестор одним словом и пояснил, увидев, как взлетели брови собеседника: — Мыслительные процессы местных жителей идут на двух уровнях: об этом мы знали с самого начала. Химозг отвечает за то, что мы бы назвали вегетативной нервной системой, и за долговременную память — но мышление, склад личности, индивидуальность задается электразумом. Эта часть крайне уязвима для ЭМП. Поэтому эволюция выработала у животных планеты устройства для обмена приобретенными рефлексами. Для нас это неочевидно, потому что мышление человека привязано к субстрату, нашу психику нельзя свести к электрическим импульсам в мозгу и записать в виде программы — она опирается на то, что станиславцы называют химозгом. А их разум от субстрата зависим мало.

Он перевел дух.

— То, что переводчик счел вассальной клятвой, на самом деле — прививка личности. С точки зрения аборигенов, полноправное разумное существо — это сам электрыцарь, а его так называемые вассалы — просто продолжения его, вынесенные в отдельное тело, столь же заменимое, как рыцарский конь или доспех. Поэтому барон смог за секунды обратить крестьянина в одного из своих солдат, а маркграф — подчинить себе дракона, подсадить дракону отпечаток собственной личности. Когда Дракул понял, что Симин Йекта невольно обманула его, что каждый из нас — пресловутый остров в океане, и он убивал не слепки личности доктора, а отдельных разумных существ… мне показалось, что сейчас придется проводить ему срочную психотерапию.

Если бы экспедицией руководили планетологи, рано или поздно выяснилось бы, что большинство туземцев на самом деле — полуразумные инструменты. Следовало догадаться раньше, но меня и то сбил с толку неправильный перевод. А этнографов он попросту заворожил. Это дрянная наука — почему обвинение в халатности и было принято обоими судами, — но людям свойственно цепляться за знакомое и видеть его черты в неизвестном.

Рюмин вздохнул тяжело, как морж, и снова припал к кружке. Когда он вынырнул, усы его белели пеной.

— Хорошо, что я не квестор, — проворчал он. — И хорошо, что эта дура не работает на меня.

— Вам хорошо, — буркнул Данил. — А мне предстоит объяснять родственникам троих погибших, почему их убил гуманитарный подход к теории перевода.

— С другой стороны, — заметил Рюмин, — тебе не придется объяснять, почему люди погибли по твоей вине.

Квестор вздохнул.

— Каждый раз, как сталкиваюсь с такими вот историями — когда люди гибнут из-за глупого совпадения, из-за непонимания или дурацкого стечения обстоятельств, — мне кажется, что в их истории должна быть мораль. Понимаю, что нелепость, но ничего не могу с собой поделать. Двойственное у меня к таким вещам отношение.

— Мораль твоей истории проста — никогда нельзя до конца доверяться переводу, — отозвался Рюмин. — С другой стороны…

— С другой стороны… — эхом отозвался Данил.

Оба переглянулись и разом тихонько хмыкнули.

Оглавление

Владимир Серебряков С другой стороны