Чародейский рок. Чародей и сын [Кристофер Зухер Сташеф (Сташефф)] (fb2) читать онлайн

Кристофер Сташеф Чародейский рок Чародей и сын

Содержание:

Чародейский рок (Перевод: Н. Сосновская)

Чародей и сын (Перевод: Н. Сосновская)

ЧАРОДЕЙСКИЙ РОК

С благодарностью мисс Джиндер Букэнэн за ее помощь в работе над этой книгой во всех ее проявлениях

1

— Слава Богу! — вздохнула Корделия. Пожалуй, со вздохом она немного перестаралась, но в это самое время к столу тайком прокрался Алан, а Алан мало того что был кронпринцем, так еще и очень симпатичным крон-принцем. Корделии исполнилось четырнадцать, и в последнее время она на подобные вещи обращала большое внимание. — Слава Богу, мама отдала его лорду аббату!

— Отдала что? — Принц Алан устремил любопытный взгляд в сторону королевского стола.

Мать четверых юных Гэллоуглассов как раз в это время передала аббату нечто тяжелое, подвешенное на цепочке.

Дети сидели за боковым столом, в тридцати футах от королевского. Большой зал имел площадь семьдесят пять на пятьдесят футов — не то чтобы гигантские размеры, но все же этого вполне хватало для того, чтобы сейчас, когда зал освещали только развешанные по стенам факелы да свечи, расставленные по столам, ну и конечно — огромный камин, жарко пылавший в северной стене, под потолком и в углах сгустились непроницаемые тени. А вот ближе к середине зала было так светло, что казалось, будто львы и драконы того и гляди прыгнут на тебя с гобеленов, и ярче сияли латы рыцарей, и прекрасней, чем при свете дня, казались дамы.

Но прекраснее всех казалась леди Гвендилон — по крайней мере для ее детей. И вот теперь она передавала что-то лорду аббату. Опустив подвеску на ладонь аббата, леди Гвендилон раскрыла футляр, и все взрослые ахнули. И нечего было этому дивиться: Алан даже оттуда, где сидели дети, увидел, как ярко сверкнул камень.

— Что это такое?

— Это микро… ой! — Джеффри Гэллоугласс вскрикнул и схватился за бок.

— Это камень, который сделал наш папа, — любезно объяснила Алану Корделия.

— Сказала бы «нашел» или «огранил», — заметил Диармид, младший братик Алана. — Люди камней не делают.

— Не говори, когда не знаешь, малявка! — фыркнул на него Алан, а Грегори, самый младший из Гэллоуглассов, предложил спасительное объяснение:

— Наш папа делает. И вы бы смогли, если бы только приготовили правильное зелье. Приготовьте густой-прегустой рассол, а потом опустите в него ниточку. Пройдет несколько дней — и вы увидите, как на ней растут соляные камешки.

Диармид вытаращил глаза, но если Грегори так сказал — значит, так оно и было.

Джеффри наконец перестал морщиться от боли и задумался об отмщении. Он устремил злобный взгляд на Корделию, но только собрался что-то сказать, как вдруг кто-то дернул его за руку. Это был его старший брат Магнус. Он наклонился и принялся что-то отчаянно шептать Джеффри на ухо.

— Соляные камешки — они не крепкие, — сказала Корделия. — Но огранены они так же красиво, как самые прекрасные драгоценные камни.

Алан нахмурился.

— И вот так же ваш отец изготовил этот синий камень?

— Да, — подтвердил малыш Грегори. — Только в рассол была опущена не ниточка, а проволока.

— Ну понятно, — со знанием дела кивнул Алан. — Это же все-таки драгоценный камень, а не кусок соли.

— Вот только, — заметила Корделия, — камень получился не совсем такой, как папа хотел.

Джеффри вернулся к столу — насупившийся, но молчащий. Магнус сел рядом с ним.

— А какой он хотел сделать? — поинтересовался Диармид.

— Амулет, — ответила Корделия, — который наделял бы того, кто им владеет, магической силой.

Алан не проронил ни слова. Он только молча, не мигая смотрел на девочку.

— Ужас какой! — вырвалось у Диармида. — Ведь тогда не стало бы ни законов, ни порядка! Всякий поднял бы руку на соседа!

— Ты все очень правильно понял, — пылко отозвался Грегори. — Но пойми, дружище, ведь если бы все на свете стали волшебниками, разве мир не остался бы таким же, каким был? Правили бы сильные, а слабые повиновались бы.

Диармид сдвинул брови. Было видно, что ему очень хотелось бы поймать Грегори на какой-нибудь погрешности в рассуждениях.

— Все эти разговоры ни к чему, — махнув рукой, сказал Магнус. — Камень, изготовленный папой, не делал того, чего папа от него хотел. Он упросил одного пахаря повесить этот камень на шею и попытаться сотворить чудо. Ничего не вышло. Вся беда была в том, что творил этот камень чудеса только тогда, когда его папа носил.

— Какая же беда? — тут же полюбопытствовал Диармид.

— И что он творил? — добавил Алан.

— Папа вставил камень в ободок, надел этот ободок на лоб и попробовал вырвать из земли с корнем молоденькое деревце, которое выросло слишком близко к дому.

— Разве ваш папа не мог выкорчевать его без помощи какого-то там волшебного камня? — удивился Диармид.

— Мог. Поэтому он и послал деревцу самый слабенький мысленный приказ. Ничего не получилось. Тогда он послал мысль посильнее, потом сосредоточился как только мог — но дерево упрямо стояло на месте, хоть бы ему что.

Алан вытаращил глаза.

— Что же… Камень мешал его волшебству?

— Нет, — вступил в разговор пришедший в себя Джеффри. — Когда папа послал самый сильный мысленный приказ, небо потемнело.

— Помните страшный ливень две недели назад? — спросил Грегори.

— Это оказался совершенно новый тип псионной энергии, — объяснил Род Гэллоугласс. — По крайней мере новый для меня. То есть мне доводилось слышать о тех, кто способен вызвать дождь, и на мой взгляд, это — всего лишь еще одна разновидность телекинеза…

— Однако не этой разновидности вы желали в тот момент, — резюмировал аббат. Он положил камень на стол и отодвинул от него руки.

— Вот-вот, — кивнул Род. — Конечно же, я его тут же снял и ушел в дом, и тут же убрал в самое надежное место, какое только смог придумать, а уж потом переоделся в сухое.

Отец Бокильва взглянул на Гвен, но не стал спрашивать, что же это было за «самое надежное» место.

— И потом вы изготовили футляр для него и с тех пор к камню не прикасались?

— Совершенно верно, — твердо ответил Род. — И покуда мы соображали, как быть, Гвен была предельно осторожна со своим волшебством.

— И что же вы решили? — поинтересовалась королева Катарина.

— Решили, что более я ставить опыты не буду, — ответил Род.

— Мудрое решение. Не стоит этим заниматься до тех пор, пока мы не выясним, что именно вы сотворили. — Аббат торопливо защелкнул крышечку футляра.

Отец Бокильва, сильно побледневший, не сводил глаз с аббата.

— А потом, — проговорила Гвен, — мы решили, что неплохо было бы попросить вас взять этот камень и отвезти в монастырь, где ваша братия изучает подобные вещицы. Пусть ваши монахи решат, бесполезная ли это вещь или она годится только для злых дел.

Род кивнул.

— Если окажется, что от камня больше горя, чем добра, прошу вас, уничтожьте его. Только мне про это не говорите, — добавил он, немного подумав. — Я очень гордился своим творением.

— Это и вправду великое достижение, — возразил аббат, подняв амулет со стола — осторожно, взявшись за цепочку, и убрал его во внутренний карман сутаны. — Мы все сделаем, как вы просите, и мои монахи отнесутся к делу со всем возможным тщанием, заверяю вас. К счастью, я и сам до некоторой степени наделен даром волшебства, поэтому надеюсь без помех доставить камень в монастырь. Я отправлюсь туда незамедлительно, — сказал он и устремил взгляд на короля, — если вы дадите мне несколько рыцарей и солдат, дабы они оберегали меня в пути.

— С радостью исполню вашу просьбу, — отвечал Туан.

И вот тогда в зал вошли зомби.

Только на самом деле они не шли — они танцевали. Танец был странный — скованный, неловкий, но когда танцуют мертвецы, разве кому-то придет в голову требовать от них грации и изящества? Да от них никто ничего не требует. От них бегут сломя голову.

Чем, собственно, и занялись большинство вельмож и придворных дам. Перед тем как обратиться в бегство, они дружно, хором взвизгнули, вскочили из-за столов и попятились назад, закрывая лица руками. Попадали на пол перевернутые столы, посыпались с них тарелки и кувшины, мужчины заслонили собой жен и возлюбленных, выхватили мечи и кинжалы. Правда, последнее они сделали без особого пыла — понимали, что толку от оружия никакого. Магнус велел сестре и младшим братьям спрятаться у него за спиной, но Джеффри, конечно, тут же выскочил вперед и выхватил шпагу, а Корделия рванулась было в сторону, чтобы встать слева от Магнуса, но только налетела на спину Алана, который тоже решил поиграть в защитника. Чтобы спасти собственное достоинство, Корделия обняла за плечи Грегори и Диармида, прижала к себе и прошипела:

— Разойдитесь немножко! Я тоже хочу посмотреть!

— Смотри, но не вмешивайся, — строго проговорила мать Корделии, неведомо каким образом оказавшаяся рядом с детьми. Девочка обратила внимание на то, что мама не пытается встать впереди сыновей. Правда, Магнусу уже исполнилось семнадцать, он был совсем взрослый. Но Корделия отлично знала, что уж кто-кто, а ее братья сумеют постоять за себя, как и мама.

И тут ее внимание привлекла музыка.

А музыка была шумная, с беспорядочным, неожиданным ритмом — и девочка была готова пуститься в пляс, слушая беспечную мелодию, невзирая на тоскливую процессию танцоров.

Магнус тоже решил, что музыка не так уж плоха, если привыкнуть. На самом деле, если бы зомби не были так похожи на высохших мумий и не двигались на негнущихся ногах, юноша вряд ли сразу отличил бы их от живых людей. Саваны на танцорах были кое-где прихвачены складками, и кожа у них была сморщенная и темная, но в пустых глазницах вспыхивали искорки оживления, и их губы трогали довольные усмешки — они не были перекошены смертным окоченением. Зомби хлопали в ладоши и пели. Время от времени они хором выкрикивали какие-то слова — но их смысла Магнус уловить не мог. Некоторые держали в руках камни и постукивали ими в такт со странным неровным ритмом.

— Калипсо, — объяснил Роду Туан. — Определенно калипсо.

— Что-что? — переспросил отец Бокильва. — Нимфа, которая зачаровала Улисса и его товарищей?

— Нет, это такая музыка. Родом с древней Терры.

— Но как она попала сюда? — требовательно вопросил Туан.

Род пожал плечами.

— Откуда вообще берется музыка? Я не вижу никаких инструментов.

А зомби снова что-то выкрикнули хором.

Аббат нахмурился.

— Вот теперь я разобрал, что они кричат, но это слово ничего не означает.

— Джембори! — опять прокричали зомби.

— Это вроде вечеринки, пирушки, — объяснил Род. — Грандиозная такая пирушка.

Туан шагнул вперед и выставил перед собой меч.

— Быть может, Холодное Железо…

— Нет. — Род остановил короля, взяв его под руку. — Против зомби действует только соль — да и то нужно засыпать ее им в рот и добиться, чтобы они ее не выплюнули. Тогда они стремглав помчатся к своим могилам. Но это очень опасно для всякого, кто окажется у них на пути.

— Можете дальше не говорить, — поджав губы, проговорила Катарина. — Они уходят.

Они и вправду уходили — шаркая подошвами, постукивая камнями, прищелкивая пальцами, хлопая в ладоши и выкрикивая нараспев слова, не понятные для придворных. Время от времени они хором произносили одно и то же слово:

— Джембори!

Но вот наконец пение стихло, и жуткие танцоры исчезли. На несколько минут в большом зале воцарилась тишина.

А потом дамы, всхлипывая, опустились на скамьи, а их кавалеры принялись их утешать. Корделия стояла прямо. Она решила, что ни за что на свете не расплачется. Гвен с тревогой смотрела на Грегори и Диармида, но Диармид плакать не собирался, он был по обыкновению серьезен, а Грегори как зачарованный смотрел в ту сторону, куда ушли танцоры.

— Пошли! — крикнул Алан. — Отец скажет, что нам делать!

Но когда они подбежали к королевскому столу, Туан, обращаясь к священникам, проговорил:

— О чем мы говорили весь день? О доморощенных священниках, которые, на наш взгляд, могут представлять опасность из-за того, что восхваляют нищету и унижение?

Род кивнул.

— Да. Почему-то вдруг они все разом притихли.

— Конечно. — Катарина увидела Гвен и испустила вздох, полный искреннего облегчения. — Что бы это могло значить, леди Гэллоугласс? Откуда они взялись?

Но Гвен только развела руками и покачала головой.

— Из своих могил, ваше величество. Но кто их пробудил — этого я сказать не могу.

— И почему они были посланы сюда, — добавил Туан и недовольно сдвинул брови.

— О, вот это как раз довольно просто! — фыркнула Катарина. — Их послали сюда, чтобы напугать монархов и придворных. Ведь теперь, когда мы говорим о них, они танцем проходят по улицам города, и наверняка наши добрые горожане кричат от ужаса.

Туан обернулся, щелкнул пальцами, и рядом с ним сразу оказался стражник.

— Скажи сэру Марису, пусть отправит вслед за этими танцорами-призраками отряд стражи. Но пусть близко к ним не подходят и только проследят за тем, чтобы призраки ушли из города.

— А если кому-то станет худо от страха, — поспешно добавила Катарина, — пусть стражники помогут им.

Стражник поклонился и развернулся, чтобы уйти, но судя по его взгляду, он явно задумался о перемене места службы.

— Да, только страх и грозит горожанам, — согласился Туан. — Однако от такого страха вся страна взмолится, чтобы мы, монархи, изгнали этих жутких призраков. — Он взглянул на аббата. — А что могут монархи?

Аббат немного помолчал и ответил:

— Я поговорю с моими монахами.

— Значит, монархи не могут ничего, — заключил Туан и вернулся взглядом к Катарине. — И народ увидит, что монархи беспомощны. В этом и состоит цель злодеев.

— Свергнуть нас, — вымолвила Катарина побелевшими губами. — Неужели с этим никогда не будет покончено? Неужели нас никогда не оставят в покое?

— Никогда, — не стал утешать ее Род. — Потому что ваша страна и ваш народ необычайно ценны, ваши величества.

Катарина немного оттаяла, и в ее глазах сверкнули искорки благодарности. Она не стала спрашивать, для кого представляют ценность она и ее подданные. Они с Туаном выудили у Верховного Чародея, что могли, об этом, и Катарина сама не знала, хочется ли ей знать больше.

Но Туан на этот счет имел свое мнение.

— Кто это «они»? Кого ты подразумеваешь под теми, кто не желает оставить нас в покое? — спросил он у жены.

— О, само собой — это те, кто воскресил и послал сюда зомби, — ответил вместо королевы Род.

— А это кто сделал, папочка? — спросил Грегори.

— Хороший вопрос. — Род посмотрел сверху вниз на младшего сына. Он всеми силами старался не выдать отчаяния. — А у тебя есть какие-то соображения, Грегори?

— Колдун, — сказал Диармид.

— Неплохо, — похвалил Род. — Но какой именно колдун?

Грегори покачал головой.

— Мы не так много знаем, чтобы угадать, папочка.

— Если так, — проговорила Катарина, — то заклинаю вас, узнайте больше!

2

— Потому что королева сказала: «Узнайте больше!», вот почему.

Род подтянул подпругу под брюхом у Векса.

— У меня такое ощущение, что ты теперь пользуешься любым предлогом, лишь бы отправиться в путешествие, — заметил Векс.

Род слышал голос огромного черного коня благодаря наушнику, имплантированному в кость черепа за ухом. На самом деле теперь он мог бы слышать робота и без этого устройства, потому что Векс научился транслировать свои мысли на телепатической частоте семейства Гэллоуглассов. Но наушник не требовал никакого сосредоточения.

— Что ж, это правда, — не стал спорить Род. — Лишь бы их величества командировочные исправно платили. — Он саркастично ухмыльнулся. — А порой можно и без командировочных. Просто когда все официально, никому ничего объяснять не приходится.

— Но сейчас тебе предстоит преследовать нечто вроде ходячих трупов. Ты вправду думаешь, что безопасно брать с собой детей?

Род остановился, зажал седельную сумку под мышкой и принялся загибать пальцы.

— Во-первых, от мертвяков не исходило абсолютно никакой агрессивности. То есть они выглядели вполне дружелюбными. Во-вторых, никто из моих детишек ни капельки не испугался, завидев эту компанию. В-третьих, ты действительно думаешь, что нам удалось бы заставить их остаться, если бы мы попытались?

— Не удалось бы, если бы за дело не взялась Гвен, — вздохнул конь-робот. — А она, похоже, сама настроилась на экспедицию.

— Ну а уж если она считает, что для детей путешествие будет безопасным, значит, так оно и есть.

— Я понял твой намек, — снова вздохнул Векс. — И все же, как учитель твоих детей, я должен выразить протест по поводу возникновения перерыва в их занятиях.

— А кто хоть слово сказал насчет того, что они не будут выполнять домашние задания? Уверен, у тебя непременно найдется время для лекции — другой. — Род перебросил через спину Векса седельные сумки, вывел коня из стойла, повернулся, закрыл дверь и запер на засов.

— Ну, это ты зря, лорд Чародей, — послышался тоненький голосок из травяной кочки рядом с домом. — Покуда тебя не будет дома, мы будем стеречь твой дом и амбар как зеницу ока.

Род учтиво поклонился кочке.

— Вот спасибо, брауни. Просто такой уж у меня характер — все делаю как полагается. Да и вас не хочу утруждать больше, чем нужно. О, и миску с молоком я в доме оставил.

— Это мы знаем, — отвечал невидимый человечек. — Счастливого пути, лорд Чародей.

— Благодарю, Маленький Народец, — ответил Род и повел Векса туда, где его уже ждали собравшиеся в дорогу жена и дети.

Гвен бросила на мужа вопросительный взгляд, отвернулась и стала наблюдать за детьми. Роду не пришлось читать ее мысли, чтобы понять: она гадает, мудро ли будет позволять Вексу вколачивать детям теоремы и аксиомы в то время, как дети твердо решили, что у них — каникулы. Род, увидев выражение мордашки Джеффри, и сам начал подумывать о том, что эта мысль не так уж гениальна.

— Такая куча всех этих парабол, гипербол и тангенсов! — в конце концов взорвался мальчуган. — На что они сдались воину?!

— Воину они очень даже понадобятся, — невозмутимо отозвался Векс, — если он решит взять в осаду крепость.

Джеффри выпучил глаза.

— Это как же?

— Превосходный вопрос. Как ты нацеливаешь катапульту, Джеффри?

— Как-как… Наставляешь ее на крепость да и стреляешь! — развел руками мальчик.

— А если ядро упадет, не долетев до стены?

Джеффри довольно ухмыльнулся. Разговор перешел в область, в которой он был большим специалистом.

— Тогда надо катапульту поближе передвинуть.

— Но лучники, засевшие в крепости, могут перестрелять твоих солдат, покуда вы будете перекатывать катапульту, — напомнил мальчику Векс. — Они их попросту превратят в подушечки для иголок.

— Ну, тогда… — недовольно протянул Джеффри. — Тогда надо катапульту сделать помощнее.

— Неплохо. Но допустим, она у тебя получится слишком мощной, и ядро перелетит через крепостную стену и упадет во дворе.

— Ну, так это же хорошо! Оно там чего-нибудь переломает…

— Но стену-то оно не пробьет. Однако катапульту можно наклонить.

— Катапульты не наклоняются.

Джеффри сдвинул брови. Он заподозрил какой-то подвох.

— Значит, тебе нужно изобрести такую, какая наклоняется.

— Зачем? — горячо возразил Джеффри. — Какой от нее толк?

— Почему бы не сделать катапульту и не показать им? — предложил Род.

Ответ Векса был заглушен восторженным возгласом Джеффри. Они с Грегори бросились собирать палочки и рвать плети вьюнка. Через десять минут была готова довольно сносная модель катапульты. Корделия и Магнус наблюдали за младшими со снисходительными улыбками, стараясь не выдать интереса.

Векс строго проговорил:

— Заряди катапульту, Джеффри.

— Есть, Векс! — Мальчуган поднял с земли маленький камешек и уложил его в ложку катапульты.

— Нацель ее на тот большой дуб у дороги, — дал следующий приказ Векс.

— Самый толстый, — ухмыльнулся Магнус. — Уж если ты в него не попадешь, братец, придется привести для тебя слона.

Джеффри свирепо зыркнул на старшего брата, но, прежде чем он успел вымолвить хоть слово, Векс сказал:

— Я не просил тебя о консультации, Магнус. Ты окончательно навел орудие на цель, Джеффри?

— Да, Векс.

— Тогда — огонь!

Джеффри нажал на «спусковой крючок», и ложка катапульты подлетела вверх. Камешек подпрыгнул.

— Обратите внимание на то, дети, что траектория полета данного камня представляет собой дугу. На самом деле если вы приглядитесь внимательнее, то увидите, что эта дуга вам знакома.

— Ну, само собой, — кивнул Джеффри. — По такой же дуге летит стрела, когда лучник выпускает ее по далекой цели.

— Верно. Такая дуга называется параболой. Применив точный математический расчет и зная высоту, угол и длину ложки — рычага катапульты, силу натяжения каната, можно определить, где закончится дуга.

— То есть — куда упадет камень! — сверкая глазами, воскликнул Джеффри.

— Древний, как мир, педагогический прием, — шепнул Род на ухо Гвен. — А ведь сработал!

Гвен вздохнула и покачала головой.

— Он ничему не желает учиться, если это хоть как-то не связано с войной.

Камешек ударился о ствол дуба, и чей-то слабый, шелестящий голос отчетливо произнес:

— О-о — ой!

Дети замерли и вытаращили глаза.

А потом развернулись друг к другу и одновременно затараторили.

— Это ты сказал «ой»?

— Нет. Я только смотрел. Это ты?

— Я вообще никогда не ойкаю!

— И я не говорила. Это ты сказал?

— Да нет же! С чего мне ойкать? Меня никто не бил!

— Дети! — строго одернула их Гвен. Они тут же утихли и повернулись к матери. — Ну, кто же сказал «ой»?

— Камень, — ответил Грегори.

— Это невозможно, — заверил всех Векс. — Камни не умеют разговаривать. Они неодушевленные.

— В Грамерае, Векс, кто угодно умеет делать что угодно, — напомнил роботу Магнус.

Ответ робота прозвучал не слишком уверенно:

— Ты подразумеваешь, что камень, о котором идет речь, не настоящий?

— Нет, Векс, — покачала головой Корделия. — Как ты нас учишь — мы не подразумеваем, а ты не делаешь выводов.

— Должен признать, ты необыкновенно точна, — проговорил Векс. — Видимо, этот камень сказал «ой».

Род был потрясен достижениями Векса.

— А ведь было время, когда у тебя от такого случился бы припадок!

Дети весело закричали и побежали к упавшему на землю камешку.

— Вернитесь, дети! — воззвал к ним Векс, но они уже успели промчаться по двору перед конюшней и оказались около дуба. Векс увеличил громкость. — Не подходите близко! Мы должны предполагать, что камень опасен, потому что не знаем, что он собой представляет.

Гвен нахмурилась.

— Это не обязательно, Векс.

— Но желательно, — заметил Род. — К тому же он дал им приказ.

Джеффри вытянул указательный палец.

Гвен вздохнула и мысленно крикнула:

— Джеффри, нет!

Приказ она дала телепатически, но Джеффри отдернул руку и с упреком посмотрел на мать.

— Он же не укусит меня, мам!

— Ты не можешь этого утверждать — так же, как и я. — Векс подошел к детям, склонил голову, поискал на земле палочку. Нашел, сжал зубами. — Что бы это ни было такое, моему телу оно наверняка повредит меньше, чем твоему, поскольку я изготовлен из стали, а вы состоите из живой плоти. Поскольку этот предмет явно нужно исследовать, вам следует отойти.

Дети сделали маленький шажок назад.

— Гигантский шаг, — скомандовал Векс.

Дети вздохнули и повиновались.

— Три, — распорядился Векс.

— Да зачем это нужно! — фыркнула Корделия, но все же все четверо сделали как им было велено, а потом затаили дыхание, когда Векс медленно пошел вперед.

В наступившей тишине все вдруг услышали едва различимую музыку — мелодичную, но очень назойливую, с четким басовым ритмом.

Магнус поднял голову, огляделся по сторонам.

— Откуда исходит этот звук?

— От камня, — ответил Векс.

Все уставились на камень и старательно прислушались. Да, действительно, музыка исходила изнутри камня.

— Вот ведь какой странный камешек! — ахнул Грегори.

— Если так, то с ним надо обращаться очень осторожно.

Векс тихонько потрогал камень палочкой.

Камешек хихикнул.

— Он живой! — выдохнул Грегори, вытаращив глаза.

Род и Гвен не отводили глаз от камешка.

— Что же это такое? — озадаченно спросила Гвен.

— Хотя бы он неопасный.

Джеффри с довольным видом выпрямился.

— Похоже, это так, — не слишком охотно согласился Векс. И добавил: — Хорошо, дети. Можете его потрогать.

Дети обрадовались. Джеффри подошел, опустился на колени и потрогал камешек указательным пальцем.

— Перестань! — хихикая, вскрикнул камешек.

Дети ахнули.

— Он разговаривает!

— Конечно, разговариваю, — отозвался камешек. — А вы — нет?

— Ну… я разговариваю, — сказал Грегори. — Но ведь я же не камень.

— Само собой, — согласился камень. — Ты слишком мягкий.

— И ты тоже, — заметил Джеффри, подобрал камешек и сжал его в ладони. — Ты — мягкий камень^[1].

Все смотрели на камешек, не отрывая глаз. В тишине снова зазвучала тихая, бесконечно повторяющаяся мелодия, сопровождающаяся вибрирующими басовыми аккордами.

— Корделия, — сказал Векс, — пожалуйста, перестань качать головой.

— Да не качала я! — огрызнулась девочка.

Гвен сдвинула брови.

— Нет, доченька, качала.

Корделия обернулась и удивленно посмотрела на мать, а Векс объяснил:

— Ты просто этого не замечала.

— Положи меня, — закапризничал камешек. — Ты щекочешься.

— Дай его мне.

Корделия протянула ладошку, и Джеффри передал камешек ей. Тот опять захихикал. Девочка погладила его указательным пальцем — и хихиканье сменилось мурлыканьем.

— Ой, как приятно! — Девочка снова погладила камешек. — Он прямо как мох!

— Мох. — Гвен вздернула подбородок. — Конечно, дети. Наверняка этот камешек сотворен из ведьмина мха.

Ведьминым мхом назывался произраставший на Грамерае эндемик-грибок. Это растение отличалось телепатической чувствительностью. Стоило проективному телепату — иначе говоря, гипнотизеру — направить на ведьмин мох поток своих мыслей, и грибок тут же преображался и принимал форму того, о чем думал телепат. Ведьмин мох даже мог приобретать дар речи и способность к размножению.

Магнус устремил взгляд на камень и сдвинул брови.

— Верно. Он может быть изготовлен из ведьмина мха. Как бы он вообще смог бы существовать, если бы был чем-то иным?

— А что он тут делает? — требовательно вопросил Джеффри.

— Я делаю музыку, — с готовностью отозвался камешек.

— А зачем?

— А это — так, развлекаловка, — объяснил камешек.

— Странное слово. Откуда у тебя взялась музыка?

— Ну, — ответил камешек, — она внутри меня с тех самых пор, как я изготовлен.

— Если это ведьмин мох, кто-то должен был потрудиться с ним. — Гвен запрокинула голову, с прищуром посмотрела на камень. — Кто сотворил тебя, камешек?

— Другой камешек, — ответил камень.

Грегори испуганно взглянул на мать.

— Как же это его мог сотворить другой камешек?

— Вот дурачок! — надменно фыркнула Корделия. — Как мамы и папы делают детей?

Грегори недоуменно воззрился на старшую сестренку, но Векс сказал:

— Я сомневаюсь, что здесь речь идет об аналогичном процессе, Корделия. Если на то пошло, было сказано о наличии всего одного другого камешка.

— Значит, это ребеночек, — ласково проворковала Корделия. — Ой! Какой миленький! Вот бы взять тебя домой, как зверушку!

— И не мечтай, — поспешно заявила Гвен. — У меня хлопот хватает и без музыки, которая звучит в доме без умолку.

— А вот он попадет в дом и перестанет. — Корделия посмотрела на камешек. — Ты же можешь перестать играть музыку, правда же?

— Не-а, — ответил камешек. — Я наполнен мелодией. Она должна выходить из меня.

— И ты никогда не бываешь пустым? — спросил Грегори.

— Никогда, — решительно объявил камешек. — Музыка растет и растет внутри меня, покуда я не чувствую, что… должен… взорваться!

С этими словами он спрыгнул с ладони Корделии.

Девочка вскрикнула и потянулась за камешком, но Магнус схватил ее за руку.

— Отпусти! — прошипела Корделия, разозлившись. — Я должна…

Тут она вытаращила глаза и замерла на месте. Камешек начал с шипением вертеться на земле под ногами у детей, а под ним, поверх опавшей листвы, возникла муаровая, радужная пленка. А потом, так же неожиданно, как завертелся, камешек остановился.

— Откуда же он знал, когда завертеться, а когда остановиться? — прошептал Грегори.

— Он отреагировал на свет, — сказал Векс. — Обратите внимание: сейчас он лежит, освещенный солнечным лучом. Еще немного — и наступит полдень. Думаю, вы обнаружите, что камень сориентирован по углу наклона солнца по отношению к линии горизонта.

Род вздрогнул. Какой, интересно, грамерайский эспер мог знать что-то о солнечных батареях?

— А разве не разумнее ему было бы ориентироваться на восход или на закат? — спросил Магнус.

— Нет, потому что в полдень солнце — в зените, и угол его наклона по отношению к линии горизонта указывает направление на юг и на север. Камешек сориентировался на полюса.

— Он… разбухает, — в волнении выдохнул Джеффри.

Все устремили взгляды на камешек. И верно: он начал вырастать.

— Назад, дети! — строго приказала Гвен.

— Ложись! — крикнул Род.

Никто и не подумал возражать. Дети отбежали назад и бросились ничком на землю.

— Зачем это нужно, папа? — прокричала Корделия.

— Затем, — откликнулся Род, — что мне знакомы кое-какие предметы, похожие на камни, — они умеют разрываться и своими осколками убивают людей!

Все дружно отползли еще дальше. Джеффри, Магнус и Корделия спрятались за деревьями, Грегори — позади родителей. Приподняв головы, Гэллоуглассы увидели, что камешек продолжает разбухать и стал уже вдвое больше по сравнению с первоначальным размером. Потом он задрожал, сморщился посередине и стал выглядеть так, словно кто-то перевязал его в этом месте шнурком. Эта «талия» становилась все тоньше и тоньше, и вот, в конце концов, издав звон и металлический лязг, камень разделился на две половинки, и обе они взлетели в воздух.

Дети даже мигнуть не могли, а Векс не удержался от того, чтобы использовать такое удачное наглядное пособие.

— Обратите внимание на траекторию полета этих частиц, дети! Какова ее форма?

— Ой, ну… парабола, — с отвращением откликнулся Джеффри.

— Надо бежать за камешками! — вскрикнула Корделия, вскочила и была готова бежать.

— Нет, погодите минутку, — остановил детей Род.

Юная команда замерла, не успев сделать ни шага. В следующее мгновение все четверо обернулись и с волнением посмотрели на отца.

— Ты что-то задумал, — с укором проговорил Магнус.

— Могу я предложить информацию к размышлению? — сказал Векс.

— А именно? — осведомился Род.

— Задумайтесь. По всей вероятности, имеет место тот же самый механизм, за счет которого камень оказался здесь.

— Точно! — вскричал Магнус. — Вот что он имел в виду, когда говорил, что его сотворил другой камень!

— Совершенно верно, Магнус. Был один камень, а теперь их стало два. Он воспроизвел себя.

— Но родитель был всего один! — выкрикнула Корделия.

— Вот именно. Подобная форма размножения называется делением.

— Но почему он разбух и взорвался? — сдвинув брови, спросила Корделия. — Из-за чего это случилось?

— Несомненно, этот процесс подстегнуло солнце, приближавшееся к зениту. Относительно же того, почему он разбух — вы обратили внимание, куда он упал, когда ты его выронила, Корделия?

Четыре пары глаз воззрились на камешек и радужную пленку под ним. Теперь зона переливающегося свечения уменьшилась до полудюймового кружка вокруг камешка.

— Он упал на ведьмин мох, — ахнула Корделия. — И целиком поглотил его.

Род и Гвен быстро переглянулись.

— Точно. Давайте предположим, что камешек разбух так быстро потому, что приземлился на ведьмин мох, и вдобавок — незадолго до полудня.

— Да чего тут предполагать? — махнул рукой Джеффри. — И так все ясно!

— Очень многое представляется нам простым и ясным, Джеффри, до тех пор, пока мы не начинаем чего-то ждать, а оно не происходит. Если хочешь увериться в том, что твоя догадка верна, нужно создать такие же условия и посмотреть, приведут ли они к таким же результатам.

— Это же тот научный метод, о котором ты нам рассказывал! — воскликнул Магнус. — Сначала мы наблюдали и собирали сведения, потом мы пытались понять, что эти сведения означают, а теперь мы высказали гипотезу!

— Ты устроил для нас урок, Векс, вот хитрец! — с укором проговорила Корделия.

— Конечно. Время учебы еще не закончилось.

— Продолжай в том же духе, Железный Наставник, — еле слышно произнес Род.

— Рад стараться. А теперь я предлагаю проверить сформулированную нами гипотезу.

Джеффри сердито зыркнул на него.

— Воображала!

— А ты не воображал — со своей катапультой? — робко съязвил Грегори.

— Ну и что?

— Но как мы будем делать опыт, Векс? — спросил Магнус. — Надо искать еще один мягкий камешек и размещать его на кочке ведьмина мха?

— Да, а потом нужно будет прийти и посмотреть на него завтра, незадолго до полудня, и выяснить, увеличился ли он в размерах, — ответил Векс.

— Вот здорово! — Джеффри хлопнул в ладоши, радуясь тому, что намечаются приключения. — Так пойдемте за камешком!

— Это можно было бы, — задумчиво протянул Род. — Но можно пойти и в противоположном направлении.

Джеффри остановился, обернулся и нахмурился.

— Это куда?

— Почему бы так поступил командир, сынок, если бы увидел, что навстречу ему скачет разведчик?

Джеффри уставился в одну точку.

— Ну… Чтобы найти войско, которое послало разведчика!

— А если мы пойдем в ту сторону, откуда сюда попал этот камешек, мы сможем найти его родителя? — сверкнув глазами, спросила Корделия.

— Не исключено, — ответил Векс. — И могли бы воспользоваться им для нашего эксперимента.

— Мы будем искать, — взбудораженно проговорил Джеффри, — и еще один опыт поставим: узнаем, откуда взялся камень!

— Какая необыкновенная прозорливость, Джеффри! Честное слово, порой ты меня изумляешь! Ты мыслишь совершенно верно. И действительно, мы можем осуществить два эксперимента одновременно и ответить вместо одного на два вопроса! Пойдемте, дети, убедимся, верна ли наша догадка относительно источника, породившего камешек!

Корделия, Грегори и Магнус дружно взвизгнули и побежали следом за Вексом прочь от музыкального камешка. Джеффри последовал за ними чуть медленнее. От похвалы мальчик смутился и покраснел, но все же у него осталось чувство, будто его обманули и умело управляют им.

А его родители в этом и вообще нисколько не сомневались, не говоря уже о наставнике.

— Вот не знала, что Векс такой хороший учитель, — тихо проговорила Гвен, когда они с Родом пошли вслед за детьми.

— И я не знал, — признался Род. — А ведь я был его учеником.

3

Гэллоуглассы шли медленно, осторожно, Векс замыкал процессию. Первым подал голос Магнус:

— Но как же камень мог играть музыку? Это не в природе камней — они твердые, бесчувственные.

— Чтобы камень был мягким — это тоже не в его природе, — напомнила брату Корделия.

— Если только камень — не из ведьмина мха, — фыркнул Джеффри.

— Ага. А что не в природе ведьмина мха? — спросил Грегори.

Гвен удивленно улыбнулась.

— Почему не спросить, что в его природе?

— Все и ничто, — ответил Род. — Так ведь, Векс?

— Это правильно, — отозвался робот. — Сам по себе этот грибок не обладает иными свойствами, кроме цвета, текстуры, состава, массы и способности откликаться на узконаправленную мысль. Его «природа» — чистый потенциал.

— Как творить что хочешь из ведьмина мха, я знаю — я пробовала, — проговорила Корделия и нахмурилась. — Но как он может хранить все то, чем я его наделила, когда меня нет рядом, когда я далеко?

Род пожал плечами.

— Понятия не имею. Но он это умеет. Если мое предположение верно, то первые эльфы были сотворены из ведьмина мха людьми, и не догадывавшимися о том, что они этим занимаются — возможно, бабусями — проективными телепатками, не подозревающими о своем даре и рассказывающими внучатам сказочки на ночь. А ближайшая поросль ведьмина мха уловила смысл этих сказок и превратилась в их персонажей.

— Хочешь сказать, что Пак сотворен из ведьмина мха?

— Я не стану этого говорить там, где он меня услышит, но это очень и очень возможно.

— Но ведь тогда тот, кто его сотворил, уже пять столетий как лежит в могиле! — горячо возразил Магнус. — Как же может Пак оставаться в живых?

— Думаю, он так хорошо сохранился благодаря тому, что в него верит очень много людей по всей стране, — вставил свое слово Векс. — Можно сказать, что на Грамерае сверхъестественное существует на фоне климата верований.

— То есть другие люди, наделенные даром посылать свои мысли, помогают Паку оставаться живым? — задал вопрос Магнус и понимающе кивнул. — Это мне понятно, но тогда — как же он мыслит?

— А он, думаешь, вправду мыслит?

Векс поежился.

— Это — философский вопрос, который я бы предпочел в данный момент не обсуждать, Грегори. — На самом деле он не собирался затрагивать этот вопрос еще лет этак десять. — Пока достаточно будет сказать, что Пак, как и все прочие эльфы, в действительности демонстрирует все признаки подлинного мышления.

— Если кто-то ходит вперевалку и крякает, разве это курица? — пробормотал Джеффри.

— Кто-кто? — переспросила Корделия.

— Курица! Ку-ри-ца!

— Не надо так орать. Голос сорвешь!

— Они настолько настоящие, что могут… это… — Магнус искоса взглянул на сестренку и покраснел, — …иметь детей?

— С пониманием этого явления у меня не было сложностей, — отозвался Векс, — с тех пор как я смирился с существованием ведьмина мха. Вопрос всего лишь в том, то ли волшебник-телепат творит эльфа непосредственно из ведьмина мха, то ли делает это на отдалении.

— Но если мы признаем, что эльфы мыслят, — задумчиво произнесла Гвен, — почему тогда нам не поверить в камень, творящий музыку?

— Но ведь историй про поющие камни нет, мама! — возразил Джеффри.

— Какая разница? — пожал плечами Род. — Если люди в этой стране верят в волшебство, то они, пожалуй, поверят во все, что только можно себе представить.

— Но ведь настоящий камень не может играть музыку? — нетерпеливо спросил Грегори.

— Настоящий камень — нет, не может, — протянул Векс. — Но он может проводить колебания и резонировать в ответ на них…

— Если так, то можно изготовить камень, который будет доносить музыку!

— В каком-то смысле — но сам бы он создавать музыку не смог. Однако человек мог бы создать вещество, которое внешне напоминало бы камень.

— Это ты про молекулярные схемы говоришь, — проговорил Магнус, радуясь тому, что разговор вернулся на прочную почву физики.

— Именно так. Вы все видели перстень, который носит ваш отец. В кристалле, что вставлен в оправу, содержится одна молекулярная схема, а в самой оправе — другие.

— А он может играть музыку?

— Перстень вашего отца? Нет. Но он может «слышать» музыку и посылать ее в приемник, который вмонтирован у него за ухом. Однако можно было бы собрать схему такого размера, которая могла бы создавать несложную музыку — а здесь имеет место именно это.

— И такая схема выглядела бы точь-в — точь как камешек?

— Могла бы так выглядеть, — подтвердил Векс, а Род пояснил:

— В некотором роде микросхемы и являются камнями, кристаллами, потому что обычно их делают из кремния. Но это очень тонко и умно изготовленные камни.

— Ага! — просиял Магнус, наконец уловив идею. — Ты такие камни и изучал, когда сделал амулет и подарил его маме!

— А она благоразумно отдала подарок аббату. Да.

Корделия взглянула на коня-робота, и ее глаза злорадно сверкнули.

— Ну, доволен плодами своей науки, Векс?

— Не стану отрицать, Корделия. Мальчик меня порадовал, несмотря ни на что. Он не только усвоил информацию, но научился тому, как надо думать — а уж это совсем другое дело, хотя и связано с усвоением знаний. Он даже начал наслаждаться учением и впоследствии обнаружил, что это величайший источник наслаждения, и теперь он занимается поиском новых знаний просто ради удовольствия.

Роду с трудом удалось не покраснеть.

Джеффри поежился.

— И как только кому-то может нравиться учеба!

— Хочешь верь, сынок, хочешь — не верь, но порой такое случается.

— Я видел: ты читал о знаменитых полководцах древности, Джеффри, — заметил Векс. — На самом деле, когда ты узнаешь, что даже поддержание мира — росток от того же корня, от какого родилось искусство войны, ты обнаружишь, что почти всякие знания прекрасны.

— Не дай Бог! Хоть бы этого никогда не случилось! — воскликнул Джеффри.

— Но если тебе так нравится наука, папочка, почему же ты так редко ищешь новых познаний? — спросила Корделия.

— Не так уж редко, — обиженно возразил Род. — Я всегда нахожу время перелистать книженцию-другую.

— Да уж, ты читаешь такие книжки, какие другие не читают, — заметила Гвен.

— Что же до исследований, — добавил Векс, — то у вашего папы просто не всегда хватает времени для таких радостей.

— А в этом году почему-то нашлось, — въедливо проговорила Корделия.

— Да, и это было так приятно, — усмехнулся Род и блаженно потянулся. — Похоже, на Грамерай нахлынула волна мира и спокойствия. Уж месяцев десять как все тихо. И когда ваша мама вежливо намекнула мне, что я болтаюсь под ногами…

— О, я помню, как вы говорили про то, что папа уже давно не был в замке…

— Ну да, да. Тот самый разговор. Ну, и я отправился к своему звездолету и там с превеликим удовольствием потрудился в лаборатории. Она невелика, но все-таки места хватает…

— Неужели ты никогда так и не покажешь нам, где это? — сердито осведомился Джеффри.

Грегори промолчал. Он уже догадался, где спрятан отцовский звездолет, но не осмеливался наведаться туда.

— Тебе там будет неинтересно, Джеффри. Оружия там совсем мало, — сказал Векс, покуда Род размышлял над тактичнымотказом. — А вот лаборатория на корабле хороша для самых разных исследований, и вот ваш папа поработал там, чтобы узнать, сумеет ли он изготовить молекулярную схему, которая могла бы действовать как псионный передатчик.

— Угу. Успех получился относительный, — поспешно встрял Род, дабы избежать критики. — И все же какая-то польза от этой схемы может воспоследовать. Да я и сам с ней поэкспериментировал бы, если бы только… — Он вопросительно взглянул на Векса.

— Не стоит скрывать от них правду, — сказала Гвен. — Теперь камень там, где он никому не причинит вреда.

— Что? Что такое? — озаботился Магнус. — У камня есть какое-то свойство, про которые ты нам не сказал?

— Скорее побочный эффект, нежели свойство, — уклончиво ответил Род. — Дело в том, что этот кристалл не просто переводит одну форму псионной энергии в другую — он возвращает силу эспера к ее источнику.

— Это значит, что если я пожелаю поднять, например, валун силой мысли, то поднимет, наоборот, меня? — вытаращив глазенки, спросил Грегори.

— Себя мы поднимать и так умеем, — буркнул Джеффри.

— Я не умею, — сварливо проговорила Корделия.

— Тебе бы и не захотелось, — успокоил ее Род. — Импульс мысли черпает энергию из окружающего мира и возвращается к тебе усиленным вдесятеро.

Грегори еще сильнее выпучил глаза.

— Стало быть, мои собственные мысли вернутся ко мне еще более сильными?

— О, вот это здорово! Вот так штука! — восторженно воскликнул Джеффри. — Я бы с ней горы двигал, стены рушил!

— Конечно, — кисло проговорил Род, — если бы мы могли придумать, какая энергия преображается в телекинез, и если бы эту энергию можно было направить на стену. Но этого не происходит. Она бьет по тебе.

— Если ты попытаешься разрушить крепостную стену, Джеффри, — объяснил Векс, — эта затея обернется против тебя и разрушен будешь ты.

Джеффри сразу одумался.

— Нет, тогда, пожалуй, мне такого не надо.

— Только лишь «пожалуй»? — презрительно осведомилась Корделия, искоса глядя на брата.

— Но это еще не самое худшее, — продолжал Векс равнодушно, без эмоций. — Эта вдесятеро усиленная мысль будет направлена на тебя, и стена вернет ее к тебе в разум усиленной еще вдесятеро…

— Это получится в сто раз сильнее! — ахнула Корделия.

— Вот именно. И стократно усиленный сигнал отразится, а потом вернется усиленным еще в десять раз.

— В тысячу раз… — вырвалось у Джеффри. Он, похоже, начал четко осознавать весь ужас возможного развития событий.

— Да, Джеффри. Такое явление называется петлей обратной связи. И будучи неуправляемым…

— Оно может спалить наш разум, — прошептал Магнус.

— Может, если ты почти сразу же не прекратишь направлять свою мысль на объект. К счастью, вашему папе хорошо известно, что такое обратная связь, и он прекратил эксперимент, как только ощутил, что его мысленная энергия возвращается к нему. Но даже при этом у него жутко разболелась голова, и я наблюдал за ним целые сутки, опасаясь повреждения головного мозга.

— Это когда папа не смог вернуться домой! — вскричал Джеффри.

— Понятно, почему ты так волновалась, мамочка.

Корделия сочувственно посмотрела на Гвен.

— Да, я тревожилась, — согласилась Гвен. — Хотя Векс и пытался меня утешать.

— Я тут же известил вашу маму о том, что с папой все в порядке, но что ему нужно переночевать в корабле. Ваш папа подсоединил меня к своим системам — как делает всегда, когда отправляется в звездолет, и потому я мог непосредственно следить за его состоянием, покуда он отдыхал. Но он поправился, и никаких признаков повреждения мозга у него не было.

— А он попробует еще разок?

— Мне не нравится, как у тебя сверкают глаза, Джеффри. Прошу тебя, перестань вообще думать об этом устройстве. Оно слишком могущественное.

— А вправду ли от него не будет никакого вреда там, где оно теперь? — опасливо поинтересовался Грегори.

— Монахи ордена Святого Видикона Катодского занимаются подобными диковинами уже пять столетий, — заверила детей Гвен.

— И все эти пять столетий они изучают псионную энергию, так что кое-какой опыт у них имеется, — добавил Род. — Если честно, то брат Эл заверял меня в том, что равных им нет во всей Терранской Сфере, что они даже ученых с самой Терры обошли.

— Если уж они не сумеют обезвредить этот кристалл, — заявил Векс, — то это никому не под силу. И у них хватит ума сразу понять это.

— Значит, они могут уничтожить его?

В голосе Грегори прозвучало столь искреннее разочарование, что Векс счел это сигналом для беспокойства. Однако он был так запрограммирован, что соврать не мог.

— Я в этом не уверен, Грегори. Твой отец просил монахов не говорить ему, если они решат поступить так.

— Да, и этим я горжусь, — признался Род.

— Поэтому, — резюмировал Векс, — монахи могут уничтожить кристалл, а могут воспользоваться им как инструментом для исследований. Мы просто не знаем, что будет.

— Зато мы знаем, что ни за что не сможем забрать кристалл у них, — сердито буркнул Джеффри.

— Совершенно верно, Джеффри. — Векс порадовался тому, что самый трудный из его учеников наконец смирился с этой мыслью. — Цел будет кристалл или его уничтожат — он отправился туда, где от него никому не будет зла.

Джеффри вдруг споткнулся и вскрикнул:

— Ой!

Все замерли и притихли, потому что вскрик мальчика отозвался очень странным эхом.

В тишине стала слышна музыка.

— Она громче звучит, — заметил Грегори.

— И как-то… мощнее, — добавил Джеффри и принялся качать головой в такт.

— Джеффри, — скомандовал Векс, — успокойся.

Мальчик обиженно зыркнул на коня.

— Да я не шевелился, Векс!

— А вот и нет! — возразил Грегори и посмотрел на Векса, широко раскрыв глаза. — Что же это за волшебная штука такая, Векс, что она заставляет тело человека двигаться, а сам он этого даже не замечает?

— Это та музыка, которую играют камни, Грегори, — ответил Векс. — Ее принято называть рок-музыкой. Пойдем посмотрим, обо что запнулся Джеффри.

Они вернулись на шаг назад и раздвинули ветки кустов. И конечно же, на земле лежал он — двойник первого найденного детьми камешка.

— Мы не ошиблись! — воскликнула Корделия, сжала кулачки и запрыгала от радости. — О! Наш опыт удался, Векс?

— Да, Корделия. Наша гипотеза подтвердилась. Теперь нужно собрать побольше данных.

— Отлично! — Корделия опустилась на колени и подняла с земли камешек.

— Ой! — хихикнул тот.

— Он тверже первого! — удивилась девочка.

— А все-таки мягкий.

Джеффри ткнул камешек пальцем, и тот заливисто расхохотался.

— Дай мне! Дай мне!

Грегори сел на корточки, потрогал камешек пальцем, и тот так расхохотался, что даже закашлялся — но в пределах ритма, конечно.

— Не надо! — пищал он, ритмично кашляя. — Ой, я умру от щекотки!

Корделия бросила камешек на землю и вытерла руки об юбку.

— Так ты живой? — спросил Грегори.

— О да, я не какая-нибудь там окаменелость, — хихикнул камешек. — Ой, я так не смеялся с тех пор, как последний раз разорвался!

— В последний раз? — Магнус пристально уставился на камень. — Значит, ты делишься часто?

— Ну, за час-то я не разделюсь… Ой! — заливался смехом камешек. — А только… хи-хи-хи, когда стану побольше!

— А сегодня ты делился?

— С кем? Чем делился? Или ты хочешь узнать, на что делится сегодня? На утро и вечер, само собой. Но только это не я делю, это светило.

— Кто кому светил? А, это ты про солнце! И ты разделился тогда, когда оно стояло высоко-высоко?

— Да, малый, и я так делаю каждый день! Тут, в теньке, плодородная почва! И на почве этого плодородия я пложусь, как только могу!

— Ты только плодишься? Ты не трудишься?

— Нет, я живу только для того, чтобы играть музыку! Вот веселое житье!

— Ага, пока есть ведьмин мох, чтобы можно было докатиться до него, — фыркнула Корделия. — А что это ты жестче стал?

— А состарился. Старясь, все на свете становится жестче.

— Ну, не все, — поспешно возразил Род и бросил взгляд на Гвен.

— Это не совсем справедливое утверждение, — согласился Векс. — И все же явление достаточно распространенное, вынужден признать.

— Но если с этим камнем произошло то же самое, что с его родителем…

Магнус застыл и задумчиво воззрился на деревья.

— Ага. — Грегори вытянул руку. — Ты продолжаешь тот вектор, который мы мысленно прочертили, братец!

— Еще одна гипотеза?

Векс тут же навострил уши, услышав слова, имеющие отношение к науке.

— Да нет, пока только данные, подтверждающие предыдущую. Если мы пойдем дальше назад по этому вектору, Векс, мы найдем родителя этого камешка.

Векс рассудительно кивнул.

— Вполне разумная экстраполяция, мальчики. Однако времени у нас не так много. Давайте-ка отправим глаз-шпион.

Лука седла приподнялась, и над ней взлетело вверх металлическое яйцо.

— Здорово! — воскликнула Корделия, и дети столпились возле холки Векса. Квадратик синтетической шкуры коня отъехал в сторону, и на его месте возник видеоэкран. Экран загорелся, и на нем возникло изображение ближайших окрестностей с высоты птичьего полета. Дети увидели голову Векса, его шею и спину, собственные головы, склонившиеся к экрану. Постепенно изображение стало уменьшаться в размерах и уплыло влево.

— Я об этом не знала, — сказала Роду Гвен.

— Извини, все забывал сказать, — смущенно проговорил Род. — Напомни, я на днях поищу для тебя полную инструкцию.

Камешек вдруг зазвучал громче — наверное, обиделся, что про него все забыли.

— Корделия, — сказала Гвен. — Перестань притоптывать ногой.

Корделия набычилась, но топать перестала.

На экране стремительно проносились зеленые поля листвы. Глаз-шпион мчался к западу. Но вот он вдруг замедлил полет и остановился.

— Триста метров, — сказал Векс. — То же самое расстояние, какое мы прошли от первого камня. Включаю звук, дети.

Под экраном располагалась сетка, а за ней — динамик. Оттуда донеслась музыка — быстрая, с еще более тяжелым и навязчивым ритмом. Она не совпадала по рисунку с той мелодией, которую играл камешек. Дети недовольно поморщились, и Векс выключил звук.

— Поблизости определенно есть еще один музыкальный камень. Пусть глаз опустится, Векс.

Зелень на экране как будто поднялась вверх, заполнила собой весь квадратик, уплыла за его края и вскоре сменилась коричневатым ковром опавших листьев. Появился куст, и его изображение начало расти и росло до тех пор, пока детям не стали видны каждая веточка, каждый листик.

— Вон он! — прокричал Джеффри.

— Как раз там, где мы ожидали, — гордо проговорил Магнус.

— Тоже серенький, только темнее. — Корделия поджала губы. — Он будет еще тверже этого, как думаешь, Векс?

— Учитывая, что этот камешек оказался тверже первого, найденного нами, и учитывая также его утверждение, будто отвердение приходит с возрастом, я бы сказал, что такая возможность не исключена, Корделия. Можете высказать еще какие-нибудь предположения?

Дети умолкли, обескураженные вопросом, и некоторое время молчали. Наконец Магнус взял слово.

— Ты хочешь сказать, что если мы продолжим поиски в этом направлении, мы найдем еще камни.

— Это представляется мне вероятным.

— Значит, чем дальше мы будем продвигаться, тем жестче они будут становиться^[2]? — спросил Джеффри.

— Я бы рискнул предположить, что это так, но глаз-шпион этого проверить не может.

— Но зато он может проверить, есть камни вообще или нет, — сказал Магнус. — Пошли-ка его дальше. — Магнус поднял голову, оценил угол падения солнечных лучей и добавил: — Дальше на запад, Векс.

Изображение на экране сморщилось — глаз-шпион набрал высоту, а потом размазалось — он набрал скорость.

— Гипотеза: чем дальше мы будем уходить на запад, тем больше камней мы будем находить, и каждый из них будет попадаться нам на расстоянии приблизительно в триста метров от предыдущего, — постулировал Векс. — При этом каждый новый камень будет жестче, хотя мы не можем в этом удостовериться.

— И еще — темнее! — выкрикнула Корделия.

— И музыка будет громче и мощнее! — добавил Грегори.

— Жестче, темнее и мощнее в музыкальном отношении, — суммировал Векс. — И почему же мы провели такую экстраполяцию?

— Да потому, что чем дальше мы будем уходить на запад, тем более старые камни нам будут попадаться! — победно заявил Магнус.

— Вполне логичный вывод, Магнус! Однако следовало бы сделать и еще один вывод.

Дети молча смотрели на экран.

— Вот бы мне такого учителя… — завороженно проговорила Гвен.

— Вывод такой, — медленно произнес Магнус. — Самые первые камни зародились на западе.

— Превосходно, Магнус! Ну а это, в свою очередь, о чем говорит нам?

— О том, что тот, кто создал первый камень, тоже с запада, — выдохнул Грегори. — Я совсем позабыл о том, что должен же быть тот, кто сделал первые камешки.

Изображение на экране замерло. Конечно же, он лежал на положенном месте как миленький — темно-серый камень. Векс включил звук, и из динамика хлынула подвижная музыка с жестким ритмом. Дети уже были готовы зажать уши руками, когда Векс убрал звук.

— Гипотеза подтверждается, — сказал Векс, с трудом скрывая гордость.

— Слушайте… А ведь если вот так рассуждать, можно и вражеский лагерь разыскать, — прошептал Джеффри.

— Да, это могущественное орудие — такой ход мыслей, — согласился Векс.

— Но есть не только эта гипотеза, — вдруг проговорил Грегори. Малыш смешно наморщил лоб.

— Вот как? — удивленно и немного встревоженно спросил Векс.

— Мы проследили путь одного-единственного камешка, — сказал Грегори, — но ведь совсем не обязательно, что кто-то сделал только один камень?

Братья и сестра уставились на младшего отпрыска семейства Гэллоуглассов недоуменно, а мать с отцом — гордо.

А потом Корделия задумчиво произнесла:

— Да, вряд ли бы он стал делать один… Даже если бы этот человек мастерил эти камешки ради своего удовольствия, разве ему не захотелось бы наделать их побольше, чтобы похвалиться своим мастерством?

— Это возможно. — Векс из осторожности не стал напоминать детям о том, что этой весной к дому Гэллоуглассов слетелось необычайно много певчих птиц. — Но как нам найти ответ на этот вопрос?

— Если другие камни были, — задумчиво произнес Магнус, — то они тоже должны были делиться и падать на расстоянии в триста метров друг от друга, как эти.

— Это логично, если мы предположим, что те камни были идентичны найденным нами.

Магнус раздраженно пожал плечами.

— Вряд ли могло быть иначе. Значит, каждый из них лежит на каком-то расстоянии к северу и югу от тех, которые мы нашли, но расстояние между ними к западу и востоку одинаково.

— Это как? — не понял Джеффри.

— Ой, ну чего тут не понимать! — Магнус проворно схватил палочку, присел, расшвырял в стороны опавшие листья, расчистил клочок земли и стал чертить на ней палочкой. — Если путь камней начался от их создателя — вот здесь, на западе… обозначим его точкой… — то камни разлетались от него и падали на расстоянии в триста метров друг от друга. Вот тут… тут… и тут… и так далее. — Он поставил несколько точек на пути с запада на восток. — Но если другой камень делился точно так же, то его отпрыски должны были бы лежать совсем рядом с этими камнями. А мы знаем, что это не так. Может быть, другие камни лежат на каком-то расстоянии к северу и югу… вот тут… вот тут и вот тут…

Он изобразил еще одну линию идущих с запада на восток точек — но севернее первой линии. А потом он замер и озадаченно уставился на собственный чертеж.

И его родители тоже.

Грегори осторожно поднял другую палочку, поставил несколько точек южнее первой линии, еще южнее и еще…

— Круги получаются.

— С общим центром, — прошептала Корделия.

— Такие круги называются концентрическими, — объяснил Векс.

Магнус задумчиво воззрился на коня-робота.

— Ведь в этом нет ничего невозможного, Векс.

— Согласен, — неторопливо произнес робот. — Давайте пошлем глаз-шпион на поиски к северу и югу. Хотя, как вы, наверное, заметили, дети, лететь ему придется не по прямой линии с юга на север, а по дуге.

— А он-то как вычислит, какая должна быть дуга? — придирчиво осведомился Джеффри.

— Как-как! По расстоянию от центра до края окружности, братец! — выкрикнул Магнус. — Ты разве не помнишь, что длина окружности равняется произведению числа на диаметр?

Джеффри гневно зыркнул на него.

— Но в данном случае мы точно не знаем, где находится центр, — напомнил Магнусу Векс.

Магнус помотал головой и… смутился.

— К счастью, те камни, которые мы разыскиваем, испускают звуки, — сказал Векс. — Я увеличу усиление до максимума, дети. Если глаз-шпион окажется поблизости от камня, мы найдем его по звуку музыки.

Дети взволнованно молчали, стараясь не слушать занудной мелодии, исходившей от камешка, лежавшего рядом с ними.

И вот с экрана донеслось позвякивание.

— Есть! — вскричал Джеффри.

— Мы тронемся в направлении максимального возрастания уровня сигнала, — сказал Векс.

Изображение на экране опустилось вниз, качнулось в одну сторону, в другую и успокоилось.

— Еще один! — воскликнул Магнус, а Корделия захлопала в ладоши. Грегори стоял и с улыбкой смотрел на экран, сверкая глазами.

Камешек был виден в самой середине экрана. Он был серый, не слишком темный, и издавал каскады металлических нот.

— Поищи еще! — взволнованно попросил Магнус.

— Поищу, — покладисто отозвался Векс, и картинка снова затуманилась.

Дети затаили дыхание. Звук пошел на убыль, утих, а потом на его место пришел новый…

— Лежит! — ткнул пальцем в экран Магнус. Все дружно закричали «ура».

Камешек красовался посередине экрана, почти такой же, как два предыдущих, — и по виду, и по звуку.

Когда Векс убавил громкость, Грегори спросил тоненьким голоском:

— Векс, а ты мог бы построить кривую по этим трем точкам?

Робот немного помолчал и сказал:

— Если предположить, что это дуга, Грегори, — то да, мог бы.

— Тогда сделай это, пожалуйста! И покажи нам ее на карте Грамерая.

Род в изумлении вытаращил глаза, догадавшись, к чему клонит его младшенький.

— Помните, — осторожно проговорил Векс, — это всего лишь гипотеза.

— «Гипотеза, гипотеза»! — возмутился Джеффри. — Неужели за одной гипотезой всегда приходит другая?

— Да, Джеффри. Так происходит прогресс науки.

Экран замигал, и перед детьми предстал вид острова Грамерай с большой высоты. Потом над островом повис кружок, сместился к западу, где лежали владения Романова, пересек их, пролетел вдоль западных границ графства Тюдор, рубежей Раннимеда и графства Стюарт, перелетел реку Флорин посреди леса Геллорн, промчался над западными пределами герцогства Логир и пересек владения герцога Борджиа с севера на юг.

Дети не спускали глаз с экрана.

А потом Магнус еле слышно прошептал:

— Ну, где же его центр, Векс?

— Там, где сходятся радиусы, — ответил робот, и в западном углу графства Глостер появилась большая красная точка.

— Центр каменной музыки — на западном побережье, — выдохнул Грегори.

— Давайте будем называть ее рок-музыкой, дети, — предложил Векс, — ибо жанр именно таков. Но замечу, что этот центр пока гипотетический.

— Да ладно! — махнул рукой Джеффри. — Как ни называй эту музыку, именно там находится тот малый, что понаделал кучу музыкальных камней. Так он на побережье или нет?

— Помните, мы делаем несколько предположений, которые могут оказаться ложными, — предупредил детей Векс. — Нам нужно собрать больше сведений, прежде чем мы сумеем назвать нашу гипотезу теорией.

— А теория — это утверждение факта? — спросил Магнус.

— Да, Магнус. С пониманием того, что данное утверждение может потом оказаться всего лишь частью некоей большей картины. Не допустите ошибки, как это бывает со многими, и не говорите «теория», когда на самом деле речь идет всего лишь о гипотезе.

— Ну ладно, давай будем дальше строить гипотезу, — сердито буркнул Джеффри, сложил руки на груди и уставился на экран. — Давайте спросим, что будет, если мы правы — если эта каменная… то есть рок-музыка будет и дальше развиваться без помех.

— Хороший вопрос, — чуть удивленно выговорил Векс, а уж братья и сестра уставились на Джеффри с откровенным изумлением. — Экстраполируй.

— Эта дуга будет расширяться со скоростью триста метров в день.

— Если так, то мы можем подсчитать, сколько этой дуге понадобилось времени, чтобы забраться так далеко на восток, — подхватил сияющий Грегори.

— И как мы это сделаем, Грегори?

— Разделим расстояние от западного побережья на триста метров!

На экране появился ответ в виде синих цифр.

— Две целые и три четверти года? — вытаращил глаза Магнус. — Но почему же мы ничего раньше об этом не слышали?

— Да это ж просто развлечение, — пропел камешек, лежавший на земле позади детей.

Магнус сердито зыркнул на него, а Векс сказал:

— Может быть, он прав, Магнус. Никому не пришло в голову рассказывать об этом. Каждый считал, что в этом нет ничего необычного.

— И много ли осталось ждать, пока всю страну заполонят эти мягкие камешки? — спросил Джеффри.

— Вопрос, конечно, интересный… — пробормотал Род.

— С экстраполяцией при теперешней скорости в триста метров в день и предполагая, что в этом смысле ничего не изменится?

— Да, да! — нетерпеливо топнул ногой Джеффри. — Скоро ли вражеское войско завоюет нас, Векс?

Робот немного помолчал и ответил:

— Я бы предпочел, чтобы ты не считал эти камни крагами, Джеффри…

— Всякая закономерность может быть вражескими происками, Векс!

— Нет! — испуганно покачал головой Грегори. — Во всякой закономерности есть какой-то смысл, но смысл вовсе не обязательно плохой!

— Ты, братец, наукой занимайся, а мне оставь оружие. Войну не дозорные развязывают. Ну, Векс, когда это случится?

— Через четыре года и один месяц, Джеффри, — со вздохом ответил робот. — И позволь поздравить тебя с верным применением научного метода на практике.

Джеффри подпрыгнул и, размахивая кулаками, взмыл ввысь и издал победный клич.

Музыкальный камешек воспользовался моментом и прибавил громкость.

— Однако цель, ради которой ты применил этот метод, вызывает у меня сомнения, — охладил пыл мальчика робот. — Тем не менее я готов рукоплескать, если можно так выразиться, тому рвению, с которым ты усвоил сегодняшний урок.

— Я? Усвоил… урок?! — Джеффри уставился на робота, разинув рот. — Векс! Ты мне не сказал, что это треклятый урок!

— Было время учебы, Джеффри. Но теперь уроки закончились. По моим часам сейчас 15.00. На сегодня вы свободны.

Дети радостно вскричали, развернулись и, не раздумывая, бросились по лесу на запад.

Род оторопело смотрел им вслед.

— Что это им в голову взбрело?

— Дети! Вернитесь! — крикнула Гвен.

— Но Векс же сказал, что уроки закончены! — воскликнула Корделия недовольно. — Теперь мы может делать все, что захотим, правда?

— Правда, — согласилась Гвен. — Но что вы хотите делать?

— Конечно же, проверить нашу гипотезу, — ответил Магнус.

— Нам нужно заняться сбором данных, — серьезно проговорил малыш Грегори. — Векс сказал, что их недостаточно.

— И точно, он так сказал, — неуверенно проговорил Род.

— Но я вовсе не давал вам задания, — возразил Векс.

— А разве мы вообще не за этим пошли? — набычился Джеффри.

— Не совсем, — с трудом скрывая замешательство, отозвался Род. — Мы должны выяснить, кто засылает в Раннимед зомби и пытается запугать законопослушных налогоплательщиков!

Джеффри склонил голову набок.

— Ну и где же мы об этом узнаем?

Род раскрыл рот, но сказать ему было нечего.

— А тут хотя бы тропинка хорошая видна, — сказал Грегори. — И очень может быть, что эти два явления как-то связаны между собой.

— Не могу отрицать: в этом утверждении прослеживается логика, — заметил Векс.

— Пожалуй, да. В том смысле, что когда не знаешь, где искать, одно направление ничем не хуже другого. — Род поднял руки. — Ладно! Почему бы нам не пойти на запад?

Дети с радостными криками устремились в чащу леса.

4

— Мне кажется или музыка вправду набрала громкость? — спросил Джеффри, хмуро оглядывая сумрачный лес.

— Ты употребил правильный термин, — ответил ему Векс. — Силу сигнала можно измерять его громкостью. Ее набор и есть увеличение силы сигнала. Да, громкость действительно возросла.

— Значит ли это, что люди, проживающие в округе, сильнее верят в музыкальные камешки? — спросила Корделия.

Векс остолбенел, потрясенный этой мыслью.

— Неплохая догадка, Делия. Музыка в этих краях звучит уже не менее семидесяти восьми часов, и местные крестьяне наверняка ее слышали. Вряд ли они отказались бы верить собственным ушам. Да, пожалуй, они действительно могут сильнее верить в существование музыкальных камней.

— Да и камней здесь больше, — заметил Грегори.

— Значит, больше и публики, — добавил Векс.

— Конечно, — подтвердила Гвен. — Ведь наверняка тут часто оказываешься между двух камней.

— Как же иначе, если их тут так много? — недоуменно спросил Магнус.

Деревья расступились, перед Гэллоуглассами предстала обширная поляна. Дети от изумления вытаращили глаза.

— Векс, — спросил Магнус, — что это за странно отесанная каменная глыба?

— Как видишь, это треугольник. Данный угол соответствует углу падения солнечных лучей в полдень. Может быть, ты сам ответишь на свой вопрос?

— Это гномон — «стрелка» солнечных часов. Она отбрасывает тень на цифры, обозначающие часы дня.

Векс довольно кивнул.

— Вижу, ты знал это.

— Ну так тогда же на земле рядом с гномоном должны быть цифры, — сказал Грегори.

— Да вот же они! — воскликнула Корделия. — Они такие огромные, я их не сразу разглядела. И они выложены из цветов! О! Какая красота!

— Ну спасибо на добром слове, — ответил ей кто-то.

— Ты-то тут при чем, башка лошадиная, — рассеянно буркнул Джеффри, устремил взгляд на гномон, но тут же обернулся и вытаращил глаза. — Да это же конь-качалка^[3]!

— Говорящий? — изумился Род.

— Конечно же, я умею говорить. А вы разве нет?

— От кого-то я уже это слышал, — пробормотал Магнус.

— Нечему дивиться сынок, — успокоила его Гвен. — Наверняка и эта лошадка тоже сотворена из ведьмина мха.

— Меня изумляет изобретательность этих псионных ремесленников, — заметил Векс.

Лошадка плавно качалась в такт музыке, издаваемой камнями. А может быть, музыка исходила из самой игрушки?

— Что ты тут делаешь? — Корделия подошла к игрушке, держа руки за спиной.

Ее братья переглянулись. Они были знакомы с тонкостями дипломатии сестренки.

— Вырасти хочу, — ответил конь-качалка. — А ты разве не хочешь?

— Хочу. Вот только я не знала, что деревяшки могут расти.

— Но дерево же растет, а оно деревянное. Почему же я не смогу?

— Потому что у тебя нет корней, — радостно сообщил Грегори.

— У тебя их тоже нет. А у меня под копытцами — деревянные дуги, которые могут получать питание из травки, на которой я стою и качаюсь. Чем больше я качаюсь, тем больше подрастаю.

Гвен присмотрелась к лошадке внимательнее.

— Что же тут удивительного. Ведь ты стоишь на кочке ведьмина мха.

— Думаю, этот конек может расти и за счет того, что вокруг него есть проективные телепаты, не подозревающие о своих способностях, — негромко проговорил Векс.

— Разве ты не говорил нам, Векс, — спросил Магнус, — что в Грамерае все люди — скрытые колдуны того или другого рода?

— Не колдуны, а эсперы, сынок, — поправил его Род. — Теперь ты взрослый, нужно пользоваться научными терминами.

— Я говорил именно об этом, — подтвердил Векс. — На основании проведенных расчетов, взяв за основу пропорцию эсперов среди первоначального контингента колонистов, я установил, что это именно так. Однако это всего лишь предположение. Для того чтобы определить, есть ли основание для такого предположения, пришлось бы более тщательно изучить способности каждого из жителей страны.

Грегори устремил мечтательный взгляд в пространство.

— Творения, созданные из ведьмина мха, умеют расти, — сказал Магнус. — Вот тебе и подтверждение предположения.

— Да, но вряд ли такое подтверждение можно считать решающим. Я бы не стал выводить из него гипотезу.

— А каким ты станешь, когда вырастешь? — спросила Корделия у игрушки-переростка.

— Я стану конем-рокером!

Джеффри непонимающе сдвинул брови.

— Рокером? Что это такое? И зачем это тебе?

— Сейчас я просто игрушка, — ответил конь-качалка. — А когда вырасту, стану взрослым рокером!

— И что? Так и будешь на полозьях качаться?

— Нет! Поглядите на мои копытца!

Все поглядели и увидели, что над полозьями, под копытцами лошадки нарисованы большие яркие колеса.

— А я думал, они просто так, для красоты нарисованы, — сказал Грегори.

— Нет, не просто. Чем больше я качаюсь, тем больше расту, а чем больше я расту, тем больше становятся мои колесики. И наконец они коснутся земли, когда я качнусь вперед, и потом я покачусь вперед и вперед, своей дорогой, а потом земли коснутся и задние колесики. Вот и я буду качаться и катиться^[4] — большой и сильный, и смогу тащить за собой что захочешь!

— Маленькую тележку? Вот бы в ней прокатиться! — мечтательно проговорил Грегори.

— Таким большим быстро не вырастешь, — предупредила лошадку Корделия.

— Да нет, не так уж долго мне ждать. Езжу я по этому циферблату, и время для меня течет быстрее!

Магнус озадаченно посмотрел на Векса.

— На самом деле он не может сделать так, чтобы время бежало быстрее, правда?

— Нет, Магнус, но он способен создать для себя такую иллюзию. Вполне вероятно, что он способен навязать эту иллюзию людям, которые с ним встречаются.

— Они поверят ему, а он наберет силу! И для него время таки будет бежать быстрее, а сам он будет быстрее расти!

— Все рокеры торопятся вперед, — сообщил детям конь-качалка. — Поэтому я качаюсь день и ночь.

— Но конь-качалка — это же игрушка, он из детства, — заметил Грегори. — Тебе не хотелось бы остаться вещью из детства?

— Ой, как бы это было здорово: вырасти, но остаться ребенком! — восторженно воскликнула Корделия.

Род пожал плечами.

— Это было бы замечательно, — согласился конь-качалка. — Вот поэтому-то я и качаюсь круглые сутки^[5].

Векс воскликнул:

— Зрелые особи с независимостью и способностями взрослых, но при этом с разумом и эмоциями детей? О нет, это был бы сущий хаос!

Магнус насторожился.

— Хаос? Векс… а не приложили ли ко всему этому руку пришельцы?

— Все может быть, сынок, все может быть, — медленно выговорил Род.

— Думай, рассуждай, — посоветовал мальчику Магнус. — Посмотри, не вырастет ли из этого гипотеза.

Магнус умолк и глубоко задумался.

— Я немножко растерянна, боюсь ошибиться, — призналась Корделия.

Это было сказано с типичным для девочки кокетством. Корделия могла не сомневаться в том, что уж кто-нибудь непременно задаст ей вопрос. Конь-качалка не стал исключением.

— Что у тебя на уме?

— Я подумала, что ты мог бы двигаться быстрее, если бы не зависел от этих деревянных полозьев, если бы встал на собственные копытца.

— Что?! — возмущенно воскликнул конь-качалка. — Ты хочешь у меня почву из-под ног выбить? Стыд тебе и позор, барышня!

— Да, советик так себе, — поддержал его Джеффри. — Каков он будет в сравнении с взрослой лошадью?

— Очень даже я буду хорош! Разве ваш спутник не такой же, как я, — только взрослый?

Дети вытаращили глаза. Все четверо медленно повернули головы и воззрились на Векса.

— Это в каком же смысле? — опасливо осведомился робот.

— В том самом, что ты не более настоящий, чем я. Ты просто модель лошади, ты такое же творение чужого разума и рук, как я! Но ты же вырос? Вот и мне хочется!

— Да, мы оба искусственные, — согласился Векс, — но на этом наше сходство заканчивается. Мой «мозг» — это компьютер, а твой — всего лишь запись готовых ответов, сделанная тем разумом, который тебя породил.

— Векс, — проговорил Магнус. Его голос прозвучал глухо, встревоженно. — Разве это — не определение программы?

Огромный черный конь умолк и замер в неподвижности. Наконец он произнес:

— Магнус, подобная формулировка грешит чудовищным упрощением.

— И все-таки что-то тут есть, — возразил Грегори. — Получается, что те, кто способен творить создания из ведьмина мха, навязывают своим игрушкам какую-то программу, да?

— Игрушкам! — оскорбленно фыркнул конь-качалка. — Я не игрушка, во мне учтено много разных моментов!

— Да, много, покуда ты привязан к часам, — проговорил Джеффри и обвел взглядом циферблат.

— Нет, нет, конечно, — горячо возразил Грегори. — Ты такой чудесный! Ты не просто игрушка. Ты мог бы стать верным другом для ребенка. И где ты только был три годика назад, когда мне так хотелось, чтобы ты был у меня?

Конь-качалка смущенно уставился на малыша.

— Не расстраивайся, братец, — успокоил его Магнус. — Мы все мечтали о таком дружке, когда были маленькими.

— Все, кроме Корделии!

— Нет уж, кроме тебя, раз ты так говоришь! — оскорбилась Корделия. — Я на Магнусовом коньке качалась чаще, чем он!

— Да, она даже про свою метлу забывала, — с улыбкой проговорил Магнус. — Хотя по идее метла ей роднее.

Корделия показала ему язык.

— Ну что же… — нерешительно проговорил конь-качалка, — если уж я вам так нравлюсь… тогда пожалуйста. Хотите покататься?

— Хотим, хотим! — Грегори без раздумий оседлал лошадку. Конь-качалка от неожиданности встал «на дыбы», вполне музыкально заржал, а Грегори заливисто рассмеялся.

— Грегори! — вскрикнула Гвен в тревоге. — Не надо…

Однако она тут же осеклась и умолкла, глядя на то, как ее младший сын раскачивается вперед и назад, как конь-качалка везет его по всей окружности циферблата, как он шлепает коня-качалку по бокам своей шляпой и весело визжит.

— Пусть порадуется, милая, — с улыбкой пробормотал Род.

— Не запрещай ему, мамочка, — умоляюще проговорила Корделия. — Ничего опасного нет!

— Пожалуй, — согласилась Гвен. — Так редко бывает, чтобы он вел себя как дитя, а ведь он еще совсем дитя!

— Да, меня порой посещает такая мысль, — согласился Векс.

— Да он почти никогда не ведет себя так, как другие малыши, — поджав губы, сказал Джеффри. Он стоял напряженный, со скованным выражением лица. Магнус заметил это, протянул было руку Джеффри, но раздумал и отдернул.

— Думаю, конь-качалка нам всем разрешит покататься, если мы захотим.

— О да, да! — воскликнула Корделия, сверкая глазами, а Джеффри фыркнул:

— Ну и глупо же ты будешь выглядеть, братец! Дылда здоровенная, скоро семнадцать годков стукнет, а ты на лошадку-качалку верхом заберешься! Да нет уж, мы с тобой большие, пусть маленькие так резвятся!

Корделия обернулась и одарила Джеффри удивленным взглядом. Но заметив, каким завистливым взором тот следит за Грегори, девочка погрустнела.

И ее мать тоже.

— А ты что, против, Делия? — проворчал Джеффри.

— Да нет, нет, — поспешила заверить брата девочка. — Ты все правильно говоришь, Джеффри! Пусть малыш поиграет.

— Пусть насладится мгновениями детства, которые принадлежат только ему, — еле слышно произнес Род.

Корделия удивленно взглянула на отца, но тут же просияла и робко улыбнулась.

— Верно, папа. Ведь он почти никогда не играл, мы ему мешали, верно?

— Он донашивал за мной одежду, — добавил Джеффри. — У меня-то хотя бы были игрушечный арбалет и катапульта, а он их не хотел. Да, пусть порезвится.

Грегори закончил круг и спрыгнул с коня-качалки. Его щеки раскраснелись, глаза задорно блестели. Он наклонился, снял шляпу и низко поклонился лошадке.

— Вот спасибо тебе, добрый конь! Никогда я не забуду, как ты меня покатал!

— Пожалуйста, — ответил конь-качалка и качнулся вперед. — Приходи еще, и я тебя снова покатаю.

— Ой! Правда, можно?

— Может быть — на обратном пути, — ответила Гвен. — А теперь, Грегори, нам бы надо идти дальше.

— А лошадке с нами нельзя? — в отчаянии спросил Грегори.

— Нет, нельзя, — ответил конь-качалка. — Но знаешь, у меня так тепло стало на сердце оттого, что тебе этого захотелось. А мне надо остаться здесь и качаться по часам, иначе я так никогда и не вырасту. Ты же не отберешь у меня этого, правда?

— Нет, что ты! — горячо воскликнул Грегори, но было видно, что эти слова дались ему нелегко. — Но я буду очень скучать по тебе, славная лошадка.

— А я — по тебе, — ответил конь-качалка. На мгновение издаваемая им музыка стала громче, медленнее и печальнее.

— Он должен отпустить тебя, — проговорила Корделия, обняв младшего братишку за плечо. — А ты должен позволить ему вырасти.

— Правильно, — кивнул Грегори, отвернулся и зашагал за братьями, сестрой и Вексом опустив голову. У Корделии на глаза набежали слезы. Но тут Грегори обернулся и крикнул коню-качалке:

— А мы еще увидимся, когда ты вырастешь и станешь большим?

— Даже не сомневайся! — выкрикнул конь, раскачиваясь назад и вперед. — Я, наверное, стану могучим скакуном — но я тебя обязательно узнаю.

— А я — тебя, — крикнул в ответ малыш. — До встречи!

Он помахал коню рукой, взял за руку сестренку, выпрямился, расправил плечи и вздернул подбородок.

— Пошли, Делия. Пусть себе качается! Таков уж наш рок! — добавил он совсем по-взрослому.

Девочка крепко сжала руку малыша и немножко пропустила его вперед, чтобы он не видел, как нежно и сочувственно она улыбается.

Гвен часто заморгала, сдерживая слезы, взяла Рода под руку, и они пошли следом за детьми.

5

— Такие громкие звуки — неприятно слушать, — признался Грегори и болезненно поморщился. И точно — звуки со всех сторон сливались в неприятную для слуха какофонию. Семейство продвигалось вперед по лесу под музыку. Стоило утихнуть одному камешку, как ветерок уже доносил звучание другого.

— Пока еще не слишком громко, Грегори, — сказал малышу Векс. — Да и не громкость тебя раздражает.

— Корделия, — строго проговорил Род, — перестань качать головой.

— Может, и не громкость, — невесело отозвался мальчик. — Но музыка такая грубая. Она неприятна для слуха.

— Это верно, сынок, — согласилась Гвен.

— Тембр, окраска звука — вот что тебе не нравится, правда? — спросил Векс у Грегори.

— Корделия, — снова окликнул дочку Род, — хватит мотать головой, тебе говорят!

— Окраска? — Грегори сдвинул брови и на минуту прислушался. — Да, наверное. Очень грубая музыка. Если бы она не была такая грубая, то такое сочетание нот звучало бы как трель, а звучит как скрежет.

— Возможно, дело в ритмике баса — низких нот. Может быть, она тебе докучает.

— Магнус! — процедил сквозь зубы Род. — Ты не мог бы идти не притопывая?

— Может быть, — ответил роботу Грегори, склонил голову набок, прислушался. — Точно! Потому что каждый третий удар звучит не тогда, когда должен звучать… Векс! — Грегори вытаращил глаза. — А теперь она вдруг перестала резать мне слух — эта музыка!

— Я надеялся, что это рано или поздно произойдет.

— Но как же это могло… Ой! Как только я начинаю рассуждать о ней, эта музыка перестает раздражать меня и начинает очаровывать! Ну если не она сама, так то, как она сложена!

— Все верно, Грегори. Существует мало раздражителей, которые не стали бы источником удовольствия, когда их превращают в объект исследования.

— Векс! Музыка звучит намного громче! — воскликнул Магнус.

— Верно. — Конь-робот поднял голову выше. — Из-за чего бы это?

Тропа неожиданно стала шире. Гэллоуглассы миновали последние деревья и вышли на просторный луг, через который протекала речка. На другом берегу реки виднелась какая-то темная масса.

— Ну, и что же это такое? — проворчал Джеффри.

— Всего-навсего толпа детей. — Магнус пригляделся и нахмурился. — Стая детей?

— Это дети! Они собрались по меньшей мере из трех деревень! — воскликнула Гвен.

— Все живые существа собираются вместе по-своему, — рассудительно изрек Грегори. — Овцы — отарами, птицы — стаями, львы — прайдами. Но про детей так говорить нельзя, братец.

— А дети как собираются? — требовательно вопросил Джеффри.

— Школьными классами, — ответил Грегори.

Джеффри поежился.

— Типун тебе на язык, братец! Уж лучше рыбой какой-нибудь быть!

— Я вовсе не хочу быть рыбой, — возразил Грегори.

— Как бы они там ни собрались, надо узнать зачем. — Магнус взмыл ввысь и полетел над рекой по направлению к скоплению детей. — За мной, ребята! Поглядим, что там и как!

Род только рот раскрыл, чтобы велеть детям вернуться, как ему на плечо легла рука Гвен.

— Опасности нет, а нам непременно надо узнать, почему эти дети собрались вместе здесь.

Род сдался и кивнул.

— Ты права. Пусть молодое поколение само о себе позаботится. Да и договорятся они между собой скорее.

Корделия, Джеффри и Грегори с восторженными криками устремились вслед за Магнусом.

— Между тем, — добавил Род, — рисковать не хотелось бы. Векс, как думаешь, не мог бы ты…

— Никаких возражений, Род.

Огромный черный конь немного отступил от берега, разогнался галопом, на расстоянии всего в пятьдесят футов набрал скорость миль сто в час и взлетел в воздух. Описав дугу над водой, он спикировал на противоположный берег и встал на все четыре ноги в десяти футах от воды. Дело было вовсе не в том, что он боялся промокнуть — его лошадиное тело было снабжено водонепроницаемыми швами. Просто преодолеть это расстояние прыжком было быстрее, а река, если на то пошло, оказалась мутной. Потом пришлось бы долго очищать синтетическую шкуру от грязи и ила.

При всем том дети могли бы подождать Векса.

— Я вижу лодку, — сказала Гвен и указала ниже по течению.

Род посмотрел в ту сторону и кивнул.

— Осторожнее, милая. Тут топко.

Он подал Гвен руку и они стали пробираться по прибрежным кочкам.

К тому времени, как их нагнал Векс, дети Гэллоуглассов уже приземлились и пошли вдоль края толпы. Они широко раскрыли глаза и смотрели как зачарованные: толпа детейнепрерывно двигалась, она пульсировала, будто гигантская амеба. При ближайшем рассмотрении оказалось, что толпа состоит из нескольких групп поменьше, и каждая группа занималась чем-то своим: одни прыгали, другие плясали, третьи играли в мяч. При этом каждый из них все свои движения выполнял в такт с музыкой, которая звучала повсюду — ритмичная, захватывающая.

— Почему, интересно, они так двигаются все вместе? — гадала Корделия, покачивая головой из стороны в сторону.

— Если честно, понятия не имею, — отозвался Грегори, похлопывая себя ладонью по бедру.

— А давайте спросим у них. — Магнус протянул руку и похлопал по плечу шестилетнего малыша.

Тот обернулся, ритмично кивая, но Магнуса словно бы и не увидел. В следующее мгновение он отвернулся и перебросил мяч другому шестилетнему мальчику, который стоял в десяти футах от него. Бросок совпал с очередной сильной долей.

— Постой! Я хочу поговорить с тобой! — крикнул Магнус и снова похлопал мальчика по плечу. Тот снова обернулся и уставился на Магнуса невидящими глазами.

— Чего тебе?

Магнус повернул голову и увидел подошедшего к ним мальчика лет десяти.

— Я просто хотел с ним поговорить.

Десятилетний мальчик, непрерывно качая головой, пожал плечами и произнес в такт:

— Он еще маленький, даром речи не владеет.

— Не умеет говорить? — озадаченно переспросил Джеффри. — Это как же? Дети уже в два годика болтать начинают!

— Болтать — это одно, а владеть даром речи — другое. Надо же говорить под музыку, в такт, — ответил кивающий мальчик. — Он не сможет говорить, пока ритм не уловит.

— Ритм — это ладно, но ведь с любым ритмом можно наговорить всякой ерунды! Ну хорошо, тогда ты скажи нам: как это вышло, что вы все стали вместе двигаться?

— Вместе? — Мальчик нахмурился, огляделся по сторонам. — Мы не вместе движемся. Я двигаюсь как хочу, а они — как они хотят.

— Но вы все выполняете движения одновременно!

— А как же еще можно двигаться? — изумленно спросил мальчик.

— Не понимаю.

— Если так — значит, ты тупой, — заявил подоспевший парнишка лет двенадцати. — Хватит приставать к моему братишке, пусть идет играет в бирюльки.

На глазах у удивленных детей десятилетний мальчик опустился на коленки в три приема, в такт с музыкой, поднял бирюльки на первую долю, уложил на вторую, рассыпал на третью.

— А между долями он двигаться не может?

— Какими еще долями? — грубо спросил двенадцатилетний.

Джеффри помрачнел.

— Ты что, поиздеваться надо мной решил?

— Это уж ты понимай как хочешь, — огрызнулся мальчишка.

У Джеффри дрогнула рука, но он не замахнулся — его удержал Магнус.

— Он не понимает, что ритм делится на доли и что эти доли звучат повсюду.

Джеффри совершенно растерялся.

— Вы что, музыки не слышите?

— Почему это не слышим? Очень даже слышим! А с чего бы еще мы сюда пришли?

— Но разве музыка не звучит повсюду вокруг вас?

Мальчишка мотнул головой — в такт, разумеется. Он отвлекся и пошел прочь. Джеффри забежал вперед, загородил ему дорогу, но Магнус тут же оказался рядом и встал рядом с братом. Но в следующее мгновение перед ними возникла девочка лет двенадцати и с улыбкой спросила:

— Что вы ищете?

Улыбка у нее была светлая, лучистая, и Джеффри замер на месте, не спуская глаз с девочки.

Корделия хихикнула, Джеффри смутился, покраснел и буркнул:

— Да мы просто спросили у этого малого: разве музыка не звучит здесь повсюду?

— О нет! — воскликнула девочка. — Наши родители собрали все камешки в округе и свалили их здесь в кучу. Они не терпят этих звуков!

— А я их понимаю, — пробормотал Грегори, а Джеффри спросил:

— Родители сюда не ходят?

— He-а! И поэтому мы тут можем делать все, что захотим.

— Они вам разрешают?

Девочка пожала плечами, задумалась о чем-то, рассеянно ответила:

— А мы их не спрашиваем. — Но тут она вспомнила, зачем подошла к гостям, и обратилась к Джеффри: — Потанцуем?

Джеффри от неожиданности испуганно попятился. Девочка смерила его удивленным взглядом и снова пожала плечами.

— Какой-то ты неповоротливый. — И она уплясала прочь, повинуясь жесткому ритму.

— Вот оно что… Они пришли сюда на зов музыки, а на родителей им наплевать.

Джеффри нахмурился, наблюдая за детьми и кивая в такт.

— А музыка заставляет их двигаться, — сказал Магнус и обвел взглядом толпу. — На вид тут все не старше двенадцати, и никто младше десяти не смог остановиться и поболтать с нами.

— Я наблюдала за двумя ребятами, игравшими в мяч, — сказала старшему брату Корделия. — Они играли беспрерывно, не останавливаясь ни на миг.

— Чем они младше, тем сильнее ими завладевает биение низко звучащих нот, — сказал Магнус. — Но почему старшие ребята не понимают наших вопросов?

— Да кто тут что поймет, кто может задуматься, когда уши забиты музыкой? — вопросом на вопрос ответил Грегори.

— Пойдем! — подскочив к Корделии, крикнул мальчик лет четырнадцати. — Потанцуй со мной! — попросил он и схватил ее за руку.

Корделия вскрикнула, ее братья издали дружный боевой клич и бросились ей на выручку, но толпа тут же сомкнулась вокруг девочки, и мальчики налетели на плотную стену танцующих детей. Танцоры повернулись к ним спинами, а в следующий миг, с ударом новой доли, развернулись. Магнус оттолкнул Грегори назад, заслонил собой и закрылся кулаками, а вот у Джеффри хватило ума нанести удар на слабую долю, и его кулак достиг цели. Голова у противника Джеффри запрокинулась назад, он упал. Но его товарищи не сумели разойтись в стороны до того, как зазвучала следующая доля, и приземление получилось плавным. Упавший мальчишка изумленно уставился на Джеффри.

— Как ты это сделал?

— Получается, что время между долями для них как бы не существует! — воскликнул Грегори.

— Если так, то в промежутках между долями мы сможем протиснуться между ними! — кивнул Магнус. — Раз И два И три ВПЕРЕД!

Все трое бросились напролом и увидели Корделию. Та танцевала, и все ее тело извивалось и трепетало, а на лице играла счастливая улыбка. Мечтательными, подернутыми поволокой глазами она смотрела на мальчика — своего партнера.

— А он красивый? — с интересом спросил Грегори.

— Ну… с точки зрения девчонок — наверное, — буркнул Джеффри. — Хотя… какой он мальчишка, если с девчонкой танцует.

— О! — прокричала хорошенькая девочка лет двенадцати и схватила Джеффри за руку. — Потанцуешь со мной?

Джеффри съежился, будто его укусила змея. Девочка обиделась, покраснела, и Грегори постарался сгладить неловкость:

— А тебе разве не мешает, что все толкаются со всех сторон?

— Не-а! — лучисто улыбнулась девочка. — С чего бы мне это мешало? Это так весело!

Она посмотрела на Джеффри с кокетливой улыбкой, но тот уже пришел в себя, расправил плечи и криво усмехнулся.

Девочка заметила его усмешку. На очередную долю она надула губки, на следующую пожала плечами, а потом резко отвернулась.

Мальчики не спускали глаз с сестры, захваченной вихрем музыки.

— Слышите? Слова! — вымолвил Грегори, широко раскрыв глаза.

Прислушавшись, они различили слова на фоне задорной музыки:

— Вот уж чепуха так чепуха! — с отвращением выкрикнул Грегори.

— Да, смысла особого нет, — буркнул Джеффри.

— Смысла никакого, — нахмурился Магнус. — А ну-ка, братцы! Надо вызволить отсюда нашу сестренку.

— Но как?

— Схватим ее за руки и взлетим.

— Они попробуют нас задержать, — предупредил Грегори.

— Пусть только попробуют, — процедил сквозь зубы Джеффри, сжал кулаки и прищурился.

— На И — вперед, братцы!

— Раз И два И, — начал считать Магнус. — ВлеВО, быстРО, хваТАЙ еЕ и ВВЕРХ!

Они с Джеффри оторвались от земли. Грегори пристроился позади. Корделия исчезла так неожиданно, что ее партнер, продолжая подергиваться в танце, начал вертеть головой по сторонам. Влево, вправо — вот только вверх он поглядеть не удосужился.

Девочка извивалась и пыталась высвободиться.

— О! Да ОТпуСТИте ЖЕ! КаКИе ВЫ заНУды!

— Сестренка, очнись! — вскричал Магнус, но Корделия продолжала вырываться, пока Грегори не залетел вперед, не развернулся к ней лицом и не принялся хлопать в ладоши. Сильная доля, еще сильная, и еще. И вдруг неожиданно малыш хлопнул в ладоши на слабую долю перед самым носом Корделии. Девочка запрокинула голову, в испуге широко раскрыла глаза.

— ОЙ! Что…

— Тебя заколдовали, — сообщил ей младший брат.

— Вовсе нет. — Корделия зарделась и отвернулась. — Я просто… хотела…

— Изучить явление изнутри, может быть?

Все четверо вздрогнули и посмотрели вниз. Они увидели Векса, стоявшего чуть поодаль от толпы танцующих детей.

Корделия при виде устремленных на нее пластиковых глаз робота соврать не смогла.

— Нет, — чуть сварливо отозвалась она. — Музыка захватила меня. — Но… О, как же она захватывает!

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — проговорил Векс. — Концентрация рок-музыки на этом лугу чрезвычайно высока. Пойдемте отсюда, дети, иначе мы не сможем слышать друг друга.

С этими словами он развернулся и затрусил прочь. Мальчишки переглянулись, кивнули и устремились в ту же сторону.

Пролетев футов пятьдесят, Магнус встревоженно оглянулся и поискал глазами сестру.

— Из-за чего ты задержалась?

— Да из-за метлы, — чуть обиженно отозвалась Корделия. — Ты мог бы и подождать, Магнус. Всего-то секунду мне надо было, чтобы сесть на нее верхом, а вы уже вон как далеко улетели!

— Прости, — смутился Магнус.

— Вниз, — прозвучал мысленный приказ Гвен.

Дети посмотрели вниз и увидели, как их родители выходят из ялика на берег.

— Хорошо, мама, — мысленно ответил матери Магнус, и все четверо аккуратно приземлились рядом с Родом и Гвен.

— Что вы узнали? — спросила мать.

Корделия покраснела. Магнус только собрался ответить, как послышалось жужжание. Все развернулись и задрали головы.

Неожиданно стало жарко, жужжание стало громче, переросло в визгливый вой.

— На землю! — крикнул Род, отпрыгнул в сторону и уложил всех детей ничком на траву. Огромная огненная масса пролетела у них над головами. Вой стал не таким пронзительным и вскоре стих вдали.

— Детки! Вы в порядке?

— Да, мамочка! — дрожащим голосом отозвалась Корделия. Братья хором повторили ее ответ.

— Что это такое? — выкрикнул Магнус.

— Эффект Допплера, — с готовностью отозвался Векс. — Когда объект приблизился, звук, издаваемый им, набрал максимальную громкость, а когда он удалился…

— Да нет, он не про звук спросил! — раздраженно проговорил Род. — Сам объект! Что это было такое?

— Неужели никто из вас не узнал? А я точно знаю, что все вы не раз видели подобные объекты.

— Ты скажешь или нет?

— Это, — не дожидаясь ответа Векса, сказала Гвен, — был огненный шар, шаровая молния, которыми друг в друга швыряют колдуньи и чародеи! Вы их видели много раз.

— Да, это точно был огненный шар, — пробормотала Корделия, не спуская глаз с дымного шлейфа.

— Это?! Огненный шар? Если это огненный шар, тогда и кочка — гора!

— Различия всего лишь в величине, — заметил Векс.

— Ага. Когда в вышине летит такая величина, то из тебя быстро получится ветчина!

— Тише! — строго прервал пререкания Род. — Еще один шар летит.

— Еще два!

— Три!

Все замерли — точно в землю вросли, глядя на огромные огненные шары, с ревом несущиеся к ним.

— Вот уж вправду огромные шаровые молнии^[6]… — восторженно прошептал Грегори.

Векс поднял голову.

— Однако они летят на гораздо меньшей высоте, нежели летела первая! Бегите! Разлетайтесь! Иначе вас точно поджарят! Ну же!

Все семейство поднялось в воздух. Мальчишки полетели над лугом сами по себе, Гвен с Корделией — верхом на метлах. Род замкнул процессию.

Между тем огненные шары прибавили скорость.

— Разлетайтесь в стороны! — скомандовала Гвен. — Уходите с их дороги!

Уговаривать долго не пришлось. Корделия и Грегори вместе с матерью вильнули влево, Магнус, Джеффри и Род — вправо. Но шаровые молнии-переростки устремились за ними.

— Какова цель — такова и угроза! — крикнул Векс. — Вверх! Будьте выше этого, если получится!

Все семейство предприняло крупномасштабную попытку предотвратить трансцендентальность высказывания робота в жизнь. Рывок ввысь получился таким резким, что гэллоуглассовы желудки подумали было, что о них забыто на веки вечные — а треклятые огненные шары тоже набрали высоту.

— Онет все повторяют за нами! — в отчаянии выкрикнул Магнус. — Как же нам от них избавиться?

— Вижу реку! — крикнул Род. — Ныряйте, дети! Наберите побольше воздуха и постарайтесь как можно дольше продержаться под водой! Может быть, шаровые молнии в воду не полезут!

Все как один, дети дружно вдохнули и спикировали вниз, уподобившись свинцовым отвесам на Пизанской башне. В воду все четверо вошли настолько ровно и красиво, словно соревновались друг с другом в том, у кого получится меньше брызг. Род и Гвен нырнули в реку сразу следом за детьми.

Шаровые молнии, летевшие по бокам, метнулись к центральной, и все вместе просвистели над водой. Векс решил, что ему наверняка показалось — ну в самом деле, разве могли прозвучать нотки разочарования в реве огненных шаров?

— Они улетели! Можете выныривать!

На поверхности воды появилось четыре фонтана с детскими фигурками посреди воды. Все дружно выпустили воздух и стали дышать словно рыбы, выброшенные на берег, а потом с криками радости и облегчения дружно упали в воду. Род и Гвен последовали их примеру, но повели себя более сдержанно и достойно.

— Они гнались за нами! — Теперь, когда опасность миновала, Джеффри мог позволить себе разозлиться. — Они взаправду за нами гонялись!

— Ну пойди сделай им выговор, братец, — сердито посоветовал ему Магнус.

— Но кто мог их натравить на нас? — задумчиво проговорил Грегори.

Дети умолкли, переглянулись.

— У нас имеется некоторое количество врагов, — заметил Векс.

— И эти шаровые молнии, как и камни, — дело рук одного из них! — Джеффри в сердцах хлопнул ладошкой по воде. — Ну разве я не говорил, что за нами по пятам крадутся враги?

— Это нам пока не известно, и… Быстро на берег!

— Почему? — озадаченно спросил Грегори, оглядываясь по сторонам. — Я ничего такого страшного не вижу…

— Точно, — согласился Магнус. — Только какие-то четыре кочки над поверхностью, и все.

— Эти четыре кочки приближаются, между прочим, — нервно проговорила Корделия. — А с другой стороны плывет бревно, и оно тоже надвигается на нас!

— Быстро на берег! — прокричала Гвен и телекинетически подтолкнула детей, а Векс попутно объяснил:

— Это не бревна и не кочки, а гигантские амфибии! И они голодные! Быстрее на берег, дети!

Все Гэллоуглассы вылетели из воды, будто горошинки из трубочки, в которую хорошенько дунули. Метлы у Корделии и Гвен промокли и стали тяжелыми, поэтому полет получился не слишком стремительным. Кочки и бревно рванулись друг к другу, столкнулись, прозвучало крещендо скрежета и щелканья зубов, заметались по воде змеевидные туловища. Однако зубы щелкнули в добром ярде от чьих бы то ни было лодыжек. Две огромные ящерицы повалились в реку друг на дружку и вытаращили глаза, уставясь на детей.

— Ну что ты развалился как бревно? — проворчало то из чудовищ, что оказалось внизу. — Давай хватай их!

— У меня крылья пока еще не выросли, рыбья рожа!

— Рыбья рожа?! Ты кого тут рыбьей рожей обзываешь, хвост змеиный?

— Кто они такие, Векс? — спросила Корделия, испуганно глядя на рептилий.

— А я знаю кто! — крикнул Магнус, приглядевшись хорошенько. — Ты мне показывал их в книжке — бестиарии! Правда, здесь их мы никогда не видали, и я думал, что они выдуманные! Это крокодилы с Терры!

— Умница, Магнус! — восхищенно воскликнул Род.

— Однако, — встрял Векс, — крокодил — только один из них. Второй — аллигатор.

— Откуда ты знаешь? — требовательно спросил Грегори.

— У аллигатора морда более тупая, у крокодила острее. Есть и другие различия, но это наиболее очевидное.

— Удрали, надо же, — прорычал крокодил, злобно глядя на детей.

— Вот жизнь пошла… — отозвался аллигатор. — Сплошная инфляция. Куда ни глянь — все вверх взлетает. Даже еда.

— Ну ладно. Чего уж теперь. Попытка у нас с тобой классная была, — вздохнул и отвернулся крокодил.

— Да и детишки, поди, худосочные, — добавил аллигатор и сделал разворот.

— Ничего себе! Вот наглые! — вырвалось у Корделии, и она сердито подбоченилась. — Никакая я не худосочная, а очень даже афпфтф!

Последнее слово получилось неразборчивым — это Магнус прикрыл рот Корделии ладонью и прошипел ей на ухо:

— Замолчишь ты или нет? Неужели ты решила похвастаться перед ними тем, какие мы мяконькие и сочненькие?

Корделия одарила брата убийственным взглядом, но язык прикусила.

— Поохочусь-ка я за какими-нибудь донными рыбками, — проворчал крокодил.

— Угу, — буркнул аллигатор. — А я — за раками.

— Недурственный закусон — если сотенку изловить, — миролюбиво изрек крокодил. — Ну, до завтра, аллигатор.

— Ты так мил, крокодил^[7].

Они расплылись в разные стороны и вскоре исчезли в мутных водах реки.

— Уф-ф! Слава Богу, мы это пережили! — провожая рептилий взглядом, выдохнула Корделия. — Но как они посмели назвать меня худосочной!

— Вряд ли бы тебе понравилось, если бы им удалось узнать тебя поближе, сестрица, — заверил ее Магнус.

— Пора, — сказала Гвен. — Нам надо уходить, да поскорее. Вдруг они передумают?

(обратно)

6

Не успели они отойти далеко, как Корделия вдруг остановилась и внимательно вгляделась в траву.

— Что это такое, интересно?

— А ну, дай посмотреть! — Джеффри проворно подбежал к ней, Грегори протолкался между ними.

Гвен обернулась, заинтересовалась и тоже подошла.

По высокой траве пробиралось насекомое, и пробиралось оно настолько целеустремленно и напористо, что Джеффри спросил:

— Может, это мошка — воин?

— Не то чтобы мошка, — прозвучал голос робота, и над детьми повисла большая конская голова. — Это скорее жук, дети. Но это странно.

— Что странного? — сразу насторожился Род.

— Я думал, они крайне редки.

— Кто? — спросил Грегори.

— Эти насекомые. Это скарабей — точно такой, каким поклонялись и каких изображали в скульптурах древние египтяне.

— А вот еще один, — крикнул Магнус, стоявший футах в десяти в стороне. — Он ползет… ой, он ползет к папе!

— Ко мне? — Род опустил глаза и увидел еще одного скарабея, пробирающегося между травинками. — Эгей, и у меня тут еще один. Вот только он к тебе ползет!

— Ко мне?! — вытаращил глаза Магнус.

Корделия захлопала в ладоши.

— Они, наверное, ищут друг дружку!

— Нет, — возразила Гвен. — Они ползут к ведьмину кольцу.

Все посмотрели по сторонам и увидели на полпути от Рода круг примятой травы, а в самой середине этого круга лежал довольно крупный камень и заливался на все лады.

Род нахмурился.

— Это что же такое? Неужто уже Маленький Народец помогает в распространении этих музыкальных булыжников?

— Да нет, — покачала головой Гвен и глянула на мужа с насмешливой улыбкой. — Ты же знаешь, что фэйри водят хороводы по кругу, и после них на траве остаются кольца, но здесь не кольцо, а круг целиком!

— От чего же он сделался? — удивился Грегори.

— Может быть, виной тому сам камень, — неспешно, раздумчиво проговорил Векс. Он перешел ближе к кругу примятой, как бы вытоптанной травы, постарался ступать осторожнее, чтобы не навредить скарабею, и наклонил голову к самой земле. — Да, тут есть небольшое углубление — видимо, ямка существовала тут от природы. Если камень приземлился с приличным моментом вращения, то он мог вертеться и вертеться по кругу, покуда не…

Скарабей выбрался из травы напротив робота, покачался на краю и скатился в ямку.

— Ой! — Корделия всплеснула руками. — Четвертый!

— А вот и наш подоспел, — улыбнулся Грегори.

Магнус, шагая осторожно и размеренно, подошел к ямке.

Он не отрывал глаз от земли.

— Мой приближается.

— И мой тоже. — Род стоял всего лишь в одном шаге от края ямки. — Их всех тянет к камню. То есть — к року.

— Даже скарабеев?! — воскликнула Гвен.

Грегори присмотрелся к жукам.

— Очень странная у них окраска, мамочка. Темно-серые, как графит. Можно подумать, что они и сами каменные.

Род нахмурил брови.

— Тогда можно задать другой вопрос: то ли рок, исполняемый камнем, влечет жуков, то ли они сделаны из камня?

— Ну нет, — возразил Векс. — Жуки могут стремиться только к себе подобным. — Вопрос чисто теоретический. Главное здесь то, что все они движутся к камню.

Четыре скарабея направились к камню, выставили свои усики, и все коснулись ими камня одновременно. Затем они замерли, засверкали, замерцали и… дружно поменяли окраску.

— Ой, да они стали серебряные^[8]! — вытаращила глаза Корделия.

— Значит, камень их изменил? — спросил Джеффри. — Эта музыка так на них подействовала? Рок?

— Или они сами кое-что изменили в ней! — запрыгал на месте Грегори и указал пальцем на камешек.

А камешек заблестел, замигал, и точно — с музыкой произошла метаморфоза: рисунок баса остался прежним, а мелодия стала веселой, задорной.

— Что же это за чудо?

Магнус сдвинул брови.

— Камень сотворен из ведьмина мха — иначе говоря, материализованное воображение. Неужели эти жуки тоже вымышленные, не настоящие?

— Откуда бы они ни взялись, у них есть какая-то цель! — указав на жуков, воскликнула Корделия. — Смотрите, куда они направляются!

Четыре скарабея собрались вместе и отвернулись от камня. Со всей решительностью они отправились обратно, в большой мир.

Грегори подпрыгнул.

— Мы должны пойти за ними. Только не спрашивайте, откуда я знаю. Знаю — и все.

— Они движутся к западу, одновременно забирая на юг, — внимательно наблюдая за скарабеями, проговорил Джеффри.

— Корделия, — строго изрекла Гвен, — прекрати приплясывать и иди следом за мальчиками.

— Они еще к одному камешку прикоснулись! — прокричал Джеффри.

Задорная музыка зазвучала громче.

— Они ползут дальше! — Магнус прибавил шагу. Он шел за серебристыми скарабеями со все более нарастающим интересом.

В это время позади музыкальный камень с треском, подобным ружейному выстрелу, взорвался.

— Пригнитесь! — крикнул Род, и все его потомство дружно улеглось на траву. Камешек проплыл у них над головами, и почти одновременно громкость развеселой музычки возросла.

— Он отдал свою силу другим камням, — пробормотал Магнус.

Род поднялся, посмотрел на северо-запад.

— Его лучшая половина тоже играет вовсю.

Корделия прищурилась.

— Почему это ты сказал «лучшая»? Разве может быть музыка мелодичнее этой?

— Может. Та самая, которую играет собрат этого камешка. — Род направился в ту сторону, где упал второй камень, постоял возле него немного, послушал и сказал: — Его музыка богаче, полнее.

— Дай-ка и я послушаю. — Гвен подошла, постояла, удивленно запрокинула голову. — И верно. А еще вот что… как будто где-то в глубине слышится песенка!

— И еще, и еще! — прокричал Магнус, ушедший далеко вперед по лугу. — Они оставляют позади себя самую разную музыку!

— Оставьте их, идите сюда! — позвал детей Род. — Чем бы они ни занимались, намного важнее тот прогресс, которого уже достиг этот камешек и продолжает достигать^[9]!

Корделия надулась, вздернула подбородок.

— Нет! Я их не брошу! Куда они — туда и я!

Род резко обернулся. Его поразил настолько откровенный бунт со стороны дочери.

— Они такие интересные, пап, — сказал вернувшийся Магнус. — Что бы это ни было за явление, распространившееся в нашей стране, но эти скарабеи… они запросто могут привести к тому, что музыка захватит всех!

— Они очень важны, — заявил Грегори, пытливо глядя в глаза отца. — Мы обязательно, обязательно должны пойти за ними, папочка!

Джеффри ничего не сказал. Он просто не спускал глаз с серебристых скарабеев.

Род покраснел. Он был близок к взрыву ярости. Испугавшись собственных чувств, он счел за лучшее усмирить их, и все же им продолжало владеть справедливое возмущение: как это так — дети его не слушаются!

Гвен погладила его по руке и еле слышно проговорила:

— Пора дать им немного свободы.

Род остолбенел.

— Ведь вам уже случалось разлучаться.

Род наконец обрел дар речи и ухитрился проговорить, не повышая голоса:

— Случалось, но не скажу, чтобы они в тот раз, за время нашего отсутствия, получили отличные отметки за поведение.

— Может, и так, — согласилась Гвен, — но если бы они не вмешались, не устоял бы королевский престол.

Род молчал.

— Я уберег их, — пробормотал Векс, — хотя вынужден признаться: порой границы безопасности становились весьма проницаемыми.

Род посмотрел на старших детей. Ему казалось, что между ними разверзлась пропасть, что эта пропасть становится все шире. Он боялся, что они того и гляди улетят прочь, но понимал, что Гвен права.

— Ладно, — сказал он. — Вы, ребята, пойдете за скарабеями, а мы с мамой — туда, куда ведут камни.

Корделия обрадовалась и просияла:

— О папочка!

— Но вы будете держаться все вместе!

— Да, да!

— Я с них глаз спускать не буду, — пообещал Магнус.

— Смотри, слово дал. — Род посмотрел на Векса. — Ты позаботишься о них?

— Конечно, Род.

Корделия явно разочаровалась, но Грегори воскликнул:

— Как здорово, что Векс пойдет с нами!

Джеффри издал задорный боевой клич.

— Ну хорошо. — Род отвернулся. — Идите по нижней дороге, а мы пойдем по верхней. — Он даже ухитрился улыбнуться, когда оглянулся и помахал детям рукой на прощание. — Будьте осторожны, ладно?

— Будем, пап!

— Счастливого пути, мамочка!

— Бог вам в помощь!

— С Богом! — впопыхах выкрикнул Джеффри и поспешил за остальными.

Род вздохнул и отвернулся.

— Будем надеяться, что мы приняли верное решение.

— Не сомневайся, супруг мой, — сжав его руку, сказала Гвен. — Если что-то случится, мы сразу же окажемся рядом с ними.

— Верно. А уж Векс сможет позвать нас, даже если дети этого не захотят, — кивнул Род. — Ладно, милая. Я постараюсь не волноваться.

Прямо у них под ногами с треском взорвался камешек, и две его половинки полетели в разные стороны.

— Пойдем к тому, который упал севернее, — предложила Гвен.

Род кивнул. Они направились в ту сторону, куда двинулся исполняемый камнями прогрессивный рок.

(обратно)

7

Дети продвигались следом за скарабеями. Магнус обратился к сестренке:

— Я догадываюсь, как музыка зачаровала тех детишек, но скажи, как она могла тебя настолько захватить?

— Этого не поймешь, покуда не начнешь танцевать под эту музыку, — ответила Корделия и зябко поежилась. — Не спрашивай, братец… Только когда уже сам, желая того, начнешь двигать всем телом, повинуясь ритму, то тебе совсем не хочется останавливаться.

— Так нельзя обращаться с собственным телом, — буркнул Джеффри. — Руками и ногами надо шевелить зачем-нибудь, а не просто так. Мышцами должен управлять разум, их надо упражнять, укреплять, и они не должны бездумно откликаться на какие-то там звуки, попадающие в мозг.

— Просто ужасно было смотреть на таких маленьких детей, ставших жертвами этой музыки. — Магнус сжал в пальцах рукоять кинжала, чтобы никто не заметил, что руки у него дрожат. — Я еще понял бы, если бы это были мои ровесники, но и тогда мне это было бы неприятно. Но малые дети!

— Ну поглядите-ка! Он в дедушки записался, а самому всего-то семнадцать, — с нескрываемой издевкой проговорила Корделия. В конце концов она могла себе это позволить — ведь она была уже почти одного роста с братом.

Ну а Грегори сказал только:

— И как только какая-то музыка могла так зачаровать их?

— Угу, и как она могла вдруг стать настолько громче? — подхватил Джеффри. — Я еще понимаю, что она способна заставлять тело дергаться — я и сам чувствовал, как у меня руки и ноги начинают шевелиться в такт. У меня даже сердце стало в такт биться.

— У тебя? Сердце… Точно! — обрадовался Грегори.

— А как же иначе? Иначе я умер бы, — буркнул Джеффри и свирепо сдвинул брови. — Ты о чем, братец?

— Твое тело привыкло делать все — все в ритме биения сердца! И вообще: сила твоих чувств зависит от того, как часто оно бьется. И поэтому, когда начинает звучать музыка, твое тело на нее реагирует.

— Отличное объяснение, братец, — согласился Магнус. — Однако ритм музыки — это не ритм моего сердцебиения, если только, конечно, моему сердцу вдруг не вздумается биться в очень странном ритме.

— Ну, например, в таком, какой бывает, когда мимо идет смазливая девчонка, — съязвила Корделия.

Магнус сердито зыркнул на нее, а Грегори сказал:

— Но ведь поэтому-то тело и реагирует на музыку! Если бы дело было не в ритме биения сердца — понимаете? — с вашими руками и ногами ничего бы не происходило, они бы двигались, как раньше!

— Пожалуй, Грегори прав, — протянул Векс. — В функционировании человеческого организма существует определенный естественный ритм. И, как справедливо отметил Джеффри, как только музыка звучит слишком громко для того, чтобы ее можно было проигнорировать, тело пытается естественным образом на нее среагировать.

— Уверен, ни один целитель не согласился бы с подобной теорией, — пробормотал Магнус.

— Пожалуй. Но я — не целитель, — напомнил юноше Векс. — И я должен подчеркнуть, Магнус, что та идея, которую мы в данный момент обсуждаем, пока — всего лишь предположение. Слишком мало деталей для того, чтобы можно было сформулировать гипотезу.

— Но все-таки: из-за чего же музыка стала настолько громче? — вопросил Джеффри.

— Да из-за взрослых, братец! — объяснила Корделия. — Когда они набросали сразу столько камней в одном месте, музыки стало больше!

— Ее стало больше на одном-единственном лугу, сестрица, — возразил Джеффри. — Но я‑то о другом толкую: почему музыка стала громче везде вокруг нас?

Корделия резко остановилась и огляделась по сторонам.

— И точно — громче! И вправду она звучит повсюду! А как могло выйти, что я раньше этого не замечала, Векс?

Робот только собрался ответить, как впереди послышался хор голосов. «Хо!» — дружно выкрикнули какие-то подростки. «Ха!» — прозвучало следом. «Хо! Ха! Хо! Ха!» — ритмично повторил хор несколько раз. А потом еще громче запели девичьи голоса:

— Ни-че-го себе песенка! — выпучив глаза, воскликнул Джеффри.

Корделия наморщила нос.

— Ой! Как грубо! Неужели любовь — это только поцелуи и объятия?

— Но кто же это поет? — нахмурился Магнус.

Тропинка свернула в сторону, и перед юным поколением семейства Гэллоуглассов предстал строй взявшихся за руки подростков лет тринадцати-четырнадцати. Они пританцовывали и мотали головами в такт с музыкой.

Корделия, Магнус, Джеффри и Грегори остановились и уставились на танцующую компанию.

— Идите к нам. Нужно танцевать, а не то вы не сможете устоять! — окликнула их симпатичная девочка. — Вы должны танцевать до упаду!

— Правда, что ли? — растерянно пробормотал Магнус.

— Я вовсе не желаю танцевать! — фыркнул Джеффри.

— Тогда отойди в сторонку, — задушевно посоветовал ему плечистый парнишка. — А ты чего, больной, что ли? Почему плясать не хочешь?

— Это вы все тут, поди, больные, если вам так дергаться охота!

Но парнишка словно бы и не услышал. Он повернул голову и уставился в глаза девочки, приплясывавшей позади него.

— Что же это за музыка такая, что она командует вашими ногами? — спросил малыш Грегори, с трудом поспевая за танцорами.

— А это наша музыка! — отозвалась девочка рядом с ним. — Она как раз для нас!

— И вы даже не имеете власти над собственными ногами?

— Ну и что? — рассмеялась девочка. — Мне очень даже нравится, что выделывают мои ноги!

— Нужно сопротивляться! — стала уговаривать ее Корделия. — Надо так, чтобы ты была сама себе хозяйка!

Девочка посмотрела на нее так, словно перед ней предстало жуткое чудовище.

— Что же ты за девочка такая, если не желаешь, чтобы тобой управляли?

— Я нормальная! Я принадлежу себе самой и не желаю быть чьей-то игрушкой! Неужто ты не видишь, что эта назойливая музыка лишает тебя права быть самой собой?

— Да нет! Это глупости какие-то! — возразила другая девчушка, весело смеясь. — Это же просто забава! Веселого как!

— Это вам кто сказал? — в ярости вопросила Корделия.

— Как — кто? Да сами камешки все время про это твердят!

— А музыка-то какая славная! — сверкая глазами, прокричала третья девочка. — Как услышишь ее — и сразу будто кровь вскипает и все тело так и поет!

Корделия испуганно вытаращила глаза.

— Но уж конечно, вы не верите в ту гнусную ложь, которую тут распевают!

Первая девочка нахмурила бровки.

— Это какая же тут ложь, не пойму?

— И никакой тут нет лжи, а самая что ни на есть правда! — выкрикнула еще одна девчонка, приплясывавшая чуть дальше, ближе к хвосту цепочки. Она была ростом выше остальных, пухленькая и очень хорошенькая. Она улыбнулась Магнусу и кокетливо потупилась. — Слова-то все какие — про любовь!

Магнус глядел на нее будто зачарованный, но все же ему удалось овладеть собой и сказать:

— Эти слова не о любви, а о жаркой необузданной страсти, телесной похоти.

— Какая разница? — непонимающе пожала плечами девочка, снова улыбнулась, откинула плечи назад, потянулась к Магнусу губами. — Ну почему ты не танцуешь? Тебе нехорошо с нами?

— Нет, — выдавил Магнус. — Нехорошо. — И солгал.

Девочка это сразу поняла.

— Меня зовут Лалейна. Неужто ты и впрямь не хочешь получить свою меру радости?

— В том, чем вы занимаетесь, нет ни меры, ни правил, — буркнул Магнус, но его ноги сами задвигались в такт, приноровились к шагу девочки. Он не спускал глаз с ее лица.

— Да зачем они нужны? — выдохнула Лалейна. — Мы совсем юны! Живи да радуйся! Если не сейчас жить в свое удовольствие, так когда же?

— Пляши давай, — распорядился мальчишка, подергивавшийся в танце позади Магнуса, — или проваливай с дороги. Мы поем — и можно сказать, воспаряем, а вы нас своими нравоучениями к земле тянете.

— Может, ты и танцевать-то не мастак? — язвительно осведомился парень ростом с Магнуса.

— Тот нам не друг, кто с нами не пляшет, — ухмыльнулся третий мальчишка.

Лалейна запрокинула голову, провела губами по щеке Магнуса. Юноше показалось, что его ударило молнией. Он замер, и все танцоры остановились. Все стояли и смотрели на него, улыбаясь и затаив дыхание.

Тут не выдержала Корделия и прокричала:

— Ах вы, поганки! Ах вы, развратные и подлые Лилит! Неужто вы вознамерились увлечь моего братца с собой?

— Я бы очень даже не против, — проворковала одна из девочек. — Всем сердцем бы этого желала.

— И телом, — добавила Лалейна, глядя Магнусу прямо в глаза.

— Не будет он с ними танцевать! — в отвращении выкрикнул Джеффри.

— Он в сомнениях, — отозвался Грегори, выпустил руку девочки, державшей его, и бросился к старшему брату.

— Магнус, очнись! Они наводят чары, они околдовывают тебя!

— Да какие тут чары! Просто забава — и все! — возмутился один из танцоров.

— Вы все тут бессердечные нахалы! — бушевала Корделия. — Для вас женщина — просто игрушка!

— Не верь им! — крикнул Грегори Магнусу. — Они хотят заморочить тебе голову, чтобы ты тоже, как они, только переставлял ноги под музыку да мотал головой, как дурачок!

— Ну попробуй, отдайся музыке целиком, — стал уговаривать Магнуса один из мальчиков. — Ты не поверишь — какая это услада, как от нее кружится голова!

— Держись! — воскликнул Грегори и схватил старшего брата за руку. — Ты человек, а не какая-нибудь там безмозглая марионетка.

— Музыка прекрасная, музыка — это все! — горячо возразил еще один мальчик. — Погрузитесь в нее, пусть она несет вас, словно волны! А потом протяните руку и найдите руку друга, прикоснитесь к ней, погладьте ее!

— Ты знаешь, что хорошо, а что плохо! — не унимался Грегори. — Ты сам так часто говорил мне об этом! Ты говорил, как это плохо — позволять другим думать за тебя! Так насколько же хуже тогда позволять какой-то там музыке лишать тебя разума?!

— Верно, — вымолвил Магнус, и его лицо посуровело. С большим усилием он зажмурился, покачал головой и отвернулся от Лалейны. — Я по-прежнему сам себе принадлежу.

— Если так — то ты не с нами! — выкрикнул плечистый парень. — Уходите! Прочь отсюда!

— Ты сказала, что мы — всего-навсего игрушки, да? — воскликнула девочка не старше Корделии. — А чего нам еще желать? Вы просто завидуете нам из-за того, что у вас нет того, что есть у нас!

— То, что есть у меня, — только мое! — пылко отозвалась Корделия. — Сама подумай, что ты несешь? Ты готова отдать себя мальчишкам, которые видят в тебе только игрушку и ничего больше?

Цепочка танцоров огласилась недовольным ропотом. Потом девчонки насупились и шагнули вперед.

— Ишь как разговорился! — крикнул один из мальчишек, наступая на Грегори. — Надо тебе рот заткнуть! — Он наклонился и набрал пригоршню земли.

— Держись подальше! — Джеффри проворно заслонил собой младшего брата и вперил в обидчика гневный взгляд. — Ты его пальцем не тронешь!

— Если так, то мы тебя закопаем! — прокричал самый рослый парнишка, злобно взревел и бросился на Джеффри в сопровождении еще нескольких мальчишек.

— Ты слишком распустила язык, — прошипела сквозь зубы Лалейна, в упор глядя на Корделию. — Получай, барышня кисейная!

Магнус забежал за спины братьев, схватил двух мальчишек за ворот и толкнул их к высокому парню. В это время Джеффри избавился от третьего обидчика, нанеся ему резкий удар левой рукой в челюсть снизу и прямой — правой в грудь.

— Вам не притронуться к моим братьям, покуда я смогу держаться на ногах! — сердито бросил Магнус.

— Ну так мы тебя уложим на лопатки! — гаркнул долговязый. — Наваляем ему, ребятки!

Все мальчишки, как один, дружно взревели и бросились к Магнусу.

А девчонки завизжали и накинулись на Корделию.

— Отгоним их! — прокричал Магнус, схватил братьев за руки, а Грегори успел взять за руку Корделию. Лица всех четверых Гэллоуглассов окаменели от напряжения, воздух вокруг них замерцал буквально за секунду до того, как свора разъяренных мальчишек и девчонок с волчьим воем набросилась на них…

…и налетела не невидимую стену.

Их отбросило назад, и они с изумленными и испуганными криками попадали на землю.

— Да они колдуны! — взвизгнула Лалейна.

— Если так, то нам пора сматываться, — сквозь стиснутые зубы произнес Магнус. — В путь, ребята!

А по толпе озверевших от злости танцоров треском взрывающегося пороха прокатилось:

— Колдуны! Колдуны! Колдуны!

— Так спалим же их! — выкрикнул долговязый парень, и толпа ответила ему дружным ревом.

Но Гэллоуглассы уже исчезли за поворотом лесной тропинки, и пустившиеся за ними в погоню подростки налетели на громадного черного коня. При столкновении послышался набатный звон. Мальчишки и девчонки отскочили назад, заметались. Они пытались обойти коня, пролезть у него под брюхом, но Векс ловко прыгал и приплясывал на месте, и получалось так, что он все время загораживал недругам своих подопечных дорогу. Как бы то ни было, в конце концов им все же удалось просочиться вперед, и они с дикими воплями устремились вслед за своими жертвами.

— Нужно взлетать! — бросил Магнус на бегу, тяжело дыша.

— Не получится! — отозвалась Корделия со слезами на глазах. — Лес больно густой — погляди, сколько веток над головой.

Толпа преследователей выбежала из-за поворота, увидела четверку Гэллоуглассов и огласилась боевыми кличами.

Но тут из придорожных кустов вдруг откуда ни возьмись выскочили зубастые челюсти, а над ними — кроваво-красные глазищи, а под ними — острые когти, и все это принялось скакать, прыгать, рычать и щелкать зубами. Толпа преследователей остановилась на бегу, послышались испуганные вопли.

— Эй! Закидаем их! — крикнула Корделия. Ее братья остановились, обернулись, а в следующее мгновение все палки, сучья и ветки, валявшиеся на земле, поднялись в воздух и полетели к недругам Гэллоуглассов. Подростки еще секунду постояли в нерешительности, но как только первая палка достигла цели, как все поборники танцев дружно завопили, развернулись на сто восемьдесят градусов и дали стрекача.

Магнус и Джеффри застыли на месте, не в силах поверить собственным глазам, а Корделия и Грегори с облегчением шумно выдохнули.

— Больше никогда не стану доверять толпам народа, — дрожащим голоском вымолвил Грегори.

— Вот-вот, — кивнул Джеффри. — Пожалуй, ты прав, маленький братец.

Пес (а это был пес) повернулся и направился к детям, виляя хвостом. Крупный, поджарый, с длинными стоячими ушами, нависшими на глаза веками, брылястый. Но теперь его глаза смотрели очень дружелюбно и весело. Пес уселся перед Джеффри, склонил голову набок и гавкнул.

Средний брат невольно улыбнулся.

— Кто ты такой, и как вышло, что ты явился нам на выручку так вовремя? — спросил Магнус, шагнув вперед. Он еще не избавился от опасений, но раскрыл свой разум и был готов прочитать мысли пса.

Пес снова гавкнул, и оба мальчика прочли его мысли и чувства.

— Мы ему сразу понравились, как только он нас увидел, — сказал Грегори, улыбнувшись от уха до уха. — Ну? Ты будешь моим другом, да?

Пес гавкнул и завилял хвостом.

— Мама ни за что не разрешит, — предупредила братьев Корделия.

— А ты согласен спать в конюшне?

Пес кивнул, вывесил розовый язык и помахал хвостом.

— Только имей в виду, что там еще кое-кто живет, — заметил Грегори.

И словно по волшебству из-за повороталесной тропинки вышел величественный черный конь.

Корделия встала с земли и выпрямилась.

— Они опять гонятся за нами, Векс?

— Нет, не гонятся, — ответил конь. — Как только вы исчезли из их поля зрения, они, похоже, напрочь забыли о вас. Минутка, другая — они успокоились и снова пустились в пляс. Пошли своей дорогой, как говорится. Можно подумать, что они вас и не видели.

— Слава Богу! — облегченно вздохнула Корделия. — Может быть, эта музыка, заставляющая забывать обо всем, в чем-то полезна.

— Но как вы прогнали их, дети? Надеюсь, вы не причинили им непоправимого вреда…

— Нет, мы только немного палочками пошвыряли, и все, — успокоил его Магнус. — Несколько раз попали. Но главный труд взял на себя вот этот храбрец. — Он благодарно погладил пса по голове. — Он напрыгнул на них так неожиданно, что одним только этим их здорово напугал.

— Если так, то это — тот самый друг, который познается в беде, — сказал Векс и подошел ближе.

Пес потянулся к нему, принюхался, чихнул и устремил на коня возмущенный взгляд.

— Животное с таким развитым обонянием не обманешь, — вздохнул Векс. — Он понял, что я не настоящий конь.

— Можно мне взять его домой, Векс? — спросил Джеффри.

Конь-робот немного подумал и сказал:

— Тебе можно привести его домой, Джеффри, а вот можно будет его оставить или нет — уж это решат твои родители.

Песий хвост взбудораженно завилял.

— Папа не сможет прогнать такого верного друга и соратника! — горячо возразил Джеффри.

— Подозреваю, что ты прав, но не ручаюсь высказаться со всей определенностью. Попроси его остаться здесь. Будем возвращаться домой — тогда он сможет пойти с нами.

Джеффри опустился на одно колено, обнял пса и заглянул ему в глаза. Пес от радости часто задышал. Джеффри пристально посмотрел ему в глаза и нарисовал в его разуме такую картинку: пес провожает взглядом четверых детей и коня, уходящих прочь. Пес закрыл пасть и, не мигая, уставился на мальчика. А Джеффри продолжал рисовать мысленную картину. Сгустилась темнота, наступила ночь, потом забрезжил рассвет, взошло солнце — и дети в сопровождении коня появились вновь. Нарисованный в мозгу пса Джеффри протянул руку, приласкал его. В завершение этой картины четверо детей, конь и пес вместе уходили вдаль.

Пес заскулил, и Джеффри увидел в его разуме сразу несколько картин. На первой из них пес храбро сражался со стаей из пяти волков и в итоге прогонял их, а в это время дети прятались позади коня. На второй пес отчаянно и гневно облаивал шайку разбойников, и те в страхе пускались наутек. На третьей картине пес отважно, в одиночку наступал на медведя, кусал и терзал того зубами до тех пор, покуда медведь не падал замертво. Дети окружили пса и принялись гладить его и восторженно хвалить.

— Братец, — взглянув на Магнуса, проговорил Джеффри, — да он же…

— Я все видел. Он хочет защищать нас от всех опасностей, какие только могут грозить нам в лесу, и считает себя раз в двадцать сильнее любой собаки. — Магнус встал на колени рядом с псом и грустно покачал головой. — Ты не сумеешь совершить таких великих подвигов, пес. Ты просто гончая собака. И сейчас мы не можем взять тебя с собой, потому что сами не знаем, куда держим путь. Нам нельзя задерживаться ни из-за кого, в том числе и из-за тебя.

Пес печально повесил голову, поджал хвост.

— Да нет же, все не так плохо, — принялся утешать его Джеффри, гладя по голове и почесывая за ушами. — Ты — самый чудесный зверь на свете, и мне бы ужасно хотелось, чтобы мы с тобой не разлучались, пока я не стану взрослым!

Пес поднял голову и устремил на Джеффри взгляд, полный надежды.

— Ну пожалуйста, побудь здесь и спокойно дождись нас, ладно? А когда мы будем возвращаться обратно, мы заберем тебя к себе домой. Сделаешь это для меня?

Пес еще какое-то время не спускал глаз с мальчика, а потом раскрыл пасть и несколько раз вильнул хвостом.

— Вот молодец! — Джеффри потрепал пса за уши и проворно вскочил. — Ну все, жди нас, дружище, и тогда станешь дворовой собакой… А ты не против, Векс? — Он с трепетом взглянул на коня-робота.

— Почту за честь делить стойло с таким верным другом, Джеффри. Но ты не должен забывать о том, что окончательное решение примут ваши родители.

— Ну конечно, конечно, Векс! Но если ты готов пустить его к себе в стойло, я думаю, мама не будет против!

— Тогда — в путь, — сказала Корделия, наблюдавшая за происходящим с все возрастающим нетерпением. — Запад ждет нас.

— Все! Я иду, иду!

Джеффри отвернулся от пса, зашагал по тропинке, оглянулся, махнул на прощание рукой и догнал братьев и сестру. Он не услышал, как Корделия еле слышно отпустила несколько фраз по поводу здоровенного, лохматого и вонючего зверя.

(обратно)

8

Лес поредел. Деревьев стало совсем мало, а сами они — тоньше. Земля пошла на подъем, и когда солнце взошло уже довольно высоко, дети вышли на возвышенную пустошь. Ветер растрепал их волосы, их сердца забились чаще при виде, открывшемся с высоты.

— О! — воскликнула Корделия. — Я готова пуститься в пляс!

— Лучше не надо, — поспешно проговорил Векс. Даже сюда доносились обрывки назойливых мелодий, исполняемых музыкальными камнями.

Магнус огляделся по сторонам и сдвинул брови.

— Я не вижу тут ни речки, ни пруда, Векс.

— Много не найдешь, — кивнул конь-робот. — На возвышенностях открытая вода встречается редко. Но когда нам встретится какой-нибудь водоем, надо будет наполнить бурдюки.

— А если не встретится?

— Мы не станем возвращаться, — решительно заявил Векс, — пока не дойдем до воды.

— А мы не испытываем судьбу, Векс?

— Если бы речь шла об обычных детях, я бы ответил: «Да, испытываем». Но вы умеете летать, и когда вас начнет мучить жажда, мы сможем набрать высоту.

Корделия облизнула пересохшие губы.

— А я уже хочу пить.

— Это потому, что мы заговорили о воде, Корделия.

— Я мог бы перенестись к той речке, возле которой мы ночевали вчера, — предложил Грегори.

Векс поднял голову.

— Конечно! Никак не научусь коррелировать весь спектр ваших способностей со сложившимися обстоятельствами.

— Что-что? — переспросил Джеффри. — Ты, наверное, хотел сказать, что все время забываешь о том, что мы умеем делать?

— Не «забываю», — возразил Векс.

— Просто признаваться не хочет, — негромко сказал Джеффри Магнусу.

— Тс-с-с! — прошипел старший брат.

Векс сделал вид, что не расслышал.

— Если так, то жажды опасаться не стоит. Как только вы захотите пить, вы всегда сумеете раздобыть воду. Только не забывайте, эта пустошь заболочена, дети. Идите только по тропинке. Трясина может засосать ребенка с головой.

— Ты с нами, Векс, и такого не случится, — нараспев выговорил Грегори.

— Но мама рассердится, если вы перепачкаетесь в грязи, — предупредила братьев Корделия. — Так что идите осторожнее, мальчики.

Грегори надулся, но все же послушно пошел рядом с Магнусом. Джеффри и Корделия зашагали впереди, а Векс замкнул процессию.

Добравшись до верхней точки возвышенности, они наткнулись на большой валун, лежавший поперек тропы. На камне стояла пара девичьих туфелек ядовитого ярко-синего цвета.

Корделия радостно вскричала и побежала к валуну.

— Ой, какие хорошенькие! — Она схватила туфельки и повертела их в руках. — А какие мяконькие!

— Они мягкие? — удивился Грегори и широко раскрыл глаза. — Они что, тряпичные, сестрица?

— Нет, кожаные. Но на ощупь как бархатные.

— Такая выделка кожи называется «замша», — объяснил Векс. — Корделия! Они не твои!

— А чьи же еще? — Корделия сбросила свои туфельки и проворно обулась в синие тапочки. — Уж сели кто-то бросил их тут, так тому все равно, кто их возьмет! К тому же они совсем новехонькие!

— Вот именно… — встревоженно протянул Магнус. — Почему, интересно, они мне не нравятся? — Где-то поблизости нарочито громко прозвучала басовая нота. Магнус отскочил в сторону, и почти на то самое место, где он только что стоял, упал новый музыкальный камень. — Чума возьми эти трескучие камни!

— Да они сами и есть чума. — Грегори вытаращил глаза и уставился на сестренку. — Корделия! Не надо!

А Корделия уже легко переступала с ноги на ногу в такт музыке и плавно раскачивалась.

— Почему не надо? Вот теперь я понимаю, почему у этой музыки такой четкий ритм. Она для танца!

— У меня напрочь отбило всю охоту танцевать с тех пор, как мы повстречали тех свихнутых плясунов. Перестань, Делия! Пора идти!

— В танце как таковом особой опасности нет, Магнус, — сказал ему Векс. — Пусть позабавится несколько минут. На самом деле особо торопиться нам некуда.

Магнус изумленно посмотрел на робота, а потом в его взгляде появился нескрываемый упрек. «Предатель!» — вот что ясно читалось в этом взгляде. Но Векс просто наблюдал за Корделией — неподвижный, застывший, будто выкованная из стали статуя.

— Ничего глупее в жизни не видел, — фыркнул Джеффри. — Выплясывать под какое-там «ДУ-ДУ-ДУ»!

И он принялся хрипло напевать мелодию, под которую танцевала Корделия, нарочито подвирая, и стал неуклюже подпрыгивать, пародируя пляску сестры. Девочка возмущенно взвизгнула:

— Ах ты противный мальчишка! Как увидишь, что кому-то хорошо и приятно, так сразу надо навредить, да?

— Осторожнее, братец, — предупредил Джеффри Магнус. — Ты можешь оступиться и угодить в трясину.

— О нет, я могу угодить только в прекрасную страну! — с нескрываемой издевкой прокричал в ответ Джеффри. Однако он забыл о своем нарочито плохом пении и продолжал танцевать. И конечно же, его шаги тут же стали изящными и ровными, а по лицу расплылась блаженная улыбка.

— Да тебе точно так же нравится этот танец, как и мне, — насмешливо проговорила Корделия.

Джеффри резко остановился и оскорбленно побледнел.

— Ни за что на свете! Это… Это девчачья забава, вот!

— Когда ты подрастешь, Джеффри, тебе понравится танцевать, — заверил мальчика Векс. — Точно так же ты станешь находить особое удовольствие в обществе юных дам.

— Если так — не желаю становиться взрослым!

— Не говори так, умоляю тебя! — вскрикнул Грегори. — Ты же знаешь, что у нас в Грамерае мечты часто сбываются!

Джеффри гневно зыркнул на младшего брата, но промолчал.

— Мы и так задержались, — поспешил встрять Векс. — Пойдем, Корделия. Заканчивай свой танец. Нам пора продолжить путь.

— Ой, ну какой ты зануда! Все веселье испортил, — пожаловалась Корделия. — Ну да ладно. Солнце садится. Так уж и быть, пойду с вами.

— Идем, идем, — повторил Магнус. — Хватит танцевать!

— А я и не танцую уже!

— Да что ты говоришь? — язвительно произнес Джеффри. — А мне сдается, что ты подпрыгиваешь!

— Не может быть, чтобы ты сама верила, что уже не танцуешь, — испуганно глядя на сестру, проговорил Грегори.

— Нет… не верю, — в тревоге отозвалась Корделия. — Но поверьте мне, братья, мне так хочется остановиться! Ну что же вы не стоите на месте, мои ножки?

Векс глубокомысленно кивнул.

— Все дело в туфельках. Они танцуют сами и не позволяют ей остановиться!

— Как такое может быть? — возразил Грегори. — Они же не живые!

— Вероятно, какое-то живое существо прячется где-то рядом и оживляет туфельки. А может быть, они все же действительно живые — насколько может быть живым все, что сотворено из ведьмина мха!

— Туфельки из ведьмина мха! — недоверчиво воскликнул Магнус. — Они не могут быть долговечны!

— Им достаточно продержаться столько, на сколько хватит сил у Корделии, чтобы совершить свое черное дело, — сделал вывод Грегори. — А ну-ка, Магнус, надави на мыски туфель. А ты, Джеффри, держи ее за ноги! Я помогу тебе!

С этими словами Грегори бросился к Корделии. Туфельки немного подались, а она возмущенно закричала:

— Не наступайте на мои синие замшевые туфли^[10]! Я не знаю, что я с вами сделаю, если вы их испачкаете!

— Если так, то придется тебя повыше ухватить!

Грегори крепко обнял сестренку за талию, и в это же самое время послышалось победное восклицание, и из-за валуна выскочила женщина необычайно высокого роста. Женщина вертела над головой сеть. Она была одета в платье с неприлично низким вырезом и пышной юбкой, ее лицо украшали многочисленные слои румян и пудры.

— Двое сразу! — хрипло крикнула женщина. — Вот уж отхвачу — то за них золотишка! — Сеть подлетела вверх и распрямилась благодаря подвешенным к ее краям грузилам, а в следующий миг накрыла Корделию и Грегори. — Попались! Попались! — радостно завопила женщина и бросилась к детям, отчаянно брыкавшимся и пытавшимся высвободиться из сети. Мало того — туфельки остались на ногах у Корделии, и девочка продолжала дико извиваться и дергаться под музыку!

Корделия взвизгнула, а Грегори прокричал:

— Братья, помогите мне!

Магнус и Джеффри нырнули под сеть. Магнус крепко обнял Корделию сзади, а Джеффри взлетел, подплыл снизу и подставил сестре ловкую подножку. Корделия рухнула наземь, и Магнус вместе с ней, а туфельки у девочки на ногах все продолжали остервенело колотить по земле, пытаясь продолжить танец. Джеффри подобрался к туфелькам и вцепился в них.

— А ну кыш! Кыш! — свирепо прокричала размалеванная женщина. — Это моя, моя добыча!

— Нет, это моя сестра! — Джеффри, побагровев от ярости, развернулся и одарил толстуху гневным взором. Та завизжала и попятилась назад так проворно, словно на нее на полной скорости налетел футболист-полузащитник. Джеффри же только презрительно скривил губы, отвернулся, сильно дернул — и одна туфелька оказалась у него в руках!

— Оу! — взвыла Корделия. — Осторожнее, братец! Ноги у меня не деревянные!

— Прости, сестрица, но сейчас не до телячьих нежностей, — буркнул Джеффри и сорвал туфельку с другой ноги.

И тут на него сверху тоже упала сеть. Все четверо детей забарахтались в конопляных тенетах, а гадкая толстуха, победно визжа, подбежала к Магнусу со спины и толкнула его на Корделию.

— Ишь какие выискались! На женщину руку поднимать, вот как? Ах вы наглые сосунки! Попались! Попались!

— Кто ты такая? — выкрикнул Магнус. Он наконец включился в борьбу с новой опасностью.

— Я — просто бедная старая дева, а звать меня можно Арахной, раз уж я поймала вас в свои сети!

Джеффри ухитрился левой рукой выхватить из ножен кинжал и принялся перерезать веревки. Магнус понял, что должен отвлечь Арахну.

— Так туфельки — это твое творение?

— Нет! Я, конечно, деточка, баба злобная, спору нет, но не ведьма же я! Туфельки я нашла, они прямо рядышком с музыкальным камешком валялись. И вот как они мне славно послужили-то, а? Маленькая красоточка попалась в мои сети!

— И что ты станешь с ней делать? — с притворным ужасом полюбопытствовал Магнус.

— Да продам, конечно же, и получу золотишко! — с готовностью откликнулась Арахна. — Знаю я одного благородного господина — он живет неподалеку отсюда, в пещере. Он нынче же вечером придет и выложит мне за эту девчонку золото. Я и прежде ему девчонок продавала. Думаю, он от этой не откажется, да и за вас мне тоже заплатит, хоть вы и мальчишки.

— Что? Нас — продавать? — возмущенно вскричал Джеффри. — Я не желаю быть рабом!

— Придется, голубчик, придется! — каркнула Арахна. — И все вы будете делать все, что он вам велит! Ну, сам ножками пойдешь связанный или мне камушек взять да по макушке тебя шваркнуть, чтобы ты не трепыхался?

— Шваркни, попробуй! — крикнул Джеффри. Он уже успел проделать в сети порядочную дырку и выставил перед собой кинжал. Арахна взвизгнула и отскочила назад. Однако она тут же поджала губы и замахнулась суковатой палкой.

Но в это же мгновение у нее за спиной встал на дыбы огромный черный конь.

Джеффри ухмыльнулся.

— Поберегись! — посоветовал он толстухе и указал за ее плечо.

— Я тебе не малютка и на такие старые шуточки не куплюсь! — осклабилась Арахна, и тут же на ее голову опустилось стальное копыто. Глаза злодейки закатились, и она рухнула наземь.

— Вот и правильно, — хмыкнул Джеффри и посмотрел на Векса. — Спасибо тебе большое, старая шуточка. А сколько тебе лет, кстати говоря?

— Пятьсот тридцать один год, десять месяцев, три дня, четыре часа и пятьдесят одна минута, Джеффри.

— По каким меркам считать? — пробормотал Магнус, сбросив сеть и встав на ноги.

— По Терранскому стандарту, естественно, — отозвался Векс.

Джеффри пнул Арахну ногой.

— Может, свяжем ее?

— Точно. Ее же собственной сетью и свяжем, — согласился Магнус.

Джеффри кивнул, опустился на колени и занялся «упаковкой» злобной толстухи, а Магнус принялся «распаковывать» Корделию. Вскоре та приподнялась, села и дрожащим, жалобным голосом вымолвила:

— Вот спасибо, братцы. Давно мне не было так страшно.

— Она поставила эти туфли как приманку для своей жертвы, — сообщил сестре Грегори.

— Да это, братец, я уже и сама поняла.

Джеффри пожал плечами.

— Поняла, поняла… Почему же тогда поймалась на эту приманку?

— Я одна на нее поймалась?

— Твои братья угодили в ловушку только потому, что пытались помочь тебе, Корделия, — напомнил ей Векс.

Девочке стало стыдно, она опустила голову.

— Да, знаю. О братцы! Я так боялась, что вы все попадете в плен из-за меня!

— Угу. А вышло так, что мы изловили ту, которая хотела изловить нас, — сказал Магнус и крепко обнял Корделию. — Не могли же мы позволить, чтобы эта мерзавка обидела нашу любимую сестренку, правда?

— Ни за что! — Джеффри так насупился, что глаз почти не стало видно. — Никто не посмеет притронуться к ней, покуда мы живы. Потому что она — наша сестра!

— А ты мой брат. — Корделия бросилась к Джеффри, порывисто обняла его и чмокнула в щеку. Он вскрикнул, начал возмущенно отбиваться, но девочка только лучисто улыбнулась ему. — И тебя тоже никто не тронет без моего разрешения!

Только Векс обратил внимание на то, что такая крепкая дружба между братьями и сестрой могла бы повредить им в личной жизни в будущем. Но и Векс сказал только:

— Пожалуй, вам пора вернуться к родителям, дети.

Все четверо дружно развернулись и принялись, перебивая друг дружку, возражать:

— Нет никакой опасности, Векс!

— Да мы кого хочешь одолеем!

— Еще совсем светло!

— И мы ни капельки нового не узнали!

— А я бы сказал, что мы обнаружили важные сведения, — возразил Векс. — Теперь нам нужно время, чтобы обработать их, упорядочить и сделать выводы об их значении.

— Может быть, эти сведения и важные, но они вовсе не полные! — воскликнул Грегори, и у него задрожал подбородок. — Разве ты разрешаешь нам строить гипотезу, когда мы располагаем неполными данными?

Векс замер и умолк.

— Кроме того, есть еще несчастная девушка!

— О какой юной особи женского пола идет речь? — удивленно осведомился Векс.

— О той самой, которую Арахна уже продала человеку из пещеры! Неужели мы уйдем и ничем не поможем ей?

— Нет! — пылко вскричал Джеффри. — Мы должны освободить ее!

— Это может быть небезопасно, дети, — медленно проговорил Векс.

— Пф-ф — ф! Какой-то там человек против детей-волшебников! Ну а если он окажется изворотливее, чем мы думаем, ты сможешь прийти и задать ему перцу!

— Если только меня, как выражается ваш папа, «не хватит кондрашка».

— Ну, это навряд ли, — поспешно возразил Магнус. Он всегда старался утешить тех, кому отказывало чувство уверенности в себе. — Да и твои крепкие копыта нам едва ли понадобятся.

— А если сомневаешься, — предложил Грегори, — спроси у папы.

Векс испустил треск статического разряда.

— Хорошо, я свяжусь с ним.

Он повернулся головой к северо-востоку, раскрыл рот, который тут же преобразился в параболическую антенну, и настроился на радиочастоту.

— Род. Отец Чародей, Векс на связи. Воспитатель — родоначальнику — ответь, Род. Прием.

— Род на связи.

Сигнал от Рода оказался слабеньким. Приемник-передатчик, вмонтированный в черепную кость у него за ухом, был широковещательным и плоховато передавал узконаправленные волны.

— Мы встретились с потенциально опасной ситуацией, Род. Вероятно, существует угроза для детей.

— Сомневаюсь, — ответил Род. — Однако ситуация, видимо, чертовски непростая, если тебе пришлось ломать голову.

— С головой полный порядок. Сомнения только насчет копыт.

— Уж не обзавелся ли ты чувством юмора? Если это так, то нужно будет при случае заняться твоим апгрейдом на этот предмет.

— Никакого юмора. Чистая случайность, уверяю тебя. — Векс вдруг понял, что его поймали на ошибке, спровоцировавшей логическую цепочку, почти эквивалентную эмоции. — Просто-напросто я не дифференцировал омонимы и не сразу интерпретировал контекстные различия. Заверяю тебя, впредь такого не случится.

— Ой, да я не имею ничего против! Давай, юмори смелее, ладно?

Сам того не желая, Род дал Вексу команду. Память робота тут же соответствующим образом перепрограммировалась. Теперь Векс должен был каламбурить практически по любому поводу.

— Вас понял. Теперь скажи: как обращаться с дамой, которую детишки только что вырубили?

— О? — Голос Рода стал встревоженным. Вексу показалось, что он слышит, как по жилам его хозяина хлынул поток адреналина. — Чем она обидела их?

— Она их изловила и хотела продать человеку, живущему в пещере.

— Связать ее и четвертовать! — Ярость в голосе Рода сменилась неуверенностью. — Если еще осталось, что связывать, конечно.

— О да, Род. Твои дети хорошо воспитаны. Если только есть возможность, они стараются не наносить своим недругам тяжелых телесных повреждений, а уж мысль об убийстве им и вовсе претит. Злодейка всего-навсего лишилась чувств, а удар ей нанес я, а не кто-то из детей.

— Покуда она в отключке — претензий не имею. Ну а в чем опасность?

— Эта женщина — Арахна, как она себя называет — уже продала как минимум одну девочку этому пещерному человеку.

— И дети хотят эту девочку освободить? Что ж, тут я даже не могу возражать. Ты только пригляди, чтобы от этого пещерника что-то осталось, что можно было бы предъявить бейлифу, ладно?

— Я приму все подобающие меры предосторожности, Род, — вздохнул Векс. — Значит, безопасность детей не вызывает у тебя тревоги?

— Из-за чего я должен тревожиться? Из-за одного-единственного орешка, который им предстоит расщелкать? Единственная проблема может возникнуть в том случае, если этот негодяй поведет себя грубо. Тогда и моим деткам придется ответить ему взаимностью. Если все сложится именно так, ты уж постарайся вмешаться и отключить его до того, как за него примется мое потомство.

— Как скажешь, Род, — неохотно повиновался робот. — Однако нельзя сбрасывать со счетов вероятность того, что у меня может случиться припадок, и я так и не успею вмешаться.

— Ну ладно, ладно… — обреченно вздохнул Род. — Я попрошу Гвен созвать отряд эльфов, чтобы они незаметно сопровождали вас. Как думаешь, такого прикрытия вам хватит?

— Честно говоря, я больше был склонен к воссоединению с вами…

Последовала пауза. Векс решил, что Род обсуждает сложившееся положение дел с Гвен. Когда последовал ответ, роботу стало ясно, что его предположение было верно.

— Нет. Категорически нет. Мы не можем держать их под колпаком, Векс. Если там обитает Зло, они сами должны узнать о нем.

— Вероятно, они приобретут уж слишком непосредственный опыт, Род.

— Судя по тому, что ты пока рассказал, — вряд ли. Тем более что ты рядом с ними, а теперь и отряд Маленького Народца.

— Пожалуй, этого достаточно для защиты детей, — нехотя признался Векс и капитулировал. — Вот только я не уверен, что детям удастся справиться с этим делом до темноты.

— Еще как они справятся, если полетят! Позаботься о том, чтобы они недолго возились с этим рабовладельцем, ладно?

— Слушаюсь, Род, и повинуюсь. Конец связи.

— Конец связи. Удачи тебе, Старая Железяка.

Векс повернул голову к детям.

— Ваши родители не возражают. Они только просят вас вести себя как можно осторожнее.

Дети возликовали.

— Где пещера? — спросил Джеффри.

— Это нам надо узнать из разума Арахны, — отозвался Грегори.

Но тут героиня разговора неожиданно издала стон.

— Она вот-вот очнется. — Джеффри сел на корточки рядом с толстухой и сжал в пальцах рукоять кинжала. — Говори, чудище! Отвечай немедленно!

— Не так грубо, — урезонила брата Корделия и встала на колени напротив брата с другой стороны от лежащей на земле злодейки. — Пчелки летят к цветочкам, а не к силкам.

— Если так, берегись, как бы не ужалили, — буркнул Грегори.

— Поберегусь, — пообещала Корделия, протянула руку и погладила Арахну по щеке. — Проснитесь, тетенька! Мы хотим вас кое о чем спросить.

Веки у Арахны дрогнули и резко разжались, но она тут же болезненно зажмурилась.

— Что, головка болит? — участливо осведомилась Корделия. — Ну ничего, черепушечка цела, хотя кое-кто по ней копытцем тюкнул.

Арахна повернула голову и увидела огромного черного коня, который в целях конспирации мирно пасся на зеленой травке.

— Откуда взялась эта зверюга?

— А он все время с нами был. Будь ты повнимательнее, ты бы его заметила, — ворчливо проговорил Джеффри.

Арахна повернула голову и злобно зыркнула на мальчика.

А Грегори, стоявший у нее за головой, сказал:

— Я не ощущаю, что ее разум велик. И еще, похоже, наших мыслей она не слышит.

Арахна вытаращила глаза, выгнула шею, стараясь увидеть Грегори.

— Это кто еще там болтает про слушание мыслей?

— А это, тетенька, маленький чародейчик болтает, — удовлетворила ее любопытство Корделия. — Братик мой младший.

— Твой братик… — Арахна еще сильнее выпучилась. — Выходит, ты…

— Ага, волшебница, — радостно кивнула Корделия. — А ты, тетенька, как мы только что выяснили, — нет. Ну и где же ты взяла танцующие туфельки?

— Говорила же уже! Нашла возле музыкального камня! — Глаза у толстухи чуть из орбит не вылезли. Джеффри довольно кивнул.

— Она слишком сильно напугана, чтобы врать, — мысленно оповестил он братьев и сестру.

— Да она просто в ужасе, — с укором телепатически ответила ему Корделия, а вслух спросила:

— Как ты узнала о колдовской силе этих туфель?

— Как-как! Обулась в них, да и начала плясать.

Корделия бросила взгляд на здоровенные ножищи толстухи.

— Как же ты смогла натянуть на себя такие маленькие туфельки?

Арахна обиженно покраснела, а Грегори сказал:

— Не сомневаюсь: эти туфли могут подлаживаться к ноге того, кто их надевает.

Тут у Арахны от испуга опять выпучились глаза.

Корделия кивнула.

— Наверное, это тоже часть их колдовской силы. А как же ты их сняла, тетенька?

— Ой, притомилась я, да и упала, а они и слетели с меня, — ответила Арахна таким тоном, словно это само собой разумелось.

— Она же не такая молоденькая, как ты, Корделия, — съязвил Джеффри. — Ну и потом ты решила использовать туфли как приманку для сопливых девчонок?

— Ну почему сразу «сопливых», а? — обиделась Арахна и сдвинула брови. — Та, что первая тут шла, была постарше. Она надела туфельки и принялась весело плясать. Ну а когда она подустала, тут уж я набросила на нее сеть и поймала ее.

— Зачем? Ты разве уже успела к этому времени познакомиться с человеком из пещеры?

— Знала я его. Видала, как он бродит по ночам, при луне, один-одинешенек.

Корделия задумалась о том, что эта женщина могла делать в лесу ночью.

— Вероятно, она хотела научиться колдовству, — мысленно ответил сестре Магнус. — Это ей не удалось, судя по тому, как она благоговеет перед нами, боится нас и завидует нам.

— Ага, а ведь мы еще такие маленькие, — добавил Грегори.

— А что же такого сделал этот гордый и одинокий человек, что ты решила, будто он готов купить девушку?

— Как — «что такого»? Видала я, как он подкрадывался к девице, которая на полянке поджидала своего суженого. Он набросился на нее и уволок к себе в пещеру. Вот так я и вызнала, где он живет.

У Корделии по спине побежали мурашки. Что же это был за человек, если он по ночам охотился за девушками?

— Наверняка злодей, — послышалась мрачная мысль Джеффри. — И душонка у него небось мерзкая и грязная.

— Надо избавить от него окрестные леса, — ответил брату Магнус.

— Что он сделал с девушкой? — требовательно вопросила Корделия.

— По мне — так ничего такого страшного, — ответила Арахна. — Я на другой день пошла поглядеть и увидела ее. Она сидела у входа в пещеру. Живая, здоровая, разве что только больно бледная и усталая.

— И она не пыталась убежать? — спросил Магнус и недоуменно нахмурился.

— Нет. Стало быть, не мог же он ее уж слишком сильно поколотить, верно?

— Может, он и не бил ее, зато нанес удар по ее душе, — печально проговорил Магнус. — Что же ты за чудовище! Ты видела, что он сотворил с той девушкой, и все-таки взяла и продала ему еще одну!

— Да, — ответила Арахна и строптиво выпятила подбородок. — Я решила, что большого вреда девице не будет, а человек тот мне золотом уплатил.

— И что же, за золото можно вот так взять и продать человека? — возмутился Джеффри. — Тогда… Давай мы тебя палачу продадим, а он нам золотишка отвалит за твою башку?

Арахна в страхе вытаращила глаза.

— Она понимает, что поступила дурно, — заметил Грегори.

— Понимает, — подтвердил Магнус, нахмурился и пристально воззрился на Арахну. — Ну, где эта пещера, говори, карга!

— Сначала на запад пойдете, потом — на север. Там скалы, а возле скал — черный пруд. В тех скалах и есть та пещера, — запинаясь, отвечала Арахна, в страхе глядя на Магнуса. — Но вы… вы же не станете… его искать?

— А вот это уже наше дело, — буркнул Джеффри. — И с тобой нам еще предстоит разобраться. — Он посмотрел на Магнуса. — Что нам с ней делать, брат?

Арахна в ужасе вскрикнула:

— Не станете же вы меня мучить?

— Почему это не станем? — пожал плечами Джеффри. — Ты же была готова отдать на муки мою сестру?

— Я же… я же не знала, что она волшебница!

— То есть ты не знала, что она может дать тебе сдачи, — резюмировал Джеффри и в отвращении отвел взгляд от Арахны. — Она заслуживает худшего, братец.

— Но мне не хотелось бы мучить ее, — медленно проговорил Магнус. — Разве мы не должны быть лучше, чем она, Джеффри?

Арахна так и обмякла от радости.

— Что же тогда? Отведем ее к бейлифу? — спросил Грегори.

— А что мы ему расскажем про ее проступки? — вопросом на вопрос ответил Джеффри.

— Мы можем рассказать ему только о том, что она сама поведала нам, — грустно вздохнул Магнус. — Получится — наше слово против слов взрослой женщины. Нет, нужно предать ее другому суду.

Арахна снова напряглась и вытаращила глаза.

Джеффри сдвинул брови.

— Это какому же?

— Пусть ее судит сама земля. — Магнус отвернулся и воззвал: — Во имя Дуба, Осины и Терновника! Если слышишь меня, гордый Робин, приди сюда!

Арахна не спускала глаз с юноши. Ей становилось все страшнее, а Магнус стоял не шевелясь и ждал, а его братья и сестра внимательно наблюдали за ним.

И вот зашуршала листва и из-за кустов вышел Пак.

— Зачем ты звал меня, дитя Чародея?

— Я требую суда над этой женщиной, Робин.

Пак проворно огляделся по сторонам и уставился на лежавшую на земле толстуху. Он прищурился и сказал:

— Было дело, видали мы ее и прежде. Правду сказать, творила она только мелкие пакости, хоть и мечтала сделать их крупными. Ну, чем она теперь отличилась, если вы сочли ее достойной нашего внимания?

— Она украла девушку, — ответил Магнус, — и продала ее за золото человеку, который живет в пещере.

Лицо Пака уподобилось кремню.

— Знаем такого. Это вампир. — Он перевел взгляд на Арахну. — И ты продала ему невинную девицу?

Арахна только глянула в глаза эльфа и дико завопила.

(обратно)

9

Роду и Гвен странствие показалось медленным, поскольку пришлось ждать, пока камни поглотят достаточно ведьмина мха и начнут делиться. Несколько раз супруги устраивали обманные маневры: бросали фрагмент музыкального камешка на ближайшую кочку волшебного грибкового растения. Родители прошли не более сотни ярдов, а дети уже скрылись из виду.

К тому времени, когда Гвен и Род зашагали к небольшой рощице, куда упал очередной камешек, солнце начало садиться. Впереди, окутанная сумерками, темнела полоса деревьев.

— Надо же дать бедненькому камешку шанс, — проговорила Гвен и подтолкнула камень к траве, вокруг которой разросся ведьмин мох.

Но тут Род услышал какой-то звук и оглянулся.

— Гвен…

— Что, господин мой?

— За нами… кто-то идет.

Гвен обернулась и едва не вскрикнула от испуга, увидев зверя размером с пони, с длинным пушистым хвостом и косматой серой шерстью.

Это был волк. Он бежал к Роду и Гвен, переставляя лапы, подушечки которых размером равнялись суповым тарелкам.

— Дадим ему отпор или убежим?

Гвен взяла наперевес свою метлу.

— Уйдем, хотя, на мой взгляд, можно было бы и остаться. — Род кивком указал на хищника. — Если он и дальше будет так продвигаться, он нас быстро не догонит.

Волк не просто бежал. Его лапы исполняли замысловатый танец, на удивление грациозный. Однако при трех шагах вперед волк затем делал два назад.

— Верно, — согласилась Гвен. — Давай пойдем к дальнему лесу, господин мой. Там мы сможем подстроить ему ловушку, если нам это понадобится.

— Здорово придумано. — Род отправился следом за женой. Время от времени он оборачивался и бросал взгляды через плечо. — Гм-м — м… Нет, номер не проходит.

Гвен оглянулась и увидела, что волк ускорил свой танец. С каждым «па» он все более настигал беглецов.

— Давай постараемся идти как можно быстрее. В лесу нам будет легче.

— Как скажешь. — Род ощутил почти животный страх, страх древнего человека, боявшегося зубов, клацающих в ночной темноте. Пытаясь успокоить и Гвен, и себя самого, он добавил: — Избавиться от него мы сумеем в любое время.

— Конечно, — отозвался Гвен и нахмурилась. — Но мне бы не хотелось этого делать. Все-таки живое существо, такое же, как и мы.

— Живое, — согласился Род, — но опасное для овец и беззащитных крестьян. Мы не можем позволить, чтобы по округе разгуливала такая зверюга, Гвен.

— Может быть, его можно приручить? — предположила Гвен.

— Вряд ли. — Род покачал головой. — Настоящий он или порожден чьей-то фантазией — он родился, чтобы быть диким зверем^[11]. Придется ему зубы вырывать.

Между тем зубы, о которых шла речь, щелкали все ближе. Волк бежал, вывесив красный язык, и казалось, улыбался. Его глазищи светились в полутьме.

— Честно говоря, — процедил Род сквозь зубы, — я думаю, нам бы лучше взлететь. Готова?

Но тут что-то пролетело у них над головами. Послышался шелест крыльев ночной птицы и ее долгий, протяжный крик, эхом разлетевшийся по округе. Приплясывающий на бегу волк завыл, отпрянул в сторону, подпрыгнул, клацнул зубами, а гигантская птица уже улетела прочь, но тут же, сделав круг, вернулась обратно. Волк, как ни странно, успел утратить интерес к охоте и вновь пустился в пляс. Птица сложила крылья, выставила когти и села на землю между людьми и волком. Это была сова с размахом крыльев футов восемь, которые могли служить надежными щитами для более нежного оперения на спине. В глаза Роду бросился клюв размером с его предплечье и глаза диаметром с обеденные тарелки. Сова в упор смотрела на волка. Ее ужасный крик снова рассек ночную тишину.

— Ху-у — у-у-у — у! — прокричала гигантская птица. — Ху-у-У-У — У!

— Она угрожает, что ли? — спросила Гвен.

— Угрожает или утешает — ее голос звучит музыкой для моих измученных ушей. Но эта сова вряд ли сумеет дать волку достойный отпор.

Похоже, четвероногий танцор сделал такой же вывод. Он присел, оскалился и приготовился к прыжку^[12].

— Ху! — выкрикнула сова и хлопнула крыльями. Волк на миг оторопел и попятился назад.

Он не успел оправиться от испуга, как ночную тишину вдруг нарушил гулкий звон гонга и откуда ни возьмись появилась странная фигурка. Человечек маленького роста встал на земле перед совой. Он размахивал широченными рукавами, пытаясь удержать равновесие. На голове у человечка красовалась высокая остроконечная шляпа с рисунком из лилово-сиреневых спиралей, звезд и полумесяцев. Звезды и полумесяцы украшали также его залатанную мантию, которая была ему велика размеров на пять.

— Ну-ну, ну-ну, что тут у нас такое? — проговорил человечек нараспев дребезжащим, раздраженным голосом. Он уставился на сову через огромные круглые очки. — Зачем ты звала меня, Хут?

Королева ночи хукнула и кивком указала на волка. Залатанный мудрец обернулся, подслеповато вгляделся в темноту, поправил очки.

— Что тут у нас такое? Танцующий волк, говоришь? Ну и что? Пусть пляшет на здоровье!

Сова снова хукнула.

— Люди? — Мудрец не без испуга глянул на Рода и Гвен. — О! Добрый вечер! Я — мудрец Спинбол^[13].

— Гм. Очень приятно познакомиться, — отозвался Род, гадая, не слишком ли неприлично он вытаращил глаза. — Я — Род Гэллоугласс, а это моя жена Гвен.

— Верховный Чародей? — Пинбол, похоже, струхнул. Он выпрямился. — Да еще и Верховная Волшебница в придачу! Ну, тогда я вам здесь не нужен! Вы могли бы содрать с этого зверя шкуру и изготовить из него чучело, а он бы и не заметил ничегошеньки!

— Это верно, — кивнул Род, — да только не очень хочется. В том смысле, что он-то делает то, ради чего родился на свет, а мы всегда стараемся сберечь жизнь невинного существа, если выпадает такая возможность.

Пинбол запрокинул голову, в его взгляде появилось уважение.

— Вот так, значит. Понимаю. Конечно, конечно.

— Нельзя ли приручить этого зверя? — поинтересовалась Гвен.

— О… — Пинбол сдвинул брови так, что они связались в узел на переносице. — Вы, похоже, в диких зверях не очень разбираетесь, да? Тогда ладно. Поглядим, что у меня получится. — Он вдруг улыбнулся. — Иногда приятно узнать, что ты где-то кому-то зачем-то нужен — так, ради разнообразия.

И он проворно развернулся к волку.

— А он симпатичный, — осторожно проговорила Гвен.

— Определенно, — согласился Род. — Только, кажется, немного сумасброден.

— Ну-ну, ну-ну, Плясун, — проговорил мудрец решительно, но при всем том мягко. — Ты не должен докучать этим людям.

Волк зарычал.

— Знаю, знаю, ты голоден, — поспешно откликнулся Пинбол. — Но у них тоже есть право на жизнь, знаешь ли. Ну, там овца заблудшая или коровенка, на худой конец — это я еще понимаю, но есть людей категорически запрещено!

Волк зарычал еще более грозно.

— Нет! — со всей строгостью выразился Пинбол. — Обсуждению не подлежит! Я настоятельно рекомендую тебе питаться исключительно олениной и крольчатиной да время от времени позволять себе кабанятинку. Будешь баловать себя домашней скотиной — неприятностей не оберешься. В один прекрасный день в лес обязательно явятся охотники с волкодавами.

Тут волк поднял голову и завыл. Род и Гвен застыли в изумлении, но еще сильнее они удивились, когда волчий вой стал преображаться в упорядоченную мелодию^[14], которая каким-то образом подстроилась под ритм непрерывного звучания музыкальных камней, которыми была усыпала поляна. Волк закончил свою арию долгой, протяжной нотой, которая еще долго разносилась эхом по лесам. А потом все стихло, кроме стрекотания сверчков. Где-то далеко-далеко квакала жаба — или этот звук издавал музыкальный камешек?

А Пинбол довольно кивнул и вытащил из рукава нечто длинное и тоненькое.

— Волшебная палочка? — спросил Род.

Пинбол вместо ответа поднес «палочку» к губам и заиграл. Чудесная мелодия разлилась в ночном воздухе, ее звуки устремились к волку, взлетая и падая в такт с ритмом музыки, исполняемой музыкальными камешками. А потом Пинбол отнял дудочку от губ и запел:

Волк сидел, склонив голову набок, и внимательно смотрел на мудреца, а тот плавно поднял руки и снова поднес к губам дудочку, выдул последнюю виртуозную трель, убрал дудочку в рукав и улыбнулся волку. А когда Пинбол выпрямился, он склонил голову к плечу точь-в — точь как волк.

Огромный зверь встал на все четыре лапы, танцем приблизился к мудрецу и протянул ему лапу.

Пинбол с торжественным поклоном пожал тяжеленную волчью лапищу, заглянул зверю в глаза и кивнул. Волк ответил ему кивком, отвернулся и танцевальным шагом направился к лесу — в ту сторону, откуда пришел.

Гвен, уже давно затаившая дыхание, наконец испустила долгий облегченный вздох, а Род сказал:

— Восхитительно! А он вправду уразумел все, что вы хотели ему сказать?

— О да, конечно! Все, что я не сказал ему словами, объяснил мелодией! В конце концов сердце у танцующего волка наполнено музыкой, понимаете?

— Теперь понимаю, — отозвался Род, а Гвен поинтересовалась:

— Вы уверены, что он больше никогда не причинит зла человеку?

— Совершенно уверен, — отвечал мудрец. — Музыка на краткое время создала гармонию между моим разумом и разумом волка. Но обещаю вам: несколько недель подряд я буду каждый день читать его мысли, дабы окончательно увериться в том, что он перевоспитался.

— Спасибо вам, — растроганно произнесла Гвен. — А я не умею вот так приручать диких зверей.

Пинбол зарделся от удовольствия, но ответил так:

— О нет, миледи, вовсе нет! Я и мечтать не могу о таком даре, как у вас — если вы и вправду настолько могущественны, как о том ходит молва. Наверняка вы более великая волшебница, нежели я!

Гвен не удержалась от улыбки.

— Не говорите так, почтенный господин. А еще я должна поблагодарить вашу подружку, которая позвала вас нам на выручку.

— Это вы про кого?Про Хут? — удивился Пинбол. — Но она вовсе не звала, да будет вам известно — она меня сотворила!

Сова Хут сердито крикнула.

— Да нет же, это правда, Хут, и ты сама это прекрасно знаешь! — с укором проговорил Пинбол и пустился в объяснения: — Она говорит, что все было наоборот: что это я сотворил ее. Но мы-то понимаем, что это сущая чепуха, правда ведь? Ну а как же может быть иначе? Чтобы такой рассеянный старый оболтус, как я, смог додуматься и представить такую чудесную птицу, как Хут? Невероятно!

— Ху-у — у-у-у! — убежденно прогудела величественная сова.

— Какие глупости на самом деле! — возмутился Пинбол. — И не смей больше говорить, что у тебя куриные мозги, чтобы я больше этого не слышал, поняла? Ты — мой самый лучший друг, самый близкий на всем белом свете. По крайней мере — из ныне живущих существ!

— Ху! — более или менее мирно ухнула сова и довольно пошевелила крыльями.

— Старый спор, — вздохнул Пинбол, обернувшись к Роду и Гвен. — Она настаивает на том, что ее сотворил я, а я — что она меня. Вряд ли мы сумеем договориться. Но с другой стороны, это единственное, в чем мы расходимся.

— Совсем не так плохо, — улыбнулась Гвен, — если уж в чем-то не соглашаться с другом.

— Друзья обязательно должны о чем-нибудь спорить, — негромко проговорил Род. — Нельзя подходить друг к другу слишком близко.

И мудрец, и жена резко взглянули на Рода, а огромная сова высказалась долгим-предолгим «ху-у — у-у-у!», в котором, казалось, прозвучало согласие с высказыванием Рода.

Род огляделся по сторонам, привлеченный тем, что музыка стала звучать иначе.

— Знаете, а вы оказали влияние на музыку!

— На ту, что играют камни? — Пинбол небрежно махнул рукой. — Хут то и дело этим занимается. Стоит ей показаться — и камни тут же начинают звучать по-другому, играют другую мелодию. Мы ничего против не имеем. Лишь бы все было мирно и дружно, понимаете?

— А мы хотели проследить за тем, как распространяются камни! — воскликнула Гвен. — Нам нужно узнать, откуда они происходят, чтобы понять, что за силы пытаются овладеть страной.

Пинбол опять махнул рукой.

— Да будет вам, чего вы так распереживались? Просто развлечение, не более.

— Это я уже где-то слышал, — проговорил Род. — И откровенно говоря, уже начинаю от этой трескотни уставать. А вы, случайно, не знаете, где это все началось?

Пинбол покачал головой.

— Понятия не имею. Но у меня такое чувство, что я появился именно тогда, когда все это началось. И Хут тоже. Но нам кажется, что пошло это с юга. И с запада, само собой, тоже.

Гвен неуверенно посмотрела на Рода. Тот кивнул и сказал:

— Что ж… Думаю, лучше ничего не придумаешь, как только топать в ту сторону, откуда прилетают камни. Но вот что интересно: именно этот камешек летел на север.

— И мне так показалось, — признался Пинбол. — Они растут, как растет дерево, ответвляются от общего ствола, но корни лежат на западе. Да, на западе и на юге. Но как только какая-то ветка старится, ее музыка как бы меняется, а потом и она начинает распространяться, и поэтому вы можете найти два камешка с совершенно разной музыкой, лежащих совсем рядом.

— Следовало бы приклеивать к ним ярлычки, — проворчал Род. — На самом деле мы именно так и проследили за этим ответвлением: нашли камешек рядом с другими. Ну что же, спасибо вам за помощь. Пойдем на запад.

— Господин мой, — заметила Гвен, — мы говорим ни с кем.

Род изумленно огляделся по сторонам и понял, что мудрец Пинбол исчез.

— Вот тебе и раз! Не очень-то вежливо с его стороны уходить не попрощавшись.

— Прощайте! — послышалось с высоты.

— Ху-у — у-у! — прокричала невидимая сова.

Род и Гвен переглянулись и поспешно зашагали к лесу, темнеющему впереди. Род обернулся и бросил через плечо:

— Пока!

(обратно)

10

А за много миль от этого места дети шли за проводником, которого к ним приставил Пак.

— А что такое вампир? — спросила Корделия.

— Осторожнее, — послышался тоненький голосок впереди, — тут корень из земли торчит, не оступись.

— Ой, вот спасибо тебе, эльф. — Корделия приподняла подол юбки, аккуратно перешагнула через корень и пошла дальше за человечком ростом не выше фута. — Трудно идти, когда в лесу темнеет.

— Скоро наступит ночь, — проговорил Векс, — а это то самое время, когда вампиры наиболее активны. Нам следует вернуться домой и прийти сюда днем, когда злодей спит в своей пещере.

Магнус нахмурился.

— Почему он спит днем?

— Потому что если его коснется свет дня, он превратится в горстку пепла, — автоматически ответил Векс, тряхнул головой и смущенно добавил: — Что это я такое говорю? Вампиры — мифические, вымышленные существа!

— В Грамсрае любая выдумка может обрести вес и плоть, — заверил робота Магнус. — Но ты не ответил Делии, Векс. Что такое вампир?

Векс испустил вспышку «белого» шума и ответил:

— Вампир, дети, это такой человек, который не может жить, если не пьет крови других людей.

Корделия в страхе остановилась и замерла. Джеффри присвистнул.

— Гадость какая, — проговорил Грегори и сильно побледнел.

— Почему же другие люди позволяют таким мерзавцам жить? — возмутился Магнус.

— Они не виноваты, Магнус. Когда люди узнают о существовании вампира, они, как правило, пытаются убить его, но чудовищ невозможно убить просто так, потому что они, строго говоря, уже не совсем живые.

— Бессмертные? — осведомился Магнус.

— Пока от них не избавишься — да. Вампира можно остановить на бесконечно долгое время рядом способов: можно вонзить ему в сердце осиновый кол и захоронить это сердце на скрещении дорог, а еще можно его сжечь.

— А как же души? — прошептала Корделия.

— Моя программа не позволяет мне рассуждать о делах духовных, Корделия.

— Значит, точно про это никто не знает?

— Наверняка души вампиров потеряны для Господа! — пылко вскричал Джеффри. — Разве они не повинны в смерти невинных людей?

— Не совсем. Вампиры чаще всего не выпивают у человека всю кровь — так, что тот в итоге умирает. Но после того как кого-то несколько раз посетит вампир, такой человек и сам, в свою очередь, становится вампиром.

— Не может быть! — воскликнула Корделия. — Так вот на что обрекла Арахна ту девушку, которую продала вампиру?

— Мы должны спасти ее! — решительно заявил Джеффри, но тут же неуверенно нахмурился. — Или она уже стала такой же, как он?

— Откуда нам знать? — пожал плечами Магнус.

— Судить об этом можно по тому, как она себя ведет. Если она безучастна и слаба, это означает, что вампир продолжает питаться ее кровью, а если она полна сил и сгорает от алчности — значит, она уже превратилась в вампиршу.

— Если так, то как увидим ее, так сразу все и поймем, — заключил Магнус и покачал головой. — Если хоть что-то рассмотрим в такой темноте.

— Пока еще не так темно, — проговорил шагающий впереди эльф, раздвинул перья папоротника и прошептал: — Тс-с-с!

В призрачном сумеречном свете перед детьми предстала лужайка перед высокой скалой. Внизу чернел вход в пещеру высотой семь футов и шириной четыре. Перед входом земля была утоптана, по обе стороны высились холмики гравия. По всей вероятности, посреди гравия лежали и музыкальные камешки: по лужайке разносилась мелодия, сопровождаемая тремя аккордами. Перед пещерой танцевала девушка, повинуясь жестким ударам басовых нот. Она была так измождена и бледна, что даже не верилось, что она способна сама передвигаться. На вид ей было лет шестнадцать, а в этом возрасте положено сиять и искриться радостью юности, а у этой бедняжки глаза были потухшие, полуоткрытые.

— Поглядите, — выдохнул Джеффри, — на ее шею!

Дети в ужасе уставились на цепочку сдвоенных темных точек на шее у девушки.

— Ее поведение отличается апатией, — пробормотал Векс.

— Вот именно! — Корделия расправила плечи. — Ей нет дела ни до чего! Она еще не стала вампиршей!

— Значит, мы сумеем ее спасти. — Магнус выпрямился. Решительность словно бы плащом окутала его фигуру. — Пойдемте.

Он шагнул на лужайку.

— Берегись, — предупредил его эльф. — Как только стемнеет, из пещеры выйдет вампир.

— Жду не дождусь встречи с ним, — задорно ответил Джеффри.

— А тебе бы лучше спрятаться, эльф, — посоветовал Грегори и поспешил вослед за братьями и сестрой.

— Ладно, так и сделаю, — ответил эльф. — Но помните: с десяток эльфов будут следить за вами и, если что, сразу придут вам на помощь.

С этими словами он нырнул в высокую траву и исчез.

Магнус подошел к девушке и склонил голову в поклоне.

— Здравствуйте, барышня. Меня зовут Магнус, и я хотел бы поговорить с вами.

Девушка скользнула взглядом по его лицу и равнодушно отвела глаза. Даже не очень понятно было, услышала она его или нет.

— Дай-ка я попробую. — Корделия обошла Магнуса, встала перед девушкой. — Меня зовут Корделия. Может быть, ты остановишься и поговоришь со мной?

Девушка едва заметно нахмурилась, ее взгляд направился к Корделии, но проскользнул мимо. Морщинки на лбу у незнакомки разгладились, и она уставилась в одну точку поверх головы Корделии.

— О! — обиженно воскликнула Корделия. — Как неучтиво! Неужели нельзя остановиться, чтобы перекинуться парой слов?

— Сомневаюсь, что она может это сделать, — задумчиво произнес Магнус и поманил к себе Джеффри и Грегори. — Давайте, братцы, схватим ее и подержим — иначе нам с ней ни за что не удастся поговорить.

— Договорились! — крикнул в ответ Джеффри и уподобился летучей торпеде.

— Не так!!! — Магнус обнял девушку и оторвал от земли. Наконец их взгляды встретились, и девушка широко раскрыла глаза.

— Я держу ее за ноги, — крикнул присевший на корточки Джеффри.

— А я — за руки, — отозвался Магнус, немного отстранившись. — Ну же, барышня, скажите нам, как вас зовут?

Девушка смотрела на него, ничего не понимая, и часто моргала.

— Как ваше имя? — спросил Магнус настойчиво. — Как тебя называют другие?

Девушка опять моргнула и промямлила:

— Что такое?

— «Что такое»? — эхом повторила Корделия. — Так ты уже и себя забыла?

Девушка медленно перевела взгляд на нее, моргнула и зевнула.

— Может, и забыла. Но это… это ничего.

— «Ничего»! — взорвался Джеффри. — Так тебя зовут «ничего», да? Так к тебе и обращаться? Ничего! Эй, Ничего! Как поживаешь, Ничего? Отличный денек, Ничего, правда? Пошли, Ничего, давай…

— Джеффри! — процедила сквозь зубы Корделия и пронзила брата красноречивым взглядом. — У бедной девушки такое горе, а ты…

— Вовсе у меня нет никакого горя, — обиженно надувшись, ответила девушка. — А вот ты, мальчик, и вправду грубиян. А уж если вам так надо знать, так меня зовут Нэн.

Джеффри победно зыркнул на Корделию.

— Бывают случаи, сестренка, когда иначе как грубостью ничего не добьешься.

— Ну да, верно, она так разозлилась, — кивнул Грегори, — что даже забыла про свою… как это Векс называет?.. А-патию, вот как. — Малыш пристально наблюдал за Нэн. Взгляд у той снова стал отсутствующим. Но ненадолго. — Неужто тебе нет почти никакого дела до своего имени, девушка?

— Я же сказала уже, — пробормотала девушка, — это все… это ничего.

— А твоя жизнь? — взволнованным шепотом спросил Грегори.

Нэн вздохнула.

— А что такое жизнь? Дни проходят… Ложишься спать, потом просыпаешься, потом и этот день минует…

— Так тебе хочется умереть?

— Мне все равно.

Девушка моргнула несколько раз подряд и опять зевнула.

— Ну хоть что-то должно тебе быть не все равно! — не выдержал Джеффри.

Но Нэн только равнодушно пожала плечами, ее ресницы затрепетали, веки начали слипаться, голова склонилась к плечу.

— Она спит, — объявил Грегори испуганно.

— Еще бы! — запрокинув голову, воскликнула Корделия. — В ней так мало жизни осталось, что она засыпает сразу, как только перестает двигаться! Братец, разбуди ее!

— Разбудить? — возмутился Магнус. — Думаешь, мне легко ее держать?

— Разбудить ее должна ты, сестрица, — объяснил Корделии Грегори. — Кто еще, как ты, умеет вкладывать свои мысли в чужой разум?

— Ты не хуже меня можешь это делать, — буркнула Корделия, но все же сдвинула брови и устремила на Нэн сосредоточенный, пытливый взгляд. Через мгновение девушка вздохнула, ее веки вновь затрепетали, она подняла голову, заморгала и оторопело огляделась по сторонам, потом разжала губы и хотела было что-то сказать, но вместо слов у нее получился зевок, потом еще один. Девушка прижала кончик языка к губам, снова огляделась по сторонам, обвела взглядом детей.

— Что?.. О, так вы мне… не снитесь?

— Нет, — заверил ее Магнус. — А вот ты очень скоро превратишься в сон, если не уйдешь отсюда вместе с нами.

— Уйти? — Наконец глаза Нэн раскрылись широко. — Но зачем?

— Если ты останешься здесь, то превратишься в порождение Зла!

Нэн сдвинула брови, задумалась, пожала плечами.

— Какая разница, кем я стану? У меня там (она указала на пещеру) хорошая, сухая комнатка. На стенах гобелены висят, а на полу лежат мягкие ковры. Там стоят столы и стулья из дорогого дерева, а еще стоит широкая кровать с толстыми, пушистыми перинами. И мне там не одиноко, потому что там со мной живет благородный господин. Он заботится обо мне, он приносит мне вкусную еду и дорогие вина и танцует со мной и разговаривает, покуда я не засну.

— А потом он пьет твою кровь, — мрачно добавил Магнус. — Вот почему ты стала такой равнодушной, вот откуда у тебя ранки на шее.

Нэн подняла руку, притронулась к шее.

— Это… это просто…

Она смутилась, голос у нее сорвался.

— Он — вампир, — объяснила Корделия не так сурово. — Он держит тебя у себя для того, чтобы пить твою кровь на ужин.

Нэн нахмурилась.

— О! Неужели это правда?

— Поверь мне, чистая правда, — с чувством проговорила Корделия. — Неужели тебе это безразлично?

Глаза у Нэн забегали.

— Да… Наверное, да. Сначала было… не все равно, а теперь уже да.

— Но так нельзя! — воскликнула Корделия. — Уйдем отсюда с нами! Мы еще можем тебя спасти!

— Спасти меня? — удивилась Нэн и глупо заморгала. — От чего?

— От того! Чтобы ты сама не превратилась в вампира! А если он будет продолжать сосать твою кровь, это случится, и ты станешь такой же, как он!

— Ой… — Нэн прижала палец к губам, задумалась. — Все так плохо, так?

— Не просто плохо! Ужасно! — вскричала Корделия.

Нэн глубоко задумалась.

— Неужели тут есть о чем думать? — язвительно осведомился Джеффри. — Все намного проще. Ты какой хочешь быть? Доброй или злой?

Нэн заморгала. Теперь она окончательно сконфузилась. Корделия одарила брата недвусмысленным взглядом.

— Если ей действительно все равно, — задумчиво проговорил Грегори, — нужно спросить ее по-другому… Нэн, почему бы тебе не пойти с нами?

— Точно! — подхватила Корделия. — Почему бы нет?

Нэн задумалась не на шутку, наморщила лоб. И вот наконец она просияла и воскликнула:

— И верно: почему бы и нет? — Она подняла руку и вымученно улыбнулась. Магнус отпустил ее и отступил на шаг назад, но девушка взяла его за руку. — А вы куда идете?

— Мы? К ближайшей деревне, — быстро нашелся Магнус. — Джеффри, вперед!

Джеффри не пришлось долго уговаривать. Он развернулся, выхватил кинжал и зашагал по тропинке в обратную сторону. Магнус пошел следом за ним, держа за руку Нэн, за ним — Корделия и Грегори, а Векс замкнул процессию.

Джеффри вскоре свернул в сторону и вывел всех к большому развесистому дубу. Магнусу дуб не понравился.

— Назад! — крикнул он. — Что-то в этом дубе есть нехоро…

В тени зашевелилось что-то темное, от ствола отделилась фигура и направилась к детям. Человек был в черном обтягивающем трико, лицо у него, казалось, выкрашено белой краской, глаза обведены черной, а губы подмазаны ярко-красной.

— Поцелуй^[15]… — прошипел он и потянулся к Корделии. — Поцелуй, поцелуй…

Корделия оттолкнула его руку, попятилась назад, а Джеффри тут же оказался между ними, поддел вампира кинжалом и принял боевую стойку. Вампир глянул сверху вниз на свою рубаху и недовольно нахмурился.

— Ты мне одежду порвал!

Джеффри вытаращил глаза, посмотрел на лезвие своего кинжала. Оно осталось чистым, по нему не стекала кровь.

Вампир, заметив смятение мальчика, довольно осклабился и продемонстрировал при этом длинные острые клыки.

— О нет, — сказал он, — сталь мне не страшна. Но я ужасно голоден. И если вы не дадите мне напиться, тогда верните мне мою девчонку. — И он потянулся к Нэн.

— Назад! — выкрикнул Магнус и ударил вампира по руке, как ни отвратительно это ему было. — Она тебе не вещь, а живой человек. Она никому не принадлежит.

— Да ты сам не знаешь, о чем болтаешь, парнишечка, — ухмыльнулся вампир. — А ну-ка, Нэн, скажи, чья ты подружка?

— Я… твоя. — Нэн была готова шагнуть к вампиру, но Магнус удержал ее. — Отпусти! — пискнула девушка, пытаясь высвободиться.

— По какому праву ты удерживаешь ее, если она хочет уйти? — осведомился вампир.

— А ты по какому праву держишь ее при себе? — неожиданно смело вопросил Грегори. — Ведь она наверняка пожелала бы уйти, если бы была в своем уме!

— Это что еще за малявка? — оскалившись, процедил сквозь зубы вампир. — Исчезни с глаз моих!

Он поднял руки и потянулся когтями к Грегори.

Джеффри вскрикнул и вновь бросился на злодея, но на этот раз вампир резко развернулся, схватил мальчика и был готов вцепиться в него зубами.

— Нежненький, — плотоядно проворковал он. — Сочненький…

Магнус отпустил Нэн и, налетев на вампира, выбил из его рук Джеффри. Бледный как смерть вампир взлетел в воздух и запорхал: его плащ превратился в крылья, а сам он — в летучую мышь. Мышь завертелась в воздухе и нацелилась на Грегори.

— Вот куриные мозги! — расхохотался Джеффри. — Ну давай, курица! Чем еще ты думаешь нас насмешить? Вот дурацкая птица!

Летучая мышь сделала разворот, ее глаза полыхнули огнем, и она бросилась на обидчика — но Джеффри проворно отпрянул в сторону и спрятался за Вексом. Летучая мышь и не стала пытаться преследовать его: она подлетела к шее Векса, оскалила клыки и вонзила их в шкуру коня. Раздался звон — зубы ударились о стальной корпус робота. Мышь штопором завертелась в воздухе, чуть не упала на землю, но все же вышла из пике, заработала крыльями и снова набрала высоту.

За это время Магнус успел найти длинную палку.

— Сейчас эта мышка полетит вверх тормашками, — проворчал он и хорошенько замахнулся.

Палка угодила по вампиру. Тот обмяк и, описав в воздухе спираль, шмякнулся на землю и застыл в неподвижности.

Дети замерли и даже боялись пошевелиться.

А потом Нэн вскрикнула и бросилась к валяющемуся на земле существу.

Джеффри загородил ей дорогу.

— Нет! Теперь ты свободна от него и всегда будешь свободна!

— Она не сумеет сразу забыть о нем. Некоторое время она будет по нему тосковать, — объяснил мальчику Векс. Джеффри понимающе кивнул, схватил Нэн за руки и отвел в сторону.

— И что теперь? — требовательно вопросила Корделия. — Его нельзя оставить просто так, иначе он оживет и вновь примется за свои пакости!

— Ну так у нас тут кое-кто есть, кто только и ждет, когда мы его позовем! — весело откликнулся Грегори. — Магнус, позови!

Магнус выпрямился, расправил плечи, улыбнулся и крикнул:

— Маленький Народец! Мы сделали все, что смогли! Выходите и помогите нам!

— О, это мы с превеликим удовольствием! — Со всех сторон высокой травы вышли эльфы. — Мы очень надеялись на то, что придет кто-нибудь вроде вас, юных волшебников, и одолеет этого злодея. Теперь уж мы сами с ним управимся.

— Значит, мы можем оставить его на ваше… попечение? — спросил Магнус, не сумев подобрать другого слова.

— Можете, можете, — заверил его эльф. — Больше он никогда не потревожит жителей окрестных деревень, не извольте сомневаться.

— Если честно, — добавил брауни, — еще год назад его тут и духу не было, не будет и теперь.

— Большое вам спасибо, если так, — проговорила Корделия. Однако тревога не до конца покинула ее. — А как же нам быть с Нэн? С собой взять мы ее не можем, а сама о себе она теперь не в силах позаботиться.

— Не печалься об этом, — успокоила ее эльфийка. — Мы будем ухаживать за ней, покуда ее тело вновь не наполнится кровью, а потом сотрем из ее памяти все воспоминания о стране эльфов и отведем девушку в ее родную деревню.

Эльфы окружили вампира, а главный из них сказал:

— Теперь ступайте, дети. Мы сделаем все, что положено, но вы того видеть не должны.

— Если так, то мы пошли, — отозвалась Корделия. — Прощайте, добрые эльфы! Будьте добры к Нэн!

— Будем непременно, — отвечала ей крошечная эльфийка. Дети отвернулись и зашагали прочь.

Минут через пятнадцать после того, как Гэллоуглассы ушли от дуба, на тропинку из травы перед ними выбежал еще один эльф. Увидев его, дети остановились.

— Что хорошенького? — поинтересовался Джеффри.

— Все, — ответил эльф. — Девица спит и выздоравливает, а вампир будет спать веки вечные — если только на него не набредет какой-нибудь остолоп, понятия не имеющий о том, что такое вампиры и что они способны вытворить.

— Значит, вы похоронили его на скрещении дорог?

— Нет, потому что там на него могут наткнуться люди. Как знать — вдруг кому-то вздумается построить там дом? Мы спрятали его в глубокой и темной пещере.

Магнус нахмурился.

— Всегда находятся люди, которых так и тянет забраться в подобные места.

— Так и есть, — подтвердил эльф, — поэтому мы пронесли вампира путями тайными и слишком узкими для того, чтобы по ним мог пробраться смертный человек. На самом деле никто не доберется туда, кроме эльфов и летучих мышей.

— Вот и хорошо, — ответил Магнус, правда, без улыбки. — И все-таки бывают люди, добрый эльф, у которых азарта больше, чем здравого разумения.

— Такие люди найдутся всегда, — не стал спорить эльф. — От них не убережешься, о юный чародей, как ни старайся.

Магнус поднял голову и уставился в пространство. До сих пор его еще никто не именовал «юным чародеем», и это заставило его задуматься.

— А с Нэн все будет хорошо? Она поправится? — взволнованно спросила Корделия.

— Обязательно поправится, — заверил девочку эльф. — Но только теперь она уже никогда не будет так полна радостью жизни, как прежде.

— Жалко! — вырвалось у Грегори. — Но ведь… рано или поздно так бывает со всеми, верно?

— Не всегда, — ответил эльф.

— Нет, — покачала головой Корделия, — совсем не обязательно.

Тут Магнус наконец стряхнул с себя задумчивость и обеспокоенно взглянул на сестру.

— Пора. Пошли! — поспешно проговорил он, и все четверо дружно зашагали по лесной тропинке.

(обратно)

11

Прошло какое-то время. Магнус, ехавший верхом на Вексе, вдруг обернулся и, нахмурившись, спросил у Джеффри:

— Что ты сказал?

Джеффри устремил на него взгляд, полный отчаяния, и заговорил снова, но Магнус едва-едва различал слова.

— Да говори же! — чуть ли не криком потребовал он.

— Послушай, ты, псих, — завопил во всю глотку Джеффри, — ты что, не слышишь, когда тебе говорят ясно и четко, а?

— Вот теперь слышу. И не вздумай называть меня психом! И как мне тебя расслышать, если ты еле слышно бормочешь?

— Я? Бормочу? — взревел Джеффри. — Я говорил, как всегда говорю!

— То есть рявкаешь, — выкрикнула Корделия. — Это правда, Магнус, он всегда говорит слишком громко. Но почему сегодня ты его не слышишь?

— А ты зачем орешь? — осведомился Магнус.

Корделия в изумлении остановилась и обвела братьев недоуменным взглядом.

— И точно, я слишком громко кричала…

— Просто вопила как резаная, — громко заверил ее Джеффри. — А зачем?

— Я не знаю…

— Потому что если бы она не кричала, мы бы не поняли ее слов, — рассудительно заметил Грегори — несколько громче, чем обычно. — Но почему нужно кричать? Может быть, воздух проглатывает наши слова?

Дети озадаченно переглянулись.

И тут все одновременно поняли: что-то изменилось. Первым подал голос Джеффри.

— Что-то стало не так, — сказал он.

— Точно, — кивнула Корделия и сдвинула брови. — Но что?

Магнус обвел подозрительным взглядом деревья вокруг тропинки.

— Музыка прекратилась, — сказал Джеффри.

Все остальные обернулись к нему, вытаращили глаза.

— Ну точно! — воскликнула Корделия.

А в следующее мгновение все музыкальные камни разом издали трезвон и заиграли снова.

Грегори скривился и зажал уши ладонями.

— Вот почему мы так орали! Музыка стала слишком громкой, она заглушала наши голоса!

— Вроде бы так, — с улыбкой ответила Корделия, склонила голову набок и стала кивать в такт. — А музычка ничего…

— Если тебе нравится, сестрица…

— Нет! Нравится, не нравится — придется слушать! — гаркнул Магнус. — Она гремит повсюду, места не найти, где ее нет! Вот только из-за чего вдруг музыка стала настолько громче?

— Может быть, из-за того, что тут намного больше камней, — предположил Джеффри.

— Может быть, — неуверенно пожал плечами Магнус.

— А я почему не почувствовала, что музыка звучит громче, покуда она не утихла совсем? — осведомилась Корделия.

— Ага, и почему она вдруг утихла? — подхватил Джеффри.

— Наверное, все камни сразу издали один и тот же звук, — объяснил Грегори, — и на какое-то время мелодия оборвалась.

— То есть камни несколько мгновений испускали безмолвие, — медленно кивнув, проговорил Магнус. — Мы продвинулись к западу, число музыкальных камней увеличилось, и все они звучат громче.

— Но громкость увеличивалась так медленно, что мы этого не заметили! — подхватил Джеффри.

Однако Грегори все еще сомневался.

— Пожалуй, и вправду что-то такое случилось, но все-таки мне кажется, что дело не только в этом.

— Грегори прав, — объявил Векс. — Отношение количества камней к числу децибелов само по себе недостаточно для того, чтобы оно могло отвечать за такое высокое нарастание громкости издаваемых звуков.

— А что же еще в этом виновато? — потребовала ответа Корделия.

— Да музыка сама по себе стала более громкой, сестрица, — проговорил Грегори и развел руками. — Только так и может быть.

Все обескураженно переглянулись.

— И точно, — кивнул Магнус. — А как же еще?

— А если подумать, — добавил Джеффри, нетерпеливо притопывая ногой, — так в музыке и еще кое-что изменилось. Вот только что?

— Ты топаешь ногой в такт, братец, — заметил Грегори.

Джеффри изумленно уставился на собственный сапог.

— Я? Топаю? За кого ты меня принимаешь, козявка?

— За моего братца, — ответил Грегори, — который всегда заслушивался боем военных барабанов.

— И верно… — Джеффри наконец по-настоящему прислушался к музыке. — Это ты точно, Грегори, подметил. Есть барабаны. Только какие-то… не такие.

— Их стало больше, чем раньше, — согласилась Корделия.

— Да. И еще — добавились какие-то скрипучие нотки к прежней мелодии.

— Если это можно назвать мелодией, — автоматически вставил Векс.

— Конечно же, можно! — встрепенулась Корделия. — Ноты звучат то выше, то ниже, правильно?

— Да, но нот используется то шесть, а то — всего четыре. Хотя с технической стороны это все же мелодия.

— Да и какая разница, когда в барабанах и в низких нотах столько жизни, столько энергии?

Глаза у Корделии зажглись, и ее ноги задвигались в танце.

— Что это за танец? — брезгливо поинтересовался Джеффри.

— Скажу, когда придумаю его до конца.

— Ритмический рисунок стал более сложным, — отметил Векс. — Появилось синкопирование.

— Чего-чего? — не понял Джеффри. — Какое копирование?

— Никакое, балда! — Магнус был готов отвесить брату дружеский подзатыльник. — Векс говорит об усиленных слабых долях, понятно?

Джеффри ловко увернулся от затрещины, подпрыгнул и стащил Магнуса с коня.

— Ну, ты-то у нас самый усиленный, конечно! И зачем все это, когда ритм нужен только для маршировки?

— Для танца он тоже нужен! — Корделия легко переставляла ноги. Ее танец стал более уверенным.

Магнус вопросительно глянул на сестру.

— Ты опять танцуешь? Ведь совсем недавно танец сослужил тебе плохую службу. Не боишься?

— Нет, потому что теперь со мной ничего плохого не случится.

— Уверена?

Векс решил не упускать удобного случая и пустился в разъяснения:

— Термин «синкопирование», Джеффри, употребляется для определения неожиданных акцентов в ритмическом рисунке. Такие акценты обычно приходятся на сильные доли, а при синкопировании они падают на слабые доли или вообще появляются между долями.

— Как это — между долями? — непонимающе спросил Магнус.

— Между звучанием нот существуют интервалы, — объяснил Векс. — Паузы. И когда нота звучит в то время, когда по идее слышаться не должна, мы говорим, что она синкопирована.

— Так вот почему стало так весело! — обрадовалась Корделия. — Все дело в сплошных сюрпризах!

Теперь она танцевала с еще большей страстью.

— Это джига или рил? — глядя на двигающиеся по земле ступни сестры, спросил Джеффри.

— Ни то ни другое, братец.

— Не могу смотреть. Голова кружится. — Магнус решительно отвернулся. — Пойдемте, ребята! Пора двигаться дальше!

— Но почему музыка вдруг так быстро переменилась? — недоумевал Грегори. — Разве та, прежняя, была нехороша?

— Резонный вопрос, — согласился Векс. — Но пока у нас не хватает данных, чтобы дать на него ответ, так что давай пока оставим его открытым, Грегори.

Магнус остановился и посмотрел себе под ноги.

— Похоже, мы нашли те самые данные, про которые ты говоришь, Векс.

— Что ты имеешь в виду? — Конь встал, дети собрались вокруг него.

На земле лежал камешек, сотрясавшийся от испускаемых им громких звуков.

— Что это за музыка? — с пристрастием спросил Магнус.

— Так это, — охотно отозвался камешек, — просто развлечение!

— Он блестит, — отметила Корделия.

Джеффри сдвинул брови.

— Мокрый, что ли?

Он протянул руку к камешку.

— Джеффри, не надо! — вскрикнул Векс, и мальчик, знавший робота не первый день, послушался и отдернул руку.

— Ну ладно, — сказал он. — Если так, не буду его трогать. Ты вроде никогда не ошибаешься. Вот только почему ты решил, что надо так осторожничать?

— Камень блестит, а воды поблизости нет. Это подозрительно, — объяснил Векс. — Я не слишком уверен в том, какой жидкостью он покрыт.

— Наверняка ничем ужасным он не покрыт! — с укором посмотрела на коня Корделия. — Правда же, камешек?

— Правда. Ничего ужасного, — ответил камешек, приноравливая слова к ритмическому рисунку. — Одно развлечение, да и только.

Грегори склонил голову к плечу.

— А звук-то у него какой-то другой…

— Ну, может быть, имеют место небольшие отклонения… — не слишком уверенно отозвался Векс.

— Да нет же, звук совсем новый! — Корделия попыталась в танце совместить и ритм, и мелодию, но это у нее не получилось. Пришлось ей начать вилять бедрами. Раскачиваясь, девочка прокричала: — Музыка грубая, но в ней столько живости!

Магнус уставился на сестру, шокированный тем, насколько откровенными стали ее движения.

Джеффри недовольно помотал головой.

— Неправильный звук. И ритм неровный.

— Рисунок странный, это верно, — проговорил Грегори с определенным интересом. — Нет, я все же улавливаю какую-то связь между двумя ритмическими рисунками…

— Дело в том, что в одной и той же музыкальной пьесе применены два различных размера, — протараторил Векс. — Это элементарно.

— Да! — воскликнул Грегори. — Но как это гениально!

— Не стал бы так утверждать, — уклончиво произнес Векс. — На мой взгляд, находка скорее носит инстинктивный характер.

— А мелодия! Послушайте, как нотки наползают одна на другую и в конце концов почти сливаются воедино, но все же остаются отдельными! Они то усиливают одна другую, то сражаются друг с другом!

— Верно. Продукт фаз их звучания именуется частотой, Грегори. Однако недостаток таланта не стоит называть гениальностью…

— Почему не стоит, если все это сделано нарочно? — возразила Корделия.

— А мне эта музыка совсем не нравится, — буркнул Джеффри. — Давай лучше зашвырнем этот булыжник куда-нибудь подальше! — Он наклонился к земле.

— Нет, Джеффри! Пожалуйста, прошу тебя! Прежде чем ты прикоснешься к этому камню, нужно провести простую пробу!

Мальчик нехотя выпрямился.

— Какую еще пробу?

— Пробу на кислоту. Загляни в мою седельную сумку, там ты найдешь набор для проведения тестов.

Джеффри сдвинул брови, подошел к коню-роботу, порылся в сумке и вернулся к камешку с металлическим ящиком.

— Открой его, — распорядился Векс, — и вытащи пробирку, в которой лежат синие полоски.

— Лакмусовая бумага? — удивился Грегори. — Ты думаешь, этот камень какой-то… такой, Векс?

Джеффри поставил ящичек на землю, поднял крышку и вынул прозрачную пластиковую трубочку.

— Вытащить полоску?

— Да, и приложи ее к камешку.

Джеффри вынул полосочку лакмусовой бумаги и прикоснулся ею к камешку. Камешек хихикнул.

Полоска бумаги окрасилась в ярко-розовый цвет.

А потом она задымилась, потемнела, в ней появилась дырочка и начала расползаться, становясь все шире и шире. Джеффри выругался и отпустил бумажку, а в следующее мгновение она исчезла окончательно — только дымок остался.

— Что это было? — в испуге спросила Корделия.

— Камешек покрыт кислотой, — объяснил Векс. — Подозреваю, что он выделяет ее. Убери набор, Джеффри.

— Ладно, Векс, — откликнулся мальчик, закупорил пробирку и убрал в ящичек. — Спасибо тебе. А если бы я прикоснулся к камню, у меня обгорела бы кожа?

— Без сомнения… Да, верно, клади его сюда, в мою седельную сумку.

— Но что же нам делать с этой штукой? — задумчиво проговорил Магнус. — Камень нельзя оставлять здесь — он может сжечь любое живое существо, какое на него наступит.

Корделия поежилась.

Векс поднял голову, принюхался и направил воздух в молекулярный анализатор.

— Знакомый запах, — сообщил он. — Джеффри, загляни-ка за эти деревья.

Джеффри зашел за деревья и крикнул:

— Вижу небольшую впадину — примерно ярд в ширину, а в ней какой-то белый порошок.

— Это щелочь, я узнал ее по запаху. Проблема решена — по крайней мере на этот раз. Джеффри, теперь найди палочку и откати камешек к этой яме.

Джеффри вернулся, наклонился, подобрал с земли сухую ветку длиной фута четыре. Но как только он занял позицию возле камешка и занес над ним палку, камешек встревоженно взвизгнул:

— Не обижай камешки! Не толкай!

Но Джеффри и не подумал его слушать. Палка поддела камешек, он взлетел и упал в яму с белым порошком.

— Очень метко, Джеффри, — похвалил мальчика Векс.

Джеффри не спускал глаз с ямы.

— Но что теперь с ним будет?

Поверхность камешка высохла и потрескалась, стала похожей на мозаичную. Отдельные ее кусочки поблескивали, отражая свет. И музыка тоже изменилась — стала более сухой, колкой.

— Поверхность камня претерпела химические изменения, — объяснил Векс. — Он выделял кислоту, а ты, Джеффри, поместил его в яму с щелочью. Щелочи иначе называют основаниями.

— Значит, я ему нанес основательный удар? — схохмил Джеффри.

— А основания и кислоты при соединении образуют соли! — воскликнул Грегори. — Но почему он так блестит, Векс?

— Вероятно, эта щелочь имела в своем составе какой-то тяжелый элемент, дети, а может, и сама кислота его содержала. Как бы то ни было, соль явно металлическая.

— Ага, и в звуке что-то такое появилось, — сказала Корделия, склонила голову к плечу, прислушалась.

— Но как же мягкий камешек стал кислотным^[16]?

— Отличный вопрос, Джеффри. Относительно музыки он прозвучит так: «Как мягкий рок стал кислотным?» Думаю, мы получим ответ, если продвинемся еще дальше на запад. — Векс отвернулся от ямы со щелочью. — Пойдемте, мои юные друзья. Признаться, меня гложет любопытство относительно природы данной трансформации. Ничего подобного я в Грамерае прежде не наблюдал.

— Вот-вот! — Корделия проворно догнала робота. — Это-то и есть самое чудесное — то, что все так ново, правда?

Братья прибавили шагу — каждый со своей долей нетерпения, и последовали за своим непарнокопытным воспитателем.

А из ямы со щелочью продолжали доноситься звуки. Камень становился все тверже, а музыка — все жестче и агрессивней.

Неожиданно послышался громкий взрыв, из ямы выскочили два камешка, и оба полетели в восточную сторону на небольшой высоте, под углом в девяносто градусов друг к другу. Когда оба камешка коснулись земли, их музыка зазвучала еще громче.

(обратно)

12

День уже клонился к вечеру, когда они вышли к реке. Корделия устало опустилась на землю.

— Давайте заночуем здесь. Векс, прошу тебя! Я так изнемогла за день и очень хочу отдохнуть!

Векс включил электронные датчики и быстро проверил состав воздуха.

— Не здесь, мои юные друзья. Деревья растут слишком близко к кромке воды. Давайте отойдем немного подальше.

— Приободрись, сестренка, — сказал Магнус и протянул руку. — Еще совсем немножко. Обопрись на мою руку.

— Да нет, я смогу идти сама. — Корделия взяла брата за руку и поднялась. — Я устала только из-за всего того, что нам довелось пережить за день.

— И я тоже, — признался Грегори.

— Это верно, — кивнул Джеффри. — Вот только ты устал не от того, от чего мы устаем, братец.

Сказав это, он заставил себя встать. Все вместе дети развернулись и пошли вслед за величественным черным конем, чей силуэт был уже с трудом виден в сгущающихся сумерках.

— Как это? — с трудом прогоняя зевоту, спросил Грегори. — Что значит «не от того, от чего мы устаем»?

— Понимаешь, — объяснил Джеффри, — я устаю от ходьбы или от боя, а ты — оттого, что стараешься уразуметь все, с чем сталкиваешься.

— Уразуметь можно все на свете, — пробормотал Грегори. — Все дело только в старании, а потом все обязательно вдруг становится ясно.

— Верно сказано, — откликнулся Векс. — Однако над решением ряда проблем бьется не одно поколение людей.

— Это правда, — признал малыш. — Трудные загадки приходится разгадывать по нескольку часов. Пока же у меня вроде бы хватает знаний, чтобы разгадать те, что встречаются на нашем пути, и все-таки ответа нет.

— Думаю, пока мы нашли не все, что нужно, чтобы дать точные ответы, — заметил Магнус, обнял младшего братишку и поддержал. — И я тоже устаю не только от ходьбы, но и от раздумий.

— Угадай-ка, угадай-ка… — вздохнула Корделия. — А я устала от самих поисков разгадки.

— Но ведь мы повидали столько самых разных людей и наслушались всевозможных звуков.

— Которые тоже ведут себя, как им вздумается, — подхватил Джеффри и, запрокинув голову, признался: — Нет, ничегошеньки не понимаю.

Грегори, у которого упрямо слипались веки, все же шел вперед.

— Почему музыка так часто меняется? — вымолвил он сонно. — Разве какой-то одной музыки недостаточно?

— Да меняется ли она на самом деле? — возразил Магнус. — Если на то пошло, не так уж сильны эти изменения. И вправду ли это так или это слышим только мы?

— Ой, хватит уже! — не выдержал Джеффри. — Ты еще скажи, что вся жизнь — это только сон!

— Ну, тогда не будите меня! — воскликнула Корделия, остановилась и всмотрелась вперед. — Глядите, какая там чудесная шелковая сеть, какую не соткал бы ни один смертный при свете дня!

Река впереди расширялась и образовывала небольшое озерцо, к которому склонялись ивы. Лес заканчивался в нескольких десятках метров от берега озера и сменялся лугом. Течение воды здесь становилось медленным, и потому у берега дно заросло тростником и прочими водными растениями. Вечерний туман скрадывал очертания кустов и деревьев, а сгущающиеся сумерки и вправду придавали всему пейзажу немного нереальный оттенок.

— Давайте устроим привал, прошу вас, — проговорила Корделия и опустилась на мягкую луговую траву.

— Да. Это место представляется мне подходящим, — объявил Векс. — Мальчики, соберите хворост.

— Ага, Векс… Сейчас соберем… — выговорил Грегори, покачнулся и еле успел ухватиться за колено старшего брата.

— Готов, — нежно проговорил Магнус.

— Нет! — Грегори попытался выпрямиться и разжать слипающиеся веки. — У меня еще полным-полно сил! — Он заморгал и уставился на озеро. — А что это за цветочки, Векс?

— Некоторые из них — водяные лилии, Грегори, но большинство — лотосы.

— Лотосы? — переспросил Магнус. — Я их раньше никогда не видел.

— А мы никогда не уходили так далеко на запад, братец, — напомнила ему Корделия.

Магнус почувствовал, как что-то тяжелое легло на его ступню. Грегори все-таки сморил сон. Магнус присел на корточки и поудобнее уложил братишку на пышной траве.

— Я соберу хворост, Векс, — с ласковой улыбкой проговорил Магнус. — Сестрица, а ты… — Он не договорил, заметив, что Корделия куда-то смотрит, привстав на цыпочки и вытянув шею. — Ты что-то видишь?

— Ничего, — ответила девочка. — Но зато слышу какую-то новую музыку.

Магнус прислушался. Через несколько минут он сообщил:

— Похоже, и я что-то такое различаю…

— И я, — буркнул Джеффри и наморщил нос. — Ну неужели она так и будет все время меняться?

— Я тоже слышу, — объявил Векс, и тем самым вопрос был решен.

Из-за речной излучины показались огоньки. Казалось, они плывут по воде. Один огонек плыл выше других.

— Что это такое, интересно? — проговорила Корделия.

Когда музыка зазвучала ближе, дети поняли, что огоньки представляли собой костры, вокруг которых сидели молодые люди. Они разговаривали, смеялись, обнимались и целовались. Корделия ахнула от изумления, испуганно глянула на младшего братишку, но тот крепко спал.

— Вот тебе и раз! — удивился Джеффри. — Так они что же, на воде сидят?

— Нет Джеффри, — успокоил его Векс. — Сидят они на плотах.

И верно: это были плоты, и было их с полдюжины, если не больше, а на каждом из них сидели по несколько парней и девушек. Над каждым плотом горел фонарь, подвешенный на шесте.

— Но как же они могут жечь костры на плотах? Ведь бревна могут загореться! — удивилась Корделия.

— Может быть, онизахватили с собой камни и сложили очаги, — предположил Джеффри.

Один из плотов ткнулся в берег неподалеку от того места, где расположились дети, и чей-то тихий, нежный голос спросил:

— Что же вы тут грустите в одиночестве?

— Идите к нам! — позвал мускулистый парень и с улыбкой поманил детей. — Повеселитесь с нами, и…

— Идите к нам! — послышался девичий голос. — Забудьте обо всех своих заботах, и…

— Идите к нам! — позвала черноволосая красавица. — Поплаваем по реке, и…

— Идите к нам! — выкрикнули они все вместе.

— Что-то я сомневаюсь… — начал Магнус, но договорить не успел.

Корделия и не подумала сомневаться.

— Эй, соня, просыпайся! — Она попыталась растолкать Грегори. — Поплывем с ними, и тогда завтра не придется так долго идти пешком!

— Нет, — возразил Джеффри. — Мы же знаем, чего им нужно…

Но Корделия уже ступила на плот. Что оставалось малышу, как не последовать за сестрой?

— Умоляю вас, юные друзья мои, не ходите! — прозвучал в головах у ребят голос Векса. — Нельзя полагаться на людей, которые могут оказаться вашими врагами!

— Пф-ф-ф! — презрительно отозвался Джеффри. — Если уж мы от таких не сможем защититься, что же мы за бойцы тогда? А уж если выхода не будет, мы всегда можем улететь!

Магнус ступил на плот.

— Пойдем, братец. Если это какая-то ловушка, мы все возьмем сестренку за руки и взлетим вместе с нею.

Он обернулся, подхватил Грегори под мышки.

— Я пойду по берегу в ту же сторону, куда вы поплывете, — заверил детей Векс. — Но будьте осторожны.

— Будем, — мысленно отозвался Магнус.

Поджарый парень оттолкнулся от берега шестом, и плот поплыл по течению.

— Иди сюда, садись со мной рядом! — Молодой человек протянул руку Корделии. — Меня зовут Иоганн, и рядом со мной посреди благоухающих ветвей есть место. Предайся же блаженной неге вместе со мной!

— Спасибо. — Корделия села прямо и подоткнула подол юбки под туфельки. — Мне и вправду надо отдохнуть.

Иоганн улыбнулся и стоически перенес завуалированный отказ.

— У тебя усталый вид.

— Верно, — не стала спорить Корделия. — Мы прошли долгий путь и многое повидали.

— И наслушались всякого, — добавил Джеффри. — Просто уйма всяких безобразных звуков кругом, да и чудаков всяких нам в пути попалось немало.

— Голова кругом идет, — признался Грегори. — Все так запуталось…

— Ну и ладно^[17], — проговорила темноволосая девушка и улыбнулась Магнусу. — Меня зовут Венна. Перестань хмуриться, сядь рядом со мной и расслабься.

Она улеглась на спину, забросила руку за голову, потянулась.

Магнус ахнул, не в силах отвести глаз от девушки. Джеффри замер как зачарованный.

Корделия, услышав вздох, подняла голову, но Иоганн отвлек ее.

— Стало быть, вам пришлось нелегко?

— Да. — Корделия обернулась, радуясь возможности рассказать обо всем пережитом незнакомому человеку. — Мы нашли камешки, которые играют музыку, пошли за ними и на пути встретили немало странных созданий и людей, которые вели себя на редкость бессмысленно. Просто какая-то паутина, которую никак не распутать.

— Вот уж вправду путаница, — проговорила девушка, полулежавшая рядом с Иоганном. — Как трудно понять, почему отцы и матери так ведут себя — не только с нами, но и друг с другом.

Иоганн кивнул.

— Игрин права.

— Еще как права, — подтвердил худощавый молодой человек. — Почему, к примеру, они падают на колени перед священниками и кланяются рыцарям? В этом нет никакого смысла.

— Никакого, Элно, — согласилась Игрин.

А Грегори пылко возразил:

— Они падают на колени перед Господом Нашим, а не перед священниками. А рыцари выше них по сословию.

— Так-то оно так, — проворчал пухлый парень и кивнул. — Все казалось так просто, когда я был всего десяти лет от роду. Но когда я повзрослел и начал вести себя так, как, по моим понятиям, и должен себя вести мужчина, меня стали ругать. Я стал спорить, я говорил, что они сами мне всю жизнь так говорили, а они тогда мне и отвечают: «Мы не это имели в виду».

— Да-да, Орин, — сочувственно кивнул Иоганн. — Я знаю, как это бывает. Я долго думал, а потом наконец все понял.

— Да ну? — Грегори вдруг окончательно проснулся. — И что же ты понял?

— А понял я, что не нужно думать ни о чем, — ответил Иоганн с обезоруживающей улыбкой. — Вот какое озарение на меня снизошло.

Элно кивнул.

— И на меня.

— И на меня, — подхватила Игрин, — и на всех нас. И как же нам сразу стало спокойно и легко!

— Что вы говорите? — от изумления Грегори широко раскрыл глаза. — Все вы в одно и то же время додумались до одного и того же?

— Да, так и было, — с улыбкой ответил Иоганн, явно крайне довольный собой. — Мы вдруг поняли, что не нужно ни над чем размышлять, что нужно просто плыть по течению и радоваться.

— Нам пришлось только построить плоты, — добавил Орин, — забраться на них и взять с собой камешки, играющие нашу музыку.

— Так это ваша музыка? — ахнул Джеффри.

— И вы не взяли ничего, кроме музыки? — изумился пуще прежнего Грегори. — А что же вы едите?

— Река дает нам все. — Элно наклонился и сорвал цветок лотоса. Грегори огляделся и увидел, что остальные тоже жуют растения. Малыш зажмурился и снова раскрыл глаза. — Так вы говорите, что не нужно разгадывать тайны мира и людей?

— Не нужно! — с блаженным вздохом отвечала рыжеволосая девушка. — И знал бы ты, как становится славно и покойно, когда это понимаешь!

— О да, Адель, как покойно! — согласилась Венна. — Конец всем сомнениям.

Орин медленно опустил голову.

— Вот в чем мы ошибались — мы боролись с миром, мы пытались напрягаться.

— И зачем мы это делали? — пожала плечами черноволосая красотка. — А ведь как только перестаешь напрягаться, сразу расслабляешься, и уже ничего не нужно.

— Но ведь вы же радуетесь тому, что перестали думать!

— Ну да, — равнодушно откликнулся Иоганн. — И это приносит покой. Мы перестали ломать головы.

— И стали безголовыми болванами, — еле слышно буркнул Джеффри.

— Но как же вы сумели сделать так, что ваш разум перестал работать? — спросил Грегори.

— Да мы музыку слушали, — объяснил Иоганн. — Когда не думаешь ни о чем, кроме чудесных мелодий, все остальное выветривается из мозгов.

— Не могу поверить! — горячо возразил Грегори. — Не может так быть, чтобы музыка прогоняла все мысли!

— Нет, может, — прозвучал в голове у мальчика голос Векса, — поскольку сосредоточение на чем-то одном способно притупить любую другую мысленную деятельность. В этом вашим новым знакомцам помогают лотосы. Они притупляют сознание и вызывают чувство эйфории. В конце концов это наркотик.

— Наркотик… — задумчиво произнес Грегори. — Это слово в переводе означает «подобный смерти»?

— Скорее это слово следует трактовать как «похожий на смерть». «Наркоз» — это состояние, подобное глубокому сну.

— А Сон — собрат Смерти, — неслышно пробормотал Грегори.

Иоганн повернулся к Корделии и протянул ей лотос.

— Возьми, раздели с нами нашу радость.

— Ты предлагаешь мне перестать думать? — возмутилась Корделия.

— Да! Просто отключи свое сознание, и все.

— Расслабьтесь, — проговорила Адель с блаженной улыбкой и обвела взглядом всех четверых детей.

— Поплыви по течению вместе со мной, — прошептала Венна и кокетливо взглянула на Магнуса. Откинувшись на спину, она снова зазывно потянулась и подала Магнусу руку. Юноша зачарованно уставился на нее. Джеффри тоже не мог оторвать глаз от Венны.

— Но так нельзя! — чуть не плача, воскликнул Грегори. — Вы должны стремиться понять все, что вас окружает, а все остальное неправда!

— Ну а если окажется, что ни в чем нет смысла? — со скептической улыбкой осведомился Элно.

— Есть! Обязательно есть! Должен быть! Зачем же еще нам дан разум?

— В этом высказывании есть логика, — прозвучал голос Векса. — У представителей вашего вида разум развился для того, чтобы вы могли производить оценку окружающей среды. Производя таковую оценку, люди освоили науку выживания и стали стремиться к процветанию. Если бы мир был на самом деле хаотичен и лишен смысла, то самый умный человек был бы ничем не лучше других и не сумел бы выжить.

— Ну в самом деле! — воскликнул Грегори. — Если считать, что вы правы, то получится, что чем умнее человек, тем меньше он подходит для жизни — потому что мир сведет его с ума!

— Не так все ужасно, малыш, — сочувственно улыбнулась Игрин и протянула руки, чтобы обнять Грегори. — Мир таков, каков есть, и мы не в силах изменить его. Но мы можем наслаждаться жизнью, покуда есть время.

— А что будет завтра?

— Завтра мы еще будем плыть по реке.

— Но все реки впадают в море! — не отступался Грегори. — Что вы будете делать, когда доплывете до океана?

Адель нахмурилась.

— Помолчи, сосунок!

— Не смей так разговаривать с моим братом! — крикнула Корделия.

Адель пронзила ее сердитым взглядом и только собралась что-то сказать, как ее опередил Иоганн:

— Когда доплывем до океана? Наверное, поплывем дальше!

Грегори в отчаянии запрокинул голову и охнул.

— Да вы хоть капельку подумайте! Вы забыли о баронах, через чьи земли вы поплывете! Думаете, они вас просто так пропустят?

— Почему бы и нет? Мы же их не трогаем! Нам нет до них никакого дела.

— Может, вам и до жизни нет дела, но она Baic в покое не оставит. Что же вы станете делать, если жизнь снова прикоснется к вам?

— Разве мы должны что-то делать? — неподвижно уставясь на мальчика, равнодушно вопросил Элно. — У нас всегда есть выбор. Разве есть закон, говорящий, что мы обязаны жить?

— Закон есть, — негромко проговорил Иоганн, — но как нас могут заставить выполнять его?

— Вот-вот! Как до нас доберутся? Мы плывем по реке!

— Реку можно перегородить плотиной! — выкрикнул Грегори. — Это запросто могут сделать!

Иоганн небрежно отмахнулся от него, но было видно, что вопросы мальчугана ему порядком надоели.

— Тише, тише! Ну если тебе так хочется, то, наверное, настанет день, когда мы снова задумаемся и захотим что-то понять в этой жизни. Ну, ты доволен?

— Нет, — ответил Грегори. — Разве вы не понимаете, что вы должны быть готовы к наступлению этого дня?

— Но как же ты не понимаешь, что даже тому, кто только тем и занимается, что думает с утра до ночи, нужен отдых? — из последних сил стараясь сохранять вежливость, спросила Игрин.

Грегори немного помолчал и ответил:

— Да. Даже великие умы нуждаются в отдыхе. Но скажите, сколько же можно отдыхать?

— Ну… день, неделю! — грубо откликнулась Адель. — Какая разница?

— Да такая, — сказал Грегори, — что такой долгий отдых все равно что сон.

— Ну и что? — пожав плечами, проговорила Игрин. — Это же маленький сон, а не большой.

Джеффри нетерпеливо махнул рукой.

— Можно сказать «большой сон», а можно — «маленькая смерть», тоже разницы никакой!

— А ты испробуй Маленькую Смерть со мной, а потом скажешь, — позвала Венна и протянула руки к Джеффри и заодно — к Магнусу.

— Приляг со мной! — Иоганн потянулся к Корделии. — Поскорей глаза закрой! Сон увидишь золотой^[18]!

— Нет, — ответила Корделия — но так, словно это слово из нее вытянули щипцами. — Я должна бодрствовать!

Адель в отчаянии вздохнула, а Иоганн с улыбкой проговорил:

— Но даже дозорные порой спят. Ну же, дай своей голове отдых, как даем мы. Забудь обо всем и слушай слова песни, пусть они наполняют твой разум.

— Слова? — насторожился Джеффри. — Что за слова?

— Есть слова или ты не слышишь? — удивился Орин.

— Прислушайтесь внимательнее, — посоветовала Игрин. Все четверо Гэллоуглассов старательно прислушались.

— Я слышу, — сообщила Корделия. — Но это не голос, музыка как бы сама говорит.

— Да, но смысла я не понимаю, — признался Джеффри.

— Нужно подождать, — заверила его Игрин. — Сейчас начнется снова. Всегда начинается.

И верно, так и произошло. Слова звучали на протяжении нескольких минут, а потом повторились опять, и опять. И опять. Постепенно их смысл начал доходить до детей.

Грегори вытаращил глаза.

— Что это за песня?

— Размер не очень ровный и рифмы слабые, — добавил Магнус.

— А смысла и вовсе нет, — подхватил Джеффри. — Это надо же — утверждать, что лучше совсем ничего не делать, чем делать хоть что-то! Разве не понятно, что человек должен трудиться?

— А зачем? — поинтересовался Иоганн.

— Зачем? — прищурившись, переспросил Джеффри. — Да потому что без труда человек ничего не стоит!

— Но в труде, самом по себе, нет ничего ценного, — возразил Орин. — Зачем он нужен?

— Есть в нем ценность! Труд человеку нужен, как растению — солнце!

— Что же это за несуразица, что за бред? — недовольно проворчал Элно и перевернулся на другой бок. — Вы что, никак не можете понять? Нет в работе ничего хорошего!

— А кто вам это сказал? — не пожелал отступиться Грегори. — И чем доказал?

— А мне не надо, чтобы кто-то мне говорил! Это и так ясно!

— И ты в это веришь?

— Да! Почему бы мне в это не верить?

— А почему ты должен в это верить? — тихо спросил Джеффри.

— Потому, — подсказал ему Векс, — что он слушал эту песню. Раз за разом он слушал ее, не вдумываясь в слова, но они все же запечатлевались в глубине его сознания. Затем, когда он понял слова, он обратил внимание лишь в первые несколько раз, а потом, слушая песню вновь и вновь, он перестал замечать слова вообще.

— В глубине вашего разума спрятаны слова, смысл которых до вас почти не доходит, — объяснил Джеффри, глядя на Элно.

Орин нахмурился, не понимая, стоит обижаться или нет.

— Все правильно. Они не знают, что кто-то навязывает им мысли. Сами они помышляют исключительно о развлечении, о забавах. Но для того чтобы в чем-то убедить их, вполне достаточно простого многократного повторения одних и тех же слов, улавливаемых на самом примитивном уровне.

— Но зачем вам слушать песню, если вы не понимаете слов? — поинтересовался Джеффри.

— Просто… Музыка красивая, вот и все, — ответила Венна и приняла зазывную позу.

— Не скрипи зубами, Джеффри. Эта юная женщина говорит правду. Музыка обладает как раз тем ритмом и той мелодией, которые провоцируют ощущения, необходимые особям данного возраста.

— Ощущения… — задумчиво произнес Магнус, не спуская глаз с Венны. — В ваших песнях говорится о радостях, каким вы мечтали бы предаться, а раньше вам говорили, что эти радости вы сможете испытать только тогда, когда вступите в брак.

Венна покраснела, Элно порывисто сел и раздраженно спросил:

— А вас больше ничего не интересует в жизни, кроме правил и запретов?

— Я только заговорил о супружестве, — непринужденно отозвался Магнус.

Элно был готов ответить ему колкостью, но заметив, что девушки смотрят на него, закрыл рот и промолчал.

— Правильная мысль, — услышали дети мысленный голос Векса. — Верно, в тексте песни звучит оправдание того, как они себя ведут друг с другом и как раньше им вести себя запрещали или хотя бы не советовали. Отсюда остается только один маленький шажок до того, чтобы они поверили, что поступают правильно.

— Но ведь эти песенки, — возразила Корделия, — они просто для забавы! Это всего лишь развлечение!

Векс промолчал.

— Из-за этой песни они начали жевать лотосы, сестрица, — заметил Джеффри.

— Точно, — улыбнулся Орин. — Говорил же я вам, что песня отличная.

— Правильно, Джеффри, — снова зазвучал голос Векса. — Это — конечная стадия процесса убеждения — призыв к действию. Текст песни заканчивается как раз таким призывом, императивом.

— Эти ваши лотосы, — спросила Корделия, начав кое о чем догадываться, — они, что, усиливают музыку?

Иоганн сел и попытался прижаться к Корделии.

— О, как ты догадалась?

— Верно, Корделия. Как только они начали поедать лотосы, сознание у них притупилось, мыслительные процессы замедлились, а сами они стали более внушаемы.

— Да так, что жуете вы свои лотосы, да и делаете то, что вам велят, — вместо сестры ответил Джеффри. — Просто твердят вам то, что вам хочется слушать, да еще подмешивают к этому кое-что другое. Кто-то заставляет вас делать то, что нужно ему.

Элно резко приподнялся и сел.

— Как это?

— Вот откуда взялось ваше «озарение», — усмехнулся Магнус. — Его вам преподали в виде музыки, которую вы считаете своей.

Ему ответил хор возмущенных голосов:

— Нет, ничего подобного!

— Мы сами видели все то, во что верим!

— Никто нас не подучивал, мы все узнали сами!

— «Узнали», скажете тоже! — в полном отчаянии вскричал Грегори. — Вы талдычите только то, что вам говорят камни!

— А разве не стоит прислушаться к камням? — огрызнулся Элно. — Ведь они так долговечны, разве им не ведома истина?

— Ты называешь истиной слова, которыми вас пичкают, словно корову сеном? — фыркнула Корделия.

— Надо же! Подумать — так и войска ни к чему! — воскликнул Джеффри. — Я мог бы захватить город в сопровождении горстки людей, если бы впереди меня шла вот такая музыка!

— «Завоевания»! «Сражения»! «Правление»! — Лицо Иоганна помрачнело. — Неужели вы ни о чем больше не можете подумать, как только о том, чтобы все время напрягаться?

— Если я не стану думать об этом, подумает кто-нибудь еще, — насмешливо проговорил Джеффри. — Это грустно, но таковы уж люди. Обязательно найдется тот, кому не понравится, что кто-то вот так прохлаждается, как вы. Заметив вас, он непременно подчинит вас своей власти.

— Ну уж вам-то это не удастся! — вскрикнул Иоганн, бросился к мальчику и попытался схватить за шею.

Джеффри отпрянул в сторону, и Иоганн с громким всплеском рухнул в реку.

— Спасите, помогите! — завопила Игрин. — Он не умеет плавать!

Тут на Джеффри пошел Орин.

Магнус подскочил, чтобы оттащить брата в сторону, но кто-то поддел его локтем под подбородок. Орин, однако, пошатнулся, поскольку Джеффри ухитрился подставить ему подножку, но поджарый Элно схватил мальчика и принялся осыпать затрещинами и пинками. Джеффри вывернулся, ухватил Элно за ворот и за запястье. Самому ему было ужасно больно, а долговязый парень только замычал, выпучил глаза и попытался надавить большим пальцем на глаз Джеффри. При этом его колено пребольно уперлось Джеффри в пах. Джеффри громко застонал, согнулся в поясе и потянул за собой Элно. Они вцепились друг в дружку мертвой хваткой.

Но вот Магнус подключился к схватке и швырнул Элно в воду, после чего помог брату выпрямиться.

— Все нормально? — спросил он.

— Больно немножко, но я цел. — Джеффри со стоном заставил себя выпрямиться, от боли прикусил губу. — Сейчас… Еще капельку… и все будет в порядке. — Он, тяжело дыша, ухватился за плечо Магнуса. — А что с… Орином?

— Он спит, хотя и не совсем по своей воле.

— О, помогите же Элно! — крикнула Адель. — Он тоже плавать не умеет!

— Придется помочь, — вздохнул Грегори и пристально воззрился на беспомощно барахтающегося в воде Элно. Медленно-медленно молодой человек приподнялся над водой и стремительно поплыл к плоту.

— Вы — колдуны, — прошептала Адель.

— Она боится нас, — процедил сквозь зубы Джеффри. — Она, прижимающая к груди колдовские штуки, испускающие сладкие звуки!

Магнус обернулся и нахмурился.

— А что с тем, кто первым свалился в воду?

— Он здесь, братец, — ответила Корделия. Она стояла подбоченившись и смотрела на Иоганна, а того, отчаянно размахивающего руками, несло к плоту по воздуху. — Ну уж нет, я не позволю тебе опуститься, покуда у тебя не пропадет желание драться!

— Да? А кто ты такая, чтобы тут распоряжаться? — возмутилась Игрин.

Корделия от неожиданности на миг замерла, потом медленно повернулась к Игрин и прищурилась.

— Я кто такая? Я та, которая вытащила твоего хахаля из воды! Может, бросить его обратно?

— Ну совсем как старичье, — процедила сквозь зубы Адель. — Думают, раз они сильнее других, так и командовать можно.

— Вот именно, — запальчиво бросила Корделия. — Точно так же ваш Иоганн хотел ударить моего братишку! И зачем, интересно, мне спасать такого лицемера?

Иоганн снова с шумным плеском рухнул в реку. Но на этот раз ему удалось ухватиться за край плота, он подтянулся и принялся, тяжело дыша, отплевываться.

— Ох, бедняжка! — вскричала Игрин, опустилась на колени и помогла дружку взобраться на плот.

— Я… Я хочу… чтобы они убрались отсюда, — выдохнул Иоганн и наконец сумел встать во весь рост. Он стоял перед Гэллоуглассами — мокрый до нитки, униженный, но все еще не утративший желания взять верх. — Нам тут колдуны не нужны. Пошли вон!

— Ага, — подхватил Элно. — Не можете сидеть тихо и наслаждаться радостями жизни вместе с нами, так уматывайте отсюда!

— Вот-вот, — кивнул Иоганн. — На этом плоту место есть только для тех, кто любит покой!

— «Кто любит жевать лотосы» — так вернее было бы сказать, — буркнул Джеффри, который все еще не успел прийти в себя окончательно и стоял, держась за плечо Магнуса. — W музычку дурацкую. Нет, ребята, пошли отсюда. А они получат ту жизнь, которую заслужили.

— «Заслужили»! «Заработали»! — взорвалась Венна. — Вы только о работе и думаете!

— Вот и нет! — возразил Магнус. — Ты же не думаешь все время о силе притяжения?

— О чем, о чем? Сила притяжения? Ну, это смотря кто меня притягивает…

— Я не об этом… Твои ноги стоят на земле, верно?

— Если стоят, — съязвила Корделия.

Венна злобно зыркнула на нее. Было видно, что ей неприятно признаваться в собственной глупости.

— И как только такие тугодумы, как вы, летать умеют!

— Пусть мы тугодумы, зато кое-кто от такой жизни скоро залетит! — сказала Корделия как отрезала.

Венна побагровела от злости. Она была готова выцарапать Корделии глаза, но тут плот ударился о берег.

Иоганн выпучил глаза.

— Как мы здесь оказались?

Грегори, стоявший на краю плота, совершенно невинно отозвался:

— Течением принесло, наверное.

— Или кто-то поиграл с течением, — прищурившись, проговорил Иоганн. — Нет, вы нам совсем не нужны! Проваливайте прочь!

Магнус нарочито учтиво поклонился.

— Всегда рады услужить тем, к кому питаем почтение.

— Угу, — кивнул Джеффри. — Вот только где таких найти? — И он огляделся по сторонам, словно и вправду хотел кого-то разглядеть.

Иоганн покраснел.

— Брысь отсюда!

— Вот именно, — кивнул Джеффри, уставился на плот в упор, и тот так резко отплыл от берега, что Венна и Иоганн упали, а все остальные закачались и раскричались.

Корделия обрушилась на Джеффри:

— Зачем ты так? Неужто нельзя было дать им отплыть по-человечески?

— Знаешь, когда так больно, про такие мелочи как-то забываешь, — проворчал Джеффри. — А ты думаешь, они против?

— Не может быть, чтобы ты так уж плохо думал о них!

Джеффри пожал плечами и кивком указал на уплывающий плот.

— Погляди, сестрица.

Корделия поглядела. Иоганн и Венна упали в воду совсем рядом, и вот теперь они целовались.

— Каков мерзавец! Разве он не дружок Игрин?

— Был ее дружком, — хмыкнул Магнус. — Но ему, похоже, все равно, с кем лизаться.

— Ага, он с любой готов любовь крутить, — пробормотал Джеффри.

Корделия, красная, как мак, отвернулась.

Магнус с тревогой посмотрел на нее.

— Нужно идти, я больше стоять не могу, — простонал Джеффри. — Братец, помоги мне.

— Грегори! — с укором проговорила Корделия. — Не смотри! Не вздумай глядеть на то, что они делают! Отвернись.

Грегори удивленно посмотрел на сестренку, пожал плечами и отвернулся от реки.

Магнус успокоился.

— Ну наконец-то мы снова на твердой почве.

— Да, — кивнула Корделия. — Сначала мне там понравилось, на плоту, но эти люди так легкомысленны, так ветрены — им совсем нельзя доверять.

— Ни в чем, — буркнул Джеффри. — Я просто потрясен. Жуткие болтуны.

— Точно, — согласился Магнус. — Для них честь — пустой звук, так что же говорить обо всем остальном?

(обратно)

13

Тем временем Гэллоуглассы-старшие шли своей дорогой.

Солнце село, и небо окрасилось в розовые тона. От закатного горизонта к Роду и Гвен потянулись длинные теплые тени.

— Я чувствовала усталость, — призналась Гвен, — и была голодна, но теперь вдруг не стало ни усталости, ни голода — откуда-то взялись новые силы.

— Я бы счел, что это приманка, — сказал Род, — и стал бы искать ловушку, если бы понял, что это необходимо. Но я понимаю, что ты имеешь в виду, и сам чувствую себя так, словно только что поднялся на рассвете. Вот только все наоборот. Солнце село, вечереет.

— А это не может быть из-за музыки? — спросила Гвен.

— А это можно назвать музыкой? — спросил у нее Род.

— Музыка это или нет — она чудесна, — ответила Гвен.

Она и вправду была чудесна — волшебная смесь звуков, которая, казалось, приподнимала над землей на легких крылышках. Легким, пружинистым шагом Род и Гвен шли на запад. Почти безотчетно они взялись за руки.

Но розоватые тени были уж слишком длинными — ведь солнце наверняка село давным-давно! Однако все небо оставалось розовым, а через некоторое время Род заметил, что все вокруг тоже окрашено во всевозможные оттенки розового цвета.

— Гвен, мы смотрим на мир сквозь розовые очки!

Гвен огляделась по сторонам и широко раскрыла глаза.

— Похоже на то, хотя никаких очков на нас нет. Как же это получается, господин мой?

— Ты у меня спрашиваешь? Кто у нас специалист по волшебству? — усмехнулся Род. — Да и есть ли повод для тревоги? Я предлагаю расслабиться и получать удовольствие. Так красиво…

В это мгновение он был готов поклясться, что ветерок шепнул ему на ухо: «Это просто развлечение!» Но Род тут же решил, что это всего-навсего игра воображения.

— И правда — как будто смотришь на все через розовые очки, — проговорила Гвен через некоторое время. — Но розовый цвет стал темнее, глубже.

— Точно, — кивнул Род. — Я бы даже сказал, что кое-что стало просто-таки красным.

И тут музыка, которая до сих пор окружала их со всех сторон, зазвучала впереди, и сквозь кружево листвы заструилось алое свечение.

— Что там такое, интересно? — пробормотала Гвен.

— Иди осторожно, — прошептал Род.

Они на цыпочках подобрались к завесе листвы и выглянули.

И увидели тронный зал — то есть то, что они увидели, иначе как тронным залом назвать язык не поворачивался. Громоздкий стул стоял на приличном возвышении — что же это было, как не трон? Перед троном выстроился строй придворных в одеждах различных оттенков красного цвета — розовых, рубиновых, алых, а тот человек, что восседал на троне, был в багряной мантии. На голове у него блестела корона из червонного золота, украшенная рубинами. Он кивал и постукивал своим жезлом в такт музыке, ибо его придворные, каждый из которых росточком был Роду по колено, приплясывали под рок-музыку.

— Я думала, что знаю все о Маленьком Народце, по крайней мере — о королевствах, где обитают фэйри, — прошептала Гвен. — Но о таких я не слышала никогда.

— Вполне может быть, что раньше их тут и не было, — шепнул в ответ Род. — В конце концов не было же той музыки, под которую они танцуют? Может быть, они вместе с ней пришли.

Придворные кланялись и делали реверансы, выпрямлялись и кружились, а багряный король^[19] кивал и улыбался, с удовольствием наблюдая за своими вельможами.

— Не спугнуть бы их, — прошептала Гвен. — Пойдем, господин мой.

Род и Гвен тихо отошли от кустов, а король и его придворные продолжили свой бесконечный бал.

Однако чем глубже в лес уходили Чародей с супругой, тона, в которые была окрашена природа, становились глубже и холоднее. Фиолетовый сменился лиловым^[20], а на смену лиловому пришел индиго. Музыка стала более медленной и довольно-таки грустной, но четкий ритм не давал окончательно погрузиться в меланхолию.

— Как-то мне вдруг стало печально, — призналась Гвен, склонив голову на плечо Рода. — Я понимаю, что печалиться не из-за чего, но все же почему-то грустно.

— Наверное, это музыка виновата, — сказал Род, обнял жену и крепче прижал к себе. — Я тоже что-то такое чувствую. Обопрись на мою руку, любовь моя. Так тебе будет легче.

— Хорошо, — пробормотала Гвен. — Придется тебе меня поддержать.

— Помнится, я давал такое обещание перед конгрегацией эльфов, да? — Род улыбнулся. — Пора нам с тобой как-нибудь выбрать день и повенчаться в церкви.

— А дети нас не осудят? — смущенно вымолвила Гвен.

— Смеешься? Тебе еще придется уговаривать Корделию не мешать тебе с приготовлениями к свадьбе!

Г вен подняла голову, посмотрела Роду в глаза и улыбнулась.

— Умеешь же ты поднять мне настроение, когда я начинаю хандрить, Род Гэллоугласс. Может быть, за это я тебя так и люблю.

— Ну а тебе удается мириться с самыми гадкими чертами моего характера, — напомнил ей Род. — А что до грусти — то не ты одна время от времени впадаешь в тоску. С каждым может случиться.

— Сейчас что-то уж очень тоскливо, — покачала головой Гвен. — Давай пойдем побыстрее. Нужно уйти из этих мест, окрашенных в синие тона, а не то они меня до смерти запечалят^[21].

— Далеко уйти нам не удастся, — негромко отозвался Род. — Уже темнеет.

— А это хорошо?

— Конечно. Ведь так всегда бывает. Чтобы потом посветлело, сначала должно потемнеть, верно?

Гвен вымученно улыбнулась мужу, но лицо ее становилось все бледнее и бледнее. Тревога кольнула сердце Рода — он почувствовал, что с каждым мгновением Гвен тяжелеет. Казалось, что-то притягивало ее к земле. Род запрокинул голову и увидел, что все листья с деревьев облетели. Свет звезд озарял голые ветви. По правую руку мерцала поверхность темного озера, казавшегося местом, где покоятся утраченные надежды и обитает отчаяние. Род неприязненно поежился и поскорее провел жену мимо. Теперь она почти не могла идти сама. Еще немного — и Роду пришлось бы взять ее на руки. Гвен еще переставляла ноги, но глаза у нее были закрыты, и она что-то бормотала, будто в лихорадочном бреду. Повсюду вокруг звучала медленная, тягучая, ритмичная музыка — музыка тоски и одиночества. Где-то в вышине прокатился мрачным арпеджио жуткий вой, который тут же сменился леденящим душу хохотом. Эти звуки донеслись издалека, но заставили Рода содрогнуться. Он немного прибавил шагу.

Наконец призрачный лес остался позади, но и та местность, где оказались Род и Гвен, глаз, прямо скажем, не радовала. Вокруг простиралась пустошь, усеянная острыми скалами. Ни дать ни взять — только что созданный, неотесанный мир. На суровых гранях скал играл свет — свет звезд, и только. Рода это зрелище не испугало, ведь он родился и вырос на астероиде и потому почувствовал себя, как дома. Да, почти как на Максиме, а может — и на Луне в промежутке между заходом и восходом Земли. На темной стороне Луны^[22].

Род глубоко вдохнул, и ему удалось немного расслабиться. Местность была суровая, спору нет, но хотя бы просматривалась во все стороны. Там же, в лесу, откуда они пришли сюда, веяло болезнью и распадом.

Гвен подняла голову, ее веки затрепетали и разжались.

— Господин мой… Что со мной… было?

— Ты переслушала блюза, дорогая, — нежно проговорил Род, радуясь тому, что жена пришла в себя и что в кои-то веки не она его, а он спас ее от беды. — Так называется музыка, что звучала в синем лесу. Теперь мы в новом мире. И честно говоря, он какой-то… уж очень новый.

Гвен огляделась по сторонам и поежилась. Она теснее прижалась к Роду.

— Холодно… Я так озябла…

— Ну, будем считать, что ты только что проснулась. Нужно идти, милая. Рано или поздно наступит рассвет. Просто иди, переставляй ноги. В конце концов мы выберемся отсюда.

— Постараюсь, — кивнула Гвен. — Теперь не так трудно идти. Музыка помогает.

Так оно и было. Волны музыки вздымались и опадали. Ритм по-прежнему оставался нарочито подчеркнутым, но порой к ударным и басу приходилось прислушиваться — они уходили на задний план. Кроме того, Род начал различать звучание струнных инструментов.

Тихо-тихо, почти беззвучно супруги вышли к откосу, под которым текла река. По идее ей следовало бы серебриться при свете звезд, но она была черной, непроницаемо черной — как бархат. Тропа вывела Рода и Гвен к причалу, возле которого их ждала лодка, а в ней стоял перевозчик, опершись на весло и опустив голову.

— Не нравится мне эта река, — пробормотала Гвен.

— Понимаю, — откликнулся Род. — Но то, что осталось позади, мне нравится еще меньше. Пойдем, милая. Лодка, по-моему, крепкая, надежная.

Но как только они ступили на причал, лодочник поднял голову и загородил им дорогу веслом.

— Вы не отвезете нас? — умоляюще проговорила Гвен, а лодочник покачал головой.

— Погоди. Он, наверное, денег хочет. — Род развязал горловину притороченного к поясу кошеля и достал серебряную монетку. Старик протянул одну руку к Роду, сложив пальцы «ковшиком». Род положил ему на ладонь монетку и снова запустил руку в кошель. — Может, еще одна найдется…

Но старик-лодочник снова покачал головой, отвернулся, опустил весло в темную воду и знаком велел Роду и Гвен садиться в лодку.

Род придержал корму, Гвен спустилась в лодку — немного неловко, поскольку лодкой ей приходилось пользоваться не так уж часто. Затем Род сам забрался в суденышко, сел на скамью рядом с Гвен и крепко обнял ее. Лицо у старика-перевозчика вроде бы было доброе, но все равно веяло от него каким-то холодком. Старик оттолкнулся веслом от причала, и лодку вынесло на быстрину.

Странное это было плавание. Оно протекало в полной тишине — слышалась только музыка, доносившаяся с берега, а сам берег скрылся из глаз, как только лодка выплыла на середину реки. Здесь наступило полное безмолвие. От воды один за другим поднимались клубы тумана, они становились плотнее, сплетались между собой, разбухали и приобретали карикатурные формы человеческих фигур с темными провалами вместо глаз. Туманные призраки размахивали руками и манили к себе. Гвен ахнула и теснее прижалась к Роду, и это его очень порадовало, потому что он и сам чувствовал себя не слишком приподнято. Они скользили мимо безмолвных силуэтов туманных привидений, мятущихся вокруг лодки, и в конце концов услышали музыку. Она звучала очень тихо, но все же отчетливо, и доносилась с противоположного берега.

А потом Род и Гвен увидели землю и поняли, что уже недалеко до рассвета.

Лодка ударилась о причал. Род и Гвен ступили на берег в предрассветных сумерках. Род снова сунул руку в кошель, но перевозчик уже отвернулся, покачал головой и, оттолкнувшись веслом, увел лодку от берега.

— Странный какой-то старикан, — пробормотал Род, пытаясь говорить весело, но это у него получилось не очень-то удачно.

Одолев прибрежный откос. Род и Гвен оказались на лугу.

А в следующий миг Род взвыл от удивления и боли. Снаряд, угодивший в него, отлетел в сторону, взмыл ввысь и, крутясь, вновь полетел к Чародею. Это был диск, выглядевший так, словно две суповые тарелки приклеили одну к другой краями, вот только тарелки эти были металлические.

— Ложись! — крикнул Род жене. — У них края острые!

Род и Гвен ничком бросились на землю, а странный снаряд пролетел всего-то в футе у них над головами, после чего за ним последовали другие, точно такие же — не менее пары дюжины. На лету диски издавали жужжащую, стучащую, синкопированную музыку, под действием которой сразу забылись и выветрились те волшебные звуки, которые сопровождали Рода и Гвен всю долгую ночь^[23].

Гвен устремила на диски пристальный недобрый взгляд. Род с огромным облегчением вспомнил о том, что его супруга владеет телекинезом. А потом вспомнил, что и сам он не лишен этого дара, и вперил взор в несущуюся к нему «летающую тарелку», мысленно посылая ей приказ: «Вниз и в сторону!»

Противный диск и не подумал менять направление полета.

Род не на шутку разозлился. Какое право эта штуковина имела его не слушаться? Но Гвен проговорила:

— Господин мой, они не отвечают.

— Ну так и не спрашивай, — буркнул Род в ответ, но тут до него дошел смысл сказанного женой. — Что ты сказала? — оторопело спросил он. — Они — что?!

— Они не отвечают, — повторила Гвен. — Я посылаю им мысли, пытаюсь отогнать их силой разума, но они не отгоняются.

— Хочешь сказать, что эти летучие диски не поддаются обработке псионной энергией? — Род нахмурился. — Что ж, так или иначе, отделаться-то от них придется.

— А что мы можем сделать? — спросила Гвен.

— Они не хотят опускаться — а мы поднимемся выше них! — бодро отозвался Род. — Готова, милая? Вперед и вверх!

Гвен оторвалась от земли, оседлав помело, а Род взлетел следом за ней. Диски развернулись и пошли в музыкальную атаку, но, видимо, они могли летать только на определенной высоте, и потому Верховный Чародей и его жена вскоре оставили их далеко позади.

(обратно)

14

Дети Рода и Гвен вновь обрели почву под ногами и продолжили путь.

— Мы так и не узнали, какое волшебство заставляет мягкие камни выделять кислоту, — напомнил всем Грегори.

— Не сомневайся, найдем причину, — невесело отозвался Магнус, — если, конечно, тот камешек, на который мы напоролись, был не единственным в своем роде.

— Между прочим, кое-что мы таки нашли, — буркнул Джеффри и остановился, глядя себе под ноги.

А под ногами у него по клочку оголенной земли шествовала маленькая травяная кочка.

— Это еще что такое? — ахнула от изумления Корделия.

— Да вроде бы что-то вроде пучка укропа, который вырвали с корешками, — внимательно осмотрев траву, высказался Грегори.

— Пучок укропа? А как, интересно, он ходить выучился?

— А как вышло, что твои ноги стали сами проситься в пляс? — вопросом на вопрос ответил Джеффри. — От этой музыки, что гремит повсюду, мертвый запляшет, сестрица! Ну так почему и траве не пойти ножками? Она ведь живая!

Грегори высказал более прагматичное предположение:

— Просто-напросто он из ведьмина мха, укроп этот, вот и все.

— Согласен, — кивнул Магнус. — Как и сами музыкальные камешки.

— Глядите! А вон и наши жучки опять! — воскликнул Джеффри и указал в другую сторону.

Остальные оглянулись и посмотрели. Четыре насекомых стояли кружком, почти неотличимые друг от друга, и пристально наблюдали за ходячим укропом.

— Скарабеи, — проговорил Векс. — Похоже, они идентичны тем, которых вы видели раньше.

— А это не могут быть те же самые? — спросила Корделия.

Магнус сдвинул брови.

— Как же они могли так быстро уйти так далеко?

— Если смогли, то это просто чудо. — Джеффри не сводил глаз с жуков и укропа. — Посмотрите, а что делает укроп?

Оживший пучок пряности топал прямой наводкой к мягкому камешку, разместившемуся на краю проплешинки посреди травы. Коснувшись верхушками стеблей поверхности камня, укроп замер в неподвижности.

— Неужели ему так понравился звук, что захотелось прикоснуться к камешку? — удивился Грегори.

От камешка вдруг потянулась струйка сиреневого дымка.

— Что это за дым? — спросил Грегори.

— Это может быть опасно! — Корделия схватила братишку за руку и оттащила назад. — Не трогай, братец! Вдруг обожжешься!

— Тс-с-с! — прошипел Джеффри. — Слушайте! Музыка изменилась, она стала жестче!

Грегори прислушался, широко раскрыв глаза. И верно: тембр музыки стал другим — более звонким, что ли, а оттенок — более развязным.

— Он заблестел! — выдохнула Корделия.

И точно: в тех местах, где укроп прикоснулся к камешку, на его поверхности выступили капли жидкости, и вскоре вся поверхность камешка словно бы вспотела.

Пучок укропа отлепился от камешка и повернулся к скарабеям. Вид у него стал задиристый, даже, можно сказать, надменный.

Скарабеи пошевелили усиками и поспешно уползли в траву.

Дети, сидевшие на корточках, не сразу обрели дар речи.

— Куда это они? — ахнула Корделия.

— За ними! — выкрикнул Джеффри и сам исполнил свой приказ.

Все четверо разбежались в разные стороны, и каждый стал искать «своего» скарабея.

— Твой повернул на север, Джеффри, — указал направление Векс, который мог следить за серебряным жучком с помощью радара. — Магнус, твой пополз направо… Твой — на юго-юго-восток, Корделия… Грегори, ты ушел слишком далеко. Твой жук уже остановился.

Грегори замер, развернулся и пошел назад, не спуская глаз с земли. Вскоре он негромко воскликнул:

— Он нашел мягкий камешек, Векс.

— И мой тоже, — сообщила Корделия.

— Чем они занимаются, дети?

— Мой протянул к камешку свои усики, — отчитался Грегори, — и трогает ими поверхность.

— Векс! — крикнула Корделия. — От жука к камешку переходит жидкость!

— И у моего то же самое! — прокричал Магнус.

— И у моего!

Из травы потянулись четыре струйки сиреневого дыма. Чем выше они поднимались, тем темнее становился цвет дыма.

— Но это невозможно, дети! — Векс подошел поближе, чтобы посмотреть. — Как серебро и кремний, вступив в контакт, могут произвести кислоту?

— Но может быть, у жуков только панцирь серебряный, — предположил Грегори. — А внутри них — кислая жидкость.

— Как бы то ни было, — проворчал Джеффри, — кислота выделяется! Ты что, сомневаешься, Векс? Может, надо камешек потрогать?

— Нет, не надо! — поспешно отказался робот. — Можно судить по музыке, дети. Это действительно то самое, что называют «кислотным роком».

— Но какое вещество пучок укропа передал жукам, что они теперь сами смогли изменять и камни, и музыку? — удивился Грегори.

Джеффри огляделся по сторонам и нахмурился.

— Неужели уже начало смеркаться?

Все остальные обвели взглядом округу.

— Похоже на то, — проговорил Магнус.

Векс молча включил спектрометр и химические анализаторы и через некоторое время сообщил:

— Дело не в том, что солнце село, дети. Судя по всему, в местном воздухе рассеяно какое-то вещество.

— Лиловый туман! — прокричал Грегори. — Он поднялся и превратился в дымку^[24]!

С других сторон поднялось еще пять струек лиловатого дыма. Чем дальше, тем больше тумана скапливалось на полянке.

— Что это за дымка? — изумленно оглядываясь, проговорил Грегори.

— Что бы это ни было за явление, я ему не доверяю! — решительно заявил Векс и шагнул в самую гущу заунывной, пульсирующей музыки. — Оно не стало результатом естественной химической реакции, дети! Такое происходить не должно, и чье-то вмешательство извне очевидно!

— Колдовство, — выдохнула Корделия.

— Иллюзия, насланная врагом! — отрывисто вымолвил Джеффри.

— Направленная иллюзия, принесенная камнем и усиленная жуками^[25], — сделал вывод умный мальчик Грегори. — Какой же гениальный волшебник сотворил такие чары?

— Гениальный, спору нет, — прозвучал чей-то приглушенный, с хрипотцой, голос, — если уж привел вас ко мне!

Это была нимфа. Она возникла из тумана, одетая в фиолетовое платье из прозрачных полотнищ газа. Пряди длинных лиловых волос прикрывали ее прелести. Плавно переместившись по воздуху, нимфа встала напротив Магнуса.

— Это суккуб! — крикнула Корделия возмущенно и вскочила на ноги. — Прочь отсюда, ведьма!

Но Магнус стоял и смотрел на прелестницу как завороженный.

— Не надо так кричать, — проговорил тут теплый, приятный мужской голос. — Оставь их, а сама иди ко мне.

Это был на редкость привлекательный молодой человек в лиловой куртке и обтягивающих штанах такого же цвета. Проплыв по воздуху, он низко поклонился Корделии, взял ее руку и поцеловал.

— Какая бы ни была эта нимфа, ты еще хуже нее! — воскликнул Джеффри, и его шпага со свистом выскользнула из ножен. — Поди прочь от моей сестренки!

Но лиловый красавец только рассмеялся.

Джеффри покраснел, сделал выпад, и острие его шпаги коснулось горла наглеца, а в следующий миг проткнуло кожу.

Корделия испуганно вскрикнула.

А незнакомец вновь только рассмеялся и, не обращая никакого внимания на пронзившую его шпагу, шагнул к мальчику.

— Твоя булавка ничего не сделает со мной, глупенький, потому что она — только сон, а я — настоящий!

— Ты врешь, проклятый призрак! — надрывно завопил Джеффри. — Моя шпага настоящая, она из всамделишной стали!

— О нет, — возразил призрак. — Это я настоящий. Погляди, как я богат. — Он сделал широкий жест и указал на возвышающийся на холме замок. Подъемный мостик был опущен, решетка поднята, и за проемом ворот виднелись золоченые стулья, аметистовые кубки, шкафы с ящиками, украшенными рубинами и сапфирами.

— Все это настоящее, — прошептал незнакомец. — Пойдем со мной, — позвал он Корделию.

— И со мной, — проворковала нимфа.

— Но погодите, как же это так? — не выдержал Джеффри и шагнул вперед. — Как вы можете быть настоящими, если вы — всего-навсего иллюзия, сотканная лиловым туманом?

— Я? — расхохотался незнакомец. — Я настоящий! Меня можно потрогать! Это ты мне снишься, малявка, и вся твоя жизнь — всего лишь причуда моего спящего разума!

— Не может этого быть! — заспорил Грегори. — Я должен существовать, потому что я мыслю!

— Ты только думаешь, что думаешь, — мурлыкнула нимфа. — Вы все снитесь моему братцу. Все снится — то, что вы ходите, помните, говорите и думаете.

— Но… но… — запинаясь, выговорил Грегори. Ему ужасно хотелось доказать собственное существование, но никак не получалось.

— Смотрите! — Молодой человек снова махнул рукой. — Там есть все, о чем только могут мечтать дети! Я знаю о твоих желаниях, потому что я сам их сотворил!

На золотом столе внутри замка появилась засахаренная слива длиной фута в два, не меньше.

Грегори вытаращил глаза и безотчетно шагнул вперед.

Векс заметил, как широко открыты глаза малыша, и догадался о том, какая борьба происходит в его душе.

— Не позволяй обмануть себя, Грегори. Ты настоящий, а эти обитатели лилового тумана — всего лишь сон.

— Эй ты, прочная иллюзия! — насмешливо выкрикнул молодой красавец. — А тебе откуда знать, настоящий ты или нет?

— Причина моей уверенности проста, — спокойно отозвался Векс. — Я — неорганическое существо, и на меня в равной степени не действуют ни споры о том, кто есть кто, ни иллюзии роскоши, сотворенные туманом. Я не родился, а был изготовлен на фабрике и помню каждую секунду своего существования на протяжении пятисот с лишним лет. А вы, сударь, существуете ровно семь минут, тридцать четыре секунды… вот уже тридцать пять. Но никак не дольше!

Молодой человек недоверчиво зыркнул на говорящего коня и грубо, хрипло рассмеялся.

А Векс равнодушно отвернулся от призрака.

— Пойдемте, дети! Вы настоящие, вы защищены от иллюзий, потому что вы — из рода д’Арманов! Вперед! Нас ждет реальность!

Он зашагал к опушке леса, даже не оглядываясь, чтобы убедиться, что дети последовали за ним.

Грегори поежился, обернулся, посмотрел вслед Вексу и побежал, чтобы догнать робота. За ним маршевым шагом отправился Джеффри. Лицо его пылало от гнева, но он все же выполнил приказ Векса.

— Пошла вон, потаскушка, — не постеснявшись грубых слов, распорядилась Корделия и схватила Магнуса за руку. — Ты что, братец? Неужто готов попасть в рабство к собственному сну?

Магнус встряхнулся, отвернулся от лиловой нимфы и медленно пошел прочь. Ноги неважно слушались его, но все же он зашагал вместе с остальными прочь от поляны иллюзий.

— Но я буду твоим рабом, — замурлыкал лиловый красавец. — Только останься со мной!

Корделия замешкалась, шагнула было к раскрывшему объятия незнакомцу.

Голова у Магнуса дернулась так, словно он получил пощечину. А в следующее мгновение он прищурился, шагнул вперед и крепко сжал запястье сестры.

— Какая наглая ложь! Ты перевираешь слова моей сестренки! Поди прочь, мерзкий соблазнитель! Моя сестра — не для тебя! — А для Корделии он добавил: — Что я вижу? Ты уже готова не ждать настоящей любви? Неужели живой человек, пусть и не лишенный недостатков, тебе не дороже, чем эти выхолощенные иллюзии?

— Может быть, и нет, — пробормотала девочка неуверенно, но все же пошла рядом с братом. — Сама не знаю…

— А я знаю! — Магнус ухитрился крепко-накрепко зажать руку Корделии под мышкой, а другой рукой он продолжал держать ее за запястье. — Пойдем, сестренка, пойдем, моя хорошая! Пошли со мной… вот так! Мы с тобой всегда будем рядом и так спасем друг друга.

Так они и пошли, повторяя движения друг друга, шаг за шагом, прочь из тумана иллюзий, на свет дня.

Впереди бодро вышагивали их братья, торопившиеся вслед за конем-роботом, которому никакие зрительные обманы были не страшны.

Когда Магнус и Корделия догнали младших братьев, Грегори пытливо проговорил:

— Но как я могу это доказать, Векс? Откуда мне знать, что я — настоящий?

— Угу, — буркнул Джеффри. — Этот епископ Беркли^[26], про которого ты толкуешь, — разве он не был прав? Разве что-нибудь можно считать существующим, если ты не можешь его ощутить?

— Этот вопрос решен давным-давно, — ответил Векс, — если его вообще можно решить. — Он поддел что-то копытом, и камень, пролетев по воздуху, ударился о ствол дерева и упал на землю. При этом музыка ни на секунду не сбилась с ритма. — С Беркли спорил доктор Джонсон, — продолжал Векс. — Он приводил примерно такие доказательства, какие продемонстрировал ты, Джеффри, когда отправил кислотный камешек в яму с щелочью.

Грегори сразу насторожился.

— Какое же это доказательство? Если наши глаза могут быть обмануты точно так же, как наши уши, то как понять, вправду ли мы видели, как камешек пролетел по воздуху? А вдруг все это нам показалось, приснилось?

— Для меня все это было взаправду, — заверил брата Джеффри. — Я отлично видел, как камень летел по воздуху, а до этого почувствовал отдачу, когда стукнул по камню палкой!

— Именно это доктор Джонсон и приводил как неоспоримый аргумент, Джеффри, когда пнул ногой булыжник.

— Но его глаза могли точно так же обмануть его, как тебя — твои уши, — настаивал Грегори.

— Ну а про его ногу ты что скажешь?

— И даже это ощущение могло быть иллюзией! Камень летел по воздуху — но это мне сказали мои глаза! Это могло быть точно таким же обманом, как лиловый замок. Разве я не видел его своими глазами?

— Видел, — согласился Векс. — Однако во время восприятия этого зрелища функция твоих органов чувств была нарушена лиловым туманом.

— Да? — с вызовом бросил Грегори. — Но как нам в этом убедиться?

— Очень просто, — ответил Векс. — Я ничего не видел — ни замка, ни богатств, ни угощений, ни молодого красавца, ни женщины. Я воспринимал их опосредованно, через ваши мысли.

Грегори остановился, его взгляд стал рассеянным.

— Ну, тогда… Тогда, конечно, ничего не было…

— Но все-таки, Векс, ты же не всегда будешь рядом с нами, — возразил Магнус.

— Боюсь, не получится. Поэтому не забывайте о главном постулате епископа Беркли, поскольку доля здравого смысла в нем все же есть: мы не в состоянии окончательно доказать, что реально, а что — нет. Всегда необходима некая доля веры. Иногда одной веры достаточно — при условии, что на наши чувства никто не влияет извне.

— Но все-таки, как судить, что вправду настоящее, а что — нет?!

— По тому, сохранится ли ваша вера в то или иное, когда вы выйдете из тьмы на свет, — сурово отвечал Векс. — По тому, останется ли с вами утром то, что вы видели ночью, по вашему взаимодействию с другими объектами и по их взаимодействию с вами. Может быть, пресловутый булыжник был иллюзорным, но если так, то он сотворил весьма убедительную иллюзию, отлетев от ноги доктора Джонсона. И сам доктор Джонсон мог представлять собой иллюзию, но подозреваю, он испытал нешуточную боль, заехав ногой по булыжнику.

— Но мы не можем доказать…

Грегори не закончил фразу, да и начал он ее уже не так запальчиво, как прежде.

— Ты хочешь сказать вот что, — проговорил Джеффри. — Был этот камень настоящим или не был, боль от него получилась такая, будто он был настоящий. Моя шпага может быть иллюзией, но при этом она способна пролить кровь другой иллюзии в человеческом обличье.

— Ты близок к правильному ответу. А что произошло бы, если бы ты прикоснулся к запотевшему камешку, не послушав моих предупреждений?

— Тогда моя иллюзорная рука ощутила бы жуткую иллюзорную боль, а моя иллюзорная кожа сгорела бы, потому что ее выела бы иллюзорная кислота, — ответил Джеффри. — И это бы совсем не понравилось иллюзорному мне, спасибо большое! Обжигай свои иллюзии, если тебе так хочется!

— Но если так… Все, на что мы опираемся, вся система доказательств может быть иллюзорной… — чуть ли не в отчаянии пробормотал Грегори.

— Правильно, — кивнул Векс. — Все реально в определенных рамках. Нет смысла доказывать, реально то или иное на самом деле. Лишь бы оно было реально прагматически. Хотите вы этого или нет, жить вам приходится в реальном мире.

— Понимаю, — просиял Грегори. — Может быть, наша реальность не абсолютна, но другой у нас нет.

— Совершенно верно.

Магнус нахмурился.

— Значит, ни лилового парня, ни лиловой дамочки на самом деле не было?

— Конечно, они были ненастоящие! — поежившись, воскликнула Корделия. — Спасибо тебе, что спас меня от них, братец!

— А тебе спасибо, что спасла меня, — в тон ей ответил Магнус. — Но почему нам пришлось спасаться от них, если они были ненастоящие?

— Потому что они были самыми настоящими иллюзиями, — объяснил Векс. — Будьте уверены, дети, от иллюзий на свете бывает немало вреда. Иллюзии способны довести человека до смерти, затуманив восприятие реальности.

(обратно)

15

За много миль от этих мест Род и Гвен наконец расслышали впереди грохот наката. Выйдя из леса, они оказались на каменистом берегу с тонкой полоской песка у пенистой кромки воды.

— Какая красота! — вырвалось у Гвен.

— Да, красиво, — согласился Род, глядя на темно-зеленую массу океанской воды и вдыхая соленый воздух. — Я уже почти забыл, как это выглядит.

Они неторопливо пошли к линии прибоя, поглядывая на паривших в небе чаек. Но крики чаек до Рода и Гвен не доносились. Как только шум наката на несколько мгновений утихал, сразу слышался рев и пульсация музыки, издаваемой металлическими камнями.

— Здесь? — простонала Гвен. — Даже здесь?

— Наверное, — обреченно вздохнул Род. — Они где-то зародились и рассыпаются по земле во все стороны. Так почему их распространение должно оборваться на берегу океана?

Послышался треск взрыва, еле различимый на фоне грохота волн, и Род с Гвен увидели, как камешек, описав дугу, шлепнулся в воду. За ним последовал другой…

— Ложись! — крикнул Род, рухнул на песок и уложил Гвен рядом с собой. Следующий камешек пролетел, миновав то самое место, где за мгновение до этого была голова жены Чародея.

— Посмотри! — указала Гвен.

— А надо? — недовольно поинтересовался Род, обративший внимание на то, как приятно пахнут волосы жены, успевшие впитать солоноватый запах океана.

— О, неужели ты всегда будешь забывать обо всем на свете, когда я рядом? — проговорила Гвен со смесью отчаяния и кокетства. — Гляди! Волны катят камешек обратно, к нам!

Род посмотрел туда, куда указывала супруга, и увидел, что новорожденный камешек вылетел из воды. В следующее мгновение он просвистел над головами Рода и Гвен.

— Море не пожелало принять его! — воскликнула Гвен.

— Еще бы, — хмыкнул Род. — Погляди-ка.

У самой кромки воды образовалась полоса из музыкальных камешков шириной в ярд. Они, словно галька, катались по песку вперед и назад, когда волны набегали на берег, а потом отбегали.

— Слава Богу, — облегченно вздохнул Род, на миг представив себе жуткую картину того, как море слой за слоем заполняется жужжащими, квакающими и стучащими камнями. Однако он тут же сообразил, что на земле-то происходит именно это! — Гвен, — проговорил Род затравленно, — как ты думаешь, будет конец этим камням или нет?

Гвен пожала плечами.

— Все дело в том, закончится или нет ведьмин мох, из которого их создают, господин мой.

— А в нем недостатка нет. Новые и новые кочки вырастают после каждого дождя. Он расползается, как дрожжевой грибок — каковым, собственно, и является. — Род поднялся на ноги. — Пойдем. Мы должны узнать, откуда берутся камни, и прекратить их производство. Иначе вся страна будет завалена ими.

— Супруг мой, осторожнее! — крикнула Гвен. — Волны…

Род отбежал назад. Новая огромная волна стеной встала над ним.

— Боже! Откуда она взялась такая?

Новая волна с грохотом ударилась о камни из тяжелого металла. На миг их музыка потонула в реве рокочущего водяного вала. А потом, когда волна отхлынула, снова зазвучала оглушительная музыка.

Гвен подошла к Роду, коснулась его руки.

— Супруг мой… А музыка…

— Да, — кивнул Род. — Она опять изменилась.

— Но можно ли назвать это переменой? — пробормотала Гвен.

Это был хороший вопрос. Музыка отличалась повтором мелодической линии и тем же размером и ритмом, как та, которую Гвен, Род и дети впервые услышали около Раннимеда.

— Ну так в этом и состоит изменение, — сказал Род. — Похоже, что волны вымыли из них все новое. Это та же самая музыка, какая была вначале^[27].

— Нет, погоди, — нахмурилась Гвен. — Дай подумать.

Род ждал, не спуская глаз с жены.

В конце концов Гвен покачала головой.

— Нет, если и есть перемены, то они настолько невелики, что и не уловишь. Спроси у меня — и я тебе скажу: это та же самая музыка, какую мы слышали в самом начале.

— Стало быть, конец привел нас к началу. — Род взял Гвен за руку и отвернулся от океана. — Пойдем. Если музыка смогла вернуться в собственное начало, сумеем и мы.

— Ты говоришь о том месте, с которого началась музыка?

— Да. Всякий раз, когда музыкальный камешек делился пополам, мы шли за той его частью, которая улетала к северу. Здесь заканчивается путь этих камешков. Пора двигаться к югу. Если тут конец, значит, начало там.

— Что ж, в этом есть смысл.

Гвен пошла рядом с мужем. У нее на сердце стало радостно и спокойно. Хватало одного того, что она шла рядом с Родом по берегу моря, но вдруг она поняла, что ей все равно — найдут они что-нибудь в конце концов или нет.

— Эта рок-музыка странно действует на меня, — пробормотал Род.

— Я рада, — негромко отозвалась Гвен.

— Ты о чем?

— Ни о чем.

— Да? Ну-ну. — Род зашагал более решительно. — Вот. Мы должны найти источник рок-музыки, понимаешь?

— Понимаю.

— Хорошо. И так кругом уже полным-полно камней, но мы должны уничтожить их источник, иначе Грамерай будет окончательно погребен роковыми камнями.

И они пошли к югу, взявшись за руки. Справа от них были море и закат, а слева — страна, наполненная музыкой.

Далеко на юге Магнус неожиданно проснулся, нахмурился, обвел взглядом поляну, где они устроились на ночлег. В свете догоравших головешек он различил силуэты завернувшихся в одеяла братьев и сестры и четкие очертания фигуры Векса, бродившего вокруг лагеря.

Что же разбудило его?

— Я тоже его слышал, Магнус, — успокоил юношу огромный черный конь. — Это не сон.

Но Магнус не мог вспомнить, чтобы он говорил с кем-то во сне. Он хотел было спросить, кого имеет в виду Векс, но в это самое время у него в голове послышалось:

— Магнус.

И он узнал голос отца.

— Да, папа, — мысленно отозвался Магнус, не спуская глаз со спящих братьев и сестры.

— Мы возвращаемся, — сказал Род. — А вы где?

— Где-то к юго-западу от Раннимеда, папа, — ответил Магнус и вопросительно посмотрел на Векса.

— В девяноста восьми милях от Раннимеда, Род, — уточнил робот.

— Понятно. А мы — примерно в пятидесяти милях к северо-западу от вас. Можно встретиться через пару дней, но можно и завтра к полудню. Нам поторопиться?

Магнус взглянул на Векса и ответил:

— Не обязательно.

— Хорошо. Тогда до послезавтра.

— Папа, погоди!

— Что, сынок?

— Вы что-нибудь нашли?

— Довольно много интересного, но не слишком много важного, — ответил Род. — Обо всем расскажем за обедом послезавтра.

— Ладно, пап. Счастливого вам пути.

— Бог в помощь.

С этими словами Род прервал телепатическую связь со старшим сыном.

Магнус снова улегся, чувствуя себя довольно неловко. Но в конце концов, в семнадцать лет кому приятно, когда за тобой, пусть и только мысленно, следят родители? Что же, это ему было неприятно? Да нет, вовсе нет, он совсем не расстроился. Магнус завернулся в одеяло и вскоре снова уснул под звук негромкого хлопанья ладоней.

(обратно)

16

На следующий день, к вечеру, Грегори жалобно проговорил:

— Есть хочется.

— Да не переживай ты так, — посоветовал ему Джеффри. — Это просто иллюзия.

— Иллюзия или нет — ответить на нее вам лучше бы самой настоящей едой, — сказал Векс, остановился и развернулся к детям. — Или вы предпочли бы иллюзорный ужин?

— Нетушки, пусть будет что-нибудь весомое, — возразил Джеффри и погладил ладонью живот. — Ты прав, братишка, охота поесть.

— Но солнце только-только село, Джеффри.

— Какая разница? Я проголодаться когда угодно могу.

— Но прошло всего четыре часа, как ты пообедал.

— Что прошло, то прошло, — буркнул Джеффри и внимательно огляделся по сторонам. — Похоже, здесь должна водиться дичь. Можно раздобыть себе неплохой ужин.

— Что? — рассердился Магнус. — Терять время только из-за того, что у кого-то животик опустел? Где же твое воинское терпение после этого?

— Ох, пропало вместе с последним кусочком солонины, — вздохнул Джеффри. — Но ты говоришь правду, братец. Надо потерпеть.

Но тут Грегори указал на столб дыма на фоне неба.

— В той стороне живут люди. Может, они продадут нам что-нибудь съестное.

Все пошли по тропинке между деревьев и в конце концов увидели луг.

— Будьте осторожны, дети, — предупредил Векс. — Надо убедиться, что они дружелюбны.

— Ладно, — вздохнула Корделия и, раздвинув последние ветви, ступила на луг.

— Это уж точно не деревня, — заключил Джеффри.

По всему лугу на траве сидели парни и девушки. Одни мотали головами так, будто только что проснулись, другие потягивались и зевали и что-то подносили ко рту. Немногие отправлялись к ручью попить воды и поплескать в лицо, другие возвращались обратно — куда более проворно, чем тогда, когда шли к ручью. Парень и девушка пытались развести костер. Движения у них были быстрые, но какие-то дерганые, и порой они сами чуть не гасили только-только занявшийся язычок пламени.

— Какие они все худые! — вырвалось у Магнуса.

И верно, полнотой обитатели луга не отличались. Они не были дистрофиками, конечно, но все же их худоба бросалась в глаза. Натянутые сухожилия, впалые щеки, чересчур блестящие глаза.

— Бедняги! — посочувствовал им Джеффри и вытащил из кошеля, притороченного к поясу, рогатку. — Пошли, братцы! Раздобудем для них мяска!

Через пятнадцать минут трое мальчиков и Корделия, плечом к плечу, подошли к костру, нагруженные белками, кроликами и куропатками.

Двое у костра возбужденно тараторили, не умолкая ни на секунду. Они оглянулись, устремили удивленные взгляды на принесенную мальчиками дичь, а потом девушка отодвинулась и в отвращении наморщилась.

— Фу! Бедные зверушки!

— Вот-вот, — кивнул ее дружок. — За что вы их убили?!

Говорили они настолько быстро, что юные Гэллоуглассы поняли их с большим трудом.

— Но… Но… — растерянно проговорил Джеффри, не понимающий, почему его добычу отвергают.

— Мы вам еду принесли, — объяснил Магнус. — А то вы все тут выглядите проголодавшимися.

Девушка и парень посмотрели на него, как на ненормального, а потом расхохотались — слишком громко и слишком грубо.

— Но… как же… — пробормотал Грегори и в недоумении огляделся по сторонам.

— Вы очень дурно воспитаны! — упрекнула парочку Корделия, бросила свою часть дичи на землю у костра и подбоченилась. — Как же можно смеяться над теми, кто хотел вам помочь?

Но вокруг уже собирались другие молодые люди, и все они тоже смеялись.

— Да не обижайтесь вы! — отсмеявшись, проговорил парень с не таким изможденным лицом, как у остальных, и улыбнулся детям. — И спасибо вам за ваш подарок. Ведь и вправду нам порой положено есть — хотим мы этого или нет.

— Бывает, что не хотите? — перепросил Джеффри. — Как же это? Как можно не хотеть есть?

— Можно, потому что у нас есть вот это. — Девушка, у которой, судя по всему, прежде была соблазнительная фигурка, вытянула руку. У нее на ладони лежало несколько белых шариков. — Съешь одну — и тебе уже не захочется кушать.

Джеффри попятился, а Корделия разглядела белые шарики внимательнее.

— Как же так! Разве омела не ядовитая?

— Это не омела, — возразил ей какой-то парень. — Это волшебные камешки. То, что предлагает тебе Грета, — это почти яблоки Идуны^[28]!

— Те, которые дарили вечную молодость?

Магнус взял с ладони девушки шарик и, повертев его в пальцах, подозрительно осмотрел. Вид у шарика был какой-то нездоровый. Даже его полупрозрачность как бы намекала на то, что под его поверхностью кроется обман.

— Ну, может быть, Тармин немного преувеличивает, — сказал первый молодой человек. — И все-таки, когда проглатываешь эти камешки, они дарят тебе такую радость, что и вправду покажется, что всю жизнь будешь молодым.

— И голод прогоняют, — добавила Грета. — Вам не захочется есть, но вы будете полны сил.

— Вот! Попробуй! — Тармин порывисто поднес к губам Магнуса маленький белый шарик, зажатый большим и указательным пальцем.

При этом он едва не ткнул Магнуса в нос, но Магнус вовремя отпрянул.

— Не надо! Я вовсе не хочу это пробовать!

— И я тоже! — подхватил Джеффри, хмуро оглядевшись по сторонам. — Еще стану таким же дохлецом, как все вы!

— Дохлецом? — возмутился первый молодой человек. — Да я — воплощение здоровья!

— Верно! — вступилась за него девушка. — Алонсо — образец мужчины в самом соку!

— Только сок почти весь вытек, — проворчал Джеффри. — Спасибочки, я это есть не стану.

— А вот и станешь! — упрямо проговорил Алонсо. — Вы что же, готовы швырнуть нам в лицо наши подношения?

— Мы не хотели вас обидеть, — примирительно проговорил Магнус. — Но глотать это мы не станем.

— Какие грубияны! — рассердилась Грета. — Мы только хотели с вами поделиться. Просто мы добрые и не хотим, чтобы все доставалось только нам.

— Или вы хотите сказать, что мы не правы, поедая эти камешки? — угрожающе вопросил Тармин.

— Вот ты сам и заговорил об этом, — буркнул Джеффри. — Да, мы так думаем.

— Ну, если вы так говорите, тогда вас обязательно надо ими накормить! — заявил Алонсо. — Будут еще всякие говорить, что мы что-то делаем не так! Ребята! Окружай их! Хватай! Держи!

С громкими воплями круг сомкнулся.

Но в то же мгновение послышалось душераздирающее ржание, и с ночных небес спустился жуткий призрак. Страшно сверкали в свете костра его стальные зубы, пугал вид могучих копыт.

Парни и девицы в ужасе завопили, сбились в кучку перед ночным демоном, а дети-Гэллоуглассы через образовавшийся проход бросились к Вексу.

— Прячьтесь за меня и бегите! — велел им конь. Дети не заставили себя уговаривать и прытко побежали по лугу.

Увидев, что жертвы убегают, Алонсо вскрикнул и бросился вслед за ними. Векс снова взбрыкнул и ударил копытами по земле. Нападать на молодых людей причин у него не было, но загородить им дорогу он не преминул. Алонсо налетел на стальной бок коня, отскочил назад и, размахивая руками, угодил в объятия Греты. Остальные молодые люди закричали, но, увидев, что напугавший их демон — всего-навсего конь, сорвались и бросились бегом за ускользающими Гэллоу глассам и.

— Куда… бежать? — проронил на ходу Грегори. Совсем стемнело, он не видел дороги.

— Сюда, братишка! — позвал его Джеффри. — Здесь… тропинка.

Он видел в темноте лучше других и потому бежал первым.

— Лучше лети, — посоветовала Грегори Корделия, — а не то устанешь и тебя поймают.

— А вот они не устанут, — проговорил Магнус, оглянувшись через плечо. — Надо же — кожа да кости, и откуда у них столько сил?

— Не спрашивай, братец! Беги!

Парни выхватили из костров головешки и бежали, освещая себе дорогу. Магнус снова оглянулся.

— Они нас… догоняют, — проговорил он, тяжело дыша. — Надо как-то… оторваться от них… а не то они… нас настигнут!

— В лес! — позвал Джеффри и завилял между деревьев.

Позади детей послышался радостный вопль толпы преследователей.

— Они не зря орут, — заметил Магнус. — Тут нам придется замедлить бег.

— И им тоже, — откликнулся Джеффри. — Вижу болотце!

Деревья чем дальше, тем стояли реже, а под ними блестело какое-то липкое, похожее на грязь вещество. Тут и там оно пузырилось и булькало, иной раз пузыри достигали грандиозных размеров, потом лопались, и клейкая масса опадала.

— Все деревья одинаковые, — оглядевшись по сторонам, сказала Корделия. — Какие, интересно?

— Резиновые, похоже, — ответил Магнус. — Но точно не скажу, темно.

Корделия вернулась к более насущной проблеме:

— Как нам перейти это болото?

— Тут камни положены^[29]! — крикнул Джеффри. — Идите за мной, след в след.

Дети запрыгали через липкую бочажину. Мальчики при этом левитировали, но были готовы в любое мгновение подхватить бежавшую по камням сестру. Однако Корделия перепрыгивала с камня на камень гораздо увереннее братьев.

Позади них толпа преследователей добежала до края болотца и остановилась.

— Остановились! — радостно воскликнула Корделия. — Не по ним это болото!

— Нечему удивляться. — Магнус наморщил нос, почувствовав приторно-сладкий запах, распространяемый лопающимися пузырями. — Странная какая-то грязь. Розовая.

— Может быть, по-настоящему она не такая, — крикнул, обернувшись на бегу, Джеффри. — Мы же ее в темноте видим.

— Видим, видим, — буркнул Магнус. — И слышим. Надоело уже это бульканье.

Воздух вокруг был напоен мягкой рок-музыкой. Пожалуй, она звучала намного мягче, чем когда-либо. Мелодическая линия упростилась, звучали всего несколько нот, да и те все время повторялись.

— Мне нравится, — с улыбкой проговорил Грегори.

— Понятно, — тяжело дыша, отозвалась Корделия. — Тебе небось и запах этой трясины нравится.

— Да. А как ты догадалась?

— Ты еще маленький, а дети любят сладости.

— А что, будет время, когда сладости мне разонравятся? — удивленно спросил Грегори.

— Будет, — заверил его Магнус. — Что до меня, то я жду не дождусь, когда почувствую не такой приторный запах.

— Тогда почему тебе не нравилась музыка, которую мы слышали раньше?

— Кое-какая была мне по вкусу, — признался Магнус.

— Я на твердой почве! — крикнул Джеффри, совершив последний прыжок. В несколько шагов он одолел небольшой подъем и опустился на землю. — Ура! — облегченно выговорил он. — Можно отдохнуть, братцы, — но недолго.

— Точно, — кивнула Корделия и уселась рядом с ним. — Эти жизнерадостные скелеты еще могут найти дорожку в обход болота.

— А Векс?

Джеффри повернул голову, услышав негромкий звук.

— Он идет. Или не он, а беда.

— Я — не беда, Джеффри, — возразил величественный черный конь, выступив из мрака. — Между тем ваша догадка верна. Ваши преследователи огибают болото. Тропа в обход существует, и они знают дорогу.

— Ну да, они же местные. — Магнус со стоном поднялся на ноги. — Пошли, ребята! Погоня продолжается, как это ни прискорбно.

Все четверо встали и продолжили путь, обходя деревья и стараясь не пораниться о шипы.

— Тут вправду есть дорога? — спросил через некоторое время Магнус.

— Вправду — нет. Я иду по звериной тропке.

— А она должна вывести нас на более широкую тропу. — Корделия в испуге оглянулась. Далеко позади звучала режущая слух музыка, на фоне которой порой слышались бодрые выкрики парней и девиц. — Поскорее найди эту тропу, умоляю! — воскликнула девочка. — Они уже близко.

— Тогда нам пора взлетать, — покусав губы, произнес Магнус. — Хотя в лесу это опасно и днем, а уж ночью — тем более.

— Не так уж, — откликнулся Джеффри, прорвавшись через очередные заросли кустов. — Вот тропа!

— Тогда взлетать не будем… побежим дальше, — решила Корделия. Она последовала за Джеффри в просвет посреди кустарника и опрометью помчалась по тропе. Магнус и Грегори устремились за ней. Малыш, чтобы поспеть за сестренкой, поднялся на дюйм над землей и полетел.

Позади послышался громкий треск — это их преследователи, сокрушив колючую преграду, выбежали на тропу. Послышался боевой клич и топот ног.

— Они догоняют нас, — проговорил Магнус. — Скорее!

Дети прибавили шагу, но толпа не думала сдаваться. Она гналась за беглецами по пятам, на бегу задиристо вопя.

— Куда… ведет… эта тропа? — задыхаясь, спросил Магнус.

— Понятия… не имею… братец, — отозвался Джеффри.

— Лишь бы она… от этих гадов… уводила, — вымолвила запыхавшаяся Корделия.

Грегори, взлетев повыше, проговорил тоненьким голоском:

— А во-он то дерево… впереди, видите? Это не то… возле которого мы вышли на тропу?

Пробежав мимо дерева, все Гэллоуглассы заметили заросли кустов со сломанными ветками в том месте, где и они сами, и толпа парней и девиц прорвались на тропу.

— Оно самое! — крикнул Джеффри. — Мы бегаем по кругу!

— Значит, и те, кто за нами гонится, тоже! — отозвалась Корделия.

А Магнус нахмурился.

— Я их слышу… но не позади нас.

— Верно, — откликнулся Грегори. — Судя по звуку, они внизу. — Он повис в воздухе и вгляделся в темноту.

— Эй, Грегори! — окликнул его Магнус, дернул за руку и подтолкнул вперед. — Если они все еще гонятся за нами, нельзя, чтобы они нас опередили!

Однако вперед ушли Гэллоуглассы. Шум погони начал снова стихать позади.

— Как же так? — удивился Грегори. — Готов поклясться: мы пробежали мимо них!

Корделия запрокинула голову, нахмурилась.

— А теперь их голоса слышатся сбоку.

Остальные посмотрели в ту сторону — и представшее перед их глазами зрелище заставило всех остановиться и замереть. Толпу парней и девушек было видно хорошо. Они находились на противоположной стороне круга, но при этом бежали вверх ногами, словно были подвешены к тропинке!

— Что же это за колдовство? — ошарашенно проговорил Джеффри.

— Как бы то ни было, они продолжают гнаться за нами, а мы должны улепетывать! — высказался Магнус. — Но если мы ничего не предпримем, они втопчут нас в землю. Вперед и вверх, ребята!

Они с Джеффри сцепили руки «стульчиком», усадили Корделию, поднялись над тропинкой на фут и полетели. Грегори, парящий рядом, требовательно вопросил:

— Но как они могли бежать вверх тормашками?

— Не знаю, — скрипнув зубами, отозвался Джеффри. — Но если мы хотим оторваться от них, нам надо прибавить ходу! Видите? Они опять на другой стороне круга!

Грегори вытаращил глаза.

— Но как это может быть? Мы пролетели не меньше четверти мили.

— Глядите! — крикнул Джеффри. — Мы опять оказались в начале!

— Точно! — откликнулся Магнус и оглянулся на прореху в кустах. — А если мы сюда вошли, то сможем и выйти!

Но как только они направились к проходу посреди колючих ветвей, кусты словно бы отодвинулись назад и оказались в нескольких футах от детей.

— Как это? — изумился Джеффри. — Круг вертится, что ли?

Все молчали. Озарение пришло внезапно, подобно удару тяжелого молота.

— Многие круги вертятся, братец, — сказала Корделия. — Ведь они — колеса.

— И тот, по которому мы бежим, тоже вертится! Если так, то мы должны бежать быстрее, чем вертится колесо, чтобы выскочить из него через эту треклятую дырку! Полетели, ребята! На полной скорости!

Что они и сделали, употребив при этом все запасы псионной энергии. И все-таки зловредная дыра посреди кустов оставалась впереди.

— Но почему… она… не убегала от нас… раньше? — задыхаясь, выговорила Корделия.

— Может быть, всего лишь потому, что мы не пытались поймать ее! Не болтай зря, сестренка, лети!

Первым опасность уразумел Джеффри.

— Тормозим, ребята! Не то мы налетим на наших преследователей!

И верно: огоньки факелов компании с луга уже виднелись впереди, справа — и опять вверх тормашками!

— Да что же это за гадская петля такая? — в отчаянии вопросил Джеффри.

— Кто спрашивает? — послышался вдруг чей-то чистый альт, и из-за кустов вышли двое. Дети разом вскрикнули и сделали все, что было в их силах, чтобы замедлить полет. Увы, до конца это им не удалось, и они налетели на незнакомцев.

В итоге все четверо оказались пойманными. Магнус, схваченный за руку, рванулся, но, увидев лицо «незнакомца», остолбенел.

— Папа!

— Мама! — воскликнула Корделия и крепко обняла Гвен. — О, слава Богу, что вы пришли!

Джеффри порывисто обнял отца, но потом вдруг вспомнил, сколько ему лет, отстранился и смущенно проговорил:

— Увы! Теперь и вы пойманы вместе с нами!

— Пойманы? — встревожилась Гвен. — Мы угодили в ловушку?

— Да! Эта тропа идет по кругу, и нам приходится бежать все быстрее и быстрее, чтобы выбраться из него!

— Но одной скорости мало, — объяснила Корделия. — Вход в это кольцо все время отдаляется от нас.

— Мало этого — так за нами еще гонятся негодяи, — добавил Магнус и нервно оглянулся через плечо. — Пап, мам, пожалуйста, полетели вместе с нами.

— Хорошо, как скажете.

Гвен оседлала помело, Корделия проворно примостилась у нее за спиной. Они взмыли в воздух над тропинкой, а мальчики полетели по обе стороны от них.

— Я на лету соображаю плоховато, — признался Род и побежал трусцой параллельным курсом.

Тут на тропу, сокрушая кусты, вышел черный конь.

— Векс! Слава всем святым! — обрадовалась Корделия. — Я так боялась, что у тебя из-за этих мерзавцев припадок случился!

— Нет, Корделия, хотя я тебе очень благодарен за заботу. — Векс кивнул Роду, и тот быстро оседлал верного коня. — Эти дистрофичные молодые люди пробежали мимо меня, а поскольку они гнались за вами, мне оставалось только последовать за ними.

— Но почему ты раньше не догнал ребят? — спросил Род.

— Пришлось дождаться, когда они снова появятся, Род.

— Снова появятся? Значит, все-таки это круг.

— Круг, папочка, только очень уж странный, — встряла Корделия. — Наши преследователи то и дело оказываются на противоположной стороне, и при этом — вверх ногами!

Гвен нахмурилась.

— Муж мой, что это за чары?

— Вероятно, спроецированная иллюзия, — пожал плечами Род.

— Как это сделано, я догадываюсь, — нетерпеливо проговорила Гвен. — Ты лучше скажи, что сделано?

— Судя по всему, это лента Мебиуса.

— Лента Мебиуса? — переспросила Корделия. — Но что это такое, папочка?

— Полоска, которая посередине наполовину повернута и в итоге имеет только одну поверхность. Если пойдешь по ней, то рано или поздно вернешься туда, откуда начал путь, но при этом окажешься на другой стороне этой самой единственной поверхности.

— Чепуха какая-то, — буркнул Джеффри.

— Да нет же, это чудесно! — вытаращив глаза, воскликнул Грегори. — Почему я раньше о такой ленте не слышал?

Он укоризненно взглянул на Векса.

— Потому что ты пока не готов к восприятию топологии, Грегори, — ответил робот. — Я должен настаивать на том, чтобы сначала ты освоил арифметику.

— Ну так обучи меня ей поскорее!

— Не сейчас же, Грегори, — сказал Магнус и с опаской оглянулся через плечо. — То ли мы промешкали, то ли, наоборот, поспешили… Они опять нагоняют нас сзади.

— Скорее! — взмолился Грегори, и все прибавили скорость.

— Как же нам выбраться из этого заколдованного круга, супруг мой? — спросила Гвен.

— Нужно бежать еще быстрее!» — предложил Джеффри. — Рано или поздно мы поравняемся с дырой в кустах, через которую попали сюда!

— Вряд ли, братец, — ответил ему Магнус. — Чем быстрее движемся мы, тем быстрее от нас отодвигается дыра.

— То бишь лента синхронизирует скорость своего вращения со скоростью вашего перемещения? — задумчиво вымолвил Род. — Вам приходится двигаться все быстрее и быстрее… и тут возникает загвоздка.

— Правильно, — кивнул Векс. — Чем быстрее вы движетесь, тем быстрее вращается петля, а чем быстрее она вращается, тем сильнее притягивает к себе.

— Чем больше скорость, тем сильнее вы застреваете, — покачал головой Род. — Неприятный парадокс.

— Очень неприятный, — поежилась Гвен. — Западня.

Магнус вытаращил глаза.

— Вы хотите сказать, что чем быстрее мы бежим, тем крепче эта тропка нас держит?

— Ну точно! — вскричал Джеффри. — Это же как камешек в праще — когда ее быстро-быстро раскручиваешь, он к ней как бы прилипает!

— Если так, то надо выброситься отсюда, как этот камешек, — изможденно произнес Магнус.

— Неплохая мысль, — кивнул Род, поравнялся с дырой в кустарнике, резко остановился, схватил Грегори и бросил его в просвет между ветвями. Грегори пискнул, но вспомнил, что умеет летать. На миг он скрылся с глаз, но тут же появился вновь и крикнул:

— Я свободен!

— Так я и думал, — довольно отметил Род. — Нужно было всего лишь сделать усилие и прервать порочный круг. Итак, команда такая: всем стоять смирно, а потом — прыгать!

Все остановились — и дыра в кустах замедлила убегание и остановилась тоже, но казалось, что в любое мгновение она снова начнет удирать.

— Вперед! — выкрикнула Гвен, и все семейство нырнуло в спасительный просвет. Захрустели опавшие сучья. Все проворно вскочили на ноги, а Род позвал:

— Векс, давай за нами!

Конь не заставил себя долго ждать и сразу же очутился посреди членов семейства.

Шум погони надвигался, и вместе с ним — огни факелов. С улюлюканьем и топотом толпа преследователей промчалась мимо.

— Они даже не поняли, что мы исчезли, — прошептала Корделия, глядя вслед парням и девицам.

— Да им, наверное, все равно, — с презрительной усмешкой сказал Магнус. — Им нравится бегать, а прибегут они к цели или нет, разницы никакой.

— К какой цели? — поинтересовался Джеффри.

— Хороший вопрос, — хмыкнул Магнус.

— Ну все, хватит о них, — решительно распорядился Род и заставил сыновей отвернуться от «тропы Мебиуса». — Бывают люди, помочь которым невозможно.

— Но должны же мы хотя бы попробовать, папа! — возмутилась Корделия.

— В этом нет смысла, доченька, — нежно проговорила Гвен. — Тех, кто не хочет спасаться, не спасешь. Пусть они остаются в своей западне, а нам надо подумать о ночлеге.

* * *

Учитывая все пережитое за день и часть ночи, Векс не взял на себя роль будильника, и к тому времени, как Род проснулся, солнце стояло в небе высоко. Позавтракали дорожными припасами, родители расспросили детей обо всем, что те видели. Дети с превеликой радостью поведали отцу и матери о своих приключениях, а когда настала очередь Гвен и Рода рассказать освоих, наступил полдень. Рассказ повела Гвен, а Род добавил кое-какие подробности. Дети слушали родителей, время от времени сверкая глазами и поеживаясь. Когда рассказ был окончен, Грегори спросил:

— Достаточно ли у нас сведений, чтобы догадаться, кто установил здесь эту петлю? Или это случайность?

— Уж конечно, не случайность! — возразил Джеффри. — Уж больно все продумано и укладывается в схему.

— Да? — прищурилась Гвен. — И какую вы видите схему?

— Хаос! — пылко воскликнула Корделия.

Род кивнул.

— Догадка верна, на мой взгляд. Похоже, молодежь начинает относиться к музыке, как к наркотику, и забывает обо всех правилах поведения, которым ее учили, обо всех социальных барьерах.

— Так бы я не сказал, — негромко пробормотал Джеффри. — Я замечал, что какие-то вожаки у них все-таки имеются.

— Но так сказать можно и о зверях, и о птичках, — возразил Грегори.

— Точно подмечено, — похвалил Векс. — Тот социальный порядок, который сохранился в этой среде, на редкость примитивен.

Род с нетерпением наблюдал за своим потомством. А дети склонились друг к дружке и о чем-то взволнованно шептались.

Магнус первым поднял голову.

— Никакого порядка за исключением самого примитивного? Но ведь это — признак анархии!

— Не совсем, — не согласился Род. — При идеальной анархии все со всеми сотрудничают и никто не отдает приказов.

Грегори широко раскрыл глаза.

— А так бывает?

— Угу, бывает, как же, — проворчала Корделия. — А еще бывает, что приходит фея, забирает у тебя зубик, а тебе оставляет пенни!

Грегори устремил на сестру ошеломленный взгляд.

— А что, фея разве не приходит?

Корделия прикусила губу и мысленно выругала себя.

— Да нет, фея-то приходит… Мы же говорим не о том, что есть на самом деле, а что только возможно, братец.

Она ловко выкрутилась, но кот из мешка, как говорится, уже был выпущен, и у Грегори стало на одну детскую уверенность в чуде меньше. А Род в который раз отметил, что вундеркинды только кажутся взрослыми.

Магнус кивнул.

— Подобная идеальная анархия настолько же возможна, насколько возможны фэйри, но она гораздо менее вероятна. Ведь нужно, чтобы все люди до единого со всем молча соглашались и чтобы никто не пытался нарушить общее согласие ради собственной выгоды. Неужели кто-то способен поверить, что такое вообще может быть.

— Люди способны поверить во что угодно, когда им этого очень хочется, — вздохнул Род. — А анархистам, которые хотят завоевать Грамерай и обратить в свою веру, ужасно хочется верить, что на свете нет никого лучше них. Именно так, ни в коем случае не наоборот — но доказывать, что они не стремятся к превосходству, им, как вы понимаете, и в голову не приходит.

— Итак, — заключил Магнус, — похоже на то, что эти музыкальные камешки штампуют и разбрасывают твои старые недруги, анархисты.

— Я бы не стал называть их старыми. Тут больше подходит слово «заклятые». Да, пожалуй, я бы подписался под этим предположением. Очень смахивает на почерк анархистов.

— Но как они могли все это подстроить? — спросил Магнус. — Завербовали кого-то из грамерайских эсперов?

— Для анархистов такое в порядке вещей. Не вижу причин, почему бы им и сейчас не прибегнуть к испытанному приему. Не исключено, что агент у них не один, а несколько. Для того чтобы рассыпать камешки по всему Грамераю, работать должна целая дюжина эсперов.

Гвен покачала головой.

— А мне не верится, что работают несколько человек. Пойми, супруг мой, не так-то просто вообще сотворить такие камни, как эти, играющие музыку. Мало того: эти камни способны меняться, находясь на отдалении от своего творца. Такое мог придумать только великий ум, только гениальный волшебник или волшебница.

— Гений и злодейство — вещи далеко не всегда несовместимые, милая. Мы говорим о том, кто не только чрезвычайно одаренный творец, но при этом неплохо подкован по части организации и управления.

Магнус нахмурился.

— Получается, что мы говорим о двух отдельных людях.

Гвен и Род удивленно переглянулись. Гвен медленно проговорила:

— Верно. Так и есть. Вот спасибо, сынок.

Магнус небрежно отмахнулся. Он считал себя слишком взрослым для того, чтобы расцветать от похвалы.

— Да ладно, мам. Теперь важно понять, кто из этих людей кто и где они находятся.

— Ну что до того, где они находятся, — вступила в разговор Корделия, — то пока нет причин сомневаться, что они — на западе.

— Да, все имеющиеся в нашем распоряжении факты заставляют двигаться именно в этом направлении, — подтвердил Векс.

— Что ж, тогда и говорить больше не о чем. — Магнус решительно поднялся и отряхнул с ладоней крошки сухарей. — На запад, эгей!

— Верно, — подхватила Гвен, встала и устремила на Магнуса полный гордости взгляд. — Но куда именно мы пойдем на западе, сынок?

Магнус пожал плечами.

— Пока трудно сказать. Нужно будет внимательно смотреть и продолжать собирать подсказки. Правда, младший?

И он любовно потрепал по плечу Грегори.

Тот посмотрел на старшего брата снизу вверх и просиял.

— Да, Магнус! Конечно, мы еще не все знаем — но узнаем обязательно. В путь!

— Загасите костер, — распорядилась Гвен и принялась укладывать дорожные припасы — сухари и сушеное мясо. Мальчики забросали кострище дерном, убедились в том, что все угли погасли, и отправились следом за матерью в ту сторону, к которой клонилось солнце.

Род пошел последним. На ходу он еле слышно проговорил:

— Старший удивляет меня, Векс. Вот не ожидал, что у него проявится талант вожака.

— Да, Род. Проявляется. Должен отметить, что он умело ищет подтверждения своим выводам.

Род кивнул.

— Ну да. В конце концов старший брат не мог признаться, что младший по части логических рассуждений его обходит. И не должен признаваться — если хочет сохранить лидерство.

— Уж Грегори, во всяком случае, его лидерство оспаривать не станет, — возразил Векс.

— Не станет. Но и Корделия, и Джеффри стали бы спорить, если бы им показалось, что Магнус навязывает свои решения младшим. Но если он хочет хоть чего-то добиться, ему нужно, чтобы они были на его стороне, — сказал Род и кивнул. — Да уж… Если кто-то и может заставить их трудиться сообща, так это Магнус.

— Или Гвен, Род. Или ты.

— Ну… это да, — согласился Род. — Но мы же не всегда будем рядом, правда?

— Довод рассудительный, но уж больно пессимистичный, Род. Нельзя ли поговорить о чем-нибудь повеселее?

— Например, о том, кто может стоять за этой историей с музыкальными камнями? Идея отличная, Векс. Поехали.

(обратно)

17

И день, и ночь прошли без происшествий. На следующее утро встали с рассветом, а костер погасили тогда, когда солнце показалось над горизонтом. День выдался погожий и ясный — в такой распевать бы птичкам, заливаться бы на все лады, но птичье пение заглушал грохот рок-музыки.

— Странно… — нахмурился Джеффри. — Как это мы ночь проспали при таком шуме?

— А я ничего странного не вижу, — съязвила Корделия. — Тебя пушкой не разбудишь. Да ты проспишь и Трубный Глас!

Джеффри немного подумал и кивнул.

— Пожалуй. Ведь Гавриил нас не на битву сзывать будет.

— Тс-с-с! — шикнул на него Магнус. — Посмотрите вверх!

Все послушно задрали головы и увидели, как по небу плывет нечто загадочное — серое и поблескивающее в синеве утреннего неба.

— Это гигантское яйцо!

— Нет, для яйца оно слишком длинное, — не согласился Грегори. — Что это за штука, папа?

— Дирижабль, — ответил Род. Он напрягся, словно гитарная струна, и прищурился, глядя в небо. — Как воздушный шар, только из металла^[30].

— Чтобы такая груда железа летала? — недоверчиво проговорила Гвен.

— Не железа, милая. Алюминия. Он намного легче.

— Но он не блестит, — заметил Грегори.

— Точно. — Род немного подумал. — Ну, может быть, это какой-то другой металл.

— На Грамерае ничего такого нет, — решительно заявила Гвен.

Дети встревоженно переглянулись.

— Верно, — подтвердил Род. — Для сборки такого аппарата нужна более развитая техника.

— Значит, этот дирижабль принадлежит нашим врагам, — спокойно проговорил Джеффри.

— Выходит так, сынок. — От Рода не укрылось, что сын назвал его врагов «нашими». — Кому же еще?

— А он может быть как-то связан с танцующими мертвецами и музыкальными камешками? — высказала предположение Корделия.

Род пожал плечами.

— Очень может быть.

— Я бы не стал делать поспешных выводов, Род, — возразил Векс. — Эти явления просто-напросто совпадают хронологически, а связи между ними пока не прослеживается.

— А сам ты нас учил, что все наоборот, — упрямо буркнул Джеффри. — Ты как говорил? Ты говорил: один раз — это случайность, два раза — совпадение, а три — это уже чья-то работа.

— Да, пожалуй, что-то в этом роде я говорил, — вздохнул конь.

— Ну так следуй собственным правилам! — посоветовал роботу Джеффри и, не дожидаясь остальных, зашагал в ту сторону, куда летел дирижабль.

— Стоит ли звать его обратно? — пожал плечами Род. — Вперед, отряд!

И все пошли вслед за металлической сигарой. К счастью, солнце было позади и не слепило глаза, поэтому было легко обозреть окрестности, выйдя из леса. Удача была и в том, что, следя за полетом дирижабля, семейство то и дело поглядывало на небо.

Магнус встревоженно сдвинул брови.

— Почему в небе так много ястребов?

— Наверное, им есть за кем поохотиться, братец, — высказал догадку Джеффри.

— Может быть, — уступчиво проговорил Грегори, — но почему дирижабль к ним направляется?

— О, просто потому, что летит на запад, — ответила Гвен. — Уж тут-то вполне можно сказать, что перед нами — чистой воды совпадение.

Грегори пожал плечами.

— Ну ладно.

Но по мере того как семейство продвигалось к западу, один из ястребов оторвался от стаи и полетел навстречу людям.

— Что это? — встревожился Магнус. — Он нас выслеживает?

Маленькая точка вырастала на глазах.

— То ли он очень близко, — выговорил Род, — то ли…

— Он гигантский! — выпалил Джеффри.

Судя по всему, так оно и было. Размах крыльев птицы приближался к тридцати футам. На глазах у Гэллоуглассов ястреб-великан сложил крылья и вошел в пике.

— Он падает… прямо на нас! — выкрикнул Джеффри. — Назад, все назад!

— Выстроимся полукругом! — добавил Род. — Будьте готовы обороняться всеми доступными средствами!

С криком, от которого закладывало уши, огромная птица устремилась к Грегори. Малыш попытался увернуться, но гигантские когти вцепились в него.

— Бей его! — завопил Род и метнул в ястреба кинжал. За его клинком по воздуху полетели кинжалы Магнуса и Джеффри и вонзились в грудь злодейской птицы. Корделия и Гвен осыпали ястреба градом палок и камней. Род, лавируя между ними, взлетел в воздух и бросился на врага с обнаженным мечом. Гигантский ястреб хрипло вскрикнул и попытался взлететь, но Род накинулся на него, не дав ему подняться и на ярд. Ястреб нанес удар клювом, и левое плечо Рода обагрилось кровью. Из-за ранения он пошатнулся и нанес удар мечом не с такой силой, как рассчитывал. Но все же, взвыв от боли, Род проткнул ястреба мечом — раз, и еще раз, и еще… Все это время голову птицы осыпали камни и палки. И вот птица-великан дрогнула, перевернулась кверху лапами и с грохотом рухнула наземь. Грегори обрел свободу, и Гвен крепко обняла его.

Род бросился к голове ястреба, но увидел, что глаза у того уже остекленели. Чародей немного постоял рядом, наблюдая за последними секундами предсмертной агонии гигантской птицы. Сам он весь дрожал и бормотал ругательства.

— Злобный хищник, — процедил сквозь зубы Магнус. — Охотиться за детишками — ишь чего удумал!

С этими словами он рассек мечом глотку ястреба.

— Молодец, сынок! — вырвалось у Гвен. — Да будет так со всяким, кто покусится на жизнь малыша! Ну-ну, Грегори, уже все позади, ты цел и невредим.

Малыш немного успокоился.

Род не спускал глаз с мертвого ястреба.

— Уходи, Род, — послышался у него в голове мысленный голос Векса. — Он мертв.

— Да, — проговорил Род вслух. Он так насупился, что глаз не стало видно под бровями. — Я только что отнял жизнь у живого существа. Но почему я не чувствую себя виноватым?

— Потому что он заслужил смерть! — выпалила Корделия. — Не переживай так, пап! Он был злой!

— Да, да. Конечно. — Род отвернулся от поверженной птицы. — Кстати, Векс, а что это за пташка?

— Ястреб-перепелятник, Род, но невероятно больших размеров.

— И злобный, — добавила Гвен, отпустив Грегори. Магнус похлопал малыша по плечу и отвел в сторону. Гвен обратилась к Роду: — А теперь, супруг мой, надо посмотреть твою рану. Трудно сказать, сколько злого колдовства несло в себе это чудище. Придется снимать чары сильными заклятиями.

— Попробовать можно, — проговорил Род сквозь стиснутые от боли зубы.

Через полчаса семейство продолжило путь. Дирижабль превратился в темное пятно на западном горизонте, но пока был виден отчетливо.

— Осторожно!

Род еле успел подхватить Грегори под мышки и поднять. По склону холма прямо к ногам путников скатился здоровенный камень и чуть было не задел их. Род судорожно выдохнул.

— Сынок, сколько раз тебе повторять: если тебя одолели глубокие раздумья — присядь в сторонке и думай на здоровье! Нельзя в задумчивости шагать по пересеченной местности!

Грегори облизнул пересохшие губы.

— Хорошо, папочка.

— Берегись! — воскликнула Гвен.

Род посмотрел вверх и увидел, что по склону уже катится новое каменное ядро. Он отскочил в сторону и поднял Грегори повыше.

— Папа, взлетай! — крикнул Магнус.

Род негромко выругался. «И когда я научусь автоматически включать свои псионные способности?» — с горечью подумал он, представив, как земля уходит из-под ног. Зрение и слух сразу притупились, грохот камней стал слышен как бы издалека. А потом Грегори выскользнул из рук отца, и сосредоточение у Рода улетучилось, потому что он испугался за сына. Но Грегори уже парил в десяти футах над землей, а падал сам Род. Осознав это, он едва успел набрать высоту, чтобы не оказаться на линии траектории следующего каменного ядра. По большому счету Род эту линию преодолел — камень только ударил по большому пальцу ноги. Роду удалось сдержать вопль и вернуться к необходимому сосредоточению. Несмотря на все это, он продолжал, пусть и несколько отстраненно, наблюдать за склоном.

Первым, что бросилось ему в глаза, было то, что его супруга и дочь кружили над этим самым склоном верхом на метлах. Вторым-то, что его драгоценные сыновья легко парили в восходящих потоках воздуха.

А третьим-то, что катящихся и подпрыгивающих на склоне камней было великое множество.

— Почему они такие круглые? — спросила Корделия.

— Потому что склон высокий и жесткий, — объяснил Грегори. — Они обкатываются, покуда несутся по нему.

Так оно и было. При наклоне не более десяти градусов длина откоса составляла четверть мили. Наверху откос переходил в плато, а не в гребень, а сам склон был каменистым, твердым. Кое-где на поверхность выступали обнаженные скальные породы.

— Да… — покачал головой Род. — Покатишься сверху — мало не покажется.

Конечно же, на этом склоне не было никакой растительности, а если и была, то катящиеся валуны давным-давно ее изничтожили.

Векс задал вопрос:

— Давно ли они тут катаются?

Джеффри задал другой:

— И почему они вообще катятся?

Взгляд Грегори стал отрешенно-задумчивым.

— Склон поднимается к востоку. Наверное, тут есть мягкие камни, которые делятся и выстреливают своими половинками вверх. Те из них, которые не могут перелететь через гору, откатываются назад.

Прозвучал громкий треск. Все удивленно обернулись и увидели, как два камня полетели к вершине.

— Ага! — обрадовалась догадке Корделия. — Значит, этот камень лежал в расселине до тех пор, пока не пришла пора делиться!

Род кивнул.

— Видимо, время от времени некоторым камням удается долететь до вершины, а другие взлетают и скатываются до подножия по нескольку раз, пока им не удастся улечься в какой-нибудь щелочке или за каким-нибудь выступом повыше.

— А потом они лежат там и ждут, — добавила Гвен, — когда настанет время делиться. Да, их тут очень много!

— Блестящий вывод, — довольно проговорил Векс. — Честное слово, Род, все твое семейство переполняет меня гордостью! Правда, высказывания леди — не моя заслуга…

— Минуточку, — нахмурился Род. — Булыжник, задевший мою ногу, был не такой уж мягкий!

Все остальные призадумались, глядя на камни.

Наконец Векс сказал:

— А они не могут твердеть за то время, пока катятся по склону?

— Ну конечно! — воскликнул Грегори. — Катясь, они сжимаются!

— А при сжатии твердеют, — кивнул Магнус. — Но все-таки они слишком велики!

— Они же тут давно, — пожала плечами Корделия. — Может, пока ждут, разбухают.

— А может быть, — предположил Грегори, — просто мы уже недалеко от источника музыкальных камней.

Род задал новый вопрос:

— Но почему по мере затвердевания камней музыка становится более резкой?

Все умолкли и стали думать над разгадкой.

Первым подал голос Векс:

— Мы стали свидетелями непрерывных мутаций в музыке. Такое впечатление, будто некая сила все время пытается создать новые музыкальные формы. Но такая эволюция должна носить культурный, а не физический характер.

— Надеюсь, слово «культурный» ты употребил в самом широком смысле? — проворчал Род. — Послушайте, может, тронемся, а? У меня голова уже трещит.

— Бедненький папочка! — посочувствовала ему Корделия. — Да, надо идти дальше, а не то мы и дирижабль потеряем.

— Верно. В путь! — позвала Гвен и развернула метлу к западу. Мальчики последовали за ней.

Магнус задержался.

— Магнус! — окликнул его Род. — Хватит, полетели!

Магнус вздрогнул и обернулся.

— Что, пап? — Оглядевшись по сторонам, он увидел улетавших братьев и мать. — Ой, да… Прости, я отвлекся!

С этими словами он устремился вперед, но при этом ноги его продолжали «топать» по воздуху в такт с музыкой.

И еще кое-кто задержался.

— До-чень-ка, — проговорил Род нараспев.

Корделия обернулась. Она была занята на редкость сложным делом: рукоятка ее метлы летала по кругу, а прутья покачивались вверх и вниз. Все это происходило, что характерно, в такт с двумя различными ритмами. Наконец взгляд девочки сосредоточился на лице отца. Она вытаращила глаза, быстро огляделась по сторонам, ахнула и стрелой бросилась догонять мать.

Род облегченно вздохнул и полетел за дочкой.

— Ты идешь, Векс? — позвал он. — Векс?

— На связи, Род. У меня усилитель был отключен. Я иду по земле вашим курсом.

— Это радует. — Род с дрожью оглянулся на склон горы. — Значит, к тому времени, как какой-то из камней долетает до верха, он становится тяжелым и жестким за счет неоднократных путешествий вниз по склону.

— Так и есть, Род.

— А это означает, что через некоторое время все камни к востоку отсюда тоже будут жесткими и тяжелыми.

Векс немного помолчал и сказал:

— Думаю, так не будет, Род. В тех краях, где мы побывали, уже много мягких камней, и они размножаются. На Востоке хватит места для обеих разновидностей рок-музыки.

— Надеюсь, что ты прав.

Род взлетел выше. Он думал, что так музыка будет менее слышна. Стало тише, но ненамного. Род полетел на запад. Только раз он обернулся и обвел взглядом склон горы, где катящиеся камни играли все более тяжелый и жесткий рок^[31].

(обратно)

18

К закату дети начали спотыкаться от усталости. Род решил, что если Гвен не велит остановиться, это сделает он. Что поделаешь? Ну, улетит дирижабль. Но как только начали сгущаться сумерки, дирижабль сбавил скорость и замер в небе.

Гвен остановилась, не спуская глаз с металлической сигары.

— Он что, спит?

— Смахивает на то, — недоверчиво проговорил Род. — Если бросит якорь, тогда…

В следующее мгновение от дирижабля отделился якорь и зацепился за верхушку дерева. Род успокоился и кивнул.

— Встал на ночевку. Падайте, детишки. Я сам все соберу, что надо. — Дети рухнули на траву. Род взял Гвен за руку и сказал: — И ты тоже отдохни немножко.

— Спасибо, — отвечала она с улыбкой. — Но я не так сильно устала.

— Удивительно. Мы так долго шли!

— И я бы смог еще немного продержаться, папа.

Род взглянул на Магнуса и решил, что лучше парня не отговаривать.

— Ладно. Если так, то на охоту за кроликами отправишься ты.

Магнус улыбнулся, отвернулся и вытащил рогатку.

— А белки подойдут?

— О нет! — прозвучал вдруг незнакомый голос. — Вернись, вернись! — Все в изумлении оглянулись. Из леса вышел молодой человек в блестящей одежде. В каждом его шаге сквозила нездоровая, маниакальная энергия. — Нет, нет! — кричал он. — Будь хорошим, будь хорошим!

Корделия порывисто сжала руку матери.

— Мамочка! Его лицо!

Гвен пригляделась и ахнула.

— Верно, дочка! Он притворяется?

— Наверняка, — поджав губы, ответила Корделия.

Джеффри насупился.

— Что такое, а?

— А то, — ответила Корделия, — что этот красавчик выглядит так… как будет выглядеть принц Алан, когда станет взрослым.

Джеффри резко обернулся, уставился на незнакомца.

— Попала в точку! — воскликнул он, вскочил на ноги и выхватил шпагу. — Защищайся, самозванец!

— «Защищайся»! — передразнил его незнакомец. — Не надо, не подходи! Кто тут приказывает? Какой дурак?

Род свирепо сощурился.

— Не болтай лишнего!

— Ой! Большой дяденька! — Незнакомец поднял руки вверх, разыгрывая страх. — Что же мне делать, а? Поклониться в ножки? Ну уж нет! Это вы поклонитесь-поклонитесь своему принцу.

— Настоящий принц почти вдвое младше тебя, — презрительно бросила Гвен. — А твое притворство вовсе никому не интересно и не смешно.

— Шуточка, шуточка! Не дамочка, а уточка!

— Если ты не придержишь язык, я тебя зажарю, как уточку! — пригрозил Магнус, шагнув к притворщику. — Твоими шутками кроликов убивать!

— Убийца! Мясник! — взвизгнул незнакомец. — Грязный вор! Вернись! Вернись, кому говорят!

Он бросился к Магнусу и вознамерился дать ему пинка.

Магнус без труда увернулся, но, как только выпрямился, мнимый принц отвесил ему пощечину. Юный чародей покраснел от гнева и замахнулся пустой рогаткой.

— Оружие! — завопил притворщик. — У меня тоже есть оружие!

Он сбросил камзол и швырнул его в Магнуса. Магнус отбросил камзол в сторону, шагнул вперед, замахнулся… и получил в глаз сапогом. Юноша взвыл от боли, пригнулся, чтобы избежать следующего удара ногой, выпрямился… и в лицо ему полетели штаны незнакомца. Мнимый принц довольно ухнул и был готов снова пнуть противника, но Магнус исхитрился и ухватил его за ногу, крутанул и дернул. Притворщик с воем запрыгал на одной ноге назад, не удержал равновесия и упал, но в падении выполнил сальто назад и встал на ноги, после чего запустил в Магнуса сорочку и схватился за набедренную повязку.

Корделия не могла поверить собственным глазам. Гвен спохватилась и закрыла глаза дочери ладонью.

Но мнимый принц не стал оголяться, он только выхватил из складок повязки нож. Он замахнулся на Магнуса ножом, а тот схватил его за запястье, вывернул руку, ударил локтем о свое колено и взял в «замок». Самозванец взвыл от боли, вытаращил глаза и выронил нож.

— Вот так и держи его! — крикнул Род. — Так с ним легче будет торговаться!

Магнус поднял голову. Орущий «принц» дернулся и вывернулся бы, если бы Магнус вовремя не ухватил его покрепче.

— Что он может знать?

— Только то, что больше всего интересует нас.

Род подошел и схватил незнакомца за волосы. Тот дернулся и завизжал.

— Вот так и держи голову, — посоветовал Род. — А не то больнее будет. А теперь — минуточку внимания.

— А зачем… большой дядька?

Магнус еще немного повернул руку притворщика в «замке». Тот застонал, глаза у него чуть не выскочили из орбит.

— Ну вот, теперь, когда у нас сложилась непринужденная обстановка, может быть, ты скажешь нам, откуда берутся эти музыкальные камни.

— О нет, дяденька. — Незнакомец попытался помотать головой, поморщился и отказался от попытки. — О нет, не могу. Я только знаю, что в один прекрасный день они появились, и с тех пор я не ведаю, что такое тоска и скука.

— Интересно, он не врет? — Магнус присел, потянул руку мнимого принца вниз и тот заорал:

— Мертвецы! Только мертвецы знают, только они! Это правда… о-о — о-о-о — ой!

— Магнус, — укоризненно проговорила Гвен. — Зачем ты так? Тебе ведь достаточно просто держать его, и все!

Магнус посмотрел на мать.

— Но я же не могу тут целый год торчать, мам.

— Мам, мам, — пропел притворщик. — Счас по попке дам… О-о-о-о-й!

— Ты бы лучше не злил его, — посоветовал мнимому принцу Род. — Либо говори дело, либо помалкивай. А тебе я вот что скажу, сынок: мы можем его усыпить.

Магнус покачал головой.

— Он проснется и потащится за нами, папа.

— А ты что предлагаешь? — возмущенно поинтересовалась Гвен.

— Не знаю, — признался Магнус.

— А надо дать ему побольше того, чего он хочет, — предложил Грегори.

— Не годится, малявочка! Я хочу все!

— Да, но чего-то тебе хочется больше всего!

Взгляд незнакомца метнулся к Корделии, но тут у него захрустели кости и он простонал:

— Музыки… Больше всего — музыки!

— Он получит музыку, куда бы он ни пошел, — пожал плечами Джеффри.

— Отличная мысль, братец!

Грегори поднял с земли два камешка.

— Что? — озадаченно вытаращил глаза Джеффри. — Что я такого сказал?

— Что у него будет музыка, куда бы он ни пошел!

Грегори прижал камешки к ушам «принца». Глаза у того сразу же затуманились.

— Может быть, получится. Только может быть, — недоверчиво проговорил Род.

— Надо их привязать.

Джеффри поднял с земли сорочку самозванца, оторвал от нее полоску и, набросив ему на макушку, завязал узлом под подбородком. Затем он оторвал вторую полосу и обвязал ею голову «принца» вокруг лба.

— Будет держаться, если только он сам снять не захочет.

— Не захочет — я так думаю, — усмехнулся Род. — Отпусти его, сынок.

Магнус послушался отца. Молодой человек рухнул на землю, как камень.

Магнус смерил его презрительным взглядом.

— Неужто у тебя совсем не осталось гордости? Вставай и иди, если ты мужчина!

Принц-притворщик с трудом поднялся, немного постоял, пошатываясь, и побрел прочь. Никого перед собой не видя, он прошел между Гвен и Корделией и скрылся в лесу^[32].

Род довольно кивнул.

— Здорово придумали, ребятки! Теперь ему будет хорошо до конца его дней!

— Или до тех пор, пока кто-то не отберет у него камешки, — уточнил Джеффри.

— К этому времени он уйдет далеко-далеко, — возразил Магнус. — А нас, считай, и след простыл. — Однако он тут же озабоченно сдвинул брови. — Но что он имел в виду, говоря «Только мертвецы знают»?

— Это, наверное, метафора, — предположил Грегори. — Хотел сказать, что никто из живых понятия не имеет о том, откуда взялись камни.

— Нет, — решительно возразил Род. — Из-за чего мы вообще отправились в экспедицию, сынок?

Грегори растерянно посмотрел на отца.

— Ну… Из-за пляшущих мертвецов.

Род кивнул.

— А если этот типчик говорит, что об этом знают только мертвецы, то наши зомби, быть может, и есть те самые мертвецы.

— Но где, — спросила Корделия, — мы найдем этих ходячих мертвецов?

— Где то между рассветом и закатом. — Род отвернулся и принялся собирать хворост. — Лично я сейчас никого искать не намерен. Надо разжечь костер и перекусить, детки. Поохотимся завтра. Может быть, дирижабль покажет нам дорогу.

— Верно, — согласилась Гвен. — А сейчас — ужинать и спать.

Семейству удалось уснуть, несмотря на звучавшую вокруг них музыку — а может быть, как раз благодаря ей. Перед тем как погрузиться в сон, Род подумал: «Кажется, я мало-помалу начинаю глохнуть».

(обратно)

19

Следующий день получился тяжелым. Семейство шло за дирижаблем с самого рассвета, и после заката Гэллоуглассы не остановились. Уже в темноте они подошли к деревне.

— Вправду, супруг мой, нам надо было устроить привал пораньше, пока еще только смеркалось.

— Знаю, милая, но ведь ты сама говорила о том, как тебе хотелось бы переночевать не на земле, а на кровати. Да и мне, честно говоря, тоже эта мысль не совсем противна. И потом: не надоело ли тебе готовить? — Род сдвинул брови и обвел взглядом лежавшую в низине деревушку. — Но честно говоря, я не уверен, что в этом медвежьем углу отыщется постоялый двор.

— Зато кладбище имеется, — заметил Магнус.

Они стояли на вершине гряды холмов, а деревня расположилась в лесистой котловине. Дома стояли вокруг небольшой церковки, опоясанной широким кольцом двора, где белели надгробные камни. Тут и там темноту расцвечивали огоньки, но ни один из них не был настолько ярок, чтобы можно было заподозрить, что это постоялый двор.

— Что ж, если тут и есть какая-то гостиница, то она рядом с церковью, — высказал предположение Род. — А нет — так пройдем через деревню и устроимся на ночлег за окраиной.

— Пап…

— Успокойся, Джеффри, — одернула сына Гвен. — Если здесь есть постоялый двор или трактир, ты сразу же получишь свой ужин.

Мальчик вздохнул и пошел за отцом, а тот уже начал спуск с холма.

Когда они поравнялись с церковным двором, Грегори неприязненно поморщился.

— Как тут шумно! Разве это богоугодно, пап?

— Да, это подозрительно, — согласился Род и бросил взгляд на церковь. — Ну просто как будто кто-то взялся атаковать святое место…

— Мы видели луг, куда крестьяне сносят музыкальные камни, чтобы избавиться от них, — сказал Магнус.

Гвен сдвинула брови.

— Но зачем же швыряться камнями в церковь?

Грегори резко остановился и вытаращил глаза.

Род встал рядом с ним.

— Что такое, сынок?

— Могилы, — в испуге выдохнул Грегори. — Папочка… Как их много…

Перед дюжиной надгробных камней в земле чернели безобразные неровные ямы. Род поежился.

— Что это такое? — проговорил он. — Чума тут буйствует, что ли?

— Нет, Род, — ответил Векс. — Я увеличил мощность прибора ночного видения и вижу, что все эти ямы — от старых могил. Их явно копал не могильщик. Вероятно, дело рук кладбищенских воров.

— Или вурдалаков, — хихикнула Корделия.

— Трудно сказать, Корделия. Но судя по виду ям, я бы сказал, что могилы были вскрыты изнутри.

После этого сообщения все семейство с минуту молчало.

Потом Магнус подал голос:

— Векс, ты хочешь сказать, что эти могилы…

И тут перед одним из надгробных камней затряслась земля.

Грегори вскрикнул, и Гвен взяла его на руки.

— Успокойся, мой маленький, успокойся… Муж мой, пойдем отсюда!

— Хорошая мысль. — Род присел на корточки у кладбищенской ограды. — Вы идите.

Гвен оседлала метлу, обернулась и в испуге проговорила:

— Не собираешься же ты оставаться?

— А что тут может быть опасного? — спросил Род. — Не волнуйся, я только погляжу.

— Но зачем рисковать?

— Понимаешь, — прошептал Род, — я так думаю, что мы, наверное, нашли то самое место, откуда пришли наши зомби.

Г вен недовольно проворчала что-то неразборчивое и скомандовала:

— Корделия, Джеффри! Взлетайте!

Брат и сестра неохотно оторвались от земли. Джеффри, глянув на мать, заметил, что та отрешенно смотрит в пространство. А так бывало только тогда, когда Гвен собиралась заняться волшебством. «Может, сейчас надгробные камни летать начнут? — подумал мальчик. — Вот было бы здорово!»

Но в следующее мгновение он увидел, что его отец и старший брат сидят на корточках у забора, а потом пятнышко лунного света упало на вспучившуюся землю перед надгробием. Земля дыбилась и подрагивала, потом вверх полетели комья, образовалась дыра, стала шире, еще шире… Потом все успокоилось, комья перестали лететь, и на края ямы легли кости рук. Понадежнее ухватившись, кости подтянулись, и вот уже из ямы показался череп, а вслед за ним — весь скелет целиком. Он немного постоял на коленках на краю могилы, затем встал во весь рост и завернулся в полусгнившие остатки савана.

Грегори застонал от страха и уткнулся лицом в плечо матери. Гвен, не спуская глаз с могилы, принялась успокаивать малыша. Взгляд Гвен был устремлен на надгробный камень, а этот камень подрагивал.

Может быть, это только казалось, а вот скелет точно подрагивал или, вернее сказать, приплясывал. Что-то бубня себе под нос, он, ступая в такт с музыкой, отошел от своей могилы. Его кости постукивали, череп вертелся из стороны в сторону — он словно бы что-то высматривал. В какой-то миг скелет вдруг замер, глядя на запад, а потом подпрыгнул и приземлился, причем его кости издали звук подобный костяшкам ксилофона. После этого скелет издал радостный вопль и, неуклюже пританцовывая, зашагал по главной улочке деревни. Его шествие сопровождалось хлопаньем затворяемых ставен, но скелет этого не замечал.

Род и Магнус поднялись и выпрямились.

— Не увидел бы своими глазами — ни за что не поверил бы! — выдохнул Род.

— Ка-кажется… у него на уме… не было ничего дурного, — дрожащим голосом вымолвил Магнус.

Из темноты вышел Векс.

— Мне он тоже показался безобидным.

— О-о — о-о! — в страхе вскрикнул Магнус и подпрыгнул вверх на пять футов. — Неужели обязательно подкрадываться так бесшумно?!

— Прости, Магнус. Род, могу ли я порекомендовать вам отправиться на поиски места для ночлега?

— Нет, еще рано, — ответил Род и пошел по улице.

— Куда ты направляешься? — сердито крикнула сверху Гвен.

— За скелетом, естественно. Не надо бояться. Он явно безвреден. Идет себе, насвистывает.

— Для того чтобы насвистывать, — заметил педант Векс, — необходимо иметь губы.

— Ага, а для того чтобы петь — голосовые связки, однако же он каким-то образом напевает. Гвен, а ты мне не рассказывала, что ведьмин мох растет в могилах.

— Я и не думала об этом никогда, — сбавив высоту, ответила Гвен. — Но раз уж ты об этом заговорил, стоит понять, мог ли ведьмин мох сам там вырасти.

— Не мог! — воскликнул Джеффри, приземлившись рядом с отцом. — Кто-то напичкал все могилы ведьминым мхом!

Род вопросительно посмотрел на среднего сына.

— А ты, если не секрет, куда собрался?

— Как — куда? С тобой, пап! Если все так безопасно, как ты говоришь, так чего же мне бояться?

Род открыл было рот, чтобы возразить, но тут же и закрыл.

— Ох, — вздохнул он обреченно, — придет время, и я тоже начну так говорить.

— Завтра, — обрадовалась Корделия. — А может, через год.

— Не исключено. Ладно, веселая семейка. Давайте поглядим, куда держит путь эта костяная голова. Но ежели что — все сразу разлетаемся по верхушкам деревьев, ясно?

Скелет вышел из деревушки, миновал три поля и протопал на пастбище, огороженное по кругу камнями — не простыми, а музыкальными. Ни о какой ночной тишине не могло быть и речи. Повсюду дребезжала музыка, и коровы убежали в ближайший лесок. «Вряд ли поутру надой будет слишком велик», — подумал Род.

Не сказать, чтобы пастбище после ухода скотины опустело. Напротив, здесь было полным-полно… костей. И они не лежали грудой, а двигались. Это была ночь ходячих мертвецов в той или иной степени мумификации.

Всего их было двадцать — Род сосчитал. А вот остальные…

— Папочка, — ахнула Корделия, — да это же живые люди!

— Да, детка. Их потомки, можно не сомневаться. И притом молоденькие.

На самом деле молодые люди продолжали подтягиваться к компании — подростки и те, кому было едва за двадцать. Они мотали головами, выделывали ногами затейливые кренделя, покачивались в такт с музыкой.

— Они что, не видят мертвецов? — изумился Магнус.

Род только собрался ответить «да», когда заметил, как в самой середине молодежного хоровода встал зомби. Его появление было встречено криком и рукоплесканиями. Через несколько минут молодые перестали хлопать в ладоши, разбились на пары и стали танцевать, повторяя резкие, неуклюжие движения скелета. Скелет при этом взял на себя роль учителя танцев и дирижера^[33] одновременно.

— Нет, — проговорила, опустившись на землю, Гвен. — Они видят, но не видят.

— Это как? — озадаченно спросил Род.

— Они как те парни и девушки, что плыли на плоту, — объяснил Магнус. — Те жевали лотос, чтобы отрешиться от всех мыслей, а этим одной музыки для этого хватает.

Род резко повернул голову, устремил на сына полный неподдельного ужаса взгляд.

— Не может быть! Они старались не думать?!

— Именно так, — подтвердила Корделия. — Они говорили нам, что устали от грустных и бесполезных поисков смысла жизни.

Род вспомнил свое собственное отрочество и промолчал. Он еще немного понаблюдал за танцорами и прошептал:

— Конечно. Они хотят быть как зомби.

— Род.

Он помотал головой и ответил:

— Да, Векс?

— Ты должен определить механизм происходящего и по возможности выяснить, кто создал такое положение вещей.

— Спасибо, что напомнил, — буркнул Род и нахмурился. — Может, дашь совет по методике расследования?

— Собирай данные.

— Как же нам сделать это? — спросил Магнус. — Мы можем только сидеть и смотреть — разве так мы узнаем больше?

— Можем узнать, — уклончиво произнес Род, — но я предпочту более непосредственный способ.

С этими словами, не дав никому опомниться и задержать его, он пробежал по полю и нырнул в самую гущу танцующих.

Гвен вскрикнула, сжала губы и побледнела от гнева.

— С ним все будет хорошо, мамочка, — попробовала успокоить ее Корделия.

— А если не будет, нам придется вытащить его! Дети! Будьте наготове!

Род вынырнул внутри хоровода и оказался прямо рядом с пляшущим скелетом. Вот теперь он понял, почему скелет возвышался над молодежью: он танцевал, стоя на высоком пне.

Род помахал рукой.

— Эй, послушайте!

Скелет, не прекращая раскачиваться и отсчитывать ритм, сделал круг на месте, но Рода не увидел.

Род собрался с духом, встал на цыпочки и постучал ногтем по лопаточной кости.

— Эй! Есть минутка?

— Вечность, — послышался ответ, и на Рода уставились черные ямины глазниц. — Чего тебе надо от меня?

Род сглотнул подступивший к горлу ком.

— Узнать кое-что хотелось бы. Не скажете, по какому поводу корпоративная вечеринка?

— Корпо-ра… Это что еще за словечко?

Нет, здешняя цивилизация еще не созрела для подобных понятий.

— Ну… этот праздник. Вы же не просто так встали из могилы? Или вам просто ужасно захотелось прогуляться?

Скелет издал сухой шелестящий звук. Род понадеялся, что это смех.

— Я знаю одно: я вынырнул из мрака и услышал, как что-то бьется вокруг — ровно, как сердце. Мне захотелось расслышать получше, и я принялся раскапывать землю. Чем ближе к поверхности — тем отчетливее слышалось биение. Наконец я выбрался на воздух и вновь оказался снаружи.

Род вытаращил глаза.

— Хотите сказать, что музыка звучала так громко, что смогла разбудить мертвых?

— Да. Я был первым. Затем я собрал все красивые камешки, которые издавали эти чудесные звуки, принес сюда и разложил по кругу, чтобы танцевать под музыку. Ночь еще не закончилась, когда и другие поднялись из могил и стали танцевать вместе со мной.

Род облизнул пересохшие губы.

— Ну, что сказать… Вам, похоже, от этого никакого вреда.

— Конечно, нет! — нараспев выкрикнул скелет, исполнил изящный пируэт и притормозил, чтобы снова оказаться лицом к Роду. При этом все его косточки застучали, словно кастаньеты. — О, эта музыка вселяет в меня жизнь, мои кости так и просятся в пляс! О, какое счастье выпало нам, что нам дарована вторая жизнь!

Только этого и не хватало Грамераю — компании благодарных мертвецов^[34]!

— Знаете, а вы подаете плохой пример.

— Чем? Танцами? — Скелет недоуменно уставился на Рода черными провалами глазниц. — Что же в этом такого дурного?

— Вам подражают ваши потомки. Ведь их растили в уважении к старшим.

— А почему бы им нас не уважать? — пожал плечами скелет и обвел глазами молодежную компанию. — И что тут плохого?

— Они пытаются стать похожими на вас — ни о чем не думающими зомби. Не хотите же вы, чтобы они стали такими?

— Почему бы и нет? — Скелет весело осклабился.

Род еще не успел придумать достойный ответ, когда скелет увидел за кругом танцоров его семейство.

— Вижу, вижу! — воскликнул скелет. — У тебя тоже есть детки и ты боишься потерять их!

— Да, можно и так сказать.

— Дай-ка поглядеть… — Скелет спрыгнул с пня, протолкался через толпу плясунов к кольцу музыкальных камней. Дети увидели, что он приближается, и попятились, но скелет остановился шагах в десяти от них. — Они не из моей деревни, — заключил он.

Род просиял:

— Это значит, что ваша музыка на них не действует?

— Нет. Но у них тоже есть свои предки.

Род немного успокоился: Он-то знал, что большинство местных предков его детей не только были живы, но пока не собирались помирать. Более дряхлые представители рода находились в тридцати световых годах от Грамерая.

— Знаете, я вот все думаю…

— Бедняга, — пожалел Рода скелет. — А ты послушай нашу музыку и навсегда избавишься от этого недуга.

— Нисколько не сомневаюсь. Вот только… я сказать хотел… Вид-то у вас все-таки маленько усталый.

Скелет почти минуту молчал, а потом признался:

— Верно говоришь. Что-то такое чувствуется. Я уже не так молод, как был лет сто назад.

— Я так и предполагал. Очень скоро вам захочется отдохнуть.

— Без сомнения, — ответил скелет и издал шелестящий вздох. — Но я так долго пролежал ничего не делая, что мне очень не хочется снова ложиться в могилу.

— Не перенапрягались бы вы так, — посоветовал скелету Род. — А не то того и гляди после каникул захочется в отпуск.

— А не вам — так молодым, — с тревогой глядя на танцующую молодежь, проговорила Гвен. — Неужто вы никогда не освободите их от этих чар?

— Только если они сами того пожелают — а это навряд ли. Но вы не терзайтесь, добрая госпожа. Безголовых хватает и среди тех, у кого голова на плечах. Так всегда было. — Взглядего пустых глазниц вдруг остановился на Магнусе и Корделии.

— Даже не думай об этом, — перейдя на «ты», резко бросил Род.

— Не бойся. Вижу, этим думать уж больно нравится. Не станут они безголовыми.

Грегори потянул отца за рукав.

— Папочка. А ты не забыл? Ведь тот принц-притворяшка сказал, что только мертвецы знают…

Род вздрогнул и пристально посмотрел на зомби.

— И точно, именно так он и сказал. Вот они, мертвецы!

— Ты о чем так болтаешь? — поинтересовался скелет.

— О камнях музыкальных, — ответил Род и довольно требовательно вопросил: — Не скажешь ли, откуда они взялись?

— Сказать не скажу, только уж очень я рад, что они появились. Вот, может, Дестина знает? — Он обратился к толпе танцующих и выкрикнул: — Дестина!

Корделия нахмурилась.

— Что еще за Дестина?

Из толпы, пританцовывая, вышла зомби. О том, что некогда она была женщиной, можно было догадаться по обрывкам юбки и полуистлевшему корсету.

— Дестина, — обратился к ней скелет, — скажи, откуда взялись музыкальные камни?

— Ах, — отвечала женщина-зомби, — первый вывалился из Небесного Яйца. Найдите его, идите за ним… — она повернулась к Гэллоуглассам, — …и, может быть, найдете… Ой, надо же!

— Что такое?

Все семейство недоуменно и встревоженно уставилось на нее.

— Какой красавчик! — Дестина протянула костлявую руку, намереваясь подцепить Магнуса под подбородок. — Ты женат, цыпленочек?

Магнус отшатнулся и сжался.

— Нет!

— Он еще слишком юн, — проговорила Гвен с металлом в голосе.

— Почему же так уж юн? Мой первый муженек в его возрасте уже был папашей. Нет, мне нужен, нужен другой муж. Ну, красавчик, возьмешь меня в жены?

— О… нет! — Магнус отступил еще дальше назад. — Ты… Вы… Вы не можете так думать!

— Как раз так она и думает, — развеял его сомнения скелет. — Иди к нам и отведай вечной жизни!

— Боюсь, эта дама не совсем та невестка, о которой я мечтал… — попытался встрять Род.

— Вот поцелуешь меня — и знаешь, как я тебе понравлюсь! — зазывно провыла зомби и приблизила свой череп к голове Магнуса.

— Ты врешь! — выкрикнул Магнус и попятился. — Небесами клянусь, врешь!

— Да ты только попробуй! — Скелет потянулся за Магнусом, Дестина захихикала и шагнула вперед. — Ну побудь же с нами, не упрямься!

— Он с вами ни за что не останется! — Гвен вышла вперед, заслонила собой сына и занесла руку, но тут же растерялась.

— Не надо, мама. — Голос у Магнуса дрожал, но он попытался остановить мать. — Они всего лишь несчастные, опустошенные создания!

Гвен скривилась.

— Мне и самой не хотелось бы наказывать тех, кто наконец получил свою жалкую меру радости.

— Мера радости! — Скелет запрокинул череп, в его черных глазницах вспыхнули огоньки. — Мера радости! Вот уж славно сказано!

И он принялся отбивать ритм, постукивая костяшками по тазобедренной кости, а мелодию играл на ребрах и при этом еще напевал:

Магнус сглотнул подступивший к горлу ком.

— А мне послышалось, что он пропел «пожениться»…

— Ну, пошли!

Скелет подскочил к Магнусу.

Юноша отскочил назад, а его место занял отец. Скелет налетел на грудь Рода и упал на землю. Кости сухо застучали.

— Что ты наделал! — завыла Дестина.

— А точнее: что мы будем делать? — поправил ее Род.

Скелет начал собирать себя по косточкам и подниматься.

— Ужасно не хотелось бы драться с ними.

Такая фраза из уст Грегори звучала особенно забавно.

— А что же еще делать? — спросила Корделия.

Скелет поднялся и тут же снова запел:

— Зато можно убежать! — делая красноречивые жесты, крикнул Род.

И все побежали.

Зомби весело взвыли, загрохотали костями и бросились в погоню.

— Куда же нам бежать? — тяжело дыша, спросил Грегори.

— Только прямо вперед! — крикнул на бегу обогнавший всех Магнус.

— Взлетайте! — скомандовала Гвен. — Не хватало еще, чтобы вы ноги переломали!

Все послушно поднялись на фут над землей и помчались настолько быстро, насколько можно было себе позволить в темноте и в незнакомых местах. Позади зомби слышались возбужденные крики деревенской молодежи, тоже подключившейся к погоне. Музыкальные камни внесли свою лепту в казну общего волнения. Со всех сторон понеслась взбудораженная громкая музыка.

А потом, совершенно неожиданно, перед семейством Гэллоуглассов возник крутой подъем, и они оказались в каменном мешке — тесном ущелье, замкнутом со всех сторон.

— Назад! — прокричал Магнус. — Выбираемся отсюда, а не то нас сейчас…

Вход в ущелье уже запрудили жизнерадостные зомби и зомбированная молодежь.

— Слишком поздно. — Род развел руки в стороны, пытаясь защитить Гвен и детей. Вопящая толпа надвигалась на них, молодые люди несли с собой дребезжащие без умолку музыкальные камни.

А потом музыка и вопли зазвучали позади Гэллоуглассов.

— Это эхо! Оно отлетает от скал! — воскликнула Корделия.

— Нет! — прокричал в ответ Магнус. — Они натаскали музыкальных камней наверх!

Так и было. Стены ущелья дрожали, резонировали, музыка неслась со всех сторон.

— Что же нам теперь делать? — всхлипнул Грегори. — Куда деваться?

— Можно улететь! — пылко вскричала Гвен.

А в следующий миг помело Корделии взмыло ввысь подобно ракете. Все трое мальчиков устремились вслед за сестрой, Род и Гвен — за ними.

Ущелье, оставшееся внизу, наполнилось разочарованными стонами на фоне непрерывно звучащей музыки.

— Ну, слава Богу! — вырвалось у Магнуса. — А я уже боялся, что мне придется с ними драться. Еще рассыпались бы…

— Куда теперь? — осведомился Джеффри.

Род вдруг улыбнулся.

— Эгей! Как раз тут его и надо искать!

— Кого? — нахмурилась Гвен.

— Да эта дамочка-зомби обмолвилась насчет Небесного Яйца. Идите, дескать, за ним, а там…

— Откуда в небе возьмется яйцо, — с всегдашней рассудительностью поинтересовался Грегори.

— Может, она про луну говорила?

— Если так, то нам следует подождать, — заметила Гвен. — Луна только-только взошла.

— Можно и подождать, — вздохнул Род. — Вот только сдается мне, что она имела в виду не луну, а тот самый дирижабль, за которым мы уже пару дней топаем.

— Ой, точно! — обрадовалась Корделия.

— Наверняка! — подхватил Джеффри. — Помните, я как его увидел в первый раз, так сразу и сказал, что он на гигантское яйцо смахивает?

— Похоже, он совершает облеты окрестностей, — проворчал Род.

— Что же, мы прошли по кругу? — спросила Гвен.

— Боюсь, что так, милая. И завтра нам надо из этого круга вырваться. Но сегодня давайте-ка устраиваться на ночлег. Поищем хорошее местечко. Прости, дорогая, так и не удалось тебе выспаться в кровати.

Гвен полетела рядом с мужем и взяла его за руку.

— Еще больше я мечтала о закрывающейся двери — но это ничего, потерпим.

— Теперь выбирать не приходится, — сдержанно отозвался Род. — В путь, любовь моя. Поглядим, удастся ли вообще хоть немного поспать.

— И поесть, — напомнил ему Джеффри.

(обратно)

20

На следующий день семейство было в пути пару часов, когда Корделия вдруг запрокинула голову и принюхалась.

— Солью пахнет, — сообщила она.

— Значит, мы недалеко от моря, — заключила ее мать. — Магнус, слетай вперед, погляди, увидишь ли воду.

Магнус свечкой поднялся на тысячу футов, как будто сразу поймал восходящий тепловой поток воздуха. Вскоре послышался его мысленный голос:

— О мама! Какое грандиозное зрелище! Сколько воды, и как широко и ровно она раскинулась, до самого края света!

— Хватит лирики, — усмехнулся Род. — Это всего-навсего горизонт.

— Да, но кто знает, что лежит за горизонтом?

— За ним — тоже вода, и ты это прекрасно знаешь, — ответил Род, но не на шутку встревожился. Магнус был недалек от того возраста, когда пускаются в странствия. Долго ли осталось ждать того дня, когда старший сын уйдет из дома?

— Далеко ли до побережья, сынок? — спросила Гвен.

— Миль двадцать, мама. Пешком пару дней топать придется.

— А по пути ничего интересного не отмечается? — полюбопытствовал Род.

— Болотца и солончаки тебя очень интересуют?

— Да нет, не очень. Но, как говорится, придется перевернуть все камешки и под каждый заглянуть, — вздохнул Род. — Спускайся, сынок, посмотрим, какие сюрпризы заготовил для нас этот приморский ландшафт.

Сюрпризы начались почти сразу же. Вскоре Гэллоуглассы вышли на проселочную дорогу, а когда впереди показались заросли кустарника на границе солончаковой пустоши, то заметили впереди несколько путников, а впереди них — еще несколько.

Род нахмурился.

— Что такое? Процессия?

— Ага, — кивнул Грегори. — И позади нас тоже кто-то идет, папочка.

Род обернулся и увидел на дороге ярдах в ста горстку людей.

— Однако мы становимся популярны.

— Или солончаки, — возразила Гвен.

— А почему с этими взрослыми только совсем маленькие детишки? — спросила Корделия.

— Интересный момент. — Шаги Рода стали шире. — Давайте спросим у кого-нибудь.

Довольно скоро они догнали тех, кто шел впереди — двоих мужчин, двух женщин лет сорока, еще одну женщину лет шестидесяти и троих ребятишек.

— Куда путь держите? — полюбопытствовал Род, но люди продолжали шагать вперед так, словно не расслышали вопроса. Роду стало обидно, но он сдержался и уже был готов повторить вопрос, когда заговорил Векс:

— У них на головах повязки, Род. К тому же рок-музыка так грохочет, что они могли не услышать тебя.

— Ясно, спасибо за подсказку.

Род протянул руку и потрогал одного из крестьян за плечо. Тот рванулся вперед, словно бегун, услышавший команду «Старт!», но заметил Гвен и детей. Тогда он немного расслабился, но на Магнуса и Корделию глянул опасливо — даже, пожалуй, враждебно.

В голове у Рода зазвучали их голоса.

— Что с ним такое, папочка? Чего он так боится?

— Нас, сестренка, — ответил девочке Магнус. — Но с чего бы ему бояться юноши и девочки?

— Давайте спросим. — Род указал на ухо крестьянина и громко, членораздельно проговорил: — Ты слышишь нас?

Крестьянин сдвинул брови, помотал головой, потом стянул с нее повязку, вынул из уха восковую пробку и болезненно скривился.

— О-о — о-о! Какой шум! Надеюсь, вы, ваша милость, меня не просто так заставили затычку из уха вынуть?

— Вот хотел узнать, для чего так много народа идет к солончакам, — сказал Род, стараясь перекричать музыку.

— Да для того самого, чтобы уйти подальше от грохота этого треклятого, чтоб ему пусто было, — ответил крестьянин. — Пойдемте с нами, только больше у меня ничего не выпытывайте, покуда мы не найдем прибежища, ладно?

Сказав это, он все же не отвернулся. «Наверное, принял меня за помещика средней руки», — решил Род и, хотя его снедало любопытство, сказал:

— Ладно, договорились.

Крестьянин благодарно улыбнулся, вставил в ухо затычку, поправил повязку, обвел всех Гэллоуглассов добродушным взглядом и продолжил путь к солончаковой пустоши.

— Неужели они вправду от музыки спасаются? — вытаращила глаза Корделия.

— Очень может быть, — ответила ей Гвен. — Я бы не стала этому дивиться. Какая это музыка? Визг, писк и грохот!

— Да нет же, мамочка! Музыка красивая! Ну… вернее, не то чтобы красивая, конечно… Но привлекательная. К ней так и тянет!

— А я бы сказал, что это от нее так и тянет стошнить, — буркнул себе под нос Род. — Семейство, в путь. Если впереди нас ждет тишина, то я готов поспешить в это благословенное место.

— Ладно, — со вздохом кивнул Магнус.

— Магнус, — обратился к нему Векс немного погодя, — тебе обязательно идти вприпрыжку?

— А я разве иду вприпрыжку? — удивился юноша.

— Именно вприпрыжку, — повторил Векс. — Между главными, широкими шагами ты делаешь мелкие дополнительные.

— А что в этом плохого? — обиделся Магнус. — Просто музыка подгоняет, заставляет двигаться быстрее.

— Ну хорошо, если уж ты не можешь иначе… — Конь по-роботски вздохнул и зашагал позади семейства Гэллоуглассов, вспоминая об Уилле Кемпе^[35], который протанцевал от Лондона до побережья, за девять дней ни разу не сбившись на нормальный шаг.

По обе стороны от дороги появились болотца, потом — небольшие пруды, а еще через некоторое время семейство Гэллоуглассов и путники-крестьяне оказались посреди низеньких кустарников. Тут крестьяне остановились и начали потихоньку избавляться от повязок на головах и затычек в ушах — поначалу медленно и опасливо, но потом все быстрее и быстрее, с облегченными вздохами.

— А вправду ли они были нужны, эти тряпки и затычки? — спросил у матери десятилетний мальчик.

— Тебе-то, может, и не нужны, малыш, — ответила мать, — а уж мне точно.

— Но нам совсем не хотелось, чтобы ты слушал этот жуткий вой и грохот, как твои братец и сестрица, — объяснил мальчику отец.

— Какой же это грохот? — удивился мальчуган. — Здесь я слышу только красивые напевы!

Так оно и было. Музыка звучала нежная, очень мелодичная и настолько тихая, что поначалу Род на нее и внимания не обратил, пока не остановился и не прислушался. Мелодии отличались изысканностью, а бас и ударные ушли на дальний план, перестали доминировать.

— Верно, звуки тут приятные, — согласился другой крестьянин. — Здесь заросли кустов и тростника заглушают трескотню той музыки, что заполонила всю округу. К тому же и здешние напевы помогают.

— Источник музыки где-то впереди, — заметил Магнус.

— Пойдем туда, — сказал один из крестьян. — Уж очень хочется дать настоящий отдых ушам.

Все снова тронулись в путь, но теперь дорога стала намного уже, поэтому Гэллоуглассы пропустили крестьян вперед.

— Муж мой, — сказала Гвен, — поговорил бы ты с этими людьми да узнал, зачем они пришли сюда.

— Это можно, — кивнул Род, — но, по-моему, все и так ясно. — Он немного ускорил шаг и вскоре поравнялся с крестьянами. — Если можно, почтенный, — обратился он к одному из них, — хотелось бы спросить кое о чем.

— Отчего же нельзя, милорд! Спрашивайте, конечно.

— Ну вот, к примеру: как вы узнали об этом месте?

— Вести о нем пролетели по всем деревням и крестьянским усадьбам, — ответила жена крестьянина, — где люди изнемогли от шума, терзающего их уже не один месяц.

«Стало быть, уже больше двух месяцев», — интерпретировал Род для себя ответ женщины.

— И все это время вам приходилось жить и трудиться при этом грохоте?

— Да, и с каждым днем треклятая музыка гремела все громче и громче, — ответил крестьянин. — Сосед сказал нам, что укрыться от шума можно здесь, в прибрежных зарослях, но у нас поля были засеяны, хотелось дождаться уборки урожая.

— Но у нас так ужасно разболелись головы, — добавила его супруга, — что терпеть не стало сил. Тогда мы залепили уши воском да повязали тряпками, чтобы затычки не вываливались, а все-таки громкая музыка не давала нам покоя.

— Вышел я на пастбище и начал спотыкаться, — вступил в разговор другой крестьянин. — Иду за плугом и едва на ногах держусь.

— Словом, никаких силушек больше не осталось терпеть это издевательство, — сказала его жена, — вот мы и бросили все и пошли сюда.

— Пока у нас других детей не увели^[36], — невесело проговорила жена первого крестьянина.

— Увели детей? — ахнула Корделия. — Да кто бы только смог вытворить такое?

— Музыка и вытворила, девонька, — вздохнул первый крестьянин. — Так полюбили ее наши старшенькие, что ушли за нею.

— Как же это? — спросила Корделия, однако она уже начала догадываться о том, что произошло. Вспомнила о встреченных по пути детях и подростках.

— Сынку нашему двенадцать годков исполнилось, когда он начал под музыку дергаться, — грустно проговорила вторая крестьянка. — А дочке — четырнадцать. Она что ни делала — все головой кивала да мурлыкала песенки без слов.

— Не без слов, — возразил десятилетний мальчуган.

— Ну, может, и были там слова — я не разбирала. Только работу свою она стала все ленивее и медленнее делать, а потом и вовсе забросила да и убежала с другими девчонками в лес.

— Уж хоть бы невинность сберегли — Господи, спаси! — содрогнувшись, воскликнул второй крестьянин. — А то ведь мальчишки постарше да взрослые парни тоже в лес подались. Старший мой сынок ушел — ему двадцать, а тому, что помладше, — шестнадцать. И где только они теперь?

Магнус заметил, что на лице мужчины отразилось искреннее страдание.

— Успокойтесь, почтенный. С вашими сыновьями ничего дурного не случилось.

— Если ты так говоришь, значит, не видал того, что видели мы, — проворчал первый отец семейства. — Не видал, как они корчатся и дергаются, а говорят: «Это мы так танцуем!», не видал, что они в рот всякую пакость суют, не видал, как потом носятся по всей округе как угорелые, не разбирая дороги. Хоть бы целы были, Боже милосердный!

Магнус хотел было сказать, что не видел, чтобы юноши и девушки делали что-нибудь опасное, но вспомнил то чувство тревоги, которое охватило его на плоту, рядом с поедателями лотосов, а потом на память ему пришли исхудавшие парни и девицы, глотавшие странные белые ягодки, а после них и вампир припомнился… Словом, Магнус промолчал.

— Сколько семей! — ахнула Гвен и избавила старшего сына от необходимости продолжать разговор. — Поглядите, со всех сторон сходятся!

Видно было все как на ладони, на пару миль вокруг, поскольку местность была плоская, ровная. Росли здесь только кусты да трава и лишь кое-где стояли невысокие деревца. На фоне закатного солнца были хорошо видны силуэты шагавших к побережью крестьянских семей, стариков и старух.

— Куда они идут? — спросил Род.

— Скоро узнаем, — заверила его Гвен.

— Музыка стала громче, — заметил Грегори.

Так оно и было, хотя жаловаться на это не стоило. Род обвел взглядом своих детей и обратил внимание на то, что даже Джеффри начал расслабляться. А еще порадовался тому, что Корделия и Магнус перестали притопывать и подергиваться.

Но вот они подошли к рощице из невысоких, жалких, кривых деревьев, за которой лежало довольно большое озеро. Его гладкая поверхность была подзолочена закатным солнцем. Лишь порой ее едва морщил легкий ветерок. От озера исходила нежная мелодия. По берегам сидели люди. Одни просто отдыхали, другие штопали и латали одежду, третьи что-то строгали. Тут и там горели костры.

— Ой, наконец-то мы добрались до воды! — обрадовался Магнус и опустился на колени. — Сейчас напьюсь!

— Не стоит, — отсоветовал ему пожилой крестьянин, но Магнус уже набрал воду в пригоршню, поднес к губам, глотнул, поморщился и вылил остатки в озеро.

— Соленая! — огорченно выговорил он.

— То-то и оно, — сказал крестьянин. — Тут же солончаки, молодой господин. До моря рукой подать, вот вода и соленая.

— Как наша кровь, — пробормотал Род.

— Что вы говорите, сударь?

— Да нет, ничего такого. — Род со вздохом уселся. — Надо бы костерок развести.

— Конечно, — кивнула Гвен и села рядом с ним. — Но пока можно немного отдохнуть.

— Поищу пресной воды, — сказал Магнус.

— Не трать зря силы, сынок, — удержал его Род. — Какую бы воду ты тут ни нашел, она будет солоноватая. А в бурдюке у нас что-нибудь осталось, Гвен?

Его супруга приподняла небольшой кожаный мешок. Он был почти пуст, но вдруг, прямо на глазах, разбух.

— Осталось, — ответила Гвен. — Держи, сынок.

Магнус благодарно взял из рук матери бурдюк и жадно напился.

— Корделия, — окликнула Гвен дочку, — а ты чем занята?

Девочка присела на корточки у берега ярдах в десяти от родителей.

— Да я просто смотрю, что тут под водой, мамочка, — невинно объяснила Корделия. Однако при этом она корчила рожицы, время от времени оглядываясь через плечо, а к ней на четвереньках подползал Грегори, поглядывающий в воду с нескрываемым любопытством.

Гвен улыбнулась.

— Вот оно что… Ты ведь раньше такого большого озера не видела.

— Нет, мамочка, не видела, — с облегченной улыбкой отозвалась Корделия и еще раз обернулась, чтобы удостовериться, что младший брат не свалился в воду. Когда Грегори одолевало любопытство, он порой забывал обо всем на свете. Корделия, с одной стороны, беспокоилась о нем, но сказать ему об этом открыто не решалась, чтобы не обидеть.

— А еще есть такие места? — спросил Род у одного из крестьян.

Мужчина, готовивший растопку для костра, обернулся.

— Слыхали мы, что попадаются кое-где. Проходил как-то по нашей деревне менестрель. Уши у него глиной были залеплены. Шел он из северных лесов, туда перебрались кое-какие мастеровые, кто свечи делает. Так вот, значит… Пел этот менестрель про море и говорил, что путь свой держит к югу. Там вроде как на островке на каком-то трубадуры, дескать, собрались, а из моря музыка играет и всю пакостную трескотню и дребезжание изничтожает.

— Стало быть, маленькие оазисы тишины разбросаны по всему побережью, — понимающе кивнул Род и повернул голову к Гвен. — Надо будет позаботиться об их распространении в глубь земли.

— Верно, господин мой. Надо же куда-то деваться тем, кто бежит от дикой жизни^[37].

— Мам! Пап! — позвала Корделия. — Вы только посмотрите! Это просто чудо какое-то!

— Никакого чуда нет, сестрица, — возразил Грегори. — Это просто-напросто ракушки. Такие двустворчатые раковинки всегда живут в прибрежных водах, — заявил он тоном большого эксперта.

— Ну уж конечно, умник, как раз такие и всегда! — вспылила Корделия. — Живут-поживают, музыку играют!

Грегори бросил на сестру недоверчивый взгляд и более внимательно всмотрелся в воду.

Род поднялся на ноги.

— Надо, пожалуй, пойти взглянуть.

— Пойдем, — согласилась Гвен. — Что же там за чудные создания?

Они пошли вдоль берега, а следом за ними — Джеффри и Магнус. Векс с места не тронулся, но проводил хозяев неотрывным взглядом.

Корделия и Грегори добрались до песчаной косы длиной футов двадцать, вдававшейся в соленое озеро. Здесь, в паре футов от поверхности воды, на уступе разместились пять раковин, похожих на устриц. Они стояли торчком почти посередине озера и едва заметно покачивались в такт с музыкой.

— Как же, интересно, ракушки могут музыку играть? — удивился Грегори.

— Лучше спроси, — прозвучал мелодичный голосок из-под воды, — как, к примеру, я могу не петь?

Дети ошеломленно переглянулись. Грегори спросил:

— Это ты сказала, раковинка?

— Я, — послышался ответ, — если это ты спросил.

— Знаешь, — обернувшись к Гвен, негромко произнес Род, — это не простые ракушки.

— Я догадалась, — с усмешкой ответила она.

— И правда, что это я… — смутился Род. — Я вот все думаю: неужели нет конца чудесам этого острова?

— Только в сердцах и умах людей, господин мой.

— А вы поете, потому что должны петь? — спросила Корделия.

Одна из раковин мелодично рассмеялась.

— Разве этого мало?

Корделия покраснела, а Грегори поинтересовался:

— Тогда скажите, почему вы должны петь?

— Потому, — послышался из-под воды более глубокий голос, — что музыку хотим сберечь. Если мы перестанем петь, то она забудется.

— Вы сочиняете новые мелодии, да?

— И новые придумываем, но и старых хватает. Мы стараемся сберечь и простую музыку, и изысканную, и песни с хорошими словами, но более всего бережем мелодии, чтобы Страна Песен не погибла.

— Все дело в поэзии, — добавила другая ракушка. — Ведь хорошая песня начинается с хороших стихов.

— И стихи, и мелодия, — сказала третья, — должны быть одинаково красивы.

— Но если вы все это бережете, — заметил Джеффри, — значит, оно придумано раньше.

— Так и есть, — проговорили две раковинки одновременно, а третья добавила:

— Здесь, на побережье, всегда звучало много красивых звуков, сама природа их источала, пока не прикатились сюда тяжелые камни. С этих пор только мы, ракушки, и храним музыку побережья.

— И музыку народа, — уточнила четвертая раковина.

Грегори перебрался к отцу и тихонько пробормотал:

— Я подумал, что музыки, исходящей от пяти таких крошечных существ, слишком мало, чтобы она огласила всю округу.

— Вряд ли они делают это намеренно, — заметил Род.

— Думаешь, они не ведают, что творят, папа? Ну да. Но их звуки подхватывает вода, и в результате все озеро колеблется. Вот так появляется музыка.

— Ты прав, Грегори, — прозвучал голос Векса. — Эти раковины создают эффект ряби.

— Но если это правда, — сказала Корделия, обратившись к раковинам, — то вы должны сберегать всю музыку.

— Всю хорошую музыку, — уточнила одна ракушка.

— Значит, хорошей рок-музыки не бывает? — с обидой поинтересовалась Корделия.

— Ты про ту музыку, которую принесли камни? — осведомилась одна из ракушек. — Почему же? Случается!

Она еще не успела договорить, а другая ракушка принялась напевать ритмичную басовую партию. Другие ракушки запели на три голоса и принялись повторять припев без слов.

Гэллоуглассы изумленно переглянулись.

— Это очень похоже на ту музыку, которую играли мягкие камешки, — сказал Магнус.

— Та самая музыка и есть, — подхватила Корделия.

И тут одна из ракушек запела приятным тенором:

Другая раковина пропела сопрано:

— О, как красиво! — вырвалось у Гвен. — То есть… Когда вы поете.

Корделия озадаченно сдвинула брови.

— Мелодия знакомая, а слов я не помню.

— Правильно говоришь, — подтвердила раковина, которая пела баритоном. — Мы сначала услышали мелодию. Потом и слова появились, но только они нам не понравились, вот мы и соединили с этой мелодией другие стихи, которые слышали прежде.

Род нахмурился.

— А я бы не сказал, что мне так уж по сердцу смысл этих стишков.

— Пап, ну тебе обязательно надо все испортить! — обиделась Корделия. — Разве тебе мало того, что отвечает девушка?

— Мне — достаточно, — буркнул Род. — Лишь бы ты это запомнила.

— Это вправду была та самая музыка, которую Векс называл «мягким роком», — сказал Грегори. — Но неужели вам нравится другая, та, которую он называет роком «тяжелым»?

— А почему нет, братец? — спросил Джеффри. — Мне она начинает нравиться, потому что похожа на боевые марши.

Раковины ритмично и быстро захлопали створками и запели:

— Минуточку, минуточку! — попытался вмешаться Род, но ракушки не унимались:

— Определенно, — проворчал Род, — тут есть на что обидеться!

— Зачем же обижаться? — укоризненно проговорила раковина баритоном. — Ты еще не старый.

Род замер с раскрытым ртом. Наконец ему удалось совладать с собой и сомкнуть губы. Корделия хихикнула. Род одарил дочь мстительным взглядом и сказал, посмотрев на Гвен:

— Если честно, чувства, выраженные в последнем куплете, мне близки и понятны.

А Гвен одарила его лучистой улыбкой.

— Тут все правда, никто не спорит, — сказал, обратившись к раковинам, Джеффри. — Но уж наверняка у вас не может быть ничего общего с тем жутким грохотом, который зовется «тяжелым металлом»!

— О, но мы и от таких камней слышали славную музыку! — возразила раковина с низким голосом. — Да, да, конечно, девять из десяти раз мы не слышали ничего достойного внимания, но разве так бывает не со всем на свете? А вот десятая часть была достойна того, чтобы ее сберечь.

Теноровая раковина захлопала створками и закачалась. Род был ошеломлен звуками, полившимися от нее.

Это было похоже на шум прибоя, омывающего галечный берег, на ветер, беспрепятственно гуляющий по замерзшей тундре, на грохот колес старинного локомотива, несущегося по безлюдной долине. Подвижный, энергичный ритм не оставил Рода равнодушным. Затем последовал виртуозный каскад резких, но четких нот, и раковина-тенор запела:

Прозвучал и стих последний аккорд. Гэллоуглассы неподвижно сидели на песчаной косе.

— Что ж, — наконец подал голос Род. — Стихи жестокие, но не бессмысленные.

— И музыка хорошая! — вступилась за песню Корделия.

— Музыка сама по себе плохой или хорошей не бывает, — заметила басовая раковина. — Плохой или хорошей ее делают люди.

— Всякая музыка для чего-то нужна, — подхватила другая раковина. — С какой-то веселятся, с другой — грустят.

— Но стихи! — запротестовал Род. — Я в последнее время наслушался таких песенок, в которых не слова, а просто отрава какая-то!

Спокойный голос Векса зазвучал у него в голове:

— Всегда находились такие, кто использовал музыку для недобрых дел. Стоит ли напоминать о древних гимнах, сочиненных во славу кровожадных богов? Или об извращенных церковных песнопениях, исполнявшихся средневековыми чернокнижниками?

— Угу, или о песнях сирен, — проворчал себе под нос Род. — Да, я тебя понял.

Магнус обратился к раковинам:

— А чьи это были слова — в самой последней песне? От музыкальных камней я таких не слышал.

— Верно, не слышал, — подтвердила одна из раковин. — Эти стихи принадлежат, наверное, какому-то древнему поэту, ну а мы услыхали их от одной колдуньи. Она как-то связана с музыкальными камнями.

— Колдунья, говорите? — сразу насторожился Род. — Кто такая? Где ее найти?

— Здесь и найдете, на западном побережье, только немного севернее. А зовут ее Убу Маре.

— Убу Маре, вот как? — Род обменялся взглядом с Гвен. — Ну что ж, теперь у нас есть хотя бы ее имя.

Гвен покачала головой.

— Раньше я такого имени ни разу не слыхала, супруг мой.

— А теперь услышишь, и не раз, — заверил жену Род. — Пошли, ребятки. Пора поохотиться.

— Ой, папа, не сейчас! — капризно проговорила Корделия, а Магнус добавил:

— Да, давайте хотя бы еще одну песню послушаем.

— И правда, это же не так долго, супруг мой. — Гвен взяла Рода за руку. — Пусть наши измученные головы хоть немного отдохнут.

— Ну… ну ладно, — пожал плечами Род. Вообще-то уговорить его было нетрудно. Ему и самому не очень хотелось снова возвращаться в звуковую преисподнюю.

А раковины уже завели новую песню — о смотрителе маяка, быструю, живую и веселую. Дети принялись кивать головами в такт, а Грегори, лежавший на животе, подпер голову ладошками и заболтал ногами, не спуская восхищенного взгляда с поющих ракушек.

— Музыка похожа на чары, — пробормотала Гвен. — А эта — просто очаровательна!

Но тут чей-то пронзительный вой разорвал ткань песни, послышались крики.

Гэллоуглассы в страхе вскочили, стали оглядываться по сторонам.

Из-за деревьев вышли два странных-престранных зверя ростом четыре фута и такой же толщины. Они были похожи на покрытые шерстью шары на коротких толстых ногах. Шерсть у них была косматая, свалявшаяся. Маленькие злые глазки сверкали над тонкими и длинными, похожими на хоботы, носами. Чудовища шагнули к воде, и ракушки в ужасе закричали.

— Не бойтесь, мы защитим вас! — храбро воскликнул Джеффри. — Кто вас так пугает?

— Эти чудища! — вскрикнула одна ракушка. — А вы их разве никогда не видели?

— Никогда. Вид у них довольно потешный. А что в них страшного?

— Их носы! — жалобно прокричала другая раковина. — Они засосут нас, они оторвут нас от дна!

— Ни за что! Пока мы будем оберегать вас, они вам ничего не сделают, — заверила музыкальных моллюсков Корделия. — А что это за злодеи?

— Это пожиратели ракушек!

Крестьяне похватали дубинки и пошли на тварей. Люди кричали и осыпали чудищ ударами, но те словно бы и не замечали ни шума, ни избиения. Дошагав до воды, они вошли в озеро.

— А ну, задайте им жару, ребята! — крикнул Род.

Магнус и Джеффри взлетели в воздух. Оба выхватили шпаги и полетели навстречу шарообразным чудищам. Мальчики принялись колоть их шпагами, но оба поедателя раковин не обращали никакого внимания ни на них, ни на Корделию, которая, оставшись на берегу, щедро осыпала их палками и камешками. Наконец Джеффри утратил всякое терпение и резко спикировал вниз. Он размахнулся изо всех сил и ударил одно из чудовищ шпагой. В следующее мгновение вверх взметнулся нос-хобот, обхватил лезвие шпаги и притянул к воде. Джеффри шлепнулся в озеро, чудище нависло над ним. Гвен вскрикнула, оседлала метлу и понеслась над водой подобно ракете. Она ловко развернулась и ударила чудище по макушке рукояткой метлы.

Род вскочил верхом на Векса.

— Вперед!

Грегори, стоявший на песчаной отмели рядом с раковинами, пристально, сощурившись, смотрел на носатых чудовищ.

Неожиданно в воде образовались две глубокие воронки, а потом на поверхность вместо шарообразных злодеев всплыли два прямоугольных предмета без глаз и носов, зато с ремнями и пряжками.

Род вытаращил глаза.

— Это оптический обман или мой сын действительно превратил этих поедателей ракушек в…

— В пару чемоданов, — закончил за него начатую фразу Векс. — Именно это он и сделал, Род. Глаза тебя не обманывают.

Джеффри свечкой вылетел из воды, подлетел к брату и благодарно похлопал малыша по плечу.

— Ну ты даешь, братец! И как только придумал!

Грегори покраснел от смущения.

— Ну так ведь эти зверюги наверняка были скроены из ведьмина мха, понимаешь? Ну так я и направил на них свои мысли и велел им превратиться во что-нибудь безвредное.

— Тысяча благодарностей, — прозвучал дрожащий голосок одной из ракушек.

— Да, да, — подхватили еще три хором, а четвертая добавила:

— Если тебе когда-нибудь что-то от нас понадобится, только скажи.

— О… — растерялся Грегори. — Могу только попросить вас о том, чтобы вы и дальше сохраняли здесь самую-самую лучшую музыку, чтобы здесь можно было отдохнуть сердцем и душой.

— И ушами, — проворчал Род.

— О, это мы с радостью! — заверили малыша ракушки. — А еще мы всегда будем воспевать тебя!

Грегори снова покраснел.

— Ой, не надо! А то я так и буду краснеть. Вы лучше просто пойте хорошие песенки, как раньше.

— Как скажешь, — проговорила раковина-баритон. — Но мы обязательно споем о тех, кто защищает слабых.

— Если так, — сказал Грегори, — то я могу только похвалить вас.

— Ну, тогда пойдем и поищем тех, кто слабых обижает. — Род решительно взял сына за руку и повел от берега. — Ты что-то сказала, Гвен?

— Да, супруг мой, — ответила Гвен, глядя в небо. — До темноты нам надо пройти еще несколько миль. — Магнус, Корделия, Джеффри! Пойдемте!

Дети развернулись и зашагали по песчаной косе.

— Вообще-то я бы лучше остался, — признался Джеффри.

— Ты бы остался? Что я слышу? Это при том, что впереди нас, может быть, ожидает сражение?

— Ты уверен? До сих пор ничего такого боевого нам не попадалось.

— Понятно. Стало быть, ты засиделся на диете. — Род остановился и огляделся по сторонам. — Да, тут особо не разгуляешься.

— Магнус! Корделия! — крикнула Гвен. — Я кому говорю?

— А? Что?

— Мы сейчас, мам! — Корделия на полной скорости рванулась вслед за родителями верхом на помеле. — Музыка у них такая красивая…

— Прости, мама, — вздохнул Магнус, поравнявшись с родителями. — Они вправду хорошо поют.

— Прощайте, славные раковинки! — крикнула, обернувшись, Корделия.

Песенка на несколько мгновений прервалась, ракушки забормотали слова прощания. Гэллоуглассы наконец тронулись в путь, а вслед им прозвучало:

— Приходите к нам еще!

А потом песенка зазвучала вновь.

(обратно)

21

От озера Гэллоуглассы ушли отдохнувшими и свежими, но на них тут же снова обрушилась музыкальная канонада. Они шли за дирижаблем, маячившим вдалеке, и вот наконец, ближе к вечеру, когда у всех уже подкашивались ноги и кружились головы, семейство одолело перевал и увидело лежавшую в котловине деревню. Деревушка мирно дремала в лучах заходящего солнца, крестьяне возвращались с полей, забросив на плечо мотыги. Из дыр в соломенных кровлях тянулся синеватый дымок. Женщины выходили за порог, чтобы переброситься словцом-другим с соседками, и возвращались в дом. Девочки-подростки приглядывали за малышами, загоняли по курятникам цыплят. На лужайке для деревенских сходов парни гоняли надутый бычий пузырь.

Магнус обвел деревню взглядом, потом присмотрелся внимательнее.

— Поглядите! — вырвалось у него. — Здесь вся молодежь на месте!

— Да, и все каким-то делом заняты, не только музыку слушают, — улыбнулся Род. — Это вселяет кое-какие надежды. Пойдемте-ка поинтересуемся, как им это удается.

Семейство спустилось по склону холма и остановилось перед большим домом, над дверью которого на шесте был подвешен пучок хмеля.

— Сухой, как веник, — отметил Род и сделал вывод: — Стало быть, здесь подают старый эль.

— Помню, ты как-то раз говорил, что старый эль лучше, — тут же нашелся Магнус. — Давай зайдем, папа. Хотя бы маме готовить не придется.

— Кому-то не нравится моя стряпня? — поинтересовалась Гвен, когда все переступили порог местной харчевни.

— Да нет же, мамочка, — успокоила ее Корделия. — Но ты же сама говорила, как тебе надоело готовить. Разве не хочется отдохнуть от походного костра?

— Ладно, потерплю, — усмехнулась Гвен.

Все сели за стол.

Кабатчик одарил гостей изумленным взором и поспешил поприветствовать.

— Милости просим, милости просим, судари и сударыни!

— Мы просто путешествуем, — успокоил его Род. — Мне бы кувшинчик эля, любезный, да нам всем чего-нибудь поужинать. Найдется?

— Найдется, сударь, как не найтись. Тимон, эй!

Из задней комнаты вышел долговязый подросток, увидел Гэллоуглассов и дружелюбно улыбнулся. Потом разглядел Корделию и улыбнулся еще более радостно. Девочка ответила ему улыбкой и сразу оживилась. Магнус кашлянул и сказал:

— Вечер добрый, дружище!

— И вам также, — стараясь не пялиться на Корделию, отозвался Тимон и спросил у хозяина: — Чего принести, отец?

— Эля, сынок, да побыстрее, для наших славных гостей.

— Эля только для нас двоих, — уточнила Гвен. — А остальным, пожалуйста, воды.

— Хорошо, хорошо. Стало быть, еще воды, сынок.

— Будет сделано, отец.

Тимон развернулся и исчез в дверном проеме.

— «Отец»? — усмехнулся Магнус. — Как-то слишком официально.

— Некоторые предпочитают обращаться к отцам именно так, — отозвался Род. — Но вы, все четверо, выбрали обращение «папа».

— Если так, то с этих пор я тебя буду звать «отец». Зачем же тебя обижать? Все, решено. Скажи, отец… Ой, нет… — И Магнус схватился за живот и сложился пополам от неудержимого хохота.

Род нахмурился и посмотрел на Гвен.

— Что смешного?

— Не знаю, — пожав плечами, отвечала она. — По-моему, ничего, просто слово «отец» для них непривычно, вот и все.

Тут и все остальные дети начали улыбаться и посмеиваться.

Вернулся Тимон с подносом, поставил на стол перед каждым по кружке и сказал:

— На ужин осталась только похлебка, уж простите, милорд и миледи. Не ждали вас.

— Мы с удовольствием поедим вашей похлебки, — заверила юношу Гвен. — А хлеб найдется?

— Найдется, само собой!

Магнус поморщился, немного переиграв при этом, и спросил:

— Как только вы выносите этот жуткий шум?

— Шум? — переспросил Тимон, склонил голову к плечу, прислушался. — А, это вы про ту музыку, которую камни играют, спрашиваете? А она еще звучит, оказывается!

Корделия вытаращила глаза.

— Как можно о ней забыть?

Тимон пожал плечами.

— С месяц назад мы только и делали, что торчали на лугу и плясали под развеселые напевы, а вот в последние дни как-то перестали вообще музыку эту замечать.

— Тимон!

— Да, отец! — Юноша лучисто улыбнулся Гэллоуглассам. — Кажись, ваша похлебка готова.

Он поспешил к двери, ведущей в кухню.

— Вот оно, оказывается, как, — глубокомысленно изрек Магнус.

— Но как же они сумели перестать замечать музыку? — продолжала удивляться Корделия.

Джеффри пожал плечами.

— Ну, наверное, она им попросту прискучила. То, с чем давно знаком, не так ценишь. И все-таки верится с трудом — при том, как оглушительно звучит музыка.

— При любом уровне громкости, — услышали все мысленный голос Векса, — можно игнорировать звуки, если люди пресытились ими. Некоторые ученые утверждают, что разум защищает себя от перегрузок, приобретая бесчувственность и блокируя любые раздражители.

Магнус обиделся.

— Вот еще! Не раздражители, а приятные для слухазвуки!

— В избытке все что угодно может стать раздражителем.

— В свое время, — дипломатично заметила Гвен, — мы все переели сладостей.

Магнус зарделся. Напоминание о детстве было ему неприятно. А у Грегори стал виноватый вид.

— Отличный пример, — согласился Векс. — Как бы ни была вкусна какая-то еда, если съешь ее слишком много, то даже ее запах начинает раздражать. Вот так и разум этих людей выработал для самообороны нечто вроде глухоты.

Джеффри вдруг насторожился.

— Но ведь оборону можно преодолеть, Векс.

— Не говорил бы глупостей, — укорила его Корделия. — Мы не о крепостях говорим, а о музыке. Как можно сломать стену глухоты?

— Очень просто, — ответил Векс. — Надо поменять музыку на такую, какая привлечет внимание.

Грегори спросил:

— А как поменять?

Снаружи послышался не то вой, не то стон.

Все испуганно переглянулись, вскочили и бросились к двери.

Выбежав на улицу, Гэллоуглассы стали оглядываться по сторонам, пытаясь понять, откуда донесся звук, но вой утих и сменился грубым ритмичным скрипом и крикливым пением:

Дети остолбенели, а Грегори оторопело спросил:

— Это разве музыка?

— Вероятно, придется пересмотреть терминологию, — высказался Векс.

— Но уж точно, — решительно заявила Гвен, — это не стихи.

— Не знаю, — покачал головой Род. — Но честно говоря, не представлял, что дойдет до такого.

— В этом тексте есть рифма и размер, — заупрямился Векс. — И он должен быть классифицирован как стихи.

— Но откуда они? — возмутился Магнус. — Неужели теперь камни поют?

Род с тревогой обратил внимание на то, что из дверей и окон высунулись парни и девушки.

А по улице шли подростки в одежде из кожаных ремешков. Они ступали в такт с музыкой и хлестали друг друга бичами по оголенным спинам.

— Бичеватели, мазохисты, — пробормотал Род ошеломленно. — Тут ведь нет чумы.

— Но это не покаяние, — сурово проговорила Гвен. — Ты прислушайся, что они поют.

Род прислушался, но не понял, откуда исходят звуки. То ли парни и девицы сами пели, то ли песня доносилась изнутри камешков, висевших у них на груди на шнурках.

— Нет! — дрожащим голосом выкрикнула Корделия. — Не может быть, чтобы кто-то твердил им, что боль приносит удовольствие!

— Однако это так, — сурово поджав губы, проговорила Гвен. — И уверяю тебя, доченька, более наглой лжи я в жизни не слыхала!

— Но если это ложь, почему же камни поют об этом? — озадаченно спросил Магнус.

— Потому, — проворчал Род, — что эти камни кто-то изготовил, и этот тип при желании может начинять их ложью.

— Весьма вероятно, — заметил Векс. — Вполне резонно заподозрить программирование.

Кто-то толкнул Рода, и он покачнулся, возмущенно вскрикнул, хотел было выхватить меч, но в следующее мгновение он снова ударился спиной о стену Трактира, а мимо него пронесся трактирщик, крича:

— Нет, сынок! Тимон, нет! Вернись!

Но долговязый Тимон, не видя ничего перед собой, разорвал на себе рубаху и схватил метлу. Пристроившись в конец страшной процессии, он принялся охаживать метлой по спине парня, шагавшего впереди. А за спину Тимона забежала юная девушка, сразу приноровилась к шагу на четыре счета, развязала поясок и принялась лупцевать им Тимона. За девушкой пошел юноша, разорвал блузку у нее на спине и стал бить ее веревкой.

Корделия отвернулась. Пошатываясь и зажмурив глаза, она вернулась в трактир.

— Магнус, нет! — вскрикнула Гвен, потому что ее старший сын вдруг перестал моргать. Его глаза остекленели, он шагнул к веренице бичевателей, его рука легла на пряжку ремня…

Род протянул руку и цепко ухватил сына за плечо.

Магнус скривился от боли и с воплем вырвался. Забыв о пряжке, он потянулся за шпагой.

Род рывком вернул его назад. Но Магнус, так и не избавившись от злости, выхватил шпагу…

Род схватил его за запястье и пригнул его руку к земле. Магнус ухитрился поднять руку, и Род поразился тому, как силен его сын. Но тут подскочил Джеффри, схватил Магнуса за локоть и нажал большим пальцем болевую точку. Магнус вытаращил глаза, обмяк и, взвизгнув от боли, опустил голову. Брат, глядя ему прямо в глаза, выпалил:

— Прикажешь восхищаться тобой, да? Песенка его зачаровала! Тоже мне, герой!

Магнус побагровел от стыда и гнева.

— Помолчи, молокосос!

Род облегченно вздохнул. Это был разговор брата с братом, а не речи юноши, угодившего в патоку наркотического транса.

Взгляд Магнуса просветлел. Он встревоженно огляделся по сторонам.

— Что… Почему…

— Музыка захватила тебя, сынок, — негромко объяснила ему Гвен.

— Вот-вот, — презрительно скривился Джеффри. — Очухался? А теперь скажи, неужто мы позволим, чтобы другие остались в рабстве?

— Нет! — взревел Магнус, стараясь скрыть охватившее его смущение. Он развернулся, зачехлил шпагу, но выхватил кинжал и бросился вслед за вереницей парней и девушек. Подбежав к первому парню, у которого на шее на шнурке болтался музыкальный камень, Магнус ловко подцепил кинжалом шнурок и перерезал его, а камень зашвырнул подальше. Парень дернулся, взвыл и замахнулся на Магнуса бичом.

Но Магнус уже отбежал назад. Он орудовал и орудовал своим кинжалом, перерезал шнурки и выбрасывал камни.

Джеффри был готов поспешить на помощь брату, но Род удержал его за плечо.

— Ты пока ростом не вышел для такой работы.

— Дочка! — крикнула Гвен, и Корделия выбежала из трактира. — Помоги ему.

Корделия не сразу поняла, в чем дело, но увидев, чем занят Магнус, в упор уставилась на камень, брошенный братом. Камень взлетел выше и умчался далеко, а упал в речку за деревней.

Через несколько минут не осталось ни одного камня, и парни с девушками обрушились на Магнуса с гневными выкриками.

Гвен сурово взглянула на Рода. Тот понимающе кивнул и шагнул вперед.

— Векс, пятнадцать тысяч герц, — распорядился Род.

— Будет сделано, — отозвался робот.

Над деревней пронесся пронзительный, резкий звук. Гвен и дети зажали уши ладонями. Им казалось, что от этого звука могут лопнуть барабанные перепонки. Это длилось всего пять секунд, но бичеватели рухнули на землю и начали кататься и выть, зажав уши руками. Только Магнус устоял. Он устремил на отца измученный взгляд.

Род подошел к старшему сыну, встал рядом с ним, обвел взглядом молодых крестьян. Мало-помалу те начали приходить в себя и, видимо, стали догадываться, что на них смотрит не местный, незнакомый человек. Парни и девушки притихли, их взгляды стали смущенными.

— Спины болят? — осведомился Род.

Молодые крестьяне ошарашенно уставились на него, потом переглянулись, увидели кровь и раны. Что тут началось! Как они кричали и плакали от боли!

А через полчаса Магнус как раз допил кружку эля. Тимон поставил перед ним другую.

— Пей, прошу тебя. По-другому я не могу отблагодарить тебя. Ты не только мою спину спас, но и голову мою дурную.

Магнус со вздохом поставил на стол кружку и потянулся за полной, но Гвен остановила его руку.

— Не надо, — попросила она ласково. — Переберешь — и станешь игрушкой той музыки, что окружает нас.

Магнус поежился и убрал руку от кружки.

— Похлебки, — напомнил Род Тимону.

— Я не смогу есть! — воскликнул Магнус.

— Пусть понюхает, — кивнул Род Тимону. — Глядишь, и аппетит появится.

— Ты спас их, Магнус, — округлив глаза, сказал Грегори.

— Угу, — буркнул Магнус. — Только потому, что папа и Джеффри спасли меня!

— Хотя бы, — заметил Род, — вы получили ответ на свой вопрос.

— На какой вопрос? — не понял Грегори.

— Ну, вы же хотели узнать, какая нужна музыка, чтобы пробиться к разуму, защищенному глухотой.

Магнус поднял голову.

— Верно, был такой вопрос. Но что в ней было, в этой музыке?

— Сущее уродство, на мой взгляд, — ответил Род. — Всякий раз, как только люди привыкают к одной разновидности музыки, тот, кто ее творит, прорывается к ним с чем-то еще более извращенным. И тогда они удивляются и обращают внимание на новинку. — Он пожал плечами. — Это всего лишь догадка.

Но у Грегори глаза наполнились слезами.

— Я не хотел…

— Успокойся, братишка. — Корделия заботливо обняла малыша. — Эти бедолаги попали под действие злых чар задолго до того, как тебе пришло в голову задать свой вопрос.

— Верно, — кивнула Гвен. — Ты ни в чем не виноват.

Джеффри прищурился.

— Пап, а ведь там, где в стене пробита дыра, кто-то воспользовался катапультой.

— Точно подмечено, — кивнул Род. — Такая резкая перемена в музыке… Это не случайно.

— Тимон, а Тимон? — Магнус встал и встретил юношу на пороге кухни. — Откуда взялась эта вереница парней и девушек?

Юноша явно удивился вопросу, но кивнул и сказал:

— Я узнаю.

С этими словами он вышел за порог.

— Мы тут заночуем, папочка? — спросил Грегори.

Род посмотрел на Гвен, та согласно кивнула.

— Да, сынок, — ответил Род. — Но все-таки встанем у речки. Хочу приглядеть, чтобы никто не отправился рыбачить нынче ночью.

(обратно)

22

К вечеру следующего дня наконец стало ясно, куда вел дирижабль Гэллоуглассов, а вместе с ними — вереницу плясунов, растянувшуюся на полмили. Началась местность, густо усеянная тяжелыми металлическими камнями. На фоне издаваемого ими грохота музыка, доносившаяся от дирижабля, была почти не слышна. Родители и дети озадаченно огляделись по сторонам. Род прокричал Гвен на ухо:

— Похоже, тут у дирижабля родные края?

Танцоры пришли в полный восторг. Они разбежались по лугам, раскинувшимся по обе стороны от дороги, и принялись радостно отплясывать и от души резвиться. Учитывая, сколько тут валялось камней, было просто удивительно, как до сих пор никто ногу не сломал.

— Смотрите!

Остальные с трудом расслышали голос Джеффри. Род обернулся и увидел, что его средний сын тычет пальцем в небо. Задрав голову, Род увидел, что дирижабль стал прозрачным. Солнце просвечивало его насквозь. На глазах у семейства Гэллоуглассов их «проводник» стал совсем бледным, замерцал и исчез.

Все были обескуражены.

А потом подал мысленный голос Грегори:

— Так это был мираж?

Остальные последовали его примеру и перешли на телепатический стиль общения.

— Я думал, что он хотя бы из ведьмина мха скроен, — отозвался Магнус.

— Похоже, это было всего-навсего иллюзорное творение чьего-то разума, — мысленно произнес Род и нахмурился. — Что-то вроде приманки, чтобы нас сюда завести — но зачем?

— Куда же мы теперь пойдем? — спросила Корделия.

— Вот и я думаю — куда? — подхватила Гвен. — Музыки здесь так много, что мы не сумеем выбирать дорогу, глядя на них.

— То есть у нас нет вектора, — интерпретировал для себя фразу жены Род.

Но тут прозвучал спокойный голос Векса:

— Если дирижабль был проекцией, то кто-то должен был его спроецировать.

— Ну точно! — обрадовался Джеффри. — Давайте разыщем того, кто сотворил дирижабль! Уж он-то должен знать, откуда взялись все эти камни!

— А его мы как найдем? — полюбопытствовал Магнус.

Грегори указал:

— Смотрите! Парни и девушки движутся к западу!

И верно: хотя молодежь и рассыпалась по лугу и разделилась на группы, но почти все эти группы продвигались к западу.

— Стало быть, кто бы их сюда ни залучил, этот злоумышленник, вероятно, по-прежнему ведет их к какой-то цели, — мысленно высказался Род и кивнул. — Ну а дирижабль свое отработал и стал больше не нужен, потому что его музыку заглушила музыка камней. На него больше никто не обратил бы внимания.

— Если так, то давайте обратим внимание на того, кто его сотворил, — предложила Гвен. — Семья, в путь!

И все шестеро в сопровождении Векса зашагали в ту сторону, куда двигались танцоры.

Как только Гэллоуглассы поравнялись с первыми рядами танцующей толпы, они почти сразу же увидели колдунью. Узнать ее было легко, потому что она была единственным пожилым человеком среди молодежи и к тому же — одной из немногих, отличавшихся полнотой.

Видимо, колдунья уловила мысли кого-то из Гэллоуглассов, потому что резко обернулась, открыла рот в неслышном крике, наставила на семейство чародеев указательный палец, и у всех них в головах словно бы вспыхнул пожар. Но Гвен тут же погасила пламя образом снежной бури. А в следующий миг дорогу Гэллоуглассам преградил высоченный и плечистый варвар, с головы до ног выряженный в кожу с металлическими заклепками. Пряди его длинных волос были связаны узлами, в ушах блестели здоровенные серьги, а сам он размахивал копьем.

— Мираж! — поспешно сообщила всем остальным Гвен. Они с Корделией в упор уставились на «воина», и тот начал на ходу испаряться и таять. Но на его месте оказалась женщина с длинными прямыми черными волосами, в очень коротком облегающем кожаном платье. Женщина размахивала хлыстом. Мальчики вытаращили глаза, потрясенные сочетанием красоты и жестокости, а вот Род по опыту знал, что такое сочетание встречается и очень опасно. Пламя его гнева метнулось к злодейке и мгновенно обратило ее в горстку пепла. В следующее мгновение на Гэллоуглассов обрушился ледяной проливной дождь, а посреди струй возник маньяк-вампир с окровавленными губами и длиннющими клыками. Его спутанные длинные волосы развевались, словно боевые знамена, а одежды прилегали так плотно, словно были нарисованы на теле^[38].

Прилив отвращения, испытанного Джеффри, передался остальным. Мальчику неприятна была сама мысль о том, что подобное создание смеет предстать в облике мужчины. Под давлением всеобщего отвращения видение начало таять, померкло и разлетелось в клочья.

Колдунья признала свое поражение и оседлала помело.

Но Корделия опередила ее и оказалась у нее на пути. Колдунья промедлила, и этих пары мгновений мальчикам хватило, чтобы схватить ее за подол юбки и с силой дернуть. Колдунья начала падать, но тут Джеффри, Магнус и Грегори рванули подол вверх, и ее падение замедлилось. В конце концов, упав, она ударилась не слишком сильно. Злость колдуньи вскипела котлом кипятка и была готова пролиться на обидчиков, но кипяток перестал бурлить, остыл и успокоился, а потом и вовсе исчез под воздействием волшебства Гвен. Через несколько минут волны чар убаюкали разум колдуньи, и она крепко заснула. Все остальные с большим интересом принялись читать ее мысли, а Род задал безмолвный и неоформленный мысленный вопрос, суть которого сводилась к тому, откуда взялись музыкальные камни. Однако прежде чем колдунья погрузилась в сон, лишенный каких-либо мыслей, выудить из ее разума удалось только обрывок фразы: «…человек, который нигде…»

Корделия в отчаянии уставилась на спящую колдунью.

— Как же это? О чем она?

— Разве может быть человек, который нигде^[39]? — возмутился Джеффри.

— Хотя бы — человек, и на том спасибо, — охладил распаленные эмоции детей спокойный мысленный голос матери. — Надо почитать мысли толпы. Вместе с нами сюда пришла только малая часть этих людей.

Гэллоуглассы обернулись и увидели, что луг почернел от того, сколько на нем собралось молодежи.

— Сколько их тут, мамочка? — ошеломленно спросил Грегори.

— Не меньше нескольких тысяч, — ответила Гвен, а Векс уточнил:

— Пять тысяч триста семьдесят один, Грегори.

— Хоть кто-то из них должен знать, где живет этот человек, который умеет преображать ведьмин мох! — ухватился за эту мысль Род. — Давайте послушаем их мысли, ребята. Только, чур, — держаться всем вместе, не разбегаться.

Все отважно взялись за дело. Полчаса только тем и занимались, что слушали и слушали. В конце концов Грегори обессиленно уселся на траву, а Гвен дала команду прервать сеанс.

— Никто не знает, — обреченно вымолвил Магнус.

— А я увидел туманную картинку. Там был человек, он носил камни, — устало сообщил Грегори.

— Я такое тоже видела, — подтвердила Корделия. — Вот только никто понятия не имеет о том, где он живет.

— Да, знают только о том, что он вообще существует, — добавила Гвен. — Как это может быть, супруг мой?

— На самом деле это больше по твоей части, — неуверенно отозвался Род. — Лично мне сдается, что тут не обошлось без гипноза.

Гвен взволнованно посмотрела на него.

— Твоя догадка верна! Кто-то стер у этих людей воспоминания о нем!

Магнус сдвинул брови.

— И ведь это не так уж трудно. Побороть сопротивление десятка-другого синапсов…

— Проще не бывает, — мысленно проворчала Гвен. — Значит, кто-то пытается окутать существование этого человека тайной.

— Но зачем? — удивилась Корделия.

— Есть такая малость, как очень-очень злобные крестьяне, — ответил Род. — Ладно, семейство. Как искать того, о ком никто не помнит?

Все притихли, пытаясь найти ответ на этот вопрос. Векс подождал немного, но все молчали, и тогда он подбросил идею:

— Память — целостное явление. Сознательное воспоминание стереть довольно легко, но оно дублируется во всей структуре головного мозга.

Грегори оживился.

— Вот здорово! Но как же нам это использовать?

— Думаю, это будет не так трудно. — Гвен встала. В каждой ее черточке ощущалась решимость. — Приведите мне хотя бы кого-нибудь, дети, у кого сохранились хотя бы смутные воспоминания об этом человеке, который нигде.

Миновало полчаса. Гэллоуглассы отошли от парня, мирно спавшего, положив голову на травяную кочку, и зашагали к дальнему холму, у подножия которого бежала речка.

— Мы же не сделали ему больно, мамочка? — мысленно спросила у матери Корделия.

— Нет-нет, ему вовсе не было больно, — заверила ее Гвен. — Когда он проснется, он подумает только о том, что никогда в жизни слаще не спал. Поспешим, дети. Мы, можно сказать, на охоте.

Местность на другом берегу речки оказалась пустынной и враждебной. Песок был усеян черепами животных, лишь кое-где торчали чахлые кустики. Порывистый ветер доносил запах щелочи.

Корделия поежилась.

— И как только здесь может кто-то жить, мамочка?

— А ты как можешь верить своим глазам после того, как мы вдоволь нагляделись на миражи? — спросил у сестры Джеффри. — Не бойся, сестренка. Где ты видела, чтобы вот так выглядел берег реки?

Корделия строптиво вздернула подбородок, но Гвен не дала ей возможности обидеться окончательно. Она подбросила вверх свою метлу и одарила ее пристальным взглядом. Метла начала преображаться. Она вытянулась, превратилась в несколько досок общей шириной футов шесть. Доски опустились и улеглись поперек речки.

— Перейдем по мостику, — предложила Гвен, — да поглядим, что там и как.

Семейство разбилось на пары. Дети последовали за отцом и матерью на встречу с недружелюбным берегом.

(обратно)

23

Все переменилось, как только Гэллоуглассы сошли с мостика на берег. Казалось, они ступили на страницы книжки с картинками. Изящные ивы обрамили берег реки, а дальше встали серебристые березы — на приличном расстоянии одна от другой, чтобы солнце хорошо освещало каждое дерево. На ветвях вишен заливались трелями зяблики, трава на лугу была ровно подстрижена, как на лужайке.

— Ой, как красиво! — вырвалось у Корделии.

— Угу, — буркнул Род. — Кто-то вкладывает немало сил в эту красоту.

— И музыка здесь не очень громкая, — отметил Грегори.

«Верно», — обратил внимание Род. Он не сразу это заметил, потому что рок-музыка звучала и здесь, но действительно — приглушенно. Род нахмурил брови.

— Странно… А камней тут больше, чем где бы то ни было.

Магнус подобрал с земли камешек и с изумлением на него воззрился.

— Но они именно каменные, а не металлические!

— Да, — подтвердил Джеффри, тоже взяв с земли камень. — И честно говоря, мне такая музыка по сердцу.

— Тебе по сердцу? А ну-ка, дай послушать! — Род поспешил к Джеффри и взял у него камешек. — Я так и думал. Это марш.

— Рок-марш? — удивился Грегори. — Так бывает?

Это действительно был марш — но с тяжелыми акцентами, характерными для рок-музыки.

— А вот у меня музыка медленная и красивая! — крикнула Корделия.

Гвен подошла к ней, послушала и кивнула.

— Да, очень мелодично.

— А вот этот камешек издает звуки, но это не музыка, — сказал Магнус, подобрав другой камень. Род приблизился к сыну и услышал птичье пение, потом к нему присоединился шум ветра, а потом птичья трель утихла, а на смену ветру пришел гулкий звон гонга. Утих гонг — послышался грохот водопада, а на его фоне — ясные, чистые ноты. И все эти звуки сопровождались четким пульсирующим ритмом.

Род глубоко вздохнул.

— Нет, сынок. Это музыка. Ее можно назвать музыкой природы, но кто-то приложил к ней руку.

Грегори разглядывал лежавший у него на ладони крупный голыш.

— А у этого ритма нет.

И верно. Звучала только щемящая, чистая мелодия. Как ни странно, она походила на музыку других камней даже при том, что в ней не слышались ни бас, ни ударные.

Векс проговорил:

— Род, кто-то экспериментирует.

Род замер. Ему стало не по себе.

— Ты что-то знаешь, Старая Железяка? Наверняка все это не просто так.

— Папа! — позвал Джеффри. — А там домик!

— Где? — откликнулась Корделия и бросилась к младшему брату. — Дай посмотреть. Ой, он просто очаровательный!

— Вот этого я и боюсь, — вздохнул Род и поспешил к сыну и дочери.

Гвен немного опередила его.

— Так и есть, муж мой, — проговорила она. — Домик просто чудесный.

Речь шла о небольшом домишке под соломенной крышей, где мог бы жить любой крестьянин. Но там, где крестьянин обмазал бы стены глиной, здесь они были забраны струганными досками, выкрашенными в вишневый цвет. На окнах висели занавески, повсюду пестрели цветы.

— Муж мой, — сказала Гвен. — Здесь живет даровитый мастер.

— Согласен, — кивнул Род. — Этому человеку нравится украшать свой мир. Но это не может быть тот, кого мы ищем, Гвен. У этого есть чувство прекрасного.

— Чтобы узнать, надо спросить, — решительно заявила Гвен и зашагала к двери.

— Эй! Погоди! — Род поспешил за ней.

Они пошли по аккуратной мощеной дорожке между кустов штамбовых роз. Род не заметил, как за ними устремились дети.

Когда они с Гвен подошли к двери, Род неуверенно спросил:

— И что мы теперь будем делать? Постучим?

— А ты что предлагаешь? — спросила Гвен и, не дожидаясь ответа, забарабанила в дверь.

— Эй! Я не это хотел… — Род обреченно вздохнул. — Ну ладно, почему бы и нет?

— Мы же не знаем точно, что он — наш враг, — заметил Джеффри.

Род резко обернулся.

— А вы тут что делаете? Я же вроде бы велел вам…

Но Магнус покачал головой, и Род с опозданием понял, что он не дал детям приказа остаться за калиткой.

И тут дверь отворилась.

Первое впечатление о хозяине дома, возникшее у Рода, — воплощенное, ничем не замутненное счастье. Приглядевшись получше, он решил, что все дело во врожденном добродушии и чувстве юмора. Так или иначе, на пороге стоял полноватый крестьянин среднего роста в самой обычной рубахе и не менее обычных штанах, вот только рубаха была яркосиняя, а штаны желтые, на красных подтяжках и с красным ремнем. Круглое лицо, улыбка от уха до уха, венчик черных волос вокруг лысины.

— Гости! — обрадовался толстячок. — О, входите же, входите! — Он отступил назад, продолжая говорить: — Сейчас чайку согрею, поставлю, принесу печенья!

— Печенья? — сразу оживился Грегори.

— Веди себя прилично, — одернула сына Гвен и вошла в дом. Род пропустил детей и вошел последним.

В симпатичной комнатке пол был застлан круглым тряпичным ковриком, у окошка стояло кресло, украшенное красивой резьбой, а у кирпичной печки — стол и три стула с прямыми спинками. Род опасливо оглядел печь. По конструкции она очень напоминала русскую. На всякий случай он приготовился к тому, что избушка встанет на курьи ножки. «Если такое случится, — решил Род, — детей выброшу в окно».

— Позвольте, я помогу, — проговорила Гвен — сама любезность и благорасположение — и устремила неотрывный взгляд на небольшой котелок, поставленный хозяином на печку. Вода забулькала, от поверхности повалил пар.

Толстячок вытаращил глаза.

— Вот так-так! — Обернувшись, он сказал: — Вот спасибочки, сударыня! Так-то оно гораздо быстрее!

— Была рада помочь, — ответила Гвен, но было заметно: она немного огорчилась тем, что хозяин более или менее спокойно среагировал на волшебство.

Толстяк отвернулся и разлил кипяток по глиняным кружкам.

— Так вы, стало быть, волшебница? А как же иначе? Такое только волшебнице под силу. Бывает, заглядывает ко мне тут одна…

— Вот как? — искренне заинтересовался Род.

— Да-да, заглядывает, — подтвердил хозяин и принялся расставлять кружки по столу. — Боюсь, для детишек стульев не найдется. Гостей я очень люблю, но чтобы ко мне сразу больше двух приходили — редко когда бывает такое.

— Ничего, они постоят, — успокоил его Род. — Так что вы сказали насчет другой волшебницы?

— Заглядывает она ко мне порой — вот что я говорил. Она и еще чародей один. Я и сам чародей — я вам разве не сказал? Так приятно порой поболтать по душам с другими волшебниками! А звать меня Ари. «Ари-кудесник» — так меня соседи прозвали. Прозвать-то прозвали, а вот в деревне жить не дали. Ну и ладно, мне и здесь неплохо — у речки. Птички, зверушки — все тут мои друзья, вот и славно. Не желаете ли меда?

От кружек распространялось благоухание трав.

— Нет, спасибо, — отказался Род. — А ты хочешь, Гвен?

— Я — нет, а дети, наверное, захотят.

Гвен была немного сбита с толку гостеприимством и дружелюбием толстяка.

— А как же иначе? — усмехнулся Ари и подал Корделии горшочек с медом. — Разве найдется на свете чадо, чтобы меду не любило?

— Я, — сказал Магнус.

— Ну, так ты уже юноша, верно? Уже не чадо. А надо бы тебя и сестрицу твою на стулья усадить. Ну, сейчас я их изготовлю. — Ари отошел к окошку, поджал губы. — Ага, вон там у меня хорошая кочка ведьмина мха вызрела… Пожалуй, хватит.

— Стоит ли вам так беспокоиться? — заволновался Магнус.

— Да разве это беспокойство? — рассеянно отозвался Ари и сдвинул брови.

Род воспользовался паузой и наклонился к Гвен.

— Неужели это тот самый человек, который сотворил грохочущие металлические камни?

— А кто же еще? — прошептала Гвен. — Умения для этого у него хватит. Вот только как заговорить с ним об этом?

— Ну вот. Теперь надо маленько подождать. — Ари распахнул дверь и поспешно вернулся к плите. — Как там мои печенюшки? Ага, согрелись. — Он поставил тарелку с бисквитиками перед Родом и Гвен и еще одну — перед Грегори.

— Так вы все в этой комнате сделали своими руками? — полюбопытствовал Род.

— Все-все. Да вы попробуйте, сударь, печенюшки мои!

— А… нет, благодарю. Я ведьмин мох плохо перевариваю.

Магнус поперхнулся чаем.

— О, печенюшки у меня вовсе даже не из ведьмина мха! Соседи, бывает, мне приносят муку и яйца и прочую снедь — в благодарность за то, что я делаю для них кое-какие вещицы.

— Нисколько не сомневаюсь, — сказал Род и обернулся на стук.

Дверь открылась шире и в комнату вошел новехонький стул.

— Ай-ай-ай! — укорил его Ари. — А дверь закрыть за собой не додумался?

Род был готов поклясться, что стул слегка покраснел. Во всяком случае, он повернулся и прикрыл дверь ножкой.

— Так трудно приучить их не хлопать дверью, — вздохнул Ари. — Ну, стульчик, а теперь найди того, кому ты нужен.

Он кивком указал на Магнуса, и стул затопал к юноше.

— Разве я позволю себе сесть, когда дама стоит? — отказался тот.

Стул развернулся к Корделии.

— Спасибо, братец, мне и тут хорошо, — поблагодарила Магнуса Корделия.

— Магнус, — тоном, в котором чувствовалось предупреждение, произнесла Гвен.

Магнус со вздохом поднялся с пола и уселся на стул. Стул довольно заскрипел под его весом.

— Теперь он будет стоять смирно, — заверил юношу Ари.

— Было бы желательно, — признался Род. — Ну, теперь у вас есть еще один стульчик — на тот случай, если ваши приятели-чародеи еще кого-нибудь с собой приведут.

— Это верно — насчет стула, а вот что еще кого-то приведут — навряд ли. Они всегда приходят вдвоем или поодиночке, правда, Убу Маре уже больше чем полгода не заявлялась.

Род почувствовал, как насторожились все члены его семейства.

— Убу Маре? — переспросил он на всякий случай.

— Да. Она… — Ари прикусил губу, опасливо огляделся по сторонам, словно опасался, что кто-то подслушает, а потом наклонился ближе к Роду и Гвен и заговорщицки зашептал: — Ведет-то она себя всегда учтиво и говорит вежливо, но ее сердце гложет страшная боль. Жалко бедняжку. Уродилась она страшненькой.

— Что вы говорите? — покачал головой Род и переглянулся с Гвен.

— Это вправду горе, — согласилась та.

— Горе, еще какое горе, — подхватил Ари. — Небось она самая страшная из всех колдуний на нашем острове. Но со мной она всегда добра и за мои изделия платит мне золотом! Представьте только — золотом!

— Почему-то я совсем не удивлен, — задумчиво проговорил Род. У него возникло сильное подозрение по поводу того, откуда берет денежки колдунья. — А дом вы сами построили?

— Нет, плотник из меня никудышный. Добрые люди из деревни выстроили для меня дом. А как порадовались, когда я им золотом за работу уплатил!

— Еще бы они не порадовались, — усмехнулась Гвен. — И тем заплатили, кто подстриг лужайку?

— Подстриг? Да нет, один деревенский парень выпас тут своих овец. Да, я дал ему немного денег. А все остальное я или сам сделать могу, или выменяю. Я уж и не знаю, куда девать все золото, какое мне дают.

— Правда? — недоверчиво вытаращил глаза Магнус.

— Чистая правда. — Ари развел руками. — Я уж ничего придумать не мог, так стал каждый месяц отдавать по золотому в деревню, чтобы они покупали еду и одежду для бедных.

— Неужели? — обрадованно и удивленно воскликнул Грегори, а Джеффри изумленно покачал головой.

— Да, да! А все это благодаря щедрости Убу Маре! Разве это не чудесно?

— Просто невероятно, — проговорил Род, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

— Что еще скажешь? Но как уже сказал я вам, с полгода она сама не показывалась, а вместо себя присылала Ягу и Аксона. Золото им наверняка она дает, потому как и они покупают у меня камешки, которые играют музыку.

— О, — только и смог выговорить Род. Напряжение стало почти невыносимым. — Так это вы сотворили те чудесные камни, что лежат у вас во дворе перед домом и издают дивные звуки?

— Да, да, они мои! — лучисто улыбнулся Ари. — Это самые новенькие. Всякий раз я наделяю их новой музыкой. Люблю новое придумывать. — Он нахмурился. — А вот такое, как меня Убу Маре просит, мне вовсе не по сердцу. Жуть одна — скрипы какие-то, вой, да еще словечки бессмысленные. Даже рифмы — и той нет!

— Да, это ужасно, я с вами согласен, — кивнул Род. — Кажется, мы что-то слышали в этом роде. И где они только взяли такие звуки?

Ари пожал плечами.

— Наверное, там же, где и я, — в своем сердце.

— Что же у них за сердца, если так? — пылко воскликнула Корделия.

Ари посмотрел на нее с печалью.

— Барышня, барышня! Разве вправе мы судить своих ближних? Нет, нет! Ежели у них иные вкусы и пристрастия, кто я такой, чтобы говорить, что они ошибаются, а я прав?

— Вы — тот, кто на самом деле создал музыкальные камни, — спокойно заметил Род.

Ари изумленно посмотрел на него.

— Разве это дает мне право судить хоть кого-то?

— Дает, — кивнула Гвен. — А еще из-за этого на вас ложится чувство долга.

— Долга? — Ари потерянно вытаращил глаза.

— Ответственность, — пояснил Род. — Вы должны думать о том, что с вашими творениями станут делать те, кто их у вас покупает.

— Но ведь эти музыкальные камешки — просто развлечение, забава!

— А вот мне чем дальше, тем больше кажется, что ничто на свете не может быть «просто развлечением», — возразил Род. — Вы должны думать о том, почтенный Ари, как могут действовать на людей ваши чудесные изобретения.

— Но какое же действие может быть у музыки?

Род сделал глубокий вдох.

— Мы видели подростков, уходивших от родителей, видели молодых крестьян, бросавших свои труды, лишь бы только слушать рок-музыку камней.

— Да! — горячо подхватил Грегори. — А еще мы видели, как они плавают по реке на плотах с вашими камешками, бездельничают, жуют лотосы и валяются, как пьяные.

— Люди нашего возраста в отчаянии, хотя и стараются это скрывать, — добавила Гвен негромко. — Но мы видели людей, кому совсем худо от тех слов, что сопровождают музыку.

— Да как же такое возможно? — всплеснул руками Ари.

И вот все, друг за другом, принялись рассказывать ему об истории своих странствий по Раннимеду и обо всем, что видели по пути. В страхе Ари слушал о восставших из могил мертвецах, но еще более ужаснулся, узнав о бичевателях. Наконец, когда Гэллоуглассы завершили повествование, Ари с помертвевшим лицом прошептал:

— Хватит. Что же я натворил?! Нет-нет, больше ни за что не стану делать музыкальные камни!

— Да нет же, как раз вам надо непременно изготовить новые! — возразила Гвен с такой материнской решимостью, что все сразу насторожились. — Вы должны починить то, что испортили.

— Да как же я сумею починить музыку?

— О, с помощью гармонии! — предложил Грегори.

— Верно! — сверкая глазами, подхватил Магнус. — Возьмите самые красивые слова, какие только знаете, и положите их на самые чистые и ясные мелодии, какие сможете сочинить!

Ари печально покачал головой.

— Разве дивная музыка сможет спасти исковерканную душу?

— А разве нет? — пылко возразила Корделия, а Гвен накрыла руку Ари своей.

— Если от дурных созвучий сердца людей заболели, разве гармония не исцелит их?

Ари рассеянно уставился в пространство.

— А ведь можно…

— Нет, нельзя!!!

Все вздрогнули и обернулись. В дверном проеме, черные на фоне квадратика сумеречного неба, стояли двое — мужчина и женщина. Женщина выкрикнула:

— Кто вы такие, чтобы настраивать нашего Ари против нас, а?

Гвен встала. Только Род почувствовал, как закипает праведный гнев в сердце его жены.

— А вы кто такие, — осведомилась Гвен, — чтобы почитать этого доброго и славного человека своим рабом?

— Мы — Яга и Аксон! — взвизгнула старуха. — И мы купили его!

Род заметил, что дети приступили к маневрам. Магнус незаметно обошел мужчину, сопровождавшего старуху, и спрятал Грегори у себя за спиной. Джеффри встал по другую сторону от пришельцев.

— О нет! Что вы такое говорите? — вспылил Ари. — Вы покупали мою музыку, но никак не меня самого!

— Тебя, тебя, и душу твою, и тело! — каркнула старая карга, шагнула на свет. Ее глаза метали злобные молнии. — Ты наш, Ари, ты куплен с потрохами! А это кто, кто пытается перекупить тебя у нас?

— Я — Гвендилон Гэллоугласс, — ледяным тоном произнесла Гвен. — И я пришла для того, чтобы обречь вас на проклятие, которое вы сотворили для других!

Она еще не договорила, а силуэт Яги уже охватили языки пламени.

Дети вытаращили глаза, а высокорослый колдун Аксон оказался внутри сияющей сферы. К нему устремились острые, как кинжалы, лучи. Один из этих лучей пронзил позвоночник колдуна, и он рухнул на пол, лишившись чувств.

Но Яга и не подумала огорчаться. Пламя не причиняло ей никакого вреда — языки гасли, едва лишь прикасаясь к ней.

— Глупцы! Тупицы! — надрывалась старуха. — Разве не знаете, что как раз этого-то я и ждала всю мою жизнь?! Я вся пылаю злобой изнутри, так почему не согреться ею снаружи? Нетушки, получайте сами!

Гвен закричала и пошатнулась. Что-то словно бы вспыхнуло внутри нее. Яга мстительно заперхала и повернулась к Роду. Он почувствовал нечто вроде сильнейшего удара тока, окаменел от боли.

Но тут Яга взвыла и, схватившись за голову, завертелась, ища взглядом обидчика. Она встретилась глазами с неотрывно глядящим на нее Магнусом. Старуха заковыляла к нему, вопя:

— Перестань! Не надо! Хватит!

Магнус скривился от боли, губы у него задрожали, но он только крепче сжал ручонку Грегори и не отвел взгляд.

Корделия свирепо сощурилась, спокойно подошла к старухе-ведьме и прикоснулась к ее виску. Яга замерла, как замороженная, и в это же мгновение боль, сковавшая Рода и Гвен, отступила — так, будто бы их дочь нажала кнопку выключателя. Гвен и Род покачнулись, поддержали друг друга, попытались приготовиться к псионной атаке…

Но тут Ари, наконец овладевший собой, подбежал к Яге. В руках он вертел и мял что-то, а потом поднес это ко лбу старухи.

Это был камень.

Взгляд у старухи стал обалдевшим, потом судорога, сковавшая ее лицо, отступила, и в глазах Яги появился испуг.

В следующий миг она обмякла и стала опускаться на пол.

Джеффри подскочил к ней, поддержал и уложил рядом с поверженным чародеем Аксоном, за которым все это время он неотрывно следил.

— Они померли? — в ужасе спросил Ари.

— Нет, — успокоил его Джеффри. — Хотя они это очень даже заслужили.

— О нет! Если ты говоришь правду, мальчик, если они живы — так ведь я их исцелил!

Джеффри смотрел на Ари так, словно тот сошел с ума.

— Слава Богу, детки, что мы взяли вас с собой! — вяло воскликнул Род, подковыляв к своим отпрыскам. — Молодцы, славно потрудились.

— У нас бы ничего не вышло, — возразил Магнус, — если бы для начала вы не вызвали на себя ее злость. Только потом мы поняли, какова природа ее колдовства.

— Можешь мне поверить, я и пальцем не шевельнул, — признался Род. — И откуда она только взяла такую силищу?

— От сотен и сотен таких, как она, — сообщила Гвен. Она опустилась на колени рядом с распростертой на полу ведьмой и подвела пальцы под затылок Яги. — Я читаю об этом в ее воспоминаниях… — Гвен поежилась. — Ох! Сколько же тут извращенной злобы! Но за завесой злости я читаю вот что: эту старуху и много других колдуний собрала под свое крыло Убу Маре.

— Зачем же? — опасливо спросил сильно побледневший Ари.

Гвен покачала головой.

— Она каким-то образом питалась их силой и сама становилась во сто крат сильнее. А Яга — всего лишь игрушка в руках этой могущественной колдуньи, всего лишь ее продолжение.

— И эту жалкую старушонку такое положение дел радовало, — догадался Род. — Лишь бы быть частью чего-то большего, да?

Гвен кивнула.

— Но теперь, что удивительно, все, что было в ее разуме, искривлено и перекручено, все то, что сделало ее легкой добычей Убу Маре — вся ненависть и желчная зависть, и злоба, все это выправляется, разглаживается, возвращается к началам гармонии! — Гвен взглянула на Ари. — Как вы это сделали?

Волшебник расслабился, отер пот со лба, улыбнулся.

— Да как раз так, как вы и сказали, люди добрые. Сотворил камешек, который играет музыку легкую, гармоничную, полную порядка, какой живет внутри меня самого.

Ну а был Ари человеком необычайно спокойным, уравновешенным и жизнерадостным. Род посмотрел на Магнуса.

— А ты что такое вытворил, сынок? Отчего она вдруг замерла?

— Да примерно то же самое я сделал, — смущенно отозвался Магнус. — Я заметил, как Яга поглощала пламя гнева нашей мамы, вот и попытался наполнить ее спокойствием и дружелюбием. Эти чувства я облек в форму музыки Баха, с которой нас знакомил Векс, и направил эту музыку в ее разум.

— Ну а она, конечно же, нанесла тебе ответный удар!

— Да, и очень сильный притом! — выпалил Грегори, поежился и зажмурился.

Магнус обнял младшего братишку, прижал к себе.

— А ты был моим щитом. Прости, Грегори. Я никак не мог мысленно заставлять Ягу слушать Баха и распутывать узлы ее ненависти и злобы одновременно.

— Да я с радостью помог тебе, — заверил его побледневший Грегори. — Я старался поскорее ослабить тот узелок гнева и горечи, который она пыталась завязать в твоей душе. Ох, братец! Только бы больше мне не пришлось такого делать!

— Ну все. Хватит об этом, — поспешила оборвать разговор Корделия. — Но думаю, как раз из-за этого ведьма не смогла отбросить мою руку.

— А ты что сделала, дочка? — в тревоге спросила Гвен.

— А я думала о майском утре, о том, как я радуюсь рассвету и пению птиц. Больше ни о чем — но все это я мысленно соединила с такой музыкой, какая звучит вокруг этого домика.

— Вот как… — зачарованно протянул Ари. — Она поглотила мою музыку только потому, что ваша подготовила ее к этому! — Он обернулся и неуверенно посмотрел на Гвен. — А нельзя ли тогда моей музыкой лечить погубленные души?

Гвен встала, выпрямилась и улыбнулась.

— Конечно, можно! Но вы же сами видели, почтенный волшебник, что для этого мало одной мелодии. Их нужно много, и чтобы слушали не единицы, а сотни!

Ари вытаращил глаза.

Немного постояв, он отвернулся и решительно проговорил:

— Нужно срочно приниматься за работу! Сотни, тысячи! Я изготовлю их и рассею по всей стране, хоть бы мне и пришлось исходить ее из конца в конец!

— Что ж, в этом мы вам, пожалуй, сумеем помочь.

Гвен обвела взглядом детей. Те дружно кивнули.

* * *

Уже через несколько минут, когда Гэллоуглассы уходили от домика Ари в сгущающихся сумерках, они слышали, как зарождается мелодия, полная простой радости от созерцания красоты мира. При этом мелодию поддерживал ритм — хоть и легкий, но все же характерный для рок-музыки.

(обратно)

24

Не успели Гэллоуглассы на следующее утро отойти далеко, как музыка начала причинять им физическую боль. Дело было не только в громкости, айв том, что приходилось слушать с десяток разных мелодий и ритмов одновременно. Все пьесы, исполняемые камнями, были более или менее похожи, но различий между ними хватало для того, чтобы Род через некоторое время утратил всякое терпение и начал скрипеть зубами. Он вспомнил о том, что говорили парни и девушки из тех тысяч, что собрались на лугу. А они говорили о том, что любят музыку погромче — только тогда, дескать, они ее телом чувствуют. «Как же обнищали их души, — с тоской подумал Род, — если какие-то чувства у них вызывают только звуковыеволны».

Грегори шел, закрыв уши ладошками. Вид у него был замученный и несчастный. Гвен и Джеффри шагали рядом, храбро держась из последних сил, но даже Магнуса пошатывало, а Корделия шла с затуманенным взором и странно подергивалась. Род чувствовал, как в голове у него начинает шевелиться препротивная головная боль — предвестник приступа мигрени.

В конце концов Гвен не выдержала. Род увидел, как она остановилась, решительно вдохнула и выдохнула, сложила руки перед грудью ладонью к ладони. Потом губы Гвен зашевелились, но до Рода не донеслось ни звука, ни слова. Род нахмурился, помотал головой, показал на ухо. Гвен вздохнула, и в головах у Рода и детей прозвучал ее мысленный голос:

— Это нестерпимо. Нужно остановиться и придумать, как заглушить эти звуки.

Дети послушно остановились и собрались вокруг матери.

— Может, сделать так, как те крестьяне? — предложил Грегори.

— Славно придумано, — одобрила Гвен. — Поищите воск.

Воск нашли быстро и добыли без особого труда. Одуревшие от звуковой атаки пчелы валялись без сил на дне колоды. Мальчикам показалось немного странным, что вместо полосочек на брюшках у пчел — маленькие буковки «G»^[40], но они не стали из-за этого задерживаться, побыстрее собрали воск и принесли матери. Корделия тем временем принялась плести ведерко из коры. Зачем — мальчики спрашивать не стали.

Гвен взяла у сыновей собранный воск, расплавила его в пальцах и на несколько мгновений задержала на нем взгляд. Род в который раз поразился способностям жены: для размягчения воска посредством телекинеза требовалась изрядная степень сосредоточения, а для того чтобы сосредоточиться посреди такого чудовищного шума, нужно было обладать недюжинной силой разума.

Вскоре Гвен начала раздавать детям по паре восковых затычек для ушей. Род вытащил из седельной сумки запасное одеяло, разорвал его на полоски и помог детям обвязать уши поверх затычек. Отчасти отгородившись от шума, все заметно повеселели. Затем Род и сам повязал голову обрывком одеяла и порадовался тому, что избавился от худшего — только назойливые басовые ноты все-таки прорывались к барабанным перепонкам. Род хотел было пожаловаться на это Гвен, но она уже успела вставить в уши затычки и обвязаться куском одеяла, а теперь подбрасывала травы в берестяное ведерко, изготовленное Корделией. От ведерка повалил пар — Гвен согрела воду без костра, ускорив движение молекул. Покончив с работой, Гвен поднесла туесок к губам, сделала глоток, передала Корделии, та отпила и передала Магнусу. В конце концов берестяное ведерко добралось до Рода, и он выпил все, что там оставалось, после чего обнаружил, что стук ударных и вибрация баса стали терпимыми. Он одарил Гвен изумленным взглядом.

— Как ты это сделала?

— Сварила снадобье, — ответила она. — Разум умеет отсекать то, чего не желает слушать. Я только помогла ему в этом.

«Весьма логично, — подумал Род. — И наверняка здесь больше действует убеждение, чем само снадобье». Зелье произвело тот эффект, которого от него ожидали, но Род подозревал, что, если бы Гвен раздала всем изготовленные ею сахарные подушечки, действие получилось бы ровно таким же.

Так или иначе, цель была достигнута — Гвен снабдила семейство превосходными берушами.

Род пристально посмотрел на супругу и, медленно шевеля губами, произнес:

— Но конечно, мы теперь все равно не сумеем говорить без телепатии.

Как ни странно, он расслышал ответ жены. Ее голос прозвучал приглушенно, но все-таки Род разобрал слова:

— Пожалуй, сумеем, господин мой. Но что же это за волшебство, если музыка приглушена, а наши голоса — нет?

— Ваши голоса звучат посередине диапазона частот, воспринимаемых ухом человека, — объяснил Векс. — Судя по всему, восковые пробки отсекают высокие частоты, а под действием травяного отвара приглушаются низкие.

— Так, значит, все-таки мы имеем дело с фильтрами, а не просто с заглушками?

— Да, Род. Имеет место понижение уровня шума, но сохраняется его информационная составляющая.

— В общем, жить можно. Спасибо тебе, о удивительная женщина. — Род галантно подал Гвен руку. — Не желаете ли прогуляться?

И они продолжили путь по царству какофонии. Рода радовало то, что головная боль у него начала утихать, но несколько огорчало то, что Корделия и Магнус продолжали на ходу притопывать.

А потом они вышли на проселочную дорогу и за ее поворотом увидели сидящего у обочины священника.

У Рода он сразу же вызвал недоверие. Во-первых, уши у него были ничем не заткнуты. Кроме того, у него не имелось символов ордена Святого Видикона — а этот монашеский орден был единственным легально действующим на планете Грамерай. Этот человек был одет в сутану из черной домотканой ряднины, а тонзуру ему явно выбривал какой-то дилетант. К тому же и бороду сбрить монаху явно не мешало. Короче говоря, этот человек производил впечатление монаха-самозванца. Как раз такие доморощенные священники в последнее время вызывали большую тревогу у Туана.

Однако внешне по крайней мере священник вел себя вполне мирно. Путников он встретил добродушной улыбкой.

— Бог вам в помощь, люди добрые! Куда путь держите?

— На север, — с натужной улыбкой отвечал Род. — Вот хотим узнать, откуда пошла эта музыкальная чума.

— Только и всего-то? — удивился священник. — Так я уже в том месте побывал и обратно вернулся!

Род удивился, но не успел он и рта раскрыть, как его дочь, охваченная доверчивостью, взмолилась:

— Так отведите же нас туда! Без вас мы будем долго скитаться!

Род собрался было отчитать Корделию, но Гвен коснулась его губ кончиками пальцев, и он вовремя опомнился. Да скорее всего Корделия и не услышала бы его.

— Если бы вы оказали нам такую любезность, святой отец, — сказала Гвен, — мы бы вам были так благодарны! Уважьте, сделайте милость!

Милость бы не помешала, это точно. Священник с радостной улыбкой закивал.

— Пойдемте, пойдемте же! И поверьте, бояться нечего!

С этими словами он поднялся и, опираясь на посох, зашагал к северу.

Гэллоуглассы последовали за ним. Род мысленно обратился к Гвен:

— Ты, конечно, понимаешь, что я ему не доверяю.

— Я тоже, — отозвалась Гвен. — Но уж лучше пойду следом за ним, чем повернусь к нему спиной. И покуда наши уши защищены от этого адского шума, мы можем не опасаться засады и западни.

— Векс, смотри в оба, — распорядился Род, зная, что робот наверняка убавил громкость на приеме. — А ты, Гвен, почему ему не доверяешь?

— Потому что уши у него не заткнуты, а шум вроде бы его вовсе не беспокоит, — отвечала Гвен. — А ты?

— Да стоит только глянуть на него и вспомнить о том, что он не назвал своего имени.

Род продолжал путь. Уверенности у него немного поприбавилось, однако он самым подозрительным образом оглядывал любую груду валунов и самые реденькие кустики у дороги.

— Меня зовут преподобный Яго, — сообщил священник в черной сутане, оглянувшись через плечо.

— Меня — Род, — отозвался Гэллоугласс и поспешил догнать священника, попутно гадая, почему тот не предварил свое имя более привычным для слуха «отец» или «брат». Он решил, что этот человек попросту несколько заносчив, и поинтересовался: — Не посоветуете ли, на что обратить особое внимание, когда мы доберемся до места?

Яго пожал плечами.

— По возможности надо держаться вместе. Честно признаюсь, кое от чего там можно смутиться, но опасного я ничего не увидел.

Род обратил внимание на расстановку акцентов и почувствовал, как вскипел в крови адреналин.

— Далеко ли дотуда?

— Да во-он там уже начинается, — отозвался Яго и указал на величественный замок, башни которого высились над верхушками леса.

— Странно… Как это раньше он мне в глаза не бросился, — удивился Род.

Неожиданно башни как бы подтаяли с краев, расплавились, и вместо замка образовалась гора.

Дети ахнули, а Гвен взволнованно спросила:

— Что это за колдовство?

— Пойдемте, не останавливайтесь, — поторопил семейство Яго. — Это еще не все. — Он ушел вперед на несколько шагов, обернулся и недовольно нахмурился. — Не мешкайте, идите! Вам обязательно надо поглядеть! Таких чудес вы точно раньше не видели!

Род посмотрел на Гвен. Лицо у той стало серьезным, даже суровым. Она согласно кивнула. Род проговорил:

— Хорошо, мы идем.

Дети опасливо последовали за родителями. Магнус поглядывал то на мать, то на отца, то на священника.

Гора, нависшая над ними, вдруг начала таять, словно оставленная на солнце горка мороженого на блюде, и на ее месте встала великолепная алмазная башня.

Яго пробирался через высокую густую траву. Гэллоуглассы пошли за ним и вскоре выбрались на широкую равнину. Остановившись, они затаили дыхание от волнения.

Равнина от края до края была заполнена самыми невероятными фигурами. Небо на горизонте закрывала сияющая дымка, непрерывно ходящая волнами и переливающаяся всеми цветами радуги. Да и фигуры не пребывали в покое. Гигантский овальный циферблат с девятью стрелками, и у каждой на конце — цифра, и все стрелки вертелись, причем две — в обратную сторону… Громадный жук ползал у подножия высоченного обелиска, над верхушкой которого зависло полупрозрачное разноцветное облако… Ближе к людям, направо от них, вели поединок двое рыцарей. Они не прикасались друг к другу, но непрерывно делали выпады и вновь отступали. Неожиданно вся равнина вздыбилась, насыпь, шедшая по кругу, выросла, разбухла и превратилась в холм, и по его склону вниз заскользили салазки. Потом северный склон холма стал более покатым, по нему покатилось колесо и мало-помалу превратилось во втулку, движение которой постепенно стало эксцентрическим. Но вот и втулка начала менять очертания, превратилась в длинную гусеницу, а потом и вовсе растаяла и исчезла, но почти сразу же на ее месте поднялось нечто продолговатое, аморфное, и в конце концов появилась гидра, увеличилась, на ее отростках выросли головы, хвосты и туловища, и вот уже место гидры заняли шесть большущих змей. Далеко они не уползли: одна превратилась в тапира, другая — в саламандру, третья — в ворона, и так далее, и так далее…

Все в долине пребывало в движении, ничто не оставалось неизменным. Рыцари обратились в драконов, часы — в ветряную мельницу, облако уплыло от обелиска и стало гигантским пчелиным ульем. Но надо всем этим возвышалась алмазная башня — правда, ее поверхность становилась все более грубой и тусклой, становились видны швы и ряды камней.

Над башней, у ее подножия и даже сквозь нее проникал тяжелый, пульсирующий ритм музыки камней, сложенных тяжелым металлом. Вой и карканье разносились по долине, они проникали даже через систему фильтров, защищавших уши Гэллоуглассов.

Род крепко сжал руку жены.

— Гвен! У меня опять галлюцинации!

— Вовсе нет, — ответив ему рукопожатием, возразила Гвен. — Я вижу то же самое.

— И я, — подхватил Магнус, широко раскрыв глаза.

Остальные дети мысленно присоединились к старшему брату и родителям.

— Скажите, — обратился Род к Яго, — тут хоть что-то есть реальное?

Яго пожал плечами.

— А что такое «реальность»?

— Ой, только не это опять! — застонал Джеффри. — Векс, может, ты ему ответишь?

Яго вздрогнул от изумления.

— Он меня не услышит, — напомнил мальчику робот.

— Реальность не зависит от того, что о ней кто-то думает, — объяснил священнику Грегори.

Род и Гвен уставились на своего младшенького с нескрываемым ошеломлением. Род обернулся и искоса глянул на Векса. Но Яго только усмехнулся — и не сказать, чтобы так уж добродушно.

— Если так, то вы не побоитесь прогуляться посреди этих миражей.

— Не совсем так, — возразил Джеффри. — Может быть, все эти штуки — не то, чем кажутся, но все равно они могут таить в себе опасность.

— Да нет же, в этих фигурах ничего опасного нет, — возразил Яго. — Если уж вы пожелали отыскать средоточие этой музыки, вам придется ступить на равнину.

Он отвернулся, ушел вперед на несколько шагов и обернулся — словно бы для того, чтобы спросить, идут его спутники с ним или нет.

Магнус сдвинул брови, обвел долину взглядом, а его братья и сестра вопросительно посмотрели на родителей. Те переглянулись между собой. Наконец Гвен неохотно выговорила:

— Мы защищены от всего этого.

— Пока — да, — согласился Род. — Векс, скажи-ка, что ты видишь?

— Всего лишь равнину, Род, на которой кое-где лежат крупные валуны и местами растут кусты и деревья.

— Что ж, тебе отводится роль пробного камня, Железяка. Слушайте меня, семейство. Все эти фигуры — псионного свойства, а это означает, что мы скорее всего сумеем совладать со всем, что бы в нас ни было запущено. Главное, детки, не забывайте вот о чем: того, что вы видите, на самом деле может не быть. Настройтесь на связь с мамой и делайте все, как она скажет.

— Спасибо за доверие, — невесело отозвалась Гвен. — А ты как защищаться намерен, муж мой?

— Так же, как и ты, само собой. А еще — с помощью этого. — Род обнажил меч. — Так, на всякий пожарный.

Сверкнула сталь — Магнус и Джеффри выхватили шпаги.

— Не забывайте, мальчики: первым делом — псионная оборона, — предупредил их Род. — Без моей команды шпагами не размахивать, а у меня большое подозрение, что наши враги — никак не воины. Векс, сообщи, если увидишь кого-нибудь вооруженного.

— Задачу понял, Род.

— Тогда вперед, следом за Яго. Пошли.

И они вышли на равнину и ступили в страну миражей.

Когда они уже были на середине равнины, в окружении причудливых, то и дело меняющих очертания фигур, Род вдруг остановился и крикнул:

— Подождите!

Яго обернулся, улыбаясь и сверкая глазами.

— Что такое?

— Да вот… это гигантское сооружение… — Род указал. — Когда мы его в первый раз увидели, оно было замком, а потом вдруг превратилось в гору, потом — в алмазную башню, потом — в обычную, сложенную из камней, а теперь… теперь это что-то огромное и бесформенное!

Яго присмотрелся получше. И верно: сложенная из камней башня расплавилась и превратилась в нечто наподобие пухлого обелиска, у которого на верхушке примостилась гипербола. Фигура переливалась разными красками и оттенками цветов. «Будто шелковый муар», — подумал Род.

— Похоже на гигантскую куколку^[41], — сказал Грегори.

— Если это куколка, братец, спаси меня, Господи, от бабочки, которая из нее выведется!

— Ты видишь то, о чем мы говорим, Векс? — спросил Род.

— Да, Род. Этот объект возникал постепенно, по мере рассеивания тумана.

Интересно. Что бы это ни было, оно воспринималось не только псионно, но и обычными органами чувств.

Яго вернулся.

— Странные очертания, согласен — именно сейчас. Такое впечатление, что это нечто среднее между двумя формами.

Что ж, Род по крайней мере убедился в том, что этот человек подвержен видениям в той же мере, что и все остальные. Либо так, либо Яго попросту лгал.

У подножия гигантского кокона вспыхнули два ярких огненных столба.

Род нахмурился.

— Это еще что такое?

— Пойдем посмотрим? — предложил священник и не медля шагнул вперед.

Дети рванулись было за ним, но Гвен вытянула руку и загородила им дорогу.

— Нет! — строго сказала она. — Мы не тронемся с места, покуда эта странная гора не примет законченную форму!

— Ну, тогда устроим привал.

Джеффри и Грегори плюхнулись на землю и скрестили ноги. Корделия и Магнус сели «как взрослые». Для себя и жены Род выбрал пень и валун и опустился на камень очень осторожно, опасаясь, что тот растает под ним. Затем он обернулся и обратил внимание на то, что священник устроился на земле рядом с детьми. Роду это не понравилось: получалось, что этот человек как бы объединился с детьми. Он вроде бы своим поведением заявлял: «Я — один из вас, я не взрослый, и поэтому мне можно доверять».

Первый вопрос, который священник задал детям, ему тоже не пришелся по сердцу:

— А зачем вы себе на голову эти уродливые тряпки намотали?

— Чтобы музыка нас не отвлекала, — ответила вместо детей Гвен.

— О, не извольте сомневаться, вы к ней привыкнете! Походите какое-то время посреди этих звуков и вскоре перестанете их замечать!

Взгляд у Корделии стал неуверенным, но Род поспешно заметил:

— Может быть, так оно и было — пятьдесят миль назад. Но теперь музыка стала настолько оглушительной и беспорядочной, что отрешиться от нее просто так невозможно.

— Да что вы! Зачем отрешаться! Надо просто научиться слушать ее и извлекать из этого радость!

Магнус глянул на отца и спросил:

— Зачем же нам учиться радоваться музыке, если она нам совсем не нравится?

— Так ведь если научитесь, будете получать великое наслаждение!

Магнус опасливо посмотрел на Яго, но промолчал.

— Может быть, так можно говорить о музыке, которая для понимания достойна изучения, — сказал Род. — Но ведь и это не значит, что ты обязан побороть естественную неприязнь к звукам, которые действуют тебе на нервы!

— О нет! Я же не об этом! Я о том, что к музыке надо привыкнуть! — возразил священник. — Если бы вы слушали такие звуки с колыбели, вы бы их очень полюбили!

Корделия внимательно наблюдала за спором. Ее взгляд метался от отца к священнику и обратно. Было видно, что ее охватила неуверенность.

— Почему-то я в этом сомневаюсь, — покачал головой Род. — Мне представляется странной не сама ткань музыки, если можно так выразиться. Мне кажется, что дурна манера ее подачи.

— Уверяю вас, в рамках стиля эта музыка сочинена и сыграна мастерски!

— А я бы сказала, супруг мой, что ты слишком добр, — одарив священника суровым взглядом, заметила Гвен. — Дело не в «дурной манере подачи», как ты выразился. Просто-напросто это плохая музыка, вот и все.

Священник с большой натугой растянул губы в улыбке, обвел взглядом все семейство и сосредоточил свои аргументы на той, которая начала сдавать позиции.

— Ну, что же ты, красавица? Ты-то знаешь, как твои ровесники обожают такую музыку! Сними с головы тряпки, вынь из ушей затычки и погрузись в мир звуков!

Корделия поднесла ладони к ушам.

— Не смей! — крикнула Гвен. — Даже не вздумай трогать!

Корделия резко опустила руки.

— Но мамочка, это правда! Всем юным девушкам и парням нравится такая музыка!

— Что значит «всем»? — строго вопросила Гвен. — Много я видела молодежи, которой по сердцу красивая, приятная, нежная музыка, а здесь вижу жалкую горстку! С чего ты взяла, что таких много, кому этот треск по душе?

— Ну так… так священник говорит!

— Верно, красавица, верно! Не позволяй родителям командовать тобой! Думай за себя!

— Ага, думай за себя^[42] и делай, что он тебе скажет! — с нескрываемым сарказмом воскликнул Род. — Так кто же тогда за тебя думает, а?

— Не слушай голоса взрослых, они не понимают юных, они противятся всему новому! — продолжал подзуживать Корделию Яго.

— На самом деле ничего особо нового я здесь не нахожу, — возразил Род. — Все то же самое, что мы слышали около Раннимеда — только фомче, объемнее, а по качеству хуже. Наверное, кто-то думает, что если про громкое и плохое говорить «Это хорошее!», то им все поверят.

— Но как мне доказать, что он не прав? — чуть не плача проговорила Корделия.

— А ты не доказывай. Просто скажи: «Нет!»

— Но ведь он же священник!

— Ты так думаешь? — прищурившись, вопросила Гвен. — Любой может напялить на себя монашескую сутану и выбрить макушку.

— Как вы смеете сомневаться в моем сане?

— Если они не усомнятся, это сделаю я! — прозвучал чей-то голос с оттенком стали.

Все в испуге подняли головы. Джеффри вскочил с земли, схватился за шпагу, побледнел. Незнакомцы подошли незамеченными в разгар спора.

Однако бояться их вроде бы не стоило. Это были двое монахов в простых коричневых сутанах ордена Святого Видикона, и лица у них были приятные, улыбчивые. Один из них был молодой, высокий, светловолосый, другому — полному, седоватому — на вид было под пятьдесят.

Дети вытаращили глаза. Грегори ухватился за юбку матери.

— Берегитесь! — взвизгнул монах в черном балахоне. — Это не настоящие монахи! Это слуги сатаны! Люди, не дайте им обмануть вас! Это демоны в человеческом обличье!

— Какая наглая ложь! — сурово воскликнул пожилой монах. — Мы — из ордена Святого Видикона! А ты? Что за облачение на тебе? К какому ордену ты принадлежишь?

— Мне никакие ордена не нужны! — выкрикнул Яго. — Я свободный человек! И я не стану слушаться тех, кто поклоняется идолам!

Он выхватил из складок балахона бутылочку, рывком выдернул пробку и выплеснул содержимое на монахов.

Разбрызгались серо-зеленые капли, Гэллоуглассы инстинктивно попятились.

Попятились и монахи. Лишь одна капля упала на сутану молодого монаха и прожгла в ткани дырку. Монах вскрикнул от боли, но сразу же устремил пристальный взгляд на ожог, и кожа на его бедре тут же стала здоровой.

— Вот! — вскричал Яго. — Видите? Видите? Зло сгорает там, где к нему прикасается святая вода!

— Это не святая вода, а колдовское зелье! — презрительно бросил пожилой монах. — Кто ты такой, чтобы уводить юные души с пути истинного?

— Уводить нас с пути истинного? — изумилась Корделия. — Но ведь он — священнослужитель!

— Нет, — заверил ее молодой монах. — Он самозванец, он воплощенный Порок, и его цель — искушать и совращать. Он Иуда, лжесвященник^[43].

— Не верьте ему! — взвизгнул Яго. — Он говорит от имени тех, кто противится переменам!

— Мы желаем, чтобы все люди менялись, возлюбя ближних своих, — возразил пожилой монах, — а ты настраиваешь их друг против друга. — Он натянул цепочку, висевшую у него вокруг шеи, вынул медальон из-под сутаны, открыл крышечку. — Погляди на этот камень и сотвори зло, если сумеешь!

Лжесвященник вытаращил глаза в искреннем изумлении, но в следующий же миг его губы растянулись в волчьем оскале, и он издал жуткий хриплый вой.

А драгоценный самоцвет в оправе медальона, казалось, ожил. Он засветился, и Гэллоуглассы ощутили, как в нем запульсировала псионная энергия.

Лжесвященника эта пульсация заставила задрожать с головы до ног. И тут пожилой монах крикнул:

— Изыди!

Послышался резкий сухой взрыв, взметнулась пыль. А когда она осела, лжесвященника и след простыл.

Монахи облегченно вздохнули, пожилой закрыл крышечку медальона.

Корделия вытаращила глаза.

— Что это за волшебство?

— Волшебство того камня, что вставлен в медальон, — объяснил молодой монах. — Он способен преображать силу, которой пользуется любой чародей или волшебница. Этот лжесвященник был из тех чародеев, которые умеют заморочить голову добрым людям, чтобы заставить тех поверить в заведомую ложь.

— Чудесный камень взял эту силу и превратил ее в иную, — добавил пожилой монах. — А в какую — это уж я выбрал.

— А что это за камень? — восторженно спросил Грегори.

— Этот камень сотворил Верховный Чародей Грамерая, малыш.

— Твой камень? — Магнус изумленно уставился на отца.

Рука пожилого монаха замерла на защелке медальона.

— Так вы — Верховный Чародей?

— Меня зовут Род Гэллоугласс, — признался Род. — А это моя супруга, леди Гвендилон.

— Леди Гэллоугласс! — Пожилой монах учтиво поклонился. — Я — отец Телониус^[44], а это — брат Дориан.

Молодой монах также склонил голову в поклоне.

Гвен слегка поклонилась в ответ и проговорила:

— А это наши дети — Магнус, Корделия, Джеффри и Грегори.

— А мы еще гадали, как же это четыре юные души уцелели в этом урагане соблазна, — покачал головой молодой монах. — Теперь ясно. Они были под вашей защитой.

Гвен улыбнулась и сказала:

— Тут дело больше не в волшебстве, а просто в том, что мы их родители.

Но отец Телониус возразил:

— Хорошо, если так. Но мы видели: очень многих детей увели с пути истинного такие, как этот Иуда, и они не послушались своих отцов и матерей. В стране развелось множество злодеев, которые готовы приспособить музыкальные камни для своих черных целей — жажды власти, к примеру. Есть и такие, которые питаются энергией молодых, как вампиры. Эти мерзавцы — великие циники, им знакомы самые примитивные, самые дурные человеческие побуждения. Пользуясь ими, они и соблазняют, и совращают молодых. Большинство родителей ни о чем таком и понятия не имеют. Им нечего надеяться на то, что они сумеют одолеть тех, кто всю свою жизнь посвятил совращению молодежи.

Магнус и Корделия обменялись затравленными взглядами.

— Но как же вы узнали, что этот священник — не настоящий? — спросил Джеффри.

— Он не проповедовал Слово Христово и Его Причастие, — ответил брат Дориан.

Джеффри этот аргумент не убедил. Подозрительно глядя на монахов, он осведомился:

— А нам как узнать, что вы — настоящие? Поймите меня верно: один нас уже обманул, так почему я должен верить другим?

— Я проповедую Христа и те чудеса, которые Он сотворил, — ответил ему отец Телониус. — И более всего я проповедую таинство Причастия, завещанное нам Христом. Мы принимаем Его тело и кровь в виде вина и хлеба. Такого объяснения вам достаточно?

— Боюсь, не совсем, — отозвался Род. — Надеюсь, вы извините меня, господа священнослужители, но, признаться, я до некоторой степени разделяю с моим сыном его недоверчивость.

— Рукоположенные члены ордена Святого Видикона, — зазвучал в голове у Рода голос Векса, — обучены хотя бы азам современной науки.

Род кивнул.

— В вашу религиозную проповедь я верю, святой отец, но не будете ли вы так любезны сформулировать начала термодинамики?

Брат Дориан широко раскрыл глаза, а отец Телониус спокойно улыбнулся и ответил:

— Первое правило гласит: «Количество энергии в замкнутой системе является постоянной величиной».

— Это можно сформулировать иначе, — добавил брат Дориан. — Люди не умеют создавать или разрушать энергию, они только изменяют ее, переводя из одной формы в другую — как сделал ваш камень.

Отец Телониус одобрительно кивнул и продолжил:

— Второе правило гласит: «При любом изменении состояния энергии ее энтропия может только увеличиваться».

— Мы должны всегда стремиться к гармонии и порядку, — негромко добавил брат Дориан, — но настанет день Конца Света и Второго Пришествия Христа.

— С научной точки зрения они совершенно правы, — услышал Род голос Векса, — но с богословскими выводами я мог бы и поспорить.

— Что ж, вы нас убедили, — сказал Род. — Вы настоящие. Извините за проверку, преподобные.

— Не стоит извинений, — ответил отец Телониус.

А брат Дориан пробормотал:

— Вот если бы молодежь точно так же проверяла слова тех, кого она слушает! Всегда полезно для начала подвергнуть авторитет сомнению.

— Нужно выслушать ответ, — уточнил отец Телониус, — и оценить его.

Грегори с едва скрываемым любопытством спросил:

— Пожалуйста, скажите, святой отец, как вам удалось совладать с папиным камнем?

— Да-да, как? — подхватил Магнус. — Потому что у папы не получилось.

Род одарил сыновей мстительным взглядом, но Грегори этого словно бы не заметил.

— Неужели вам достаточно было сказать «Изыди!»?

— В каком-то смысле — да. Произнесение это слова сосредоточило мою волю и дало императив силам, на которые воздействовал камень. Я обладаю даром гипноза, но мои способности не слишком велики. Будь я могущественным проективным телепатом, мне и слова произносить бы не понадобилось — достаточно было бы послать мысль-импульс. И все же сил у меня достаточно для того, чтобы уметь управлять этим кристаллом.

— А почему же лжесвященник не сумел отвести от себя силу камня?

— Потому что не держал его в руках. Мы установили, что действием камня может управлять только тот, кто к нему прикасается.

— Кто угодно? — вытаращив глаза, воскликнул Грегори.

— Кто угодно, кто знаком с принципом его действия.

— Но почему же тогда вас не сопровождает отряд рыцарей? — возмутился Джеффри. — Почему с вами нет целого войска телохранителей? Ведь если этот Камень попадет в руки того, кто пожелает подчинить других людей своей воле, такой злодей может наделать немало бед!

— Да, мы знаем об этом, — невесело отозвался отец Телониус. — Но не было у нас времени посылать за телохранителями. Наш аббат услышал весть от дозорных-телепатов, а они сообщили о том, что здесь, на западном побережье острова Грамерай, собираются чудовищные силы Зла и что эти силы стремятся захватить и извратить силу, коей обладают музыкальные камни, дабы с ее помощью поработить народ.

Род обратил внимание на то, что новый аббат обзавелся монахами, проводящими телепатическую разведку. Это могло стать благодатью для Грамерая — а могло и проклятием.

— Стало быть, посылать гонца к королю с просьбой о подмоге времени не было?

— Нет. Аббат только отправил по стране несколько групп монахов. А мы с братом Дорианом должны разыскать ту злобную душу, которая пытается извратить могущество музыки и истребить этого мерзавца с помощью Чародейского Камня.

— Но если вас захватят в… — не отступился Джеффри.

— Никто не сможет воспользоваться Камнем, потому что никто не знает, как это делается, — заверил его отец Телониус.

— Ну а если вдруг все-таки догадаются?

— Не догадаются. — Род сжал плечо сына. — На данный момент Камень в самых надежных руках, и телохранители у тех, кто владеет Камнем, теперь есть тоже самые надежные. Так?

Джеффри вздрогнул, обернулся, взглянул отцу в глаза и вытянулся по стойке «смирно».

— Да, сэр! — Затем он снова обратился к монахам: — Вы можете не беспокоиться ни о чем! Мы прикроем каждый ваш шаг!

Отец Телониус торжественно склонил голову, чтобы спрятать улыбку.

— Будем вам чрезвычайно признательны.

— Это мы вам признательны за то, что вы прогнали лжесвященника, который мог соблазнить нас.

Джеффри выразительно зыркнул на Магнуса и Корделию.

— Ты на что намекаешь? — возмутился Магнус, а Корделия пылко воскликнула:

— Да, да, было искушение, ну и что? Теперь наши глаза все видят ясно, и больше никто не сумеет нас обмануть!

— Угу, — улыбнулся Род. — Покуда у вас в ушах затычки.

— Что ж, тогда давайте продолжим путь вместе, — предложил отец Телониус, протянул руку, и Джеффри зашагал рядом с ним.

Процессия тронулась в путь по миру иллюзий, возглавляемая пожилым монахом и мальчиком-подростком. Вокруг вздымались и опадали туманные силуэты, но вот что странно — казалось, они расступались перед монахами и давали им дорогу.

Через некоторое время Род догнал отца Телониуса и еле слышно проговорил:

— Хотелось бы переброситься с вами парой слов с глазу на глаз, преподобный, если вы не возражаете.

Монах улыбнулся. Судя по всему, он совсем не удивился.

— Конечно, — сказал он, коротко переговорил с братом Дорианом и отошел в сторону вместе с Родом. — Слушаю вас, лорд Чародей. Чем могу служить?

— Услуги мне никакие не нужны, — усмехнулся Род и замедлил шаг, чтобы пропустить свое семейство вперед.

— А вот мне о вас говорили, как о человеке, который верно служит престолу.

— Это правда, — кивнул Род, — но и к вашему ордену я отношусь тепло.

— Рад слышать это, — тихо отозвался монах. — Вы о чем-то желали спросить, лорд Чародей?

— Просто хотел узнать, как дела на Терре.

Монах и глазом не моргнул.

— В данное время — неплохо, лорд Чародей. А что, на Грамерае так мало чернокожих, что вы мгновенно вычислили приезжего?

— Попали в точку, святой отец. Слыхал я местные байки, из которых можно сделать вывод о том, что хромосомы тут изредка устраивают сюрпризы, но с таким цветом кожи, как у вас, я в Грамерае еще никого не встречал.

Эта новость монаха удивила.

— Вот как? А я еще подумал — почему ваши дети так на меня глаза таращат. Я предполагал, что среди первых колонистов все же были люди, принадлежащие к моей расе.

— Вероятно, они среди них были, но за пять столетий инбридинга эти гены настолько растворились в общей массе, что теперь, как говорится, не сыщешь концов. Можно ли поинтересоваться, почему отец Эл сам не прилетел?

— Потому, что не было причин для беспокойства.

— Не было причин?

— Не было — на ту пору, когда решался вопрос о моем вылете сюда. — Монах предупреждающе поднял руку. — Просто все удачно сложилось: я прибыл в такое время, когда могу вам понадобиться. Отец Элоизиус Ювелл посылает вам привет и наилучшие пожелания, но он не мог решить, есть ли какая-то особая причина для того, чтобы он отправился на Грамерай лично.

— Ну что ж, я рад узнать о том, что он жив и здоров. — Род вздохнул. — Стало быть, он и понятия не имеет о том, что творится на Грамерае?

— В данном случае — нет. Я прибыл сюда не по срочному вызову, командор Гэллоугласс… — давным-давно никто не обращался к Роду с употреблением его воинского звания. Оно прозвучало непривычно, как-то вовсе неподходяще, — …и даже не по указу Ватикана. Сюда меня привел чисто научный интерес.

Род не мог никому запретить посещать эту планету. В конце концов она не была его личной собственностью. И все же он сказал:

— Я был бы вам очень признателен, святой отец, если бы вы сразу связались со мной — хотя бы из чистой любезности. Мне до некоторой степени интересно, кто сюда прибывает, а кто отсюда убывает, поймите меня правильно.

— Я вас понимаю, лорд Чародей, и примите мои извинения за то, что сразу же не известил вас о своем прилете. Я собирался сделать это, но только я успел акклиматизироваться, как аббат поручил мне разобраться с этой маленькой проблемой, которая тут у вас возникла.

— Не сказал бы, что она такая уж «маленькая». На мой взгляд, это одна из самых страшных опасностей, какие только когда-либо грозили Грамераю. Надеюсь, ваше отношение к происходящему означает, что вы сумеете легко решить поставленную перед вами задачу?

— Как это ни печально — вряд ли. Я способный ученый, но не слишком хороший инженер.

Роду доводилось слышать такое раньше — от людей, которым нужно было только немножечко помочь — и они передвигали с места на место горы или хотя бы астероиды, которые, по сути, являются летающими горами.

— А как у вас по части научных экспериментов?

— О, с этим все в порядке, лишь бы только под рукой был ассистент-лаборант. — Отец Телониус кивком указал на брата Дориана. — А этот молодой человек очень талантлив. Кстати, он уроженец Грамерая.

— Это радует. Означает ли это, что аббат дал вам местного проводника, но ожидает, что проблему все-таки решите вы?

— О нет! Брат Дориан намного больше, нежели проводник! Он необычайно талантлив и умел для своего юного возраста.

Однако насчет того, кто же будет решать проблему, опять не было сказано ни слова.

— А в какой области он талантлив?

— В музыке. И в гипнозе.

— О, — только и сказал Род и устремил взгляд на молодого монаха, весело болтающего с Грегори и Корделией на ходу. — А музыка… это как-то немного странно для инженера, вы не считаете?

— Не совсем — если учесть, что брат Дориан ведет постоянные эксперименты по установлению взаимосвязи между музыкой и псионными явлениями.

Рода наконец озарило.

— Замечательное сочетание — учитывая нынешний кризис. Но его изыскания все считали чистой наукой, лишенной практического применения?

— Верно. Так и было. До сих пор.

— Ясно, — кивнул Род. — Как только для чего-то находится применение, это сразу перестает быть чистой наукой. Сильно ли я ошибусь, отец Телониус, если выскажу догадку о том, что научные интересы брата Дориана до какой-то степени соприкасаются с вашими?

— Ваша догадка совершенно верна. — Чернокожий монах улыбнулся. — Я получил образование инженера-электрика и зарабатывал на жизнь разработкой дизайна музыкальных инструментов. Но чем больше я погружался в работу, тем больше осознавал, что компьютерные программы, применяемые в электронных инструментах, обязательно должны до некоторой степени напоминать мыслительные процессы музыканта. Со временем я почти окончательно убедился в том, что талант музыканта во многом близок псионному дару. Затем я, естественно, начал размышлять о природе таланта — а уж это привело меня к принятию сана. Так я попал в орден Святого Видикона.

— Понятно. — На самом деле Род не уловил особой связи между одаренностью и религией, но сейчас обсуждать эту тему ему не хотелось. — И тема ваших изысканий привела вас на Грамерай.

— Да, к единственному «гнезду» в исследованном космическом пространстве, где регулярно «вылупляются» талантливые эсперы. И похоже, я прибыл как раз вовремя для проведения своего эксперимента! Время поистине идеальное!

— Для нас оно тоже идеальное. Когда с этой пакостью будет покончено, я непременно познакомлю вас с кудесником Ари — но только если вы заранее не пообещаете мне, что не запрете его в лаборатории.

— Вы говорите о том человеке, который создал музыкальные камни? Превосходно! Но пока что нам предстоит заняться теми людьми, которые также обладают редкостными дарованиями, но направляют свои таланты не на создание музыки, а на ее использование в своих целях.

— Вы хотите сказать, что они хотят нажиться на музыке, но при этом не желают приложить усилия и научиться играть хоть на каком-нибудь инструменте?

— Как вижу, вам знаком этот синдром. Да, в принципе идея именно такова: если у тебя есть талант, то учиться ничему не нужно. Все достанется тебе само, без усилий. Но этого, конечно же, не происходит — к великому разочарованию талантливых лентяев. И тогда они становятся циниками и пытаются эксплуатировать тех, кто вкладывает время и силы в обучение игре.

— И вы думаете, что в данном случае мы имеем дело с персоной такого сорта?

— Не исключено. Наверняка эта девица — о, простите, ведь она, кажется, не слишком молода? — эта Убу Маре, о которой я слышал, пытается использовать музыку для завоевания власти и положения в обществе, а уж никак не ради получения эстетического удовольствия.

— Что-то она от этого получает, это точно, и ей абсолютно безразлично, что между делом кто-то страдает.

— Так всегда и бывает, — вздохнул отец Телониус и покачал головой. — Все они таковы. Нам они уже давно знакомы, лорд Чародей, — эти вампиры, которые питаются человеческими душами, которые выпивают радость и надежды юности точно так же, как Дракула выпивал кровь своих жертв, и оставляют после себя высушенные скелеты. Мы боролись и боремся с теми, кто наживается на том, что должно раздаваться бесплатно — и эта борьба идет с тех самых пор, когда диакон Филипп отвратил жителей Самарии от тамошнего колдуна. Три тысячелетия с лишним мы оберегаем слабых и беззащитных от этих волков, постараемся уберечь и сейчас.

— Если так, то нам надо поспешить, — сказал ему Род, — потому что в последнее время волки бродят стаями.

— А разве когда-то было иначе? — улыбнулся ему отец Телониус. — Не печальтесь, лорд Чародей. Вампиры ищут свои жертвы под покровом ночи, а мы приносим солнце.

(обратно)

25

Брат Дориан сказал:

— Видимо, уже близко, потому что у меня такое ощущение, будто я продираюсь сквозь дебри псионной энергии.

— «Дебри псионной энергии»? — удивленно переспросил Род. — А я думал, что это дебри музыки!

— Может быть, псионная энергия преломилась через музыкальные камни, — высказал предположение Грегори.

Род глянул на него.

— Поле псионной силы, остающееся активным даже при том, что оно отделено от своего создателя? Никогда о таком не слышал!

— Это не значит, что такого не могли изобрести, папочка, — ласково заметила Корделия.

— Нет… не значит, — смущенно вымолвил Род, чувствуя себя полным идиотом.

— А разве эти музыкальные камни — не именно такое изобретение? — спросила Гвен у мужа.

— Верно, — кивнул Род. — Как раз такое самое. Простите, оказывается, я — самый главный тугодум в нашем семействе.

— Вовсе нет, — успокоила его Гвен и сжала его руку. — Никто из нас и не помыслил бы об этом, хотя теперь это кажется так просто — если бы не эти почтенные монахи.

— И если бы не твой замечательный кристалл, папа, — добавил Грегори.

— А? Ну да, да, конечно, — усмехнулся Род. Его самолюбие наконец немного присмирело. — Этот кристалл оказался краеугольным камнем, правда? — Но тут он наконец ухитрился сбросить завесу со своего затуманенного разума. — Да нет же, что я говорю?! Мой кристалл из области техники, в нем нет ничего волшебного!

Гвен только глубокомысленно вздернула брови.

— Понимаю, понимаю, — примирительно проговорил Род. — Можешь не говорить.

— Святой отец, — обратилась к Телониусу Корделия. — Если лжесвященник хотел увести нас с пути истинного, то куда же именно он хотел нас увести?

— Вот-вот, — кивнул Магнус. — И зачем?

Отец Телониус покачал головой.

— Могу только догадываться, дети.

— Так догадайтесь, пожалуйста, — попросил Грегори.

Монах вздохнул.

— Боюсь, что он хотел взять вас в плен, а потом продать в рабство колдуну, который захватил власть над теми, кто поддался влиянию рок-музыки.

— Но зачем? — спросила Корделия.

— Не знаю, — мрачно сдвинув брови, отозвался отец Телониус. — Может быть, вам суждено было бы стать жертвами его злобных умыслов.

— Как это — «жертвами»? — опасливо осведомился Грегори.

— Никак, малыш. Это неинтересно, — поспешно вмешался Магнус. — Мы всего-навсего строим предположения.

— Верно, — согласился отец Телониус. — Я не знаю наверняка, зачем он хотел вас похитить, да и не хочу знать.

— И мы тоже, — решительно заявил Магнус, — не хотим.

— Род, — подал голос Векс, — что бы ни представляла собой аморфная фигура, возвышающаяся перед нами, она представляется мне небезопасной. Пожалуй, тебе стоит оставить младших детей позади под моим наблюдением.

— Отлично, так и сделаем, — ответил Род, но Джеффри резко крутанулся на месте и воскликнул:

— Нет! Неужели ты велишь мне отсиживаться в сторонке, когда вот-вот начнется сражение?!

Отец Телониус посмотрел на мальчика с неподдельным удивлением, перевел взгляд на его родителей.

— Честно говоря, пока особой опасности нет.

— Давайте пока выясним, что там такое, а уж потом подумаем о расстановке сил, — поторопил остальных брат Дориан.

Джеффри одарил его восторженным взглядом.

— А вы здорово храбрый, хоть и монах!

— А ты, — в тон ему ответил брат Дориан, — очень храбр, хоть исовсем юн! Ну, так мы посмотрим, что там и как?

— Нет, — решительно объявила Гвен и взяла наперевес свою метлу. — Прошу вас, преподобные, не трогайтесь с места, покуда я не посмотрю на местность сверху.

Монахи быстро переглянулись. Род сказал:

— Если вы не возражаете, святой отец, давайте сделаем, как предлагает моя супруга. Она почти никогда не ошибается.

Гвен, уже готовая оседлать метлу, вдруг обернулась.

— Почти?

— Ну, — уклончиво отозвался Род, — был один случай, когда ты положила шафран в…

— Это сущая ерунда, — оборвала его Гвен. — Будь готов, супруг мой!

И ее метла взмыла в воздух.

Монахи вздрогнули и, вытаращив глаза, уставились ей вслед.

— Насколько я понимаю, вам еще ни разу не доводилось видеть ведьму, летящую на помеле? — осведомился Род.

— Нет, — признался брат Дориан. — Мы, знаете ли, живем в монастыре, а такие полеты могут совершать только женщины…

— А к чему вы должны быть готовы? — спросил отец Телониус.

— Это так — на случай, если она попадет в беду, но ни я, ни она сама в это не верим. Но все же бдительность не повредит.

— Она могла бы и не говорить этого, — возразил Магнус.

— Да, могла бы, но так нам обоим легче.

— Папочка, а во что мама положила шафран? — полюбопытствовала Корделия.

Род вдохнул поглубже, собрался с мыслями, но отвечать ему не пришлось, потому что как раз в это мгновение метла Гвен резко дернулась вверх, потом рванулась в сторону — словно ее схватила рука невидимого великана, и Гвен начала падать.

Род даже не заметил, как оторвался от земли. Он очнулся на полпути до Гвен, а она была на полпути до земли, но тут ее метла словно вырвалась из невидимой хватки.

— Я в порядке, — мысленно сказала Гвен Роду. — Но там опасно, и нужно подготовиться серьезнее.

От радости Рода охватила слабость, а когда находишься в воздухе, это небезопасно. Он парил на высоте, пока Гвен не поравнялась с ним, а потом полетел рядом с ней.

— Что ты видела? — спросил он.

Гвен наклонила рукоятку метлы, направив ее на посадку, и Роду пришлось спикировать следом за ней.

— Восхитительно! — Брат Дориан в восторге покачал головой. — Немногим из наших монахов дано летать так хорошо, и никто не умеет летать так быстро!

— О мамочка! — Корделия крепко обняла мать. — Мы боялись за тебя!

Мальчики окружили Гвен. На лбу у всех выступила испарина. Они неловко улыбались.

Гвен обняла Корделию и вяло улыбнулась.

— Не надо бояться, малышка. Разве меня может одолеть невидимая стена?

— Невидимая стена? — Брат Дориан широко раскрыл глаза.

Гвен кивнула.

— Я как раз подлетела довольно близко, чтобы разглядеть, что стоит у подножия башни, и вдруг наскочила на преграду. Эта преграда немного подалась вперед, а потом оттолкнула меня. Но за это время я успела разглядеть много народа и помост, окруженный горящими факелами.

— Звучит зловеще, — нахмурился отец Телониус. — Что-нибудь еще?

— Нет, — покачала головой Гвен. — Даже то, что мне удалось разглядеть, я увидела, когда падала.

— Нужно рассмотреть получше, — сказал священник и задумчиво потер подбородок. — Но как?

— У меня есть устройство для разведки, — напомнил хозяину Векс.

— Как же это я забыл! — обрадовался Род и с сияющими глазами бросился к коню.

— Не бойтесь, с ним все хорошо, — успокоила Гвен двоих монахов. — Просто этот конь умеет разговаривать с ним так, что больше никто не слышит.

Но монахи уставились на Гвен так, словно это она сошла с ума, потом смущенно улыбнулись и, отвернувшись, зашептались между собой.

Над седлом Векса в воздух поднялось металлическое яйцо. Род заметил выражение лиц монахов и улыбнулся.

— Этот конь-робот, преподобные.

Монахи радостно закивали. С азами техники они все-таки были знакомы.

Поэтому они не удивились, когда «яйцо» поднялось в воздух и полетело в направлении гигантского кокона.

— Это устройство увидит, что там находится? — спросил отец Телониус.

— Да, — кивнул Род, — и покажет нам на встроенном экране.

— Экранчик маленький, а нас так много, — уныло протянул Джеффри.

— Я могу перейти в режим видеорепортажа, Род, — предложил Векс.

— А мы — в режим просмотра твоего репортажа, — обрадовался Род. — Наш Векс настроен на телепатическую связь с семейством, преподобные. Если вы сможете читать наши мысли, вы увидите все, что покажет Векс.

Брат Дориан улыбнулся, закрыл глаза и сосредоточился.

— Я не слишком хорош в чтении мыслей, — признался отец Телониус, — но мы стоим так близко друг к другу, так что, быть может, я все же уловлю хоть что-то.

И он тоже закрыл глаза.

Род жмуриться не стал — на всякий случай, чтобы изображение, переданное Вексом, хотя бы отчасти сохранилось в непосредственной близости от него — так, к примеру, вспоминают отпуск, разговаривая о нем.

Сначала изображение было передано с очень большой высоты. Вся равнина была видна с высоты птичьего полета, покуда «глаз-шпион» летел к гигантскому кокону. А потом Род увидел толпу у подножия башни и помост, озаренный вспышками пламени. Картинка увеличилась — «глаз-шпион» опустился ниже. Преграда, остановившая Гвен, не имела власти над Холодным Железом и даже над алюминиевым сплавом. Изображение стало крупнее, четче…

И Род увидел алтарь, окруженный высокими горящими факелами. «Алтарь» стоял в углублении типа амфитеатра, и перед ним стопилось множество людей. На вид у них не было ничего общего, кроме того, что все они были грязные, растрепанные и оборванные, одетые как попало — ярко и разномастно. Объединяли эту разношерстную толпу голоса и движения. Люди пели и раскачивались в такт с еле прослушивающимся ритмом, почти заглушенным визгливыми, пронзительными, отрывистыми нотами. Перед «алтарем», лицом к публике, стояла женщина в темных одеждах, отливавших металлическим блеском. Женщина совершала какой-то сложный ритуал, двигая ножом и посохом. Движения у нее были резкие, беспорядочные, почти судорожные.

Внимание Рода привлек гигантский кокон, возвышавшийся над местом сборища — да он привлек бы внимание любого, кто бы его увидел, потому что это была огромная воронка смерча, странным образом держащаяся на одном месте, — так сказать, стационарный торнадо. Род даже представить себе не мог, что удерживало смерч и почему он не причинял разорения окрестностям. Вероятно, тут действовала какая-то новая и невероятно мощная форма псионной энергии. И даже шум, издаваемый смерчем, звучал как-то приглушенно, как бы издалека. Этот сдавленный рев служил фоном для скрежещущей музыки, сопровождавшей церемонию у подножия воронки смерча.

Неожиданно картинка от края до края заполнилась пламенем. Дети вскрикнули, закрыли глаза ладонями, отвернулись. Гвен болезненно зажмурилась, Род мгновенно прервал связь с Вексом. Мгновение все молча смотрели друг на друга.

Наконец отец Телониус проговорил:

— Хорошо, что глазами вашего робота нам удалось увидеть хотя бы это.

— Да, — измученно отозвался Род. — Вопросов быть не может, верно? Колдунья заметила нашу слежку, взорвала камеру, и она разлетелась на мелкие кусочки.

Почти инстинктивно Род взял за руку Гвен. Она в ответ сжала его пальцы, понимая, что так напугало мужа. Ведь и ее могло точно так же разнести на мелкие кусочки, но теперь Род радовался тому, что она стоит рядом, живая и невредимая.

— Мы могли бы изготовить другое средство для видеонаблюдения, — сказал Векс.

— Отрадно слышать. Ну а этот эпизодик ты, конечно, вряд ли записал?

— Конечно же, я его записал, Род. Того требует стандартная операционная процедура. Хочешь просмотреть отснятый материал?

— Да, материал записан, — сообщил Род монахам. — Хотите посмотреть?

— Да, — с неожиданной решимостью отозвался отец Телониус. — Если можно, хотелось бы внимательно посмотреть, как это выглядит.

— И послушать, как это звучит, — сдвинув брови, добавил брат Дориан.

Они закрыли глаза и сосредоточились на связи с сознанием Рода.

И он снова увидел все это — полет над равниной, толпу в амфитеатре, факелы…

— В языках пламени я вижу перевернутый крест, — сообщил отец Телониус.

Дети в ужасе посмотрели на него.

Колдунья, стоявшая перед алтарем, вдруг сбросила одежды и стала танцевать обнаженной.

Смотреть было положительно не на что.

А потом все поле зрения заняли языки пламени и картинка померкла.

— Что-то не то со звуком, — заметил брат Дориан, насупившись. — Нельзя ли отмотать назад?

— Назад? — изумился Род. — Ну, наверное…

— Можно, можно, — заверил его Векс, и изображение совсем исчезло, а через некоторое время послышалось пение. Род прервал проигрывание и изумленно воскликнул:

— Латынь!

— Да, — еще сильнее помрачнев, подтвердил брат Дориан. — Латынь, только наоборот.

— Инверсия, реверсия, перверсия… — забормотал отец Телониус, и его лицо исказила гримаса отвращения. — Они разыгрывают Черную Мессу^[45]!

— Пытаются поклоняться дьяволу?

Гвен пришла в ужас. Корделия, Джеффри и Грегори почти безотчетно бросились к матери и прижались к ней. Магнус шагнул ближе к Роду.

— Да, пытаются, — подтвердил отец Телониус. — Но достигают лишь того, что отдают ту малую толику псионной энергии, какой обладают, старой карге, которая стоит на помосте.

— Но как же они дошли до такого? — возмутилась Корделия.

Отец Телониус встретился взглядом с Родом и Гвен.

Магнус понял, что означает этот взгляд.

— Не может быть, чтобы это случилось из-за музыки!

— Я хотел сказать именно это, — с тяжелым вздохом вымолвил монах. — Эта женщина перед «алтарем» — та самая, которая уговорила кудесника изменить музыку камней, сотворенных им. Это она собирала и разбрасывала эти камни, чтобы обзавестись последователями, чтобы потом с их помощью достичь своей доли господства над миром.

— И она достигает своей цели, — спросил Род, — за счет того, что сочетает минимальные псионные способности обычных людей?

— Да, и усиливает их за счет самых примитивных эмоций. Такие чувства мельче и слабее, нежели любовь и сострадание, но зато их гораздо легче пробудить.

— А эта ветровая башня у нее за спиной… — проговорила Гвен, — как бы кладовая, где хранятся избытки того, что ты зовешь энергией, муж мой.

— Да, энергия собрана и сжата, и это из-за нее воздух вертится смерчем.

— Но что же может сдерживать такие чудовищные силы? — спросил Грегори.

— Колдунья удерживает смерч за счет собственных псионных сил. Она по крайней мере является эспером с недюжинным талантом и могуществом.

— Псионный торнадо… — ахнул Род. — В коконе чистой энергии. Смерч в упаковке.

Но Гвен покачала головой.

— Не может быть. Для этого мало одной силы ее дара. Если бы она была настолько могущественной колдуньей, я бы непременно слышала о ней.

— Ей могут помогать, — медленно выговорил Род, подозревая наличие высокотехнологичных устройств.

— Но как она стала такой гадкой? — воскликнула Корделия.

Отец Телониус покачал головой.

— Могу лишь догадываться.

— Я тоже, — мрачно кивнул Магнус. — Одно нам известно точно — она самая некрасивая из колдуний в нашей стране.

Корделия бросила на брата гневный взгляд, но сказать ничего не успела. Род спросил:

— Ну, допустим, на данный момент она обзавелась какой-никакой властью. И на что же она намерена эту власть употребить?

— На то, чтобы обзавестись еще большей властью, естественно. С теми, кто стремится к власти, так бывает всегда, — сказал брат Дориан, а отец Телониус кивнул.

Роду стало так худо, что он невольно ухватился за седло Векса. Воображение нарисовало ему ужасную картину того, как от этой долины во все стороны разлетаются вылепленные из ведьмина мха камни, пышущие злобой и ненавистью. Род представил себе, как ускорение этим камням придает объединенная энергия толпы, как становится все больше и больше адептов у самого низменного, что только есть в природе человеческой. Дальше — хуже… Самые яростные фанатики возвращались в долину и дарили свою ненависть и презрение смерчу — кладовой сил Зла.

— Так может погибнуть все хорошее, что только есть в Грамерае, — помертвевшими губами прошептал Род.

Он почувствовал, как кто-то сильно сжал его руку, открыл глаза и увидел озабоченное, встревоженное лицо жены. Род вымученно улыбнулся, отлепился от Векса и повернулся лицом к монахам.

Отец Телониус встретил его спокойным печальным взглядом и медленно кивнул.

— Поэтому мы должны положить конец этому безобразию.

— Но как мы можем это сделать?

— У нас тоже есть оружие, — ответил отец Телониус и указал на медальон. — Но даже если бы у нас не было этого великолепного кристалла, в самом стремлении к добру и справедливости заложена великая сила. Мы сфокусируем ее, сосредоточим — эту тягу к правде, к порядку, к любви и состраданию, доброте и пониманию, которая живет в сердце у каждого из нас. Мы направим и сгустим ее, и ударим ею по этому жуткому хаосу.

— Славно сказано, — нахмурившись, заметил Род. — Ну а как насчет достижений инженерии?

Брат Дориан улыбнулся и извлек из-под сутаны продолговатый футляр, обтянутый кожей.

Дети с любопытством шагнули к молодому монаху.

Брат Дориан раскрыл футляр и вытащил… прибор, в котором явно прослеживались достижения высокоразвитой техники.

Род вытаращил глаза.

— Вы собрали это устройство?

Брат Дориан покачал головой, а отец Телониус негромко ответил:

— В ордене Святого Видикона хранятся знания о многом, что было создано человечеством, но данный прибор прибыл с Терры.

Это был клавишный инструмент, снабженный сложной системой видеосинтезаторов и субзвуковых модуляторов.

— А вы правда знаете, как с этой штуковиной управляться? — скептически осведомился Род. Брат Дориан ответил ему безмятежной улыбкой, выдвинул из корпуса синтезатора четыре ножки и поставил инструмент на землю.

— Что это такое? — спросил Магнус.

— Слушайте, — посоветовал брат Дориан, — и смотрите.

Его пальцы запорхали над клавишами, и полилась чудесная мелодия. Она была почти такой же громкой, как звучавшая вокруг рок-музыка, но почему-то сразу привлекала к себе внимание, а вой и рев тут же ушли на задний план.

Дети застыли как завороженные.

Над головой брата Дориана образовалась муаровая дымка. Колеблясь в такт с музыкой, туманное облако мало-помалу стало плотнее, начало вращаться и приобрело очертания нежного, юного бутона. По мере развития музыкальной темы бутон набух, цветок раскрылся и повернул свою чашечку к солнцу. Мелодия стала тише, солнце как бы померкло, зазвучали отрывистые трели и негромкий писк, шорохи. Дети опустились на колени около музыканта. Они узнали голоса лесных зверей и птиц — но откуда они взялись здесь, на равнине?

Но вот они появились сбоку от синтезатора — лисицы, барсуки, мыши, фазаны, ежи. Собравшись, звери и птицы уселись полукругом и стали зачарованно слушать музыку.

— Они что-то видят? — прошептала Гвен.

И словно в ответ музыка нарисовала новую картину — фигурку маленького человечка с голубоватой кожей, из одежды на котором была только меховая набедренная повязка. В его волосы были вплетены цветы, а к губам он поднес флейту. Человечек заиграл, полился прозрачный плавный напев, и вот в пространстве между ним и зверями появилась крошечная танцующая фигурка — маленький эльф. Он так проворно подпрыгивал и вертелся, что вскоре превратился в пятнышко света.

Но вот силуэт эльфа померк и растаял, исчез и флейтист, и звери с птицами. Музыка приобрела печальный, ностальгический оттенок, но в ней была не только тоска, но и обещание радости. А потом все стихло.

Дети почти с минуту молчали. Казалось, даже музыкальные камни примолкли.

А потом Род понял, что трезвон и завывание звучат по-прежнему. Дети наконец выдохнули.

— Чудесно! — воскликнула Корделия.

— Вы настоящий волшебник! — вырвалось у Джеффри.

— Точно! — подхватил Магнус, не спуская глаз с монаха-музыканта. — Ведь вы — из монастырской братии, а не приходской священник. Вы — чародей, верно?

— Только в этом, — смущенно отвечал брат Дориан. — Только в моей музыке.

— Но волшебство исходит не только он инструмента, — уточнил отец Телониус, — а и от исполнителя.

— Понимаю. Присоединяется псионная энергия, — задумчиво проговорил Род. — Вы — подлинный гений, брат Дориан.

— Не я, — окончательно смутился монах и зарделся от похвал. — Не я, но тот, кто сочинил эту пьесу.

— Мне даже показалось, что такое волшебство смогло бы одолеть силы, собранные в злодейском смерче, — сказала Гвен.

— Смогло бы! — пылко откликнулся брат Дориан. — Поверьте мне, смогло бы! — И добавил: — Но только мне потребуется помощь.

— Да, одному тебе не справиться, — согласился отец Телониус. — Понадобятся другие инструменты и могущество священной церемонии, дабы противостоять греховным импульсам, вызываемым богохульным ритуалом колдуньи. Но употребив все это, мы можем надеяться на то, что нам удастся одолеть Зло, скопив псионную энергию нужной мощности.

— Боюсь, что нас восьмерых для этого будет мало, — возразил Род.

— Мы не будем одни, — заверил его отец Телониус. — Двенадцать дюжин наших братьев в монастыре будут петь и играть. Они присоединят свои голоса, полные надежды и чистоты, к нашим.

— Но как же это может быть? — изумился Грегори.

— Тут все дело в таланте нашего регента, малыш. Музыка и псионные силы могут быть переданы тем, кто в них нуждается, как бы далеко они ни находились от монастыря. Расстояния его не пугают.

— Ну просто телеман^[46], — покачал головой Род. — И вы будете на связи с ним?

— Да, а он — со всеми нами. Нам нужно соединение умов, подлинный концерт^[47].

— А мы чем сумеем помочь? — спросила Корделия.

Брат Дориан улыбнулся, обошел свой синтезатор и принялся вытаскивать из потайных карманов разные маленькие инструменты.

— Вы будете играть со мной — так, как вам подскажет душа. Малыш, тебе — вот эта дудочка. — И он протянул Грегори деревянную флейту. — А девочке — арфа.

Корделия взяла у монаха деревянную рамку, озадаченно поглядела на нее, робко погладила струны.

— Но ведь у меня нет времени, чтобы научиться играть!

— Тебе придется только трогать струны, потому что они настроены на нужный лад. А нашему воину — тамбурин. — Брат Дориан протянул Джеффри плоский барабан, похожий на бубен без бубенчиков, и палочку с шариками на обоих концах. — Тебе нужно будет бить в барабан в такт с самыми низкими нотами. — Ну а для тебя, старший брат, я приготовил особый инструмент. — Дориан протянул Магнусу плоскую дощечку длиной с руку до локтя. Дощечка была снабжена четырьмя пластинами для правой руки и шестью клавишами — для левой.

Магнус взял у Дориана дощечку и озадаченно сдвинул брови. Потом решился и нажал на одну из четырех пластин. Прозвучал аккорд. Он словно бы возник из воздуха перед лицом юноши. От неожиданности Магнус чуть не выронил инструмент.

— Но как же я пойму, когда какую клавишу нажимать?

— Ты будешь получать сигналы от меня, потому что на моем инструменте есть точно такие же клавиши.

— Но разве стоит нам играть, — спросила Корделия, — если мы не знаем как?

— Стоит, — сказал брат Дориан, — потому что в детской невинности скрыты великие силы Добра.

Отец Телониус кивнул.

— Вот почему такая невинность — величайшая угроза для тех, кто пытается пробудить Зло. Вот почему такие мерзавцы в первую очередь пытаются увести с пути истинного именно детей.

Род пытливо взглянул на монаха, занявшегося сбором хвороста.

— Такое ощущение, что вы все здорово продумали, святой отец.

— Да, — не стал отрицать священник и с улыбкой проговорил: — Для того нас и послали, лорд Чародей, — чтобы мы предотвратили распространение вредоносной музыки, а по возможности — отогнали ее волну.

Рода подмывало спросить, зачем отец Телониус собирает хворост, но он решил, что лучше этого вопроса не задавать.

Брат Дориан продолжал разговор с юными Гэллоуглассами.

— Вы должны настроиться на меня, дети, чтобы мы вместе могли извлекать звуки. Музыкальное созвучие укрепит союз наших сознаний.

— Но тогда и нам тоже стоит соединиться с вами, — настойчиво проговорила Гвен.

— Конечно, обязательно, — подтвердил отец Телониус, обменялся взглядом со взрослыми. Атмосфера вдруг стала серьезной, торжественной. — Мы все должны быть едины. Вы, ваши дети, мы и монахи в монастыре.

Род чуть ли не со страхом спросил:

— Но мы-то как будем играть?

— Нет, вам играть не придется.

Гвен и Род пару мгновений непонимающе смотрели на священника.

— А что же нам придется делать? — спросила Гвен.

— Вы полетите на крыльях мелодии, — ответил отец Телониус. — Ведь кто-то должен доставить Чародейский Камень на место сборища безбожников, чтобы обратить силу колдуньи против нее самой.

Наступила пауза. Дети застыли как каменные, скованные страхом.

Не сказать, чтобы Рода согрела эта новость, но он сглотнул подступивший к горлу ком и кивнул.

— Хорошо, святой отец. Предоставьте это мне. Кто-то должен ее остановить.

— Нет, — возразила Гвен. — Куда ты, туда и я. Ты забыл, что поначалу передал свой волшебный камень мне?

Она шагнула вперед и наклонила голову.

Отец Телониус кивнул, снял цепочку с медальоном с груди и протянул Гвен.

— Нет! — горячо возразил Род. — Хватит и того, что рисковать будет один из нас.

— Жизнь без тебя для меня ничего не значит, — решительно сказала Гвен. — Прошу вас, святой отец.

Отец Телониус набросил цепочку ей на шею.

Гвен выпрямилась, повернулась к старшим детям, положила руку на плечо Магнуса.

— Если с нами что-то случится, позаботься о сестре и братьях.

Широко раскрыв глаза, Магнус скованно кивнул.

— А вы, — обратилась Гвен к остальным, — слушайтесь его, все делайте, как он скажет.

Оторопевшие дети закивали.

— Приглядывай за ними, Векс, — тихо проговорил Род.

— Если понадобится — пригляжу, Род. Но думаю — не понадобится.

— Угу. — Род улыбнулся, и со всех словно бы спали чары. — Да что такое какой-то там шабаш против братства монахов-эсперов и псионной семейки? Даже если на службу горстке мерзавцев поставлены самые гадкие чувства восьмой части населения Грамерая. — Он обратился к отцу Телониусу: — А какую же церемонию вы намереваетесь осуществить под музыку?

Монах набросил кусок полотна на стол, сложенный из камней и палок.

— Это будет Месса Света.

(обратно)

26

На самом деле служба получилась весьма своеобразной. Традиционные песнопения католической мессы перемежались с африканскими ритмами. Какая бы музыка ни звучала — она была полна высокого вдохновения. «Господи, помилуй», — звенело в ушах у Рода, когда он зашагал рядом с женой во владения колдуньи, породившей смерч. Открывавшиеся его взору окрестности казались затуманенными и далекими, Род был сосредоточен только на обмене псионной энергией. Забыв о себе, он думал только о Гвен, переживал за нее. Превратившись в канал для передачи энергии, он даже не заметил, что следом за ними пошел Векс.

Силуэты, сотканные дымкой, по-прежнему окружали их со всех сторон, они то вздымались, то опадали. Род и Гвен пошли пешком, надеясь, что так их не скоро заметят. Они обходили вокруг нарождающихся пляшущих и извивающихся фигур со зловещими физиономиями и жуткими ухмылками. Среди этих уродцев попадались чудовища, составленные из частей четырех разных животных. К счастью, монстры существовали как бы сами по себе и людей не замечали. Их природа в конце концов стала ясна Роду: это были кошмары, населявшие души тех, кого поработила колдунья. Эти жуткие видения вызвала из глубин подсознания форма искусства, которая начала свое существование, как праздник юности и жизни, но затем была извращена злодеями и властолюбцами, превращена в средство пробуждения жестокости и распада.

А потом Гвен и Род вдруг оказались на дальнем краю амфитеатра. Всего лишь в ста футах от того места, где они остановились, на помосте извивалась и трясла головой отвратительная голая колдунья. Топая ногами, она отбивала ритм, а тысячная толпа оборванцев перед помостом распевала во все глотки. Эти несчастные и не догадывались о том, что колдунья отбирает у них, одураченных, одурманенных музыкой, психическую энергию.

Род и Гвен взялись за руки и стали проталкиваться к помосту.

Векс зашагал за ними — непроницаемый для иллюзий и эмоций.

В ушах у Рода звучало песнопение «Слава в вышних Богу» — рев, грохот и визг «тяжелого металла» доносился до него приглушенно, как бы издали. Будто бы нарочно народ то сторонился, то отворачивался от ветра, и получалось, что люди дают дорогу Роду и Гвен. Но те, кто оказывался наиболее близко от них, таращили глаза, поворачивали к ним бледные, изможденные лица. Другие указывали на них пальцами. Неожиданно супругов окружили парни в засаленных куртках, усеянных заклепками. Засверкали ятаганы, сабли, серпы и веретена. Потянулись к Роду и Гвен вилы и заржавевшие мечи. Разъехались напомаженные губы, обнажились коричневые полусгнившие зубы.

Но голосов этих нечастных Род и Гвен не слышали, потому что их слух был наполнен великолепным пением хора, и это пение наполняло для них двоих мир гармонией. Оружие не причиняло им никакого вреда: лезвия изгибались в нескольких дюймах от Гвен и Рода, плети свистели в воздухе, но к ним не прикасались, и в конце концов орда оборванцев откатилась от них, будто волна. Беспрепятственно рассекая пеструю толпу^[48], супруги продвигались к колдунье на крыльях невидимых песнопений.

Но колдунья заметила их, и ей хватило времени приготовиться. Она отступила назад, чтобы позаимствовать энергию у смерча, сотканного из сил, отнятых у обескровленных молодых людей. И вот злодейка выставила перед собой руку и скрюченным когтем указала на Рода и Гвен. Они почти увидели заряд мысли, ударивший по ним. В ушах у обоих зазвенело. На миг поле зрения у Рода застлало красной пеленой, он перестал что-либо слышать, кроме жуткого рева. Род замотал головой, вскрикнул, попробовал расслышать пение хора. Потом в глазах у него прояснилось, и он увидел, что приспешники колдуньи пытаются подняться с каменистой почвы. По ним явно прошлись стальные копыта Векса, а сам он стоял на негнущихся ногах, с вяло повисшей головой. Слишком много врагов, слишком много звуков и впечатлений. Векса сковал паралич.

А потом Род увидел, как, лишившись сил, на землю опускается Гвен, и его охватил неудержимый гнев. Он поспешно встал на одно колено, подхватил жену на руки, и его ярость, так долго сдерживаемая, раскалилась добела и полетела к колдунье.

Колдунья попятилась и упала бы на помост, но псионный удар, нанесенный Родом, отбросил ее к воронке смерча-хранилищу порока. Злодейка медленно выпрямилась. Казалось, она увеличилась в размерах, а глаза у нее превратились в две луны и засияли алчным блеском. Она стала проводником собранной ею же самой силы.

И тогда колдунья направила на Рода всю свою ненависть, всю обиду на тот мир, который ее отринул. Весь этот ужас должен был обрушиться на Верховного Чародея.

Но тут пришла в себя Гвен. Собравшись с силами, она оттолкнулась от груди Рода и подняла руку с медальоном — как преграду между ними и колдуньей.

Глаза у колдуньи выпучились, кожа натянулась и вот-вот была готова треснуть. Вся ненависть, которую она направила на Рода и Гвен, вернулась к ней. Не сверкнула молния, не раздался взрыв, не полыхнуло пламя — колдунья просто-напросто лишилась сил и чувств, рухнула на помост, и ее глаза закатились.

Волна тошноты накатила на Рода. Сквозь него, мимо него вихрем понеслись воспоминания колдуньи, а потом… потом ее не стало, а смерч швырнул на помост ее скелет.

Род смутно ощущал, что происходит. Резкая, издевательская музыка прекратилась, сменилась стоном, потом — воплем отчаяния. Потом все стихло, а потом глаза оборванцев снова радостно запылали, снова оскалились щербатые рты, и скрежещущая музыка заиграла снова и добавилась к вою смерча.

— Это какая-то схема обратной связи! — прокричал Род. — Она задействовала что-то такое, что ей было не подвластно! Сама она была только проводником! Она сгорела, а система работает!

С жуткими воплями приспешники колдуньи набросились на Чародея и его жену.

Но тут они снова стали слышать дивное пение хора, и аромат ладана окутал их со всех сторон. Гвен раскинула руки. В нескольких дюймах от нее и Рода толпа резко остановилась и с испуганными криками попятилась назад.

Гвен этого не заметила. Все ее внимание сейчас было сосредоточено на гигантском коконе смерча. Прищурившись, она проговорила:

— Супруг мой, это средоточие пороков держится не силой ума.

Род устремил на жену ошеломленный взгляд.

Затем, поддерживая ее одной рукой, он поднялся и медленно пошел к алтарю.

— Что ты делаешь? — вскрикнула Гвен.

— Если это не псионные дела, значит, это техника, — отозвался он. — А если это техническое устройство, то у него обязательно должен быть пульт управления.

Гвен широко распахнула глаза, но в следующее же мгновение ее взгляд стал отстраненным, а разум отправился на поиски электронных цепочек.

— Алтарь, — сказала она. — Под ним — устройство, которое зовется «реактор».

От миазмов зла, скопившихся вокруг «алтаря», у Рода закружилась голова. Опять навалилась тошнота. «Что же тут творилось?» — в ужасе подумал он и припал к Гвен, которая тоже неважно держалась на ногах. Поддерживая друг друга, они пошли в обход большой каменной глыбы.

Участники шабаша заметили это и, устрашившись, застонали. Однако они были слишком слабы, чтобы оказать чародеям достойное сопротивление. Некоторые, правда, поползли следом за ними, но слишком медленно.

Вскоре Род и Гвен оказались в тени, отбрасываемой гигантским коконом. Рев смерча заглушил пение хора. Одного этого было достаточно для того, чтобы не на шутку испугаться, но еще страшнее была мысль о том, что может случиться, если сила, сдерживающая смерч, отпустит его.

— Если это произойдет, единственная моя, — мысленно обратился Род к жене, — знай, что я люблю тебя.

— А я тебя, любовь моя, — навсегда! — растроганно откликнулась Гвен.

А потом ее рука нащупала клавишу и нажала на нее.

В следующее мгновение мир наполнил взрыв, громкость которого была за пределами человеческого слуха. По округе разнесся жуткий рев, вспыхнуло и завертелось пламя, подхватило и закружило Гвен и Рода. Страх объял их, они крепко обнялись и прижались друг к другу.

А потом все стихло и успокоилось — над ними. Род догадался, что их отнесло в сторону и вверх от места взрыва, однако они продолжали полет. Вдруг ему до боли захотелось поскорее вернуться на землю, захотелось остаться в живых, стало страшно за детей. Мир внизу раскачивался, дрожал и колебался. Этот мир приближался к ним, но теперь в нем не осталось никакого амфитеатра — только огромная воронка чернела на дне каменистой котловины. На полмили во все стороны от воронки не осталось ни кустика, ни деревца, а чуть поодаль чернела горстка муравьев. Видимо, это были их дети и двое монахов. А потом Род ощутил чувства Гвен — отчаянный страх и надежду, рожденную безмятежностью песнопений. Он понял, что их дети живы, целы и невредимы.

Наконец он сумел отыскать взглядом псионную бурю.

— Мы падаем, — напомнила Роду Гвен. Она тоже сумела совладать с паникой.

Где-то в какой-то момент Гвен потеряла метлу. Род подумал о земле, и их падение замедлилось и приостановилось. Они парили на высоте в тысячу футов над землей и следили за тем, как столб смерча движется по спирали, витки которой становятся все более и более широкими.

— Так он может наделать бед, — крикнул Род на ухо Гвен. — Давай его маленько подтолкнем, а?

Гвен кивнула. Род почувствовал ее ласковое прикосновение к своему сознанию. Они устремили пристальные взгляды на мятущееся вертикальное облако, вылупившееся из кокона. Медленно, мало-помалу, смерч перестал описывать круги.

— Вверх! — крикнула Гвен, и смерч поднялся высоко в небо, пролетел над далекими холмами, цепь которых протянулась между равниной и побережьем.

А за холмами сверкала гладь океана.

Собрав воедино все силы, Род и Гвен продолжали отталкивать смерч, и тот, хоть и продолжал сопротивляться, все же в конце концов сдался. Пролетев над полосой побережья, он промчался над волнами, превратился в пятнышко на горизонте, а потом это пятнышко стало шире, еще шире… и растаяло без следа.

— Пассаты! — воскликнул Род. — Ветры, которые с суши на море! Они раздули смерч, разорвали его на части!

Гвен кивнула.

— А с ним вместе — и силы Зла. Они рассеяны, они потеряли свое могущество.

— Мы победили, — удивленно выговорил Род. — Мы молодчаги! — И тут он вспомнил, где они находятся. — Теперь я могу расслабиться?

Гвен посмотрела на него с усталой улыбкой.

— Еще нет, молю тебя. Сначала опусти меня на землю.

(обратно)

27

Подойдя к тому месту, откуда они уходили, Род и Гвен увидели, что брат Дориан все еще стоит около своего синтезатора. Их дети, поглощенные музыкой, продолжали играть — каждый на своем инструменте. Род, потрясенный до глубины души, остановился посмотреть и послушать. Пение флейты, стук барабана, переливы арфы и сдвоенные, построенные из чистых тонов аккорды — все это прекрасно сочеталось с мелодией брата Дориана, обрамляло и подчеркивало ее. Казалось, эта музыка тоже льется из его синтезатора.

А вокруг танцевали ангелы.

По крайней мере так должны были бы выглядеть ангелы, если бы их можно было видеть: никаких крыльев и белых хитонов, а просто абстрактные сияющие силуэты, раскачивающиеся и поворачивающиеся в такт с музыкой. Ангелы танцевали подле колонн величественного храма, и эти колонны казались настоящими, хотя и просвечивали насквозь. Они поддерживали купол, украшенный бессюжетной росписью, в которой странным образом сочетались безмятежность и волнение.

Повсюду веяло ароматом ладана.

Отец Телониус опустил кадило и встретил Рода и Гвен усталой улыбкой. Он шагнул было к ним навстречу, но Род заметил, как изможден монах, и протестующе поднял руку. Телониус остановился, благодарно кивнул, а в следующий миг его глаза приобрели отсутствующее выражение.

Род посмотрел на Гвен, та понимающе кивнула, и они дружно настроились на волну брата Дориана.

Церемония была великолепна. Божественный хор пел под аккомпанемент струнного оркестра, порой звучали чистые, высокие голоса труб. Голоса инструментов детей тоже слышались, но не так громко. Сильнее этих голосов ощущался восторг Корделии, Грегори, Джеффри и Магнуса. Род почувствовал присутствие и участие ста с лишним человек, каждый из которых пребывал в восторге от красоты музыки и великолепия прославления Господа. Конечно, все помнили о том, ради какой важной цели все это затеяно, но даже это понимание немного отступило перед чудом непосредственного переживания.

Сознание Гвен слилось с сознанием Рода, и они поняли, почему хор до сих пор продолжал петь, ощутили волны диссонанса и сопротивление грохочущего и воющего хаоса, исходящие от смешения вывернутых наизнанку, озлобленных и отчаявшихся душ по всему Грамераю — от душ тех парней и девушек, которых совратила колдунья, завлекла в страшный сон обмана, высосавший из несчастных почти все соки. Еще бы немного — и они стали бы ее свитой, и она пожрала бы их без остатка, дабы напитаться их силами.

Но теперь над страной разносилась гармония хора, в котором пели люди, соединившие свои сознания и души. Волны чистоты и высокого полета духа исходили от монастырской обители на юго-востоке Грамерая и от маленького родничка музыки здесь, на северо-западе. Музыка успокаивала, утешала, прогоняла из душ отчаяние, внушала уверенность в том, что смысл жизни существует, что гармония и надежда на свете есть, хотя смятенные юные умы этого пока не ощущают, не верят в это. Но и гармония, и надежда непременно должны были прийти к тем, кто теперь чувствовал себя брошенным, покинутым, а может быть — и счастье.

Но вот Род почувствовал в игре брата Дориана нарастающую усталость, услышал, как слабеют голоса хористов — и все же все они сумели продержаться достаточно долго. Самое страшное — те миазмы смятения и хаоса, которые распространял психический смерч, — было позади. Энтропия физическая поглотила энтропию эмоциональную. Иссяк заряд энергии, и порожденные им ночные кошмары начали погибать.

Брат Дориан начал постепенно убавлять громкость. Сияющие силуэты, окружавшие его, потускнели и померкли. Затем он перестал аккомпанировать себе аккордами, осталась только мелодическая линия. Один за другим юные Гэллоуглассы закончили игру на своих инструментах, и вот мелодия брата Дориана наконец встретилась с финальным аккордом. Все стихло. Брат Дориан запрокинул голову. Он, конечно, ужасно устал, но волнение еще не покинуло его.

— Это было чудесно, — тихо вымолвила Корделия.

— Если так, то это чудо сотворили вы сами, — прозвучал в ответ еле слышный голос брата Дориана.

— Нет, брат мой, — возразил отец Телониус. — Чудеса творит только Господь, мы же можем только надеяться, что станем свидетелями этих чудес, что Господь изберет нас своими орудиями.

Но голос брата Дориана по-прежнему звучал не от мира сего.

— Тогда чудес на свете больше, чем мы о том думаем. Они окружают нас со всех сторон и совсем не обязательно эти чудеса велики и могущественны. Благодать нисходит к тем, кто открыт для таких чудес, а чудеса скрыты в местах, далеких от славы. Лишь немногим удается удивить и восхитить людей.

— А вот вы сегодня восхитили меня, — признался Джеффри, и его слова несказанно удивили Рода.

— Теперь, когда я побывала частичкой созвучия душ, — проговорила Корделия, — я крепче поверила в Бога. А можно ли нам будет еще разок в таком поучаствовать?

— Может быть, такое и случится, — ответил брат Дориан, наконец вернувшись с небес на землю и встретившись взглядом с детьми. — Вам надо только научиться самим создавать музыку и пробовать играть вместе. И тогда время от времени, когда все будет сыграно верно и красиво, к вам будет возвращаться чувство, испытанное сегодня. Пусть оно будет не таким сильным — это великая редкость, чтобы в едином порыве слилось сразу столько душ, — но вам хватит, хватит.

— Я буду ждать такого мгновения, — прошептал Магнус.

Гвен обратилась к отцу Телониусу:

— Что же это была за месса? В ней соединились все виды искусства, и так много людей стали проводниками всеобщей красоты и великолепия!

— Каждый из нас стал средоточием доброты, хранящейся в сердцах других людей, — ответил отец Телониус. — На время мы сумели отрешиться от наших забот, ревности, голода, желаний. На краткий миг к нам пришло осознание того, что хорошее в нас важнее дурного.

На взгляд Рода, ответ получился не исчерпывающим, но ярким.

— А как вы? — взволнованно спросил отец Телониус. — Как чувствуете себя вы после того, как приняли на себя основную тяжесть сражения со Злом?

Дети, услышав напоминание о только что миновавшей беде, обернулись.

— Ой, мамочка! — воскликнула Корделия и бросилась в объятия Гвен. Мальчики выстроились кругом возле родителей.

— Нет-нет, детки, со мной все хорошо, — успокоила их Гвен и пригладила волосы Корделии. — Честно говоря, туговато пришлось, но теперь все позади, и хотя нам с вашим папой довелось испытать боль, сейчас мы целы и невредимы.

— Боль? Вам было больно? — воскликнул Магнус, но Гвен утихомирила его:

— Тс-с-с! Боль длилась одно мгновение, а потом исчезла.

— Прошу простить меня, ведь вы так устали, — извинился отец Телониус, который и сам явно пребывал не в лучшей форме. — Но мне обязательно нужен ответ, поэтому если можете, скажите… Удалось ли вам узнать больше о том, откуда взялось это богохульство? Если это будет в моих силах, я обязан сделать так, чтобы такое больше не повторялось.

Род брезгливо поежился.

— Боюсь, мы слишком хорошо знаем ответ на этот вопрос, святой отец.

Гвен кивнула, глядя прямо в глаза Телониуса.

— В тот миг, когда колдунья умирала, ее воспоминания вихрем пронеслись по нашим сознаниям. Мы знаем о ней более, нежели хотели бы.

— Ну так скажите, что она была за человек?

— Всего лишь простая крестьянка, наделенная даром магии, — объяснила Гвен. — Отчасти из-за этого, а отчасти из-за того, что она была необыкновенно дурна собой, ее ровесники избегали ее и потешались над ней, мужчины сторонились ее. В конце концов людское презрение прожгло рану в ее груди, и у нее зародилась вера в то, что она лучше всех своих обидчиков и вообще — лучше всех на свете, вот только ее прекрасные качества скрыты, прячутся под спудом. Однако она уверилась в том, что в один прекрасный день они вырвутся наружу, явятся миру и принесут ей власть и славу, а также возможность отомстить за былые обиды.

Отец Телониус печально кивнул.

— Старая грустная история, пересказанная бог знает сколько раз. Единственное спасение для таких людей — обретение благодати через веру и проявление милосердия. Но будучи лишенной всего этого, несчастная женщина стала легкой добычей для тех, кто превратил ее в свое орудие.

Род кивнул.

— Все правильно. Не псионная сила держала торнадо на месте. Это было силовое поле, созданное электронными устройствами и поддерживаемое энергией ядерного реактора.

— Ах вот оно что! — Отец Телониус запрокинул голову. — Змеем-искусителем для Убу Маре стал инопланетный агент.

— Так оно и было, — подтвердила Гвен, — хотя сама она об этом не знала. Он явился к ней в обличье дьявола, молил ее о сочувствии и предложил ей в награду все, чего бы она ни пожелала. «Если будешь поклоняться мне, — так он ей сказал, — получишь власть, сумеешь уничтожить все, что только захочешь!» Тем самым он дал ей задание — довести страну Грамерай до полной анархии — и рассказал, как это сделать. Он поведал ей о крестьянине, который умел творить музыкальные камни из ведьмина мха, и подучил, как сделать так, чтобы уговорить его изготавливать такие камни, благодаря которым колдунье покорится весь простой народ, лишенный колдовского дара. А потом он сказал ей, что как только люди ей поклонятся, она сумеет с помощью музыки высосать из них, как соки, дажесамые малые толики колдовского дара, дабы подпитать свое могущество. Затем Убу Маре собрала вокруг себя «свиту» из таких же несчастных, заблудших смертных, которые, как и она сама, почитали себя непризнанными гениями. Она обещала им награду от дьявола, который являлся ей, да еще и заморочила им головы, заявив, что они обладают могущественным магическим талантом.

— А на самом деле у них никакого таланта не было? — спросил отец Телониус.

— Никакого, кроме, пожалуй, великого легковерия. Наверное, эта наивность была бы им на пользу, если бы они не истребили ее в себе под действием яда, пролитого в их души колдуньей. Некоторых из своих приспешников Убу Маре затем посылала к кудеснику, дабы они платили ему золотом и говорили, какую музыку должны играть новые камни. Других она отправляла, чтобы они разбросали самые первые камни и привели к ней новых последователей.

— Вот почему музыка приобрела такой неприятный оттенок, — объяснил Род.

— Да, — согласился отец Телониус. — Чувствовалось, что за всем этим стоит извращенный, отравленный ум. Но что за странные создания сопровождали распространение этой музыки?

Род покачал головой.

— Тут никто ни при чем. Музыка сама по себе начала творить странные вещи. По моему великому убеждению, они появились точно так же, как здесь возникли, к примеру, эльфы, — благодаря яркому воображению людей, не подозревавших о своем гипнотическом даре. Вот только на этот раз побудительным началом для преображения ведьмина мха были не бабушкины сказки, а музыка.

Отец Телониус кивнул.

— А этот агент в обличье дьявола внушил Убу Маре мысль о том, что она должна поклоняться ему?

— Некоторым мужчинам такое очень нравится, — вздохнул Род. Магнус бросил на него резкий взгляд.

— Именно так, — согласилась Гвен. — Это он выстроил для нее алтарь, под которым было скрыто его хитроумное устройство, это он подсказал ей, как сотворить кладовую, куда стекались бы людские силы. Он не был эспером и потому не мог объяснить ей, как пользоваться этими накоплениями. Это она поняла сама и открыла канал, который затем не смогла перекрыть. Сила потекла из смерча прямо в ее разум.

— И ее разум разрушился? — спросил монах.

Гвен кивнула.

— По мере того как музыка собирала вокруг колдуньи все больше и больше одурманенных людей, по мере того как они отдавали ей то немногое, чем были богаты, в «кладовой» скопилось намного больше псионных сил, нежели мог вместить разум Убу Маре. Она уже не могла сдерживать эту чудовищную бурю. Жуткие звуки, ею же созданные, беспощадно били по ее сознанию и вынуждали творить все более и более жестокую музыку. Она запечатлевала эти звуки в разуме своих слуг, а они переносили этот «заказ» к кудеснику, и в итоге на свет появлялись все более и более шумные камни.

— В конце концов образовался порочный круг, — пояснил Род. — Более громкая и резкая музыка вызывала у людей соответствующие эмоции, эти эмоции попадали в смерч-«кладовую», оттуда — в разум Убу Маре и так далее…

— Круговорот, — кивнул отец Телониус. — Настоящий порочный круг.

— Петля обратной связи, — согласился Род. — Чем больше была отдача, тем сильнее доставалось разуму, с которого все началось. Чем больше энергии поставляли Убу Маре ее адепты, тем больше эта энергия, не имея иного канала, раздражала ее нейроны и притупляла и тот небогатый интеллект, которым была наделена эта дамочка.

— Та сила, которой она пользовалась, сожгла ее, — добавила Гвен. — Может быть, до какой-то степени она оседлала смерч, но не могла сообразить, как управлять им.

Род кивнул.

— Она превратила все сборище — самое себя, своих приверженцев и смерч — в двигатель, который, образно выражаясь, «понесло», как сорвавшуюся с привязи лошадь.

— Но все именно этого и хотели, — возразила Гвен. — Они хотели «сорваться с привязи». Все — а под конец даже сама колдунья!

Отец Телониус покачал головой.

— Это стадный инстинкт. Желание отказаться от проявлений самости и стать частью чего-то большего.

— Подобные чувства должны бы побуждать нас искать дороги к Царствию Небесному, — пробормотал брат Дориан.

— Но эти самые чувства могут быть настолько извращены, что вместо того нас уведут по дороге в ад, — вздохнул отец Телониус. — Да, легко впасть в искушение! И чем мы моложе, тем легче это происходит!

Юные Гэллоуглассы переглянулись между собой.

А потом все, как один, устремили взгляды на брата Дориана.

А он укладывал в футляр свой синтезатор.

— Как же так! — воскликнула Корделия. — Мы больше не услышим вашей прекрасной музыки?

Монах обернулся и задумался.

— Наверное, услышите, — ответил он с улыбкой. — Я вернусь в монастырь, это правда, но думаю, в самом скором времени в нашей стране появятся новые песни.

(обратно) (обратно)

ЧАРОДЕЙ И СЫН

Некоторые главы в этой книге основаны на следующих народных балладах:

«Эллисон Гросс»

«Мэтти Гроувз»

«Честный Томас»

Еще одна глава основана на балладе Китса «Беспощадная красавица».

Мне бы хотелось поблагодарить участников вокального ансамбля «Клэм Чаудер», чьи концерты напомнили мне о богатстве этого литературного источника.

1

— Прости, отец, но я не могу согласиться, — заявил Магнус.

Род вытаращил глаза и застыл, держа наколотый кусок мяса на кончике ножа.

— Не можешь согласиться? Да с чем тут соглашаться, спрашивается? Герцог Логир собирает войско! Это факт, а не чье-то мнение!

— Точно, — кивнул Джеффри, положил на стол ложку и укоризненно посмотрел на брата. — Ты что же, хочешь сказать, что лазутчик короля лжет? Ну так отправляйся в южные пределы королевства да сам погляди!

— В том, что лазутчик сказал правду, я не сомневаюсь, — ответил Магнус. — А согласиться не могу с тем, что в происходящем надо видеть угрозу.

Род нахмурился.

— Почему же? — Он не стал обращать внимания на то, как тревожен и полон немой мольбы стал взгляд его жены, и настойчиво продолжал: — Тебе прекрасно известно, что двадцать пять лет назад герцог Ансельм возглавил мятеж. Руку на сердце положа, я думаю, что его брат совершил глупость, позволив Ансельму унаследовать титул и владения умершего отца, даже при том, что Туан — король.

— Позволять или не позволять — уж это было их величествам решать, а не тебе.

— Увы, да. И теперь, полагаю, мои худшие опасения сбываются. Ансельм снова затевает смуту.

— А вот это, — усмехнулся Магнус, — уж точно мнение, и с ним я не согласен.

— Да почему же не согласен, можно спросить? — взорвался Джеффри. — Думаешь, он солдат просто так собирает, поиграть?

— Если честно, — спокойно отозвался Магнус, — да, я так думаю. А ты, братец, плоховато разбираешься в том, как работает человеческий разум.

— Только не тогда, когда речь идет о войне!

— А когда речь идет об игре? — парировал младший брат, Грегори. — Мне кажется, что здесь Магнус отчасти прав. Этот герцог Ансельм всегда носился со своими мечтами, старался подогнать реальность под них, правда?

Роду до сих пор становилось не по себе, когда он слышал подобные тонкие замечания из уст столь юного создания. Правда, Грегори уже переступил порог детства — ему исполнилось тринадцать. Род усиленно пытался придумать, что бы такое сказать, чтобы изъять из сердца мальчика жало излишней предосторожности, но так ничего и не измыслил.

Не удалось и Джеффри выступить с достойным возражением. Он онемел и вытаращил глаза, а Корделия сказала:

— Это верно, Грегори, но Джеффри имеет полное право тревожиться, потому что герцога Ансельма извечно точил червь зависти — судя по тому, что о нем говорили его отец и мать. Покуда был жив отец, Ансельм только о том и мечтал, как бы стать герцогом. Теперь он обзавелся этим титулом и захлебывается собственной желчью, видя, что младший брат стоит выше него, что он восседает на королевском троне. Нет, Ансельм и вправду может желать отобрать все, чем владеет его брат, силой оружия.

— Да как же это? — сокрушенно воскликнул Магнус. — И ты туда же? А я‑то думал, что у юной девушки достанет милости, сострадания. Я полагал, что ты скорее пожалеешь этого человека, нежели станешь бояться его.

— Мне жаль его, это правда, — кивнула Корделия. — Но уж если я наделена даром видеть все, что на сердце у людей, то я умею видеть и их злость и желчность.

— А мне кажется, — вступила в разговор Гвен, — что царственный брат сам сумеет управиться с Ансельмом.

Но Род покачал головой.

— У Туана доброе сердце. Он всегда думает о людях хорошо. Вот почему он всегда так изумляется, когда они оказываются мерзавцами — а в особенности его собственный братец.

— Но уж королева Катарина могла бы разглядеть чьи-то злобные происки, — возразил Магнус.

— А разве она когда-то умела разглядеть хоть что-то еще? — хмыкнул Род и был вынужден поднять руку, чтобы предотвратить бурю протестов. — Ладно, беру свои обвинения назад. Уверен, порой она видит кое-какие добродетели. И все-таки я сильно сомневаюсь, что ее монарший супруг в данном случае прислушается к ней.

— А неплохо было бы некоторым супругам иногда прислушиваться к мнению жен, — мрачновато изрекла Гвен. — Однако, Магнус, действовать без одобрения королевы Туан не может.

— Вот-вот, — кивнул Род и многозначительно поднял указательный палец. — Вследствие чего деятельность королевской власти, можно сказать, парализована в то время, как Ансельм собирает войско.

— Но может быть, он вовсе не собирается затевать войну! — горячо возразил Магнус. — Разве его нужно вешать за убийство, если он еще и кинжала не обнажил?

— Сам повесится, и притом очень скоро, — заверил брата Джеффри.

— Не сомневаюсь, он так или иначе даст знать о своих намерениях, — рассудительно проговорил Грегори. — Он не блещет умом, поэтому будет слушаться своих советников.

— Которых еще сильнее снедает зависть, чем его самого, — добавила Корделия. — Уж вот кто спит и во сне видит, как бы поскорее ввергнуть нашу страну в пучину хаоса.

— Да вы тут все, похоже, против меня сговорились! — Магнус вскочил на ноги и резко отшвырнул стул. — Вы и слушать меня не желаете, да? Ну и отлично, наслаждайтесь своей беседой. Глас противоречия ретируется вместе со своим владельцем!

И он порывистой походкой вышел из комнаты.

Остальные члены семейства изумленно и испуганно переглянулись. Подметки сапог Магнуса протопали по булыжнику мостовой, звук шагов вскоре стих вдали. Послышался голос слуги, задавшего молодому человеку какой-то вопрос, затем Магнус что-то рявкнул в ответ, а потом хлопнула входная дверь главной башни.

Гвен и Корделия проворно вскочили.

— Скорее! Нужно догнать его, пока он не прошел под решеткой! — воскликнула Гвен, остановилась и недоуменно воззрилась на мужа. — Ты не пойдешь?

— Нет, — покачал головой Род, и его взгляд стал отстраненным. — Пожалуй, нет.

— Но его душа в полном смятении, отец! — горячо возразила Корделия.

— Верно, в смятении, — подтвердил Грегори. — Из-за чего он так вспылил, папа?

— Да из-за того, что младшие братья и сестра посмели спорить с ним, — высказал предположение Джеффри.

— Нет, — покачал головой Род. — Думаю, тут дело посерьезнее.

— Ну, если ты такой кладезь мудрости, ты и должен догнать его и успокоить! — в отчаянии выкрикнула Гвен. — По-твоему, это у него возрастное? И ты отказываешься догнать его и поговорить с ним по душам?

— Не отказываюсь и поговорю, — ответил Род. — Но не сию секунду. Ему нужно немного остыть. Если я брошусь за ним прямо сейчас, он только окрысится на меня и уйдет куда глаза глядят.

— А сейчас он не туда идет? — съязвила Корделия.

— Туда, — не стал спорить Род. — Но он вернется. Если же я пойду за ним прежде, чем он будет готов к разговору, он может уйти навсегда.

Джеффри сдвинул брови и недоуменно уставился на отца.

— Как же так, папа? Какая душевная хворь напала на моего брата?

— Та самая, которую я еще помню слишком хорошо, — ответил Род. — В этой хвори есть нечто такое… Ну, как будто человек уже давно готов пойти по миру, по жизни самостоятельно, но при этом он не видит своего пути ясно и потому не уходит из дома.

— Ты не велишь ему уйти из дома! — испуганно воскликнула Гвен.

— Нет, — ответил Род. — Но и говорить ему, что он должен остаться, я тоже не стану. — Он взял со стола нож и отрезал себе еще кусок мяса. — Так или иначе, у меня, пожалуй, есть время закончить ужин.

И тут у него мелькнула мысль: «Кто знает, когда я еще вот так поужинаю?»

Сына Род нашел на берегу реки. Магнус сидел под деревом, крона которого к осени пожелтела. Неподалеку был привязан его конь. Род придержал поводья Векса и еле слышно сказал коню-роботу:

— Побудь рядом, ладно?

Векс молча кивнул в ответ. Он благоразумно решил не нарушать тишины. Род спешился и тихо подошел к сыну. Тот неотрывно смотрел на вертящиеся водовороты, на уплывавшие вдаль опавшие листья.

— Кажешься себе таким вот листком, да? — негромко спросил Род.

Магнус вздрогнул и обернулся. Почти сразу же он помрачнел, но признался:

— Да. Ведь моя жизнь примерно такова, верно? Несет меня, куда пожелает. Поток событий влечет меня к какой-то цели, о которой я и не догадываюсь, а догадался бы — так отказался бы к ней идти.

— Может, и так, — медленно протянул Род и уселся на ствол поваленного дерева рядом с Магнусом. — Но нужно что-то делать, чтобы не потонуть в этом бурном потоке событий, правда? Или хотя бы реку выбрать по своему усмотрению.

Магнус удивленно глянул на отца.

— В свое время тебе довелось побывать в моей шкуре, да?

— Да, на по совершенно иной причине. Я — младший сын младшего сына, поэтому для меня не было места в том мире, где я родился. Но и уйти просто так я не мог.

— В то время как я не могу уйти, потому что я — наследник, — с горечью проговорил Магнус.

— Нет, — покачал головой Род. — Это не должно сковывать тебя. Ты не добьешься особых успехов на моем поприще, если не веришь в правоту моего дела, если не хочешь им заниматься. Кроме того, у тебя есть два брата, которые возьмут на себя эту ношу, если ты от нее откажешься.

Магнус уставился на отца в полном изумлении. Он явно был уязвлен.

— Так ты выгоняешь меня?

Род вздохнул. Парень был в одном их тех настроений, когда что ни скажи — все будет воспринято не так. К тому же в душе Магнус все еще оставался ребенком, хотя телом, разумом и даже опытом уже был мужчиной. Двадцать один год — вполне достаточно для того, чтобы считаться взрослым, но все же Магнус был слишком юн, чтобы считаться зрелым мужчиной.

Причиной тому было то, что Магнус, в его возрасте, жил дома, с родителями. Крестьянский парень, его ровесник, уже имел бы жену и двоих детей — и был бы наделен ответственностью, из этого вытекающей. И вот теперь, невзирая на то что Магнус был скован привычными узами семейных отношений, он начал делать первые серьезные шаги к настоящей зрелости.

— Нет, — ответил Род. — Я не говорю, что ты должен уйти. Гораздо больше бы мне хотелось, чтобы ты остался здесь. Но это было бы лучше для меня, а не для тебя. Хочу сказать по-другому: ты можешь уйти, если чувствуешь, что это нужно тебе.

Магнус ответил с горькой усмешкой.

— О, сэр, конечно, как же еще? А про себя ты так сказать не можешь?

Род был готов ответить автоматически, но прикусил язык. А сказать он хотел, что Магнус и держит его на Грамерае — Магнус, его сестра и братья, а более всего — их мать.

Их мать, чья красота и доброта привязали Рода крепко-накрепко. Даже теперь, когда Гвен миновало пятьдесят, Роду казалось, что все прелести огромной галактики меркнут в сравнении с его супругой. Он пытливо изучал лицо сына и в отчаянии гадал, какой же дать ответ…

…И вдруг ответ явился, словно озарение.

— А в этом что-то есть, кстати, — сказал Род и поднялся на ноги. — Я ведь могу уйти, правда? — Его зубы медленно обнажились в волчьем оскале. — Я ведь могу сделать ноги, как только пожелаю. Спасибо, сынок, надоумил. Пожалуй, я так и сделаю.

Род подошел к Вексу, вспрыгнул в седло и ускакал в темноту. Магнус застыл с раскрытым ртом, будто его молнией ударило.

А в следующее мгновение его охватил гнев. Магнус порывисто вскочил на ноги, беззвучно выкрикнул ругательство, оседлал коня и бросился следом за отцом. Он ни на секунду не сомневался, что его старик точно знает, что делает, и не менее точно — что будет делать он.

Они ехали по темному хвойному лесу, где сейчас, к вечеру, когда грозовые тучи низко нависли над верхушками деревьев, было еще мрачнее. Магнус скакал позади отца и не слышал их разговора с конем-роботом, поскольку они общались на радиоволновой частоте, а не телепатически. В челюстную кость, над передними зубами, у Рода был вживлен микрофон, а за ухом — наушник. Ну а у Векса все приемно-передающее оборудование было, естественно, встроенным.

Но с другой стороны, отец и Векс могли и не разговаривать, а Магнус, если честно, не слишком верил в то, что они посмеиваются над ним из-за того, что он за ними увязался. Но даже при этом злость так и раздирала его. Возмущению не было предела, и Магнус даже не желал притворяться, будто это не так. Какое право отец имел вот так выдернуть его из дома, не дав и мгновения подумать?

С другой стороны, почему бы и не прокатиться? Никаких особо интересных планов на ближайшее время у Магнуса не было. Если уж быть честным до конца, то он просто-таки с ума сходил от скуки и безделья, и ему казалось, что вот так, без всякого смысла, и пройдет вся его жизнь… Ни тебе великих подвигов, ни большой романтической любви. Он и сейчас размышлял примерно так же, и все-таки злился на отца за то, что тот так бесцеремонно утащил его за собой. Магнус, будучи старшим сыном, был обязан сопровождать отца, заботиться о нем — и не только о нем, а и о тех, кто мог попасться на пути отца.

На какое-то мгновение у Магнуса мелькнула мысль о том, что, пожалуй, только он один и считает, что в этом состоит его священная обязанность. Может быть, больше никто на свете и не думал, что он обязан так поступать? Может быть, это вовсе и не так? Может быть, на этот раз можно было спокойненько отсидеться дома, и пусть себе отец побродит по окрестностям в гордом одиночестве?

Кстати говоря, не исключалось, что отец как раз такой вариант и предпочел бы.

Магнус решительно отбросил эту мысль. Он поежился от холода — порывы ветра становились все более пронзительными. Кто бы ни задумал эту поездку на ночь глядя, деваться было некуда. Даже если он сам себя назначил телохранителем отца, кто-то же должен был выполнить эту работу.

Ну правда же?

Род украдкой оглянулся назад и с трудом сдержал смешок.

— Он все еще едет за нами, Векс.

— Наверное, не догадался, Род.

— Да нет, догадался — но не до конца. Но правду сказать, он всегда осознавал свою ответственность перед семьей. Вот чего он не осознает, так это того, что стал вполне взрослым для того, чтобы суметь на время сбросить эту ответственность.

— И как ты думаешь, скоро ли он поймет, что может уйти, если пожелает, Род?

— Ох не скоро, Векс. Мальчик у меня просто-таки на редкость решительный.

— Ты сказал «упрямый», Род, или мне послышалось?

— Ладно, ладно, давай не будем устраивать состязание в синонимах. Если честно, то я вот что думаю: еще дольше до него будет доходить мысль о том, что он в самом деле хочет уйти.

— Но сейчас он как раз в том самом настроении, Род.

— Да, но он еще не задумывался об этом всерьез.

Порыв ветра хлестнул Рода по лицу. Он поднял голову и удивился тому, что уже стемнело.

— А дождь давно пошел?

— Несколько часов назад, Род. Не дождь, морось.

— Угу, и шквальный ветер в придачу. — Род зябко поежился. — В следующий раз, когда я вот так куда-нибудь рвану в порыве страсти, посоветуй мне дождаться хорошей погодки. Ну а что там делается выше деревьев, Векс?

— Судя по звуку — проливной дождь. Уж не слабее, чем здесь, под ветками.

— Если так, то лучше устроить стоянку, пока еще хоть что-то видно.

Род увел коня с тропы и спешился. Земля в лесу была ровная, устланная ковром прошлогодней пожелтевшей хвои. В сосновых лесах не бывает густого подлеска, поскольку сквозь густой лапник почти не проникает солнце. Род подвигал плечами, чтобы размяться, вздохнул и зашагал по лесу в поисках камней. Он вернулся, найдя два увесистых булыжника, и увидел, что Магнус подкатывает очередной камень к другим, образовавшим почти правильный круг.

Род немного постоял, пользуясь возможностью понаблюдать за сыном, когда тот его не видел. До сих пор Род порой изумлялся, видя лицо Магнуса поверх груды натренированных мышц. Но это зрелище вызывало у отца не только изумление, но и гордость. Славный вырос парень. Вот только Род никак не ожидал, что из прыгучего жизнерадостного малыша с золотистыми кудряшками в итоге получится темноволосый молодой человек с не самым легким характером. Сейчас рост Магнуса равнялся шести футам и семи дюймам, и судя по всему, он мог подрасти еще. Темные волосы обрамляли удлиненное лицо с высокими скулами и тяжелым волевым подбородком, растянутым тонкогубым ртом и большими, широко посаженными темно-синими глазами. Увидев его, высокого и широкоплечего, в сумерках, случайный путник, пожалуй, мог и струхнуть — пока не увидел бы, какая у этого великана добрая и немного лукавая улыбка, а во взгляде — готовность помочь, посочувствовать. Нет, он не был великаном — людоедом, он был добрым гигантом, которого не стоило опасаться доброму человеку. Род улыбнулся, согретый этой мыслью, и когда Магнус поднял голову, отец посмотрел на него в упор и увидел, как в глазах сына, застигнутого врасплох, отступают, тают злость и обида.

Роду стало не по себе. Когда его сын успел стать таким? Откуда эта горечь? Кто мог обидеть Магнуса? На миг Родом овладела застарелая ярость. Он был готов растерзать на куски мучителя собственного ребенка — только бы тот ему попался. Но к ярости примешалось жуткое опасение: не он ли сам и был этим мучителем.

Род усилием воли прогнал прочь охватившие его чувства. Скорее всего его опасения были беспочвенны.

— Зачем ты, сынок? Я бы и сам камней натаскал.

— Да? — с язвительной усмешкой выговорил Магнус. — А я, что же, отсиживаться должен? Я тоже хочу поскорее развести костер!

— Ну… Вполне разумные речи. — Род положил камни на землю, разогнулся и нахмурился. — Что же насчет того, что ты должен… Нет, ты вовсе не обязан мне помогать. Мог бы и подождать лишних несколько минут. Кстати говоря, и следовать за мной ты тоже не обязан.

— Неужто?

— Нет, представь себе, не обязан. — Род сдвинул брови, уязвленный насмешкой Магнуса. — Ты отправился следом за мной по собственной воле.

— По собственной воле! — Магнус выплюнул эти слова, словно они были ему оскорбительны. — Какая у меня воля, какой у меня есть выбор, по большому-то счету? Я — старший. Скажешь ты: «Вперед, за мной!» — и я обязан выполнить твой приказ.

— Вот как? — Род ухватился за эту мысль. — И кто же тебе такое сказал? — Не дав Магнусу ответить, он добавил: — Мама?

Магнус покраснел и отвел взгляд.

— Сегодня она ничего такого не говорила.

— А что она тебе говорила сегодня? Чтобы ты не ходил гулять? А тебе не кажется, что ты слишком взрослый для этого?

Удар угодил в цель. Глаза Магнуса полыхнули гневом.

— И правда, странно, что я до сих пор торчу дома? Что держусь за мамочкину юбку?

— Ну так иди. — Род указал в чащу леса. — Никто тебя не держит. Вся страна открыта для тебя.

Магнус вытаращил глаза. Изумление и жуткая обида читались в его взгляде. Род, поняв, что перегнул палку, тут же мысленно выругал себя за резкость. Но прежде чем он успел придумать, как бы сгладить неловкость, Магнус отрывисто бросил:

— Ну и хорошо! Если тебе неохота сидеть дома, то почему я должен там сидеть? Вот спасибо, наконец меня спустили с привязи! — Он умолк, отвесил Роду притворный поклон. — Я отбываю, повинуясь воле моего повелителя! Желаю приятно провести время!

С этими словами он развернулся, схватил коня за поводья и размашисто зашагал в чащу леса.

Ярость захлестнула Рода, будто кто-то ударил его с размаху хлыстом. В отчаянии он принялся мысленно напоминать себе, что его сын уже не маленький мальчик, а взрослый мужчина, что он способен справиться с любой опасностью, какая бы ни встретилась на его пути.

То есть так хотелось думать Роду. Он сдержался, прикусил язык — а ведь был готов разразиться ругательствами, — развернулся и вставил ногу в стремя. Оседлав Векса, он пробормотал:

— Кажется, я маленько переборщил, а?

— Да нет — если, конечно, специально старался прогнать его, Род.

Уж не занялся ли Векс самоцензурой или Роду это только показалось?

— Нет, пойми, я просто хотел, чтобы он понял, что может поступать так, как пожелает. Но я вовсе не рассчитывал на то, что он именно так и поступит!

— Следовательно, имела место погрешность в оценке, — нейтральным тоном отозвался робот.

Род сдвинул брови и уставился коню в затылок.

— Ладно, педант ты этакий. Если считаешь, что я завалил экзамен, так и скажи.

Векс помедлил с ответом, и этого времени Роду как раз хватило для того, чтобы понять: его догадка совсем недалека от истины. Наконец робот проговорил:

— Пожалуй, точнее было бы сказать, что тебе следовало бы говорить так, как подсказывают чувства.

Род покачал головой.

— Ты знаешь, что для отца это невозможно, Векс. Иначе человечество давным-давно вымерло бы вследствие мятежей и бунтов. Мы должны делать для наших детей то, что нужно, а не просто то, чего нам хочется. — Он пожал плечами. — Не знаю… Может быть, у меня что-то не то с отцовским инстинктом.

— А может быть, тебе следовало быть более откровенным.

— Да, пожалуй. — Род вздохнул. — Но теперь масло уже вылито в огонь, и мне стоит поскорее разыскать огнетушитель. Следуй за ним, Векс, — но на почтительном расстоянии, чтобы он нас не заметил.

— Он уже взрослый, может сам о себе позаботиться, — возразил Векс. — Согласен: ты говорил необдуманно, резко, но нельзя, чтобы чувство вины вынудило тебя вмешиваться в его жизнь.

— Я вмешиваться не собираюсь, но хочу оказаться поблизости, если он позовет на выручку.

— Нет никакой необходимости…

— Нет, есть! Заботиться об отце сын не так уж обязан, а вот отец уж точно должен заботиться о сыне!

— Подобное отношение к данной проблеме мне никогда не было понятно, Род, однако его проявлял и твой отец, и его отец тоже.

— Дед… — Воспоминания придали Роду решимости. — Да, я все еще отвечаю за Магнуса и всегда буду отвечать.

— Но почему, Род?

— Потому что я породил его на свет, — объяснил Род. — Если бы этого не случилось, ему бы вообще никакие опасности не грозили, и уж точно он бы не был так несчастен. — Он покачал головой. — Мой сын, мой долг. Если с ним что-то стрясется, я с ума сойду.

— Он взрослый человек, он принадлежит самому себе, Род. По крайней мере старается ни от кого не зависеть. Ты должен отпустить его.

— Понимаю, — кивнул Род. — Поэтому и держи дистанцию, хорошо? Просто иди в ту же сторону, куда едет он. В конце концов у меня не было на уме какой-то определенной цели, так что почему бы не поехать туда же, куда едет Магнус?

— Только не перегони его, — посоветовал Векс.

Род помотал головой.

— И в мыслях не было. Ну а уж если так случится — ведь это может быть простым совпадением, а, Векс?

— Ну да, конечно, — по-роботски вздохнул Векс. — Как скажешь, Род.

И верный конь Гэллоугласса зашагал по сумрачному лесу.

(обратно)

2

Магнус ехал в сгущающейся тьме. Злость, обида и непонимание происходящего переполняли его сердце. Отец отказался от него? Он ему не нужен? Отлично! А ему не нужен отец! На какое-то мгновение мелькнула мысль — не вернуться ли домой. В конце концов отец дал ему волю выбирать.

Но зачем ему было возвращаться? Он стал взрослым мужчиной и не обязан был жить в родительском доме. Большинство молодых людей, его ровесников, уже были женаты, обзавелись собственными домами, растили детей. Дома, с родителями, жили только закоренелые холостяки, потерпевшие вереницу неудач на любовном фронте.

Но чтобы быть старым холостяком в двадцать один год!

Конечно, в средневековом обществе другой альтернативы не было — ну разве что пойти служить в королевское войско или податься в монастырь. Ты жил с родителями, потом женился. Или шел служить в армию. Или постригался в монахи. Магнус вдруг задумался о том, сколько молодых людей вступали в брак только ради того, чтобы уйти из-под родительского крова и стать хозяевами собственных жилищ…

Правда, некоторых из них назвать хозяевами можно было с большой натяжкой. Магнусу были знакомы несколько бедолаг, которые избавились от родительской опеки и с изумлением обнаружили, что оказались под каблучком у своих драгоценных женушек. Ну, допустим, не все становились в прямом смысле подданными дражайших супруг, но многим приходилось терпеть рядом с собой сварливую мегеру. Да, да, таких было немало, насколько знал Магнус. При мысли о таком безвыходном, беспросветном житье молодому человеку стало зябко. Еще сильнее его зазнобило, когда он подумал, как такая жизнь сказывается на детях. Правда, большинство знакомых ему семей казались довольно-таки счастливыми — мужья многого от жизни не ждали, жены ждали еще меньше, так что никто не был разочарован.

Неужели это — все, что он мог выбрать для себя?

Немного успокоившись, он напомнил себе о том, что по большому счету был мало с кем из своих ровесников близко знаком. Отпрыски благородных родов не общались с простолюдинами, а дети, не наделенные псионными способностями, так или иначе сторонились волшебниц и чародеев. Юные эсперы, двадцать лет назад откликнувшиеся на призыв королевы и составившие ее магическое войско, переженились между собой и завели детей, чему были очень рады как отец Магнуса, так и орден Святого Видикона. Увеличение числа действующих эсперов входило в сферу их первостатейных интересов. Но к тому времени, когда молодое поколение грамерайских эсперов обзавелось первенцами, Магнусу уже исполнилось десять. Даже его младший брат Грегори был на год — два старше потомков королевских чародеев. Детство у детей Гэллоуглассов получилось одиноким — но, с другой стороны, сами они этого почти не замечали, поскольку довольствовались обществом друг друга, а этого большей частью хватало за глаза. Чудесный подарок Магнус, Корделия, Джеффри и Грегори получали, когда выпадала возможность пообщаться с ровесниками — сыновьями короля и королевы, принцами Аланом и Диармидом, но это случалось редко. Другие же контакты со сверстниками у Магнуса бывали краткими и зачастую враждебными. И вообще по общению он не тосковал — до сих пор.

Вдруг в вышине послышался жуткий вой. Магнус поднял голову, насторожился. При мысли о грозящей опасности сердце у него забилось чаще — не от страха, а от волнения, потому что он, пожалуй, даже хотел сейчас с кем-нибудь сойтись в лихом бою. Но в следующее мгновение полы плаща Магнуса взметнул порыв ветра, и он понял, что никто не кричал, что просто ветер взвыл в ветвях.

Но как только молодой человек опустил голову, он увидел прямо перед собой незнакомца.

Магнус вздрогнул он неожиданности, но тут же нахмурился и возмущенно спросил:

— Кто ты такой, чтобы являться вот так бесцеремонно, без предупреждения?

Вопрос был хороший. Незнакомец выглядел совсем не по-грамерайски: остроконечная шляпа, плащ с капюшоном в викторианском стиле, брюки и резиновые сапоги с отогнутыми голенищами, причем все какое-то изношенное, потрепанное. Посох у незнакомца был украшен затейливой резьбой, а еще обращали на себя внимание его широченные бакенбарды — тоже, кстати, имевшие вид растрепанный и неряшливый.

— Кто ты такой? — еще более требовательно вопросил Магнус, и его рука легла на рукоять меча.

— Твой злой гений, Магнус, — ответило видение.

Магнус прищурился.

— Тебе известно мое имя?

— Разве не всем в Грамерае знакомо имя сына Верховного Чародея?

Удар попал в цель — намек на то, что он как бы сам себя не знает. Магнус сменил тему.

— Никогда не видел прежде таких одежд, как на тебе…

— Видел, — возразил незнакомец. — В своих книжках по истории.

— Разве что там. — Магнус нетерпеливо тряхнул головой, но сердце у него екнуло от страха. Что этому типу известно о его книгах? — Откуда ты взялся?

— Из Лондона, который описан в твоих книжках, — отвечал незнакомец. — Я тот, кто подбирает обрывки чужих мыслей, а потом копается в них, отыскивая то, что для меня забавно. Что не могу взять сам — покупаю, а все, что мне прискучивает или не представляет для меня ценности, — отдаю другим. У меня есть для тебя подарочек.

— Он мне не нужен!

— А я думаю, он тебе понадобится, потому что это заклинание на неприкосновенность.

— Чтобы мое тело не могло поразить никакое оружие? — уточнил Магнус и брезгливо скривил губы. — Такого не бывает. Это просто иллюзия!

— Тебе ли говорить о том, что бывает, а что нет, — негромко произнес старьевщик. — Нет, не все твое тело я мог бы сделать неуязвимым, а только твое сердце.

Магнус задумался. Ему частенько встречались юные особы, с виду достойные любви, но на самом деле желавшие только использовать его — так или иначе. Поэтому молодому человеку была понятна ценность заклинания, предложенного старьевщиком.

— А тебе-то что с этого будет? Что я могу дать взамен?

— Да ничего. — Старьевщик ответил тихо и, пожалуй, слишком небрежно. — Я же сказал тебе: эта безделица мне ни к чему, потому я и готов отдать ее тебе.

— Я не поверю никому, кто проявляет подобное бессребреничество, — проворчал Магнус. — А уж тем более нет у меня веры тому, кто не отсюда и не из этого времени, но при этом так много знает обо мне. Не желаю иметь с тобой ничего общего! Изыди!

Старьевщик пожал плечами и улыбнулся.

— Очень скоро ты передумаешь. Я посещу тебя вновь, когда мое предложение покажется тебе более ценным.

С этими словами он резко махнул рукой, как бы отсекая себя от Магнуса, и исчез.

Магнус некоторое время неотрывно смотрел на то место, где только что стоял незнакомец.

Потом он пришпорил коня и продолжил путь, потрясенный гораздо сильнее, чем ему хотелось в том себе признаться. Он постарался взять себя в руки, стал дышать ровнее и через некоторое время успокоился настолько, что начал обращать внимание на все, что его окружало. Дорога пошла на подъем. Конь сам шагал по оленьей тропке. Магнус осознал, что понятия не имеет о том, где находится.

И это его очень порадовало.

На самом деле находился он где-то посреди леса Геллорн — самого обширного во всем королевстве, чащобы которого были настолько же не исследованы, как материковая часть суши планеты Грамерай. К слову сказать, материковая часть в своем развитии застряла на каменноугольном периоде. Магнус догадывался, что скорее всего дорога завела его в район предгорий у северного края леса, а узнавать более точно у него охоты не было.

Еще он почувствовал, что дрожит от холода. Он натянул поводья и не без удивления обнаружил, что промок до нитки. Нужно было найти место, где можно было бы развести костер и обсушиться. В принципе не исключалась возможность телепортации в населенные края, но Магнус пока был не готов общаться с другими людьми. Он впал в тоску, это верно, но пока наслаждался одиночеством и хотел, чтобы оно продлилось подольше. Магнус старательно прислушался, прощупал ночь с помощью системы псионных ощущений…

…И услышал глуховатое непрерывное постукивание музыкального камня где-то неподалеку. Такие камни буквально наводнили Грамерай. Кудесник Ари, которого обманом заставили создавать камни, из-за которых чуть было не пала жертвой добрая часть грамерайской молодежи, пожелал исправить свою ошибку и принялся один за другим сотворять камешки, которые распевали о доброте, участии и милосердии. Однако кудесники средней руки, наспех обучившиеся этому ремеслу, стали штамповать собственные музыкальные камни. Вот только мелодии у них выходили не такие красивые, как у Ари.

Но эта песенка являлась исключением. Магнус сосредоточился, сдвинул брови и различил слова.

Интересно… Магнус отвлекся от песни и стал гадать, кто же ее мог сочинить. Может быть, какой-то мелкий местный чародей, любовь которого отвергла некая смазливая молочница? А может быть, и вправду где-то здесь обитала старуха-колдунья, обозлившаяся на всех людей на свете?

Если так, то неплохо было бы с ней сразиться. Магнус был как раз в настроении, когда хочется драки — только дай повод, и не важно на каком уровне биться — физическом или магическом.

Увы, противник и не вздумал возникнуть. Промокший, продрогший и дрожащий, Магнус огляделся по сторонам в поисках укрытия. Он вспомнил о том, что звериные тропы обычно куда-нибудь, да ведут, что даже олень — и тот знает, где разыскать убежище от непогоды. Магнус прищелкнул языком, призывая коня тронуться с места, и конь зашагал по ночному лесу.

Через какое-то время они добрались не то чтобы до пещеры, а до наклонно стоявшей скалы, под которой нашелся клочок сухой земли, милосердно усыпанной прошлогодней листвой. Дождевыми потоками под скалу нанесло и обломанных веток. Оленей здесь уже давно не бывало. Магнус догадался, что олениха весной выхаживала тут оленят, а сейчас была уже глубокая осень. Магнус сгреб в кучу листья, положил поверх них тонкие прутики. Затем он пристально воззрился на маленькую пирамидку и стал целенаправленно думать о молекулах, слагавших те листья, что лежали в самой серединке. Он представил себе, как движутся эти молекулы — хаотично, неправильно, а потом вообразил, что их движение ускорилось, стало быстрее, еще быстрее…

В середине пирамидки вспыхнул огонек.

Молодой чародей улыбнулся. Всегда приятно было убедиться в том, что твое дарование тебя не подводит. Практика оттачивает навыки, поэтому время от времени нужно было упражняться хотя бы в таких мелочах — как знать, а вдруг скоро придется работать по-крупному. Магнус подбросил растопки, а когда пламя разгорелось по-настоящему, отошел и принес сырых сучьев покрупнее, наломал их и воткнул в землю вокруг костра, чтобы подсохли. На паре веток он развесил свой промокший плащ, потом расседлал коня, постарался отряхнуть влагу с его шкуры, повесил ему на голову торбу с овсом и покопался в седельных сумках. Сухари, сыр и колбаса. Весьма спартанский получился перекус, но скудная пища вполне соответствовала настроению Магнуса. Он поел, попил холодной воды из бурдюка, снял с головы лошади торбу, налил для нее воды в ямку на камне, потом разделся догола, развесил одежду для просушки, а сам завернулся в подсохший плащ. Затем Магнус развернул одеяло, уселся на него, подоткнул с боков, вынул из седельной сумки небольшую арфу и настроил ее.

Он взял несколько аккордов и сознательно погрузился в рассеянное расположение духа. Разочарование и гнев растворялись, мысли странствовали, куда пожелают.

И сразу же его охватила тоска, которую он всегда старательно скрывал от других. Теперь же это чувство обрело волю, и Магнус стал думать о том, как было бы славно, если бы его утешила, приласкала некая прекрасная незнакомка. Она ждала его где-то — по крайней мере так утверждали книжные истории. Он непременно должен был ее встретить… Сестра Магнуса считала, что подобная уверенность граничит с религиозным убеждением, а мать пела про это в колыбельных песнях, когда дети были маленькими. Магнусу и в голову не приходило спорить с этим — он просто гадал, как и теперь, какова будет собой его избранница. О том, каково ему будет рядом с ней, он и не думал, потому что точно знал из песен и стихов, что его ждет блаженство.

Особого опыта общения с женщинами своего возраста у Магнуса не было — по той же самой причине, по которой он не слишком часто заводил знакомство с молодыми аристократами. Простолюдины с дворянами никогда не сходились накоротке, так же как эсперы с не эсперами. Дети из придворного окружения, наделенные псионными способностями, в среднем были лет на десять моложе Магнуса.

Конечно, молодые дворяне порой сходились с крестьянками, правда, никто подобных связей не афишировал. Магнус же был взращен в лоне церкви, его учили соблюдать заповеди, и кроме того, у него было воспитано высочайшее чувство ответственности. Ему и в голову не приходило соблазнить крестьянскую девушку — ведь это было бы нарушением кодекса дворянской чести. Как можно было овладеть женщиной, не имея намерений на ней жениться…

Или женщиной, в которую ты не влюблен.

Ведь, конечно же, любовь представляла собой волшебные чары, противиться которым не было никакой возможности. Если любовь приходила, а ты отворачивался от нее, потом ты мог никогда вновь не полюбить и до конца своих дней страдать от одиночества. О таком исходе предупреждали песни, предостерегали истории, описанные в книгах. С другой стороны, и песни и истории обещали вечное блаженство, которое сулила истинная любовь, когда бы она ни пришла, куда бы ни повела за собой, независимо от титулов, богатства и благоразумия.

Родители, конечно, давали подросшим детям совершенно противоположные советы, но к тому времени мечта об Истинной Любви успевала пустить корни и не желала слушаться никаких предостережений. Магнус жаждал блаженства такой любви, хотя никогда бы в этом не признался, он мечтал о телесных радостях, которые бы она принесла.

Порой Магнусу случалось ловить на себе похотливые взгляды женщин постарше или крестьянских девушек, но он всегда знал, что это враги его отца и короля, что они только хотят использовать его для каких-то своих целей. Ну если эти женщины и не принадлежали к лагерю неприятелей, все равно онимечтали тем или иным способом чего-то добиться за счет Магнуса — даже при том, что были готовы предложить ему воспользоваться ими. Магнус упорно избегал таких женщин, отворачивался от них. То, что они предлагали ему, не называлось Истинной Любовью. Если женщина тебя по-настоящему любит, она ни за что не попытается использовать тебя, не будет стараться достичь чего-то, связав с тобой свою судьбу. Она лишь будет желать счастья с тобой и счастья тебе.

Ну а Магнус был готов приносить радость своей избраннице — всегда и во всем.

Однако пока все это были прекрасные мечты. Магнус взял последний аккорд и убрал арфу в мешок. Он подбросил сучьев в огонь, пощупал одежду. Она оказалась еще влажной. Только нижнее белье просохло. Магнус обмотался набедренной повязкой, подложил под голову седельную сумку вместо подушки, завернулся в плащ и одеяло и улегся на землю.

Ему приснился сон. Прекрасная дева с лучистой улыбкой, покачиваясь в танце, приближалась к нему и сбрасывала с себя одежды — одну за другой. Улыбка не сходила с ее лица, искренняя, без малейшей тени фальши. Ей был нужен только он, она жаждала подарить ему счастье, чтобы самой обрести в этом радость. Сердце Магнуса трепетало от блаженства, он понимал, что это и есть Истинная Любовь, а обнаженная красавица прижималась к нему все теснее, и ее тело казалось ему чудесным видением. Магнус был готов обнять ее и погрузиться в экстаз…

Он очнулся.

А она не исчезла. Она смотрела на него из-под полуприкрытых век и призывно улыбалась. При этом она была одета и манила Магнуса к себе пальчиком.

Магнус вытаращил глаза, был готов вскочить, но застыл, поскольку смутился — ведь он-то был одет весьма приблизительно. Но она все манила его, гортанно ворковала, потом наклонилась и взяла его за руку.

И как только ее пальцы коснулись его кожи, Магнус мгновенно позабыл о всех сомнениях, стыдливости, скромности. Он поднялся, завороженный ее взглядом. Для него перестало существовать что-либо, кроме ее глаз. Они словно притягивали его, а он будто бы тонул в них…

Она повела его от костра в темноту. Очарованный в прямом и переносном смысле, Магнус последовал за нею, не чувствуя ни холода, ни дождя.

Род устроился на ночлег неподалеку от сына и спал — покуда спал Магнус. Векс, который бодрствовал всегда, своим радаром засек момент, когда молодой человек покинул свою стоянку. Почему — этого робот не понял, вот и разбудил Рода.

— Что такое? — Род выгнул шею, прищурился, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть во тьме. — Сколько я проспал? Часика два?

— Один, Род.

— Только час! И зачем ты меня разбудил?

— Подумал, что ты не захочешь дожидаться завтрака, Род. Магнус ушел со своей стоянки.

— Ушел! Посреди ночи? Почему?

— Понять трудно, Род, но судя по показаниям радара, лошадь он с собой не взял.

Род пару минут лежал не шевелясь. Он обдумывал происшедшее, и его воображение рисовало картины, одну неприятнее другой. Наконец он порывисто встал и свернул спальный мешок.

— Надо забрать конягу, если так. Вперед.

Но несмотря на то что Векс был оборудовал прибором ночного видения, шли они очень медленно, поскольку конь-робот не знал дороги.

Зато ее хорошо знала девица, явившаяся к Магнусу.

Она вела молодого человека вверх по склону высокого холма, к башне, которая стояла на вершине. Войдя в башню, она повела Магнуса по винтовой лестнице. Лестница привела в покои, увешанные гобеленами. У одной стены стояла широкая кровать с пуховой периной и горами шелковых подушек, напротив ярко горел камин. Красавица начала раздеваться, пританцовывая, улыбаясь и не спуская глаз с Магнуса.

Почему-то сомнения не до конца покинули сына Чародея. Возможно, полностью предаться созерцанию женских прелестей ему мешали какие-то детские страхи перед неизвестным. Как бы то ни было, некая часть сознания Магнуса бодрствовала, и потому он заметил, что фигуры, вытканные на гобеленах, сливались в порывах любовной страсти. Более откровенных изображений соития молодому человеку до сих пор видеть не доводилось. Однако за этими сценами открывались другие, более экзотичные, непривычные, даже…

Жестокие.

Боковым зрением Магнус ловил сюжеты, где сценам любви сопутствовали хлысты и цепи, связанные по рукам и ногам мужчины и женщины в карнавальных полумасках. Эти сцены шокировали Магнуса. Как любовь могла сопрягаться с жестокостью?! Что-то заставило его осознать: его, чародея, одурманил, заманил в ловушку некто более искушенный в магии. При мысли об этом Магнусу стало не по себе — ведь он был самым опытным эспером в своем поколении. Кто же она была такая, эта женщина, если сумела зачаровать его, приманить своей красотой, этим роскошным миражом? Как она могла завладеть им до такой степени, что он и не подумал сопротивляться?

Да была ли она женщиной?

Его словно хлестнули по щеке наотмашь. Магнус напряг всю свою волю ради того, чтобы разрушить чары, чтобы увидеть в истинном свете все, что его окружало. На мгновение перед ним предстали голые каменные стены, увешанные паутиной, полусгнившая солома на полу… и самая отвратительная старуха, какую только можно было себе вообразить.

Лишь несколько жалких седых волосков украшали ее покрытую старческими пятнами макушку. Огромный крючковатый нос торчал из груды бородавок, светились желтые злобные глаза, в глубоких складках почти не виден был рот, но когда старуха разжимала губы, обнажались коричневые гнилые зубы. Старая карга, шамкая полубеззубым ртом, приговаривала:

— Нет, нет, шпи, шпи, жабудь про эту ужашное видение, оно ненаштояшшее… Вернишь к правде, к тому, што ешть, и ты опять увидишь мои прелешти, мои шокровишша…

Шепелявое пришепетывание вдруг сменилось зазывным пением — гортанным, мелодичным, чуть хрипловатым, полным желания, и красавица вернулась, а за ее спиной заиграли яркими красками гобелены. Женщина обнажилась до пояса и превратилась в средоточие земных радостей. Она принялась расстегивать крючки на юбке, приговаривая:

— О, я люблю тебя! О, я тебя желаю! Иди ко мне, приласкай меня, мое сокровище!

Но опыт, натренированный с детских лет, помог Магнусу ощутить, как чужое сознание обволакивает его разум, ищет найденную им лазейку, пытается закупорить ее, ищет трещинку вожделения в выставленном им щите обороны, пробует расширить ее, упрямо тянется к самой сердцевине его сознания. На миг у Магнуса перехватило дух. Он был потрясен талантом колдуньи. Ее дар по силе намного уступал его собственному.

Зато намного превосходил по ловкости, рожденной из долгой практики.

Скольких же молодых людей она покорила своей воле, если обрела такие прочные навыки?

И чего она хотела от него?

— О, только той радости, которую ты жаждешь подарить мне. — Юбка упала на пол, а под ней не оказалось более никаких одежд. Красавица порывисто шагнула к Магнусу. — Иди же ко мне, любовь моя. Я открыта для тебя. О, как я тебя желаю! Иди!

— Нет, — процедил Магнус сквозь стиснутые зубы, снова напрягся изо всех сил и опять увидел все в истинном свете. Перед ним предстала обнаженная грязная старуха, пытавшаяся прижаться к нему. Он в отвращении отшатнулся.

Но вновь вернулась зачарованная комната, и женщина опять стала прекрасной и чувственной. Теперь ее озарял свет солнца, лившийся сквозь высокое окно, и из-за этого шелковистые волосы красавицы отливали золотом.

— Иди ко мне, — выдохнула она, пронзая Магнуса взглядом. Ее пальцы потянулись к его набедренной повязке. — Возьми меня!

Она запрокинула голову, закрыла глаза, разжала губы…

На миг сознание Магнуса озарила вспышка, и он увидел провал беззубого рта, вновь испытал отвращение… Но воспоминания мгновенно отступили при виде обнаженной прелестницы — гордой, желанной, зовущей, стоящей в лучах солнца. Тело Магнуса потянулось к ней с желанием, граничащим с болью. А она улыбнулась и поманила его к себе, и он, почти против собственной воли, пошел к ней неверными, медленными шагами. Ему так хотелось коснуться ее прекрасной, совершенной кожи… И вот он склонился к ее губам, был готов поцеловать их…

И выдавил единственный слог, полное желания слово. Он простонал:

— Нет!

— Не может быть! Только не говори «Нет!».

Слезы застлали большие, чудесные фиалковые глаза, потекли по щекам. Чудесная головка склонилась, плечи сотряслись от рыданий.

— О, ты не заставишь меня страдать!

Чувство вины охватило Магнуса. Ему стало совестно из-за того, что он заставил женщину плакать. Он был готов протянуть к ней руки, прижать ее к себе в лучах закатного солнца, от света которого разгоралось желание в них обоих… Ему так хотелось шагнуть вместе с ней к белоснежному пышному ложу. Он желал ее, желал до боли.

Боль напомнила Магнусу о картинах, вытканных на гобеленах. Он взглянул на них краешком глаза и в ужасе отшатнулся.

Неожиданно гобелены исчезли, снова появились голые стены, затянутые паучьими сетями, и отвратительная голая старуха. Стоя перед Магнусом, она завопила:

— Глупец! — Омерзительная в своей наготе, она прошипела: — Злодей! Подлый мержавец! Ты не мужшина! Не желаешь вжять, што тебе предложили, так штань же тем, што ты ешть — нижайшим иж нижких!

Она взметнула руками, и Магнус ощутил, как ее воля подавила его волю. Глаза колдуньи выпучились, ее взгляд поглотил его, увлек в страшный, кроваво-желтый водоворот. У Магнуса закружилась голова, навалилась слабость, он упал на колени, стал извиваться на полу.

— Стань жмеем, каков ты и ешть, — прошипела старуха, и ее глаза полыхнули мстительной радостью. — Ты оштанешься им вовеки веков.

Магнус попытался отрешиться от жутких чар, но вновь воля более опытной колдуньи одолела его, лишила возможности сопротивляться. Умом он понимал: колдунья только убедила его в том, что он — змей, что физически он остался таким же, каким был. Но подсознание говорило о другом. Подсознание настолько же поверило в то, что он превратился в змея, как сознание верило в то, что он — человек. Колдунья сковала чарами самый разум Магнуса, да так ловко, как не удавалось никому до нее. От уверенности в этом было некуда деться. Это было настолько же верно, как то, что он не смог бы просто так взять да и допрыгнуть до луны.

— Убирайшя прочь! — прошипела старая карга и злорадно скривилась. Магнус пополз по полу, извиваясь, спустился по лестнице. Его мутило от отвращения, но он чувствовал, как его тело изгибается подобно телу змеи. Старуха противно расхохоталась и зашаркала следом за ним по ступеням. Вниз, вниз, вниз, во тьму ночи.

В сотне ярдов от башни тело Магнуса рухнуло у подножия раскидистого векового дуба. Неожиданно для самого себя он обернулся вокруг ствола, прижался к шершавой коре.

— Тут ты и оштанешшя, — прошамкала колдунья. — Будешь штеречь это дерево, покуда не подохнешь! А твои кошточки будут тут лежать и вшякий, кто ни глянет на них, поймет, што должен покоритьшя Ведьме из Башни!

Она отвернулась и пошла прочь, а Магнус смотрел ей вслед. Как отвратительна была ее испещренная пятнами кожа, обвисшие ляжки. Только теперь он понял, что песенка музыкального камня была предупреждением, что нужно было прислушаться к ней внимательнее…

Но как она заканчивалась?

Он пытался вспомнить, но лишь слабо осознавал, что юноша каким-то образом сумел избежать судьбы, которую уготовила ему ведьма. Магнусу стало страшно. Он даже боялся посмотреть по сторонам: а вдруг вокруг окрестных деревьев обвились скелеты других молодых людей? «Музыка, — в отчаянии думал Магнус. — Может быть, песня подскажет мне, как спастись!» Он изо всех сил напрягал слух, но слышал только вой ветра. Даже птицы не пели здесь, так близко от логова колдуньи — наверное, их пугали миазмы ее злобы. Может быть, и музыкальные камни умолкли из-за мерзких чар старухи.

Магнус прижался к древесной коре. Впервые в жизни он по-настоящему осознал смысл слова «отчаяние».

* * *

На закате Род подъехал к деревне, лежавшей в небольшой долине. В ясное небо поднимался дым из печных труб. Крестьяне возвращались домой с полей, держа в руках серпы. Им осталось сжать совсем немного пшеницы.

Обстановка была самая тихая.

Род нахмурился. Что-то было не так. Крестьяне, возвращавшиеся с работы, должны были петь, как пели по всему Грамераю. Правда, сейчас, осенью, было прохладно, и с губ крестьян срывались клубы пара, и одеты они были в шерстяные куртки, но все равно грамерайские крестьяне по дороге на поле хохотали и перешучивались, а по дороге домой с работы пели песни. Пели и их жены, занимаясь домашними трудами, а дети за игрой распевали стишки и считалочки.

А в этой деревушке никто не пел.

Род поглядел на солнце и увидел на его фоне силуэт мрачной башни на вершине одного из холмов, протянувшихся цепью на горизонте. Местный князек? Тиран, более жестокий, нежели остальные в округе? Не потому ли так молчаливы местные крестьяне?

Выяснить это можно было единственным путем. Род направился к деревне.

Завидев его, крестьяне попятились в сторону с дороги, зашептались:

— Рыцарь! Рыцарь!

Род недоуменно сдвинул брови. Что же, рыцарь в этих краях был в диковинку?

Надо было спросить. Но как только он подъехал к первому попавшемуся дому, хозяйка вытаращила глаза от страха, созвала детей и загнала их в дом.

Так… Род слышал о том, что матери-крестьянки велят незамужним дочкам отворачиваться лицом к стене, когда мимо проезжают благородные господа. Но при чем тут малыши! Род обратился к старику, который шаркая шел по улице.

— Добрый вечер, дедушка!

Старик опасливо глянул на него.

— Чего тебе надобно от меня, сэр рыцарь?

— Скажи, что во мне такого необыкновенного? Что, рыцари сюда редко наведываются?

Старик пустился в пространные и запутанные объяснения, из которых понять что-либо не представлялось возможным, но у Рода было особое чутье на разные недомолвки. В итоге он понял: да, рыцари сюда наезжали нечасто, даже местный барон со свитой — не чаще раза в год. Остальное время он посиживал в своем замке, потому как до смерти боялся ведьмы из башни, и только раз в месяц засылал в деревню бейлифа под надежной охраной. Другие же рыцари сюда и вовсе не наведывались, а если какой-то случайный путник всходил по тропинке к башне, так потом его больше уж никто не видал.

Род нахмурился.

— Чем же так ужасна эта колдунья? Злая она, что ли?

Старик объяснил: да, жуть, какая злая, и добавил кое-какие подробности. Когда он завершил свое повествование, Род направился прямиком к зловещей башне, вознамерившись навсегда избавить жителей деревни от ига злой колдуньи. А еще он очень сильно опасался за судьбу сына.

(обратно)

3

Чем заняться, когда ты — змей?

Правду сказать, выбор у Магнуса был невелик. Он был привязан к дереву тем же фокусом подсознания, в очаге которого угнездилось убеждение в том, что он — змей. Если он пытался отползти от дуба, какая-то сила вынуждала его двигаться вокруг ствола, против часовой стрелки. А если он хотел ползти по часовой стрелки, то двигался хвостом вперед. Осознание того, что он движется против солнца, казалось Магнусу зловещим. Наверняка тем самым заклятие, наложенное колдуньей, усиливалось, загоняло чары еще глубже в подсознание.

Короче говоря, он попался. Что же он такого сделал, чем заслужил такое страшное наказание? Ничем, кроме того, что размечтался о женщинах — и ответил отказом на призыв одной из них. Он ничего не сделал, чтобы обидеть ее, он лишь старался сохранить свою целостность, неприкосновенность, помешал ей использовать себя, растоптать, унизить (судя по тому, что было изображено на гобеленах). Вот что он сделал, сказав «нет».

Как же спастись?

В голову Магнусу приходила мысль об одном-единственном способе — позвать на помощь. Но эта мысль была ему нестерпима. Позвать на помощь… Да был ли хоть кто-то на свете, кто мог бы ему помочь? Ведь нужно было снять приказ, запечатленный колдуньей в его подсознании.

Как бы то ни было, стоило попытаться. Кого он мог позвать? Мать и отца, конечно. Но при мысли об этом Магнус содрогнулся. Звать на помощь мамочку, в его-то возрасте? По той же причине стыдно было обратиться к братьям-подросткам, к Корделии. Еще потешаться над ним начнут, большое спасибо.

Оставался отец.

А вот этого Магнусу определенно не хотелось — после того как они с отцом поссорились, после того как отец велел ему уйти. Между тем выбора не оставалось. Уж лучше отец, чем мать, братья и сестренка.

Правда, еще был Векс.

Но куда пойдет Векс, туда пойдет и отец. В конце концов он ехал верхом на коне-роботе.

* * *

Род скакал вверх по склону холма в сгущающихся сумерках. Приземистую башню он уже не видел, но знал, что она никуда не делась. Он очень устал, но гнал прочь мысли об отдыхе.

— Он ведь может оказаться где угодно, если он вообще тут. Есть хоть какие-то признаки его присутствия, Векс?

— Справа от нас пролегает дорога, Род.

— Тропинка, в смысле? Ну она, если можно так выразиться, просто кричит… Ты вон про ту тропинку?

— Про нее, Род. Про ту самую, по которой ты решил не ехать.

— А я заметил, что ты не выразил протеста. Почему? Ты тоже уловил там какие-то следы присутствия Магнуса?

— К сожалению, нет. Но мы могли бы поискать его следы, если бы пошли по той тропинке.

— Не надо. Теперь уже недалеко до вершины. — Род насторожился, прислушался. — Скорее всего тропа тоже ведет туда — к башне.

Он проверил, легко ли вынимается меч из ножен.

Векс остановился, опустил голову.

— Что такое? — нахмурился Род.

— Там скелет, Род.

Род застыл от страха, но заставил себя посмотреть вниз.

И точно. Скелет был закручен вокруг ствола дерева. Казалось, кто-то умер из преданности лесу. У Рода по спине побежали мурашки.

— Странная поза, правда?

— Правда, Род. Смахивает на ритуальное убийство.

— Или у кого-то здесь весьма своеобразное чувство юмора. — Род был настроен куда менее радужно, нежели его робот. — И мозги свихнутые, и дырка вместо сердца.

— Есть и другие скелеты, — сообщил Векс, обшарив склон холма с помощью инфракрасных лучей. — Отсюда я вижу не меньше дюжины.

— Деревенский житель болтал что-то насчет ведьмы, которая ворует молодых людей, помнишь? — процедил сквозь зубы Род. — И еще про то, что очень немногие из них возвращаются обратно.

— Не хочешь же ты сказать, что вот это она делает с ними после того, как они ей прискучат?

— Слыхал я и о вариантах похуже. Ну, вперед, моя Ржавая Кляча. Давай поглядим, что под другими деревьями.

— Род, я возражаю…

— Ладно, ладно, ты у нас Нержавеющий Скакун. Так давай заглянем под деревья, лады?

Медленно ступая, Векс вышел из кустов. Впереди чернел могучий дуб, за свою жизнь потерявший немало ветвей, от чего его кора пестрела отметинами, а еще…

Что-то белесое лежало у его корней.

Род вытаращил глаза, остолбенел. Он не в силах был вымолвить ни слова.

Вокруг ствола обвился змей. Бледный, белесый змей… с головой его сына! Магнус разжал губы… и зашипел.

Безумный гнев охватил Рода. О, как он разозлился на мерзкую ведьму, которая заколдовала его сына! Мир вокруг потускнел, когда Род сосредоточил все свои силы на заклятии, наложенном на Магнуса, — на заклятии, из-за которого его сын уверился в том, что стал змеем, да еще и другим теперь с могуществом подлинного эспера навязывал это убеждение.

Род вихрем ворвался в дебри заклятия, принялся разрывать путы чар силой своего сознания. На миг Магнус предстал перед ним в истинном обличье — обнаженный, обвившийся вокруг ствола дуба. Но только на миг, а в следующее мгновение разум сына вновь вложил отпечаток иллюзии в сознание отца, и Род почувствовал, насколько Магнус могущественнее него. Он пошатнулся и отступил. Отчаяние и страх сковали его, но он прогнал эти чувства. Схватившись за гриву Векса, он постоял и подождал момента, когда пройдет головокружение. Род пытался призвать на смену страху чувство гордости за сына, но ощутил гнев. Его ярость раскалилась добела, но теперь она стала управляемой. Эту энергию надо было только направить в нужное русло, а не крушить с ее помощью что попало. Род посмотрел на изуродованное, сморщенное лицо сына.

— Кто это сделал с тобой, Магнус? Назови мне ее имя. Просто подумай о ней. Покажи мне ее лицо. Покажи, где она живет.

Лик змея искривила гримаса отчаяния. Рот Магнуса открылся, но оттуда вырвалось лишь натужное шипение. Но сознание Магнуса словно бы озарилось вспышкой в ответ на вопросы отца. И Род различил слова «Ведьма из Башни», расслышал мелодию песенки, прозвучавшей в сумерках, увидел привидевшуюся Магнусу красавицу, ощутил все чувства, которые довелось пережить его сыну от мгновения соблазна до раскрытия истины…

— Я все понял, — кивнул Род. — Она живет в башне.

Он обернулся, посмотрел в сторону каменной твердыни. Образ отвратительной колдуньи отчетливо запечатлелся в его сознании. Затем Род излучил телепатический призыв на помощь. Он просил тех, кого звал, не медлить ни минуты. Сознание Магнуса буквально сжалось от стыда и смущения, но Род успокоил сына трезвой и четкой мыслью: «Сейчас не время думать о честолюбии». Конечно, с другой стороны, какое уж тут «честолюбие», когда прибывшая «скорая помощь» узреет тебя обвившимся вокруг дерева. Вслух Род сказал:

— Побудь тут еще немножко.

С этими словами он развернул Векса к башне. Магнус, глядя в спину отца, снова зашипел, но теперь в его шипении было не только отчаяние, но и надежда. Род почувствовал, как сознание сына слилось с его собственным. Магнус передал отцу часть своих сил. Род напряженно улыбнулся. Он ощутил такое тепло и желание помочь, что на миг забыл о злости.

А потом он подъехал к башне.

Дверь из крепчайших досок высотой десять футов закрывали путь в башню колдуньи. От времени и непогоды древесина стала темно-серой, а в том месте, где створки дверей касались руки, она блестела, как отполированная. Что-то сверкнуло в темноте. Род пригляделся и увидел лезвие серпа с отломанным кончиком, висевшее на ржавой цепи. К этой же цепи были привязаны старые конские подковы, сломанные железные штыри, треснувшие котелки. Целая коллекция ржавого железа украшала дверь. Выше висела еще одна цепь. Она окольцовывала башню целиком, и к ней тоже были прицеплены всевозможные ни на что не годные железные предметы утвари и обихода.

Дрянное ведение хозяйства. Но при всем том — сплошное Холодное Железо. Вот и объяснение тому, почему со злодейкой-колдуньей до сих пор не разобрались фэйри — Маленький Народец.

Род порадовался тому, что дверь выглядела не так, чтобы, разрушив ее, он потом пожалел, что испортил хорошую вещь. Он прищурился и направил на дверь обнаженный гнев Магнуса…

Дверь с грохотом, подобным пушечному выстрелу, разлетелась вдребезги. Невидимое поле разбросало осколки дерева и железа во все стороны. Векс одним прыжком перескочил через порог и внес Рода в логово колдуньи.

Оказалось, что в башне обитает не только она.

Вдоль стен стояли огромные урны из необожженной глины. Горловины этих урн были запечатаны, но когда Род проезжал мимо, пробки вылетали. Сосуды трескались, из них выливалась зловонная жидкость, и наружу начали выбираться отвратительные существа. Выбравшись, они тут же вставали в боевые стойки и кидались на Рода со всех сторон — мерзкие голые крысы размером с добермана-пинчера. Блестели их зелено-желтые зубищи, с которых стекала вонючая слюна. Крысы прыгали на задних лапах и размахивали передними, увенчанными длиннющими загнутыми когтями.

Род был не в том настроении, чтобы нежничать с какими-то тварями. Он выпрямил обе руки, представил, что вооружен автоматом и лазерной пушкой, и мрак рассекли нити алого света. По барабанным перепонкам Рода ударили отзвуки сверхзвукового крысиного визга, а крысы разлетелись пополам, но при этом их половинки все равно продолжали тянуться к нему. Но рубиновые лучи вновь принялись за работу и стали кромсать крыс на более мелкие куски. В конце концов мерзкие твари превратились в извивающиеся клочья протоплазмы, а потом, совершенно неожиданно — в куски серой грибковой массы. Род довольно кивнул. До этого мгновения он точно не знал, были ли крысы сотворены из ведьмина мха или просто представляли собой миражи. Как бы то ни было, свет покончил с ними.

Он развернулся к винтовой лестнице.

— Как думаешь, ты одолеешь эти ступени, Векс?

— У моего корпуса имеются известные ограничения, Род, однако в этот лестничный проем я должен вписаться.

И конь-робот зашагал вверх по ступеням.

Как только он одолел первый виток лестницы, колодец наполнился громким шипением. Род выругался, попытался вглядеться в темноту.

— Что там такое, Векс?

— Слышу какой-то торопливый скрежет, Род, но не вижу…

Два желтых глаза засверкали в темноте наверху — небольшие, но широко расставленные. Шипение зазвучало еще громче. Оно было таким пронзительным, что Роду захотелось зажать уши ладонями. «Ну все, хватит!» — решительно подумал он и представил себе, как молекулы воздуха разгоняются все быстрее и быстрее, как они сбиваются все теснее и теснее друг к другу…

В воздухе сверкнула ослепительная вспышка, выросла, начала разрастаться, и в ее свете Род увидел…

Жуткую змею, скользящую навстречу ему по ступеням. Ее тело было не меньше трех футов толщиной, из разверстой пасти вырывалось отвратительное шипение. Глаза сверкали во впадинах величиной с небольшие пещеры. Казалось, змею разбудили в то время, когда еще не успела окончательно полинять. С ее боков свисали клочья старой шкуры, а под ними виднелись мышцы и кровеносные сосуды. На макушке покачивался полусгнивший гребешок, морду украшали глубокие морщины. Света не хватало, чтобы рассмотреть, какого цвета чудовище, но казалось, что оно серо-голубое, как брюхо дохлой рыбы.

Ярость вновь захлестнула Рода, прогнала страх и омерзение. Что за маньяк-извращенец держал в доме таких, с позволения сказать, «зверушек»? Род выхватил меч и постарался придумать какой-нибудь способ более эффективной борьбы с чудовищем.

— Держись крепче, Род, — посоветовал хозяину Векс, встал на дыбы и ударил змею копытами.

До удара змея чуть ли не усмехалась, но когда ей по морде заехали стальные копыта коня-робота, сразу отползла с разъяренным шипением и тут же снова пошла в атаку.

Как бы то ни было, маневр Векса дал Роду как раз столько времени, чтобы продумать тактику боя. Не сказать, чтобы Род был таким уж умельцем лепить что-либо из ведьмина мха, но что-нибудь простенькое изобразить все-таки мог, что и сделал: он собрал в одну кучу весь ведьмин мох, оставшийся у подножия лестницы. Теперь эта куча полетела к нему, а скорости ей придал позаимствованный Родом у Магнуса телекинез. На лету ведьмин мох принял очертания гигантского двадцатифутового трезубца с зубьями, расставленными на расстоянии в восемнадцать дюймов. Грозное оружие накренилось и пронзило змею чуть подальше головы. Пробить насквозь камень трезубцем не удалось, поскольку у ведьмина мха существовал предел твердости. Центральное острие изогнулось, стукнувшись о прочную змеиную чешую, но при этом рукоятка уперлась в потолок, выгнулась дугой, качнулась, и змея заметалась на ступенях. Она яростно шипела, но никак не могла поднять голову, пришпиленную к ступеням трезубцем. Лестница дрожала сверху донизу, откликаясь на жуткий шум, производимый разбушевавшейся змеей, но чудовищная рептилия ничего не могла поделать: стены колодца крепко держали ее.

Теперь, когда чудовище было, можно сказать, отчасти обездвижено, Род мог сосредоточить свои усилия на его уничтожении. Как только он направил поток сознания на монстра, вокруг стало темнее, а сама змея стала ярче. Род попытался представить себе громадное чудовище в виде бесформенной груды грибковой массы, и тут же наткнулся на чье-то мысленное сопротивление. Он ожидал такой реакции, был готов к ней, поэтому «прибавил мощность». В данном случае с чарами колдуньи сражались двое: сам Род, родившийся далеко от Грамерая и не имевший никакого отношения к пулу генов этой планеты, но при этом полный решимости и гнева, а также его сын-дитя от смешанного брака, могущественный эспер. Колдунья начала сдавать позиции, и змея тоже. Она стала размягчаться, бледнеть, и в конце концов превратилась-таки в серую бесформенную массу, каковую представлял собой ведьмин мох в естественном состоянии.

Но этого было мало. Род знал, что если оставить волшебный грибок вот так, нетронутым, колдунья запросто может слепить из него что-нибудь, пожалуй, и пострашнее змеи — как только они с Магнусом забудут о ведьмином мхе. Род стал думать о чем-то маленьком, безвредном — и вот рыхлая серая масса распалась на сотни мелких червячков. Затвердевая, они из серых становились желтовато-белыми. Род пришпорил Векса, и они продолжили свой путь вверх по лестнице посреди вихря спагетти, послушно ложившихся штабелями вдоль стен. Тонкие макароны похрустывали под копытами коня, но это ему нисколько не мешало.

— Не слишком скользко? — поинтересовался Род.

— Нет, они ведь не вареные, Род, — отозвался робот и, одолев последние ступени, вошел в комнату.

Комнату украшали бордовые занавески со множеством оборок, кругом лежали шелковые подушки. Все это создавало атмосферу притягательности и соблазна. Посреди подушек стояла женщина, сексуальнее и порочнее которой Роду не доводилось видеть ни разу в жизни. Глаза с поволокой, пухлые губы… А из одежды — лишь тоненькая газовая повязка на бедрах. Золотистые волосы ниспадали на плечи прелестницы, между их длинными прядями виднелись обнаженные полные груди. Гурия одарила Рода кокетливым взглядом из-под полуопущенных ресниц и чуть хрипло проворковала:

— Возляг со мной, о храбрый воин.

— Благодарю, меня дома ждет жена, — ответил Род, не задумываясь, и более чем когда-либо порадовался тому, что женат на Гвен, даже не будучи здесь, она оберегала его. — А моя жена выглядит прекрасно, не прибегая ни к каким обманам.

Он посмотрел на гурию в упор, и ее силуэт начал колебаться и мерцать.

— Нет! — взвизгнула она и метнула в Рода разряд магической энергии, полный ненависти, страха и злости.

Род ответил ей ударом не меньшей силы, и в этом ударе было больше участия Магнуса. Род сосредоточил все свои усилия на том, чтобы увидеть эту женщину в ее подлинном обличье. Два магических разряда сошлись в воздухе, послышался оглушительный взрыв. Колдунья отвлеклась на долю мгновения, но Роду этого хватило для того, чтобы заглянуть в ее сознание. Ведьма злобно заверещала, попыталась прикрыть руками наготу, вся скрючилась от стыда, но сразу же ненависть возобладала над всеми остальными чувствами, и она бросилась на Рода, выставив перед собой руки со скрюченными когтями.

Род поразился тому, как высоко умела подпрыгивать старуха: она чуть было не вцепилась когтями ему в глаза. Но он успел заслониться рукой и отбросил старую ведьму в сторону, но при этом тут же ухватил ее за запястье и вывернул руку. Ступни старухи коснулись пола, но вторая рука у нее осталась свободной. Она беспомощно размахивала ею, дико визжала, но Род держал ее крепко, развернув к себе спиной и прижав к боку Векса. Колдунья металась, пыталась схватить Рода за ногу, дотянуться до его паха, но это у нее никак не получалось. Наконец она взвыла от боли. Род проворно спрыгнул с коня и схватил ведьму за вторую руку. Затем он сжал оба ее запястья одной рукой, а свободной порылся в седельной сумке и вытащил моток бечевки. Он трижды туго обмотал бечевку вокруг запястий колдуньи, ловко завязал узел и оттолкнул старуху от себя. Она повалилась на пол — омерзительная обнаженная старая карга. Род нашел среди подушек шелковый шарф и обвязал им голову колдуньи так, что получилось что-то вроде кляпа. Старуха продолжала вопить, но теперь Род хотя бы слов не слышал. Не больно-то они ему были нужны, эти слова: те образы, которые проецировала в его сознание колдунья, заставляли его содрогаться.

Род рывком поднял ведьму на ноги.

— Хочешь — иди, хочешь — катись по ступеням, но ты спустишься вниз, ясно?

На верхней ступени колдунья помедлила, была готова заупрямиться, но ярость Рода, его гнев, не уступавший по силе ее злости, погнал ее вниз. Она поплелась вниз по ступеням, продолжая приглушенно ругаться. По обе стороны от колдуньи и Рода спагетти начали раскачиваться и размягчаться, но Род сразу же возвращал их к форме макаронных изделий. В конце концов ведьма сдалась, но попыталась наполнить сознание Рода всякой безобразной порнографией. Уяснив, что у него к этому делу стойкий иммунитет, она попробовала запугать его картинами пыток, которым бы ей мечталось его подвергнуть.

— Не слабо, — процедил сквозь зубы Род. — Надо бы испробовать эти очаровательные методы на ком-нибудь. А с другой стороны, зачем откладывать это дело в долгий ящик?

Видения мгновенно прекратились.

Колдунья, пошатываясь, переступила порог башни, упала и покатилась по траве.

— Далеко собралась? — поинтересовался Род и дернул за веревку, дабы напомнить старухе, что она по-прежнему на привязи. Веревка больно врезалась в запястья, колдунья бешено взвизгнула, но все же поднялась на ноги и заковыляла впереди Рода.

Рванув к себе веревку, он остановил колдунью перед тем деревом, где лежал Магнус.

— Сними свои чары, старая ведьма! Преврати его в человека!

Колдунья медленно подняла голову, одарила Рода взглядом, полным яда. Злобная гримаса перекорежила ее уродливую рожу. Содержание мыслей ведьмы не оставляло сомнений: уж в этом-то она ему могла отказать и идти на уступки не собиралась. Но вот в сознании Рода возникла картина: Магнус стоит рядом с ним — такой же, как был раньше, освобожденная колдунья уходит восвояси, а они — домой.

— Не пойдет, — процедил сквозь зубы Род. — Не хочешь по-хорошему, сейчас сюда явится кое-кто, кто заставит тебя сделать это!

Он сфокусировал свои мысли в направленный луч и отправил короткое послание.

Послышался шелест ветра в ветвях, и вот вниз опустилась озаренная лунным светом грациозная фигурка верхом на метле и приземлилась прямо перед Родом. Юная девушка спрыгнула на землю, глянула на колдунью и, посмотрев на отца, обрушила на него поток возмущения:

— Как же так, папа! Как тебе не стыдно! Связать беспомощную старушку! В твоем-то возрасте!

Род был готов буквально ко всему, и все же упоминание о его возрасте задело его не на шутку. Он все-таки сдержался и сказал:

— Она беспомощна только потому, что у нее связаны руки, и вдобавок мы с Магнусом сковали ее сознание, Корделия. А до того, как нам удалось это сделать, она немножко пошутила с твоим братом.

Корделия обернулась. Змей отполз назад, но она успела разглядеть его лицо. Девушка сразу прониклась состраданием.

— О, Магнус! Что же она с тобой сделала!

Корделия опустилась на колени рядом со змеем, протянула к нему руки — но ее брат отполз еще дальше, не спуская с сестры взгляда, полного страха и ужаса. Корделия заглянула в его глаза и замерла.

А в следующее мгновение она резко развернулась, вскочила на ноги и подбежала к колдунье.

— Ах ты старая образина! Ты не только его разум искорежила, но и его душу тоже! Ты связала чарами его сердце, а не только тело!

Корделия грозно прищурилась.

Ведьма завопила. Вытаращив глаза, она уставилась на девушку, но Корделия продолжала наступать. Лицо ее было хладнокровным, она подняла руки, и ее ногти сверкнули в лунном свете. Колдунья заметалась, попыталась вырваться, но Род держал ее крепко. И вдруг ее глаза закатились, а голова повисла. Корделия мрачно, но довольно кивнула.

— Теперь мне ясно, как она закляла его разум.

— Похоже, тебе пришлось ей сделать больно, — заметил Род. — Насколько я понял, она не хотела откровенничать с тобой.

— Не хотела, а я не пожелала ждать, покуда она подобреет. А если ей было больно, то мне ее ни капельки не жалко.

С этими словами Корделия вернулась к брату.

Род улыбнулся, глядя на дочь, а змей, свиваясь кольцами, отпрянул от нее.

— Ну что же ты, братец, — нежно, ласково проговорила Корделия. — Ведь это я, ты меня знаешь… Я — твоя младшая сестренка, с которой ты так весело играл в детстве…

Магнус вроде бы немного успокоился, но, смерив девушку взглядом с ног до головы, приближаться к ней не стал.

— Ах, она и вправду изуродовала тебя! — вскричала Корделия. — Посмотри мне в глаза, братец, постарайся мне поверить! Я люблю тебя, мы с тобой одной плоти и крови! Ты ничего такого не сделал, чтобы сожалеть и стыдиться, хотя искушение для тебя было велико. Только за то и можно винить тебя, что ты не растерзал эту ведьму на куски в первое же мгновение, как только увидел ее!

Магнус успел растаять настолько, что дал мысленный ответ:

— Я не мог. Я же не знал, что она такая.

— Меня с тобой рядом не было! Но теперь я здесь и горжусь тобой. Нет-нет, я вижу твой страх, но ведь ты знаешь меня, ты знаешь, что мне можно верить! От меня никто не узнает о том, что произошло нынче ночью, братец. Я никому ни слова не скажу о твоих злоключениях, о том заклятии, что наложила на тебя эта старая карга. Поверь мне хоть немного, Магнус! Открой для меня свой разум!

Змей пару мгновений не шевелился, а потом медленно вытянул шею и подвинулся ближе к Корделии.

Корделия прикоснулась к его лбу, и ее рука была легка, как перышко. Ее глаза подернулись поволокой, и разум соединился с разумом Магнуса и принялся за работу. На глазах у Рода змей распустил кольца, отполз от дерева и поднял голову — высоко, на два фута над землей. А в следующий миг силуэт рептилии задрожал и расплылся, а перед отцом и сестрой предстал Магнус, сидевший на земле, скрестив ноги. Он был обнажен, но цел и невредим — только сильно дрожал.

— Теперь с тобой все хорошо! — воскликнула Корделия и из скромности повернулась к брату спиной. — Папа, дай ему плащ!

Род сбросил плащ. Колдунья при этом упала на землю, а Род бросился к сыну, помог подняться, накинул плащ ему на плечи. Магнус ростом было намного выше, поэтому плащ ему оказался короток, но все же доходил до середины бедер. Руки Магнус просунул в прорези.

Корделия порывисто обернулась и обняла брата.

— Слава Богу, ты снова с нами!

И вдруг она вся задрожала и разрыдалась.

В первый миг Магнус был не в силах пошевелиться, но потом обнял сестру за плечи и прижал к груди. Еще минута — и к нему вернулся дар речи.

— Со мной все хорошо, сестренка, — благодаря тебе. О, я благодарен всем святым за то, что у меня такая сестра!

— Но ты еще не до конца исцелился, — проговорила Корделия, подняв голову и посмотрев на Магнуса полными слез глазами. — В твоем сердце остались раны, братец. Ты воспротивился, и я не смогла их залечить. Даже не знаю, удалось ли бы мне это сделать… Уж очень глубоко она ранила тебя.

— Успокойся, сестрица. Не только она повинна в этих ранах, но и другие.

— Но такие раны способны нанести только женщины! — У Корделии вдруг высохли слезы — настолько жаркими были ее гнев и возмущение. — Как они только смели так мучить тебя!

— Некоторых из них ты видела своими глазами, — негромко отозвался Магнус. — Вспомни молочницу, которая явилась к нам, когда отца и матери не было дома, вспомни девушек на плоту — когда мы охотились за музыкальными камнями…

— Да, помню. — Гнев отступил, Корделия робко подняла руку и коснулась щеки брата. — Но я и не догадывалась, что они причинили тебе такую боль. Ах, Магнус! Неужели я столько лет не понимала тебя? Неужели под доспехами воина бьется такое нежное сердце?

Магнус покраснел и отстранился.

— Ты же обещала, что никому не скажешь о том, что узнала нынче ночью…

— Конечно, не скажу! О мой бедный брат! — Корделия снова обняла Магнуса — так, словно хотела уберечь от беды, защитить. Но при этом ростом она едва доходила Магнусу до середины груди. — Чего бы я только не сделала, чтобы залечить раны, нанесенные тебе женщинами! И как ты только мог противостоять их жестокости! А ведь я… ведь я тоже женщина!

— Не убивайся так. — Магнус погладил волосы Корделии. — Я должен исцелиться сам, правда? Нет-нет, сестрица, ты ни в чем не виновата, и ты не должна страдать из-за меня.

— Да как же мне не страдать!

— Просто будь такой, какая ты есть, — светлой, яркой, сотканной из солнечных лучей. — Магнус нежно поцеловал сестру в лоб. — Оставайся такой, и тогда ты сможешь сделать для моего исцеления больше, чем кто-либо другой. — Он отстранил Корделию и улыбнулся ей. — Господь видит: я готов сделать для тебя столько же, сколько ты для меня, хотя исцелить тебя я вряд ли бы смог, я могу только оберегать тебя.

Корделия взглянула на него с тревогой.

Магнус негромко рассмеялся и сжал плечи сестры.

— Нет-нет, не бойся, сестренка. Я не стану следить за тобой и докучать тебе, и даже защищать тебя не стану, если ты сама на попросишь.

Корделия улыбнулась, и они дружно рассмеялись.

Род усмехнулся и подошел к детям.

— Если не возражаете, я бы предложил тут особо не задерживаться.

Корделия оглянулась, увидела лежавшую на траве без чувств колдунью и кивнула.

— Но что же нам делать с ней?

— Думаю, стоит препоручить ее духам природы, — сказал Род, встал лицом к лесу и воззвал:

На миг все вокруг замерло, а у колдуньи широко раскрылись глаза и она стала в страхе озираться по сторонам. От страха она так вытаращилась, что стали видны испещренные кровеносными сосудами белки. Старая ведьма жутко задрожала.

А потом зашуршала высокая трава, и из нее вышел человечек ростом в фут. Следом за ним появился еще один, и еще, и еще… После дрогнула низко нависшая ветка, и на поляне появился некто ростом дюймов восемнадцать, широкоплечий и большеголовый. Он запрокинул голову и ухмыльнулся.

— Так и думал: уж если вы пошли этой дорогой, без суматохи не обойдется.

Ведьма застонала.

— Ты прав, как всегда. — Род довольно улыбнулся. — Рад видеть тебя, Пак.

— Неужто? И что же ты для меня припас?

Род кивком указал на корчащуюся на земле старуху.

— Что-нибудь знаешь про нее?

Колдунья застонала.

Глазки Пака сверкнули в темноте, будто раскаленные угольки.

— Еще бы нам о ней не знать! Когда она сюда заявилась, она тут весь Маленький Народец распугала. Обвешала свое мерзкое логово Холодным Железом, многих ранила, а двоих и вовсе убила.

Род кивнул.

— Ну раз так, то мы оставим ее на твое попечение.

Он отвернулся, взял за руки Магнуса и Корделию и зашагал к лесной тропинке. Корделия толькона минутку отошла в сторону, подняла с земли свою метлу. Она лишь немного замешкалась и поэтому успела услышать, как жутко закричала колдунья и как ее крик оборвался. Корделия поежилась и поспешила догнать отца и брата.

— Папа…

— Они по-своему милосердны, — твердо, решительно проговорил Род. — Не сомневайся: она не почувствует и доли той боли, какую приносила другим.

— Но все-таки без суда… — покачал головой Магнус.

Род изумленно взглянул на сына.

— Только не говори мне, что считаешь ее невиновной!

— Да нет, я вовсе не хотел этого сказать!

— Вот и хорошо. Не волнуйся. У эльфов все в порядке с чувством справедливости. Ни ты, ни Корделия им не понадобитесь как свидетели. И еще, сынок: фэйри никогда не сплетничают. По крайней мере смертным они ничего не расскажут.

Магнус кивнул и немного расслабился.

— Ты ничего не расскажешь Джеффри и Грегори?

— Конечно, нет. И маме не скажу.

— Если она сама не спросит, — уточнил Магнус.

— Ну… да. Но ты не переживай, она тоже умеет хранить тайны.

— Кстати, — вступила в разговор Корделия. — Почему ты призвал меня, а не маму?

Род покачал головой.

— Твою маму я не «призываю», Корделия. Зову на помощь — так будет точнее. К тому же тебя вряд ли удастся призвать вот так еще раз.

Корделия пытливо взглянула на него.

— И поэтому ты призвал меня, а не ее?

— О нет, — покачал головой Род. — Я позвал тебя потому, что лучше тебя нет целительницы, дочка. Мама отлично обучила тебя этому ремеслу. Конечно, у нее больше опыта, но талантом ты ее превзошла — хотя бы в этом деле. По крайней мере она сама так говорит. А ты не знала?

(обратно)

4

Еще раз пообещав, что никому не расскажет о ночных злоключениях Магнуса, Корделия села верхом на метлу и вскоре исчезла за пеленой предутреннего тумана. Роду и Магнусу удалось найти путь к месту ночевки, и там они нашли коня и одежду молодого человека. Одевшись и оседлав коня, Магнус почувствовал себя намного увереннее.

Из леса они выехали на рассвете. Тут Магнус вспомнил, что ему по идее следовало бы обидеться.

— Ты шел за мной по пятам, да?

Род был готов ответить, но осекся и не стал отрицать очевидного. Он старался никогда не лгать своим детям, хотя бывали случаи, когда ему казалось, что было бы лучше соврать. Сейчас случай был не такой.

— Да, сынок, — ответил Род.

— Зачем? Ты боялся, что на моем пути встретится кто-то, кого я не сумею одолеть? Ты меня ребенком считаешь?

— Нет, — ответил Род и порадовался тому, что Магнус задал сразу два вопроса. Ответив на тот, который показался ему удобнее, он добавил: — Я отдаю себе отчет в том, что ты — взрослый мужчина.

— И как же тогда ты вдруг оказался поблизости в то время, когда я попал в беду?

— Просто-напросто крестьяне попросили меня покончить с колдуньей. — Род указал в сторону деревни. — Не веришь — сам у них спроси.

Но спрашивать не пришлось. Крестьяне выходили на поля. Они только увидели Рода — и остолбенели. А потом побросали мотыги и побежали навстречу с радостными криками:

— Да это тот рыцарь вернулся!

— Живой! Победил, стало быть!

— Благодарение Богу, вы живы, сэр рыцарь!

— Да, только Бога я и благодарю, — улыбнулся Род. — Уж вы мне поверьте.

— Так вы что же, удрали от ведьмы?

— Или не отыскали ее?

— Я ее отыскал, — негромко ответил Род. — Еще как я ее отыскал — правда, сынок?

Магнус поджал губы и скованно кивнул.

Крестьяне насторожились. Пару минут они простояли молча, поглядывая то на отца, то на сына, и в конце концов, похоже, пришли к выводу, что сходство имеет место.

— А сынок ваш?

— Без него мне бы ее не одолеть, — заверил крестьян Род.

— Значит, вы таки изничтожили ее!

— Колдунья мертва?

— Маленький Народец забрал ее, — ответил Род.

— И похоже, не очень-то она им понравилась, — добавил Магнус. — Если она и не мертва, то, наверное, жалеет об этом.

Крестьяне испуганно загомонили, принялись креститься. Трудно было сказать, что напугало их больше — упоминание о колдунье или о фэйри, но уж точно, такого «коктейля» могло быть вполне достаточно для обращения к святым за помощью.

Из домов выбежали женщины, за ними — детишки. Мужчинам пришлось пересказать им новость, а потом матери долго успокаивали расшумевшихся ребятишек. Магнус воспользовался всеобщей сумятицей, склонился к Роду и прошептал:

— Ты молодец, пап. И врать не пришлось.

— Не пришлось, но зато я ухитрился произвести еще то ложное впечатление. Ну ладно, бывает, чего там… Спасибо, выручил, сынок.

Магнус собрался было ответить, но вспомнил о том, что и сам уклонился от прямого ответа, и покраснел.

Один из пожилых крестьян обернулся к Роду.

— Мы можем только поблагодарить вас от всего сердца, сэр рыцарь. Уж так давно и долго мучила нас эта треклятая ведьма, что и не сказать.

— Как же так? — вдруг встрепенулся Магнус. — Разве нет у вас господина, чтобы он защитил вас?

— От такой колдуньи? — Крестьянин мрачно насупился и покачал головой. — Даже он боялся этой злобной мерзавки, молодой сэр, да и его отец тоже опасался ее. Он в наших краях только раз в год появлялся, чтобы мы, дескать, не забывали, что имеется у нас господин. Да еще раз в месяц бейлиф сюда наезжает с охраной — подати собирает. Вот и все, что мы от господ видим, потому колдунья тоже нас данью обложила. Требовала себе полотно, пшеницу, мясо и еще много разного.

— Вот-вот, — кивнул другой крестьянин. — И денежки — когда они у нас водились.

Магнус нахмурился.

— А если вы не платили?

— Тогда она делала так, что у нас коровы доиться переставали, а то и засуху на поля насылала…

— Или же наоборот, насылала проливные дожди, — подхватил другой крестьянин. — Да что там — дожди… Наводнения наколдовывала.

«Или заставляла крестьян поверить, что все это — ее рук дело», — мрачно подумал Род.

— Понятно. Стало быть, вы боялись этого и платили дань исправно.

— Да не только этого боялись! — вскричала какая-то женщина. — Она такое подстраивала, что от мужчин наших в постели никакого толку не было, а женщины становились бесплодными.

Некоторые мужчины покраснели от смущения и одарили женщину мстительными взглядами, но она смотрела на Рода, обуреваемая праведным гневом, и взглядов мужчин не заметила. Род понимающе кивнул. Он был готов поверить, что на такие пакости колдунья уж точно была способна.

— Самые страшные из ее деяний вы небось видали, — мрачно пробурчал пожилой крестьянин. — А уж это самое она творила, платили мы ей дань или нет.

Женщина кивнула.

— Наши сыновья.

— То и дело, — добавил другой крестьянин, — она заманивала к себе парней и забавлялась с ними, как с игрушками. И когда кто-то из наших ребят не возвращался домой до темноты, мы уж точно знали — он совсем не вернется, хоть плачь, хоть рыдай.

Магнус сдвинул брови.

— Она никого не отпускала?

— Пара-тройка вернулись. Элбер, слышь-ка!

Крестьянка ткнула локтем в бок пожилого мужчину. Он стоял посреди толпы с отсутствующим видом. Мужчина вздрогнул, повернул голову к женщине.

— А? — рассеянно спросил он.

— Вот такие они домой возвращались, — с состраданием объяснила женщина, — те немногие, кого нам довелось увидеть снова. Как бы и не сам человек, а труп ходячий.

Магнус взглянул в пустые глаза крестьянина и поежился.

— Ну все, теперь она больше не станет вам докучать, — решительно проговорил Род. — Пожалуй, вы могли бы сорвать все то Холодное Железо, которым она обвешала свою башню, чтобы Маленький Народец мог войти туда и изгнать всякую нечисть. Требовать от вас уплаты дани колдунья уж точно не станет, и я сильно сомневаюсь, что вы еще услышите о ней.

Крестьяне возликовали, а женщина, стоявшая ближе других к Роду и Магнусу, крикнула:

— Благослови тебя Бог, отважный рыцарь!

— Не премину воспользоваться благословением, — ответил Род. — Но вы вот о чем не забудьте: теперь ваш господин наверняка станет чаще к вам наведываться. Ему подати платить вам придется.

Крестьяне испуганно переглянулись. Похоже, об этом они подумать не успели. Магнус насторожился, его взгляд стал сердитым.

Род понял, что пора сматывать удочки.

— Вы уж постарайтесь, — посоветовал он крестьянам. — Удачи вам.

С этими словами он развернул Векса к лесу.

Крестьяне дружно вскричали в знак протеста и побежали за ним.

— Да разве вы не останетесь, дабы мы отблагодарили вас честь по чести, сыр рыцарь? — воскликнул пожилой крестьянин — судя по всему, деревенский староста.

— Сердечно благодарен, но у меня есть другие дела, — с улыбкой ответил Род и помахал рукой.

Магнус посмотрел на отца, оглянулся на жителей деревни, опять взглянул на Рода, натянуто улыбнулся, тоже помахал рукой и поехал следом за отцом.

Как только у них за спиной сомкнулись ветви деревьев, Магнус сердито спросил:

— Почему ты не пожелал остаться? Я проголодался, жутко устал. А ты разве нет?

— И голоден, и устал, — не стал спорить Род. — Но мы можем устроить привал в лесу.

— Зачем, если можно было выспаться на сухой соломе, просушить плащи и поесть горячего?

— Потому что за это пришлось бы платить потом, — ответил Род.

— Мы и так заплатили немало!

— Верно. А ты не заметил, как поглядывали на нас некоторые крестьяне? Они поглядывали расчетливо, что-то прикидывали. Еще немного — и нас бы попросили помочь избавиться от местного барона.

— А что… Может, и стоило согласиться! — заносчиво отозвался Магнус. — Ведь вышло так, что эти люди просто сменили одного тирана на другого!

— Откуда тебе знать, что их господин-тиран?

Магнус раздраженно запрокинул голову.

— Какая разница? Он вполне может быть деспотом, а если так, то сама форма правления несправедливая! Ты сам мне говорил, а Векс твердил во время уроков: народ должен сам выбирать себе правителя и даже то, как он будет править!

— Это называется правом на самоопределение. Это ты ему втолковал, Векс?

— Да, Род, исключительно в соответствии с твоими инструкциями.

— О которых я узнал, если уж на то пошло, из твоей учебной программы, — с сардонической ухмылкой буркнул Род. — А вообще смешно, если задуматься… Горстка аристократов, и при том все — либералы до мозга костей, убежденные в том, что народ должен сам править страной. Может быть, так вышло потому, что никакого «народа» не было.

— Точно. Ты говорил, что у тебя на родине, на Максиме, жили одни аристократы.

— Ну, они просто так себя именовали. Да пожалуй, по прошествии пяти столетий они имели на это право — но когда некем править, сам термин «аристократия» теряет значение.

— Они-то по крайней мере были люди благородные.

— С этим я вынужден согласиться, — рассудительно проговорил Род. — По крайней мере — их потомки. Конечно, они избрали собственную форму правления, и она — как минимум с функциональной точки зрения — была демократичной.

— Палата Лордов, которая правила сплошными лордами? — Магнус весело улыбнулся. — Но если твои соотечественники сами выбрали для себя форму правления, почему же такого права лишены эти крестьяне?

— Такое право у них есть. Другое дело — как они могут этого добиться. И помни: их право на самоопределение ограничено из-за общения с соседями. Если другая деревня изберет для себя иную форму правления, если две разные системы схлестнутся между собой, то те и другие обязаны помнить о чужих правах.

— Им придется искать согласия. — Магнус нахмурился. — Задумаешься об одной деревне — а надо думать о десятках.

Род кивнул.

— О сотнях, тысячах. Обо всем острове Грамерай.

— А почему не сказать «обо всей Терранской Сфере»?

— Потому что пока у грамерайцев, можно считать, почти нет контактов с другими планетами, а о существующих контактах они и не догадываются.

— Но ведь настанет день, когда такие контакты начнут происходить, и что тогда?

— К этому времени, если все пойдет так, как я планирую, в Грамерае воцарится действующая демократия, сдобренная как минимум одним столетием опыта. Тогда местное население будет готово к тому, чтобы стать частью более обширного демократического сообщества, правящего Терранской Сферой.

— То есть Децентрализованного Демократического Трибунала. — Магнус сдвинул брови. — Дело всей твоей жизни — подготовить грамерайцев к тому, чтобы они заняли место в этой системе. А иначе мои соотечественники могут устроить настоящий переполох на других планетах, населенных людьми?

— Еще какой переполох, — тихо отозвался Род. — Единственная коллекция эсперов во всей обозримой галактике… Больше, чем переполох.

— Но кто ты такой, чтобы лишать нас возможности взять власть там, где мы могли бы ее взять?

Род резко повернул голову и посмотрел на сына. Как это Магнусу удалось вдруг все обернуть так, что они с отцом оказались по разные стороны баррикад?

— Я — тот, кто, на мой взгляд, старается не забывать о понятии прав отдельного человека. Или ты полагаешь, что право грамерайцев взять власть над другими может отменить право остального человечества на самоопределение?

— Нет. — Магнус насупился и стал, в свою очередь, гадать, каким образом отец сумел так повернуть спор. — Но тем, что ты желаешь обратить Грамерай в демократию, ты навязываешь свою волю. Народ Грамерая должен быть свободен в своем выборе формы правления.

— Правильно. Но ты всерьез уверен в том, что жители той деревни вправду выбрали бы что-нибудь иное, кроме настоящей демократии?

Магнус задумался, прикинул в уме возможные варианты.

— Может быть, и так, — в конце концов изрек он. — Но в тех книгах по истории, которые мне давал читать Векс, рассказывается о паре-тройке случаев, когда люди пожелали, чтобы ими правили другие.

— Угу, — кивнул Род. — В библейском Израиле, к примеру, сначала правили судьи, а потом воцарилась монархия. Однако в других случаях имел место всего-навсего замаскированный захват власти. Так, к примеру, римский, с позволения сказать, пролетариат предложил корону Цезарю.

— Как бы то ни было, ты не станешь отрицать, что такое возможно!

Род пожал плечами.

— Ничего невозможного нет. Но это вовсе не означает, что монархия — это хорошо. А я просто по природе своей противлюсь любой форме правления, которая не обеспечивает прав человека.

— Под этими словами я тоже готов подписаться, — медленно проговорил Магнус.

— Если так, то это означает, что ты — сторонник демократии в той или иной ее форме, сынок, хотя она может отличаться от известных тебе по книжкам. Обеспечение прав отдельной личности всегда приводит к тому или иному виду самоуправления.

— Можно придумать и другие формы.

— Да, но будут ли это демократии, прячущиеся под другими названиями? Если нет, то станут ли эти формы правления на самом деле заниматься обеспечением прав человека или это будут только голословные утверждения? Так или иначе, все равно придется поинтересоваться, как данное сообщество относится к своим соседям. Можно столкнуться с местной тиранией, которая, по сути, является частью крупного демократического государства, и окажется, что гарантом прав человека является демократическое правительство.

Магнус немного подумал и нахмурился.

— Послушать тебя, так получается, что ни одно правительство, ни одно общество не может существовать отдельно от других?

— Почему же — случается и так, что какая-то планета, какое-то государство существует в условиях изоляции, — признал Род. — Хотя развитие системы межзвездных перелетов и сверхсветовой связи привело к тому, что теперь даже отдельные планеты постоянно влияют друг на друга, хотя и не всегда так уж очевидно. И если такое происходит где-то, то это справедливо и здесь, в Гэллорнском лесу.

Магнус изумленно посмотрел на отца.

— Ты о чем? Ведь даже у этой маленькой деревушки есть правитель, господин!

— Верно, но это — ближе к краю леса. А если мы заберемся в чащу, то почти наверняка наткнемся там на поселения, устроенные беглыми крепостными крестьянами, каторжниками, просто недовольными людьми или хотя бы теми, кто случайно приблудился. Наверное, эти поселения как-то сообщаются между собой, но вряд ли так уж интенсивно, поскольку лес большой и густой, тут живет немало диких зверей…

— И некоторые из них могут оказаться весьма диковинными, — проворчал Магнус, — потому что тут растет ведьмин мох, из которого что угодно способен сотворить эспер-гипнотизер, не догадывающийся о своих способностях.

— И о том, каковы могут последствия. Но ведь такое можно сказать про любого из нас, верно? Как бы то ни было, — поспешно продолжал Род, — если и есть во всем Грамерас место, где карманное общество может существовать без правления со стороны, так это здесь. Может, немного прогуляемся да поглядим, какие такие формы правления мы здесь увидим?

— Я не против, — сказал Магнус. — И если нам встретится форма правления, которая людям по душе, но при этом не является демократией, этого будет достаточно, чтобы доказать мою правоту.

— Ага, стало быть, моя отлучка из дома, отлынивание от обязанностей мужа и отца превращаются в приключение? Почему бы и нет? Но именно сейчас, признаться, я жутко устал. От деревни мы отъехали довольно далеко, вряд ли нас догонят. Давай устроим привал, сынок. Я бы, честно говоря, даже соснул пару часов.

В итоге оба проспали почти сутки, проснулись на заре и позавтракали. Отлично отдохнувшие, полные бодрости, они собрали вещи, загасили костер и, оседлав коней, тронулись в путь.

А через несколько часов услышали набатный звон колокола.

Род нахмурился.

— Как-то странно… Ясное, мирное утро…

— А для заутрени поздновато, — согласился Магнус. — Но конечно, это не наше дело.

— Вот именно. Так что взглянуть не мешало бы, правильно я говорю?

— Ага, — улыбнулся Магнус. — А зачем же еще мы с тобой в путешествие отправились?

Они поехали по тропе между деревьев, которая вроде бы вела в нужном направлении. Вскоре звон колокола стал громче — а потом лес неожиданно кончился, и Род с Магнусом выехали на просторную вырубку площадью не меньше квадратной мили. Земля тут была такая ровная, что можно было разглядеть деревья на дальней стороне. Повсюду раскинулись клочки обработанных полей, разделенных плетнями и образующих причудливый узор. Здесь, посреди леса, люди обосновались и завели хозяйство.

Ближе к восточному краю вырубки возвышался холм, а вокруг него примостилась деревенька — десяток-другой мазанок под соломенными крышами. На вершине холма стояла церковь, сложенная из дикого камня, — квадратная, приземистая, но при всем том со шпилем. На земле вокруг церкви белели надгробные плиты.

Но процессия, двигавшаяся через поля, направлялась не к церковному двору, а шла навстречу Роду и Магнусу, к свежевырытой могиле ярдах в ста слева от них. Люди в трауре, похоже, не замечали незнакомцев. Шестеро крестьян несли на плечах гроб. Возглавлял процессию мужчина в черном балахоне, с епископской митрой на голове. В руках он держал распятие — покрытый искусной резьбой пастушеский посох. Но вот что странно: на священнике не было ни ризы, ни даже сутаны — только балахон, чем-то напоминавший господский халат. И уж конечно, недоставало большого креста на груди.

Магнус нахмурился.

— Как же так? Ведь у нас только два епископа — аббат в монастыре и еще один, новый, в раннимедской обители ордена Святого Видикона.

— И скорее всего ни тот, ни другой не слыхивали о том, что в этих краях у них завелся конкурент, — заметил Род. — К слову сказать, трудновато стать епископом, если в твоем подчинении нет хотя бы парочки священников, но, наверное, он и об этом позаботился.

За епископом шествовали трое псаломщиков в черных балахонах, поверх которых были надеты короткие белые рубахи. Эти наряды смутно напоминали облачения католических юношей-алтарников. Один из псаломщиков был подростком, его лицо было серьезным и скорбным. Двое других были младше — одному лет восемь, другому двенадцать, и оба они выглядели неуверенно и испуганно. За ними выхаживал священник — молодой человек в черном балахоне. Позади него шли две женщины в черных платьях и белых чепчиках. Если бы они не шагали посреди церковников, Род принял бы их за простых крестьянок, но их положение в процессии вызвало у него изумление.

За женщинами следовали люди, которые несли погребальное покрывало, а за ними — приземистый, крепкого телосложения крестьянин. Его грубо вытесанное лицо было сковано горем. И его подернутые проседью волосы, и куртка, и штаны имели вид потрепанный, вылинявший, как доски старого сарая. За ним шагали еще несколько человек — молодежь и старики, родители и дети. Все, кроме грудных младенцев, которых матери несли на руках, пели медленную и печальную песнь.

Процессия подошла к могиле. Епископ повернулся, дал знак, и гроб уложили на веревки и опустили в могилу.

— Он будет лежать здесь, этот грешник! — вскричал епископ. — Он совершил единственный грех, которому нет прощения! Когда молодой человек налагает на себя руки, ему суждено гореть в геенне огненной во веки веков! Когда душа покидает тело, слишком поздно каяться, мертвые не способны исповедаться! Мы можем только надеяться на то, что в последние мгновения своей жизни он осознал, какой тяжкий грех совершил, и успел раскаяться в содеянном. Даже в миг смерти Господь может даровать прощение!

— Славен Бог, — проговорил священник и женщины — может быть, монахини? — согласно забормотали.

— Но для того чтобы нам отворили дверь, мы должны постучать в нее! — возопил епископ. — Для обретения прощения грехов надо исповедоваться! Рануфф не сделал этого!

— Его родне от этого не легче, — проворчал Род.

— Он должен говорить то, что положено, — возразил Магнус.

— Только тогда, когда его спросят.

— Он обязан предупредить остальную свою паству о том, что такая дорога ведет в ад.

— Теперь для этого не время и не место. Для чего он это делает? Для блага прихожан или для того, чтобы утвердиться в своей власти над ними?

Магнус посмотрел на отца.

— Как же этим он может возвысить свою власть?

— Они должны поступать так, как он им велит, — объяснил Род, — а иначе они сгорят в аду.

— Рануфф умер в одиночестве, — продолжал разглагольствовать епископ, — и рядом с ним не было священника! Помолимся же о том, чтобы Господь сжалился над его душой, но пути Господни неисповедимы, и потому мы должны верить в то, что Рануфф ушел из жизни, совершив смертный грех, и потому не может быть похоронен на священной земле. Он будет покоиться здесь, рядом с диким лесом, ибо его душа одичала!

— Да будет так, — дружно проговорила толпа.

— Воистину, да будет так! — вскричал епископ. — Но отец, который взрастил Рануффа таким дерзким и нетерпеливым, непослушным и безбожным, никчемный родитель, поощрявший безмерное и богохульное недовольство своего чада, заслуживает тяжкого наказания до конца дней его!

Седой коренастый крестьянин поднял голову, посмотрел на епископа. Лицо его было каменным, взор — непроницаемым.

— На колени, несчастный! — громогласно возопил епископ, неожиданно побагровев. — Молись о том, чтобы Бог простил тебя, помиловал за то, что ты увел с пути истинного порученную твоим заботам душу!

— И это называется утешением? — возмущенно пробормотал Род.

Отец Рануффа медленно покачал головой.

— Не я увел его с пути истинного, а те, что проповедуют смирение, а сами ведут себя нагло.

— Грешник! Отступник! — взревел епископ. — Как смеешь ты так говорить о тех, кто отдает всю жизнь свою служению ближним?! Изгони дьявола, вселившегося в твою душу, и научись смирению, о котором говоришь! — Он развернулся и воззвал ко всей пастве: — Отныне никто в нашей деревне Веальдебинде не смеет разговаривать с этим человеком по имени Робле, а кто заговорит — будет объявлен грешником! Пусть все сторонятся его, пусть все от него отвернутся, дабы он не заразил своим безбожием других!

Люди зароптали, попятились, отступили подальше от отца Рануффа.

— Да живет он впредь, лишенный бесед с ближними, покуда не осознает своей греховности! — вскричал епископ. — А если он попытается заговорить с кем-то из вас, притворяйтесь глухими! Если же он попросит кого-то из вас о помощи, отвернитесь от него, как будто вы слепы! В гордыне своей от отошел от Бога…

— Да не от Бога! — зычно воскликнул крестьянин. — Ты лжешь, наглец, и сам знаешь, что лжешь!

— Заткните ему рот! — взвыл епископ, и к Робле тут же подскочил крестьянин и схватил его за руки, а другой ударил несчастного отца по губам.

— Впредь не смей раскрывать рта! — прокричал епископ и наставил на Робле указующий перст. — А посмеешь — никто не услышит твоих искусительных речей! Ступай прочь и живи так, словно ты мертв! — Он вновь обратился к пастве: — Возлюбленные мои чада, давайте вернемся к нашим повседневным трудам, и да не свернет с пути истинного в нашей деревне более ни одна душа, как то сделал Рануфф! И пусть наше милосердие проявится в том, что мы будем строги к слабым духом братьям нашим! Возвратимся же теперь в дома и на поля наши, дабы туда не ступила нога дьявола!

С этими словами епископ зашагал к деревне. Алтарники, священник и монахини поспешили следом за ним, развернулись и торопливо зашагали в ту же сторону прихожане. Никто даже не оглянулся, чтобы посмотреть на осиротевшего отца, застывшего около холмика свежей земли — всего, что осталось от его сына. Звуки песнопения затихли и смолкли вдали.

Магнус был готов что-то сказать, но Род удержал его, коснувшись его плеча. Старик остался совсем один, и некому было его утешить, кроме ветра. Робле не отрывал глаз от могилы. Вдруг он заговорил — сначала совсем тихо, потом громче:

— Вот ты и лежишь теперь тут, сынок, прямо рядом с лесом, куда ты так любил убегать. А почему ты так любил убегать? Да хотя бы для того, чтобы уйти подальше от них, чтобы не лезли они в твою жизнь со своими подглядками да приставаниями, не винили бы тебя ни в чем, не попрекали бы. Но теперь их больше нет, сынок, теперь они тебе больше не сделают больно. Их нет, вот только память твою они запятнали, как могли. Сделали из тебя пугало для детишек — вот только не подумали, что сами стали похожи на пугало. Но нету их теперь, а твоим страданиям конец. Кончены твои мучения.

Вдруг взгляд старика наполнился гневом.

— Да чтоб его повесили, его милость, епископа этого! Если это называется добротой, то уж пусть я лучше буду злой! Надо же было так запугать детишек видениями геенны огненной, да еще присобачить эти видения к законам, которые он сам и выдумал! Только и делает, что орет на детей да твердит им, что они родились порочными, что должны изгонять из себя зло, а потом принимается улыбаться и учит детей добродетелям и милосердию! Твердит им, что вера — это дар, а потом винит их в том, что никакой веры у них нету! И ничегошеньки делать нельзя, кроме того, что он велит! О, какой я был глупый, что позволил ему измываться над тобой! Надо было не слушаться твоей матери, забрать тебя да и убежать в лес! И к монахиням не надо было пускать тебя! Увел бы я тебя от них — так не успели бы они тебе вбить в голову, что ты грешник уже потому, что мужчиной родился! И не надо было мне слушать, как священник твердил тебе, что ты должен жениться и родить детей — понравится тебе девушка или нет. Надо было бежать нам с тобой в чащу леса, и пусть бы нас там сожрали волки. Уж лучше волки, чем эти шакалы в человеческом обличье, которые кормятся душами людскими! — Слезы потекли по щекам старика. — Но теперь они больше не обидят тебя, сынок, хотя только одному Богу известно, как мне худо без тебя! Отмучился ты, бедняжка! И зачем я только женился! И зачем только породил тебя!

Род не выдержал. Он вздрогнул, взял Магнуса под руку и увел к лошадям.

— Получается, что мы подслушиваем нечто слишком личное. Пусть бедняга побудет наедине со своим горем.

Магнус испытующе взглянул на отца, но тут же отвел взгляд и вспрыгнул в седло. Они поехали рядом, но взгляд у Магнуса стал таким рассеянным и отстраненным, что Род понял: его сын продолжает слушать мысли несчастного, горюющего крестьянина. Он хотел было упрекнуть Магнуса, но вспомнил о том, что теперь его сын совсем взрослый, а раз так, то и с совестью у него все должно было быть в порядке. Но то ли совести у Магнуса на самом деле не было — и в этом случае Род уже ничего не мог поделать, то ли, наоборот, именно в силу совестливости Магнус продолжал следить за мыслями старика: вероятно, что-то насторожило его. Что-то такое, что ускользнуло от Рода.

К примеру, он почему-то желал, чтобы все узнали, что церковники сотворили с его сыном.

Если так, то почему он не кричал об этом во всеуслышание на похоронах?

Потому что боялся.

Боялся? Церковников и монахинь? Людей, преданных доброте и милосердию?

Это представлялось маловероятным, но Роду пришла на память инквизиция в Испании, крестовые походы против альбигойцев, костры в Смитфилде, и он отказался от поспешных суждений. С другой стороны, эти церковники выглядели уж как-то откровенно доморощенно. Вполне можно было допустить, что насаждаемые ими догматы веры сильно отличались от тех, к которым привык Род. Он подумал и вдруг вспомнил, что епископ ни разу не упомянул имени Иисуса Христа.

Но правду сказать, и в тех обвинениях, которыми Робле осыпал верующих, не желавших отступаться от своих убеждений, большой справедливости не прослеживалось.

А как быть с отступниками?

Род мельком взглянул на сына и решил не беспокоить его.

(обратно)

5

Род вздохнул и натянул поводья.

— Вряд ли когда-нибудь согласимся с тобой в этом, сынок, — проговорил он, наконец нарушив молчание.

— Но у них есть право на то, чтобы ими управляли так, как они пожелают! — воскликнул Магнус. — И если они хотят, чтобы такой тиран, как этот священник, орал на них, как безумный, если они хотят, чтобы он подавлял их волю остракизмом, кто мы такие, чтобы говорить им: «Нет, вы не должны так жить!»?

— Мы здравомыслящие люди, вот кто мы такие.

Магнус собрался возразить, но сдержался и промолчал, но Род на долю мгновения успел уловить обрывок мысли, не оформившейся в слова, и покраснел.

— Чья бы корова мычала — ты это хотел сказать? Прости, сынок, проедусь-ка я, пожалуй, один пока. В конце концов мне не обязательно присматривать за тобой.

— Я не то хотел… — начал Магнус, но не договорил. Отец верхом на Вексе уже скрылся среди деревьев. Обида и возмущение охватили Магнуса. Однако в следующее мгновение он улыбнулся, поняв, что в одном он с отцом согласен — в том, что отец не должен кружить над ним, словно ястреб.

С этой мыслью он продолжил путь, но все же чувствовал себя виноватым в том, что обидел отца.

— Не стоит горевать, когда поступил правильно, юный чародей.

Магнус вздрогнул от неожиданности. У края тропы стоял старьевщик с торбой, переброшенной через плечо. Магнус сердито прищурился.

— Что ты тут делаешь? Изыди!

— А я думал предложить тебе кое-что такое, что тебе надобно. — Старьевщик снял с плеча торбу, порылся в ней и вытащил золотую цепочку, на которой болталась подвеска. — Вот она, неприкосновенность для твоего сердечка! Чтобы ни одна девица во веки веков не смогла завладеть им, терзать и мучить его!

Магнус прищурился еще сильнее, стараясь лучше разглядеть подвеску, но она качалась и вертелась в лучах солнца, и из-за этого рассмотреть ее было трудно.

— Чем я должен заплатить тебе за этот подарочек? — поинтересовался Магнус. — Моей душой?

— О нет! Я не возьму с тебя никакой платы. Я и существую-то на свете для того, чтобы помогать тем, кто в беду попал — или может попасть.

— Я тебе уже говорил: я не верю тем, кто много обещает и мало просит взамен, — сказал Магнус, как отрезал, и пришпорил коня.

— Но ты-то как раз такой и есть, — крикнул ему вслед старьевщик. — Ты сам так поступал, и не раз.

Это заявление заставило Магнуса задуматься. Он предпочитал считать себя человеком, движимым здоровым эгоизмом, хотя понимал, что у здорового эгоизма множество обличий. Однако он догадывался, что эти слова старьевщика — всего лишь уловка, с помощью которой тот хотел втянуть его в дальнейший спор, а потом одурачить. Поэтому Магнус ничего не ответил и поскакал дальше.

Тропа повернула, и старьевщик скрылся из глаз. У Магнуса было искушение обернуться и удостовериться в том, что тот исчез, но он сдержался и не обернулся.

Он ехал и ехал. Заря сменилась утром. Повсюду на подлесок и опавшую листву легли пятна солнечного света. Дорога пошла на подъем, деревья начали редеть. Магнус одолел подъем, проехал через заросли кустарника и увидел внизу другую деревню, окутанную утренним туманом. Свет солнца пробивался сквозь тучи и озарял горстку домишек. Магнус, очарованный прекрасным видом, придержал коня и вскоре разглядел, что в столпе солнечных лучей белеют крашеные доски церковного шпиля. С чувством, близким к угрызениям совести, он вспомнил, что сегодня — воскресенье.

Зазвонил церковный колокол.

Магнус вздохнул и тряхнул поводьями.

— Вперед, мой добрый конь, — сказал он. — Нужно заглянуть в церковь, послушать проповедь.

Спустившись с холма, он проехал по проселочной дороге, размякшей от осенних дождей, и подъехал к церкви как раз тогда, когда туда входили последние прихожане. Но не только он припозднился к началу службы. С противоположной стороны приближалась дама на белой верховой лошади в сопровождении четверых вооруженных воинов.

Магнус спешился, набросил поводья коня на ветку дерева, привязал. Он поспешил ко входу в церковь, но оглянулся, чтобы убедиться в том, что его конь сумеет попастись на травке.

И увидел, что дама смотрит на него, сверкая глазами.

Что-то в ней было такое, из-за чего Магнусу стало не по себе. Он собрался повернуть к церкви, когда вдруг услышал:

— Стой, презренный!

Магнус резко развернулся. Такое обращение сразу вызвало у него прилив негодования — тем более что окликнул его, как выяснилось, один из стражников. Неужто он не понял, что Магнус дворянин? Пусть его одежда была вся в дорожной пыли, но все равно так одет мог быть только дворянин. Ну в крайнем случае — сквайр.

Стражник стоял у входа в церковь и придерживал распахнутые створки дверей, а его напарники выстроились за спиной у дамы, которая шагала ко входу. Она надменно глянула на Магнуса. Ему показалось, что этот взгляд пронзил его насквозь. Магнус остолбенел от неожиданности, а дама улыбнулась влажными губами.

— Что, так сильно торопитесь войти, юноша?

— «Юноша»! — оскорбленно воскликнул Магнус. — Вы не намного старше меня, миледи, а ваши слуги заслуживают наказания! Вы должны научить их знать свое место!

— Что?! — возопил стражник и нацелил на Магнуса острие алебарды.

Рука Магнуса легла на рукоять шпаги.

— Приструните его, леди, иначе за вас это сделаю я.

Остальные стражники тут же приготовили к бою свои алебарды.

Магнус застыл на месте, сжав рукоять меча. Они с дамой неотрывно смотрели друг на друга.

Она вытаращила глаза, разжала губы.

Магнуса словно током ударило, зазнобило. Ему очень хотелось верить, что он был похож на неподвижную статую.

Губы дамы скривились в ленивой усмешке, она полуприкрыла глаза и обратилась к стражникам:

— Ну что же вы стоите тут без дела, мои славные воины? Ступайте послушайте проповедь. Ну быстро, идите же!

— Но миледи… — Стражники явно растерялись. — А как же вы? Ваш супруг…

— Мой супруг — это моя забота, — резко парировала дама. — А этот незнакомец — не разбойник. Разве вы слепые? Не видите, что он человек достойный?

Первый стражник одарил Магнуса взглядом, в котором хорошо читалось, чего, по его мнению, достоин этот нахал. Магнус крепче сжал рукоять меча, но дама сердито крикнула:

— Ступайте!

И четверо стражников послушно поплелись в церковь, опасливо оглядываясь назад.

Магнус проводил их взглядом, не изменившись с лице, но руку с рукояти меча убрал. И вдруг ему стало страшно оглянуться.

— Неужто ты не любишь ничего, кроме оружейной стали? — гортанно вопросила дама. — И тебе не хочется вложить свой клинок в подобающие ножны?

— Почему же? — буркнул Магнус, поправил меч на ремне, обернулся и холодно поклонился даме. — Негоже входить с обнаженным оружием в храм. С вашего позволения, миледи, я сделаю это.

— Так не терпится услышать проповедь? — с едва заметной насмешкой спросила дама. — О, да ты, как видно, очень набожный воин, живешь, как велит Церковь и Библия.

Укол попал в цель. Однако Магнус знал, как называется если не эта стратегия, то сама игра, и потому ответил:

— Да, я чту Библию и Закон Божий. Всего вам хорошего, миледи.

— Что ж, ступай с Богом — или, вернее, к Богу. — Ее губы улыбались, но тон был презрительным. — А я хотела пригласить тебя к себе отобедать — думала, подогрею аппетит к себе.

Магнус затрепетал — и ничего не смог с собой поделать. Он был вынужден мысленно напомнить себе о том, что ощущение желания — еще не прегрешение, прегрешение — это уступить желанию.

— Не годится леди услаждать кого-либо, кроме супруга.

— Мой супруг уехал воевать, — не раздумывая, возразила дама, — а вернее, отправился к своему сюзерену на совет лордов. Они решили переговорить о своем праве выступить против короля и королевы — а это почти то же самое, что война. Его не будет дома еще несколько недель.

— Что это за рыцарь? — требовательно вопросил Магнус. — Назовите мне имя вашего супруга.

Он чувствовал, что готов оступиться, и очень надеялся на то, что, узнав имя мужа дамы, потеряет к ней интерес.

Она нахмурилась, осознав свой просчет. Однако этикет и уважение к собственному положению не позволяли ей отказаться от ответа.

— Его зовут сэр Спенсер Доул, и в его отсутствие мне становится очень одиноко.

— Стало быть, вам чрезвычайно повезло — ведь вас сопровождает столько отважных слуг.

Теперь Магнус узнал имя супруга дамы, но это не охладило жар в его крови, зато внесло ясность в положение дел.

Сэр Спенсер Доул был рыцарем почтенного возраста — ему было пятьдесят, а в этом мире шестидесятилетние считались стариками. Наверняка молодую женщину выдали замуж против ее желания — в соответствии с традициями и волей отца, укрепили этим браком союз между двумя рыцарскими родами, а может быть — и между лордами, господами этих рыцарей.

Магнус еще раз поклонился даме и отвернулся, твердо решив не иметь ничего общего с ней и не отвечать на ее приглашение.

— Не волнуйся, рыцарь, — проговорила дама и легко, почти невесомо коснулась руки Магнуса, но от этого прикосновения кровь снова закипела в его жилах, и он остановился, невзирая на все благие намерения. — Я вовсе не желаю увести тебя с пути, диктуемого честью. Мне просто хочется предложить отдых отважному воину, который, без сомнения, проделал долгий путь, устал и проголодался. — Она подошла совсем близко — так близко, что Магнус при всем желании не мог ее не видеть. Широко раскрыв глаза, она умоляюще спросила: — Неужели ты откажешь мне и оставишь меня в одиночестве?

Он понимал, что как раз так и должен поступить — но дама была необыкновенно хороша собой, и сердце у Магнуса забилось часто-часто. Что дурного было в том, чтобы позавтракать с нею?

— Но как же… месса? — слабо запротестовал он, пытаясь ухватиться за последнюю соломинку. Он приоткрыл дверь и услышал, как священник поет Lavabo^[49].

— Библию унесли, — проговорила дама, лениво улыбнувшись пухлыми влажными губами. — Половина мессы миновала. Тебе придется прийти в церковь в другой раз. Ты и так постарался, поступил хорошо — вспомнил о благочестии в день воскресный. Однако странникам трудно встретиться со священником, и никто не станет винить тебя за то, что ты пропустил мессу.

— Уж лучше половина мессы, чем совсем никакой…

— Только не для церкви. Лучше прийти в следующий раз, нежели опоздать.

Это было правдой. Появление в церкви после пения Credo^[50] означало, что ты нарушил свои воскресные обязанности.

— Так успокойся же, — нежно проговорила дама и улыбнулась почти с гордостью. — Поедем в мой замок, там ты сможешь отдохнуть и освежиться.

Онемевшие пальцы Магнуса отклеились от церковной двери. Он отошел от храма и последовал за дамой, не спуская глаз с ее покачивающихся бедер. «Ну что такого? — уговаривал он себя. — Что дурного в том, что я просто поболтаю с ней?»

Замок сэра Спенсера оказался высоким, но не слишком большим. Не слишком широкая крепостная стена окружала квадратную главную башню, длина стен которой не превышала пятидесяти футов. Магнус напомнил себе о том, что он попал в гости не к жене аристократа, а к супруге мелкопоместного рыцаря. А еще он твердил себе: «Доул — человек достойный, негоже бесчестить его».

Дама почему-то не предложила гостю проехать по перекидному мосту. Они въехали замок через задние ворота по узенькому мосточку. В эти самые мгновения Магнус понял, что надо повернуть коня и ускакать прочь, но впереди него покачивалась в седле женщина удивительной красоты… Он решил, что только поговорит с ней из вежливости и тут же уедет. Вряд ли бы она решилась затащить гостя к себе на ложе в присутствии слуг супруга.

Однако на глаза Магнусу не попались ни садовники, ни конюхи. «Наверное, все в церковь ушли», — подумал он и твердо решил, что если, переступив порог башни, и там не увидит ни одного слуги, то сразу же развернется и уйдет.

Но он и слуг не увидел, и не ушел — потому что как только он переступил порог, дама обернулась и прижалась к нему всем телом. Она разжала губы и поцеловала его с такой страстью, что Магнус даже подумать ни о чем не успел и просто откликнулся на призыв красавицы. Искушение было слишком велико, и их поцелуй стал более глубоким. Магнус обнял даму и прижал к себе.

Но вдруг он понял, что делает, вспомнил, что это — чужая жена, и в тревоге отстранился.

Она победно рассмеялась — негромким, гортанным смехом.

— Вот так… Не так уж ты благочестив, как видно, а?

Ее слова пробудили совесть Магнуса. Он отступил и выпустил даму из своих объятий.

— Да, вы правы. Надо было мне зайти в церковь. Я вернусь туда. Благодарю за ваше гостеприимство… — Он уже развернулся к двери, когда дама с упреком проговорила:

— Ах, как мы чтим воскресенье! Неужто ты так сильно страшишься ада, что откажешь себе в райском блаженстве?

«Аведь она и вправду обещает райское блаженство!» — в отчаянии подумал Магнус, обернулся, увидел ее… Глаза дамы сверкали, грудь вздымалась, щеки алели… «Нет, пожалуй, все-таки не райское», — засомневался Магнус, но постарался изо всех сил, чтобы не обидеть ее:

— У вас есть супруг, леди, а я чту законы рыцарской чести.

На этот раз ему удалось отвернуться более решительно, чем прежде.

Но ее голос наполнился смирением и даже, пожалуй, стыдом.

— О да, да, ты прав в том, что так отчитал меня. Не волнуйся, я сохраню верность мужу. Но ты должен позволить мне загладить мою вину. Позволь пригласить тебя в зал и угостить вином.

Магнус растерялся. Его рука лежала на дверном засове.

— Неужто ты заставишь меня чувствовать себя порождением зла и порока? — умоляюще произнесла дама. — Прошу тебя, вернись и позволь мне свершить покаяние.

Магнус сдался и обернулся.

— Прошу простить меня, леди. Я измучен жаждой и с радостью выпью вина.

Дама одарила его трепетной благодарной улыбкой, развернулась и пошла вперед. Магнус последовал за ней, радуясь тому, что положение дел стало не таким сомнительным. Однако опасения не до конца покинули его.

Его тревога немного усилилась, когда дама повела его вверх по винтовой лестнице, но он успокаивал себя мыслью о том, что большой зал, в конце концов, предназначался для общих торжеств, так что единственного гостя можно было принять и в верхней гостиной.

Они вышли на галерею. Дама, походка которой стала более сдержанной, но не утратила кокетливости, подошла к двери в самом конце, открыла ее, и они вошли в небольшую комнату, залитую солнцем, проникавшим сюда через три высоких окна в наружной стене. Магнус удивился. Он ожидал, что даже в таком небольшом замке солярий окажется более просторным. Между тем комната была очень уютной — ковер на полу, гобелены на стенах, стул в форме песочных часов, резная скамья, небольшой стол.

Дама взяла с серебряного подноса, стоявшего на столе, кубок и тонкогорлый кувшин, наполнила кубок вином и подала Магнусу.

— Присаживайся, рыцарь, и расскажи мне, откуда ты приехал и куда направляешься?

Магнусу не понравилось то, что она не спросила его имени, но, вероятно, в сложившихся обстоятельствах это было разумно. Он уселся на скамью напротив стола.

— Я странствую без особой цели, леди. Просто хочу повидать мир.

— Быть может, ты ищешь обиженных, попавших в беду женщин?

— Обиженные мне встречались, насчет попавших в беду — не скажу. Честно говоря, я сам не знаю, чего ищу.

— Отведай же моего вина, — попросила дама.

Магнус пригубил вино, поднял голову и кивнул.

— Оно сладкое и крепкое, леди. Благодарю вас.

— Жаль, что ты не можешь отблагодарить меня за нечто большее, — с сожалением проговорила она. — Так почему же ты отправился в странствие?

Магнус сделал порядочный глоток и подумал над ответом. Выбалтывать семейные секреты ему не хотелось.

— Мне захотелось повидать больше, чем я успел за время своего отрочества, и еще — побыть какое-то время вдали от тех, с кем рядом прошло мое детство.

Ответив так, он почти не слукавил, вот только на самом деле весь Грамерай он успел изъездить и исходить вдоль и поперек, и большая часть острова была ему хорошо знакома. То, что ему так хотелось повидать, находилось за пределами родной планеты.

— Меня порой тоже тянет в странствия, — со вздохом призналась дама. — Однако путешествия — это для мужчин, а женщины должны сидеть дома.

Магнус взглянул на нее с искренним сочувствием.

— О, если вы так же сильно желаете повидать мир, как я, значит, вам живется неспокойно.

— Я нахожу покой, — снова вздохнула дама. — Я прекрасно понимаю, что жизнь в странствиях может мне прискучить, что мне захочется домашнего очага и супружества. Но я могу помечтать.

Магнус улыбнулся.

— Верно, мечты дарованы всем нам. Этого у нас никто не отнимет, правда?

— Правда, не отнимет, — кивнула дама, встала, грациозно повернулась, взяла кувшин и подлила Магнусу вина. — Но мечты есть мечты, это не свобода.

— Именно так, — согласился Магнус. — Я жаждал такой свободы, да и теперь ищу ее, но подозреваю, что не найду.

Он отхлебнул вина.

— Как же так? — нахмурившись, спросила дама. — Ты странствуешь, почему же ты не свободен?

— Потому что я по-прежнему такой, каким меня воспитали, — объяснил Магнус. — Вот я смотрю на крестьян… Пусть они за свою жизнь не видят более сотни квадратных миль, они могут позволить себе свободу, открытость в поведении, а я — нет, и никогда не смогу. Аристократ, джентльмен от рождения должен ограничивать себя во многом, иначе способен породить смятение и навредить сотням людей. И еще — он никогда не может избавиться от мысли о том, что призван заботиться о тех, кто поручен его опеке.

Дама склонилась к Магнусу и негромко вопросила:

— Так ты заботишься о благе ближних?

— Да, — ответил Магнус. Странное тепло разлилось по его телу. Он улыбнулся. — Пусть я со многими не знаком, но знаю, что должен заботиться о каждом человеке в Грамерае — так же, как король и королева. И если кто-то печалится, я должен утешить его.

— А я печалюсь… — прошептала дама, склонилась еще ближе, ее глаза стали огромными. У Магнуса слегка закружилась голова. Он заметил, что вырез платья у красавицы гораздо ниже, чем ему казалось. А ее губы так скорбно и печально дрожали…

Он потянулся к ее губам, как к магниту.

На минуту все на свете исчезло для него, кроме этих губ и тех чувств, которые они будили в нем. Кровь жарко вскипела у него в жилах. Он так страстно желал эту женщину, что отрицать это было бесполезно…

Он испугался и резко отстранился.

— Нет, леди, — выдохнул он. — Боюсь злоупотребить вашим гостеприимством. — Он поставил кубок на стол и заставил себя подняться. — Прошу простить меня, мне надо идти, иначе я оскорблю вас…

— Нет, ты жестоко оскорбишь меня, если уйдешь! — горячо возразила она и чуть не расплакалась.

Магнус в тревоге обернулся, увидел, что глаза дамы полны слез. Она смотрела на него с тоской. Его сердце дрогнуло, он наклонился, движимый желанием утешить ее, но она порывисто встала и бросилась в его объятия, впилась в его губы пылким поцелуем, крепко прижалась к нему. Ее тело горело от страсти, она негромко стонала, и вот руки Магнуса словно бы сами начали гладить ее спину, бедра, грудь…

Вдруг он резко отстранился, увидел ее закрытые глаза, обнаженные плечи, с которых сползло платье. Он не мог отвести глаз от ее высокой нежной груди…

Она сжала его руку, прижала к груди и вновь потянулась к нему в поцелуе. На этот раз их губы встретились надолго, и из ее груди вырвался стон, подобный рыданию. Магнус, как зачарованный, любовался изгибами ее тела…

И тут послышался грохот и крик.

Магнус и дама отпрянули друг от друга, а в следующее мгновение он заслонил ее собой. Но по его виску ударила латная рукавица, и в глазах у него потемнело, а под ребра уперлось лезвие алебарды, и Магнус увидел перед собой того стражника, который сцепился с ним около церкви. Стражник мстительно скалился, а за его спиной стоял жуткого вида старик. Схватив даму за шею, будто собаку за загривок, он орал:

— Потаскуха! Изменница! Только ночь прошла, и всего-то три часа я пробыл в пути, а ты уже нашла нового дурачка, чтобы он согрел твое ложе! Хватит! Довольно ты уже бесчестила меня, больше ты не станешь этого делать!

С этими словами он выхватил из ножен меч. Дама с диким воплем вырвалась и попятилась.

Магнус собрался с силами и рванулся с места. Он отбил в сторону алебарду и набросился на стражника. Тот отлетел назад, и Магнус выхватил у него оружие и развернулся к сэру Спенсеру…

И увидел, что дама с криком бежит к стене. Она ударилась о стену, а взбешенный супруг шагал к ней, и его лицо побагровело от злости…

…В это мгновение Магнус получил удар по макушке. Он пошатнулся, увидел искры перед глазами, но в ярости развернувшись, налетел на стену и увидел перед собой другого стражника, вооруженного дубинкой. А за его спиной стояли еще двое.

Магнус автоматически отступил в сторону, ухватил стражника за запястье и швырнул на пол. Затем развернулся и закрылся от удара копьем отобранной у первого стражника алебардой, потом стукнул ее рукояткой другого воина по макушке, а когда тот упал, развернулся к тому, что целился в него копьем. Магнус снова парировал его удар и замахнулся, намереваясь и этого огреть по голове рукояткой. Но стражник успел вовремя закрыться от удара… а Магнус пнул его сапогом под колено. Стражник взвыл от боли и повалился на пол, а Магнус развернулся…

И оказался лицом к лицу с сэром Спенсером. Тот сжимал в руке меч, его глаза налились кровью. Он хрипло дышал и надвигался на Магнуса.

Магнус был готов развернуться и дать стрекача. Вид старика был способен напугать даже самого закаленного в боях воина. Меч сэра Спенсера блестел, глаза бешено сверкали. Однако на помощь Магнусу пришла его выучка. Он выхватил меч, парировал удар рыцаря, отступил, снова закрылся, контратаковал. Начался ожесточенный поединок в фехтовании.

Исход этого боя можно было предсказать заранее. Пятидесятилетний мужчина не мог долго выстоять, сражаясь с двадцатилетним. Опыту и навыкам старика противостояла отличная выучка Магнуса. Короче говоря, в умении он рыцарю не уступал, но при этом быстрее двигался и был крепче и выносливее. Сэр Спенсер тридцать лет воевал, а Магнус пятнадцать лет упражнялся — с раннего детства. Оскорбленная честь схлестнулась с разбушевавшимися гормонами, но когда ярость немного остыла, Магнус вновь обрел способность ясно мыслить. Он только защищался и лишь иногда не слишком напористо контратаковал, пытаясь измотать противника. Сэр Спенсер дышал все чаще и тяжелее, двигался все более вяло, и вскоре Магнус взял лезвие его меча в «замок», рывком выбил из руки старика и прижал его к стене.

— Послушайте, сэр Спенсер, — сурово проговорил Магнус. — Я осрамлен не меньше, чем вы, но за все, что случилось здесь нынче, вам придется ответить на совете лордов, и я буду свидетельствовать против вас.

— А я — против тебя! — послышался позади голос стражника. — И я скажу, что, когда сэр Спенсер вошел в эту комнату, ты возлежал с его женой. А ты, Нигель, что скажешь?

— То же самое скажу, — буркнул второй стражник. Третий что-то согласно пробормотал.

Дама вскрикнула. Магнус отступил, помог ей подняться на ноги, не отрывая при этом взгляда от рыцаря и стражников. Один из них потянулся к своей валявшейся на полу алебарде, но Магнус проворно выставил перед собой меч, и стражник не решился поднять свое оружие.

— Подумаешь, суд! — простонала дама, но Магнус не дрогнул. — Что такое слово крестьянина против слова господина? Нет, сэр Спенсер, вы уж как хотите, за это вам придется ответить перед советом лордов!

— Что ж, и отвечу, и никто из них не станет меня ни в чем винить, когда они узнают правду! — проревел старик. — Я‑то думал, что мне удастся уберечь тебя от позора! Когда я впервые уличил тебя в измене, я только твоему отцу пожаловался — но теперь вижу, что был слишком милосерден и терпелив. Но теперь уж я осрамлю и ее, и ее отца перед всеми пэрами! Лорды всего герцогства через два дня съедутся в Стерлинг Мэдоу. Я и ехал на встречу с ними, когда мой верный слуга догнал меня и предупредил о том, что вытворяет эта потаскуха!

Магнус сдержался. У него возникли собственные предположения относительно того, почему стражник донес на госпожу. Наверняка верность господину была далеко не единственной причиной. Дама только рыдала, стонала и качала головой.

— Ага, — сказал он. — Так вот в чем дело, оказывается? Не хотите, чтобы дело дошло до суда?

— Не унижайте меня перед всеми! — сквозь слезы прокричала дама.

— Не стану — хотя имею на то все причины, — с каменным лицом произнес в ответ сэр Спенсер. — А ты неужто будешь так жесток, юнец?

— Нет, — после небольшой паузы проговорил Магнус. Он выпрямился, вложил меч в ножны и встал так, чтобы краем глаза видеть стражников. — Наверное, вы желаете вызвать меня на дуэль?

Глаза старика сверкнули, но он со вздохом ответил:

— Считай, что она уже состоялась. Ступай прочь.

— Я уйду, — выдавил Магнус, — однако мне страшно оставлять даму на растерзание вам.

Она застонала и вцепилась пальцами в его рукав.

Сэр Спенсер с отвращением посмотрел на них обоих и выговорил:

— Я не стану ее наказывать.

Дама, рыдая, опустилась на пол.

— Но я не позволю ей более срамить меня, — добавил сэр Спенсер скрежещущим голосом. — Возвращайтесь к вашему отцу, леди! И не вздумайте лгать ему, ибо через два дня я с моими людьми встречусь с ним в Стерлинг Мэдоу и все расскажу ему о вашей неверности.

— Не-е — е-ет! — простонала она. — Только не отцу! И как я посмотрю в глаза матери? Такой позор…

«И позор, и наказание, — подумал Магнус, — но в семейном кругу». Его это не касалось.

— Для вас более нет места рядом со мной, — процедил сквозь зубы сэр Спенсер. — Разводиться с вами я не стану, ибо это для меня будет таким же позором, как и для вас. Вы получите свои наследные земли и будете жить там, как вам будет угодно, но мужем и женой мы более не будем, ибо вы нарушили обет верности. — Он стрельнул глазами в Магнуса, и его голос прозвучал, словно удар хлыста: — Уведи ее прочь отсюда! Желаю счастья!

Магнус хорошо понимал, что счастлив с такой женщиной не будет — он не смог бы ни секунды верить ей. С другой стороны, он не мог бросить ее одну в лесу. Выйдя из замка, они увидели двоих конюхов, державших под уздцы их лошадей. Грумы помогли даме сесть верхом. Они с Магнусом поехали к лесу. Он молчал, она горько рыдала.

Но как только ветви деревьев сомкнулись у них за спиной, она обрушилась на него с упреками:

— Хорош странствующий рыцарь! Неужели ты не мог защитить меня от его гнева? Ты, который пытался соблазнить меня, который овладел бы мною, если бы мой супруг не явился столь внезапно и не напал на нас?

От такой наглой лжи Магнус на миг лишился дара речи. Он вытаращил глаза и молча уставился на свою спутницу.

— Из-за твоих приставаний я лишилась дома и положения! — злобно вскричала она. — Теперь ты обязан заботиться обо мне, взять к себе в дом и кормить меня! Ты должен повести меня к алтарю!

Ужас такой перспективы вывел Магнуса из ступора.

— Какая же ты наглая лгунья! — воскликнул он. — Это ты все сделала для того, чтобы соблазнить меня, и тем самым навлекла на себя гнев супруга!

— Лжец! — вскричала она и, замахнувшись, влепила Магнусу пощечину. — Я урожденная леди! Никогда бы не унизилась до такого!

От холодной ярости Магнус отрезвел. Он прищурился и направил на даму поток сознания.

Видимо, она тоже до какой-то степени владела телепатией, потому что вскрикнула, сжала ладонями виски, и Магнус ощутил ее страх.

— Ты колдун!

— Чародей, — уточнил Магнус и успел прочесть ее воспоминания обо всем, что произошло. При этом он знал: дама понимает, что ее мысли читают.

— Колдун ты или чародей, ты уж точно не благородный человек, если вот так выведываешь женские тайны! Нет, ты совсем недостоин рыцарского звания, в тебе нет ни капли чести и совести!

Она склонила голову и расплакалась — воплощенное страдание.

Но Магнус уже не верил внешним впечатлениям.

— Я не рыцарь, я всего лишь сквайр, и я не искал более высокого титула. В этом вы правы, но не во всем прочем. И уж конечно, вы не правы в том, что теперь я обязан о вас заботиться — потому что до меня в эту игру вы играли со многими мужчинами.

— Мой муж солгал, когда говорил, что… — Дама оборвала свои возражения, посмотрев Магнусу в глаза. — Ты снова заглянешь в мой разум, чтобы убедиться в своей правоте? — прошептала она.

— Нет, — брезгливо скривив губы, ответил Магнус. — Однако не сомневаюсь, тому есть свидетели — слуги, а еще… хотя вы об этом скорее всего не догадывались, Маленький Народец. Вы чистили свои печи? Оставляли для фэйри миски с молоком? — Он помедлил и по лицу дамы понял, что ничего такого она не делала. — Им не за что вас благодарить, и они не станут вас выгораживать. Позвать их и спросить у них?

Она растерялась. Судя по всему, она поняла, что чародей способен и фэйри позвать, и попросить у них ответа, поэтому избрала лучшим способом защиты нападение:

— Тебе не понять, какой стыд, какое принуждение — замужество без любви! Не понять, как это бывает, когда девичьи мечты о любви жестоко втаптывают в грязь, выдавая девушку замуж за ненавистного старика, который, кроме отвращения, не может пробудить иных чувств!

Магнусу стало немного жаль ее. Теперь у него имелся кое-какой собственный опыт.

— Мне было всего шестнадцать! — воскликнула она. — Неужто для тебя удивительно, что я не испытывала радости в постели с этим старикашкой? Неужто странно, что я искала утешения на стороне?

Магнусу стало еще сильнее жаль женщину, но он понимал, что признаваться в этом сейчас было бы глупо.

— Вы предавались радостям, не думая о том позоре, который навлекаете на своего супруга и даже на своих любовников.

— Да какое мне до них дело? — фыркнула она. — А тебе какое, если на то пошло? Разве кого-то из них интересовало что-то, кроме моего тела? О нет, если бы у них — и тебя тоже — была хоть капля стыда, вы все бы не получили ничего, кроме того, чего заслуживаете! — Она посмотрела на него в упор. — Или ты хочешь сказать, что я вызываю у тебя искреннюю заботу?

— Нет, — признался Магнус. — Но мне жаль вас. Поэтому я провожу вас до дома вашего отца — но не далее, и прослежу, чтобы по дороге с вами ничего не случилось.

— О жестокий! — с горечью воскликнула дама. — О сквайр, не достойный рыцарского звания! Неужели ты не подумал о том, какой позор ожидает меня? Да, пожалуй, мой отец пожалует мне мои наследные владения, но позаботится о том, чтобы я там жила одна-одинешенька, чтобы меня никто-никто не навещал, чтобы я стала посмешищем для других женщин. Лучше умереть, нежели быть отвергнутой женой!

Магнус отлично знал, что это истинная правда. Средневековое общество было беспощадно к разведенным — особенно к женщинам.

— А все из-за тебя, — рявкнула дама. — Ты стал последней каплей в чаше моего унижения. Ты и должен дать мне кров и положение среди равных мне! Это ты должен потребовать моего развода и жениться на мне! Ну же, увези меня! Укради! Мужчина обязан заботиться о женщине!

— Но почему же именно я, а не кто-то другой из тех, с кем вы делили ложе? — возмутился Магнус.

— Потому что все они разбежались!

— Что ж, если так, то и мне пора. Леди, прощайте!

Магнус повернул коня и погнал галопом по подлеску.

Громко трещали сучья, но их треск не мог заглушить злобного вопля покинутой дамы. В конце концов она все-таки хлестнула свою лошадь кнутом и поскакала по тропе, рыдая так, словно ее сердце было разбито. В сердце Магнуса шевельнулась жалость, но он сурово напомнил себе, что это не его забота. Как бы то ни было, он ехал в стороне, стараясь не терять даму из виду, дабы в случае чего позаботиться о ее безопасности. До него доносились ее жалобные и жестокие речи. Она проклинала всех мужчин на свете, перечисляла их пороки, яростно вскрикивала. Магнус радовался тому, что покинул ее, но, учтя все обстоятельства, вскоре поймал себя на мысли о том, что в случившемся можно винить не только ее, но и его самого.

И вдруг совершенно неожиданно из-за деревьев выскочили пятеро мужчин и окружили женщину. Один из них схватил лошадь под уздцы. Лошадь встала на дыбы и испуганно заржала, но разбойники заставили ее утихомириться. Женщина в страхе закричала, но самый здоровенный из разбойников зажал ей рот грязной ручищей и расхохотался. Чумазые оборванцы радостно раскричались:

— Вот так подарочек!

— Так ты, выходит, мужиков ненавидишь, сладенькая? А нас полюбишь!

— Муженька тебе надо, да? А у тебя сразу пятеро будет!

Предводитель шайки отнял руку от губ дамы. Она взвизгнула. Он впился в ее губы поцелуем, а к горлу приставил кинжал. Она окаменела, вытаращила глаза от страха, но не смела сжать зубы.

Магнус с гневным ревом погнал коня к месту происшествия. Он подскакал к разбойникам, бешено размахивая мечом. Атаман взвыл и упал на землю с рассеченной переносицей. Другой негодяй взревел и бросился было в драку, но меч Магнуса ранил его в плечо, и он с воплем попятился. Остальные трое пошли на Магнуса с дубинками и ржавым мечом, но воины все они оказались никудышные. Десяток метких ударов — и вот уже оружие разбойников попадало на землю.

Но вдруг он получил удар дубинкой по плечу — а целились-то, конечно, по голове. Магнус застонал от боли. Правая рука у него онемела. Остальные разбойники победно взревели и бросились к нему, но Магнус силой сознания заставил оружие выпасть из их рук, а сам левой рукой схватил дубинку и принялся орудовать ею так же ловко, как если бы дрался правой.

— Ведьмак! — завопил один из разбойников.

— Чародей! — громогласно поправил его Магнус и треснул дубинкой по макушке. Отчаянно размахивая ею, он тремя быстрыми ударами уложил наземь еще троих и понаблюдал за тем, как они стонут и катаются по земле, держась за ушибленные головы. Сам он стоял, тяжело дыша. Только теперь он по-настоящему ощутил боль в плече.

А потом он обернулся к даме.

— Они не ударили вас?

— Нет, они только вызвали у меня отвращение. Если бы не ты… Но ты ранен!

— Это просто ушиб. Сейчас все пройдет.

Магнус ни словом не обмолвился о том, как ему больно.

— А я думала, ты обратился в бегство.

— Так и было, но я не мог позволить, чтобы с вами случилось несчастье. Услышал крик и поспешил вам на помощь. Продолжайте путь, сударыня, не мешкайте. — Он повернулся к разбойникам. Те пришли в чувство и пытались уползти в лес. Магнус ухватил здоровяка за ворот грязной рубахи и рванул к себе. — Убирайся прочь отсюда, да скажи своим дружкам, что эта дама едет под защитой воина, который к тому же еще и чародей. Если с ее головы упадет хоть один волосок, я вернусь и самолично сниму с него скальп. Тебе все ясно, презренный?

Разбойник затравленно кивнул. Его взгляд в ужасе заметался.

— А-а — а, да… милорд!

— Тогда пошел вон! — Магнус отшвырнул его. Разбойник попятился и ударился спиной о ствол дерева. — Дружков своих прихвати да втолкуй им то самое, о чем я тебе сказал. Прочь! И чтоб мои глаза тебя больше не видели!

Разбойник рывком поднял на ноги своих приятелей и развернул к лесу. Подхватив под мышки того, у кого была ранена нога, негодяи спешно потопали прочь, изредка оглядываясь и бросая на Магнуса опасливые взгляды. Вскоре все они исчезли за деревьями.

Дама была готова заговорить с Магнусом, но он не обратил на нее никакого внимания и снова ускакал в лес. Он слышал, как она беспомощно вопит:

— Мерзавец! Собака! Свинья!

Но вскоре она умолкла и, расплакавшись, погнала лошадь вперед.

Магнус сдержал свои чувства. Он ехал на некотором расстоянии от женщины, распахнув сознание и прислушиваясь — нет ли поблизости кого-нибудь, кто мог бы причинить вред его подопечной. За вечер он дважды обнаруживал разбойников, мысли которых были наполнены коварством и похотью, но при этом — еще и страхом перед чародеем, о котором они успели услышать. Магнус старательно увеличивал этот страх, пестовал его, заставлял разбойников отказаться от их замыслов и вернуться в чащу леса.

Наконец впереди завиднелись ворота отцовского замка. Часовые у подъемного моста изумленно вытянулись по струнке и вскричали:

— Леди Мэйзи!

Магнус повернул коня. Теперь женщина была в безопасности, а слушать, как она будет объясняться с отцом, ему совсем не хотелось. Его охватило чувство вины — ведь отчасти в страданиях дамы был повинен он, но он мысленно напомнил себе о том, что все случившееся изначально было ее затеей, а не его, и что он просто стал последним в череде любовников, которых она зазывала к себе в замок. Да, он был виновен, но за поведение этой женщины не отвечал. Отчасти во многом был виноват ее отец — тем, что выдал ее замуж за нелюбимого, и все-таки, если разобраться, основная доля вина все-таки была ее собственная. Она не должна была вымещать свое недовольство за счет разврата — этот путь она избрала сама. Никто не заставлял ее так вести себя, и ответить за это она должна была.

Но ей самой такой оборот событий, конечно, справедливым не представлялся. Магнус впервые в жизни осознал, что женщины ждут от мужчин способности взять на себя ответственность за все — но сами при этом не желают отвечать ни за что.

(обратно)

6

Магнус ехал куда глаза глядят — расстроенный, но твердо решивший не показывать этого и ни у кого не искать утешения. Единственными, кто мог бы его утешить, были родственники. И конечно, он не на шутку изумился, когда за поворотом дороги чуть не налетел на отца, ехавшего верхом на Вексе всего в нескольких футах впереди. Магнус вытаращил глаза и тут же нахмурился, обуреваемый возмущением. Он пришпорил коня и поравнялся с Родом.

— Что ты тут делаешь, отец?

Род вздрогнул, повернул голову и разыграл удивление.

— Господи! Магнус! А ты что тут делаешь?

— Хотел бы я тебя спросить о том же самом. Собственно, я уже спросил.

Род раздраженно пожал плечами.

— Понимаю, это странно, но я решил вернуться в Веальдебинде — ту самую набожную премерзкую деревеньку, где мы побывали вчера.

— Неужели ты собрался свергнуть тамошних церковников?

— Мысль неплохая, — согласился Род, — но я насчет этого пока не решил. А почему ты так испугался? Думаешь, для крестьян это будет не лучший вариант?

Магнус немного помолчал, озадаченный вопросом.

— Разве не им самим решать, хорошо это будет или плохо?

— Верно. Им и только им — если у них будет такая возможность. Но у меня сложилось такое впечатление, что нынешний епископ держит крестьян в таких ежовых рукавицах, что они не избавились бы от него, даже если бы пожелали.

— Нет, — нахмурившись, возразил Магнус. — Он принадлежит Церкви и наверняка не станет действовать с позиции силы.

— Гм-м — м, — протянул Род, опустил голову, потер подбородок. — Ты слышал о Крестовых Походах? О войнах времен Реформации? О рыцарях-тамплиерах? — Не дав Магнусу ответить, он продолжал: — Что же до того, что этот человек принадлежит Церкви… Честно говоря, не очень мне в это верится. Ты обратил внимание на его облачение? Митра такая огромная, почти карикатурная — и при этом ни ризы, ни сутаны.

— Верно. Он был в балахоне, какой мог бы носить любой аристократ. Но какое это имеет значение?

— Настоящий епископ по идее должен был бы придерживаться строгих традиций. А мы с тобой прекрасно знаем, что в Грамерае никогда не было епископа. Здесь есть только монастырская братия — она и заполняет нишу здешней духовной жизни.

Магнус сдвинул брови, задумался.

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что здесь мы имеем дело с типичным образчиком религии по типу «сделай сам», с культом, насаждаемым неким циником, который жаждет личной власти. Да, верно, он основал этот культ на фундаменте католической веры — потому что никакой другой не знает, но при этом внес в культ изменения, которые гарантировали бы его власть. Ну а в том, чего он не помнит из догматов, он попросту импровизирует.

— Тебе кажется, что этот епископ на самом деле правит деревней?

— Да. Что само по себе довольно смешно. Он называет себя епископом при том, что ему подчиняется один-единственный жалкий приход. Так что, сынок, тут мы видим яркий пример теократии. — Род посмотрел на Магнуса. — Не хочешь наведаться туда со мной и точно выяснить, так это или нет? Или ты боишься разрушить свои предубеждения?

Магнус ответил отцу холодным взглядом.

— Я поеду с тобой, если ты дашь мне слово не пытаться свергнуть ту власть, которую люди сами для себя выбрали.

— Договорились — при условии, что они по-прежнему желают этой власти. В конце концов ты можешь быть прав: это несимпатичное маленькое правительство вполне может представлять несимпатичный маленький народец.

Выехав из леса, Род и Магнус услышали пение хора — судя по всему, любительского. Род посмотрел на стоящую на пригорке церковь.

— Не нравится мне твой взгляд, — заметил Магнус. — Ты явно задумал что-то неладное.

— Почему «неладное»? Вовсе нет. В том смысле, что я‑то — добропорядочный католик, верно?

Магнус собрался было ответить, но Род его опередил:

— Ладно, забудем об употребленном мной прилагательном. Но все же я видел и слышал достаточно месс, чтобы знать, какими они должны быть — в особенности с тех пор, как ты подрос и стал ходить в церковь. Вот я и задумался — та ли это литургия или нет.

— Разве месса не везде одинакова?

— В основе — одинакова. Случаются местные вариации — но основу всегда можно узнать.

— И теперь ты гадаешь, удастся тебе это или нет? Или хочешь позаботиться о том, чтобы тебя не заметил епископ? А он тебя непременно заметит — ведь сегодня будний день, и народа на службе наверняка мало.

— Что я слышу? Ты подозреваешь меня в тайных умыслах? Ты удивляешь меня, сынок. И как тебе такое в голову могло прийти? Ну, вперед?

Они въехали на холм, привязали коней к столбикам церковной ограды, вошли в церковь и обнаружили, что служба в полном разгаре. Род в изумлении остановился на пороге. Церковь была полна народа и оказалась не такой уж маленькой.

— Они — истинно верующие, — прошептал Магнус на ухо отцу.

— Или не смеют отсутствовать на службе, — шепнул в ответ Род.

Они встали в тени недалеко от входа. Епископ продолжал службу. Казалось, он не заметил вошедших — что было вполне вероятно. По традиции раннего средневековья в церкви не было скамей, все прихожане стояли.

Род и Магнус сразу поняли, что месса не настоящая — или по крайней мере не такая, к какой привыкли они. Во-первых, распятие стояло сбоку от алтаря, а не посередине, и даже в нем самом было что-то не так. На том месте, где должно было стоять распятие, возвышалась довольно грубо сработанная статуя, изображавшая человека, одетого точно так же, как епископ — нечто вроде плохой памяти об истинных епископских регалиях. После «Kyrie»^[51] все прихожане запели: «Прости нам, Боже, непослушание наше». Текст «Gloria»^[52] большей частью касался людской никчемности, а вовсе не доброты Божьей. «Confiteor»^[53] тянулась бесконечно.

— Кто будет исповедоваться в прегрешениях своих? — вскричал епископ, а когда никто ему не ответил, он дал знак двоим дюжим молодцам. Те ринулись в толпу прихожан, схватили какого-то парня и швырнули его на колени перед алтарем.

— Исповедуйся! — громогласно возопил епископ и грозно указал пальцем на несчастного парня — так, словно был готов метнуть в него молнию. — Исповедуйся в том, что испытывал похотливое желание к Джулии!

Девушка, стоявшая довольно близко к первым рядам, залилась пунцовым румянцем.

— Но я не… Я…

— Ты таишь свои порочные желания в сердце! Трое взрослых видели, как ты глазел на нее, когда она проходила мимо, видели, что ты провожал ее взглядом, покуда она не скрылась из виду! От них не укрылась похоть в твоем взоре! Исповедуйся!

— Но я ничего… Я…

Епископ кивнул двоим здоровякам. Один из них шагнул к парню, схватил его за руку и завернул за спину. Парень вскрикнул от боли, а епископ велел:

— Исповедуйся!

Магнус рванулся вперед, но Род успел удержать его.

— Мы просто наблюдаем, не забыл?

Парень забормотал. Он сбивчиво признавался в своих порочных помыслах, которые становились все более и более преступными по мере того, как епископ выспрашивал его о подробностях, а здоровяк еще сильнее выкручивал руку. Бедная девушка, ставшая камнем преткновения в этой невинной истории, была готова сквозь землю провалиться от стыда. Прихожане глазели то на нее, то на парня, сбивались ближе к алтарю, чтобы услышать все, до последнего слога. Когда юноша закончил свои признания, епископ объявил об отпущении его грехов — своей волей, а не волей Господа — и позволил юноше вернуться к остальным прихожанам. Затем он исповедовал еще двоих грешников. Оба проявили удивительную готовность признаться в своих прегрешениях: первый — в краже яйца, второй — в том, что днем раньше не пришел на мессу. И тот, и другой кляли себя на чем свет стоит, объявляли себя никчемными безбожниками. Наконец епископ с явным удовлетворением перешел к проповеди, в которой разглагольствовал о грехопадении Рануффа, его самоубийстве и грехах его отца, Робле.

Наконец настала очередь Литургии Верных. Род удивился тому, что не происходит сбора денег, но потом решил, что в этом нет никакого смысла — ведь люди наверняка и так отдавали епископу все до последнего гроша. Однако его изумило то, что епископ не совершил обряда принесения даров, омовения рук. Он только вынул облатки, налил в чашу вина, наспех благословил, после чего произошло причастие — вернее говоря, нечто вроде причастия, а именно: епископ со священником причастили друг друга, троих алтарников и двух монахинь. И все.

— А пастве причастия не дадут? — возмущенно вопросил Магнус, когда они вышли из церкви — поспешно, опередив толпу прихожан.

— По всей видимости, нет, — ответил Род. — Наверное, они того недостойны. — Он отвязал от столбика поводья Векса. — Сколько времени мы там пробыли, Векс?

— Полтора часа, Род.

— Значит, само причастие продолжалось не более десяти минут.

— Но разве причастие — не самое главное в мессе? — спросил Магнус.

— Предполагается, что это так, — сказал Род и многозначительно поднял указательный палец. — Запомни это слово: «предполагается». Но можно задать вопрос: «А чье это предположение?» Нет, сынок, на мой взгляд, это — не месса.

— Но ты же сам говорил про местные вариации… — пробормотал Магнус.

— «Преломив хлеб, они познали Его», — процитировал Род. — Здешние же прихожане не отведали ни крошки от облатки — а епископ благословил их так, будто бы дал им причастие. Он и не думал делиться евхаристией с паствой — но при этом не постеснялся смущать и мучить грешников. Католическая исповедь должна быть тайной, католическое причастие — общим, для всех, кто пожелает его получить. «По плодам их узнаете их»^[54].

— Получается, что этот епископ — не истинный католик, — проговорил Магнус, кивнул и оседлал своего коня. — А служба представляла собой подлинную пародию на знакомую мне мессу. Да, отец, я вынужден согласиться с тобой. Кем бы они ни были, эти люди, они не принадлежат к истинной Римской католической церкви.

— Вот именно, — согласился Род. — Кто-то перекроил мессу для собственного удобства.

— И тем не менее, — решительно заявил Магнус, — если людей устраивает такая форма богослужения, кто мы такие, чтобы говорить им: «Вы не правы»?

Магнус пожал плечами.

— «Если устраивает», — подчеркнул Род. — Могу назвать тебе двоих, кто явно не остался доволен: того парня, которого вынудили исповедоваться, и ту девушку, насчет которой он изливал душу. Она ни в чем не провинилась, но епископ постарался доказать обратное!

Магнус пожал плечами.

— Сегодня им это не понравилось. А завтра, может быть, понравится. Во время учебы, отец, я кое-что узнал о религиозной психологии, и самое главное тут вот что: людям обязательно нужны какая-то церковь, какое-то духовенство, какая-то служба.

— С этим я спорить не стану, — вздохнул Род. — Всякий раз, когда бы кто-то ни попробовал предложить религию, для которой не нужны ни службы, ни священнослужители, потом все равно появляется и то, и другое. Ну хорошо, сынок. Давай поглядим, нельзя ли где-нибудь позавтракать в этой деревушке — если, конечно, у тебя аппетит не пропал.

К тому времени как отец и сын поравнялись с первыми домами, инициативу в разговоре перехватил Магнус. Он успел с осуждением отозваться о том, как проходили похороны несчастного самоубийцы, и добрался до того момента, когда епископ распекал Робле.

— Что же он за епископ, этот церковник, что позволяет себе так жестоко укорять осиротевшего отца в тот час, когда хоронят его сына?

— Я так думаю, — осторожно заметил Род, — что наш достойный прелат очень хорошо понимает, что он за епископ.

Магнус непонимающе сдвинул брови.

— Что? А, понятно. Ты хочешь сказать, что он сам себя назначил епископом.

— Уж точно не аббат его назначил, — отозвался Род. — Кроме того, на мой взгляд, аббат наверняка не одобрил бы той версии христианства, которую проповедует этот человек.

Если уж совсем откровенно, то я думаю, что его милость велел бы этому церковнику-самозванцу заткнуться — если бы вообще не лишил бы его сана.

— И ты предполагаешь, что этот епископ признал бы главенство аббата над собой, — с едва заметной усмешкой проговорил Магнус.

Род резко взглянул на сына.

— Ты знаешь что-то такое, чего не знаю я.

— Не знаю, — уклончиво произнес Магнус. — Пока — не знаю.

Род нахмурился. Он был готов потребовать у Магнуса объяснений, но в этот момент он увидел прямо перед собой пучок соломы и был вынужден пригнуться. В итоге он отвлекся и вспомнил, что решил предоставить Магнусу как можно больше свободы — в том числе в суждениях. Род придержал Векса и увидел, что злополучный снопик был привязан к шесту, а шест торчал над дверью довольно-таки солидного дома. Род спешился и привязал Векса к дереву.

— Ну что ж, — сказал он. — Этот дом побольше других, да еще и снопик над дверью подвешен. Похоже, это намек, что тут что-то вроде трактира. Видимо, удастся перекусить, сынок.

— Всегда приятно побаловать себя чем-нибудь вместо походной еды.

Магнус спешился и привязал своего коня рядом с Вексом. Жеребец покосился на коня-робота и немного отступил в сторону. Векс одарил его спокойным, почти безразличным взглядом.

— Мы тут кого-нибудь обманываем, а? — еле слышно поинтересовался Род.

— Только людей, Род. Надеюсь, что лошадь хотя бы не увидит во мне врага.

Векс опустил голову и сделал вид, что старательно поедает траву. Через несколько мгновений его примеру последовал конь Магнуса.

Род довольно кивнул.

— Надеюсь, что у нас так же хорошо получится с местным населением. Ну что, войдем, сынок?

— Почему бы и нет?

Магнус отступил в сторону и знаком предложил отцу войти первым. Род переступил порог. Мысль о том, что сын не ответил прямо на его вопрос, не давала ему покоя, но, с другой стороны, за последние годы такое бывало не раз, и Роду не хотелось на этом зацикливаться. Итак, он переступил порог.

Внутри царил полумрак. Свет проникал в комнату через несколько маленьких окошек, в рамы которых были вставлены роговые пластины. Вокруг десятка столов стояли табуреты, длинный стол для большой компании обрамляли скамьи. Род обвел взглядом безлюдную комнату, пожал плечами и постучал костяшками пальцев по столу. Почти сразу из дальней комнатки вышел мужчина. Он вытирал руки о фартук и явно удивился приходу гостей.

— Господа! Чего желаете?

— Желаем покушать, — ответил Род. — Мы уже несколько дней в дороге, давно не ели домашней еды.

Трактирщик немного опасливо поглядел на Рода, перевел взгляд на Магнуса и обратно, затем натянуто улыбнулся и сообщил:

— Есть только овсянка — мы сами завтракали, осталось немного — да ржаной хлеб. Ну и эль, само собой, имеется. Вот только сварен он месяц назад.

— Подойдет, — с улыбкой ответил Род. — А у вас тут с утра не людно, как я погляжу, а?

— Заходят только вдовцы да холостяки, господа хорошие. Бывает, епископ наведается, чтобы они тут особо не рассиживались, — доложил трактирщик чуть ли не с гордостью. — Так что мы тут все больше по вечерам собираемся — вот тогда и можно словом перекинуться друг с дружкой.

Род нахмурился.

— Странно. Стало быть, к вам заходят только те, кто живет в деревне?

— Угу. Но случается, и странник какой заедет — вот как вы, к примеру. Но это раз в месяц, не чаще. А так у нас тут место для встреч. Летом, правда, народ предпочитает на вольном воздухе собираться.

— Но не далеко от вашей двери, — вставил Магнус. — Ведь здесь — единственное место в деревне, где можно выпить эля?

Трактирщик склонил голову и улыбнулся.

— Так и есть. Эль я сам варю и варю неплохо, хотя хвалиться негоже. Ну а больше-то никто не варит. Приносят мне сюда хмель и ячмень, а еще мясо приносят и зерно, а уж я потом подаю эль да пиво, а женушка моя ужин готовит и подает. Также приносят нам лен и шерсть, так что на земле нам трудиться приходится вдвое меньше, чем остальным — вот мы и выкраиваем время, чтобы эль варить да еду готовить для всех.

У Рода возникло такое чувство, что он слушает опытного пиаровца. На всякий случай он приготовился к тому, что за этим последует попытка вербовки.

Но, вероятно, время для этого еще не настало. Трактирщик поинтересовался:

— Вы только позавтракаете или вам и эля принести?

Магнус ухитрился сохранить бесстрастное выражение лица, а Род улыбнулся.

— Да, принеси, пожалуйста.

Что же еще было пить в средневековой деревне, где никто не доверял качеству воды?

— Я мигом, — кивнул трактирщик, снова неискренне улыбнулся и ретировался.

— Давай ближе к окошку сядем, — предложил Род и уселся на табурет рядом с окном. — Хоть какой-то свет. А вообще-то странно тут у них трактир существует.

— Верно, — сказал Магнус и уселся напротив отца. — Судя по всему, местные жители ничего не покупают, а все выращивают и изготавливают сами — ткань, мебель, пергамент и даже мыло.

— Ага, — кивнул Род. — Все свое. Кроме церковников.

Магнус раздраженно зыркнул на отца.

— Неужели ты всегда должен в чем-то подозревать священнослужителей, папа?

— Не то чтобы должен, наверное… Просто это всегда получается естественным путем.

— Но они все свое время наверняка посвящают духовным нуждам паствы.

— Двое священников на пару сотен прихожан? Вряд ли здесь понадобилось бы больше. А ведь еще есть монахини.

— Монахини? — нахмурился Магнус.

— Ну, в строгом смысле они не монахини, поскольку живут в миру. Но при этом замуж не выходят и церковные службы вести не могут.

— А, — понимающе кивнул Магнус и улыбнулся, — как те женщины из ордена Кассет, которые спасли тебя, когда ты был при смерти.

— Они очень похожи — в том смысле, что решили жить в уединенной обители, без чьей-либо поддержки и одобрения. Но в отличие от тех женщин здешние жители не католики.

— Но уж определенно христиане.

— О да, конечно, христиане, но они не верят в Троицу, судя по тому, что говорил священник в своей проповедина погребении — если это можно назвать проповедью. Одному Богу известно, сколько еще можно отыскать отличий.

— Да, Богу это точно должно быть известно, — пробормотал Магнус.

Из кухни стремительно вышла девушка и поставила на стол накрытый поднос.

— Вот, господа! Вы уж меня извините, спешу я очень. Если не потороплюсь, в школу опоздаю.

Она поставила одну миску перед Родом, вторую — перед Магнусом, причем Магнусу еду подала как-то скованно. Молодой человек задержал взгляд на ее отдернутой руке, поднял глаза и увидел приятное круглое лицо с большими синими глазами, обрамленное светлыми кудряшками, выбившимися из-под белого чепчика. Девушка была одета в мешковатое коричневое платье с белым фартуком. Казалось, платье специально скроено так, чтобы скрывать фигуру. Видимо, так оно и было — Род заметил, что и другие женщины в деревне носят такие платья. По всей вероятности, в общине процветала пуританская мораль. И все же за складками ткани угадывались соблазнительные формы, а завязки фартука обвивали тоненькую талию. Магнус медленно улыбнулся, не отрывая взгляда от лица девушки. В ее глазах сверкнули искорки интереса, но она тут же смущенно потупилась и покраснела.

Расчет или невинность? — гадал Род. Пока сказать было трудно.

— У вас тут есть школа, в которую ходят все, кто пожелает?

— Нет, — поморщилась девушка. — Туда надо ходить — хочешь или нет.

Род заинтересованно улыбнулся. Неужели молодежь всегда и везде так относится к учебе?

— Но за обучение вы не платите?

— Платить? — Девушка усмехнулась. — Да у нас денег нет, господа хорошие. Все наши денежки у епископа, он для всей деревни их хранит. Мы ему отдаем десятину от урожая, а еще дерево и полотно — а нам наши соседи приносят все, что нужно, в обмен на эль. Мы тут готовим и соседям подаем, а другие женщины шьют и чинят одежду для епископа, викария и монахинь, готовят для них по очереди. Так что платить нам особо не за что — ну, монетами то есть.

— Надеюсь, наши окажутся для вас не лишними. — Род выложил на стол и подвинул к девушке несколько медяков.

Она вытаращила глаза, потом решилась взять одну монетку. Повертев ее, она радостно улыбнулась:

— Настоящие деньги! Как же редко мне их доводилось видеть!

— Если так, то ты можешь ошибиться, — заметил Магнус. — Монетки могут быть фальшивыми — оловянными, подкрашенными. Попробуй на зуб. Если отметины не останется — значит, монета твердая, настоящая.

Девушка лучисто улыбнулась ему и смущенно опустила ресницы.

— Вы, господин, видно, могли бы научить меня, что настоящее на этом свете, а что нет?

Их взгляды встретились. Магнуса охватили трепет и волнение — и от слов девушки, и от ее привлекательности. Предоставлялась возможность… но что за возможность? Его губы тронула улыбка. Конечно же, его взгляд улавливал контуры ее тела под грубым бесформенным платьем, он видел ее пухлые губы, пылкие глаза — но какое-то шестое чувство подсказывало ему, что надо быть настороже. Мало ли чего от него потребует эта девица, мало ли как пожелает использовать? Отвечая ей улыбкой, Магнус думал именно об этом и неожиданно для себя обнаружил, что способен на это: думать не только о самой девушке. Он склонил голову набок и проговорил:

— Пожалуй, тут у вас предостаточно учителей. Разве ты не говорила о школе?

— Говорила, — кивнула девушка. — Да только неохота мне учиться тому, чему монахини учат. А вот у вас, пожалуй что, интересно кое-что вызнать было бы.

Род смотрел то на сына, то на девушку. Ее игра стала ему ясна с самого начала, и теперь он гадал, какова цель этого нарочитого кокетства. Почему-то он сомневался в том, что Нежный Великан заинтересовал девицу сам по себе.

— Меня звать Эстер, — сообщила девушка. — А вас?

— Меня зовут Магнус, — с улыбкой ответил молодой человек. Казалось, он рад знакомству.

Он и в самом деле был не против. Опасаясь целей, преследуемых девушкой, он все же радовался чувствам, которые у него вызывало ее кокетство. Первая стадия этой игры была очень приятна, и Магнус вознамерился насладиться ею в полной мере и решил только потом, если бы дело зашло слишком далеко, выложить карты на стол.

— А не слишком ли ты взрослая для того, чтобы ходить в школу? — поинтересовался Магнус.

Девушка хихикнула.

— А мне осталось ходить только шесть месяцев и несколько дней. Уж конечно, двенадцать лет в школе маяться — этого каждой женщине за глаза хватит! И вообще-то вы правы, господин. Я и сама так думаю, что очень даже взрослая — вот только епископ и монахини не согласны.

— А их слово так важно?

— Еще бы! — воскликнула девушка и с неподдельным изумлением спросила: — А как же иначе?

Магнус глянул на отца и сказал:

— Мне прежде никогда не доводилось знакомиться с епископами — да и теперь вряд ли получится.

— О, наш епископ готов поговорить со всеми, кто бы только не поселился в деревню!

— Вряд ли мы задержимся тут так долго, что про нас можно будет сказать, будто мы здесь «поселились», — ответил Магнус и с усмешкой добавил: — Но немножко побыть тут все же можно.

— Эстер! — гаркнул трактирщик, выбежав из кухни. — Что это ты торчишь тут да языком болтаешь? В школу опоздаешь!

С этими словами он протянул девушке грифельную доску и холщовую торбу.

— Бегу, отец, — откликнулась девушка со вздохом, взяла торбу и доску и, обернувшись, сказала Магнусу: — Мне пора идти, господин хороший. — Она снова попыталась пококетничать, улыбнулась и спросила: — А я еще свижусь с вами, когда вернусь?

— Эстер! — свирепо рявкнул трактирщик, но дочь с невинной улыбочкой спросила:

— Разве я не должна уговорить его вступить в нашу общину, отец?

Трактирщик гневно сверкнул глазами.

— Угу, в общину, вот именно…

— Я как раз собирался осмотреть вашу деревню, поглядеть, как вы тут живете. — Магнус встал и посмотрел на Эстер. — Позволите проводить вас до школы, барышня?

— Ой, да я только рада буду, господин, — проворковала Эстер, и они вместе вышли из трактира.

Хозяин проводил их затравленным и возмущенным взглядом. Он явно был растерян. Согласно правилам, царившим в средневековом обществе, он не мог возразить и противопоставить свою волю воле дворянина — по крайней мере не имея веской причины для нехороших подозрений.

Род, образно говоря, снял его с крючка.

— Да вы не бойтесь, — сказал он. — Я пойду за ними следом. — Он отодвинул табурет и встал. — Спасибо тебе за завтрак, хозяин. Очень сытно. — Он указал на монеты. — Надеюсь, этого хватит.

Трактирщик уставился на деньги.

— О да, да, господин! Даже многовато будет!

— Если так, то я попозже зайду пообедать, — сказал Род и направился к двери. — Ты уж прости, но мне надо поспешить, чтобы догнать их.

И он зашагал вслед за сыном — как делал почти постоянно в последние десять лет.

— Так и знала, что ваш папаша за нами потащится, — обиженно проговорила Эстер. — Неужто родители не могут позволить нам жить так, как мы хотим?

— Почему? Он может и много раз мне позволял. Просто он, я так думаю, тоже хочет поглядеть на эту вашу школу. Редкое это дело, понимаешь?

— Редкое? — Эстер непонимающе наморщила лоб. — Почему?

— Школы для простого народа мало где встретишь, — объяснил Магнус.

— Везет же кому-то! — вздохнула Эстер. — Хотела бы я родиться в такой деревне.

Неожиданно она одарила Магнуса такой улыбкой, от которой лед бы растаял.

— Почему? — с нескрываемым интересом спросил Магнус — и этот интерес был не совсем познавательного характера. — Разве от полученных знаний жизнь не становится богаче?

— Ой… Наверное, становится, — вздохнула Эстер. — Монахини говорят нам, что Слово Божье обогащает наши души и повышает наши возможности в Царстве Небесном.

— Странная формулировка… — пробормотал Магнус. — Но хотя бы становится понятно, зачем у вас есть школа. А ты хочешь попасть в Царство Небесное?

— Ну… хочу, — снова вздохнула Эстер. — Но только потому, что там нет этих противных костров и жутких мук ада, про который нам тоже рассказывают добрые сестры.

Магнус склонил голову к плечу.

— И тебе не хочется вечного блаженства?

— То блаженство, которого мне хочется, — оно здесь и сейчас. Вернее, могло бы быть… — Эстер посмотрела на Магнуса в упор широко раскрытыми глазами. — А Рай на небесах — это так скучно, если судить по тому, как о нем говорят… Отдыхать на облаках, играть на арфах да распевать псалмы. Тот Рай, которого я хочу, очень похож на этот мир.

Магнус с трудом выдерживал ее взгляд. Интерес и отвращение смешались в его душе.

— Тот Рай, о котором ты говоришь как о земном, очень похож на тот, который, по моим представлениям, настанет потом — но только он будет длиться вечно, а не какие-то жалкие минуты.

Девушка вздрогнула и отвернулась.

— Ты богохульствуешь!

— Вовсе нет. Святые испытывают большее блаженство, нежели грешник, предающийся пороку.

Эстер опасливо посмотрела на него.

— Монахини нам говорят, что блаженство — это только для душ.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — отозвался Магнус. — Но могу тебе сказать из своего опыта: радость плоти — это только ожидание чуда, только наслаждение минутным трепетом, и этот трепет оказывается совсем не таким прекрасным, как ожидаешь. Вот почему развратники вечно в поиске новых завоеваний — они постоянно ищут того, что могут иметь одни лишь влюбленные. Я не могу говорить о полном экстазе, испытываемом истинно любящими друг друга людьми, но судя по тому, что я слышал, этот восторг превосходит простую похоть так, как океан превосходит озеро.

Эстер устремила на него изумленный и зачарованный взгляд.

— Да ты грешник!

— Увы, к моей большой печали. Я печалюсь о моей земной юдоли, а не только о том, что будет в загробном мире. В самой добродетели скрыта величайшая добродетель, да и в целомудрии тоже — хотя, быть может, все обстоит не совсем так, как вам говорят ваши учителя.

— То, о чем ты говоришь, уж точно не из их учения.

— Благодарю. И все же вам повезло, что у вас есть хоть какая-то школа.

— А я бы с превеликой радостью отказалась от такого везения, лишь бы стать свободной! — страстно воскликнула девушка.

Магнус сразу насторожился. Вот он, скрытый мотив.

— Свободной? Ну и что бы тебе это дало?

— Как — «что»? Свободу! — Эстер уставилась на него, раскрыв рот. — Чтобы делать все так, как я хочу, чтобы от меня отвязались родители и учителя, чтобы они не твердили мне то и дело: «Делай так, а вот так не делай!» Хочу танцевать, хочу песни петь, а не псалмы, хочу отведать всех радостей мира!

Все это она говорила, неотрывно глядя Магнусу в глаза.

У Магнуса неприятно засосало под ложечкой, но он постарался взять себя в руки.

— Мы все жаждем такой свободы, — согласился он. — Она приходит с возрастом.

— Нет. Она приходит, когда замуж выйдешь. А потом надо будет мужа слушаться.

— Или жену, — поддакнул Магнус, вспомнив о мужьях, томящихся под каблуком у жен. — Пожалуй, в этом я наивен, Эстер. И все же я мечтаю о таком союзе, в котором муж и жена так радуются друг другу, что живут дружно, им бесконечно приятно быть рядом, и поэтому необходимость сдерживать себя и подстраивать свои желания под желания другого не кажется такой уж тяжелой?

— Я тоже о таком мечтаю, — проговорила девушка, широко раскрыв глаза. — И доводилось тебе встречать таких супругов?

— Да, но их счастье не было вечным. Когда они состарились, у них начались ссоры.

— Старики часто бывают несносны, — согласилась Эстер. — Знаю таких.

— А люди, склонные к злобе, с годами становятся все более и более вспыльчивыми, — со вздохом добавил Магнус. — И все же они как-то живут вместе — в надежде, что сумеют притереться.

— Пока не иссякла любовь, — печально проговорила Эстер и отвернулась, явно расстроенная. — Стало быть, свободы не бывает совсем?

— Нет такой свободы, которую можно получить раз и навсегда — по крайней мере так я слышал. Свободу надо завоевывать снова и снова.

— Как и любовь? — прошептала Эстер.

Магнус кивнул.

— Если судить по тому, что мне довелось услыхать и повидать в жизни, брачный союз — это вовсе не волшебные чары, как многим кажется. Ни благословение священника, ни обмен обручальными кольцами не превратят в одно мгновение неприрученного дикаря в добропорядочного супруга, а вертлявую девицу — в смиренную и верную жену. И уж конечно, если люди не подходят друг другу, супружество не подарит им любви.

Эстер прищурилась. «Что у нее на уме?» — подумал Магнус и продолжал:

— И все же, я так думаю, свобода существует, только муж и жена должны заслужить ее верностью, готовностью всегда прийти на выручку друг другу. — Он нахмурился. — Я понятно говорю?

— Нет.

— Слава Богу. А то я уж испугался, что у меня проповедь получается. В общем, я бы предпочел другие свободы — поскромнее, но повернее.

Эстер озадаченно глянула на него.

— Это какие же?

— Одна из первейших — это свобода мысли. Тогда для тебя хотя бы открыт мир книг — если, конечно, повезет и книг окажется много.

— Мир книг? Да как же в него попасть-то, в такой мир?

— Очень просто. Надо научиться читать и писать.

— Нас такому сроду не учили! При чем же в школе чтение?

Настала очередь Магнусу вытаращить глаза от изумления. Что же это была за школа, в которой не учили ни читать, ни писать?

Он был готов это выяснить. Они с Эстер подошли к церкви. Девушка пробормотала:

— Спасибо, что проводили.

Она поспешила догнать стайку детей и подростков. Магнус усмехнулся. Видимо, он мог вызвать в общине подозрения. Неужели только из-за того, что был приезжим?

Школа представляла собой небольшой деревянный домик рядом с церковью. Но погода стояла теплая, и потому уроки было решено провести на свежем воздухе. Две женщины в черных балахонах вышли из дома, встали перед учащимися и хлопнули в ладоши. Дети тут же притихли и построились ровными шеренгами. Монахини кивнули и с нарочитой благочестивостью опустились на колени. Дети последовали их примеру. Монахини стали произносить «Отче наш». Магнус нахмурился. Слова молитвы несколько отличались от тех, что были знакомы ему. Вероятно, это было связано с тем, что много лет молитва передавалась из уст в уста. Однако некоторые акценты были чудовищно смещены. Вместо «Да приидет Царствие Твое» было спето «Пришло Царствие Твое», а уж последняя фраза была явно не из канонической версии молитвы. Она звучала так: «И соделай нас послушными воле тех священников, которых поставил над нами». Кстати говоря, и у протестантов ничего подобного в этой молитве не было. К тому же монахини произносили слова с каким-то скрипом, что ли… Казалось, у них самих молитва не вызывает восторга. Но они дочитали «Отче наш» до конца и приступили к «Богородице Дево, радуйся». И эта молитва тоже оказалась не такой, к какой привык Магнус. Ему и в голову никогда не приходило, что Христос может получать приказы от Богоматери — по крайней мере с тех пор, как Он вырос. В итоге Магнус решил, как только вернется домой, внимательно перечитать Евангелие — эпизод о свадьбе в Кане Галилейской.

— Томас и Эстер, — сказала та из монахинь, что была старше, — принесите доску.

Томас довольно ухмыльнулся, Эстер постаралась сохранить равнодушное выражение лица. Они вместе отправились к домику школы. Томас сразу же попытался завести тихий разговор с Эстер. Та отвечала ему односложно. Монахини не могли этого не заметить, но все же сделали вид, будто ничего не видят.

— Сегодня мы поговорим о Святой Троице, — сказала монахиня помоложе, встав прямо напротив детей. — О Боге, Отце нашем, Об Иисусе, Его Сыне, и о Духе Божьем, который воспламеняет наши сердца любовью. Итак, если мы живем в Боге, мы должны любить друг друга, никогда не должны произносить гневные речи, не должны бить друг друга, пытаться смеяться над другими, делать им больно.

Она говорила — и ее лицо светилось, а взгляд устремился к небесам.

Но вдруг она резко развернулась, выхватила из складок своего широченного балахона березовую розгу и хлестнула ею какого-то юношу под колени. С губ юноши сорвался короткий вскрик, но он тут же прикусил губу.

— Ты, Нейл Агинсон! — прокричала монахиня. — Думаешь, я не видела, с какой ненавистью ты глядишь в спину Томасу? И не пялься на меня так, а улыбайся, а не то я тебя знаешь как отколочу?

Юноша продолжал смотреть на нее, мстительно прищурившись.

Монахиня постарше встала рядом с напарницей.

— Подумай о своем отце, Нейл Агинсон. Подумай о том, что он должен платить церкви десятину, а также о том, что ему, быть может, придется платить вдвое больше. Итак, пусть любовь наполнит твое сердце. Улыбнись.

Юноша густо покраснел и не без труда растянул губы в деланной улыбке.

— Думай о любви и старайся улыбаться лучше, — сказала монахиня помоложе, глядя на парня с холодной враждебностью. — Ну да ладно.

Она отвернулась, и как раз в это мгновение изнутри школы донесся странный звук — не то треск, не то шлепок. Обе монахини обернулись и, прищурившись, воззрились на дверь. Из школы вышел Томас. Он придерживал край раскладной школьной доски. На щеке у него полыхала алая отметина — след пощечины. За ним следом вышла Эстер. Она держала доску за другой край и шла, высоко подняв голову и отведя плечи назад, — но и не думала улыбаться.

Монахини придирчиво осмотрели парочку, и та, что была старше, гаркнула:

— Эстер! Не будь такой гордячкой! Помни о том, что смирение — это добродетель, которая украшает каждого из нас.

Эстер опустила глаза.

— Хорошо, сестра, — проговорила она, отвернулась и села на свое место на траве.

Вторая монахиня снова обрушилась на Нейла.

— Изгони ненависть из своего сердца, Нейл Агинсон! Знаю, знаю, что у тебя на уме, но говорю тебе: если ты не сумеешь смириться и наполнить сердце любовью, если не изгонишь из него ненависть, то будешь вечно жариться у сатаны на сковородке!

Нейл потупился, понуро опустил плечи. Казалось, правда, что он просто притворяется послушным.

— Бойся похоти, — строго проговорила старшая монахиня. — Бойся искушений плоти. Я знаю, что у тебя на душе. Я видела, как ты таращишься на Эстер.

Эстер покраснела. Она сидела, наклонив голову над грифельной доской, напряженная, испуганная.

— Очистись от нечестивых помыслов! — продолжала разглагольствовать монахиня, обвиняюще подняв руку — а может, и угрожающе. — Изгони из своего сердца даже следы похотливости, чтобы пламя желаний не ввергло тебя в геенну огненную, где Бог выжигает всю нечистоту из душ смертных — выжигает вечно!

Магнус обратил внимание на то, что чем чаще монахини говорят о вечности, тем больше это слово теряет для него значение. Еще он удивлялся тому, почему ни одна из монахинь ничего не сказала насчет похоти Томасу — или они обе думали, что Эстер влепила парню пощечину за разговорчики?

— Прочти «Богородице Дево, радуйся!» десять раз!

Рука монахини опустилась, будто хлыст. Она грозно наставила на Нейла указательный палец.

Нейл, едва сдерживающий возмущение, склонил голову и зашевелил губами. Монахиня одарила его ледяным взглядом и отвернулась.

Она нарисовала на доске два больших круга и обернулась к ученикам.

— Что это такое? — вопросила она.

Ученики ответили сдавленным хихиканьем.

— Молчать! — Монахиня свирепо уставилась на детей. Она побагровела, возмущенно выпучила глаза. — Что вы себе вообразили? Такие маленькие, а уже такие развращенные! Гарольд! Что я нарисовала?

— Ну… Ну… Два кружка, сестра, — промямлил мальчишка лет восьми.

— Лжешь, мерзавец! — взвизгнула монахиня и с чувством стукнула указкой по грифельной доске, которую держал на коленях малыш. Он успел отдернуть пальцы в последнее мгновение. Монахиня взвыла: — Ах вот как? Вот как? Хочешь избежать наказания, назначенного тебе Богом? Нет, ты не сможешь отвернуться от Божьего наказания, а если будешь пытаться, оно вернется к тебе вдесятеро более суровым! Томас, держи его за руки!

Парень с готовность подскочил к малышу. В уголках его губ пряталась довольная ухмылка, но он сдерживался, хотя глаза выдавали его радость. Монахиня десять раз ударила по пальцам малыша указкой, не обращая внимания на его слезы, и отвернулась.

— Пусть ответит тот, кто вчера внимательно слушал урок. Авила!

— Вче… Вчера, — забормотала девочка, — вы говорили вчера про круги, сестра.

Указка взметнулась и ударила девочку по щеке.

— А о Боге я не говорила, Авила? Я не говорила, что Бог — это нечто целое, самодостаточное? А круг разве не целое — сам по себе? — Она развернулась к доске и ткнула указкой в большой круг. — Это Бог!

Кто-то из учеников приглушенно хохотнул, но перед пристально наблюдавшей за детьми старшей монахиней были серьезные, без тени улыбки лица. Только у некоторых ребят подрагивали плечи.

Вторая монахиня предприняла еще одну попытку.

— Зачем Бог создал нас?

— Для… того, — залепетал какой-то мальчик, — ч-чтобы у него были игрушки и чтобы Он играл в них.

— Что?! Ты думаешь, что Бог-ребенок? Нет, нет! У Него нет времени на игры — и ни за что бы Он не осквернил Небеса смехом и криком. В тебе сидит бес, Рори! Ты будешь исповедоваться и получишь наказание, пока другие будут обедать! Нет, Бог создал нас, чтобы мы любили его и служили ему, чтобы Ему было кого любить — ибо если ты не будешь любить Его, он швырнет тебя в самую глубь геенны огненной! Теобальд!

Десятилетний мальчик испуганно уставился на монахиню.

— Ч‑что, сестра?

— Ты шептался с Харлем!

— Нет, сестра! Я только поглядел на него!

— А он — на тебя, и еще вы долго гримасничали и кривлялись. Это так же гадко, как шептаться, и даже хуже, потому что вы хотите рассмешить других и отвлечь от Слова Божьего! Вы останетесь, когда все пойдут домой, и будете скрести пол в школе! — Она развернулась к доске. Похоже, пыталась успокоиться. — А теперь… Теперь давайте поговорим о милости Божьей. — Она взяла указку и ткнула ею в большой круг. — Это будет Бог Отец. — Затем она нарисовала лучи, исходящие от большого круга. В итоге получилось нечто похожее на солнце. — А это — Святой Дух, проявление любви Бога к нам.

Вдруг она резко обернулась.

— Теобальд! Что это ты насупился?

Озадаченный взгляд тут же сменился затравленным.

— Но… Но, сестра… Разве Святой Дух — не отдельно от Бога?

— Нет, тупица! Как же Святой Дух может быть отдельно от Бога? Святой Дух для Бога — это как моя любовь к тебе, а твоя — ко мне!

Мальчик не смог до конца совладать со своим лицом. Было видно, что монахиня его не убедила, но все же он постарался изо всех сил, чтобы не выказать этого. Монахиня оценила его старания и отвернулась к доске.

Магнус глубокомысленно кивнул. Верования этих людей согласовывались с их церковной службой. К каким бы христианам они себя ни причисляли, католиками они не были. Адепты римского католичества верили, что Святая Троица — это Бог, единый в трех лицах, и эти три лица существуют отдельно друг от друга, как листочки трилистника клевера, но при этом более едины, чем все растение целиком. А эта монахиня фактически утверждала, что Святого Духа не существует. Дальнейшие объяснения только утвердили Магнуса в этой мысли.

— Этот Святой Дух, в знак желания Бога иметь сына, окутал Деву Марию и затеплил в ней чадо. Это чадо появилось на свет в Рождество и было наречено Иисусом Христом. Поэтому он стал сыном Бога — но только не ошибайтесь и не считайте Христа Богом! Он был человеком, только человеком — святым, и даже более чем святым. Он был совершенным человеком — и все же лишь человеком.

Дети сидели смирно и слушали, казалось бы, внимательно. Но некоторые все же со скукой глазели по сторонам. Они явно слышали об этом раньше.

И Магнус тоже. Это называлось Ариановой ересью.

— И Бог наполнил Марию Своей Любовью, которую мы называем Святым Духом, — принялась подводить итог монахиня. — И Христос родился… Герман! Не распускай руки! — Она наклонилась над беднягой-мальчишкой, чья рука потянулась к «конским хвостикам» девочки, сидевшей впереди. Указка пребольно ударила мальчика по пальцам. Он взвизгнул, а монахиня со вздохом обратилась к своей старшей напарнице: — Да что такое сегодня творится с этими детьми? Неужто мы ослабили нашу бдительность? Уж не прокрался ли дьявол между ними, покуда мы учили их? Зачем он явился? И как?

— Не дьявол, — возразила старшая монахиня и устремила взгляд на Магнуса поверх голов учеников. — Но там стоит какой-то незнакомец и давно следит за нами. Это из-за вас, молодой человек, эти дети так распустились!

Магнус подумал и решил, что монахиня, пожалуй, права — вот только причину плохого поведения детей она определила неверно.

— Я должна попросить вас удалиться, — заявила старшая монахиня и направилась к Магнусу. — Если вы желаете поговорить с нами о вере в Бога, мы с радостью ответим на ваши вопросы — но после того, как закончится урок.

Чем ближе подходила к Магнусу монахиня, тем более неуверенной становилась ее походка. Он встретил ее невеселой усмешкой, а глаза у него сверкали так, что она не выдержала и остановилась футах в десяти от него. Как только она остановилась, Магнус учтиво поклонился.

— Не стану мешать вам, сестра. Конечно, я уйду.

Он развернулся и направился к лесу — честно говоря, с облегчением и даже, пожалуй, с радостью.

Сделав десяток шагов по подлеску, Магнус свернул в сторону и вышел к тропинке. Он оглянулся, посмотрел на школу — думал, что отец стоит где-нибудь там. Но нет, отца не было видно — только ученики и монахини. Магнус озадаченно сдвинул брови, оглянулся на лес — нет, и там отца тоже не оказалось.

Что ж… Может быть, отец выказал ему доверие, решил, что с ним ничего дурного не случится. Магнус улыбнулся и вернулся в деревню.

Отца он обнаружил на лужайке посередине деревни. Род держал в руке ковшик и о чем-то болтал с крестьянкой. Магнус вспомнил о том, что прежде отец частенько переодевался жестянщиком, и улыбнулся, оценив хитрость своего старика — ну нет, не старика, конечно, просто более старшего и многоопытного человека. Он подождал, пока отец и женщина закончат разговор. Род собрал инструменты и собрался уходить. Только тогда Магнус подошел к нему.

— Опять втираешься в доверие к домохозяйкам, отец?

— А? — Род обернулся, застигнутый врасплох, и улыбнулся. — О. Это ты. Да, сынок, втираюсь помаленьку. А как еще хоть что-то разузнаешь? Ну а ты как?

— Я выбрал более прямую дорогу к знаниям. Я ходил в школу.

— Да-да. Я сначала пошел за тобой, понаблюдал минут пять. Больше не выдержал.

Магнус кивнул.

— Ты всегда не выносил жестокого обращения с детьми.

— Верно. За исключением тех случаев, когда я выхожу из себя. — Тень пробежала по лицу Рода. Он пытливо взглянул на сына. — И еще я плоховато переношу психологическую накачку.

— Понимаю, отец. Но меня гораздо больше смутило лицемерие.

— Да. Что есть, то есть. — Род зашагал рядом с сыном. — Но я — старая кляча, сынок. Теперь я не так удивляюсь лицемерию.

Магнус нахмурился.

— Но его нет ни у тебя, ни у мамы, ни у эльфийского короля Брома О’Берина, ни у их величеств.

Род пожал плечами.

— Это всего-навсего означает, что тебе повезло и ты имеешь дело с приличными людьми, которые сводят свое лицемерие к минимуму. Но до некоторой степени его не избежать, сынок. Всякий, кто верит в две противоречащие друг другу ценности, неизбежно является лицемером и ничего с этим не может поделать. Однажды ты поймал меня на этом — помнишь?

Магнус запрокинул голову, уставился в небо, попытался вспомнить. Через несколько минут он кивнул.

— Я заметил, что ты обвиняешь тех, кто пытается навязать другим собственную форму власти, в то время как сам всю жизнь посвятил тому, что подталкивал народ Грамерая на путь демократии.

Род кивнул.

— Могу ответить на это только одно: я‑то все-таки подталкиваю, а они навязывают. Правда, не уверен, что разница так уж велика.

Магнус усмехнулся.

— Совсем не велика, если учесть, с каким религиозным пылом ты рассуждаешь о самоопределении.

— Верно. Но ведь я просто помогаю людям определить ту форму общественной жизни, которую, как я уверен, они и сами бы выбрали, — разве нет?

— Но похоже, что твои враги, анархисты из будущего, свято верят, что люди, будучи предоставлены сами себе, предпочли бы раздробить Грамерай на отдельные, воюющие между собой деревни. Другие твои враги, футурианцы-тоталитаристы, уверены в том, что народ выбрал бы диктатуру.

— Не совсем так. Они уверены в том, что можно одурачить людей и насильно навязать им такие общественные уклады.

— А ты непоколебимо уверен в том, что народ Грамерая непременно выберет демократию?

Род вздернул бровь.

— Я разве когда-либо выказывал хоть йоту скептицизма по этому поводу?

Магнус ухмыльнулся.

— Ну разве я не справедливо обвинил тебя в лицемерии?

— Вполне справедливо. Но если я честно и откровенно верю в самоопределение и столь же честно и откровенно верю в то, что демократия — это самый лучший путь для народа, какой у меня выбор?

— Никакого, кроме того, чтобы, умело управляя людьми, добиться того, чтобы они сами доросли до демократии. — Магнус понимающе кивнул. — Да, теперь я вижу: лицемерие неизбежно. Ведь если бы тебе пришлось воздерживаться от деятельности во имя демократии из почитания самоопределения, ты все равно был бы лицемером, правда? Да, понимаю. — Он вдруг резко взглянул на отца. — А я в чем лицемерю?

Род покачал головой.

— Пока трудно судить. Все зависит от того, что станет делом твоей жизни. Пока ты к этому даже не приступал. Да и о своих личных убеждениях ты не очень-то откровенничаешь.

— Неохота ссориться, — пробормотал Магнус.

Род невесело кивнул.

— Наверное, ты прав. Ладно, поймай меня как-нибудь в хорошем настроении и расскажи, о чем ты думаешь. Ладно, сынок? Мне действительно интересно.

Магнус тепло и немного удивленно улыбнулся.

— И ты вправду к этому отнесешься, как к признанию друга, и не станешь пытаться меня перевоспитывать?

Род некоторое время шагал молча.

Потом он кивнул.

— Да. Если это нужно для того, чтобы узнать, о чем на самом деле думает мой сын, — да. Если ты будешь помнить о том, что мое молчание — не знак согласия или одобрения, я обещаю, что просто выслушаю тебя и не буду пытаться втолковывать тебе истину.

— Даже обиды не выкажешь? — Магнус покачал головой. — Нет, отец. Не знаю, смогу ли я решиться причинить тебе боль.

Род вздохнул.

— Ладно, попытка — не пытка. Скажи мне честно и откровенно, каково твое мнение о государственном устройстве в этой деревне.

— Не могу, потому что пока у меня нет такого мнения — вернее, есть, но я ему еще не доверяю. Я видел разъяренного церковника, жестоких монахинь и девушку, которая изнывает под игом чужих авторитетов, — но разве не все в ее возрасте этого не любят?

— Не… — Род не договорил — вовремя прикусил язык.

Магнус улыбнулся.

— Хотел сказать: «Не все»? Что ж, может быть, и не все. Помимо всего прочего, я еще не знаю, что местные жители думают о своем благочестивом епископе.

— Нуа я знаю. Конечно, исследование общественного мнения пока носит самый предварительный характер. Что люди могут выболтать жестянщику, то я и услышал. Но насколько я могу судить, большинство крестьян существующее положение дел вполне устраивает. Наверняка здесь найдется несколько недовольных — вроде того самоубийцы, которого схоронили вчера утром, и его отца, пожалуй… — Род помрачнел, справился с возмущением и продолжал: — И все же большей частью люди здесь довольны тем, что живут по указке церковников и в соответствии с собственной версией Библии. Они даже не имеют ничего против того, что епископ публично срамит их с амвона — хотят осознавать, насколько они никчемны, потому как это повышает их шансы попасть в Рай.

Магнус неприязненно поежился.

— Какой же у них перевернутый катехизис. Ересь проповедуется под видом Священного Писания, и те, кто это проповедует, сами не осознают собственного лицемерия!

— Большинство людей его не осознают — вот почему истинная Церковь учит нас тому, что мы должны постоянно изучать собственным разумом.

— «Не изучая жизнь и жить не стоит»? — Магнус улыбнулся. — Отцы ранней Церкви почитывали Платона, верно?

— Тебя эти сантименты не устраивают?

Магнус покачал головой.

— По крайней мере Церковь преклоняется перед четкой логикой. А этот «епископ» заботится только о том, чтобы у него внутри все было хорошо.

— «Внутри» — это ты мягко сказал. А вот тот бедолага-подросток, которому нынче так досталось за то, что он приревновал к другому парню свою подружку, — он небось снаружи не очень благосклонно наказание воспринял. — Магнус резко глянул на отца, но Род продолжал: — Вот такого лицемерия я не выношу: проповедуют милосердие и любовь, а потом разворачиваются и кого-то прилюдно унижают.

Магнус такое тоже ненавидел, но услышав такие речи от отца, был готов взбунтоваться и встать на защиту монахинь, хотя и у него они, естественно, никакого восторга не вызвали.

— В любой социальной группе должна существовать какая-то дисциплина, отец.

— Дисциплина — да, согласен. Но ее можно добиваться без ненависти, без радости при виде страданий жертвы. Я мало уважаю тех, кто проповедует любовь и понимание и при этом вынашивает в сердце месть. Думаю, и говорить не стоит о том, что этот юноша — один из недовольных.

— Почти наверняка, — согласился Магнус. — И все же, по-моему, большинство учеников не видят особого конфликта между проповедью и жизнью.

— Никаких. И у взрослых тоже. Такое впечатление, что у них в мозгу два отделения. Одно для «религии», а другое для «практических нужд», и они не видят противоречия в том, что живут в согласии то с тем, то с этим. Церковь — церковью, а дело — делом.

— Но разве Христос не об этом говорил? Что-то насчет того, чтобы левая рука не ведала о том, что делает правая?

— У большинства людей это получается вполне естественно, но ты попробуй по этому принципу сыграть на пианино. Но ты пойми: с твоей стороны это нечестный прием. Ты читал Библию.

— А эти люди — нет, — задумчиво проговорил Магнус. — Они слышали только то, чем с ними готовы поделиться церковники.

— Есть такое дело. Кроме того, я вовсе не уверен в том, что местная копия Библии — та самая, которой пользуется истинная Церковь.

Магнус посмотрел на отца, сдвинув брови.

— Эти люди не считают себя католиками?

— Хороший вопрос. Я его себе задавал. Ответ отрицательный. Они считают себя просто христианами. Конечно, это ничего не значит — до Реформации любой в Европе так бы про себя сказал. Но когда я спрашивал людей, непогрешим ли Папа, все как один отвечали: «Да, и епископ глаголет устами Папы».

— Интересно, знает ли об этом Его Святейшество, — пробормотал Магнус.

— Сильно сомневаюсь. Честно говоря, есть у меня такое намерение… Словом, хочу, как только мы выберемся из этих лесов, наведаться к аббату ордена Святого Видикона и натравить его на них.

— Рассказать обо всем аббату, чтобы он прислал сюда дюжину монахов и чтобы они принялись убеждать дерзкого прелата в ошибках его учения? — Магнус возмущенно уставился на отца. — Нет, ты не станешь этого делать, отец!

Род, в свою очередь, возмутился:

— Почему же?

— Потому что ты сам только что сказал, что люди здесь в основном довольны своей жизнью и тем, как ими правят, а монахи наверняка свергнут этого епископа. Хуже того! — Магнус от предчувствия беды широко открыл глаза. — Как только они попытаются это сделать, епископ объявит, что равен аббату, и поднимет народ на войну против монахов!

— Тогда они уйдут, а потом вернутся с войском. — Род мрачно кивнул. — Да, от этого никуда не деться. Но не могу же я позволить ему и дальше тиранить этих людей!

— Разве ты не искренне веришь в самоопределение, которое проповедуешь на словах?

— Наверное, все же не до конца, как ты, — но все же верю. С другой стороны, есть такая неприятная малость, как то, что епископ угнетает тех, кто с ним не согласен.

— Таких, как тот несчастный отец, которого мы видели вчера?

— Да. Я о нем подумал. А еще — о том парнишке из школы, о девушке Эстер из трактира, в которую он явно влюблен.

Магнус помрачнел.

— А если есть они, то найдутся и еще обиженные. Но разве мнение большинства — не главное?

Род приготовился возразить, но представил последствия возражений и умолк с раскрытым ртом и погрузился в отчаянные раздумья.

Магнус наблюдал за ним, сохраняя почтительную серьезность.

— Главное, — в конце концов проговорил Род. — Но это вовсе не значит, что большинство должно относиться к меньшинству деспотически.

— Это называется «тиранией большинства». — Магнус кивнул. — Ты и раньше об этом говорил, и Векс на уроках тоже. Алексис де Токвиль^[55] — у него об этом было?

— К сожалению, такое встречается до сих пор. Подозреваю, что Векс ознакомил тебя и с обратной стороной такого положения дел.

Роду Векс эти возражения вдалбливал неоднократно.

— Да. Он говорил, что подобная тирания уравновешивается правами личности, которыми человек наделяется при рождении. Но ведь те, кто не согласен с властью епископа, всегда могут уйти, правда?

— У меня такого впечатления не сложилось, когда я слушал его проповедь на похоронах — если эту демагогию можно назвать проповедью.

— Я ее так не называл, — пробормотал Магнус.

— Знаю. Так ее назвал я. Но может быть, нам стоит обсудить тему этой проповеди, прежде чем сделать окончательные выводы относительно справедливости здешней жутковатой маленькой теократии.

— Это определенно теократия — в том смысле, в каком принято употреблять это слово, то есть «власть священников», — отозвался Магнус. — Но уж точно его нельзя в данном случае трактовать буквально — как «власть Бога».

— Нет. Верное слово — «иерархия», то есть «правление священнослужителей», но этим словом принято обозначать всего лишь расстановку сил в обществе. — Род удивленно покачал головой. — А некоторые еще думают, что семантика не имеет никакого значения! Пойдем, сынок, давай-ка разыщем осиротевшего и всеми покинутого отца!

Магнус остановился.

— Прости, отец, но я к этому не готов.

— Почему? — насторожился Род. — Не хочешь проверить на практике свои идеи?

— Может, и так, — не слишком радостно признался Магнус. — Мне вообще в этой деревне не нравится.

— Надоело до тошноты? — Род пытливо посмотрел на сына. — Ну так сделай что-нибудь. Встань на защиту того, во что веришь.

— И попытаться навязать людям свое мнение? — Магнус покачал головой. — У меня нет права на это.

Род улыбнулся, хотел было пошутить, но сдержал себя, задумался и сдвинул брови.

— А было бы, если бы ты родился здесь?

Магнус удивленно глянул на отца, немного подумал и кивнул:

— Может быть. Если бы я был одним из них, у меня было бы право возражать, да?

— Да, если бы другие признали за тобой это право.

Магнус обреченно махнул рукой.

— Признали бы, не признали бы — главное, есть право или его нет. Просто, вероятно, пришлось бы затеять драку.

— Угу. Или подвергнуться пыткам, — угрюмо уточнил Род. — Если тех, кто с тобой не согласен, больше.

— Это не должно мешать…

— А как же ты сразишься с системой, если ты — покойник?

— Верно подмечено, — признал Магнус, снова остановился и погрузился в раздумья.

Род вздохнул и покачал головой.

— Как бы то ни было, ты не можешь быть готов действовать, если сам не знаешь, во что веришь. Но я не собираюсь бросать этих людей на произвол судьбы.

Магнус испуганно посмотрел на отца.

— Ты дал мне слово!

— Помню. В этом все и дело. — Род устремил на сына чуть ли не умоляющий взгляд. — Понимаешь, если бы я точно знал, что большинству действительно нравится эта форма правления, я бы просто-напросто помог недовольным бежать, и — будь что будет. Но я этого пока не знаю.

— И потому должен задержаться здесь, пока не узнаешь?

— Да. Или до тех пор, пока не пойму, что большинство жителей на самом деле не желает власти церковников, и тогда я буду свободен в выборе средств для того, чтобы помочь людям.

Магнуса охватили изумление и гнев. Он вытаращил глаза, покраснел.

— О, хорошо, хорошо! — Род недовольно отвернулся. — Я дал тебе слово. Я вот что тебе скажу… — Он пристально посмотрел на Магнуса. — Давай так: я обещаю ничего не предпринимать и буду обсуждать с тобой все собранные свидетельства. Годится? А потом, когда ты составишь собственное мнение, мы решим, что нам делать вместе.

— Ты хочешь сказать — «если я составлю собственное мнение»? — придирчиво поинтересовался Магнус, все еще не совладавший с возмущением.

— Нет, этого я не говорил, — возразил Род и протестующе поднял руку.

— Не говорил, но подумал об этом. Мне кажется, что ты хочешь, чтобы я не мешал тебе делать то, что ты хочешь.

Род хмуро глянул на сына.

— Это так похоже на меня, да?

Магнус стрельнул глазами. Гнев возобладал над обидой. И вдруг, не сказав ни слова, он резко развернул коня и поскакал к лесу.

Род проводил его взглядом и с упавшим сердцем отвернулся.

— Я переборщил, Векс, да?

— Думаю, ты четко высказал свое мнение, Род, — ответил конь-робот.

— Угу. Победил в споре и потерял уважение сына.

— Не думаю, что все обстоит именно так, — медленно протянул Векс. — Если откровенно, то я думаю, что ты заставил его потерять уважение к самому себе.

— О нет… — Род зажмурился. — Уж этого я точно не хотел. — Он запрокинул голову и тяжело вздохнул. — Но что я мог поделать? Я ведь тоже должен отстаивать свои убеждения!

— Принципы порой могут принести горе, Род, правда? — пробормотал Векс.

— Еще как могут. Особенно когда это мои собственные принципы, обращенные против меня. Ну ладно, Векс, поехали.

(обратно)

7

Магнус ехал по лесу и пытался избавиться от чувства вины. Самым неприятным было то, что он не знал, перед кем чувствует себя виноватым — то ли перед жителями Веальдебинде, которых бросил на произвол судьбы, то ли перед отцом, которого фактически предал, а может быть — и перед крестьянами, и перед отцом.

И еще, конечно, была девушка по имени Эстер. Не ослепительная красавица, но довольно хорошенькая, и что-то в ней еще было такое, что Магнус никак не мог о ней забыть. Что же, ее он тоже, получается, бросил?

Но тут он вспомнил о Нейле Агинсоне и решил, что, пожалуй, нет, небросил.

— От женщин всегда одни мучения, — со вздохом проговорил кто-то.

Магнус вздрогнул от неожиданности, отрешился от раздумий и увидел старьевщика, который шел по тропе в ту же сторону, куда шагал его конь.

— Опять ты? — рассердился Магнус. — Ступай прочь!

— В свое время, в свое время. Уже дважды я предлагал тебе неуязвимость для твоего сердца, и дважды ты отвергал мое щедрое предложение. А ведь и в первый раз, и во второй ты вскоре жестоко пожалел об этом.

— Мне ничего не нужно от тебя, — наотрез отказался Магнус.

— Подумай. — Старьевщик ухмыльнулся щербатым ртом. — Я‑то тебе такое счастье задаром предлагаю. А откажешься — дорогонько обойдется.

— Значит, заплачу своим упрямством! — процедил сквозь зубы Магнус. — Исчезни! Ты мне не нужен!

— Похоже, все-таки нужен, иначе бы так не психовал.

— Неужели я никогда не избавлюсь от тебя? — Магнус выхватил кинжал, но старьевщик расхохотался.

— Сталью ты мне не повредишь, юноша.

— Да? А как насчет вот этого? — Магнус отвинтил крышечку на рукоятке и вытряхнул на ладонь маленькую желтую отвертку с вырезанным на ней изображением Святого Видикона. Повернув образ святого к старьевщику, он прокричал: — Изыди, агент Хаоса!

— Ты жестоко пожалеешь о своем отказе! — Старьевщик замерцал, словно экран телевизора при плохом сигнале. — И насчет агентства ты тоже ошибаешься…

— Изыди!

И старьевщик исчез.

Магнус убрал отвертку в полую рукоятку кинжала, дрожащей рукой зачехлил клинок и, шумно выдохнув, мысленно выругал себя за то, что так разнервничался из-за какого-то призрака.

Выругал — и поверил в собственную слабость. Да, да, таким он и был — дураком и трусом до мозга костей. Он поехал дальше по лесу, и его сомнения в себе становились все более глубокими и мрачными.

* * *

Магнус выехал из леса на заливной луг у берега реки. Его заметила олениха, встревоженно глянула на него и умчалась под прикрытие деревьев, уведя за собой оленят. Магнус проводил их взглядом и сердито скривился. Он понимал, что олени убежали только потому, что испугались возможной опасности, но у него все же возникло такое чувство, что даже дикие звери не желают находиться рядом с ним.

Он спешился, привязал коня, вынул из его рта удила, чтобы тот мог попастись, и развернувшись к реке, обвел ее взглядом. Река текла к западу. Розовело закатное небо. Магнус подумал, не разбить ли лагерь, но отказался от этой мысли. Сейчас ему не хотелось ничего делать. Он уселся на берегу под ветвями старой раскидистой ивы и стал смотреть на реку и сравнивать ее течение с течением своей жизни. Магнус гадал, как это вышло, что столько лет пролетело так быстро, как получилось, что его личная река в какой-то миг вдруг повернула не туда. Вместо того чтобы стать надежной правой рукой отца, он стал для него помехой. Вместо того чтобы обзавестись собственным титулом и репутацией, при дворе он вызывал только смятение и озадаченность. Любовь обходила его стороной, словно и не ведала о его существовании. К нему тянуло только тех женщин, которые мечтали так или иначе использовать его. Он знал, что на свете есть милые, добрые женщины, но они, судя по всему, находили его непривлекательным.

По крайней мере Магнус думал, что такие женщины есть. Ни с одной из них он пока не познакомился близко, чтобы увериться в своей мысли.

Он улегся на спину и вздохнул. Мог ли он что-то изменить? Или Судьба сдала ему такие генетические карты? Вся титаническая сила родителей, все науки, преподанные Вексом, все это не привело бы ни к чему, осталось бы бесполезным — и даже более чем бесполезным, — если бы Магнус не сумел употребить все это ради какой-то достойной цели.

Должен же был существовать какой-то способ распорядиться всеми этими дарами более выгодно — и для себя самого, и для окружающих. Жгучая тоска охватила Магнуса — тоска пополам с желанием познать себя, понять, мог ли бы он лучше употребить все то, чем был наделен…

И он вспомнил Альбертуса — своего двойника из царства под названием Тир Хлис, лежавшего в далекой параллельной вселенной. Они с Альбертусом были настолько похожи, что Магнус был способен брать у Альбертуса взаймы силу, когда попадал в безвыходные ситуации. Впечатление было такое, словно они — два разных полюса на одном глобусе.

Повернуть глобус. Посмотреть, что там — на противоположной стороне.

Магнус так и сделал. Он постарался расслабиться: закрыл глаза и погрузился в воспоминания о Тир Хлисе, стране серебряных лесов и волшебства, мифических чудовищ и фэйри — персонажей фольклора. Эльфы в Тир Хлисе были не крошечными человечками с прозрачными крылышками, а высокими, невероятно стройными людьми, наделенными удивительным могуществом. Понятие морали было им чуждо в очень малой степени, они могли быть и добрыми, и злыми.

В этом мире, где ночи были населены призраками, жил лорд Керн — волшебник и аристократ, очень похожий на Рода Гэллоугласса, со своей женой, которая очень напоминала мать Магнуса, Гвендилон, и двумя сыновьями — Альбертусом и Видором, двойниками Магнуса и его младшего брата Грегори. Магнус представил себе лицо Альбертуса таким, каким видел в последний раз, потом вспомнил о том, как его двойник мог измениться, повзрослев. Наконец перед его мысленным взором возникло удлиненное лицо с тяжелым подбородком, большим носом и глубоко посаженными глазами, в обрамлении густых и жестких черных волос…

То есть его собственное лицо.

Мало-помалу образ Альбертуса начал материализовываться, обрастать подробностями. Магнус попытался обратиться к своему двойнику, послал ему мысленный вопрос:

— Как поживаешь, мой спутник?

Двойник ответил удивлением, к которому примешался испуг, но вскоре и то, и другое чувства сменились радостью. Перед Магнусом быстро промелькнула панорама сражений, в которых довелось поучаствовать Альбертусу, — злые колдуны, на битву с которыми он выходил вместе со своим семейством, девушки — привлекательные, но слишком навязчивые, другие девушки — изумительной красоты, но при этом холодные и равнодушные. А потом — разочарование, чувство поражения.

Магнус был готов ответить своему двойнику сочувствием. И вправду, этот парень был так похож на него, словно они составляли одно целое! На краткий миг их печали и неудачи соединились…

Но вдруг послышался громкий, режущий слух лязг. Магнус очнулся, Альбертус исчез. Магнус рывком сел, огляделся по сторонам. Неожиданно стало тихо, лязг превратился в серебристый звон. Кровь стучала у Магнуса в висках. Он отчаянно озирался и вдруг увидел, как одна из двух грамерайских лун поплыла в вышине над лугом, как ее лучи потянулись к нему…

А в лучах этого серебряного света парил призрачный силуэт. К тому времени как он опустился на землю, силуэт обрел телесность, и перед Магнусом предстала высокая, невыразимо стройная дама, сидевшая верхом на молочно-белом коне, который, как и его хозяйка, был невероятно хрупок. Лицо дамы было бледным, как лунный свет. Огромные глаза, высокие скулы и ярко-алые губы. Дама была одета в шелковое платье цвета свежей травы, а поверх него — в развевающуюся бархатную мантию. Она скакала к Магнусу под мелодичный звон. Наконец он догадался, что звон издают маленькие золотые бубенчики, привязанные к гриве коня.

Поймав себя на том, что совершенно неприлично таращится на незнакомку, Магнус помотал головой, вскочил на ноги, снял шляпу и поклонился.

— Приветствую вас, прекрасная леди! Чем обязан радости видеть вас?

— Своим собственным стараниям, Дитя Чародея, — с улыбкой отвечала дама.

Такое обращение Магнуса не обрадовало. Он не без труда улыбнулся.

— Я достоин и своего собственного титула, леди.

— Верно. — Она склонила голову к плечу, внимательно посмотрела на Магнуса. — Тебя тоже можно именовать чародеем, если ты сумел проторить дорогу между этим миром и Тир Хлисом.

— Проторить дорогу? — Магнус вытаращил глаза. — Леди, но я только пытался поговорить с моим… другом…

— Со своей копией, — подсказала она. — С двойником. С тем, кто похож на тебя во всем, даже в несчастьях.

Магнус по-новому взглянул на даму — пытливо, задумчиво. При мысли о том, на что она способна, у него по спине побежали мурашки.

— Кто вы такая, леди, если вам такое известно обо мне?

— Я — царица фэйри Тир Хлиса, молодой чародей, — ответила дама, — и я явилась к тебе в гости.

Более красивой женщины Магнусу ни разу в жизни встречать не доводилось. Такое лицо мечтали бы вырезать из камня величайшие скульпторы всех времен и народов, но никакой мрамор не был бы холоднее и безупречнее ее лунно-белого лика, ни одна звезда не сияла бы ярче ее глаз. У ее платья был низкий вырез, и потому без труда можно было догадаться, что у красавицы — потрясающая фигура и осиная талия. Она казалась тоненькой и хрупкой, но при всем том от нее исходило ощущение великой силы.

— Леди, — пробормотал Магнус, — я недостоин такой чести.

— Думаю, ты сможешь доказать, что это не так.

Она наклонилась и коснулась кончиками пальцев его щеки. Магнусу показалось, что пальцы красавицы обжигают его кожу. Вдруг все на свете потеряло для него значение, кроме нее. Дом, родители, братья и сестра, король и королева и даже Бог — все это стало далеким, не важным. Он отдаленно, слабо догадывался, что попал под действие чар, но это его нисколько не заботило.

— Я хочу единственного, — выдохнул он. — Доказать вам, что не лишен добродетелей.

— Надеюсь, их не слишком много, — сказала дама и улыбнулась Магнусу, искоса глянув на него из-под полуопущенных ресниц.

Магнус покраснел.

— Лишь те добродетели, которые подобают мужчине, — их я готов доказать.

— Если так, то тебе придется пойти со мной, — приказным тоном заявила дама. — Ты должен будешь бежать рядом с моим конем, ибо вам, бедным смертным, не дано следовать нашим путем. Итак, ты пойдешь со мной и будешь служить мне семь лет.

— И только? — расстроился Магнус. — А потом я буду должен вас покинуть?

— Об этом мы поговорим в свое время, — ответила дама. — А теперь следуй за мной.

Она развернула и пришпорила коня.

— Да будет так, — пробормотал Магнус и легко побежал рядом с конем красавицы царицы. Он не мог оторвать глаз от ее лица и вскоре с удивлением обнаружил, что ему, как это ни странно, удается бежать вровень с конем. Как сквозь густой туман до него доходило осознание того, что он взбегает вверх по лунному лучу, что все происходящее совершенно невероятно. Но вскоре лунный свет померк, вокруг сгустилась тьма. Даже звезды не горели, и только от царицы страны эльфов исходило сияние, от которого ночь казалась светлее. И это не пугало Магнуса — совсем не пугало, лишь бы быть рядом с нею.

Царица лишь раз взглянула на него — довольно и заинтересованно, а потом устремила взгляд вперед и запела тихую, нежную песню о полотняной рубахе.

Они взбегали в небо по лунному лучу, и в конце концов Грамерай превратился в маленькое пятнышко неправильной формы на огромном шаре. Вскоре впереди показалась малая луна, а большая осталась позади и заслонила собой планету. Луна теперь была повернута к Магнусу и царице эльфов темной стороной. Ее диск чернел, и только край виднелся в рассеянном свете, но Магнус и его спутница уже стремились вперед по рубиновому лучу малой луны. А потом рубиновый свет стал глубже и плотнее, и Магнусу показалось, будто он бежит по чему-то вязкому. У него разболелись ноги, бег замедлился. Стало тяжело дышать, грудь сковала боль. Сквозь пелену, застлавшую глаза, Магнус увидел, как стал темным диск малой луны, а большая окончательно скрылась из виду, а вместе с ней планета, на которой остался его дом. Как ни странно, эта картина оставила Магнуса равнодушным. Он продолжал свой путь по вязкому желе, а оно становилось все гуще и гуще, но при этом, что удивительно, скорость движения (так казалось Магнусу) не становилась меньше.

— Так ты никогда не попадешь в Эльфландию, — проговорила дама и протянула Магнусу руку.

Магнус сжал ее тонкие пальцы и ощутил невероятную радость только от того, что ему позволено коснуться этой руки. Царица эльфов подняла его и усадила на коня позади себя — так, словно он весил не больше, чем дамский веер. Магнус сжал коленями круп коня, а красавица обвила его рукой свою талию и сказала:

— Держись крепче.

Магнус обнял ее обеими руками и поразился: она казалась такой хрупкой, а теперь он чувствовал, что под бархатом скрывается словно бы стальная пружина. Обнимать эльфийскую царицу было невыразимо приятно, а еще приятнее и чудеснее было ощущать плавный изгиб ее бедер. Теперь они скакали в полной темноте, только сама царица светилась да чуть мерцали волны багряной слизи внизу. Мрак сначала издавал шипение, потом послышался рев, потом — снова шипение, но не непрерывное, а пульсирующее, ритмичное, похожее на шум прибоя, но еще больше — на треск разрядов статического электричества.

— Где мы, о госпожа? — спросил Магнус и зябко поежился, хотя ему не было холодно.

— Мы скачем между мирами, молодой чародей, — ответила царица. — Мы пересекаем пространства.

У Магнуса волосы встали дыбом, по спине побежали мурашки.

Но вот впереди забрезжил свет, и очень скоро Магнус увидел пышные кроны деревьев, зеленую траву, ярко-синее небо.

— Мы уже в Тир Хлисе, миледи?

— Нет, чародей-рыцарь, — ответила царица. — Я буду звать тебя так, ибо, хотя ты еще не посвящен в рыцари, я чувствую, что ты этого достоин.

Магнус от изумления широко раскрыл глаза.

— Но откуда вам это известно?

— Ты окружен ореолом Холодного Железа, ты пронизан им до мозга костей. Здесь, в пространстве между миров, видна суть человека, а не только его внешность.

— Мышцы и кости могут и пригодиться в Тир Хлисе, — возразил Магнус, припомнив свои приключения в этом царстве.

— О да, но пока мы еще не прибыли туда.

Пейзаж мало-помалу заполнил все поле зрения, и наконец копыта коня коснулись земли. Конь замедлил бег, наклонил голову, всхрапнул и остановился. Магнус залюбовался прозрачными листьями, словно вырезанными из изумруда. На ветках, которые, казалось, были обтянуты золотой фольгой, висели пухлые спелые плоды, похожие на сдвоенные груши. Магнус радостно вскрикнул и потянулся, намереваясь сорвать плод.

— О нет, сэр чародей! — вскричала дама. — Не прикасайся к плодам в этом саду!

Магнус отдернул руку, спрыгнул на землю, обернулся.

— О леди, умоляю вас, позвольте мне хотя бы для вас сорвать один плод! Мы долго странствовали, и вы наверняка проголодались. Только такой чудесный плод я могу поднести даме столь необыкновенной красоты!

— Какие галантные речи, — улыбнулась царица эльфов, и ее глаза сверкнули. — Но знай, сэр чародей, что тот, кто только лишь коснется этого плода, ощутит, как в сердце его поселится ужасный страх, а тот, кто решится отведать хоть кусочек, умрет в страшных муках.

Магнус резко глянул на плод, присмотрелся внимательнее.

— Леди, но как же так? Никогда мне не доводилось видеть более прекрасных и сочных плодов!

— Они вправду хороши, — отвечала царица. — Но этот маленький мир — всего лишь островок в огромном пространстве, его окружает много миров, и на некоторых из них терпят страшные муки тс души, что ищут Зла, которые верят, что жить можно, только принося боль друг другу. Хуже того — они станут клясться, что лишь в драках и убийстве определяется достойнейший.

— В этом — что-то адское, — выдохнул Магнус.

— Воистину, адское и порочное. А на почве порока произрастают болезни. И все ужасы этих адских миров процветают здесь и впитываются этими плодами. Они зреют, потребляя силу несчастий и агонии миллионов замученных душ.

Магнус с дрожью попятился.

— Поэтому не пытайся утолить свой голод подобными плодами, — посоветовала Магнусу царица эльфов. — А обо мне не беспокойся, ибо мы, эльфы, лишь изредка ощущаем голод. Если мы едим, то лишь только ради удовольствия. А вот ты, как я вижу, сильно проголодался, если у тебя появились мысли о еде. Вам, смертным, нужно то и дело питать свое тело, ибо оно очень странно утрачивает питание. — Она сложила руку ковшиком. Над ее ладонью что-то замерцало, мало-помалу обрело форму. — Вот каравай хлеба, — сказала царица, подняла руки и между ними засверкали искорки и вскоре превратились в бутылку. — А вот — красное вино. Возьми у меня вино и хлеб, чтобы я могла спешиться. Тогда ты сможешь поесть и немного отдохнуть.

Магнус поспешил исполнить просьбу царицы, взял бутылку и каравай в левую руку, а правую подал ей. Опершись на его руку, красавица грациозно сошла с коня, а тот сразу опустил голову и принялся жевать траву. Дама плавной походкой подошла к дереву, села под ним и расправила складки платья и мантии — причем так, что стало видно, как ткань облегает ее бедра.

— Иди сюда, — потянувшись к Магнусу, сказала она. — Сядь рядом со мной и поешь.

Магнус с готовностью сел, поставил на землю бутылку и взял каравай. Он уже был готов преломить хлеб, как вдруг вспомнил о том, что ему доводилось слышать об эльфийской пище, и растерялся.

Царица рассмеялась, и смех ее был подобен звону колокольчиков в гриве ее коня.

— Боишься отведать еды из Эльфландии? Думаешь, что это навсегда свяжет тебя с эльфами, да? Но ты уже привязан ко мне своим желанием и волей, и я обещаю тебе: эти хлеб и вино не привяжут тебя сильнее.

Магнус и не подумал усомниться в честности ее обещания и принялся за еду. Он утолил голод и жажду всего лишь несколькими кусочками хлеба и глотком вина. Царица убрала остатки трапезы в сторону и похлопала себя по коленям.

— Положи голову мне на колени и отдохни, а я покажу тебе чудесные видения, которые тебя позабавят.

Не усмотрев в этом предложении ничего предосудительного, Магнус улегся и стал с наслаждением вдыхать тончайший аромат духов царицы. Он сам дивился тому, насколько ему хорошо с нею.

— О, я с радостью посмотрю на все, что ты мне покажешь, прекрасная царица, но видения должны быть воистину чудесными, дабы они могли соперничать с твоей дивной красотой.

— Рыцарь с серебряным языком! — Царица эльфов игриво коснулась губ Магнуса кончиками пальцев, и он мгновенно разжал губы, но опоздал: красавица положила руку ему на лоб. — Смотри же, — сказала она и указала в пространство.

Там, куда она указывала, ярко-синее небо словно бы стало плотнее, затем появилось черное пятно и дым, потом утрамбованная прямая узкая проселочная дорога — даже скорее тропа, пролегавшая посреди зарослей терновника и шиповника. Кусты так близко подступали к тропе, что порой она терялась из виду.

— Видишь эту прямую дорогу? — спросила царица.

— Вижу, — ответил Магнус, на которого еще более сильное впечатление производил панорама свинцового неба, раскинувшегося над колючими кустами до самого горизонта. Местность была плоской, как блин. — Куда ведет эта унылая дорога?

Царица пытливо глянула на него. Трудно было сказать, чего в этом взгляде было больше — удивления или опаски.

— Это дорога праведности, молодой чародей. Немногие решаются пойти по ней. Скажи, ты желал бы жить праведной жизнью?

Магнус был готов ответить не раздумывая, но предпочел обдумать вопрос и сверился со своими чувствами. Через некоторое время он кивнул.

— Да, леди. Что-то внутри меня подсказывает, что я стану жить именно так. Я очень желаю этого.

— Ты — редкий человек, — довольно холодно проговорила царица — или Магнусу показалось, что ее тон сразу стал холоднее. — Редкий тем более, что ты — чародей и мог бы иметь все, что захотел, от мира смертных.

— Не мира смертных я жажду, — поспешно ответил Магнус, — а твоего.

— Но моих сородичей праведность не занимает, молодой человек. Их интересует только то, что нужно и забавно им.

Она махнула рукой, и картинка съежилась, а на ее месте возникло облачко дыма. Царица взметнула руку — и будто раскрылся зрачок гигантского глаза, и перед Магнусом предстала другая картина — широкая и светлая дорога, легко взбегающая на невысокий холм. Потом дорога исчезала, а потом снова бежала по пригоркам, поросшим цветами, пламенеющими под лазоревым небом, украшенным легкими облачками, похожими на дымок благовоний. Магнусу показалось, что он ощущает аромат цветов — сильный, сладкий и необыкновенно чувственный. Несмотря на чарующую красоту пейзажа, Магнус поймал себя на том, что это зрелище странным образом отталкивает его.

— А это что за дорога?

— Эта широкая-широкая дорога — путь зла и порока, молодой чародей, хотя многие считают ее дорогой в Рай. Однако восторгов, какие она обещает, намного меньше, чем те, которые она дает, и того, кто пойдет по ней, ожидает гибель всех радостей. — Она взглянула на Магнуса с улыбкой и странным интересом. — Тебя она привлекает?

— Меня и тянет к ней, — признался Магнус, — и отталкивает от нее. Мне было бы отвратительно ступить на нее.

— Я должна бы порадоваться, услышав это от тебя.

Вот так она сказала — но не сказала, что радуется. Она только махнула рукой, и картинка вновь сморщилась, обратилась облачком дыма. Еще один взмах рукой — и возникла новая картина, на этот раз подернутая пеленой тумана. Магнус старательно вгляделся и не без труда рассмотрел очертания озера.

— Что это за водоем?

— Лучше спроси: «Каков он?» — Неожиданно царица эльфов опустила руку. Теперь обе ее ладони легли на лоб Магнуса, и он почувствовал странные изменения в своем сознании. Он не мог вспомнить, как попал сюда, у кого на коленях лежит его голова, но все это его безмерно радовало. — Смотри лучше, — распорядилась дама. — Внимательно смотри на озеро, и пусть твой разум подскажет тебе, каково оно.

— Зачем?

Но тут же, прямо на глазах у Магнуса, туман рассеялся и перед взглядом молодого чародея предстала чистейшая голубоватая вода, такая прозрачная, что видны были даже камешки на дне. Свет солнца заливал мир вокруг озера, пронизывал воды до самых глубин. Берега поросли мягкой зеленой травой, посреди которой пестрели цветы.

— Ах, — тихонько выдохнула дама. — Вот таким все казалось твоему сердцу еще совсем недавно. — Она легко погладила лоб Магнуса, и он вспомнил, как поехал вместе с отцом по лесу, как они поссорились, как он ушел, как потом встретил ведьму из башни, а потом — даму у дверей церкви, а потом — девушку в религиозной деревне, а потом — ту, которая назвалась царицей Эльфландии. Магнус вспоминал — а небо затянуло облаками, цветы сложили лепестки и отвернулись, вода в озере стала темно-зеленой и непрозрачной. Озеро что-то таило в своих глубинах. Возникло ощущение опасности — как будто под поверхностью воды пряталось что-то пугающее.

— Что это за перемены? — ахнул Магнус.

— Эти перемены — в тебе, — ответила дама. — Когда ты увидел озеро в первый раз, я очистила твой разум от воспоминаний о последней неделе, а теперь вернула их тебе. И твое впечатление от незнакомого озера стало иным.

Магнус нахмурился.

— Как же это может быть? И что это может значить?

Но дама только взмахнула рукой… Картина сжалась, сменилась облачком дыма, а потом расправилась вновь. На этот раз перед Магнусом предстала светлая, яркая, чудесная дорога, посыпанная золотистым песком. Вдоль дороги стояли шесты с яркими флажками. Вокруг шестов вились цветущие лианы. Дорога весело петляла между холмами, за которыми… Что же там лежало, за ними?

В этой красоте было что-то чужое, но необыкновенно притягательное.

— Что это за дорога? — еле слышно спросил Магнус.

— Эта дорога, — отвечала дама, — ведет в прекрасную Эльфландию, и мы с тобой направимся туда.

Магнуса от волнения зазнобило. Он проворно поднялся.

— О, тогда поскачем туда скорее, миледи! Далеко ли до Эльфландии?

Она чуть удивленно улыбнулась.

— О, так тебе не терпится туда попасть? Если так, то ты и вправду твердо решился и укрепился в своем решении.

— С великой охотой, — заверил ее Магнус. — Я с радостью проведу в этой стране все мои дни.

— Пойдем же, — сказала дама. — Садись позади меня. Моя кобыла отдохнула и вновь готова в полет. Ей нужно было лишь совсем недолго подышать воздухом этого мира. Теперь она отнесет нас в Эльфландию.

Магнус подошел и уселся на лошадь позади царицы эльфов.

— Так этот мир — что-то вроде порога в пространстве?

Лошадь впрыгнула в картину, и Магнус испуганно вскрикнул, но тут же вытаращил глаза от изумления. Как только они миновали кольцо дыма, по обе стороны раскинулся волшебный пейзаж. Флажки на шестах указывали дорогу. Магнус оглянулся, увидел кольцо дыма и Пространство в его рамке. Мало-помалу дымное колечко исчезло позади, скрылось за верхушками зеленых деревьев. Над головами Магнуса и царицы раскинулось синее небо Тир Хлиса.

— Это не был порог, — выдохнул Магнус.

— Нет, — отвечала она. — Лучше сказать, что это был остров посреди реки. Постоялый двор для усталого путника. Но из того мира в другие ведут три пути, и ключи от всех трех врат держит та, что может открыть их.

Магнус поежился.

— Я бы предпочел не встречаться с той, которая держит ключи от врат ада.

— Но ты уже повстречался с нею, — тихо ответила царица фэйри. — Ты увидел ее в разных обличьях, но не решился войти в ворота.

— Только не говори, что это ты! — в ужасе вскричал Магнус.

— Все правда, — спокойно отозвалась дама. — Это не я. Но я и не та, которая может проводить тебя по дороге в Рай.

Магнус ненадолго задумался и сказал:

— С этой я тоже не хотел бы встретиться.

— Ясно, — проворковала царица фэйри. — И не встретился.

* * *

Они мчались на восток, а день угасал с пугающей быстротой — то есть эта быстрота пугала Магнуса до тех пор, пока он не понял, что волшебная лошадь скачет так быстро, что ее скорость добавляется к скорости вращения планеты и из-за этого так стремительно приближается ночь. Неожиданно Магнуса охватило ощущение дежавю — впечатление, будто это ему уже довелось однажды пережить. Источник ощущения был ему понятен — ведь он и вправду некогда побывал в Тир Хлисе. Правда, тогда ему было всего восемь лет, и он странствовал по этой стране с матерью и отцом, помогал им оберегать младших брата и сестру. Все здесь осталось таким, как он запомнил, как видел тогда и как ему много раз снилось много лет — бархатное небо, трава, усеянная бриллиантами росинок. Не хватало только леса с серебряной листвой. Лошадь мчала Магнуса и царицу над холмистой равниной, где на много миль вокруг не было видно ни единого деревца. На смену закату пришли сумерки, выступили первые звезды на небесном своде цвета индиго.

Их тени легли на долину внизу, а вскоре там тьму расцветило множество светящихся точек.

— Что это за светильники? — взволнованно спросил Магнус.

— Это факелы, зажженные эльфами, — ответила его спутница. — Их зажигают во время ночных празднеств. Ты хочешь присоединиться к нашему шествию?

— О да, с радостью! — воскликнул Магнус и спрыгнул с лошади.

— И мы весело попляшем. Но, мой чародей, ты должен держать язык за зубами, каким бы странным, чудесным или… жутким тебе ни показалось все, что ты увидишь. Ты должен притвориться немым, не отвечать ни на какие вопросы, не откликаться на оскорбления и шутки, какими бы невинными они ни были, иначе я не смогу защитить тебя. Если же ты вымолвишь хоть слово, ты никогда не сумеешь вернуться в свою страну.

— Невелика потеря, — выдохнул Магнус, не спуская глаз с царицы, — если со мной рядом будет столь дивное создание.

Вероятно, царица покраснела — по крайней мере она отвернулась и проговорила:

— Теперь, когда ты у нас при дворе, будь любезен вести себя, как подобает изящному, благовоспитанному и ученому молодому человеку.

— Я ничего не говорил о своей учености, — возразил Магнус.

— И все же для простого смертного ты весьма сведущ в науках. Что бы тебе ни сказали, кланяйся в ответ, любезно улыбайся, ибо на тебя сразу же накинутся с расспросами. Но не произноси ни слова. Ты никому не должен отвечать, кроме меня.

— Но разве тогда меня не сочтут невежей и грубияном? Разве не станут упрекать вас за то, что вы приблизили меня к себе?

— Нет, ибо им известна эта игра, и очень многие из моих придворных мечтают обзавестись приближенными. Но если ты будешь молчать, то с вопросами они станут обращаться ко мне. Тогда я отвечу им и скажу о твоей верности мне, и еще о том, что встретила тебя около дерева Эйлдон.

Магнус вспомнил высокое раскидистое дерево на берегу реки, под которым сидел в раздумьях, а потом вызвал на разговор через пространство Альбертуса.

— А я думал, это простая ива — только очень большая. Что это за дерево?

— В каждом мире есть такие деревья. Их очень немного, и они умеют разговаривать со своими сородичами в иных мирах. Поэтому они служат вратами и якорями на дорогах через Пространство.

«Аналоги, двойники, — понял Магнус. — Немногочисленные деревья, родившиеся от одних и тех же предков и на каждой планете растущие в одних и тех же местах». Но тогда их должно быть больше на каждой из планет.

Но может быть и нет, если учесть великое множество вселенных, факторы случайности в окружающей среде и хромосомах, которые с каждым последующим поколением накладываются друг на друга в геометрической прогрессии. На миг Магнус представил себе весь объем переменных, и у него закружилась голова. Представлялось почти невероятным, чтобы хотя бы один индивидуум был продублирован хотя бы в считанных линиях миров — тем более в таком далеком, где законы природы напоминали волшебство.

Но он сам и был таким индивидуумом — он и Альбертус.

На мгновение Магнусу стало страшно при мысли о том, что их может быть больше, что его двойники живут и в других невообразимых вселенных. Эта мысль и испугала, и заинтриговала его — ведь этим могло объясняться очень многое из того, что не поддавалось иным толкованиям…

Однако эльфы уже спешили навстречу Магнусу и царице. Они танцевали, аккомпанируя себе на арфах, — высокие стройные мужчины, жилистые и ловкие, с длинными мечами, притороченными к поясам, ярко-синими глазами и развевающимися длинными волосами, и танцующие женщины в блестящих платьях самого разного покроя. Женщины, как и царица эльфов, все были невообразимо стройными и привлекательными. Их головы венчали светлые, почти серебряные волосы, а огромные глаза светились, как у кошек.

— Что же это? — воскликнул один из мужчин. — Кого наша гордая госпожа поймала нынче?

— Да, да! — подхватил другой, держа руку на рукояти меча. — Кто ты такой, смертный?

— Да он никакой, — сказал третий и небрежно махнул рукой.

Магнус возмутился и был готов ответить на насмешку. Стоило ему разжать губы, как вся толпа эльфов сразу насторожилась в ожидании.

Магнус вспомнил о предостережении царицы и прикусил язык.

Эльфы отступили и разочарованно поджали губы.

Магнус взглянул на царицу и увидел, что та смотрит на него с едва заметной одобрительной улыбкой.

— О красавчик! — К Магнусу плавной походкой подошла юная эльфийка — то есть она казалась совсем юной рядом с другими, на лицах которых лежала печать вечной молодости. Полуприкрыв глаза, она взглянула на него. — Мне все равно, как ты говоришь, ибо ты в самом деле очень хорош собой. Неужто ты станешь оказывать знаки внимания только одной из нас? Или все же порадуешь и других, кто будет ласков с тобой?

Она подошла ближе, еще ближе, потянулась к Магнусу. Ее глаза были так близко, он опустил голову, разжал губы…

— О, но ответь же мне, — выдохнула эльфийка. — Ты должен сказать, желаешь ты меня или нет.

И она немного отстранилась.

И снова слова запросились Магнусу на язык — он собрался учтиво ответить, что он был обязан сохранить верность своей госпоже, невзирая на всю привлекательность этой красотки. Но при мысли о царице он растерялся, вспомнил о ее наставлениях. В общем, он постарался и извинения, и сожаление вложить в свой взгляд, печально улыбнулся и покачал головой. Юная эльфийская красавица со вздохом отступила, но в этом вздохе было больше изумления, нежели искреннего гнева. Она посмотрела на царицу.

— О ваше величество, когда вы от него устанете, вы должны отдать его мне, чтобы я с ним тоже вдоволь наигралась.

Слово «наигралась» прозвучало для Магнуса неприятно.

— Он сам себе хозяин, — ответила царица, и вся толпа эльфов дружно расхохоталась.

Магнус обвел всех хмурым взглядом, пытаясь понять смысл шутки.

Эльфы, продолжая посмеиваться, разошлись и вернулись к прерванным занятиям. Большей частью они опустошали кубки, а музыканты настраивали инструменты. Но вот арфисты снова ударили по струнам, и начались танцы.

— Возьми это, мой чародей.

Магнус отвернулся от танцующих и увидел, что царица протягивает ему одежды.

— Сними свое тяжелое и неудобное платье, — сказала она, — и переоденься в наряд фэйри.

Магнус взял у нее наряд, быстро огляделся по сторонам, но не увидел, где можно было бы уединиться для переодевания.

— Тебе не нужно прятаться, — упрекнула его царица. — Отбрось свою людскую стыдливость. Никто из фэйри не стесняется вида прекрасного обнаженного тела.

Магнус вовсе не считал свое тело таким уж прекрасным, однако смущение преодолел легко и разделся догола. Глаза царицы фэйри, следящей за ним, засверкали, но она все время молчала.

Штаны Магнус натянул быстро, но его немного огорчило, что они всего лишь до колен. Затем он надел рубаху, которая на самом деле больше напоминала плащ, скроенный из добротной темной ткани. Ткань была тоньше, чем та, из которой был сшит камзол Магнуса, и прохладнее. Затем Магнус обулся в сапожки с мягкой подошвой и верхом из зеленого бархата.

— А ты вправду красив, когда одет как подобает. — Царица протянула Магнусу руку. — Помоги мне, я должна повести танец.

Магнус протянул ей руку. Она, легкая, как перышко, опустилась на землю. Не выпуская его руку, царица увлекла его к хороводу эльфов. Там, поворачивая то туда, то сюда, она провела Магнуса между танцующими. Только он собрался сказать, что не знаком с эльфийскими танцами, как обнаружил, что сапожки сами помогают ему выполнять па. Вскоре он повел царицу в танце, да так плавно и изящно, будто всю жизнь знал этот танец.

Однако плавность и изящество очень скоро пошли на убыль, потому что музыка играла все быстрее и быстрее. Магнус диву давался, как это он успевал за нарастающим темпом. Поворот, еще поворот, еще быстрее, еще… и наконец он перестал видеть кого-либо, кроме царицы, танцующей в центре хоровода. Сам Магнус бешено скакал вокруг нее, а остальные эльфы стали похожими на размытые цветные пятна, несущиеся по кругу. Магнус и царица быстро проносились мимо музыкантов, у Магнуса кружилась голова от скорости и от восторга. Жар поднимался от его ступней к коленям, потом — к бедрам, и вдруг он перестал чувствовать под собой ноги, они словно растаяли, и у Магнуса приятно засосало под ложечкой. А потом сладкое, блаженное ощущение поплыло вниз, и царица оказалась не только в центре его поля зрения, нет — она заполнила его целиком, и Магнус перестал видеть что-либо, кроме ее лица. Ее приоткрытые от волнения губы вдруг стали ярче, глаза — больше и глубже. Казалось, они вот-вот поглотят Магнуса…

Но тут послышался крик и звон, прозвучали нестройные аккорды, и музыка распалась на части. Эльфы гневно кричали. Мужчины развернулись к тому, кто нарушил танец. Магнус тоже раскричался, потому что и сам ужасно разозлился на того, кто встал на его пути к экстазу, и увидел…

Самого себя.

То есть того, кто вполне мог бы за него сойти — молодого человека высокого роста, с тяжелым подбородком, мускулистого. В руке у молодого мужчины сверкал длинный меч из холодной стали. Злобно кляня его на чем свет стоит, мужчины эльфы отступали назад.

Но Магнус совсем не испугался при виде стального меча. Он шагнул к чужаку, его рука метнулась к рукояти собственного меча…

Меча не было.

Конечно, не было. Он снял его и положил вместе со снятой одеждой. На миг он почувствовал себя беспомощным, уязвимым, но гнев объял его с новой силой, и он вспомнил, как долго и часто отец тренировал его в рукопашных схватках. Он шагнул к наставленному на него мечу почти без страха, не спуская глаз с противника, но дух его трепетал, его не покидало чувство, что он должен знать этого человека, это свое зеркальное отражение, чьи глаза гневно сверкали, чьи губы разжались и произнесли:

— Ты украл мое место.

Магнус остановился как вкопанный.

— Уходи прочь отсюда! — процедил сквозь зубы его двойник. — Мало тебе того, что ты владеешь моим лицом и моим телом? Тебе понадобилось украсть и мой злосчастный рок?

К Магнусу вернулся дар речи.

— Я ничего не крал.

— Ты забрал мою судьбу! Та, которая должна была взять меня, взяла себе тебя!

— Да как же ты не видишь! — прозвучал вдруг голос чуть поодаль. Магнус опустил голову и был потрясен: рядом с двойником стоял его братишка Грегори и в отчаянии взывал: — Разве ты не видел, как она насмеялась над ним? Как он унижался перед ней, как она одела его в эти потешные лохмотья, как хитростью отобрала у него меч?

— Какая разница? — прорычал двойник. — Она подарила ему радость, подарила восторг! Более того, намного более — она подарила ему забытье, и он перестал думать о том, каким бы он мог стать, да не стал, и он сумел легко уйти от руин своей жизни!

— Твоя жизнь — не руины, и ты ни в чем не виноват!

— Не виноват в том, что сам не добился славы? Не виноват в том, что не занял подобающего мне положения? Не виноват в том, что не нашел любви? Во всем этом я не виноват?

— Ты — Альбертус, — прошептал Магнус. — А этот мальчик — не мой брат Грегори, а твой брат Видор!

— Именно так, — процедил сквозь зубы двойник. — Возвращайся в свой мир, найди там свое место, а мое оставь мне!

Видор умоляюще посмотрел на Альбертуса.

— Мне бы не хотелось, чтобы он пострадал, но и твои страдания и унижения для меня нестерпимы. Разве ты не видишь того, чего и он не видит? Разве не понимаешь, как это позорно, чтобы наследник лорда опускался до роли лакея? Неужто у тебя нет гордости?

Магнус, к собственному изумлению, обнаружил, что гордости у него нет. Нечего было дивиться тому, что ее не было и у Альбертуса.

— Ты не заберешь его у меня. — Это сказала царица эльфов, встав между Магнусом и Альбертусом так, что загородила собой Видора. И опять все на свете исчезло для Магнуса, кроме ее глаз и лица. — Я уже говорила тебе, что тебя удерживает рядом со мною только твое желание. Ты по-прежнему хочешь этого? — Она шагнула ближе, полуприкрыла глаза. — О, если ты испытываешь сомнения, поцелуй меня в губы. Но если ты коснешься моих губ, тебе не миновать моего тела — бедер, груди, ног. Я вся буду твоя, и тогда ты можешь сказать, что возлежал с госпожой фэйри.

Она стояла совсем близко, и ее губы были приоткрыты. Вот они коснулись губ Магнуса…

Раздался крик боли и отчаяния — и что-то налетело на Магнуса, сбило с ног, и он покатился по траве. Магнус взревел от злости, вскочил на ноги и увидел себя самого, слившегося в страстном поцелуе с царицей эльфов, обвившего ее руками. Его бедра прижимались к ее бедрам, тела двигались под музыку, слышную только им двоим…

…А потом музыка стала слышна всем, потому что эльфийские музыканты снова заиграли — заиграли в ритм движениям обнимающейся парочки. Эльфы разбились на пары и стали повторять их движения.

— Ей все равно, — прошептал Магнус, и его гнев сменился горьким отчаянием. — Ей все равно, чьи губы целовать, чье тело ласкать — его или мое!

— Может быть, и так, — прозвучал голос. Магнус опустил голову и увидел Грегори… нет, конечно, это был Видор. — Но не забывай, она проделала долгий и непростой путь, чтобы разыскать тебя.

— А теперь ей безразлично — ведь с нею рядом он, — проворчал Магнус. — Но ведь иначе и быть не могло! — воскликнул он вдруг. — Его она не могла покорить, он был вне ее власти! Его защищало Холодное Железо и заклинания вашего отца!

— Скорее нашей матери, — уточнил Видор. — И он был неуязвим для народа фэйри и знал, что они всегда примут его любезно. — Он с грустью посмотрел на брата. — Но когда он понял, что ты занял его место здесь, что царица фэйри больше не сгорает от желания покорить его, его охватило отчаяние. Для него закрылся путь к последнему утешению, какое он мог бы отыскать в этом мире.

— И поэтому он взломал дверь, а прежде его приглашали, но он мог устоять перед искушением, — сделал вывод Магнус.

В следующее мгновение он бросился к паре, обуреваемой страстью, и прокричал:

— Но я тоже жажду этого! Где теперь я обрету забвение?

Альбертус оторвался от губ эльфийской царицы, одарил Магнуса холодным, бесчувственным взглядом. Не сразу его голос оформился в речь — сначала послышался звериный стон. Магнус задрожал от страха, услышав строки древнего заклинания:

— Откуда ты взялся, откуда? Ты погибели хочешь моей? Я места тебе своего не отдам, мое оно, слышишь? Прочь ступай, уходи к своему месту и времени! Прочь, изыди!

Магнуса подхватил смерч, завертел и понес прочь. Крик отчаяния сорвался с его губ. Он кричал о том, что в его мире нет царицы фэйри. Но Космос поглотил его слова, потому что сила сознания его двойника, Альбертуса, вращала смерч пространства — времени все быстрее. Звезды превратились в светящиеся полосы, уши у Магнуса закладывало от рева разрядов статики…

А потом рев начал стихать, сменился шипением и утих, вращение замедлилось… У Магнуса кружилась голова, его мутило, и он судорожно ухватился за возникшую под ним поверхность, а в следующий миг осознал, что его пальцы сжимают травинки, и увидел, как светящиеся полоски превращаются в точки…

То был свет звезд Грамерая.

Дрожа, он опасливо поднял руки — и не улетел, остался на земле. Чувство радости, облегчения охватило его при мысли о том, что он вернулся на родную планету. С этим чувством боролось другое — печаль от разлуки с волшебным царством. Магнус опустил глаза…

И увидел свою одежду.

Она лежала на земле, сваленная в кучу. Посреди платья поблескивали в лунном свете меч и кинжал. Все понятно. Если Альбертус изгнал его, чужака, из Тир Хлиса, он должен был вышвырнуть из этого мира и его одежду, и его оружие.

А это означало…

Магнус в ужасе обнаружил, что совершенно гол. Ясно. Плащ из тонкой ткани, бархатные сапожки — эти вещи остались там, где положено. Теперь все это носил Альбертус, занявший место Магнуса рядом с царицей эльфов…

Магнус даже не знал, радоваться этому или нет.

Он поежился от ночной прохлады и решил поскорее облачиться в одежды, приличествующие обычному миру.

Натянув штаны, Магнус обнаружил, чтоон не один.

Медленно обернувшись, он увидел, что под деревом Эйлдон, закрыв глаза, скрестив ноги и расправив плечи, сидит его младший брат.

Неожиданно Магнусу открылось многое. Он напялил дублет и тихо проговорил:

— Очнись, Грегори. Открой глаза, братишка. Со мной все хорошо. Я вернулся домой.

Веки у мальчика затрепетали, он открыл глаза и немного изумленно уставился на Магнуса. Но вот он приподнялся и прикоснулся к руке старшего брата.

— Тебя отпустили!

— Да. — Магнус ласково похлопал по руке Грегори. — Ты спас меня, братишка. Я свободен. — Наверное, по прошествии лет он и вправду мог бы этому порадоваться. — Ты вытащил меня, провел по дороге обратно. Но откуда ты знал, куда я ушел?

— Я искал тебя своим сознанием — я это делаю каждую ночь, — ответил Грегори.

Магнус кивнул. Он давно знал о том, что Грегори ни за что не уснет, пока не удостоверится, где находится каждый из членов семейства. Без сомнения, причина этого крылась в младенчестве Грегори, когда мать, отца, братьев и сестру похитили и забросили в Тир Хлис.

— Я искал тебя, — объяснил Грегори, — и не мог найти.

— Не мог же ты не спать столько времени!

— Времени прошло не так уж много, — заверил его младший брат. — И знаешь, забытье дало мне почти такой же отдых, какой дал бы сон.

— И как же ты выследил меня?

— Я знал, что ты побывал в этих краях. Вот и переместился сюда, а потом ходил по берегу реки, трогал землю, камни, и в конце концов отыскал твои следы.

Магнус вытаращил глаза. Он не догадывался о том, что Грегори, как и он сам, владеет психометрией — способностью «читать» следы чувств, запечатлевшихся в неодушевленных предметах.

— Так ты услышал эхо моих чувств? О, братишка! Ведь тебе пришлось пережить все мои страдания!

— Я вытерпел их. — Но мальчик был так бледен, что можно было не сомневаться: пережитое потрясло его не на шутку. — Но мне стало очень грустно и жалко тебя из-за того, как больно ранено твое сердце, и еще я в ужасе узнал… — Он запнулся и отвел глаза.

— В ужасе узнал, что даже я, твой старший брат, могу ощущать отчаяние поражения? — негромко спросил Магнус. — Что даже мне может казаться, что моя жизнь бесцельна? — Он в отчаянии искал слова утешения, но смог сказать только: — Такое порой случается с каждым, братишка. Да, я старший, я привык командовать и достигать своей цели, но это не значит, что я застрахован от тоски и разочарований.

Сказал — и сам ужаснулся тому, что это правда.

— Я не знал, — пробормотал Грегори.

Магнус кивнул.

— Старшие братья — тоже люди, дружок.

«А некоторые — больше люди, чем другие», — подумал он.

— Но как же ты можешь считать себя неудачником, когда тебе удается почти все, за что бы ты ни взялся?!

— Мне не удалось найти любовь, — напомнил ему Магнус.

— Ты еще молод, — возразил Грегори, и это прозвучало забавно из уст тринадцатилетнего мальчишки.

— Вот спасибо. А я боялся, что из меня уже песок сыплется. И в мире фэйри мне не повезло — не сомневаюсь, ты это почувствовал. Каким же глупцом я был…

— Но ведь тебе все удалось! — изумленно воскликнул Грегори. — Разве ты не понял? Тебе и твоему двойнику удалось добиться того, чего вы не смогли бы сделать по отдельности!

— Удалось? — Магнус нахмурился. — Как же так? В чем же моя удача? В том, что я бросил его в цепкие объятия царицы фэйри в то время, как сам он был способен противиться ее чарам?

— Не вечно, — решительно возразил Грегори. — Если его отчаяние было так же велико, как твое, то его решимость могла в любое мгновение поколебаться, и он бы явился к царице — и притом очень скоро.

«Пожалуй, он прав», — подумал Магнус. Да что там говорить — Грегори редко ошибался.

— Но сам по себе, — продолжал Грегори, — он бы навсегда остался только слугой. Она бы заставила его вечно слоняться за нею. Он бы бесконечно надеялся хоть на какие-то знаки ее благосклонности, страстно желал бы обещаемых ею восторгов — но никогда бы не обрел их, потому что она играла бы им. Вся ее игра в том, чтобы видеть, насколько сильно его собственные желания привязывают его к ней.

— Неужто фэйри всегда только играют?

— Да. А чем им еще заниматься, когда они бессмертны? Им нет нужды трудиться, они никому ничем не обязаны. Что еще может спасти их от скуки, как не игры — те или иные?

Магнус снова был потрясен — и даже не тем, сколь многое было известно его младшему брату, а скорее тем, как глубоко Грегори осмысливал знания.

— А вот ты, своим появлением и немедленной готовностью следовать за нею, покорил царицу, — продолжил свои объяснения Грегори. — Он увидела силу недовольства Альбертуса, увидела, как страстно он желает изгнать тебя. Эти чувства оказались могущественнее твоего желания остаться, и она пустила в ход единственное оружие, ей известное, дабы подогреть твои чувства.

— И чувства Альбертуса заодно. — Магнуса озарило. Он осторожно проговорил: — Ведь она ничего не потеряла, верно? Она распалила мою страсть, а вместе с нею — и страсть Альбертуса, и в конце концов он порвал путы своих сомнений, забыл обо всем, кроме нее.

— Так и вышло, — согласился Грегори, хотел было добавить что-то еще, но промолчал.

— А я был игрушкой в ее руках, ты это хотел сказать? — Губы Магнуса скривились в горькой усмешке. — Ты думаешь, что она просто воспользовалась мною как орудием для завоевания того, кто ей был на самом деле нужен.

— Нет, я так не думаю, — поспешно заверил его Грегори. — Она столь же радостно оставила бы и тебя при себе.

— О, как это благородно! — невесело рассмеялся Магнус. — Как милосердно — принять и того, и другого! Как это честно с ее стороны! И все же сдается мне, братишка, что она предпочла бы Альбертуса — как-никак он все-таки из ее мира.

— Может быть, — проговорил Грегори и задумчиво сдвинул брови.

— Итак, — изрек Магнус, натянул сапоги, встал, застегнул ремень с притороченным к нему мечом. — Итак, теперь Альбертус ушел к эльфам. Он потерян. Он потерян вдвойне, вдесятеро — из-за того, что царица подарит ему свое тело. Те восторги, которые его ожидают, заставят его вечно унижаться перед нею и просить ее о новых милостях.

— Да. И она должна будет отвечать ему согласием, — сказал Грегори. — Иначе его желание обратится в ненависть, и он разгневается и покинет ее.

— Никаких сомнений. Значит, ей придется то и дело возлежать с ним, чтобы он не ушел, держать его при себе, покуда он ей не прискучит. — Он озадаченно посмотрел на младшего брата. — И что потом? Что будет с ним потом, когда его изгонят из Эльфландии? Не отчается ли он, не станет ли искать смерти?

— Она не осмелится слишком сильно злить его, — возразил Грегори. — Ведь он — смертный, который может ковать Холодное Железо и пользоваться им, и к тому же — чародей, знающий, как можно хитро употребить Холодное Железо против эльфов. Нет, если ее желание удержать Альбертуса при себе так же велико, как его — остаться с нею, царица почти наверняка постарается удержать его, даже если он захочет уйти.

Магнус ошеломленно уставился на брата.

— Ты это сам выяснил?

— Нет. Узнал от Видора. В подобных союзах нет ничего нового — для Тир Хлиса. Они длятся по семь лет — то есть тот, кого зачаровали фэйри, не возвращается к смертным раньше, чем через семь лет.

— А внутри мира эльфийских чар время может тянуться иначе. — Магнус кивнул. — Стало быть, на семь лет Альбертус ушел от своих недругов. Но как без него проживет страна?

— Остались его отец, мать и Видор, — напомнил ему Грегори. — Они будут горевать из-за разлуки с ним, но сохранят его право наследования.

— Если он пожелает им воспользоваться.

— Пожелает, — с определенной долей уверенности сказал Грегори. — Те, кого похитили фэйри, возвращаются либо опустошенными, либо, наоборот, с новой жаждой жизни. Думаю, Альбертус не из тех, кто будет хныкать.

Магнус примерил эту ситуацию на себя и был вынужден согласиться. Он бы выжил из чистого упрямства, если не почему-либо еще. И даже на злости смог бы продержаться. Он кивнул.

— Он будет жить и выживет. Так ты говоришь, жизнь приобретет для него новый вкус?

— Да. Фэйри или высосут из него почти все силы, или безумно распалят его. И он вернется в мир, познав эльфийскую магию, и она прибавится к его собственному волшебству.

От этой мысли Магнусу стало зябко.

— Он станет могущественнейшим из чародеев.

— Да. Но это — в будущем. А пока он просто счастлив. Ну если не счастлив, то по крайней мере доволен.

Магнуса поразило то, как брат разграничил понятия, но он не попросил Грегори уточнить, как именно мальчик понимает, что такое счастье, а что — удовольствие.

(обратно)

8

Род присмотрелся. Присмотрелся лучше и вытаращил глаза. Ну точно, это был Магнус. Это он подъезжал верхом на коне к деревенской площади. Но откуда во взгляде у его сына взялась такая холодная решимость? Что с ним произошло в лесу?

Род понял, что расспрашивать не стоит. Захочет — сам расскажет.

Но кое-что сказать Магнусу он все-таки мог, поэтому зашагал навстречу и помахал рукой.

— Рад видеть тебя снова, сынок! Передумал?

— Скорее принял решение. — Магнус спешился и встал перед отцом. — Нужно иметь какую-то цель в жизни, верно? А если ее нет, ее следует придумать. — Он огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, что поблизости никого нет, и сказал потише: — Люди имеют право уйти отсюда, если хотят. Давай выясним, нет ли таких, кому мы могли бы помочь.

Род усмехнулся и хлопнул Магнусу по плечу. Подумав о словах сына, он решил, что об этом тоже нужно будет поговорить попозже. Пока же важнее было, как говорится, залатать прорехи.

— Не знаю, как ты, а я жутко проголодался. Пойдем выпьем по кружечке эля и перекусим.

Магнус посмотрел на солнце.

— Ну да, уже полдень. Целая фляга не помешала бы.

— Фляга — согласен. Надо только из нее эль предварительно вылить, — хмыкнул Род.

Они разыскали трактир и заказали по кружке эля и порции колбасы — больше им трактирщик ничего предложить не мог. Он сам подавал еду и эль, потому что Эстер еще не вернулась из школы. Род внимательно следил за Магнусом — не будет ли тот огорчен, но не заметил ничего, кроме сардонической усмешки.

Только они принялись за еду, как в дверном проеме возникла чья-то тень и вошел седой крестьянин Робле. Он тяжело ступал, был бледен и мрачен. Облокотившись о стойку, он проговорил:

— Корин! Кружечку эля, пожалуйста, будь так добр!

Корин обернулся и попятился — так, словно перед ним появился нечистый дух.

— Не буду так добр! Я не могу забыть о тех грехах, которые довели твоего сына до самоубийства!

— Так ведь не я же толкнул его на это, а его милость епископ!

— Богохульство! — ахнул Корин. — Я не могу ничего подать тебе, Робле, ежели ты не желаешь исповедоваться в своих грехах! И не приходи больше, и не смотри на меня так!

— С каких это пор осуждение священника приравнивается к богохульству? — шепотом спросил Магнус у Рода.

— С тех самых, как священник так решил, — прошептал в ответ его отец. — Тише, сынок, сиди и слушай.

Робле прищурился.

— Я на тебя буду плохо смотреть, пока ты не дашь мне кружку эля.

На лбу Корина залегли глубокие морщины. Он отвернулся и принялся вытирать пыль с полок.

Робле стоял и мрачно таращился в спину трактирщика.

Корин строптиво расправил плечи. Закончив работу, он решительным шагом ушел в кухню.

Робле горько вздохнул и опустил глаза.

Магнус посмотрел на Рода, встал и подошел к стойке. Наклонившись, он снял с крючка пустую кружку и поманил Робле пальцем. Тот изумленно глянул на незнакомца и пошел следом за ним к столу. Род и Магнус налили ему эля из своих кружек.

— Пейте, — сказал Магнус, поставив кружку перед Робле. — Мы не из вашей деревни.

Робле медленно смерил незнакомцев с головы до ног взглядом, в котором читались и подозрительность, и радость.

— Выпью, — проворчал он. — И благослови вас Бог, люди добрые. — Его губы скривились в невесслой усмешке. — Ежели, конечно, для вас что-то значит благословение грешника и отверженного.

— Что до меня, то лично я никого грешником объявлять не стану, — заметил Род. — А благословение отца семейства, без сомнения…

Робле уныло опустил плечи.

— Я уж больше не отец. Так что не называйте меня так, добрый человек.

Трактирщик вернулся и замер на пороге, ошеломленно вытаращив глаза. Но, видимо, он сразу вспомнил о том, что ему на Робле и емотреть-то запрещено, и потому поспешно отвернулся.

Магнус решил не останавливаться на достигнутом. Он подошел к стойке и позвал трактирщика:

— Эй, почтенный! Подлей-ка мне эля, пожалуйста!

Корин обернулся, зыркнул на гостя и натянуто улыбнулся.

— Сейчас, сейчас, сударь. — Он наполнил кружку Магнуса, снял с крючка чистую, налил и в нее эля до краев. — А это — папаше вашему.

И пулей умчался в кухню.

— Ага, — пробормотал Магнус, вернувшись к столу и сев. — Стало быть, какое-то дружеское чувство у него все-таки имеется.

— Корин всегда был добросердечен, — объяснил Робле. — Так вы, стало быть, сынок этого доброго господина?

— Имею честь быть им.

Род посмотрел на сына удивленно и довольно.

— Это священная связь, — с хрипотцой выговорил Робле и посмотрел на Рода. — Вы радоваться должны.

— Добрый совет, — медленно проговорил Род. — Я и радуюсь.

— Я вам вот еще что скажу: уходите из этой деревни, да поскорее. Епископ непременно разгневается из-за того, что вы обошлись со мной по-доброму, и кюре разозлится, и алтарники, и монахини. А кого они возненавидят, того и все остальные невзлюбят. Так что, ежели вас невзлюбят наши церковники, все в деревне станут на вас косо глядеть — только за то, что вы со мною заговорили. Это ведь нынче грех большой.

— Потому что так церковники с амвона возвещают, да? Что ж, а мы все же, пожалуй, рискнем. Это хорошо, что мы не здешние.

— Но странно, что они так ведут себя, — заметил Магнус. — Сами-то проповедуют любовь.

Робле пожал плечами.

— Есть одни добродетели, а есть другие. А что до проповедей до ихних, так они вам скажут, что послушание куда важнее любви.

— Послушание? — Род сдвинул брови и посмотрел на Магнуса. — Что-то не припомню, чтобы оно значилось в перечне важнейших добродетелей.

— Так тут все дело в вере, сударь. Ежели кто верует, он послушен Слову Божьему.

— А Слово Божье — это как священник скажет?

— Ну да. А он говорит, что выше веры добродетели нет.

Магнус покачал головой и процитировал: «А пока пребывают сии три: вера, надежда, любовь — но любовь из них больше»^[56].

Робле изумленно взглянул на него.

— Кто это сказал?

— Святой апостол Павел. Это строки из Первого Послания к Коринфянам.

— Священник не читал нам такого с кафедры.

— А сами вы читать не обучены?

— Нет. Только ученые люди могут верно толковать Слово Божье. А другим читать не положено.

Род кивком указал на дверь.

— А я так понял, что парни, которых мы видели нынче утром, грамоту изучают?

— Алтарники? Да. Они избраны за ум и веру.

«Читай: «За фанатизм и готовность все делать так, как скажет епископ», — мысленно интерпретировал Род.

— Они от многого отказываются. Ваши сосе… люди в вашей деревне говорили мне, что церковный причт и монахини вправду ведут очень строгую жизнь.

— Что да, то да, — кивнул Робле. — У священника вечно глаза блестят, так он предан своей вере. У каждого из церковников наших есть домик при церкви. Ну у епископа, само собой, дом побольше, чем у прочих. К ним никто не ходит, только они сами друг к дружке наведываются. Нет, они вправду чисты и истовы в своей вере.

— Если истовости в вере достаточно для того, чтобы сделать человека хорошим. Да. Ну и, конечно, умение щадить чужие чувства — также немаловажное духовное качество.

— Это вы, сударь, про милость толкуете. Но она отступает на второе место или даже на третье, когда нужно защитить чужие души от ереси или же себя самого — от ошибок.

Магнус нахмурился.

— А вы сами-то верите в это?

Робле поджал губы.

— Нет. Из-за этого самого Рануфф, мой мальчик, обезумел от тоски — он был пытлив, хотел до всего сам додуматься, понимаете? Он с монахинями спорил, когда еще совсем малышом был. Говорил, что, дескать, ежели Духа Святого нету, так Его и не следует отдельно именовать, и что ежели Христос — не Бог, так Он такой же сын Божий, как все мы.

Род присвистнул.

— Ничего себе! Представляю. Такие речи для них — все равно что кипятком ошпарить!

— Прозорливый парень, — пробормотал Магнус.

— Угу. И вот до чего его довела прозорливость эта самая. Они, ясное дело, разбушевались, — продолжал Робле печально, — и стали вопить на него, что он, дескать, еретик, проклятый безбожник, и били его. А по дороге из школы домой его еще сильнее поколотили ребятишки, и он, когда к матери пришел, горько плакал. Она его утешала, говорила ласково, что лучше бы ему никогда не спорить с монахинями. А потом ко мне епископ заявился и стал попрекать меня в том, что я, дескать, отравил разум моего мальчика, потому как то и дело порочно толкую Священное Писание. И еще он мне зачитал то место, где Христос говорит, что горе тому, кто смущает умы детей, что лучше бы ему повесить жернов на шею и броситься в глубины морские. Но я‑то сроду при мальчике ни о каких своих сомнениях языком не болтал, да и при матери его — тоже, потому как видел, как напугалась она, когда я впервые с ней про это заговорил.

Робле погрузился в тягостное молчание.

— Так и вы тоже, стало быть, заметили противоречия в учении епископа?

— Было такое дело — это когда я сам молодой был. Прежний епископ, который до этого у нас служил, сказал мне, что я смутьян и что ум у меня порочный, что я, дескать, дьявола слушаю и соблазняюсь его речами. А сказать вам честно, и вправду мне власть церковников не по душе. Не возьму я в толк, чем же они так уж лучше, чем все прочие люди — ну, разве что они умеют, как говорится, свои страсти телесные укрощать. Хотел я тогда деру дать из деревни и даже попытался как-то улизнуть в ночи, да только тот епископ послал за мной погоню. Собаки вынюхали мой след, меня изловили, поколотили и привели обратно.

Магнус широко раскрыл глаза и быстро переглянулся с отцом.

— Вот оно как, значит. Вам не позволено уходить.

— Ну да. Епископ так рассудил, что я, дескать, по зову дьявола бежал, соблазненный его увещеваниями. Все эти леса, что вокруг деревни нашей, они, видите ли, — обитель Лукавого, а уж большой мир, что за лесами лежит, просто-таки создан для того, чтобы людей искушать и портить невинные души. — Губы Робле скривились в горькой усмешке. — Наверное, они и вправду так думают. Словом, потом заперли меня в темном доме, чтобы я сидел там и думал про свои грехи. Только кюре ко мне приходил и трижды в день читал мне проповеди. В конце концов так мне на волю захотелось, что я уж и сам поверил, что меня соблазнил Искуситель, и тогда я покаялся в своих прегрешениях. Выпустили меня, но глаз с меня не спускали. Да и зря, между прочим. Потому что я струсил тогда и вправду сам поверил, что я грешник великий. Я тогда холостой был. Прошло какое-то время, и епископ решил, что пора мне жениться. Я воспротивился, но он меня сурово отчитал и заявил, что уж либо я должен Богу служить и священником стать — а для этого у меня веры маловато, — либо жениться обязан, родить и воспитывать детей во славу Божью. Вроде как третьего пути нет.

— Нет, — резко возразил Магнус. — Есть третий путь. Человек может не жениться и жить праведной жизнью, не становясь при этом священником.

Род кивнул.

— Конечно, такая жизнь тоже трудна и ответственна. И очень одинока.

Робле невесело улыбнулся.

— Епископы нам все время твердили, что ни один человек такого одиночества пережить не в силах и тех искушений, которые от одиночества бывают. А потому ежели ты не монахиня и не священник, то лучше жениться или замуж выходить. И вот они свели меня с девушкой, на которой больше никто жениться не хотел, и обвенчали нас. А она всю жизнь меня за то простить не могла, что ее за меня насильно выдали, а не по любви. Она меня все время попрекала, ругалась на меня, придиралась то и дело, ну и я снова стал думать, не убежать ли мне в лес. Да только она мне сына родила и стала такой же нежной и любящей матерью, какой была и осталась сварливой женой. Она, правда, терпеть не могла, когда Рануфф принимался с монахинями спорить. Когда он стал постарше, она его жестоко била, если он только рот раскрывал и начинал что-то не то говорить. Рануфф подрастал и все чаще и чаще спорил с нею, а она становилась все злее и злее — ну совсем как монахини. А церковники тоже мальчика то и дело отчитывали и позорили, все твердили ему, что он таким уродился порочным, что ему только в преисподнюю дорога — и все из-за того, что он мой сынок. Женушка моя тогда была готова меня из дома выгнать. Развелась бы она со мной — ежели бы, конечно, развод не был делом греховным. В скором времени она померла. Епископ ее назвал святой за то, что она так рьяно старалась вырастить Рануффа в страхе Божьем, за то, что так долго терпела смутьянство своего муженька.

Все это Робле выговорил равнодушно и спокойно.

У Рода сердце заныло от сострадания к этому человеку. Как благосклонна, как милостива была к нему судьба, что он встретил Гвен. Всколыхнулось и застарелое чувство вины. «Я — плохой муж», — с печалью подумал Род.

— И ваш сын, — негромко проговорил Магнус, — усомнился в мудрости Божьей из-за того, что Бог позволил матери умереть, когда та еще не была старой?

— Верно, — печально кивнул Робле. — Он так тосковал по матери, что о своих сомнениях говорил вслух. Мало того, он взбунтовался и стал требовать, чтобы церковники втолковали ему, как это добрый Бог мог забрать женщину в расцвете лет. Епископ принялся кричать на него, обзывал Рануффа богохульником, заблудшей душой и говорил, что это я вроде бы уморил свою жену. Благослови Бог моего сына, он в то не поверил, а епископ велел своим прислужникам изгнать из Рануффа дьявола. Его связали по рукам и ногам, подвесили на веревке и бичевали, и меня вместе с ним. Потом нас отпустили и мы побрели домой, а вернувшись, как могли перевязали друг дружке раны. Вот тогда Рануфф и заговорил про побег. Ну а я‑то уж это дело на своей шкуре изведал и стал отговаривать его, пугать собаками и новыми побоями. Уж так я его умолял, что он внял моим мольбам и остался, и старался хорошо себя вести, жить по правилам епископа — но на ту пору он уж вовсе разуверился в церковниках и почитал их злодеями.

— А себя — закоренелым грешником, — пробормотал Род.

Магнус изумленно взглянул на него, а Робле кивнул.

— Так и было. Он ни в кого не верил, только в одного Бога — так он мне сам говорил. И однажды ночью он все-таки, ничего мне не сказав, попытался бежать. Я ничегошеньки про это не ведал, а рано поутру охотники привели Рануффа обратно. Шум такой в деревне поднялся, всех перебудили, чтобы все деревенские увидели позор отступника. Его выпороли так же сурово, как когда-то меня, и в темной избе заперли и все читали ему проповеди, да только он оказался покрепче меня. Не пожелал сдаваться. Ну а потом… На третью ночь он повесился на собственном ремне.

Лицо у Робле сморщилось, плечи сотряслись от беззвучных рыданий.

Магнус потянулся к нему, желая утешить, но Род дал ему знак, и Магнус медленно убрал руку.

Наконец Робле открыл глаза и вздохнул.

— Вы уж простите меня, люди добрые. Не надо было мне вам рассказывать про то, какой я плохой отец.

— Я бы не стал вас в чем-то обвинять, — негромко возразил Род. — Дело в том, почтенный Робле, что тут у вас проповедуется не та религия, как в Церкви по всей стране.

Робле вытаращил глаза и уставился на Рода.

— Вправду? Стало быть, в церквях за этими лесами обитают бесы, как говорится в наших сказаниях?

— Ничего подобного. Хотя в большом мире хватает слабых и грешных смертных. Но в тамошних храмах проповедуются любовь и милосердие, как самая главная из добродетелей, и если там и есть наказания для заблудших, то они намного мягче. Даже тогда, когда кто-то совершает тяжкое преступление, его дело разбирают судьи, назначенные королем.

— Мы принадлежим к этой Церкви, — тихо проговорил Магнус. — Мы верим в то, что Отец, Сын и Святой Дух существуют по отдельности и в одно и то же время едины, и каждый из Них — единый и совершенный Бог.

Робле вытаращил глаза.

— Но как же такое может быть?

— А как у любого треугольника — три стороны? Но это, конечно, слишком упрощенный пример. Нам, смертным, до этого своим умом не додуматься, — признался Магнус и тут же задумался, не из-за того ли это, что человеческий разум способен постигать только три измерения. «Нет, — решил он, — дело не только в этом. Видимо, это лишь одно из многого, что не дано человеку».

— Есть и другие различия, — добавил Род. — Но самое главное вот что: что бы вам ни говорили ваши церковники во главе с епископом, вы должны знать — та Церковь, которая вами тут правит, не истинная Римская католическая церковь. Честно говоря, мы с сыном гадали, откуда вообще взялась эта община.

Робле запрокинул голову, уставился в одну точку.

— Ну, про это каждому из нас втолковали и втолковывают.

Род посмотрел на Магнуса.

— Хотелось бы послушать.

Магнус кивнул. Пусть старик говорит — может быть, это могло помочь ему хоть ненадолго отвлечься от тоски по сыну.

— Ну ежели вам интересно… — медленно протянул Робле.

Магнус подлил ему эля.

— Спасибочки. — Робле улыбнулся и начал рассказ, являвший собой историю деревни.

— Эта деревня, люди добрые, была выстроена горсткой людей, которые отыскали в Библии какие-то строки, из-за которых уверовали, что церковь в большом мире греховна.

Род кивнул.

— Наверное, среди них был кто-то главный, кто указал на это остальным?

— Угу. Его звали Елеазар, и его по сей день почитают святым. Он позвал всех поборников чистой веры уйти вместе с ним в лес. И ушел.

«А за ним по пятам небось отправился шериф», — мысленно сказал Магнусу Род. Губы молодого человека дрогнули в усмешке, но он тут же приобрел серьезный вид и стал самым внимательным образом слушать рассказ Робле.

— Народ потянулся в лес, — продолжал свое повествование крестьянин. — В наших сказаниях говорится о том, что люди убегали по двое-трое — боялись, как бы за ними не послали воинов. Беглецы нашли Елеазара там, где он устроил свой приют отшельника, — у большой скалы в чаще леса, а потом все вместе отправились искать такое место, где бы они могли жить и исповедовать ту веру, какую хотели.

— Или какую хотел исповедовать Елеазар, — пробурчал себе под нос Род.

Робле глянул на него и невесело усмехнулся.

— Ну да. Они скитались по лесу несколько недель и в конце концов нашли эту поляну — то место, где теперь стоят церковь и школа. Вырубили лес вокруг, засеяли поля и стали жить-поживать в ладу друг с другом.

Род кивнул.

— В это я склонен поверить. В конце концов Елеазар выбрал только тех, кто был с ним согласен. Все верили в одно и то же, потому и не было недовольных.

— Поначалу, наверное, не было, — согласился Робле. — Да только ведь люди хотели вообще без церковников жить, понимаете?

— Понимаю, — улыбнулся Магнус. — Мало кто из священнослужителей пожелал бы командовать войском, которое полагает, что Церковь ошибается.

— Вот-вот. Прошло лет десять. Женщины стали думать, что им трудно растить детей, которых священник не учит тому, что такое добро, а что такое зло. Так они отчаялись, что стали упрашивать Елеазара, чтобы он пошел и разыскал им священника. Некоторые и вообще стали роптать и говорить, что жить посреди леса слишком тяжко, что без церкви никак нельзя, а потом принялись приставать к мужьям, чтобы те увели их обратно в родные деревни.

— Но их мужья были беглыми крепостными и знали, что их сурово накажут, — вставил Род.

— Угу. Или хуже того — казнят. Чтобы усмирить народ, Елеазар пошел и где-то разыскал священника, который был с ним согласен.

— Ловкий маневр… — медленно протянул Род. — И кого же он нашел?

— А себя самого и нашел. Его не было несколько месяцев, а вернулся он в облачении и всем сообщил радостную весть — будто бы аббат, настоятель монастыря, решил, что он достоин духовного сана, и послал его обратно, дабы он служил здесь.

— Неужели так и было? — тихо проговорил Магнус.

— Сильно сомневаюсь, — мысленно ответил на его вопрос Род. Его неожиданно осенило: — То есть он сказал, что так было, а иначе он бы утратил власть над людьми.

— Точно. А больше всего Елеазару хотелось власти, верно? Власти над собственной грязной лужицей.

— И стали люди жить спокойно и счастливо, — продолжал Робле, не скрывая насмешки. — Ведь у них появился священник, который повел их к Царству Небесному.

— И говорил им, как вести себя в Земном.

— Угу. А потом Елеазар состарился и стал бояться за свою паству. Ему не хотелось, чтобы после его смерти люди остались без пастыря.

— И он опять наведался в большой мир?

— Точно. И вернулся один — но на голове у него была митра, а в руках — распятие.

Род вытаращил глаза.

— С регалиями епископа вернулся?

— Ну да. Ведь только аббат и епископ могут рукоположить священника. Стало быть, выходило, что аббат из монастыря назначил Елеазара Епископом Леса, дабы он мог рукополагать новых священников сам, без нужды отправляться в долгие странствия.

— Как это было предусмотрительно со стороны аббата, — пробормотал Магнус.

— И Елеазар рукоположил нового священника, кюре. Выбрал самого истового из парней-алтарников, обучил его грамоте и всему прочему, что полагается знать священнику…

«Здесь следует отметить, — подумал Род, — что остальные люди понятия не имели о том, что полагается знать священнику».

— …и еще Елеазар тут семинарию устроил, — продолжал Робле. — Школу, стало быть, для священников. Отбирал юношей, которых тянуло к священнослужительству…

— А эти юноши, случаем, были не сыновьями тех людей, которые более других благоволили к епископу, а?

— Насчет первого епископа не скажу, но на моей памяти все так и выходило, как вы, сударь, говорите. А как иначе может быть? Самые преданные — это всегда сыновья самых набожных. Опора Церкви, знаете ли, готовы все свое времечко служению отдавать…

По мнению Рода, это были те люди, которые более других выслуживались перед церковниками. Неприятно было вновь осознавать, что и в такой маленькой, уединенной деревушке воцарилась обычная приходская политика и мало-помалу сформировалась элита.

— Насколько я понимаю, кюре затем унаследовал престол епископа?

— Да. Лежа на смертном одре, Елеазар передал кюре распятие и митру. Новый епископ заметил, что некоторые молодые женщины столь же искренни в вере, как он сам, и тогда он основал обитель. Туда пришли самые чистые, самые верующие, избравшие для себя путь безбрачия. Разве они не святые?

— Верно, — сказал Род. — Молитвы и безбрачие — это, конечно, важно, почтенный Робле, но намного важнее дух закона, а не буква. Разве эти люди живут так, будто благо других для них превыше всего? Разве они участливы? Разве терпеливы?

Робле вздохнул.

— Христос говорил, что самая главная из заповедей — любить Господа Бога нашего всем сердцем, всей душой, всем разумом, а вторая заповедь гласит, что мы должны возлюбить ближних, как самих себя. Стало быть, получается, что Вера выше Любви, и тогда выходит, что священники правы, когда ругают тех, чья вера слаба. Они гневаются — и их гнев праведен, ибо они люди святые, а наказания для грешников — в них нет несправедливости, нет ненависти.

— Есть еще милосердие на свете, — заметил Магнус.

— Есть — то оно, может, и есть, да только оберегать паству — это важнее. Они как говорят, церковники? Они говорят, что должны истреблять всякую ересь вроде моей, чтобы овец, дескать, от волков уберечь. А потому надо повиноваться, исполнять всякое слово церковников.

— Они, стало быть, приказывают, а все остальные только исполняют их приказы.

Робле пожал плечами.

— Так оно ведь и правильно вроде бы. Должны же они наказывать тех, кто нарушает Закон, Десять Заповедей, и наказание должно быть суровым, при народе, чтобы и другие понимали, что нельзя искушению поддаваться и грешить. Ну и за непослушание тоже наказывать полагается, чтобы все жили по Закону Божьему, а тех, кто желает избежать суда Божьего, полагается за руку хватать — для их же блага, дабы они в прегрешениях не погрязли.

— И никто не замечает, что все это, как бы невзначай, наделяет церковников безраздельной властью над жителями деревни?

— Тс-с-с! — прошипел Робле и испуганно оглянулся через плечо. — Не говорите так, сударь, поберегите себя! Вести речи о том, будто власть земная для священнослужителей важнее Господа и Его паствы, это богохульство.

— И вы в это верите?

— Я‑то — нет! — Лицо Робле неожиданно исказила гримаса вспыхнувшего гнева. — Я пытался — Господь свидетель, пытался! Пятнадцать лет прошло, и я уж почти поверил, что вот так и верю — но страдания моего сына заставили меня перестать притворяться! Не верю я больше в их учение!

— Приятно слышать. — Род наклонился к столу и тихотихо заговорил с Робле. — Я кое-что знаю о монастыре, почтенный, и вы уж мне поверьте: аббат никогда не назначил бы епископа. Честно говоря, про это ходили разговоры раньше, а вышло в конце концов так, что настоящего епископа в Грамерае так и не появилось — во всем королевстве нет ни одного. И еще: для того чтобы стать священником, надо учиться четыре года, так что вряд ли бы аббат всего через несколько месяцев обучения решился бы рукоположить Елеазара.

Робле вытаращил глаза.

— Хотите сказать, что Елеазар был лжесвященником?

— И лжесвященником, и лжеепископом. Я больше скажу: он был шарлатаном, обманщиком, который сыграл на людской вере и доверии и стал единоличным правителем в маленьком царстве — вашей деревушке. На самом деле он только того и хотел, чтобы стать вожаком стаи, а уж то, что стая больно мала, его нисколечко не огорчало.

— Вот оно как… — Робле сел прямее, взгляд его стал более осмысленным, глаза полыхнули огнем. — Ну спасибо вам, сударь. Камень с души сняли.

— Только не делайте поспешных выводов, — предостерег его Род. — Не думайте, что вам позволят уйти только потому, что теперь вы знаете правду. И говорить правду вам вряд ли позволят.

— А я попытаю удачи, — с улыбкой отозвался Робле. — А вдруг не поймают? А помру — так сыночка хотя бы увижу.

— Нет, они не смогут вас казнить! — возмущенно воскликнул Магнус.

— Ну да, как же. Они просто-напросто заберут мою жизнь, чтобы спасти мою душу от искушений сатаны.

От этих слов у Рода по спине побежали мурашки, но он пожал плечами и сказал:

— Что ж. Думаю, вам, почтенный, удастся-таки повидать большой мир. Если, конечно, мой сын не думает, что, помогая вам получить свободу, он посягнет на право ваших земляков выбирать, под чьей властью им жить.

Робле недоуменно нахмурился, а Магнус сказал:

— Не бойся, отец. Его право уйти равно их праву остаться.

— Верно, — тихо проговорил Род. — Все сводится к свободе выбора, да? Это ведь поважнее, чем решить, что ты нынче будешь выпивать. — Он перевел взгляд на Робле. — Встретимся, как стемнеет, на опушке леса, почтенный, рядом с оленьей тропой…

Он умолк.

— Там, где могила моего сына? — Робле кивнул — мрачно и решительно. — Там и надо мне с деревней попрощаться. Вот только не хотелось бы, чтобы из-за меня и вас наказали, добрые люди.

— Не накажут, — заверил его Магнус.

Род внимательно посмотрел на сына. Радость и опасения смешались в его сердце. Он знал, что Магнус вполне способен убить человека, но надеялся, что его сын не мечтает об этом.

— Поверьте, — сказал Род, обратившись к Робле, — с нами вам убежать будет проще.

— Ну, тогда я не стану больше тут торчать, чтобы люди не видели, как мы с вами разговоры разговариваем. — Робле поднялся, допил эль, громко проговорил: — Прощайте! — И потише: — Благослови вас Господь, люди добрые.

С этими словами он развернулся и вышел из трактира.

Род обернулся. Трактирщик так и не вышел из кухни.

— Что ж, — проговорил Магнус, — ты хотя бы немного утешил человека.

Род посмотрел на сына, собираясь улыбнуться, но, увидев взгляд Магнуса, оторопел. Улыбки не получилось.

— Давай-ка выйдем на воздух и поговорим свободно, — еле слышно выговорил Магнус и поднялся так стремительно, что едва не перевернул скамью и стол — вместе с отцом. Род осторожно встал, а Магнус уже был у порога. Род проводил его изумленным взглядом и поспешил вдогонку. Он молчал, шагая рядом с сыном-великаном. Идти с Магнусом в ногу было не так-то просто.

— Мы воочию увидели, — наконец сказал Магнус, — как религия способна измучить и перевернуть душу человека.

Род даже голову не решился повернуть.

Сын одарил его мрачным и подозрительным взглядом.

— Я что, сказал что-то ужасное, отец?

— Нет, — не сразу отозвался Род. — Просто ты меня врасплох застал, в некотором роде.

— Почему?

— Потому, — осторожно ответил Род, — что я бы сказал так: здесь ты видишь, как души человеческие переворачивает не обычная религия, а ее извращенная версия.

Магнус немного замедлил шаг.

— Точно. Эта не та вера, в которой вы с мамой воспитали меня.

— Совсем не та — по ряду немаловажных частностей. Формально все как бы одинаково, но Елеазар внес несколько глобальных изменений в религиозную доктрину, дабы утвердиться во власти. В итоге дух здешней религии диаметрально противоположен вере славной братии ордена Святого Видикона. Меня учили тому, что главная добродетель — любовь, а никак не послушание.

— Да? — требовательно вопросил Магнус. — А разве Церковь не всегда настаивала на непререкаемости своих догматов? Разве ты забыл о преследованиях еретиков, о войнах между различными сектами, об инквизиции?

— Это было давным-давно, — задумчиво произнес Род. — Хотелось бы верить, что теперешняя Римская церковь отказалась от этих предрассудков.

— Очень хотелось бы! И как же, на твой взгляд, извратил веру нынешний епископ?

— Очень просто. Он использует веру как инструмент. О, я нисколько не сомневаюсь: сам он верует так, как его научили, но зато меня сильно смущает искренность самого первого епископа, Елеазара. Мы проверим записи в монастырской летописи, и готов побиться об заклад — не найдем там ни слова ни об этой деревушке, ни о нем. Он ушел только для того, чтобы разыграть спектакль, а не для того, чтобы повидать аббата. Может, и в лес-то отошел миль на десять, не больше.

— Угу. Его единственная цель состояла в том, чтобы обрести единоличную власть, верно?

— Верно. И для этой цели он приспособил католическую веру. В процессе приспособления он произвел несколько значительных изменений — ну, к примеру, объявил, что Христос — просто человек, а не Бог. С этого отныне мог начинать любой борец за власть, чтобы потом утверждать, что он почти так же авторитетен, как Христос. Кроме того, есть еще такой момент, как требование беспрекословного послушания от каждого прихожанина и объявление любого поведения, которое не по нраву пастырю, греховным — как и попыток мыслить самостоятельно.

— О да. — Магнус улыбнулся. — А Церковь всегда поощряла вольнодумство, да? До тех пор, пока думы не расходились с учением Церкви.

— Туше, — сказал Род с усмешкой. — Но по крайней мере какое-то мышление Церковь все-таки поощряла — и епископы были готовы объяснять ошибки и обсуждать идеи. Они не объявляли без раздумий каждую новую мысль греховной.

— Это, пожалуй, правда, — задумчиво проговорил Магнус. — И вообще эта община скорее напоминает секту, чем церковный приход.

— И не подумаю спорить — тем более что все началось с попытки прожить без священников. Именно с этого берет свое начало целый ряд культов и сект, но в конце концов какие-то священнослужители все равно появлялись. Люди пытаются прожить без духовных лидеров, но неизбежно изобретают их заново — слишком сильно они необходимы. А священнослужители порой впадают в соблазн, искушаются либо жаждой власти, либо еще какими-то пороками. Но нельзя считать религию плохой только из-за того, что некоторые люди пользуются ею для эксплуатации других. Плох тот, кто так поступает. Всегда найдутся пройдохи, способные извратить хорошее и использовать для своих целей.

— Может, и так, отец, но это не означает, что религия сама по себе права.

Род резко взглянул на сына.

— Ты видишь что-то такое, чего не вижу я, или то, о чем я не упоминал. Что же?

— Дело в том, что верой для своих целей пользуется не только один здешний епископ, — ответил Магнус. — Не только кюре и монахини. Нет, так поступают все и каждый из жителей деревни ради того, чтобы жить-поживать, не обременять себя муками совести и необходимостью принимать решения. Истину им открывают церковники, понимаешь? И потому самим им Истину искать не нужно, не нужно мучительно пытаться понять смысл жизни, постичь Бога. Что там — «постичь»! Да они и близко к Богу не подходят — нельзя!

Род нахмурился.

— Ты тоже не непогрешим, сынок. Разве можно так судить ближних?

— Я не людей сужу, а ту структуру, которую они построили и называют церковью. Не их я осуждаю, а те верования, которые имею право не разделять.

Род задержал на сыне вопросительный взгляд и со вздохом отвернулся.

— Что ж, хотя бы в одном мы согласны: теократия — весьма унизительная форма правления.

— Не так, — возразил Магнус. — Этим людям такая власть нравится. Она дает им все, что нужно, — возможность сотрудничать, разрешать споры, служит утешением в минуты горестей. — Он покачал головой. — Я не могу огульно объявлять такое правление порочным, отец, — для них это не так. Для других — может быть, для Грамерая в целом это было бы сущее наказание. Но не для здешних крестьян.

— Значит, ты по-прежнему считаешь, что правление с амвона имеет право на существование?

Магнус устремил на отца ошарашенный взгляд.

— Да! Считаю! Имеет право — для тех, кому такая власть дает то, в чем они нуждаются.

— То есть кому нравится, тем и хорошо, да?

— Более того, если они хотят так жить, то это их право!

— Ну а как насчет тех, кто не хочет так жить?

— Они имеют право уйти!

— Отлично. — Род едва заметно улыбнулся. — Так давай займемся восстановлением этого права. А вот и еще один случай для нашей маленькой юридической конторы.

Магнус обернулся и увидел спешащую к нему Эстер. Еещеки раскраснелись от быстрой ходьбы, глаза сверкали, грудь вздымалась и опадала. Магнус застыл как вкопанный, и Род не мог винить его — девушка была очень хороша собой, особенно для неопытного молодого человека.

— Слава Богу! — выдохнула Эстер и схватила Магнуса за руку. — А я уж боялась, что вы ушли из деревни!

Магнус всеми силами старался сохранить равнодушное выражение лица, но не выдержал и улыбнулся.

— А ты бы огорчилась?

— Да, очень! — тяжело дыша, выговорила она. — Мне ведь так хочется узнать тебя поближе!

— Приятно слышать, что кого-то радует мое общество, — невесело произнес Магнус. — А может быть, ты просто хочешь, чтобы я увез тебя из этой деревни?

Девушка уставилась на него, побледнела, ее глаза погасли. Род чуть рот не раскрыл от изумления. Неужели Магнус выбрал такой откровенный подход?

— Как ты можешь так говорить? — прошептала Эстер.

— Просто я увидел, как ты несчастлива здесь, в родной деревне. А ты ответь, почему ты думаешь, что я сумею освободить тебя из плена — ведь деревню строго стерегут?

— Но… Никто не посмеет тронуть чужого человека!

— Боюсь, посмеют, да еще постараются, чтобы он никуда никогда не ушел и никому не рассказал об увиденном.

Эстер стала белой, как плат.

— Ты хочешь сказать, что тебя прикончат? Нет!

— Не прикончат. Казнят по закону. Не сомневаюсь, ваш епископ сумеет доказать, что мою душу можно спасти, только убив мое тело.

Эстер отступила. Прижав руку к груди, она оторопело смотрела на Магнуса. Наконец она опустила глаза.

— Я… я не могу просить тебя так рисковать.

— Да нет, можешь. И я рискну, потому что думаю, что нельзя никого нигде удерживать насильно. Но я готов помочь еще одному человеку — твоему однокашнику Нейлу.

Эстер одарила Магнуса изумленным взором, отвернулась и сильно покраснела.

— Вот-вот, — сардонически усмехнулся Магнус. — А ты не собиралась попросить меня и его взять с собой?

Девушка возмущенно зыркнула на него.

— Думаешь, что все про меня знаешь, да?

— Ничего подобного, — ответил Магнус. — Я знаю только, чего ты хочешь от меня. Хорошо, я и Нейла тоже возьму с собой, и притом с радостью — ведь ты влюблена в него, правда?

Эстер, похоже, немного смягчилась и задумалась.

— Да, — призналась она.

В конце концов, получалось, что Магнус готов забрать из деревни Нейла, чтобы сделать приятное ей.

Род мог ее понять — девушка чувствовала бы себя намного увереннее, если бы решила, что все это Магнус делает из любви к ней. В доброту и милосердие она не верила, потому что слишком часто слышала о них в проповедях и слишком мало видела в повседневной жизни. Но это, безусловно, не означало, что Роду безумно нравилось то, что его сына желают использовать.

Магнус кивнул.

— Я так и думал. Найдете меня, как только солнце сядет, у подножия холма, на котором стоит церковь — с той стороны, откуда ближе к лесу.

— Это же… Там же назначают свидания влюбленные.

— Значит, я верно догадался. Это место хуже всего просматривается из деревни. И нас никто не заподозрит ни в чем хуже свидания.

— Так ведь они как ястребы следят, эти старые калоши! Нам с Нейлом шагу не дают ступить — сразу прибегает монахиня и гонит нас домой!

— Тогда приходи одна, а Нейлу скажи, пусть ждет нас еще где-нибудь.

— Они увидят, как мы идем на встречу с ним, и задержат нас!

— Тогда назначим свидание в таком месте, за которым они не следят. Ты сначала разыщи Нейла и скажи ему, чтобы он встретился со мной на опушке леса за гумном.

Эстер нахмурилась.

— Зачем нужно встречаться в разных местах?

— Понимаешь, если нас увидят втроем, тебя и Нейла погонят домой, как ты сказала. Нет, все вместе мы встретимся в лесу.

Эстер поежилась, но совладала с собой.

— Я скажу Нейлу. — Она посмотрела на Магнуса. — Я… спасибо тебе. Даже не знаю, как тебя благодарить.

— Поблагодаришь, когда мы будем в безопасности. Мы и так задержались. Любой, кто увидит, что ты с нами разговариваешь, может заподозрить неладное. Встретимся в сумерках.

— Хорошо. Спасибо. До встречи.

Эстер отвернулась и зашагала прочь, но вскоре обернулась, увидела, что Магнус провожает ее взглядом, покраснела и ускорила шаг.

— Боюсь, она не так себе это представляла, — пробормотал Род.

— О? — Магнус вопросительно усмехнулся. — А как по-твоему?

— Она скорее всего думала, что ты в нее безумно влюбишься и поймешь, что жить без нее не можешь. Тогда она была бы твердо уверена в том, что ты ее увезешь отсюда, и как бы между прочим поинтересовалась, не захватишь ли ты с собой и друга ее детства Нейла. Ты бы, конечно, безумно приревновал ее к этому парню, но все-таки исполнил бы любое ее желание.

Магнус удивленно улыбнулся.

— Это просто как будто сцена из спектакля, да?

— А ты думаешь, у нее не было такого на уме?

— Наверняка было.

Род усмехнулся.

— Рад тому, что мы хоть порой в чем-то соглашаемся. Но хочу предложить тебе — может быть, из чистой предосторожности с девушкой встречусь я?

— Нет. — Магнус сдвинул брови. — Думаешь, я не умею владеть собственным сердцем?

— Скажем так: будет куда менее подозрительно, если мы встретимся с Эстер и Нейлом по отдельности, чем если тебя увидят с ними по очереди как раз перед тем, как вы скроетесь в лесу.

— Мысль хорошая, но мне кажется, что тебя в чем-то нехорошем заподозрят скорее, чем меня. Насчет меня и Эстер подозрения могут быть единственные — любовная интрижка, а насчет тебя и сомнений не будет — подумают о побеге. Но это — не ответ на мой вопрос. Ты по-прежнему считаешь, что я беззащитен перед хорошеньким личиком, да?

— Ну… не только перед личиком.

Магнус рассмеялся — весело и беззаботно, к великому облегчению Рода.

— Не бойся, отец. Не настолько она меня очаровала. То есть почти совсем не очаровала. Поверь, мне делали стойки намного более опытные дамы, по сравнению с которыми она — жалкая любительница.

— Что ж… Отрадно слышать, — неторопливо выговорил Род, но что-то в том тоне, которым были произнесены эти слова, напугало его. — Значит, ты сумеешь распознать настоящую любовь, когда она придет к тебе.

— Если придет, — сдержанно уточнил Магнус. — Сомневаюсь, что такая женщина есть на свете. Но если она все-таки существует, надеюсь, что сердце мое на зачерствеет настолько, чтобы я не смог ответить на ее чувство. А против всех остальных я надежно защищен.

Роду хотелось верить, что все так и есть — но последняя фраза была произнесена слишком уж заносчиво.

Они вернулись в трактир и поужинали. Род поинтересовался насчет ночлега — исключительно в конспиративных целях. Трактирщик забеспокоился и сказал, что кроватей для приезжих у него нет, потому что в деревню они наведывались редко. Но он добавил, что господа могли бы спросить у епископа, не позволит ли он им заночевать на деревенском сеновале.

— Спасибо, но не хотелось бы его тревожить, — отказался Род. — Заночуем в поле — нам не впервой. Да и в путь тронуться с утра проще будет.

— А я вам на завтрак овсянки приготовлю, — пообещал Корин — пожалуй, слишком торопливо.

— Это было бы неплохо, — лучезарно улыбнулся ему Род. — Ловим на слове. Ну, доброй ночи.

Дойдя до двери, он обернулся и помахал трактирщику рукой на прощание. Магнус последовал его примеру, и они зашагали по улице.

— Ты молодец, папа. Можешь не сомневаться: через полчасика епископу все будет известно о наших планах.

— Думаешь, только через полчасика? — с притворным удивлением спросил Род. — Ладно, давай выберем местечко посимпатичнее и разыграем спектакль.

Не слишком далеко от церкви они нашли пастбище, ушли подальше от пасущегося скота и расстелили на траве одеяла.

Уселись и завели разговор, поглядывая на солнце, клонившееся к закату, и передавая друг другу бурдючок с вином. Никому не обязательно было знать, что вино они пили крошечными глоточками, а не залпом. Когда солнце село и начали сгущаться сумерки, Магнус улегся на одеяло, а Род не слишком твердой походкой направился к ближайшим деревьям. Как только листва скрыла его из виду, походка его стала намного более уверенной.

Войдя в лес, Род нашел подходящее деревце и позвал Векса. Он вытащил из седельной сумки свой специальный кинжал, нажал на правый завиток гарды, из рубина, которым была украшена рукоятка, заструился алый луч света. Род медленно провел лучом лазера по стволу деревца. От места надреза распространился легкий дымок. Деревце упало на землю. Род убрал палец с гарды, уложил кинжал в сумку и обломал сучки со спиленного деревца. Вот так он обзавелся новеньким куотерстафом.

Затем он обошел вокруг деревни и вышел к гумну. Там он застал Нейла, который остервенело подметал помост для молотьбы. Род, насвистывая, прошел мимо него. Нейл задумчиво отложил метлу, схватил небольшой узелок и пошел следом за Родом.

Магнус тем временем немного поворочался на одеяле, потом поднялся и направился к ближайшему ручейку, чтобы попить воды. Но ручеек он перешагнул, быстро скользнул в заросли кустов на берегу и зашагал к холму, на котором стояла церковь.

Раздвинув ветки кустов, он увидел ожидавшую его Эстер, нервно размахивающую котомкой. Магнус недовольно поджал губы. Котомка — верный знак того, что девушка собралась бежать из дома. Но подойдя ближе, Магнус отбросил сомнения. Котомка выглядела так, словно девушка принесла еды странствующему дружку. Магнус мысленно поставил девушке пятерку за сообразительность.

— Добрый вечер, Эстер.

Девушка вздрогнула.

— Я… не видела, как ты подошел, Магнус. Вечер добрый. — Она оглянулась. На холме стояла женщина в черном платье — монахиня наблюдала за порядком.

— Давай прогуляемся, — предложил Магнус. — Покуда мы будем на виду, вряд ли они вмешаются.

Эстер робко улыбнулась.

— Да, верно. И куда мы пойдем?

— Куда угодно, лишь бы нас видели. Но направление возьмем на юго-восток. — Магнус протянул девушке руку. — Ну, пошли?

Изумленная его учтивостью, Эстер взяла его под руку, и они начали прогулку в сгущающихся сумерках.

— Меня мучит совесть, — признался Магнус. — Ведь твои родители будут очень горевать, когда узнают, что ты сбежала.

— Они благословили меня, — сказала девушка дрогнувшим голосом. Похоже, прощание с матерью и отцом далось ей нелегко. — Сказали, что и сами хотели бежать, когда были моих лет.

— Рад слышать, — проговорил Магнус сдержанно.

— Не бойся, они никому ни слова не скажут! Они же не хотят, чтобы меня поставили к позорному столбу, а с епископом они крепко дружат, так что он не станет их винить за мой побег.

Магнус с облегчением кивнул. Они завели невинную беседу. Магнус постарался вспомнить все старые шутки, какие только знал, а для Эстер все они оказались новыми. Она весело смеялась, но испуганно умолкла, когда они подошли к куче земли, возле которой стояли трое. Эстер вытаращила глаза и задрожала от страха.

— Бояться нечего, — тихо проговорил Магнус. — А вот — твой возлюбленный. Иди же к нему.

Эстер коротко взглянула на него, благодарно улыбнулась и поспешила к Нейлу, который тут же заключил ее в объятия. Робле спокойно поглядел на парочку и отвернулся. Род тайком следил за Магнусом и заметил, как его сын изменился в лице, как сурово поджал губы. Нет, Магнус был вовсе не так равнодушен к Эстер, как притворялся. Так или иначе, гордость его была уязвлена.

Влюбленные оторвались друг от друга. Эстер обернулась к Роду.

— Но как же мы…

— Тс-с-с! — Нейл поднял руку и вгляделся в темноту. — Там стража.

Все замерли и услышали голоса вдалеке. Род и Магнус, умевшие читать мысли, расслышали, как несколько мужчин говорят о том, что епископ распорядился нынче ночью нести дозор особо бдительно, потому что, дескать, кое-кто из заблудших овец может попытаться бежать в лес, обитель сатаны.

— У тебя хороший слух, — прошептал Магнус.

— Бери их и уходи скорее! — Род положил руку на плечо сына и подтолкнул его к тропе, уводившей к лесу. Затем он поторопил остальных. — Идите! Поторопитесь и постарайтесь замести следы! Перейдите речку вброд! Держитесь подальше от низко нависающих веток! — Он знал, что Магнус поймет намек. — Скорее!

Робле задержался.

— А вы-то, сударь?

— Я останусь здесь и запудрю мозги приспешникам епископа! За меня не бойтесь — если придется, я смогу смыться очень быстро. (Знал бы Робле, насколько быстро мог смыться Род.) — Ну, ступайте же! — Он снова подтолкнул крестьянина и провожал его взглядом, покуда тот не скрылся в темноте. Род отметил, что Робле умеет двигаться бесшумно и ловко. Затем он развернулся и зашагал навстречу приближавшейся страже.

Он встретился с дозорными, когда траву посеребрил свет взошедшей луны. Мужчины выпучили глаза — будто он с неба свалился.

— Стой!

Их было трое. Все были вооружены дубинками, один держал на поводке собаку. Собака увидела Рода и разлаялась. Мужчина успокоил ее, а другой требовательно вопросил:

— Кто идет?

— Я иду. И еще я дышу. — Род поднял руку в приветствии. — Я странник, вы меня, наверное, видели.

— Видели, видели и знаем, что ты кое-кому успел голову заморочить. Что ты тут делаешь?

— Да вот не смог уснуть, решил прогуляться. — Род указал назад. — Мы тут на ночлег встали, в миле примерно.

— Мы заметили. А миля — не далеко ли для прогулки?

— Для меня — недалеко. У вас тут тихо, мирно.

— И мы хотим, чтобы так и осталось, — буркнул самый высокий из троих. — А сын твой где?

— А там, где мы ночевку устроили, наверно. — Род нахмурился. — А что?

— Пока что ничего. Только мы проверим. А Робле где?

— Робле? — Род нахмурился. — А, это тот, чьего сына схоронили пару дней назад. А что с ним такое?

Стражник с трудом сдержал злость и процедил сквозь зубы:

— Ты его видел?

— Видел. За день несколько раз. Мы с ним даже поболтали о том, о сем за кружечкой эля.

— Слыхали мы и про это, — проворчал здоровяк, стоявший слева от высокого.

— Ясное дело. Ну так что? Он пропал?

— Никто не видел его после заката.

— А домой вы к нему заходили?

— Да.

Род пожал плечами.

— Небось бродит — вот как я. — Знали бы они, как далеко уже убрел Робле. — Наверное, ему тоже не спится.

— Нечистая совесть спать не дает, — фыркнул третий стражник.

— Да и тоска, пожалуй. — Род старательно зевнул. — Ну ладно, вернусь я, пожалуй, на стоянку. Глядишь, теперь уж усну. Больше вопросов не имеется?

Высокий крестьянин злобно зыркнул на него, но пробурчал:

— Нет.

— Ну тогда я пойду, если вы не возражаете. Доброй ночи.

Крестьяне не слишком любезно откликнулись на его пожелание. Род прошел мимо них, удалился шагов на двадцать и только успел поздравить себя с тем, что обманул их подозрения, как услышал крик со стороны деревни. Род обернулся и увидел, что к стражникам по полю бегут с полдюжины людей, а за ними — церковник в черном балахоне, похожий на ночного духа. У Рода в голове сработала сигнализация, и он решил незаметно вернуться к стражникам.

Он подошел к ним как раз в то мгновение, когда первый из подбежавших крестьян, задыхаясь, выговорил:

— Удрали! И он, и она, и спать не ложились!

— Господи, только бы на одну постель не улеглись!

— Рауль! — рявкнул священник — но нет, это был епископ собственной персоной. — Стыд тебе и позор, что ты помыслил такое!

— Прошу прощения, епископ, — пробормотал Рауль.

— А что стряслось? — поинтересовался Род.

Все вздрогнули и обернулись — не слышали, как он подошел.

— А ты почему не спишь? — осведомился епископ недобрым голосом.

— А я как раз брожу, чтобы сон нагулять. Услышал шум, подошел. Что-то случилось?

Епископ посмотрел на него, подозрительно прищурившись.

— Эстер и Нейл пропали. Как будто не знаешь.

— Если они пропали, то разницы нет, знаю ли я про это, разве нет так?

— Говори учтивее с епископом! — рявкнул один из стражников.

Род одарил его недобрым взглядом.

— Я с каждым разговариваю с той учтивостью, коей он заслуживает.

Стражник потянулся за дубинкой, но епископ удержал его.

— Не надо, Рауль. Не позволяй ему разжечь в тебе страсти. — У Рода он спросил: — Что тебе известно об их исчезновении, чужеземец?

Род пожал плечами.

— А что мне знать? Просто уж если вы толкуете о парне и девушке, так они небось влюблены друг в дружку.

— К несчастью, да, — проворчал епископ. — Но столь чудесная девушка слишком хороша для такого еретика.

— Еретика, говорите? — Род резко взглянул на епископа. — А я так понял, что у вас тут еретичество не дозволяется.

— Не сомневайся, мы дьявола из него изгоним, и очень скоро. Так что тебе известно?

— Да ничего мне не известно. Но если уж они — влюбленная парочка, так разве они не станут искать укромное местечко, где бы побыть наедине?

Глаза у крестьян засверкали недобрым огнем. Епископ поежился.

— Не дай Бог! Да и не может такого быть. Наши славные сестры всю деревню обшарили, в каждый уголок заглянули, в каждую щелочку.

Род нисколько не сомневался в том, что монахиням известны все укромные уголки до единого и что они везде развесили таблички: «ВХОДА НЕТ».

— И этого тоже искали, как его… Роб… Запамятовал, как звать еще одного, который тоже пропал?

— Робле, — выдавил высокий стражник.

— Ага, точно. А он не мог укрыться где-нибудь.

— Мы про это уже толковали, — напомнил Роду стражник.

— Ну да! — Род просиял. — А может, он детишек нашел?

— Не дай Бог! — прошипел епископ. — Заморочит им головы ересью, как сыну заморочил!

— Ну хорошо. Может, он один где-то прячется. Вы же велели, чтобы с ним никто не разговаривал.

— А почему бы ему не спать в своем доме?

— Воспоминания мучают, — нашелся Род. — От воспоминаний тяжко одному оставаться.

Епископ пристально уставился на Рода.

— Сдается мне, что ты больше обо всем этом знаешь.

— Откуда? Я вам все сказал.

— А я говорю, что ты лжешь!

Стражники мгновенно схватились за дубинки, собака остервенело залаяла.

— Солгать я никак не мог, — рассудительно проговорил Род. — Потому как я все больше вам вопросы задавал.

— Тогда я спрошу тебя прямо, — гаркнул епископ. — Это ты велел презренному Робле и двоим заблудшим овечкам спрятаться?

— Спрятаться? Нет.

— Ты помог им бежать! — взвыл епископ.

— В смысле — покинуть деревню?

— Называй как хочешь. — Епископ прищурился. — Ты сделал это?

— Ну, если вы так ставите вопрос… Да.

Стражники бросились к нему. Собака истерически залаяла.

Род крутанулся на месте, присел — и исчез. Стражники оторопело вертели головами и вдруг увидели Рода за спиной у епископа.

— А зря, — дружелюбно проговорил Род, — вы натравливаете на меня своих молодчиков. Я крепче, чем кажусь на вид.

— Взять его! — отрывисто бросил епископ.

Трое верзил снова кинулись к Роду.

Он увернулся, завертел куотерстафом и стукнул одного из стражников по лбу. Тот упал на колени, схватился за голову — и выпустил из рук собачий поводок. Пес свирепо оскалился и побежал к Роду. Род отпрыгнул в сторону, и в следующее же мгновение между ним и собакой оказался самый высокий из стражников. Через секунду Роду пришлось закрыться от дубинки третьего стражника. Тот точно оказался сильнее, чем казалось на вид. От удара у Рода руку свело, и боль напомнила ему о том, что он уже не так уж молод. Но он ухитрился перестроиться и вогнал рукоятку своего посоха под ложечку противнику. Тот рухнул на колени и чуть не задохнулся.

Собака перепрыгнула через него и, сверкая глазами, нацелилась зубищами на глотку Рода.

Род отпрыгнул. Псина зависла в воздухе, но приземлилась неудачно — на бок. Покуда она готовилась к новому прыжку, Род размахнулся и врезал ей куотерстафом по башке. Потом ему пришлось резко развернуться и выбить дубинку из рук первого стражника. Тот взвыл и сжал рукой ушибленные пальцы другой руки, но в это время Род получил удар сзади по плечу. Левую руку сковало болью, он повернулся, отбежал назад и завертел куотерстафом, как барабанной палочкой. При виде бешено вращающегося посоха стражник растерялся, а епископ заорал:

— Пьер! Хьюго! Монморэнси! Что вы стоите и глазеете! Взять его!

Но крестьяне медлили — они видели, как упал самый рослый и сильный из них!

— И не пробуйте! — процедил сквозь зубы Род. — Я — рыцарь!

— А одет как крестьянин!

— А я скромный. И переоделся просто так.

Третий стражник наконец поднялся на ноги, свирепо осклабился и шагнул к Роду.

Левая рука у Рода сильно болела, поэтому он, держа куотерстаф правой, помог себе телекинезом. Посох с треском стукнул по руке здоровяка, сжимавшей дубинку. Он с воем выронил дубинку, а Род, воспользовавшись удачным моментом, треснул его посохом по башке. Удар оказался метким. Стражник без чувств рухнул на землю.

Двое из крестьян похрабрее приготовились напасть на Рода, но он только повернулся к ним, взяв посох на изготовку, и они струсили и замерли.

— Вы боитесь?! — взревел епископ.

— Ваши молодчики бросили свое оружие, — негромко проговорил Род. — Почему бы вам не взять дубинку и не попытаться выступить против меня самолично?

Епископ явно ужаснулся, но тут же осознал, как будет выглядеть в глазах крестьян, если откажется. Однако он нашелся и брезгливо ответил:

— Служителю Господа негоже носить оружие!

— Значит, служителю Господа негоже и другим приказывать его носить. Лицемерие, епископ. Если полагаете, что справедливо применять силу, сделайте это сами!

— Ты говоришь голосом сатаны, — прокричал епископ, — и искушаешь тех, у кого слаба вера! — Он развернулся к крестьянам. — Не бойтесь его! Поднимите тревогу! Приведите еще людей и собак! Мы должны вернуть беглецов в деревню, потому что дорога через лес ведет в ад!

— Чушь и вранье! — презрительно выкрикнул Род.

Епископ развернулся к нему. Он побагровел и злобно проревел:

— Я прикажу выпороть их за непослушание и тебя тоже, если ты станешь и дальше их подговаривать!

— Что-то не припомню Заповеди, которая бы гласила: «Не ослушайся священника своего», — заметил Род.

— Это Первая Заповедь, богохульник!

— «Я — Господь Бог твой, и да не будет у тебя иных богов, кроме Меня»? — Род скептически вздернул брови. — Вы считаете себя Богом?

— Он богохульствует, вы все слышали! — крикнул епископ ошарашенным крестьянам и обернулся к Роду. — Если Бог — Господь, то ты должен повиноваться Ему — а значит, и служителям его, священникам!

Род покачал головой.

— Нет. Из первого не следует второе. Священник может советовать, может учить — но не имеет права приказывать. Вспомните библейских пророков, епископ! Они никому ничего не приказывали сами — они только передавали людям Слово Господа! И всегда предваряли его приказы словами: «Так глаголет Господь».

Епископ вытаращил глаза.

— Ты не можешь знать того, что написано в Библии!

— Могу. Я умею читать.

Крестьяне испуганно зароптали.

Епископ прищурился.

— Кто же обучил тебя грамоте?

— Учителя, само собой! В том мире, где все учатся читать и писать и сами читают Библию!

— Они не знают латыни!

— Библию перевели.

— Ты еретик! — Епископ поднял дрожащую руку и наставил на Рода указующий перст. — Умолкни, длань сатаны! — Он устремил взгляд на крестьян. — Вы слышали ересь! Схватите его, побейте его и крепко свяжите! Его надо сжечь на костре, чтобы его ересь умерла вместе с ним!

— Церковь учит тому, чтобы каждый человек читал Библию сам, — возразил Род, с трудом сдерживая гнев. — То есть истинная Католическая церковь, а не та выморочная, извращенная, которую вы, епископы-самозванцы, тут насадили!

Крестьяне ахнули и попятились. Наверняка они ожидали, что Рода немедленно поразит молния.

Епископ смотрел на вещи трезвее.

— Взять его! Побить! Связать! Заткнуть ему рот! — неистово орал он. — Он одержим бесом! Да, одержим, иначе не говорил бы так о служителе Господа!

Со стороны деревни послышался приглушенный, но мало-помалу приближающийся лай гончих псов.

Игра могла вот-вот кончиться. Род понимал, что против большой толпы ему долго не продержаться. Отвлекающий маневр пора было завершать и поскорее сматывать удочки.

— Я не бес, епископ, и докажу это! Дайте мне распятие — я смело прикоснусь к нему.

— Я только покажу тебе его! — Епископ вынул из складок балахона четки и поднес к самому лицу Рода. — Изыди, воплощение Сатаны! Изгоняю тебя из этой деревни и ее окрестностей!

Род проворно схватил четки вместе с распятием. Епископ взвизгнул, потому что при этом Род дернул его за руку — четки были обмотаны вокруг его запястья. Род поднес распятие к глазам и развернулся к крестьянам.

— Видите?! Распятие не обжигает меня, я не прячусь от него. Я — не демон!

— Он осквернил распятие! — вскричал епископ. — Вот почему оно не жжет его!

Род был вынужден отдать епископу должное — в спорах тот был не промах. Естественно, этому лжесвященнику ни к чему было стремиться к сохранению истины — истина и так уже была основательно искажена им.

Искажение… Что-то было не то с четками… Род расправил их и широко раскрыл глаза.

— Да у вас и четки-то неправильные! Двенадцать бусин!

— А как же иначе-то? — неуверенно проговорил один из крестьян. — Сколько же еще должно быть в декаде?

— Десять, конечно! «Декада» — это и значит «десять»! Да и само распятие — тоже! Ноги у Спасителя должны быть скрещены и прибиты к кресту одним гвоздем!

— А куда же второй гвоздь подевался? — пролепетал крестьянин.

— Его украла цыганка, — ответил Род и отпустил четки. — По крайней мере так гласит предание. В Евангелии об этом не сказано. Или сказано, епископ?

— Только священник может знать, что сказано в Евангелии!

— Но я не священник, а Библию читал.

— Или ты сам — демон, или демон овладел тобою!

— Но как же, интересно, демон смог бы прочесть Библию? Разве она не спалила бы его дотла? — Род вздохнул и возвел глаза к небу. — Если что-то повторять изо дня в день, в конце концов этому поверят, правда? Между тем номер не прошел. Я доказал, что я — не демон. Я — христианин, старающийся быть добродетельным и верящий в то, что дурно использовать Господа в оправдание издевательств над другими людьми.

— Изгоняю тебя! — неистово возопил епископ. — Прочь из этой деревни! И никогда не возвращайся сюда!

Род отвесил ему нарочито учтивый поклон.

— Рад исполнить ваше пожелание — но только его первую часть. Что же до возвращения — то я, пожалуй, вернусь, и со мной придет трибунал ордена Святого Видикона. Советую вам пересмотреть ваше богословие, епископ, и быть на все сто уверенным в своей правоте.

Епископ так выпучил глаза, что странно, как они из орбит не вылезли. Простояв так несколько секунд, он наконец повернулся к крестьянам.

— Убейте его! Мы сожжем его труп — и не мешкайте! Убейте его сейчас же!

Крестьяне двинулись на Рода. Снова послышался оголтелый собачий лай — на этот раз намного ближе.

Пора было улепетывать. Род пожал плечами.

— Я не из тех, кто задерживается там, где ему не рады. Доброй ночи всем. — Он шагнул назад и оказался за кругом света.

Крестьяне и епископ вытаращили глаза, изумленные тем, как этот странный человек удалился без боя.

Епископ оправился от изумления и проревел:

— За ним! Скорее! Нельзя отпускать его, ибо он везде станет сеять свое еретичество и богохульство!

Крестьяне сорвались с места и бросились к лесу — однако про некоторых сказать «бросились» было бы слишком громко. Вскоре их догнали те, что прибежали с собаками из деревни. Все вместе они приободрились и с пронзительными воплями вломились в кусты.

К этому времени Род уже успел выбраться на лесную тропу и быстро шагал по ней.

— Магнус, — мысленно спросил он, — где ты?

В его сознании возник образ: вершина холма с редко стоящими деревьями и густым лесом вокруг. Род сосредоточился на этой картине, представил себе, что он тоже находится там. Тропа перед его взором затуманилась, а вершина холма мало-помалу стала видна более ясно, приобрела объем…

А потом все стало настоящим, и у Рода уши заложило от звука двух прозвучавших друг за другом взрывов — первого, когда он исчез с лесной тропы, и второго, когда он возник на холме. Род огляделся по сторонам, едва удержался на ногах и ухватился за посох. Прямо перед ним стоял вытаращивший глаза Робле. Крестьянин испуганно перекрестился.

— Все в порядке, — тихо проговорил Род. — Я человек как человек. Просто таких, как я, называют чародеями.

— Я уже объяснил это, отец, — прозвучал голос стоявшего за спиной у Рода Магнуса. — И сказал им, что наш дар не имеет ничего общего с сатаной и с чудесами — что просто мы с этим талантом родились.

Род обернулся.

— И они тебе поверили?

Магнус пожал плечами.

— Умом — да.

Род улыбнулся и посмотрел на влюбленную пару.

— Он доставил вас сюда одного за другим — точно так же, как здесь появился я?

Эстер кивнула. Они с Нейлом стояли, обнявшись и широко раскрыв глаза.

— Магнус поступил очень правильно, — сказал Род. — Там всю деревню переполошили, собак привели.

Ветерок донес издали собачий лай. Нейл и Эстер поежились.

— Бояться нечего, — успокоил их Магнус. — Нас вряд ли выследят, потому что тропа не ведет сюда.

— В этом — одно из преимуществ перемещения с помощью мысли, — добавил Род. — Но оно не лишено недостатков.

— Я многое успел рассказать им, — сказал Магнус. — Я объяснил, что мы не ангелы и не демоны, но я сомневаюсь, что они мне поверили до конца.

— Я верю, — возразил Робле охрипшим голосом. — Даже в нашей заброшенной деревушке ходят рассказы о таких, как вы. Но мы думали, что люди, подобные вами, в союзе с дьяволом.

Род покачал головой.

— Нет. Мы в союзе только с королем и королевой. О них вы, надеюсь, тоже слышали?

— Да, — ответил Нейл, а Эстер добавила:

— Вот только не знаем их имен.

— Их зовут Катарина и Туан, а я их подданный. Род Гэллоугласс, лорд Верховный Чародей.

Услышав его титул, все трое крестьян вздрогнули и перекрестились.

Род поджал губы.

— Из всего сказанного вы обратили внимание только на слово «чародей»? Уверяю вас, не стоит пугаться этого названия. Нас именуют ведьмами и чародеями, но на самом деле мы просто-напросто эсперы — люди, рождающиеся на свет с необычными способностями. Я так же христианин, как вы, вот только, пожалуй, более грешен.

Эстер зыркнула на него — чуть ли не возмущенно.

— Нет, — сказала она. — Мы знаем не только о чародеях, но и королях, и о лордах. Только наши священники говорили нам, что все они плохие.

— Ну, на взгляд вашего епископа я‑то уж совсем плохой, потому что увел троих из его прихожан. Хуже того: я могу отвести этих прихожан к аббату монастыря Святого Видикона и попросить, чтобы они рассказали ему все — все о своей деревне и тамошних церковниках.

Магнус устремил на отца встревоженный взгляд. Нейл нахмурился.

— Что же в этом худого?

Робле усмехнулся.

— Да то, парень, что если настоящие священнослужители узнают про нашего епископа и его делишки, его сразу же лишат сана и объявят, что он больше не епископ никакой.

— И даже не священник, — добавил Род, — потому что он не изучал истинное учение Церкви. Но его могут принять в семинарию — а в вашу деревню пришлют настоящих священников.

— Так им и надо! — воскликнула Эстер и ее глаза сверкнули мстительным блеском.

Робле согласно кивнул.

— Это будет по справедливости.

— Для епископа — может быть, но не для народа, — возразил Магнус и хмуро глянул на отца. — Как же так, отец? Какое право ты имеешь вмешиваться в их жизнь?

Род пожал плечами.

— Это всего лишь мысль. Надо будет обсудить это подробнее, сынок. По крайней мере мы согласны с тем, что любому, кто пожелает покинуть эту деревню, должно быть предоставлено такое право. — Он посмотрел на крестьян. — Нет ли у вас и других недовольных, еще кого-то, кому не нравится, как всем заправляют церковники. Может быть, еще кто-то хотел бы уйти?

Робле покачал головой, а Эстер сказала:

— Нет. Были такие, да их жестоко били, и они поняли, что ошибаются, а кое-кто и вообше… — Она вовремя осознала свою ошибку и умолкла.

— С жизнью расстался, — закончил за нее осунувшийся и побледневший Робле. — Не скрывай правду, девочка. Таких было еще двое.

Магнус сдвинул брови.

— А другие, кто прежде хотел бежать?

— Теперь у них набожные жены и дети. Они не захотят уходить от них. Готовы мучиться, будут терпеть.

Магнус поморщился. Род понял почему и поскорее сменил тему.

— Вот поэтому, — сказал он сыну, — тем, кто остался в деревне, нравится здешняя форма правления.

Магнус явно изумился — он-то думал совсем о другом. Он глубоко задумался.

Род обратился к беглецам:

— Пожалуй, мы можем тут спокойно заночевать, поэтому ложитесь и спите. А мы с сыном постережем вас.

— Вот спасибо вам, милорд, — медленно выговорил Робле. — Уж и не знаю, как вас благодарить.

— А вы постарайтесь жить счастливее, чем прежде, только не думайте, что это будет легко. Все равно придется трудиться и зарабатывать на жизнь. Может и так случиться, что попадете в руки к хозяину, который окажется таким же жестоким, как ваш епископ.

— Так от господина такое можно стерпеть! — вырвалось у Нейла. — Господа не добродетельнее нас — они и не должны быть святыми!

— Да, пожалуй, от господина жестокость вынести лете, — признал Род. — Хотя, думаю, моя жена поспорила бы с вами о том, чего нужно ожидать от человека благородного происхождения. Ну, доброй всем ночи.

Пришлось, правда, еще немного поговорить с крестьянами, чтобы успокоить их. Эстер улеглась не рядом с Нейлом, а по другую сторону от Робле, но одарила юношу такими красноречивыми взглядами, что можно было не сомневаться: она так поступила исключительно из соображений долга, а вовсе не потому, что ей так хотелось. Робле даже устало улыбнулся, наблюдая за этой пантомимой, а потом как-то уж слишком быстро захрапел. Наконец все задышали медленно и ровно. Род думал о том, что любовные игры молодой пары принесут Робле боль, заставят его думать о том, что его сын Рануфф никогда не знал таких радостей. Но если из глаз старика и текли слезы, их никто не заметил.

Магнус отвел Рода к маленькому, старательно спрятанному за кустами костерку.

— Ну, теперь ты, несомненно, прочтешь мне нотацию о порочности теократии.

— Представь себе, нет. Я намеревался потолковать о вреде доморощенной религии.

Магнус непонимающе нахмурился.

— Классический пример образования культа, — объяснил Род. — Кто-то придумывает новую религию или переиначивает старую по своему вкусу и желанию — и даже тогда, когда такой человек действует из самых искренних побуждений, в процессе его деятельности Истина утрачивается.

Магнус кивнул.

— И что еще более существенно: при наличии времени такой тип ухитряется приспособить религию для борьбы за власть и богатство.

— Вот-вот. А если он при этом еще и не крепок психически, то он своих последователей может до безумия довести.

— Ну… до самообмана скорее, — уточнил Магнус. — Но предлагаемые им иллюзии могут оказаться очень привлекательными, и очень многие могут захотеть пойти за таким вождем — и покориться ему. — Магнус сдвинул брови. — Ты думаешь, что тот, самый первый епископ, Елеазар, был и вправду настолько циничен, что солгал, заявив своим односельчанам, будто аббат присвоил ему епископский сан?

— Знаешь… — задумчиво отозвался Род, — очень может быть, что он для себя изобрел какое-то оправдание. Другие люди легко поверили в его ложь, но он из-за этого стал мучиться совестью, вот и поверил в свою выдумку сам.

— Вот так и рождается самообман. — Магнус кивнул. — И все-таки для тех, кто всем доволен и даже счастлив, живя в такой общине, — кто мы такие, чтобы говорить им: нет, вы не правы?

— Мы — те, кто должен был бы стать их вождями, — ответил Род. — Мы должны защищать тех, кого такая система не устраивает.

— И обеспечить их право на уход? Да, это наш долг — но если такое право людям дается и если те, кому теократия не по нутру, без труда уходят от нее, тогда нам вмешиваться ни в коем случае не следует.

Род вздохнул.

— Боюсь, кое о чем мы с тобой никогда не договоримся, сынок. Наверное, я в чем-то фанатик. Терпеть не могу сидеть сложа руки, если знаю, что где-то у власти правительство лживое, морально извращенное, основанное на эксплуатации.

Магнус был готов поспорить с отцом, но сдержался и улыбнулся.

— Ты прав. Мы никогда не достигнем согласия.

— Я так и думал, — с сардонической усмешкой проговорил Род. — Ну что ж… Если завтра мы хотим постоять за обеспечение прав этих людей, сынок, то сегодня нам лучше как следует выспаться. Ты первым будешь в дозоре или я?

(обратно)

9

Они проводили крестьян до опушки леса. Когда за деревьями завиднелось небо, Род остановился.

— Теперь вы в безопасности. Минут через десять выйдете из леса. — Он порылся в кошеле и выудил оттуда пригоршню серебряных монет. Раздав их Робле, Нейлу и Эстер, Род добавил: — Тратьте деньги с умом, на первое время хватит. Желаю удачи.

— И я вам всем желаю успеха, — проговорил Магнус и, не дожидаясь ответа, развернулся и ушел назад, в глубь леса.

Род озадаченно посмотрел ему вслед, торопливо попрощался с крестьянами и поспешил за сыном. За ним шагал всегда верный Векс — и во все времена тактичный. Отцу и сыну, в конце концов, надо было поговорить наедине.

Род догнал Магнуса и, тяжело дыша, проговорил:

— Не слишком ли ты резко себя повел?

— Они получили от нас все, что хотели, отец, — мрачно ответил Магнус. — И даже больше, чем заслуживали.

Род догадался, что Эстер все же овладела мыслями Магнуса, хотя он старался это скрывать.

— Если ты так заботишься о них, — продолжал между тем Магнус, — почему не захотел проводить их до ближайшей деревни, чтобы поглядеть, как они устроятся в новой жизни?

Род оглянулся через плечо.

— Наверное, так и надо было поступить. Да и к аббату их отвести было бы недурно, если на то пошло. Но что-то я пока не готов уйти из леса.

— И я тоже, — коротко отозвался Магнус. — И если честно, я не готов встретиться с людьми и вести разговоры. Прости, отец, мне хотелось бы немного прогуляться в одиночестве.

Он ускорил шаг и ушел вперед.

Род остановился и проводил сына взглядом.

— Расстроился… — пробормотал он и подумал: «А ведь я и вправду, наверное, слишком надоедливый отец. А парень совсем взрослый, может сам о себе позаботиться».

Обо всем, кроме собственного сердца.

— Мы пойдем за ним, Род?

Род от неожиданности чуть не вскрикнул. Обернувшись, он увидел направляющегося к нему величественного черного коня.

— Пойдем за ним? Конечно же, нет! Просто… понимаешь, совершенно случайно, мне нужно идти в эту же сторону. Как думаешь, мы сумеем найти тропу, Векс?

Недовольный собой и всем человечеством заодно, Магнус размашисто шагал между деревьев. Он надеялся на то, что быстрая ходьба измотает его, позволит истратить нервную энергию. Он шел и не замечал, что с деревьев падают листья, что в просветы между кронами деревьев видны лоскутки серосвинцового неба. Он шагал и шагал куда глаза глядели. Шел и думал о своих последних неудачах. О ведьме из башни, которая пыталась увлечь его, поймав на откровенной похоти, о царице Эльфландии, хотевшей удержать его у себя на службе обещаниями, которые и не собиралась выполнять. «Да было ли это на самом деле?» — всерьез задумался Магнус. Он вспоминал об Эстер, о ее откровенном кокетстве, рассчитанном только на то, чтобы увлечь его, а потом воспользоваться им как средством для побега.

— Кости, тряпье!

Магнус вздрогнул и огляделся по сторонам. Ему стало не по себе.

Он вилял между деревьями и выкрикивал:

— Кости, тряпье! У меня есть все, что вам нужно! Тряпье, кости! — Он остановился рядом с Магнусом и ухмыльнулся щербатым ртом. — Привет тебе, молодой господин! Нет ли у тебя чего-нибудь, что тебе не надо?

Естественно, это был старьевщик.

— Ничего такого у меня нет, — процедил сквозь зубы Магнус.

— Да что ты говоришь? Будет тебе! Есть у тебя слабость по части женского пола, а? Она тебе совсем ни к чему — кроме несчастий, от нее никакого проку! Отдай ее мне, молодой господин, отдай! Избавься от своей ахиллесовой пяты — хотя речь-то, конечно, не о пятке, уж мы-то с тобой понимаем, а? Ты мне ее отдай — и получишь неуязвимость для своего сердечка!

Магнус с ужасом осознал, как сильно искушение согласиться. Мысль об эмоциональной неуязвимости вдруг стала очень и очень привлекательной.

— Уже трижды я предлагал тебе это, — напомнил старьевщик. — И трижды ты отказывался и за свое упрямство расплатился болью.

— Но ты теперь цену заломишь наверняка, — проворчал Магнус, хотя и сам уже в это не верил.

И точно: старьевщик покачал головой.

— Да нет никакой цены, кроме самой брони для твоего сердца, молодой кудесник! Ну же! Разве тебе так нестерпимо чужое волшебство? Или ты хочешь, чтобы тебя снова ранили, а потом — еще и еще?

Еще миг — и Магнус бы сдался. Тяга к неуязвимости для женских чар была так сильна, что он едва сдерживал дрожь. Но может быть, именно поэтому он подавил это желание и выдавил:

— Убирайся! Ступай прочь! И больше никогда не обращайся ко мне!

Старьевщик вздохнул.

— Ох и подозрительна же нынешняя молодежь… Ну да ладно, молодой человек, как хочешь, как хочешь… Только я все равно наведаюсь к тебе еще разок, когда тебе понадобится то, что я предлагаю. Прощай! — Он отвернулся и поплелся по лесу, выкрикивая: — Тряпье, кости!

Магнус провожал старьевщика взглядом до тех пор, пока его выкрики не утихли вдали. Он стоял и гадал, мудро ли поступил, отказавшись от предложения. Ведь это было совсем неплохо — впредь не откликаться на действие женских чар, никогда не попадаться в капканы любви, никогда не становиться игрушкой в женских руках…

«Нет, нет, — стал думать Магнус, возобновив путь. — Я хочу любви, хочу настоящей глубокой близости, какая может существовать только между мужчиной и женщиной, я хочу мира, покоя и сердечной привязанности — как у моих родителей, как у короля Туана и королевы Катарины, как у еще нескольких супружеских пар…»

Мир и покой?

Что ж, родители порой ссорились. Супружество не означало автоматического окончания любых конфликтов. Оно являлось началом долгого процесса совместного труда, борьбы с тщеславием, ложной гордыней и эгоизмом. Ижеланную сердечную близость надо было завоевывать, как драгоценный трофей, снова и снова, каждый день. Такое счастье не было чудом, сотворенным священником у алтаря. Магнус хорошо знал это, он был к этому готов, он, пожалуй, даже жаждал этого…

Нет. Теперь он был вынужден себе признаться в том, что особой жажды уже не испытывал. Он осознал, что возможность получения сердечной раны — и даже увечья — слишком велика. Рискнуть открыть свое сердце можно было только с очень редкой женщиной — нежной, мягкой, но при этом сильной, любящей, жертвенной, которая полюбила бы его больше, чем самое себя. Мало этого — и сам он должен был полюбить такую женщину так же сильно, как она его. Магнус уже начал сомневаться в том, что такая женщина вообще есть на свете. Он гадал, встретит ли когда-нибудь ту, которая полюбит его просто так, ради него самого, а не ради положения в свете и достатка, какой он мог бы ей дать, — ту женщину, что способна любить бескорыстно.

Он остановился как вкопанный, потрясенный неожиданным озарением. Он мог никогда не встретить такую женщину, если бы на всю жизнь остался в Грамерае, где все знали его как сына Верховного Чародея, которого ожидали власть и богатство. Нет. Ни одна женщина в этой стране не посмотрела бы на него без мысли о том, что он способен подарить ей звание супруги самого влиятельного человека в королевстве — после короля и королевы, разумеется. Нет, никто здесь не полюбит его просто так — никому такое и в голову не придет!

А это означало, что он должен покинуть Грамерай.

Эта мысль испугала Магнуса. Нет, это было невозможно! Но как только он об этом подумал, ему сразу ужасно захотелось оказаться где-нибудь, где его никто не знает, где он для всех будет просто Магнус — сам по себе, один, способный завоевать собственную репутацию…

И понять, на что годен?

Магнус пожал плечами и зашагал дальше по лесу в еще более мрачном настроении.

Но вот лес вдруг кончился. Тропа вывела Магнуса на луг, где весело пестрели осенние цветы, а листва на кустах желтела и краснела. Магнус с изумлением обнаружил, что в этом году он даже не заметил примет осени.

Неожиданно из-за роскошного занавеса осенней листвы вышла женщина, и красота природы сразу померкла. Магнус широко раскрыл глаза. Все на свете тут же потеряло значение — кроме нее. Платье облегало красивую фигуру. Женщина шла, покачивая бедрами, ее походка напоминала чувственную музыку. Длинные волосы цвета воронова крыла развевались на легком ветру. Красавица была стройной и хрупкой, с тонкими чертами лица. Она ступала так легко, что казалось, будто она не касается ступнями луговых трав. Магнусу она показалась похожей на эльфиек из Тир Хлиса, хотя ростом была гораздо ниже них и потому выглядела, будто дитя эльфов.

Но вот она подошла ближе, и Магнус смог разглядеть ее глаза — и она показалась ему еще более похожей на сказочное создание. Взгляд ее огромных глаз был одновременно и весел, и печален… и дик, так дик! Красавица неотрывно смотрела на Магнуса, и он забыл обо всем на свете, о себе самом, он знал только, что перед ним — самая прекрасная женщина, какую он когда-либо видел, что ему безумно хочется быть с нею.

— Приветствую тебя, сэр рыцарь, — проговорила женщина хрипловатым грудным голосом. — Не прогуляешься ли со мной немного?

— С радостью!

Магнус протянул руку — но замер, боясь даже притронуться к дивному созданию.

Заметив это, женщина улыбнулась, и в ее улыбке была странная радость. Она шагнула ближе — так близко, что их губы почти соприкоснулись.

— Разве ты не хочешь увести меня… далеко?

— Хочу! Так далеко, что весь мир будет принадлежать только нам!

Магнус обернулся и пронзительно свистнул. Незнакомка рассмеялась и тоже издала необыкновенно мелодичный свист.

Из леса вышел конь Магнуса. Нечего было дивиться тому, что он таращил глаза и раздувал ноздри — ведь Магнус телепортировал его оттуда, где конь мирно пасся, а пасся он неподалеку от лесной деревушки Веальдебинде. Бедное животное было напугано и встревожено, хотя мало что почувствовало, кроме немного странного ощущения.

Но Магнусу было не до того, чтобы сострадать коню. Он не думал ни о чем, кроме прекрасной незнакомки.

Он обхватил ее за талию, поднял, усадил в седло, вспрыгнул сам и уселся позади нее. Конь затанцевал вбок. Всадница его явно не порадовала. Но Магнус пришпорил коня, тот присмирел и побежал рысью.

— Быстрее! — воскликнула красавица. — Быстрее! Еще быстрее!

Магнус пустил коня галопом. Девушка захлопала в ладоши. Магнус в страхе крепко обхватил ее за талию, чтобы она не вылетела из седла. Она рассмеялась и прокричала, как безумная:

— Быстрее!

Магнус снова пришпорил коня. Галоп стал еще более стремительным. Трижды Магнус и его спутница проскакали вокруг луга. Только потом сын чародея осознал, что скакали они против часовой стрелки. После третьего круга он заметил, что лес вокруг странным образом изменился.

— Вперед! — прокричала девушка. Магнус не мог противиться ее желанию и направил коня по тропе через лес. Конь испуганно, протестующе заржал, но Магнус думал только о том, чтобы сделать приятное красавице. От звука ее диковатого пронзительного смеха его охватывал странный трепет. Они мчались по лесу, удивительным образом ухитряясь не задевать низко нависающие ветки, не налетая на стволы деревьев. Девушка раскачивалась в седле из стороны в сторону, и Магнус вместе с нею, боясь за нее. Но только он успевал поддержать ее справа, как она уклонялась влево и все время распевала высоким голосом песню на непонятном языке. Песня словно бы проникала в каждую клеточку тела Магнуса.

Наконец деревья расступились, и конь вынес Магнуса и девушку на крутой берег, у подножия которого сверкало гладью озеро.

— Хватит! — крикнула девушка, и Магнус натянул поводья. Затем он спрыгнул с коня и помог спешиться незнакомке. Он даже не обратил внимания на то, как взмылен конь, как он в страхе выпучил глаза. Он равнодушно отвернулся, бросив скакуна на произвол судьбы, и подал руку девушке.

— Вон там! — Она вдруг резко остановилась и указала себе под ноги.

— Что там, леди? — Магнус присмотрелся, но не увидел ничего, кроме пожелтевшей к осени травы.

— Под землей! Там сладкие коренья! Выкопай их для меня, я проголодалась!

Даже и не помыслив об отказе, Магнус опустился на колени и принялся рыть землю кинжалом. И точно, под землей оказались коренья. Магнус сбегал к озеру, вымыл коренья и бегом вернулся к ней.

— Благодарю тебя. — Она взяла у него корешок, откусила кусочек и протянула ему, весело сверкая глазами. — Поешь!

Магнус послушно откусил и разжевал корешок. Тот оказался сладким, но со странным, экзотическим привкусом. Когда Магнус посмотрел на красавицу, мир вокруг затуманился и потускнел, только девушка осталась яркой и живой.

— Пойдем! — Она скользнула мимо него легкой, танцующей походкой.

Он пошел за ней.

Она остановилась возле дуплистого дерева.

— Мед! Конечно, пчелы поделятся с нами! Набери для меня меда!

Магнус и не подумал возражать. Он мысленно нагнал на пчел сон, запустил руку в дупло и вынул соты. При виде спящих пчел, падавших с сот на землю, девушка широко раскрыла глаза, но соты взяла, высунула розовый язык и накапала на него меда. Потом она протянула соты Магнусу. Он налил в рот меда и обнаружил, что никогда не пробовал такого сладкого лакомства со странным, незнакомым привкусом. Посмотрел на девушку — и ему показалось, что она светится.

А она, приплясывая и смеясь, отбежала от него. Магнус пошел за нею, боясь, что она убежит.

Похоже, девушка знала, куда направляется. Довольно скоро они с Магнусом вышли к маленькому гроту, дно которого поросло зеленым мхом. Вокруг цвели крокусы и тюльпаны, в трещинах окрестных камней пламенели розы, алели маки, белели анемоны. Магнус обрадовался, увидев осенью весенние цветы, но самым красивым цветком, конечно, была его спутница.

— Я хочу пить, — сказала она. — Принеси мне воды.

— Но где источник? — Магнус огляделся по сторонам.

— Тут нет источника, но на камнях есть роса.

Магнус принялся собирать влагу с камней и изумился: роса стекала ему на ладонь на диво крупными каплями. Девушка взяла его за руку и выпила воду с его ладони. Прикосновение ее губ вызвало у Магнуса сладкую дрожь. Но она отвела его руку и сказала:

— Пей.

И он испил последние капли росы и посмотрел на девушку. Он готов был поклясться, что все в мире исчезло для него, кроме ее сияющих глаз. Девушка качнулась к нему, проворковала что-то на незнакомом языке. Магнус не разобрал слов, но затрепетал, потому что все равно уловил смысл сказанного прекрасной незнакомкой. Она сказала: «Я очень люблю тебя». Магнус потянулся к ней, желая обнять, но она вывернулась и отбежала, и в итоге он обнял воздух. Девушка заливисто рассмеялась.

Но вдруг она умолкла, опечалилась, опустилась на землю.

— Что с тобой, прекрасная госпожа! — вскричал Магнус и упал перед нею на колени. — В чем причина твоей печали? Скажи, чем развеселить тебя, и я сделаю это — пусть даже мне придется обойти весь свет!

Девушка взглянула на него с застенчивой улыбкой.

— Корона из цветов развеселила бы меня, о рыцарь. — Она указала. — Вот из этих цветов.

Магнус порывисто вскочил и принялся срывать розы и фиалки и сплетать из них благоухающее кольцо. Когда венок был закончен, он надел его на голову девушки и был вознагражден ее смехом. Однако она тут же снова погрустнела.

— У меня нет браслетов!

— Они у тебя будут!

Он нарвал еще цветов и вернулся, сплел из них колечки поменьше и надел их на тонкие, хрупкие запястья девушки. Девушка взглянула на него с лукавой усмешкой — и вдруг упала на спину, легла на перину из папоротника. Ее тело тревожно изгибалось, грудь сотрясали беззвучные рыдания. Магнус не отрывал глаз от девушки. Он ничего не видел, кроме ее дивного тела, забыл обо всем, кроме тех восторгов, которые оно обещало. Но из глаз девушки текли слезы.

— О, что же так огорчает тебя? — Магнус упал на колени рядом с нею. — Скажи, скажи, что мне сделать, чтобы утешить тебя?

Но она только мотала головой и металась на земле. Рыдания сотрясали ее тело, с губ сорвался еле слышный стон. Магнус не мог более этого выносить. Страсть охватила его. Он наклонился и нежно поцеловал девушку в губы.

Она перестала метаться. Снова послышался стон — отчаянный и требовательный.

Магнус поцеловал ее еще раз — глубже и более страстно. Оторвавшись от губ девушки, он увидел, что та больше не плачет. Ее глаза были так дивно хороши, что словно притягивали к себе. Магнус наклонился и снова поцеловал красавицу. Ее губы разжались, кончик языка легко и игриво тронул его губы. Магнуса сковало по рукам и ногам. Она привстала, немного запрокинула назад его голову. Поцелуй становился все более и более страстным. Вскоре Магнус опустился рядом с нею на землю посреди папоротника и мхов, закрыл глаза и, забыв обо всем, кроме ее губ, погрузился в темноту.

Целую вечность — как ему казалось — он плыл в пространстве. Он перестал ощущать ее поцелуи, но все же почему-то знал о ее присутствии. А потом посреди мрака возник свет — сияющее бесформенное облако. Мало-помалу оно стало плотнее, разъединилось на несколько тучек, которые приобрели очертания человеческих фигур. Перед изумленным взором Магнуса предстала дюжина людей, а за ними — еще и еще, шеренга за шеренгой. Это были рыцари, но за ними следовали одетые в звериные шкуры воины-варвары, копья которых были увенчаны каменными наконечниками. Но у передовых рыцарей поверх шлемов блестели короны и обручи, на щитах были выбиты сложные рисунки гербов. Все они были худые, со впалыми щеками и бледные, очень бледные. Надвигаясь на Магнуса, они сверкали глазами. Еще несколько мгновений — и он услышал, как они хором шепчут:

— Несчастный смертный, ты обречен, тебе конец! Теперь и твоя душа навеки погрузится во мрак, ибо эта девица-эльф на самом деле — древняя колдунья, которая соблазнила и одурачила мужей сильнее и мудрее тебя и соблазнит еще многих. Она пьет кровь из самого сердца и вот сейчас уже пьет твою кровь. Она отнимет у тебя желание жить, всю радость бытия и насладится этим. И нет у тебя надежды уйти — нет, никакой надежды не осталось, ибо эта красавица беспощадна, она не ведает жалости.

Я убегу! — воскликнул Магнус в глубине собственного сознания, но хор рыцарей заглушил его голос.

— Тебе уже конец, потому что она наложила на тебя заклятие, а ты порадовался этому. Ты по своей воле отдался ей в плен, она не отпустит тебя, как не отпустила нас. Очень скоро ты присоединишься к нам — очнешься и поймешь, что тебе не хочется жить, не будешь испытывать ни голода, ни жажды, ни страсти, ни любви. Ты будешь скитаться по свету и мечтать лишь о том, чтобы хотя бы одним глазком вновь взглянуть на эту дивную красавицу — но даже этого она не дарует тебе. Она уже покинула тебя, ибо тебе больше нечего дать ей. Ты — пустой кубок, как все мы.

Рыцари раскрыли рты — черные провалы, ямины, пустоты… пустота объяла Магнуса во мраке. Он вскрикнул, заметался, отчаянно попытался очнуться…

И очнулся. Рывком сел — продрогший, одинокий. Он сидел на полу в каменной пещере, где не было ни мха, ни цветов. Порывы ветра заносили в пещеру холодную морось. Магнус в отчаянии огляделся по сторонам, но его прекрасной дамы и след простыл.

Тоска охватила его. Он попробовал преодолеть ее, попытался подняться на ноги. Ему хотелось уйти подальше отсюда — от графитно-серого озера, берега которого поросли жухлой осокой. Но жуткая слабость охватила его, и он опустился на камни. Думал, сумеет опять подняться, но понял, что не сумеет — это было ему не по силам. Он опустил голову и думал, что заплачет — но даже это у него не получилось. Все вышло так, как сказали призрачные воины. Девушка-фэйри забрала у него все жизненные силы, опустошила его, и теперь ему стало безразлично — жить или умереть. Он даже о самоубийстве помыслить не мог — такая апатия сковала его тело и думы. Теперь он нисколько не сомневался в том, что рыцари ему не солгали. Еще неделя — и он станет одним из них.

Но даже мысль об этом не тронула его.

Он сидел, одинокий и безучастный ко всему, и хотел только одного — услышать хоть какой-нибудь звук, кроме завывания ветра и плеска волн. Но ни один зверь не взлаивал и не выл, ни одна птица не пела.

(обратно)

10

Род волновался. Дело было не в том, что он потерял след Магнуса. Нет, он точно знал, где находится его сын. Однако он был свидетелем встречи Магнуса с красавицей-дикаркой, видел, как он усадил ее на своего коня, а потом тактично спрятался и отвернулся. Одно дело — оказаться рядом в случае опасности, а шпионить — совсем другое. Словом, Род ушел, разбил лагерь и стал убивать время как мог: вырезал из дерева безделушки да делал записи в дневнике. Конечно же, у него не было никаких причин бояться за Магнуса, но какая-то странная тревога не позволяла Роду собрать вещички и отправиться домой. На самом деле в другое время он вряд ли бы отправился за Магнусом. Но сейчас его сын был не в самом лучшем расположении духа, и потому — крайне уязвим. Конечно, в обычных обстоятельствах он страдал одной-единственной слабостью, но у этой слабости была тысяча хорошеньких мордашек и миллион приемов соблазна в запасе. Нельзя было сбрасывать со счетов и то, что Магнус именно сейчас был крайне недоволен жизнью и самим собой.

В общем, Род встал лагерем неподалеку и стал ждать. Он ждал долго. На смену сумеркам пришла ночь. Он попытался уснуть, но то и дело просыпался, потому что сны приходили все больше тревожные, неприятные. Как только забрезжил рассвет, Род поднялся, раздул угли, вскипятил воды, заварил травяной чай и стал ждать. Он опять ждал долго.

В конце концов Род не выдержал и попробовал подслушать мысли сына — вернее, даже не мысли, а настроение…

Сила отчаяния и тоски Магнуса была настолько велика, что Род едва на ногах удержался — таков был удар.

Он даже размышлять не стал, а сразу взмолился о помощи. О помощи он просил не кого-нибудь, а мать Магнуса, свою жену. Есть на свете проблемы, решить которые под силу только матери.

Гвен отозвалась в то же мгновение.

— Что с тобой, супруг мой? — встревоженно спросила она.

— Наш сын, — мысленно ответил Род. — Не знаю, что с ним, но из-за чего-то он вдруг жутко затосковал. Нет, я не так сказал… Я знаю из-за чего, как и почему.

— Опять какая-то женщина пожелала поиграть моим сыном?

Теперь к мыслям Гвен примешались гнев и жажда мщения. Было похоже, что она готова прикончить обидчицу Магнуса.

— Что-то в этом роде. Прилетай скорее, дорогая, ладно?

— Прилечу быстрее орла, — заверила его Гвен.

Род немного успокоился. Если Гвен сказала «быстрее орла», значит, так и будет. Он погасил костер и решил немного пройтись. Настала пора приступать к поискам.

Гвен приземлилась на вершине холмистой гряды, рядом с сосной, которую спалила молния, а новые ростки еще не пробились. Она отложила метлу и побежала к Роду. Он бросился ей навстречу и крепко обнял. Пару минут Гвен не сопротивлялась и стояла, прижавшись к мужу. Их тревоги и желание ободрить друг друга слились воедино. Но вот Гвен отстранилась и проговорила:

— Что подлая колдунья сделала с моим сыном?

— Точно сказать не могу — я только недавно настроился на мысли Магнуса, поэтому знаю только об итоге этой встречи. А повстречался он с какой-то красоткой-дикаркой, и она ускакала верхом вместе с ним. Наверное, она из него выжала все соки.

Гвен сдвинула брови. Видимо, она не совсем поняла, что имеет в виду муж, но все же главное уловила.

— Может быть, ему нужно одиночество, господин мой. Ты сам не раз говорил, что и тебя, случалось, больно ранили недобрые женщины.

— Было дело. Но мне повезло: я встретил тебя, и ты залечила все мои раны.

Гвен знала, что раны зажили не окончательно. На самом деле кое-какие из них она потом разбередила. Теперь она понимала, какую боль мужу приносили некоторые ее беспечные высказывания.

— Благодарю, господин мой, — выдохнула она, и их губы слились в долгом поцелуе. Когда они наконец отстранились друг от друга, Гвен улыбнулась, опустила глаза, а потом снова посмотрела на мужа. — И ты боишься, что Магнусу не встретится женщина, которая сумеет стереть из его памяти воспоминания о других?

— Или хотя бы добьется того, что эти воспоминания потеряют для него значение? — Род пожал плечами. — Может быть. Но ему придется долго ждать встречи с ней — и именно сейчас эта встреча под большим вопросом.

Гвен широко раскрыла глаза.

— Все так плохо?

И тут ее взгляд стал отстраненным. Она сосредоточилась на образах, которые непосредственно улавливала сознанием. Видимо, ей довелось пережить нешуточное потрясение — она вытаращила глаза и поежилась.

Род мгновенно настроился на телепатическую связь с женой и уловил отпечаток эмоций сына.

— Силы Небесные! — воскликнула Гвен. — Он погрузился в такую глубокую тоску, что, похоже, жаждет смерти!

— Но как же так? — простонал Род. — Он только что покончил с парой дамочек-хищниц, по сравнению с которыми волчицы смотрелись бы просто душками!

Гвен кивнула. Взгляд ее был полон мрачной решимости.

— Именно потому что он недавно получил отставку, он и стал так уязвим, господин мой.

— И наоборот, — проговорил Род. — Поэтому он — не в самом лучшем расположении духа, чтобы различать хороших женщин и дурных.

— Последняя уже успела соблазнить и ранить его. — Лицо Гвен от гнева потемнело. — Она ранила его и… выбросила. Сколько прошло времени с мгновения их встречи, супруг мой?

— Ночь и день. Мне не хотелось смущать Магнуса, я не пошел за ним по пятам.

Гвен удивленно покачала головой.

— Как же такая, как она, способна так быстро увлекать добродетельных мужчин, высасывать их сердца, а потом — выбрасывать! Пойдем, господин мой. Найдем его и освободим от ее чар.

Род догнал Гвен и взял ее за руку.

— А я думал: вот они подрастут — и мы сможем немного расслабиться, перестанем волноваться о них…

— Никогда не перестанем, супруг мой. Начнем поиски.

(обратно)

11

Магнус сидел на берегу свинцово-серого озера, опустив плечи и погрузившись в тоску. Род и Гвен в изумлении остановились — такое бездействие было так не похоже на их сына!

Гвен подошла, опустилась рядом с Магнусом на колени, коснулась ладонью его лба.

— Что мучает тебя, сынок?

— Любовь, — отозвался Магнус равнодушно. — Я замурован в ней.

Целую минуту Гвен смотрела в одну точку и пыталась разглядеть, что творится в разуме Магнуса. Наконец она встала и покачала головой.

— Все не так просто, супруг мой. Перед нами — работа опытной колдуньи, умеющей внушать другим свои мысли.

— Проективная телепатка? — Род нахмурился. — Выходит, она его, можно сказать, загипнотизировала?

— Да, и очень старательно. Ты называешь такое состояние, если я не ошибаюсь, «постгипнотической суггестией». Так вот, эта суггестия держит его крепче любого заклятия.

У Рода заныло сердце. Для того чтобы суггестия сработала, гипнотизерша должна была задеть какую-то струну в душе Магнуса — такую, какая издала бы звук отчаяния, уныния. Что же произошло с его сыном? Мальчик всегда был так подвижен, так полон положительных эмоций…

— Вставай, сынок, пойдем! — воскликнул Род. — Не позволяй врагу завладеть тобой окончательно!

Магнус одарил его рассеянным взглядом.

— Как же она может быть моим врагом, если я люблю ее без памяти?

— Она — враг, Магнус. Она хотела сделать тебе больно — и это ей удалось. Еще как удалось! Понимаю, это грубо, но ты должен постараться забыть о той черной патоке, в которую погружено твое сердце!

— Не могу.

— Но ты же понимаешь, что это чувство — не настоящее! Ты понимаешь, что она связала тебя по рукам и ногам иллюзией!

— Нет, отец, дело не только в иллюзии. У меня изменено гормональное равновесие и функция мозга. Ведьмин мох был обработан так, что изменил мои гены — пусть и совсем незначительно.

Гвен ахнула. Род вытаращил глаза.

— Ведьмин мох? Что она сделала? Опоила тебя приворотным зельем?

— Да. Но очаровала она меня с первого взгляда. Зелье только помогает тому, чтобы я не мог сбросить чары.

— Постарайся, сбрось их! Ни одна средневековая роковая женщина не может столько знать о физиологии!

— Ей это не было нужно. Ей достаточно было пожелать определенного действия. Ты же знаешь, что ведьмин мох умеет принимать какую угодно форму и обличье. Это растение реагирует на мысль телепата и потому способно менять мысли реципиента. В итоге в той массе взаимодействий, которая формирует наше тело и разум, одно изменение влечет за собой другое. Нет, я отлично представляю себе, что она со мной сделала, но это ничего не меняет. Я отчаянно люблю ее и сделаю для нее все, чего бы она ни пожелала.

— Но ты же понимаешь, что это не естественное, спонтанное чувство — не истинная любовь, а синтезированная эмоция!

— Да, все это я понимаю — но что толку от моего понимания? От чувства никуда не деться, его не изменить. — Магнус в тоске глубоко вздохнул. — О, отец! Мне кажется, что кровь вытекает из моего сердца по каплям — и я ничего не могу сделать, чтобы остановить кровотечение!

Род умоляюще посмотрел на Гвен.

— Ты можешь что-нибудь сделать?

Гвен покачала головой.

— Попробовать можно, но, боюсь, толку не будет — даже если получится, исцеление станет таким же жестоким, как сама болезнь. Пойми: сердечные хвори таковы, что мать не должна лечить их. Лечить Магнуса нужно не так.

— Но должна же быть хоть какая-то надежда!

Гвен вздохнула.

— Есть одна колдунья, о которой я слыхала. Она наделена даром целительства и могущественной жизненной силой.

Род недоверчиво сдвинул брови.

— Она более искушена в волшебстве, чем ты? Вот не думал, что в Грамерае найдется такая волшебница.

Гвен посмотрела на Рода и улыбнулась.

— Спасибо тебе за комплимент, супруг мой. Я и вправду многое умею, и все же есть кое-какие виды волшебства, в которых другие искушены больше меня.

— Но таких пока немного?

— Кроме моих детей — немного. Эта колдунья живет на западе и в тонкостях жизни понимает лучше других.

— Странно, что я никогда о ней не слышал.

— Немногие знают о ней. Она не ищет славы и не слишком любит заниматься целительством. Она старательно хранит свои секреты, даже имени своего не называет — и никогда не станет лечить того, кого могут исцелить другие. За дело она принимается только тогда, когда человеку грозит смерть.

Род взглянул на бледное лицо сына, на его опущенные плечи.

— Он годится по всем показаниям. Но как он найдет ее?

— Он должен ее разыскать. Эльфы говорят, что ее оберегают дозорные — существа, выслеживающие тех, кто страдает так сильно, что только она может помочь им. Они и отводят к ней таких страдальцев.

— А сами эльфы, выходит, не знают, где она обитает? — Род нахмурился. — И все-таки, насколько она могущественна, эта колдунья?

— Я сказала тебе: она знает о жизни все-как о ее внешней стороне, так и — что более важно — о внутренней. Эльфы наделены жизнью. Нет-нет, она даже их способна обмануть. Они могут сказать только приблизительно, где она живет, а поведать могут только о тех, кто побывал у нее и кого она исцелила.

— Отлично. А с этих счастливцев она наверняка берет обет молчания. Вот только эльфы — мастера читать чужие мысли. Итак, где она обитает?

— На Западе, как я уже сказала. Она живет где-то около узкого озера, затерянного посреди гор.

— Наверняка это излучина реки, отрезанная от основного русла, — понимающе кивнул Род. — Но, как правило, подобные водоемы располагаются неподалеку от нового русла. Значит, можно пойти вдоль берега, верно?

— Именно так. Это известная местность — там много озер и прудов.

— Озерный Край? Я слышал о нем.

— Да. Там она и живет.

— Но площадь этого района не меньше сотни квадратных миль! Более точных сведений нет?

— Придется удовольствоваться этим, — со вздохом проговорила Гвен.

Род сердито отвернулся, скрипнул зубами.

— Ладно, — кивнув, проговорил он, наклонился и взял Магнуса за руку. — Вставай, сынок. Пора идти.

Магнуса словно цепями приковали к земле. Он рассеянно уставился на отца.

— Не могу, отец.

— Можешь! — громко проговорил Род, стараясь унять тревогу. — Нужно только подняться и сесть на коня! Давай, сынок!

Он снова потянул Магнуса за руку.

На этот раз Магнус воспротивился.

— Нет, отец. Любовь всей моей жизни велела мне оставаться здесь. Я не могу противиться ее воле.

— Да ты высохнешь здесь! Умрешь от застоя крови! — Рода не на шутку испугал землистый цвет лица сына. Он пожалел о своих словах. — Нет причин здесь оставаться — и ты это понимаешь. Она просто хотела избавиться от тебя.

Магнус отвернулся и уронил голову на колени.

Гвен легко коснулась руки мужа.

— Это тоска. Его невозможно просто так выхватить из нее.

У Рода противно засосало под ложечкой. Что бы ни вытворила эта мерзавка, она ухитрилась так изменить биохимические процессы в теле Магнуса, что вогнала его в жуткую депрессию. Он мог бы спасти себя, но утратил волю.

— А ты не можешь вытащить его? Ну, я не знаю… Сооруди какую-нибудь стенку у него в сознании…

Гвен недоуменно посмотрела на мужа, но в следующее мгновение взгляд ее стал рассеянно-отстраненным. Она задумалась и вскоре кивнула.

— Стена внутри его сознания… Да — и еще одна, вокруг его сердца. Но должен быть какой-то внешний знак, супруг мой, нечто такое, что показало бы Магнусу, что на пути чар колдуньи стоит заслон.

— Какой же это может быть знак?

— Щит, который убережет его от злого колдовства. Поэтому его следует вырезать из рябины. От копья такой щит не защитит, а от стрел Купидона — сумеет.

— Думаю, в случившемся следует винить Эроса, — проворчал Род, отвернулся и отправился на поиски.

Гвен вернулась к сыну, опустилась на колени перед ним, приподняла его голову и приложила ладонь ко лбу.

Итак, Гвен приступила к оказанию первой эмоциональной помощи Магнусу, а Род — к поискам подходящего дерева.

Сравнительно недалеко от берега озера он нашел несколько поваленных деревьев. Осмотрев их, он обнаружил ствол рябины, постучал по нему и убедился, что он не гнилой, и вытащил свой кинжал с рубином на рукоятке. Установив режим резки на три сантиметра, Род приступил к работе. Загорелся красный луч. Род поднес кинжал к бревну и медленно провел лучом вниз, влево, вверх и вправо. Затем он отступил, взглянул на вырезанный прямоугольник, кивнул и выставил режим лазера на два фута, после чего углубил сделанные надрезы. Потом Род выключил резак и вынул из бревна заготовку, представлявшую собой часть цилиндра. Заготовку он уложил корой на землю, снова включил лазерный резак и принялся за удаление лишней древесины с внутренней стороны.

Он вернулся к Гвен, держа в руках прямоугольный выгнутый щит, похожий на часть стенки трубы. Гвен все еще занималась цслитсльством сознания сына, поэтому Род уселся неподалеку со щитом и резаком и, не тратя время зря, нарезал из кожи, припасенной для экстренных случаев, несколько полосок, присоединил их к щиту, после чего вырезал на лицевой поверхности щита несколько символов. Щит был сработан быстро и легко, но получился похожим на те, которыми пользовались римские легионеры, поэтому Род добавил парочку римских орлов и придал им форму барельефов. Критически осмотрев продукт своего труда, он добавил буквы SPQR^[57] и убрал кинжал в ножны. Как раз в это мгновение Гвен закончила свою работу и поднялась — медленно и скованно, поскольку довольно долго простояла на коленях. Род бросился к ней, подал руку, она оперлась на нее с благодарной улыбкой и тут увидела щит.

— О! — выдохнула она. — Он славно сработан, супруг мой! А теперь подними Магнуса.

Легко сказать, но трудно сделать. Магнус весил больше двухсот фунтов. Он не помогал отцу, но, с другой стороны, и не сопротивлялся. В итоге мышечные усилия отца в сопровождении телекинеза матери дали — таки результат, и молодой человек был поставлен на ноги.

— Дай ему щит, — проговорила Гвен, от напряжения наморщив лоб и стиснув зубы.

Род приподнял руку сына и продел ее в кожаные лямки с внутренней стороны щита.

— Рябиновый щит защитит твое тело, — проговорила Гвен нараспев, пристально глядя в глаза Магнуса. — Заклинание, соединенное с ним, защитит твое сердце. Иди, сын мой. Колдовское заклятие более не властно над тобой.

Магнус стоял словно каменный. Но вот наконец он сдвинул брови и сделал шаг.

— Я могу ходить, — удивленно, озадаченно проговорил он, сделал еще один шаг, отвернулся от воды. — Если не смотреть на озеро, я могу ходить!

— Можешь, — заверила его Гвен.

Магнус обреченно опустил плечи.

— Толку мало, мама. Мое сердце истекает кровью, моя душа больна.

— Так и есть, — тихо произнесла Гвен. — Поэтому ты должен отправиться к той, которая сильнее и искуснее меня. На западе, возле узкого озера, живет колдунья. Она сделает для тебя то, чего я не умею. Она исцелит тебя.

Но Магнус покачал головой.

— Даже живая вода не сможет смыть с меня эту тягучую тоску.

Гвен кивнула.

— Ты ранен изнутри, и даже чистейшая вода не в силах омыть эту рану. Я не знаю, как оживлять то, что умирает. Никто, кроме Западной Колдуньи, не сумеет исцелить тебя.

— Пойдем, сынок. — Род взял сына под руку и повел к коням. — Давай сядем верхом и поедем.

Но Гвен коснулась его плеча и остановила.

— Нет. Ты не ранен, и колдунья не подпустит его к себе, если с Магнусом будешь ты, и никто из ее дозорных не проведет его к ней.

— Но его нельзя отпускать одного! В таком состоянии!

— Придется, — возразила Гвен, и в ее голосе прозвучала звонкая сталь. — Я тоже безмерно горюю о том, что должна видеть его боль и отпустить его в одинокое странствие, но он сам должен обрести исцеление, супруг мой. Мы не можем сопровождать его.

Род помрачнел. Все в нем противилось этой мысли, но он понимал, что жена права. Он снова взял сына за руку и отвел взгляд.

— Что ж, по крайней мере мы можем дать ему лучшего проводника. Векс, будь так добр, согни колени и ляг на землю. Боюсь, Магнус слишком слаб и не сможет даже вставить ногу в стремя.

— Мне тоже кажется, что это маловероятно, — отозвался могучий черный конь и опустился на колени.

Магнус равнодушно позволил отцу усадить себя в седло. Затем Векс медленно и осторожно поднялся.

Гвен подошла, взяла сына за руки и посмотрела на него. Впервые в ее взгляде отразилась глубина ее тревоги.

— Доброго пути, сынок. Да поможет тебе Бог разыскать Западную Деву.

— У меня такое чувство, что кровь продолжает вытекать из моего сердца, мама, — еле слышно проговорил молодой великан.

— Никто, кроме Западной Колдуньи, не сумеет исцелить твое раненое сердце. В путь, сынок, — и поскорее.

— Спасибо, мама. — На миг Магнус сжал руку матери, потом пожал руку отца. — И тебе спасибо, отец. Пожелай мне удачи.

— Желаю, — ответил Род. — И всегда буду желать.

(обратно)

12

Село солнце, и небо наполнилось жемчужным светом. Мало-помалу начали сгущаться сумерки. Магнус выехал из небольшой долины. На самом деле Векс шел вперед сам, Магнус не правил им, поскольку был слишком слаб и погружен в черную меланхолию и полную пассивность. Векс пятьсот лет служил людям и потому хорошо знал, когда человека стоит вызывать на разговор, а когда такие попытки бесполезны. Конь-робот тактично помалкивал и обращался к молодому человеку только тогда, когда они оказывались на скрещениях дорог или на развилке — спрашивал, в какую сторону Магнус предпочел бы повернуть. Всякий раз Магнус с трудом отрешался от мрачных раздумий, хмуро смотрел по сторонам и отвечал:

— Мне все равно. Выбирай сам.

Векс другого и не ожидал — просто он не пренебрегал возможностью хотя бы время от времени на несколько минут вывести Магнуса из ступора. Он опасался, что, будучи предоставленным самому себе, молодой человек окончательно погрязнет в пучине депрессии.

Через некоторое время Векс вышел к проселочной дороге — не слишком широкой, но все же такой, по которой конь мог бежать рысью. Магнуса раскачало в седле, и он был вынужден ухватиться за луку, сжать бока Векса коленями и немного выпрямить спину.

— Векс! Ты разве не можешь бежать ровнее? Я чуть не свалился!

— Пойду галопом, Магнус.

Векс набрал скорость, его бег стал более плавным. Магнус что-то проворчал себе под нос, но удержался в седле. Он снова впал в апатию, но теперь его ступор стал не таким глубоким.

На самом деле Векс мог бы при любой скорости бега создавать у всадника ощущение, будто он сидит в кресле-качалке. Однако отвлекающий маневр сработал.

Затем настало время для более серьезного маневра, который потребовал, чтобы молодой человек поработал головой. Векс вынес Магнуса на горный перевал, где росло сухое, корявое и голое дерево без единого листочка. На суку этого дерева, сунув голову под крыло, мирно спала большая черная птица. Но как только Векс поравнялся с деревом, птица подняла голову и воззрилась на Магнуса недобрыми желтыми глазами. Приближалась ночь, и в темноте глаза птицы неприятно светились.

— Падаль! — крикнула птица.

Этот звук вывел Магнуса из транса.

— Что ты за птица?!

— Я — птица, которая питается тухлятиной, а от тебя как раз гнильцой попахивает! Ну, что там у тебя протухло?

— Ничего, — ответил Магнус и хотел было сказать птице, что она сама — падаль, но не нашел в себе силы.

— А вот и врешь, потому как сердечко-то у тебя с гнильцой. Берегись, сынок чародейский!

Магнус мрачно воззрился на птицу. Мозг у него работал с трудом, мысли формировались медленно и туго, но он попытался подтолкнуть их.

— Ты не настоящая птица, а творение колдуна или колдуньи.

— А ты, что же, такой настоящий, а? — каркнул в ответ ворон. — Как глянешь на тебя — сразу ясно, что тебя сотворили чародей и волшебница.

— Так и есть. Но ты откуда знаешь?

— А мне госпожа моя про то поведала. Кар-р-р-р-р! — Несколько секунд ворон каркал — не то кашлял, не то смеялся, — потом опустил голову и почесал когтями макушку. Посмотрел на Магнуса и поинтересовался: — А чего это ты едешь на ночь глядя, а?

— Я спешу. Мне нужно разыскать Западную Деву.

— Ну, тогда ты зря торопишься, потому как никакой такой девы нету и в помине. Она шлюха, она никогда не хранила верность ни одному из мужчин!

— Но как же так? — Магнус озадаченно сдвинул брови. — Мне говорили, что она так бережет себя и не любит говорить со смертными.

— Ну и дура! А ты, рыцарь молодой, тем более дурак, если хочешь разыскать ее! Ка-а-а-а-ар-р-р! Ну уж если тебе невтерпеж, то гляди: нижнюю дорогу не выбирай, всегда езжай по верхней! Правда, если честно, так лучше бы тебе вернуться туда, откуда пришел! Все, ступай прочь!

На миг Магнуса охватило искушение последовать совету ворона — повернуть коня и возвратиться к свинцовому озеру, где ему велела оставаться его возлюбленная. Но Векс не дал ему принять такое решение, рванул с места в карьер, и Магнус едва успел удержаться за седельную луку. Потом уже было слишком поздно думать о смене направления. Магнус смог только обернуться и одарить наглую птицу свирепым взглядом. А ворон уже снова убрал голову под крыло — ему не было положительно никакого дела до чьего бы то ни было возмущения и недовольства.

К тому времени когда Векс взял курс на север, вдоль горного хребта, уже наступила ночь. Перемена направления бега коня ненадолго вывела Магнуса из ступора.

— Ты свернул с дороги, — отмстил он.

— Дорога спускалась вниз, Магнус, в долину. Этот ворон, слепленный из ведьмина мха, сказал нам, чтобы мы старались держаться верхних дорог. Впереди горы.

Магнус вгляделся в темноту.

— Я их не вижу.

— Я тоже не вижу, Магнус, — обычным зрением. Но радар регистрирует впереди крупную ландшафтную массу.

— Что ж… — Магнус задумался. — Но как же мы сможем встретить на своем пути других дозорных колдуньи, если тут нет дороги?

— Подозреваю, что путь к узкому озеру следует выбирать за счет последовательного исключения вариантов. Наверняка он известен всем прислужникам этой дамы.

— Думаешь, ее часовые как раз и расставлены в местах, где приходится выбирать путь? — Магнус кивнул. — Ну ладно.

И он опять погрузился в апатию. Разве Всксу нужны были его соображения?

Векс бежал неустанным стремительным галопом, преодолевая милю за милей по болотистым пустошам. Магнус покачивался в седле и молчал. Казалось, он спит — или умер. Векс мчался по пустоши, постоянно ощупывая сонаром местность — не встретится ли на пути трясина.

В конце концов конь-робот доскакал до болота, раскинувшегося ярдов на сто в обе стороны. На самом деле тропа, похоже, дальше шла как раз прямо через болото, но когда Векс доскакал до его края, оказалось, что тропа все-таки огибает его — причем расходится в обе стороны. Векс замедлил бег, остановился и задумался над выбором дороги.

Прекращение движения вывело Магнуса из ступора, и на этот раз он, а не Векс, первым заметил две светящиеся точки рядом с кустиками вереска.

— Я — Магнус Гэллоугласс, мне нужна помощь Зеленой Колдуньи с Запада! — громко проговорил он.

— С кем ты говоришь, Магнус? — спросил Векс, но молодой человек странным образом ожил — более или менее — и спешился. Векс забеспокоился и стал пристально следить за Магнусом.

Магнус встал на колени около зарослей вереска и раздвинул ветки. На земле, тяжело дыша, лежала лисица. Увидев человека, она с трудом поднялась на ноги, желая убежать, но не смогла: послышался звон металла, и лисица жалобно пискнула от боли.

— Она попала в капкан, — нахмурившись, проговорил Магнус, и задумался. По идее ему не следовало освобождать этого хищного зверя. Отпустит он лисицу — и какой-нибудь крестьянин недосчитается нескольких цыплят.

И все же Магнусу было нестерпимо смотреть на угодившего в беду меньшого брата. Жалость шевельнулась в его душе, он отложил в сторону щит и, бормоча утешительные слова, осторожно немного подтянул лисицу назад, к капкану, и разжал его «челюсти». Лисица рванулась с места, уковыляла на несколько шагов, но с каждым шагом ее хромота становилась все менее и менее заметной. Пробежав футов двадцать, он совсем перестала хромать, остановилась, развернулась, и стали видны только ее глаза — две светящиеся точки в темноте.

Магнус озадаченно сдвинул брови. Такое поведение было не слишком типичным для лис.

— Не бойся, маленький друг, я не обижу тебя. Ступай своей дорогой, а я пойду моей.

Магнус отвернулся, поднял с земли щит и снова взобрался на спину Векса.

Однако светящиеся точки приблизились, зверь стал виден более или менее отчетливо, покрытый пушистым мехом цвета угасающего огня. Лисица подошла ближе и уселась на землю у самых ног Векса.

— Зачем ты ищешь Зеленую Колдунью, смертный? Разве ты ранен?

Магнус ошеломленно вытаращил глаза, но вскоре понял, что видит перед собой еще одного часового Зеленой Колдуньи.

— Я не ранен, но заклят, о Хитрый Зверь.

— И думаешь, что колдунья сумеет снять с тебя заклятие?

— Молюсь о том, чтобы это ей удалось, — ответил Магнус. — Потому что если это не случится, я иссохну и умру.

— Не хотелось бы, чтобы такой красавец расстался с жизнью во цвете лет, — произнесла в ответ лисица. — Поезжай на север. Правая дорога идет на подъем.

— И что меня там ждет?

— Ну… Может, лес, где деревья никогда не сбрасывают листву. — Лисица усмехнулась и вылизала шерсть на той лапе, что побывала в капкане. — А может — жирненькие курочки. А если они тебе встретятся, ты уж прибереги парочку для меня.

Магнус намек понял. Едва заметно улыбнувшись, он запустил руку в седельную сумку, нашел немного солонины, которую отец всегда брал с собой в походы, и бросил кусок лисице. Она подпрыгнула и схватила мясо зубами.

— Осторожней, — предупредил Магнус. — Оно соленое.

— Мясо — оно и есть мясо, — пережевывая угощение, пробормотала лисица. — Съем, не поперхнусь. Скатертью дорожка, молодой смертный.

С этими словами она развернулась и побежала к лесу.

Векс тронулся с места. Магнус улыбнулся, но тут же снова впал в транс.

Обогнув болото, Векс снова перешел на быстрый галоп и, взбежав на пригорок, поскакал по предгорьям. Магнусвздрогнул, очнулся, встревожился.

— Что такое? Где?

— Ничего особенного, Магнус. Ты, наверное, уснул, и тебе приснился сон?

— Нет, Векс! Мимо нас проскакал всадник — весь черный, как полночь, а его конь — темнее самой мрачной тени! Его плащ развевался подобно крыльям, а глаза сверкали, как угли!

— Никто нам не встретился, Магнус. И близко никого не было. Только мелкие зверьки шуршат в траве — барсуки да ежи.

— Но я готов поклясться, он был! — Магнус посмотрел на луну и ахнул. — Да вот же он! Он на луне, это его силуэт!

Векс поднял голову и увидел, что пятна кратеров на поверхности большей из двух грамерайских лун выглядят точно так же, как обычно. Однако он допустил, что молодому человеку в полуобморочном состоянии рисунок этих пятен и вправду мог бы напомнить очертания лошади и всадника.

— Что ж, давай предположим, что это был еще один из дозорных колдуньи. С какой стороны он скакал?

— Слева. Он обогнал нас.

— В таком случае давай исследуем это направление.

Векс повернул влево, сошел с дороги.

— А он не мог предупреждать нас об опасности?

— Не исключено, — отозвался Векс. — Но я пока никакой опасности не чувствую.

— А тропы не видишь?

Несколько минут робот молчал, затем ответил:

— Через каждые несколько сотен ярдов лежат груды камней. Они очень похожи одна на другую. Да, пожалуй, это можно считать указанием направления.

И тут неожиданно начался подъем, и вскоре они оказались на широкой и пыльной дороге, белевшей под луной. Внизу, в ночной тени лежала долина, поросшая хвойным лесом. Ближе к краю стояли несколько молодых дубов. Листва с них облетела, но кое-где с ветвей свисали лианы с белыми ягодками.

Векс остановился. Он и Магнус смотрели на лес и возвышавшуюся за ним гору. В это время над их головами пролетела тень. На миг на поверхности белесой дорожной пыли ясно запечатлелся силуэт распростершей крылья птицы. Небольшой сокол взмыл ввысь и улетел прочь. За ним следом устремился орел. Размахивая могучими крыльями, он поймал восходящий поток воздуха и поднялся вверх быстрее сокола. Он безошибочно следовал за своей жертвой.

Магнус понял тактику орла: тот собирался зависнуть прямо над соколом, а потом резко спикировать вниз. Конечно, это его совершенно не касалось, но он ничего не мог с собой поделать — участь более слабой птицы напомнила ему о собственной судьбе. Магнус поднял голову и стал следить за полетом орла.

Хищная птица дрогнула в полете и начала описывать широкую дугу. Магнус нашел взглядом сокола. Ему он тоже передал мысленный призыв. Обе птицы против своей воли полетели обратно, к молодому человеку. Воля его была так сильна, что ни сокол, ни орел не могли ей противиться. Выпустив когти, обе птицы уселись на ветки деревьев, стоявших по разные стороны от Магнуса. Он строго посмотрел на птиц по очереди и вступил в безмолвный разговор с ними. Если бы эту беседу разума с разумом можно было озвучить, получилось бы примерно вот что:

— Орел, почему ты гонишься за соколом? Разве не знаешь, что он — не добыча для тебя?

— Он украл у меня добычу! А если он отнимает у меня пищу, то сам должен стать ею!

— Как же так? — Магнус обратился к соколу: — Что ты украл у орла?

Приглядевшись, он увидел, что сокол сжимает в когтях мышь.

— Всего лишь этого маленького теплого зверька.

— Такую жалкую добычу? — Магнус устремил взгляд на орла. — Да ты и заметить эту мелочь не должен был!

— Должен был, не должен был… Она моя! Я бросился на нее, а этот выскочка меня опередил!

— Добыча принадлежит тому, кто ее первый схватит!

— Если так, то я сейчас схвачу тебя!

Орел расправил крылья.

— Прекрати! — отдал ему мысленный приказ Магнус и снова вытащил из седельной сумки пригоршню солонины. — Оставь сокола в покое, и я дам тебе это!

Орел с интересом уставился на мясо.

— Это что за зверь? — осведомился он.

— Это мясо оленя, который слишком велик для того, чтобы стать твоей добычей.

— Дай мне!

Магнус бросил орлу кусочек пеммикана. Птица схватила мясо на лету крючковатым клювом и мгновенно проглотила.

— Неплохо, — похвалил орел угощение. — Дай еще, и я больше не стану гоняться за соколом.

Магнус выбрал кусок побольше и кивнул соколу:

— Улетай!

— С превеликим удовольствием! — воскликнула птица и умчалась прочь. — Я отплачу тебе услугой за услугу!

Магнус швырнул мясо орлу. Тот схватил кусок и, шумно забив крыльями, взмыл в ночное небо и вскоре скрылся из глаз.

Магнус покачал головой.

— В путь, Векс.

Но орел не улетел далеко. Он снизился и, описав несколько кругов, завис на небольшой высоте над всадником и конем.

— Назови свое имя, всадник! Ты славно поступил — немногие бы повели себя так. Зачем ты сюда пожаловал?

— Меня зовут Магнус Гэллоугласс, — отвечал молодой человек, стараясь следить за парением птицы. — И я ищу Зеленую Колдунью с Запада.

— Если так, то нарви побольше омелы, — крикнул орел, и его голос при свете луны прозвучал пугающе. — Возьми ягоды с собой — они помогут тебе найти дорогу! — Птица отлетела в сторону и прокричала: — А потом взбирайся вверх, до самых туч! И разыщи русло высохшего ручья!

— Но как же я его узнаю? — громко вопросил Магнус, но орел издал протяжный, душераздирающий клекот и отвернулся от Магнуса. Вспомнив о хороших манерах, Магнус опомнился, вытащил из седельной сумки еще один кусок солонины и подбросил его вверх. Орел спикировал вниз, схватил подношение на лету и прокричал:

— Доброй дороги, смертный! Будь стойким! А если я тебе понадоблюсь, только позови!

И его поглотил ночной мрак.

— По крайней мере похоже на то, что она полагает меня достойным ее забот, — пробормотал Магнус. — Или она, или ее стражи. В путь, Векс. Пройди под дубами, мне нужно нарвать омелы.

Векс зашагал вперед, тайно радуясь тому, что Магнус проявляет столь явные признаки жизни.

Он даже набрался сил для того, чтобы вскарабкаться на седло и встать в полный рост, придерживаясь за ветки — подумать только, а ведь прежде Магнус был ловок, как горный козел! — и срезал несколько шаров омелы, усеянных белыми ягодками. Держа их под мышкой, он медленно и осторожно опустился и сел.

— И что мне с ними делать? — рассеянно пробормотал он.

— Не сомневаюсь: вопрос об области их применения со временем прояснится, Магнус. Дорога уходит на подъем. Ты готов?

— Готов — если это можно так назвать, — проворчал Магнус, сжал коленями бока коня-робота и ухватил поводья свободной рукой. — Трогай, Векс.

Векс зашагал вперед. Все выше и выше забирались они в горы. Где-то определенно находился водоем: время от времени тропу пересекали узкие ручейки. На пути встретилось даже небольшое болотце, куда впадало несколько речушек, потом — заросли высохших камышей, окутанных клубами тумана. Магнус крепче сжал поводья.

— Ты можешь искать дорогу с помощью радара, Векс?

— Могу, Магнус, и делаю это, но я должен идти медленно. Радиус действия радара имеет ограничения, как и точность. Я не могу быть на сто процентов уверен в условиях на дороге.

А потом с обеих сторон подступили скальные стенки. Несмотря на туман, Магнус чувствовал, что со всех сторон окружен камнем — подсказывало гулкое эхо стука копыт Векса.

— Мы в ущелье, да, Векс?

— Верно, Магнус. Здесь имеют место признаки эрозии — когда-то здесь на самом деле протекала река.

Туман немного рассеялся, и Магнус увидел стены ущелья — налегающие друг на друга слои породы. Кое-где сверкали блестки слюды. Впереди виднелся выход из лощины.

— Где была река, там ведь и озеро может оказаться, правда?

— Правда, Магнус. Но еще важнее вот что: бывшее русло может указывать на то, что течение реки изменилось, и образовалась та самая изолированная излучина, о которой говорил твой отец.

— Понятно, — кивнул Магнус. — Ну, давай поглядим, что там, за ущельем.

Бывшую речную долину они покинули, когда начало светать. Странный рассеянный свет залил все вокруг. Перед Магнусом и Вексом простиралось каменистое нагорье. Тропа плавно спускалась к выгнутому подковой озеру. Ветер морщил его поверхность, по ней гуляла легкая рябь.

Магнус сам удивился тому, что вдруг напрягся и насторожился.

— Что мне теперь делать?

— Попробуй воспользоваться омелой, — предложил Векс.

— Как именно?

Робот помолчал. Обшарил базы данных, провел корреляции.

— В древности, когда омелу употребляли во время ритуалов, люди приносили дары божествам, которых видели в природных объектах. Представь себе эту Зеленую Колдунью духом реки. Твоим даром будет омела.

Магнус кивнул и осторожно спешился.

— Постой здесь, а я спущусь к воде.

— Постою. Но если позовешь, я сразу прибегу, Магнус.

— Да, пожалуйста. — Молодой чародей взял свой рябиновый щит и, придерживая шары омелы под мышкой, начал медленно спускаться к берегу озера. Подойдя к кромке воды, он бросил омелу в озеро и прокричал:

— Озерная Дева, будь милостива ко мне!

Ничего не произошло. Поверхность воды, как и прежде, была лишь подернута легкой рябью.

Магнус уже решил, что потерпел неудачу, что все его ночное странствие оказалось бессмысленной шуткой, когда…

Фонтаном всплеснулась вода в озере, и на поверхность вынырнула женщина. Магнус вытаращил глаза. Перед ним была не дряхлая старуха и даже не женщина в расцвете лет, но девушка — пожалуй, даже младше него, по крайней мере на первый взгляд. Единственным ее одеянием были длинные темные волосы, окутывавшие ее плечи, грудь и бедра. У Магнуса от боли сдавило грудь. От красоты девушки у него перехватило дыхание.

Но вот она вышла из воды, прошла по легким волнам к берегу и, не сказав ни слова, куда-то удалилась в предрассветных сумерках. Магнус очнулся от полузабытья и крикнул:

— Векс!

— Я здесь, Магнус.

Огромный черный конь в одно мгновение оказался рядом.

Магнус бросил на землю остатки омелы и вскочил в седло.

— Скорее за ней, Векс! Я проделал слишком долгий путь, я ждал слишком долго. Нельзя, чтобы меня вот так отвергли!

Векс направился за убегавшей девушкой, радуясь тому, что Магнус ведет себя намного более живо, чем прежде.

Как ни странно, девушка бежала быстрее коня. А может быть, в этом и не было ничего удивительного — ведь она явно была искушена в волшебстве. Магнус смотрел только вперед, зачарованный тем, как мелькают в свете бледнеющей луны ее длинные белые ноги, как развевается на ветру роскошная черная грива волос, более прекрасная, чем любой наряд. В конце концов Магнус вспомнил о своих недавних знакомцах и, сосредоточившись, выкрикнул мысленный призыв:

— Лисица и орел! Сокол! Помогите мне, как я помог вам! Сделайте так, чтобы эта девушка свернула с дороги!

И все трое тут же явились на его зов — так быстро, будто все время следовали за ним. Орел и сокол стремительно полетели навстречу девушке, лисица перебежала ей дорогу и подпрыгнула — напугала, сделав вид, что хочет цапнуть за лодыжку. Девушка остановилась, стала размахивать руками, чтобы отогнать зверя и птиц, и в это мгновение ее нагнал Векс. Она испуганно оглянулась, а конь скакнул вперед и загородил ей дорогу. Девушка завернулась в длинные волосы. У Магнуса снова кольнуло сердце и дух перехватило при виде ее красоты и совершенства. Он даже не заметил, что лисица, орел и сокол исчезли так же внезапно, как появились.

Девушка отступила на шаг.

— Господин, почему ты так неучтив со мною?

Магнус обрел дар речи и горячо возразил:

— О прекрасная дева, я ни за что на свете не причиню тебе зла — но кровь вытекает из моего сердца по каплям, и только ты можешь помочь мне.

Удивительно, но боль, сжимавшая его сердце, почему-то уже пошла на убыль.

Девушка посмотрела на него широко раскрытыми глазами, махнула рукой так, будто набросила на себя вуаль, — и предстала перед Магнусом в платье из богатой алой ткани. На ее бедрах лежала золотая цепочка в форме буквы Y.

— Но, добрый господин, зачем тебе меч, зачем этот рябиновый шит? Они не нужны тебе!

— Этот щит, госпожа, защищает мое сердце.

— Если надеешься получить от меня исцеление, ты должен открыть передо мной свое раненое сердце. — Она шагнула к Магнусу и протянула ему руку. — Ну же, опусти свой щит.

Магнус сам не понял, как оказался на земле. Рука красавицы коснулась щита — и Магнус покорно выпустил его лямки из онемевших пальцев.

— Пойдем же. — Она снова протянула ему руку, и он сжал ее. Медленно, шаг за шагом, они спустились к озеру. Красавица подняла принесенную Магнусом омелу. — Это твой дар, любезный господин, — и твое исцеление. — Она взяла его за руку и повела в воду. — Ты должен верить мне, — сказала она тихо, — иначе я тебе Ничем не помогу.

Не спуская глаз с красавицы, Магнус послушно переставлял ноги и думал, что не смог бы сопротивляться, даже если захотел бы. Воды озера сомкнулись над его головой.

Векс смотрел и ждал. Он был готов броситься в воду и спасти тонущего Магнуса. Но не успело пройти и трех минут, когда робот увидел, как в предрассветных сумерках девушка и Магнус выходят на берег островка, расположенного довольно далеко от берега. На островке возвышался небольшой холм. Девушка подошла к холму, и в нем открылась дверь. Она впустила раненого чародея, вошла сама и закрыла за собой дверь.

Векс переключился на режим ожидания, довольный тем, что сын его хозяина хотя бы временно в безопасности — по крайней мере физически. Теперь оставалось только ждать развития событий.

А для Магнуса события развивались чудесно и необыкновенно приятно. Дева Озера сняла с него камзол, приготовила из омелы мазь и втерла ее в кожу груди над левым соском. Затем она провела Магнуса в соседнюю комнату, где стояла низкая кровать с пуховой периной. Казалось, эта кровать площадью с целый акр. Рядом в очаге пылал огонь.

— Ложись, сэр рыцарь, — негромко проговорила она и помогла Магнусу улечься.

Он не чувствовал своего тела, а его разум был близок к полному забытью. Как в тумане, он ощущал, как нежные руки раздевают его. А потом он уснул.

Ему снились сны. Ничего конкретного — никаких ясных картин или знаков, только мелькающие образы проносились по его сознанию, на считанные мгновения привлекали внимание — и исчезали: женщина-молочница, пытавшаяся очаровать его и привязать к себе, женщины-развратницы из Плавучего Мира, ведьма из башни и та красавица, которая оставила его горевать на берегу озера. Каждый образ вызывал боль. Вначале боль была острой, а потом отступала, затем наставал черед новой боли, и всякий раз она была острее прежней. Образ жестокой красавицы вызвал такую мучительную боль, что, казалось, выдержать ее невозможно, но и она — о чудо! — стала слабеть и вскоре исчезла совсем. Лицо беспощадной возлюбленной Магнуса превратилось в разноцветные вихри. Чудесные ароматы, сменяя друг друга, окутали его. Он купался в прекрасных ощущениях. Казалось, кто-то гладит его кожу — так нежно, так ласково, что в этом было, пожалуй, что-то греховное, но нет, какой же грех может прийти во сне? Сны приходили помимо воли Магнуса, и не было ничего порочного в том, что он наслаждался дивными ощущениями, редкими мгновениями радости, волнами восторга, которые наплывали, отступали и наплывали вновь…

Он совершал долгое, плавное парение в нежном, бархатном забытьи.

Его сомкнутых век коснулся солнечный свет, и мир стал багряным. Магнус открыл глаза и увидел, что лежит на широкой пуховой перине. Комнату наполняли лучи солнца, проникавшие в высокое окно, расположенное почти у него над головой. Магнус лежал не шевелясь, думал, вспоминал…

Он резко повернул голову.

Она лежала рядом с ним. Более прекрасного лица он никогда не видел. Пухлые губы дрогнули, огромные глаза весело блеснули.

— Ты здоров, чародей? — с искренней заботой поинтересовалась красавица.

Услышав ее голос, Магнус забыл обо всех тревогах. Он облегченно вздохнул и понял, что совершенно здоров, цел и невредим.

— Да, госпожа. Никогда в жизни не чувствовал себя лучше.

— Рада слышать это, — проворковала она, приподнялась и запечатлела на его губах долгий, страстный, любовный поцелуй. Затем она отстранилась, улыбнулась, рассмеялась, откатилась к краю кровати, встала, одернула и расправила платье и, шагнув к арке, соединявшей между собой комнаты, воскликнула: — Пойдем, господин! День в разгаре, а ты здоров!

Магнус с изумлением осознал, что это — чистая правда. Жестокая красавица, дитя фэйри, теперь осталась только в воспоминаниях, а былая боль превратилась в тусклое отражение. То же, как его унизила ведьма из башни, вообще казалось не имеющим никакого значения. Радость переполняла его сердце — ощущение удивительной, всепоглощающей свободы.

— Я не умру! Никогда я не смогу отблагодарить тебя, прекрасная дева!

Но она уже вышла из комнаты и не слышала его. Магнус проворно оделся, попутно гадая, как же она могла исцелить его так успешно и дивно и при этом остаться Девой Озера.

Векс очень обрадовался, увидев Магнуса, но из тактичности ничего не сказал в присутствии девушки.

— Садись верхом, — распорядилась она, и Магнус взлетел в седло. Она заметила в его взгляде вопрос и коснулась его губ пальцем. — Ты не можешь остаться со мной. И никогда больше не приходи сюда, если только кто-то не ранит тебя так же жестоко. Но этого не случится, потому что я научила и твое сердце, и дальние уголки твоего разума тому, как можно исцеляться без чьей бы то ни было помощи.

— Могу ли я хоть как-то отблагодарить тебя?

— Ты чародей, и притом могущественный, я знаю это. Теперь тебе ведома тайна исцеления, коим я спасла тебя. Если хочешь отблагодарить меня, делай для других раненых душ то, что я сделала для тебя, — исцеляй не видимые глазом раны.

— Хорошо, — прошептал Магнус.

— Теперь ступай, — приказала волшебница, — без страха и сомнений. Я научила тебя исцелять собственное сердце, научила и тому, как исцелять собственное тело. Если тебя ранят, ты прикажешь мельчайшим частицам твоего тела сомкнуться друг с другом, ты сможешь велеть своей крови перестать течь, ранам — закрыться. Но помни: все же тебя можно убить одним ударом, и сильнейшая боль не минует тебя — но ты будешь жить, какие бы раны тебе ни наносили. Будешь жить столько, сколько пожелаешь.

— Я желаю этого. — Магнус наклонился, протянул руку. — Я буду хотеть жить — хотя бы для того, чтобы в один прекрасный день снова увидеть тебя.

Он поцеловал ее пальцы.

— Что ж, — проговорила она с улыбкой. — Не бойся опасности, защищай других — а когда истратишь себя настолько, что отдавать уже будет нечего, снова разыщи меня, и я помогу тебе обрести силы.

— Непременно разыщу, — с жаром ответил Магнус, у которого только что появилась причина погибнуть, спасая из беды ближних.

Она посмотрела ему в глаза весело и кокетливо и скомандовала:

— Ступай!

Векс развернулся и поскакал прочь. Магнус долго смотрел через плечо назад — пока девушка не скрылась из глаз. В конце концов у него заныли шея и спина. Но он еще раз обернулся и увидел ее — такую стройную и прекрасную, в алом платье из тонкого бархата, с прощально поднятой рукой. А потом на солнце набежала туча, на землю легла тень, и красавица исчезла.

(обратно)

13

Пока Гвен спала, Род связался с Вексом по радио и попросил робота предоставить отчет о проделанной работе. Векс сообщил, что Магнус нашел целительницу и вошел в ее жилище. Когда Гвен проснулась, Род все рассказал ей, и они вместе стали волноваться и ждать.

Но ждать им долго не пришлось. Вскоре Векс известил их о том, что Магнус тронулся в путь, что он жив, здоров и весел, как давно не был. А еще через полчаса до Гвен и Рода добралась короткая мысленная весточка:

— Папа, мама, со мной все хорошо. Пожалуйста, ждите меня у озера, где мы расстались.

— А мы не можем встретить тебя? — спросила Гвен.

Магнус подумал и ответил:

— Тогда давайте встретимся дома. Я туда телепортируюсь, а Векс сам доберется… Он не возражает.

— Пожалуй, я сумею о себе позаботиться, — добавил робот.

Род радостно кивнул.

— До встречи дома. — Он взял жену за руку. — Полетаешь со мной?

Гвен улыбнулась и мысленно позвала к себе свою метлу. Та стрелой подлетела к хозяйке. Гвен уселась на нее верхом и поднялась в воздух. Род старательно представил себе, что находится рядом с женой, оторвался от земли и поравнялся с нею.

Они приземлились во внутреннем дворе замка — и увидели Магнуса, выходящего из главной башни с заплечным мешком.

Гвен порывисто обняла сына.

— Слава Богу, сынок! Ты жив и здоров!

— И еще надо поблагодарить Деву Озера.

Магнус нежно отстранил мать и отступил на шаг.

Род крепко сжал его руку.

— Мы волновались за тебя.

— Понимаю, — серьезно ответил Магнус. — Но мама верно указала мне путь. Я исцелен.

— И снова куда-то собрался? — взглянув на дорожный мешок, проговорила Гвен. — Как же так, сынок? Куда ты идешь?

— Далеко, — ответил Магнус. — Очень, очень далеко. Я больше не могу оставаться в Грамерае, мама.

Гвен горько расплакалась, обхватила плечи сына, заглянула ему в глаза, попыталась прочесть его мысли — но увидела только самые поверхностные размышления и твердую решимость. Она отступила и перестала плакать.

— Что ж, чему быть, того не миновать, — скорбно проговорила она и приготовилась к тому, что Род сейчас взорвется.

Но Род и не подумал взрываться. Гвен не сводила глаз с сына и обнаружила, что он тоже приготовился к вспышке ярости со стороны отца, и точно так же, как она, изумлен. Они оба посмотрели на Рода, а тот печально и торжественно кивнул.

— Да. Тебе вправду нужно уйти, сынок, — как мне в свое время пришлось покинуть дом моего отца. Вот только его старшему сыну пришлось остаться, а я бы и собаку насильно удерживать не стал. — Он вздохнул, шагнул к сыну и положил руку ему на плечо. — Я знал, что это произойдет рано или поздно, потому для меня это — не сюрприз. Что ж, по крайней мере конец ожиданиям.

Г вен и Магнус удивленно смотрели на него.

Род улыбнулся.

— Доброй дороги — и пиши нам почаще.

Во двор замка, цокая копытами, рысью вбежал Векс.

Род обернулся.

— Быстро ты, однако, добрался!

— А я вообще передвигаюсь быстрее, когда не должен оберегать людей, — объяснил робот.

— Наверняка по дороге ты породил еще десяток местных преданий о лошадках-пуках. Ну и славно, что ты уже здесь. Для тебя есть поручение.

— Какое, Род?

— Пробил час, Векс. Магнус должен покинуть планету.

— О! — Голос робота позвучал печально. — Wanderjahi^[58]. Что ж, для меня большая честь сопровождать его.

Гвен протестующе вскрикнула, а Магнус воскликнул:

— Отец! Я не смогу лишить тебя твоего верного спутника!

— А как, интересно, ты собирался отправиться в межпланетное путешествие? — с ехидной улыбочкой осведомился Род. — В свободном полете? Летаешь ты, сынок, хорошо, спору нет, но все же вряд ли сумеешь достигнуть скорости света. А уж если бы тебе удалось самостоятельно войти в гиперпространство, то я бы сильно удивился, честное слово. — Он нахмурился. — Хотя… Нет, пожалуй, если бы удивился, то не очень сильно. И все же я бы предпочел, чтобы ты полетел в космическом корабле. А мой корабль без Векса не летает.

Магнус молчал. Он старался придумать другой способ, но так и не нашел его. Он медленно кивнул.

— Спасибо тебе, отец. И тебе, Векс. Но мне очень жаль, что из-за меня возникнут такие неудобства.

— Никаких неудобств не будет, Магнус.

— Купишь собственный корабль — сможешь отослать Векса обратно, — добавил Род. — Но и это не обязательно.

— Я сделаю это, отец.

— Пойдем. — Гвен решительно взяла сына за руку. — Кое с кем тебе обязательно нужно попрощаться.

Она мысленно позвала:

— Корделия! Джеффри! Грегори!

Под аккомпанемент негромких взрывов прибыли мальчики. Корделия вышла из башни и спросила:

— Что, мама?

— Ваш брат отправляется в далекое странствие на несколько лет, — старательно держа себя в руках, проговорила Гвен. — Попрощайтесь с ним.

Корделия с беззвучным криком бросилась к брату и крепко обняла его. Магнус ласково погладил ее по голове, по спине. Было видно, что ему нелегко, но он старался не выдать этого.

Род оставил Магнуса с младшими детьми, взял Векса под уздцы и завел за главную башню. Времени хватало. Нужно было позвать Брома О’Берина и Пака, Тоби, Алана и Диармида, а может — и короля с королевой. Хотел этого Магнус или нет, обязательно нужно было устроить прощальное застолье — пусть и на скорую руку.

Род открыл дверцу в боку в Векса, вытащил оттуда серебристую сферу размером с баскетбольный мяч и отсоединил кабель питания. Корпус — тело черного коня — застыл в неподвижности.

— Не кантовать, — прозвучал в голове у Рода голосок Векса.

— А кто кантует? Я тебя осторожно понесу. Не думаешь же ты, что я тебя шваркну оземь только ради того, чтобы Магнус дома остался?

— Разве ты способен на такую несправедливость?

— Ладно, чего уж там…

Род спустился с «мозгом» Векса в подземелье, вынул из скобы факел, зажег его силой мысли и дошагал до конца коридора. Там он вставил факел в скобу, нажал на третий камень в пятом ряду кладки снизу и отошел назад, ожидая, пока часть стены откроется, как дверь. Со скрипом и грохотом в стене открылся проем — чуть ниже и уже обычной двери, но все же в него можно было довольно легко проникнуть. Род взял факел и шагнул в проем, затем налег на потайную дверь и закрыл ее за собой, после чего тронулся в путь по туннелю.

Этот туннель для Рода прорыли эльфы — сразу же после того, как семейство Гэллоуглассов решило окончательно перебраться в подаренный королем Туаном замок. Под покровом ночи Род привел в эти края свой звездолет и велел Вексу закопать его на лугу неподалеку от крепостного рва. Векс так и сделал, а эльфы забросали корабль землей. Местные жители сочли круг земли посреди луга «кольцом фэйри» и были не так уж далеки от истины.

Такое размещение звездолета оказалось очень удобным — время от времени Роду было необходимо наведываться в бортовую лабораторию или библиотеку. Но еще важнее было то, что под рукой был аварийный ход, путь к спасению — если бы вдруг пришлось срочно спасаться бегством. Пока такой надобности не возникало — но за десять лет службы в должности секретного агента у Рода сформировалась склонность к предосторожности.

В конце туннеля завиднелась искореженная обшивка звездолета. Искорежена она была нарочно, для маскировки под небольшой астероид. Род прижал подушечку большого пальца к маленькой серебристой панели посреди вмятин и кратеров, и один из крупных кратеров открылся — это был входной люк. Род вошел в корабль, добрался до отсека управления, разместил серебряную сферу в соответствующей нише и подсоединил кабель питания. Затем он закрепил сферу скобами и закрыл панель.

— Ну, дружище, не подведи. Произведи впечатление, ладно?

— За время наших близких отношений с тобой, Род, мое интуитивное чутье не пострадало.

— Здорово. — Род улыбнулся. — Позаботься о мальчике, хорошо?

— Позабочусь, Род. Уж двадцать лет как забочусь.

— Что верно, то верно, Хирон^[59]. И проследи, чтобы он писал нам, ладно?

— Если он не напишет — напишу я, Род. А теперь тебе пора отправляться на прощальную пирушку.

Вернувшись в замок, Род обнаружил, что уже явилось не менее двух десятков гостей. Одни обнимали Магнуса, другие жали ему руку, и все желали счастливого пути. Некоторые плакали — но их было ровно столько же, сколько тех, которые смеялись. Король и королева каким-то образом ухитрились выкроить время и явиться к Гэллоуглассам. По двору сновали эльфы с накрытыми подносами. Стоило только кому-то на время оставить Магнуса одного, возле него сразу возникал Пак и принимался высказывать свои соображения по поводу всех тех чудес и диковинок, которые предстояло повидать молодому человеку.

Род присоединился к гостям. Не сказать, чтобы у него было так уж легко на сердце, но он старался изо всех сил и всем улыбался.

Неожиданно послышался оглушительный грохот и земля под ногами у всех сотряслась. Все умолкли, в испуге вытаращили глаза, но только собрались закричать от страха, как зазвучали сразу сто фанфар, а затем — главная тема из «Кащея Бессмертного»^[60]. Под музыку над крепостной стеной поднялся в воздух огромный шар с искореженной поверхностью. Демонстрируя гостям свои «раны», полученные при встрече с сотнями метеоритов, фальшивый астероид завис над внутренним двором и опустился на камни мостовой. Прозвучала одинокая фанфара, открылся люк, выехал трап.

— Отлично, Векс, — пробормотал Род. — Спасибо тебе, услужил.

Толпа гостей молчала. Магнус посмотрел на отца. Род кивнул. Молодой чародей повернулся к гостям и негромко проговорил:

— Спасибо вам, друзья мои. Я никогда не забуду вас и того, как радостно мне было, что вы пришли попрощаться со мной. — Он обвел собравшихся взглядом, увидел слезы на щеках сестры, в последний раз быстро обнял ее, отступил и улыбнулся всем своим друзьям.

— Да поможет вам Бог.

— И тебе да поможет Бог, Магнус.

— Прощай, молодой чародей!

— Прощай!

— Постой. — Вперед вышел король Туан. Взгляд его стал торжественным, он обнажил меч. — Это надо было сделать несколько лет назад. Я все ждал от тебя прошения, но его не было, и потому теперь я не могу провести церемонию целиком — с подобающим постом и омовением. Однако я все же могу совершить посвящение. На колени, Магнус Гэллоугласс д’Арман.

Все умолкли — понимая, как это важно, что король упомянул истинное фамильное имя Магнуса.

Магнус шагнул к королю и опустился на колени перед ним.

Туан повернул меч плашмя и коснулся его лезвием одного плеча Магнуса и другого.

— Я, король острова Грамерай, нарекаю тебя рыцарем королевства и повелеваю тебе во все времена защищать слабых и наказывать злых, где бы ты ни был. — Он убрал меч в ножны, наклонился, легко ударил Магнуса по щеке и сказал: — Встань, сэр Магнус.

Толпа гостей радостно вскричала. Магнус встал и замер перед королем. Когда гости утихли, все услышали, как новоиспеченный рыцарь негромко сказал:

— Я ваш верный слуга, ваше величество. С этих пор и вовеки я буду хранить верность вам и королеве, и вашим наследникам, буду защищать вас в сражениях и служить вам во дни мира.

А потом вперед вышел принц Алан и пожал Магнусу руку. За ним последовал его младший брат, принц Диармид. Наконец к Магнусу подошла королева Катарина и протянула ему руку. Магнус склонился и поцеловал руку королевы.

Толпа гостей снова возликовала, а Туан сказал:

— Теперь ступай к своему отцу.

Магнус поклонился и отвернулся от монаршей семьи. Подбежал Грегори, подал старшему брату дорожный мешок. Магнус взял у него мешок и похлопал мальчика по плечу. Грегори одарил его лучистой улыбкой и зашагал рядом с ним, но его взял за руку Бром О’Берин и заботливо отвел в сторону.

— Не надо, — сказал он шепотом. — Пусть он хоть ненадолго останется наедине с родителями.

Грегори послушался. Гости разошлись так же быстро, как и собрались. Корделия и ее младшие братья провели королевское семейство в замок.

Возле трапа Магнус обернулся и сказал:

— Я обязательно вернусь, отец.

— Знаю, — ответил Род и положил руку ему на плечо. Его глаза блестели. — Только не тяни с этим, ладно? — Он громко проговорил: — Векс!

— Да, Род?

— Это твой новый хозяин. Повинуйся Магнусу, как повиновался мне, покуда он жив или до тех пор, пока он не дарует тебе волю.

Услышав эту древнюю формулу, Магнус вдруг осунулся и погрустнел.

— Хорошо, Род.

— И не забывай следить за тем, чтобы он почаще нам писал.

Магнус улыбнулся и одарил отца взглядом, полным сыновней любви.

— Обязательно, Род.

Только теперь Род наконец обнял сына.

— Будь осторожен, сынок, и всегда, прежде чем совершить посадку на любой планете, самым старательным образом изучай ее традиции и особенности. Поверь мне, во вселенной хватает весьма и весьма неприятных местечек.

— Хорошо, отец. Прощай.

— Но и славных местечек тоже хватает, — добавил Род и старательно улыбнулся. — Бывают времена, когда есть искушение об этом забыть — так ты не забывай, ладно?

— Ладно, — с улыбкой ответил Магнус.

К нему подошла Гвен, обняла его и тихо проговорила:

— Счастливого тебе пути, сыночек! Бог тебе в помощь! Возвращайся ко мне целым и невредимым, и да не будет твое сердце ранено.

— Вернусь таким же целехоньким, каким улетаю, — пообещал Магнус, поцеловал мать в щеку и отступил на несколько шагов.

Векс поторопил его:

— Горизонт для взлета свободен. Корабль приступает к взлету.

Все рассмеялись. Магнус вошел в люк, помахал рукой. Люк закрылся.

Род и Гвен еще долго махали руками — даже тогда, когда корабль-астероид набрал высоту и скорость и превратился в крошечную точку, а потом и вовсе исчез.

Только тогда Гвен отвернулась и, уткнувшись в плечо Рода, горько заплакала. Он крепко обнял ее. У него и у самого на глаза набежали слезы.

Когда супруги вернулись в замок, к ним подошли Туан и Катарина. Король молча обнял своего вассала, а Катарина заключила в объятия Гвен. Такое произошло впервые в их жизни.

Магнус прошел в отсек управления, уселся в кресло пилота, откинулся на спинку и порадовался тому, что ощущение взлетной перегрузки позволило ему забыть обо всем, кроме собственного тела. Но вдруг он ощутил странную боль и пустоту.

Но только он начал погружаться в меланхолию, как в его сознании прозвучал голос:

— Магнус!

Магнус замер и насторожился. Через пару мгновений он ответил:

— Да, Грегори. Так ты и теперь, когда я покинул планету, можешь мысленно беседовать со мной?

— Могу. И теперь мы узнаем, велико ли то расстояние, на котором мы будем слышать друг друга, верно?

— Верно. — Магнус улыбнулся. — Спасибо тебе, братишка.

— И тебе, Магнус. Вот только…

— Что, Грегори?

— Почему тебе понадобилось улетать?

Магнус тяжело вздохнул и попробовал придумать ответ:

— Потому что я не смогу стать самим собой, покуда живу в тени отца, Грегори. Понимаешь?

— Нет.

— Надеюсь, тебе никогда не придется этого понять. Но я скажу тебе только об одном. Я не верю, что это правильно — навязывать людям ту форму власти, которая больше нравится тебе самому.

— Ясно, — протянул Грегори. — А если бы ты остался в Грамерае, рано или поздно тебе пришлось бы сражаться из-за этого с папой.

— Ты все правильно понял. Поэтому я и должен был улететь.

— Да. Но, Магнус.

— Что?

— Это — не единственная причина?

Магнус немного помолчал и мысленно ответил:

— Ты прозорлив, как всегда, братишка. Нет, не единственная.

— Значит, есть и другие.

— По крайней мере еще одна. Но все сводится к главному.

— А мне придется когда-нибудь последовать за тобой?

— Не знаю. Но думаю, не придется. Ты — самый младший, и мир разума для тебя всегда был более реальным, чем мир чувств. Думаю, тебе хватит простора для странствий, даже если ты никогда не покинешь нашего маленького острова.

— Хорошо бы. — Грегори вздохнул. — Что ж, да пребудет с тобой удача, братец. Если понадоблюсь — зови.

— Позову, — ответил Магнус. — Я так тебе благодарен.

Мысленный голос Грегори умолк, и Магнус снова остался один, но ощущение пустоты почти отступило.

— Там, куда ты направляешься, тебе очень даже понадобится надежная защита для твоего бедного сердечка, — проговорил кто-то совсем рядом.

Магнус вздрогнул, повернул голову и увидел, что в кресле второго пилота восседает старьевщик.

— Ты? Ты и здесь можешь преследовать меня?

— Везде, — торжественно кивнул старьевщик. — Потому что я — внутри тебя, как внутри любого другого человека. Ты же видишь только мое внешнее проявление. Ну, возьмешь ты защиту для сердца, в конце концов?

Несколько минут Магнус молчал и смотрел на старьевщика, обдумывая, насколько этому типу можно верить. Конечно, это мог быть просто-напросто лживый демон — но скорее всего галлюцинация. Магнус гадал, что же произошло с его разумом, почему видения начали являться ему намного раньше, чем это случилось с его отцом.

— На четверть ты — истинный грамераец, — напомнил ему старьевщик, — и потому носишь в себе то, что у вас принято называть «ведьминым мхом».

Магнус нахмурился.

— Значит, когда мы окажемся довольно далеко от Грамерая, ты перестанешь мне являться?

— Быть может, и так. Но если это так, то ты должен или взять у меня защиту, или уж отказаться навсегда. Ну, берешь?

Магнус молчал и пристально разглядывал старьевщика. Наконец у него мелькнула мысль о том, что все те перемены в его разуме и теле, которые произвела Дева Озера, пожалуй, должны были уберечь его от любых вредных воздействий «подарочка» старьевщика.

— Берешь или нет? — не унимался старьевщик. — Хочешь, чтобы твое сердце стало неуязвимым?

— Да, — ответил Магнус наконец. — Хочу.

Старьевщик довольно ухмыльнулся, хлопнул в ладоши, развел их в стороны, и над его пальцами поднялась в воздух почти прозрачная золотая шкатулочка, в крышке которой виднелась большая замочная скважина.

Магнус не отрывал зачарованного взгляда от шкатулки, а она подплыла к нему и вдруг, набрав скорость, нацелилась на его грудь. Он вскрикнул, отшатнулся, но шкатулка упорно преследовала его. Теперь были видны только ее очертания. В конце концов она коснулась груди Магнуса, словно бы проникла в нее и исчезла. Магнус взвыл, обхватил себя руками, ожидая острой боли — но боли не было, было только едва различимое ощущение… Как будто что-то у него в груди немножко сместилось, а потом…

— Ничего, — прошептал он, устремив на старьевщика затравленный взгляд. — Я чувствую себя точно так же, как раньше.

— С этих пор осознаешь разницу.

Магнус вдруг понял, что, возможно, совершил нечто непоправимое.

— А если я пожелаю избавиться от этого? Ты заключил мое сердце в золотую шкатулку. Как мне открыть ее?

— Ключ — внутри тебя, — заверил его старьевщик.

— Где?

Старьевщик ухмыльнулся.

— Ну, знаешь… Это уж ты сам поищи. Этого и я не ведаю.

— Лжец! — прокричал Магнус.

Старьевщик мгновенно исчез. Какое-то время еще звучало эхо его противного хохота.

Домик был выстроен из саманных кирпичей и обмазан глиной, как все прочие вокруг него. Анархисты не желали привлекать к себе внимание. Но под слоем саманных кирпичей лежал слой бронированной стали, а в самой большой из этих «лачуг» за рабочим столом под самой современной лампой сидел пожилой мужчина.

— Агент Финистер с докладом, — прозвучал голос в воздухе.

Мужчина немного удивился, но тут же довольно улыбнулся.

— Впустите ее.

Открылась внутренняя дверь, и в комнату вошла стройная женщина. Глаза ее странно блестели, а двигалась она почти с эльфийским изяществом.

— Садись, садись! — Мужчина поднялся, принес пыльную бутылку, налил себе и гостье. — Выпей вина!

Он протянул ей кубок.

— Благодарю, босс. — Женщина уселась на грубо сколоченный деревянный стул возле письменного стола и с невинной улыбкой взяла у мужчины кубок.

— Ну? Какие новости? — Мужчина торопливо обошел стол и уселся напротив женщины. — Мне известно, что молодой чародеишка покинул планету — а это хорошо, просто-таки очень хорошо! Но ты ведь его просто так не отпустила? Наверняка нагрузила чем-нибудь?

— Думаю, да, — ответила Финистер. — Конечно, полной уверенности нет, но если психологи правы, то я одарила его полным отвращением к сексу в любой его форме, и притом — пожизненно.

— Запрещающая психотерапия. Ясно. — Мужчина энергично кивнул несколько раз подряд. — Да. И все-таки наверняка сказать нельзя, правда? Как бы то ни было, ты отлично поработала, агент Финистер! Если нам удастся подкосить второе поколение чародеев, то мы хотя бы предупредим нарождение третьего. Отлично, отлично! Особенно удачно, что удалось так обработать старшенького — у него самая могущественная комбинация псионных генов. Таких людей еще на свет не рождалось. И если он начнет плодиться…

— Не начнет, — с хитрой-прехитрой ухмылкой возразила Финистер.

— Поразительно! И как же это тебе удалось?

— А я позаимствовала идею у одной старой ведьмы, которая ему встретилась на пути. Эта карга живет в полуразрушенной башне и специализируется на том, что совращает юнцов, а потом кормится их жизненными силами. Между ними до настоящего секса так и не дошло, но все же опыт молодым человеком был приобретен крайне неприятный. Вот я и решила закрепить пройденный материал. Я, конечно, старательно маскировалась. Сначала я явилась ему в обличье жены дворянина…

— А я еще гадал, зачем тебе понадобилось столько агентов в помощь.

— Мне же нужно было в заброшенном замке полный марафет навести! Агент Мортрейн, кстати, прекрасно сыграл роль моего мужа, ревнивого старикашки. Конечно, мне бы пришлось невесело, если бы молодой Гэллоугласс и вправду потащился со мной в замок моего отца, но к тому времени, как мы туда добрались, он хотел поскорее со мной расстаться.

— И ты закрепила достигнутое ведьмой? Наделила его отрицательным сексуальным опытом?

— За счет того, что он оказался застигнутым врасплох, так сказать, на пороге адюльтера? Еще каким отрицательным!

— Почему же только на пороге?

Мужчина нахмурился.

— Я боялась, что в последний момент его замучает совесть. Но удар для него оказался силен. Потом я подслушивала его мысли и узнала о том, что он общался со своим «вторым я» с планеты Тир Хлис.

— Это в той параллельной вселенной, куда мы забросили всю их семейку, когда Магнус был еще мальчишкой? До сих пор не могу понять, как им удалось оттуда смыться.

Главный агент анархистов подумал о том, как же они полезны в работе — местные агенты, грамерайские эсперы-найденыши, воспитанные анархистами и взращенные в верности их организации под названием ИДИОТ, что расшифровывалось как «инициаторы движения за искоренение объединения телепатов».

— Да, речь о той самой вселенной и той самой планете. Грех было упускать такую возможность. Я нарядилась царицей эльфов, очаровала его и держала, совершенно беззащитного, под гипнозом. Потом я внушила ему сон с массой подробностей. Но до конца довести дело не удалось — вмешался его младший братец и все испортил. Подсунулпарочку альтернативных образов. И все-таки я поработала неплохо. Потрясение для него получилось не слабым.

Главный агент нахмурился.

— А младший брат понял, что это сон?

— Ему в сознание я не заглядывала. Мальчишке пока только тринадцать, но он бы в секунду меня раскусил. Грегори, пожалуй, самый талантливый телепат из них. Так что, не знаю, но почти уверена, что сосунок тоже решил, что все происходит в Тир Хлисе. Ну а потом предстала перед ним в образе девицы-чаровницы и обработала его гипнотическим сексом по полной программе.

Главный агент пару секунд сидел не шевелясь. Потом его губы расплылись в медленной улыбке.

— Удивительно, как это он еще жив до сих пор.

— Да он бы помер, если бы не вмешалась одна мерзавка из Озерного Края. Я его погрузила в полнейшую депрессию, напустила на него гипнотический сон. Словом, он был полностью убежден в своей бесповоротной обреченности. Он был готов не есть ни крошки и в конце концов непременно помер бы с голоду. Но его растолкали родители, а этот треклятый конь-робот, чтоб ему было пусто, отвез его к Зеленой Колдунье, или Деве Озера, или как ее еще там… Кстати, босс, надо бы с ней разобраться покруче, с этой дамочкой.

Главный агент что-то записал в блокноте.

— Хорошо, подумаем. И что же, она уничтожила все твои труды?

— Не все. Все она бы не смогла уничтожить. Из депрессии она его вывела, что правда, то правда, и вернула ему желание жить — но он до сих пор не понял, зачем оно ему сдалось, это желание, и женщинам доверять не будет до конца своих дней. Думаю, ни одному психиатру не вырвать это из его подсознания с корнями. И секс его интересовать не будет — ну разве как интеллектуальные поиски.

— А от интеллектуальных поисков детишки не родятся! — хихикнул главный агент и довольно потер руки. — Славно, агент Финистер, очень славно! Пожалуй, пора поручить тебе что-нибудь посерьезнее, а?

— И я так думаю. — Агент Финистер встала, обошла вокруг стола и погладила босса по щеке. — Посерьезнее и поинтимнее.

Глаза у главного агента похотливо зажглись. Он вальяжно улыбнулся.

— И что же вы предлагаете, агент Финистер?

— Себя. — Она прикоснулась кончиками пальцев к правому виску мужчины, и вдруг его лицо стало равнодушным, невыразительным. С чувственным изяществом красотка взяла из его рук кубок и поставила на стол, после чего прикоснулась к левому виску своего начальника. Его взгляд мало-помалу наполнился страстью и желанием. — Мне так хотелось бы в один прекрасный день стать главным агентом… — проворковала Финистер.

Ее босс кивнул и принялся что-то проворно писать. Финистер не убирала руки от его висков до тех пор, пока он не поставил точку, а потом еще немного постояла за его спиной, еле заметно улыбаясь.

— Агент Ворли, — обратился мужчина к невидимому интеркому, с трудом сдерживая страсть.

— Да, босс?

— Войдите, пожалуйста.

Дверь открылась и вошел хмурый молодой человек.

— Слушаю, босс.

— Вы — мой свидетель, — сказал босс. — Если я умру, так сказать, на боевом посту, агент Финистер станет моей преемницей.

Молодой человек вытаращил глаза, посмотрел по очереди на босса, на Финистер. Красотка молча многозначительно улыбнулась ему. Молодой человек покраснел и отвел взгляд.

— Как скажете, босс.

Дверь закрылась за ним.

— Ну? — проворковала Финистер.

Босс поднялся и почти автоматически последовал за ней через соседнюю дверь в свои личные апартаменты.

А на следующее утро его похоронили. Похороны были самые роскошные — по грамерайским меркам: главный агент Финистер позаботилась об этом. Не стоило подрывать авторитет фирмы.

(обратно) (обратно)

Примечания

1

Здесь игра слов — увы, непереводимая. «Rock» по-английски не только «камень», «скала», но и «рок-н-ролл». Поэтому «soft rock» это не только «мягкий камень», но и «мягкий рок» — разновидность рок-н-ролла. Здесь и далее ворошить историю рок-н-ролла переводчику будет помогать старый товарищ и уникальный знаток жанра Сергей Косарев. Вместе с ним мы будем иногда заглядывать в рок-энциклопедию Кастальского, вспоминать былое, слушать музыку нашей юности вместе с героями повествования. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

То есть путь героев пролегает от мягкого рока к жесткому — хард-року.

(обратно)

3

«Конь-качалка» по-английски — «rocking horse». Следи за мыслью, читатель.

(обратно)

4

Ну а тут наш конек по-английски говорит «rock and roll». Ну просто как Алан Фрид в свое время — этот радиодиджей был первым, кто обозначил словами новый жанр музыки.

(обратно)

5

А тут он говорит про «rock around the clock», что можно перевести и как «катание вокруг часов», и как «рок-н-ролл круглые сутки». «Rock around the Clock» — популярный старый рок-н-ролл.

(обратно)

6

«Great Balls of Fire» — старый рок-н-ролл из репертуара Джерри Ли Льюиса.

(обратно)

7

Не удержусь, читатель, и процитирую оригинал — уж очень изящное двустишие: «See you later, alligator. Wait a while, crocodile*. Это припев из рок-н-ролла в исполнении Билла Хейли.

(обратно)

8

«Silver beetles» — именно так они и назывались вначале, а уж потом изменили название и стали «Beatles». Это один из первых примеров так называемого «мисспеллинга» — нарочито неправильного написания названия рок-групп во имя игры слов. У «Beatles», в частности, это привело к тому, что в названии появилось слово «beat» — удар, доля.

(обратно)

9

Это верно. «Beatles» заложили основы сразу для нескольких музыкальных направлений, и одним из них стал так называемый прогрессивный рок.

(обратно)

10

«Don’t you step on my blue suede shoes» — рок-н-ролл из репертуара Элвиса Пресли.

(обратно)

11

«Born to Be Wild» — песня группы «Steppenwolf», название которой переводится как «Степной волк». Чуть ниже автор, играя созвучием, называет волка «stepping wolf» — шагающим, ступающим волком.

(обратно)

12

Ну вот теперь понятно, что кричит сова. Она выкрикивает название знаменитой английской рок-группы «The Who».

(обратно)

13

Ошибочка вышла. Персонаж знаменитой рок-оперы «Томми» группы «The Who» именуется не Spinball, a Pinball Wizard, и не является ни мудрецом, ни волшебником. Пинбол — это такой детский настольный бильярд — помните, доска с ямками, стальные шарики, запускаемые пружинкой? A wizard в данном случае означает «спец», «король». «Король пинбола» — вот так будет вернее. Кстати, в кинематографической версии «Томми» эту роль играет Элтон Джон. Ну а у нас он пусть будет хотя бы Пинбол, чтобы не так далеко уйти от рок-н-ролльной истины.

(обратно)

14

Этим намеком нам предлагают вспомнить еще одну легендарную фигуру из мира рок-музыки. Howling Wolf — таков был его псевдоним, что в переводе означает «воющий волк».

(обратно)

15

А по-английски он, конечно же, говорит: «Kiss». Участники этой легендарной рок-группы и одевались, и размалевывались примерно так же, как этот персонаж.

(обратно)

16

Позволим себе небольшой комментарий, поскольку то и дело ссылаться на игру слов не приходится. Думается, рассуждая об особенностях «кислотного» рока, автор несколько ошибается. Приводимые им характеристики скорее можно отнести к стилю acid house. Слово base, как стиль поп-музыки, вызывает сомнения, хотя и встречалось в названиях ряда групп — к примеру, были такие популярные шведы — «Асе of Base». Ну а то, что на камешке выступили металлические соли, говорит о том, что наверняка скоро речь зайдет о heavy metal — «тяжелом металле».

(обратно)

17

По-английски здесь звучит фраза «Let it be» — название песни и альбома «The Beatles».

(обратно)

18

В оригинале — цитата из колыбельной «Golden Slumbers» с альбома «The Beatles» «Abbey Road».

(обратно)

19

Если английские слова crimson king поменять местами, то получится название группы «King Crimson», исполнявшей психоделический арт-рок. Кстати, первый альбом этой группы, выпущенный в 1969 году, назывался «In the Court of the Crimson King», то есть «При дворе багряного короля». Что же касается других «теплых» цветов, то на память могут прийти такие команды, как «Pink Floyd», или из более поздних времен — «Red Hot Chili Peppers», и песенки вроде «Rose Garden» или «Goodbye, Ruby Tuesday».

(обратно)

20

Ну как не вспомнить про заборы конца шестидесятых, исписанные словами «Deep Purple»? Некоторые поклонники этой темно-лиловой команды даже ее название толком произносить не умели, вот и получалось что-то вроде «дип пурпле»…

(обратно)

21

Теперь, дорогой читатель, наши герои вступили в обитель блюза. «Blue» по-английски не только «синий», но и «печальный», «тоскливый». Чуть выше автор употребил словечко «moody» — «унылый, угрюмый». А ведь была, была такая изысканная группа, называлась «Moody Blues» — то бишь что-то вроде «Тоски в квадрате»…

(обратно)

22

Может быть, и не стоило вторгаться в реминисценции читателя? Мало кто не помнит этот дивный альбом «Pink Floyd» — «The Dark Side of the Moon».

(обратно)

23

Еще бы волшебные звуки не выветрились! Ведь наши герои столкнулись с музыкальным стилем «диско», вошедшим в моду в середине семидесятых. Вспомнить хотя бы «Вопеу М» — как мы все под них отплясывали!

(обратно)

24

Наверное, вдумчивый читатель уже догадался, что и в главе с лотосами, и здесь речь идет о таком, увы, печальном явлении в истории рок-музыки, как употребление отдельными ее представителями различных наркотических средств. «Кислотным роком» принято именовать психоделическую музыку, написанную или исполненную под воздействием ЛСД. Были такие эксперименты, когда и исполнители, и публика глотали таблетки ЛСД… Однако к делу. В оригинале появилась purple haze — лиловая дымка. Почти наверняка автор хочет, чтобы мы с вами вспомнили о композиции с таким названием в исполнении Джимми Хендрикса — великого музыканта, который, как это ни грустно, пал жертвой наркотиков…

(обратно)

25

Если это высказывание прочесть иначе, получится: «иллюзия, принесенная роком и усиленная группой «The Beatles». Что ж, «битлы», особенно к концу своей совместной карьеры, были не чужды музыкальных экспериментов, в том числе и в области психоделики. Вспомнить хотя бы «Revolution № 9» с «Двойного белого» альбома. Да и наркотиками ливерпульская четверка на определенном этапе жизни баловалась. А уж о том, какое влияние «Beatles» оказали на все последующее развитие рок-музыки, мы уже вспоминали раньше, не забудем и теперь…

(обратно)

26

Беркли Джордж (1685–1753) — английский философ, епископ. Основной постулат его «Трактата о началах человеческого знания» (1710) заключается в том, что внешний мир, материя не существуют независимо от восприятия и мышления человека. Есть забавный английский каламбур: «If Berkeley said there is no matter, it is no matter what Berkeley said» — «Если Беркли сказал, что материи не существует, какая разница, что там сказал Беркли?» Если переводчику не изменяет память, автор этого афоризма — нижеупомянутый Сэмюэл Джонсон (1709–1784).

(обратно)

27

Что ж, подведем маленький промежуточный итог. За «диско» начала семидесятых последовал «тяжелый металл» — до предела «ожесточенный» рок («Slayer», «Metallica» и иже с ними). Затем, в самом конце семидесятых нахлынула «new wave» — новая волна, среди представителей которой можно назвать «Blondie», «Duran Duran» и, конечно, «Police». Что касается «возвращения к корням», то оно, пожалуй, состоялось не после того, как «новая волна» омыла «тяжелый металл», а чуть раньше, когда зародился панк-рок. Тут мы с автором не согласны.

(обратно)

28

Идуна (Идун) — персонаж скандинавской мифологии, дочь карлика Свальда и жена Брагля. У Идуны была шкатулка с яблоками, которые боги ели всегда, когда хотели продлить свою молодость.

(обратно)

29

Трудно сказать, был ли у автора некий умысел, когда он упомянул о камне, какие кладут для перехода через речку или болотце. По-английски такой камень называется stepping stone, и был такой рок-н-ролл в конце шестидесятых — «I’m not Your Stepping Stone», то бишь «Я тебе — не камень для перехода через речку». Исполняла это произведение группа «Monkeys».

(обратно)

30

Судя по всему, с появлением дирижабля мы должны вспомнить про такую восхитительную команду, как «Led Zeppelin» — любимую, к слову сказать, группу переводчика.

(обратно)

31

Если кто-то еще не догадался (а не догадаться трудновато), то здесь мы вместе с автором вспоминаем о легендарных долгожителях рок-сцены, группе «Rolling Stones».

(обратно)

32

Думается, читатель, только что мы расстались с заметной фигурой в мире рок-музыки, а именно с Принсом Роджером Нельсоном, более известным как «Принц». Скажем о нем хотя бы то, что он — автор музыки к «Бэтмену». Ну а его швыряние одеждой во время драки — почти наверняка намек на эпатажное поведение звезды фанк-рока на сцене.

(обратно)

33

Очень может быть, что речь идет о брейк-дансе, а точнее, о его разновидности, называемой «верхним брейком». Исполнители этого танца действительно часто выстраиваются кругом и повторяют «па» за лидером, имитируя при этом движения роботов, пловцов, кукол и т. п.

(обратно)

34

Группа с таким кладбищенским названием существовала с середины шестидесятых и по-английски именовалась «The Grateful Dead». А может быть, автор слушал и такую редкостную команду середины девяностых, как «Dead Сап Dance» — «Мертвые умеют танцевать»?

(обратно)

35

Уилл Кемп (? — 1608) — шут при дворе английской королевы Елизаветы I. В шекспировской труппе играл комические роли слуг. Прославился исполнением джиги.

(обратно)

36

В оригинале автор употребляет редкий глагол «reive» — «уводить, похищать». Наверное, выбран именно этот глагол не случайно, поскольку он созвучен названию музыкального стиля «рейв», появившегося в дискотеках с конца восьмидесятых.

(обратно)

37

Вообще, конечно, «wild life» — это, строго говоря, «дикая природа», но точный перевод не уложился бы в контекст. К слову, именно так называется первый альбом Пола Маккартни с группой «Wings».

(обратно)

38

Внешность очаровательных творений колдуньи разительно напоминает участников целого ряда хэви-металлических групп, а уж вампир — просто вылитый Мэрилин Мэнсон!

(обратно)

39

Ответ на этот вопрос интересовал и «Beatles». У них была и песенка с таким названием — «Nowhere Man», и такой милый персонаж в мультике «Yellow Submarine».

(обратно)

40

Ну а нам, читатель, удивляться не стоит. Пчела по-английски — «Ьее», так давайте вспомним о медоточивой австралийской группе «Bee Gees», название которой на самом деле не имеет никакого отношения к пчелам. Просто-напросто «В» и «G» — это первые буквы слов «brothers» («братья») и «Gibb». Братья Джибб — Робин, Моррис и Барни, австралийцы, творчество которых было не лишено удач — пожалуй, это именно те, кто сейчас мог бы спасти исстрадавшийся слух семейства Гэллоуглассов.

(обратно)

41

«Куколка» («Chrysalis») — известная британская фирма звукозаписи.

(обратно)

42

«Думай за себя» («Think for Yourself») — песня «Beatles» с альбома «Rubber Soul».

(обратно)

43

«Judas Priest» — британская хард-роковая группа.

(обратно)

44

Обратим внимание читателя на неслучайность появления этого персонажа. «Монах» по-английски — «monk». Телониус Монк (1917–1982) — знаменитый джазовый пианист, афроамериканец, один из «отцов» джазового стиля би-боп.

(обратно)

45

В оригинале говорится о Black Sabbath. Название этой хард-роковой группы у нас переводили по-разному, включая и «шабаш ведьм». Но ведьмы у Сташефа большей частью персонажи положительные (в частности, Гвен), поэтому лучше о них здесь не упоминать.

(обратно)

46

Играя словами, автор заставляет нас уйти от мира рок-н-ролла в мир классики и вспомнить Георга Филиппа Телемана (1681–1767), который прославился не только как композитор, но и как педагог и капельмейстер.

(обратно)

47

Одно из значений итальянского слова concerto — «созвучие».

(обратно)

48

«Пестрая толпа», «Пестрая шайка» — так можно перевести название американской группы «Motley Crew», которая была очень популярна в 90–х.

(обратно)

49

Ритуальный момент во время мессы, когда священник омывает руки и произносит: «Lavabo inter innocentes?»

(обратно)

50

«Верую» (лат.). Молитва, называемая «Символом веры».

(обратно)

51

«Kyrie eleison» (греч.) — «Господи, помилуй». Это песнопение в богослужении и у католиков, и у православных христиан исполняется по-гречески.

(обратно)

52

«Gloria» (лат.) — «Слава», Великое Славословие, «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение».

(обратно)

53

«Confiteor» — чин общего покаяния у католиков.

(обратно)

54

Мф. 7:16.

(обратно)

55

Токвиль Алексис (1805–1859) — французский историк, социолог и политический деятель. Министр иностранных дел Франции (1849). В сочинениях «О демократии в Америке» и «Старый порядок и революция» рассматривал развитие демократии как ведущую тенденцию американской и европейской истории.

(обратно)

56

Кор. 13:13.

(обратно)

57

SPQR — small profits and quick returns (англ.) — малые прибыли и быстрый оборот.

(обратно)

58

Годы странствий (нем.).

(обратно)

59

Мудрый кентавр, воспитатель Ахилла, Ясона и Асклепия.

(обратно)

60

По всей вероятности, имеется в виду какой-то фрагмент из оперы Римского-Корсакова.

(обратно)

Оглавление

ЧАРОДЕЙСКИЙ РОК

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

ЧАРОДЕЙ И СЫН

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

*** Примечания ***