Лучшее за год XXIII: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк [Дэвид Моулз] (fb2) читать постранично, страница - 2

слились в рев, звон металла до боли резал уши. Девочка из моей деревни завизжала, ее крик заразил другую, и еще одну, и четвертую. Женщина, высокая, плоская, с кожей, подобной коже старого кошелька, вошла забрать их, заботливо придерживая им подолы, чтобы не измазать кровью. Танцоры вились вокруг, как языки пламени, а мужчина, опустившийся на колени, поднял из корзины голову буйвола. Он поднес ее к моему лицу, глаза к глазам, но я думала только о том, какая она, наверно, тяжелая: у него мышцы вздулись жгутами и руки дрожали. Мухи походили на черные самоцветы. За дверью что-то хлопнуло, и мужчины опустили головы в корзины, укрыли их материей и ушли вместе с глупыми демонами, извивавшимися и скакавшими вокруг них.

Теперь на подушке осталась всего одна девочка. Незнакомая. Она была из семьи Варджьяна, из неварской деревни ниже по ущелью. Мы сидели долго, и нам хотелось поговорить, но мы не знали, не полагается ли по условиям испытания молчать. Потом дверь отворилась в третий раз, и двое мужчин ввели в зал деви белого козла. Они поставили его прямо передо мной и неварской девочкой. Я видела, как он поводит злыми глазами со щелями зрачков. Один мужчина держал козла за путы, а другой достал из кожаных ножен большой церемониальный кукри. Он благословил нож и одним коротким сильным ударом отсек козлу голову. Я чуть не рассмеялась, потому что козел выглядел таким смешным: тело не знало, где оно, а голова искала свое тело, а потом тело догадалось, что у него нет головы, и повалилось, брыкнув ногами, и почему же визжит эта девочка, разве она не видит, как это смешно, или она завидует, что я первая разгадала шутку?

Как бы то ни было, улыбчивая женщина и иссохшая женщина вошли и очень ласково увели ее прочь, а двое мужчин опустились на колени в луже крови и поцеловали деревянный пол. Они подняли и унесли разрубленного козла. Я предпочла бы, чтобы они этого не делали. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь побыл со мной в большом деревянном зале. Но я осталась одна в темноте и духоте и тогда сквозь шум уличного движения услышала, как зазвонили, раскачиваясь, низкие колокола Катманду. В последний раз отворилась дверь, и вошла женщина с огнем.

— Зачем вы оставили меня одну?! — закричала я. — В чем я провинилась?

— Как ты можешь провиниться, богиня? — сказала старая морщинистая женщина, которая, вдвоем со второй, стала мне отныне отцом и матерью, и учителем, и сестрой. — Теперь идем с нами, и поспеши. Король ждет.

Улыбчивая кумарими^[7] и высокая кумарими (как я стану впредь называть их) взяли меня за руки, и я вприпрыжку пошла между ними из огромного, подавляющего храма Ханумана. От ступеней храма до недалекого деревянного дворца дорогу выстелили белым шелком. Народ впустили на площадь, и люди теснились по обе стороны церемониального пути, сдерживаемые полицией и королевскими автоматами. Машины сжимали в руках горящие факелы. Огонь отражался от обнаженных клинков. На темной площади стояло великое молчание.

— Твой дом, богиня, — сказала улыбчивая кумарими, низко склоняясь, чтобы шепнуть мне в ухо. — Ступай по шелку, деви. Не сходи с него. Я держу тебя за руку. Со мной тебе нечего бояться.

Я шла между своими кумарими, напевая популярный мотивчик, слышанный по радио в отеле. Оглянувшись, я увидела, что оставляю за собой две цепочки кровавых следов.

«У тебя нет касты, нет селения, нет дома. Дворец — твой дом, и кто пожелал бы другого? Мы украсили его для тебя, ты станешь покидать его лишь шесть раз в году. Все, что тебе нужно, ты найдешь в этих стенах. У тебя нет ни отца, ни матери. Разве могут быть родители у богини? Король — твой брат, держава — твоя сестра. Жрецы, что служат тебе, — они ничто. Мы, твои кумарими, — меньше чем ничто: прах, грязь, орудия. Мы повинуемся каждому твоему слову.

Как мы сказали, ты будешь покидать дворец всего шесть раз в году. Тебя понесут в паланкине. О, как он красив: резное дерево и шелка! За пределами этого дворца ты не коснешься земли. Едва коснувшись земли, ты перестанешь быть богиней. Ты станешь одеваться в красное, убирать волосы в узел на макушке и красить ногти на руках и на ногах. Ты будешь носить на лбу красный тилак^[8] Шивы. Мы будем помогать тебе готовиться, пока это не станет твоей второй натурой.

Ты будешь говорить только в стенах этого дворца, и даже здесь — не много. Молчание подобает Кумари. Ты не будешь улыбаться или выказывать каких-либо чувств. Ты не прольешь крови. Ни ссадины, ни царапины. В крови — могущество, и когда уходит кровь, уходит богиня. В день, когда ты прольешь первую кровь, хотя бы единую каплю, мы скажем жрецам, и они уведомят короля, что богиня удалилась. Ты потеряешь божественность и должна будешь покинуть дворец и вернуться к родителям. Ты не будешь проливать крови.

У тебя нет имени. Ты — Таледжу, ты — Кумари. Ты богиня».

Эти поучения нашептывали мне кумарими, пока мы шли между коленопреклоненными жрецами к королю, в его короне