ЧИТАЛЬНЯ СОВЕТСКОЙ ШКОЛЫ
№ 30–31 второй год издания № 30-31
Обложка Б. ПОПОВА
Главлит № А—18198 Тираж 10.000 21 тип. «Мосполиграф», Варварка, Елецкий пер., 7. 1155.
Поздний гость
Стоял август месяц. Было уже далеко за полночь, и в Средне-Колымске все, давно спали. Средне-Колымск — маленький поселок среди неизмеримых лесов и болот Сибири: в нем всего пятьдесят домов и юрт. К дому казака Иннокентия Явловского под‘ехали сани, запряженные парой оленей. Какой-то человек подошел к воротами начал с силой бить в них кулаком. Иннокентий взял винтовку и вышел на двор. — Кто там? — крикнул он, не отпирая калитки. — Это я, Иннокентий. Отвори, — ответил человек на ломаном русском языке. — Да кто ты? — с досадой спросил Иннокентий. — Семен Тарабикин. Отопри. Дело есть. Иннокентий открыл калитку и сразу заметил, что в санях что-то лежало, накрытое оленьей шкурой. — Здравствуй! — радостно сказал Семен и протянул казаку руку. — Здорово! Здорово! — ответил Иннокентий. — Что поздно-то? И он начал открывать ворота. Семен провел оленей во двор, а казак закрыл ворота и заложил их засовом. Иннокентий и Семен вошли в дом. Из кухни хозяин провел гостя в просторную горницу. Здесь вдоль двух стен тянулись деревянные лавки, сходившиеся в переднем углу. Перед ними стоял длинный деревянный стол. Жена Иннокентия поставила на стол вареное мясо и жареную рыбу. Семен был, видимо, голоден. Он с жадностью принялся за еду. — Что привез? — спросил Иннокентий. — О! — ответил Семен и лукаво прищурился. — Лисиц что ли настрелял? Семен отрицательно покачал головой. — Что лисицы. Лисицы товар обыкновенный. — Так что же у тебя? — уже с некоторым нетерпением переспросил Иннокентий. — О! — ответил Семен и еще более прищурил свои глаза. — О-о! воды что ли в рот набрал, — с досадой сказал Иннокентий. Он подошел к небольшому деревянному шкафчику, что висел у стены, достал оттуда бутылку водки и налил Семену стакан. Черные глаза Семена загорелись огоньком. После второго стакана он сказал: — Порох давай, пули давай, иголки давай, бусы давай. — Да ты покажи, что у тебя. За что давать-то, — ответил казак и убрал бутылку с оставшейся водкой. — Айда, — сказал Семен и поднялся. Хозяин и гость вышли на двор. Семен начал развязывать свою поклажу, Иннокентий жадными глазами следил за движениями гостя. Вот Семен приподнял оленью шкуру и хитро посмотрел на Иннокентия. И вдруг Иннокентий широко открыл глаза. Он никак не ожидал увидеть то, что лежало на санях Семена.Неожиданная находка
Три дня тому назад Семен Тарабикин до самого вечера бежал за своей собакой. Собака напала на след лося. Семен с утра вышел на охоту, он целый день гнался за лосем и теперь под вечер был голоден и измучен. А собака бежала и бежала вперед, прибавляя хода. У Семена наросла злоба против лося, С каким бы удовольствием он пустил стрелу в сохатого[1]. С какой жадностью он с'ел бы кусок еще теплого сырого мяса! Вдруг собака подняла голову, потянула воздух и круто повернула в сторону. Она взбежала на холм, поросший лиственницей. Семен поспешил за ней. С холма был спуск к реке. Семен взглянул вниз и остановился в недоумении. Недалеко от берега из земли выглядывала какая-то огромная голова с толстым и длинным «носом». Семен забыл усталость и побежал к реке. Он увидел длинный, круто загнутый «зуб», который торчал изо рта животного. Сколько лет Семен ходил по тайге, но никогда не видал он такого зверя, зарывшегося глубоко в землю. «Злой дух привел меня сюда, — подумал он. — Не иначе, как злой дух хочет погубить меня»… Семен со страхом попятился назад, позвал собаку и, озираясь по сторонам, поспешно начал карабкаться на гребень холма. Здесь он туже затянул ремнем свой живот, чтобы не так остро чувствовать голод, и побрел к своей урасе. Было уже утро, когда Семен, измученный и голодный, добрался до у расы. Еще издали он увидел дым, который поднимался из верхнего отверстия юрты. Ураса была построена из жердей, обтянутых оленьими шкурами. К верху она суживалась и оставляла маленькое отверстие, через которое выходил дым, когда внутри урасы горел огонь. Недалеко от урасы паслось стадо оленей, голов около пятидесяти. Семен вошел в юрту. Около очага сидели двое мужчин, их жены и ползали дети. — Ты был на охоте? — спросил Семена один из мужчин. — Да, — ответил Семен. — Охота была неудачной. Он сел около огня и с жадностью проглотил несколько кусков оленьего мяса. Затем он взял свою чашку и принялся пить кирпичный чай. — Ты ничего не принес? — опять спросил его ламут. — Не пойму, — ответил Семен. — То ли злой дух хотел меня погубить, то ли я нашел диковинного зверя. И Семен стал рассказывать, как на него из земли вдруг глянула огромная голова с длинным «носом». Дивились ламуты, качали головами. — Ишь ты… Любопытно, надо б было посмотреть.* * *
Еще утренние сумерки окутывали землю, а ламуты уже сидели у огня и подкреплялись перед дорогой обычным оленьим мясом и кирпичным чаем. Трое саней, запряженных оленями, стояли около урасы. Наконец, ламуты вышли из юрты, сели в сани, и олени быстрой рысью понесли их в даль, окутанную серым полумраком. Олени бежали быстро и не останавливались до самого вечера. Под вечер ламуты завидели рукав реки Березовки[2]. Недалеко от берега они вышли из саней. Действительно, на берегу реки из земли высовывалась спина и огромная голова диковинного животного. — Э, ишь ты, — протянул один из ламутов. — Волки учуяли. Приходили на обед. На берегу виднелись свежие следы от волчьих лап. Шея животного была об‘едена до костей. — А ну, Семен, и ты, Амукзан, бери топоры. Трое охотников принялись вырубать из головы торчавший загнутый бивень. Они положили его на сани и пустились в обратный путь. На другой день Семен Тарабикин отправился в Средне — Колымск, чтобы показать свою находку казаку Иннокентию. Он давно знал казака, был с ним в дружбе и даже как-то раз они вместе ходили на медведя.Торг
— Накрой шкурой свою находку и пойдем в избу, — сказал Иннокентий. Он сразу догадался, что ламут привез ему бивень мамонта. Он вспомнил об‘явление Академии наук, вывешенное в Колымске. Академия находилась далеко — в Петербурге (тогда так назывался Ленинград), но она прислала в Колымск об‘явление, что выдаст 1000 рублей тому, кто найдет целый скелет мамонта. Иннокентий быстро овладел собой и постарался скрыть от ламута свою радость, чтобы тот не слишком много запросил у него за находку. — Где же ты нашел этот бивень? — спросил он Семена. Они вернулись в горницу, и казак поставил на стол недопитую бутылку водки. Семен рассказал. — Вот что, — сказал Иннокентий. — Коли ты не врешь, коли ты согласен показать мне место, где нашел этот бивень, я подарю тебе свое ружье. Глаза ламута загорелись радостью. Владеть таким ружьем ему и во сне не снилось. Он охотился с кремневым ружьем. Кремневое ружье долго заряжалось, давало один выстрел, частые осечки, не попадало хорошо в цель. Ружье Иннокентия заряжалось быстро, сразу несколькими пулями и било далеко и метко. — За бивень я тебе дам пороху, пуль иголки и бусы. Ламут не торговался. Он был счастлив от такого обмена и готов был бы сейчас же отправиться в урасу, если бы не поздняя ночь. Уговор был заключен: в начале ноября, когда установится хороший санный путь, ламут проводит Иннокентия к находке. Утром ламут с полученными товарами отправился в урасу. А Иннокентий спрятал бивень и никому не рассказал о том, что у него был Семен Тарабикин.Новая поездка к неизвестному зверю
В начале ноября Семен и Иннокентий в санях, запряженных оленями, под'ехали к рукаву Березовки. От Средне-Колымска до Березовки было 325 километров, которые они проехали в 5 дней. — Совсем хорошо. Даже отлично, — сказал про себя казак, осматривая мамонта. Мамонт находился в земле, и только небольшая часть его спины и голова находились на поверхности. — Ну, Семен, и запируем же мы с тобой! — сказал весело Иннокентий. Теперь он был уверен, что получит обещанные 1000 рублей. — Только сперва давай нарубим сучьев и веток. Да, смотри, руби потолще. Надо накрыть нашу находку, а то волки балуют. Тащи сюда большие камни, что лежат на берегу. До самого вечера Иннокентий и Семен провозились около мамонта. Потом Иннокентий отправился обратно в Колымск, а ламут получил ружье и счастливый возвращался к себе в урасу. На другой день Иннокентий сидел за столом. Перед ним лежал лист бумаги и он старательно и с трудом выводил:Начальнику округа. Казака Иннокентия Явловского Заявление. Имею честь доложить начальству, что мною найден целый мамонт. При сем его бивень и кусок кожи. И. Явловский.
Получив такое заявление, начальник округа немедленно поехал сам на место находки. После того в Петербург с экстренной почтой было послано сообщение в Академию наук о найденном мамонте.
В дальний путь
От Ленинграда до Иркутска.
Тук-тук-тук!.. Тук-тук!.. Мерно постукивают колеса скорого поезда. Летит назад лес, мелькают маленькие станции. Поезд спешит. Он делает короткие остановки только на больших станциях. Целую зиму почта везла письмо от начальника округа до Ленинграда. И когда Академия наук получила сообщение о найденном мамонте, был уже сентябрь месяц 1901 г. 3-го мая из Ленинграда выехали со скорым поездом двое ученых — Герц и Пфицмейер. Им дали поручение откопать мамонта и привезти его скелет, кожу и другие сохранившиеся части в Ленинград. Дни проходили за днями. А колеса мерно постукивали, и станции убегали назад. И в то время, как поезд, словно крепкий стальной конь, мчался и мчался вперед, Пфицмейер записывал свои путевые впечатления. «Поезд быстро уносит нас вдаль, — писал он. — Позади остались уже Уральские горы, одетые густыми лесами. Ранним утром мы проехали мимо двух маленьких станций под названием «Европа» и «Азия». Между ними лежит граница этих двух частей света. Теперь мы на территории Азии. Ближайшая большая станция — Челябинск. Здесь скрещиваются несколько железных дорог. Только-что от‘ехали от Челябинска. Теперь поезд идет по необъятным степям Западной Сибири. Из окна вагона видна ровная-ровная безграничная степь. Она покрыта молодой зеленой травой… Мы проезжаем теперь мимо больших сибирских городов. Миновали Петропавловск и Новосибирск. С какой поразительной быстротой растет Новосибирск! За пятнадцать лет он превратился в город с 60-тысячным населением[3]. В Новосибирске мы проехали по большому железному мосту через реку Обь. Эта река одна из величайших на земном шаре. Со своими притоками она орошает огромное пространство, более чем в 4 миллиона кв. километров. Поезд мчится вперед. Вот мы проезжаем через другой большой город Сибири — Красноярск. Вагоны бегут по длинному железному мосту через реку Енисей. Мост имеет в длину 925 метров, а река Енисей-5200 км и так же, как Обь, является величайшей рекой Сибири. 11 мая. Вечер. Мы под‘езжаем к одному из самых больших городов Сибири — Иркутску. Здесь мы должны будем расстаться с вагоном, в котором провели восемь дней. В Иркутске у нас продолжительная остановка. Нам надо закупить матрацы, оружие, продовольствие и кухонные принадлежности»…От Иркутска до Якутска.
«20 мая. Утро. К нашему дому подкатили два тарантаса. Каждый запряжен тройкой крепких лошадок. В один тарантас кладут сено, матрацы, подушки, в другой — наш багаж. В Иркутске к нам присоединился третий член экспедиции — Севастьянов. Кучера взмахнули кнутами. Загремели бубенчики, и сибирские низкорослые лошадки побежали быстрой рысью. Здесь на лошадях приходится ездить неделями. Поэтому тарантасы устроены так, что в них можно спать, вытянувшись во весь рост. Но тарантасы имеют и свой недостаток — они без рессор и в них сильно трясет. На станциях нам меняют лошадей, и мы едем, не останавливаясь. Станции раскинуты одна от другой на 25–30 км. Мы уже проехали 360 км. Под'езжаем к станции Жигалово. Она находится на берегу реки Лены. Мы добрались до третьей величайшей реки Сибири. По реке Лене плавание возможно только в течение летних 4–5 месяцев, в Другую же часть года она покрыта льдом». Теперь читателю понятно, почему экспедиция так спешно выехала и так торопилась добраться до берегов Лены. Лето в Сибири короткое, а длинный путь от Жигалова до Якутска можно скорее проехать по реке Лене. «В Жигалове мы закупили себе хлеба и копченой рыбы на дорогу и пересели в лодку. У кормы лодки сделан навес. Туда мы положили наши матрацы и подушки. Гребцы и рулевой заняли свои места, лодка вышла на средину реки и, подхваченная быстрым течением, понеслась вниз по реке. Как приятно не чувствовать тряски тарантаса и любоваться берегами! Стеной стоит первобытный лес. Он называется в Сибири тайгой. Тайгу мы видели, когда еще ехали по железной дороге. Тайга тянулась вдоль нашего пути от Иркутска до Жигалова, и теперь мы видим лес на обоих берегах Лены. Тайга тянется сплошь на несколько тысяч километров. В ней протекают реки и местами встречаются болота. С средины реки лес казался хвойным. Но когда мы приблизились к берегу, то различили среди хвойных пород и лиственные деревья: осину, березу, рябину и ольху. Среди хвойных пород преобладает лиственница, к которой примешиваются ели и кедры. Из всех пород в Сибири больше всего ценят кедр. Жители Сибири приезжают в большие кедровые леса, собирают вкусные кедровые орешки, а древесина кедра дает хороший материал для мебели. Полдень. Мы прибыли в местечко Усть-Кут. Усть-Кут — довольно большая деревня на берегу реки. Отсюда Лена становится глубже и отсюда начинается пароходное сообщение. Мы пересели на пароход «Витим». Он отправляется завтра в Якутск. Когда мы гуляли по улице Усть-Кута, нам встретился политический ссыльный. Это был старик девяноста восьми лет. Он стоял и просил у прохожих милостыню. Как жестоко царское правительство! Оно оторвало этого старика от родного Кавказа, где он родился и вырос, и бросило в суровую Сибирь. Сибирь издавна служила местом ссылки. Сюда ссылали за уголовные преступления и людей, которые боролись против царской власти. Политических ссыльных в Сибири было очень много. В каждом поселке, у которого останавливался «Витим», экспедиция встречала ссыльных. Единственный город, который был на пути экспедиции до Якутска, Олекминск. Этот город был переполнен политическими ссыльными. Многие из них не выдерживали сурового, климата и тяжелой жизни в ссылке и умирали.
Пароход на Лене.
Но пало царское правительство, и все ссыльные получили свободу. «Витим» уносит нас дальше и дальше на северо-восток, вниз по течению Лены, — писал Пфицмейер. — Посмотрите, что это за простыни разложены по берегам? — спросил меня Севастьянов. Я взял бинокль. — Это лежат глыбы льда. Они спустились по отлогим берегам к самой пеке, — ответил я. — Во время весеннего ледохода лед остается на берегу и потом долго-долго лежит. Эти глыбы имеют в толщину несколько метров. Подумайте, скоро ли растают такие громады.
По отлогим берегам Лены лежат глыбы льда.
Вечер. 1-е июня. С нашего парохода виден Якутск».
В урасе Семена Тарабикина
Семен Тарабикин возвращался в свою урасу довольный и счастливый. С ним было его новое прекрасное ружье, которое ему подарил Иннокентий за найденного мамонта. Вся ураса— мужчины, женщины и дети, собралась у огня, над которым в большом котле варилось оленье мясо. Пол урасы был устлан ветками кедровника и ольховника и покрыт оленьими шкурами. Семен, мягко ступая по полу, присел к огню и, не выпуская из рук ружья, стал рассказывать, как завтра он пойдет на охоту и как будет стрелять дичь. Мужчины с завистью смотрели на новое ружье Семена. — Разве это дело, — сказал вдруг Семен, — как я в последний раз ходил на медведя! Он встал и снял с шеста шкуру медведя. — Глядите, он выше меня на целую голову. А с чем я на него шел? То ружье, — и Семен с презрением кивнул головой на старое кремневое ружье, которое стояло в углу урасы, — я оставил здесь. Куда с таким ружьем на медведя! Верная смерть. Ты зарядил — думаешь стрелять, — ан осечка или там что… Тут тебя медведь враз сшибет, и готово дело. Волчок— умная собака. Волчок нашел берлогу и начал лаять. Гляжу… снег зашевелился и показалась огромная голова медведя. Как заревет Мишка!.. Вскочил на задние лапы и попер на меня. Волчок— умная собака. Подбежал к медведю сзади и давай хватать… Тяв— тяв… Оскалил лохматый зубы, переднюю лапу поднял… Страшный такой… Испугался я, в глазах потемнело. А Мишка размахнулся, да как хватит лапой… Но в моей руке был этот нож. Семен взмахнул длинным острым ножом. — Хотел меня Мишка сшибить, да извернулся я. Семен быстрым увертливым движением показал, как он это сделал. Его глаза горели. — Промахнулся Мишка. Грузно опустился передними лапами на землю. А я, я уже вот так воткнул нож в его сердце.. Семен ударил ножом, как бы поражая невидимого зверя, и, тяжело вздохнув, перевел дух. Казалось, что он сейчас выскользнул из лап могучего зверя и нанес ему смертельный удар.
Ламуты в юрте. Не употребляют вилок. Едят пальцами.
В урасе стояла тишина. Только было слышно, как трещал огонь в очаге да тяжело дышал Семен. Но вот улыбка заиграла на его лице. Ламуты облегченно вздохнули. — Глядите, — сказал Семен, — вот она дыра-то на шкуре. Вся шкура цела, одна эта маленькая дырка. Семен повесил шкуру на прежнее место и опустился у огня. Наступило молчание. Ламуты принялись есть оленье мясо. — Хороший охотник был Павел, — сказал вдруг Амукзан. — На медведя ходил с одним копьем. Домой придет — медвежье мясо и шкуру притащит. Жену кормил, детей кормил. Нужды не знал. А вот раз пошел на медведя, пошел и пропал… Два дня ждала его Марья, жена. Не дождалась. Не вернулся. Закручинилась Марья, затосковала. Пошла отыскивать мужа. Да где там… Одни клочки от одежды принесла. Погиб Павел, а хороший был охотник. Амукзан замолк. Он потянулся, достал кусок оленьего мяса, с‘ел его, опустил голову на грудь и тихо сказал: — Плохо пришлось Марье без Павла. Одна осталась женщина. А тут еще дети. Ставила силки. Да много ли можно наловить дичи в силки. Да и дичь попадает мелкая. Разве с нее прокормишься. Голодала Марья, голодали ребята. Зиму Марья вместе с другими в урасе провела, а на лето, как ушли все с оленями в горы[4], ушла и Марья. Вот к зиме опять все в урасу собрались, не пришла только Марья. Никто не знает, что стало с ней. Сгинула женщина одна в лесу и ребята пропали… Амукзан умолк. В юрте догорал огонь. Женщины низко склонили головы.
«Злой дух» мстит
Прошло четыре месяца. Стоял конец августа. Ламуты возвращались со своими стадами с горных пастбищ. Был вечер. В урасе Семена Тарабикина у огня сидели ламуты и рассказывали друг другу о своих летних охотах. Больше всех, рассказывал Семен. Он говорил о своем новом ружье, о том, как оно хорошо и метко стреляет. Он побывал в Колымске и наменял себе соли, чая, сахара и табака. На Семена с завистью смотрели другие ламуты. Приближалось время зимней охоты. Вот когда Семем настреляет по лесу ценных зверьков и заживет на славу. Но недолго длилась радость Семена. К утру у него пало два оленя. Семен с беспокойством осмотрел все свое стадо и заметил, что у некоторых оленей были мутные глаза. К вечеру пали еще четыре оленя.
Олени у ламутов.
Зашумела ураса. Заголосили женщины. Амукзан ходил мрачный. И у него пало два оленя. — Злой дух пришел к нам, — кричали женщины. — Злой дух мстит. Зовите шамана. Он прогонит злого духа. Падеж оленей усиливался. Через три дня от стада в пятьдесять голов осталось двадцать. В урасе стоял сплошной вой. Надвигалось что-то грозное. Олени кормили ламутов, давали мясо и молоко. Из шкур оленей ламуты делали себе одежду и покрывали ими свои юрты, а из рогов и костей они приготовляли разные домашние вещи. Олений жир шел на освещение. На оленях они ездили и перевозили тяжести. Теперь ламуты лишались всего своего достояния. — Пропадать будем, — мрачно сказал Амук-зан. — Наши отцы говорили, что кто найдет большого зверя в земле, у того падут олени, а сам он и вся его семья сгибнут. Вечером за ужином ламуты стали совещаться. Решили, что это Семен растревожил «злого духа», который сидел в большом звере, зарывшемся в землю. — Зовите шамана! — неистово кричали женщины. — Злой дух убьет оленей, убьет собак, убьет и нас. И тогда ламуты решили, что завтра рано утром Амукзан отправится в соседнюю урасу, а- к вечеру вернется обратно и привезет с собой шамана.
Шаман приезжает
«Кто живет в лесах, в горах, в реках, в озерах?» — Духи. Так говорили ламутам их старики. Одни «духи» добрые, другие — злые. «Злые духи» могут причинить беды— падеж оленей, болезни собак, смерть людей, дурную погоду. «Что делать, если «злые духи» разгневались?» — Надо звать шамана. Шаман знает «духов». Он входит с ними в общение. Шаман обладает силой и может своим «колдовством» заставить духов подчиниться себе. Так верили ламуты. Амукзан отправился в урасу, где жил шаман. Он вошел в юрту. У огня сидело несколько мужчин и женщин. — Здравствуй! — сказал Амукзан. Мужчины пригласили Амукзана к огню и стали угощать его мясом. Амукзан был голоден и охотно с‘ел кусок оленины и выпил чашку кирпичного чая. — Зачем приехал? — спросил его один ламут. — Олени падают. Где шаман? Ламуты наклонили головы. — Шаман умер. Его могила в лесу. — Я пойду к шаману, — сказал Амукзан. Один из ламутов вызвался проводить Амукзана. Они шли не более, получаса. В лесу на поляне показался большой шест. Он был вбит в землю. На верхушку шеста был надет череп медведя. Ветер раскачивал череп и поворачивал в разные стороны. «Медведь— владыка леса. Силой его духа шаман подчиняет себе всех животных, птиц, всех невидимых обитателей леса». Так верили ламуты.
Ламут-шаман.
Недалеко от первого шеста стоял второй. На нем висела шкура оленя. На этом олене всегда ездил шаман. Когда ламуты хоронили шамана, они закололи его оленя, содрали шкуру и повесили ее на шесте. На похоронах присутствовали ламуты со всех ближних урас. Каждый шаман имеет помощника, которого он выбирает себе сам. — Шаман передает своему помощнику искусство колдовать и все свои знания. После смерти шамана помощник заступает его место. Новый шаман жил в соседней юрте. Он был помощником того шамана, которого разыскивал Амукзан, и теперь Амукзан решил отправиться за ним. Когда Амукзан разыскал шамана и уговорил его ехать в урасу Семена Тарабикина, шаман взял своего помощника и все втроем сели верхом на оленей и тронулись в путь. Всю дорогу хитрый шаман расспрашивал Амукзана о том, что было у них в урасе за последние полгода.
Заклинания шамана
В урасе Семена с нетерпением ожидали возвращения Амукзана. Люди то-и-дело выходили из урасы и смотрели в даль. Прошло два дня, а Амукзан не возвращался. Беспокойство охватило урасу. На третий день около полудня на горизонте показались три верховых оленя. — Шаман едет! Шаман едет! — разнеслось по урасе. Трое верховых приближались к кочевью Семена. Шаман ехал на белоснежном олене. Ламуты верили, что во время заклинаний шаману приходится на время переселиться к «духам». Только на олене цвета молока шаман мог в‘ехать в «царство духов». По наружному виду и одежде шаман не отличался от других ламутов своего племени. Он был среднего роста, стройный, с черными волосами, коротким носом, несколько вздернутыми губами и горящими глазами. Коричневатая, похожая на пергамент кожа, широкое лицо и выдающиеся скулы говорили, что шаман, как и другие ламуты, принадлежал к монгольскому племени. Вечером начались приготовления к заклинаниям. Закололи оленя. Внутренности и лопатки убитого животного шаман взял для своего колдовства, а лучшие части от оленя ламуты спрятали, чтобы потом отдать их шаману: одни как плату за колдовство, другие должны были служить шаману пищей, когда он поедет обратно. Из урасы вынесли все вещи, и шаман стал развешивать на стены фигуры людей и животных. Все они были вырезаны из дерева, слоновой кости, корней растения и были пестро раскрашены в яркие цвета. Это были «вспомогательные духи», которые помогали шаману при его заклинаниях. Никто не смел прикасаться к фигуркам, кроме самого шамана. Во время своих заклинаний шаман несколько раз окроплял их кровью убитого оленя и окуривал смолою кедрового дерева. К смоле он примешивал измельченные в порошок какие-то растения, отчего ураса наполнялась одуряющим дымом. Закончив все свои приготовления к заклинаниям, шаман вышел из урасы. Теперь в урасу вошли одни мужчины. Они присели на шкуры вдоль стен урасы. Вход в урасу завешивала медвежья шкура. Посреди урасы вспыхивали догорающие угли очага и слабым светом освещали ламутов. Медленно и беззвучно вошел шаман. Глубокая тишина наступила при его появлении. Теперь шаман был одет в кожаную накидку, с которой до самых пят спускались ремни. На груди у него были нашиты шкуры, на которых висели разноцветные стеклянные бусы, металлические пластинки и бубенчики. Они бряцали при каждом движении шамана. Грудь и спина колдуна были украшены зубами и когтями хищных животных и птиц. Его голову окутывал башлык, обшитый мехом полярного волка. На месте ушей болтались лоскутья из меха; они то поднимались вверх, до опускались вниз, когда шаман плясал. В общем голова шамана походила на голову волка. В левой руке шаман держал свой бубен. На одной стороне бубна была натянута замшевая кожа, а с другой выглядывали человеческие фигуры, раскрашенные в красный цвет. Бубен был увешан многочисленными бубенчиками и металлическими пластинками. В правой руке шаман держал палочку, обшитую мехом. Вот шаман ударил палочкой по бубну и, кружась, начал медленно двигаться вдоль стены урасы. Среди глубокой тишины послышалось глухое, монотонное пение. Тихо позвякивали бубенчики и бряцали зубы и когти об одежду шамана. Низко склонившись, он прошел несколько раз около очага. Время от времени он делал знаки помощнику, и тот подбрасывал в огонь порошок. Тогда пламя очага взлетало вверх, и урасу окутывал крепкий одуряющий дым. И при виде шамана в ламутах воскресали древние верования. Солнце посылало тепло, свет и оживляло землю. Ламуты почитали солнце с древних времен. В долгую и холодную зиму среди суровой природы огонь согревал и давал свет. И ламуты чтили огонь. Теперь перед огнем шаман клал поклоны, а из его уст вылетали непонятные звуки, то быстрые и громкие, то медленные и тихие. Порой эти звуки переходили в оглушительный рев, и тогда шаман начинал бешено кружиться по урасе. Все вместе — треск углей, вспышки огня и звуки бубна — захватывали ламутов, и они сидели, точно окаменев. Но вот пение шамана перешло в стоны, в жалобный вой. В нем слышался то плач человека, то стоны деревьев, ломаемых бурей. Где-то в ущельях гор выл ветер, шумно гуляла буря над необ‘ятным простором тундры. Шаман уже не кружился на месте. Он крался, как хищный зверь, к невидимой добыче, затем отступал, скрывался. Рука шамана не переставала бить в бубен. Звенели колокольчики и побрякушки. Молча и неподвижно сидели ламуты вдоль стены урасы. Красный свет от вспыхивающего огня освещал их серьезные, задумчивые лица. И встала перед ними новая картина жизни тайги. Вот сокол со свистом взмахнул крылами, вот звонко крикнул лебедь… Долго перекликался шаман с «духами» в воздухе. Теперь он возвращался назад. Совсем близко слышались удары крыльев. Шаман в изнеможении опустился на землю и вытер катившийся с него пот. А помощник перехватил бубен и продолжал бить в него, так как во время заклинания духов бубен не должен умолкать ни на минуту. Но вот шаман опять вскочил. Раздались новые звуки, начались новые танцы. Теперь шаман ехал на своем белоснежном олене в далекую тайгу. Он ищет того, кто причинил людям несчастье и горе. В урасе трепетала однотонная песня. Она была печальна, как песня суровой тайги. Вот бежит олень и слышны удары копыт о землю, вот он задел рогами за дерево, вот зашумела река, и зашелестели деревья. Закаркал ворон. С криком пролетела сова, затоковал тетерев у своего гнезда. Яростно заревел огромный медведь, жалобно и протяжно завыла стая волков, и лось, вытянув шею, издал резкий крик. Как покорных слуг, шаман сзывал к себе всех обитателей леса. Вдруг пение его перешло в вой. Шаман завертелся в диком, бешеном танце, громким криком он призвал их к борьбе и неистово заколотил в бубен. Как безумный, носился шаман по урасе, бросался на землю, вновь вскакивал и гнался за тем, кто причинил людям горе. Ему помогали все звери; их крики то сливались, то перебивали друг друга, и «злой дух» обратился в бегство. Шатаясь, опустился шаман на землю. У его рта выступила пена. Он обвел урасу безумным, непонимающим взглядом. Как в полусне сидели ламуты, одурманенные дымом и пением шамана. А шаман приподнялся и хриплым голосом проговорил: — …. Великий дух сказал мне… Слушай… Утром всем итти к большому зверю, что зарылся в землю… Взять топоры, медвежий череп, теленка….В Якутске
Город Якутск, в который прибыла экспедиция, — в настоящее время столица Якутской республики, а тогда он был главным городом Якутской области. «Вчера я нанял извозчика и поехал осматривать Якутск, — писал в своем дневнике Пфицмейер. — Мне очень хотелось познакомиться с этим городом, закинутым на далекий север Сибири. Улицы в городе немощеные. — А как. у вас бывает на улицах весной и осенью? — спросил я извозчика. — Непролазная грязь, — ответил он. — Мы тонем в грязи. В этот момент распахнулась дверь одного дома, и женщина выплеснула из деревянного ведра на улицу помои. Наша лошадь от неожиданности шарахнулась в сторону. Откуда-то выскочило полдюжины дворняжек. Собаки накинулись на отбросы. И в тот же миг над нашими головами закружились черные тени. Штук двадцать коршунов стремительно спустились вниз и начали подхватывать лакомые куски. Мы полюбовались на санитаров города и поехали дальше… Дома в городе деревянные, одноэтажные; они окружены большими усадьбами, огороженными длинными деревянными заборами. Город— маленький; в нем всего 6 тысяч жителей, но он раскинулся на большую площадь. В центре города несколько каменных зданий, занятых магазинами. Тут же на площади под открытым небом работают ремесленники якуты. «Самое замечательное здание в городе— казачье укрепление. Оно построено в 1621 — 23 году и сделано из толстых стволов лиственницы.
Казачье укрепление в Якутске; построено в 1621—23 г.
— Этому зданию более 300 лет, а оно стоит как ни в чем не бывало — сказал извозчик»[5]. Казаки, двигаясь по Лене, покорили якутов. Они поставили укрепление, чтобы удержать власть над якутами. В 1905 году, во время первой русской революции, якуты провозгласили республику. Царское правительство жестоко расправилось с ними. После Октябрьской революции якуты вновь учредили у себя республику, которая теперь входит в Советский Союз. «В то время как я знакомился с городом, наши приготовления к дальнейшему путешествию шли полным ходом. Нам предстоит далекий и тяжелый путь. Надо проехать на лошадях 3325 км по глухой местности, где на сотни километров не встретишь человеческого жилья. Мы должны перевалить через две горные цепи. В якутских поселках и на этапных станциях мы еще можем рассчитывать получить рыбу, но хлеба не будет нигде, так как к северу от Якутска земледелия нет. Уже двенадцать дней, как пекари Якутска сушат для нас сухари из черного хлеба. Сегодня, когда я, осмотрев город, вернулся к своим, начальник края говорил Герцу: — Я советую вам не покупать своих лошадей. Вам будут давать на этапных станциях по двадцать лошадей: шесть для людей и четырнадцать для багажа. Пошлите вперед казака и прикажите ему предупреждать этапные станции, чтобы они готовили для вас лошадей. Совет показался нам вполне разумным. Вот уже третья неделя, как мы в Якутске. Наши приготовления к трудному и далекому пути закончены. Утро. Наш караван вытянулся цепью и выступил в путь. Сегодня мы получили печальное известие. Казак, посланный вперед к этапной станции, простоял девять дней у реки Тукулан. Он не решался переплыть через нее. На окрестных горах таял снег, и вода в реке поднялась. Сопровождавший казака ямщик стал переплывать реку на лошади. Его подхватило сильным течением, и он утонул вместе с лошадью. Почта, которую он вез на Верхоянск и Колымск, погибла».
Мучители
«Сегодня, едва мы вступили в лес, густое облако комаров и мошкары окутало весь наш караван. — Герц! Что делать? Я больше не могу выносить этих мучителей! — Я отбиваюсь махалкой[6], — ответил Герц, — но это плохо помогает. На нас были накинуты москитовые сетки. Они спускались с головы до самых плеч, на руках были надеты кожаные перчатки, и все-таки мучители сыпались на лицо, уши, затылок, на руки и жгли, как раскаленным железом. Во время поездок в окрестности Якутска мы жестоко страдали от комаров. Но пытки, которые нам пришлось перенести сегодня, превзошли всякую меру. Мы непрерывно обмахивали наших лошадей, однако через два часа кожа их сделалась красной от выступившей крови. Мы не слезали с лошадей до 12 часов ночи. Было еще светло, как днем. Здесь, далеко на севере, солнце скрывается всего на два часа в сутки. После того наступают едва заметные сумерки, и можно отлично видеть и различать все предметы. Мы решили сделать привал. Кругом нас горы и лес. Из расщелин в горах поднимаются густые туманы и окутывают лес. На востоке начинает светать. Скоро опять покажется солнце. Мы проехали верхом на лошадях тридцать пять километров и с непривычки чувствуем большое утомление. — Как же я крепко засну! — сказал Герц. — Товарищи, скорее развьючивайте лошадей; ставьте палатки. Здесь на берегу ручья мы раскинем наш лагерь. Кругом отличная трава. Лошади наши отдохнут и подкормятся. Обкурив дымом палатки, мы с удовольствием легли на наши походные кровати. Однако наша палатка скоро наполнилась бесчисленными комарами и мошками. Они принялись так жестоко мучить меня, что о сне нечего было и думать. Я поднялся и вышел к нашим спутникам. Люди отдыхали под открытым небом, расположившись полукругом около большого костра. Они подбрасывали в огонь гнилое дерево, мох и траву. От такого топлива костер сильно дымил, дым был густой и едкий. Я занял место около костра. Ветер дул на меня и окутывал дымом, который отгонял комаров. Дым разведал глаза до слез, но все-таки его было легче переносить, чем мошкару. Уже светает. Кустарник кругом лагеря засверкал свежей яркой зеленью. Березы и лиственницы точно разоделись в праздничный наряд. Они выделяются на темнозеленом фоне елей. Луг серебрится от росы, а колокольчики и другие цветы радостно тянутся навстречу первым лучам солнца. Поодаль скромно стоит дикая смородина. В густом кустарнике запел сибирский соловей. Кукушка покружилась над нами, перелетая с дерева на дерево, и огласила воздух своим звонким кукованьем. Вот открылась дверь, и из палатки вышел Герц. — Что с вами, Герц? Вас нельзя узнать. Ваше лицо стало вдвое больше против вчерашнего. Это комары так сильно искусали Герца и Севастьянова, что их лица и руки сильно вздулись. Солнце уже на небе. Наш лагерь начал оживляться. К первым певчим птичкам присоединились другие, и лес огласился радостным пением целого хора. Мы выпили чая с черными сухарями, намазанными маслом. Наш повар приготовил из оленьего мяса вкусный шашлык. Только-что мы приподняли сетки и хотели приняться за завтрак, как комары тотчас же целой тучей покрыли наши щеки, подбородок и шею».На этапной станции
«Мы тронулись в путь. Наша дорога лежит через ущелья и болота. От продолжительных дождей болота превратились в настоящую топь. Лошади часто погружаются в воду по самое брюхо. Нельзя ехать верхами. Мы слезли с лошадей и ведем их под уздцы. В этот день мы были в пути 18 часов и прошли всего 30 км. 24 июня. Мы добрались до бурного Тукулана, где потонул ямщик. Перешли в брод несколько выше от того места, где произошло несчастье. На другом берегу нам пришлось подняться в гору. Чем выше мы поднимались, тем деревья становились все ниже и ниже. Лес — редел. Наконец, остались лишь карликовые лиственницы и березы, едва достигавшие человеческого роста. Но и эти деревья растут лишь в защищенных от ветра местах, между скалами и в ущельях. — Смотрите! Мишка!.. — закричал один из казаков. С горки спускался медведь. Увидев людей, он быстро повернул в сторону и скрылся за деревьями. Эту ночь мы провели в якутской юрте на этапной станции. Ее содержал якут. Якуты строят себе две юрты: теплую для зимнего времени и легкую для летнего. Зимнюю юрту якуты строят из бревен. В ней есть печь, и снаружи она обмазана смесью из глины и навоза, толщиною, в четверть метра. Кроме того, юрту засыпают землей. Вместо окон— маленькие отверстия, куда вставляют зимой куски льда, а летом обтягивают сеткой из конского волоса, или вставляют рыбий пузырь, а то и слюду. Стекло встречается только у богатых якутов. К юртам якуты пристраивают стойла для коров и быков. Крупный рогатый скот якуты держат зимой в закрытых помещениях, тогда как лошади остаются на воле и добывают себе корм из-под снега. Перед тем, как нам лечь спать, якуты окурили юрту, чтобы выгнать мошкару, и завесили окно волосяной сеткой. Пахло кумысом, лошадиным потом, гнилой рыбой и прогорклым оленьим жиром. «Сквозь дремоту я почувствовал, как что-то теплое и влажное коснулось моего лица. Я открыл глаза. Дверь из стойла в юрту была открыта, и теленок без труда проник в юрту. Он стоял около меня и тянулся мордой к моему лицу. Шершавым, теплым языком он облизал мне губы, нос и щеки. Я встал и выпроводил его обратно в стойло. Мы спешим к Березовке. Останавливаемся для отдыха на самое короткое время в полдень и на ночь».В самом холодном городе земного шара
9 июня. Мы под‘езжаем к городу Верхоянску. Расстояние в 1030 км от Якутска до Верхоянска мы прошли в 18 дней. — Где же город? — воскликнул Герц. — На картах поставлен кружок и крупным шрифтом напечатано Верхоянск, а я вижу всего несколько десятков юрт. — Вот так город, — заметил Севастьянов. — Все деревни на Лене, что мы проезжали, были с улицей, а здесь нет ни одной. Наши лошади зашлепали по большим лужам и то-и-дело вязли в болотцах, отделявших одну юрту от другой. Илистая грязь крепко прилипала к ногам лошадей.
Мамонт при начале откапывания.
— Вот бы пройти по этой грязи в сапогах, — смеясь, сказал Герц. — Наверное, вышел бы без сапог или без подметок. Над Верхоянском и бесчисленными болотами около него носились мириады мошкары. В Верхоянске они донимали нас так же, как в самых худших болотистых местах нашего пути. В городе мы узнали, что все население состоит из одного попа, одного купца, пятнадцати семейств якутов, дюжины казаков и 78 человек политических ссыльных. Верхоянск — самый холодный город на земном шаре. Он лежит под 67° северной широты. Средняя годовая температура его —17 °C, средняя температура января —51°, а июля +15 °C. Здесь стояли морозы в —69,7 °C. Это самая низкая температура, которую пришлось наблюдать на земле. Вот уж два дня, как мы в Верхоянске. Сегодня Герц выехал вперед. Он взял казака, ямщика и небольшой багаж. Герц хочет раньше нас приехать на то место, где найден мамонт, и сделать приготовления к раскопкам. Теперь экспедиция идет под моим руководством. Я могу пробыть в Верхоянске еще пять дней. За это время я думаю совершить несколько экскурсий в окрестности Верхоянска. Сегодня на дне ручья я нашел верхнюю челюсть ископаемого носорога, современника мамонта. 16 июля. Мы тронулись в дальнейший путь».
Еще 2300 километров через тайгу и тундру
«Нам осталось проехать 2300 километров. Это наш последний переход. Мы направились на северо-восток вдоль реки Яны. Позади остались юрты Верхоянска и люди, Тайга опять поглотила нас. Кругом, насколько охватывает глаз, простирается первобытный лес. Он уходит куда-то вдаль, и кажется, ему нет конца. Ветер качает верхушки деревьев, напевая заунывную песню тайги. Ни один звук не нарушает тишины. Пустынность огромного леса утомляет чувства и навевает дремоту. Наш ямщик-якут затянул свою унылую песню. Дни проходят за днями. Караван быстро подвигается вперед. 29 июля. Выпал снег. Лес принял зимний вид. Ночью снег сменился дождем, и нас промочило насквозь, хотя мы были в непромокаемых плащах. Лес начал сменяться болотами, в которых лошади идут по колена в воде. Чаще стали выпадать дожди. До ближайшей этапной станция мы добрались совершенно промокшими. Мы вступили в область между реками Индигиркой, Алазеей и Колымой. Эта область богата озерами и реками, которые изобилуют рыбой. Я поражен обилием рыбы в сибирских реках. Но доставка отсюда рыбы до железной дороги невозможна. Поэтому ее оставляют здесь невыловленной. Так же Много, как рыбы, здесь диких уток, гусей, лебедей. Они со свистом пролетают над нашими головами, хлопая крыльями. Они то опускаются на воду, то вновь поднимаются. Тысячеголосое гоготанье, кряканье, крики доносятся всю ночь до нашей палатки. Когда мы под‘езжаем к озерам, повторяется всегда одна и та же картина: утки тысячами, не спеша, отплывают от берега на средину. Оттуда они поднимаются в воздух, если раздастся выстрел. Гуси и лебедидаже в этой безлюдной стране осторожнее уток. Сегодня утром я ехал по берегу озера. Высоко в воздухе описывал круги орел. Вдруг, как стрела, он упал на воду и схватил гагару. Раздалось хлопанье крыльев, брызги полетели в разные стороны. Но вот орел стал медленно подниматься вверх, не выпуская из когтей добычу. С боевыми криками со всех сторон стали слетаться гагары. Они хотели помочь своей товарке, но было поздно. Орел, скрылся за лесом. 2 сентября. Наконец-то, мы прибыли в Средне-Колымск. Путь от Верхоянска до Колымска в 2000 км мы проехали в 45 дней. В Средне-Колымске жителей всего 273 человека, в том числе здесь томятся 80 политических ссыльных. И подумать только, что этих людей загнало сюда в глухие болота, за 6000 км от железной дороги, на верную гибель царское правительство… В Средне-Колымске мы узнали, что неделю назад Герц выехал к Березовке. 5 сентября. Мы отправляемся к Березовке. Нам осталось проехать последние 325 км. По дороге к Березовке мы видели огромные стаи птиц. Они улетали на юг. На ночь птицы опускались на острова и усеивали берега озер и рек. Берега казались сплошь белыми от их белых крыльев. Было ясно, что короткое северное лето кончается, и наступает долгая суровая полярная зима».Встреча
Стоял сентябрь месяц. Белая пелена снега одела тайгу. Деревья в своем новом белом наряде стояли молчаливо и серьезно. Среди полной тишины верхом на оленях ехали шаман, Семен, Амукзан и Тейтшин. Они держали путь к Березовке. Тайга местами прерывалась, и олени бежали по ровной, как скатерть, тундре. Впереди ехал шаман на своем белоснежном олене. Сбоку него ехал Семен и указывал дорогу. Сзади ехали Амукзан и Тейтшин. За Амукзаном на привязи бежал теленок-олень. В лесу, недалеко от того места, где из земли выглядывает «большой зверь», шаман должен был заколоть теленка, а ламуты— оставить разные вещи, чтобы умилостивить «духа», который рассердился на Семена и убивал его оленей. Теперь ламуты ехали лесом из низкорослой лиственницы. На снегу виднелись огромные следы медведя. — Медведь был здесь полдня назад, — сказал Амукзан, разглядывая следы. Дорога стала подниматься в гору. Олени, раньше бежавшие рысью, пошли шагом.
Наше жилище на Березовке.
Путники поднялись на самый хребет. По ту сторону возвышенности открывался вид на рукав Березовки, где из земли глядел «большой зверь». То, что ламуты увидели внизу у берега реки, ошеломило их. Молча и неподвижно стояли они на месте. Прямо над «большим зверем» был выстроен дом. Из трубы шел дым. Люди входили и выходили из дома. Недалеко поодаль стоял другой дом. Кто-то из людей заметил показавшихся на возвышенности ламутов и стал рассматривать их в бинокль. Потом он дал знак другому человеку. Тот сел на лошадь и поскакал к ламутам. — Начальник просит вас посетить его, — сказал человек, под‘ехав к ламутам. — Кто твой начальник? — спросил шаман. — Его зовут Герц. Он приехал из далекого города откапывать мамонта. С ним один помощник, шесть рабочих и я — переводчик. — Зачем он откапывает «большого зверя»? — спросил шаман. — Он хочет увезти его с собой в далекий город. Начальник очень добрый и сделает вам подарки. Когда ламуты увидели, что около «большого зверя» много чужих людей, что эти люди собираются увезти зверя далеко отсюда, то страх, который внушал им мамонт, стал понемногу рассеиваться. Они переглянулись между собой и согласились поехать. Медленно спускались они с холма.
Охота на мамонта в Росси в доисторическую эпоху.(С картины В. М. Васнецова в Гос Историческом музее в Москве.)
Герц встретил их около дома, в котором жили теперь участники экспедиции. Он пригласил ламутов войти в дом. Ламуты сошли с оленей и вошли в дом. Кроме Герца, в доме находился Пфицмейер и переводчик. Ламуты пожали каждому руку и сказали: «Здравствуй». Затем они сели около печки и стали греться. Зима еще только начиналась, а температура падала по ночам до —20° и днем до —12 °C. Поэтому не только люди экспедиции, но и привыкшие к холоду ламуты оценили печку. Весело потрескивали горевшие сучья. В комнате стояла приятная теплота. Закипел чайник. Герц предложил гостям чая. Ламуты расположились около невысокого стола, наскоро построенного рабочими, и принялись пить чай. Разговор не завязывался. Ламуты отвечали на вопросы односложно и скупо. Только Семен не утерпел и угрюмо спросил: — Зачем увозишь «большого зверя»? Герц с минуты помолчал, затем он стал рассказывать ламутам про мамонта: — Этот «большой зверь» называется мамонтом. В далеких от вас странах — в жаркой Африке и в Индии— в настоящее время живут слоны. Мамонт, которого мы откапываем, тоже слон. Он только больше ростом африканского и индийского слона.
Стадо мамонтов в ледниковую эпоху.
У него большие загнутые бивни и длинная шерсть. Много бивней ежегодно находят в Сибири и особенно по берегам Северного Ледовитого океана. Когда-то на мамонтов охотились люди. Собравшись целым племенем, они рыли глубокие ямы — ловушки на тропинке, по которой мамонты проходили на водопой. На дне ям люди укрепляли прямой древесный ствол с острым концом. Затем яму закрывали хворостом и закладывали дерном и землею. Могучие мамонты никого не боялись и не отличались осторожностью. Часто в ту же ночь мамонт попадал в яму. Своим трубным звуком он извещал окрестности, что находится в яме. Утром с большой осторожностью к яме подходили люди. Другие мамонты часто по целым суткам сторожили у ловушки и пытались вытащить товарища своими крепкими хоботами. Но потом они уходили и не возвращались обратно. Они больше не проходили по этой тропе и выбирали себе новый путь к водопою. В одну и ту же ловушку нельзя было поймать двух мамонтов под ряд. Напоровшись на кол, раненый мамонт не мог выбраться из ямы. Он судорожно водил хоботом взад и вперед, разыскивая, за что бы ухватиться, но ухватиться было не за что. Люди стояли наверху кругом ямы. «Умри»! — кричали они. И они нападали на раненого мамонта с своим каменным оружием. Тогда люди еще не умели добывать металл, и у них было только каменное оружие. Это время называется каменным веком.
Мамонт в том положении, в каком его откопали в Березовке.
Мамонты погибали. От них остались только кости. Однако удалось найти несколько вполне сохранившихся мамонтов. Вот здесь, у обрывистого берега, мы откапываем сейчас мамонта. Этот мамонт провалился в трещину льда. В эту трещину с соседнего горного хребта стекала вода, смешанная с землей, камнями и обломками деревьев. Наносы постепенно засыпали мамонта. Воздух более не мог проникнуть к животному. Труп его хорошо сохранился. Прошло много времени. Вода постепенно размывала берег реки Березовки и обнажила верхнюю часть головы и спины мамонта[7]. Ламуты слушали молча, не все понимая, что говорил им Герц и переводчик. — Я поставил над мамонтом дом, внутри которого топятся две печки, — продолжал Герц. — Мы хотим растопить лед, чтобы освободить мамонта. Если хотите, пойдемте и посмотрим на него. Семен Тарабикин отрицательно покачал головой. — Нельзя, — сказал он. — Олени падают. «Большой зверь» мстит. — У вас падают олени? — спросил Герц. — Падают, — ответил Семен. Осталась лишь треть стада. — Мамонт давно умер и не может причинить никакого вреда, — ответил Герц. — Среди ваших оленей свирепствует болезнь. Вы не делали им прививок? — Как ты сказал? — спросил Семен. Ламуты переглянулись, не понимая, о чем идет речь. — Старая история, — продолжал Герц. — Вы не сделали предохранительных прививок оленям, а пригласили, верно, шамана, который кривлялся, дурачил вас и взял еще, плату. Герц видел, что он не в состоянии об'яснить своим гостям, что такое прививки, избавляющие оленей и людей от смертельных болезней. Он подарил ламутам чай, сахар, табак, а женщинам послал сухарей, конфет, иголок, шелковых ниток и красивых бус. Довольные подарками, ламуты встали, поблагодарили и простились с Герцем. Они поехали обратно в свою урасу. Всю дорогу они ломали голову: о какой «прививке» говорил им приезжий человек.
Остатки мамонта везут на оленях.
И в то время как они возвращались в родную урасу, Пфицмейер записывал в свой дневник: «Откапывание мамонта идет непрерывное к 10 октября работа будет окончена. Думаем 15 октября погрузить шкуру и скелет мамонта на сани, запряженные собаками, и двинуться в обратный путь. Потребуется 10 саней, чтобы перевезти части мамонта, которые весят 1000 килограммов».
Скелет мамонта.
Стояла зима. Реки, озера и болота Сибири покрылись льдом. Дорога шла теперь почти по прямой линии, от одной этапной станции к другой. Весь путь в 6000 км от Березовки до Иркутска мамонта перевозили на санях, в которые впрягались то собаки, то олени, то лошади. В Иркутске мамонта перегрузили в вагон. Теперь его везли по железной дороге до самого Ленинграда. Там в музее в стеклянный шкаф был поставлен скелет мамонта, а рядом его чучело, обтянутое кожей[8].
Через двадцать лет
Прошло двадцать лет. В урасе Семена Тарабикина попрежнему горел огонь, попрежнему над ним висел котел, в котором варилось оленье мясо. Вокруг огня сидели ламуты. Семен Тарабикин сильно постарел. Он глядел на огонь подслеповатыми глазами и время от времени перемешивал угли палкой. Жизнь в урасе шла почти без перемен до памятного года, когда по всей России произошла революция. В этот год Семен Тарабикин приехал в Средне-Колымск и был поражен переменой. Он узнал, что все политические ссыльные получили свободу и уехали, куда хотели. Ушли казаки, и не стало начальника округа. В Средне-Колымске образовался совет, который стал управлять всеми делами. Новая жизнь проникла и к ламутам. Теперь у них были свои делегаты. В урасе, где жил Тарабикин, делегатом выбрали Семена. Он часто ездил на с‘езд в Средне-Колымск, на который съезжались делегаты и от других урас. — Послушай, Семен, — сказал Амукзан. — Вот ты говоришь, что наша жизнь улучшится. Когда же это будет? Наши олени падают да падают. Ты бы спросил в совете, отчего падают наши олени. Семен помолчал, потом он глухо проговорил: — Спрашивал. В совете сказали, что шаманы обманывают нас… Тут заклинания не помогут. Велели делать оленям прививки. — Прививки? — спросили ламуты. Семен молчал. Ламуты смотрели на него и ждали ответа. Но Семен молчал. Он помнил, что приезжий человек, который откапывал мамонта, говорил ему о каких-то прививках, но что такое прививки, Семен не знал. — Что молчишь? — допрашивали ламуты. — В совете сказали, олени падают от заразной болезни. «Сибирская язва» называется. Люди умирают от заразной болезни. «Оспа» называется. Велят делать прививки. Как сделаешь прививки, олени и люди немного похворают, но не умрут, останутся в живых. Мы не можем делать прививок. Только доктор может, фельдшер может. Совет постановил просить правительство Якутской республики, чтобы к нам прислали доктора. Ламуты задумались. — Умер Тейтшин… Шаман не помог, — сказал Амукзан, — А спросили шамана, почему умер Тейтшин, он сказал — «духи решили наказать Тейтшина и послали ему смерть»… — А, если так, — сказал Семен, — если шаман не мог спасти Тейтшина от смерти, тогда зачем нам шаман? В это время около урасы неистово залаяли собаки. Ламуты тревожно переглянулись, а Семен быстро вышел наружу. Какой-то незнакомый человек под'ехал к урасе и спросил Семена:
Череп ископаемого носорога, найденного около Верхоянска.
— Здесь живет Семен Тарабикин? — Я самый, — ответил Семен. Незнакомец спрыгнул с саней, вынул небольшой саквояж и подошел к Семену. — Я фельдшер. Приехал делать прививки вашим оленям. Как, все еще дохнут? Мужчины, женщины и дети окружили незнакомца, с любопытством и страхом осматривали его со всех сторон. Потом ламуты повели гостя в урасу. Все уселись вокруг огня. Незнакомец пил кирпичный чай и рассказывал ламутам о заразных болезнях и о прививке. Потом, когда он уехал, ламуты долго качали головами и говорили об оленях и прививке.
Последние комментарии
3 часов 13 минут назад
4 часов 20 минут назад
5 часов 18 минут назад
5 часов 32 минут назад
14 часов 42 минут назад
14 часов 44 минут назад