Манюськины [Борис Евгеньевич Штейман] (fb2) читать постранично

Борис Штейман МАНЮСЬКИНЫ

Заселение

В ухе у Сергея Иваныча поселились Манюськины. Сначала прибыл сам Манюськин, как говорится, на рекогносцировку. Проверил, прежде всего, наковаленку с молоточком. С плохим инструментом, какая работа?! А они у Сергея Иваныча в полном порядке содержались. Обжился немного, осмотрелся и вызвал своих: жену Манюськину и сыночка. А уже потом и бабка манюськинская притащилась. Целыми днями шум, гам, варят, парят что-то. Еще вдобавок дочурка родилась у Манюськиных. Никакого житья не стало Сергею Иванычу. А у него ответственная работа — совещания, симпозиумы разные. А тут, сами понимаете!

Не выдержал Сергей Иваныч и пошел к ухо-горло-носу. Как увидела Сергея Иваныча ухо-горло-носиха, так испугалась невозможно:

— Что случилось, Сергей Иваныч?

— Да, вот эти, ну, как их там, в ухе. Житья не дают! — чуть не плачет Сергей Иваныч.

Посмотрела ухо-горло-носиха и вздохнула с облегчением:

— Ну и напугали вы меня, Сергей Иваныч! Разве так можно?! Уж я-то подумала… А у вас просто Манюськины поселились.

«Опытная, видать, горло-носиха, — с уважением подумал Сергей Иваныч. — Сразу диагноз поставила. Не то, что некоторые…»

— Даже и не знаю, что с вами делать, — продолжила в задумчивости горло-носиха. — У Пал Иваныча мы быстро с ними справились. Намазали ему края уха шоколадом, ну Манюськины и вышли его покушать. А с вами не знаю, что и придумать. Второй-то раз их на эту удочку не поймаешь! Приходите-ка вы ко мне через недельку. Что-нибудь да и придумаем за это время.

«Вот тебе и помогли доктора! — с сарказмом констатировал Сергей Иваныч. — Только и надежда, что на себя. Думай, Сергей Иваныч! Думай!»

А Манюськиным тесно, семейство увеличилось, да и от бабки манюськинской житья нет. Нудит и нудит: «Ох, батюшки, и теснота, прости господи! Ох, и теснота!» «А кто тебя, спрашивается, звал?! — злится Манюськина. — Добро бы с детями сидела. А то суп и тот толком не сварит! Приперлась на нашу голову!»

А Сергей Иваныч мылся в душе три часа подряд и ничего! Только насморк заработал, и решил: «Не мытьем, так плаваньем! Запишусь в бассейн и буду там с вышки нырять. Уж этого-то они наверняка не вынесут!» Но до вышки дело не дошло, да и закончиться могло все это плачевно, Сергей Иваныч пловец никудышный, а уж ныряльщик-то и подавно. Просто Манюськины взяли и исчезли. Вы, наверно, подумали, что они образумились, получили ордер и выехали на новое место жительства? Ничуть не бывало! Они перебрались к Ивану Иванычу! У него уши — не сравнишь с Сергей Иванычевыми!

Как Манюськина семью сохранила

Это случилось, еще когда Манюськины жили в ухе у Ивана Иваныча. Стал Манюськин от рук отбиваться. Раз пришел вечером навеселе, второй раз да еще вдобавок от него французскими духами попахивало. И в третий раз — опять! Ну, Манюськина поплакала, поплакала, собралась, уже было, уходить от Манюськина, да не хотелось так сразу, с бухты-барахты семью разрушать. И решила она сначала пожаловаться на него, куда следует и может быть даже найти управу. А она слышала, что обращаться по таким вопросам надо в профком. Где этот самый профком она не знала. «Ну, да ничего. Найду!» — решила Манюськина. Пошла, видит вывеска: «Профком». Зашла. А там такой бородатый, усатый мужик сидит и спрашивает:

— Вам, гражданка, что?

— Я жаловаться пришла на Манюськина, — отвечает ему Манюськина. — Совсем избаловался и даже отбился от рук. Гуляет.

— А вы, кто такая? — снова спрашивает мужик.

— Я — Манюськина, — отвечает Манюськина.

— А-а, все понятно, — говорит мужик. — Произошла ошибка. У нас профсоюз художников-графиков. А вы кто, художник или на худой конец график? Может, вы и рисовать не умеете?

— Рисовать? — задумалась Манюськина. — Не знаю… Надо попробовать.

Взяла лист и быстро что-то стала на нем чиркать. Подает усатому-бородатому. Тот смотрел, смотрел, потом надел очки и снова смотрел, смотрел и говорит:

— Дюрер.

Потом помолчал и говорит:

— Да, точно Дюрер… Копия.

Еще подумал и говорит:

— Нет, подлинник! А ну-ка, — говорит, — подпишите свой лист!

Манюськина подписала. Усатый-бородатый снова посмотрел и говорит:

— И подпись его! Молодец, Манюськина!

Потом крикнул в коридор:

— Ксенофонта Евграфовича ко мне позовите!

Вошел лысый рыжий старик, посмотрел на лист и говорит:

— Дюрер! Подлинник! И бумага та.

— Ну, ладно, — говорит усатый-бородатый. — Спасибо вам, товарищ Манюськина, за Дюрера! А то наш совсем старый стал и сильно истрепался. В союз мы вас принимаем. Вы что еще хотели? Ах да, Манюськин безобразничает… Ну, это просто!

И снова кричит в коридор:

— Антон!

Входит здоровенный детина и говорит:

— Чего?

— Вот, помоги гражданке Манюськиной! Она скажет.

Пошли они домой. Вызвала Манюськина мужа из уха Ивана Иваныча. Антон поднес кулачину к Манюськину и говорит:

— Во! Видел?!

А тот ему:

— А сам, во!