Подводная уральская [Василий Николаевич Сорокин] (fb2) читать онлайн

Подводная уральская

ПРЕДИСЛОВИЕ

Связь подводников-североморцев с комсомолом Московской, Ярославской, Новосибирской, Челябинской и других областей зародилась давно. Но особенно эта связь, перешедшая в дружбу, проявилась в годы Великой Отечественной войны. В тяжелый для нашей страны период на средства молодежи было построено несколько подводных лодок.

В документальной повести Василия Сорокина речь идет об одной из них — «Челябинском комсомольце», вступившей в строй в марте 1943 года. Автор увлекательно рассказывает о том, как молодежь собирала деньги, как строила лодку, ярко описывает ее боевые походы. Запоминается образ командира «Челябинского комсомольца» капитана 3 ранга В. Н. Хрулева, награжденного двумя орденами Красного Знамени и двумя орденами Красной Звезды.. Правительственных наград были удостоены все матросы, старшины и офицеры подводной лодки, пустившей на дно несколько фашистских транспортов.

Повесть не кончается военными годами. В ней рассказывается и о том, как новой подводной лодке было присвоено в послевоенное время название «Челябинский комсомолец», как молодые рабочие, колхозники и служащие Южного Урала соревнуются за право служить на именном корабле, как они стойко переносят тяготы дальних походов.

Сыновья продолжают славные боевые традиции отцов. Многие матросы и старшины — отличники боевой и политической подготовки. Соревнуясь в честь 50-летия образования СССР, экипаж «Челябинского комсомольца» завоевал первенство в соединении.

Книга «Подводная уральская», несомненно, будет хорошо принята читателями, особенно молодежью, мечтающей служить на флоте.

Вице-адмирал запаса

М. П. АВГУСТИНОВИЧ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ИЗ ГЛУБИНЫ

ВОЛНА С УРАЛА

Редко когда дойдет на Южный Урал теплота Гольфстрима. Стылой была здесь и вторая военная зима.

Ветер обжигал лица. Временами показывалось бледное солнце и вновь исчезало, словно боялось озябнуть. Ночью звезды холодно мерцали в морозном небе. И только над городами небо вскипало сполохами огня. Седой Урал днем и ночью нес фронтовую вахту, спеша выпустить как можно больше танков, пушек, боеприпасов. Чем дольше шла война, тем больше огней зажигал, тем щедрее раскрывал кладовые этот край.

Люди неделями не уходили с предприятий: если и спали — рядом со станками, прессами, мартеновскими печами.

За два дня до Нового, 1943, года, Петру Козлову дали краткосрочный отпуск. Уже несколько лет проработал он формовщиком на Магнитогорском металлургическом комбинате. Отпустили его на четыре дня в порядке поощрения: за полтора военных года он выполнил пятилетнее задание.

До Златоуста Петр добирался пригородным поездом, а дальше шел пешком. Под ногами поскрипывал морозный наст. Стало уже темно, когда Петр подошел к отчему дому. Загремела цепью, залилась радостным лаем Пальма. Гость остановился, лаская собаку. В кухонном окне вспыхнул свет, в сенях послышались шаги.

— Кто там? — раздался хриплый голос.

— Открой, батя.

Отец отодвинул засов.

— Ну, проходи, проходи, — сказал он таким обычным голосом, словно сына не было всего несколько часов.

Во тьме сеней Петр никак не мог нашарить ручку. Но вот дверь распахнулась, и на пороге показалась мать, Екатерина Петровна.

В семье начался переполох. Гостя обступили сестры Анна, Мария, Марфа, Клавдия и младший брат Степан. Мать хлопотала возле печи и выговаривала сыну за то, что не дал телеграммы:

— Подготовились бы, встретили. Явился как снег на голову.

Однако она была рада-радешенька его приезду. Наконец она поставила на стол сковородку с яичницей, чугунок с дымящейся картошкой.

— Угощайся, сынок.

— Парень-то с мороза, — сказал ей муж, Семен Кириллович. — Дай-ка нам что-нибудь такого…

— Сегодня не грех, — согласилась Екатерина Петровна.

Разговор за столом шел неторопливый и важный. Порадовались тому, что под Сталинградом наши войска окружили армию Паулюса. За ужином Петр ни слова не проронил о том, что комбинат, на котором он работает, варит и прокатывает сталь для танков и кораблей. Тайна есть тайна. Но когда Семен Кириллович спросил о заводских новостях, сын оживленно стал рассказывать о фронтовых бригадах, созданных в цехе, которые ставят рекорд за рекордом, живут одной мыслью — сделать все для того, чтобы как можно быстрее покончить с врагом.

— Мы решили собрать деньги на строительство подводной лодки, — сказал Петр.

— Вот это здорово! — возбужденно произнес отец. — А ты сколько думаешь дать?

— Месячный заработок.

Семен Кириллович хмыкнул, потрогал усы, сказал в раздумье:

— По нынешним временам какие это деньги?.. Добавь еще два оклада.

Услышав это, Екатерина Петровна бросила сердитый взгляд на мужа:

— А жить на что будет?

— Поможем. Корова же у нас есть и картошка тоже.

— Это ведь у нас. А у него ни кола, ни двора.

Мать, конечно, не хотела обидеть Петра. Но последние слова задели сына. Он поднялся с широкой, добела выскобленной лавки, хмуро произнес:

— Проживу, мама, не беспокойся.

Екатерина Петровна смахнула краешком платка слезу:

— Не серчай, сынок. Я что, запрещаю тебе? Поступай так, как совесть велит.

— Совесть меня зовет на фронт, — ответил Петр. — Шесть заявлений писал. Но в военкомате сказали: нужен здесь, на комбинате.

Мать вспомнила: на днях в селе проводился сбор средств на строительство танковой колонны «Челябинский колхозник», и спросила:

— Небось и в городе шла подписка?

— Идет, мама. Я месячный оклад отдал.

Между тем Семен Кириллович встал из-за стола, вытащил из-под перины кошелек, подал Петру толстую пачку красных тридцаток.

— Передай, кто там у вас собирает. На эту самую… подводную лодку.

— Как же так, отец? — попробовал возразить сын. — Вы же сельские.

— Пусть сельские, что из того?

— Могут не взять.

Семен Кириллович рассердился:

— Деньги честным трудом заработаны. Почему же «могут не взять»? Все мы теперь одинаковые: что в городе, что в деревне.

— Правильно, батя! — поддержал Степан. — И от меня внеси тысячу рублей.

Степан был самым младшим в семье. Ему исполнилось шестнадцать лет, но он уже год работал в поле наравне со старшими сестрами и — чего уж таить, — мечтал служить на флоте. Был он коренаст, чернобров, бредил морем.

— Внеси от моего имени тысячу, — повторил Степан. — Это вроде аванса. Ты же, батя, знаешь мое желание.

— Знаю, сынок. Внеси долю брата, — с этими словами Семен Кириллович отсчитал тысячу рублей и подал Петру.

— Внеси и мою долю, — попросила Анна.

— Мою тоже! — сказала Мария, доярка.

— И от меня внесите, — в один голос робко вымолвили Марфа и Клавдия.

Екатерина Петровна снова закачала головой.

— Деньги-то остались? — спросила она мужа.

— Да есть малость.

— Внеси уж, Сеня, тогда и от меня, — сказала Екатерина Петровна. — На погибель врагу.

— Скрутим, — произнес суровым голосом Семен Кириллович и, помолчав, добавил: — Все отдадим для победы над Гитлером, будь он проклят.

Да, редко когда дойдет теплота Гольфстрима на Южный Урал, но зимой сорок третьего года океан донес свои мягкие ветры и до Магнитогорска, и до Златоуста, и до всех сел и деревень Челябинской области. В январе всюду: и в семьях, и на работе только и было разговоров, что о сборе денег на строительство танков и кораблей. Таких семей, как Козловы, внесших большой денежный вклад, было сотни, тысячи. И хотя деньги собирала молодежь, нередко свой месячный заработок просили отчислить и пожилые люди, прося при этом послать служить на море либо сына, либо подросшего внука. Исполнилась мечта и Степана Козлова: его призвали на флот.

Мастер спорта Степан Козлов, награжденный Почетным знаком ДОСААФ СССР. Снимок наших дней.

Когда Петр Козлов, встретив Новый год в кругу семьи, вернулся на комбинат, там уже были собраны десятки тысяч рублей. Он передал деньги комсоргу цеха Анатолию Сергееву.

— Откуда у тебя столько? — удивился тот, принимая толстую пачку.

— Был в деревне. Просили передать.

Сбор средств на строительство военных кораблей проходил под руководством областного комитета партии. Всем первичным партийным организациям было предложено принять самое активное участие в этом деле, использовать добрую инициативу как средство дальнейшего улучшения военно-патриотического воспитания молодежи. Областной комитет партии рекомендовал радиокомитету и газетам широко освещать сбор средств. Была учреждена областная Книга почета, куда заносились фамилии рабочих, колхозников и служащих, которые внесли в фонд обороны большие суммы.

Первый секретарь областного комитета партии Николай Семенович Патоличев ежедневно интересовался тем, как проходит сбор денег. Много было забот у партийного руководителя. И тем не менее Николай Семенович находил время спросить о том, как подхвачен почин.

По предложению обкома партии в цехах и на стройках, в шахтах и на рудниках, на полях и фермах проводились беседы о Военно-Морском Флоте, о славных победах на фронте.

8 января Челябинский обком ВЛКСМ одобрил патриотический почин комсомольцев и молодежи Магнитогорского металлургического комбината и предложил райкомам и горкомам ВЛКСМ широко развернуть сбор средств на военные корабли. В тот же день постановление было передано по радио, а утром опубликовано в местных газетах.

Тысячи молодежных вожаков вели добровольную подписку. Нелегко жилось людям в то суровое время, но каждый отдавал для победы над врагом все, что мог. Скупые газетные строки того времени донесли до нас многие имена тружеников Урала, на деньги которых строилась и подводная лодка «Челябинский комсомолец».

«В первом мартеновском цехе Магнитогорского металлургического комбината более 140 рабочих и инженеров подали заявления о перечислении своей денежной компенсации за неиспользованный отпуск на строительство кораблей Военно-Морского Флота. Всего передано на текущий счет 68 тысяч рублей».

(«Магнитогорский металл» — газета металлургического комбината).

За три дня до того, как была напечатана эта заметка, в первом мартеновском состоялся короткий митинг. Слово попросил литейщик коммунист Сергей Скворцов — коренной уралец с широкими, как лопата, ладонями, густыми, сходящимися на переносице, бровями, которые придавали лицу суровое выражение. В короткой, весомой речи он выразил думы своих товарищей:

— Кренится фашистский корабль, ложится на обратный курс. Так пустим же вражескую посудину на дно, и пусть она сгинет навсегда в морской пучине.

Сказав это, Скворцов помолчал, после чего заговорил вновь горячо и убежденно:

— Радостные вести приходят теперь с фронта. Враг переходит от наступления к обороне. Правда, у него еще имеются большие силы для сопротивления. Но как бы он ни огрызался, все равно будет повержен. Чем сильна наша армия? Она ведет справедливую, освободительную войну. Крепок ее тыл. Так давайте поможем фронту и флоту. Соберем на строительство военных кораблей деньги. Я подписываюсь на месячный оклад, — закончил свою речь Скворцов.

— Я тоже! — крикнул с места Валентин Орлов. — Вот мое заявление насчет взноса, — он подошел к столу, накрытому красной скатертью. — А вот еще одно — на имя военкома: прошу послать в действующий флот.

— И меня! — подал голос литейщик Константин Безруков.

— Не забудьте и Соломатина.

— Пищите: Егоршилов!

— Степанов!

Председатель цехового комитета профсоюза А. Я. Савруцкий, которому было поручено собирать деньги, молча поднялся с места, дождался, когда стихнет шум, произнес:

— Значит, все уйдем на фронт? А кто же сталь будет варить?

Сердитые нотки в голосе председателя не утихомирили молодежь.

— Вы же сами, Алексей Яковлевич, подавали два заявления на имя военкома, — сказал Анатолий Костырев, совсем молоденький парнишка, принятый с полгода назад учеником литейщика.

Алексей Яковлевич нахмурился, словно его уличили в чем-то нехорошем. Он и в самом деле просился на фронт, и подал не два заявления, а четыре.

— Сравнил! — ответил Савруцкий с усмешкой. — Ты же, Толя, еще молод, можешь и подождать.

— Вот еще! Берут и в моем возрасте, — не сдавался Костырев.

— В твоем возрасте лучше помалкивать и слушать, что говорят старшие, — не на шутку рассердился Савруцкий. — Больше присматривайся да учись делу.

Председатель цехкома помолчал, а потом подобревшим голосом спросил:

— Как решаешь насчет денежного взноса?

— Как все, так и я. Наличными, правда, не имею, а заявление заготовил, вот оно.

Один за другим подходили юноши и девушки, подавали письменные просьбы перечислить компенсацию за неиспользованный отпуск на строительство кораблей. Приняв заявление и внеся фамилию в общий список, А. Я. Савруцкий крепко пожимал каждому руку.

«Комсомолка Наталья Ревина из колхоза имени Калинина Кизильского района внесла на строительство морских судов 15 тысяч рублей».

(Газета «Челябинский рабочий»).

Многими годами позже мне удалось связаться с Натальей Георгиевной. В одном из своих писем она сообщает:

«Ваше письмо заставило меня вспомнить суровую молодость, выпавшую на годы войны.

В газете все правильно. Я действительно внесла 15 тысяч рублей. Ну что рассказать о себе?

До войны, как и все мои одногодки, я училась в школе. Как только началась война, отец ушел на фронт. Мне к тому времени исполнилось семнадцать лет, и я стала работать в колхозе. Была и дояркой, и за телятами ухаживала, и в поле трудилась. Словом, что заставят, то и делала.

Потом решила стать комбайнером.

Закончила краткосрочные курсы. Дали мне старенький «Коммунар». Ремонтировала я его на усадьбе МТС. Трудности были, и немалые. Запасных-то деталей раз-два и обчелся. То цепей нет, то поломанные планки транспортера нечем заменить. Но мы приспособились и сами делали недостающие запчасти.

Когда закончили ремонт, я поехала на комбайне в родной колхоз. Сцепом двух «коммунаров» мы с комбайнером Василием Шакиным убрали хлеба в срок.

Работали с темна до темна, а то и ночами, если позволяла погода и ночь была лунной. А когда оборудовали агрегат электрическим светом, то и в темноту не прекращали жатву.

Все мы тогда не жалели ни сил, ни времени, лишь бы больше дать хлеба стране, фронту, приблизить час победы. На полях и на фермах работали старые и малые, да еще женщины.

В то время районы, колхозы и бригады соревновались за то, чтобы быстрее убрать урожай. О передовиках уборки писали газеты, передавало радио.

В январе 1943 года ЦК ВЛКСМ наградил меня Почетной грамотой. Ее вручили мне на общем собрании колхозников, где проходил сбор денег на военные корабли. Приехали, помню, секретарь Кизильского райкома партии В. И. Воронин, секретарь райкома ВЛКСМ Е. И. Курбатова. Я поблагодарила за награду, дала слово еще лучше трудиться и внесла на строительство «Челябинского комсомольца» все свои сбережения.

«Молодец, дочка! — сказал пожилой колхозник Ефим Егорович Надькин. — Кому, как не комсомольцам быть впереди! Однако и мы, старики, не хотим оставаться в стороне от патриотической линии. Возьмите и мои сбережения».

Много собрали мы тогда денег на строительство кораблей имени Челябинского комсомола и сдали в сберкассу.

Комбайнером я работала еще несколько лет. В 1945 победном году вступила в партию.

Ныне живу в Магнитогорске, работаю в отделе детских учреждений комбината. Я вышла замуж и моя фамилия теперь Артамонова.

Было бы интересно узнать, как действовала подводная лодка, построенная на наши деньги во время войны. Я недавно слышала, что одному из кораблей присвоено имя «Челябинский комсомолец». Так хочется узнать, как там уральцы служат и несут вахту в море».

Зимой 1943 года Челябинский областной комитет комсомола провел радиомитинг.

Молодые рабочие, служащие, колхозники рапортовали о сборе денег на строительство кораблей Военно-Морского Флота.

— Почин молодежи Магнитогорского комбината подхватил весь город, вся область, — сказала секретарь комитета ВЛКСМ новомеханического цеха Людмила Гусева. — Наш город собрал уже более миллиона рублей.

— Только за два последних дня мы внесли в банк сто семьдесят тысяч рублей, — сообщил радиослушателям секретарь комсомольской организации одного из заводов Николай Горбачев.

— Десять тысяч рублей — это мой вклад на строительство кораблей, — сказал комбайнер колхоза имени Чапаева Сосновского района Афанасий Черноиванов.

Он сделал паузу и, кашлянув, взволнованно продолжал:

— Пять тысяч внес тракторист Петр Фокин. За два часа вдвоем с Фокиным мы собрали пятьдесят тысяч рублей.

Уральская трудовая волна соревнования подняла на высокий гребень тысячи имен сталеваров, танкостроителей, горняков.

7 февраля 1943 года областная газета «Челябинский рабочий» сообщила о рекорде Дмитрия Босого — фрезеровщика из Нижнего Тагила, давшего двенадцать норм выработки в день.

6 марта «Челябинский рабочий» поместил заметку из Златоуста под красноречивым названием «Металл сверх плана на 200 танков». Газета рассказала о том, что сталевар Т. Эйерман сварил сверх задания две тысячи тонн стали.

Все ярче разгоралось пламя соревнования и у металлургов Магнитогорска. Триста скоростных плавок выдали они в январе и феврале.

Суровым тогда было время. А рос — не по дням, а по часам — Магнитогорский металлургический комбинат, набирал силу. Была сдана в эксплуатацию самая большая в стране домна — комсомольская. По окончании строительства более трехсот рабочих, инженеров, служащих удостоились орденов и медалей. Среди них первый секретарь Челябинского обкома ВКП(б) Н. Патоличев, ударники труда землекоп А. Айтпаев, электросварщик В. Идровицкий, бригадир кровельщиков П. Пронин, стекольщик Ф. Потатцев, автогенщик М. Однороженко и многие другие.

Трудовые успехи рабочие и служащие посвящали Красной Армии, ее растущей мощи.

Врубмашинист Копейской шахты 4/6 Иван Бондаренко за смену подрубил 110 метров угля вместо 67 по норме. Он передал весь заработок на строительство военных кораблей. Да только ли он? Коллектив строителей Саткинского металлургического комбината 23 февраля — в День Красной Армии — сдал в эксплуатацию на месяц раньше срока конверторный цех. Рабочие внесли в фонд обороны сто тысяч рублей.

Нельзя без волнения читать заметку «Патриотка-мать», опубликованную в районной газете «Уральский рабочий» 23 февраля.

«Вместе с бойцами и командирами Красной Армии бьются за счастье и независимость Родины восемь сыновей М. П. Кучеренко. Все они добровольно ушли на фронт. Мария Петровна приняла активное участие в сборе средств на вооружение Красной Армии и сама внесла деньги».

Тыл отдавал фронту все, что мог.

Делегации трудящихся везли подарки фронтовикам, рассказывали о жизни, о славных и больших делах. Вот что писал тогда в Миасской «Рабочей газете» управляющий трестом «Миассзолото» Н. Федотов:

«На мою долю выпало большое счастье — быть в числе делегатов Челябинской области, сопровождавших на фронт эшелон с подарками. Неожиданно в одном из блиндажей я встретил Андрея Петушкова, сына нашего непряхинского старателя. Еще совсем молодой, он стал там уважаемым всеми командиром батареи. На его счету семь сбитых немецких самолетов. Он с радостью принял у меня подарки и передал горячий привет землякам».

— Как там Урал? — спросил, немного успокоившись Петушков-младший.

— Дымит.

— Ну а прииски? Наши, непряхинские?

— Стали добывать золота в полтора раза больше, чем до войны, — сказал управляющий трестом.

Петушков-младший удивленно вскинул брови:

— В полтора раза! Как же сумели, ведь многие земляки в армии?

— Да, многие воюют, — согласился Федотов, — а те, что остались, работают за двоих, а то и за троих. Есть у нас Мелентьевский рудник, ты, конечно, не забыл. Так вот, бурильщики Иван Радчин, Иван Толкачев, Василий Репников дали в феврале — сколько бы ты думал? — по три нормы!

— А у нас, на Непряхинском, кто впереди?

— Палькова.

— Мария?

— Она самая.

— Ишь ты! — произнес Петушков-младший. — Выла ведь совсем девчонка.

— А стала передовиком. Доверили мы Марии собирать деньги на танки, на военные корабли.

— Справилась?

— Сто тысяч рублей собрала.

— А мой отец? Не подкачал?

— Отдал всю посуду золотую, какая имелась в доме. Топите, говорит, вражью нечисть в море, бейте на суше, громите в воздухе.

— Наказ отца выполняем, — ответил сын. — Бьем фашистов всюду и наверняка.

«Была еще одна встреча с бывшим начальником планового отдела «Золотопродснаба» Скорняковым, боевым сапером, — продолжает рассказывать в «Рабочей газете» Н. Федотов. — А при расставании бойцы и политработники отправили с нами письмо, в котором пишут: «Мы сердечно благодарим вас за посылку делегатов на наш фронт, за ваши подарки».

Выписка из областной книги по сбору средств на вооружение Красной Армии

«Родин А. М. — рабочий завода имени Орджоникидзе — 3000 руб.

Колупайченко Н. П. — колхозник сельхозартели «Труженик» Кизильского района — 50 000 руб.

Сергеев И. А. — колхозник сельхозартели имени Сталина Верхнеуральского района — 50 000 руб.

Захаров А. А. — председатель колхоза «Красный партизан» Верхнеуральского района — 121 000 руб.

Коллегов Ф. Я. — колхозник сельхозартели «Новь» Юргамышского района — 35 000 руб».

Тысячи фамилий рабочих, колхозников, служащих были занесены в областную книгу, заведенную по решению бюро Челябинского обкома партии и облисполкома.

Вносили средства на вооружение и школьники.

«Челябинский рабочий» сообщил, например, что учащиеся Дробышевской неполной средней школы принимают горячее участие в сборе средств на строительство боевых кораблей имени Челябинского комсомола. Дети фронтовика Михаил, Василий и Зина Агаповы внесли 135 рублей.

«Москва, Кремль, Государственный Комитет Обороны.

Воодушевленные героическим наступлением Красной Армии, комсомольцы и молодежь Челябинской области организовали сбор средств на строительство боевого корабля «Челябинский комсомолец» для Военно-Морского Флота. За 15 дней нами собрано и поступило на текущий счет госбанка 15 миллионов рублей. Это будет нашим подарком к 25 годовщине РККА. Сбор средств продолжается.

Секретарь Челябинского обкома ВЛКСМ Л. Петров. 5 февраля 1943 года».

На военно-учебных пунктах предприятий, совхозов, колхозов слышались резкие, как выстрелы, команды. Многие рабочие, колхозники, служащие проходили курс молодого бойца. Выйдя на поле, учились стрелять, метать гранаты, ползать по-пластунски, ходить в атаку, держать оборону.

До поздней ночи светились окна скромного здания, занимаемого областным советом Осоавиахима. Немногочисленные работники совета все дни проводили в первичных организациях. И лишь к вечеру, уставшие и утомленные, возвращались в совет. Прикладывали озябшие руки к теплой печке и стояли так минуту, другую, словно желали вобрать в себя все тепло. Лишь после этого начинали рассказывать о том, где побывали, с кем встретились, что сделали.

Областной совет Осоавиахима горячо поддержал патриотический почин молодежи Магнитогорска, предложил всем активистам Общества оказывать помощь комсомольским организациям.

На собраниях и митингах вместе с коммунистами и комсомольцами тон задавали осоавиахимовцы. Они горячо стремились и дальше укреплять оборону страны, не жалея на это ни средств, ни времени, ни сил, призывали упорно изучать военное дело, готовить себя к испытаниям на фронте.

300 000 рублей на самолеты и столько же на боевые корабли — такую сумму внесли в фонд обороны в течение лишь трех месяцев осоавиахимовцы города Троицка.

Руководитель организации Н. Зюзин ни минуты не знал покоя. Организовывал на предприятиях кружки, курсы, проводил соревнования по стрельбе, митинги, посвященные сбору средств.

А вот что вспоминает бывший секретарь Троицкого горкома ВЛКСМ П. Литвиненко.

«По десять-двенадцать часов в сутки работала молодежь в войну. Ничего не жалела, лишь бы приблизить час победы. С большим патриотическим подъемом отчисляла часть заработка на строительство кораблей. Проводила, кроме того, воскресники, платные концерты, и вырученные деньги вносила в фонд обороны. Отметьте, пожалуйста, комсомольские организации электромеханического завода (бывший комсорг ВЛКСМ А. Лобанов, ныне директор кирпичного завода), ветеринарного института (бывший секретарь комитета ВЛКСМ М. Рабинович, ныне профессор), железнодорожного узла (бывший секретарь комитета ВЛКСМ И. Сагоконь), 12-й средней школы (бывший секретарь комитета ВЛКСМ В. Рождественский)».

С увлечением изучали военное дело школьники. Многие из них еще до войны сдали нормы на значок БГТО. Ребята не успевали закончить школу. Почти все они уходили в армию из десятого класса.

Разве можно забыть ту суровую и тревожную пору! Охрипший школьный звонок, холодные классы, военрук с забинтованной рукой.

— Тема сегодняшнего урока — «Отделение в наступательном бою».

Чутко слушает класс бывшего красноармейца или командира, вернувшегося по ранению домой и готового не сегодня-завтра пойти вновь на войну.

«Наша школа собрала на строительство боевых кораблей 4 500 рублей. Юные друзья, дорогие сверстники! Мы призываем вас поддержать наш почин и развернуть у себя сбор средств. Пусть каждый пионер и школьник примет в этом патриотическом деле посильное участие!

По поручению учащихся Троицкой средней школы

Л. Кашонина, И. Новигахина, А. Луценко, П. Сухова».

(Газета «Вперед»).

Девушки, подписавшие это письмо, учились в разных классах. Многие были комсомолками, сандружинницами. Поля Сухова — отличница, всегда серьезная, голос тихий и вежливый. Лидия Кашонина — эта, напротив, боевая, горластая, где песня, где пляска — там и она, член комсомольского бюро. Во всех классах провела собрания по поводу сбора средств на корабли, даже с первоклассниками. Ирина Новигахина: отец на фронте, мать частенько прибаливает. В такие дни хозяйство на плечах дочери. И в стайке убрать, и корову подоить, и обед сварить — только успевай! Многие матери мечтают заполучить Ирину невесткой в дом, все-то она умеет: и шить, и стирать, только вот сыновья ищут жену не в огороде, а в хороводе. Ничего они еще не понимают, сыновья. Да и рано жениться — подрастая, уходят на войну, и не все, ох, далеко не все, возвращаются.

«Сообщите в Цекамол сумму собранных средств. Цекамол организует оформление заказа для постройки вам боевых единиц».

Эта телеграмма из Центрального Комитета комсомола была послана в Челябинский областной комитет ВЛКСМ. Тот сообщил в Москву, что в течение месяца комсомольские организации, трудящиеся, школьники собрали для фронта более 55 миллионов рублей.

На собранные деньги ЦК комсомола оформил заказ на строительство двух подводных лодок типа «Малютка».

У ЗАВОДСКОГО ПРИЧАЛА

Подводная лодка, которую позже назовут «Челябинским комсомольцем», строилась. Работа шла круглые сутки. Мастер К. П. Харитонов с резкими морщинами на лице день и ночь руководил сборкой «Малютки». Трудно было сказать, когда отдыхал Кирилл Прохорович.

Вся его жизнь прошла под грохот и лязг железа. В тринадцать лет отец привел его на завод и устроил учеником слесаря.

И хотя начинал Кирилл Прохорович свою трудовую жизнь давным-давно, в девяностых годах прошлого века, а как сейчас помнит, сколько мытарств, мучений выпало на его долю. Сперва был на побегушках. Через три года Кирилла перевели в слесари.

Как-то во двор дома, где жили Харитоновы вместе с дюжиной других семей, зашел студент. Снял очки, протер стекла, грустно посмотрел на копошащихся в грязи бледных, худых ребятишек и сказал за всех за них некрасовскими стихами:

Случилось это летом, окна были открыты настежь. Прохор Елисеевич, отец Кирилла, свесился с подоконника.

— Верно говоришь! Подохнем, видно, на заводе. Другого пути нет.

— Ну почему же! — сказал студент, присаживаясь на крыльцо. — Есть другой путь.

— А ну-ка, ну-ка! Послушаем.

До позднего вечера засиделся гость, бередя раны разговорами. А ведь не плюнешь, не уйдешь, режет правду-матушку, давно уже наболевшую на душе.

И съемщики комнат и закутков согласно кивали головой. Что верно, то верно. Живут в нищете, в забитости.

— Нельзя вам дальше мириться с такой жизнью, — говорил студент. — Надо бороться.

— Э, где уж нам, — махнул рукой жестянщик Андрюха Петухов по кличке «Жираф». — У царя и власть, и войско. А сила ведь солому ломит, слышали такую поговорку?

— Я и другую слышал, — спокойно произнес студент, надевая очки. — Песню «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!»

Этот разговор подлил масла в огонь. А тут еще вскоре нашли в цехе листовку. Призывала она, шутка ли, всем прекратить работу и не начинать до тех пор, пока не будут удовлетворены требования: установить восьмичасовой рабочий день, повысить заработную плату, отменить штрафы, построить для детей рабочих школу, открыть столовую при заводе.

Когда Кирилл услышал эти призывы, сердце его учащенно забилось…

Тревожно, словно набат, заревел гудок. Кирилл одним из первых бросил работу, крикнув: «Бастуем, товарищи!»

До революции Харитоновы — и отец, и сын — участвовали во многих стачках, маевках, демонстрациях, когда, разумеется, находились на воле. Три года Кирилл просидел вместе с отцом в тюрьме, два раза высылался в отдаленные места, хватил с лихвою и холоду, и голоду, однако с положением он не смирился. Возвращаясь, принимался за революционные дела с новой силой. Там, в тюремной камере, Кирилл научился читать, писать, прошел краткий курс марксизма: пропагандистов среди политических заключенных и ссыльных было много. Вступив в партию в начале века, Кирилл твердо встал на сторону большевиков.

Февральскую революцию он встретил в тысяче верст к северу от Красноярска. В гражданскую войну его назначили комиссаром рабочего полка. Защищал Царицын, брал Перекоп, воевал против белополяков. Был ранен, контужен. Сильно поредевший рабочий полк лишь в 1921 году был расформирован. Красноармейцев распустили по домам — война осталась позади.

Жизнь на заводе почти совсем замерла. Многие рабочие погибли на фронтах. Не хватало топлива, металла, электроэнергии. В заводских трубах свили гнезда галки.

В гражданскую войну город находился во власти белых. Отступая, они часть оборудования взорвали, часть вывезли. Страшная была разруха. Однако Кирилл Прохорович не пал духом, не опустил руки. Он привел с собой на завод надежных и стойких ребят и в еле-еле теплившуюся цеховую жизнь словно кто вдохнул хорошую порцию кислорода. Загудело, забушевало пламя задора, осветило округу. Вчерашние красноармейцы вызвались заготовлять дрова для заводской электростанции, собирать металлолом. Они ремонтировали мартеновские печи, приводили в порядок внутризаводской транспорт.

Руководил орлами в краснозвездных шлемах Кирилл Харитонов.

Вскоре завод оправился от разрухи, встал на ноги.

В начале тридцатых годов Кирилл Прохорович работал уже начальником судостроительного цеха. Дела у него шли хорошо: и почетные грамоты получал, и фотографию его вывешивали на заводскую Доску почета, и в городской газете его хвалили. И все-таки он чувствовал, что курсов командира производства, которые окончил еще в двадцатых годах, явно мало, чтобы руководить крупным судостроительным цехом. А учиться в институте было поздновато, к тому времени ему шел пятый десяток.

Прикинув свои силы и возможности, Кирилл Прохорович обратился в дирекцию с просьбой перевести его в мастера. А начальником цеха он предложил назначить Дмитрия Осокина — инженера хотя и молодого, зато растущего, хорошо разбирающегося в теории кораблестроения.

Директор вызвал к себе Харитонова в кабинет и в недоумении сказал:

— Это еще что за новости, разрешите вас спросить? Цех — лучший на заводе, и на тебе — заявление о понижении в должности. Может быть, вы устали, нужен отдых?

Харитонов покачал головой. Силенки, мол, еще есть, но надо ли ждать, когда молодые начнут затыкать тебя за пояс?

Да, он вернулся с войны и дошел до начальника цеха. Есть в нем организаторская струнка, это так. К тому же учли и пролетарское происхождение, рабочих выдвигали в ту пору даже на более высокие должности — вплоть до директора. А теперь-то вторая пятилетка на носу, из институтов приходит с дипломами наша, рабочая, молодежь, ей и надо бы дать дорогу.

Директор молча прошелся по кабинету. Потом крепко пожал руку Харитонову:

— Поработайте, а там посмотрим.

Через год Кирилл Прохорович все-таки добился своего, перевелся в мастера. Он по-прежнему днями и вечерами пропадал на заводе, и когда возвращался домой, жена Любовь Ивановна, хлопотавшая у плиты, сердито выговаривала за опоздание. Но такая уж была у него натура — отдавать работе всего себя, не считаясь со временем. К тому же на него возложили такую важную общественную нагрузку, как руководство цеховой организацией Осоавиахима. Кирилл Прохорович; словно вспомнил молодость: взялся вести кружок ворошиловских стрелков, организовал курсы парашютистов, сандружинниц, стал руководить дальними походами молодежи в противогазах. Ни минуты, бывало, не посидит без дела, вечно чем-нибудь занят, вечно в хлопотах, заботах. Его голос, все еще не потерявший силы, слышали то на одном участке, то на другом.

Но время брало свое. На пенсию ушел в середине июня 1941 года. На другой день после того, как началась война, Харитонов снова был в цехе. Вместе с ним вернулись на завод тысячи старых рабочих, инженеров, служащих, находящихся на заслуженном отдыхе. Грозный час всех поднял на ноги. Вместо мужей и отцов, ушедших на фронт, на завод пришли домохозяйки, подростки.

Кирилл Прохорович обучал новичков разному делу: слесарить, сваривать листы металла, вести сборку узлов. Прививал знания спокойно, ни разу не повысив голос. Рассказывал, как надо выполнять ту или иную операцию. Если кто не поймет, займется отдельно, еще раз покажет, на что способен инструмент в умелых руках.

Осенью 1941 года завод поставили на военные рельсы. Он начал выпускать танки, пушки, снаряды. Строительство же кораблей пока приостановили. Кирилл Прохорович, тяжело вздыхая, с трудом соглашался с возникшим положением. Но постепенно где-то в глубине души его росло недовольство. Он-то был судостроитель! Стал обращаться в партийный комитет, к директору: когда же начнем строить корабли?

— Не спеши. Танки позарез нужны. Дойдет очередь и до кораблей.

Вскоре был получен срочный заказ на строительство нескольких подводных лодок.

— Ну, поздравляем, Кирилл Прохорович, — сказал; директор, сообщая Харитонову радостную новость. — Строительство одной из «малюток» решили поручить вам.

Харитонов встал по стойке «смирно», по-военному коротко ответил:

— Есть, строить «Малютку»!

С тех пор он еще реже бывал дома, не только дни, но часто и ночи проводил на заводе. Спал на топчане, установленном в цехе. Впрочем, многие тогда как бы перешли на казарменное положение. Однажды глухой осенней ночью завыли сирены воздушной тревоги, прожекторы лихорадочно прощупывали темное небо. Где-то рядом рвались бомбы. Затем гитлеровцы ночами совершали налеты на город.

Кирилл Прохорович, случалось, в темноте забрасывал песком зажигательные бомбы, падавшие на заводскую территорию. А утром, словно и не было беспокойного ночного дежурства, принимался за работу, не успев забыться хотя бы на час.

— Ну, как тут у вас? — спрашивал Харитонов разметчиков. Они ползали по огромному, покрашенному в черный цвет полу и вычерчивали очертания корпуса в натуральную величину, делая как бы гигантскую выкройку подводной лодки.

Старший разметчик Осипов, с острыми скулами, угловатый, поднимал взгляд и отвечал:

— Дела идут, Прохорович… Только ты уж позаботься насчет остальных чертежей. С первым отсеком что-то медлят.

Кирилл Прохорович спешил к технологам, конструкторам, торопил их. А если надо было, звонил главному инженеру, директору. Случалось, с языка ненароком слетало резкое слово. Но на это не обижались. Только там, на противоположном конце провода, сильнее дышали в телефонную трубку.

Когда листы прочного корпуса поступили в цех, Кирилл Прохорович придирчиво осмотрел сталь. Материал был неплох, хотя нет-нет да и встречалась вмятина. Заметив неровности, он осуждающе покачивал головой. Ничего не поделаешь. Придется каждый стальной лист прогнать через специальные вальцы. Сам встал к правильному станку, сказав оператору, молодой девчонке:

— Ты уж извини, Таня. Ответственное задание.

— Не доверяете? — обиделась оператор.

— Не то слово. Хочу тряхнуть стариной.

Таня уступила место, невольно любуясь тем, как ловко, туда и сюда начал прогонять старый мастер стальные листы между круглыми, крутящимися вальцами.

— Теперь, кажется, хороши, — произнес Харитонов, останавливая станок и с прищуром глядя на листы. — Взгляни-ка, Танюша, глаза у тебя молодые, острые.

— Ни единой царапины! — восхищенно произнесла оператор.

— То-то же, — и, обращаясь к автогенщику, Кирилл Прохорович добавил: — Дело за тобой, Сеня.

Тот, вечно нахмуренный, включил автогенный аппарат. Тонкий клювик задрожал в руках паренька. Из узкого сопла вырвался синий язык пламени и яростно набросился на сталь. И хотя она была тверда, как броня, тем не менее не выдержала, расступилась перед бешеным натиском огня.

— Смотри, не отклонись! — кричал на ухо автогенщику Кирилл Прохорович, и Сеня в ответ мотал головой: сам, мол, вижу, вот они, разметочные линии. Так что будьте спокойны. И в самом деле, он вел жаркую строчку строго по разметке.

Готовые стальные листы кран-балка подавала на платформу со шкалою на вертикальной стойке «тонны», «центнеры», «килограммы». Кирилл Прохорович взвешивал каждый лист в отдельности, заносил цифры в журнал, начатый с самого начала строительства лодки. Позже он впишет туда вес всех без исключения механизмов и приборов, которые будут устанавливаться на подводной лодке. Так положено по инструкции. А уж там, на базе, в журнал занесут еще и вес топлива, смазочного масла, боеприпасов, питьевой воды.

Взвесив лист стали и аккуратно внеся цифру в соответствующую графу, Харитонов давал команду поднимать груз.

Кран-балка несла железо высоко над полом. Следом за плывущей по воздуху деталью устало семенил Кирилл Прохорович.

Сборочно-сварочный участок встречал его вспышками вольтовых дуг, брызгами искр. Кругом шипело, плавилось, вскидывались снопы беснующегося огня.

Попав на участок, Харитонов на миг приостанавливался и покачивал головой. Вот это иллюминация! Озорное пламя сглаживало морщины на лице, наполняло душу светом и теплом. Словно само солнце вспыхивало яркими островками, согревая, обнадеживая, зовя.

Радостно было видеть, как на глазах зарастают скелеты секций. Подходила бригадир сварщиков Дуся Назарова, докладывала скороговоркой:

— Четыре барабана соединили с кольцевыми шпангоутами.

— Молодцы, — хвалил Харитонов. — Обшили, я гляжу, целую секцию.

— Видите, какая она гладенькая и кругленькая стала, — говорила, смеясь, Дуся, показывая на секцию, из которой утром торчали одни ребра. — Нравится? — спрашивала она.

Харитонов делал вид, что сердится.

— Что значит «нравится»? — спрашивал он сурово. — Чай, не женщина. Тут прочность нужна, чтоб не хрустнула в объятиях грозного владыки — океана. Качество-то сварки проверяла? — переходил он на деловой тон.

— А как же!

— Все в порядке?

— В порядке, Кирилл Прохорович.

— Ну, поглядим. Где у тебя меловой раствор?

Харитонов смазывал сварочный шов с одной стороны керосином, с другой покрывал меловым раствором. Если есть где щелка, даже микроскопическая, керосин проникнет через нее и даст о себе знать пятном на меловом растворе с другой стороны листа. Дуся с опаской поглядывала на меловую полоску, а ну как начнет темнеть! Однако полоска оставалась белой, и Харитонов, долгое время не спускавший глаз со шва, говорил довольным голосом:

— Ай да молодцы!

Бригада у Дуси — сплошь молоденькие девчата, многие из деревень. Пробил суровый час, и они попросились на передовую. Попали же на трудовой фронт. Все они одеты в брезентовые спецовки. Недосыпают, недоедают, похудели. Но духом не падают. Всегда веселые, и жизнерадостные, умеют постоять за себя…

Готовые секции кран-балка доставляет в конец цеха и осторожно опускает на широкие сани с полозьями из толстых бревен. Гусеничный трактор тащит сани к заводи. Неторопливо двигающийся груз сопровождает все тот же Кирилл Прохорович. У стапелей трактор останавливается. Харитонов начинает бегать взад-вперед, на ходу отдавая приказания такелажникам и крановщику, а, остановившись, тут же пригибается и, прищурившись, смотрит, правильно ли устанавливается секция. Точность нужна миллиметровая, и старый мастер упорно добивается того, чтобы секция встала впритирку к стальной соседке. Лишь после этого, утерев со лба пот, но все еще тяжело дыша он произносит:

— Дуся, где ты?

— Здесь я, Кирилл Прохорович! — откликается Дуся, выходя из железного нутра, словно из пасти кита. Она уже успела, оказывается, прикинуть, откуда лучше вести шов, и теперь ждет, что скажет Харитонов.

— Провода подвели?

— Подвели.

— Аппараты?

— Готовы.

— Начинайте.

Язык по-военному лаконичен, однако Дусе нравится такойразговор, где ни одного лишнего слова. Она молча взмахивает рукой. Девчата, стоящие на стремянках, включают аппараты, и миллионы брызнувших искр образуют огненное кольцо. Вместе с Харитоновым Дуся какое-то время любуется со стороны на этот колыхающийся вертикальный круг.

— Кольцо-то будто золотое! — смеется Дуся. — Повенчаем красавицу с океаном.

— Это какую же «красавицу»? — спрашивает Кирилл Прохорович.

— Подводную лодку.

— Возьми-ка ты, морская сваха, сварочный аппарат. И ать-два — на самый верх. Гони оттуда Зойку, вертит головой без конца. Упадет, чего доброго.

В феврале сварку прочного корпуса «Малютки» в основном завершили. Но до конца было далеко. Предстояло сварить еще и легкий корпус, установить двигатели, оборудовать все внутри лодки.

Группами и в одиночку начали прибывать военные моряки — с Азовской и Каспийской флотилий, с Тихого океана. Так рано? А что же тут особенного. Экипаж всегда комплектуется загодя. Наблюдая за строительством, моряки имеют возможность основательно изучить устройство корабля, его многочисленные механизмы и приборы.

Разместили экипаж в помещении клуба. Рано утром — побудка, физзарядка, завтрак. Два-три часа занятий, после чего команда: «Становись!». Строй моряков, одетых в черные бушлаты, бодро шагает к проходной. Посторонясь, встречные приветливо улыбаются, а дети еще и машут ручонками, мол, доброго пути вам, дяди.

Чаще всего колонну ведет помощник командира лодки Петренко. Вне службы друзья и сослуживцы обычно называют его Федором Силычем или же просто Силычем. Не по годам серьезный, уравновешенный, Петренко молчалив, даже замкнут. Однако украинская кровь временами дает о себе знать — и тогда из него так и бьет веселье, которое он пытается скрыть за сдвинутыми бровями. Говорит Федор Силыч с акцентом, редко кому возражает, но уж если считает, что делать надо так, а не этак, переубедить его нелегко.

«Шо це такэ! — произносит он после того, как внимательно выслушает не в меру горячего оппонента. И, покачав головой, повторяет: — Шо це такэ, ни разумию!»

Петренко закончил высшее Военно-морское училище в Ленинграде и хотя к началу войны ему исполнилось двадцать четыре года, успел с лихвой хлебнуть соленого ветра, проходя службу на легендарной Балтике.

Нет, к тому времени он не стал «морским волком», но обязанности помощника командира подводной лодки знал и выполнял отменно. По вечерам он непременно рассказывал подчиненным о задании на завтра, аккуратно записывал и, можете быть уверены, делал все, чтобы это было выполнено.

Сейчас он идет чуть в сторонке, строго оглядывая строй: не сбился ли кто с ноги, достаточен ли взмах руки, и незаметно для себя начинает подпевать: «Не гулять эскадрам вражьим у берегов земли родной!»

До позднего вечера моряки находятся на заводе — одни в цехах, другие на стапелях, помогая рабочим изготовлять и устанавливать детали и узлы. Это уже инициатива командира строящейся подводной лодки капитан-лейтенанта В. Н. Хрулева. Он со всеми приветлив. Круглое, задорное лицо его то и дело светится улыбкой. На завод прибыл, когда экипаж в основном уже укомплектовали. Первое время присматривался к людям, проверял их в делах, больших и малых. С Кириллом Прохоровичем он быстро нашел общий язык. Старый мастер не подчинялся Хрулеву, у него свое, заводское начальство. Но уж так повелось, что со своими заботами он шел сперва к капитан-лейтенанту. При первой же встрече командир спросил Харитонова:

— От помощи-то не отказываетесь?

— Рады будем получить, — ответил с достоинством мастер.

И они обговорили, чем будут заниматься на заводе моряки. Ограничиться наблюдением за строительством — этого было мало. Чтобы лучше изучить корабль, следовало самим облазить его нутро, глухие закутки, вместе с рабочими монтировать бесчисленные трубопроводы, устанавливать сложное электрооборудование. Тысячами операций, и сложных, и простых, пришлось заниматься морякам, и они делали это охотно, понимая, что, помогая рабочим, лучше изучат устройство корабля, а потому и успешнее будут воевать.

Хрулев любовался сваренным корпусом лодки, который стоял на опорах, киль-блоках, толстых деревянных брусьях, сложенных один на другой, упорах и подставках, подпирающих днище и борта корабля.

Частенько командир строящейся лодки надевал брезентовую робу и по трапу спускался внутрь, где все еще бесновалось пламя огня, без конца что-то гнулось, подгонялось. Не оставляя без внимания ни один закуток, Хрулев не столько шел, сколько полз по тесному днищу. Он дотошно проверял качество сварки, вместе с рабочими и моряками устанавливал различные механизмы, если сомневался, то спрашивал мастера:

— Так ли делаем?

Харитонов хмурил брови: «Как же иначе, Виктор Николаевич».

— А так, Кирилл Прохорович, чтоб не было люфта, — вежливо отвечал командир, — видите гребной вал того…

— Не волнуйтесь, Виктор Николаевич, выправим, — быстро произносил Харитонов. — Вал мы еще не установили окончательно. Возни с ним будет много.

Экипаж военного корабля, будь то надводного или подводного, делится на боевые части. Сокращенно — «БЧ», «БЧ-1» — штурманская боевая часть, «БЧ-2» — артиллерийская, «БЧ-3» — торпедная, «БЧ-4» — связь и наблюдение, «БЧ-5» — электромеханическая. Есть еще службы — медицинская и интендантская.

Командир «БЧ-5» старший инженер-лейтенант Вячеслав Иванович Голубев целыми днями не знал покоя. Он вместе с Харитоновым следил за монтажом валопровода, соединяющего главный двигатель с гребным валом. Трудность заключалась в том, что валы предстояло установить так, чтобы оси у них оказались на одной прямой. Чуть отклонился — начинай заново. Малейшая неточность, даже на долю миллиметра, даст о себе знать на испытаниях, и Голубев, вооружившись мерительными инструментами, без конца колдовал у валов, прикидывая и так, и этак, что-то шептал.

— Опять ушли вправо, — недовольно говорил он.

— На сколько? — спрашивал Харитонов.

— На миллиметр.

Строитель судна с сердитым видом брал из рук Голубева измерительный инструмент и, убедившись, что тот прав, с досадой хмыкал и давал указания подвинуть вал чуть вправо. На глаз подача была совсем незаметна, и лишь световой луч добросовестно фиксировал ее.

— Стоп!

Кирилл Прохорович взглядом подзывал Голубева и спрашивал:

— Ну, как?

— В норме, — отвечал Голубев, бросив взгляд на инструмент.

— То-то же! — торжествовал Харитонов.

А пока он обращался либо к бригадиру Аркадию Афанасьеву, либо к главстаршине команды мотористов Ивану Панченко:

— Закрепляйте!

Главстаршина был строен как тополь. Любил «потравить», то есть поговорить больше, чем нужно, придумать побасенку, разыграть кого-нибудь, выкинуть номер, за что ему, впрочем, не раз попадало и от Хрулева, и от Голубева.

Федор Малых — коренаст, небольшого роста. Он из Сибири. Если сорвет резьбу или допустит другую оплошность, с досадой говорит: «Ях, язви тебя!» Случается, впрочем, это редко. Однако все подводные камни не обойдешь. Важно благополучно сняться с мели. И Малых все так же медленно начинает крутить гайку в обратную сторону. В подобную минуту Панченко смотрит на Федора хмуро, даже зло. Но вот наконец виток резьбы вошел правильно. Ключ опять медленно и плавно отправился по часовой стрелке. Брови главстаршины с каждым оборотом ключа раздвигаются все больше и больше, лицо светлеет.

Вообще-то монтаж системы валов обычно производился после того, как лодку спустят на воду. Но ждать моряки не хотели. Хрулев, Петренко и Голубев просили главного технолога и начальника производственного отдела по возможности вести сборку валопровода прямо на стапелях, и теперь помогали мастеру Харитонову, послав на важный участок самых опытных специалистов.

На смену сварщикам подоспели медники. Трюмные машинисты Иван Корчма и Николай Господченко ползали вдоль прокладываемых магистралей, где было много изгибов и приходилось извиваться ужами. Нелегка гимнастика, а делать нечего: следить за качеством надо.

Строительство лодки подходило к концу. На большой платформе лодку доставили в барокамеру и дали давление, чуть превышающее то, которое будет на предельной глубине.

Увидев, что испытание идет успешно, Харитонов радостно воскликнул.

— Выдержала, голубушка!

Потом корпус снова свезли на прежнее место и установили на стапеле.

…Голубев и Хрулев вдвоем снимали комнату в рабочем поселке. Возвращались домой обычно вместе, обсуждая по дороге завтрашние планы. Задача прежняя: чтобы весь личный состав продолжал кропотливо изучать устройство подводной лодки непосредственно в цехах, где изготовляются узлы, на монтажной площадке, где идет сборка корабля. Конечно, каждый краснофлотец, командир отделения закончил учебный отряд, многие ходили в автономные плавания. Знают устройство механизмов. Так-то оно, конечно, так. Но вот всякие там тонкости легче усвоить на заводе, когда на твоих глазах собираются узлы. Пощупай руками каждую гайку, каждый шплинт, посмотри, как изготовляются и устанавливаются детали, засучи и сам рукава, поработай вместе с опытным слесарем, токарем, сборщиком.

Завтра рабочие будут окончательно устанавливать вертикальные рули. И Голубев, посоветовавшись с Хрулевым, принимает решение — послать рулевых Казанцева, Овсянникова. Пусть понаблюдают, что к чему. Помогут, наконец, если в этом окажется необходимость. Каждый узел потрогают своими руками, поймут, что это такое.

— И трюмных надо непременно послать, — озабоченно произносит Хрулев. — Харитонов говорил — завтра начнет устанавливать шестиклапанную коробку осушения цистерн.

Голубеву хочется ответить коротким и четким «есть!», но что-то в эту минуту удерживает его от лаконичного военного языка. Чуть заметно мерцают на бледном небе звезды, журчит возле дороги ручей, в воздухе разлита влажная прохлада.

— Скорее бы на фронт, — тихо говорит Голубев.

Командир боевой части не рисуется. Идет война, однако он еще не нюхал пороху, не пришлось. Знает: повоевать успеет.

Голубев как-то обратился к командиру с просьбой об отправке на фронт. Тот и слушать не захотел, впервые повысил голос:

— Мы здесь не отсиживаемся, да будет вам известно! — сказал Хрулев, переходя на «вы». — Чем занимаемся — отлично знаете.

Сделав паузу, командир продолжал уже обычным голосом, называя Голубева снова на «ты».

— На фронт попадешь, не беспокойся. Но только вместе с экипажем. И больше не заикайся. Пока здесь у нас передовая.

Строительство лодки заканчивалось. Приварили рубку, окрасили корпус.

Из широких заводских ворот выползали колонны танков, ехали покрытые зелеными чехлами мало кому знакомые тогда минометы, послушно шли за тягачами зенитные орудия, задрав вверх тонкие длинные стволы.

К Голубеву приехала жена, и Хрулев теперь ночевал в экипаже, спал на нарах, вставал перед побудкой, ложился после отбоя. Боцман хотел было превратить одну из комнат клуба в командирскую каюту, соответствующим образом оборудовав ее: застеклить окна, убрать всякий хлам, побелить, помыть пол. Однако Хрулев махнул рукой — ну к чему все это? Сделайте лучше в этой комнате, служившей раньше репетиционной, камбуз, а уж он устроится как-нибудь. Может быть, это и выглядело нарушением морских традиций. Командир корабля, как правило, располагается в отдельной каюте. Но то на корабле. Притом не на «Малютке» — тесновато там, не до комфорта. Здесь суша, но тоже нет соответствующих условий. Да если он, Хрулев, и поживет какое-то время вместе с матросами и старшинами, что же в этом плохого?

Вдоль стен бывшего зрительного зала были построены в два яруса нары, на них матрацы, простыни, одеяла, подушки, полотенца белыми треугольниками — все честь по чести. Вскоре открыли в бывшей репетиционной комнате клуба камбуз — сложили печку, оборудовали место для мытья посуды.

Матросы и старшины привыкли, что командир всегда вместе с ними: и утром, и днем, и ночью, не «закручивает гайки», но и не распускает, в меру требователен, даже суров. К пустякам, однако, не придирается, усматривая на данном этапе главное: каждому матросу, старшине, командиру боевой части досконально изучить устройство военной техники, которая вот-вот будет им вверена. Не все могли присутствовать с утра на занятиях — спешили, как уже говорилось, к стапелям. Однако на другой день Хрулев приказывал дать этим морякам двойную, как он выражался, «порцию теории». И сам активно включался в обучение старший и матросов устройству и теории корабля, независимо от того, какова их специальность и каковы будущие обязанности по боевому расписанию.

Но главный учебный класс был в цехах и на стапелях. Принимая внутрь механизмы, обрастая приборами, простыми и сложными, различной аппаратурой, лодка все больше и больше открывала секретов. Она словно говорила морякам: «Взгляните, какова я, ничего сложного, ничего таинственного. Это вот — захлопка. Видите, как она устроена и как умно действует? А это — кингстон. Служит, вы знаете, для того, чтобы впустить в цистерну и выпустить из нее воду. Ну а это — торпедный аппарат. Не так уж прост, как может показаться на первый взгляд».

Независимо от специальности каждый подводник обязан хорошо знать устройство всей лодки. Всякое может случиться. Так что давайте-ка перестанем кивать на свою специальность, а изучим еще и вторую, и третью. Пригодится. Так говорил Хрулев.

Но, конечно, морякам интереснее было изучать механизмы, непосредственно закрепленные за ними. Старшина 1-й статьи Виктор Теплов отвечает за навигационные приборы и перископ. Он еще не установлен, хранится на складе. Теплов осмотрел и компасы, и перископ. Приборы не любят, когда в них копаются без особой на то необходимости, начинают в отместку «капризничать». Теплов лишь попросил позволить ему освободить приборы от густой заводской смазки.

Занимается теорией с Тепловым и Федор Силыч Петренко. Устройство приборов, устранение неисправностей, уход — обо всем этом помощник командира рассказывает толково и лаконично — он же по специальности штурман. Заметив нетерпеливый жест Теплова, хмурит брови:

— Шо це такэ?

— Я же в учебном отряде все это проходил, товарищ старший лейтенант. Устройство знаю.

Петренко начинал гонять старшину и по устройству, и по неисправностям, и если у того происходила заминка, говорил с усмешкой:

— Не хвалысь, бисова душа!

Кропотливо занимался Петренко и с рулевыми. Приходил на уроки уставший от хлопот боцман Василий Дьячков, присаживался где-нибудь в сторонке, внимательно слушал. Раньше он служил на Тихом океане, и материальную часть подводной лодки знал хорошо. А вот умеет ли он точно вести лодку по курсу, об этом пока не знал никто, в том числе и Петренко — встретились-то недавно. Море испытает каждого. Но прежде надо подготовиться к суровому экзамену.

И Петренко, не боясь прослыть придирчивым, надоедливым, спрашивал такие тонкости, на которые иной раз и могли ему не ответить. В таких случаях он укоризненно смотрел на краснофлотца или старшину, настойчиво добивался того, чтобы вся программа была усвоена прочно. Если ты настоящий подводник — сумей работать в полной темноте, на большой волне, в самой что ни на есть сложной боевой обстановке.

С трюмными, мотористами и электриками занятия проводил Голубев. Попросил Корчму сделать деревянный щит с клапанами. На этом простом макете трюмные учились «перекачивать» воду из кормы в нос, из носа в корму, заполнять среднюю цистерну, иначе говоря, делать дифферентовку — «вывешивали» лодку, а так же мысленно заставляли ее погружаться, либо всплывать. Открывали и закрывали клапаны и при свете, и с завязанными глазами, стараясь любой вентиль найти быстро и безошибочно.

Наконец строительство «Малютки» закончилось. На воду лодку решили не спускать; поступил приказ прямо со стапелей отправить ее на север, где и провести швартовые испытания.

Корпус установили на низкой и длинной железнодорожной платформе, специально предназначенной для транспортировки лодки.

И вот эшелон стоит под парами — в нём семнадцать вагонов, груженных различными механизмами, оборудованием, аккумуляторными батареями, продовольствием.

В двух вагонах, где разместился экипаж, раскраснелись чугунные «буржуйки», жадно глотавшие березовые дрова.

Кирилл Прохорович, прощаясь, каждому крепко пожал руку.

— Счастливо воевать, сынки!

Колеса загромыхали на стыках. Замелькали телеграфные столбы. Проносились мимо деревни: чем дальше, тем реже. Начались леса.

Через неделю прибыли к месту назначения. Корпус прямо с платформой осторожно подали в док, поставили перископ, аккумуляторные батареи, спустили лодку на воду.

Лодка успешно прошла швартовые испытания и вышла в море, где экипаж отрабатывал срочное погружение, всплытие, словом, умение быстро и точно выполнять любую команду.

Наконец получили приказ — идти к постоянному месту базирования в город Полярный. Там находился штаб соединения подводных лодок Северного флота, и оттуда выходили они в боевые походы.

На пирсе Хрулева встретил командир бригады Герой Советского Союза капитан 1 ранга Иван Александрович Колышкин и его заместитель по политчасти капитан 2 ранга Павел Иванович Петров.

— Лодку решено назвать «Челябинский комсомолец», бортовой номер корабля ЭМ-сто-пять, — сказал Колышкин. — Так что готовьтесь к митингу. Приехала делегация из Челябинска.

ПОСЛАНЦЫ

Челябинская делегация жила в Полярном уже неделю, дожидаясь прихода на базу двух «малюток», которым было решено присвоить имена «Челябинский комсомолец» и «Ленинский комсомол». Посланцы не теряли времени даром: беседовали с моряками на плавбазе, на кораблях, рассказывали о том, как гвардейцы тыла куют победу на далеком Урале.

Возглавлял делегацию Дмитрий Дадонов — бригадир одного из заводов Челябинска, низкорослый, курносый. Но посмотрели бы на него в цехе! Он становился будто на голову выше и на полметра шире в плечах, когда обслуживал сразу два станка, подавая резец на всю допустимую глубину.

Комсомольско-молодежная бригада Дадонова соревновалась с коллективом Нюры Пашниной, имя которой в то время гремело на всю область. И это не удивительно. Бригада состояла в основном из девушек и выполняла по три нормы за смену. Легкой жизни у Дмитрия не было. Все время надо быть начеку, а то ведь обойдут соперницы.

Впрочем, если соседи и становились победителями, Дадонов от всей души поздравлял их.

— Молодцы девчата!

— На вас равнялись, — отвечали те.

Дадонов торопливо кивал, ясно, мол: в прошлом месяце мы были победителями, а в этом — вы. Ну да ведь дело поправимое.

— Нынче обойдем вас, — обещал Дадонов, на что Нюра спокойно отвечала:

— Время покажет.

Лучшая станочница в бригаде Пашниной Маргарита Королева. Быстро и точно вытачивает она танковые детали из самых твердых сплавов. Станок подрагивает, словно живой. Девушка увеличивает скорость резания. Вьется, сползает на пол синяя стружка. Маргарита сталкивает металлические кудри в ящик, останавливает мотор. Поставив новую болванку, вновь включает станок. И так без конца.

Однако дадоновцы наверстывают упущенное, и к концу месяца по выпуску продукции вырываются вперед. На этот раз Нюра поздравляет Дмитрия.

Несмотря на упорное соперничество, бригадиры живут дружно, помогают друг другу, обсуждают, как повысить производительность труда, улучшить качество продукции. Вносят рационализаторские предложения, борются за высокую культуру в цехе, активно участвуют в смотрах. Война не приостановила движение к техническим высотам, напротив, ускорила его, включила как бы дополнительную тягу.

— Так об этом и скажи морякам, — напутствовала Нюра Дмитрия Дадонова перед отъездом того на Северный флот. — Мол, с каждым месяцем увеличиваем производство вооружения, боеприпасов. Патронов и снарядов пусть не жалеют, и торпед тоже…

Послали на Северный флот и Андрея Кривоноса — сталевара Магнитогорского металлургического комбината. Как и Дадонов, он был передовиком производства, комсомольцем. Выделялся ростом и широтой плеч, да еще молчаливостью, заимствованной, видно, у гор — родился-то в самом центре Урала.

Включили в делегацию и Афанасия Черноиванова — одного из лучших комбайнеров области, убравшего за два военных лета более тысячи гектаров зерновых, молодежного вожака колхоза имени Чапаева.

Приехала на Север и победительница социалистического соревнования среди молодежи Миасского автозавода — девушка с большими карими глазами по имени Лиза. Она, как видно, ни разу не уезжала далеко от дома. И потому всю дорогу смотрела в вагонное окно, думая о том, как велика и красива Родина. По сторонам железнодорожного полотна мелькали села и деревни. На полях кое-где появились проталины. Наступала весна, пригревало солнце.

Но вот, наконец, и Москва, малолюдная и суровая. Три дня южноуральцы провели в столице, побывали в Центральном Комитете комсомола, в штабе Военно-Морского Флота, где с интересом осмотрели макеты «малюток», внимательно выслушали рассказ о том, как воюют североморцы.

— Очень и очень нужны подводные лодки, — сказали в штабе. — Большое спасибо за помощь фронту.

Жили южноуральцы в гостинице «Северная», ходили в театр, смотрели кино. И с нетерпением ждали той минуты, когда снова сядут в поезд и поедут дальше, в назначенное место.

Наконец заведующий военным отделом ЦК комсомола Дмитрий Постников вручил челябинцам железнодорожные билеты.

— С вами поедет скульптор, военный художник Лев Ефимович Кербель, знакомьтесь, пожалуйста, — сказал он, представив молодого черноволосого человека.

По пути в Мурманск поезд несколько раз подвергался воздушным налетам, но все обошлось благополучно. Кербель оказался человеком компанейским, на север ехал, чтобы вылепить скульптуры героев-североморцев.

— Люди там, как скалы, — медленно, с расстановкой говорил он и пояснял: — Тверды и стойки.

— Вы что же, бывали там? — спросил Дадонов.

— Бывал, море там холодное. Увидим северное сияние.

Дадонову, конечно, тогда и в голову не пришло, что этот молодой человек станет впоследствии знаменитым скульптором, создателем замечательных скульптурных портретов у нас и за рубежом, академиком и лауреатом Ленинской и Государственной премий.

— Очарует север и вас, — продолжал Кербель. — Понравятся и люди.

И в самом деле. Полярный произвел большое впечатление на посланцев Южного Урала. Дома, поставленные на скальный грунт, выглядели прочными, вечными, словно говорили: «Нам не страшны бомбардировки!». Вокруг не было видно воронок, хотя воздушные налеты, особенно в начале войны, производились на базу довольно часто.

У причала расположены вместительные хранилища для боеприпасов. Моряки, согнувшись, руками толкали тележки с длинными телами торпед.

Подводники, вернувшиеся из похода и готовящиеся вновь выйти в море, жили на плавбазе. Матросский клуб, уже который вечер подряд, был заполнен до отказа. В нем выступали приезжие артисты, участники краснофлотской самодеятельности. В нескольких концертах принял участие и Дадонов. Встречали Дмитрия дружными аплодисментами: уж очень здорово исполнял он сатирические куплеты о бесноватом фюрере.

Побывали южноуральцы и на катерах-охотниках, на эскадренных миноносцах, всюду отвечая на десятки и сотни вопросов. И сами живо интересовались боевой службой моряков, причем Дадонов просил рассказать о походах поподробнее, чтобы можно было передать землякам всю картину того или иного боя.

С делегацией встретился командующий Северным флотом вице-адмирал Арсений Григорьевич Головко. Поинтересовался, как доехали, хорошо ли устроились. А уж потом спросил, как там дела? Не в тылу, чтоб не обидеть гостей, а дома, то есть в городе, в селе.

— Работаем, товарищ командующий флотом, — ответил Дадонов, слегка волнуясь: впервые в жизни ему довелось разговаривать с адмиралом.

Через минуту волнение миновало, и Дмитрий успокоился. Беседа пошла неторопливо. Вестовой принес кастрюлю с дымящимися пельменями. Адмирал пододвинул поближе гостям поднос с хлебом и блюдца с уксусом. После пельменей сам разлил чай и, осторожно отхлебнув из граненого стакана, одобрительно заметил:

— Как кипяток! — и, приветливо улыбнувшись, спросил: — Значит, работаете? А нельзя ли поподробнее, а? — в голосе его зазвучали мягкие просительные нотки. — О работе-то!

Адмирал внимательно выслушал каждого гостя, улыбнулся, сказал:

— Трудненько вам. Лучше уж на фронте. Но что поделаешь — кому-то с пушкой, кому-то с молотом. И тяжело махать, да надо. А за «малюток» спасибо. Экипажи там хорошие, не подведут, — помолчав, добавил: — Да и все корабли у нас хорошие — и надводные, и подводные. Край-то наш был когда-то пустынный. Советская власть преобразила Заполярье. Слышали небось: выросли новые города: Кировск, Мончегорск, Северодвинск, Игарка, Дудинка, Норильск.

— Ну, а флот? — спросил Черноиванов. — Давно создан?

— Флот? — адмирал улыбнулся. — Можно сказать — уж десять лет. В мае 1933 года под командованием Исакова на Север пришел отряд боевых кораблей — эсминцы «Куйбышев» и «Урицкий», подводные лодки «Декабрист» и «Народоволец», сторожевики «Ураган» и «Смерч». А через четыре месяца прибыл второй отряд военных кораблей. Из них и была создана флотилия. А в мае 1937 года флотилия поднялась на ступень выше — стала именоваться Северным флотом. Но датой рождения флота мы считаем май 1933 года.

Напав на Советский Союз, гитлеровские заправилы надеялись после молниеносного наступления на Москву выйти на линию Волга — Архангельск. На Крайнем Севере верховное командование германских войск рассчитывало захватить в первую очередь Кировскую железную дорогу, Мурманск с незамерзающим портом, военно-морскую базу Полярное, полуострова Средний и Рыбачий.

Но враги жестоко просчитались. Адмирал, разумеется, ничего не сказал, какими силами располагает Северный флот. Он лишь подчеркнул, что моряки-североморцы бьются с ненавистным врагом мужественно, не щадя жизни.

— Побывайте на всех кораблях, — предложил Головко уральцам. — Познакомьтесь с подводниками — отныне, как я понимаю, они стали вашими подшефными. Так ведь?

— Так, Арсений Григорьевич, — хором ответили челябинцы.

— Ну, а раз так, послушайте рассказы о действиях подводных лодок на войне, когда вернетесь на Урал, поделитесь услышанным с товарищами. И можете заверить: экипажи и ваших лодок продолжат, я уверен в этом, славные традиции североморцев-подводников. Желаю вам удачи.

Головко встал, пожал каждому руку и проводил гостей до дверей.

На прощание сказал:

— Советую начать знакомство с командира бригады Героя Советского Союза Ивана Александровича Колышкина.

Колышкин оказался среднего роста, худощавый, с большими глазами.

— Ну, здравствуйте, здравствуйте! — приветствовал Иван Александрович челябинцев. — Понравилось на Севере? Край у нас студеный. Ну да вам не привыкать.

Сделал паузу, спросил:

— Рассказывайте, как там на Урале, что новенького?

Слушал внимательно, удовлетворенно кивал головой.

— Молодцы, честное слово! По три, четыре нормы выполняете на заводах — не шутка.

В конце разговора сказал:

— Богатый у вас край. Прямо-таки кладовая страны.

— Арсенал! — с гордостью заявила Лиза и, чуть смутившись, обратилась к командиру бригады:

— Извините, пожалуйста. Хочу спросить вас…

— Спрашивайте, — рассмеялся Колышкин. — Если смогу, отвечу.

— Давно вы в моряках?

— Ах, вот вы о чем! — улыбнулся командир бригады. — Да уж давненько. — Я ведь тоже посланец комсомола, — шутливым тоном добавил он. И рассказал, что пришел на флот по путевке комсомола в 1924 году.

— Родился-то в Ярославской области, в деревне Кружец. Вырос на Волге, — продолжал Колышкин. — С малых лет мечтал стать моряком и уже в пятнадцать лет плавал матросом на буксирном пароходе, на барже.

На разных меридианах и широтах служил Иван Александрович. В 1933 году попал в Заполярье. Долгая полярная ночь со сполохами северного сияния, незакатное летнее солнце, штормы, снежные заряды, каменистые берега, ледяная вода в озерах — все было для него ново и неповторимо. Зимой возвращаются, бывало, из похода — лодка похожа на айсберг: вся покрыта льдом. Хоть сбивай его, хоть не сбивай — тут же нарастает.

— Кто сказал, что природа скупа в Заполярье? Э, нет! Такое подкинет, ахнешь! Летом полно птиц, зверья всякого. И цветы синеют. Даже на холмах растут, представьте себе! — сказав это, Колышкин весело подмигнул и рассмеялся.

В Заполярье Иван Александрович прошел все ступени суровой школы офицера-подводника. Плавал вахтенным командиром, командиром «БЧ-3» на подводной лодке «Декабрист» (Д-1). Был помощником командира и командиром средней лодки Щ-404. Начало войны застало его в должности командира «щучьего дивизиона».

Почти с каждой подводной лодкой выходил Колышкин в боевые походы, учил командиров быть решительными и хладнокровными, не теряться ни при каких обстоятельствах. Уметь перехитрить врага, выйти, что называется, сухими из воды.

Он высоко ставил должность командира корабля. Сам когда-то с волнением поднялся на мостик. Поэтому много и кропотливо работал с командирами-новичками, причем работал так, что не затрагивал самолюбие, проявлял необходимый такт. Что воспитывал он в молодых командирах? Решительность и вместе с тем осторожность. Ведь стоит допустить грубую ошибку, и поправить дело будет нельзя. Экипаж погибнет по твоей вине. К любому сердцу Колышкин умел подобрать ключик. Не любил долго сидеть на берегу. «В море — дома, на берегу — в гостях». Не его это слова — адмирала С. Макарова. Но он повторял их очень и очень часто.

Колышкин и на берегу всегда был в поиске, в горении. Групповые упражнения, тренировки в кабинетах торпедной стрельбы. Разработка эффективных методов управления подводными кораблями в море. Кропотливые поиски новых способов наведения на конвой противника. Много было предложено Колышкиным: свободный поиск в обширном районе, совместное использование подводных лодок и авиации против конвоев, чисто акустическая бесперископная атака. Всего и не перечислишь. Недаром 10 июля 1942 года «Правда» писала в передовой статье, что подводный флот гордится такими командирами, как Герой Советского Союза капитан 2 ранга И. А. Колышкин. В боевых походах лодки под его руководством уничтожали по три-четыре вражеских транспорта…

Отличали Ивана Александровича и такие хорошие качества, как прямота, честность, редкая общительность. Никогда не кривил он душой — говорил прямо в глаза то, что думал. А нравится вам, нет ли, вопрос второстепенный. Главное, чтоб дело не страдало. К тому же он был еще и остроумен, в карман за словом не лез. Любил ввернуть в разговор пословицу, поговорку. И всегда к месту.

Как-то, это было еще в мирное время, в Доме флота проходил конкурс пословиц. И что бы вы думали? — первый приз завоевал Иван Александрович. Он так и сыпал меткими, самобытными поговорками, и зал встречал крылатые изречения дружными аплодисментами.

И в походе любил острое слово, шутку. Воевал умело и азартно. Если и рисковал — что ж — риск был вполне оправдан. Да и какая это подводная война без риска? Удалась атака — и сердце радуется, хотя нарастает шум винтов, пройдет еще несколько мгновений, и раздадутся взрывы глубинных бомб.

И всегда Колышкин был хладнокровен, со стороны посмотреть, даже невозмутим. Только строго поблескивали глаза, да чуть громче, чем обычно, звучал в такие минуты его голос. Лодки, походами которых руководил Колышкин, потопили в первые же месяцы войны девять фашистских транспортов.

Беседуя с гостями, Колышкин говорил о себе, впрочем, мало — все больше о подчиненных — крепкий народец, можно положиться во всем.

Да, командир бригады мог так сказать, поскольку глубоко был уверен в матросах, старшинах, офицерах. Вспомнил поход подводной лодки Д-3. Командовал ею тогда капитан-лейтенант Ф. Константинов. Вышли в море 26 сентября, вернулись на базу 11 октября. Ведя активный поиск в подводном положении на участке Конгс-фьорд — Тана-фьорд, лодка потопила четыре транспорта с техникой, боеприпасами, живой силой. Колышкин ничего не сказал гостям о том, что боевым походом руководил он сам. А два месяца спустя Иван Александрович снова вышел в море на Д-3 (командовал ею уже капитан-лейтенант М. Бибеев). И опять успех сопутствовал советской лодке. Она потопила два огромных транспорта и танкер.

Много добрых слов услышали уральцы и о командире 1-го дивизиона Магомете Имадутдиновиче Гаджиеве. Родился он в солнечном Дагестане в ауле Мегеб. Службу начал с рядового военмора в 1923 году, прошел многие ступени, прежде чем стать мастером подводных атак. Служил раньше на подводных лодках на Тихом океане, где был награжден орденом Ленина. На Северный флот прибыл после окончания Военно-морской академии в 1940 году.

Как и Колышкин, Гаджиев то и дело выходил в море, где умело руководил действиями командиров подчиненных ему подводных кораблей. Что отличало Гаджиева, так это безудержная храбрость, мертвая, как говорится, хватка. Смел был, но не безрассуден — такого за ним не наблюдалось. Применить ли какую новинку — подумает, посоветуется, взвесит, прежде чем сказать «да» или «нет». Атаковал не только из глубины. Магомет Имадутдинович считался общепризнанным мастером применения подводными лодками типа «К» артиллерийского оружия.

Вот несколько примеров, характеризующих верного сына Дагестана.

В сентябре сорок первого Гаджиев ушел в боевой поход на подводной лодке К-2 с еще «необстрелянным» в то время капитаном 3 ранга В. Уткиным. Встретив в море транспорт, подводники смело атаковали его и пустили на дно.

В декабре Гаджиев отправился в поход на лодке К-3 с командиром К. Малофеевым. Прорвавшись сквозь минное заграждение в один из фьордов, лодка атаковала торпедами фашистский транспорт и подверглась преследованию. Вокруг рвались глубинные бомбы. Неожиданно лодку выбросило на поверхность. Положение оказалось сложным, и тут Гаджиев принял решение: вступить в артиллерийскую дуэль с четырьмя боевыми кораблями противника! Решение, что и говорить, смелое и очень рискованное. Ведь достаточно было снаряду пробить корпус, как лодка уже не могла бы погружаться и потеряла бы свои основные боевые качества. И это в самом тылу противника. Была объявлена артиллерийская тревога. Первым выскочил на мостик Гаджиев. С пятого залпа взорвался и затонул сторожевик, вслед за ним два катера-охотника, а последний спасся бегством и укрылся в порту Гамерфест.

1942 год принес североморцам-подводникам много славных побед на море. Нескольким подводным кораблям присвоили звание гвардейских, а лодки М-172, Щ-402, Щ-421 и К-22 были награждены орденами Красного Знамени. В апреле трем командирам подводных кораблей Н. А. Лунину, В. Г. Старикову и И. И. Фисановичу было присвоено звание Героя Советского Союза…

Делегация уральской молодежи передает подводную лодку «Челябинский комсомолец» военным морякам. Выступает Дмитрий Дадонов.

Через три дня состоялся митинг, на котором гости вручили подводникам грозное оружие, построенное на средства трудящихся Челябинской области. Замер строй моряков. Тихо покачиваются у пирса две «малютки», похожие друг на друга, как близнецы.

Дмитрий Дадонов говорит громко, чтобы слышали все. Он передает наказ трудящихся Урала морякам-североморцам.

— Бейте врагов беспощадно! — голос его звенит, набрав силу. — Топите всюду, где встретите!

Кроме челябинских «малюток», еще трем лодкам даны имена — «Московский комсомолец», «Ярославский комсомолец», «Новосибирский комсомолец». Они тоже не сегодня-завтра выйдут в море.

КОМАНДИР

Ему сорок лет, Виктору Николаевичу Хрулеву, командиру «Челябинского комсомольца». У него устоявшийся спокойный характер. Говорит веско, аргументированно. Взгляд больших серых глаз веселый и дружелюбный. Курит трубку. Он считает: с трубкой легче думается. Ходит вразвалку. Привычка моряка.

Внешний вид командира безупречен: лицо всегда тщательно побрито, ботинки вычищены до блеска, подворотничок свежий, брюки отглажены. К аккуратности его приучил флот. До службы было не до подворотничков.

Родился Виктор Николаевич в деревне Шавково Гдовского уезда, неподалеку от Петербурга. Отец, Николай Устинович, и мать, Дарья Петровна, были, как в ту пору называли, безлошадными.

В семье Николая Устиновича и Дарьи Петровны шестеро детей: три сына — Виктор, Сергей, Александр, и три дочери — Люба, Вера, Нюра. Прокормить такую семейку нелегко. Много ли возьмешь с клочка земли! Зимой Николай Устинович уходит на заработки в Петербург — в артель, подрядившуюся строить дом, его берут охотно. Умеет вести кладку, топором тесать может и долотом владеет. Только вот редко достается хороший подряд. Артель состоит из пришлых, поэтому дают им самую дешевую работу. А питаться каждому приходится на два стола. Хотя и всухомятку, а начетисто.

В 1910 году Николай Устинович переехал с семьей в Петербург, снял комнату на окраине, поступил на завод. Гнул спину по двенадцати часов в день. Заработок был, правда, сносным. Но ведь и силенок-то сколько уходило!

Завод выпускал корабли, паровозы. В жестяном цехе круглые сутки ухало, брякало, гудело железо. Когда Николай Устинович возвращался поздно вечером домой, в ушах у него стоял звон. Он ничего не слышал. Лишь через час-другой глухота проходила.

Он отрастил усы, купил костюм. Надевал его по большим праздникам.

Незаметно подросли дети. В 1912 году Виктора отдали в церковно-приходскую школу.

— Пусть хоть один сын станет человеком, — говорила Дарья Петровна.

А что значило «стать человеком»? Прежде всего, думала она, надо получить хорошую, чистую должность — нарядчика ли, счетовода ли. О бо́льшем она не мечтала.

Николай Устинович, слушая жену, лишь ухмылялся. Иногда вставлял свои замечания:

— Фу ты, ну ты, мы обуты! Нет, Дарья, нечего Витьке быть конторской крысой. Пусть встанет к станку.

— Да что ты, отец?! В уме? Зачем же тогда учиться?

Она смотрела на мужа недоумевающими, скорбными глазами.

— Не помешает. Грамота нужна и рабочему человеку, — отвечал Николай Устинович. — И потом…

Дарья Петровна ожидала, что же он сейчас скажет.

— Что «потом»? — нетерпеливо спрашивала она.

— Правду быстрее узнает, — продолжал Николай Устинович. — Почему одни богатые, другие бедные. В газете об этом пишут.

— Это в какой же такой газете?

— В «Правде».

— В «Правде»? — переспросила Дарья Петровна. — А есть ли такая-то?

— Есть, — муж вынул из внутреннего кармана газету, развернул.

— Вот она. Купил, а прочесть не могу. Петр Сидорович должен вот-вот подойти, да еще кое-кто, прочтет нам всем вместе.

— Что ж, послушаем, — сказала Дарья Петровна, с интересом рассматривая газету. — Кто же они такие смелые, чтоб правду-то в глаза говорить?

— Большевики.

— Так кто же они такие?

— Ну, как тебе объяснить… Партия есть такая. За рабочих и крестьян-бедняков бьется, чтоб лучше жилось им, а помещиков, капиталистов — к чертовой матери, царя тоже.

В 1916 году Виктор окончил четвертую, последнюю группу церковно-приходской школы. В том же году семья вынуждена была вернуться в Гдовский уезд. Отца выслали из столицы за то, что принимал участие в забастовке, говорил речи против войны и царя.

Поздней осенью 1918 года в Шавково прибыл продовольственный отряд из Петрограда. Командир — пожилой, с обвисшими усами металлист вошел в скромное помещение комитета бедноты, шлепая подошвой порванного сапога.

— Председателя бы, — попросил он.

— Я председатель, — сказал высокий со впалыми щеками Сергей Мехов.

Вошедший вытащил из кармана пиджака бумагу и подал Мехов у.

— Разнарядка. На тыщу пудов хлеба.

Председатель взял предписание, надел очки.

— Вздыхать не надо, товарищ. — сказал командир продотряда. — В Питере голод.

— Я понимаю. — Мехов вернул разнарядку. — Только ведь у бедняка лишнего хлеба нет, середняк уже отдал излишки, а кулак прячет.

— Найдем! — сказал металлист.

— Я тоже так думаю, — подтвердил Мехов, кивнув головой.

— Как не найти — найдем. А ну-ка, Васютка, — обратился он к рассыльному, — сбегай к Хрулевым, позови сюда Виктора.

И когда Васютка убежал, пояснил:

— Бедняки они, Хрулевы. Полон дом детей. А Виктор — старший сын — секретарь комсомольской ячейки на селе.

Через пять минут Виктор пришел в комитет.

— Звали, Сергей Алексеевич?

— Знакомься, — Мехов указал рукой в сторону гостя. — Командир продовольственного отряда. Из Питера.

Рука у металлиста, покрытая синим узором вен, оказалась крепкой.

— Нужна твоя помощь, Витя, — продолжал Мехов. — Ты ведь батрачил у Гажина?

— Было такое…

— Так вот, хлеба он сдал пока меньше, чем середняк.

— Припрятал, — твердо сказал Виктор. — И сидит как собака на сене: ни себе, ни людям.

— Я тоже так думаю, — поддержал его председатель комитета бедноты. — Возьми-ка ты комсомольцев да пройдись с ними по богатеям. К Волковым загляните, само собой к Гажиным, Хурасовым — посевная площадь у них не меньше, чем у Волковых. А все плачутся — хлебушка, де, нету. Вот и поищите. Вместе с питерскими товарищами. Ясно?

— Ясно, дядя Сережа.

Виктору не так давно исполнилось пятнадцать лет, однако выглядел он на все семнадцать. Детство ушло прежде времени, и не было в нем беззаботного смеха — все больше холодные ветры да хмурые тучи. Да и сейчас, когда пришла юность, не видно солнца. Идет гражданская война.

Год назад всем беднякам села, в том числе и Хрулевым, нарезали земли, дали по лошади, по коровенке, у кого не было. Николай Устинович и Виктор теперь уже не батрачили. Засеяли весь клин, вырастили и рожь, и пшеницу, и просо, сжали, обмолотили. Излишки хлеба сдали государству.

Однако сейчас Виктор начал сбор хлеба для столицы со своего двора. Взвалил на спину и, согнувшись, понес в обоз продовольственного отряда мешок зерна.

По мешку принесли и его сверстники — братья-комсомольцы Василий и Александр Меховы — сыновья председателя комитета бедноты.

— Ну, боевое ядро, — сказал им секретарь ячейки, — теперь пойдем к толстосумам.

…Через месяц Виктора избралисекретарем уездного комитета Коммунистического Союза молодежи. Ни днем, ни ночью не знал покоя, мотаясь по деревням и селам. Опыта комсомольской работы ни у кого тогда еще не было, и приходилось начинать дело так, как подсказывало сердце.

— Чем мы должны заниматься? — спрашивали молодые парни и девчата, и Виктор убежденно отвечал:

— Помогать Советской власти.

— В чем?

— Во всем.

И он подробно перечислял все те дела, которые могла бы взять на себя ячейка. Открыть в деревне клуб. Поставить пьесу — таланты небось есть? Организовать курсы по ликвидации неграмотности.

Виктор стал хлопотать об открытии в селе школы для детей и для взрослых. Договаривался насчет помещения, подбирал учителей, искал бумагу, ручки с перьями. Все это стоило большой нервотрепки. Он не досыпал, питался где и как придется. Но предложи ему тихую, спокойную должность, наотрез отказался бы. Уж такой у него характер. Эти бесконечные заботы, взваленные на молодые, еще не совсем окрепшие плечи, научили его сразу познавать людей, верно обращаться с ними: со своими просто, по-товарищески, с чужими, кто с нетерпением ожидал прихода Юденича, круто, непримиримо.

Да, рано повзрослел Хрулев-младший. В 1920 году ему исполнилось семнадцать лет. А он уже многое испытал. Не раз кулачье грозилось отправить Виктора на тот свет, втоптать в грязь, задушить. А он как ни в чем не бывало по-прежнему носился по уезду — полный сил, энергии, жизни.

После гражданской войны — Петроград. Виктор работает грузчиком в порту: комсомол направил на архиважный, как ему объяснили, участок. И лучших из лучших Союз молодежи послал на транспорт, где царила разруха и где позарез нужны были стойкость и сила, молодость и честность.

В 1925 году Виктора Хрулева призвали на службу. Комсомол, взяв шефство над Красным флотом, послал туда тысячи молодых парней.

— Да ты тертый, оказывается, калач, — сказал военком, смотря в бумаги. — Такие нужны флоту — политически подкованные, напористые, грамотные.

Сразу же на море посланец комсомола Виктор Хрулев, разумеется, не попал. Месяц пробыл в карантине, после чего его направили в Кронштадт, в школу артиллеристов.

Сладок сон на заре, однако соловьем заливается боцманская дудка. Виктор вскакивает, натягивает брюки, тельняшку, бежит на физзарядку. Первые недели усиленно занимался строевой подготовкой. Боцман Дзюба, построив новичков в шеренгу по одному, придирчиво проверяет внешний вид. Хмурится. Одному скажет: «Подбери живот», другому: «Это что еще за фокусы, кто учил тебя портить брюки, немедленно убрать клинья», а третьего спросит: «Почему не почистил ботинки? Не успел? Наряд вне очереди!»

А вечером боцман даст швабру и скажет:

— Драй палубу. Да как следует!

Палубой боцман называет обыкновенный пол. Через месяц в разговорах между новичками начинают проскальзывать морские словечки. Не веревка, а трос, не лестница, а трап, не повар, а кок, не кухня, а камбуз.

Шли дни. Все больше светлело лицо боцмана. Теперь, обходя утром строй, он оставался, как правило, довольным. Хорошо сидела форма на подчиненных: подогнана, почищена, выглажена.

Позже Виктор Хрулев с благодарностью будет вспоминать своих первых учителей: и боцмана Дзюбу, и краскома Светова, влюбленного в пушки артиллериста. Занятия Светов проводил всегда интересно, учил быстро решать задачи по баллистике, точно наводить в цель любое орудие до главного калибра включительно.

— Не голос, а музыка, — говорил он о главном калибре. — Самую низкую ноту берет. Одним словом — бас. Завтра прошу всех на «концерт»!

Это означало, что завтра проводятся практические стрельбы. В классе звучит: «ура!» Любят курсанты выходить в море. Из артиллерийской башни горизонт кажется еще дальше, так высоко она поднята. Любоваться, впрочем, некогда ни горизонтом, ни синевой неба. Рявкают орудия, подняв длинные стволы.

Через полгода Хрулева выпустили артиллерийским электриком, присвоили звание командира отделения: уж очень хорошо разбирался Виктор в схемах, отменно изучил устройство электромоторов, мог быстро обнаружить и устранить неисправность.

Как отличника, его направляют на линейный корабль «Парижская коммуна».

В. Хрулев в 20-е годы.

Виктора избирают комсомольским организатором на корабле. Он охотно выполняет поручение. Организует соревнование между комсомольцами за отличную боевую выучку, создает спортивные секции: тяжелой атлетики, бокса, гимнастики, шахматную, просит записываться в кружки художественной самодеятельности, причем первым это делает сам, давно ему хочется научиться отбивать чечетку. На его счету много добрых дел. Провел читательские конференции по новым произведениям писателей, встречи с участниками революции — многие еще служили на кораблях, в том числе и на «Парижской коммуне» — организовывал спортивные состязания. И все это без отрыва от служебных обязанностей. Виктор оставался старшиной команды артиллерийских электриков, и она считалась одним из лучших подразделений в экипаже.

Командир корабля Самойлов и комиссар Настусевич гордились Хрулевым.

— Вот уж действительно запевала, огневая душа, — называл его комиссар.

Ранней весной 1929 года линкор отправился в поход вокруг Европы. Балтика провожала его сердито, словно не желала с ним расставаться. Восьмибалльный шторм сорвал шлюпку. Косматые волны грозно выглядывали из-за борта и, упав на палубу, рассыпались, бежали клокочущими ручьями. Хрулев ухватился за фалинь. Вода приподняла его и, сердито ворча, ударила о палубу. Но она не успела еще схлынуть, как Виктор вскочил на ноги. На помощь прибежали краснофлотцы и помогли закрепить шлюпку.

За это комиссар его отругал.

— Зачем же в одиночку? Крикнул бы вахтенных, и вы бы управились без особого риска.

Осенью того же года Виктор Хрулев поступил в высшее Военно-морское училище имени Фрунзе. Штудировал математику, физику. Пришлось изучать и общеобразовательные предметы, и военно-морские дисциплины параллельно. Он сдал экзамен и за среднюю школу и закончил училище отличником. Не случайно его оставили командиром учебной группы. А потом несколько лет он был командиром учебной роты. Что запомнилось Виктору Николаевичу из той поры? Три группы прошли через его руки за восемь лет. Учил морской практике: грести, вязать узлы, ходить под парусом, брать рифы.

Возил своих курсантов на «Аврору», где и сам проходил практику, когда учился еще в школе артиллеристов.

— Кто был тот артиллерист, который произвел выстрел по Зимнему дворцу в октябре семнадцатого года? — спрашивали, бывало, курсанты.

— Огнев, — отвечал Хрулев.

И начинал рассказывать о нем. Родился в Донбассе, в семье бедняка. На крейсер пришел в 1912 году. Большевик. В восемнадцатом ушел с отрядом краснофлотцев на юг, где и погиб в схватке с белоказаками.

Группа возвращалась на берег лишь осенью. Летом плавал с курсантами на кораблях. Все курсанты получили по практике высший балл. Начальник училища поздравил курсантов, а командиру объявил благодарность.

— Служу трудовому народу! — ответил Хрулев.

А море звало. Виктор пишет рапорт за рапортом, прося послать на корабль. И в 1940 году его направили на командирские курсы учебного отряда подводного плавания имени Кирова. Закончил их в начале войны. Полгода служил помощником командира подводной лодки Щ-307. Похвалиться боевыми эпизодами не может. Всю первую военную зиму лодка стояла в Ленинграде, на Неве. Но вот в феврале 1942 года его и Павла Самарина, тоже помощника командира, только соседней лодки, вызвали в штаб Балтийского флота и сказали:

— Назначаетесь командирами строящихся «малюток». Отправляйтесь немедленно.

Грузовик, по-утиному переваливаясь на выбоинах, медленно полз по трассе, проложенной по льду Ладожского озера. Эта ниточка связывала блокадный город с Большой землей. Мороз пробирал до костей. Пассажиры молча сидели в открытом кузове, тесно прижавшись друг к другу. Так было теплее. Хрулев думал о семье: жена и сын были эвакуированы в Свердловск, от них получено всего одно письмо. Как-то устроились на новом месте? Дошел ли аттестат, который он выслал? Блокада. Почта доставляется лишь по воздуху, и то только с большими и продолжительными перебоями.

— Ну, а твои где? — спрашивает Хрулев Самарина.

— Тоже выехали. В Новосибирск.

— Вот и мы двигаем с тобою на восток.

— Временно, — утешает Самарин. — Получим «малюток» — возьмем курс на запад.

— А может быть, и на север, а точнее, на северо-запад.

— Хорошо бы!..

Желание сбылось. Обе «малютки» попали на Северный флот, стали именными. Хрулев ни минуты не теряет даром. Пусть нет у него боевого опыта, зато есть у других. И он подолгу беседует с командирами «малюток», крейсерских лодок, успешно топивших вражеские транспорты, расспрашивает о всех перипетиях боя, просит начертить схему, изучает морской театр военных действий.

С самого начала войны подводные лодки Северного флота развернули активные боевые действия на морских коммуникациях гитлеровцев. Дело в том, что на севере Финляндии и Норвегии шоссейных дорог мало, железных дорог нет совсем. Между тем немцы и финны, наступавшие на Мурманск, нуждались в боеприпасах, горючем, продовольствии, в пополнении живой силой. Все это приходилось доставлять в основном только морем в Печенгу и Киркенэс. Возвращались же оттуда транспорты тяжело груженные рудой, представляющей из себя ценное стратегическое сырье.

Советские подводные лодки и морская авиация смело атаковали вражеские транспорты, взяв на себя основную тяжесть борьбы с конвоями. То и дело гремели взрывы. Чтобы уменьшить потери, немцы перенесли свою основную перевалочную базу снабжения в порты Гамерфест и Нарвик. Но это не помогло. Советские лодки отправлялись в длительные боевые походы, искусно преодолевали минные заграждения и топили корабли не только в открытом море, но и в оккупированных гитлеровцами портах.

Шли дни, недели. Экипаж «Челябинского комсомольца» рвался в бой. Но Колышкин говорил: «Поспешишь — людей насмешишь. — И добавлял: — Готовьтесь основательно». Больше месяца матросы, старшины, офицеры тренировались в кабинетах торпедной стрельбы, связи, живучести корабля, в бассейне. Затем отрабатывали задачи на боевых постах. Лодка выходила на полигон. Хрулев ставил задачу: уверенно управлять кораблем как в надводном, так и в подводном положении. Учились искать цель, выходить в торпедную атаку, отрываться от преследования. Учились спокойно чувствовать себя под бомбежкой. Глубинные бомбы бросались хотя и в стороне, но это были настоящие бомбы. Сначала было не по себе, но мало-помалу начинали привыкать к сердитому рявканью за бортом.

ПЕРВАЯ ПОБЕДА

Апрельской ночью подводная лодка «Челябинский комсомолец» неслышно снялась со швартовых и взяла курс на север. На борту ее находился командир дивизиона капитан 3 ранга Николай Иванович Морозов. «Дед-малюточник» — так его в шутку называли на базе. В Морозове и в самом деле было что-то от деда-мороза, большого, веселого, доброго.

Хрулев, отдавая команды, нет-нет да и поглядывает на него. Однако на невозмутимом лице командира дивизиона трудно что-либо прочесть. Он все больше молчит, будто хочет предложить: «Поступайте, как считаете нужным». Так уж повелось на флоте: в первом походе участвует либо командир дивизиона, либо его заместитель. В таком случае увереннее чувствует себя экипаж, и приказания командира лодки звучат решительнее и, может быть, громче, чем обычно.

Позади остался полуостров Рыбачий. По-прежнему шли в надводном положении, только теперь применяли противолодочный зигзаг, то есть резко отворачивали от курса то в одну, то в другую сторону.

Качка в открытом море заметно усилилась. Волны окатывали пушку, при поворотах клали «Малютку» на борт. Можно уйти на глубину. Там всегда спокойно, как бы ни свирепствовал шторм. Однако не хотелось без особой на то надобности тратить энергию аккумуляторной батареи. Лишний раз всплывать и заряжаться там, под носом врага, вряд ли целесообразно.

Морозов молчанием выражает свое согласие с решением командира. Будь оно неправильным, Морозов подсказал бы: «Нет уж, давайте от греха подальше». Опасно встретиться с вражеской лодкой. Подойдет незаметно, пустит торпеду и… конец! Однако Морозов ничего этого не говорит, он лишь спрашивает:

— Кто наверху?

— Боцман Дьячков, — отвечает Хрулев.

Командиру хочется спросить боцмана: «Как там на вахте, все ли в порядке?», но он заставляет себя не задавать лишних вопросов. К чему они? Зрение у боцмана отличное. Заметил бы что, доложил.

Брызги мелкой дробью стучат по резиновой куртке, и хотя она называется непромокаемой, шерстяной свитер постепенно набухает влагой. Боцман медленно поворачивает голову. Смущают гребни волн — иные похожи на следы торпеды: такие же белые. Вышедший месяц быстро скрылся за темными тучами.

Наступило утро.

«То, что тучи низко плывут над водой — это, пожалуй, и хорошо, — думает Дьячков. — Вражеской авиации помеха».

Тем не менее он нет-нет да и поглядит вверх. А вдруг пойдет бреющим, хотя при такой погоде «Малютку» заметить трудно, однако надо быть готовым ко всему. Как и все старшины и офицеры, кому положено стоять вахту наверху, боцман отлично изучил силуэты вражеских самолетов. Никогда себе не простит, если проворонит стервятника. Время от времени он докладывает в центральный пост, что в море и в воздухе ничего подозрительного не обнаружено. В ответ слышит: «Смотреть в оба!», на что бодро отвечает: «Есть, смотреть в оба!».

Перед тем, как встать на вахту, Дьячков привязался к тумбе перископа тонким стальным тросом, чтобы не слизнула волна. Она, пожалуй, злее, круче тихоокеанской. Служил Дьячков до войны на Тихом, не раз ходил в «автономку» — и на месяц, и даже на два — рекордный срок по тому времени. Осенью сорок первого должен был уйти в запас, ждала его дивчина, весела и пригожа лицом. Звали ее Ольга.

Жил Дьячков до службы в Архангельске. Отец у него умер еще в 1928 году, мать ушла из жизни совсем недавно. Два брата погибли на фронте.

Боцман гонит от себя воспоминания. На вахте нельзя отвлекаться. Промелькнуло недавнее прошлое, кольнуло сердце и ушло. И нет ничего вокруг, кроме пенящихся гребней волн да холодного ветра. И неуютно, одиноко на мостике, да что поделаешь — надо стоять и смотреть в оба, все видеть и обо всем докладывать. Служба!

Дьячков — заместитель секретаря партийной организации. Помимо служебных обязанностей, у него масса других дел, больших и малых. И с народом поговорить, и подбодрить в трудную минуту, и беседу провести: о текущем ли моменте, о положении ли на фронтах. Мало коммунистов пока в экипаже.

Зато комсомольская организация многочисленная. Руководит ею старшина 2-й статьи Иван Корчма. В эту минуту он несет вахту у станции погружения и всплытия.

Акустик Григорий Демьяненко сидит в наушниках с видом сосредоточенным и напряженным, прослушивает море.

Ворчит, бьется море, все заглушая вокруг. Вот послышался свист. Что это? Шум винта? Нет.

Источник — не двигатель и не винт. Григорий уверен в этом. Сколько он прослушал записей различных шумов на тренировках — не счесть. А это… Это похоже на голос касатки. Да нет, пожалуй, другое. Что же тогда? Если гидроакустик и не определил характер постороннего звука, тем не менее он обязан доложить командиру. Демьяненко через переговорное устройство докладывает о постороннем шуме.

— Чей шум? — быстро спрашивает Хрулев.

— Не могу определить, — отвечает Демьяненко.

Эти слова больно бьют по его самолюбию. Хотя в закутке Григорий один, он покраснел. Ему кажется, что и в самом деле он где-то и что-то прошляпил и теперь все укоризненно смотрят на него. «Не могу определить…» За такой ответ акустика не хвалят.

Хрулев какое-то мгновение молчит. Потом все то же переговорное устройство доносит его вопрос, заданный спокойным голосом: «Как сейчас? Шум усиливается? И откуда он?»

— Исчез, — отвечает Демьяненко, зная, что иногда это сообщение для командира хуже, нежели конкретный ответ, где указан и характер звука, и направление, и откуда он идет.

— Слушать внимательно! — раздается голос Хрулева.

— Есть, слушать внимательно! — отчеканил Григорий.

Но ничего тревожного больше не доносилось. Непонятный свист, прорвавшийся сквозь грохот моря и рокот дизеля, исчез.

Лодка делает очередной зигзаг и ложится на курс туда, к берегам Норвегии, где проходят вражеские коммуникации.

После доклада акустика «Малютка» не уходит на глубину. Григорий во всяком случае не слышит, чтобы вода, бурля и негодуя, врывалась в цистерны, и воздух со злым шипением уступал ей дорогу. В головных телефонах — монотонная, бесконечная песня моря, старающаяся усыпить, укачать, притупить остроту. Но не тут-то было!

Оставляя позади милю за милей, подводная лодка идет на выполнение боевого задания. Время хода до назначенной позиции — около суток. В пути вряд ли встретится транспорт. Моряки по очереди несут вахту. Одни стоят у механизмов и приборов, другие бодрствуют, третьи отдыхают. Как в карауле.

В дизельном отсеке тепло и уютно. Здесь нет той сырости, что в других отсеках. Пахнет теплым машинным маслом. Вахту несет Федор Малых, веселый, широкоскулый, с острой бородкой, мохнатыми бровями и ладонями такими, что в них вместилась бы, так во всяком случае кажется, большая сковорода. Он прислушивается к голосу мотора. Двигатель новый, части еще не притерлись, и дизель подрагивает больше, чем обычно.

В узкий люк на переборке с трудом протискивается инженер-механик Голубев.

Он хлопает по дизелю рукой, словно ласкает коня, и спрашивает:

— Ну, как наш «Аркаша»? — такое имя Голубев дал двигателю. — Не капризничает?

— Вроде бы нет. Только вот дрожит уж очень, — произносит Малых. — Видите?

— Дрожит, говорите? Ну, это не от страха, — смеется командир боевой части. — У коня одна лошадиная сила и тот дрожит от нетерпения, когда застоится. А у «Аркаши» лошадиных сил… сколько?

— Пятьсот.

— Правильно. Считай, целый табун несется по степи, стучит копытами, — произносит с усмешкой Голубев, а сам внимательно прислушивается к работе мотора. Голос у «Аркаши» еще не окреп как следует — со временем запоет басом ровно и спокойно. Сейчас же нет-нет да и сфальшивит — надо будет по возвращении еще раз его как следует отрегулировать. В походе сделать это вряд ли удастся. Правда, когда лодка идет под водой, работает не дизель, а электромотор. «Аркаша» в это время отдыхает. Но без особой надобности копаться в дизеле опасно. В любую минуту может поступить команда всплывать и тут уж сразу потребуется его работа.

— Да вы не волнуйтесь, — успокаивает Голубева старшина команды мотористов Панченко. — Вси буде гарно, — переходит он, как и всегда неожиданно, на украинский язык.

Старшина 2-й статьи Сергей Лузовков — третий в моторной группе — сейчас отдыхает на длинном и узком металлическом ящике с инструментом, на котором набросана ветошь. Спит ли он, нет ли, трудно сказать. Но, услышав разговор, открывает глаза, приподнимается, с опаской произносит:

— Вдруг откажет двигатель? Может быть, вернуться? Доложить: так и так, техника, мол, подвела.

Голубев холодно глядит на старшину.

— Вы это серьезно?

— Серьезно, товарищ старший лейтенант.

— Нет оснований для такой тревоги. Пока не выпустим по врагу торпеды, не вернемся.

Панченко и Малых переглядываются и тоже с удивлением смотрят на Лузовкова. С чего это он заныл? Сергея хорошо еще не знают: он прибыл в экипаж недавно. Все больше молчит, о себе лишь сказал, что женат, имеет детей. Никто не спрашивал новичка о семейном положении — не в отделе же кадров происходил разговор, а в экипаже, где жили. Заметили только одно: в поход Лузовков пошел без особого энтузиазма. Когда заправлялись горючим, смазочным маслом, принимали на борт боезапас, он вздыхал. Бывает. Чтобы отогнать от него мрачные думы, Панченко провел беседу по поводу побед подводников-североморцев, вспомнил стихи, напечатанные по этому поводу во флотской газете:

И несмотря на все это, — тяжелые вздохи… К чему это?

В первом отсеке значительно тише, чем в дизельном. Здесь можно, как утверждает старшина группы торпедистов Сергей Руссков, свободно заниматься физзарядкой. Правда, еще никто не видел, чтобы он сам занимался укреплением здоровья во время испытаний и перехода в Полярное. Да и в боевом походе старшине не до физических упражнений, некогда. Едва пройдет подготовка к стрельбам, как в тот же миг поступит команда на залп. Руссков на всякий случай еще раз проверяет показания приборов. Потом обращается к коренастому, маленького роста торпедисту Сафонову:

— Ну как, Митя, не укачало?

— Как видишь…

В первом отсеке качка сильнее, чем на корме, не говоря уже о других отсеках. Нос корабля то и дело проваливается куда-то в бездну, потом, приняв удар волны, медленно поднимается, на какое-то время замирает и снова со стоном ухает вниз.

— Пора готовить обед… — говорит Сергей.

Сафонов к тому же и кок. Правда, вначале ему не нравилось это обидное совместительство. Но приказ не обсуждают.

— Есть! — ответил он.

Руссков, когда узнал о попутных обязанностях Дмитрия — обратился к командиру за разъяснением.

— Как же так? Самая что ни на есть боевая команда на лодке, а поручают сугубо мирное занятие — варку щей. Не подорвет ли это авторитет торпедистов?

Хрулев посоветовал коротко:

— Надо вкуснее кормить экипаж. И, само собой разумеется, точно выпускать торпеды, тогда и авторитет не покачнется. Одно другому не мешает. Вы согласны с этим?

Руссков слегка пожал плечами. Но, увидев, как посуровел взгляд командира, кивнул головой.

— То-то же, — сказал Хрулев. — И чтоб без философии, совершенно неуместной в данном случае.

— Есть без философии! — ответил главстаршина, бодро отдав честь и щелкнув каблуками флотских ботинок.

Философией, тем более неуместной, Сергей больше не занимался, однако же на досуге искал причину непонятного, по его мнению, решения. Пришел к такому заключению, что несправедливого в этом, собственно, ничего и нет.

«Конечно же, торпедист — главная фигура в экипаже, — думал Руссков, — и командир, заставляя готовить обеды, отнюдь не ставит это под сомнение. Просто мы заняты меньше, чем другие. Да, от нас во многом зависит успех. Но ведь, чтобы произвести залп, требуется всего мгновение, да на подготовку несколько секунд. Все! Между тем рулевые заняты куда больше — ведут лодку и над водой и под водой. У трюмных тоже дел хватает, у мотористов, электриков тем более».

И Руссков после долгих и ревнивых раздумий согласился, что и на месте командира назначил бы коком торпедиста.

— Не серчай, по очереди будем варить, — сказал главстаршина Сафонову.

До призыва на флот Руссков жил в селе. Любил рыбачить, поохотиться. Вечером булькает на костре уха, жарятся на углях жирные караси — и ничего ему больше не надо. Похлебает густо заправленной лавровым листом и перцем ухи, съест запеченную в горячей золе мягкую, покрытую розовой корочкой картошку, ляжет на спину. В бледном небе слабо мерцают далекие звезды. Где-то ухнет филин и захлопает крыльями. С пугливым писком прошуршит в траве проворная мышь. У берега озера шлепнет хвостом по воде сонная щука.

Но началась война, и все это ушло в прошлое: и дом, в котором он родился и вырос, и крик ночной птицы, и пряный запах молодого сена.

Сергею Русскову уже под тридцать. Из краснофлотцев и старшин он, пожалуй, самый старший в экипаже. Не позволит себе лишний раз пошутить, а тем более кого-нибудь разыграть, хотя в этом, право, нет ничего плохого. Напротив, соленая шутка, веселый юмор — отличное лекарство от хандры и скуки в длительном походе. Но такой уж Руссков серьезный, даже суровый. Добросовестность его удивительна. Он знает назубок не только свое оружие, торпедные аппараты, но и устройство всего подводного корабля, его многочисленных механизмов. Покажет с завязанными глазами, куда ведут трубопроводы, расскажет их назначение, все это он усвоил во внеурочное время по учебникам и по схемам.

— Растолкуй, пожалуйста, эту схему, — просил он во время учебы электрика А. Гуторова, молчаливого краснофлотца.

— Ну, вот смотри, — отвечал Гуторов, вытаскивая из кармана химический карандаш. В руках у Русскова — замусоленная тетрадка, он держит ее наготове и просит наставника не торопиться.

Вот так, упорно и настойчиво он и осваивал технику.

В эту минуту Сергей стоит возле торпедных аппаратов — здесь его боевой пост. Он сосредоточен до предела. Но переговорное устройство давно молчит. До первого отсека доходят только те команды, которые отданы торпедистам, либо всему экипажу. Пока что приказов торпедистам нет. Руссков, в который уже раз, начинает проверять, хорошо ли закрыты крышки торпедных аппаратов. Ну, здесь все в порядке, да и что могло случиться за этот час? Он снова бросает взгляд на приборы. До команды «пли!» далеко. Обычно залп производится, когда лодка находится под водой. Теперь же она по-прежнему идет в надводном положении, вон как разгулялась волна, бьет по корпусу, будто молотом. В первом отсеке, если за что-нибудь не держаться — трудно стоять — непременно упадешь. Вверх-вниз, вверх-вниз. Словно на качелях.

Сафонов, чертыхаясь, с трудом засыпает крупу в большой, вычищенный до блеска бачок. Пора наливать воду. Но как? «Уйти бы на глубину», — мечтает кок. И, словно отгадав его желание, качка прекращается. Слышно, как в цистерны с бурлением врывается забортная вода. Лодка чуть зарылась носом, затем быстро выровнялась и зависла. Донеслось шмелиное гудение заработавшего электромотора. М-105 заскользила под водой.

Вечером она подошла к Варангер-фьорду. Хрулев поднял перископ. Море было пустынным. Сквозь опустившиеся сумерки местами просматривалась черная полоска земли. Вдруг повалил снег, скрыв на короткое время береговые очертания.

— Слышу шум винтов, — доложил акустик. Но это оказался рыбацкий бот, пугливо жавшийся к берегу.

В течение первых суток Хрулев поднимал перископ много раз, но «дичь» была слишком мелкой: то барказ, то сторожевой катер. Ночью всплыли, подзарядили аккумуляторную батарею, с рассветом снова погрузились и стали неторопливо курсировать вдоль побережья. И день опять оказался неудачным.

— Умейте ждать, — коротко и выразительно произнес Морозов.

Утром 20 апреля лодка находилась в районе мыса Комангнэс. Вдруг Григорий Демьяненко встрепенулся и стал похож на птицу, приготовившуюся взлететь — все мышцы его сейчас напряжены. По лбу побежали морщины да так и застыли.

— Слышу шум винтов! — доложил Демьяненко и указал пеленг.

Хрулев поднимает перископ и видит, как из-за мыса выходит большой конвой. К окуляру подходит Морозов, слегка кивает головой. Громким голосом Хрулев объявил боевую тревогу, а вслед за этим торпедную атаку.

Петренко нажал на кнопку. Заревел ревун. Боевая тревога, резко прозвучавшая на подводном корабле, всех подняла и поставила на боевые посты: и тех, кто бодрствовал, и тех, кто отдыхал. С боевых постов поступили доклады о готовности к атаке.

— Полный ход! — приказывает Хрулев.

— Есть, полный ход!

Лодка пошла на сближение. Через три минуты Хрулев вновь поднял перископ. Транспорт был уже неподалеку, примерно в полутора милях, и шел под острым курсовым углом к «Челябинскому комсомольцу».

Опустив перископ, чтобы лодку не обнаружили, Хрулев подал команду: «Вправо двадцать». Дьячков в эту ответственную минуту — он стоял на рулях — четко отрепетовал команду и немедленно выполнил приказание.

«Через сколько же времени он приблизится и окажется в наивыгоднейшей точке? — думал о вражеском транспорте Хрулев. — Идет со скоростью примерно десять-двенадцать узлов, не больше. Полторы мили минует за каких-нибудь семь-восемь минут».

Командир поднял перископ еще раз. Транспорт шел, не подозревая об опасности. Десятки вражеских матросов стояли на судах по левому борту и смотрели в сторону открытого моря. Никто из них, к счастью, не заметил мелькнувшую и тут же исчезнувшую головку перископа нашей подводной лодки. Иначе к ее местонахождению непременно бы помчался сторожевик с порцией глубинных бомб.

Как только сыграли торпедную атаку, Сергей Руссков и Дмитрий Сафонов резким и быстрым движением открыли передние крышки аппаратов, подвели к клапанам воздух и доложили:

— Торпедные аппараты к выстрелу изготовлены.

Во всех отсеках наступила напряженная тишина.

В центральном посту, кроме Хрулева и Морозова, находились Голубев, Дьячков, трюмные машинисты Иван Корчма и Николай Господченко, застывшие у клапанов. Словно боясь высунуться из воды больше, чем нужно, снова поднимается над волнами перископ, медленно ползет вправо его боевой глаз.

Внешне Хрулев выглядит спокойным, хотя, конечно, волнуется, больше всего опасаясь, как бы не сорвалась атака. «Пора», — мысленно говорит он сам себе, видя, как медленно движется в окуляре черный борт гитлеровского судна. Теперь судьба его уже предрешена. Хрулев быстро подсчитывает, какое взять упреждение.

— Аппараты — товсь!

Руссков замер в ожидании. Учащенно дышит Сафонов. Никто, кроме командира, не видит транспорта. Но по командам, по установившейся чуткой тишине экипаж чувствует, что враг где-то совсем рядом. И наконец резко, будто удар бича, звучит команда:

— Аппараты — пли!

В то же мгновение Руссков нажимает на рычаг. Со змеиным шипением торпеды выходят из аппаратов. Удар сжатого воздуха болью отзывается в ушах.

— Уходить на глубину! — в тот же миг приказывает Хрулев.

Иван Корчма заполняет цистерну быстрого погружения. Лодка, проваливается вниз метров на тридцать, зависает и начинает разворачиваться. И в это время доносятся, один за другим, два глухих взрыва. Значит торпеды достигли цели. Радоваться, впрочем, нет времени. Хрулев командует: «Самый полный», и, обращаясь к Демьяненко, спрашивает:

— Что там у тебя?

— Справа приближается охотник. Пеленг меняется на нос.

— Ну вот, сразу бы так, — говорит Виктор Николаевич. — Стало быть, над нами сторожевиков пока нет? — переспрашивает он.

Доносятся отдаленные взрывы глубинных бомб. Однако корабли охранения не преследовали лодку: либо в поднявшейся суматохе фашистские акустики ее потеряли, либо не слышали шума винта. Немецкий сторожевик бесприцельно бросил серию бомб, и все стихло.

— Счастливо отделались, — облегченно выдохнул Морозов. — С первой победой, товарищи!

В отсеках — сияние улыбок. Шутка ли, потоплен первый фашистский транспорт! Стоя на боевых постах, наши моряки не видели, как тонуло чужеземное судно. И все же они радостно возбуждены. Зато слышали! Русскова и Сафонова поздравляют товарищи. Опасность миновала, от сердца отлегло. Сейчас можно и поговорить, и побалагурить, и посмеяться.

— А как там обед? — спрашивает торпедистов Дьячков. — Фрицев угостили… Пора бы и самим угоститься.

— Через час будет готов, — обещает Сафонов.

К полудню лодку обошли Морозов, Хрулев, Петренко. В машинном отсеке Федор Малых, положа лист бумаги на ящик с инструментами, разрисовал цветными карандашами стенную газету. На двух колонках — фашистское судно после попадания торпеды. Судно кренится, немцы бросаются за борт. Внизу подпись:

— Кто сочинил? — спросил Хрулев.

— Панченко, — подсказал кто-то из краснофлотцев.

Через секунду старшина вырос перед собравшимися. Руки по швам, «ест» глазами начальство.

— Ждешь похвалы? — командир прищурился, усмехнулся. — Не знаток я стихов, но рифма, на мой взгляд, удачная, острая.

У входа в Кольский залив лодку встретили катера и сопровождали до Полярного. Войдя в гавань, лодка сделала холостой выстрел из пушки. И все увидели, как командующий флотом, вышедший на причал, взял под козырек, приветствуя «Челябинского комсомольца».

После швартовки Морозов и Хрулев сошли на пирс, доложили о походе. Адмирал Головко пожал им руку, расспросил о подробностях и затем сказал:

— Хоть и не за что вас хлестать, а березовые веники приготовлены. Ведите людей в баню, пусть побалуются в парной.

После бани — торжественный обед, на длинном столе жареный поросенок. Хрулев отрезает у кабанчика уши и протягивает с улыбкой акустику Демьяненко:

— Ешь, Григорий. Чтоб слышал еще лучше.

Через день в Челябинск на имя секретаря обкома комсомола была послана телеграмма. В ней сообщалось, что экипаж подводной лодки в первом боевом походе потопил фашистский транспорт водоизмещением в семь тысяч тонн и открыл свой боевой счет. Хрулев от имени личного состава передал горячий привет молодежи области, желая ей успехов на трудовом фронте.

Челябинский обком комсомола горячо поздравил моряков с победой и просил подробнее рассказать о ней в письме. Через полмесяца из Полярного пришел ответ.

Моряки писали:

«…На потопленном вражеском судне можно было перевезти за один рейс 150 средних танков или 2000 солдат с оружием и боеприпасами. Эта наша первая победа зовет к новым подвигам. Ни одной торпеды мимо!..»

Письмо из Полярного передавалось по областному радио, его читали на комсомольских собраниях, на занятиях всеобуча, в кружках и на курсах Осоавиахима. Давно ли рабочие, колхозники собирали деньги на строительство военных кораблей! А тут уже вражеское судно пущено ко дну.

Молодые уральцы в своих письмах рассказывали краснофлотцам, как с утра до вечера несут фронтовую вахту на заводах, в рудниках, в колхозах и совхозах, как изучают военное дело на пунктах всеобуча, в осоавиахимовских кружках, настойчиво готовят себя к фронту. Вот одна из таких весточек.

«Когда по Южному Уралу разнеслась весть о первой вашей победе, о потоплении фашистского транспорта, комсомольцы и молодежь нашей области на митингах и собраниях единодушно заявили:

«На славные победы экипажа лодки, носящей наше имя, мы ответим новыми трудовыми подвигами. Усилим помощь нашей Красной Армии, нашему флоту. Сейчас десятки тысяч молодых патриотов Южного Урала, выполняя свои обязательства перед фронтом, работают с удвоенной энергией, дают все больше и больше угля, металла, вооружения, боеприпасов. Мы надеемся, что подводная лодка, носящая наше имя, еще не раз порадует Урал своими боевыми успехами, своими победами».

ВЗРЫВ ЗА ВЗРЫВОМ

— А хотите послушать, что пишет нам бригадир Анна Смородина с Челябинского тракторного? — спрашивает Василий Дьячков, обходя отсеки.

Очередное письмо получено в канун похода, и Дьячков, посоветовавшись с Хрулевым, решил прочитать его по пути на боевую позицию.

Раздаются голоса:

— Слушаем.

— Да не тяни ты.

— Личное, Вася, или всем?

— Всем, — отвечает Дьячков. Он развертывает письмо и начинает, не торопясь, читать.

«Ваш адрес, дорогие герои-североморцы, я узнала от Димы Дадонова. Он ездил к вам с делегацией…»

Послышался шум: «Это тот, курносый, что выступал на митинге?». — «Да не только на митинге, но и в клубе». — «Да тише вы, не перебивайте! Читай, боцман!»

Дьячков, окинув взглядом матросов, продолжал:

«…И вот решила написать вам письмо. Очень рада была услышать, что вы вернулись из похода живыми-здоровыми, потопив гитлеровское судно. Сколько горя принесли нам фашисты! Сама я не уральская, а из Белоруссии. Около года жила в оккупации, насмотрелась всего. Кто мог носить оружие, уходили в леса партизанить. И я ушла. Деревню фашисты сожгли дотла, расстреляли всех, кто еще оставался в ней. Погибла вся наша семья: мать, бабушка, младший брат.

В бою я была ранена. Самолетом меня перевезли через линию фронта. В конце концов попала в госпиталь в Челябинск. Врачи поставили на ноги. Сейчас работаю на заводе, выпускающем оборонную продукцию.

За смену выполняю две нормы. Но вот я услышала о вашем боевом успехе и дала слово увеличить выработку еще на 50 процентов. Давайте договоримся: мы, девушки и женщины, перевыполняем задания на заводе, а вы — в далеком море. Отомстите за мою маму, бабушку и семилетнего братика Петю. Отомстите за всех, кто погиб от виселицы и пули на нашей земле!»

Закончив читать, боцман осторожно сложил треугольник и, помолчав, спросил:

— Так что же ответим?

Сжались кулаки у трюмного машиниста Николая Господченко. Семья у него — мать и сестренка — не успела эвакуироваться, осталась по ту сторону фронта. Живы ли? А, может быть, тоже…

— Ответ у нас один, — голос у Николая звучит глухо. — Будем топить фашистов.

— И по норме, и сверх нормы! — добавляет главстаршина Владимир Краснов.

— В его базах, — говорит Василий Казанцев.

За все время, пока Дьячков читал письмо, Сергей Руссков не проронил ни слова. Молчал. А кончил Василий, сказал:

— За нами, торпедистами, дело не станет!

Командир отделения радистов, старшина 2-й статьи Николай Хомутов, только что прибывший на лодку, как бы подводя итог, произносит:

— Вернемся на базу, пошлем этой Нюре телеграмму.

— Вирно бачив, — поддерживает Хомутова Петренко. — Что сробим, вси опишэм. Торпеда шоб митче била, с пирвого разу — в борт.

Послание бывшей партизанки прозвучало как крик души. Федор Малых поместил письмо в стенной газете.

Корабль двигался все с той же скоростью, но Федору Силычу Петренко казалось, что «Челябинский комсомолец» пошел быстрее. Письмо о расстрелянной семье набатом ударило в сердце.

Шла вторая половина июня. Два месяца минуло с тех пор, как лодка пустила ко дну фашистское судно. Чем же экипаж занимался все это время?

В мае «Челябинский комсомолец» совершил второй поход. Почти десять дней лодка находилась на боевой позиции в Варангер-фьорде, но так и не встретила противника. Вернулась ни с чем. Однако, когда Хрулев доложил на совещании в бригаде о результатах похода, Колышкин ни словом не упрекнул его, напротив, успокоил:

— Не огорчайтесь. Все впереди.

Каким он будет, третий поход?

Вот что мучило не только Хрулева и Петренко, но и весь экипаж.

В полночь Петренко вылез на мостик определить местонахождение корабля. Осмотрелся. С трудом нашел Полярную звезду: в бледном небе она то и дело терялась. Сигнальную вахту нес старшина 2-й статьи Евгений Шатов. Наблюдая краешком глаза за Петренко, который уж очень долго смотрел в секстан, стараясь зафиксировать звезду, Шатов несмело кашлянул:

— Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант?

— Бачьте.

— Много ли осталось пути?

— Половина.

— А не меньше? Волна ныне попутная, бьет в корму, — сказал Шатов и тут же пожалел об этом. Петренко сердито заметил:

— Трэба молчати!

И увидев, что Шатов пытается что-то сказать, произнес тоном, не терпящим возражений:

— Довольно балакать!

Помощник командира на «Малютке» выполнял одновременно и обязанности штурмана. В сутки ему много раз приходилось выходить наверх, чтобы определить место, где находится лодка. А потом он тут же нырял в люк. Как-то Шатов сказал ему дружелюбно:

— Вы как поршень.

Петренко в ответ улыбнулся:

— Як поршень и есть: ввирх, вныз.

Тем не менее заниматься посторонними разговорами на вахте он не разрешал никому, в том числе и Шатову, который был не против «потравить».

Петренко стал спускаться по трапу, держа в руке секстан с такой осторожностью, будто нес хрустальную вазу, которая может разбиться при малейшем ударе о металл.

До берега оставалось еще десять-двенадцать миль. На расстоянии трех-пяти миль вдоль берега тянулось минное поле. «Челябинский комсомолец» стал осторожно курсировать вдоль зловещей кромки, стараясь найти безопасное для прохода место.

«Эх, если бы из базы или в базу шло какое-либо судно! — с досадой думал Хрулев. — Вслед за ним можно бы спокойно форсировать минное заграждение».

Судов, к сожалению не было, сколько их ни ожидали.

Целый день «Малютка» вела разведку района. В полночь она погрузилась и на предельной глубине направилась к берегу. Хрулев спустился в центральный пост, включил переговорное устройство, объявил:

— Форсируем минное поле.

Затем он приказал всему экипажу внимательно прислушиваться к забортным шумам.

Прошел час. Лодка благополучно избегала минрепов. От мин, поставленных в шахматном порядке в несколько ярусов по глубине, шел к якорям вниз стальной трос, именуемый минрепом. Лодка, задев его, тащит за собой, а тот — мину. Достаточно мине слегка коснуться корпуса лодки, как последует взрыв. А это — конец.

Из торпедного отсека донесся голос Русскова:

— Слышу скрежет. Минреп по левому борту!

Надо во что бы то ни стало освободиться от стального троса. Вот уже и в центральном посту слышен его «скрипучий голос»: словно кто рвет тебе душу. Хрулев подал необходимые команды, боцман Дьячков чуть-чуть переложил штурвал вертикального руля и стоит, весь превратившись в слух. Но вот из его груди вырвался вздох облегчения. Минреп, проскрежетав до кормы, сорвался.

Два часа преодолевала лодка минное поле. Два часа с перерывами, то с правого, то с левого борта слышался зловещий скрежет, леденящий кровь. Наконец все стихло. По всем расчетам «Малютка» миновала минное заграждение, однако какое-то время она продолжала все так же осторожно двигаться вперед. Прошло еще двадцать минут. Ни одного касания. Потом, соблюдая все меры предосторожности, лодка всплыла на перископную глубину.

И опять потянулись томительные часы. «Малютка» медленно двигалась вдоль берега, на мгновение поднимая перископ. В сумерках она всплывала. Тогда несли сигнальную вахту. И вот однажды вечером вахтенный старшина 1-й статьи Иван Овсянников доложил с мостика:

— Вижу катер! Курсовой… Дистанция…

— Все вниз! — приказал командир и, когда Овсянников скатился по трапу, скомандовал:

— Срочное погружение!

Через некоторое время Хрулев поднял перископ и вздохнул, словно охотник при виде уток, плывущих по озеру. За катером, идущим несколько мористей, шел транспорт.

— Боевая тревога!

На лодке установилась такая же напряженная и чуткая тишина, какая была два месяца назад, когда М-105выходила в свою первую атаку. Она и на этот раз, казалось, не торопилась, подворачивала то вправо, то влево. Наконец, прозвучали команды: «Аппараты — товсь!», а через две секунды: «Пли!»

В торпедный аппарат из-под боевого клапана стремительно ворвалась тугая струя сжатого воздуха. Командир опустил перископ. Толчок, еще толчок.

— Торпеды вышли! — доложил Руссков.

Освободившись от грозного груза, лодка стремится вверх. Голубев строго смотрит на Дьячкова. Боцман уже успел переложить рули чуть ли не полностью на погружение и поторапливает трюмного машиниста Николая Господченко. Тот заполняет цистерну быстрого погружения и принимает воду в носовую — дифферентную. Хрулев увеличивает обороты, разворачивается на глубине.

Взрывов пока не слышно.

«Только бы враг не заметил белого следа торпед, — думает Хрулев. — Отвернет, и они пройдут мимо».

Стрелка отстукивает секунды. Вот и расчетная цифра. Пора бы!

Наконец донеслись два глухих взрыва. Хотелось уйти сразу как можно дальше. Место, откуда лодка дала залп, противник мог засечь.

И в самом деле, Демьяненко доложил, что с левого борта — курсовой сорок — шум винтов, пеленг быстро меняется на нос. Противолодочный корабль заходит в атаку. И не один.

— Над нами три катера! — Григорию Демьяненко не удалось скрыть тревогу в голосе.

— Спокойно!

Лодка развернулась на север. За кормой, совсем близко, рванула первая серия бомб, вторая прошлась по правому борту, третья — чуть спереди, слева.

Одна серия бомб громыхнула совсем близко. Демьяненко помотал головой, в ушах у него стоял сплошной звон. С трудом он поднялся, сел, еще плотнее прижал головные телефоны.

При каждом взрыве, и близком, и далеком, торпедист Сафонов откладывал спичку в сторону — так он считал количество глубинных бомб, сброшенных на лодку.

— Внушительная симфония, — тихо проговорил Руссков, прислушиваясь к бомбометанию. И, взглянув на Сафонова, спросил:

— Коробка́-то хватит?

— Хватит. А не хватит, есть второй.

— Тогда давай считать вместе, — Руссков потянулся было за коробком, однако Дмитрий сердито отмахнулся:

— Не мешай!

Рванула очередная серия. Будто кто молотом ударил по корпусу. Потух свет. Включили аварийный. Хрулев приказал осмотреться в отсеках.

«Малютка» пока избегала прямых попаданий. Однако и близкие разрывы были чрезвычайно опасны.

Время от времени вражеские катера стопорили ход, стараясь дать возможность своим акустикам точнее определить, в каком направлении движется советская лодка, где она находится в данный момент. Но и на «Малютке» тут же выключали электромоторы, и она некоторое время шла по инерции.

На какое-то время и на воде, и под водой наступала тишина. Потом сверху снова доносился шум винтов, и очередная серия глубинных бомб взрывалась то справа, то слева, то по корме. «Челябинский комсомолец» тотчас резко менял курс и глубину. Преследование продолжалось несколько часов. Наконец шумов почти не стало слышно. Хрулев обрадовался: вот-вот должны оторваться.

Он с нетерпением взглянул на часы:

— Ого, сколько времени прошло! Шума, кажется, совсем уже нет, что скажешь, Демьяненко?

Но М-105 всплыла лишь через час… Хрулев приник к окуляру. Горизонт был чист.

Новый, 1944 год экипаж «Челябинского комсомольца» встретил вдали от родных берегов и преподнес фашистам хороший «подарок» — разворотил борт транспорта.

— Ай, да молодцы, — похвалил Колышкин моряков, когда лодка вернулась на базу. — Только так и надо «чокаться» с врагами — торпедами.

Так «чокаться» хотелось чаще. «Малютка» брала с собой всего лишь две торпеды, выстреливая ими одновременно. После каждого залпа приходилось возвращаться на базу, чтобы зарядиться, взять запас горючего, провизии, дать возможность отдохнуть экипажу.

В одну из таких вынужденных пауз Хрулева хотели перевести на большую лодку. Но в штаб бригады вовремя явилась целая делегация с «Челябинского комсомольца» и упросила оставить командира.

— Твоя работа, Виктор Николаевич? — недовольно спросил на утро Колышкин.

— Сами узнали, пошли без разрешения, — ответил Хрулев.

— Ну, а как ты смотришь?

— Оставьте на «Малютке».

— Это почему же?

— Слово я дал уральцам, что буду воевать на ней до полной победы.

— Слово, говоришь?.. Аргумент веский. Они хозяева корабля. Кстати, подарки-то роздали?

— Роздали. Поблагодарили в письме.

Речь шла о подарках, присланных с Урала экипажу «Челябинского комсомольца».

И, неожиданно меняя тему разговора, Колышкин спросил:

— Слышал, сын к тебе приехал?

— Позавчера.

— Сколько ему лет?

— Четырнадцать. Просится в юнги.

— А на какую лодку хотелось бы определить? Кстати, как его звать?

— Валентином.

Хрулев на какое-то время задумался. Лучше было бы его взять к себе, но Колышкин вряд ли согласится. Семейственность, то да се. А какая тут, спрашивается, семейственность — воевать, что называется, бок о бок. Словно отгадав его мысли, командир бригады сказал:

— К себе не проси. Избалуешь.

— Так уж и избалую?

— Не ты — подчиненные. Кто по головке погладит, кто конфеткой угостит. Направим-ка его в дивизион Лунина. Лодки там большие, есть чему поучиться малому. Ну-ну, не обижайся. Есть чему поучиться и у отца. Но…

И Колышкин сделал жест, который говорил: «И рад бы, да не могу. Ты уж извини…»

На другой день Лунин получил письменный приказ командира бригады о зачислении Валентина Хрулева юнгой. Прежде чем назначить паренька в экипаж, командир дивизиона решил побеседовать с ним, попросил, если позволит время, прийти и отца. Время нашлось, и Хрулевы в назначенный час явились к комдиву. Пожимая руку Хрулеву-старшему, Лунин одобрительно взглянул на сына.

— Значит, моряком хочешь стать? В море-то раньше бывал?

— Ходил с папой. До войны еще.

Лунину понравился ответ — короткий и правильный, с точки зрения морской терминологии. Именно ходил, а не плавал. Плавают утки на озере, а военные корабли ходят.

— Расскажи-ка о себе. С какого меридиана прибыл?

— С Урала.

— Откуда именно?

— Из Свердловска.

Лунин потрепал паренька за непокорный вихор и, обращаясь к Хрулеву-старшему, весело проговорил:

— И везет же тебе, Виктор Николаевич! И корабль у тебя уральский, и сын оттуда приехал.

— В эвакуации там был, — пояснил отец.

— Понимаю, — Лунин взглянул на Валентина на этот раз почему-то строго и проговорил, как бы рассуждая сам с собой:

— Так вот и кончается детство. — С минуту помолчав, комдив тихо и тепло промолвил: — Пойдешь на подводную лодку «Ка-двадцать один». Людей там знаю хорошо. Избаловаться тебе, дружочек, не дадут.

В Полярном никого не удивишь морской формой. Но когда через неделю Валька надел тельняшку и бушлат, сшитые на заказ и точно пригнанные по его росту, все поневоле останавливали взгляд на мальчишке: уж очень ладно сидела на нем форма. Вот только ботинки не нашлись по ноге, чуток великоваты.

— Смотри, чтоб мне не пришлось краснеть! — напутствовал Вальку отец перед тем, как отправиться в очередной поход. — Служи, сынок, честно. Кривить душой моряку нельзя, море этого не любит. Ну, до свиданья!

Отец обнял сына и по сходням перешел на «Челябинский комсомолец», стоявший у причала. Заработали моторы. Валька долго смотрел вслед удаляющейся лодке, махая маленькой бескозыркой.

Через сутки «Челябинский комсомолец» пришел на хорошо знакомую боевую позицию — на Варангер-фьорд. Семь дней и ночей корабль терпеливо ожидал гитлеровского конвоя. И вот издалека донесся шум винтов. Случилось это ночью. Лодка находилась неподалеку от берега, и Хрулев пришел к выводу, что надо атаковать врага в надводном положении. Такое решение было продиктовано точным расчетом, многочисленными наблюдениями, которые командир успел накопить.

В темноте советская лодка сливалась с береговой линией и ее трудно было заметить даже вблизи. К тому же, как давно убедился Хрулев, фашистские дозорные, выставленные на палубах, смотрят обычно в сторону открытого моря, ожидая нападения в первую очередь оттуда. В сторону берега — куда меньше внимания. Ведь до него — рукой подать.

На этой психологической тонкости и решил сыграть Хрулев. Не всегда же рвется там, где тонко. Он тихо перебросился с помощником двумя-тремя фразами, и, нагоняя одна-другую, понеслись по отсекам негромкие, но четкие команды. Выпустив торпеды, «Малютка» быстро развернулась к берегу. Она находилась по-прежнему в надводном положении. Хрулев не спускал глаз с транспорта, по которому выпустил торпеды. Темнота скрыла белый след от торпед. Наконец взметнулось пламя огня и дыма, похожее на верблюжий горб, и раздался мощный взрыв. Торпеды, видимо, одновременно ударили в борт. Григорий Демьяненко, присвистнув, даже снял телефоны и помотал головой, на секунду оглушенный взрывом.

В свете огня было видно, как немецкие сторожевики, похожие на стаю гончих, кинулись в сторону открытого моря. Демьяненко вновь натянул головные телефоны.

— Бомбят! — доложил он.

— Вижу! — отозвался Хрулев.

Но вот сторожевики вернулись к тонущему судну и стали спешно спасать людей, мечущихся по накренившейся палубе и плавающих неподалеку от транспорта, который, высоко задрав нос, проваливался кормой вниз.

Когда судно скрылось под водой, сторожевики ушли.

— Це гарно у тибя получилось! — радостно потирал руки Петренко, обращаясь к врагу. — Впридь з нами не шуткуй.

— Видно, подумали, что нарвались на мину, — рассмеялся Хрулев. — А может быть, спешили за транспортом?

— Та ни! Якой там транспирт. Нарвались на мину, и, возможно, свою, як неразумная дытына. А бомбы бросали швидко, шоб успокоить совесть. Здорово провели нимцив!

Помощник командира лодки Ф. Петренко.

Вот и родная гавань. На пирсе: Головко, Колышкин, Морозов и чуть в сторонке Валька Хрулев. «Челябинский комсомолец» произвел орудийный выстрел. Валька гордо посмотрел вокруг.

Головко поманил его. Юнга подбежал, козырнул.

— Встань рядом с нами, — ласково предложил адмирал.

Головко внимательно выслушал доклад командира лодки, поздравил с потоплением большого транспорта и попросил представить всех, кто достойно вел себя в походе.

— Отличились все матросы, старшины, офицеры, — твердо заявил Хрулев.

— Значит, всех и представьте.

— А теперь, — сказал Головко, — пусть сын тебе расскажет о своих успехах.

Только поздно вечером Хрулевы остались вдвоем. После того, как экипаж помылся в бане, поужинал, Виктор Николаевич привел сына в свою комнату.

— Ну вот, — сказал отец, смахивая пот со лба, — наконец-то я освободился и готов тебя выслушать. Рассказывай.

— А чего рассказывать… В поход не пустили.

— Правильно сделали. Прежде чем отправиться в поход, надо стать специалистом.

— А я учусь…

— Ну и как? Довольны тобой?

— Мной-то довольны. Я недоволен.

— Чем же это?

— Хочу стать торпедистом, а учат на электрика, — пожаловался Валька, — затирают.

Виктор Николаевич внимательно, с укоризной посмотрел на сына.

— Садовая твоя голова! На подводном корабле нет второстепенных специальностей, запомни раз и навсегда. Без электричества, брат, и под водой не поплывешь.

— Мне уже объясняли.

— А ты мимо ушей пропустил. Кто тебя обучает?

— Дядя Саша.

— На флоте нет дядей. Звание, должность, фамилия?

— Командир отделения старшина первой статьи Матюшин.

— Придется попросить его, чтобы построже был с тобой.

— Он и так слишком строг. Физику заставляет зубрить, раздел об электричестве.

— Ну что ж, ученье — свет, — сказал отец, улыбнувшись.

Вошел Фисанович.

— С благополучным тебя возвращением! — весело воскликнул он с порога. — А это кто? Сын? Давай тогда знакомиться. — И Фисанович, как взрослому, протянул Вальке руку. На груди у него горела Золотая Звезда, и юнга с удовольствием обменялся рукопожатием с Героем Советского Союза.

— Откуда ты, такой орел?

— С «Ка-двадцать один», с большой крейсерской, — уточнил Валька и со вздохом признался: — В походе я еще не был. Но обещали в следующий раз взять.

— Обещали — значит возьмут… Ну, и как твои успехи? — обратился Фисанович к Хрулеву-старшему.

— Потопили транспорт… А у тебя?

— Тоже пустили на дно. Солидная такая посудина. На семь тысяч тонн.

Когда Фисанович возвращался на базу, они подолгу беседовали с Хрулевым. Вот и на этот раз поговорили, посмеялись, пожелали мальчишке побыстрее «оморячиться».

— А я знаю о вас стихотворение, — сказал Валька Фисановичу. — Хотите прочту?

Валька сделал шаг вперед и оказался на середине комнаты. Встряхнул головой, словно на сцене, и, слегка волнуясь, начал читать.

Фисанович, смеясь, зааплодировал.

— Браво, браво! Слышь, Виктор, — обратился он к Хрулеву-старшему.

Вечерами Фисанович пишет книгу «История «Малютки» — под таким названием она будет издана позже. Поэтому Виктор Николаевич возвращается домой попозднее, чтобы не мешать другу.

В середине марта 1944 года М-105 ушла в очередной поход. На этот раз экипажу было приказано занять позицию в Перс-фьорде. Три дня курсировали вдоль берега. 19 марта исполнялась годовщина, как на корабле поднят военно-морской флаг, и Хрулев накануне вечером попросил Сафонова приготовить праздничный ужин.

— Сделаю, — пообещал тот. Потом многие шутили, что в памятную дату кок угостил ужином экипаж, а «завтраком» — немцев.

Дело было так. На рассвете Демьяненко услышал шум винтов. Вскоре из-за мыса показался вражеский конвой: три транспорта и девять сторожевиков. Низко над ними появились два воздушных самолета типа «арадо». Высоко в небе кружило еще пять самолетов противника.

Через десять минут лодка развернулась и легла на боевой курс. Хрулев поднял перископ и тут же опустил, крякнув от досады: борт облюбованного им для удара транспорта закрывал сторожевик. Выждав с полминуты, командир снова осмотрел горизонт.

— Ага, второе судно приближается к перекрестию. Какое же расстояние до транспорта? — в раздумье шептал Виктор Николаевич, опуская перископ.

В притихших отсеках время тянулось томительно долго. Сафонову казалось, что лодка маневрирует уже по крайней мере час. Сегодня он будет производить залп. Так сказал старшина команды Руссков. И Сафонов стоял у торпедных аппаратов, замерев и дрожа от нетерпения.

Между тем Хрулев вновь взглянул на море и удивился: окрест бушевала метель, скрыв очертания транспорта.

Но вот мелькнул борт вражеского судна. «Челябинский комсомолец» повернул градусов на десять влево. И наконец в первый отсек полетела долгожданная команда:

— Аппараты — пли!

Бурным горным потоком зашумел в торпедных аппаратах воздух, выталкивая длинные стальные сигары, начиненные взрывчаткой.

— Торпеды вышли! — доложил через несколько секунд в центральный пост Сафонов.

И тотчас поступила команда уходить на глубину. Николай Господченко заполнил цистерну быстрого погружения.

В центральном посту равномерно раздавались доклады боцмана:

— Десять метров, пятнадцать, двадцать…

— Продуть быструю! — командует командир.

Продули.

— Двадцать пять, сорок… — продолжал докладывать боцман.

Лодка наконец остановилась на нужной глубине и, развернувшись, двинулась в направлении, обратном движению конвоя.

Словно эхо разнеслись по отсекам протяжные взрывы: один, второй.

Больше двух часов отрывалась М-105 от преследовавших сторожевиков. Они бомбили на этот раз особенно яростно, у Сафонова не хватило коробка, и он перекладывал спички уже по второму кругу. Вода тугими и сильными ударами остервенело била в борта. Подводный корабль то замирал, когда наверху становилось тихо, то резко отворачивал в сторону, когда глубинные бомбы рвались совсем близко.

Наконец шум винтов стих. Что, сторожевики ушли? Оставили лодку в покое? Как знать? Скорее всего, они затаились, надеясь, что в конце концов подводный корабль даст о себе знать. Однако нервы у противника не выдержали: сторожевики включили двигатель и начали утюжить море, сбрасывая в него очередную порцию глубинных бомб. Оставив один конвойный корабль, сторожевики спешат вдогонку поредевшему конвою. Но на «Малютке» ни в центральном посту, ни в отсеках об этом ничего не знают. Им только позже донесет наш наблюдательный пост, спрятанный на скалистом берегу и видевший, как опускалось под воду с большим дифферентом на нос транспортное судно, и как яростно метались потом противолодочные корабли.

Стало душно. Очень медленно движутся стрелки часов, кажется, что они застыли на месте. Глотнуть бы свежего воздуха, и больше ничего не надо. О, как дорог и необходим сейчас хоть один глоток чистого воздуха!

Тяжело и учащенно дышит Сафонов, Руссков, наоборот, забирает воздух, высоко вздымая грудь. Данченко похож на рыбу, вытащенную на берег: открывает рот широко и медленно.

Командир корабля обходит отсеки. Его встречают вопросительные, а кое-где и умоляющие взгляды: «Когда?»

— Потерпите, — тихо говорит Хрулев. — Скоро.

И тут снова раздались взрывы бомб.

Силы покидали краснофлотцев. У них в глазах плыли красные круги. Голова у каждого налилась свинцом. Хотелось спать…

Владимир Краснов и Александр Гуторов борются со сном. Как рулевым и трюмным, им никак нельзя забыться: вот-вот поступят команды, по которым они должны будут включить электромоторы.

— Надо держаться, — шепчет Краснов. — Слышишь, Саша!

— Держусь, товарищ старшина!

Гуторову вспоминается митинг: состоялся он ровно год назад. Тогда моряки принимали лодку и давали торжественное слово оправдать доверие уральцев, беспощадно бить врага на море. Вот и пробил трудный час. Не первый и, видимо, не последний.

Слипаются у Гуторова веки, и мысли начинают путаться. Но он что-то тихо шепчет, отгоняя сон.

Николай Хомутов, секретарь комсомольской организации экипажа, заменивший Ивана Корчму, который уехал учиться, вместе с новым секретарем партийной организации Василием Дьячковым подбадривают моряков и дружескими взглядами, и теплыми словами, и крепкими рукопожатиями.

Было уже близко к полуночи, когда «Челябинский комсомолец» оторвался от преследования и на малых оборотах пошел в сторону открытого моря. Больше не бомбили. Сторожевик, видимо, ушел догонять свой конвой.

Когда всплыли, Хрулев отдраил люк. Внутрь хлынул свежий поток воздуха, заструился по отсекам. Как только Сафонов отдышался, Руссков требовательно сказал:

— Праздничный ужин за нами.

— Ведь уже ночь…

— Не беда. Засучивай-ка рукава, начнем готовить.

На другой день Совинформбюро сообщило в газетах, что в результате комбинированных торпедно-бомбовых ударов по конвою противника в Баренцевом море потоплены два немецких транспорта общим водоизмещением 10 000 тонн и два сторожевых корабля. Один из этих двух транспортов был пущен на дно уральской «Малюткой».

Первая страница флотской газеты.

Из Челябинска пришли поздравительные письма от рабочих, колхозников, учащихся, прослушавших очерк о родной подводной лодке по радио.

«Гордимся вами, герои… — писала Нюра Смородина. — А моя бригада досрочно выполнила квартальный план выпуска продукции. Будем считать, что победили и вы, и мы».

Теплую весточку послал подводникам Афанасий Черноиванов. Он рассказал о делах на селе.

«Снег уже стаял, не сегодня-завтра выйдем пахать, а там и сеять. У вас, моряков, штормовая волна, у нас, уральцев, трудовая. Однако она тоже крута и могуча, эта волна, фашисты на себе чувствуют. И ваши победы — еще одно тому свидетельство».

Что верно, то верно. Подводная лодка «Челябинский комсомолец» как в 1943, так и в 1944 году держала первенство среди «малюток» Северного флота по тоннажу судов противника, пущенных на дно. Она потопила шесть фашистских транспортов общим водоизмещением 37 тысяч тонн.

НОЧНАЯ СХВАТКА

— Выйдешь в двадцать ноль-ноль, — Морозов нагнулся над картой. — Смотри. Это — Перс-фьорд. Это — мыс Маккаур, — выпрямился, внимательно посмотрел на Хрулева. — Пробраться в залив трудно, — продолжал командир дивизиона, хмуря брови. — Минные заграждения, — сделал паузу. — Ну, да не впервой, форсируешь! Сторожевиков там много. Две лодки посылали, обе вернулись ни с чем. Надежда на тебя, — Морозов взглянул на Хрулева усталыми, покрасневшими от бессонницы глазами: — Слушай внимательно. Придешь туда, осмотрись, оцени обстановку. Они будут ждать в этом районе от двух до трех ночи. В одном из этих мест, — Морозов осторожно поставил карандашом три точки. — Вопросы есть?

— Есть, — сказал Хрулев. — Где же все-таки будут ждать? Здесь? Здесь? Или здесь? — командир «Челябинского комсомольца» не хотел делать ударения на «здесь», но так уж получилось, что вслед за командиром он произнес это слово трижды, указывая на отмеченные точки.

— Об этом сообщим по радио, — деловитым тоном произнес Морозов. — Когда будешь в пути. Экипаж готов?

— Готов.

Морозов пояснил, что на полуостров Варангер еще в апреле высадили группу наших разведчиков.

Между тем командир дивизиона продолжал ставить задачу.

— О торпедах я не спрашиваю, знаю, зарядились. Но не только торпеды тебе, видимо, на этот раз понадобятся. Пушка исправна?

— Стреляем, — Хрулев улыбнулся. — Холостыми, правда.

По лицу Морозова пробежали веселые морщинки.

— Ты думаешь, я забыл, сколько раз салютовала лодка? Помню. А все-таки проверить надо, в порядке ли орудие? Кто за него отвечает?

— Лейтенант Харитонов.

— Извини за такое напутствие. Задача, сам понимаешь, необычная. Ну, ни пуха, ни пера.

По дороге на пирс Хрулев думал о том, что задача и в самом деле поставлена сложная. И раньше походы были нелегкими, а этот, может быть, даже опаснее.

Предстояло снять наших разведчиков с норвежского берега, выполнявших там особое задание командования. Итак, скалистый мыс Маккаур, Перс-фьорд.

Занимался рассвет. Катили-накатывали волны на «Малютку». В семь вечера были в тридцати милях от цели. Срочно погрузились: у побережья кружили вражеские самолеты. Когда совсем стемнело, лодка всплыла.

Гитлеровские самолеты уже улетели. Но вот по поверхности моря скользнул луч прожектора. «Челябинский комсомолец» ушел на перископную глубину. Лодка медленно приближалась к черневшему вдали мысу. Вдруг раздался встревоженный голос торпедиста Русскова:

— По правому борту мина!

Все замерли.

— Спокойно! — голос у Хрулева обычный, внешне даже равнодушный. Лодка отвернула. Однако минреп не хотел так просто расстаться — прошелся с внешней стороны через все отсеки, и царапающий голос его слышали все. Экипаж вздохнул с облегчением лишь тогда, когда скрип, дойдя до кормы, прекратился. А всплыть нельзя. В перископ видно, как лихорадочно шарит по заливу луч немецкого прожектора. Где-то в стороне взлетела чужая ракета, затем вторая, третья… Перископ пришлось убрать. В центральном отсеке часы показывают час ночи. Электромоторы работают на малых оборотах.

Хрулев вел подводный корабль к точке, которая значилась на карте под цифрой 2. Еще днем была принята радиограмма. Выделенный в поход шифровальщик, уединившись у акустиков, быстро расшифровал ее. Кроме Хрулева, с текстом радиограммы познакомился старший лейтенант — молчаливый представитель разведотдела флота. Он сказал:

— Будем ждать сигнала.

Вот она, тонкая полоска земли. Хрулев приказал изменить курс. Пошли параллельно берегу. Потом стали осторожно приближаться к Перс-фьорду. Но где он, долгожданный сигнал? Двое суток М-105 курсировала между мысами Блуд-штуден и Маккаур. Ходила в надводном положении. Вахтенные зорко всматривались в горизонт. Не видно ни огонька, не слышно шума винтов. Все как будто бы спокойно.

Плохое настроение не покидало командира. Он словно предчувствовал — тут что-то не так.

Лишь 20 октября, после полуночи, увидели три длинных зеленых проблеска.

— Сигнал! — крикнул вахтенный.

Хрулев дал команду застопорить ход. Заполнили цистерны главного балласта. Командир осмотрел небо: высоко кружили в воздухе два огонька — красный и зеленый. Это мерцали лампочки на конце плоскостей вражеского самолета. До берега оставалось метров сорок. Вынесли свернутую резиновую лодку, накачали. Боцман вставил в уключины короткие весла, тихо сказал:

— Готово!

Волна высоко подбросила и чуть было не перевернула лодку.

— Счастливой дороги! — тихо сказал Дьячков.

Лодка сразу же скрылась во тьме. Сумеют ли они найти и доставить на борт группу разведчиков. И почему командир разведчиков, всегда аккуратный, на сей раз так опоздал? Ну да что же тут удивительного, Морозов ведь предупреждал Хрулева. Туго сейчас приходится разведчикам. Скрываются от погони где-нибудь в пещере или мечутся по полуострову, уходя от преследования. Да, нелегкая жизнь разведчика, опасности подстерегают на каждом шагу.

Хрулев взглянул на циферблат — прошло всего пятнадцать минут, как шлюпка отошла от «Малютки». Монотонно ворчит море, ворочается, дышит тяжело и протяжно. Словно чем-то недовольно. А с берега по-прежнему ни звука.

Пора бы возвращаться. Минули полчаса, час. Наконец послышался всплеск весел. Из мрака выплыла лодка.

— Будьте наготове, — предупредил Хрулев артиллеристов. — Наша ли?

Через минуту сомнения рассеялись: на пароль ответили правильно.

Однако разведчиков в шлюпке не оказалось.

— Не нашли, — хмуро доложил старший группы Хрулеву и представителю разведотдела. — Искали, правда, поблизости. Далеко идти и искать времени не было.

Старший лейтенант из разведотдела кивнул головой.

— Сделаем так, — сказал он, подумав. — Пока не рассвело, высадим вас снова на берег. Попытайтесь разыскать разведчиков утром, днем или вечером. А в час ночи «Малютка» вернется и проводник приедет за всеми вами.

Подводная лодка отошла и весь день курсировала вдали. А когда стемнело, отправилась к берегу.

Вспыхнуло в небе северное сияние. Но что это? Окруженные сторожевиками, показались два транспорта. Ах, как жалел Хрулев, что нельзя их атаковать — наверняка сорвешь задание, подведешь разведчиков на берегу! Так бы и влепил в борт, черт возьми!

Конвой скрылся. В двадцати или тридцати метрах лодка застопорила ход. Шлюпка снова пошла к берегу. Хрулев стоял на мостике. Глухо о камни бил прибой. Что же там, на берегу? Сколько, интересно, прошло? Взглянул на часы — всего десять минут. Мучительно долго тянется время.

И вдруг где-то совсем рядом взмыла вверх ракета. И тут же послышался крик:

— Уходите! Погружайтесь!

Раздались автоматные очереди. Моряки кубарем скатились вниз. При свете ракеты Хрулев на какую-то долю секунды увидел сторожевые корабли, которые полным ходом мчались на лодку. Скатываясь по трапу вниз, он слышал разрывы снарядов.

Не теряя ни секунды, командир отдал нужные приказания. Лодка стала погружаться.

Иван Корчма и Николай Господченко превзошли, казалось, самих себя. Быстро заполнились цистерны. Вдруг все почувствовали толчок. Еще и еще.

Что бы это значило? Грунт? Но ведь здесь должна быть глубина по крайней мере двадцать метров? Тогда почему же толчки? Видимо, лодка дрейфовала, пока стояла. Вот и снесло на мелкое место.

Все это в доли секунды пронеслось в голове командира. Он приказал дать полный ход назад. Лодка медленно задним ходом двигалась по скользкому грунту, рискуя встретить на своем пути острые скалы и пробить о них корпус. Это означало бы гибель, потому что глубомер показывал всего семь метров.

Шум нарастал зловеще и неумолимо. Казалось, еще миг, и неприятельский корабль на полном ходу врежется в рубку «Малютки», все еще торчащую над водой. Однако этого не случилось. Сторожевики — сначала один, за ним другой — проскочили мимо, и пока они описывали циркуляцию, лодка погрузилась.

Электромотор работал на полных оборотах. «Челябинский комсомолец» уходил от берега. Он уже успел развернуться и был на глубине двадцати метров, когда вблизи грозно прозвучал взрыв. Лодка сильно качнулась. Потух свет. «Малютка» резко отвернула, сбавила ход. Хрулев приказал еще раз изменить курс. Сторожевики начали бросаться то в одну, то в другую сторону. Бомбы опять ложились все ближе и ближе.

Потух и аварийный свет. Трюмные и рулевые работали хотя и на ощупь, но четко. Вот где пригодились тренировки с завязанными глазами.

Ахнувший где-то сзади взрыв поставил лодку на дыбы. Она стала неумолимо проваливаться кормой вниз. Тут же послышалась команда: «Дать пузырь в корму!» Наконец-то стрелка глубомера замерла на месте. «Малютка» выпрямилась.

— Полный вперед!

Загорелся свет: все-таки электрики сумели и в кромешной тьме устранить неисправность!

— Осмотреться в отсеках!

Осмотрелись. Доложили командиру.

«Крепка же ты, уралочка, — улыбнулся Хрулев. — Такие удары, а течи нет».

Спереди снова рванул взрыв. Затем сторожевики противника застопорили ход. Хрулев тоже приказал застопорить мотор. Лодка легла на грунт.

Тишина. Но вот Демьяненко поднял брови, заслышав шум винтов. Ухнули взрывы глубинных бомб. «Челябинский комсомолец» даже не шелохнулся. Во-первых, потому, что находился на грунте, а во-вторых, бомбы рвались вдалеке, и это обнадеживало экипаж.

Хрулев взглянул на часы: скоро полночь. В ушах звенело: сказывался и недостаток кислорода. Сколько же времени минуло с того момента, как ушли на глубину? Более шести часов. Пора уходить!

Но стоило главстаршине Владимиру Краснову, негромко ответив «есть!», включить электромотор, как немцы откликнулись на это нарастающим шумом винтов и серией глубинных бомб. «Малютка» петляла, останавливалась, шла на полных оборотах, кидалась вправо, влево. Нет, она не в панике металась, все ее маневры были продуманы Хрулевым. Прежде чем отдать команду, Виктор Николаевич учитывал и то, где разорвались бомбы, нагоняют или уже проскочили вперед сторожевики, а может быть, находятся сейчас как раз над головой. Думай, командир, думай. Взвесь все. Немного дано на это: секунды. Промедлишь — будет поздно. Поторопишься — допустишь ошибку, первую и последнюю, как у сапера.

Мозг работал лихорадочно. Лодка снова то полным ходом шла вперед, то останавливалась, стараясь выскользнуть из огневого коридора.

Между тем впереди молчаливо поджидало коварное минное заграждение. Как преодолеть опасную полосу? О том, чтобы всплыть, нечего и думать. А если на предельной глубине? Там мин наверняка нет.

И «Челябинский комсомолец», погрузившись, пошел вперед. Где-то сзади раздался двойной взрыв. Наконец лодка оторвалась от преследователей… Через двенадцать часов.

Это поняли все: за бортом стояла тишина. Ах, как оно радовало, это подводное безмолвие океана, всегда сурового, даже грозного! Вот и десять минут прошло, как работает электромотор, вот прошло и двадцать минут, — бомбометания нет.

Правда, в отсеках сегодня не видно обычного в таких случаях оживления. Опасность миновала, и у каждого отлегло от сердца. Это так. Но жалко, что, судя по всему, погибли разведчики. Видимо, немцы пытались взять их живыми, а они отстреливались и успели-таки предупредить, чтобы уходили, погружались.

— Прощайте, друзья, — тихо шепчет Хрулев, вспоминая разведчиков, которые еще сутки назад находились на борту.

Так воевала уральская «Малютка» на Северном флоте. В конце войны она была перевезена по железной дороге на Черное море. Здесь экипаж встретил вместе со всеми День Победы.

Выполнив свой воинский долг, моряки один за другим уходили в запас. Уволился и Виктор Николаевич Хрулев. Последний раз обошел отсеки, пожал руки ветеранам и новичкам, которые недавно пришли из учебного отряда. Речей Хрулев не умел произносить. Однако на прощание сказал проникновенно и взволнованно, обращаясь к матросам, старшинам, офицерам:

— По-прежнему высоко держите знамя «Челябинского комсомольца». Рано или поздно все уйдем в запас. Нас сменит молодежь. Пусть она знает — экипаж всегда достойно нес свою службу как на фронте, так и в мирные дни. И я верю: молодые моряки продолжат боевые традиции уральской «Малютки».

ЧАСТЬ ВТОРАЯ НАСЛЕДНИКИ

ЖИВЫЕ НИТИ

— Ну, что у вас новенького?

А. И. Александров испытывающе смотрит на юных следопытов.

— Пришел ответ из Одессы, — отвечает Тома Степанова, — Виктор Николаевич Хрулев в пароходстве не работает.

— А с Балтики есть ответ? — обращается Александров к Юре Прокопьеву.

— Пока нет, Анатолий Иванович.

— Напомни, пожалуйста, еще раз.

А. И. Александров — заслуженный учитель РСФСР, руководитель краеведческого кружка в Челябинской средней школе № 10. Под его руководством юные следопыты разыскивают старых большевиков, чья революционная деятельность начиналась на Южном Урале, уточняют боевой путь красногвардейских отрядов и воинских соединений, сформированных в Челябинске в годы гражданской и Великой Отечественной войн.

Разбирая школьный архив, ребята нашли фотографию: вместе со старшеклассниками сняты два военных моряка с орденами и медалями на груди. Кто они? Какого времени снимок? Кто-то из старых учителей, когда ему показали фотографию, сказал:

— Снимок сделан, если не ошибаюсь, в сорок восьмом году. Тогда, помнится, приезжали моряки с подводной лодки «Челябинский комсомолец». Побывали они и в нашей школе.

После войны прошло уже много лет, и далеко не все ребята слышали о подводной лодке «Челябинский комсомолец». Поэтому им захотелось узнать о ней как можно больше. И они решили отыскать тех, кто во время войны на уральской «Малютке» громил врага.

— С чего же начать? — задумались юные следопыты.

— Давайте, ребята, сначала составим план поиска, — подсказал Анатолий Иванович. — Как вам известно, подводный корабль «Челябинский комсомолец» построен во время войны на средства трудящихся нашей области. Поэтому перед нами стоит такая задача: разыскать тех, кто собирал деньги, строил лодку, ходил на ней в боевые походы. Ясно?

— Ясно! — хором ответили школьники.

— Тогда говорите о своих наметках.

Ребята растерянно посмотрели друг на друга.

— Ну, что же вы молчите?

— Разрешите мне, — робко сказала Тома Степанова.

— Пожалуйста.

— Я думаю так: надо пересмотреть подшивки местных газет того времени.

— Хорошо… А что предлагаешь ты, Юра?

— В областной архив сходить, — ответил Прокопьев.

— Верная мысль. Вот ты, кстати, и сходишь, посмотришь, нет ли там каких материалов. Однако это еще не все. Нам надо связаться с Центральным архивом Военно-Морского Флота и Центральным Военно-морским музеем. Это поручим… — Анатолий Иванович сделал непродолжительную паузу, — Владику Моржицкому и Боре Метереву. А ты, Толя, — кивнул он в сторону Вейса, — займись с завтрашнего же дня фотографией.

— Есть! — по-военному коротко ответил подросток.

Толя Вейс побывал в областном комитете оборонного Общества, обкоме комсомола, показывая людям фотографию. Но там работали уже другие люди, и все они с сожалением качали головой. «Обратитесь-ка лучше…». Они называли фамилии работавших в комитетах в годы войны, давали адреса, где можно найти этих товарищей. В конце концов парнишка выяснил фамилию одного моряка: это — бывший комсорг экипажа Николай Александрович Хомутов. Живет — ну какая удача! — в Челябинске.

О своей находке Толя незамедлительно доложил своему учителю. Выслушав, Александров довольно улыбнулся.

— Первая твоя ласточка хороша. Ну, а Хомутова ты видел?

— Пока нет.

— Адрес знаешь?

— Записал.

— Непременно сходи и пригласи Хомутова к нам.

Когда Н. А. Хомутов рассказывал в школе о боевых походах подводного корабля «Челябинский комсомолец», в зале стояла напряженная тишина. Пролети муха, и ту было бы слышно. Но вот он кончил говорить. Ребята спросили, кто был вторым моряком на снимке со старшеклассниками.

— Старшина второй статьи Виктор Ефимов, — сказал гость.

Долго еще продолжалась беседа. Но не на все вопросы Хомутов смог ответить. Где сейчас находится командир «Челябинского комсомольца» капитан 3 ранга В. Н. Хрулев, Хомутов не знал. Он сказал лишь то, что Хрулев сразу же после войны демобилизовался и, возможно, работает где-нибудь капитаном. В запас он ушел в то время, когда лодка находилась уже на Черном море, куда была переведена в конце войны. Может быть, бывший командир живет где-нибудь на Черноморском побережье?

В адресные столы Одессы, Севастополя, Балаклавы, Новороссийска, Ялты полетели от юных следопытов с Южного Урала письма. Отовсюду пришли короткие сухие ответы: «В. Н. Хрулев в списках проживающих в городе не значится». Тогда следопыты обратились в Министерство морского флота, и снова — ничего утешительного.

В это время школьникам на помощь пришел Н. А. Хомутов. Как-то он сказал:

— Я слышал, что бывший помощник командира «Челябинского комсомольца» Федор Силыч Петренко служит в Москве.

В столицу как раз отправлялась группа следопытов на экскурсию. Прямо с вокзала школьники позвонили дежурному по Главному штабу ВМФ.

— Вам нужен капитан второго ранга Петренко? — спросил дежурный. — Позвоните по телефону… — и он назвал номер.

И вот в телефонной трубке слышен густой бас Петренко:

— Добрий день!

Узнав, в чем дело, Федор Силыч сказал:

— Будьти ласкови, дорогии, приидьте все, побачим. — Час спустя Петренко дружелюбно приглашал:

— Сидайте.

Он долго беседовал с челябинцами, пересыпая свою речь, как и раньше, украинскими словами, вспомнил фронтовых друзей, показал фотоснимки, сделанные во время войны, сообщил адрес В. Н. Хрулева. Оказывается, жил Виктор Николаевич в Архангельске, работал капитаном рыболовецкого траулера.

В тот же день в Архангельск полетело письмо. Вскоре Виктор Николаевич прислал ответ. Он обстоятельно описал боевые походы «Челябинского комсомольца», прислал фронтовые фотографии, рассказал о моряках, с которыми шел дорогами войны.

Вот так, по крупицам, и собирали ребята материалы о родной подводной лодке. Работа эта велась четыре года. Старшеклассники, получив аттестаты, навсегда оставляли школы. В поиск включались новые следопыты. И они настойчиво шли тропинками поиска, не только увлекательными, но и трудными. На запрос ребят из Центрального Военно-морского музея прислали уже знакомую читателю фотографию: у рубки стоят пятеро — трое гражданских и два военных. Один из гражданских выступает. Кто он — об этом говорится в надписи на обратной стороне снимка: «Глава делегации челябинской молодежи». А выступает он на митинге, посвященном передаче подводных лодок Северному флоту. Все ясно, а фамилий нет.

Школьники показали фотографию секретарю обкома комсомола военных лет Зинаиде Харченко. Она признала в выступавшем на митинге бригадира комсомольско-молодежной бригады Челябинского тракторного завода.

— Ах, как жаль, фамилию забыла… Такой он, знаете, был певун и плясун: в клубе ни один концерт без него не обходился.

Это была зацепка! Ребята пошли во Дворец культуры Тракторного завода, показали фотографию старым участникам художественной самодеятельности. Конечно же, парня узнали: Дмитрий Дадонов! И добавили:

— Но в Челябинске он не живет. Уехал. — И назвали город. «Как быть?» — задумались ребята.

И вновь к Анатолию Ивановичу пришла мудрая догадка: отправить почту на клуб. Уж если в годы войны Дадонов не пропускал ни один концерт, теперь тем более он не может жить без сцены. И ребята поставили на конверте лаконичный адрес: «…Клуб, для Дадонова».

Через несколько дней пришел ответ. Дадонов писал, что письмо следопытов очень растрогало его, заставило вспомнить суровую молодость, выпавшую на военные годы, самоотверженный труд фронтовых бригад, сбор средств на корабли и, наконец, поездку на Северный флот, где делегация молодежи области передала две подводные лодки — «Ленинский комсомол» и «Челябинский комсомолец» — военным морякам. Он перечислил состав делегации, описал, как проходил митинг, посвященный передаче боевых кораблей подводникам.

«На причале были выстроены экипажи бригады подводных лодок, — вспоминал Дмитрий Дадонов в письме к юным следопытам, — все было кругом украшено флагами, сверкала медь оркестра. Раздалась команда: «Смирно!» Командующий флотом подошел к нам и сказал, что личный состав флота к приему подводных лодок готов. От имени североморцев он поблагодарил челябинцев за бесценный подарок и пожелал экипажам славных побед на море.

Затем выступали делегаты. Я зачитал наказ челябинцев морякам Северного флота».

Так оживала в ребячьих сердцах одна из интереснейших страничек Великой Отечественной войны. Следопыты съездили в Ленинград, побывали в Военно-морском музее, нашли адреса других подводников с уральской «Малютки», установили с ними регулярную переписку.

Материалы о «Челябинском комсомольце» заняли почетное место в школьном музее боевой славы. Ребята установили стенды, сделали фотоальбомы, завели книгу воспоминаний ветеранов-подводников, организовали цикл бесед о боевых делах лодки.

Следопыты узнали, что она, отслужив положенный срок, была выведена из состава флота.

«Как же так?» — огорчились они.

Ведь каждый из них горел желанием служить на «Челябинском комсомольце»… Кроме того, они собрали богатейший материал и мечтали торжественно вручить его экипажу подводного корабля, который носил бы то же название, что и уральская «Малютка». Пусть славные традиции смелой предшественницы живут вечно.

И следопыты пошли в Челябинский областной комитет комсомола. Там горячо одобрили патриотическую инициативу школьников. Было послано ходатайство в ЦК ВЛКСМ и в Министерство обороны СССР. А вскоре пришел ответ. Приказом министра обороны СССР, сообщалось в письме, подводной лодке Северного флота, экипаж которой уже успел хорошо проявить себя в дальних походах, присвоено имя «Челябинский комсомолец». Вместе с тем в письме говорилось, что дано указание в дальнейшем комплектовать экипаж за счет лучших призывников Челябинской области.

А теперь на время перенесемся на базу. Весть о том, что подводной лодке присвоено имя «Челябинский комсомолец», взволновала не только экипаж, но и все соединение. Экипажнедавно вернулся из дальнего плавания, оставив позади тысячи миль и с честью выполнив задание. Командир корабля капитан 2 ранга. Рюрик Александрович Кетов был награжден за поход орденом Красной Звезды.

Капитан 2 ранга Р. Кетов, командир подводной лодки, завоевавшей право именоваться «Челябинский комсомолец».

В тот же день, когда пришла новость, в кубрике личного состава состоялся митинг. Заместитель командира по политчасти капитан 3 ранга Валентин Васильевич Важенин, успевший побывать в музее флота, вкратце рассказал о боевом пути «Челябинского комсомольца» времен войны и выразил уверенность в том, что нынешний экипаж сохранит и приумножит славные традиции уральской «Малютки».

Послушаем, о чем говорили в тот день подводники.

Лейтенант Е. Шеховец: «Служить на подводном корабле уральцев — большая честь».

Капитан 3 ранга Ю. Смирнов: «Эта честь обязывает нас к одному: изо дня в день повышать боевую выучку, быть всегда готовыми выполнить любое задание Родины».

Мичман А. Костенюк: «Недавно мне вручили орден Красной Звезды. Правительственных наград удостоены и другие члены экипажа. И то, что лодке присвоено имя «Челябинский комсомолец», все мы расцениваем как еще одну награду».

Старшина 1-й статьи В. Благодарный: «За поход меня наградили именными часами. Есть на них секундная стрелка. Так вот, как старшина команды торпедистов, даю слово еще на пять секунд сократить время для подготовки торпедных аппаратов к стрельбе».

Старшина 2-й статьи В. Касьянов: «Я перенес операцию, и врачи пытались не пустить меня в поход. Уговорил. Нес вахты без единого замечания. И впредь буду так же добросовестно выполнять свои обязанности».

Старшина 1-й статьи А. Жуков, секретарь комсомольской организации: «Здорово, честное слово! Весь личный состав, в том числе, конечно, и комсомольская организация, гордится и радуется. Нашей лодке передано имя грозной «Малютки». Так будем же достойны славы отцов, бесстрашно топивших врага в годы Великой Отечественной войны. Скоро к нам придут служить челябинцы. Мы с радостью примем в экипаж посланцев Южного Урала!»

Через неделю в Челябинский областной комитет комсомола пришло письмо.

«Мы, подводники-комсомольцы экипажа лодки «Челябинский комсомолец», — говорилось в нем, — с большой радостью узнали о присвоении кораблю этого высокого и почетного имени. Для нас это большая честь и вместе с тем наказ.

Комсомольская организация стремится сделать все, чтобы священные боевые традиции отцов и старших братьев, героически сражавшихся за свободу и независимость Советской Родины, нашли свое яркое воплощение в наших делах и в нашей службе».

Письмо подводников было опубликовано в газетах, передавалось по радио, его обсуждали в комсомольских организациях, в коллективах оборонного Общества, на учебных пунктах. Горячее слово моряков тронуло отзывчивые сердца уральцев. Тысячи юношей пожелали служить на родном корабле.

Однако удовлетворить просьбу всех желающих не имелось возможности.

Тогда областной комитет комсомола, облвоенкомат и обком ДОСААФ объявили соревнование за право служить на подшефной подводной лодке «Челябинский комсомолец». Кто мог рассчитывать на комсомольскую путевку? Отличник учебы и передовик труда. Но, кроме того, надо было еще активно участвовать в общественной жизни, приобрести военно-техническую специальность, успешно пройти курс начальной военной подготовки, сдать спортивные нормативы на значок «Готов к защите Родины».

И все равно призывников не смутили высокие требования. Все они с большим желанием вступили в соревнование. Ребята старались лучше работать, боролись за высокое звание ударника коммунистического труда, совершали походы по местам революционной, боевой и трудовой славы советского народа, настойчиво овладевали военно-техническими специальностями в кружках, на курсах и в клубах ДОСААФ, а также на учебных пунктах.

Призывные комиссии военных комиссариатов по рекомендации райкомов и горкомов комсомола направили на Северный флот в октябре 1963 года группу молодых парней. Кто они?

«Владимир, оправдай доверие земляков!»

Николай Усольцев, механизатор широкого профиля совхоза «Южный Урал» Чебаркульского района, награжден значком «Молодой передовик производства». Владимир Тятюшин, плотник, удостоен звания ударник коммунистического труда. Валентин Сабакарь, помощник машиниста подъемного крана, член бригады коммунистического труда из горно-рудного управления Магнитогорска. Станислав Калачевский, слесарь локомотивного депо станции Троицк, без отрыва от производства закончил вечернюю школу. Валерий Куринов, токарь-универсал с Челябинского тракторного. Юрий Дюкарев, слесарь треста «Копейскуголь». Леонид Черкасов, слесарь из Миасса. Передовики производства Федор Портнов, Виталий Гааз, Виктор Санаров, Александр Михайлов, Николай Хоровец — все они имели военно-технические специальности, приобретенные на курсах и в клубах ДОСААФ, а также на учебных пунктах.

На всю жизнь запомнятся проводы. Челябинск, площадь Революции, памятник Ильичу. Торжественное вручение шкатулки с уральской землей. На крышке — комсомольский значок. На обратной стороне — надпись:

«Много раз посылал Урал своих сыновей на охрану мирной жизни наших людей и на ратные дела. И никогда не позорили сыны седого Урала вековую русскую славу.

Экипажу подлодки «Челябинский комсомолец».

Челябинский обком ВЛКСМ».

Сурово и торжественно звучит наказ:

«От станков и мартенов, от штурвалов автомашин и комбайнов, из шахт и с колхозных ферм провожаем мы вас, дорогие друзья. Провожая, наказываем:

Всюду, куда бы ни послала вас Родина, помните: вы — уральцы, сыны нашего великого советского народа. Зорко охраняйте его мирный труд.

Комсомольцы и молодежь области самоотверженным трудом на стройках и в шахтах, на заводах и фабриках, в совхозах и колхозах будут всемерно укреплять обороноспособность страны. Мы уверены, что вы свято выполните воинский долг перед матерью-Родиной, вырастившей вас.

Челябинский обком ВЛКСМ».

Учебный отряд. Посланцы Урала быстро втянулись во флотскую службу. Помогла закалка, полученная до призыва. Комсоргом учебного подразделения избран Юрий Дюкарев — парень инициативный, начитанный.

Нити, связывающие Урал и Северный флот, стали еще прочнее. На флот и в Челябинск идут письма и телеграммы. Пусть суховаты тексты, но в них видна и сдержанная взволнованность, и немногословность рапорта.

«В Челябинский областной комитет ВЛКСМ. Мы, курсанты-призывники родной области, в социалистическом соревновании боролись за право служить на подводной лодке «Челябинский комсомолец».

Получив свидетельство победителей, были направлены на учебу и службу в учебное подразделение. Гордимся тем, что изучаем военную специальность в краснознаменной части, богатой славными революционными и боевыми традициями. Торжественно заверяем пославший нас комсомол, что приложим все силы и энергию для отличного изучения своей специальности.

Мы обязуемся:

1. Стать отличниками учебы к годовщине Советской Армии и Военно-Морского Флота. 2. Закончить учебу по первому и второму разряду. 3. Быть рационализаторами. 4. Активно участвовать в общественной жизни».

Все те же неугомонные следопыты из 10-й средней школы поинтересовались, как служат земляки. Вот что им ответил помощник начальника политотдела по комсомолу:

«Рад сообщить, что призывники Челябинской области, проходящие учебу, добросовестно выполняют свой долг. Все они являются отличниками учебы, активными общественниками. Крепко сдружились парни Урала между собой. Готовятся стать гидроакустиками шахтер из Копейска Юрий Дюкарев и слесарь из Верхнего Уфалея Василий Черепанов. А тракторист совхоза «Южный Урал» Николай Усольцев успешно учится на рулевого. Вы, вероятно, знаете, что до службы на флоте все они были передовиками и новаторами производства. И у нас они проявляют высокое творчество. Электромонтажник из Златоуста Александр Лапшин, например, стал рационализатором. Предложил усовершенствовать учебный процесс, изготовил приспособления и наглядные пособия, помогающие лучше усвоить программу. Командование одобрило рационализаторскую мысль матроса Лапшина».

Позже пришло письмо и в обком комсомола и в областной комиссариат. Командир извещал, что первая группа посланцев Урала успешно закончила курс обучения. Все матросы-челябинцы проявляли инициативу, первыми включились в ленинскую эстафету в честь 40-летия ВЛКСМ.

Заканчивалось письмо благодарностью за хорошую подготовку юношей. Все челябинцы, сообщал командир отряда, направлены для дальнейшего прохождения службы на подводную лодку «Челябинский комсомолец».

Экипаж тепло встретил посланцев Урала. В Красном уголке казармы состоялось комсомольское собрание. Матрос-челябинец Николай Хоровец вручил секретарю комсомольского бюро старшине 1-й статьи А. Жукову шкатулку с уральской землей. На груди у Жукова — медаль «За боевые заслуги». Взволнованно принял Жуков шкатулку, сказал:

— Комсомольская организация, весь экипаж будут бережно хранить эту уральскую землю. Она всегда будет нам напоминать о ратной славе «Малютки».

Стеклянная шкатулка пошла по рядам. Матросы, старшины, офицеры смотрели на мелкие, в горошинку, черноземинки и минералы. О чем думали они? О суровом ли 1943 годе, когда Урал снарядил в поход два подводных корабля? О наших ли днях, когда он послал на Северный флот лучших своих сыновей? Завязывается откровенная и непринужденная беседа.

Среди новичков трудно кого-либо выделить. Федор Портнов в учебном отряде приобрел специальность трюмного машиниста. Роста среднего, широкоплеч. Позже он станет комсомольским вожаком в экипаже.

Федор разговаривает с мичманом Анатолием Иосифовичем Костенюком, старшиной команды трюмных машинистов. На кителе у того поблескивает орден Красной Звезды. Получить орден в мирное время не так-то легко, и Костенюк, словно угадав мысли Портнова, произносит:

— Трудная у нас с тобой специальность, Федор, и ответственная. Вручали награду, а я думаю: всем бы трюмным надо по ордену!

— А рулевым как же? — вступает в разговор замполит Важенин. — Тоже молодцами держали себя в трудном походе. А торпедисты, электрики, дизелисты?

— Пусть всем тогда будет по ордену, — улыбается Костенюк.

— Я согласен на медаль! — шутит Жуков. — Скажите, ребята, много ли среди вас комсомольцев?

— Все до единого комсомольцы, — говорит Дюкарев.

— Вот это молодцы! А кто какие поручения бюро выполнял?

Оказывается, поручения имели все. Виталий Гааз, Владимир Тятюшин и Валентин Сабакарь работали с пионерами в подшефной школе, Василий Чумаков — прирожденный конферансье — руководил струнным оркестром. Федор Портнов и Александр Лапшин отвечали за учебный сектор. Жуков доволен.

Виталий Гааз рассказывает, как провожал призывников Челябинск. Кто и какие давал напутствия.

— Встретились мы и с Хомутовым, бывшим комсоргом «Челябинского комсомольца», — рассказывает Гааз. — Просил передать привет экипажу, пожелал успехов в боевой и политической подготовке.

— Есть такое предложение, — сказал Жуков, — отправить письмо молодежи Челябинской области. Возражений, надеюсь, нет?

Возражений, конечно, не последовало. Долго думали, с чего начать.

— Давайте начнем с благодарности областной комсомольской организации, — предложил Костенюк. — Смотрите, каких орлов воспитала!

С разных концов раздались голоса:

— Так держать, мичман!

— Попутного ветра!

С места поднялся Федор Портнов.

— Спасибо на добром слове, дорогие друзья. Я предлагаю также поблагодарить и командование учебного отряда.

— Сделаем, — кивнул Жуков.

Теплым, искренним получилось письмо. Моряки рассказывали:

«В честь Великого Октября экипаж дал слово вывести «Челябинский комсомолец» в число отличных кораблей соединения. Новое пополнение должно помочь успешно выполнить высокое обязательство. Еще и еще раз говорим боевое спасибо за подготовку стойких защитников Родины».

Шли дни, недели. Посланцы Урала хорошо сдали зачеты, приобрели необходимые навыки. Они уже несколько раз выходили в море, и показали себя там умельцами.

«Докладываем об успешном завершении ленинской эстафеты. Горячо поздравляем комсомольцев Челябинской области с 40-летием присвоения комсомолу имени В. И. Ленина. Желаем досрочного выполнения соцобязательств».

Кроме этой телеграммы, подписанной земляками, Челябинский областной комитет ВЛКСМ получил письмо командира лодки.

«Прошу принять от меня лично и от всех офицеров корабля большое флотское спасибо за отличных, скромных, отзывчивых матросов, направленных вами на «Челябинский комсомолец». Ваши посланцы являются примером для всего экипажа в выполнении служебного долга. К 1 Мая почти все они стали специалистами второго класса. Лучшими среди них являются старшие матросы Портнов, Хоровец, матросы Михайлов и Калачевский».

Росла, крепла дружба между североморцами и челябинцами. Обком ВЛКСМ выписал для экипажа областные газеты «Челябинский рабочий» и «Комсомолец». Из газет, из писем, моряки ежедневно узнавали о том, чем живет родной Урал, каких успехов добились коллективы заводов, рудников, строек, колхозов и совхозов.

Вернувшись из плавания, шесть лучших моряков по приказу командира выехали в Челябинск. Встречать дорогих гостей пришли на вокзал сотни южноуральцев. Рукопожатия, объятия, речи. На второй день — прием в обкомах ВЛКСМ и ДОСААФ, в областном военном комиссариате, выступления по радио, по телевидению.

Делегация разделилась. Федор Портнов, Александр Лапшин и Владимир Тятюшин встретились со сталелитейщиками металлургического завода. Рассказали о первых выходах в море. Рабочие поблагодарили за хорошую службу и предложили:

— А теперь познакомьтесь с нашими делами.

После жарких мартенов гости с интересом осмотрели строительство блюминга «1300». Владимир Тятюшин нашел бригаду плотников Андрея Цепика, в которой работал до службы. Цепик обнял молодого моряка.

Другая группа — Леонид Черкасов, Виктор Санаров и Александр Михайлов — побывала у сельской молодежи Увельского и Троицкого районов, учащихся технического училища, студентов ветеринарного института.

Все восемь дней — разъезды по области, живой непринужденный разговор с земляками. Запомнилась встреча в 132-й средней школе в Ленинском районе Челябинска. Торжественная линейка «подводных кораблей». Оказывается, здесь каждый класс — «подводная лодка», а школа — «флотилия». Ребята торжественно приняли гостей в почетные члены своих экипажей. Состоялся «морской» концерт, участие в нем приняли и подводники.

Но, пожалуй, самое яркое впечатление осталось у североморцев после посещения 10-й средней школы.

— А ну-ка, ну-ка, дайте на вас взглянуть! — встретил их Анатолий Иванович Александров. — Ребята, — обратился он к школьникам, — смотрите, кто пришел?!

Школьники с восторгом окружили моряков. Они так долго ждали этой встречи! Ждали и подводники, которые регулярно переписывались со следопытами, и теперь, взволнованные были в их окружении.

Первым делом руководитель краеведческого кружка показал школьный исторический музей.

— У нас было два стенда о вашей лодке, — говорил заслуженный учитель РСФСР, — а недавно мы установили третий — о «Челябинском комсомольце» наших дней. Вот он.

Подойдя ближе к стенду, моряки увидели фотоснимки: начиная с проводов в армию и кончая недавней встречей на вокзале.

— Смотри, Федор, твой портрет, — сказал Александр Лапшин.

— И ты попал, — ответил Портнов. — А рядом — Дюкарев. А что в подписи?

Федор нагнулся и прочитал:

— Лучший радиометрист Лапшин и отличный гидроакустик Дюкарев.

Он улыбнулся и хмыкнул.

— Что, разве не так? — спросил Александров.

— Все так, Анатолий Иванович. Но надо бы еще добавить: — Отличники боевой и политической подготовки.

— Это мы с удовольствием сделаем. Ну, а теперь прошу в зал. Там вас ждут не дождутся.

Дни пролетели незаметно. Грустное расставание предстояло североморцам с родными местами.

А вскоре после этого состоялись проводы на флот второй группы призывников. Как и в прошлый раз, все было торжественно, празднично. Николай Александрович Хомутов — при орденах и медалях — внес вместе с другими ветеранами войны знамя 63-й гвардейской танковой Челябинской добровольческой бригады. Не служил Хомутов в танкистах, однако оказали ему эту честь, желая как бы сказать: смотрите, юные! Это знамя вело уральцев через жаркое пламя войны. Знамя областной комсомольской организации внесли победители соревнования, лучшие призывники: подручный сталевара Александр Карташов, токарь Николай Самохин, секретарь комсомольской организации совхоза Михаил Цируль.

От имени тех, кто служил во время войны на «Челябинском комсомольце», горячо и взволнованно говорил Н. А. Хомутов.

— Там, в глубинах океана, будьте хладнокровны, решительны, самоотверженны, — так закончил бывший комсорг экипажа. — Ну, а когда лодка будет идти в надводном положении, не бойтесь шторма и крутой волны.

Предоставили слово Римме Ивановне Кудиновой.

— С первой группой уехал на флот мой сын Валерий, — голос у Риммы Ивановны взволнован, прерывист. — Он стал отличником боевой и политической подготовки. Скоро вы встретите моего сына. Передайте ему мой материнский привет.

Секретарь обкома ВЛКСМ Геннадий Плехов вручил призывникам комсомольские путевки и сказал:

— Вам оказано большое доверие — служить на подводной лодке, носящей имя «Челябинский комсомолец». Верим, вы его оправдаете с честью.

С ответным словом выступил Михаил Цируль. «Мы долгие месяцы соревновались за право служить на «Челябинском комсомольце», тщательно готовились к службе, — сказал он. — Некоторые из нас приобрели морские специальности, так что боевую технику на флоте освоим быстро и доверие оправдаем!»

Новые победители соревнования, как и первая группа, были направлены сначала в учебный отряд. Позже они примут эстафету от старослужащих моряков «Челябинского комсомольца» и вместе с первыми посланцами продолжат славные традиции отцов.

Между тем приближался праздник. С флота пришла телеграмма. Молодежь области приглашалась на празднование 47-й годовщины Советской Армии и Военно-Морского Флота. В делегацию включили Николая Александровича Хомутова, комсомольского работника Нелю Алферову, комсорга первого листопрокатного цеха Челябинского металлургического завода Юрия Сычева, студентку Магнитогорского горно-металлургического института Веру Санарову, призывника из Златоуста Геннадия Ванеева и других.

21 февраля делегация прибыла на базу. Через два дня в 8 утра на причале выстроились экипажи подводных кораблей. Необычно выглядел строй «Челябинского комсомольца». Между моряками стояли в гражданской одежде делегаты.

По пирсам прокатилось:

— На флаг и гюйс, смирно!

Экипажи замерли. Через минуту была подана новая команда.

— Флаг и гюйс — поднять!

Хомутов смотрит, как ветер расправляет флаг и гюйс. Стоят неподвижно и взволнованно, плечом к плечу с моряками и делегаты Южного Урала. Вот она, связь армии и народа, неразрывные ее нити.

Надолго запомнился — и подводникам, и делегатам — вечер дружбы, состоявшийся в матросском клубе.

Дружными аплодисментами встретили моряки выступление Н. А. Хомутова. Он рассказал о том, как экипаж «Челябинского комсомольца» топил вражеские транспорты в годы войны, призвал молодое поколение подводников продолжать славные боевые традиции.

Комсорг экипажа Иван Чугреев, сменивший ушедшего в запас Жукова, доложил шефам об итогах второго этапа эстафеты боевой славы. Больше половины моряков, оказывается, стали отличниками боевой и политической подготовки, классными специалистами. После рапорта Неля Алферова зачитала приветственный адрес обкома ВЛКСМ:

«Пусть всегда ваши мускулы будут крепкими, глаза зоркими, сердца отважными, а ваше военное искусство, помноженное на мужество, — надежным щитом мирного труда советского народа!»

— А теперь, — продолжала Неля, — разрешите вручить по поручению командования значки классных специалистов.

Сказав это, девушка заглянула в список:

— Матрос Леонид Черкасов!

— Я!

К столу подошел моряк, косая сажень в плечах. Неля прикрепила к форменке значок:

— Поздравляю!

— Служу Советскому Союзу!

— Старший матрос Федор Портнов!

— Я!

— Матрос Станислав Калачевский…

— Матрос Виктор Санаров…

Закончился вечер концертом. Хором спели «Над вечерним Челябинском» и другие уральские песни. Василий Чумаков — балагур и плясун — исполнил матросское «яблочко».

Подарки родного Урала.

Через день делегацию принял командующий флотом С. М. Лобов. Адмирал отозвался о посланцах Урала так:

— Отлично несут службу, крепки здоровьем, сильны духом.

— На таких матросов, как ваши земляки, можно положиться, — сказал в заключение адмирал. — Не подведут!

Вернувшись в Челябинск, члены делегации на многочисленных собраниях рассказали молодежи о поездке на Северный флот, о жизни и службе земляков.

С тех пор стало традицией: представители молодежи области и экипажа «Челябинского комсомольца» каждый год навещают друг друга. С одной из делегаций к североморцам приехал Олег Кульдяев, бывший секретарь Троицкого горкома комсомола, ныне заведующий кафедрой экономики Троицкого ветеринарного института, лауреат областной комсомольской премии «Орленок».

Общительный и непринужденный, он подкупал простотой обращения, искренностью. Моряки разучили трогавшие за сердце его напевы о родном крае, о незабываемых годах первой пятилетки.

Он написал музыку на замечательные стихи Бориса Ручьева:

Автор пел вместе со всеми, голос его, густой и сочный, покорял красотой. Делегация передала подводникам подарки: радиолу, книги, камни-самоцветы. В ответ моряки вручили гостям Военно-морской флаг — за действенное, активное шефство.

Принимал флаг первый секретарь Челябинского областного комитета ВЛКСМ Виктор Поляничко. Члены делегации Олег Кульдяев, Владимир Крысов, Борис Власов, Геннадий Шевчук, Люба Синельникова развернули полотнище во всю длину. Секретарь сказал, обращаясь к подводникам:

— Большое спасибо за подарок. Молодежь области настойчиво борется за право служить на лодке «Челябинский комсомолец». И этот флаг — символ мужества и доблести — будет вдохновлять молодых уральцев на нелегком пути к заветной цели.

Позже приехали в базу и юные следопыты 10-й средней школы Челябинска. Ох, как рады же были Андрей Дегтярев, Евгений Гончаров, Надя Данилова, Володя Гнедин! Первым делом они побывали в музее. Потом облазили лодку вдоль и поперек. Забыв обо всем на свете, смотрели в перископ, из центрального поста отдавали «команды» по очереди на все боевые посты, ходили на катерах, ездили на рыбалку.

Да, тысячами нитей, и зримых и невидимых, связана челябинская область с посланцами народа. На имя командира, замполита, секретаря комсомольской организации приходят десятки писем. Не меньше писем идет и на Урал.

ВЕТРЫ ДАЛЬНИХ СТРАНСТВИЙ

Отданы швартовы. «Челябинский комсомолец» уходит в море.

Командует кораблем капитан 2 ранга Игорь Григорьевич Корнеев. Небольшого роста, взгляд у него цепкий, быстрый, голос суховат. Лицо почти всегда озабоченное.

Жизнь не баловала Корнеева ни в детстве, ни тем более в суровой юности. В 1942 роду в бою под Колпино погиб его отец. Жил Игорь с матерью в осажденном Ленинграде в холоде и в голоде. Получила Зинаида Михайловна «похоронку», схватилась за сердце. И без того чёрные круги под глазами, а тут свет, казалось, окончательно померк. Всю ночь не спала. Однако утром нашла силы встать и пойти на работу.

— Все равно мы должны выжить, сынок, — сказала мать. — Лишь бы не упасть, — и, помолчав, добавила: — Выживем!

В пятнадцать лет Игорь ушел на фронт.

Дело было морозной зимой. Надел теплое пальто, шапку-ушанку. Зинаида Михайловна всплакнула при расставании:

— Куда же ты идешь, сыночек, сгоришь как тростинка!

После долгих приключений паренек попал в батальон морской пехоты, которым командовал майор Степан Михайлович Бардин. Вначале майор и слышать не хотел, чтобы оставить подростка, хотел переправить на Большую землю. Но настойчивые просьбы в конце концов тронули сердце командира.

— Ладно, оставайся, — сказал Бардин. — Дадим тебе звание — сын полка.

— Разве есть такое звание? — спросил Игорь.

— Есть.

— А кто присваивает?

— Солдаты, вот кто.

Игорь всегда был под рукой у командира. Сбегать ли в подразделение, подежурить ли у полевого телефона — он тут как тут.

В конце 1944 года Корнеева направили в Ленинградское Нахимовское училище, где он встретился с Валентином Хрулевым. Мог ли Игорь тогда подумать, что пройдут годы, и ему доведется командовать подводной лодкой, которая будет носить то же название, что и «Малютка», на которой воевал в то время отец Валентина — капитан 3 ранга Виктор Николаевич Хрулев. Валентин, конечно же, рассказал своим новым товарищам и о «Челябинском комсомольце», потопившем к тому времени шесть транспортов, и о лунинской подводной лодке, на которой, он, юнга, служил.

После Нахимовского училища — высшее Военно-морское. Через два года Игорь перевелся в училище подводного плавания, окончил его в 1953 году. Служил на подлодках различных типов. Был штурманом, командиром боевой части, старшим помощником. Два года назад ему предложили стать командиром «Челябинского комсомольца». Подумал о трудностях, но согласие дал.

Лодка в то время стояла у причала. Пришло пополнение с Урала. Надо было помочь новичками как можно лучше подготовиться к сдаче зачетов. Это оказалось нелегким делом. И все-таки Корнееву удалось организовать занятия в плавказарме. Пополнение распределил среди старослужащих матросов и старшин, которые служили последний год и отлично знали боевые посты. Посланцы Урала в короткое время изучили устройство подводной лодки.

Нельзя было терять ни одного дня, и Корнеев вместе с замполитом, старпомом и другими офицерами начал подбирать и готовить экипаж прямо у пирса. После, когда пойдут в плавание, поздно начинать эту большую и кропотливую работу.

Провели беседы о боевом пути «Челябинского комсомольца» в годы войны, организовали социалистическое соревнование за отличное несение службы, за глубокое знание боевой техники.

Корабль несколько раз выходил в море, отрабатывал различные задачи. Корнеев радовался: слаженность у моряков день ото дня становилась все заметнее.

Подводная лодка плавала подо льдом. Однако называть ее пионером подводного плавания было бы неверно. Советские моряки ходили под холодным покровом на «дизелях» еще ранее.

Вскоре «Челябинский комсомолец» отправился в автономное плавание в Атлантику. И этот экзамен экипаж выдержал с честью, оставив позади тысячи миль. Вернулась лодка с отметинами океана, волны там и тут слизали краску с корпуса.

Длительный поход помог поднять мастерство моряков, старшин и офицеров. Вдвое увеличилось количество специалистов первого и второго класса, отличников боевой и политической учебы. В океане ни один день не проходил без занятий. Офицеры учили старшин, а те учили матросов.

И опять молодое пополнение, и кропотливые занятия с новичками.

Тренировки, выходы на полигон. И опять автономное плавание.

Лодка отошла от причала. На мостике — командир, вахтенный офицер, сигнальщик. Море встретило штормом. Корнеев долго стоял на мостике, наблюдая, как накатывается волна. Наконец сказал:

— Ну, смотрите в оба.

И, не торопясь, стал спускаться по трапу.

На мостике остались помощник командира, капитан-лейтенант Евгений Коновалов и старший матрос-сигнальщик Владимир Тятюшин. Оба привязаны к ограждению мостика. Шатается море, качается небо, кидается из стороны в сторону рубка. Вахтенных бросает то вправо, то влево. Откуда-то сверху сердито заглядывает в рубку белый гребень волны, зло шипит и, потеряв силу, сползает.

Евгений Коновалов из семьи моряков. Отец его — Владимир Константинович — контр-адмирал, Герой Советского Союза. Брат — Марк — офицер-подводник. Кому, как не помощнику, доверить первую вахту. И дело не только в том, что за плечами Евгения опыт. На вахте он внимателен, собран. Вот увидел приближающиеся огни, спокойно скомандовал «право пятнадцать» и, дождавшись, когда покатившиеся влево огни встречного судна остались за кормой, лег на прежний курс.

Вахтенного офицера, несущего ходовую вахту, связывает со всеми постами переговорное устройство. Он обязан знать, что происходит вокруг и внутри корабля. Акустик доложил, что слышит шум винтов, назвал пеленг и дистанцию. Быстро проанализировать и принять решение — задача вахтенного офицера. Многими качествами должен он обладать. Тут и безупречное знание устройства корабля, и быстрая реакция, и хладнокровие.

На мостик доходят доклады с боевых постов. Коновалов следит за тем, чтобы личный состав смены нес службу бдительно и исправно. Офицер командует спокойно, будто в походе они уже давно, и он только тем и занимался, что стоял на вахте.

Удивительного тут, впрочем, ничего и нет, ему не раз приходилось ходить на подводном корабле в автономном плавании. Умеет самостоятельно всплыть и погрузиться, выйти в атаку. Команды отдает голосом твердым и решительным.

В полночь — смена вахты. Евгений Коновалов и штурман Михаил Коростышевский доложили о сдаче и приеме вахты, командир задал им по два-три вопроса, кивнул головой:

— Добро.

И сразу же по кораблю разнеслась команда Михаила Коростышевского: «Второй боевой смене заступить!»

Коростышевского называют бессменным штурманом. Давненько он на «Челябинском комсомольце». За это время почти все офицеры сменились. Прекрасно знает и несет службу. С ним можно поговорить о литературе, музыке, искусстве. Чувствует себя всюду как рыба в воде. Начитан, образован, воспитан. Окончил курсы иностранных языков. Одним словом, эрудит. Во внеслужебное время Корнеев нет-нет да и назовет Михаила умницей, и тот удивленно вскинет брови. Слово необидное, даже совсем наоборот, теплое, хорошее оно. Но вот что-то такое сердитое сверкнет во взгляде Коростышевского.

Не хочет, чтобы его называли умницей. Скромность ли тому причиной, нотка ли не та слышится, кто его знает.

Командир доволен экипажем: и матросами, и офицерами.

Старший помощник командира — капитан 3 ранга Юрий Николаевич Даньков. Подводник с большим стажем. Заместитель по политической части — капитан 3 ранга Леонид Александрович Толстов. Голос у него негромок, даже тих. На лодке Толстов уже два года. Лучшего заместителя, кажется, и желать не надо. В нем есть все, что необходимо политработнику: строгость и чуткость, принципиальность и отзывчивость, требовательность и доброта. Командир «БЧ-5» Виктор Иванович Науменко, инженер-капитан 3 ранга. Хочешь вытянуть из него слово — бери щипцы. Удивительный молчун. Технику знает великолепно. К тому же мастер на все руки. Любую небольшую деталь выточит. Отлично рисует, чертит. Окончил высшее Военно-морское инженерное училище имени Дзержинского.

Капитан-лейтенант Валерий Юртин — ленинградец. Влюблен в море. Командует подразделением «БЧ-3». С обязанностями справляется неплохо. Только, может быть, иногда слишком «накоротке» держит себя с подчиненными. Правда, подводная лодка — не учебное подразделение. Но в ней должна быть та же строгость, хотя в тесном отсеке не козырнешь, не вытянешься в струнку. Да и надо ли вытягиваться? И офицер, и матрос несут одинаковые тяготы. И обращаются друг с другом чуть проще. Но четкость… четкость необходима. Даже, может быть, больше, чем на берегу. И требовательность тоже. На борту ошибка, грубое упущение могут стать причиной непоправимого последствия.

В первый в своей жизни поход идет лейтенант Анатолий Козейко. Вскоре после того, как началась качка, его стало поташнивать. Прилег — еще хуже. Поднялся, нашел специально припасенную по такому случаю корочку черного хлеба, соль. Вошел командир. Взглянул, сочувственно спросил:

— Мутит?.. Да вы не стесняйтесь говорите.

— Мутит, товарищ капитан второго ранга, — признался Анатолий и неожиданно услышал:

— И меня тоже.

— Вас?

— А почему бы и нет… Но списываться из-за этого на берег не думаю. На диете сижу.

Насчет диеты Корнеев, видно, пошутил. Просто старается есть меньше. Вес в нем небольшой. Позже Анатолий убедился: действительно командир с трудом переносит качку. Другой бы на его месте давно подал рапорт о переводе на берег. Но Корнеев не из тех. Не может же он списываться с корабля из-за морской болезни!

Хотя ему и нет сорока, бороздит море уже пятнадцать лет. В походе он всегда на ногах: не только днем, но и ночью.

То обстоятельство, что ему доверено командовать именной лодкой, накладывает на Корнеева еще одну ответственность. Случись что — спросит не только командование, но и уральцы. Однако, если говорить откровенно, Корнеев доволен. Два года ни единого происшествия. Молодые челябинцы строго выполняют наказ земляков.

Федор Портнов вечно в поиске, в творческом горении. Станислав Калачевский старается держаться в тени, специалист 1-го класса. Выпадает свободная минута, он берется за книжечку стихов. Два Николая — Хоровец и Черкасов — оба электрики. Борис Рябоха — хозяин аккумуляторной. Работяга. Да и другие такие же, в вечных заботах и хлопотах.

Корнеев не спеша обходит посты, вполголоса разговаривает с подводниками, несущими вахту. Подбадривает, шутит. Кое у кого посерело лицо. Сказывается качка. Что ж, морской болезнью страдают все. Одни больше, другие меньше. Важно побороть ее, найти в себе силу воли. Так что выше голову, старший матрос Черепанов! Все будет хорошо. В дизельном Корнеев делает строгое внушение старшине команды: кто-то бросил на проходе ветошь, сейчас же убрать.

Воздух в лодке беспрерывно очищается. Да и сама она пока что находится в надводном положении. Позже, примерно через месяц или чуть больше, в каждом отсеке установится свой, присущий только ему запах. Корнеев может пройти по лодке с завязанными глазами и тем не менее ни разу не ошибется. «Пахнет овощами?» — кормовой отсек, там капуста, морковь, картофель. «Запах аммиака?» — центральный пост.

Жизнь на подводной лодке быстро вошла в четкий ритм. Экипаж поделен на три смены. Все теперь делается по часам: несение вахты, занятия, прием пищи, просмотр кинофильмов.

Дня через три командир обсуждал с Толстовым и секретарем комсомольской организации старшиной 2-й статьи Федором Портновым, как лучше организовать в экипаже социалистическое соревнование. Должность у Портнова — командир отделения трюмных машинистов. Был делегатом XV съезда ВЛКСМ. Выглядит крепышом. Говорит медленно, взвешивая каждое слово. Оказывается, он уже советовался на эту тему с активистами, членами бюро. Так вот, многие за то, чтобы вести соревнование между сменами и между собой. На первых порах — внутри боевой части. Так легче подвести итог. Ну, скажем, один моторист готовит двигатель к запуску за столько-то минут, второй затрачивает на полминуты меньше. Ясно, что при прочих равных показателях победил второй моторист. А вот сравнить дизелиста и акустика сложнее. Согласны?

— Но все-таки можно, — замечает Корнеев. — Содержать технику в исправном состоянии, не иметь замечаний от старшины, командира группы, командира боевой части — разве за это не стоит бороться?

— Может быть, сделаем так? — вступает в разговор Толстов. — Развернем индивидуальное соревнование внутри боевых частей, затем — по нарастающей — между различными специалистами. Как вы смотрите, Игорь Григорьевич, а? — спрашивает Толстов.

— Это было бы неплохо, — отвечает командир после некоторого раздумья. — Но тогда пойдемте дальше. Объявим соревнование и за то, чтобы к концу похода каждый матрос и старшина стали классными специалистами.

— Я согласен, — говорит Портнов. — Но разрешите дополнить. Борьба за повышение мастерства идет на всех лодках. И это хорошо. А нам надо бы придумать еще что-то свое, особенное. Я разговаривал с ребятами. Предлагают — знаете что? — бороться каждому комсомольцу за право называться последователем комсорга лодки военных лет Николая Хомутова.

— Как ты понимаешь — «называться последователем?» — спросил Толстов.

— Отлично служить — раз. Активно участвовать в общественной жизни — два.

Командир кивнул головой.

— Условия подходящие, никто с тобой не спорит. Но не лучше ли все эти детали обсудить еще и на комсомольском собрании?

— Мы так и намечали.

— Как смотришь, замполит?

— Непременно обсудим.

— Вот и отлично.

Собрание решили провести в комсомольских группах — общее собрать было просто негде. Матросы, старшины дополняли то, что было ранее задумано.

Вот некоторые высказывания выступающих.

Новиков: Я впервые иду в дальний поход. Даю слово вернуться классным специалистом. Кто хочет взять надо мною шефство? (Отозвались двое старшин). Спасибо. Надо бы так же создать группы повышения квалификации. Как на заводе. Можно ли это сделать?

Корнеев: Почему же нет? Непременно создадим.

Песси: Надо бы попросить Никифорыча провести с нами беседу. Ведь он служил на лунинской лодке! Мичмана Шашлова, то есть! Нам, молодым, хотелось бы послушать. Как вы на это смотрите, товарищ мичман?

Шашлов: Можно побеседовать.

Бурдин: Я бы тоже охотно стал учиться. Впервые попал в океан. Знаю только свой боевой пост, а другие слабовато.

Глушков: Вот-вот. Взаимозаменяемость эта самая мучает меня. Нарекания слышу. Не поздно, думаю, учиться и в походе.

(Новиков, Песси, Бурдин, Глушков — новички. Но выступали и те, кто прослужил уже год).

Дюкарев: Учиться надо всем. И акустикам в том числе. А знаете что? Не организовать ли нам корабельный клуб веселых и находчивых, то есть КВН? Ну, устраивать состязания в знании техники, команд, наставлений.

Черкасов: Скучно будет, если состязаться только в знании техники да команд.

Портнов: Продумаем. Введем вопросы по истории русского флота, морских сражений. Музыкальные номера. Стихи. Нет, скучно не будет.

Лапшин: КВН так КВН! Можно подготовить, кроме того, и диспут. Или техническую конференцию. А? Взять такой, скажем, вопрос — таблица непотопляемости? Или плавучесть лодки? Разве не интересно?

Калачевский: И все это поможет глубже узнать устройство корабля, взаимодействие систем. Заслужить класс. Вспомните-ка, что мы обещали землякам?

Да, экипаж теперь больше чем наполовину укомплектован из посланцев Урала. И каждому хочется, что называется, покрепче встать на ноги, заслужить благодарность командира. Домой, конечно, и без того пойдет письмо. Жив, здоров. Что еще нужно родителям? Для них это главное. Но не помешает написать, как бы между прочим, и о том, что встал молодой матрос на ступеньку выше, в совершенстве овладел боевой техникой.

Лодка погружается. Слышно, как бурлит забортная вода. Через каждые десять метров боцман докладывает глубину. Включены электромоторы. Подводная лодка неслышно скользит вперед. А там, наверху, шторм раскачал океан, и бегут, бегут куда-то высокие и бесконечные водяные холмы.

В центральном посту изредка щелкает рукоятка манипулятора — боцман Шашлов выдерживает «горизонт». Вахтенный на механизмах погружения и всплытия Федор Портнов перекачивает воду, уравнивая лодку. Корнеев любуется Портновым. Ни одного лишнего движения. То же и во время срочного погружения, с той лишь разницей, что старшина 1-й статьи повторяет и отдает команды, успевает следить за показаниями приборов и быстро, только видно, как мелькают руки, крутит красные кружочки клапанов.

Тело у Портнова могучее, ладони широкие, мышцы твердые, как железо. На лице все меньше остается следов солнца и ветра. Идут дни, недели. Редко когда удается выйти на мостик и глотнуть порцию кислорода. Нет на мостике свободных мест. Можно лишь с разрешения командира постоять в рубке, ну, пять, десять минут, а там пора вниз, ждут дела.

Иногда же приходится скатываться по трапу — срочное погружение. По различным причинам: показался ли самолет, обнаружен ли корабль. Совсем ни к чему идти в это время на виду. Но когда горизонт чист, лодка находится в надводном положении. Через рубочный люк, вдувную и вытяжную вентиляцию врывается внутрь холодный поток воздуха. Он сквозняком проходит по отсекам, вызывая на теле озноб. Другое дело в южных широтах. Там гуляющий и теплый воздух свежит и ласкает. И море ведет себя куда тише. Не гремит и не беснуется. А, может быть, экипажу повезло, что волна оказалась не такой злой? Для острастки, правда, покачивала и, словно извиняясь, бормотала голосом тихим и полусонным. Хорошая волна!

Лейтенант Анатолий Козейко повеселел. В полночь он заступил на ходовую вахту — вторую в своей жизни. Первую провел во время шторма, качка, казалось, выворотила тогда всю душу. Однако он отстоял до конца. Лишь минут на десять отступил под козырек ограждения рубки, чего, конечно, делать не следовало. Просто хотелось малость передохнуть. Всего несколько минут. Кто увидит? Но его заметил Даньков, поднявшийся «покурить». Проверял, стало быть. В ту самую минуту, когда Козейко, успевший к тому времени передохнуть, вытереть лицо, хотел выйти из-за укрытия и шагнуть навстречу пронизывающему ветру, из люка показалась голова старпома. Нет-нет, он не подкрадывался, — этого еще не хватало — ступал по трапу громко, номоре заглушало стук и поэтому Козейко не слышал его шагов. Даньков ни слова не сказал вахтенному, лишь кинул в его сторону удивленный взгляд. Молодой офицер сгорел от стыда. Теперь начнут, чего доброго, склонять на совещаниях. Пусть маленькое, но нарушение инструкции. Так думал он, принимая на мостике соленые ванны. Однако никто его не осуждал. Видимо, Даньков ни словом не обмолвился об этом, и Козейко был благодарен ему. Тогда же лейтенант дал себе слово никогда не пасовать перед штормом. А тем более на мостике. После этого случая Корнеев чуть ли не месяц не назначал лейтенанта на ходовую вахту. Анатолий мучился, гадал про себя: уж не сказал ли старпом? Гадать, впрочем, было не к чему. Даньков промолчал, не хотелось ему излишней придирчивостью бросать тень на молодого лейтенанта. Но дело же было вот в чем: командир решил доверять штормовые вахты наиболее опытным офицерам. Все считали это решение правильным и справедливым.

Анатолий родился и вырос в Иркутске.

В Ленинграде окончил высшее Военно-морское училище, практику проходил на подводных кораблях. Прибыл в соединение, получил назначение на «Челябинский комсомолец» и с нетерпением ждал, когда пойдет в автономное плавание.

Жарко. Даже солнце решило искупаться. Нырнуло в море, и весело пляшет на волне, словно дразнит, подзадоривает — ну что же вы, лейтенант, будьте смелее, ныряйте вслед за мной! Анатолий с удовольствием бы искупался, да нельзя.

Сменял он Коростышевского, и штурман, сдав вахту, еще добрый час стоял на мостике, рассказывая о том, как начинал когда-то службу, какие допускал на первых порах оплошности, в том числе при несении вахты. Анатолий слушал молча и внутренне улыбался, догадываясь, с какой целью капитан-лейтенант рассказывает об ошибках своей флотской молодости. Хочет, надо полагать, предостеречь. Смотри, мол, не допусти промах и ты.

Анатолий с благодарностью вспомнил, как офицеры помогли ему успешно подготовиться к зачетам, на допуск к самостоятельному управлению группой, на знание устройства подводной лодки. Ну, устройство, положим, он знает. Но здесь спрашивают, что называется, о каждом винтике. И для чего служит? И что необходимо предпринять, если испортится та или иная система?

Росло мастерство и у матросов. Сказывалась кропотливая учеба, причем проходила она не только на занятиях, но и на технических конференциях, на КВН, первый выпуск которого состоялся через два месяца после начала похода. На лодке нет места, где можно собраться вместе хотя бы тем, кто свободен от вахты. В центральном посту всех не вместишь, в других отсеках тоже. Вопросы летели по переговорному устройству. Судейская комиссия во главе с командиром, находясь в центральном посту, оценивала ответы по пятибалльной системе, отдавая предпочтение не столько остроумию, сколько технической эрудиции, широте морских знаний, точности языка. Победителями стала команда «БЧ-5». Радисты и акустики были явно обижены. Многие заранее отдавали им пальму первенства, никто и не предполагал, что «мотыли» — так в шутку называют мотористов — покажут и эту самую эрудицию, и прямо-таки морской склад ума. На втором месте оказались трюмные машинисты во главе со старшиной команды Алексеем Барановым.

— «Интеллигенция»-то подвела, — говорили подводники. Так уж повелось издавна — на корабле акустиков и радистов называют «интеллигентами», и они воспринимают это как должное. Уши и глаза лодки — вот кто они такие.

Акустики и радисты показали хорошие знания сложной аппаратуры, тут к ним придраться было трудно. Но в трюмном хозяйстве чуточку путались.

— Обижаться надо на себя, — говорил в тот же день старшина команды Юрий Дюкарев.

— На себя и обижаемся, — отвечал старшина 2-й статьи Василий Черепанов. — На кого же еще?

К следующим состязаниям команда подготовилась основательно, и одержала заслуженную победу.

Юрий Дюкарев частенько вспоминает родной дом в Копейске, мать, отца. Пишут:

«Живы, здоровы, того, сынок, и тебе желаем. Гордимся тобою».

А гордиться есть чем. Юрий успел вырасти до главстаршины. Вместе со званием поднималась и должность. Теперь он является старшиной команды. Жесты у Дюкарева скупые, речь богата, ярка. Говорить, впрочем, много не любит. Одно время исполнял обязанности начальника службы наблюдения и связи. Голоса не повысит на подчиненных.

Скоро Юрий уйдет в запас. Есть кому его заменить. Хорошими акустиками стали Василий Черепанов, Михаил Новиков. Они расписаны по сменам, бдительно несут вахту. Рубка вся заставлена приборами. Вот на матовом стекле индикатора появилось пятно голубого цвета. Юрий быстро определяет источник, пеленг, дистанцию, предполагаемую глубину лодки и докладывает в центральный пост.

— Право семнадцать, — негромко говорит командир рулевому.

— Есть право семнадцать!

Щелкает манипулятор вертикального руля. Юрий слегка кивает головой, ага, шум начинает удаляться. Включив переговорное устройство, докладывает об этом в центральный пост.

Вся аппаратура не вмещается в рубке, часть установлена в каюте, отведенной замполиту. Потому, быть может, Толстов изучил Юрия, как говорится, до тонкости. Постучавшись, Дюкарев может войти в каюту и днем, и вечером, и глубокой ночью. В последнем случае ему хочется извиниться за то, что потревожил сон. Однако замполит машет рукой, ладно, мол, какие тут могут быть извинения, ты же на службе. Юрий включает у стены прибор, который помогает определить гидрологические особенности моря на данной глубине. Брови у главстаршины чуть ли не сходятся на переносице, широкому, скуластому лицу придают сердитое выражение. Какое-то время Юрий пристально смотрит на поскрипывающее перо самописца, потом читает ленту, раскрывает книжку с таблицами, формулами, начинает делать расчеты.

Наступил наконец ответственный этап плавания — «встреча с противником». Пока она еще не состоялась, — но вот-вот должна произойти. В каком именно квадрате — об этом только предполагают. Но где-то рядом.

Акустики теперь особенно внимательны.

— Ушки держите на макушке, — пошутил Корнеев.

Да и весь экипаж сосредоточен, подтянут. Коростышевский уже в который раз прокладывает курс на карте, стараясь обшарить все квадраты. В динамике послышалось два удара: сначала один, затем другой. Что бы это могло быть? Шум винтов? Нет! Опять удар, еще, еще… Гидролокатор? Ну придет же такая мысль… Гидролокатор работает иначе. Опять всплеск на экране — лихорадочный, быстрый. И снова удары. Где он раньше слышал такие? Постой, постой, да это же самолет, видно, ставит радиоакустические буи!

— Ну, определили источник шума? — спрашивает Корнеев.

— Определил, товарищ командир.

Старшина докладывает коротко, но аргументированно. Корнеев соглашается, конечно же, такие глухие удары производят обычно падающие с высоты буи.

Лодка круто изменила курс. В полночь всплыла. До утра шли в надводном положении. А как только рассвело и вдали послышался рокот самолетов, корабль погрузился. Милю за милей оставлял позади «Челябинский комсомолец», неслышно скользя в глубине. В акустической — напряженная, чуть нервная обстановка. Молчит динамик, молчит экран. Это хуже всего. «Противник», судя по всему, где-то поблизости. Не зря же самолеты набросали всюду буев. Плотно прижав головные телефоны, Дюкарев, кажется, весь превратился в слух. Глубины молчали. Лишь время от времени в головных телефонах потрескивало, шуршало. Юрий чуть сдвинул настройку. Чвиркнуло, свистнуло. В этом хоре для него не было ничего неожиданного: обычный голос океана.

Голубым светом мерцали индикаторы, мелкие точки, светясь, чертили на экранах замкнутые окружности.

Юрий не спускает глаз с приборов, еще крепче прижимает головные телефоны. Море молчаливым не бывает никогда. Вот и теперь оно разговаривает с акустиком на своем обыденном языке. Юрий хотел бы услышать не плеск волн, не игру дельфинов, а шум винтов. Лодка снова изменила курс. В головных телефонах — ничего нового. Уже три часа прошло, как он заступил на вахту. Скоро сменяться. Может быть, повезет Черепанову? Дюкарев, в который уже раз, кинул взгляд на экран. И вдруг увидел маленькое, пульсирующее пятно. В головных телефонах послышался слабый шум. Да это же…

— Противолодочный корабль!

Сыграли боевую тревогу. В отсеках все замерло. Командир приказал, чтобы посты наблюдения докладывали о данных каждую минуту.

— Центральный, по пеленгу сто двадцать, шум винтов, — доложил Дюкарев. — Предполагаем — еще один противолодочный корабль.

— Есть! — отвечает Корнеев.

Через минуту новый доклад:

— Шум винтов триста сорок. Противолодочный корабль.

Это уже второй. Потом поступило донесение о третьем.

«Ясно, — подумал Корнеев. — Корабли служат заслоном главной цели, которую лодка обязана «поразить». За второстепенной целью она, разумеется, не станет охотиться, необходимо прорваться». Корабли в два счета расправятся с подводным кораблем. Но как? Надо пройти неслышно.

Лодка, изменив курс, погрузилась на предельную глубину. Наконец командир нашел такое место, откуда можно попытаться прорвать кольцо окружения. Дюкарев не замечал, как идет время. Определял то и дело меняющийся пеленг и дистанцию целей. Корнеев изредка вытирал пот со лба, и, слушая данные, представлял в уме схему расположения сил «противника». Получая пеленги на цели и дистанцию, штурман наносил их на карту, получая изломанный курс «противника».

— Где там цель номер три? — спросил Корнеев акустиков.

Дюкарев доложил пеленг, расстояние. Столько-то градусов, столько-то кабельтовых. Шум стал удаляться.

«Ну, теперь надо подождать, а если шум окончательно исчезнет, попытаться пройти», — думал командир. Лодка на какое-то время снизила скорость. Тихо было и наверху.

«Горизонт чист», — сообщил Дюкарев. «Челябинский комсомолец» осторожно заскользил в безмолвной глубине. А вот, по всей вероятности, и главная цель. На экране индикаторов заплясало большое и рельефное пятно.

— Пеленг двести сорок. Шум винтов! — передал Дюкарев.

— Есть! — отозвался командир.

Через минуту в центральный пост поступили и другие данные: число оборотов, дистанция, предполагаемая цель, курсовой угол, скорость цели.

Лодка подвсплыла. Всего несколько секунд смотрел Корнеев на корабль «противника» в перископ. Потом он убрал прибор, боясь быть обнаруженным, и повернул влево. Старшина команды торпедистов Александр Юркин — весь внимание. Прозвучит команда, и в тот же миг торпеды — и на этот раз учебные — выйдут из торпедных аппаратов и воздух больно отзовется в ушах. Боцман Шашлов, как и всегда, сумеет удержать лодку на глубине, быстро, сменяя одна другую, последуют новые команды. Выполнив поставленную задачу, «Челябинский комсомолец» постарается как можно быстрее уйти.

Все так и произошло. Метким залпом лодка «потопила» судно и сумела избежать преследования, которое могло окончиться плохо.

Словно после настоящего боя, командир и замполит обошли отсеки и поздравили подводников с успешным завершением атаки.

В общем-то лодка показала себя в походе хорошо. Механизмы работали безотказно. Экипаж настойчиво учился умело обращаться с материальной частью, в совершенстве владеть техникой. Учения сменялись тренировками, занятиями по специальностям. Провели техническую конференцию, в которой принял участие весь экипаж.

Для сдачи экзамена на классность командир назначил комиссию в составе Данькова, Коновалова, Науменко, Юртина, Коростышевского. Конечно же, каждому матросу и старшине хотелось стать на ступеньку, а то и на две выше. А для этого нужны были глубокие, прочные знания. Раньше, до службы, они учились в кружках, на курсах и в клубах ДОСААФ. С зачетов начали и службу на лодке. А теперь вот новая проверка знаний.

Матросы и старшины готовились к экзамену основательно. Не успеют смениться с вахты, как садятся за учебники, штудируют схемы, еще раз повторяют устройство механизмов.

Партийное и комсомольское бюро провели викторину «Знаешь ли ты свой корабль?» Надо было видеть, с какой готовностью отвечали подводники на вопросы, порой даже самые сложные. На каждый вопрос желало ответить минимум пять-шесть новичков.

Матросам помогали командиры подразделений, старшины команд. Обычно задумчивый и молчаливый Науменко провел (ну кто бы подумал?) двухчасовую беседу об уходе за двигателями. Командир отделения Александр Жиделев — отличник боевой и политической подготовки — поделился с матросами своим богатым опытом.

Во всех отсеках, на боевых постах лежали книги, чертежи. Возле схемы находился офицер, либо старшина.

— Насос устроен так… — говорил наставник.

Или:

— В отсек начала поступать забортная вода. Что вы, матрос Песси, обязаны предпринять?

— А теперь вопрос к вам, матрос Глушков. Какая допустимая температура опорных подшипников?

— Приводного вала? — уточняет Глушков.

— Да.

Матрос называет допустимую температуру, Науменко, соглашаясь, кивает головой. Однако беседа еще не окончена.

— А если выше? — спрашивает Науменко.

— Если выше, — Глушков, чуть подумав, начинает перечислять, что вахтенный должен сделать, если температура опорных подшипников окажется больше допустимой. Рассказывает обстоятельно, не забыв ни одной «мелочи». Наконец, закончил. Науменко, не говоря ни слова, ставит в блокноте галочку.

Наступил день экзамена. Лодка шла в надводном положении. Через открытый люк врывался свежий морской воздух, доносился плеск волн. Слегка качало.

Матросы один за другим входили по вызову в центральный пост и докладывали:

— Старший матрос Бурдин. Прибыл для сдачи экзамена на специалиста второго класса.

— Старший матрос Малыгин.

— …Белоусов.

— …Песси.

Одни с ходу, другие, чуть подумав, но все отвечали на «отлично». На первый класс сдавали в основном старшины. На третий и второй — матросы. Чуть заморщил лоб Владимир Царев. Подбирает слова. В самом начале службы он допустил недисциплинированность.

Отец Владимира тоже был подводником. Он прислал в подразделение письмо:

«Подводную лодку «Челябинский комсомолец» знаю по войне. Отличный был экипаж. Вот мое отцовское слово: служи так, чтобы тобой могли гордиться не только командиры, но и родители».

Вот такой строгий наказ был вложен в письмо, поступившее на имя командира. Царев-старший подробно рассказывал так же о том, как североморцы топили врага во время войны, просил прочитать письмо перед строем.

С тех пор Владимира словно подменили. Появилось и рвение к службе, и исполнительность. Год минул с тех пор. Хорошо Владимир освоил дизель, стал специалистом второго класса. Назначен командиром отделения. И вот сдает экзамен на первый класс. Недолго он морщил лоб. Улыбнулся: «Разрешите отвечать?» Речь полилась плавно, без запинки.

ПУТЬ В ОКЕАН

Следующий поход «Челябинский комсомолец» совершил еще более продолжительный. Когда решался вопрос, кого послать, командир соединения долго не раздумывал — конечно же, «Челябинский комсомолец», экипаж которого держит в соединении одно из первых мест, показывая на учениях высокую боевую выучку.

Плавание в океане шло раз и навсегда заведенным порядком. Штурман прокладывал маршрут и строго следил за тем, чтобы не сбиться с курса. Командир ставил то одну, то другую задачу, и экипаж старался выполнить их быстро и точно.

Далеко на юге сверкает солнечной рябью вода. Качки почти нет. Не стонет металл, как в шторм. Не служба — одно удовольствие! А так ли это? В моторном отсеке более 50 градусов выше нуля. Затем корабль погружается, дизели смолкают. Становится еще жарче: вода и на глубине прогрета, и отдать тепло от работающих электромоторов некуда. Ах, как хочется вдохнуть свежего воздуха, подставить лицо соленому ветру!

Спросите: откуда у подводника готовность переносить все тяготы длительного похода, высокая боевая выучка, отличное знание техники? Только ли учебный отряд дал юношам путевку в океан? Нет.

Стойкость, волю воспитали в них комсомол и оборонное Общество. Еще до призыва многие молодые рабочие, колхозники, служащие, соревнуясь за право служить на подводной лодке «Челябинский комсомолец», познакомились с яркой историей Советской Армии и Военно-Морского Флота, приобрели военно-технические специальности в школьных кружках, на курсах и в клубах ДОСААФ, на учебных пунктах.

Итак, путь на «Челябинский комсомолец» и дальше — в океан — у каждого нелегок. Зато служба у многих сразу пошла без сучка и задоринки, потому что каждый был хорошо подготовлен к испытаниям.

Слово отца

— Ну, сынок, до встречи. Служи хорошо, на совесть.

В честь проводов сына Василий Илларионович Неклюдов прицепил на парадный костюм ордена и медали. Сегодня у него особенный день — Владимир уходит служить на подводную лодку «Челябинский комсомолец». Екатерине Кирилловне тоже приятна эта весть: сын будет выходить в море вместе с земляками. Мать, украдкой смахнув слезу, пробует наставлять Владимира: чтобы и командира-то во всем слушался, и на рожон бы не лез, и специальность бы себе выбрал поспокойнее.

— Выберу, — смеется Владимир. — Торпедистом стану.

— Торпедистом?

Екатерина Кирилловна какое-то время завороженно смотрит на сына. Она плохо знакома с флотом. Правда, однажды ей попала на глаза брошюра — купил ее, оказывается, Владимир. Это случилось три года назад. Старший сын уже тогда грезил морем, и мать с интересом прочитала тоненькую книжечку об устройстве подводных лодок. И вот теперь, услышав, что Владимир хочет стать торпедистом, с сомнением покачала головой:

— Ишь ты, претендуешь на огневую должность. Что же ты, лучше всех. Пустишь торпеду мимо, по головке небось не погладят.

— Мимо не пустит, — сказал отец. — Стрелять умеет.

— То не считается, — возразила Екатерина Кирилловна. — Умеет из винтовки. А там торпедные аппараты. Техника!

— Это верно, — техника. Но ведь я и с ней знаком, — напомнил сын.

Екатерина Кирилловна хотела еще что-то сказать, но не успела: раздалась команда «Строиться!». Через минуту призывники шли строем по площади Ленина. Остановились. Начался митинг. Владимир внимательно слушал, что говорят с трибуны. «Да, — думал он, — мы постараемся стать хорошими моряками. Не зря соревновались за право служить на корабле уральцев. Это верно, будет нелегко, ну да ведь все мы добросовестно готовились к службе».

Пять лет назад услышал Владимир о «Челябинском комсомольце» и дал слово добиться того, чтобы его послали на эту лодку. И первым, кому он рассказал о своем желании, был отец.

Всю войну Василий Илларионович провел на фронте, был ранен, но, подлечившись, снова возвращался на передовую. Войну он закончил в Берлине. Домой вернулся счастливым от великой Победы, в которой была и его доля.

Женился. Детей не баловал. Старший сын — Владимир — и воды, бывало, наносит, поможет и огород вскопать, и сено сгрести — что скажут родители, то и сделает.

Вечерами дети просят отца рассказать о войне. «Да я же рассказывал. В тот выходной», — напомнит Василий Илларионович.

«Ну, пап, — жалобно тянет младший Сергей — ему всего семь лет, — расскажи еще». И хотя Василию Илларионовичу некогда, он пропагандист и готовится к завтрашним политзанятиям, все-таки на некоторое время откладывает конспект.

— Уж так и быть, расскажу. Вы ведь тоже вроде политкружка, только семейного.

Рассказывает отец все больше о товарищах. О лихом помкомвзвода Андрее Остапчуке, захватившем в плен сразу пятерых вражеских солдат, о санинструкторе Любе — ее фамилию, к сожалению, запамятовал, — вынесшей с поля боя более ста раненых солдат и офицеров.

— Спасла и меня. Случилось это так.

Дети слушают, затаив дыхание. Они гордились не только отцом, но и его однополчанами, которые нет-нет да и дадут о себе знать.

— Ишь ты! — восклицал в таких случаях отец, читая письмо бывшего старшины роты. — Председателем колхоза, значит, избрали? Что ж, поздравляю, человек ты был всегда рачительный.

Он разговаривал так, будто автор письма находился рядом с ним: и языком прищелкнет, и подмигнет, и незаметно усмехнется в усы.

— Дочка, стало быть, родилась? Еще одна! Ну а у меня все тот же комплект: три будущих бойца, да одна сандружинница, — приговаривает отец вслух, кладет на стол лист бумаги, а затем неторопливо пишет ответ.

Нина на два года старше Владимира. Она еще в седьмом классе записалась в сандружину. Владимир, тогда пятиклассник, не больно-то ей завидовал. Подумаешь, делает перевязки… Вот он научится с первого выстрела поражать цель — это будет здорово! Он не пропускал ни одного занятия в стрелковом кружке. Сделал с помощью отца копию малокалиберной винтовки с мушкой и прорезью, и во дворе дома без конца тренировал руку и глаз.

Жили они в селе Кулевчи Варненского района. Отец работал вначале директором МТС, затем председателем колхоза имени Чапаева. «Чапаевцы» — так называли ребятишек из села Кулевчи. Кто в детстве не хотел стать смелым и бесстрашным Чапаевым или хотя бы чапаевцем. Мечтал об этом и Володя Неклюдов. Жаль, что поздно родился.

— Лучше поздно, чем никогда, — шутил отец. — Смотри-ка, какое чистое небо. — Василий Илларионович вдруг хмурился, голос становился суровым: — А порох надо всегда держать сухим. Так ведь я говорю?

Владимир кивал головой:

— Как же иначе, папа? Сухим и держим, стреляем без осечки.

— Ты, я слышал, получил третий разряд по стрельбе? — спрашивал отец.

— Получил.

— И сколько же очков выбил?

— Сорок семь из пятидесяти.

— Прилично! Ну а друзья как?

— Тоже разряд получили. Михаил Цируль обошел меня на очко, Володька Суворов — на два, а Валька Палачин на очко отстал.

Михаил, Валька и Володька — закадычные дружки Неклюдова. Жили по соседству. Михаил старше, остальные — сверстники. Все четверо вместе ходили в школу, вместе возвращались домой. И на тренировках их, бывало, водой не разольешь. Руководитель стрелкового кружка Николай Осипович Черных был доволен ими: и тир-то помогли сделать, и переносные мишени, и опоры для стрельбы.

Летом, когда были поменьше, все дни они пропадали на речке с красивым названием Карталы-аят. В двенадцать лет Владимир Неклюдов великолепно плавал и нырял. А как только подрос, стал учиться грести. Уже тогда мечтал о тельняшке, а какой же из него получится моряк, если не будет уметь плавать и сидеть за веслами?

Как-то на побывку приехал Аркадий Куклин. Он важно прошелся по улице в морской форме. Владимир почтительно поздоровался со старшиной 2-й статьи, вспомнил, что до службы Аркадий работал шофером, и взволнованно попросил рассказать о море, о тропиках.

— Э, браток, — усмехнулся гость, — ты уж сразу обо всем хочешь услышать. Только вот беда, — простодушно сказал старшина, — не бывал я ни в тропиках, ни на экваторе. Не привелось!

— А где же вы были?

— Все больше у своих берегов. Служу я, — пояснил он, — в морском погранотряде.

— И кем же?

— Дизелистом.

— Гражданская-то профессия, выходит, не пригодилась, — с сожалением произнес Владимир.

— Это почему же?

— Ну, как «почему»? Ездили на автомобиле, теперь плаваете на корабле. Была суша, стало море.

Старшина рассмеялся.

— Чудак-человек. Причем тут суша или море. Надо технику знать, слышишь? Я, например, сейчас с закрытыми глазами разберу и соберу любой двигатель: на суше ли, на море ли.

Много нового узнал мальчишка, беседуя с моряком. То, что он, Владимир, научился плавать, грести — это, конечно, хорошо.

— Ах, еще и стреляешь метко? — удивился Аркадий. — Только ведь этого для нынешнего флота, если хочешь знать, недостаточно. Пора бы тебе, дружок, за технику браться. Сколько тебе лет? Пятнадцать? Ну, не в этом году, так в следующем, а записывайся в кружок по изучению мотоцикла, автомобиля или трактора. Ну, чего нахмурился?

— На флот я хочу… — сказал Владимир. — А вы меня на трактор сажаете.

— Опять двадцать пять! — с досадой произнес Куклин. — Говорю тебе: с трактора легче пересесть на катер или даже на подводную лодку.

Живи Владимир в большом городе, все было бы просто. Поступил бы в морской клуб ДОСААФ, получил бы военно-техническую специальность. А как быть, если он живет в селе. Морского-то клуба там нет. И посоветоваться больше не с кем — отпуск у Куклина кончился, и он уехал.

— Поговори с Федором Петровичем, — подсказала мать.

Как это он мог забыть! Дядя Федор с редкой фамилией Ракоед и сейчас нет-нет да и наденет старый бушлат. Служил он в войну на Балтике.

— Ну-ну, табань посмелее, — подбодрил он Владимира. А выслушав взволнованную речь, важно сказал:

— Главное, юнга, не обрастай ракушками. Хочешь, научу тебя флажному семафору?

— Еще бы!

— А на курсы трактористов запишись, осваивай технику. Пригодится на службе.

Закончив школу, Владимир поступил на курсы и через полгода стал трактористом. Изучил он с помощью Ракоеда и флотскую сигнализацию.

Молодого механизатора направили работать в совхоз «Заозерный». Встретили новичка приветливо. Дали новый трактор С-100. Больше всего Владимир был рад тому, что на машине стоял дизельный двигатель. Мощность, конечно, не та, что на подводной лодке, но, что там ни говори, а моторы, что на тракторе, что на подводной лодке работают по одному принципу, а потому и называются одинаково — дизелями.

Весной, летом и осенью Владимир не только дни, но и ночи проводил в поле: пахал, сеял, подкармливал молодые всходы, убирал урожай.

Полевая страда кончилась лишь в конце октября. А после ноябрьских праздников Неклюдов принимался за ремонт, разбирал трактор, менял, если в этом была необходимость, детали, узлы. Ладони у него вечно пахли машинным маслом, и когда сестра выражала по этому поводу неудовольствие, Владимир, сверкнув глазами, говорил:

— Экая ты, право!

В семнадцать лет его избрали групкомсоргом. Хлопот прибавилось. Читательскую ли конференцию провести с молодежью, встречу ли с участниками Великой Отечественной войны, стрелковые ли соревнования — во всем затея Неклюдова.

К восемнадцати годам Владимир закончил курс начальной военной подготовки на учебном пункте, успешно выполнил спортивные нормативы на значок ГТО, завоевал второй разряд по стрельбе. К тому же сумел поступить в институт.

И когда областной комитет комсомола подвел итоги соревнования и рекомендовал Неклюдова служить на подводную лодку «Челябинский комсомолец», радости у парня не было предела.

Обо всем этом вспоминал Владимир, слушая, что говорят на прощание земляки. Но вот и вокзальный перрон. Плавно тронулся поезд.

— До встречи! — крикнул Владимир в открытое окно вагона родным.

Верный курс

Рядом с Неклюдовым у вагонного окна стоит Юрий Санников, круглолицый, черноволосый, среднего роста. Пиджак, кажется, вот-вот лопнет, настолько широки плечи.

С волнением смотрит Юрий на провода, то поднимающиеся, то опускающиеся, на белые березки, которые подбегают к самому полотну и машут ветвями и шлют поклоны.

Неклюдов и Санников неделю провели вместе на призывном пункте. Знакомство началось необычно.

— Поборемся, — предложил Юрий.

Неклюдов удивленно взглянул на того. Увидели-то друг друга всего час назад, и на тебе, предлагает бороться. Владимир еще в школе занимался классической борьбой, имеет разряд. Однако он никому не говорил об этом, а потому и вызов Санникова показался неожиданным.

— По осанке вижу, что тебе приходилось заниматься борьбой, — продолжал, между тем, Юрий.

— Приходилось.

— Вот и давай померимся силой.

— Что же, давай, — согласился Владимир и стал снимать пиджак.

Схватка шла с переменным успехом.

— Ничья! — объявил, наконец, добровольный судья Николай Верас.

Неклюдов с уважением взглянул на Санникова, уложить его нелегко.

— На каких хлебах рос? — спросил он.

— Известно на каких, — отвечал Юрий. — На папиных да маминых.

Родился и вырос Юрий в городе Кыштыме в семье слесаря-сборщика Александра Ивановича Санникова. Отец участвовал в войне с империалистической Японией, вернулся домой лишь в конце 1946 года. Родители не знали забот со старшим сыном, учился он хорошо. Особенно легко давались ему естественные науки. В шестом классе мальчишка записался в кружок юных физиков, позже увлекся радио, сам смастерил детекторный приемник.

— Быть тебе радистом, — говорил руководитель кружка Григорий Яковлевич Журавский.

— Хочу быть моряком, — сказал однажды парнишка.

— Тем лучше, — произнес Журавский. — На каждом судне есть радиостанция.

— И на подводной лодке? — поинтересовался школьник.

— Конечно.

— Вот здорово!

— А ты что же, хочешь стать подводником?

— Да. Смотрите! — Юрий развернул областную молодежную газету. — Соревнование объявлено за право служить на подводной лодке «Челябинский комсомолец».

— А ну-ка, ну-ка! — Григорий Яковлевич внимательно прочел статью. Помолчав, сказал:

— Хорошее дело. Значит, думаешь попытать счастья?

— А чем я хуже других?

— Может быть, даже лучше. Только ведь далеко тебе до призыва.

— Не так уж и далеко. Четыре года осталось, а готовиться надо сейчас, и основательно. Сами небось видите, какие требования.

— Да, требования высокие, — согласился преподаватель. — Ну что ж, попытка не пытка, желаю удачи.

— Спасибо.

Мечтали о дальних морских походах и многие одноклассники Санникова. Комитеты комсомола и ДОСААФ средней школы решили создать клуб юных моряков. Юрий познакомился с классификацией кораблей, с боевым назначением и основными тактико-техническими данными крейсеров, эскадренных миноносцев, торпедных катеров, подводных лодок, тральщиков. В его лексике прочно закрепились такие слова, как «компас», «лаг», «лот», «миля», «палуба», «штурвал» и другие.

Домой он приходил возбужденный, радостный. Мать, пряча улыбку, спрашивала:

— Что это ты такой сегодня?

— Какой?

— Будто крылья выросли.

— Вечно ты, мама, смеешься! — недовольно замечал Юрий.

— Да не смеюсь я, а спрашиваю!

Сын начинал рассказывать о том, что сегодня весь вечер учились лазить по канату и шесту. Шутка ли, взобраться на высоту четырех метров босиком, того и гляди соскользнешь.

— Ну, а как убьешься? — испуганно произносила Анна Андреевна. На это сын досадливо махал рукой:

— Как же убьешься, если внизу спортивный ковер. Ничего-то ты, мама, не знаешь, — и, не слушая возражений, продолжал выкладывать одну новость за другой. — Завтра начнутся занятия по флажному семафору.

— Это еще что такое? — спрашивала мать.

— Разговаривать будем с помощью флажков.

— Махать, что ли?

Юрий недовольно передергивал плечами.

— Ну что ты, мама! Принимать и передавать текст — так это называется. Понимаешь?

Анна Андреевна кивала головой:

— Понимаю, чего ж тут непонятного.

— А знаешь, сколько знаков надо передать в минуту во время зачета?.. Тридцать! — голос у сына звучал торжественно.

— Сумеешь ли? Вопрос обижал Юрия.

— Как ты можешь сомневаться? Конечно, сумею. Только ты сделай, пожалуйста, флажки, буду тренироваться. Хорошо?

Весь следующий месяц, не успев вернуться из школы, он и в самом деле не выпускал из рук флажки, взмахивал ими сначала медленно, потом все чаще и чаще.

— Ты бы сперва выполнил домашние задания, — напоминала Анна Андреевна.

— Успею.

Он и, правда, успевал подготовить уроки и по математике, и по русскому языку, и по остальным предметам.

Ближе к лету стал вместе с другими разучивать, как спасать утопающего и оказывать ему первую помощь: сначала прошел основательно теорию: и как подплывать к тонущему, и как лучше его взять, и как вытащить его на берег.

Летом учеба в клубе не прекратилась, напротив, пошла напряженнее, интереснее. Юные моряки учились плавать, грести на шлюпке, вязать морские узлы, стрелять из малокалиберной винтовки. Всем членам клуба сшили морскую форму, и Юрий с гордостью надел бескозырку с ленточкой и тельняшку.

Но вот окончена школа. Куда пойти? В институт? Но Юрию хотелось поработать. Он поступил на радиозавод. Собирал радиоприемники. На учебном пункте прошел начальную военную подготовку, как и все сверстники, успешно сдал спортивный норматив ГТО…

…Стучат, стучат колеса. Мелькают телеграфные столбы. Глухо гремят мосты. Поезд идет в Ленинград.

Город, раскинувшийся на берегах Невы, покорил строгой красотой. Впрочем, любоваться было некогда. Сразу же после карантина в учебном отряде подводного плавания начались занятия. Санников и Неклюдов попали в разные взводы. Юрий учился на торпедного электрика, Владимир — на торпедиста. Вначале, как водится, прошли курс молодого матроса. Болели ноги — так приходилось «рубить» на строевой. Друзья, однако, не унывали. Надо, так надо. Бывало, идут строем, крикнет командир: «Взвод!» — и сделает паузу. Ребята «рубят» так, что земля дрожит. В небо взлетает песня. Командир взвода Крошенников доволен курсантом Санниковым не только на плацу, но и в классе. Учеба Юрию дается легко. Он хорошо разбирается в чертежах, схемах, наизусть знает формулы.

Шло время. Юрий досконально изучил сложное устройство системы приборов управления торпедной стрельбой, на практических занятиях быстро определял и сообщал командиру данные цели: курс, скорость, пеленг.

В день годовщины Советской Армии и Военно-Морского Флота Санников и Неклюдов получили благодарность от командира учебного отряда.

— Ты, я гляжу, не отстаешь? — сказал Юрий Неклюдову.

— Это почему же я должен отставать? — удивленно ответил Владимир. — Смотри, как бы я тебя еще не обогнал…

И в самом деле, Неклюдов считался в учебном отряде лучшим курсантом. Всегда у него в запасе набор брошюр, учебников, он прекрасно изучил устройство торпедных аппаратов, мог не только перечислить типы торпед, но и рассказать о них обстоятельно и с большим увлечением.

— Держите курс на Неклюдова, — говорил не раз курсантам командир роты капитан 3 ранга Зерцев. — Он как маяк.

Владимиру было немножко неудобно, ну какой он маяк. Учится, правда, на пятерки, так ведь этого еще мало. Неизвестно, как пойдет служба на подводной лодке.

— Хорошо пойдет, — одобрительно говорил Зерцев. — Я уверен. Технику вы знаете великолепно. Говорят, соревновались за право служить на «Челябинском комсомольце»?

В ответ Юрий кивнул головой:

— Это видно.

Учебный период закончился. На базе пополнение встретил командир соединения, поздравил с прибытием, обошел строй.

Когда пришли в экипаж, навстречу Неклюдову бросился Михаил Цируль. Да, да, тот самый, с кем Владимир когда-то вместе ходил в школу, тренировался в тире, участвовал в соревнованиях по стрельбе. Михаил служил на лодке уже два года, скоро должен был уйти в запас.

— Хорошая, гляжу я, смена! — радостно воскликнул Цируль, обнимая друга. — Выкладывай, что новенького в Кулевчах.

— Я ведь уже давненько, как оттуда.

— Все равно рассказывай.

И когда Неклюдов выложил новости, Михаил в раздумье произнес:

— Соскучился я по Уралу. Хотя и был в отпуске год назад. Помнишь?

— Еще бы! — Неклюдов улыбнулся.

— Ну, а как ваш корабль?

— Сам увидишь.

— Скоро пойдем в поход?

— Сразу да в поход… Погоди.

Служба на «Челябинском комсомольце» началась с того, что всем новичкам выдали зачетный лист с многочисленными вопросами по устройству подводной лодки, особенно того отсека, в котором расположен твой боевой пост. Новички с помощью старших матросов и старшин облазили все закутки подводного корабля.

Владимир числился учеником старшины Николая Малыгина, тоже уральца, призванного два года назад из Верхнего Уфалея. Через месяц Малыгин внимательно выслушал ответы своего подшефного.

— Теперь ты можешь нести боевую вахту, — одобрительно произнес он. — Помни, дружище: наш отсек значится под номером один. Команда торпедистов и в службе первая.

Шел своеобразный экзамен и в третьем отсеке, где был расположен боевой пост торпедного электрика Санникова. Через месяц Юрий встал на первую в своей жизни вахту.

Морское притяжение

Районный доктор постучал в грудную клетку и, сказав: «Дышите глубже!» — приложил длинную черную трубку к левой стороне могучей груди. Наиль Канафеев, сделав два глубоких вдоха и выдоха, неожиданно произнес:

— Стальное сердце бьется ровно.

Доктор выпрямился, с интересом взглянул на призывника.

— Сердце у вас, молодой человек, и в самом деле преотличнейшее.

Наиль заулыбался.

— Значит, я годен к морской службе?

— Плавайте на здоровье.

— Вот спасибо!

— Отца и мать благодарите, — сказал доктор. — Здоровым вас вырастили, сильным.

Не сегодня-завтра Наиль пойдет служить на подводную лодку. От этого и радостно у него на сердце. Он даже зажмурился от удовольствия.

Наиль мечтал попасть на «Челябинский комсомолец» и настойчиво добивался этого. Жил он в поселке Агаповке, что неподалеку от Магнитогорска. Отец его, Гусман Назипович Канафеев, работал секретарем районного комитета партии, мать — оператором на почте. Гусман Назипович — участник Великой Отечественной войны. Затем он стал партийным работником. И когда сын подрос, фронтовик как-то завел разговор об армии, о флоте, а под конец спросил:

— Кем бы ты хотел стать, когда придет срок призыва?

— Море зовет, — романтично ответил Наиль.

Отец вскинул брови и удивленно протянул:

— Мо-ре? Ты же его никогда и не видел?

— Верно. Не видел. Но увижу, — голос у юноши звучал взволнованно.

— А если отправят в пехоту?

Наиль покачал головой, после чего нравоучительно произнес:

— Пехоты, папа, теперь нет, есть мотострелковая часть — так нынче называется пехота.

— Все ты, оказывается, знаешь, — довольным голосом произнес отец.

Он, конечно, был в курсе того, как теперь называется пехота, но, откровенно говоря, не предполагал обнаружить в сыне такую эрудицию.

Хотя, что же тут удивительного, любимым предметом для него в школе было военное дело. Вам нравятся литература, биология? Пожалуйста! Математика? Тоже неплохо. А ему, представьте себе, уроки военного дела, повороты, строевая песня, стрельба из автомата. В школьной «Зарнице» Наиль командовал взводом. Откуда же тогда появилась тяга к морю? Ведь и строевые приемы, и стрельба из автомата — это делается чаще на земле. А на море в почете больше другое: «Право руля!», «Лево руля!…»

Кипит, тянется за кормой белый бурун, словно хвост кометы. Где он видел подобное? В кино? Да. И еще слышал об этом рассказы вернувшихся со службы моряков, читал книги о морских сражениях и вначале робко, потом все серьезнее начал подумывать о том, а почему бы и ему не стать моряком.

Его тянуло к технике. В десятом классе он научился управлять мотоциклом, работать на киноаппарате. Хотелось быть поближе к воде — научился грести, ходить под парусом. По настойчивой просьбе Наиля в школе был создан кружок по изучению основ военно-морского дела. Как и Неклюдов, Наиль научился управлять шлюпкой.

После школы стал работать киномехаником. Узнав о том, что в районе идет соревнование за право служить на подводной лодке уральцев, решил попытать счастье. Но с чего начать? Летом по просьбе райкомов комсомола и ДОСААФ Наиль собрал вокруг себя «трудную» ребятню.

— Стрелять хотите?

— Еще бы!

— А метать гранату?

— Где она, граната?

— Вот она! — вытащил из кармана и показал.

— А винтовка!

Кивнул головой на кинобудку.

— Есть и винтовка. Ну так как?

До сентября он успел совершить с ребятишками два военизированных похода, устроил военную игру с глубокой разведкой, со стрельбой, с криками «ура!». Даже окопы, и те вырыли с ячейками для пулеметных гнезд, с блиндажом, длинной траншеей.

— У тебя, Наиль, все задатки командира, — сказал секретарь комсомольской организации совхоза Василий Харзеев. — Ребятня души в тебе не чает.

Это была правда. Наиль без конца слышал:

— Научи нас плавать. Возьми в поход. Расскажи о катерах-охотниках.

И он выполнял эти просьбы.

О море Наиль читал все, что попадало под руку. Верил, что попадет на флот. Только достаточно ли подготовлен он к суровой службе? Умеет плавать, грести, ходить под парусом. А как со знанием техники? Умеет водить мотоцикл. Маловато.

Наиль осуждал себя за то, что пока слабо соревнуется за право служить на подводной лодке «Челябинский комсомолец». Так, во всяком случае, ему казалось. Работает, правда, хорошо, имеет благодарности, награжден Почетной грамотой. Все это так. И по общественной линии у него полный порядок. Недаром Василий Харзеев на отчетно-выборном комсомольском собрании тепло говорил о Наиле Канафееве, как об умелом воспитателе детворы, общественном инструкторе комитета ДОСААФ.

Все тогда повернулось в сторону Наиля. Он смутился и подумал: «Зачем так долго говорить обо мне? Упомянул фамилию, и хватит». Однако секретарь комсомольской организации совхоза продолжал:

— Наиль мечтает стать подводником, и наш долг помочь ему. Думаю, что лучшей кандидатуры для службы на «Челябинском комсомольце», чем Наиль Канафеев, в нашей комсомольской организации не найти.

Все захлопали в ладоши, и до покрасневших ушей паренька донеслись слова:

— Не подведет! Оправдает доверие!

Однако Наиль знал, что ему пока рано претендовать на «Челябинский комсомолец». Вот получит еще одну, а то и две военно-технические специальности, тогда с радостью примет комсомольскую рекомендацию. А пока… будет продолжать готовиться к морской службе.

Он научился управлять моторной лодкой, вызубрил многочисленные правила судовождения, вникнув во все тонкости. Но и этого показалось мало. Поступил в автомотоклуб.

Началось с того, что его вызвали в военкомат и предложили стать — еще до призыва — водителем автомобиля. Там, в армии, он потом сможет быстрее освоить военную технику.

— В армии? — спросил Наиль. — А я хотел бы на флот.

— Можем направить и на флот, — сказал ему майор. — Одно другому не мешает.

— Хорошо, — согласился Наиль. — Направьте пока на шофера.

Так Наиль оказался в городе Пласте, где ему предстояло учиться с отрывом от производства в течение трех месяцев. Жили курсанты в общежитии, день был расписан, как на военной службе — от подъема до отбоя. Учился Канафеев хорошо. Бывало спросит его преподаватель — о правилах ли уличного движения, об устройстве ли двигателя — ответит без запинки. Юрий МихайловичБеспоместный, который преподавал теорию, одобрительно произносил:

— Похвально, курсант Канафеев. А теперь объясните, как устроено рулевое управление?

Наиль подходил к схеме и, действуя указкой, перечислял детали, не забыв сказать, для чего они служат и как взаимодействуют между собой.

Уже через две недели после начала учебы группа приступила к практической езде. Первое задание, казалось, самое легкое — тронуться с места, сделать круг и остановиться. Наиль неуклюже садился за руль.

— Действуйте! — говорил инструктор Юрий Васильевич Зубов.

Наиль отпускал ручной тормоз, включал первую передачу, резко нажимая на педаль сцепления. Машина, дернувшись, останавливалась. Какая досада — глох мотор!

— Кто же так выжимает сцепление! — произносил недовольным голосом Зубов. — Смотрите, как надо…

Они менялись местами. Машина плавно трогалась с места и шла по кругу.

— Ясно?

— Ясно.

— Садитесь за руль.

Наконец-то мотор не глох. Машина двигалась, только уж очень медленно, несмотря на то, что курсант усердно нажимал на газ.

— Скорость! — напоминал Зубов.

Наиль торопливо переключал передачу, но вместо второй попадал сразу на четвертую, рокот мотора снова стихал.

— Не спешите, — говорил Зубов.

Наиль переключал передачу, разворачивался, и, сделав круг по команде инструктора, нажимал на педаль тормоза. Грузовик останавливался.

— Поехали дальше!

Вечерами Наиль садился за тренажер, без конца переключал сцепление. Теперь во время практической езды он уже не допускал грубых ошибок в технике управления.

Наконец-то с учебной площадки машина выехала на улицу. А тут ухо держи востро, чуть зазевался, сразу создал опасную обстановку, а то и повернул на тротуар — самое что ни на есть тяжкое нарушение правил.

Наиль собран, внимателен, подъезжая, например, к нерегулируемому перекрестку, осматривался: нет ли помехи справа. Ага, помехи нет, и он, не останавливаясь, благополучно проезжал перекресток. Сказать, что к этому времени курсант стал с улицей на ты, было бы, наверное, неправильно. Опытные водители, и те остерегаются — ведь «улица полна неожиданностей». Вот выпрыгнул из ворот резиновый мячик, и не успел Наиль принять решения, как Зубов нажал на тормоза. И вовремя — следом за мячиком выбежал пятилетний карапуз. Что и говорить, когда сидишь за рулем, нужен глаз да глаз, и Наиль развивал в себе это необходимое для водителя качество: все видеть, быть готовым в любой миг принять нужное решение. Он не перестраховывал себя излишней осторожностью. Включал, случалось, и четвертую передачу. А разворачивался медленно, на переездах не переключал передачу, не выжимал сцепления, прежде чем выехать на проезжую часть улицы, останавливался в проеме ворот, бросая взгляд влево и вправо. И лишь убедившись в том, что путь свободен, продолжал езду. Истина, в общем-то, азбучная, зафиксированная в строгом кодексе уличного движения. И Наиль старался с самого начала не отступать от правил ни на шаг.

Экзамены он сдал успешно, получил удостоверение шофера-профессионала. Когда вернулся домой, отец ему сказал:

— Ты теперь на все руки от скуки: шофер, мотоциклист, водитель моторной лодки.

— Совсем не от скуки, — возразил сын. — Такое время.

— Это верно, — Гусман Назипович похлопал сына по плечу. — Такое время. А на шутку не обижайся, хорошо?

Он и не обиделся! Отец сколько раз твердил, что знание техники всегда пригодится в жизни, в том числе и на воинской службе, и с малолетства всячески поощрял сына за увлечение машинами, маломерными судами. Считал — со временем это окупится… Так оно и случилось.

Районные комитеты комсомола и ДОСААФ были единодушны, когда решали вопрос о том, кого рекомендовать военному комиссариату для прохождения службы на подводном корабле уральцев. Канафеева! Наиля вызвали в Челябинск, побеседовали в областных комитетах — комсомола, ДОСААФ, в военном комиссариате.

Неделю он жил на призывном пункте, пока подбирались остальные ребята в экипаж на «Челябинский комсомолец». Первый, с кем он познакомился из будущих своих товарищей, был Николай Коробов.

Наиль Канафеев на морской службе.

Паренек из Петропавловки

Они пожали друг другу руки, назвали свои имена.

— Откуда ты? — спросил Наиль Коробова.

— Из села Петропавловки.

— А район?

— Кусинский. А ты?

— Из Агаповки, — сказал Канафеев.

— Земляки, значит.

— Земляки, братишка, — отвечал Наиль, переходя на «морской» язык. — Все мы с одного залива, — пояснил он, имея в виду Урал.

Через день они знали друг о друге все. Наиль с уважением смотрел на Коробова — широкоплеч, душа без закоулков, открыта, как книга. Читай, если интересно!

Канафеев поинтересовался, какими видами спорта Николай занимается. Как выяснилось, паренек из Петропавловки любит играть в волейбол, в футбол, прыгать в длину.

Николай успешно прошел начальную военную подготовку. Впрочем, что тут особенного? Хорошо занимались на учебных пунктах все призывники, иначе бы не были отобраны для службы на «Челябинском комсомольце».

Коробов не раз участвовал в состязаниях по военно-техническим видам спорта и завоевывал призы, показывая высокие скорости.

Тренировал молодежь Петропавловки бывший мотогонщик, которого все называли Савельичем. Он избирал трудные трассы, заставлял юношей одно и то же препятствие преодолевать по десять, двадцать раз подряд. Как-то он обратился к Николаю:

— Приземлился ты, дружок, на переднее колесо, и это плохо, — говорил тренер, осматривая мотоцикл. — А когда прыгаешь с трамплина, надо касаться земли сперва задним колесом. И, пожалуйста, не снижай скорость. Уж прыгать, так прыгать. Вот так!

Полет длился каких-нибудь две-три секунды, но сколько удовольствия доставлял он зрителям! Николай смотрел на Савельича влюбленными глазами. А тот, отъехав в сторону, выключал мотор.

— Попробуй теперь ты.

Николай пробовал и раз, и два, взлетая на крутой холмик на высокой скорости.

— Хватит, — говорил наконец Савельич.

На дистанции были песчаные участки, ручьи, естественные трамплины, изгибы. После непродолжительной передышки тренер показывал, как правильно входить в поворот, как переезжать речку.

Победы на состязаниях Коробову, как и всем, давались нелегко. Поэтому бригадир слесарей Грончак всякий раз считал необходимым поздравить своего подопечного.

— Жми, хлопец, — говорил он басом, — оставляй всех за кормой.

Василий Прокопьевич Грончак — участник минувшей войны, на руке у него нет пальца. И хотя его сердце принадлежало пехоте-матушке, отдал ей три фронтовых года, тем не менее он уважает и моряков. Дрался рядом с ними на фронте. «Черная смерть» — с боязнью называли моряков гитлеровцы.

За право служить на «Челябинском комсомольце» соревновались также Владимир Белозеров и Николай Крюков. Тоже мечтали попасть на флот. Василию Прокопьевичу нравились все трое. Тщательно готовились к службе. Но Коробов, пожалуй поактивнее. Услышал, например, что Илья Семенович Баранцев видел в 1920 году В. И. Ленина, и организовал встречу молодежи со старейшим рабочим завода, ныне пенсионером. Юноши и девушки с интересом слушали рассказ о вожде пролетариата. Да только ли они? Пришли и взрослые. Вот и к нему, Грончаку, Николай частенько обращался, чтобы тот рассказал о войне, о боевых друзьях. И Василий Прокопьевич охотно выполнял просьбу молодого слесаря.

Словом, много общего оказалось у Николая Коробова и Наиля Канафеева. Оба любили читать военные книги, участвовали в походах по местам революционной, боевой и трудовой славы. Сказать, что еще в поезде они подружились, было бы неправильно. Дружба, как известно, рождается, крепнет без слов, без обещаний.

В учебном отряде подводного плавания, когда выпадала свободная минута, Николая и Наиля видели часто вместе. Да и в классах они сидели обычно рядом, внимательно слушая преподавателей, делая записи в тетрадях.

Учеба у земляков шла хорошо. Потому, может быть, что попали на отделение мотористов, а с двигателями, хотя и других марок, познакомились раньше. Устройство дизеля изучали с удовольствием, в часы самоподготовки гоняли друг друга по узлам, системам, рабочему циклу, спрашивали о правилах эксплуатации мотора, о том, как обнаружить и быстро устранить ту или иную неисправность. Потому на занятиях, когда их спрашивали, они отвечали уверенно.

— Коробов! — вызовет, бывало, мичман Земцовский, строго взглянув на Николая.

— Я! — Николай быстро поднимается с места.

— Расскажите о рабочем цикле цилиндров.

— Есть, рассказать о рабочем цикле!

Голос у Николая свеж и звонок.

Затем мичман обращается к Канафееву:

— Скажите, через сколько часов работы двигателя проводится предупредительный ремонт?

Наиль отвечает. Земцовский кивает головой, что, видимо, должно означать: с ответом согласен.

— Садитесь. Перейдем к следующей теме. Система смазки. Записывайте…

Долгие годы Земцовский служил на подводной лодке, знал ее, что называется, вдоль и поперек, особенно моторный отсек. Но стало сдавать здоровье, и списали на берег. Первое время переживал, потом привык. Слушают мичмана внимательно. Объясняет он простыми, не книжными, словами. Так лучше поймут.

Рядом с Наилем и Николаем, за соседним столом, сидят Николай Факеев и Александр Аверин — отличники учебы, глубоко, обстоятельно знающие материал. В журнале у Коробова и Канафеева, в общем-то, тоже почти одни пятерки. Иногда Земцовский даст ученикам задачу, что потруднее, через минуту подойдет к Коробову и удивленно спросит:

— Уже готово?

— Готово, — ответит тот.

Мичман, склонившись, внимательно посмотрит в тетрадь и довольным голосом произнесет:

— Лады.

«Лады» — его любимое словечко. Оно означает — здорово, хорошо. И Земцовский не скупится на похвалу, если курсанты ее заслуживают.

Учебный отряд друзья окончили успешно. Арктика дохнула холодом, словно проверяла — а ну-ка, что вы за люди? Дежурный по соединению, осмотрев документы, спросил:

— На «Челябинский комсомолец»?

— Так точно!

— Идите на плавбазу.

— Есть! — Николай и Наиль лихо козырнули и направились в указанном направлении. Они еще не успели переступить порог экипажа, как их обступили земляки и засыпали вопросами.

— Как там Челябинск?

— Челябинск растет, — отвечали они, — хорошеют и молодые города области… Трудящиеся просили передать вам большой привет.

Услышав в ответ «спасибо», Коробов и Канафеев коротко рассказали о себе. Долго бы новичков продолжали расспрашивать, если бы дежурный не пригласил их в кабинет — маленькую комнатку, где стояли стол, деревянный диванчик, книжный шкаф. Командир встретил курсантов приветливо.

— Готовьтесь к походу, — такими словами закончил он свою беседу.

Это означало следующее: глубоко осваивайте технику, успешно сдавайте зачеты на знание двигателя, устройства подводной лодки, на взаимозаменяемость.

Они бодро ответили: «есть!», а сами озадаченно посмотрели друг на друга, глазами спрашивая: «Опять экзамен? Но почему?»

Командир, словно прочел их мысли, усмехнулся:

— Такой порядок. Зачеты сдают все.

По устройству двигателя знания проверял старшина 1-й статьи Евгений Казак. Брови у него густые, лоб широкий, подбородок чуть ли не с прямыми углами. Экзамен старшина команды принимал необычно: ни вопросов, ни ответов — ничего этого не было.

— Насос водяной барахлит, — сказал он новичкам. — Прошу заняться.

Сняли насос, разобрали. Вроде бы все на месте. Почистили, смазали, собрали.

— Ну как? — спросил старшина.

— Будет работать, — заявил Наиль.

— Тогда устанавливайте.

Установили.

— Начинайте качать воду.

Включили. Насос зачмокал, а прибор показывает — воды для охлаждения двигателя поступает мало.

— Снимайте!

Сняли.

— Ищите!

Лишь к вечеру устранили неисправность, доложили. Старшина не похвалил, не поругал, промолчал. Назавтра он попросил разобраться с масляной системой, а на следующий день приказал сменить смазочное масло на подшипниках линии вала длиною чуть ли не в двадцать пять метров. Что ни день, то новое задание, более сложное, чем предыдущее. Николаю и Наилю нравилось самим находить причину неисправности. Лодка стояла у пирса на предупредительном ремонте, и друзья догадывались, что многие неисправности мнимые. Старшине, видимо, хотелось проэкзаменовать новичков самым строгим образом, и он, незаметно разрегулировав тот или иной механизм, просил исправить, и они — сначала робко, потом все увереннее — разбирали насосы, проверяли магистрали, форсунки, подтягивали сальники, захлопки. Было бы неверно утверждать, что через месяц они знали двигатель как свои пять пальцев. Тем не менее познакомились со многими его капризами, нашли «лекарство от недугов». А когда было уж очень трудно определить «болезнь», на помощь приходили старшие специалисты, по году прослужившие на лодке, — Владимир Астахов и Александр Зубков.

Сдав экзамены, они получили допуск к самостоятельному управлению механизмами.

В Заполярье стояли белые ночи. Солнце опускалось неглубоко, доходило только до вершин сопок и вновь появлялось, играя лучами на рубке подводного корабля.

Эстафета

— Спасибо, Серега, уважил старого моряка.

Иван Сергеевич Николаенко, поднявшись со стула, обнял сына. Радости его не было конца. Это и понятно. Ведь воевал на море, и, конечно, ему хотелось, чтобы сын тоже попал служить на флот. И вот теперь, услышав от счастливого Сергея, что его направляют на подводную лодку «Челябинский комсомолец», отец взволновался до глубины души.

…О многих боях поведал своим детям отец. Сергей, затаив дыхание, слушал рассказы о дерзких атаках маленьких, но грозных для врага кораблей.

Сторожевой катер, на котором служил мотористом Иван Сергеевич, доставлял десантников на Малую землю близ Новороссийска. Разгружались, как правило, под сильным артиллерийским и минометным огнем. Береговые прожекторы лихорадочно шарили по заливу.

В начале ноября 1943 года катер, прорвав заслон противника, доставил боеприпасы на огненную землю Керченского полуострова — так моряки называли селенье Эльтиген. В этом районе днем и ночью бушевало море огня.

К утру разгрузились и полным ходом пошли обратно, но были встречены вражескими торпедными катерами.

— Огонь! — скомандовал командир.

Загрохотала носовая пушка, ритмично застучал пулемет, раздались автоматные очереди. Но, конечно, не пули заставили резко свернуть два неприятельских корабля: один из них с поврежденным мотором заплясал на крутой волне, другой, густо дымя, уходил в открытое море.

— Молодцы, артиллеристы! — крикнул командир и тут же был сражен осколком.

От взрыва снаряда попадали все и в машинном отделении. На какое-то время моторист Николаенко потерял сознание. Очнувшись, он спросил:

— Есть кто живой?

Вода с глухим рокотом врывалась внутрь корабля, мешкать было нельзя. Николаенко с трудом выбрался на палубу. Осмотрелся. Кругом бушевал огонь.

— Есть кто живой? — снова крикнул Иван Сергеевич. Никто не отозвался на его голос. Превозмогая боль от ожогов, моторист перевалил через борт, упал в море. Вода обожгла тело. Тем не менее медлить было нельзя, корабль почти совсем осел на корму и вот-вот должен был скрыться под водой. Опасаясь, как бы его не затянуло в воронку, он быстро отплыл в сторону.

После удара голова стала как чугунная. Сколько Иван Сергеевич плыл к берегу: час, два или три, — он не мог потом вспомнить.

С грехом пополам он все же добрался до берега.

Десант остался километрах в десяти. Николаенко оказался в тылу врага. «Что делать?». Там и тут слышалась чужая речь. До позднего вечера он скрывался между камнями, а когда на небе высыпали звезды, поднялся и тихо пошел вдоль берега, туда, откуда доносился шум боя.

К утру моторист был у своих, уставший, голодный, но бесконечно счастливый. Очутившись в окопе, он моментально уснул. А вечером, проснувшись, попросил автомат. В течение нескольких дней вместе с десантниками моряк отражал яростный натиск врага, ходил в контратаки, забрасывал фашистов гранатами, разил их меткими свинцовыми очередями.

Вернулся Иван Сергеевич на родной Урал в 1946 году. Женился. Родились у него две дочери, затем сын. Назвали его в честь деда Сергеем. Отец души в нем не чаял. Как же, продолжатель рода Николаенко. Иван Сергеевич покупал сыну книжки все больше о моряках: и художественные, и документальные — всякие. Однажды принес повесть Владимира Дубровского «Наше море», изданную в Крыму, в Симферополе в 1958 году.

— На, читай, сынок!

На другой день, вернувшись с работы и не успев переступить порог, он услышал взволнованный голос:

— Папа, про твой катер написано!

— Да что ты?

— Точно!

Отец с какой-то робостью раскрыл книжку, увидел знакомые фамилии: командира, боцмана, артиллеристов. Из книги он узнал, что весь экипаж погиб, и скупая слеза скатилась по его теплой щеке. До позднего вечера Иван Сергеевич писал письмо автору книги, рассказывал о последнем бое катера, о том, как ему удалось спастись. Через месяц получил ответ от автора книги…

С тех пор Сергей проникся еще большим уважением к отцу.

В отличие от некоторых сверстников, которые вчера хотели стать моряками, а нынче рвутся в облака, а то и в космос, Сергей не изменял своей мечте. В восьмом классе он написал сочинение на вольную тему: «Кем быть?» И ответил на вопрос решительно и торжественно: «Моряком». И рассказал, почему же лучше, на его взгляд, быть моряком, да не простым, а военным. Заканчивалось сочинение рассказом об отце. Сергей получил высшую оценку — пять — и с гордостью показал сочинение дома.

— Без единой ошибки? — удивилась мать, перелистывая тетрадь.

— Какая может быть ошибка? — ответил Сергей. — Моряком хочу стать, как папа…

— Что ж, сынок, в добрый путь, — сказал Иван Сергеевич. — Море любит не только смелых, но и умелых. Поэтому уже сейчас ты должен готовиться к службе.

В знак согласия сын кивнул головой:

— Это так, папа. Уже больше года занимаюсь морским моделизмом, делаю макеты кораблей разных классов. Ты же знаешь. Кроме того, я поступил на курсы корабельных электромехаников, об этом я тебе тоже говорил. Разве мало?

Нет, этого было немало. Однако Ивану Сергеевичу тоже хотелось принять участие в подготовке сына к воинской службе, и он продолжал покупать ему книги о войне, о сегодняшней жизни армии и флота, сходил вместе с ним в краеведческий музей.

— Смотри, вот она, подводная лодка «Челябинский комсомолец», на которую, я надеюсь, ты все-таки попадешь, — говорил Николаенко-старший, показывая на фотографию.

Отец и сын долго стояли у стенда, внимательно рассматривая каждый снимок, читая подписи.

Окончив восемь классов, Сергей поступил в профессионально-техническое училище, где прошел также и военную подготовку. Через два года его направили работать на Чебаркульский металлургический завод. Везде он был в числе первых: в цехе, в стрелковой команде, в военизированном походе.

Провожая сына на военную службу, родители сказали много хороших и теплых слов.

— Не бойся волны, сынок, — напутствовал отец. — Чем она круче, тем лучше.

В учебном отряде Сергей стал отличником боевой и политической подготовки. Успешно сдал экзамен, мечтал: не сегодня-завтра направят служить на «Челябинский комсомолец». Но начальство оставило его в отряде инструктором. Николаенко был, конечно, разочарован. Почти все его земляки попали на корабль уральцев. Однако приказ есть приказ, его не обсуждают. И все же Сергей стал писать рапорт за рапортом, на которые получал отказы.

Через год Сергей все-таки своего добился. Он был направлен на «Челябинский комсомолец» электриком.

Первые погружения

Плавать Владимир Шашков научился еще в детстве. Не беда, что вольным стилем. Зато мог переплыть широкую реку туда и обратно без отдыха. Освоить же кроль или брасс ему не хватало терпения.

Жил он в деревне Дмитриевке. Мать его, Зоя Осиповна, работала заведующей клубом. Отца он не помнит. Позже, когда подрос, мать рассказывала ему, что до войны отец (звали его Константином Васильевичем) служил на Дальнем Востоке. Когда пробил грозный час, он ушел на фронт. В марте 1943 года Шашковы получили известие о его гибели.

Шло время, Володя закончил среднюю школу и уехал в областной центр, где поступил в профессионально-техническое училище. Через год он стал работать в лаборатории регулировщиком радиоаппаратуры. В детстве Владимиру не довелось побывать на море, но, как и многих других ребят, его влекла служба на флоте.

В семнадцать лет Владимир поступил в морской клуб. Попал в группу аквалангистов и не скрывал своей радости.

Первое время ему думалось, что он наденет акваланг и — под воду… Оказалось иначе. В самом начале занятий преподаватель Андрей Павлович Дорохов познакомил курсантов с программой обучения, и они поняли, что до подводного плавания еще далеко.

— Поговорим о воде и ее свойствах, — сказал Андрей Павлович.

Владимир впервые услышал от учителя о некоторых свойствах воды. Взять, к примеру, количество растворенных в ней солей. Литр воды Балтийского моря содержит в себе до восьми граммов солей, Черное — до двадцати, а Тихого, Атлантического, Индийского океанов — до тридцати пяти граммов.

— А теперь скажите, — спросил Дорохов, — во сколько раз вода плотнее воздуха?

— В пять, — донеслось с задних рядов.

Андрей Павлович отрицательно покачал головой.

— В десять, — произнес Николай Беднов.

— Неверно, — ответил преподаватель.

— В двадцать раз! — послышался чей-то голос.

Андрей Павлович сказал:

— Гадать не будем. В семьсот семьдесят пять раз — настолько вода плотнее воздуха. Поэтому шутки с ней плохи. На десяти метрах глубины давление ее возрастает на атмосферу, а на тридцати метрах — на три атмосферы.

Владимир внимательно слушал Дорохова. Теплопроводность воды, оказывается, в двадцать пять раз больше, чем воздуха, поэтому нагретое тело охлаждается в воде значительно быстрее. Да и звук распространяется в ней в пять раз скорее, чем в воздухе.

Вот с таких, пусть школьных, истин начались занятия в морском клубе. Владимир Шашков, как и все курсанты, с большим интересом изучал устройство дыхательных аппаратов, учился разбирать и регулировать акваланги, знакомился с контрольными приборами: манометром, компасом, глубомером.

Курсанты успешно сдали зачеты и приступили к практическим занятиям.

Морской клуб Шашков закончил летом, а осенью был призван в ряды Вооруженных Сил. Попал он, как того и хотел, на флот.

Служба началась с учебного отряда. Сладок сон на заре, но боцман свистит в дудку. Не успели одеться, — звучит команда: «Становись!» Начинается физзарядка. Небо сегодня в просветах, солнце то покажется, то скроется. Свежий ветер с моря вздувает парусиновую одежду, хлопает широкими воротниками.

После учебного отряда Шашков два года служил на корабле, стал специалистом первого класса. Уже заканчивался его срок службы. Хотелось домой, еще сильнее притягивал к себе океан. Владимир не смог с ним расстаться и поступил в Тихоокеанское высшее Военно-морское училище.

После училища Владимир был назначен командиром подразделения «Челябинского комсомольца».

В то время лодка готовилась к большому походу, и лейтенант Шашков дневал и ночевал в отсеке, проверяя вместе со старшиной команды торпедистов Александром Юркиным, командиром отделения Юрием Калмыковым, старшим матросом Владимиром Неклюдовым и другими челябинцами-торпедистами готовность торпед, приборов.

Готовясь к походу, экипаж лодки два раза выходил на полигон. Торпедисты поражали цель с первого залпа. Командир «Челябинского комсомольца» ободряюще сказал Владимиру: «Впереди длинная дорога. Будьте, лейтенант, всегда на «товсь!». Как на полигоне».

ВСЕ ЗВЕЗДЫ НАД ВОДОЙ

Около полуночи командир разрешил матросам по очереди подняться наверх и подышать свежим воздухом.

Сегодня океан добродушен и ласков.

Как завороженные, подводники устремили взгляды в ярко мерцающее небо южного полушария.

И, вероятно, каждому вспомнились родные места. Глубоко вздохнул Владимир Неклюдов. Неожиданно взгрустнулось Наилю Канафееву, крикнуть бы в эту звездную глубь, такую нарядную и строгую, чтобы его голос услышали в далекой и дорогой Агаповке!

Летучая рыба ударилась о корпус и упала в воду. Долго, долго будут вспоминать и Наиль Канафеев, и другие моряки это высокое, незнакомое небо с невиданными звездами.

Чем запомнятся далекие походы? Суровой службой? Да! Правда, ни один не произнес этого слова: «суровой». Служба как служба, морская, обычная.

Итак, послушаем…

Капитан-лейтенант Евгений Шеховец.

«Лодка наша дизельная, то есть не атомная.

Я только что принял вахту. Всплыл на безопасную глубину — безопасную от таранного удара любого судна. Внимательно прослушали горизонт. Справа послышался шум винтов. Десять минут назад цель была почти над нами, значит, уходит. Всплытие всегда таит в себе опасность. Вот почему всплытие производится по «боевой тревоге».

Сыграна «боевая тревога». На современной лодке она производится ревуном, в отличие от надводных кораблей, где в таких случаях гремят колокола громкого боя. Мы заняли свои места. Томительная минута. Все на «товсь», чтобы немедленно при необходимости снова погрузиться. Слышится доклад: «По пеленгу двести семьдесят градусов огни судна». Оно медленно удаляется. Люк открывает командир. Открывает осторожно, иначе выбросит наверх как пробку. Слышна команда: «Штурманам наверх!» Штурманы не заставляют себя ждать. И с мостика доносится излюбленный штурманский дуэт: «Товсь! Ноль!»

Лейтенант Владимир Шашков.

«В длительном походе я был командиром подразделения, состоявшего в основном из южноуральцев.

Прямо скажу, ребята держались в походе хорошо! Иные считают так: ну что, мол, торпедист? Вроде бы и делать нечего, если нет команды: «пли»! А прозвучала команда, нажал на кнопку, и дело сделано.

Между тем обязанности торпедиста куда шире. Сами понимаете, торпедная техника должна быть в готовности номер один. В любую минуту, в любой миг.

Так вот, торпедисты не раз завоевывали победу в соревновании. Говорю это не для того, чтобы похвалиться, зачем? Просто хочу подчеркнуть, что заслуга в этом посланцев Урала.

Бывало приятно посмотреть, как работал Владимир Неклюдов. Внешне он казался неповоротливым, даже меланхоличным. Но стоило сказать ему: «Сделай то-то и то-то», весь встрепенется, бодро ответит: «Есть!». И будьте уверены — выполнит все как надо. Он любил частенько повторять: «Машина любит ласку, чистоту и смазку».

Однажды я спросил: «Откуда эта поговорка?» «Я же тракторист, товарищ лейтенант, — ответил Неклюдов. — насчет чистоты да смазки в совхозе было строго». «А как у нас на лодке?» — спросил я. «Еще строже», — ответил он. «То-то и оно», — говорю, и не только Владимиру, но и всем торпедистам. Хотя упрекнуть кого-нибудь из них в нерадивости у меня нет оснований. Поход — не прогулка по морю. Надо быть всегда начеку.

Об Александре Юркине я уже не говорю — лучшего старшины команды и желать не надо. Любил «повозиться» с новичками. И расскажет, и покажет, и чертеж научит читать. Но вместе с тем и требовательный. Попробуйте у него «пофилонить»! Таким взглядом окатит — не по себе вам станет».

Старшина 2-й статьи Павел Демчук.

«Поздравили товарищи и меня. Ушел в плавание старшим матросом, а вернулся старшиной. Я, правда, не с Урала, а из Винницкой области, из Погребищенского района. Пока что не весь экипаж состоит из посланцев Урала, служат на лодке ребята и из других мест.

Мне пришлось в походе потруднее. Потому, наверное, что до службы военную подготовку получил не такую основательную, как челябинцы. Однако старался не показывать вида. Всем было нелегко. Одним больше, другим меньше.

Моя специальность — радиометрист. А командиром отделения у нас был старшина 1-й статьи Владимир Седельников из села Еткуля Челябинской области.

Когда шли в надводном положении и видимость была плохая, вахту на станции нес обычно Владимир Седельников. По команде на всех боевых постах техника приводилась в готовность номер один. Седельников включал станцию. Голубоватым светом зажигалась шкала измерительных приборов. Вот на экране появились очертания берегов. Если акустиков называют «ушами» лодки, то нас — ее «глазами». Освещаем надводную обстановку, докладываем, что делается вокруг нас: «До берега прямо по носу пятнадцать кабельтовых!». «Есть!» — отвечают из центрального поста и принимают соответствующее решение».

Старшина 1-й статьи Юрий Санников.

«Обязанность торпедного электрика — определить курс и скорость цели.

Держу непрерывную связь с гидроакустиками и радиометристами. Система управления торпедной стрельбой работает как часы. Колышутся стрелки приборов. Делаю первый замер, за ним второй. Громче, чем обычно, звучит команда: «Пли!»

Лодка качнулась, вздрогнула. Торпеды вышли, устремились к цели!

Незабываемая минута.

Не теряя времени, заношу данные в таблицу для контроля. В такой-то точке был произведен залп таким-то количеством торпед!

Как и всем участникам похода, мне выдали значок «За дальний поход». Видите?

Учились нести вахту в самых сложных условиях. Помогало то, что, когда готовились к плаванию, успешно сдали курсовые задачи, отработали до автоматизма действия на боевом посту.

В походе усиленно занимались спортом. Гантели, гари, приседания на одной ноге, бег на месте — вот основные виды, которые «прижились» у нас».

Старшина 1-й статьи Георгий Шинкарчук.

«На корабле нет второстепенных специальностей. Но все же главная фигура среди подводников — гидроакустик. Вы, наверное, думаете: «травит» старшина, не пора ли давать обратный ход. Почему же? Точно говорю.

Прозвучала, скажем, «боевая тревога». Плотно прижимаю головные телефоны. Для невооруженного слуха подводное царство — беззвучное, немое. А со мною море говорит на разные голоса. Цвенькает и звенькает, свистит и цвиркает. Почти все обитатели океана издают звуки, в том числе и рыбы. Скажу больше: даже затонувшие корабли, и те, будто живые, издают звуки, да еще какие!

Командира, однако, интересуют корабли на плаву, а не затонувшие. Среди разноголосицы моря надо уловить ритмичный шум работающих двигателей, гребных винтов, работу гидролокаторов.

Слух у меня, в общем-то, неплохой. Развивал с детства, когда увлекался радиолюбительством. Кроме того, нас без конца тренировали в учебном отряде, на базе. И в походе регулярно прослушиваем записанный на магнитофонную ленту шум двигателей и работу гидролокаторов надводных и подводных кораблей. Командир радиотехнической службы очень строг насчет этого. Изволь точно определить, кому принадлежит голос, тот или иной звук. Определить по характеру шума число оборотов винта (а значит, и скорость корабля), назвать класс: авианосец, крейсер, эсминец, транспорт. Если это подводная лодка, указать, на какой глубине она находится.

Была бы одна цель! А то ведь порой сразу несколько.

Конечно, одними головными телефонами не обойдешься. Находить цели помогает сложнейшая техника. Видите, сколько в рубке приборов. Тут и «глаза» и «уши» — все вместе.

Да, посчастливилось мне служить на «Челябинском комсомольце». Это наверняка запомнится на всю жизнь».

Старшина 2-й статьи Петр Пономарев.

«По «боевой тревоге» перехожу на вертикальный руль. А на горизонтальные становится старшина команды Анатолий Мищенко. Он великолепный горизонтальщик, и все мы, рулевые, его ученики. Обидно, конечно, уступать место, да ничего не поделаешь — оно по праву принадлежит тому, кто лучше умеет держать заданную глубину. Нырнуть ли, всплыть ли под перископ — Анатолий делает это как бы шутя.

Мое дело проще, но нет той непринужденности, что у Мищенко. Лицо сосредоточено, взгляд устремлен на компас. Слышу команду: «Лево руля двадцать!»

«Есть лево руля двадцать!», — перекладываю руль, внимательно наблюдаю за стрелкой. Возвращаю руль в нейтральное положение, лодка легла на нужный курс. Признательно смотрю на Мищенко: его уроки не прошли даром.

Анатолий — из Челябинска, я — из города Аши. До призыва работал слесарем на заводе «Электролуч». Как и многие мои сверстники, мечтал попасть на флот.

Тысячи миль оставил позади «Челябинский комсомолец». И когда поступала команда: «Так держать!», рулевые отвечали одной и той же выразительной фразой: «Есть, так держать!»

Старшина 1-й статьи Николай Коробов.

«В полдень заступаю на вахту. Идем в надводном положении, и командир разрешает дизелистам «посмотреть на солнышко». Впрочем, смотреть без очков нельзя: такое оно здесь яркое. Наиль не заставляет себя долго ждать и — кошкой наверх.

По команде прибавляем обороты. Двигатель монотонно подрагивает.

Больше месяца как мы в походе, привыкли к качке, духоте — ко всему. Соревнуемся за отличное несение вахты.

Товарищи избрали меня секретарем комсомольской организации. Актив — моя опора. Члены бюро — Владимир Неклюдов, Михаил Павлов, Николай Довгаль, Павел Демчук, Виктор Левченко — выпускали боевые листки, организовывали в походе радиогазеты. У микрофона выступали отличники боевой и политической подготовки, рационализаторы. Вместе с тем мы давали ход и критической струе. На пользу шла. Заметим в ком-нибудь нерадивость — скажем во всеуслышание.

Ну, что еще? Да, чуть было не забыл! Устраивали КВН, который помогал нам повышать технические знания. Форма, в общем-то, не нова, клуб веселых и находчивых был создан до нас. Ну и что? Мы охотно подхватили инициативу Федора Портнова и других наших предшественников. Что хорошо, то хорошо!».

Старший матрос Сергей Николаенко.

«Плещут волны, сверкает солнце. Но мы этого не видим — идем под толстым слоем воды.

И все-таки я горд: пусть не сразу, а все же попал на «Челябинский комсомолец». Не менее, чем я, доволен и отец. Иду его дорогой, соленой и нелегкой. Гудят электромоторы. И в этом беспрерывном гуле слышится мне приветливый голос далекого и дорогого Урала.

Резко и протяжно кричит ревун. Не прошло и минуты, как весь экипаж занял боевые посты. Атака. Сосредоточенные лица. Взволнованное дыхание. Хочется одного. С первого залпа поразить цель. Ощущаю знакомые толчки. Чуть подрагивает под ногами пол. Торпеды вышли!

Куда они направились? Об этом знает лишь командир лодки, если он смотрит в перископ. Когда же залп дается с большой глубины, всем нам, в том числе и командиру, остается только ждать, долго и томительно. Там, на эсминце, тоже есть акустик. Он может услышать шум винта приближающихся торпед. Если их обнаружат, корабль, конечно же, постарается отвернуть, тогда торпеды пройдут мимо. Как долго тянется время! Смотрю на часы. Всего минута… А мне показалось, что минуло пять, или даже десять минут. На соседнем боевом посту застыл командир отделения мотористов, уже старшина 1-й статьи Наиль Канафеев. Он дизелист. Великолепно знает двигатель.

Сейчас Наиль — весь внимание. Атака учебная, взрыва не будет. Однако так хочется услышать радостный доклад акустика!»

Старший матрос Виктор Левченко.

«Приготовиться к погружению!» — Эта команда касается в первую очередь нас, трюмных машинистов. Снимаем стопора с кингстонов и клапанов вентиляции, задраиваем забортные отверстия. Я готовлю главный осушительный насос, удаляю воздух из осушительной магистрали.

Мое место в трюме центрального поста. Я ведаю уравнительной цистерной. В походе ежедневно и даже ежечасно расходуются различные запасы: топливо, пресная вода, продукты, боеприпасы. Моя обязанность — управлять уравнительной цистерной. Легче стала лодка — принимаю больше балласта. Конечно, по команде. Через каждые двести литров докладываю: «Принято двести в уравнительную!», «Принято четыреста!», «Принято шестьсот!». Наконец из центрального доносится: «Стоп принимать!»

Трюмный — одна из главнейших фигур на подводном корабле. Он ведь управляет системой главного балласта. Принял воды больше, чем нужно, корабль провалится на опасную глубину. Тут нужен глаз да глаз. Вахту на механизмах погружения и всплытия по боевой тревоге несут либо старшина команды Михаил Павлов, либо командир отделения Юрий Напалков. Любую команду они выполняют быстро и четко, все движения их отработаны до автоматизма. В кромешной темноте они точно в срок находят любой клапан.

Говорят, лучше всего познаешь человека в трудном пути. Поход сдружил не только трюмных, но и весь экипаж.

Двадцать второго января — мой день рождения. Шли мы в океане. Проснулся — подносят пирожное: кок постарался. На этом сюрпризы не кончились. Друзья подарили тельняшку с шуточным стихотворением.

А вечером в честь именинника устроили концерт.

А у Владимира Неклюдова день рождения первого января. Сочинили в честь торпедиста стихи, передали поздравление по переговорному устройству. В походе многим матросам и старшинам исполнилось по двадцать одному году. Возраст, говорят, молодой, все еще впереди. Верно! Но и позади осталось столько миль».

Старшина 2-й статьи Владимир Маликов.

«В шутку меня называют коком-электриком. Хотя по штатному расписанию числюсь коком-инструктором. Есть у меня и подчиненный — Николай Карабута, он из Троицка.

Откровенно скажу, нелегко нам пришлось. В тропиках аппетита не было ни у кого. Приходилось придумывать «фирменные блюда». Когда проходили экватор, визит нам нанес Нептун со своей свитой, обходивший отсеки. Побывал он и на кухне и хотя там ни сесть, ни повернуться, царь морей взял пробу и остался очень доволен.

Да, многое запомнилось в далеком походе».

ДВЕ ВСТРЕЧИ

— Возьми, Виктор, это тебе! — Лариса Кузьмина, прилетевшая вместе с делегацией к морякам в гости, подала старшему матросу Левченко электрогитару.

— Родители просили передать, — пояснила Лариса. — Владимир Петрович и Ирина Семеновна.

Лариса работает корреспондентом Челябинского радио. Она тут же включила переносной магнитофон «Репортер» на прослушивание.

«Здравствуй, дорогой сынок… — услышал Виктор родной голос. Мать явно волновалась. — В семье все живы-здоровы, того и тебе желаем. Пиши нам отовсюду, куда бы ни забросила тебя служба».

Когда голос матери стих, Лариса переключила магнитофон на запись и спросила:

— Что бы ты, Виктор, хотел передать родителям? Только не волнуйся, пожалуйста.

И поднесла микрофон.

— Привет с Севера. У меня все идет хорошо. Спасибо за подарок.

Он почувствовал, что перескакивает с одной мысли на другую.

— Посмелее! — ободрила Лариса и почему-то рассмеялась. Магнитофон, конечно, добросовестно записал и голос ее, и смех. Виктор начал рассказывать о своих товарищах. И — удивительное дело — речь его полилась легко и непринужденно.

— Ну вот, теперь хорошо, — удовлетворенно сказала Лариса.

После записи она спросила:

— Скажи, Виктор, что тебе больше всего нравится в морской службе?

— Дружба, спаянность, — ответил Левченко.

Вечером в клубе — аплодисменты, улыбки, восклицания. Моряки доложили о том, как они выполняют комсомольский наказ и клятву, которую дали отцам и матерям на площади Революции. Первый секретарь обкома ВЛКСМ Виктор Поляничко рассказал о достижениях молодежи области, пожелал землякам успехов в боевой и политической подготовке. А секретарь Челябинского горкома ВЛКСМ Борис Власов и Лариса Кузьмина вручили морякам подарки: часы, электробритвы, сувениры, а всему экипажу — заботливо подобранную библиотечку, баскетбольные и волейбольные мячи, сетку.

На сцену вышла сборщица Кыштымского радиозавода Татьяна Бабикова… Не плясать и не петь, а передать радиоприемник в подарок. Он любовно собран парнями и девчатами завода, чтобы моряки слушали голос Родины на любом меридиане.

— Примите и наш подарок, — сказала лаборантка Уфалейского никелевого комбината Людмила Буданова.

— А ну-ка, ну-ка! — Владимир Неклюдов осторожно взял сувенир. На полированной никелевой пластинке были изображены рабочий с молотом, а из-под наковальни гордо и величаво выплывала подводная лодка…

— Спасибо, земляки! — Это голос Николая Коробова, секретаря комсомольской организации экипажа. — За ваше теплое слово, за рассказы об Урале, за чудесные подарки! Виктор, — обратился Коробов к Левченко, — сыграй «Частицу уральской земли».

Песню Олега Кульдяева, снова приехавшего с делегацией, хорошо знали и подводники, и гости.

— Ну, что же вы! — обратился к исполнителю и композитору Коробов. — Выходите! Да побыстрее!

Выйдя вместе с Олегом Кульдяевым на сцену, Виктор перебрал струны, слегка кивнул головой. И песня, словно чайка, взлетела к потолку.

Гитару сменил аккордеон. Бывший сборщик Уральского автозавода старший матрос Александр Трифонов развернул меха. Песни — одну лучше другой — исполнял старший матрос Сергей Безруков. До службы он работал на Челябинском металлургическом заводе. Голос у него сильный, приятный. Мелодию подхватывали, и она заполняла весь зал.

На следующий день в восемь утра гости стояли в строю моряков вдоль корпуса корабля. Торжественно и громко прозвучала команда:

— На флаг и гюйс, смирно!

Через несколько минут земляки встречали гостей на боевых постах. Серьезные, подтянутые подводники в пределах возможного объясняли устройство механизмов, приборов.

— Дизельный отсек, — торжественно произносил Николай Коробов. — Обслуживается почти одними челябинцами. Моторы — это сердце подводной лодки.

Владимир Неклюдов, не торопясь, показывал торпедное хозяйство, заметив, что боевой пост — главный на лодке. Впрочем, и рулевые придерживались того же, а точнее, другого мнения — главный боевой пост — тот самый, на котором стоят они, гости.

— Значит, у вас все посты очень важные! — пришла к заключению Люба Синельникова, секретарь комитета комсомола Магнитогорского производственно-технического училища.

— Все! — ответил старшина команды радиотелеграфистов Андрей Дудай и тут же добавил: — Но всего важнее связь. Особенно с Уралом…

С ответным визитом делегация подводников прибыла в Челябинск в канун Дня Победы.

В Челябинск приехали капитан-лейтенант А. Лысенков, старшина 2-й статьи А. Гончаров и другие.Позже во флотской газете моряки подробно рассказали о своей поездке в край огня и металла.

Жили они в гостинице «Южный Урал». Стоило морякам появиться на улице, как их тут же начинали расспрашивать, как служится на флоте. Восьмого мая обком комсомола устроил прием гостей. Юрий Санников доложил о том, как посланцы уральской молодежи выполняют наказ земляков.

Делегация побывала на Челябинском тракторном заводе. Секретарь заводского комитета комсомола Геннадий Тюпин провел моряков по многочисленным цехам. Новые, еще пахнущие краской тракторы, мощно ползли из сборочного цеха.

— Силачи! — сказал Тюпин, показывая на ДТ-250.

Тюпин рассказал, что каждый год завод направляет в армию и на флот сотни парней, успешно прошедших начальную военную подготовку.

Надолго запомнилась морякам и поездка в шахтерский город Копейск. Надежда Бушманова, ранее побывавшая на подводной лодке в составе делегации, очень тепло приняла гостей. Она устраивала им встречи с молодежью, вместе с ними ходила в городской музей, спускалась к забойщикам в шахту.

9 мая на площади Революции делегация приняла участие в проводах призывников. Зрелище было ярким и впечатляющим. Замерли колонны парней. Оркестр заиграл марш. Печатая шаг, прошел строй бывших фронтовиков. Вслед за боевыми знаменами подводники Юрий Санников и Владимир Некрасов несли Военно-морской флаг, подаренный командованием флота областной комсомольской организации.

На площадь выбежали девушки с букетами цветов. Оркестр заиграл «Славянку». Парни строем пошли на вокзал.

Поездка запомнилась надолго. Моряки побывали на металлургическом комбинате. На станции юных техников, в школе-интернате, в 10-й средней школе… И всюду — крепкие рукопожатия, теплые взволнованные слова: «Здравствуйте, земляки!»

Тысячу раз правы подводники, когда говорят, что причал, где швартуется подводная лодка «Челябинский комсомолец», давно уже стал причалом уральской молодежи.

РЕЗЕРВНЫЙ ЭКИПАЖ

И опять Челябинск. Первое Мая. Бездонное, солнечное небо. Ветер ласкает лица. Легкое белое облако, похожее на перо страуса, застыло в синеве.

Кажется, весь город вышел на праздничные улицы. К площади Революции движутся колонны демонстрантов. Впереди чеканит шаг строй моряков в парадной форме. Громкие аплодисменты, улыбки, восклицания. Подразделение моряков? Откуда взялось оно?

Матросы, старшины и офицеры запаса, в разное время служившие на подводной лодке «Челябинский комсомолец», объявили себя резервным экипажем. Все они учатся или работают на Южном Урале.

Сегодня «большой сбор». Собрались все, кто живет в Челябинске и в пригородах. Расспросам и рассказам, казалось, не будет конца. Ровно в восемь ноль-ноль, когда на кораблях поднимают вымпелы, раздалась команда: «Смирно!» Бывшие подводники устремили взгляды на Военно-морской флаг.

«Напра-во!».

Строй щелкнул каблуками.

«Шагом марш!».

Ветер расправил полотнище. Заиграла музыка. Еще ярче засияло солнце. Гордо реет Военно-морской флаг над строем моряков, идущих плечом к плечу.

Хорошо чувствовать локоть друга и в праздник, и в будни. С одобрения областного военного комиссариата, обкомов комсомола и ДОСААФ резервный экипаж избрал оперативный штаб руководства. В нем пять человек. Штаб берет на учет уволенных с корабля в запас, в беседе советует, куда определиться на работу.

На первом же «большом сборе» единогласно принята резолюция, накладывающая как бы дополнительные обязанности на всех, кто служил на лодке «Челябинский комсомолец»: стать в ряд передовиков производства, получить высшее образование, быть активистом партийной, комсомольской и оборонно-массовой работы, достойно вести себя в быту, дорожить честью и званием моряка-североморца, помогать молодежи овладевать основами военно-морского дела, подбирать из лучших призывников кандидатов на лодку «Челябинский комсомолец», активно вести военно-патриотическую работу среди школьников и рабочей молодежи, пропагандировать историю Военно-Морского Флота и Советской Армии.

От имени моряков запаса зачитывается обращение к землякам-североморцам:

«Дорогие товарищи, друзья, земляки. Мы, бывшие члены экипажа подводной лодки «Челябинский комсомолец», шлем вам горячий привет. Очень рады были услышать на родной земле, что экипаж содержит корабль в полной боевой готовности и способен выполнить любое задание Родины.

Все наши ребята участвуют в военно-патриотической работе. Готовим парней для флота: учим, кропотливо занимаемся с ними на учебных пунктах, в кружках и на курсах ДОСААФ, помогаем приобрести морские и другие военно-технические специальности.

Очень просим вас, боевые друзья: не забывайте нас, чаще пишите. Ваши письма для нас, как подводнику свежий воздух. Желаем вам успехов в боевой и политической подготовке, точных торпедных залпов и доброго моря.

Старшины первой статьи запаса:

Леонид Черкасов, Виктор Головашкин, Анатолий Шуманов, Павел Шиваков,

главные старшины запаса:

Юрий Дюкарев, Виталий Гааз».

Виталий Гааз — один из руководителей оперативного штаба, отвечает, кроме того, за «личный состав» 1947 года рождения. В резервном экипаже на каждый призывной год выделен ответственный старшина или офицер запаса. Виталий знает о своих подопечных все: и кто получил очередную благодарность, и кто поступил в институт, и кто назначен общественным тренером, скажем, в секции подводного плавания.

С рассказами о «Челябинском комсомольце» военных и наших лет часто выступают: Федор Портнов, долгие годы возглавлявший комсомольскую организацию металлургического завода, Александр Гарипов, ставший отличным сталеваром, Юрий Дюкарев, Станислав Калачевский, Валерий Куринов, Николай Хоровец и другие, вернувшиеся после службы на заводы, в шахты, в колхозы и в институты.

В 1970 году автор этих строк десять дней провел на военно-морской базе в расположении экипажа «Челябинского комсомольца». Все дни — от подъема до спуска флага — находился на лодке, которую экипаж готовил к дальнему плаванию. Помню грустное выражение лица у старшины 1-й статьи Наиля Канафеева: вместе с некоторыми другими сверстниками скоро должен был увольняться в запас. Радость от предстоящей встречи с родными и близкими омрачалась тем, что ему уже не придется идти в дальнее плавание, что, может быть, он больше не увидит корабль, на борту которого провел более двух лет.

— Напишите об этом в своей книге, — попросил Наиль. — Трудно расставаться с лодкой…

— Хорошо. Только уговор: дайте о себе весточку. Договорились?

Наиль кивнул головой. Однако он прислал письмо только через полтора года.

«Домой ехали группой: Владимир Неклюдов, Николай Коробов, Юрий Санников, Виктор Левченко и я. Встретили в Челябинске очень хорошо. Побывали в обкоме комсомола, у призывников. Потом разъехались по домам».

Наиль рассказывает, что работает на Магнитогорском металлургическом комбинате, на том самом, где в грозные годы войны молодежь выступила инициатором сбора денег на корабли Военно-Морского Флота. Он часто проводит беседы о службе на «Челябинском комсомольце». Хотя времени и в обрез, но моряк поступил на подготовительные курсы вечернего отделения Магнитогорского горно-металлургического института. Николай Коробов живет по-прежнему в Петропавловке, работает мотористом на молочно-товарной ферме. Получил квартиру. Учится на заочном отделении Челябинского института электрификации и механизации сельского хозяйства. Избран заместителем секретаря комсомольской организации совхоза. Вместе с комитетом ДОСААФ устраивает встречи с молодежью, с участниками Великой Отечественной войны, проводит походы по местам революционной, боевой и трудовой славы, рассказывает юношам и девушкам о боевой истории Краснознаменного Северного флота.

Владимир Неклюдов и Николай Верас поступили в Челябинский политехнический институт. С Виктором Левченко в сентябре 1970 года мне довелось встретиться в Челябинске — в кабинете Николая Александровича Хомутова, ответственного работника одного из министерств. Николай Александрович с интересом расспрашивал вернувшегося со службы моряка о том, как служится на флоте новичкам. В конце беседы Виктор попросил Хомутова помочь устроиться воспитателем. Николай Александрович ответил:

— С удовольствием!

Через год Виктор Левченко поступил в высшее учебное заведение.

Юрий Санников живет и работает, как и до призыва, на машиностроительном заводе слесарем-сборщиком. Как активист оборонного Общества, знакомит молодежь с основами военно-морского дела, с флажным семафором.

Георгий Шинкарчук стал хорошим радистом. Сергей Николаенко поступил на завод, успешно сдал приемные экзамены на заочное отделение института.

К посланцам Урала, вернувшимся домой, идут письма со всех концов страны: ведь на лодке служили не только челябинцы. Виктору Левченко, например, написал Павел Демчук, бывший командир отделения трюмных машинистов. С разрешения адресата привожу выдержку из письма:

«Живу я в Лисичанске, Ворошиловградской области, улица Автомобилистов, дом 34, квартира 5. По этому адресу вы можете беспокоить меня в любое время суток, будь то какая тревога — «боевая» или «учебно-боевая!» — я всегда на посту. На участке, где работаю, часто рассказываю юным друзьям о дальних походах, и многие из них изъявляют желание служить на «Челябинском комсомольце».

Говоря о резервном экипаже, надо сказать, конечно, и о тысячах подростков и юношей, мечтающих служить на подводной лодке. Все ярче разгорается соревнование за право получить комсомольскую путевку.

Два раза в год челябинцы посылают на флот хорошее пополнение — победителей соревнования.

Прибыв на службу, челябинцы быстро и хорошо овладевают вверенной им военной техникой, добиваются больших успехов в боевой и политической подготовке.

Ну, а где теперь те, кто собирал и отдавал деньги на строительство кораблей? Одни работают, другие находятся на заслуженном отдыхе.

Встречаясь с молодежью на вечерах, ветераны войны и труда рассказывают юношам и девушкам о суровом времени. Недавно я получил письмо от Степана Козлова — одного из членов семьи Семена Кирилловича, о которой написано в начале повести. Семен Кириллович умер восемь лет назад, а Екатерина Петровна жива, ей восемьдесят семь лет. Петр — сталевар Магнитогорского металлургического завода — вышел на пенсию.

Братья Александр и Николай вернулись с фронта по ранению. Степан служил на Тихоокеанском флоте на сторожевом корабле. Уволившись в запас, он вернулся в Златоуст и поступил работать в радиоклуб. Стал мастером спорта. Награжден Почетным знаком ДОСААФ СССР.

«Готовлю молодежь к воинской службе, — пишет Степан. — Многие мои воспитанники несут вахту на кораблях».

В марте 1971 года я приехал в Архангельск, где встретился с Виктором Николаевичем Хрулевым. Первый командир уральской лодки горячо поблагодарил за пожелание долгих лет жизни, которое я передал ему по просьбе двух экипажей — и действующего, и резервного. О боевых походах «Челябинского комсомольца» Виктор Николаевич рассказывал скупо, но интересно. Глубокие морщины на его лице свидетельствовали о большой и трудной жизни моряка. После демобилизации он еще долгие годы водил по морям и океанам рыболовные и другие суда. Сын его, Валентин, работает механиком на траулере. Написал я Хрулеву-младшему в Мурманск, где он живет, однако ответ получил из Атлантики, где он плавал на траулере «Новиков-Прибой».

«Окончил я Мурманское мореходное училище, — пишет Валентин, — и с тех пор работаю в траловом флоте в должности электромеханика. Сейчас ловим рыбу у берегов Гренландии. В 1968 году я приезжал в Москву на встречу подводников-североморцев. Многое вспомнилось. Я женат, имею двоих детей, Вову и Люду. Не только сын, но и дочь мечтают стать моряками».

В альбоме у Хрулева-старшего я увидел фотографию внуков. Люда — в папиной шапке моряка, Вова — в бескозырке…

— Считайте, что и внуки пойдут по стопам отца и деда, — пошутил Виктор Николаевич Хрулев. — Да и нас, стариков, со счета не сбрасывайте.

— Где они, ваши подводники? — спросил я.

— По всей стране. Сергей Руссков уехал в город Лугу Ленинградской области. Потом он звал меня поохотиться, да не пришлось съездить. То в море, то другие дела. Василий Дьячков живет в Хмельницкой области, в городе Каменец-Подольский, работает в пожарной охране. Евгений Шатов плавает на траулере радистом. Иван Панченко, Николай Господченко и Иван Корчма живут на Украине. Мой бывший помощник Федор Петренко не так давно уволился в запас. Вроде он уехал в Ленинград.

— А Хомутова помните? — спросил я.

— Командира отделения радистов?

— Да.

— Как же, помню. А где он теперь?

— На Урале.

— А точнее?

— В Челябинске.

Хрулев удивленно вскинул брови.

— В Челябинске? — переспросил он живо. — Так это же…

— В том городе, где начиналась история «Малютки».

— Ну, к чему такие слова, — махнул рукой Виктор Николаевич, но, видимо, и ему показалось многозначительным, полным глубокого смысла то обстоятельство, что бывший комсорг экипажа, уроженец Мурманска, живет ныне на Урале. Ведь именно из Челябинска экипаж получал наказ: бить врага беспощадно, именно туда посылал рапорты об одержанных победах. В последнее время в городе и в области мощно развернулось соревнование за право служить на лодке «Челябинский комсомолец» — достойной преемнице «Малютки», которой командовал Хрулев.

— Волна шла с Урала, — сказал в задумчивости Виктор Николаевич. — Поднимала, кидала нас в бой. Да и теперь не схлынула. Напротив, стала еще круче.

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ИЗ ГЛУБИНЫ

  ВОЛНА С УРАЛА

  У ЗАВОДСКОГО ПРИЧАЛА

  ПОСЛАНЦЫ

  КОМАНДИР

  ПЕРВАЯ ПОБЕДА

  ВЗРЫВ ЗА ВЗРЫВОМ

  НОЧНАЯ СХВАТКА

ЧАСТЬ ВТОРАЯ НАСЛЕДНИКИ

  ЖИВЫЕ НИТИ

  ВЕТРЫ ДАЛЬНИХ СТРАНСТВИЙ

  ПУТЬ В ОКЕАН

  ВСЕ ЗВЕЗДЫ НАД ВОДОЙ

  ДВЕ ВСТРЕЧИ

  РЕЗЕРВНЫЙ ЭКИПАЖ