Гвюдлёйгюр Арасон Морской узел
Эта книга посвящается памяти тех многих рыбаков, что вступили в свой последний бой с властелином моря и потерпели в этой схватке поражение.
Глава первая
Лои Кристинссону, который стоял на пороге дома, протирая спросонья глаза, слово «свобода» было неведомо. Он его не знал, хотя всеми своими чувствами, постепенно пробуждавшимися к жизни после ночного сна, ощущал его значение. В это солнечное весеннее утро ему было ясно одно: он освободился от школьных занятий. Больше ему не надо корпеть над учебниками, которые он ненавидел, не надо постигать все плюсы и минусы этого мира, тратя на них драгоценное время в угоду маме и учителям. Он никак не мог взять в толк, почему всем обязательно нужно уметь читать и писать.
У него в жизни была лишь одна цель: поскорее попасть на пристань. В этом он видел свою свободу.
Лои с трех лет вел с мамой непрестанную борьбу за свободу. Началась она в тот день, когда он сумел перебраться через изгородь и улизнуть. Никто не знал, куда он девался, дома подняли переполох, в поиски включились все соседи. Одни искали рядом с домом, в надворных постройках, другие пошли вдоль реки к берегу моря, куда он, по мнению матери, скорее всего и направился. Но розыски ни к чему не привели.
В конце концов Лои, цел и невредим, нашелся на причале. К этому времени ему удалось заполучить внушительную связку рыбы — пикши и зубаток. Он выпросил ее у рыбаков, утверждая, будто мать послала его раздобыть еды. Лои подходил с этой просьбой ко всем по очереди и, когда кто-нибудь давал ему рыбы, тотчас отправлялся за сарай и прятал ее.
Мать заметила Лои, когда тот, с большущей рыбиной в руках, скрылся за одним из сараев. Там он стоял, очень довольный собой, возле собранной рыбы и, увидев мать, с гордостью воскликнул:
— Мама, смотри, как у тебя много рыбы!
С этого дня стоило мальчику исчезнуть из дома — а с возрастом это случалось все чаще и чаще, — за ним приходилось отправляться на пристань. Лои никак не мог понять, почему маму беспокоят его вылазки к морю. Ведь только там, где пахнет водорослями, потрохами и соленой рыбой, и ждут человека настоящие приключения.
К причалу вели три дороги. Можно было спуститься до конца улицы, а потом свернуть к порту, но эта дорога была самой длинной, и Лои пользовался ею довольно редко.
Второй путь проходил вдоль реки, протекавшей около дома, а затем по берегу моря. Когда Лои не торопился, он выбирал эту дорогу.
Но быстрее всего можно было попасть на причал, если махнуть сразу в нужном направлении, через тун[1] и изгородь. Вполне понятно, что чаще всего Лои предпочитал именно этот путь.
В то утро ему не повезло: накануне тун бороновали и удобряли навозом, так что перелезть прямо через изгородь он не мог. Оставалось только направиться вдоль берега моря.
Ощупав карман штанов и проверив, при нем ли перочинный нож, Лои тронулся в путь — надо было поторапливаться, пока не встала мама и не послала его в молочную лавку или в кооператив. Они с Нонни, его приятелем, условились встретиться на пристани, чтобы половить пинагора. Надо было воспользоваться затишьем на море, а то опять задует бриз. Выходить на пинагора с гарпуном можно лишь в безветренную погоду, желательно в солнечную, когда лучше просматривается дно.
Спускаясь вдоль берега реки, Лои вспомнил слова, сказанные как-то учителем. На уроке краеведения учитель объяснил ребятам, что все реки и ручьи рано или поздно впадают в море. Раньше Лои никогда над этим не задумывался, хотя и жил на берегу реки все те восемь лет, что прошли с его появления на свет. Учитель рассказал также, что земная жизнь зародилась в море и что первыми живыми существами были морские животные, которые позднее выползли на берег.
Ну разве не удивительно, что все воды страны стекаются туда, где начиналась жизнь?..
С тех пор как Лои узнал это, прибрежная полоса, осушаемая при отливе и снова затопляемая морем во время прилива, стала ему не только милее, но приобрела в его глазах некую таинственность — ведь здесь брала начало и завершалась жизнь.
Время от времени Лои останавливался и, переворачивая камни, наблюдал за скрывавшимися под ними насекомыми. Судя по тому, что рассказывал учитель о превращениях, за миллион лет из рыжего муравья вполне могла получиться обезьяна. А как бы, интересно, стали жить обезьяны, если б на земле не было деревьев? Впрочем, это уже другой вопрос. Наверное, в деревья к тому времени превратилась бы какая-нибудь трава вроде осоки.
А вообще-то из всего, что они узнали за эту зиму в школе, сколько-нибудь полезных сведений было очень мало, их можно пересчитать по пальцам. Полезно, например, услышать, что пикша любит песчаное и глинистое дно. Об этом следует помнить всем капитанам, ведь так оно, несомненно, и есть: при разделке пикши в ее желудке всегда находят моллюсков.
С другой стороны, нельзя принимать на веру утверждения, будто треска мечет икру ближе к поверхности, а сельдь — на дне моря. Известно, что в период нереста треску вылавливают сетью у самого дна. Как же она в таком случае может нереститься у поверхности?
То же самое и с сельдью. Она мечет икру к концу лета и в это время попадается рыбакам на поверхности. Значит, треска нерестится у дна, а сельдь — ближе к поверхности. Хотя учитель это и оспаривал, вряд ли ему стоило доверять. Он всю жизнь был крестьянином, сухопутной крысой, и едва ли отличит треску от пикши.
К тому же в эту зиму обнаружилось, что учителя не всегда правы. Если они считают ошибкой слово «устье» и настаивают, чтобы ученики говорили «дельта», тут что-то не так. У Лои в семье всегда говорили «устье». А про «дельту» он вообще никогда дома не слышал.
Когда мальчик спустился к пристани, там было немноголюдно. Нонни еще не пришел, и, чтобы убить время, Лои остановился возле пирса посмотреть, как готовится к выходу на лов сельди «Морская волна». Его брат Херманн был на этой шхуне матросом.
К началу путины уже приготовили площадку-склад для разделки сельди; на самом краю причала стояли штабеля серых ящиков для сельди, а чуть поодаль разбухало множество бочек для будущего улова.
Кроме «Морской волны», у пирса стояли еще три шхуны, они тоже готовились к выходу на промысел.
Но по своей привлекательности для Лои они не шли ни в какое сравнение со «Слейпниром»[2], которого не было в то утро у причала.
Еще когда «Слейпнир» возвратился с зимнего промысла, Лои поднялся на борт и зашел в рубку к капитану Паульми. С тех пор минуло много недель, но Лои, как сейчас, помнил этот день. Помнил, как капитан Паульми покатился с хохоту, когда Лои спросил, нельзя ли ему летом пойти с ним матросом. И как ему было горько услышать от Паульми, что тот уже нанял всю команду на несколько сезонов вперед.
— Тебе так хочется на промысел? — спросил его Паульми.
— Да.
Лои впервые пытался устроиться на судно. Если ему будут каждый раз отказывать, то впереди не светит ничего хорошего. Пусть сейчас ему только восемь лет, но ведь летом уже стукнет девять… так что на возраст сваливать нечего. К тому же выглядит он намного старше и играючи справляется с мальчишками, которым исполнилось по одиннадцать и даже по двенадцать лет.
— В один-два рейса мы тебя, так и быть, возьмем… если отпустит мама, — обещал Паульми, потрепав его по голове.
Для Лои это было большим событием. После долгих и трудных переговоров с мамой он почти убедил ее в том, что ему необходимо сходить на промысел. Во всяком случае, она перестала бурно протестовать, как вначале, и сказала, что они успеют поговорить об этом, когда дойдет до дела. Пожалуй, если он закончит год с хорошими отметками, ей придется уступить.
Лои было ясно, что, согласно закону противодействия, который, казалось, всегда вступал в силу, когда речь заходила о море и пристани, попасть на промысел сельди ему удастся, только принеся за это какую-нибудь жертву. Так что до конца года оставалось приналечь на учебники, хотя Лои предпочел бы более приятное для себя занятие.
В то утро «Слейпнир» должен был вернуться из Акюрейри после ремонта — теперь бы успеть до выхода на промысел освоить кое-какие премудрости морского дела.
С пирса Лои увидел, как вниз по улице в огромных сапогах бежит Нонни. В руках он держал гарпун — лучший гарпун во всем Дальвике и даже за его пределами: на длинной бамбуковой палке торчали четыре крюка, которые прикреплялись к ее толстому концу изоляционной лентой. Гарпун был выкрашен синим — Нонни уверял, что именно такой цвет пинагор совсем не различает в воде. Очевидно, так оно и было, потому что с этим гарпуном мальчикам постоянно сопутствовала удача. Хотя Нонни шел одиннадцатый год, ростом Лои ему не уступал. Свой замечательный гарпун Нонни сделал сам, и тут уж нельзя было не воздать ему должное. Вообще за что бы Нонни ни брался, он непременно придумывал что-то новое или усовершенствовал старое. Последним его изобретением был специальный парус, который Нонни укрепил на велосипеде. Когда он испытывал это изобретение, попутный ветер так надул парус, что Нонни мчался на велосипеде, даже не нажимая на педали. От радости он забыл все на свете и опомнился, лишь подъехав к ближайшему хутору в долине. Только там он понял недостаток своего приспособления — против ветра ехать с парусом было невозможно. Пришлось Нонни добираться обратно в кузове грузовика, который возил молоко. Зато когда дело касалось рыбного промысла, тут знатоком был Лои. С согласия приятеля он считался капитаном. Ну а если они попадут на моторное судно, то мотористом, конечно, станет Нонни. Команда и снасти были готовы, недоставало лишь шхуны. У причала стояли две весельные шлюпки, и Лои предложил взять ту, которая принадлежала его дяде, Кобби. Нонни этой затеи не одобрил. — Да он нас убьет, если узнает, что мы стащили его лодку. — Так уж и убьет! — воскликнул Лои, забираясь в шлюпку. Нонни, однако, продолжал упираться: — Он может увидеть нас сверху, когда пойдет на работу. Давай лучше возьмем другую лодку. — Ладно, хватит, подай-ка мне гарпун! Перебранка закончилась тем, что изобретатель дал себя уговорить. Каждый сел на свое весло, и они направили лодку к выходу из гавани. С пирса их окликнул какой-то человек, красивший ящики для сельди. Он спросил, куда это ребята собрались. — Гарпунить рыбу! — крикнули они в один голос. Первую остановку, в надежде обнаружить там рыбу, они сделали у конца пирса. Лои сидел на веслах, а Нонни стоял на носу с гарпуном в руках. Оба всматривались в воду, пытаясь разглядеть пинагора в водорослях между опорами причала. Мальчики затаили дыхание и медленно продвигались вдоль пирса, метр за метром исследуя дно. — Постой, постой, — прошептал вдруг Нонни и ухватился за причал, чтобы затормозить лодку. Он замахнулся гарпуном и, погрузив его в воду, нанес удар. — Попал? Нонни вытащил гарпун. На конце его трепетала небольшая рыбешка. — Ой, какая малявка! — улыбнулся Лои. Поймав около причала четырех пинагоров, мальчики решили отойти от берега и разыскать большой камень, который приметили во время прошлой рыбалки. Рядом с ним была отмель, где лучше всего ловился пинагор. Потому-то они окрестили этот камень Пинагоровым. Нонни в прошлый раз запомнил ориентиры камня, чтобы легче было снова найти его. Если автомобиль Макки загораживал окно его гостиной, а флагшток у одного из домов совпадал с церквушкой, значит, лодка прямо над Пинагоровым камнем. Но ребята не учли, что автомобиль может уехать, и теперь нужно было искать камень по другим признакам. Каждый раз, когда им удавалось этой весной раздобыть лодку, они плыли примерно по одному и тому же маршруту. Дно они знали как свои пять пальцев. Им было заранее известно, где начнется песок, а где появятся первые камни, по которым они определяли, что скоро пойдут водоросли. До камня, который ребята прозвали Пинагоровым, оставались считанные метры, когда утреннюю тишину нарушил чей-то крик. На берегу размахивал руками человек в синем комбинезоне. Нетрудно было догадаться, что это Кобби велит им идти к берегу. — Так я и знал! — воскликнул Нонни. — Теперь он нас просто убьет. Лодка повернула обратно, и, надо сказать, экипаж ее поминал Кобби далеко не лестными словами. Добыча, которая была почти в руках, могла не бояться остро наточенного гарпуна — без лодки этот гарпун гроша ломаного не стоил. — Вот гад! — сквозь зубы прошипел Лои. — Да, со своей лодкой у нас была бы совсем другая жизнь, — заметил Нонни. — Рыбачь, сколько влезет, ни у кого не одалживаясь… Могли бы ходить в море хоть каждый день. — Можно было бы заняться ловом всерьез, с ярусом, и кое-что сдать на холодильник. — Конечно, или продать рыбакам, которые промышляют сельдь, — добавил Нонни. Прежде у Лои никогда не возникало мысли о собственной лодке, теперь же, после подсказки Нонни, он загорелся этой идеей. И тут же вспомнил про «Оладью». «Оладьей» называлась, лодка, на которой долгое время ходил его дедушка, но которую он потом продал Гейри из Хольта. Когда Лои был совсем маленьким, дедушка часто брал его на этой лодке в море. Они проверяли сети на пинагора и закидывали небольшой ярус, а однажды дедушка захватил с собой целых два ящика с крючками и наживкой, они поставили этот ярус неподалеку от бухты и вытащили улов, который заполнил всю корму. Много лет тому назад дедушка оказался на юге Исландии и увидел там на песчаном берегу только что построенную лодку. Она ему так приглянулась, что он стал уговаривать лодочного мастера продать ее. Поначалу тот не соглашался, но в конце концов уступил, запросив десять крон. Они столкнули лодку на воду, и в тот же день дедушка привел ее к себе в бухточку. Впервые в жизни он стал владельцем собственной лодки. Своим названием «Оладья» была обязана необычно плоскому днищу — когда она лежала на берегу, перевернутая вверх килем, она действительно напоминала огромный блин или оладью. Купив эту лодку у дедушки, Гейри из Хольта почти не пользовался ею, она пропадала без дела возле силосной башни у него на хуторе. Лои нередко слышал от дедушки о том, что Гейри плохо обращается с приобретенной лодкой. Из-за такого невнимания, прямо-таки постыдного для хорошего хозяина, борта лодки в конце концов рассохлись и кое-где превратились в труху. И Лои решил, что «Оладья» должна стать его первой лодкой. Это решение он принял, пока они возвращались к причалу. Он сейчас же пойдет в Хольт и спросит у Гейри, не согласится ли тот продать ему лодку.
Глава вторая
Хутор Хольт расположен недалеко от поселка. В такой, как сегодня, погожий денек стоящий на взгорье побеленный каменный дом похож на вытащенного из воды пинагора. Дом излучает сияние, словно королевский дворец из сказки. В такие места путники обычно направляются лишь затем, чтобы вызволить из плена несчастную заколдованную принцессу и получить в награду полцарства. И нужна изрядная смелость, чтобы приблизиться к этим сказочным хоромам, особенно если идешь один и собираешься сторговать там лодку. Но мальчик, спешащий по дороге к дворцу, идет туда не первый раз. Он бывал здесь с одной девочкой, внучкой старого Гейри. Каждый раз он обнаруживал тут новые комнаты и убежден, что это самый замечательный дом на свете. В гостиной стоит орган, и если очень попросить хозяйку, она сыграет на нем. А когда Лои приходил в Хольт последний раз, комната напротив кухни была полна цыплят — они вылупились из инкубатора в углу. Лои стучит в наружную дверь, и сердце его от волнения начинает колотиться. Что делать, если Гейри наотрез откажется продать ему лодку?.. Дверь открывает старушка в коричневом, с цветочным узором платье. Она худая и беззубая, почти такого же роста, как Лои. На голове у нее платок, который еще больше подчеркивает худобу ее лица. Это старая Руна, сестра Гейри. — Гейри дома? — спросил Лои, поздоровавшись. — Да, Аусгейр дома. — Можно с ним поговорить? — Заходи, дружок, — пригласила его в дом Руна. Гейри сидел за кухонным столом и ставил на яйца клеймо. В прошлый раз Лои тоже застал его за этим занятием. Гейри был не выше подростка, тощий, с редкими волосами на голове. Глаза его светились мальчишеским задором, словно жизнь состояла из одних веселых проказ. Вот и сейчас он с видимым удовольствием ставил на яйца клеймо, точно дразнил этим кур. Лои никогда не видел его без трубки в углу рта и постепенно начал верить рассказам, будто Гейри и спит с трубкой, потому что она накрепко приросла к губам. — Здравствуй[3],— произнес Лои, входя в кухню. — А, здравствуй, здравствуй, мальчуган. Ты очень кстати. Мне как раз нужен на лето паренек вроде тебя… Ты небось шустрый? — Не знаю, — кротко ответил Лои. — Ну если ты похож на своих родителей, то страсть какой проворный. Отец-то твой, когда доходило до дела, мог любого заткнуть за пояс, он был прямо одержимый. Знаешь, что такое одержимый? — Нет… — Ну конечно, откуда тебе знать. Одержимый — это человек, на которого нет управы, когда он берется за работу… Он швыряет большущие камни так высоко в небо, что они падают по ту сторону земного шара, в Австралии… Он может один, без посторонней помощи, за день построить хлев… Может неделями не есть, не пить, не спать, только работать. Вот что значит одержимый, друг ты мой. Такого человека не удержишь. И тебе этим летом нужно работать так же: за пять минут вычистить хлев, в десять часов слетать в магазин по поручению Доуры и через семь минут вернуться с покупками… И ничего при этом не забыть… И бежать так, чтобы изо рта пар валил, а все бабы на дороге при виде тебя падали замертво со страху… Главное, дружище, не слоняться без дела, помни об этом. У лентяя на коленях сидят семеро чертей, да еще ему приходится чесать спину восьмому. Так что никогда не отлынивай от работы, запомнишь? — Да… — Ну и отлично. Будешь летом у меня работать. А я позабочусь о том, чтобы утром тебя поили молоком, а вечером давали кашу на воде. Болтая, Гейри не забывал ставить на яйца клеймо и время от времени поглядывал на собеседника. Торчавшая изо рта трубка прыгала вверх-вниз, но упрямо висела на прежнем месте. — Ладно, оставь мальчика в покое, — вмешалась старая Руна, вытирая руки о край передника. — Лои, дружочек, хочешь молока с хлебом? — Нет, спасибо, я только что поел, — соврал Лои. Гейри бросил на него удивленный взгляд: — Где это видано, чтобы гости отказывались от угощения? На хуторе от угощения не отказываются, даже если у тебя распирает живот… Глядишь, дома съешь меньше, другим больше останется, ха-ха-ха! А кстати, зачем же ты пожаловал, если не собираешься идти ко мне в работники? Купить яиц? Милости прошу — лучшие яйца во всей Солнечной системе. Смотри-ка, одно такое яйцо от Гейри из Хольта питательнее десятка килограммов простых куриных яиц… Так ты за яйцами? — Нет… — Тогда за чем же? Может, хочешь покататься верхом?.. Слетать на моей кляче до перевала и обратно? Мальчишкой я этим очень увлекался. Гнал лошадь в гору, а потом она съезжала на хвосте до самого моря. И тебе такого захотелось? — Нет-нет… — Ну хватит! Останешься у меня на лето, и все тут. Сделаю из тебя примерного крестьянина. Таким ребятам, как ты, гораздо полезнее быть на сенокосе, чем целыми днями болтаться на пристани, где вы сплошь и рядом падаете в воду и приходится вас спасать… Только мешаете людям работать. — Я вообще-то пришел спросить, не продашь ли ты мне «Оладью», — смущенно улыбаясь, проговорил Лои. Гейри отложил в сторону клеймо и неторопливо поднял глаза сначала на Руну, которая стояла у плиты, потом на Лои. Мало того. Слова мальчика настолько поразили его, что он даже вынул изо рта трубку. Лицо Гейри не изменилось бы больше, если бы он лишился, к примеру, носа или ушей — настолько неотделима была трубка от его лица. Но это длилось одно мгновение. Трубка вернулась на прежнее место, а в глазах Гейри зажегся плутовской огонек. — Ага, значит, решил заняться рыбным промыслом? — Да, решил… — А деньжата у тебя есть? — Немного… на сберкнижке. — Мама об этом знает? — Конечно. — А сколько тебе лет? — Восемь… почти девять. Гейри оценивающе посмотрел на Лои. — Почти девять, понятно, — не спеша промолвил он. — Мне кажется, в следующий день рождения тебе исполнится уже не девять, а все девятнадцать. В кухне воцарилась тишина. Гейри, видно, отродясь еще не держал рот закрытым так долго, как на этот раз. Его молчание вызывало у Лои чувство тревоги и неуверенности. Если Гейри откажется продать ему «Оладью», нечего и мечтать о промысле, о больших уловах, которые они хотели сдавать на холодильник. Человек, не имеющий собственной лодки, навсегда останется бедняком… Даже порядочным крестьянином ему не стать. Тишину нарушила старая Руна. Она подошла к мальчику и, желая подбодрить его, обняла за плечи. — Ты, значит, не только внешностью в отца выдался… — сказала она. — Зачем нам вообще эта лодка? Ее и на воду-то никогда не спускают, только гниет и приходит в негодность. Гейри бросил на сестру быстрый взгляд. — Гниет, говоришь? У нас тут ничего не гниет, кроме меня самого. Ты, Лои, знаешь, что такое гнить? — Лои промолчал, но все же решился посмотреть Гейри прямо в глаза и улыбнуться. — Если ты объяснишь мне, что значит гнить, так и быть, отведу тебя к этому морскому кораблю… Ведь «Оладья», скажу я тебе, и есть самый настоящий морской корабль. Правда, на веслах она чертовски тяжелая. К счастью, Лои не раз слышал от дедушки, что «Оладья» у Гейри гниет, хотя никогда не задумывался над смыслом этих слов. Теперь же, когда одно-единственное слово могло решить его судьбу, надо было как-то выкручиваться. Он тщательно подумал, прежде чем ответить: — Это значит становиться старым и ненужным. — Ну молодчага! Не такой уж ты простачок, как может показаться на первый взгляд. Гнить — это значит становиться старым и никуда не годным… Совершенно верно… Валяться у силосной башни незащищенным от ветров и непогоды и чувствовать, как с корпуса слезает один слой краски за другим, а борта рассыхаются, так что в щели видно весь наш Дальвик… Очень приятно… вернее, чего ж тут хорошего! — Да, это плохо, — согласился Лои. — Плохо! Не просто плохо, мой мальчик, — произнес Гейри, поднимаясь с места. — Это непростительно перед богом и людьми! Нельзя позволять чему бы то ни было на свете, «Оладье» или Гейри из Хольта, гнить и становиться ненужным! — Что за чушь ты вбиваешь мальчугану в голову, — заметила Руна, давая Лои баранку и два кусочка сахара. Гейри вдруг развеселился и, едва сдерживая смех, стал натягивать сапоги. — Пройдусь-ка я с нашим рыбаком к силосной башне, взгляну на корабль, — сказал он сестре, открывая дверь на улицу. — Что такое морской корабль, ты, конечно, знаешь, спрашивать тебя об этом нет нужды, — продолжал Гейри, когда они вышли из дома. — Это корабль, который плавает по морям, и с ним ничего не может случиться. — Вот именно… корабль, которому не страшны никакие испытания, точь-в-точь как рыболовным ботам нашего Эйвиндюра. Он был первым корабельным мастером в Исландии и жил тут у речки Карлсау… Строил такие вот лодки, вроде «Оладьи», и ходил на них до самого острова Кольбейнсей, как будто до него не дальше, чем до ближайшего ручейка. Вот и ты, дружок, лучше бы сам построил себе лодку, а не отнимал у старика последнее, что у него есть. — Я не умею строить лодки, — смутился Лои. — А мастер Эйвиндюр был совсем мальчонкой, когда сделал свою первую лодку… Кажется, он к тому времени даже не ходил. Да-да, теперь я вспомнил. Он еще ползал. Вместо соски он держал во рту молоток, а дощечки таскал у отца. Вот это был мастер, за любое дело брался. Ты, дружок, ставь перед собой большие цели и не бойся, если на первый взгляд кажется, будто их даже за кончик не ухватить. И никогда не довольствуйся сделанным, считай, что в другой раз сумеешь достигнуть большего. Ты еще успеешь быть собой довольным. Дотянешь до моих лет, будешь радоваться и тому, что пережил ночь. Они подошли к силосной башне, возле которой лежала перевернутая вверх днищем «Оладья». Две верхние бортовины были в пятнах и трещинах. Некоторые щели оказались настолько большими, что через них виднелась поблекшая трава. Железная обшивка киля отлетела и валялась рядом, красная от ржавчины, форштевень был сломан, уключины отскочили. Хотя Лои и расстроился, увидев «Оладью» в таком состоянии, нельзя было, конечно, подавать виду. Как-никак это лодка. — Что ж, выглядит она неплохо, — заявил Лои. — Ну, я бы этого не сказал. Но если несколько раз промазать днище смолой, законопатить щели, поработать скребком, а лодку выкрасить, она будет как новая. Женщины этим каждый день занимаются — скребут и красят! — Да, это несложно, — поспешил заметить Лои. — Дерево еще крепкое… — А сколько ты за нее возьмешь? Тут-то и пошел серьезный разговор. С тех пор как у Лои возникла мысль о покупке лодки, его беспокоили не деньги, а согласится ли Гейри ее продать. — Ну… твой дед когда-то продал ее мне за тысячу крон… Наверное, будет справедливо, если я уступлю ее тебе за ту же цену? Эти слова заставили Лои склониться над лодкой и начать ее внимательно осматривать. Он знал, что дедушка в свое время получил за «Оладью» всего десять, крон. Теперь же, когда лодка была намного старше и находилась в таком плачевном состоянии, Гейри просил за нее тысячу крон! А она действительно была в плачевном состоянии. Много это — тысяча крон — или мало, в данном случае не имело значения. Таких денег у Лои просто не было. — А можно, я заплачу тебе сейчас триста шестьдесят две кроны, а остальное в конце лета, когда выручу деньги за улов? Гейри от души расхохотался: — Почему же именно триста шестьдесят две кроны? Почему не триста или триста пятьдесят? Ведь круглые цифры куда красивее. Когда занимаешься коммерцией, старайся всегда округлять до ста или пятидесяти. Тот, кто толкует о двух кронах, приобретая морской корабль, ничего не смыслит в деньгах. Из такого никогда не получится настоящий судовладелец. Надо привыкнуть ворочать большими цифрами… Никогда не говори «тысяча», лучше сразу «миллион». А кроны и эре хороши только для расчетов в лавке. — Я это запомню. Так можно заплатить тебе триста пятьдесят крон, а остальное летом? — У тебя деньги при себе? — Нет, но я могу сразу же сбегать в сберкассу. Гейри посасывал трубку и глядел на лодку. — Ладно, на том и сойдемся. Остальное заплатишь летом. Гейри еще не договорил фразу, как Лои кинулся ему на шею и расцеловал его. — Я бы не прочь почаще что-нибудь продавать, если бы все сделки заканчивались вот так, — сказал Гейри и погладил Лои по голове. — Хороший ты мальчуган… Лои весь трепетал от волнения. — Только кто-нибудь должен помочь мне переправить лодку к нам, — одним духом выпалил он. Но Гейри, видимо, не слышал его; во всяком случае, он не откликнулся на эти слова, а подошел к лодке и стал оглаживать ее, словно старую конягу, которой предстояла отправка на бойню. — Лодка, конечно, замечательная, просто замечательная, — чуть слышно произнес он. — Ты не бойся, когда тебе захочется выйти в море, я ее тебе всегда дам, — сказал Лои. — Если меня не будет дома, так я наверняка на пристани. Можно и у мамы попросить, это все равно…
Гейри потупил взгляд, прикрыл глаза рукой и долго стоял так, не произнося ни слова. Очень даже невесело было смотреть на него: взрослый, а плачет… Похоже, Гейри принимал продажу «Оладьи» слишком близко к сердцу. Может, лучше бросить эту затею? Наверняка попадется какая-нибудь другая лодка, зачем отнимать у старика то немногое, что у него есть?..
Но тут Гейри поднял взгляд.
— Глупыш ты, глупыш… Лучше обещай мне другое: что ты подаришь мне свою «божью рыбку». Знаешь, что такое «божья рыбка»?
— Не совсем, — ответил Лои. — Это палтус?
— Что у тебя только в голове творится! Не палтус это, а первая рыба, которая попадается в первый выход на промысел, так и запомни. Первый настоящий промысел приносит человеку «божью рыбку».
— А если первым попадется палтус, что тогда?
— Тогда это будет палтусная «божья рыбка»! И пожалуйста, не забывай, что перед каждым выходом в море нужно перекреститься.
— Хорошо.
— И обещай никогда не отчаливать при береговом ветре.
— Обещаю.
— И еще: на море нужно быть очень осторожным. С ним шутки плохи… Отчаянных голов, которые пускаются в море, и без тебя хватает. Понял?
— Да.
— Вот и прекрасно. На том и кончим. Больше я тебе ничего говорить не буду, во всем остальном разберешься сам.
Гейри протянул Лои руку.
— А не отметить ли нам теперь нашу сделку молоком с плюшкой? Мне в собственном доме плюшки да пирожные удается отведать только при гостях. Вот тогда мои бабоньки тащат на стол всякую вкуснятину и потчуют ею первого встречного-поперечного… Разве это справедливо? Когда женишься, заведи такой порядок: пусть торты и пироги стоят у вас на столе с утра до вечера. Тогда я буду приходить к тебе пить кофе. Так как, пойдем к нам?
— Нет… Мне пора бежать…
— Ну беги… И спасибо, что пришел.
Гейри неспешным шагом двинулся к дому. Он посмотрел вслед Лои и с усмешкой покачал головой: мальчик летел по направлению к поселку, словно спасаясь от нагонявшей его волны.
Глава третья
Вот так в одно прекрасное утро перед Лои распахиваются ворота в сказку. В этой сказке его ожидают невероятные приключения, которым не будет конца до самой осени. Он покрасит лодку, спустит ее на воду и выйдет в залив, а там, забросив снасти, станет вытаскивать треску, пока не наберется целая лодка. Потом он поведет свой осевший под тяжестью улова корабль к берегу, где перевалит рыбу на причал и сдаст на холодильник… И так будет продолжаться все лето, день за днем… Но чем ближе поселок, тем яснее Лои понимает, что сейчас ему предстоит преодолеть первое препятствие на своем пути. А сколько их еще будет впереди… Мало знать, где томится в неволе принцесса, надо еще освободить ее. А для этого нужно раздобыть сберегательную книжку, да так, чтоб никто не заметил. К счастью, дома никого нет: можно прямо в сапогах пройти в гостиную и достать сберкнижку из ящика комода. Как он и предполагал, там написано: «Вклад триста шестьдесят две кроны шестьдесят три эре». Теперь нужно попасть в сберкассу, прежде чем мама или отчим Пьетюр прослышат о покупке лодки и начнут ставить препоны. Каждому ясно, что первый раз в жизни самостоятельно идти в сберкассу страшновато. И пусть ты прекрасно знаешь, что находится она в здании кооператива, — какой с этого толк, если ты не помнишь точно двери? Сколько усилий и драгоценного времени уходит на то, чтобы по складам прочитать таблички на всех дверях в коридоре… Наконец отыскивается и надпись «Сберегательная касса». Дверь, на которой висит табличка, выглядит так внушительно, что Лои не решается открыть ее без стука. — Войдите, — раздается голос изнутри. Мальчик отворяет дверь, и сердце его начинает бешено колотиться: в сберкассе стоит, разговаривая с местными рыбаками и крестьянами, его отчим Пьетюр. — Что тебе, Лои? — спросил Пьетюр. Отступать было поздно. — Мне нужно снять деньги, — сказал Лои и, подойдя к столу кассира, положил перед ним сберкнижку. — И много ты хочешь снять, дружище? — поинтересовался кассир, раскрывая книжку. — Всё… — До последней кроны? — Да. Тем временем общий разговор прервался, и к столу подошел Пьетюр. — Что ты будешь делать с такой кучей денег, малыш? — Хочу купить лодку. — Лодку?.. Какую еще лодку? — «Оладью». У Гейри из Хольта. Вот заплачу триста пятьдесят крон и могу забирать. — А она стоит не больше? — Больше… тысячу крон. — Откуда ж ты возьмешь недостающие деньги? — Буду летом выходить с ярусом и сдавать рыбу на холодильник. Все дружно хохочут. — Не глупи, малыш. Беги со своей книжкой домой и клади ее на место. — Но это же мои деньги, и я объяснил, зачем они мне нужны… Я собираюсь… — Давай не будем. Делай, как тебе говорят. — Почему мне нельзя взять триста пятьдесят крон, чтобы купить лодку? Я обещал Гейри принести деньги сегодня… — Ну ладно, не глупи. Ты слышал, что я тебе сказал? Бери книжку и топай домой. Пьетюр распахнул дверь. Их взгляды на секунду скрестились, потом Лои схватил книжку, которую отчим держал в руке, и выскочил из комнаты. Промчавшись по коридору, он в несколько прыжков преодолел лестницу и перевел дух, только когда очутился на улице. Затем он пустился бежать к пристани. При виде стоящего у причала «Слейпнира» Лои с горечью понял: на лов сельди его, конечно же, не пустят. Человеку никогда не разрешают делать то, что ему больше всего хочется… Он бежал, с трудом сдерживая слезы. Его обуревала ненависть к Пьетюру и вообще ко всем взрослым, которые ни в чем не разбираются, но обязательно хотят командовать. Он пробежал мимо холодильника, мимо рыбачьих сараев и остановился у самой кромки берега. Тут он бросился навзничь рядом с огромным валуном и дал волю переполнявшим его отчаянию и досаде на мир взрослых. Лои с давних пор находил на берегу приют во всех жизненных невзгодах. Здесь можно было выплакаться так, чтобы никто этого не слышал… Никто, кроме отца. Именно здесь мальчик чувствовал себя ближе всего к нему. Отец Лои покоился на дне морском и слышал каждое слово, обращенное к нему с берега. Если у Лои бывало скверно на душе, если ему казалось, что его обидели, достаточно было опуститься на колени у полосы прибоя и погрузить руку в прохладную воду. Тотчас к нему протягивалась надежная рука отца и выводила его на верный путь. Все живое берет начало и находит свой конец на морском берегу. Лои было всего три года, когда погиб отец. С севера внезапно налетела буря. Отцовский бот не вернулся к берегу, и вечером жители поселка вышли на поиски. Из-за сильного ветра они были вынуждены связать лодки, чтобы их не унесло в море. О том, как искали отца, Лои рассказал его дядя, Кобби. Ни отца, ни его напарника так и не нашли. Где произошло несчастье, осталось неизвестным. В последний раз рыбаков видели, когда их бот направлялся к берегу… Не проходило дня, чтобы Лои мысленно не обращался к отцу. Особенно тяжело было ему оттого, что он почти не знал отца, не помнил, как тот разговаривал, как смеялся, как вел себя за столом. Впрочем, один эпизод все же сохранился в его памяти. Отец спускал на воду бот и, подхватив двухлетнего Лои, посадил его на моторную кабину. Там Лои и сидел, пока отец на веслах подводил бот к причалу. Вероятно, у судна тогда отказал мотор… Этим воспоминанием мальчик дорожил, словно бесценным сокровищем. Особенно часто он призывал его на помощь по вечерам, когда, лежа в постели, долго не мог заснуть. Мысли об отце отгоняли тревогу, и тогда ему не нужно было проверять, дома ли мама. Хотя воспоминания Лои были довольно туманные, отец, казалось, все время присутствовал рядом. Лои то и дело слышал о том, как он похож на отца: те же глаза, рот, лоб, даже походка та же. «Увидел тебя, и почудилось, будто отец твой идет, живой и здоровый…» «Ты, я смотрю, начинаешь все больше смахивать на своего отца…» «Подрастешь, будешь вылитый отец…» Эти слова согревали мальчику душу. Лои знал, что все уважали отца за отвагу и сноровку: такого искусного и удачливого рыбака надо было поискать. И Лои стремился походить на отца не только внешне. Он хотел стать хорошим рыбаком, заставить заговорить о себе. Хотел заполнить пустоту, образовавшуюся после смерти отца. Если хвалили его, он относил эти похвалы и к своему отцу. Выплакавшись, Лои уселся на камень у самого прибоя и привычным движением опустил руку в воду. Потом отыскал вдали, на поверхности моря, точку, где, по его представлению, покоился отец. С тех пор как мама объяснила мальчику, что бог живет на небесах и слышит каждое обращенное к нему слово, Лои казалось вполне естественным посылать свои молитвы в глубь моря. Ведь если слова доходят до кого-то вверху, на небе, они должны быть слышны и в морской пучине. Честно говоря, Лои не верил, что отец вознесся на небо. Так что в мамином присутствии он молился богу, устремляя взор ввысь, а наедине с собой просил помощи у отца, глядя при этом в море. Он скрывал от мамы, кому молится: боялся, как бы она не расплакалась. Однажды Лои и его сестренка Сигрун долго не могли вечером заснуть. Вдруг из кухни донесся плач. Они побежали туда и увидели маму, которая шила им к рождеству одежду. — Мама, что с тобой? Но мама не отвечала, только заливалась слезами. Сигрун забралась к ней на колени и тоже заплакала. — Что случилось, мама? — всхлипывая, спросил Лои. — Ничего, сынок, просто я вспомнила папу… После этого случая он старался при маме не говорить об отце. Сидя на камне с опущенной в воду рукой, он чувствовал себя одиноким и затерянным в этом огромном мире. Сегодня он обманулся в двух своих главных надеждах; радость, переполнявшая его с утра, сменилась озлоблением. — Папочка, милый… Пожалуйста, помоги мне купить «Оладью». Я обещаю быть очень осторожным, если… Больше Лои не смог вымолвить ни слова. Он совсем сник и только ронял слезы на зажатую в руке сберкнижку.Лои и не заметил, как пролетело время. Но видимо, уже перевалило за полдень, потому что он здорово проголодался. Скрепя сердце Лои отправился домой. По дороге он то и дело останавливался, заглядывал в сберкнижку и снова закрывал ее. Наверное, такого еще не бывало: чтобы у человека были в сберкассе деньги, а ему не давали их получить.
В кухне сидели за столом брат Лои Херманн и отчим Пьетюр. Они уже поели и теперь слушали по радио последние известия. Не отвечая на мамино приветствие, Лои прошел прямо в комнату и положил сберкнижку на место. Пускай лежит, пока не протухнет.
Он против обыкновения, долго и тщательно мыл руки, потом тоже сел за стол. В кухне царило молчание, но Лои чувствовал, что все взгляды прикованы к нему. Пьетюр, конечно, уже насплетничал.
— Я слышал, ты собираешься купить лодку, — сказал Херманн, ковыряя спичкой в зубах.
— Не твоего ума дело, — огрызнулся Лои, из глаз которого готовы были опять брызнуть слезы.
— Что такое, дружище? С тобой нельзя уж и о деле поговорить?
— Лои, — обратилась к нему мама, — Пьетюр нам рассказал, что ты приходил в сберкассу и хотел снять с книжки деньги. Мне казалось, ты понимаешь, что тебе еще рано ими распоряжаться. Я решила сама позвонить в Хольт, Гейри. И тут выяснилось, что ты его убедил, будто я все знаю… Это правда?
— Да… Но тебя не было дома, когда я хотел попросить…
— Зачем, скажи на милость, восьмилетнему мальчику лодка? — перебила его мать. — Неужели ты думаешь, мне не хватает того, что ты целыми днями околачиваешься на пристани? Теперь тебе еще приспичило выходить в море…
Коль скоро мама заводила речь о пристани, никакие доводы на нее не действовали. Это знали все. Тут уж самое лучшее было помалкивать.
— А может, Лои все-таки безопаснее ходить на «Оладье», чем на каком-нибудь другом судне, а? — невозмутимо заметил Пьетюр. — С гребной лодкой он, если постарается, должен справиться.
— Жаль только, что его совершенно не тянет в море, — засмеялся Херманн.
— Ну да! — поторопился возразить Лои. — Меня только туда и тянет.
— Пожалуй, на собственной лодке его можно будет отпускать в море, — продолжал, словно сам с собой, рассуждать Пьетюр.
— Почему же мне тогда нельзя снять деньги и купить «Оладью»?
— Послушай, братишка, давай мы с тобой вот как договоримся. Я одолжу тебе пятьсот крон, которые ты можешь вернуть с уловов. Если Пьетюр добавит еще пятьсот, ты сразу расплатишься за лодку. А сберкнижку трогать не будешь. Как ты относишься к такому предложению?
Лои недоверчиво посмотрел на Херманна. Потом на Пьетюра с мамой:
— Значит, можно?.. Мне можно купить «Оладью»?
— Уж и не знаю, — со вздохом проговорила мама. — Но тогда ты должен обещать, что будешь очень осторожен. Я тебя всегда прошу беречь себя. Ты же знаешь, как…
— Пьетюр, ты доложишь пятьсот крон?
— Конечно, почему бы мне тоже не заделаться судовладельцем? — со смехом отвечал Пьетюр.
— Можешь заодно заняться рыбной ловлей, чтобы Лои не пришлось выплачивать долг еще и тебе, — сказал Херманн.
На Лои словно столбняк напал. Он больше не слышал, о чем говорят вокруг, не видел тарелки, стоявшей у него под носом.
С самого утра его, точно осоку на ветру, мотало из стороны в сторону, от радости к горю. Но вот последний порыв пронесся мимо, и ветер наконец стих. Когда к Лои подошла мама и что-то сказала ему, он вскочил со стула и бросился ей на шею.
Слезы, которые полились в этот раз, были слезами не горя, а его сестры — радости.
Глава четвертая
На другой день, после того как Лои добился разрешения стать судовладельцем, он попросил Пьетюра и брата Херманна помочь ему привезти лодку от Гейри. Поехать с ними вызвался и живший в соседнем доме его друг Стефаун — он был на два года старше Лои. Они обещали прихватить с собой и Сигрун, семилетнюю сестренку Лои. И вот через несколько дней «Оладья» сползла с кузова грузовика на берег у самого устья реки. Это было торжественное событие, словно посреди лета вдруг наступило рождество. Не успела лодка оказаться на берегу, как Лои предложил Стефауну пойти к нему в матросы — он ведь собирался все лето рыбачить. Польщенный Стефаун принял его предложение, однако предупредил, что потом ему придется уехать на хутор. Лои не возражал, и мальчики тут же занялись приведением лодки в порядок: они скребли ее, конопатили щели, смолили и красили. Старого плотника Йоуна Лои уговорил взять на себя сложные работы по дереву. Нужно было заменить планширь и пару досок бортовой обшивки иеще подправить форштевень. Когда все было готово, Йоун отказался брать плату. — Пойдут уловы, отдашь рыбой, — сказал он. Лои обещал так и сделать и с благодарностью пожал Йоуну руку. Хотя от берега до дому было недалеко, Лои со Стефауном считали, что не могут позволить себе посредине дня сбегать домой поесть. Их с большим трудом убедили приходить хотя бы к ужину. Мальчики брали с собой хлеб и молоко и, когда все расходились по домам на перерыв, откладывали кисти и скребки и извлекали свой провиант. — Я слышал от рыбаков, что летом ждут хороших уловов, — сказал как-то Лои, когда они, расположившись на траве, приступали к еде. Стефаун отпил из бутылки молоко: — А что мы будем делать с пойманной рыбой? — Будем сдавать ее на холодильник. Часть можно провялить, часть — засолить. Рыба никогда не помешает. — А если нам попадется палтус… такой громадный, что в лодку не будет влезать?.. Что тогда? — Тогда мы привяжем его линем за хвост и притащим к берегу. В старые времена всегда так делали. На их счастье, Стефаунов отец недавно смолил свою моторку, и у него осталась смола. Получив задаром эту черную массу, мальчики промазали ею днище «Оладьи», заделали все щели и неровности. Две верхние доски обшивки они покрасили голубым — краску им дал Пьетюр. А изнутри лодка была выкрашена суриком, самым подходящим для промысла цветом, на котором не видны пятна крови и рыбных отбросов. Пока ребята готовили к выходу в море «Оладью», рыбаки спешно снаряжали свои суда на лов сельди. И конечно, Лои следил за этими приготовлениями. С тех пор как «Слейпнир» вернулся из дока, Лои каждый день бегал на пристань посмотреть, как идут дела у его экипажа. Однажды он увидел, что кто-то работает в неводнике — вспомогательной шлюпке «Слейпнира». Лои подошел поближе: там возился второй моторист Магнус. Лои спросил, как называется штуковина, которую тот прилаживает. — А, это кронштейн для стяжных колец, — отвечал Магнус. Через каких-нибудь несколько минут Лои уже рассказал ему, что этим летом собирается выйти с ними на промысел. Ему хотелось бы попасть на «Слейпнир» поскорее, в первый же рейс, чтобы посмотреть, как вытащат самую первую сельдь. Но Магнус посоветовал ему подождать разгара промысла: быть в море, если ничего не ловится, удовольствие маленькое. Когда шлюпку с пустил и на воду, Магнус разрешил Лои залезть в нее. И пока катер тащил неводник к причалу, Лои стоял на носу, воображая себя капитаном. После этого случая он стал считать себя полноправным членом экипажа «Слейпнира». Однажды утром по дороге на берег Лои с гордостью сообщил своему матросу: — Ну вот, все готово, после обеда можно выходить в море. Стефаун оживился: ему порядком надоело быть сухопутным матросом. — Может, придумаем нашему судну новое название? А то больно у него дурацкое имя — «Оладья»… Судовладельцу это не приходило в голову. Для него имя «Оладья» было неотделимо от лодки, ни о каком другом не могло быть и речи. Лои высказал это своему матросу, но тот пригрозил отказаться от работы: он не согласен ходить на судне, названном в честь кушанья. — Представляешь, как бы над нами смеялись, если б лодка называлась «Рождественский окорок»? — сказал матрос. — Но она же так не называется, глупый ты человек! — возмутился судовладелец. Неуступчивость хозяина рассердила матроса, он заявил, что увольняется, и пошел домой. Впрочем, после обеда он снова появился на берегу и признался, что в конце концов название лодки — не самое главное, он, так и быть, остается. В честь этого дня у Лои напекли оладий, так что волей-неволей им пришлось сбегать домой выпить кофе. Пьетюр посоветовал отложить выход в море до ужина, чтобы успела высохнуть краска. Сам он нанялся для лова сельди на одно рейкьявикское судно и должен был уходить в рейс через два дня. До самого вечера команда «Оладьи» сидела на берегу, рассуждая о том, насколько удачной будет этим летом путина. Стефаун больше не захотел числиться простым матросам, пришлось повысить его до штурмана. — Стефаун Бьерднссон, штурман «Оладьи», — с серьезным видом проговорил он, ковыряя в носу. — Хорошо звучит, правда? — Неплохо. Капитаном по праву стал Лои — ведь он был владельцем судна и имел некоторый опыт рыбного промысла. — Самое неприятное — что нам не разрешат выйти за пределы гавани, — насупившись, сказал капитан. — А надо бы отойти подальше. Здесь, в бухте, кроме мелкоты, ничего не поймаешь. Время от времени они прерывали разговор и подходили к своему кораблю, чтобы потрогать пальцем краску. Она постепенно высыхала. После ужина пришли спускать лодку на воду братья Стефауна. Пришел также Пьетюр, а с ним Сигрун, которую обещали прокатить до пристани. Вставили шлюпочную пробку, и взрослые выстроились вдоль бортов. — Раз-два — взяли! Все дружно налегли. Лодка была тяжелая, и братья Стефауна чертыхались, но наконец «Оладья» все же сдвинулась с места и мало-помалу съехала в воду. Лои со Стефауном прыгнули в лодку и установили весла, а Пьетюр сначала перенес Сигрун, потом залез сам. Лодка была четырехвесельная. Пьетюр сел на передние весла, а Лои со Стефауном разобрали задние. И вот «Оладья» отчалила. Мальчишки ликовали. В прозрачной воде отражались голубые борта лодки, хорошо просматривалось дно. Ребята знали здесь каждую полоску песка, каждый камень; они много раз прочесывали с гарпуном эти места в своей непрестанной охоте за пинагором, любящим прятаться в водорослях. Что может быть на свете лучше собственной лодки?.. Не успели они сделать несколько взмахов веслами, как капитан заметил на корме, под ногами сестры, воду. Сигрун проследила за его взглядом и мгновенно все поняла. — Пьетюр! — закричала она, насмерть перепугавшись. — Лодка течет… Мы сейчас потонем! — Ничего страшного, — со смехом отвечал Пьетюр. — Все лодки начинают подтекать, если долго стоят на берегу. Это пройдет. Лои крепко сжимал весло и казался целиком поглощенным греблей. Но время от времени он все же поглядывал на корму и видел, что вода в лодке довольно быстро прибывает. Когда они подошли к причалу, вода доставала уже до кормового сиденья. Пришлось взяться за черпак. Эта внезапная течь оттеснила на задний план другие события дня, и от прежнего радужного настроения не осталось и следа. Ребята осмотрели днище и обнаружили в нем щели, тем более необъяснимые, что смолы и шпаклевки для их заделывания они отнюдь не жалели. Но тут уж ничего нельзя было поделать. Пьетюр сказал, что придется им набраться терпения и подождать несколько дней: лодка разбухнет и перестанет течь. Ребятам это вовсе не улыбалось, ведь судно уже было спущено на воду, а в море кишмя кишела рыба. После долгих препирательств со взрослыми Лои и Стефаун все-таки выговорили себе разрешение пойти утром в море, правда лишь на том условии, что они будут держаться поблизости, чтобы мать Лои могла следить за ними из кухонного окошка Да и это им позволили, только если море будет спокойное. На другой день экипаж «Оладьи» поднялся спозаранку. Накануне Лои постарался внушить Стефауну, что следует одеться как можно теплее и взять с собой побольше провизии: кто знает, вдруг поднимется буря, а тогда нужно быть готовым ко всему. Стефаун перестарался и напялил на себя столько одежды, что теперь, вразвалку шагая рядом с Лои к пристани, напоминал игрушечного медвежонка. У обоих в руках были бумажные пакеты с едой. — Пока не наловим целую лодку, домой не вернемся, — твердо сказал Лои. — То-то рыбаки удивятся, когда мы придем с полным грузом… Просто обалдеют! — Может, к воскресенью уже заработаем на кино. — Запросто… А ты знаешь, какую картину будут крутить? — Кажется, с Роем Роджерсом[4] и его конем Триггером. — Здорово! Возле сараев они повстречали Рагги с жиротопни. — Куда это вы в такую рань собрались? — спросил Рагги, слезая с велосипеда. — В море… на «Оладье», — отвечал Лои. — Пока погода хорошая, — прибавил Стефаун. — Вы, я вижу, оптимисты. Я бы на вашем месте дунул сейчас к причалу и начал, пока не поздно, вычерпывать воду. Лои, ничего не понимая, вытаращился на Рагги. Наконец до него дошло, о чем речь, и он со всех ног помчался к берегу. Стефаун припустил за ним. С тех пор как Лои весной получил табель, судьба играла им, бросая из одной крайности в другую. То он был счастливейшим из смертных — владельцем собственного судна, то становился бедным, одиноким сиротой, не имевшим ни надежд, ни будущего. Это беспрерывное чередование научило его хотя бы отчасти владеть своими чувствами. Мало-помалу он осознал, что жизнь отнюдь не идет по расписанию, составленному самим человеком. В этом ему пришлось лишний раз убедиться, когда он добежал до пирса. Там, где с вечера была пришвартована «Оладья», теперь торчали лишь оконечности штевней, а в воде, подсказывая очертания лодки, просвечивали ее голубые борта. Лои со Стефауном долго молча глядели на затонувшую лодку. Наконец Стефаун спросил: — Что будем делать? Как думаешь, имеет смысл вычерпывать воду? — Ты что, сдурел? Весь залив все равно не вычерпаешь! — Сам сдурел! Это ж ты решил, что мы можем сразу выйти в море. Стефаун повернулся и пошел прочь. — Такой дырявой посудины еще свет не видывал! — закричал он. — Не может продержаться на плаву даже одну ночь… Смехота! — Заткнись и проваливай отсюда! Сам хорош: мы бы еще из бухты выйти не успели, как ты бы струхнул и запросился домой. — «Оладья» — дырявая посудина. «Оладья» — дырявая посудина, — запел штурман и скрылся за углом. Какая-то сердобольная душа выловила на причал весла и рыбину[5]. Теперь Лои сложил их у края пирса вместе с черпаком и катушкой лески, также бывшими в лодке. Не отыскался только багор, подаренный ему дедушкой. — Ну что, парень, затонула у тебя лодка? Возле причала остановился Лейфи по прозвищу Сутулый. Он с усмешкой смотрел в воду. — Да нет, все в порядке, — невозмутимо отвечал Лои, — она просто должна немножко разбухнуть. Перестояла на берегу. — Ах, вот как. Ты, значит, не собирался по случаю хорошей погоды выйти в море? — Нет, что ты… Лейфи Сутулый служил матросом на «Слейпнире». Это был проворный молодой парень, с короткой шеей и покатыми плечами. — А ты не знаешь, когда выходит на промысел «Слейпнир»? — Пока не слышно. А тебе зачем? — Меня обещали летом взять с вами в пару рейсов. Только я хочу дождаться настоящего лова… Сам понимаешь, быть в море, если ничего не ловится, удовольствие маленькое. — Что правда, то правда. «Без рыбы — никакой житухи», как сказала старушка. — Думаешь, долго лодка должна разбухать, чтоб перестала течь? — Боюсь, что долго. — Ну сколько? День? — Скажешь тоже, день! По крайней мере месяц. Впрочем, если она будет малость подтекать, выйти в море все-таки можно. Небольшая течь — это не страшно. Теперь стало ясно, что в ближайшее время «Оладья» будет непригодна для плавания, а потому все помыслы Лои обратились к стоявшим в гавани рыболовецким судам. Они выйдут в море со дня на день, и не исключено, что через какую-нибудь неделю им посчастливится напасть на сельдь… Течь в лодке оставалось проглотить как горькую пилюлю: лодка разбухнет лишь через несколько недель, и тут уж ничего не поделаешь. Значит, самое время поговорить с капитаном Паульми и точно выяснить, когда он решится взять на борт еще Одного матроса. Лои, признаться, и сам понимал, что все лето рыбалить на гребной лодке было бы довольно трудно, тем более что «Оладья» оказалась очень тяжелой на веслах. А если учесть, что за пределы гавани его все равно пускать не будут, надежды на хорошие уловы у него было мало. Вот почему сельдяной промысел привлекал Лои гораздо больше, чем рыбалка вблизи берега.Глава пятая
Теперь, хочешь не хочешь, приходится обращаться к маме. Нужно просить ее разрешения на выход за сельдью. Мама, проявив полное невежество, уверяет, будто «Слейпнир» — крохотное суденышко и ненадежно в плохую погоду: оно просто-напросто пойдет ко дну. При этом она забывает, что мать должна прежде всего думать не о себе, а о своем ребенке. Оттого что сама она боится моря, она и говорит о том, как мало радости день за днем мотаться по морю, не видя земли, о том, как это быстро ему надоест… Она не хочет понять, насколько Лои важно освоить настоящее промысловое дело, и напирает на то, что у него теперь есть собственная лодка. А когда ее в один голос поддерживают соседки, Лои окончательно убеждается, что, как только женщины начинают красить губы, они утрачивают способность что-либо соображать. — Лои, милый, Херманн с Пьетюром уже ушли в море. Может, не обязательно уходить и тебе? — спросила мама. — Одним человеком больше, одним меньше, какая разница? — Ах, вот как ты считаешь! Подожди лучше, пока перестанет течь «Оладья». А я тем временем выясню, не найдется ли для тебя работа на разделочной площадке. Там ты тоже будешь иметь дело с сельдью. — Мне не нужна мертвая селедка!.. Ну почему мне нельзя пойти на промысел? Паульми обещал взять меня, когда «Слейпнир» вернется из этого рейса. — А что скажут люди, если я отпущу тебя на промысел в восемь лет? Потерпи до будущего года. Ты подрастешь и сможешь пробыть в море подольше. — Ты еще зимой обещала отпустить меня, если я хорошо закончу учебный год. — А ты считаешь, что ты его хорошо закончил? — Да. — Что-то я по твоему табелю этого не заметила. — Ну вот, всегда так… Я старался, из кожи вон лез… Во всяком случае, я не последний ученик в классе. Лои стоял возле кухонной раковины, не сводя глаз с мамы: он был готов продолжать спор. И вдруг он понял, что все это бесполезно, и, махнув рукой, вышел из кухни. Пьетюр был на сельдяном промысле, и мама осталась дома одна со своими детьми — впрочем, так было на Лоиной памяти всегда, до прошлого года, когда мама с Пьетюром поженились. Старшей сестре Лои, Оулёв, исполнилось одиннадцать лет, и в этом году она собиралась помогать матери на засоле сельди. Последние несколько дней на трех разделочных площадках для сельди, действовавших летом в Дальвике, кипела работа. С утра и до вечера там готовились к засолу сельди, нагромождая штабеля пустых бочек, которые стояли в ожидании, когда на берег начнет прибывать добытое в море «серебро». Все суда уже вышли на промысел, одно из них в любую минуту могло показаться в фьорде. С тех пор как начала работать промысловая радиостанция, Лои каждое утро первым делом бежал узнать, не напал ли «Слейпнир» на сельдь. Но неизменно слышал в ответ: сельди пока мало, кое-какая добыча досталась только нескольким судам, они отвезли ее в Сиглюфьордюр. У «Слейпнира» улова не было совсем. После радиостанции Лои шел на пристань и вычерпывал воду из лодки. Теперь она протекала гораздо меньше: если вечером воду как следует вычерпать, к утру лодка еще держалась на плаву. В тот день дул ветер с моря, ярко светило солнце. Уже вечерело. В ожидании сельди Лои коротал время, удя рыбу около причала. У него как раз клюнула небольшая сайда, и он вытаскивал ее, когда услышал, что утром собираются приступать к засолу. Рыбешка шлепнулась обратно в воду, потащив за собой леску, а Лои стремглав кинулся к молочному магазину, в мансарде которого помещалась промысловая радиостанция. Новость с быстротой молнии облетела поселок. Женщины, судачившие в кооперативной лавке, торопливо распрощались и разошлись по домам, где достали свои клеенчатые фартуки для разделки сельди. На складах уже закончилось утверждение норм и расценок, и теперь рабочие усерднее прежнего перекатывали пустые бочки. Даже самые невозмутимые люди вдруг срывались на крик, словно наутро должен был наступить конец света. Никто больше не позволял себе разговоров о погоде. На улице народ тоже бегал бегом: одни спешили домой, другие — из дома. Лавка опустела, и продавцы начали роптать на свою судьбу: теперь все будут заняты сельдью и им придется сидеть без дела. Возбуждение, внезапно охватившее поселок, затронуло буквально каждого. Все, от мала до велика, говорили только о сельди; люди отрывались от своих занятий и вглядывались в даль, как будто на горизонте уже показалась шхуна с грузом рыбы. Собаки и те выли. Возле рации, поддерживавшей связь с судами, как всегда в путину, толпился народ. И хотя еще ни одно судно не сообщило о том, что собирается идти в Дальвик, ждать, как считал Лои, осталось недолго: в районе банки Скагагрюнн обнаружены скопления сельди, и суда приступили к замету неводов. Вот-вот даст о себе знать и «Слейпнир». Наверняка он тоже скоро будет с уловом — такого рыбака, как Паульми, днем с огнем не найти. Однако по рации связывались с поселком все, кроме Паульми. От «Слейпнира» не было никаких вестей. Лои уже обкусал себе ногти до мяса, когда наконец радио Дальвика приняло вызов «Слейпнира». Но Паульми только интересовало, все ли готово к приему сельди на засол. Объяснив, что все готово, радист спросил, можно ли в ближайшее время рассчитывать на богатый улов. Невод уже наполовину выбрали, ответил Паульми, кажется, там одна мелочь, он уточнит позднее. — К завтрашнему утру «Слейпнир» будет здесь, — сказал находившийся в комнате пожилой капитан. — Ура! — завопил Лои, который до сих пор молчал. Он вскочил со стула и, провожаемый улыбками, выбежал из комнаты. Когда Лои, запыхавшись, примчался домой, мама сидела на кухне и латала передник. — Мама, сегодня ночью или завтра утром приходит с уловом «Слейпнир». Ты отпустишь меня в море, когда он разгрузится? — Ну вот, опять за свое. Я скоро поседею от твоих глупостей. Иди-ка лучше в ванную и помойся. Остаток дня Лои провел в бесконечных хозяйственных заботах, даже сбегал в молочную. После ужина он беспрекословно вымыл посуду, старательно подмел пол в кухне и без напоминаний сменил грязное белье. Подготовив таким образом почву для разговора, Лои перед сном снова завел речь о промысле. — Мама, пожалуйста, отпусти меня… Только разочек… Мы уйдем на день-два, возьмем улов и тут же вернемся. — Ума не приложу, что с тобой делать, — устало проговорила мама, но невольно улыбнулась. — Отпустить на промысел. Ну пожалуйста… Всего один раз. Я буду очень осторожным, со мной ничего не случится. Мама сидела у окна, глядя в море: — Давай ничего не будем решать до завтрашнего утра. Вдруг Паульми передумал… Лои согласно кивнул головой. Поцеловав маму перед сном, Лои улегся в постель и принялся рассматривать висевшую над ним фотографию отца. Если он долго смотрел на фотографию, глаза отца словно оживали — отец следил за ним взглядом, в каком бы месте комнаты Лои ни находился. Глаза ожили и на этот раз. — Папочка, милый, сделай так, чтоб я попал на промысел, — тихонько попросил Лои. — Что ты сказал? — сквозь сон пробормотала Сигрун, она спала напротив брата. Лои отвернулся к стене. — Ничего, спи дальше… Это я не тебе… Но самому заснуть оказывается трудно. Лои не может не думать о промысле, о шхунах и кошельковых неводах, обо всем неизведанном, что магнитом притягивает его к себе. Идти бы сейчас в проливе Гримсейярсюнд под лучами полуночного солнца!.. Услышав мамины шаги, Лои поспешил закрыть глаза и притвориться спящим. Прошло довольно много времени, прежде чем он убедился, что мама заснула. Тогда он, крадучись, слез с кровати, захватил одежду и вышел в кухню. Отсюда открывался вид на фьорд и было удобно наблюдать за прибывавшими в порт судами. К утру ожидалось четыре шхуны, в том числе «Слейпнир» с уловом сельди в четыреста бочек. Будущий матрос считал, что ему следует встретить свой корабль на пристани и принять швартовые концы. Для человека, который ждет у окна прихода промыслового судна, время тянется неимоверно долго. Стрелки на часах движутся еле-еле, глядишь — к тебе уже подбирается дремота, ты начинаешь зевать, глаза слипаются… Но моряку нужно уметь нести вахту, уметь преодолевать усталость, от которой набрякли и смыкаются веки. Чтобы убить время, Лои начинает считать чаек, с гомоном носящихся перед домом. Досчитав до двадцати, он смотрит на часы. Прошло всего пять минут… Так время и ползет: Лои то считает чаек, то вглядывается в даль, где отражаются в воде горы Эйстюрфьёдль. Он бы дорого отдал, чтобы стоять сейчас на носу судна, идущего к берегу с богатым уловом. В пятом часу утра Лои наконец замечает на горизонте рябь от корабля. Сон как рукой сняло, мальчик всматривается в это пятно, постепенно приближающееся к берегу. Вот уже можно кое-что разглядеть. У Лои вырывается проклятие: «Дурацкая посудина с чужим номером! Какого черта ей здесь понадобилось?» Подойдя к пристани, шхуна стопорит ход, подводит к борту неводник и приступает к швартовке. И тут же на горизонте появляются еще два судна. Когда они подходят ближе, Лои видит, что одно из них — «Слейпнир». Лои собирается уже выскочить на улицу, как вдруг слышит из спальни стук открываемого окна. Ну вот, плакал его промысел… В кухню заходит мама: — Ты уже встал, сынок? Так рано? — Да… Зачем рассказывать о том, что он всю ночь не спал, если никто об этом не спрашивает? — Я сбегаю на пристань, встречу «Слейпнир», — говорит Лои, порываясь уйти. — Только сначала поешь. Сейчас я приготовлю овсяную кашу. В другое время он бы и слушать не стал про кашу. Но сейчас лучше было не перечить. Пока суда шли к причалу, в кухне раздавался звон посуды, а со двора неслись проклятия каше. Кончилось все одновременно: суда подтянули к борту вспомогательные шлюпки, а каша сварилась. — Что с тобой? — возмутилась Оулёв, когда Лои выхватил у нее из рук молочник. — Подумаешь, как он спешит! Лои не удостоил ее взглядом, ему важно было поскорее расправиться с кашей. Он пытался скрыть свое волнение, но руки у него дрожали. Поблагодарив за еду, Лои нарочито неспешным шагом направился во двор. Там он, насвистывая, лениво огляделся по сторонам, словно ничто в этом мире не могло нарушить его спокойствия. Вдруг он встрепенулся, и, не прощаясь, пулей полетел через тун к пристани. Там как раз пришвартовывался «Слейпнир». Хотя еще не было семи, у причала толпился народ — главным образом женщины, которым предстояло разделывать сельдь и которые, уже в рабочей одежде, с закатанными рукавами, обменивались шуточками с моряками. Переведя дух, Лои протиснулся сквозь толпу к краю причала, откуда было хорошо видно, как снимают прикрывавший палубу брезент. Если бы весь шоколад в мире сложили в одном месте, эта шоколадная гора не привела бы людей в тот восторг, который засветился в их глазах теперь, когда сняли брезент. Да и можно ли представить себе более прекрасное зрелище, чем серебристая сельдь, почти целиком заполнившая палубу? Лои увидел Паульми: тот вышел из рубки и поднялся на причал. — Доброе утро! — обратился к нему Лои. — Здравствуй! Ты уже встал? — Да. Ну что, пора? Спросить Паульми сейчас или лучше отложить разговор на потом? — Знаешь, Паульми… — Что? — Вы взяли отличную сельдь! — Какое там, все больше мелочь. — Это верно… Что сказать еще? На мгновение Лои захотелось исчезнуть, перенестись куда-нибудь подальше отсюда. К счастью, Паульми увидел на причале свою жену Бьёрг и пошел ей навстречу. Теперь разговор о том, не возьмет ли он в следующий рейс еще одного матроса, можно было с чистой совестью отложить. Взойдя на борт шхуны, Лои спустился в кубрик, где пил кофе Сайвар — корабельный кок. — Кого я вижу? Что это ты так рано поднялся, на засоле будешь работать? — Скажешь тоже, на засоле! Просто пришел посмотреть… Сельди много? — Да попадается, только больно пугливая. — Как думаешь, в следующий заход будет не хуже? Я имею в виду… Вы быстро нападете на сельдь? — Будем надеяться. А тебе это зачем? — Может, я пойду с вами, мне Паульми обещал. — А что тебе делать на промысле? Тебя небось укачивает? — Еще ни разу не укачало. — К сожалению, я этим похвастаться не могу. Всю дорогу наизнанку выворачивало. Так говоришь, собираешься в следующий рейс с нами? Тогда от тебя должна быть какая-нибудь польза. Вытри-ка пока тарелки, вон там, на столе! — И Сайвар, смеясь, швырнул ему полотенце. — Нужно отрабатывать свой хлеб, приятель! Лои бросился вытирать посуду. Впервые в жизни он получал от этого истинное наслаждение — протирать одну за другой мокрые тарелки вдруг показалось ему очень важным делом. — А потом поднимемся наверх, поможешь мне получить провиант, — сказал Сайвар. — Провиант? Что это такое? — Не знаешь, что такое провиант? А продукты знаешь? — Знаю. — Так это то же самое. Провиант и есть продукты. Тем, кто не знает, что такое провиант, на промысле делать нечего. — А я уже бывал в море, и не один раз, — сказал Лои. И он расписал Сайвару все свои выходы в море — и на гребной шлюпке, и на моторке. У него даже есть собственная лодка… А весной он ходил ставить сети на треску.
— И большой был улов?
— Несколько рыбешек попалось…
— Всего несколько рыбешек? И только-то? Может, ты невезучий, отпугиваешь удачу?
— Нет-нет, просто треска тогда уже прошла.
— Имей в виду, на море есть такое правило: если в первый день, когда на борту появляется новый человек, в сети ничего не попалось, его спускают в трюм и оставляют там с чушками[6] дня на два, на три. Тех, что помоложе, держат дольше.
Лои недоверчиво посмотрел на Сайвара:
— Как ты сказал, с чушками?
— Ну да, то есть со свиньями… Ты никогда не слышал, что в трюме есть чушки?
— Нет… Это правда?
— Конечно. У нас в трюме есть несколько чушек, которые подъедают остатки от наших обедов. Мы им бросаем еду прямо в люк.
— Настоящие свиньи?
— Ну да. В мае, когда кончается весенняя путина, мы их режем и едим окорока.
— Не может быть…
— Провалиться мне на этом месте. Так что советую тебе, если пойдешь с нами, почаще их подкармливать.
Когда Сайвару понадобилось зачем-то в каюту, Лои тут же заглянул в трюм, но не увидел там ничего, кроме киля и флоров со шпангоутами, напоминавших остов огромного животного.
Наверное, чушки показывались, только если хотели есть…
Когда они с Сайваром получили провиант, у Лои больше не осталось никаких дел. И он пошел вдоль причалов, мимо засолочных площадок, где не покладая рук работали женщины: они усердно разделывали сельдей, укладывали их в бочки и не отрывали глаз от работы, даже когда с ними заговаривали. Лои остановился возле рабочего, который выбивал дно из очередной бочки для сельди. Поддев теслом верхний обруч, он пристукнул по нему, обруч ослаб, и донышко упало в бочку. — Ты не видел Паульми со «Слейпнира»? — спросил Лои. — Нет, — коротко ответил рабочий, насаживая обруч обратно на бочку. К середине дня прибыли и другие суда с сельдью. На причалах и разделочных площадках, которые всю зиму простояли заброшенными, было полно народу. Многие пришли сюда работать, но кое-кто завернул просто поглазеть или насладиться запахом рыбы. Сельдь наконец пошла, это было ясно всем. Против обыкновения, Лои почти не интересовался тем, что происходило у причалов. Команда «Слейпнира» уже заканчивала разгрузку, нельзя было терять ни минуты. Нужно было срочно найти Паульми. Около холодильника ему повстречалась машина, на которой утром приехала Бьёрг. Лои поднял руку и остановил ее. — Здравствуй, Лои, — сказала Бьёрг, опуская стекло. — Как жизнь? — Все хорошо. — Разве ты не с мамой на засоле? — спросил Паульми, сидевший рядом с Бьёрг. — Какой там засол! Я помогал Сайвару принимать провиант. — У тебя, я вижу, работы хватает! — Ага. Послушай, Паульми, я хотел спросить… Можно мне выйти с вами в море? Мне сейчас совсем нечего делать на берегу… — А ты у нас не заскучаешь? Вдруг сельдь не будет ловиться и нам придется задержаться в море на много дней? — Нет, не заскучаю. Паульми улыбнулся: — Я только что разговаривал с твоей мамой. Она напомнила мне о моем обещании. И сказала, что ты от волнения всю ночь не спал. Это правда? — Откуда она знает? Она же спала… — У матерей сон чуткий, — объяснила Бьёрг. — Я считаю, ты вполне можешь пойти с нами попробовать свои силы, — сказал Паульми. — «Слейпнир» выходит сегодня после обеда. Смотри не опоздай, чтоб никого не задерживать. — И береги себя, — прибавила Бьёрг. — Я не подведу… Мне нужно только сбегать домой, переодеться, и я мигом буду обратно. Машина отъехала, а Лои помчался к разделочной площадке, на которой работали мама и Оулёв. Напрасно мама завела этот разговор с Паульми, у них в поселке не принято, чтобы о выходе на промысел вместо сыновей договаривались матери. И откуда она, интересно, узнала, что он ночью не спал? Может, это ей приснилось? Когда он пришел на склад, мама вырезала сельдям жабры, а Оулёв укладывала рыбу в бочку. — Много уже засолили? — спросил Лои и заглянул в бочку, рядом с которой стояла сестра. Бочка была полна до краев. — Заберите бочку! — во весь голос прокричала Оулёв. — Мама, мне нужно с тобой поговорить, — сказал Лои. — О чем? — спросила мать, не отрываясь от работы. — Паульми согласен взять меня в море… сегодня же… Ты не против? — Заберите бочку! — снова крикнула Оулёв, сердито озираясь по сторонам. — Ужас, какие все неповоротливые! — У нас скоро перерыв на полчаса, — сказала мама. — Подожди меня дома, тогда мы с тобой все и обсудим. — Хорошо, я подожду. Кажется, мамино сопротивление было сломлено. Лои сел в кухне за стол и, зевая, стал смотреть на часы. Стоило ему на секунду отвлечься, как веки сами собой смежались, но он тряс головой, заставляя себя не спускать глаз с часов. Когда-то Лои слышал, что невыспавшемуся человеку помогает холодная вода. Он не знал, правда ли это, но сейчас важно было скрыть, как ему хочется спать. Иначе его, пожалуй, отправят в постель и ни на какой промысел он не попадет. И вот Лои, уверенный, что вода заменяет несколько часов сна, открыл кран и сунул голову под холодную струю. Сонливость как рукой сняло. Наконец хлопнула входная дверь, и на пороге появилась Оулёв. — А где мама? — встревожился Лои. Тут же вошла и мама. — В чем дело? — удивилась Оулёв. — Почему у нас так мокро? — Да это… Я просто вымыл голову перед отъездом… — Вымыл голову, когда тебя никто не заставлял? Вот уж не поверю… Лои пропустил ее слова мимо ушей и двинулся следом за мамой в ванную. — Мама, что мне взять из одежды?
— Бери всего побольше. Паульми сказал, что «Слейпнир» вернется только с уловом.
— Нет-нет, много мне не нужно, но я очень тороплюсь. Мы вот-вот выходим, нельзя же всех задерживать…
— Сама не пойму, что со мной творится… Как я могу отпускать тебя? — приговаривала мама, складывая вещи в белый полотняный мешок. — Рачо еще снаряжать тебя в море, в восемь-то лет.
— Мне скоро девять, — уточнил Лои.
Она протянула ему мешок:
— Пожалуйста, не забывай тепло одеваться и береги себя, Лои. И во всем слушайся старших.
Она обняла его, прижала к себе.
— Мне пора бежать…
— Не забывай читать молитвы, сынок, и просить господа, чтоб он хранил тебя.
— Да-да, обязательно.
Он подошел к Оулёв и чмокнул ее в щеку.
— Счастливо оставаться, и хорошей вам работы.
— А мне не нужно поплевать тебе на дорожку? — спросила Оулёв и, выйдя за порог, плюнула ему вслед.
— Не смей плевать на меня! — крикнул он, напуская на себя сердитый вид.
Но тут же улыбнулся и, закинув мешок за спину, вышел со двора на улицу.
Мама и Оулёв стояли на пороге и махали ему вслед. Сестра улыбалась, на лице матери была тревога.
Когда Лои пришел на пристань, разгрузка «Слейпнира» приближалась к концу. Команда была целиком дальвикская, и ребятам разрешили перед выходом в море сбегать домой. Поскольку оставлять судно без присмотра не стоило, Лои забрался в рулевую рубку и стал ждать там. Он еще утром облазил всю шхуну, побывал везде, кроме машинного отделения. Туда он зайти не решился. Сейчас Лои, подражая мотористу, время от времени высовывался из рубки и смотрел, как из фальшборта вырываются струи воды. Магнус объяснил ему, что эта вода служит для охлаждения двигателя. Если она перестает течь, значит, что-то не в порядке. Но вода текла, мотор тарахтел без перебоев, следовательно, все было в порядке. Теперь Лои уже без всякой натяжки стал настоящим моряком.
Глава шестая
Рядом со «Слейпниром» находилась вспомогательная шлюпка, соединенная с ним крепким канатом, бухта которого лежала на палубе за рулевой рубкой. — Как называется такой канат? — спросил Лои. Хёйкюр провел рукой по волосам: — Буксир. Буксир натянулся, двигатель заработал на полный ход. Хёйкюр был на «Слейпнире» матросом, и единственный из всей команды приходился Лои родней. На правой руке у него не хватало двух пальцев — он потерял их много лет тому назад, попав в траловую лебедку. Лои завороженными глазами смотрел, как шхуна удаляется от пристани. Вон его дом, а вон на перевал у хутора Эфстакот взбирается «джип». Лои мысленно поднялся вверх по берегу реки, где ему был знаком каждый бугорок, каждый камень. Вот он миновал овчарню и остановился перед собственным домом. Интересно, что сейчас делает Сигрун? Когда судно вышло в фьорд и фигурки людей на берегу стали неразличимы, Лои перебрался ближе к носу и сел на спасательный плотик, лежавший на баке вместе с канатами и тросами. Какое невероятное блаженство — смотреть в воду около форштевня и видеть, как судно врезается носом в волны, обдавая бак брызгами! На губах появляется привкус соли. Лои поднимает взгляд, только когда судно выходит уже далеко и дома в поселке сливаются в белую полоску у подножия гор. Все, что предстает его взору, настолько необычно, что Лои боится моргать — как бы чего не упустить. Он сидит, без сил перевесившись через фальшборт, и чувствует, как его смаривает усталость. Глядя на проплывающий мимо берег, он думает только об этой феерической картине, не пытаясь бороться с изнеможением, проникающим в каждую жилку. Наконец веки его смыкаются. — Тебя там не укачало? — донесся крик из рулевой рубки. Лои встрепенулся и увидел через стекло штурмана Ауси. — Ни капельки! — Иди сюда, а то замерзнешь! Судно уже вышло из залива и находилось неподалеку от Оулафсфьордюра. Впереди простиралось лишь бескрайнее море. В рубке было тепло и уютно. Вместе с Ауси вахту нес Рудольф, он стоял за штурвалом. Лои хотелось как можно больше узнать обо всех приборах в рубке, он интересовался каждой кнопкой, каждым переключателем, расспрашивал о том, что делают при замете. Общими усилиями Ауси и Рудольф справились со всеми вопросами, которыми их закидал Лои. Ауси включил эхолот и раскрыл мальчику секрет этого чуда техники, которое по мере продвижения судна вычерчивало на бумаге рельеф морского дна. И все же прибор казался волшебным: трудно было представить себе, как, повернув рычажок, можно получить на ленте изображение невидимого, плывущего в глубине косяка… У двери по левому борту стоял серый ящик со множеством кнопок и переключателей. Это был радиолокатор, его установили на судне весной, когда оно ходило на ремонт в Акюрейри. В круглое окошечко ящика можно было наблюдать за сушей и за морем, там появлялись точками все суда в радиусе двадцати четырех миль. Для локатора не служили помехой ни темнота, ни туман, ему было все равно: штормит ли море или на нем штиль. Локатор умел видеть даже сквозь горы. — Придем в район промысла, ты во всем этом разберешься лучше, — сказал Ауси. — Вот здорово! Значит, локатор видит в темноте, а эхолот — в глубине моря. Ну, а сельдь на локаторе разглядеть можно? — Нет, — ответил Рудольф. — Для этого у нас есть другой локатор, по имени Мюнди. Он отыскивает для нас косяки с крыши рубки. — Неужели Мюнди так хорошо видит? — Мюнди-то? Уж будь уверен. Он у нас такой мастак, что видит косяки сельди с расстояния в пятьдесят миль. — А это что такое? — Показал Лои на колесо, выступавшее над столом рядом со штурвалом. — Это машинный телеграф. Чтобы регулировать ход двигателя, — отвечал Рудольф. — Смотри не прикасайся к нему, а то моторист тебе задаст. — А это что? — Это рычаг реверса. Вот так дается задний ход, а так — передний. Увидишь все это в действии, когда капитан начнет маневрировать, — с улыбкой сказал Ауси. — А это знаешь как называется? — спросил Рудольф, указывая наверх. — Компас, — ответил Лои, — только я в нем плохо разбираюсь. — Моряку без компаса нельзя. Вот здесь обозначен север, здесь — юг, восток и запад. Пока запомни это, остальными румбами займемся потом. — А морские узлы ты умеешь вязать? Скажем, беседочный узел? — спросил Ауси. — Нет. — Придется научиться. Заправский моряк должен уметь вязать беседочный узел с закрытыми глазами. Ауси отрезал кусок троса и преподал Лои краткий наглядный урок. — Вот тут у нас будет озеро, — сказал он, затягивая на тросе петлю, — Этот конец — змея, она ныряет в воду и выплывает на поверхность… вот так… Тут она оглядывается по сторонам и ползет к тебе. По соседству с озером есть лужица. Вот это — ветка дерева… теперь змея ползет сюда, по этой ветке, потом снова озирается по сторонам, но опасности пока не чувствует. Вдруг она видит тебя и спешит укрыться в луже. Вот так. Это и есть беседочный узел! Беседочный узел отличался тем, что в чужих руках казался совсем несложным. Но как только Лои попробовал вязать его сам, змея то уползала под ветку и ныряла не в лужу, а в озеро, то по дороге так сильно вытягивалась, что голова ее торчала из воды. Не узел, а сущее наказание, но, не постигнув этой премудрости, нельзя было стать заправским моряком. Лои уселся на крышку люка, ведущего в машинное отделение, и в поте лица корпел над этим узлом, который умели вязать все моряки. Однако как он ни бился, вместо двойного узла у него получался самый обыкновенный бантик. От жары в рубке Лои клонило в сон, и время от времени он ловил себя на том, что голова его падает на грудь.
Вдруг крышка люка под ним приподнялась, и Лои вскочил на ноги, протирая глаза. Из машинного отделения вылез Магнус.
— Неужели тебе так хочется спать? — удивился Магнус.
— Да, я сегодня ночью не спал.
— Это еще почему?
— Боялся пропустить «Слейпнир».
Магнус рассмеялся.
— Пойдем со мной в каюту, тебе нужно отдохнуть перед заметом. — Магнус открыл люк, ведущий к каюте: — Запомни, по трапу лучше спускаться задом наперед, — сказал он. — Здесь тебе не дворец. По такой лестнице спускаются только задом наперед.
В каюте находилось четыре койки: две вдоль бортов и еще две поперек.
— Забирайся на мою койку, приятель, и спи, — велел Магнус, указывая на одну из поперечных коек.
— А ты где будешь спать?
— Мне спать еще не скоро, после вахты. Я тогда прикорну здесь, на рундуке.
— Разбуди меня, когда будем проходить остров Гримсей, мне очень хочется его посмотреть.
— Тебе нужно выспаться. А Гримсей увидишь в другой раз, — отвечал Магнус, укрывая Лои одеялом. Потом он потушил верхний свет, и в каюте осталась гореть только лампа над зеркалом.
Шум гребного винта и рокот мотора были для Лои сладостнее птичьих трелей. Уткнувшись носом в подушку, он вдыхал аромат, который исходил от его просоленных волос. Судно, словно язык колокола, раскачивалось из стороны в сторону, на лице Лои играла блаженная улыбка.
В конце концов его сморил сон.
Глава седьмая
Проснувшись, Лои решил, что сон еще продолжается. Мало того, что его кровать обрела крышу, она ходила ходуном, норовя сбросить его на пол, хотя он судорожно вцепился в край кровати. Он был явно не дома, а в какой-то каморке, стены которой грозили обрушиться на него. Вместо привычной тишины до слуха Лои доносилось тарахтенье мотора. А к кровати вела лесенка. Только увидев спавшего на рундуке моториста Магнуса, Лои сообразил, в чем дело. Он был на промысле. Лои кубарем скатился с койки и натянул сапоги. Какая качка, наверное, судно попало в шторм. Он улыбнулся, страшно довольный. — Что мало спал? — спросил Паульми, когда Лои вошел в рулевую рубку. — Часиков десять, не больше. — Ну да? А сколько сейчас времени? — Скоро час. — Час ночи? — Конечно. Смотровое окно в рубке находилось так высоко, что Лои пришлось встать на цыпочки, чтобы выглянуть наружу. Там было светло как днем, и погода, вопреки его ожиданиям, оказалась хорошей — обидно все-таки плавать на таком большом судне по спокойному морю. — Смотри, полуночное солнце. — Паульми показал на пламенеющее у горизонта небо. — А где мы сейчас? Где земля? — Мы уже вышли к рыболовной банке. А земля примерно в той стороне, по левому борту. — Сельди еще нет? — Пока нет. Ты бы сходил чего-нибудь поел. Тебя не укачало? — Ни капельки. А где у нас Гримсей? — Гримсей вон в том направлении, — ответил стоявший за штурвалом матрос Гюнни. — Правда? А я считал, что он почти напротив фьорда. — Лои указал вперед. — Когда я пошел спать, он был там. Гюнни засмеялся: — На море не бывает «напротив» или «поперек». У нас тут говорят «по носу» или «по корме», «по левому борту» или «по правому». Судно-то, между прочим, поворачивается, а земля остается на месте. Гримсей сейчас лежит к востоку от нас. — Иди в кубрик, поешь, — сказал Паульми, открывая дверь рубки. — И разбуди там Купца, — добавил Гюнни. — Сейчас пробьет его склянка. — Купца? Кто это? — Рудольф. Имей в виду, его нужно как следует растолкать, иначе он не проснется! В кубрике дулись в карты моторист Йоун и матрос Конни. Все остальные спали. Тамнаходилось семь коек: четыре верхних и три нижних. Посредине кубрика стоял стол, который суживался к носу «Слейпнира». У самых дверей был небольшой умывальник с зеркалом. Возле задней переборки стояла плита, а у стены по правому борту располагались шкафы и еще одна раковина. Под одним из шкафов висели на крючках питьевые кружки, каждая из которых была помечена номером — от одного до одиннадцати. По обе стороны стола шли скамьи. — Никак наш соня пожаловал? — сказал Йоун при виде Лои. — Смотри, как бы у тебя от сна вши не завелись! Йоун чуть не до самых глаз зарос рыжей окладистой бородой. Если бы не зубы, сверкавшие в улыбке, могло показаться, будто у него вообще нет лица. Грудь Йоуна сливалась с шеей: поначалу трудно было провести границу между бородой и поросшей волосами грудной клеткой. Буйная растительность не обошла даже его уши: из каждого уха, наподобие ежика для мытья посуды, торчали пучки волос. — Ну что, дружок, выспался? — спросил Конни. — Ага. — И тебя не укачало? — Нет… Мне велели передать Купцу, что сейчас разобьется его склянка. — Не разобьется, а пробьет, — поправил Конни и, дотянувшись до Рудольфовой койки, принялся расталкивать его. — Просыпайся… Тебе заступать на вахту. — А нам еще не пора заметывать невод? — спросил Лои. Йоун засмеялся, почесал бороду: — Сперва нужно найти сельдь. Наш кэп никогда не заметывает просто так. — Кэп? Это кто, Паульми? — Да. Ты разве не знаешь, что капитанов часто называют кэпами? — сказал Конни. — Нет, а почему? — Наверное, от слова «кепи», то бишь шляпа. — Какой же Паульми шляпа! — возмутился Лои. — Я бы на твоем месте думал сейчас о другом, милок, — донеслось из Йоуновой бороды. — Если нам завтра не попадется сельдь, тебя ждет килевание. — Килевание? Что это такое? — Свяжем тебя по рукам-по ногам и сбросим с левого борта. А потом протащим под килем и вытянем с правого. Вот что такое килевание. При желании это можно было счесть за шутку. И все-таки кто его разберет, этого волосатого, шутит он или говорит всерьез? Не удивительно, что Лои вздохнул с облегчением, когда Йоун поднялся и вышел из кубрика. — Как, по-твоему, — спросил Конни, садясь напротив Лои, — попадется нам сегодня сельдь или нет? — Обязательно попадется, — тотчас отозвался Лои. — Хотелось бы верить… Кстати, ты не принимай близко к сердцу, если ребята тебя поддразнивают, на прихват берут. Они это не по злобе, а так, потехи ради. — Я знаю, — пробормотал Лои с набитым хлебом ртом. — Ты себе сразу уясни, чтоб потом не обижаться: когда люди в море, для них очень важно повеселиться самим и позабавить других. У нас ведь тут нет кино, куда можно сбегать, если захотелось развлечься. Лои улыбнулся. — И к соседу в гости тут тоже не сходишь. Наш дом сейчас здесь, а потому мы должны жить душа в душу, как один человек. Иногда это трудно… А шутка, она всегда поднимает настроение. Лои раньше не был знаком с Конни, слышал только, что он холостой и живет в доме своей сестры. Конни ему сразу понравился. — Ну вот мы, кажется, и прибыли, — сказал Конни, когда вырубили ход. С палубы донесся топот ног. — Готовьсь! — крикнул в люк кубрика Гюнни. — И вытащите из койки Купца! Лои мигом вскочил и бросился на палубу: наконец-то!.. Через несколько минут вся команда собралась наверху. Вспомогательную шлюпку перевели из-за кормы к борту, и впрыгнувший в нее Конни принял линь, второй конец которого был закреплен за кнехт на баке судна. Теперь важно было ничего не упустить. Вот сняли с вьюшки стяжной трос, пропустили конец через блок лебедки и бросили в шлюпку, где Конни продел его через стяжные кольца, а потом закрепил на буе. Лои хотелось запомнить все до мельчайших подробностей: вдруг понадобится срочно кого-нибудь заменить? Не мешает знать, как действовать в ту или иную минуту. Когда все было готово, «Слейпнир» малым ходом двинулся по направлению к видневшимся впереди судам. Тут-то и начался собственно поиск. Лои прошел в рулевую рубку и встал у дверей, чтобы выскочить на палубу, когда наступит время замета. Паульми стоял у пульта управления и, попеременно глядя то на эхолот, то в окно, перекладывал руль с борта на борт. Он сосредоточенно молчал. Час тянулся за часом, а сельди все не попадалось. Время от времени то одно, то другое судно сообщало о замете, но хорошего улова никто не брал. — Куда же подевалась вся сельдь? — вздохнул Лои и устало опустился на крышку люка машинного отделения. — Да там она, в глубине, — ответил Лейфи Сутулый, указывая вниз. — Может, еще поднимется поплескаться у поверхности, уж больно она любит полночное солнышко… — Да нет, я серьезно… Скоро будем заметывать? — Не раньше, чем отыщем сельдь, — отвечал Лейфи. — Вот тогда мы скажем, как сказала та старушка, обнаружив у себя в миске селедку: «Откуда ни возьмись — рыбка». Все утро и весь следующий день прошли без перемен: судно по-прежнему прочесывало море. Матросы на вахте сменялись, но Паульми не покидал своего поста в рубке. После обеда Мюнди полез на крышу — выискивать скопления сельди. Он был на «Слейпнире» самым бывалым рыбаком — когда-то сам ходил капитаном промыслового судна и до сих пор славился на всю флотилию прекрасным зрением. Мюнди исполнял и обязанности судового метеоролога. Циклоны на юге страны и антициклоны в Гренландии были его стихией. Пропустив по радио хоть один прогноз погоды, Мюнди не находил себе места: циклоны и антициклоны застывали у него в голове там, где они были в последний раз, и не могли сдвинуться до следующей сводки погоды, когда все более или менее улаживалось. Перелом наступил после ужина. Лои сидел в кубрике, глядя, как матросы играют в карты. Ожидание сельди настолько затянулось, что все уже почти перестали рассчитывать на удачную путину. И вдруг судно резко прибавило ход. — Ага! — вскричал кок. — Попалась, голубушка! В ту же секунду с палубы послышался топот ног и команда: — Приготовиться! Все повскакали на ноги. Спавших растолкали, и они принялись торопливо натягивать высокие рыбацкие сапоги — бахилы, — грудой сваленные под столом. Экипаж в одну секунду высыпал на палубу, и каждый занял свое место. — Заметывай! — приказал Паульми, высовывая голову в окно рулевой рубки. Конни с Рудольфом спустились в шлюпку и выбросили буй. Но сколько Лои ни озирался по сторонам, он нигде не видел сельди, на которую они заметывали невод. — А сельди-то и нет, — сказал он коку, стоявшему рядом с ним на палубе. Кок возбужденно показал вперед: — Вон куда надо смотреть! — Там не сельдь, а одни птицы! — Она, милок, под птицами… — Пошел! — закричал Паульми. Машина была пущена на полный ход, и тут же из шлюпки начал выбегать невод: мелькнув в воздухе, поплавки один за другим падали в воду. Судно легло на правый борт и, описывая окружность, пошло в направлении конечного буя. Над серединой круга парили крачки. — Нужно поскорее кошельковать, тогда выяснится, попалось нам что-нибудь или нет, — сказал кок, стискивая от волнения кулаки. На баке уже подхватили буй, и в следующую секунду заработала лебедка, стягивая низ невода. Рыбаки действовали словно в исступлении, и самое лучшее было не путаться у них под ногами, когда они носились взад-вперед по судну. Дружелюбие на их лицах уступило место решимости: сейчас матросы казались суровыми и неприступными. Они были заняты серьезным делом. — Тащите приманку! — проревел Паульми, точно хотел разбудить кого-то в машинном отделении. Обычно спокойный, он сейчас метался по рубке как оглашенный: то кидался к штурвалу и неистово крутил его, то выскакивал на крылья мостика, по очереди отдавая приказания матросам в шлюпке и тем, кто стоял на баке «Слейпнира». Видимо, так и полагалось вести себя хорошему капитану промыслового судна. Прибежал Лейфи с приманкой — это была покрашенная в белый цвет деревянная рыба. Он бросил ее в воду между судном и шлюпкой. К хвосту рыбы был привязан кусок троса. Когда трос кончился, Лейфи принялся торопливо вытаскивать приманку, потом опять бросил ее, и так несколько раз. — Зачем это? — спросил Лои. — Если сельдь начинает уходить под судно до того, как успевают стянуть невод, она иногда поворачивает на приманку и снова заходит в кошель. Что сельдь может заплыть под судно и таким образом ускользнуть, было ясно и младенцу, а потому продолжать расспросы сейчас явно не стоило. Кошелькование закончилось, стяжные кольца подали на грузовую стрелу. Вся команда, кроме моториста Йоуна, перешла в шлюпку. Йоун остался стоять на баке и постепенно отпускал кольца — началась выборка невода. Паульми в рулевой рубке как будто успокоился. — Крикни мне, когда выяснится, попалась рыба или нет, — велел кок Лои, уходя в кубрик. — Я пойду готовить еду. Лои перебрался на бак, к Йоуну. — Как ты думаешь, попалась? — Не знаю… Разве что немножко. А шла ее чертова прорва! Ничего, скоро увидим, пустой у нас кошелек или нет. Вокруг находилось множество судов, некоторые уже были в замете, другие еще сновали взад-вперед в поисках косяка. Неподалеку виднелась «Морская волна», которая тоже прочесывала отмель, однако ей пока не везло. Вдруг с шлюпки послышался радостный вопль. Лейфи Сутулый держал в руке трепыхающуюся селедку. — На, парень, это тебе! — воскликнул он и протянул ее Лои. Рыбина отливала серебром и по виду сильно отличалась от той сельди, что досталась «Слейпниру» в предыдущем рейсе. — Вот моя «божья рыбка», — сказал Лои Йоуну. — «Божья рыбка»? Это еще что такое? — Так называют самую первую рыбу, которая попадается моряку в его первом рейсе, — ответил Лои и сплюнул за борт. — Пожалуй, теперь меня не придется килевать, — добавил он. Йоун засмеялся — в бороде сверкнули белые зубы. Окликнув матросов в шлюпке, он передал им слова Лои. — Отныне будем его звать Божьей Рыбкой. По мере того как выбирали невод, в его сливной части скапливалось все больше сельди. — Теперь важно следить за тем, чтобы рыба не ушла у бриделей, — объяснил Йоун Лои и с его помощью подтянул и завязал боковую подбору. Когда вытащили большую часть невода, стало ясно, что улов богатый и нужно сразу идти с ним к берегу. Вода в пределах невода бурлила от сельди, словно в гигантском котле; вокруг судна сидело в ожидании поживы множество чаек. Впрочем, Лои крупный улов, скорее, огорчил. Он, правда, помнил, что Паульми обещал ему один-два рейса, и все же, когда шлюпку подвели к борту и приступили к подсушке улова, Лои стали мучить сомнения, удастся ли ему снова попасть на промысел. Такого короткого рейса Лои явно было мало. Команда считала, что они взяли рыбы бочек четыреста или пятьсот. Но Лои, которому никогда не приходилось видеть столько живой сельди, эта цифра казалась заниженной. На его взгляд, здесь было не меньше тысячи бочек. Тем временем рыбаки приготовились к выливке рыбы. Каждый занял свое место: часть экипажа осталась в шлюпке, остальные перешли на борт «Слейпнира». Взяв веревку от сачка — каплера, Паульми встал на правом крыле мостика. Йоун начал крутить лебедку, каплер приподняли и бросили в кишащую за бортом массу рыбы. И вот над палубой завис первый сачок, до краев наполненный бьющейся сельдью. Конни подвел грузовую стрелу к средней части судна, Паульми дернул за веревку, и каплер раскрылся над грузовым люком. В пустоту трюма с шумом потекла первая сельдь. Так они поднимали сачок за сачком, пока не загрузили трюм доверху. Оставшуюся сельдь начали выливать прямо на палубу. Время от времени Лои поглядывал, на сколько осел «Слейпнир». Сейчас ему казалось самым важным прийти в порт на тяжело груженном судне — набитом рыбой «под завязку». Тогда на пристани соберутся все дальвикцы и будут дивиться небывалому улову и замечательной сельди. «Вот повезло так повезло!» — будут говорить все. Может быть, про них даже расскажут по радио… Но на этот раз его мечты не сбылись: когда из невода вылили последний сачок, до грузовой марки было еще далеко. Команда со смехом и шутками выбрала весь невод и завела шлюпку за корму. Влажные обветренные лица моряков сияли, и эта рыбацкая радость была заразительна, хотя Лои меньше всего хотелось сейчас идти к берегу. Паульми понемногу прибавлял ход, пока машина не набрала полные обороты. Казалось, один только он на борту «Слейпнира» недоволен уловом. В окно рубки было видно, что он о чем-то задумался. В отличие от команды капитан был явно не в духе. — А нам все-таки повезло, — сказал Лои, вразвалку, как другие матросы, входя в рубку. Паульми промолчал. Кроме них, в рубке никого не было. — Улов неплохой, а сельдь просто замечательная, верно? — Эй, на баке, не топайте там по брезенту! — крикнул кому-то Паульми. Лои не знал, с какой стороны лучше подступиться к капитану, чтобы его снова взяли на промысел. — Вот этот косяк так себе, правда? — спросил Лои, показывая на эхолот. Он старался говорить небрежно, как бывалый моряк. — Не всем же косякам быть хорошими, — отозвался Паульми. — Вообще-то он тоже немаленький… А наш косяк был очень пугливый? — Нет, просто я захватил только верх. Если б мы взяли его целиком, были бы сейчас с полным грузом. Даже человеку неопытному было ясно, как это досадно — захватить только верх косяка. Большей незадачи трудно себе представить. — Замени-ка меня у штурвала. Умеешь вести судно? — Да, только не по компасу. Паульми объяснил, как идти по компасу. — Если судно, скажем, отклоняется влево, нужно класть руль вправо, и наоборот. Держись вот этого румба, — указал он на юго-восток. Это, однако, было нелегко. Как Лои ни старался держаться курса зюйд-ост, стрелка компаса то и дело отклонялась. Не успевал он переложить руль влево, как его уже нужно было перекладывать вправо. Стрелка компаса упорно не желала стоять на месте. Но Лои не сдавался: в конце концов, штурвал на то и существует, чтобы его крутить. Паульми в это время склонился над штурманским столом, где была разложена морская карта. Вдруг он сейчас подойдет к Лои и увидит, что «Слейпнир» держит курс на восток… или на юг? Как он поступит с матросом, не умеющим вести судно по компасу?.. И Лои кладет руль лево на борт, потом, право на борт. — Что за слалом ты тут устраиваешь? — рассмеялся вошедший в рубку Хёйкюр. — Хитрое это дело, — пробормотал Лои. Стоило Хёйкюру взяться за штурвал, как стрелка компаса замерла. — Ни к чему было вилять рулем, его нужно двигать чуть-чуть. — Теперь буду знать, — ответил Лои и прошел в штурманскую рубку, к Паульми. — Что ты делаешь? — Определяю курс: какого нужно держаться румба, чтобы выйти к Эйя-фьорду, — сказал Паульми и приложил к карте две линейки. — Это Гримсей? — Да. — А где остров Кольбейнсей? — Тут. — Зачем на карте столько линий? — Они показывают глубины. По этим цифрам можно точно узнать глубину в любом месте. — Покажи, как нужно брать направление. — Это называется определять курс. И Паульми объяснил Лои, как правильно определить курс между двумя точками и как пользоваться масштабом на карте. Когда Паульми ушел в рулевую рубку, Лои взял циркуль и занялся измерением расстояний. От Дальвика до Гримсея оказалось тридцать пять миль. Но определить курс, которого следовало придерживаться, было уже гораздо труднее. Это он оставил до лучших времен. — Эй, Лои, спускайся в кубрик ужинать, — позвал его из рулевой рубки Хёйкюр. — Кок терпеть не может, если кто-то опаздывает. Лои отложил циркуль и пошел вниз. Команда уже сидела за столом. — А парнишка-то оказался удачливым, — сказал Лейфи Сутулый, сгорбившись и втягивая голову в плечи. Рудольф подвинулся и дал Лои место на скамье. — Недурно все-таки иметь на борту человека, с которым кое-что ловится, а? — Небось завтра в порту тебя будут на пристани девочки встречать? — улыбнулся кок. — Какие еще девочки? — буркнул Лои. — У тебя разве нет на берегу подружки? — Подружки? Нет… — Брось прикидываться, — сказал Гюнни. — С нами-то можно поделиться, правда? Мы никому не разболтаем. — Нет у меня никакой подружки, чего привязались! — Как, ты еще не завел себе невесты? — спросил кок. — Ты что, спятил? Раздался дружный хохот. — Нет, он с девчонками пока только заигрывает, щекочет их, — сказал Гюнни. — Кавалеры вроде Лои девочек не щекочут, — сказал Конни. — Они строят им глазки. Матросы отстали от Лои и принялись обсуждать последний замет. Лои старался не упустить ни одного слова и, если ему что-то было непонятно, задавал вопросы. Рыбаки наперебой и очень подробно отвечали ему. Они даже прерывали свой разговор, чтобы Лои было потом легче следить за ним. В кубрике царило приподнятое настроение: сельдь наконец отыскалась, хотя нельзя сказать, чтобы она сама шла в руки. Теперь дело было за малым: за хорошей погодой на ближайшие несколько дней. — У Ньюфаундленда образуется циклон, — неожиданно вставил Мюнди, отправляя в нос понюшку табака. — А в Гренландии сейчас антициклон. Судя по всему, погода вот-вот испортится. — Ох уж эти гренландские антициклоны, — с усмешкой проговорил Гюнни. — А ты, случаем, не знаешь, какое там давление, а, Мюнди? — Только что передавали, около тысячи пятидесяти[7]. Скоро циклон будет здесь, — ответил Мюнди и, натянув толстую вязаную фуфайку, полез спать. — Так-то вот, Божья Рыбка, — сказал Конни и похлопал Лои по плечу. — После еды самое лучшее — завалиться спать. Завтра мы проснемся уже в Дальвике. Приятно, а? Да, завтра утром они придут в Дальвик. А вот приятно ли проснуться и узнать, что твой рейс подошел к концу, это другой вопрос.
Глава восьмая
Каждый день жизнь преподносит человеку сюрпризы. Вечером он засыпает довольный и счастливый, а проснувшись, обнаруживает, что вчерашний день безвозвратно канул в прошлое. Впереди — новая цель: оказывается, счастье заключается совсем не в том, чтобы стать обладателем собственной лодки, а в том, чтобы попасть на промысел. И не один раз, а раза два или три. И человек не знает покоя, пока не достигнет и этой цели, какой бы недосягаемой она поначалу ему ни представлялась. В иные дни судьба забавляется тем, что каждую минуту ставит на карту будущее. Жизнь начинает безжалостно зависеть от какого-нибудь несчастного пинагора: поразит гарпун добычу или нет — становится вопросом жизни и смерти. Вот и сейчас, как это бывало прежде, жизнь висела на волоске. Все решится сегодня: либо Лои возьмут на промысел еще раз, либо он, вроде вытащенной из воды медузы, зачахнет на берегу… Лои обошел с кормы рулевую рубку и забрался на крышу. По мере того как вырисовывались дома Дальвика, он все больше страшился прибытия в порт. Если бы они сейчас направлялись с сельдью в Сиглюфьордюр, можно было бы не беспокоиться: тогда бы его точно взяли в следующий рейс и разрешения просить не надо. Оставалось, как за соломинку, держаться за слова Паульми: один-два рейса. Лои непременно нужно было снова попасть на промысел — без этого ему не освоить морского дела. С тех самых пор, как он впервые увидел из кухонного окна покидающее гавань судно, он твердо решил стать моряком, хотя мама и слышать об этом не хотела. Она твердила, что он должен стать пастором, чтобы, когда она будет старенькой, совершать для нее богослужения. Первый выход на промысел не изменил его планов. Напротив. Теперь Лои окончательно убедился в том, что хочет стать моряком, и не просто моряком, а капитаном промыслового судна. Поэтому-то ему и необходимо было снова выйти в море. Только неприятно, что капитанов зовут кэпами. Когда «Слейпнир» пришвартовался, Лои обступили дальвикцы. — И тебя не укачивало? — Нет, у меня были более интересные занятия, чем блевать, — отвечал он, вытаскивая на пристань пустые бидоны из-под молока. В дальвикский порт прибыло еще несколько судов с сельдью, теперь солили уже на всех трех складах. И тут Лои увидел на причале маму и Оулёв. Ну вот, сейчас его заберут домой… Проклятье! Наверное, самое лучшее — спрятаться на судне и не попадаться никому на глаза, пока «Слейпнир» снова не выйдет в открытое море. Правда, тогда на него обозлится Паульми… Лои прошмыгнул в рулевую рубку и притаился возле локатора, откуда в окно можно было наблюдать за причалом. Мама остановилась, встретив Рудольфа и Паульми. Она улыбалась, а рыбаки просто покатывались со смеху. О чем у них разговор? Вот Рудольф потрепал маму по плечу. Небось говорит, чтоб не беспокоилась: мальчишку, мол, никто не собирается больше брать в море. У Лои с мамой уже не раз бывали размолвки из-за промысла. Он помнил, как зимой она не отпустила его под рождество на траулере. Лои уже договорился с капитаном, но мама, конечно, воспротивилась. Она и слышать об этом не хотела. От обиды Лои тогда целый день проревел. И еще больше рассердился на маму, когда узнал, что траулер попал в дрейфующие льды и выловил двух полярных акул. Лои упустил редкую возможность, и только потому, что мама не представляла себе рождество без него. Да-да, из-за такой вот пустяковины. Можно подумать, он всегда встречал рождество не на берегу. Услышав, что его настойчиво зовут, Лои вынужден был откликнуться — шагнуть навстречу своей судьбе. — Здравствуй, милый, — сказала мама, целуя его. — Я слышала, тобой остались довольны. Тебе было интересно? — Еще как. Только слишком быстро все кончилось. Мне ведь нужно многому научиться, чтобы… — Ничего, пока хватит и того, что ты узнал, — перебила его мама. — А выучиться как следует у тебя будет достаточно времени, когда подрастешь. Иди-ка домой и поешь, нам с Оулёв нужно возвращаться на засол. — Мне не хочется есть. И я должен помочь команде разгрузить улов. — Это обязательно? — Да. Я потом зайду к вам, — крикнул Лои, поднимаясь обратно на «Слейпнир». Он заметил, что Паульми вошел в рубку, и решил воспользоваться случаем, чтобы поговорить с ним. Либо пан, либо пропал. Капитан стоял возле штурманского стола, запихивая в сумку грязную одежду. — Послушай, Паульми… — Слушаю. Что-нибудь случилось? — Нет, ничего… Я просто хотел спросить… Понимаешь, мне очень хочется еще разок выйти в море. Все так быстро кончилось, что… — Тебе правда хочется опять в море? — Очень! — За чем же дело стало? Пожалуйста. Будем надеяться, что нам повезет и в этот раз. Лои бросился Паульми на шею и поцеловал его. — Спасибо… Значит, ты больше не расстраиваешься, что захватил только верх косяка? Паульми рассмеялся: — Такое быстро забывается. По крайней мере, до следующего рейса. А ты уверен, что мама тебя отпустит? — Мама-то? Конечно, отпустит. Раз ты согласен, ей тоже придется согласиться. По дороге на разделочную площадку его снова охватили сомнения. А если мама все-таки не позволит? Тогда, решил Лои, он притаится на «Слейпнире» и дождется, когда судно отойдет подальше от берега. Но с этими взрослыми никогда не отгадаешь… К удивлению Лои, мама спокойно, без всяких возражений, отпустила его на промысел. Она поставила только одно условие: он должен зайти домой и надеть другие штаны. Может, ей надоело ему все запрещать? Во всяком случае, она вдруг стала на редкость покладистой.Глава девятая
Всем был бы хорош промысел сельди, если б не нужно было каждый раз тащиться в такую даль, к рыболовной банке: во-первых, они тратят драгоценное время, а во-вторых, от этого однообразного пути пропадает, пусть даже временно, всякий интерес к жизни. Когда уже невмоготу валяться на койке или сидеть в кубрике, наблюдая за тем, как команда играет в карты, остается лишь устроиться у окна рулевой рубки и смотреть на море. Бывает, привлечет внимание пролетающая мимо чайка. Она без всяких видимых усилий скользит вдоль судна, потом вдруг меняет направление; каждую секунду кажется, будто кончиком крыла она вот-вот заденет волну, и так хочется, чтобы она наконец как следует искупалась. Ты уже готов рассмеяться… Но нет… Чайка снова взмывает над судном, и время останавливается, пока она не затевает новую игру: теперь чайка кружит над самой поверхностью бурлящего моря, огибая белые гребешки волн, и от этой игры начинает рябить в глазах. Она парит, лишь изредка, словно по обязанности, взмахивая крыльями: как-никак птица… Лои стоял в рулевой рубке на ящике с запасными грузилами и смотрел в окно. Отсюда он впервые увидел Гримсей: плоский скалистый остров, затянутый серой пеленой тумана. Казалось невероятным, что здесь, так далеко от берега, тоже живут люди. «Слейпнир» шел в район Кольбейнсея, где недавно обнаружили сельдь. Раньше них туда попали «Морская волна», уже сделавшая удачный замет, и несколько других судов. — Ну вот, теперь они все нас обгонят, — сказал Лои, стискивая кулаки. Ауси вглядывался в экран локатора. — Ничего, у нас вся путина впереди. Мы еще этим летом сходим на восток… Кэп ни за что не успокоится, пока не обогнет Лаунганес[8]. — Мы должны опередить все дальвикские суда, — твердо сказал Лои. Когда они подошли к Кольбейнсею, на море был штиль, над водой висел густой туман. Команда поставила шлюпку к борту, подготовила ее к замету и начала поиск. В эфире то и дело слышались жалобы капитанов на осторожность сельди: не успеешь к ней приблизиться, как она уже рассеялась по всему морю. Мюнди и Паульми сидели на крыше рубки, высматривая идущий косяк. Оттуда в рулевую рубку шел специальный шланг, концы которого были заткнуты пробками с легко выскакивающим свистком. Если подуть с одного конца, на другом — либо внизу, в рубке, либо наверху, на крыше, — раздавался пронзительный свист. Это позволяло легко перекликаться друг с другом. Если сверху видели сельдь, внизу звучал свисток и через переговорную трубу можно было отдавать приказания. И наоборот, если косяк появлялся на эхолоте, свисток тут же давал об этом знать наверх. Когда раздался свисток, Лои изучал в штурманской рубке морскую карту. В ту же секунду машину пустили на полный ход, судно резко взяло вправо, прозвучала команда — приготовиться. По всему судну захлопали двери и забегали люди. Теперь нужно было смотреть в оба. Выскочив из рубки на палубу, Лои увидел черное пятно, расплывавшееся неподалеку на спокойной глади моря. Вот она, сельдь, подсказал ему внутренний голос. Все члены команды заняли свои места, только он был не у дел и досадовал на это. Поравнявшись с косяком, рыбаки выбросили буй. — Заметывай! — послышался из рулевой рубки вопль, который пробудил бы и мертвого. Из шлюпки побежал невод. Он долго-долго разматывался, потом вдруг кончился, словно обрубленный. От кишащей на поверхности сельди осталась одна рябь. — Проклятые датчане![9] Стоило рыбакам приступить к кошелькованию, как сельдь снова пошла… но уже за пределами невода. Ее встретили потоком ругательств. — Думаешь, в невод ничего не попало? — встревоженно спросил Лои. Моторист Йоун покачал головой, и до Лои донесся его приглушенный бородой голос: — Нет, промазали… явно пустыря вытащим… К счастью, сельди вокруг хватало, так что надежда на улов еще была. Однако время шло, и надежды этой оставалось все меньше и меньше. Когда и после шестого замета они не взяли ни одной селедки, команда совсем пала духом. В тягостном молчании матросы спустились в кубрик, чтобы перекусить между заметами. Они уже готовы были повернуть к берегу: такой промысел — пустая трата времени. Лои сидел на палубе, наблюдая за чайками, когда к нему подошел Конни. «Слейпнир» снова был в поиске. — Ну, Божья Рыбка, что скажешь? Дела у нас, как видишь, идут хуже, чем в прошлый раз. — Это уж точно… Сельдь какая-то ошалелая… — Она гоняется за кормом, — объяснил Конни. — А Кольбейнсей большой остров? — И большой и маленький, — отвечал Конни, присаживаясь рядом с Лои, — смотря чему ты веришь. Кольбейнсей — он вроде Христа, чем больше в него верят, тем он больше. — Как так? — В одних преданиях говорится, что Кольбейнсей большой, в других — что он маленький. В старину считали, что здесь целых семь островов, и Кольбейнсей из них самый крупный. Но острова эти никому не удалось найти. Они постоянно скрыты туманом. Еще прежде исландских рыбаков до Кольбейнсея добрались голландские мореходы. Они увидели на острове девять домов, над которыми поднимался дым, и решили подойти ближе, чтобы получше рассмотреть остров. Но тут из одного дома вышел человек и чем-то махнул в их сторону. В тот же миг на Кольбейнсей опустился густой туман, и моряки больше не увидели острова. Рассказывают, будто человек этот был пастором и махал он перед голландцами библией. — Это правда? — Может, правда, а может, и нет… Я, во всяком случае, верю тут каждому слову, как верю в новые сети. — А это не просто сказка? — Любая сказка становится правдой, если в нее верить. — А кто такой этот Кольбейн, в честь которого назвали остров? — Говорят, он был родом с Гримсея. Первого человека, поселившегося на Гримсее, звали Гримом. У него был брат по имени Кольбейн, и этот Кольбейн потом обосновался на Кольбейнсее. Так, по крайней мере, рассказывают. — Он и был там пастором? — Нет… пастор жил на острове гораздо позже Кольбейна. Надо бы пойти вниз погреться, скоро опять заметывать. — А, змея подколодная приползла! — воскликнул кок, когда Лои спустился в кубрик. — Это из-за тебя у нас теперь сплошные неудачи, пропади все пропадом! — Чем же я виноват, что мы мажем? Просто сельдь слишком пугливая… — Но ведь ты стоишь на палубе при каждом нашем замете? — Ну и что? — А то, что сельдь бросается наутек, как только завидит твою рожу! Лои невольно рассмеялся. — Сайвар, а ты слышал историю про Кольбейнсей и его девять домов? — спросил он. Кок смерил взглядом приносящего неудачу, явно давая понять, что он с ним еще не кончил. Но Лои опередил Сайвара: он рассказал историю, которую только что услышал от Конни. — А ничего малец расписывает! — с нескрываемым восхищением проговорил кок. — Он, кажется, парень башковитый. Откуда ты знаешь эту историю? — Я уж не помню, — сказал Лои, исподтишка улыбаясь сидевшему напротив Конни. — Где-то читал… скорее всего, в «Морском ежегоднике». — Ладно заливать-то… Ты что, так хорошо читаешь? Чтобы уйти от ответа на этот щекотливый вопрос, Лои встал из-за стола под предлогом, что ему нужно пойти сменить белье. — Сменить белье? — изумился кок. — Что ты мне голову морочишь? То говоришь, будто вычитал небылицу в «Морском ежегоднике», то собираешься менять белье! Лои услышал у себя за спиной смех Конни. Взглянув на кока и увидев выражение его лица, он тоже не смог удержаться от смеха. Тут-то Лои и вывели на чистую воду, и он получил от Сайвара поварешкой.Рыбаки в рубке молча вглядывались в туманную мглу. Моторист Йоун, попыхивая трубкой, следил за эхолотом. Когда он зажигал ее, Лои переставал дышать, боясь, что вспыхнет Йоунова борода. Но мотористу каждый раз удавалось зажечь трубку, не подпалив бороды. Изредка на эхолоте появлялись косяки сельди, но стоило судну к ним приблизиться, и они исчезали. С тех пор как «Слейпнир» пришел в район промысла, погода оставалась неизменной: мертвый штиль и туман. Паульми вышагивал по рулевой рубке, поглядывая то на локатор, то на эхолот, временами проходя назад, к штурманскому столу, чтобы посмотреть на карту. Рыбаки не могли нахвалиться своим локатором: теперь, по крайней мере, можно не беспокоиться, как бы в тумане на них не наткнулся другой корабль. На экране локатора были видны все суда в радиусе двадцати четырех миль. — Локатор изобрели англичане во время войны, — сказал Йоун, — и эхолот тоже. — Просто не знаю, что бы мы делали без войны, — отозвался Рудольф, не отрывая взгляда от компаса. Последние три-четыре часа «Слейпнир» удалялся на восток от рыболовной флотилии. Локатор не показывал в округе ни одного судна. Лои сидел на люке, ведущем в машинное отделение, и наматывал нитки на иглицы[10], которые ему дал Магнус. — Постарайся, чтобы на каждой иглице было как можно больше ниток, — сказал моторист. Время тянется долго, и мысли Лои обращаются к берегу. Интересно, во что сейчас играют его друзья: в грабителей или в футбол? Слетать бы ненадолго к ним, а когда отыщут сельдь, тут же вернуться. Хоть бы одним глазком на них взглянуть… Он очнулся, потому что внезапно застопорили машину. Из штурманской рубки прибежал Паульми. Взгляды всех были устремлены на черное пятно, которое выписал на бумаге эхолот. — Сорок градусов влево, — скороговоркой приказал Паульми. Эхолот стал сердцем корабля. — Приготовиться! — скомандовал Паульми, вставая у штурвала вместо Рудольфа. На правом крыле мостика висело несколько поплавков со свинцовыми грузилами. Лои увидел, как Паульми взял один из них и швырнул в море. Мальчику уже объяснили, что этими поплавками замечают место косяка во время замета. — Почему кэп не дает полный ход, черт его подери? — нетерпеливо спросил Лои у кока, который поднялся из кубрика посмотреть на замет. — Хочет незаметно подкрасться к косяку… Иди-ка вниз и до конца замета не показывайся сельди на глаза! — Да как сельдь может видеть меня из глубины? Кок молча нагнулся за рыбацкой робой, лежавшей у него под ногами. Схватив Лои в охапку, он затолкал его в один из закладных ящиков на палубе и прикрыл сверху робой. — Посиди тут, пока мы будем заводить невод, — смеясь, прокричал он. — Только так и можно надеяться на какой-то улов. — Пусти… дай мне посмотреть… — Ни за что! Придется тебе отдохнуть, пока мы не замкнем круг, — отвечал кок, поплотнее укутывая Лои. — Уже начали заметывать? — крикнул тот из-под робы. — Тсс! Ни слова… Придержи язык, а то сельдь узнает тебя по голосу. Под робой Лои слышал, как пополз в воду невод. Ему было смешно и в то же время обидно, что он не может наблюдать за выметом. Проклиная все на свете, он пытался освободиться, но кок навалился на него всей тяжестью и не пускал. Наконец дали полный назад, и Лои понял, что замет окончен. — Пусти, теперь можно! — Нет, дай сначала закошелькуем! — Кок только еще крепче прижал его. Заработала лебедка, начали стягивать невод, потом Паульми приказал бросать приманку. — Ну вот, можешь вылезать, — сказал кок, убирая робу. — Отверстие осталось маленькое, теперь рыба не уйдет. — Я уверен, что она уже ушла, — сердито пробормотал Лои. — Слишком медленно кэп заметывал. — А ты не будь так уверен. Лучше посмотри, вон в том крыле кишмя кишит! Бочек шестьсот, не меньше! Кок поставил Лои на планширь и показал ему коричневые разводы возле поплавков. — Вот это улов! — воскликнул Лои, размахивая руками от радости. — Какой будет улов, говорить еще рано, но косяк был действительно отменный. — Как думаешь, с сегодняшним уловом мы обгоним «Морскую волну»? — Будем надеяться. После того как выбрали примерно треть невода, стало ясно, что это их самая большая тоня за всю путину. Даже моторист Йоун и тот утверждал, что судно будет заполнено под завязку: пожалуй, весь улов не поместится. А уж Йоун оптимизмом не отличался. Выборка невода прошла хорошо. Когда рыбу согнали в сливную часть, поверх сельди плавало несколько штук трески. Магнус длинным багром подцепил их, а Лои отнес к стоявшему за рулевой рубкой чану. После этого приступили к выливке. Паульми кликнул Лои и дал ему поручение: побыть в рубке и послушать, не будет ли их вызывать по рации какое-нибудь судно. В случае чего, он должен ответить на вызов. Такой чести Лои еще не удостаивался. Он тут же скинул сапоги и принялся расхаживать по рубке, подражая Паульми. Время от времени он подходил к штурманскому столу и изучал карту, потом рассматривал косяк на эхолоте, прикидывая, хорош ли он, или хватался за штурвал. Паульми уже сообщил о последнем замете, и теперь по направлению к ним двигалась вся флотилия. Загрузив трюм, матросы задраили люки и начали выливать рыбу прямо на палубу. Один за другим наполнились закладные ящики на баке, и сельдь потекла с обеих сторон рулевой рубки к корме. Хотя в проходе по левому борту за выливкой никто не следил, сельдь пустили и туда. Лои выскочил на левое крыло ходового мостика и смотрел, как течет по проходу сельдь. На палубу выливали сачок за сачком, но рыбы в проходе почему-то не прибавлялось, она продолжала утекать за рубку. Лои насторожился. Приглядевшись внимательнее, он увидел, что внизу, в машинном отделении, забыли закрыть иллюминатор. Недолго думая Лои в одних носках бросился в селедочную массу и мигом очутился у иллюминатора. — Погодите выливать! — закричал он. — Тут иллюминатор открыт! Тут же на палубу вылили очередной каплер сельди. — Какого черта! Неужели нельзя подождать? — завопил Лои, отплевываясь: ему в рот набилась рыбья чешуя. Услышав крик, на крыло мостика прибежал Паульми. — Что случилось? Какое-то мгновение он смотрел на барахтавшегося в гуще сельди Лои, потом зычным капитанским голосом крикнул: — Вы что, не — видите: не задраен иллюминатор! Немедленно прекратить выливку! Матросы кинулись в проход, а Паульми полез в машинное отделение задраивать иллюминатор. Сельди утекло довольно много. О том, чтобы до окончания выливки пойти в каюту и переодеться, не могло быть и речи: кто-то ведь должен был стоять на мостике и следить за сельдью, проплывавшей слева от рубки. Так что Лои остался на посту, хотя насквозь промок и был с ног до головы облеплен чешуей. — Если бы нам попалось бочек на триста больше, шли бы с полным грузом, — сказал Лои штурману Ауси, после того как шлюпку перевели за корму. Некоторые ящики на палубе пустовали, это было досадно, и все же Лои остался доволен уловом: он видел, как здорово осело судно. Двигатель пустили на полные обороты, и «Слейпнир» взял курс к Эйя-фьорду. Тяжело переваливаясь с волны на волну, судно рассекало носом валы, так что в оба клюза устремлялась вода. — А ты молодчина, — сказал Паульми, когда Лои поднялся из каюты наверх. — Очень нас выручил… Лои поспешно вышел из рубки, чтобы скрыть от капитана расплывшуюся по лицу улыбку. В кубрике его встретили как героя. Кок уверял, что только благодаря Лои машинное отделение полностью не забило рыбой.
— Зато этот косяк мы взяли только благодаря мне, — добавил он. Если бы я не прикрыл парня робой, косяк был бы теперь у самого Ян-Майена!
— Что такое Ян-Майен?
— Это остров, далеко на севере.
— Большой?
— Нет… с комок птичьего помета!
Лои засмеялся.
— На, Божья Рыбка, я сочинил про тебя стихи, — сказал Конни, протягивая Лои клочок бумаги, на котором было что-то нацарапано.
Лои заглянул в бумажку и тут же вернул ее Конни:
— Я не разбираю твой почерк… Прочти сам.
Кристина сыну купаться пришлось! —
Иллюминатор был тронут до слез.
Круглый, распахнутый, мокрый насквозь,
Тихо ронял он сельдей вместо слез[11].
Глава десятая
Стоит человеку пару раз выйти на промысел, как он начинает понимать, что надо завести на берегу подружку. Моряк должен либо быть женатым, либо иметь тайную зазнобу, которую он скрывает от всех, говоря о ней лишь обиняками. Из команды «Слейпнира» одного только Конни не поддевали насчет девушек — этого добродушного, сочиняющего стихи парня матросы оставили в покое. Штурмана Ауси постоянно дразнили Лёйвей из Бренны. Лёйвей была подругой Лоиной матери и частенько забегала к ним выпить кофе. Этим летом она подрядилась вести хозяйство для работающих на разделке сельди в Рёйвархёбне, на восточном побережье, и собиралась пробыть там до осени. Гюнни, хотя он и отпирался, приписывали связь с какой-то женщиной на Гримсее, которая солила там сельдь. А подружка Лейфи была продавщицей обувного магазина в Акюрейри. Чем больше Лои размышлял по этому поводу, тем больше он убеждался, что у настоящего моряка обязательно должна быть подружка. Он только не мог решить, кто лучше других годится для этой роли. Впустую перебрав всех девочек в своем классе, он стал вспоминать, кто учится классом младше. Там он вскоре остановился на рыженькой девочке по имени Хальдоура. Она не только умела проворно укладывать в ящики наживленный ярус, но была сильнее многих ровесников-мальчишек. Как и Лои, Хальдоура любила проводить свободное время на пристани. Главное, не нужно было искать повода с ней встретиться: она работала на засоле рядом с Лоиной мамой. Оставалось надеяться, что по их возвращении на берег засолочные работы будут идти полным ходом. Треску, которая попалась в последней тоне, разделали и засолили в большом чане, стоявшем на палубе позади рулевой рубки. На «Слейпнире» было несколько катушек лесы, и стоило выдаться свободной минутке,матросы закидывали снасти и тут же солили свой улов. Когда судно пришвартовалось Лои заглянул в рулевую рубку, к Паульми. — В следующий раз надо перед выливкой проверять иллюминатор, — сказал Лои. — А то вон что может случиться… — Будем надеяться, что больше такого не произойдет. — Знаешь, Паульми… — Не топайте там по сельди! — закричал Паульми в окно. В рубке наступила тишина, и Лои не скоро решился ее нарушить. — Знаешь, Паульми… Мне хочется снова пойти с вами. Можно? — Я-то не против, только разрешит ли твоя мама? — сказал Паульми, выглядывая из рубки. Лои чуть не запрыгал от радости! Как легко все уладилось! Паульми согласился, даже не раздумывая. Вот бы и маме привыкнуть видеть в нем настоящего моряка, тогда не нужно было бы отпрашиваться в каждый рейс. Впрочем, она вряд ли будет противиться, раз Паульми готов его взять. На пристани Лои узнал, что к берегу идет и «Морская волна» с пятьюстами бочками сельди; по всей вероятности, она еще застанет их в Дальвике. — Они, бедняги, небось и этому рады, — сказал Лои, сплевывая. — В зимнюю путину у них не ахти какой улов был! Эти слова Лои слышал от Гюнни. Бежать к «Оладье» и вычерпывать воду ему было некогда — сперва надо поговорить с мамой, это важнее. На разделочных площадках вовсю солили сельдь, так что маму он застанет там, не придется даже идти домой. Перед тем как сойти на берег, команда переобулась в рыбацкие сапоги, бахилы, и Лои вдруг подумал, что даже у самого захудалого рыбака есть высокие сапоги. Бахилы — отличительный признак рыбака. Надо будет и ему завести такие сапоги, без них нельзя. — Я рада, что ты вернулся, — сказала мама, отложив на минутку нож, чтобы поцеловать Лои, а потом снова принимаясь разделывать сельдей. — Мы взяли неплохой улов. Лои скосил глаза на Хальдоуру, которая вместе со своей мамой работала в соседнем закуте. — А вообще сельдь никак к себе не подпускала, — нарочито громко сказал он. — Мы шесть раз вытаскивали пустыря, только на седьмой кое-что попалось… Такая пугливая, просто беда. Хальдоура, взглянув в его сторону, чуть заметно улыбнулась. Раскрасневшаяся, с обветренным лицом, она казалась сейчас гораздо старше, чем зимой, и глаза у нее стали какие-то другие. — Мама, мне нужно купить бахилы. Я ведь опять собираюсь в море, Паульми меня берет. Хальдоура не могла не слышать его. Для мамы в этих словах, видимо, не было ничего неожиданного. Она даже не подняла глаз от сельди, только покачала головой и со вздохом произнесла: — Бахилы!.. — Да, без них штаны очень пачкаются. — С каких это пор ты стал так заботиться о своих штанах? — спросила Оулёв. — Ты знаешь, сколько стоят бахилы? — Не лезь не в свое дело, — отрезал он. Вечно эта Оулёв встревает, если он просит вещь, которая не может пригодиться ей. Он не забыл случая с подаренной ему моделью «Снайфедля». От зависти Оулёв пророчила, что рано или поздно, когда Лои будет пускать корабль в реке, он затонет. Так и получилось. Однажды бечева оборвалась, корабль понесло вниз по течению и перевернуло вверх килем. Только Лои его и видел… Лои не сомневался, что в кораблекрушении виновата Оулёв, и с тех пор считал ее колдуньей. Мама все-таки разрешила ему сходить в кооперативную лавку и посмотреть, есть ли там подходящие бахилы. Потом он должен был прийти и сказать ей, сколько они стоят. — Можно, я забегу домой и нарву ревеня для кока? — спросил он. — Да, конечно, — устало проговорила мама. Перед уходом он взглянул на Хальдоуру. Их глаза встретились — оба улыбнулись. Неужели она догадалась?.. Продавщица в лавке тоже улыбнулась, когда Лои сказал, что ему нужны бахилы. — К сожалению, малыш, бахил на твою ногу у нас нет. Придется тебе подождать несколько годков, пока дорастешь до тех, что есть. Вот бестолочь! Думает, это так легко — подождать. Лои поклялся больше ни за что на свете не переступать порога этой лавки. По дороге домой ему повстречался Роуси, сын моториста Магнуса. Они с Лои были ровесниками и в прошлом году сидели в школе за одной партой. Лои позвал его с собой рвать ревень для кока. — Пусть сварит нам завтра кашу с ревенем, — сказал Лои. — Ты опять идешь в море? — восхищенно спросил Роуси. — Ясное дело. И он стал описывать Роуси, какие бывают косяки сельди: огромные, величиной с Хрисей[12], так что суда не решаются заводить невод, боятся его порвать. А какие бывают гигантские валы! Они захлестывают корабль, и в рубке наступает кромешная тьма… — С морем, скажу я тебе, шутки плохи. Хорошо, что можно включить локатор и вести судно по компасу. Роуси слушал разинув рот. Когда они закончили рвать ревень, Лои принялся объяснять приятелю, как заметывают кошельковый невод. Вместо судна он приспособил лодку, которую когда-то сам вырезал из дерева, а косяк сельди у него изображал лист ревеня. — Вот здесь выбрасывают буй, и если сельдь пугливая, к ней нужно подкрасться потихоньку, не торопясь. — Он осторожно обвел лодку вокруг листа. — Когда круг замкнулся, конец троса закрепляют на лебедке. Тут уже можно и кошельковать… Невод внизу стягивают, и рыба оказывается в ловушке. Роуси был сражен такими познаниями. — Пожалуй, я тоже попрошусь с отцом в море, — проговорил он. — И не думай, — сказал Лои, похлопав приятеля по плечу. — Сельдь тебя так испугается, что сбежит к самому Ян-Майену!Лои был на пристани, когда пришвартовалась «Морская волна». — Ну как улов? — спросил он брата Херманна. — Бочек четыреста будет. — У нас больше… за шестьсот. — А как тебе понравилось на промысле? — Очень, я пойду еще раз. — Еще раз? Нечего тебе там делать. Небось только путаешься под ногами, мешаешь людям работать. — А мне уже разрешили, — с легким сердцем отвечал Лои: что ему теперь Херманн, если и Паульми и мама уже дали свое согласие. — Как ты думаешь, Херманн, где мне достать бахилы на мою ногу? — Не нужны тебе никакие бахилы. — А вот и нужны! — Обойдешься. В твоем возрасте все обходятся. К спорящим подошли Паульми и Бьёрг. — Очень у тебя любознательный брат, всем интересуется, — сказала Бьёрг. — Да, любознательности ему не занимать… Он вам там не мешает? — Что ты, — ответил Паульми. — Нисколько, а на этот раз он прямо-таки отличился. И капитан рассказал Херманну, как Лои бросился к иллюминатору. — Вы ему, если что, вправьте мозги, — посоветовал Херманн. Лои про себя поблагодарил Паульми за рассказ. Может, теперь брат признает, что без бахил ему не обойтись? Бьёрг взяла Лои за руку и отвела его в сторонку. — Вот тебе пятьдесят крон. Сбегай в лавку и купи себе в рейс чего-нибудь вкусного. Лои вытаращил глаза на зеленую банкноту. Он еще никогда в жизни не держал в руках столько денег. — Это все мне? — Тебе, глупенький, — засмеялась Бьёрг и поцеловала его в щеку. Не успела она отойти, как он уже несся в сторону, противоположную морю. Накупив гору сладостей, Лои с важным видом вышел из лавки и направился к засолочному складу. Он таки нарушил свой зарок больше ногой не ступать в лавку: слишком велик был соблазн пойти за сладостями. В каждой руке Лои нес по бумажному пакету, размахивая ими в такт песне, которую напевал себе под нос. Придя на площадку, где солили мама и сестра, он протянул один пакет Оулёв и сказал: — Это вам с мамой за хорошую работу. Мимоходом он бросил взгляд на Хальдоуру и удостоверился, что она прислушивается. Его благородный жест не ускользнул от внимания и других работниц. — Ну удивил так удивил, — сказала мать Хальдоуры. — Вот каким ты у нас заделался господином! От этих слов Лои расщедрился еще больше. Он вынул из кармана пакет леденцов и подал его матери Хальдоуры. — Нате, это вам, — пробормотал он, упершись взглядом в заплату на ее переднике. — Боже милостивый! — воскликнула женщина, от изумления даже перестав разделывать рыбу. — Неужели ты и нас хочешь угостить? — Да, у меня еще много, — ответил Лои, указывая на пакет, который держал в руке. — Лои, голубчик, я не могу принять такого подарка. — Пожалуйста, не отказывайтесь. Очень хорошо, если ему самому достанется меньше, — сказала мать Лои. — Только откуда ты взял столько денег? — Мне Бьёрг дала пятьдесят крон. — И ты на все накупил сладостей? — Да… она так велела… Видя, что матери Хальдоуры трудно справиться с пакетом, Лои предложил помочь ей. Он не только открыл пакет, но собственноручно достал леденец и положил ей в рот. Другой леденец он сунул в рот Хальдоуре. — Спрячь куда-нибудь пакет, Доура, — сказала ее мать и снова занялась разделкой сельди. Хальдоура приподняла передник и с улыбкой посмотрела на Лои. — Запихни-ка его мне за голенище, — сказала она и сжала губы, чтобы не рассмеяться. Трудное это испытание — первый раз в жизни запихивать пакет с леденцами в сапог своей подружки. У Лои голова пошла кругом, он плохо соображал, что делает. Когда он наконец выпрямился, лицо его пылало. Он торопливо буркнул «до свидания», только бы поскорее остаться наедине со своими мыслями. — Что с тобой, сынок? Ты разве не поцелуешь меня перед отъездом? — окликнула его мама. Он обернулся и быстро чмокнул ее в щеку, чтобы она не успела испачкать его губной помадой. — До свидания! — крикнула Хальдоура, махая на прощание безголовой селедкой. Он помахал в ответ своим пакетом и с легким сердцем побежал к «Слейпниру». Одной своей цели он добился.
Глава одиннадцатая
Лои проснулся оттого, что его сильно тряхнуло, а ноги уперлись во что-то твердое. Стол в каюте оказался на месте стены, а койка по правому борту была там, где обычно находился потолок. На мгновение «Слейпнир» застыл в таком непривычном положении, на боку. Лои попробовал подтянуться к изголовью койки, которая сейчас стояла вертикально. Но тут судно резко перевалилось на другой борт, пол вернулся в нормальное положение, и лесенка у кровати снова встала отвесно. — Черт! Если в хорошую погоду Лои даже не замечал качки, то теперь, чтобы слезть на пол, ему пришлось держаться обеими руками. Корму швырнуло вверх, гребной винт, выскочив из воды, стал крутиться вхолостую, все в каюте задребезжало. Хорошо, хоть не надо одеваться. Попав на «Слейпнир», Лои первым делом научился спать в одежде: когда объявляли аврал и нужно было со всех ног мчаться наверх, чтобы не упустить сельдь, дорога была каждая секунда. Настоящий моряк должен быть проворным, ловким и сильным. Когда Лои поднялся в рулевую рубку, вокруг корабля вздымались гребни волн с белыми барашками. Море напоминало величественный пейзаж с высокими хребтами и глубокими долинами. Судно скользило вниз по горному склону, пока не достигало впадины, затем начинало неторопливо взбираться на другой склон и останавливалось, лишь добравшись до вершины. Прежде чем судно срывалось с гребня в следующую долину, можно было успеть окинуть взглядом обширную цепь гор. Пейзаж этот находился в непрестанном движении, холмы и кряжи росли ввысь, образуя крутые утесы. На мгновение застыв так, они опадали и с грохотом скатывались по склонам к равнине. А внизу уже образовывались новые возвышенности, которые, сливаясь вместе, вырастали в высокие горы. Паульми в одиночестве стоял в рубке, где были открыты окна. Вся команда находилась на палубе — подведя вспомогательную шлюпку к борту, она перетаскивала невод на «Слейпнир». — Для чего это? — Нельзя оставлять кошелек на шлюпке! — сквозь рев непогоды прокричал Паульми.
Двое матросов с трудом удерживали шлюпку на безопасном расстоянии от «Слейпнира». Паульми правил против ветра. Волны одна за другой разбивались о форштевень, судно сотрясалось, и желтые рыбацкие робы тонули в морской пене.
— Неужели невозможно подождать, пока утихнет? — спросил Лои.
Паульми не ответил. Его внимание было поглощено работами на палубе. Время от времени он бросался к штурвалу и резко клал его вправо или влево, потом прибавлял обороты и старался развернуться носом против бушующих волн, которые, сложившись в огромный вал, надвигались на судно.
В эфире слышны были переговоры двух капитанов. У одного из них затопило вспомогательную шлюпку, которая теперь дрейфовала борт о борт с судном. Нужно было срочно принимать какие-то меры, иначе от невода останутся рожки да ножки.
Неужели это и есть настоящий шторм?
Когда невод наконец втянули на борт, Магнус бросил в шлюпку пустую канистру из-под смазочного масла. В неводник натекло много воды, нужно было ее вычерпывать. Интересно, как там «Оладья»? Не забыл ли Стефаун свое обещание вычерпывать из нее воду?
Конни взял канистру и скрылся в люке на корме лодки. Оттуда он протянул наполненную канистру Гюнни, и тот вылил ее за борт. Так они постепенно вычерпали из шлюпки всю воду.
Потом буксирный конец снова завели назад и закрепили на корме, и «Слейпнир» на большой скорости тронулся в путь — как казалось на первый взгляд, чуть ли не наобум.
Ауси стоял около иллюминатора в штурманской рубке и следил за пляшущим на волнах неводником: он то стремительно сбегал по короткой волне, то, замедлив ход, взбирался наверх. Когда буксир натягивался, судно ощущало толчок.
Заметив особенно опасную волну, Ауси кричал в рулевую рубку, чтобы сбавили обороты.
— Нам еще не раз придется останавливаться и вычерпывать из шлюпки воду, — словно про себя сказал Йоун.
Смотровое стекло в рулевой рубке вращалось, стряхивая с себя водяные брызги. В другие окна из-за хлещущих волн почти ничего не было видно.
«Слейпнир» шел к Гримсею, чтобы отстояться там под прикрытием острова, пока бушует непогода. Лои воспользовался сменой вахты и вместе с Купцом спустился в кубрик: они подождали на мостике удобного момента, когда вырубили машину, и успели перебежать на бак, почти не намокнув.
В кубрике было душно и жарко — кок стряпал, а открыть световой люк не позволяло волнение на море.
— Тьфу ты, нечистая сила, кажется, меня сейчас вырвет, — простонал кок. Весь взмокший, он стоял, уцепившись обеими руками за плиту. — Не видать вам жратвы, пока не дойдем до Гримсея… Какая тут к черту готовка в этой преисподней!
Лои не мог сдержать улыбки.
— Смейся, смейся, негодный мальчишка. — Кок посмотрел на Лои страдальческим взглядом: — Тебя бы нужно…
Но тут он зажал рот рукой и сломя голову ринулся наверх. С палубы донеслись стенания кока, который звал Эйоульва[13].
— Его действительно рвет? — спросил Лои.
Он не мог разобраться, когда кок шутит, а когда говорит серьезно.
— В плохую погоду его всегда укачивает, — сказал Мюнди, отправляя в нос щепотку табаку.
— Как по-твоему, Мюнди, не стихнет к утру? — спросил Рудольф.
Мюнди задумался, словно прикидывая, дать буре посвирепствовать еще несколько дней или прекратить ее.
— Если верить сегодняшнему прогнозу по радио, не стихнет, — ответил он и громко втянул носом табак.
— Это у нас что, антициклон лютует? — спросил с верхней койки Лейфи.
— Нет, милок, циклон.
— Проклятущий!
— Тот самый циклон, который позавчера был в районе Ньюфаундленда. Он нас еще несколько дней потешит. Я, между прочим, перед выходом в море предупреждал кэпа, что к вечеру заштормит.
— Да, и он, прислушавшись к тебе, чуть было не отменил рейс. Теперь бы мы веселились на празднике, — сказал Гюнни.
Лейфи, засмеявшись, свесил голову с койки.
— Сбегай-ка, Лои, наверх и скажи этому чертову коку, чтоб поскорей собирал на стол, ему же самому легче станет, когда поест.
Лои приготовился идти, но Мюнди удержал его:
— Оставь Сайвара, он сам придет, когда досыта накормит чаек.
Мюнди снова взял табакерку и насыпал понюшку на тыльную сторону руки. Просто не верилось, что такая огромная — порция табака может уместиться в носу одного человека.
Мюнди долго разглядывал коричневый порошок, наконец поднес руку к носу, зажмурился и что было мочи втянул в себя табак. Потом он выдохнул и перевел дух.
— Ой, сколько в тебя влезает табачищу!
— Обрати внимание, что ничего не просыпалось, табак попал ему в нос весь до крошечки, — сказал Рудольф. — Мюнди — единственный человек в Исландии, у которого в черепушке есть специальное табачное отделение. Туда весь табак и идет.
— Враки!
— Сущая правда. Поэтому-то у него отличное зрение. Таких людей на земле всего двое: Мюнди и один индийский раджа, которому уже сто семьдесят лет.
Лои недоверчиво смотрел на Рудольфа. Но даже если Рудольф шутит, столько табака, сколько вдохнул в себя Мюнди, ни у кого другого в носу просто не поместилось бы.
Шторм продолжал бушевать, в сводке погоды передали, что он достиг девяти баллов. Команде пришлось дважды подводить шлюпку к борту и вычерпывать из нее воду.
— Совсем будет другое дело, когда мы наконец развяжемся с этим проклятым неводником, — сказал Хёйкюр, вернувшись в кубрик после вычерпывания.
— Эх, если бы можно было верить чудесам, которые рассказывают про этот блок, или как он там называется, — откликнулся Рудольф. — А то выйдет с ним одна сплошная морока. Помните замет у острова Фанё? Рыбаки тоже взяли кошелек на борт, а вспомогательную шлюпку оставили на берегу. Только намучились, а проку никакого.
— Норвежцы очень хвалят этот блок, — сказал Лейфи.
— Норвежцы! Сами-то они им не пользуются, ходят на промысел с двумя ботами. Так же, как и финны.
— Я слышал, этим летом блок собираются испытывать на «Оулавюре Каурасоне», — вставил Мюнди. — Интересно бы посмотреть, что у них получится.
— А что такое блок? — спросил Лои.
— Я плохо себе представляю, — ответил Мюнди. — Что-то вроде колеса, которое крутится и само втягивает невод, так что остается только выбирать слабину. По-моему, его точное название — силовой блок, да, Лейфи?
— Кажется, так. А развязаться со шлюпкой давно пора. Только куда тогда девать невод? На корме он у нас не поместится. Такое суденышко, как наше, маловато для кошелькового невода.
— Значит, построят большее, уж будь уверен. Не оказался бы этот блок очередной новинкой, которую нам хотят всучить, чтобы загрести кучу денег. Почему сами норвеги, как следует блок не испытав, предлагают его нам? Ох, не нравится мне все это…
Сидя за столом в кубрике, Лои внимательно слушал разговор. По своему обыкновению, он ловил каждое слово. Если речь шла о предмете, в котором Лои плохо разбирался, он, выслушав все мнения, выбирал из них наиболее для себя приемлемое. Чаще всего такое мнение высказывал Конни, но в этот раз Лои был согласен с Рудольфом. Силовой блок и у него вызывал подозрения: без вспомогательной шлюпки на лове сельди никогда нельзя будет обойтись.
Когда они наконец пришли к Гримсею, обстановка на море улучшилась, но ветер оставался крепким. Вечерело. Натянув фуфайку, Лои уселся на баке. Вокруг стояло множество укрывшихся от непогоды рыболовных судов, в том числе «Сигюрдюр Йоунссон», на котором был Пьетюр. У причала места всем не хватило, поэтому Паульми дал команду бросить якорь в бухточке к востоку от гавани. С раннего утра, когда брали на борт невод, капитан не покидал рулевой рубки. Отдав якорь, почти все матросы завалились на койки: накануне из-за качки и суматохи никому не удалось выспаться. Только Гюнни и Лейфи извлекли катушки с лесой и прикрепили их к фальшборту, чтобы половить треску. Первая поклевка не заставила себя ждать. Не успела леска уйти в глубину, как ее пришлось вытаскивать, и на палубу шлепнулась небольшая треска кроваво-красного цвета. — Ничего себе начало! — сказал Лейфи, снимая рыбу с крючка. — Такое чудище наверняка не к добру! — Не бойся, из нее получится замечательный лабардан, — засмеялся Гюнни. — Лабардан? А что это? — спросил Лои, весь обратившись в слух. — Это треска, особым образом разделанная и провяленная, — отвечал Лейфи, снова забрасывая лесу. — Лучше всего подходит небольшая, вроде тебя… Пожалуй, мы тебя теперь будем называть Лабарданом. В окно рулевой рубки высунулся кок. Он закричал: — Вы бы попробовали поймать палтуса, чтоб можно было приготовить обед повкуснее! — Ты так долго кормил чаек, что все палтусы передохли, — прокричал в ответ Лои. — Лои, возьми в рубке нож, будешь обескровливать рыбу, — сказал Гюнни. — Отныне ты назначаешься Главным Кровопускателем!
Утро застало их на прежнем месте. Лои всю ночь провел на палубе, помогая Гюнни и Лейфи. Разделывая рыбу, каждый из них помечал свой улов: Гюнни надрезал рыбе хвост, а Лейфи отрубал передний спинной плавник. Такая метка называется «без переднего, с цельным хвостом», объяснил Лейфи. За помощь они отдали Лои несколько лабарданов, пусть, сказали они, на вырученные деньги купит себе конфет. Погода держалась все такая же. Над островом нависало хмурое небо, море у выхода из залива бурлило и пенилось. Но, как ни мрачен был здешний пейзаж, он не производил впечатления безотрадности — кругом кипела жизнь. Казалось, будто сюда, к этому северному острову, собрались на тинг[14] птицы со всех концов света. В одиночку или огромными стаями они сплошь покрывали и сушу и море. От птичьего базара исходил неумолчный гомон, передохнуть от которого можно было лишь ночью, когда появлялся добрый Оле-Лукойе и закрывал тебе уши. После обеда все слушали по радио специальную передачу для рыбаков. Ребята лежали по койкам, а Лои сидел за столом и на листе бумаги, который дал ему Конни, рисовал судно с богатым уловом. В торжественной тишине кубрика звучали приветы и поздравления, адресованные рыбакам. Вдруг все переглянулись и затаили дыхание. Диктор прочла: «Гюннару Хальдоурссону с моторной шхуны „Слейпнир“ из Дальвика передает сердечный привет одна дама, которая ждет, тоскует и надеется. Она скрылась под девизом „Белые чайки“». Эта весть произвела на судне впечатление разорвавшейся бомбы. Все загалдели, стараясь перекричать друг друга, так что в кубрике поднялся невообразимый гвалт. Из рулевой рубки прибежал Ауси и присоединился ко всеобщему шуму. Целый день только и разговоров было что об этом привете. Правда, Гюнни в ответ на все расспросы уверял, будто понятия не имеет о том, кто мог его послать. Рыбакам оставалось самим строить догадки. Это было несложно. Белые чайки, рассуждали они, означают птиц на Гримсее. Несчастной женщине осточертело не видеть вокруг никого, кроме чаек, и Гюнни нужно поскорее плыть на берег и спасать эту исстрадавшуюся душу, а то ее уведет у него из-под носа какой-нибудь краснобай. Нельзя не откликнуться на мольбу о помощи. — По радио передавали, что на Гримсее сегодня вечером праздник, — сказал Ауси. — По-моему, самое правильное будет сойти на берег… — Как же мы туда попадем? — спросил Лои. — Гюнни нас перевезет вплавь, на закорках! Вечером ребята так насели на Гюнни, что тому пришлось уступить. К задней стене рулевой рубки был принайтовлен небольшой ялик. После ужина его отвязали и спустили на воду. На берег могли попасть не все — скорлупка брала на борт не больше четырех человек. Когда в нее уселись Гюнни, Лейфи, Конни и Ауси, ялик заметно осел. — А мне с вами нельзя? — крикнул Лои. — Давайте возьмем парнишку, — сказал Конни. — Ему интересно будет посмотреть, как на Гримсее устраивают праздник сельди. Я за ним пригляжу. Лои помогли спуститься в ялик. Конни принял его и посадил на заднюю банку. — Только не дыши, пока не доберемся до берега, а то пойдем ко дну, — засмеялся Ауси. В этот вечер не одни они собрались на гримсейский праздник: от кораблей, стоявших на рейде, к берегу гребли еще три лодки. Может быть, сойдет и кто-нибудь из команды «Сигюрдюра Йоунссона»?.. Они пристали возле пирса и втащили ялик под навес. — Иди сюда, Лои, давай руку, — сказал Конни, протягивая ему свою. — Это клуб? — спросил Лои и указал на постройку белого камня, перед которой прогуливались несколько рыбаков. — Нет, это сельдяной барак. В нем живут женщину, приехавшие работать на засоле. Клуб у них вон там, на холме. Серое такое здание… — Гюнни, не хочешь поискать тут кого-нибудь из знакомых? — спросил Ауси, кивая в сторону сельдяного барака. — Я? Ты в своем уме? — Все давно ушли на праздник, — сказал Лейфи Сутулый и втянул голову в плечи. Рыбаки двинулись по узкой тропинке мимо сельдяного барака. Тропинка, по-видимому, и вела к клубу — все держали курс в ту сторону; даже длиннохвостые крачки и те слетались туда же. Клуб находился у самой дороги, неподалеку от берегового откоса, круто обрывавшегося к морю. Это было обветшалое строение из рифленого железа, с островерхой крышей и бетонным подвалом; когда-то выкрашенное в серый цвет, оно теперь было испещрено пятнами ржавчины. Народу возле клуба собралось много. Вдоль стены, поодиночке или группками, стояли мужчины: некоторые в бахилах, другие — те, что решили принарядиться, — в башмаках. На крылечке у входа тоже толпился народ. Задние приподнимались на цыпочках, пытаясь заглянуть в зал, откуда доносились звуки гармони, временами заглушавшиеся криками и взрывами смеха. В окна были видны танцующие пары. Кое-кто из мужчин захватил с собой фляжки, и теперь их пускали по кругу среди своих. Лейфи толкался в ватаге парней у входной двери. — А где женщины? — Конни, ты разве не пойдешь внутрь? — спросил Ауси, протискиваясь к дверям. — Гюнни, наверное, уже пролез. — Нет-нет, мы с Лои постоим на улице, посмотрим отсюда, — сказал Конни. — Идем, Лои, я тебя подсажу, чтоб лучше было видно. Конни подсадил Лои к одному из окон. Небольшой зальчик был битком набит мужчинами, которые либо стояли, сгрудившись у стены, либо кружились в танце с немногочисленными женщинами. В углу в обнимку с гармоникой сидел музыкант: голова его свесилась над инструментом, и казалось, будто он спит крепким сном. Как же он умудряется играть с закрытыми глазами? Внезапно из передней раздался какой-то шум, и Конни спустил Лои с окна. На пороге клуба выросли двое дерущихся мужчин, следом за ними показалась женщина в синем платье, с накинутой на плечи белой кофтой. Она со слезами на глазах умоляла мужчин прекратить рукопашную, но они не обращали на нее ни малейшего внимания и продолжали тузить друг друга, выкрикивая что-то нечленораздельное. — Получай, мерзавец! — Старший из двоих сильно ударил своего противника в лицо, отчего тот грохнулся навзничь. Лои закусил губу. Он еще никогда в жизни не видел настоящей драки — только в кино. Был бы сейчас на Гримсее Рой, он бы живо приструнил этого силача. — Мерзавец! — завопила женщина, грозя старшему кулаком. — Ты же убьешь его! — И поделом! Он хотел было снова напасть на врага, беспомощно распростертого на земле, но женщина опередила его: она бросилась на землю и заслонила собой молодого. Победитель, вдруг потеряв противника из виду, пришел в недоумение. Его замешательством воспользовались трое стоявших поодаль мужчин: они схватили его и, как он ни упирался, увели прочь. Молодого посадили, и женщина, причитая, засуетилась около него. — Этот Свейни — форменная свинья! — услышал Лои ее голос. — Вылитый папаша… Тебе очень больно, дорогой? Когда первый раз в жизни видишь настоящую драку, нелегко разобраться, кто там из дерущихся свинья. Все настолько перепутывается, что невозможно отличить хорошего человека от плохого. — Его не нужно отправить к врачу? — спросил Лои, нащупывая руку Конни. — Нет, с ним ничего серьезного. К женщине вдруг подошел Гюнни. Он-то зачем в это вмешивается? Тоже захотелось подраться? Гюнни что-то говорил, но его слова явно не трогали женщину. Когда он взял ее за руку и хотел увести, она вырвалась от него с криком: — Оставь меня в покое!.. Ты такой же подонок, как все! — Но… — Уходи!.. Уходи отсюда! Зрители — покатились со смеху. Представление забавляло всех, кроме его непосредственных участников; женщина осталась предаваться безутешному горю, а Гюнни покинул сценическую площадку и вернулся к клубу. — Ну вот, чайка и улетела, — с таинственным видом проговорил Конни. — Какая чайка? — Белая. Да, Лои, чайки — они такие… Пожалуй, теперь она не скоро передаст нашему Гюнни привет в программе для рыбаков… И тут наконец Лои кое в чем разобрался. Значит, это и есть дама, пославшая Гюнни по радио сердечный привет. Загадочная незнакомка, которая еще совсем недавно молила о встрече, превратилась в заплаканную бабенку, утиравшую кровь из разбитого носа другого парня. Когда они нетвердой походкой побрели прочь, их провожали далеко не дружелюбные взгляды. Бедняга Гюнни… Лои еще в первый раз приметил возле клуба необычайно рослого и широкого в плечах молодого человека. Народ с уважением посматривал на огромную грязную пятерню, которой он опирался о стену. Теперь этот великан снова попался Лои на глаза. Он хотел пройти в клуб, но его все время отпихивали от дверей. — Не лезь ты сюда, — крикнул ему кто-то, — иди лучше домой и проспись. — Замолкни, Бьярдни из Грюнта… Не то я тебе шею сверну, — отвечал верзила, показывая кулак. — Конни, ты не знаешь, с какого судна этот парень? — спросил Лои. — Он здешний, гримсейский, — сказал Конни и увел Лои подальше от клуба. Навстречу им семенила вдоль берега старушка. Она шла, опираясь на палку и согнувшись в три погибели. Не обратив на них внимания, словно они были бесплотными духами, старушка направилась к клубу. — Идем. — Конни повернул обратно. — На всякий случай нужно быть там. При виде старушки великан рассвирепел. — Какого черта тебя сюда принесло, прабабка? — вскричал он, сжимая свою пятерню в кулак. — Успокойся, Оули, пойдем лучше домой. На сегодня с тебя хватит. — Никуда я не пойду, — рявкнул исполин, хватаясь за лежавшие на земле грабли, — Мне уже стукнуло шестнадцать, и я сам себе хозяин! Двое мужчин бросились было на помощь старушке, но отступили к клубу, когда Оули чуть не задел их граблями по лицу. — Ничего, ребятушки, я сейчас с ним поговорю, — пробормотала старуха и решительно двинулась к великану, который, видно, чуть не с младенчества привык баловаться граблями. — Оули, милый, не делай глупостей… Но прирожденный граблеметатель не желал ничего видеть и слышать, он продолжал что было силы размахивать граблями, а потом запустил ими в старушку. Грабли упали и сломались пополам. Только тут парень открыл глаза и обнаружил, что его прабабка, прикрыв рукой окровавленное лицо, лежит на земле. Все застыли от ужаса. Парень переводил взгляд со сломанных грабель на скрючившуюся старуху. Конни выпустил Лоину руку и побежал к ней. Четверо рыбаков обрушились на граблеметателя, но тот стряхнул их с себя, точно мух, и сломя голову понесся в сторону обрыва. Мужчины побежали следом, крича, чтобы он остановился, однако парень только припустил еще быстрее, а потом вдруг исчез с берега, словно в воду канул. Ауси тоже подбежал к обрыву, Лои за ним. У мальчика закружилась голова, когда он взглянул вниз, на полосу прибоя. Упасть с этой кручи на каменистый берет и остаться в живых было невозможно. Двое мужчин попытались спуститься вниз, но вынуждены были повернуть назад. — Надо попробовать с другой стороны. Может, слезем вон там, по уступам, — сказал один из них. — Носилки, пусть кто-нибудь захватит носилки… На фоне моря виднелись исчезающие вдали пятнышки — это улетали птицы, которых, очевидно, вспугнул упавший человек. Больше никакого движения заметно не было. Лои отошел от края обрыва, огляделся вокруг. Ауси тем временем вскарабкался на небольшой утес, откуда лучше просматривалась полоса прибоя. Старую женщину возле клуба все еще обступал народ. Лои вздрогнул, услышав крик Ауси. Неужели упал? Но Ауси, живой и невредимый, стоял на утесе. — Вы только посмотрите на этого негодяя! — воскликнул он, указывая куда-то вниз. — Что с ним? Не разбился? — Куда там, вышагивает гоголем… Не иначе как у него крылья выросли, провалиться мне на этом месте! И в самом деле, из-под обрыва на берегу моря появился верзила, как ни в чем не бывало отряхивая свою одежду. — Оули, с тобой все в порядке? — прокричал Ауси. Парень взглянул наверх, помахал рукой и опрометью бросился прочь от берега. Лои вместе со всеми вернулся к клубу. Старушка уже поднялась на ноги и стояла, прижимая ко рту окровавленный платок. — Неужели мой Оули спрыгнул с обрыва? — не совсем внятно произнесла она. — Не беспокойся, с ним ничего не случилось… — Каждому мужчине хочется показать себя, — заметила она. Подошел Бьярдни из Грюнта, взял старушку под руку. — Пойдем, бабуля, я провожу тебя домой, — сказал он, уводя ее. — Здорово он ее покалечил? — спросил кто-то. — Выбил последние несколько зубов, — буркнул Конни, вытирая с руки кровь. После этого происшествия Лои потянуло обратно на корабль. Крики и взрывы смеха окончательно заглушили звуки гармони. Мужчины по-прежнему пускали по кругу фляжки, женщины выходили подышать свежим воздухом, отдельные парочки потихоньку удалялись в глубь острова. То и дело вспыхивали драки. Одни дрались из-за женщин, другие пускали в ход кулаки из-за водки, некоторые готовы были подраться из-за спичек. — Пожалуй, нам пора обратно, — сказал Конни, обращаясь к Ауси. Тот с увлечением наблюдал, как двое рыбаков расталкивают прикорнувшего у стены гармониста. — Конечно. Гюнни нигде не было видно, поэтому решили, если он не отыщется по пути к пристани, оставить его на берегу: наверное, у него нашлись на Гримсее какие-то дела. Но Гюнни ждал их возле причала. Велев всем забраться в ялик, он легко, словно пустую коробку, столкнул его в воду. По дороге на «Слейпнир» говорили только о том, как верзила выбил зубы своей прабабке. Других женщин с Гримсея на этот раз старательно обходили молчанием.
Глава двенадцатая
— Давай, Лои; подымайся, — сказал Ауси, зажигая лампу над его койкой. — Ты и так проспал все на свете. Мы уже выгрузили в Сиглюфьордюре четыреста бочек сельди и снова выходим в море. — Правда? Лои кубарем скатился с койки и заспанными глазами недоверчиво уставился на рулевого, который умывался у раковины. — Ты много потерял, не увидев девочек в Сиглюфьордюре, — сказал Ауси. — Врешь ты все! Не были мы в Сиглюфьордюре. Лои натянул сапожки и помчался наверх, на палубу. Судно шло полным ходом, но качка была незначительная. Вполне вероятно, что они действительно находятся вблизи суши. — Давненько тебя не было видно, — сказал Йоун, когда Лои вошел в рубку. — Это правда? Мы заходили в Сиглюфьордюр? — А почему бы и нет? Ты знаешь, какой сегодня день? Сегодня воскресенье, а заснул ты во вторник. Думаешь, мы вроде тебя все это время дрыхли без задних ног? Выглянув из рубки, Лои увидел за кормой высокие горы. Значит, так оно и есть. «Слейпнир» в самом деле удаляется от берега. Наверное, за всю историю рыболовного промысла первый случай, когда кто-то проспал целый рейс. Этого ему, Лои, не простят. Лои клял себя, обзывая соней и лежебокой. Теперь к нему, как пить дать, пристанет кличка Лежебока. А человеку с таким прозвищем не бывать моряком, и уж тем более капитаном промыслового судна. Рыбка-Лежебока… К тому же, он пропустил заход в Сиглюфьордюр, где никогда не был. — Какого черта вы меня не разбудили? — Мы тебя окликали, но ты не просыпался, А того, кто не просыпается при сигнале аврала, оставляют спать, сколько влезет. — Надо было меня потрясти! — Хорошо, — сказал Йоун. — В следующий раз, когда ты не будешь просыпаться, я тебя багром выволоку на палубу.. Лои вышел из рубки. Ему было стыдно находиться среди настоящих моряков, которые всегда просыпаются вовремя. Неторопливо, нога за ногу, он направился в кубрик. Насколько в море все иначе, чем на берегу. Здесь нужно следить за тем, не продырявился ли невод, и хорошо ли уложен груз в трюме, и стоит ли кто-нибудь в проходе по левому борту, когда выливают рыбу… У входа в кубрик Лои заглянул в привязанный к стойке бидон с молоком. Кок не забыл пополнить в Сиглюфьордюре запасы молока. — Кого я вижу? Лои собственной персоной?! — приветствовал его в кубрике кок, хлопая себя по коленкам. — А я уж думал, ты решил проспать весь промысел. Лои молча сел за стол. — Самое главное, чтобы во время замета мальчишку не было видно на палубе, — продолжал кок. — В следующий раз я постараюсь натянуть ему на голову мешок. — Может, Гюнни одолжит тебе капюшон, который он припас для своей гримсейской чайки? — послышался с верхней койки голос Лейфи. — Гюнни он в ближайшее время вряд ли понадобится. — Придержи язык! — отозвался Гюнни, потягивая из кружки кофе. Но кок не замедлил ухватиться за эту мысль. — Замечательно! А ты уверен, что капюшон придется Лои впору? У нее, кажется, маленькая головка, а, Гюнни? — Не меньше твоей, — буркнул Гюнни. Кок рассмеялся. — Теперь, Лои, тебе надо хорошенько поесть, — сказал он, ставя на стол тарелку. — У тебя всего и занятий, что есть да спать, поганенок ты эдакий! Ха-ха-ха! Когда они стояли на рейде у Гримсея, кок достал новенькую кружку и отдал ее Лои, сказав, что на время промысла она будет считаться его. Метить кружку особым номером, как другие, было вроде ни к чему. — Послушай! — выпалил кок, словно его внезапно осенило. — Я придумал, каким номером пометить твою кружку! Лои поднял на кока вопрошающий взгляд. — Мы поставим на нее ноль!.. Ноль без палочки! Как, по-твоему, подходящий номер? — И кок расхохотался пуще прежнего. Что Лои оставалось, кроме как улыбнуться? Сони не имеют права перечить и вынуждены мириться со всем, даже с тем, что их называют «ноль без палочки». На море лежебоки считаются людьми низшего сорта, с ними никто не церемонится. К счастью, в эту минуту в кубрик спустился Паульми — теперь можно было надеяться, что рыбаки сменят тему разговора. — Ну как, Паульми, есть новости? — поинтересовался Мюнди, беря из красного кисета щепотку табака. — Кое-что есть… Самолет обнаружил сельдь в районе Сльетты[15]. Там сейчас промышляют только норвежские и финские суда. — А наших там разве нет? — спросил Гюнни. — Насколько я понимаю, наша флотилия уходит к восточному побережью. — Погоду обещают хорошую, — сказал Мюнди, — в ближайшие четыре-пять дней должно быть ясно. — На юге задул ветер, — заметил Паульми. — Возможно, но это не имеет значения. Барометр стоит на «ясно» и по сравнению со вчерашним днем даже поднялся. — Когда мы выйдем к отмели? — осмелился задать вопрос Лои. — К вечеру или ночью. — Значит, мы будем с полным грузом! Мюнди взял еще понюшку табака. — А тебе не кажется, Паульми, что здесь, на севере, все уже кончено? Если сельдь появляется в районе Сльетты, она вот-вот повернет на юг, к Восточным фьордам. Так всегда было. Паульми встал из-за стола, повесил свою кружку на крючок. — Очень может быть, — сказал он и ушел. Капитан никогда не задерживался в кубрике надолго, он прибегал туда лишь для того, чтобы наскоро проглотить обед или выпить кофе. — Можно, я помогу тебе вымыть посуду? — чуть слышно произнес Лои, когда кончил есть. Кок внимательно посмотрел на него. — Что-нибудь стряслось? — спросил он и потрепал Лои по плечу. — В чем дело, милок? Лои, шмыгая носом, понуро стоял перед коком. — Соскучился по дому? — Нет-нет, — поспешил возразить Лои. — А что же? — Мне так хотелось попасть в Сиглюфьордюр… — Ну вот, нашел из-за чего расстраиваться — не увидел Сиглюфьордюра… Да мы там еще не раз будем. — Дорогой Лои, — добавил Конни, свесив голову с койки, — если бы ты увидел Сиглюфьордюр, у тебя было бы в тысячу раз больше причин для расстройства. Так что почитай за счастье, что ты его не увидел. — Я тебе вот что посоветую, — сказал кок. — Попроси Конни написать о Сиглюфьордюре стихотворение. Он тебе в четырех строчках представит все самое интересное. Конни тут же сочинил прекрасное стихотворение об этом рыбацком городке, и Лои опять повеселел. Пройдя на корму, он достал за рубкой дощечку, которую уже давно приглядел себе. Паульми дал ему карандаш, и он нарисовал на дощечке рыбу. Лои задумал сделать новую приманку и остаток дня просидел на баке, вырезая ее. К вечеру дощечка превратилась в некое подобие рыбы — без плавников, зато с головой и огромным хвостом. Магнус изготовил четыре свинцовых грузила, которые Лои прикрепил к голове рыбы, а Паульми разрешил ему взять сколько угодно линя. Теперь не хватало лишь белой краски и косяков сельди. Было уже за полночь, но поверхность моря кипела жизнью. На легкой зыби качались и никак не могли накачаться чайки; точно дорвавшиеся до еды обжоры, они наслаждались хорошей погодой, купаясь и ныряя в море, нагретом полуночным солнцем. С одного борта у судна появилось несколько дельфинов, они плыли, косясь на идущее рядом страшилище. Потом дельфины отстали. Наконец показались и рыболовецкие суда: сперва одна мачта, за ней — вторая, а потом еще и еще, пока в море не вырос целый лес мачт. Над судами парил самолет. Мюнди объяснил Лои, что это разведывательный самолет из службы поиска сельди; когда он начинает кружиться над одним местом, это означает, что пилоты обнаружили косяк. — Мюнди, а сколько сейчас времени? — Около часа. На летнем промысле перестаешь чувствовать время. Разница между днем и ночью сглаживается, люди засыпают, когда их смаривает усталость, независимо от того, поздно сейчас или рано. Бывает, матрос в изумлении таращит глаза на баранью ногу, которую кок подает на стол. — Неужели уже воскресенье? На банку подоспело несколько исландских шхун, но в основном там находились норвежские и финские промысловые суда. Они были больше исландских и либо совсем некрашеные, либо выкрашены голубым; у каждого из нихбыло по два бота. Норвежцы пользовались еще шлюпкой с подвесным мотором или катером, оснащенными эхолотом. С помощью такой шлюпки они выбирали себе косяк. Когда шлюпка отыскивала подходящее руно, судно проходило немного вперед и выметывало невод прямо вокруг шлюпки. Лои пришел от такого способа в восторг, он не понимал, почему исландцы не промышляют так же. Но стоило ему заикнуться об этом рыбакам, как все в один голос объявили подобные заметы пустой тратой времени. Пока ничего интересного не происходило, невода заметали лишь несколько судов. Лои пристально следил за самолетом, который описывал широкие круги над флотилией. Время от времени его металлическая обшивка отражала красные лучи полуночного солнца, и самолет вспыхивал в них, превращаясь в огненный шар. Но он ни разу не начал кружить над одним местом, а в конце концов и вовсе скрылся в облаках. Мюнди с Паульми поднялись на крышу рубки и теперь обводили взглядом зеркальную поверхность моря. Лои тоже залез на рубку и всматривался в даль, стараясь обнаружить темное пятно. Однако сельди нигде не было видно. Изредка Паульми отдавал в переговорную трубу команду изменить курс. Лои потихоньку чертыхался. Он продрог, стоя наверху, но спускаться в кубрик не хотел: оттуда он не увидит идущей сельди. Мальчик оторвал взгляд от моря и перевел его наверх. Зябко поеживаясь, он вглядывался в небо в надежде заметить самолет. Вдалеке вынырнула из облаков серая точка. Лои сначала принял ее за птицу, но вспыхнувший в небе красноватый отблеск подсказал ему: это самолет. Лои не решался моргать, боясь потерять из виду крошечное пятнышко. Он уже устал следить за ним и чуть было не бросил это занятие, как вдруг самолет начал описывать круги над одним местом. — Паульми! — завопил Лои, возбужденно указывая наверх. — Самолет! Мюнди с Паульми вздрогнули. — Неужели вы не видите? Полный вперед, скорее! Там сельдь! Паульми поднес к глазам бинокль. Лои не мог стоять спокойно, от нетерпения он подпрыгивал и хлопал в ладоши. — Скорее, скорее же! Через секунду Паульми вскочил на ноги и наклонился к переговорной трубе. — Сто восемьдесят градусов вправо… Полный вперед! Приготовиться! Из трубы повалил серый дым, и судно на всех парах двинулось по направлению к самолету. Не успели они выполнить разворот, как туда же, набрав ход, пошли еще два судна. Началась гонка. Лои топал ногами и грозил кулаком другим судам. — Хоть бы у них сломался двигатель! — бормотал он, спускаясь по трапу в рулевую рубку. — Или трос намотался на винт. За гонкой следила вся команда. Матросы посматривали то на приближающиеся суда, то на самолет, все еще круживший над морем. Самое главное было успеть к косяку раньше других.
Лои прошел на корму и срывающимся голосом произнес:
— Папочка, пожалуйста, сделай так, чтоб мы были первыми… Только один раз.
Он не докончил своей мольбы. По щекам хлынули слезы. Лои был готов прыгнуть за борт, если «Слейпниру» не удастся обогнать другие суда.
Теперь уже вся флотилия двигалась в одном направлении.
И снова время тянулось бесконечно медленно, минуты казались часами…
Подойдя к тому месту, над которым кружил самолет, они увидели черневший в воде большой косяк сельди. Потом появился еще один… и еще…
По морю, насколько хватало глаз, сплошь шла сельдь!
Первый косяк Паульми пропустил. У него был выбор, и он повел судно к следующему, который больше приглянулся ему. Двое матросов перелезли в шлюпку и выбросили буй.
— Заметывай!
Сельдь кишела у поверхности все время, пока они заводили невод. Лои еще не встречал такого огромного косяка. Стоя на корме у правого борта, он нетерпеливо ждал, когда можно будет испробовать новую приманку.
— Лои, иди приманивать, — крикнул ему с бака Паульми.
— Бегу! — отозвался он.
Лои не смел заглянуть в невод. От возбуждения мальчик не то плакал, не то смеялся.
— Ага, попалась! — дрожащим голосом приговаривал он. — Попалась, голубушка!
Однако пока невод не стянули, радоваться не стоит, рыба еще может уйти. Движение сельди вдруг прекратилось. Несколько минут прошли в томительном ожидании. Неужели ускользнула?
Но вот стяжные кольца подняты наверх, и в неводе показалась первая рыба. Теперь можно было сказать: улов есть. А уж хороший он или не очень, это выяснится чуть позже.
Спустя некоторое время неводы выметали все суда флотилии. В море чернели бесчисленные косяки.
В этот замет «Слейпнир» взял полный трюм.
Окончив выливку и убрав снасти, команда спустилась в кубрик пить кофе. Вместо спавшего кока печенье и баранки ставил на стол Лои.
Он смотрел на жующих рыбаков и завидовал тому, какие они мокрые, как облеплены чешуей. Один только Конни остался чистым. Для него лов сельди был праздником, а праздник положено встречать в чистой одежде, желательно даже в отутюженных брюках. К Конни чешуя не прилипала.
Узнав, что первым высмотрел самолет Лои, моряки принялись расхваливать его, словно он спас всю флотилию.
— Когда мальчишка завопил, я решил, что он свалился за борт, — сказал Мюнди. — В жизни не слыхал такого вопля. Кэп просто побелел на моих глазах. Он, конечно, тоже подумал, что парень упал в море!
— Ничего, если человек нашел сельдь для всей флотилии, пусть себе кричит, сколько душе угодно, — сказал Рудольф и потрепал Лои по плечу.
Разговор оборвался: появившийся в дверях кубрика Гюнни передал команду — приготовиться. Матросы, толкаясь, помчались наверх, и вскоре был сделан еще один замет. Он тоже оказался удачным.
Паульми попросил Лои сбегать вниз и разбудить кока, а сам перелез в шлюпку и стал помогать выбирать невод.
— Заметали? — спросил кок, продирая глаза.
— А ты как думаешь? — отвечал Лои. — Мы уже и выливку закончили. Теперь у нас по борту следующий кошелек. А ты все на свете проспал! Завшиветь еще не успел?
— Молчи, несносный мальчишка, — сказал кок и ущипнул Лои. Это считалось у него признаком особого расположения.
Пока выбирали невод, Лои сидел за штурманским столом и слушал переговоры по радио. Многие суда сообщали о том, что взяли полный груз; большинство направлялось в Рёйвархёбн.
Лои упивался тем, что находится в рубке один. На время он превратился в капитана, который может всем распоряжаться. Он что-то измерил циркулем на карте, потом включил рацию и вызвал «Морскую волну». Когда она отозвалась, Лои передал:
«Здравствуйте! Я только хотел сказать, что мы обнаружили сельдь в сорока милях к северо-востоку от мыса Рифстаунги. Мы уже завели один невод и сейчас выбираем второй. Прием».
«Морская волна» что-то ответила.
«„Слейпнир“ — „Морской волне“. Да, сельдь отличная — крупная и жирная… По-моему, гораздо лучше той мелюзги, которая нам попалась у Кольбейнсея… Нет, один из наших матросов заметил, что поисковый самолет стал кружить на одном месте… Наверное, мы теперь пойдем в Рёйвархёбн, сдадим ее на засол… Всего доброго, до следующего раза».
Разговор затянулся, пора было подойти к компасу и уточнить положение судна.
— Чуточку правее… вот так, хорошо.
А тем временем уже нужно связываться с берегом. Убедившись, что курс судно выдерживает, локатор работает, вода для охлаждения двигателя течет, Лои снова включил передатчик и вызвал Рёйвархёбн.
«Слушаю вас», — отозвался усталый голос и тут же умолк.
Радисту сегодня явно досталось.
«Мы идем в порт с полным грузом, восемьсот пятьдесят бочек. Очевидно, направимся в Рёйвархёбн… Не стоит благодарности, до свидания».
У капитана промыслового судна много забот.
Команда уже закончила подсушку улова и приступила к выливке рыбы. Лои проверил, закрыт ли иллюминатор, и с левого крыла мостика стал наблюдать за выливкой.
Палуба была сплошь покрыта трепещущей сельдью. Один за другим заполнили закладные ящики, рыба потекла по проходам. Время от времени Лои свешивался за борт и смотрел, насколько глубоко осел «Слейпнир».
Вокруг в ожидании угощения качались на волнах чайки. Вспоров брюхо одной селедке, Лои бросил потроха в море. Чайки тут же накинулись на добычу, затевая отвратительные драки из-за каждого кусочка. При виде пищи эти птицы не знали удержу, они заглатывали корм, пока их не начинало выворачивать наизнанку, но и тогда они не могли остановиться.
Когда выливка уже подходила к концу, Лои забеспокоился: куда же они все-таки пойдут с сельдью? «Слейпнир» еще не очень далеко ушел на восток, и вполне возможно, что они вернутся с уловом в Дальвик. Пока сельдь не обогнула Лаунганес, Лои не чувствовал себя в безопасности.
Вот почему он издал радостный вопль, когда Паульми сообщил на берег, что они направляются в Рёйвархёбн.
Глава тринадцатая
Через узкий пролив «Слейпнир» входит в гавань Рёйвархёбна, и взгляду открывается порт, заполненный множеством стоящих борт о борт промысловых судов. Видны клубы густого дыма, поднимающегося над некрашеным зданием жиротопни. Поселок словно вымер, но вокруг пристани жизнь бьет ключом. Вся прибрежная полоса занята колоссальным — самым большим в мире — сельдяным складом: разделочные площадки протянулись от входа в порт до дальней церкви. Вокруг снуют рабочие в бахилах, торопливо откатывая полные бочки от засольщиц в желтых клеенчатых передниках — женщины выстроились вдоль всего берега, на равном расстоянии друг от друга. Нависшие над поселком серые тучи гонят дым жиротопни на жилые дома, где его подхватывает северный ветер и уносит вдаль, рассеивая по каменистой пустыне. Сидя у носовой лебедки, Лои любовался открывшимся видом. Он никогда прежде не бывал в Рёйвархёбне, и порт, в котором собралось сразу столько промысловых судов, казался ему необычайно красивым. Изредка он отрывал взгляд от берега и смотрел на фонтаны брызг, разлетавшихся из-под форштевня их тяжело груженного судна. Начал накрапывать дождь. Ауси, который пришел готовить швартовы, брезгливо сморщил нос: — Вечно здесь пахнет одними и теми же духами. Знаешь, как называется этот запах? — Нет. Как? — Запах денег. — Мне, по крайней мере, он нравится, — сказал Лои, полной грудью вбирая в себя этот запах. — А на какой склад мы будем сдавать сельдь? Где он? — Вон там, возле самой церкви. Он называется Акционерное общество «Кладбище». — А Лёйвей не на нашем складе ведет хозяйство? — Какая еще Лёйвей? — Ну, Лёйвей из Бренны… Я к ней собираюсь зайти. Ничего не ответив, Ауси занялся швартовыми концами. Последние несколько дней промысел для всех шел на редкость удачно, и на разгрузочных площадках скопилось много сельди. Вполне вероятно, что с разгрузкой им придется подождать. Пробиться к причалу было невозможно, и «Слейпнир» бросил якорь чуть поодаль, по соседству с тремя другими судами. Вскоре из кубрика появился Лейфи, причесанный и переодевшийся. — Эй, Лои, мы идем на берег. Хочешь с нами? — Хочу. — А ты, Ауси, пойдешь? Ауси высунулся в окно рулевой рубки и покачал головой: — Нет, я лучше завалюсь спать. Следом за Лейфи на палубу поднялись Гюнни, Рудольф и Хёйкюр, они побрились и приоделись. На берегу рыбаки первым делом завели разговор с засольщицами. Лои казалось, что они знают каждую работницу на складе. — Может, пойдем? — нетерпеливо сказал Лои. — Что, этот малыш тоже с вами? — спросила одна из засольщиц. — Это наш корабельный пес, — ответил Гюнни. — Он не привык сходить на берег. — Как тебя зовут? — Лои Кристинссон. — По прозвищу Лабардан, — писклявым голосом прибавил Лейфи. — Вот умница мальчик! Когда вырастешь, хочешь быть моряком? Лои терпеть не мог подобных вопросов. Вечно эти женщины пристают… — Нам пора, — напомнил он, подталкивая Лейфи. Тот, увлекшись беседой, чуть не влез в бочку к одной работнице. Идя вдоль разделочных площадок, моряки то и дело останавливались поболтать. Только Лои это не интересовало. Он с увлечением смотрел по сторонам… — Не здесь работает Лёйвей из Бренны? — спросил он, указывая на большой некрашеный барак, мимо которого они проходили. — Нет, тут живут засольщицы с другого склада. Лёйвей работает вон в том сером доме. — А куда мы идем? — не унимался Лои. — В «Красную мельницу», будем там есть пахту. — В «Красную мельницу»? Название это вызывало представление о поросшем травой холме, увенчанном живописным красным строением с мельничными крыльями, которые вертелись, сверкая на солнце. От такой картины Рёйвархёбн, несмотря на его слякотные дороги, сразу приобрел ореол сказочности. Однако сказка нередко оказывается вроде старой лодки, что два года пролежала около силосной башни: издали она гораздо привлекательнее. Так же получилось и с этой мельницей. Рёйвархёбнская «Красная мельница» была вовсе не живописной, без всякого намека на сверкающие крылья. Она даже не была красной. Обветшалый домишко из рифленого железа, в котором она помещалась, был выкрашен в какой-то блеклый цвет и покрыт пятнами ржавчины, словно долгие годы болел корью. Разбитое окно на северной стороне было заткнуто дерюгой. На южной стене, обращенной к дороге, рядом с коричневой металлической дверью, было еще одно окно — побольше. Это окно было целое и вместе с дверью как будто неплохо защищало посетителей от грязи, летевшей из-под колес автомобилей, которые словно в насмешку заляпывали месивом дом с таким романтическим названием. Но когда рыбаки уже сидели в «Красной мельнице» и пили холодную пахту, все здесь увиделось Лои в ином свете. Команде «Слейпнира» было что вспомнить про этот дом, и не успела бутылка опустеть, как «Красная мельница» превратилась в самое замечательное место не только в Рёйвархёбне, но и во всей Исландии. Именно отсюда следовало начинать знакомство с тонкостями морского дела. Покинув «Красную мельницу» и чуть не угодив в огромную лужу перед ней, рыбаки направились в кооперативную лавку напротив. Лои и тут поинтересовался бахилами, но их, конечно, не оказалось — продавщица даже сочла его вопрос неостроумной шуткой. Черт побери! Вся одежда для промысла — бахилы, робы, рукавицы и зюйдвестки — была рассчитана на великанов. Даже самые маленькие рабочие рукавицы и то были ему велики. — Я все-таки куплю тебе эти рукавицы, — предложил Хёйкюр, указывая на пару, которую примерял Лои. Когда рыбаки вернулись на «Слейпнир», Лои захотел сам прогуляться по берегу. С него взяли обещание быть осторожным и не заходить на другие суда. Он прямиком направился к серому дому, в котором, как ему сказали, жила сейчас Лёйвей. Вход отыскался не сразу — только спросив, Лои нашел деревянное крыльцо на боковой стене. Дверь на улицу стояла распахнутой, Лои зашел в сени и постучал в следующую дверь. Она отворилась, и на пороге показалась светловолосая женщина. Это была Лёйвей. — Лои! Как ты сюда попал? — всплеснула она руками. — Яна сельдяном промысле, — ответил он, как будто это было нечто само собой разумеющееся. Лёйвей провела его в кухню, усадила за стол и принялась подробно расспрашивать о его странствиях. — Вот чудеса! — сказала она, наливая ему молока. — И как к этому относится мама? — Мама?.. Она очень довольна. — Могу себе представить. На-ка, поешь. Тебе небось по-прежнему всегда хочется есть? — Ага… Ребята говорят, на меня иногда нападает зверский аппетит… — Знаешь, голубчик, не мешало бы тебе помыться, — сказала Лёйвей, проведя рукой по его просоленной шевелюре. — Ты наверняка давно не принимал ванну, правда? — Ванну? — повторил он за ней, словно первый раз в жизни слышал это слово. — Не так уж давно… — Тебе есть во что переодеться? — Штаны и рубашка найдутся. Я не взял много белья, потому что шел всего в один рейс… — Тогда сделаем вот как: сбегай на корабль, захвати чистую одежду и возвращайся сюда. — Ладно, — вздохнул Лои. — Сейчас схожу. Пришлось подчиниться. Вечно с этими женщинами одна и та же история. Стоит подвернуться им под руку, и дело непременно кончается водой и мылом. Лои крадучись спустился в каюту и осмотрел койки: он хотел убедиться, что все спят. Матросы засмеют его, если узнают, что он идет мыться к какой-то женщине. Его репутация зависела сейчас от того, удастся ли ему без ведома команды сойти на берег, спрятав под фуфайкой чистые штаны и рубашку. К счастью, в рубке никого не было. Лои прошмыгнул на причал и что было духу помчался к Лёйвей. Кажется, его никто не заметил. Пронесло… Лёйвей уже приготовила мыло и полотенце. Она провела Лои в крохотную комнатку с ванной и велела после мытья не забыть надеть чистые штаны. — Помочь тебе вымыть голову? — спросила она. — Нет-нет, — поспешно отказался Лои, — я сам справлюсь.— Ну вот, совсем другое дело! — воскликнула Лёйвей, когда Лои вышел из ванной, — Иди сюда, я тебя причешу. Правда ведь, теперь ты чувствуешь себя гораздо лучше? — Да… хотя мне и до этого было неплохо. Она засмеялась: — Я постираю твои грязные штаны, зайдешь за ними перед выходом в море. Сев на стул, она принялась штопать его шерстяные носки. — На «Слейпнире», конечно же, никто не умеет штопать носки, — сказала она, не поднимая глаз от работы. — Гюнни умеет. Он на днях штопал. У него на пальце протерлась огромная дырища, а он взял и зашил ее траловой нитью. — А остальные наверняка ходят в дырявых носках, да? — Пожалуй. Может быть, кроме Конни. — Ты и у Ауси видел дырки на носках? — озабоченно спросила она. — Конечно, — соврал Лои, ерзая на месте. Ему уже наскучил этот разговор о дырявых носках и хотелось поскорее уйти. — Стирать у вас, конечно, тоже никто не думает? — продолжала Лёйвей. — Почему не думает? Мы всегда полощем с кормы робы, если они сильно запачкаются… Кильватерная струя ничем не хуже стиральной машины. — И это вся ваша стирка? — Остальная одежда не грязнится. И потом нам надо экономить воду, — прибавил он. Она покачала головой и улыбнулась. — Ну, вот твои носки и готовы, на несколько дней их должно хватить. Встав со стула, она прошла в комнату, смежную с кухней. Лои пока что надел носки. Когда Лёйвей снова появилась в кухне, в руках у нее была пара новых шерстяных носков. — Дорогой Лои, — нерешительно проговорила она, укладывая носки в бумажный пакет. — У меня к тебе просьба. Пожалуйста, передай эти носки Ауси. Только никому про них не рассказывай, пусть это будет наша с тобой тайна. — Наша с тобой и Ауси, — поправил он. Лёйвей притянула его к себе. — Мне пора, — сказал он и двинулся к дверям, уж очень ему хотелось избежать дальнейших сетований по поводу шерстяных носков и нестираной одежды. — Подожди минутку. Возьми-ка, тут тридцать крон. — Она протянула ему три сложенные бумажки. Лои поцеловал ее. — Зайди в кооператив и купи себе зубную щетку! — крикнула ему вслед Лёйвей. Лои поспешил на «Слейпнир», подальше от всего этого чистоплюйства. Когда он, запыхавшись, влетел в каюту, Ауси лежал на койке и глядел в потолок. — Тебе просили передать этот пакет, — сказал Лои. — Мне? Кто просил? Лои огляделся по сторонам. — Лёйвей из Бренны, — шепотом сообщил он. Ауси приподнялся на локте и пощупал пакет. Было видно, что он очень удивлен. — Там носки, — объяснил Лои, — шерстяные носки. — А, носки… просто я… Говоришь, от Лёйвей? Ты что, был у нее в гостях? — Да. Ауси вытащил носки, внимательно рассмотрел их. Потом заглянул в пакет. — Больше там ничего нет, — сказал Лои. Вынув из кармана десятикроновую бумажку, Ауси протянул ее мальчику. — Не надо… Мне Лёйвей уже дала, — извиняющимся тоном проговорил Лои. — Ничего, сбегай на берег и купи себе конфет. Лои поблагодарил Ауси и снова помчался на пристань. Получить деньги на сладости — совсем не то, что на зубную щетку. Их можно было считать его долей в общем улове, которую он получил досрочно, в Рёйвархёбне. Мальчишки, игравшие в промысел, прекрасно знали, что каждому рыбаку причитается такая доля. Лои направился вдоль берега к старой шлюпке, лежавшей на отмели рядом с церковью. Одна из ее бортовых досок была выломана и валялась поодаль. Лодка была моторная, но сейчас она лежала без дела и вряд ли ее собирались спускать на воду, во всяком случае, этим летом. Хорошо было бы прибрать ее к рукам. Купить крон за пятьсот, вставить новую бортовину, и лодка была бы как новая. Тогда судовладельческая фирма Лои расширилась бы… А назвать лодку можно «Сомнение» или лучше «Проворный». — Чего ты здесь ошиваешься? — прервал его размышления недовольный голос. — Разве ты не знаешь, что этот берег принадлежит моему отцу? Лои обернулся и увидел мальчика-подростка, сердито смотревшего на него. — Здравствуй! — Но мальчик не ответил на приветствие. Он был худой и длинный как жердь, одет в серый костюм и белую рубашку с бантом на шее. На тонких ногах болтались черные резиновые сапоги. Лицо мальчика было бледное и невыразительное, он холодно рассматривал Лои, словно тот был марсианином, случайно очутившимся на берегу моря. Мальчик заметно отличался от других жителей поселка: рёйвархёбнцев привычнее было видеть в клеенчатых передниках и бахилах, парадную одежду они надевали лишь на рождество или, может, еще на День моряка[16]. — Говоришь, этот берег принадлежит твоему отцу? — спросил Лои, когда они вдоволь насмотрелись друг на друга. — Да, и этот берег, и сельдяной склад, и два судна, которые сейчас причаливают, и вон те дома, и все люди, которые на него работают. Он — самый богатый человек в Исландии, а когда он умрет, все это перейдет по наследству ко мне. Голос подростка звучал тихо и глухо. Лицо его оставалось безжизненным. — Если люди работают на твоего отца, это не значит, что они принадлежат ему, — сказал Лои, оправившись от изумления. — Ему принадлежу я, принадлежит мама, — принадлежат его рабочие. Это всё его собственность. Ты, видимо, плохо разбираешься в деньгах… Сколько тебе лет? — Восемь… скоро исполнится девять. — А как тебя зовут? — Лои Кристинссон. А тебя? — Ислейвюр. У тебя есть сколько-нибудь денег? Лои покачал головой, крепко сжимая в кармане свои банкноты. Ислейвюр продолжал разглядывать его. — Что ты делаешь в этой дыре? — спросил Ислейвюр, проведя рукой по своим стриженным ежиком волосам. — Приударяешь за какой-нибудь работницей? — Ты что?! Я на промысле. Наше судно ожидает разгрузки, мы не можем выгрузить улов, пока… — А тебе платят? — Конечно. Ислейвюр кивнул, по-прежнему не сводя внимательного взгляда с Лои. — А ты чем занимаешься? Работаешь на складе у своего отца? Ислейвюр скорчил гримасу, словно ему напомнили о чем-то неприятном. — Ты что, псих? — чуть слышно произнес он. — Разве тебе здесь не интересно? — Какое там интересно! Тут же никто не видит дальше сельдяной бочки. — По-моему, тебе было бы полезно поработать на разделочной площадке. — А по-моему, ты недоумок, — сказал парень. — Неужели ты считаешь, что я стану мараться на каком-то складе? Это меня мамаша вытащила из Рейкьявика и заставила три недели торчать здесь, рядом с вонючей жиротопней. Пригрозила, что иначе не возьмет меня в Германию. — В Германию? — У меня мать немка. Du bist ein Dummkopf[17],— сказал Ислейвюр и, задрав голову, посмотрел на небо. Лои на мгновение притих от этих незнакомых слов, которые, видимо, относились к погоде. — А ты знаешь, что такое лабардан? — нашелся он. — Это по-немецки? — спросил Ислейвюр, и в его серых глазах промелькнуло подобие интереса. — Нет, — спокойно отвечал Лои. — Это по-русски. Ислейвюр подошел ближе. — Ты знаешь русский? — Нет, не знаю… Но у меня предки оттуда. — Врешь ты все! Может, ты коммунист? — Нет, я дальвикец. — А что означает лабардан? — Это такая треска, которую особым образом разделывают и вялят. У нее вырезают потроха, оставляют хвост и… — Только-то!.. Треска меня не интересует. Это же не рыба. Из всех рыб самая стоящая — сельдь. — Что правда, то правда, — признался Лои. После этого лингвистического сражения они молча согласились на перемирие. Немец остался стоять прямо, засунув руки в карманы, а русский нагнулся за кругляшом, которым он запустил в пролетавшую мимо чайку-моевку. — Где же ты работаешь? — спросил Лои, продолжая бросать камешками в чаек. — Нигде… Хочешь, пойдем со мной? Я тебе покажу отцовский склад. Лои перестал швыряться в птиц, и мальчики двинулись вдоль берега: один — худой как щепка, в сером костюме, другой — коренастый и плотный, в вязаной фуфайке и парусиновых штанах. Похожими у них были только резиновые сапоги, без которых по здешним дорогам было не пройти. Возле склада Ислейвюр показал на мужчину крепкого сложения, катившего полную бочку: — Это актер, он иногда выступает по радио. Сейчас как раз выгружали улов с одного из судов, принадлежащих отцу Ислейвюра. Сельдь зачерпывали мерным ковшом и переваливали в вагонетки, которые везли ее по рельсам и сбрасывали в специальные ящики. — Это бригадир, — указал Ислейвюр на человека, отвешивавшего соль. — А вон та женщина, в синем платке — королева красоты. Не понимаю, как королева красоты может докатиться до засола сельди… Dummkopf. — Королева красоты? — Ну да, здесь работают королевы красоты, артисты, учителя, министры, алкоголики, поэты, крестьяне, портнихи, мошенники — крупные и мелкие… Кого здесь только нет! И все они копаются в этой мерзости ради нескольких крон! — Сельдь — это не мерзость, — решительно возразил Лои. Ислейвюр взглянул на него, собираясь еще что-то сказать, но тут их окликнула работавшая на засоле девочка. — Мальчики, подойдите сюда, у меня к вам дело! Лои направился к ней, а Ислейвюр остался стоять на месте, презрительно морща нос. — Можешь сбегать для меня в лавку? — спросила девочка, когда Лои подошел к ней. Девочке было лет двенадцать-тринадцать. В том же закуте возле ящика с сельдью работала взрослая засольщица: она разделывала рыбу, вырезая ей горло и жабры. — Конечно… Что тебе купить? — Банку консервированного чернослива, — с улыбкой ответила девочка. Женщина рядом громко рассмеялась. — Консервированного чернослива? — переспросил Лои. — А он разве продается в лавке? — В лавке продается все что угодно, — бойко проговорила девочка, укладывая сельдей в бочку. — Кроме бахил, — сказал Лои. — Так ты сбегаешь? — Конечно. — Тогда возьми деньги у меня в нагрудном кармане, не хочется снимать рукавицы, — попросила она, наклоняясь к Лои. Он со смущенной улыбкой запустил руку к ней в карман и вытащил сложенную пятикроновую бумажку. — Сдачу можешь оставить себе, — крикнула ему вслед девочка. Ислейвюра нигде не было видно. По дороге в лавку Лои подумал, что девочка, скорее всего, посмеялась над ним. Может, этого консервированного чернослива вообще не существует? Ему вспомнилась одна из историй Гюнни: про продавщицу и форелевые ножки. Однажды Гюнни попросил в магазине две банки консервов из форелевых ножек. Продавщица обыскалась их. Гюнни уверял ее, будто третьего дня сам покупал их в том же магазине. В конце концов продавщица отчаялась найти такие консервы и сказала: — К сожалению, форелевых ножек в продаже нет. Может быть, устроят сардины? У нас есть и в масле, и в томатном соусе… Вдруг и теперь будет что-нибудь вроде этого? Никакого консервированного чернослива не окажется и в помине, и взамен ему предложат купить сардины или буханку хлеба? Немудрено, что он с некоторой опаской попросил в лавке чернослив. Однако ничего страшного не произошло. Продавщица спокойно подошла к полке и сняла банку чернослива. Она даже не улыбнулась. Напротив, физиономия у нее была такая кислая, словно она день-деньской отпускала консервированный чернослив и это ей до смерти надоело. Расплатившись, Лои не удержался и сказал: — А теперь, пожалуйста, четыре банки форелевых ножек. Продавщица вытаращила на него глаза: — Форелевых чего? — Форелевых ножек. — Никаких форелевых ножек у нас нет, — неприязненно отвечала продавщица. — Как же нет, я вчера сам купил здесь две банки. — Не мели ерунды! Ты что, насмехаться сюда пришел? Если тебе больше ничего не нужно, выкатывайся, и поживее! Лои бросился к дверям. Он с трудом сдерживал смех. Вдруг это та же продавщица, с которой говорил Гюнни? Вернувшись на склад, Лои отказался взять себе сдачу — денег у него и так хватало. Пришлось ему снова лезть к девочке в нагрудный карман… — А банку мне куда девать? — Поставь ее на приступок под ящиками с рыбой, — ответила она, не отрываясь от бочки. Лои битый час простоял возле девочки, наблюдая за ее работой. Кругом слышалась привычная для разделочной площадки перекличка: — Пустую бочку! — Заберите бочку! — Соли… И еще сельдей! Ее зовут Тоута, рассказала девочка, они с мамой приехали сюда из Рейкьявика, работать на засоле. — Когда сельдь пойдет на юг, мы, наверное, переберемся в Сейдисфьордюр, будем солить там, — прибавила она. — Сколько тебе лет? — Девять, — ответил Лои, хотя день рождения у него был еще через несколько дней. — Что ты говоришь? Только девять лет и уже на промысле?! Я думала, тебе по крайней мере одиннадцать! И снова, как не раз бывало прежде, Лои взяла досада на свой возраст. Теперь, узнав, сколько ему лет, Тоута наверняка перестанет им интересоваться. Нет, в следующий раз он сразу скажет, что ему одиннадцать. Когда раздался сигнал к ужину, засольщицы кончили работу, и Лои простился с Тоутой. — Кто знает, может, увидимся в Сейдисфьордюре? — сказала она. — Счастливого промысла. — Спасибо. До свидания. По дороге на «Слейпнир» Лои остановился у зеленого ларька рядом с жиротопней и на все полученные за день деньги купил себе сладостей.
Глава четырнадцатая
Один знакомый промысловик говорил Лои, что после шторма и безрыбья самое страшное — это стоять в гавани с полным трюмом рыбы и ждать разгрузки. Тогда человек испытывает муки, подобные мукам чревоугодника, который в один присест съел лошадь, но знает, что за холмом их пасется еще целый табун. Поэтому радоваться, что «Слейпнир» станет под разгрузку не раньше, чем к вечеру, было противно самой природе рыбака. Лои прекрасно понимал это, и тем не менее он искренне обрадовался, когда Ауси принес это известие. За обедом настроение у команды было приподнятое. Гюнни с Лейфи ночевали на берегу и теперь рассказывали о своих приключениях в одном из сельдяных бараков. Вопреки обыкновению, Ауси не принимал участия в общем веселье, он помалкивал и, казалось, даже не следил за разговором. Гюнни зажег сигарету и пустил дым вверх. — Как дела, Ауси? Ты-то ходил посмотреть на здешних работниц? Ауси покачал головой. — Что это ты у нас закручинился? — спросил Лейфи. — Торчишь целый день на судне, все на свете просыпаешь. Я тебе скажу, как та старушка: «От того, кто спит весь век, никакого проку нет». Может, я, конечно, ошибаюсь. Гюнни перевел взгляд на Лои. — А у тебя как дела? Ходил в гости? — Я вчера виделся с Лёйвей, — ответил Лои и, кстати, вспомнил о своих штанах. Только бы не сболтнуть лишнего, не проговориться про ванну и носки. Теперь у них с Ауси была общая тайна. — За Лабардана можно не беспокоиться, — сказал кок. — По части любовных дел он малый не промах, я сам вчера видел. Лои вскинул взгляд на кока. — Что ты выдумываешь? — Выдумываю? А с какой это девчонкой ты вчера ля-ля разводил на сельдяном складе? Я все видел!.. Сделав большие глаза, Гюнни подтолкнул Лои в бок: — Ну да? Ты правда завел шашни с девчонкой? — Какие шашни? Просто она меня попросила сбегать в лавку, купить ей чернослива… Ребята загоготали. — Чернослива?! Что она собиралась с ним делать? — У нее, бедняжки, плохо с желудком, — засмеялся Мюнди. Лои даже не улыбнулся. — Конечно, — подтвердил кок. — От стоячей работы всякое бывает. По-моему, они солят уже двое суток подряд, им даже в уборную некогда выйти! Лои посмотрел на кока ненавидящими глазами: — По крайней мере, они не скулят, как ты, чуть только на море появится зыбь! — Ну дает парень, во стал отмачивать! — воскликнул кок и в знак уважения ущипнул Лои.Когда «Слейпнир» встал под разгрузку, Ауси подозвал к себе Лои и попросил его: — Будь добр, Лои, спустись в каюту и вытащи у меня из-под подушки сверточек. Я хочу, чтоб ты сбегал с ним к Лёйвей. И пожалуйста, никому про него не рассказывай. Это огромная честь — быть гонцом между взрослыми мужчиной и женщиной, тем более когда знаешь, что раньше они были помолвлены. Мужчина ушел на промысел, а женщина в это время обручилась с другим. И неважно, несешь ли ты пакет с шерстяными носками или таинственный сверток, в котором, если его потрясти, что-то позвякивает — такое поручение во всех случаях связано с немалым риском, — важно, чтобы сверток попал по назначению, прежде чем про него разнюхают шпионы. Ведь если это произойдет, не только никто больше не будет доверять посланцу, но и из этих тайных сношений может ничего не получиться: примирение парочки сорвется, у мужчины появится новый косяк сельди, а женщину между тем уведет другой корабль. Шпионов же в Рёйвархёбне хватает. Они замаскированы под матросов и рулевых, а потому нужно держать ухо востро со всеми, кто встречается на берегу. Вон посмеиваются, глядя на него, рабочие с жиротопни: не иначе как они о чем-то догадались. И женщины на разделочной площадке, забыв про работу, начинают при его приближении шушукаться. Остается только взять ноги в руки и пуститься наутек под всеми этими взглядами. Когда Лои вошел в кухню к Лёйвей, там сидело двое незнакомых мужчин. Лёйвей улыбнулась ему: — А, наш морячок пришел! Что скажешь хорошего? — Все прекрасно… — Ты за своими штанами? — Да… И еще… мне нужно поговорить с тобой… — Пойдем в комнату, — пригласила она, распахивая дверь. — Как? Ты уходишь? — возмутился один из мужчин. — Нет-нет, я на минутку, — сказала она, затворяя за собой дверь. Лои вытащил из-под фуфайки сверток: — Это от Ауси… Лёйвей присела со свертком на кровать. На лице ее появилось какое-то странное выражение. Она молча разглядывала пакет. Как быть, если она вдруг спросит, завел ли он зубную щетку? Можно, конечно, соврать, что щетка на «Слейпнире» и что пасту он тоже купил… Засунув в рот палец, Лои принялся непроизвольно тереть зубы. Лёйвей обеими руками притянула Лои к себе, усадила на колени и, как вчера, обняла его: — Спасибо тебе, малыш… В первую минуту ему стало неловко, оттого что его обнимают да еще укачивают, словно грудного младенца. Но мало-помалу он перестал стесняться и ощутил безмятежный покой. Грубоватые моряки отступили на задний план, и ему вспомнились ласковые материнские руки. Он чувствовал на щеке теплое дыхание Лёйвей. — Милый наш морячок, — прошептала она, — возвращайся скорее домой, пока ты еще не стал взрослым. — Почему? — Иногда этот переход дается очень трудно, и хорошо иметь рядом людей, которые тебя понимают. — Какой переход? — От ребенка к взрослому. В одно прекрасное утро человек просыпается и вдруг обнаруживает, что за ночь все изменилось. Он сделался взрослым. Все его прежние слова и поступки приобретают теперь иную окраску, старые представления о мире больше не годятся. Он стремится начать новую жизнь, отбросить от себя прошлое. То, что было хорошо вчера, сегодня уже не подходит. Так было со мной. Я повзрослела в один день. И без колебаний отказалась от прежней мечты. Выбрала новую судьбу — как мне казалось, более подходящую для взрослой женщины, которой я стала. — А потом? — Потом я убедилась, что старыми мечтами не бросаются. Если человек однажды отрекается от своей мечты, ему уже никогда не обрести ее вновь. Какое-то время Лои и Лёйвей сидели молча, погруженные каждый в свои мысли, потом он встал и начал прощаться. Лёйвей вытащила из тумбочки лист бумаги. — Подожди секунду. Она написала на листке несколько строк. Лои стоял посреди комнаты и смотрел на нее. — Пожалуйста, передай это Ауси. — Хорошо… А ты не хочешь открыть сверток? — Не сейчас. Я припрячу его до вечера. На прощание она поцеловала Лои в щеку.
По дороге на судно ему опять пришлось иметь дело с невидимыми шпионами и убийцами, которые подстерегали его повсюду: за штабелями бочек, под причалом, даже на крышах домов. Кое-кто из них был вооружен пистолетом, и только очень отважный гонец мог невредимым пробраться сквозь град пуль, сыпавшихся вокруг. — Я принес тебе письмо, — сказал Лои, отозвав Ауси в сторонку. — Спасибо, дружок. — Мы еще не разгрузились, не пора отчаливать? — Нет, разгрузка движется медленно. Кстати, скоро сюда придет с полным грузом «Морская волна». Может, успеешь до выхода в море повидаться с Херманном. Это была приятная новость. Лои не видел брата с тех пор, как они последний раз заходили в Дальвик. И хотя «Морской волне» тоже достался хороший улов, мальчика это сейчас не волновало: «Слейпнир» все равно опередил ее. Лои неторопливо прошел к дальнему причалу и сел на связку сетей, приготовленных для починки. Тут только он вспомнил про брюки, которые Лёйвей собиралась для него выстирать. Что теперь делать? Снова бежать к Лёйвей и признаваться, что он забыл штаны? Пожалуй, можно это отложить до следующего захода в Рёйвархёбн, решил Лои. На нем ведь совершенно чистые брюки, несколько недель он вполне ими обойдется. Лои горделиво стоял на пирсе, когда пришвартовывалась «Морская волна», от носа до кормы заваленная сельдью. Херманн позвал Лои к себе в кубрик. — Надо поговорить, — сказал он брату. Этого-то Лои больше всего и боялся. Теперь Херманн наверняка отошлет его на попутной машине домой. Он, мол, и так слишком долго путешествует, мать вся извелась, да и команде «Слейпнира» он, конечно, в тягость: промысел сельди — не детское занятие… Лои мгновенно придумал, как защищаться. Лои Кристинссон, скажет он Херманну, если тот будет настаивать на его возвращении, нанялся судовым матросом на все лето и ни в коем случае не может оставить «Слейпнир» без приказа капитана. С побелевшим от волнения лицом Лои сел за стол в кубрике. — Вы в один замет столько сельди взяли? — спросил он. Херманн открыл шкаф, вытащил белую коробку: — У меня тут для тебя посылочка от Деда Мороза. Подарок на день рождения. Он поставил коробку перед Лои. — Подарок ко дню рождения? Но мне же… — Ладно… Может, лучше откроешь? Дрожащими руками Лои развязал бечеву и осторожно приподнял крышку. Кровь прилила у него к лицу. В памяти отчетливо всплыли бесчисленные картинки из прошлого: красный грузовик на одеяле, который он увидел, проснувшись и вспомнив, что сегодня ему исполняется пять лет; зеленая удочка и вся рыба, которую он на нее поймал; лыжи на рождество, заводная моторка, пистолет с пистонами и, наконец, «Оладья»… Все эти приятные воспоминания были связаны с Херманном. Но они меркли перед тем, что лежало в коробке. — Где ты их нашел? — чуть слышно проговорил Лои. — На распродаже в Акюрейри. Примерить не хочешь? Лои погладил грязными руками красную резину. — Красивые, правда? Просто загляденье… — Хватит валандаться, — сказал Херманн, вытаскивая бахилы из коробки. — Снимай обувку! Никогда еще Лои не разувался так быстро. Через минуту он уже стоял посреди кубрика в бахилах с неподвернутыми голенищами. Это было великое событие, акт посвящения в рыбаки. Теперь он мог, как другие матросы, с важным видом пройтись по сельдяному складу в неподвернутых бахилах, задерживаясь возле работающих девушек и справляясь о том, много ли они засолили. А потом, похвалив их за усердие, идти восвояси. Он больше не был шкетом в заплатанных коротких сапожках, который все время дрожит, как бы не зачерпнуть в них воды и не промочить ноги. Он стал заправским рыбаком, который может ходить чуть не по пояс в воде, а ноги у него при этом останутся сухими. Лои сразу почувствовал себя гораздо увереннее. Теперь у него было все, что нужно для самоутверждения. Он расхаживал по кубрику, надавливая пальцем на резину, чтобы она скрипела. — Здоровская вещь! — Наверное, спасибо не мешает сказать? — напомнил Херманн. Лои бросился брату на шею и расцеловал его. — Я, конечно, понимаю, бахилы тебе совершенно ни к чему… — Очень даже к чему! — Вот и прекрасно. Вообще-то я думал, что тебе больше хочется в подарок хорошую книжку… — Книжку? Нет, мне как раз нужны бахилы. — Может, снимешь их и положишь в коробку? — Нет, я останусь в них. — Лои запихнул в коробку свои старые, облепленные чешуей сапоги. — По крайней мере отверни голенища! — Не надо, мне так больше нравится. Замечательные бахилы! В кубрик вошел Рагги, сын Тоуты из Дальвика. Этот жизнерадостный молодой человек был капитаном «Морской волны». Поздоровавшись с Лои, Рагги похвалил обновку и приступил к мальчику с расспросами о том, как ему нравится на промысле. — Очень нравится! — отвечал Лои, не сводя глаз с бахил. — Ауси мне говорил, что хорошими уловами они обязаны Лои, — обратился Рагги к Херманну. — Капитан от него в восторге… Может, будущим летом его отпустят со мной, чтобы и у нас дела наконец пошли на лад? Хочешь к нам, Лои? — Не знаю. Вдруг меня снова позовет Паульми?.. Они рассмеялись. — Ну, Лои, тебе пора на «Слейпнир». Разгрузка, наверное, уже заканчивается, — сказал Херманн. — Думаю, мы с тобой скоро опять увидимся. — Я тоже так надеюсь. — Ты все-таки будь поосторожнее, братишка. Береги себя. Лои сошел на причал и, зажав коробку с сапогами под мышкой, улыбаясь,направился в сторону жиротопни. — «Скачем, скачем быстро…»[18] — скандировал он в такт скрипящим при каждом шаге бахилам. Вскоре он уже стоял на носу «Слейпнира» в новых бахилах с неподвернутыми голенищами и усердно плевал за борт. Дул свежий северный ветер, на море поднялось волнение. — Мюнди, какую обещают погоду? Мюнди завертывал швартов за кнехт. Выпрямившись во весь рост, он посмотрел на небо. — Да обещают вроде неплохую… Только мне сегодня приснилась моя старая матушка, а это, скорее всего, к шторму. Когда «Слейпнир» вышел из бухты, волнение усилилось. Однако новоиспеченный владелец бахил не замечал обдававших его фонтанов брызг и на радостях продолжал с важным видом стоять у форштевня. — Ты что, решил до костей промокнуть, чертенок этакий? — закричал кок, выскакивая из рулевой рубки. Эти слова вернули Лои к действительности. И правда, нельзя же стоять там до скончания века, как бы ему этого ни хотелось. Впрочем, бахилы в деле он уже проверил, и теперь можно было пройти мимо кока в рулевую рубку.
Глава пятнадцатая
После двух суток птичьего концерта, который они вынуждены были слушать у полуострова Лаунганес, Лои понял, что ожидание разгрузки в порту — цветочки по сравнению со штормом. Лаунганесский хор пернатых тянет свою нескончаемую песню, а ветер аккомпанирует ему то в мажоре, то в миноре, словно подделываясь под широкий диапазон голосов хористов. Ни днем ни ночью не умолкает месса над рыбачьей шхуной, укрывшейся под защитой черных утесов в ожидании, пока уляжется непогода. Выйдя из Рёйвархёбна, они уже через несколько часов трудного пути должны были повернуть к Лаунганесу. Капитан приказал отдать якорь, и с тех пор они загорали здесь, слушая сводки погоды.
Команда на чем свет стоит ругала Паульми за то, что он держит их тут отрезанными от всего мира, а не повел «Слейпнир» в какой-нибудь порт: и в Рёйвархёбне, и в Вопнафьордюре по случаю вынужденного пребывания на берегу для рыбаков устраивали праздник.
Время тянулось невыносимо медленно, и, когда спать было уже невмоготу, матросы садились играть в карты. Некоторое разнообразие в их жизнь вносило радио. Самой большой популярностью пользовались такие передачи, как прогноз погоды, последние известия, программа для моряков и… «Детский час».
Многие члены экипажа были в дурном расположении духа, и Лои предпочитал не мозолить им глаза. Почти все время он проводил на палубе с Гюнни и Лейфи, которые увлеченно рыбачили, отрываясь от своих лесок только для того, чтобы перекусить или выпить кофе.
С тех пор как «Слейпнир» покинул Рёйвархёбн, кок прожужжал Лои уши о том, что непогоду навлекли его новые бахилы. Если первый замет окажется неудачным, самое правильное будет бросить их за борт. Бахилы явно невезучие, они неугодны властелину погоды и отпугивают сельдь.
В тот вечер по радио передавали сводку о ходе промысла. Рудольф записывал, сколько какое судно сдало рыбы. Когда очередь дошла до «Слейпнира», Лои с досады хватил кулаком по столу: в сводке не учли их последний улов.
Начинало смеркаться. Рудольф держал вахту в рулевой рубке. Он тупо глядел на маяк, прорезавший промозглый воздух желтыми пучками света. Изредка мелькали огни судов, огибавших мыс Фонтюр. Стрекот осветительной установки вместе с гомоном птиц и завываниями бури сливался в мощную какофонию, которую этот оркестр исполнял без дирижера.
— Судя по всему, ветер стихать не собирается, — сказал Рудольф, когда в рубку вошел Лои.
— Ужас какой-то! — простонал Лои, подворачивая голенища бахил. — И часто бури длятся так подолгу?
— Часто. К концу лета приходится иногда по нескольку дней стоять в укрытии.
— Тогда лучше пережидать непогоду в порту. Были бы мы сейчас в Рёйвархёбне… Там вчера показывали фильм про ковбоев.
— Тут уж ничего не попишешь. Удовольствия берега не для тех, кто вышел на промысел. Я, например, думаю, что коку сейчас меньше всего хочется быть у Лаунганеса.
— Почему?
— Его жена ждет ребенка, и в последнее время она плохо себя чувствовала. Ясно, что он предпочел бы сейчас находиться рядом с ней. Каждого из нас, бывает, тянет на берег. А ты что, никогда не тоскуешь по дому?
— Нет…
— Значит, ты не похож на других, — улыбнулся Рудольф.
Время уже перевалило за полночь, и все, кроме них, давно спали.
— Скажи, Рудольф, почему тебя называют Купцом? — вдруг спросил Лои.
— Потому что моя фамилия Кауфман, а это по-немецки значит «купец». Я ведь родился в Германии.
— Зачем же ты приехал сюда? Разве в Германии не лучше?
— Это как посмотреть.
— Нет, правда. Почему ты приехал в Исландию?
— Долгая история. Мне пришлось бежать с родины и…
— Бежать?
— Да, мы с матерью приехали сюда во время войны. Сначала жили на берегу Фаускрудс-фьорда.
— А отец тоже был с вами?
Рудольф немного помолчал.
— Мой отец погиб. Однажды вечером к нам пришли какие-то люди и забрали его. Сказали, что ведут на допрос в полицейский участок. Больше мы его не видели.
— Сколько тебе было лет?
— Шел двадцатый.
Трудно было представить себе, что обыкновенный исландский рыбак, пережидающий бурю у Лаунганеса, родился и вырос в Германии.
— Его забрали солдаты?
— Да, из каких-то особых частей… Вроде тех, что стоят на военной базе вон там, у горы Хейдарфьядль, — указал Рудольф на берег.
— Разве там есть военные?
— Да, только сейчас базы из-за тумана не видно. Есть еще одна база, на юго-западе Исландии, в Кеблавике.
— А почему у нас иностранные солдаты, если нет войны?
— Вот именно. Такой вопрос задают очень многие. Но нам говорят, что они охраняют нас от нападения других солдат.
— А это самые настоящие солдаты… с винтовками и всем, что полагается?
— Да.
— Немецкие?
— Нет, американские.
— И они останутся тут навсегда?
— Мы надеемся, что скоро они уйдут.
— Я тоже надеюсь!
Лои не стал больше расспрашивать Рудольфа про войну. Он слишком хорошо знал, что такое потерять отца.
В эту ночь он долго не спал, думая о Рудольфе. Должно быть, очень тяжело видеть, как твоего отца уводят незнакомые люди. И никогда больше не встретиться с ним. Впервые в жизни Лои показалось, что его судьба еще не самая незавидная: если твой отец утонул, по крайней мере, известно, где он.
Лои стало жутко оттого, что где-то совсем неподалеку ходят чужеземные солдаты с винтовками.
К утру буря начала стихать. Днем Паульми приказал поднять якорь, и судно взяло курс к рыболовной банке. «Слейпнир» огибал мыс Фонтюр, когда Гюнни сказал: теперь Лои нужно сделать то, что делают все моряки, впервые проплывающие у Лаунганеса. — Что же это? — Подняться на палубу и десять раз стукнуться головой о фок-мачту. — Выдумываешь! — Истинная правда, — серьезно подтвердил Лейфи. — Так поступают все моряки, иначе им после смерти не перебраться через реку у ворот загробного царства. Гюнни сгреб Лои в охапку и уже приготовился тащить его наверх. — Чего с ним церемониться? Поможем парню, и все. Лои отбивался руками и ногами, но Гюнни не давал ему вырваться. От собственного бессилия Лои так разозлился, что даже заплакал. Конни схватил Гюнни за руку: — Прекрати сейчас же, черт тебя подери! Тоже мне, молодец среди овец, набросился на беззащитного мальчишку! Гюнни улыбнулся, но видно было, что ему не понравилось вмешательство Конни. — Чего разошелся? Уж и подшутить над человеком нельзя? Конни пропустил его слова мимо ушей. Он повернулся к стоявшему у плиты Лои, который все еще плакал, и погладил его по голове. — Не реви, Лои, не доставляй ему такого удовольствия. Но Лои отвернулся от Конни и, выскочив из кубрика, поднялся на палубу. Там он сразу же прошел на корму. Лои сквозь слезы смотрел на берег. Убежать бы сейчас куда глаза глядят, лишь бы подальше от Гюнни и «Слейпнира». Хлопнула дверь рубки, и Лои поспешил вытереть слезы. Свесившись через леерное ограждение, он смотрел, как бурлит вода в кильватере судна. На плечо ему опустилась большая тяжелая рука. Это был Паульми. — Что с тобой, Лои? Почему ты плачешь? — Ничего… — Тебя кто-нибудь обидел? — Да нет, все в порядке… Лои уже перестал плакать, но, не выдержав проницательного взгляда Паульми, отвел глаза. — Не унывай, дружок, — скороговоркой произнес капитан. — А с ними я… И он торопливым шагом направился в кубрик. Теперь для «Слейпнира» наступил новый период — рыбаков преследовало то, что они называли проклятой невезухой. Погода день за днем стояла пасмурная, сельди нигде не было видно. Суда разбрелись по всему морю, и время от времени какому-нибудь из них — только не «Слейпниру» — удавалось сделать замет. Забираясь в койки, команда последними словами честила и погоду и сельдь. Матросы настолько извелись, что не могли даже играть. Часы тянулись за часами, дни за днями. Рыбаки кружили по бескрайним морским просторам, сутками не выключая эхолота, однако рыба упорно не попадалась. В Лоин день рождения им для разнообразия встретился косяк. Объявили аврал, но не успели завести невод наполовину, как сельдь ушла. Им не досталось и крохотной медузы. По поводу дня рождения кок разрешил Лои заказать, что бы ему хотелось получить на обед. Тот выбрал сосиски и скир. — И это ты называешь плотным обедом, пропади все пропадом? — возмутился Лейфи, когда на стол были поданы сосиски. — Закрой пасть и больше не открывай! — отпарировал кок. — Вот еще потатчик нашелся! — презрительно бросил Лейфи. Когда на столе появился заказанный новорожденным скир, Конни долго держал во рту первую ложку и жевал губами, задумчиво глядя в миску. — В чем дело? — спросил кок, готовый броситься на защиту и этого кушанья. — Ни в чем, просто я думаю, откуда этот скир, где его сделали. Конни считал скир одним из самых изысканных блюд на свете. Он с благоговением отправлял в рот каждую ложку этого чисто исландского кушанья, долго смаковал его и все гадал, где же приготовили такой скир. Он был ценителем этого молочного продукта, который известен лишь в холодной Исландии и для которого нет специального слова в языках других стран. — Он из Акюрейри? — поинтересовался Конни, вопросительно глядя на кока. — Нет. — Но и не с восточного побережья, для этого он кисловат. Конни отправил в рот еще ложку скира, пытаясь все-таки распробовать его. — Это почти невероятно, но остается предположить, что он приготовлен в Сельфоссе. Угадал? — Не знаю. Но он откуда-то с юга, это точно. Хотя купил я его в Рёйвархёбне. — Ага, — сказал Конни, — теперь мне все ясно. Этот скир — уроженец Флоуи. Молоко на «Слейпнире» берегли, в бидоне его было на донышке, поэтому скир команда ела со сгущенным молоком. После обеда Конни достал из-под подушки небольшой сверток и протянул Лои: — Вот тебе, Божья Рыбка, книга — мой подарок ко дню рождения. Лои сказал спасибо и попытался изобразить на лице радость. — Думаю, мама будет довольна, если ты вернешься домой, выучившись как следует читать, а? — сказал Конни. — Да, конечно, — пробормотал Лои, перелистывая книгу. — Ты уж в будущем году постарайся ради нас стать лучшим в классе по чтению, — сказал Гюнни. Они с Лои помирились и снова были добрыми друзьями. — Хорошо, постараюсь… Из книг Лои любил читать только «Морской ежегодник». Там приводились данные обо всех исландских судах: их водоизмещение, мощность двигателя, где и когда они были построены и тому подобное. А что еще ценного можно узнать в книгах? Лои трясло от одного вида печатных изданий. И началось это, как только он пошел в школу, вернее, когда он проучился несколько дней. В первый же день занятий учитель дал классу домашнее задание по письму. На одной строчке он велел написать букву «И», отделяя буквы друг от друга черточками, на следующей — букву «Е», а на третьей — букву «О». Так нужно было заполнить две страницы. Домой Лои пришел с самыми благими намерениями. Если он хочет стать первым учеником в классе — а он этого очень хотел, — нужно написать букв больше всех. Чем больше он напишет букв, чем больше вложит труда, тем довольнее будет учитель. Он корпел над двумя страницами целый день, стараясь ставить буквы как можно ближе друг к другу, делать черточки как можно короче, чтобы букв уместилось побольше. Учитель собрал тетради, и следующие два дня Лои провел в напряженном ожидании. Он был уверен, что ни один человек в классе не вложил в домашнее задание столько труда, сколько он. Теперь он сразу же отличится. Наконец настал день раздачи тетрадей. Положив их перед собой, учитель сказал, что одни справились с заданием хорошо, а другие — плохо. — Я хочу вам показать две тетради, — сказал он, поднимая перед классом две раскрытые тетрадки. — Вот здесь видно, как следует выполнять задание, а здесь — как не следует. В одной из тетрадей буковки были выведены очень аккуратно и стояли по нескольку штук на строчке. А на страницах второй было черным-черно от букв — настолько впритык друг к другу они лепились. На примере этой тетради нужно было учиться, как писать не следует. С тех пор Лои возненавидел буквы — и письменные, и печатные, так что чтение было для него сущей мукой.
На промысле дни не отличались разнообразием. Круглые сутки рыбаки были заняты поиском сельди, но несколько заметов, которые они сделали, прошли впустую. Экипаж охватило чувство безысходности, кое-кто поговаривал уже о том, чтобы кончать это бессмысленное времяпрепровождение и брать курс домой: видимо, рассчитывать этим летом на улов не приходится. Даже кок утратил свойственный ему оптимизм и пребывал в унынии — провиант кончался, молочный бидон давно опустел, запасы воды тоже были на исходе. Лои уже несколько дней не надевал своих бахил. Всякий раз, когда он попадался в них на глаза коку, тот свирепел и грозился выбросить эту дрянь за борт. Ведь ясно же как божий день, что в их невезении с самого Рёйвархёбна виновата эта обновка. Впервые за все время Лои затосковал. Ему вспомнились мамины слова о том, что день за днем болтаться в море, не видя земли, — занятие совсем не веселое. Откуда ей было это знать, ведь она никогда в жизни не выходила на промысел? Разве что отец рассказывал?.. Члены экипажа стали раздражительными и ссорились из-за каждого пустяка, на который в другое время не обратили бы внимания. Моторист Йоун взъелся на Ауси из-за какого-то блока, который, как он утверждал, пора было менять. Они так громко переругивались в рулевой рубке, что на шум прибежал Паульми. Только тогда они прекратили перебранку, и Ауси, хлопнув дверью, ушел в каюту. Сельдь переместилась к югу. Когда Лои вместе с Паульми последний раз рассматривал морскую карту, «Слейпнир» находился у впадины Сейдисфьярдардьюп. То одно, то другое судно сообщало о найденном косяке, но всегда в стороне от того места, где была в это время их шхуна. Им же оставалось лишь продолжать свою изнурительную погоню за сельдью. После очередного неудачного замета Лои наконец решился. Спустившись в каюту, он натянул бахилы. Может, больше и не придется их надевать?.. Если в следующую тоню невод будет опять пустой, он бросит бахилы за борт. Лои готов был на что угодно, только бы снять висевшее над «Слейпниром» проклятие, избавить экипаж от невезухи. Им уже больше недели не давалась в руки ни одна селедка. Он убедил себя в том, что прекрасно проживет и без бахил.
Глава шестнадцатая
Лои сидел за штурманским столом, листая «Морской ежегодник», когда двигатель пустили на полный ход и судно резко свернуло вправо. — Приготовиться! Сомнений не было: «Слейпнир» напал на косяк! Лои отбросил книгу и помчался в каюту надевать бахилы. Когда он чуть погодя появился на палубе, матросы уже пересели в шлюпку и приготовились к замету. Никакого толку, конечно, опять не будет. Но, раз уж они вышли на промысел, нужно заметывать: как говорится, попытка не пытка. Лои залез на крышу рубки. Прямо по носу виднелся довольно большой косяк сельди. Птиц над косяком было непривычно мало, вокруг парило лишь несколько крачек, которые то и дело ныряли в темное пятно. Это был хороший признак: если крачки ныряют в косяк, значит, сельди много. Длиннохвостая крачка — прекрасный рыболов, на нее можно положиться. Зеркальная гладь моря была подернута туманной дымкой. Судов поблизости не появлялось, все как будто складывалось неплохо. Если им удастся взять этот косяк, будет полный трюм, а может, и больше. Подойдя на среднем ходу ближе, «Слейпнир» стал прибавлять обороты. Лои сжал кулаки и выругался про себя. Зачем так делать? Только распугают сельдь, и опять ни черта не получится. Судно подошло совсем близко к косяку, теперь в любую минуту могла прозвучать команда к замету. Лои обеими руками закрыл глаза. — Пошел! — приказал Паульми, давая полный ход. Ничего не выйдет, думал Лои. Идущий косяк нельзя заметывать на полном ходу, сколько раз уже было доказано. К косяку нужно подкрадываться, а не пытаться взять его нахрапом… Грохотал мотор, стучали грузила на нижней подборе, которую выбрасывали в воду; шум был такой, что Лои не сомневался: их снова ждет неудача. Как пить дать — вытащат пустыря. Скорее всего, это их последний замет перед возвращением в порт: на судне не осталось никакой еды, а Мюнди утверждает, что погода вот-вот испортится. На море уже появилась легкая зыбь. Но пока что сельдь держалась в пределах невода. Лои от волнения грыз ногти. — Только бы не ушла, — бормотал он, — только бы не ушла в глубину, дала замкнуть круг и стянуть невод… Во время вымета оказалось, что судно идет прямо на косяк. Это было равносильно самоубийству. — Проклятый кэп! Стоявшие на баке матросы вытянули вперед руки, словно пытаясь отклонить «Слейпнир» от косяка, но Паульми точно не замечал этого. — Упустит, как позавчера, — сокрушенно покачал головой Лои. — Что взять с людей, которые при виде идущей сельди шалеют и заметывают на авось? Круг на этот раз получился слишком большой. Когда невод выметали ровно наполовину, конечный буй был еще далеко впереди. И тут сельдь вдруг исчезла. Словно невидимая рука прошлась по водной поверхности — в пределах круга не стало видно ни одной рыбы. Несколько сельдей выскочило из воды по левому борту. Лои презрительно усмехнулся. Ну конечно, теперь все потеряно. Придется им сегодня возвращаться на берег с пустыми руками. И тогда плакали его бахилы… Тем не менее какая-то надежда еще теплилась. Нельзя объявлять замет неудавшимся, пока сливная часть не подтянута к борту и не выбраны последние сажени кошелька. Несколько селедок всегда могут притаиться в крыльях невода, а этого достаточно, чтобы не говорить о пустыре: если в невод попалась хоть одна рыбешка, кошелек не пустой. Когда был выброшен последний поплавок, до буя оставалось еще саженей двадцать; пришлось срочно травить трос. Это вызывало новый поток проклятий. Слишком на много не замкнулся круг. Если раньше еще можно было надеяться, что сельдь не ушла, теперь-то она наверняка уйдет под тросом. Такого несуразного замета не было за всю путину. Конечно, нужно было заводить невод медленнее и не делать слишком большого круга. А так заметывают только те, кто не в себе или ничего не смыслит в сельди. Дойдя до буя, «Слейпнир» дал полный, назад, и из его трубы вырвался столб черного дыма. Матросы подскочили к лебедке и принялись торопливо стягивать невод. Конни с Рудольфом стояли в шлюпке и изо всех сил тащили бежной трос. Важно было как можно скорее подтянуть его обратно. До Лои донесся стук двери, распахнутой Паульми: тот велел матросам в шлюпке пошевеливаться — как будто до сих пор они не работали, а прохлаждались. Сам он оголтело дергал ручку машинного телеграфа, давая то полный вперед, то полный назад. «Совсем Паульми спятил, — подумал Лои. — Ведет себя, как будто сельдь не ушла, а все еще в неводе. Лучше бы он, черт его подери, не заметывал на полном ходу. Подкрался бы к косяку, как делал это раньше, тогда, глядишь, что-нибудь и получилось бы. Наверное, кэп действительно не в себе — как говорят ребята, вышел из формы, и теперь им не видать сельди как собственных ушей». Но вот снова раздался крик Паульми: на этот раз он приказал забрасывать приманку. У Лои мелькнула искра надежды. Едва ли кэп велел бы бросать приманку, если б твердо не рассчитывал на сельдь… Не станет же он приманивать несуществующую рыбу… Это было бы слишком глупо. И все-таки, скорее всего, в неводе пусто, не попалось ни одной рыбешки. — Подтянуть клячи! — крикнул Паульми и закрыл дверь рубки. Лои вспомнил историю про капитана, который во время промысла сошел с ума, потому что ему пришлось — слишком долго гоняться за сельдью. Он больше суток продержал команду в аврале, вдоль и поперек прочесывая море. Наконец моторист не выдержал, бросился на капитана и привязал его к грот-мачте. После этого случая капитана списали на берег. Может, и Паульми слишком долго гонялся за сельдью? Когда кошелькование было закончено, конец троса привязали к форштевню. А этого, как знал Лои, никогда не делали при пустом кошельке. Значит, кэп все-таки не спятил… Судно на полном ходу подали назад, вокруг взметнулись гейзеры пены. Нет, это без толку, напрасная трата сил, снова подумал Лои. Посреди этой суматохи его вдруг охватило безразличие. Он продолжал наблюдать за происходящим, но равнодушно, уверенный, что косяк ускользнул давным-давно, еще когда судно пошло прямо на него. Лои ведь сам видел, как сельдь скакала в стороне от невода и смеялась над незадачливыми рыбаками. Опять они ничего не поймают, и трюм так и останется пустым. Досадно возвращаться в порт с таким никудышным уловом: у них едва наберется бочек сто сельди… Если на Лоины бахилы и налипло немного чешуи, то именно в тот раз, когда они взяли эту малость — иначе бахилы до сих пор были бы неприлично чистые. Кок стоял в проеме кубрика, посасывая трубку. Лои отказывался понимать, как этот человек может сохранять спокойствие. Для него самого мир находился на краю гибели. Лои был не в силах выносить это безрыбье, эти сплошные неудачи… У него в жизни больше не будет ни одной радостной минуты. Каждое слово, каждая фраза будут сначала отдаваться эхом в пустом трюме и только потом звучать у него в ушах. И так все время, во сне и наяву. С этого дня жизнь его будет лишь отзвуком пустоты, а его убеждения — основываться на том, что косяки сельди неуловимы, что все всегда оканчивается неудачей. После этого рокового замета ему уже не быть прежним. Лои представил себе порожний «Слейпнир» в гавани рядом со множеством тяжело груженных судов. К горлу мальчика подступил комок. Какой интерес он раньше находил в этом промысле? Он принялся подворачивать голенища бахил. Теперь им прямая дорога за борт… Со своего первого выхода в море Лои страшно завидовал матросам в рыбацких бахилах с налипшей на них селедочной чешуей. Чтобы принадлежать к избранным, мало было иметь бахилы. Нужно еще, чтобы на них налипло побольше чешуи. Но этого ему, видно, не дождаться, вряд ли он сумеет еще хоть раз надеть их — при таком-то капитане, который ведет себя, словно никогда в жизни не имел дела с сельдью. Это из-за него Лоины бахилы остались такими чистыми. С крыши рубки было видно, что кошелькование закончено. Стяжной трос смотали. Матросы, стоявшие на баке, теперь перескочили в шлюпку и надели непромокаемые робы. По привычке Лои оглядел каждый поплавок, слабо надеясь заметить в воде какое-нибудь движение, но ничего не обнаружил. Невод лежал у самого борта, в нем плавало только несколько медуз. Лои уже не однажды первым замечал попавшую в кошелек сельдь. И обычно в крыльях невода. Вот и теперь он пристально вглядывался в воду, пытаясь проникнуть взглядом как можно глубже. И вдруг возле одного из поплавков как будто что-то зашевелилось. Неужели… или у него просто разыгралась фантазия?.. Сердце, которое чуть было совсем не остановилось, внезапно забилось учащенно. Щеки Лои раскраснелись. Он хлопал глазами. Вот это да! Неужели сельдь все-таки не ускользнула?! — Папочка, пожалуйста, сделай так, чтоб она не ушла… Только в этот раз… Пускай мы потом не поймаем ни одной рыбки, только бы сейчас она была в неводе. Папочка, дорогой, сделай это для меня… Если ты мне поможешь, я больше никогда не буду таскать чернослив у кока… Я буду молиться за всех несчастных, как мне велела перед смертью бабушка… Сделай, чтобы сельдь не ушла. Один-единственный раз… Чтоб набралось хотя бы бочек сто… Не успел он договорить последние слова своей молитвы, как чудо свершилось. Из крыла невода выпрыгнула не одна, а целых две селедки. Попалась! — завопил Лои, ударяя в ладоши. — Вон там, в неводе плеснули две рыбины! Ребята в шлюпке расхохотались, а кок вынул трубку изо рта. — Ну что ж, — сказал он Лои, — на этот раз бахилы остались при тебе. Уже подняли на борт стяжные кольца, так что сельди было не ускользнуть. Внутри кошелька стало заметно копошение, вскоре сельдь забурлила и пошла… но пошла в пределах невода. С шлюпки грянуло «ура». — Все-таки наш кэп здорово провел замет, — чуть слышно проговорил Лои. — Пожалуй, это один из лучших заметов за всю путину… Вот выбрали несколько саженей невода, и показались запутавшиеся в ячейках первые сельди. Невод как следует тряханули, и рыба ссыпалась обратно в сливную часть. Снова отвернув голенища, Лои помчался на бак, где Йоун нанизывал на кронштейн кольца. Улов обещал быть богатым: сельдь кишела и в крыльях, и в середине невода. Сливная часть постепенно делалась все тяжелее и тяжелее; ребята дружно налегали на невод, и шлюпка все больше кренилась на один борт. Лои, стоя на носу, следил за тем, чтобы сельдь не уходила возле поводков. — Только бы кошель не перевернулся! — крикнул Лои Йоуну. — Как думаешь, сколько тут? — Да трудно сказать… Бочек триста будет. Может, и больше… Раз уж Йоун рассчитывал на триста бочек, стало быть, их было добрых шестьсот. А это значит — полный трюм. Это значит, будет и чешуя на бахилах, будет глубоко осевшее под тяжестью улова судно, будет жиротопня, а если повезет, и засолочная площадка.Идем сдавать мы сельдь.
Куда же мы идем?
Кто в Дальвик, кто в Дагвердарейри…
Когда была выбрана большая часть невода, стало очевидно, что улов им достался отменный, самый богатый за эту путину. Поплавки снова всплыли наверх, теперь невод уже не грозил перевернуться. Впрочем, сельдь еще могла порвать невод, а тогда все остальное будет уже неважно. Матросы работали как одержимые. — Раз-два — взяли! Еще — взяли! — по очереди громко кричали они, изо всех сил таща невод, в котором продолжала бурлить сельдь. Окликнув Лои, Паульми велел ему занять место на палубе. Об этом ему можно было не напоминать. С тех пор как Лои бросился к иллюминатору, он на время выливки всегда становился в проходе по левому борту. Это была его территория, на которую не должен был посягать никто другой. Проверив, закрыт ли иллюминатор, он занял свое место в проходе. Выборка невода была уже закончена, за бортом оставалась только сливная часть. Сельдь в неводе сверкала и переливалась, вода вокруг всего судна блестела от чешуи. Туман, как заметил теперь Лои, понемногу рассеялся, зато волнение на море усилилось. По небу наперегонки неслись тяжелые свинцовые тучи, они отпихивали одна другую, словно каждой во что бы то ни стало хотелось быть первой. Нужно было поскорее, пока не собралась буря, приступать к выливке. Когда закончили подсушку улова, в кишащую селедочную массу воткнули длинный багор, чтобы посмотреть, на сколько он уйдет в глубину. Багор не достал до дна невода. Такого в эту путину еще не бывало. Значит, они будут с полным грузом!
Лои разрешили спуститься в шлюпку и вместе с другими матросами встать на край невода, чтобы не упустить его. Все были как нельзя более довольны уловом. Кто-то нюхал табак, кто-то полез под робу за пачкой сигарет.
Лои передал команде слышанный им разговор капитана с берегом (тот просил место под разгрузку в Эскифьордюре):
— Мы идем с полным грузом, сказал кэп!
Магнус бросил каплер в рыбную массу, и его подняли, до отказа заполненный бьющейся сельдью.
Какое это невыразимое блаженство — стоять в шлюпке бок о бок с заправскими рыбаками, в собственных бахилах, и смотреть, как оседает судно после каждого нового каплера сельди, и видеть, что рыба в неводе не убывает, сколько бы из него ни отливали, и знать, что очень скоро они войдут в порт на тяжело груженном судне! Чего еще можно желать?
Когда трюм заполнился, Лои помогли перелезть обратно на «Слейпнир» — началась выливка на палубу. Теперь нужно было занять свой пост и глядеть в оба.
Море тем временем разыгрывалось, ветер крепчал. Ауси с веревкой от каплера стоял возле рулевой рубки, а Паульми находился в самой рубке, стараясь держать судно в наиболее удобном для выливки положении.
Вот заполнилась средняя палуба, и сельдь пустили по проходам.
Наконец-то Лои мог хоть по уши вымазаться в своей ненаглядной чешуе. Он очень гордился своим поручением: следить за выливкой по левому борту. Сельди на этот раз загружали видимо-невидимо.
Лои уминал сельдяную массу, как сено на сеновале, в надежде освободить местечко для нескольких лишних селедок; он сплевывал за борт и проклинал разгулявшуюся непогоду.
Вскоре палуба была сплошь покрыта толстым слоем сельди, кое-где рыба начала уже переваливаться через фальшборт.
А в неводе сельди оставалось еще порядком. Было ясно, что весь улов на судне ни за что не поместится.
По мере того как погода портилась, команда работала все с большим рвением. То и дело раздавался чей-нибудь крик:
— Еще каплер сюда!
— Один поместится вот тут!
Судно отяжелело, нос его осел сильнее кормы, по рыбаки продолжали выливку, хотя рыба уже вытекала с обоих бортов.
— Ну все, берем еще один каплер и закругляемся! — крикнул Паульми в окно рубки.
Оставшуюся в неводе сельдь вытряхнули в море, а сам невод выбрали на шлюпку. Потом закрепили буксирный трос, завели шлюпку за корму, и «Слейпнир» взял курс к берегу.
Глава семнадцатая
Пока происходила выливка, ветер все крепчал; теперь на судно одна за другой накатывались с юго-запада невысокие, но мощные волны. Вытащили брезент, которым обычно прикрывали сельдь. Стоя на планшири и держась одной рукой за ванту, Конни ухитрялся натягивать брезент не хуже других, тех, у кого обе руки были свободны. Его обдавало фонтанами брызг, а по временам до пояса захлестывало волной. Ожидать хорошей погоды по пути к берегу не приходилось. Тяжелое судно глубоко сидело в воде и грузно переваливалось с волны на волну. Пока нос задирала одна волна, на корму обрушивалась другая, затопляя палубу позади рубки. Там, на корме, команда обычно отмывала свои бахилы и робы, и Лои побрел по сельди за рубку, чтобы смыть с бахил лишнюю чешую. Если бахилы на восьмилетнего рыбака с трудом, но сыскали, найти на такого маленького человека рыбачью робу было совершенно невозможно. Поэтому Лои, занимая свой пост в проходе, надевал обыкновенную синюю куртку, типа спецовки. Теперь он снял эту куртку и положил ее на бочку с солониной, принайтовленную за рулевой рубкой. Собственно говоря, бочек здесь было две: в одной хранилась солонина, а в другой — маринованная требуха, которую команда ела по утрам с кашей. Волны, протискиваясь через штормовые портики, заливали палубу и откатывались назад, чтобы потом с новой силой захлестнуть ее. Тут же, на палубе находился чан с соленой рыбой, который по возвращении на берег собирались освободить. Лои стоял по колено в воде и отмывал свои бахилы. Впрочем, он не особенно усердствовал: к приходу в порт ему хотелось быть в чешуе. Из-за рулевой рубки доносились крики матросов, расстилавших брезент. Лои был несказанно рад этому неожиданному и богатому улову и с наслаждением топал по воде, ощущая на губах привкус соли. Волосы его были мокрыми от пота и соленой воды — он никогда во время выливки не покрывал голову. Как его ни уговаривали надеть зюйдвестку, он ни за что не соглашался. Ему казалось, что его репутация моряка только выиграет, если он будет грязный и мокрый. Лои хотелось быть похожим на капитана одной промысловой шхуны из Западных фьордов, о котором он слышал много рассказов. Этот удачливейший из рыбаков за всю путину ни разу не мылся и не переодевался, спал в грязной робе и пятнадцать сезонов подряд носил одну и ту же зюйдвестку. Зато нюхательного табаку он изводил больше всех прочих людей. И хотя про капитана ходила слава первого неряхи во всей флотилии, это не мешало ему считаться отличным рыбаком, а его судну постоянно брать богатые — даже рекордные — уловы. Каким-то непостижимым образом неопрятность связывалась у Лои с везением на промысле. Ради того, чтобы сделаться удачливым капитаном, он готов был и не на такие жертвы, как не мыться. Стать на одну доску с лучшими из рыбаков можно только приложив немало усилий. Рубка прикрывает Лои от встречного ветра. Но когда нос судна задирается, ветер берет свое с кормы. Лои словно не замечает волн, перехлестывающих через борт, и продолжает, согнувшись, мыть свои бахилы. У него саднят покрытые трещинами руки. Видимо, «Слейпниру» так и придется тащиться на малом ходу до самого берега, думает он, и вдруг двигатель вовсе умолкает… Лои хочет выпрямиться, но в этот момент корма уходит в глубину, и на палубу обрушивается огромный пенный гребень, который валит его с ног. В рот Лои попадает вода. Вынырнув, он первым делом беспокоится о бахилах — как бы не потерять их. Он словно парит в воздухе без опоры для рук и ног, его снова захлестывает волной, и он не может продохнуть. Лои болтается кверху ногами. Он, будто слепой, тычется вокруг, пытаясь нащупать что-нибудь в этом подводном мраке, бултыхается — делает все, что обычно делает человек, который очутился в холодной воде, потерял устойчивость, не имеет под рукой, за что ухватиться. Один бахил, кажется, уже снялся. Лои лихорадочно барахтается. В голове мелькает мысль об отце. Неужели вот так люди и тонут? Неужели море хочет взять к себе и его? Лои всей душой противится этому. Он приходит в ярость и клянется ни за что на свете не позволить проклятому морю одолеть его. Лои лежит на спине, а судно, похоже, все больше отдаляется от него. Ему уже плевать на бахилы, он думает только о том, за что бы уцепиться. Буксирный трос… Может, удастся нащупать трос и залезть в идущую на буксире шлюпку?.. Он снова отчаянно молотит по воде руками и ногами и вдруг натыкается на что-то круглое и холодное. Это леерное ограждение. Лои висит на леере за кормой судна, его больно бьет коленкой о фальшборт. В ту же секунду чья-то рука бесцеремонно хватает его за волосы, потом Лои берут под мышки и втаскивают на палубу позади рулевой рубки. Его сажают на бочку с солониной. Он сидит там, сгорбившись, и некоторое время откашливается. Подняв взгляд, Лои видит встревоженное лицо моториста Магнуса. — Ну, парень, ты в рубашке родился. Смотри только никому не рассказывай, пусть это останется между нами. Иди в кубрик и попроси кока высушить твою одежду. — С Лои все в порядке? — Послышался голос Паульми. — Да, — ответил Магнус, — он только немножко промок! Лои обещал Магнусу держать язык за зубами, хотя сам он не понимал, почему это происшествие нужно скрывать. Магнус стоял рядом с Лои, пока тот снимал бахилы и выливал из них воду. Первый раз у него промокли в бахилах ноги. Когда Лои соскочил с бочки, его снова настигла волна. Он кое-как обтер брызги с лица. — Тьфу ты, черт! И все же первая схватка с владыкой моря — схватка не на живот, а на смерть — окончилась для Лои победой. Магнус, улыбаясь, помог ему залезть на груду сельди в проходе. — Теперь беги в кубрик. Только придерживайся за рубку, а то упадешь. Зажав бахилы под мышкой, Лои дошел до крыла мостика и в замешательстве остановился. В окно рубки его увидел Паульми. — Ничего себе, малыш! Здорово тебя окатило! — рассмеялся он. Лои смущенно стоял — промокший до нитки, в одних носках, прижимая к груди бахилы, которыми недавно гордился. Он не знал, чувствовать ли себя виноватым или, наоборот, задрать нос. Когда Лои предстал в таком виде перед командой, грянул взрыв хохота, на мгновение перекрывший тарахтенье мотора и вой бури. Матросы смеялись, радуясь удачному замету, но повод для смеха им дала комическая фигура, появившаяся на палубе. Лои опасался возмущения команды, а еще больше — гнева Паульми, который мог отругать его за неосторожность. Но никто ведь не знал, что произошло на самом деле. Все считали, что его просто прихватило волной, а такая оказия, с кем бы она ни приключилась, всегда вызывает веселье. Так что сердиться следовало как будто ему, Он швырнул оба бахила в люк, ведущий к кубрику, и притворился, будто не слышит ни смеха матросов, ни колкостей, которые они отпускают в его адрес. Бросив взгляд на море, он двинулся в кубрик. Попавшийся навстречу кок помог ему спуститься по трапу. Несмотря на отсутствие молока, кок был настроен благодушно. Он велел Лои раздеться, дал ему полотенце, а потом попросил у Рудольфа разрешения взять у него в сумке сухое белье. Кальсоны были намного больше, чем нужно, но Лои это не смущало. Он подтянул их повыше, несколько раз завернул внизу, и получились прекрасные штаны. Труднее было с нижней рубахой, она висела на нем мешком, и тут уж ничего нельзя было поделать. Главное, он переоделся в сухое. Пока Лои ел, кок выжал его одежду и развесил на веревке над плитой. — К завтрашнему утру, когда придем на берег, должна высохнуть, — сказал он. Убрав на палубе снасти и приготовив все к морскому переходу, матросы спустились в кубрик и налегли на еду: за целый день у них не было и крошки во рту. Поскольку Лои остался без брюк, в чужих подштанниках, команда решила, что эту ночь ему нужно спать там, где теплее — в кубрике. Правда, все койки тут были заняты, но Рудольф уступил Лои свою — ему скоро заступать на вахту, а до этого он может прилечь на скамье. Лои полез на верхнюю койку, но кок схватил его за штанину и никак не хотел отпускать. Некоторое время они пытались перебороть друг друга, наконец Лои вырвался и забрался наверх. Он знал, что эти взрослые дяди задираются к нему ради шутки, просто-напросто потому, что им повезло с уловом и у них хорошее настроение. Лои свернулся под одеялом калачиком и закрыл глаза. В нескольких футах от него разбивались о нос корабля волны. Голоса матросов и рокот моря слились в ушах Лои вместе и убаюкали его.Глава восемнадцатая
Лои беспокойно заворочался, когда к нему на койку залез Рудольф. — Испугался, милок? — шепотом спросил он, одной рукой обнимая Лои. Тот покачал головой. Судно зарывалось носом в волны, которые обрушивались на палубу над их головами; окатив крышку люка, вода уходила обратно через штормовые портики. Машину на минуту застопорили, «Слейпнир» тяжело перевалился на правый борт, затем снова прибавил ход. Хорошо было сейчас иметь кого-то под боком. Обхватив Рудольфа за шею, Лои крепко прижался к нему. Очень уж неуютно чувствуешь себя посреди моря, которое бушует вокруг, сверху и снизу, справа и слева. — Не стихает, а? — Нет, обещают, что разыграется еще больше… Но это не страшно, утречком мы будем уже в Эскифьордюре. Все спали крепким сном. От лампочки, горевшей над плитой, по кубрику разливался слабый свет. Машина то и дело снижала обороты, судно зарывалось носом в воду и грузно переваливалось на другой борт, а потом долго не могло выровняться. Надежды на улучшение погоды не было никакой. — Ты не слышал, кто-нибудь идет с полным грузом? — спросил Лои. — Нет, до шторма по-настоящему повезло нам одним. Небольшой улов взяли еще две-три шхуны. — А «Морской волне» что-нибудь попалось? — Нет. — Вот и хорошо. Как ты считаешь, сколько мы сдадим рыбы? Рудольф ничего не ответил. Видимо, он уже заснул.Лои не представлял себе, долго ли проспал. Разбудил его мощный удар, который пришелся на нос судна и сотряс весь корпус. «Слейпнир» бросило вверх, потом вниз, наконец накренило на правый борт. Судно начало было выправляться, но новый удар положил его на другой борт. В кубрике потух свет, и все повскакали с коек, готовые по первому зову кинуться наверх. — Он что, собирается нас ко дну пустить, этот чертов кэп? — сердито проговорил Хёйкюр. Одна из створок дверей была оставлена открытой, чтобы в кубрик поступал свежий воздух. Теперь туда хлынула вода. Поплыли сапоги и ботинки, шкафчик под умывальником распахнулся и былмгновенно залит водой. Опрокинулось мусорное ведро, вдребезги разлетелись две тарелки. Из висевшего над плитой бака для воды выпал кран, и на горячие конфорки потекла вода, которая с шипением обращалась в пар. Море продолжало наступать на кубрик. Похоже было, что нос судна все больше погружается в воду. Команда уже не ждала приказаний. Без лишних слов матросы ринулись на палубу, велев Лои не высовывать носа из кубрика. С палубы донеслись громкие голоса. Дверь в кубрик захлопнули, доступ воде был прекращен. Лои остался в одиночестве. С койки он видел, как внизу, словно потерявший управление корабль, плавает черный башмак. Вот его занесло в нишу между плитой и умывальником, и он, покачавшись некоторое время на волнах среди объедков и кофейной гущи, набрал воды и затонул. «Слейпнир» никак не мог выровняться. С палубы слышны были крики и громкие команды. Затем раздались оглушительные удары. Сперва Лои показалось, будто колотят в дверь кубрика. Может, матросы пытаются проникнуть сюда, за ним? Не иначе как пора пересаживаться в спасательные шлюпки… А вдруг судно пойдет ко дну раньше, чем им удастся открыть дверь? Нет, этого не может быть. «Слейпнир» — корабль остойчивый, он на всю флотилию славится тем, что способен выдерживать сильное волнение. Теперь Лои отчетливо различал, что стучат совсем не в дверь. Через световой люк он видел зажегшийся свет. Стук продолжался долго, наконец Лои услышал треск дерева. Двигатель включили на полные обороты, и судно повернуло вправо. Все в кубрике тряслось и дребезжало. Бились друг о друга кружки, гремела дверца шкафа, раскачивалась из стороны в сторону висевшая над плитой одежда. Лои обеими руками уперся в потолок у себя над головой. — Давай же, выравнивайся… Мало-помалу центр тяжести судна начал смещаться, оно постепенно выравнивалось. Помедлив еще немного, «Слейпнир» поднял притопленный нос и стал на ровный киль. Лои не скоро дождался возвращения матросов в кубрик. Оказывается, им пришлось для облегчения судна пробить отверстие в фальшборте. Только тогда «Слейпнир» сумел всплыть. — Значит, выбросили всю сельдь с передней палубы? — спросил Лои. — Да, — ответил Мюнди. — Сначала мы очистили оба прохода, но это не помогло. В такую погоду только сумасшедшие загружают судно «под завязку». Впрочем, словам Мюнди можно было не придавать особого значения: все знали его страх перед морем. Машина прибавила обороты. Матросы переглянулись между собой, но ничего не сказали. Конни открыл крышку люка, ведущего к днищевому отсеку, где жили чушки, и выпустил туда воду из кубрика. Промокшие члены экипажа переоделись в сухое и легли по койкам, готовые, если потребуется, опять мчаться на палубу. Рудольф ушел в рулевую рубку, сказав, что до подхода к берегу останется там. «Слейпнир» врезался форштевнем в волну, получал удар, взмывал по круче вверх и снова проваливался в глубину. — А теперь, Лои, попробуй-ка заснуть, — сказал Конни. — Утром проснешься, глядишь, одежда твоя и высохла.
Разбудил Лои какой-то шум и гам. В нос ударило паленым. Ну вот, в довершение всего судно теперь горит. Он с трудом продрал глаза и свесил голову с койки. Гюнни схватил какую-то тряпку, полыхавшую над плитой, и швырнул ее в раковину. Все проснулись; Хёйкюр тоже вскочил и помогал Гюнни тушить огонь. — Чем ты думал, когда вешал свои штаны прямо над плитой? — возмутился Гюнни, сердито взглянув наверх, где лежал Лои. — Пожар захотел устроить? Лои попытался возразить, что брюки повесил туда не он, а кок, но слова застряли у него в горле. Он положил голову обратно на подушку и притворился спящим. Однако любопытство взяло свое: сквозь неплотно прикрытые веки он видел, как Хёйкюр сорвал с веревки его подштанники и закинул их в шкаф. Носки и нижняя рубашка полетели туда же. Когда все утихомирились, Лои еще долго не спал, думая про свои злополучные штаны. Зря он все-таки не сбегал к Лёйвей за выстиранными брюками… Что он наденет на берегу? Нельзя же вечно щеголять в кальсонах! А денег на новые брюки у него нет. Всю свою наличность он истратил на сладости. Как ни посмотри, выхода не было. Теперь его, наверное, отошлют на самолете домой. И вполне возможно, что ему придется пробыть в подштанниках до самого Акюрейри, где его встретит у самолета мама с парадными клетчатыми брюками, которые она сшила ему на рождество. Ведь ни с одного из матросов штаны ему не годятся. А может, ему предстоит лежать на койке до самого возвращения в Рёйвархёбн? Лои укрылся с головой одеялом и заплакал. Удача улыбнулась ему лишь на миг. Не успел он насладиться ею, как она изменила ему и оставила в чужих подштанниках, с запахом гари в носу. Будь он сейчас на берегу, он бы просто-напросто открыл шкаф и взял другие штаны. В море все гораздо сложнее. Лои долго ворочался без сна, думал. Его совершенно не утешало то, что у него есть бахилы. В эту минуту он готов был отдать все бахилы на свете за парусиновые штаны. Зачем человеку бахилы, если у него нет штанов? Человек без штанов — это ноль без палочки.
Глава девятнадцатая
Лои барахтался, пытаясь всплыть, тянулся, чтобы ухватиться за леер, но это ему никак не удавалось. Когда он наконец вынырнул, спасательная шлюпка была уже далеко. Конни помахал ему рукой, призывая плыть следом, но Лои опять ушел под воду. Задыхаясь, он порывался позвать на помощь. И не мог издать ни звука. Он тонул. Почему лодка не подойдет, чтобы спасти его? Лои проснулся, больно стукнувшись рукой о край койки. Оказывается, Рудольф будил его, зажав ему нос. — Что с тобой? Плохой сон приснился? — с улыбкой спросил Рудольф. — Слезай, каша уже на столе. У Лои затекли суставы, его всего ломало. Через полчаса они придут в Эскифьордюр, сказал кто-то. Часы показывали семь. «Слейпнир» совсем не качало, как будто он стоял в гавани. В ночной суматохе выключили плиту, которая обогревала кубрик. Теперь там было промозгло и сыро. В углу валялся скатанный в рулон мокрый коврик с пола. — Ну вот, Божья Рыбка проснулась, — дружелюбно заметил Конни, когда Лои, полусонный, сполз с койки. Кок, по своему обыкновению, всю ночь мучился морской болезнью, но теперь понемногу оправлялся. Как только Лои сел за стол, кок нагнулся к помойному ведру и извлек из него то, что осталось от брюк. — Мне кажется, девочки в Эскифьордюре будут сражены наповал, увидев нашего Поганенка в этих обгоревших тряпках, — с усмешкой произнес он, демонстрируя всем брюки, у которых не хватало одной штанины. Сонные лица, оторвавшись от мисок с кашей, заулыбались. — Пожалуй, я буду на берегу показывать его за деньги. Как ты на это смотришь, а, Лои? — Да замолчи ты! Это мои единственные штаны… Вторая пара осталась в Рёйвархёбне. Все обернулись к Лои. — В Рёйвархёбне? Почему это они там остались? — Потому что… потому что Лёйвей взялась их мне постирать, а я про них забыл… Отсмеявшись и бросив штаны обратно в ведро, кок сказал, что такого он еще не слыхивал. Все в один голос заговорили о том, что нужно что-нибудь придумать: негоже мальчишке ходить беспорточником. Лои, шмыгая носом, уткнулся в свою овсянку. Он не смел поднять глаз — сейчас решалась его участь. Суд, перед которым он предстал, должен был огласить приговор: быть ли ему беспорточником. Если быть, значит, матросы наградят его еще одним почетным прозвищем. Мало того, что его уже называют Божьей Рыбкой, Лабарданом и Поганенком. Теперь его окрестят Беспорточником. — На таких недомерков и брюк-то не найдешь, — сказал кок. — Можно было бы, конечно, попросить какую-нибудь девчонку со склада сшить ему штаны. Но ведь ее надо ублажать. Лои на это не согласится. — Сам и ублажай, — огрызнулся Лои, подтягивая повыше кальсоны. Кок, однако, на этом не успокоился. — Зато тогда у тебя были бы штаны, а теперь, сам понимаешь, придется топать в магазин в исподнем. — Зачем же в исподнем? — вставил Гюнни. — Мы его посадим в мешок и отнесем на закорках. — Или зашьем в брезент, — предложил Лейфи. Так они и чесали языками, пока с палубы не крикнули, что берег уже близко. Лои, который обычно при подходе к гавани бежал на палубу, забрался на койку и натянул одеяло до самого подбородка. Когда «Слейпнир» пришвартовался, в кубрик зашел Ауси. Вытащив из-под мышки пару брюк, он велел Лои примерить их. — Как только откроется лавка, мы с тобой сходим в нее и узнаем, не найдется ли на тебя штанов. — Но у меня нет денег… — Я одолжу. Отдашь, когда получишь за промысел. Лои облачился в непомерно большие брюки. Ауси несколько раз подвернул штанины и кое-как добился нужной длины, потом вытащил из кармана кусок линя, продел его в шлевки брюк и завязал концы. — Вот и прекрасно! Теперь можно было без стеснения показаться на глаза людям. В рубке Лои узнал, что ночью все находившееся на палубе смыло за борт. Пропали бочки с солониной и требухой, чан соленой рыбы, даже ялик… С ними исчезла и Лоина синяя куртка. Лои принялся рассматривать лежавшую на штурманском столе карту. Он знал, что в последний раз они заметывали там, где на карте стояла цифра 180. Лои решил запомнить это место: видимо, там всегда можно взять хороший улов. Когда-нибудь, став капитаном, он непременно вернется туда. — Ну как, научился определять курс? — спросил Паульми, подходя к Лои. — Не совсем. Но я могу, например, определить курс от Дальвика к заливу Хунафлоуи, как мы шли в самый первый раз… — А куда мы пошли потом, помнишь? — Сначала вот сюда, — показал по карте Лои. — Потом сюда. Здесь мы сделали замет и повернули домой… А потом мы пошли вот сюда, но тут нам ничего не попалось, и мы направились на восток, к тому месту, где обнаружили сельдь раньше… И он подробно объяснил, куда они ходили и что делали с тех пор, как он попал на «Слейпнир». — А потом мы завели невод вот тут, у этой цифры, и пошли в Эскифьордюр. Паульми недоверчиво смотрел на Лои. — Ну и ну! Ты все помнишь гораздо лучше меня! — Где уж мне равняться с капитаном настоящего промыслового судна, — скромно заметил Лои. Расхохотавшись, Паульми прошел в рулевую рубку. Там он пересказал Йоуну и Магнусу свой разговор с Лои. — Оно и видно, что не умеет определять курса… Прибедняется, — сказал Йоун, засовывая трубку в бороду. Лои просидел за штурманским столом, пока его не позвал Ауси: магазин должен был уже открыться. Гюнни и Лейфи вызвались пойти с ними. Время от времени рыбакам приходилось останавливаться и ждать Лои. Он подворачивал штанины, которые при ходьбе начинали волочиться по земле. Больше всего Лои опасался, как бы им на пути не попалась какая-нибудь женщина. Ребята непременно расскажут ей о сгоревших брюках — этой темы они еще не исчерпали. Рыбаки уже почти поравнялись с магазином, когда из дома напротив вышли две девушки. Лои спрятался за спину Ауси, чтобы девушки не заметили его. Но им, видимо, не было никакого дела до незнакомых моряков — зажав под мышками передники, они бегом припустились к сельдяному складу. Пронесло. В лавке было пусто. Старик-продавец в сером балахоне сказал, что брюки на такого мальчика у них, конечно, найдутся, и вытащил парусиновые штаны, очень похожие на те, что сгорели. Но тут из боковой комнаты появилась темноволосая женщина. Услышав, что им нужны штаны для Лои, женщина всплеснула руками: она не допустит, чтобы такой симпатичный молодой человек ходил в грубых, дешевых штанах. — Посмотрите лучше вот эти, — сказала она, доставая с верхней полки черные брюки из водоотталкивающей ткани. — Это наша новинка. Штаны были единственные в своем роде. Черные, блестящие, они напоминали хорошо просмоленное днище корабля и были отделаны ярко-желтой строчкой, которая выделялась на темном фоне, как треска, попавшая в косяк сельди. Больше всего Лои понравилась желтая буква «Т», пришитая на одном из задних карманов. — Мы их так и называем: брюки «Т», — сказала продавщица. — Мальчикам сейчас никто других не покупает. Как и положено заправскому моряку, которым Лои стал не только на словах, но и на деле, он мгновенно влюбился в эту темноволосую женщину. — Фартовые штаны, — заметил Ауси. — То есть… я хотел спросить, они не очень маркие? — За это я ручаюсь, — уверила продавщица. — Хотя, конечно, их нужно беречь, не попадать, скажем, в селедочный жир. — Ну, с жиром наш Лои дела не имеет, — ответил Ауси. — Только, пожалуй, к таким роскошным штанам твоя фуфайка уже не годится. — Ничего, сойдет. — «Черт с ней, с пяткой, лишь бы носок блестел», как сказала старушка, — засмеялся Лейфи Сутулый и втянул голову в плечи. Выйдя в соседнюю комнату, Лои примерил брюки и вернулся в них в лавку. Продавщица захлопала в ладоши. Теперь ему только в кино сниматься, сказала она. — Ну что, покупаем? — спросил Ауси. — Да. Брюки, которые Лои снял, уложили в пакет — было решено, что он может остаться в новых. Пока Ауси расплачивался, Лои несколько раз прошелся из угла в угол. Потом он поцеловал Ауси. Взглянув на улыбающуюся продавщицу, Лои хотел было и ей броситься на шею, поблагодарить ее, но сдержался — рыбаки его бы задразнили. Теперь Лои чувствовал себя гораздо увереннее, у него словно камень с души свалился. Он сунул в карман новых брюк пакет с леденцами, который ему дал Гюнни, и они тронулись в обратный путь. По дороге к пристани Лои то и дело оборачивался, чтобы лишний раз полюбоваться буквой на заднем кармане брюк. Уж очень хорошо желтый цвет сочетался с черным. Будущей весной он непременно покрасит борта «Оладьи» желтым, а днище заново просмолит. Когда они вернулись на «Слейпнир», Лои помчался в кубрик — показать обновку команде. Но не успел он спуститься и до половины трапа, как на него посыпались насмешки. Матросы потешались над ним, уверяя, что в таком виде он наверняка распугает им всю рыбу. Мало того, что брюки чернее самого черта, на заду у них еще присобачена буква «Т», которая не иначе как означает «Тощий кошелек». Лои предпочел подобру-поздорову убраться из кубрика, пока кок не исполнил своей угрозы — выкинуть штаны за борт. На этих матросов никогда не угодишь. Теперь, видите ли, буква «Т» означает «Тощий кошелек», и «Слейпнир» из-за этого ждет безрыбье… Лои решил прогуляться к лавке. Может, ему повезет и удастся еще разок увидеть темноволосую продавщицу. Он встал напротив магазина и сделал вид, будто рассматривает витрину. Продавщица за прилавком улыбалась двум покупателям. Она чем-то напоминала ему маму. Лои не отводил взгляда от продавщицы, пока она не посмотрела в его сторону. Их взгляды встретились. Она помахала Лои рукой и что-то проговорила, указывая на него. Оба покупателя взглянули на Лои. Он повернулся и ушел. Лои внезапно охватило уныние. Интересно, что сейчас поделывает Нонни? Может, изобрел новый вид паруса, который способен тянуть против ветра? Может, он сейчас рыбачит на «Оладье»? Почему бы ему не выйти в море, если он не забывает вычерпывать из лодки воду? А может, он взял какого-нибудь приятеля охотиться с гарпуном? Или ловит на ярус? Как там, интересно, мама?.. По привычке мальчик направился к берегу. Ему вспомнились слова учителя о том, что все живое берет начало и имеет конец в море. Здесь в это трудно было поверить: на камнях осели сгустки рыбьего жира, в волнах, лизавших кромку берега, плавала тина. Здешний берег разительно отличался от того, к которому Лои привык дома: тут не было песка, одни только скользкие от ворвани валуны. И вдруг Лои почудилось между камней какое-то шевеление. Он сжался в комок. Крыса? Лои чуть было не дал деру, но все-таки любопытство взяло вверх, и он присмотрелся повнимательнее. В лужице между двумя камнями бессильно барахтался птенец, перепачканный тиной и ворванью. Перья его слиплись. Взяв птенца в руки, Лои, как мог, обтер ему крылья и грудку. Потом решил отнести его на корабль и вымыть. Кок дал Лои мыло, налил в ведро горячей воды и показал, как лучше искупать птицу. — Это короткоклювая кайра. Вот бедняжка! — сочувственно проговорил он. — Когда вымоешь, отнеси ее в рубку и посади возле печки. Лои до сих пор не выбросил коробку из-под бахил, и теперь она пришлась весьма кстати. В рулевой рубке была небольшая печурка. Устроив в коробке гнездо для птенца, Лои поставил ее рядом с печкой.
Теперь надо было выбрать птенцу имя — нельзя же всегда звать его короткоклювой кайрой. Но Лои в первый раз нарекал птицу, и сознание своей ответственности мешало ему Придумать что-нибудь путное.
Когда «Слейпнир» закончил разгрузку, Лои отнес птенца в кубрик и попросил команду дать ему хорошее имя.
Кайру нужно назвать Лёйвей, и никак иначе, тут же подсказали ему.
— Нет, Лёйвей не годится, — возразил Лои. — Это же самец.
— Дай-ка я посмотрю, — попросил Гюнни и заглянул птице под хвост.
— Ничего подобного, — твердо сказал он, — это самка, я разбираюсь в этом лучше тебя. Лёйвей Лоидоухтир[19], очень даже неплохое имя для кайры.
На том они и порешили.
Глава двадцатая
На промысле время течет иначе, чем на берегу. Если у тебя много дел и мысли поглощены работой, сутки так и мелькают; люди утрачивают ощущение времени и забывают про еду, они сыты одним только видом трепещущей сельди. Эта рыба обладает необъяснимым свойством: стоит взрослому мужчине завидеть ее, как он превращается в мальчишку. Но если делать на промысле нечего, минуты кажутся часами. Тогда и молодых, здоровых матросов словно подкашивает, они валятся по койкам и без посторонней помощи не могут даже слезть к обеду. Именно в таком состоянии находился экипаж «Слейпнира», когда судно покидало гавань Эскифьордюра, где команда три дня отсыпалась. Лои с тяжелой головой поднялся из каюты по трапу. В рулевой рубке несли вахту Ауси и Конни, они молча смотрели на море. — Есть новости? — спросил Лои, потягиваясь и вставая у окна по правому борту. — Как-то хило с новостями, — пробормотал Ауси. — Что это за остров? — спросил Лои, показывая на скалистый утес неподалеку от берега. — Скрудюр. — Там кто-нибудь живет? — Да, скрудюрский хозяин. Лои недоверчиво взглянул на Конни: — Какой еще хозяин? — Ты никогда не слышал сказку про скрудюрского хозяина? — Нет, а что это за сказка? И Конни поведал Лои историю о дочери пастора, которая однажды исчезла со своего хутора в заливе Фаускрудс-фьорд. Никто не знал, что с нею сталось. Но как-то раз на остров Скрудюр попали рыбаки, они решили укрыться там от непогоды. На берегу они обнаружили большую пещеру и спрятались в ней. Был среди рыбаков матрос по имени Торстейн, и он начал читать риму[20] про Христа. Не успел Торстейн прочитать нескольких строф, как из глубины пещеры донесся голос: «Этим ты потешил мою женушку, но не меня». Тогда Торстейн начал читать другую риму, и через несколько строф из глубины пещеры опять послышался голос: «А теперь ты потешил меня, но не мою женушку. Угощайся кашей, Стейни». Тут же из стены появился огромный черпак, полный овсяной каши. Ее хватило на всю команду. — Это правда? — спросил Лои. — А через несколько лет заходит пастор в свою церковь и видит в углу неизвестно откуда взявшийся гроб. Открыл пастор гроб, а там его дочь. И когда дочь пастора хоронили, возле кладбища стоял старый тролль и горько-горько плакал. Как только похороны закончились, тролль на глазах у всех спустился на берег и вошел в море. Но он не утонул, а заскользил по воде, как на лыжах. Так он пересек Фаускрудс-фьорд и вышел на остров Скрудюр. С тех пор туда никто не заглядывал. — Может, зайдем к нему на чашку кофе? — предложил Ауси. — Какую ты знаешь уйму историй! — восхитился Лои. — Откуда? Но Ауси не дал Конни ответить. — Да он их выдумывает. Когда Конни скучно, он начинает сочинять сказки. Он у нас, к твоему сведению, сочинитель, скальд. — Ну да? — Конечно. Конни такой фантазер, что сам не отличает правду от выдумки. — Ты, Лои, не обращай внимания на Ауси, у него с самого Рёйвархёбна мозги набекрень. А история про скрудюрского хозяина — это древнее народное предание. — И про пастора на Кольбейнсее тоже? Конни кивнул. — И про мальчика и белого медведя? — Конечно. Не было такого мыса или острова, о котором Конни не знал бы какой-нибудь истории. За то время, что Лои плавал на «Слейпнире», он услышал множество сказок и стихов, связанных с различными местами. — Читать ты, видно, так и не выучишься, только и остается, что рассказывать тебе истории, — заметил однажды Конни. Эти слова задели Лои за живое. — Как это не выучусь! — возмутился он. — Вот возьму и выучусь. Теперь, когда ему было некуда девать время, он все чаще брался за «Морской ежегодник» и по складам читал его. Ночи стали заметно длиннее, экипаж начала одолевать усталость. Лои все дни казались на одно лицо, они больше не приносили неожиданностей: он слишком хорошо знал, что будет происходить в следующую минуту. Теперь при аврале он даже не слезал с койки, только прислушивался к оборотам машины и мысленно присутствовал на палубе. Первый же замет по выходе из Эскифьордюра оказался удачным, и «Слейпнир» доставил улов в Сейдисфьордюр. Кэп снова был в ударе, рыбаки давно уже не делали промахов, невод раз за разом приносил хороший улов. Сельди попадалось все больше и больше, «Слейпнир» занимал одно из первых мест среди судов промысловой флотилии. Путина обещала быть рекордной. Однажды вечером Лои лег спать расстроенный — его тревожила Лёйвей. Кайра стала на судне всеобщей любимицей, и удачи последнего времени приписывались исключительно ей. Но птица вдруг отказалась есть и целый день пролежала в коробке из-под бахил, дрожа от озноба. Тревога не давала Лои уснуть. Он долго ворочался, потом встал и пошел проведать птицу. Войдя в рубку, он не обнаружил там коробки. — Где Лёйвей? — Умерла, — ответил Ауси. — Я отнес ее на корму. Такое просто не укладывалось в голове. Но вот Лои прошел за рубку, увидел птицу с застывшими, поднятыми кверху лапками, и сомнений у него не осталось. Всегда больно лишаться лучшего друга, даже если это самая обыкновенная короткоклювая кайра. Пока Лёйвей была жива, Лои каждое утро бежал проведать птицу, выяснить, хватает ли у нее воды, не протухла ли еда — кусочки сельди в жестянке из-под табака, которую ему дал Мюнди. Теперь дни потянутся еще медленнее. — Что будем делать? — спросил Лои, когда следом за ним на корму вышел Ауси. — Подождем с похоронами до берега? — Нет, мы ее пустим ко дну. Так всегда хоронят моряков, если нельзя доставить их на сушу. Лои согласился, и они начали приготовления к похоронам. Ауси положил в коробку грузило от невода, крест-накрест перевязал ее. — Теперь нужно придумать Лёйвей хорошую надгробную надпись, — сказал он, вытаскивая карандаш. И написал на коробке печатными буквами: «Здесь покоится приносящая удачу птица Лёйвей Лоидоухтир, благодаря которой экипажу „Слейпнира“ везло с уловами. Вечная ей память». Ауси протянул коробку Лои. — Ну вот, теперь все как положено. Остается только опустить гроб в море. — Жалко, что мы не можем положить на гроб цветы… — Мы ей положим цветок, который она любила больше всего, — сказал Лои и прикрепил к гробу селедку. Лои бережно опустил коробку за борт. Оба молча проводили взглядами белый гроб, пока тот не затонул в глубине. — Вот и ушла от нас Лёйвей, — сказал Ауси. — Прощай, Франция![21] Нельзя привязываться к женщине, она непременно уйдет… Похороны происходили посреди Рейдар-фьорда. Накануне двум судам попалась здесь мелкая сельдь, и теперь в залив стекалась вся флотилия. Целый день поиск косяка был безуспешным. Но стоило коку подать на стол ужин, как прозвучала команда: «Приготовиться!» Побросав ножи и вилки, матросы кинулись на палубу. Когда были подняты стяжные кольца, рыбаки увидели, что сельдь на редкость мелкая: чуть не в каждой ячейке кошеля застряло по рыбешке, невод в воде раздулся, словно парус. В довершение всего на этот раз попалось много медуз, которые обжигали лицо и руки. Выборка невода шла очень медленно. Все время приходилось выпутывать сельдей из ячеек. Когда Лои, уже за полночь, отправился спать, команда «Слейпнира», вздохнув с облегчением, побила все рекорды по сквернословию. Проснулся Лои около полудня, а рыбаки все еще вытаскивали невод. «Слейпнир» тем временем вышел из залива в открытое море, там дул попутный ветер. Выборку невода закончили лишь поздно вечером. В конечном счете набралось несколько бочек сельди. Их оставили перекатываться в трюме, пока сельдь не превратилась в бурую кашицу, провонявшую все судно. Потом эту рыбу отвезли в Эскифьордюр, где ее переработали на удобрения.Лето шло на убыль, и Лои все чаще слышал разговоры о том, что скоро конец промыслу. Сельдь теперь держалась в глубине, уходя все дальше от берега, добираться до нее становилось все сложнее, да и заметывать с шлюпки над бездонной пучиной, когда, того гляди, налетит шторм, было небезопасно. Вечерами, после наступления сумерек, «Слейпнир» все чаще ложился в дрейф — искать сельдь в темноте не имело смысла. Нередко во время дрейфа рыбаки вместо сна развлекались тем, что включали рацию. В эфире носились громкие звуки гармони: это какие-то весельчаки, тайком пробравшись в радиорубку, пока их капитан спал, забавляли себя и других песенками. Многим такие забавы нравились, но всегда найдется какой-нибудь совестливый моряк, который нагрянет в рубку в самый разгар веселья и велит прекратить эти завывания: не можете без них жить, сидите на берегу… Обычно вскоре рация разносила язвительные стишки про такого совестливого. К середине августа стали поступать вести о судах, прекративших промысел. На «Слейпнире» чувствовался разброд, ребята устали и тоже хотели поскорее заканчивать. Лои радовался разговорам о завершении промысла. Он свое получил, и теперь его уже тянуло домой. Тоска по дому была настолько сильной, что он даже с удовольствием думал о школе. Последний месяц Лои усердно преодолевал рифы «Морского ежегодника» и, как ему казалось, наконец-то вошел в тихую заводь. Если весной он еле-еле успевал по чтению, то теперь рассчитывал на твердую тройку. А большего, ему и не надо. За это лето он освоил многое другое, гораздо важнее чтения. Магнус еще давно нарисовал ему компас, обозначив на нем основные румбы. Этот рисунок Лои прилепил на потолке над своей койкой, чтобы он каждый день попадался ему на глаза. После вечерней молитвы Лои обязательно рассматривал его и вскоре знал назубок все страны света. Кроме того, Лои научился определять курс по навигационной карте, высчитывать расстояния в морских милях, разбираться в магнитном склонении и в приливно-отливных течениях по всему побережью. За лето его представления о промысле сильно изменились. Он убедился, что лов сельди — отнюдь не забава, не приятная прогулка под полуночным солнцем в проливе Гримсейярсюнд. Он познал ожидание, познал однообразие круглосуточного поиска сельди по всему морю, познал безнадежность, которая охватывает рыбаков, вытащивших пустыря, познал радость удачного замета. Он испытал, каково это — месяцами находиться на судне с одними и теми же людьми, неделю за неделей слушать их разговоры об одном и том же, быть поверенным их надежд и устремлений, главным образом связанных с тем, чтобы поскорее попасть на берег, имея возможность сообщить о семидесяти тоннах рыбы на брата — ведь от этого зависело благополучие их семей. Чтобы стать рыбаком, мало было надеть бахилы и взойти на борт судна. Морское дело, вроде замысловатой головоломки, состояло из множества разнообразных деталей, которые должны были определенным образом совпасть, сложиться в одно целое — иначе ничего не получится. Нужно было изучить компас, уметь вязать беседочный узел, быть проворным, ловким и сильным, иметь хорошее зрение, чтобы издалека видеть идущую сельдь, привыкнуть спать не раздеваясь, уметь определять курс и драить палубу после разгрузки рыбы, а самое главное — нюхом чуять, где скорее всего есть надежда на улов. То, чем Лои занимался с утра до поздней ночи, отнюдь не было забавой. Теперь он знал, что иногда от крепости рук, от того, сумеешь ли ты вовремя ухватиться за леер, зависит твоя жизнь. Опыт одного мгновения бывал здесь дороже опыта многих лет на берегу. Жалко, что в школе его не будут экзаменовать по этому материалу.
Во время последнего захода в порт кок звонил домой, чтобы узнать про жену. Ее уже поместили в больницу, но исход родов пока не ясен, состояние у нее тяжелое, сказали ему. Команда приуныла и с трепетом ждала дальнейших новостей, все приготовились к самому худшему. Кок был непривычно молчалив, даже не отругал Лои, когда тот попался ему на глаза с полным ртом изюма. И вот однажды «Слейпнир» вызвала ночью Служба поиска сельди с мыса Далатаунги и сообщила, что получена радиограмма для Сайвара Йоунссона. Лои вместе с Паульми находился в это время у рации, он слышал, как радист прочитал: — «Родился сын. Чувствуем себя хорошо. Магга». — Я сбегаю вниз, скажу ему, — предложил Лои и кубарем скатился в каюту, где спал кок. — Сайвар, — позвал он, расталкивая кока, — Сайвар! Кок приоткрыл один глаз и уставился на Лои. — Сайвар, Магга прислала радиограмму. У нее родился мальчик, оба чувствуют себя хорошо. Новоявленный отец секунду молча смотрел на Лои, потом сказал: — Прекрасно. На промысле всегда не хватает народу. И, отвернувшись к переборке, захрапел дальше.
Глава двадцать первая
Не нужно долго промышлять рыбу, чтобы понимать, как неприятно вытащить пустыря. Впрочем, еще хуже прийти в порт вовсе без улова. Уж если судно ходило за сельдью, оно должно появиться в гавани глубоко осевшим, лучше всего с полным грузом. Никого не волнует, что три дня сельди не было и в помине, а потом разыгрался шторм и все суда повернули к берегу. Кто станет слушать эти оправдания? В гавани Сейдисфьордюра, когда туда входил «Слейпнир», к причалу было не пробиться. В глубине фьорда расположились на рейде норвежские и финские промысловые шхуны, а вместе с ними — и несколько исландских судов. У пирсов суда стояли чуть не впритык — похоже было, что сюда собралась вся флотилия. Сердясь, что нет места для швартовки, Паульми уже хотел отдавать якорь в стороне от пристани. Но его не поддержали. Тогда Ауси предложил втиснуться рядом с судном, стоявшим возле телефонной станции. Так они и сделали. Когда «Слейпнир» ошвартовался, Паульми, подозвав Лои, попросил его далеко не отлучаться. — Вечером здесь наверняка будет дым коромыслом, так что тебе лучше побыть на судне. В кубрике матросы перебрасывались мешками с грязным бельем, были вытащены бритвенные приборы, даже извлечены из-под матрацев зубные щетки — в море этими вещами почти не пользовались. У крошечного умывальника выстроилась очередь, и кок распекал ребят за то, что они вылили из бака всю горячую воду. Лои смотрел из-за стола, как преображаются перед зеркалом знакомые лица. — Можно мне с вами на праздник? — Ты с ума сошел! — Лейфи скорчил из-под бритвы гримасу. — Восьмилетних на праздник не пускают. — Мне уже девять, — поспешил уточнить Лои. Конни обнял его за плечи и притянул к себе: — Нет, дорогой Лои, сегодня ты у нас останешься за сторожа. А завтра я свожу тебя в кино. От Конни пахло чем-то непривычным. Возможно, это был запах зубной пасты. Как ни странно, сегодня Лои не нравилось вертеться среди матросов и слушать их разговоры. Ребята были непохожи сами на себя, говорили нарочито громко, а его просто не замечали. Когда Конни вдобавок начал бубнить какую-то поэму, Лои встал из-за стола и пошел в рулевую рубку. Туда же поднялся из каюты Ауси — как и другие, побритый и приодевшийся. — Ну что, вы все идете на праздник? — Не все, кто-то должен остаться приглядеть за «Слейпниром». — Наверное, лучше это сделать мне, — сказал Лои. — Прекрасная мысль. А пока давай-ка сходим на телефонную станцию и позвоним твоей маме. Ей небось давно хочется услышать твой голос. — А ты будешь звонить домой? — спросил Лои по дороге к переговорному пункту. — Даже не знаю… — Может, позвонишь в Рёйвархёбн? Ауси улыбнулся: — Думаешь, стоит? — Конечно. Передай Лёйвей, чтоб она захватила в Дальвик мои брюки. Мы ведь в этом сезоне больше не будем заходить в Рёйвархёбн, а? — Наверняка не будем.На «Слейпнир» они вернулись уже к вечеру. Почти вся команда ушла на берег. Паульми спал в штурманской рубке, а Хёйкюр с Магнусом играли в кубрике в карты. — Иди-ка ты, Лои, ложись спать. Завтра тебя разбудят ни свет ни заря, — сказал Хёйкюр. — Я хочу дождаться, когда все вернутся с праздника. — Давай без глупостей. Марш в койку. Не став препираться, Лои пошел в рулевую рубку и сел у окна. Отсюда ему было видно все, что происходило на берегу. Там царило оживление, по улицам в одиночку и гурьбой ходили моряки, которые то и дело задирали друг друга. Кто-то размахивал бутылками, словно флагами в день национального праздника. Может, сегодня действительно какое-нибудь национальное торжество? Во всяком случае, дым и впрямь стоял коромыслом.
Улегшись в постель, Лои стал вспоминать дом. Мама сегодня спросила, соскучился ли он по дому, а он ответил, что нет. Наверное, нужно было сказать правду: он страшно соскучился. Теперь мама считает, что его не тянет домой, что ему нравится быть вдали от нее…
Ауси тоже говорил с его мамой. Промысел, сказал он, подходит к концу, в море становится небезопасно да и сельдь брать все труднее.
А потом Ауси позвонил Лёйвей.
Лои закрыл глаза и повторил про себя румбы компаса. Надобность в рисунке отпала, и он сорвал его.
Проснулся Лои от шума: с палубы доносились раскаты смеха и топот ног. Он бросился наверх, в рубку.
На берегу он увидел Лейфи, который шел по причалу с какой-то женщиной; подойдя к «Слейпниру», Лейфи обнял и поцеловал ее.
— Ничего себе… Сутулый с какой-то девицей!
Они скрылись в кубрике.
Немного выждав, Лои прокрался из рубки на палубу. В кубрик он спускаться не стал, а, пройдя на бак, заглянул в световой люк.
Матросы уже вернулись с праздника и сидели вокруг стола в компании двух женщин с ярко накрашенными губами. Интересно, что они будут делать, если сейчас крикнуть «готовьсь»?..
Лои решил все-таки пройти в кубрик под предлогом, что он проголодался.
— А, наш добрый гений! — воскликнул Рудольф, притягивая Лои к себе. — Почему ты не спишь?
— Я хочу есть…
— Кто, кроме Конни, может спать при таком кавардаке? — заплетающимся языком проговорил Лейфи, ища в шкафу чего-нибудь съестного.
Конни, лежа на полу перед плитой, спал мертвецким сном. Вид у него был расхристанный: рубашка из штанов выбилась, одежда была перепачкана землей, как будто он рыл могилы.
Лои перепугался. Подумать только, до чего ребята довели Конни.
— Что с Конни?
— С ним все в порядке, просто немножко перепил, — сказал кок, обнимая Лои и усаживая его рядом с собой. — Хорошо бы, конечно, уложить его в постель, только бесполезно даже пытаться… Он всегда такой, если хватит лишку… Хороший ты наш мальчик… А у меня теперь тоже есть сын!
— Я знаю.
— Жаль, что я сейчас не дома… Я своего сына ни за что в море не отпущу. Сделаю из него каменщика. Я сам всю жизнь мечтал стать каменщиком.
Лейфи грохнул на стол миску с холодной солониной.
— «Все, что в печи, на стол мечи», как сказала старушка. Угощайтесь, девочки, будьте любезны.
— Может, попробуем все-таки разбудить Конни? Пусть ляжет в постель, а? — спросил Лои.
— Давай попробуем.
Кок поднялся и, ухватив Конни за плечо, принялся что было силы трясти его.
— Эй, Конни… вставай… Пригрелся тут, понимаешь ли…
Конни пробормотал что-то бессвязное и подтянул под себя ноги.
— Жалко беднягу, — посочувствовала одна из женщин.
В Лои вдруг вспыхнула ненависть к этим женщинам. Какого черта им тут понадобилось?
— Сама ты бедняга! — выпалил он.
— Ну-ну, потише, — сказал Рудольф.
Лои думал сейчас только об одном: надо растолкать Конни и отправить его в постель.
— Эй, малыш, как тебя зовут? — спросила женщина, сидевшая рядом с Гюнни.
Лои сделал вид, будто не слышит, и, склонившись над Конни, потряс его.
— Конни, вставай, нужно лечь как следует. Нельзя всю ночь валяться здесь.
Конни замахнулся на него кулаком.
— Конни! — проревел кок.
Кулак повис в воздухе, и Конни открыл глаза.
— А, это ты, Божья Рыбка… Я вот, видишь, напился…
— Подымайся, — сказал Лои, беря Конни под мышки. — Пойдем в каюту, ляжешь там на месте Сайвара.
— Кроме этого мальчишки, у нас на судне ни одного мало-мальски соображающего человека, — сказал кок, помогая Лои поставить Конни на ноги.
Конни некоторое время стоял возле плиты, пошатываясь и озираясь вокруг полураскрытыми глазами.
— Кажется, я попал на небо, — пролепетал он и состроил рожу. — Твое величие сияет в небесах, явилась ты ко мне…
— Идем же, — сказал Лои и повел Конни к трапу.
— Один сижу я… — бормотал Конни, карабкаясь по ступенькам.
— Давай-давай, лезь.
— Однажды зимняя тоска…
Когда Конни выбрался из люка, у него вдруг отказали ноги, и он опустился на палубу.
— Вставай, нужно идти дальше…
— Та радость, что приходится скрывать… тарам-пам-пам, тарам-пам-пам…
— Кончай все это и подымайся, — велел Лои, подхватывая Конни под руки.
С большим трудом ему удалось довести Конни до рулевой рубки.
Но дальше они одним махом не добрались. Перед спуском в каюту Конни потребовалось передохнуть. Оглядываясь по сторонам, словно впервые в жизни видя рулевую рубку, он сказал:
— Смерть стоит у меня за спиной…
Потом он на удивление быстро и почти без поддержки спустился в каюту.
— Я помогу тебе раздеться, — сказал Лои и принялся стягивать с Конни грязный пиджак.
— Достанет ли сил у него… гм… Ты не помнишь, как там дальше?
— Нет. Раздевайся!
— Ночная тьма в бездонном небе…
— Ложись!
Конни, как послушный ребенок, завалился на койку.
— Божья Рыбка, ты знаешь, кто написал это стихотворение?
— Не знаю.
— Йоухан Сигюрйоуссон.
— Кто это?
Но ответа на свой вопрос Лои так и не получил, потому что Конни заснул, едва его голова коснулась подушки.
Утром Лои проснулся оттого, что Йоун зажег в каюте свет и подошел к койке, на которой спал Конни. — Конни… а Конни… — позвал Йоун. — Чего тебе? — Ты вчера вечером был с командой «Сигюрборга»? — Ну, был… — последовало долгое молчание. — А что? Что-нибудь случилось? — Да, с Магги… — С Магги? Что такое? Мы с ним вчера расстались на берегу. — Ты знаешь, что «Сигюрборг» стоит на рейде в заливе. Когда праздник кончился, ребята нигде не могли найти Магги и пошли на ялике без него. Решили, что он остался ночевать на берегу. — И что? — Ну вот… Он увидел, что ялик отошел без него и бросился в море, решил, видно, добраться до «Сигюрборга» вплавь. Только не сумел… — Я вчера хлебнул лишнего. — За ним кинулся матрос из Вестманнаэйяра, но без толку. Вода была очень холодная… — Его не нашли? — Нет. Вставай, пойдем прочесывать берег. Магги был сыном Хальдоуры из Дальвика. Лои знал, что он приходился Конни родственником. Как ему взбрело в голову плыть до стоявшего на рейде «Сигюрборга»? Когда Лои поднялся в рулевую рубку, кок смотрел из окна на фьорд. — Нашли его? — спросил Лои. — Нет… — Все ушли искать? — Да. — А почему тот матрос не сумел спасти Магги? — Да как тебе сказать. Он уже схватил его, но… — Может, нам тоже пойти искать? — Не надо, побудь лучше здесь. Лои поднес к глазам бинокль. Вдоль всего фьорда растянулись люди, прочесывавшие прибрежную полосу. Кок открыл дверь рубки: — Лои, пожалуйста, от «Слейпнира» ни шагу. Вечером мы наверняка отчаливаем. Возможно, это будет наш последний рейс.
Когда кок скрылся, Лои перелез в шлюпку, и ничком бросился на лежавший там невод. Это Магги когда-то научил его наживлять ярус. Магги был тогда мастером добычи на яруснике, а Лои подрядился укладывать наживленный ярус в корзины. Но кроме того, ему очень хотелось выучиться наживлять, и тогда Магги поставил его у одного из ящиков с наживкой и показал, как это делается. — Проклятое море! Лои сжал кулаки и с усилием оторвал голову от невода. У самого борта шлюпки плавал спичечный коробок. Может, он выпал из кармана у Магги?.. Поиски прекратились лишь с наступлением темноты. Магги так и не нашли. Ветер стих, и некоторые суда покидали гавань. Многие уже закончили промысел и собирались взять курс прямо к дому. Паульми решил задержаться еще на день и искать дальше. Ночью в Сейдисфьордюр пришла «Морская волна». До этого она стояла в заливе Норд-фьорд, но, узнав о несчастье, снялась с якоря и направилась в Сейдисфьордюр, чтобы тоже принять участие в поисках. На «Морской волне» находился брат Магги. Назавтра искали до поздней ночи. В вечерней сводке новостей по радио передали сообщение о гибели Магги и посвященный ему некролог. Суда одно за другим отшвартовывались и выходили на фарватер. Среди них был и «Сигюрборг», который направлялся домой. На грот-мачте у него реял приспущенный исландский флаг.
Глава двадцать вторая
С тех пор как они покинули Сейдисфьордюр, прошло четыре дня, которые показались Лои такими же бесконечными, как целый учебный год. «Слейпнир» снова держался вдали от суши, но сельдь не попадалась. В эфире звучали голоса с судов, прекративших промысел: члены экипажей вызывали друзей, прощались с ними до следующей путины. Служба поиска сельди намысе Далатаунги то и дело получала прощальные приветствия от капитанов, которые направляли свои суда в порт приписки. «Морская волна» тоже двинулась домой. Если Лои не валялся на койке, он проводил время в рулевой рубке, следя за тем, не поворачивает ли «Слейпнир» к дому, на север. Стоило очередному капитану сказать по рации, что он решил закругляться, как Лои поглядывал на Паульми. Но у того, казалось, именно сейчас и разыгрался аппетит… Паульми словно нарочно упорствовал, только бы промурыжить их в открытом море дольше всех остальных, он, видно, не собирался кончать, пока не сделает двадцать — тридцать промахов… Когда же кончится эта собачья жизнь? — Кажется, кэп все-таки решил поставить точку, — сообщил однажды за завтраком Ауси. — Он мне только что сказал, что, если до вечера ничего не попадется, берем курс к дому. — Смотрите, пожалуйста! Надумал! — язвительно заметил Гюнни. Рудольф положил себе в миску овсяной каши: — Давным-давно пора было кончать. Это ж пустая затея — гоняться за сельдью, когда она ушла так далеко на восток. Всех очень обрадовала эта новость, Лои от волнения даже расхотелось есть. В тот день они снова кружили по морю, не встречая на своем пути никаких признаков жизни: ни сельди, ни судов, ни чаек. На борту «Слейпнира» один только Паульми, видимо, не стремился поскорее попасть домой. Как раз сейчас, когда все истомились, он был бодр и весел. Лои сидел в штурманской рубке, в тысячный раз листая «Морской ежегодник». Там, в частности, давались рекомендации, как действовать в разных непредвиденных обстоятельствах, например если кто-нибудь внезапно заболеет. А что, если у Лои случится приступ аппендицита? Или Йоун, спускаясь в машинное отделение, оступится и сломает себе ногу? Тогда-то им придется сразу идти к дому. Нет, тогда капитану нужно следовать в ближайший порт, а это значит, что они задержатся еще на несколько дней. И вдруг машину вырубили. У Лои сжалось сердце от нехорошего предчувствия. Он затаил дыхание. Секундой позже он убедился, что предчувствие его не обмануло. Прозвучала команда — приготовиться. Они наткнулись на косяк. Лои сидел в оцепенении. Хоть бы рыба успела ускользнуть!.. — Выбросить буй! — скомандовал Паульми. — Косяку уйти на глубину! — пробормотал Лои. Он захлопнул ежегодник. Проклятый кэп… продолжает упорствовать. Неужели ему мало всего, что они уже взяли? Такого улова в одну путину у Паульми в жизни не было. — Заметывай! — крикнул Паульми, давая полный ход. Как же, очень в его духе — заводить невод на полных оборотах. Совсем свихнулся, теперь в этом не было никакого сомнения. Дело явно идет к тому, что придется привязать его к мачте. Лои с кислой миной поплелся в рулевую рубку. Уже подняли на борт стяжные кольца и приступили к выборке невода. Паульми, против обыкновения, мурлыкал себе под нос какую-то мелодию. Это был плохой признак — значит, сельдь точно попала в невод и им придется продолжать промысел. — Ну, Лои, что скажешь? — спросил Паульми, засунув одну руку в карман, а другой почесывая голову. — Все хорошо… — Это наш последний замет в нынешнем сезоне. — Как? Разве сельдь не попалась? — Нет, она шла слишком глубоко. Я невод только прополоснул. Лои выскочил на палубу, лишь бы скрыться с глаз Паульми. Он так и сиял от счастья. Мысленно он обогнул Лаунганес, проплыл мимо Сльетты и мыса Рёйдаргнупюр и взял курс на Гьёгюр, которого и держался, пока перед ним не раскрыл свои объятия Эйя-фьорд. А там уже было рукой подать до Дальвика. Вычерпав воду из «Оладьи», поиграв в футбол, сбегав в кино и полежав в собственной постели, он возвратился в рулевую рубку и спросил Паульми, когда тот рассчитывает быть в Дальвике. — Завтра вечером или ночью. Пойди-ка и сам вычисли, какое у нас расстояние до дому. Лои пошел в штурманскую рубку и склонился над картой. Чуть погодя он уже вернулся к Паульми. — До гавани ровно двести двенадцать миль, — сказал он. — Курс норд-вест, на мыс Фонтюр. Паульми рассмеялся и крикнул матросам на шлюпке, что Лои вместо него определил курс. — Самое время кончать промысел, пока он не отобрал у меня управление судном! После выборки невода Лои подал буксирный трос, шлюпку завели за корму, и из трубы вырвался долгожданный столб дыма — машину пустили на полные обороты. — Ну вот, Лои, теперь надо перед приходом домой побриться и переодеться в чистое, — сказал кок. От разгулявшегося ветра похолодало, началась качка. Кок накрыл стол мокрой скатертью, чтобы не соскальзывали тарелки. — Тьфу ты, черт! — Лои подхватил на лету упавшую пепельницу. Хёйкюр поднял на него насупленный взгляд: — Кончай ругаться. — Лои, ты не хочешь побриться? — спросил кок. — Я тебе могу дать бритву и тазик с водой. — Тазик тебе самому понадобится, когда затошнит. — Ну и парень, черт бы его побрал! — рассмеялся Хёйкюр. — Кончай ругаться, — сказал Лои и тоже рассмеялся. — Ничего себе благодарность за то, что я целое лето кормил и поил его, — вздохнул кок. — Небось ты не был такой боевой, когда, промокший, приполз в кубрик и мне пришлось стаскивать с тебя штаны. Лои посмотрел на свои брюки. Они уже давно не напоминали просмоленное днище корабля в солнечную погоду, теперь они были цвета протухшей ливерной колбасы… Во всяком случае свою службу они сослужили, хотя так заскорузли, что могли стоять стоймя и их не повалил бы даже самый сильный ветер. Вечером, когда по радио передавали танцевальную музыку, Лои сидел в кубрике и учился вязать беседочный узел. К приходу домой он все-таки должен был освоить его. Дома он скажет маме, что обогнал всех своих сверстников — он умеет вязать самый главный морской узел и определять курс судна, так что его будущее обеспечено, он вполне может отправляться в самостоятельное плавание.Глава двадцать третья
Рой Роджерс по-пластунски полз за кустами, сжимая в руке пистолет. В левое плечо ему попала пуля, он остановился и, сорвав с шеи красный платок, перевязал рану. Но думать о своих ранениях было не время. Этой ночью трое гангстеров совершили ограбление банка, их необходимо было задержать, чтобы они не ушли со всеми деньгами. Он подполз к изгороди и осторожно выглянул из-за угла. Стоявший возле гаража Джордж, глава шайки, поднимал винтовку. — Руки вверх! — закричал Рой, направляя пистолет на грабителя. — Бросай оружие, а то буду стрелять! Метнув в него злобный взгляд, Джордж опустил винтовку на землю. Выпрямляясь, он издал пронзительный крик. — Молчи! — зашипел на него Рой и уперся дулом пистолета гангстеру в живот. Он знал, что этот крик — условный сигнал для членов шайки. Нельзя было терять ни минуты. Вытащив из кармана веревку, Рой торопливо связал Джорджу руки за спиной. — А теперь мы с тобой прямым ходом в тюрьму! Обхватив беседочным узлом шею преступника, он повел его туда, где стоял на привязи Триггер, любимый конь Роя. Но трубить победу было еще рано. Из-за гаража выскочили двое других гангстеров, лица которых были скрыты под платками. Они со всего размаху набросились на Роя. Численный перевес был на стороне противника, так что в конце концов Роя повалили на землю и связали. — Пусть позагорает здесь, пока мы провернем налет на почту, — сказал Джордж. — О'кей, — согласился другой грабитель. — Он не уйдет, мы его здорово отделали. Рою заткнули рот кляпом, чтобы он не мог свистнуть Триггеру. — Пошли, — скомандовал главарь шайки и, выстрелив в воздух, убежал за угол дома. По фильму Рой должен был освободиться от пут и нагнать бандитов, прежде чем они успеют совершить новое преступление. Но сегодня противники, очевидно, имели на него зуб: они так скрутили ему руки, что он никак не мог высвободиться. Он катался по траве, проклиная все на свете. — Лои, тебя ищет Сигги Паудльссон! — крикнул главарь бандитов, выбегая из-за угла. — Сигги? Что ему надо? — Не знаю… — Иди сюда, помоги мне развязать веревку, — сказал Лои. — Нельзя так крепко скручивать… Вы продолжайте, я сейчас вернусь. Сигги Паудльссон был владельцем «Слейпнира». Лои еще издали увидел Сигги в кабине его грузовика. — Привет! — проговорил Лои, еще запыхавшийся после схватки. — Здравствуй! Я привез тебе деньги, — сказал Сигги и протянул в окно машины белый конверт. Лои молча раскрыл его. — Это все мне?! — вскинул он удивленный взгляд на Сигги. — Да, твоя доля за промысел. Неси скорее домой, да не потеряй по дороге. Лои пожал ему руку. — Спасибо. Потом он со всех ног припустил к дому. — Лои, ты не будешь больше играть? — окликнул его Джордж. — Нет! — прокричал Лои, размахивая конвертом. Впервые в жизни он нес домой заработанные им самим деньги. Интересно, сколько их там? Он остановился и снова раскрыл конверт. В нем лежало несколько коричневых — пятисоткроновых — бумажек. Одна… две… три… четыре… Десять штук! Лои не стал терять времени на подсчеты, сколько это будет всего. Сунув банкноты обратно в конверт, он побежал дальше. Десять бумажек по пятьсот крон… Теперь он сможет на собственные деньги купить себе одежду для школы. А сестре Сигрун подарить новую школьную сумку или куртку на зиму. Теперь он и Ауси отдаст деньги за брюки… Лои еще не дошел до дому, а в голове уже созрело решение: в первую же встречу с Паульми попроситься будущим летом снова на промысел — в один-два рейса…
Последние комментарии
1 час 10 минут назад
2 часов 24 минут назад
3 часов 30 минут назад
4 часов 39 минут назад
16 часов 37 минут назад
16 часов 50 минут назад