Огненная лилия [Кэндис Кэмп] (fb2) читать онлайн

Кэндис Кэмп Огненная лилия

Глава 1

Ожидание казалось бесконечным. Хантер неподвижно сидел в гостиной на стуле, скрестив вытянутые ноги. Последние несколько минут он сосредоточенно разглядывал мысы своих ботинок. На лице застыло спокойное, даже безразличное выражение. Такое выражение появилось у него после длительных, в течение нескольких лет, тренировок. Потом это очень пригодилось ему в тюрьме у янки, когда не хочешь, чтобы кто-либо, а тем более охранники, видели твои чувства. Временами безразличие становилось естественным. И тогда Хантер понял, что так жить легче.

Но, что бы ни выражало сейчас его лицо, ожидание давило на него. Так долго быть в неведении, просто сидеть и ждать, Хантеру было трудно. Хотя это не его жена рожала, и не его ребенок должен был появиться на свет. А как же тяжело, видимо, было сидящему рядом Гидеону, связанному с роженицей близкими узами.

Хантер взглянул на старшего брата. Гидеон сидел на нижней ступеньке лестницы, опершись локтями на острые колени. Подперев подбородок руками, он тупо рассматривал что-то на полу, невидяще уставившись в какую-то точку. Хмуро сведенные к переносице брови превратились в непрерывную ниточку. Его белокурые волосы, взлохмаченные нервными негнущимися пальцами, топорщились в разные стороны. Он был бледен. В иной обстановке вид мужчин вызвал бы смех.

Гидеон не только казался выше младшего брата, но он вообще был крупнее. У него была крепкая грудь и мускулистые руки человека, привыкшего к физическому труду. Но в данных обстоятельствах вся его сила была бесполезна. Сейчас весь его внешний облик выражал досаду и разочарование.

— Почему так долго? — промычал Гидеон. Он поднялся и начал вышагивать из угла в угол.

Хантер пожал плечами и убрал ноги с пути брата. Если бы жизнь сложилась для него удачно, то сейчас на месте Гидеона оказался бы он сам. А Линетт давала бы жизнь его ребенку там, наверху, в сдальне.

От такой мысли Хантер вздрогнул. Он не хотел больше выстраивать варианты на подобную тему. Вскочив, он сунул руки в карманы и следом за братом принялся мерить комнату шагами.

— Даже не знаю! Мэгги или мать могли бы выйти и сказать.

— Но почему мы ничего не слышали?

Хантер снова пожал плечами. Честно говоря, он рад, что ничего не слышно. Хватило нескольких стонов и криков роженицы, чтобы он весь покрылся липким потом. Гидеон побледнел, в его глазах появился ужас.

— Долго еще? — опять поинтересовался брат.

Хантер вышел в коридор, который тускло освещал свет лампы, и взглянул на часы.

— Одиннадцать. Еще не так много.

Пробило пять часов дня, когда Гидеон прискакал на усадьбу Хантера и сказал, что у его жены Тэсс начались схватки. Хантер тут же оседлал лошадь и помчался в город за доктором Рейдом. Брат с матушкой Жо вернулся на свою ферму. Мэгги, единственная дочь Тиррелов, была замужем за врачом. Поэтому она настояла, чтобы и ее взяли помогать Тэсс. Позже приехал и Хантер, решив, что Гидеону понадобится мужская компания.

И оказался прав. Жо сразу же выставила сына из комнаты, где принимали роды. Гидеон, услышав стоны жены, побелел и чуть было не упал в обморок.

— Иди, иди, — говорила Жо, подгоняя его к выходу, будто заблудившегося и ненароком зашедшего в дом цыпленка.

— Здесь не место мужчине, только Рейду, когда он приедет. И потом, ты занимаешь слишком много места и мешаешь.

Гидеон безропотно удалился, полностью согласившись с мнением матери об абсолютной бесполез-ности, даже ненужности отцов при рождении их детей. Позже он признался Хантеру, что был даже рад уйти. Гидеон был на войне, но ничто так не терзало его, как вид хрупкой Тэсс, страдающей от боли. А сознание, что ничем нельзя помочь ей, было еще ужасней. Поэтому, когда Хантер сказал который час, брат удивился.

— Точно? Мне казалось, что уже, по крайней мере, полночь.

— Просто, когда ждешь, время тянется медленно.

Хантер вышел на крыльцо и залюбовался спокойным темным небом. Он снова подумал о Линетт, вспомнил о своих мечтах, о том, как они поженятся, какие у них будут дети, какую совместную жизнь они построят.

Выругавшись сквозь зубы, он сжал кулаки. Зачем о ней думать? Больше нечего ожидать. Она осталась в прошлом. По крайней мере, за последние годы одинокой жизни в Техасе ее образ почти стерся в памяти. Он больше не думал о ней ночи напролет, не мечтал о ней целыми днями. Уже не представал знакомый облик, мягко вьющиеся локоны, улыбчивое лицо, как было постоянно, пока он сидел в тюрьме. Все то время Хантера поддерживала мысль о ждущей его дома Линетт. Сейчас он больше уже не ощущал вкуса ее бархатных губ, прикосновения атласной кожи, как раньше, когда эти мысли чуть не свели его с ума, в те страшные дни, когда он, вернувшись в Пайн-Крик, узнал, что мисс Сандерс вышла замуж. Больше в душе не было зияющей пустоты, которую могло заполнить только присутствие Линетт.

Но как-то так получилось, что, ожидая рождения ребенка брата, в нем воскресли былые ощущения, прошлые мысли, умершие много лет назад. Линетт давно была замужем за другим. Она никогда не принадлежала ему, Хантеру. Черт побери, он хорошо знал, что если бы соединил с ней свою жизнь, то, может быть, уже давно страдал бы от этого. Эта женщина доказала, что она просто бесчувственная самка, выскочившая быстро замуж за другого. Она никогда и не любила его. Это очевидно, и он разумом понимал, что ему без нее лучше. Хантер выяснил для себя, что в данный момент только обстоятельства заставили вернуться старые мысли и мечты. Сейчас он меньше всего нуждался в Линетт Конвей и ее ребенке.

Тишину нарушил тоненький писк наверху. Хантер на секунду замер, потом повернулся и посмотрел на брата. Гидеон стоял неподвижно. В его взгляде смешались волнение, страх и надежда.

— Это… это было…

Голос Гидеона осип и прервался, он кашлянул и начал снова:

— Ты думаешь…

Вдруг раздался голос сестры:

— Гидеон!

На лестнице появилась Мэгги. Лицо ее светилось и лоснилось, густые медно-рыжие волосы выбились из тугих кос и спадали на щеки.

— Мальчик! — крикнула она.-Гидеон! У тебя родился сын!

Какое-то мгновение Гидеон выглядел совсем ничего непонимающим, как будто не такого рода сообщение он ожидал здесь несколько часов. Он побледнел, но постепенно краска снова появилась на его лице. Он испустил звук, напоминающий победный клич, схватил Хантера в объятия так, что у того захрустели кости, потом, в два прыжка поднявшись по лестнице, сграбастал Мэгги.

— Ты лучшая в мире сестра, Мэгс!

Мэгги засмеялась, нежно похлопала Гидеона по щеке.

— Да почему, лопух? Я же ничего не сделала!

— Ты сообщила мне такую новость! За последние несколько часов я чуть не свихнулся. Можно мне к ней?

— Конечно. Она ждет тебя.

Гидеон бросился мимо сестры в спальню. Открыв дверь, он сразу увидел лежащую на кровати Тэсс, затем мать, убирающую окровавленные простыни и Рейда, моющего руки у окна.

— Тэсс! — сердце Гидеона сжалось при виде жены, такой хрупкой, маленькой и такой белой, как простыни, на которых она лежала. Он взглянул на маленький сверточек у груди Тэсс. Молодая женщина смотрела на мужа и улыбалась так радостно, что смятенная душа Гидеона сразу успокоилась.

— Тэсс, как ты?

— Прекрасно.

Ее голос был слабым.

— Подойди сюда, Гидеон! Вот наш ребенок!

Только теперь он внимательно посмотрел на то, что лежало в изгибе ее руки. Это был туго запеленутый младенец, красный, сморщенный, почти лысый. Крошечное личико его напоминало старушечье. Гидеон оторопело подумал, что он ужасен, но, как ни странно, и удивительно красив.

— Да, — выдавил он.

Его сердце было переполнено счастьем. Он неуклюже стоял у кровати, с глупой улыбкой глядя на жену и ребенка. Тэсс потянулась и взяла его за руку. Он нежно сжал ее руку. На его глазах появились слезы.

— Ах, Тэсс, я люблю тебя.

* * *

Мэгги, смеясь, сбежала вниз по лестнице. Хантер улыбался ей, его распирала гордость, которую всегда испытывал каждый из Тиррелов, когда появлялся новый член семьи.

— Правда, это здорово? — воскликнула Мэгги, перепрыгнув через две последние ступеньки. Она бросилась на шею брату, будто маленькая девочка, а не дама тридцати лет, дважды побывавшая замужем.

Хантер подхватил ее и закружил по комнате. Они с Мэгги всегда были самыми близкими из всех детей Тиррелов. Гидеон и Шелби были на несколько лет их старше, поэтому чаще держались вместе, не принимая к себе младших и постоянно важничая перед ними. У Мэгги и Хантера была разница в возрасте всего в один год, и они, когда были маленькими, всегда играли вдвоем. Потом, когда все стали взрослыми людьми, между ними сохранились теплые, дружеские отношения. А когда Хантер ушел на войну и только через несколько лет вернулся в Техас, дружба с Мэгги не прекратилась.

Год назад, после четырех лет скитаний, Хантер, наконец, возвратился домой. Он пришел, потому что был нужен сестре. Умер Уилл, ее муж. В некотором смысле это была удача, подарок небес. Во время войны Севера и Юга Уилла ранило в голову. С тех пор у него был разум ребенка. Для Мэгги он был обузой. Тогда Уилл оставил ее и их сына Ти без мужской помощи и защиты. Мэгги чувствовала себя одиноко, плакала и считала себя виновной во всем. Но этим она могла поделиться только с Хантером.

— Как дети? — спросила Мэгги, бросив взгляд через плечо Хантера в гостиную.

— Не знаю, — Хантер виновато пожал плечами. — Если честно, я о них забыл. Они затихли, и я решил, что они чем-то занялись, где-то играют.

— Ну, уж эти мужчины! — сказала Мэгги, качая головой, но улыбаясь. Было видно, что она не сердится. Ее серые глаза, точно такие же, как у Гидеона, весело искрились. Мэгги была привлекатель-ной женщиной, высокая, статная, хотя и не классическая красавица. Со своим пухлым чувственным ртом, темными тонкими бровями, выразительными серыми глазами она казалась пленительной, особенно, когда ее лицо светилось весельем, как сейчас.

Она бросила на Хантера дразнящий взгляд и, обойдя его, направилась в гостиную. Сына Ти она нашла сидящим в кресле у камина, уткнувшимся лицом в парчовую подушечку. Ему было тринадцать лет, и сейчас вся неуклюжесть фигуры подростка бросалась в глаза.

Рядом на софе лежала, свернувшись калачиком, дочь Тэсс — Джинни, крепко прижимая к груди старую тряпичную куклу. Во сне она очень напоминала свою мать, которая выделялась бледностью и изящной красотой. Но как только она просыпалась, это сходство тут же исчезало. Бросалось в глаза, что ее веселые, шустрые синие глаза, как и умопомрачительная улыбка, все от отца и ничего от Тэсс. Десятилетняя девочка была сгустком энергии, таким ребенком, который всегда чем-то занят. Было понятно, что характер Джинни тоже отцовский. Шелби, ее отец, был старшим сыном в семействе Тиррелов. Красивый, чертовски обаятельный парень, он никогда не пропускал ни одной возможности поразвлечься и весело провести время. Это был золотой ребенок в их семье, самый красивый и обаятельный мужчина во всем Наин-Крике и его окрестностях. Казалось, что так и должно быть, когда он женился на Тэсс Колдуэл, красавице, дочери самого богатого в этой местности человека.

Но все это случилось еще до войны. Разумеется, Шелби забрали в армию сразу, в отличие от более степенного Гидеона, которому пришлось еще ожидать несколько месяцев. Гидеон и Хантер бодро отправились на войну, будто бы в предвкушении какого-то приключения. Через четыре месяца после ухода Шелби родилась Джинни. Незадолго до конца войны Шелби был убит.

Тэсс, отец которой потерял в этой войне все свое состояние, была вынуждена на своих плечах вынести все трудности послевоенного времени: растить дочь, ухаживать за матерью, которой еле-еле удалось выкарабкаться после тяжелой болезни. Выносливость и терпение Тэсс поражали многих. Она бралась за незнакомую работу, без жалоб и нытья, смеясь над своими ошибками и настойчиво идя вперед. За эти годы она сблизилась с семьей погибшего мужа и очень быстро подружилась с Мэгги, которая раньше считала Тэсс кокеткой, чья красота абсолютно бесполезна. Когда с войны вернулся Гидеон, то часто помогал Тэсс. Гидеон занимался починкой вещей, постоянно прибивал, стругал у нее во дворе или поливал огород.

С тех пор, как погиб старший брат и умер отец, Гидеон стал главой семьи. Он сразу почувствовал ответственность за младших и к обязанностям старшего относился очень серьезно, чем вызывал досаду привыкших к свободе Мэгги и Хантера.

Поначалу его заставляло помогать Тэсс чувство долга. Но с годами он полюбил Тэсс. Он пытался скрывать это, так как боялся, что никогда не завоюет ее любовь. Все знали, как сильно она была влюблена в Шелби. Гид был уверен, что спокойный, уравновешенный человек, каким был он сам, не может затмить в ее памяти образ искрящегося очарованием Шелби. Он чувствовал себя даже виноватым потому, что полюбил овдовевшую жену родного брата, когда тот уже давно лежал в земле.

Тогда Тэсс почти потеряла свой дом. Во время длительной тяжбы за дом, когда нужно было отстоять его у Бентона Конвея, они еще больше сблизились. Она поняла, что еще способна полюбить снова. Через год после этого они поженились. Тэсс вместе с дочкой, Джинни, которую он любил не меньше Тэсс, переехала к Гидеону.

Джинни очень понравилось жить на ферме, здесь всегда можно было найти занятие, на которое тратилась ее неиссякаемая энергия. Ей наскучило в городе, где она была под присмотром своей строгой, чопорной бабушки Колдуэлл.

Обычно Джинни ничего не боялась, но сегодня, услышав, как ее мама вскрикивает от боли, испугалась. Мэгги разрешила ей пойти еще поиграть с Ти, а не отправляться спать в свою комнату, которая располагалась рядом со спальней, где сейчас лежала Тэсс. Джинни повиновалась. Хотя на ее лице было решительное и бесстрашное выражение, но она все-таки захватила с собой старую тряпичную куклу, с которой не играла уже давным-давно.

Как бы почувствовав на себе взгляд тетки, Джинни проснулась и посмотрела на Мэгги.

— А мама? — сонно спросила она, приподнимаясь.

— Она чувствует себя прекрасно, — ответила Мэгги, ласково погладив ее по голове. — Все уже позади. У тебя появился маленький братик, а мама твоя просто умница. Сейчас ты можешь спокойно спать.

— Честно? — носик Джинни сморщился от недовольства. — Мальчик?

Мэгги засмеялась.

— Боюсь, что да. Но не волнуйся, тебе также понравится играть и с мальчиком.

Было похоже, что такое объяснение не слишком успокоило, но она очень хотела спать и не могла спорить. Зевнув, девочка снова улеглась на жесткую софу, закрыла глаза и мгновенно заснула.

Мэгги обернулась к Хантеру. Он стоял у дверей и наблюдал за ними. Улыбнувшись, она направилась к брату.

— Насколько я понял, парни не в особом почете? — спросил он с усмешкой.

— Не в этом возрасте, — вздохнула Мэгги и устало потянулась. — Может, выйдем поболтать на крыльцо, чтобы не разбудить детей?

— Давай, — согласился Хантер, открывая перед ней дверь. — Хотя мне кажется, что сейчас их разбудить практически невозможно.

Мэгги присела на низенький стульчик на крыльце, а Хантер облокотился на высокие перила, скрестив вытянутые ноги. С тех пор, как он вернулся в Техас, казалось, он никак не мог удобно устроиться среди мебели в доме.

На дворе стоял ранний март, и ночь была прохладной. Легкий холодок приятно освежил Мэгги, проведшую несколько часов в комнате роженицы. Она глубоко вдохнула чистый воздух, аккуратно пригладила растрепавшиеся волосы. Теперь ветер мог ласкать ее открытое лицо и обнаженную шею.

— Как Тэсс? — спросил Хантер.

— Отлично. Рейд сказал, что роды были легкими. — Мэгги сморщила нос и раздраженно добавила: — Как будто он много во всем этом понимает. Хотя он и доктор, но все равно он — мужчина.

Хантер улыбнулся.

— Да, мужчины, конечно, совершенные профаны в этом вопросе!

— Ну, не совсем. Рейд принял нескольких малышей. Но, понимаешь, есть вещи, которые мужчина не может по-настоящему осознать.

Она едва заметно улыбнулась своим мыслям, а на лице появилось мечтательное, даже таинственное выражение. Какое-то мгновение она казалась совсем незнакомой и далекой.

Хантер испытующе посмотрел на нее.

— Мэгги? В чем дело?

Улыбка ее стала еще шире, а в глазах мелькнуло озорство.

— Да, мне трудно от тебя что-либо утаить.

— Я тебя слишком хорошо знаю. Говори! Что происходит?

— Ну ладно. Думаю, это будет правильно, если ты первым узнаешь… после Рейда, конечно. Мы тоже ждем…

Его брови поползли вверх.

— Ребенка? Ты серьезно? Ты и Рейд?

— Да. Ты рад за нас?

— Конечно, рад. Как ты можешь сомневаться?

Хантер поднял ее со стула и крепко обнял. Он, действительно, был счастлив за нее, но и несколько ошарашен, ведь Мэгги родила Ти много лет назад.

Мэгги — его младшая сестра, и всегда будет для него такой, несмотря на их годы.

— Бог мой, мы скоро сойдем с ума в окружении детишек. Сначала Гидеон и Тэсс, теперь ты и Рейд.

Мэгги счастливо улыбнулась.

— Я надеюсь, что ты однажды…

Он сразу помрачнел и отступил от нее.

— Не рассчитывай на это, Мэгс, этого никогда не будет.

Морщинка пролегла между бровей Мэгги.

— Никогда не говори «никогда», Хантер! Ты не можешь знать все наперед! Никто не знает, что будет дальше.

— Я знаю, чего не будет.

— Ты не должен считать, что Линетт разрушила всю твою жизнь, что все кончено для тебя, — тихо произнесла она.

Хантер перевел на сестру отчужденный взгляд.

— Линнет здесь ни при чем.

— Ну да! Она — главная причина!

Мэгги помолчала, перевела дыхание и, взглянув на брата, сказала:

— Иногда мне кажется, что я ненавижу ее за то, что она с тобой сделала.

Хантер хотел было возразить, сказать, что Линетт не лишила его способности любить, но слова застряли в горле. Это была неправда. Они оба хорошо это знали. Какой бы способностью любить ни обладал Хантер раньше, теперь все осталось в прошлом, в этом он был уверен. Уже несколько лет его сердце в груди было бесчувственным камнем.

— Я не хочу о ней вспоминать, — хрипло выдавил Хантер, отвернувшись от сестры. Мэгги с болью смотрела на него.

— Хорошо, — только и могла она ответить.

Дверь распахнулась. На крыльцо вышел Рейд Прескот. Мэгги улыбнулась, протягивая ему руку. Рейд выглядел красавцем, с тонкими чертами лица, с полными, чувственными губами. Волосы у него были русые и совершенно необыкновенные глаза, сине-зеленые с коричневым оттенком. Он так нежно улыбнулся жене, что одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он по уши влюблен в нее. Рейд присел рядом с Мэгги, поцеловал ей руку.

— Думаю, Мэгги уже сообщила тебе, — сказал он.

Хантер кивнул.

— Похоже, мы оба стали дядями. Даже странно: у меня вообще не было семьи, а теперь я окружен племянниками, племянницами и кузенами, как цветами.

— Я думаю, что если речь идет о некоторых из Тиррелов, то слово «цветы» не очень удачно, — сухо возразил Хантер.

— Хантер! Как ты можешь так говорить?

На крыльце появилась их мать. Она слышала последние слова Хантера и теперь сердито смотрела на сына.

— Тиррелы — самая лучшая семья во всей округе, — заявила Жо.

— Я знаю, мам, знаю. — Хантер поднял руки, будто защищаясь.

— Не ешь меня заживо.

— Тебе просто должно быть стыдно за такие слова.

Когда Жо Тиррел подошла. Рейд вскочил, чтобы уступить ей место, а сам пересел на перила. Хантер прислонился спиной к колонне и с насмешливой улыбкой наблюдал за матерью.

Жо, хоть и не урожденная Тиррел, всегда рьяно защищала честное имя семьи. Не задумываясь, она ставила на место любого, если тот хоть как-то позорил их семейство и всегда с одинаковой решимостью бросалась на защиту своих детей, племянников, внуков. Ее крыло защиты было таким большим, что могло укрыть всякого, кто был женат или замужем за ее родственниками.

Внешне мать представляла собой как бы копию уже состарившейся Мэгги. Те же вьющиеся густые, но с сединой, волосы, более туго уложенные в узел на затылке. Те же самые броские черты лица. Всю жизнь она трудилась, не покладая рук. После рождения четырех детей она растолстела, фигура ее расплылась. Но все еще Жо оставалась привлекательной, веселой женщиной, а лицо ее светилось любовью и жизнерадостностью.

— Прости, мам.

Жо кивнула, как бы принимая извинения, потом улыбнулась.

— Скажите, разве это не удивительно? — спросила она, взяв дочь за руку. — Рождение ребенка — это так хорошо, прекрасно и удивительно.

— Это всегда таинство, — произнес Рейд. — И не имеет значения, сколько раз ты уже был свидетелем этого.

— Ты прав, — кивнула Жо. — Я очень рада, что у меня появился еще один внук! Так мечтаю качать опять ребеночка на руках.

Она многозначительно посмотрела на Мэгги.

— И только Богу известно, сколько у меня будет еще внуков и внучек. Каждый раз это будто новое прибавление к нашей семье. А боль и утраты войны уйдут в прошлое.

— Мы должны помнить о Шелби, — совсем некстати сказал Хантер. Глаза матери потемнели, а он выругался про себя за то, что говорит, не думая.

— Да, — согласилась Жо, грустно улыбнувшись. — Шелби навсегда ушел от нас. Но у меня еще есть ты, Гидеон, Мэгги. Сейчас мои дети строят заново свои семьи, свои жизни. Осталась надежда, ведь верно?

Она взглянула на Хантера. Он понял, что мать имела в виду. Жо надеялась и на него. Он знал, что ей, как и Мэгги, было больно за его несложившуюся жизнь. Он улыбнулся матери, не желая причинять ей лишние страдания. Но был уверен, что как завтра утром вновь взойдет солнце, так в его жизни ничего не изменится. Если Гидеон, Тэсс и Мэгги обрели новую любовь, нашли свое счастье, то с Хантером Тиррелом этого не произойдет, с любовью он покончил навсегда.

Глава 2

Линетт Конвей тихо что-то сообщила своей падчерице, когда они расстилали скатерть на столе, и обе женщины улыбнулись. Они необычно смотрелись рядом за работой, расставляя посуду и кушанья, которые доставали из корзинки Линетт. Линетт, старшая из них двоих, была настоящей красавицей. Ее красота была живой, яркой, запоминающейся. Темные, густые и блестящие волосы мягко спадали на плечи, светло-голубые глаза были огромны. Можно было сказать, что все черты лица были безукориз-ненно правильны. За последние годы, после того как она вышла замуж за Бентона Конвоя, ее внешность слегка поблекла. Но ее все еще считали самой красивой женщиной в Пайн-Крике, а некоторые даже говорили, что не видели подобных красавиц во всем штате Арканзас.

Розмари, наоборот, никто бы не назвал красавицей. Она не была привлекательной, но иногда, как в данный момент, когда она улыбалась, была очень мила. Розмари относилась к числу тех женщин, которые всегда остаются в тени, не бросаются в глаза, поэтому ее никогда не приглашали на танцах. Она чаще всего старалась прошмыгнуть через задние дворы, желая остаться незамеченной. Это была маленькая, но не лишенная изящества женщина. Волосы ее были неброского русого цвета, гладко зачесанные назад и уложенные в тяжелый узел на затылке. Самыми привлекательными у нее были большие глаза, излучавшие тепло, светло-карие, их обрамляли густые прямые ресницы. Но, к сожалению, их скрывали сидящие на носу очки. Обычно Розмари носила некрасивые, мрачных тонов платья. Она не обращала внимания на попытки Линетт подобрать ей платье, подходящее по цвету к ее типу кожи или под цвет глаз. Розмари внимательно выслушивала советы мачехи, иногда даже восхищалась купленными для нее платьями, но рано или поздно эти наряды оказывались в самом дальнем углу гардероба, и она вновь одевалась в мышиные и какие-то выцветшие пастельные тона.

Линетт долгое время не могла понять, почему ее участие и старания спокойно игнорируются. Но потом она заметила, что как только Розмари наденет какое-нибудь нарядное платье, отец отпускает в ее адрес колкое замечание. После такого Розмари прячет новую одежду подальше в шкаф. Это бесило и раздражало Линетт, но никто, в том числе и она, не могли заставить Бентона не говорить или не делать что-либо, что ему нравилось. Поэтому, как ни пыталась Линетт убедить Розмари, что отличное светло-золотистое вечернее платье только придает ее коже теплый, персиковый оттенок, а вовсе не выделяет среди других девушек, ей так и не удалось ничего изменить.

Но сегодня Линетт была несколько удивлена, хотя, разумеется, было приятно видеть, что Розмари решилась надеть легкое платье, купленное по настоянию Линетт еще прошлым летом. Густой винно-красный цвет шелка придавал лицу девушки румянец. Но Линетт сдержалась и ничего не сказала Розмари о ее наряде. Это был бы вернейший способ заставить навсегда потом забыть о данном платье. Поэтому Линетт накрывала на стол и болтала о всяких пустяках.

— Правда, не смешно ли? — комментировала Розмари. Глаза ее смеялись за стеклами очков. — Это так мило с твоей стороны, что ты принесла мне поесть.

Когда отец женился на Линетт, Розмари встретила мачеху холодно и относилась безразлично, невольно завидуя ее красоте. Она не могла доверять женщине, вышедшей замуж за богатого, намного старше ее Бентона Конвея, хотя еще недавно была помолвлена с Хантером Тиррелом. Розмари до сих пор не знала, что толкнуло Линетт на этот шаг. Но чем больше она узнавала Линетт, тем меньше она догадывалась о причине этого поступка. Очень скоро Розмари убедилась, что мачеха добрая и щедрая женщина, а не зазнайка, упивающаяся своей красотой. Розмари боялась, что Линетт окажется именно такой. За несколько лет они стали близкими подругами.

У Розмари всегда становилось тепло на душе, когда она видела улыбающуюся Линетт или когда они вот так беззаботно болтали друг с другом. Поначалу, когда мачеха только поселилась у них в доме, казалось, что она вообще никогда не смеется.

— Сегодня утром Бентон ускакал к Шарпам, и я решила, что это удобное время, чтобы навестить тебя в библиотеке, — объясняла Линетт свой неожиданный визит. — А потом я подумала, почему бы не принести тебе что-нибудь поесть?

— Папа поехал к мистеру Джонсу? — спросила Розмари бесцветным голосом.

— Думаю, да.

Линетт бросила озабоченный взгляд на Розмари, которая невидяще уставилась на свои руки.

— Он сказал, что пообедает там, а затем встретится с полковником Томпсоном.

— Я… я не хотела бы, чтобы папа общался с мистером Джонсоном и всеми этими янки. Я начинаю чувствовать себя предательницей.

— Понимаю. Я тоже.

Линетт старалась не думать о политических взглядах своего мужа. Бентон Конвей был, как называют таких на Юге, скалавагом, то есть южанином, имеющим дела с янки после войны, общающимся с солдатами Союза и северянами. Это был человек, старающийся нажиться на нужде людей после падения Конфедерации. Бентон не воевал. Прошло уже шесть лет после окончания военных действий, а южане все еще боролись за восстановление экономики, а иногда и за сохранение своей жизни. Многие едва сводили концы с концами, питаясь только тем, что могли вырастить на огородах. Некоторые, такие как Тэсс, потеряли свою собственность и свое дело. Другие обнаружили, что им просто некуда и не к чему возвращаться. Но Бентон Конвей и многие другие, подобные ему, сделали во время войны себе состояние.

Линетт, как и некоторые горожане, презирала Бентона. Но Линетт была его женой, и жители Пайн-Крика относились к ней так же презрительно. Она знала, что болтают здесь, что она любит деньги и только поэтому вышла за Конвея замуж. Говорили, что она ему прекрасно подходит — такая же высокомерная и холодная. Кроме Розмари, у нее не было друзей в городе. Но Розмари была связана родственными узами с Бентоном, как и она сама. Линетт понимала, что если бы не Розмари да не семья ее матери, первой жены Бентона, очень уважаемой семьи в городе, никто бы в Пайн-Крике не общался бы с ним и, разумеется, кроме северных торговцев.

В то же время у Линетт не было иного выхода. Она была женой Бентона, а одним из условий их договора было — создать всеми возможными способами видимость, что у них образцовый брак. Она должна быть хозяйкой на вечеринках, выходить вместе с ним в гости, общаться с теми, с кем он считал нужным. Линетт должна была стать дополнением и примерной супругой преуспевающего делового мужчины. И хотя она не выносила приятелей мужа, но вынуждена была постоянно общаться с ними. Она выезжала на вечера, всегда мило улыбалась и подолгу беседовала с женами офицеров янки. Вскоре она научилась мысленно отвлекаться от окружающей обстановки, сидела, слушала, смеялась, как манекен. А в это время ее мысли витали где-то далеко.

— Не понимаю, что папа нашел в этом мистере Джонсе? — продолжала Розмари, нахмурившись. — Я надеюсь, он не станет настаивать на своем.

Фаркухар Джонс в последние месяцы неожиданно увлекся Розмари и по-всякому преследовал ее. Это был мужчина необъятных размеров, с круглой лысиной на макушке. Он очень комплексовал по поводу лысины и пытался скрыть свой недостаток. У него была манера расчесывать остатки волос от одного уха к другому. Лежащие на лысине пряди он намазывал макасаровым^[1] маслом, чтобы закрепить их в этом неестественном положении. Но время от времени прядки распадались и смешно нависали ему на глаза. Еще у него были длинные, закручивающиеся кверху усы. Мистер Джонс был бы положительно комичной фигурой, если бы под обманчивой веселостью не скрывалось жестокое и холодное, как металл, сердце.

Линетт могла объяснить Розмари, что Бентон нашел в таком человеке. Прежде всего, это — возможность делать деньги. Но она воздерживалась прямо говорить о Бентоне его дочери. У Розмари все еще были иллюзии по поводу отца, а Линетт не хотела ее разуверять.

— Я думаю… Мне кажется, он хочет видеть тебя защищенной и ни в чем не нуждающейся, — произнесла Линетт. — А мистер Джонс может сделать это. Он очень богат.

— Но я не желаю выходить за него!

Розмари выразительно поежилась, в этот момент она выставила на стол последнее блюдо, затем убрала корзинку.

— Папа думает, что деньги решают все. Видимо, это потому, что когда-то в молодости он был очень беден. Но все равно он не прав. Я не вынесу жизни с Фаркухаром Джонсом, как бы много денег он не имел!

— Тогда тебе нужно сказать это отцу. Наверняка он не станет принуждать выходить замуж за человека, который тебе неприятен.

Розмари выглядела неуверенной.

— Нет, думаю, нет.

* * *

— Ладно, — сказала Линетт, переходя на легкомысленный тон. — Давай не будем говорить больше о мистере Джонсе, а то у меня пропадет всякий аппетит.

Розмари улыбнулась.

— Ты права. Блюда слишком хороши, чтобы от них отказаться из-за какого-то Джонса.

Розмари села за стол, Линетт придвинула себе стул.

Приступив к обеду, они болтали и хихикали, как школьницы, вспомнили смешной наряд миссис 0'Брайн, который та надела на бал, устроенный на прошлой неделе Лилибет Томпсон, живо обсуждали шансы жены министра на победу в борьбе с тетушкой Шарлоттой, теткой Тэсс.

Вдруг в коридоре послышалось покашливание. Розмари вскочила и взглянула на дверь. На ее щеках выступил нежный румянец, а лицо осветилось широкой улыбкой. Смотревшая на нее Линетт сощурилась и обернулась, заинтересовавшись, чье присутствие смогло вызвать такую перемену в лице падчерицы.

Вошел Сэт Маннинг, новый учитель, худой парень с приятным, серьезным лицом и песочного цвета волосами. В одной руке он держал стопку книг, другой рукав его пиджака был пуст и заложен в карман. Он потерял на войне левую руку.

— Здравствуйте, мисс Конвей.

Он улыбнулся Розмари, затем, повернувшись, как показалось Линетт, неохотно, кивнул ей.

— Мэм.

— Ой, извините. Вы, кажется, незнакомы. Линетт, это мистер Маннинг, школьный учитель. Мистер Маннинг, это жена моего отца, миссис Конвей.

— Очень приятно, мэм.

Линетт улыбнулась и кивнула гостю.

— Я узнала вас. Я много о вас слышала, хотя мы и не были знакомы. Знаете, сейчас вы очень известный человек в нашем городе. Уже несколько лет в Пайн-Крике не было учителя.

Маннинг появился в Пайн-Крике всего несколько месяцев назад. Его привез Рейд Прескот, городской врач, который познакомился с Сэтом во время войны. Горожане могли платить за обучение своих детей только очень маленькие суммы, но зато компенсировали оплату тем, что часто приносили продукты, дрова. Лига Леди сдавала ему небольшой домик на заднем дворе библиотеки.

— Да, я знаю. Здесь все так добры ко мне.

Взгляд Линетт снова вернулся к Розмари.

— Я принес Розмари книги, как и обещал.

Итак, Розмари ждала школьного учителя, подумала заинтригованная Линетт. Этим естественно и объяснялось ее решение надеть сегодня привлекательное, густо-красное платье.

— О-о, спасибо. Положите их на стол.

Розмари поспешила освободить место для книг, а Линетт уступила дорогу, судорожно пытаясь придумать какую-нибудь подходящую причину, чтобы оставить парочку одну. Может быть, это было бы и неправильно, но меньше всего Розмари нуждалась в присутствии еще одной дамы. Она была очень застенчивой и чем больше было рядом людей, тем более робела.

Вдруг Линетт с облегчением услышала стук входной двери.

— Кто-то пришел. Не беспокойся, Розмари. Я приму посетителя, — сказала она.

Линетт понимала, что едва ли сможет оказать реальную помощь клиенту в выборе книг. Сейчас это не имело значения. Она понадеялась, что и Розмари не обратит внимания на этот факт, так как была слишком поглощена своим гостем.

— А ты помоги мистеру Маннингу разобрать книги. Может быть, у него есть время задержаться, тогда мы пообедали бы втроем. Я принесла угощений больше чем достаточно.

Линетт улыбнулась им обоим и поспешно вышла из комнаты. Главное, чтобы у Розмари не успело взять верх чувство ответственности и чтобы она не решила заняться посетителями сама. Не переставая улыбаться, Линетт направилась ко входу, но увидев, кто пришел, резко остановилась.

Мэгги Тиррел! Нет, вернее, теперь уже Прескот.

Линетт колебалась, зная, что Мэгги ее терпеть не может. Да и все Тиррелы так же относятся к ней. Она признавала, что у них есть на то причины. То, что она сделала, расстроило личную жизнь Хантера, и никто из его семьи не знал до сих пор, почему она так поспешно выскочила замуж за Бентона. Поэтому Линетт было нелегко встречаться с любым из них. Обычно и она, и Тиррелы старались избегать друг друга.

— Мэгги?.. Я хотела сказать, миссис Прескот.

— Миссис Конвей.

Голос Мэгги был холоден. А выглядела она такой же неуверенной, как и Линетт. Линетт приблизилась.

— Вам нужна книга? Боюсь, я не очень хороший консультант, но….

— Вообще-то я пришла, чтобы увидеться с Розмари. Она здесь?

Покусывая губы, Линетт бросила взгляд через плечо на закрытую дверь кабинета.

— Она сейчас очень занята.

— Понятно.

Мэгги как-то напряглась и Линетт подумала, что та посчитала ее просто невежливой.

— Извините. Почему бы вам не пройти в одну из комнат и не подождать? Розмари скоро освободится. Я уверена, она захочет вас видеть и поговорить с вами.

Линетт указала на переднюю комнату. Сама быстро прошла туда, так что Мэгги ничего не оставалось, как пойти вслед за ней. В этой комнате стояли стол и два стула. Линетт присела на один из них. Мэгги последовала ее примеру. Некоторое время они просто сидели, молча глядя друг на друга.

— Я только хотела сообщить Розмари, что у Тэсс вчера родился ребенок, — сказала наконец Мэгги.

— Правда?

В душе Линетт странным образом соединились боль и радость. Неожиданно она почувствовала, что ее рукам нечем заняться. В суставах пальцев что-то покалывало. Затем она ощутила ноющую боль.

— И… И кто же это?

— Мальчик. Они назвали его Уильям.

На глазах Мэгги вдруг появились непрошенные слезы.

— В честь вашего мужа? Как мило.

Мэгги кивнула.

— Да, мне было очень приятно, когда они сказали это мне. Гидеон и Уилл были близкими друзьями.

Линетт улыбнулась, хотя ей было тяжело. Она подумала о малыше, таком мягком и теплом, с головкой, покрытой светлым пушком.

— Я так рада за них.

Мэгги пристально наблюдала за ней.

— Да, кажется, ты действительно рада. — В ее голосе слышалось удивление. Линнет горько улыбнулась.

— Знаешь, я не такая бессердечная, как вы, вероятно, думаете. Тэсс когда-то была моей лучшей подругой.

— Я знаю. Я… знаешь… я несколько раз порывалась сказать тебе, но так и не смогла. Наверное, у меня не хватило смелости. Мы все тебе очень признательны за то, что в прошлом году ты помогла Тэсс отстоять дом.

Когда-то богатая семья Тэсс потеряла в войну все свое состояние. Тэсс не могла больше платить за огромный дом и чуть было не потеряла его. Именно Линетт посоветовала ей предложить дом Лиге Леди для размещения новой городской библиотеки. Но чтобы за Тэсс сохранялось право жить в нем до конца своих дней.

— Думаю, я ничего особенного не сделала, — возразила Линетт, смущенно ерзая на стуле. Благодаря советам Линетт семья Тэсс могла оставаться в доме, и хотя только на втором этаже, все равно это значило для них много. Потом Тэсс переехала к Гидеону.

В конце концов, именно муж Линетт подтолкнул своих друзей-реконструкционистов повысить плату за это строение. Бентон хотел купить дом Колдуэллов, потому что это был самый добротный дом в округе. А Бентон всегда желал иметь все самое лучшее, самое красивое. По сути дела, только из-за этой слабости он и женился на Линетт.

— И, кроме того, все, что я могла сделать, было недостаточно, чтобы… чтобы как-то компенси-ровать…

Мэгги кивнула. Она была довольно справедливой и не стала делать вид, что не понимает, о чем ведет речь Линетт.

— И все-таки, — произнесла она, — ты не обязана была об этом хлопотать.

— Нет, — медленно выговорила Линетт. — Понимаешь, обязана.

— Ну что ж, я знаю, для Тэсс это очень важно. И для всех нас тоже. Мы благодарны тебе за это.

— Спасибо.

Линетт посмотрела на свои руки, лежащие на коленях. Ей не приходило в голову, что еще можно обсуждать. Очень хотелось спросить о Хантере, но она не смела. Доброжелательное отношение Мэгги к ней могло тут же исчезнуть.

Гостья поднялась. Похоже, она чувствовала себя не в своей тарелке, как и миссис Конвей.

— Мне нужно идти.

— Я схожу за Розмари, — предложила Линетт. — У нее посетитель, но я уверена, она захочет услышать эту новость от тебя.

— Нет, не надо. Не отвлекай. Ты сама можешь сказать ей. Я просто хотела, чтобы она знала, Тэсс очень ее любит.

Линетт улыбнулась.

— Розмари трудно не любить.

— Конечно.

Мэгги застыла на минуточку, глядя на Линетт. Ее лоб пересекла поперечная морщинка. Потом лицо разгладилось, она натянуто улыбнулась, как бы отбросив мучившие ее мысли.

— До свидания. Я рада, что мы смогли поболтать.

Мэгги направилась к выходу, затем обернулась, бросив взгляд на Линетт, потом быстро вышла и закрыла за собой дверь. Еще какое-то время Линетт тупо смотрела на закрытую дверь, душу переполняли смутные и противоречивые чувства.

Ей было приятно, что у Тэсс родился ребенок. В то же время она не хотела об этом думать. И Хантер… Она не желала ничего знать. Но в дальнейшем мысли об этом человеке уже не выходили у нее из головы.

Так случалось всегда, когда она встречала Мэгги. Глаза у сестры были серые, а не ярко-зеленые, как у Хантера. Ее темно-каштановые волосы казались все-таки светлее его черных кудрей. Черты лица Мэгги были более мягкими, женственными, чем у брата. Но, несмотря на все это, они поразительно походили друг на друга. Полноватые губы Мэгги были копией его, а иногда на ее лице появлялась точно такая же, как у Хантера, улыбка. Что-то в выражении глаз, или то, как она нахмурит брови, нет-нет да и напоминало Хантера, да так живо, что у молодой женщины замирало всякий раз сердце.

Линетт прислонилась к одному из книжных шкафов. Так она простояла несколько минут, слепо уставившись на потолок, затем перевела взгляд на корешки стоящих в шкафу книг. Постояв, она выбрала один том и села с ним в кресло, но читать не могла, просто сидела, глядя перед собой на открытую страницу. Она сожалела, что еще раз довелось встретиться с Мэгги.

Глава 3

Как Линетт и думала, известие о рождении ребенка у Тэсс взволновало и обрадовало Розмари. Она была так счастлива, что даже вечером, за ужином, поделилась новостью с отцом. Линетт молчала, крепко сжимая в руке вилку и стараясь не встречаться глазами с Бентоном.

Линетт давно подозревала, что не только дом хотел заполучить Бентон, когда поднял цену на усадьбу Колдуэллов. Она догадывалась, почему, когда Тэсс вышла замуж за Гидеона, муж был так же зол, как и когда не удались попытки завладеть злополучным домом. Тот факт, что Тэсс была лучшей подругой Линетт, прибавлял особую пикантность его желанию уложить и Тэсс в свою постель.

— В самом деле? — спросил, наконец, Бентон холодным ровным голосом. Линетт взглянула на него. Внешне он казался спокойным. Но в его светлых, необычного оттенка глазах было что-то такое, что заставило Линетт поежиться. Она прекрасно знала, что он вовсе не был обрадован сообщению дочери о счастье Тэсс.

— Да, — невинно продолжала Розмари, довольная, что обычно равнодушный ко всему отец заинтересовался этим известием.

— Об этом рассказала Мэгги Прескот Линетт сегодня.

— А-а, понятно.

Он перевел взгляд на жену. Бентон Конвей был мужчина средних лет, с начинавшим округляться брюшком. На первый взгляд он вовсе не казался властным, тем более внушающим страх. Но если внимательно заглянуть в его глаза, тогда можно понять, в какой степени было тяжело постоянно общаться с таким человеком.

— Значит, ты подружилась с Мэгги Тиррел?

— Нет.

Линетт спокойно выдержала его взгляд. За годы совместной жизни она поняла, что, имея дело с Бентоном, нужно не давать ему возможности запугать себя. Так ошибалась Розмари. Всегда было заметно, что она боится отца. Это только усиливало желание последнего повелевать. Он наслаждался чужой растерянностью и тем, что мог наводить страх на другого.

— Я случайно была в библиотеке в то время, когда она пришла поделиться радостью с Розмари. Думаю, ты прекрасно знаешь, что Тиррелов едва ли можно назвать моими друзьями.

— Да. Скорее даже скажешь, что ты избегаешь их.

Линетт заметила изучающий, подозрительный взгляд и сразу же почувствовала себя неуютно. На губах Бентона играла едва заметная улыбка, это еще больше обеспокоило ее. У мужа всегда был такой вид, когда что-то ему не нравилось.

Она убедилась, что ее подозрения были ненапрасными, на следующее утро. За завтраком Бентон объявил, что собирается вывезти Розмари и Линетт на прогулку.

— Прогулка? — выдавила Розмари. — Но я… я собиралась пойти в библиотеку.

Бентон повернулся.

— Думаю, один день библиотека обойдется без тебя, верно?

— Да, конечно, просто я… — начала было Розмари, но тут же остановилась, встретившись с помрачневшим взглядом отца.

— Хорошо, папа.

— И зачем это надо? — спросила Линетт. — У меня есть дела по дому.

— Какая примерная хозяйка, — саркастически произнес Бентон. — Я уверен, что твои «дела» могут подождать. Да и потом у тебя предостаточно слуг. Они наняты, чтобы заниматься именно домашней работой. Тыдолжна поехать. У меня есть сюрприз специально для тебя.

От таких слов у Линетт появилось дурное предчувствие. Бентон не выглядел бы таким довольным и ироничным, если бы не приготовил какой-нибудь план, чтобы так или иначе расстроить жену. Уже несколько лет их взаимные отношения представляли собой тихую, негласную войну.

Но она ничего не могла предпринять, кроме как внутренне подготовить себя к тому, что еще могло произойти. Линетт и Розмари поднялись наверх надеть шляпки и перчатки.

Когда они вышли, Бентон уже нетерпеливо ждал их у коляски. Он помог женщинам устроиться, затем забрался сам, и они поехали.

Пайн-Крик был маленьким сонным городком, одним из таких мест, где каждый знает друг друга. Располагался он слева от дельты реки Миссисипи, как раз на краю равнинных земель Арканзаса. Во время осенних дождей улицы города чаще всего утопали в грязи, но благодаря этим же дождям повсюду цвели яркие весенние цветы и зеленели деревья. Позже, летом, наступит жара и будет душно, но сейчас стояло тепло, а воздух освежался легким ветерком. Скоро еще появится сладковатый запах жимолости и гардений^[2].

Возле большинства построек стояли строительные леса. Почти все дома нуждались в ремонте, как и заборы. Но времена были слишком тяжелые, чтобы позволить тратиться хотя бы на покраску. С наступлением весны и лета яркие цветы и цветущие кустарники немного смягчали это жесткое лицо бедности. Облезлые стены домов скрывались в тени раскидистых зеленых деревьев.

Они выехали за город и направились на запад. Стоял солнечный, ясный день, и поездка могла бы стать приятной, если бы Линетт не чувствовала себя такой разбитой.

Вскоре они добрались до усадьбы Уиткомбов, где когда-то жили Уилл и Мэгги. После того, как Мэгги вышла замуж за доктора Прескота и переехала к нему в город, Хантер Тиррел стал разводить и содержать здесь породистых лошадей. К ужасу Линетт, Бентон повернул коляску к этой усадьбе.

Линетт напряглась и услышала, как рядом испуганно шептала Розмари.

— Он привез нас к Хантеру!

Сердце Линетт сжалось. Она не могла даже предположить, что Бентон способен на такое. Какой муж привезет свою жену в дом ее бывшего жениха?

Она обернулась к Бентону. Он, сощурившись, наблюдал за ней, губы его слегка кривила насмеш-ливая улыбка. Линетт знала, что он сделал это, чтобы унизить и причинить ей боль. Вот почему он и Розмари взял, чтобы был еще один свидетель ее реакции. Каких действий он ожидал от Линетт: чтобы она разрыдалась, убежала, или что? Но она не собиралась доставить ему удовольствие увидеть униженной миссис Конвей.

Она бросила на Бентона холодный, безразличный взгляд и отвернулась, обратив все внимание на дом.

— Дом Мэгги выглядит ухоженным, — заметила она.

— Да, похоже, он в хорошем состоянии, — выдавила из себя Розмари.

Линетт мысленно поблагодарила девушку за попытку поддержать.

Старый дом, такой же, как и все остальные в этой местности.

Дом двухэтажный, с парадным крыльцом, двумя белыми колоннами и кирпичными трубами. В недавнем прошлом он был выкрашен в белый цвет, а ставни — в цвет сочной зеленой листвы. На заднем дворе находился большой загон. Немного присмотревшись, они увидели, что рядом недавно выстроили еще два маленьких. В большом загоне в данный момент бегали по кругу несколько лошадей.

Вдалеке, на лугу, который отделял усадьбу от леса, объезжал лошадь Хантер Тиррел. Когда лошадь приближалась к краю леса, Хантер натягивал поводья и разворачивал ее назад. Лошадь была крупной и иссиня-черной масти. Издали Хантер походил на какого-то страшного хищника, крепко вцепившегося в гриву живого существа.

Увидев Бентона и сидящих рядом с ним в коляске женщин, наездник выпрямился и натянул поводья. От этого лошадь взвилась, встав на дыбы. Хантер резко опрокинулся назад и удержался на крупе животного только благодаря тому, что еще сильнее натянул поводья. Когда он пытался усмирить лошадь, мускулы на его спине и руках напрягались и вздувались. Во всей этой сцене виделось что-то слишком первозданное: борьба человека и дикого зверя. И человек, пытающийся подчинить себе это неприрученное животное — выглядел первобытно: крепкий, сильный, полный жизни. В нем чувствовалось какое-то невыразимое мужское начало.

Лошадь, наконец, опустилась на все четыре копыта, но продолжала мотать головой, будто бы все еще сопротивлялась воле человека.

Хантер на какую-то минуту замер, пристально глядя на непрошенных гостей. Затем, ударив пятками по бокам лошади, он не спеша направился к их коляске. На его голове отсутствовала шляпа, и черные, густые, немного длинноватые волосы Хантера отливали на солнце. Лицо мокрое от пота, сам весь в пыли. На лице пот смыл всю грязь и оно влажно блестело. На нем была надета рубашка, расстегнутая до половины так, что обнажала загорелую и влажную грудь.

Линетт осторожно перевела дыхание. Она уже почти забыла, какой Хантер сильный и мужест-венный. Давно уснувшие чувства вновь ожили, и она бессознательно подалась вперед.

Хантер подъехал к ним со стороны, где сидел Бентон, даже не взглянув на нее. Он вопросительно поднял черные брови, глядя на неожиданного визитера. Линетт обрадовалась, что он занят Конвеем, это давало возможность наблюдать за ним, не будучи замеченной. Сколько же времени прошло с того дня, когда они виделись в последний раз? Сразу после возвращения из Техаса Хантер неожиданно ночью пришел к Бентону. Линетт же увидела его, когда он уже уходил. Было довольно темно, и она не смогла ничего рассмотреть.

Но она прекрасно все помнила еще с довоенного времени. Она знала его лицо, его тело так же хорошо, как и он всю ее. Сейчас бросалось в глаза, что его внешние черты лица уже не такие яркие и живые, как в молодости. Но все-таки он оставался красивым. Лицо Хантера было загорелым, у уголков глаз и рта появились неглубокие морщины — следы прожитых лет. Все еще ярко-зеленые глаза прекрасно контрастировали со смуглой кожей, и в них сохранялась та же прежняя напряженность. Но теперь в выра-ясении глаз еще добавились усталость и цинизм, чего не было раньше. Он казался старше и жестче. Не вспыхивала немного насмешливая улыбка, которая всегда могла очаровать любую женщину, независимо от ее возраста.

Хантер скрестил руки на груди и молча смотрел на Бентона, ожидая, когда тот заговорит и объяснит причину их появления здесь.

— Доброе утро, Хантер. Кажется, ты уже знаком с моей женой Линетт. Линетт, поздоровайся с мистером Тиррелом.

Хантер бросил в ее сторону быстрый взгляд и слегка поклонился.

— Миссис Конвей.

— Мистер Тиррел.

Боже, когда-то он прижимал эту женщину к своей груди и ее обнаженная кожа касалась его. Сейчас же они обращаются друг к другу «мистер» и «миссис». Это было нелепо, но заставило скорее почувствовать боль утраты, чем вызвать смех.

Бентон перевел взгляд с Хантера на жену и опять на Хантера. Казалось, он не в силах решить, кто же из них представляет больший интерес. Хантер взглянул на сидящую за Линетт Розмари и еще раз поклонился.

— Мисс Конвей.

— Здравствуйте, — едва дыша, ответила девушка. Про себя Линетт отметила и удивилась напряженности, которая появилась в поведении падчерицы. То ли это было вызвано стесненным состоянием всех присутствующих, неестественностью, повисшей в воздухе, или из-за мужественной внешности Хантера. Он всегда производил сильное впечатление на женщин.

Хантер снова перевел взгляд на Бентона.

— Что тебе здесь нужно, Конвей?

— Ай-ай-ай, Хантер, разве так разговаривают с покупателями? — спросил Бентон, разыгрывая забавное удивление. — Думаю, ты должен научиться быть более обходительным, если хочешь, чтобы твой конный бизнес процветал.

— Ты сказал, что ты покупатель? — губы Хантера скривила недоверчивая усмешка.

— Да, конечно. А по какой другой причине я оказался бы здесь?

— Не знаю. Вот ты мне и скажешь.

— Я здесь, чтобы взглянуть на твой молодняк. Я собираюсь купить для прогулок лошадей для дочери и жены.

Бентон обернулся к Линетт. Хантер машинально тоже посмотрел на нее. Взгляд его задержался на миссис Конвей какую-то долю секунды, затем снова вернулся к гостю.

— Я не имею дел со скалавагами, Конвей, — ровно сказал он. — Вы хищники, питающиеся падалью. Ты зря теряешь здесь время.

— Ох-ох-ох, должно быть, ты процветаешь или страшно богат, если можешь позволить себе отказаться от выгодного предложения, — насмешливо проговорил Бентон.

— По крайней мере, я спокойно сплю ночами.

— В самом деле? — Бентон прищурился и положил руку на бедро Линетт.

— А мне казалось, что это мне спится ночами лучше, чем тебе.

Линетт съежилась, а лицо ее залила краска стыда. Так откровенно напоминать об их близких отношениях было верхом грубости со стороны мужа. Он мог с таким же успехом просто сказать Хантеру, что имеет ее. Линетт почувствовала себя такой униженной, будто ее раздели перед всеми. И в то же время не могла ничего возразить. Любая попытка остановить издевательства мужа только ухудшила бы ситуацию.

Хантер посмотрел на руку Бентона, затем взглянул в лицо. На мгновение в его глазах ярко блеснуло что-то мрачное. Бентон бросал ему вызов. Это понимали все. Никто из Тиррелов никогда ни перед кем не отступал, тем более Хантер.

— По-моему, ты прав, — сказал он холодно сдавленным голосом, словно лезвие ножа полоснуло его горло. Затем он спрыгнул с лошади. — Нельзя отказываться от сделки. И не важно, кто ее предлагает.

Он легко обошел их коляску и остановился рядом с Линетт.

— Какие лошади вас интересуют, мэм?

Линетт не хотела подавать руку Хантеру, выходя из коляски. Она боялась, что, почувствовав его прикосновение, начнет дрожать. Но выбора не было. Единственная возможность сохранить остатки гордости виделась в том, чтобы делать вид, будто ни поступки Бентона, ни поведение Хантера ее не смущают. Она положила ладонь в руку Хантера. И хотя на руке была надета перчатка, Линетт не смогла сдержать охватившего ее трепета. Но ничего никто не заметил.

Линетт вышла из коляски, и Хантер отпустил ее руку, не задержав ни на секунду дольше, чем того требовала обыкновенная вежливость. Пока они шли к загону, лицо его ничего не выражало, а взгляд был отсутствующим. Бентон нахмурился и вылез из коляски. За ним беспомощно последовала Розмари.

— Пап, я не хочу лошадь. Мне она не нужна, — повторяла она, спеша за Бентоном. Он обернулся.

— Не говори чепухи. Тебе она нужна больше, чем кому-либо.

— Нет, ну честно. Ты же знаешь, я не умею ездить верхом, — тихо добавила она, когда они догнали Хантера и Линетт, бросив на них смущенный взгляд.

— Значит, пришло время преодолеть твою глупую боязнь, — резко ответил ей Бентон, а повернув-шись к Хантеру, произнес:

— Боюсь, Розмари испытывает страх перед лошадьми.

Хантер посмотрел на девушку, и в первый раз его губы тронула теплая улыбка:

— Многие боятся, — по-доброму сказал он. — Вам, мисс Конвей, нужна хорошо выезженная лошадь, смирная и надежная.

Он легко перепрыгнул через забор загона, взял висевшую тут же узду и набросил ее на небольшую серую кобылку, которая пряла ушами и косила одним глазом на Хантера. Он погладил ее по лбу, и она ткнула его мордой в грудь. Он засмеялся и похлопал животное по спине.

— Эй, Прима!

Голос его был ласковым, отчего у Линетт защемило сердце. Она понимала, что больше никогда не придется слышать этот голос.

Хантер потянул за поводья и подвел кобылку к забору.

— Подойдите сюда, мисс Конвей, — позвал он Розмари. — Это самая славная и послушная лошадь, которую можно найти. Идите…

Он взял руку Розмари и погладил ею лоб Примы.

— Просто погладьте ее. Она ничего вам не сделает.

Внутри Линетт тихо закипала ревность, пока она наблюдала за Хантером и Розмари. С ней он больше не был так добр.

Было больно видеть, как он прикасается к другой женщине или обращает на кого-то внимание, хотя с его стороны не было ни малейшего любовного интереса. Столько лет прошло, а это все еще продолжало волновать.

Линетт отвела глаза от Хантера и Розмари. Вдруг она увидела, что Бентон, сощурившись, наблюдает за всеми. И можно было с полной уверенностью утверждать, что он заметил на ее лице вспышку ревности. Сейчас она ненавидела мужа.

Хантер подвел к ним другую лошадь, вороного жеребца такой красоты, что у Линетт перехватило дыхание.

— О, Хантер, — прошептала она, моментально забыв обо всем на свете при виде такого животного, и только смогла вымолвить. — Красавец!

Она протянула руку и погладила жеребца между ушей. Хантер смотрел на нее, глупо похлопывая коня по крупу.

— Я привез его с собой из Техаса, — сказал он. — Рубио в нашей округе самый породистый, но вы можете взять его.

Линетт почувствовала, что после такого пояснения Хантера заливается краской. Хотя это ничего не значило. Он просто говорил правду.

— Я… я последнее время мало ездила верхом. Спартан умер год назад, а до того уже был слишком стар, чтобы на нем выезжать.

— Очень жаль. Спартан был хорошим конем.

Он должен был помнить Спартана. На этом коне она всегда ездила верхом во время совместных прогулок. На какое-то время их окутала аура близости, даже интимности, и общего прошлого.

— Он выглядит немного норовистым для дамы, — вмешался Бентон, становясь между ними.

Хантер взглянул на Бентона, и в его глазах промелькнула легкая ирония, показывавшая, насколько мало он ценит мнение Бентона о лошадях.

— Женщина сможет справиться с ним.

Затем, пожав плечами, он ровно добавил:

— Конечно, это дорогой конь. Может быть, цена его даже дороже, чем вы рассчитывали потратить на лошадь для своей жены.

Бентон поморщился.

— Цена не имеет значения.

— В самом деле? Я рад это слышать. В наше время столько хороших людей еле сводят концы с концами: но к вам, как я понимаю, это не относится.

Линетт прикусила язык, чтобы сдержать улыбку. Хантер издевался над Бентоном, зная, что если ее мужу предложить что-нибудь очень дорогое, тот обязательно купит.

Бентон, прищурившись, посмотрел на Хантера. Тот твердо выдержал испытующий взгляд, будто бы не понимая, что чем-то мог задеть покупателя.

— Я беру коня, — коротко заявил Конвей. — Обоих!

Линетт взглянула на вороного жеребца. Это был великолепный конь и, несомненно, один из любимцев Хантера. Отдать такого значило для Хантера то же, что сделать ей подарок. Она всегда любила ездить верхом и уже с замиранием сердца представляла, как будет скакать на этом великолепном жеребце, как в ушах будет свистеть ветер.

До боли захотелось иметь этого коня.

— Нет, — выдавила она и отвернулась в сторону забора. Она не может сделать это. Каждый раз, когда она будет видеть Рубио, ездить на нем, будет вспоминать Хантера, будет постоянно о нем думать, страдать. Конь оживит Хантера, сделает его реальной частью ее жизни, но нельзя этого позволять. Сколько бы удовольствия животное не доставило, терзаний оно принесет гораздо больше и станет постоянным напоминанием о том, что теперь ей не принадлежит, что утрачено навсегда.

— Что? — Хантер удивленно посмотрел на молодую женщину.

Улыбка скривила губы Бентона.

— Ты не хочешь?

— Это прекрасный конь, но… но я боюсь, что слишком норовистый. Я не могу… Я уже не такая хорошая наездница, как когда-то.

Хантер смотрел на нее с непроницаемым видом. Линетт не знала, догадался ли он, почему она не хочет брать Рубио. Может думает, что она просто не желает ничего иметь от него? Неужели решит, что не понравился этот красавец, что пренебрегают его подарком?

Линетт взглянула на него, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать, затем повернулась в сторону загона.

— А что, если взять вон ту гнедую кобылу?

— Хорошая лошадь, — безразлично ответил Хантер. — С ней не будет проблем. Хотите проехать немного?

Линетт покачала головой.

— Я уже разучилась.

— Наш визит сюда был сюрпризом для дам, — сообщил Бентон, подарив Линетт фальшиво нежную улыбку, обнял ее за плечи и прижал к себе.

— Конь будет моим подарком ко дню рождения.

— Но сейчас не июль, — удивленно сказал Хантер. В ту же секунду на его загоревших скулах выступил румянец. Он отвел взгляд. — Если я не путаю, день рождения миссис Конвей должен быть в июле.

— Да, верно, — чуть слышно произнесла Линетт.

— Никогда не подозревал, Хантер, что у тебя такая отличная память, — усмехнулся Бентон, переводя взгляд с Хантера на Линетт. Они не смотрели друг на друга.

— Так вы берете гнедую? — Хантер проигнорировал последнюю фразу Бентона.

— Для Линетт? Нет. Розмари возьмет эту кобылку. И думаю, вы правы. Вороной жеребец как раз подойдет для моей жены… искательницы приключений.

— Я не хочу, — хрипло повторила Линетт.

— Нет, ты хочешь, ты просто не желаешь признаться в этом.

Тон Бентона был веселым, похожим на тон, каким разговаривает дядог с нашалившими юными племянницами.

— Я не буду на нем ездить.

Линетт высоко подняла голову и прямо посмотрела мужу в глаза: — Нет необходимости покупать его.

Бентон погрозил пальцем перед ее носом.

— Нет, нет, моя дорогая, я знаю тебя лучше, чем ты сама. Мы женаты достаточно давно, чтобы ты могла заговаривать мне зубы.

— Не надо покупать этого коня, — Линетт отчетливо произнесла каждое слово, не отрывая взгляда от лица Бентона.

— Привяжите его к нашей коляске, — сказал Бентон Хантеру. — И другую лошадь я тоже покупаю, для Розмари. Может быть, она научится преодолевать свой страх.

— Возможно, вам лучше взять ту кобылку, которую выбрала Ли… ваша жена, — предложил Хантер. — Иногда люди испытывают необъяснимую антипатию к животному и потому стараются избегать его.

— Я уверен, что сумею убедить Линетт выезжать на этом коне.

Бентон улыбнулся и взял жену под руку. Глаза Хантера стали холодными, как мрамор.

— Конечно.

Он сложил руки на груди.

— Но вы не сможете взять их прямо сегодня. Мне еще нужно их подковать.

Бентон не придал значения этой детали. Махнув рукой, он сказал:

— Тогда приведите их к нашему дому, когда они будут готовы.

— Хорошо.

Хантер отвернулся.

Линетт вырвала руку у Бентона и бросила на него убийственный взгляд.

— Что ты делаешь?

— Ну, дорогая, покупаю тебе животное, которое ты, на самом деле, очень хочешь иметь.

— Я подразумеваю то, что сказала. Я не буду ездить на этом коне.

— Тогда ты сможешь восхищаться им на расстоянии, не так ли? — глаза Бентона слегка поблескивали.

Пальцы Линетт сжались, она едва удержалась, чтобы не дать ему пощечину. Бентон прекрасно знал, почему жена противится покупке коня, именно поэтому и настаивал на его приобретении. Он всегда страшно ревновал ее к Хантеру, хотя до свадьбы удавалось скрывать это от Линетт. Но с тех пор как Хантер вернулся в Пайн-Крик и жил недалеко от них, ревность Бентона превратилась просто в бешенство.

У Линетт не было другого способа бороться с мужем, кроме как молчать и делать вид, что все безразлично. Такое поведение только еще больше подстрекало его. Единственное, что бы Бентона устроило, это если бы она разрыдалась. Линетт же упрямо выдерживала все и не давала шанса видеть ее плачущей.

Сейчас она резко повернулась и зашагала к коляске. Розмари в нерешительности постояла немного на месте, а потом пошла за Линетт. Бентон стоял, прищурившись, глядя им вслед.

Линетт до самого отъезда просидела в коляске, так как очень нервничала. Приходилось прикладывать усилия, чтобы не смотреть на мужа и Хантера, обговаривающих детали сделки. Она была уверена, что Бентон испытывает огромное удовольствие, отсчитывая Хантеру деньги. Ему нравилось исполнять роль богатого человека, имеющего дело с нищими. В данный момент доставляло удоволь-ствие видеть Хантера в качестве продавца, который старается скрыть свое унижение, что приходится брать у ненавистного Бентона деньги. Это придавало данной ситуации особую остроту. Ему, несомненно, понравилась мысль, что Хантер, как слуга, сам приведет к их дому лошадей. Бывали моменты, когда Линетт ненавидела мужа, и сейчас как раз был такой случай.

Хотелось оказаться в сотнях миль отсюда! Она сожалела, что когда-то дала согласие стать женой Бентона. И неважно, что от того решения зависела ее дальнейшая жизнь. Можно было бы уехать отсюда, как-нибудь прокормить себя. Пусть пришлось бы даже мыть полы и стирать! Наверняка это приятнее, Линетт чувствовала бы себя намного счастливее.

Но в то время, ничего не понимая от горя, наивная девчонка поверила заверениям Бентона, что он будет любить ее и обеспечит всем необходимым в жизни, ничего не требуя взамен. И казалось, что в той ситуации это лучший, единственный выход.

Естественно, с годами все прояснилось, но было уже поздно. Она обвенчалась с Бентоном и до конца своих дней принадлежала ему. Заключив сделку с самим дьяволом, теперь должно испытать все, что выпало на ее долю.

Немного утешала только мысль, что она не была бы счастлива, даже не выйдя замуж за Бентона. Потому что после того, что случилось в тот ужасный день в Луизиане, все для юного создания закончилось. Жизнь оборвалась тогда, а дальше только существование.

Но если сказать правду, то и для Бентона сделка не стала самой выгодной, его постоянно угнетало и мучило чувство, что вместо жены он имеет обыкновенного робота.

Наконец Бентон занял свое место в коляске и взял вожжи. Линетт не взглянула на него, когда он трогал лошадей. Повозка выехала на проселочную дорогу. Она не обернулась, чтобы посмотреть на Хантера, и, сцепив руки, невидяще смотрела вперед, прикладывая все силы, чтобы не заплакать. Она не хотела, чтобы Бентон догадался и увидел, какую боль причинил ей. Это единственное, чем Линетт могла отомстить.

* * *

Хантер старался не смотреть на удаляющуюся коляску Конвеев. Он не доставит удовольствия ни Бентону, ни Линетт видеть, как они задели его за живое. Он отвернулся к загону, безразлично глядя на лошадей. Наконец, не слыша больше звука удаляющейся коляски, он повернулся в сторону дороги. Усадьба показалась осиротевшей. Вдруг Хантер почувствовал непреодолимое желание броситься в дом, подняться наверх, к окну, чтобы увидеть еще раз убегающую вдаль повозку Конвеев.

Он покачал головой, положил руки на бедра, мысленно обругав себя идиотом. Перед глазами все еще стояла живая картина, как солнце играло в волосах Линетт, на тех локонах, которые не были прикрыты маленькой легкомысленной шляпкой. Лучи солнца окрашивали золотистые волосы в огненный цвет. Хантер вспомнил, когда в первый раз увидел ее распущенные волосы.

Они катались верхом, от ветра с головы наездницы слетела шляпка и несколько прядей выскользнуло из прически. Пришлось остановиться, он поскакал назад, чтобы поднять шляпку, вскоре вернулся. Линетт вытащила из волос все шпильки и распустила их, чтобы заново уложить. Волнистые пряди переливались на солнце золотисто-русым водопадом по плечам и спине девушки. От такого вида перехватило дыхание. Он спешился и направился к сидящей на камне в ожидании Линетт. Не сказав ни слова, Хантер поднял ее на руки и стал целовать так неистово, будто не наступит завтра.

Все время, пока они встречались, Линетт стала для него пламенем, сжигавшим изнутри. Он ощущал себя молодым, полным любви и страсти к обожаемой девушке. Каждая секунда, проведенная с ней, была сладкой и в то же время мучительной пыткой. Он чувствовал, что вдали от нее может умереть, а рядом с ней каждый раз будто бы горел на костре своей страсти. Но остаться наедине почти не представлялось возможным. Поблизости обязательно оказывался кто-либо. Влюбленные воровали свои немногочисленные поцелуи, когда могли сбежать на несколько минут с танцев или вечеринки и найти уединенное место где-нибудь в саду. Но это еще больше разжигало его страсть.

И в тот день они катались верхом с друзьями. Хантер и Линетт, лучшие наездники, отрывались от всех, уезжая вперед. В эти несколько мгновений они оставались абсолютно одни и тут же бросались в объятия друг друга. Его губы жадно впивались в нее, хотелось ощущать ее всю, до самой последней клеточки тела. Губы девушки, теплые, сладковатые, с готовностью отвечали на поцелуи. Вдруг ему становилось жарко, кровь бешено стучала в висках.

Хантер целовал ее лицо, шею, расстегивая пуговицы рубашки, исследуя губами белоснежную грудь, страстно лаская молочно-белые бугорки грудей. Линетт, со стоном погрузив пальцы в густую шевелюру, притянула его голову ближе к себе. То, что она испытывала удовольствие, еще больше разжигало страсть. Он уже почти не владел собой и с большим, трудом пытался взять себя в руки, чтобы не повалить ее на землю прямо здесь.

При одном этом воспоминании сердце бешено заколотилось, Хантер закрыл глаза и простонал:

— Проклятье!

Неужели никогда не вытравить эту женщину из своей головы? Будто бы он заговорен, и ничто уже не спасет.

Он резко повернулся и пошел в сторону небольшого загона, затем, отвязав стоящую там лошадь, одел на нее седло. Джуп был не таким быстрым и объезженным, как жеребец, который буквально летал с ним в Манассасе, но именно он выручал Хантера в трудные дни, когда тот работал ковбоем в Техасе. Хантер убедился, что нет коня более выносливого, умного и преданного, чем Джуп. Этот жеребец казалось, понимал хозяина с полуслова, различал каждое движение, моментально реагировал на малейшее натяжение повода или прикосновение пяток всадника к бокам. Бесчисленное количество раз Хантеру предлагали его продать, но Джуп — единственный конь, который не продавался.

Хантер быстро одел сбрую. Джуп запрял ушами и покосился на ездока блестящим умным глазом.

— Привет, мальчик, — поздоровался Хантер, похлопывая его по холке. — Ты готов немного побегать?

Джуп дернулся и заржал, Хантер рассмеялся. Выехав из загона, он слегка ударил пятками по бокам коня, и тот молнией рванулся вперед, через луг. Хантер пригнулся, как всегда, дрожа от свистящего в ушах ветра и равномерного топота копыт. Быстрая скачка верхом единственное, что могло заставить отрешиться от самого себя, принудить забыть все тяжелые думы, горькие неприятности, незатихающую боль.

Наездник ощущал себя единым целым с конем, слившимся с ним в могучее, сильное существо, которое было намного сильнее человека, хотя последний много повидал и испытал на своем веку и устал от жизни.

Наконец Хантер натянул поводья, разворачивая коня. Они оказались уже почти на окраине города. Невдалеке должна протекать река, и он направил Джупа в ту сторону.

Хантер спешился и, взяв жеребца под уздцы, стал осторожно спускаться к воде. Он бездумно держался за поводья, пока Джуп жадно пил. Весна была в самом разгаре, и река в своем течении поднялась довольно высоко. Летом уровень воды снова станет ниже, и речка забурлит и заиграет вокруг гладких круглых камней.

Они стояли на открытом месте, дальше внизу по берегу реки росли хлопковые и другие деревья, поменьше и пониже. Ведя Джупа за поводья, Хантер медленно двинулся вдоль берега к зарослям. Здесь разрослись густые кусты, земля была топкая и сырая, постоянно стояла вода. Тихое, уединенное место. Хантер хорошо помнил его.

Не останавливаясь, он углублялся все дальше, будто искал какие-то определенные приметы нужного места. Наконец он остановился и оглянулся вокруг. В последний раз он был здесь десять лет назад.

Конечно, все здесь изменилось, вырос частый кустарник. Одно дерево, видно, свалил сильный ветер, и теперь оно лежало, образуя мост через узенькое устье реки. Но в целом все выглядело, как прежде: извилина мелкой речушки с каменистым берегом; старый дуб отбрасывает ту же спасительную тень, правда, стал он еще выше и раскидистее, а вокруг буйно разрослись дикие сливы.

Они пришли сюда в последнюю ночь перед уходом Хантера на войну. Она не переставая плакала, и глаза ее казались огромными и светящимися. Их красота ослепляла его. Влюбленные встретились в доме Шелби и Тэсс, но потом оставили молодую семью и спустились к реке, некоторое время бесцельно бродили по берегу, взявшись за руки. Внезапно Линетт остановилась.

— Пожалуйста, не уходи, — прошептала она, глядя ему в глаза. Казалось, что в этих глазах сейчас светится вся любовь, существующая в мире.

Его самого переполняли любовь и чувство гордости. Такая красивая девушка так любит его, что плачет и умоляет не уходить. Он улыбнулся, вытирая слезы с ее щек.

— Не плачь, милая. Все будет хорошо. Ты не успеешь заметить, как пролетит время и я вернусь. Вот увидишь.

— Это война, Хантер, — ее голос сорвался, и она всхлипнула. — А если ты вообще не вернешься? Что тогда?

— Вот-вот, — он рассмеялся со всей беззаботностью юности.

— Перестань, Лин! Меня не убьют. Ты же знаешь, что я езжу верхом лучше всех в нашей округе, даже лучше Шелби. Возможно, он единственный, кто лучше меня стреляет. Вот так!

— Я боюсь. Все равно. Боюсь! — повторяла заплаканная девушка, подняв широко открытые, ярко-голубые глаза. Хантера переполняли бурлящие эмоции: любовь, волнение, нежность. Ему было двадцать два года, и он не знал, что такое страх, все смог бы преодолеть. Ни одна женщина не могла устоять перед его очарованием, любой приз он выигрывал. Всегда любимый сын в дружной семье, Хантер любил и был любим самой красивой девушкой в мире! Ни один из Тиррелов никогда не прятался от опасности, и меньше всех Хантер. В нем было что-то такое, что влекло его навстречу опасности, что заставляло принимать вызов. Но то, что Линетт боялась за такого, трогало Хантера до глубины души, а сердце переполнялось любовью к ней. Он наклонился, обнял девушку за талию и нежно поцеловал в губы.

— Не надо бояться за меня. Со мной ничего не случится. Мы прогоним этих янки назад, к Балтимору, и это произойдет еще до конца лета. Вот увидишь.

— Тогда зачем идти воевать? Ты же можешь подождать и посмотреть. Многие мужчины еще остаются пока дома.

— Что? — Хантер выглядел удивленным. — И все пропустить? Я не могу этого сделать. Мы уже собрали вещи с Шелби, уже записались. Если мы порядочные люди, то должны отправиться завтра же.

— О-о, Хантер… — на глазах Линетт появились слезы. — Я не хочу, чтобы ты уходил. — Она поднялась на мысочки и поцеловала в щеку, подбородок, губы. Всхлипывая, она стала безудержно покрывать поцелуями все его лицо.

— Пожалуйста, не уходи. Не оставляй меня, — все повторяла она.

— Линетт, не…

Хантер простонал. Когда они находились рядом, очень близко, его желания всегда становились опасны. И сейчас все в нем заново вспыхнуло, разожженное прикосновениями нежных губ. И постоянно горящий внутри огонь страсти к ней запылал.

Он обнял ее, стиснув до боли, когда она коснулась губами его рта, впился в эти губы и долго-долго не отпускал. Они раньше уже целовались так, что их языки глубоко проникали в рот другого, касаясь друг друга и лаская губы, нёбо любимо го человека, пока обоих не охватывало пламя пульсирующего и непреодолимого желания.

Редко им удавалось побыть наедине столько времени, сколько бы хотелось. Но в этот вечер никто их не искал. С ними не было никого, кто бы мог спохватиться. Линетт пришла сегодня к Тэсс побыть с подругой, так как Шелби уходил, собираясь остаться у нее на некоторое время. Шелби должен был уехать на следующее утро. Сейчас Шелби и Тэсс были заняты друг другом, и им было не до того, чтобы идти искать кого-то. Поэтому сегодня ночью они будут совершенно одни, забыты всеми.

Эта мысль пронзила Хантера и еще больше разожгла в нем волнение, а затем огонь. Его руки медленно поднимались по ее телу вверху пока не коснулись мягких выпуклостей грудей. Он судорожно перевел дыхание, прерывая долгий поцелуй, но тут же начал покрывать жадными поцелуями лицо, подбородок и шею девушки.

Наконец, дрожа от возбуждения, он оттолкнул ее. Нельзя заходить слишком далеко, это будет их погибелью. На следующее утро Хантер уйдет, и неизвестно, когда вернется. Не должно делать ничего, что может обидеть Линетт, поставить под удар ее репутацию. Конечно, после войны они поженятся, но ведьсейчас они еще не муж и жена. Линетт — такая милая, хрупкая, чистая. Неземное coздание.

Но от этих мыслей он желал ее еще больше! Каждая клеточка тела пульсировала желанием. Он представлял ее, отдающую себя ему. Хантеру рисовалась упругость невинного тела, доверившегося его мужскому опыту. Линетт не походила на других девушек, в ней не было той девичьей застенчивости и нерешительности, присущей всем девственницам. Она никогда не напрягалась и не отскакивала, будто испугавшись, когда он глубже проникал в ее рот при поцелуе, отвечала на ласки, сама целовала его, дрожа от возбуждения. Он представлял, с какой страстностью девушка впервые отдастся ему. Не будет ни слез, ни просьб, только обнимающие руки и бездонные, горящие страстью, синие глаза. Она взглянула на него и немного удивленно произнесла:

— Хантер?

— Нет.

Он тяжело дышал, стараясь успокоиться. Линетт была слишком невинна и не догадывалась, что их ждет дальше, если сейчас не остановиться. Но зато он это хорошо знал. В нем уже бурлило настойчивое, сводящее с ума желание. Пламя любовного влечения сжигало душу и тело изнутри.

— Мы не можем. Мы не должны… — произнес он сдавленным голосом.

— Почему? — не понимала Линетт. Ее синий взгляд, казалось, проникал в душу. Он знал, что с ней обретет покой и блаженство, подумал о длинных неделях, месяцах одиночества, ожидающих его.

Хантер вспомнил бесконечно одинокие ночи, такие невыносимые без Линетт. Постоянно он думал и мечтал о ней, ворочаясь в постели, будучи не в силах уснуть, взбивая и перекладывая подушку раз за разом, пока лежащий напротив Гидеон раздраженно не приказывал ему успокоиться. Как страшно, что завтра не будет продолжения, что он не увидит любимую на следующий день, через неделю. Неизвестно, сможет ли еще когда-то пеловать ее, держать в своих объятиях? Повторится ли эта ночь?

Хантер опять простонал. Облизав пересохшие губы, он попытался собрать разбегающиеся мысли, но не успел принять конкретное решение. Линетт обняла его за шею и нежно поцеловала в губы.

— Пожалуйста, Хантер, — быстро шептала она. — Пожалуйста.

— Нет, мы не можем. Ты не понимаешь.

— Да, не понимаю.

Кожа ее стала влажной и блестящей. Прикасаясь к ней, Хантер дрожал.

— Я не могу, — прерывисто произнес он.

— Если мы не остановимся сейчас, я… я не смогу сдержать себя. Потом ничего не исправишь.

— А я и не хочу, чтобы ты сдерживался, — тихо сказала она. — Но целуй меня, Хантер, пожалуйста.

Линетт сделала едва заметное движение губами, и он не смог устоять, принялся целовать ее. В один миг все доводы рассудка растаяли.

Он целовал ее снова и снова, они упали на землю, судорожно снимая друг у друга одежду. И прямо здесь, в тени деревьев, окутанных сгущающимися сумерками, она отдалась ему.

* * *

Хантер, стиснув зубы, застонал и прислонился лбом к гриве коня, вспоминая, как все случилось. Он хорошо помнил сладковатый вкус губ Линетт, немного солоноватую гладкую кожу, когда его губы ласкали это тело. Она стонала и извивалась в объятиях, как безумная. Волнующее переплетение невинности и порочности, чистоты и сладострастия. С самого начала он знал наверняка, что не сможет остановиться, пока не возьмет ее.

Они катались по траве, целуя и лаская друг друга, охваченные страстью, возбуждением и счастьем. Хантер до сих пор помнил, какой мягкой была ее кожа, какой жаркой и упругой была ее плоть. Ему нужно было входить в нее настойчиво и сильно, чтобы преодолеть преграду ее невинности. Линетт на мгновение перестала дышать, стараясь сдержать стон. На секунду он замер, испугавшись, что причиняет боль. Но Линетт подалась навстречу, его снова ослепила жаркая страсть, которую уже нельзя было ничем унять.

Даже сейчас, когда он восстанавливал в памяти все детали, на лбу у него выступили капли пота. Никогда в жизни он не испытывал ничего подобного. Линетт прижалась к нему, ноги крепко обвили мужской торс. Когда он начал двигаться в ней, она застонала от удовольствия и блаженства. Этот звук, эти ощущения, казалось, совсем лишили разума. Она слилась с ним, окутав мягкой, обволакивающей женственностью. Хантер забыл обо всем на свете, и, наверное, даже не заметил бы, если бы в этот момент под ними разверзлась земля. Все, что запомнилось, это все она: ее любовь, жар, слабые всхлипывания от испытываемых сладостных мук. И когда, наконец, он почувствовал, что не может выдержать этого дальше ни секунды, наступил оргазм, подобный землетрясению. Все в нем судорожно затрепетало: его тело и вместе с ним душа.

— Я люблю тебя, — прошептал он, но вдруг почувствовал, как незначительны были слова как мало они выражали, как не соответствовали по силе бурлящему внутри него чувству. На какое-то мгновение она стала им, а он ею, слившись в единое целое, единый нерв, единое тело, единую кровь. Они соединились, так обычно говорит пастор на церемонии венчания. Они были соединены крепче, чем сделают это любые слова, произнесенные священником в храме.

По крайней мере, подумал Хантер, так считал он. Очевидно, на Линетт это не произвело такого впечатления. Придя с войны домой, разбитый и измученный годами, проведенными в плену у янки, моля только о тепле ее любви, ее прикосновениях, он узнал, что Линетт вышла замуж за другого, став женой Бентона Конвея, спустя несколько недель после того, как Хантер оказался в плену. И он познал и прочувствовал всю горечь предательства.

Глава 4

До самого дома Линетт не произнесла ни слова, молча и напряженно сидела, забившись в угол коляски. Возле крыльца, не дожидаясь, когда выйдет Бентон помочь спрыгнуть со ступенек, она сама вышла из коляски и, не оборачиваясь, направилась прямо в дом, затем поднялась наверх, в свою комнату. Она закрыла дверь, повернула в замке ключ и только тогда дала волю слезам.

Свернувшись калачиком на кровати, она плакала очень долго. Казалось, что уже выплаканы все слезы. Почти без сил она перевернулась на спину и уставилась, не мигая, в потолок.

Уже много лет она не плакала из-за Хантера Тиррела, считая, что вообще не способна на такие слезы и эмоции. Она жила день за днем, занимаясь какой-нибудь работой по дому, защищенная от мира черствостью умершей души. Если признаться честно, то ее совершенно ничто не занимало, не интересовало.

Но за последние несколько месяцев, с тех пор как вернулся Хантер, все изменилось. Она пыталась убедить себя, что он не имеет никакого отношения к этому, что это просто совпадение. Но больше Линетт не могла лгать самой себе. Все, что с ней творилось, было из-за Хантера.

В ту ночь, год назад, когда она спустилась вниз и внезапно увидела его, стоящего у входной двери, грудь вдруг пронзила боль, которая, как она думала, давно умерла. Линетт не знала, что он уже вернулся в Пайн-Крик, и вдруг увидеть его было для нее полной неожиданностью, как раздавшийся взрыв бомбы. С того дня каждое напоминание о нем жгло изнутри. Это была невыносимая боль. Стало ясно, что ее чувства еще не умерли, по крайней мере, если речь шла о переживаниях и ощущениях, связанных с Хантером. Неужели это возможно? После стольких лет, после того, что случилось, она все еще любит его?

Когда-то верилось, что любовь можно пронести через всю жизнь. Но за прошедший срок Линетт стала более циничной. Сейчас, перебирая в памяти все мелочи, она рассуждала: так что же она чувствовала, когда шла рядом с подругой в день помолвки Тэсс с Шелби и вдруг увидела стоящего рядом брата Тиррела — Хантера? Линетт спрашивала себя, не была ли она в своей наивности, в конце концов, права. Может быть, существует на свете такая любовь, которую нельзя забыть…

* * *

Линетт было шестнадцать лет, и ей немного льстило, что ее считали самой красивой девушкой в Пайн-Крике и, возможно, во всей округе. Но лучшая подруга Тэсс помогла избавиться от зазнайства. Это бывало, когда Линетт доставалось слишком много внимания поклонников,

Тэсс, белокурая, голубоглазая, симпатичная семнадцатилетняя девушка, была признана красавицей во всей округе, пока не заметили Линетт. Если у Линетт кружилась голова от количества парней, приглашающих на танец или предлагающих принести ей бокал пунша, Тэсс всегда оказывалась рядом. Она, окруженная таким же количеством молодых людей, поворачиваясь к подружке, морщилась, мило гримасничая, как бы говоря: «Правда, все это глупо?». А уж Тэсс могла гордиться, потому что, как было всем известно, за ней ухаживал самый завидный жених города, Шелби Тиррел.

— Тэсс, — сказала как-то весело Флора Ли Паттерсон, когда девушки собрались в комнате Тэсс вокруг зеркальца, прихорашиваясь перед тем, как спуститься вниз к мужчинам. — Что делать всем нам? Ты уже очаровала единственного хорошего парня в Пайн-Крике. Ты же знаешь, он больше ни на кого не смотрит, ни с кем не танцует.

Тэсс засмеялась и хитро взглянула на растерявшуюся Линетт. Только Линетт знала, что поводом для этой вечеринки стало то, что Тэсс и Шелби собирались официально объявить о своей помолвке. Тэсс и Линетт прекрасно понимали, что Флора Ли только наполовину шутила, когда говорила об увлечении Шелби.

— Ну, Флора Ли, ведь в городе хватает других молодых людей… — начала было Тэсс.

— Среди них нет ни одного такого же высокого, белокурого. К тому же он удивительный, бесподобный партнер в танцах, — ответила Флора Ли.

— Или такого красивого, — добавила Прис Клентон, глядя в зеркало и накручивая на палец развившийся локон.

— Это неправда! — запротестовала Сарра Комптон. — Мой Дэниэль такой же красивый! Да и многие другие парни.

— А Гидеон Тиррел?

— Или Хантер! — воскликнула другая девушка, округляя глаза. — Мне бы завоевать этого черноволосого красавца-дьявола!

— Я всегда говорила, Сьюзи, ты совершенно разболтанная, даже развращенная.

— Хантер слишком красив, — вставила Прис.

— Как это может быть, хотела бы я знать? — поинтересовался кто-то,

— А как он выглядит? — невинно спросила Линетт.

— Ты хочешь сказать, что не знаешь его? — удивленно взглянула на нее Флора Ли.

— Нет, я никогда не видела его на вечерах или еще где-нибудь, — продолжала утверждать Линетт.

— Дай девочке шанс, Флорри, — сказала ее сестра Руфи. — Три или четыре месяца только назад Линетт распустила волосы и надела длинное платье.

— Знаешь, Хантер ведь не часто посещает такие, как у нас, вечеринки, — добавила Сарра, многозначительно взглянув на подруг.

— У него дурная компания, — заявила, Линетт, чтобы показать, что она не такая уж наивная и незнающая, как все считают. — Я знаю об этом.

— Я слышала, что он часто бывает на квартирах, — многозначительно, слегка понизив голос, проговорила Флора Ли.

— И все-таки, — вставила Сьюзи. — Он один из самых красивых парней, каких я когда-либо встречала. Кроме того, в роковых, опасных мужчинах есть что-то ужасно волнующее, вы так не думаете?

— Опасных! — воскликнула Тэсс. — О, ради всего святого, Хантер Тиррел не «опасный мужчина», а брат Шелби. У него небольшая слабость к женскому полу. А кто из них, позвольте спросить, не имеет такой слабости?

— Ну, только не мой Дэниэль, —запротестовала Сарра.

Тэсс и Сьюзи обменялись многозначительными взглядами. Все в городе знали, что Сарра боготворит землю, по которой ступает нога мужа. По ее мнению, он не способен ни на что дурное. Об этом Сарра радостно рассказывает любому, кто готов слушать. Это стало уже дежурной шуткой в обществе. На самом деле, некрасивый, рыжий, веснушчатый Дэниэль Комптон вряд ли представлял опасность для сердца любой дамы, кроме Сарры, и едва ли мог назвать себя Дон Жуаном. Но все были достаточно добры и воздерживались от того, чтобы сказать Сарре правду в глаза.

— Ну, идемте, — весело произнесла Тэсс, надевая перчатки и направляясь к двери. — Вы же знаете, что без нас вечер не начнут.

Линетт с улыбкой вышла за Саррой, чьи пышные юбки заслонили весь дверной проем. Девушки не переставали щебетать, спускаясь по лестнице. В зале они увидели Шелби, ждущего Тэсс, и болтавшего с высоким, широкоплечим парнем. Шелби, услышав смех Тэсс, обернулся, его собеседник тоже.

У незнакомца были черные густые волосы, немного длиннее общепринятой нормы, а глаза зеленые, с серебряным отливом, блестели, как листья деревьев после дождя. У парня была прекрасная фигура: стройная талия, узкие бедра, мускулистая спина и плечи фермера, чувствовалось, что он часто ездит верхом. Когда его взгляд упал на Линетт, ее сердце на мгновение остановилось, а она сама чуть не споткнулась о ступеньку. В этот самый момент девушка по уши влюбилась в незнакомца.

Потом, к концу вечера, она была уверена, что ненавидит его. Шелби поприветствовал Тэсс, потом Линетт, и представил их своему брату Хантеру. Хантер улыбнулся и поклонился Линетт. Девушка подарила ему самую очаровательную из своих улыбок и про себя решила, что откажет кому-нибудь из поклонников, с кем была договоренность, в танце, если он пригласит. Она, может быть, даже раздобрится и отдаст ему вальс, хотя они и едва знакомы. Но, к ее удивлению и досаде, Хантер не пригласил ни на один танец и вообще едва ли замечал Линетт. Он несколько минут поболтал с Тэсс и Шелби, а потом растворился в толпе. За весь вечер она пару раз сталкивалась с ним, но он был просто мил и не высказывал восхищения ее неземной красоте, как делали другие молодые люди. Линетт не могла вспомнить ни одного парня, который бы не пытался флиртовать с ней, это делали даже некоторые пожилые, женатые мужчины, а Хантер Тиррел, в сущности, игнорировал ее.

Гордость Линетт была уязвлена. Сама она была просто шокирована и решила сделать все возможное, чтобы привлечь внимание Хантера.

После этого вечера они несколько раз виделись на различных праздниках. В надежде на встречу, Линетт выбирала наряд с особой тщательностью и много времени тратила на прическу. Когда его не оказывалось там, куда приглашали, она расстраивалась, от этого всегда портилось настроение. В его присутствии она считала нужным флиртовать напоказ с другими, надеясь, что Хантер заметит, как много воздыхателей ухаживают за ней, как ее внешностью и яркой индивидуальностью восхищается много других парней. Юная леди избрала такую манеру поведения.

Наконец, однажды на обеде в доме Тэсс Хантер пришел раньше всех и занял место за столом далеко от Линетт. Но время от времени она, чувствуя чей-то взгляд, поднимала голову и замечала, что это смотрит Хантер. В его глазах было что-то туманное, таинственное, отчего по телу Линетт пробегала дрожь. Она ощутила какое-то невыразимое томление и была уверена, что он тоже чувствует непонятное желание каждый раз, когда они смотрели друг на друга. Она понимала, как это унизительно: столько думать о нем, ожидать встречи и беспокоиться о том, как бы обратить на себя его внимание. Никогда раньше не тратя столько времени и сил на другого мужчину, девушка спрашивала себя, неужели она такая абсолютная дурочка, что влюбилась в Хантера Тиррела. Линетт понимала, что нужно выбросить его из головы. Что бы ни привлекало Хантера в женщинах, он, очевидно, в ней этого не находил. Но мысль о том, чтобы оставить надежду, что Хантер когда-либо заинтересуется ею, была мучительна. Ясно, что она просто не сможет сделать этого, хотя и глупо с ее стороны продолжать надеяться. Погрустнев, она отвела взгляд.

В этот же день, позже, Линетт стояла у открытого окна, любуясь панорамой, к ней подошел Хантер и тихо спросил:

— Не хотите ли прогуляться со мной по саду, мисс Сандерс?

Она обернулась, глаза ее округлились от удивления.

— Хорошо, — только и произнесла она. Когда они выскользнули через запасную дверь в тускло освещенный сад, сердце ее, казалось, вот-вот готово было выпрыгнуть из груди. Линетт обернулась назад, посмотрела на дом, не зная, заметили ли их. Если да, то через секунду здесь появится кто-нибудь из знакомых сопровождать ее. Из-под полуопущенных ресниц она взглянула на Хантера. Тот внимательно посмотрел, и его лицо осветила веселая улыбка.

— Я наблюдаю за тобой уже несколько недель, — сказал он.

— В самом деле? — она ошарашенно уставилась на своего спутника. — Зачем? Не понимаю.

— Ты наверняка должна сама знать ответ. Ты — самая красивая девушка в этом городе.

— Да. Но ты даже второй раз не взглянул на меня после нашего знакомства, — немного с укором произнесла Линетт, но тут же прикусила язык, жалея, что случайно выдала свои чувства. Теперь он подумает бог знает что.

Хантер захохотал.

— О-о, и во второй раз, и в третий. А может быть, и в пятнадцатый. Нет, скорее всего, в сотый.

— Ты шутишь со мной?

— Никогда в жизни я не был более серьезным. — Он заглянул ей в глаза, и Линетт почувствовала, что это правда. Нужно поверить таким глазам, иначе вообще нельзя доверять ничему на свете.

— Тогда почему… почему ты ничего не сказал мне? С той минуты, как Шелби представил нас, ты и словом со мной не обмолвился, — удивилась девушка.

— У меня не было желания играть в твои игры.

— Игры! — возмущенно воскликнула Линетт. — Что ты хочешь сказать?

— Ты сама знаешь эти игры, в которые ты играешь с твоими многочисленными воздыхателями, настраивая одного против другого, улыбаясь одному, чтобы вызвать ревность другого.

— Я не веду себя так! Что ты выдумываешь? — закричала Линетт. — Ты хочешь выставить меня бессердечной кокеткой?

— Нет, не бессердечной. Просто ты наслаждаешься первым вкусом власти над мужчинами. Я решил подождать, пока другие тебе наскучат.

— Тогда это значит… Ты играешь со мной? — Линетт поджала губы. Глаза ее сверкали. — Не обращать на меня внимания, чтобы вызвать интерес к себе. Не это ли ты имеешь в виду? Думаю, не я, а ты забавляешься!

— Я не играл с тобой. Просто… пытался решить, как мне поступить, как похитить тебя у множества твоих поклонников? — он весело посмотрел и провел пальцем по ее нежной щеке. — Понимаешь, я почувствовал, что ты будешь моей.

— В самом деле? — Линетт старалась выглядеть суровой, даже немножко раздраженной. — У меня нет права голоса? Может, я не хочу быть с тобой и предпочитаю общество другого, более интересного мужчины.

Хантер хмыкнул, в глазах замелькали блестящие искорки.

— А что ты здесь делаешь сейчас, наедине со мной? — произнес он иронично.

Такая наглость разозлила Линетт, и она круто повернулась, чтобы возвратиться в дом, но Хантер быстро схватил ее за руку.

— Нет. Не уходи.

Линетт обернулась.

— Почему?

— Потому что я не хочу, чтобы ты ушла, — резко ответил он, а с лица его мгновенно исчезли следы веселости. — Потому что не смогу больше без тебя, Линетт. Не смогу видеть, как ты кокетничаешь с другими, раздариваешь свои улыбки направо и налево.

Голос его был низким и хрипловатым. Он приблизился настолько, что она уже чувствовала дыхание Хантера.

— Я очень боюсь, что полюбил тебя. Линетт замерла, комок подкатил к горлу, не позволяя произнести ни слова.

— Боишься? Ты? — тихо спросила наконец девушка. Он наклонился, его лицо находилось совсем близко. Линетт завороженно смотрела, не в силах сдвинуться с места.

— Одна мысль, что тебя можно потерять, превратит в труса любого мужчину.

Он поцеловал ее.

Линетт затрепетала от ощущений, нахлынувших вдруг, вцепилась пальцами в лацканы его пиджака, почти повиснув на нем. Если бы в данный момент мир рухнул, она бы этого не заметила. Единственное, что она сейчас была в состоянии воспринимать, были эти нежные теплые губы и возбуждение, охватившее каждую клеточку тела.

Когда наконец Хантер оторвался от ее губ, Линетт некоторое время стояла, боясь пошевелиться, ошалело глядя на него. Он тяжело дышал, а глаза возбужденно блестели, как у больного с высокой температурой. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Потом Линетт обвила руками его шею и, поднявшись быстро на цыпочки, коснулась мужских губ. Хантер не отпустил ее, и их второй поцелуй был долгим и полным обещаний. Когда они отстранились друг от друга, то оба трепетали. За эти несколько минут перевернулась вся жизнь Линетт. Она влюбилась по уши, безумно влюбилась в Хантера Тиррела. Встретился человек, с которым хотелось бы быть рядом всегда, с которым можно связать свою жизнь.

И Хантер любил ее. Следующие несколько месяцев он постоянно ухаживал за ней. Девушка проявляла интерес только к нему. Постепенно другие поклонники исчезли, печально осознав, что у них не осталось никаких шансов. Только Бентон Конвей все еще на деялся завоевать красавицу Линетт. Это был мужчина в возрасте, оказывающий ей внимание с самого начала. Уже несколько раз он делал предложение выйти за него замуж. Он был почти на двадцать лет старше и слишком положительный, на взгляд Линетт. Да и потом, у него была дочь, всего лишь на пять или шесть лет моложе Линетт! Но ее родители принимали Конвея с почтением, всегда подчеркивая, какую обеспеченную и уравновешенную жизнь он может предложить. Они утверждали, что он будет прекрасно заботиться о жене, не то, что эти молодые юнцы, с которыми дочь кокетничает. Даже когда остался один воздыхатель — Хантер, мать продолжала настаивать на своем.

— Ты видела его дом? Девушка не может и мечтать о лучшем доме для своей будущей семьи, — повторяла миссис Сандерс. — Посмотри, он намного красивее всех остальных! Конвей сможет дать тебе все, что пожелаешь.

— Но я его не люблю, — возражала Линетт матери, слишком счастливая любовью Хантера, чтобы сердиться. — Я люблю Хантера. Мне больше никто не нужен.

— Хм!

Мать отмахивалась.

— Этот дикий парень Тиррелов! Конечно, Тиррелы хорошие люди, нельзя этого отрицать. Но Хантер добавил родителям седых волос. К тому же он младший сын в семье. Что он сможет тебе предложить? Роль жены фермера? Жить придется с его родителями и братом Гидеоном. Это не как Шелби и Тэсс. У Колдуэллов много денег и нет наследника-сына. Поэтому мистер Колдуэлл счастлив приобрести зятя, который будет за него вести дела и управлять плантацией. Ты думаешь, Хантер захочет заниматься делом твоего отца?

Линетт едва сдерживала смех, представив мысленно Хантера стоящим за прилавком в магазинчике отца и стучащим на конторских счетах. Хантер никогда не согласится работать целый день в помещении.

— Нет, конечно, нет. Но у вас есть Энтони, поэтому не нужен зять, чтобы управлять вашим делом, — дипломатично заметила она.

— Может, и так. Но как же ты? Ты будешь счастлива, если придется сидеть безвыездно на ферме, посвящать свое время варке и консервированию груш, яблок да закатыванию компотов?

— Хантер не собирается оставаться на ферме. Он и для такой жизни не создан.

— А для какой жизни, умоляю тебя, скажи, он создан?

— Может, поедет в Техас. Мы говорили об этом. Есть много свободной земли, Хантеру от деда досталось небольшое наследство, и у него будет с чего начать.

— Начать что? — выспрашивала мать. Линетт помолчала.

— Мы еще точно не знаем, — только и могла сказать она.

Она и Хантер много времени проводили за обсуждением их будущего, но речь больше шла о них самих, а не о деле, которым будет заниматься Хантер.

Миссис Сандерс вздохнула.

— Вот об этом-то я и говорю. Ты еще просто легкомысленная шестнадцатилетняя девчонка. А Хантер Тиррел не намного опытнее тебя. Нужен кто-то постарше, понадежнее, кто уже хорошо устроен в жизни.

Но никакие доводы матери не убеждали. Несмотря на неодобрение родителей, она продолжала встречаться с Хантером на вечерах или в доме Тэсс. После того как Шелби и Тэсс поженились, они стали чаще видеться в их доме. Потеряв от любви голову, молодые люди рассуждали о том, что делать. Он предлагал сбежать и пожениться тайком, но Линетт все-таки хотела родительского благословения. Поэтому было решено подождать, предаваясь своей скрытной любви. Но, наконец, весной 1861 года мистер и миссис Сандерсы отступили и благословили их. Были поставлены условия: обрученные должны выдержать до свадьбы определенный приличный срок.

Ни Линетт, ни Хантер не имели желания выдерживать какой бы то ни было промежуток времени, будь он приличный или неприличный. Они были молоды, полны любви, и каждый день, проведенный вдали друг от друга, казался им вечностью. Но они согласились на условие родителей.

Потом началась война, уничтожив привычный мир. Естественно, Хантер и Шелби немедленно записались в добровольцы. Они не могли находиться в стороне от всего, что происходило. Линетт уговаривала его не уходить, но Хантер оставался глух к ее мольбам.

Они встретились в последний раз перед отправлением добровольцев в Вирджинию. Линетт воспользовалась предлогом, что нужно побыть вместе с Тэсс, чтобы поддержать друг друга, когда уедут Шелби и Хантер. Конечно, это было правдой, но истинной причиной, почему она пошла к Тэсс, было желание увидеть еще раз Хантера. Они оставили Тэсс и Шелби одних и направились к реке, где почти потеряли рассудок от страсти и желания. Там она отдалась ему, забыв обо всем и не думая о предстоящих месяцах разлуки.

На следующий день, когда Хантер ушел, Линетт показалось, что вся ее жизнь рухнула. День за днем она рыдала и взрывалась по малейшему поводу, тоскуя по Хантеру. Эта разлука стала для нее настоящей незаживающей раной. Дни сменялись неделями, и вдруг Линетт почувствовала новую угрозу: ее месячные запаздывали. Хотя в их обществе делалось все возможное, чтобы держать девочек в абсолютном неведении, Линетт слышала перешептывания опытных женщин. Поэтому догадывалась, какие могут быть последствия. Каждый вечер, перед сном, к молитве о Хантере, о скорейшем возвращении домой, она добавляла молитву с просьбой сделать так, чтобы она не была беременна. Но с каждым днем Линетт становилась все более уверенной в своем состоянии, молитвы были напрасны. Когда ее стало тошнить и начались приступы головокружения, она заволновалась, не зная, что дальше делать. В сотый раз она принималась писать Хантеру, но каждый раз рвала письмо. Все, изложенное словами, написанное черным по белому, все выглядело ужасно глупо. Кроме того, не было полной уверенности, так как задержка длилась всего несколько недель. И потом, что мог сделать Хантер, находясь в Вирджинии? При такой работе почты, как сейчас, ее послание дойдет только через несколько недель. А что он сможет предпринять? Только написать ответ. Из армии не отпустят ради женитьбы на невесте. Единственное, что приходило в голову, это самой отправиться в Вирджинию, найти его и все сообщить лично при встрече. Мысль поехать в Вирджинию одной пугала. Она никогда нигде не была без сопровождающих, и самое далекое место, которое она посетила — это Новый Орлеан. Туда девушка ездила со своими родителями. И потом, как оплатить билет? У нее нет своих собственных сбережений, небольшие деньги, какие имелись — это подарок отца.

Но она так и не могла ни на что решиться. Придется собрать все свое мужество и обо всем рассказать родителям. Другого выхода не виделось.

В июле всех облетела весть о кровопролитном сражении при Вирджинии.

Сердце Линетт трепетало от надежды: может, это и была та битва, о которой говорил Хантер, битва, когда они дадут отпор янки. Но в этом сражении победили южане. Эта новость пришла первой. Потом прислали списки, длинные списки погибших. Вместе с другими Линетт пошла на почту, где можно было прочитать все документы. Ее глаза быстро пробегали строчку за строчкой.

— Ни одного знакомого имени. Ни одного знакомого…

Когда она увидела что-то знакомое, сердце, перестало биться. Среди всех этих неизвестных стояло его имя — Хантер Тиррел.

Сознание медленно покидало ее. Она вдруг почувствовала жар и слабость, и, падая, видела, как постепенно теряют очертания лица собравшихся вокруг людей.

Глава 5

Мать увела Линетт домой и уложила в кровать. Она пролежала несколько дней, обессилев от шока и горя, вначале способна была только плакать, но потом начала думать о другой проблеме.

Она носила в себе ребенка Хантера. Эта мысль давала единственную маленькую надежду и пробуждала интерес к жизни. Если бы не это, девушка согласна была бы умереть и таким образом соединиться с Хантером. Но сейчас нужно жить ради ребенка. В ней оставалась частичка Хантера, и необходимо было ее сохранить. Но как все сделать? Ей всего шестнадцать, и она не замужем!

В конце концов, она пошла к матери и рассказала обо всем. Миссис Сандерс на несколько мгновений потеряла дар речи, ошарашенно глядя на дочь, потом разразилась слезами и причитаниями.

— Линетт, нет! Как ты могла так поступить с нами?

— Извини, мама. Я не хотела опозорить вас. Я никогда не думала… я не могла представить, что Хантер может погибнуть.

— Я знала, я чувствовала! Что-нибудь подобное случится! — воскликнула миссис Сандерс со злостью в голосе, вскочила и принялась вышагивать из угла в угол. — Мне не следовало позволять тебе встречаться с этим дикарем!

— Мама! Не говори плохо о Хантере.

— Не говорить о нем так? После того, как он поступил с тобой?

Лицо миссис Сандерс побагровело от ярости.

— Это не только его вина, — выкрикнула Линетт. — Ты же знаешь, я тоже причастна.

— Ты была просто наивной девчонкой. Хантер Тиррел воспользовался твоей неопытностью, испортил тебя и оставил, — мать не хотела выслушивать объяснения. Линетт ничего не видела из-за подступивших слез.

— Уверяю тебя, он не специально погиб. Хантер собирался вернуться и жениться на мне, так как любил меня, а я любила его.

— Это ужасно! Ужасно!

Миссис Сандерс сжала виски руками.

— Я… так, мы отошлем тебя в Литл-Рок, к сестре твоего отца, — выдавила она наконец. — Нет, это слишком близко. Наверняка слух моментально дойдет сюда. Моя кузина Мэйбл — вот, что нам подойдет. Мы скажем, что отправили тебя туда, чтобы отвлечься в другой обстановке и чтобы легче было преодолеть утрату.

— И я буду жить там до конца моих дней? Я не хочу! Не хочу! — лепетала Линетт.

— Нет, конечно же, нет. Как только родится ребенок, ты отдашь его в приют и сможешь вернуться домой. Мы ничего не придумаем более подходящего. Еще кузине Мэйбл придется сочинить что-нибудь о твоем, ушедшем на войну и, возможно, погибшем муже…

— Нет!

Линетт в ужасе уставилась на мать.

— Как тебе могло придти такое в голову? Я не брошу ребенка! Это ребенок Хантера! Я никогда не откажусь от него. Никогда!

— Линетт! Будь благоразумной. Ты не сможешь растить ребенка одна, будучи не замужем! Боже! Да об этом будет судачить весь город! Мы не переживем такого позора.

— Извини, мама. Я не опозорю вас, тебя и отца. Я могу куда-нибудь переехать. Я проживу сама, одна. Я и малютка.

— А как ты, интересно знать, прокормишься? — горячо возразила мать, упирая кулаки в бока. — Будешь мыть полы? Прислуживать?

Линетт подняла голову и твердо сказала:

— Буду, если это единственный способ заработать деньги для малыша, если я ничего другого не придумаю.

— Не будь дурочкой! Леди не должна работать!

Мать Линетт выглядела шокированной, такой, будто бы ее дочь решила грабить банки или торговать своим телом на улицах.

Слезы текли из глаз девушки не переставая, и она размазывала их по щекам.

— Мама, неужели ты не понимаешь? Я обязана сохранить этого ребенка! Я стану делать все, что угодно. Все, что угодно! — лепетала она.

— И какая же, по-твоему, жизнь ожидает твоего отпрыска с матерью, живущей в какой-нибудь халупе, которая, чтобы заработать денег, нанимается в прачки или уборщицы? Линетт, образумься! Даже если ты останешься жить с нами, все все узнают. Ты сама знаешь, как будут называть твоего ребенка. Вас вдвоем будут презирать и избегать.

— Мне все равно.

— Тебе неважно, что твоего ребенка будут называть… — она понизила голос до шепота, — нагулянным? Если ты не заботишься о себе, то, по крайней мере, подумай о нем! Да, он будет расти, как… как Джесси Крауфорд. Ни один порядочный человек не захочет иметь с ним ничего общего, никаких дел.

— Нет. Этого я не хочу.

— Тогда оставь ребенка. Это самое лучшее. Я напишу кузине немедленно.

— Нет. То есть, я хотела сказать, да. Я поеду туда. Но, когда родится малыш, я не сдам его в приют. Я останусь там и найду какой-нибудь способ прокормиться.

— Линетт, не глупи! Что за жизнь ожидает вас обоих? Ты не сможешь этого сделать!

— А что я смогу сделать?

Линетт разозлилась.

— Я не брошу ребенка! На свою жизнь мне в любом случае наплевать. Когда Хантер мертв, мне все безразлично, — она всхлипнула, — все, кроме этого младенца.

Мать остановилась, посмотрела внимательно на дочь, на лице ее появилось выражение ясалости. Вздохнув, она подошла к Линетт, обняла и начала успокаивать.

— Ну, хватит, хватит, родная. Успокойся. Мы что-нибудь придумаем.

Линетт обняла мать и разревелась в полный голос. Когда дочь немного успокоилась, миссис Сандерс протянула платок и коротко сказала:

— Вытри слезы. У меня появилась идея.

— Какая? — судорожно всхлипнув, спросила девушка, вытирая мокрые щеки. Она подумала, что за последние несколько недель, наверное, выплакала сто ведер слез. Голова и глаза теперь постоянно болели, как и сердце, отметила она про себя.

— Бентон Конвей.

— При чем он здесь?

Линетт непонимающе смотрела на мать.

— Этот человек безумно влюблен в тебя и сможет прекрасно обеспечить тебя и ребенка. Он станет отцом твоего малыша.

— Что? Ты предлагаешь, чтобы я вышла за него замуж?

— Конечно. Что же еще? Это лучшее решение, которое приходит в голову. Думаю, Бентон с радостью женится на тебе, независимо, чье дитя ты носишь.

— Нет, мама, я не могу. Я люблю Хантера и не выйду замуж за другого.

При мысли о том, что став женой другого, нужно будет делить с ним постель, она поежилась. Нет, ей не вынести поцелуя или прикосновения какого-либо другого мужчины.

— Просто безумие!

— Это не сумасшествие. Такова жизнь. Хантера больше нет. Сейчас ты убита горем, но со временем оправишься. Поверь мне, все проходит. Так устроена жизнь. Горе уходит. Забываешь, как сильно ты когда-то любила человека. Даже временами казалось, что сама умрешь, если не увидишь его снова.

Линетт отрешенно качала головой.

— Нет. Я действительно не могу. Не проси меня об этом.

— Подумай, девочка. Подумай о том, что этот человек сможет дать твоему ребенку. А что он предоставит тебе? У тебя будет дом, муж, одежда и украшения.

— Не имеет значения. Я не сделаю этого!

— Даже ради твоего ребенка? Ты не хочешь пойти на такую жертву даже ради него? Ему нужен отец, имя, больше, чем все остальное. А как, по-твоему, вы все это обретете, если будете изгоями в обществе?

— Нет! Мама, пожалуйста, не мучай меня.

Но теперь день за днем миссис Сандерс расписывала дочери выгоды брака с Бентоном Конвеем, не переставая перечислять, сколько благ получит будущий малыш. А если Линетт не послушается, то заставит сына или дочь всю жизнь страдать из-за своего собственного упрямства.

Линетт в душе с ужасом понимала, что мать права. Она сделает ребенку во много раз хуже, если будет растить его одна, утверждая, что, если нужно, станет мыть полы. На самом деле она никогда не делала этого. По всему было видно, что ее воспитывали, как леди: руки у нее были нежными и белыми, не знавшими царапин и ссадин. Достаточно будет только раз на нее взглянуть, и станет ясно, что девушка не знакома с тяжелым домашним трудом.

А другого способа заработать на жизнь не было. Она никогда не была настойчивой и прилежной и умела делать только то, что должна уметь каждая леди, чтобы найти себе достойную партию. Она хорошо танцевала, играла на пианино, немного рисовала, сносно шила. На самом деле, лишившись поддержки и защиты родителей, она и ребенок — оба умрут с голода.

Самым разумным, как и предлагала мать, было выйти замуж. Хотя только от одной этой мысли ее бил озноб. После того, что она испытала с Хантером, никогда не сможет быть ни с каким другим мужчиной.

* * *

Однажды во время обеда к ней в комнату вошла мать. Она была несколько возбуждена и попросила ее сейчас же спуститься в гостиную. Линетт, свернувшись калачиком, лежала на софе, равнодушно глядя на мать.

— Нет, мам. Я никого не хочу видеть.

— Ты должна. Ну, честное слово, Линетт. Это Бентон Конвей. Он хочет поговорить с тобой.

— Что? — Линетт испуганно вскочила.

— Он здесь? Зачем? Мама, ведь ты не сказала ему обо мне, нет?

Миссис Сандерс кивнула и взяла ее руки в свои.

— Родная, не сердись, я была вынуждена. Ты поймешь меня: мать не может стоять в стороне и спокойно наблюдать, как ее дочь страдает. Только это я смогла придумать. Это — единственный выход в нашем положении. Не капризничай!

— Но мама!

Щеки Линетт залились румянцем при одной мысли о том, что мистер Конвей знает о ней все.

— Он очень понимающе отнесся. Такой хороший человек и так любит тебя! Он сказал, что сделает все возможное, чтобы ты была счастлива. Ох, Линетт, пожалуйста, спустись и поговори с ним. Не порти будущее ребенка из-за своей упрямой гордыни! По крайней мере, хотя бы выслушай его. Линетт устало вздохнула.

— Хорошо, я выслушаю его, но это все, что я обещаю. Ничего больше.

— Прекрасно!

Бентон ждал в гостиной. Мать Линетт тактично осталась в комнате дочери. Когда девушка вошла в зал, Бентон быстро поднялся и поклонился. Линетт выдавила из себя слабую улыбку.

— Мистер Конвей, боюсь, вы зря пришли сюда. Я не…

— Постойте. — Бентон взял ее за руку.

— Просто выслушайте все до конца, Линетт. Это все, о чем я прошу.

Линетт колебалась, не зная, что ответить. — Пожалуйста, — продолжал он, серьезно глядя сверху вниз ей в глаза. — Я понимаю, что вы сейчас чувствуете. Честное слово, я не стану принуждать вас. Но вы причините себе и ребенку большой вред, если не захотите выслушать меня.

Линетт отвела взгляд, немного смутившись от того, как блестели его светлые, немного суровые глаза. Она не была такой бессердечной, чтобы отказаться просто переговорить с ним.

— Хорошо.

Она отошла и села на стул у окна. Гость остался стоять, сцепив за спиной руки. Лицо его казалось торжественным. Не отрывая глаз от своих рук, Линетт сказала:

— Я слушаю вас. Пожалуйста. Бентон подошел ближе, но не сел.

— Думаю, мисс Сандерс, вы знаете, какие глубокие чувства я испытываю к вам.

— Да, — Линетт выглядела обеспокоенной, — но…

— Нет, я не прошу вас отвечать мне взаимностью. Я этого не жду. Все в городе знали, что вы любили Хантера Тиррела. Но теперь его нет. Я уверен, что вы страдаете, и ваше сердце разрывается от горя.

Линетт кивнула, увидев, что он понимает ее чувства.

— Однако, к несчастью, вы сейчас очень нуждаетесь в помощи. Но Хантера нет здесь. Кто же еще мог бы помочь вам? Поэтому я вместо него предлагаю вам поддержку и прошу вас стать моей женой.

Линетт медленно покачала головой, но Конвей быстро продолжал:

— Позвольте мне сказать, что я предлагаю. Ваша матушка объяснила всю ситуацию. Я понимаю, что вам больно, неловко обсуждать подробности. Но важно, чтобы мы были в этом вопросе абсолюгно откровенны. Вы скоро станете матерью. Матерью ребенка Хантера Тиррела, но не можете выйти замуж за отца ребенка и не хотите отказаться от него. Вы не в состоянии предоставить достойное содержание малышу, и даже если бы могли, это было бы для вас тяжелой ношей и стало бы позором для всей вашей семьи… и для ребенка.

Линетт не удержалась и расплакалась.

— Я предлагаю себя в качестве отца для вашего малыша и буду растить его как своего собственного, дам свое имя, воспитаю. У меня есть капитал, мисс Сандерс. Я не собираюсь хвастать, но я состоятел-ьный человек и всегда умел зарабатывать деньги. Что бы ни случилось в это военное время, я уверен, что не потеряю своей способности. Я обеспечу вас и ваше дитя. Вы будете иметь все: материальный достаток, семейное положение, безопасность…

— Очень благородно с вашей стороны, мистер Конвей, — Линетт устало поднялась. — Но я не могу стать женой кого бы то ни было. Я… я люблю Хантера. И всегда буду…

— Я знаю, — голос его был добрым. — Я не жду, что вы полюбите меня и никогда не стану настаивать, чтобы… вы исполняли свои супружеские обязанности по отношению ко мне.

Линетт быстро подняла голову и ошарашенно уставилась на него. Он слегка улыбнулся.

— Я вижу, что вас удивил. Это понятно. Вы такая красивая девушка, любой может увлечься вами. Многие не отказались бы от такого преимущества, как женитьба на вас. Да, я люблю вас и никогда не сделаю ничего, что причинило бы вам боль, понимая, какой отвратительной вам кажется сейчас мысль о близости с другим мужчиной. Я не прошу от вас этого. У нас будут раздельные спальни, и я обещаю, что не стану заходить к вам. Со временем, когда горе немного утихнет, возможно, вы подарите мне такое право. Я надеюсь. Но если вы никогда не захотите, обещаю, что не буду требовать невозможного. Я слишком сильно люблю вас, чтобы принуждать или просить о том, что вам не нравится.

— Я… я совсем не знаю, что и ответить. Ваша доброта так велика…

Бентон подошел ближе, опустился на одно колено и взял ее руку в свои ладони. Взволнованным голосом он произнес:

— Разрешите заботиться о вас, Линетт. Это все, о чем я молю. Переложите на мои плечи ваши заботы, для вас непосильные. Позвольте мне опекать и оберегать вас, беспокоиться о вашем ребенке. Об этом я прошу и ничего не требую взамен. Примите только мою помощь.

Линетт заглянула в его светлые, полные любви и искренности глаза, затем снова перевела взгляд на свои руки. Она не хотела выходить замуж за Бентона Конвея. Но женщина больше не ощущала себя полноценной личностью, способной что-либо решать, внутри была черная пустота, жуткая пропасть, появившаяся, когда ее покинул Хантер ТирРел. Она не представляла, как будет переезжать в дом Бентона, как станет хозяйкой там. Все казалось абсурдным, нереальным. Единственная причина для согласия — это будущее ее малыша. «Но так и нужно», — напомнила она себе. Необходимо сделать это именно ради его будущего. Ей не придется делить с Конвеем постель, он достаточно ясно дал понять. Главное — ее присутствие в доме. Она предполагала, что он хочет видеть Линетт. хозяйкой в доме, может быть, матерью для его дочери. Конвей не просил любви или расположения, симпатии к нему. Она должна только делать вид, будто любит его, а физической близости не требовалось. Если бы не такое обещание, она ни за что не вышла бы за него, даже ради благополучия ребенка. Мысль о прикоснове-ниях другого мужчины была слишком невыносима. Но он этого не требовал.

Как можно отказаться от такого предложения? Зачем лишать своего ребенка таких благ?

Наконец, Линетт подняла глаза. — Хорошо, — тихо сказала она. — Я стану вашей женой.

Свадьбу сыграли через несколько дней. Линетт знала, что ее поспешное замужество вызовет много кривотолков и сплетен, но была абсолютно бесчувственна, онемевшая от своего горя, равнодушная ко всему, даже к тому, что подумают и скажут люди. Зашла Тэсс, непонимающая и озабоченная, но Линетт не смогла все объяснить, открыться даже лучшей подруге. Она чувствовала себя опустошенной, внутри у нее все болело, она не могла больше говорить о Хантере, о ребенке и о причинах своего замужества. Может быть, позже она все расскажет Тэсс, и та все поймет, да сейчас было больно даже видеть ее. Присутствие подруги напоминало о муже Тэсс, брате Хантера, и о тех временах, когда они проводили вечера вчетвером. Это отдавалось в ее сердце новой болью. Когда Тэсс пришла в следующий раз, Линетт не захотела выйти к ней.

Линетт занималась домашними делами. Она была вынуждена поднимать линию талии в платьях все выше и выше, чтобы не бросалось окружающим в глаза ее интересное положение. Когда стало уже невозможно дальше скрыть округлившийся живот, Бентон повез ее в Луизиану, якобы провести там «медовый месяц». Они оставались там до рождения младенца.

Роды были долгими и трудными. Линетт не помнила ничего, кроме страшной боли. Она чуть не умерла, и, когда, наконец, новорожденный появился, впала в беспамятство. Потом у нее открылась горячка, и пришлось проваляться в бессознательном состоянии еще несколько дней. Когда, наконец, роженица пришла в себя, ей сообщили, что ребенок, девочка, был мертворожденным. Она не плакала, не убивалась, как в прошлый раз, узнав о смерти Хантера, но неподвижно лежала и тупо смотрела на камин, уставившись в одну точку, потеряв всякий интерес к окружающим. С потерей ребенка все внутри умерло, ей больше ничего не хотелось в жизни, ничто не радовало.

Через три месяца после родов к ней в спальню вошел Бентон и нарушил обещание, данное перед свадьбой. Линетт инстинктивно сопротивлялась, даже кусалась. Он сильно ударил жену по щеке, и та,

замерев, в шоке смотрела на Бентона полными слез глазами.

— Перестань сопротивляться! — прошипел Бентон, глядя на нее безумным взглядом. — Я твой муж. Ты обязана принадлежать мне!

— Но ты обещал… — только и смогла выговорить Линетт.

— Ты сама виновата, — мрачно ответил Бентон. — Ты слишком соблазнительна, ни один мужчина не смог бы сдержать это обещание. Для мужа это естественно — хотеть свою жену. Он может рассчитывать на благодарность за то, что постоянно делает для нее.

— Ты мне не подходишь!

Бентон ударил еще раз, и она почувствовала вкус крови. При ударе зуб поранил щеку с внутренней стороны. Линетт отвернулась, сдерживая слезы. Она ненавидела Бентона, и пришлось собрать всю силу воли, чтобы не разрыдаться и не показать, что это он заставил ее плакать.

Во время всего мучительного акта Линетт не проронила ни слезинки. Бентон разозлился из-за того, что долго не мог войти в нее, а потом закончить. «Нет, не больно», — повторяла она себе, потому что уже ничто не может причинить боль, так как душа мертва.

Последний удар судьбы был нанесен, когда она вернулась в Пайн-Крик и узнала, что имя Хантера по ошибке внесли в список убитых. Он был жив. Во время сражения под ним была убита лошадь, а его самого ранило. Оказавшись в плену у янки, остаток войны он провел в тюрьмах. Мужчина, которого она любила, был ранен, но остался жив. Их малыш умер, а она сама стала женой другого. Можно, конечно, непрерывно плакать о загубленной жизни, утраченных надеждах… Но Линетт перестала выказывать какие-либо чувства, да они и исчезли, как больше не появлялись и слезы. Что бы ни происходило, как бы это ни задевало Линетт, ее глаза оставались сухими.

Так тянулось несколько лет. Боль от потери первенца, от сознания того, что человек, которого любишь, никогда не будет принадлежать тебе, с годами притупилась, но продолжала присутствовать в Линетт. Постепенно она свыклась с такой жизнью, потом даже полюбила милую дочь Бентона. К ее несчастью, постоянно приходилось придумывать всевозможные причины, чтобы избежать близости с мужем. Ее старания, плюс злость Бентона на свою импотенцию, привели к тому, что подобные неприятные моменты имели место все реже и реже. Нельзя сказать, что Линетт наслаждалась жизнью, но такое существование стало для нее терпимее. Хотя где-то в глубине души продолжала пребывать холодная мрачная пустота. Молодая женщина утратила способность сильно, живо чувствовать. Это случилось много лет назад. По крайней мере, так ей думалось.

Тихий звук в дверь прервал размышления. Линетт села, вытирая мокрое лицо, и глянула в окно. Солнце стояло уже намного ниже, значит в мучительных, бесполезных думах прошла большая часть дня. Не желая ворошить прошлое, она старалась избегать таких воспоминаний.

Она поднялась и пошла открывать дверь. На пороге стояла смущенная Розмари.

— С тобой все в порядке? — поинтересовалась девушка.

— Конечно. Все хорошо.

Линетт догадывалась, что теперешний внешний вид противоречит словам. Должно быть, прическа растрепана, лицо, несомненно, красное, а глаза опухли от слез. А сама она была очень расстроена тем, что все-таки плакала.

— Я просто… вздремнула…

Розмари кивнула, но взгляд ее оставался все же взволнованным.

— Мне… мне очень жаль, что все так получилось сегодня утром, — начала она.

— Это не твоя вина.

— Но папа не должен был делать этого, так поступать, — беспомощно закончила Розмари.

Линетт улыбнулась. Розмари была доброй девочкой и никогда не говорила ничего, что могло бы кого-то обидеть. Линетт взяла ее руку и тихонько сжала.

— Неважно. Теперь все позади. Линетт отступила, позволяя Розмари пройти в комнату, подумав, что, возможно, присутствие девушки отвлечет от грустных мыслей, развеет немного.

— Почему бы нам не послать за кофе? Может, поболтаем?

— Отлично, — согласилась Розмари, проходя за ней в комнату.

Линетт присела в кресло у окна и позвонила в колокольчик, вызывая служанку. Розмари села напротив в обтянутое голубым шелком кресло. Она по-детски поджала под себя ноги и была сама непосредственность.

— Итак, — весело начала Линетт, зная, что на эту тему Розмари готова говорить часами. — Как дела в библиотеке?

Только гордость помогла Линетт как-то пережить этот и последующие дни. Не хотелось огорчать Розмари, тем более не хотелось доставлять Бентону удовольствие видеть, что ему удалось причинить ей боль. Поэтому она занималась обычной работой по дому, держась собранно и холодно, насколько это удавалось.

На следующий день она сидела у себя в комнате, вышивая носовой платок, когда в дверь заглянула служанка.

— Миссис Конвей?

— Да? — Линетт вопросительно-взглянула на нее.

— Там внизу мужчина, он хочет вас видеть. Он у черного входа.

— Кто это?

— Не знаю, мэм. Он не сказал.

— Хорошо. Я через минуту спущусь.

Линетт воткнула иголку в ткань и отложила работу в сторону, То, что служанка сообщила о посетителе, употребив слово «мужчина» вместо «джентльмен», говорило о том, что это либо продавец, пытающийся что-то сбыть, либо человек, ищущий работу. Ее не интересовал ни один, ни другой. Сейчас она была рада отвлечься, так как никак не могла сосредоточиться на вышивании.

Следом за служанкой Линетт спустилась вниз и направилась через кухню. Сесси, повариха, высокая негритянка, повернулась и бросила на хозяйку долгий, внимательный взгляд.

— Он ждет вас на улице, миссис Линетт, — сказала она, указывая рукой на дверь.

— Спасибо, Сесси.

Линетт была несколько удивлена, не понимая, почему так испытующе смотрела на нее повариха. Что означал ее взгляд? Подозрение? Предостережение? Это вызвало любопытство Линетт. Кто же ждал ее внизу?

Открыв дверь и отпрянув от неожиданности, она поняла значение взгляда негритянки. Мужчина, стоявший на крыльце, был Хантер Тиррел.

Глава 6

Хантер смотрел в противоположную сторону, внимательно разглядывая их двор.

Он держал за поводья двух лошадей, купленных у него Бентоном.

— Хантер! — его имя неожиданно соскользнуло с языка, она сама этому удивилась. Он обернулся.

— Миссис Конвей, — ответил он с саркастической усмешкой, делая ударение на первом слове. Его глаза и тон выражали наигранное почтение. — Я привел ваших лошадей.

Сердце ее бешено колотилось. Меньше всего она сейчас хотела видеть его, и в то же время не могла унять волнения, овладевшего ею при виде Хантера. Это разозлило ее, Линетт постаралась как можно холоднее ответить.

— Да, я вижу. Уверена, что мистер Конвей будет доволен. Почему бы вам не поставить их в конюшню?

Хантер подошел ближе, остановившись на ступеньку ниже Линетт.

— А вы не хотите проверить товар?

— Это покупка моего мужа, а не моя.

На его лице что-то промелькнуло и тут же исчезло. Линетт не успела понять, что это было. Он молчал, продолжая смотреть с жестким и даже вызывающим выражением лица. Невольно Линетт начала спускаться вниз по ступенькам.

— Хорошо. Я посмотрю их.

Она попыталась заглянуть ему прямо в глаза, просто, чтобы дать понять, что не боится его. Но сердце ее болезненно сжалось, и она вынуждена была отвести взгляд. «Разве может быть так больно после стольких лет?» — говорила она себе. Но ничего не помогало.

Линетт обошла его и приблизилась к лошадям, поглаживая морды, спины коней, просто делала вид, что осматривает их. На самом деле она ничего не соображала. Присутствие рядом Хантера слишком отвлекало ее.

— Почему бы вам не показать мне, мэм, куда их поставить в конюшне? — это обращение Хантера прозвучало оскорбительно-насмешливо.

— Уверена, что вы найдете там свободные стойла, — ответила Линетт так же с издевкой.

— О! Но, я могу поставить их не в те стойла. Я не привык к таким богатым громадным дворам.

— Прекрати строить из себя дурака, — Hе выдержала она. Линетт бросила негодующий взгляд.

— Я не знаю, как это, — не быть дураком, — ответил Хантер, не отводя взгляда. — Именно им я всегда для тебя и был, не так ли?

Линетт резко повернулась и зашагала к дворовым постройкам. По новой моде верх платья плотно облегал фигуру, поэтому она со стыдом подумала, что в таком наряде, гневно вышагивая, выглядит очень глупо.

Однако Хантер, идущий следом, нашел ее походку скорее соблазнительной. Бедра слегка покачивались в такт шагам, она была привлекательна. «Я был идиотом, — подумал он. — Зачем попросил позвать ее?» Он знал это с самого начала, поэтому хотел оставить лошадей конюху или привязать их во дворе. Но потом, вопреки своему желанию, он понял, что уже стучится в дверь и говорит поварихе, что хотел бы видеть миссис Конвей. Хантер проклинал себя за эту неисправимую глупость, но сейчас уже не мог оторвать глаз от покачивающихся бедер Линетт.

Его сжигало стремление отомстить, уничтожить эту женщину пламенем своего гнева. Но вновь, увидев ее, он убедился, что когда она рядом, именно он испытывает страшные муки. И поэтому желание причинить ей такую же боль, какая раздирала его, усиливалось.

Линетт открыла дверь конюшни и вошла в темное помещение. Хантер последовал за ней. Она обернулась, указывая рукой на пустые стойла.

— Эти два свободны, — напряженно сказала она.

— Ох, спасибо вам, мэм, — ответил Хантер с издевательской вежливостью, снимая перед ней шляпу и заводя лошадей. Привязывая их, он не переставал разговаривать, подражая произношению необразованного оборванца, беседующего с принцессой.

— Клянусь, я не имел понятия, куда такие богатые господа, как вы, ставят лошадей. Будь я проклят, но я бы поставил их не туда, куда надо.

— Неужели ты не прекратишь это? — выкрикнула Линетт.

— Прекратить что? —глаза Хантера невинно округлились.

— Говорить со мной так! Будто ты всегда был бродягой!

— Простите, мэм. Я просто бедный парень, работающий на ферме. Мы же оба знаем это, верно? И мы оба знаем, как много для вас значат деньги, и на что вы пойдете, чтобы жить богато, — его слова были полны скрытого смысла, а в голосе чувствовалось презрение.

— Ты ничего не знаешь обо мне, — сказала оскорбленная Линетт. — И никогда не знал.

— Клянусь, вот это правда, — зло ухмыльнувшись, ответил Хантер. — Когда-то я считал тебя ангелом.

— О, Бог мой! Ты никогда не считал меня ангелом. Да и я не считала тебя святым! С самого начала мы спорили, насколько я помню, ты заявил при знакомстве, что я притворяюсь, играю в игры.

— Я имел право так говорить. — Глаза Хантера потемнели. — Тогда я не понимал, насколько серьезны были твои забавы, как далеко они тебя заведут!

— Я никогда не играла с тобой, — вскипела Линетт.

Никто не умел разозлить ее быстрее, чем Хантер, даже во времена их дружбы и страстной любви. Но сейчас она испытывала лишь сильный гнев.

Она приблизилась к нему. Лицо горело, а синие глаза зло сверкали. В этот момент она выглядела такой красивой, что все внутри Хантера сжалось. Он с трудом сдерживался чтобы не обнять ее за плечи и не прижать к себе.

— Никогда? — голос его стал тише и более хриплым. Он подался вперед, и теперь его лицо находилось в нескольких сантиметрах от нее. Линетт уперла кулаки в бока и не двигалась с места. — А как же те сладкие слова, которые ты говорила мне? Как насчет тех лживых поцелуев?

— Они никогда не были лживыми! — Внезапно Линетт почувствовала, что ей нечем дышать. Глаза Хантера горели подобно зеленому пламени, а такое знакомое лицо исказилось от боли и ненависти.

— Я уже не тот наивный идиот, моя дорогая девочка. У меня было много времени обдумать все. Когда я вернулся и узнал, что ты замужем за Бентоном, то не мог понять, почему ты это сделала. Потом стало ясно. Женщина никогда не любила мужчину, если через месяц после вести о его гибели выходит замуж за другого!

— Нет, не правда! Я пыталась объясниться с тобой! Я хотела это сделать! Но ты не дал мне такой возможности. В тот день, встретив тебя на улице, я окликнула тебя, но ты прошел мимо, не остановившись. Ты не захотел выслушать меня.

— Объяснить! О, уверен, ты приготовила медовые, слащавые словечки о том, что твое бедное сердечко было разбито, верно? Но я не такой глупец, чтобы дважды пойматься на одну и ту же удочку!

В конце концов я понял, что ты с самого начала не любила меня. Ты просто принимала мои ухаживания, чтобы вызвать ревность Конвея. Возможно, он еще не заговаривал о женитьбе. Разве это было не так? И тут ты встречаешь глупого влюбленного юнца и обводишь его вокруг пальца.

— Может быть, ты и стал старше, но никак не поумнел, — бросила Линетт Хантеру. — У меня никогда не было необходимости специально вызывать ревность Бентона Конвея. Он предлагал жениться на мне задолго до того, как на горизонте появился ты. Но я предпочла тебя! Это должно быть очевидно даже такому слепцу и глупцу, как ты! Я отдалась тебе. Какая женщина пойдет на это, чтобы только вызвать ревность другого? Ты сам знаешь, что стал моим первым мужчиной.

— Но уверен, что далеко не последним, верно?

Линетт отвесила Хантеру пощечину со всей силы, в гневе даже не понимая, что делает. Она отсту-пила назад, зло глядя на него. В том месте, где приложилась ее ладонь, щека Хантера стала малиновой. Глаза его холодно блестели. Выкрикнув что-то нечленораздельное, выражающее злость, разочарование и боль одновременно, Линетт круто повернулась к выходу. Но Хантер схватил ее за руку и повернул лицом к себе.

— Я хочу кое-что выяснить, — произнес он. От его ледяного голоса по телу девушки побежали мурашки. — Ты чувствовала что-нибудь, когда я целовал тебя? Или все это было просто наигранно, притворно? Таким образом ты пыталась удержать меня в своих сетях?

Он притянул ее ближе. Линетт попробовала оттолкнуть его, но Хантер был слишком силен и держал крепко. Лицо Линетт было в нескольких сантиметрах, поэтому она видела только его большие блестящие глаза. Показалось, что она утонула в их глубине, дрожащая, голодная и жаждущая. Она желала того, что мог дать только этот мужчина. Ее губы слегка приоткрылись, когда она пыталась перевести дыхание. Взгляд Хантера задержался на этих губах. Она чувствовала, как быстро вздымалась и опускалась его грудь.

— Ты все еще возбуждаешь меня, как раньше, — тяжело дыша, сказал он, положив руки на ее бедра и грубо прижал к себе. Линетт ощущала его твердую, возбужденную плоть, вспомнилась их волнующая близость. Ее била дрожь, глаза непроизвольно закрылись. Она сама не предполагала, до какой степени было эротичным выражение ее лица, как очевидна была непреодолимая страсть, хотя она и пыталась это скрыть. Слова не могли бы сказать более откровенно, как она желала его, желала с такой страстностью, которая не подчинялась ни рассудку, ни воле.

Хантер перевел дыхание. Острые иглы желания пронизывали все тело. Но он не хотел этого. Никогда больше. Он сопротивлялся.

— Ты сводишь меня с ума, — прерывистым голосом прошептал он. — С того самого момента, когда я, стоя с Шелби у лестницы, увидел тебя, спускающуюся по ступенькам. Тебе всегда удавалось лишать меня разума. Тогда я возжелал тебя так сильно, что просто не мог приблизиться. Я боялся, что ты сразу поймешь, как велико мое чувство.

— Хантер… нет, пожалуйста… — голос Линетт оборвался, она всхлипнула.

— О, да, пожалуйста, — хрипло ответил он. Его губы впились в нее. Немного отстранившись, он прошептал:

— Скажи, хочешь ли ты меня? Ответь, что ты чувствуешь, когда мои руки ласкают твое тело?

Он снова закрыл поцелуем ее рот.

Из груди Линетт вырвался слабый звук, скорее, это был стон страсти и отчаяния. Хантер не отпускал, его настойчивые, требовательные губы слились с ее губами. Он сжал Линетт в своих объятиях, почти подминая под себя. Во время поцелуя язык его проник в ее рот и жадно исследовал. Грудь Линетт прижалась к его груди, твердой, как камень. Она чувствовала, что ее обнимают железные руки, и не могла ни пошевелиться, ни вздохнуть. Она обвила его шею руками, еще крепче прижимаясь к нему, будто боясь, что может выскользнуть из этих объятий. В ней проснулась страсть, которую годами усыпляли. Она жадно ответила на его поцелуй, лаская своим языком губы и язык Хантера.

На своей щеке Линетт почувствовала горячее дыхание, его прикосновения обжигали кожу. Женщина ощутила себя вновь ожившей, первозданной. Каждый нерв был натянут, в ней бурлили древние, как мир, желания. Хотелось плакать, хотелось обвить Хантера руками, ногами, раствориться в нем. Между ног она почувствовала жаркую пульсацию. Линетт пальцами судорожно вцепилась в плечи Хантера.

Он положил ладонь на ее затылок, будто поддерживая голову, чтобы она не уклонялась от поцелуя.

— Линетт… Линетт… — повторял Хантер это имя. Пальцы перебирали женские золотистые волосы. Он вытащил из прически девушки шпильки, и волосы мягким щелковым водопадом заструились по стройным плечам.

Когда он оторвался от ее губ, Линетт тихо застонала. Затем он принялся целовать ее и щеки, шею, пока не остановился у высокого выреза платья. Дрожащими пальцами Хантер начал расстегивать пуговицы на лифе платья. Линетт откинула голову назад, подставляя каждый сантиметр белой шеи этим жадным губам.

Ладонь Хантера накрыла высокий бугорок ее груди, который показался немного мягче и больше, чем раньше, каким он его помнил. От прикосновения сосок отвердел и увеличился. Хантер хрипло простонал и пальцем стал осторожно гладить этот напряженный бутон. Он ласкал его снова и снова, а губы не отрывались от нежной шеи Линетт.

Она изогнулась в объятиях Хантера, тесно сжав ноги. Ощущение мужских рук на обнаженной коже, поцелуев на груди разрывало сердце на части. Когда-то испытанное, забытое, дикое наслаждение вдруг взорвалось в мозгу живым воспоминанием, вытеснив оттуда ощущение реальности, все заботы, беды и страхи.

— Хантер… — прошептала она, потеряв голову от его жарких поцелуев. — О, Хантер, я люблю тебя.

Внезапно Хантер замер, затем выпрямился, выпустив ее из объятий. Линетт непонимающе уставилась на него. Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга. Хантер дышал учащенно, прерывисто, будто после долгого бега. Лицо его пылало, а глаза блестели, как у больного лихорадкой. Переведя дыхание, он тяжело произнес:

— Не говори этого. Линетт смущенно заморгала.

— Не говорить чего?

— Что любишь! — он почти выкрикнул это слово.

У Линетт возникло ощущение, что Хантер ударил. Захотелось тоже ударить его, причинить боль, как он сделал больно ей.

— Ты прав, — прошипела она. — Я не люблю тебя! И никогда не любила, в то время я была слишком молода и глупа, чтобы разобраться. То, что было между нами, было простой похотью, а не любовью.

— Да-а?

Взгляд Хантера был горько-насмешливый.

— Но ведь ты наверняка чувствовала ту похоть, не так ли? Ты и сейчас чувствуешь ее. Я только что в этом убедился. Что бы старичок ни давал тебе, этого не достаточно для тебя, ведь верно?

Линетт плотно сжала губы.

— Убирайся! Я больше не хочу тебя видеть! Никогда, — выдавила она отрывисто.

— С удовольствием, мэм.

Хантер нагнулся и поднял свою шляпу, которая свалилась с головы во время их поцелуев. Он надел ее небрежно, коротко кивнув Линетт.

— С удовольствием.

Он вышел из конюшни, так сильно захлопнув за собой дверь, что, казалось, затряслись стены. Линетт опустилась насложенное сено. Ее всю трясло, ноги стали ватными и подкашивались. Она не могла сдерживать себя больше ни секунды.

* * *

Хантер часто расстраивал Линетт и раньше, но сейчас он взбесил ее. Несколько дней после той встречи одно воспоминание о нем выводило из равновесия. Как он смел так соблазнять ее, такое заявлять ей! Она — опытная злодейка, а он — бедная, наивная жертва! Только Богу известно, какую она сделала ошибку, выйдя замуж за Бентона. Она уже тысячу раз горько раскаивалась и была жестоко наказана. Но в этом вина не только Линетт.

Хантер переспал с ней и отправился с братом играть в войну, ни разу не подумав, что же ожидает девушку. Даже в тех нескольких письмах, которые она получила до его плена, он ни разу не проявил интереса к ее состоянию, не желал узнать, беременна ли она, и не любопытствовал о возможных последствиях их близости. Нет, он пошел делать то, что ему хотелось, не задумываясь о том, с чем ей придется столкнуться и что предстоит пережить.

Линетт одной пришлось перенести все трудности, связанные с беременностью. Она собиралась сделать все возможное, чтобы вырастить ребенка без отца. Может быть, это было неправильно, но она была молодой и растерявшейся от горя девчонкой. А то, на что она решилась, казалось тогда единственно правильным выходом для нее и малыша. Потом, когда Хантер вернулся, то даже не поже-

лал выслушать объяснений и не пришел к ней выяснить причину столь поспешного замужества. Тогда она считала, что он должен был поступить именно так. А когда, в конце концов, они случайно столкнулись на улице, он посмотрел на нее в упор, потом развернулся на девяносто градусов и пошел в противоположную сторону. Она окликнула его, но он даже не счел нужным обернуться. Хантер не попытался узнать, что же произошло на самом деле, а просто уверил себя, что она изменила ему, поверив в самое худшее и нелепое объяснение — Линетт его никогда не любила.

Очевидно, со временем это убеждение осталось. Наоборот, похоже, он был уже твердо уверен. В конюшне Тиррел вел себя по отношению к ней так пренебрежительно, обидно, оскорбительно!

У Хантера всегда был вспыльчивый нрав. Даже в самом начале их знакомства они часто ссорились. Он был очень упрям — черта характера, присущая всем Тиррелам. Но с годами, став еще упрямее и жестче, он уже не отходил так же быстро, когда вскипал, как это случалось раньше. Его упрямство больше не смягчалось готовностью тут же рассмеяться или все сгладить обаятельной улыбкой. Он стал каким-то резким и злым, к тому же горько ненавидел ее, упорствуя в этом чувстве.

Естественно, Линетт было ясно, что он ее больше не любит. Но она могла рассчитывать хотя бы на его уважение. До сих пор никогда в голову не приходило, что Хантер будет презирать ее и обращаться с ней, как с ядовитой змеей. Поэтому она была не готова к такой вспышке ненависти с его стороны. Как ни странно, пламя гнева способствовало улучшению самочувствия и состояния Линетт больше, чем боль, разрывавшая сердце на части, после посещения фермы Хантера. Линетт собиралась не подходить к лошади, купленной Бентоном для нее. Но, пораздумав, молодая женщина решила, что не подходить к такому красавцу все равно, что показать Хантеру, как глубоко он оскорбил ее, как много он для нее значит. Сейчас миссис Конвей была сильно разозлена и хотела доказать всем, как безразличен ей Хантер. Лучший способ подтвердить это — постоянно ездить верхом на жеребце. Она собиралась выезжать как можно чаще и этим показать, что лошадь приобретена у абсолютно постороннего человека. «Пусть Хантер видит, что я катаюсь на коне, а о нем не думаю! Пусть он убедится, что я ничего к нему не чувствую», — так рассуждала сама с собой Линетт.

Она начала брать жеребца специально каждый день, заставляя себя больше не думать о Хантере. Она не могла совсем избавиться от набегавших мыслей, но с каждым разом загоняла их все дальше и дальше, в тайные уголки своего сознания, наконец поняв, что, освободившись от болезненных воспоминаний, снова можно получать удовольствие от прогулок верхом. Это давало чувство свободы, что Линетт не испытывала уже много лет. На сильном жеребце, когда в лицо дует встречный ветер, казалось, что она снова молода и Свободна. Женщина забывала, что связана узами несчастливого брака с нелюбимым человеком и обязательствами, взятыми на себя много лет назад. Хотелось мчаться вот так бесконечно, не останавливаясь, убегая от этого места и этой жизни.

С конных прогулок Линетт возвращалась посвежевшей, как будто заново родившейся. Когда Бентон видел такой результат поездок, на лице его появлялось выражение досады. Так казалось, и это достав-ляло тайное наслаждение. Далее если бы ей не нравились прогулки верхом, все равно стоило совершать их, чтобы злить Бентона. Это послужит ему уроком. Может быть, в следующий раз, прежде чем решиться на очередную подлость, он, как следует, подумает.

Однажды Линетт поздно вернулась с прогулки верхом и поспешила к себе наверх переодеться к обеду.

— Так, моя дорогая, — произнес Бентон, доставая из кармана часы и многозначительно глядя не нее. — Я так рад, что ты, наконец, можешь присоединиться к нам.

— Спасибо, Бентон, — равнодушно ответила Линетт, скользнув на свое место за столом.

Розмари понимающе улыбнулась ей.

— Привет, Линетт, — сказала она, надеясь перевести разговор на другую тему и не выслушивать угрозы отца за опоздание мачехи.

— Привет, дорогая. Как…

Бентон грубо оборвал:

— Ты проводишь слишком много времени на коне, которого так не хотела покупать.

— Да, — Линетт повернулась к нему. — Я ошибалась и сейчас поняла, что все еще люблю кататься верхом. Ты оказался прав, сделав мне такой подарок.

Она весело смотрела на мужа, говоря этот комплимент. Хотя всем было понятно, что на самом деле он сделал это, чтобы сильнее расстроить жену.

Она почувствовала, что едва может сдержать приступ веселости, когда увидела, как от недовольства сошлись у переносицы брови Бентона.

— Черт возьми, Линетт! Ты думаешь, что сможешь обращаться с супружеской верностью, как с игрушкой? Очень скоро ты пожалеешь об этом.

— Папа! — воскликнула Розмари. — Нет! О, пожалуйста, ты не должен так говорить.

Линетт вскинула брови и посмотрела на растерявшуюся Розмари.

— Не волнуйся, Розмари, — спокойно сказала она, переведя взгляд на лицо Бентона. — Я уверена, что твой отец сам понимает, как глупы его претензии. Не так ли, Бентон?

— Проклятье, прекрати юлить! — прорычал Бентон, бросая салфетку и вставая из-за стола, погрозив пальцем в сторону Линетт. — Если я узнаю, что ты ездишь на свидания с этим Хантером Тиррелом, ты проклянешь тот день, когда появилась на свет. Я тебе это обещаю!

— Единственный раз, когда я виделась с Хантером Тиррелом, это когда ты сам все организовал! — со сверкающими глазами, четко произнося каждое слово, ответила Линетт.

Бентон что-то прошипел и зашагал к дверям. Потом остановился и, обернувшись, произнес:

— Хорошо. Но запомни, что я сказал. Повернувшись, он вышел. Через минуту за ним хлопнула входная дверь.

Розмари и Линетт продолжали молча сидеть за столом, смущенные наступившей тишиной. Наконец, Розмари робко произнесла:

— Мне жаль… Я уверена, папа не хотел этого говорить. Я думаю, просто… Он любит тебя так сильно, что ревнует без всякого повода.

— Конечно. Это так.

Линетт горько поджала губы. Когда она подняла лицо, то увидела, что падчерица смотрит умоляюще, чуть не плача. Линетт заставила себя улыбнуться.

— Не волнуйся, дорогая. Правда, я уверена, что все будет в порядке. А сейчас расскажи мне, чем ты сегодня занималась.

Лицо Розмари просветлело, она залепетала:

— О Линетт. Мы, миссис Ване и я, ходили к Тэсс. Мы видели ее малыша. Он такой хорошенький!

— Я уверена в этом.

Сердце вновь защемило от горько-сладкой боли, как и в прошлый раз, когда Мэгги Прескот сообщила о рождении мальчика у Тэсс. Мысль о сыне Тэсс и Гидеона, о том, как приятно его держать на руках, сводила с ума. Она вздрогнула.

— Ты должна обязательно посмотреть на него, — с энтузиазмом продолжала рассказывать Розмари. — Ты будешь очарована.

Линетт покачала головой.

— Нет, не думаю, что это удачное предложение.

— Почему, нет? Уверена, что Тэсс будет рада, если ты придешь.

— Тиррелы и я уже давно не друзья.

— Но все давно в прошлом! И я знаю, что, Тэсс не думает, как ты. Она спрашивала о тебе и сказала, что хотела бы тебя увидеть.

— Нет, правда, Розмари. Я не хочу.

Линетт избегала детей, насколько это было возможно, предпочитая держаться в стороне от детей любого возраста, но особенно от новорожденных. А ребенок Тиррелов расстроит ее больше других.

Однако после этого разговора в течение нескольких дней Линетт не могла избавиться от мыслей о Тэсс и ее малыше. Она представляла его светловолосым и голубоглазым, похожим на Тэсс и Гидеона. Но Хантер и Мэгги были темными, как мать миссис Тиррел. Когда-то Линетт раздумывала, каким будет ее собственный ребенок: рыжеватым, как она сама, или черноволосым, как Хантер.

При этой мысли глаза наполнились горючими слезами.

Линетт заморгала, упрямо избавляясь от них. Она убеждала себя, что глупо думать о ребенке Тэсс.

Какое ей дело до Тэсс и ее малыша? Гидеон, возможно, даже разозлится, если она посмеет войти к ним в дом. Все доводы были не за посещение Тэсс и новорожденного.

Но однажды, спустя неделю, Линетт, как обычно, каталась верхом, но вдруг заметила, что направляется к усадьбе Тиррелов. Проезжая мимо, она смотрела прямо перед собой на дорогу, не смея бросить взгляд в сторону дома.

Отъехав достаточно далекое расстояние от фермы, Линетт остановила жеребца. Он заржал, нетерпеливо тряся головой, пока Линетт молча смотрела на дорогу, ведущую к дому Тиррелов.

У нее не было предлога зайти к ним. Неудобно было просить разрешения взглянуть на младенца. Она уверяла себя, что пожалеет о своем решении, как только переступит порог их дома. Иметь желание видеть старую подругу и ее малыша — это все равно, что искать себе наказания. А каково было бы встретиться лицом к лицу с родным братом Хантера?

Линетт уже была готова развернуть коня и уехать отсюда, но что-то удержало ее. Она ударила пятками по бокам Рубио, и тот понесся к дому Тиррелов.

Глава 7

Линетт остановила коня у большого белого дома. Это была постройка с большим количеством комнат. Веранда окружала здание с трех сторон. Линетт была здесь всего несколько раз, но всегда чувствовала себя в этом доме уютно. Вспомнилось, как Жо, мать Хантера, вышла встретить ее, когда Хантер в первый раз пригласил Линетт на семейный обед.

Доброе лицо Жо расплылось в улыбке, она протянула обе руки девушке, по-матерински обняла. В серых приветливых глазах пряталось любопытство. Вся она излучала тепло, Линетт сразу же полюбила ее.

Это было так давно, что уже не верилось, было ли. Когда Линетт в последний раз встретила Жо Тиррел в городе, та лишь слегка кивнула и произнесла:

— Миссис Конвей.

Линетт перевела дыхание и соскочила с коня, затем привязала его к дереву перед крыльцом.

Поднявшись по ступенькам, она постучалась в дверь и стала ждать, кто же откроет. Внутри у нее все дрожало. Она приготовилась увидеть Гидеона или миссис Тиррел, но никак не ожидала встретить здесь Мэгги. Когда та открыла дверь, Линетт глупо уставилась на нее, забыв все заранее приготовленные слова.

— О Мэгги, это ты, — покраснев до корней волос, пролепетала гостья. — Я имею в виду… Извини, я хотела сказать, что не ожидала увидеть тебя.

Мэгги молча смотрела, брови ее поползли вверх. Она была так же удивлена, увидев Линетт на пороге своего дома.

— Линетт?

Мэгги обернулась назад, затем взглянула нa девушку еще раз.

— Входи, — предложила она и отступила, пропуская гостью в прихожую.

— Розмари вчера сказала, что приходила посмотреть на малыша, — поспешно начала говорить Линетт, слегка запинаясь. — Она рассказала, какой он милый. Я подумала… Розмари сказала, что Тэсс спрашивала, не могу ли я навестить ее. Поэтому я решила, что, возможно, будет удобно…

— Конечно, — быстро ответила Мэгги. Она снова посмотрела через плечо в холл. Линетт показалось, что она почему-то нервничает. — Можешь сразу подняться к Тэсс. Она наверху.

Мэгги направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Линетт последовала за ней. Как раз в эту минуту из боковой комнаты вышли женщина и двое мужчин. Линетт узнала только одного из них — Хантера Тиррела. Ее сердце, казалось, остановилось, и она молча проклинала себя за этот визит.

Сейчас молодая женщина не могла даже видеть Хантера. При одной мысли об их последней встрече, о том, что произошло между ними, она покраснела. А если он подумает, что она пришла сюда специально ради него? Вспомнилось, как он издевался над ее ответными поцелуями тогда, в конюшне, и был так чертовски самоуверен, так открыто презирал ее!

Линетт хотелось исчезнуть, как по волшебству. Она подумывала, как бы повернуться и выбежать из их дома, но не посмела так поступить. Вместо этого она собрала все свое мужество и высоко подняла голову.

— Добрый день, миссис Конвей, — сказала женщина, стоявшая рядом с Хантером, направляясь к ней. Только теперь Линетт внимательно рассмотрела женщину и мужчину, вышедших вместе с Хантером из комнаты.

Лицо Жо, когда та смотрела на Линетт, было абсолютно лишено всякого выражения.

— Добрый день, миссис Тиррел, — ответила Линетт, благодаря Бога, что ее голос звучал ровно и уверенно. Себя же она чувствовала отвратительно и была готова провалиться сквозь землю.

— Линетт пришла навестить Тэсс и посмотреть на мальчика, — объяснила Мэгги.

— Понятно.

Линетт без улыбки, спокойно смотрела в лицо матери Хантера, не собираясь лебезить ни перед этой женщиной, ни перед кем бы то ни было еще. Если Тирелл так сильно ненавидит ее, то может просто сказать, чтобы Линетт ушла.

— Миссис Конвей, — произнес другой мужчина, протягивая ей руку. — Я доктор Прескот. Мы встречались, по-моему, но вы можете не помнить меня.

— Да, помню, в доме миссис Доудэн.

Линетт слегка улыбнулась и подала руку, обрадовавшись, что хоть один человек здесь нейтрален по отношению к ней. Доктор был женат на Мэгги и, вероятно, краем уха слышал о ней. Но, по крайней мере, он недавно в городе, и не Тиррел.

— Я могу подтвердить, что Уильям Алан Тиррел стоит того, чтобы на него приходили смотреть, — весело сказал мистер Прескот. — Я сам принимал его.

Линетт доброжелательно кивнула в ответ, но глаза ее остановились на Хантере. Скажет ли он что-нибудь или так и будет стоять здесь, хмуро глядя на всех, размышляла Линетт. Она перевела дыхание и тихо произнесла:

— Здравствуй, Хантер.

Он продолжал молчать некоторое время, а потом вдруг сказал:

— Я поставлю твоего коня в конюшню.

Не глядя ни на кого, Хантер вышел из дома. Прескот отвел от захлопнувшейся двери немного удивленный взгляд.

Линетт почувствовала, как у нее загорелись щеки.

— Ну что ж, — звонко сказала она, обращаясь к Прескоту и миссис Тиррел. — Если вы позволите, я как раз направлялась к Тэсс.

— Конечно. Пожалуйста.

Тиррел кивнула.

Линетт повернулась и последовала за поднимающейся по лестнице Мэгги.

Мэгги приоткрыла дверь в комнату и заглянула туда.

— Тэсс? Ты можешь принять гостью? Здесь пришла Линетт Конвей.

— Линетт!

Было слышно радостное восклицание Тэсс, и Мэгги широко открыла дверь, пропуская Линетт. Тэсс сидела на огромной дубовой кровати, обложенная со всех сторон подушками. Она протянула Линетт руки, кивая на место рядом с собой.

— Входи, входи. Как хорошо, что ты пришла!

Линетт улыбнулась ей.

— Я хотела спросить, как ты себя чувствуешь, но это понятно по твоему цветущему виду. Ты просто само здоровье.

Эти слова не были данью вежливости. Тэсс выглядела совершенно здоровой и счастливой. Ее всегда белое лицо покрывал живой румянец, а синие глаза весело сияли. Она засмеялась и кивнула.

— Я знаю. Я чувствую себя превосходно. Тетя Шарлотта говорит, что абсолютно неприлично для леди выглядеть такой крепкой через две недели после родов.

Линетт усмехнулась, так как была знакома со взглядами тети Шарлотты на приличия. Они с Тэсс часто хихикали над ними, когда были девчонками.

Линетт обошла кровать и остановилась рядом с Тэсс. Она увидела маленький сверточек, лежащий в колыбельке, недалеко от кровати Тэсс. Сердце болезненно сжалось. Она вспомнила еще раз, что с ее стороны было очень глупо решиться на это посещение.

Тэсс заметила, куда смотрит Линетт и, неправильно расценив ее растерянность, ободрила.

— О, все в порядке. Ты его не разбудишь. Он уже проснулся несколько минут назад. Я слушала его пение. Дитя скоро захочет кушать и окончательно проснется.

Тэсс соскользнула с кровати, приблизилась к сыну, нагибаясь, чтобы взять его на руки. Рука Линетт вцепилась в решетку детской кроватки. Вдруг, почувствовав пустоту и горечь, она поняла, что напрасно пришла сюда. Почему она так глупо и самонадеянно решила, что сможет увидеть малыша, без всяких волнений?

— Вот мы какие, — сказала Тэсс, поворачиваясь к Линетт. На руках она держала крошечный белый сверточек и улыбалась маленькому, выглядывающему из пеленок, личику.

— Мистер Уильям Алан Тиррел, — произнесла она голосом, полным юмора и гордости.

Она взглянула на Линетт, подошла к ней поближе.

— Вот! Хочешь подержать его? — предложила счастливая мать.

Линетт охватила паника. Она смотрела то на младенца на руках подруги, то на Тэсс, и снова на малыша. На маленьком, уже оформившемся личике были широко открыты блестящие глазки, с торжественным выражением глядевшие на мир. Макушку головки покрывал белый пух. Светло-голубые глаза немного косили, не умея еще останавливаться на одной точке. Крошечные ручки, не стянутые пеленками, сжались в кулачки, и ребенок размахивал ими во все стороны. Мальчик показался Линетт таким красивым, что она почувствовала почти физическую боль.

— Не думаю, что я сумею, — ответила она, пряча руки за спину, но не отрывая глаза от малыша со странным, смешанным чувством страха, волнения и благоговения.

— Не глупи, — засмеялась Тэсс. — Он не сломается. На, возьми подержи!

Она протянула ей ребенка, и руки Линетт автоматически обняли маленький сверточек. Он оказался крошечным, легким и мягким. Почти невыносимая, болезненная сладость наполнила грудь Линетт. Она смотрела на мальчика, и слезы застилали глаза.

— Он такой красивый, — прошептала она. Тэсс гордо улыбнулась.

— Я знаю. Правда, прелесть? Иногда смотрю на него и не могу поверить, что он мой. Это невозможно объяснить.

Линетт сморгнула слезы. Она подумала, что могла бы стоять вот так, с прижатым к груди малюткой всю жизнь. И в то же время ощущение маленького, мягкого теплого тельца, свернувшегося у груди, отдавалось где-то внутри холодным болезненным одиночеством. Это ощущение так быстро распространялось, что, казалось, вот-вот затопит ее всю.

В эту минуту личико мальчика сморщилось, покраснело, и он запищал.

— Ой, нет! — выдохнула Линетт в ужасе. — Что я ему сделала?

— Ничего, глупенькая. — Тэсс это рассмешило. Она протянула руки, чтобы взять малыша. — Я думаю, он просто голоден. Иногда слышишь, как он плачет. Это нормально.

Тэсс склонилась над ребенком, успокаивая его. Он замолчал, по крайней мере, на некоторое время. Линетт с завистью наблюдала за ними, на губах ощущая горьковатый привкус.

— Я лучше пойду, не буду мешать, чтобы ты могла спокойно покормить его, — сказала Линетт.

— Но ты только пришла, — запротестовала Тэсс. — Я не возражаю. Боже, разве мне надо стесняться тебя? Если вспомнить, мы вместе переодевались, затягивали друг друга в корсеты и тому подобное.

Линетт улыбнулась, но покачала головой.

— Нет, правда, я не собиралась задерживаться, неожиданно приехав сюда. — Она кивнула на свой костюм для верховой езды. — Я имею в виду, что вряд ли это подходящий наряд для визитов.

— Но ты еще приедешь? — озабоченно хмурясь, спросила Тэсс. — Я хочу этого, Линетт. Я бы хотела побыть с тобой подольше, поболтать.

— Канечно, через несколько недель, когда ты будешь себя чувствовать совсем окрепшей и полной сил.

«И когда вокруг не будет столько твоих родственников», — про себя добавила Линетт. Единственный, с кем она не боялась встретиться, был Гидеон, муж Тэсс.

— Ну хорошо, тогда, если ты обещаешь.

Тэсс подошла к ней, и Линетт сделала шаг навстречу. Подруги поцеловались. Взглянув еще раз на ребенка, Линетт сама не знала, сможет ли придти сюда снова. Она долгое время старалась избегать этой боли. Сейчас, казалось, было глупо переживать все заново. Руки были как-то неловко пусты без маленького. Молодая женщина почувствовала, что хочется снова ощутить его тепло на своей груди.

Гостья быстро отвернулась и почти выбежала из комнаты. Закрыв за собой дверь, Линетт замерла. Прикрыв глаза и тяжело дыша, она вся съежилась. В холле никого не было.

Наконец она открыла глаза и расправила плечи. Нельзя показать никому из Тиррелов, как взволновал ее этот визит. Она бесшумно спустилась по ступенькам и замерла на несколько секунд, прислушиваясь. Ей не хотелось встречаться ни с кем из Тиррелов. К счастью, в прихожей никого не было. Видимо все вернулись в боковую комнату или прошли на кухню. Может быть, если она тихо, как только возможно, спустится по лестнице, то сможет выскользнуть из парадной двери, не встретившись ни с кем из них. Линетт не сомневалась, что они тоже не хотят ее видеть, но если услышат, что она спускается, то из вежливости выйдут проститься.

Линетт осторожно ступала по ступенькам, натягивая перчатки, внизу приостановилась и выждала несколько секунд. С заднего крыльца донесся мужской голос, потом послышался звонкий женский смех. Она на цыпочках прошла по деревянному полу и отворила входную дверь, поморщившись, когда та скрипнула. Снова замерла и постаралась услышать что-либо. Но никакого движения не последовало. Значит, никто не заметил, как скрипнула дверь. Наверное, звук показался в десять раз громче, чем был на самом деле.

Она быстро выскользнула на крыльцо и закрыла за собой дверь, скрипевшую тихонько. Теперь, находясь уже на улице, можно было больше не таиться. Единственное сейчас желание было — унестись далеко-далеко от фермы, от Хантера и от этого милого малыша. Линетт направилась к дереву, где привязала лошадь, но, удивившись, остановилась. Рубио там не было. И тут она вспомнила, Хантер говорил, что поставит его в конюшню. Раздраженно поморщившись, подняв юбки до колен, она заспешила через луг к конюшне.

Линетт быстро шла по проходу плохо освещенного помещения, выискивая глазами в стойлах своего жеребца. В самом дальнем углу она заметила его голову, тянущуюся к чему-то, и направилась туда.

Линетт еще верила в свою несчастную звезду, когда увидела, что рядом с конем стоит Хантер и чистит его.

Заметив ее, Хантер резко выпрямился.

— Линетт! Я не ожидал, что ты так быстро вернешься.

Он посмотрел на щетку в своей руке и смутился, будто его застали за чем-то непристойным.

— Я его немного почистил. Думал, ты еще не скоро придешь. Поэтому снял с него седло. Я…

Он перевел дыхание, и, отвернувшись, пошел за седлом.

— Извини… Я сейчас приготовлю.

Линетт поспешно отступила в сторону, пропуская его.

— Все в порядке. Я сама смогу это сделать.

Хантер хмыкнул.

— Конечно. Я буду стоять рядом, глядя, как леди запрягает коня.

— Я знаю, что тебе неприятно что-либо делать для меня, — ответила Линетт в нерешительности.

— Меня воспитали быть вежливым. Не важно, что я думаю о тебе, ты здесь гостья, — говоря это, он не смотрел на нее. Снял висевшее на гвозде седло и начал надевать его на Рубио, избегая встречаться глазами с ней.

Линетт молча наблюдала. Двигался он ловко и даже грациозно. Руки, прилаживающие седло, были быстрые и уверенные. Линетт вспомнила, как эти руки ласкали ее тело, гладили грудь, ноги. От этой мысли она покраснела и отвернулась. Слава Господи, что Хантер не догадывается о нахлынувших на миссис Конвей воспоминаниях.

Но он знал, с какой готовностью она отзывалась на его ласки. Линетт не могла отрицать этого. В тот день, в конюшне Кона, она страстно отвечала на его поцелуи. Так быстро возбуждаться от ласк было просто унизительно. К тому же Хантер уже давно ничего не испытывал, даже скорее, наоборот, ненавидел ее.

Наконец, Хантер выпрямился и протянул поводья Линетт. Обтянутые перчатками пальцы девушки коснулись его руки, и показалось, что даже сквозь перчатки, ее будто бы пронзил электрический ток.

Хантер отступил, она хотела было вскочить на лошадь, но сильная рука решительно легла на плечо и остановила Линетт. Она удивленно обернулась:

— Зачем ты приехала сегодня сюда? — спросил он. Лицо его было каменным, а глаза горели жестким огнем. Линетт почувствовала, что он не это хотел узнать.

— Повидать Тэсс и ее малыша, — ответила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. Хантер всегда вызывал в ней неуверенность, будоражил старые чувства, одновременно пугая и зля.

— Зачем? — резко повторил мужчина, и пальцы немного сильнее впились в ее плечо. — Какое тебе дело да Тэсс? Или до ребенка Тиррелов?

Боль снова рванула сердце Линетт, как в тот момент, когда она взглянула на мальчика Тэсс, на крошечные пальчики, ноготки, светлый пушок на макушке, аккуратные маленькие ушки. Ей стало не по себе.

— Тэсс моя подруга.

— Была твоей подругой, — грубо заметил он. — Так же, как я был твоим возлюбленным. Похоже, ты смогла с легкостью отфутболить нас обоих, когда тебе это стало выгодно.

— Ты ничего не знаешь! — крикнула Линетт и вырвалась. В груди поднимался гнев, затмивший на какое-то мгновение даже ее горе. — Все, на что ты способен, это обвинять и оскорблять! Ты никогда не хотел знать правды!

— Правды! — черные брови Хантера насмешливо изогнулись. — Что тебе известно о правде? Ты никогда не говорила правды и всю жизнь лгала.

— Ты не хочешь знать правду, которая будет для тебя неприятна.

Линетт отступила назад, сжав кулаки, потом, уперев руки в бока, с ненавистью посмотрела ему в глаза.

— Ты слышишь то, что хочешь слышать, видишь то, что хочешь видеть! В твою твер долобую голову Тиррелов ничего не проникает. Разве не так? Я пыталась все объяснить тебе! Я собиралась все рассказать, но ты не стал слушать! Уже осудил меня. Сделал меня виновной!

— Как же мне было не осудить тебя? Как только я уехал из города, ты сразу же выскочила замуж за Конвея.

— Я думала, что ты погиб.

— И этого достаточно, чтобы изменить свои симпатии и стать женой другого?

— Я не считаю.

— Тогда что же ты говоришь? Что я должен простить тебя, так как ты думала, что я мертв? Что я должен сказать: «Эй, все в порядке, дорогая, три недели достаточный срок, чтобы скорбеть по погибшему жениху. Уже пора выходить замуж за другого». Ты считаешь, я подставлю вторую щеку для удара? Думаешь, я такая тряпка, что приползу к тебе, даже если ты жена другого? Может, ты надеялась, что будешь иметь и то, и другое: богатого старого мужа и здорового молодого любовника?

— Как ты смеешь! — слезы заглушали голос Линетт. — Будь ты проклят! Ты заставляешь меня сожалеть, что я когда-то любила тебя! Я отдала свою жизнь… свою жизнь! Так… — она судорожно всхлипнула. По щекам потекли слезы. — Ведь ты никогда даже не спросил, почему я это сделала! Не поинтересовался, была ли у меня причина. Ты не задумывался, что могло произойти, что толкнуло меня на этот ужасный шаг? Ты даже не дал мне возможности объяснить…

— Хорошо, черт побери! — прорычал Хантep. — Ну, объясни мне. Почему? Почему ты вывернула мне душу? Почему ты вышла за другого?

— Потому что я была беременна! — выкрикнула Линетт. — Потому что я носила твоего ребенка! Вот почему!

Линетт разрыдалась. Хантер застыл, ошалело глядя на нее. Она повернулась и быстро вышла из конюшни.

Хантер пришел в себя.

— Линетт, — закричал он, бросаясь к выходу. — Линетт! Стой! Вернись!

Но она не оглянулась, вскочив в седло, помчалась прочь.

Глава 8

Линетт неслась во весь опор. Встречный ветер сушил слезы на мокром лице. Она ненавидела эту жизнь и особенно Хантера Тиррела. Ей хотелось скакать и скакать вечно, никогда не останавливаясь. Скакать, пока не исчезнет вся боль.

Но понятно, что этого не может быть. Постепенно всадница поехала медленнее, а потом конь перешел на шаг. Она провела рукой, обтянутой перчаткой, по щеке и судорожно вздохнула, повторяя, что не должна была позволять Хантеру так доводить ее. Он уже давно осудил и оскорбил ее. С тех пор известно, что он за человек. Жестокий и злопамятный, не умеющий прощать и думающий только о себе!

Она была так погружена в свои думы, что не сразу услышала позади стук копыт на утопающей в грязи дороге. Когда значение этих звуков дошло до сознания, сердце Линетт бешено забилось. Хантер! Он догонял ее? Она хотела обернуться, но не посмела и продолжала неторопливо ехать вперед.

Наконец, когда стук копыт был совсем рядом, она больше не смогла сдерживать свое любопытство и обернулась. Это действительно был Хантер. Он скакал без седла, низко наклонившись к холке коня, почти слившись с ним. Видимо, он так спешил, что не стал надевать седло. Со стороны это смотрелось глупо, но все равно доставило ей удовольствие.

Линетт подумала было пустить своего Рубио вскачь и попытаться оторваться от Хантера. Но, в конце концов, он все равно догонит. Все бесполезно. Ее лошадь была быстрой, и она сама была легче, но у Хантера не было седла, да и он сам ездил верхом намного лучше Линетт. Она не сможет обогнать его. Кроме того, пронизывало злое желание посмотреть ему в глаза и выяснить все до конца. Появилось желание сцепиться с ним. Она хотела использовать эту возможность и рассказать, наконец, как все было, всю правду. Не потому, что нужно добиться его понимания и прощения, ей необходимо все объяснить и оправдаться.

Она развернула Рубио и стала ждать приближения Хантера. Увидев ее, Хантер натянул поводья, и лошадь, затанцевав под ним, остановилась. Лицо его было мрачным.

— Тебе лучше объясниться, — запыхавшись, хрипло произнес он.

Линетт удивленно подняла брови. Теперь она контролировала ситуацию. В конечном счете, это он догонял, а не она искала его.

— Я ничего не обязана тебе объяснять, — сухо ответила она. — Ты избегал моих объяснений почти пять лет, почему же я теперь должна волноваться и отвечать на твои вопросы?

— Черт побери! Не шути со мной!

От его грозного гневного голоса конь под Хантером нервно заплясал.

— Что ты хотела сказать в конюшне? Я хочу знать правду!

— Тогда это в первый раз, когда тебе интересна правда, — ровно ответила Линетт.

В глазах Хантера зажегся огонь, он подъехал и схватил за повод Рубио. Теперь они находились так близко, что их ноги касались друг друга.

— Что ты имела в виду, когда говорила, что вышла замуж, потому что была беременна? У тебя нет ребенка.

— Он был! Когда мы узнали, что ты погиб в Манассасе, я носила под сердцем твоего ребенка.

Линетт, не моргая, встретила его гневный взгляд.

— Моего или Бентона Конвея?

Линетт испустила низкий отчаянный стон.

— Пошел ты к черту!

Она со всей силы ударила его кулаком в грудь. Он от удивления отпустил повод Рубио. Линетт яростно вонзила каблуки в бока коня, и тот, словно стрела, бросился вперед.

Хантер выругался и помчался следом, вскоре догнал, прижал ее ногу боком своего коня и, обхватив за талию, стащил с седла. Линетт визжала, царапалась, била куда попало кулаками. Рубио, оказавшись без всадника, остановился, посмотрел на них, затем медленно пошел назад. Конь Хантера, напуганный визгом и борьбой, вдруг рванулся в сторону и нервно затанцевал на месте. Отпустив ругательство, Хантер остановил его и спрыгнул на землю, не выпуская Линетт. Она кулаком как раз попала ему по лицу. Скрипнув зубами и приглушенно ругаясь, он не отпустил Линетт, пока не дотащил ее до обочины дороги, к зарослям кустарника. Только там он высвободил руки, и девушка отпрянула от него.

Чтобы удержать равновесие, она ухватилась за ствол дерева и посмотрела Хантеру в глаза. Лицо ее было мертвенно-белым, сухими и бесцветными губы, но глаза стали еще ярче и горели гневным синим пламенем.

— Как ты смеешь! — прошипела она. — Той ночью ты лишил меня девственности, прекрасно знаешь, что до тебя у меня не было ни одного мужчины. Как ты смеешь думать, что я спала не только с тобой?

Хантер слушал с мрачным видом.

— Я был первым. Но это не означает, что был единственным.

— Конечно, — презрительно ответила Линетт. — До той ночи я была не тронута, но естественно, отдавшись тебе, тут же побежала и переспала с другим! Ведь так? Разумеется, мужчина не может извинить себя за то, что овладел женщиной просто так, как самкой.

— Я не брал тебя силой! — защищался Хантер. — Ты сделала это по собственному желанию.

— Да, была такой дурой, что любила тебя! Я считала тебя намного благороднее и не думала, что ты сможешь назвать девушку проституткой только потому, что она отдала тебе сердце, душу и тело. По-твоему, если я принадлежала тебе, из этого непременно следует, что я тут же отдалась и Бентону, и каждому, кого смогла найти! — Линетт перешла на горячий шепот. — Ты сказал, что хочешь знать правду. — Губы ее нервно дрожали. — Зная тебя, мне следовало бы догадаться раньше. Ты просто ищешь еще одну возможность обвинить меня.

Она повернулась и пошла прочь от Хантера, к дороге, подзывая своего коня,который мирно щипал траву у обочины.

— Нет, постой! — Хантер догнал ее и, взяв за руку, повернул к себе.

— Извини. Ты права. Я говорил сгоряча, говорил так, потому что хотел сделать тебе больно. — Он вздохнул. — Я знаю, что тогда был твоим единственным мужчиной. Вот почему… — черты его лица исказило страдание, но он преодолел это и сумел придать лицу обычное выражение. — Вот почему я не мог поверить, что ты вышла замуж за Бентона, верил, что ты сильно любила меня.

— Я действительно любила тебя! Любила больше всего на свете! — выкрикнула Линетт, почувствовав, как старая ярость вновь закипает в ней. — Но что мне было делать? Я носила твоего ребенка и становилась сама не своя, думая о том, что мне предстоит. Ты где-то воевал. Что делать? Писать тебе? Ехать за тобой в Вирджинию? Я не знала. И потом… — на глазах Линетт появились слезы,

нетерпеливым жестом она смахнула их. — Потом сказали, что ты погиб. От горя я ничего не соображала.

— О-о, да, это очевидно, — с сарказмом произнес Хантер. — Вот почему ты тут же стала женой другого.

— А что бы ты посоветовал мне сделать? — горько спросила Линетт. — Броситься в реку?

— Нет! — закричал Хантер.

— Поверь, я долго думала об этом. В то время мне казался этот вариант вполне подходящим. Но я постоянно говорила себе, что не могу так поступить. Я носила под сердцем твое дитя, частичку Хантера на земле, и должна была жить, чтобы дать жизнь нашему ребенку.

— Но это был бы ребенок другого мужчины?

— Ты считаешь, мне следовало растить его одной? Без отца, без имени?

— Ты могла бы обратиться к моей семье. Они бы помогли. Почему ты не сказала моей матери? Или Мэгги?

— Неужели ты не понимаешь? Что бы обо мне подумали? Почему они обязаны были верить, что это твой ребенок? Когда ты сам сомневаешься. А никто лучше тебя не знает, что у меня не было другого мужчины.

— Я бы тогда в тебе не сомневался, — возразил он. — До твоего замужества. И ни моя мать, ни Мэгги. Тиррелы бы помогли тебе.

— Ты не можешь этого знать наверняка. А я тем более. Я боялась, что твоя мать опозорит меня. Если бы они даже захотели приютить меня, все равно, ребенок бы рос, как незаконнорожденный. Возможно, мне бы хватило мужества, быть безразличной к тому, что говорят люди. Надеюсь. Но я не смогла бы допустить, чтобы ребенок рос без имени, без отца, чтобы все называли его нагулянным. Я не вынесла бы! Это мой ребенок! Наш ребенок! Кроме того, уже не имело значения, кто мой муж. Я знала, что больше никогда не увижу тебя. Внутри все умирало, мне было безразлично.

Хантер выглядел словно в воду опущенный.

— Так вот, значит, что ты решила? Пошла к Бентону и переспала с ним, чтобы он думал, что это его ребенок?

— Нет! — лицо Линетт исказила гримаса досады и негодования. — Как ты можешь подумать, что после тебя я позволила другому мужчине касаться меня? Он узнал всю правду. Бентон несколько раз делал мне предложение. Моя… моя мама рассказала ему все, и он предложил мне выйти за него, обещая принять ребенка и растить, как своего собственного. Он говорил, что не имеет значения, чей ребенок, потому что любит меня и хочет позаботиться о нас.

Хантер отвернулся и оперся рукой на ствол дерева. С минуту он молча смотрел себе под ноги, а потом тихо спросил:

— Если все это правда, где же тогда мой ребенок? Что с ним случилось?

— Девочка умерла.

Хантер быстро взглянул на Линетт. Она побледнела, черты лица вытянулись, точно безжизненная маска. Сейчас она казалась некрасивой, а ее яркие глаза и волосы выглядели просто ненастоящими, фальшивыми.

— Как? — хрипло выдавил Хантер из сведенного судорогой горла.

— При рождении. — Линетт говорила бесцветным голосом, глядя куда-то вдаль, в какую-то одну, только ей видимую точку. — Бентон отвез меня к своей кузине в Луизиану, чтобы никто не знал, когда именно родился младенец. Мы планировали вернуться спустя несколько месяцев, с упитанным, здоровым малышом, который якобы появился ровно через девять месяцев после нашей свадьбы. Но роды были долгими и… тяжелыми. К несчастью, наша дочь родилась мертвой. После этого я тяжело болела. Я… — она сдерживала рыдания. Слезы застилали глаза. — Я даже ни разу не держала дочь и не видела. Они похоронили ее до того, как я пришла в себя.

Хантер отступил назад.

— Боже милосердный.

Он невидяще огляделбя. Ребенок! У него была дочь, а он даже не знал об этом. Все это время он ни о чем не догадывался.

— Почему ты не сказала мне сразу? — почти шепотом спросил он. — Все эти годы ты держала это в секрете.

— Почему я не сказала тебе? — с горьким презрением повторила Линетт. — Ты ни разу не дал мне такой возможности. Когда ты вернулся с войны, я пыталась объясниться, но ты избегал меня.

— Бог мой, Линетт, а чего же ты еще ожидала? Я оставил невесту, уходя на войну, а когда вернулся, она уже оказалась замужем за другим. Как я мог не злиться? Я не подозревал, что произошло.

— Да, и даже не постарался выяснить!

— Ты же понимаешь, что я думал! Представь себе, что я чувствовал, зная, что ты жена Конвея! Нужно было сделать все, чтобы переговорить. Но ты ничего не предприняла, хотя осознавала, что разбила мне жизнь, но ты даже не постаралась любой ценой сказать правду. А могла бы придти к нам в дом и…

У Линетт вырвался сухой, презрительный смех.

— Ха! Придти в дружную семью Тиррелов? Думаю, это не выход. Ты бы не захотел разговаривать, велел бы своей матери не принимать меня. Вы бы поступили именно так!

— Если бы ты объяснила причины, все было бы иначе.

— Я должна была кричать о моей тайне всему миру, да? Следовало рассказывать о своем горе любому? Только потому, что ты настолько твердолобый, что не хочешь выслушать меня? Заботишься всегда только о себе? Ты даже не потрудился узнать, почему я вышла за Бентона. Не поинтересовался, была ли я счастлива, как себя чувствовала, узнав о твоей смерти? Почему я должна думать, что ты когда-нибудь заинтересуешься, была ли у тебя дочь, которая умерла.

— Это несправедливо.

— Нет? Переспать со мной и убежать играть в войну — это правильно? Ты когда-нибудь задумался о последствиях? Тебе приходила в голову мысль, что я могла забеременеть? Нет! Все, о чем ты думал — это делать то, что тебе хочется! Все, о чем ты волновался, это как бы поскорее сбежать с твоим братом.

— Это была война, — голос Хантера стал тверже. — Я исполнил свой долг.

— Да? — Линетт насмешливо посмотрела на него. — Что ж, а мне пришлось бороться на своей собственной войне. И я тоже сделала то, что должна была.

Она повернулась и направилась к Рубио. На этот раз Хантер не стал догонять ее, а продолжал стоять на прежнем месте, на обочине дороги, уставившись в землю, пока не смолк стук копыт Рубио вдалеке.

Наконец Хантер подошел к своему коню, вскочил на него и поехал назад к ферме Тиррелов. Остановившись у конюшни, он спешился, привязал лошадь, но сейчас был не в силах войти в дом, встретиться с матерью и Мэгги, слышать их вопросы и пытаться ответить на них. Задержавшись возле Джупа, он нерешительно посмотрел в сторону поля, расстилающегося за домом. На горизонте можно было различить фигуру брата, ходившего за плугом. Он вскочил на коня и поскакал к Гидеону.

Когда Гидеон увидел приближающегося брата, то удивленно замер и, остановив мула, пошел навстречу Хантеру.

Гидеон был высоким человеком, на полголовы выше Хантера, который тоже считался рослым. У Гидеона были мускулистые руки от тяжелой физической работы. В отличие от густых черных волос Хантера, у Гидеона были русые, выцветшие на солнце кудри, а глаза — светло-голубые, как зимнее небо. Он всегда выглядел спокойным и уравновешенным человеком, его эмоции были постоянны и глубоко скрыты от других.

Главное его достоинство — это любовь к земле, а больше всего к жене и новорожденному сыну.

— Эй, Хантер, — начал он, подходя ближе к подъезжавшему брату. — Привет! Что тебя занесло сюда?

Хантер легко спрыгнул с лошади.

— Я и сам точно не знаю. — Он замолчал, изучая линии на ладонях, будто они могли подсказать причину его визита. — Я хотел бы поговорить.

— Со мной?

Глаза Гидеона расширились от удивления. Братья любили друг друга и, как все Тиррелы, всегда готовы были придти на помощь. Но они никогда не были так близки, как с Шелби. Хантер всегда уступал авторитету старшего брата, а Шелби умел усмирять резкие, импульсивные порывы Хантера. Гидеон был уверен, что к нему Хантер мог обратиться лишь в крайнем случае. Выражение лица Гидеона вызвало у Хантера усталую улыбку.

— А-а. Это странно, согласен. Но я, правда, хочу поговорить.

— Конечно. Только дай-ка я распрягу мула и отпущу пастись к ручью. Тогда мы сможем спокойно сесть и перекусить. Здесь кое-что приготовлено. Не беспокойся, нам хватит на двоих.

— Уверен, если готовила мать.

Хантер привязал коня в тени и помог Гидеону с мулом.

Мужчины сели на траву, у ручья, в прохладной тени деревьев. Гидеон вытащил корзинку, которую утром приготовила Жо, и начал доставать оттуда завтрак. Вынув каравай хлеба, он разломал его на две части и протянул половину брату. Хантер покачала головой.

— Нет. Я не голоден. Ешь сам.

Брови Гидеона поползли вверх.

— Это же мать пекла.

Он не смог бы припомнить, когда Хантер отказался от испеченного матерью хлеба. Хлеб миссис Тиррел был известен, как лучший хлеб во всей округе.

— Я знаю.

Гидеон, пожав плечами и откусив от своей половины, принялся задумчиво жевать, наблюдая за Хантером.

— Должно быть, тебя заботит что-то очень важное, если ты отказываешься от этакого угощения.

— Угу.

Хантер взглянул на Гидеона, затем снова перевел глаза на ручей. В этот момент, сидя рядом с Гидеоном, он не знал, с чего начать.

Гидеон улыбнулся. Хантер всегда был разговорчивым, но сейчас скорее походил на самого Гидеона, односложно отвечающего на вопросы. Спустя несколько минут Гидеон начал сам:

— Я удивился, что ты приехал сюда. Ты не разговаривал с Мэгги? Она и Рэйд еще не уехали в город?

— Нет. Но я не хотел бы это обсуждать с Мэгги. Понимаешь… — Хантер встал и начал шагать кругами. — Сегодня утром приезжала Линетт повидать Тэсс и малыша.

— А-а… — Теперь Гидеон понял. — Она все еще волнует тебя.

— Да. Конечно. Это все знают, — мрачно ответил Хантер. — Похоже, я не умею ничего скрывать.

Он наклонился, поднял небольшой камешек, а потом со всего размаха швырнул его в воду, так далеко, как только мог.

— Пошло все к черту! Гидеон, я не могу выбросить эту женщину из своего сердца!

Лицо Гидеона выражало понимание и сострадание.

— Клянусь, есть такие женщины. Извини, Хантер, я хотел бы тебе как-то помочь.

— Да нет, я здесь не из-за этого. Помочь мне нельзя. Просто я должен жить с этим. Мы сегодня говорили, правда, сначала поругались, а потом она объяснила, почему вышла замуж за Конвея. Потому что… была беременна от меня.

Наступила тишина. Хантер боялся взглянуть на брата. Он сунул руки в карманы брюк и смотрел вдаль, на противоположный берег.

— Она думала, что я убит, — продолжал он напряженным голосом, осторожно выговаривая каждое слово. — Она сказала, что испугалась, не захотела, чтобы ребенок рос без имени, без отца, а Конвей сделал предложение. Вот она и вышла за него. Но ребенок родился мертвым.

Опять наступила пауза. Лишь через некоторое время Гидеон спросил:

— Ты ей веришь?

Хантера немного трясло, он поежился, почувствовал, как разочарование и боль разрывают его грудь.

— Бог мой, я не знаю, Гидеон! Даже этого не знаю. Когда Линетт рассказывала мне — да, поверил. Это звучало так правдиво. Глядя ей в глаза, невозможно сомневаться. Но сейчас, когда я об этом думаю, то спрашиваю себя… Много лет я считал ее лгуньей. Все, что она говорила мне до войны, было притворством. Она просто воспользовалась мной и бросила. Если я не ошибаюсь, то она с такой легкостью может солгать и на этот раз. Придумать маленькую жалостливую сказочку и вновь заполучить меня в свои сети. Но зачем? Зачем ей это? Зачем выдумывать? Что этим она выигрывает?

Гидеон пожал плечами.

— Не знаю. Может, она хочет возобновить ваши отношения? Может, надоел муж?

— Она ненавидит меня, — Хантер скривил губы. — Ненавидит потому, что я не хотел выслушать ее, когда вернулся в Пайн-Крик. Потому что ушел на войну, даже не побеспокоившись, а вдруг она… О Боже, она права.

Голос его стал совсем тихим и хриплым. Он опустился на траву, не глядя на Гидеона, уперев локти в колени. Вытерев ладонью лицо, он продолжил:

— Ведь знал, что не должен был делать этого той ночью. Я даже подумал: «Если с ней что-нибудь случится, а я завтра ухожу на войну?». Но она была в моих руках такой послушной, а я так сильно хотел ее, что не мог остановиться и целовал снова и снова… Линетт не хотела, чтобы я останавливался, и это случилось. Потом, каждый раз вспоминая обо всем, я только помнил, как хорошо нам было, как сильно я ее любил. Я даже не подозревал, что она может забеременеть. — Он вздохнул и сухо посмотрел на Гидеона. — Знаю, ты скажешь, что твой брат снова натворил дел из-за своей импульсивности и поступил, подчинившись первому порыву.

— Нет, — Гидеон мягко улыбнулся. — Я же тоже мужчина, а не святой. И знаю, что такое хотеть женщину и забыть обо всем.

В памяти встала та ночь, когда Тэсс призналась, что любит его. Только Богу известно, какие чувства Гидеон испытывал, как не мог остановиться и ни о чем не думал.

— Но клянусь, ты бы не ушел на войну, оставляя любимую девушку одну, без всякой защиты. Ты бы не оказался на этой глупой войне, которая все равно ничего не изменила. Ты не заставил бы ее одну переносить все трудности.

— Я был таким идиотом! — Хантер ощутил себя виноватым, ударив кулаком по ладони, резко вскочил на ноги. — Если бы я женился на ней перед тем, как уйти на войну! Задержаться на несколько дней, а потом уехать в Вирджинию! Нужно было жениться. Все считали, что война закончится после первого же сражения. Я не хотел упустить шанса поучаствовать в войне! — Он горько сморщился. — Я надеялся быть дома в конце лета. Тогда у Линетт была бы пышная свадьба, как она хотела, а не поспешное бракосочетание. Я был полон глупой самонадеянности и потерял ощущение реальности.

— Хантер, не терзай себя так! Никто из нас не знал, на сколько затянется эта война и чем закончится. Мы не можем знать наше будущее, никто не может. Не бери вину на себя за то, что не сумел предвидеть, что произойдет. Это равносильно тому, что планировать построить дом в другом месте из-за того, что здесь через десять лет пронесется ураган. Ты сделал то, что считал нужным. Но ты не ясновидец. Почему она не написала тебе? Ты бы мог жениться в армии. Я бы сам сопровождал ее в Вирджинию.

— Что тебе ответить? Линетт была напугана и не знала, что делать. Думаю, к тому времени, когда обнаружилась беременность, мое имя уже стояло в списках убитых. — Хантер вздохнул. — Мне не по себе. Черт, надо было пойти к нашей матери или Мэгги, тогда не пришлось бы выходить замуж за другого. По крайней мере, мой ребенок мог бы остаться жив и носил бы фамилию Тиррелов! Да, наверное, она стеснялась матери, но сказала бы Мэгги. Ты ведь знаешь, Мэгги бы позаботилась обо всем. Или Тэсс. Тэсс считалась ее лучшей подругой.

— Возможно, она действовала поспешно. — Гидеон поднялся и подошел к брату. — Я не оправдываю ее. Черт, я даже не уверен. Вдруг она все выдумала? Но будь снисходителен. Она была тогда совсем молоденькой. Сколько ей было — семнадцать?

— Шестнадцать, — бесцветным голосом автоматически ответил Хантер. — И потом мать Линетт умоляла сделать это. Она все сама и устроила.

— Я понимаю, как молоденькая девчонка может быть напугана и смущена в такой ситуации. Она боялась, наверное, что наша семья не поверит и вышвырнет. Да, и прими мы ее, ребенок все равно считался бы незаконнорожденным. Для женщины завести ребенка, не будучи замужем, очень тяжело. И для ребенка расти без отца не легче.

— Конечно. О Боже, Гидеон, как вспомню об этом! У меня все внутри разрывается. —

Хантер обернулся к брату. Глаза его были темны и полны невыразимого страдания. — У меня была дочь, но я ее потерял, хотя даже ничего о ней не знал. Все эти годы я не имел понятия о рождении ребенка. Как выглядела моя дочка? Если бы я был с Линетт, может и с девочкой все бы обошлось. И Линетт не страдала бы. Вероятно, она плохо ела, нервничала и не заботилась о себе, как следует. Потом поездка в Луизиану. Если бы я находился с ней, она бы рожала здесь. Мать, Мэгги, Тэсс помогли бы. Линетт была бы спокойна и не расстраивалась бы.

Хантер тяжело, судорожно вздохнул.

— Хантер, ты не можешь этого знать наверняка, — Гидеон нахмурился. — Если ты будешь так думать постоянно, то сойдешь с ума. Правильно или неправильно, но это произошло. Что случилось, то случилось. Ты ничего не можешь изменить.

— Понимаю. Но когда я думаю о ребенке… — Он взглянул прямо в глаза брату. — Представляю, как это — держать на руках своего ребенка.

Лицо Гидеона непроизвольно смягчилось. Вспомнив о сыне и сладком чувстве, охватывающем его, когда он брал малыша на руки.

— А что чувствуешь, когда знаешь, — любимая женщина носит под сердцем твоего ребенка.

Губы Гидеона расплылись в улыбке, и на щеках выступил легкий румянец.

— Хантер, думаю, это не то, что…

— Как бы ты почувствовал себя, если бы узнал, что все потерял? Что это не исчезло? Ты даже не предполагал, что это когда-то существовало! Черт, у меня такое чувство, будто меня обокрали! — Хантер зло отвернулся. — Почему она не сказала этого раньше? Неужели так трудно? Разве нельзя было что-либо предпринять?

— Не знаю. Мне кажется, некоторые мужчины были бы счастливы, если бы вообще не узнали подобного.

Хантер бросил на брата презрительный взгляд.

— Линетт достаточно хорошо знала меня, — потом, пожав плечами, он добавил: — Проклятье, она так злилась, что не захотела даже сообщить мне. Видимо, такова ее маленькая месть.

Он направился к ручью, со злостью отшвырнув ногой со своего пути камень, и присел у самой воды.

— Что мне делать, Гидеон?

— А что ты можешь сделать? — спросил Гидеон, глядя на брата потемневшими от сострадания глазами. — Теперь уже ничего нельзя изменить. Ты не оживишь мертвого, не вернешь прошлое. Линетт замужем за другим. Какова бы ни была причина ее замужества, ты ничего не исправишь…

— Я знаю. Мне кажется, что я… должен снова поговорить с ней. Мне нужно что-то предпринять.

— Да, если хочешь страдать и дальше, — ворчливо сказал Гидеон. — Подумай, Хантер. Что это разрешит? Увидишься с Линетт, но это ничего не переменит. Ты думаешь, она простит тебя? Ты надеешься сказать что-то такое, что поправит прошлое?

— Может, я просто узнаю, правду ли она говорит.

— Или потеряешь еще раз голову. Старые чувства вновь вернуться к тебе. Ты этого хочешь?

— Ты же знаешь, что нет. Черт, Гидеон ты всегда перевернешь все с ног на голову.

Легкая улыбка скривила губы Гидеона.

— Что ж, по-моему, уже лучше. По крайней мере, ты приходишь в норму. Начинаешь спорить со мной.

Хантер хмуро посмотрел на него, но потом не сдержался и тоже улыбнулся.

— Ну, хорошо, хорошо. Я знаю, ты все это говоришь для моего же блага.

— Я не хочу снова видеть тебя, связанного по рукам и ногам. Что бы ни случилось в прошлом, теперь Линетт — замужняя женщина. Что бы ты с ней ни имел общего, теперь это принесет тебе только боль.

Хантер вздохнул.

— Да. Уверен, что ты прав, — он кивнул своим мыслям. — Так что же делать? Ехать домой? Делать вид, что ничего не произошло?

— Нет. Ты не сможешь так. Это уже случилось. Ты все равно будешь думать об этом, беспокоиться, жалеть, что все так получилось. Но жизнь продолжается. Ты должен собраться и идти по жизни с этой болью. Тебе придется жить дальше со всеми твоими чувствами.

— Да. Уверен, что ты рассуждаешь верно.

Вдруг лицо Хантера осветила дьявольски очаровательная улыбка, сводившая раньше с ума всех женщин.

— Клянусь, ты никогда не предполагал, что услышишь от меня подобные слова.

— Точно, — Гидеон весело ответил. — Вероятно, с годами ты становишься умнее.

Хантер ухмыльнулся. Он подошел к брату и хлопнул его по плечу.

— Спасибо. Я поехал, а ты мирно заканчивай свой завтрак.

— Ты, действительно, не хочешь остаться и помочь мне разделаться с ним? — Гидеон кивнул в сторону корзинки.

Хантер покачал головой.

— Нет, мне лучше немного побыть одному.

Вскочив на коня, он снова направился к дому. Войдя в прихожую, Хантер поднялся вверх по лестнице. Голоса Тэсс и матери доносились из комнаты Жо. Хантер подошел к открытой двери комнаты Тэсс и Гидеона, заглянул внутрь. Окна закрывали шторы, в спальне было спокойно и уютно. Он на цыпочках прошел через комнату к детской кроватке и заглянул туда.

Сын Гидеона лежал на животе. Он расположился поперек кроватки, и детская головка почти касалась деревянной спинки. Одеяло сползло с него. Хантер смотрел на малыша, на его беленькую кожу, пуговичный носик. Губки, как бутон розы, слегка приоткрылись и время от времени делали сосательные движения, как будто он сосал пустышку. Смешное положение малыша заставило Хантера улыбнуться. Гидеон частенько нежно называл его Лягушонком и, видно, не без основания. Хантер осторожно прикрыл одеяльцем тельце Уилла, но не смог удержаться и провел пальцами по крошечной ручке мальчика. Кожа была самым мягким, что он когда-либо трогал.

Он посмотрел на ребенка в последний раз, потом повернулся и вышел из комнаты. Тихо, как только можно, Хантер спустился с лестницы и выскользнул из дома. Вскочив на Джупа, он развернул его и поскакал прочь.

Глава 9

Розмари осторожно огляделась, стоя в гостиной своей тети. Рядом открыли двери, ведущие в залу. Она нигде не заметила Сэта Маннинга и почувствовала себя вдруг очень одиноко. Всего три дня назад он сказал, что с нетерпением ждет их встречи на вечере у ее тетки, но, может быть, она неправильно все поняла.

Девушка взглянула на стоявшую рядом Линетт. Та бесцельно осматривала комнату, занятая, очевидно, своими мыслями. Всю дорогу она выглядела какой-то отрешенной. В сущности, Линетт вела себя так с того времени. Как вернулась с конной прогулки в обед. Она сказала служанке, что устала и хочет отдохнуть, и весь день провела в спальне, даже не выйдя к ужину. Ее отсутствие вызвало раздражение Бентона, а Розмари испугалась, ведь тогда нельзя будет пойти на вечер к тете без сопровождения мачехи. Бентон не пойдет, он с теткой в прохладных отношениях, кроме того, на вечере не предполагалось никого, кто обычно общался с ним.

После ужина Розмари поднялась к Линетт и робко спросила, как та чувствует себя, и не сможет ли она пойти на вечер. Линетт выглядела усталой, даже больной, но, к облегчению Розмари, мачеха улыбнулась и спросила:

— Скажи-ка мне, ожидается ли посещение этого вечера известным молодым учителем?

Розмари вспыхнула до корней волос и призналась, что он будет.

— Тогда, безусловно, мы должны пойти, — сказала Линетт, улыбаясь и вставая с кресла. Она даже уложила локонами волосы Розмари и настояла, чтобы та одела темно-зеленое шелковое вечернее платье.

Однако было видно, что Линетт сама не своя. Это взволновало Розмари, хотя девушка не понимала, в чем дело.

— Давай сядем вон там, — осторожно предложила Розмари, указывая на два стула у камина.

Линетт кивнула, и они направились через комнату к камину. Мимоходом Линетт выглянула в прихожую и заметила бодрым голосом.

— Кажется, я вижу мистера Маннинга. Сердце Розмари часто забилось, стало трудно дышать.

— Где? — только и смогла произнести она.

— Только что вошел с улицы, — Линетт внимательно посмотрела на падчерицу. — Ты, действительно, серьезно им интересуешься, да?

— Это так заметно? — нос Розмари огорченно сморщился.

— Нет, тому, кто не знает тебя так, как я, это не бросается в глаза, — спокойно солгала Линетт.

— Он такой красивый мужчина. И с ним так интересно разговаривать. Я хотела бы… О, я хотела бы быть такой же красивой, как ты! — горячо прошептала Розмари.

— Но, дорогая, ты такая симпатичная.

Розмари недоверчиво посмотрела на нее, но Линетт твердо добавила:

— Да, это так! И я не удивлюсь, если и мистер Маннинг это заметит. Смотри, он кого-то ищет, уверена, что тебя.

Розмари быстро опустила взгляд, внезапно испугавшись, что он увидит, что она смотрит на него.

— Линетт, пожалуйста, научи, что мне делать? Что мне сказать?

— Я не знаю, — Линетт нахмурилась. — Мне кажется, ему нравится то, о чем ты обычно рассказываешь. Вы ведь разговаривали с ним много раз.

Это была правда. Сэт часто останавливался на пути в школу рядом с маленьким домиком во внутреннем дворе библиотеки. Он знал о книгах столько же, а может и больше, чем Розмари. Они часто интересно обсуждали прочитанное. Но Розмари вынуждена была признаться себе, что ей хотелось чего-то большего, чем обычные беседы о книгах с Маннингом.

Розмари пакачала головой, чувствуя себя абсолютной дурочкой. С какой стати какой-нибудь мужчина захочет что-то иметь с ней, кроме разговоров о книгах? Однажды она слышала, как отец говорил кому-то, что дочь рождена быть старой девой. Розмари знала, что это правда, но все-таки продолжала надеяться на что-то удивительное в жизни.

— Он заметил тебя, — прошептала Линетт. — Идет сюда.

Розмари сняла очки и сунула их в сумочку. По крайней мере, так она хоть чуть-чуть лучше выглядела, или думала, что лучше. Без очков девушка неясно видела отражение в зеркале и не могла судить о своей внешности.

Маннинг остановился рядом с ними.

— Добрый вечер, миссис Конвей. Мисс Конвей.

— Добрый вечер, мистер Маннинг, — мягко поздоровалась Линетт. — Рады видеть вас здесь.

Розмари подняла на него глаза и пробормотала приветствие. Без очков она не видела четко лица Сэта, которое расплывалось и нельзя было понять его выражения. Она даже не была уверена, смотрит ли он на нее в данную минуту.

Теперь она уже пожалела, что сняла очки. Но ничего не поделаешь, ей казалось, что уже поздно достать их и снова надеть.

Сэт непринужденно стоял перед ними, болтая с Линетт. Розмари с усилием напрягала все свои извилины, но не могла придумать, что вставить в их разговор.

Вскоре Линетт поднялась.

— О, кажется, я вижу кузину Марду. Мне нужно с ней поговорить. Прошу извинить меня. Мы не виделись уже несколько недель.

Розмари слегка удивилась, ведь Линетт особо не была близка с кузиной, и, на самом деле, они не общались уже несколько месяцев. Потом до нее дошло: Линетт просто придумала предлог, чтобы оставить ее наедине с Сэтом. От этой мысли она покраснела. Понял ли Сэт трюк Линетт? И что он подумает?

— Твоя мачеха, похоже, очень приятная женщина, — занимая освободившееся место Линетт, заметил Сэт.

— Да, — согласилась Розмари, в первый раз в жизни почувствовав укол ревности к Линетт. Показалось, что Сэт пришел сюда в надежде увидеть Линетт. Многих мужчин привлекала ее красота. Но вдруг Розмари почувствовала угрызения совести за такие мысли. Линетт всегда была с ней ласкова и добра, а сегодня так старалась, чтобы Розмари выглядела красивой.

— Однако должен признаться, — продолжал Сэт, — я очень доволен, что она ушла.

— Вы? — Розмари, округлив от удивления глаза, посмотрела на него. Ей и в голову не приходило, какой хорошенькой она сейчас выглядела. Большие глаза, казалось, обволакивала легкая дымка, на губах застыла милая улыбка.

— Да. Мне представилась возможность побыть с вами наедине.

Розмари смутилась и опустила глаза. Сейчас она смотрела вниз, на свои руки, чувствуя, как приятно слышать такие слова.

— Извините. Я обидел вас?

— Нет, это просто… Понимаете, мне так ужасно неловко на этом…

— На чем? — не понимал учитель.

— Ну… — Розмари неопределенно махнула рукой. — На всем этом. Вечера, светские беседы.

— А я тоже не очень их люблю, — признался Сэт, улыбка осветила его серьезное лицо. — Если начистоту, я бы не пришел сегодня сюда, если бы не надеялся встретить здесь вас. — Он резко замолчал, потом тихо добавил: — Извините. Мне не следовало этого говорить.

— Все хорошо. — Розмари не смела поднять глаза. Неужели это правда, что он говорит? Совсем не верилось.

Наступила короткая, неловкая пауза, потом Сэт спросил:

— Хотите что-нибудь освежающего? Я могу сходить и принести что-нибудь. Или вы можете пойти со мной и выбрать, что вам хочется.

Розмари абсолютно не хотелось пить. Идея пойти куда-нибудь с Сэтом Маннингом, понравилась, поэтому она одобрительно кивнула, вставая. Он подставил ей согнутую в локте руку, и они направились через всю комнату.

Розмари не рассчитала, как близко находился стол, юбкой зацепилась за угол, почти оборачивая его. Сэт вовремя поймал столик и поставил на место, затем снова предложил руку. Розмари вся залилась краской. Кто-то поздоровался с ней. Она ответила улыбкой, не видя, кто же это. Девушка ощущала себя незащищенной без очков и с ужасом ожидала следующего конфуза.

Когда они выходили в прихожую, она почти налетела на стойку для шляп, а быстро отступая назад, натолкнулась на кого-то за своей спиной.

— О-о, извините. Прошу прощения. — Лицо Розмари горело от стыда.

— Хотите выйти? — спросил тихо Сэт, наклоняясь к ее уху.

— Да, пожалуйста, — прошептала она потерянным голосом.

Розмари не могла посмотреть на него. Она растерялась. Настоящая идиотка! Что о ней подумает Сэт?

Он провел ее через прихожую к выходу. Они оказались на улице и, остановившись у веранды, молчали. Розмари была благодарна темноте, которая скрывала пылающие щеки.

— Извините, — пробормотала она, отпуская его руку. Она не смела смотреть ему в глаза. — Вы, должно быть, считаете меня неисправимой дурочкой.

— Вовсе нет, — возразил Сэт. Он взял ее двумя пальцами за подбородок и повернул так, что она вынуждена была посмотреть ему в глаза. Он улыбался, и это немного успокоило девушку.

— Я не знаю, почему вы не надели очки? Вы не думаете, что в них… э-э, вам было бы удобнее?

— Конечно.

Розмари поморщилась и полезла в сумочку за очками.

— Я поступила глупо… Я думала, что буду… ну, что… Я хотела выглядеть лучше, поэтому сняла их.

Она в досаде кусала губы. Теперь Сэт будет считать ее тщеславной, а тщеславие куда более страшный грех в некрасивой женщине, чем в красавице. Да он, вероятно, вообще станет испытывать к ней отвращение.

Девушка достала очки из чехла и надела. Мир снова стал четким. Она взглянула на Сэта. Он был так близко! В его глазах светилась такая теплота, что сердце Розмари, казалось, остановилось.

— Абсолютно закономерно, — смеясь, прокомментировал Сэт. — Какая женщина не хочет выглядеть получше? Или мужчина, если уж на то пошло? Но знаете, я считаю, что и в очках вы выглядите симпатичной.

— Правда?

Розмари удивленно смотрела на него. Сколько раз тетушки, отец и даже любимая мать стонали и сожалели, что она вынуждена носить очки, скрывающие ее глаза. Подобные сетования сыпались постоянно.

— Правда. — Он выглядел серьезным, даже немного напряженным, с лица исчезли все признаки веселья. — Вы красивая женщина.

Розмари онемела и только молча смотрела на него. Он заполнял все видимое пространство. Сэт находился так близко, что она чувствовала тепло его тела и запах туалетного мыла, исходящий от кожи. Ее взгляд задержался на твердых, резко очерченных губах. Захотелось узнать вкус этих губ. Она бессознательно слегка подалась вперед.

Вдруг он наклонился, и его губы прижались к ее губам. Розмари затрепетала и, встав на цыпочки, обхватила руками шею Сэта. Его дыхание обжигало щеку, а руки, словно стальные, обняли, и Маннинг плотно прижал ее к себе. Он целовал горячо и сладко, будоража все ее чувства. Розмари, утонув в волнах никогда не испытываемого раньше удовольствия, доверчиво прильнула к нему.

Его губы казались невероятно мягкими и теплыми, и странное, незнакомое и приятное ощущение охватило все девичье тело, делая его слабым и податливым. Когда он, наконец, оторвался от ее губ, Розмари охватило отчаянье. Но потом он принялся целовать ее подбородок, шею. Девушка дрожала от эмоций, вызываемых этими бархатными прикосновениями. Она запрокинула назад голову, подставляя жадным губам нежную, белую шею. Его рука гладила спину Розмари, но потом начала передвигаться на плечо, и, наконец пальцы коснулись ее мягких округлых грудей. Сэт нежно стал гладить высокий бугорок, где-то внутри, внизу живота, Розмари почувствовала горячие пульсирующие толчки, и у нее вырвался тихий стон удивления и наслаждения.

Сэт вдруг отпрянул, тяжело вдыхая ноздрями прохладный воздух. Его грудь быстро вздымалась и опускалась, щеки горели, а глаза влажно блестели в темноте.

— О Боже!

Розмари невидяще смотрела на него и была слишком ошеломлена потерей его губ, рук на своем теле и этих приятных ощущений, которые пробудились в ней. Поэтому она не могла что-либо произнести или хотя бы сформулировать мысль в уме.

— Извините, — выдохнул он. — Пожалуйста, простите меня. Вы выглядели такой волнующей в лунном свете, что я не сумел сдержаться. Конечно, это невозможно. Вы никогда… Ваш отец никогда не позволит…

«Не позволит чего?» — подумала Розмари, не понимая, но ничего не смогла выговорить. В голове был полный беспорядок.

— Извините, — повторил он. — Было непорядочно с моей стороны воспользоваться ситуацией. Пожалуйста, скажите, что вы простили меня.

— Конечно.

Какие бы волнующие эмоции ни вызывали его слова, но очевидное расстройство Сэта слегка задело ее.

— Спасибо. Боюсь, я не заслужил прощения.

Учитель отошел от нее на пару шагов, проводя ладонью по лицу, и, похоже, вернул себе свою обычную выдержку.

— Думаю, будет лучше, если я сейчас покину вас. Пожалуйста, извинитесь за меня перед своими тетушками.

Он распрощался.

Розмари прислонилась к перилам и закрыла глаза. Ей было немного нехорошо. Она не может вернуться в дом, пока полностью не успокоится. Почему он так целовал, а потом ушел? И что он имел в виду, когда сказал, что ее отец не позволит этого? Девушка была в замешательстве.

Может, он хотел сказать, что отец не позволит ему ухаживать задней, жениться на ней? Естественно, Бентон будет против. Отец считает учителя намного ниже ее по социальному положению. Нет. Но ведь Сэт, наверняка, не имел в виду, что хочет ухаживать! Он такой красивый, такой удивительный, любая женщина будет рада встречаться с ним. Должно быть, он прекратил их объятия, потому что был шокирован ее неистовыми ответными поцелуями. Истинная леди не должна так вести себя.

Розмари покраснела от стыда за свое поведение. Она не знала, как теперь сможет смотреть в глаза Сэту. Она сглотнула слезы, понимая, что сегодня ночью испортила все в их с Сэтом отношениях. Теперь они больше никогда не почувствуют себя свободно в обществе друг друга. Каждый раз, встречаясь, им будет приходить на память, как недостойно она себя вела.

Розмари всхлипнула, но не могла себе позволить разрыдаться прямо здесь, на веранде тетиного дома, как бы плохо ей ни было. Нужно собрать все свои силы и вернуться в зал. Она скажет Линетт, что плохо себя чувствует, и та с удовольствием увезет ее домой. Необходимо уйти отсюда, девушка не могла больше остаться и спокойно беседовать весь вечер с гостями.

Розмари все еще ощущала какое-то теплое дрожание внизу живота. Не забывалось, как ее тело отвечало на поцелуи Сэта, на его прикосновения. Это были самые приятные ощущения, какие ей когда-либо приходилось испытывать. Ведь это, наверняка, не было чем-то постыдным.

Розмари постоянно мучала мысль: испытывал ли Сэт такие же удивительные ощущения? А что, если Сэт, как и она сама, влюбился?

* * *

Линетт была благодарна Розмари за решение уйти с вечера раньше. Ей этого только и хотелось. Разбирательства с Хантером сегодняшним утром абсолютно истощили силы. Сама она не могла предложить Розмарй уйти, зная, как та стремилась попасть на этот вечер.

Всю дорогу домой Розмари не проронила ни слова. Линетт не догадывалась, чем объясняется ее молчание, но у нее не было сил выяснять причину. Наверняка, это может подождать до завтра. Сегодня же ей хотелось только одного — упасть в свою постель и уснуть.

Но когда они вошли в прихожую, из комнаты появился Бентон. Прищурившись, он шаткой походкой двинулся навстречу. Было видно, что в их отсутствие он смертельно напился.

— Линетт! Я хочу поговорить с тобой. Розмари, иди наверх.

— Уже поздно, Бентон, — возразила Линетт, когда Розмари поднялась к себе в комнату. — Мы не можем поговорить завтра?

— Нет. Нет, сейчас! Пройдем в мой кабинет, — настаивал муж.

Бентон повернулся и, шатаясь, двинулся к кабинету.

Линетт подумывала просто убежать к себе наверх и запереть дверь спальни. Но скорее всего в таком состоянии Бентон устроит скандал. Он поймет следом и будет стучать в дверь до тех пор, пока она не откроет. Поэтому, вздохнув, Линетт последовала за ним.

Бентон закрыл за женой дверь и подошел к столу налить себе еще стакан бренди. Сделав глоток, он насмешливо взглянул на Линетт.

— Ты никуда не пойдешь, пока мы все не выясним. Я знаю, где ты сегодня была, моя верная женушка.

Сердце Линетт оборвалось, но, взяв себя в руки, она удивленно подняла брови.

— Ты имеешь в виду мою конную прогулку?

— Я имею в виду свидание с твоим любовником!

— Что? Как ты смеешь!

— Ты не можешь отрицать.

Бентон сделал в ее сторону шаг и споткнулся. Ликер выплеснулся через край стакана на ковер.

— Я знаю, Линетт. Я все о вас знаю. Некто видел тебя с ним сегодня.

Линетт уставилась на мужа.

— Кто мог это видеть? — Глаза ее вдруг расширились. — Ты следил за мной?

— У меня нет времени следить за твоими свиданиями. Я нанял для этого человека.

— Что? — Линетт вышла из себя. — Ты нанял человека следить за мной? — Бентон пожал плечами.

— Конечно. Когда я заметил, как участились твои прогулки, я понял, что здесь что-то не так. Я подозревал, что ты встречаешься со своим любовником.

— Хантер не любовник мне!

— Ты не можешь отрицать, что виделась с ним.

— Я не отрицаю. Я видела его сегодня. Мне нечего скрывать. Мы не организовывали эту встречу. Я ездила повидать ребенка Тэсс. А Хантер случайно оказался в это время в доме Тиррелов.

— Какое совпадение! — с сарказмом произнес Бентон.

— Это не совпадение, не что-либо другое. Простая случайность.

— И сдается мне, «просто случайно» вы вдвоем оказались в роще, в стороне от дороги, ведущей в город.

— Мы не делали ничего дурного, — сорвалось с языка Линетт.

— Ты не считаешь плохим — свидание с любовником?

— Я в последний раз заявляю, что Хантер мне не любовник! — нервы Линетт были на пределе. — Мы спорили, и не захотели делать это на дороге, на виду у всех. Поверь, там и близко не было ничего, похожего на любовь.

— Лживая сука, — почти шепотом произнес Бентон. — Я всегда знал это.

— Я не намерена стоять здесь и выслушивать твои оскорбления!

Линетт повернулась к выходу, но Бентон схватил ее за руку, резко дернув к себе. Она снова оказалась к нему лицом.

— Черт побери! Ты выслушаешь то, что я скажу! Я не безмозглый сопливый мальчишка, которого ты можешь обвести вокруг пальца.

Линетт попыталась вырваться, но его хватка стала еще, жестче, ее рука онемела. Она перестала сопротивляться и молча смотрела на Бентона.

— Это абсурд, — спокойным голосом произнесла она. — Хантер презирает меня.

— Хантер презирает тебя. Но, насколько я понял, ты не прочь встречаться с ним. Уверен, что ты бы с радостью задрала перед ним юбку, не так ли?

Линетт моментально вспомнила тот день, когда в конюшне Хантер начал целовать ее, а она так бесстыже отвечала на его поцелуи. На скулах выступил румянец.

— Я так и знал! — закричал взбешенный Бентон и толкнул Линетт. Она зацепилась за что-то и потеряла равновесие, а Бентон сильно дернул ее за руку вниз так, что она оказалась перед ним на коленях. На минуту у Линетт потемнело в глазах.

— Ты безумно хочешь его. А он будет рад переспать с тобой. Какая ему разница? Не обязательно любить женщину, чтобы залезть к ней под юбку.

Глаза Линетт засверкали от обиды. Она попыталась встать, но Бентон, схватив ее за подол, заставил остаться на полу.

— Прекрати! Дай мне уйти! — закричала Линетт. — Это неслыханно! Я никак не обесчестила твое имя.

— Ты думаешь, я слепой. Ты думаешь, я не знаю, куда ты постоянно катаешься на своем жеребце? «Не покупай мне его, Бентон, я не буду на нем ездить», — пропищал он, стараясь скопировать манеру Линетт говорить. — А потом, каждый день ты не можешь дождаться чяса, чтобы вскочить на коня и помчаться к любовнику!

— Ты сумасшедший! Я не просила тебя покупать эту лошадь, — произнесла Линетт и добавила: — Я бы никогда не встретилась с Хантером, если бы ты не заставил меня съездить туда с тобой. Не я хотела ехать на его ферму, а ты.

— О-о, значит, я виноват в том, что ты наставляешь мне рога?

— Но это не так!

Его кулак взметнулся и с силой опустился ей на голову, опрокидывая на пол. У Линетт вырвался удивленный возглас, но она тут же прикусила язык и попыталась подняться. Бентон ударил ее еще раз. Она упала на спину, сильно стукнувшись плечом об угол стола. Боль на какое-то мгновение сковала ее, и она, онемевшая, неподвижно лежала на полу.

— Будь он проклят! — орал Бентон. Лицо его стало багровым. — Я думал, что избавился от него, когда он якобы погиб под Манассасом. Но нет! Он снова возник как мертвец из могилы… — Бентон посмотрел на лежащую на полу жену. — Я добился тебя, — кричал он, сжимая в воздухе кулаки, будто бы сдавливая чье-то горло. — Я женился на тебе, уложил тебя в постель. Даже избавился от его ублюдка! Ты принадлежала мне! И вот он появляется здесь, а ты снова прыгаешь к нему в постель.

Бентон резко повернулся, стукнув кулаком в стену, затем рухнул в кресло. Его настроение резко переменилось. Ярость уступила место чувству жалости к самому себе. Линетт застыла, невидяще уставившись на мужа. Несколько минут потребовалось ей, чтобы осознать то, что сказал Бентон.

— Что? — одними губами спросила она, снова пытаясь подняться на ноги. Боль в плече, на щеке, ощущение крови во рту моментально забылись.

— Что ты сказал? Ты сказал «избавился от его ублюдка?»

Бентон глупо поморгал, затем бросил на нее мутный, невидящий взгляд.

— Я одурачил тебя тогда, верно? А ты никогда и не догадывалась.

Казалось, что Линетт не хватает воздуха. Она испугалась, что сейчас потеряет сознание.

— Мой ребенок? — спросила она странно высоким и звонким голосом.

Бентон кивнул, зло глядя на нее, и пожал плечами.

— Ты убил моего ребенка? — из груди Линетт вырывались холодные, жесткие и острые, точно железо, слова. Лицо превратилось в маску. Черты красоты исчезли с него. Окровавленная, с широко раскрытыми, невидящими глазами, она скорее походила на смерть или на богиню мести.

— Нет, — пьяным голосом протянул Бен-тон. — Конечно, нет. Я не взял грех на душу, не причинил зла ребенку. Я оставил его кузине Луизе, попросив, чтобы она как-нибудь пристроила его. Кому-нибудь отдала.

Линетт встала на ноги, испытывая одновременно ярость, недоверие и радость. Эти чувства боролись и кипели вгруди. Поэтому она не могла произнести ни слова и даже двинуться с места. Ее ребенок жив?

— Ты забрал моего ребенка? — дрожащим голосом, наконец, произнесла Линетт. Ярость постепенно начала вытеснять все другие чувства, будто зажигая ее изнутри ярким раскаленным жаром. — Ты говорил, что ребенок родился мертвым! Ты лишил меня моей девочки!

Она с криком бросилась на Бентона, колотя его и царапая.

— Я убью тебя! Я убью тебя!

Бентон быстро отскочил назад, защищаясь от ее ударов. Линетт била его кулаками, выкрикивая какие-то неразборчивые угрозы и проклятия. По щекам бежали слезы. Бентон изо всей силы толкнул ее в грудь, и она отлетела в противоположный угол. Ударившись о стену, Линетт моментально потеряла сознание и затихла.

— Ты никогда не любила меня! — тяжело дыша, выкрикнул Бентон. — Я думал, что,

лишившись ребенка, ты забудешь о Хантере. Я смог бы заставить тебя полюбить меня. Я любил тебя… так сильно… так долго. Но ты всегда думала о Хантере… и о ребенке. Будь он проклят! Я дал тебе все, что может желать женщина! Красивый дом, много денег, самые дорогие наряды! Но ты всегда оставалась холодной, как лед.

Медленно Линетт открыла глаза. Лицо было мокрым от слез, золотистые волосы растрепались и в беспорядке падали на лицо и на плечи. Из глаз исчезла ненависть. Она выглядела дикой, даже сумасшедшей и в то же время, захватывающе красивой. Кровоточащая губа и ссадина на скуле не портили этой красоты, а только придавали выражению лица суровость. Через несколько мгновений к ней вернулись эмоции и ощущение жизни.

— Ты считаешь, что наряды и деньги могут купить любовь? — дрожащим голосом сипло спросила она. — Ты думаешь, что мать способна так легко забыть о своем ребенке? Ты не любишь меня. И никогда не любил. Ты не способен на это чувство. Все, чего ты хотел, это владеть мною. Ты просто хотел, чтобы говорили, что твоя жена — самая красивая женщина в городе. Так же, как тебе мечталось, чтобы лучший в городе дом, дом Тэсс, тоже принадлежал тебе. Вот и все, о чем ты заботишься! Чем хочешь обладать! Ты — бесчеловечное, бесчувственное чудовище!

Она повернулась и выбежала из комнаты.

— Линетт!

Бентон, спотыкаясь, направился было за ней, но потом остановился и вернулся к графину с ликером.

Линетт взбежала по ступенькам наверх, к себе в комнату. С верхних антресолей шкафа она поспешно сняла большой чемодан и начала бросать в него вещи. Было выбрано два костюма для верховой езды, пара блузок и еще кое-какая простая, неброская одежда. Из трельяжа она достала расческу, зеркальце и несколько заколок для волос. Ей хотелось бы оставить драгоценности, как и все, что дарил Бентон. Но, находясь даже в таком смятенном состоянии, она все же понимала, что потребуются деньги. А употребить драгоценности Бентона на финансирование своей поездки будет только справедливо.

Шкатулку с драгоценностями она бросила в чемодан и, закрыв его, направилась с ним к двери, у выхода задержалась, потом вернулась к выдвинутому нижнему ящику шкафа. Порывшись в одежде, Линетт, что-то достала со дна ящика и сунула в карман костюма. Подхватив вновь чемодан, она вышла из комнаты и стала быстро спускаться по лестнице.

Дверь в кабинет Бентона была открыта, и Линетт сразу же вошла туда. На пороге она задержалась. Бентон сидел за столом с полным стаканом бренди. Линетт сердито посмотрела на него.

— Куда дела твоя кузина моего ребенка? — хрипло спросила она.

Бентон испуганно дернул головой и уставился мутными глазами.

— Что?

— Кому вы отдали ребенка?

Бентон тупо покачал головой.

— Я не знаю.

— Бентон! Скажи мне!

— Я не знаю. Кузина не говорила, куда она отдала твоего ублюдка, а я не спрашивал. Я не хотел этого знать.

— Я должна была это предвидеть.

Линетт круто повернулась и пошла к выходу.

— Подожди! — Бентон поднялся на ноги и направился следом за ней. — Черт побери! Куда ты собралась?

Линетт не отвечала, тихо вышла из дома и направилась через двор к конюшне.

Бентон медленно следовал за ней на заплетающихся ногах, покачиваясь и спотыкаясь.

— Ты едешь к родителям? Они просто скажут тебе прекратить дурить и вернуться к своему мужу.

Линетт бросила в его сторону ледяной взгляд.

— У меня нет мужа.

Повернувшись к нему спиной, она открыла дверь конюшни, вошла во внутрь и начала запрягать и седлать лошадь, не обращая внимания на идущего за ней по пятам, пьяно рассуждающего и что-то доказывающего Бентона.

— И как же, по-твоему, ты будешь жить? Ты думаешь, что тебя приютит твой любовник? Гарантирую, он не захочет тратиться на тебя. Но даже если он и возьмет тебя, весь город будет тебя презирать. У тебя не будет хватать денег на дешевую безделушку. Когда ты будешь проходить по улице, женщины будут брезгливо обходить тебя стороной, чтобы не замараться о шлюху.

Линетт вывела из конюшни Рубио, не сказав ни слова Бентону.

Разозленный, он закричал:

— Ты меня слушаешь? Неужели ты не понимаешь? Без меня ты в этом обществе никто! Ты что, ненормальная?

Линетт остановилась и посмотрела на него голубыми, холодными глазами.

— Должно быть, я была такой, если так долго оставалась с тобой, слушая твою ложь. Я, глупая, считала, что обязана жить с тобой, раз мы так договорились. Это было ужасно больно и унизительно для меня. К тому же ты с самого начала нарушил свое обещание, свою часть договора. Но я благодарю Господа, что, наконец-то, ко мне вернулся разум. Прощай, Бентон.

Она вскочила в седло. Бентон т бросился вперед и схватил за повод Рубио.

— Ты никуда не поедешь. Моя жена не может уйти, если я этого не разрешу.

Линетт сунула руку в карман и вдруг нацелила на Бентона маленький пистолет.

— Но у меня есть вот что! Теперь убирайся с дороги! Все кончено, между нами.

Бентон изумленно уставился на пистолет. Потом, медленно отпустил повод и отступил в сторону.

— Не надейся, что ты так просто уйдешь от меня, — прошипел он. — Я найду тебя, куда бы ты ни направилась. Я догоню тебя. Моя жена не может уйти.

— Так или иначе, но все твои жены уходили от тебя. Но я не собираюсь последовать примеру твоей первой жены и отправиться на тот свет. А теперь запомни: если ты поедешь за мной или попытаешься меня вернуть, я расскажу каждому в городе, что ты сделал. Мне все равно, назовут ли меня падшей женщиной. Наплевать, если у меня не будет денег и положения в обществе. После того, как все узнают, что ты сделал с моим ребенком, с тобой не станет здороваться ни один порядочный человек в городе. Даже твои прекрасные друзья, янки, не захотят знать тебя.

— Ах ты, маленькая стерва, — в глазах Конвея засверкала ненависть. — Ты — лживая потаскуха!

— Прощай.

Линетт пустила Рубио вскачь.

— Через два дня ты приползешь обратно! — прокричал ей вслед Конвей, добежав до ограды и перегнувшись через нее, глядя на удаляющуюся фигуру жены. — Куда, черт возьми, еще тебе будет идти?

Линетт бросила назад последний презрительный взгляд и, проехав какое-то расстояние, произнесла обращаясь к темноте:

— Я найду свою дочь.

Глава 10

Линетт раздумывала, куда поехать вначале. Непроизвольно она повернула Рубио на дорогу, к западу от города, на дорогу, ведущую к дому Хантера.

Женщина спешила, но быстро ехать было невозможно. Наступила темнота, лошадь могла споткнуться и повредить себе ногу. Пока она добиралась до дома Хантера, казалось, прошла целая вечность. Сердце учащенно стучало. Вокруг стояла кромешная темень, нигде не видно ни единого огонька. Линетт вспомнила, как сейчас поздно, особенно для тех, кто работает на ферме. Хантер, вероятно, уже несколько часов, как спит.

Линетт заколебалась, но только на какое-то мгновение. Она спрыгнула с лошади, привязала ее к забору и, поднявшись на крыльцо, громко постучала в дверь. Хантер, конечно, будет зол, что его разбудили. Но его гнев уляжется, и ее вторжение легко объяснится новостью, которую она сообщит.

Прошло несколько минут, Линетт снова постучала. Наконец, раздался раздраженный и злой голос Хантера:

— Подождите. Я иду.

Послышался звук отпираемого замка, и дверь открылась. Перед собой она увидела смутные очертания фигуры Хантера. В руке у него был пистолет.

— Линетт? — Он опустил оружие и широко растворил дверь. — Какого черта…

— Я прошу прощения, что побеспокоила тебя так поздно.

Линетт прилагала значительные усилия, чтобы ее голос не дрожал. Она не ожидала, что проснется старое чувство при виде этого человека. Хантер успел только натянуть брюки. Торс был обнаженным. Гладкая кожа на мускулистых плечах и руках немного блестела, освещаемая керосиновой лампой. Растрепанные густые волосы и заспанное выражение лица придавали ему глуповатый вид, который совсем не вязался с зажатым в руке револьвером. Он выглядел одновременно опасно и сексуально. Он пугал и смущал ее.

Хантер положил револьвер на столик в прихожей и отступил в сторону, пропуская Линетт внутрь. Закрывая за ней дверь, он бросил в темноту подозрительный взгляд. Повернувшись к ней, он взял со стола лампу и поднес к ее лицу.

— Так почему же… — Хантер запнулся, увидев красные ссадины на щеке и кровь на разбитых, опухших губах. — Боже милостивый, что случилось?

Он быстро подошел к ней и осторожно взял двумя пальцами за подбородок, внимательно разглядывая лицо. Его прикосновения были такими нежными, а взгляд такой обеспокоенный, что слезы потекли из глаз Линетт. Что не смогла сделать жестокость Бентона, то сделала забота Хантера. Линетт разрыдалась.

Хантер обнял ее за плечи и нежно прижал к груди.

— Что такое? Что с тобой случилось? Ты упала с Рубио?

Линетт покачала головой, рыдания сотрясали ее тело. Ей не хотелось показывать свои слезы, особенно перед ним. Но, похоже, она не могла остановиться. Слишком много пришлось сегодня пережить, а в объятьях Хантера было так тепло, так уютно, так покойно. Она не могла ни успокоиться, ни заставить себя прервать это объятие.

— Все хорошо, — бормотал Хантер, прижимаясь щекой к ее волосам и поглаживая по спине. — Тс-с-с. Я обо всем позабочусь. Просто расскажи, что произошло.

Наконец, Линетт перестала плакать. Она еще какое-то время не отрывала головы от груди Хантера, набираясь сил. Затем она подняла голову и посмотрела на него. Лицо Хантера было так близко от нее, а его зеленые глаза потемнели и смягчились заботой. Он вытер ладонью мокрое от слез лицо Линетт. Кожа на ладони была шершавой, но прикосновение — легкое и нежное. Ощущение его пальцев на лице вызвало трепет во всем теле. Линетт отступила назад. Ее душа была слишком изранена и незащищена, чтобы испытывать чувства, которые всегда пробуждал в ней этот мужчина.

Она всхлипнула и вытерла кулаком остатки слез.

Хантер тоже сделал шаг назад, заметив, как необычно он вел себя с ней, и его лицо едва заметно изменилось.

— А теперь расскажи мне все по порядку. Что ты делаешь здесь в такой час? И что с тобой случилось?

Линетт пренебрежительно махнула рукой.

— Это не имеет значения. Я пришла рассказать тебе о действительно важном.

— Не имеет значения! — поднимая брови, воскликнул Хантер. — Ты приходишь сюда в таком виде, будто ты побывала в боевом сражении и говоришь, что это не… — Он резко замолчал, на лице появилось вдруг понимание. — Иисус Христос! Так! Конвей избил тебя, верно?

— Да, — Линетт отвернулась, внезапно испытав стыд. — Но я не поэтому приехала.

Глаза Хантера зажглись дьявольским огнем, а лицо вдруг стало напряженным и холодным, как маска.

— Я убью этого сукиного сына! — С хмурым выражением лица он направился к лестнице. Линетт пронзил страх, и она бросилась следом, схватила за руку и повернула.

— Нет! Хантер, постой!

Хантер посмотрел на нее сверху вниз. Глаза были жестокими, даже дикими. Казалось, мысли его были далеко. Линетт, видя это, не сомневалась, что он решительно настроен исполнить свою угрозу.

— Послушай меня, — взмолилась Линетт, надеясь, что он увидит у нее в глазах нечто, что отрезвит его. — Ты не можешь этого сделать.

— Отойди.

— Хантер, нет!

— Я предупреждал его! Год назад я сказал, что с ним будет, если он еще раз причинит боль мне или моим близким, — прорычал Хантер. — Черт возьми! Никто не может вот так обидеть тебя и остаться ненаказанным.

Он замолчал и посмотрел куда-то в сторону. Тело было напряжено, но, по крайней мере, исчезло это странное, мутно-рассеянное выражение глаз.

— Хантер, пожалуйста. Ты не должен ехать за Бентоном. Сядь и выслушай меня. Что это изменит?

— Черт возьми, я буду удовлетворен, — ответил он. — Думаю, и тебе это не безразлично. Что с тобой? Почему ты пытаешься заступиться за него даже после того, что он с тобой сделал? Неужели ты его так сильно любишь?

— Нет! — голос Линетт задрожал от негодования. — Я совсем не люблю его. И никогда не любила.

— Тогда, какого черта ты стараешься спасти его жалкую задницу?

— Я не стараюсь спасти его. Мне все равно, если он в эту же секунду сдохнет. Но я о тебе беспокоюсь.

— Обо мне? — Хантер вырвал руку из вцепившихся пальцев Линетт и отправился наверх. — Ты считаешь, я не справлюсь с Бентоном Конвоем? Ты уж совсем в меня не веришь?

Линетт внутренне облегченно вздохнула. Хантер уже не был ослеплен ненавистью. Он рассуждал. Это означало, что он сможет понять неразумность своего поспешного решения.

— Не будь смешным, — резко сказала Линетт. — Мы оба знаем, что ты можешь убить Конвея. Но что потом? У Бентона много друзей и в правительстве, и в армии. Они не позволят тебе уйти. Тебя осудят и бросят за решетку.

— Нет, — холодно ответил Хантер. — Я никогда больше не вернусь в тюрьму.

— А что ты сделаешь? Убежишь в Техас? Много же тогда мне будет пользы. Ты мне нужен! А ты не сможешь помочь мне, находясь в тюрьме или за сотню миль отсюда. Забудь о Бентоне. Он больше не должен занимать нас. Я приехала сюда с более важным делом.

Хантер нахмурился.

— Черт побери, Линетт! — он стукнул кулаком о стену. — Я не могу оставить его ненаказанным. Он избил тебя! И снова может сделать это.

— Нет. Я туда больше не вернусь.

Хантер притих.

— Ты ушла от него? Насовсем?

Линетт кивнула.

— Я не смогу больше жить с ним. Сегодня вечером я узнала такое… такое, что делает это невозможным. Вот почему я пришла к тебе, а не потому, что Конвой избил меня. Я совсем забыла, как выгляжу. В любом случае, — почти весело добавила она, — когда мы вернемся, Бентон никуда не денется. Если ты захочешь проучить его, ты всегда сможешь сделать это.

Легкая улыбка пробежала по губам Хантера.

— Клянусь, ты права. — Хантер вздохнул. — Хорошо. Проходи на кухню, и я посмотрю, что можно сделать с твоим синяком. А ты расскажешь, что у тебя такое важное.

Хантер в одну руку взял лампу, другой рукой повел Линетт за собой на кухню, там усадил ее на стул, взял кувшин с водой и губку. Затем он поставил на стол кувшин, окунул туда губку, отжал ее и осторожно вытер кровь с губы девушки. Это прикосновение вызвало боль, но Линетт приложила всю волю, чтобы не застбнать.

— Извини, — пробормотал Хантер, прикладывая холодную влажную губку к опухшей губе и ссадине на скуле. Теперь Линетт был приятен холод губки на горячих ранах, и она от удовольствия прикрыла глаза. Было странно вот так сидеть с Хантером рядом, когда он нежно и заботливо касается ее лица. Так давно они не говорили друг другу приятных слов, не общались друг с другом, заботливо, по-доброму. И в то же время, это казалось таким естественным, будто бы не было разделяющих их несчастливых лет.

Линетт открыла глаза и посмотрела в лицо Хантеру. Оно было обветренное и загорелое, ожесточенное и возмужавшее. Нет, об этих годах нельзя забыть. Они так отдалили Хантера и Линетт, что вряд ли когда-нибудь они будут вновь близки.

Хантер кашлянул и отошел. Окунув в воду губку и отжав, он протянул ее Линетт.

— Вот, подержи это на ссадине. Холод должен немного успокоить боль.

Обойдя стол, он сел напротив Линетт. Его лицо снова приняло знакомое, каменное, непроницаемое выражение. Скрестив руки на груди, он молча ждал, глядя на гостью.

Она перевела дыхание. Сейчас ей казалось такой сложнейшей задачей объяснить все.

— Я не знаю, с чего начать.

Хантер пожал плечами.

— Просто начинай. Я постепенно пойму.

— Хорошо. Сегодня вечером Бентон и я поссорились, как ты, вероятно, догадался. Он очень разозлился, ревновал и нанял человека, который следил за мной. Я этого не знала. Я каждый день каталась на Рубио, а он вбил себе в голову, что я ездила к тебе.

— Ко мне? — Хантер поднял брови. — Я считал, что я последний человек, с кем можно предполагать твои любовные свидания.

— Знаю. Но Бентон не понимает, как ты относишься ко мне. Он думает, что ты все еще любишь меня, а я — тебя. Я пыталась объяснить, что он не прав, но он не стал даже слушать.

— Тогда он и избил тебя?

Линетт кивнула и подсмотрела вниз, нервно теребя пальцами складки юбки. Поверит ли Хантер или примет это все за ложь? Нужна его помощь, она не уверена, что сможет все сделать сама.

— Но это не важно. Он, понимаешь, был пьян, вышел из себя и не контролировал даже свою речь. И он сказал, что-то насчет… насчет того, что «избавился даже от моего ублюдка».

Хантер выпрямился, но промолчал. Линетт подняла лицо и серьезно посмотрела ему в глаза.

— Хантер, наш ребенок жив.

Безразличие на лице Хантера исчезло.

— Что? — Он, не отводя взгляда от ее глаз, подался вперед. — Что ты сказала?

— Сегодня вечером Бентон признался, что моя дочь не была мертва, когда появилась на свет. Они только так мне сказали, а на самом деле не похоронили ее, а отдали кому-то!

Хантер смотрел не мигая.

— У меня есть ребенок, — напряженно произнес он, — который где-то живет сейчас?

Линетт кивнула.

— Да. — Она тоже подалась вперед, ее голубые глаза умоляли. — Я должна найти наше дитя.

Хантер поднялся, приглаживая ладонью волосы.

— Я выеду с рассветом.

От этих слов Хантера по всему телу Линетт разлилось тепло. Хантер едет за их дочерью без малейших колебаний, без лишних вопросов. Она оказалась права, решив, что может положиться на него, невзирая на то, что между ними произошло.

— О, Хантер, спасибо.

Линетт встала и подошла к нему с сияющим лицом. Он выглядед удивленным.

— За что?

— За то, что поверил мне. За обещанную помощь.

— Что же я еще мог сделать? Ведь речь идет и о моем ребенке. Думаешь, что я смог бы просто сидеть, ничего не предпринимая, зная, что где-то у меня есть дочь?

— Нет, конечно, нет, — быстро сказала Линетт.

— Кроме того, — продолжал Хантер, — ради чего придумывать подобную историю? Он посмотрел куда-то в сторону.

— То, что ты мне рассказала, должно быть правдой.

— Спасибо, — мягко произнесла Линетт еще раз, стряхивая с себя груз эмоций.

— Думаю, лучше начать собираться. Мне нужно перегнать лошадей к Гидеону, тот позаботится о них во время моего отсутствия. Ты тоже можешь там остаться. Я, конечно, могу отвезти тебя к твоим родителям, но у Гидеона ты будешь в большей безопасности, если вдруг Бентон начнет искать тебя.

— Постой.

Глаза Линетт округлились от удивления, когда стало понятно, что Хантер собирается ехать один.

— Я нигде не останусь. Я поеду с тобой.

Хантер, занятый своим планом, тоже вопросительно взглянул на нее.

— Поедешь со мной? Не глупи, оставайся здесь.

— Нет! Я хотела, чтобы ты помог, вот почему я приехала. Но я поеду в любом случае: с тобой или без тебя.

— Это абсурд. Кто знает, насколько все затянется? Для тебя это будет очень утомительно.

— Я не стеклянная, Хантер, — сухо ответила Линетт. — Я хорошая всадница. У меня отличный конь, ты и сам должен это знать. Да, ты прав, я не привыкла к походной жизни, но смею тебя уверить, я со всем справлюсь.

Хантер поморщился.

— Нет. Я отказываюсь брать тебя с собой.

— И как же ты, хочу спросить, остановишь меня?

— Черт! — Хантер сделал к ней шаг. Глаза его сверкали. — Ты не была раньше такой упрямой.

— Возможно, я изменилась. Это происходит с годами. Насколько помню, и ты не был таким диктатором.

— Я не беру тебя!

— Прекрасно, — разозлившись, ответила Линетт и поднялась. Тогда я найду кого-нибудь еще, кто поможет мне. Наверное, можно нанять человека для подобного дела. А поскольку я единственная знаю, откуда надо начинать поиски, ты можешь оставаться здесь и наслаждаться одиночеством.

Она направилась к выходу, но Хантер перехватил ее, взяв за руку и повернув к себе.

— Будь я проклят, если позволю тебе это сделать!

Линетт посмотрела на руку, сжимавшую ее запястье, затем холодно взглянула в глаза Хантера.

— Я уже спрашивала, как же ты остановишь меня? Не станешь же ты избивать меня до потери сознания?

На скулах Хантера выступил румянец. Он резко отпустил ее руку, будто бы обжег пальцы.

— Я не Бентон Конвей и никогда пальцем не трогал ни тебя, ни какую-либо другую женщину. Ты это знаешь. Неужели ты меня смешиваешь с этим дерьмом?

Линетт стало не по себе. Хантер разозлил ее настолько, что у нее сорвалось с языка первое, пришедшее на ум, сравнение.

— Я знаю, — поспешно сказала она. — Извини меня.

Она вернулась к столу и с минуту стояла там, поглаживая шершавое дерево. Хантер тоже отвернулся, прокашливаясь, потом отошел к окну. Какое-то время он стоял так, держась двумя руками за подоконник, глядя на черный ночной двор.

— Ты права. Я не контролировал себя. Ты свободно можешь нанять кого-нибудь, кто будет сопровождать тебя. Но речь идет и о моей дочери тоже. Разумеется, я собираюсь искать ее. Поэтому будет лучше, если поеду я.

— Поэтому я и пришла, — ответила Линетт. — Я хочу только твоей помощи, но не собираюсь сидеть в доме твоего брата, ожидая, когда ты вернешься с моей девочкой. Я найду ее, Хантер, так или иначе. А поскольку у меня сведения и средства для финансирования путешествия, думаю, у тебя нет другого выбора, кроме как согласиться ехать со мной.

— Средства? — Хантер повернулся и вопросительно вскинул брови.

Линетт дотронулась до жемчужной сережки в ухе.

— Бентон заплатит за то, что украл у меня ребенка, — холодно и резко сказала она. — Когда я уходила, то прихватила с собой шкатулку с драгоценностями. На протяжении многих лет он дарил мне украшения. Так, возможно, он пытался загладить свою вину, успокоить свою совесть.

— У Бентона Конвея нет совести, — хмуро произнес Хантер. Представлять, как Конвей дарит Линетт подарки, было для Хантера все равно, что жариться на медленном огне. Наверняка, надевая на шею драгоценное ожерелье, он наклоняется и целует ее в белоснежное плечо. Руки Хантера сжались в кулаки.

— Может и так, — безразличным тоном согласилась Линетт, сев опять на стул. — Ну что ж… ты согласен на мои условия, или я поеду одна?

Хантер поморщился.

— Ты сама понимаешь, что я вынужден согласиться. Ты одна знаешь, что сделали с нашей дочерью. Конечно, я мог бы вытрясти подробности из Бентона, но это, думаю, задержало бы меня. Кроме того, я вряд ли разрешил бы тебе ехать одной. Но подумай о своей репутации!

— К черту мою репутацию! — крикнула Линетт. — Вот о ней-то я и заботилась раньше, а что из этого вышло! Я потеряла ребенка и теперь забочусь только о том, как его вернуть. Сейчас мне абсолютно наплевать на то, что скажут о нас старые сплетницы Пайн-Крика. — Она пожала плечами. — Кроме того, не думаю, что тебе есть какое-то дело до моей репутации. Ты не отвечаешь за поведение миссис Конвей.

— Это верно. — Хантер поджал губы. — И я благодарю за это Бога.

Он вернулся к столу и сел на стул.

— Хорошо. Значит, договорились. Тогда вперед. Нам нужно продумать план.

— А что глупого? — спросила Линетт. — Мы собираемся проводить вместе каждую ночь. Какая разница?

— Обе идеи лишены разумности. Если бы ты была поумнее, ты бы отказалась от них.

— Никогда не думала, что ты когда-нибудь превратишься в моралиста.

Хантер бросил хмурый взгляд.

— Обидно, о тебе этого никак не скажешь.

— И что ты хочешь заявить? — голос Линетт стал подозрительно мягким.

— Только то, что ты бросаешься во все это, даже не думая о последствиях.

Брови Линетт изумленно взлетели вверх, и Хантер смутился.

— Ну, хорошо, хорошо. Я знаю. Не мне говорить об импульсивности. Но, черт побери, Линетт, я думаю только о твоем благе.

— Спасибо, я сама в состоянии решить, что для меня хорошо, а что плохо.

Хантер опять поморщился, задетый ее сухим тоном.

— Делай, как хочешь. Мне все равно. Нет необходимости спать на софе. Иди в бывшую комнату Ти наверху.

Хантер собирался поначалу спать в комнате, находящейся рядом с комнатой Ти, но вспомнил, что он будет отдален от Линетт только тоненькой перегородкой, и от этой мысли ладони вспотели. Спать у костра, на природе — это одно дело. Но быть в нескольких метрах от этой женщины в одном доме, было совсем другое. От таких рассуждений у Хантера участился пульс.

— Да ладно, — продолжал он, — можешь занять мою комнату. Там более удобная кровать. А я посплю на сеновале.

— О, Хантер, нет. Я не смею даже просить. Это слишком много для меня.

— Ты меня не просила. Я сам предложил. Поэтому тебе лучше молча воспользоваться предоставившейся возможностью. Я буду время от времени заходить и выходить, подготавливая все необходимое для завтрашней поездки. Поэтому мне будет удобнее спать вне дома.

Линетт колебалась. Было бы, конечно, намного удобнее, если бы Хантер спал на сеновале.

— Если ты так считаешь… Хантер кивнул и протянул ей керосиновую лампу.

— Вот. Возьми и поднимайся наверх. А я начну готовиться.

Линетт чувствовала себя разбитой и уставшей. Мысль об отдыхе была так сооблазни-тельна. Но она ощущала смутную вину, потому что Хантер остается один заниматься приготовлениями.

— Может, мне помочь тебе? Хантер покачал головой.

— Все в порядке. Я знаю, где что лежит, поэтому сам все сделаю быстрее.

— Хорошо.

Линетт взяла лампу и поднялась на второй этаж, оставляя Хантера одного.

Было очень странно направляться в комнату Хантера Тиррела. Наверху она увидела две двери, одна из которых была открыта. По-видимому, действительно, это комната Хантера. На спинке кровати висела темная мужская рубашка. Стены ничего не украшало, никаких картин. На вешалках почти ничего не висело. Комната предназначалась только для сна. Линетт поняла, что хозяин мало здесь бывает.

Постель была разостлана, простыни смяты, как бывает, если кто-то в спешке спрыгнул с кровати. Линетт подошла к постели. В подушке была ямка — место, где лежала голова Хантера. Мысль о том, что она будет лежать в кровати, где только что спал Хантер, почти деля постель с ним, заставила девушку затрепетать. Она провела рукой по подушке и простыне, в душе надеясь ощутить сохранившееся тепло его тела. Но постель была холодная, и Линетт отметила, что между тем, лежать в постели Хантера или в постели с Хантером, есть огромная разница.

Линетт поставила лампу на прикроватную тумбочку и начала расплетать волосы. Сев на край кровати, она стала снимать туфли и расстегивать блузку, когда вдруг поняла, что не захватила с собой ночную рубашку. Когда она вошла в дом, то забыла забрать свой чемодан, оставшийся на лошади. Вздохнув, женщина снова начала надевать туфли и собралась идти за своим багажом. И тут в дверь постучали.

Глава 11

— Линетт? — послышался голос Хантера за дверью.

Сердце стало тяжело ухать, и она поспешила открыть дверь. На пороге стоял Хантер, держа в руке чемодан.

Он сконфуженно посмотрел на нее, потом опустил глаза на выглядывающие из-под юбки босые ноги. Резко вскинув голову, он сухо сказал:

— Я ставил в стойло твоего коня и нашел вот это.

Он протянул чемодан, и Линетт потянулась взять его.

— Спасибо.

Их руки коснулись. Кожа Хантера была горячей и шершавой. От этого прикосновения по спине Линетт побежали мурашки. Она быстро отступила назад, надеясь, что он не заметил ее реакции. Хантер еще некоторое время не отрываясь смотрел на нее, потом резко повернулся и пошел вниз.

Линетт закрыла дверь и вернулась к кровати. Подвинув к себе чемодан, она села на край постели. Присутствие Хантера чувствовалось везде. Линетт старалась не обращать внимания на то, что она испытывала, находясь в его комнате. Она осторожно легла в постель. Подушка хранила его запах. Женщина быстро села в кровати, нервы были напряжены. Ей нужно прекратить думать постоянно о мистере Тир-реле.

Следует не забывать, зачем она здесь.

Сейчас был важен только ребенок, а не Хантер или она сама. Линетт должна найти свою дочь, и только об этом следует думать. Все остальное не важно.

Линетт потрогала скулу, там, где пришелся удар Бентона. Рана засаднила, но она была благодарна, что боль отвлекла мысли от Хантера и напомнила о Бентоне, о том, что у нее отняли.

Она поежилась и встала. Вот о чем сейчас надо думать. Открыв чемодан, Линетт достала ночную рубашку и начала переодеваться, потом забралась под одеяло и решительно закрыла глаза.

Внизу, на кухне, Хантер расстелил на столе покрывало и сложил туда несколько банок консервов, хлеб и еще кой-какую провизию, затем скатал покрывало и туго завязал. Он оглянулся, мысленно еще раз перечисляя, что понадобится в дороге, тут же сделал другой рюкзак, положив туда необходимые продукты: кофе, бобы, вяленое мясо. Помимо багажа Линетт и его собственной одежды он решил ещо взять лишнее ружье и револьвер. Хотя эти вещи смогут подождать до утра. Их надо было взять до того, как Линетт направилась в его комнату спать. Теперь неудобно было подниматься к ней снова. Линетт все еще имела над ним ту же власть.

Вспомнилось, как она выглядела, когда забирала чемодан. Ее опухшее от побоев Бентона лицо снова пробудило в Хантере гнев и желание мести, но потом эти чувства исчезли. Его охватила страсть. Густые, золотистые волосы Линетт свободно спадали на плечи, переливаясь в тусклом свете лампы. Нестерпимо захотелось погрузить в эти золотые волны пальцы. Старое, знакомое чувство перевернуло все внутри. Ее фигура могла свести мужчину с ума, такая милая и желанная. А вид босых ног напоминал, что она готовится лечь в постель. Это наполняло его неудержимым желанием.

Он не хотел поддаваться чувствам и делал все возможное, чтобы отогнать от себя эти ощущения. Но после такого суматошного дня не было сил контролировать свои эмоции и желания, поэтому способность воспринимать обострилась. Казалось, все это лежало где-то на поверхности его души.

Хантер поморщился и встал, собирая лежащие вокруг кули. Он подумал, что правильно решил — спать на сеновале. Везде в доме было бы неудобно. Слишком легко было бы встать с кровати и пойти к ней. Вот почему он передумал, чтобы гостья заняла комнату Ти, зная, что не смог бы заснуть, что лежал бы без сна, думая о спящей в соседней комнате Линетт и как легко пройти несколько шагов до ее комнаты.

Но спустя несколько минут, лежа на жесткой подстилке на сеновале, он убедился, что спать вне дома — не намного лучше. Только теперь он думал не о находящейся в соседней комнате Линетт, а о Линетт, спящей в его кровати. Представлялось, как она передвигается по комнате, касается его вещей, расчесы-вает волосы перед зеркалом, вешает изящные женские вещи в полупустой шкаф. Он четко видел, как Линетт в кружевной ночной рубашке лежит в его постели, свернувшись клубочком под одеялом.

Хантер простонал и перевернулся на другой бок, понимая, что было просто сумасшествием думать о таких вещах. Но он не мог остановиться и спрашивал себя, будут ли теперь простыни пахнуть ее парфюмерией. Ему рисовались ее волосы, раскинувшиеся по подушке, как шелковое пламя.

Он резко сел и выругался. Нужно прекратить эти размышления! Что бы ни произошло! Не важно, что Линетт избита Бентоном. Он не позволит себе вновь попасть в ее сети. Возможно, она не такая продажная и хитрая женщина, как он считал, но она все равно отвратительно обошлась с ним. На своем опыте Хантер пришел к выводу, что единственный путь избежать таких мучений — просто никого не любить. Ни одна женщина, особенно Линетт, не сможет больше сломать его. Однажды ей удалось это сделать, став женой другого.

Он в сотый раз пожалел, что Линетт поедет вместе с ним на поиски ребенка. Хантер не смог разубедить ее, поэтому будет привязан к ней до конца их путешествия, каким бы долгим оно ни стало. Можно только надеяться, чтобы Линетт не была такой желанной, когда придется коротать ночи под звездным небом.

Хантер вздохнул, прикрыл глаза ладонью, намеренно стараясь выбросить из головы все думы о Линетт. Вместо этого он начал раздумывать о своей дочери, маленькой девочке, которая живет сейчас где-то среди чужих людей. Мысли о дочери были такими необычными, неожиданными. Он спросил себя, что же скажет мать, когда все выяснится, и улыбнулся, зная, что ее слова будут: «Не останавливайся ни на минуту, пока не привезешь эту маленькую Тиррел домой, в родную семью». Он подозревал, что это не очень понравится Линетт. Ну что ж, когда они подойдут вплотную к данной проблеме, то как-нибудь решат ее. А сейчас они обязаны найти девочку. И ничто не должно помешать им.

Бентон Конвей проснулся на следующее утро поздно. Голова трещала. Он сел в кровати, сжал ее руками и тихо простонал от боли и жалости к себе. Мозги, казалось, распухли и увеличились вдвое. Его мутило, как на корабле во время сильной качки. Вдруг он резко спрыгнул с кровати, подбежал к умывальнику, согнулся, и его стошнило. После этого он снова вернулся в постель и, приложив к лицу холодное полотенце, попытался вспомнить, что же произошло ночью.

То, что пришло на память, вовсе не облегчило его страданий. Неужели он действительно в пьяном угаре выболтал Линетт правду о ее ребенке. Бентон проклинал себя за такую дурость. Раньше была уверенность — никогда Линетт не узнает, что на самом деле случилось с ее ублюдком. Пошатываясь, он вышел из своей спальни и, остановившись в коридоре, мутным взглядом окинул пространство вокруг себя. Бентон заглянул в комнату жены. Дверцы шкафа были распахнуты, а ящики выдвинуты. Кое-какая одежда валялась на кровати и на полу, будто бы случайно уроненная или забытая. Линетт действи-тельно ушла. Это не пьяный ночной кошмар.

Бентон прислонился к стене и попытался обдумать происшедшее. Наконец он повернулся и пошел обратно в свою комнату, где побрился и одел свежую сорочку. Ему все еще было худо, но, по крайней мере, хоть внешний вид стал более или менее приличным. В это время у него созрел план.

Oн не стал ждать завтрака, а только выпил чашку кофе и пошел к Пакеру, тот снимал небольшую комнату в старом доме. Уже и раньше приходилось обращаться к Пакеру, когда требовалось заняться работой, слишком неприятной для него самого, и Пакер справлялся безупречно. Именно Пакера нанял Бентон для слежки за Линетт во время конных прогулок, чтобы тот выяснил, встречается ли она с Хантером. Скорее всего Пакер разозлится, если его разбудить так рано. Но деньги всегда успокаивали этого человека.

Через некоторое время Пакер, получив приличную сумму, поскакал на ферму Хантера, чтобы убедиться, что предположения Бентона верны. Пока его не было, Бентон нетерпеливо ждал в своем кабинете, то и дело подскакивая к окну в надежде увидеть подъезжающего Пакера, или измеряя шагами комнату, а потом ненадолго присаживаясь в кресло возле стола.

Казалось, что прошло уже несколько часов, и Бентон никак не мог понять, почему так много времени занимает дорога отсюда до фермы Хантера. В дверь тихо постучали, Бентон испуганно подпрыгнул и обернулся.

— Да? Кто здесь?

Он уже дошел до двери и взялся за ручку, когда услышал тихий голос:

— Папа? Это я, Розмари.

Бентон поморщился. Ему сейчас очень не хотелось говорить со своей глупенькой, мягкосердечной дочерью. С другой стороны, если та решилась побеседовать с ним, не боясь побеспокоить отца в рабочем кабинете, чего обычно никогда не делала, значит она может придти еще раз позже, в менее удобное время. Поэтому он резко распахнул дверь и вопросительно посмотрел на нее.

— Что?

Розмари непроизвольно отпрянула назад.

— Я… извини, что побеспокоила тебя, пап. — Из-за толстых стекол очков на него смотрели карие, озабоченные и немного испуганные глаза. Она крепко сжимала ладони.

— Я не ожидала… — она огляделась. — Можно мне войти? Слуги не должны этого слышать.

Бентон вздохнул и отступил в сторону, впуская Розмари. Сам остался стоять у двери, не приглашая ее пройти или присесть, надеясь, что это подтолкнет дочь поскорее уйти.

Розмари перевела дыхание, взглянула на отца и начала снова:

— Дело в том, что… я волнуюсь за Линетт. Ее нет в комнате и не было все утро… Там такой беспорядок. И вообще странно. Ты не знаешь, где она?

— Какого черта я должен знать, где она? — рявкнул Бентон. Следовало бы предполагать, что Розмари явится с подобным вопросом. Весь город будет интересоваться, когда узнает, что Линетт ушла от него.

— Прошлой ночью я слышала, как вы ссорились в твоем кабинете, — продолжала Розмари. — Но потом все затихло, и я подумала, что все нормально. Но теперь… — ее голос прервался. — Линетт ушла?

— Ну… очевидно, да, — ответил Бентон.

— Но почему? — растерянно спросила Розмари. — И куда она пошла?

— Я уже сказал тебе, что не знаю.

— Вернулась к родителям?

— Может быть. Или уехала из города. Она была вне себя.

— Почему? Что произошло? Линетт не уехала бы вот так, без причины. Даже не попрощавшись!

Слезы затуманили добрые глаза Розмари.

— Она попрощалась со мной, — хмуро сказал Бентон. — А тебя не касается, почему она ушла.

Бентон догадывался, что все в городе будут спрашивать о причине ухода Линетт. От такой перспективы становилось еще хуже. Ему никогда не составляло труда заткнуть рот дочери, но жители Пайн-Крика — совсем другое дело. Он станет основной темой для разговоров. Все старые ведьмы с удовольствием будут выставлять Конвея злодеем в душещипательной драме. Бентон прекрасно знал, как его ненавидели окружающие, и только потому, что он не был таким же дураком, как остальные. Его власть и богатство заставляли людей бояться, никак не вызывая ни любви, ни симпатии. Только положение в обществе Пайн-Крика дочери мешало превратить его в настоящего изгоя. Но если узнают правду, как он обошелся с ребенком Линетт много лет назад, то и общественное положение Розмари не поможет. В глубине души он все же надеялся, что сама Линетт не захочет портить свою репутацию признанием, что когда-то забеременела, не будучи замужем. Но прошлой ночью она была так зла, что спокойно может разнести данную новость, даже если это откроет ее падение.

От одной мысли, что будет, расскажи она всем, кровь застывала в жилах. Подозрительный бизнес — одно дело, но лишить женщину ее ребенка — этого никто не простит. Бентон поежился. Положение в обществе много значило для него. Он всегда гнался за уважением и признанием и добивался этого всевозможными путями, поэтому и женился на скучной матери Розмари. Он с трудом мог представить себе, что Конвея не станут принимать даже его богатые друзья янки, как например, Фаркуфар Джонс. Хуже того, если Бентон потеряет их дружбу, бизнес пострадает, пойдут убытки.

Он не может, не должен позволить Линетт разболтать обо всем. Ее нужно остановить. Если она поехала к этому проклятому Тиррелу, тогда будет намного сложнее. Бентона переполняли смешанные чувства: ревность, отчаянье и страх. Он ненавидел Линетт сейчас так сильно, как когда-то желал ее.

— Папа! — крикнула Розмари. Он обернулся. Она смотрела на него испуганными глазами. Он догадался, что, должно быть, все его мысли отражались на лице. Бентон хмуро уставился на дочь.

— Что? Ради всего святого, Розмари, не устраивай истерик!

— Я не устраиваю! Я просто… хотела знать, что случилось с Линетт!

— Скоро все выяснится. А сейчас пойди в свою комнату и почитай одну из твоих глупых книжонок, над которыми ты обычно вздыхаешь. Если Линетт в городе, то скоро вернется домой.

— Если она в городе, — ошарашенно повторила Розмари. — Ты хочешь сказать, что она могла уехать из Пайн-Крика? Но почему? Куда она поедет?

— Ты прекратишь задавать свои дурацкие вопросы? — заорал Бентон. — Черт побери! Я не знаю, где она!

Розмари открыла было рот, собираясь еще что-то сказать, но потом передумала. Повернувшись, дочь быстро вышла из его кабинета, сбежала по лестнице и хлопнула входной дверью.

Бентон недовольно посмотрел ей вслед и вновь занял позицию у окна. Пакера все еще не было видно. Посещение Розмари еще больше разозлило, напомнив о том, что теперь часто придется объясняться. Необходимо вернуть Линетт! Она должна быть здесь, в ином случае… есть только один выход, чтобы она никогда не смогла рассказать правды. А если жена уже поделилась с Хантером, то и о нем придется позаботиться. При этой мысли Бентон улыбнулся.

Со двора послышался топот копыт, и Бентон нетерпеливо выглянул в окно. С лошади соскочил приземистый, плотно сбитый мужчина и начал привязывать ее к забору. Бентон зашипел, так как уже много раз говорил Пакеру ставить свою лошадь в конюшне на заднем дворе. Не хотелось, чтобы люди догадывались о каких-то его делах с Пакером. Но тот был либо глуп, либо упрям. Этого Бентон не мог понять, но Пакер настойчиво демонстрировал свою связь с Конвеем.

Бентон открыл низкое, почти на уровне земли окно, и махнул Пакеру, чтобы тот воспользовался им, минуя парадную дверь. Пакер прошел по длинной веранде и, подтянувшись, залез в комнату. С минуту он молча стоял, оглядывая кабинет.

— У вас тут куча книг, — прокомментировал он, жуя черными от табака зубами толстую сигару. Волосы его были грязновато-желтого цвета, как и длинные усы, которые тоже имели признаки пристрастия их владельца к табаку. Он был среднего роста, но с широкими плечами и мощной грудью, подходящими больше для высокого человека. Голова была даже крупной, шея казалась слишком толстой. Одно веко, отмеченное шрамом, чуть нависало на глаз. Нос имел следы ударов, похоже, это случалось не один раз.

— Да, да… — нетерпеливо произнес Бентон, обходя стол и садясь в кресло. — Мне кажется, я уже говорил тебе не привязывать лошадь у парадного входа. Чем меньше людей знают о наших встречах, тем лучше.

Пакер с безразличным видом пожал плечами, Бентон вздохнул.

— Ну ладно, не важно, — продолжил он. — Рассказывай, что узнал. Тиррел там? — Он не мог задать вопрос, вертящийся у него на языке: «Она тоже там?».

— Неа.

Пакер плюхнулся в одно из кожаных кресел, вытянул ноги и скрестил на животе руки. — Там никого нет. — Никого? — Бентон удивленно поднял брови.

Пакер кивнул головой.

— Никого. Даже животных в загонах.

— Лошадей? Там нет лошадей?

— Я не нашел. Я обыскал все. — Он пожал плечами. — Никого. Когда я стучал, никто не отвечал. Поэтому я проверил двери и окна. Все закрыто. Вы ничего не говорили, влезать ли во внутрь. Ну, я и не стал, только заглянул в пару окон, но внутри темно. Я бы сказал, что никого нет в доме.

«Чертова женщина!» Бентон стукнул кулаком по столу и вскочил на ноги. Лицо его горело от ярости. Очевидно, Линетт сразу поскакала к Тиррелу, чего он и боялся. Он знал это, хотя в глубине души все же надеялся, что жена поедет кродителям. Должно быть, они пустились в путь, как только она рассказала Тиррелу всю историю. Это, самое позднее, утром. Вероятно, они предполагают отсутствовать длительное время, иначе лошади Хантера оставались бы в загонах. Линетт, должно быть, убедила Тиррела отправиться вместе на поиски их ублюдка.

Бентон мерил шагами комнату, не переставая сыпать проклятьями. Его жизнь разрушена! Разрушена! Теперь все узнают, что Линетт ушла от него, убежала с Хантером. Все будут смеяться над ним и называть рогоносцем. Хуже того, все рассказано этой чертовой семейке — Тиррелам, которые всегда были ужасно болтливы. Бентон лишил Линетт дочери — это они разнесут по всему городу. Бентону будет теперь стыдно показаться на людях. Все станут цепляться, даже янки, и, вероятно, Фаркухар Джонс. Бог тому свидетель, Джонс и некоторые другие тоже не святые. Фаркухар никбгда не беспокоился о нравственной стороне своих поступков, но он может не захотеть общаться с Конвеем дальше только из-за того, что дурная слава может коснуться и его.

Все рухнуло! Простонав, Бентон запустил пальцы в волосы и начал качаться из стороны в сторону. Каждой клеточкой своей души он ненавидел Линетт и Хантера и желал отомстить. Он хотел их смерти!

Пакер с большим интересом смотрел на страдания Конвея.

— Никогда раньше не видел вас в таком состоянии, — заметил он. — Что случилось? Ваша жена сбежала с этим парнем, Тиррелом?

Бентон резко обернулся и зло посмотрел на него.

— Кто тебе сказал?

— Никто. Просто я решил, что это так. Вы так убиваетесь. Никто и ничто не может так свести человека с ума, как женщина. — Он помолчал. — Итак, вы хотите, чтобы я последовал за ними?

— Да! Немедленно. Ты еще сможешь их догнать. Я знаю, куда они направились.

Пакер выглядел немного удивленным.

— Ну и куда же они едут?

— Это маленький городок недалеко от Батон-Ружа. Фэрфилд. Дом моей кузины. Вот, я покажу.

Бентон схватил лист бумаги и коряво начертил там некое подобие карты, затем бросил ее Пакеру.

— Отлично. — Пакер, приподняв свое приземистое тело из кресла, взял листок.

— Ничего, если я возьму с собой парня? Он отлично владеет оружием. И так как их двое…

— Да-да, мне все равно. Бери кого угодно. Только сделай так, чтобы они не вернулись сюда. — Глаза Бентона дико сверкали. Он походил на сумасшедшего. — Ты понял меня? Я хочу, чтобы Хантер Тиррел был мертв! Чтобы он исчез из моей жизни!

Пакер кивнул.

— Понятно. А ваша жена?

Бентон замер, подумав о Линетт, представил ее в постели Хантера. Если она еще там не побывала до сих пор, нет сомнения, что скоро это произойдет. Он вообразил ее стоны и извивания, чего она не делала с ним.

— Нет, — слабым голосом ответил он, почти шепотом. — По крайней мере, если будет другой, выход. Я хочу, чтобы он был убит, а она вернулась в этот дом. Я сам позабочусь о ней. Когда я все разобъясню, она будет умолять меня позволить снова быть послушной, тихой женушкой.

Глава 12

Хантер, не моргая, смотрел на костер, помешивая угли палкой. Сидящая напротив Линетт молола зерна кофе рукояткой револьвера и была полностью поглощена работой. Ее брови сосредоточенно хмурились, когда она пыталась раздавить более крепкие зерна. Хантер, посмотрев на нее, повернул жарящийся над костром шашлык из зайчатины. Он только что подстрелил зайца, и они тут же сделали привал, обрадовавшись подвернувшемуся разнообразию в пище. Уже порядком поднадоели бобы и вяленое мясо.

С тех пор, как они выехали из дома, прошло три дня. Лошадей перегнали к Гидеону. Там пришлось объяснить брату и всем остальным, что произошло, и куда они собрались. Пока Хантер рассказывал, Линетт с пылающими щеками смотрела в сторону, сгорая от стыда. Что мать, брат Хантера и Тэсс подумают о ее беременности и ребенке? Но, к удивлению Линетт, Жо не произнесла ни слова о безнравственности их поведения, с сочувствием посмотрев на Линетт, сказала:

— Я все понимаю.

Гидеон предложил поехать с Хантером. Возможно, понадобится мужская сила, да и надежней было бы. Тэсс волновалась за Линетт: как та перенесет такое тяжелое путешествие, поэтому несмело предложила остаться, пока Хантер один съездит за девочкой.

Линетт начала было путанно объяснять, но к ее изумлению, мамаша Жо твердо заявила:

— Нет. Она не сможет сидеть сложа руки и ждать. Это же ее ребенок.

Жо перевела свои серые умные глаза на Линетт, затем снова посмотрела на невестку и, кивнув на спящего на руках у Тэсс ребенка, добавила;

— Что, если это был бы твой мальчик? Ты выдержала бы сидеть тут и ждать, пока Гидеон найдет его?

— Конечно, нет. Вы правы.

Сразу после этого Хантер и Линетт отправились в путь, не пожелав терять ни минуты. С тех пор они скакали во весь опор, останавливаясь на ночлег только когда стемнеет, и поднимаясь с рассветом, чтобы снова продолжить путь. Линетт была удивлена своей выдержкой. Она не жаловалась, не просила ехать помедленнее, если было нужно, просыпалась первой, а иногда торопила и Хантера. Казалось, будто ее подгонял какой-то внутренний огонь, все действия и движения были решительными и целеустрем-ленными, как, например, сейчас, когда она молола кофе. Будто бы она чувствовала, что каждая сэкономленная минута приблизит к заветной цели.

Хантер потянулся и перевернул шашлык другим боком к огню. Его взгляд снова задержался на Линетт. Он делал все возможное, не позволяя мыслям вновь возвращаться к этой женщине. Но при постоянном общении во время совместного путешествия это давалось нелегко. Они скакали рядом на лошадях, вместе ели, спали каждую ночь всего в нескольких метрах друг от друга. Хантер говорил себе, что мужчина должен быть лишен всех чувств, чтобы, находясь с женщиной, такой красивой как Линетт, не испытывать мук желания. Но это не означало, что он может расслабиться и потерять контроль над собой, приходилось прикладывать огромные усилия, чтобы не обращать внимания на свои чувства, не замечать Линетт. Пока они ехали, то почти не разговаривали. Потом, вечером, устраивая привал и разводя костер, Хантер не пытался завести беседу, зная, к чему приведут разговоры с Линетт. Придется смотреть ей в лицо, тогда он увидит эти живые черты, сияющие глаза, милый изгиб губ, поблескивание зубов. Он вновь узнает ее, опять вспомнит ее тело. Но он не желает этого, предпочитая оставаться чужими.

Через некоторое время Хантер с удивлением понял, что Линетт, кажется, удовлетворена их теперешними отношениями. Ее устраивал их вежливый обмен репликами. Сама она не заговаривала первой, если только это не касалось чего-нибудь практического. Она не пыталась улыбнуться ему, пококетничать, не вспоминала давно прошедшие времена и события. И насколько он мог судить, Линетт не имела особого желания узнать его заново. Похоже, ее занимали только мысли о дочери.

Так и должно быть, решил Хантер. В конце концов, у них была определенная цель, и Хантер сам часто ловил себя на том, что думает о своем ребенке. Но неожиданно для себя он обнаружил, что молчание спутницы немного задевает. Все же хотелось бы поговорить с ней об их дочке. Он вынужден был останавливать себя, чтобы не задавать вопросов о ее жизни за последние несколько лет. У него появлялось желание рассказать о своей жизни в Техасе, о плантациях, где он работал, о людях, с которыми встречался, о местах, которые видел. Временами приходилось стискивать зубы, чтобы слова не сорвались случайно с языка. Это раздражало его, но можно было вынести. Самое худшее заключа-лось в том, что страсть к ней все еще жгла его изнутри.

Не удержавшись, он взглянул на Линетт. Хантер разрешал себе смотреть на нее, когда они скакали верхом, чтобы просто проверить, ровно ли она держится в седле, не устала ли. Но в глубине души он признавал, что смотрит на нее не по этим причинам, а потому что привлекает ее красота. Он вспомнил, что когда был влюблен и ухаживал за Линетт, никогда не уставал любоваться ею. Тогда казалось, что каждый раз он открывает в девушке нечто новое, и с каждым взглядом его любовь становится все сильнее. Сейчас Хантер уже не любит, но не может отрицать, что она все еще имеет над ним власть.

Лучи солнца чуть позолотили нежную женскую кожу и теперь казалось, будто она вся блестит, от чего еще больше засияли ее живые синие глаза. Когда женщина сняла шляпу на минутку, чтобы ветер освежил голову, солнце запуталось, переливаясь в волосах, превратив их в огненно-рыжие. От такого зрелища Хантера пронзило жгучее желание. Под военного покроя рубашкой от костюма для верховой езды слегка выделялись округлости грудей. Талия ее была так узка, что хотелось обхватить ладонями.

Ночью было еще хуже. Может быть, самое трудное было как раз ночью. Мягкая теплая темнота сводила с ума. Ему рисовались линии ее тела, что разжигало еще больше. Вспоминалась та ночь у реки, когда она отдалась ему. Это было так давно и так непродолжительно. Иногда он сомневался: неужели было на самом деле так сказочно волнующе и трепетно, как запомнилось.

Теперь все было бы по-другому, говорил он себе. Тогда они были юными романтиками с широко распахнутыми глазами и доверчивыми душами, утонувшими в эмоционально-возвышенной любви. За прошедшие годы он узнал многое, стал старше и циничнее. Если это случится сейчас, то ничем не будет отличаться от связей с другими женщинами. Несомненно, будет приятно, но не ошеломляюще. Наверняка было бы именно так. Подобные мысли не давали покоя Хантеру с начала поездки.

И все-таки Хантер вновь посмотрел на сидящую у костра Линетт. Она расчесывала волосы, а языки пламени дрожали от каждого движения. Вдруг желание охватило Хантера с такой силой, что он едва мог дышать. Стало ясно — занятие любовью с Линетт никогда не будет для него чем-то обычным. Одно прикосновение к ней уже заставляло его всего трепетать. В памяти всплыли старые ощущения, как кружили любовь и жар страсти. В этот момент он почувствовал волнение, смятение и почти страх от возможности испытать все заново.

В Линетт присутствовало все, о чем только может мечтать мужчина. Она могла буквально вырвать сердце из его груди. Никто не знал этого лучше, чем сам Хантер.

Она повернулась к нему, держа в руках маленькую железную коробку с перемолотым кофе.

— Все сделано. Хантер кивнул.

— Давай, свари его. Мясо почти готово.

Линетт осторожно поставила жестянку на камень у костра, потом встала, разминая затекшие ноги. Хантер тоже поднялся.

За спиной качнулась ветка, вспорхнула испуганная птаха. И чуть поодаль послышался громкий хлопнувший звук. Линетт озабоченно оглянулась.

— Что это может быть?

Хантер сразу же узнал бвук и, инстинктивно схватив Линетт за руку, повалил на землю как раз в тот момент, когда пуля просвистела рядом с его виском. Они упали прямо в грязь, и Хантер прикрыл Линетт собой. Затем, потянувшись, он хотел взять ружье. Проклятье, Линетт им тоже пробовала молоть зерна, поэтому оно лежало поодаль, возле камня. Хантер пополз туда, волоча женщину за собой.

Линетт начала сопротивляться и крикнула:

— Хантер! Что ты делаешь?

— Тихо, черт побери. Ползи за мной. Хантер обхватил ее за талию, и они вместе перекатились за большой булыжник. Послышался свист, и пуля подняла фантанчик грязи как раз на том месте, где они только что находились.

У Линетт вырвался крик, но она тут же зажала рот рукой.

— Хантер? В нас кто-то стреляет?

— Естественно, — ответил он. — Ты думаешь, что я катаюсь в грязи ради смеха?

Он прислонился спиной к камню. Наконец пальцы нащупали курок револьвера. Он притаился. Конечно, сейчас было бы предпочтительнее ружье, но оно валялось по ту сторону костра. Ружье находилось недалеко, но чтобы его достать, нужно было пробежать по открытому месту, которое отлично освещалось светом костра. Но Хантер не желал намеренно стать великолепной мишенью для стреляющего.

Опустившись на локоть рядом с Линетт, Хантер огляделся. Спрятаться было негде, он даже не имел понятия, откуда стрелял их враг, поэтому решил заставить стрелявшего как-то обнаружитысебя. Вдруг абсолютно отчетливо за пламенем костра, среди деревьев, он заметил вспышку, и пуля со свистом ударилась о защищающий их камень. Хантер точно отметил точку, где блеснула вспышка, и выстрелил туда.

Потом выстрелил в ту же точку еще раз. После этого наступила тишина. Неужели их враг ушел? Или притаился, решив переждать, надеясь, что они подумают, что опасность миновала и выйдут из убежища? Еще хуже, если стрелок сменил свою позицию и теперь, в темноте, подбирается к ним с другой стороны.

Хантер закрыл глаза, сосредоточенно вслушиваясь в темноту, надеясь различить хруст ветки под ногой или удар ботинка о камень, или хлюпнувшую под ботинком грязь. Но ночь была абсолютно безмолвной. Потом вдалеке послышался топот удаляющихся копыт.

Кто бы это ни был, но нет сомнения, что он уехал, потому что бессмысленно перестреливаться в полной темноте. Хантер расслабился, облегчение теплой волной разлилось по всему телу. Сердце еще бешено стучало, а нервы были напряжены после пережитой опасности. Он всегда так чувствовал себя в подобных ситуациях. Какая-то слабость и одновременно дикое ощущение жизни. В данный момент все его чувства обострились до предела и реагировали на малейший шорох, запах или движение.

Он ощущал мягкое тело Линетт, слышал ее тихое дыхание, видел, как часто подымается и опускается грудь под рубашкой. Ее сердце сейчас билось в одном ритме с его. Он вдыхал тонкий аромат лаванды, исходящий от женских волос. Их положение было очень интимным, почти такое же, как во время занятий любовью. Эта мысль разожгла в нем желание. Он слегка пошевелился, почти бессознательно, немного изменив расположение своего тела. От этого легкого движения внутри у него все сжалось, внезапно стало жарко и неудобно. Его готовность встретить опасность вдруг обернулась страстью.

Лицо Линетт было рядом. Ее глаза казались огромными и глубокими, как озера, в которых можно утонуть. Взгляд Хантера задержался на мягких, зовущих, слегка приоткрытых губах. Им нестерпимо овладело желание почувствовать их вкус, захотелось накрыть ладонью грудь, ощутить ее призывную податливость. Хантер непроизвольно стал наклонять голову, будто магнитом влекомый этими зовущими гулами. Глаза Линетт расширились и она всхлипнула.

Это движение вывело Хантера из оцепенения. Наконец до него дошло, что он начал делать именно то, чего обещал себе никогда не делать. Он подавил в себе возбуждение, и его натренированное тело само собой отскочило от соблазнительного источника.

Выругавшись сквозь зубы, Хантер резко вскочил на ноги. Не обращая внимания на опасность возвращения стрелявшего в них человека, становясь хорошей мишенью, он встал во весь рост.

— Хантер! — предостерегающе крикнула Линетт. — Что ты делаешь? Что, если они снова начнут стрелять?

— Я слышал, как они уехали.

Повернувшись спиной к Линетт, он направился к костру. Зная, что желание не отпустит его, пока он будет смотреть на эту женщину, присел на корточки возле костра, пытаясь настроиться на другое.

— Черт возьми!

— Что?

Линетт села, отряхивая одежду, затем взглянула на него.

— Им удалось пррстрелить наш шашлык. Теперь половина мяса в огне.

— О-о. Ну, ничего страшного. Похоже, я больше не испытываю чувства голода. Ты можешь съесть оставшееся мясо.

— Не говори чепухи. Мы поделимся. Ты скоро почувствуешь, как возвращается аппетит. Сейчас организм таким образом реагирует на перенесенную опасность. — Он повернул шашлык. — Мясо немного подгорело, но, кажется, есть можно.

Линетт подошла ближе и присела рядом с Хантером.

— Хантер, кто в нас стрелял? Зачем кому-то надо убить нас?

Хантер искоса бросил на нее взгляд.

— Я знаю только одного человека, который может желать моей смерти, а может, и твоей тоже.

— Бентон?

Хантер кивнул. Глядя на языки пламени, он продолжал:

— Он ненавидит меня за то, что у нас было с тобой до войны. Он и от ребенка избавился, потому что это именно мой ребенок. Я не сомневаюсь, что он решил остановить меня, чего бы это ни стоило.

— Бентон плохо стреляет. А с такого расстояния он не стал бы палить, так как не имело бы никакого смысла.

— Да. Вряд ли он сам поскачет за нами. Скорее всего нанял человека. Наемника.

— Ты хочешь сказать, что он заплатил кому-то за наше убийство? Но почему? Я имею в виду, почему он не избавился от тебя раньше?

Хантер пожал плечами.

— Ты никогда раньше не убегала от него со мной.

— Я и так не убежала с тобой! — горячо возразила Линетт.

— Бентон этого не знает. — Хантер хмуро посмотрел на нее. — Ему известно только, что ты и я куда-то уехали. Должно быть, он понял, что мы отправились на поиски нашего ребенка. И будет логично, что потом… — он отвернулся, — что мы втроем обоснуемся где-нибудь к западу отсюда и будем жить семьей.

— Он действительно ревнует к тебе — согласилась Линетт. — Не понимает, как я тебе отвратительна.

Хантер быстро взглянул на нее из-подо лба но ничего не сказал.

— Или, может быть, просто боится, что найдя Джулию, — так я назвала нашу девочку, — я вернусь с ней в Пайн-Крик. Он испуган, что его друзья узнают о том, что он сделал. Бентон не вынесет, если потеряет положение в обществе.

Хантер хмыкнул.

— Не знаю, что это меняет. Все в городе и так знают, что он сукин сын.

— Нет, для него многое меняется. Ему все равно, если люди перешептываются за его спиной. Они же с ним вежливы и принимают в своем кругу. И до тех пор, пока его друзья, янки и саквояжники, дают ему власть и престиж, Бентон спокоен. Но если все откроется, он будет опозорен. Все отвернутся от него. Он будет унижен. Для него очень важно быть власть имущим.

Хантер взял лопату и начал забрасывать костер землей. Если вернется тот, кто в них стрелял, он уже не будет такой прекрасной мишенью на фоне пламени. Отрезав от горячего мяса кусочек, он протянул Линетт.

— Держи. Осторожно, оно горячее. Она аккуратно взяла его двумя пальцами, но не стала есть, а просто сидела, держа в руке, наморщив лоб, погруженная в свои мысли.

Отрезав второй кусок для себя, Хантер сбоку посмотрел на нее и принялся есть.

— С другой стороны, — продолжал он, — это могли быть случайные грабители, увидевшие нас, лошадей, оружие, и решив, что мы — легкая добыча.

— Ты действительно так думаешь?

— Возможно. — Он пожал плечами. — Это даже может быть кто-то, кто считает эту землю своей, а наш привал — посягательством на его угодья. Он хотел нас просто попугать.

Линетт, похоже, немного расслабилась.

— Может и так. Они сразу так быстро ушли. Ведь не стали бы они так делать, если бы их нанял Бентон, правда?

— Не знаю, Лин. Но нам надо быть начеку.

Хантер отрезал еще кусочек мяса и принялся есть. Он сам сомневался, что версия с грабителями правдоподобна, а с владельцем земли и того меньше! Слишком много совпадений, а вот Бентон Конвей, по его мнению, был именно тем человеком, который наймет убийцу, чтобы тот покончил с его женой и парнем, которого он считает ее любовником. Хантер привел другие версии, чтобы только успокоить Линетт. Он и сам не знал, почему не хотел, чтобы она волновалась. Это было глупо. В конце концов она сама напросилась в это путешествие и уверяла, что ей не нужно никаких особых условий. Честно признаться, было бы лучше, если б женщина настолько испугалась, что захотела бы вернуться в Пайн-Крик. Тогда он один продолжал бы путешествие. Но что-то заставляло успокаивать ее.

Хантер нахмурился: со стороны, наверное, выглядит дураком. Он искоса взглянул на Линетт и улыбнулся. Она была занята едой, ела мясо, держа его только двумя пальцами и откусывая маленькие кусочки. Спина была прямая, точно она сидела за столом в изящной столовой. Она умела хорошо и долго скакать в седле и никогда не жаловалась. Будучи южанкой, истинная леди не собиралась изменять своим привычкам.

Линетт, почувствовав его взгляд, подняла глаза и нахмурилась.

— Чему ты улыбаешься?

— Просто улыбаюсь, глядя, как ты ешь кусок жаренного на костре зайца, но все равно выглядишь элегантно. Клянусь, если бы они засадили в тюрьму, где я сидел, группу южанок, охранникам были бы даны великолепные уроки хороших манер. Наши леди вышивали бы монограммы и на тюремных простынях, не изменив свои манеры.

Линетт не сдержала улыбки.

— Наверное, так и было бы. Моя мать всегда говорила, что не важно, как неблагоприятны условия, все равно: истинной леди не следует забывать, как нужно себя вести.

Хантер согласно кивнул.

— Вот именно, о чем я и говорил. Некоторое время они молчали, занимаясь только мясом.

Потом Линетт тихо и немного напряженно спросила:

— Хантер, я всегда была… мне всегда было не по себе, когда ты сидел в тюрьме. Я… я волновалась за тебя.

Хантер холодно взглянул на нее, выражение его лица было непроницаемым. Это сразу отбивало желание продолжать разговор.

— Тебе нет необходимости переживать за меня. К тебе это не имеет никакого отношения.

Линетт почувствовала себя оскорбленной и удивленно подняла брови.

— Конечно, но это не означает, что не станешь волноваться, когда что-то ужасное случается с человеком, которого знаешь, — немного неубедительно закончила она.

Хантер резко встал и далеко бросил обглоданную кость.

— Я выжил. Только это имеет значение. Об остальном я не вспоминаю.

Его тон однозначно обрывал данную тему. Линетт посмотрела вниз на кусочек мяса, зажатый в пальцах. Вдруг совершенно пропало чувство голода.

— Я понимаю.

Хантер обернулся и посмотрел на нее.

— Нет. Сомневаюсь, что понимаешь, но не важно. Поверь на слово, нам не о чем говорить, если это касается моего плена в тюрьме у янки. Вот и все.

Линетт кивнула, избегая его взгляда. Губы Хантера стали жестче. Он резко отвернулся и произнес:

— Давай готовиться ко сну. Завтра рано вставать.

Хантер направился к рюкзакам, вытащил скатанные постели, чувствуя себя каким-то злодеем, грубо оборвавшим Линетт, когда та попыталась выразить ему свое сострадание. Но он не собирался изливать перед ней свою Душу.

Он отошел подальше от костра, где еще раньше наметил место для сна, и начал устраиваться за двумя большими камнями, которые служили естественным заграждением с двух сторон. Линетт пошла за ним и стала помогать с одеялами.

— Почему мы будем спать здесь? — спросила она, увидев, что он готовит вторую постель рядом с первой.

— Защита, — сухо объяснил он. — Это на тот случай, если наш «друг» решит нанести нам второй визит, то будет думать, что мы спим рядом с костром. А я бы хотел его слегка удивить.

— А-а, понятно.

— И мы не должны находиться далеко друг от друга, — продолжал Хантер, отвечая на вопрос, который сидел в ее голове.

— Мне трудно будет защитить тебя, если ты будешь в другом конце нашего лагеря.

— Считаешь, они вернутся?

— Не знаю. Но лучше быть готовыми. Линетт кивнула.

— Я тоже так думаю. Может нам нести вахту? Спать по очереди?

Он немного удивленно посмотрел на нее, не ожидая от нее такого спокойствия и практичности. Он забыл, что Линетт стала старше и совсем другой женщиной. Не легкомысленная, флиртующая девчонка, которую Хантер когда-то знал.

— Не думаю, что это необходимо, — сказал он. — Рядом ружье, и у меня чуткий сон. Я услышу.

Он не добавил, что собирается всю ночь просидеть, прислонясь к камню и лишь немного вздремнуть. Он уже делал так раньше и был уверен, что малейший шорох может разбудить его. Хантер не мог себе позволить во второй раз попасться в руки врага в бессознательном состоянии.

Он предложил Линетт занять постель, ближнюю к камню. Так она будет защищена с трех сторон: двумя камнями и им самим. Большего для ее защиты нельзя было придумать.

Линетт сделала, как он велел, потом села на разостланную постель, распустила волосы и стала готовиться ко сну. Хантер устроился на своем месте, стараясь не смотреть на сидящую рядом Линетт. Предыдущие ночи Линетт спала от него в нескольких метрах. Он не видел ее вечерний ритуал. Теперь все происходило у него перед глазами, и он нашел это очень неудачным, можно протянуть руку и коснуться блестящих волос, которые мягкой волной накрыли плечи и спину, когда она вытащила из них заколки. Было отчетливо видно, какие они густые. Даже в мыслях Хантер уже никогда не представлял их так ясно, помнил лишь мягкость в пальцах, как они, точно шелк, касались его кожи. Как часто хотелось просто зарыться в этих волосах лицом.

Линетт достала из своего чемодана гребенку и начала расчесывать волосы. Она всегда делает это в течение нескольких минут, пока волосы не станут гладкими и расческа не будет свободно проходить сквозь них. Хантер закрыл глаза и прислонился спиной к камню. Лучше не смотреть. Он страдал от того, что каждую ночь приходилось вновь и вновь испытывать эти муки. Хотя бессознательно каждый вечер он нетерпеливо ждал момента, когда Линетт распустит волосы и начнет расчесывать их. Нервы были напряжены ожиданием, а внутри постепенно закипало горячее и тоскливое чувство. Если бы случайно она решила изменить ежевечерний ритуал, он бы расстроился, даже разозлился.

Когда он не смотрел на нее, звук расчесываемых волос все равно действовал на его напряженные нервы. Он не знал, догадывается ли Линетт, какое воздействие оказывает на него и делает ли она это специально. Неужели дразнит его, пытаясь доказать, что может вызывать в нем те же неукротимые желания, как когда-то?

Хантер открыл глаза и мгновение молча смотрел. Линетт выглядела абсолютно спокойной, безразличной. Очевидно, что она не имела понятия о том, какие ощущения пробуждала в нем. Сама она не испытывала ничего похожего, так как давно потеряла к нему какие-либо чувства. Нет сомнения, женщина ненавидит за то, что он отвернулся от нее, лишив возможности объяснить, почему она вышла за Бентона. Более того, презирает его! Хантер оставил ее беременной, а сам, будто безответственный мальчишка, убежал на войну, ни разу не задумавшись, что может случиться с любимой девушкой.

Осознание вины снова растревожило сердце Хантера. Это часто случалось с тех пор, как Линетт открыла правду о своем замужестве. Когда вспоминался рассказ о том, что Конвей сделал с ребенком, становилось еще хуже. В глубине души Хантер понимал, что он в ответе за то, что Линетт потеряла дочь. Если бы он остался и подумал об их будущем, Линетт не пришлось бы выходить замуж за Конвея, и малышка была бы с ними.

В сотый раз уже Хантер проверил револьвер и лежащее у камня ружье, отвлекаясь таким образом от навязчивых мыслей. Это не помогло. В душе бурлили чувства и было невероятно трудно сохранить верность своей клятве, держаться от этой женщины подальше и спасти свое сердце от еще одного удара.

Хотя он делал вид, что очень устал и спешит поскорее устроиться, сон все никак не шел.

Хантер вздохнул и закрыл глаза, приходилось ворочаться, чтобы найти более удобное положение. Было слышно, как Линетт закончила приготовления, отложила в сторону расческу и начала снимать туфли. Хантер не смог удержаться от соблазна посмотреть на нее и слегка приподнял веки.

Линетт сняла один туфель и отставила его в сторону, затем другой. Движения каждый раз обнажали голую ногу выше носка. Совсем немного, но все равно вид ее ног взволновал Хантера. Линетт взглянула на своего спутника, собираясь что-то сказать, но, увидев, что у того уже закрыты глаза, промолчала. Она не могла понять выражение его лица. Хантер казался таким чужим, таким далеким. Подчеркнутая холодность, с которой он говорил, больно задевала Линетт. Она не надеялась, что когда-либо возобно-вятся те старые отношения: такое случается только раз в жизни, но, когда Хантер согласился принять участие в совместных поисках их дочери, полагала, что он немного смягчился по отношению к ней. Она думала, что они смогут спокойно общаться, что между ними установится что-то вроде дружеского сотрудничества. Тем более, что было о чем поговорить. Дело касалось их дочери. Нужно решить, как быстрее найти ее. Линетт хотела порассуждать о том, какая девочка сейчас. Подобные мысли занимали женщину постоянно. Ни о чем другом она не могла и думать.

Но Хантер, очевидно, не заинтересован даже в дружеских отношениях. Без необходимости он почти не разговаривал с ней. Хотя невозможно и мечтать о лучшем помощнике, когда дело касалось силы и безопасности. Но чаще всего у Линетт было чувство, будто рядом никого нет и не с кем поделиться своими переживаниями. Она подумала, что путешествовать вместе с Хантером и… не вспоминать о днях их любви она просто не может. Все еще это самый красивый мужчина из всех, кого ей приходилось знать. Теперь, когда тело его физически окрепло, он возмужал, а черты лица говорили о том, что ему многое пришлось повидать в жизни, Хантер выглядел еще красивее. Она вдруг поняла, что любуется большими, загорелыми, мускулистыми руками, вспоминает, как они ласкали, поэтому не могла удержаться и невольно следила взглядом за ним. Вот как легко он скачет верхом, как крепки его бедра, как легко он управляет лошадью! Все это не ускользало от внимательного взгляда Линетт. И пламя, которое умерло в ней много лет назад, вдруг вспыхнуло вновь, заполняя ее всю жаркой страстью.

Поймав себя на подобных мыслях, она возмутилась, но все-таки не смогла отвлечься, и вновь думала о Хантере. «Вот он, — горько говорила она себе, — очевидно, не знаком с такими проблемами. Хантеру с легкостью удается не обращать на меня никакого внимания». Наконец Линетт отвернулась. Вскоре она уже спала, свернувшись калачиком под одеялом.

Хантер некоторое время внимательно следил за ней. Бледное лицо освещалось лунным светом. На щеки падали тени от густых пушистых ресниц. Губы слегка приоткрылись, и было видно, как поблескивали белые зубы. Он ясно представил, как эти зубки тихонько покусывают его губу, сживают мочку уха. Внутри возникло тянущее, дрожащее ощущение. Находиться так близко было мучительно. Нестерпимо захотелось протянуть руку и дотронуться до нее, разбудить ее поцелуями. Почему не удается быть совершенно безразличным? Почему тело не может быть таким же сдержанным, как разум?

Хантер заставил себя отвернуться и закрыть глаза. Но заснуть удалось не скоро, хотя усталость брала свое.

Ночью ничего не произошло. Хантер несколько раз просыпался от шороха и садился, хватаясь за ружье, постоянно ожидая, что вот-вот что-то случится. В конце концов он решил, что это копошится какой-то зверек, или шелестит среди деревьев ветер. Утром они поднялись на рассвете, как привыкли за время путешествия, и после короткого холодного завтрака отправились в путь.

Хантер был особенно осторожен, внимательно осматривал дорогу и исследовал местность, по которой они проезжали. Из головы никак не выходило ночное происшествие. В пути им повстречалась пара случайных прохожих. Хантер начал уже было думать, что ночное нападение было делом рук обычных грабителей, которые иногда попадались на дорогах. Они свернули за поворот и там, среди кустарника и деревьев, прямо перед ними Хантер увидел краткую вспышку, будто бы солнце осветило что-то металлическое, походившее на ружье.

Глава 13

Впереди, на их пути, стояла небольшая рощица, а за ней лежала совершенно открытая местность. На холме они были бы прекрасно видны со всех сторон. Как только они въехали в рощу, Хантер схватил повод коня Линетт и резко остановил его.

Линетт удивленно взглянула на-него.

— Хантер! Что ты?.. — воскликнула она от неожиданности.

Хантер уже почти соскочил со своей лошади, сделав предупреждающий знак рукой, чтобы она замолчала.

Линетт, встревожившись, тоже спрыгнула с лошади.

— Жди с лошадьми под этим деревом. Не выходи на дорогу, — распорядился он.

— Ладно, не буду, — Линетт тоже говорила тихим голосом, как и он. — Но в чем дело?

Хантер отвязал от седла ружье и протянул ей.

— Нет времени объяснять. Но я заметил кое-что на холме. Просто доверься мне. Я получше проверю дорогу. А ты будь готова использовать вот это, если кто-нибудь подойдет.

— Хорошо. — Линетт не колебалась, доверять ли ему свою жизнь. — Оно заряжено?

— Да. Разумеется.

Хантер быстро улыбнулся, приятно удивленный ее сообразительностью. За последние годы Линетт превратилась в светскую леди и в то же время сохранила сердце бесстрашной девчонки.

Он достал свой револьвер и мгновенно исчез за деревьями. Линетт положила руку вдоль ствола ружья и огляделась. Она не имела понятия, что обнаружил Хантер, но была уверена, что он действовал так не без причины. Сейчас она не собиралась его подводить. Она будет достойной помощницей, а не обузой.

Пока Линетт ждала, Хантер, пробравшись между деревьями, обогнул холм. Двигаясь почти бесшумно, он начал медленно взбираться на возвышенность. Долгое время поиски были безуспешными, но потом, наконец, он услышал мягкий хруст и всхрап лошади.

Хантер обернулся, прячась за деревьями, но листва была такой густой, что невозможно было увидеть ни человека, ни лошади. Он медленно пробирался сквозь кусты, стараясь ступать осторожно, и через несколько минут вышел к маленькой полянке.

К дереву была привязана лошадь, которая мирно ощипывала листочки небольшого кустика. Недалеко от нее, прислонившись к камню и положив на него ружье, сидел незнакомый мужчина. Хантер вскочил за куст, оценивая ситуацию. Мужчина оказался высоким, крепкого телосложения, и хотя носил ободранную, загрязненную одежду, ружье, лежащее рядом, было прекрасного качества. Он сидел спиной к Хантеру и смотрел вдаль на дорогу. Поза его тела говорила, что он долго и терпеливо ждет. Рядом находилось седло. Он, очевидно, устав от ожидания, немного прилег на него.

Хантер вышел из укрытия и ткнул дулом револьвера мужчине в спину.

— Встать! Руки вверх.

Голос его был холодный и спокойный, убедительнее любого выстрела. Человек, почувствовав настрой Хантера, немедленно поднялся и отступил в сторону от ружья. Движения его были медленны, он поднял руки вверх с большой предосторожностью.

— Повернись! — резко скомандовал Хантер, сам же оставался на месте, не двигаясь.

Мужчина повернулся. Лицо его было удлинненным и слишком узким, как мордочка у ласки, а глаза — впалые и ледяные, как смерть. Хантер холодно посмотрел на него.

— Ты меня ждешь? — довольно спокойно спросил он.

Человек не отвечал.

— Подойди сюда.

Хантер указал револьвером куда, и мужчина отошел вправо. Когда он удалился на достаточное расстояние от своего оружия, Хантер быстро метнулся к ружью, не отрывая глаз от человека. Схватив ружье, он подошел ближе к своему пленнику.

— Иди к лошади, отвяжи ее.

Человек выполнил все, как велел Хантер. Потом, опять по приказанию Хантера, он надел на лошадь седло и запряг. Они были готовы к передвижению.

Хантер взял поводья лошади и кивнул пленнику, чтобы тот шел впереди. Они медленно спустились с холма. Хантер все время не опускал наведенного на человека револьвера, постоянно был наготове.

Линетт услышала их приближение задолго до того, как мужчины показались из-за деревьев. Она вскинула ружье, заранее прицелившись в подходивших гостей. Из-за зелени появился незнакомец, и, когда увидел наведенный на него ствол, неожиданно споткнулся, грязно выругавшись.

— Хорошая девочка, — одобряюще сказал Хантер, появляясь за спиной пленника. — Я обнаружил его, поэтому можешь расслабиться.

— Я не девочка, Хантер, а взрослая женщина, — возразила Линетт, но в глазах ее плясали смешинки. — Я очень рада тебя видеть, а то уже начала беспокоиться.

— Извини. Это заняло какое-то время. Он повернулся к мужчине.

— Стань вон к тому дереву, руки подними вверх, чтобы я мог их видеть. — Не глядя на Линетт, Хантер обратился к ней: — Лин, принеси веревку.

Мужчина посмотрел на Хантера через плечо, его глаза расширились от ужаса. Вначале Хантер не понял, чем вызван этот внезапный страх в глазах незнакомца. Но потом до него дошло. Тот решил, что его собираются повесить. На лице Хантера мелькнула ухмылка. Он взял из рук Линетт веревку, а ей протянул ружье.

— Вот. Возьми его на мушку и внимательно следи.

Хантер подошел к человеку с одной стороны и кивнул своей соучастнице, чтобы та встала с другой. Линетт подняла ружье на уровень лица мужчины. Холодный металл дула коснулся его щеки.

— Руки за спину, — приказал Хантер, и незнакомец повиновался. Хантер быстро и крепко связал ему руки, обрезав конец веревки ножом, который вытащил из-за пояса, затем обошел пленника и встал перед ним.

— Как твое имя? — спросил он. Незнакомец молчал, тупо уставившись в лицо Хантеру.

— Кто послал тебя убить нас? — продолжал безрезультатно спрашивать Хантер. Мужчина пожал плечами.

— Я ничего не знаю.

На некоторое время опять установилась тишина, только дыхание пленника было громким.

— В общем-то, думаю, ты не врешь, — заметил Хантер. — Но вот то, что я спросил, ты, очевидно, знаешь. Не так ли?

— Я ничего не знаю.

Хантер недовольно кивнул толовой.

— А вот это очень плохо!

Он начал неспеша делать из веревки петлю. Лицо мужчины побледнело и вытянулось еще больше.

— Тогда клянусь, ты для нас бесполезен. Несколько последних лет я провел в Техасе. Там народ расправляется с преступниками на месте. Украл лошадь — тебя вздернули. А я бы сказал, что подкарауливать людей с целью убить их — это преступление страшнее, чем украсть лошадь. Ты согласна, Линетт?

Незнакомец перевел взгляд на Линетт, очевидно надеясь, что женщина проявит больше милосердия к его судьбе. Но Линетт, которая минуту назад сама с ужасом смотрела на Хантера, приняла безразличный вид.

— Да, согласна. Очень непристойный поступок, — холодно бросила она в ответ.

— Вот так. — Хантер забросил другой конец веревки на сук старого высокого дерева.

— Лин, почему бы тебе не привести сюда лошадь этого парня?

Линетт бросила на Хантера неуверенный взгляд, но направилась к месту, где была привязана лошадь их пленника, и подвела ее к Хантеру.

— Мистер! — закричал в панике мужчина. — Я ничего вам не сделал! Вы не можете просто так меня убить!

— Нет, конечно. Ты еще ничего не успел нам сделать, — медленно разговаривал с ним Хантер, укрепляя на спине лошади седло. — Но то, что ты собирался сделать и, несомненно, попытаешься сделать в другой раз, если мы отпустим тебя, требует суровой кары. Ты же сам, наверное, соображаешь, если мы отпустим тебя, то весь оставшийся путь нам придется постоянно бояться выстрела в спину. И всю дорогу быть настороже.

— Нет! Честное слово! Я клянусь! Больше не пойду за вами. С меня достаточно, — говорил он отрывисто.

— Ну что ты? Ты же не можешь, в самом деле, ожидать, что я тебе поверю. Человеку, который не хочет отвечать на вопросы и даже не называет своего имени. И потом, если бы ты мог принести нам какую-нибудь пользу, то был бы смысл оставлять тебя в живых. Знаешь, если бы у тебя не была такая плохая память.

Пленник умоляюще смотрел на него, но продолжал упорствовать.

— Но я ничего не знаю, — твердил он. Хантер повернулся и с видом знатока подергал веревку, проверяя прочность.

— Отлично. Влезай на лошадь.

— Нет! Вы не можете меня заставить. Я не сделаю этого, — выкрикивал незнакомец.

Хантер направил на него револьвер и взвел курок.

— Так пойдет? Давай, подумай, с чего нам лучше начать? С твоих рук или ног? Прострелянный локоть — это очень больно. Хотя нет, думаю, пуля в колене более неприятная вещь. Но я и сам еще не решил: начать ли мне с наименее болезненных частей тела и постепенно делать тебе все больнее и больнее, или сразу приступить к быстрому и самому страшному.

Мужчина выглядел так, будто вот-вот упадет в обморок. На какое-то мгновение у него отнялась речь. Хантер стоял и направлял револьвер то на локоть, то чуть пониже, в живот. На лбу пленника выступили крупные капли пота, и он, дернувшись, двинулся к своей лошади.

— Я не смогу залезть без помощи рук. Вы связали их, — сказал он хрипло, показывая на руки за спиной.

— А знаешь, ты прав.

Хантер комично скорчил задумчивую гримасу. Вдруг его лицо осветилось догадкой. Он махнул рукой и некоторое время стоял неподвижно, обдумывая новую идею.

— Клянусь, нам придется вздернуть тебя стоя, прямо с земли.

Взяв петлю, он приблизился вплотную к пленнику и накинул ее ему на шею, потом потуже затянул, отвел лошадь чуть подальше и начал привязывать другой конец веревки к седлу.

Наблюдая за всем этим Линетт подумала, что вот-вот потеряет сознание, хотя была почти уверена, что Хантер блефует и не сможет так хладнокровно убить человека, даже если тот сам намеревался убить их. Но ведь теперь перед ней стоял не прежний Хантер, которого она знала несколько лет назад. Неужели тюрьма и жизнь в Техасе так изменили его? Линетт очень не хотелось, чтобы ее подозрения подтвердились. Как завороженная, она молча стояла, ожидая продолжения.

Хантер бросил на мужчину последний бесстрастный взгляд и отвернулся, поднимая руку, чтобы хлестнуть лбшадь, пуская ее в галоп. Комок застрял в горле Линетт, и она вынуждена была не смотреть, чтобы не закричать. Человек, увидевший реакцию Линетт, вдруг упал на колени.

— Подождите! — задыхаясь, прохрипел он. — Подождите! Я скажу. Скажу… — Хантер обернулся к нему.

— Что?

— Что вы хотите знать? Я все расскажу.

— Я рад услышать от тебя это. — Хантер подошел к нему. — Давай начнем с твоего имени.

— Паулинг. Джексон Паулинг. — Хантер остановился перед Паулингом, глядя в глаза.

— Хорошо. Итак, почему ты караулил нас?

— Наилучший вариант — ждать в засаде. — Паулинг пожал плечами. — Чтобы застать врасплох.

Он переводил испуганный взгляд с Хантера на Линетт и обратно. Наконец он произнес:

— Мне нужно было убить мужчину. А женщину отвезти обратно в город.

— Отвезти ее куда? Кому? — Хантер почти точно мог дать ответ, который последует.

— К богатому старому кулю в Пайн-Крик. Я не знаю его имени, мне не говорили, это не мое дальше дело.

— Догадываюсь, — Хантер помолчал, потом произнес:

— Ты работал один? У тебя случайно нет помощника?

— Нет. Я всегда работаю один.

Хантер кивнул и обернулся к Линетт, та бросила на него растерянный взгляд.

— Извини, Хантер. Я никогда не предполагала, что он пойдет на это. Может будет лучше, если я поеду дальше одна. Он не убьет меня. Мне можно не бояться. А вот ты подвергаешь свою жизнь опасности. За тобой охотятся с целью убить.

— Не глупи. В любую минуту он может передумать. Кроме того, ты не знаешь, что Бентон собирается сделать с тобой, когда вернешься. Возможно, он хочет доставить себе удовольствие прикончить тебя собственными руками. Только поэтому он не отдает тебя на расправу наемникам. Мы не знаем всего в точности.

— Нет, я уверена, что это не так. Бентон просто хочет, чтобы я снова оказалась в его власти.

— А ты этого тоже хочешь? — сухо спросил Хантер. — Быть запертой в доме Конвея. Не знать, где находится твоя дочь?

— Конечно, нет. Как ты можешь так говорить, — возмущенно произнесла Линетт.

— Тогда я бы советовал тебе держаться поближе ко мне. — Он кивнул в сторону Паулинга. — Если, конечно, ты не думаешь, что сможешь самавздернуть второго, кого вскоре пошлет следом Конвей.

Линетт неохотно кивнула.

— Ты, безусловно, прав. Разумно звучит. Просто… О-о, я не переживу, если тебя убьют за то, что ты помогаешь мне.

Хантер улыбнулся, протянул руку и нежно взял ее за подбородок.

— Если тебе от этого будет легче, то знай, я вовсе не собираюсь быть убитым. — Он развел руками. — Ну, вперед. Нам нужно быстро ехать. Мы и так потеряли слишком много времени здесь, улаживая эти обстоятельства.

Он повернулся и зашагал к пленному Паулингу, развязал ему руки и вновь связал их уже спереди. Затем, взвалив Паулинга на седло лошади, крепко прикрутил их к седлу. Кивнув Линетт, чтобы та взяла за поводья коней, нагруженных багажом, а сам повел лошадь Паулинга.

— Что мы собираемся с ним делать? — не выдержала Линетт, когда они выехали на дорогу.

— Оставим его в ближайшем населенном пункте. Думаю, что шериф очень даже захочет поболтать с нашим другом. Подозреваю, он не в первый раз нарушает закон.

Никто из них не обернулся, не посмотрел на дорогу позади себя. Никто не заметил, как какой-то человек быстро свернул с дороги и спрятался за деревьями. Этот незнакомец, приземистый, толстый, со шрамом, пересекавшим одно веко, стоял и смотрел им вслед, пока все не исчезли из вида. Потом он вскочил на лошадь и, время от времени останавливаясь, последовал за ними.

* * *

Хантер и Линетт приехали в город и сдали своего пленника шерифу. Около часа ушло на объяснение, что произошло.

Освободившись, они вышли из конторы уже только к полудню. Хантер, пытаясь наверстать упущенное время, гнал лошадь быстрее, чем обычно, и стал еще менее разговорчив, чем до этого. Выражение его лица было хмурым, даже сердитым. Линетт начала подозревать, что он вынашивает мысль — что Линетт грозит опасность. Значит, она не должна продолжать путешествие, ей нужно вернуться. Линетт решила, что не даст повода заявить, что ему удобнее ехать без нее. У него не будет веских причин настаивать на ее немедленном отъезде. Она скакала, не отставая ни на шаг, и ни слова не возразила, когда он продолжал путь и после заката солнца, хотя уже смеркалось.

Наконец Хантер остановился. Она соскочила с Рубио и сделала для него все необходимое, а потом принялась помогать Хантеру устраивать постели. Время от времени она чувствовала на себе испытующий взгляд, когда собирала сухие ветки для костра и набирала воды из ручья. Женщина не оборачивалась и не пыталась смотреть на него. Не желая показывать ни малейшего вида, что она заметила перемену в его поведении, Линетт начала готовить ужин. Она боялась, что начнется разговор о неразумности ее присутствия здесь, а ей не хотелось.

Естественно, она могла и, наверное, продолжала бы путешествие и одна, если бы Хантер отказался сопровождать. Для нее нет другого пути, когда дело касается ее ребенка, но была ненавистна мысль ехать дальше одной. Возможно, Хантер и не самая удачная компания, но с ним она чувствовала себя спокойно, в безопасности. Он был сильным, и Линетт ни разу не видела, чтобы он когда-нибудь чего-нибудь испугался. Более того, она доверяла ему так, как никому на свете. Хантер — заинтересованное лицо в этом деле. Речь шла об их общем ребенке. Он, как и она, будет искать Джулию до самого конца. В этом она не сомневалась.

Линетт сидела на корточках у костра и молола зерна для кофе. Тогда только Хантер заговорил. Его слова несколько удивили:

— Ты думала, что я действительно повешу этого типа, верно?

Линетт удивленно подняла голову и внимательно посмотрела на него. Он стоял как раз возле огня. Его фигура освещалась зыбким оранжевым пламенем. Она автоматически начала было возражать, но потом запуталась.

— Я не была уверена, — честно призналась она. — Вначале я думала, что ты блефуешь, но потом, когда дело так далеко зашло… Не знаю, каким ты стал, изменился ли за все эти годы. Ты сейчас намного жестче, чем был раньше. Ты стал другим.

Хантер поднял упавшую с дерева ветку и начал методично снимать кору, не отрывая глаз от своего занятия. Линетт не предполагала, что ему интересно узнать, что она думает о нем. Она не решалась продолжать дальше. Было забавно сейчас убедиться, что своим сомнением она причинила боль.

— Извини, что я сомневалась, — негромко произнесла она. — Что не была до конца уверена. Мне следовало бы знать тебя лучше.

— А почему ты решила, что я не сделал бы этого? — резко спросил Хантер. — Только перед самым решающим моментом я сказал правду. Откуда тебе знать, повесил бы я его, если бы он продолжал упорствовать, молчал бы?

Линетт наморщила лоб.

Хантер криво усмехнулся.

— Полагал, что ты скажешь: «Потому что я знаю тебя, Хантер. Ты не можешь сделать такое».

— Но я не знаю тебя. Какой ты сейчас? — дипломатично рассуждала Линетт. — Так же, как ты не можешь поручиться за меня. Люди сильно меняются за десять лет.

— Думаю, что главное в тебе не изменилось, — невозмутимо возразил он.

У Хантера был вид, будто он хотел что-то добавить, но потом передумал, плотно сжал губы и отвернулся. Выбросив в огонь ветку, он немного отошел от костра.

— Я бы не повесил его. Я видел один раз, как это проделали с парнем в Техасе. Безусловно, он был виновен, но это не то зрелище, которое мне хотелось бы видеть снова.

Линетт мягко улыбнулась.

— Я рада.

Хантер подошел ближе и присел рядом. Языки пламени освещали его лицо, делая таинственным и незнакомым.

— Все, что я сделал плохого, это не со зла, Линетт. Я никогда намеренно не хотел причинить тебе боль. Все так обернулось у нас, потому что я был молод, беззаботен и глуп. Не думал. И я… прошу меня простить. — Он говорил медленно, едва заметно кивая головой.

— Простить? За что?

— За то, что я причинил тебе.

Хантер выглядел подавленным и отводил взгляд, избегая встречаться глазами с Линетт.

— Я не предполагал. Я так сильно хотел тебя и был так самоуверен, надеясь, что все будет так, как задумал я. Мне и в голову не приходило, что могут быть последствия. Никаких мыслей о том, что ты можешь заберем менеть, что на войне меня могут убить или взять в плен. Черт побери! Я действительно ни о чем таком не думал. Просто желал тебя. И я взял то, что хотел, без всякого сомнения. Ни о будущем, ни о твоем благополучии я не задумывался. Я был таким беспечным в молодости, за что и поплатился.

Линетт ошарашенно смотрела на Хантера. Его слова были такими неожиданными. Он говорил совсем не то, что она собиралась услышать. Линетт совершенно растерялась и не знала, что отвечать. Хантер никогда не казался человеком, который сожалеет о случившемся или размышляет над своими поступками. Он всегда действовал инстинктивно, не задумываясь, бросаясь во все, как в омут с головой. Это всегда создавало бог весть какие проблемы. Но Линетт не могла отрицать, что в этом была его привлекательность. Именно эти качества и его бесшабашность притягивали ее к нему. Подобные достоинства особенно ценятся юными женскими сердцами.

Когда Хантер что-либо выбирал, то делал это раз и навсегда, не колеблясь ни минуты.

— В любом случае, — продолжал Хантер, помолчав немного, но Линетт ничего не добавляла. — Знаю, что был не прав. Все эти годы Я винил тебя за то, что ты так быстро стала женой Бентона. Но теперь понимаю, что виновен в этом сам. Ты была невинна и именно я взял твою невинность. Я — причина всех твоих бед.

— Хантер… нет… Ты слишком жесток к себе. — Линетт тронула искренность и боль в голосе. — Я сама хотела, чтобы ты взял меня. — Ее голос упал почти до шепота: — Ты ведь знаешь это.

— Да, но я ни о чем не подумал! — горячо воскликнул Хантер. — Не защитил тебя и даже не предусмотрел меры предосторожности. Я часто говорил, что люблю тебя, и в то же время думал только о себе, о своих желаниях. Я бы застрелил любого мужчину, кто бы так поступил с моей сестрой!

Линетт положила ладонь на руку Хантера, не беспокоясь ни о чем, только желая унять его боль, смягчить переживания.

— Нет, пожалуйста, не обвиняй себя. Что хорошего это принесет нам двоим? Что было, то было. Жизнь так устроена, что ничего нельзя изменить. Мы были молоды и глупы, — она помолчала, затем продолжала: — Я… я сама хотела, чтобы это произошло, собираясь ухватиться за единственный шанс быть с тобой. Когда я решилась на это, я отчасти надеялась, что таким образом смогу удержать тебя, считая, что если отдамся тебе, ты никуда не уйдешь. Так хотелось уберечь тебя от войны, заставить остаться со мной! Это не очень благородный мотив, не так ли?

Хантер с минуту изучал лицо Линетт. Там где ее ладонь касалась руки, кожа, казалось, горела.

— Может, эгоистичный поступок, но вполне понятный. Так могла себя вести только очень любящая женщина. Смелая женщина!

Линетт взглянула на него. При лунном свете его глаза стали черными, что-то в них вызвало трепет во всем теле. В них появилось что-то, напомнившее Линетт их первые встречи.

— Импульсивная женщина, скорее, — сказала она тихо, — несмелая. Но я очень сильно любила. Это правда.

— И я, — тихо произнес Хантер. Его ладонь легла поверх руки Линетт. — Линетт…

Он поднес ее руку к своему лицу и нежно коснулся губами ладони. От прикосновения его губ к своей коже Линетт вздрогнула, внезапно почувствовав жаркую слабость, головокружение и страх.

— Да? — выдохнула она.

— Рядом с тобой так трудно думать, — пробормотал он, медленно целуя ладонь, вдыхая ее аромат, ощущая сладковатый привкус кожи.

Линетт закрыла глаза, едва сдерживая стон. Хантер был прав: очень трудно думать. Невозможно сосредоточиться на чем-либо, кроме того, чтобы чувствовать его прикосновения. Хотелось отдаться этому наваждению, раствориться в простом чувственном наслаждении. И в то же время мозг напрягся, заставляя остановиться, подумать, осознать, что может произойти.

— Хантер.

— Ммм-м?

Он приподнял рукав рубашки, поцеловал тонкую кожу запястья. Линетт дрожала, а он все продолжал целовать ее руку выше и выше.

— А-а, может быть… может быть, мы не должны?

— Может быть.

Было очевидно, он не слышит этих слов, по крайней мере, не понимает их смысла. Руки его обвили ее плечи, прижимая к своей груди. Она оказалась с ним лицом к лицу, а спина упиралась в острые, точно ножи, колени Хантера. Она прильнула к нему без единого слова протеста. Линетт чуть развернулась, ноги были зажаты, Хантер обхватил все ее тело.

Дотронувшись до волос, Хантер вспомнил их шелковистость и сладковатый аромат, на какое-то мгновение забывшись. Все бывшие благие намерения моментально улетучились, как только он почувствовал, услышал, вспомнил ее. Он прижимался губами к виску… к глазам… к щеке Линетт. Его губы жадно все исследовали.

Внезапно он крепко и жестко обвил руками ее талию, прижал к себе, впиваясь в губы.

Многолетний сдерживаемый любовный голод вырвался наружу, вспыхнув пламенем таким ярким и неудержимым, как вспыхивают сухие ветки от зажженной спички. Линетт обняла его за шею и прильнула, желая слиться с ним воедино. От ее движений из груди Хантера вырвался хриплый стон, а рука властно опустилась на ее бедро и прижала к горящему центру его страсти. Пальцы впились в ее кожу. На своей щеке Линетт чувствовала горячее дыхание, во рту ощущала движения жадного языка. Мужчина не рассуждал, всего его заполнило одно-единственное желание.

Рука Хантера поднималась вверх, пока не наткнулась на выпуклость груди под тканью рубашки. От прикосновения к этим холмикам Линнет застонала. Невыразимое наслаждение разлилось по животу. Хантер почувствовал, как под его пальцами затвердели соски, и это еще больше возбуждало. Хотелось коснуться обнаженной кожи, убрать преграды, ненужную одежду. Он желал увидеть ее раздетой. С угрожающей, сводящей с ума страстью ему невыносимо хотелось войти в нее, оказаться в ней.

Тяжело дыша, он оторвал губы от ее рта, глядя на свои застывшие на груди руки, которые показались темно-коричневыми на белоснежной рубашке и такими большими и грубыми по сравнению с нежными округлостями грудей. Контраст был поразительный. Он, не отрываясь, смотрел на свою руку, ласкающую сосок Линнет, увеличивающийся и твердеющий под блузкой прямо на глазах. Ему хотелось неотрывно смотреть на нее и наблюдать, как изгибается под его пальцами женское тело, жадно ждущее прикосновений и трепещущее от наслаждения. И в то же время больше невозможно было сдерживать себя и ждать. Нужно сорвать одежды и глубоко войти в нее. Тогда Хантер увидит ее расширившиеся глаза, когда будет двигаться в ней, когда будет слышать тихие стоны сладострастия, чувствовать, как двигаются под ним ее бедра.

Мужчина застонал и начал поспешно расстегивать пуговицы тонкой рубашки, пальцы дрожали и не слушались. Расстегнув несколько первых пуговиц, он был поражен белизной шеи и груди. Это заставило оторваться от зовущих губ и осыпать поцелуями шею и мягкие бугорки грудей. Он широко распахнул рубашку, и жадному взору предстало тугое белоснежное тело.

Грудь ее заметно увеличилась с тех пор, как они в первый раз познали любовь. Центр каждой груди был ярко-розовым, а соски немного вытянутые и твердые. Хантер коснулся соска подушечкой большого пальца, и Линетт, запрокинув голову, застонала. Он посмотрел на нее. Глаза ее были закрыты, кожа блестела, губы слегка приоткрыты и еще влажны от поцелуев. Эта женщина, созданная для наслаждения, страстно желала и ждала его ласк. От осознания этого его охватила еще более горячая, еще более сильная волна страсти.

Он наклонился и погладил языком сосок. Она изогнулась от прикосновения, поймав зубами его губу. Хантер улыбнулся и проделал это еще раз, но потом не смог вынести этой пытки и сам, взяв сосок в губы, стал нежно ласкать его языком и посасывать. Пальцы Линетт впились в его плечи, и она непроизвольно вскрикнула.

Много лет не зная подобных плотских удовольствий она сама думала, что внутри нее все умерло, превратив в бесчувственную, сухую женщину. Пока не вернулся Хантер… пока он не поцеловал ее в конюшне Бентона и не зажег пламя любви.

С тех пор ее тело постоянно ожидало его, дрожа от нетерпения и желания вновь испытать сладостные ощущения, которые сейчас обрушились мощным потоком, разлились по каждой клеточке тела и зажгли изнутри. Страсть бушевала где-то внизу живота, горячая и плавящаяся, неуправляемая, влажно пульсирующая между ног. До боли хотелось почувствовать, как Хантер заполняет ее, и бедра непроизвольно подались навстречу к нему, молча моля о том, чего ей так хотелось.

Ощущение его губ на груди было просто восхитительно, полно и в то же время будоражило в ней что-то большее, пока она сама не могла понять, чего же она ждет.

Но, казалось, Хантер понимал это. Он снял с Линетт рубашку. Ночной воздух ласково коснулся разгоряченной кожи. Сосок, влажный от поцелуев Хантера, напрягся еще больше от прикосновения свежего прохладного ветерка. Хантер застонал от вида женского обнаженного тела, желая прикоснуться губами ко второму соску, еще не тронутому им. Он поцеловал другой сосок, взял в губы, а в это время его рука подняла юбку Линетт и медленно заскользила по стройным обнаженным ногам вверх, пока не коснулась горячей, влажной точки.

Линетт простонала и приподняла бедра, задев ими слегка напряженный член. От этого движения. Хантера пронзило острое, горячее удовольствие. Подумав, что может прямо сейчас кончить, что не сможет больше ждать ни минуты, он быстро повалил Линнет на землю и оказался на ней сверху.

Глава 14

У Линетт вырвался слабый крик, она крепко обняла его за спину. Хотелось прикоснуться к его обнаженной груди, но мешала рубашка, а у нее слишком кружилась голова, чтобы справиться с такой замысловатой вещью, как пуговицы. Только пальцы отыскали пуговицу и попытались расстегнуть, она вновь забылась от ласк Хантера и так и не смогла справиться с его одеждой. Когда же пальцы Хантера принялись ласкать ее горячую плоть, она потеряла чувство реальности; ногти впились в его кожу, а тело слабо вздрагивало, пока он гладил и целовал. Если бы она была способна думать, она смутилась бы обилием влаги между ног, промочившим немного даже юбку. Но в тот момент, не понимая ничего, кроме одного, она не хотела, чтобы эта ткань разделяла их тела. Это мешало ей.

Будто бы отвечая на ее молчаливое желание, Хантер протянул руку и, развязав пояс, стянул с нее юбку. Движения его были поспешны и неуклюжи, и когда он срывал с нее оставшуюся одежду, послышался звук рвущейся ткани. Но Линнет даже не заметила. Ей казалось, будто она на костре, и ничто не может успокоить, кроме прикосновений Хантера. Когда его пальцы ласкали влажную горячую плоть, пламя, казалось, вот-вот спалит ее, превратит в пепел.

Он снова и снова произносил ее имя, бормотал неразборчивые слова любви, покрывая жадными поцелуями грудь, живот, шею желанной женщины. Губы его скользили ниже, по плоскому животу, вдруг палец его оказался внутри нее, возбуждая и сводя с ума. Она изогнулась, пятками упершись в землю.

— Пожалуйста, о-о… Хантер, пожалуйста.

— О Боже!

Хантер больше не мог выносить это, рванул ширинку и спустил брюки, доставая твердое древко своего мужского достоинства.

Линнет без слов приняла его. Он подался вперед, направляя член к ее жаркому, ждущему входу. Но Линетт бессознательно качнула бедрами навстречу, принимая его еще глубже, и это движение лишило Хантера всех мыслей об осторожности и нежности. Он со стоном глубоко и сильно вошел в нее. Линнет с жадностью приняла его, наслаждаясь ощущением полноты и разливающегося по телу удовольствия. Это было именно то, чего она так ждала, и болезненная внутренняя пустота была наконец заполнена.

Мужчина начал выходить из нее, и она со стоном вцепилась пальцами в его спину, пытаясь удержать, но затем он снова глубоко вошел в нее, и ощущения были еще более неповторимые. Он начал двигаться медленно, но чувство крепко сжавшей его горячей плоти было таким волнующим, что он не смог сдержать более быстрых фрикций и, наконец, с хриплым стоном кончил, изливая в нее семя.

Хантер расслабился и замер, не вынимая напряженного члена. Линетт, повернув голову, прижалась губами к его руке… Было удивительно хорошо и приятно. Но все же где-то внутри нее еще не угасал непонятный жар. Бессознательно немного покачивая бедрами, не зная, как можно ощущать это странное ожидание чего-то, когда ей так замечательно, и она так любит этого человека.

И снова оказалось, что Хантер знает ее лучше, чем она сама. Он оперся на локоть, а другую руку опустил, найдя чувствительный, нежный бутон плоти. Линетт затаила дыхание, вопросительно глядя на него.

— Извини, родная, — тихо произнес он, лицо его было напряженным и внимательным. — Я не смог помедленнее, слишком сильно хотел тебя. Я не удержался.

— Все прекра… о-о!

Глаза ее распахнулись, когда палец Хантера коснулся маленькой точки. Пронзило такое чувство удовольствия, что Линетт потеряла дар речи. Пока он продолжал ласкать этот маленький чувствительный бутон, женщина могла только стонать и извиваться. Острые, горячие стрелы наслаждения пронизывали все тело. Глаза закрыты, пальцы впились в плечи и спину Хантера. Она не знала, что Хантер с интересом и удовольствием наблюдает за выражением ее лица, на котором отражаются все испытываемые ощущения. Было видно, что все, что она сейчас ощущала, ново для нее. Это было лучшим доказательством, что муж никогда не затрагивал ни ее сердца, ни ее чувственности.

Не отрывая от нее взгляда, Хантер пальцем вошел в нее, и Линетт замерла, испытав совершенно новое чувство. Что-то огромное и властное зарождалось в ней, и она спешила ускорить это, страшась, что это закончится до того момента, когда она наконец достигнет вершины.

— Тес… тес… — бормотал Хантер. — Просто расслабься. Я не остановлюсь. Все будет хорошо, обещаю.

— О-о, — у нее вырвался всхлип. — О, Хантер!

— Да, да. Все хорошо. Я все сделаю.

— Постой, нет, не останавливайся. Я имею в виду…

— Я знаю.

Он улыбнулся ее напряженному, взволнованному лицу. Глаза оставались закрыты, женщина забылась в море ощущений, дрожа и стеная. То, что он сумел довести ее до наивысшей точки наслаждения, давало ему возможность чувствовать себя сильным, настоящим мужчиной. Он на секунду замер, и Линетт вся напряглась, изогнулась навстречу в немой мольбе. И тогда Хантер сильно нажал на сладострастную точку, а затем нежно погладил.

Линетт почувствовала, что ее захлестнула волна удовольствия, сильная, как взрыв, потом закричала, вздрагивая и трепеща, пока наслаждение омывало каждую клеточку тела. Где-то в груди вспыхнуло пламя и поднялось к горлу, затем к лицу и обожгло всю ее. Она никогда не испытывала ничего подобного.

На какое-то время она забылась в сводящем с ума наслаждении.

Линетт была мокрая от пота. Мысли путались. С минуту любовники неподвижно лежали, пока разнообразные чувства не стали затихать. Хантер неожиданно вновь начал целовать Линетт, наблюдая за ее оргазмом, чувствуя ее судорожные вздрагивания он сам вновь возбудился. На этот раз он двигался медленно, сдерживая свое желание, пока их опять не охватила жаркая, белая, расплавленная страсть. И потом, наконец, наступил оргазм, и они одновременно испытали головокружительные, пьянящие ощущения.

После этого влюбленные, обнявшись, натянули на себя покрывало и заснули, уставшие и удовлетворенные.

* * *

Линетт проснулась позже, чем обычно, и некоторое время лежала, ничего не понимая, пока не вспомнила, что случилось вчера вечером, и залилась краской. Постепенно все детали событий пришли на память. Она немедленно осознала, что лежит под покрывалом абсолютно обнаженная, и тогда румянец на щеках превратился в ярко-красные пятна. Она поспешно села, крепко прижав к груди покрывало, и огляделась. Хантер сидел на корточках у костра, подбрасывая в огонь сухие ветки и время от времени перемешивая их длинной палкой.

Должно быть, услышав, что женщина проснулась, Хантер повернулся, посмотрев через плечо. Выражение его лица было непроницаемо. Линетт непроизвольно старалась отыскать доказательства каких-либо чувств у него, но ничего не указывало сейчас на их присутствие. Его вчерашняя страсть никак не проявлялась, не было никаких ее признаков. Внешний вид Хантера был сдержанный и бесстрастный.

Как сейчас заговорить с ним? И что говорить? Она даже не знала, что и думать обо всем случившемся. А что Хантер? Какого мнения о ней на самом деле? На что рассчитывает? Да и чего ждет она сама? Она находилась в раздумье. Мысли путались в голове. Почему молчит Хантер?

Их любовь ночью была великолепна, в этом невозможно сомневаться. Ее тело все еще помнило удивительные, совершенно безумные ощущения. Очевидно, ничего не изменилось за эти годы, их все так же влекло друг к другу. Но все остальное изменилось. При свете дня, не охваченная непреодолимой страстью, видя пустое, даже мрачное выражение лица Хантера, Линетт испугалась. Что, если предыдущая ночь была страшной ошибкой?

— Хантер…

— Линетт…

Вдруг они заговорили одновременно, перебивая друг друга, но тут же замолчали. Установилась пауза. Хантер отвел глаза в сторону, как виноватый ребенок.

— Извини. Говори ты.

— Нет. Вначале ты.

Линетт вообще не имела никакого желания начинать беседу. Все внутри у нее сжалось, ощущение невысказанной боли усиливалось с каждой минутой. Это было предчувствие чего-то неприятного, что должно вот-вот произойти.

— Я… я хотел сказать; что прошу тебя меня извинить.

Внутри у Линетт что-то оборвалось. Ее нелегкое чувство теперь получило подтверждение. Хантер сожалел, что все так получилось прошлой ночью. Она опустила глаза, чувствуя, как к горлу подкатывает горячий комок, как закололо под ложечкой. Но нельзя допустить, чтобы он видел ее слезы. По крайней мере, у нее еще есть гордость. И если она, поддавшись нахлынувшему вдруг наваждению, бросилась в его объятия с такой готовностью прошлой ночью, сегодня она будет на высоте и ничем не покажет, как все это потрясло ее до самой глубины души. Линнет покачала головой, все еще не в состоянии произнести ни слова.

— Я просто хотел извиниться, — как-то вяло продолжал Хантер. — Вот и все. Я совершил ту же самую ошибку, что и много лет назад.

Голос Хантера был полон отвращения к себе самому. Его состояние ранило Линетт больше, чем смысл слов. Хотя она сама рассуждала так же, но слышать, что Хантер относится к этой прекрасной ночи их любви как к «ошибке» было очень неприятно и больно.

— Черт!

Хантер поднялся и, разломав сухую ветку на мелкие части, бросил их в огонь. Это он проделал очень быстро, видимо нервничал.

— Извини, — тихо и твердо повторил он. — Я опять поступил необдуманно. Когда ты находишься рядом, то кажется мои мозги высыхают и голова не работает. Но все равно, так глупо и непростительно. Мы уже не молоды, а ведем себя, как подростки.

— Мне казалось, что то, что у нас было всегда, происходило именно так, по наитию. Взрослость и серьезность отсутствовали в наших отношениях, — вставила холодно Линетт, выпрямившись и заставив себя посмотреть на Хантера с безразличным видом.

— Все неправильно. Мы не можем так поступать. У нас нет будущего.

Самое ужасное то, что он абсолютно прав! Даже будучи молодыми и безумно влюбленными друг в друга, они часто ссорились, неважно, что ссоры всегда потом заканчивались поцелуями. Тогда подобные взаимоотношения их не волновали. Но теперь, став старше и опытнее, они уже не были влюблены. Линетт понимала, что их совместная жизнь будет невозможна. Надо смотреть правде в глаза. Ведь она замужем за другим, и хотя презирает Бентона, ничегб не меняется. Главное то, что занятие любовью с Хантером останется всегда на подростковом уровне. Что-то проходящее и несерьезное. Не представлялось, что она и Хантер смогут жить вместе, как все обычные нормальные люди.

Связать свою судьбу с ним — значит получить скорее всего боль и страдания. Ну, а этого и без мистера Тиррела хватит до конца ее дней. Мысль о возможности снова влюбиться в Хантера и испытать все страдания заново отрезвила ее. Эту боль она уже пережила. Видя, как Хантер спокойно и безразлично уничтожает всю красоту их ночи любви, она решила больше не изводить себя. Самые тягостные переживания она претерпела когда узнала, что он погиб. Казалось, ничто не может сравниться с теми муками. Сейчас она теряла его во второй раз. Вновь ощущать горе? Нет! Не вынести этого снова!

— Ты прав, — ответила Линетт таким же спокойным и бесстрастным тоном, каким говорил и Хантер. — Этого не должно было случиться. Будет лучше для нас принять решение, что больше этого не произойдет. Нужно забыть, выбросить все из головы. Тогда мы сможем спокойно продолжать наше путешествие. Нам надо сосредоточиться только на поисках Джулии.

Наступила леденящая тишина. Потом Хантер холодно кивнул головой, показав, что согласен.

— Да, это единственное, что сейчас важно. Поэтому-то мы и здесь в конце концов. Он повернулся и пошел прочь.

— Я свожу лошадей к ручью, — бросил он на ходу. Хантер многое бы отдал, чтобы в эту минуту оказаться как можно дальше от этой женщины. Линетт сбросила покрывало и принялась собирать одежду, которая была разбросана в таком ужасном беспорядке вокруг. Быстро одевшись, она постепенно причесала волосы, уложив их в очень тугой узел на затылке, стараясь прилизать волосы, сделать прическу непривлекательной, а самой стать некрасивой, чтобы не вызывать никаких сексуаль-ных чувств. Линетт не хотела признаваться даже себе самой, что Хантеру своими поцелуями удалось прошлой ночью зажечь в ней любовный огонь.

Когда возвратился Хантер, она была полностью одета, а лицо абсолютно ничего не выражало. Она собрала постели, все уложила, чтобы не осталось никаких напоминаний об их недавней страсти. Хантер осмотрелся и, не глядя на Линетт, начал готовить завтрак. Солнце стояло уже высоко, и нужно было торопиться.

| Розмари быстро шла по улице, за поворотом свернула на дорожку, ведущую к дому доктора Прескота. На крыльце она немного замялась, но затем решительно постучала в дверь. Ей необходимо знать, обязательно выяснить, почему ушла Линетт. Прошло уже несколько дней, а сегодня город наводнился слухом, что исчез и Хантер Тиррел. Разумеется, в Пайн-Крике все судачили, что Хантер и Линетт договорились и сбежали вместе. Но Розмари была уверена, что Линетт заставило уйти какое-то очень серьезное обстоятельство. Розмари не могла забыть громких голосов доносившихся в ту ночь из кабинета отца. Ясно, что между ними произошла ссора.

Сколько бы раз она ни пыталась добиться от Бентона ответа, он ничего не говорил, молчал, но вел себя очень странно. Каждый вечер, после ужина, он закрывался у себя в кабинете и пил. Несколько дней подряд, по утрам, Розмари находила его там же. Он спал сидя, положив руки и голову на стол. Отец редко ходил на работу, оставаясь почти весь день дома, и подробно выспрашивал Розмари о каждом заданном ей на улице или в библиотеке вопросе, о каждой новой городской сплетне. Розмари пыталась сделать вид, что никто не интересуется внезапным исчезновением Линетт. Как она ни старалась, отец ей не верил. Розмари любила Линетт и понимала, что если та решила уйти от Бентона, значит, на то были веские причины. Хотя Конвей был очень тяжелым человеком, часто бывал несправедлив, она, как дочь, не могла не жалеть его. Он выглядел разбитым и сломленным, ни с кем не встречался. Только несколько раз ездил к Шарпам повидаться с мистером Джонсом.

Сегодня утром Розмари решила, во что бы то ни стало, навестить Мэгги Прескот. Необходимо выяснить причину ухода Линетт, тогда будет найден ответ. Почему отец ведет себя так странно? Розмари не сомневалась, что если что-то и известно о Линетт и Хантере, то об этом должна знать скорее всего Мэгги. Семья Тиррелов всегда была дружной.

— О-о, Розмари! — воскликнула Мэгги, открыв дверь. Вначале она выглядела обрадованной, но потом немного смутилась. На ней было широкое, свободного покроя платье, больше походившее на халат и облегающее фигуру довольно плотно. Розмари показалось, что Мэгги за последнее время пополнела. Приходило в голову, что Мэгги, должно быть, беременна. Но спрашивать об этом было невежливо, не полагалось говорить о таких вещах прямо, тем более незамужней девушке, как Розмари. Она сделала вид, что ничего не заметила.

— Входи, входи, — повторяла Мэгги, пропуская ее в прихожую. Она повернулась к гостье и заметила, что губы Розмари немного дрожат.

— Пожалуйста, скажи мне, — без предисловий начала Розмари. — Я не могу больше быть в неведении. Тебе известно что-нибудь о Линетт? Почему она ушла? Хантер с ней? Где они?

— О-о, Розмари. Что и сказать? Ты знаешь, как я хорошо к тебе отношусь. Не могу… ну, я не уверена, что будет действительно правильно, если ты услышишь все подробности.

— Хочу. Я должна. Я люблю Линетт. Она была так добра ко мне и относилась ко мне не как мать, а как старшая сестра или близкая-близкая подруга. Не могу поверить, что она совершила что-то дурное.

— Что ж, мы все совершаем ошибки. Но а в ее грехах виновата не она.

— Тогда это, должно быть, мой отец, — сказала Розмари. — Я права, да? Если не виновата Линетт, тогда… папа? Поэтому ты и не хочешь рассказать мне? Ведь так?

Мэгги пожала плечами, давая понять Розмари, что это правда,

Девушка горько вздохнула. Было именно то, что она подозревала. Хотя где-то в глубине души она все-таки надеялась услышать другое. Но Линетт не оставила бы их без причины, даже ни слова не сказав ей, Розмари. Отец совершил что-то такое, что вынудило ее уйти.

— Она пошла к Хантеру?

— Да.

— Она все еще любит его?

— Я не знаю. Но это было естественно — обратиться к нему в подобной ситуации.

— Пожалуйста, расскажи, что произошло. Я обязана знать. Неважно, что сделал мой отец. Быть в неведении еще хуже.

— Подожди минуту. Соберусь с мыслями. — Мэгги посмотрела на нее, затем вздохнула, взяла ее за руку, усадила на диван и села сама.

— Хорошо. Я расскажу.

— Пожалуйста. Я тебя умоляю, Мэгги!

Как можно тактичнее Мэгги пересказала историю, услышанную от матери. Как Хантер и Линетт приехали на ферму Гидеона и рассказали все о ребенке. Розмари молча слушала, ее глаза расширились от изумления.

Теперь было понятно, почему Линетт бросила Бентона после стольких лет, почему она и Хантер уехали из города, почему Бентон заперся дома, пьет и не показывается на улицу. Отца пугало, что от него все отвернутся, когда всплывет правда о его поступке. Он боялся сплетен, и не без причин. Но все уже только и говорили о нем, о Линетт и Хантере. Правда, пока еще ни слова не было произнесено о ребенке Линетт и о том, что сделал с ним Бентон. Тиррелы никогда не были болтливы и сейчас хранили молчание. Но рано или поздно вся история станет известна. Бентона все станут считать злодеем, даже ближайшие друзья. Уже ничего не изменишь.

Мысль о том, что совершил отец, совсем раздавила Розмари. А если вспомнить, что она его еще жалела! Всю свою жизнь она пыталась оправдывать Бентона, находить объяснения его поступкам. Она лгала самой себе, считая, что где-то за жестокостью и грубым сарказмом скрывается доброта и беззащитность.

Теперь Розмари знала, что больше не сможет обманывать себя. Отец — испорченный человек! И она не представляла, как жить с ним дальше под одной крышей.

— Спасибо, — дрожащим голосом поблагодарила она Мэгги, поднимаясь с дивана.

В глазах Мэгги читались забота и волнение.

— С тобой все в порядке, дорогая? Может быть, мне не следовало тебе этого рассказывать.

— Нет. Я рада, что ты объяснила все. Я ценю. — Голос Розмари звучал подавленно. Она поморгала, чтобы слезы не закапали из глаз. Девушка смотрела вниз, себе под ноги, надеясь, что Мэгги ничего не заметит.

В эту минуту послышался звук открываемой двери, и сынишка Мэгги крикнул иаь прихожей:

— Мам! Я пришел. А со мной наш школьный учитель.

— Проходите, — ответила хозяйка. Мэгги улыбнулась и пошла им навстречу. Розмари последовала за ней к выходу.

— Мне, правда, нужно идти, — бормотала девушка.

С того вечера у своей тетки, когда они поцеловались, молодые люди почти не виделись. Розмари подозревала, что Сэт ее избегает. А сейчас и ей наверняка не хотелось встречаться с ним. Она вот-вот готова была расплакаться. Но уже не избежать встречи, Ти и Сэт вошли, расположившись в прихожей.

— Здравствуйте, миссис Прескот. Надеюсь, что вы не рассердитесь, что я вот так вторгаюсь без предупреждения. Я хотел бы переговорить с доктором.

— Конечно. Он будет рад вас видеть, как и я.

Сэт заметил Розмари. На его лице расцвела улыбка, грустные карие глаза просветлели.

— Мисс Конвей! Я не ожидал вас здесь встретить.

На сердце Розмари потеплело. Его радость от встречи с ней была очевидна. Возможно, Сэт и не избегает ее. А если и делает это, то не из отвращения к ней. Ясно, он не считает ее самоуверенной и распущенной, как казалось Розмари.

Она улыбнулась ему в ответ:

— Мистер Маннинг.

Но тут она вспомнила о своем отце. Это внезапное ощущение счастья исчезло. Что делать? Что подумает о ней Сэт Маннинг, когда узнает о поведении отца? От этой мысли Розмари пронзили боль и страх.

— Спасибо, Мэгги, — тихо произнесла она. — До свидания.

Она кивнула Маннингу, даже не взглянув на него еще раз.

— До свидания, Ти, мистер Маннинг. — Розмари поспешила к выходу и почти сбежала с крыльца. Сейчас можно дать волю слезам.

* * *

Хантер и Линетт продолжали поездку в Батон-Руж в молчании, едва замечая друг друга. Большую часть пути они ехали вереницей, потому что дорожка была или грязной, или слишком узкой, или кто-то двигался навстречу.

Линетт не доставало дружеского общения, которое установилось между ними с некоторого времени. Теперь же они чувствовали себя скованно и более неудобно, чем даже в начале путешествия. Хуже того, Линетт обнаружила, что не может выбросить из головы воспоминание об их любви той ночью. Она не переставала думать о случившемся. Когда она решительно освобождалась от этих мыслей, изгоняла их, через несколько минут они вновь возвращались. Не давали покоя яркие, горячие воспоминания о его руках, губах, касающихся ее кожи, о восхитительных, дрожащих ощущениях, о сводящем с ума взрыве наслаждения, который потряс их обоих в конце.

Днем особенно тяжело. Долгие мили пустынной дороги располагали к размышлениям. Она заметила, что ритмичные движения коня под нею стали походить на движения Хантера во время их интимной близости. Она посмотрела на Хантера, на его мускулистые бедра, плотно обхватывающие бока лошади, и подумала, что, возможно, ему езда на коне должна еще больше напоминать ощущения, испытанные в ночь их любви. Линетт представила, как можно ехать без женского седла, сжимая ногами спину лошади, и покраснела. Находясь рядом с Хантером целый день, женщина испытывала настоящие мучения, но не смогла оторвать глаз от рук, таких сильных и загорелых, вспоминая, как выглядят на его руках рабочие перчатки, еще более подчеркивающие мужественность. Бедра Хантера были тверды как камень, Линетт прекрасно знала их силу, и ей снова захотелось заняться любовью. Она вынуждена была признаться себе в этом. Она хотела вновь ощущать Хантера внутри себя, мечтала зажмурить глаза и отдаться этому всепоглощающему чувству.

Может быть, это было опасно, но восхитительно, волнующе, потрясающе. Линетт временами забывала обо всем на свете кроме наслаждения, от которого захватывало дух, и сердце колотилось так, что казалось, вырвется из груди.

Еще хуже было ночью, когда ее бархатная темнота опускалась на колеблющийся огонек костра да алеющие угольки. Тогда воображение Линетт разыгрывалось, становилось необузданным и диким. Их разделяло всего несколько шагов. Как легко было бы преодолеть это Хантеру или ей. Всплывало в памяти обращенное к ней лицо Хантера, окруженное только черным небом да звездами. Жар, темнота и желание перемешивались и растворялись в Линетт, пока вдруг не становилось трудно дышать.

Линетт не заметила, испытывал ли какие-либо неудобства Хантер, выдерживая между ними дистанцию. Или огонь страсти жег только ее? Лицо его всегда оставалось таким отчужденным, далеким и непроницаемым. Она ничего не могла выяснить. Его мысли были ей недоступны.

Линетт не могла дождаться, когда они наконец завершат свой долгий путь.

К счастью, оставалось уже немного. Фэрфилд, где жила сестра Бентона Луиза Барбур, представлял собой небольшой тихий городок в десяти милях к северу от Батон-Ружа. Они прибыли туда уже после полудня. Отыскать жилище миссис Барбур оказалось несложно. Оно находилось в полутора милях от города, к нему вела узенькая проселочная дорога, которая дальше за домом Барбуров превращалась в тропинку. Много лет назад, до того, когда сестра Бентона вышла замуж за мистера Барбура и переехала жить в его семью, этот дом окружали большие плантации сахарного тростника. Но к тому времени, как Луиза стала женой Тома, его отец потерял почти весь свой капитал. За несколько последующих лет оставшиеся деньги вместе с большей частью земли были утрачены. Единственное, что им досталось в наследство, — это большой дом, представляющий собой квадратную белую постройку. С трех сторон ее окружала веранда. Имелось три балкона на втором этаже. Длинные, закрытые ставнями окна были типичными для жилых домов в Северной Луизиане. Дом ничем не обращал на себя внимания, кроме своих размеров.

Линетт, подъезжая к дому, заметила, что у него довольно заброшенный вид. Нигде не было видно признаков жизни. Пока они приближались, не появился ни, один человек. В переднем окне у входа не горел свет, кругом была темнота.

Сердце Линетт оборвалось. Неужели Бентон послал Луизе предупреждение об их приезде? Она сомневалась, что это возможно — дать телеграмму в такое удаленное место, как Фэрфилд. Но, может быть, телеграммы доставляют сюда из Батон-Ружа.

Линетт с Хантером молча распрягли лошадей и привязали их к черным, металлическим столбам, стоящим у забора. Когда они поднимались по узеньким ступенькам старого скрипучего крыльца, Линетт слегка подташнивало от волнения, нервы были напряжены. Хантер громко постучал в дверь. Они довольно долго ожидали, но ответа так и не последовало. Хантер постучал еще раз и наконец дверь со скрежетом отворилась.

Из темноты показалась женская фигура. Открывшая дверь женщина подозрительно уставилась на непрошеных гостей. В ней Линетт не сразу узнала саму Луизу. Но удивляться не приходилось, сестра Бентона сильно постарела. Потом, присмотревшись, Линетт отметила про себя, что в остальном Луиза была все такой же, какой тогда запомнилась.

Русые волосы, кое-где с поседевшими прядями, свисали жесткими локонами по обе стороны лица. Прическа не изменилась с тех пор, когда Линетт увидела ее впервые. Луиза представляла собой невысокую, полноватую женщину, а из-за многочисленных широких юбок казалась еще толще. Одежда, как и прическа, были одинаково старомодны.

Луиза Барбур выглядела бы комичной фигурой, если бы не стальная решимость подбородка и не узкие, хитрые глазки, глубоко сидящие на рыхлом широком лице. От одного взгляда на нее по телу Линетт пробежала дрожь отвращения, что немного удивило даже ее саму. Она сжала кулаки, сдерживаясь, чтобы тут же не вцепиться в женщину. Ей удалось успокоить себя с большим трудом. Она застыла за спиной Хантера. В ожидании Луиза, взглянув на мужчину, некоторое время стояла в раздумье.

— Кто вы? Что вам здесь надо? — произнесла она наконец.

— Я — Хантер Тиррел.

Луиза молчала, ее недовольное лицо еще больше нахмурилось. Было видно, что через мгновение она захлопнет дверь.

— Ну?

— Мне нужно задать вам несколько вопросов, — продолжал Хантер, уперев ладонь в дверь и приоткрыв немного пошире.

— Так, а у меня нет желания отвечать на них, — резко ответила Луиза, стараясь закрыть дверь.

— Ах так?

Хантер толкнул дверь рукой, распахивая во всю ширину. Луиза испуганно отскочила вглубь коридора. На лице женщины промелькнули гнев и страх одновременно.

— Прекратите! Уходите! Вы не должны входить сюда!

— Это мы еще посмотрим, — сердито говорил Хантер.

Он вошел в дом, Линетт последовала за ним, не проронив пока ни слова.

— Кузина Луиза, это я.

Удалось произнести это твердо, несмотря на злость, подступившую к ней.

Луиза перевела взгляд на Линетт, и ее челюсть отвисла.

— Линетт! Что… что ты здесь делаешь?

— Я пришла поговорить с вами.

— А это кто, — выдавила старуха. Луиза перевела взгляд с Линетты на Хантера, и на лице стали вырисовываться признаки понимания.

— Вы! Так вы тот…

— Да, — сказала Линетт. — Это именно тот парень, отец моего ребенка. Моей Джулии, девочки, которая родилась здесь, в вашем доме. Моя бедная девочка! Вы с братом украли ее у меня и. отдали в приют, сказав, что она появилась на свет мертвой.

Луиза заметно покачнулась и плотнее сжала губы, будто бы опасаясь, что с языка могут ворваться нежелательные слова.

— Мы знаем, что вы сделали. Нет смысла отрицать это, — голос Хантера был жестким и злым.

Линетт была рада, что онобращается сейчас не к ней, и не на нее смотрят в данный момент ледяные, зеленые глаза.

Однако Луиза не испытывала страха, глядя ему в глаза. Казалось, ее ничто не сможет запугать. Она скрестила на груди руки и почти весело посмотрела на гостя.

— Не понимаю, о чем вы говорите. Я хочу, чтобы вы двое покинули мой дом.

— Мы не уйдем, пока вы не скажете, что сделали с нашим ребенком, — выкрикнула Линетт.

— А я думала, вы знаете уже все, — хмыкнула Луиза.

— Скажите, куда вы дели ребенка, — хрипло произнес Хантер.

Луиза бросила на него любопытный взгляд.

— Или что? Вы изобьете меня?

— Если понадобится.

— Ха! Возможно, вы бы так и сделали, если бы перед вами стоял мужчина, а не пожилая женщина. Даже если вы ненавидете ее. Я вижу по вашим глазам. Вы слишком джентльмен для такого.

Линетт охватило разочарование и досада. Луиза была права, и они втроем понимали это. Неважно, что Хантер был разозлен. Он никогда не смог бы ударить женщину, тем более женщину пожилую, в возрасте, как и его мать. Что может заставить Луизу заговорить?

— Чего вы хотите за правду? Назовите цену? — Хантер старался говорить ровным голосом, чтобы слова звучали убедительно. Но это не всегда удавалось.

— Что ж, золото никогда не помешает.

— Сколько?

Луиза, задумавшись, поджала губы.

— Бесполезно, — вмешалась Линетт, впиваясь ногтями в свои ладони. — Она возьмет деньги, но ты никогда не добьешься от нее ответа.

— Вначале информация, — твердо сказал Хантер Луизе. — Тогда мы дадим вам деньги. Думаю, что вы можете положиться на мое слово, раз уж считаете меня джентльменом.

Луиза покачала головой.

— Нет, я ничего не скажу, пока деньги не будут у меня в кармане.

— Ну, что я тебе говорила? Она будет упорствовать, зная, что Бентон заплатит за то, что она держала язык за зубами.

Гнев и досада охватили Линетт, нервы напряглись. Она почувствовала, что вот-вот взорвется. Надо обязательно найти ребенка! Она не уйдет отсюда, пока не узнает, куда эта страшная женщина дела ее Джулию. Но, похоже, даже на таком расстоянии Бентон все еще продолжал вредить им. Это был какой-то рок.

— Почему? — спокойно возразил Хантер. — Почему Бентон будет платить за то, что уже давно не является секретом? Мы ведь уже знаем, что он сделал. Что вы сделали.

Он смерил взглядом Луизу.

— Кажется, все эти годы он платил вам. И это вылетело ему в копеечку. Зачем еще раз раскошеливаться на тайну, которая уже известна? Это бесполезно, все, что мы хотим узнать, это название приюта, куда вы отдали ребенка. — Голос Хантера смягчился и стал почти льстивым.

К подобной интонации Хантер прибегал много раз еще в юности. Такой тон обычно гарантировал успех у представительниц женского пола любого возраста. Таким образом он мог получить все, что было нужно. И хотя Линетт понимала, почему он избрал такую манеру поведения, это разозлило ее. Хантер всегда использовал свое очарование там, где надо и где не надо. И сейчас слышать, как он почти льстит этой ужасной старухе, было уж слишком.

— Ну, что же вы? — продолжал между тем Хантер. — Ведь у вас больше нет причин скрывать и дальше правду. Вам больше незачем лгать, нет необходимости. Так в чем же дело?

— Дело в том, что я обещала Бентону, — твердо сказала Луиза, глядя на Хантера и не двигаясь, будто зачарованная его взглядом. — Пока он не разрешит, я никому ничего не расскажу.

Ее губы тронула ехидная улыбка:

— А я уверена, что Бентон этого не захочет сделать, не так ли? Иначе вы бы уже знали, куда я отдала ребенка.

— Бентон не помнит, — ответила Линетт. Потом она помедлила, в ее блестящих глазах показалось сомнение. — Он сказал, что вы одна обо всем позаботились.

— Хм. Это на него похоже. Он знает, куда я дела ребенка, но просто не захотел вам говорить. И я тоже не скажу.

— Ах, так! — выкрикнула Линетт в гневе. Убийственная ярость вскипела вдруг в груди Линетт. Она повернулась и вихрем выскочила из дома. Хантер удивленно обернулся, а ее и след простыл. На какое-то мгновение в ее глазах вспыхнул самый настоящий адский огонь. Хантеру показалось, будто сейчас она вцепится в горло Луизы голыми руками, но она неожиданно выбежала из дома. Он опешил, нужно ли бежать за ней или остаться здесь и попытаться еще раз заставить женщину сказать то, что им нужно.

Тут дверь распахнулась вновь, и в прихожую ворвалась Линетт. Глаза Хантера округлились. Она выглядела, как разгневанный ангел, в тусклом свете керосиновой лампы волосы ее горели темным пламенем, глаза сверкали ненавистью и неудержимым гневом. В руках у нее было ружье, которое она вскинула и нацелила в Луизу.

— Отлично, стерва, а теперь говори! — голос ее был тоненьким и высоким, звенящим от ненависти.

Луиза нервно попятилась и посмотрела на Хантера. Тот пожал плечами, так как не имел понятия, что собиралась делать Линетт. Честно говоря, взирая на ее вид, он бы не удивился, если она размозжила бы проклятой старухе голову.

— Может, Хантер и не ударит женщину, но я, черт возьми, это сделаю!

Линетт ближе и ближе придвигалась к Луизе.

— Меня ничто не остановит. Ты украла моего ребенка, причинив горе и страдания на многие годы. Как часто я просила смерти! Но теперь смерти я желаю только тебе.

Голос был ровным и ледяным, а глаза сверкали демоническим блеском.

— Тебе и Бентону… Если я не найду свою дочь, единственное, что мне останется — это месть. Ты поняла? И моя месть будет выполнена. Ты и Бентон будете жариться в аду! Ничто не сможет сделать меня счастливой. Я не буду против и сама оказаться в преисподней, если только увижу там вас с Бентоном.

Луиза пятилась от Линетт, пока не уперлась в стену. Дальше уже некуда было идти. Когда Линетт стала подходить ближе, глаза Луизы наполнились ужасом. Наконец дуло ружья уперлость в щеку старухи.

— Здесь мы одни, — прошипела Линетт. — Никто не узнает. Когда я нажму курок, твои мозги размажутся по стенке. Представляешь? И я буду счастлива увидеть это. Ты скажешь мне все, что я хочу, только тогда я оставлю тебе жизнь.

Луиза, дрожа всем телом, моргнула. И, запинаясь, начала говорить.

Глава 15

— «Святой Анны», — тяжело выдавила Луиза. — Я отнесла девочку в приют имени Святой Анны. Это — в Батон-Руже.

Линетт крепче вдавила острое дуло ружья в щеку женщины, и та вскрикнула:

— Я клянусь! Я говорю правду! Обещаю, что это подтвердится! — вопила она.

— Лучше говори правду! Иначе я вернусь и убью тебя… разорву тебя на мелкие кусочки. Ты поняла?

Всхлипнув, Луиза кивнула. Когда Линетт отступила, опустив ружье, она молча сползла по стенке и опустилась на пол бесформенной полуживой тушей.

Линетт повернулась и направилась к выходу. Хантер последовал за ней, тихо закрыв за собой дверь. Линетт вышла на крыльцо и остановилась. Сердце бешено билось. Она вся была в огне, поэтому жадно вдыхала освежающий, холодный воздух. Хантер подошел и стал рядом.

В белом свете луны лицо Линетт казалось абсолютно бледным, а глаза огромными. Ее начало трясти. Хантер протянул руку и с силой оторвал пальцы женщины от ружья. Это как-то поддерживало, но, лишившись такой опоры, она, дрожа, села на верхнюю ступеньку крыльца, схватившись руками за живот, а затем перегнулась через перила. У нее началась рвота.

Хантер нагнулся, положив одну руку Линетт на лоб, а другой, сжимая плечо, поддерживал, чтобы она не упала, пока спазмы сотрясали все ее тело.

Наконец она, простонав, села.

— О Боже, Хантер! Извини.

— Все в порядке.

Он достал свой носовой платок и вытер ей губы.

— Я повидал намного больше. Поверь мне! Тебе скоро станет лучше! Сейчас пройдет. Поверни вот так голову и сделай несколько глубоких вдохов. Постарайся успокоиться.

— Не могу.

Так они сидели некоторое время, пока у Линетт не прошел приступ тошноты и не перестало трясти. Хантер держал ее в своих объятиях. Его тепло и сила будто переливались постепенно в нее.

— Ну, пойдем, — сказал он наконец. — Нам лучше сейчас отсюда побыстрее уехать. Скоро эта ведьма оклемается и выскочит за нами вслед с ружьем. Что тогда будем делать?

— Не знаю, — односложно ответила она. Линетт слабо улыбнулась и поднялась. Колени подгибались, ее еще трясло. Когда Хантер подсадил женщину в седло, та все-таки сумела держать повод и пустить коня галопом, но следовала за Хантером автоматически, не говоря ни слова. Мозг все еще был онемевшим от всего произошедшего. Голова отказывалась соображать.

Хантер поехал медленно и вскоре остановился, выбрав место для ночлега. Он был почти абсолютно уверен, что Луиза не станет ни искать их, ни обращаться к властям. Поэтому решили особенно не прятаться и расположиться недалеко от города, остановившись у развилки дорог, в маленькой рощице, которая скрывала бы от глаз проезжающих, и быстро разбили лагерь.

Он не чувствовал голода и был уверен, что Линетт интересует еда еще меньше, поэтому развел небольшой костер, больше для уюта, чем для чего-либо еще, и расстелил рядом постели. Оглянувшись, Хантер увидел, что Линетт все в той же позе сидит на бревне, на которое он ей указал в самом начале. Колени прижаты к груди, а руки поддерживают ноги. Она тупо смотрела в одну точку и вообще производила впечатление человека не от мира сего.

Он подошел к Линетт и положил ей на плечо руку. Дрожь приостановилась, а затем утихла, но она сама все еще, казалось, находилась в состоянии шока, и не могла ни думать, ни произнести хоть слово.

— Пойдем, посидим возле костра. Погреемся. Тебе станет лучше, — предложил Хантер.

— Хорошо.

Она послушалась, молча поднялась с бревна и пошла к расстеленным у костра покрывалам. Они сели бок о бок, лицом к костру. Хантер бросил искоса взгляд на Линетт. Некоторое время они сидели, не двигаясь.

— Скажи мне, — сухо поинтересовался он. — Ты бы сделала это?

— Не знаю… — Линетт узнала свои собственные слова, произнесенные в тот день, когда Хантер припугнул того пленника, и слабо улынулась, потом покачала головой.

— Не знаю. Никогда в жизни я ни с чем подобным не сталкивалась. Но я так разозлилась… Я бы так просто от нее не ушла. И в то же время я чуть было не сделала это, была сама не своя.

Она поежилась и закрыла лицо руками.

— О, Хантер, ты думаешь, я действительно убила бы старуху, если бы та нам не сказала? Неужели я потеряла рассудок?

Она повернулась и вопросительно посмотрела на Хантера.

— Ты думаешь, я немного сошла с ума? — допытывалась Линетт.

— Нет, конечно.

— Что же со мной было?

Хантер обнял ее за плечи и прижал к себе, не думая ни о любовной страсти, ни о том, что его сердце должно быть холодно и свободно, ни о чем-либо подобном. Главное сейчас — утешить и успокоить Линетт. Ни о чем другом он и не мечтал в данный момент.

— Ты сделала то, что должна была сделать. Ты — мать, ищущая своего ребенка. Уверен, моя мать или Мэгги сделали бы то же самое.

— Хантер, ты действительно так считаешь?

Он помолчал, гладя ее по волосам, потом немного отстранился и еще раз внимательно посмотрел на Линетт, как бы со стороны, как бы оценивая все произошедшее.

— Ты была прекрасна в гневе, моя любовь. Кажется, я никогда в жизни не видел такого яркого огня в глазах, — произнес он задумчиво.

— О-о, Хантер!

— А сейчас тебе нужно успокоиться. Не думай ни о чем!

Линетт спрятала лицо у него на груди, крепко обвила руками и разрыдалась.

— Не отпускай меня, пожалуйста, только не отпускай меня, — шептала Линетт умоляюще.

Хантер не порывался уходить. Он держал ее в объятиях и после того, как она забылась у него на груди неспокойным сном. Потом, стараясь не разбудить, Хантер осторожно, не разжимая объятий, опустился на покрывало, а второе натянул сверху, чтобы укрыться. И так, обнявшись, они провели остаток ночи.

* * *

Установилась приятная прохлада. Выпала роса, свежий воздух бодрил. К утру и легкий ветерок затих, унеся вдаль остаток облаков. Небо было чистое. Медленно поднимающееся солнце золотило его своими лучами.

Линетт просыпалась постепенно, чувствуя рядом приятное тепло, еще теснее прижималась, пока не поняла, что тепло шло от спящего рядом Хантера. Голова лежала у него на груди, руки обнимали ее, одна нога небрежно расположилась на ее бедре. Это было так хорошо и приятно, что Линетт просила небо, чтобы так длилось вечно. Вот только немного странно: ночью Хантер был так добр с ней, убаюкивал, как ребенка, когда она плакала. Он не пытался разбираться в смысле того, что она говорила, что сделали бы многие, а просто дал возможность выплакаться и выговориться.

Но доброта есть только доброта, не больше. Это не означало, что он изменил отношение к их занятиям любовью. Проснуться вот так, вместе, в обнимку, будет неловко им обоим.

Линетт осторожно повернула голову и через плечо посмотрела на Хантера. Дыхание его было ровным, и казалось, что он еще спит. Глаза закрыты, густые черные ресницы придавали ему необычно ранимый вид. Линетт отбросила свои глупые нежности и постаралась размышлять более здраво. В Хантере не было ничего похожего на ранимость, наоборот, тверд как камень, и стал таким уже много лет назад. Он ясно дал понять, что к его сердцу невозможно отыскать никаких путей. Линетт, если расчувствуется и обнаружит хотя бы маленькую слабость к Хантеру, получит только переживания. Хантер никогда не позволит себе снова полюбить ее.

«Полюбить»? — Мысль показалась необычной. — «Неужели это произошло со мной? Я влюбилась в Хантера снова?» — Это открытие ошеломило. Она немедленно сказала себе, что этого быть не может. Она не любит Хантера. У нее тоже каменное бесчувственное сердце и железная воля. Она, как и Хантер, не собирается ничего менять. Действительно, ничего не будет менять?

Но все ли так случается в жизни, как человек предполагает? Если даже он собрался, подготовился к ответственному шагу, в решительный момент все может измениться и произойдет что-либо иное. Тем более, ничего нельзя утверждать заранее, когда речь идет о нежных, интимных чувствах человека.

Внезапно Линетт почувствовала легкое раздражение, не понравилось направление ее рассуждений. Только потому, что прошлой ночью было очень плохо, она расплакалась, поэтому позволила Хантеру успокаивать себя. Это вовсе не значит, что она желает его, как мужчину или нуждается в его помощи и поддержке. Да и участие, и доброта Хантера не означают, будто он чувствует к ней что-то более глубокое. А то, что имело место между ними два дня назад, тоже не проявление любви, просто физическое влечение, вот и все. Необычная, напряженная ситуация, в которой они оказались, перенесенная вместе опасность спровоцировали их. И страсть, испытанная много лет назад, когда потеряли рассудок от желания впервые обладать друг другом, вернулась вдруг. Но разве это то волшебное чувство? Разве это любовь?

Лишь результат ее долгого одиночества и нерастраченной страсти. Свою страстность ей приходилось постоянно подавлять в себе. Волнения и нервозность последних дней пробудили все вновь.

Но Линетт была достаточно честна перед собой, чтобы усомниться в очевидности подобных выводов. Если это всего лишь годы одиночества, лишенные страсти, просто стечение обстоятельств и то, что они каждый день находились рядом, тогда такое могло произойти и с любым другим мужчиной. Окажись достойный мужчина на месте Хантера, и случилось бы подобное? Нет. Линетт знала, что это невозможно. Она не была какой-то распущенной женщиной, не так любвеобильна, не так легко возбуждалась, что могла бы переспать с любым, оказавшимся рядом, лицом мужского пола. Даже не имело значения, как долго она не испытывала сексуального наслаждения. Неважно, что много времени Линетт проводила рядом с кем-либо. Именно Хантер мог зажечь в ней такую всепоглощающую страсть, точно так же, как это случилось много лет назад. И та юношеская страсть перевернула всю жизнь Линетт. После того судьба ее не баловала.

И возможно, она его больше не любила, но что же тогда так сильно к нему влекло? Вспомнив о давней страсти между нею и Хантером, она почувствовала, что вот-вот расплачется.

«Неужели я такая идиотка, что буду постоянно повторять одни и те же ошибки? Неужели я снова попадаю под его обаяние? Поддаюсь его чарам? А в результате мне достанется новая порция тягостных переживаний, этого я добиваюсь?»

Нужно решительно покончить с наваждением. Она выскользнула из объятий Хантера. Тот заворочался и что-то невнятно пробормотал во сне. Его глаза оставались закрытыми, а выражение лица казалось отрешенным. Облегченно вздохнув, Линетт встала на дрожащие ноги, занемевшие от тяжести ноги Хантера, лежавшей всю ночь поверх ее, затем направилась к ручью, чтобы привести в порядок свой помятый вид, а заодно и собраться с мыслями.

Хантер проснулся вскоре. Открыв глаза, он увидел, что был один, а руки показались странно пустыми. Он резко сел. Постепенно сознание возвращалось, вспомнилось, где они побывали и как он и Линетт заснули прошлой ночью. Он поморщился и огляделся. Его разозлило, что отсутствие рядом Линетт вызвало в нем чувство, будто чего-то не хватает, что-то не так.

Он раздраженно поднялся и начал быстро собираться в дорогу, складывая вещи. Через несколько минут, когда вернулась Линетт, он едва взглянул на нее. Они спешно позавтракали и, оседлав коней, отправились в Батон-Руж.

Поехали они галопом, оба горя желанием поскорее добраться до города. С каждой милей волнение и нервозность Линетт возрастали. Она не могла сдержать невольной улыбки, на взгляд со стороны, глупой и беспричинной. В то же время, с приближением к месту назначения, сердце все сильнее и сильнее сжималось, казалось, оно вот-вот выскочит. Она скоро будет там, наконец увидит дочь, впервые будет рядом со своим ребенком, по которому выплакано столько горьких, скорбных слез. Вскоре она узнает, где ее Джулия. В ней еще теплилась слабая надежда, хотя Линетт даже боялась думать об этом, что Джулия все еще может находиться в том самом приюте. На такую удачу она даже не рассчитывала. Рассудок не допускал существования подобной возможности.

Когда они наконец добрались до города, то остановились, спешились и принялись расспрашивать людей, где находится детский приют имени Святой Анны. Линетт хотела тут же отправиться прямо туда, но Хантер не согласился.

— Нет. Вначале нам надо помыться и переодеться. И вообще принять приличный вид. Спешка все испортит, — заявил он, высматривая, куда дальше направиться.

Линетт бросила на него негодующий взгляд. Зачем все осложнять?

— Какое это имеет значение? — вслух произнесла она.

— Огромное, — кратко ответил он. — Мы хотим, чтобы нам подробно все объяснили в приюте, где ребенок, которого им принесли девять лет назад. Ты и сама понимаешь, что никто не обязан нам это говорить. Они вообще могут не захотеть утруждать себя поисками нужных документов и копаниями в старых дневниках и записях. У нас будет намного больше шансов, если мы будем иметь вид добропорядочных джентльмена и леди. А сейчас мы выглядим, как два подозрительных, грязных всадника, с толстым слоем дорожной пыли на лицах и одежде. С нами могут просто отказаться разговаривать.

Линетт поморщилась и порывалась ответить что-нибудь сердитое, но в душе понимала, что Хантер прав. Она не должна ставить все под угрозу, все рушить только из-за своего нетерпения. Она достаточно долго прожила с Бентоном, чтобы хорошо уяснить, насколько проще добиться получить то, что ты желаешь, если выглядишь богатым и влиятельным.

Поэтому она воздержалась от бесполезных споров, и они направились в гостиницу. Для Линетт было довольно странно находиться здесь вместе с Хантером. Она полагала все же, что со стороны не выглядит такой же неуверенной, как чувствует себя на самом деле и, поднимаясь по лестнице за Хантером, надеялась, что у нее не горят щеки.

Оставшись одна в своей комнате, она огляделась, осмотрела обстановку. Все убранство показалось роскошным по сравнению с тем, как они проводили предыдущие ночи. Будет удивительно приятно спать снова в настоящей кровати, а верхом блаженства — принять ванну, что ей пообещал привратник, когда они только вошли в гостиницу. Но, несмотря на все приятные перспективы, настроение у нее было подавленное. Линетт не могла дождаться наступления утра, когда они узнают что-либо об их дочери. Вдобавок ко всему она чувствовала себя странно одинокой, было очень тоскливо.

Ей не доставало Хантера. Несколько последних дней они находились в обществе друг друга. Казалось логичным, что будет лучше немного отдохнуть от присутствия друг друга, одновременно зная, что их разделяет только несколько комнат. Это выглядело глупо, но Линетт не могла подавить в себе состояние одиночества, как только рассталась со своим спутником. В комнату была доставлена большая и вместительная железная бочка, которую прислуга наполнила теплой водой. Ванна помогла Линетт восстановить утраченные физические силы и упавший дух. Примерно через два часа за ней зашел Хантер, и они спустились вниз, в столовую, обедать. Сразу же отчужденность и пустота в ее душе исчезли.

Когда Хантер вновь ее увидел, его брови поползли вверх от неожиданности, и он тихо присвистнул. До того как принять ванну, Линетт отдала в чистку почти всю одежду. В чемодане оставались лишь чистая белая блузка да юбка. Линетт передала вещи служанке, чтобы та их погладила. И сейчас, в свежей, отутюженной одежде, с ниспадающим каскадом вьющихся только что вымытых блестящих волос, Линетт выглядела настоящей знатной дамой. Более того, Линетт поняла по выражению лица Хантера, что она производила впечатление просто неотразимой красавицы.

Хантер, очевидно, тоже приняв ванну, подстригся у парикмахера и побрился. К своему костюму он добавил жакет и выглядел дьявольски красивым. Линетт, направляясь с ним под руку в столовую, испытала чувство гордости. Вместе они смотрелись шикарно.

Блюда показались замечательными. Все это не походило на надоевшую дичь, которой они питались во время путешествия. Но Линетт вдруг поняла, почему не может испытать настоящего наслаждения от еды, так как вся дрожала от нетерпения. Все, о чем она была в состоянии сейчас думать, — это об их завтрашнем визите. Она нервничала и во время обеда. Потом Хантер проводил ее назад в номер. Остав-шись одна, она то мерила шагами комнату, то садилась, сосредоточившись лишь на одном. Линетт вскакивала с места и подходила к окну, затем снова возвращалась к кровати, шла к двери или к стулу. Так она металась по комнате, пока наконец, устав от своей собственной суеты и обессилев, не легла в постель, и тогда только успокоилась на некоторое время.

Однако ей удалось ночью все же немного вздремнуть. Но на следующее утро она проснулась с восходом солнца, когда только забрезжил рассвет, оделась в считанные минуты, но есть не могла — кусок не шел в горло. От волнения ее немного подташнивало, и она заметила, что Хантер тоже оставил большую часть своей еды нетронутой. Сразу после завтрака они отправились в приют, который находился на окраине города.

Большое красное кирпичное здание производило впечатление скуки и заброшенности. Глядя на него, Линетт вдруг ощутила, как внутри у нее все сжалось от страха и волнения. Наконец-то она узнает что-нибудь о своей дочери. Она взглянула сбоку на Хантера, не понимая, что он испытывает в эту минуту. На его лице ничего нельзя было прочесть. Почувствовав ее вгляд, он повернулся и посмотрел внимательно.

— Готова? — Его глаза испытующе смотрели на Линетт, которая была абсолютно серьезна и сосредоточена.

— Думаю, да, — немного задыхаясь от волнения, ответила его спутница.

Хотелось поскорее узнать, что случилось с ее малышкой. И больше всего на свете, в то же время она досмерти боялась услышать сразу конкретные сведения. Что именно они узнают? Что, если, в конечном счете, она умерла? Вдруг ее удочерил какой-нибудь ужасный, жестокий человек, и дочка эти годы жила в нищете и горе? А если она все еще здесь? Боже мой, сейчас все станет известно.

— Хорошо. Идем.

— Да, пусть скорее все выяснится, — твердо решила Линетт.

Хантер взял Линетт за локоть, и они вошли в ворота.

Во внутреннем дворике играли одетые в одинаковые серые платья дети, которые, как по команде, одновременно обернулись на вошедших мужчину и женщину. В свою очередь, Линетт разглядывала их, и сердце разрывалось на части от жалости. Играя, девочки казались неестественно тихими, а их дешевая, мрачного цвета форма, добавляла скуку и однообразие к общему бесцветному фону приюта. Линетт не могла без содроганий думать, что ее дочь росла в таком ужасном месте.

Хантер с достоинством постучал во входную дверь дома. Спустя пару минут им открыла девочка-подросток в скромном форменном платье.

— Здравствуй. Мы бы хотели поговорить с кем-нибудь из старших. Речь идет о ребенке, которого принесли сюда несколько лет назад, — сказал ей Хантер

Девочка непонимающе заморгала.

— Может быть, необходимо увидеться с настоятельницей, — подсказала Линетт.

— А-а… — Лицо ребенка посветлело. — Но ее нельзя сейчас отвлекать.

— Тогда с помощницей. — Хантер подбадривающе ей улыбнулся.

После непродолжительной паузы девочка понимающе кивнула и собралась уходить.

— Подождите здесь. Я позову сестру Матильду, — сказала она. — Кажется, она свободна.

Девочка поспешно исчезла где-то в глубине темного коридора.

Линетт бросила на Хантера хмурый взгляд.

— Интересно, какой эффект произведут твои улыбочки на монахинь?

Хантер лениво усмехнулся, а глаза чуть прищурились. От этого сердце Линетт обычно начинало биться быстрей.

— Попробовать не будет лишним, — логично заметил он, настраиваясь на будущую беседу.

— Только не обидь их, — посоветовала Линетт. — Не забудь, они Христовы невесты.

Хантер изогнул брови дугой в немом вопросе.

— Это ведь не значит, что они бесчувственны, не так ли?

— Ты так считаешь? — покачала головой Линетт.

— Еще бы! Никогда не помешает затронуть чисто женскую струнку и немного польстить. Не имеет значения, кто перед тобой. Девица, дама в годах или монахиня. Это подсказывает мой жизненный опыт, — Хантер произнес свою короткую речь с легкой иронией.

Линетт округлила глаза.

— Честное слово. Кажется, ты с годами стал намного испорченнее.

— Вообще-то я довольно тихий. Я флиртовал только, чтобы убедиться, что ты ревнуешь.

— Я не ревновала.

— Тогда или сейчас?

В его зеленых глазах появилась насмешка.

— Ни тогда, ни сейчас! — гневно вспыхнула Линетт, не зная, что еще можно возразить.

Иногда Хантер становился абсолютно невыносимым.

Послышался стук каблуков по каменным ступенькам, и через секунду показалась высокая, полноватая женщина, одетая в черное монашеское платье. Она остановилась перед ними, терпеливо сложив руки на животе.

— Я сестра Матильда, — произнесла она скрипучим голосом. — Чем могу вам помочь? — продолжала она, оставаясь на том же месте.

— Мы хотим отыскать ребенка, которого принесли сюда девять лет назад, — начал Хантер.

— Извините. Не понимаю. Вы хотите усыновить или удочерить ребенка? Какого-то определенного ребенка? — продолжала выяснять монахиня.

— Нет, это моя дочь, наша дочь, — решительно вмешалась в разговор Линетт. — Нам очень важно найти именно нашу девочку.

Монахиня нахмурилась, окинув взглядом дорогую на вид одежду Линетт и как бы оценивая.

— Так вы говорите, что отдали ее нам девять лет назад? Как ее звали?

— Я… я не уверена, — голос Линетт задрожал. — Не я приносила ее сюда. Приносил совершенно другой человек. Полагаю, это могла быть миссис Барбур, Луиза Барбур. Девочку хотели назвать Джулией.

Монахиня странно посмотрела, но не стала возражать и выдержала небольшую молчаливую паузу.

— Что ж, пройдемте в мой кабинет, и я посмотрю в документах, — только и добавила она, рукой приглашая следовать за ней.

Хантер и Линетт пошли следом за сестрой Матильдой. Они вошли в просторную и почти пустую комнату, стены которой были абсолютно голы, и только в одной из стен встроен небольшой камин.

Сестра Матильда указала своим посетителям на два деревянных, с прямыми спинками стула, стоящих перед столом, а сама пошла к деревянным шкафам в углу помещения.

— Говорите девять лет назад? — спросила она, медленно просматривая шкафчики и изучая написанные на табличках цифры. Губы ее что-то высчитывали. — Это будет 1862-ой год?

— Да.

— Не помните, какое время года?

— Конечно! — Линетт почти возмущенно посмотрела на монахиню. — Моя дочь родилась восемнадцатого февраля. Я… Я думаю, женщина принесла сюда малютку вскоре после рождения.

Сестра Матильда выдвинула один из ящиков и начала рыться в нем. Минуты ожидания были очень тягостны для Линетт. Наконец Матильда достала какой-то листок бумаги и внимательно прочитала его.

— Да, вот. Одну новорожденную девочку оставили у нас девятнадцатого февраля. У нее не было имени, и мы назвали ее Джейн Элис Ренар.

Сердце Линетт, казалось, остановилось, а грудь болезненно заныла.

— Да, — голос ее перешел на шепот. — Да, должно быть, она.

— У младенца были черные волосы и голубые глаза. Но никаких особых примет, родинок, родимых пятен не имелось.

Линетт слушала, как женщина зачитывает сведения о ее дочери, стараясь не пропустить ни одного слова.

— Пожалуйста, что с ней? Где она?

— Я сейчас это и ищу.

Монахиня подошла к другому шкафчику и начала перекладывать бумаги там. Видимо, найдя то, что нужно, она принялась читать про себя, потом на минуту застыла.

— О!

Линетт сковал ужас.

— Что? В чем дело? — забеспокоилась Линетт. Она была едва жива. Волнение сковало ее.

— Дело вот в чем. Здесь нет карточки девочки. Ее забрали из приюта.

На этот раз она подошла к большому шкафу и, открыв дверцу, что-то там принялась искать. Монахиня поочередно выдвигала маленькие ящички и просматривала их содержимое. Наконец она отыскала нужную карточку, прочитав ее, кивнула.

— Да. Семейная пара удочерила ее, когда девочке было всего несколько месяцев от роду.

Сердце Линетт пронзила острая боль. Все-таки, направляясь в приют, в глубине души она надеялась, что дочь ждет ее здесь. Она бессознательно схватила за руку Хантера, и он крепко сжал ее.

— Кто ее забрал? — спросил Хантер. — Где она сейчас?

Сестра Матильда спрятала карточку обратно в ящик.

— Извините. — Она задвинула ящик и закрыла дверцу шкафа. — Нам нельзя давать такую информацию. Все держится в строгой тайне.

— Но… — начала было Линетт, — но это мой ребенок! Мне нужно знать! — Она вскочила со стула.

— Извините, — повторила монахиня, сохраняя каменное выражение лица. — У нас такие правила, я ничего больше не могу сделать. Так будет лучше.

— Лучше! Кому?

— Ребенку. Да и всем, кого это касается. Иногда мать отдает в приют своего ребенка, а потом ее начинает терзать чувство вины, и она возвращается, чтобы забрать его. Но едва ли это будет справедливо по отношению к супружеской паре, удочерившей девочку. Мы не имеем права забрать ее у них.

— Справедливо!? — воскликнул Хантер, вскочив на ноги и подходя к женщине. Лицо его было мрачным и угрожающим, и монахиня непроизвольно попятилась.

— Хотел бы я знать, насколько справедливо украсть у матери ребенка? Насколько справедливо сказать ей, что он умер? Она ни разу не видела ее, не держала на руках… Это по-вашему, справедливость?

— Хантер! — крикнула Линетт. Когда она услышала, как Хантер защищает ее, на душе стало теплее. Но она не должна позволить Хантеру запугать или разгневать монахиню, в руках которой находятся ключи от шкафа, а им необходимо любыми путями получить нужные сведения.

— Ведь это не вина сестры Матильды, что у меня украли ребенка. И… Я уверена, что есть правила, которых она обязана придерживаться.

— Правильно. — Монахиня утвердительно кивнула.

Хантер обернулся к Линетт.

— Ты что, сошла с ума? Какого черта…

— Хантер!

Линетт гневно посмотрела на него. Он поморщился, но замолчал и отошел в сторону, скрестив руки на груди. Линетт повернулась к монахине и очаровательно улыбнулась.

— Извините, сестра Матильда. Но вы должны понять, что наша ситуация немножко необычна, не похожа на другие. Я не отдавала вам своего ребенка. Меня обманули. Страшно обманули.

— Я в этом не сомневаюсь. — Выражение лица женщины говорило, что она думает как раз обратное.

— Но это не меняет принятого у нас порядка. Если ребенок усыновлен или удочерен, мы не можем открыть тайну его местонахождения никому.

— Но вы не имели права отдавать ее! Она моя дочь! Я не отказывалась от нее. Права матери важнее всего, не так ли? — голос Линетт срывался от отчаяния. — Я должна ее найти! Должна ее вернуть!

— Вот именно поэтому мы и не можем вам сказать, где она. Что же делать тем людям, которые стали ей матерью и отцом? Она их дочка вот уже девять лет. Она выросла, считает их своими родителями. А теперь, если объявится настоящая мать, это принесет страдания многим и, прежде всего, ребенку.

— А я не страдала эти девять лет?! — воскликнула Линетт. — Разве мне не было больно?

— Очевидно, для нее это не имеет значения, — мрачно вставил Хантер. — Идем, Линетт. Она нам ничем не поможет. Ты же видишь!

Он обошел Линетт и монахиню, направляясь к дверям.

— Нам нужно переговорить с настоятельницей, — продолжала настаивать Линетт.

— Настоятельница скажет вам то же самое, — ответила сестра Матильда. Она придерживается неукоснительно наших строгих законов.

Хантер с минуту смотрел на нее.

— Вы не особо-то проявляете христианское милосердие, верно? — выдавил он хриплым голосом.

Если было бы возможно, монахиня стала бы еще напыщеннее. Ее просто распирало от важности в данный момент.

— Я считаю, что не вам об этом судить, сэр. Мне кажется, что кто-то поступил чрезвычайно легкомысленно, заводя ребенка и не думая о его будущем.

— Нет, не легкомысленно. Хотя и несколько неправильно. — Глаза Хантера были холодны и жестки. — И, поверьте, теперь он расплачивается за это каждый день своими страданиями.

Линетт подошла ближе к монахине и умоляюще заглянула ей в глаза.

— Пожалуйста, сестра. Я умоляю вас помочь нам, она просила жалобным голосом, чуть не плача.

Сестра Матильда взглянула на Линетт, затем отвела глаза в сторону и покачала отрицательно головой.

— Извините. Я не могу.

Сердце Линетт оборвалось. Неужели она проделала весь этот путь для того, чтобы точно узнать, что потеряла дочь теперь уже навсегда?! Боже мой, что ей дальше делать? Как жить дальше?

Глава 16

Линетт обернулась к Хантеру, её лицо горело злостью и отчаянием.

— Хантер!

— Пойдем. — Он взял ее за руку и повел к выходу. — Нужно идти. Здесь мы ничего не добьемся.

— Но, Хантер, мы не можем уйти! — запротестовала Линетт, останавливаясь и упираясь.

Ему пришлось почти силой вести ее к двери. В этот момент он заговорил с ней тихим голосом.

— Брось, Лин. Она никогда не даст тебе сведения. Не упорствуй, так будет разумней, — уверял он.

— Но, Хантер! — голос Линетт стал сиплым, а по щекам заструились слезы. Я должна попытаться! Должна что-то сделать!

— Но ты же видишь! Все бесполезно. — Хантер через плечо обернулся к монахине.

— До свидания, мэм. Спасибо, что уделили нам время.

Сестра Матильда кивнула.

— До свидания. Я уверена, что если вы получше подумаете, то сами поймете, что это наилучший для всех выход.

— Наилучший выход! — взорвалась Линетт. Гнев переполнял все ее существо. Она больше не могла сдерживаться. Но Хантер подталкивал ее к двери. Как только они вышли за порог, монахиня быстро закрыла за ними дверь.

Линетт стала вырываться из рук Хантера, пытаясь вновь вернуться в комнату монахини.

— Отпусти меня! Я должна с ней поговорить. Что с тобой, Хантер? — гневно повторяла она, пытаясь освободиться от руки Хантера и порываясь вернуться.

Хантер прижал Линетт к себе, и, пока они спускались по лестнице, наклонившись к ней, тихо прошептал:

— Она не скажет нам ничего. Нет смысла спорить с ней дальше. Мне надо вернуться сегодня ночью и пробраться в кабинет, — объяснил он свои намерения.

— Что? — Линетт уставилась на него, но не замедлила шага. Хантер хитро улыбнулся:

— Как ты могла подумать, что я так просто откажусь от нашей дочери? Плохо ты меня знаешь!

Линетт расслабилась. На какое-то мгновение она действительно испугалась, что Хантер так легко сдался, что поиски дочери потеряли для него смысл. Естественно, это было не так. Следовало бы знать его получше. Она должна доверять Хантеру. Глаза ее наполнились слезами.

— Спасибо, — прошептала она.

— Вот так-то лучше. Положись на меня.

Они проследовали по коридору к выходу. Хантер с невозмутимым видом огляделся, и Линетт поняла, что он запоминает расположение помещений и прикидывает, как проникнуть сюда ночью, чтобы найти необходимую запись.

— Тссс!

Они остановились и огляделись.

— Эй, мистер, — послышался громкий шепот.

Они повернулись назад и стали осматриваться. Большое, почти во всю стену окно было задрапировано тяжелыми длинными портьерами. Одна из портьер немного отодвинулась в сторону и из-за нее показалось хитрое веснушчатое личико.

Линетт и Хантер молча уставились на него.

Портьера отодвинулась еще больше, и они увидели худенькую девочку с нескладной фигуркой в бесформенном сером платьице. Эта шустрая девчушка очень походила на мальчика. Линетт не могла понять, какого она может быть возраста. Если судить по росту, то ей — лет семь-восемь. Но черты лица говорили, что она несколько старше.

— Привет.

— Привет и тебе.

Линетт улыбнулась девочке и сама удивилась, что ей больше не больно видеть детей. Теперь, когда она знает, что ее дочь жива, она не испытывает больше тягостного чувства.

Девочка высунула голову из-за портьер и, вытянув шею, осмотрелась по сторонам. Убедившись, что рядом никого нет, она вышла из своего укрытия. Платье девочки было выпачкано в грязь. Один гольф, когда-то, видимо, белый, а теперь серый и выцветший от многочисленных стирок, сполз, обнажив поцарапанную ногу. Светлые грязноватые пряди волос спадали на глаза. Грязью был запачкан даже нос. Щеки были усыпаны яркими оранжевыми веснушками, а раскосые серые глаза хитро блестели.

Ее никак нельзя было назвать привлекательной и милой девочкой. К тому же маленькая расчесанная до крови ссадина на подбородке совсем не добавляла красоты.

Когда она улыбнулась, а ее серые глаза засветились весельем, к удивлению Линетт, она показалась даже очень симпатичной. Линетт посмотрела на Хантера. Он тоже с интересом рассматривал девочку, на губах играло некоторое подобие улыбки.

— Привет, — сказал он. — Я — Хантер Тиррел.

— А я — Мэри Маргарет Кинан. — В ее речи слышался легкий мелодичный акцент. Со взрослыми она держалась непринужденно и уверенно.

— Вы ищете, кого бы взять к себе? Я имею в виду, удочерить или усыновить?

— Мы ищем нашу дочь, — ответил ей Хантер.

Девочка уставилась на них.

— Это правда, — подтвердила Линетт.

— Да ну! Здесь? Что станет делать дочь таких как вы людей в нашей чертовой дыре?

Линетт, услышав ее рассуждения, затаила от удивления дыхание. Мэри Маргарет сбоку посмотрела на нее и ухмыльнулась.

— А вы думали: я «маленькое милое создание»?

Последние слова она произнесла с настоящим южным акцентом, с привкусом слащавой патоки, а потом рассмеялась:

— Я не такая. Сестра Мэри Луиза говорит, что я — «сатанинское отродье».

— Не может быть?

Она помолчала в раздумье.

— Но это неправда, потому что, на самом деле, я мисс Файтина Джимми Кинан, — быстро выпалила их собеседница.

Ни Хантер, ни Линетт не нашлись, что ответить, и просто молча продолжали смотреть на нее.

— Кажется, вы не нашли здесь свою дочь, да? Почему бы вам не взять меня? Я очень работящая, а ем немного. Если я постараюсь, то не буду упрямой, по крайней мере, большую часть времени. Папка всегда говорил, что я смышленая. Даже сама мать-настоятельница говорит, что я умная. — Она ухмыльнулась.

— А ты не врешь?

— Ну, правда, она говорит, что я слишком умна, — добавила мисс Кинан, немного подумав.

— Правда, — сыронизировал Хантер. Линетт не смогла не улыбнуться.

— Мэри Маргарет, я уверена, что кто-нибудь с радостью удочерит тебя. Но мы ищем дочь, мы должны взять именно ее.

Мэри Маргарет философски пожала плечами.

— А сестра Матильда сказала, где ее искать?

— Нет, боюсь, что нет.

Лицо Линетт снова стало печальным. — Она сказала, что не может сообщить нам эту информацию.

— Ту, что хранится в ее комнате? В одном из огромных деревянных шкафов?

— В самом большом.

— А-а… Тогда, значит, ее здесь нет. Счастливчики некоторые. Так или иначе они удрали отсюда…

Она поспешно прервалась и, помолчав, приняла озабоченный вид.

— Я могла бы вам помочь… и доказать, что я кое-чего значу и умею. Если, конечно, вы тоже мне что-нибудь сделаете.

Лицо Хантера посветлело, и в глазах появились веселые искорки.

— В самом деле, могла бы? А как же, хотел бы я знать, ты собираешься это осуществить?

— Я натворю что-нибудь во дворе, что заставит сестру Матильду выйти из кабинета. Ну, буду шуметь, скорее всего… А вы уж решайте сами, что вам делать в ее отсутствие.

Хантер прикрыл ладонью рот, чтобы скрыть улыбку. Линетт усмехнулась.

— Похоже, Хантер, ты нашел родственную душу, — проговорила она небрежным тоном.

Он бросил на даму хорошо знакомый ей взгляд, который одновременно означал вызов и шутливое обещание возмездия, такой дразнящий, чисто мужской взгляд, намекающий на что-то интимное. Внезапно Линетт почувствовала, как обмякли ноги, как это бывало уже не раз. На щеках заиграл румянец, и она смущенно отвернулась в сторону. Взгляд Хантера задержался на ней чуть-чуть дольше, затем Хантер почти неохотно вновь обернулся к своей добровольной помощнице.

— Сколько тебе лет? — спросил он.

— Ну какое это имеет отношение к делу? — презрительно заявила Мэри Маргарет. — Если вы так уж хотите знать, мне одиннадцать.

Хантер приподнял одну бровь.

— Сколько, ты говоришь ?

— О-о, ну хорошо, десять… будет через два месяца. Но это не значит, что я не смогу выполнить то, что пообещала. Я никогда не отступаю от своих обязательств. Спросите кого угодно! Я даже покажу вам, где можно спрятаться близко от двери в кабинет, чтобы сразу туда проскользнуть.

— Я уверен, что ты человек слова, — серьезно произнес Хантер. — Мне просто интересно, как ты в своем возрасте уже научилась выполнять такие трудные поручения и стала таким дельцом.

— Да ладно вам!

Но на ее бледных щеках выступил от удовольствия румянец.

— Нет, серьезно, я очень удивлен.

Линетт ревниво подумала, что обаяние Хантера действует на представительниц женского пола любого возраста.

Хантер вопросительно посмотрел на Линетт. Та в ответ пожала плечами.

— Мы можем попробовать. Похоже, это безопаснее, чем то, что ты предлагал раньше.

Он кивнул:

— Хорошо.

Хантер обернулся к Мэри Маргарэт, сунул руку в карман, достал серебряную монету и протянул девочке.

— Этого достаточно, чтобы оценить твоиспособности?

Девочка с любопытством взглянула на монету, и ее глаза загорелись.

— Мария, Иисус и Иосиф! Так за это я продержу ее во дворе целых полчаса!

— Нам столько не понадобится, — улыбнулся Хантер.

В нем загорелся азарт охотника.

— Ну, вперед тогда.

— Да, давайте попробуем.

Мэри Маргарет на цыпочках отправилась по коридору к кабинету сестры Матильды. Хантер и Линетт проследовали за ней, тоже стараясь все делать бесшумно.

Сердце Линетт взволнованно стучало. Она не знала, можно ли доверять девочке. И возможно, с их стороны просто непорядочно провоцировать такое поведение ребенка. Но Линетт понимала, что ради того, чтобы отыскать дочь, она способна и на более худшее. Ничто не остановит ее на пути к намеченной цели. Она обязательно должна узнать, что случилось с Джулией и где она сейчас, чего бы это ни стоило. А осознание, что цель так близка, что через несколько минут в их руках будет заветная карточка, вызывало даже легкое подташнивание от сильного волнения. Надежда и страх заставляли сердце учащенно биться.

Мэри Маргарет повернула из главного широкого коридора в боковой, маленький, где находилась комната сестры Матильды. С серьезным видом, приложив палец к губам, она проскользнула мимо двери в кабинет сестры к следующей и легко открыла ее. Это оказалась кладовка. У одной стены стояли метлы и веники, рядом два ведра, а на полках лежали тряпки, щетки и другие подобные вещи, предназначен-ные для уборки. Линетт с сомнением посмотрела на все это. Возможно, здесь превосходное укрытие для ребенка, но для двух взрослых людей едва ли хватит места.

Мэри Маргарет состроила им гримасу и пальцем показала на кладовку. Хантер вошел туда и за руку провел и Линетт. Мэри Маргарет закрыла за ними дверь, послышались удаляющиеся шаги.

Внутри было очень темно. Линетт едва видела лицо Хантера, не различая выражения, так как его глаза были вне поля зрения. Он смотрел на нее сверху вниз, а она, не дыша, смотрела на него. Они стояли совсем рядом, их тела почти касались друг друга. Линетт казалось, что она чувствует тепло, ощущает именно его запах. Вдруг неожиданно вспомнилась излучина реки, где они оказапись в ту ночь много лет назад, и показалось, что она ясно ощущает дурманящий аромат диких роз, разросшихся на берегу, перемешанный с запахом их разгоряченных тел и резким настоем полевой мяты. И то состояние упоения начало возвращаться к ней.

Линетт слегка поежилась. Не хотелось вспоминать сейчас то время. Это было как наваждение. Хантер коснулся ее плеч. Линетт испуганно дернулась и посмотрела на него. Его ладони были необыкновенно горячими, она ощущала тепло через ткань блузки и почувствовала, как всегда могла безошибочно угадать, что он хочет ее. Близость ее тела напомнила и ему о прошлом или, может быть, об их недавней ночи. Воздух в кладовке вдруг показался Линетт душным и жарким. Она непроизвольно подалась к Хантеру. Он обнял ее.

Из коридора вдруг донесся громкий стук в дверь, заставивший их подпрыгнуть.

— Сестра! Сестра, Катерина срочно зовет вас. Она во дворе.

Было слышно, как открылась соседняя дверь и сестра Матильда вышла.

— Что случилось? — спросила она, недовольная тем, что ее отвлекают от серьезных занятий.

— Это опять Мэри Маргарет Кинан, сестра.

— Ну конечно, — сестра Матильда тяжело вздохнула.

— На нее опять что-то нашло, — добавил незнакомый голос. — Помогите нам, сестра Матильда.

Послышались их гулкие шаги по каменному полу, которые стали тише, когда они повернули, очевидно, за угол. Хантер немного приоткрыл дверь и осторожно выглянул в щелочку, чтобы убедиться, что в коридоре никого нет. Потом он быстро выскользнул из кладовки и тихонько вошел в кабинет сестры Матильды. Линетт не отставала от него ни на шаг. Он направился прямо к столу сестры Матильды и выдвинул верхний ящик, достав связку ключей, подошел к высокому шкафу и стал вставлять в замочную скважину ключ за ключом. Линетт нетерпеливо наблюдала. Пока он подбирал нужный ключ, ладони ее вспотели.

Наконец один ключ подошел. Хантер выдвинул ящик и стал искать нужную карточку среди прочих бумаг.

— Ренар. Вот она.

— Что там? — спросила Линетт заплетающимся языком.

Он развернул карточку и начал читать первый лист, бормоча себе под нос.

— Девочка, семь фунтов, три унции, черные волосы, голубые глаза.

Лицо его как-то смягчилось, и он посмотрел на Линетт. У нее в глазах стояли слезы. Тихо шурша страницами, он вырвал первую и сунул ее во внутренний карман жакета.

— Просмотрим это на досуге. Сейчас нет времени, — пробормотал он, перекладывая листы.

Он поставил карточку на место, в ящик, и задвинул его обратно в шкаф. Закрыв дверь шкафа, он замкнул ее на ключ и бросил ключи в стол. Они тихо направились к выходу. На пороге Хантер обернулся, проверяя, все ли так, как было до их появления.

Послышались приближающиеся голоса.

— …настоящее дьявольское отродье! Мэри Маргарет, что я должна с тобой делать?

— Не знаю, сестра, — ответил знакомый детский голосок неестественно громко. — Честное слово, я прошу прощения, но, откровенно говоря, я сама не знаю, что на меня находит, — голос девочки звучал громко, но спокойно. Видимо отвечать за проступки ей было не впервой.

Линетт быстро схватила Хантера за руку и потащила к кладовке, в которой прятались раньше. Хантер послушно последовал за ней. Он закрыл за ними дверь, оставив маленькую щель, через которую можно видеть все, что происходило в коридоре.

Голос монахини по мере приближения становился все громче, и Хантер, наблюдающий в щелочку, увидел женщину, ведущую за руку Мэри Маргарет.

— Ты разве не знаешь, что, поступая так, ты оскорбляешь Бога? Иисус видит все твои грехи.

— Да, сестра. Извините.

— Не пытайся меня обманывать, юная леди, — злилась монахиня.

— Ну что вы! Я ни о чем дурном и не помышляю, — покорно бормотала девочка и одновременно пыталась высвободить свою руку.

Сестра Матильда задержалась у входа в свой кабинет, строго, сверху вниз глядя на Мэри Маргарет.

— Я слишком хорошо тебя знаю. Ты совершенно не раскаиваешься в том, что бросила в церковь лягушку. И это ты делаешь уже не в первый раз. Я хочу сказать тебе, что это очень расстроило сестру Катерину. Я удивляюсь, как она не упала в обморок прямо там.

Линетт прикрыла рукой рот, сдерживая смех. Хантер смотрел на нее, тоже пытаясь подавить рвущийся наружу смех. Линетт вспомнилась история, которую он однажды рассказал.

Когда они дружили, то часто болтали. Хантер как-то раз подложил в постель к старшему брату лягушку, и Гидеон гнался за ним до самой реки. Бегая так, они оказались далеко от дома. И потом возвращались назад уже среди ночи.

Сестра Матильда важно прошествовала в свой кабинет, ведя за собой Мэри Маргарет.

— Моя обязанность — воспитать из тебя богобоязненную уважительную молодую девушку. Не знаю почему, но только одному Богу известно, сколько на этом пути у меня едва преодолимых препятствий! А теперь, милая, подними-ка свою юбчонку.

Монахиня закрыла за собой дверь, заглушив последние слова, хотя тон безошибочно подсказывал смысл. Резкий шлепок по чему-то мягкому был отлично слышен, как будто немного приглушенный выстрел.

Линетт нахмурилась и виновато посмотрела на Хантера. Тот тоже недовольно смотрел на нее.

— Хантер… нельзя допускать, чтобы ее наказывали за то, что она натворила что-то, желая нам помочь, — решительно прошептала Линетт. Сердце разрывалось, когда она представляла, как веселое, хитрое, маленькое личико девочки морщится от боли. Какое строгое наказание следует за обыкновенную детскую шалость!

— Знаю. Но что делать? Она должна здесь остаться. У нас нет власти над благочестивой сестрой.

В голосе Хантера сквозила горькая ирония.

Вдруг послышался резкий окрик на французском языке, затем раздался вопль:

— Ах ты, маленькая негодяйка! Как ты смеешь? — кричала монахиня.

Потом донесся звук чего-то падающего. Хантер больше не мог этого выносить, выскочил из кладовки и громко постучал в комнату монахини.

— Не сейчас! — крикнула изнутри сестра Матильда. — Придите позже!

— Что здесь происходит? — громко спросил он.

— Нельзя.

Хантер толкнул дверь, не обратив внимания на ее команду, и вошел. Линетт шла следом. И женщина, и девочка одновременно обернулись на шум и, увидев Хантера и Линетт, застыли на месте.

Мэри Маргарет, держа в руках деревянную указку, стояла на одном из низеньких шкафчиков. Монахиня, с багровым от злости лицом, сжимала длинную деревянную линейку в поднятой руке, очевидно, собираясь ударить девочку.

Линетт не поверила глазам.

— Нет!

Она бросилась к монахине и ухватилась за линейку.

— Не смейте бить ребенка!

Монахиня, онемев от неожиданности, просто смотрела на нее.

— Что?

Она с силой дернула на себя линейку, но Линетт не отпускала.

Линетт думала, что разозлится так же сильно, как и тогда, когда сестра Матильда не хотела сообщать данные об их дочери. Но тот бессильный гнев не мог сравниться с тем, что она почувствовала сейчас, видя, как эта женщина собирается ударить девочку деревянной линейкой. Она изо всей силы рванула линейку, и та выскользнула из рук монахини. Линетт быстро спрятала ее за своей спиной. Уже успокоившийся Хантер подошел, взял из рук Линетт линейку и, разломав на две части, бросил в мусорную корзину.

— Вот и все, — только и произнес он. Лицо сестры Матильды еще больше побагровело, если это вообще было возможно.

— Как вы смеете вмешиваться! Я отвечаю за этого ребенка! — гневно выкрикнула она.

— Это не дает вам права бить ее, — спокойно заметил Хантер.

— Я не била! Я занималась ее воспитанием. Моя обязанность — воспитывать, вырастить из нее добрую христианку.

— И вы исполняете это при помощи побоев?

— Я не била! Я только дотронулась до ее ног указкой, как это сатанинское отродье выхватило у меня ее! — в негодовании воскликнула сестра Матильда. — Она не уважает ни старших, ни своих сверстниц.

Монахиня обернулась и бросила на Мэри Маргарет злой взгляд. Девочка сидела на шкафу и с интересом наблюдала за развернувшейся перед ней сценой.

— Маленькая негодяйка! — с чувством произнесла монахиня. — Она точная копия своего отца, да упокой Господь его душу. Ее папочка пил и дебоширил до последнего своего дня. И погиб во время драки в кабаке.

— Неправда! — взорвалась Мэри Маргарет. — Вы лжете! Папа не был пьяницей. А уметь защищать себя — это не грех! Только кулаками можно пробить себе дорогу в этой жизни!

Линетт округлила глаза.

— Как вы можете говорить подобное об ее отце? Прямо в присутствии ребенка? И вы называете себя христианкой! Да в вас нет ни капли христианского милосердия или доброты. — Линетт непроизвольно сжала кулаки. — Когда я думаю о годах моих страданий, когда я носила траур по моей малышке, а мое сердце разрывалось от горя… В это время таким, как вы, доверялись судьбы детей! Бить, унижать их! Это преступление.

Сестра Матильда высоко подняла голову.

— Думаю, я знаю лучше вас, молодая леди, какие у меня обязанности. Бедные, брошенные дети должны иметь крышу над головой, одежду и пищу. Я должна быть уверена, что они вырастут ответственными, серьезными, трудолюбивыми людьми, станут мужчинами и женщинами, которые сумеют занять достойное место в жизни. И нельзя возиться, нянчиться с ними или позволять им дикие, недопустимые выходки.

— Все, о чем вы говорите, — это обязанности, — холодно заметила Линетт. — Но в вас нет любви. А дети прежде всего нуждаются именно в любви. А не только в крыше, одежде и еде.

— Иначе это не по-христиански, — поддержал Линетт Хантер.

— То, что вы думаете, не имеет значения, — произнесла сестра Матильда. — Вам здесь не место. Только я в ответе за эту девочку. И только я решаю, как мне поступать с ней.

— Позор!

Линетт оглянулась. Глаза сверкали, вся она напряглась и почти дрожала от гнева.

Хантер, глядя на нее, был поражен ее новой, более зрелой красотой. Линетт всегда была симпатичной, но сейчас, когда эмоции охватили всю ее, она была просто захватывающе обворожительной. Возникло теплое, согревающее душу чувство к этой женщине.

— Позор? А позвольте мне спросить, кто вы, чтобы судить? — раздраженно продолжала спорить сестра Матильда.

Лицо монахини приняло важное, строгое выражение.

— Женщина, которая произвела на свет незаконнорожденное дитя и отдала его сюда? Я что-то не слышала, чтобы вы изъявили желание взять одну из этих бедных сироток, не видела, чтобы вы пытались накормить, одеть и присмотреть вот за такими непослушными сорванцами! Думаю, вам лучше вспомнить свои собственные грехи, чем начинать обвинять меня.

Линетт выглядела шокированной. Хантер быстро выступил вперед и взял ее за руку.

— Вы не правы, сестра. Именно это мы и собирались сделать. Поэтому мы и вернулись к вам. Мы хотим забрать ребенка.

Он взглянул на Мэри Маргарет. Девочка с раскрытым ртом смотрела на него широко распахнутыми глазами.

— И мы выбрали эту девочку.

Глава 17

На некоторое время в кабинете монахини воцарилось молчание.

— Что? — первый звук, который нарушил тишину.

Сестра Матильда открыла рот и тупо уставилась на Хантера.

Мэри Маргарет, возвышаясь в комичной позе на шкафу, выглядела ошеломленной. Линетт растерянно повернулась к Хантеру.

Хантер холодно посмотрел на монахиню, затем обратился к Линетт, вопросительно подняв брови.

— Ведь так, Линетт?

— Д-да, — заикаясь, произнесла его спутница. — Все правильно. Мы хотим забрать Мэри Маргарет. Мы встретили девочку на выходе из приюта. Она нам так понравилась, что мы решили вернуться и забрать ее.

— Мэри Маргарет? — повторила, не веря своим ушам, монахиня.

— Да, — голос Линетт стал твердым, и она утвердительно кивнула. — Мэри Маргарет Кинан. Мы хотим взять именно ее.

Мэри Маргарет испустила отчаянный вопль, спрыгнула со шкафа на стол, а потом на пол и обхватила Линетт за талию, затем уверенно встала за Хантером, на некотором расстоянии от сестры Матильды.

Монахиня выпрямилась. Ее темные глаза сощурились.

— Ну, что ж. Забирайте, — произнесла она с сарказмом, с большим удовольствием отдаю ее вам. Желаю, чтобы она доставила вам радость.

Тон речи ясно говорил о том, что она очень сильно во всем этом сомневается. — Несомненно, вы трое очень подходите друг другу.

— Действительно, — охотно согласился Хантер.

Сестра Матильда выглядела так, будто бы хотела еще что-то сказать, но потом пожала плечами и, отвернувшись, направилась к одному из своих шкафов.

Неторопливо она повернула ключ в замочной скважине, затем выдвинула нужный ящик и, покопавшись в картотеке, извлекла оттуда одну карточку. Но, бегло просмотрев ее, монахиня вернула листок на прежнее место и принялась читать следующий.

Манипуляции с ящиками и документами выполнялись без всякой поспешности. Видимо, сестре Матильде хотелось подразнить своих посетителей, с огромным нетерпением ожидающих результатов поисков.

— Документы и на эту воспитанницу нельзя разглашать? — сыронизировал Хантер.

— Хантер! Прошу тебя.

— А сколько можно ждать? — не соглашался он.

Нервы Линетт были напряжены. Казалось, еще немного, и она тоже не выдержит, но этого монахиня и добивалась. Необходимо было сдержаться.

— Сестра Матильда… — начала было Линетт.

— Садитесь, — приказным тоном сказала та своим просителям через плечо, продолжая рыться в каких-то бумагах.

Повернувшись, она бросила на стол одну из карточек.

— Вам нужно пройти через кое-какие формальности.

— Мы не возражаем, — покорно согласилась Линетт.

Розмари хмуро взглянула на своего отца. С каждым днем он вел себя все более странно. Сегодня он опоздал к ужину, а во время трапезы за столом мрачно разглядывал ее, всякий раз отводя взгляд, когда дочь поднимала вдруг голову. Она была уверена, что он над чем-то раздумывает, хотя не догадывалась, что именно его беспокоит. Он явно обдумывал что-то.

Когда Бентон закончил есть, то, отложив вилку и салфетку в сторону, повернулся к дочери. Стало ясно, что отец принял какое-то решение.

— Розмари, я хочу поговорить с тобой в своем кабинете.

— А мы не можем поговорить прямо здесь? — спросила Розмари, чувствуя, как сжалось сердце.

Была ненавистна мысль — идти в кабинет к отцу, где тот каждую ночь напивался вдрызг. Она понимала, почему он пьет. Должно быть, его мучает чувство вины за то, что он сделал. Но не хотелось быть рядом с ним, когда он пьян. Она вынуждена была признаться себе, что ей вообще теперь было неприятно находиться с ним под одной крышей.

— Нет. Не глупи.

Бентон поднялся и вышел из комнаты, уверенный, что дочь последует за ним.

Вздохнув, Розмари повиновалась. Поднимаясь по лестнице, она внутренне подготавливала себя к тому, что ее ожидает. Когда они вошли в кабинет, Конвей закрыл за ними дверь. К облегчению Розмари, он не отправился немедленно к бару за ликером, а просто повернулся к ней.

— Я разговаривал сегодня с мистером Фаркухаром Джонсом, — начал Бентон.

— Да? — При этом имени у Розмари внутри сжалось. Неужели он все еще будет продолжать навязывать ей Джонса?

— К счастью, он все еще хочет на тебе жениться, — вкрадчиво начал объяснять Розмари отец.

— Мистер Джонс сегодня еще раз попросил твоей руки, — пока еще спокойно произнес Бентон.

Розмари уставилась на него.

— Не понимаю.

— Он все еще согласен жениться на тебе! — заорал Бентон.

— А я не хочу…

— Ты что, не понимаешь?

Такой поворот беседы начинал злить Бентона. В последнее время он часто нервничал, плохо спал. Поэтому, чтобы снять напряжение, приходилось прибегать к алкоголю. Это вконец расстроило нервную систему, он раздражался по всякому пустяку.

— Послушай! — Его бестолковая дочь никак не хотела выслушать отца до конца.

— Но папа!..

— Не перебивай! Мистер Джонс берет тебя, Розмари, в жены. Вот так!

Высказавшись полностью, Конвей подошел к бару, налил себе немного в рюмку, затем, вернувшись к столу, он удобно расположился в кресле и расстегнул жилет, собираясь смаковать напиток. Но вспомнив, что разговор с дочерью не закончен, он обратил свой взор на Розмари. — Что ты мне на это скажешь?

— Папа, я считаю, что это невозможно, — начала робко высказывать свое мнение Розмари.

— Ну вот еще! — Бентон с досадой махнул рукой. — Все уже решено.

В кабинете воцарилось молчание. Бентон недовольно смотрел на дочь. Розмари стояла посреди комнаты, понуро опустив голову.

Одному Богу было известно, что в этот момент творилось в душе девушки. Тяжелые мысли проносились в голове. Она уже представляла себе, как будущая совместная жизнь с мистером Джонсом изведет ее. Лицо Розмари страдальчески перекосилось.

Вдруг девушка вскинула голову. На ее щеках выступил румянещ

— Я не пойду замуж за мистера Джонса, — выпалила с жаром Розмари.

Бентон изумленно уставился на нее, не веря своим ушам. «Что, она отказывается»? — пронеслось у него в голове.

— Что ты сказала?

— Я не выйду за мистера Джонса.

— Что! — заорал он, и на этот раз в его тоне уже не было вопроса, только ярость. — Я уже дал согласие!

— Ты не можешь говорить серьезно. Вы вдвоем решили мое будущее. Даже не соизволив посоветоваться со мной?

— Конечно. Это наилучший вариант. Если ты станешь его женой, никто из них не посмеет косо посматривать на меня! Никто, в том числе и эта свинья Томпсон. Никто не станет шептаться за моей спиной.

— Наилучший вариант! — воскликнула Розмари. — Возможно, наилучший для тебя. А для меня? Мне надо выходить за него замуж, а не тебе!

Розмари вся горела, сама немного удивляясь своей решительности. Она никогда раньше не смела противоречить отцу. Но, странно, это как-то еще больше подогревало ее. Розмари было страшно, и в то же время, она еще более распалилась.

Лицо Бентона опасно потемнело.

— Ты — маленькая дурочка! Это намного лучше любого предложения, какое ты можешь получить. Я не вижу очереди поклонников у нашей двери. Если ты откажешь Фаркухару, у тебя вообще больше не останется шанса выйти замуж.

— Мне все равно! Я его не люблю! И не выйду за него! — Розмари охватило сильное нервное возбуждение.

— Какое это имеет отношение к любви? Джонс — богатый человек, намного состоятельнее, чем мы. У него большое влияние. Не знаю, почему он вбил себе в голову, что ему непременно нужно жениться на тебе. Но я только благодарю Бога. Это означает ваше спасение.

— Ты хочешь сказать — твое спасение!

— Что ты понимаешь в жизни, — возразил Бентон.

Розмари в волнении перевела дыхание. Она сама не ожидала, что сможет возражать отцу. Такая тихая, спокойная, девушка старалась, как могла, быть незаметной. Розмари никогда не могла постоять за себя, как бы оскорбительно отец ни поступал по отношению к ней, стеснялась создать кому-либо неудобства, беспокоясь чаще о других, чем о себе.

Но сейчас, в решительный момент, когда речь зашла о будущем, Розмари не смалодушничала.

— Я до сих пор не могу поверить, что даже такой человек, как ты, продает свою дочь мужчине, которого та презирает. И только ради того, чтобы сохранить свое положение в обществе.

— Что ты несешь!

— Так вот! Я говорю, что тебе уже ничего не поможет!

— Перестань, — зашипел Бентон, раздраженно пыхтя.

— Даже твои друзья — янки — не помогут спасти твое честное имя. Добропорядочные люди в нашем городе все равно ненавидят мистера Конвея.

Бентон презрительно хихикнул. Но было заметно, что он сильно раздражен. Тяжело ступая, он принялся мерить комнату шагами. Розмари боялась продолжать.

— Приличные люди? Это — восседающие на скамейках чопорные старухи! Они — общество, по-твоему? — Бентон говорил о жителях Пайн-Крика самым пренебрежительным тоном.

— Ты так считаешь?

— Да. Я прекрасно проживу и без них. Мне все равно, какого они мнения.

— Но все презирают тебя.

Розмари увидела, что озлобление Бентона нарастает. С минуты на минуту он мог разразиться страшным гневом. И тогда никому не поздоровилось бы.

— И ты можешь со спокойной совестью смотреть людям в глаза? — произнесла девушка сдавленным голосом.

Напряжение в общении между дочерью и отцом возрастало.

— Просто смешно, что я когда-то беспокоился о том, что обо мне говорят. У этих горожан нет ни власти, ни влияния.

— Они и их семьи останутся здесь и после того, как солдаты Союза и твои друзья, саквояжники, уйдут из города! Эти люди родились здесь, любят эту землю, они заплатили за нее потом и кровью. А твои друзья просто пришли сюда, попирая тела погибших солдат.

— Я не позволю, чтобы меня оскорбляли в собственном доме! — зарычал Конвей, багровея. — Ты выйдешь замуж за Джонса!

— Нет! Не выйду!

Гнев отца испугал Розмари, моментально растворив ее недавнее мужество. Но она решила не отступать. Она просто не может, недолжна уступать именно в этом. Речь идет о ее судьбе. Стать женой Фаркухара Джонса означает обречь себя на многие годы страданий.

— Я не могу!

— Ты можешь и выйдешь! — Глаза Конвея были похожи на два холодных осколка стекла. — А сейчас ты поднимешься к себе наверх и подумаешь о своих дочерних обязанностях. И не возвращайся до тех пор, пока не почувствуешь, что готова поступить так, как я приказал.

— Не принуждай меня, папа, — умоляла она.

Бентон был непреклонен. Он не собирался идти на поводу у этой безмозглой девчонки. «Ишь, как заговорила! Откуда такая прыть? Надо раз и навсегда поставить ее на место». — Мысли тяжело ворочались в него в голове.

— Иди к себе и обдумай, что я сказал.

— Но папа ?

— Не выводи меня из себя. Иначе будет плохо.

Казалось, Розмари уже его не слышала. Невеселые думы вконец расстроили ее. Она уже слегка походила на обезумевшую, не знала, что ей делать, куда бежать.

Она была страшно бледна, хотя на щеках и шее проступило несколько болезненных красных пятен. Глаза ввалились и потускнели. Казалось, еще немного, и организм не выдержит такого нервного напряжения, и она сорвется. С ней что-то должно было произойти.

Вдруг Розмари остановилась, почувствовав только сейчас, что вся голова в огне. Силы сразу оставили ее. Она вынуждена была присесть на край кровати. Отяжелевшая голова склонилась к подушке.

Закрыв глаза, бедняга пролежала некоторое время в забытье. Затем постепенно слезы подступили, и через минуту девушка разразилась беззвучным рыданием.

Теперь она принялась жалеть себя, отчего плач усиливался. Но вскоре, испугавшись, что ее кто-нибудь услышит, она села на кровати и принялась тереть глаза. Вопрос, что же дальше делать, вернулся к ней.

Мгновенно наступило облегчение, хотя боль не ушла.

Она никогда не выдерживала натиска отца, и он уверен, что и на этот раз она в конце концов согласится. Розмари боялась, что не сможет до конца быть непреклонной, что постепенно уступит ему. Бентон так и рассчитывал. Но это будет позором, если она разрешит ему сломать себе жизнь. Он уже отравил существование Линетт и испортил жизнь еще многих людей.

Ясно вспомнилось, как отец пытался завладеть домом Тэсс. Потом она подумала о тех людях, которых Бентон лишал земли или работы. До некоторого времени Розмари отказывалась видеть, насколько жесток был отец, но теперь она заставила себя признать это. Чтобы достать то, что ему хочется, он не остановится ни перед чем, никогда не заботился ни о ком, кроме себя. Даже явная любовь к Линетт была однобоким, исковерканным чувством. Он брал все от этой любви себе, не отдавая ничего взамен.

Но одно было точно. Ей надо уйти. Она просто не может оставаться здесь. Необходимо сбежать, как сделала Линетт.

Розмари не раздумывала, куда можно пойти, была просто полна решимости убежать до того, как вернется отец. Иначе он запрет ее на ключ. Тогда все будет кончено. Розмари спешно побросала в чемодан немного необходимой одежды, захватила маленькую шкатулку, в которой она хранила деньги и кое-какие драгоценности, доставшиеся ей от матери.

Потом она выскользнула из комнаты и стала осторожно спускаться по лестнице. Повариха Сэси, старая негритянка, посмотрела внимательно на Розмари, когда та пересекала кухню, направляясь к дверям.

Розмари была уверена, что Сэси заметила в ее руке чемодан. Но повариха ничего не сказала, только слегка улыбнулась и через минуту вернулась к своей работе.

Розмари быстро перебежала через темный двор за домом. Она не захотела идти по освещенной улице, опасаясь возможной встречи с отцом. Случись это, все пропало бы. Он силой вернул бы ее домой. Бентон держал бы дочь взаперти до самого дня свадьбы с этим негодяем мистером Джонсом. Как бы Розмари ни сопротивлялась, никто не посмел бы ей помочь и вызволить из домашнего заключения. Жестокий нрав своего отца девушка очень хорошо знала. Поэтому она не могла рассчитывать на прощение.

Здание библиотеки ее никак не пугало. Она будет чувствовать себя здесь нормально, даже когда одна. Более удачного места для укрытия хотя бы на первую ночь вне дома, просто не придумаешь. Как далеко она сможет уйти в кромешной темноте? К тому же у нее имеется еще поклажа — довольно объемный чемодан. Если отец вернется вскоре, то настигнет Розмари, когда та еще и до теток не доберется.

Да у девушки и не было сил идти в другой конец города. Усталость и нервная встряска от разговора с отцом сегодня вечером сморили, Розмари хотелось спать.

Наверху есть много свободных комнат, с тех пор как Тэсс с матерью выехали отсюда. Возможно, отцу не придет в голову мысль немедленно искать ее в библиотеке. Это даст ей немного времени подумать.

Приняв решение, Розмари быстро пересекла дворы и перешла через улицу. На пару минут она приостановилась рядом с небольшим домиком и прислушалась. Здесь жил Сэт Маннинг. Было тихо. Наконец она добралась до заднего крыльца библиотеки и скользнула внутрь. Она нашла и тут же зажгла стоящую у дверей, на столике, лампу. Затем, захватив ее, поднялась по лестнице наверх.

Немного поразмыслив, беглянка остановила свой выбор на уютной маленькой комнатке рядом с лестницей. Розмари, вздохнув, поставила чемодан и опустилась бессильно на стул. Закрыв глаза, она откинулась на спинку стула, вытянула ноги. Было удивительно приятно наконец расслабиться.

Мысли о ссоре с отцом отошли на второй план. Сейчас она с удовольствием мечтала о предстоящем отдыхе от злоключений этого дня.

«Хватит сидеть! Нужно встать и приготовить постель!» — приказывала себе Розмари. Действительно, что ее ждет завтра, неизвестно. Нужно поспать и набраться сил.

— Руки вверх! — раздался вдруг голос за ее спиной.

Розмари вскрикнула, чуть не свалившись со стула.

— Кто, черт возьми, вы такой? Что тут делаете?

— Я… ничего. — Розмари вскочила со стула.

Обернувшись, она посмотрела на вошедшего широко раскрытыми, полными ужаса, глазами. В дверях стоял мужчина с наведенным на нее ружьем. Она, глупо мигая, смотрела неотрывно.

Только что вошедший молчал, не отрывая глаз уставился на Розмари.

— Розмари! — вскрикнул вдруг он. — Как ты тут оказалась?

— О, Сэт!?

От облегчения Розмари бросило даже в жар.

— Сэт, ты сильно напугал меня! — сказала девушка, еще полностью не оправившись от испуга.

— Извини, Розмари.

— Я… я не ожидала кого-нибудь тут застать.

— И я тоже. Поэтому, когда увидел, что неизвестный крадется через сад, я решил проследить, — принялся рассказывать учитель.

— Ты меня заметил еще тогда, в саду?

— Да.

— И что ты подумал? — Розмари чувствовала себя очень неудобно. Можно сказать, она была застигнута прямо на месте «преступления».

— Я решил, что в библиотеку пробрался какой-то бродяга. Может, даже вор собрался посетить это общественное заведение, — иронизировал Сэт.

— Мне… мне кажется, что в некотором роде, я и есть бродяга.

Беглянку начало трясти. К ее же ужасу, разом, из глаз ручьем потекли слезы.

— О, Сэт! Я не знаю, что делать! — Она закрыла лицо руками.

— Розмари, что случилось?

Он в два шага пересек комнату и, положив на стол рядом ружье, обнял девушку за плечи. Потом ласково принялся гладить ее голову, проводя руками по волосам.

— Ну, что такое, родная?

— Мне очень плохо, — только и смогла вымолвить Розмари.

Успокаивающий тон, казалось, ослабил ее волю. Все до этого хаотично бурлящие в ней эмоции сейчас выплеснулись наружу. Розмари разрыдалась, спрятав лицо на груди учителя и, вцепившись пальцами в его рубашку. Она судорожно всхлипывала, и Сэт крепко обнимал ее, пытаясь унять эти горькие рыдания.

Наконец она постепенно успокоилась. Все еще немного всхлипывая, она смущенно отстранилась от Сэта.

— Извини.

— Ну что ты? Вот, вытри слезы и расскажи мне, что произошло.

Он протянул платок. Розмари так и сделала.

Ничего не оставалось, как рассказать мистеру Маннингу все, что случилось. Она подробно объяснила, как отец заставляет ее выйти замуж за саквояжника Фаркухара Джонса, какие он выдвигал доводы в пользу этого брака, как угрожал дочери.

Теперь. Сэт Маннинг получил полное представление о делах семейства Конвей. Было понятно, почему такая тихая и скромная девушка, как Розмари, сбежала из дома и собиралась ночевать одна в помещении библиотеки.

— Но я не могу стать женой мистера Фаркухара Джонса!

— Разумеется, не можешь!

— Просто не смогу! Даже несмотря на то, что этого гневно требует отец.

— Конечно, не можешь! — голос Сэта дрожал от возмущения. — Как он смеет даже предлагать такое? Чтобы красивая, изящная, молоденькая девушка вышла замуж за такого мерзавца.

— Но что я могу поделать?

— Нужно все спокойно обдумать, Розмари.

— Я знаю, что отец найдет меня. Мне некуда податься. У меня нет родственников, способных защитить от отца.

— Да! Милые старые тетушки не смогут противостоять такому человеку, как мистер Конвей, — говорил Сэт в раздумье.

— Вокруг нет места, где бы Бентон меня не нашел. Боюсь, что все-таки он заставит меня выйти за Джонса, — лепетала Розмари. Было заметно, что при упоминани имени мистера Джонса девушка была готова вновь разразиться плачем.

— Подожди, милая. Давай подумаем, — пытался успокоить ее Сэт. Казалось, все бесполезно. Розмари вновь принималась причитать по своей горькой участи.

— Я никогда не была храброй, и сейчас я просто в ужасе, что в конце концов могу уступить угрозам отца. И сдамся.

— Этого не произойдет.

— Ты не знаешь, что он за страшный человек.

— Я не позволю. Не допущу этого, — твердо сказал Сэт.

От таких слов на сердце Розмари потеплело. «0н хочет защитить меня». — Эта мысль обрадовала ее.

— Но как? — не смогла удержаться она от вопроса.

— Прежде всего, ты не можешь оставаться тут. Бентон в первую очередь придет сюда.

— Ты прав. Как только он навестит моих тетушек и убедится, что меня там нет, то вспомнит о библиотеке. Я пришла сюда, потому что не знала, что мне дальше делать. Здесь я могла спокойно обдумать свое положение.

— Тебе нужно остаться с кем-то, кто может противостоять твоему отцу. Но, естественно, необходимо присутствие и женщины в целях соблюдения приличий. Иначе я бы взял тебя к себе. Я смог бы защитить тебя.

У Розмари перехватило дыхание. Это предложение звучало для нее очень привлекательно. На какое-то мгновение она забыла о страхах, которые были вытеснены более сильным чувством любви и страсти.

— А что, если обратиться к кому-нибудь из Тиррелов? — вдруг предложил Сэт. — Может, я не очень хорошо знаю этот город, но я уже прожил здесь достаточно долго, чтобы уяснить, что между семьей Тиррелов и твоим отцом маловато привязанности.

— Да, это верно. Думаю, Мэгги Прескот или Тэсс пустили бы меня. Или даже миссис Тиррел. Они все будут рады хоть как-то насолить отцу, — согласилась с ним Розмари.

— Вот видишь!

— Но для меня это будет не слишком удобно. Это неприлично, — продолжала она, немного подумав.

— Почему ты так считаешь?

— Я не связана с семейством Тиррелов ни кровным родством, ни через чей-нибудь брак. Да и невозможно ожидать, что они с радостью предоставят мне кров. — Так продолжала Розмари разъяснять учителю свои соображения. — По крайней мере, Тиррелы не приютят меня на длительный срок. Лишь на первое время, может быть, на сегодняшнюю ночь.

Розмари замолчала, раздумывая о своих делах.

— А что я буду делать дальше?

— Да, ты права. Нужно придумать что-то основательное.

Некоторое время они сидели и вопросительно смотрели друг на друга. Нужно было принимать разумное решение.

— Да, конечно, спрятаться у Тиррелов — это временная мера. А потом единственный выход, который я вижу, — он нерешительно замялся и отвел в сторону взгляд, — это замужество.

— Как? — Розмари уставилась на Маннинга, пораженная его словами. — Нет! Я же сказала тебе — я не выйду за мистера Джонса!

— Не за него! — воскликнул Сэт. — За меня!

— За тебя?

— Да!

Глаза Розмари округлились. Ей вдруг стало трудно дышать.

— Ты хочешь сказать, что женишься на мне?

— Да. Пока ты не замужем, отец имеет на тебя права. Никто не станет возражать против отцовских прав, и не важно, как сильно презирают в городе такого человека.

— Я уже взрослая. Я могу решать за себя.

— Все равно. Ты ведь знаешь, закон не вмешается и не станет защищать тебя от твоего отца. Но муж… у мужа есть все права, чтобы защитить свою жену, даже от ее собственного отца.

— Но…?

Сэт нежно взял ее за руку и заглянул в глаза.

— Неужели это так страшно — выйти за меня замуж? — удивился учитель. В ту ночь, в доме твоей тетки мне показалось, что ты… не совсем безразлична ко мне. Обещаю, что буду тебе, Розмари, хорошим мужем. Я буду заботиться о тебе, защищать, относиться к тебе по-доброму и с уважением, — уверял Сэт, желая поскорее успокоить Розмари.

«А как же любовь?» — Розмари почувствовала легкий укол и готова была снова разрыдаться. Она вырвала у него свою руку.

— Я не могу тебе позволить сделать это, — начала девушка объяснять. — Это слишком большая жертва.

— Не понимаю. Что ты говоришь?

— Сэт, ты не должен ломать себе жизнь только для того, чтобы спасти меня от моего отца. — Розмари говорила печально, но уверенно.

— Ты утверждаешь, что я не должен ломать свою жизнь?

— Да. Я думаю, что можно найти и какой-либо другой выход, — продолжала она настаивать на своем.

— Ты шутишь! Едва ли это будет самопожертвование с моей стороны, — улыбнулся Маннинг. — Почему ты так решила?

— Я знаю, что ты не любишь меня, — быстро произнесла Розмари, не смея поднять глаза. Было неудобно об этом говорить. Она хотела бы выбросить на ветер все доводы рассудка и справедливости и ухватиться за предложенную им возможность. Но она слишком сильно любила Сэта, чтобы позволить себе так поступить.

— Розмари, ты действительно так думаешь?

— Разве это не так? Ты тогда оставил меня и несколько недель подряд вообще не разговаривал со мной. Я сама виновата, вела себя недостойно.

К ее удивлению, Сэт расхохотался. Она подняла глаза, свои огромные озёра боли, и Сэт поспешил все объяснить.

— Нет, нет, я не над тобой смеюсь. А над самим собой. Каким же я был идиотом. Я думал, что не сумею совладать с собой. Я хотел тебя больше всего на свете. Много месяцев, Розмари, я люблю тебя!

— Ты меня любишь? — едва слышно выдохнула она, блестящими глазами, не отрываясь, глядя на него.

— Это я тебя не достоин. Вот почему я в тот вечер ушел. Я знал, что твой отец никогда не согласится на мою кандидатуру.

Розмари согласно кивнула головой. Отец никогда бы не согласился на их брак.

— Честно говоря, было бы преступно с моей стороны просто попытаться вызвать у тебя интерес ко мне. Школьный учитель — не подходящая для мисс Конвей партия. Я просто человек, не богатый. И я не вижу перспектив когда-либо разбогатеть.

— Для меня это не имеет значения. Богатство меня не прельщает, — возражала Розмари.

— Иногда сам не знаешь, что не можешь обходиться без тех вещей, к которым привык. А я не смогу даже дать тебе то, что ты заслуживаешь, Розмари.

Девушка смотрела на него, не понимая.

— Просить тебя стать женой учителя было бы очень нагло и самоуверенно с моей стороны. Я никогда бы не решился сделать тебе предложение…

— Но почему?

— Я не достоин тебя. Я не просил бы стать моей женой, если бы ты не нуждалась в моей помощи. А сейчас это позволит тебе освободиться от угроз и домогательств твоего отца. — Наконец Сэт высказал все, что постоянно обдумывал последнее время. Эти мысли не давали покоя, он плохо спал по ночам.

— Это не причина для создания семьи.

Сэт помрачнел, затем закашлялся, прочищая горло.

— Да, ты права. Тебе не следует выходить за меня, — произнес он тусклым голосом.

— А вот я хочу выйти за тебя замуж, — продолжала Розмари, — потому что люблю тебя. И я выйду, но только если и ты хочешь стать моим мужем по этой же причине.

Он с минуту ошалело смотрел на нее, потом улыбнулся.

— Да. Господи, да, я поэтому и хочу жениться на тебе.

Сэт обнял Розмари, притянул ее ближе к себе, их губы встретились.

Глава 18

Хантер и Линетт возвращались обратно в гостиницу. Мэри Маргарет Кинан вприпрыжку скакала следом. Линетт сбоку посмотрела на Хантера, спрашивая себя, что же они только что сделали? «Что вообще мы будем делать с этой девочкой?»

Хантер почувствовал ее взгляд и обернулся. На его лице появилась мученическая улыбка, и он пожал плечами.

— А что мы еще могли поделать? — пробормотал он.

— Так… складывались обстоятельства.

— Да, я понимаю.

Что говорить в сложившейся ситуации, Линетт не знала. Она и Хантер одновременно посмотрели на Мэри Маргарет.

— Нет. Я еще раз прихожу к мысли, что у нас просто не было другого выхода.

— В том-то и дело, — согласно кивнул Хантер.

— Душа моя была бы не на месте, если бы эта маленькая девчушка оставалась в руках такой злобной женщины, как сестра Матильда.

— Да и вообще обращение с детьми в приюте желает быть лучше, — вздохнул Хантер.

— Я думаю, — продолжала Линетт, — что такая смышленая девочка нас не очень обременит.

— Трудно сказать. Любой ребенок доставляет много хлопот. Но это не главное сейчас.

— Согласна, — кивнула Линетт. — Больше с Мэри Маргарет не будут жестоко обращаться.

Мэри Маргарет улыбнулась Линетт. На веснушчатом личике засияли светлые глаза. Похоже, она почувствовала, что речь идет о ней.

— Вы не пожалеете, мэм, что взяли меня. Вот увидите, я умею делать кучу вещей. Могу стирать, носить воду, гладить. Я все это делала там, в приюте. — Когда она гордо рассказывала о своих достоинствах и способностях, на ее щеках появились ямочки. — Меня прогоняли с каждой работы, поэтому я поперепробывала все. — Она немного замялась. — Но это не из-за того, что я не справлялась с работой. Я знаю, как многое делается! А если постараюсь, то могу быть по-настоящему прилежной.

— Я уверена в этом, — улыбаясь, сказала Линетт. — Но мы взяли тебя из приюта не для того, чтобы превратить тебя в работницу.

— А для чего же тогда?

— Ну, я… мы не могли оставить тебя там, чтобы монахиня била тебя. — Не страшно, мэм.

— Пусть это будет для тебя наградой за то что ты помогла нам.

— Ну, и что?

— Не спорь. Ты, девочка, это заслужила, — добавил Хантер.

— Но вы же мне заплатили за все, — серьезно возразила Мэри Маргарет.

— Но не за то, чтобы тебя били линейкой! — с ужасом в голосе ответила Линетт.

Девочка улыбнулась и, протянув руку, убедительно сжала ладонь Линетт.

— Да, все нормально. Не волнуйтесь! Наплевать. Я не в первый раз получаю палкой, мэм. Мой папка всегда говорил, что для того, чтобы свалить Кинана, потребуется не один удар.

— Я уверена, что это так, — ответила Линетт, не зная, смеяться или плакать над словами девочки.

Придя в гостиницу, они сразу отправились в комнату Линетт. Хантер достал вырванные из дела их дочери, страницы, разгладил и разложил на столе, стоящем перед окном. Он и Линетт нетерпеливо набросились на эти странички, жадно вчитываясь в каждое слово. Мэри Маргарет с любопытством посмотрела на них, но, увидев, что взрослые слепы и глухи ко всему окружающему, полностью поглощены чтением бумаг, отошла от них и занялась обследованием комнаты.

— Имя: Джейн Элис Ренар, — прочитала Линетт верхнюю строчку. — О, как они могли дать ей такое скучное имя? Ведь она, несомненно, была такой симпатичной малышкой.

Пока она читала описание физических данных ребенка, пальцы касались написанных слов так нежно, будто она гладила по головке свою собственную дочь.

Но Хантер, быстро пробежав взглядом всю страницу, нашел то, что искал.

— А-а, вот оно. Двенадцатого декабря тысяча восемьсот шестьдесят второго года ее отдали «Джозефу и Герте Шерер, проживающим в Эмит Ривер».

— Как ты сказал? — Линетт вся обратилась в слух.

— Эмит Ривер. Хм, не особенно примечательное местечко, не так ли? — Хантер нахмурился.

— Эмит, Эмит, — повторила Линетт. — По-моему, французское название.

— Ни разу не слышал. Где это местечко может находиться?

— Я думаю, где-то недалеко. Как ты считаешь?

— Скорее всего.

— Ведь никто не поедет Бог знает куда только ради того, чтобы взять ребенка из приюта.

— Конечно. Подобных приютов вездехватает, — утвердительно кивнул Хантер.

— Нужно срочно выяснить, где расположено местечко Эмит Ривер, — рассуждала Линетт.

— Да, я уверен, что где-то рядом. — Хантер перевернул страницу. — Постой, смотри-ка! Здесь приписка: «Шереры изъявили желание взять на воспитание ребенка, им очень понравилась девочка Джейн. Обеспокоеные военными событиями, Шереры собирались сразу же переехать с ребенком в немецкое поселение в штате Техас». Хантер резко остановился.

— Техас? — Линетт подняла на него полные тревоги глаза. — Они увезли ее в Техас!

Она прижала к груди руки, а на глазах показались слезы. Она так уверяла себя, что ее дочь где-то совсем близко и что она скоро найдет ее.

— Но это так далеко. И как вообще мы сумеем отыскать ее в Техасе? — Слезы ручьями полились у нее из глаз. — О-о, Хантер!

Плечи Линетт задрожали, и она отвернулась, старясь удержать рыдания.

Хантер обнял ее и повернул лицом к себе.

— Шш-ш, не волнуйся. — Он наклонился к ней. — Мы найдем ее, я обещаю. Это не так уж и плохо. Вот посмотри — здесь есть название города: Фредериксберг. Нам только нужно добраться туда, и мы отыщем ее. Правда, это займет немного больше времени, вот и все. Но мы обязательно вернем нашу дочь.

Линетт кивнула и постаралась взять себя в руки.

— Знаю. — Она выдавила улыбку. — Просто я думала, что мы уже рядом с ней.

Хантер улыбнулся и нежно поцеловал ее в лоб.

— Мы в сотню раз ближе к ней, чем были неделю назад. Ты только вспомни.

Ее улыбка стала немного естественнее.

— Я понимаю.

Хантер отошел от нее, подошел к столу и еще раз перечитал бумаги из дела дочери. Он проделал это молча, видимо, обдумывая план, созревший уже в голове.

— Я ненадолго оставлю вас. Уйду из гостиницы, хочу навести справки о кораблях, отплывающих в Новый Орлеан.

— Тебе понадобятся деньги, — начала Линетт.

— Не беспокойся, — остановил ее Хантер, нахмурившись.

— Но мы все потратили.

— Я что-нибудь придумаю.

— Нет. Просто тебе придется продать мои драгоценности. Я сейчас их принесу. Или, возможно, следует отвезти их в Новый Орлеан. Там, наверное, можно получить за них больше.

Хантер, нахмурившись, молчал.

— Черт возьми! Линетт, я не хочу продавать твое драгоценности.

Линетт улыбнулась ему:

— А как же тогда, по-твоему, мы доберемся до Техаса? Я знаю, что твои деньги уже почти кончились.

Он пожал плечами.

— Ну, наши расходы не были так уж велики.

— Ну да, во-первых, гостиница, во-вторых, еда. Разве это справедливо? Давай вспомним! Именно я инициатор поездки.

— Линетт!.. Она ведь и моя дочь.

— Знаю. Но у нас не будет возможности найти ее, если не обменять эти вещицы на деньги.

— Перестань.

— Хантер, прошу тебя! Не будь таким упрямым.

— А как же ты обойдешься без них? — Линетт презрительно посмотрела на великолепные ювелирные изделия.

— В любом случае, — начала она, — это не мои драгоценности. Все это когда-то подарил Бентон. На минуту она замолчала, потом продолжила. — Больше я никогда не буду их носить. Я с удовольствием оставила бы их в доме Конвея. Но я решила, что они могут понадобиться в дороге.

— Может быть, ты и права.

Хантер взглянул на украшения, после минутного колебания снова пожал плечами и кивнул. Он согласился.

— Ладно. Я возьму их.

Он протянул было за ними руку, но вдруг Линетт остановила его.

— Нет! Подожди, — воскликнула она. — Здесь есть одна вещь, которую я хочу оставить.

Она быстро взяла пальчиками колечко и зажала в ладони, но Хантер успел заметить его.

— Постой! Что это? — спросил он, разжимая ее пальцы. Секунду он смотрел на колечко.

— Это то кольцо, которое я подарил тебе? — Голос его был немного неуверенным, он пытался встретиться с ней взглядом.

Линетт высоко подняла подбородок и решительно встретила его взгляд.

— Да.

— И ты хранишь его?

— А что я должна была по-твоему, сделать? Выбросить единственную память о тебе? Я знаю, ты считаешь меня бессердечной, но я любила тебя, и я… я действительно скорбела о тебе.

Он все также пристально смотрел в ее ярко-голубые, бездонные глаза. А его пальцы нежно гладили тыльную сторону ее ладони.

— Линетт…

Краешком глаза неожиданно Хантер обратил внимание на какое-то движение в комнате. Мэри Маргарет с любопытствующим видом приблизилась к ним. Видимо, девочку заинтересовала их беседа и нежное проявление чувств, и она попыталась уловить их последние слова. Это напомнило Хантеру, что они здесь не одни. Он отпустил руку Линетт, посмотрел на Мэри Маргарет и погрозил ей пальцем.

— Нехорошо подслушивать.

— Вот еще, — последовал ответ девчушки.

— Я все вижу, — шутливо журил ее Хантер.

Линетт проследила за его взглядом и покраснела.

— О-о, — тихо произнесла она и отвернулась от Хантера.

— Что? Я беру драгоценности и ухожу. Посмотрю, что можно сделать. И заодно куплю билеты до Нового Орлеана. Но Линетт…?

Он взял ее за локоть и отвел в сторону двери. Там они продолжили разговор приглушенными голосами.

— А что мы будем делать с ней?

Он взглядом показал на Мэри Маргарет, Линетт непроизвольно тоже посмотрела на девочку. Та стояла недалеко от них, посередине комнаты. Выглядела она неопрятной, с копной спутанных волос, но с удивительными глазами. Ее забавный вид вызвал бы улыбку у любого, кто бы ни посмотрел на нее.

— Я не знаю, — растерянно прошептала Линетт. — Вряд ли мы можем взять ее с собой. Это долгое путешествие. Нужно плыть по морю, а когда доберемся до Нового Орлеана, снова придется ехать верхом и останавливаться в лесах на ночлег. И так не один день.

— Да, не совсем подходящая для ребенка поездка, — согласился Хантер. — А может, отослать ее к моей матери?

— Было бы замечательно — обрадовалась Линетт.

— Наша матушка Жо будет счастлива приютить Мэри Маргарет И позаботиться о ней.

— Да. И уж твоя мать воспитает ее нужным образом.

На это замечание Хантер едва заметно улыбнулся.

— И когда мы вернемся, то, возможно, совсем не узнаем ребенка, — фантазировал Хантер дальше,

— Это будет очень интересный эксперимент.

Линетт чуть было громко не рассмеялась.

— Но сначала мне хочется потратиться на Мэри Маргарет здесь. И растранжирить деньги нужно уже сегодня.

— Думаю, что ей необходимо что-нибудь купить.

— Разумеется. Иначе…

— Ты права. Иначе она может шокировать даже мою мать. — В. его глазах зажглось веселье, но потом он вздохнул.

— Но мне на ум не приходит ни одной возможности, ни одного варианта, как отправить ее в Пайн-Крик. Если бы какой-нибудь знакомый ехал в Арканзас, можно было бы доверить девочку ему.

— Да, но мы же не знаем здесь никого. А в Батон-Руже или Новом Орлеане — тем более. Нет никого, с кем ее можно было бы оставить на время.

— Что? Вы собираетесь спихнуть меня кому-нибудь, а? — совсем рядом заговорила Мэри Маргарет, испугав их обоих.

Взрослые были так увлечены разговором, что не заметили, как она приблизилась. Теперь она стояла всего в двух шагах от них, уперев руки в бока и зло глядя на своих избавителей.

— Нет. Нет, кому тебя спихнешь? — поспешно заверила Линетт. — Просто сейчас нам нужно ехать в Техас, а это очень утомительное для ребенка путешествие. Ты не выдержишь его.

— О, нет, обещаю вам, мэм. Я не буду вам обузой. Я не неженка. Папа всегда говорил, что я очень выносливая. Я на самом деле такая! Не буду тащиться позади вас и постоянно ныть.

— Ну, понимаешь, дело обстоит не совсем так, — перебил ее Хантер. — Но это действительно очень тяжелое путешествие для ребенка. Техас — достаточно дикая местность. Там можно ехать целыми днями и не встретить ни одной живой души.

Мэри Маргарет выглядела глубоко оскорбленной.

— Я же сказала: я не неженка.

— Мы верим, Мэри Маргарет. Но дорожные испытания будут слишком трудными для девочки, — уговаривала ее Линетт.

— Ах, эти взрослые люди! Ничего вы не понимаете. Я смогу вынести и не такое.

— Послушай, — вмешался Хантер, — тебе просто не приходилось находиться так долго в пути. Поэтому ты и не представляешь, как ты все это перенесешь.

— Вот еще! Если такая изящная дама, как она, выдержит, — девочка указала пальцем на Линетт, — тогда я — тем более.

— Мэри Маргарет, как ты себя ведешь?

— Да, я повидала куда более тяжелую и грубую жизнь, чем она, — в запальчивости это девятилетнее существо стало говорить очень громко и сердито.

Два взрослых человека были загнаны в тупик и не знали, что можно возразить, какие еще доводы привести. На какое-то мгновение в комнате стало тихо. Линетт совсем растерялась от такого натиска воспитанницы приюта имени Святой Анны.

— Что же вы? Я докажу свою выносливость.

Линетт и Хантер переглянулись. Несомненно, это была правда. Похоже, девочка действительно привыкла к нелегкой жизни.

— Я даже смогу помогать вам, — продолжала уговаривать Мэри Маргарет. — Вот увидите. Я не затрудню, а, наоборот, облегчу вам дорогу. Могу носить воду, готовить пищу, мыть посуду.

— Никогда не встречал ребенка, настолько горящего желанием поработать, — поддразнивал Хантер, глядя на девочку смеющимися глазами.

— Ну да, я, правда, хорошая работница, — решительно согласилась Мэри Маргарет. — По крайней мере, могу ею быть.

Хантер едва сдержал улыбку при ее последних словах. Он повернулся к Линетт.

— Черт побери, я не знаю, что с ней делать.

Линетт пожала плечами.

— Я тоже.

Взять девочку с собой казалось им обоим безумной затеей, кроме того, Линетт было невыносимо думать, что придется делать в пути длительные остановки, чтобы Мэри Маргарет могла отдохнуть. Но был ли у них другой выход?

— Ну ладно, маленький чертенок, — сказал Хантер Мэри Маргарет. — Думаю, нам придется взять тебя с собой.

Он предупреждающе поднял палец.

— Но лучше не пытайся пойти в дороге на какие-нибудь свои уловки.

— О нет, сэр! — Мэри Маргарет выглядела шокированной. — Ни за что! Только не с вами.

Хантер улыбнулся:

— Помни это. Поверь, я знаю все уловки, на которые способны милые тихенькие детишки.

Мэри Маргарет подарила ему заговорщическую улыбку. Хантер повернулся к Линетт.

— Тогда я пошел. А ты оставайся здесь с Мэри Маргарет и отдохни. Уверен, вам обеим это сейчас не помешает.

Линетт кивнула. На какой-то миг захотелось воспротивиться решению Хантера. Но у нее не было настроения даже спорить. Ничего, на что она надеялась, не получилось. Она должна найти дочь! А это произойдет лишь через много-много недель, если вообще они смогут ее отыскать. Техас — огромная территория. К тому же семья, удочерившая Джулию, вполне могла уже переехать в другой город. А теперь у них с Хантером на руках еще и ребенок. Все это может сильно усложнить поиски дочери. Что делать? Так получилось.

Когда Хантер ушел, Линетт присела на край кровати и вздохнула. Мэри Маргарет подошла поближе и присела на корточки около нее, заглядывая в глаза Линетт.

— Я могу смочить носовой платок лавандовой водой и протереть вам виски, — предложила она. — Одна из постоянных подружек моего отца любила это проделывать, когда чувствовала себя усталой или когда болела голова.

Линетт взглянула на серьезное личико девочки и улыбнулась:

— О-о, Мэри Маргарет, ты заставляешь меня краснеть. Я вот сижу здесь и жалею, что все получается не так, как я рассчитывала. А ты, маленькая девочка, предлагаешь мне свою помощь.

Она внимательно посмотрела на спущенные гольфы ребенка, на лицо, вымазанное пылью. Густые, грязные и непричесанные волосы падали на глаза.

— Я должна что-то сделать для тебя. — Линетт поднялась, почувствовав прилив новых сил.

— В первую очередь, думаю, нам нужна ванна. Похожа, ты очень давно не принимала хорошую ванну.

— Ванна?

Личико Мэри Маргарет стало недовольным.

— Да. Новое платье и носочки не помогут, если под ними грязное, как и раньше, тело. И зачем тогда причесывать и укладывать кудряшки? Если они слиплись от грязи, превратившись в сосульки?

— Новое платье?

— Да. И новые туфли.

Линетт посмотрела на грубые, старые туфли Мэри Маргарет, которые были, похоже, ей велики.

Мэри Маргарет тоже опустила глаза на свои туфли, затем посмотрела еще раз на Линетт. Девочка все еще выглядела неуверенной. Она не доверяла словам этой дамы, но оспаривать план Линетт не стала.

Линетт попросила, чтобы ванну девочке сделали наверху. Мэри Маргарет в ужасе смотрела на железную изогнутую бочку. «Она такая большая, что в ней можно утонуть», — заключила про себя юная купальщица. Две служанки наполняли огромную бочку горячей водой.

— Зачем так много воды?

— Воды достаточно, иначе как я тебя отмою?

— Да зачем мыться прямо сейчас?

— Перестань ныть и не тяни время. Быстрее раздевайся и мы начнем, — посоветовала Линетт.

Было понятно стеснение ребенка перед почти совсем незнакомой женщиной. Одно дело — быть острой на язычок, ничего не бояться, и совсем другое — показать новому человеку все свои сокровенные прелести. Девочка смутилась, она не привыкла к такому обращению. Отвернувшись от Линетт, девочка робко разделась. Пока Мэри Маргарет сбрасывала одежду и залезала в бочку с водой, Линетт тактично повернулась к окну.

Чтобы смыть всю грязь, а особенно промыть густые волосы, ушло много времени. Волосы, очевидно, очень давно спутались и слиплись, а главное — с тех пор и не мылись. Расчесать их было почти невозможно, но Линетт, терпеливо ползая на коленях вокруг лохани, намыливала каждую отдельную прядку розовым, душистым мылом и расчесывала.

Наконец Мэри Маргарет вся просто заблестела от чистоты. Линетт помогла ей вылезти из воды, а затем обернула мягким банным полотенцем.

Линетт очень хотелось отдать старую одежду Мэри Маргарет служанкам на тряпки. Но бедной девочке просто нечего было надеть, пока они не купят ей новое платье. Поэтому она смирилась и отдала грязные вещи, чтобы их постирали и погладили как можно скорее, а на это время дала девочке свой халат, который вызвал громкие восторги Мэри Маргарет. Она была восхищена, хотя халат был ей чудовищно велик.

Затем Линетт усадила девочку на кровать и принялась насухо вытирать полотенцем ее густые волосы. В конце этой процедуры волосы были расчесаны и уложены. Она удивленно увидела, что волосы Мэри Маргарет намного светлее, чем казались раньше, и почти золотистого оттенка. Когда волосы подсохли, то распушились и легли мягкими кудряшками, мило обрамляя лицо, а Линетт еще накручивала кончики локонов на палец, укладывая колечками.

Потом Линетт отстранилась, залюбовавшись результатом своей работы.

— Вот, теперь мне кажется, намного лучше. Ленточка, по-моему, будет тут не лишней деталью. Ты как считаешь?

С лицом, выражающим любопытство, Мэри Маргарет слезла с кровати и подбежала к большому зеркалу.

— Это я, мэм?

Линетт рассмеялась:

— Конечно, ты, глупышка. Кто же еще?

— О-о, я уже давно не смотрела на себя в зеркало.

— Ты себе нравишься?

— Да! Очень.

— Ты находишь, что ты сильно изменилась с тех пор? — весело спросила Линетт. — Так?

— Вот именно. И никогда раньше не видела, чтобы мои волосы так блестели.

— Правда?

— И потом, мэм, они стали такими пушистыми, такими красивыми.

— Скажи, милая, как причесывали тебя в приюте? — поинтересовалась Линетт.

— Ну, сестры иногда заплетали их в косички, но это всегда было ненадолго.

Мэри Маргарет продолжала вертеться перед зеркалом, любуясь собой. Видимо она действительно давно на себя не смотрела, а сейчас была очень удивлена и зачарована своим новым необычным обликом.

— О-о, нет, — продолжала Линетт. — Твои волосы слишком пушистые и вьющиеся для косичек. Такая прическа тебе больше идет.

— Да, мэм. Очень красиво.

Искренний восторг девочки по поводу ее изменившегося внешнего вида растрогал Линетт. «Бедное дитя, что она видела хорошего за свою недолгую жизнь?» — размышляла Линетт.

Молодая дама подошла к девочке и ласково погладила по голове, потом принялась перебирать локоны и еще раз укладывать их немного по-новому. Мэри Маргарет повернулась к ней и посмотрела с такой благодарностью и восхищением, что у Линетт сжалось сердце. Некоторое время они молча смотрели друг на друга.

— И с этого дня ты не должна забывать каждое утро и каждый вечер расчесывать свои волосы, — продолжала разговор Линетт.

— И я буду, как вы, мэм! Такой красивой!

— Конечно, милая. Мэри Маргарет, чтобы хорошо выглядеть, нужно следить за собой. Тщательно умываться, принимать ванну. И вообще стараться не пачкаться. Ты будешь примерной девочкой?

— Я буду, буду, — выдохнула Мэри Маргарет, снова глядя на свое отражение в зеркале, как будто на какое-то привидение.

Потом Линетт ушла, оставив Мэри Маргарет одну восхищаться своей прической и всем остальным. Скоро она вернулась, приведя с собой портниху, которая сняла с девочки мерки на новое платье. Девочка, ошалев, молча стояла и послушно поднимала и опускала руки, как ее просили, пока женщина ходила и ползала вокруг, быстро работая сантиметром.

— А вот какую ткань я выбрала для твоего платья, — сказала Линетт после того как портниха ушла, и вытащила отрез розового ситца. Она показала его Мэри Маргарет. — Тебе нравится?

— О-о, мэм, ткань прекрасная. Это мне? — Линетт кивнула. — Но… Но она же розовая. Улыбка Линетт исчезла.

— Тебе не нравится розовый цвет? Извини, я думала, что этот цвет прекрасно подойдет к твоим волосам и цвету кожи.

— Ах, нет, мэм. Мне нравится розовый цвет. Он очень красивый, но… Ну, просто наши платья всегда были либо серые, либо коричневые. Это намного практичнее.

Она растянула губы и сымитировала голос сестры Матильды.

— Несомненно. Но розовый намного красивее. Ты извини, но я купила ткань только на один туалет. Вероятно, завтра мы уезжаем, и портниха сможет за это время сшить только одно платье и самого простого фасона. Может быть, в Новом Орлеане мы сможем купить тебе еще несколько платьев.

Мэри Маргарет просто ошалело смотрела на нее.

Линетт весело развязывала свертки, которые принесла с собой. В одном из них оказались белые хлопчатобумажные чулки и белое белье. В другом — пара новых туфель. Она, ухмыляясь, посмотрела на Мэри Маргарет.

— Ну? Что ты думаешь?

— Вы меня дразните, — прошептала девочка, протягивая руку и дотрагиваясь до маечки, которая лежала ближе всего, совсем простенькая, за исключением кружевной гофрированной оборочки внизу и розовой ленточки на горловине, которая спереди завязывалась на бантик.

— Это для меня?

— Для кого же еще? Для меня это будет слишком мало.

— О-о, мэм!

Мэри Маргарет приложила маечку к груди и подняла на Линетт полные слез глаза.

— У меня никогда раньше не было ничего похожего. Все такое красивое, новое. И… И все мне!

Линетт было больно видеть, как бедняжка благодарит ее за обыкновенное белье. У нее разрывалось сердце при мысли что, может быть, и ее дочка где-то жила так же, привыкнув к некрасивой, но «практичной» одежде. Возможно, она ходит постоянно грязная, со слипшимися волосами. А как с ней обращаются? Бьют ли иногда? Она ничего не знала и сейчас могла об этом только гадать. Хорошо, что можно хоть что-то сделать для другого несчастного ребенка. Пусть сердце Мэри Маргарет немного согреется, пусть она почувствует заботу о себе.

— Тебе нравится? — спросила Линетт дрогнувшим голосом. Сама она находилась в состоянии умиления, глядя на это забавное существо.

— Почему вы делаете это все для меня? — удивленно воскликнула Мэри Маргарет. Она опустила глаза, личико озабоченно сморщилось. — Вы меня плохо знаете. Я не хорошая, ну, не очень хорошая девочка. Со мной постоянно случаются какие-нибудь неприятности.

— Неужели?

— Да. Все сестры в приюте говорят, что во мне сидит что-то от сатаны. Я думаю, что иногда они правы.

— Не болтай ерунды! — возмутилась Линетт. — Как можно так говорить о ребенке?

— Думаете, что взяли примерную девочку. А я…

— Не наговаривай на себя. Со стороны виднее, что ты собой представляешь.

— Но вы, вы страшно разочаруетесь во мне. Что тогда?

— Не волнуйся, — успокаивала ее Линетт.

— Нет. Правда?

Линетт немного грустно улыбнулась.

— Я не думала, что ты такая уж образцовая девочка. Очень хорошо видно, какая ты храбрая, решительная и честная. Мы с Хантером взяли тебя не потому, что считали ангелом. Всем заметно, что ты имеешь склонность попадать в неприятные истории. Но знаешь, иногда взрослым людям такие дети кажутся более интересными, чем примерные маленькие ангелочки.

— Серьезно? — Мэри Маргарет воспрянула духом, ее усыпанное веснушками личико просветлело. Она снова стала похожа на хитрого бесенка, которого они встретили в приюте. — И мой папа так говорил!

— Ну вот, видишь? Всегда нужно слушать своих родителей.

— И это он тоже говорил, — рассмеявшись, воскликнула Мэри Маргарет. — Но… Я все-таки не понимаю… Почему вы принесли и дарите мне эти вещи? Я вам никто, не та девочка, которую вы ищете. Я хочу спросить, ведь вы собираетесь искать дальше?

— Да, мы продолжим поиски. Она — наша дочь. Но это не значит, что я не могу купить кое-какую одежду. Не обязательно быть чьей-либо матерью, чтобы сделать подарок. Кроме того, тебе все это необходимо. — Линетт ободряюще улыбнулась, видя неуверенное выражение лица Мэри Маргарет. Затем она взяла ее ладошки в свои руки.

— Давай решим так: я просто тренируюсь быть мамой. Когда я найду свою дочь, я должна знать, что мне делать. Так пойдет?

— Пойдет.

Мэри Маргарет оживилась, а потом удивила Линетт. Обхватив за талию, она крепко-крепко сжала ее.

— Вы — самая добрая и самая красивая женщина из всех моих знакомых. И, вообще, самая лучшая!

— Боюсь, вряд ли это так.

Линетт расчувствовалась, гладя девочку по голове. Она наклонилась, обняв Мэри Маргарет, прислонилась щекой к ее теплым душистым волосам. Мэри Маргарет была такой мягкой, чистой и пахла так удивительно. Линетт закрыла глаза и впервые за многие годы не почувствовала разрывающей сердце тоски, мучившей ее так долго.

* * *

Спустя некоторое время вернулся Хантер. Когда Линетт впустила его, он остановился у порога и непонимающе уставился на Мэри Маргарет.

— Мисс Кинан! Пока меня не было, вы превратились в красавицу.

Мэри Маргарет захихикала, испытывая удовольствие от того, что он заметил, как она похорошела.

— Да ну вас. Я не красавица. Просто миссис Линетт вымыла меня и причесала.

Она бросила взгляд на свое отражение в зеркале, желая лишний раз убедиться в своей неотразимости. Девочка улыбнулась, а потом невинно добавила, вызвав смех Хантера:

— Но ведь я симпатичная, правда?

— Конечно.

Хантер, закрыв дверь, приблизился к ней, приподнял, взяв за талию, и поцеловал в макушку.

— Мне придется не спускать с тебя глаз в Новом Орлеане, чтобы никто не похитил у нас такую красавицу!

Мэри Маргарет залилась румянцем и рассмеялась, обхватила его за шею и крепко-крепко обняла.

— Значит, я еду с вами в Новый Орлеан?

— Да, едешь. Завтра утром мы все отправляемся на большом, красивом пароходе. Ты когда-нибудь плавала на таком?

— Нет. — Глаза Мэри Маргарет засияли от такой увлекательной перспективы. — Но я видела их. Они такие огромные. Я буду чувствовать себя, как королева. Честное слово.

— Хорошо. Ты и так будешь, как королева. — Хантер улыбнулся. — А сегодня вечером я предполагаю сводить двух самых красивых дам в Батон-Руж поужинать. Что вы на это скажете?

— Ой, как хорошо! Кроме приюта, я здесь никогда нигде не ела, — заявила Мэри Маргарет радостно.

— Предложение звучит очень заманчиво. Я с удовольствием, — утвердительно кивнула Линетт.

— Но мне не в чем будет пойти, — вдруг вспомнила девочка.

— Не беспокойся, скоро все будет готово.

— И главное, уже готова ты, Мэри Маргарет. Сейчас на тебя приятно смотреть, — добавил Хантер.

Когда служанка принесла выстиранную и отутюженную одежду девочки, они втроем отправились на прогулку. Настроение у них было веселое, даже шаловливое. Хантер шутил и поддразнивал их, а Мэри Маргарет не переставала хихикать.

Тяжесть, которая еще недавно лежала у Линетт на сердце, куда-то исчезла. Она понимала, что на поиски дочери уйдет больше времени, чем предполагалось, но появилась уверенность, что она все равно найдет девочку! А после девяти лет ожидания играют ли роль несколько недель?

Когда они вышли из ресторана и переходили улицу, направляясь в гостиницу, Хантер остановился и резко обернулся. Линетт заметила это и нахмурилась.

— В чем дело? Что случилось? Ты что-то заметил? — спрашивала она обеспоко-енно.

— Да нет, ничего, — задумчиво произнес Хантер и задержался на тротуаре, потом обернулся и еще раз посмотрел назад долгим, пристальным взглядом. — У меня появилось неприятное чувство, что за нами кто-то наблюдает. И это уже, кстати, не в первый раз. Сегодня утром мне тоже так показалось. — Он пожал плечами. — Но я не видел никого из знакомых.

— Ты думаешь, опять тот человек Паулинг? — тихо спросила Линетт, бросив взгляд на Мэри Маргарет и надеясь, что девочка не прислушивается к их разговору. Но ничто не ускользало от маленького любопытного бесенка.

— Какой человек? — сразу заинтересовалась Мэри Маргарет.

Линетт состроила гримасу. Следовало бы уже знать. Едва ли есть что-либо на свете, что осталось бы без внимания этого ребенка.

— Речь идет о человеке, с которым мы встречались раньше, — беззаботно ответил Хантер. — Но он сейчас сидит за решеткой, поэтому вряд ли это он. Кроме того, я бы его непременно узнал.

— Что если… если Бентон послал за нами еще кого-нибудь?

— И как бы он так быстро тут оказался? Я хочу сказать, что Бентон должен был бы вначале узнать, что его первый наемник находится в камере. А чтобы послать за нами второго, надо еще подыскать нужного исполнителя. А тот, в свою очередь, пока бы разыскал нас. На все это уйдет немало времени.

— Нет. Бентон догадывается, куда мы направляемся. И он знает, что рано или поздно мы обратимся в этот приют.

— Да, это так. Но все же…

— Послушай. Второму наемнику оставалось только приехать сюда и здесь дожидаться нашего появления.

— Твои доводы, Линетт, разумны. Но мне все-таки кажется, что они не смогли бы проделать весь путь быстрее нас.

— Так что же тогда?

— Вероятно, мы напрасно беспокоимся.

— А может быть, он нанял кого-либо из местных? Прямо здесь, в Батон-Руже?

— Ты так считаешь?

— Да. Он знает здешних людей. Можно послать сюда телеграмму. Или тот человек, которого мы встретили по пути сюда, действовал не один. Видимо Паулинг просто случайно, по какой-либо причине, оказался лишь в тот момент один. А другой наемник продолжал следовать за нами.

— О чем вы разговариваете? — перебила Мэри Маргарет, замирая от любопытства и не сводя глаз с их лиц. — За вами кто-то следит? — продолжала выспрашивать она с заговорщическим видом.

Линетт и Хантер замолчали и растерянно уставились на нее. Хантер поспешил отрицательно покачать головой, стараясь уверить в обратном.

— Нет, Господи, конечно, нет. Извини нас. Мы тебя напугали?

Мэри Маргарет бросила на него подозрительный взгляд.

— Нет, но это звучит страшно интересно. Будто бы кто-то следит за вами или еще что-нибудь.

Хантер вздохнул, а Линетт сделала неопределенный жест рукой.

— Ну что ж, ты права, — сказала она девочке, потом посмотрела на Хантера и добавила:

— Бесполезно обманывать ее, Хантер. — Снова повернувшись к Мэри Маргарет, она решила посвятить девочку в их дела.

— За нами действительно охотился один мужчина. Тот самый человек, который забрал у меня мою дочь и отдал ее в приют.

Мэри Маргарет затаила дыхание.

— О-о, похоже он, вправду очень страшный человек, мэм.

— Да, — голос Линетт стал жестче. — Но он не сам лично следит за нами, а нанял одного исполнителя, который должен нам помешать. Но Хантер заметил его, поймал и сдал властям. Вот и все. А Бентон, тот самый страшный человек, остался в Арканзасе, поэтому нам не надо беспокоиться.

— Понятно. Значит, вы беспокоитесь, что он мог послать еще кого-то?

— О-о, Хантер, ты думаешь, это возможно? Ведь если на самом деле так, то нам нельзя брать с собой Мэри Маргарет.

— Я смогу позаботиться о себе, — поспешно заверила их девочка, сжимая маленькие кулачки и напуская на себя решительный вид. — Я теперь буду настороже.

Губы Хантера тронула чуть заметная улыбка, и он бросил на Линетт смеющийся взгляд.

— Да нет, я просто немного нервничаю. Я решительно не горожанин, а сельский житель. Много людей, суета вызывает во мне раздражение. Никакой опасности нет. — Улыбка его слегка погасла, и он добавил серьезно:

— Но все равно, будем осторожны и внимательны. Я не хочу быть застигнутым врасплох.

Они повернулись и пошли дальше, направляясь в гостиницу. Спустя несколько минут из дверей магазина вышел тучный мужчина, который до этого стоял там, наблюдая за прохожими через стеклянную витрину. Незнакомец проследовал в том же направлении.

Глава 19

Бентон Конвей налил в стакан виски. Руки его так сильно тряслись, что графин стучал о край стакана. Одним большим глотком он выпил напиток и налил еще. Он был совершенно разбит, раздавлен.

Он взял полученную от Пакера телеграмму и уже в третий раз перечитал ее. Хантеру и Линетт опять удалось провести его человека. Но самое худшее то, что они побывали в приюте в Батон-Руже и все-таки узнали координаты местонахождения их дочери. Как утверждает Пакер, Хантер и Линетт купили билеты на пароход до Нового Орлеана. К тому же, покупая билеты, Хантер интересовался транспортом, отправляющимся в Техас. Техас! Похоже, они решили отыскать своего ублюдка даже на краю земли! Чего бы это ни стоило!

Конвей знал, куда они едут. Даже кузине Луизе это было неизвестно. Но Бентон несколько лет назад послал в приют своего человека, и тот узнал, где находится ребенок Линетт. У него уже давно имелись сведения, что девочка живет в немецкой семье во Фредериксберге, в штате Техас. Осознавать, что только ему известно, где находится ребенок, жена никогда не найдет его, доставляло Конвею тайное наслаждение. Это Бентон испытывал всякий раз, когда Линетт смотрела на него своим таким холодным, высокомерным взглядом, и повторялось всегда, когда он пытался заняться с нею любовью, но у него ничего не получалось.

Но теперь все изменилось. Вскоре Линетт отыщет проклятого ублюдка и тогда уедет куда-нибудь подальше отсюда с девчонкой и Хантером. А он останется один здесь, будет влачить лишь жалкое существование среди развалин их минувшей, внешне такой благополучной когда-то жизни. Будь она проклята! Будь они все прокляты!

Они отняли у него все! Он их ненавидит лютой ненавистью! Конвей не сомневался, что перед отъездом Линетт и Хантер рассказали все Тиррелам о том, что он сделал. Тиррелы, должно быть, уже повсюду разнесли такую новость.

Где бы он ни появился, всюду за его спиной начинали шептаться люди. Вчера, когда он решил заглянуть к Томпсонам, служанка, открывшая дверь, сказала, что ни полковника, ни его жены нет дома. Но Бентон все понял. Он был уверен, что видел, как на втором этаже отдернулась занавеска. Это сучка Лилибет Томпсон проверяла, ушел ли незваный гость.

Когда Бентон вспомнил о старых друзьях, которые теперь старались избегать его, о местных жителях, смотрящих на него, как на грязь, невольно навернулись пьяные слезы. Какое право все они имеют судить его? Да, он может продать и купить всех их с потрохами! Даже этого чертова полковника-янки.

И в такой момент драгоценная доченька испортила последнюю возможность для него сохранить хорошие отношения с янки, отказавшись выйти замуж за Фаркухара Джонса. Наверняка, сбежав из родительского дома посреди ночи, она остановилась у этой пустоголовой вспыльчивой Мэгги Прескот. А та не соизволила пустить Бентона на порог, чем лишила последней надежды — переговорить с Розмари с глазу на глаз и повлиять на ее решение оставить отца. И хуже того, через две недели родная доченька вышла замуж за жалкого учителишку и перешла от Мэгги Прескот в дом мужа. Розмари вела себя так, будто бы у нее вообще нет ни отца, ни собственного красивого дома. А это, безусловно, только подлило масла в огонь, и его стали обсуждать еще больше, постоянно трепать имя Конвея.

Но никак невозможно наказать Розмари за то, что та совершила. Ничего нельзя сделать, потому что дочь и ее теперешний муж живут здесь же, в таком проклятом маленьком городишке. И они, и Бентон постоянно на виду у всех местных сплетниц и кумушек.

А вот отомстить Линетт и Хантеру — это совсем другое дело. Конвей выпрямился, в глазах загорелись злые огоньки. Линетт и Хантер находятся не здесь, в Пайн-Крике. Никто не наблюдает за ними. Скоро они окажутся в Техасе, где их никто не знает, да и его тоже. Если судить по тому, что он слышал о тех местах, преступления там совершаются на каждом шагу. Одним убийством больше, одним меньше — вряд ли это кто-то заметит, тем более, что убийца сразу же исчезнет. Главное, никто здесь, в Пайн-Крике, никогда не узнает, что он совершил убийство.

В конце концов, именно для такого дела послан Пакер. Но, похоже, Пакер не справился с заданием. И единственная возможность убедиться, что все сделано, как надо, — это выполнить работу самому. Кроме того, будет несказанно приятно спустить курок и увидеть, как умирает Хантер. Конвей злобно улыбнулся. Пропитанный алкоголем мозг причудливо рисовал приятные картины. Хантер корчится на земле, истекая кровью, а Линетт ползает перед ним, Бентоном Конвеем, на коленях и умоляет сохранить ей жизнь.

Конвей открыл ключом верхний ящик стола, достал карту, расстелил ее на етоле. Наливая из графина в стакан очередную порцию виски, он пьяно сощурился и стал изучать маршрут. Склонившись над картой, он водил по ней дрожащим пальцем, выискивая Арканзас и Техас. Если он сразу же отправится в путь, то прибудет на место раньше них. Дорога для Хантера и Линетт будет намного длиннее, хотя, возможно, и намного комфортнее. В Новом Орлеане им предстоит еще дождаться судна до Галвестона. Потом нужно добраться от Галвестона до Фредериксберга. На это тоже понадобится несколько дней. А если с ними поедет и ребенок, которого, по словам Пакера, они взяли из приюта, то путешествие продлится еще дольше.

Если до Техаса скакать верхом, да еще периодически менять лошадей, то Бентон сможет добраться до Сан-Антонио довольно быстро. Тогда все, что останется сделать, это ожидать там появления Хантера и Линетт. Потом, когда они направятся в Фредериксберг, он последует за ними.

Необходимость скакать верхом не радовала Конвея. Он был плохим наездником. Но мысль о возмездии, о наказании Хантера и Линетт, заставила его преодолеть неприязнь к верховой езде и неудобствам пути. Он сможет проделать это.

Внезапно у него появилась цель. Показалось, что найден смысл своей жизни. Хантер и Линетт были источником всех его бед. Если он избавится от них, жизнь снова вернется в нормальное русло. В нем бурлила ненависть, смешанная со страстным желанием мести. Линетт и Хантер сломали ему жизнь, и заплатят за это. Их настигнет кара.

Конвей вскочил из-за стола и быстро вышел из кабинета. Он пойдет сейчас наверх и упакует вещи, а завтра, с рассветом, уедет. Пока он поднимался по лестнице, на его губах играла злорадно-веселая улыбка.

«Скоро я избавлюсь от Хантера Тиррела навсегда», — бормотал Бентон.

* * *

Утром следующего дня Хантер и Линетт, ведя за руки подпрыгивающую между ними Мэри Маргарет Кинан, поднимались на борт большого белого парохода. Хантер решил оставить лошадей в Батон-Руже, объяснив это тем, что путешествовать по морю до Техаса будет намного удобнее без них. Тем более, что сейчас с ними Мэри Маргарет. Да и в Техасе лучше будет нанять дилижанс.

Юная леди была зачарована видом элегантного белого судна. Она бегала всюду, везде заглядывала и все рассматривала, восклицая и замечая малейшие детали, от деревянных завитушек, удерживающих края эффектного брюссельского ковра в главной каюте, до хрустальных канделябров, висящих там же.

— Да, здесь очень красиво, — соглашалась с Мэри Маргарет Линетт, оглядывая комнату, оформленную в бело-золотых тонах.

— А вы будете тут танцевать? — едва дыша, спросила Мэри Маргарет.

— Не понимаю. О чем ты говоришь? — произнесла Линетт недоуменно.

— Я слышала, что по вечерам в этом зале играет музыка и танцуют пары, — продолжала щебетать девочка.

— А-а. Ты интересуешься танцами?

— Очень. Я бы так хотела посмотреть.

— Но сегодня вечером танцев не будет, — заявил Хантер.

— Почему?

— Мы приезжаем в Новый Орлеан слишком рано, еще до наступления вечера, — объявил Хантер, и девочка сразу погрустнела:

— Да?

— В любом случае у меня нет с собой бального платья, — добавила Линетт. — Так что никаких танцев.

Невольно у нее вырвался грустный вздох. Она довольно часто бывала на балах, но очень давно не получала от них удовольствия… уже много лет, с тех пор, как рассталась с Хантером.

Она повернулась к Хантеру и увидела, что он задумчиво смотрит на нее. Линетт догадалась, что он вспоминает о том же: о балах, где они всегда были вместе, о том, как кружились в медленном вальсе или отплясывали быстрые ритмы. Линетт будто бы снова почувствовала обнимающие Руки Хантера, его ладонь, накрывающую ее руку, когда они кружились по залу, пьяные от любви и восторга.

Линетт отвела взгляд в сторону. Внезапно стало нечем дышать. Лучше бы ей не приходили в голову подобные мысли. Хантер больше не любит ее и даже не был бы сейчас с ней если бы не поиски общего ребенка. Та чудесная прежняя жизнь утрачена навсегда. Будет только легче, если она перестанет постоянно ворошить прошлое. Хантер отвернулся.

— Идемте. Кажется, корабль собирается отчаливать, — глухо пробормотал он.

Мэри Маргарет очень хотелось наблюдать, как будет происходить отплытие. Она мигом бросилась вперед. Хантер и Линетт медленно пошли следом за ней. Когда они остановились у трапа, судно дернулось. Поэтому Хантер настоял, чтобы на палубе Мэри Маргарет села на стул рядом с Линетт. Они все вместе стали смотреть, как постепенно уплывают вдаль берега Миссисипи. Но даже тогда девочка то и дело вскакивала со своего места, восклицая от каждого нового вида. Они видели большую груженую баржу, тихо плывущую по реке, мальчиков, удящих рыбу с лодки, взрослых рыбаков, возвращающихся домой.

— Ой, посмотрите, посмотрите! — говорила восторженно Мэри Маргарет, время от времени оборачиваясь к Линетт и показывая пальцем на заинтересовавший ее новый предмет.

— Да. Я вижу.

— О-о, как красиво! Вокруг вода, — ахала она снова.

К концу дня, когда они причалили в Новом Орлеане, Мэри Маргарет все-таки устала и захотела спать.

На следующее утро их ожидало разочарование, потому что пароход из Нового Орлеана в Галвестон отправлялся только через неделю. Но, настроившись на ожидание, Линетт решила использовать предоставившуюся возможность и заказать для Мэри Маргарет три новых платья. Девочка возликовала от идеи «обновить гардероб». Вскинув руки, она с энтузиазмом сжала Линетт в объятиях, когда та предложила за завтраком сходить к здешней портнихе. Ей очень пришлось по вкусу, что два будут обычные платья, в которых можно играть, а третье — муслиновое, предназначается для посещения церкви.

— О, мэм, можно, оно будет желтое? Мне всегда хотелось иметь ярко-желтое платье.

— Если ты так хочешь.

Мэри Маргарет весело захлопала в ладоши.

— А будут на нем рюши? — с сияющими глазенками спросила она.

— Да, конечно! — рассмеявшись, ответила Линетт. — Там будет столько рюшечек и оборочек, что удовлетворит желание любой девочки. Да и ленточек тоже много.

— И ленточки будут подходить по цвету к моим волосам? — поинтересовалась Мэри Маргарет, обсуждая свои будущие туалеты.

Хантер, слушая их разговор, не смог удержаться от смеха.

— Линетт, посмотри, что ты наделала! — дразнил он ее, глядя на них веселыми зелеными глазами. — Девочка становится модницей, как и ты.

Линетт бросила на него шутливо-гневный взгляд, но Мэри Маргарет поспешила защитить свою благодетельницу.

— О-о, нет, сэр! Я даже не могу надеяться стать похожей на миссис Конвей. Она очень красивая.

— Да, — согласился Хантер, улыбаясь серьезному личику Мэри Маргарет. — Она действительно у нас красавица.

Он посмотрел на Линетт, и шутливое выражение на его лице исчезло. Глаза внезапно потемнели и стали блестящими, а Линетт быстро опустила взор и вдруг покраснела.

— Нам нужно идти, Мэри Маргарет, — пробормотала она, вставая. Пока они собирались к портнихе, у Линетт был отрешенный вид, она не взглянула ни разу на Хантера.

Обычно Хантер обращался к ней с излишней вежливостью, граничащей с безразличием, что, как заметила Линетт, бесконечно раздражало ее. Но когда на его лице появлялось определенное выражение или он бросал на нее многозначительный взгляд, Линетт вспоминала о той ночи на пути в Батон-Руж, когда они занимались любовью. Стало ясно: что бы ни говорил Хантер, он все еще желает ее.

В таких обстоятельствах, когда Хантер оказывался рядом, Линетт было очень трудно держать себя в руках и вести себя внешне нормально и спокойно. Появление огоньков в глазах, легкое смягчение губ, интерес к ней — все говорило о его желании, что, в свою очередь, постоянно вызывало у Линетт чувство трепета.

Линетт знала, что из этого ничего не выйдет. Во-первых, Мэри Маргарет была отличной маленькой сопровождающей, которая постоянно присутствовала и спала с Линетт в одной комнате. Но более того, даже если бы не Мэри Маргарет, Хантер никогда бы не позволил себе снова приблизиться к Линетт.

Он ведь так и заявил ей. Но самое ужасное, что Линетт чувствовала: она больше уже не властна над собой и своими желаниями, как и ее спутник.

Невыносимо тяжело все время находиться рядом с Хантером, но не сметь дотронуться до него, обнять или встать на носочки и поцеловать.

Большую часть пути у них сложились ровные, даже дружеские отношения. Они непрерывно находились вместе, часто подшучивали и поддразнивали друг друга, как когда-то раньше. Сейчас, только в последний момент, вспомнив, какие между ними на самом деле взаимоотношения, Линетт остановила себя вовремя, иначе могла сделать или сказать что-нибудь, что смутило бы их обоих.

Создавалось впечатление, что Линетт все больше и больше привязывалась и испытывала постоянную тягу к Хантеру. Она думала, что отчасти это объясняется тем, что последние дни они все время вместе, ожидая в гостинице отправления парохода, им нечем заняться, нечем отвлечься. Поэтому оставалось слишком много свободного времени, что позволило размышлять и вспоминать беспрестанно.

К концу недели Линетт обратила внимание, что Хантер тоже находится в некотором напряжении: выглядит более раздражительным, а линия губ стала жестче. Он все чаще отсутствовал, уходя на длительные прогулки. В поведении появилась какая-то резкость, Даже нервозность. Несколько раз Хантер делал замечания Мэри Маргарет, что та очень шумно играет или задает много бессмыслен-

ных вопросов, потом всегда извинялся, объясняя это тем, что устал отбесконечного ожидания. Но Линетт подозревала, что здесь кроется нечто другое. Наверное, его нервы тоже немного подрасшатались от постоянного давления, неудовлетворенной страсти. Иногда Линетт недоумевала, как им удается справляться с этим во время долгого путешествия в Техас.

По крайней мере, здесь, в городе, возможно уйти из гостиницы. Линетт с Мэри Маргарет посещали различные магазины, а Хантер ежедневно выходил на одну из своих продолжительных прогулок. А чем им заняться на борту корабля по пути в Техас, где будет некуда пойти, кроме одной из кают? Линетт без энтузиазма относилась к перспективе провести всю дорогу, спрятавшись в своей каюте. По мере приближения дня отплытия нервы Линетт становились все напряженнее и напряженнее.

К тому дню, когдалужно было отправляться, и Линетт и Хантер были уже на пределе. Мэри Маргарет, получив свои новые платья, провела полдня перед зеркалом, примеряя снова и снова. Она демонстрировала их Хантеру, который в этот день завтракал с ними в комнате. Она прыгала, хихикала, строила рожи и громко болтала, пока Хантер резко не прикрикнул на нее. После чего девочка сразу затихла, а личико ее погрустнело. Хантер чертыхнулся и встал с места. — Извини, Мэри Маргарет. Я старый неуклюжий медведь, и мне не место сегодня в компании юных барышень.

Потом он ушел и несколько часов не показывался, затем, вернувшись, зашел к дамам.

Когда Линетт открыла дверь, он поклонился, отыскав глазами Мэри Маргарет.

— Я пришел просить прощения за мое ужасное поведение, леди.

Мэри Маргарет, которая после его ухода была сильно подавлена, улыбнулась.

— А я прошу прощения, что была такой надоедливой.

— Ты так считаешь?

— Я знаю, часто это выводит взрослых из себя, — выпалила девочка.

— Не оправдывай меня, — возразил Хантер.

— Правда. Даже папа, бывало, так говорил.

— Не нужно так откровенничать, Мэри Маргарет, — вмешалась Линетт, бросив на Хантера дразнящий взгляд. — Если ты хочешь иметь успех, то должна запомнить одну вещь!

— Какой успех?

— Послушай! Никогда не позволяй мужчине так легко оправдаться.

Мэри Маргарет замерла, стараясь понять, к чему клонит разговор Линетт.

— Намного лучше, — продолжала наставница, — если он побегает за тобой, поумоляет. Затем ты посмотришь на него свысока, примерно вот так, — Линетт постаралась изобразить это, — и скажешь с болью в голосе: «Я не уверена, что уже могу простить вас, сэр».

— Вы серьезно, мэм?

— Не слушай ее, Мэри Маргарет, — засмеялся Хантер. — Поверь мне, так ты не завоюешь ни одного мужчину.

— Ах ты, несчастный! — воскликнула Линетт шутливым тоном. — Самый надежный способ вызвать к себе интерес мужчины — заставить немного помучиться. И запомни главное: ничто не делает его таким самоуверенным и самовлюбленным, как то, когда ему быстро уступают.

— Что же вы, леди? Вы собираетесь ополчиться против единственного мужчины, который предлагает отвести вас сегодня вечером на пышный ужин в великолепный ресторан?

— В самом деле?

— Да.

— Можно, я надену мое новое, самое лучшее платье?

Мэри Маргарет последние дни сожалела, что не представлялось случая выйти куда-нибудь в элегантном платье, поэтому сейчас посмотрела на Хантера сияющими, точно звезды, глазами.

— Ну, конечно. Именно это платье ты обязана надеть.

Мэри Маргарет, торжествуя, повернулась к Линетт.

— О-о, мэм, вы хочете…

— Хотите, — автоматически исправила Линетт. Но потом улыбнулась. — Конечно, хочу. Глупо было бы отвергать предложение пышно и вкусно поужинать. В подобном случае леди может простить. Собираемся!

Они тщательно оделись и отправились в ресторан, где прекрасно провели время все втроем. Ужин прошел весело. Когда они, наконец, вышли на улицу, стало довольно темно. Но так как это был все-таки Новый Орлеан, вокруг сновало много народу. Они медленным шагом направились к гостинице, наслаждаясь приятным вечером. Свернули на боковую улицу, чтобы сократить дорогу.

Здесь было совершенно темно, нигде ни единого человека. Линетт и Хантер, увлеченные беседой, ни на что не обращали внимание. Мэри Маргарет вприпрыжку скакала впереди. Продвигаясь вдоль аллеи, они подошли к ведущей вниз лестнице, но как только ступили на нее, из-за деревьев бесшумно метнулась в их сторону темная фигура и с блеснувшим в руках ножом бросилась на Хантера.

К счастью, Хантер краешком глаза успел уловить какое-то движение, поэтому инстинктивно отступил в сторону, успев оттолкнуть и Линетт. Нож только скользнул по его руке, разорвав жакет и рубашку и чуть-чуть поцарапав кожу.

Хантер быстро обернулся и схватил нападавшего за руку. Двое мужчин стали бороться, будто кружась в мрачном, молчаливом танце. Линетт, бесцеремонно отброшенная Хантером, упала на землю. Опомнившись, она закричала и попыталась вскочить на ноги. Но, запутавшись в длинных юбках, некоторое время женщина не могла подняться. Она нетерпеливо рванула подол платья, услышав треск разорванной ткани, но зато благополучно сумела встать на ноги.

Линетт бросилась к мужчинам, но в этот момент ее обогнал маленький разъяренный вихрь, Мэри Маргарет. Девочка с разбегу ринулась на противника и повисла на нем всем своим телом, отчего у незнакомца вырвался громкий возглас. Она, вцепившись пальцами ему в волосы и лицо, царапалась и кусалась. Мужчина заревел, но одной рукой все же оторвал Мэри Маргарет от своей спины и отбросил ее на дорогу.

Из-за этого он потерял равновесие и не успел защититься, когда Хантер ударил его кулаком в живот, отчего нападавший согнулся пополам. Хантер двумя руками схватил руку противника с ножом и с силой заломил назад. Нож отлетел далеко в сторону.

Линетт метнулась туда, схватила нож и побежала к упавшей Мэри Маргарет, надеясь, что Хантер сумеет постоять за себя уже в обыкновенной драке. Она заботливо склонилась над девочкой, помогла ей встать, и они вдвоем пошли к дерущимся.

Хантер и неизвестный были на боковой дорожке и, упав, катались по земле. То и дело слышались удары и взлетали кулаки. Линетт смотрела, пытаясь разобраться, кто где. Сейчас, в темноте, вывалянные в грязи, они почти ничем не отличались друг от друга. Было бы очень к месту — вытащить из кобуры пистолет Хантера и этим положить конец драке. Но мужчины катались так быстро, так тесно сцепились, что казалось невозможным их различить. Линетт не рискнула применить пистолет.

Но вот соперники остановились. Один человек сидел на другом, прижимая к земле руки побежденного. Линетт узнала стройный торс сидящего сверху и облегченно вздохнула.

Она посмотрела на Мэри Маргарет, которая наблюдала за дракой вытаращенными глазами, и попыталась увести ее, чтобы та не видела кровавой картины.

Но Мэри Маргарет упрямо сопротивлялась, оставаясь на месте, вытягивая шею, чтобы Линетт не заслоняла ей вид.

— Нет, подождите! Дайте мне посмотреть, как Хантер его прикончит! — взволнованно говорила она Линетт, совсем не напуганная этим происшествием. — Он просто Бог в драке, правда? Даже мой папа едва ли победил бы такого противника.

Линетт, у которой сердце все еще бешено колотилось, поморщилась.

— Хантер! Хантер! Перестань! Ты убьешь его.

Она подбежала и схватила Хантера за руку, когда тот замахнулся для очередного удара.

— Хантер!

Он взглянул на нее, судорожно перевел дыхание и немного расслабился.

Рука его опустилась, он отпустил воротник рубашки мужчины, голова которого безвольно упала на землю. Хантер встал, откинул со лба волосы и потер лицо.

— Сукин сын! — проредил он. Линетт склонилась над лежащим человеком.

— Ба… да я его видела.

— Видела? — удивленно спросил Хантер. — Кто же он?

— Нет, не говорю, что знаю его. Я не знаю имени. Но мне кажется, он из Пайн-Крика и иногда выполнял кое-что для Бентона. Я видела один раз, как он выходил из кабинета Конвея.

Она посмотрела на Хантера, и на ее лице мелькнула догадка.

— Бентон послал его убить нас?

— Или, по крайней мере, меня. Как я и подозревал. — Хантер пожал плечами. — Ну что ж, думаю, об этом парне нам больше не нужно беспокоиться. Он уже не сможет сесть на корабль, отправляющийся в Техас завтра утром.

— Сколько же людей послал за нами Бентон? — поежившись, спросила Линетт. — Как ты думаешь, нас поджидает еще кто-нибудь?

— По-моему, нет. Иначе нападал бы сегодня не один. Может быть, Конвей решит направить за нами еще наемника, но мы к тому времени будем уже далеко. Не волнуйся!

— Я не могу не беспокоиться.

Линетт вздохнула и обернулась на распростертую в грязи фигуру, которая показалась неестественно тихой.

— Ты не думаешь, что он мертв?

— Нет, — Хантер презрительно усмехнулся. — Негодяям всегда везет. Он мог причинить боль тебе или Мэри Маргарет.

— Он мог убить тебя, — возразила Линетт.

— Нет, — Хантер покачал головой, а потом улыбнулся ей. — Он не очень-то и силен. Так, слабак.

Линетт бросила на него гневный взгляд. Из уголка рта у Хантера сочилась струйкой кровь, щека была поцарапана, а глаз начал опухать. Одна бровь была рассечена, и из ранки по лицу тоже стекала кровь.

Линетт вытащила из кармана носовой платок и принялась вытирать кровь у него с лица. Он присвистнул и схватил за руку.

— Не так сильно! А то ты закончишь дело, начатое им, — произнес он.

— Не хнычь, — состроив гримасу, сказала она, но вдруг увидела разрезанную, окровавленную рубашку, которую мужчина прикрывал до этого рукой.

— Хантер! О-о, Боже мой, у тебя рана. Он порезал тебя.

— Нет, это просто царапина, — возразил он, но Линетт уже разрывала рубашку, открывая рану, затем вскрикнула, увидев, как из нее сочится кровь.

— Хантер!

— Это не так страшно, как выглядит! Просто немного крови.

Хантер посмотрел на Линетт. На войне случались раны и пострашнее. Рана совсем не так сильно болела, как ныли ссадины на лице. Но вид озабоченного лица Линетт и чувство, с каким она нежно промокала кровь, доставили Хантеру удовлетворение.

Осторожно убрав кровь, Линетт увидела, что это не простая царапина, как утверждал Хантер, хотя рана, правда, не большая по размеру и не глубокая. Она облегченно вздохнула.

— И все-таки нужно перевязать. Пойдем. Она обхватила его за талию с противоположной стороны.

— Пойдем домой. Я обработаю рану. Хантер очень осторожно оперся на нее. Это тоже не было необходимостью, но ему показалось приятным. Они медленно двинулись к гостинице. Мэри Маргарет, пританцовывая, следовала за ними. Хантер наклонил голову.

— Опасность позади, Линетт, — убедительно сказал он. — Давай забудем о неприятностях. Просто думай о том, что ждет нас впереди. Мы приедем в Техас, а там наша дочь.

Глава 20

Морское путешествие до Техаса было скучным и утомительным. Оно длилось почти неделю. Первые два дня Линетт страдала от приступа морской болезни, поэтому почти не выходила из своей каюты, пытаясь поскорее придти в себя.

Мэри Маргарет не испытала даже маленького расстройства желудка и озабоченно омотрела на страдающую Линетт, то и дело прикладывая к ее лбу мокрое полотенце.

Девочка развлекала разнообразными историями, пока Линетт не устала лежать на узенькой кровати. Наконец больная села и решила перекусить. Мэри Маргарет предложила принести еще еды из буфета, но Линетт наотрез отказалась.

Приступы тошноты постепенно прошли, Линетт стала подниматься на палубу и даже начала понемногу есть. Но заняться на борту корабля было совершенно нечем. Судно оказалось небольшим, и кроме них путешествовали еще два пассажира, двое мужчин. Один из которых, недавно назначенный министром, направлялся в маленький северный городок Галвестон. Второй вообще был малоразговорчивым, таким хмурым занудой. Линетт не проявляла желания общаться ни с одним из них. В свою очередь они, похоже, тоже старались избегать молодую даму. Поэтому у нее оставалась возможность вести беседы либо с Хантером, либо с Мэри Маргарет. Помимо разговоров и бесцельного шатания по палубе, больше нечего было делать. Она не захватила с собой ни книги, ни рукоделия.

Линетт была благодарна Мэри Маргарет за ее веселость и разговорчивость. Юмор никогда не изменял девочке. Девчушка очень забавно рассказывала, чем смешила Линетт. Ей удавалось очень похоже имитировать людей. Она часто веселила Линетт, изображая сестер из приюта или капитана корабля, или даже Хантера, а то и саму Линетт. Мэри Маргарет имела совершенно неиссякаемый запас смешных и фантастических историй. Ей их рассказывал когда-то отец, некоторые она слышала от других людей. Девочка могла вступить в абсолютно любой разговор, моментально схватывая, о чем речь. Линетт никогда не знала, что девочка выдаст в следующую минуту, но была уверена, что так или иначе Мэри Маргарет всех развеселит, внесет в беседу оживление. Мэри Маргарет очень любила задавать вопросы и вот, имея огромное количество вопросов в запасе и столько же историй, ходила за Линетт по пятам, стараясь получить разумные ответы.

Линетт основную часть времени проводила с девочкой, чувствуя, что с каждым днем привязывается к ней все больше и больше. Было понятно, почему хмурые монахини в приюте считали Мэри Маргарет несносной. Усмотреть за ней было нелегкой задачей и невозможно предвидеть, что этот бесенок сделает в следующий момент, какие фантазии его увлекут, где он окажется. Если Мэри Маргарет вдруг исчезала из поля зрения, Линетт начинала беспокоиться. Где она может быть, чем занимается? Вскоре она отправлялась на поиски и обычно заставала девочку, когда та засыпала вопросами членов команды или исследовала закоулки на корабле. Несколько раз она действительно пугала Линетт, пытаясь забраться в машинное отделение или спускаясь в темный трюм. Но девочка никогда не подозревала, что своим поведением вызывает волнение Линетт. Всегда ее непосредственная солнечная улыбка заставляла позабыть все строгие выговоры, приготовленные заранее, так как просто невозможно сердиться или обижаться долго на такого ребенка.

К несчастью, с Хантером было намного труднее. Из-за сложившихся обстоятельств они вынуждены были почти все время находиться вместе. Как и опасалась Линетт, здесь его постоянное присутствие создавало ряд неудобств, даже больше, чем раньше, когда они жили в гостинице в Новом Орлеане. Становилось непросто избегать компании друг друга. Можно закрыться и не выходить из своей каюты. Но каюты совсем крошечные, так что никто не смог бы проводить в них все время. Приходилось часто встречаться на палубе. Иногда они сидели на раскладных креслах, иногда прогуливались по пароходу, время от времени стояли у перил, любуясь бескрайними морскими просторами. Что бы путешественники ни делали, всегда ощущали присутствие друг друга. Постоянно в памяти всплывало то, что было между ними раньше.

Линетт не могла выбросить из головы ту ночь, когда они бросились в объятья друг друга на пути в Батон-Руж. Она очень боялась, что мысли отражаются на ее лице, но надеялась, что Хантер ничего не замечает, хотя в это было трудно поверить. Все ее воспоминания касались любовной страсти, независимо от того, как давно это произошло. Плохо удавалось заставить себя сосредоточиться на настоящем. Одно его присутствие разжигало живые, зудящие ощущения страстного желания. Все в нем привлекало, волновало: и его медлительная улыбка, и пронзительный зеленый взгляд, и обветренные загорелые руки.

Однажды вечером Линетт и Хантер стояли на палубе, любуясь ночным небом и звездами. Воздух был свеж и пахло морем. Легкий ветерок ласкал их лица, развевая волнистые пряди волос Линетт. Хантер облокотился на перила, рассматривая больше Линетт, чем лежащий перед ними горизонт.

Ведя обычный светский разговор, он вдруг приостановился.

— Думаю, ты самая красивая женщина из всех, встречавшихся мне в жизни, — заявил неожиданно Хантер.

Линетт ошеломленно взглянула на него.

— Что?

— Нет, серьезно.

Потом она покраснела, не зная, что отвечать.

— Хантер, ну, в самом деле… Он пожал плечами.

— Я просто констатирую факт. Ты должна знать. Уверен, что не только я один тебе это говорил.

— Чаще всего красота мешает в жизни. В молодости это доставляло мне удовольствие.

На ее губах играла чуть заметная улыбка, а глаза будто видели вдалеке что-то, невидимое никому, кроме нее одной.

— Мне нравилось ходить на балы, вечера и видеть, как мужчины оборачиваются на меня. Я любила флиртовать и слышать их комплименты.

— Я помню.

Взгляд Линетт остановился на его лице.

— Ты не относился к числу тех, кто засыпал меня комплиментами.

— Мне казалось, что ты в них не нуждаешься. Я уже тогда бросил свое сердце к твоим ногам.

Ее взгляд оставался неподвижным.

— Думаю, это тогда, когда я уже устала от восторгов.

Воздух внезапно стал для них горячим. У Линетт появилось такое ощущение, будто кто-то выбрал у нее из груди весь кислород и она не может дышать. Она оторвала от Хантера взгляд. Какая-то маленькая частичка здравого смысла удержала ее от того, чтобы не прильнуть к нему. Но другая сила, такая же мощная, не позволяла и отвернуться.

— Когда я был в тюрьме у янки, — глухим от переполнявших его чувств голосом произнес Хантер, — ты была той, о ком я только и думал. Ты была той, что не позволила мне сойти с ума. Я вспоминал каждый сантиметр твоего лица, перебирая в памяти, как ты улыбалась, как блестели при солнечном свете твои глаза — чистые, голубые, которые при свечах казались темными, загадочными и зовущими.

— Хантер, — едва слышно запротестовала Линетт.

— Я выносил все, твердя себе, что только так смогу увидеть тебя снова. Представлял, как буду целовать, раздевать, обнимать тебя в моей постели.

Произносимые низким хрипловатым голосом слова вызывали внутри Линетт трепет. Нестерпимо захотелось поцеловать его, хотя она и понимала, что совершит тогда ужасную ошибку. Хантер просто снова отвергнет ее, как поступил после той ночи. Но тело упрямо не хотело прислушиваться к разуму, не думало о предстоящей боли. Ее тело только страстно желало удовольствия.

Хантер протянул руку и тыльной стороной ладони нежно провел по щеке Линетт. Кожа была гладкой, точно атлас, а сама она выглядела такой красивой, что у него защемило сердце.

— Когда я вернулся и узнал, что ты вышла замуж за другого, я чуть не сошел с ума от ревности, решив, что ты никогда не любила меня, что все эти годы я сам себя обманывал.

— Я не переставала любить тебя, — прошептала Линетт, глядя на него блестящими глазами, и сама не понимала, как много раскрывает этими словами. На мгновение она замерла, боясь пошевелиться, боясь нарушить волшебство вечера.

— Линетт… — он едва слышно выдохнул ее имя.

Хантер сделал навстречу шаг, и руки крепко обняли ее за талию. Линетт слегка запрокинула голову, подставляя губы для долгожданного поцелуя.

Губы Хантера коснулись их, и в этом поцелуе выразилась вся жажда и сдерживаемое желание, накопившиеся за последние дни. Губы его впились в ее рот, а язык нетерпеливо проник внутрь. Линетт пылко ответила на поцелуй.

Вдруг они загорелись, точно кто-то зажег их изнутри. Тела напряглись в объятиях друг друга. Хантер запустил пальцы в ее волосы, которые, выскользнув, заструились по его руке. Ощущение шелкового прикосновения распалило еще сильнее. Он стал перебирать золотые роскошные пряди, наслаждаясь их мягкостью. Показалось, что он вот-вот упадет, потеряет сознание от нестерпимой страсти, навсегда затерявшись в ее глубине.

Внезапно он резко отстранился.

— Нет! Черт побери, — глухо прошептал мужчина.

— Что? — не понимала Линетт.

— Мы не можем себе этого позволить, — уже твердо продолжал Хантер. — Нет!

С минуту он стоял неподвижно, все в нем ныло от неудовлетворенного желания и влекло вернуться вновь в объятия, снова почувствовать сладость ее губ. Но в его мозгу будто молоточками стучали все запреты и опасения, останавливая и сдерживая. Он зло отвернулся, сожалея, что не может швырнуть или сломать что-нибудь. Так разрядившись, ему стало бы легче.

— Извини, — хрипло сказал он. — Мне не нужно так поступать.

Он быстро зашагал прочь, оставив Линетт. Она прислонилась безвольно к перилам, молча кусая губы и глядя ему вслед.

После этого вечера напряжение в отношениях между Линетт и Хантером усилилось. Уже не в первый раз из-за подобной непоследовательности в поведении мужчина и женщина поставили себя в неприятное положение. Вдвоем чувствовали себя неуютно, неловко и едва могли взглянуть друг на друга. В то же время один из них всегда ощущал присутствие другого. Каждый испытывал потребность знать, где находится, что делает и говорит другой. Вместе они постоянно испытывали стеснение от всякого неудачно сказанного слова, необдуманного жеста.

Дни на корабле тянулись бесконечно долгов и нервы Линетт были натянуты, точно струны. Судя по молчанию Хантера и его скупым комментариям, Линетт подозревала, что его состояние ничуть не лучше. Даже Мэри Маргарет стало довольно трудно добиться от кого-либо из них ободряющей улыбки.

Когда наконец корабль причалил в Галве-стон и они могли сойти на берег, для всех это стало желанным облегчением. Линетт и Мэри Маргарет, которые представляли себе Техас некой дикой, пустынной местностью, были удивлены после осмотра Галвестона, этого важного торгового порта. В городе проживало более четырнадцати тысяч человек. Деловой центр, известный под названием Стрэнд, был застроен многочисленными величественными зданиями. Большинство построек украшали массивные колонны и балконы с ажурными чугунными решетками.

Стены домов выглядели свежевыкрашенными в светлые тона. В центральной части города располагались прямые и широкие улицы. Яркие витрины магазинов зазывали покупателей. Время от времени попадались небольшие уютные скверики. Прогулка по городу обещала приятность.

Большую половину дня они провели, осматривая Галвестон, привыкая к неподвижной почве под ногами и наслаждаясь свободой передвижения, когда не мешает никакая качка. У всех троих было хорошее самочувствие.

После спокойно проведенной в городе ночи их небольшая компания на следующее утро переправилась на пароме из Галвестона до основных земель штата Техас. Поездка в дилижансе по Техасу оказалась малоприятной. Над дорогой целый день стояла пыль. Было жарко. Казалось, странствию не будет конца.

Перед глазами путешественников проплывали мили и мили прибрежной, ничем не примечательной равнины. Приходилось часто менять лошадей на станциях и ночевать в обшарпанных придорожных отелях. Линетт никак не предполагала, что последняя часть пути будет такой нудной и долгой. Раньше казалось, что главное — добраться до Техаса, а там рукой подать, там они сразу окажутся во Фредерик-сберге. Но вместо этого на завершающий переезд уходили долгие, однообразные дни. А то, что в дилижансе ей составляли компанию лишь Хантер да неунывающая Мэри Маргарет, только удлиняло путешествие.

Несомненно, Хантер был прав, настаивая, что дилижанс будет самым подходящим для них способом передвижения из-за присутствия Мэри Маргарет.

Линетт обнаружила, что начинает скучать по верховой езде. Свободу и скорость переезда верхом никак нельзя было сравнить с поездкой в громоздкой карете. Это ее утомляло и раздражало. В Сан-Антонио, куда они вскоре должны были добраться, Хантер планировал нанять лошадей на оставшийся путь к северу до Фредериксберга. Такое изменение в их средствах передвижения радовало: Линетт будет счастлива вновь скакать галопом. Она надеялась, что оставшуюся дорогу они преодолеют гораздо быстрее.

В последнюю ночь перед прибытием в Сан-Антонио дилижанс остановился перед уютной гостиницей в местечке Седжуин. Отель оказался самым лучшим из всех остальных, в которых приходилось останавливаться на ночлег за все время пути. В фойе их приветствовала улыбающаяся молодая женщина и протянула Хантеру журнал для регистрации посетителей.

— Так, мистер… Тиррел, — весело поздоровалась хозяйка, наклонившись, чтобы прочитать его имя в журнале. — Мы рады вас видеть.

— Здравствуйте, — за всех ответил Хантер.

— Меня зовут Джуль Браун. Я жена владельца этой гостиницы.

— Миссис Браун, нам нужно две комнаты.

— Да, да. Слава богу, у нас как раз найдется комната для вас и миссис, — быстро говорила хозяйка.

Все, с кем им приходилось сталкиваться, принимали их за одну семью. Линетт и Хантер убедились, что намного удобнее все так и оставлять. Пусть считают их родственниками, тогда не нужно объяснять ситуацию и взаимоотношения между ними.

Но при словах этой женщины Линетт невольно вздрогнула.

— Что?

— Я знаю. Это кажется почти невероятным. Не так ли?

— Что именно?

— Гостиница до отказа заполнена. Иногда мы рады, когда заняты хотя бы три комнаты.

Сегодня же у нас занято все, — оживленно болтала миссис Браун.

— Но что случилось?

— О-о! Отчасти это оттого, что сегодня танцы. Некоторые люди приехали с дальних ранчо, поэтому вынуждены остаться здесь на ночь.

— Ах, вот почему! — Хантеру едва удалось вставить слово.

— Представляете, никто в округе не позволяет себе пропустить танцы. В такой вечер у нас всегда собирается очень много народу. И бывает очень весело. Настоящий праздник, — не умолкала хозяйка. — И вы тоже можете сходить потанцевать. Это тут, недалеко, у реки.

Линетт и Хантер вопросительно посмотрели друг на друга, едва обращая внимание на безостано-вочный поток слов женщины. Хантер прокашлялся.

— Знаете, вообще-то, нам надо две комнаты.

— О-о. Для девочки? Тогда все в порядке. Она сможет находиться с моими детьми здесь же, в гостинице, в одной из наших комнат. Сейчас у нас остановились мой брат с женой, и маленькими детьми. Поэтому мы постелили всем малышам вместе в большой комнате. И знаете, малышам понравилось. — Миссис Браун перевела дыхание лишь на мгновение и, посмотрев на Мэри Маргарет, продолжала: — Ты хочешь к детям, милая? Немного поразвлекаешься с остальными.

Лицо Мэри Маргарет просияло.

— О-о, да, мэм! — Она взволнованно повернулась к Хантеру и Линетт. — Можно?

— Э-э… — неопределенно промычала Линетт.

— Пожалуйста, — продолжала просить Мэри Маргарет.

— Я не знаю.

— Я обещаю хорошо себя вести. Прошу.

— Что будем делать? — Линетт повернулась к Хантеру.

Но тот остался безучастным к обсуждению этой проблемы.

Линетт было тяжело отказать девочке. У Мэри Маргарет сияли глазенки, и от нетерпения она слегка подпрыгивала на месте. Линетт никак не могла решиться. Без девочки им с Хантером пришлось бы ночевать вдвоем в одной комнате.

— Как быть? — Линетт обдумывала еще.

— Ну, можно?

— Старшая дочь моего брата присмотрит за ней, — заверяла их жена владельца гостиницы. — Она рано уведет детей с танцев и уложит спать. В этом нет ничего страшного. — Пожалуйста, — Мэри Маргарет от нетерпения сжимала кулачки.

— Хорошо.

— Спасибо, — обрадовалась девчушка. Линетт не могла отказать ей. Но что делать им с Хантером?

Миссис Браун повела гостей показывать комнату. Поднимаясь по лестнице, она продолжала болтать о сегодняшних танцах.

— Вы придете, да? — спросила она еще раз у дверей в их комнату. В этот момент она наклонилась, чтобы вставить ключ в замочную скважину.

— Не знаю, — нерешительно пробормотала Линетт.

— Да не стесняйтесь.

— А что за публика собирается?

— Нормальная. На наших танцах чужих почти не бывает, все, в основном, местные.

— Но в чем пойти?

— Да в чем угодно. Здесь на туалеты не обращают внимания.

— Но все-таки.

— Лето. Вечер. Самое простое платье сойдет. Уверяю вас!

— Да у меня на самом деле нет подходящей для такого случая одежды, — призналась Линетт.

— Ой, да это, вообще, не имеет никакого значения! — весело воскликнула женщина. — Мы тут не модничаем. Послушайте, платье, которое сейчас на вас, отлично подойдет.

— Может, мы и придем, — Хантер улыбнулся миссис Браун.

— Вот и хорошо!

Она повернула наконец ключ и толкнула дверь, которая со скрипом отворилась.

— Что ж, тогда я оставляю вас помыться и приготовиться.

Она обернулась к Мэри Маргарет.

— А ты, милая, если хочешь, пойдем со мной. Я отведу и познакомлю тебя со своими ребятишками.

Женщина, ведя за руку Мэри Маргарет, удалилась. Линетт и Хантер остались стоять на пороге комнаты. Линетт помедлила, а потом все-таки вошла. Хантер последовал за ней, опустил на пол чемоданы и закрыл за собой дверь. Линетт заметила, что не может взглянуть на Хантера. Она обвела взглядом маленькую комнату, которая, как ей показалось, была почти полностью занята двуспальной кроватью с высоко взбитой периной, застеленной пестрым покрывалом.

Она не представляла, как они смогут здесь вместе спокойно провести ночь. Сегодняшняя ситуация была еще более интимной по сравнению с той, когда им несколько раз приходилось спать под открытым небом. Тогда они находились рядом, но у каждого была своя отдельная постель и каждый укрывался своим собственным одеялом. Да и располагались они на некотором расстоянии друг от друга. Здесь же сама комната, казалось, подавляла их, обволакивая атмосферой близости.

— Не беспокойся, — быстро сказал Хантер, будто угадав ее мысли. — Я не буду тут спать.

— А куда ты пойдешь? — удивленно спросила Линетт, решившисй посмотреть на него. — Хозяйка сказала, что все комнаты заняты.

Хантер пожал плечами.

— Не знаю пока. Может быть, переночую в сарае, или, если будет нужно, даже просто под деревьями. Если ты помнишь, мне даже приходилось спать под открытым небом.

— Да, но что, если тебя увидят? Всем покажется очень странным.

— Я что-нибудь придумаю… скажу, что мы поссорились и ты выставила меня за дверь.

Глаза его поблескивали.

— Да какое это имеет значение? Мы больше никогда не увидим этих людей. Не все ли равно, что они о нас подумают?

Линетт хотела было начать протестовать, говоря, что ей совестно, что она будет чувствовать себя виноватой, если будет спать в доме, в удобной постели, в то время как Хантер — в сарае или на голой земле под звездами. Но говорить ничего подобного Линетт не стала. Потому что покажется, будто бы она сама хочет и настаивает, чтобы Хантер спал с ней в одной комнате, и даже в одной кровати.

Поэтому она придержала язык, не собираясь давать Хантеру повод думать, будто ее переполняет неудержимая страсть к нему, будто она хочет затащить его поскорее в постель, используя первую благоприятную возможность.

— Ты прав, — холодно сказала Линетт и подошла к умывальнику, все еще чувствуя себя очень стесненной рядом с Хантером, но больше ничего нельзя было поделать. Не идти же ему прямо сейчас устраиваться в сарае. И, кроме того, он не раз уже видел, как женщина занималась своим ежедневным туалетом. По утрам, в его присутствии, она умывалась и расчесывала волосы. В данный момент все было как всегда. Изменилось только место действия.

Хантер сел на единственный в комнате стул, ничего не оставалось делать, как только наблюдав за своей спутницей. Линетт налила в таз теплой воды, смочила в ней губку и принялась стирать с рук и лица дорожную пыль. Он, действительно, видел эти процедуры уже много раз и раньше, но неожиданно обнаружил, что этот обычный ритуал по наведению личной чистоты интересует его ничуть не меньше,

чем когда-то. Кроме того, видеть ее за этим волнующим занятием в спальне было что-то совсем отличное от той же процедуры, но которая совершалась на фоне природы, в естественной обстановке. Хантер, поерзав немного на стуле, попытался отвлечься от созерцания Линетт, занимающейся интимными делами, и попробовал думать о чем-нибудь другом. Но ему не удалось.

Линетт расстегнула две верхние пуговицы блузки, чтобы вымыть шею. Взгляд Хантера следил, не отрываясь, за движением губки сверху вниз, то есть от подбородка к груди. Он невольно вспомнил ощущение этой мягкой кожи под своими губами. Картина умывающейся девушки, нахлынувшие воспоминания распалили внутри него огонь. Продолжать молча сидеть становилось опасно.

— Пойдем ли мы на танцы? — задал вдруг он первый пришедший на ум вопрос.

Линетт повернулась и немного удивленно посмотрела на него.

— Не знаю. Я, вообще-то, серьезно не думала над этим предложением, — заметила она.

— Ну, так как?

Линетт предположила, что у нее появилась возможность снова оказаться на танцах с Хантером. Но не понравилось поднявшееся в ней от этой идеи волнение. Ее собственная взволнованность по поводу вечерних танцев настораживала.

— Я… Я, вообще-то, устала.

— Да, наверное. Но это был бы выход из нашего положения.

— Не понимаю?

— Мы бы немного развлеклись на свежем воздухе.

— Смотри сам. Можно попробовать. — Он немного помолчал.

— Возможно, это гораздо лучше, чем весь вечер просидеть в душной комнате, — продолжал он настойчиво.

— А-а.

Линетт поразила разумность его предложения. Провести весь вечер в комнате с Хантером будет просто невозможно. Вся мебель здесь — это только один стул и одна кровать. А пришлось бы дожидаться темноты, чтобы он смог пойти спать во двор. Намного лучше провести это время на танцах, в окружении веселящихся людей. Там будет чем заняться, чем отвлечься. А если задерживаться дольше в комнате, то, действительно, ничего не останется делать, как думать о Хантере да смотреть на огромную постель, которая стоит прямо перед носом и занимает собой все свободное пространство. Такой ситуацией не следует злоупотреблять.

— Наверное, нам надо пойти. Но… — она бросила взгляд на свою дорожную юбку и блузку.

— Миссис Браун говорила правду. Здесь люди намного меньше связаны какими-то светскими условностями. Сегодня вечером ты не увидишь женщин в бальных платьях, разодетых в пух и прах. Они не посчитают неприличным, что на тебе будет обыкновенный костюм. Его не воспримут как что-то странное.

— Ну что ж, у меня все же есть запасные свежие блузка и юбка. Я надену, если ты ничего не имеешь против. Но тогда мистеру Тиррелу придется пойти на танцы с дамой, которая похожа на квакера^[3].

У Хантера вырвалось изумленное восклицание. Он отрицательно покачал головой.

— Ты никогда не выглядела как квакер, — заметил он.

Линетт взглянула на него той самой улыбкой, которая всегда безотказно действовала на Хантера.

— Я принимаю это за комплимент.

— Хорошо. Согласен.

Линетт достала из чемодана темную юбку и блузку, светло-голубую, с единственной рюшей спереди по воротнику, и стала критически осматривать их. Они были слишком мятые, чтобы в них можно было куда-либо выйти. Сначала требовалось привести вещи в приличный вид.

— Мне надо все погладить.

— Отнеси вещи вниз и там решите с хозяйкой, что можно с ними сделать, — предложил Хантер. — А я пока побреюсь и переоденусь. Потом я могу пойти на улицу, покурю и подожду, пока ты будешь готовиться.

— Хорошо.

Такое решение ликвидировало проблему их совместного пребывания в комнате до начала танцев. Линетт еще раз открыла чемодан и достала праздничное платье Мэри Маргарет, свою нижнюю юбку и белье для девочки, свернула все вместе и пошла искать миссис Браун.

* * *

Линетт почувствовала, что на душе стало легче, она повеселела. Действительно, забавно будет побывать на танцах. Кажется, она уже очень давно не делала ничего ради своего собственного удовольствия.

Линетт нашла миссис Браун, как и в первый раз, за своим столом, внизу, и объяснила, что нужно сделать с одеждой. Хозяйка немедленно взяла из рук Линетт юбку, блузку и другие вещи.

— Прекрасно. Их погладят быстрее, чем за час. Я пришлю к вам в комнату девочку, которая принесет уже отглаженную одежду, — пообещала она.

— О-о, я могу и тут обождать, — быстро заметила Линетт. Надо задержаться здесь, чтобы дать Хантеру время побриться и привести себя в порядок. — В любом случае мне надо отдать вещи Мэри Маргарет и объяснить, что как сделать.

— Я именно туда сейчас и иду, давайте, я ей передам. А вам останется только подняться наверх, к себе, и немного отдохнуть. Самое лучшее — отдых перед танцами.

Линетт улыбнулась. Можно заподозрить, что женщина настойчиво пытается помешать в осуществлении ее планов. Что же Линетт сейчас придумать, чтобы держаться подальше от Хантера? Она не намерена и дальше испытывать судьбу.

— Наверное, я так и сделаю. Но вначале, мне кажется, стоит немного размяться. Я погуляю во дворе.

Женщина с сомнением посмотрела на Линетт.

— К сожалению, у нас здесь нет сада, мэм. Просто двор, разделяющий конюшню и нашу гостиницу, и это не вполне подходящее место для прогулок на свежем воздухе.

Линетт начала было уже склоняться к мысли, что, возможно, придется некоторое время просто посидеть на ступеньках лестницы перед комнатой, ожидая, пока Хантер сделает все необходимое. Но миссис Браун вдруг улыбнулась.

— Но перед домом небольшая зеленая лужайка. Если у вас есть желание пойти со мной, то увидите, что ваша дочь в полном порядке. Отлично все устроилось. Она развлекается с другими детьми, а вы, миссис, сможете потом немного прогуляться, походить по зеленой травке.

Линетт пошла за женщиной к белому кирпичному дому, расположенному рядом с гостиницей, вполуха слушая веселое щебетание миссис Браун. Во дворе она увидела играющую в догонялки с другими детьми Мэри Маргарет. Линетт присела на ступеньки крыльца и несколько минут наблюдала за их беготней, потом немного прогулялась и вернулась в гостиницу.

Открыв дверь и войдя в комнату, Линетт увидела, что Хантер стоит перед зеркалом и бреется, а на нем — только одни брюки. Линетт остановилась, как вкопанная, и покраснела.

— Извини. По-моему, я отвела тебе маловато времени. Не подумала, что тебе еще надо бриться.

Хантер пожал плечами.

— Брось ты. Не важно. — Он усмехнулся, не оборачиваясь. — Меньше всего меня сейчас можно назвать стеснительным.

Линетт, глядя на его мускулистую, загорелую спину, не знала, что отвечать, что делать. Хантер без рубашки выглядел очень красиво и достойно. Действительно, ему нечего было стесняться. Однако она не могла высказать этого вслух, иначе совсем смутится. Поэтому Линетт просто приняла равнодушный вид и направилась к единственному стулу, стараясь не смотреть на Хантера.

«Тем не менее, — подумала она, — это плохо удается». Ее просто очаровывал его вид, движения. Как он бреется! В том, как Хантер, едва касаясь кожи, мягко, размеренно водил бритвой по щеке, было что-то завораживающее, что-то чисто мужское и почти загадочное. Какой-то волнующе-таинственный мужской обряд. Она постаралась представить себе, как бы все происходило, если бы осталась здесь и наблюдала, как он моется, держа в руке губку и водя ее по голой коже, скользя по буграм мышц, по плоскому животу. От этого влажные волоски на груди блестят и завиваются под стекающими каплями воды…

У Линетт перехватило дыхание, и она поняла, что не может отвести взгляд от него. Обращает ли он на нее внимание? Вдруг он увидел на ее лице откровенное любовное влечение? Это будет ужасно. Хантер, похоже, всегда умеет контролировать свои эмоции. Она опустила глаза, сосредоточенно уставясь на маленький коврик под ногами и некоторое время внимательно рассматривая неяркий геометрический рисунок.

— Да, я видела Мэри Маргарет, — начала Линетт. — Она прекрасно проводит время, играет с детьми миссис Браун.

— Хорошо, — продолжая работать бритвой, подхватил разговор Хантер. На Линетт он упорно не смотрел.

— Она даже не очень обрадовалась моему появлению.

— И что? Она даже не подошла к тебе?

— Нет, почему? Мы перебросились двумя словами…

— И Мэри Маргарет тут же убежала?

— Да. Наше общество ей уже наскучило.

— Так и должно быть. Надоело постоянно находиться со взрослыми. Да и все путешествие для нее, несомненно, утомительно и очень однообразно.

Хантер запрокинул голову и начал водить бритвой по шее, не осознавая, что его равномерные движения приковывают к себе взгляд Линетт.

— Как будет хорошо, когда мы наконец найдем Джулию! Девочки смогут играть вместе. Ведь они одного возраста.

— Значит, ты предполагаешь оставить Мэри Маргарет?

— Что же еще мне с ней делать? — удивленно взглянула на него Линетт. — Разве я могу оставить ее здесь. Как такое тебе пришло в голову?

— Знаю. Но я не это имею в виду. После того как ты заберешь Джулию, ты собираешься растить и Мэри Маргарет?

— Я не думала еще, — она помолчала немного. — Ну, да. Я уверена, что буду. У меня будет две девочки.

— Возможно, моя мать захочет взять Мэри Маргарет.

— Но я не уверена, захочу ли ее отдать, — почти резко ответила Линетт. — Она такая милая, доверчивая и добрая! И я не считаю, что она в самом деле способна на обман, как утверждали монахини из приюта. Знаешь, мне кажется, я привязалась и полюбила девочку.

Хантер снова усмехнулся отражению Линетт в зеркале.

— Ее вообще трудно не полюбить. Даже несмотря на то, что временами она может заставить тебя поседеть раньше времени.

— Это точно, — согласилась Линетт.

— Например, когда я увидел, что она пытается вскарабкаться на мачту корабля, то…

— Видя такую картину, я чуть было не упала в обморок.

Линетт улыбнулась, хотя тогда действительно почти лишилась чувств.

Хантер помолчал. Лицо его стало вдруг пасмурным. Он искоса глянул на Линетт.

— Линетт… — начал он осторожно.

— Что? — Линетт сжалась. В его голосе было что-то странное и неуверенное, что заставило ее насторожиться.

— Что, если… Ну, вот я думаю… Когда мы найдем Джулию, что, если она вполне счастлива? Если она не захочет поехать с нами?

— Нет!

— Послушай. Давай поговорим спокойно. Линетт покачала головой, крепко прижала ладони к коленям и подозрительно посмотрела на него.

— Я ее мать! Мы ее настоящие родители. И она, естественно, захочет поехать с нами.

— Но девочка нас не знает, — мягко напомнил он ей.

— Даже не хочу ничего подобного слушать!

Он закончил бриться и вытирал с лица оставшуюся пену, потом подошел к Линетт и сел на кровать рядом со стулом. Он осторожно взял ее ладони в свои и серьезно заглянул ей в глаза.

— Знаешь, не каждая сирота бедствует. Некоторые берут их в свои дома, чтобы сделать из них прислугу. Но не все. Когда ее взяли, Джулия была еще младенцем. Это совсем другое дело. Я думаю, что эти люди растили ее как собственную дочь.

— Хантер, прошу тебя!

— Что, если они были всегда добры к ней?

— Я не могу этого слышать сейчас.

— Вдруг девочке прекрасно живется у этих людей?

На лице Линетт появилось выражение паники и страха.

— Хантер! Она моя! Она не принадлежит им! Все эти годы мое сердце разрывалось от тоски по ней. Неужели ты не понимаешь? Как бы эта женщина ни обращалась с ней, все равно она ей не мать! Только я! Неужели ты сейчас отвергаешь нашу затею? Ты хочешь сказать, что сможешь просто оставить ее там? И, ничего не сделав, уехать?

— Нет, нет. Успокойся, родная, — это слово непроизвольно сорвалось у него с языка. Он сам не ожидал. Хантер смотрел на ее расстроенное лицо, глаза казались огромными, и в них стояли слезы. Он притянул Линетт к себе, хотя женщина была напряжена ислабо сопротивлялась.

— Не волнуйся. Я не оставлю тебя. Обещаю! Когда мы найдем Джулию, ты обязательно заберешь ее, даже если мне придется украсть ребенка.

Линетт судорожно обняла его за шею и прижалась.

— Я знала, что могу тебе доверять и рассчитывать на тебя.

— Конечно, можешь. Всегда.

— Спасибо, — прошептала она.

Глава 21

Все, что Линетт испытывала в этот момент, было тепло рук Хантера. Она чувствовала его защиту. Удивительное ощущение надежности после потрясшего ее душу страха, вызванного его словами. Она может положиться на Хантера. Он может спорить, ругаться, сыпать проклятиями, бушевать со сверкающими зелеными глазами. Пусть! Даже может относиться к ней с презрением и ненавистью, как в последние годы, когда горькая злость ни разу не позволила ему выслушать Линетт. Но выяснилось, что она всегда могла на него рассчитывать. Он всегда мог стать для нее опорой. Хантер никогда не лгал, никогда не использовал ее ради достижения каких-то своих личных целей.

Хантер прямой и честный человек, чувства которого чисты и искренни. Он принадлежал ей, как Линетт ему, в чем-то главном, что не смогли изменить годы их вражды. Линетт сейчас уже не сомневалась, что он сделает для нее все, как и она могла бы ради него пойти на все. Не важно, что эти двое так долго старались скрыть привязанность друг к другу и вообще отрицать свои чувства.

Линетт была уверена, что продолжает испытывать к Хантеру очень сильные чувства, никогда не переставая его любить. И еще она осознала, что будет любить этого человека до конца ее дней на белом свете.

Все годы, что Хантер отсутствовал, она была мертва. Ее душа, лишившись всех, кого любила» опустела. А когда Хантер вновь возник на ее жизненном пути, она ожила и поняла, что он ее судьба, ей нет жизни без него. Где-то глубоко-глубоко в душе Линетт инстинктивно ощущала, что Хантер тоже любит ее. Она почувствовала, увидела это той ночью, когда они так стремительно отдались друг другу. Каждый слишком много значил для другого, каждый был неотъемлемой частью другого, и врозь они уже не могли нормально существовать. Может быть, Хантер не осознает, не хочет признаться в этом даже самому себе. Но Линетт больше не сомневалась.

Можно понять Хантера. Он испытал такую боль, что просто не смеет позволить себе опять бесконтрольно отдаться своим чувствам.

Но не сможет постоянно удерживать в себе эту страсть и преодолеть любовь к ней, которая все еще слабо горит, но снова и снова временами пламенем вспыхивает в нем… Каждый раз Линетт видит его горящий взгляд. Каждый раз, когда Хантер не может удержаться от поцелуя, смеется вместе с ней над общей шуткой, обнимает ее, чтобы утешить, — всякий раз она видит проявление его любовного чувства. Там, глубоко в нем, продолжает жить любовь. Линетт уверена. Эта любовь просто спрятана за решеткой сомнений и страхов Хантера.

Когда-нибудь она окрепнет и станет достаточно сильной, чтобы превозмочь все. Просто нужно подождать, и однажды Хантер будет принадлежать ей, как когда-то в юности.

Даже отдыхая в объятиях Хантера, она чувствовала жар его тела. Он хочет ее, и это непреодолимое любовное желание вернет его ей. Мысли разожгли сильное пламя внутри Линетт, и ее губы тронула манящая улыбка. Она хотела его ничуть не меньше, чем он ее. А пробудить в нем влечение было настоящим удовольствием. Ее щека прикоснулась к обнаженной груди. Моргая, она слегка дотронулась до его кожи ресницами и почувствовала, как в ответ на такое движение вздрогнуло все тело мужчины.

— О-о, Хантер.

Ее легкое дыхание ласкало кожу. Она потерлась щекой о его грудь, мягко и нежно, словно кошка. Хантера словно обожгло. Он подпрыгнул, кожа внезапно стала раскаленной, точно огонь.

Разжав объятия, он быстро встал и отошел от Линетт. Женщина в недоумении посмотрела на него. На загорелом лице Хантера проступил румянец, глаза лихорадочно блестели. Он несколько секунд раздумывал. В каждой линии тела застыли отчаяние и страсть.

Потом, что-то промычав, он резко отвернулся и отошел от нее в другой угол комнаты, молча, быстрыми злыми движениями надел рубашку и застегнул ее.

— Хантер? — беспокойно спросила Линетт. — Ты сердишься на меня?

— Нет, — сухо ответил тот, не глядя на нее. — Ты не виновата, что так воздействуешь на меня.

Он закатал рукава.

— Но думаю, будет лучше, если я сейчас же уйду отсюда. Мне нужно побыть одному.

Линетт не ответила, просто вежливо отвернулась и бесцельно стала смотреть в окно, пока Хантер одевался. Но через несколько минут из противоположного конца комнаты донесся раздраженный возглас, заставивший Линетт вздрогнуть и обернуться. Что-то случилось. Выругавшись, Хантер с отвращением бросил на кровать развязанный галстук.

Линетт едва сдержала смех.

— Тебе помочь?

Он бросил на нее быстрый взгляд.

— Да.

Линетт вопросительно смотрела на Хантера.

— Пожалуйста, — добавил он после минутной паузы.

— Давай попробую.

Линетт обошла кровать и встала перед ним. Стоя в нескольких сантиметрах, она взяла галстук, сделала узел и, потянувшись, надела на Хантера, потом стала затягивать узел, стараясь, чтобы он получился плоским и аккуратным. Заглянув в глаза Хантера, она увидела, что тот смотрит сосредоточенно прямо перед собой, прикладывая усилия, чтобы не взглянуть на нее. Слегка улыбаясь, Линетт действовала неторопливо. Наконец, она завязала галстук и отступила назад, оценивающе осматривая свою работу.

— Ну, вот. Так, мне кажется, хорошо.

— Спасибо.

Он выглядел только благодарным, не больше, схватив пиджак, набросил его на плечи, потом надел шляпу и зашагал к двери.

— Я подожду тебя внизу.

Линетт кивнула, не позволяя себе улыбнуться, пока он не удалился. Она расчесала волосы и уложила их в гладкую прическу, которая больше всего подходила к ее правильным чертам лица. Затем надела чистое белье. Но так как никто не приносил отглаженные юбку и блузку, она не могла закончить свой туалет. Накинув на себя куртку, стала ждать. Молодая леди уже подумывала, не придется ли снова одеваться, чтобы отправиться на поиски своей чистой одежды.

Потом в дверь постучали. Когда она открыла, то была удивлена, увидев на пороге саму миссис Браун.

— Извините.

Женщина вошла в комнату, неся на руке голубое платье. Линетт с любопытством взглянула на него, ничего не понимая. Она недоумевала, что не видно ее блузки и юбки.

— Когда Мэйзи, наша служанка, гладила вашу блузку, мне в голову пришла замечательная идея! У меня есть несколько платьев, которые подошли бы для танцевального вечера.

Линетт непонимающе смотрела на нее.

Миссис Браун засмеялась.

— Знаю, знаю. Вы считаете, что мои платья будут болтаться на вас.

— Ну что вы! Миссис Браун, — Линетт ничего не понимала, — я ничего такого не думаю, но…

— Подождите! Вот мое предложение.

— Какое же?

— Вам хотелось пойти на танцы в более подходящей одежде, чем просто юбка и блузка.

— Да, действительно.

— Как вам это платье?

— Но, миссис Браун, я не знаю.

— Не сомневайтесь, оно вам подойдет;

— Видимо, — в голосе Линетт звучали все же нотки удивления.

— Когда-то я была намного тоньше и сохранила несколько самых лучших своих платьев. Это, может быть, совсем чуточку великовато вам… Но вы только немного потуже затяните пояс, и будет отлично! Вы могли бы сами выбрать в гардеробе, но времени не оставалось. Я решила взять это голубое. Я запомнила, какие у вас красивые голубые глаза. Понимаете? Поэтому я велела Мэйзи погладить именно это платье.

— Но я не могу так много от вас требовать, — запротестовала Линетт.

Миссис Браун отмахнулась от ее протестов.

— Да бросьте, не беспокойтесь. Если бы я не хотела, то не предложила бы его вам.

Она расстелила платье на кровати, потом положила рядом блузку и юбку Линетт, которые висели у нее на руке под платьем.

— Ну, как вам нравится?

— Да!

Линетт посмотрела на одежду. Голубое платье было простое, но очень милое. Легкое вечернее платье с маленькими рукавами и глубоким вырезом. Уже несколько лет, как оно вышло из моды, но по сравнению с юбкой и блузкой смотрелось просто очаровательно.

— Ax, миссис Браун! — воскликнула она. — Да оно очень миленькое. Я не знаю, что и сказать. Вы слишком щедры. Хантер говорил, что люди здесь очень добрые, но я не представляла…

Миссис Браун весело рассмеялась.

— Да, ваш муж прав. Мы стараемся помогать друг другу. Здесь это, знаете ли, необходимо. Поэтому не церемоньтесь, берите платье. Желаю вам хорошо провести время.

Линетт, улыбаясь, кивнула.

— Да. Я так и сделаю. И большое вам спасибо.

Женщина также, дсивнула в ответ.

— Ну что ж, мне лучше пойти домой и переодеться самой, а то мы с моим Джимом опоздаем к началу.

Она ушла, а Линетт, повернувшись к кровати, взяла голубое платье в руки. Надев его через голову, она застегнула впереди маленькие пуговицы и туго затянула широкий пояс, чтобы он облегал талию. Взглянув на свое отражение в зеркале, она покрутилась, рассматривая себя со всех сторон, потом, удовлетворенная своим видом, улыбнулась.

Платье прекрасно сидело на ней. Широкий пояс, завязывающийся сзади пышным бантом, делал заметнее узкую талию. Голубой цвет подходил к ее глазам, выгодно подчеркивал стройность фигуры и красиво сочетался с золотым цветом волос. Пышные, присборенные рукава доходили до середины плеча, и изящные руки были больше, чем на половину, обнажены. Низкий вырез открывал шею и грудь на максимально приличную глубину. Ей показалось, что сейчас, светясь жизнерадостностью и весельем, она выглядит намного лучше, чем все последнее время.

От радости Линетт закружилась по комнате в вальсе. Все складывалось прекрасно. Через несколько дней она вернет свою дочь, а сегодня вечером будет танцевать с любимым человеком, кружиться всю ночь и бесстыдно флиртовать с ним. Она не знала, как отреагирует на такое поведение Хантер, и с нетерпением ждала, когда все прояснится.

Линетт выпорхнула из комнаты и сбежала по ступенькам к выходу. Хантер ожидал у дверей, стоя к ней спиной и рассматривая остекленную веранду. Услышав легкие шаги по лестнице, он повернулся и посмотрел внимательно. Линетт вспомнилось: когда она увидела его в первый раз, то сердце ее резко остановилось и, казалось, замерло на пару минут. Когда Хантер увидел ее сейчас, глаза его округлились, и он пошел навстречу, немного ошалело рассматривая интересную молодую даму.

— Линетт…

Она дразняще улыбнулась и сошла с последней ступеньки, протянув ему руки. Он крепко сжал их.

— Ты выглядишь, как… Где ты взяла это платье?

— Мне одолжила его миссис Браун. Боюсь, оно немного старомодное, но мне показалось, что намного лучше моих блузки и юбки.

— Ты выглядишь мило.

Он сохранил контроль над своим голосом, и выражение лица стало абсолютно нейтральным. Но когда Линетт взяла его под руку и они направились к выходу, она почувствовала, как Хантер напряжен. Стало ясно, что мужчина не остался равнодушен к виду своей нарядной спутницы.

Воздух был теплый и обволакивающий. Приятный ветерок слегка ласкал их лица. Вечер казался замечательным. Темное небо было усыпано яркими звездами, а полная белая луна разливала на землю бледный мутный свет. Линетт ночь показалась загадочной, полной тайн и обещаний.

Она взглянула на Хантера и увидела, что он наблюдает за ней. Линетт улыбнулась.

— Я с нетерпением жду. Кажется, будто я уже сто лет не наслаждалась танцами. А ты?

— Да, — немного неохотно отозвался Хантер. — Я тоже с нетерпением жду начала. Я хочу… снова танцевать с тобой.

При этих словах глаза Линетт так заблестели, и Хантеру показалось, что свет луны померк. Хантер полной грудью вдохнул воздух, но ничего не сказал. Она тоже промолчала.

Танцы проводились на площадке за рекой. Между деревьями были развешаны фонари, которые заливали площадку золотистым светом. Трое музыкантов играли на флейте, банджо и губной гармошке, а на утрамбованной земляной площадке уже кружилось несколько пар. Все время подходили новые и новые лица. Добирались они пешком, как Хантер и Линетт, на лошадях или в колясках. Вокруг танцевального круга стояли группки людей. Одни разговаривали, другие уходили и приходили откуда-то из-за деревьев, со стороны дороги. Несколько мужчин курили, время от времени в руках у них мелькала объемная бутыль.

Песня закончилась, и трио заиграло вальс. Хантер подошел к кругу танцующих и, повернувшись к Линетт, подал ей руку. Линетт судорожно перевела дыхание, захотелось плакать, смеяться и петь одновременно. Она протянула руку и позволила увлечь за собой в толпу. Хантер обнял ее за талию, привлекая к себе, и они принялись вальсировать.

Они вдвоем так естественно и легко двигались, будто танцевали каждый день. Хантер ощущал, что Линетт понимает его руки, как ни одна другая женщина. Она не была ни слишком маленькой, ни очень высокой, как его сестра, поэтому так приятно ее обнимать. Он не мог избавиться от воспоминания, как впервые увидел молоденькую девушку, спускающуюся по лестнице в доме Тэсс. В то же мгновение Хантер неожиданно и безнадежно полюбил ее. Тогда он скрывал свои чувства от нее, так же, как сегодня удалось утаить благоговение перед ней, когда она спустилась вниз, собираясь идти на танцы.

Она выглядела великолепно, что сильно распаляло его, хотелось крепко прижать ее к себе и поцеловать эти губы. Он мечтал почувствовать в своих объятиях мягкое, податливое тело, увидеть приоткрытые манящие губы. Нет ничего для него слаще поцелуев Линетт. И сейчас он не мог выбросить из головы воспоминания о жарких поцелуях. От ее близости он почувствовал, как весь напрягся и кровь бешено пульсирует в жилах. Он не предполагал, как сможет пережить этот вечер, но точно знал, что ни за что не уйдет отсюда, хотя должен так поступить.

Они танцевали весь вечер. Линетт переполняло счастье и волнение. Она отчаянно флиртовала с Хантером и сама не смогла бы припомнить, когда в последний раз чувствовала себя такой радостной и счастливой, как в эту ночь, объятой любовью, весельем и страстью. Она хотела Хантера, догадываясь и о его желании каждый раз, когда он притрагивался или смотрел на нее.

Когда танцы закончились, они медленно, гуляя, возвращались в гостиницу. Рука Хантера лежала на спине Линетт. Воздух вокруг стал густым от любовного напряжения. Линетт часто и неровно дышала, с каждым шагом ее нервное восприятие все более обострялось. Она бросила на Хантера быстрый взгляд. Лицо его было каменным, но глаза жаркими и влажными. Линетт продолжала смотреть вперед, но сердце забилось еще сильнее.

Вместе они вошли в холл и начали подниматься по лестнице. Все чувства Линетт обострились: она слышала шелест своего платья, ощущала рукой гладкое отполированное дерево перил, видела меловый свет, отбрасываемый висящей вверху лампой. Когда они дошли до своей комнаты, Хантер отпер дверь и отступил в сторону, пропуская Линетт вперед, затем вошел следом за ней и закрыл дверь на ключ. Линетт обернулась.

Он стоял, опираясь на косяк двери, и созерцал ее. «Вот теперь, — подумала она, — Хантер должен сказать, что уходит, оставляя меня одну в комнате», — и мысленно молила Бога, чтобы этого не произошло. С минуту они молча стояли, глядя в глаза друг другу. Потом Хантер неторопливо двинулся к ней и остановился рядом. Линетт подняла голову, чтобы видеть глаза любимого. Хантер, неотрывно глядя в ее глаза, медленными движениями вытащил заколку, скрепляющую прическу на затылке. У Линетт перехватило дыхание. Тяжелый узел волос упал, рассыпаясь шелком по его рукам, и от этих прикосновений глаза потемнели.

— Я не должен был бы этого делать, — прошептал он.

Линетт смотрела на него блестящими глазами.

— Нет, — тоже шепотом произнесла она, — должен. Мы не можем поступить по-другому.

У него вырвался какой-то непонятный звук — не то вздох, не то стон. Лицо Хантера приблизилось. Поцелуй был горячим и требовательным, губы с силой впились в нее, а руки крепко прижали к своему напряженному телу. Линетт ответила на поцелуй, губы ее были также горячи. Она почувствовала» что изголодалась по его телу, и поглощала аромат кожи, забывшись от наслаждения, испытываемого в мужских объятиях. Она провела ладонью по груди, горячей и гладкой под тонкой тканью рубашки, затем, коснувшись твердых мужских сосков, погладила их подушечкой пальца, как когда-то делал Хантер с ней. Под пальцами ощущалось напряжение мышц. А он с еще большей силой и какой-то ожесточенностью впился в ее губы.

Наконец, оторвавшись от губ, он отпустил ее. Не отводя глаз от лица Линетт, он начал расстегивать пуговицы платья. От его прикосновений Линетт трепетала, вдруг стало очень жарко и показалось, что он занимается пуговицами целую вечность. Покончив с этим, они оба погрузились в пылающий огонь. Хантер опустил платье с ее плеч, и оно упало к ногам Линетт. Хантер смотрел на белоснежную грудь, на высокие, скрытые тончайшей белой сорочкой бугорки. Сквозь полупрозрачную ткань просвечивались темные кружки сосков, которые у него на глазах увеличивались и набухали, возбуждая еще сильнее. Он протянул руку и развязал бретельки сорочки. Она белоснежным пятном упала поверх голубого платья. Он осматривал ее живот, ноги, кружевные белоснежные трусики, обтягивающие бедра.

— Ты очень красивая, — тяжело дыша, сказал Хантер, не отводя глаз от ее фигуры. Жар разрывал низ живота Линетт, бурлил где-то внутри, между ног. Она ждала его ласк.

Хантер поднял руку и накрыл ладонью одну грудь, пальцами слегка касаясь соска. В ответ на прикосновение сосок стал еще напряженнее, тверже и чувствительнее. Хантер нащупал застежку лифчика и, расстегнув, снял его совсем, глядя на обнаженную грудь, высокую, белую, с розоватыми кружками отвердевших сосков. Мужчина затаил дыхание, затем медленно, нежно, любовно принялся ласкать их. Линетт вся дрожала, чувствуя влагу между ног. Тело изнывало, ожидая прикосновений, и она непроизвольно подалась вперед, изгибаясь, инстинктивно двигая бедрами.

Он резко прижал ее к себе, до боли впившись снова в ее губы, поднял Линетт на руки, понес к кровати, затем осторожно опустил на подушки. В следующее мгновение он быстро сорвал с себя одежду, обнажая свое упругое, загорелое тело, готовое взять ее. Взгляд Линетт скользнул от мускулистой груди и сильных рук к плоскому животу и очевидному доказательству мужского желания. Когда она увидела возлюбленного обнаженным, губы ее сжались от страсти, а зовущее выражение лица еще больше распалило любовное влечение Хавдгера. Он наклонился и принялся целовать, постепенно соскальзывая губами вниз, по нежной коже шеи, по груди, и коснулся сосков. Со стоном обхватив ладонью грудь, он целовал то один, то другой сладостный бутон. Губы медленно двигались по упругим бугоркам, останавливаясь у напряженных сосков. Он брал их в губы и дразнил языком, пока они не превращались в острые, сладковато-болезненные бутоны. Язык его не переставал ласкать, отчего Линетт пронизывали острые иглы желания. Она стонала, сжимала ноги и извивалась.

Не выпуская из губ сосок, Хантер скользнул рукой к трусикам и дальше. Пальцы гладили через влажную ткань белья Линетт, которая затаила дыхание, зажав бедрами его руку. Он продолжал ласкать, пока ее бедра не стали импульсивно двигаться, то поднимаясь, то опускаясь. Избавляясь от ее туфель, Хантер швырнул их на пол, затем почти незаметно снял с Линетт трусики, чулки и пояс. Отбросив все это в сторону, он взглянул на уже ничем не прикрытое женское тело. Несколько мгновений любовался его красотой, а потом осторожно лег сверху.

Линетт видела обнаженное, сильное тело над собой, и по жилам разливался жар. Она положила руки ему на спину и притянула к себе, наслаждаясь удивительным ощущением прикосновения его покрытой жестковатым волосом кожи. Хантер замер. Ничего не говоря, он просто смотрел на нее блестящими глазами. Нежные руки гладили его ноги, все выше подбираясь к гладкому, жаркому животу, затем двигались вновь вниз и играли, обходя и не касаясь горячего напряженного центра. Он нагнулся, давая возможность ее пальцам ласкать мускулистую грудь, исследовать тело, дразнить и возбуждать его еще больше.

Он наклонил голову и взял в губы второй сосок. Возлюбленные гладили и ласкали тела друг друга жадно и неустанно. Он скользнул пальцами по влажным волоскам туда, где пульсировало женское естество Линетт, вырвав стон желания, потом нежно гладил ее атласную плоть. Линетт тихо стонала, изгибаясь. Он улыбнулся, довольный своей мужской властью над ней, находя пальцем спрятанную точку наивысшего сладострастия.

Губы его заскользили по телу, повторяя путь, только что проделанный руками. Руки Линетт упали, перестав ласкать Хантера, когда ее собственное тело томилось в вожделении. Она вцепилась пальцами в простыни, голова металась по подушке, и она стонала от непрестанно растущего в ней желания. Женщина замерла, скорее удивленная, чем обрадованная, когда губы коснулись ее самого интимного и недоступного места. Когда его язык начал нежно ласкать, она стала прерывисто дышать, потом застонала и закричала от переполнявшего ее чувственного удовольствия. Напряжение внутри все росло и росло, превращая ее в трепещущее пламя, пока, наконец, она не испытала горячий взрыв наслаждения. Откуда-то изнутри возникли волны страсти, сотрясающие тело и расплавляющие горячим пламенем. Тело судорожно вздрагивало, и она, полностью отдаваясь страсти, закричала.

Некоторое время Линетт, ошеломленная, лежала неподвижно, ослабевшая от разрывавшего на части ее тело сладострастия, затем, повернув голову, посмотрела на Хантера влажными глазами.

— О-о, Хантер…

Потом ее взгляд опустился на его все еще напряженный фаллос, и она удивленно снова подняла глаза на Хантера.

— О-о, — виновато выдохнула она, но ты… что…

— Не беспокойся, удовольствие от меня никуда не денется.

Он погладил ее по щеке.

— Но я была такой эгоистичной.

Она инстинктивно потянулась и обхватила пальцами фаллос. Хантер, закрыв глаза, тихо застонал.

— Нет. Поверь, любовь моя, я испытал огромное наслаждение, наблюдая, как ты подходишь к оргазму. Очень эгоистично, но я хотел бы, чтобы ты испытала это еще раз.

Он осторожно поглаживал пальцем сосок Линетт.

— А если ты сейчас еще раз потрогаешь меня там, я чувствую, что тоже получу наслаждение.

Линетт с готовностью взяла в руку фаллос. Видя, какую реакцию это вызывает в нем, она немного поимпровизировала, поглаживая и растирая, дразня его разгоряченную плоть, пока, наконец, он не остановил ее.

— Все, подожди. Я сейчас кончу, — прошептал он. Глаза его стали какими-то дикими. — Но вначале я снова хочу взять тебя.

Он скользнул пальцами между ног Линетт, которая удивленно поняла, что в ней опять поднимается горячее нетерпение. Наконец, он оказался между ее ног. Она подалась навстречу, принимая его в себя. Член был твердым и требовательным, он будто разрывал ее. От обволакивающего ощущения чего-то жаркого и плотного Хантер почти потерял чувство реальности.

— О Боже, мне так хорошо, — пробормотал он, медленно входя в нее, а потом почти полностью вынимая фаллос. Линетт что-то шептала, ничего не понимая, забывшись от удовольствия и счастья. Она двигала бедрами, поднималась ему навстречу, желая, чтобы он глубже и скорее вошел в нее. Но мужчина не спешил, продолжал свои замедленные плавные движения, дразня ее и себя, доводя почти до безумного оцепенения.

Но потом, больше не в силах выдержать это, Хантер стал двигаться быстрыми сильными толчками, разжигая их страсть все больше и больше, пока влюбленные одновременно не испытали белый горячий взрыв, потрясший их тела. Хантер судорожно вздрагивал, изливая в нее свое семя. Из его горла вырвался почти звериный крик. Линетт обвила его руками, крепко прижалась; ее сотрясали точно такие же судорожные толчки. Он притих, тяжело дыша у ее уха. — Я люблю тебя, — слабым голосом пробормотал он. — О Боже, Линетт, я все еще люблю тебя.

На следующее утро Хантера разбудили нежные, точно прикосновения крыльев бабочки, поцелуи. Он, улыбаясь, открыл глаза.

— Доброе утро.

Линетт, опершись на один локоть, радостно наклонилась над ним.

— Доброе утро. Ты хорошо спал?

Его ленивая улыбка выражала двойной смысл.

— Очень. А ты?

— Да. Вообще-то, мне показалось что это самый лучший сон за всю мою жизнь.

— Хорошо.

Голос Хантера был полон тайного значения, он обхватил ее за шею и притянул к себе. Последовал долгий поцелуй.

— Я думаю, мне может понравиться просыпаться вот так.

— Неужели? — Глаза Линетт заблестели, и она удивленно посмотрела на него.

— Да. — Он помолчал, а потом серьезно добавил: — Я хочу сказать, что то, что я говорил тебе ночью, действительно правда. Я люблю тебя.

На щеках Линетт выступил румянец.

— Значит, ты не жалеешь о том, что было? Как в прошлый раз?

— Нет, — решительно возразил он. Потом продолжил: — Я и в тот раз не жалел. Я просто очень испугался. Любовное влечение к тебе вернулось. Все, о чем я мог думать, это как защитить себя от новых страданий. Но ночью, держа тебя в своих объятиях, я понял, что у меня нет другого выхода. Если бы у меня не было тебя, то не было бы ничего в жизни. Что бы ни случилось, ничто не может быть хуже, чем жить без тебя.

Глаза Линетт блестели, она прижалась губами к его лбу.

— О-о, Хантер! Я так рада слышать от тебя это! Я так люблю тебя и никогда не перестану тебя любить.

Она замолчала, и ее глаза потемнели.

— Но что нам делать? Я все еще замужем.

— Ты потребуешь развод, — твердо сказал он. — Мне наплевать на скандал. А тебе?

— Нет, но… что, если я не получу развода? Бентон очень влиятельный человек. Я не уверена, что смогу доказать, что он украл моего ребенка. Мне кажется, у него есть… — она резко оборвала фразу, будто ей в голову внезапно пришла верная мысль. — Подожди. А… а импотенция, это достаточная причина для развода?

— Что? — Глаза Хантера округлились, и он сел в кровати. — Что ты говоришь? Ты имеешь в виду, что Бентон никогда…

Линетт, покраснев, отвела взгляд в сторону.

— Нет. Он пытался, но он никогда не мог закончить. Все было ужасно. Он приходил в мою спальню, дотрагивался до меня, ласкал меня.

Глаза Хантера потемнели от гнева, и он глухо спросил:

— Он причинял тебе боль?

Линетт покачала головой.

— Не совсем. Скорее всего, это было унизительно.

— Вот скотина! — презрительно выругался Хантер. Он протянул руку и погладил Линетт по щеке, потом приподнял ее подбородок, чтобы она посмотрела ему в глаза.

— Мне очень жаль, что он подвергал тебя такому унижению. Но, с другой стороны, я должен признаться, что рад, что он никогда не занимался с тобой любовью. О-о, Линетт…

Он обнял ее и крепко прижал к груди.

— Я так сильно тебя люблю. И я обещаю, что мы будем вместе. Как только мы вернем Джулию, мы поедем в Пайн-Крик и начнем бракоразводный процесс. Тебе даже не потребуется развод. По-моему, брак, в котором отсутствуют супружеские отношения, может считаться недействительным.

— Но как я смогу это доказать? Бентон никогда не признается в этом!

— Тогда мы придумаем что-нибудь еще.

— Твоя мать возненавидит меня за то, что я вовлекла тебя в такой скандал.

— Я не живу по подсказке матери. Кроме того, если этого я сам хочу, моя семья всегда будет на моей стороне. А в худшем случае, если тебе не удастся выпутаться из паучьих сетей замужества, мы убежим. Мы приедем сюда, в Техас, и начнем новую жизнь.

— А я останусь по закону женой этого ужасного человека?

— Если не будет никакого выхода, — твердо ответил Хантер. — Все это не имеет никакого значения для нас. Черт побери, Линетт, я не хочу еще раз терять тебя!

— Ах, Хантер, я тоже! Просто я боюсь принуждать тебя жить в грехе всю оставшуюся жизнь из-за моих ошибок!

— Твои «ошибки» были в такой же мере и моими. А жизнь вместе с тобой никак не может быть грехом. Это будет даже больше, чем рай. У нас будет семья — ты, я, наша дочь и Мэри Маргарет. В нашем доме будет больше любви и радости, чем во многих других семьях.

Он помолчал и вопросительно посмотрел на нее.

— Неужели ты не хочешь?

— Хочу! — воскликнула она, обхватив руками его за шею. — Да, очень! В любую минуту я согласна начать жить с тобой. Мне не нужно ничего больше. Только наша семья. В любом случае я буду твоей. В браке или вне брака! Все равно я буду любить тебя. У меня уже был брак без любви, и теперь я предпочитаю иметь любовь без брака. Не нужно, чтобы ты страдал.

— Хорошо. Если ты будешь со мной! — Он заглянул ей в глаза. — Ты — это все, чего я хочу.

Линетт улыбнулась и подставила для поцелуя губы.

— Если, действительно, так, почему бы тебе не доказать это?

Он засмеялся и упал назад, на подушки, увлекая за собой Линетт.

Глава 22

Позже, этим же днем, Линетт, Хантер и Мэри Маргарет сели в дилижанс, оставалось преодолеть последний переезд. Вечером они прибыли в Сан-Антонио, где задержались на двое суток, пока Хантер организовывал все необходимое для их поездки на север, во Фредериксберг. После долгого и утомительного путешествия в дилижансе провести время в уютной гостинице было просто наслаждением. Единственное неудобство сейчас состояло в том, что Мэри Маргарет ночевала с ними в одной комнате. Линетт с Хантером не могли заняться любовью. Но зато теперь их сексуальное влечение друг к другу стало более волнующим, а не болезненным, как раньше. Они знали, что у них еще будет возможность вновь отдаться друг другу и удовлетворить свое ненасытное желание.

Но последующие дни Линетт чувствовала себя как на иголках, приближаясь к моменту возможной встречи с дочерью, теперь ставшей уже близкой реальностью. Несмотря на усталость от их длительной дороги, она не могла вынести сколько-нибудь продолжительного отдыха и рвалась вперед, не в силах даже отдыхать, зная, что ее дочь, может быть, совсем рядом.

Мэри Маргарет наблюдала за вышагивающей по комнате Линетт, томившейся в ожидании Хантера, который должен был нанять лошадей для дальнейшего пути. Девочка спокойно спросила вдруг:

— Вы и на самом деле так взволнованы поисками этой девочки, да?

Линетт повернулась и натянуто улыбнулась.

— Моей дочери? О-о, да. Конечно, взволнована.

— А вы уверены, что это именно та девочка? — Мэри Маргарет пристально посмотрела ей в лицо.

В глазах Линетт промелькнул страх, но она быстро подавила его.

— Должно быть, она. Ее принесли в приют как раз на следующий день после рождения моей дочери, и в тот самый приют, куда ее отдала Луиза. Это она. Луиза была слишком напугана, чтобы соврать. — Линетт решительно кивнула. — Я уверена, что, когда мы туда приедем, мы это увидим. Я почувствую. Я узнаю собственную дочь.

— О-о, да. Думаю, вы и вправду узнаете. «Зов крови» — это мне однажды сказала одна из подружек отца.

— Да. Верно. Должно быть, так. — Линетт посмотрела в окно, выглядывая Хантера, и не заметила, как погрустнело личико Мэри Маргарет. Когда она снова повернулась, девочка придала лицу свое обычное, веселое выражение.

Хантер вернулся с лошадьми и со всем необходимым для дороги. Он также добыл план, где указывалось, как добраться до немецкого поселения, которое они ищут. На следующее утро все трое отправились в путь верхом.

На этой же улице, через дорогу, за углом здания, напротив, стоял мужчина и пристально наблюдал за гостиницей. Шляпа была низко надвинута на глаза, а воротник пальто поднят. Увидев, что Хантер и Линетт седлают лошадей, он подошел к дереву, где была привязана его собственная лошадь, отвязал ее и оседлал. Он не спеша поехал за троицей по улицам города, держась от них на значительном расстоянии. Когда же они выехали из города, незнакомец приотстал, потом совсем потерял их из виду. Но теперь это было не важно, они выехали на дорогу, ведущую во Фредериксберг. Он знал точно, куда они направляются. Самое главное то, что его никто не заметил.

Позже, к вечеру, трое путешественников прибыли во Фредериксберг. Расспросив нескольких человек, они быстро нашли дом Шереров. Он находился в противоположном конце города. Такой аккуратный маленький домик. Его каменные стены были покрашены в белый цвет, но ставни черные, недавно обновленные. Низкий железный заборчик окружал внутренний дворик. Какая-то девочка там играла. Нагнувшись, она что-то чертила палкой на земле, а услышав топот подъехавших лошадей, с любопытством повернулась в их сторону. Когда Хантер, Линетт и Мэри Маргарет остановились у калитки, она пошла им навстречу.

Линетт, не ожидая, пока Хантер подаст ей руку, спрыгнула с коня. Сердце бешено колотилось и, казалось, вот-вот выскочит из груди. Девочка, идущая навстречу, могла быть только той, которую они искали. Ее дочерью!

Хантер взял из рук Линетт поводья, но она даже не заметила. Взволнованная женщина не обратила внимания, как Хантер снял с лошади Мэри Маргарет и привязал коней к забору. Она не видела ничего и никого, кроме девочки, стоящей у калитки и с интересом разглядывающей гостей.

Лицо маленькой незнакомки обрамляли черные волосы, заплетенные в аккуратные косички, лежащие на спине. Она была худенькой, а личико — овальной формы, с очень красиво очерченными носом и губами. Большие ярко-голубые глаза смотрели на них. Линетт стояла и рассматривала девочку, создавалось впечатление, что она увидела себя ребенком. И если бы у их дочери вместо черных волос Хантера волосы были бы рыжевато-золотистые и отсутствовал упрямый тирреловский подбородок, она выглядела бы точной копией Линетт. Ее черты лица удивительно точно соединяли в себе черты Линетт и Хантера. Поиски, наконец, завершились. Перед ними стояла их дочь. Их Джулия!

Линетт с трудом могла дышать, испытывая одновременно испуг, волнение и счастье. Будто бы потеряв дар речи, она взглянула на Хантера, тот тоже смотрел на девочку, а почувствовав взгляд Линетт, повернулся к ней. Их глаза на мгновение встретились. Почувствовав как бы физическое соприкосновение, они соединились, стали единым целым друг с другом и с ребенком. В глазах Линетт стояли слезы. Она никогда не испытывала такой острой, почти болезненной любви к Хантеру и к этой малютке, которую совсем не знала и в то же время знала, как свое собственное сердце.

— Здравствуйте, — произнесла девочка, так как никто не начинал говорить. — Кто вы?

— Я — Хантер Тиррел, — ответил Хантер тихим и необычно неуверенным голосом. — Я… А это Линетт Сандерс, то есть, Конвей.

Он слегка покраснел и бросил извиняющийся взгляд на Линетт.

— А я Мэри Маргарет Кинан, — сказала Мэри Маргарет, выходя из-за спины Хантера и становясь рядом с девочкой, которую внимательно разглядывала, а потом повернулась к взрослым.

Линетт заметила ее взгляд: смесь счастья, боли и страха, который, правда, быстро исчез. Впервые Линетт поняла, какие противоречивые эмоции испытывает Мэри Маргарет. Она, должно быть, волнуется: что ждет ее, когда Хантер и Линетт вернут свою собственную дочь? Сердце Линетт сжалось от жалости к бедному ребенку, и захотелось заверить ее, что они все так же дорожат и ею, Мэри Маргарет. Но сейчас было не время и не место для таких объяснений.

— Твои мама и папа дома? — спросил девочку Хантер.

Она вежливо кивнула и показала рукой, чтобы они следовали за ней.

— Пойдемте, я позову их.

В голосе ее слышался небольшой акцент. Все трое направились за ней к дому. В это время на крыльцо вышла женщина, улыбаясь и вытирая мокрые руки о передник.

— Гуттен таг, — весело поздоровалась она. — Здравствуйте.

Она говорила с сильным немецким акцентом.

— Я — фрау Шерер. Входите, пожалуйста. Предстала невысокая полная женщина, круглолицая, розовощекая. Видимо, она только что работала на жаркой кухне. Черты ее лица были простые, даже некрасивые, но веселая улыбка придавала ей очарование.

— Вы хотите увидеть герра Шерера? — спросила она. — Кузнеца, да?

— Нет… честно говоря, мы хотели бы переговорить с вами обоими, с вашим мужем и вами, — сказал Хантер, снимая шляпу и входя за женщиной в дом. Ему пришлось нагнуться перед низким входом.

Миссис Шерер поколебалась и с любопытством оглянулась на них.

— А-а, да, присаживайтесь, а я схожу за мужем.

Она указала на маленькую гостиную, чистую и опрятную, и исчезла где-то в дальних комнатах дома. Они слышали ее высокий голос, зовущий мужа по-немецки, и густой мужской говор откуда-то из глубины дома.

Хантер и Линетт присели на диван в гостиной. Джулия пошла следом и остановилась около Линетт. Мэри Маргарет задержалась у дверей, переводя взгляд с Хантера на Линетт, а с Линетт на их дочь.

— Вы красивая, — просто сказала девочка Линетт. Потом добавила: — Не такая, конечно, как моя мама, но… очень симпатичная.

Это было забавно. Ни один посторонний человек никогда бы не стал сравнивать толстоватую некрасивую немку с Линетт. Но девочка говорила как дочь миссис Шерер, воспринимая ее любящими глазами. И именно любовь ее родной дочери к другой женщине пронзила сердце Линетт болью.

Через несколько минут в гостиную вошла миссис Шерер с подносом в руках.

— Муж сейчас придет, — весело объявила она, ставя поднос на стол. — Вы, должно быть, хотите чего-нибудь перекусить, да? По-моему, вы прибыли издалека?

— Из Сан-Антонио, — ответил ей Хантер. Он посмотрел на маленькую девочку. — У вас очень хорошенькая дочь, фрау Шерер.

Женщина улыбнулась.

— Ах, герр, спасибо. Она такая… радость для нас. Джованна, поздоровайся с добрыми джентльменом и леди.

— Добрый день, сэр… мэм, — послушно сказала Джованна и сделала реверанс.

— У вас тоже дочь, да? — спросила миссис Шерер, указывая на Мэри Маргарет, стоящую у дверей. — Иди сюда, девочка, возьми что-нибудь.

— Нет, спасибо, мэм.

Мэри Маргарет покачала головой. Но не бросилась немедленно к еде, как обычно. Она казалась почти робкой.

В этот момент в комнату вошел мистер Шерер. Как и его жена, он выглядел невысоким и грузным. Плечи и руки были мускулистыми и непропорциональными по отношению ко всей фигуре. Линетт вспомнила, что его жена упоминала, будто он кузнец, человек, который использует мышцы верхней половины туловища намного чаще. Он представился и, взяв тарелку, которую ему протянула жена, сел на скамейку. Этот неразговорчивый человек молча ел и смотрел на гостей, в то время как его жена, не переставая, щебетала о погоде и о дороге из Сан-Антонио.

Наконец мистер Шерер спросил:

— Герта сказала, что вы хотели меня видеть?

— Да. Вас обоих.

Хантер перевел дыхание. Посмотрев на Линетт, он начал:

— У меня и у Линетт есть дочь. Не Мэри Маргарет, а другая девочка, которой сейчас девять лет.

— Нашей Джованне как раз столько же! — весело воскликнула миссис Шерер. Муж ее озабоченно нахмурился.

— Это верно. По сути дела, поэтому мы и здесь. Видите ли… Произошла ужасная вещь.

Миссис Шерер схватилась за сердце, а на лице появилось сочувствующее выражение.

— Нет! Она умерла?

— Нет. Моя… Линетт думала, что она умерла. После родов Линетт постигла серьезная болезнь. Меня не было, я был на войне и не мог помочь или защитить ее. Ей пришлось давать жизнь нашему ребенку в доме у чужих, которые оказались к тому же очень страшными людьми. Они забрали ребенка, а Линетт сказали, что девочка умерла.

— Нет!

Миссис Шерер в волнении округлила глаза. Она посмотрела на Линетт, и та кивнула.

— Это правда. Я очень болела и какое-то время вообще ничего не соображала. Я не знала, что произошло, поэтому поверила, когда мне сказали, что ребенок родился мертвым.

— Ах, бедняжка. Я не знаю, что бы я делала без нашей Джованны.

Почувствовав в голосе миссис Шерер теплоту и любовь, Джованна подошла к ней и стала рядом. Немка улыбнулась девочке, в глазах ее светилась любовь. Она одной рукой обняла девочку за талию и притянула к себе. На секунду она прижалась щекой к ладони Джованны.

Наблюдая за ними, Линетт почувствовала, как к горлу подступил комок. Это ее дочь, она знала наверняка. И она, Линетт, должна была сейчас сидеть рядом с ней, а не миссис Шерер. Вспомнились годы, когда она страдала и скорбела по дочери. Она подумала о любви, общих радостях и неудачах, которых она не разделила со своим ребенком. А вот миссис Шерер все это имела. Как несправедливо! Так жестоко!

— Точно, — задумчиво согласился мистер Шерер. — Минувшей зимой Джованна болела очень сильно, с высокой температурой.

— Да, она почти не могла дышать по ночам, — добавила миссис Шерер, качая головой, глаза ее затуманились грустью при воспоминании. — Я даже боялась, что наша Джованна отправится к ангелам.

— Герта сидела с ней все ночи напролет. Она кипятила воду и ставила тазы с кипятком под тент, где лежала дочка, чтобы ей легче дышалось.

— Я вся извелась. Хуже всего было, когда Джованна смотрела на меня своими огромными глазами и говорила: «Мама, мне больно».

В глазах Герты заблестели слезы, ей пришлось замолчать, и она тихонько всхлипнула.

— Но она жива, благодаря Герте.

— И тебе, — вставила его жена, решительно кивнув в сторону мистера Шерера. — Не я одна с ней возилась. Пока я спала днем, ты сменял меня.

Она улыбнулась ему и повернулась к Хантеру и Линетт.

— Мой Джозеф — хороший отец. Он очень любит Джованну. Видели бы вы кроватку, которую он для нее сделал. А-ах! Такая красивая!

Линетт почувствовала, что вот-вот расплачется. Она никогда не думала о семье, в которой росла ее дочь. Даже в ту ночь, когда Хантер заговорил с ней об этом, она отказалась беседовать на данную тему. Единственное, что она могла обсуждать, — это как вернуть дочь, не задумываясь о родительской любви, которую дарили девочке Шереры.

Боже праведный, что было бы сейчас с малышкой, если бы не эти люди, не их заботы и уход во время ее болезней!.. Никогда раньше Линетт не размышляла о будничной жизни дочери, о простудах», болячках, о днях ее рождения и о любовно сшитых для нее маленьких платьицах и заплетенных косичках.

В этот момент в памяти Линетт всплыло время, проведенное на корабле с Мэри Маргарет. Они вместе болтали, смеялись. Она расчесывала волосы девочки, завивая их локонами, слушала ее молитвы и болтовню. Молодая женщина вспомнила, как сжималось у нее в груди сердце, глядя на спящую девочку. Линетт привязалась к ней и полюбила за такое короткое время. А что же чувствует женщина, которая проводила с девочкой каждый день в течение девяти лет, которая стала ей матерью!

Она беспомощно взглянула на Хантера, в глазах стояли слезы. Линетт пронзила боль в сердце. Хантер сжал ее руку. Затем он взглянул на мистера Шерера.

— Сэр, можно Джованна пойдет во двор с Мэри Маргарет, и они поиграют немножко? Мы… мы хотели бы с вами кое-что обсудить.

— Конечно.

Он казался озабоченным, но посмотрел на Джованну и сказал:

— Иди поиграй, дочка. Нам нужно обговорить кое-какие дела.

— Хорошо, папа.

Взрослые подождали, пока дети выйдут и закроют за собой дверь. Потом Шереры с любопытством повернулись к Хантеру и Линетт.

— Чем мы можем вам помочь? — спросил мистер Шерер.

— Люди, которые украли нашего ребенка, — начал Хантер, — отдали его в приют Святой Анны вБатон-Руже.

Миссис Шерер вытаращила глаза.

— Но это…

— Да, мэм, мы знаем. Так получилось, что вы… взяли нашу дочь.

Лицо немки исказил ужас.

— Мы просмотрели карточку нашей дочери и узнали, что ее отдали немецкой семье, вам. Джованна — наша дочь, миссис Шерер.

— Нет!

Женщина вскочила на ноги с перекошенным от гнева лицом.

— Нет! Убирайтесь, из моего дома! Джованна моя!

Она обернулась к мужу и стала быстро говорить по-немецки.

Джозеф Шерер поднялся, в отличие от своей жены, медленно, лицо его было неподвижным, как камень.

— Вы расстроили мою жену. Теперь вы должны уйти.

— Пожалуйста, — закричала Линетт, сложив в молящем жесте руки и глядя на миссис Шерер. — Вы должны догадываться, что я чувствую. Вы как мать должны знать. Я была без дочери девять лет. Я оплакивала ее, думая, что она умерла. Узнав, что она жива, я испытала безумное счастье. Меня просто переполняла радость. У меня так долго ничего не было в жизни, и я не могу…

— Джованна моя! — произнесла миссис Шерер побелевшими губами, сжимая кулаки. — Я никогда не отдам ее. Никому!

— Пожалуйста, просто выслушайте меня.

— Нет! Послушайте! Вы отдали ее. Вы не сможете забрать Джованну обратно, как игрушку!

— Она не отдавала ее, — громко сказал Хантер. — Джованну у нее забрали, украли!

— Тогда вы должны знать, что я чувствую! Вы собираетесь отобрать у меня ребенка, украсть ее!

— Нет, нет.

По щекам Линетт покатились слезы.

— Честное слово. Я ничего не хочу забирать, но она — мой ребенок! Только нужно внимательно посмотреть на нее. Вы увидите, это наша дочь. Ее волосы, глаза…

Мистер Шерер выступил вперед, загородив жену.

— Я сочувствую вашему горю, фрау…

— Конвей.

— Фрау Конвей. Но вы тоже должны считаться и с нашими чувствами. Моя жена… Герта очень сильно хотела детей, но мы не можем их иметь. Как видите, мы немного староваты для родителей Джованны. Много лет пытались завести ребенка… Моя жена была очень несчастна. Тогда мы удочерили Джованну, и девочка стала для нас всем. Вы и ваш муж молоды, вы еще сможете иметь детей. У вас есть и ваша Мэри. А Джованна — это единственное, что есть у нас с женой. И она для нас значит все в жизни.

— О Боже…

Линетт громко заплакала. Она закрыла лицо руками и согнулась, опустив голову на колени. Плечи вздрагивали от рыданий.

— Линетт… родная.

Хантер опустился рядом с ней на колени, взяв ее руку.

— Милая моя, я верну ее, — шептал он ей на ухо. — Я обещаю тебе, чего бы это ни стоило. Ты ведь меня знаешь — я сделаю все. Вспомни, что я обещал.

Линетт представила, как Хантер ночью тайком похищает Джованну. Хантер мог бы побороть мистера Шерера и силой отнять девочку. Но Джованна будет запугана. Для нее это — единственный дом, который она знает всю свою жизнь. Эти люди — ее родители. Они любили свою дочь, заботились о ней. Джованна могла быть плотью и кровью Линетт, но она стала дочерью этой женщины. Линетт не сможет так обойтись со своим единственным ребенком.

Линетт судорожно вздохнула и, вытирая слезы, подняла голову.

— Нет, — с трудом сказала она осипшим от слез голосом.

Она посмотрела в глаза Хантера и увидела в их зеленой глубине любовь и решимость. Он сделает все, что она скажет, попытается выполнить ее желание, чего бы это ни стоило.

На свете не существует более сильной любви, преданности и верности! Что бы ни случилось с ней всегда будет Хантер. С ним Линеттг начнет строить новую жизнь.

— Нет, — уже твердо сказала она. — Я не хочу, чтобы ты это делал. Когда-то я сломала обе наши жизни. И не хочу поступать так же с нашей дочерью, из-за того, что мне так хочется. Миссис Шерер права. Джованна выросла здесь, с ее родителями. Пусть будет все так, как есть.

Она посмотрела на миссис Шерер и безуспешно попыталась улыбнуться. Немка взглянула на Линетт. Ее лицо, до этого упрямо решительное и злое, сейчас смягчилось, и она тоже начала плакать.

— Ну, ну, любимая.

Мистер Шерер обнял ее за плечи и прижал к груди.

— Теперь все в порядке, все хорошо.

Хантер встал с колен, Линетт тоже поднялась. Он обнял ее, и она благодарно прильнула к нему, ощущая его тепло и силу.

— Спасибо, — прошептала она. Хантер наклонился и поцеловал ее в макушку.

— Ты поступила правильно.

— Да? — Линетт неуверенно улыбнулась. — Почему же мне так тяжело?

Они задержались у дверей и снова повернулись к Шерерам.

— Можно нам… Ничего, если мы иногда будем присылать Джованне что-нибудь к Рождеству или ко дню рождения? Вы можете просто сказать, что это от той леди, которая к вам когда-то заезжала.

— Да, да, это будет хорошо. — Миссис Шерер улыбнулась ей. — Вы хорошая женщина. Мне очень жаль, что у вас так все сложилось в жизни.

— Спасибо.

Хантер открыл дверь, и Линетт шагнула на крыльцо, но вдруг резко остановилась.

— Бентон, — выдохнула Линетт. Бентон Конвей, присев на корточки рядом с Джованной, о чем-то разговаривал с ней. Мэри Маргарет стояла поодаль, скрестив на груди руки и подозрительно глядя на чужака. Услышав голос Линетт, Бентон поднялся. Он лениво улыбнулся и взял Джованну за плечо.

— Здравствуй, Линетт.

— Но что… Как ты нас нашел?

Он опять лениво улыбнулся.

— Ты что, на самом деле считала, что я не узнаю, куда вы поскакали? За вами в Новом Орлеане следил мой человек, он сказал, куда вы направились. В Новом Орлеане вы задержались, поэтому догнать вас не составляло абсолютно никакого труда.

— Зачем тебе это надо? — резко спросила Линетт. — Я все равно не вернусь к тебе.

Она посмотрела на стоящую рядом с Бентоном дочь и насколько могла ровным голосом произнесла:

— Джованна, кажется, твоя мама звала тебя?

Девочка хотела было уйти, но Бентон остановил ее, вцепившись пальцами в плечо так сильно, что у той вырвался испуганный крик. Девочка недоуменно посмотрела на мужчину. Хантер бросился в их сторону, Линетт последовала за ним.

Бентон прижал Джованну к себе, вытащил из кармана пальто револьвер и приставил его дуло к виску девочки. Хантер резко остановился. Линетт ахнула и замерла.

— Бентон! Ты что, потерял последний рассудок?

Он усмехнулся.

— Нет. Просто я наконец понял, что, если хочу, чтобы дело было выполнено, я должен взяться за это сам. Хантер, разряди свою пушку и брось ее сюда.

Хантер колебался, и Конвей заметно еще сильнее прижал дуло к виску Джованны.

Хантер быстро исполнил то, что Бентон приказал. Он разрядил магазин револьвера и бросил его к ногам Конвея.

— Все. Порядок? Я не могу застрелить тебя. А теперь отпусти девочку. Конвей засмеялся.

— Ты считаешь меня абсолютным идиотом? Она — мой козырь, моя палочка-выручалочка! Я хочу, чтобы ты подошел ближе.

— Хантер, нет! — закричала Линетт. — Он убьет тебя!

— Какая ты догадливая, дорогая, ехидно процедил Конвей.

— Что же я могу еще сделать? — тихо спросил ее Хантер и медленно направился к Бентону.

— Бентон, не глупи! — крикнула Линетт. — Отпусти девочку, и с тобой ничего не будет. Если ты убьешь ее, Хантера или меня, тебя будут судить. Тебя повесят. Это Техас, а не Пайн-Крик. Никого из твоих всемогущих друзей здесь нет.

— Ну, нет, мы вернемся назад вместе: ты, я и эта девчонка. Я был дураком, когда первым делом избавился от вашего ублюдка. Если бы только я раньше знал, как ты будешь по ней убиваться! Я понял, что лучший способ держать тебя в узде — это иметь рядом твою дочь. Вот почему сейчас мы отправимся домой втроем. Мы вернем твою дочь в лоно нашей семьи.

— Она не моя. Она дочь людей, которые живут в этом доме.

Конвей засмеялся.

— Ты и в самом деле не умеешь врать, Линетт. Это смешно. Чтобы узнать, чей это ребенок, надо просто посмотреть внимательно.

— В мире много людей с голубыми глазами.

— Но никого, кто бы выглядел точной твоей копией.

К этому моменту Хантер близко подошел к Конвею и Джованне, и Конвей коротко кивнул ему.

— Достаточно. Повернись лицом к дому. Руки за спину.

Хантер послушно все исполнил. Сердце Линетт оборвалось. Он убьет Хантера прямо здесь, сейчас, на ее глазах! И она ничего не может сделать, чтобы спасти.

— На колени.

Хантер опустился на колени.

— Бентон, нет! — закричала Линетт. — Не смей! Я поеду с тобой! Я сделаю все, что ты захочешь. Только не убивай его! Отпусти его и Джованну, и я уеду с тобой сейчас же.

Бентон поморщился.

— Не будь дурой. Пока он жив, ты никогда не будешь принадлежать мне.

— Пожалуйста, нет!

Линетт замерла, оцепенев от ужаса, видя, как Бентон переводит револьвер от виска Джованны и направляет его на Хантера.

Раздался выстрел. Линетт метнулась вперед, а из груди вырвался душераздирающий визг. Но в эту же секунду она поняла, что выстрел донесся из-за ее спины, потом увидела, что Хантер цел и невредим. Он все так же стоял на коленях. А Бентон согнулся, и револьвер выпал из его руки, на рубашке расплылось пятно крови.

— Папа! Папа! — закричала Джованна, бросившись к дому.

Линетт обернулась и увидела стоящего на крыльце мистера Шерера. У него было хмурое выражение лица, в руке он сжимал ружье. У Линетт вырвался всхлип облегчения, и она побежала к Хантеру.

— О-о, Хантер, Хантер.

Он встал на ноги, и она кинулась к нему в объятия, плача и смеясь, дрожа от пережитых волнений. В следующую секунду на них обоих набросилась Мэри Маргарет, обхватив их руками широко, насколько могла.

— Мария, Иисус и Иосиф! — громко воскликнула девочка. — Я считала вас уже мертвым.

Хантер крепко стиснул их обеих.

— Уже во второй раз я побывал на волосок от смерти. Но, моя девочка, нет силы, которая может меня убить. Ты еще убедишься в этом.

— Хантер, как ты можешь шутить? Я так перепугалась, что меня до сих пор бьет дрожь.

Наконец Хантер отпустил их и пошел туда, где лежал Конвей. Рядом с телом стоял мистер Шерер и молча смотрел.

— Он мертв, — просто сказал Шерер.

— Спасибо, — произнес Хантер, бросив быстрый взгляд на тело своего бывшего врага. Он пожал руку мистеру Шереру. — Я обязан вам жизнью.

Шерер пожал плечами.

— Я обязан вам жизнью моей дочери. Он убил бы ее, если бы не вы.

Шерер извиняюще улыбнулся Хантеру.

— Простите, что я так долго тянул, но я боялся выстрелить, пока он держал револьвер у виска дочки.

— Конечно. — Хантер оглянулся на лежащего Конвея. — Думаю, нам лучше послать за шерифом.

— Да. Я позабочусь об этом. — Шерер хитровато прищурился.

— Но думаю, вам, даме и маленькой девочке лучше поскорее уехать. А то будут лишние вопросы, на которые у меня нет желания отвечать.

— Но…

— Обо мне не беспокойтесь. Со мной не будет неприятностей. Здесь меня хорошо знают. И все мы тут понимаем, как поступить с сумасшедшим, который собирается причинить ребенку зло.

Он помолчал, глядя на убитого Конвея.

— Это и есть тот человек, кто украл у леди ребенка?

— Он совершил много проступков, но, смею вас уверить, вот то было самое ужасное.

Потрясенные Хантер, Линетт и Мэри Маргарет сели на коней и отправились в обратный путь. Линетт оглянулась на стоящих у дома Шереров. Миссис Шерер обнимала Джованну. Линетт отвернулась, скрывая выступившие слезы.

Мэри Маргарет ехала на своей невысокой лошадке рядом с Линетт.

— Мне очень жаль, мэм, — серьезным тоном произнесла она.

Линетт выдавила улыбку.

— Нет, не надо ни о чем жалеть. Мы с Хантером приняли единственно правильное решение.

— Но грустно, что у вас не будет дочери. После того как вы проделали такой долгий путь, чтобы найти ее…

Линетт смахнула незаметно слезы и, протянув руку, взяла ладошку Мэри Маргарет.

— Дочери? Да что ты имеешь в виду? У меня уже есть дочь. Вот она — рядом со мной.

Улыбка, словно солнышко, озарила личико Мэри Маргарет.

— Вы и вправду так думаете?

— Ну, конечно.

Мэри Маргарет испустила радостный вопль и пустила свою лошадь вскачь, чтобы догнать ехавшего впереди Хантера.

— Вы слышали? Я буду вашей дочерью!

— А что же нам еще делать с такой маленькой мошенницей, как ты? — шутливо ответил Хантер.

Он оглянулся на Линетт и попридержал своего коня, поджидая ее, затем протянул ей руку, и Линетт доверчиво подала ему свою. Он поднес ее к губам и поцеловал.

— Клянусь, что у нас все равно будет отличная семья.

Линетт улыбнулась ему.

— Да.

Какое-то мгновение они молча смотрели друг другу в глаза, прочтя то, что говорили их сердца. Потом Хантер сказал:

— Итак, мадам, куда вам угодно поехать? Весь мир перед вами.

Линетт помедлила, а затем ответила:

— Назад, домой. Туда, где мы родились. Как же мы сможем продолжить род Тиррелов где-то еще?

— Отлично, — Хантер ухмыльнулся. — Но вначале в Сан-Антонио мы повенчаемся. На этот раз я не упущу своего шанса. Ничто и никто не сможет помешать нам.

Линетт улыбнулась ему и ответила:

— Да, ничто и никто.

Не разжимая рук, они поехали дальше. Мэри Маргарет на своей лошадке ехала рядом.

Эпилог

Хантер сидел за столом, положив на руки подбородок. С тех пор как Мэгги и Рейд появились у них в доме, казалось, прошла целая вечность. Год назад, когда он провел целую ночь с Гидеоном, ему казалось то ожидание невыносимо трудным. Но только теперь он понял, что, когда твой собственный ребенок появляется на свет, ожидание превращается в настоящую пытку.

Он взглянул на сидящего за кухонным столом брата, который совершенно невозмутимо пил кофе. Гидеон одобряюще улыбнулся. Но это совсем не помогло.

Вздохнув, Хантер поднялся и, подойдя к окну, посмотрел на улицу. Стоял приятный осенний день. Тэсс гуляла с Уиллом. Мальчик сделал несколько неуверенных шагов по траве и наклонился, чтобы поднять веточку. Потеряв равновесие, малыш шлепнулся на попу, но падение ничуть его не расстроило. Он невозмутимо все-таки поднял веточку, такое поведение напомнило Хантеру его отца, Гидеона. Позади них карабкались на вишню и смеялись Джинни и Мэри Маргарет. Листья золотым водопадом опускались на землю.

Мирная, приятная картина. И, глядя на все это, Хантер чувствовал себя уютно, по-домашнему. Почти год назад они с Линетт поженились, и с того времени жизнь его вернулась в прежнюю спокойную колею. Все старые тяжелые ощущения исчезли. Он снова был в ладу с самим собой и со своей семьей. От нахлынувших чувств вдруг ему стало трудно дышать.

— Хантер! Хантер!

Послышались звуки шагов, спускающихся по ступенькам, и в комнату ворвалась Мэгги, которая улыбалась во весь рот. Но Хантер почему-то весь стал липким от пота.

Мэгги бросилась ему на шею и крепко сжала в объятиях.

— Маленькая девочка! У вас родилась дочка!

В голосе слышались слезы, и когда она отошла, Хантер заметил, что глаза сестры влажно блестели.

— Она такая хорошенькая! — продолжала Мэгги. — Я не желала бы тебе ничего лучшего! И только подумай, малышка почти одного возраста с моей Сьюзи. Девочки смогут вместе играть, вместе ходить на разные вечеринки…

Всего несколько месяцев назад у Мэгги тоже родилась девочка, маленькая, розовощекая, с ореховыми глазами и с вьющимися кудряшками, как кукла. Когда Мэгги поехала сопровождать мужа сюда, то оставила девочку в доме Розмари Маннинг.

— И-иха! — крикнул за их спинами Гидеон. — Помедленнее, Мэг, он еще не совсем понял, что он — отец. Не спеши выдавать девчушку замуж.

— Ах, ты… — Мэгги скорчила брату рожицу.

— Как Линетт? — взволнованно спросил Хантер.

— Великолепно! Иди, посмотри сам.

Он так и сделал. Перепрыгивая через две ступеньки, взбежал наверх. Из комнаты как раз выходил Рейд, опуская закатанные рукава, и поздравил Хантера, пожав тому руку. Потом Хантер вошел в комнату и замер на пороге, глядя на жену и буквально разрываясь от переполняющих его чувств.

Линетт полусидела в кровати, а мать Хантера хлопотала вокруг нее. Волосы Линетт разметались по подушке, золотисто-огненные языки на белом фоне. На руках она держала запеленатого в мягкую розовую пеленку младенца. Подняв глаза, Линетт заметила Хантера и одарила его мягкой, женственной счастливой улыбкой. Жо Тиррел обернулась, увидела сына и ухмыльнулась.

— Ну что ж, подойди поближе. Не стой там, точно твои ноги приросли к земле. Посмотри-ка на этого маленького ангелочка!

Жо любовно посмотрела на малышку и пальцем погладила ее по лобику.

— Ты когда-нибудь видел детей красивее? — пробормотала она.

— Никогда.

Хантер подошел к кровати, и Жо отступила в сторону.

— Я оставлю вас одних, — направляясь к двери, сказала мать. Уже на пороге она остановилась и, обернувшись, еще раз взглянула на них. По ее щекам текли слезы.

— Я так счастлива. Теперь вся моя семья в сборе.

Она вышла и тихо прикрыла за собой дверь.

Хантер смотрел на жену. Линетт улыбалась. Лицо было усталым, со следами перенесенной за последние часы боли, но глаза сияли.

— Посмотри на нее, Хантер. Правда, она красавица?

Ребенок действительно казался красивым. Тельце у девочки было прехорошенькое, на головке вился черненький пушок, и у нее были большие голубые глаза. Дочь, не моргая, смотрела на Хантера, резво двигая ручками и ножками, стараясь освободиться от тесных пеленок.

— Она уже как волчок, — рассмеялся Хантер.

— Да, сразу видно, что это твоя дочь.

— Ну что ты! В ней очень много и от тебя.

— Да, конечно.

Хантер наклонился и поцеловал Линетт в лоб.

— Как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно! — Линетт засмеялась и пояснила: — Ну, разумеется, немного устала, но, вообще, прекрасно. Ах, Хантер, я так счастлива!

Она потянулась и взяла его за руку.

— У меня есть все, чего я хотела: ты, мой ребенок, Мэри Маргарет. Моя жизнь так полна, что я даже боюсь, что могу все это потерять.

— Нет, — уверенно ответил Хантер. — Родная, все будет хорошо. То, что ты имеешь сейчас, это даже не половина того, что ты заслужила. И поверь мне! Ты никогда не потеряешь мою любовь!

Он сжал ее ладонь и, поднеся к губам, нежно поцеловал.

Со двора донесся в комнату дикий радостный визг, который не заглушили даже двойные стекла. Хантер и Линетт посмотрели друг на друга и расхохотались.

— Это, должно быть, Мэри Маргарет узнала, что у нее появилась маленькая сестричка.

— Она совершенно испортит ребенка.

— Вероятно.

Они вдвоем одновременно посмотрели на сопящую у груди Линетт малышку. Линетт провела по щеке девочки пальцем.

— Назовем ее Джулия? — предложил Хантер.

Линетт загадочно улыбнулась.

— Это ужасно мило с твоей стороны. — Она покачала головой.

— Но нет. Это не Джулия, а совсем другая маленькая, симпатичная девочка. Я подумала, что мы могли бы назвать ее Жо, в честь твоей мамы.

— Ну, ты покоришь сердце матери. — Хантер улыбнулся. — Да, думаю, Жозефина прекрасно подойдет ей. И ты права: это другая девочка. У нас другая, новая жизнь.

Линетт кивнула.

— Я знала, что ты поймешь. Я люблю тебя, Хантер.

Он присел на край кровати и протянул руки.

— А теперь, дай-ка я подержу мою дочь.

Примечания

1

Макасары — народ в Индонезии.

(обратно)

2

Гардения — южное вечнозеленое кустарниковое растение. (Прим. редактора.)

(обратно)

3

Квакеры (англ.) — религиозная секта, возникшая в XVII веке в Англии; распространена также в Сев. Америке. (Прим. редактора.)

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Эпилог

*** Примечания ***