О чем мы говорим, когда мы говорим об Анне Франк [Натан Ингландер] (fb2) читать постранично

Натан Ингландер О чем мы говорим, когда мы говорим об Анне Франк

Фотограф Симон Бергантини / Simone Bergantini

На десятой минуте под нашим кровом Марк уже читает нам мораль: оккупация ли израильская оккупация… Думает, у него особые права, раз он живет в Иерусалиме. Типичный подход для иерусалимцев.

Марк делает стоическое лицо, сам себе кивает:

— Да будь у нас то, что есть у вас, в вашей Южной Флориде… — делает паузу. — Вот именно, будь у нас все это, — и снова кивает, — мы бы жили спокойно.

— Но у вас и так есть то, что есть у нас, — говорю я. — Полный комплект. Солнце и пальмы. Старые евреи, и апельсины, и самые неумелые водители. На данный момент, — говорю я, — у нас, наверно, даже израильтян найдется побольше, чем у вас. — И тут Дебби, моя жена, берет меня за локоть. Подает сигнал: «смени тон», или «дай человеку досказать», или «не болтай о личном», или «шутка неуместная». Режиссерские указания, в общем. Прямо удивляюсь, что Деб хоть иногда отпускает мой локоть.

— Да, теперь у вас полный комплект, — подхватывает Марк. — Даже террористы.

Я смотрю на Лорен. Это с ней дружит моя жена, так пусть Лорен и разряжает напряженность. Но Лорен не станет подавать своему мужу сигналы. Двадцать лет назад она и Марк удрали в Израиль, чтобы пожениться и сделаться хасидами, и теперь никогда не прикасаются друг к дружке при посторонних людях. Даже мимолетно. Даже если понадобится, типа, потушить одежду на супруге.

— Это же у вас Мохамед Атта жил — прямо накануне одиннадцатого сентября, верно? — говорит Марк и изображает, будто тыкает пальцем в дома. — Гольдберг, Гольдберг, Гольдберг… Атта. Как только вы его проглядели, а?

— Да это на другом конце города.

— Именно! А я о чем говорю? Вот что у вас есть, чего у нас нету. У вас есть «другой конец города». Нехорошие кварталы — где-то на отшибе. У вас — простор, а мы сидим друг у друга на головах — теперь Марк еще и проводит пальцем по гранитной столешнице на нашей кухне, заглядывает в нашу гостиную, и в столовую тоже, рассматривает бассейн, на который выходят окна кухни. — Такой большой дом и всего один сын? Можешь вообразить?

— Не-а, не могу, — откликается Лорен. И оборачивается к нам, и подпевает мужу: — Видели бы вы, как мы живем с десятью детьми.

— Десять человек детей, — говорю я. — Хотите, мы вас в Штатах устроим на реалити-шоу? Заработаете денег, купите дом побольше.

Меня снова берут за локоть.

— Фотографии, — говорит Дебби. — Покажите мне ваших девочек. И мы все идем за Лорен в кабинет, где она оставила сумку.

— Нет, вы можете поверить? Десять дочерей! — восклицает Марк. И звучат эти слова так, что во мне впервые пробуждается симпатия. «Может, он не безнадежен?» — спрашиваю я себя.

Деб и Лорен вновь нашли друг дружку благодаря Фейсбуку и Скайпу. В детстве и юности они были не разлей вода. Учились вместе с первого класса. В женской йешиве — ни одного мальчика на всю школу. До старших классов — в Квинсе, потом вместе ездили на метро в Центральную йешиву на Манхэттене. Оставались неразлучными подругами, пока я не женился на Деб и не сделал из нее секулярную еврейку. А вскоре Лорен познакомилась с Марком, и они отбыли на Святую землю, сделались из ортодоксов ультраортодоксами. (По мне, «ультраордотокс» звучит, точно название стирального порошка после ребрендинга: «ОРТОДОКС УЛЬТРА®, еще более глубокий эффект духовного очищения»). Так что теперь мы должны называть их «Шошана» и «Йерухам». Деб называет. А я просто стараюсь не обращаться к ним по имени.

— Может быть, вам налить воды? — говорю я. — Или кока-колы? У нас баночная.

— Вам? — переспрашивает Марк. — К кому из нас вы обращаетесь?

— К вам обоим. У меня есть виски. Виски ведь кошерный напиток, правда?

— Если даже нет, я его быстро закошерю, — говорит Марк. Делает вид, будто у него широкие взгляды. И немедленно снимает свою гигантскую черную шляпу, и плюхается на диван в кабинете.

Лорен, раздвинув пальцами жалюзи, разглядывает наш двор.

— Две девчонки из Форест-Хиллз, — говорит она. — Кто бы мог подумать, что у нас будут взрослые дети?

— Тревору шестнадцать, — откликается Деб. — Возможно, ты считаешь его взрослым, и он сам себя считает взрослым, но мы — мы что-то сомневаемся.

— Тогда сформулирую иначе. Кто бы мог подумать, что наши дети будут расти там, где по стенам лазают ящерицы, а на двор падают кокосы с пальмы? И думать, что это совершенно нормально?

В эту самую минуту, шлепая, вваливается Трев: шесть футов росту, клетчатые пижамные штаны сползают, волочатся по полу, футболка — дырка на дырке. Он только что продрал глаза и, похоже, подозревает, что сон продолжается. Мы ему говорили, что ждем гостей, но он никак не ожидал увидеть дядьку в черном костюме и с бородой до пупка. А Лорен… я ее когда-то уже видел, на нашей с Деб свадьбе, но теперь, спустя десять родов и