Афины и Константинополь. А. Милюкова. – Турецкая империя. Сочинение А. де Бессе [Николай Александрович Добролюбов] (fb2) читать постранично, страница - 2

студентом афинским, подробно передано г. Милюковым. Оно показывает, что и в нынешних греках бродит недовольство настоящим и что-то такое, похожее на любовь к национальной свободе… «О чем теперь говорить Демосфену?» – возразили студенту; и он, немедленно разгорячившись, начал толковать (стр. 47):

– Как о чем? Да разве Греция так счастлива и народ доволен, правительство до того твердо и бескорыстно, что старому оратору осталось бы только молчать от удовольствия! О чем говорить ему! Да неужели некого обличать теперь? Разве в наше время он не нашел бы в Греции ни пронырливых Филиппов, ни продажных Эсхинов? И вы думаете, – он остался бы доволен и молчал, когда у нас строят мраморные дворцы, а нет нигде проезжих дорог; когда ежегодно тратят десятки тысяч драхм на поливку королевского сада, а столичные улицы освещаются не газом и даже не маслом, а одной кроткой луною.

– Да вы читаете настоящую филиппику…

– Нет, это только слабая оттониада,^[2] – возразил студент, одушевляясь еще более. – Неужели, думаете вы, не возмутило бы Демосфена это преследование книгопечатания и ограничение свободы мыслей, эти подкупы на выборах и интриги в министерстве, эта продажность законов и вопиющая несправедливость наших маститых архонтов. Нет, он сорвал бы маску с этих бесстыдных правителей и судей и заставил бы привести их – вот на этот холм.

И он указал на то место, где был Ареопаг.

А в самом деле – в этом народе как будто есть какое-то право говорить этакие речи… Все его окружающее как-то оправдывает его восторженность. У него и Демосфен был и Ареопаг был…

И не только шумят да декламируют афиняне; они серьезно интересуются политикой, серьезно учатся, и это не в одном привилегированном классе, а во всех званиях. Афинский университет открыт для всех, без всякой платы, и молодежь умеет ценить это благодеяние.

Здесь, – говорит г. Милюков, – водятся всякого рода студенты – даровитые и почти бездарные, богатые и почти нищие, но нет, говорят, студента, который бы ничего не делал. Того известного типа молодого человека, который надевает студентский сюртук для того, чтобы блистать в кондитерских и театрах, в Афинах не существует (стр. 74).

Само собою разумеется, что университет всех принимает радушно, и за то молодые люди платят ему самой пылкой приверженностью к нему и к науке.

Были случаи, – рассказывает г. Милюков, – что иной приходил в город с несколькими драхмами в кармане и определялся слугою или мальчиком в какой-нибудь магазин, требуя за свои труды только кусок хлеба да три часа в день для посещения лекций.

То же самое, что университет для молодежи, составляет институт, Арсакеон, – для девочек. В нем есть и казенные воспитанницы и приходящие; большая часть приходящих принадлежит к беднейшему классу городских жителей. Почти все по окончании курса расходятся на места гувернанток или учительниц в провинциальные школы.

«А если не найдется места?» – спросил наш путешественник свою прачку, у которой дочь тоже ходила в Арсакеон. «Так что же, – отвечала гречанка, – разве образование помешает ей стирать белье? Она и теперь иногда помогает мне» (стр. 77).

Любовь к образованию простирается до того, что, не довольствуясь школами, существующими в Афинах и других городах, жители деревушек сами часто отыскивают и нанимают какого-нибудь бедного учителя и поочередно дают ему постель и обед.

И все-таки этот народ не имеет никакого значения, все-таки не добился внутреннего устройства, которым бы мог быть доволен!.. И только волнуются понапрасну горячие люди, подобные студенту, декламировавшему пред г. Милюковым…

Турки – те уже, кажется, благоразумнее: их ничто не тревожит, ничто не занимает… Нас недавно упрекали, на французском диалекте, за то, что мы очень апатичны и мало интересуемся общественными делами.^[3] Но нас еще что же упрекать? Посмотрите-ка, что в Турции делается: то ли еще увидите!.. Во время житья г. Милюкова в Константинополе разыгрывалась, например, история с дунайскими княжествами. Слухи носились изумительные, французский посланник торжественно снимал свой флаг, готова была, по-видимому, разразиться новая война; европейское население города бегало, хлопотало, догадывалось, кричало и беспокоилось ужасно. А турки сидели себе преспокойно в кофейных; никто и не спросил о том, чего хочет англичанин и о чем хлопочет француз. Ни один турок не полюбопытствовал даже взглянуть на торжественнейшую церемонию с пушечной пальбой, сопровождавшую снятие французского флага. Франки же сами и бегали смотреть на эту торжественную сцену!.. Наконец в Константинополе разнеслись слухи, что русская армия вступила уже в Валахию: ^[4] и тут ни один турок рта не раскрыл, пальцем не пошевелил… Как сидел, курил себе в кофейной, так и остался в своем невозмутимом кейфе…

Вот это так действительно спокойствие, тишина