Про Митю и Настю [Вера Федоровна Панова] (fb2) читать онлайн

- Про Митю и Настю 105 Кб, 24с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Вера Федоровна Панова

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Вера Федоровна Панова Про Митю и Настю

Попытка заглянуть в сердцевину бутона
Мите и Насте


Митина неделя

ПОНЕДЕЛЬНИК
Папа встал раньше всех, отодвинул занавески на окне и ушел на кухню. Лежа в своей кроватке, Митя услышал стук посуды, ему захотелось есть, он стал кричать:

— Полина! Полина! — чтобы мама встала. Но она поднялась только тогда, когда он закричал: «Мама!»

Наконец, ее коса сползла с подушки и легла на коврик около кровати, а затем на коврик стали ее ноги и наконец она вся встала и подошла к Мите.

— Ты кушать хочешь? — спросила она.

— Да, — ответил Митя. И добавил: — Ав, ав.

— Ему снилась собака, — сказала мама.

— Та-та, — сказал Митя.

— Ему снилась машина, — сказала мама.

Но прежде чем есть, надо одеться, а это очень долго и скучно. Сперва с тебя снимают пижаму, потом надевают рубашку с кружевцем, трусики, лифчик, чулки, ботинки. Мите ничего этого не надо, как и пижамы по ночам, он бы с удовольствием жил без всего этого. Но они никогда ничего не пропустят, все напялят и застегнут на все пуговицы.

Покончив с последней пуговицей, мама спросила:

— Холодной водой будем умываться.

— Не-не-не, — ответил Митя.

— Теплой? — спросила она.

— Да, — ответил он.

Она вынула его из кроватки и поставила на пол. Он взял ее за руку и пошел в ванную. Там из блестящего крана уже текла вода.

— Только не смей брызгаться, — сказала мама. Но Митя не послушался и немного побрызгался, ударяя руками по текущей из крана струйке. После этого мама вымыла ему лицо и руки и вытерла шершавым полотенцем. Митя хотел бы, чтобы она ему почистила зубы щеткой, как чистила себе. Но этого она никогда еще ему не делала.

Когда она расчесывала гребешком его намокшие волосы, в комнатах громко зазвонил телефон. Митя сказал:

— Донн!

И его отнесли в кухню, где папа пил кофе, и усадили за стол. А на столе стояли в ряд тарелки, блюдца и чашки с разной едой. Мама прочла в какой-то книжке, что ребенок сам должен выбирать себе еду, потому что он лучше знает, что требуется его организму. Она это прочла и много раз об этом говорила, и Митя слушал со вниманием, потому что речь шла о еде. В этот понедельник перед ним поставили очень много вкусного: на одном краю было молоко, а на другом ломтик лимона, который Митя очень любил, а посредине была и каша, и сосиска, очищенная от кожицы, и картошка с соленым огурцом, и кефир, и кусочек хлеба.

— Выбирай, что хочешь, — сказал папа, и Митя выбрал все и всего поел, сколько мог.

— Мяу, мяу, — сказал он, покончив с этим делом.

Папа понял, что он хочет поздороваться с кошками, и поставил его на пол. Прежде всего Митя пошел посмотреть, что будут есть кошки. В кошачьей миске около холодильника лежало красивое красное мясо. Митя уже протянул к нему руку, желая попробовать кусочек, как вдруг рядом очутилась мама и шлепнула его по руке.

— Не смей! — сказала она. — Лучше иди разбуди кошек.

Кошки, Аська и Кнопка, еще спали в ногах бабушкиной постели, их уши торчали из-под одеяла. Митя поцеловал Аську между ушами, но ей это не понравилось, она высунула лапу с когтями и зашипела, и Митя убежал.

— А, это ты, — сказала бабушка, услышав топот его ног. — Ну, что будем делать?

— А-ах! — сказал Митя, это означало, что будем нюхать цветы. На бабушкином окне очень много цветов, и некоторые пахнут очень хорошо. И занавески у бабушки очень красивые, а за занавесками и цветами по железу ходят голуби, топоча ножками не хуже Мити. Митя протянул бабушке руку и сказал:

— Ам!

В руке у него был кусочек хлеба. Он его принес, чтобы покормить голубей. Бабушка раскрошила хлеб и высыпала крошки голубям. Там одна толстая белая голубка была очень жадная, у всех отнимала крошки.

— Наш Митя хороший человек? — спросила бабушка, и Митя радостно закричал:

— Да! — и пошел за руку с бабушкой осматривать ее комнату.

Ни в чьей комнате нет такого множества прекрасных вещей, как в бабушкиной. Чего стоит один рояль. Если сесть перед ним и ударить по его клавишам, он издает такие громкие веселые звуки.

А кроме рояля есть еще разные коробочки, в которых лежат блестящие украшения, цветные тряпочки и катушки со всякими нитками. В этой же комнате стоит телевизор, перед которым по вечерам усаживаются все, даже кошки, и лежит альбом, в котором есть лица папы, мамы, дедушки, бабушки, другого дедушки и самого Мити.

Митиных лиц там больше всего, его там можно увидеть и в пижаме, и в рубашечке, и в свитере, и завернутого в простыню, и совсем без ничего.

Митя может очень долго сидеть тихо, рассматривая себя во всех видах. При этом он говорит совсем так же, как когда нюхает цветы:

— А-ах! — потому что — что скрывать! — он себе нравится.

Бабушка добрая, она позволяет Мите все высыпать из ее коробочек на пол, только один раз рассердилась, когда он высыпал пудру.

И в этот понедельник Митя играл с ее коробочками потом взял карандаш и продел в ниточную катушку, и катушка завертелась на карандаше, как вертятся колеса машин, что бегают по улице.

Вошел папа и спросил:

— А не пора ли нам гулять?

— Да, — сказал Митя, и опять на него стали накручивать всякие одежки. А когда накрутили, сколько им хотелось, папа взял Митю на руки, снес его вниз по лестнице, и они вышли на улицу.

Там летали белые снежинки, бегали машины, и в колясочках ехали туда и сюда укутанные дети. Пробежало нечто куда более прекрасное, чем машины, пробежала большая собака с высунутым красным языком. Она сказала: «Ав-ав!» — и Митя ответил ей тем же.

В Таврическом саду было много детей. Одна девочка в красной куртке возила на веревке большой деревянный грузовик. Митя как увидел этот грузовик, так уже не мог отвести от него глаза. Девочкина мама это заметила и сказала ей:

— Дай этому мальчику покатать немножко.

Девочка послушалась, и Митя стал катать грузовик по дорожке.

Он делал это с восторгом и только иногда подходил к папе, сидевшему на скамейке, и брался за его колено.

Если бы еще пришла та большая собака, то было бы совсем уж прекрасно, но она не пришла. Она не пришла, и на какое-то время Мите даже показалось, что все прекрасное кончилось, потому что папа вдруг встал со скамейки и сказал:

— Ну, теперь отдай грузовик девочке и пошли домой.

Митя не хотел отдавать грузовик, папе пришлось это сделать самому. При этом папа что-то долго говорил про грузовик и про девочку, но Митя ничего не понял, и только горевал, что грузовик отобрали.

Как весело стало ему зато, когда они с папой зашли в магазин и папа купил ему такой же грузовик, даже еще лучше. Потому что в Митином грузовике были кубики с картинками, а в девочкином не было.

— Посмотри, что мы купили, — сказал папа маме, вернувшись домой.

А потом он стал с Митей играть. Сначала играли в индейцев.

— Как мы кричим, когда выходим на тропу войны? — спрашивал папа, и Митя громко кричал в ответ.

— А как дрожат наши враги? — спрашивал папа, и Митя отвечал:

— Брр! Брр! — и от этого в самом деле начинал дрожать.

Потом, сидя на полу, строили из кубиков высокие дома, а построив, раскидывали их ногами, и Митя говорил при этом:

— Бам!

А бабушка прибегала и спрашивала:

— Что творится в доме?

Вдруг над Митиной головой, на дедушкином столе, зазвонил телефон.

— Поговори с другим дедушкой, — сказал папа, послушав. Он приложил трубку к Митиному уху.

В трубке пощелкало, и голос другого дедушки спросил:

— Что делает мой внук?

Митя не понял и покричал в трубку, как кричат индейцы, выходя на тропу войны. Но другой дедушка, должно быть, его понял, потому что сказал:

— Ну, играй, милый, я приду вечером тебя купать.

Он жил на другой квартире, они с Митей ходили друг к другу в гости.

И в этот вечер он пришел, как обещал, и в ванну налили много воды, и другой дедушка нагрел на батарее купальную простынку, и Митя радовался, глядя на эти приготовления, он не знал, какой ему предстоит внезапный испуг.

Когда уже намылили его от шеи до пяток душистым мылом, сверху на него вдруг шумно упал дождь. Разве дождь идет в комнатах? Дождь идет на улице, там его место, а не в доме.

Никогда еще Митя этого не испытывал. Шум от упавшего дождя был такой, что он с трудом слышал, что говорили кругом.

— Напрасно ты, — сказал маме другой дедушка. — Надо было, как всегда, полить из кувшина.

— Да неужели наш сын испугался душа! — сказала мама. — Не может быть, тебе кажется.

— Ты испугался, милый? — спросил другой дедушка.

Не зная, что сказать, Митя ответил на всякий случай:

— Да.

— Разве ты трусишка? — спросил папа, но это было уж вовсе непонятно, так что Митя не сказал ничего.

— Ладно, — сказал другой дедушка. — Вынимай его, Поля. Испортили ему все удовольствие этим душем.

Мама вытащила Митю из ванны и подала другому дедушке в нагретую простыню. И все перешли в бабушкину комнату пить чай. Митя тоже пил — с лимоном и вареньем — после купанья это было очень приятно.

Потом его уложили спать, укрыли одеялом и потушили свет. В комнате стало очень темно, только белело окно в блестящих узорах. Вдруг на этом окне появилась большая черная собака. С одной стороны у нее свисал хвост, а с другой язык, она громко сказала: «Ав, ав». Ей навстречу помчался грузовик на высоких колесах, он освещал своими фонарями собакины глаза и зубы, стало страшно, Митя позвал:

— Мама!

ВТОРНИК
— Ав-ав, — сказал Митя утром, когда к нему подошли. — Та-та!

— Все те же сны, — сказал папа.

Гулять в этот день Митя пошел с мамой.

Она везла его в колясочке, но посадили ему туда медвежонка и зайца, так что ехать было интересно.

Приехали к какому-то дому, прошли по белому коридору, вошли в белую комнату. Там тоже было много маленьких, как в Таврическом саду, и ходили белые тети, и стояли маленькие белые стульчики. Мама посадила Митю на маленький стульчик, а сама села на большой.

Подошли две белые тети. Одна подняла рукав Митиной кофточки и помазала ему руку чем-то мокрым, а другая по мокрому поцарапала, не очень больно, кошки царапаются больнее. Но так как было непонятно, к чему эта боль, хоть и маленькая, то Митя заплакал, но мама сказала:

— Стыд и срам, никто не плачет, только наш Митя плачет, — и он перестал.

Маленькие сидели у стенки на стульчиках, и Мите неожиданно подумалось, как хорошо бы из этих стульчиков построить дом, а потом этот дом развалить.

Он взял один стульчик, на котором никто не сидел, и приставил к своему. Маленькие сразу угадали, что он затеял, и стали нести стульчики и складывать вместе.

Когда сложили порядочную кучу, Митя ударил в нее ногой, и другие стали бить ногами и получилось прекрасное «бам!».

Мама сказала:

— Ты с ума, Митька, сошел, нас выгонят с позором.

Но никто их не выгнал, они ушли сами.

Дома мама сказала папе, что Митя у нас растет организатором и коноводом, и папа сказал, что если при этом Митя будет умен, то это хорошо.

Рука поболела недолго, скоро прошла, только остались ямки там, где тетя поцарапала, и когда кто-нибудь спрашивал:

— А где у Мити привита оспа? — Митя показывал эти ямки.

СРЕДА
В это утро папа не ушел, а занимался с Митей и учил его разным вещам.

Сначала читал ему «Муху-цокотуху», «Бармалея» и толстую книгу из дедушкиного шкафа. Митя эту книгу уже немного знал и когда услышал слова: «Прибежали в избу», то договорил: «деди». Надо было сказать: «дети», но «деди» было легче, этим словом Митя называл своих дедушек.

Потом они с папой сложили из кубиков картинку — кошку с мячиком.

Потом делали «ладушки», как они были у бабушки, ели кашку и пили бражку, как кашка сладенька, бражка пьяненька, бабушка добренька, как они попили-поели, спать захотели, шу! — полетели и на головку сели. Делали и сороку, как она на припечке сидела, кашку варила, деток кормила. От частых упоминаний о кашке Мите и самому ее захотелось, но до обеда надо было подождать.

Еще ему захотелось подмести пол. Он принес из кухни веник и совок, подмел чисто и собрал в совок бумажки и пыль. Но только дошел до самого интересного — запустил в этот сор руки, как вошла бабушка и все отобрала.

— Ты что, сквозь стену видишь, что ли? — спросил ее папа.

— Я же слышу, — сказала она, — слышу, что вы вдруг притихли. То орали-орали, а то вдруг тишина. Ясно, что началось какое-то безобразие.

Митя на нее рассердился, лег на пол и стал колотить по полу ногами. Но папа сказал:

— Разве мужчины так сердятся? Глупые дети так сердятся, а не мужчины. Мужчины сердятся так: он стукнул кулаком по столу так, что кубики запрыгали, а один даже свалился.

Мите понравилось, он тоже стукнул кулачком по сиденью стула.

— Вот теперь так, — сказал папа.

Пришла мама и надела на Митю новую кофточку, желтую и пушистую. Бабушка сказала:

— Ты в ней похож на цыпленка, который только что вылупился из яйца.

И поставила Митю перед своим высоким зеркалом.

И ему так понравилось то, что он увидел в зеркале, что он вздохнул громко:

— Аах! — и не понял, почему они все бросились его обнимать и целовать. И показал бабушке и маме то, чему его сегодня научил папа, а бабушка и мама говорили:

— Он у нас не только красивый, но и умный.

Вечером пришел другой дедушка и с ним другая бабушка. Другой дедушка спросил:

— Митя у нас хороший человек?

— Да! — ответил Митя.

— Я с ним не гулял чуть не две недели! — сказал другой дедушка. — Не погулять ли нам сейчас?

Но мама не позволила.

— Уже поздно, — сказала она, — и дождь начинается, лучше завтра прогуляетесь с утра пораньше.

— Что ни говори, Поля, — сказал другой дедушка, — а надо еще внуков. На двух дедов одного внука никак не хватает. На мою долю какие-то выпадают крохи. И ему будет веселей, если рядом будет расти брат или сестра. Тем более что у тебя так славно получается, — и другой дедушка погладил Митю по желтой кофточке.

Пришли еще гости. Они уговорили бабушку петь, она села за рояль и запела. Митю она усадила к себе на колени, он тоже спел — очень похоже «Чижика», а гости им делали «ладушки».

ЧЕТВЕРГ
Наутро другой дедушка пришел, когда все еще спали, и велел:

— Одевайте его, мы пойдем гулять.

— Я выйду с вами, — сказала мама, — проводите меня до рынка, мне картошки надо купить.

Пошли по лужам. И там, куда пришли, были лужи, а кругом ходили серые и розовые голуби, такие же, как у бабушки на окне.

Ходили голуби, ходили, а потом что сделали: вдруг вошли своими ножками прямо в лужу и стали плескаться и брызгаться. И при этом радостно гулькали, так им было хорошо.

Мог ли Митя все это оставить без внимания? Конечно, не мог. И не оставил. Посмотрел-посмотрел и сам вошел в лужу в своих маленьких валенках с маленькими калошами, про которые дедушка как-то сказал, что не видел ничего смешней.

Подошла мама с сумкой и сказала:

— Как ты его пустил, он же простудится.

— Да, попробуй его не пустить, — сказал другой дедушка.

— Ладно, вылезай, — сказала мама. — Хорошенького понемножку.

Другой дедушка взял Митю на руки, а мама с сумкой пошла впереди.

— Я купила хорошую картошку, — похвалилась она.

Дома из Митиных калош вылили воду, сняли с него мокрые валенки и надели сухие чулки и ботинки. И он пошел в кухню, надеясь найти там мамину сумку.

Сумка стояла у холодильника, за кошачьей миской. Митя достал картофелину и попробовал. Картошка вправду была хорошая, Митя съел ее с кожей.

Прощаясь, другой дедушка сказал:

— Рекомендуют для него опытную няню, я ее, может быть, на днях приведу. А Поля пусть занимается.

Вечером папа учил Митю, где у него ушки, где глазки, где носик. И так как Митя запоминал трудно, папа стал учить его на мамином лице. Это было легче, и Митя очень быстро научился показывать ушки, и носик, и глазки. Он сам радовался, как это он все так хорошо выучил, но мама вышла из комнаты. Она вышла, а папа возьми и спроси:

— Где носик?

Митя показал рукой на дверь, напоминая, что носик ушел и спрашивать о нем бессмысленно, и над Митей все засмеялись. Тогда он догадался и тем же пальцем показал на свой собственный нос, и они опять сказали: «Какой наш Митя умный».

ПЯТНИЦА
Перед обедом вместе с другим дедушкой пришла какая-то совсем новая бабушка с белыми волосами под белым платочком.

— Знакомься, — сказал другой дедушка. — Это няня.

И Митя подумал — какая еще такая няня, это бабушки бывают с такими белыми волосами, — и сказал решительно:

— Баба-няня.

— Ах ты, мой миленький, — сказала она, а другие сказали:

— Хорошо, пусть баба-няня, раз тебе так больше нравится.

— Покажи бабе-няне, где ты спишь, кроватку и твой шкафчик, — сказала мама, и Митя все показал.

Баба-няня усадила его на стул и покормила очень интересно — котлету размяла в супе, ему это показалось очень вкусно, потом уложила спать. Он ее понюхал, она пахла хорошо — горячими котлетами и душистым мылом. Понравилось ему и то, что она не надела на него пижаму, а сказала:

— Днем можно спать и в рубашонке, вольнее тельцу.

СУББОТА
— Сегодня, — сказал папа, — мы поедем к прабабушке — прабабе.

Митя обрадовался, потому что к прабабушке надо ехать на трамвае и потому что у нее всегда дают что-нибудь вкусное и интересное. Один раз даже давали разноцветные яички, их надо было стукать друг об дружку. А другой раз давали даже сладкое вино, какого дома никогда не бывает.

Прабабушка сидела, как всегда, в своем кресле. На столе перед нею лежали апельсины и яблоки. Митю не заставили ждать нисколечко, сразу дали ему апельсин, и он стал играть в футбол.

Прабабушку он раньше называл просто «баба», пока она не сказала:

— Я не баба. Бабушки у тебя другие. Я — прабаба.

Кроме яблок и апельсинов, на столе было много карточек. На одной карточке Митя увидел себя с мамой и папой. Он сказал:

— Мама, папа, Тата.

— Скажи «Митя», — сказала прабабушка, но он не сказал.

— Он всех детей называет Татами, — объяснил папа. — В том числе и себя. И машины у него тоже «таты».

— Значит, ты его не понимаешь? — спросила прабабушка.

— Почему же, — сказал папа. — Понимаю все.

У прабабушки много вещей, каких больше нет ни у кого. И кресло на колесиках, и высокие подсвечники, куда вставляется много свечек, и в углу — красная баночка, в которой горит огонек. И в футбол апельсином у нее можно играть, и подметать она позволяет сколько угодно, и вынимать из тумбочки пузырьки с лекарствами. И если ей говорят: «Ты его совсем разбалуешь», — она отвечает:

— Детей надо баловать, это доказано наукой.

— Какой же это наукой доказано? — спрашивают у нее, а она говорит:

— Иначе они вырастают тупыми и черствыми.

— На мои именины вы приедете? — спрашивает прабабушка.

— Конечно, — говорит дедушка.

Именины — это Митя знает, что такое. На именинах у прабабушки бывают пироги, и гостей очень много — и маленьких, и больших. Бывает девочка Настя, почему-то Мите велят ее называть тетя Настя, а она не хочет.

— Какая я тетя, — говорит она. — Я Настенька.

Прабабушка смотрит на них и говорит:

— Когда вы вдвоем, вы особенно милые.

Настя поет песню: «Во саду ли в огороде Настенька гуляла, невеличка, круглоличка, румяное личико».

«За ней ходит, за ней бродит удалой молодчик», — поет она, и Митя думает, что это про него. Молодчик — это он.

«За ней носит, за ней носит
Дороги подарки — поет Настенька.
Дорогие те подарки —
Кумачи, китайки.
Кумачу я не хочу,
Китайки не надо.
Подари, моя надежда,
Алого атласу
На две шубки, на две юбки,
На две душегрейки».
Так поет Настенька, девочка с черными глазками, и в ее песни идет Митя большой, и сильный, и красивый, и умный, он ничего не боится, все может, он подарит Настеньке все, чего она хочет, — прекрасной девочке, знающей прекрасные песни.

Митя на даче

СБОРЫ
— Завтра едем на дачу, — однажды сказал дедушка. — Я закажу такси.

— Лучше в электричке, — сказала мама. — Не укачало бы его в такси.

— С чего это его укачает, — сказал папа. — И троллейбус, и автобус он переносит отлично, перенесет и такси.

И они стали брать Митины вещи и укладывать в чемодан. Уложили и одежу, и книжки, и игрушки. Танк сначала не лез в чемодан, но потом влез, когда баба-няня села на крышку чемодана.

— Никогда бы не подумала, — сказала мама, — что у него столько барахла.

— Больше, чем у нас с тобой, — сказал папа.

— Да ему больше и требуется, — сказала мама.

Хотели впихнуть в чемодан и стеганое одеяло, но оно никак не хотело впихнуться. Решили положить его прямо в кроватку, а кроватку поставить на грузовик.

В ПУТИ
С утра все говорили о том, что сразу после обеда поедем.

Дедушка, придя к обеду, сказал:

— Выбирайтесь, там внизу две машины, и легковая, и грузовая. А спать он будет уже на даче.

Баба-няня сказала:

— Присесть полагается и помолиться.

Все сели, Митя на коленях у бабушки, а потом спустились вниз.

За воротами на улице стояли две машины. Папа взял Митину кроватку и чемодан и поднял на грузовик.

Митя подумал, что и его посадят туда же, но ему пришлось вместе со всеми сесть в легковую машину. Это было жалко, потому что на грузовике он не ездил еще никогда.

— Ну, прощайся с городом, — сказал папа. — Не скоро его увидишь. — И Митя помахал в окошко рукой.

Долго ехали по улицам, потом мимо какого-то очень большого зеленого сада. Бабушка сказала, что это лес.

В лесу Митю ненадолго высадили из машины и показали ему гриб. До этого он видел гриб только на картинке, тут он был непохожий — на тонкой гнилой ножке, и из него вылезали маленькие черные муравьи. Дедушка сказал, чтобы Митя не смел брать его в рот, потому что это поганка.

Но кроме запретной поганки в лесу оказались маленькие белые цветочки, они росли прямо из зеленой травки. Мите позволили их рвать, только, к его огорчению, они ничем не пахли. Зато маленькая шишка, валявшаяся среди них, прекрасно пахла новогодней елкой и подарками.

— Ты у нас, оказывается, любитель природы, — сказал папа.

Бабушка сказала:

— Я это давно поняла. Разве ты не видел, как он относится к цветам и голубям. Его надо окружать прекрасными вещами.

— Кажется, достаточно окружен, — сказал папа.

— Я хочу сказать, — объяснила бабушка, — красивыми вещами. У него очень развито чувство прекрасного.

— Ничего еще в нем не развито, — сказал папа. — Только развивается пока что.

— А мы должны помочь этому развитию, — сказала бабушка.

— А я в детстве был такой же? — спросил папа.

— Да, — сказала бабушка. — Но немножко в другом роде. Ты был спокойнее. Не лез пальцами в дверные щели и не лопал сырую картошку.

— А сырая картошка — полезна, — сказал папа. — У Джека Лондона сырой картошкой спасаются от цинги.

— Какая цинга может быть, — сказал дедушка. — Не говорите всуе, терпеть не могу. Откуда цинга в наше время у нашего ребенка?

— Ты, кажется, засыпаешь, наш ребенок, — сказала мама. — Потерпи, скоро приедем.

И правда, скоро они остановились у зеленой лужайки, за нею стоял маленький домик, а на лужайке катались какие-то желтые шарики.

— Смотри, Митька, — сказал папа, — это цыплята, а с ними курочка ряба.

— Баба, — сказал Митя, «ряба» он не мог сказать, хотя узнал ее по хвосту и гребешку, такому же, как в книжке.

— Хочешь с ними погулять? — спросил дедушка, и Митя побежал по зеленой лужайке.

В домике были маленькие комнатки с большими окнами, в них светило солнце. Бабушка и баба-няня повесили занавески и уложили Митю в его кроватку, он заснул сразу и видел во сне курочку рябу с цыплятами.

САШКА
— А кто к тебе пришел! — сказала мама, когда он проснулся, и позвала:

— Саша!

И в комнату, топая сандалиями, вошел мальчик. Он был чуть-чуть побольше Мити и с такой же светлой растрепанной головой. И сразу очень понравился Мите.

За ним вошла какая-то женщина и спросила:

— А не помешает он вам?

— Ну что вы, — ответила мама, и женщина сказала:

— Ну, Сашка, ты же смотри, не обижай маленького, а я за тобой приду.

— А чего у тебя есть? — спросил мальчик у Мити. — Какие игрушки?

В ответ мама открыла чемодан, чтобы Саша рассмотрел игрушки. Он рассматривал, а Митя сквозь сетку кроватки смотрел на него с любовью.

Утром, едва проснувшись, он позвал:

— Сашка!

Это имя было какое-то веселое, Мите больше нравилось, чем «Саша».

И играть стало веселей, когда появился Сашка. У него были для игры какие-то камушки и деревянные брусочки, и даже маленькие цветные стеклышки, и иногда он дарил Мите какую-нибудь из этих прекрасных вещей.

— Не порезал бы он ручки этими стекляшками, — говорила няня, но папа и мама отвечали:

— Ничего, пусть пользуется всем, что ему перепадает от жизни.

Вначале Митя побаивался курочки рябы и не очень охотно выходил на лужайку перед домом. Но увидев, что Сашка не боится, стал выходить смелее.

КОРОВА
По вечерам теперь Мите стали давать молоко, не такое, как в городе, а гораздо вкуснее. Он его полюбил и, едва начинало темнеть, говорил:

— Молока!

Няня брала кувшинчик и куда-то уходила, и когда возвращалась, кувшинчик до краев был полон пенистым белым молоком.

Однажды няня сказала:

— Пойдем посмотрим коровку, которая нам дает молочко.

Они пошли по улице и вошли в какой-то двор. Там был сарай, а в сарае Мите показали что-то большое коричневое с белыми пятнами:

— Вот коровка, — сказала няня. — А вот у нее рога.

Вошла Сашкина мама с ведром, поставила около коровы скамеечку, села на нее, а ведро подставила под корову. И стала давить корову пальцами, и из коровы в ведро потекло белое молоко. Когда его набралось полведра, Сашкина мама перелила его в баночки и в Митин кувшинчик.

— Вот видишь, — сказала няня, — откуда берется молоко.

И Сашка представился Мите еще более счастливым: ведь у него были и чурочки, и цветные стеклышки, и эта большая корова с рогами, а у Мити только игрушки. Никогда еще Митя не встречал такого важного человека, как Сашка. Он с каждым днем любил Сашку все больше. Когда его теперь спрашивали:

— Как тебя зовут? — он отвечал:

— Сашка.

И если ему говорили: «Нет, тебя зовут Митя», — он сердился, как сердятся мужчины, и кричал:

— Сашка, Сашка! — пока с ним не соглашались:

— Ну хорошо, пусть Сашка!

БОЖЬЯ КОРОВКА
Приехал в гости другой дедушка и подарил Мите большого железного жука с веревочкой и с черными пятнышками на красной спинке. Если потянуть за веревочку, жук весело бегал по полу. Мама сказала Мите:

— Это — божья коровка.

А няня сказала:

— Жук!

Но Митя уже знал, как это называется, и ответил:

— Не-не! Божья коровка.

И подумав, добавил:

— Божья коровка — божье молоко.

— Посмотри-ка, — сказала мама папе. — Сообразил.

— Да он уже все соображает, — сказал папа. — Кроме того, что он — не Сашка.

ПУТАНИЦА С БАБАМИ
Что-то много у Мити получилось баб. Кроме той бабушки, что дома, бабы Ирины, есть еще другая бабушка, есть баба-прабаба, есть баба-няня, а теперь и курочку рябу Митя стал звать «баба». И сам заметил, что запутался с этими бабами и не всегда знает, какую как назвать. Чтобы облегчить себе это дело, стал курочку называть «апа», а заодно стал называть так и яйца, потому что няня сказала, что их дает курочка. И теперь, когда у него спрашивают, что ему дать на завтрак, он отвечает: «Апа».

ЛЕС
— Сегодня пойдем в лес по грибы, — сказали Мите утром.

Он обрадовался, потому что помнил, как побывал в лесу по дороге на дачу и потому что Сашка ходит по грибы каждый день, а Митя ни разу еще не ходил.

На веранде поставили ведро с водой и сказали:

— Сюда мы будем класть горькушки.

После обеда мама взяла свою большую сумку, а папа взял плетеную корзинку, а Мите дали его игрушечную корзиночку, и все пошли в лес.

Мите очень понравилось, когда между деревьев и кустов закраснелось нянино платье и по зеленой траве стали ступать мамины красные туфли, ему это показалось очень красиво. Первый гриб нашел папа, второй няня, третий мама. Митя уж думал, что он ничего не найдет, как вдруг увидел под деревом желтоватую шляпку. Он бросился туда и сломил красивый гриб на белой ножке, запачканный землей. Поднял его над головой и прокричал:

— Гриб!

Оглянулся и увидел еще много таких же грибов. И принялся собирать их обеими руками.

— Это грибы маслята, — сказала няня. — А этот — горькушка, что с ним надо сделать?

Митя к своему удовольствию, тотчас вспомнил, что надо делать с горькушками, взял гриб из няниных рук и побежал обратно домой.

— Интересно, — сказала няня. — А про ведро он вспомнит?

— Не беспокойтесь, — сказал папа, — вспомнит.

И правда, Митя прямиком побежал к ведру с водой и утопил в нем горькушку. И когда его похвалили и назвали умником, он понимал, что заработал эти похвалы. Недаром же про него даже в песне пели, что он молодчик.

Кроме грибов, они принесли из лесу много шишек. Большими Митя поделился с Сашкой, а маленькие мама убрала, сказав:

— Мы их зимой повесим на елочку.

КАК МИТЯ СПАС ЗАЙЧИКА
Хороший человек Митина баба-няня, но однажды она сделала ужасную вещь: рассказала Мите историю, из которой он узнал, что где-то близко от него творится что-то такое страшное и непонятное, чего даже во сне Митя не хотел видеть.

Начиналась эта нянина история как будто даже весело:

Раз, два, три, четыре, пять,
Вышел зайчик погулять.
Тут пока все было благополучно: гулял себе зайчик с длинными ушами и куцым круглым хвостиком, белый и мягкий, как тот, который днем лежит на полке в шкафчике с игрушками, а ночью — с Митей в его кроватке.

Гулял зайчик, смотрел на машины, дома и снежинки, может быть, заходил лапками в лужи, может быть, перепадало ему что-нибудь из еды — яблоко или морковка. Игрушечного зайца Митя кормит морковкой. Веселился зайчик, дышал воздухом — и…

— Вдруг, — сказала баба-няня, — охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет. Пиф-паф, ой-ой-ой, умирает зайчик мой.

Митя понятия не имел, что значат слова «стреляет», «умирает», но почему-то понял, что с зайчиком случилась страшная беда, и горько заплакал. И когда баба-няня опять начинала «Раз, два, три», он говорил: «Не-не-не», и даже дрался, чтобы ему больше не рассказывали про эти ужасы. А с игрушечным зайцем стал еще ласковей.

Про все это узнали мама и папа, они обо всем узнавали, и мама спросила:

— Тебе не нравится, что зайчик умирает?

— Да, — сказал Митя.

— А он и не умирает вовсе, — сказала мама. — Баба-няня не так рассказывает. Вот послушай, как было дело:

«Пиф-паф, ой-ой-ой,
Убегает зайчик мой».
Вот как надо правильно, — закончила мама.

— Правильно, — сказал Митя, — теперь правильно.

— Конечно, — сказала мама. — Так и только так. А теперь ты сам мне это расскажи.

И Митя рассказал.

И все в его рассказе было правильно, и баба-няня от него научилась рассказывать как надо, и зайчик никогда уже не умирал больше.

У прабабушки

Одно жалко: что все, даже самое хорошее, когда-нибудь кончается. Вот и дача кончилась, приехали оба дедушки и повезли Митю обратно в город вместе с мамой, папой, няней, игрушками и с ведром соленых грибов.

Дома ждала их бабушка, она очень им обрадовалась, особенно Мите и грибам.

Дедушка сейчас же позвонил по телефону прабабе и сказал ей так:

— Зря ты волновалась, мы уже дома и на именинах твоих будем всей ротой.

Митя обрадовался, услышав слово «именины», он ожидал от этих именин много вкусного и приятного. Весь день он повторял: «абабе», что означало: «к прабабе», а его утешали, что обязательно к ней поедут, только сначала Митя должен пообедать и поспать.

Он все это проделал добросовестно, а потом они нарядились и поехали на трамвае к прабабе.

После долгой разлуки Митя опять увидел ее окно, огоньки в окне и сказал:

— Наш дом.

— Наш, наш! — сказал дедушка и, показав пальцем вверх, спросил: — А звездочки ты видишь?

Митя посмотрел вверх и там тоже увидел маленькие огоньки. Он догадался, что это и есть звездочки, и ответил:

— Да.

— Там тоже наш дом, — сказал дедушка. — Везде, везде наш дом. Ну, пошли пирог есть. — И они все вошли в лифт.

В передней уже было тесно от пальто и шапок, и из комнаты были слышны голоса. Прабаба сидела в кресле нарядная, и посреди комнаты на длинном столе горело много свечек и стояли блюда с какой-то едой. Митя стал на цыпочки и заглянул, что там есть. Настя в розовом платьице подбежала к нему и заглянула тоже. Митя взял с тарелки кусок колбасы и дал ей.

Потом прабаба, как всегда, целовала им ручки и каждую ямочку на ручках отдельно. А они ей подарили цветы.

— Как выросли, милые вы мои, — говорила прабаба и почему-то плакала. И Настя у нее спросила:

— Ты видишь мое новое платье?

— Вижу, вижу, — сказала прабаба, — а вы были у дедушки?

В ее квартире, за одной из дверей, есть еще один дедушка. Митя и Настя побежали к нему. Митя открыл его шкаф и увидел много интересного. Дедушка подарил Мите сахар, завернутый в бумагу. Митя сказал:

— Еще, — и дедушка дал еще, а Митя позвал:

— Настя! — и когда она прибежала на его зов, он подарил ей сахар.

— Что это вы едите? — спросила прабаба, когда они к ней вернулись. Папа посмотрел и сказал:

— Это сахар, какой дают в ресторанах и поездах. Должно быть, дед вывез из какого-нибудь путешествия.

Митя вспомнил, как много разных вещей у дедушки в шкафу и решил побывать у него еще раз. Он показал дедушке на проигрыватель и пластинки, давая понять, что хочет музыки. Дедушка понял и завел ему музыку. Митя полизал кучку пластинок, лежавшую на столике. Это было не особенно вкусно, но очень необычайно, и Митя позвал опять:

— Настя! — Он любил делиться с другими всем, что имел.

Настя прибежала на его голос и тоже немножко полизала пластинки. Но ей, должно быть, они совсем не понравились, она поскорей стала заедать их колбасой.

— Где вы с Митей пропадали? — спросила у нее прабаба, увидев ее опять. — Нам без вас скучно.

И Митя с Настей стали бегать и танцевать, и танцевали до тех пор, пока их мамы не сказали, что пора по домам.

В ту ночь Митя совсем не спал. Только он начинал дремать, как видел Настю с ее черными глазками и с торчащим из зубов сахаром. Ему хотелось бегать с нею, и он громко звал:

— Настя! — и тянулся к ее розовому платьицу, но она убегала от него.

Плохой Гога

Митя — хороший, это всем известно. Мама, папа, бабушки, дедушки, баба-няня, прабаба — тоже хорошие. Очень хорошим был Сашка. Но вот появился нехороший человек, совсем даже плохой — мальчик Гога.

Этого мальчика придумал дедушка. Почти каждый день он рассказывает хорошему Мите про плохого Гогу.

Этот Гога всего боится.

Этот Гога не хочет одеваться.

Он вечно плачет, так что всем на него противно смотреть.

Он вырвал лист из дедушкиной книги.

Он лезет в кошачью миску и в мусорное ведро.

Он дергает кошек за хвосты и за уши.

Хороший Митя ничего подобного не делает.

Если какая-нибудь игрушка оказывается сломанной, это дело рук плохого Гоги.

Когда однажды в комнату через открытую форточку залетел воробей, плохой Гога стал хватать его руками, чтобы сделать ему больно, а хороший Митя отогнал плохого Гогу и дал воробью крошек.

И Мите нравится слушать про то, как безобразничает плохой Гога. Слушая эти истории, он лучше понимает, до чего хорош хороший мальчик Митя.

Настя у себя дома

Когда Митя ушел с именин, он, прежде чем сесть в трамвай, долго стоял на остановке. То есть, конечно, стояли папа, мама, дедушка и бабушка, а Митю они по очереди держали за руку, иногда поднимая его, чтобы он смотрел в ту сторону, откуда шли трамваи. Еще много народу стояло на остановке, и, присмотревшись, Митя увидел, что недалеко от него стоит и Настя со своим папой. Настю Митя узнал по ее капору, а папу ее — по большой бороде, Митя этой бороды немножко боится, а Настя — ни капельки.

Далеко над рельсами завиднелись огни — подходил трамвай. Он подошел, светя всеми своими окнами, но еще раньше него подошел большой косолапый автобус, и Митя увидел, что Настя со своим папой, с капором и папиной бородой вошли в автобус и уехали, и понял, что теперь он, должно быть, не скоро ее увидит: она жила где-то в совсем другой стороне, откуда приезжают на автобусе.

Это он угадал правильно, она жила на той стороне, которая называется Выборгской и куда ехать надо по мосту через реку.

Там жила Настя с папой, мамой, бабушкой Марией Михайловной, сестрой Машей и игрушками, которых у нее было очень много. В том числе были два больших мохнатых медведя, один коричневый, а другой был когда-то белый, а теперь стал серый. На серой его мордочке чернели только глаза и нос. Однажды он потерял свои глаза, и бабушка Мария Михайловна срезала со старых Настиных туфелек пуговки и пришила их белому медведю вместо глаз, и он опять стал медведь хоть куда.

Была еще коричневая обезьяна по имени Макака, которую Настя особенно любила.

Очень много было разных кукол, и девочек и мальчиков, и мебель, и посуда, и плита с кастрюльками, и разные одежки, которые сшила Маша своим куклам. У одной куклы было даже пальто с воротником из меха.

Были игрушки, которые папа вырезал Насте из бумаги или слепил из пластилина, Настя и сама любила лепить из пластилина, но ей это не всегда позволяли, потому что после этого пол во всей квартире начинал прилипать к подошвам, а Настины рукава были измазаны почти до плеч.

Иногда папа расставлял эти вылепленные и вырезанные фигурки на сиденье большого кресла и говорил, что это театр, и Настя садилась перед креслом на маленькой скамеечке или просто на полу и смотрела представления про Красную шапочку, Серого волка и бабушку, или про Кота в сапогах, а потом сама показывала эти представления маме и Маше.

В куклы папа тоже очень интересно играл — и купали их они с Настей, и спать укладывали, и поили чаем. Папа насыпал в сахарницу настоящий сахарный песок и на игрушечных тарелках раскладывал кусочки настоящей колбасы, а бабушка Мария Михайловна сердилась, зачем переводят добро.

Бабушка Мария Михайловна была украинка и говорила как-то особенно, и Настя перенимала этот говор. Когда какая-нибудь кукла ей надоедала, Настя отсаживала ее в сторону и говорила:

— А иди ты к бiсу.

А когда у нее что-нибудь не получалось, она говорила:

— Не буде дiла.

Она пела по-украински: «Як бы я була цыганкой» и «Йихалы цыганы з ярмарки домой». Бабушка Мария Михайловна этих песен не пела, откуда же Настя их узнала? Они словно по воздуху прилетели к ней неизвестно откуда.

Такие истории, как про зайчика и охотника, Настя уже позабыла, она была старше Мити и читала наизусть:

У лукоморья дуб зеленый.
Златая цепь на дубе том
и дальше до самого конца.

Ей много раз это читали, вот она и запомнила. Она и сама уже знала буквы, знала, что Н — это ее буква, а М — Машина, и даже могла эти буквы нарисовать карандашом.

Папа, укладывая ее спать, пел над нею те песни, которые пели ему, когда он был маленьким. Чаще всего он пел песню про мальчика Юрочку, хотя Настя девочка. Пел он и про то, как у сороконожки народились крошки, и про кота-воркота, и другие песни, тоже очень хорошие. Он их все помнил и говорил, что эти же песни Настя будет петь своим деткам.

И за все это Настя любила своего бородатого папу больше всех.

— Что ты видела во сне? — спрашивали у нее утром.

— Папу, — отвечала она.

— А что он делал? — спрашивали.

И она отвечала иногда:

— Делал подарки.

А чаще отвечала:

— Играл.

А когда на лето Настя с бабушкой Марией Михайловной улетала в Омск к тете Нине, то с мамой и Машей Настя прощалась дома, а папа провожал их и сажал в самолет и не уходил, пока самолет не улетал в небо.

Когда прилетели к тете Нине, Настя сначала ей все рассказывала, но скоро заскучала и сказала бабушке Марии Михайловне:

— Теперь поедем в Ленинград. Надоело в Омске.

И бабушке с тетей Ниной пришлось ее уговаривать, чтобы она согласилась остаться в Омске.

У тети Нины была для Насти приготовлена грядка, на грядке росла редиска. Настя копала грядку маленькой лопатой и выдергивала из земли редиску с длинными хвостиками, а потом за завтраком они эту редиску съедали.

Это было очень интересно, а еще интересней было ходить с тетей Ниной в баню. Ванны у тети Нины не было, и Насте казалось, что в бане мыться куда веселей. Клубился теплый пар, из всех стен торчали краны, из них шумно хлестала вода. Перед Настей ставили полную шайку, и она плескала из нее воду, куда хотела и сколько хотела. А помывшись, они с тетей Ниной повязывали головы платочками и шли домой пить чай с вареньем.

Прекрасней же всего было, когда тетя Нина давала Насте большой зеленый веник и приказывала себя шлепать.

Все лето прожила так Настя, а потом они с бабушкой Марией Михайловной полетели обратно в Ленинград.

Только самолет сел на землю, как к ним вбежал папа и схватил Настю на руки. Он ее целовал, а она трепала ему бороду, она эту бороду за лето почти забыла, а сейчас вспомнила опять.

Дома были мама и Маша, и все игрушки, и ванночка. Мама посадила Настю в ванночку и сказала:

— А ты из нее выросла.

Потом уложила Настю в кроватку и сказала:

— И из кроватки выросла. Знаешь, что? Сложим-ка мы ее и поставим на антресоли.

— А на чем я буду спать? — спросила Настя.

— А тебе новую купим, — ответила мама.

— А на этой кто будет спать? — спросила Настя.

— Пока никто, — сказала мама, — а потом, может быть, у тебя будет братец или новая сестра, и они будут спать на этой кроватке.

— Нет, — сказала Настя, — не надо.

— Как не надо? — спросила мама.

— Не надо их здесь, — сказала Настя решительно.

— А куда же их девать? — спросила мама.

— А мы их пошлем в Омск, — сказала Настя.

Должно быть, ей подумалось: чем оставаться тут и завладеть ее кроваткой и игрушками, пусть лучше в Омске тянут редиску из грядки.

— Вот послушай, как она рассудила, — сказала мама папе.

— Детская ревность, — сказал папа. — Очень естественно.

— Думаешь, ревность? — спросила мама. — А не жадность?

— Ревность, — сказал папа. — Ребенок любит свой мирок и дорожит им и не хочет, чтобы его разрушали. И пусть дорожит, это очень даже хорошо. Если хочешь, это первые зачатки патриотизма.

— Может быть, ты и прав, —сказала мама.

— Конечно, прав, — сказал папа, — как всегда. Вдумайся, ведь патриотизм — это наша привязанность к тому, что нас окружает.

— Только ли? — спросила мама.

— Ну, у взрослого над этой привязанностью еще всякие духовные надстройки, но у нее пока что основное — любовь. И лично мне, как хочешь, это очень даже нравится.

— Нет, — сказала мама, — надстройки нужны обязательно.

— Придут, — сказал папа.

— Да, вероятно, — сказала мама.

— Ну, конечно, — сказал папа. — Уже приходят. «У лукоморья дуб зеленый» и «иди к бiсу» — чем тебе не надстройки?

1972

Комментарий

Впервые — Семья и школа. 1972, № 6–7, с подзаголовком «Попытка заглянуть в сердцевину бутона».

Этот очерковый рассказ — одна из последних по времени творческих попыток Пановой заглянуть в «завязь» человеческого характера; подневные записи из жизни Мити и Насти приоткрывают особенности формирования психологии ребенка, развитие его мышления и языка. В рассказе описана еще более ранняя стадия меняющегося детского сознания, чем в «Сереже», причем писательница сопоставляет по контрасту оттенки поведения и психологии мальчика и девочки, которые воспитываются в условиях заботливой и любящей современной семьи. Двойная линия рассказа, возникшего из реальных наблюдений над собственными внуками, соответствовала стремлению автора представить общие законы формирования человеческой индивидуальности с необходимой отчетливостью и полнотой.


Оглавление

  • Митина неделя
  • Митя на даче
  • У прабабушки
  • Плохой Гога
  • Настя у себя дома
  • Комментарий