Светлана Анатольевна Багдерина Сюрприз
Дождь, собиравшийся всё утро, случился ближе к обеду. Иван-царевич, отрок Сергий по прозванию Волк, а, главное, их ковер-самолет Масдай к этому времени уже утвердились в мысли, что если уж до сих пор погода не испортилась, то верно, на небе сломался какой-нибудь краник, отвечавший за полив данной конкретной части Белого Света. И что еще день-полдня — и выскочат они из-под грязно-лилового навеса туч под солнечное небо… Но то ли кран оперативно починили, то ли сработал единственный закон, действующий даже тогда, когда все остальные законы бессильно поднимают руки и уходят домой… Как бы то ни было, первые капли упали на спины путников сразу после слов Ивана: «Кажется, дождя всё-таки не будет», а за ними последовали вторые, третьи, а очень скоро и два миллиона двести третьи… Отчаянные стенания ковра не могли заглушить даже раскаты грома. — Масдаюшка, миленький, потерпи немного, тут где-то деревня должна быть, большая, практически город! — Иванушка уговаривал ковер, для пущей убедительности расстилая на нем карту рисунком вниз. — Вот, смотри! Глюк…фельде называется! Еще немного… — …и мы все свалимся, — замогильным голосом договорил Масдай. — От такого количества воды давно бы уже лопнула даже бочка водовоза! — Точно, что ли? — встревоженно нахмурился Серый: со дня знакомства с Масдаем это был их первый дождь. — Максимальный объем среднестатистической бочки водовоза… — Я про «свалимся» говорю! — сердито буркнул Волк. — Давай проверим, — сухо предложил ковер. И это было единственное, что еще оставалось сухим на площади в двенадцать квадратных метров. — Может, тогда, сядем прямо на лугу? — занервничал Сергий. — Только всё равно укрыться негде… — Город!!! — вскричал вдруг Иван, указуя мокрым перстом влево, на смутные очертания крыш, полурастворенные в пелене падающей с неба воды, как рафинад в чае. — То есть, деревня!.. Или?.. — Глюк?.. — озадаченно нахмурился отрок Сергий. — Глюкфельд, молодые люди, — терпеливо поправил хозяин постоялого двора завернутых в одеяла постояльцев. — Глюк-фельд. Самая старая и большая деревня во всей округе, если не во всем Вондерланде. И сама знаменитая! — Чем? — встрепенулся Иван, никогда не упускавший случая расширить кругозор. — Много чем, — проговорил мастер Айсбан с тихой гордостью отца ребенка-вундеркинда. — Но самая выдающаяся ее достопримечательность появилась в ней только сегодня… Волк настороженно прищурился: нечего к чужому ковру примазываться, всё равно не отдадим, и не думайте, но хозяин, не обратив внимания на изменившееся настроение постояльца, размеренно продолжил: — …и это — самый чудесный апельсин Вондерланда! — Чего?! — вытаращил глаза Серый, ожидавший в списке местных чудес что угодно, кроме какого-то цитрусового. — А разве так далеко к северу апельсины растут? — недоуменно наморщил лоб Иванушка. — Конечно, нет. Но тем не менее… — добродушно усмехнулся хозяин и указал рукой на улицу. — Вон он. Глядите! Лукоморцы подошли к окну, ожидая увидеть какой-нибудь чахлый саженец — и ахнули. Сквозь завесу дождя у самого края площади, почти упираясь ветвями в окна второго этажа углового дома, маячило настоящее дерево. Высота его была метров пять, и столько же в окружности, казалось, занимала его раскидистая крона. Нижние ветки свисали почти до земли, отягощенные золотистыми плодами. Такие же плоды — один другого оранжевей и задорней — виднелись тут и там сквозь крупные зеленые листья. Вокруг ствола серело пылью сухое кольцо: капли дождя не проникали сквозь густую листву. А внутри него, как в волшебном круге, прятались два человека и самая кривоногая и плешивая овечка, какую Сергий видел в своей жизни. Люди сидели на корточках, обнимая коленки руками, и переговаривались, а овца топталась на месте, время от времени пытаясь ухватить то лист, то апельсин. Тогда один из сидящих дергал ее за веревку, привязанную к шее, и что-то бурчал. Овечка, словно устыдившись, опускала голову, но стоило ее хозяину отвернуться, как попытка отъесть кусочек деревенской достопримечательности повторялась. — Дура, — презрительно хмыкнул мастер Айсбан за их спинами. — Почему это? — слегка обиженный за животное, поинтересовался Серый. На ее месте он бы тоже не упустил шанса прихватить апельсинчиков. Пару-другую. Килограммов. — Потому что уже раз в двадцатый пытается откусить. — И что? — И… — хотел было возмутиться непонятливостью гостей Айсбан, но вспомнил, что были они из дальних краев, и рассмеялся: — И то, ребятки, что и апельсины, и листья, и ствол — металлические! — Что-о?!.. — друзья вытаращили глаза сначала на хозяина, потом друг на друга, и после — на деревенскую драгоценность. — Это дерево?.. — Да-да! И оно принадлежит моему племяннику, суконщику. Купил его на ярмарке в Лебенсберге у одного лукоморского купца — тот привез его почти с края Белого Света, из какой-то диковинной страны, где все деревья из железа и меди. Хотя по цене можно было подумать, что оно из чистого золота… Ствол и ветки у него чугунные, а листья медные — видите, как позеленели? Апельсины медные тоже, но мы их начистили — вон, как блестят! Не хуже настоящих! — И никто не попытался оторвать хотя бы один апельсинчик или листик? На память? — невинно расширив глаза, поинтересовался Волк. Хозяин расхохотался: — Оторвать?! Да их разве ножовкой и отрежешь! Это ж металл! — А где у вас в деревне продается инструмент всякий, кстати? Нам в путь… э-э-э… лопату бы надо, — словно спохватился Серый, но под строгим взором Иванушки, успевшего его изучить как открытую книгу[1], замялся и пробормотал: — Ладно, лопату потом… в следующий раз… и нечего на меня так смотреть… хорошая лопата еще никому не помешала… — Извини, Сергий, я, конечно, не хотел тебя обидеть… — сконфузился Иван едва не больше нечистого на руку друга, но трактирщик, не обращая внимания на маленькую интермедию, с апломбом продолжил: — …Мы его установили только сегодня утром, но и так понятно, что чудеснее дерева не отыщется во всем Вондерланде, чтоб мне облысеть! Серый покосился на голову мастера Айсбана, украшенную задорной поварской шапочкой, но просить приподнять ее не стал: облысел хозяин или нет, а дерево и впрямь было удивительным. Но некий молодой человек за дальним столом, как выяснилось, придерживался совсем иного мнения: — Чудо… Груда металлолома, вот что это такое, — пробурчал он негромко из-за кружки эля, но в пустом зале голос его был услышан даже в противоположном конце. — Любой кузнец за неделю еще не такое наковыряет. А на родительские денежки-то купить уж точно любой болван сможет… — Зависть — дурное чувство, Эрих, — хозяин с медлительным достоинством повернулся в сторону хулителя деревенского дива. — И если уж ты сам ни на что не способен, чтобы обратить на себя внимание Семолины, и маг из тебя, как из овцы кобыла, то хотя бы помалкивал. — Маг я не хуже многих! А Семолина не пустоголовая кукла, чтобы выбрать папин кошелек, а не человека! — яростно стукнул кружкой по столу гость, и эль выплеснулся фонтаном, заливая ему рукава, живот и грудь. — Да уж не того ли человека, — вежливость и благотерпение стали сползать с мастера Айсбана, как старая шкура с ящерицы, — что сам из себя ноль, и только других может хаять?! Посетитель вскочил, насколько энергично, настолько и безуспешно утираясь и отряхиваясь. — Зато я самостоятельный! — истекая возмущением и элем, огрызнулся Эрих. — А еще я добрый, честный, скромный, трудолюбивый, умный и начитанный! А посади ваш племяш под окнами Семолины хоть целый лес, хоть из хрусталя, хоть из изумрудов, хоть крючком из лунного света вязанный… Мастер Айсбан побагровел, упер руки в бока, наклонился, словно хотел забодать доброго и скромного наглеца, но тут Иванушка — прирожденный миротворец, почуяв разгорающуюся ссору, бросился наперерез. — А-а-а… а вот мне интересно… уважаемый хозяин… — дико озираясь кругом, он скользнул нечаянно взглядом по устроившимся под апельсином овечковладельцам и уцепился за них, как за спасательный круг. — А-а-а… эти двое отчего сюда не заходят? — А? Кто? Что? Где? Кто не заходит? — словно внезапно разбуженный, ошалело закрутил головой трактирщик. Иван радостно ткнул пальцем за окно. — А-а-а… эти… Да кто их знает! — фыркнул мастер Айсбан, демонстративно больше не глядя на тощего мага. — Может, нравится им там. Что овца, что хозяева… тоже на голову слабые. Всю округу с ней уже обошли, да не по разу. Продают. А кому такое страшилище нужно? Хромая, беззубая, плешивая, пегая какая-то… Может, она больная! Маг, хоть и не удостоенный взгляда, «тоже» мимо ушей не пропустил, но только собрался ответить — без сомнения, адекватно, хотя, может, и не совсем эквивалентно, как задняя дверь трактира открылась, и в зал вошел коренастый паренек. — Петер? — оглянулся на парня хозяин. — Ты слышал? — Что? — нахмурился юноша. — Что настоящая доброта проявляется не в словах, а в делах! — выспренно проговорил Эрих и, оставив на столе в луже эля монету, зашагал к выходу. — Больная — значит, вылечим! В этом призвание сельскохозяйственного волшебника на Белом Свете, скромного и самоотверженного служителя оккульта! А Семолина, когда приедет, рассудит сама!..* * *
Спать лукоморцы залегли с твердым намерением проснуться никак не раньше десяти утра: вынужденную остановку они решили использовать с максимальной пользой для хронически недосыпавшего в последнюю неделю организма. Но сладким их планам не суждено было сбыться. Едва забрезжил свет, как площадь под окнами огласил истошный вопль: «Воры!!!» Иван вскочил и, протирая на ходу сонные очи, бросился к окну. На улице, вопреки анонсу, никаких воров не обнаружилось, но зато вокруг металлического дерева, хватаясь то за голову, то за сердце, то за ветки, метался племянник хозяина постоялого двора. Спросонья царевич не понял, из-за чего сыр-бор, дерево-то ведь на месте, но после нового вскрика остатки дремы вылетели из головы, и он понял, что на месте не дерево, а часть его. Хоть и большая. Веток, листьев и плодов, еще вчера склонявшихся почти до земли, сегодня не было и в помине. При ближайшем рассмотрении, впрочем, ветки обнаружились. Они валялись кучей искореженного металла на земле, словно пропущенные сквозь чудовищную мясорубку, и если бы не изрядная доля воображения, за часть чудо-дерева признать их было бы совершенно невозможно. Петер перестал носиться вокруг поруганного апельсина, остановился и вперил горящий взор в подоспевшего Иванушку: — Это он! — обвиняюще прищурившись, прорычал вондерландец. — Кто? — испугался царевич, лихорадочно раздумывая, пристало ли настоящему лукоморскому витязю придумывать алиби вороватому другу, или вороватый друг способен справиться с этим сам. Но подвергнуть испытанию свои моральные принципы ему не пришлось. — Он! Этот… фокусник-недоучка! — выплюнул со злостью парень. — Он всё сделает, лишь бы мой сюрприз испортить! А кто еще?! Некому больше! — Но может, это был просто вор? — Вор украл бы, а этот… этот… этот… — не находя эпитетов, отражающих в достаточной степени всю глубину, широту и полноту его чувств, Петер лишь скрипнул зубами: — …только всё изуродовал и бросил! Он издевался! — Но, не зная наверняка, — поспешил на защиту безвестного мага Иван, — ты не можешь… — …доказать, — договорил за товарища подошедший Волк. — Не пойман — не вор. — Ну так я его поймаю!!! — прорычал юный суконщик. — Сейчас поздно, — резонно заметил Сергий. — Он уже дрыхнет, поди, без задних ног. И если в кармане у него случайно не обнаружится завалявшийся медный листочек… — А вот это мы сейчас поглядим! — багровый от возмущения и гнева, процедил парень и, сжав кулаки, бросился прочь. Догадавшись, что путь взбешенного поклонника дочки пивовара лежал к жилищу мага, лукоморцы кинулись вослед.[2] Бежать пришлось через всю деревню, и только на окраине остановились они у кособокого дряхлого домика. На стук калитки из окошка выглянула старушка, такая же кособокая и дряхлая, как ее домишко, близоруко прищурилась и улыбнулась. — А, юный Петер!.. — Матушка Эльза! — без предисловий и приветствий сразу перешел к делу вондерландец. — Где это… этот… эт… — Эрих-то? — бабулька или оказалась ясновидящей, или похожая ситуация повторялась слишком часто. — Эрих с вечера в кутузке сидит у шуцмана Готлиба. — Что?.. — Пошел вчера в «Три ежа» — эля пропустить с устатку, с овцой-то весь день провозился, как проклятый, да повздорил с Хайнцем Колесником. Кучу посуды перебил, а заплатить не смог. Вот хозяин «Ежей» его в каталажку и сдал. — А?.. Бабка явно была ясновидящей. — Эрих ко мне присылал, не заплачу ли я за него, больше-то ему не к кому обратиться, но у меня откуда такие деньги. Он мне за квартиру-то месяц уже не плачивал, — старушка осуждающе поджала тонкие губы. — Так что пусть посидит до вечера, охолонёт. — А-а… — разочарование и недоверие смешались на физиономии суконщика. — Алиби, — со знанием дела договорил за него отрок Сергий. — Вот видишь, Петер! — обрадованно проговорил Иван, — Эрих не виноват! — Всё равно не верю, — ожег миротворца угрюмым взором вондерландец. — Всё равно это он! И я его, гадюку, всё равно поймаю!!! — Караулить будешь всю ночь? — хмыкнул Серый. — Буду! — процедил юноша, и глаза его кровожадно сверкнули. — Мы тебе поможем! — вызвался Иванушка — не столько от реального желания посодействовать, сколько от беспокойства за судьбу шалопутного чародея, окажись тот неподалеку от апельсина раздора в недобрый час. — Ты хотел сказать, ты поможешь, — кисло пробурчал Волк. Склонность его друга подбирать и защищать сирых и убогих иногда действовала на нервы — когда просто не раздражала. — Сергий, — мягко выговорил Иванушка. — Я всё равно никогда не поверю, что ты можешь допустить, чтобы невинному человеку предъявляли такое обвинение. И вообще хоть какое. — Да я и сам не могу поверить… — брюзгливо пробормотал Серый, — …что опять благодаря тебе ввязываюсь в какую-то ерунду, из-за которой придется пялиться в темноту всю ночь как дураку… — Я всегда знал, что у тебя очень добрая и отзывчивая душа, — пропустив мимо ушей «опять» и «ерунду», улыбнулся Иван. Волк подавился возмущением, развернулся, сунул руки в карманы и зашагал на постоялый двор, раздумывая, завалиться ли сейчас досыпать или на оставшиеся деньги купить двух лошадей и убраться из этого Галлюцинофельда — или как там его, пока лукоморский витязь не вляпался — и не втянул его, самое главное — в очередную авантюру по поискам справедливости, добра и мира во всем мире.* * *
Лукоморцы и Петер заступили в караул, как только полностью стемнело. Черное одеяло ночи укутало утомленную деревню, гася в окнах светильники и разгоняя по домам задержавшихся гуляк. Провожавшие их собаки разошлись по своим сеновалам, а встречавшие женщины — по кроватям. Двери захлопнулись, ставни закрылись, занавески задернулись, домашняя живность вздыхала по сараям, досматривая десятый сон. Вся деревня унеслась в блаженное царство грез перед новым трудовым днем… Вся — кроме троих. С фонарем в одной руке и тяжелой дубиной в другой, Петер наматывал круги под апельсином и бормотал что-то под нос, время от времени взмахивая своей палицей — репетировал сцену встречи с коварным магом, не иначе. Иванушка попытался было следовать за вондерландцем, но быстро сошел с дистанции и присел на мостовую, прислонившись к стене дома Семолины. Серый, постояв в сторонке минут десять, на одиннадцатую незаметно растворился в темноте, бормоча, что такое огромное количество караульщиков только спугнет предполагаемого вандала, и что со стратегической точки зрения будет мудрее, если он удалится в засаду где-нибудь в сторонке, но недалеко. Надо ли говорить о том, что в его понятии такое чудесное местечко находилось как раз на кровати в его комнате. Прошел час, другой, третий… Погас фонарь, масло было долито в резервуар и выгорело снова — а злоумышленник так и не появлялся. Петер, почувствовав если не умом, то ногами, что хождений на сегодня было уже предостаточно, поставил светильник на землю, а сам приземлился рядом с Иваном, подтянув колени под подбородок и обняв их руками. Тусклый, грязно-желтый свет выхватывал из темноты небольшой кусочек мостовой, ноги и лица товарищей по караулу, объединяя их в странное братство и словно подталкивая к задушевным разговорам. — Никто не придет, Петер, — мягко глянул на вондерландца Иванушка. — Эрих не виноват. Да у кого бы рука поднялась на такую красоту!.. Хотя… я, конечно, не знаю про всех… если бы мне, к примеру, кто-нибудь сказал: перегрызи этот ствол зубами, и самая прекрасная девица Белого Света будет твоей… Петер подумал[3] и пожал плечами. — У кого-то поднялась ведь. — Угу… — царевич не стал отрицать очевидное, хоть и невероятное, и перевел разговор на более приятную и понятную тему: — А Семолина сейчас где? Лицо парня озарилось улыбкой, и в ночи будто стало светлее. — Уехала с родителями в город к тетке погостить, но должна вернуться со дня на день. — А… — Иванушка деликатно откашлялся и продолжил: — …какая она… Семолина?.. — Сама удивительная, самая прекрасная и самая ученая девушка Глюкфельда! — с жаром заговорил Петер. — Обожает всё красивое, необычное, иностранное… Она даже читать умеет! И на арфе играть! А знаешь, как она песни любит!.. Балды там всякие… потом эти… как их… которые надо только ночью петь? Ногтюрны?.. сыро…нады?.. И кстати, она прослышала, что в городе проездом остановился иноземный король со свитой, а в свите — какой-то знаменитый менестрель, который вечерами выступает в парке, и ей загорелось ехать, чтобы его послушать! И она уговорила род… Закончить он не успел: из темноты до их потерявшего бдительность слуха донесся тихий звук, словно быстро-быстро протыкали толстый лист железа. Юноши встревоженно нахмурились, вытянули шеи и уставились во тьму: показалось, или?.. Ответить на сей вопрос они так и не успели, хоть и по уважительной причине. Звук прекратился, а вместо него возник другой, причем у них над головами. И был это бряк и скрежет мелких медных предметов друг о друга. — Он там!!! — яростно вскричал Петер, подскочил, едва не опрокидывая фонарь и, размахивая дубиной, кинулся в атаку. Иванушка — за ним. После вчерашней «ночи длинных ножей»[4] там, где вчера красовались изящные ветви, ствол щетинился чугунными обрубками. Сомнений быть не могло — неизвестный вандал вскарабкался по ним как по лестнице и теперь прятался среди веток, замышляя под покровом темноты не менее темные дела. Вондерландец, сгорая от нетерпения поскорее наложить руки на неизвестного — или известного — осквернителя апельсинов, подпрыгнул, взмахнул дубиной и со всего маху грохнул по суку над головой: — Слазь, гадюка! Я из тебя отбивную сделаю! Но гадюка, даже — или тем более — перед перспективой закончить свои дни в виде отбивной, слазить не торопилась. Медные ветки застучали, забренчали, ударяясь друг о друга, и рядом с Петером шмякнулся неопознанный медный фрагмент кило под шесть — то ли скелет гигантской камбалы, то ли запчасть от сенокосилки. Скорее всего, это была ветка. Юный трактирщик воспринял ее, как перчатку. — Ах, ты так!!! — распаленный вызовом, Петер попытался вскарабкаться по стволу, но зажатая в кулаке палица наводила на мысль, что или в руках было что-то лишнее, или как минимум одной руки не хватало. Разрываясь между необходимостью срочно забраться и потребностью иметь что-то, чем можно было бы вздуть вредителя, он попытался переложить свое оружие в другую руку[5], потом подмышку[6], прижать подбородком[7], засунуть за пояс… Не предназначавшаяся для такой транспортировки дубина выскользнула, грохнулась на мостовую и покатилась. Суконщик, рассыпая проклятия и эвфемизмы, метнулся за ней. Когда воссоединение мстителя и его оружия состоялось, ветки дребезжали, уже на другом конце кроны. Искореженные апельсины шмякались на камни, подпрыгивали с дребезжащим звоном, подобно граду на анаболиках, и раскатывались по площади, пересчитывая булыжники рваными боками. Разъяренный апельсиновладелец ринулся туда, где свирепствовал невидимый саботажник, подскочил, размахнулся… Дубинка, запутавшаяся в анатомии дерева, на удивление так просто не ломаемой, вырвалась у него из рук и застряла вне пределов видимости. И досягаемости, как выяснилось спустя полминуты бесплодных подпрыгиваний. — Чтоб… тебе… повылазило… — хрипел Петер, и руки его метались над головой, одновременно стараясь задеть блудную палицу и защитить голову от сыплющегося на него лома цветного металла. — Г-гадюка гадская… Иванушка, недолго думая, выхватил единственный предмет, которым можно было бы выбить задержавшуюся в гостях дубину, и взмахнул им, целясь в место ее предполагаемой дислокации — раз, другой, третий… — Убери меч! — прорычал вондерландец, отдергивая руки, пока их кусочки не присоединились к останкам апельсина на мостовой, и снова бросился на штурм ствола. — Гадюка!!!.. Но едва голова его поравнялась с нижней веткой, как нечто увесистое впечаталось ему в лоб, да так, что из глаз полетели искры, а сам он — кубарем наземь, под ноги царевичу, которому именно в этот момент посчастливилось выбить беглую дубину из ее медно-чугунного гнезда. На голову хозяина. Тот, не сказав последнего «гадюка», закатил очи под лоб и откинул руки. Иванушка охнул, замер, испугавшись, что на очереди другая пара конечностей, бросил меч в ножны, метнулся растерянно к парню, к стволу, к постоялому двору, снова вернулся к осыпаемому медными обломками суконщику, подхватил его подмышки и стремительно — словно беговой рак-рекордсмен — задом-задом потянул его к дому. Отступление сопровождалось издевательски-звонкими ударами изувеченной меди о мостовую. Через пару минут из постоялого двора выбежала подмога — дядя Петера с женой и детьми — с фонарями, топорами и ножами, но к этому моменту на дереве уже никого не было.* * *
Булыжная мостовая главной улицы сменилась утрамбованным проселком боковой, и звук, выбиваемый каблуками, стал глухим, почти не слышным. Топ-топ-топ. Иванушка, опустив голову, смотрел на поднимаемые сапогами облачка пыли и транскрибировал мысленно «топы», но в уши его, несмотря на усилия отвлечься, упрямо проникал голос Сергия: — …а я тебе говорю, что это шептун, больше некому. И то, что мы не можем понять, как он это извернулся сделать, только подтверждает мои подозрения. Сделал тот, кому выгодно. А кому еще выгодно, чтобы петькин подарок в металлолом превратился, пока его Линька не увидела? Эриху! Больше некому! — То есть, — устало вздохнул Иванушка, — ты настаиваешь, что это Эрих ночью залез с пилой… — …или кусачками, — дотошно уточнил Волк. — …на дерево и за несколько минут искромсал его? — Точно, — убежденно кивнул Серый. — Но мы не слышали звуков пилы! И кусачек тоже![8] И такой поступок был бы подлостью с его стороны, а Эрих добрый! Он… он животных любит! — Особенно жареных, — пробормотал отрок Сергий. — Вань, ну ты сам поразмысли, а? Эрих бедный, как мышь на лесопилке. А тут богатенькая наследница в девках сидит. Опарафинить конкурента, уболтать девчонку — и уровень благосостояния взлетает выше крыши! И за квартиру платить не придется опять же. А что звуков не слышно было… Он же маг, или ты забыл? Кто знает, чему их там учат? Помахал руками, пошептал — и уваля! — Куда? — не понял Иванушка. — Чего? — насторожился Сергий. — Куда уваля? Или кого?.. — Сам ты — кого! — рассердился Волк. — А это сеточка для лица у шантоньских дам такая! — А… э-э… А при чем тут?.. — При том, — брюзгливо пояснил фразеологизм Серый, — что это значит «сделал что-то — и концы в воду». То есть, покрыто все сеточкой. Шито-крыто. Комар носа не подточит. Иванушка задумался. — Но сеточка шантоньская… она же прозрачная! Через нее же видно всё будет! Серый недоуменно наморщил лоб: — Ну… если в несколько слоев… и мешковиной сверху прикрыть… И вообще, чего ты ко мне привязался со своей сеткой! Это шантоньцы придумали — с них и спрашивай! А мне ты лучше ответь, на кой пень мы к этому твоему Эриху идем! — Чтобы спросить у него, не знает ли он, кто был на дереве ночью, — тихо и терпеливо, хоть и явно не в первый раз, ответил Иванушка. — А если это он был? — тоже не в первый раз и так же тихо и терпеливо, словно разговаривая с маленьким ребенком или большим сумасшедшим, произнес Волк. — Он тебе признается, да? Он похож на идиота? — Может, и не признается, — неохотно допустил Иван. — Но по глазам его будет видно! — А-а. Ну да. По глазам, — кивнул Сергий и вздохнул. Цель их похода и на этот раз ускользнула от него, как таинственный вандал ночью с апельсина. Потому что ему, чтобы убедиться в вине чародея, ни по глазам, ни по ушам, ни по иным частям тела или лица видеть ничего было не надо. А при проницательности его товарища по глазам Эриха тот мог определить разве что их наличие.* * *
Встретила юных сыщиков на пороге домика матушка Эльза. Она улыбнулась, поинтересовалась самочувствием и новостями и спросила, не повидать ли ее квартиранта они пришли. Потому что если да, то он спит, так как всю ночь безвылазно проработал в мастерской ее покойного мужа, которую она отдала ему под это… слово такое иноземное… на «р» начинается… или на «б»… если не на «а»… потому что мельник, прослышав про его искусство обращения с животными, заказал ему заговор от мышей, хомяков и крыс. — И что, совсем никуда из своей… э-э-э… мастерской ночью не выходил? — подозрительно склонил голову Серый. — Не выходил, — истово затрясла головой старушка. — Там дверь знаете, какая скрипучая! Я бы точно проснулась. Я ведь чутко сплю, как птичка небесная. — А-а… опять вы… — в дверном проеме за плечом матушки Эльзы появился ее квартирант, зевнул и кисло уставился на визитеров сквозь спутанные волосы, упавшие на лицо. — Чего на этот раз надо? Иванушка смущенно откашлялся, кинул быстрый взгляд на Волка — не захочет ли тот начать разговор, но Волк лишь приподнял брови домиком, и вступать в беседу пришлось самому царевичу: — Извините, если оторвали вас от важных дел… Но не могли бы вы случайно знать… или подсказать… или подумать… кто сегодня ночью мог испортить дерево Петера? — Опять? — фыркнул Эрих, но от Волка не ускользнула тень довольной улыбки, мелькнувшей и пропавшей на губах мага. — Опять, — кивнул Сергий. — Кто-то залез на него и растерзал на кусочки почти всё, только макушка осталась. — Вы уже всех жителей Глюкфельда обошли с расспросами? — неприязненно поинтересовался чародей. — Н-нет… Мы сразу к вам, — растерялся царевич. — А что? — Просто интересно, почему вы начали с меня, — Эрих одарил лукоморцев убийственным взглядом. — Ну… это… такое необычное… происшествие… не объяснимое… естественными законами природы… и общества… и может… может, волшебник должен знать… — И что необычного в том, что кто-то с ножовкой или кусачками забрался на этот глупый столб и распилил его на куски? — раздраженно фыркнул Эрих. — Но в том-то и дело, что не было слышно никаких звуков, кроме стука веток! — воскликнул Иванушка. — Ножовка с глушителем? — осторожно предположил маг.[9] — А на стволе отпечатались следы когтей! — лукоморец выложил на бочку самый значительный факт, не вдаваясь в подробности чуждой для него теории инструментов. Что он значил, не мог предположить даже он. Но чародей, кажется, знал. — Когтей? — непонимающе нахмурился вондерландец, и на его помятой со сна физиономии сарказм и раздражение на миг уступили место беспокойству. — Но… погодите, каких еще когтей? Ствол-то ведь чугунный! — Когтей, — подтвердил Сергий. — Я тоже видел. Тот — или то, что залезло на апельсин, вцеплялось в ствол когтями. Не меньше львиных, наверное. Физиономия Эриха вытянулась. — Неужели это был… был… был… Кабуча… — Кто это был? — недопонял Иванушка. Волшебник побледнел, и рука его потянулась ослабить ворот рубахи, и без того расстегнутый до солнечного сплетения. — Если на дерево было наложено проклятие… а другой причины появления монстра я не вижу… это мог быть кто угодно! Виверна! Корокота! Мартигора! Или… — Или?.. — мужественно пытаясь показать, что ему совсем не страшно, выпятил нижнюю челюсть Иванушка. — Или… все вместе… — наконец-то понимая сам, что сказал, промямлил Эрих. Попытка Ивана с треском провалилась. — П-понятно. — Вивьен…ры?! Мантикоры?! Крококоты?! В Глюкфельде?!.. И что же это такое деется-то, а?! — матушка Эльза, испуганно моргая бесцветными глазками, закрутила головой и воззвала то ли к постояльцу, то ли к высшим силам.[10] — Куда добрым людям от нежити податься?! Напокупали импорта у кого попало!.. — Нет, что вы, никуда подаваться не надо! — запоздало осознав произведенный эффект, волшебник спохватился и успокаивающе погладил хозяйку по сморщенной ручке, вцепившейся в косяк, как в копье. — Всё в порядке! Дерево-то кончилось уже! И если это было проклятие, то им больше незачем приходить! Наверное… — Да с чего оно кончилось-то? — не пропустив мимо ушей и «наверное», мрачно хмыкнул Серый. — Еще треть или четверть осталась недоизуродованной. — Осталась? Точно? К-кабуча… — прошептал чародей и страдальчески сморщился с видом приговоренного ко всем смертным казням одновременно. — Кабуча… Вечером я должен там быть… — Зачем? — не понял Серый. — Придет это чучело, доест апельсин и успокоится. Тебе же лучше. — Мне?.. — чародей тупо уставился на Волка, но понял, откуда и куда дует ветер и поморщился. — А, ну да… устранение конкурента и всё такое… По уму-то да… конечно… Такую красоту, хоть и на папочкины деньги, никакими трудовыми подвигами и добродетелями не переплюнуть было… разве ж я не понимаю… Но если монстр, дожрав дерево, примется еще за что-нибудь? Или за кого-нибудь? Что тогда? Сергий уважительно склонил голову. Если характеристика, данная магу трактирщиком, верна, то со стороны Эриха это будет не трудовой и даже не боевой подвиг, а чистой воды самопожертвование. Если, конечно, это чудо-юдо апельсиноядное не было вызвано самим неудачливым конкурентом суконщика. Каковое предположение еще предстояло опровергнуть…* * *
Эрих, как и обещал, появился у бренных останков чудо-дерева перед наступлением темноты. Демонстративно игнорируя взволнованные шепотки глюкенфельдцев и сверлящий взор конкурента, чародей опустил на землю мешок, бугрящийся причудливыми и загадочными предметами, и принялся за развертывание противовиверновой обороны. Зеваки, несмотря на угрозу появления питающейся металлом когтистой твари[11], столпились на расстоянии десяти шагов от ствола почтительно-испуганным кругом, очень скоро превратившимся безо всякой магии в почтительно-испуганный квадрат, затем в почтительно-испуганный прямоугольник, ромб, октагон — причем постоянно уменьшающиеся в размерах. Впрочем, проблема с габаритами и очертаниями скоро была решена отроком Сергием. Позаимствовав черный мел из коробки волшебника, он провел окружность диаметром метров в пять с деревом в роли центра, не забывая бормотать нечто заунывное себе под нос, а когда закончил, прищурился и замогильным голосом объявил: — Кто переступит — прокляну! — Еще один колдун… — настороженно загомонила толпа, но на спину работающему Эриху не наваливался больше никто. А Эрих старался вовсю. Первым из мешка был вызволен толстый затрепанный том, казалось, готовый развалиться не то, что от прикосновения — от взглядов. И ожиданий он не обманул. Едва чародей извлек его на свет белый и попытался открыть на отмеченном закладкой месте, как ветхий корешок лопнул, и листопад пожелтевших страниц накрыл пятачок под апельсином. — Кабуча!.. — прорычал Эрих и кинулся собирать беглянок, торопливо сгребая в кучу, чтобы не затоптала толпа. Но защитный круг Серого держался надежно. Под ехидными взглядами и комментариями Петера волшебник наскоро сложил в стопку листы подвергшегося дефолиации фолианта и с трудом нашел нужную страницу. — Защитничек… — ядовито прошептал суконщик так, что слышно было, наверное, на другом конце площади. — Его семь лет с сорняками бороться учили, а тут на подвиги, видите ли, потянуло! Думает, что мантигора — это репей такой! — Я-то хоть что-то думаю! — гневно зыркнул на конкурента Эрих и, не обращая больше внимания ни на него, ни на болельщиков, ни на группу поддержки в лице лукоморцев, углубился в чтение. Он долго водил по строкам и схемам пальцем, напряженно шевеля губами, и только потом перешел к делу. В ход пошли сперва цветные мелки, исчертившие булыжник символами странными и таинственными, для непосвященного взора похожими то ли на «классики» для гигантских сороконожек, то ли на чертеж мельницы со слоновым приводом. Потом выступающие оконечности рисунка заняли ритуальные свечи. Когда весь запас был расставлен, выяснилось, что свободными оставались еще четыре угла. Мешок был вытряхнут в срочном порядке на предмет нечаянно завалявшихся свечей — но тщетно. — Кабуча… Но я же считал… Хватало как раз… — растерянно озираясь, словно всё еще надеясь обнаружить недостачу под ногами, пробормотал Эрих. И тут под нос ему был сунут нож. — Разрежь те, что есть, — практично посоветовал Сергий. Маг открыл было рот, чтобы сообщить незваному советчику, что в таком случае, восемь свечей станут короче в половину, но подумал над альтернативами, закусил губу и помощь принял. Через несколько минут полный, хоть и разнокалиберный комплект занял стратегически-важные переплетения септограмм и печатей. Когда вопрос освещения[12] был решен, в дело было пущено остальное содержимое мешка: овечьи черепа — не то включенные в рецептуру заклятья, не то за неимением человеческих[13], мешочки с порошками, связки шкурок рептилий, пучки трав, россыпи неприглядных с виду камней, имеющих, без сомнения, самые мощные магические свойства[14], тройка кристаллов с подозрением на стеклянность, дюжина покрытых патиной, как черепаха — панцирем, монет неведомых держав… и чучело канарейки. — А это… — Иванушка благоговейно указал на кособокую пыльную птичку, — для какой цели? Эрих глянул исподлобья на лукоморца, отыскал косым взглядом конкурента — на другой стороне дерева — и тихо выдавил: — Это Пинька. Она семолинина была, но померла от старости. А если у меня на полке останется, то никому не нужна будет… в случае чего… — В случае?.. — недоуменно начал было переспрашивать царевич, но понял и мотнул головой: — Всё будет хорошо. Вы не думайте даже. Всё поможет. Всё сработает. — А кстати, — подошел Волк. — Против кого конкретно обороняемся-то? По физиономии Эриха пробежала виноватая тень несостоявшегося признания — и пропала. — Против всех, кто заявится, — сухо ответил он. — И мне зрители не нужны. Посторонних прошу удалиться. Серый понимающе кивнул, обернулся к собравшимся и повелительно взмахнул рукой: — Всем спасибо, все свободны! Кто доживет до утра, встречается завтра на этом же месте! Обратный отсчет пошел! Спокойной ночи! Уже почти не видимые во мраке сельчане зашевелились, прощаясь друг с другом[15], и стали расходиться. — Вообще-то я имел в виду… — вскинулся было маг, но Сергий охладил его порыв: — А других посторонних тут нет. Сплошь заинтересованные лица. — Это ты-то заинтересованный? — огрызнулся волшебник. — Ну, любопытный. Какая разница? — Я тебе мое дерево доломать не дам! Нашел дурака! — заявил и свое право на присутствие Петер, и маг сдался. — Если вас сожрут, претензии не принимаю. — Если нас сожрут, будем тебе во сне являться, — ласково пообещал Волк. Эрих подумал над открывающейся перспективой и пришел к выводу, что, пожалуй, лучше один раз защитить. — Кто решил оставаться, войдите в центр, — буркнул он. — Можно под деревом сесть. Или стоять. Хоть на голове. Только под ногами не путаться. Я ключевую септограмму сейчас закрою — и до утра. Лукоморцы и суконщик сгрудились под апельсином, и маг, с трудом отыскивая в сумраке темно-зеленые свечи, зажег одну за другой, дочитал замыкающее заклинание и машинально сунул листок в карман. Защитные чары были наложены, оставалось только сидеть[16] и ждать.* * *
Серый сидел, прислонившись спиной к чугунному столбу-стволу, и молча гадал, что будет, когда свечи догорят. А еще конкретней — когда догорит первая укороченная свеча. Пропадет ли защита? И была ли она? Из тех познаний о магии, что у него были от Ярославны, Волку представлялось, что нельзя просто взять книжку с текстами и описаниями процедур, прочитать, помахать руками или расставить свечки, как предписывал рецепт, и получить на выходе нужный эффект. Потому что существовали еще такие понятия как предрасположенность мага к определенной сфере волшебства и навыки в накладывании конкретного типа заклятий, дающие то, что в текстах не писалось, но подразумевалось — «понимающему достаточно»… И если уж заговорили о защите, то самый первый вопрос, нужна ли она была вообще, или ушлый сельскохозяйственный чароплет, возжелавший повысить свое социальное и материальное положение, и впрямь морочит им всем головы?.. Огоньки свечей плясали во мраке под теплым ночным ветерком подобно упитанным ленивым светлякам, узкий осколок луны торчал косовато, зацепившись за крышу, цикады самозабвенно, но от этого не менее монотонно свиристели, призывая сон и, казалось, весь Белый Свет погрузился в теплую томную дремоту, чего и им желал, разнеженно переворачиваясь с боку на бок… Бросили переругиваться и молча сидели по разным сторонам дерева Эрих и Петер. Иванушка жмурился и тер кулаками уставшие вглядываться во тьму глаза. Спокойствие и мир воцарились если не на всем Белом Свете, то на этом конкретном его участке, и казалось, более тихого уголка не найти вовек… Толстый светлячок-огонек напротив него потускнел и стал уменьшаться. «Первая маленькая готова…» — сонно подумал Волк, желая, чтобы под его спиной сейчас оказалась не полукруглая вертикальная чугунина, а ровный горизонтальный матрас. Эрих, заметив грядущую кончину другой короткой свечки — со своей стороны, поднялся, кряхтя и растирая затекшую поясницу… И замер. Почудилось ему, или что-то изменилось в ткани ночи? Повеяло ли холодом с реки, или неестественно-льдистое дыхание мрака подняло на загривке волоски и погнало стаи мурашек по коже? Ломкий месяц зашел ли за облако, или тьма сгустилась вокруг, как черная вата? Грохотнул вдалеке мимоходом гром, или… Упругая волна холодного воздуха ударила в лицо чародею, сбивая с ног и гася свечи. При свете месяца, на мгновение выскользнувшего из плена мрака, Эрих успел разглядеть отверстую пасть, усаженную крупными острыми зубами, как грядка неопытного садовода — морковью. «Кабу…» — мелькнуло в его голове перед тем, как она встретилась со стволом, и свет, звук и спецэффекты оказались отключены мгновенно и надежно. — Что там? — Серый подскочил, шагнул на шум, и мрак сомкнулся вокруг него, отсекая от внешнего мира. Петер тоже поднялся и принялся буравить взглядом непроницаемую, как бочка дегтя, темноту, пытаясь разглядеть если не неприятеля, то хотя бы товарища. Кулак его стискивал дубину до судороги в пальцах. — Что там? Кто там? — обеспокоенно вопросил Иванушка, выхватил меч из ножен, подумал, аккуратно вложил обратно и медленно протянул руку, ощупывая окружающую тьму на предмет союзников и врагов. Ладонь его, побродив по воздуху, коснулась чего-то холодного и неровного и отдернулась. Сердце сделало попытку выскочить через горло, но застряло и забилось там, как пойманная канарейка. Пальцы вцепились в рукоять меча. — Эй… к-кто тут? — спохватившись, что еще не все меры безопасности обращения с холодным оружием были им соблюдены, срывающимся шепотом спросил он. — Кто это… где?.. — нервным эхом откликнулся кто-то, и не понятно было, откуда долетал звук. — Кто… меня… за плечо… трогает?.. Лукоморец радостно выдохнул: — Петер, это я, Иван! — Ф-фух… А я подумал… — протяжный вздох облегчения был ему ответом. — Мне показалось… что… что… когда свечи от ветра погасли… будто… что-то… Х-ха… — Х-ха, — уже почти уверенно произнес царевич. — А мне вот тоже… отчего-то казалось… что куртка у тебя была суконная?.. — Нет, кожаная, — выкристаллизовался из мрака озадаченный голос Петера. — А что? — А-а… ничего, — безуспешно скрывая свое облегчение, выговорил лукоморец. — А то вдруг темно кругом стало… и свечи погасли… И мне почудилось… опять же… — Что? — насторожился суконщик. — Ничего, — не слишком убедительно соврал Иван, но замолкать, чтобы снова оказаться не только в темноте, но и в тишине, не решался. — А из какой кожи твоя куртка? Петер ворчливо фыркнул: — Ты ж мне всю спину исхлопал уже, и до сих пор не понял? — Я?.. — недоверчиво повторил Иванушка и произвел инвентаризацию верхних конечностей: одна рука на рукояти меча, вторая — расстегивает ворот рубахи, причем своей, даже в такой темноте он был уверен в этом процентов на девяносто девять с половиною. — Я ничего не делаю. — Сергий Волк, это ты?.. — гораздо более нервно, чем минуту назад, поинтересовался суконщик. — Чего я? При чем тут я? — раздалось ворчливое во мраке, сопровождаемое звоном чего-то стеклянно-металлического, опрокинутого на мостовую. — Я тут ползу по шажочку непонятно в какую сторону, как слепая корова, никого не трогаю… А что там с курткой, Вань? — Она… странная у Петера… — заговорил царевич, и только с каждым произнесенным словом до него начало доходить, что он, собственно, говорил. —Какая-то… она… чешуй…ча…та…я… — Где вы видели чешуйчатых свиней? — еще на полтона выше изрек Петер, и источник голоса слегка сместился — видно, разворачиваясь. — И… погодите… если не вы… Кто меня тогда трогает?.. Эрих?.. Слушай, ты, шептун треклятый! Брось свои штучки, а то как засвечу промеж глаз! Далее события произошли почти одновременно: чиркнула спичка, зажигая фитиль фонаря, вспыхнул огонек… И отразился в паре огромных черных очей на еще более громадной чешуйчатой морде. Морда недовольно зажмурилась, раззявила пасть, не то зевая, не то нарочито демонстрируя несколько десятков клыков длиной с палец… Суконщик взвыл, словно весь арсенал чудовища уже сомкнулся на нем, и что было сил врезал морде дубиной по носу. Из пасти вырвался странно глухой рев — словно впитываемый воздухом, как ватой, зубы клацнули, перекусывая дубинку у самых пальцев вондерландца, и второй вопль — на этот раз человеческий — огласил вязкую тишину. Это Петер вспомнил, что героизм вообще и навыки рукопашного боя с зубастыми чудовищами — в частности, были даже не в первой сотне списка его достоинств. Отшвырнув огрызок палицы, он белкой взлетел по стволу и затаился среди останков кроны, вопреки здравому смыслу надеясь, что чудище про него забудет, или потеряет, или всё это вообще окажется кошмарным сном, который рассеется, стоит лишь посильнее себя ущипнуть. Но монстр, вопреки его чаяниям, был реальным, и ни склерозом, ни всепрощением не страдал. Кожистые крылья размером с небольшой парус раскинулись, длинный змеистый хвост с подобием остро наточенной лопаты на кончике устремился к лукоморцам, рванувшим было в атаку, когтистая лапа наступила на распростертого чародея, и чудовище взлетело. Бы. Если бы лапа его не подвернулась на маге, оно не въехало бы крылом в ствол апельсина и не хлопнулось на бок. Раздался глухой бум, какой могло бы вызвать столкновение очень большой рептильей головы с очень большой чугунной болванкой, и разъяренное шипение. Почти заглушившее сиплое «кабуча», больше похожее на стон. — Бей гада!!! — разнесся боевой клич в неестественной, питающейся звуками тишине, и отрок Сергий с мечом и фонарем кинулся в бой. Царевич — за ним. Зверь заревел, заворочался, поднимаясь, и хвост со скоростью молнии метнулся навстречу Волку. Он кинулся наземь, и удар пришелся по руке с мечом. Оружие выпало из разжавшихся от боли пальцев и со звоном понеслось по булыжнику прочь. Чудовищная плеть взмахнула снова, Серый инстинктивно бросился вбок, и вся сила удара на этот раз пришлась на фонарь в его руке. Брызги горящего масла вспыхнули на миг и пропали, вновь погружая площадь во мрак. — Вань, осторожно! — выкрикнул Серый, перекатился и вскочил на ноги, нащупывая за голенищем нож и лихорадочно пытаясь понять, откуда обрушится следующая атака. Гадать ему пришлось недолго: у ствола вдруг вспыхнул комочек синеватого пламени, освещая застывшее справа чудовище — и прижавшегося к чугунине Эриха. — Это всё-таки виверна… — прохрипел он, и Серый выругался. Вместо того чтобы сыпать атакующими заклинаниями, он тут урок зоологии устраивает!.. — Сергий, держись!!! — разглядев, наконец-то, кто есть где, кто есть кто, и кто ест кого[17], Иванушка с мечом наголо кинулся на монстра. Взмах хвоста, резкий, как удар бича, опрокинул его и покатил по камням — царевич в одну сторону, меч в другую, а виверна с приглушенным ревом бросилась на единственный источник света. На Эриха. Контузия или нет, но чародей понимал, когда можно устраивать лекции по зоологии, а когда спасать свою жизнь от их предмета. На нижней ветке апельсина он оказался едва ли не быстрее Петера, и сильная рука суконщика ухватила его за шиворот, протащила последние полметра и укрыла в сплетении верхних ветвей на уровне крыши. Голубой огонек, дрожа и мигая, спрятался там же как в клетке. Имела ли виверна что-то личное против вондерландцев или по иной причине, но, не удостоив лукоморцев внимания, она взмахнула крыльями и оторвалась от земли, не сводя глаз с парней, укрывшихся за хрупкой сетью медных веток. — Стой, зараза!!!.. В отчаянной попытке задержать взлетающее чудовище, Сергий схватил его за лапу, попытался всадить кинжал в брюхо, но ловкий удар вездесущего хвоста отправил клинок — едва не вместе с его хозяином — к земле. — Держись!!! — выкрикнул Иванушка и, с разбегу подпрыгнув, уцепился за незанятую ногу. — Стой!!! Но ни держаться, ни стоять (если оба призыва были обращены именно к ней) чудовище не собиралось. Тяжело взмахивая крыльями, точно преодоление земного притяжения с грузом на лапах стоило изрядных усилий, оно поднялось в воздух и несколько раз облетело вокруг дерева, силясь достать добычу зубами. Но та прижалась к чугунному стволу в самом сердце кроны и доставаться просто так не собиралась. Досадливо рыкнув, монстр поднялся над апельсином и, рискуя потерять управление, дернул хвостом. Чугунный ствол макушки хрустнул, медная крона, смятая остро отточенным наконечником-лопатой, покосилась, и цеплявшиеся за нее люди медленно заскользили вниз по целым пока веткам. Виверна мгновенно устремилась на посадку — грузом вперед, и ускользающие в неизвестное никуда беглецы схватили за ноги лукоморцев. Чудовище, не ожидавшее резкого удвоения нагрузки[18], потеряло равновесие, заполошно, как пойманная силком птичка, забило крыльями, пытаясь взлететь… Но поздно. Эрих, Петер, Иван и Серый, как на санках по горе, влетели в окно дома Семолины в облаке осколков, обрывков и обломков едва ли не всех известных человечеству материалов, увлекая за собой ошарашенную виверну. Вернее, ту ее часть, которая поместилась в окне, застряв плотно и надежно, словно хорошо притертая пробка. Остальное — самое кусачее и стегающее — осталось снаружи, рычать, махать крыльями и бесноваться в тщете и бессилии. Но и очутившиеся к комнате ноги времени даром не теряли: несколько дрыгов когтистых лап — и мебель у окна разлетелась в щепки, добавляя к разгрому неповторимый колер и структуру дерева, фаянса, стекла и тканей. — К-кабуча… — только и смог проговорить чародей, озирая в сиянии зависшего под потолком светошара разруху в комнате любимой девушки. — К-кабуча… никогда не видел живую виверну… самое худшее, что было в моей жизни… — Сделайте с ней что-нибудь!!! Уберите ее отсюда!!! — неожиданно раздался из-под кровати визгливый женский голос. И вслед за голосом, откинув свисавшее до пола покрывало, на свет показалась растрепанная, но еще больше — разъяренная светловолосая девушка. — Семолина?!.. — хором выдохнули вондерладнцы. И по физиономии Эриха читалось, что с заявлением насчет самого ужасного зрелища своей жизни он поторопился. — Что вы тут делаете?! — не тратя времени на приветствия, накинулась на них дочь пивовара. — И кто притащил сюда… это?! — Я… я… — растерянный и сконфуженный Эрих взмахнул несколько раз руками, точно надеясь, что жесты смогут объяснить всё, — я защищал сюрприз… подарок Петера… — Подарок? Сюрприз? — моментально заинтересовалась девушка. — Какой? — А…а…пельсин… дерево… у тебя под окном… — так же энергично и так же бесплодно, как его конкурент, махнул рукой суконщик. — Я его купил… Оно медное… и с проклятием… как выяснилось… — Кто тебе сказал, Петрик, что я люблю подарки с таким сюрпризом? — ядовито поинтересовалась Семолина. — Я… я же не знал! — беспомощно краснея и бледнея, выдавил юноша. — Ну теперь-то знаешь! И уберите отсюда эту… этого… это… существо, ради всего хорошего! Оно весь дом разнесет! Эричка? Кто у нас великий маг? Кривясь, словно сунул ноги в сапоги, полные кнопок, Эрих хотел что-то сказать — не иначе, признаться, что с некоторых пор понятия не имеет, кто тут великий маг — как вдруг заметил уголок пожелтевшей от времени бумажки, торчащей из его разорванного кармана. Быстро развернув сложенный вчетверо лист из погибшего фолианта, по которому еще несколько часов назад он сооружал защитные заклинания, маг пробежался взглядом по строчкам… и замер. — К-кабуча… — А еще конкретнее? — почуяв запах жареного, придвинулся к чародею Серый. — Кабуча… — не задумываясь, конкретизировал маг. — Кабу-у-у-уча-а-а-а… Листок выпал из негнущихся пальцев, но был пойман Волком, не успев присоединиться к куче мусора на полу. А маг подошел почти вплотную к бушующей виверне — вернее, к той ее части, что бушевала с этой стороны стены — развел руки, просипел «Абра-кадабра-гейт!»… И монстр пропал, а вместе с ним — неестественный мрак, глушащий звуки и свет, а над крышей постоялого двора снова появился худосочный месяц в сопровождении россыпи крошечных точек-звезд. — Вот это да!.. — восхищенно выдохнул Иванушка. — Да-да, — сухо ухмыляясь, вторил ему Волк. — Точнее, ню-ню. — Что ты хочешь сказать? — обиженный за чародея, насупился Иван. — Я? — Сергий невинно захлопал очами. — Я — ничего. — Я… сам скажу… — убито выдавил Эрих и уставился в пол. — Когда книга рассыпалась… вечером… я перепутал страницы. Они очень похожи были… тексты… параферналия… схемы печатей и септограмм… — Короче, шептун!.. — сжав кулаки, двинулся на него суконщик. — Короче… вместо защитного заклинания… я… построил призывающее… — еле слышно пробормотал маг. — Так значит, эта тварь — рук твоих дел? Дел твоих рук? Руко твоих дело? — пытаясь найти среднее арифметическое, Петер побагровел и смешался. Эрих втянул голову в плечи, и взгляд его метнулся в сторону выхода. — Да я тебя!.. — кулаки суконщика взметнулись над головой. — Постой! Ну перепутал человек слова, ну с кем не бывает! — неожиданно вклинился между ними Серый. — А до этого-то твое дерево не виверна ведь жрала! Ты же видел — ей чего понежнее железа подавай! — Да откуда я знаю, какую заразу!.. — начал было взбешенный Петер, но Семолина не дала ему продолжить. — А может, мальчики, вы потом разберетесь, кто и что у вас съел, а сейчас на меня обратите все же внимание? — капризно надув губки, проговорила она. — Я, между прочим, тороплюсь! — Мы не знали, что ты вернулась!.. — Вот это сюрприз! — И куда ты?.. — Я… — купаясь в лучах обожания, девушка многозначительно потупила очи, и щеки ее покрылись румянцем. — Я вернулась тайком. Потому что в городе встретила любовь всей жизни и уезжаю с ним на край света. Вообще-то, я хотела забрать платья… но благодаря вам… Короче, прощайте, мои милые мальчики! — Как?! Куда?!.. — Он ждет меня в переулке с лошадьми, — уклончиво сообщила Семолина. — Кто этот?!.. — Его имя я вам не скажу, — кокетливо стрельнула глазами девушка, — оно слишком известно… хотя и не среди таких, как вы. Он… приближенное лицо короля одной из самых важных держав. Его тайный советник. Хотя находится при его дворе под личиной простого барда. Он говорит, что без его одобрения король Конначта не примет ни одного решения. А еще он говорит, что влюблен в меня без памяти! А если бы вы знали, какие он пишет мне оды и баллады!.. Хотя называет почему-то «балды». Он такой шутник!.. — Но ты… — Но он… — Довольно разговоров! — притопнула Семолина и обвела неудачливых поклонников строгим взглядом. — Мне пора. И не пробуйте проследить за мной! И провожать меня не надо тоже! Прощайте!.. Дверь закрылась за ней, уронив на усыпанный мусором пол кусок штукатурки со стены, а маг и суконщик остались стоять посреди комнаты, словно механические куклы, у которых кончился завод. — Вот так, Петер… — первым нашел слова волшебник. — Среди таких, как мы… такие, как мы… и должны оставаться. И не провожать. — И не пробовать проследить, — тусклым голосом добавил суконщик и медленно, точно во сне, подошел к окну. И вскрикнул: — Шептун!!! Я убью тебя!!!.. — Что там?! — подхватывая, что под руку попалось поувеститей, лукоморцы кинулись на подмогу, маг за ними — и замерли, не зная, ругаться им, восхищаться или хохотать. Потому что на голом столбе ствола, прямо у окна, вцепившись когтями в многострадальный чугун под остатками кроны, перпендикулярно земле стояла овца и методично, кусок за куском обгрызала листву и плоды. Ее длинные зубы, отблескивающие при свете месяца сталью, хватали апельсин, оставляя в нем зияющее углубление, разжимались, и кусок начищенной меди падал наземь. Не дожидаясь, пока он встретится с мостовой, овца меланхолично, не меняя выражения морды, тянулась к ветке и надкусывала следующий фрагмент. — Кабуча… — только и смог вымолвить Эрих. — Кабуча… Эта кабуча… Это кабуча… Я же хотел как лучше!!!.. Я не хотел!!!.. Я не… Сознавая, что «не виноват» сейчас прозвучало бы несколько фальшиво, волшебник сжал губы, потупился, и физиономия его стала покрываться багровыми пятнами. Не в цвет, но в тон темно-синей с россыпью золотых искр шкуре овцы. — Что это?.. — прошептал Иванушка, не в силах отвести глаз от чудесного явления, с настойчивостью мясорубки измельчающего единственную достопримечательность Глюкенфельда ценой в очень большую кучу денег. — Что?!.. что?!.. — возмущенным эхом повторил Петер. — Да провалиться мне на этом самом месте, если это — не овечка братьев Цвиттеров, которую не будем тыкать мечом, кто, намедни взялся лечить! — Но я и лечил! — растерянно заморгал чародей. — Когти — чтобы не хромала: она страдала копытной гнилью, больше ничего сделать было нельзя! Зубы стальные — потому что не было вообще никаких!.. — А шерсть? — вперил в него сверлящий взор Петер. — Она была словно лишайная, облезлая, пегая — ты же помнишь! И я решил, что чтобы они смогли ее продать… Кабуча… мне же и в голову не приходило, что эта плешивая зараза!.. Петер… извини… пожалуйста… — раздавленный последним унизительным аккордом событий этих дней, волшебник скривился в подобии усмешки, пытаясь подсластить катастрофу шуткой: — Теперь ты не сможешь меня убить, пока я не выплачу тебе стоимость этого проклятого апельсина. А столько люди не живут… Петер неожиданно расхохотался — хоть и слегка неестественно, хлопнул обескураженного чародея по плечу и подмигнул: — Думаю, через полгода мы уже сможем поговорить о способе лишить тебя жизни! — Но цена дерева… у меня нет таких денег! — Будут! Если ты сможешь окрашивать мои сукна так же, как шкуру этого чудовища. А если ты сделаешь такие же зубы моему деду и двум бабушкам — то и пораньше! — Ты… так считаешь?.. — Спрашиваешь! — фыркнул суконщик. — По рукам? — А по рукам!!!.. — преувеличенно громко воскликнул Эрих.* * *
Когда Иван и Сергий выходили из комнаты, вондерландцы стояли у окна плечом к плечу и молчали. Может, они смотрели, как синяя в звездочку овца меланхолично догрызала очень большую кучу денег. А может, вслушивались в предутреннюю тишину, пытаясь уловить далекий стук копыт двух лошадей, уносившихся в сторону Гвента…Это был неучтенный эпизод из «Ивана-царевича и С.Волка».
Последние комментарии
4 часов 57 минут назад
21 часов 1 минута назад
1 день 5 часов назад
1 день 5 часов назад
3 дней 12 часов назад
3 дней 16 часов назад