Спаситель мира [Джон Рэй] (fb2) читать онлайн

Джон Рэй СПАСИТЕЛЬ МИРА

Посвящается Виолет

ГЛАВА 1

Утром одиннадцатого ноября Ёрш со всех ног бежал к поезду подземки. На станции было людно, но он старался никого не задевать и несся по желтой полосе вдоль края платформы. Ёрш не сводил глаз с кабины машиниста, словно приказывая тому не трогаться с места. От пинка закрытые было двери распахнулись. Да это же знак!

Он влетел в вагон и засмеялся. Знаки и символы были повсюду. Пол пульсировал, кирпичные своды туннеля вбивали ропот пассажиров в покрытие «третьего» рельса. В вагоне не осталось свободных мест. Двери захлопнулись, царапнув уши острыми, как кончик отточенного карандаша, нотами: сперва ля, потом до. Ёрш прижался лбом к окну.

Череп и Кость, его «враги по долгу службы», очертя голову неслись по платформе. Череп был бледным, тощим, неказистым, зато Кость габаритами напоминал шкаф или таксофонную будку. Двигались они, как полицейские в немом кино, точно надели ботинки на два размера больше нужного. Перед ними никто не расступался и дороги не давал. Ёрш ухмылялся, глядя, с каким трудом враги пробиваются сквозь толпу, и с каждым их шагом страх отступал. «Надо придумать им новые клички, — подумал он. — Например, До и После, Коротко и Ясно, Мост и Туннель».

Кость увидел его первым и заколотил в двери вагона. Он беззвучно брызгал слюной, которая улетала к грязным исцарапанным стеклам. Поезд тронулся, замер, тронулся снова. Ёрш улыбнулся Кости улыбкой «как у олигофрена»: скривился, растянул губы и часто-часто заморгал, а потом медленно и торжественно поднял средний палец. Кость отчаянно замахал руками и бросился бежать, стараясь не отстать от вагона. Череп что-то крикнул машинисту. Ёрш просвистел мелодию закрывающихся дверей — ля-до, ля-до, самую простую и прекрасную на свете.

Впоследствии пассажиры рассказывали, что мальчик пребывал в отличном настроении. Он куда-то опаздывал, но держался спокойно и уверенно, а еще явно хотел казаться старше своих лет. Одежда висела на нем как на вешалке, однако голубые глаза и скромный, непритязательный вид быстро отмели все сомнения. Когда он отворачивался к окну, попутчики поглядывали на него с вялым типично «пассажирским» интересом. «Почему этот милый мальчик так ужасно одет?» — недоумевали некоторые.

Поезд идеально вписался в туннель. Он скользнул в темную арку ловко, словно рука в карман, сжал Ерша в объятиях и успокоил. Прильнув к окну правой щекой, Ёрш чувствовал сквозняк и неровности каменного туннеля. «Я в поезде, — говорил он себе. — Я сбежал от Черепа и Кости и еду в пригород».

В вагонах, как обычно, поддерживали вполне комфортную температуру, восемнадцать — двадцать градусов по Цельсию. Уплотненные вулканизатом двери практически не пропускали сквозняков. Гидравлические амортизаторы, произведенные в Сент-Луисе, штат Миссури, гасили вертикальные и горизонтальные колебания вагона, сводя тряску к минимуму. Колеса постукивали на рельсовых стыках, повизгивали на поворотах. Ёрш вслушивался в слаженный гул многочисленных деталей поезда — приятные, знакомые, чуть ли не родные звуки. Мысли медленно, но верно приходили в порядок. В холодной и темной, как колодец, душе Ерша вспыхнула искра нежности к туннелю. В плену его держит собственный разум, а не туннель, не поезд и не пассажиры. «Я раб своего черепа, — подумал Ёрш. — Заложник своей лимбической системы. Спастись можно только через нос!»

«Я снова могу шутить! — про себя отметил Ёрш. — Пока шутки глупые, но и то ладно. Вчера бы вообще ничего не придумал».

При росте сто семьдесят восемь сантиметров Ёрш весил ровно шестьдесят восемь килограммов. Волосы он зачесывал на пробор слева. Девяносто процентов событий не волновали его совершенно, зато оставшиеся десять не просто волновали, а отпечатывались в сознании так, что никаким ластиком не сотрешь. У Ерша имелся «Список любимых и избранных», который он мысленно доставал всякий раз, когда становилось плохо, и перебирал его пункты, словно четки или брелоки на браслете.

Вот и сейчас он беззвучно перечислил первые восемь:

Обелиски

Симпатические чернила

Виолет Хеллер

Сноубординг

Бруклинский ботанический сад

Жак Кусто

Бикс Байдербек

Туннели

На сноуборде Ёрш катался лишь однажды, когда отец взял его на лыжный курорт Поконос. Поконос и пляж Бризи-пойнт значились в списке под номерами девять и десять соответственно. Летом солнце делало кожу Ерша шоколадной, как у индейца или серфингиста, но сейчас он был бледнее мертвеца.

Ёрш взглянул на свои «мертвецкие» ладони и прижал правую к стеклу. Почти все его предки были солдатами, равно как в душе и сам Ёрш. Только на могиле отца он поклялся, что никогда не станет воевать. Однажды он едва не убил человека голыми руками!

Туннель плавно выпрямился, и колеса-рельсы-стыки-соединения затихли. Ёрш стал думать о матери: она блондинка, как модели на рекламных щитах, хотя ей уже исполнилось тридцать восемь. Мать зарабатывает тем, что красит глаза и губы манекенам в «Саксе» и «Бергдорф Гудмане». Кто смотрит на глаза и губы манекенов? Их даже не замечают! Однажды Ёрш спросил, красит ли она им соски, на что мать засмеялась и сменила тему разговора. Пятнадцатого апреля ей исполнится тридцать девять, если, конечно, он не ошибается в подсчетах, если правила не изменятся и если мать не умрет. За последние восемнадцать месяцев Ёрш ни разу не подбирался к дому ближе, чем сейчас. Да, именно так: на Коламбас-серкл нужно пересесть на маршрут С, проехать шесть станций, и все. Нет, к матери он не вернется, в жизни порог ее дома не переступит!

Медленно и осторожно, ни на секунду не ослабляя самоконтроль, Ёрш переключил внимание на поезд. О поездах думать легче: их в туннеле тысячи, перед каждым свой поезд-призрак из сжатого воздуха и своя конечная станция. Например, этот мчался к Брэдфорд-парк-бульвару. Его украшал герб — большая «В», набранная шрифтом гельветика на ярко-оранжевом щите. Поезд, на котором нужно ехать к дедушке, того же цвета — цвета спелого манго, заката, солнечных лучей, на пляже проникающих сквозь полуопущенные веки. «Оранжевый поезд… — грезил Ёрш, — …тогда я Уильям, нет, Вильгельм Оранский!» Ёрш зажмурился и, закрыв лицо руками, представил, как обходит Виндзорский замок. Под сенью вековых деревьев так прохладно и хорошо! Ёрш увидел темные, обшитые панелями коридоры, картины в пылезащитных чехлах, высокие гофрированные воротники и кровати с балдахином. Он увидел собственный портрет, норковая шляпа-таблетка шла ему бесподобно. Он увидел мать: она суетилась на кухне, пассируя лук и чеснок. Ее лицо было мертвенно-бледным. Ёрш больно закусил губу, заставляя себя разлепить веки.

Вагон накрыла напряженная тишина, и Ёрш тотчас все понял. Пассажиры изучали его, разглядывали старые кроссовки на липучках, вельветовые брюки, наспех застегнутую рубашку и светло-русые волосы, разделенные аккуратнейшим пробором. В залапанных окнах отражались их изумленные лица. «Небось думают, я еду на свидание или на экскурсию! — про себя хмыкнул Ёрш. — Знали бы они!»

— Я Вильгельм Оранский! — представился Ёрш и отвернулся от окна, чтобы лучше видеть пассажиров. — Сигарета у кого-нибудь найдется?

Тишина стала еще напряженнее. «Неужели не слышали?» — удивился Ёрш. Порой он громко и четко проговаривал каждое слово, а на него не обращали внимания. Вообще-то подобное случалось не порой, а зачастую. Однако в тот день, в то конкретное утро от него было не отмахнуться. В то конкретное утро Ершу удавалось все.

Мужчина, сидевший слева, подался вперед и кашлянул.

— Прогульщик! — сказал он точно в ответ на просьбу о сигарете.

— Что, простите? — вскинулся Ёрш.

— Ты прогульщик! — не спросил, а пропел мужчина.

Ёрш взглянул на незнакомца: прогульщиком его назвал солидный бородач в начищенных до блеска туфлях. Морщинистое лицо и клиновидная бородка практически совпадали по цвету. Сидел бородач неестественно прямо, чопорно сжал колени и накрыл их ладонями. Стрелки на белых брюках казались острее лезвия, зеленую кожаную куртку вместо пуговиц украшали маленькие футбольные мячи. Волосы были спрятаны под оранжевый тюрбан. Незнакомец излучал достоинство, спокойствие и мудрость.

— Я не прогульщик! — возразил Ёрш. — Из школы меня уже исключили.

— Неужели? — строго переспросил бородач. — И за что?

Ёрш ответил не сразу.

— Школа была специализированная, — наконец сказал он, — прогрессивная. Меня послали домой за хорошее поведение.

— Не слышу! — Бородач озадаченно покачал головой и, безвольно приоткрыв тонкогубый рот, похлопал по соседнему сиденью. — Что ты сказал?

Ёрш в замешательстве смотрел на свободное сиденье. «Опять! — раздосадованно думал он. — Я опять не разговаривал, а только губами шевелил!» Он шагнул к бородачу и повторил объяснение.

— Неужели? — протяжно выдохнул бородач. — Так ты не из тюрьмы сбежал?

— Вы сикх, — вместо ответа проговорил Ёрш.

Бородач сделал большие глаза, словно сикхи считались забытой расой.

— Такому могли научить лишь в очень хорошей, прогрессивной школе!

Ёрш взялся за поручень и наклонился к новому знакомому. В облике сикхов есть что-то мелодраматическое, неестественно-напускное. У бородача цвет лица оказался неровным: чем ближе к тюрбану, тем светлее, а волосы за ушами не просто светлые, а платиновые.

— Я ходил в библиотеку и много читал про сикхов, — заявил Ёрш. — О вашей религии мне известно все!

Поезд приближался к станции. Сначала изменилась форма туннеля, потом освещение, потом шум и, наконец, ощущения самого Ерша. Левый бок стал легким, а правый таким тяжелым, что пришлось покрепче схватиться за поручень, иначе не удалось бы удержать равновесие. Встреча с сикхом наверняка имела какое-то значение, но какое именно, Ёрш понять не мог. «Подумаю об этом, когда остановимся, — пообещал себе Ёрш. — Сейчас успокоюсь, как следует обо всем поразмыслю и разберусь».

Платформа оказалась узкой, грязной и запущенной, а людей на ней было куда меньше, чем на предыдущей. Ёрш думал, его ожидает целая делегация: мать, доктор Копек, доктор Прекопп, Череп и Кость, однако ни одного знакомого лица не увидел. Двери вагона открылись, через определенное время закрылись, а новых пассажиров не появилось.

— Столица сикхов — город Амритсар, — проговорил Ёрш под уже знакомую мелодию ля-до. В мыслях снова воцарился порядок, только по-прежнему хотелось курить. — Амритсар находится в штате Пенджаб. Сикхи, подобно индуистам, верят в бессмертие души, но, подобно мусульманам, поклоняются лишь одному богу. Посвященный в сикхи никогда не стрижет волосы и бороду.

— Ты учишься в отличной школе! — Сикх с улыбкой кивнул. — По-настоящему прогрессивной!

— Мне нужно покурить. Пожалуйста, угостите меня сигаретой! — взмолился Ёрш, но сикх лишь радостно покачал головой. — Ладно, плевать! — буркнул Ёрш.

Поезд лениво дернулся и покатил по рельсам. Справа от сикха пустовали сразу два сиденья. Опасаясь острых локтей и коленей старика, Ёрш опустился на дальнее и набрал в грудь побольше воздуха. В новой, ошеломляюще незнакомой обстановке приближаться к чужому телу опасно, однако пустое сиденье решало проблему. Почему бы не присесть и не поговорить?

Ёрш огляделся по сторонам: вдруг кто подслушивает? Нет, в их сторону никто не смотрел.

— Религии сикхов менее семидесяти лет, — сказал Ёрш, и слова закружились перед ним в воздухе.

Сикх поджал губы и сморщился.

— Ты ошибаешься, — заявил он, четко проговаривая каждое слово. — Прости, но ты ошибаешься.

Ёрш осторожно коснулся разделяющего их сиденья, где только что лежала рука сикха, — оно до сих пор было теплым.

— Уверены, что ваша религия старше? — Ёрш забарабанил пальцами по пластику. — Самому вам семидесяти еще точно нет.

— Я уверен, — кивнул сикх. — Я абсолютно уверен.

«Почему он повторяет все дважды? — недоумевал Ёрш. — Я ведь не глухой!» Тотчас вспомнилась школа. Доктора смотрели на него точно так же, как этот сикх: старались не показаться чересчур любопытными. Пытаясь побороть разочарование, Ёрш потупился, и его взгляд уперся в ноги сикха. Никогда прежде он не видел у взрослого таких маленьких ног. «Туфли прямо кукольные! — изумленно подумал он. — А ведь сикхи — самая высокая народность в Азии». Лицо сикха, приятное, но невыразительное и искусственное, словно магазинный кекс, пробудило в Ерше тревоги и сомнения.

«Ну вот, с добрым утром!» — мрачно подумал Ёрш, закрывая рот и глаза. В горле пересохло, как всегда, когда просыпались тревоги и сомнения. Поезд притормозил и, сильно раскачиваясь, прошел перекресток. В вагоне потеплело ровно на два градуса.

— Вот и хорошо! — бодро проговорил Ёрш. Только он врал как сивый мерин: хорошо ему вовсе не было. Даже голос звучал фальшиво — надменно и манерно, будто у изнеженного английского лорда. — Вот и хорошо… — повторил Ёрш, чувствуя, как покалывает кожу. — Просто замечательно!

Когда Ёрш разлепил веки, поезд уже вернулся в туннель. Туннель в городе один, перекрученный и спутанный, точно телефонный провод, вьющийся кольцами, так что не разберешь, где начало, где конец. Уроборос — это змей, кусающий себя за хвост; вот и туннель метрополитена — самый настоящий Уроборос, по крайней мере именно так называл его Ёрш. Туннель кажется автономным и закрытым, хотя он отнюдь не закрыт. Подобно жабрам на теле угря, по всей длине имеются выходы, в которые без труда протиснется человек. Сейчас поезд несся под Пятьдесят третьей улицей. Можно сойти на следующей станции и через турникет выбраться наружу, только в туннеле ничего не изменится, поезда будут ездить даже без пассажиров.

На следующей станции два пассажира вышли, третий пересел в соседний вагон. Того третьего Ёрш прекрасно видел сквозь захватанную стеклянную дверь в конце вагона: мужчина средних лет (судя по мятому пиджаку в мадрасскую клетку — еврей или ливанец) судорожно листал записную книжку с золотым обрезом. Скоро сикх тоже пересядет в другой вагон, и удивляться тут нечему. В туннеле иначе не бывает. Заходишь, садишься, соприкасаешься с человеком локтями и коленями, вдыхаешь его запах, порой наступаешь на ноги, а через несколько минут, максимум через полчаса, расстаешься с ним навсегда. Пересадку в соседний вагон не следует считать личным оскорблением. Ёрш сам тысячу раз так делал.

Ёрш похлопал себя по колену, напоминая: «Ты сел в поезд не для того, чтобы болтать о религии с бородатым сикхом!» Он сел в поезд по вполне определенной, самой веской причине на свете. Он зов услышал! Да, именно, его позвали выполнить миссию, срочную и очень важную, возможно, речь даже шла о жизни и смерти. Зов напоминал Ершу шприц, такой же невесомый, прозрачный, всепроникающий. Стоит отвлечься, и Ёрш забудет, зачем его позвали, или, что гораздо хуже, забудет, что позвали вообще. Впрочем, и то и другое не так страшно, как тревоги и сомнения.

Ёрш повернулся к сикху и скорбно кивнул.

— На следующей станции выхожу! — объявил он, прочистил горло и обвел глазами вагон, заставив украдкой следивших за ним пассажиров отвести взгляд. — На следующей станции! — повторил он для всех присутствующих.

— Так скоро? — удивился сикх. — Я ведь даже не спросил…

— Уильям, — представился Ёрш, одарив сикха покровительственной улыбкой банковского служащего, — Уильям Амритсар.

— Уильям? — неуверенно переспросил сикх. Сильный акцент превратил имя в «Виль-юм».

— Знакомые зовут меня Ершом. Им так больше нравится.

— Рад встрече, Уильям, — после долгой паузы ответил сикх. — Меня зовут…

— Потому что я часто кисну и выпускаю колючки, а еще потому что люблю поезда.

Вместо ответа сикх впился в Ерша пристальным взглядом и пригладил бороду по-птичьи тонкими пальцами. «Небось гадает, что со мной не так!» — подумал Ёрш, почувствовав себя отшельником, укрывшимся на вершине скалы.

— Я люблю метро, подземные поезда, — любезно пояснил он и тихо добавил: — Ухожу под землю, как ерши под воду. Теперь понятно?

Поезд сбавил скорость, и Ёрш поднялся, не спуская глаз с сикха. Тот сидел неестественно прямо, совсем как чопорная старушка.

— Вы, часом, не доктор? — прищурившись, поинтересовался Ёрш. — Не доктор медицинских наук, философии или дипломированный стоматолог?

— Доктор? — удивился сикх. — Уильям, откуда такие…

— Чем докажете, что вы не из школы?

— Уильям, мне за восемьдесят! — сухо усмехнулся сикх. — В свое время я работал инженером-электриком.

— Фигня! — покачал головой Ёрш. — Чушь собачья!

Теперь пассажиры, не таясь, смотрели на него. Порой Ёрш становился тусклым, монохромным, почти невидимым, а порой источал слабое зеленоватое сияние, словно зубы под лампой Вуда. Сияя, он говорил громкой скороговоркой, и в таких случаях самым разумным было держать рот на замке. За окнами потемнело. Страшно хотелось побеседовать с сикхом, что-то ему объяснить, но Ёрш плотно сжал губы и затаил дыхание. При необходимости молчать он умел. Этому его научили в школе.

— Кто за тобой гнался? — полюбопытствовал сикх, упершись локтями в свои тощие ноги. — Школьные надзиратели?

— Нет, — категорично покачал головой Ёрш. — Они не из школы, а из… — Он сдержался в самый последний момент. — Из федерального агентства. Хотят напугать меня, насильно завербовать. — Ёрш взглянул на запястье, где следовало носить часы, но там не осталось и бледного следа. Интересно, у него когда-нибудь были часы? — Прошу прощения. — Он неторопливо повернулся к дверям. При такой высокой температуре резкие движения противопоказаны.

Поезд точно испугался ярко освещенной станции — вентиляторы стихли, ртутные лампы замерцали — и на черепашьей скорости подполз к платформе. Станция оказалась узловой, здесь сходились целых шесть маршрутов. Стены были выложены блестящим белым кафелем. Гладкий, без намека на орнамент, он прекрасно смотрелся бы в уборной. На платформе одиноко стоял дежурный по станции, который, судя по виду, мог в любую минуту умереть со скуки. Ёрш нахмурился и укусил ноготь большого пальца. «Вторник ведь, половина девятого утра, почему платформа пустует?» — недоумевал он. Ничего хорошего это не предвещало.

* * *

Дежурный украдкой наблюдал за поездом, старательно изображая равнодушие. Старый школьный трюк! Ёрш вспомнил, как Кость барабанил в дверь и орал на машиниста; вспомнил, как Череп бежал за поездом, отчаянно размахивая руками. Он снова взглянул на дежурного: у того к воротнику крепилось какое-то устройство. Дежурный чуть наклонил голову и беззвучно шевелил губами, словно читая трудную книгу. Ершу захотелось лечь плашмя на пол.

— Я ошибся, — повернувшись к сикху, проговорил он. — Это не моя станция.

— Тогда тебе стоит сесть! — посоветовал сикх, явно обрадованный этой новостью.

— Хотите, расскажу, за что меня исключили из школы? — спросил Ёрш.

— Полицейский идет! — вместо ответа объявил сикх.

Повернувшись к окну, Ёрш увидел, как дежурный шагает по платформе и заглядывает в вагоны. Двери не закрывали, следующую станцию не объявляли. Дежурный по станции скучал лишь оттого, что его заранее оповещали о возможном развитии событий. Дабы собраться с силами, Ёрш прижал голову к окну, а потом коснулся щекой плеча сикха. Рубашка старика слабо пахла анисом, и у Ерша заслезились глаза.

— Можно надеть ваш тюрбан? — шепотом спросил Ёрш.

— Возвращайся в школу! — процедил сикх.

— Да не могу я! — вздохнул Ёрш. Его левая рука судорожно дернулась. Пассажиры вагона смотрели то на него, то на сикха, то на дежурного по станции, кое-кто с явным беспокойством.

— У тебя есть семья? — осведомился сикх, усаживаясь поудобнее. — Есть родные, которые смогут…

— Обнимите меня! — попросил Ёрш, поднял руку сикха и положил себе на плечо. Этот фокус он видел в кино, но не знал, работает ли он в реальности. Анисовый запах усилился. Отражение дежурного по станции мелькнуло в окнах, дверях и глазах всех пассажиров вагона. Ёрш зарылся лицом в плечо сикха, а тот лишь шумно вздохнул и сказал дежурному:

— Доброе утро!

Едва дежурный отошел, Ёрш резко подался вперед: его чуть не вырвало. Сикх отстранился с бесстрастностью медбрата и поправил стрелку на брюках.

— На западе Пакистана есть город Лахор, у меня там внук, — объявил он. — Ты очень на него похож.

— Он тоже прогульщик?

Сикх улыбнулся и кивнул:

— Его зовут Сатиш. Такой же негодник, как и ты. Когда ему было шестнадцать…

— Я не готов к миссии, — прошептал Ёрш, ритмично постукивая себя по груди. — Зря меня из школы выгнали.

Едва поезд покатил дальше, жизнь снова заиграла яркими красками: вернулось нормальное дыхание, шепот, кашель и пение мимо нот. После долгой тишины слышать пение было странновато, но Ёрш чуть не умер от счастья. Пару минут он мурлыкал себе под нос, наслаждаясь быстрой ездой, затем наполнил легкие воздухом и сделал постное лицо. Он собрался сказать нечто важное, предназначенное только для ушей сикха. Кроме своего маленького открытия Ершу нечего было предложить — в знак дружбы, в обмен или в дар. С другой стороны, человечество спасали и куда менее щедрые подарки.

— Превыше всего ваша религия ценит пожертвования, — начал Ёрш и перевел дух. — Они имеют огромное значение, верно?

Сикх не ответил. Ёрш ждал, что он как-то отреагирует: вскрикнет, возденет руки к потолку, засмеется, но на бородатом лице не дрогнул ни один мускул. Сикх даже смотрел не на него, а на девушку, которая сидела напротив и распутывала серебристые наушники. Ни элегантным, ни мудрым, ни просто умным старик уже не выглядел. Буквально на глазах он превращался в неодушевленный предмет, вроде ломтя свежего хлеба, который, зачерствев, становится несъедобным.

— Вы ссыхаетесь! — мрачно объявил Ёрш. — Эй, вы меня слушаете?

«Это из-за жары, — подумал он. — Мы все от нее сохнем и спекаемся». Сикх смотрел прямо перед собой, точно для портрета позировал. «Готовится, — догадался Ёрш, — внутренние ресурсы мобилизует». На следующей станции он выйдет, пересядет в другой вагон или на другой поезд, обратится в полицию или даже школу оповестит — Ёрш не исключал ни один из этих вариантов. Однако страшнее самого поступка казалось то, что сикх совершит его от невежества, не дождавшись щедрого подарка. Худшего Ёрш и представить себе не мог.

Спокойный голос сикха прозвучал как гром среди ясного неба: он ни головы не повернул, ни воздуха в грудь не набрал:

— В чем причина, Уильям?

— Причина? — переспросил Ёрш, не веря собственным ушам. — Другими словами, почему я сбежал?

Сикх моргнул лениво, даже нехотя, словно разомлевший на солнце кот.

— Раз спрашиваете, я объясню почему, — пообещал Ёрш и наклонился поближе к старику. — Дело в том, что сегодня вечером наш мир погибнет.

Теперь сикх соблаговолил повернуться к Ершу, хотя подобие интереса выражали только близко посаженные водянистые глаза. Старик молчал, и Ершу оставалось гадать, слушает ли он его. Казалось, что слушает. Слабо мерцая, откровение облетело вагон и беззвучно растворилось в воздухе. Ёрш не обратил на него внимания. Сикх нетерпеливо кивал и переступал обутыми в мокасины ногами — ерзал, совсем как сидевшая напротив девушка с наушниками. Куда они все торопятся? Хотя, естественно, времени-то в обрез! На следующей станции имелось два перехода: на оранжевый и синий маршруты. Следовало сделать выбор. Впрочем, Ёрш сделал его уже давно.

Скрип и скрежет — поезд проезжал стрелку — моментально проникли в вагон и растеклись слоями, точно создавая буфер, убежище от того, чему было суждено случиться. Сейчас Ёрш наберет в грудь побольше воздуха и объявит…

— Через десять часов наш мир погибнет, — сказал Ёрш и двинул себя в челюсть, заставляя продолжать. — Ровно через десять часов, дедуля. Наш мир погибнет в огне.

Лицо сикха было абсолютно непроницаемым, а тело — не живее, чем у трупа или сомнамбулы. Ёрш плотно сомкнул губы, скрестил руки на груди и кивнул. До чего же трудно, горько, мучительно сидеть рядом с сикхом и ждать хоть какого-то ответа, кивать и надеяться на единственно правильную реакцию! Ёрш перевел взгляд на девушку с наушниками.

Прямая, как струна, величественная, бесстрастная, она казалась копией сикха. Чем дольше Ёрш смотрел на нее, тем меньше понимал. Покой нарушился. Мысли о девушке, сикхе и других пассажирах превратились в капельки ртути и хаотично перетекали от одного варианта к другому. Белые пустоты между событиями увеличились. Ёрш приказал себе думать лишь о форме вещей: пока достаточно формы, содержание подождет. Он бесстыдно уставился на девушку.

Такой стрижки Ёрш еще не видел. Крашеные волосы незнакомки были тусклого темно-рыжего цвета: до такого оттенка за лето смывается черная краска. Длинная рваная челка падала на глаза, а стоило девушке опустить голову — полностью закрывала лицо. Ёрш представил себе целый город девушек с лицами, завешенными волосами, и ушами, заткнутыми наушниками. Последние полтора года Ёрш находился в космосе, в изгнании, страдал от амнезии, воевал на фронтах самопровозглашенной войны. Мир изменился, пока он отсутствовал, пока гнил в своей школе. Девушка прижала ладони к коленям, пряча то, к чему крепились наушники. Создавалось впечатление, что она стыдится и рук, и коленей, и ажурных, нарочито порванных чулок. Она бы все свое тело спрятала, если б могла… Ёрш почувствовал холодок дежа-вю: ему хотелось того же.

Ее руки оказались неухоженными, шершавыми, но короткие, совершенно не изящные пальцы Ершу понравились. В чем дело, он понял, лишь когда девушка поднесла указательный пальчик ко рту: не знавшие маникюра ногти были обкусаны чуть ли не до мяса — такие простительно иметь девчонкам раза в два моложе. «Подобное я уже видел», — подумал Ёрш. Перед мысленным взором возник подсвеченный сзади образ — фигура девушки, полулежащей среди пустоты. Он даже услышал звук, слегка похожий на женское имя. Еще пара секунд, и Ёрш бы его вспомнил, даже произнес бы вслух, однако, прежде чем это случилось, подсвеченный образ растворился в воздухе.

Девушка с наушниками улыбалась. Да, точно улыбалась, краснела, поправляла челку, но причину своей радости держала в секрете.

— Это музыка! — шепнул сикху Ёрш. — Ей нравится музыка, которую она слушает через наушники. — Сикх холодно, почти недовольно кивнул, и Ёрш понял, что ошибся: девушка улыбалась не украдкой, а открыто, почти беззастенчиво, и не кому-то, а именно ему.

Тут он вспомнил, почему сбежал из школы.

Осторожно, словно зондируя почву, Ёрш улыбнулся в ответ: выпучил глаза и оскалился. С непривычки тотчас онемело нёбо. В школе девочек не было, по крайней мере в его крыле, а до зачисления в школу он ими вообще не интересовался. Зато сейчас интересовался, даже очень. Сейчас они помогали чувствовать вкус жизни.

— Прекрати на нее пялиться! — прошипел сикх.

— Я не пялюсь, а испускаю сексуальные флюиды, — парировал Ёрш.

— Уильям, ты ее пугаешь!

Ёрш помахал девушке, сильнее вытаращил глаза и показал на свой рот. Девичья улыбка померкла, уголки рта безжизненно застыли, и Ёрш тотчас отрегулировал свою улыбку. Девушка расстегнула ранец и склонилась над ним, спрятав лицо за челкой, как витрину за жалюзи. Она смотрела в ранец, словно ребенок в бездонный колодец.

— Почему бы ей не снять чертовы наушники? Я кое-что скажу! Пропою, если захочет. Могу даже…

— Наш мир погибнет? — переспросил сикх. — Почему?

Ёрш тут же перестал улыбаться, и сексуальные флюиды, которые он так ловко и умело испускал, исчезли. Вопрос был самой настоящей провокацией. Сикх хотел обезоружить его, помешать знакомству. Девушка с рюкзаком отступила на второй план, и ее место занял сикх. Он стал совсем другим. Остальных пассажиров скрывал мрак, а сикха ярко освещали прожектора — именно он теперь был в центре внимания Ерша, говорил совершенно иным голосом, а лицо не выражало ни доброты, ни участия.

— Ваш голос изменился, — отметил Ёрш. — Я вас не слышу.

— Хватит донимать бедную девушку, Уильям! — отозвался сикх, пряча ухмылку за жидкой, блеклой бородой. Он поднял голову, откашлялся и подмигнул.

Тут Ёрш четко увидел нависшую над ним угрозу. Страшное открытие точно ударило под дых и судорогой расползлось по телу.

— Не беспокойся, — медленно проговорил Ёрш, жадно глотая воздух после каждого слова. — Ни о чем не беспокойся, дедуля. Просто исчезни!

— Дедуля? — громко переспросил сикх и осклабился. Теперь он обращался не к Ершу, а к остальным пассажирам, объявление делал. Словно опытный шоумен, он обвел взглядом зрителей и положил сморщенную ладонь на плечо Ерша. — Будь я твоим дедом, парень…

Гудящий голос сикха еще разносился по вагону, когда Ёрш схватил старика за бороду и с силой дернул. Сикх подскочил, как ошпаренный. «До чего легкий!» — про себя удивился Ёрш. Старик не удержал равновесие, упал и, точно в глупой комедии, вытаращил глаза, демонстрируя публике шок и изумление. Он ударился о стойку и, вращаясь против часовой стрелки, покатился к дверям.

Снова послышался гудящий голос, но принадлежал он уже не сикху, а неизвестному мужчине и лился из вмонтированного в потолок устройства громкой связи.

— Коламбас-серкл! — прокричал Ёрш. — Переход на маршруты А, С, D, 1 и 9!

«Хватит шуток! — заразительно смеясь, думал он. — Уже не смешно!»

Какая-то женщина, разинув рот, стояла в центре прохода. Стоило Ершу повернуться в ее сторону, рот незнакомки тотчас закрылся.

— Парень! — У сикха сбилось дыхание, и он шипел не хуже, чем устройство громкой связи. — Парень…

— Пожертвования — это прекрасно, — сказал Ёрш, опустившись рядом с ним на колени. — Согласен?

Сикх оскалился, просвистел что-то неразборчивое и схватился за горло.

— Беспокоишься обо мне! — догадался Ёрш. — Не стоит, док! Лучше беспокойтесь о мире.

Старик отполз, прислонил голову к темно-серой складке между дверями и закатил глаза. Слетевший при падении тюрбан лежал у его правого локтя. О пол ударился, перевернулся, а мудреная конструкция не рассыпалась — теперь тюрбан напоминал декоративную корзину. «Значит, тюрбан не повязывают каждый раз, — про себя отметил Ёрш, — а надевают и снимают, как шапку».

— Парень… — с видимым усилием повторил старик. Он что, других слов не знает?

Нагнувшись, Ёрш схватил его за куртку. Мячи-пуговицы жалобно заскрежетали.

— Все в порядке, дедуля! — заверил он. — У меня есть план.

ГЛАВА 2

Детектив Али Латиф (при рождении названный Руфом Ламарком Уайтом) обожал анаграммы, акростихи, палиндромы и шифры, основанные на элементарной математике. Когда на службе образовывалось затишье, он развлекался составлением упрощенных алфавитов, большей частью фонемного типа, и использовал их для написания компроматов на своего непосредственного начальника, лейтенанта Бьорнстранда. Впоследствии компроматы и скабрезности вывешивались на доску информации отдела розыска пропавших.

«3О4 Е1Б2И 4ГЗК Н404Б6Ж ГИ9 Д2К6, БО4М4Ж ГИ9 „ЛИ2Й9ККЗС6“? АЦ4МКН0М1КГ!»^[1] — гласило последнее объявление.

За исключением компроматов на шефа, ни странностей, ни слабостей за Латифом не водилось. Во всех остальных отношениях он был настолько честным, порядочным и обязательным, что даже в Полицейском управлении, где дружить значит подначивать и подсиживать, сомнений в его профессионализме не возникало ни у кого. Если цвет его кожи, манеру одеваться и даже отсутствие жены обсуждали почти ежедневно, то текущую работу — никогда. Его отчеты о расследованиях штудировали, как учебные пособия, чем Латиф очень гордился, хотя не признался бы в этом под страхом смерти.

В том, что стесняется своего имени, Латиф тоже бы не признался. О страшной тайне не ведал никто: ни живые, ни мертвые, ни коллеги, ни воскресные собутыльники и уж точно ни родственники. Первого января 1969 года его отец, водитель Управления городского транспорта, большую часть жизни известный как Джебби Уайт, в присутствии регистратора округа Кингс сменил имя на Мухаммада Джеробоама и переименовал всех своих детей. Бедняга Руф чуть ли не целый год не мог выговорить новое имя. Впрочем, оно и сейчас казалось чужим. Будь решение самостоятельным, или если бы отец соблаговолил с ним посоветоваться, новое имя, вероятно, понравилось бы юному Руфу и даже стало бы источником гордости. Увы, получилось наоборот: за сорок лет он не сумел к нему привыкнуть.

Особенно новоиспеченному Али досаждала полная аполитичность отца. В 1976 году во время забастовки работников автотранспорта тот, поджав хвост, вернулся на службу уже на третий день, за неделю до официального окончания забастовки. Ему оказалось проще сменить имя, чем потребовать жалованье, соответствующее прожиточному минимуму. Если отец Латифа противоречий в этом не усматривал, то сам Али мог думать о позиции отца, лишь когда в руках был тяжелый предмет: молоток, пресс-папье или табельный пистолет, который он сжимал, пока воспоминания не отступали. Латиф был человеком верующим и регулярно ходил в церковь, но отца простить не мог.

Гнев и подчеркнутая замкнутость заставляли искать уединенные удовольствия. Круг его интересов включал граммофонные пластинки на семьдесят восемь оборотов, односолодовый виски (желательно северошотландский) и автобиографии известных политиков. Знакомые дамы снисходительно, а иногда с печалью и тоской называли Латифа «профессором Уайтом», имея в виду персонажа пьесы Джона ван Друтена. Он занимал просторную, но совершенно безликую квартиру в доме без лифта к северу, то есть на менее престижной стороне от Проспект-парка, напротив белых павильонов Бруклинского ботанического сада. Его родители жили (вместе, как ни удивительно) в противоположном крыле того же дома, и, когда оставляли окна открытыми, Латиф прекрасно слышал их набившие оскомину перепалки. Подобно коллегам Али, родители о его работе никогда не заговаривали. Судя по их трогательному участию, он мог быть наемником или фанатиком-моджахедом, то есть не разыскивать людей, а уничтожать, то есть способствовать их исчезновению.

Латиф специализировался на Особой группе пропавших. Заниматься этой группой никто не жаждет: ее представителей, как правило, находят мертвыми и подключают отдел убийств, либо не находят вообще — в этом случае после обескураживающе безрезультатных поисков подключаются бюрократы из отдела нераскрытых преступлений. Семьдесят процентов дел оказываются «глухарями» или ведут к «мертвякам», но, как ни странно, Латифа такая статистика вполне удовлетворяла. Ему нравилась невидимость розыска пропавших, невидимость Особой группы, невидимость преступления, а главное, невидимость (до поры до времени) самого детектива. Если дело раскрыть не удавалось, то есть оно перемещалось в категорию, где невидимость врастала в вечность, Латиф неизменно чувствовал легкое головокружение. О том, насколько приятно это ощущение, он порой размышлял поздними вечерами, устроившись в любимом кресле из лаковой кожи со стаканом виски в руках.

При расследовании первого же дела, связанного с Особой группой пропавших, у Латифа обнаружился исключительный талант — Бьорнстранд предпочитал называть его «тягой к исчезновениям», — который с годами отшлифовался в настоящую виртуозность. Даже с пренеприятным извещением родственников Латиф справлялся великолепно, потому как обладал всеми нужными качествами: терпением, вежливостью и легкой, но вполне ощутимой отрешенностью. В такие моменты он без тени смущения представлял себя полномочным исполнителем Божьей воли. Недаром же его назвали Руфом, как того апостола от семидесяти, которых непосредственно избрал Христос!

Утром одиннадцатого ноября Латиф ощущал нечто подобное. Несгибаемо-прямой, он сидел за рабочим столом и, фальшиво мурлыча какую-то песенку, просматривал ксерокопии документов. Время от времени он подносил листочки к носу и наслаждался ароматом свежего тонера. Порой Латиф ненавидел этот запах, не жалел ни мыла, ни порошка, смывая его с рук и одежды, но сегодня упивался им, как наркотиком.

Только что переданное Латифу дело не было ни скучным, ни угнетающим и не грозило превратить следователя в пешку отдела убийств. Дело отличало наличие структуры и четкая симметричная форма, а еще то, что форму ему придал не детектив после происшествия, а сам пропавший, причем до происшествия. А еще в нем фигурировала шифровка.

Утро получилось бы идеальным, лучшим в карьере Латифа, согласись мать пропавшего сесть. Матери, бойфренды, жены или соседи по комнате фигурировали во всех делах; они либо паниковали, либо подавленно молчали. Однако эта женщина вела себя иначе: битый час ждала в коридоре, не обращая ни малейшего внимания на плакаты с перечеркнутой сигаретой, бубнила себе под нос и загораживала проход к лифту и лестнице. Латиф беззвучно прокрался к двери, раздвинул черно-красно-зеленые жалюзи, подаренные отцом на Кванзу, в день празднования африканского Нового года, и с любопытством взглянул на посетительницу.

Одно сомнений не вызывало: перед ним иммигрантка или даже иностранка. Женщина стояла, повернув носки внутрь, словно крестьянка с картины знаменитого живописца, и рассеянно стряхивала пепел на линолеум. Зачастую потерпевшие ведут себя вызывающе или, наоборот, заискивающе, излучают недоверие или тушуются, но странная посетительница под эти категории не попадала. Она тепло, но рассеянно улыбалась проходящим мимо и опускала взгляд на белые туфли. «Почти ортопедические, такие медсестры носят», — отметил Латиф. Только эта женщина медсестру совершенно не напоминала. Туфли, видимо, покупались с целью казаться скромной праведницей — с подобной моделью иначе и быть не могло! — но получилось иначе. В этой женщине имелось нечто дикое, животное, какое-то надменное равнодушие красавицы ко всему вокруг. Ее ничуть не волновало, что она создает неудобства работникам полицейского управления. Сигарету она держала большим и указательным пальцами, почти брезгливо, как сучок, который вытащила из волос.

Латиф распахнул дверь, намеренно проигнорировав Бьорнстранда, который пожирал посетительницу глазами, и стал ждать, когда женщина соизволит его заметить.

— Миссис Хеллер, в приемной у нас не курят. На мой кабинет это правило не распространяется.

Даже не знай Латиф, что перед ним мать пропавшего, догадался бы по первому брошенному на него взгляду.

— В приемной не курят, — точно заучивая наизусть, повторила женщина, огляделась по сторонам, очевидно, в поисках пепельницы, и прошла в кабинет. Когда Латиф сел за стол, она успела потушить сигарету и безразлично смотрела на него.

— Прошу вас, садитесь! — сказал Латиф, гадая, обо что потушена сигарета.

Посетительница и бровью не повела.

— Не беспокойтесь, детектив! — почти радостно проговорила она. — Мой сын не станет нарушать законы.

— Он уже нарушил, — напомнил Латиф. — Во-первых, не выполнил основное условие выписки — перестал принимать лекарства, а во-вторых, напал на пассажира пригородного маршрута В.

Женщина потянулась было за стулом, но бессильно опустила руку. Ее лицо превратилось в безжизненную маску, которую надевают все посетители управления. Образу скорбящей матери не соответствовали лишь короткие белокурые волосы. «Ей нужно перекраситься в брюнетку, — подумал Латиф, — или наголо побриться».

— Я хотела сказать, что тревогу поднимать не нужно и кавалерию включать тоже.

Латиф поднял брови, ожидая, что гостья улыбнется, но на ее лице не дрогнул ни один мускул.

— Не нужно подключать тяжелую артиллерию, это вы хотели сказать? — уточнил он.

На щеках женщины появился легкий румянец, а у Латифа — первая непотребная мысль за день. Сложив пальцы щепотью, он придавил ее, словно муху.

— Вы найдете его сегодня же, днем, самое позднее, вечером, — взяв себя в руки, пообещала женщина. — Сопротивляться мой сын не станет.

— Миссис Хеллер, а вдруг мы не найдем его до завтра? — глянув на стопку ксерокопий, предположил Латиф. — Вдруг до четверга не найдем?

— По-вашему, сколько времени понадобится? — снова проигнорировала вопрос женщина. — Сколько часов?

— Если он останется в метро, то скоро, а вот если поднимется на улицу…

— Нет, Уилл останется в метро. Будет кататься, пока его не поймают.

В голосе женщины мелькнуло нечто очень похожее на гордость, и Латиф пронзил ее пристальным взглядом.

— Миссис Хеллер…

— Мисс Хеллер, — без тени кокетства поправила женщина. Она так и стояла рядом с предложенным ей стулом, точно боялась об него испачкаться.

— Мисс Хеллер, у вашего сына серьезные неприятности. Он сбежал от сопровождавших. В результате проблемы возникли не только у администрации клиники «Беллависта». Управление полиции Нью-Йорка и Управление городского транспорта вынуждены организовать сложную, опасную и весьма дорогостоящую розыскную операцию. Ваш сын уже уличен в приставании к нескольким пассажирам, хулиганстве на платформе Рокфеллер-центра и нападении на пожилого мужчину, — перечислил Латиф бесконечно терпеливым голосом и печально вздохнул. Настоящий профессионал должен нащупывать подход к каждому посетителю, для отдельных хороши и вздохи, и жесты, и мимика. — И все это через час после выписки! — Он сделал эффектную паузу. — Всего через час, мисс Хеллер!

Лишь теперь посетительница соблаговолила сесть.

— Мне… очень жаль.

— Нам тоже, — отозвался Латиф, а потом целую минуту молчал, наблюдая, как гостья усваивает услышанное. Параллельно он старался определить, какой у нее акцент. В том, что европейский, Латиф уже не сомневался. А поточнее? Северный, вероятно, датский.

— Мисс Хеллер, вы позволите мне продолжить?

— Конечно, чего ждать? — Теперь голос женщины звучал резче, а иностранный акцент — отчетливее.

— В самом деле, нечего. Давайте вместе составим список причин, способных подвигнуть вашего сына…

— Детектив, вы когда-нибудь принимали клозапин?

Латиф кашлянул и провел рукой по щеке.

— Нет, не припомню. Вероятно, потребности не возникало.

— Мой сын говорит, что с таблеток чувствуешь себя как в стеклянной клетке.

— Ясно, как в стеклянной клетке.

— После жалоб сына и того, что видела сама, я понимаю… — Она осеклась. — Нет, понимать, возможно, не понимаю, но вполне допускаю…

— Что вы допускаете, мисс Хеллер? — Латиф вопросительно поднял брови. Вертевшаяся на языке фраза была жестокой, даже грубой, но он не попытался сдержаться. — Что для вашего сынаесть лекарства получше клозапина? Что есть средства поэффективнее или с меньшим количеством побочных эффектов? Или методики, которые доктора еще не пробовали?

Женщина сидела, судорожно заламывая руки, хотя ее взгляд показался Латифу пустым и безучастным.

— Детектив, мы испробовали все, — после долгой паузы ответила она. — Все существующие методики и лекарства. Уверена, в досье об этом написано.

— Мисс Хеллер, сейчас меня интересует не досье. Хочу кое-что уяснить. — Отодвинув ксерокопии в сторону, Латиф смерил ее таким же пустым и безучастным взглядом. — Сегодняшние поступки вашего сына оправданы?

Посетительница открыла рот, но не произнесла ни слова. Тем временем из коридора донеслись возбужденные голоса: Бьорнстранд с кем-то пререкался, и Латиф невольно прислушался.

— Нет, я его не оправдываю… — Латиф едва разобрал ее монотонный шепот, хотя не сомневался: ответ будет именно таким.

Не добавив ни слова, посетительница опустила голову и прижала ладони к коленям. Ни настойчивости, ни враждебности, ни тревоги в ее облике не было. Казалось, она не особенно спешит искать сына. Случившееся не смутило ее и явно не шокировало: шок контролю почти не поддается. Присматриваясь к женщине, Латиф, как всегда в ходе беседы или допроса, попытался представить ее в самый обычный день, и понял, что наблюдает конечную стадию длинной череды страданий. Да, так выглядит конец, а не начало.

— Мисс Хеллер! — позвал Латиф. К его вящему удивлению, гостья тотчас расправила плечи, покраснела, а черты ее лица заострились. Латиф даже смутился. «Меня будто в подслушивании уличили!» — подумал он.

— Как собираетесь искать моего сына?

Латиф машинально уткнулся в досье.

— Мисс Хеллер, большинство детей бегут от какой-то напасти и выбирают самый легкий маршрут. В девяти случаях из десяти далеко не убегают, но у вашего сына, по-видимому, имеется четкая цель… — Дождавшись кивка посетительницы, Латиф продолжил: — Сначала мне хотелось бы побольше узнать о причинах побега, а потом вместе с вами выдвинуть предположение, разумеется, обоснованное, относительно его возможной цели.

Посетительница откинулась на спинку стула и неуверенно улыбнулась.

— Те, кто знает Уилла, редко интересуются причинами его поступков.

— Мисс Хеллер, у меня свои методы работы. В любом событии я пытаюсь нащупать причинно-следственную связь.

— Спасибо, очень любезно с вашей стороны, — по-прежнему улыбаясь, кивнула женщина.

Латиф достал из ящика короткий желтый карандаш, наподобие тех, что выкладывают для посетителей в банках и общественных библиотеках, и подушечкой большого пальца проверил, хорошо ли он подточен.

— Есть ли причина тому, что сегодня совершил ваш сын?

— Причина есть всегда.

Латиф вскрыл упаковку каталожных карточек, разделил на семь равных кучек и уложил параллельно досье.

— Озвучить ее можете?

Женщина взглянула на Латифа так, словно он не оправдал ее доверие, а когда ответила, голос звучал ровно, но сухо, как у банковской служащей.

— Детектив, во время телефонного разговора вы упомянули письмо.

— Это, скорее, записка, — закрывая ящик, ответил Латиф. — Ее написали на бланке клиники, сложили вчетверо и оставили в щели входной притолоки камеры вашего сына… — Он запнулся. — Я хотел сказать палаты, речь же о клинике.

— В щели притолоки? — нахмурившись, переспросила женщина.

— Ну да, это верхний брус дверной коробки. Очевидно, после того, как вашего сына выписали, палату никто не осматривал. Записка адресована Виолет. — Латиф беззвучно постучал карандашом по столу. — В нее завернули семидневную дозу растертых в порошок таблеток зипрексы и пятьсот миллиграммов вальпроевой кислоты. «Последние шесть месяцев он так добросовестно принимал лекарства и проявлял столь высокое осознание своего…» — хм, — «…расстройства, что персонал клиники ослабил контроль», — зачитал Латиф и отодвинул досье. — Предположительно, Уилл держал таблетки под языком, а потом прятал. Другими словами, некоторая доза лекарства в организм попадала, но очень, очень малая.

— Уилл знал, что выберется из клиники, поэтому перестал принимать лекарства, — спокойно проговорила женщина.

— О чем это вы?

— Мой сын глотал таблетки, чтобы не нервировать докторов, но при первой же возможности собирался прекратить. — Посетительница снова улыбнулась, на сей раз кривовато. — Он сам говорил.

Латиф демонстративно отвел взгляд: сперва уставился на подтек в дальнем углу потолка, затем принялся листать материалы дела, стараясь шуршать как можно громче и вызывающе. Пролетели тридцать секунд, потом целая минута. Казалось, игра в молчанку полностью устраивает посетительницу, поэтому затягивать ее не имело смысла.

— Тогда вас вряд ли удивляет, что вы сидите в этом кабинете, я задаю вопросы, а Управление полиции проводит облаву на вашего сына? — наконец процедил Латиф.

— Нет, не удивляет.

Латиф чуть не выругался.

— В этом случае, мэм, позвольте поинтересоваться, почему вы не попросили оставить сына под опекой штата еще на восемнадцать месяцев?

— Я просила.

Латиф уже сделал глубокий вдох и даже подготовил тираду, а теперь был вынужден откинуться на спинку кресла и выпустить ненужный воздух. На миг в кабинете воцарилась тишина, точно вокруг образовался полный вакуум, потом вернулись обычные звуки: застрекотали принтеры и ксероксы, из коридора послышалось ослиное ржание Бьорнстранда, в соседнем кабинете кто-то ругался на идиш с транспортным отделом. С самого начала разговора мать пропавшего сидела, плотно прижав ладони к коленям, словно таким образом удерживала себя в вертикальном положении. Уже во второй раз Латиф подумал, что наблюдает конец чего-то, но сейчас он не догадывался, чего именно.

— Детектив, можно взглянуть на записку?

Присматриваясь к посетительнице, Латиф понял, что в общении с ней допустил много ошибок: переоценил ее усталость, проявил куда больше сочувствия, чем следовало, и в итоге впустую потратил полчаса служебного времени. Непреднамеренно, даже непроизвольно, эта женщина срывала его планы и на каждом шагу вставляла палки в колеса. Она была совершенно безучастной, и лишь пару секунд, когда ею владели гнев и смятение, Латиф думал, что понимает эту странную особу. Как с ней работать? Во имя рациональности он решил списать проблемы на европейские корни этой женщины: наверняка в Дании смотрят на жизнь иначе.

— Виолет, — задумчиво проговорил он, протягивая листок посетительнице. — Знаете кого-нибудь с таким именем?

Женщина рассеянно кивнула и расправила листок.

— Меня так Уилл зовет. Мой любимый цвет — фиолетовый, цветы, естественно, фиалки, поэтому я Виолет.

— Но ведь по-настоящему вас зовут Ида? И-Д-А?

— Верно.

— А Хеллер — девичья фамилия?

Большинство женщин пустились бы в объяснения, например, рассказали бы, что решили оставить девичью фамилию или никогда, даже случайно, не упоминать имени отца ребенка. Но тут вышло совсем иначе. Ида Хеллер молча кивнула, уткнулась в записку, а затем поднесла к губам сигарету.

— Почему вы просили, чтобы вашего сына оставили в «Беллависте» и по окончании курса лечения?

Увы, Ида Хеллер полностью сосредоточилась на записке.

— Ничего не понимаю! Тут все зашифровано! — пробормотала она и, отодвинув листок почти на метр, покачала головой, словно он попал к ней по ошибке. Латиф не без удовольствия отметил, что записка мелко дрожит в ее руке.

— Текст действительно зашифрован, — Латиф взял записку чуть ли не с благоговением: он снова чувствовал себя в своей тарелке. Текст, в котором Ида Хеллер не понимала ни слова, казался ему яснее ясного, — хотя правильно говорить «преобразован в код».

Женщина подалась вперед, разгневанно глядя на записку. В таком состоянии общаться с ней было куда проще.

— Вы понимаете, что здесь написано?

— Мисс Хеллер, без ключевого слова этого не понять никому. — Латиф развернул записку боком, чтобы текст был виден им обоим.

ЕМПМЛВЯ ОГМЗТС! О СОМТЙ ГЙТКГ ЗЮИГЙЫД ЦОТС Г ЗЮИГЙЮД ЦОТСМЖ В О ЙМТЙ КГ СМЛМ КГ ЕПУЛМЛМ. НМЧТЙУ РНПВШГОВТСРЯ О ЙМТЙ ГЙТКГ КТ ЦОТСТС ЦОТСМЖ?

ОГМЗТС РСВПУШЖВ Я О НМЗКМЙ НМПЯЕЖТ КМ ОМЖПУЛ РСВКМОГСРЯ АВПЧТ. ОРТ МИ ЭСМЙ БКВЮС КМ ЕТЗВЮС ОГЕ ЧСМ КТС. ЖМЛЕВ Я БВИМЗТЗ ЗЮЕГ ОТЗГ РТИЯ СМЧКМ СВЖ АТ. НМЙКГШЬ ОГМЗТС? НМЙКГШЬ ЖВЖ МСКМРГЗГРЬ ЖМ ЙКТ ЕТЕУШЖВ ЕОМЮПМЕКЫТ ИПВСЬЯ Г УЧГСТЗЯ?

Р ЖВАЕЫЙ ЕКТЙ ОМЖПУЛ РСВКМОГСРЯ АВПЧТ В ЗЮЕГ УНМПКМ МСЛМПВАГОВЮСРЯ МС ПТВЗЬКМРСГ ЕВАТЖМЛЕВ БВЛМОВПГОВЮС КВ ЭСУ СТЙУ. ПТВЗЬКУЮ ЖВПСГКУ БКВЮ Г БВЙТЧВЮ СМЗЬЖМ Я ОМБЙМАКМ НМСМЙУ ЧСМ ИМЗТЮ ОМБЙМАКМ НМСМЙУ ЧСМ ИЫЗ ЕМЗЛМ МСМПОВК МС АГБКГ В СТНТПЬ ОТПКУЗРЯ Г ОГАУ ПВБКГЦУ.

ОМЖПУЛ РСВКМОГСРЯ АВПЧТ СТЙНТПВСУПВ ПВРСТС НПГЧТЙ КТ НМРСТНТККМ В РСПТЙГСТЗЬКМ ЖВЖ РКТАКЫД ЖМЙ (ЖВЗВЙИУПВ УОЫ КТС) ЖВЖ КТРУЩВЯРЯ Р ЛМПЫ ЗВОГКВ. ОГМЗТС Я КГЧТЛМ КТ РМЧГКЯЮ МИ НГШУС О ЛВБТСВХ Г ЛМОМПЯС О КМОМРСЯХ.

ОГМЗТС Я ХМЧУ ПВРЖПЫСЬРЯ ЖВЖ ИУСМК ЖВЖ НПТЖПВРКЫТ ЦОТСЫ М ЖМСМПЫХ РЗВЛВЮС РСГХИ. ЙГП АГОТС ОМ ЙКТ Г ТРЗГ Я ПВРЖПМЮРЬ СМ РУЙТЮ ТЛМ МХЗВЕГСЬ. ЕВ ОТПМЯСКМ. ОЙТРСТ Р ЙГПМЙ НПГЕТСРЯ МХЗВЕГСЬ ЧТЗМОТЧТРЖГТ СТЗВ Г ЕВЗТЖМ КД МЕКМ. О ЗЮИМЙ ЕПУЛМЙ ЕТЗТ СЫ ЙМЛЗВ ИЫ НМЙМЧЬ В О СВЖМЙ — КТС. УОТПТК СЫ ЭСМ НМКГЙВТШЬ.

ОЕМИВОМЖ СЫ ЙТКЯ БВЗМАГШЬ.

— Здесь использован шифр простой подстановки: каждая буква исходного текста заменена другой в соответствии с заранее определенным ключом, которым может быть любое слово. Например, если это слово «кот», алфавит шифровки будет начинаться не с АБВ, а с КОТ, а потом — остальные буквы в обычной последовательности.

— Значит, весь алфавит сместится на три позиции? — после небольшой паузы уточнила женщина.

— Да, именно такой шифр использовал ваш сын. К, О и Т пойдут первыми, остальные сместятся на три позиции.

Ида-Виолет медленно провела пальцем по строчкам.

— В любом случае нужно знать ключевое слово, — проговорила она.

— Разумеется, ключ должны знать и получатель, и отправитель. — Латиф откинулся на спинку кресла, поймав себя на том, что выдерживает эффектную паузу. — Порой его можно угадать.

— Вы уже угадали, да?

Латифа захлестнула волна самодовольства, справиться с которым было выше его сил.

— Я увлекаюсь кодами и шифрами, хотя должен сказать, мисс Хеллер, что никогда…

— Какой здесь ключ?

— Ваше прозвище, — пояснил Латиф, придвинув к ней ручку и отрывной блокнот. — Виолет.

ДОРОГАЯ ВИОЛЕТ! В ТВОЕМ ИМЕНИ ЛЮБИМЫЙ ЦВЕТ И ЛЮБИМЫЙ ЦВЕТОК А В МОЕМ НИ ТОГО НИ ДРУГОГО. ПОЧЕМУ СПРАШИВАЕТСЯ В МОЕМ ИМЕНИ НЕ ЦВЕТЕТ ЦВЕТОК?

ВИОЛЕТ СТАРУШКА Я В ПОЛНОМ ПОРЯДКЕ НО ВОКРУГ СТАНОВИТСЯ ЖАРЧЕ. ВСЕ ОБ ЭТОМ ЗНАЮТ НО ДЕЛАЮТ ВИД ЧТО НЕТ. КОГДА Я ЗАБОЛЕЛ ЛЮДИ ВЕЛИ СЕБЯ ТОЧНО ТАК ЖЕ. ПОМНИШЬ ВИОЛЕТ? ПОМНИШЬ КАК ОТНОСИЛИСЬ КО МНЕ ДЕДУШКА ДВОЮРОДНЫЕ БРАТЬЯ И УЧИТЕЛЯ?

С КАЖДЫМ ДНЕМ ВОКРУГ СТАНОВИТСЯ ЖАРЧЕ А ЛЮДИ УПОРНО ОТГОРАЖИВАЮТСЯ ОТ РЕАЛЬНОСТИ ДАЖЕ КОГДА ЗАГОВАРИВАЮТ НА ЭТУ ТЕМУ. РЕАЛЬНУЮ КАРТИНУ ЗНАЮ И ЗАМЕЧАЮ ТОЛЬКО Я ВОЗМОЖНО ПОТОМУ ЧТО БОЛЕЮ ВОЗМОЖНО ПОТОМУ ЧТО БЫЛ ДОЛГО ОТОРВАН ОТ ЖИЗНИ А ТЕПЕРЬ ВЕРНУЛСЯ И ВИЖУ РАЗНИЦУ.

ВОКРУГ СТАНОВИТСЯ ЖАРЧЕ ТЕМПЕРАТУРА РАСТЕТ ПРИЧЕМ НЕ ПОСТЕПЕННО А СТРЕМИТЕЛЬНО КАК СНЕЖНЫЙ КОМ (КАЛАМБУРА УВЫ НЕТ) КАК НЕСУЩАЯСЯ С ГОРЫ ЛАВИНА. ВИОЛЕТ Я НИЧЕГО НЕ СОЧИНЯЮ ОБ ЭТОМ ПИШУТ В ГАЗЕТАХ И ГОВОРЯТ В НОВОСТЯХ.

ВИОЛЕТ Я ХОЧУ РАСКРЫТЬСЯ КАК БУТОН. КАК ПРЕКРАСНЫЕ ЦВЕТЫ О КОТОРЫХ СЛАГАЮТ СТИХИ. МИР ЖИВЕТ ВО МНЕ И ЕСЛИ Я РАСКРОЮСЬ ТО СУМЕЮ ЕГО ОХЛАДИТЬ. ДА ВЕРОЯТНО ВМЕСТЕ С МИРОМ ПРИДЕТСЯ ОХЛАДИТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ТЕЛА И ДАЛЕКО НЕ ОДНО. В ЛЮБОМ ДРУГОМ ДЕЛЕ ТЫ МОГЛА БЫ ПОМОЧЬ А В ТАКОМ — НЕТ. УВЕРЕН ТЫ ЭТО ПОНИМАЕШЬ.

ВДОБАВОК ТЫ МЕНЯ ЗАЛОЖИШЬ.

Переписав текст, женщина с минуту сидела молча, а потом залилась звонким девичьим смехом.

— Детектив, мой сын не собирается никого убивать!

Латиф впился в нее взглядом.

— Не припомню, чтобы я делал подобные заявления.

— Но зачем шифр? — спросила женщина, неохотно отрываясь от записки. — Уилл никогда не писал мне шифровки. — Она покачала головой. — Впрочем, это все полная ерунда!

— Уилл пожелал сохранить эту ерунду в тайне.

— Но зачем? — Виолет снова покачала головой. — Потому что хочет раскрыться, как цветок? Поэтому? Какой вред может принести…

— Мисс Хеллер, у вашего сына параноидная шизофрения, — напомнил Латиф. Он старался говорить мягко и тактично, но слова оставили во рту странный привкус аспирина, растворенного в сырой воде. Латиф аккуратно вложил записку в досье.

— Странное дело… — Виолет осеклась и поспешно прикрыла рот ладонью. — Меня вызвали в полицию к половине девятого утра, а теперь выясняется, что Уилл не любит теплую погоду!

— Что вы имеете в виду, мисс Хеллер? Не совсем понимаю…

— Детектив, Уилл не собирается никого убивать! — смеясь, повторила Виолет, но Латиф ей больше не верил.

ГЛАВА 3

Грохот поезда давно стих, а Ёрш все сидел, зажмурившись — к этой уловке он пристрастился в школе, — и ждал, когда сикх исчезнет из его мыслей. Зубы стиснуты, колени сведены, голова прижата к стене. Скамья попалась настолько жесткая и неудобная, что, казалось, ее поставили сюда с целью создать максимум проблем бомжам и алкоголикам. «Даже такая лучше, чем ничего», — подумал Ёрш и, подобно сикхским воинам наутро перед битвой, принялся считать свои вдохи. Сосредоточившись, он сосчитал от одного до семи, задержал дыхание, потом сосчитал от семи до одного.

Дыхательная гимнастика не на шутку утомила, хотя отдельные слова сикха не желали исчезать тихо и мирно, к примеру, «Уильям, ты ее пугаешь», или «Будь я твоим дедом, парень…», или «Ты ошибаешься». На прощание они срывались на злобный назойливый визг, а на их фоне проступал другой звук, напоминающий мерный гул реактивных турбин или высоковольтных проводов. Этот звук никакой гимнастикой не прогонишь… Он был знаком Ершу не хуже, чем характерный шум туннеля и поездов, но имел принципиальное отличие — доносился не снаружи, а изнутри.

Как обычно, вместе со страхом в сознании возник образ Виолет. Подобно свету электросвечи, он замерцал за опущенными веками. Порой Ёрш видел ее призрак, порой только образ, но всегда яркий, полный любви, пугающий. Сейчас Виолет неестественно-прямо сидела на стуле и, судя по тому, как смахивала с брюк невидимые пылинки, сильно нервничала. Короткие белокурые волосы стояли торчком, совсем как у мальчишки! Виолет уже наверняка позвонили из школы или полиции, сообщили новость и, возможно, даже вручили письмо. Интересно, она его разобрала? Ёрш искренне надеялся, что разобрала и ощутила тайную, дерзкую, типично материнскую гордость. Однако возникший за опущенными веками образ не источал гордость. Он казался бледным и несчастным.

В давние-предавние, почти стершиеся из памяти времена в спальне стояла огромная кровать. На ней спали мать с отцом. Высокая квадратная кровать была застелена простынями в терракотовый цветочек — «хиппи-простынями». Рано утром, когда родители еще спали, Ёрш обожал залезать в теплую ямку между их переплетенными ногами. Хлопковые простыни царапали щеки, словно загрубевший от соли парус, а запах родительских тел окрашивал воздух в разные цвета. Сам Ёрш отсвечивал зеленым, папа — красным, Виолет — фиолетовым. Она спала в ночнушке с надписью «Флэтбуш — столица любви» на спине, а отец — в клетчатой пижаме. Однажды пижама расстегнулась, папа что-то пробормотал, а Виолет, засмеявшись, запустила ладонь в его брюки. Сейчас от этих воспоминаний язык прилипал к нёбу, от избытка чувств начиналась тошнота, а в те далекие времена все казалось простым и естественным. О катастрофе мир тогда еще не ведал.

Это — дело прошлое, а сегодня одиннадцатое ноября. Сегодня Ёрш сидел на жесткой скамье, считал до семи и в суете нью-йоркского метро был одиноким, как пророк в пустыне.

Станция называлась «Музей естественной истории». Ёрш миллион раз бывал здесь, когда они с Виолет ездили в Центральный парк. Они частенько прогуливались вдоль спортивных площадок, конных дорожек и огороженного рабицей пруда; поначалу Виолет держала его за руку, потом они поменялись ролями. Сейчас на платформе напротив стоял мужчина. Он сутулился так сильно, что чуть не сгибался пополам, и смотрел не перед собой, а в сторону. Вот он покачнулся и неловко шагнул в сторону, совсем как в быстро идущем поезде! От Ерша этого типа отделяли лишь горячий воздух, влажность и мерный треск аргоновых ламп.

Ёрш вгляделся в глубь платформы: у кафельной стены надгробиями стояли шестнадцать скелетов из тусклой бронзы. Ёрш повернулся к ним спиной: кому интересны скелеты животных, вымерших в незапамятные времена? Раз вымерли, значит, были ошибкой природы. Зажав глаза рукой, Ёрш попытался забыть о бронзовых скелетах. Когда это удалось, он окончательно заглушил голос сикха и снова взглянул на платформу.

Не успев разлепить веки, Ёрш тотчас об этом пожалел. Окружающие предметы испуганно встрепенулись, а потом, едва их контуры стали четче, начали дергаться и сливаться. Нет, только не это! Свет аргоновых ламп пульсировал, словно заячье сердце, словно им управлял какой-то разум. Ёрш внушал себе: все это не важно и напрямую его не касается, однако время самовнушения давно прошло. Он вцепился в скамью и, жадно хватая воздух ртом, попытался спокойно оглядеться по сторонам. Гладкая скамья, блестящие стены, тусклые бронзовые скелеты — все было по-обычному спокойно и безжизненно, даже ожидающие поезд казались невозмутимыми и собранными. Увы, именно казались. Секундой ранее Ёрш словно заглянул за кулисы и теперь, как здорово бы ни играли марионетки, не мог забыть о нитях и блоках, благодаря которым менялись декорации. «Ты ведь ожидал этого», — напомнил себе Ёрш. Да, ожидал, но не так скоро, поэтому чувствовал себя опустошенным, немощным и больным.

Кокетливо кружась, мимо скамьи порхнула целлофановая обертка сигаретной пачки, эдакий непритязательный предвестник, знамение. Ёрш уткнулся лицом в колени и застонал.

Может, отступить? Сумеет ли он ответить на зов и достойно выполнить свою миссию? Порой от одного воспоминания об обнаженных телах подступает рвота, а порой он буквально трепещет от предвкушения. «Кого я найду? — спросил себя он, прижимаясь щекой к коленной чашечке. — Кого я найду в метро?» В памяти тотчас всплыла девушка с длинной рваной челкой, обкусанными ногтями и серебристыми наушниками. Апатичная, неприступная, она взглянула на него и улыбнулась. Низко опустив голову, Ёрш посмотрел на грязный бетон платформы напротив. Там только что стоял обкуренный идиот. Здесь, в метро, это хотя бы теоретически возможно? «Если найду сумасбродку, то вполне, — решил Ёрш и едва не расхохотался. — С сумасбродкой у меня все получится!»

Тревоги и сомнения тут же отступили. Иногда они проносились беспечным океанским бризом, надменно показывая: Ёрш не стоит их внимания, а иногда налетали ураганом и выбивали почву из-под ног. Сегодня он молодец, выстоял! Ёрш посмотрел на исчезающие во тьме рельсы, на пустой, испещренный пятнами сырости туннель, где живут поезда, на ядовито-желтую полосу безопасности. За третьим рельсом сидела крыса и, дрожа от блаженства, пила кофе из раздавленного картонного стакана.

— За нашу прекрасную ночь! — провозгласил Ёрш, поднимая воображаемый бокал.

Пока он переглядывался с крысой, на платформу просочились неясные, искаженные расстоянием звуки — шорох шагов то ли двоих, то ли одного человека под аккомпанемент гулкого эха. Вскоре послышались голоса, бездушные, выхолощенные, точь-в-точь как помехи в старом телевизоре.

— Бр-р, здесь трупный запах!

— Не трупный, а вполне человеческий. Похоже, ты никогда не общался с простыми людьми.

— Сделай одолжение! — Неизвестный лениво подавил зевок. — В следующий раз, когда откажусь ловить такси, облей меня бензином и подожги, лады?

Воцарилась тишина, прерываемая лишь скрежетом автоматических турникетов. Шаги замерли в паре футов от скамьи. «Не стану поднимать голову, ни за что!» — подумал Ёрш: выхолощенные голоса звучали совсем как у Черепа и Кости.

— Кстати, как ты слетал в Лондон? Я там никогда не был.

— В Лондоне здорово! Мы ходили в этот, как его… Ну, ты знаешь… — Пауза. — Тауэр! — Снова пауза, на сей раз длиннее. — Народу там тьма-тьмущая!

Не отрывая взгляд от грязных плит пола, Ёрш с отвращением поморщился. Ни Череп, ни Кость в Лондоне никогда не были, в этом он не сомневался. Послышался сухой, скрежещущий кашель, будто кошка подавилась комком шерсти. Голоса зазвучали глуше, точно эти двое обсуждали сердечные дела и не хотели посвящать в них посторонних.

— Правда, что в Лондоне полно индийцев?

— Да, индийцев и пакистанцев, но, хочешь верь, хочешь нет, там куда чище. Нищих и попрошаек намного меньше.

— Попрошайки… — Неизвестный снова сделал паузу. — Они уверены, что Нью-Йорк принадлежит им.

— А разве нет?

— Ничего подобного! Нью-Йорк принадлежит мне.

«Если не заткнутся, я спрыгну на рельсы! — Ёрш в отчаянии кусал большой палец. — Точно спрыгну, прямо сейчас!»

К счастью, тут подкатил поезд маршрута В и спас Ерша. Первым на станцию ворвался призрак поезда: сгусток воздуха, горячий от собственной скорости и плотности. Формой он совпадал с туннелем, длиной — с несущимся за ним составом. Словно ураган, он развеял лежащий на путях и платформе мусор. Ёрш открыл рот, чтобы попробовать воздух на вкус. Прозрачная обертка порхнула к краю платформы, трепеща, как испуганная птичка. Лишь сейчас Ёрш заметил над своей скамьей полосатую, как зебра, рейку. Он знал, для чего ее тут повесили, и с гордостью произнес название: «Предельная рейка». Голос звучал уверенно: Ёрш четко представлял, что случится дальше.

Поезд влетел так же стремительно, как опередивший его призрак, моментально сбил ветер и размазал его по рельсам целой какофонией звуков. Сперва затрещал ток, затем заскрипели колеса и заскрежетали тормозные колодки. Секунда — и звуки слились в гул, заполонивший все вокруг. Теперь платформа дрожала от мощи замедляющих ход вагонов, а не от лицемерной лживости окружающего мира. По-прежнему крепко держась за скамью, Ёрш подался вперед, чтобы не пропустить кабину машиниста. Крупного плотного машиниста с невозмутимым лицом было видно издалека, да еще защитные очки мерцали не хуже стробов. Пророчество свершилось — кабина остановилась аккурат напротив скамьи. Машинист мельком взглянул на Ерша и поднял очки, чтобы свериться с предельной рейкой. Он удостоверился, что все в порядке, и раздраженно двинул локтем — двери открылись ровно на десять секунд, зафиксированный в правилах временной минимум. Беззвучно шевеля губами, кондуктор отсчитывал секунды, а Ёрш завороженно за ним следил.

— Ты садишься? — спросил машинист.

— Нет, жду маршрут С, — смущенно покачав головой, ответил Ёрш.

— Объявление читал? — Машинист кивнул на кафельную стену. — Маршрут С сегодня не ездит, так что не теряй времени и садись в вагон.

— Ничего страшного, — дрожа от удовольствия, ответил Ёрш. — Мне все равно.

— Сынок, ты меня слышал? Говорю, маршрут С сегодня…

— Вам пора! — напомнил Ёрш. — Десять секунд давно истекли. Закрывайте двери!

Машинист приподнял очки, ущипнул себя за переносицу и с преувеличенной осторожностью водрузил очки на место. Помимо этого, удивления он ничем не выдал. Прозвучало божественное ля-до, машинист дернул головой и спрятался в кабину, словно таракан в щель. Ёрш зажмурился и стал ждать сигнала — двойного звонка, по которому машинисту следует отправиться со станции. Когда он разлепил веки, поезд уже скрылся в туннеле, платформа опустела, а ему на колени приземлилась целлофановая сигаретная обертка. Лишь тут вспомнились выхолощенные голоса — опасливо, стараясь не привлекать внимания, Ёрш огляделся по сторонам, но Черепа с Костью и след простыл. Крыса по-прежнему сидела у третьего рельса, а бумажный стакан исчез. На платформе не было ни души, зато на расстоянии вытянутой руки, примерно на полпути к ближайшей колонне, лежала аккуратно свернутая двадцатидолларовая купюра.

Ёрш внимательно посмотрел на купюру, пытаясь определить, откуда она взялась. Небось из чьего-то кармана случайно выпала — это объяснение казалось самым ясным, благовидным и правдоподобным. В школе ценят именно такие. «Объяснение со вкусом азалептина! — беззвучно хмыкнул Ёрш. — Азалептиновое в хлорпромазиновой глазури».

Ёрш остался сидеть, прижав голову к стене. Подняться, сделать несколько шагов и взять двадцатку казалось немыслимым. К деньгам он не прикасался ровно полтора года, с тех пор, как его зачислили в школу. «Метро не место для случайностей», — подумал Ёрш. С другой стороны, просыпался голод, а в карманах не было ничего: ни носового платка, ни карандаша, ни спички. Ни единой таблетки…

— Случайности недаром так называются, — громко проговорил Ёрш, прислушиваясь к эху собственного голоса. — Они случаются, случаются постоянно.

С купюры смотрело тонкое учительское лицо в обрамлении фисташковых волос. Оно показалось знакомым. Да, Ёрш отлично знал этого «учителя».

— Джексон, — произнес он, тыча пальцем в двадцатку. — Эндрю Джексон, седьмой президент США, убийца индейцев.

Джексон улыбнулся ему аристократически-тонкими зелеными губами. «С удовольствием обменяю тебя на омлет со швейцарским сыром и порцию жареной картошки», — подумал Ёрш.

— Правильно, мини-босс, деньги нужно унижать и терроризировать! Только дураки молча кладут их в карман!

Ёрш медленно поднял голову. Обратившаяся к нему дородная женщина стояла, широко расставив ноги, точно боксер или цирковой акробат. Кожа такого цвета, как у этой особы, могла быть и у сикха, и у суданца, и у индейца-чероки, а может даже, и у белого. Вместо носков из разбитых кроссовок торчали полиэтиленовые пакеты.

— Купюра не настоящая, — пояснил Ёрш. — Это фальшивка.

— Неужели? — переспросила женщина, ущипнув себя за подбородок. — А что, если я подниму эту фальшивку и спрячу в свое портмоне?

— В свое что?

— Портмоне, — чуть тише проговорила женщина. — Это французское слово, обозначает кошелек.

— Пожалуй… — Ёрш задумался. — Пожалуй, вам стоит ее поднять. Да, определенно.

— Стоит поднять, — пробормотала женщина, поддела двадцатку носком кроссовки, присмотрелась повнимательнее и скрылась за колоннами. Через некоторое время Ёрш нагнулся и потрогал купюру средним пальцем правой руки. Сильный разряд тока тут же пробежал от кисти к плечу, устремился выше и впился в челюсть так, что зубы судорожно клацнули. Ёрш испуганно отстранился, и жуткое ощущение исчезло.

— Ну вот, мини-босс, а говорил, что фальшивка! — прошипела женщина, выступая из-за ближайшей колонны. Синий чемоданчик она держала крепко, обеими руками, как испуганные дети — одеяло. Для ее комплекции ладони казались чересчур миниатюрными. Женщина двигалась робко, опасливо, словно обдумывая каждый шаг. Темные глаза буквально приклеились к купюре.

— Что сейчас можно купить на двадцать долларов? — поинтересовался Ёрш, отодвигаясь, чтобы освободить место на скамейке.

— А ты не знаешь?

— Я долго отсутствовал, — покачал головой Ёрш.

Когда женщина поставила чемодан на скамейку, он задребезжал, точно в нем были рождественские гирлянды, бокалы для шампанского или пустые флаконы от духов. Какое-то время они сидели рядом, наблюдая за потоком пассажиров. На станцию влетел экспресс, и Ёрш начал волноваться из-за двадцатки, но она спокойно лежала на полпути к колонне и даже не шевельнулась. Наконец женщина пригладила брови и откашлялась.

— На двадцать долларов в городе особо не погуляешь, — объяснила она.

Ёрш улыбнулся и пожал плечами.

— Как вас зовут?

— Хезер. — Женщина выпрямила спину и кокетливо подалась вперед. — Хезер Ковингтон.

— Хезер Ковингтон, — повторил Ёрш, оглядывая собеседницу с ног до головы. Та нагнулась, чтобы поправить полиэтиленовые «гольфы». — Вы не похожи на Хезер.

Хезер подмигнула, будто Ёрш намеренно ей подыграл, и вытащила из чемодана потрепанный синий паспорт.

— Зачем это? — удивился Ёрш.

— Для знакомства.

Ёрш раскрыл паспорт и принялся осторожно листать. Страницы были пустыми, лишь на одной бледно желтел штамп «Форт Эри, Онтарио, Канада». Судя по отметкам, паспорт выдали в апреле две тысячи седьмого года.

— Хезер Дакота Ковингтон, — вслух зачитал Ёрш. — Волосы каштановые, глаза зеленые. Вес сорок килограммов… — Он сделал паузу. — Родилась в Вене, штат Виргиния, тринадцатого ноября 1998 года.

Пряча глаза, женщина мило улыбнулась и убрала паспорт в карман. Ёрш вгляделся в ее лицо: натужная улыбка чуть скривилась, словно растягивать губы стоило огромных трудов. Хезер выдержала эффектную паузу и показала на рот. «Кого она пытается изобразить?» — удивился Ёрш, но тут же все понял. Его новая знакомая улыбалась точь-в-точь как девочка в паспорте.

Вскоре экспресс привез из центра целую толпу апатично смотрящих перед собой пассажиров.

— Тринадцатое ноября, — исключительно ради поддержания разговора повторил Ёрш. — Какое сегодня число?

— Одиннадцатое.

— Значит, послезавтра ваш день рождения.

— Да, черт подери!

— Тогда возьмите деньги. Поздравляю от души!

— Праздник еще не наступил, — зевнула Хезер.

Ёрш расправил плечи и попытался пошутить.

— В этом году рекомендую отпраздновать заранее!

— Зачем это?

— Мисс Ковингтон, вдруг вы завтра умрете?

— Зови меня Хезер. — Женщина снова пригладила брови, на сей раз чуть аккуратнее. — А деньги я уже взяла, мини-босс.

Ёрш посмотрел на пол и сделал лицо «как у Филиппа Марлоу». Хезер быстро раскрыла паспорт: между последними страницами лежала двадцатка.

Ёрш изумленно разинул рот, а Хезер Ковингтон лишь улыбнулась. Ее крупные черты лица и бурая кожа воскресили в памяти пейзаж. «Да, минуло три года», — сказал себе Ёрш, погружаясь в прошлое. Три года назад Виолет взяла напрокат машину и повезла его смотреть на пенсильванские холмы. «Укатим в глушь, — сказала тогда она. — Только ты и я!» Ершу стало смешно: можно подумать, кто-то набивался к ним в компанию! Бурые холмы больше всего напоминали складки на шее угрюмого старика. «Ты мой герой! — восклицала Виолет. — Мой маленький профессор! Интересно, кем ты станешь, когда вырастешь?»

В тот день он впервые услышал гул турбин.

— Чего лыбишься, мини-босс? — поинтересовалась Хезер Ковингтон, голос которой звенел, словно писк надоедливого комара.

— Почему вы меня так называете? — осведомился Ёрш, медленно и неохотно разлепив веки.

— Потому что на обычного босса ты не похож. — Хезер вытянула ноги и взглянула на носки кроссовок.

— Я вообще не босс, — покачал головой Ёрш. — Пока нет.

— Да уж, наверное. Босс не бросил бы двадцатку.

— Мисс Ковингтон, деньги меня не интересуют.

— Не интересуют? — удивилась Хезер. — Мини-босс, ты звезда?

— Пожалуйста, зовите меня Ершом. Мне так больше нравится.

— Вот черт… — пробормотала Хезер. Ершу точно пощечину отвесили, настолько откровенным было ее неодобрение. Из туннеля вылетел ветерок, легкий, но решительный, словно авангард наступающей армии-победительницы. У турникета стояли две толстые девчонки из колледжа, держались за руки и рыдали, прижимаясь друг к другу лбами. Чуть дальше собралась бригада дорожных рабочих в оранжевых жилетах.

— Ты наверняка звезда, — не унималась Хезер Ковингтон. — Натягиваешь трусы, надуваешь губки и гребешь деньги лопатой.

— На что потратите двадцатку? — полюбопытствовал Ёрш. — На омлет со швейцарским сыром?

Хезер засмеялась.

— В последний раз я платила за завтрак, когда еще… Когда еще не… — Она нахмурилась и похлопала по боку чемодана. — Обо мне не беспокойся!

— Где вы питаетесь?

— Раньше ходила в столовые, там органические овощи дают. Особенно нравилось у «Стрит лайф министриз», это религиозная организация, они бездомным помогают, бесплатные обеды развозят… — хлопая глазами, объясняла Хезер. — У них специальный фургончик есть, старый такой, бежевый, ну, ты представляешь. Дают сандвичи с ветчиной, с индейкой и капустный салат. Ради него я готова уверовать в Бога! Только представь: капустный салат с перцем! — Хезер подняла большой палец.

— Да, капуста с перцем — это самое то, — согласился Ёрш. — Помню, в детстве…

— Аппетит у меня хороший, а проповеди не нужны. — Хезер провела языком по нижним зубам. — Говорю, столовыми и фургончиками заправляет церковь. Они готовят еду, бесплатно раздают, а потом поучают родителей, как лучше над детьми измываться.

— Ясно, — кивнул Ёрш, наблюдая, как Хезер кривится от презрения. — Понятно.

На самом деле он не понимал ничего, но совершенно не беспокоился. Напротив, Ёрш чувствовал себя живым, а не вялым и заторможенным, как от лекарств. Нечто подобное он ощущал в школе, когда новенькие бились в истерике, не в силах справиться с переполнявшими их мыслями.

«Можно подарить себя Хезер, — подумал Ёрш. — Вдруг она согласится?»

— Хочу кое-что вам рассказать, — с трудом сдерживая волнение, начал Ёрш. — Кое-что о нашем мире.

— Мне неинтересно, — покачала головой Хезер Ковингтон.

— Что творится с воздухом, точнее, что творим с ним мы, общеизвестно. Воздух меняется ежеминутно: густеет, уплотняется, набирает скорость. С каждым днем вокруг становится жарче. — Ёрш наклонился и заглянул Хезер в глаза. — Согласны со мной?

— М-м-м! — промычала Хезер Ковингтон.

— Однако далеко не все знают, что потепление идет не плавно, не по прямой, а по круто изгибающейся кривой. График роста температуры — это кривая. — Зубами Ёрш впился в запястье — чуть ослабишь самоконтроль, заикание начнется! — а глазами — в Хезер. Определить, слушает ли его она, не представлялось возможным, а понимает или нет — тем более. — Потепление идет по кривой, мисс Ковингтон, — повторил он и взял Хезер за руку. Женщина и не думала сопротивляться. — Скорость процесса ежесекундно увеличивается, почти в геометрической прогрессии растет! — Ёрш усмехнулся. — Да не почти что, а именно так. — Он сжал руку Хезер, стараясь привлечь внимание. — Остановить процесс не под силу никому.

— Совсем как меня у банкомата, — внимательно изучая потолок, проговорила Хезер Ковингтон.

— Я нашел один способ, вернее, сам его придумал, — зашептал Ёрш. — Он связан с тем, что скрыто у меня внутри.

— Хватит! — буркнула Хезер Ковингтон. Теперь она смотрела прямо перед собой.

— Мир живет внутри меня, так же, как я внутри него, — не унимался Ёрш. — Этому учат все религии, например, буддизм. — Он прижал левую руку к щеке Хезер. — Мисс Ковингтон, вы слушаете? Я прочел это в «Нэшнл джеографик».

Хезер Ковингтон не ответила.

— Чтобы охладить воздух, я сперва должен охладиться сам. — Ёрш сжал ее лицо в ладонях, точно голливудский любовник. — Мисс Ковингтон, я раскроюсь, как цветок.

— Замолчи! — заорала Хезер, прислонив голову к кафельной стене. — Я сказала, замолчи! — Она бешено молотила руками, будто желая привлечь внимание дорожных рабочих, толстых девчонок из колледжа и бездушного автомата по продаже билетов. Толстушки обернулись, а рабочие и глазом не повели. — Хватит! — выпалила Хезер, словно оглашая приговор, и залилась сухим горестным смехом.

— Поезд идет! — Ёрш похлопал ее по плечу, но Хезер это не помогло.

ГЛАВА 4

— Мисс Хеллер, расскажите о болезни вашего сына, — попросил Али Латиф.

Виолет сидела на стульчике с круглой спинкой. Паника, вызванная письмом Уилла, улеглась, и теперь она чувствовала лишь вселенскую усталость. Нет, еще благодарность: Виолет была страшно благодарна детективу за последний вопрос, на который она могла ответить. Они беседовали почти час, но прежде желание сказать спасибо не возникло ни разу.

— Детектив, нельзя ли поконкретнее? Иначе придется описывать последние четыре года моей жизни.

Латиф провел рукой по лицу, словно ему страшно хотелось спать. Неужели она его раздражает? Нет, на злыдня непохож. «Детектив явно холостяк, — думала Виолет, наблюдая, как Латиф перебирает бумаги. — Отчаявшиеся женщины выбивают его из колеи».

— В каком возрасте она впервые проявилась? — Латиф сделал отметку на ксерокопии документа.

— В двенадцать лет, — ответила Виолет и, дождавшись, когда он сделает еще одну отметку, добавила: — Случилось это в саду, точнее, возле дома его деда в Бруклине. Ричард, так звали моего свекра, тогда еще был жив. Да, все правильно, годом позже Уилл пошел в гимназию.

— В гимназию? — нахмурившись, переспросил Латиф.

— Простите, детектив! — Виолет тут же почувствовала, как щеки заливает краска. — В Австрии среднюю и старшую школу называет гимназией.

— В Австрии… — медленно повторил Латиф. — Неужели? — Он потупился, но тут же покачал головой, улыбнулся и быстро сделал отметку в записях. «Что-то зачеркнул, — догадалась Виолет. — Откуда, по его мнению, я приехала?»

— Н-не знаю, п-почему я так выразилась, — запинаясь, пролепетала она. — Я уже шестнадцать лет живу в Америке, в декабре будет семнадцать.

— Все в порядке, мисс Хеллер. Пожалуйста, продолжайте.

Глянув на сосредоточенное лицо детектива, Виолет поняла: пора отвечать на вопрос, но дала себе еще несколько секунд на то, чтобы разобраться в воспоминаниях. Прежде чем озвучить, хотелось поднести каждое к свету, проверить, убедиться. Волноваться было нечего: картинки прошлого воскресали с фотографической четкостью, словно кадры на развернутом рулоне пленки. Виолет могла сколько угодно перематывать их вперед-назад и воспроизводить любые детали.

— Сад окружала низкая кирпичная стена примерно в рост с Уиллом… — Виолет откашлялась. — Ричард возился в саду целыми днями: поливал, удобрял, пропалывал. Он был очень строгим, даже нелюдимым, но с Уиллом ладил прекрасно. Ричард навалил на грядки столько компоста, что до овощей дотягивался, лишь поднявшись на лесенку. Однажды его помидоры завоевали призовое место на районном конкурсе. Ричард получил медаль и хранил ее на кухне. — Виолет покачала головой, припоминая какую-то подробность. — Четыре грядки помидоров занимали полсада — ну да вы знаете, дворики в Парк-Слоупе совсем крошечные, — а за ними зеленела малюсенькая лужайка. Там стояли чугунные стол и кресло, на котором не сидел никто, кроме Уилла. Высокие помидорные грядки заслоняли стол от дома, получалось уединенное местечко. Уилл его обожал… — Виолет запнулась. — Детектив, не стоит так подробно конспектировать. Мой свекор умер почти три года назад.

— Мисс Хеллер, мне так проще следить за ходом рассказа. — Латиф поднял голову. — Вас смущает моя писанина?

Виолет пожала плечами, и карандаш Латифа снова забегал по бумаге. Сухость голоса и внешняя невозмутимость свидетельствовали о том, что он вполне доволен ее рассказом. Теперь пленка разматывалась куда быстрее, и Виолет едва успевала комментировать самые яркие кадры.

— Случилось все в воскресенье. Я готовила клецки из хлебных крошек на кухне Ричарда. Это старое австрийское блюдо, и я чувствовала себя древней старухой! — хохотнула Виолет. — Уилл с дедушкой чинили шпалеры в подвале. Я захотела, чтобы сын попробовал соус, вышла на лестницу и крикнула его. Ричард ответил, что Уилл в саду.

— В то время у вашего сына были близкие друзья?

— Нет, — быстро проговорила Виолет. «Точно оправдываюсь», — подумала она, но следующая фраза прозвучала еще резче: — Свободное время он проводил один или болтался в саду с Ричардом.

Латиф коротко кивнул, словно Виолет ответила именно так, как он ожидал. «Ему пригодятся любые детали, — решила Виолет. — Интересно, если заболтаюсь, детектив меня остановит?»

— Продолжайте, мисс Хеллер!

Виолет набрала в грудь побольше воздуха.

— Я вышла в сад и огляделась. Не заметив Уилла, я ничуть не удивилась: он целыми днями просиживал на своем креслице, читал комиксы и рисовал. Он сам придумывал истории, в основном о супергероях, и рисовал к ним смешные картинки. В некоторых фигурировала я, главным образом в ипостаси злодейки. Уилл окрестил меня мисс Ликвидацией и изображал в черной каучуковой накидке… — Виолет криво улыбнулась. — Будь вы психотерапевтом, удвоили бы внимание!

— Я весь внимание, мисс Хеллер.

— Знаю… — Виолет чувствовала себя неловко, эдакой неприятной особой или неумелой актрисой, пробующейся на роль. — В руках у меня была ложка с соусом, на плите — ужин, поэтому следовало просто крикнуть сына, но такой мысли даже не возникло. Сейчас вспоминаю, что, открывая дверь черного хода, наоборот, старалась не шуметь… — Она осторожно подалась вперед и, зажмурившись, прислушалась, как стул скрипит под ее весом. — Не думайте, что я рассчитывала застать Уилла за чем-то постыдным! Не-ет, только за своими комиксами, он ведь часами их рисовал.

— Что вы обнаружили в то воскресенье?

— В то воскресенье? — озадаченно переспросила Виолет. Яркий кадр на пленке воспоминаний неожиданно померк, и пару секунд она не видела ничего. — В то воскресенье я прошла в глубь сада — шагов десять, не больше — и обнаружила Уилла ничком лежащим на траве.

Латиф изучал плитки потолка и задумчиво жевал тупой конец карандаша — определить, слушает он или нет, было невозможно.

— Продолжайте, мисс Хеллер!

— Я опустилась на корточки и перевернула Уилла. Помню, двигалась почти бесшумно, словно боясь привлечь внимание. Его глаза были открыты, но показались мне… — Виолет запнулась, подыскивая нужное слово. — Пустыми, как у дорогой куклы. Я где-то слышала, что лунатиков будить опасно, только Уилл очнулся от первого же моего прикосновения, по крайней мере взгляд тотчас стал осмысленным. Сын поднялся, с моей помощью пришел в дом, а потом мы с Ричардом уложили его в постель.

Заметив, что Латиф перестал конспектировать, Виолет вопросительно на него взглянула, но детектив жестом велел продолжать.

— Уилл с детства отличался от сверстников и казался странноватым, но подобного прежде не случалось. Он точно заблудился и не знал, где находится. Я сразу поняла: сын болен. — Виолет неожиданно рассмеялась. — Детектив, я параноик, и, хотя гордиться здесь нечем, мои наихудшие опасения обычно сбываются. В общем-то из-за этого я и стала параноиком…

Возникшая пауза показалась Латифу чересчур долгой, и он деликатно кашлянул в кулак.

— Как ваш свекор отреагировал на произошедшее?

— Ричард назвал меня истеричкой, безмозглой курицей… — Виолет затаила дыхание, словно что-то припоминая. — В выражениях не стеснялся. Дабы он замолчал, я в конце концов признала, мол, да, с выводами немного поспешила. Яочень боялась, что сын нас услышит, но мы с Ричардом периодически проверяли: Уилл крепко спал. — Порывшись в карманах, Виолет вытащила сломанную сигарету. — Даже сейчас, когда Уилл спит или лежит с закрытыми глазами, никто не скажет, что он болен.

Откуда-то из недр стола Латиф извлек зажигалку и гостеприимно протянул Виолет. «Так он курит! — про себя удивилась она. — Уверена, что не сигареты, скорее… пенковую трубку!»

— Когда болезнь вновь дала о себе знать?

Виолет позволила себе бесстыдно-долгую паузу: зажгла сигарету и, держа ее посредине, затянулась. Выпустив дым, она откинулась на спинку стула и стала наблюдать, как детектив ждет ответа на свой вопрос, отчаянно борется с нетерпением, а его желтый карандаш шершнем порхает над столом. Почему он так интересуется болезнью Уилла? Вопросы какие-то злые, язвительные… Неужели ему «Нью-Йорк пост» приплачивает? Виолет живо представила на первой странице фотографию Уилла, а под ней заголовок: «Уилл-потрошитель, гроза метро» или что-то еще более отталкивающее, намеренно исключающее понимание и сочувствие. Из недр памяти всплыли газетные заголовки, посвященные тому судебному процессу, но Виолет решительно отправила их обратно. Собственные откровения неожиданно показались опрометчивыми, эгоистично-корыстными. Только разве можно молчать, будто Уилл умер?

— Детектив, на этаже есть уборная?

В глазах Латифа мелькнуло изумление.

— Да, конечно, мисс Хеллер. Слева от кабинета, в самом конце коридора.

Виолет вскочила, растянула губы в сконфуженной улыбке и бросилась к двери, оставив пальто и сумочку на стуле. Уже переступив порог, она обернулась: Латиф перебирал каталожные карточки и ксерокопии. «Какое доброе лицо! — вновь подумала Виолет. — Детектив — сама мягкость и деликатность, когда не играет на публику. Может, стоит рассказать ему все?»

Виолет аккуратно закрыла за собой дверь, придерживая ее пальцами, словно заботливая няня в яслях. В коридоре стояли раздавленные горем и отчаянием люди, которых она видела, пока ждала Латифа: измученные старики, затурканные женщины, ежесекундно вздрагивающие подростки. Виолет двигалась осторожно, словно вдоль свежеокрашенных стен, задыхаясь от отвращения, которое не могла ни подавить, ни объяснить. Посетители полицейского управления на нее не смотрели, а если такое случалось, их взгляды выражали полную безысходность: «Ты меня не выручишь и не спасешь».

Длиннющий коридор казался воплощением бюрократии: серый подвесной потолок, «сопливый» зеленоватый линолеум, безжалостно-яркие лампы. «Шедевр, классика жанра, напрасно входную плату не берут», — язвительно подумала Виолет. Первую треть коридора устилало ворсовое ковровое покрытие цвета дешевого кофе, оставшиеся две трети — выцветший ковролин. Заканчивался коридор весьма бесславно — упирался в древнее витражное окно, которое слегка приоткрыли, таким образом, превратив в гибрид пепельницы и плевательницы. В любой другой день Виолет ужаснулась бы убогому витражу, посмеялась бы над нелепым коридором, а сегодня лишь без сил прижалась лбом к стеклу. Она сделала глубокий вдох и, убедившись, что рядом никого нет, воскресила в памяти образ Уилла.

— Только не умирай! — произнесла Виолет сухо и достаточно громко, чтобы напрячь голосовые связки. — Не умирай, не умирай, не умирай! — Она так старательно проговаривала слова, что верхняя губа задевала грязное стекло. За окном бушевал ветер, от сквозняка лодыжки покрылись гусиной кожей, а Виолет повторяла все те же слова, точно стишок или молитву, как тысячу раз за последние несколько лет. Английские слова смешивались с немецкими, расплывались в бессмысленную скороговорку, а потом и вовсе в цепочку звуков. Когда слова окончательно растворились в завываниях ветра, Виолет почувствовала удовлетворение, словно после катарсиса. Впервые с момента прихода в Управление полиции она вздохнула полной грудью, затем пригладила волосы и посмотрела на выцветший ковер. Сумеет ли она вернуться в кабинет? Вернуться — значит продолжить неприятную беседу, ответить на вопросы детектива, выложить все до конца. Почему-то это казалось нереальным.

Однако через минуту Виолет уже сидела на пластиковом стульчике и терпеливо ждала, когда детектив закончит перебирать ксерокопии. Словно никуда не выходила… Со дна души поднялась волна необъяснимой нежности к детективу Латифу. «Очередное доказательство моей извращенности!» — подумала Виолет и зажала рот, чтобы не захихикать.

— Детектив Латиф, — начала она, — мне нужно кое-что вам рассказать.

— В чем дело, мисс Хеллер? — подняв голову, вежливо осведомился он.

— Вижу, вы человек порядочный. Я хочу поблагодарить за терпение и время… — Детектив явно собрался возразить, и Виолет подняла руку: — Прошу вас, не перебивайте! — Она шумно выдохнула. — Вообще-то я открытая и общительная, но, боюсь, тут вам придется поверить мне на слово.

Латиф доброжелательно кивнул, но промолчал. «Чего он ждет? — недоумевала Виолет, растягивая губы в самой обаятельной из имеющихся в арсенале улыбок. — Какого-то особого комплимента?»

— Если объясните, чем еще я могла бы…

— Что случилось после того приступа в саду?

«Вот так педант!» — подумала Виолет и, оправившись от секундного замешательства, продолжила рассказ:

— Мы заночевали в доме Ричарда. Во-первых, я боялась будить сына, во-вторых, свекор твердил: «Мальчику нужен только сон». Разумеется, он ошибался… — Виолет покачала головой. — Часа в три утра я упала с кровати, точно ее наклонили. Дом раскачивался, не хуже поезда в метро, и в чем дело, я поняла не сразу. На первом этаже гремела музыка. Усилители страшно ее искажали, но я узнала горячо любимого Ричардом Бикса Байдербека с каким-то оркестром. Свекор покупал лишь качественные записи, чтобы слышались и ударные, и струнные, и все, что полагается. Сперва я не подумала, что тут замешан Уилл, но потом наступила на что-то холодное и скользкое. На полу валялась кучка, точнее, даже горсть, раздавленных помидоров из сада Ричарда.

— Помидоров? — нахмурившись, переспросил Латиф. — За которые вашего свекра наградили медалью?

— Правда, похоже на ключевую фразу анекдота? — глупо хихикнула Виолет.

— Вы сказали, что помидоры раздавили. Как именно? Руками?

— Скорее, ногами… — Виолет запнулась, потом кивнула: — Уилл бросил их на пол и наступил на каждый.

Латиф постучал кончиком карандаша по зубам.

— А дальше что случилось?

— Я вышла в холл. Ричард уже был в гостиной. Он ругался с Уиллом, кричал во все горло, но я не разобрала ни слова. Помню, я стояла на лестнице, не зная, на что решиться. Уговаривала себя спуститься, когда стихнет музыка, только не хотелось совершенно! — Виолет сложила ладони, точно для молитвы. — «Это дом Ричарда, стереоустановка Ричарда, пластинка Ричарда, поэтому не вмешивайся, иди спать!» — твердила я себе, но буквально через секунду оказалась в гостиной. Ричард орал, как ошпаренный, а Уилл катался по полу.

— Музыка продолжала играть?

Виолет кивнула.

— Почему ваш свекор ее не выключил?

— Понятия не имею.

— Разве ее не следовало выключить? В такой-то ситуации?

Виолет откинулась на спинку стула, огорошенная простотой вопроса. В лице детектива не читалось ровным счетом ничего: оно казалось отрешенным, непроницаемым и мрачноватым. Она привыкла рассказывать историю сына в определенном ключе, без замечаний и прерываний, а Латиф, похоже, намеренно засыпал ее вопросами. «Видимо, это профессиональная фишка, — подумала Виолет. — Он пытается сбить меня с толку».

— Полагаю, Ричард забыл о музыке, — наконец сказала Виолет. — Он орал на Уилла, изощрялся в угрозах, а сам пальцем его не трогал. В гостиной стоял странный запах, сладковато-металлический, как у жареного миндаля. Наверное, в стереоустановке что-то перегрелось. Меня Ричард даже не заметил, представляете?

Пленка воспоминаний перематывалась так быстро, что Виолет выдержала долгую паузу, стараясь немного замедлить процесс.

— От грохота музыки у меня стучали зубы. Уилл лежал на полу, вытянув руки по швам, пел и хихикал. Никогда не видела его таким счастливым. Чем громче ругался Ричард, тем сильнее радовался Уилл. От одного взгляда на сына у меня ноги подкашивались. Он весь перемазался томатным соком и без конца повторял какие-то слова… — Виолет попыталась восстановить сбившееся дыхание. — Чтобы разобрать их, я опустилась на колени. В тот момент почему-то вспомнилась строчка из пьесы, которая очень нравилась отцу Уилла: «Но переменчивы дела людские, и к худшему должны мы быть готовы»^[2]. Я отчетливо услышала голос мужа: он процитировал Шекспира, точно желая приободрить, только мне стало еще страшнее. — Виолет расправила плечи. — Отчего это случилось, детектив? От шока?

Латиф прищурился, но ничего не ответил. Вероятно, он ждал продолжения рассказа.

— Я обняла сына за плечи и притянула к себе, отчасти чтобы успокоить, отчасти чтобы не смотреть на его лицо. Даже тогда я словно наблюдала эту сцену со стороны и поражалась ее нелепости. Мы напоминали боксеров, которые «обнимаются» на ринге, чтобы избежать удара. Лично я такой бокс всерьез не воспринимаю! — Виолет зажмурилась. — Ричард тоже прислушался к пению Уилла, а я фактически прижала ухо к губам сына и наконец разобрала слова, которые он повторял: «Убей меня».

— «Убей меня?» — тихо переспросил Латиф.

— Да, — кивнула Виолет, — Уилл повторял это монотонно, без выражения, как в церкви.

Латиф поставил внизу карточки какой-то знак — Виолет почудилось, что маленький крестик — и отложил ее в сторону. Господи, что еще за шифр?

— Впоследствии ваш сын повторял эти слова?

— Нет, — покачала головой Виолет. — Помню, я встала — выключить музыку, но ноги не держали, да еще глаза закрывались. Я через силу разлепляла веки, делала шаг, потом опять закрывала глаза. Не могла представить, что случится, когда стихнет музыка. Ричард пугал меня не меньше, чем Уилл. Он абсолютно себя не контролировал! Я постоянно повторяла себе, что ему восемьдесят четыре. — Виолет выдержала очередную паузу и удивилась, как терпеливо ждет Латиф, ведь терпение явно стоило ему огромных трудов. Наконец он кашлянул в кулак.

— Прошу вас, мисс Хеллер, продолжайте!

— Детектив, не дадите мне буквально минуту…

— Да, разумеется! Не желаете воды или кофе? Может, покурить хотите?

Виолет поднялась и закивала: да, мол, хочу, но тут же снова села на стул.

— Больше всего мне хочется со всем этим покончить!

«Вот как стараюсь произвести хорошее впечатление! — подумала Виолет, чувствуя, что расплывается в задорной девчоночьей улыбке. — А он небось думает, какого черта я скалюсь!» Достав из кармана платок, она поднесла его ко рту с одной-единственной целью — спрятать улыбку.

— Хотите — сделаем еще один перерыв. Мисс Хеллер, вам нужен второй перерыв?

«Дикция у него не хуже, чем у телеведущего! — невольно восхитилась Виолет. — Ни малейшего намека на акцент. Родители небось жутко образованные».

— Наверное, нет, детектив. Я уже почти все рассказала.

— Вот и славно! Значит, сейчас я услышу конец той истории?

Виолет убрала платок и кивнула.

— Что случилось после того, как вы выключили музыку?

— На кухне зазвонил телефон: кто-то из соседей спешил пожаловаться на шум. — Виолет подалась вперед, и стул протестующе заскрипел. — Ричард только тогда меня заметил, собрался что-то сказать, уже открыл рот, но потом молча ушел на кухню. Уилл по-прежнему лежал на полу, свернувшись калачиком. «Знаю, каково тебе, знаю, что больно», — шептала я, хотя сама не имела ни малейшего представления. Откуда мне было знать, что он чувствует? «Сынок, мы тебе поможем, доктора вызовем!» — твердила я. Уилл взглянул на меня так, словно я говорила на каком-то тарабарском языке, а потом спросил: «В чем дело, Виолет?»

— Что вы ему сказали?

— Правду. Что он скорее всего серьезно болен. «Возможно, Виолет, — ответил Уилл. — Вполне возможно». Он так и не встал, скорчился на полу и раскачивался взад-вперед. Я была вне себя от радости, что сын рассуждает здраво, благодарила удачу, судьбу, Провидение и все силы, которые смогла вспомнить. Кажется, даже Ричарда поблагодарила! Уилл перестал раскачиваться, сел и огорошил меня заявлением: «Виолет, ты ломоть черствого хлеба, куплет забытой песни». — Виолет засмотрелась на Латифа, прилежно строчившего в блокноте, и лишь когда он поднял голову, сообразила, что молчит.

— А потом?

— Разочарование буквально захлестнуло меня. Вцепившись в его рубашку, я умоляла объяснить, что случилось. Как сейчас помню, сын закусил губу, а потом посмотрел на меня так, словно я ему мешала. «Ничего не случилось, — процедил он. — А теперь греби отсюда, пока я мозги тебе не вышиб». Не добавив ни слова, он повернулся на бок и заснул. — Виолет наклонила голову и какое-то время сидела, апатично глядя в пустоту. В коридоре послышался шум, но почти тут же стих. — Вот и вся история, — объявила она.

— Хорошо. — Латиф откинулся на спинку стула. — Большое спасибо, мисс Хеллер.

Виолет неловко подалась вперед, без всякой причины засмеялась и принялась наблюдать, как детектив переваривает ее рассказ. Чем дольше она смотрела, тем легче становилось на душе. Ни поступки Уилла, ни старческая мстительность Ричарда, ни ее собственные глупости не вызвали у Латифа ни замешательства, ни тайного злорадства, как у некоторых докторов Уилла, ни отвращения, как у подавляющего большинства обывателей. Как здорово, когда тебя слушают с деловитой невозмутимостью и позволяют просто изливать душу! «Наверное, это входит в его служебные обязанности, — одернула себя Виолет. — Впрочем, какая разница, если беседа с ним приносит колоссальное облегчение? Иными словами, очень хорошо, что он очень хороший профессионал!»

— Али Латиф… — неожиданно пробормотала она.

— Что вы сказали? — вскинулся детектив.

— Али Латиф, — повторила Виолет и, поспешно пряча конфуз, зачастила: — Очень красивое имя! Марокканское, да?

Лицо детектива вмиг утратило отрешенность. Латиф прижал ладони к столу, точно собираясь с духом.

— Спасибо, мисс Хеллер! — после небольшой паузы поблагодарил он. — При рождении меня назвали Руфом Уайтом.

«Я его обидела! — с досадой подумала Виолет. — Как я умудрилась его обидеть?»

— Правильно сделали, что сменили имя, — осторожно проговорила она. — Али звучит солиднее, чем Руф.

Латиф поднял руку — таким жестом дирижеры призывают к тишине расшумевшихся зрителей — и уставился на лежащее перед ним досье. Теперь в его движениях сквозила раздражительность, которую Виолет объяснить не могла. Затаив дыхание, она ждала следующего вопроса, потому что чувствовала: он будет неприятным. И не ошиблась.

— Мисс Хеллер, вы о чем-то умолчали. Почти уверен, вы что-то от меня скрываете. Не хотите поделиться?

Виолет заставила себя посмотреть детективу в глаза.

— Не понимаю, о чем вы.

— Во время происшествий, прямо или косвенно вызванных расстройством, ваш сын склонен к насилию?

Виолет беззвучно выдохнула. «Я расскажу ему, — пообещала она себе. — Скоро, но не сейчас». На вопрос она ответила четко и уверенно:

— Мой сын не склонен к насилию не только во время «происшествий», как вы изволили выразиться, а вообще никогда. Это не насилие в общепринятом смысле слова!

— Я не согласен. Буквально минуту назад вы описывали, как он вам угрожал. — Латиф печально улыбнулся. — Я твердо намерен вернуть вам сына, мисс Хеллер. Доверьтесь мне хотя бы поэтому.

Теперь Виолет откровенно манипулировали, водили по кругу. К счастью, ей удалось удержаться в рамках приличия.

— Дело не в доверии, детектив, а в точности и соответствии фактам. Не стану отрицать, мой сын говорил ужасные вещи, но он никогда меня не обижал. Он… — Виолет запнулась. — Он никому серьезного вреда не причинил…

— Не причинил серьезного вреда? — оборвал ее Латиф и внезапно стал похожим на докторов Уилла. — Мисс Хеллер, видимо, мы с вами по-разному трактуем слово «серьезный».

Виолет мрачно уставилась в пол. «Совсем как Уилл, когда его припирают к стенке!» — подумала она, а вслух сказала:

— Мне известно, что сын периодически резал себе вены, но серьезных ран не наносил, а еще он прыгал или, возможно, падал со второго этажа.

— Мисс Хеллер, вы прекрасно понимаете, о чем я спрашиваю! — проговорил Латиф куда резче, чем она ожидала. — Не о насилии по отношению к себе! — Детектив отодвинул карточки, словно они не представляли ни малейшего интереса, словно являлись лишь приманкой, которая помогла выкачать нужную информацию, и достал из верхнего ящика желтую папку. От одного взгляда на нее Виолет бросило в дрожь: «Вот главный козырь! Детектив прятал его в рукаве, про запас держал!» Виолет отлично знала, что в этой папке, и теперь смотрела на детектива, точно из коридора, где стояла с другими потерявшими надежду и отчаявшимися. Рассказанная ею история стала приложением к желтой папке, а возможно, не годилась даже и на это. По сути, кроме этой папки, детективу ничего и не требовалось.

Латиф прижал палец к виску — теперь Виолет видела: каждый жест — часть устроенного ради нее представления, — и нарочито медленно пролистал содержимое папки. Получилось весьма нелепо, неестественно, по-дилетантски. «Кто мог предположить, что Уилл им так интересен?» — про себя удивилась Виолет, а потом у нее возникла другая мысль, пугающая своим правдоподобием настолько, что несчастная едва не вскрикнула. «Уилл им совершенно не интересен! Они волнуются за тех, кто подвернется ему под руку».

Латиф положил папку на стол и откашлялся.

— Не знаю, чем еще убедить вас, мисс Хеллер, не тратить мое рабочее время попусту, поэтому зачитаю протокол, в котором описано преступление, совершенное вашим сыном.

— Пожалуйста, не надо! — бесцветным шепотом попросила Виолет. — Я отлично помню…

— В понедельник, пятого марта две тысячи восьмого года, в тринадцать часов сорок пять минут четырнадцатилетний Уильям Хеллер и пятнадцатилетняя Эмили Уоллес спустились на станцию метро «Четырнадцатая улица» с юго-западной стороны Юнион-сквер. Их заметил Лоуренс Грейсон, дежурный по станции. Он тут же передал информацию Роберту Т. Салливану, школьному надзирателю, который отыскал обоих детей на платформе номер шесть. Инспектор Салливан незаметно к ним приблизился, потому что, по его мнению, Эмили Уоллес подошла «слишком близко к краю платформы». Уильям Хеллер «пребывал в гипервозбужденном состоянии, кружил по платформе, оживленно разговаривал с Эмили Уоллес, которая практически не шевелилась». Примерно через минуту Эмили Уоллес положила руки на плечи Уильяма Хеллера и сжала его в объятиях. Инспектор Салливан не усмотрел в ее действиях сексуального подтекста. — Латиф сделал паузу и кашлянул в кулак. «Нашел момент для эффектных жестов!» — Виолет почувствовала, что во рту пересохло от ненависти. — «Уильям Хеллер вырвался из объятий Эмили Уоллес и толкнул ее на рельсы», — дочитал Латиф, а Виолет закрыла глаза и вздрогнула.

ГЛАВА 5

Кровь устремилась в голову Ерша, словно пар в носик чайника. Его уводили во мрак. Хезер Ковингтон шла на несколько шагов впереди, осторожно двигаясь вдоль бетонной стены, и бормотала себе под нос что-то вкрадчивое. Туннель пожирал яркие огни станции, и Ёрш видел лишь ноги Хезер в целлофановых «гольфах», при каждом шаге шелестевших, точно она брела по опавшим листьям.

Туннель был прямым и широким, поэтому аргоновые лампы станции еще долго освещали им путь. Температура и влажность увеличивались с каждым ярдом, и вскоре стало трудно дышать. «Мир живет внутри меня, так же, как я внутри него», — сказал себе Ёрш. Он широко раскрыл рот, но движения воздуха не почувствовал. Хезер Ковингтон периодически оглядывалась, дергала его за рубашку и требовала прибавить шагу, только Ёрш торопиться не желал. Ему предстояло совершить нечто важное и значительное. Ёрш не сводил глаз с коротких волос на крепком, почти мужском затылке Хезер и вспоминал композиции Бикса Байдербека: во-первых, «Блюз бродяги» — Ричард частенько включал ее, а он, Ёрш, танцевал; во-вторых, «Проворные ножки», у Хезер Ковингтон были именно такие. Интересно, когда следующий поезд маршрута А?

Через каждые несколько шагов в стене возникало углубление, пещерка, в которой запросто поместился бы человек. Ёрш не раз замечал такие из окна поезда, а однажды разглядел «пещерного человека», перепуганную женщину в мятом оранжевом комбинезоне ремонтника, которая держала разводной ключ, словно солдат — ружье. Про «пещерных людей» придумал Ричард, мол, они рождаются в туннелях и света белого не видят. Ёрш в ту пору был слишком мал, а потому поверил деду. После памятной поездки он не мог заснуть и, дрожа от восхищения, представлял себе подземные пещеры, окаменевшие леса и дома у тускло блестящих озер. Ричард сидел у его кровати и с необычным для себя терпением гладил по голове.

По словам Ричарда, когда-то по Манхэттену текла река. Она делила город пополам в том месте, где сейчас Бродвей. «Уилл, ты не спишь?» — шепотом спросил дед. «Нет, не сплю», — ответил Ёрш. «Индейцы называли ее Мусаконтас, или Тихая река. От реки, Уилл, просто так не избавишься, поэтому ее закопали, но из-за этого пришлось закрыть сразу несколько станций. Вот почему под Второй авеню не прокладывают ветку: старушка Мусаконтас не дремлет».

С того вечера любой текущий между рельсами ручеек Ёрш считал притоком или рукавом Мусаконтас и представлял, как он выведет его к морю.

— Почти пришли! — объявила Хезер Ковингтон, сжав бескровную руку Ерша. По сравнению с ее ладонью ладонь Ерша казалась маленькой и белой, словно яйцо на деревянной ложке. Смущение и робость Хезер исчезли без следа. Теперь она двигалась быстро, уверенно, не глядя под ноги. Она больше не злилась, не боялась и не дрожала от отвращения. Судя по виду, ей было хорошо. «Это я исправил ее настроение, — внезапно подумал Ёрш. — Просто объяснил, чего хочу, и помог вспомнить нечто приятное».

Вскоре они добрались до места, куда свет не проникал вообще. Хезер жестом остановила Ерша и дальше пошла одна, не сказав ни слова, точно считала мрак несовместимым с разговорами. Где-то рядом из трубы или дренажного отверстия капала вода. Ёрш, как лунатик, вытянул руки перед собой, замер и прислушался к удаляющемуся шороху опавших листьев. Интересно, сколь далеко они забрались и сколь глубоко? Тепло, которое он чувствовал, источало расплавленное ядро планеты, конечно, разве есть другие варианты? Ёрш не закрывал глаза, ожидая, что чернота отступит, но она лишь глубже заползала в уши, нос и рот. Где-то рядом текла вода, а гул транспорта эхом отдавался в ногах. Как так получается? Неужели шум и вибрация города впитались в тело? «Это не Манхэттен, — подумал Ёрш. — Скорее, Нью-Дели, Перт или Пекин». Он напряг слух, пытаясь уловить шум ветра, гул поезда или хотя бы крысиный писк, но не услышал ничего.

«Для крыс здесь слишком темно, — решил Ёрш. — Да и для всего остального. Или, может, воздуха недостаточно».

В следующий миг квадратная ладонь Хезер Ковингтон залепила ему рот, потом спустилась на поясницу и подтолкнула вперед. «Как же я прослушал ее шаги? — удивился Ёрш. — Неужели заснул?»

Менее чем через минуту Хезер заставила его резко свернуть налево, и шум города тотчас усилился. Они попали в узкий коридор длиной метров пять, с низким потолком. В дальнем конце брезжил свет, туда и направила Ерша Хезер. Теперь она буквально дышала ему в затылок, дышала часто, словно ей не хватало воздуха. Ершу вспомнился анекдот о том, как затосковавшие дикари развлекаются с обезьянками. Сегодня роль дикаря исполняла Хезер, а он добровольно стал обезьянкой. Усилившийся свет резал глаза, Ёрш улыбнулся, закрыл лицо обеими руками и позволил отвести себя туда, где было не просто свежо, а — вот чудо! — холодно.

Ёрш убрал руки от лица. Перед ним была Г-образная комната с изъеденными ржавчиной стенами. В потолке выделялись четыре квадратных люка, в которые лился дневной свет. Хезер Ковингтон отпустила его и поспешно расчищала дорожку на заваленном хламом полу. В дальнем углу комнаты стояли туфли, рядом валялись мешки и грязное клетчатое одеяло. Раскрытый синий чемодан лежал у стены слева. То и дело вытирая слезящиеся глаза, Ёрш опасливо двинулся вперед по дорожке. Только бы не наступить ни на что и не упасть… А вот и одеяло! Подняв голову, Ёрш увидел четыре квадратные угольно-черные решетки, а за ними — город. Люди утками переваливались через решетки, двигались, как неумелые танцоры, над их головами пролетали голуби, еще выше — вертолеты. Не отрывая взгляда от люков, Ёрш по-турецки сел на одеяло. «Люди такие смешные, если смотреть на них снизу вверх! Особенно девушки!» — подумал он. Впечатлений было столько, что дух захватывало.

— Где мы?

— На пересечении Коламбас-авеню и Восемьдесят четвертой улицы, — ответила Хезер Ковингтон, присаживаясь рядом.

— Прохожие нас видят?

— Если посмотрят вниз, то увидят! — Хезер издала странный булькающий звук, который вполне мог быть смешком. — Только они почти не смотрят.

— Почему? — Ёрш в очередной раз вытер слезящиеся глаза.

— Ш-ш-ш! — зашипела Хезер Ковингтон и провела костяшками пальцев по затылку Ерша, заставив его обернуться. Левой рукой она нарочито медленно расстегнула рубашку. Руки Ерша висели безжизненными плетями, однако Хезер это не смутило. Никакой спешки: в ее лице читались покой и уверенность. Дыхание пахло маслом, гвоздичными сигаретами и пивом. Подавшись вперед, она шепнула Ершу на ухо два коротеньких слова, которые ему прежде не говорили. Потрескавшиеся губы Хезер царапали его кожу, солнечные блики игриво скользили по ее лицу, не давая понять, чего именно она хочет. Вот ладони Хезер накрыли пряжку его ремня. Пляшущие блики делали их огромными, как в черно-белых мультфильмах про Микки Мауса. «Меня насилует Минни Маус!» — подумал Ёрш.

— Щекотно? — осведомилась Хезер, ни на секунду не прекращая свои манипуляции.

— Нет, нисколько, — ответил Ёрш, поднимая глаза к люкам. — Хочу еще раз услышать те слова…

— Обязательно услышишь, — пообещала Хезер. — Посмотри на меня! — Не сказав обещанных слов, она взяла его руку и положила себе на грудь. Под распахнутой рубашкой обнаружились еще две или три, но Хезер подняла их все, прижала ладонь Ерша к ребрам и шумно выдохнула. «Здесь холодно, — подумал Ёрш, увидев, как вздымается ее грудная клетка. — Замерзнуть можно!» Но это была только мысль, а в такие моменты бесплотные мысли значения не имеют.

— Ну вот, пора проверить, как там наш мальчик! — пропела Хезер Ковингтон.

В качестве отвлекающего маневра Ёрш еще выше поднял ее многочисленные рубашки и сжал правый сосок.

— Ой! — негромко вскрикнула Хезер, но не остановилась. — Мальчик в полном порядке, — замурлыкала она, оглядывая Ерша с ног до головы. Ему только почудилась, что она впрямь стала выше? Может, она, как плющ, к солнцу тянется? — Мальчику хорошо, а сейчас сделаем еще лучше! — Хезер по-змеиному высунула кончик языка.

— Нет! — сипло проговорил Ёрш. — Ложись! — В комнате быстро холодало, и он понимал: времени терять нельзя. Ёрш придвинулся ближе, потом еще ближе, так что их лица почти соприкоснулись, а, главное, Хезер убрала руки с его промежности. — Ложись на одеяло! — Ёрш надеялся, что голос прозвучит грубо, но терпеливо, как у бывалого солдата, а получилось больше похоже на старую дверь. Вцепившись в плечи Хезер, он стал толкать ее на одеяло. Хотелось, чтобы неожиданная перемена настроения напугала или хотя бы удивила ее, но лицо женщины никакого удивления не выражало. Хезер медленно опустилась на одеяло. Взгляд темных глаз метался из стороны в сторону, только Ёрш, как ни старался, не видел в них ни опасения, ни тревоги. Руки Хезер все еще были на опасном расстоянии от его бедер, но теперь она расстегивала не его брюки, а свои. За спиной Ерша по-прежнему гудела улица, однако в тот момент ее заглушал отчаянный стук в груди. Хезер расстегнула джинсы и тремя рывками спустила с бедер.

— Помоги снять! — по-девичьи игриво попросила она, тыча грязным ногтем в бок Ерша.

Ёрш взял влажные, замасленные отвороты ее брюк и дернул на себя. Точно так же он помогал Ричарду, когда тот уставал от работы в саду. Сравнив тощие белые ноги деда с жирными ляжками Хезер Ковингтон, Ёрш едва не расхохотался. Опершись на локти, Хезер полулежала на грязном одеяле. Задранные до подбородка рубашки выставляли на обозрение грудь и внушительный живот. А ноги… Она широко развела толстенные ноги! Хезер не говорила ни слова, не вздыхала, не хлопала глазами. Неужели… да, лежа она казалась еще крупнее и внушительнее! Вельветовые брюки Ерша соскользнули на лодыжки, как штанишки малыша, которому пора сменить памперс. Ёрш осматривал свое застывшее в нерешительности тело. На пышном фоне Хезер оно выглядело, мягко говоря, бледновато.

— Сейчас? — шепнул Ёрш, опасливо склоняясь над Хезер. — Это случится сейчас?

Хезер закрыла глаза и еще шире развела ноги. Ёрш на секунду отвел взгляд, потом приблизился к ней настолько, что ощутил тепло ее кожи. Не вытерпев запаха, он поплотнее сжал губы и зажмурился. А вот его тело изнутри такое холодное и нечувствительное — не человек, а забытая в пустом доме кукла! Ёрш подумал о конце света, о переваливающихся через решетки людях, о туннеле и станции «Музей естественной истории»: о сверкающем кафеле, неумолимо-жестких скамьях, скелетах динозавров, могильниками стоящих у стены. Воображение легко нарисовало другие скелеты-могильники: собственный, Хезер Ковингтон, Виолет. Задачу Ёрш представлял четко, словно ее выжгли в душе или вытатуировали на сердце: следовало порвать оболочку, девственную плеву, капсулу, за которой он скрывается с рождения, и слиться с разлагающимся миром. Для этого требовалось слиться с другим телом. Требовалось стиснуть зубы и проникнуть в Хезер Ковингтон.

За решетками послышался негромкий смех.

— Не могу! — давясь воздухом, простонал Ёрш. — Смотрите, мисс Ковингтон, он уснул.

Хезер приподнялась на локтях. Ни злобы, ни удивления ее лицо не выражало.

— Слишком маленький, — убирая с лица волосы, объявила она. — Недоразвитый, как у ребенка!

— Это лекарства! — посетовал Ёрш. — Всю силу отнимают!

— Мою силу они не отняли! — возразила Хезер. — Скорее наоборот. — Она посмотрела на Ерша. — Ну, мини-босс, ты почти у цели. Хочешь помогу…

— Нет! — Ёрш в панике отодвинул ее руку. — Не прикасайтесь!

— Как хочешь! — пробормотала Хезер и сомкнула ноги. — Как хочешь! — Она мельком взглянула на себя. — Передай мне мою обмундировку!

— Что, простите?

— Обмундировку, малыш, одежду! — Не дождавшись помощи, Хезер подняла и быстро натянула джинсы. Ершу безумно хотелось увидеть выражение ее лица, но он не решался. Если их глаза встретятся, он — пш-ш-ш! — превратится в струйку желтого дыма. «Желтый — цвет трусости, — подумал Ёрш, изучая носки своих кроссовок. — Трусости и болезни».

— Чем тебя травили? — через некоторое время поинтересовалась Хезер Ковингтон.

Ёрш поднял плечи и тут же опустил — руки повисли безжизненными плетями.

— Зипрексой, вальпроевой кислотой…

— Мне зипрексу тоже давали. — Хезер поджала губы. — От нее у меня трясучка начиналась.

— С зипрексы такого не бывает, — чуть слышно возразил Ёрш. — Это нейролептик второго поколения, с них не колотит.

— Вы только послушайте! — Хезер прищурилась. — Да ты не мини-босс, а гребаный Рекс Морган, доктор медицинских наук^[3]!

Ёрш промолчал.

— Мне еще фторфеназин давали, — добавила Хезер. — Может, трясучка с него была.

— Да, на фторфеназин похоже.

— А как насчет зипрексы? — пододвигаясь ближе, спросила Хезер. — Говоришь, она силу твою отняла? В смысле, мужскую силу?

— Не зипрекса, а вальпроевая кислота, — уточнил Ёрш, проводя рукой по одеялу. — Она убивает желание, поэтому я не смог… — Ёрш внутренне поморщился: боже, он рассуждает о лекарствах, словно умудренная годами медсестра! — Как все противоэпилептические средства, вальпроевая кислота имеет жировую основу, чтобы преодолеть гематоэнцефалический барьер, — откашлявшись, продолжал он. — Ведь гематоэнцефалический барьер, по сути, состоит из жира.

— Гематоэнцефалический барьер, — с благоговейным трепетом повторила Хезер. — Вот и славно!

— Мисс Ковингтон, ваш мозг погружен в желе, жирное желе. — Ёрш улыбнулся. — Наподобие французского паштета.

— Да, теперь понятно, — застегивая рубашку, кивнула Хезер.

— Другие органы вашего тела жир почти не усваивают, поэтому он сконцентрирован в крови…

— Мини-босс, где ты набрался этого дерьма? — Хезер подалась вперед и ткнула Ерша в ребра. — Небось мозгоебы нагрузили!

— Никто меня не грузил. — Ёрш провел рукой по лицу. — Я в библиотечной книге об этом прочитал.

Хезер присвистнула.

— Там, куда упекли меня, библиотек вообще не было!

Ёрш лег на одеяло. Свет стал мягче, бледнее — на такой можно долго смотреть не мигая.

— В двух кварталах от моего дома, на пересечении Седьмой авеню и Гринвич-стрит, есть библиотека, туда я отправился, когда мне поставили диагноз.

Хезер откашлялась и сплюнула на пол.

— Ты поверил им, да? Поверил мозгоебам?

Ёрш вгляделся в белеющие над люками облака, ожидая, что они хоть немного отплывут, но облака не шевелились.

— Я болен, мисс Ковингтон, и прекрасно это знаю.

— Сказать, что знаю я? — Хезер раздосадованно покачала головой. — Знаю, что живу здесь, а мозгоебы — нет. Знаю, что во мне нет лекарств, зато… — Она замялась. — Зато тараканов хоть отбавляй!

— У меня тоже есть тараканы! — вздохнул Ёрш. — Лучше бы не было…

— Моих тараканов у тебя нет, ты дебилоид сопливый! — Хезер свирепо уставилась на Ерша. Она медленно работала челюстями, словно зубы точила.

— Мне они не нужны! — заявил Ёрш и испугался, что Хезер его ударит, но она лишь выпрямила спину, горестно вздохнула, поправила пояс джинсов и застегнула молнию. Одевалась она быстро, бездумно, как автомат, как… Виолет. У него тут же появились вопросы.

— Мисс Ковингтон, у вас есть дети?

Миг, всего лишь миг, она смотрела на него, широко раскрыв глаза, судорожно втянула щеки, а потом резко выдохнула.

— Рекс Морган, если тебе так худо, чего ты ко мне прилип? Почему не бежишь домой менять памперсы?

— Я уже объяснил почему! — со вздохом произнес Ёрш. — Вокруг становится…

— Жарче… — апатично подсказала Хезер. — Я помню. — Она поднесла запястье к носу и сделала глубокий вдох, точно смакуя аромат новых духов. — Слушай, будь я из мозгоебов, сказала бы, что твои бредни о потеплении…

— Спасибо, мисс Ковингтон! — Ёрш вскочил. — Спасибо огромное, мне пора!

Хезер засмеялась и ловко поймала его за ремень.

— Куда ты, мини-босс? Не убегай, я буду паинькой!

Теперь солнечные лучи падали прямо на Ерша, он подслеповато щурился, а толстая рука Хезер казалась чуть ли не бесплотной. Парами, тройками, компаниями по решеткам шли люди, невинные и самоуверенные, как дети. Глядя на них, Ёрш почувствовал озноб.

— Может, заткнетесь, а? Закроете варежку? — переступая с ноги на ногу, попросил он. — Хотя бы за выражениями следите, а еще лучше не суйтесь в чужие дела!

Вместо ответа Хезер притянула его к себе. Ёрш покачал головой, но сопротивляться не стал: рядом с ней было потеплее. Их ноги грелись на солнце, тела не соприкасались. Ёрш взглянул на свои грязные кроссовки: на ярком солнце они казались огромными, грубыми, точно обувь космонавта-неудачника. Он сладко зевнул и опустил голову на одеяло.

— Хочу остаться здесь навсегда, — проговорил Ёрш. — Не желаю возвращаться в город!

— Все хотят остаться, — кивнула Хезер Ковингтон. — Все хотят быть, как Голландец.

— Как кто?

— Как Голландец, — вздохнула она. — Ну, из оперы — или это пьеса? — не важно! Голландец ездит на шестом маршруте уже семнадцать лет. В городе он с две тысячи второго не появлялся.

— Как же он живет в метро? — приподнявшись на локтях, спросил Ёрш. — Чем питается?

— Честно говоря, не знаю, Голландец всеядный, — равнодушно ответила Хезер и принялась рыться в чемодане. В его недрах звякнуло что-то тонкое и хрупкое, как мензурка из школьной лаборатории. — Может, крадет в киосках шоколадные батончики, может, цыплят на рельсах жарит, а может… — она подмигнула, — …заживо глотает сексуально озабоченных мальчиков.

Солнечный свет внезапно поблек. Что-то напевая, Ёрш откинулся на одеяло и стал ждать продолжения истории. Как же ему хотелось верить Хезер Ковингтон! Больше всего в истории о Голландце поражало то, что существовать он просто не мог. Ведь иначе существуют и Лохнесское чудовище, и Уроборос, и дьявол! От этой мысли зубы Ерша застучали, а волосы на затылке встали дыбом. Если Голландец существует, нельзя быть уверенным ни в чем! Тогда… придется переписать добрую половину книг, а люди на улицах начнут двигаться не лицом, а спиной вперед! Ёрш едва не расхохотался. Если Голландец существует, есть шанс, что и мир не погибнет!

Ёрш медленно раскачивался взад-вперед и наблюдал за манипуляциями Хезер Ковингтон. Склонившись над чемоданчиком, как над шкатулкой с драгоценностями, она бормотала себе под нос, что-то пересыпала и смешивала — похоже, забыла, что ее гость ждет ответа. Ёрш, продолжая мурлыкать свой мотивчик, теперь отбивал ритм на расчищенной дорожке бетонного пола. Образ Голландца становился все многограннее и наконец заискрился медным и зеленым. Вот-вот должно было случиться нечто важное. Нереальный мир притаился за левым плечом Ерша, готовый заключить его в объятия… Оставалось лишь обернуться…

— Сколько лет Голландцу? — дрожащим голосом спросил Ёрш. — Как он выглядит?

— Он белый, — ответила Хезер Ковингтон. — Странно пахнет и в вагоне всегда ездит один.

Судя по тону, Хезер не желала, чтобы ее донимали вопросами. Ёрш перевернулся на живот, уткнулся в одеяло и, вдыхая его затхлый запах, постарался справиться с волнением. «Голландец существует! — восторженно думал он. — Это реальный человек! Хезер с ним знакома, вероятно, даже в эту комнату его приводила!»

— Почему Голландец ездит только на шестерке? — спросил он. — Почему именно на этом маршруте?

— Ф-х-х! — прохрипела Хезер Ковингтон. Она держала во рту что-то тонкое и хрупкое. Ее левая рука дернулась, и Ёрш услышал свист, точно что-то засасывало в воронку. Сперва вокруг запахло бутаном, затем — жареным миндалем и потом.

— Мисс Ковингтон! — позвал Ёрш.

— Заткнись! — прошипела Хезер и наклонилась так низко, что голова исчезла из поля зрения Ерша. Без головы Хезер походила на монстра с древней карты мира. Вот она жадно втянула воздух и замерла, упершись левой рукой в пол. — Мой малыш! — пролепетала Хезер и закашлялась, не прикрывая рта. — Солнышко… Деточка…

Комнату заволокло дымом, запах змеей скользнул в горло Ерша. Сперва он зажал ладонью рот, потом глаза, потом все лицо, а когда убрал ладонь, Хезер Ковингтон лежала на спине, скрестив руки за головой. Ее дыхание напоминало мерный рокот, правый глаз оказался открыт, левый — закрыт, а в ложбинке на груди покоился стеклянный флакончик, точнее, не покоился, а при каждом вдохе покачивался, как буек. Дым белой лесенкой тянулся к люкам.

— Знаешь, я и не ждала, что у тебя получится, — заявила Хезер.

Закусив губу, Ёрш заставил себя на нее посмотреть.

— Почему?

— Я же уродина!

Не представляя, как реагировать, Ёрш уставился на флакончик, затем приподнялся на локтях и внимательно оглядел Хезер. Она не преувеличивала! Ее лицо было не просто грубым, а топорным, как у снежной бабы.

— Я ведь не всегда была такой! — кашлянув, проговорила Хезер. — Когда-то я была голубоглазой красоткой.

— Знаю, — кивнул Ёрш. — Я же смотрел ваш паспорт.

— Слышал о докторе З? — Вздохнув, Хезер засучила рукава. — Ну, Зизмор, Джонатан Зизмор, доктор медицинских наук? Еврей-дерматолог, принимает на Третьей авеню.

— А, рекламу видел, — ответил Ёрш и усмехнулся. — Особенно мне нравится последний вариант — «Прыщи? Пустулы? Пигментные пятна?» Написано крупными бордовыми буквами на белом фоне.

— Да-да, он, он самый! — Продемонстрировав Ершу сероватое предплечье, Хезер провела пальцами по коже, а затем, словно в отчаянии, поднесла обе руки к лицу. В ее глазах не осталось ни света, ни тепла — теперь они напоминали дыры, наспех проткнутые в листе бумаги. — Это сделал Джонатан Зизмор!

Шум послышался внезапно, словно гром среди ясного неба, и в подземной комнатке стало совсем темно. Мужчина в форме опустился на корточки возле люков и снял с ремня что-то тяжелое.

— Рафа, это ты? — позвал он, осветив задымленную комнатку фонариком. Его голос звучал на диво мягко и дружелюбно.

— Я Хезер Ковингтон, инспектор Мартинес. — Хезер мигом стряхнула с себя транс и вновь стала похожа на скалу. Правой рукой она надавила Ершу на шею и подалась вперед, скрывая его от Мартинеса. Полицейского Ёрш не видел, зато слышал, как тот опустился на колени возле решеток. Голова Хезер Ковингтон мелко тряслась, точно у старухи или у алкоголички, но в глазах полыхала ненависть. Ёрш прильнул к стене.

— По запаху чую, ты там развлекаешься, да, Рафа? — спросил Мартинес. — Похоже, ты снова готовкой занималась!

— Крэк покуриваю, инспектор Мартинес, — радостно сообщила Хезер Ковингтон. — Нужно же как-то расслабляться!

— Спасибо, Рафа! — вздохнул Мартинес. — Спасибо, что рассказываешь новости! — Когда он делал паузы, воцарялась мертвая тишина. — А чего ты в углу стоишь? Подойди ближе, побеседуй со старым знакомым!

Хезер Ковингтон зажмурилась и стиснула зубы.

— Не могу, — наконец проговорила она. — Не могу, инспектор. Я плохо выгляжу.

Пару секунд Мартинес не издавал ни звука, а когда заговорил снова, его голос звучал ровно и бесстрастно, как у хирурга, просящего зажимы и стерильную вату.

— Рафа, кто это с тобой?

Хезер не успела ответить, как Ёрш оттолкнулся от стены и змейкой скользнул между ее ног. Грохот транспорта сотряс комнату, как спичечный коробок. Мартинес прорезал дымный полумрак лучом фонарика, только Ёрш был уже в туннеле — чуть не вылетел прямо на рельсы, но спасло журчание воды. Он остановился у самого края бетонной дорожки, шатаясь, словно пьяный моряк в конце причала. Ёрш решил затаиться и ждать, сколько хватит терпения. Его никто не преследовал.

«Инспектор может арестовать Хезер, — размышлял Ёрш, — застрелить ее или курить с ней крэк». Он вытаращил глаза, зажмурился, затемснова открыл и зажмурился, стараясь прочувствовать разницу между темнотой внутри и снаружи. Где-то в глубине туннеля слышался шорох опавших листьев. Ёрш сосчитал до ста, сделал несколько глубоких вдохов и сосчитал от ста до одного. Покончив с обратным счетом, он двинулся к следующей станции.

В туннеле поднялся ветер, и Ёрш остановился.

— Поезд из центра, — вслух проговорил он, стараясь отвлечься от недавних приключений. — Наверняка экспресс! — добавил он и растопырил пальцы, чтобы почувствовать движение воздуха. — Да, прямой поезд до Бронкса, маршрут D.

Вдали раздался гул, и Ёрш прибавил шагу. Как хорошо наконец остаться наедине с собой, даже в мыслях порядок образовался! Как спокойно в темном душном чреве земли, как безопасно! Нарастающий вместе с ветром гул казался на удивление приятным, и Ершу в нем чудилось какое-то тайное послание. Он приник ухом к бетонной стене и прислушался.

ГЛАВА 6

Спустя годы, наслаждаясь комфортным затворничеством, генеральной репетицией которого была почти вся его жизнь, Латиф признает, что сразу определил Виолет как ключевую фигуру расследования. Иначе он отослал бы ее домой уже после пяти минут беседы: зачем баловать вниманием человека, который явно что-то не договаривает? «При встрече с Виолет моя интуиция сработала моментально и безошибочно», — тихо скажет он, а потом спрячется за фирменной отрешенной улыбкой.

На самом деле Латиф не выгнал Виолет из кабинета потому, что она напоминала портрет кисти Брейгеля — казалась несуразной и одновременно совершенной, а еще потому, что в тот момент он мог лишь ждать. Да, она была эксцентричной и своенравной, зато, в отличие от большинства матерей, которые мешали ему работать, ни на секунду не утратила самоконтроль, и Латиф решительно не представлял ее бьющейся в истерике. «Она не желает доставлять мне удовольствие», — подумал Латиф, чувствуя, как в нем просыпается интерес. Однако всерьез он ее не воспринимал — ни в рамках расследования, ни вне их, — пока не позвонили из дорожной полиции.

Когда Латиф зачитал отчет о преступлении ее сына, Виолет отреагировала вполне предсказуемо — притихла, словно ей сделали непристойное предложение, и уставилась на него с ненавистью, хорошо знакомой любому детективу. Молчала она, вероятно, потому, что во рту пересохло от гнева. Латиф посмотрел на Виолет спокойно, даже ободряюще: былые опасения улеглись, а прочесть отчет вынудила она сама.

— Видимо, для вас, мисс Хеллер, вполне естественно мешать свершению правосудия. — Латиф «уронил» досье на стол — звук получился впечатляющий! — Я чуть не заподозрил, что у вас самой криминальное прошлое!

— Детектив, вы полицейский от Бога! — глядя в окно, съязвила Виолет. — В каждой старушке мафиози видите.

— Пожалуйста, послушайте! Из того, что мне известно о вашем сыне, напрашивается вывод: времени в обрез. Концентрация лекарственных препаратов в его организме крайне низка, он в опасной среде, а случись шизоаффективный приступ, может стать неуправляемым. — Откинувшись на спинку стула, Латиф позволил Виолет осмыслить услышанное. — Почти уверен, будет совершено преступление, серьезное, тяжкое. Вероятность крайне велика. Не исключаю, мисс Хеллер, что оно совершается в этот самый момент.

— Тогда почему вы не ищете моего сына? — Поддавшись порыву, Виолет вскочила. — Почему сидите в кабинете, пинаете воздух и раскладываете свои карточки, словно времени у нас тележка и сто вагонов?!

Широко расставив ноги, Виолет стояла в каком-то метре от Латифа. Она сжимала и разжимала кулаки с видом человека, у которого вот-вот начнется нервный приступ. «Если засмеюсь, она точно не выдержит, — подумал детектив. — Может и на меня броситься!»

— Хотите сказать, вагон и маленькая тележка?

Ладони Виолет ударили по столу с такой силой, что верхний ящик с грохотом открылся.

— Отвечайте, детектив! Какого черта мы до сих пор здесь сидим?!

«Акцент стал сильнее, — машинально отметил Латиф. Сперва следовало успокоиться и лишь потом отвечать. — Теперь она разговаривает, как фашистка в голливудском фильме!»

— Мисс Хеллер, мы ждем телефонного звонка. Боюсь, большее нам сейчас не под силу. Если, конечно, вы не желаете поделиться с нами мыслями и догадками о местонахождении вашего сына.

— Кое-какие мысли у меня есть. — Виолет жадно глотнула воздух. — Странно, что вы до сих пор не спросили.

Латиф позволил себе улыбнуться.

— Ну… до сих пор вы не баловали меня откровенностью.

— Детектив, вы пытаетесь мной манипулировать. — Виолет устало отвернулась. — Будь я уверена, что вы искренне хотите помочь…

Договорить не позволил звонок служебного телефона. Виолет замерла и с благоговейным ужасом посмотрела на трубку, которую Латиф не спешил снимать, жадно наблюдая за ее реакцией. Как он ни старался, ни следа облегчения не заметил.

— Прошу прощения, мисс Хеллер!

Виолет его точно не слышала или не понимала.

Разговор длился около минуты. В принципе разговора, как такого, не получилось — Латиф не сказал ни слова. Когда он повесил трубку, Виолет сидела, ссутулившись, и часто-часто дышала, всем видом показывая: подтвердились ее наихудшие опасения. В тот момент детектив окончательно убедился, что Виолет Хеллер считает пропавшего сына склонным к насилию. «Теперь будет мне помогать. Никаких больше понтов и глупостей! Теперь она понимает — время терять нельзя».

— Инспектор дорожной полиции, дежуривший на пересечении Коламбас-авеню и Восемьдесят четвертой улицы, заметил вашего сына сквозь решетку на люке. Это случилось около двадцати минут назад, в десять сорок пять. По словам инспектора, мальчик вооружен не был.

— Сквозь решетку на люке? — пробормотала Виолет. — То есть под землей?

— Да, — кивнул Латиф. — Ваш сын до сих пор на территории метрополитена.

Виолет тотчас вскочила и шагнула к двери.

— Говорила я вам: Уилл из метро ни ногой. В последней записке он…

— Подождите, мисс Хеллер! Я с удовольствием составлю вам компанию.

Спустя годы Латиф скажет: о том, чтобы оставить Виолет в Управлении не было и речи. Она считала очевидным, что детектив должен — нет, обязан! — взять ее с собой. «Ничего сверхъестественного здесь нет, — успокаивал себя Латиф, чуть ли не робко следуя за ней в фойе. — Вдруг она поможет? Она ведь постарается, хотя бы из желания произвести хорошее впечатление». Однако больше всего и тогда и впоследствии поражало то, что они ни о чем не договаривались: поехать вместе с Виолет казалось так же естественно, как, уходя, выключить свет, взять табельное оружие или бумажник.

Виолет первой спустилась по лестнице, вышла из здания Управления, ни разу не посмотрев, успевает ли за ней Латиф, пересекла Сентр-стрит и остановилась лишь у стоянки. Латиф даже не спросил, откуда ей известно, где стоит его машина: он больше не ждал от Виолет поведения в духе убитой горем потерпевшей. Тем не менее он обрадовался и даже вздохнул с облегчением, когда Виолет уверенно прошагала мимо нужной машины.

— Мисс Хеллер, вы пропустили машину! Она за вами, с левой стороны.

Виолет интуитивно выбрала патрульную машину и стояла у водительской двери. «Зачем руки вытянула? — про себя удивился Латиф. — Ждет, что наручники надену?»

— Вот та? — с явным разочарованием переспросила она. — Маленький зеленый хетчбэк?

— Зеленый седан экономкласса, если быть до конца точным.

— На нем хоть сирена есть?

— Умеренный расход бензина, легкость парковки… — гнул свое Латиф, распахивая перед ней пассажирскую дверь.

До Вестсайдской автострады она не проронила ни слова, а потом заявила:

— Сразу видно: детей у вас нет.

— Почему вы так считаете, мисс Хеллер?

— По машине сужу. В ней ни пылинки, ни единого пятнышка!

Вместо ответа детектив пожал плечами и улыбнулся, а явно обрадованная тишиной Виолет откинула назад спинку сиденья и закрыла глаза. Латиф с трудом поборол соблазн тайком за ней понаблюдать. На Тридцать четвертой улице, когда загорелся красный, Виолет неожиданно вздрогнула, словно ее окликнули, и с удивлением уставилась на Латифа. Серые глаза смотрели не мигая.

— Стикер на вашем бампере только для украшения, или это правда?

— Какой именно стикер, мисс Хеллер?

— Ваша машина правда работает на соевом масле?

Латиф с любовью погладил приборную панель.

— Восхищение Уилла вам обеспечено! — заметила Виолет.

— Неужели? Почему?

— Он буквально зациклен на проблеме глобального потепления. Дескать, именно из-за него погибнет наш мир.

— Да, с этим не поспоришь, — кивнул Латиф, перестраиваясь в другой ряд.

Виолет открыла бардачок, но, увидев пистолет, испуганно захлопнула.

— Вообще-то странно, что вы не в курсе! Значит, невнимательно читали материалы по его делу… — Обращаясь к Латифу, она смотрела не на него, а на переулки, мимо которых они проезжали. Прежней резкости как не бывало, теперь Виолет держалась тише воды ниже травы. Надменные нотки бесследно исчезли из ее голоса. «Она дремала и еще не до конца проснулась, — подумал Латиф. — Сейчас придет в себя и снова начнет умничать». И все-таки он сказал ей правду:

— Мисс Хеллер, у меня нет доступа к материалам по делу вашего сына. Как только несовершеннолетнему оглашают приговор, его досье блокируется. Чтобы увидеть досье Уилла, мне придется задействовать все свои связи. Если честно, боюсь, моих связей вообще не хватит! — вздохнул Латиф.

Виолет молчала почти целую минуту. Изображая равнодушие, Латиф следил за дорогой, но беглого взгляда на пассажирку хватило, чтобы понять: она потрясена. В конце концов она повернула зеркало заднего обзора к себе и держала так до тех пор, пока их глаза не встретились.

— Тогда что, черт подери, было в вашей папке?

— Вырезки из «Нью-Йорк дейли пост».

— Как же так? — Виолет недоуменно покачала головой. — Если вы не имели до…

— Я запомнил дело вашего сына. Чтение газет входит в круг моих обязанностей, как бы абсурдно это ни звучало.

Пятнадцать минут назад Виолет не сплоховала бы и отпустила бы колкую шутку о том, что детектив лишь газеты читать горазд, а сейчас сдержалась.

Они быстро приближались к пересечению Амстердам-авеню и Семьдесят второй улицы.

— Детектив, если относиться к свидетелям, как к политзаключенным, многого от них не добьешься, — тусклым, бесцветным голосом проговорила Виолет, когда они свернули на Амстердам-авеню.

Взгляд Латифа уперся в ползущий впереди автобус.

— Мисс Хеллер, вы не свидетель, а потерпевшая. Впрочем, я одинаково отношусь ко всем, кто мне лжет.

— Что вы имеете в виду? — насторожилась Виолет.

— Вы сказали, что ваш сын дружил лишь с дедом, а все свободное время отдавал комиксам. А ведь получается, он тесно общался с той девушкой!

Виолет отвела взгляд.

— Мисс Хеллер, почему вы умолчали о девушке?

— Она не стоит того, чтобы о ней рассказывать!

— Простите, но я не согласен.

Виолет попыталась возразить, но тут же осеклась, а когда заговорила снова, ее голос звучал непривычно глухо.

— Детектив, Уилл не убийца. Он ребенок, страдающий серьезным заболеванием.

— Мисс Хеллер, я не знал, что девушка погибла, — нахмурился Латиф.

— Она не погибла! С Эмили все в порядке, — быстро ответила Виолет и обеими руками схватилась за приборную панель. — Детектив, вы не притормозите? Мы же практически сидим на глушителе у этого автобуса!

— Боюсь, времени у нас не тележка и сто вагонов! — сурово напомнил Латиф, но Виолет и бровью не повела.

— Чудо, что Эмили не погибла, — наконец сказала она. — Ее голова оказалась в каком-то дюйме от третьего рельса! Поезд шестого маршрута отошел от предыдущей станции и был метрах в трехстах, однако дежурный успел подать сигнал тревоги. — Виолет проводила взглядом несущееся мимо такси. — Когда полиция забрала Уилла, Эмили уже была в больнице.

— Она свидетельствовала в суде?

— Нет, отказалась. Эмили твердила, что спрыгнула на рельсы по собственному желанию. — Виолет покачала головой. — Разумеется, ей никто не поверил… — Она прижала лоб к приборной панели. Целых четыре квартала они ехали молча, но терпеливый Латиф не форсировал события. Он чувствовал, что услышит историю Эмили до конца, и не ошибся.

— Попробуйте представить, каково иметь ребенка и… — Осекшись на середине предложения, Виолет выпрямила спину и расправила плечи. — Каково иметь ребенка и искренне верить: у него получится все, что не удалось тебе самой. Вообще-то родителей за это осуждают, но ты исключение из правил, тебе можно, ведь твой ребенок — само совершенство. — Виолет аккуратно положила руки на колени. — Причем совершенством его делает не только твоя слепая любовь. Нет, твой малыш действительно добрее, сдержаннее, самостоятельнее других детей, а по словам учителей, соседей и даже тех самых «других детей», еще и куда умнее. Он смысл твоей жизни, кроме него тебя никто и ничто не интересует.

Они подъехали к Восемьдесят второй улице. До зарешеченных люков оставалось три квартала, но Латиф медленно свернул направо и убрал ногу с педали газа. Казалось, Виолет ничего не заметила.

— А теперь представьте то, что случилось дальше… Представьте то, о чем я рассказывала в Управлении!

Не добавив ни слова, Виолет прижала ладони к глазам. Латиф медленно объехал квартал и вернулся на Амстердам-авеню. Слезы попутчицы его не напугали и не встревожили. Наоборот, они доказывали, что разделявшая их стена рухнула, и случилось это не благодаря его словам или действиям, а благодаря тому, что сына Виолет видели живым. «Она сбрасывает напряжение, — догадался Латиф, — бережет внутренние силы. Чувствует или знает: силы еще понадобятся, и тратить их на меня не стоит».

— Эмили — чудесная девушка, — успокоившись, проговорила Виолет. — Ростом выше Уилла, хотя в таком возрасте это обычное явление. Волосы у нее густые, темные, длинная челка падает прямо на глаза. Настоящая оторва — так, кажется, здесь говорят? Никогда не понимала, чем они с Уиллом друг друга притягивают. Обычно четырнадцатилетние девчонки на парней помладше даже не смотрят! — Виолет улыбнулась своим мыслям. — Да, Уилл превращался в симпатичного парня, только дело было не в этом. Между ними имелась какая-то внутренняя связь.

На пересечении Коламбас-авеню и Восемьдесят четвертой улицы Латиф притормозил и переключился на нейтралку.

— Ваш сын считал ее своей девушкой?

— Однажды я задала Уиллу тот же вопрос. Он потом неделю со мной не разговаривал.

— Эмили рассказали о его болезни?

— Она знала. — Виолет постучала по приборной панели. — К тому времени все знали.

— И Эмили это не беспокоило? — на секунду задумавшись, спросил Латиф.

— Совершенно не беспокоило, она сама мне так и заявила. — Виолет вздохнула и состроила гримасу. — Думаю, душевная болезнь казалась ей романтичной.

— Похоже, Эмили вам не слишком нравилась.

— Об этом вам лучше спросить у лечащего врача Уилла, — улыбнулась Виолет. — Доктор медицинских наук Улисс С. Копек подробно расскажет вам о моей негативной фиксации на сыне.

— Мне сложно общаться с такими докторами, — заглушив мотор, признался Латиф. — Им всегда кажется, что я параноик.

— Неужели?

Латиф смиренно кивнул.

— Дело в том, что я склонен подозревать всех и каждого.

Виолет засмеялась, а потом осеклась, словно неожиданно вспомнив что-то неприятное.

— Как бы то ни было, в отношении меня Копек не ошибался. Я всегда ждала от Уилла больше, чем следовало.

— Все матери чего-то ждут от своих сыновей.

— Я ждала слишком многого.

Почему-то ее ответ встревожил Латифа.

— Например, чего, мисс Хеллер?

— Поймите, в Штаты я попала случайно. Кроме отца Уилла у меня не было здесь ни друзей, ни знакомых, вообще никого. — Виолет села поудобнее. — До сих пор не понимаете, при чем тут Уилл?

Латиф не ответил.

— Я не собиралась заводить ребенка: у Алекса было трое детей от первого брака. Но после рождения Уилла стала другим человеком… — Виолет замялась. — Вы меня понимаете?

— В каком смысле другим?

— Я считала, что с появлением малыша буду больше нуждаться в Алексе, а получилось наоборот. Я чувствовала себя умирающей, в которую вдохнули жизнь, и сделал это не Алекс, а новорожденный ребенок. Он целый мир мне подарил! — Виолет покачала головой. — Я с самого начала рассказывала ему все, о чем думала, делилась секретами, ничего не скрывала. Я нуждалась в друге, во взрослом, чтобы общаться с ним на равных, и целенаправленно готовила Уилла к этой роли. — Виолет посмотрела на Латифа. — Выбора у бедняги не осталось. Ему бы и в голову не пришло возражать! Именно это я имела в виду, говоря, что ждала от сына слишком многого.

— Наверное, вам было непросто принять Эмили, — осмыслив услышанное, проговорил Латиф.

— Да, очень непросто.

— Какое впечатление она на вас произвела?

— Я не знала, как к ней относиться, — глядя на тротуар, ответила Виолет. — Эта девушка сбивала меня с толку. Наверное, я относилась к ней, как вы к потерпевшим.

— Бедная Эмили!

— Когда сын впервые привел Эмили, я решила, что учителя послали ее проводить Уилла домой. Казалось, она страшно горда столь серьезным поручением. — Виолет закусила губу. — В ту пору Уилл еще худо-бедно посещал занятия… Он оставил нас с Эмили на кухне, а сам закрылся у себя в комнате. Я собралась поблагодарить девушку за любезность, а она улыбнулась, как улыбаются по уши влюбленные, и сказала, что познакомилась с Уиллом в метро. Вроде бы обычная девушка, вежливая, обходительная, но в ее взгляде читалось какое-то отчаяние. «Чего она от нас хочет?» — удивилась я и, по-прежнему считая ее появление случайным, спросила, что натворил мой сын. «Ничего особенного ему творить не пришлось», — ответила Эмили. Неизвестно, кто из нас в тот момент смущался сильнее… — Виолет жадно глотнула воздух. — В итоге, Эмили осталась у нас ночевать.

— В комнате вашего сына? — изумленно вскинув брови, поинтересовался Латиф.

— Не забывайте, детектив, я страшная собственница! — улыбнулась Виолет. — Я постелила ей в гостиной, на диване.

— Как отреагировали родители девушки?

— Разумеется, я им позвонила. Эмили отговаривала, однако я настояла на своем. Я ждала проблем, ну или как минимум неприятных вопросов, но отцу Эмили было совершенно все равно. По его словам, подобное случалось постоянно.

— Видимо, он не из собственников.

— Похоже на то, — кивнула Виолет. — Нам не пора выходить из машины?

— Да, конечно, — отстегивая ремень, проговорил Латиф. — После вас, мисс Хеллер.

Лишь пропустив велосипедиста, законопослушная Виолет распахнула дверцу и грациозно выбралась из салона. Латиф на секунду задержался и хмуро посмотрел на себя в боковое зеркало. «Ты с ней флиртуешь! — сказал он своему отражению и недовольно поморщился. Он частенько шутил со свидетелями и даже с потерпевшими, особенно с трудными, однако в этом деле излюбленная тактика результатов не приносила. — Осторожно, профессор Уайт, не то дошутишься!»

Судя по всему, волновался он напрасно. Виолет ежилась от холода и, не замечая взглядов прохожих, с нетерпением ждала его. Женщины смотрели оценивающе, отмечая простоту ее одежды, мужчины беззастенчиво глазели на лицо. Выбравшись из машины, Латиф сообразил, что Виолет о чем-то говорила, а он прослушал.

— Что вы сказали, мисс Хеллер?

— Просто хочу, чтобы вы правильно поняли… — Обращаясь к Латифу, Виолет смотрела не на него, а на закрывающую люк решетку. — Вероятно, болезнь Уилла обострилась по моей вине, но началась она не из-за меня.

— Насколько мне известно, шизофрения имеет генетическую природу, — осторожно напомнил Латиф.

— На самом деле никому не известно ни откуда она берется, ни как лечится — вообще ничего! — обессиленно ссутулившись, посетовала Виолет.

— Мисс Хеллер, вы ошибаетесь! — Латиф кашлянул в кулак. — Благодаря электроэнцефалограмме изменения структуры мозга у заболевших фиксируются графически, а благодаря новейшим лекарственным препаратам шизофрения успешно лечится. К примеру, хлорпромазин, который принимал ваш сын…

— Хлорпромазин! — с горечью воскликнула Виолет. Она повернулась спиной, но Латиф без труда представлял ее презрительную ухмылку. — Знаете, с чего началось активное использование хлорпромазина в психиатрии? С банальной оплошности! Прежде его считали транквилизатором и применяли в хирургии! — Виолет кивнула своим мыслям. — Доктора понятия не имеют, почему шизофреникам помогает хлорпромазин или клозапин, или любое другое чудодейственное средство! Они же пальцем в небо тычут! Короче, вполне можно сказать, что шизофрению вызывает сахарная пудра!

— Матери с гипертрофированным собственническим инстинктом ее точно не вызывают! Такую версию мне слышать не доводилось!

— Детектив Латиф, болезнь Уилла обострилась по моей вине! — повернувшись к нему, заявила Виолет.

Ну что тут скажешь? Латиф беспомощно озирался по сторонам — где же инспектор Лео Мартинес из двадцать третьего участка, который якобы патрулирует перекресток? Виолет снова отвернулась к чугунной решетке, и Латиф ощутил собственную неловкость, неадекватность, никчемность. Обычно подобные чувства накатывали только по выходным. Неоспоримым преимуществом его работы было то, что она в принципе исключала неловкость и смущение. «Смущение — привилегия живущих в Верхнем Ист-Сайде», — сказал однажды отец. Али тогда рассмеялся, но афоризм запомнил. Сейчас он превратился в беспомощного наблюдателя, даже хуже — в свидетеля, и умирал от неловкости, несовместимой с его служебным положением. С каждой секундой Латиф все больше злился на Мартинеса. «Пусть только появится, сразу перца задам!» — злорадно подумал детектив, и ему стало чуть легче.

— Вам про эту решетку говорили? — неожиданно просила Виолет. — Про эту решетку на люке?

— Если честно, не знаю. Дежурный инспектор…

— Там внизу комната, — объявила она.

— Какая еще комната?

Виолет нагнулась и заглянула за решетку.

— Вижу кровать, на ней чьи-то вещи и синий чемоданчик.

Латиф опустился на корточки рядом с ней.

— По-моему, это не кровать! — возразил он, чувствуя себя абсолютно никчемным и беспомощным. — Скорее, одеяло или что-то вроде…

— Это то самое место! — перебила Виолет, касаясь решетки пальцами. — Здесь видели Уилла!

Тут из-за угла показался молодой человек в форме, на ходу вскрывая зубами пачку сигар «Дач мастерс». Форма висела на нем как на вешалке: ее явно кроили для мужчины покрупнее. Несмотря на холеные усы, инспектор Мартинес казался юнцом, которому незаконно продали сигары. Завидев Латифа и Виолет, он широко улыбнулся и протянул руку.

— Рад встрече, детектив! — проговорил он, глядя не на Латифа, а на Виолет. — Спасибо, что приехали!

— Инспектор Мартинес? — уточнил Латиф, не потрудившись вынуть руки из карманов.

— Он самый! — Мартинес коснулся шляпы в знак приветствия. — А вы, мэм…

— Ида Хеллер, — представилась Виолет.

— Рад встрече, мисс Хеллер. Не возражаете, если…

— Инспектор, что вы можете нам сообщить? — бесцеремонно перебил Латиф.

— Совсем немного, сэр… — Мартинес откашлялся. — Я видел мальчика.

— Какого мальчика?

— Прошу прощения, детектив! Я видел мальчика, соответствующего высланному вами описанию, — безропотно поправился Мартинес.

— Где вы его видели?

Молодой инспектор огляделся по сторонам, точно собираясь сообщить большой секрет, и ткнул пальцем в чугунную решетку.

Латиф посмотрел на Виолет — опустившись на колени, она заглядывала в люк, — и жестом подозвал Мартинеса к себе.

— Инспектор Мартинес, я понимаю, это интереснее, чем часами смотреться в витрину «Данкин донатс» и делать вид, что регулируешь дорожное движение, но у нас с мисс Хеллер мало времени. Где именно вы видели мальчика?

— Именно здесь, — обиженно выпятив нижнюю губу, ответил Мартинес. — Я заглядывал в этот люк.

— Это точно был он? — не оборачиваясь, осведомилась Виолет. — Вы спросили, как его зовут?

— Мисс Хеллер, в катакомбах метро светловолосые подростки толпами не бродят! — Мартинес улыбнулся.

— С ним кто-то был? — осведомился Латиф. — Женщина?

— Да, сэр, но она сбежала. Скрылась в туннеле вслед за мальчишкой.

Лишь теперь Виолет обернулась и удостоила Мартинеса взглядом.

— Когда вы его видели?

— Без четверти одиннадцать.

— Полчаса назад, — прошептала Виолет и снова повернулась к решетке.

— Тридцать семь минут назад, — взглянув на часы, поправил ее Мартинес, — даже тридцать восемь.

Латиф недовольно покачал головой.

— Эти решетки снимаются?

— Только не для нас, сэр! — радостно ответил Мартинес. — Ключ нужно просить в центральном офисе Управления городского транспорта, в местном отделении его нет.

— Полагаю, вы уже обо всем позаботились? — сложив ладони, как для молитвы, поинтересовался Латиф.

— О чем именно, сэр?

— Вы позвонили в центральный офис и запросили ключ?

Мартинес кашлянул и принялся разглядывать свой ремень.

— Хорошо. — Латиф сделал глубокий вдох и милостиво кивнул. — Очень хорошо, инспектор Мартинес. Займитесь ключом немедленно.

— Уилл давно сбежал, — тихо напомнила Виолет.

— Инспектор Мартинес, — с подчеркнутым спокойствием повторил Латиф, — отправляйтесь в местное отделение и оформите запрос. Немедленно — вы слышали меня? — прямо сейчас!

— Детектив, вообще-то… — улыбаясь Виолет, начал Мартинес.

Латиф повернулся к молодому инспектору и многозначительно изогнул бровь. Мартинес тотчас попятился, что-то буркнул себе под нос, пригладил усы, точно удостоверяясь, что они на месте, и зашагал прочь.

Следующая минута показалась детективу длиной в вечность. Виолет, судя по всему, забыла, ради чего они сюда приехали.

— Тридцать восемь минут назад, — вглядываясь в поток транспорта, проговорила она. — Возможно, сейчас он уже в Шипсхед-бей…

— Да, возможно, но его там нет, — возразил тоненький голосок.

Нарочито медленно, стараясь не выдать удивление, Виолет склонилась над решеткой.

— Вы видели моего сына?

В следующую секунду Латиф уже сидел на корточках рядом с Виолет и ладонью заслонял глаза от ярких огней улицы. Из полумрака подземелья на них смотрело лицо, грубое, пустое и неподвижное, как маска. Толстые губы улыбались.

ГЛАВА 7

Двери вагона закрылись, поезд маршрута С отправился в путь, а Ёрш мысленно превратился в невидимку. Он вовремя поднялся на платформу, и машинист вряд ли успел его заметить, хотя стопроцентной уверенности не было. Глаза болели от яркого света, ноги — от быстрого бега, а в ушах звенели слова, которые он услышал, прильнув к стене туннеля. «Сойду на следующей станции, — думал Ёрш, проверяя, не испачкал ли брюки в саже. — Поеду обратно в центр». — Он старался дышать спокойно и не выдавать волнения.

В кои веки никто не обращал на него внимания. Напротив две женщины в байкерских куртках громко переругивались, а остальные пассажиры вообще не заметили нового попутчика. Ёрш выждал еще минутку, глядя как «байкерши» ухмыляются и тычут друг друга в бока короткими толстыми пальцами, а потом осмелился закрыть глаза. В мыслях тотчас воцарился порядок. Он прокрутил в памяти инцидент с Хезер Ковингтон, сосредоточившись на моменте, когда его тело перестало подчиняться разуму, и решил, что случившееся вполне объяснимо. Во-первых, в комнате стоял дикий холод, во-вторых, их могли увидеть прохожие, а в-третьих, Хезер Ковингтон пахла так, словно не мылась по меньшей мере тысячу лет.

«Ее зовут не Хезер Ковингтон, — напомнил себе Ёрш. — Как же я ей поверил?»

Судя по тому, как качнулось его тело, поезд подъезжал к станции. Сработали пневмотормоза, желающие выйти поднялись со своих мест, а погруженный в размышления Ёрш решил не пересаживаться: сначала хотелось как следует все обдумать. За опущенными веками калейдоскопом крутилась неизвестно откуда почерпнутая информация, перемежаемая стоп-сигналами воспоминаний. Ёрш выпрямил спину, открыл глаза, сделал лицо «как у Шерлока Холмса» и попытался разделить калейдоскоп на составляющие. «Значит, Рафа, — сказал себе он. — Так назвал ее инспектор. „По запаху чую, ты там развлекаешься, да, Рафа?“»

Ёрш уставился на обшарпанный бурый пол.

— Рафа… — тихо произнес он, чувствуя, как вибрируют голосовые связки. Звучанием имя напоминало мексиканский мат.

Еще раз сработали пневмотормоза, и поезд замер. Когда прозвучало знакомое ля-до, Ёрш огляделся по сторонам и увидел, что вагон почти пуст. «Байкерши» теперь стояли на платформе, болтали и смеялись, ежесекундно закатывая глаза. Оставшиеся пассажиры сидели поодиночке и на него не смотрели. Ёрш снова зажмурился.

«Проблема в том, что она мне чужая, — подумал он. — С чужими трудно рассчитывать на успех. Нужно найти знакомую. Лишь так можно создать располагающую обстановку: дело-то очень личное. Лишь так можно себя обезопасить, поэтому этим и принято заниматься дома. Либо со знакомой, либо за деньги», — подвел итог он и спросил вслух:

— Интересно, сколько это стоит?

Вспомнилась купюра, которую он нашел, а Хезер Ковингтон подняла и присвоила.

«Наверняка дороже двадцати долларов, — решил Ёрш. — Если, конечно, у тебя нет подружки! — Он глупо улыбнулся и прикрыл рот ладонью. — Подружке и двадцатки хватит!»

Тут появилась мысль. Очевидная, как все хорошие мысли, она сперва показалась абсурдной, но чем больше Ёрш ее обдумывал, тем привлекательнее она становилась. Подобно пятну, мысль расползалась в разные стороны и скоро вытеснила из сознания все прочие мысли. Поезд еще не тронулся, а Ёрш уже решил, куда ехать дальше, зачем и почему.

«Поеду к ней, — думал он. — В тот день на Юнион-сквер она сама говорила, что не прочь этим заняться. „Уилл, — шепнула она, — рано или поздно это должно произойти. Это происходит со всеми людьми на свете! Если хочешь, я готова прямо сейчас!“ — Ёрш разлепил веки. — Да, именно так она выразилась: „Я покажу, и ты сам все сделаешь. Давай, обними меня покрепче!“» — Ёрш сжал кулаки и затаил дыхание. Думать о ней было трудно, даже труднее, чем о Виолет, но вполне возможно, если не называть имени. Имя стало запретным и недосягаемым. «Я все равно его знаю, — успокоил себя Ёрш. — Я помню, как ее зовут!» Однако произнести имя вслух не получалось.

Думать о ее лице было легче и менее рискованно, но, как ни старался Ёрш, четкого образа в сознании не возникало. Сжав виски, он попробовал снова. Ее бледное лицо с гладкой кожей всегда удивляло дружелюбием. В школе, как только выдали тетрадь, Ёрш попытался нарисовать ее портрет, но в каждой следующей картинке сходства наблюдалось все меньше и меньше. Если на первой подобие еще присутствовало, то ближе к середине тетради удавалась лишь абстрактная девушка. Неделю за неделей он копировал первые картинки, вместо того, чтобы рисовать ее лицо по памяти. Многострадальное, стремительно тающее лицо… В последний день получился круг с двумя косыми чертами наверху, эдакий круглый дом без окон без дверей, и Ёрш забросил рисование.

Тогда мир стал плоским, как страницы в детской книжке-раскладушке, и Ёрш решил больше не вылезать из постели. Сама школа превратилась в фигурную глянцевую открытку с острыми краями, и Ёрш с трудом сдерживался, чтобы не пробить в ней дыры. Только, несмотря на его отчаянные усилия, дыры появлялись. Ёрш забыл о ней, забыл обо всех, кроме Виолет, безропотно глотал таблетки, которые ему давали. Да, таблетки он глотал, как торговый автомат — мелочь. Время шло своим чередом.

«Интересно, где она теперь живет? — подумал Ёрш. — Она до сих пор учится в академии Кроули?» Он поразмыслил, взвесил все за и против и решил, что да. «Разумеется, она до сих пор учится в Кроули! — твердо сказал себе Ёрш. — Ее записали туда еще до рождения!» Вспомнился ее отец, крупный, надменный, благочестивый. Эдакий праведник в махровом халате, он любил читать на кухне журнал «Экономист», и не про себя, а вслух. Образцовый отец! Разве такой заберет дочь из Кроули?

Поезд остановился на следующей станции, и в вагон набились полуживые люди. «Это все усталость! — подумал Ёрш. — Бедняги, им хочется свернуться калачиком и заснуть». Он сладко зевнул вошедшим, и кое-кто зевнул в ответ. Рядом с ним устроилась седая старушка в норковой таблетке. «Свидетельница Иеговы!» — решил Ёрш. Старушка ела завернутые в салфетку орешки и что-то бормотала себе под нос. Глядя на нее, Ёрш вспомнил, что умирает от голода. «На это тоже деньги нужны, — сказал себе он. — На жареную картошку с беконом и орешки в меду». Ёрш широко раскрыл рот и ткнул в него пальцем, но старушка не обратила ни малейшего внимания.

Ровно через десять секунд двери закрылись, и станция с женской безропотностью отпустила ветреный поезд. Этот фокус Ёрш видел тысячу раз — двери закрываются, свет на несколько минут гаснет, и, когда двери открываются снова, ты попадаешь в другое место, — но сегодня он воспринимал мир иначе. Например, крепкие двери вагона стали хрупкими, как яичная скорлупа. В спинке его сиденья вырезали дыру, обнажившую темный волокнистый вакуум. Поразительно, но затолканные в дыру обертки, колпачки и прочий мусор лишь усиливали ощущение пустоты. «Сплошная бутафория!» — подумал Ёрш и закусил рукав, чтобы не захохотать. Нереальность захлестнула его волной цунами и засосала еще глубже, чем прежде, но на сей раз Ёрш выдержал. «Это просто волна, — успокоил себя он. — На ней можно кататься, как серфингисты на прибое».

Во впадинах между гребнями волны реальность просматривалась четко, словно в очищенном грозой воздухе. Ёрш увидел, что представляет собой вагон — замкнутую систему, базу, зону ожидания, спроектированную и до малейших деталей продуманную людьми, с которыми он никогда не встретится. «Случайности и совпадения здесь исключены», — заверил себя Ёрш. Он новыми глазами взглянул на каждую деталь, представив вагон в виде чертежа.

С авторами чертежа не поговорить, но определенные выводы напрашивались уже после внимательного изучения вагона. К примеру, не вызвало сомнений то, что проектировщики жили в страхе. Геометрический рисунок на стенах вагона всегда казался бессмысленно-абстрактным, а на деле состоял из тысяч крошечных гербов штата, символизирующих государственную власть; внутренняя обшивка была водонепроницаемой: с такой проще смывать кровь; сиденья расположили подобным образом, не чтобы разместить максимальное число пассажиров с максимальным комфортом, а чтобы максимально точно передать страх проектировщиков. В результате ни один пассажир не сидел спиной к другим.

Ёрш решил выйти на Коламбас-серкл, что, к его удивлению, получилось без особых сложностей. Воронка направлявшихся к дверям сперва затянула его — пространство тотчас сжалось, будто всасываемый соплом воздух, — а на платформе изрыгнула, как отработанный шлак. Шедшие впереди не спотыкались и не падали. «С трудом даются лишь вещи, о которых много размышляешь», — заключил Ёрш. К платформе напротив примчался поезд маршрута D до Бронкса, и давка усилилась. «Надо же, как просто! — удивился Ёрш, позволяя толпе кружить себя по часовой стрелке. — Легко и просто. Куда проще, чем стоять на месте!» Целые семьи протискивались мимо него, словно он был не человеком, а расположенным не в том месте турникетом. За четверть часа поток пассажиров, играющий с Ершом, точно прилив с окурком, пронес его по всей станции и вернул на прежнее место. «Что же я делаю?» — неожиданно подумал Ёрш и замер как вкопанный. Позволь ему туннель, он кружился бы здесь вечно, забыв про зов и миссию. Внезапно толпа рассеялась как дым, и Ёрш остался один. Прислонившись к колонне, он огляделся по сторонам, недоумевая, куда все подевались. Вообще-то на скамейках по-прежнему сидели нищие и туристы, но среди неожиданного затишья они смотрелись жалко, как сироты, которым никогда не дождаться своего поезда.

Неподалеку от колонны, спиной к Ершу, стоял мужчина. А ведь проектировщики вагонов стремились, чтобы пассажиры не поворачивались друг к другу спиной! «Силу свою демонстрирует! — решил Ёрш. — Территориальные притязания». В правой руке мужчина держал черный кожаный портфель (такие в боевиках приковывают к себе наручниками), а в левой — бумажный пакет. Верх пакета свернули несколько раз, но тяжелый сладковатый аромат позволил Ершу безошибочно определить, что внутри. Так пахнут только ямайские пирожки с говядиной!

«Ну, поехали!» — скомандовал себе Ёрш. Ноги сами понесли его вперед. Он старался не шуметь, только как унять урчащий желудок? Да еще руки повисли безвольными плетьми, а кости хрустели не хуже сухих веток. На платформе вновь собирались люди, совсем как в театральном фойе во время антракта. Ёрш не сводил глаз с бумажного пакета. «Неужели съест все? — гадал он. — Или оставит кусочек и выбросит?» Мужчина был лысым крепышом в мятом, усеянном жирными пятнами тренчкоте до пят. Тренчкот идеально сочетался с портфелем. «Наверное, этот тип в темных очках, — предположил Ёрш. — Похож на безработного шпиона!»

А портфель на вид тяжелый… Что же там внутри? Мужчина опустил его на пол в каком-то футе от колонны, точно позволяя рассмотреть внимательнее. Он и не собирался оборачиваться! «Небось мечтает, — подумал Ёрш, — или стихи сочиняет. Неудивительно, что его уволили с Секретной службы Ее Величества!»

Мужчина принялся за пирожок. Запах мигом распространился по всей платформе. Вот две трети пирожка были съедены, и у Ерша едва не подкосились ноги. В какой-то момент он решил, что его засекли: мужчина замер, чуть заметно повернул голову влево, но потом откусил еще кусок и прожевал, глядя на свои ладони так сосредоточенно, словно видел их впервые. Его подбородок лоснился, как промасленная бумага. Ёрш отступил за колонну и уставился на портфель. Желудок урчал и судорожно сжимался, а мужчину в тренчкоте это не волновало. Портфель лежал совсем рядом — только руку протяни! — и казался еще чернее и серьезнее. Он точно вибрировал: внутри наверняка лежал хитроумный прибор.

Затаив дыхание, Ёрш потянулся к портфелю. Мужчина с пирогом кашлянул, раздраженно прочистил горло и кашлянул еще раз. «Кусок не в то горло попал, — догадался Ёрш. — Только и всего!» Его пальцы сомкнулись вокруг крапчатой ручки из змеиной кожи. От прикосновения кожа тотчас согрелась и ожила.

— Ну, как выходные с Шакилой?

К «безработному шпиону» приблизился другой мужчина. Тонкокостный, с желтоватой кожей, он сонно смотрел на рельсы. «Шпион» как раз откусил большой кусок и сперва лишь поднял палец и кивнул.

— Бурно, — наконец проговорил он.

— Ну, брат, свободное время надо тратить разумнее! — засмеялся желтолицый. — Играть в шахматы, собирать модели самолетов. Хотя бы кабельное телевидение смотреть!

— Нет, было здорово. Очень, очень мило.

— Шакила! — пропел желтолицый. — Шакила! Шакила! Шакила!

«Шпион» медленно и сосредоточенно жевал пирожок. Откусит еще раз-другой, и все, зариться будет не на что. Ёрш стиснул зубы и подтянул портфель к себе. Стоящие на платформе ничего не заметили.

— Раскрыть тебе страшную тайну? — спросил желтолицый. — На самом деле ту девушку зовут не Шакила.

Ёрш вытянул шею, чтобы получше рассмотреть обоих. Казалось, в их беседе содержится тайное послание, предназначенное только ему. Те двое лишь прикидываются, что не видят, как он скрючился за колонной с портфелем в руке, целый спектакль устроили! «Шпион» наконец расправился с пирогом и тщательно вытирал пальцы о грязное кашне. Ёрш мог запросто укусить его за лодыжку. Он схватил бы портфель и дал деру, но останавливал пульсирующий внутри механизм — гироскоп или электромагнит. «Скорее, магнит», — решил Ёрш. По кисти побежал ток, совсем как на станции «Музей естественной истории», когда он коснулся купюры с портретом Эндрю Джексона. «Вот что значит сила, — подумал Ёрш и в очередной раз стиснул зубы, чтобы не застучали. — Богатые ощущают ее постоянно, подключаются к ней, как тостеры к сети».

— Хочешь, назову ее настоящее имя? — не унимался желтолицый, глядя куда угодно, только не на Ерша.

— Ты в любом случае его назовешь, — парировал «шпион», вытирая нос кашне.

— Ее зовут Эмили! — чмокнув губами, объявил желтолицый.

Услышав имя, Ёрш упал, но тут же вскочил и бросился бежать. Портфель гремел и искрился, только теперь его ток подгонял Ерша вперед, подпитывал энергией ноги и, словно пульт, управлял всем его телом. «Эмили», — объявил желтолицый. Ершу это слово казалось бессмыслицей, случайным набором звуков, однако он чувствовал: оно связано с портфелем и силой, которая несла его вверх по эскалатору и через турникеты на освещенную утренним солнцем улицу. Эмили… Пока Ёрш выбирался из метро, никаких ассоциаций не возникало, но, как только вышел на тротуар, появилось четкое представление, которое компьютерным вирусом укоренилось в его памяти и наводнило сознание своими многочисленными копиями.

— Эмили… — глубокомысленно произнес Ёрш, вглядываясь в поток транспорта. Теперь это имя затмило все остальные.

Собравшиеся над центром тучи давили на крыши, водонапорные башни и светодиодные табло, но прямо над головой Ерша небо сверкало голубизной. Запрокинув голову, он понял: похолодание долго не продлится. Минувшее лето было самым жарким за последние сто лет, а предыдущее занимало почетное второе место. Этого никто не отрицал, потому что не мог. Ёрш обернулся и посмотрел на стальной глобус, который отделял Бродвей от Сентрал-парк-вест. Глобус сиял на солнце так ярко, что Ёрш видел его даже с закрытыми глазами. «Глобусу нет и тридцати, он моложе Виолет, а кажется чуть ли не анахронизмом, — отметил Ёрш. — Антарктика давно выглядит иначе, да и Гренландия тоже». Такие мысли всегда вызывали меланхолию вперемешку с гордостью: Ёрш чувствовал себя недооцененным современниками, обреченным на посмертную славу пророком. Он ведь способен предотвратить трагедию, спасти мир от гибели при помощи одного действия и одного человека. Только где найти этого человека?

В мыслях снова воцарился порядок, они потекли спокойной рекой, не размывая берега, а гул прибора в портфеле превратился в утробное урчание. Ёрш вспомнил, где находится, развернулся и зашагал к парку. Портфель казался почти невесомым. «Он на моей стороне! Хочет, чтобы его открыли! — обрадовался Ёрш, но тут же смущенно покраснел. — Это же портфель, — напомнил он себе, — галантерейный товар, предмет багажа! Ему плевать, к чьей руке он прикован».

Двенадцать шагов в глубь парка, и Ёрш оказался на скрытой от лишних глаз лужайке. Отвернувшись, он выждал, когда уйдет мужчина с собакой, и опустил портфель на землю. Черная кожа слабо завибрировала. Ёрш сделал паузу, прислушался, но не уловил ничего, кроме обычного городского шума и шелеста собственного дыхания. Портфель затих. «Жаль, отвертки нет!» — подумал Ёрш, ощупывая защелки замка. Но отвертка не понадобилась: легкое нажатие, и портфель открылся.

— Вот черт! — воскликнул Ёрш, делая лицо, «как у Филиппа Марлоу».

Портфель был наполовину пуст: в нем лежал рулон клейкой ленты, конвертик из плотной бумаги, стопка ксерокопий и журнал по фитнесу. Никаких приборов и проводов! «Гудело что-то внутри меня, — решил Ёрш. — Вероятно, в правой руке». Задумавшись об этом, Ёрш начал сжимать и разжимать правую кисть, но неожиданно отвлекся. На обложку журнала поместили ведущего ток-шоу в спущенных до колен брюках, а у его правой ноздри — сопроводительную надпись: «БЛИЦКРИГ ЭЙБА КЬЮБИНГА… КТО ОТКРЫЛ ОГОНЬ?»

Журнал показался странноватым. Ёрш взял его двумя пальцами и осторожно поднес к свету. Откуда-то из середины выпал второй журнал с совершенно другой обложкой: на операционном столе лежала женщина среднего возраста в белой сорочке.

Вообще-то после возвращения из школы Ерша удивляло все вокруг, но второй журнал единолично захватил пальму первенства. На каждой странице красовались женщины на приеме у врача. Женщины с загорелыми телами и неожиданно бледными лицами… Почему-то у всех кожа на лбу и щеках натянулась, как у космонавтов перед стартом! Женщины с несчастным видом сидели на виниловых столах или лежали на них, вдев ноги в стремена. Очевидно, сами врачи интересовали фотографа куда меньше: в кадр попали только их руки с разными и явно дорогими инструментами. Женщины смотрели либо на эти инструменты, либо на стремена, либо на какой-то другой предмет. В сопроводительных надписях медицинская терминология немыслимым образом сочеталась с непристойностями, и Ёрш не понимал, о чем речь. На развороте журнала обнаружилась фотография банок с золотистой жидкостью, в каждой из которых плавала скрюченная человеческая фигурка. Банки составили рядами — получилось похоже на альбом выпускного класса, — а от левого нижнего угла по краю разворота тянулась ярко-оранжевая надпись: «В натуральную величину».

Ёрш медленно листал журнал и, пытаясь побольше разобрать и усвоить, думал: «Вдруг наш мир заслужил гибель?» Добравшись до последней страницы, он сделал глубокий вдох и стал читать сначала. Речь вроде велась не о сексе, однако комментарии к фотографиям свидетельствовали об обратном. В итоге Ёрш положил журнал на землю и тщательно вытер руки о траву. «Спасу половину мира, — решил он. — Вторая половина пусть горит синим пламенем!»

Ксерокопии окончательно сбили Ерша с толку. На каждой странице было по десять — двенадцать столбиков двухзначных цифр, а между ними — плюсы и минусы. Текст на ксерокопиях казался еще бессмысленнее. В нижнем углу последней страницы стояло «640.00». Сперва цифра вызвала недоумение, но в конверте обнаружилось ровно шестьсот сорок долларов двадцатками. Находка меняла абсолютно все. Ершу захотелось кататься по траве или испустить индейский боевой клич, или поцеловать в губы следующего собаковода, но он ограничился малым — сделал лицо «как у медвежатника».

— Вот мы и встретились, Убийца индейцев! — Ёрш улыбнулся Эндрю Джексону. Пачка двадцаток была толщиной с руку! Джексон не ответил, хотя другого от него ждать и не следовало.

«Деньги выполняют любую прихоть, — сказал себе Ёрш. — Так же как и люди, которым платишь».

Десять минут спустя Ёрш сидел в поезде маршрута А. Академия Кроули расположена между двумя станциями — Кристофер-стрит по маршрутам 1 и 9 и Уэст-форт-стрит по маршрутам А, С и Е. Ершу больше нравилась Уэст-форт: там выходят студенты колледжей. Он мог смотреть на них часами — детишки в дорогой одежде казались такими взрослыми, самостоятельными, самоуверенными. «Наверняка увижу девчонок с новой стрижкой. Ну, то есть с длинной рваной челкой», — подумал он. Вдруг и Эмили такую носит? Однако Ёрш узнал бы ее и с челкой. Даже если Эмили стала выше и серьезнее, он не сомневался: с ним она будет по-прежнему терпеливой и внимательной.

— Эмили, — чуть слышно прошептал он. Прежде он боялся ее, боялся того, что она может сделать, но сейчас чувствовал совершенно иное. «Эмили мне обрадуется, — думал он. — Получится сюрприз, приятный сюрприз». Чтобы успокоиться, Ёрш принялся барабанить по полой спинке сиденья и мурлыкать песню Ната Кинга Коула «В школе этому не учат». На Уэст-форт-стрит он зашагал по платформе, упорно не глядя на мажоров из колледжа. Ёрш смотрел на постеры, белые квадратики кафельной плитки, комки жвачки на бетонном полу. «Некогда глазеть по сторонам, Уильям! — строго одернул он себя. — Уже без четверти двенадцать!»

У академии Кроули события развивались как в романтическом фильме. Без пяти двенадцать Ёрш уселся на крыльцо напротив входа и стал ждать, глядя на окна классных комнат. Классов было три: один слева от парадной двери и два справа. В окне каждого виднелись одинаково склоненные головы. «В тетрадочках своих пишут», — догадался Ёрш, и в душе воцарился покой. В старом добром Кроули все в порядке! Целых три минуты он смотрел на пишущих девочек и думал об Эмили, а потом прозвенел звонок. Девчонки балеринами выпорхнули в фойе, разлетелись на пары и двойным рядом потянулись к выходу.

Без двух минут двенадцать показались старшеклассницы: сначала предпоследний класс — эти еще радовались возможности пообедать самостоятельно, — потом томные, пересытившиеся свободой ученицы выпускного класса. Ёрш велел себе не дергаться. В три минуты первого появилась она — толкнула плечом левую половинку двери, скептически взглянула на полуденное солнце и качнула черным рюкзаком, который едва не волочила по полу. Фактически последняя… Две блондинистые подружки-подпевалы с красными лицами шли по флангам и разговаривали подобострастным шепотом, точно подчеркивая собственную непритязательность и ее величие. Надень Эмили длинное платье, они, как фрейлины, несли бы его шлейф.

На середине лестницы Эмили остановилась и, не обернувшись на академию, вытащила пачку «Салем лайтс 100». Подпевалы тотчас образовали живой щит, спрятав королеву от всевидящего ока Кроули. «Раньше она курила „Кулз“, — напомнил себе Ёрш. — И я тоже». Эмили собралась спуститься на следующую ступеньку, но неожиданно замерла, точно ее окликнули или хлопнули по плечу, и заслонила глаза от солнца. Ёрш даже не шевельнулся. Подпевалы явно пребывали в замешательстве: можно ли покинуть свой пост? Но вот Эмили что-то шепнула, и они, беззаботно смеясь, сбежали по лестнице без нее. Через дорогу, где сидел Ёрш, даже не взглянули. Интересно, какую команду дала им Эмили?

Теперь она смотрела на него и слегка щурилась, точно их разделяла залитая солнцем долина. Ёрш ничего не говорил и не делал, просто ждал, когда Эмили перейдет через дорогу. Он бы и под страхом смерти не поднялся! А если бы мог убежать, то убежал бы: от веры в зов и ответственную миссию не осталось и следа.

Ёрш убежал бы, потому как смотреть на Эмили было невыносимо. Виолет говорила, что Эмили смутит его, собьет с толку и не даст выздороветь, но сейчас он не чувствовал ни капли смущения. Чуть ли не впервые в жизни мысли не путались. Вспомнился последний день с Эмили, день, когда случилось страшное. Они встретились на пересечении Бродвея и Девятой авеню, и Эмили решила не ходить в школу. «Давай сбежим, Хеллер! — предложила она. — Кроме тебя со мной никто сбегать не захочет!» «Куда?» — уточнил Ёрш, а Эмили взглянула на него и попросила решить самому. Она прятала глаза за длинной челкой и плакала… «Хеллер, ты мой лучший друг! — шепнула она, а когда Ёрш засмеялся, добавила: — Ты мой единственный друг, и мне это нравится. Ты только мой». Эмили сжала его ладонь и опустила в задний карман своих джинсов. Ёрш и тогда ничуть не смутился. «Хорошо, Эмили, — проговорил он. — Я отведу тебя… Да, я отведу тебя в туннель».

Медленно, с опаской Ёрш поднял руку. Эмили покачала головой и потушила сигарету о перила. Ни мрачным, ни рассерженным ее лицо не было, скорее, чистым, непроницаемым и одновременно прозрачным, совсем как окна в Башне Трампа. За спиной Эмили распахнулись двери, и по лестнице с девичьей легкостью сбежали две учительницы. Они смеялись, болтали, на ходу поправляли волосы. На Эмили ни одна из них не взглянула. В ту минуту учительницы казались лет на сто моложе своей ученицы.

Неожиданно Эмили сдвинулась места и по-прежнему неспешно пересекла чистейшую дорожку перед академией. У крыльца она остановилась, что-то прошептала, а потом неожиданным рывком забралась на верхнюю ступеньку. Ёрш покосился на почерневшие отвороты ее джинсов. «Носки она не носит. Принципиально. Никогда, даже зимой», — напомнил себе он. Ёрш попытался перехватить ее взгляд, но Эмили, не отрываясь, смотрела на здание академии. «Я невидимый, — подумал Ёрш и сделал лицо „как у фокусника“. — Невидимый, пока она не обратит на меня внимание!» Он медленно поднял руку и сомкнул пальцы вокруг тонкой девичьей лодыжки.

— Эмили, я застукал тебя с сигаретой!

Лишь теперь девушка удостоила его взглядом.

— Не разговаривай со мной! Не смей! — Эмили сняла рюкзак и прижала пальцы к губам. Ее голос звучал неровно. «Она ведь слегка шепелявит! — вспомнил Ёрш. — Об этом я тоже забыл». Он отпустил лодыжку Эмили и стал ждать, когда она заговорит снова. — Мать твою, Хеллер! Мать твою за ногу!

— Я обдумал то, что ты мне предлагала, — улыбнулся Ёрш. — В тот день на Юнион-сквер, помнишь? Перед тем, как мы спустились в метро.

Девушка не ответила.

— Эмили, я знаю, что ты помнишь… — Ёрш откашлялся. — …И хочу заняться этим сейчас.

— Ты явился сюда и сорвал мне обед, чтобы сказать это? — недоуменно спросила Эмили.

— Да, верно. — Ёрш сделал паузу. — Еще я хотел извиниться.

— За что?

Ответ был совершенно очевиден, и Ёрш растерялся. Эмили вроде собралась что-то добавить, но промолчала. Прижав ко рту костяшки пальцев, она раскачивалась взад-вперед, словно на качелях, а потом отвернулась, и Ёрш снова стал невидимкой.

— За то, что толкнул тебя на рельсы.

Эмили хохотнула и, расправив плечи, села неестественно прямо. «Я сказал что-то смешное?» — удивился Ёрш. Он попытался вспомнить, попытался заглянуть девушке в глаза, но она его игнорировала. Эмили снова смотрела прямо перед собой, возможно, на свой класс и свою парту. По какой-то причине парта очень ее беспокоила.

— Ты должен был умереть, — проговорила она.

Ёрш не знал, что имеет в виду девушка, поэтому промолчал, а она еще раз повторила непонятные слова.

— Эмили, я не умер, — покачал головой Ёрш. — Я выжил и приехал сюда попросить…

— Заткнись, Хеллер! Говорю тебе, заткнись! Можешь хоть раз в жизни сделать, как я говорю?

Ёрш испуганно замолчал и низко опустил голову.

— Папа тысячу раз предупреждал: однажды ты нагрянешь, и в таком случае велел тут же позвонить по этому номеру. Вот, он у меня на ускоренном наборе! — Девушка положила сотовый на ступеньку, где сидел Ёрш. — Это полиция, Хеллер! Неужели тебе плевать? Хочешь, чтобы тебя опять подальше упекли?

Ёрш прижал лоб к коленям, обдумал ее вопрос и постарался сохранить спокойствие.

— Нет, я не хочу, чтобы меня упекли.

— Ты должен оставить меня в покое! Ты не имеешь права со мной видеться!

— Знаю.

— Это распоряжение суда, Хеллер. Ты не имеешь права подходить ко мне ближе, чем на пятьдесят футов. Вряд ли ты это забыл! Или забыл? — Эмили угрожающе подняла сотовый.

— Эмили, ты сама перешла через дорогу.

— Да катись ты!

Ёрш безропотно кивнул, пожал плечами и заплакал. Глаз вроде бы не закрывал, но, как насекомое, видел лишь фрагментами. Вот два черных седана, припаркованных рядом через дорогу. Вот старик топчется на обочине и ждет чего-нибудь интересного, а за его спиной стоит яркая, цвета свежей крови, академия Кроули.

— Что они с тобой сделали? — тихо спросила Эмили.

— Где?

— Сам знаешь где. Там, куда тебя упрятали.

Мимо проехал школьный автобус.

— Меня уложили в кровать.

— А потом что?

Проехал второй автобус.

— Ничего, я так и лежал в кровати.

— Полтора года?

Ёрш не ответил.

— Я думала, с тобой что-то делали… — Эмили смерила его строгим взглядом. — …Но, кажется, полтора года в кровати страшнее.

— Они делали, — неожиданно для себя произнес Ёрш. — Делали… — Он повторил эти слова еще три раза, пока Эмили его не перебила.

— Зачем же ты вернулся, Хеллер? Неужели не понимаешь, как дебильно ты тогда себя повел? Почему думаешь, что я не позвоню в полицию?

Теперь Эмили смотрела на него, как медсестра на больного ребенка, и Ёрш почувствовал: ничего страшного не случится. Эмили могла врезать ему, поднять его на смех, столкнуть с крыльца, но в полицию звонить не собиралась. Она не столько злилась, сколько была взволнована, даже возбуждена. Ёрш прижался к ступеньке из песчаника и сосчитал от двадцати до одного. Нет, Эмили точно не отправит его обратно в школу!

Девушка спросила, чего именно он хочет, и Ёрш объяснил.

— Только не делай вид, что ничего не изменилось! Хеллер, изменилось все. Пока тебя не было, мир погряз в дерьме.

— Знаю, — с улыбкой кивнул Ёрш. — Поэтому я к тебе и приехал.

Девушка отвернулась и замолчала чуть ли не на неделю. Окажись на месте Эмили любой другой человек, у Ерша возникли бы сомнения и тревоги. У забора академии какие-то девчонки хихикали и махали ей руками, а одна даже послала воздушный поцелуй. Мимо крыльца на черепашьей скорости прополз фургон с эмблемой чипсов «Утц». Ёрш начал посвящать Эмили в подробности, но осекся на полуслове. В этой ситуации оставалось лишь ждать ее решения. Девчонки из Кроули замахали снова, но Эмили их не замечала. Наконец она трижды кашлянула в кулак, изобразив курильщицу со стажем, и перехватила взгляд Ерша. Ее лицо было как никогда серьезным.

— Твое извинение принято, — чопорно поджав губы, объявила она. — Чем займемся дальше?

ГЛАВА 8

Кабинет Улисса С. Копека застенчиво прятался во внутреннем дворе Фаэтона, этакого неоклассического монстра на Западной Семьдесят второй улице, рассекавшего квартал с бесцеремонностью авианосца. «Самый большой жилой дом на Манхэттене», — сказал доктор после первого визита Уилла, сказал скромно, излюбленным полуизвиняющимся тоном. Виолет тогда кивнула и с улыбкой проговорила: «Правда? Как интересно!» К тому времени ее типичное для всех отчаявшихся матерей желание довериться профессионалу — да кому угодно! — стало непреодолимым. Копек мог нести любую ахинею, а Виолет приняла бы ее за святую правду. Именно этим Копек и занимался.

Для Виолет вернуться в Фаэтон было все равно что ждать начала спектакля в опустевшем театре — противоестественно, даже кощунственно, — но в то же время она сгорала от нетерпения. Целых два года здание являлось для нее декорацией, фоном, на котором разыгрывалась величайшая трагедия ее жизни. Порой оно снилось ей в кошмарах. Но сегодня, когда фактически незнакомый мужчина распахнул высокую полированную дверь, Виолет вошла спокойно. Она вошла в фойе Фаэтона, точно ей назначили встречу, точно Фаэтон построили специально ради ее посещения.

Виолет взглянула на свое отражение в старомодных зеркалах фойе: уступчивая и покладистая, она ничем не отличалась от потенциальных пациентов доктора Копека. Латиф шел на полкорпуса впереди. Сухой, надменный, как и подобает чиновнику, явившемуся по конфиденциальному делу, он проигнорировал унылое, пропитанное подозрениями «Добрый день!» швейцара. Латиф держался не так уверенно, как в Управлении, и Виолет казалось, его что-то раздражает. Тем не менее профессионализм ему ни разу не изменил. Сегодня он был родителем, а Виолет — больным ребенком. Вспомнилось бледное перекошенное лицо Уилла перед первым приемом, его смятение, у конторки швейцара переросшее в панику. Тогда Виолет закрыла ему глаза ладонью, и, как слепого, провела мимо.

В Фаэтоне имелось четыре одинаковых фойе, каждое из которых украшали экспрессионистские постеры, копии известных абстракций из постоянной экспозиции «Метрополитена». В фойе Копека висела абстракция Марка Ротко, прекрасно выражавшая суть доктора: он был таким же мягким и непонятным, спокойным и ненавязчивым. Звонок в кабинет не работал ни три года назад, ни сейчас. Латиф нажал на кнопку, нетерпеливо переступил с ноги на ногу и позвонил снова. Прошла минута. «Господи, почему я не говорю, что звонок сломан?» — недоумевала Виолет. Хотелось ускорить поиски, хотелось побыстрее разобраться с Копеком, но сил хватало лишь на то, чтобы ждать.

Латиф взглянул на нее уже во второй раз, поджал губы и с непреклонной настойчивостью военного постучал. Когда дверь распахнулась, Виолет невольно вытянулась по стойке «смирно».

— Доктор Копек? — спросил Латиф.

— Да. — Голос Копека ничуть не изменился: в нем по-прежнему слышались какая-то застенчивость интеллектуала и наигранное спокойствие. — Детектив Латиф, верно? — Доктор наклонил по-младенчески лысую голову и взглянул на Виолет. — Здравствуйте, Ида!

— Здравствуйте, доктор! — Виолет машинально потупилась и, оценивая расстояние от двери кабинета до дверей фойе, представила, как сбегает от Копека, совсем как Уилл три года назад. Копек улыбнулся, точно вспомнив известную лишь им двоим шутку.

— Простите за неудобство! Звонок срабатывает лишь один раз из шестидесяти. Проходите, пожалуйста, проходите!

Латиф кивнул и отступил в сторону, пропуская Виолет. «Сам не хочет заходить», — догадалась она. Копек уже отвернулся и, шаркая, побрел мимо вытертых диванов и столиков, заваленных глянцевыми журналами, к старомодному столу. Виолет не сомневалась, что он бормочет себе под нос, изображая добродушного самодура-дядюшку. «Что бы ни стряслось, беспокоиться не стоит», — как и раньше, показывал доктор всем своим видом.

— Спасибо, что сразу согласились нас принять, — откашлявшись, поблагодарил Латиф. — Постараемся не отнимать у вас много времени.

— Никаких проблем, детектив. Честно говоря, я не ожидал увидеть вас живьем.

— В основном мы выезжаем по вызовам. Стараемся рационально использовать служебное время. Порой большего не получается.

— Да, да, конечно… — Копек прислонился к краешку стола. — Пожалуйста, присаживайтесь. Могу я узнать ваше имя?

— Али, — тихо и явно смущаясь, ответил детектив.

— Рад встрече, Али. Пожалуйста, зовите меня Улиссом!

Латиф опустился в жесткое виниловое кресло, словно унесенное из старого аэропорта, внимательно посмотрел по сторонам, потом на Виолет, точно решая, кому из них лучше говорить. «В чужих кабинетах он тушуется», — отметила Виолет и с трудом удержалась, чтобы не потрепать Латифа по плечу.

— Доктор, как я объяснял по телефону, сын мисс Хеллер находится на территории метрополитена…

— Да, Али, вы изложили мне факты, и я все запомнил. Пожалуйста, зовите меня Улиссом.

— Конечно-конечно… — Латиф смутился еще сильнее. — Как я говорил по телефону, Улисс, в последний раз мальчика видели с сорокалетней бездомной по имени Рафа Рамирес. Миссис Рамирес уже допросили, но ничего существенного выяснить не удалось, за исключением того, что в настоящий момент мальчик к насилию не склонен. — Латиф откашлялся. — Скорее наоборот…

— Вы это точно установили? — Копек мигом перестал улыбаться. — Уверены, что он не склонен к насилию?

— Я этого не сказал, — тотчас оговорился Латиф. — Напротив, не удивлюсь, если…

— Так чем мне вам помочь, Али?

— Чем угодно, — пожал плечами Латиф. — Пригодится любая информация.

— Записку объяснить сумеете? — выпалила Виолет и тут же об этом пожалела. — У нас с собой ксерокопия. Я понимаю ее примерно до…

— Нет, Ида, — покачал головой Копек. — Я не лечил и даже не видел Уилла почти два года. — Он буравил Виолет грустными красноватыми глазками, пока не дождался ее кивка. — То, что я о нем знал, или думал, что знаю, может не соответствовать действительности… — Доктор снова сделал паузу. — Для сведения детектива Латифа подчеркну, что вы, Ида, не доверяли избранному мной курсу лечения, более того, именно вы его прервали… — Копек повернулся к Латифу. — Это случилось незадолго до ареста Уилла.

Виолет по-прежнему стояла неподалеку от двери и, затаив дыхание, ждала, что Копек скажет дальше. Она знала: «добрый» доктор обязательно выложит все до конца, и не решалась встретиться с ним взглядом. Хорошо хоть он ее не попросил звать его Улиссом! Тем не менее ей не терпелось услышать продолжение.

— Ладно, Али! — вздохнул Копек. — Желаете знать, станет ли мальчик буйствовать?

Виолет почувствовала, как земля уходит из-под ног.

— Дело совсем не в этом! Мы уверены, что буйствовать Уилл не станет, и просто хотели…

Копек не сводил глаз с Латифа.

— Прошу вас, Ида, позвольте Али ответить!

— Доктор Копек… Улисс… — Виолет перевела дух. — Пожалуйста, хотя бы взгляните на записку…

— Мисс Хеллер… — мягко проговорил Латиф, дождался, пока она присядет, и лишь потом обратился к доктору: — Прежде всего, Улисс, я должен уяснить, считать ли версию миссис Рамирес правдоподобной. По-вашему, она говорит правду?

— Я не могу об этом судить, потому что никогда не встречался с миссис Рамирес.

— Доктор, я же не аффидевит у вас принимаю, а прошу высказать свое мнение.

Копек скользнул взглядом по Виолет и пожал плечами.

— Шизофреники редко лгут, особенно в состоянии психоза, но это, естественно, не означает, что все их слова нужно принимать за чистую монету. Тем не менее конкретно в этом случае — если миссис Рамирес правильно поставили диагноз — я не вижу причин ей не верить. — Доктор повернулся к Латифу. — Надеюсь, вы понимаете, что я говорю неофициально, опираясь на немногочисленные факты, которые вы мне сообщили?

— Другими словами, мальчик действительно пытался заняться сексом с той женщиной?

— Али, шизофрения не мешает Уиллу быть шестнадцатилетним подростком!

— Но ради чего он…

— Разумеется, чтобы лишиться девственности. Этого хотят все подростки.

Латиф впился взглядом в Копека.

— А могло это быть обычным нападением, которое миссис Рамирес… — Детектив запнулся. — Которое миссис Рамирес неверно расценила как сексуальное?

— Отдельные поступки даже лица с психическими расстройствами неверно не расценят, — ответил доктор и резко помрачнел. — В общем, я склоняюсь к первоначальному выводу.

— То есть?

— Вы хотите выяснить, склонен ли Уилл к насилию и станет ли буйствовать.

На секунду воцарилась тишина. Латиф повернул голову в сторону Виолет, но не посмотрел на нее.

— Доктор, по долгу службы я обязан действовать, исходя из худшего: мальчик станет буйствовать.

— Весьма разумно. — Копек сложил ладони, как для молитвы. Два невинных слова, произнесенные абсолютно спокойным голосом, напугали даже Латифа.

— Доктор, что вы хотите сказать? Что мальчик…

— Хочу сказать, что Уилл никогда не отличался стрессоустойчивостью, а в данный момент он подвержен колоссальному стрессу. Более того, среда, в которую он попал, прежде являлась для него провоцирующим фактором. Если, как вы говорите, Уилл прекратил прием лекарственных препаратов, советую немедленно уведомить Управление городского транспорта, а желательно и всех дежурных по станциям. Им следует удвоить бдительность и действовать с максимальной осторожностью. Любой поезд для Уилла — настоящее искушение.

Такого Виолет вынести не смогла.

— Что за чушь вы несете?! — вскочив со стула, прошептала она. — Какое еще искушение? Неужели не понимаете, что этот человек…

— Ида, этот человек — полицейский. Его долг — обеспечивать общественный порядок. Порядок подразумевает безопасность, а раз общественный, значит, речь не только о вашем сыне, а обо всех гражданах. А теперь, пожалуйста, присядьте!

— Садитесь, мисс Хеллер! — бесцветным голосом проговорил Латиф.

Виолет молча взирала на обоих мужчин. Наихудшие опасения подтвердились, и она чувствовала себя почти ясновидящей. Как она и предполагала, Уилла теперь расценивают как угрозу для общества, значит… значит, относиться к нему будут соответственно. С благословения Копека начнется настоящая охота, травля… Мелко дрожа, Виолет опустилась на стул рядом с Латифом.

— Обыватели считают шизофреников буйными, но это, мягко говоря, ошибка, — продолжал Копек. — В целом, шизофреники склонны к насилию не больше остальных. — Доктор улыбнулся Латифу. — Полагаю, это вам и без меня известно.

— Честно говоря, нет, — покачал головой Латиф. — По службе я сталкиваюсь с буйными…

— Тем не менее Уилл всегда был не таким, как все… — Копек кивнул Виолет. — Рассмотрим наихудший из возможных вариантов.

— Уилл вам доверял, — процедила Виолет. — Считал вас другом… — Живот сводила судорога — так тяжело ей было говорить.

Копек подался вперед, огорченный, но как всегда благоразумный и спокойный.

— Ида, я не сомневаюсь, что Уилл считал меня другом. Как-никак, я пытался ему помочь. А вот вы меня никогда в таком качестве не рассматривали.

Латиф кашлянул в кулак.

— При всем уважении, доктор, боюсь, сейчас не время…

— Позвольте мне договорить. Вы, Ида, никогда не считали меня другом Уилла и не ошибались. Другом Уилла я не был, и именно благодаря этому мог ему помочь — мог задавать прямые, откровенные вопросы о его жизни. Уилл, в свою очередь, мог откровенно мне отвечать. Вероятно, поэтому вы сюда явились. — Копек сложил пальцы щепотью и потер друг о друга, словно испачкался чем-то жирным. — Вы явились, потому что Уилл обсуждал со мной темы, которые не осмелился бы поднять с другом и тем более с вами. Вы явились узнать, о чем он со мной секретничал.

Латиф уже собрался заговорить, но в итоге лишь кашлянул и откинулся на спинку кресла. Раздосадован он или доволен, Виолет определить не могла. Сама она не чувствовала ровным счетом ничего.

— Доктор, меня откровения мальчика не интересуют. Никто не заставляет вас нарушать врачебную тайну, — откашлявшись, заявил Латиф и провел рукой по щеке. — Однако нам нужно поскорее разыскать мальчика. Сами же говорите: время не терпит. Как бы вы ни относились к мисс Хеллер, надеюсь, понимаете, что сейчас ваша помощь нужна и мне, и мальчику. Я хочу уяснить, куда он, по-вашему, отправится.

— Детектив, вы когда-нибудь наблюдались у психиатра? — вполне дружелюбно поинтересовался Копек. — Мне почему-то кажется, что да.

— Куда, по-вашему, отправится мальчик? — повторил Латиф, только Копек его не слушал.

Виолет укусила ноготь большого пальца. Ее буквально колотило от страха и дурных предчувствий, однако она заставила себя говорить более или менее разборчиво.

— Отвечай на вопрос, лицемер! — заикаясь, потребовала Виолет. Во власти гнева и паники она всегда думала на родном языке, поэтому приходилось переводить мысли на английский и следить за акцентом. Сегодня ей это удавалось с колоссальным трудом. Решив не цепляться за жалкие остатки самообладания, Виолет уставилась на влажное невыразительное лицо Копека. Сейчас она ненавидела доктора сильнее, чем в тот день, когда впервые узнала о его предательстве, когда поняла, что он настраивает Уилла против нее. Она ненавидела Копека всей душой. — Отвечай на вопрос! — прошипела Виолет. — Отвечай на вопрос, ублюдок!

Прежде чем Копек успел сказать хоть слово, поднялся Латиф.

— Мисс Хеллер, прошу вас подождать в фойе! — хрипло проговорил он. Хрипел ли он от гнева или с трудом сдерживал смех, Виолет не волновало, хотя впоследствии она задавалась таким вопросом. Впоследствии она пыталась определить, на чьей стороне был детектив. Впоследствии, но не в тот момент. В тот момент она послушно встала и, не сказав ни слова, двинулась за Латифом. Копек издал напоминающий клохтанье звук, но ничего вразумительного не произнес. Виолет не сомневалась: мерзавец добился своего.

Буквально на миг Виолет обернулась и, совсем как три года назад, почувствовала надежду. Массивные кресла и тяжелые шторы негромко напевали что-то соблазнительное, словно чаровницы-сирены, словно кровать в конце тяжелого дня, а дипломы и сертификаты в рамках сверкали, как документальные подтверждения обещаний Копека. «Сколько надежд я возлагала на этот кабинет!» — с досадой подумала Виолет.

— Выходите! — приказал Латиф. Рука, сжавшая предплечье Виолет, олицетворяла абсолютную власть. «Натренированная хватка», — отметила она и безропотной заложницей переступила порог. Латиф держал ее крепко, будто демонстрируя, какую силу скрывает за внешней невозмутимостью. У входа в Фаэтон она была ребенком, а сейчас стала трудным ребенком. Едва дверь захлопнулась, Виолет начала биться, ругаться последними словами, но сдержанность и рациональность и тут не изменили Латифу. Швейцар высунулся из своего терракотового грота и на секунду исчез, а потом неожиданно появился перед Латифом и его спутницей. К вящему удивлению Виолет он назвал ее по имени.

— Миссис Хеллер, с вами все в порядке?

Почему-то его учтивость повергла Виолет в шок. Теперь она вспомнила этого швейцара: однажды он угостил Уилла ириской, которую мальчик тут же выплюнул на пол.

— Да, Ставрос, — кивнула она. — Со мной все в порядке, спасибо.

— Кто этот джентльмен?

— Из полиции, — коротко отрекомендовался Латиф. Виолет ждала, что он покажет жетон, но этого не случилось. «Не рискует отпустить меня ни на секунду», — подумала она.

— Все в порядке, Ставрос, — наконец проговорила Виолет. — Честное слово!

Только швейцар уже испарился.

— Наконец-то встретил человека, по-настоящему уважающего закон! — ухмыльнулся Латиф и выпустил руку женщины.

Виолет вдруг решила вести себя прилично.

— Видите же, что за фрукт Копек! — шепнула она. — Этот сукин сын…

— Мисс Хеллер, ничего подобного я не вижу. Я вижу доктора, который более года лечил вашего сына и, кажется, небезуспешно. Вижу человека, который в разгар рабочего дня согласился уделить нам время… — Детектив устало покачал головой. — Не знаю, что между вами произошло…

— Ничего не произошло! — пожаловалась Виолет. — Это я и пытаюсь объяснить. Копек обещал вылечить моего сына, но, увы, ничего не произошло.

— Вряд ли он так выразился. — Теперь Латиф стоял между Виолет и дверью в кабинет Копека, подняв обе руки, точно хотел помещать ей ворваться обратно. — Психотерапевты таких обещаний не дают.

— Они только этим и занимаются! — возразила Виолет и бессильно прижалась к стене. Вспышка гнева обернулась головной болью. — Они только этим и занимаются, а толка — чуть.

— Не понимаю, почему Копек так на вас злится, — задумчиво проговорил Латиф. — Мисс Хеллер, что вы ему сделали?

— Копек влюбился в Уилла, — неожиданно для себя ответила Виолет. Головокружение не проходило. — Как и все остальные… А я взяла и оборвала их интрижку.

— Вы говорите, как ревнивый муж!

— Идите в задницу, детектив!

Ни один мускул не дрогнул на лице Латифа. Он лишь покачал головой, точно не верил собственным ушам.

— Из всех потерпевших, когда-либо садившихся в мой «ниссан», у вас самый поганый язык! В Дании принято так разговаривать?

— Не в Дании, а в Австрии!

— Мисс Хеллер, настоятельно советую подчистить свою легенду!

Прежде чем Виолет нашлась с ответом, Латиф метнулся в кабинет, словно терьер в лисью нору, и, подмигнув, захлопнул за собой дверь. «Мотай на ус, Ида, — сказала себе она. — Ловко он тебя отшил!» Виолет беззвучно приблизилась к двери и прильнула к ней ухом. Недавней вспышки она ничуть не стыдилась, напротив, в тот конкретный момент ощущала лишь облегчение. Виолет легонько коснулась ручки, желая проверить, заперта ли дверь, но повернуть не попробовала. «Мне и здесь хорошо!» — пробормотала она и закивала, как кивают определенные категории людей: одинокие, престарелые и душевнобольные. Швейцар вновь занял свое рабочее место и, аккуратно расчесывая безупречно лежащие волосы, смотрел куда угодно, только не на Виолет. Ротко сочувственно мерцал в кривоватой плексигласовой раме. «Копек будет говорить, — безостановочно кивая, думала Виолет. — Будет говорить хотя бы для того, чтобы показать, как сильно я заблуждаюсь».

В тишине фойе мысли Виолет вернулись к Уиллу. Фаэтон не изменился: все вокруг казалось погруженным в себя, выжидающим, застывшим в желтоватом воздухе. Однако без Уилла он стал нелепым, пустым, как форма без содержания, как кинозал с включенными проекторами, но без зрителей. Чувство облечения стремительно таяло. Виолет попыталась направить мысли в другое русло, но они не слушались. На миг она взглянула на себя со стороны и ужаснулась, как уныло, блекло и безрадостно живет человек, зацикленный на чем-то одном. Тем не менее ощущение собственной никчемности скоро исчезло. «Теперь ты живешь не только для него, — подумала Виолет. — А уж он точно живет не только для тебя!»

Память неожиданно воскресила строчку из записки сына, и в тишине фойе Виолет послышался размеренный, неторопливый голос Уилла: «В любом другом деле ты могла бы помочь, а в таком — нет».

Внезапно она поняла, куда он поедет.

Виолет еще не оправилась от невероятного открытия, когда дверь в кабинет Копека распахнулась, точно уступив перед силой ее мысли, и в фойе вышел Латиф: очевидно, беседа закончилась.

— Уилл поедет к ней! — с места в карьер заявила Виолет. — К Эмили!

Латиф спокойно зашагал к дверям.

— Честно говоря, мисс Хеллер, я не хотел бы беспокоить девушку.

— Какого черта? Если Уилл собирается…

— Таковы правила! — объявил Латиф с ледяным самодовольством, которое тотчас отрезвило Виолет. — Без веских причин мы стараемся никого не тревожить.

— Детектив, пожалуйста, послушайте! — Виолет схватила его за рукав. — Я нисколько не сомневаюсь…

— Мы найдем девушку, мисс Хеллер, — с подчеркнутой невозмутимостью проговорил Латиф. — В ее отношении вы и ваш друг Улисс поразительно единодушны.

Они подошли к выходу, Латиф распахнул дверь и придержал, пропуская Виолет.

— Что еще рассказал вам Копек? — с показной небрежностью осведомилась она. — Уверена, вы узнали обо мне много интересного.

— Мисс Хеллер, о вас я доктора не расспрашивал. А следовало?

— Копек думает, что я плохо влияю на сына, что меня нужно от него изолировать.

Латиф пожал плечами, точно считал это само собой разумеющимся, но вслух ничего не сказал, а требовать подробностей у Виолет не хватило духа или, возможно, безрассудства.

— Что дальше? — спросила она исключительно ради того, чтобы прервать затянувшуюся паузу.

— В какой школе учится Эмили?

— В академии Кроули. — Виолет на секунду задумалась. — Только она уже в выпускном классе.

— В выпускном — не в выпускном, какая разница? Если ваш сын там появится…

— Детектив, разница есть. В выпускном классе разрешается обедать за пределами школы.

Он вышли из Фаэтона и, жадно вдыхая свежий воздух, брели по тротуару.

— Так вы со мной согласны? — поравнявшись с Латифом, спросила Виолет. — Понимаете, зачем Уилл отправится в Кроули?

— Ничего я не понимаю! — Латиф похлопал по карманам, разыскивая ключи. — Но раз Копек считает…

— Старина Копек! — воскликнула Виолет. Немного успокоенная своим открытием, она могла позволить себе великодушие. — Я не сомневалась, что вы развяжете ему язык!

— Развяжу язык? — изумленно вскинув брови, переспросил Латиф.

— Женская интуиция, детектив! А мужчины вполне предсказуемы.

— Садитесь в машину, мисс Хеллер!

В полной тишине они пересекли Четырнадцатую улицу и подъехали к академии Кроули. Далее события развивались очень быстро, но всю дорогу от Фаэтона Виолет сидела с опущенными плечами, прикрыв глаза, считала перекрестки и собиралась с духом перед встречей с Уиллом. Представить его посреди абстрактной улицы не получалось, а чем именно сейчас занят сын, Виолет не знала. «С ним же Эмили!» — напомнила себе Виолет, и представлять стало проще. Поразительно, но даже волнение улеглось. Эмили отличалась благоразумием и умела о себе позаботиться, а Уилл всегда ей подчинялся. Конечно, девушка недооценивала опасность его болезни, но происшествие в метро и суд наверняка ее отрезвили. Глупая романтика закончилась — теперь, если Уилл ее разыщет, Эмили вызовет полицию или как минимум сообщит администрации Кроули. Она все сделает хорошо, если не запаникует. Уилл не под действием лекарств, и это Эмили только на пользу: она ведь знает, как он себя ведет и на что способен. Почему они с Латифом сразу к ней не поехали? «Эмили не оставит Уилла, — твердила себе Виолет. — Она возьмет его за руку, выслушает, успокоит».

Время от времени Латиф бросал на Виолет свои непонятные взгляды, точно изучал ее, желая подтвердить имеющуюся теорию, только погруженная в собственные мысли Виолет внимания не обращала. Какая-то часть ее существа оставалась в темном застывшем фойе Фаэтона, другая — на улице с Уиллом. Здорово знать, что случится дальше, знать, что хаос не абсолютен, а ведь именно так кажется, когда в полых, изначально пустых объектах обнаруживается содержимое. Вера в порядок утешает и обнадеживает, особенно если отбросить разумные сомнения. Интересно, Уилл тоже черпает в ней утешение и надежду?

— Копек и впрямь о вас рассказывал, — нарушил молчание Латиф.

«Нашел, когда вспоминать Копека!» — с досадой подумала Виолет, но растянула губы в улыбке.

— Что же сообщил вам добрый доктор? Я ужасная собственница, а на эмоции скупа? Мои чувства к сыну чересчур противоречивы? Я не запрещала Уиллу мастурбировать?

— Ничего подобного.

Латиф, не отрываясь, смотрел на дорогу, и Виолет тотчас предположила наихудшее.

— Это правда, детектив, косячок-другой я себе позволяю, — бодро проговорила она. — Но когда была беременна Уиллом, ни к какой дряни на милю не приближалась!

Сдавленный смех Латифа насторожил ее еще сильнее.

— Мисс Хеллер, почему вы перестали водить сына к доктору Копеку? — Голос Латифа звучал удивительно спокойно, точно он и не смеялся.

— Уже объясняла. Он жирный, слащавый, высокомерный…

— Виолет!

Услышав это имя, она осеклась, но смутило и обескуражило даже не оно, а взгляд Латифа, в котором светилось едва ли не отцовское участие. Виолет не подозревала, что детектив способен на подобное.

— Я перестала водить Уилла на приемы, потому что улучшение не наступало. Копек сам это признал. — Виолет изучала свои свободные, мужского покроя джинсы, разглядывая каждый шов и каждую складку. — Разумеется, я и подумать не могла, что ему станет хуже.

— В каком смысле хуже?

— Что он начнет буйствовать, — ответила Виолет, но в тот момент мимо с ревом пронесся мотоцикл.

— Не понял…

— Что Уилл начнет буйствовать.

— Ах, вот как!

— До случая с Эмили Уилл ни на кого не нападал. Ни разу. Окружающий мир день ото дня пугал его все сильнее, но я и без психиатра способна понять, к чему это может привести. За четырнадцать лет Уилл не ввязался ни в одну драку. Он не выходил из себя, не ругался, не пинался, не царапался, даже когда… — Мимо пролетел второй мотоцикл, ревевший еще громче первого, и Виолет обрадовалась передышке.

— Простите, мисс Хеллер, но не могли бы вы повторить?

— Даже когда имел на это основание.

Два мотоцикла обогнали «ниссан» и поехали совсем рядом — байкеры привычным движением наклонились друг к другу. Далеко не сразу стало ясно: это не байкеры, а байкерши. Телами они напоминали мужчин среднего возраста: сутулые, с обвисшими животами — у байкеров такие, увы, не редкость. «Как перезрелые авокадо!» — решила Виолет. Когда Латиф задал следующий вопрос, она немного успокоилась.

— Что могло спровоцировать вашего сына?

«Если бы я только знала!» — с тоской подумала Виолет.

— Мисс Хеллер!

Виолет пожала плечами.

— Мисс Хеллер, посмотрите на меня!

Виолет заглянула ему в глаза — это оказалось довольно просто.

— Я спросил, что могло спровоцировать вашего сына.

— Лечение толка не приносило, и я перестала водить Уилла на прием. Никакой тайны здесь нет. Равно как и вины Копека, если быть до конца откровенной.

— Почему вы так считаете?

— Сын проводил с Копеком лишь по часу в день.

— А остальное время… — неуверенно начал Латиф.

— Большей частью со мной, иногда с Эмили. — Виолет прижала ладони к коленям. — Иногда сидел в подвале Ричарда.

Латиф сбавил скорость, и «ниссан» пополз вдоль ряда вплотную припаркованных автомобилей. За машинами прогуливались смеющиеся девчонки. Кто-то волочил школьный рюкзак по земле, кто-то водрузил его на голову, кто-то прижимал к груди, как младенца. В половине квартала на запад высились песчаниковые бастионы академии Кроули.

— Здесь я остановлюсь — мисс Хеллер, вы слушаете? — и хочу, чтобы вы отвлеклись от созерцания чертовой улицы и удостоили меня вниманием. Если в жизни вашего сына есть некий важный эпизод, о котором вы еще не рассказали, вам следует сделать это немедленно. Я не прошу, а приказываю, ясно?

— Вон он идет, — спокойно проговорила Виолет, глядя через плечо Латифа.

Когда Латиф повернулся, Уилл уже исчез за углом. Походка изменилась, светлые волосы отросли… Лица Виолет не увидела, но узнала бы сына и по беглому взгляду на затылок. Он был в темно-синих вельветовых брюках, которые она послала на Рождество, и рубашке, явно предназначавшейся десятилетке. «Где он откопал эту рубашку? — подумала Виолет, умирая от жалости и ревности: кто, кто выбирал вещи для ее мальчика? — Одет не по погоде, как в июле».

Не представляя, что делать дальше, Виолет оглянулась на Латифа: тот рылся в бардачке. «Он в полном замешательстве, — решила она. — Или не расслышал, что я сказала».

Разумеется, ничего похожего на замешательство Латиф не испытывал.

— Детектив, у Уилла нет пистолета, ваш тоже не понадобится!

— Мисс Хеллер, я достаю жетон, — вполне дружелюбно ответил Латиф. — Чтобы выглядеть официальнее. — Тут Виолет заметила, что пистолет уже лежит в кармане его пиджака.

Следующий вопрос Латиф задал, когда они бежали по улице, расталкивали детей, совсем как копы из боевиков, и старательно игнорировали их возмущенные вопли. События развивались точь-в-точь как представлялось Виолет: сидя рядом с неприветливым, ничего не подозревающим Латифом, она увидела Уилла из окна машины буквально в шаге от академии Кроули. Не окажись сына за углом, Виолет успокоиласьбы, окончательно уверовав в безразличие окружающего мира. Увы… Всего лишь в квартале от нее Уилл держал за руку незнакомую девушку. Вот он запрокинул голову, чтобы взглянуть на небо.

— Это он? — Латиф сжал руку Виолет, решив ее остановить. — Это ваш сын?

«К чему эти вопросы? Почему он мешкает?» — недоумевала Виолет.

— Разумеется, это мой сын! Не думаете же вы, что я…

— С ним Эмили Уоллес?

— Да, наверняка. Но выглядит девушка иначе. Я не до конца уверена…

— Понятно. Мисс Хеллер… — Латиф еще сильнее сжал ее руку. — Вы останетесь здесь. Дальше я сам. Увидев вас, мальчик может пуститься бежать. Все ясно?

— Вы напрасно теряете время, — буркнула Виолет.

— Сядьте вон на то крыльцо и ждите меня, договорились?

— Детектив, идите же! — отстраняясь, шепнула Виолет. — Скорее!

Только Латиф не торопился отпускать ее запястье. Они смотрели друг на друга целую вечность, словно влюбленные на фотосъемке, а дети неспешно удалялись. «Что за ерунда? — недоумевала Виолет. — Он хочет меня наказать?»

Тут Уилл обернулся и увидел их.

ГЛАВА 9

В 1985 году на средиземноморском побережье Франции, неподалеку от Марселя, Жак Кусто, всемирно известный исследователь океанских глубин, испытывал новый водолазный скафандр. Скафандр изготовили из обработанного под давлением боксита и спецстали, и Кусто надеялся, что сможет погрузиться в нем глубже, чем на шестьдесят метров, и побить мировой рекорд. Подводные течения слабее всего в начале лета, поэтому погружение решили провести ясным июньским днем в три часа пополудни.

Жак Кусто в то время был уже стар, но скафандр пожелал испытать лично. На палубе «Калипсо» стояли доктор и инженер, а сын Кусто, Эмиль, готовил баллоны с кислородом. Помимо них за процессом наблюдала команда «Калипсо», пять моряков торгового флота из Марселя, и корреспондент местной газеты. День выдался погожий, солнце так и сияло. Неподалеку швартовалось несколько яхт, но на них особого внимания не обращали. Когда измерили температуру воды и дважды проверили водолазный шлем, Кусто приступил к погружению.

Поначалу Кусто старался не спешить: каждые три метра останавливался, регулировал клапаны и делал отметки на грифельной доске. Однако на глубине девять с половиной метров, что являлось мировым рекордом во фридайвинге без вспомогательных средств, он испытал настоящий шок, увидев рядом мужчину в обычных хлопковых трусах, который отчаянно работал руками и ногами. Кусто решил не отвлекаться и продолжать эксперимент. К своему вящему удивлению на глубине тридцать метров, что на шестнадцать с половиной футов превышало мировой рекорд во фридайвинге, он увидел того же мужчину. Исполненный восхищения, Кусто нацарапал грифелем вопрос, мол, как вы выжили на такой глубине? Фридайвер в трусах взял у него дощечку, написал ответ и вернул ее Кусто.

— Что же он написал? — не вытерпела Эмили.

— «Я тону, старый кретин!»

Девушка зажала рот ладонью.

— Ну-у, Хеллер, — протянула она. — По-моему, не очень смешно!

— Знаю, — кивнул Ёрш, — но вчера я вообще не мог шутить.

— Зато много интересных подробностей! — похвалила Эмили, затушила сигарету и убрала с глаз волосы. — Что такое боксит?

— Специальный материал для водолазных костюмов. — Ёрш зажал нос пальцами и согнул колени.

— У меня тоже есть история, — заявила девушка, передавая ему пачку сигарет и зажигалку. — Хочешь послушать?

— Хочу.

Они стояли на пересечении Кристофер-стрит и Седьмой авеню, а мимо испуганными птицами проносились машины и люди. Эмили схватила Ерша за руку, точно на ходу ее истории не рассказывались и не воспринимались. «Наркотики убивают!» — вещал рекламный шит за ее спиной. Эмили набрала в легкие побольше воздуха, пристально посмотрела на Ерша и, лишь убедившись, что он слушает, выдохнула. Мимо прополз трехколесный полицейский багги.

— На лесной поляне срут медведь и заяц. «Слушай, у тебя от дерьма шерсть не портится? Ну, если вдруг прилипнет?» — спрашивает медведь. «Вообще-то нет», — немного подумав, отвечает заяц. Тогда медведь… Хеллер, ты слушаешь?

— Вообще-то нет, — признался Ёрш.

— Тогда медведь хватает зайца и вытирает им свою жопу.

Ёрш внимательно посмотрел на Эмили. Она по-прежнему была чуть выше него. Девушка с уверенным, даже решительным видом стояла посреди Кристофер-стрит, а ее темные волосы торчали в разные стороны, как у обезумевшей женщины. Женщины, а не девушки. Эмили улыбалась, точно знала его с рождения.

— Смешно, — проговорил Ёрш. — Бедный заяц!

— Тогда смейся, Хеллер, будь вежливым!

Эмили засмеялась за него, а потом повела к реке — мимо припаркованных автомобилей, греческих ресторанчиков, сувенирных лавок, видеопроката, парикмахерских, заведений, где гадают на картах Таро, мексиканских закусочных и салонов татуировки.

— Куда мы идем?

Эмили нахмурилась и недовольно поджала губы. Господи, он и забыл, как она это делает!

— В одно интересное место…

— Интересное? — переспросил Ёрш исключительно для того, чтобы издать хоть какой-то звук. С таким же успехом он мог бы тявкнуть или мяукнуть. От остатка лекарств он избавился, помочившись на пересечении Гроув-стрит и Бедфорд-стрит, но чувствовал себя счастливым, остро реагирующим на происходящее и совершенно не испуганным. «Если это значит болеть, то я выздоравливать не желаю. Если это значит болеть, то лекарства — грех и зло похуже атомной бомбы».

«Толстый и Тонкий — вот еще один вариант для Черепа и Кости», — сказал себе Ёрш. Теперь он думал о них с дружеским участием. Они бросили поиски и отправились домой? Или решили пообедать? Ёрш представил, как сладкая парочка лакомится блинчиками.

— Вполне интересное, — кивнула Эмили. — А сам говорил: «По барабану, куда хочешь, туда и веди»!

«И секунды не прошло, как же я успел столько всего обдумать? — удивился Ёрш и поднял руки ладонями вверх — в такой позе изображают святых. — Руки что надо, крепкие, по-мужски тяжелые. Ими можно и тучи развести и горы свернуть». Нью-Йорк предстал перед ним в совершенно ином обличье — сияющим в лучах полуденного солнца, блестящим, как луковица, с которой сняли шелуху. Ёрш видел монетки на асфальте, увитые плющом фасады, пустые флагштоки, пакеты из супермаркета, висящие на деревьях, подобно летучим мышам. Видел навесы, сонетки, лимузины и собак в нарядных попонах. Вокруг было столько всего, что голова шла кругом. «Таким видят мир малыши, — догадался Ёрш, — а потом вырастают и забывают».

— За мной двое гонятся, — сказал он вслух. Эмили не ответила, тогда Ёрш сделал глубокий вдох и попробовал снова. — Они из школы, — наблюдая за подругой, уточнил Ёрш. Эмили запустила руки в задние карманы джинсов. — Из заведения, в которое меня упекли. Череп и Кость.

— Тебя упекли в заведение под названием «Череп и кость»?

— Я смотрю на мир глазами младенца, — объявил Ёрш, закрыл лицо руками и взглянул на Эмили сквозь растопыренные пальцы. — Картинка любопытная!

— Раньше ты казался мне похожим на младенца, — смущенно потупившись, улыбнулась девушка. — Теперь нет.

Ершу хотелось зажмуриться, чтобы Эмили вела его по городу, как собака-поводырь. Нет, под ноги смотреть все-таки придется. Эмили стояла вполоборота на несколько шагов впереди, словно искала укрывшихся на улице врагов. Однажды отец показал Ершу купюру из коммунистического Китая, и сейчас Эмили с гордо поднятой головой и приоткрытым ртом напоминала девушку с банкноты в пятьдесят юаней.

— Тебе нужно носить камуфляжные брюки и автомат «узи»! — предложил он.

— Да, пожалуй, — со вздохом сказала Эмили, и шутка Ерша вмиг утратила весь свой юмор. Они выбрались на пересечение Кристофер-стрит и Гудзон-стрит. Транспортный поток двигался совершенно беззвучно, словно город наклонился, и все машины скатывались в Чайнатаун. Казалось, с тех пор, как они ушли от академии, Эмили повзрослела на добрых десять лет и была готова выполнить священную миссию. Ёрш вдруг почувствовал себя слишком юным и испугался.

— Эмили… — тихо позвал он.

— Не бойся, Хеллер, ты уже не ребенок.

«Откуда ей известно, чего я хочу и что собирался сказать?» — удивился он, а вслух спросил:

— По-твоему, сегодня тепло?

Девушка улыбнулась: о зове и о своей миссии Ёрш ей еще не рассказывал.

— Сейчас середина ноября, Хеллер, и совсем не тепло.

— Нет, сегодня жарко! — возразил Ёрш. — По Цельсию пятнадцать градусов!

— Придурок, пятнадцать по Цельсию — это не жарко, тем более сегодня не пятнадцать, а максимум восемь. — Эмили покачала головой и повела его через дорогу, не дождавшись, когда загорится зеленый. На такое способны лишь коренные жители мегаполисов. Виолет, например, не сводила взгляда с машин и смотрела в глаза каждому водителю — если собьет, ее лицо будет преследовать негодяя до скончания дней! Порой она бормотала ругательства и молитвы по-немецки. Эмили же двигалась с бесстрашием борца за свободу или террористки, прячущей под одеждой бомбу. Она никогда не смотрела на водителей с просьбой остановиться и пропустить: они останавливались сами, а наиболее благоразумные к ней вообще не приближались.

— Они тебя не тронут! — заверил Ёрш. — Всякий, кто посмеет, тут же расплавится!

— Осторожно, не споткнись! — Эмили дернула его за рукав.

— Эти машины из воска, — проговорил Ёрш, не потому, что так думал, а потому, что так было проще рассуждать. — Нет, по правде я в это не верю, — успокоил он девушку, а про себя подумал: «Это объяснило бы, почему они движутся беззвучно».

Эмили окинула взглядом улицу и пожала плечами: подобная чушь ее не интересовала.

— Скольким парням ты это делала?

— Не скольким, а со сколькими… — Эмили презрительно скривилась. — Хеллер, я же не гланды тебе удалять собралась!

Ёрш медленно кивнул и осторожно коснулся своего горла. Нет, операция не нужна. То, что должно случиться, диаметрально противоположно происходящему в больницах. Однако вопрос коростой застыл на губах. На углу Ёрш встал как вкопанный. За спиной машины по-прежнему катили в центр, разворачивались, кружились, словно бильярдные шары. Далеко не сразу Ершу удалось сформулировать вопрос иначе, разложить на составляющие и собрать снова, только Эмили, похоже, не слишком из-за этого переживала. «Для нее я такой же, как все, — подумал Ёрш, — Ну, может, соображаю чуть медленнее». Эта мысль ему не понравилась, и на секунду он даже почувствовал, что скучает по докторам.

— Я хотел спросить, занималась ли ты этим раньше, — сделав глубокий вдох, проговорил он. — Занималась ли этим с кем-нибудь?

— Могу с уверенностью сказать, придурок, что ничем подобным раньше не занималась. Никогда не прогуливала уроки со сбежавшим из закрытой психиатрической клиники. Никогда не прятала укрывающихся от правосудия. — Эмили улыбнулась. — И уж точно не переводила через дорогу тех, кому собиралась дать.

Ёрш успокоился. Он не был похож на других, отличался, выделялся — пусть даже только своей болезнью.

— Эмили! — выдохнул он и прижал ладонь к ее животу. Девушка вмиг посерьезнела. Ребенком Ёрш уже не был, и Эмили это понимала. Они оба это понимали. Сейчас не верилось, что она переводила его через дорогу.

— Что случилось… — пробормотала девушка, и это был не вопрос. Даже сквозь красную рубашку и малиновый свитер из секонд-хенда Ёрш почувствовал, как дрожит Эмили, и осторожно провел мизинцем по ее нижнему ребру. — Хеллер, я знаю, ты не нарочно меня толкнул. — Тело Эмили льнуло к ладони Ерша, волосы свесились на глаза, а горячее дыхание обжигало его лицо. — Знаю, но хочу услышать от тебя.

— Я уже извинился.

— Плевать мне на извинения! Они нужны лишь, если ты толкнул нарочно.

Ёрш зажмурился, но силуэт Эмили проступал и сквозь сомкнутые веки. Зеленоватый девичий силуэт пробивался сквозь мембрану его сетчатки, словно плющ сквозь ячейки рабицы. Стоило зажмуриться поплотнее, и прекрасное лицо Эмили начало рассыпаться. Ёрш так и знал. Знал, что ее черты распустятся, как вязание.

— Эмили, я рисовал твои портреты, каждый день по одному. В последний раз получился круглый домик с волосатой крышей, и я уже не знал, живешь ли в нем ты.

— Хеллер, не переводи стрелки! Ответь на мой вопрос!

Трепещущее тело выскользнуло из-под его пальцев. Ершу хватило ума понять, чем является этот вопрос, — символом если не любви, то увлечения. Он лихорадочно пытался подобрать ответ, который порадовал бы Эмили. На самом же деле ему хотелось не отвечать, а прижать к ее ребрам вторую ладонь и держать, ожидая развития событий. Хотелось не вспоминать ни о Плоских временах, ни о чем вообще.

— Не прикоснись ты ко мне, ничего бы не случилось, — в итоге ответил Ёрш.

Эмили кивнула и ссутулила плечи. Ее длинная челка едва не касалась лица Ерша, а глаза сияли, словно прожекторы сквозь старый побитый молью занавес. Эмили наклонялась, тянулась к нему, поэтому и выскользнула из-под его ладони. Через секунду она села на корточки и посмотрела на Ерша снизу вверх.

— Ты меня испугался, — шепнула девушка. — Решил, что я превратилась в другого человека. Ты сам так сказал.

— Я не понимал, зачем ты меня касаешься.

— Затем, что я тоже испугалась, а еще хотела успокоить тебя.

— На станции было жарко. Жарко и душно, как в теплице. К нам подбирался полицейский, наверняка поймать рассчитывал. Напряжение все росло и росло… Ты вдруг стала глупой и назойливой, начала плести какие-то козни, совсем не как моя Эмили! Мне хотелось остыть, освежиться, хотелось даже одежду скинуть, а ты подошла и тяжелым одеялом повисла на плечах.

— Я обняла тебя, а ты меня не узнал, — тихо напомнила девушка. — Ты думал, я не Эмили, а кто-то другой!

Неровное дыхание девушки обжигало шею Ерша. Оно пахло лакрицей, сигаретами и спертым тепличным воздухом. Ее трепещущее тело вдруг снова оказалось под его ладонями. «Сегодня все случается вдруг и внезапно», — отметил Ёрш. Эмили закусила губу и двинулась дальше. Превосходство в росте куда-то исчезло. Сделав три коротких шага, девушка стала ждать Ерша.

— Теперь ты моя Эмили, — сказал Ёрш, сжимая покорно протянутую руку.

Вскоре они дошли до кондитерской и застыли у витрины. Эмили разглядывала стеллажи с яркими пузатыми банками, а Ёрш — свое отражение, которое ерзало, дергалось, подмигивало. Они с Эмили как двухголовый ребенок, когда стоят плечом к плечу! Здорово!

— Ну, что там? — нетерпеливо спросил Ёрш, хотя уже увидел все сам. Стену за прилавком украшали светло-зеленые и нежно-розовые комочки в гофрированных формочках из вощеной бумаги. Зеленые, как силуэт Эмили, розовые, как его кожа. Девушка не сводила с них глаз.

— Здесь пекут только кексы, — пробормотала она. — Иногда за ними выстраивается очередь на весь квартал…

— Кексы? — перекатившись с носков на пятки, переспросил Ёрш.

— Не так уж они хороши, чтобы стоять ради них в очереди! — заявила девушка, не отрывая взгляда от витрины. — Слишком много глазури.

— Ты хочешь кекс, — отметил Ёрш.

Эмили высунула язык.

— Если честно, Хеллер, я бы…

— Жди меня здесь!

Девушка и ответить не успела, а бирюзовая дверь кондитерской уже захлопнулась за Ершом. В торговом зале люди стояли кто по одному, кто группами, вздыхали, шептались и тыкали пальцем в прилавок-витрину. На верхней полке прилавка красовались кексы, которые Ёрш увидел с улицы. Пока все шло гладко. Молодая продавщица улыбнулась и спросила, что он желает. «Другие посетители еще выбирают, — сказал себе Ёрш. — Решают, определиться не могут».

— Что желаете? — снова спросила девушка. Она была гораздо выше Ерша, потому что стояла на каком-то приспособлении — платформе или чем-то еще. «Хочет казаться выше», — подумал Ёрш и решил не тратить времени на долгие разговоры.

— Кексы! — показав на витрину, объявил он.

Девушка вздохнула и оперлась локтями на прилавок.

— Что вы желаете? — в третий раз спросила она, точно не расслышав ответ. Ершу казалось, он играет чужака в классическом вестерне. Так и есть, сцена первая — встреча в салуне. Когда он повторил просьбу, девушка запрокинула голову в притворном изнеможении.

— Мы продаем только кексы!

— Вон те! — Ёрш ткнул пальцем в витрину. — Розовые и зеленые.

— «Ангельский бисквит» и «красный бархат»?

Ёрш кивнул.

— Какие именно вы хотите? — не унималась продавщица. За ее спиной возникла вторая девушка. Точнее, не девушка, а женщина с морщинистым мышиным лицом.

— Дайте мне кексы! — прошептал Ёрш.

Глаза первой продавщицы впились в него, розовые губы приоткрылись.

— Чаще всего покупают «красный бархат», — нарочито медленно проговорила она.

— Дайте мне «красный бархат».

— Сколько вам, сэр? — вмешалась старшая. Молодая продавщица чуть отодвинулась от прилавка и буравила Ерша хитрым, злобным взглядом. — Сколько вам? — повторила женщина. — «Красный бархат» стоит два доллара семьдесят пять центов за штуку.

Ёрш обдумал вопрос. Солнце ярко освещало торговый зал, и они с женщиной стояли точно в луче прожектора.

— Я не знаю, как ответить на этот вопрос, — признался Ёрш.

Молодая продавщица захихикала, но, едва ее коллега обернулась, осеклась и искоса посмотрела на других посетителей. Старшая женщина облизала губы и нахмурилась.

— Может, скажете, какую сумму хотите потратить? — предложила она, на сей раз без вычурного «сэр».

Ёрш опустил руки в карманы, прищурился, оглядел торговый зал, но оборачиваться не стал.

— У меня шестьсот сорок долларов.

Теперь засмеялся кто-то за его спиной, взрослая женщина или маленькая девочка. Смех звучал приглушенно, но задорно и вполне добродушно. Неужели смеялась Эмили? Нет, Ёрш прекрасно помнил ее смех. Хотя вдруг сейчас у нее два разных смеха? Или целых десять? Обернуться он боялся: что, если Эмили смотрит на него или, чего хуже, ушла? Однако вопроса женщины он боялся еще больше. Мужчина слева поспешно отступил на пару шагов. Женщины и дети перешептывались. Ёрш прижал к витрине обе ладони.

— Я возьму пять.

— Пять «красных бархатов»! — скомандовала женщина, в голосе которой звучало одобрение. Девушка проворно раскрыла бумажный пакет. На ее бескровном лице читалось удивление. «Это потому что я правильно ответил», — сказал себе Ёрш.

— Тринадцать долларов семьдесят пять центов, — объявила женщина.

Закусив губу, Ёрш выложил на прилавок мятую, влажную от пота двадцатку. С невероятной осторожностью, даже заботой, девушка упаковала кексы в пакет. «Точно опасный груз к отправке готовит», — подумал Ёрш, перехватил взгляд девушки, но она тут же потупилась.

— Что она делает с пакетом? — спросил Ёрш.

— В смысле? — удивилась женщина.

— Что она в него кладет?

Женщина открыла рот, чтобы ответить, но девушка ее опередила:

— Только ваши кексы. Пять кексов «красный бархат».

Ёрш впился в ее лицо долгим внимательным взглядом: девушка оказалась куда старше, чем он сперва подумал.

— Сколько вам лет? — спросил он. — Жару чувствуете?

— Ваша сдача! — выпалила женщина, практически вырвав пакет из рук девушки. От ее резкости Ершу неожиданно полегчало, но окончательно страхи не исчезли. В торговом зале царил знакомый ему фальшивый покой. Все замерли в ожидании. Запахи испуганно всасывались обратно в печи. Женщина держала пакет с нежностью и заботой, но ее мышиное лицо превратилось в маску. «Что в пакете? — недоумевал Ёрш. — Что там?» Влажная ладонь с раздутыми венами любовно поддерживала дно, а изнутри… Изнутри отчетливо слышалось тиканье.

— Опустите пакет на прилавок! — скомандовал Ёрш. — Отойдите в сторону!

Теперь в глазах обеих женщин горело искреннее недоумение — такое уже не скроешь. Ёрш и сам недоумевал.

— Опустите чертов пакет на прилавок! Достаньте прибор!

Ёрш расправил плечи и сделал лицо «как у инквизитора». Сверкающий глазами, неумолимый, бесстрашный, он напугал обеих продавщиц до полусмерти.

— Вон! — пролепетала женщина. — Вон из моей кондитерской! — В одной руке она держала пакет, в другой — сдачу. «Как меч и весы, — подумал Ёрш, — зерцало и скипетр». Тут он неожиданно вспомнил, что за спиной обреченный на гибель мир, и увидел кондитерскую глазами Эмили: нежные кексы, яркую глазурь, пузатые банки. «Меня их порядок не касается!» — сказал себе Ёрш, оставил пакет на прилавке и попятился к двери. Он двигался плавно и очень уверенно, словно кто-то перемотал пленку вестерна назад, и события последних пяти минут проигрывались в обратной последовательности. Ёрш превратился в сапера: глаза ощупывают пол, уши готовы уловить тишайшее тиканье. Переступая порог, он почувствовал опустошающую силу сухого ветра пустыни. Асфальт припорошило песком, как в финале классических вестернов. Эмили давным-давно исчезла в лучах заката…

Ёрш отыскал ее в таксофонной будке через дорогу. Девушка что-то искала на дне рюкзака. Увидев Ерша, она застегнула молнию и махнула рукой: иди, мол, сюда, скорее!

— Ты нашел меня! — радостно проговорила она. — Ну, как кексы?

— Э-эх…

— В чем дело, Хеллер? Что случилось?

— Кексы кончились.

— Ладно, мне все равно не хотелось. — Эмили подняла рюкзак и зашагала по улице. — Уж больно текут!

Ёрш обдумал ее ответ: стараясь добраться до сути, он мысленно поворачивал его и так и эдак, но в итоге спросил:

— В смысле, текут?

— В смысле, течет глазурь! — Эмили шла быстрее, чем Ёрш, на целый шаг впереди, но ни разу не обернулась проверить, успевает ли он за ней. — Такой кекс нужно съесть буквально за минуту, особенно в жаркий день! — Эмили говорила без умолку, даже не говорила, а стрекотала, выдавая бессмысленные, фальшивые трели. — В принципе мы могли съесть один на двоих, тогда, наверное, успели бы!

— Ты сказала, сегодня не жарко, — пробубнил Ёрш, мол. максимум восемь градусов.

— Что? — переспросила Эмили. Она его не слушала!

— Ты сказала… — сделав глубокий вдох, заново начал Ёрш.

— Пришли! — шепнула Эмили, дернув его за рукав. — Стой, Хеллер! Нам сюда.

Ёрш неуверенно остановился и огляделся по сторонам: вот неказистое одноэтажное здание из бурого песчаника, слева от него церковь, запертая на висячий замок, впереди Гудзон-стрит, сзади Чарльз-стрит, между зданием из песчаника и перекрестком — магазин с ярко-малиновой вывеской, торгующий нарядами из латекса.

— Нам сюда?

— Да, голубенький, сюда, — закатила глаза Эмили.

Ёрш неохотно приблизился к узкой, убегающей в подвал лестнице. «Салон святого Джеба, обмен, продажа», — гласила рукописная вывеска. За пыльными окнами слабо горели люминесцентные лампы.

— Зачем мы сюда пришли?

— За нарядами, Томми Хильфигер! Ты же одет, как пугало!

— Что, правда? — воскликнул Ёрш и благоразумно кивнул.

— Ну, вперед! — не унималась Эмили.

— А кто такой Томми Хильфигер?

Ёрш позволил Эмили крутить и вертеть собой, как портновским манекеном. Позволил взъерошить и по-новому уложить волосы. Ноготки девушки приятно холодили кожу головы. Ее судорожное дыхание напоминало порывы горячего ветра. В углу торгового зала повесили занавес — получилось что-то вроде примерочной. Неугомонная Эмили влетела туда за Ершом и суетилась, шумела, ругалась. Вельветовые брюки Ерша с поясом-резинкой вызвали у нее приступ хихиканья.

— Штаны с мягким поясом сейчас не актуальны! — Эмили провела пальчиком по бедру Ерша и рывком сдернула его брюки. — Разве что для мужчин со слабым мочевым пузырем.

— Меня в школе их носить заставили. Там все в таких ходят!

— Для чего, черт подери?

— Для безопасности, — улыбнулся Ёрш. — Никаких ремней, никаких шнурков — ничего, что можно использовать…

Эмили перестала суетиться и нахмурилась.

— Понятно… — медленно проговорила она. Казалось, объяснение Ерша ее ничуть не смутило.

Каждые пять минут деловитая Эмили приносила в импровизированную кабинку очередную вещь, примеряла на Ерша и скрывалась за занавесом, то хихикая, то раздосадованно качая головой. Гладколицый хлыщ за кассой не обращал на них внимания. Эмили появлялась и исчезала так быстро, что уставший от яркого света Ёрш не успевал следить, улыбалась, шипела, прикрикивала, просила не ерзать…

Ёрш представил, как его мать красит глаза и губы манекенов. Интересно, она взяла выходной? Конечно, взяла! Она продолжает поиски или уже бросила? Нет, не бросила, скорее, обедает с Черепом и Костью.

— Готово! — объявила Эмили. Ёрш шагнул было к ней, но она предостерегающе подняла руки. — Стой, не шевелись! — Девушка прищурилась. — Да, так в миллион раз лучше. — Она сняла воображаемую шляпу. — Ну, Хеллер, добро пожаловать в Нью-Йорк!

— На кого я похож? — поинтересовался Ёрш. — Какого человека, вещь или место я напоминаю?

Эмили потащила его к зеркалу, но Ёрш вырывался.

— Скажи! — потребовал он, сделал шаг назад и встал как вкопанный. — Пожалуйста, скажи! — Хоть Ёрш и отстранился, их по-прежнему соединяла темная прядь Эмили, приставшая к его плечу. Девушка окинула его хозяйским взглядом — так лавочники смотрят на свой товар.

— Ладно, раз настаиваешь… — строго проговорила она, хотя сама была рада продолжить игру. — На тебе джинсы в стиле шестидесятых с эмблемой в виде игральных костей на заднем кармане. Похоже, эмблему вышивали вручную. Джинсы с низкой посадкой, прямого покроя, куда лучше зауженных панталон, которые носят парни из колледжей. Катайся ты на скейтборде, смотрелись бы вообще идеально.

— Раньше у меня был скейтборд, — сморщив нос, отозвался Ёрш. — Я так и не понял, что с ним делать.

— Не перебивай, Хеллер! К джинсам я подобрала классическую рубашку из синего хлопка, которую спереди заправила, а сзади оставила навыпуск, а еще черный свитер с круглым воротом и побитыми молью рукавами. Свитер я брать не хотела, но без него никак. Хеллер, на улице холодно! Коко говорит, всего девять градусов.

— Коко? — оглядываясь по сторонам, переспросил Ёрш. Хлыщ за кассой поднял усеянную пигментными пятами руку.

— Кроссовки решила оставить. Они настолько омерзительны, что, кажется, ты надел их специально… — Девушка кивнула своим мыслям. — А еще они выглядят удобными.

— Кроссовки на самом деле удобные. Они мне нравятся.

— Возвращайся в примерочную, хочу показать кое-что еще.

Эмили отвела его в угол и плотно задернула занавес. В руках она держала зеленый ремень с блестящими черными клепками, но, похоже, забыла о его существовании. Круглое раскрасневшееся личико девушки приблизилось к бледным щекам Ерша, шершавые губы дрогнули и разжались. Шершавые губы безбашенной девчонки-сорванца… За ними скрывались мелкие острые зубки.

— Мне надеть ремень? — спросил Ёрш.

Эмили прижала два пальчика к его нижней губе. Ее темные волосы наэлектризовались и прилипли к стене. Старые линейные лампы жужжали. Сырые выцветшие обои ожили и немыми свидетелями следили за сценой в кабинке. Пространство за спиной девушки Ёрш видел с поразительной четкостью, причем все сразу, точно Эмили была лишь фрагментом картины. «Брюнетка у занавеса»… Как и остальные, она была частью видимого мира. «Влюбленная девушка в желтом»…

Пространство за его спиной было монохромно-белым.

— Ты чуть не убил меня, — ласково напомнила Эмили. — Зачем ты это сделал?

Ёрш промолчал. Шелестели старые обои, серпантином свисая с потолка.

— Меня мог поезд переехать! А все из-за тебя, Хеллер!

Что тут ответишь, кроме «извини»? Эмили взяла его ладонь и положила себе на живот, прямо под рубашку. Ёрш почувствовал воздействие тока, словно коснулся пучка проводов. Ему только почудилось, или ребра Эмили двигались, как позвонки у змеи? Раз, два, три — девушка подала корпус вперед. Ёрш коснулся ее стройных, по-мальчишески узких бедер, и она чуть заметно задрожала. Собственный вес тянул Ерша навстречу ей. Палец Эмили нежно скользнул по его шее. Рот Ерша приоткрылся, и маленький беззащитный мальчик перестал существовать.

— Открой рот пошире! — командовала Эмили. — Высунь язык!

Ёрш прислонился к стене и беспрекословно выполнил указания подруги. Он медленно падал. Тело этого не понимало и не чувствовало, но факт оставался фактом. Эмили неуверенно шагнула вперед и прижала руку к его щеке. Что чувствуешь, скользнув языком туда, где таится чужой язык? Боль и блаженство, страх и сладострастие — чего больше, определить невозможно.

— Теперь ты в теме, — едва отстранившись, проговорила Эмили глухо и как-то отрешенно. — Теперь ты в теме, да, Хеллер?

Ёрш улыбнулся, кивнул и плотно сжал губы. О случившемся он ничуть не жалел: да, было очень приятно. Теперь почему-то чесались десны, их покалывало, словно после газировки или минералки «Перье». Может, поэтому такие поцелуи называют французскими?

Разлепив веки, Ёрш понял, что стоит один в импровизированной кабинке, и глянул на себя: мешковатые джинсы, черный свитер и зеленый ремень, подобно Уроборосу обвивший его бедра. К его удивлению, мир ничуть не изменился. Где-то за занавесом Эмили засмеялась, потом выругалась, потом снова засмеялась. Ёрш сделал вдох, но наполнить легкие воздухом получилось с трудом. Эмили увлеченно беседовала с хлыщом у прилавка. Их голоса проносились сквозь ряды гофрированных панталон и блузок в рюшах, а в кабинку долетали чуть слышным шепотом. Ёрш продернул ремень в шлевки джинсов — длина и ширина подходили идеально. Едва застегнул пряжку, в кабинку просунулась рука Эмили. Пальцы шевелились, как у потерявшего куклу кукловода.

— Тридцать семь долларов двадцать центов! — объявила девушка. — Двадцать центов на твое усмотрение! — Они с Коко смеялись какой-то шутке.

Ёрш вложил в ее ладонь самые чистые купюры. Тонкие пальцы сомкнулись, и рука исчезла. «Настоящий купюроприемник!» — восхитился Ёрш и вспомнил, как раньше в самые счастливые моменты Эмили танцевала робота. Тогда, наблюдая за судорожными, «рваными» движениями ее гибкого тела, он испытывал ощущение, которое не мог передать словами. Ему казалось, вот-вот случится нечто необыкновенное, отыщется ответ на самый важный вопрос. Интересно, а сейчас удастся подобрать объяснение почетче и поудачнее?

Когда он вышел из кабинки со старой одеждой в руках, Эмили танцевала робота для хлыща. Остановившись у прилавка, Ёрш протянул брюки и рубашку, но хлыщ упорно не обращал на него внимания. Полностью отрешившаяся от реальности Эмили «сбивала летающие тарелки», и хлыщ не сводил с нее глаз. «Как его зовут на самом деле?» — подумал Ёрш. Слева от кассы, в некогда изящной витрине, выложенной пожелтевшим ветхим шелком, красовалась бижутерия: дешевые украшения и пластмассовые заколки, которые напоминали улики по делу об убийстве столетней давности. Ёрш осторожно положил одежду на прилавок. Голова перестала кружиться, и он чувствовал себя маленьким и незаметным. «Так-то лучше», — с удовлетворением отметил Ёрш.

— Коко говорит, ты выглядишь аппетитно, — сказала Эмили. — Говорит, для тебя нужно издать специальный закон… А я ответила, что в общем-то закон уже есть.

Хлыщ пристально смотрел на Ерша, а на слова Эмили не реагировал. Девушка их словно не замечала: для нее существовал только танец. Ёрш наклонил голову и внимательно взглянул на свое отражение в зеркале.

— Как вас зовут на самом деле? — спросил он хлыща. — Уверен, что не Коко.

Эмили застыла как вкопанная, но хлыщ лишь плечами пожал.

— Эрнст, — представился хлыщ. — Эрнст Коупли Джонсон.

— Приятно познакомиться, мистер Джонсон. Я Уильям Хеллер.

— Но все зовут тебя Ершом. Почему?

Ёрш закусил губу и взглянул на Эмили. Разве он ей об этом рассказывал?

— Меня отправили в школу, — ответил он. — Там было нелегко…

— Кому там легко? — вздохнул хлыщ.

— Ёрш — это такая рыба, — пояснил Ёрш. — А еще коктейль.

— Очень интересно, мистер Хеллер! Так ты рыба или коктейль?

— Он выполняет миссию! — вмешалась Эмили, хватая Ерша за руку. — Коко, можно мы оставим старый прикид у тебя?

— Конечно. Для этого я здесь и сижу, — кивнул хлыщ. — Ну, бегите! — Глядя, как они поднимаются по лестнице, хлыщ замурлыкал какую-то мелодию. Гладкое лицо дышало мудростью и усталым великодушием, а на губах играла невеселая улыбка. Он что-то сказал, но скрип двери и шум транспорта помещали расслышать.

— Что он говорит? — спросил Ёрш.

— Твоим новым прикидом восторгается! — Эмили ущипнула его за ухо.

Они перешли через дорогу как обычные, чужие друг другу люди, и Эмили повела его обратно теми же улицами. Ёрш дважды спросил, куда они направляются.

— Хеллер, я, корова, кое-что забыла в Кроули. Вернемся буквально на секунду, ладно?

— Что ты забыла? — замедляя шаг, уточнил Ёрш. Он считал Кроули закрытой книгой, пройденным этапом. — Что-то важное?

— Да, Хеллер, поверь мне на слово!

Верить на слово Ершу не хотелось.

— Что ты забыла?

— Резинки. Я забыла резинки. Ясно?

— Да… Тогда впрямь нужно вернуться.

Полквартала прошли молча. Ёрш думал о резинках: о том, для чего они нужны, и какое лицо было у Эмили, когда она, наконец, ответила на его вопрос. В ее глазах читалось раздражение, даже обида, словно невинное слово было слишком бесцеремонным. И оно действительно было бесцеремонным. Благодаря ему, то, чего так ждал Ёрш, окрасилось в холодный синий цвет.

— Не думай, что я постоянно держу их в шкафчике, — сказала девушка, по-прежнему шедшая на полшага впереди. — Не хочу, чтобы ты считал меня шлюхой! — Сообразив, что Ёрш отмалчивается, Эмили засмеялась и достала пачку «Салем лайтс». — Или, наоборот, хочу, чтобы ты так считал… Даже не знаю!

Девушка пошла медленнее, позволила Ершу себя нагнать и, вытащив сигарету, стала ждать, когда он что-нибудь скажет.

— Можно мне сигарету?

Вздохнув, девушка вручила ему пачку. Сигарет оставалось только три, и Ёрш почувствовал себя неловко. Надо будет заглянуть в магазин…

— Хеллер, ты ведь раньше не курил! Боялся никотина, даже от спичек шарахался!

— В школе все курят. — Ёрш вытащил понравившуюся сигарету. — Делать-то там больше нечего!

Эмили дала ему прикурить.

— Что, не было ни настольных игр, ни телевизора?

— Телевизор был, нам постоянно фильмы показывали…

— Без звука? — нахмурившись, уточнила Эмили.

— Дело в другом. Там не было… — Ёрш замер, стараясь почетче выразить свою мысль. — Ничего интересного. Ничего такого, что в памяти остается.

— Ну, это обычное дело, и не только по телевизору!

— Нет, — возразил Ёрш, — иногда интересное случается. Например, сегодня.

— Точно, — улыбнулась Эмили. — Сегодняшние события как раз для «Дейли ньюс».

— Или для «Нью-Йорк пост», — добавил Ёрш. — Однажды они о нас уже писали, помнишь?

— Не о нас, — покачала головой Эмили, — а только о тебе. Обо мне там ни слова не было.

— На этот раз будет, — заверил Ёрш. — Эмили, ты станешь знаменитой!

— Не хочу становиться знаменитой, — возразила девушка. — Я хочу стать другой. — Эмили притянула Ерша к себе. — Пожалуйста, сделай меня другой!

— Сделаю, — тихо ответил он. — Обещаю, Эмили, я сделаю тебя другой. Я сделаю тебя шлюхой.

Эмили кашлянула и отстранилась. Сперва Ёрш решил, что девушка смеется, но она лишь судорожно перекатывалась с носка на пятку. Издав по-звериному глухой звук, она бросила сигарету и двинулась дальше, но Ёрш даже не шевельнулся.

— Эмили, я не хочу возвращаться!

— Почему?

— Это пройденный этап. С Кроули покончено раз и навсегда.

Эмили пожала плечами и еще быстрее зашагала дальше.

Тут Ёрш понял: заставить девушку оглянуться можно двумя способами — по-хорошему и по-плохому, удержать ее или потерять навсегда. «Интересно, что сказала бы Виолет?» — подумал Ёрш, но потом зажмурился и тряхнул головой, чтобы избавиться от ее образа. Виолет — плохой способ, и Копек, и весь мир тоже. Лучше всего опуститься на колени и заплакать. Лучше всего броситься за подругой, моля о прощении.

— Эмили! — закричал он. — Подожди, Эмили! Прости меня, я виноват!

Девушка обернулась. Ее лицо было мокрым от слез.

— У тебя не виноватый вид! — заявила она. — Не похоже, что ты чувствуешь себя виноватым!

— Мне и на суде так говорили, — с улыбкой напомнил Ёрш, — перед тем, как увести из зала. Так сказал твой отец.

Девушка остановилась как вкопанная.

— Мой отец, — широко раскрыв глаза, повторила она, и Ёрш приготовился к наихудшему — насмешке, пощечине, плевку. — Знаешь, что сделал мой отец, когда я отказалась против тебя свидетельствовать? Сказать, что он со мной сделал?

Память услужливо воскресила образ отца Эмили: крупный, бледный, он сидел на диване и тупо смотрел в телевизор, где шли семичасовые новости.

— Лучше не говори.

— Он все равно не смог меня заставить. — Эмили скрестила руки на груди. — Но с тех пор наши отношения изменились.

— В каком плане изменились?

— Испортились.

— Но я не твой отец.

— Да уж, черт тебя дери. Ты сдвинутый, но совсем в другую сторону.

— Эмили, я тебя люблю.

— Знаю, — рассеянно кивнула она.

Ёрш вдохнул поглубже и не выдыхал, пока не заболели легкие. «Как же доказать, что я не вру?» — лихорадочно думал он.

— Эмили, как ты?

— Нормально. Не беспокойся обо мне, Хеллер. Боли я уже полтора года не чувствую.

— Вот и хорошо, — кивнул он. — Пойдем в Кроули!

ГЛАВА 10

Здравствуй Виолет! Как дела? Меня поселили или поместили в новую комнату что по словам директора школы является наградой за огромный шаг вперед. Вообще-то это даже не комната а угол огороженный брезентовым занавесом цвета дерьма зато теперь у меня есть койка на которой буду спать только я + лампа которую смогу включать когда вздумается + разумеется эта ручка иначе чем бы я тебе писал? Как ты?

Сегодня Прекопп сказал Здорово Уилли что ты попросил отдельную комнату + ручку + так далее это и называется прогрессом. Только мол пожалуйста не выдавай наши грязные секреты умоляю целую и обнимаю. Я засмеялся разве я болтун? Секреты остаются секретами потому что вслух о них не говорят. Раз никому нельзя то и я не буду. Обучаюсь в этой школе круглосуточно а болтать никто не учит. Вот я и сказал Не беспокойтесь доктор Прекопп я секреты не выдаю и попросил не звать меня Уилли.

Сама понимаешь времена сейчас плоские только жизнь и без меня на месте не стоит а вчера директор заявил мол Уильям ты здесь уже шесть месяцев. Я не поверил но доктор Прекопп в доказательство продемонстрировал мою медицинскую карту и дал пересчитать количество дней и доз. Когда директор ушел доктор Прекопп сказал Угощайся Уилли с меня не убудет. А я ему Доктор Прекопп настанет день и женщине с большим прекрасным сердцем вы мужем станете с большим прекрасным животом! Он засмеялся и спросил что это за песня. Грузный блюз ответил я и немного рассказал о тебе Виолет хотя о том что ты блондинка умолчал. Кстати ты до сих пор блондинка? Или это был парик?

Виолет я видел страшные вещи. Кому-то следовало их увидеть какому-нибудь нулю вроде меня. Моим знакомым из Обуви за так или Дисконтного центра для миллионеров можно рассказать что я видел страшные вещи а вот в Бергдорф Гудмане не говори об этом никому.

Я сидел в курительной и читал Уолл-стрит джорнал и случайно увидел как по коридору крадется директор он же доктор Фляйсиг. Смуглый как большинство уроженцев Средиземноморья Фляйсиг обычно выглядит дружелюбно он немного похож на Жака Кусто но в тот день я вскочил бросил сигарету и понесся к двери. Просто тогда я уже знал передо мной не обычный Фляйсиг. Фляйсиг в коридоре менял стрижки каждые шесть-семь шагов и играл с температурой. По ночам тот Фляйсиг ел моим ртом и моими руками.

Да здравствует правда Виолет! Когда-то мы смотрели Подводную Одиссею команды Кусто. Папа варил суп из морепродуктов и наливал себе пиво а ты готовила мне желе и муссы. Почему Одиссея Виолет? Почему подводная? Волосы у тебя были как у Памелы Андерсон но в ту пору я этого не понимал. Ты поцеловала папу в плечо и сказала Прекрати Алекс! В ту пору ты была моложе по крайней мере моложе чем я сейчас. Еще тебе было шестьдесят три. Еще мы ели крабовые крокеты. Папа подшучивал над Жаком Кусто или надо мной? Над кем? Не говори Уиллу из чего этот суп однажды сказал он тебе он этого не переживет.

За ужином комната стала бирюзовой. Не помню что папа шепнул тебе Виолет но ты засмеялась и поцеловала его в плечо. Для меня во всем мире не было ничего прекраснее!

Представь Виолет в бар заходит мужчина и просит Пожалуйста мне любое пиво только не Шлиц. Почему? удивляется бармен. Шлиц отличное пиво. Не спорю говорит мужчина. Только вчера я пил Шлиц и чуть не дал дубу. Ну с кем не бывает! сочувственно вздыхает бармен. Вы не понимаете! качает головой мужчина. Я не дуба чуть не дал а Дубу. Дуб моя собака!

Это мне Череп и Кость рассказали. Правда смешно?

Однажды когда Фляйсиг подошел к моей кровати у него была голова твоего отчима. В то время он обожал играть с температурой. Наш директор Фляйсиг превращал школу в сауну при помощи сырой нефти электроники и ископаемого топлива. Порой он и мой температурный уровень искусственно повышал. Я постоянно думаю как мне понизить температуру как не давать ей подниматься? Со дня моего рождения двенадцатого сентября 1992 года средняя мировая температура повысилась на семь с половиной градусов.

Может тебе понятнее язык цифр? Вот пожалуйста 2773664748 56578489 757. 3263647478548585858 2632. 37 4855959 967009858483783. 72726 7474. 7474. 7474.

Время еще есть. Окружающие предметы неожиданно светлеют как зрительный зал в театре а окружающие люди добреют. Окружающие предметы иногда надо мной смеются например, окна облака или даже мой собственный рот. Том Брокоу в своей передаче заявил что по мнению ученых потепление пойдет не плавно по прямой а по круто изгибающейся кривой. Это же моя идея о чем ты Виолет прекрасно знаешь! Откуда об этом известно Брокоу? Ты ему рассказала?

В переводе с немецкого Фляйсиг означает усердие и прилежание. Учись прилежно усердно занимайся! наставляют родители детей. Усердие навсегда! Ты Виолет наверняка в курсе хотя приехала не из Германии а из Австрии о которой большинство людей ни разу не слышали. Нет слышать конечно слышали но плевать на нее хотели. Ты слышала о Фляйсиге? Он-то о тебе не раз слышал и все знает. Фляйсиг наш местный шульляйтер. Фляйсиг навсегда! Раз шесть он вживлял в мое тело электронный прибор или молекулу размером с чешуйку кожи. Впоследствии я выяснил та мягкая как желе молекула продукт биоинженерии. Иногда он вживляет ее мне в руку иногда в шею но всегда умело и безболезненно. В результате школа смогла проникнуть в мою суть и говорить со мной откровенно. А могли я говорить откровенно? Нет Виолет я не мог сказать ни слова.

Окружающие предметы неожиданно светлеют как в театре а я в зрительном зале только место неважное. Люди предметы и цвета выглядят точно на киноэкране. Как мне верить этим предметам Виолет? Как верить этим людям? Все зрители обсуждают Уильяма Хеллера. Удастся ли ему сотворить чудо? Удастся ли понизить температуру? Это голоса настоящих людей или мой собственный голос или очередная шутка Фляйсига? Чтобы обеспечить энергией одни только строб-лампы под сценой гудят провода и крутятся гигантские турбины поэтому и стоит такая жара. Среди зрителей и звезды и папарацци и ты Виолет под руку со своим изображением. Фильм дублирован но дублирован дурно. Школа похожа на такой фильм а Фляйсиг вот потеха на Жака Кусто.

Вчера в Нью-Йорк таймс опубликовали статью под заголовком Беременность война на нескольких фронтах Доктор Дэвид Хейг играет роль ученого который делает открытия в области акушерства и эмбрионологии. Обыватели называют его открытия обескураживающими. Естественный отбор предоставляет больше шансов тем зародышам которые берут у матери столько питательных веществ сколько необходимо для нормального роста и развития пишет Хейг. При всем при этом Виолет естественный отбор предоставляет больше шансов тем матерям которые накапливают максимально возможное количество питательных веществ для произведения многочисленного потомства. Это приводит к конфликту убеждает читателей Хейг. Женщина сражается с зародышем за питательные вещества в своей крови. Нью-Йорк таймс назвала этот конфликт Внутриутробной войной. Доктор Хейг не исключает что этот конфликт увеличивает риск возникновения психических расстройств таких как послеродовая депрессия и аутизм. Возможно этим объясняется и твоя болезнь Виолет.

Ты вероятно знаешь что Плоские времена сделали меня нулем. Абсолютным нулем ты бы со смеху умерла. Представь на определенном этапе до памперсов дошло! Только пожалуйста не говори никому! Они думали я сплю потому что глаза держал закрытыми но я видел и слышал все до мелочей. Кто-то же должен был видеть и слышать! Стояла тишина. Виолет тебе известно что значит тишина. Фильм дублировали но получилось плохо и асинхронно. Порой дубляж смотреть стоит порой нет. Порой в фильме появляется секс и интерес к моему пенису. Сюжет такой сложный и запутанный!

Проблема с моим пенисом до сих пор не решена. Хотя в принципе определенное решение подсказывает сам пенис. Вчера когда все смотрели телевизор я его вытащил и Прекопп + Фляйсиг + прочие раскрыли рты загудели но мешать не стали. Вот очередной намек на улучшение. Мои расстегнутые штаны затмили кабельное телевидение! Виолет я еще не умер. Я даже утомления не чувствую. Я делаю себе тело с кондиционером.

Зачем я родился Виолет? Объясни зачем?

Этим письмом я хотел сказать что помню кто ты такая и попросить не волноваться. А еще сказать что мне намного лучше. Люди из школы намерены тебя навестить. Люди из школы намерены задать тебе несколько вопросов и сделать несколько предложений. Пожалуйста не отвечай им и не соглашайся! Пожалуйста не беспокойся о последнем случае! И о случае в дедушкином саду и о случае в подвале тоже. Рассказывать об этих случаях нельзя. Я о них не рассказал так что можешь мной гордиться. Я ГОРЖУСЬ ТОБОЙ ВИОЛЕТ! Я тобой горжусь пожалуйста не забывай. Твой сын Уильям.

ГЛАВА 11

Первое, что ощутила Виолет, когда ее сын обернулся, была тошнота, точно она съела что-то несвежее. Сейчас вырвет… Латиф смотрел, как она сгибается пополам со спокойствием человека, который, завидев приближение высоченной волны, осознает, что сейчас случится непоправимое. Дети бросились бежать, и остановить их Латиф не мог. Детектив успел поймать Виолет за руку, подставил колено, чтобы не упала, и усадил на асфальт, как хотелось ей — с прижатой к коленям головой. Если он и чувствовал раздражение, то отчета себе в этом не отдавал. Виолет отнимала драгоценное время, но его пока хватало с избытком. Когда Латиф пустился в погоню, дети опережали его менее чем на квартал.

Теперь они двигались иначе, это детектив почувствовал сразу. Если минутой раньше едва держались за руки, точно стесняясь своих чувств, и брели по улице медленно, как пенсионеры, то сейчас неслись во весь опор и ни на что не отвлекались. Неслись, как вечные, не знающие покоя беглецы. Поразительно, но первой бежала девушка. «О чем она только думает?» — недоумевал Латиф. Выискав брешь в потоке транспорта, девушка буквально перелетела через Седьмую авеню, а мальчик доверчиво и послушно последовал за ней. Вывод напрашивался сам собой — очередное проявление Стокгольмского синдрома. В памяти всплыли несколько громких случаев, когда похищенные влюблялись в похитителей. Сравнение казалось чересчур романтичным, и Латиф с раздражением выбросил его из головы. «Девчонке семнадцать, — напомнил себе он, — это само по себе синдром». Латиф старался дышать ровно и активно работал руками. Основной задачей сейчас было не потерять равновесие и не поскользнуться.

Дети убежали на целый квартал вперед, к Гудзон-стрит, но Латиф убеждал себя, что отставание сокращается. Девушка держала мальчишку за левую руку или, возможно, за плечо.

— Спасибо, тебе, Господи, за маленькие милости! — вслух проговорил Латиф. Раз беглецы снова держатся за руки, то волей-неволей снизят скорость. Он впился взглядом в асфальт, активнее заработал руками и увеличил длину шагов. Рядом кто-то вскрикнул, и о себе тотчас напомнила острая боль, которая появилась еще на Седьмой авеню, как сейчас казалось, извне — из припаркованных машин, тротуара, солнечного света. Отставание заметно сократилось, потому что дети застыли на пересечении улиц, дожидаясь, когда загорится зеленый. Согнув большой палец, девушка подцепила мальчишку за воротник. Создавалось впечатление, что им совсем не хочется уходить из центра.

«Как действовать дальше, на что решиться?» — пытал себя Латиф. Он следил за собой и был в приличной форме, но последний раз участвовал в пешей погоне еще в двадцатом веке. «Когда настигаешь беглецов, они редко убегают. Большей частью они только рады вернуться!» — подумал Латиф и засмеялся. Тут же сбилось дыхание, и боль в животе снова расцвета пышным цветом. Латиф сократил отставание до пары сотен футов и держался поближе к обочине. При каждом шаге с его губ срывался стон. Сквозь тонированное лобовое стекло чьего-то «лексуса» он увидел, как ладонь девушки поглаживает шею и затылок мальчишки.

«Они уже этим занимались, — решил Латиф. — Ты только глянь на них!» Почему-то от неожиданной догадки закружилась голова.

«Колоритная пара!» — отметил Латиф, невольно восхищаясь каждым из детей и тем, как удачно они дополняют друг друга. Мальчишка был просто загляденье — это понимал даже Латиф — бледный, с тонкими чертами лица, которое, однако, никто не назвал бы женственным. В нем не чувствовалось ни капли неловкости, в его положении вполне допустимой, ни крупицы смущения, ни следа страха. Он казался красивее матери, вероятно, благодаря колоссальной самоуверенности, нет, даже самовлюбленности. Девушка явно гордилась тем, что находится рядом с ним. Наблюдая за детьми, никто бы не подумал, что этот мальчишка пытался убить эту девушку.

Тут девушка обернулась и посмотрела прямо на Латифа, а мальчишка даже не удосужился.

— Стойте! — закричал детектив. Бессмысленное сотрясение воздуха… Латиф еще не успел обогнуть «лексус», а дети уже скрылись в толпе пешеходов перед кафе. В очередной раз застыв посреди улицы, он стонал, хлопал глазами и шатался, как безнадежно влюбленный пропойца.

«Засранцы! — беззвучно выругался Латиф. — Горе-бегуны! У вас даже вид неспортивный!»

Толпа неожиданно рассосалась, и, быстро пройдя мимо кафе, Латиф убедился, что отстает не так сильно, буквально шагов на двадцать, и, если заговорит, дети его услышат. «Нужен вопрос, задай им вопрос! — подсказывал себе Латиф. — Пусть назовут имя, возраст, школу, любимый нейролептик. Главное — озадачить их, сбить с толку, заставить задуматься о том, что может случиться! Не „может“, а действительно случится!» — мысленно поправился Латиф. Он чувствовал себя неловким, неуклюжим, эдаким копом из тупого телешоу, которое закрыли после первого же выпуска. «В отличие от детишек! — с досадой отметил он. — Бегут так, что хоть сейчас в прямой эфир!»

Тем не менее расстояние между ним и беглецами неуклонно сокращалось. Со стороны казалось, что дети внезапно потеряли цель: прежней рациональности в их движениях уже не просматривалось. Девушка то и дело оглядывалась, точно ее решимость таяла с каждым шагом. Она старательно заслоняла собой мальчишку, но ее сомнения и усталость были видны невооруженным глазом. Латиф постепенно разбирался в ее характере и набрасывал психологический портрет. «Она не до конца верит мальчишке, — заключил детектив, — а когда все закончится, испытает огромное облегчение».

Увы, в психологическом портрете девушки имелось серьезное упущение: Латиф не учел влияния мальчишки. Тот заметил, что подруга без конца оборачивается, и, не сбавляя шага, притянул ее к себе. Дети зашагали быстрее: в их движениях снова появилась согласованность. Девушка благодарно улыбалась мальчишке. Гринвич-стрит они пересекли без малейших проблем. Едва на проезжую часть выступил Латиф, девушка обернулась в последний раз, будто пытаясь запомнить его лицо. Латиф окликнул ее, но в ту самую секунду погоня фактически закончилась.

Сознание возвращалось медленно, осторожно, точно спешить было некуда. Плотно сомкнутые веки удалось разлепить далеко не сразу. Мужчина в бирюзовом шлеме смотрел сверху вниз и что-то говорил.

— …для черномазого! — Мужчина в шлеме схватился за пиджак Латифа, разбирая надпись на лейбле.

— Хельмут Ланг, — подсказал детектив и попробовал сесть. — Пиджак из коллекции.

— Из которой? — допытывался мужчина, убравший руку, точно краб клешню. За его спиной на щебенке лежал горный велосипед. Незнакомец был в старых шортах из спандекса, а на руках до самых локтей синели татуировки.

— Не важно! — отозвался Латиф, машинально отметил, что горе-велосипедисту хорошо за шестьдесят, и поднялся, по-прежнему чувствуя какую-то отрешенность. — Долго я здесь лежал? — спросил он и предъявил жетон.

— Понятия не имею, — пробасил велосипедист.

— А все-таки?

— Максимум минуту. — Если велосипедиста и радовало, что Латиф жив и более или менее здоров, то он держал эту радость при себе. — В следующий раз, когда решите перейти через дорогу, советую раскрыть…

Не дослушав, Латиф бросился бежать. Боль снова расправила крылья, но почему-то беспокоила меньше, чем прежде. По мнению Латифа, он отстал на два-три квартала, а дети по-прежнему двигались по Десятой улице на запад. Чем обосновать эти предположения, он не знал, а заниматься этим не желал, ведь иначе можно было бы снова лечь на асфальт.

Вскоре вернулась головная боль, а вместе с ней нахлынула полная апатия. После несчастного случая что-то внутри надорвалось, что-то надломилось. Латиф почувствовал: ноги останавливаются, как стрелки плохо заведенных часов, а глаза закрываются. В тот момент больше всего хотелось прекратить погоню. «В витрину, что ли, посмотреться, вдруг кровь течет?» — неожиданно подумал Латиф. Так оно и оказалось. Латиф достал из кармана пиджака, купленного в «Джей-Си-Пенни», несвежую салфетку и приложил к затылку.

«Я Руф Уайт», — неожиданно подумал он, точнее, не подумал, а услышал странный голос, далекий, но настойчивый. Такие мысли порой возникали у него при отходе ко сну, а такие голоса якобы беспокоят шизофреников. «Руф Уайт, — вполне дружелюбно повторил голос. — Для Руфа Уайта ты устроился лучше, чем предполагалось».

Опустившись на крыльцо магазинчика, Латиф стал ждать, что голос скажет дальше. Еще утром он чувствовал себя профессионалом, занимающимся любимой работой, но на каком-то этапе это чувство исчезло, и привычное осознание собственной никчемности накрыло с головой. «Виноват мальчишка, — решил он, ощущая первую волну тошноты, — или мальчишка вместе с Виолет». Латиф понимал: это последствие несчастного случая, ведь, судя по симптомам, у него легкое сотрясение мозга, однако истинной причиной считал Уильяма Хеллера. Мальчишка решительно не вписывался ни в «Особую группу пропавших», ни в какие-либо рамки, и все, кто его знал, казались сущими фриками — и подружка, и доктор, и мать. Мать особенно! Латиф осознавал, что рассуждает отнюдь не здраво, зато от бредовых мыслей прошла тошнота. «Если позволю, он и меня фриком сделает, — подумал он, — если уже не сделал!»

«Не спи, Руф, не спи!» — подбадривал голос, в котором Латиф узнал собственный. Нет, новое имя не стерлось из памяти, а лишь временно отодвинулось на второй план. Во рту появился металлический привкус, напомнивший о детстве с бесконечными драками и несчастными случаями. Латиф прижал колени к груди и бессильно опустил голову — точно в такой позе совсем недавно сидела Виолет. Недавно? Латиф понял, что потерял счет времени, а еще, что очень хочет пить. «Сельтерской бы сейчас, — подумал он. — Или колы. Или „Гленфиддика“ с водой. Руф Ламарк Уайт, дрянной детективишка! Сорок шесть с половиной лет. Сидит на крыльце и тихо истекает кровью». Правый локоть уперся в стопку вчерашних газет. Латиф столкнул одну на землю и попытался прочесть. Так, что пишут в «Нью-Йорк пост»? Вице-президенту удалили полип. Приближается теплый атмосферный фронт. Труп женщины, выловленный в пруду Центрального парка, опознали по серийным номерам имплантатов в ее груди…

Через некоторое время Латифу полегчало. К счастью, покупатели в магазинчик не спешили. Он провел рукой по щеке, медленно запрокинул голову и, делая частые неглубокие вдохи, воскресил в памяти события последних пятнадцати минут. Словно при многократном экспонировании в каждой мысли присутствовал образ мальчика. Когда он следовал за девушкой, казался таким послушным, сдержанным, невозмутимым. Разве поверишь, что он способен на насилие?! Даже когда перебегал через дорогу, создавалось впечатление, что какая-то его часть неподвижно стоит на месте. «Виолет такая же, — подумал Латиф. — Сдержанная, невозмутимая, чуть заторможенная. Безмятежно-красивая, только здесь что-то не так. Точно все ее поступки противоречат ее истинным желаниям».

Латиф вспомнил, как мальчик выглядел на бегу. Со спины сходство с матерью казалось абсолютным. Разумеется, двигался он иначе — нескоординированно, как на шарнирах, чем невольно привлекал внимание к своей болезни, — но это еще больше подчеркивало их сходство. Поразительно, но именно болезнь делала мальчика копией матери. Здесь скрывалась тайна, раскрыть которую Латифу не удавалось. Ида и Уильям Хеллер. Виолет и Уилл — в какой-то степени они были не просто похожи, а эквивалентны друг другу.

«Виолет хотела, чтобы сына оставили в больнице, — размышлял Латиф. — Сама так сказала. Она ходатайствовала о продлении срока лечения. Спрашивается, почему?»

Тут на противоположной стороне улицы золотом вспыхнула коротко стриженная белокурая головка. Казалось, вдоль витрин скачет солнечный зайчик: появляется, исчезает, а потом появляется снова. Мальчишка Хеллер… Девушки рядом с ним не просматривалось, но это, естественно, ничего не значило. С трудом, опираясь на дверную раму и стопку газет, Латиф начал подниматься. Дверь зло скрипнула и приоткрылась вовнутрь, заставив детектива вскочить. Белокурая головка поблескивала над тусклыми машинами — на солнце такую из виду не потеряешь! Латиф зашагал в ногу с беглецом. «Как в Крестный ход влился!» — подумал он и отругал себя за очередное глупое сравнение. С точностью педанта детектив ставил одну ногу перед другой и, стиснув зубы от усердия, удерживал равновесие. Даже убедившись, что это не мальчишка, а Виолет, Латиф не окликнул ее и не попытался догнать. Улица словно расширилась и стала эдакой полноводной рекой, переходить которую побоялся бы любой здравомыслящий человек. На пересечении Десятой улицы и Вашингтон-стрит Латиф собрал все свое мужество и опасливо выступил на проезжую часть. На полпути он осознал, что у затылка до сих пор болтается окровавленная бумажная салфетка.

Виолет заметила Латифа и, остановившись, наблюдала, как он ковыляет в ее сторону. Он же целиком и полностью полагался на ее благоразумие. Заслонив глаза от солнца, Виолет разглядывала его так пристально, словно вспоминала, встречались они прежде или нет. Впоследствии ее непробиваемое спокойствие озадачило детектива и укрепило в подозрениях, но в тот момент он был искренне благодарен Виолет за терпение. Судя по ощущениям, его голова сместилась и двигалась отдельно от тела, а земля превратилась в зыбучий песок — в тот момент Латиф физически не мог проникать в истинную суть вещей. В тот момент он мечтал об одном — чтобы почва не ускользала из-под ног, причем в самом буквальном смысле.

Латиф ожидал увидеть Виолет огорченной, как минимум расстроенной или даже разгневанной, но она излучала безмятежность и спокойствие. Она подошла к нему, улыбнулась и взяла за руку.

— У вас кровь! — сморщив нос, проговорила Виолет. Таким тоном уместнее было бы сказать: «У вас пятно на рубашке» или «Вы испачкались».

— Меня сбил велосипедист, — объявил Латиф.

— Поня-ятно, — безмятежно протянула Виолет и убрала с его шеи салфетку. — Вам нужно к врачу.

— А как вы себя чувствуете?

— Со мной все в порядке. Почему спрашиваете?

— Потому что… — начал Латиф, но осекся, решив не раскрывать карты. — Из-за того приступа. Я испугался, что вы заболели.

— Сперва позаботимся о вас! Идти можете?

Однако Латиф не привык к заботе со стороны потерпевших, а забота Виолет была ему и вовсе невыносима. Он осторожно высвободил руку.

— Мисс Хеллер, если вы страдаете заболеваниями вроде астмы или подвержены приступам мигрени…

— Нет, — покачала головой Виолет, — у меня нет ни астмы, ни приступов мигрени, ни скарлатины. Давно вы потеряли моего сына?

«Ну вот, началось!» — подумал Латиф, потупился, словно провинившийся школьник, и, чувствуя, как судорога сводит пальцы ног, подготовил ответ.

— Минут пять назад, — наконец проговорил он. — Может, десять.

— Не беспокойтесь, детектив. — Виолет достала сигарету и закурила. — Я знаю, где Уилл и Эмили.

— Откуда? — далеко не сразу переспросил ошарашенный Латиф.

Виолет улыбнулась и пожала плечами.

— Они пошли к реке.

Латиф ждал пояснений, но они не последовали.

— К какой реке, мисс Хеллер? К Ист-Ривер? К Гудзону? — уточнил он и, прищурившись, добавил: — Надеюсь, не к Гарлему?

— Ближе всех отсюда Гудзон, — спокойно ответила Виолет.

— Простите, что спрашиваю, но почему вы раньше не сказали? Я бы организовал…

— Я не могла сказать раньше. — Виолет снова взяла его за руку. — Сама только что это поняла.

Латиф мрачно кивнул и ослабил узел галстука. «Радуйся, что она так спокойно приняла твое фиаско!» — велел он себе. Они не мешкая зашагали на запад, к многоэтажной автостоянке и причалу в конце Хьюстон-стрит. Судя по скорости, Виолет особо не спешила.

— Можно поинтересоваться почему? — не выдержал Латиф.

— Что, почему?

— Почему дети отправились к реке?

Казалось, Виолет обрадовалась вопросу.

— Когда Уилл был маленьким, перед сном дедушка рассказывал ему сказки. Самой любимой была о подземном городе размером с Манхэттен, только задом наперед…

— Задом наперед?

— Я неправильно выразилась, — поджала губы Виолет. — Нужно было сказать «вверх ногами». Самая высокая точка Манхэттена в том городе оказывалась на самой глубине. — Она сделала паузу, чтобы проверить, слушает ли Латиф. — В подземном городе имелась река под названием Мусаконтас. Уилл даже малышом понимал: дедушка рассказывает сказку, но Ричард поклялся, что это правда. — Виолет снова взяла Латифа за руку, то ли желая прибавить шагу, то ли опасаясь, что он упадет. На ее лице появилось непонятное детективу выражение. — Мусаконтас протекает под Вестсайдской автострадой.

Латиф набрал в грудь побольше воздуха.

— Ясно, только какое отношение эта, хм, Миссакворум…

— Мусаконтас, — терпеливо поправила Виолет.

— Зачем вашему сыну туда идти?

— Разве это не очевидно? До Эмили Уилл добрался, но спокойствия и уверенности не чувствует. Он попытается увести ее под землю.

Перед мысленным взором Латифа возникла исчезающая в норе крыса, и он потупился, чтобы спрятать лицо от Виолет. Новая идея казалась притянутой за уши, однако имела такое же право на существование, как остальные. «Она же его мать, — думал детектив. — Они небось и мыслят одинаково, ну, до определенной степени». Вслух он ничего не сказал и позволил Виолет вести себя дальше, восторгаясь ее самообладанием. «Только посмотри на эту женщину! — сказал себе Латиф. — Она абсолютно уверена, что мы найдем ее сына за следующим поворотом. Возможно, у меня другое мнение, но у нее этого и в мыслях нет!»

Свое мнение Латиф решил не озвучивать. Он на секунду остановился и, крепко держась за руку Виолет, приказал себе справиться с наступающей дурнотой, а затем, как вагон за локомотивом, двинулся за ней по улице. Уверенность уверенностью, но в полном отсутствии сомнений и в неспешной, размеренной походке Виолет было что-то нелогичное и неуместное. «Она одержима сыном, — подумал Латиф. — Еще в Управлении сама примерно так и выразилась, а я не обратил внимания».

Когда они добрались до Вестсайдской автострады, словно по команде загорелся зеленый. Полосы, ведущие в центр, Виолет пересекла за шесть стремительных шагов. Теперь она казалась еще решительнее и сосредоточеннее и настоящим локомотивом тащила Латифа вперед, явно забыв о его травме. Виолет смотрела то прямо перед собой, то озиралась по сторонам, подмечая каждую значимую деталь. Полосы, ведущие из центра, она пересекла чуть ли не автоматически, подняла воротник и величавой статуей застыла на обочине. С реки дул ветер, и Виолет заслонила глаза рукой. Она почти перестала вглядываться в нескончаемый поток прохожих и словно чего-то ждала. «Рассчитывает, что мальчишка сам прибежит к ней, как намагниченный», — с изумлением подумал Латиф. Боль и тошнота практически исчезли, сменившись тяжестью и непонятной апатией. Удобнее всего было списать это состояние на несчастный случай: он ведь поранил голову, потерял много крови, вероятно, получил сотрясение мозга, только ощущение беспомощности возникло намного раньше. Латиф с самого начала знал, что не поймает детей: он просто не смог дать себе такую установку. Если честно, он не мог дать ее себе и сейчас.

— Вон они! — проговорила Виолет.

Проследив за ее взглядом, Латиф увидел девочек разных возрастов в одинаковых клетчатых юбках, уныло взирающих через реку на Нью-Джерси. Судя по всему, католическая школа вывела своих учениц на экскурсию. Учительница, не по погоде одетая в теплую стеганую куртку, распиналась перед ними, как клоун-мим. «О чем она им рассказывает, черт подери?» — про себя удивился Латиф. Из достопримечательностей поблизости имелся лишь люк вентиляционной шахты метрополитена. Уилла и Эмили он разглядел далеко не сразу, даже не самих детей, а их головы — темную и белокурую. Оба смотрели на юг.

Виолет уже бросилась бежать. Теперь она напоминала тореадора: голова низко опущена, будто на случай столкновения, тонкая куртка развевается на ветру. Дети стояли за экскурсантками, не обращая внимания ни на них, ни на учительницу. Они наклонились друг к другу и, отрешившись от происходящего вокруг, рассматривали какую-то достопримечательность Южного Манхэттена — то ли Вулворт-билдинг, то ли стройку на месте Всемирного торгового центра. «Он же должен был увести подружку под землю!» — думал Латиф, стараясь догнать Виолет. К тому времени он понял: перед ним совсем другие дети — две девочки.

Латиф окликнул Виолет, но она уже добралась до ничего не подозревающей парочки. Лица ее он не видел, но реакция девчонок помогла его представить. Возглас учительницы напоминал хлопок пробки, вылетевшей из бутылки шампанского. Она потянулась к Виолет, но остановить не успела. Кто-то из девчонок визжал, кто-то осыпал Виолет ругательствами, кто-то наблюдал за происходящим, замерев от ужаса. Схватив блондинку за воротник, Виолет с каким-то диким недоумением оглядывала ее с ног до головы, непонимающе рассматривая короткую стрижку и клетчатую юбку.

— Полиция! — закричал Латиф, тщетно разыскивая свой жетон. Виолет бормотала что-то монотонное. «Бессмыслица», — сперва подумал детектив, но потом сообразил, что слышит немецкий. С остекленевшими, как у куклы, глазами Виолет мерно покачивала головой, а девочка, которую она держала, делала то же самое. Латиф наконец-то нашел жетон и поднял, словно флаг, как можно увереннее повторяя слово «полиция». Увы, заметила его лишь учительница. Р-раз — и она со всего размаху отвесила ему пощечину, точно детектив предложил ей непристойность.

— Виолет! — оттолкнув учительницу, позвал Латиф. — Виолет, оставьте ее ради бога!

Виолет потупилась, и в коротко стриженных, точь-в-точь как у ее визави, волосах мелькнула седина. Латиф даже удивился, что прежде считал ее чуть ли не юной. Не поднимая головы, Виолет отпустила девочку, до крови прикусила нижнюю губу и, словно в знак покаяния, рухнула на колени. Когда она поднялась, школьницы испуганно отпрянули, точно вокруг нее разверзлась земля. Латиф взял Виолет за руку и повел прочь. В тот момент он сам ее боялся.

— Детектив, я хочу домой! — чуть слышно прошептала Виолет. — Отвезете меня на своем электромобиле?

ГЛАВА 12

— Расскажи, что с тобой случилось? — допытывалась Эмили. Прозвучало божественное ля-до, и двери вагона точно слились в поцелуе. — Расскажи про свою больницу!

— Ты имеешь в виду школу? — искоса взглянув на подругу, уточнил Ёрш.

— Хеллер, по правде-то это была не школа! — сделав большие глаза, поддразнила девушка.

— Не хочу об этом говорить.

— Готова поспорить, скучно там не было! — Эмили наблюдала за ним, приоткрыв рот. — Хеллер, там ведь не было скучно?

— Там никак не было.

— Хеллер, лучше расскажи, иначе я не отстану!

Они ехали на шестом маршруте, успев покататься на челноке, маршруте С и маршруте F, спешившем в Бруклин. В разбитое окно за спиной Эмили Ёрш смотрел на пустоту, унылым ковром расстилавшуюся вдоль поезда. Пространство между вагонами и стеной туннеля напоминало черную дыру, самое мрачное место на свете, где никогда ничего не случается. Совсем как в школе, по крайней мере в Плоские времена: сто ярко освещенных комнат, а в них — пустота.

— Ты до сих пор встречаешься со Скиппи Фадменом?

Эмили тут же закрыла рот и перестала таращить глаза.

— Кто тебе сказал, что мы с ним встречались?

Ёрш улыбнулся и пожал плечами.

— Скиппи Фадмен — обманщик и хам! — Эмили подняла средний палец.

— Скажи то же самое с британским акцентом!

— Придурок, это и был британский акцент!

Ёрш аккуратно заправил рубашку Эмили в джинсы, а девушка не стала возмущаться. Каждая черточка ее лица казалась понятной, живой, исключительной. На левой руке ногти были обкусаны до мяса, на правой — накрашены багровым лаком.

— Как же называется группа Скиппи? — отчаянно напрягая память, спросил Ёрш. — «Вафлеры»?

Эмили засмеялась, и ее виски чуть заметно посинели. Обычно люди краснеют, но только не Эмили!

— Не оскорбляй Скиппи! Никому не позволено его оскорблять! А голубки отлетают от него, как мячики!

Ёрш глянул на отражение в окне и едва узнал себя в новой одежде.

— Как на самом деле называется его группа?

— «Приаписька».

Ёрш промолчал, и Эмили посинела еще сильнее. Ее темные глаза беспокойно оглядели вагон.

— Хеллер, они же панк-группа, поэтому и выбрали такое название! — Девушка медленно выдохнула и зажмурилась. — Это просто шутка! Самая настоящая шутка… Даже Скиппи понимает: название тупое.

Ёрш сжал ее грубоватую ладошку.

— Эмили, название прекрасное! Оно кое-что означает. — Ёрш по-учительски серьезно кивнул своему отражению. — Оно означает, что, по версии Скиппи, у Приапа есть не только пенис.

В глазах Эмили снова загорелся огонек.

— Что, говоришь, это означает?

— Что, по версии Скиппи, Приап может заниматься сексом без партнера, совсем как голотурия.

— Везунок!

— Если бы я был таким, то смог бы спасти мир.

Вместо того чтобы спросить, каким образом, Эмили засмеялась. Ёрш отвернулся к окну. От смеха ребра и позвоночник девушки сотрясались, а зубы звенели и щелкали, как транзисторы. Смеялась она над разговором, в котором Ёрш явно не участвовал. Может, из соседнего вагона шутку услышала? Теряясь в догадках, Ёрш ждал, когда девушка успокоится. Ее судорожное дыхание заставляло воздух вибрировать. Здесь, под землей, оно не пахло ничем.

— Что смешного?

Эмили тут же осеклась.

— Прости, Хеллер! Ты разве не хотел меня рассмешить?

— Эмили, скоро все кончится. Наш мир исчезнет.

Девушка закусила губу и какое-то время молча за ним наблюдала, а потом скрестила руки на груди и кивнула.

— Когда именно?

Ёрш хотел назвать время с точностью до минуты, но в последний момент передумал.

— Скоро, — повторил он, а потом, смягчившись, добавил: — Очень скоро. Сегодня.

Следующие три станции они проехали молча. Ёрш старательно делал серьезное лицо, а в глубине души радовался, что Эмили ему поверила. Она всегда ему верила, никогда не выставляла идиотом, но сегодня это приобрело особую важность. Ёрш пододвинулся еще ближе, так чтобы скрип поезда накрыл их мерцающим шатром звуков. В самом шатре царила тишина. Глаза Эмили превратились в угли, лоб дергался, как во сне. Девушка стояла неестественно прямо — не льнула к нему, но и не отстранялась. «В последний раз, когда мы так стояли, она была выше меня», — вспомнил Ёрш.

— Смотри! — через некоторое время воскликнула Эмили. — Смотри, какие прикольные тэги!

Повернув голову, Ёрш увидел ярко-бирюзовые буквы, выползающие из тьмы, как паста из тюбика.

— Не могу прочитать, — покачал головой он. — Не пойму, в чем тут смысл.

— Нет тут никакого смысла. Это просто тэг, чье-то имя, точнее, подпись.

— Разве что-то бывает без смысла? — удивился Ёрш, наблюдая, как буквы сплетаются, извиваются и переворачиваются. — Смысл есть всегда! — Он проводил бирюзовую вязь взглядом.

— Хеллер, так ты поэтому хочешь заняться со мной сексом? — чуть слышно спросила Эмили. — Я должна помочь тебе спасти мир?

Тон девушки мгновенно насторожил Ерша, да и говорила она громко, ее могли услышать. Он обернулся и, вглядываясь в бурлящий серебристый воздух, стал собирать информацию. Итак, семь женщин, шестеро мужчин и личность неопределенного пола. Калейдоскоп пустых, ничего не выражающих лиц. Внимания на них никто не обращает. Ёрш удовлетворенно улыбнулся Эмили и притянул ее к себе. Да, здесь спокойнее и безопаснее, чем на дне колодца!

Поезд дернулся и перешел на параллельный путь. Эмили положила голову на плечо Ерша. Он устоял перед желанием зажмуриться и неожиданно увидел на полу вагона что-то бежевое. Блестящая от влаги кучка пульсировала, а другие пассажиры почему-то ее не замечали. Что же это? Ёрш наклонился, чтобы рассмотреть внимательнее, и прищурился. Под его взглядом куча съежилась.

«В самом деле, что это?» — недоумевал Ёрш. Теперь он видел: цветом кучка не бежевая и не телесная, а ярко-розовая с облепленными грязью краями, как кожа на заднице бабуина! Она содрогалась в такт вибрации вагона. Что это? Застывшая лужица масляной краски, или обрывок лактекса, или какая-то издохшая дрянь, или человеческ… Канцелярские скрепки и колпачки от ручек вонзились в блестящую кучу, словно копья в спину быка…

— Хеллер, что ты будешь делать? — шепотом спросила Эмили, зарывшись лицом в подобранный ею свитер. — Ну, когда тебя найдут?

— Постараюсь сбежать.

— Далеко не убежишь.

— У меня есть шестьсот сорок долларов.

Эмили резко отстранилась.

— Боже мой, откуда?

Ёрш ухмыльнулся и прижал палец к губам.

— Господи, Хеллер! — Девушка в отчаянии накрыла лоб ладонью. — Неужто все пропало? Это пахнет жареным!

— Сперва я тоже так думал, — отозвался Ёрш, — а теперь не знаю.

В этот самый момент поезд прибыл на Юнион-сквер. «Надо же, из четырехсот шестидесяти девяти станций метро мы оказались именно здесь, на площади, где Парк-авеню сливается с Бродвеем! — удивился Ёрш. — Воистину площадь объединения!» Вот он, символ внутри символа, знак внутри знака, предвестник, напоминание о полузабытой миссии! Они были в первом вагоне. Эмили стояла спиной к окну и ничего не видела: глаза ей словно зашили. Зато Ёрш видел за них обоих. Балкон… Облепленный копотью кафель… Платформа, похожая на толстый манящий палец. Ёрш по привычке спросил себя, почему станцию построили на крутом повороте? Отцы города, люди осторожные и опасливые, тщательно продумали каждую мелочь, а здесь оплошали. Платформа на автоматических рифленых опорах скользила навстречу поездам и благодаря датчикам зазора делала практически невероятное, исправляя досадную ошибку. Вот уж воистину площадь встреч и воссоединения!

— Хочешь прикол? — спросила Эмили. — Я никогда не считала то происшествие твоей выходкой. Всегда думала, что так получилось само собой. — Девушка посмотрела на Ерша. — Однако с платформы меня столкнул ты.

— Я не сталкивал тебя с платформы, — улыбаясь, ответил Ёрш.

— Что?!

— Эмили, я не сталкивал тебя с платформы.

Лицо девушки приобрело оттенок, название которому Ёрш дать не мог.

— Не говори так, Хеллер! — прошептала она. — Пожалуйста, не говори!

С ловкостью и изяществом опытного любовника Ёрш наклонил голову и поцеловал плотно сомкнутые губы Эмили. На сей раз тело девушки напряглось, как струна, но вкус шершавых губ ничуть не изменился. Состав отошел от станции — платформа отпустила поезд так же легко, как заключила в объятия, — и беззвучно приближался к месту рокового события. Там, где полтора года назад Эмили обняла его за плечи, стояла женщина и ковыряла в носу сразу двумя пальцами. Ёрш взглянул на подругу, но та закрыла лицо руками.

— Эмили, мы ныряем в туннель. Максимальная вместимость вагона — сто восемьдесят пассажиров, но сейчас он пуст больше чем наполовину. Места хоть отбавляй! Мы сейчас на пересечении Лафайет-стрит и Девятой улицы, ровно в пятнадцати футах под землей. Раньше вагоны этой линии называли Кардиналами, помнишь? Их красили в красный, чтобы отвадить любителей граффити, и гоняли по всем старым линиям Межрайонной скоростной системы перевозок — второй, четвертой, пятой и седьмой. Знаешь, что с ними случилось? Их сбросили с барж на глубину сорок футов, и они превратились в рифы. В подводные рифы, представляешь? Как в фильмах Жака Кусто! Вагоны, в которых ездили мы с тобой, стали царством рыб. В кабине машиниста живет акула, рядом — кальмар. Эмили, тебе не смешно? Что, шутка не прикольная?

Ёрш прижал девушку к себе, и она не сопротивлялась. Легонько касаясь подбородком ее темной макушки, Ёрш задумчиво смотрел в окно. Вот отражение дверного косяка, вот бетонная стена туннеля, а между ними — его собственное отражение. Ёрш видел себя в мрачном, как черная дыра, пространстве стоящим в обнимку с Эмили. Мимо проплыла Астор-плейс с кафелем цвета морской волны и терракотовыми бобрами, затем Бликер-стрит с ярко-зелеными кирпичными стенами и Канал-стрит с квадратной мозаикой. Ля-до звучало трижды, но Ёрш не слышал. С каждой станцией поезд пустел и наконец воспарил над рельсами. Температура в вагоне поднялась до двадцати двух целых шести десятых градуса.

Вскоре кроме них в вагоне не осталось ни души. Неожиданно ожило устройство громкой связи, однако Ёрш надменно проигнорировал его хрип. Он и так знал, что это конец маршрута.

— Где мы? — сонно протирая глаза, спросила Эмили.

— На Сити-холл.

Девушка близоруко прищурилась, разглядывая опустевший вагон.

— Тогда нужно выходить. Это последняя станция.

— Нет, Эмили, не нужно. Мы едем дальше.

— Зачем? Нас же…

— Тш-ш! — зашипел Ёрш, взял ее за руку и отвел в угол вагона. — Сядь рядом со мной и не поднимай голову.

— Хочешь, чтобы нас поймали? Машинист…

Договорить ей помешало божественное ля-до, на сей раз звучавшее громко, словно финальный аккорд.

— Мы едем в одно интересное место. Тебе там понравится! — пообещал Ёрш.

Девушка посмотрела на Ерша, но отвела взгляд прежде, чем проснулись его тревоги. Эмили наполняла сердце нежностью, и тревоги не укоренились в мыслях. Мысли Ерша были прохладными и гладкими, как фарфор.

— Не хочу, чтобы нас поймали, — объявила Эмили. — Хеллер, ты меня слышишь? Эй, Уилл!

До чего здорово слышать свое настоящее имя! Поезд снова бежал по рельсам, неуклюжий, всеми брошенный, обязанный своей сущностью им с Эмили. Без них это был бы не поезд! Ёрш представил, как среди ночи пустой, точно оболочка личинки, поезд мчится по маршруту за своим призраком. Мысли понеслись бешеным галопом, и Ёрш представил обугленную, хрупкую, как яичная скорлупа, планету, вращающуюся на орбите, словно поезд с автоматическим управлением. Никаких больше дуговых ламп, запасных путей и станций. Никаких больше пассажиров! Глаза перевернулись в глазницах, и, заглянув в себя, Ёрш увидел мертвый космос будущего. Сам он в нем тоже фигурировал, но в форме облака звездного газа. Вокруг ничего похожего на жизнь. Ни туннелей, ни спешки, ни зова, ни миссии, ни нужды чем-то жертвовать — лишь бесконечное пространство и бесконечное знание.

— Смотри, Хеллер! Ты только посмотри в окно!

Медленно и неохотно глаза Ерша сфокусировались на реальном мире. В темном окне слева ничего интересного не было, зато в окне справа виднелся озаренный потолочным светом могильник. Арки из красного, зеленого и оранжевого кафеля величественно изгибались над заброшенными лестницами. Вентиляционные трубы тянулись в никому не известный город. Яркие огни поезда тщетно пытались рассеять этот доисторический мираж. По стенам склепа, словно по днищу корабля, ползли крупные капли.

— Хеллер, что это?

— Старая станция Сити-холл, — услышал свой голос Ёрш. — Ее закрыли в 1945 году. Сюда я и хотел тебя отвести.

— Отведи меня туда, скорее! — хрипло попросила Эмили. Ее ладони оставляли на стекле влажные следы.

Чуть накренившись, поезд вошел в длинный вираж, а Ёрш поднялся и повел девушку из вагона в вагон. Эмили снова развеселилась и почти кокетничала с ним — первой подбегала к стальным дверям и каждый раз оборачивалась, якобы удивленная, что он за ней поспевает. «Она считает это подарком, — догадался Ёрш, — знаком любви и дружбы». Он вдруг понял, как много должен рассказать Эмили. В самом деле, она не знала практически ничего. Вспомнилась ее реакция, когда он вскользь упомянул зов и миссию, — нервный, грубоватый смешок. А какое лицо у нее было, когда он ее оборвал! Оно буквально дышало сомнением. Внезапно Ершу захотелось остаться одному.

Только он был не один — вагон наполняли свет, жара и шум. На фоне внешнего шума Ёрш слышал голоса.

Начались они с шороха, наползали из-под пола — из-под линолеума и волокон древесины, опасливо огибали двери и устройства громкой связи, приближались тихо, без предупреждения. Скоро едва уловимый шорох перерос в гомон разговора, точно доносящегося из соседней комнаты, а потом Ёрш четко различил три голоса. В них гудели турбины, шелестело его собственное дыхание, и стучал раскачивающийся на рельсах поезд. Каждый раз голоса звучали иначе, подобно радио, которое то включаешь, то выключаешь, и в них не было ни капли фамильярности, только печаль и какая-то настойчивость. Его имя не называлось, гибель мира не упоминалась, хотя ничто другое не обсуждали.

Значит, за дело. Как в джазовой композиции «Джелли Ролла» Мортона — «Скорее вставай, соблазнять начинай!» Ёрш распахнул дверь в конце вагона — по лицу хлестнул горячий вибрирующий воздух туннеля. «Еще чуть-чуть, — подумал Ёрш, и ему тотчас полегчало. — Ждать осталось совсем немного. Скорее вставай, соблазнять начинай!» Открыв следующую дверь, он увидел Эмили и машиниста.

— Вот ты где! — радостно воскликнула Эмили. — Похоже, нам не следует находиться на этом поезде!

— Похоже, ты права, — буркнул Ёрш.

Над правым глазом невысокого машиниста красовались две тонкие полоски пластыря. Кожа была нездоровая, землистая, а пластырь — точно такого же оттенка. «Как так получилось? — про себя удивился Ёрш. — Неужели ему пластырь по спецзаказу изготовили?»

Голоса не отреагировали.

— Что вы делаете на моем поезде? — осведомился машинист, глядя то на Ерша, то на Эмили.

Ёрш промурлыкал песенку из рекламного ролика о сосисках.

— Ты чего? — нахмурился машинист.

— Не знал, что это ваш поезд.

— Думал, он твой, да? — ухмыльнулся машинист.

Ёрш не ответил.

— Присядь на минутку, сынок. Вот сюда, рядом со своей подружкой. — Машинист похлопал по сиденью, совсем как сикх миллион лет назад. «Вроде бы не коп и не дежурный по станции, а форма красивая, цвета ночи, — отметил Ёрш. — И складки, и заломы, как на обычной ткани, только почему-то тени не отбрасывают».

Времени оставалось в обрез, но Ёрш кивнул. Машинист развалился на сиденье и едва не касался его локтями и коленями.

— Вам не следует находиться на этом поезде, — заявил он. — Но тебе это и так известно.

Ёрш нахмурился и втянул живот, превращаясь в щепку.

— Сити-холл — конечная станция, — продолжал машинист, часто дыша через полуоткрытый рот. Затем он прищурился и плотно сжал губы.

— Куда мы дальше поедем? — полюбопытствовала Эмили.

— Вы — никуда, — отрезал машинист.

— Я имела в виду, какая следующая станция?

— Сити-холл.

— Но вы же сказали, Сити-холл — конечная станция!

— Да, сказал, — парировал машинист. Теперь он смотрел только на Эмили.

— Кажется, мы действительно никуда не едем! — вздохнула девушка, откидываясь на спинку сиденья.

Ёрш засмеялся, а машинист с хриплым стоном схватил его за шкирку. Неизвестно почему, но Ершу вспомнилась песенка Бутси Уайта «Моркофельное пюре».

— Сейчас врежу! — закричал Ёрш. — Лицо в моркофельное пюре расквашу!

— Только попробуй, — спокойно отозвался машинист. Эмили перестала смеяться, с опаской посмотрела на обоих и засмеялась снова. Машинист отпустил Ерша, неторопливо вытер руки о форменную куртку цвета ночи и апатично уставился в пустоту. Поезд сильно качнулся влево, выровнялся и со звуком, напоминающим собачий зевок, подкатил к станции,той же самой, но с другой стороны.

— Как в зеркале! — шепнула Эмили, незаметно для машиниста подмигнув Ершу.

Машинист встал и вытянулся по стойке «смирно».

— Ну, детишки, вытряхивайтесь отсюда!

Двери распахнулись. Ёрш с Эмили тут же вскочили и безропотно сошли на платформу. Машинист застыл, прижав ко лбу кулак. Прозвучало ля-до, двери захлопнулись, а он даже не шевельнулся.

— По-моему, мы его обидели! — сказала Эмили.

— Он призрак, состоит из волоконной оптики, — шепнул Ёрш. — Я закрыл его рот на замок.

Эмили обняла Ерша за плечи и ловко развернула лицом к себе.

— Слушай, Хеллер, ты красавчик, ты прикольный, мне хочется пойти с тобой на ту старую станцию, но, пожалуйста, перестань пороть чушь. Ты до смерти меня пугаешь, а ведь ты вовсе не страшный! — Эмили буравила Ерша взглядом до тех пор, пока он не кивнул. — Вот, правильно! Ты лапочка, гений, а без одежды будешь чудо как хорош! — Девушка улыбнулась. — Я серьезно, Хеллер! Штаны на тебе явно лишние.

— В школе я иногда ходил без штанов, — отозвался Ёрш. — Меня наряжали в рубашку с длинными-длинными рукавами.

— В смирительную рубашку? Зачем?

— Тебе этого лучше не знать.

«Сейчас захохочет», — с опаской подумал Ёрш, но девушка промолчала.

— По-моему, тебе стоит со мной поделиться, — через какое-то время сказала она. — Не держи все в себе, разгрузи голову, ну хоть немного!

Ёрш в замешательстве коснулся своей макушки.

— Да, да, Хеллер, там у тебя свободного места не осталось.

— Откуда ты знаешь, как я выгляжу без одежды?

— Пошли, придурок! Пошли скорее! — Эмили сделала пять шагов и развернулась резко, как дуэлянт. — Сам же говорил: времени в обрез.

«Я такое не говорил, по крайней мере вслух», — про себя отметил Ёрш, но быстро нагнал девушку и двинулся за ней в конец платформы. Над переполненным мусорным контейнером висел монитор с пыльным исцарапанным экраном, на котором беззвучно двигались фигурки, напоминающие стало баранов. Эмили подняла голову и замахала руками.

— Что это за фигурки? — поинтересовался Ёрш.

— Люди. — Эмили снова замахала руками, но на экране ничего не изменилось. — Люди сзади нас.

Застыв у монитора, они стали ждать. Ершу показалось, что два «барана» приблизились.

— Ты прав! — вздохнула Эмили. — Они впрямь одинаковые.

— Кто одинаковый?

— Не кто, а что. Лица тех людей.

«Неужели я и это говорил?» — снова удивился Ёрш. Туннель и платформу разделяла невысокая, примерно до пояса, калитка — такие родители ставят на втором этаже, чтобы ребенок не упал с лестницы. Из туннеля пахнуло мочой. Ёрш кивнул Эмили и толкнул калитку. «Входящие, оставьте упованья»^[4], — сказал он себе. Голоса согласились. Черные от смазки петли калитки даже не скрипнули.

Едва калитка осталась позади, голоса окрепли. Они по-прежнему звучали из соседней комнаты, но куда громче, да еще и бились о хрупкую, как стекло, перегородку. Когда Ёрш свистел или напевал песенку, голоса затихали, но, увы, ненадолго. Ёрш догадывался: куда эффективнее говорить вслух. Только о чем? Следовало немедленно подобрать тему. Эмили не шла, а медленно, с опаской кралась вперед, обеими руками хватаясь за стену туннеля, и безостановочно чертыхалась. Чего она так боится? На широкой и гладкой бетонной дорожке через каждые шесть-семь шагов попадались выступы. Невольно вспомнилась утренняя прогулка по туннелю. Хезер Ковингтон темнота ничуть не смущала — она двигалась легко и непринужденно, шуршала полиэтиленовыми гольфами, оборачивалась, помогала ему, называла малышом, солнышком, деточкой. Эмили замерла: к станции приближался очередной поезд шестого маршрута. Ёрш хотел ее обогнать, но девушка схватила его рукав.

— Мать твою, Хеллер, не торопи меня! Расскажи что-нибудь. Историю, анекдот — что угодно!

Ёрш посмотрел на подругу, коснулся ее щеки и на секунду задумался.

— Ладно, Эмили, — наконец проговорил он. — Вот тебе история…

Дальше они побрели рука об руку, но все равно шатались, как плохо скрепленные вагоны. Ёрш рассказывал о том, что случилось в школе. Он поверить не мог, что решился на откровение, и Эмили тоже. Даже голоса испуганно затихли и прислушались.

ГЛАВА 13

Эмили меня поместили в спальню но не в отдельную а в общую. Забрали одежду пачку Бенсон энд Хэджис цветные карандаши бумажник в котором лежала твоя фотография и отвели в спальню с застеленными клеенкой кроватями. На одной лежал плотно завернутый в одеяло мужчина. Кто это? спросил я но мне велели заткнуться. Высокие темнокожие красавицы-медсестры правой рукой гладили по головке а левой отвешивали подзатыльники. Что это за школа? спросил я. Что здесь изучают? Это летняя школа Уильям ответили медсестры. Посмотри в окно! Я подошел к окну и увидел пухлые белые облака желтые листья свое отражение и паруса на реке увидел все что полагалось видеть. Да все вижу! сказал им я. Умница! ответили медсестры. Наша школа высоко-высоко из окон видно далеко-далеко поэтому ее название в переводе с испанского означает Прекрасный вид. Ты счастливчик что к нам попал! Они погладили меня по головке и закрыли дверь. Мне не нравится что школа высоко! шепнул я. И что видно далеко тоже. Зачем мне это? Увы медсестры уже скрылись в коридоре.

Мужчина в одеяле меня не заметил. Он хрипел жевал губы и вопил что хочет встать с кровати и вылизать каждую медсестру. Раз в день медсестры по две или по три заглядывали к нам в спальню перекладывали его на другую кровать и протирали клеенку губкой. Мужчина успокаивался едва медсестры к нему прикасались выпячивал слюнявые губы и вздыхал. Его тело было по-девичьи мягким. Вместо штанов на него надевали рубашку с длинными рукавами и звали Малышом. Получив новое одеяло Малыш заливался смехом и мочился от радости. Медсестры улыбались в ответ снимали с него рубашку комкали промокали его голую промежность и уходили закрыв за собой дверь. Кто-то сказал мне что раньше Малыш служил в полиции.

Когда выдали карандаши я начал рисовать тебя но к тому времени забыл как ты выглядишь. Не смейся Эмили! Читать стало трудно во-первых из-за лекарств а во-вторых отдельные слова искажались до неузнаваемости. Например слово «слон» иногда читалось как «гром» а иногда как «морг» «свет» порой превращалось в «кот» «верх» в «низ» «юг» в «север» и так далее. Время измерялось не часами а градусами я определял его по льду на Ист-Ривер. Когда выдали бумагу я написал тебе письмо и не одно а семь подряд. Ты их получила? Нет вряд ли мне же сказали что ты переехала а еще что тебе тридцать восемь лет.

Примерно в то же время начались игры с температурой. Я смотрел по телевизору летнюю Олимпиаду когда мне назначил свидание доктор которого я прежде не видел. Выяснилось что его фамилия Фляйсиг а имя Апокалипсис. Он отвел меня в класс и устроил индивидуальное занятие. Эмили тот класс поразительно напоминал комнату отдыха но без телевизоров и настольных игр. В центре стоял стол каким-то образом соединенный с диванчиком. Доктор вежливо попросил меня сесть или лечь на диванчик и стал повышать мой температурный уровень. Откуда я это знаю? Во-первых чувствовал во-вторых следил за изменениями по часам. Сперва Фляйсиг добавил несколько градусов потом несколько десятков и наконец целых шестьдесят градусов Цельсия. Интересно почему Цельсия? Как думаешь Эмили?

Как самочувствие Уилл? любезно осведомился Фляйсиг. Хорошо доктор только сейчас мне немного жарко. Какие препараты тебе дают? Чесоточный порошок ой простите доктор геодон. И как по-твоему геодон действует? По-моему да но сейчас мне так жарко что дышу с трудом. Ладно Уилл попробую тебе помочь. Ощущение жара один из побочных эффектов геодона. Если хочешь в качестве дополнительного препарата пропишу рисперидон. Думаю от него тебе полегчает вот только прием рисперидона иногда приводит к ожирению. Будет очень жаль ты же такой симпатяга! Ну что скажешь амиго?

Кто амиго? не понял я. Ты конечно улыбнулся Фляйсиг. Уильям Генри Хеллер эсквайр. Ну как изменим схему медикаментозного лечения? Я не ответил и поплотнее закрыл глаза и рот. Помимо этого я ничего сделать не в силах. Во всем мире жарче становится… Слышал о глобальном потеплении? О чем простите? разлепив веки переспросил я. Так ни о чем. Фляйсиг откашлялся понизил мой температурный уровень до обычного и выписал рецепт на кремовом рецептурном бланке. Ладно амиго мио посмотрим как на тебя подействует рисперидон! Фляйсиг вызвал медсестер велел отвести меня обратно в спальню только он опоздал чудо уже случилось.

Мир проник в мое тело а мое тело погрузилось в глубины мира. Мир живет внутри меня Эмили. Ничего подобного я прежде не испытывал. Я чувствовал потепление даже в самые холодные дни и видел как от жары запотевают окна. В чем заключалось чудо? В том что я не превратился в овощ и услышал зов. Например Малыш видел все то же самое только он даже срать самостоятельно разучился а я поднимался открывал дверь и брел в комнату отдыха. А сейчас Эмили раскрою тебе настоящий секрет. Окно над унитазом не запирали! Пролезть через такое маленькое я не мог зато мог дотянуться до карниза где зимой иногда лежал снег. Когда потепление чувствовалось особенно остро я лепил снежки и старался понизить температуру. Снежки получались как маленькие стальные шарики которые продают в Чайнатауне помнишь? И температура действительно понижалась. Минувший январь был самым холодным за последние годы так написали в Нью-Йорк дейли ньюс.

В октябре меня впервые назвали Ершом. Прозвище придумал тяжело больной парень который корчил из себя здорового хотя даже говорил медленно и тихо. Ты хоть раз слышал это слово печальным голосом спросил он а сам смотрел не на меня а в сторону. Я покачал головой а этот чудик кивнул и сделал лицо как на похоронах. Ёрш европейская пресноводная рыба. Ну вроде карпа и карася только мелкая и колючая. Я упорно молчал. Вскоре чудик забыл о моем существовании и начал плевать в медсестер. На следующий день я подошел к нему и поинтересовался почему он назвал меня Ершом. Помню чудик задумался и ответил далеко не сразу. Ёрш рыбешка мелкая никчемная. В отличие от карпа или карася для еды почти не годится.

Однажды к нам в спальню вошли сразу все медсестры и включили сразу все лампы. Я зарылся лицом в клеенку свет был нестерпимо ярким. Малыш сел на кровати и вытянул руки думая что его переоденут в чистую рубашку однако медсестры прошагали мимо. Никто не свистел и не улыбался. Они встали около моей кровати и зацокали языками.

Эй куда вы! закричал Малыш. Я здесь ваш Малыш здесь! По его щекам тек гной но никто и бровью не повел. Меня вытащили из постели словно карандаш из коробки умыли причесали переодели в обычную рубашку и вельветовые брюки. Сестры завязали мне шнурки на кроссовках аккуратно заправили рубашку в брюки и ущипнули за щеки чтобы я хоть отдаленно напоминал теплокровное. Прощай Малыш! с чувством проговорил я. Приглядывай за моими красавицами! Все захохотали. Уилл ты от нас еще не уходишь! К тебе посетитель Кто кто? допытывался я но они дружно покачали головами. Никаких вопросов и возражений Роберт ты наш Редфорд!

В комнате для посетителей работал телевизор. Она курила сигарету Ньюпорт сжимая ее тремя пожелтевшими от никотина пальцами. Жива-здорова только волосы чересчур отросли. Я не сразу понял пришла ли она навестить меня или собирается остаться. Тебе нужно постричься заявил я а она засмеялась. Я знала что ты так скажешь! Садись Уилл! Я смотрел на нее во все глаза. Ты рад меня видеть?

Ты говорила что меня отправят в школу напомнил я. В школу Виолет! Уилл ты был очень болен покачала головой она опасно болен. Да ты сам знаешь! Сейчас если хочешь можем это обсудить. По словам доктора Фляйсига тебе уже лучше. По словам доктора Фляйсига? Я огляделся по сторонам в поисках камер. Да именно улыбнулась Виолет. Я лучезарно улыбнулся в ответ. Виолет а по-твоему мне лучше? Уилл я не доктор. Ты… Ты выглядишь… она осеклась. В чем дело? Как я выгляжу Виолет? Она потупилась и начала внимательно изучать стол. Доктор Фляйсиг искусственно повышает мой температурный уровень пожаловался я. Градусами меня пичкает! Виолет промолчала. Зачем ты пришла? Она потянулась к пепельнице в которой лежала наполовину выкуренная сигарета разгладила ее пальцем и стала искать спички Увы в комнате для посетителей спичек не оказалось.

Уилл пожалуйста присядь на минутку… Du hast mir so gefehlt^[5]… He говори со мной на этом языке! перебил я. Он мертвый он давно не существует. Мисс Хеллер вытащите меня отсюда! Сами же понимаете каково здесь! Подпишите бумаги вышлите им чек… Виолет я не донес на тебя. Пока не донес! Она в изнеможении закрыла глаза. Уилл либо эта школа либо тюрьма. Тюрьма! Ты хочешь в тюрьму? Да! с жаром кивнул я. Ты знаешь что я сидела в тюрьме? Конечно знаешь я ведь рассказала тебе все как есть. Ты что-нибудь помнишь?

Изображение на телеэкране неожиданно изменило цвет. Уилл я знаю ты меня слышал. Пожалуйста ответь! Да мам помню. Рассказать об этом доктору Фляйсигу? Виолет посмотрела на меня и поджала губы. Нет Уилл не надо. Если расскажешь тебя домой не отпустят.

Знаешь что Виолет? Катись к черту! заорал я. Ты упекла меня сюда! Сперва мне Череп и Кость сказали а потом я сам увидел все по телевизору в комнате отдыха. Катись к черту Виолет! Не надо не плачь! Мисс Хеллер у вас лицо расслаивается! Завтра ко мне приедет папа а не какая-то гнилолицая сучка! Мы будем смотреть Подводную Одиссею команды Кусто. А вы мисс Хеллер на просмотр не приглашены. Вы же ссыхаетесь! Вы не моя мать! У вас отслаивающееся от костей лицо и больная психика. Вы мне противны мисс Хеллер! Вы высохшая оболочка музейный экспонат древнеегипетская мумия кошки! Ваши внутренности замурованы отдельно в каком-то допотопном сосуде. Ни видеть ни слышать вас не желаю убирайтесь отсюда! Уилл не надо не говори так… прошептала она. Спасибо что навестила меня Виолет! крикнул я. Обо мне не беспокойся у меня есть план на будущее. Всего хорошего мисс Хеллер! Я каждый день молю Бога о вашем выздоровлении.

Вскоре после этого наступили Плоские времена. Температура неуклонно повышалась. Я не мог ни подняться с постели ни даже сесть. Мир становился плоским как блин или как ароматическая свеча на приборной панели машины. Все вокруг превратилось в бумагу. Однажды ночью я проснулся с бумагой во рту в голубой бумажной сорочке на застланной бумагой кровати. Когда в спальню вошли медсестры я показал пальцем на рот. Деточка это не бумага а лекарство. Будь умницей проглоти! Я показал на кровать Малыша. Это не бумага Уилл а ширма. Она отделяет личное пространство. Разве не здорово иметь личное пространство? Малыш умирал но об этом они умолчали. Я показал на свою рубашку но они успокоили Да дурачок это действительно бумага точнее одноразовая сорочка из ярко-синей целлюлозы.

Так я понял что случится дальше. Я должен был стать новым Малышом! Меня полностью устраивал прежний Малыш но тем утром меня произвели в должность потому что занимавший ее скончался и с почетом переложили на должностное место. Как исполнять обязанности Малыша я знал потому что почти год провел в наблюдателях. Эмили ты меня слушаешь? Где ты Эмили? Угадай что я скажу дальше? Тебя сделали новым Малышом Уилл! Это ужасно. Это просто ужасно… Уилл я тебя люблю!

Школа расплющивалась и расплывалась пока не стала самой широкой на земле. Потолки задевали мое лицо но было не столько больно столько трудно видеть. Движение в школе не прекратилось например медсестры по-прежнему сновали из палаты в палату. Как же они не сталкивались как не калечили друг друга? На моем теле появились складки живот распух от конфетти и я боялся касаться воды. Медсестры аппаратура и каталки напоминали микробов на приборном стекле микроскопа большого белого микроскопа к которому приник большой голубой глаз. Эмили ты слушаешь? Однажды я увидел как доктор Хреннинг не знаю может его так звали в шутку порвался пополам словно старая открытка. Доктор Членнинг проговорил я если ищете нижнюю часть туловища она ушла под койку! Нет сейчас мне лекарства лучше не принимать не лезет а живот распух от конфетти. Ой простите я хотел сказать спасибо за эти изумительные пилюльки! Доктор Дряннинг я вам так благодарен! Пожалуйста дайте еще! Бумажные таблетки бумажные карты бумажные бланки… Моя кровать настоящий конверт в котором таится любовное письмо тонко пахнущее духами точнее туалетной водой точнее о-де-писсуаром. Эмили я как настоящее письмо мог бы отправиться к тебе по почте но ты вернула бы меня отправителю. Не вернула бы? Тогда другой вопрос ты прочла бы письмо до конца? Уделила бы ему должное внимание? Вникла бы в суть? Знаешь что это за туннель? Единственный в мире туннель любви ты в курсе? Эмили ты поняла бы суть письма? Ты меня слушаешь? Да слышу что слушаешь слышу как дышишь! Слышу и могу не спрашивать жива ты превратилась ли в микроб или в мумию. Эмили я влюблен! Ты только помоги мне немного. Пожалуйста разденься и раздвинь ноги!

ГЛАВА 14

— Простите! — шепнула Виолет. Уже кварталов пять они ехали в абсолютной тишине, которую Виолет не могла выносить больше ни секунды. Лучше бы Латиф злился! Она ведь уже видела, как он злится… Впрочем, в упорном нежелании смотреть в ее сторону не чувствовалось ни злости, ни обиды, ни недовольства. «Он боится меня! — догадалась Виолет, чувствуя, как начинает мерзко сосать под ложечкой. — Гадает, что я выкину в следующий раз». Она коснулась плеча Латифа и извинилась снова. — Простите, детектив! Я правда решила, что те девочки…

— Не стоит извиняться, мисс Хеллер! — проговорил Латиф так мягко, что Виолет искренне удивилась. — Жаль только, что, увидев их, вы не положились на меня, а предпочли действовать самостоятельно. Но я вполне понимаю ваше волнение и тревогу.

Виолет смерила его пристальным взглядом.

— Я решила, что детей вам не поймать: травма-то, похоже, серьезная.

— Тут вы правы, я чувствовал себя не лучшим образом, да и настоящих беглецов однажды уже упустил. — Ехавшая впереди машина внезапно остановилась, и Латиф нажал на тормоза.

Ну что тут ответишь? Виолет промолчала. Неприятное ощущение постепенно проходило. Да, Латиф по-прежнему прятал глаза, но, видимо, ему следовало дать еще немного времени.

— Детектив, как вы себя чувствуете? Получше?

— Намного лучше, мисс Хеллер! Спасибо, что спросили!

— Правда? Если потеряете сознание, машина сорвется с пирса, и мы оба утонем.

— Ни за что! — улыбнулся Латиф. — Я слишком люблю эту машину.

— Так вы на меня не сердитесь?

— Я же везу вас домой, так?

Виолет покраснела, но Латиф по-прежнему на нее не смотрел и ничего не заметил.

— Детектив, может, не стоит везти меня домой? Не лучше ли…

— Патрульные в метрополитен отправлены, дорожная полиция оповещена, словесные портреты детей разосланы во все участки. Пока беглецов не увидят снова, ничего полезного я сделать не смогу. — На сей раз Латиф улыбнулся своим мыслям. — Поверьте на слово, но бесцельное катание по городу порой съедает половину рабочего дня.

— Хотите сказать, бесцельное катание истеричных мамаш?

— Ну, мисс Хеллер, вы не истеричка! — Латиф всмотрелся в капот машины впереди. — По крайней мере сейчас. И я не бесцельно вас катаю, а я везу домой.

Благодарность переполняла Виолет. Ей даже захотелось поцеловать детективу руку. «Что делать? — думала она, дыша судорожно и часто, как влюбленная школьница. — Как справиться с этим чувством?»

— Есть еще кое-что! — не сдержавшись, выпалила она. — Касательно Уилла…

— В чем дело? — Детектив наконец удостоил ее взглядом.

Виолет возилась с ремнем безопасности, желая выиграть немного времени.

— Я молчала об этом, потому что думала… — Она запнулась. — Думала, вы не захотите меня понять.

Латиф сбавил скорость и сосредоточил внимание на Виолет.

— Мисс Хеллер, я хочу, я очень стараюсь вас понять.

Почти целый квартал остался позади, пока Виолет собиралась с мыслями и решала, с чего начать.

— Раз уж Уилл разыскал Эмили… Точнее, раз уж она с ним сбежала, хочу рассказать о его отношении к этой проблеме.

«Ниссан» поехал еще медленнее.

— К какой именно проблеме?

Виолет сковала робость.

— О его отношении к девочкам.

— Точнее, к сексу?

— Не совсем. — Виолет откашлялась. — Сравнивая Уилла с другими мальчишками, должна сказать, что девочками он особо не интересовался. По крайней мере, мне так кажется. Он точно не видел отличий…

«Господи, почему я мямлю? — недоумевала Виолет. — Почему строю из себя ханжу?»

— В смысле, не видел отличий? — переспросил Латиф.

— Нет, как и все дети, он осознавал, что люди разные, например, что мы с вами разные… — Виолет замялась, испугавшись, что невольно оскорбила Латифа, но он лишь кивнул, мол, давайте дальше. — Осознавать осознавал, но на группы не делил. Он просто рассматривал каждого как человека, как личность. Вы понимаете, о чем я?

— Думаю, да, — неуверенно ответил Латиф.

— Когда Уилл был маленьким, мы с Алексом особо об этом не беспокоились, но когда сыну исполнилось одиннадцать или двенадцать, заволновались. Я понимала, что уделяю ему слишком много внимания, отношусь, как к собственности, и рано или поздно это может сказаться. — Виолет хохотнула. — Ричард без обиняков заявлял: «Ида, ты делаешь из мальчишки гомика!» Он очень любил это повторять. Поэтому, когда Уилл впервые привел к нам Эмили, я вздохнула с облегчением. Во-первых, девушка, во-вторых, красивая, хоть и настоящая оторва…

— Вас наверняка удивило, что инициативу проявила девушка? — предположил Латиф.

— Нисколько. Уилл всегда нравился девчонкам. — Виолет остановилась, понимая, как прозвучали ее слова, и подождала, пока не пропадет желание оправдываться. — Их привлекало его равнодушие. При девочках он никогда не нервничал, не смущался, потому что пока ничего от них не хотел. А девчонки принимали это за уверенность… — Она пожала плечами. — Впрочем, думаю, определенная уверенность присутствовала: Уилл с младых ногтей умел добиваться своего.

— Например?

«Ты хотела об этом рассказать, так рассказывай!» — велела себе Виолет, но сама снова сползла на эвфемизмы и полуправду, утаивание и замалчивание, скорее по привычке, чем по какой-то конкретной причине.

— После смерти Алекса я долго не могла прийти в себя и решила: пару месяцев Уиллу лучше пожить в другом месте. Проще всего было отправить его к деду, но незадолго до этого они сильно повздорили. Как я уже говорила, порой Ричард становился просто невыносимым. Я напрямик спросила сына, уживется ли он с дедушкой, поладят ли они. Помню, Уилл сделал скучное лицо и кивнул: да, мол, поладим, котом прикинусь.

— Как это? — нахмурился Латиф.

— Я задала Уиллу тот же вопрос, а он выпучил глаза и громко сказал: «Мяу!» — Виолет пожала плечами. — Встретив свекра пару месяцев спустя, я выяснила, что целых три недели Уилл только и делал, что мяукал.

Латиф шумно вдохнул, но не сказал ни слова, и Виолет показалось, что он засмеется.

— Это вы хотели мне сообщить?

— За несколько месяцев до знакомства с Эмили я испытала настоящий шок — в первый и единственный раз обнаружила у сына эротический журнал. Вполне безобидный, по-моему, «Плейбой»… Он лежал открытым за дверью в его комнату. Помню, увидев его, я засмеялась — «Ну вот, теперь Ричард заткнется!» — подняла и машинально перелистала. Легкое чувство вины перед Уиллом тут же сменилось очередным шоком: журнальные девушки были изувечены, у них отсутствовали… нет, не то, что вы решили! В основном — руки и ноги, изредка — головы: Уилл аккуратно вырезал их и, как впоследствии выяснилось, клеил в свои комиксы к телам супергероев, потому что из-за болезни рисовал все хуже и хуже. — Виолет взглянула на Латифа, пытаясь расшифровать выражение его лица. Детектив пристально смотрел на улицу. «Какая разница, что он думает! — одернула себя Виолет. — Назад уже не повернешь, поздно!» — Когда Уилл пришел домой, я спросила его про картинки. Мы сидели на его кровати, между нами лежал раскрытый «Плейбой», но сына это ничуть не смущало. Он рассказывал, что задали на дом, что ел на обед, как добирался из школы, и машинально листал журнал, точно какой-нибудь «Нэшнл джеографик». Я слушала, не представляя, как реагировать. С памятной ночи в гостиной Ричарда я все сильнее ощущала свою беспомощность. Иногда сын вел себя нормально, совсем как раньше, иногда — просто ужасно. Что бы я ни делала, помочь не получалось. Болезнь Уилла заставила меня осознать собственную никчемность! — Латиф покачал головой, но Виолет едва обратила на него внимание. — Я снова затосковала по Алексу: он бы сумел поговорить с Уиллом! А я… я сидела и смотрела на профиль сына, такой нежный, совсем детский, и пыталась оценить, как это… проанализировать ситуацию. Только анализировать было нечего. Мой тринадцатилетний сын описывал свой день в школе, механически листая растерзанный «Плейбой». Я уже решила, что журнал не имеет для него особого значения — так, цветной журнал, у нас таких много, — когда увидела страницу, разительно отличавшуюся от других. Ее вырвали из журнала, изуродовали, а потом вернули на место. Уилл перестал трещать о школе и посмотрел на страницу… — Виолет задумалась. — С лукавой улыбкой. Так подростки улыбаются, когда разглядывают снимки с казарменным порно. «Уилл, что там за фотография?» — спросила я, чувствуя себя полной идиоткой. Он расхохотался и, подняв снимок повыше, продемонстрировал мне.

В салоне воцарилось молчание: Виолет сделала паузу, а деликатный Латиф сосредоточенно поправлял зеркало заднего обзора. «Не торопит, терпеливый стал! — про себя отметила Виолет. — Совсем как я с Уиллом! Небось тоже гадает, как себя со мной вести».

— Фотография занимала целую страницу, наверное, даже разворот, но из-за манипуляций Уилла, я толком не разобрала. По-моему, девушка выходила из воды, а снимали ее на морском побережье… Уилл закрасил черным маркером всю воду, если это впрямь была вода, а небо покрыл сотнями пузырьков или колечек. Впоследствии я выяснила, что это градусы.

— Градусы?

— Значки градусов, ну, ими температуру обозначают.

Латиф поджал губы и ничего не ответил.

— Во всем журнале лишь ту фотографию Уилл не использовал как сырье для комиксов — у девушки присутствовали все части тела, зато он изрезал ее в бахрому. Вероятно, бритвой, только не представляю, где он взял бритву. В доме ни одной не было, я даже нож для хлеба хранила в запирающемся ящике. Лица у девушки не осталось: посредине глубокий прокол, а от него, подобно трещинам на разбитом стекле, расползались порезы. По крайней мере я подумала именно об этом…

Латиф уже собрался задать вопрос, но снова промолчал.

— Уилл протянул картинку мне, чтобы я как следует рассмотрела. От дыры в лице девушки расходились волнистые линии — получилось наподобие солнца или светящегося нимба, ну, знаете, как у святых… Мне вспомнился портрет Папы Римского, который я видела в детстве. — Виолет сделала паузу и старательно рылась в памяти. — Грудь и живот девушки покрывала черная сеть.

Латиф кашлянув в кулак.

— А как насчет ее гениталий, мисс Хеллер? Ваш сын их отрезал?

— Нет, Уилл ей ничего не отрезал. Он взял фрагмент другой фотографии — руку с ярко-синими ногтями — и наклеил сверху. Именно рука ужаснула меня больше всего, она не закрывала лобок девушки, а точно росла из него. Когда я поинтересовалась, в чем смысл, лицо Уилла стало совершенно бесстрастным. «Это проблема, Виолет», — заявил он. Я попросила объяснить, но он лишь головой покачал. У меня аж в глазах потемнело! Помню, я силилась сказать хоть что-нибудь, только бы скрыть свое отвращение. «Ну а в чем тут смысл?» — Я ткнула в искромсанное лицо девушки. Уилл захохотал. Он раскачивался взад-вперед, бормотал, совсем как в гостиной Ричарда той ужасной ночью. «В чем тут смысл, Виолет? — переспросил он и снова захохотал. — Сейчас объясню. Это решение проблемы!» — Виолет остановилась, чтобы успокоиться, и, глянув на Латифа, догадалась: на продолжение он не рассчитывает. Продолжение, разумеется, имелось, но вполне могло подождать.

— Мисс Хеллер, почему вы не упомянули это раньше?

— Я и сейчас говорю об этом только из-за Эмили.

Пока Виолет рассказывала об инциденте с «Плейбоем», машина подъехала к ее дому и остановилась у входа. Мягкий свет в фойе действовал угнетающе. Когда Латиф заговорил, Виолет восприняла это как отсрочку смертной казни.

— Я чего-то не понимаю, — после бесконечно долгой паузы признался он. — Зачем Эмили сбежала с вашим сыном во второй раз? Чего она от него хочет?

Не сводя глаз с фойе, Виолет обдумала вопрос и почувствовала, что отвечать не желает.

— Она влюблена в него. Разве этого недостаточно?

— Мисс Хеллер, вы же сами знаете, что нет! — Улыбка Латифа получилась такой грустной, что Виолет стало стыдно. Она кивнула, закрыла глаза и зябко поежилась. Сейчас она поднимется в пустую темную квартиру и будет ждать новостей. Неделями, как всегда терпеливо и безропотно… Виолет не сдержалась, и из груди вырвался всхлип, ружейным выстрелом сотрясший спертый воздух салона. Латиф вздрогнул и схватил ее за руку.

— В чем дело, мисс Хеллер? Проводить вас до квартиры?

— Детектив, я должна рассказать вам кое-что еще, — выдавила из себя Виолет. — Кое-что об Уилле.

Латиф откинулся на спинку сиденья. «Ну, выкладывай, — велела себе Виолет. — Не испытывай его терпение!»

— За пару недель до инцидента на Юнион-сквер я вернулась с работы и сразу прошла в кухню, решив заняться ужином. Из соседней комнаты доносились голоса Уилла и Эмили, но я не удивилась: в то время она часто ужинала у нас. Вдруг воцарилась тишина, такая, что я невольно обратила внимание, а потом на кухне появилась Эмили, одна, без Уилла. «Ида, мне хотелось бы задать вопрос», — церемонно начала она. Я улыбнулась и жестом показала на стул, садись, мол. Разумеется, я знала, что речь пойдет об Уилле — о чем нам еще говорить? — только ее вопрос застал меня врасплох. Помню, Эмили долго молчала, и я уже собралась поинтересоваться, что лучше приготовить на ужин, когда она выпалила: «Почему он ко мне не прикасается?» Она именно выпалила, куда громче, чем рассчитывала, потому что в следующую секунду раздосадованно поджала губы. Я не ответила, и она повторила вопрос, на сей раз тише и спокойнее. Я понятия не имела, как реагировать, поэтому ограничилась какой-то банальностью. «Уилл считает меня красивой! — запальчиво проговорила она, точно бросая мне вызов. — Он сам так сказал!»

Пальцы Латифа беспокойно забарабанили по рулю.

— Продолжайте! — глядя прямо перед собой, попросил детектив. «Он думает, что знает, чем все кончится», — догадалась Виолет.

— Я посмотрела на Эмили, пытаясь увидеть то, что видел в ней Уилл, и у меня неожиданно получилось. Впервые со дня нашего знакомства я почувствовала к ней нежность и симпатию. «Эмили, — начала я, — ты же понимаешь, что Уилл особенный?» Я действительно использовала это дурацкое напыщенное слово! «Я знаю, что он болен», — тихо ответила она. «Это я и имела в виду», — кивнула я. Мы долго молчали, буравя друг друга взглядами. «Чудесная девушка! — думала я. — Проницательная, умеет четко выражать свои мысли и рассуждает, как взрослая женщина». — Виолет осеклась, проводила взглядом такси и, не дожидаясь подсказки Латифа, продолжила: — Разумеется, тут я ошиблась: несмотря на благоразумие, Эмили была подростком, эгоисткой, как все пятнадцатилетние девчонки. «Чувствую, до чего ему трудно, — прошептала она. — До чего трудно просто разговаривать». Я кивнула, очарованная девушкой и ее словами, только потом она выдала нечто, перевернувшее все с ног на голову.

— Что именно?

— Эмили заявила, что мой сын признался ей в любви. Дескать, учитывая его состояние, это не могло не быть правдой. «Я прочла книгу о шизофрении, — точно по секрету сообщила она. — Шизофреники никогда не лгут, Ида. Они просто не способны!» — Виолет повернулась к Латифу, ожидая какой-то реакции. Если он не понял сути рассказа или не захочет ответить, тяжесть одиночества станет невыносимой… Виолет не представляла, что случится при подобном раскладе.

— Боюсь, тут я с ней не согласен, — наконец проговорил Латиф. — Все на свете лгут.

Виолет едва не засмеялась — таким огромным было облегчение.

— Надеюсь, вы не включаете в это число меня?

— Я провожу вас до квартиры, — буркнул Латиф, распахивая дверцу со своей стороны. Его лицо казалось маленьким и апатичным.

Виолет даже не пошевелилась.

— В тот день Эмили сказала еще одну вещь, на которую я тогда не обратила внимания, потому что и без того была сильно расстроена.

— Что именно? — спросил Латиф, выставив одну ногу на обочину.

Виолет тяжело вздохнула: выхода не осталось.

— Уилл назвал Эмили своей любимой проблемой.

ГЛАВА 15

Дослушав рассказ Ерша, Эмили засмеялась.

— Почему ты на меня так смотришь? Я должна была узнать песенку?

— Песенку? — переспросил Ёрш, с трудом выговорив привычное слово. Его голос звучал совсем слабо.

Девушка кивнула, снова засмеялась и пожала ему руку. Ёрш рассказал ей все, а она не поняла ни слова. Он сделал глубокий вдох и собрался начать сначала, только начало потерялось, и Ёрш не знал, где оно. Вначале была Виолет, которая сейчас ничего не значила, равно как и доктор Фляйсиг, равно как и школа. Ёрш закрыл рот, стиснул зубы и стал искать начало. Началом следовало считать сегодняшнее утро, все другие события ни веса, ни значения не имели. Утром одиннадцатого ноября он со всех ног бежал к поезду.

Ёрш почти разобрался в мыслях и начал думать более или менее нормально, но тут туннель кончился, и думать он тотчас перестал. Перестал и думать, и двигаться. Они с Эмили стояли на платформе, точно пикетчики на площади, и разинув рты смотрели на мерцающие арки. Звуки внешнего мира сюда не проникали, в воздухе витало давно забытое прошлое. Они спустились на глубину, где тяжело дышалось, однако даже сюда каким-то чудом проникал призрачный свет. Эмили поддела Ерша плечом.

— Хеллер, ты раньше здесь бывал?

— Нет, никогда.

Эмили чуть слышно выругалась.

— Не знаешь, почему закрыли станцию? Из-за чего?

— Здесь слишком красиво, — окрепшим голосом проговорил Ёрш, — слишком таинственно! — Он завороженно наблюдал, как слова, клубясь, исчезают во тьме.

Эмили сделала несколько шагов вперед и потянулась к облицованной кафелем стене.

— Даже прикоснуться страшно, — покачала головой она. — Мне здесь не место.

— Нет, Эмили, тебе здесь самое место. Недаром же я тебя сюда привел.

Девушку его слова не утешили. Стараясь держаться подальше от края платформы, она приблизилась к стене еще на несколько шагов, но не коснулась ее и пальцем. Ёрш точно примерз к месту. Совсем скоро он подойдет к Эмили, но не сейчас. Сейчас ему хотелось убедиться, что между ними полное согласие. Эмили следовало понимать причину того, что вот-вот случится.

— В туннеле я кое-что тебе рассказывал. Старался объяснить…

— Что объяснить? — Девушка водила левой рукой по кафельной стене.

— Подожди минутку! Эмили, ты слушаешь? Мне нужно…

— Не хочу больше разговаривать. Хеллер, ты только погляди вокруг! Только посмотри на эту станцию!

Девушка отклонилась назад так низко, что могла сделать мостик, засмеялась и с нескрываемым восторгом покачала головой. Она стала другой — менее признательной ему, менее искренней. Ершу показалось, он едва ее знает. В туннеле что-то потерялось, исчезла какая-то мелкая, но важная деталь.

— Хеллер, мы должны остаться здесь навсегда, дом себе построить! — Эмили перевела дух. — Чувствую себя семилетней!

— Тебе семнадцать. — Ёрш вгляделся в лицо девушки. — На шесть месяцев больше, чем мне.

— Знаю! — Эмили закатила глаза. — С тобой я чувствую себя семилетней!

— Почему?

Девушка обернулась и чмокнула Ерша в щеку.

— Потому что ты Уильям Хеллер, и еще сам знаешь, почему.

— Не-ет… — Ёрш покачал головой, но тут же догадался: — Потому что я болен?

Эмили сжала его ладонь и снова отвернулась. Ерша обожгла искра сомнения, которая, впрочем, тут же погасла. В этом замогильном мире не выживали ни сомнения, ни тревоги, здесь существовала правда, вся правда и ничего, кроме правды, которая должна была спасти мир.

— Можно разломать старые скамейки и развести костер. Будем по очереди дежурить у огня! — Эмили хихикнула. — Как, говоришь, называют живущих в метро крыс?

— Подземные кролики.

Девушка пососала большой палец.

— Интересно, на вкус они как говядина, курица или рыба?

Ершу вспомнилась песня «Вдоль берегов Огайо», точнее баллада, которую далекими полузабытыми вечерами пел его отец, его печальный призрачный папа. Ёрш тихонько запел, но мелодию тут же подхватили блестящие кафельные стены, точно сам папа подпевал ему из другого мира: «Я сказал: „Пойдем, родная, погуляем под луной. Знаю, скоро наша свадьба, будешь вечно ты со мной…“»

— Эту песню я где-то слышала! — воскликнула Эмили. — Как она называется?

Семь арок до каменной лестницы, семь за ней. Узор на плитках бледный, как следы детских ладошек. Платформа симметричная, как луна. Три раза по три световых люка, застекленных аметистовым стеклом. Кафель зеленый, как воды прилива, и жемчужно-желтый, как зубы. Число арок и ступеней воистину мистическое, ниспосланное свыше. Семь — в честь Христа, три — в честь Троицы, шестнадцать — в честь нового юного мученика. Ёрш выпучил глаза и воздел руки к потолку, точно восклицая осанну. Эта платформа ждала его с октября 1904 года.

— Что ты смеешься? — поинтересовалась Эмили. — О чем думаешь?

— Скоро узнаешь, — пообещал Ёрш.

Девушка застыла на месте и шумно втянула воздух.

— Просто удивительно, что я здесь оказался. — Ёрш опустил руки и вздохнул. — Столько времени прошло…

— А говорил, что никогда раньше здесь не был. — Эмили стояла на лестнице, теребила воротник и смотрела на Ерша сверху вниз. — Получается, ты врал? — Судя по выражению лица… Да, такое Ёрш уже видел.

— Иди сюда, Эмили! Не убегай!

— Хеллер, ты меня пугаешь! Не улыбайся так!

— Не могу сдержаться! — Ёрш улыбнулся еще шире. — Спускайся, Эмили, и поцелуй меня.

Девушка схватилась за перила и издала звук, напоминающий кошачье мяуканье.

— Мне это не нравится!

— Какая разница? — Ёрш пожал плечами и шагнул к ней. — Это нужно не мне, а всему человечеству.

— Хеллер… — Эмили закрыла глаза рукой и наблюдала за ним в щелки между пальцами. — Стой, подожди секунду! Пожалуйста, Хеллер, стой! Я не могу…

— Эмили. — Ёрш поднимался по лестнице. — Вокруг становится жарче, не нужно это отрицать! — Раз! — и его левая рука стиснула поручень. — Станешь отрицать — случится непоправимое.

В ответ снова раздалось мяуканье. Ёрш позвал девушку по имени, но она точно не слышала. Неужели это повторилось? Неужели голос снова отключился? А вдруг… Вдруг его отключила Эмили?

Ёрш посмотрел на подругу и сделал лицо «как у Уилла Хеллера».

— Жаль, что так получается, — проговорил чей-то голос, и Ёрш понял, что слышит себя. — Не хочу тебя расстраивать, но вижу, что расстраиваю. Мне жаль, очень жаль! — Ёрш набрал в грудь побольше воздуха. — Если честно, я неважно себя чувствую.

Никакой реакции. Под ногами о чем-то шептала Мусаконтас. Наконец Эмили смущенно кашлянула в кулак.

— Ясно, Хеллер. Я просто испугалась, вот и все. Только, пожалуйста, не надо…

— Расскажу тебе занятную историю. Я то ли прочел ее в газете, то ли по телевизору слышал… — Когда Ёрш договорил, Эмили была на третьей ступеньке — уже на третьей! — а секундой позже — на четвертой.

— Хеллер, не смотри так на меня! Ты же на себя не похож! Такое ощущение, что ты хочешь…

— Ты слышала про Великие озера? Там произошла экологическая катастрофа. — Ёрш взглянул на девушку. — Рыба вымирает! Ни икры больше нет, ни мальков.

— Хеллер! — Девушка чуть не плакала. — Если сейчас же не остановишься…

— Заткнись, Эмили! Прибывшие на Озера ученые решили наблюдать за окунями. Знаешь такую рыбу? — прищурившись, спросил Ёрш. — Мелкая, зеленоватая, малосимпатичная.

Девушка кивнула с пятой ступеньки. Сколько их всего? Одиннадцать? Эмили дрожит? Плачет? Длинная темная челка прилипла к лицу… Получилось здорово, как разводы на тонированном стекле!

— С окунями творилось неладное. Их численность сокращалась день ото дня, представляешь, Эмили? — Ёрш перевел дух и постарался говорить медленнее. — Неужели окуни вымирали? «Не совсем так», — заключили ученые. — Теперь он карабкался по ступенькам в два раза быстрее девушки. — Окуни не трахались, отсюда и проблема. А не трахались они, потому что с водой было что-то не так. — Ёрш хлопнул в ладоши и сделал лицо «как у судьи». — Юная леди, в чем, по-вашему, заключалась проблема? Вы слушаете? Есть предположения?

Эмили подняла сначала правую руку, потом левую. Ёрш замер, прикинувшись мертвым окунем, и стал ждать. Терпеть было невмоготу, но он терпел.

— Стало слишком тепло? — наконец пролепетала она. — В воде стало слишком тепло? — Казалось, у нее не ворочается язык — Эмили говорила, как вчерашняя эмигрантка из Австрии.

— Да, именно так подумали ученые! — Ёрш схватил девушку за руку. — Однако в воде кое-что обнаружили. Кое-что забавное.

С жалобным стоном Эмили вырвала свою руку из плена.

— Лекарства! В воде обнаружили лекарства. Они с мочой попадали в туалеты, из туалетов в воду, а из воды в рыбу. В Великих озерах нашли препарат траминекс, который делает людей счастливыми. У него есть побочный эффект… Эмили, ты слушаешь?

Несчастная кивнула и прижалась к стене.

— Тот же, что у зипрексы и вальпроевой кислоты. — Ёрш лукаво подмигнул. — С него не потрахаешься! — Ёрш задрал Эмили рубашку и поцеловал в живот, но девушка лягнула его и бросилась вверх по ступенькам. Рука Ерша скользнула следом, но Эмили придавила ее каблуком, как змею, как комок туалетной бумаги. «Я снова стал плоским? — спросил себя Ёрш. — Неужели вернулись Плоские времена?» Эмили остановилась тремя ступеньками выше, Ёрш дернулся, чтобы схватить ее за лодыжку, но когда попробовал поднять голову, ничего не получилось.

— Ты мне пальцы сломала! Ты их трахнула!

— Отведи меня обратно, Хеллер, пожалуйста, я хочу на улицу!

— На улицу, — тупо повторил Ёрш. — На какую еще улицу? — Он сжал отдавленные пальцы и попробовал встать. Голова кружилась, правое предплечье точно отрубили. «Смотри на Эмили!» — велел себе Ёрш. Да, вот она, спустилась вниз, но не до конца и селана ступеньку выше него. Эмили сказала что-то неважное, и он ответил что-то неважное. — Это неважно, Эмили! — громко объявил Ёрш. Девушка покачала головой и добавила что-то неважное.

— Хеллер, возвращайся туда, где тебя держали. Тебе там самое место! Напрасно тебя выпустили.

Ёрш кивнул, откашлялся и осторожно поднялся. Эмили тотчас вскочила, взлетела по ступенькам и, мелко дрожа, прислонилась к поручню. За ее спиной пульсировала чернота. Она хочет наверх? Зачем?

— Убери волосы с лица! — скомандовал Ёрш. — Спускайся и сядь со мной! Сними рубашку!

Девушка вздрогнула, но с места не сдвинулась. Она без остановки разговаривала то ли с ним, то ли с собой, то ли с кем-то невидимым.

— Не плачь, Эмили!

Откуда-то доносилась прекрасная баллада призрачного папы, а называлась она «Вдоль берегов Огайо», композиция «Блу-скай бойз». Эмили карабкалась — или ползла? — по последним ступенькам. За ее спиной был только свет и запотевший кафель. Ёрш поднял здоровую руку, как ружье, «прицелился» в девушку и нанес очередную рану:

— Убери волосы с лица! Я тебя не вижу.

Резкий поворот, и девушка помчалась в колоколообразную тишину мимо светового короба на треноге, перегоревшего еще в 1987 году. По углам лампы, посредине выключатель — если присмотреться, похоже на плохо нарисованного робота. «Эмили танцевала робота… Здорово танцевала, а потом поцеловала меня в губы… — сказал себе Ёрш. — Разве такое возможно?» Сейчас она неслась мимо «робота» прямо под купол, к которому тянулся мрак, в каморку, напоминающую часовню, в деревянную будку, с одной стороны точь-в-точь как викторианский комод. Девушка забилась в угол и прижала колени к груди.

— Эмили, ты напугана! — Ёрш вытащил руки из рукавов рубашки.

— Хеллер, не приближайся ко мне! Пожалуйста, не надо!

— Вот, садись! Положи себе под ноги. — Ёрш бросил Эмили рубашку, но она отпрянула, как от удара. Что-то изменилось, и Ёрш не мог понять, что именно. Он допустил промах? В чем-то ошибся? Или ошиблась Эмили? Ёрш зажмурился и остался наедине с затерянной станцией, но стоило открыть глаза — и сладостного одиночества как не бывало. Эмили раскачивалась взад-вперед, бормотала пустые слова, всхлипывала. Это она целовала его за желтым занавесом? Она давала еду и сигареты? Ёрш вгляделся в девушку. Неровный свет искажал ее черты до неузнаваемости. Ёрш шагнул к несчастной и расстегнул верхнюю пуговицу джинсов.

— Ложись! — велел он. — Ложись и раздвинь ноги.

Девушка послушалась, хотя смотрела не на него, а куда-то вдаль. Темные глаза стали мягкими, как бархат. Рубаха так и валялась у ее правой ноги. Глядя на подругу, Ёрш вспомнил найденный в портфеле журнал и мысленно сравнил ее с женщинами на фотографиях. Эмили разительно отличалась от тех холеных загорелых особ, хотя в выражении лица некое сходство имелось.

— В чем дело? — спросил Ёрш. — Тебе нужна медицинская помощь? — Он нахмурился и спустил джинсы до колен.

Эмили резко села и, не сказав ни слова, поцарапала его грудь ключом, который прятала в ладони. Совсем как перепуганный котенок! Сравнение позабавило Ерша. Он пошатнулся и в ту же секунду почувствовал саднящую боль в груди. Девушка вскочила и понеслась вниз по ступенькам.

— Эмили! — крикнул Ёрш, но не услышал свой голос. Рубашка и свитер валялись на бетонном полу, джинсы гармошкой съехали на щиколотки, совсем как у писающего малыша, а на них мерно капала кровь. Ёрш поднялся, снова окликнул девушку — и рухнул на колени. Воздух, кафельная плитка и потрескавшиеся лепные розетки радовались его боли. Эмили кругами носилась по платформе. Звук ее шагов отражался от люстр, арок и стен этого безжалостного храма. Эмили искала осколок, чтобы выколоть Ершу глаза.

ГЛАВА 16

Квартира совершенно не соответствовала ожиданиям Латифа. Темная, безмолвная и душная, как чердак, стены с небольшим уклоном выкрашены в красный. Ни с улицы, ни из других квартир не доносилось ни звука. Виолет шепотом, точно боясь кого-то разбудить, попросила детектива разуться, и Латиф тут же послушался. Уединенность квартиры казалась абсолютной. Невольно возникали ассоциации с притоном курильщиков опиума или борделем, хотя таких тихих и отгороженных от внешнего мира борделей Латиф еще не видел. Красные стены вкупе с духотой и тусклым блеском полированной мебели окончательно сбили его с толку. На стенах висели фотографии из глянцевых журналов: теплица, обелиск, голая рука, железнодорожный туннель где-то в тропиках — выцветшие снимки в дешевых рамках. Заложив руки за спину, Латиф бродил по комнатам, словно коллекционер или поклонник хозяйки, или просто сбитый с толку человек, ожидающий, когда ему объяснят, что к чему. Как назло, в тот день его угораздило надеть носки от разных пар. Грусть, царившая в квартире, казалась такой же материальной, как подушки или бумажные обрезки на полу. Ребенок в эту обстановку совершенно не вписывался.

— Вы давно здесь живете? — наконец спросил Латиф. — С сыном или одна?

— Уже семнадцать лет, можете себе представить? — весело ответила Виолет, варившая на кухне кофе по-турецки. Она словно поддразнивала гостя. — Сейчас за такую цену здесь квартиры не снять. Вам с молоком?

— Да, пожалуйста, и с сахаром.

Латифу только почудилось, или он действительно слышал смешок?

— А я-то думала, Гордость Нью-Йорка пьет исключительно черный!

— Мисс Хеллер, полицейских называют Лучшими в Нью-Йорке. Гордость присутствует далеко не всегда.

— Не поверю этому ни на секунду! — снова засмеялась Виолет.

Латиф стоял в гостиной, слушая звон посуды и другой домашний шум, звучавший в душном полумраке квартиры, не менее экзотично, чем птичье пение. Виолет успокоилась: мурлыкала себе под нос и игнорировала Латифа, как способна лишь женщина, уверенная в своей власти над мужчиной. «Откуда у нее эта уверенность? — недоумевал Латиф. — И как она может быть спокойна?» Память услужливо воскресила сцену у реки: школьницы в клетчатых юбках и Виолет — бледная, с опущенными плечами и прокушенной губой. Она шепотом попросила подвезти ее до дома. Секундой позже Латифа осенило: «Она успокоилась, потому что я проворонил мальчишку. Гнетущая неопределенность исчезла — на меня Виолет уже не надеется».

Судя по доносившимся из кухни звукам, Виолет вычеркнула из памяти события последних тридцати минут. Дожидаясь совершенно ненужного кофе в темной, словно грот, гостиной, Латиф как никогда остро ощущал неудобства, созданные чужестранным менталитетом хозяйки. Из-за этого детектив не мог разговорить Виолет. У потерпевшей американки он похвалил бы кофе, самообладание, со вкусом подобранную мебель, а сам потихоньку подкрался бы к ее тайне. Ну или как минимум удостоверился бы, что тайна присутствует. Однако, возможно, единственным усвоенным за минувшие три часа фактом было то, что характер у Виолет неустойчивый и в привычные рамки не вписывается, причем не из-за озлобленности или негативизма, а по другой, пока неведомой ему причине. В ней не чувствовалось ни капли фальши и неискренности, что само по себе сбивало с толку. Вероятно, в ее характере и не было двойного дна.

— Ваш кофе, детектив, крепкий и сладкий! С непривычки кофе по-турецки и отрубить может!

— Хотите сказать, вырубить? — выдавил из себя Латиф. Виолет стояла в дверях с маленькой чашечкой на эмалированном подносе и улыбалась так, что у Латифа перехватило дыхание. Он взял чашечку и торопливо глотнул кофе.

— Осторожно, детектив. — Виолет держала поднос одной рукой, ловко и уверенно, как официантка. — Кофе горячий!

— Господи, как вкусно! — Латиф сделал еще один глоток, потом еще один.

— Недурно, правда? Турки осаждали Вену почти год, вот мы и научились варить кофе. — Виолет опустила поднос на столик и машинально провела по волосам. — Не знаю, правда, что выиграли от той осады они…

— Вам нужно поспать, — через какое-то время посоветовал Латиф. Они с Виолет сидели на бесформенном ротанговом диване, держа чашки с кофе двумя руками, словно дети на дне рождения. — Неизвестно, где и когда закончится сегодняшний вечер!

— Кому нужен сон, когда есть кофе по-турецки?! Лучше поговорим. Задавайте свои вопросы!

— Хорошо, мисс Хеллер! — Детектив смерил Виолет задумчивым взглядом. — Почему вы уехали из Вены?

Улыбка Виолет стала чуть напряженнее.

— А как вы думаете, детектив? Я влюбилась.

— В отца Уилла?

Виолет сидела неестественно прямо, как фрейлина королевы, но тут позволила себе откинуться на подушки. В неярком свете китайской лампы она могла сойти за семнадцатилетнюю.

— Отец Уилла был музыкантом, на вибрафоне играл. Не знаю, говорила ли я вам об этом…

— Нет, не говорили. — Детектив поставил чашку на правое колено и через плечо смотрел на Виолет. Откинуться на спинку он почему-то не решался.

— Он играл джаз, вторую по допотопности музыку в Америке после польки.

— Джаз вовсе не допотопный!

Виолет зажала рот рукой.

— Детектив, вы только что выдали свой возраст!

— Пожалуйста, продолжайте!

— Допотопный или нет, но в Вене середины восьмидесятых он казался совершенно потрясающим. — Виолет уселась поудобнее, и старый диван заходил ходуном. — По крайней мере некоторым из нас. В сравнении с Иоганном Штраусом Майлз Дэвис звучал вполне современно.

Латиф засмеялся.

— Как вы познакомились с отцом Уилла?

— В то время я еще училась в университете и три дня в неделю работала в джазовом клубе под названием «Порги и Бесс». Я хорошо говорила по-английски, разбиралась в джазе, так что чаевые текли рекой. Моей слабой точкой были американские музыканты.

— Хотите сказать, они были ваши слабым местом или просто слабостью? — откашлявшись, уточнил педант-Латиф.

— Вам нравится меня поправлять, да?

Латиф спрятал глаза.

— Ваш муж носил фамилию Хеллер?

— Мы не были женаты. Я думала, вы знаете.

— Мисс Хеллер, я много чего не знаю, а в такой день, как сегодня, еще и забываю. Простите, если…

— Не стоит извиняться, детектив, мы намеренно не оформляли отношения. — Виолет пожала плечами. — Отца Уилла звали Александр Уитман.

Латиф вздрогнул.

— Я знаю Алекса Уитмана! — воскликнул он.

— Неужели? — переспросила Виолет, судя по тону, ничуть не удивленная.

— Ну конечно, одно время он играл с саксофонистом Орнеттом Коулманом!

— Вот теперь вы точно выдали свой возраст!

Латиф осторожно поставил чашку на стол и повернул ручкой к себе: ему требовалась пауза, чтобы обдумать услышанное. Алекса Уитмана знали все, еще бы, один из лучших джазменов! Если бы не красота Виолет и легкое равнодушие, сквозившее в ее голосе, он вообще не поверил бы в историю о романе с Алексом Уитманом!

— Так вы познакомились с мистером Уитманом в джаз-клубе?

Виолет набрала в легкие побольше воздуха и кивнула.

— Первую встречу с Алексом не забуду никогда. Он был единственным белым участником квартета, который иначе как звездным не назовешь: в нем играли Орнетт, Энтони Брэкстон, Эд Блэкуэлл и Дон Черри. Чтобы не теряться на их фоне, Алекс одевался лучше и ярче всех. Ребята даже звали его Белым Красавчиком. — Виолет улыбнулась своим воспоминаниям. — В клуб он явился в клетчатой тройке и серебристых кроссовках. Я аж рот раскрыла: в жизни не встречала таких стиляг! — Пошарив среди подушек, она вытащила мятую пачку сигарет. — Через полтора года я переехала в эту квартиру.

— В смысле, одна? — неуверенно спросил Латиф.

— Иногда здесь жил Алекс. — Виолет нащупала зажигалку, прикурила. — Иногда — нет.

— А зачем полтора года ждали? Учебу хотели закончить?

Виолет со свистом втянула воздух.

— Университет я так и не закончила.

— Очень жаль.

Виолет кивнула.

— Я училась на нейрохирурга, — проговорила она с такой очевидной иронией, что смущенный Латиф отреагировал не сразу.

— Почему вы не продолжили учебу здесь? — наконец спросил он. — Перевелись бы сюда, пересдали бы экзамены и тому подобное…

— Я так и поступила. У моих родителей имелись кое-какие сбережения: они прислали мне то, что откладывали на старость, вероятно, в качестве наказания. Я почти семь месяцев училась в магистратуре Рокфеллеровского университета.

— Что случилось потом?

— Как говорится, что видишь, то и имеешь, детектив. Я крашу глаза и губы манекенам в магазинах, недоступных мне по уровню цен. Наверное, у меня талант.

— Надеюсь, не возражаете, что я…

— Пейте кофе, детектив. Остывший кофе никуда не годится.

Латиф послушно поднес чашку ко рту.

— Извините за настырность, мисс Хеллер. Всегда настырничаю, когда занимаюсь служебными делами. — Латиф поставил чашку на треснутое блюдце от другой пары. — Честно говоря, не только тогда. Я совершенно не умею поддерживать нормальный разговор.

— К чему формальности, детектив? Пару минут назад вы звали меня Виолет. Мы что, начнем все сначала?

Латиф допил кофе, вернул чашку хозяйке и заставил себя поднять на нее глаза. Опершись на подушки, Виолет буравила его спокойным, серьезным взглядом. О чем она думает? Непонятно. Так прямо и пристально смотрят лишь мужчины перед дракой и женщины перед поцелуем. «Что за мысли?! — ужаснулся Латиф. — Что за жалкая нелепица?! А ведь в голову больше ничего не приходит!»

— Простите, я позволил себе излишнюю фамильярность, — с трудом проговорил Латиф и чуть не умер от смущения: голос прозвучал низко и сипло.

— Вы напоминаете мне Элвина Джонса, ударника из квартета Джона Колтрейна. — Виолет подлила гостю кофе. — Вы оба слишком деликатны для своей работы. И вам и ему следовало стать профессорами. — Она улыбнулась и легко провела рукой по плечу Латифа. — Профессорами философии или этномузыкологии — чего-то возвышенного.

— Не каждый день меня сравнивают с джазовым виртуозом! — Латиф слабо улыбнулся. Виолет промолчала. — Мисс Хеллер, зачем вы меня сюда пригласили?

— Я вас не приглашала! Я только попросила отвезти меня домой на этой вашей экомашине! — куда менее любезно ответила Виолет. — Хотела принять таблетку, может, даже стаканчик пропустить.

«Вот где разгадка! — подумал Латиф. — Вот чем объясняются резкие перепады настроения!»

— При мне вы ничего не принимали, — с подчеркнутой невозмутимостью проговорил Латиф. — Так варка кофе была лишь предлогом — на кухне вы глотали таблетки?

— Варка кофе была предлогом для варки кофе. — Виолет закрыла глаза. — Таблеточки я еще не выпила. Не успела…

— Что именно вы хотели выпить?

Виолет со вздохом откинулась на спинку стула, скрестила руки в запястьях и демонстративно вытянула.

— Колеса, транки, калики! Закройте меня в камере, детектив, и утопите ключ в океане!

— Мисс Хеллер, похоже, вы провели в джаз-клубах слишком много времени! — невольно усмехнулся Латиф. — Что еще за транки?

— Хотите половинку? Сами все поймете!

— Не возражаете, если я взгляну на пузырек? — смерив Виолет взглядом, спросил детектив.

— У вас есть ордер на обыск?

— Мисс Хеллер, я же не арест оформляю! Если вам лучше…

— Мне лучше показать вам другое. — Виолет поднялась, по-кошачьи, без единого лишнего движения скользнула по узкой гостиной и исчезла. Вскоре она вернулась с потрепанным фотоальбомом и, спрятав ладони между коленями, стала смотреть, как гость листает страницы. Ее дыхание было ровным и неестественно прохладным — Латифу казалось, он прижал ухо к сетчатой двери. От Виолет пахло немытыми волосами и сигаретами. — Не знаю, какая из фотографий Уилла у вас в досье. Если из «Нью-Йорк пост»…

— Это ваш сын?

— Конечно.

Фотографию делали в саду, а потом явно передержали в проявителе. В центре кадра — мальчик лет четырех, максимум пяти. Волосы бесцветные, руки вытянуты, словно он пытался схватиться за поручень в быстро движущемся поезде. В фотографии было что-то необычное, но что именно — Латиф понял не сразу. Лицо мальчика дышало не просто умом и даже не уверенностью, а неким знанием и проницательностью.

— Вы тоже заметили, — тихо сказала Виолет. — Заметили ведь?

Латиф кивнул.

— За сына мы опасались уже тогда и не только из-за его странного взгляда. Уилл и двигался, и разговаривал иначе, чем другие дети. Алекс решил: это — признак гениальности. — Виолет присела на диван. — Теперь кажется, мы оба догадывались, к чему все идет.

— Когда оглядываешься на прожитые годы, всегда так кажется.

— Правда?

— Разве у вас или вашего мужа был выбор?

— Это я и имела в виду, говоря, что вы чересчур деликатны для своей работы.

Латиф тщательно изучал фотографию и старался высмотреть побольше деталей. Лишь через несколько секунд он заметил на заднем плане девочку: постарше мальчишки, уже подросток, но если бы не это, легко сошла бы за его сестру-близнеца. В мальчишке красота еще не раскрылась, а девочка казалась настоящей феей. Нечеткая и эфемерная, она парила в левом верхнем углу снимка, точно хотела ускользнуть от фотографа, но не успела. Латиф даже вопрос задать боялся: бог знает, как прозвучит голос!

— Кто эта девочка? — наконец отважился он.

— А вы как думаете?

Конечно, конечно же, это она! От прежней решимости Латифа не осталось и следа. Он взглянул на Виолет, но она сидела слишком близко — лица не рассмотреть. Оно расплывалось, как у девочки на фотографии.

— Сколько лет вам было, когда вы приехали в Штаты? — Латиф ждал, что Виолет улыбнется, но она сдержалась.

— Двадцать один. Слишком мало, чтобы рассуждать здраво.

— Девочка на фотографии выглядит не старше четырнадцати.

— Я страшно комплексовала из-за девчоночьей внешности, — кивнула Виолет. — Казалось, меня втиснули в чужое тело.

— Ну, мисс Хеллер, это далеко не самое страшное!

Виолет нахмурилась.

— Алекс частенько заставал меня перед зеркалом: я корчила страшные рожи. Увы, дурная привычка передалась сыну. Уилл постоянно гримасничает.

Латиф заставил себя переключить внимание на альбом.

— Когда умер отец Уилла?

— В марте будет два года.

— Ясно… — буркнул Латиф, вспомнив короткий некролог в «Нью-Йорк таймс»: Александр Уитман умер от инфаркта в заштатном мотеле близ какого-то аэропорта, один-одинешенек, «скорая» приехала слишком поздно, и так далее, со всеми ужасными подробностями ужасной смерти. — Как раз когда состояние вашего сына резко ухудшилось.

— В то время Алекс нас уже не навещал. Ему своих проблем хватало, — проговорила Виолет. Со стороны казалось, речь идет о случайном попутчике, а не об отце ее единственного ребенка.

— Насколько я понимаю, разошлись, как в море корабли?

— Да, именно так и получилось. — Виолет хотела что-то добавить, но осеклась. — Смешное выражение, правда? При жизни Алекса я не до конца понимала его смысл. — Она забрала альбом у Латифа. — На самом деле мы не просто разошлись, а потеряли нечто очень важное — жизнь нашего сына, его будущее.

Наблюдая за Виолет, Латиф ощущал — сначала слабо, потом все сильнее и сильнее, — что напрочь утратил здравомыслие. Вскоре ощущение превратилось в осознание, но осознание пассивное. Он сидел на диване, безвольно позволяя вить из себя веревки. Виолет даже стараться особо не пришлось.

— Показать вам еще одну фотографию?

— Да, конечно.

Виолет положила альбом на колени и стала медленно, якобы смущенно листать, изображая любящую родительницу. «Никого она не изображает, — одернул себя Латиф. — Ты хочешь Виолет, но это еще не повод плохо о ней думать. Лучше сдайся на милость победительнице».

— Вот, Уилл в библиотеке, через пару месяцев после четырнадцатилетия, — объявила Виолет, разглаживая пластиковое гнездо.

Латиф посмотрел на фотографию. Та же аккуратная головка, теперь слишком красивая для мальчика, та же форма плеч, та же поза, так же аккуратно расчесанные волосы. И лицо, бледнеющее на фоне гранитной лестницы, вроде бы то же, только теперь в нем читалась не уверенность, а паника. Улыбка напоминала ширму у операционного стола.

Виолет чуть отстранилась и кашлянула в кулак.

— Через несколько дней после первого визита к Копеку я объяснила сыну, чем он болен. Уилл принялся читать все книги о шизофрении, которые мог достать. Либо он прочитал, что ухудшение наступает стремительно, либо сам почувствовал, но попросил освободить его от школы. Когда я принесла справку от Копека, он ею чуть ли не гордился. — Виолет снова кашлянула. — В принципе справка и не требовалась. В то время Уилл уже слышал голоса, разговаривал сам с собой, смеялся без причины — какая школа, если все симптомы налицо! Однако в библиотеке он сдерживался, особенно поначалу, и через месяц превратился в настоящего эксперта. Как-то раз, когда Уилл чувствовал себя почти нормально, я спросила, что же нам делать в такой ситуации. Помню, он по-взрослому снисходительно улыбнулся и взял меня за руку. «Дождемся конца, Виолет», — ответил он спокойно и терпеливо, точно это я болела и нуждалась в заботе. В какой-то мере так оно и было. «Что это значит, Уилл? Какого еще конца?» — переспросила я. «Моего, разумеется!» — Он похлопал меня по плечу, поцеловал в щеку и ушел к себе.

Латиф сидел на краешке дивана и чего-то ждал. Виолет снова закрыла глаза, но спину держала неестественно прямо. «Ну, скажи, скажи ей что-нибудь!» — подгонял он себя, только что тут скажешь? Лампа замерцала, как луч старого кинопроектора, хотя, наверное, причина была в том, что Латиф смотрел на Виолет слишком пристально. Он понимал, после этой истории его желание иначе как непристойным не назовешь, но ничего не мог с собой поделать.

— Вы заслуживаете лучшего, — глухо проговорил Латиф. Ему только показалось, или в комнате впрямь не осталось воздуха? — Лучшей жизни и лучшего будущего.

Виолет открыла глаза.

— Детектив, это домогательство?

— Мисс Хеллер… — Латиф осторожно коснулся ее плеча. Она вздрогнула, но тут же расслабилась. — Виолет…

— Так меня зовет только Уилл, — безжизненным голосом объявила она.

Зазвонил телефон, и Латиф убрал руку с плеча Виолет. Звон настоящего колокольчика идеально вписывался в обстановку этой квартиры и звучал по-детски бодро и свежо. Первые три звонка Виолет прослушала, беспомощно разглядывая свои руки, точно телефон обвинял ее в страшном грехе, а на четвертом бросилась на кухню.

Звон оборвался, и Латиф решил, что Виолет ответила. Почему же не слышно ее голоса? Лишь через несколько секунд его осенило: она просто-напросто не успела снять трубку. Едва он зашел на кухню, телефон зазвонил снова, и на сей раз Виолет ответила после первого же сигнала.

— Все хорошо, — спокойно проговорила она. — Все будет хорошо.

Латиф догадался: Виолет ждала этого звонка с самого начала.

ГЛАВА 17

Виолет? Алло! Виолет пожалуйста скажи что-нибудь! Пожалуйста скажи что все хорошо.

Все хорошо. Все будет хорошо.

Виолет я облажался. У меня одежда в крови.

Уилл ты ранен? Тебе больно? Уилл?

Даже не знаю. Больно? Нет нисколько.

Вот и хорошо замечательно. Теперь постарайся сделать глубокий вдох и расскажи…

Представь она меня опрокинула. Совершенно неожиданно вскочила порезала мне грудь а я упал и расхохотался. Ключ она разумеется заранее вытащила. Элементарно же! Пырнула меня и понеслась вниз по лестнице как подземный кролик мать ее! Не хочу больше этим заниматься! Она смылась Виолет Я позволил ей смыться. Черт ты ведь не понимаешь о чем речь! Ты даже не в курсе кто такие подземные кролики.

Нет Уилл не в курсе. Может объяснишь?

Виолет по-твоему я должен был это сделать? Я думал что да иначе бы штаны снимать не стал.

Сперва скажи где ты. Тогда я смогу тебя найти и выслушать. С удовольствием послушаю…

Что ты послушаешь Виолет? Я вот ничего слышать не хочу! Не желаю! Я всем велел заткнуться! А-а-а…

Кому «всем»? Уилл? Кому ты велел заткнуться? Пожалуйста скажи!

А-а-а… Ты знаешь кому!

Нет Уилл не знаю. Будь добр объясни!

Ты знаешь кому. Ты знаешь кому. Я же перестал принимать лекарства!

Лекарства единственный способ заткнуть им рты сам ведь понимаешь! Уилл ты мне слово дал помнишь? А доктор Фляйсиг сказал…

От лекарств они не замолкают а умирают. Становится слишком тихо слишком плоско.

Ты тоже говоришь тихо а у меня в трубке какое-то странное жужжание. Ты с таксофона звонишь?

Да с таксофона который на станции которая в туннеле. Верно Виолет. Таксофон это телефон который работает если в него бросать монетки.

А почему ты говоришь так тихо? Почему шепчешь? Рядом люди?

Да рядом. Уже в дверях. Целых трое представляешь? До этого они были в соседней комнате.

Где ты Уилл? На какой станции?

На хорошей одной из лучших. Женщины в плащах говорят о нас с тобой. Поезда мимо проезжают. Для меня это красивейшая станция во всем Нью-Йорке!

Женщины в плащах? Значит в том районе дождь?

А-а-а…

Уилл что это за линия? Она обозначена цифрой или буквой?

А-а-а… Не скажу! Нет нет нет!

Нет так нет не важно! Какие там маршруты? Скажи хотя бы какого цвета?

Виолет Эмили меня порезала! Неожиданно села и пополам рассекла! Ключ между сосками прошел.

Уилл где сейчас Эмили? С ней все в порядке?

Уилл Эмили с тобой? На той же станции?

А-а-а…

Уилл ну пожалуйста ответь! Умоляю!

И да и нет. И да и нет.

Господи Уилл не говори так пожалуйста!

Виолет я рассказал ей все. Все без утайки! И про погоду и про зов и про Мусаконтас. Еще рассказал анекдот о Кусто и надел чужую одежду целый прикид чтобы сексапильнее выглядеть. Я дал ей деньги потом надел джинсы с игральными костями на заднем кармане. Потом рубашку и свитер. Потом она принесла мне зеленый ремень в кабинку за занавесом. Потом станцевала робота. Потом поцеловала.

Уилл Эмили тебе не навредит. Никогда! Она твой лучший друг. Уилл ты слушаешь? Эмили никогда…

Еще как навредит! А теперь закрой рот и слушай! Откуда тебе знать? Разве ты в курсе? Она мерзкая сучка! Я рассказал ей про школу а она пропустила мимо ушей. В туннеле до смерти перепугалась и трещала без умолку. Когда выбрались на платформу хихикала и закатывала глаза как парни из нашей школы. Она даже не пыталась меня понять! Сказала что станция красивая! Больше всего ей понравились арки а еще люстры и световые люки. Я спросил мол готова ты или нет. Она сперва обрадовалась по ступенькам взбежала и я решил что должен это сделать. Мне так зов велел он дал мне указания он велел исполнить миссию и заняться этим.

Какие указания он…

Я рассказывал тебе о зове?

Еще нет. Может лучше…

Кто там с тобой? Чей голос я только что слышал?

Здесь никого нет я одна. Какую миссию велел тебе исполнить зов?

Все внимание на меня! Слушай Виолет сосредоточься как следует! Времени осталось мало.

О чем ты Уилл? Времени сколько угодно! Сделай глубокий вдох закрой глаза и попробуй…

Нужно спешить Виолет! Времени правда в обрез. Во-первых у меня всего две монетки.

Уилл продиктуй мне номер таксофона я перезвоню если у тебя деньги кончатся. Пожалуйста доверься мне! Так будет лучше!

Я люблю тебя Виолет.

Уилл я тоже тебя люблю! Ты же знаешь как сильно я тебя люблю. Я никогда…

Виолет зачем я родился? Скажи зачем?

Черт подери Уилл продиктуй номер. Успокойся отдышись и продиктуй…

7186738197. Номер может быть чьим угодно!

Подожди! Значит 718 673 819…

Зачем ты его проговариваешь? Алло Виолет! С кем ты там?

Уилл ты в Бруклине? На маршруте F?

Таксофоны звонят только в кино! На них никому не перезванивают. По крайней мере мне никогда не звонили.

Неправда! Я звонила тебе в клинику! Неужели не помнишь? Уилл? Алло Уилл!

В какую клинику? Виолет о чем ты говоришь?

Прости Уилл! Я не хотела! Случайно ошиблась…

Похоже ты считаешь меня идиотом да Виолет? Похоже думаешь что я ношу трусы поверх штанов!

Уилл подожди секундочку! Пожалуйста не клади…

Виолет что это за звук?! ВИОЛЕТ!

Пожалуйста извини! Я просто уронила…

Кто там с тобой? С кем ты переговариваешься черт подери?!

Ни с кем Уилл. Я уже сказала что сижу одна… Уилл ты слышишь? Уилл!

ГЛАВА 18

Солнце садилось, огненные рвы сияли, на деревьях заливались маслянисто-черные птицы. Огонь, птицы и голоса звучали хором, в котором слышался и голос Ерша. Мертвый ветер со свистом мел улицу, пустые бутылки сверкали и шептались в жухлой траве. Последние солнечные лучи золотили его волосы, точно даруя благословение.

Ёрш брел вдоль домов, скрестив пальцы за головой, и щурился на солнце. От земли длинными серебристыми полосами поднимался дым. Два паренька с натянутыми на руки носками вместо мяча гоняли что-то, завернутое в бумажный пакет. Одной ногой Ёрш наступал на обочину, другой — на проезжую часть. Вдоль тротуара стояли, вернее, лежали автомобили со спущенными шинами, обернутые сажей и копотью, точно одеялом. Ёрш выбрал понравившуюся и залез в салон.

Почти все окна были выбиты, но водительское сиденье оказалось теплым. Пахло дерьмом и перегревшейся на солнце искусственной кожей. «Только для моих ниндзя!» — гласила наклейка на приборной панели. Ёрш расправил плечи, уперся ладонями в руль и заурчал, захрипел, закашлял, переключаясь с одной передачи на другую. От напряжения рубашка затрещала. Ёрш осторожно похлопал себя по груди, и на колени посыпались чешуйки запекшейся крови. «Шр-р — хрясть — бум», — скороговоркой пробормотал Ёрш, закрыл глаза и откинулся на спинку ободранного сиденья. Оставалось лишь набраться терпения. Шр-р — хрясть — бум! Оставалось лишь ждать, пока все вокруг не запылает.

Под землей мимо станции пронесся поезд. Пронесся без остановки, и рельсы протестующе заскрипели. Между ними распласталась Эмили. Когда поезд подлетел к разъезду, она посмотрела на Ерша и улыбнулась ему кроткой всепрощающей улыбкой.

Вам! Дзынь! От звона разбитого стекла Ёрш проснулся и резко выпрямился; его руки по-прежнему сжимали руль. На капоте сидели два паренька, упираясь босыми ступнями в приборную панель. Под их пятками скрипело битое стекло. Кожа светлая, лица мрачные, похоже, эти двое хорошо его знают. Мальчишка помельче ткнул пальцем в сверток на заднем сиденье.

— С днем рождения! — сказал он.

— С днем варенья! — дружелюбно добавил второй неожиданно высоким голосом.

Опасливо обернувшись, Ёрш заметил бумажный пакет, который они пинали по улице. Дно почернело от сажи или какого-то жира. В таком пакете мог лежать ямайский пирожок с говядиной, сандвич с куриной котлетой или даже пиво. Ёрш достал пакет, протянул мальчишкам, но те и не взглянули. Тогда он развернул пакет сам и увидел трупик щенка.

— Подъем! — хрипло скомандовал парнишка помельче. — Не спи, замерзнешь!

Его приятель сладко зевнул. Догорающее солнце превратило обоих в плоские фигурки из детской книжки-раскладушки. Мальчишки хмурились, только Ершу было все равно. Он разомлел, успокоился и хотел спать.

Ёрш притих. Высокий мальчишка набрал в легкие побольше воздуха, шумно выдохнул и спустился на асфальт. Глянув на свои ноги, он медленно повернулся по часовой стрелке, провел по капоту костяшками пальцев, приблизился к пассажирской двери и распахнул ее настежь. Мальчишка помельче смотрел на Ерша, не мигая. Вот он облизал губы и скорбно кивнул. Ёрш встретился с ним взглядом и, слушая звон битого стекла, стал вспоминать, как сюда попал. Он почти вспомнил, когда высокий парень зажал ему рот ладонью, от которой пахло ржавчиной, трухлявой корой и осыпающимися кирпичами. Мальчик ощупывал лицо Ерша так же лениво и медленно, как гладил капот. Пахнущие старостью пальцы изучали, исследовали, анализировали, а потом закрыли ему глаза.

Сопение. Шорох. Шелест бумаги.

Мальчишка убрал руку, но глаза отказывались открываться. Сиденье заходило ходуном: в салон влезали. Кто-то выругался, причем не голосом высокого парня или коротышки. Ёрш давным-давно не слышал этот голос, но узнал сразу. Да, в детстве он частенько его слышал. «Осторожнее!» — предупредил голос, и все звуки тотчас стали пронзительно резкими.

— Хорошо, Алекс! — шепнул Ёрш, безропотно зажимая уши. — Хорошо, папа! — Он не представлял, что отец делает в этой дыре, но понимал: вопросы задавать не стоит. В нагрудный карман скользнула чья-то рука. Ёрш судорожно вздохнул, резко подался вперед, но ремень безопасности вернул его в вертикальное положение. Разве он пристегивался? Ёрш только собрался вскрикнуть, как парни откашлялись, и их пронзительные голоса вырвались на свободу.

Ёрш разлепил веки. В грязном салоне не было ни души. Солнце еще не село, но небо стало темным, а псевдо-кожаное сиденье — холодным. Бумажный пакет опустел, битое стекло лежало у приборной панели яркими кучками, но определить, что это за узор, Ершу не удавалось. Он расправил плечи и глянул на улицу: стайка женщин в конце квартала, а больше никого. Прислушайся он повнимательнее, расслышал бы голоса и даже понял бы, о чем они говорят, только в салоне гулял ветер, да и звуки собственного тела звучали в тысячу раз громче.

Какое-то время Ёрш грел лицо в лучах заходящего солнца, наблюдал за собравшимися на углу женщинами, приспосабливался к шелесту голосов. Голоса стихли до жалкого шепота! Понять бы еще, почему… Из-за разбитого стекла, дохлого щенка или по другой, неизвестной ему причине? Наверное, их спугнули мальчишки. «Они же антиподы Черепа и Кости, — подумал Ёрш, — мои ангелы-хранители. Никакого шума, никакого коварства!» Ёрш вспомнил, как высокий паренек слез с капота, а мелкий поздравил с днем рождения, будто воспоминания могли их вернуть. Как же назвать эту парочку? Быстрый и Ловкий!

Пользуясь относительной тишиной, Ёрш стал думать о Виолет. Сюда бы ее, в машину! Она подняла бы шум из-за кровоподтеков, только это же не самое страшное! Миссия закончилась, он сделал все, что мог, так почему бы им теперь не встретиться? Ёрш представил Виолет сидящей на пассажирском сиденье: вот она разглаживает джинсы и стряхивает с волос осколки. «Ничего не получилось, Виолет, я дважды пробовал! — посетовал бы он. — Очень жаль, но сейчас уже ничего не исправить». Виолет взяла бы его за руку, и он бы не сопротивлялся, даже положил бы ей голову на колени… Ёрш представил, как прижимается щекой к ее джинсам. Она всегда носит мужские джинсы, на ощупь грубые, как парусина. Как-то раз он сказал ей, что мечтает выйти в море под парусом. «Придумай что-нибудь, Виолет! — ныл он. — У одного из твоих бойфрендов наверняка есть яхта!» Виолет засмеялась и назвала его маленьким Жаком Кусто.

Ёрш закрыл глаза рукой и нарисовал себе образ Виолет.

— Услышь меня, пожалуйста! Виолет, ты здесь? Я видел двух мальчиков. Это ты их послала? Двух ангелочков… Если их посылала ты, умоляю, пришли снова!

Пока Ёрш ждал ответа, от стоявшей на углу группы отделилась брюнетка неопределенного возраста. Она шла неуверенно, ежесекундно поправляла застежки ярко-зеленых туфель и точно опасалась, что ее окликнут. Никто не окликнул. Брюнетка сняла очки — толстые «совиные» стекла в черепаховой оправе — и протерла о подол мини-юбки. Подруги по-прежнему не обращали на нее внимания. Протерев очки, брюнетка бодро зашагала по улице. Высокие каблуки не мешали ей двигаться легко и непринужденно. Когда она приблизилась, Ёрш разглядел посиневшие до прозелени колени. «Замерзла! — догадался он. — Неужели ей холодно?»

Поравнявшись с капотом, брюнетка заметила Ерша, вздрогнула и наклонилась. Она оказалась рядом с выбитым окном, буквально на расстоянии вытянутой руки, и встала как вкопанная, хотя явно собиралась идти дальше. Ее взгляд скользнул мимо Ерша в конец улицы.

— Далеко на этой машине не уедешь, — шепеляво проговорила она. — Знаешь почему?

Ёрш откинулся на спинку сиденья и покачал головой.

— Бензина нет.

Взглянув на указатель уровня бензина, Ёрш понял, что она права.

— Это ваш автомобиль?

— Сынок, ты ведь не из Южного Бронкса? — Брюнетка прищурилась. — Знаешь, ты как две капли воды похож на того актера… На Брэдли Питта!

— Вообще-то я не из Бронкса, — ответил Ёрш. — В центре живу.

Брюнетка подцепила замок двери средним пальцем.

— Зачем ты приехал в Хантс-пойнт, Брэдли? На свидание?

— Я ищу мальчиков. Двух маленьких мальчиков, Быстрого и Ловкого.

Брюнетка засмеялась, потом закашлялась, потом снова засмеялась. Ее нижняя губа не шевелилась и даже при смехе закрывала зубы.

— Мальчиков? Ты не на той улице, Брэдли! Тебе в Эджуотер нужно!

— Нет, улица правильная, — покачал головой Ёрш. — Здесь были два маленьких мальчика, они подбросили в машину трупик щенка, положили в бумажный пакет и подбросили, потом подошли к окну и ощупали мне лицо. — Ёрш хмыкнул и постучал по рулю.

— Брэдли, здесь лучше не задерживайся! Найди телефон, позвони матери и позови ее на помощь!

— Матери нет. Зова тоже.

— Тогда папашу, все равно кого! — Брюнетка поджала губы. — Главное, здесь не сиди, а то затрахают!

— Я хочу, чтобы меня трахнули, — заявил Ёрш.

— Что?!

Ёрш нахмурился, отодвинулся от окна и спрятал ладони между коленями.

— У меня есть деньги. Шестьсот долларов.

Брюнетка опустила очки на кончик носа, точь-в-точь как строгая учительница.

— Шестьсот долларов? — переспросила она. — С собой?

Ёрш кивнул и послал ей воздушный поцелуй.

Дверца со скрипом распахнулась, мотор заурчал, и они покатили вдоль домов, или его за локоть выволокли из салона. Улица — пылающие рвы — масляно-черные птицы. Песня Быстрого и Ловкого проигрывалась наоборот. Сладкая парочка наблюдала за ним с крыльца. Ёрш помахал им рукой, и мальчишки рассеялись, словно дымка. За ним они пойти не могли.

Брюнетка отвела его туда, где улица горбилась, сужалась и подворачивалась под себя, как Уроборос. Вскоре они смотрели на здание с ярко-зелеными ступеньками. На пожарной лестнице стоял пудель с пластиковым колпаком на голове. «Может, в колпаке он лает громче?» — подумал Ёрш. Вспомнилась собака на старых пластинках отца, которые выпускала фирма грамзаписи под названием «Голос его хозяина». «Какой голос? — гадал Ёрш. — Какого хозяина?» Они прошли в фойе с неровными серыми стенами, поднялись по треснувшей, усеянной подтеками лестнице и через узкий коридор попали в пятиугольную комнату.

— Как тебя зовут? — спросила брюнетка. Она быстро стелила постель.

— Ёрш.

— Разве это имя? Так, кликуха!

— Ёрш — это рыба, коктейль, ну, еще так можно звать собаку.

— Собаку, значит? Похотливого песика? — уточнила брюнетка и стянула джемпер. — По мне, так ты больше похож на бельчонка, но песик так песик. Имен по паспорту мне все равно никто не называет.

Ёрш не ответил.

— У меня тоже кликуха есть, — заявила брюнетка. — Из-за очков меня зовут Секретаршей. — Она швырнула джемпер на пол. — Терпеть их не могу!

— Кто вас так зовет?

Брюнетка села на кровать и пожала плечами.

— Они… Сучки обсосанные!

— Секретарша, — медленно, точно смакуя прозвище, произнес Ёрш и коснулся ее волос.

— Нет, песик, лапать еще рано! — Секретарша кашлянула и оттолкнула его руку. — Иди, сядь со мной! — Она подняла правую ногу и расстегнула туфлю. Нога казалась мягкой, как у ребенка. На лодыжке темнели волоски, зато ступня так и лоснилась. Секретарша опустила правую ногу и подняла левую. «Зачем она снимает туфли? — недоумевал Ёрш. — При чем тут туфли?» А если… Если он неправильно представляет сам процесс? Глядя, как раздевшаяся до белья Секретарша массирует пятки, он четко понял одно: сейчас это случится при любом раскладе.

Пока Секретарша готовилась, Ёрш разглядывал комнату. За плотными шторами мелькали и раскачивались неясные силуэты. Неожиданно подступили тревоги, но Ёрш решительно их отогнал и сосредоточился на созерцании обстановки. Вот дверь, притаившаяся у дальней стены за комодом. Вот каплевидная лампа, мерцающая, как свеча. Вот фотография мужчины в форме. «Вероятно, отец Секретарши», — подумал Ёрш. Стену, у которой стояла кровать, украшали завитки желтой бумаги. Они трепетали в такт его дыханию со звуком, напоминавшим топот загнанных в коробку тараканов. Через какое-то время Ёрш понял, что это за бумажки.

— Квитанции! — воскликнул он, показав на желтые «фестончики».

Секретарша аккуратно развешивала свою одежду.

— Это мой дневник, — уточнила она. — Вещественное доказательство.

— Доказательство?

— Да, песик, именно!

Ёрш промолчал: что тут скажешь? Секретарша быстро складывала джемпер.

— Как ваше имя по паспорту? — спросил Ёрш.

Секретарша вздрогнула и пристально посмотрела на него. Теперь комната казалась Ершу меньше, чем сначала. Он повернулся к стене и принялся считать квитанции.

— Мария Виллальегас, — ответила Секретарша, точно посвящая его в тайну. — Можешь прочесть его на квитанциях, если буквы знаешь.

— Мария Виллальегас, — повторил Ёрш. Имя казалось хрупким, как льдинка. — Виллальегас, — старательно проговорил он. — Правильно, да?

Секретарша разгладила простыни, усадила Ерша на кровать и расстегнула молнию на его джинсах.

— Лучше зови меня Секретаршей!

— Секретарша! — громко произнес Ёрш. — Секретарша!

Секретарша раздвинула его колени, опустилась на пол и приоткрыла рот. Вот она прильнула щекой к его ноге, и Ёрш притих.

— Песик, ты готов? По-моему, да!

«Зачем она спрашивает? — удивился Ёрш и закусил губу. — Как она вообще может разговаривать?»

— Не останавливайся! — взмолился Ёрш, и Секретарша повиновалась. — Я хочу…

Потом раздался стук в окно, и она остановилась. Стучали чем-то тяжелым: тростью, бутылкой, корпусом часов. Секретарша замерла, выругалась сквозь зубы и поднялась с пола.

У окна стоял мужчина.

— Греби отсюда, Тай! У меня свидание! — Секретарша откашлялась. — Со мной парень… Ну, мальчик.

«Мальчик, — сказал себе Ёрш и закрыл лицо руками. — Парень…»

Стоявший у окна не ругался и говорил спокойно. Шторы Секретарша не раздвигала. «Чтобы спрятать его от меня, — догадался Ёрш. — Или меня от него». Секретарша сыпала ругательствами, закатывала глаза, но невидимого гостя ни разу не перебила. Хором их голоса так и не зазвучали. «Почему они все время говорят по очереди?» — недоумевал Ёрш.

Перепалка закончилась, и Секретарша вернулась к кровати. Что именно выражало ее лицо, Ёрш понять не мог. Он открыл рот, собираясь заговорить, но Секретарша прижала палец к губам.

— Это всего лишь Тай, он обожает до меня докапываться, — объявила она и села на кровать. — Я, мол, должна была обслужить тебя на улице!

— Да, я его слышал, — спокойно кивнул Ёрш.

Секретарша подняла голову.

— Слышал? — удивленно переспросила она.

— Вы же говорили по отдельности и друг друга не перебивали.

Секретарша зацокала языком, апотом издала звук, чем-то похожий на смех.

— Почему ты смеешься?

— Раздевайся, Брэдли! Зачем штаны натянул?

— Замерз.

Секретарша спустила его штаны и покачала головой.

— Да ты настоящий красавчик! Слава Богу, Тай тебя не спугнул!

— Кто такой Тай?

Секретарша постелила под колени полотенце и принялась ритмично сминать перёд джинсов Ерша. Она… творила нечто ужасное, но Ёрш пока не боялся.

— Только посмотрите на моего Брэдли! Посмотрите, как стоит у моего песика! — В писклявом голосе звучало нетерпение. «Как у юной актрисы», — подумал Ёрш, но тут же понял, что ошибся: голос был как у взрослой актрисы, играющей девочку. Секретарша говорила ему в живот, и ее завитая мелким бесом макушка щекотала кожу.

— Готов! Вот умница! — объявила она и достала из жестяной банки фольговый квадратик. Ёрш знал, что внутри, поэтому согласно кивнул и улыбнулся. Секретарша вскрыла упаковку зубами и буравила Ерша взглядом, пока он не отвел глаза. Одной рукой она держала его за бедра, второй надела содержимое упаковки и поднялась. Вот теперь Ёрш испугался. Не размыкая век, он слушал, как она шумно дышит, пододвигается ближе, приседает. Секретарша оказалась меньше и легче, чем он думал, а ее тело ничем не пахло.

— Ну вот, порядок! — пропела она, крепко держа его правой рукой. Ершу вспомнилась станция «Музей естественной истории» и скелеты, вмурованные в стену, как драгоценные камни в оправу. Когда он открыл глаза, Секретарша смотрела на него и улыбалась.

— Ты такой милый мальчик!

Ёрш открыл рот, но тут же закрыл.

— Неужели не мог найти себе девочку?

— У меня есть шестьсот долларов, — ответил Ёрш. — У меня…

Секретарша закрыла ему рот ладонью.

— Тише, тише!

«Для чего я родился? — думал Ёрш. — Неужели для этого?»

Судорожный вдох — Секретарша оседлала его и пустила к себе. Они вместе оказались под водой, и Ёрш старался не шуметь. Она двигалась, как в кино, и стонала, но тихо, словно боясь разбудить соседей. Ёрш то забывал о ней, то снова вспоминал. Секретарша двигалась так, как он представлял, и от созерцания ее движений тело и душа наполнились спокойствием. Процесс пошел, и ничто на свете не могло повернуть его вспять. Неужели он рассмеялся? Да, действительно. Комната притихла и погрузилась в полумрак. Ёрш раскрыл рот, и тишина воцарилась во всем мире. Голоса ликующе кричали, но так далеко, что Ёрш едва слышал. Да и разве голоса теперь нужны? Секретарша была сверху, и Ёрш видел мир ее глазами, различал вкусы ее ртом и чувствовал все, что чувствовала она. Он чувствовал, как с кожей лопается пузырь тишины. Он вытекал из телесной оболочки, как желток из яйца. Разрыв завершился — теперь мир существовал вне его тела, а его тело существовало вне мира.

— Все, песик! — объявила Секретарша. Ее веки трепетали, как квитанции на стене, а когда ее рот широко открылся, на месте зубов Ёрш увидел черные дыры. — Все, песик! — повторила она. — Хорош, хватит!

Секретарша наклонилась вперед, их тела разъединились, и все действительно закончилось. Как изменился мир! Ёрш снова смотрел на него собственными глазами и лишь сейчас заметил над комодом постер с изображением пустынного пляжа, а над ним — с Рики Мартином, на шее которого чернели две дыры. «Укус вампира», — лениво подумал Ёрш. На душе было так легко и спокойно! Он поднял уголок простыни и медленно провел им по животу. «Миссия исполнена! — радовался Ёрш. — Теперь мир не погибнет». Он повернулся к Секретарше: та выворачивала карманы его джинсов.

— Где деньги? — Она швырнула джинсы на пол. — Где мои шестьсот баксов, черт подери?

Со стороны казалось, она разговаривает сама с собой.

ГЛАВА 19

Латиф и Виолет вовремя приехали в участок, быстро отыскали нужный кабинет и успели как раз к началу допроса Эмили. Перевалило за полночь, но в участке было по-прежнему людно. «Ничего общего с Отделом розыска пропавших, — про себя отметила Виолет. — Тут же настоящий улей!» Кто они такие и зачем явились, никого не интересовало. Эмили они нашли в заставленной столами комнатушке. Гордая и одинокая, девушка сидела неестественно прямо и смотрела, как дежурный сержант сражается с компьютером. Если Эмили заметила появление Латифа и Виолет, то виду не подала. Да разве это Эмили? Нет, эта девушка куда старше и взрослее. «Точно ее дублерша», — подумала Виолет. Лишь когда сержант спросил, не хочет ли Эмили что-нибудь добавить, она покачала головой и через плечо взглянула на Латифа и Виолет. На лбу и шее девушки чернела сажа, воротник куртки надорван, зато лицо дышало беззаботной непробиваемой самоуверенностью. Эмили взволнована? Обеспокоена? Не-ет, ей просто скучно!

«У Уилла научилась, — решила Виолет. — Он любит делать такое лицо». Ее собственное лицо напоминало маску ничуть не меньше, чем лицо Эмили, и, осознав это, Виолет растянула губы в улыбке. Сержант почтительно кивнул Латифу и отступил к ксероксу, мол, кабинет в вашем распоряжении. Он равнодушно взглянул на Виолет, точно она случайно оказалась у него на пути, и уставился на свои папки.

С минуту в кабинете царила тишина. Эмили смотрела вроде бы на Виолет, а на самом деле в никуда. «Я все испорчу!» — перепугалась Виолет. Неприязнь девушки туманом расползалась по кабинету. Виолет сделала глубокий вдох, хотела что-то сказать, но в итоге лишь укусила большой палец и поняла, что отклоняется назад, подальше от Эмили. Латиф откашлялся и сел за стол. Эргономическое кресло сержанта презрительно заскрипело, да и самому Латифу, похоже, было не слишком удобно.

— Здравствуйте, мисс Уоллес! Меня зовут Али Латиф, я веду дело Уилла. Полагаю, с мисс…

— Мы знакомы, — перебила Эмили. Ее голос звучал уверенно и равнодушно, как и во время разговора с сержантом. — Привет, Ида!

— Привет, Эмили! Очень рада, что с тобой все в порядке!

«Она жива-здорова, внешне спокойна, хотя слегка испачкалась и порвала одежду! Господи, спасибо за щедрый дар! — захлебывалась от счастья Виолет. — Это чудо! Чудо случилось уже во второй раз!» Однако тут она поняла, что второе чудо разительно отличается от первого: лицо девушки уже не дышало любовью к Уиллу. От любви не осталось и следа.

— Ида, тут что-то не так. В смысле, с Уиллом. — Эмили криво улыбнулась. — Звучит, наверное, по-идиотски!

— Ну что ты, Эмили, совсем не по-идиотски! — Виолет стиснула зубы и шагнула к девушке. — Уилл не принимает лекарства. Почти две недели, как бросил.

— Дело не в лекарствах, а в чем-то другом. — Девушка в упор взглянула на Латифа. — Кажется, изменилась его болезнь.

— Как она изменилась? — уточнил Латиф.

— В клинике что-то произошло. Уилл пытался мне рассказать, но я испугалась и слушать не стала. Даже этим заниматься с ним передумала… — Эмили состроила гримасу. — Прежде он пальцем меня не трогал, ни одного намека на грубость не припомню. Да, его судили за «физическое насилие при отягчающих обстоятельствах», только я с таким раскладом никогда не соглашалась. Уилл поцеловать-то меня боялся… — Девушка замялась. — Вам ведь известно, зачем он повел меня в метро? То есть чего он от меня хотел?

Виолет опустилась на краешек стола.

— Думаю, да. Уилл запутался…

— Он хотел меня трахнуть.

Эмили смотрела то на Латифа, то на Виолет — не мигая, точно ждала, что кто-то из них усомнится в ее словах. Непробиваемого спокойствия в ее лице как не бывало. Она сидела, подложив ладони под себя, всем весом прижимала их к стулу, точно боялась натворить такое, о чем потом пожалеет. Похоже, она даже не замечала, что плачет.

— А зачем я ему понадобилась, вам известно?

Виолет молча кивнула. «Я боюсь эту девушку, — призналась себе она, четко выразив терзающую душу мысль. — Боюсь из-за того, что она была с Уиллом, из-за того, что он ей сказал, из-за того, о чем она догадалась. Чем быстрее закончится этот разговор, тем лучше».

— Да, Эмили, нам с мисс Хеллер это известно. Стыдиться тут нечего. — Латиф откашлялся, точно сконфуженный, сбитый с толку отец. — Ты ведь понимаешь, что стыдиться нечего?

Эмили взглянула на Виолет и закатила глаза: глупая церемонность Латифа раздражала обеих.

— Веди он себя по-старому, я бы согласилась, — объяснила девушка и пожала плечами. — Не в первый же раз! Это Уилл — девственник, а я… Впрочем, даже будь он у меня первым, я согласилась бы.

Латиф не нашелся с ответом, и Виолет решила не упускать шанс.

— Эмили, насчет Уилла ты права: он всегда всего боялся, боится и сейчас. Ты ведь с этим согласна? Так что, полагаю, особо он не изменился! — Виолет улыбалась и кивала девушке, хотя на деле обращалась не к ней, а к Латифу. — Пожалуйста, посмотри на меня! Давай вместе подумаем! Я пыталась тебя защитить и, когда у Уилла случались обострения, держала его дома. Иначе говоря, самого страшного ты не видела. Помнишь, иногда я не разрешала ему открывать дверь… — Виолет осеклась, сообразив, что допустила промах.

— Черта с два, Ида, ты врешь! — Эмили вскочила и ткнула в Виолет пальцем, как детектив на последней странице триллера. — Ты вовсе не поэтому держала Уилла взаперти! Кого ты вообще можешь защитить?

— Мисс Уоллес… — Латиф привстал и смотрел то на одну, то на другую, пыхтя и отдуваясь, как дряхлый старик. — Мисс Уоллес, я попрошу вас…

— Ты права, — мягко проговорила Виолет и потянулась к руке Эмили. — Права во всем…

Девушка сорвалась на крик.

— Это из-за тебя Уилл такой! Черт подери, разве с такой матерью он мог стать другим?! — Похоже, Эмили испугалась своей вспышки и теперь хорохорилась, внушая себе, что не страшится наказания. Собравшись с духом, она выдала именно то, чего больше всего боялась Виолет. — Сегодняшние поступки Уилла доказывают, что ты его мать. Да ты не хуже меня это понимаешь!

Виолет не отреагировала: она не могла ни шевельнуться, ни сказать хоть слово. Сидевший за чужим столом Латиф тоже не реагировал. «Сейчас, сейчас он меня спросит!» — думала парализованная страхом Виолет. Она ждала вопроса, пока страх не превратился в физическую боль, но Латиф так его и не задал.

— Мисс Уоллес, я попрошу вас сесть, — по-прежнему церемонно проговорил Латиф. Виолет смотрела на него, точно в телескоп. Леденящий ужас испарился. «С детективом шутки плохи! — внезапно подумала она. — Да и разве могло быть иначе?»

— Ида врет! — сквозь зубы процедила Эмили. — Детектив Латиф, Ида врет! Только взгляните на нее!

Латиф пристально посмотрел на девушку.

— Мисс Уоллес! — повторил он таким тоном, что Эмили кашлянула в кулак и поспешно села. — Мисс Уоллес, вы сегодня многое пережили, и я искренне вам сочувствую. Однако, как вы сами отметили, мисс Хеллер — мать Уилла, поэтому ее волнение вполне понятно. — Шумный вдох Латифа прозвучал как сигнал к примирению. — Вы со мной согласны?

Эмили не ответила.

— Мисс Хеллер, почему бы вам тоже не присесть?

Виолет, отрешившаяся от реальности сильнее обычного, послушалась. Подобное чувство она испытывала в конце суда над Уиллом и позднее, когда навещала его в «Беллависте», — чувство катастрофы, которой едва удалось избежать. Почему-то облегчения оно не приносило.

— Мисс Уоллес, вы в состоянии ответить на пару вопросов? — Латиф выдвинул ящик стола и стал по-хозяйски в нем рыться. — Если честно, мы очень рассчитываем на вашу помощь.

— Тогда не обращайтесь со мной, как с ребенком, и не говорите «мы».

— Очень постараюсь. — Латиф терпеливо улыбнулся.

Зло прищурившись, девушка взглянула на Виолет.

— В ее присутствии и слова не скажу!

Терпеливая улыбка исчезла с лица Латифа. Виолет ждала, что он на нее посмотрит, но не дождалась. В результате обе с замиранием сердца наблюдали, как суровеет добродушное лицо детектива.

— Мисс Уоллес, сегодня вы нарушили закон. Раскаиваетесь вы в этом или нет, сейчас уже не важно. Мне вы кажетесь приличной девушкой, но человеку свойственно ошибаться. На этот раз я ошибся?

Эмили пожала плечами и уставилась в потолок.

— Нет, по-моему, не ошибся. — Теперь, вероятно, ради девушки, Латиф взглянул на Виолет, тяжело вздохнул и подался вперед. — Мне сообщили, что сюда вот-вот приедут ваши родители. Мне бы очень хотелось встретить их хорошими новостями. — В голосе детектива прозвучала просьба, чуть ли не мольба, и Виолет искренне восхитилась его тактикой. — Ну так как, Эмили… — Латиф многозначительно посмотрел на часы. — Нам удастся достичь соглашения?

— Какого еще соглашения? — опасливо съежившись, спросила Эмили.

— Уилл обсуждал с вами свои планы?

— Планы? — сконфуженно переспросила Эмили.

— Говорил, куда хочет отправиться дальше? — не удержавшись, пояснила Виолет. — Может, он сказал…

— Тебя, лгунья, я не вижу и не слышу! — Девушка повернулась к Латифу. — Велите ей уйти!

Латиф снял часы и демонстративно положил их на стол.

— Мисс Уоллес, у вас есть пятнадцать минут до приезда родителей и семь секунд до того, как я попрошу сержанта Круза официально оформить ваше задержание до утра. — Он ткнул указательным пальцем в циферблат. — Вызвать сержанта?

— Мне плевать!

— Уильям предлагал вам отправиться с ним? После случая на станции?

Девушка равнодушно покачала головой.

— Для чего он хотел заняться с вами сексом?

— Чтобы спасти мир… — Эмили покосилась на Виолет. — Тебе это хорошо известно!

Латиф оторвал взгляд от циферблата. «По-прежнему ни о чем не спрашивает», — отметила Виолет. Ясно, она вскружила ему голову, превратила в воск, в безвольную марионетку… Господи, какая мерзость! «Это ради Уилла! — напомнила себе она. — Не ради меня, а ради Уилла!» Тем не менее, куда проще было не замечать очевидного.

Латиф забарабанил по столу костяшками пальцев.

— Посмотрите на меня, Эмили! На меня, а не на мисс Хеллер! Куда хотел отправиться Уилл?

— Куда в голову взбредет! — Девушка пожала плечами. — Деньги-то у него есть.

— Какие деньги?

— Шестьсот с лишним долларов. Он у кого-то портфель стащил.

— Но ведь какое-то место Уилл наверняка упоминал!

Смех Эмили прозвучал холодно и надменно.

— Он говорил лишь об одном месте, но я не стала слушать и велела ему заткнуться.

— Почему?

Взгляд девушки устремился в никуда: она явно считала ответ очевидным.

— Потому что он говорил о станции «Юнион-сквер». По словам Уилла, это лучшее место на земле.

ГЛАВА 20

Он явился на зов Секретарши, гордый, величественный, готовый исполнить миссию. Не чужую, не миссию Ерша, а собственную. Раскатом грома хлопнула дверца машины, шторы разверзлись, и на подоконнике возник он, прекрасный и молчаливый, как бог. Он широко раскинул руки — золотой атлас куртки зашуршал и блистающими складками собрался на боках. На спине темнела надпись «Ниндзя 3:10», больше всего напоминавшая обозначение псалма. Стремительный и грациозный, словно орел или тигр на охоте, он в прыжке отвесил Секретарше пощечину, потом схватил Ерша за волосы и швырнул на комод с зеркалом. Он даже кулаки не сжал, Ерша бросало в дрожь от одного его взгляда.

Он, как бабочку, пригвоздил Ерша к комоду и задал элементарный вопрос. Ёрш повернул голову, собираясь ответить, но увидел лишь пульсирующий воздух. Вопрос повторили еще несколько раз, словно анекдот для особо одаренных. Иногда его задавал один голос, иногда — другой. Иногда Ёрш слышал бархатно-печальный и бесконечно терпеливый голос Золотого бога, иногда — испуганный визг Секретарши. Вопрос казался элементарным, только где найти ответ? Ёрш согласно мычал, плакал, лепетал, строил все известные ему гримасы. Где же ответ? Вот захлопнулся ящик комода, увлекая за собой его пальцы. Ёрш закатил глаза и погрузился в темную прохладу.

«Посмотри на меня, говнюк! — Ёрш уставился в зеркало, но ничего заслуживающего внимания не разглядел. — На меня посмотри!» Голос звучал глухо и спокойно, а из-под него палимпсестом проступало бешеное шипение, в котором голос Ерша скрылся, словно голубица в дарохранительнице. «Я пишу собственный псалом», — сказал себе Ёрш. Ящик комода снова захлопнулся и снова с его пальцами. Ёрш увидел в зеркале лицо и задал, нет, истерически прокричал вопрос. Бесформенное, уродливое мертвенно-белое лицо опухло от слез, перепачкалось рвотой и молило кого-то о прощении. «Как такое лицо может существовать в моем мире?» — вопрошал Ёрш.

Через мгновение — или через несколько часов — Ерша за ноги волокли по коридору. Его руки сложили на груди, а правую кисть перевязали синей футболкой. Коридор Ёрш узнал, да, он плыл назад по реке времени. Коридор — фойе — крыльцо — щербатые зеленые ступеньки. Когда спускали по ступенькам, голову придержала чья-то ладонь. Ёрш разлепил веки и увидел жирное, безутешное лицо Секретарши. Стояла или вроде бы стояла ночь, и в свете уличных фонарей волосы Секретарши отливали синевой. Вот дымка его дыхания, чуть выше — дымка ее дыхания, на пожарной лестнице пудель, между перекладинами застрял его колпак.

Его оставили на обочине дороги. Голоса звучали громче обычного, если такое возможно в принципе. Они ругались, тараторили, спорили друг с другом и с Ершом, давали бесконечные указания. Ёрш зажмурился и подставил лицо ветру. «Сколько сейчас времени?» — вяло подумал он.

— Сколько сейчас времени? — вслух спросил Ёрш, отлично понимая: ответа не дождешься. Ёрш вытекал из своих глаз и ушей, а голоса звенели настойчивее, чем прежде. Он нахмурился, затаил дыхание и попытался разобрать, о чем речь. Судя по всему, ему следовало что-то сделать.

Вскоре после этого Ёрш поднялся на ноги.

— Сколько сейчас времени? — снова спросил он. — Почему так темно?

Ёрш спрятал руку в рукав и зашагал прочь. На улице было сухо и безлюдно, как на луне. Кое-где в окнах горел голубоватый свет. Золотой бог с Секретаршей решили избавиться от него ночью или испугались, что он умер? Низко опустив голову, Ёрш крался вдоль канав и выбоин. Когда проходил мимо окна, за которым смотрели телевизор, ведущий прогноза погоды помахал ему и пожелал счастливого пути. Электронные часы показывали 4:15.

«Четыре пятнадцать утра, — сказал себе Ёрш. — Без сорока пяти минут пять». Тут его посетила мысль, от которой окрепшие голоса испуганно притихли. Время «Ч» давно миновало! На безлюдной улице было холодно и сыро — ни малейших призраков апокалипсического пожара не просматривалось.

— Ничего не случилось! — громко произнес Ёрш, пытаясь уверовать в это сам. — Никакого пожара!

Он ждал, что голоса начнут спорить или попытаются его переубедить, но они молчали. «Они не могут спорить! — ликовал Ёрш. — Не могут! — От радости пересохло во рту. — С этим никто не поспорит, никто на свете! Сейчас семнадцать минут пятого!»

Когда первая волна восторга прошла, Ёрш стал думать о людях и особенно о Виолет. Ее образ воскресил в памяти песню Кларенса Уильямса «Я маленький дрозд», а еще «Мурашки» Бикса Байдербека и «Ничего не делай, пока я не вернусь» Билли Холидей.

— Я иду, Виолет, я скоро приду! — сказал вслух Ёрш. — Ничего не делай, пока я не вернусь!

Он представил, как она сидит на черном лакированном диване у тускло-красной стены. Стоит открыть дверь — и Виолет подпрыгнет, а если рассказать о том, что сегодня случилось, упадет в обморок. В обморок люди сейчас не падают, но, если очень попросить, Виолет упадет. В старых песнях женщины постоянно падают в обморок! Представлять Виолет на диване оказалось приятно, и Ёрш представил снова. Он скажет: «Виолет, я исполнил миссию, я спас мир от гибели!» Виолет назовет его маленьким профессором, и он надуется от гордости. Ее караулит полицейский, только разве это страшно? Едва он потянется за пистолетом, Виолет выдернет ковер у него из-под ног. Полицейский попробует встать, но Виолет огреет его сковородкой. Полицейский запоет «Ты пожалеешь, что родилась» Луиса Армстронга, а Виолет — «Черный и унылый» Этель Уотерс. Потом полицейский запоет «Поезд до Джолиет» Мемфис Минни, но Ёрш перебьет его «Солнечным настроением» Бикса Байдербека, а Виолет закружится на табуретке.

В переулке у станции Ёрш заметил Быстрого с Ловким, сообщил им потрясающую новость и в доказательство поднял сломанную руку. Быстрый и Ловкий стояли не шевелясь и завороженно на него смотрели. В тени домов виднелись лишь белые носки на их ладонях и время от времени поблескивали глаза.

Ёрш зашагал было к станции, но вдруг остановился и сделал лицо «как у президента».

— Парни, я справился! — объявил он. — Миссия выполнена. Мир не погиб!

На станции Ёрш сообщал новость каждому встречному. Встречные смотрели на него в полном недоумении. Он брел вдоль турникетов, вставлял в прорези подобранные с пола билеты, и никто не говорил ни слова. Станция была куда светлее и красивее, чем прежде. Аргоновые лампы холодно пульсировали. Кожа пылала, а когда Ёрш поднес сломанную руку к глазам, пальцы громко хрустнули, только его ничего не удивляло и не волновало. Он путешествовал по миру, спасенному и преображенному ценой огромной жертвы. Неудивительно, что этот мир кажется незнакомым: Ёрш взирал на него глазами обезумевшего святого.

На четырнадцатом по счету билете Ершу повезло, и он бочком прошел через турникет, подняв сломанную руку к груди. Дышать старался ровно и медленно, хотя боли не чувствовал. К станции подлетел поезд шестого маршрута, и Ёрш сел в вагон. Платформа безропотно отстала. В пустом вагоне было чисто, серо и пахло жареным миндалем. Что за окном: ночная мгла или темнота туннеля? Это сигнальные огни или звезды? Руки Ерша прижаты к поручню, ноги — друг к другу, голос не отличим от стрекота цикады.

— Я Вильгельм Оранский! — прокричал Ёрш. — Сигарета у кого-нибудь найдется? — порой он громко и четко проговаривал каждое слово.

В вагоне стояли не блоки Г-образных сидений, а пепельно-серые скамьи, как в приемной стоматолога, или в камере, или в зале суда. Или в кабинете директора «Беллависты». Или как в курительной, только там скамейки были узорчатые.

Далее события развивались медленно. В окне Ёрш видел свое бледное лицо, которое безостановочно корчило рожи, видел звезды, царапины и выбоины в стене туннеля. Колеса мерно стучали о рельсы. Поезд идеально вписался в туннель. Он скользнул в темную арку ловко, словно рука в карман, сжал Ерша в объятиях и успокоил.

— Сколько сейчас времени? — спросил кто-то. Часы показывали двадцать семь минут пятого. Поезд дал легкий крен на вираже, выпрямился, сухо кашлянул и сбавил скорость. Сигнальные огни ярко вспыхнули, потом замигали и потухли. Ёрш выпучил глаза и прижал бескровное лицо к окну. Стены туннеля покрывали огромные цветовые полотна, глифы и подписи. Влажный бетон пестрел от тайных знаков: сквозь мрак пробивались оранжевые, бирюзовые, серебристые, платиновые. Кровоточащие, душераздирающие буквы, такие тэгами называют. Это же тайнопись! Прекрасное, пронзительное, волнующее откровение, доступное лишь его взору.

Ёрш смотрел, как мимо плывут великие слова. Возникают, по-змеиному извиваясь, по-птичьи щебечут — и рассыпаются на буквы. Расшифровывать бесполезно, они текут мимо рекой ярких татуировок. Ёрш испуганно вскрикнул, зажмурился, и за сомкнутыми веками тэги преобразовались в слова и знаки. Тэги издавали постановления, миндальный запах усиливался, и Ёрш почувствовал: если открыть глаза, произойдет немыслимое, о котором он давно размышлял. Или оно происходит уже сейчас? Ёрш зажал глаза ладонями и обратился в слух. В вагоне что-то шевелилось. Тэги расшифровывались сами, или он взломал тайный код? Да, это он его взломал! Тэги были не словами, а живыми картинками, а каждая буква — пульсирующим организмом. Буквы вибрировали, как пчелы в улье, пантомимами раскрывали свой смысл, глотали друг друга, совокуплялись, складывались в историю. Наконец Ёрш разомкнул веки: он мог читать тэги, как книгу.

ГЛАВА 21

Ранним утром Виолет с Латифом ехали на поезде четвертого маршрута и, ради приличия оставив между собой свободное место, изучали рекламу над сиденьями напротив. «Приглашаем на работу операторов ПК», «„Капитан Морган“ — пуэрториканский ром со специями», «Институт практической философии», «Фруктовые пилинги от Джонатана Зизмора». С черно-белого постера, агитирующего служить в полиции Нью-Йорка, всепрощающей улыбкой телепроповедницы улыбалась женщина неопределенного возраста и расы. «Представьте, как мать благодарит вас за то, что вы вернули ей пропавшего ребенка». Латиф искоса взглянул на Виолет. Последние три часа они провели в напрасном ожидании, которое, похоже, никак на ней не сказывалось. Виолет сидела неестественно прямо и, положив руки на колени, чуть заметно шевелила губами, словно только училась читать по-английски. Ее чужестранный менталитет чувствовался с особой остротой. С тех пор как они покинули Второй участок, Виолет не произнесла ни слова.

— Еще две станции, — неожиданно для себя объявил Латиф. Таким тоном разговаривают с детьми или туристами. Виолет чуть заметно кивнула. — Знаете, далеко не факт, что Уилл все еще на Юнион-сквер. Он вполне мог уехать.

Виолет промолчала.

— Или отправиться не на Юнион-сквер, а на любую другую станцию.

— Понимаю, детектив, на удачу слишком рассчитывать не стоит.

— Верно, — с улыбкой кивнул Латиф, — она девушка ветреная.

Виолет не ответила.

— Мисс Хеллер, если увидите сына, сразу покажите его мне. — Латиф откашлялся. — Ни в коем случае не преследуйте его самостоятельно, договорились?

Она что-то прошептала.

— В чем дело?

— Ненавижу поезда! — Виолет сделала глубокий вдох и задержала дыхание. — Ненавижу их!

— Еще две станции, — взглянув на часы, сбивчиво повторил Латиф. — Все складывается очень удачно. С тех пор как поступила наводка, не прошло и пятнадцати минут.

— Какая наводка?

Латиф посмотрел на Виолет, ожидая, что сейчас она все вспомнит, но она явно не вспоминала. Не верилось, что она забыла события последних пятнадцати минут: звонок, бешеный бег к станции метро, на поезд четвертого маршрута — однако вывод напрашивался сам собой. Точно с таким выражением лица Виолет появилась в его кабинете — апатия, подавленность и безысходность сразу бросились в глаза Латифу. «Что случилось? — недоумевал он. — Что за таблетки она приняла? Что я пропустил?»

«Хватит задавать вопросы! — одернул себя Латиф. — Хватит играть в детектива! Целый день их задаешь, причем всегда не те, но не можешь ответить даже на них! Ты слишком глуп или слишком самодоволен, или от любви обалдел. Сейчас ты спокойно доберешься до Юнион-сквер и станешь караулить мальчишку, который должен приехать на шестом маршруте. Если он не появится, начнешь все сначала, что в принципе не так уж страшно. Выбросишь ее из головы и начнешь сначала. „Здравствуйте, мисс Хеллер. Я детектив Али Латиф. Представьте, что благодарите меня за спасение сына!“»

Через какое-то время Виолет опомнилась. Взгляд стал осмысленным, она отвернулась от Латифа и облизала губы.

— Детектив, — по-прежнему глядя в сторону, начала она, — хочу кое о чем вас попросить.

— Ничуть не удивлен, мисс Хеллер. — Латиф растянул губы в улыбке. — Вы регулярно этим занимаетесь.

— Вам ведь известно, как выглядит мой сын? Если увидите, будете знать. — Она сделала медленный вдох. — Ну, то есть узнаете…

— Разумеется. Иначе я бы…

— Хочу выяснить, что вы сделаете, когда его найдете. Можете мне сказать?

Латиф дожидался, когда Виолет наконец удостоит его взглядом.

— Мисс Хеллер, вы что, хотите меня покинуть?

Виолет вспыхнула, точно ее спросили о чем-то постыдном.

— Нет, — пробормотала она.

— Тогда о чем речь?

Виолет долго молчала, и в итоге ответ получился скомканным, неуверенным, точно она забыла суть вопроса.

— Просто скажите… Скажите, что сделаете, когда найдете Уилла.

Латиф уже собрался повторить вопрос, но, увидев, что Виолет смотрит на черно-белый постер с «телепроповедницей», закрыл глаза ладонями.

— Я собираюсь медленно приблизиться к вашему сыну. Руки буду держать на виду, чтобы он понял: я не опасен. Я хочу с ним поговорить. Сначала я должен убедиться, что в радиусе пятнадцати футов от Уилла никого нет. Я не намерен доставать оружие. Я ни на секунду не упущу вас из виду. — Латиф наклонился к Виолет, словно ведущий ток-шоу, и сложил руки на коленях. — Для начала я должен оценить психическое состояние Уилла, а вы, мисс Хеллер, знаете сына как никто другой, поэтому мне необходимо ваше присутствие.

Виолет закрыла глаза, расправила плечи и кивнула. Пару часов назад она посмеялась бы над церемонностью детектива, а теперь, казалось, слушала его лишь краем уха.

— А потом я вам не понадоблюсь? Нет ведь?

— В чем дело, мисс Хеллер? Сколько таблеток вы выпили?

Виолет улыбнулась либо Латифу, либо кому-то за его спиной.

— Детектив, у меня нет никаких таблеток.

— Послушайте, мисс Хеллер! Смотрите на меня, черт подери! Я не знаю, что у вас за проблема, и знать не хочу. Однако вам следует ее решить и поскорее. Я не намерен, совершенно не намерен упускать вашего сына во второй раз. Я ясно выразился?

— Да, детектив, ясно. Простите меня, — проговорила она, однако ее улыбка и таящаяся за ней неуверенность говорили куда убедительнее.

Поезд дал сильный крен влево и после виража понесся параллельно рельсам пригородного маршрута, которые мерцали за двутавровыми балками, как дракон в черно-белом мультфильме. Виолет сказала, что ненавидит поезда… Латиф всмотрелся в вагон и пассажиров, пытаясь определить причину ее ненависти. Выглянув в окно, он почувствовал силу туннеля, его абсолютную власть и железный порядок. Неужели причина в этом? «Изменить мы ничего не можем, — подумал Латиф. — Абсолютно ничего. Ни скорость, ни направление, ни последовательность станций. Единственный вариант — сойти». Эти мысли озадачивали, поражали наивностью, но сознание не покидали. Они сближали не только с Виолет, но и с мальчишкой, а за внешней наивностью таили надежду.

— Али! — неожиданно позвала Виолет, накрывая его ладонь своей. Ее взгляд был яснее и осмысленнее, чем когда-либо. Словно последовав примеру Латифа, она смотрела на рельсы сквозь ряд двутавровых балок. Их обгонял шестой маршрут, который полз с черепашьей скоростью. Огни двух поездов ярко освещали пространство между вагонами. Шестой маршрут был набит битком. «Наверное, в Бронксе поезда встали», — подумал Латиф, гадая, на что именно ему следует смотреть. Виолет сжала его ладонь, и Латифа осенило: она впервые назвала его по имени, впервые — после разговора в ее квартире — намеренно прикоснулась.

— В чем дело, мисс Хеллер?

— На задней площадке того вагона… — Ее рука судорожно дернулась. — Видите его?

— Нет… Так, секунду!

— Мужчину в меховой шапке видите?

Латиф заслонил глаза рукой.

— Хасида?

— Смотрите через его левое плечо. Нет, сейчас женщина обзор загородила! — Виолет подошла к противоположному окну, да так уверенно, словно поезд стоял, а не летел на полной скорости. Латиф поднялся и куда осторожнее двинулся следом. Вот хасид, вот женщина лет сорока в безликой коричневой куртке, а за ней… За ней никого! «Интересно, женщина в куртке — жена хасида? А волосы у нее свои или парик? Хасидки же носят парики! Почему в том поезде столько народа, еще ведь и пяти нет!» — Латиф заставлял себя думать о чем угодно, только не о Виолет, и уже решил, что та женщина вовсе не хасидка, когда за ее спиной увидел мальчишку.

— Ну вот, увидели! — с неожиданной теплотой проговорила Виолет. — Скоро Уилл к нам повернется. Он любит смотреть по сторонам.

Мимо хасида протиснулся мужчина в темных очках и заслонил мальчишку. Латиф беззвучно выругался.

— Уверены, что это ваш сын? Как следует посмотрели?

Латиф предполагал, что ответа не последует, и не ошибся. Прижавшись лбом к исцарапанному стеклу, Виолет буравила взглядом расцвеченную огнями тьму. Ее рот безвольно приоткрылся. Латиф положил руку на ее плечо, но Виолет со стоном отстранилась.

— Мисс Хеллер, нам лучше сесть. Мы ведь не хотим, чтобы Уилл нас увидел!

Виолет тут же обернулась и схватилась за стойку. «Я ее напугал, — догадался Латиф. — Что же, вероятно, это и к лучшему». Он протянул руку, и Виолет с благодарностью за нее ухватилась.

— Вам-то можно смотреть, — заметила она. — Вас Уилл не знает.

— Вы забываете, что я гнался за ним через добрую половину Вест-виллидж! — улыбнулся Латиф. — Впрочем, об этом я и сам бы с радостью забыл!

— Да, точно, — поспешно кивнула Виолет. — Совсем из памяти выпало!

— Вы и отсюда его увидите, — проговорил Латиф, помогая ей сесть. Как и прежде, сам он устроился через сиденье. Две девушки в одинаковых бирюзовых парках таращились на Виолет, не решаясь рассмеяться, а она смотрела даже не мимо, а сквозь них, точно они были стеклянными. «Она их не замечает! — догадался Латиф. — Едва понимает, где находится!» Мальчишка к ним так и не повернулся. Он наклонил голову и чуть заметно раскачивался в такт движению поезда. Латиф не разглядывал, а изучал его, черта за чертой: прямые светлые волосы, легкая, типично подростковая сутулость, бесформенный свитер из секонд-хенда. Да, похоже, тот самый мальчишка! «Кажется спокойным, — отметил Латиф. — И на том спасибо!»

Пригородный поезд затормозил. «Наблюдать за ним бесполезно, — сказал себе Латиф. — Пусть едет, куда ехал, а ты приготовься. Выйди на Юнион-сквер и затаись». Снова накатила легкая клаустрофобия, взмокли и ладони, и подмышки. Пригородный поезд понемногу начал отставать, мальчишка уплывал назад. Латиф дожидался какой-то реакции Виолет, но ее не последовало. Он не сводил глаз с поезда шестого маршрута и, как только мальчишка исчез из поля зрения, заставил себя повернуться к Виолет. Она облокотилась на стену и прикрыла глаза. «Спит, — подумал Латиф. — Как она может спать?!» Больше всего Виолет походила на мертвую, а не на спящую.

— Мисс Хеллер! — позвал Латиф, чувствуя, как лоб покрывается испариной. Имя застряло в горле, словно рыбья кость.

— Да?

— План у нас такой: на следующей станции выйдем и дождемся пригородного поезда. Я оповещу всех дежурных по станциям… — Виолет молчала, и Латиф легонько потрепал ее по плечу. — Мисс Хеллер, проснитесь! Пожалуйста, послушайте! Если Уилл не выйдет на Юнион-сквер, мы сами сядем на шестой маршрут. На станции должны быть представители моего отдела. Если мы пропустим вашего сына, они точно перехватят!

— Хорошо, Али! — проговорила Виолет с какой-то мольбой или предупреждением, тем не менее сердце Латифа радостно встрепенулось. Она прижалась к нему, словно это было чем-то абсолютно естественным. «Через час все закончится, — напомнил себе детектив. — Максимум через несколько». Он посмотрел в окно на их слившееся отражение — полуживая иностранка в объятиях темнокожего мужчины средних лет — и попытался представить, что случится дальше. Воображение испуганно пасовало.

Поезд приближался к станции, и Латиф вдруг подумал, что полицейские, высланные в подкрепление, могут ждать на платформе. Он отстранился и сел прямо, а Виолет, не открывая глаз, отодвинулась еще дальше. Латиф растерянно смотрел на ее отражение.

А вот и станция! Наконец-то!

— Виолет! — позвал детектив куда резче, чем собирался. Та нехотя села и поправила волосы. Девчонки в парках захихикали в открытую. Латиф встал и, как куклу, поднял Виолет на ноги.

— Это здесь? — спросила она, проводя рукой по щеке. Жест показался смутно знакомым, но откуда, Латиф понял далеко не сразу. Господи, он ведь сам так делает! — Это здесь? — повторила Виолет. Ответа она, похоже, не ждала. «В чем проблема? Что со мной не так? Почему не вижу завтрашнего дня ни для нее, ни для себя?» Поезд остановился, двери открылись. Латиф осторожно вывел Виолет на платформу и практически понес к ближайшей скамье, стараясь унять нервную дрожь. «Я боюсь ее. Боюсь и ее, и за нее», — признался себе он и ничуть не удивился такому признанию.

Они еще до скамьи не дошли, а Виолет снова закрыла глаза. Латиф таращился на нее, совсем как девчонки из поезда, и невольно вспомнил, что случилось, когда она в последний раз видела сына. «Почему это меня не насторожило? — недоумевал Латиф. — Бог свидетель, насторожиться следовало!» Естественно, он знал почему. Детектив сел рядом и взял Виолет за руку.

— Виолет, вы меня слышите? Пожалуйста, откройте глаза!

Глаза она тут же открыла и посмотрела в его сторону, но не на него.

— Не останавливайтесь, езжайте дальше! — монотонно проговорила она. — Со мной такое бывает.

— Виолет, ехать некуда. Мы ждем здесь пригородного поезда.

— Как дождетесь, не теряйте времени, — проговорила она.

— Здесь же должен быть Уилл! Вам нужно приготовиться. Да проснитесь же!

— А где люди, которых обещали сюда прислать? Люди из вашего отдела?

— Не знаю, — покачал головой Латиф, начисто забывший о подкреплении. — Наверное, ждут нас у входа на станцию.

Виолет посмотрела мимо Латифа… неужели с тревогой? От скамьи до колеи пригородного маршрута было всего полшага. Рельсы завибрировали.

— А вот и поезд, — проговорил Латиф.

— Что будем делать? — спросила Виолет, наконец взглянув прямо на него. — Уже нужно вставать?

— Нет, пока поезд не остановится полностью, мы с места не сдвинемся и оборачиваться не станем. Вот как остановится окончательно, поднимемся и подойдем к краю платформы.

Виолет пригладила джинсы и промолчала.

— Если по какой-то причине Уилл не выйдет на этой станции, мы сами сядем в поезд. Подождем, пока двери не начнут закрываться, и сядем. Думаете, у вас получится?

Виолет зажмурилась, точно вопрос оказался слишком сложным, потом разлепила веки и взяла Латифа за рукав. Вибрация переросла в скрип: сработали пневмотормоза. Прибытие поезда Латиф наблюдал по лицам ожидающих на платформе. Мужчина в прозрачном плаще поворачивал голову вправо-влево, словно оператор камеру, его глаза смешно бегали туда-сюда.

— Уже можно смотреть? — сквозь зубы процедила Виолет. — Нам не пора садиться в вагон?

— Еще пару секунд, — отозвался Латиф.

Упорно глядя в противоположную сторону, Латиф встал, помог подняться Виолет и не отпускал ее от себя, пока двери поезда не открылись. «Она справится, главное — тормоши ее!» — велел себе Латиф. Он повернулся сам, грубовато развернул Виолет и выступил вперед, осматривая платформу. Благодаря ее изгибу весь поезд был как на ладони. Латиф беззвучно сосчитал до девяти и, словно подражая мужчине в плаще, закрутил головой. Ни один мальчишка с поезда не сошел.

— Он ехал не сюда, а в какое-то другое место, — проговорила Виолет. Судя по тону, она обращалась не к Латифу.

— Уилл на этом поезде! — пробормотал детектив. — Сами видели… — Его прервала мелодия закрывающихся дверей. «Допустим, он нас заметил, — рассуждал детектив. — Если так, сколько времени у меня осталось? Около минуты». Он придержал каблуком закрывающиеся двери и схватился за поручень.

— Виолет, пойдемте! Нужно застать его врасплох! — скомандовал Латиф, оглянулся, но Виолет на платформе не было.

Следующие три станции Латиф обыскивал вагоны, а на остановках — платформы. Для столь раннего часа пассажиров было многовато, только своему мнению Латиф уже не доверял. С Гранд-Сентрал он позвонил лейтенанту Бьорнстранду, а потом сел на экспресс до центра. О Виолет он не думал: мысли всецело занимал мальчишка. «Он где-то вышел, — рассуждал Латиф, — иначе не получается. На Бликер-стрит или на Астор-плейс». Экспресс тронулся. Детектив тяжело опустился на скамью и сжал виски большими пальцами. Опросить пассажиров шестого маршрута он не догадался: элементарно не хватило времени, но, едва очутившись на платформе, пожалел об этом и жалел до сих пор. Затылок — именно он особенно пострадал при утреннем падении — пульсировал в такт с бешено колотящимся сердцем. Вспомнив показания Эмили и ее рваную, испачканную копотью рубашку, он невольно подумал о Виолет. «Нужно ей сообщить. Мальчишка как сквозь землю провалился. Она решит, что ей опять почудилось. — Латиф накрыл лицо ладонями и осторожно помассировал глаза и щеки. — Вдруг ей действительно почудилось? А заодно и мне? — Он попытался вспомнить, что и когда видел собственными глазами, но воспоминания точно ластиком стерлись. — Я видел то, что она велела! — заключил Латиф и убрал руки от лица. — Я видел то, что она хотела». Неужели Виолет его обманула, намеренно ввела в заблуждение и использовала каким-то невообразимым способом? А сбежала зачем? Как ни пытался Латиф отыскать причину, мысли путались или попросту рвались в клочья.

На Юнион-сквер он сошел с поезда и опустился на скамейку, где недавно сидела Виолет. Деревянная спинка казалась теплой, словно Виолет только поднялась. Погрузившись в самосозерцание, Латиф почти не шевелился. Он еще помнил, что когда-то считал себя вполне компетентным. Да, он чувствовал уверенность в своих силах, даже гордость, а это «когда-то» было еще сегодня, точнее вчера.

«Помню, точно помню, когда это чувство исчезло! — беззвучно воскликнул Латиф. — Я сидел в кабинете, изучал ту шифрованную записку и предположил, что ключевое слово — „Виолет“. Так оно и оказалось. Я расшифровал послание, переписал крупными печатными буквами и поздравил себя с успехом. Потом встал, открыл дверь и увидел в коридоре ее».

Какое-то время Латиф отбивал дробь носками туфель и, спрятав руки в карманы, смотрел на поезда. Сейчас все маршруты были почти полными, а платформа пустовала, и Латиф не мог понять почему. Пассажиры приезжали и уезжали, но на платформе не задерживались и на скамейки не садились. Через полчаса ноги затекли — Латиф направился к лестнице, ведущей к выходу со станции, и неожиданно заметил Виолет.

Виолет стояла в тени лестничного пролета. Всмотревшись в ее лицо, Латиф отмел последние сомнения — теперь он понимал все или почти все. Она чуть наклонила голову, раскрыла рот и переводила взгляд из стороны в сторону, точно следя за поездами. Не содрогнись Виолет при его приближении, Латиф бы решил, что она ослепла.

— Мисс Хеллер! — позвал Латиф, протягивая ей руку, как испуганному ребенку, хотя в реальности она превратилась чуть ли не в старуху. Он собирался сказать «Виолет», только это имя с ней больше не ассоциировалось. — Мисс Хеллер! — повторил детектив. Женщина не отреагировала. Он собрался позвать ее в третий раз, но не смог произнести ни звука.

— Свет слишком яркий, — пролепетала Виолет. — Пожалуйста, выключите! — После каждого слова ее рот захлопывался, точно челюсть была на шарнирах, как у робота или гигантской марионетки.

— Не бойтесь, мисс Хеллер! — Латиф приблизился еще на шаг. — Я детектив Латиф. Али… — Он видел людей в таком или примерно таком состоянии ипонимал: спешить и делать резкие движения ни в коем случае нельзя. Виолет словно током било, она даже дышала с трудом. Подобным образом колотит самоубийц, бандитов во время уличных «разборок» и страдающих различными формами зависимости — все это Латиф знал из опыта, но не представлял, к которой группе отнести Виолет. Нет, неправда, он отлично представлял. Догадка витала в воздухе, еле слышно гудела и ждала, когда детектив обратит на нее внимание. С полудня ждала! Латиф взглянул на Виолет, прочистил горло, ради того, чтобы услышать свой кашель. Хвала небесам, слух его не подводит! Латиф вздохнул с облегчением и наклонился, желая казаться пониже.

— Мисс Хеллер, что за таблетки вы принимаете?

Виолет пригнулась, словно он чем-то в нее бросил.

— Произойдет важное событие! — облизнув пересохшие губы, объявила она.

— Неужели? — переспросил Латиф и приблизился еще на шаг.

— Да, и очень скоро! Оно… оно уже происходит.

— Мисс Хеллер, вы меня слышите? Вы знаете, кто я такой?

Ответа Латиф ждал долго и напрасно. Когда Виолет наконец закрыла рот и зажала лицо ладонями, он рискнул оглянуться. Сзади, всего в паре шагов, обнаружился таксофон с желтой трубкой. Латиф медленно попятился и, не оборачиваясь, потянулся к трубке: терять Виолет из виду не следовало ни на секунду. Слава богу, на платформе больше никого нет! Латиф поднес трубку к уху. Услышав негромкий гудок, он жадно глотнул воздух и еще раз поблагодарил Всевышнего. Он соединился с лейтенантом Бьорнстрандом и узнал, что подкрепление выслано на Тридцать четвертую улицу. Объяснений Латиф не попросил, и они не последовали. Он повесил трубку, на секунду зажмурился и позвонил доктору медицинских наук Улиссу С. Копеку. Что скажет Копек, он догадывался, еще набирая номер, но хотел, чтобы догадку озвучили. «Вдруг не возьмет трубку?» — думал Латиф. Однако Копек ответил после второго гудка.

— Доктор Копек, простите, что беспокою в такой час. Это детектив…

— Я узнал ваш голос, Али. Все думал, когда вы позвоните?

Латиф онемел от неожиданности.

— Вы понимали, что с ней творится, — проговорил он, едва вернулся дар речи. — Вы прекрасно понимали, в чем дело.

Доктор выдержал эффектную паузу, как в театре или перед ключевой фразой анекдота.

— Разумеется, детектив, а вы разве не понимали?

— Иными словами… — Латиф осекся и набрал в грудь побольше воздуха. — Иными словами, за полчаса беседы вы не нашли возможности сообщить мне о заболевании мисс Хеллер, хотя она стояла за дверью?

— Всем своим пациентам я даю обязательство не разглашать конфиденциальную информацию и стараюсь его не нарушать. — Копек негромко откашлялся. — Так или иначе, я предполагал, что ее заболевание очевидно.

— Только не для меня.

— Детектив, вы меня удивляете. Я всегда считал, что полиция регулярно сталкивается с подобными случаями. В конце концов вы провели с мисс Хеллер почти целый…

— Ты, умник, просто скажи, чем она больна! Диагноз назови!

— Как пожелаете, детектив. У мисс Хеллер параноидная шизофрения. — После каждого слова Копек причмокивал. — Могу я еще чем-нибудь вам помочь?

Мимо пролетел поезд четвертого маршрута, и у ног Латифа приземлилась бумажная салфетка. Ни на Виолет, ни на поезд детектив не смотрел.

— Как вы изволили выразиться, я с ней уже почти сутки. Шизофреников перевидал немало, но никогда не подумал бы…

— Выражаясь профессиональным языком, у мисс Хеллер, в отличие от сына, высокая степень осознания своего расстройства. Когда я ее наблюдал, она ежедневно принимала по двести миллиграммов клозапина в таблетированной форме и по сорок миллиграммов циталопрама.

— Мне она ничего не говорила. Ничего… Я спрашивал…

— Вы задали ей конкретный вопрос?

Латиф не ответил. Поезд четвертого маршрута остановился, двери открылись. Детектив смотрел на неподвижный вагон, до отказа набитый пассажирами. Казалось, они не замечают, что поезд стоит. На Виолет ни один из них и мельком не взглянул.

— Мисс Хеллер не хотела ставить меня в известность, — проговорил Латиф. — Очень разумно с ее стороны. Знай я о расстройстве, ни за что не взял бы ее с собой.

— Али, мне придется поверить вам на слово.

Какое-то время Латиф завороженно смотрел на трубку, потом взвесил ее в руке и легонько опустил на рычаг. Поезд четвертого маршрута незамеченным укатил прочь. Детектив опасливо повернулся к лестнице. Он почти не сомневался, что Виолет уже ушла, и желал этого всей душой.

Она стояла практически в той же позе, может, отступила чуть дальше в тень, может, наклонилась чуть ниже к полу, бормотала и работала челюстями, точно старалась что-то прожевать. «Не подслушивала ли?» — приближаясь к ней, гадал Латиф. Впрочем, какая разница? Виолет уронила голову на грудь и осыпала все на свете отборной руганью, но успокоилась, едва Латиф ее окликнул и притянул к себе.

ГЛАВА 22

На Сто шестнадцатой улице поезд нехотя остановился. В раскрывшиеся двери беззвучно скользнул мужчина и сел напротив Ерша. Кроме них в вагоне не было ни души. Вокруг тридцать семь свободных сидений, не считая предназначенных для инвалидов, но мужчина выбрал место без малейшего колебания. Помимо высокого роста и худобы его отличала осанка пророка, глаза праведника и всклоченная рыжая шевелюра. Незнакомец оглядел пустой проход, точно утихомиривая своих многочисленных обвинителей, и, когда они затихли, улыбнулся Ершу уголком рта. Так улыбаются оценщики размера страхового убытка и стоматологи. «Интересно, кто он, пророк или стоматолог? — гадал Ёрш. — Или все-таки оценщик страхового убытка?» Он уже собрался спросить, когда пророк-стоматолог предостерегающе воздел указательный палец.

— Шнурков нет, — проговорил он, показав на кроссовки Ерша.

Ёрш вытянул ноги.

— «Велкро» — именно так правильно называется застежка-липучка, — тихо произнес он и стал ждать продолжения разговора.

Вместо продолжения мужчина снова поднял указательный палец. Красная жилистая шея напряглась, кадык заходил ходуном. Секундой позже он опустил палец, словно рудознатец — «волшебный жезл», и ткнул в свои ноги: от носков до голеней их обвивала серебристая изолента, судя по виду, новая, дорогая и тяжелая. У Ерша тотчас возникли подозрения.

— Где ваши носки? — шепотом спросил он.

— А где твои? — поинтересовался незнакомец.

Ёрш взглянул на свои ноги и понял: странный тип прав. Кто украл носки? Вероятно, Секретарша. Тут он кое-что вспомнил.

— Я спас мир, — объявил он.

Незнакомец пожал плечами. Дальше ехали молча, незнакомец сквозь зубы втягивал воздух и повторял каждое движение Ерша: наклонялся Ёрш — наклонялся незнакомец, вздрагивал Ёрш — вздрагивал незнакомец. «В чем тут дело?» — недоумевал Ёрш. На каждой станции ему хотелось, чтобы в вагон кто-нибудь зашел, но, стоило дверям открыться, желание пропадало. Девяносто шестая улица, следующая станция — Восемьдесят шестая улица. Незнакомец качался, дергался, копировал его, как обезьяна в зоопарке. Он шумно втягивал воздух, ритмично качал головой, постукивал ногами друг о друга, точно отбивая такт. «Заигрывает или территориальные притязания демонстрирует?» — гадал Ёрш, чувствуя, как начинает чесаться лицо.

— Что у вас под лентой? — неожиданно спросил он. — Что под ней?

Незнакомец фыркнул и, широко ухмыляясь, поднялся.

— Кроссовки «Найки», — прислонившись к поручню, объявил он. — Из мусорного контейнера у магазина «Фут локер» на пересечении Бродвея и Восемнадцатой…

— Отстаньте от меня! — прошипел Ёрш.

К его удивлению, незнакомец тут же сел.

— Ты один из нас, — проговорил он. — Коллега!

Ёрш промолчал и демонстративно уставился в пустоту.

Незнакомец вытянул ноги и вывернул стопы, поставив их, как танцор в первой позиции.

— Порой я разуваюсь, — проговорил он. — Например, когда пересекаю Мусаконтас.

— Мусаконтас, — повторил Ёрш, чувствуя, как сжимается горло. — Тихая река.

— Да, — кивнул незнакомец, — она самая.

— Вы — Голландец!

Голландец достал из кармана расческу и ловко, даже грациозно, провел ею по волосам.

— Я Уилл, — представился Ёрш. — Уильям Хеллер. Хезер Ковингтон сказала…

— Порядок, Уилл, полный порядок. Допустим, ты решил купить дом… — Он показал расческой на Ерша. — Сначала переночуешь в нем или сразу купишь?

— Дом? — переспросил Ёрш, неожиданно вспомнив, как рисовал Эмили.

Голландец кивнул.

— Так ты переночуешь в нем или сразу купишь?

Ёрш покачал головой. Это правда Голландец? В поисках ответа он глянул в окно, но увидел лишь запотевшие стены и дренажные отверстия. Ни шифров, ни штрих-кодов, ни граффити. Тайное откровение исчезло, неужели и из памяти стерлось?

— Переночую ли я в доме или сразу куплю? — Ёрш обдумал вопрос. Перед мысленным взором возникло лицо Эмили и медленно превратилось в дом. — Да, сначала переночую.

— Умница! — Голландец подался вперед. — Обязательно переночуй, до самого утра останься, проверь уровень эктоплазменной активности.

— Моя мать была домом и Эмили тоже, а я был листом бумаги или сигаретой, или кроватью.

Голландец задумчиво хмыкнул.

— Как тебе Рафа?

— Хезер Ковингтон, — уточнил Ёрш. — Она звала меня малышом, солнышком и деточкой. Она увела меня по туннелю на самое дно мира, в комнату с клетчатым одеялом и синим чемоданчиком. У меня ничего не получилось… В паспорте я видел фотографию маленькой белой девочки по имени Хезер Ковингтон, но она почернела из-за доктора Зизмора.

— Ковингтон, — повторил Голландец. — Как интересно!

— Она так себя называла, — пояснил Ёрш. — И я ее тоже. Я рассказал ей о Черепе и Кости.

Голландец встрепенулся.

— Что тебе известно о Черепе и Кости?

— Я сказал Хезер Ковингтон, — испуганно залепетал Ёрш, — сказал Рафе…

— Заткнись! — прошипел Голландец. — Я состоял в том ужасном обществе!

— Череп бледный, тощий, неказистый, — проговорил Ёрш, — а Кость габаритами напоминает…

— Они управляют планетой, — перебил Голландец. — Они контролируют ее производительность. Они фактически повышают температуру.

Объяснения Голландца подняли невидимый занавес, и Ершу открылась истинная суть мира. Он вспомнил платформу, хвост поезда, график роста температуры. Без Черепа и Кости он мог не услышать зов. Он считал их врагами, побежал к желтому краю платформы, как следует пнул двери, и они открылись. Разве это был не знак? Сев в поезд, он тут же стал возвеличенным, благословленным, освященным. Он скользнул в туннель, как штепсель в розетку, и туннель отдал ему все.

— Температура не повышается. Больше не повышается, — объявил Ёрш и показал на живот. — Там ничего нет! Я занимался сексом.

— Ты занимался сексом? — удивленно переспросил Голландец.

— Да, — кивнул Ёрш. — Зов велел освободить то, что живет внутри меня. Он назвал это особым пожертвованием. Я принес жертву сегодня утром. Внутри меня жил мир, а я жил внутри…

— Господи Иисусе! — воскликнул Голландец и запрокинул голову. — Малыш, кого интересует, что живет внутри тебя?

С рельсов донесся жалобный плач — или гневный вопль. Когда поезд проезжал Восемьдесят шестую улицу, Ёрш сжал один кулак, когда Семьдесят седьмую — сразу оба.

— Говори правду! — потребовал Ёрш. — Ты ведь врешь! — Голос звучал не громче жалобного плача рельсов, но слова с отчаянной решимостью рвались из горла. — Говори правду, Голландец! Когда я сидел в обгоревшей машине с проколотыми колесами, мимо прошла женщина. Она сказала, что в баке кончился бензин, и он действительно кончился. Она назвала меня песиком и привела в пятиугольную комнату.

— Этого недостаточно! — объявил Голландец, едва шевеля губами. — Недостаточно! — Самое обычное слово прозвучало как приговор, как колокольный звон в мертвом воздухе.

— Нет, достаточно, — осторожно возразил Ёрш. — Я переспал с ней, а потом… потом, когда очнулся, на улице было холодно.

— Сейчас шесть часов утра, — не открывая рта, напомнил Голландец. — Уильям, ты ничего не остановил.

— Я и не хотел ничего останавливать! — крикнул Ёрш. — Только игры с температурой. Не хотел, чтобы вокруг теплело, и гибели мира тоже не хотел!

— Процесс необратим, — проговорил Голландец, резко опустил голову, и его лицо смягчилось и погрустнело. — Это очень неприятно.

— Да, неприятно, — кивнул Ёрш и судорожно глотнул, — даже мучительно. Но возможно…

— Нет, невозможно, — перебил Голландец. — Однажды твое тело это поймет, и ты умрешь.

Голландец начал съеживаться. Он становился все меньше и меньше, потом лег на бок и замурлыкал себе под нос. «Он умирает или просто засыпает?» — гадал Ёрш. Поезд подкатил к Сорок второй улице, прозвучало ля-до, но в вагон никто не сел.

— Это неправда! — твердо сказал Ёрш. — Я не согласен!

Поезд судорожно дернулся вперед, и рельсы шестого маршрута поцеловались с рельсами экспресса. Жалобный плач растекся по салону, как туман или краска, или начальный аккорд оперы. Ёрш шагнул к дверям, взглянул на рельсы и увидел между ними сверкающую ленту реки, название которой давным-давно забыл. Мимо пронесся экспресс, у каждого окна сидели пассажиры, и ни один из них не умирал. «Я не согласен! — беззвучно повторил Ёрш. — Это вполне возможно!» Впервые с тех пор, как мир не погиб, он подумал о доме Виолет и поездах, которые его туда доставят.

— Это вполне возможно, — пробормотал Ёрш. — На Бликер-стрит пересяду на маршрут F. — Он наклонился сообщить об этом Голландцу, но тот уже съежился до размеров квитанции. Поезд без остановки промчался мимо Двадцать третьей улицы. На платформе люди закатывали глаза, дрожали и гримасничали. Они кричали, смеялись и скидывали одежду.

Голландец вышел на Юнион-сквер, точнее, скользнул на пол, оглянулся и мышью шмыгнул к дверям. «Он не умер, — подумал Ёрш, — не умер, и это вполне возможно». Он сел на скамью и, повернувшись к окну, посмотрел вслед Голландцу. Жалобный плач стих, и в сердце Ерша затеплилась надежда. Толпа на платформе немного удивила, но он напомнил себе, что уже шесть часов. Шесть часов… Скоро должна проснуться Виолет, если, конечно, он не ошибается в подсчетах и если она не умерла. Или она вообще не ложилась… Ёрш представил, как Виолет суетится на кухоньке, пассируя лук и чеснок. Волосы стоят дыбом, лицо белее мела, но тут ничего страшного нет: по утрам она всегда бледная.

— На Фултон-стрит пересяду на маршрут С, который идет из центра, и проеду шесть станций, — вслух проговорил Ёрш. — Вот и все, ничего невозможного.

Интересно, просыпается ли она сейчас, принимает ли лекарства, вылезает ли из-под простыней в терракотовый цветочек? Бормочет ли себе под нос, сползает ли бочком с кровати, распахивает ли окно, ставит ли одну из папиных пластинок, расплывается ли в улыбке, а потом варит ли кофе по-турецки в синем эмалированном кофейнике? Жарит ли яичницу с беконом и ржаные тосты? Мурлычет ли, не попадая в ноты, одевается ли в коридоре или прямо на кухоньке, строит ли гримасы, пробегая мимо зеркала? Постучится ли она в его дверь, как всегда легонько, двумя пальчиками, войдет ли через пару секунд, выберет ли одежду: носки, боксерки, футболку, рубашку, брюки, свитер, выложит ли все на кровать, а потом глянет ли искоса и выберет совсем другое? Коснется ли рукой его лба, чтобы разбудить? Подождет ли минутку и дернет ли за ухо? Посмеется ли над ним? Назовет ли маленьким профессором? Пожалеет ли, что пришлось его разбудить?

Ёрш разлепил веки. Поезд еще стоял. В вагоне появились пассажиры, некоторые сели рядом и могли до него дотронуться, но Ерша не смущало ни то, ни другое. Он только собрался зажмуриться, чтобы время прошло быстрее, как вдруг увидел Хезер Ковингтон, бредущую по соседней платформе с таким видом, словно потеряла щенка.

Ёрш успел выбежать из вагона, прежде чем двери захлопнулись, и помчался вверх по лестнице. Он хотел сообщить Хезер Ковингтон новости, которые наверняка ее обрадуют.

— Юнион-сквер! — прошептал он. Эта станция всегда была его любимой. На лестнице оказалось слишком много народа. Ёрш снова взглянул на платформу, но Хезер Ковингтон уже исчезла. Еще недавно он старался бы никого не задеть, но сейчас это не представлялось возможным: любой ценой стремясь успеть на поезд, люди работали локтями, падали, поднимались. Ёрш вспомнил, как на Коламбас-серкл толпа медленно кружила его по часовой стрелке. Плыть по течению куда проще и приятнее, чем делать выбор самостоятельно. «Завтра снова туда отправлюсь, — решил Ёрш, — вместе с Виолет». Вот мимо протиснулся последний человек, и Ёрш взобрался на верхнюю ступеньку.

Хезер Ковингтон стояла на платформе, к которой прибывали поезда из центра. Рельсы изгибались, как радуга, трещали и свистели, как паровой органчик-каллиопа. Хезер развернулась и зашагала в дальний конец платформы к туннелю. Почему-то она шла босая, а бесконечные рубашки превратились в лохмотья.

— Мисс Ковингтон! — позвал Ёрш и побежал по изогнутой желтой кромке. — Рафа! Рафа, послушай меня! У меня получилось! Я переспал с женщиной!

Стоило Хезер приблизиться, туннель сморщился, как губы надменного старика, и Ёрш заволновался. На пути стояли люди, но он на них даже не смотрел.

— Рафа, я справился! — закричал Ёрш. — Мне тэги так сказали! Остановитесь, мисс Ковингтон! Мир не погибнет!

Тут он врезался в Черепа и Кость.

Ёрш налетел на них сзади и пронесся мимо, не сообразив, что наделал. Череп и Кость окинули его сонными, тупыми, совершенно не удивленными взглядами и нагнали за три неторопливых шага. «Неужели они меня дожидались? — удивился Ёрш. — Неужели караулили целые сутки?» Черная, типично нацистская форма сидела на них в обтяжку, а на ногах — бесшумные ботинки, как у копов из немого кино. Имена подходили им идеально, оба носили их, как шляпы. Череп и Кость подбирались к Ершу, словно коты к канарейке — медленно, лениво, безразлично, но вплотную не приближались. «Почему? — недоумевал Ёрш. — Неужели задеть боятся?» Страх огненной лавой растекался по телу, поднимаясь от пяток, где таился с незапамятных времен. Ёрш сухо кашлянул, с трудом сдержал рвоту, а Череп и Кость все кружили и кружили. От его страха мир превратился в замедленное кино. Оставшаяся за спиной толпа шелестела, как старая газета. Оторвав взгляд от платформы, Ёрш услышал, как кто-то шепчет его имя.

— Ты Уильям Хеллер? Ты Уильям? Ты Уилл?

— Да, Эмили, это я. — Ёрш обернулся и без труда отыскал в толпе ее лицо. Оно принадлежало не новой Эмили, не старой, а той, которую он рисовал в школе, — кругу с косыми чертами наверху, домику с волосатой крышей. — Иди сюда, мы с тобой не договорили! — Она сделала три шага и замерла на краю толпы. — Прости меня, в следующий раз постараюсь нарисовать тебя получше. Эмили, я думал, что слышал зов, думал, что должен его услышать и исполнить миссию. Зачем я родился, если не для этого? Голландец говорит, что жизнь без смысла невозможна в принципе. Без смысла, без причины никак! Если нет смысла, откуда моя болезнь? Без смысла моя миссия — заурядный побег, поцелуи в кабинке и неудавшееся насилие в метро. Без смысла я свихнувшийся бедняга, который отправился в мир иной. Господи, спасибо, что я услышал зов! Господи, спасибо, что воздух потеплел! Смысл имелся, я попросил тебя помочь освободить мое тело, и ты попыталась. Я попытался вместе с тобой! Ты поцеловала меня в губы, чтобы сдержать потепление. Спасибо, Эмили! Пожалуйста, не становись плоской! Если я слышал не зов, то по крайней мере твое имя.

Эмили ушла, и Ёрш слился с толпой, не удосужившись оглянуться на Черепа и Кость. Страх кричал и брызгал слюной так, что уши болели, но Ёрш решил не обращать внимания. Большинство людей на платформе были чужими и плохо нарисованными, но еще больше — знакомыми, хотя бы внешне. Вот доктор Фляйсиг с доктором Прекоппом, вот Малыш, вот высокие темнокожие красавицы-медсестры, вот инспектор Мартинес, вот волоокий хлыщ из «Салона святого Джеба», вот Джонатан Зизмор, вот мужчина с ямайским мясным пирожком, вот Быстрый и Ловкий, вот Секретарша и Бог в золотой куртке — все плоские, как фигурки в детской книжке-раскладушке. Ёрш здоровался, но никто не отвечал. На скамейке у таксофона сидел дедушка Ричард и читал «Нью-Йорк дейли ньюс». По платформе гулял крепчающий ветер, и газетные страницы шелестели, как сухие осенние листья. За спиной начали вздыхать рельсы. Ёрш посмотрел в сторону лестницы, по которой недавно поднялся, и там все лица тоже показались знакомыми. Все ждали призрачного поезда. На платформе присутствовали все, кроме Виолет.

— Где Виолет? — закричал Ёрш. Никто не сказал ни слова, не шевельнулся, даже не вздохнул. — Где Виолет? — шепнул он, уже не ожидая ответа. Тут из-за спины послышался голос, и фигурки отступили, как крабы перед приливом. В отличие от остальных голос звучал не плоско, а вполне естественно.

— Виолет здесь, наверху, — объявил он. Ёрш двинулся на звук и увидел пожилого темнокожего мужчину в твидовом пиджаке. Мужчина чем-то напоминал учителя, а за его спиной кровожадно скалились Череп и Кость.

— Передайте ей, я понял, для чего родился! — попросил Ёрш и, как заключенный, вытянул руки.

— Сам можешь ей сказать, — отозвался мужчина, шагнул вперед, и ветер вокруг него стих. — Пойдем наверх, Уилл! Твоя мама больна.

— Я про маму и без вас все знаю! — заявил Ёрш и подался вперед, чтобы получше рассмотреть призрачный поезд. Он подумал о Виолет — о ее болезни, об акценте и ортопедических туфлях. Воскресил в памяти ее квартиру с красными стенами, китайскими лампами и снимками из «Интервью» и «Нэшнл джеографик». Вспомнил ее раздражительность, привычку сквернословить и путать устойчивые выражения. Одно «времени у нас тележка и сто вагонов» чего стоит! — Хорошо, я скажу ей, — буркнул Ёрш. — Я кое-что ей скажу.

Темнокожий мужчина наклонился, явно собираясь поднять его на руки.

За их спинами к платформе подкатил призрачный поезд.

— Не бойся! — проговорил мужчина мягким, как у всех темнокожих, голосом. — Ничего не бойся! — успокоил он, как умеют только темнокожие. Кого он подбадривал: Ерша или себя самого? Ёрш почувствовал, как руки превращаются в безвольные плети и отчаянно молотят воздух. Вот от пола оторвались ноги… В тот день Эмили обняла его и поцеловала.

— Где Виолет? — закричал Ёрш. Никто не ответил, и он вспомнил, что Эмили шепнула ему в тот роковой день: «Уилл, рано или поздно это должно произойти. Это происходит со всеми людьми на свете».

Из туннеля послышался шум экспресса, мгновенно заглушивший все вокруг. Ёрш укусил темнокожего за щеку и почувствовал металлический привкус крови. Железные объятия тотчас ослабли, и Ёрш приземлился на платформу. Задники кроссовок уперлись в выщербленный край. Темнокожий схватил было Ерша за рукав: паренек рыбкой выскользнул из свитера, оставив в плену лишь «чешую». Темнокожий уставился на него с благоговейным страхом, изумленно раскрыл красный тонкогубый рот и тут же закрыл. Череп и Кость со всех ног бросились к Ершу, но экспресс несся куда быстрее. Поезд влетел на станцию так же стремительно, как его призрачный предтеча, и все присутствующие затаили дыхание.

«Для чего я родился? — спросил себя Ёрш. — Я знаю, для чего!» Он состроил гримасу и медленно сделал шаг назад.

Двенадцатого ноября мир погиб в огне.

От автора

Выражаю благодарность Джину Ауху, Эрику Чински, Брук Костелло, Э.В. Каунту за книгу «Лексикон копов», доктору медицинских наук Фредерику Л. Ковану за книгу «Вечно сумасшедший», Анне Девесон за книгу «Скажи мне, что я здесь», Мэтту Дожни, Дугу Дибберну, доктору медицинских наук Эли Гринберг за книгу «Пособие по диагностике психических расстройств», Джиму Дуайеру за книгу «Жизнь в метро», Леонарду Федеру за книгу «Джаз шестидесятых», Джиму Флинну и Нельсону Холлу за книгу «Вне системы», Алексу Хальберштадту, Уильяму Холлу, Ширли Хазард, доктору медицинских наук Эдварду Хендерсону, Корин Хьюитт, Хлое Хупер, Шерил Хьюбер, Кеннету Т. Джексону за книгу «Энциклопедия Нью-Йорка», Кирстен Кирс, Петеру Нехту, доктору медицинских наук Джею Ко, доктору философии Стивену Коху, Роджеру Маккинону за книгу «Беседа с больным в психиатрической практике», Харуки Мураками, Майре Ротенбург за книгу «Дети с изумрудными глазами», Дэниэлу Полу Шреберу за книгу «Воспоминания о моем психическом расстройстве», Маргарет Сечехей за книгу «Автобиография шизофренички», Ахилу Шарме, Саймону Синху за книгу «Путеводитель по шифрам», Роберту В. Снайдеру за книгу «Разговор по пути», Эдриену Томину, доктору медицинских наук Е. Фуллеру Торрею за книги «Пережить шизофрению» и «Некуда идти», Джареду Уидему, Луизе Уилсон за книгу «Мой незнакомый сын», доктору философских наук Барбаре Вюншман-Хендерсон, Питеру Хендерсону, Эндрю Уайли.

Примечания

1

«Кто завел один сотовый для жены, второй для „племянницы“? Бьорнстранд».

(обратно)

2

У. Шекспир «Юлий Цезарь», акт V, сцена 1 (перевод М. Зенкевича).

(обратно)

3

Рекс Морган, доктор медицинских наук — герой комиксов, созданных в 1948 году Далем Кертисом (псевдоним психиатра Николаса П. Даллиса).

(обратно)

4

Данте Алигьери, «Божественная комедия». «Ад», песнь первая, ст. 9 (перевод М. Лозинского).

(обратно)

5

Я так по тебе соскучилась (нем.).

(обратно)

Оглавление

Джон Рэй СПАСИТЕЛЬ МИРА

  ГЛАВА 1

  ГЛАВА 2

  ГЛАВА 3

  ГЛАВА 4

  ГЛАВА 5

  ГЛАВА 6

  ГЛАВА 7

  ГЛАВА 8

  ГЛАВА 9

  ГЛАВА 10

  ГЛАВА 11

  ГЛАВА 12

  ГЛАВА 13

  ГЛАВА 14

  ГЛАВА 15

  ГЛАВА 16

  ГЛАВА 17

  ГЛАВА 18

  ГЛАВА 19

  ГЛАВА 20

  ГЛАВА 21

  ГЛАВА 22

От автора

*** Примечания ***