Шествие императрицы, или Ворота в Византию [Руфин Руфинович Гордин] (fb2) читать постранично

Руфин Гордин Шествие императрицы, или Ворота в Византию Роман о предначертанном, но несбывшемся

Читателю

ШЕСТВИЕ ИМПЕРАТРИЦЫ — это год 1787-й, вместивший в себя многое, год — зеркало царствования Екатерины II, уже Великой, и год торжества России, прочно утвердившейся наконец на берегах Черного моря по завету Великого Петра. Это год Тавриды, год открытия Севастополя, Херсона, Николаева, Екатеринослава, год создания Черноморского флота. И год, открывший единоверным народам Болгарии, Греции, Валахии, Молдавии, Сербии, вассалам Османской Турции дорогу к государственности.

Но было и ПРЕДШЕСТВИЕ. О нем — в «Голосах». О нем, ушедшем в глубь веков, — в отрывках под общим заголовком «Сквозь магический кристалл…».

Эта книга — о шагах к дерзновенной мечте. Ее действующие лица, ее герои так или иначе остались в истории, равно и события, разворачивающиеся на ее страницах.

Достоверность — вот мой неизменный девиз.

Автор

Сквозь магический кристалл…

Ветвь первая: сентябрь 1451 года

…И, прослышав о воцарении молодого султана Мехмеда II^[1], сына Мурада, некогда могущественного среди владык подлунного мира, да пребудет он вечно в благоуханных садах Аллаха, в Эдирне-Адрианополь^[2], новую столицу султанов, потекли посольства государей стран Запада.

Первым прибыло посольство императора Византии Константина XI, благо от его столицы Константинополя до столицы османов было всего-то два дня пути.

Новый султанский дворец неторопливо строился, и Мехмед принимал послов в старом, где не было ни просторных покоев, ни пышности и во всем царил аскетический дух прежнего владыки Мурада.

Послы Константина были полны смутных надежд. О девятнадцатилетнем султане шла недобрая молва. Говорили, он жесток, своеволен и надменен. Не таким был его отец — просвещенный и милосердный государь, благосклонно относившийся к иноверцам, к Византии. Будет ли молодой султан столь же благосклонен? Говорят, отец не слишком жаловал его, и он рос дичком. И только на закате своих дней спохватился и повелел приставить к дичку достойных пестователей, дабы голова его была полна знаний о мире и правлении.

Наставники его выучили наукам и исламской мудрости, он усвоил языки некоторых подвластных народов — греческий и арабский, персидский и латинский, древнееврейский и армянский.

Но науки не всегда умягчают сердце — такое сердце. И он оставался своенравен и жесток. Говорили, его опасается великий везир Халил, сподвижник отца, его друг и единомышленник, главный пестователь наследника. Мехмед говорил ему: «Учитель…»

Учитель, повторяю, опасался ученика. А ученик пока что упивался доставшейся ему безграничной властью, полной и никем не стесняемой.

Он был щедр на посулы, ведь посулы ничего не стоили. Особенно те, которыми он одарял неверных. Аллах заповедал: обман неверных, тех, которые не уверовали, — святое дело. Если бы неверные прониклись истинами, заключенными в священной книге мусульман Коране, то стали бы осмотрительней и наверняка обратились бы в истинную веру.

И когда послы императора Константина распростерлись пред ним ниц, он поднял их. И проговорил голосом звучным и ясным:

— Город ваш почитаем нами, и мы воздаем должное владыке Константину…

Послы осмелились наконец поднять глаза, дабы взглянуть на выражение лица повелителя правоверных. Оно было бесстрастным, тонкие губы, крупный нос и глаза, глядевшие поверх них, — все было жестким и холодным.

Мехмед продолжал:

— Я удостоверяю, что столица Константина может пребывать в безопасности. Я подтверждаю это, возложив руку на Коран.

С этими словами он левой рукою прикрыл позлащенную книгу, покоившуюся пред ним на подушке. И пробормотал невнятно нечто, похожее на обещание:

— Еще мы согласны выплачивать ежегодно три тысячи аспр на содержание нашего брата принца Орхана. Пусть он будет надежен относительно наших намерений…

Это стало полной неожиданностью и заставило послов распрямиться. Ведь принц Орхан, укрывшийся в Константинополе, был главным претендентом на престол османов. Если Мехмед столь умягчился, то… то это могло значить, что либо он уверен в незыблемости своей власти, либо такой мерой выказывает свое презрение к отступнику, а может, то и другое вместе. В любом случае это казалось им добрым знаком. Но более всего — клятва на Коране.

Восседавший ниже султана великий везир Халил одобрительно качал головой при каждом слове своего повелителя. Да, так поступил бы и покойный султан Мурад — да пребудет он вечно в памяти и молитвах правоверных, — великий и непобедимый правитель, светоч мудрости и знаний, грозный воин Аллаха, его повелитель и друг, высокий друг. Он оказывал