Кто главный в огороде? [Николай Дмитриевич Наволочкин] (fb2) читать онлайн

Николай Дмитриевич Наволочкин Кто главный в огороде?

Как Акуля встречала Новый год

Недавно снежок выпал, белый да пушистый, и все следы в огороде присыпал. Тянулся там через грядку к борозде мышкин след. В той борозде ещё с осени лежал подсолнух. Вот туда-то мышка позавтракать и бегала. Рядом со следами мышки — следы лап кота Нестора. Он по этим следам крался, когда дед его на улицу выпускал. Только мышка чуть свет щёлкать семечки бегала, а дед отправлял Нестора погулять попозже, поэтому они пока не встречались. Ну, мышка и кот понятно — у них в огороде дела, а вот зачем и куда пёс Барбоска через огород ходил, даже полудница Акуля не знала. А теперь и не узнает — все следы под снегом.

После того как снежок прошёл, всё затихло в посёлке. Собаки не лают, коза не мекает. Так тихо стало, что даже бабка Акуля в своём малиннике проснулась. «Отчего это никто не лает, не чирикает?» — подумала. Выглянула из-под копны сена, которое дед Юрий на малинник набросал, чтобы он за зиму не вымерз, выглянула и ахнула:

— Батюшки! Денёк-то какой пригожий!

Ещё послушала: нет ли кого в огороде. Когда люди ходят, то слышно, как у них под ногами снег скрипит: «Скрип-поскрип… Скрип-поскрип…» Это он всем сообщает: скоро весна, скоро редиска взойдёт, горошек прорастёт и всё зацветёт. Даже потерянное мышкой, когда она завтракала, семечко прорастёт. И поднимется там подсолнух, и тоже расцветёт, как прошлым летом рядом с пугалом Игнатом.

Подумала так Акуля, выбралась из малинника и услышала, нет, не «скрип-скрип», а «кар-кар!». Смотрит, летят над огородом две знакомые вороны и одна каркает другой:

— Кар, кума, это же Акулин огород, а вон и её дача в малиннике.

Молчит вторая ворона, нельзя ей открывать клюв, она в нём послание для Акули тащит. Устала и каркнуть охота, а нельзя. Очень уж просил лешак Спиридон послание это Акуле доставить.

— Каркай, кума! — командует первая ворона. — Прилетели!

— Карр! — обрадовалась её подруга…

И закачался над грядками, как бабочка, кусочек берёсты.

Кинулась к нему полудница, а на нём нацарапано:

«Ты, енто, Акуля, и меня забыла, и не помнишь, наверно, что завтра Новый год! Приходи в гости! Ко мне сам Дед Мороз пожалует, вместе со Снегурочкой.

Спиря».

Любил лешак, чтобы его иногда, особенно по праздникам, ласково называли — не Спиридоном, а Спирей. Вот ведь, вроде бы пень обыкновенный, а тоже ласку любит.

Прочитала письмо Акуля, хотела расспросить ворон, как Спиридон в Заячьем лесу поживает, но вороны уже за рощей скрылись. А она-то, забывака, и правда не вспомнила про Новый год. Денёк-то теперь хоть на минуту, но прибывать каждый день будет. А потом — и на две минуты, а в минуте шестьдесят секунд, а в двух минутах — ой, много! И не сосчитаешь, сколько их. Хоть бы Лида к деду в гости приехала. Уж она-то грамотная — сосчитает.

И тут, надо же, исполнилось Акулино желание: автобус на улице загудел: встречайте, мол, гостей! Калитка у деда хлопнула — Лида приехала, а следом калитка у городских хозяев заскрипела. И городские выбрались наконец! С самой осени не показывались. То-то у них калитка скрипит, отвыкла открываться. Это Ика прикатила со своей мамой и братом Юкой.

Оказывается, девочки Ика и Лида откуда-то тоже про Новый год знали. Может, лешак Спиридон и к ним ворон посылал?..

Только Лида вышла в огород, золу из ведра на грядки высыпать, полудница сразу к ней.

— Ой! — удивилась Лида. — Ты и зимой бываешь, а я думала — только летом.

А про Новый год Лида сказала, что он обязательно будет. Дедушка уже горку на улице делает. На ночь её водой польет, чтобы хорошо по льду санки катились.

— Ох и люблю я на санках с горки мчаться, — заулыбалась Лида. — Только не знаю, можно мне сейчас кататься или нельзя?

— Енто почему нельзя? — удивилась Акуля.

— Я же теперь не во втором, а в третьем классе учусь. Кто-нибудь скажет: «Такая большая, а забавляется с малышами».

— Лида, — попросила Акуля, — возьми меня с собой на горку! Уж так мне хочется покататься, так хочется!

— Да как же, бабушка, с тобой кататься? Прохожие начнут расспрашивать: «А это кто такая?» Что я отвечу?

К счастью, тут к ним подбежала Ика. Услышала она разговор и предложила нарядить бабушку Акулю девочкой.

Сбегала Ика в дом, принесла старую курточку, которую, когда ещё совсем маленькая была, носила, и платок. Переодели Акулю, и стала она ну совсем как девочка. Оглядела себя Акуля, сначала обрадовалась, а потом загрустила. Вспомнила про Игната. Он что, так и проспит всю зиму в своей сараюшке? И хотя солнышко потихоньку поднималось, день всё лучше становился, снежок сверкал, жалко всем стало Игната. Он же летом часовым работал. Охранял огород. Подумали, подумали ребята и решили его разбудить.

Позвали Икиного брата и послали его принести из сарая Игната. Натянули на него рубаху, в общем-то неплохую, всего с одной заплатой. Разыскал Икин брат шапку, правда, старую-престарую, но зато тёплую. Установили Игната там, где он летом скворцов от жимолости и ирги отпугивал. Притоптали вокруг часового снег, чтобы не свалился.

Постоял молча Игнат — просыпался, наверное, а потом зевнул и спрашивает:

— Это что, ребята, весна у нас, что ли? И почему грядки белые? Что на них такое выросло?

Вот ведь какой непонятливый! Принялись все объяснять, что не весна ещё, а только Новый год. А белое — это снег. И не вырос он вовсе, а туча его принесла и здесь высыпала.

Прибежал Барбоска, обнюхал всех и заявил: «Гав-гав!», а потом: «Гав-ав-ав…» — ну и так далее. Это он поздоровался с Игнатом и всеми остальными. А лично Игнату пёс сообщил, что проспал тот почти половину зимы. Хорошо, хоть к Новому году проснулся. А на Новый год всем подарки будут дарить, может, Игнату косточки с хрящиком дадут, как ему, Барбоске, в прошлом году подарили. Я собачий язык плохо понимаю, но примерно так он пролаял.

Постояли, поговорили. Юка убежал помогать деду горку доделывать. Лида одёрнула на Игнате рубаху, чтобы аккуратно сидела. Он же не неряха какой-нибудь, а пугало. Ика ушла маме помогать печку топить. Бабушка полудница в свой шалашик отправилась, тоже прибраться к празднику. А к Игнату слетелись воробьи и сороки.

— Ну франт, ну франт! — восхищались сороки. — Опять в новую рубаху вырядился.

— А шапка-то у него какая! Вот бы гнездо из неё сделать!

Папа воробей чирикал своей воробьихе:

— Ни-чи-чи-во эти белобоки не знают. Помнишь, как в позапрошлую зиму этой шапкой под домом отдушину затыкали, чтобы холод туда не пробирался? Ещё кот Нестор хвастал, что теплынь в доме стояла, как в жарких странах.

— Да чи-во там, чик-чиво, — отвечала воробьиха, — как не помнить! Кот тогда похвастал, похвастал, а потом как прыгнет, чуть тебя не слопал!

— Не на того напал, — загордился воробей. — Я сразу вспорхнул, только он меня и видел!

Послушали их сороки, поудивлялись и полетели по огородам и дворам рассказывать другим сорокам, что завтра Новый год. Придёт из леса дед с мешком, но не дед Юрий, а Дед Мороз, и не будет он никого в этот мешок ловить, а начнёт всем из него раздавать подарки. А пугалу Игнату уже подарили тёплую шапку. И за что? Ведь проспал половину зимы.

В самом конце улицы, у озера, жил заполошный петух. Он самый первый перед рассветом, когда ещё звёздочки на небе перемигивались — его, петуха, дразнили, орал: «Ку-ка-ре-ку! Просыпайтесь, засони!» Вот там, в своём гнезде, засомневалась пожилая сорока:

— Так я вам и поверила! Шапку ему подарили! Смех и грех!

— Подарили! Подарили! — застрекотали обе сороки. — А пёс Барбоска сказал, что придёт Дед Мороз и подарит Игнату косточки с хрящиком. Вот!

— Зачем же пугалу косточки? — даже подпрыгнула пожилая сорока. — Этот Барбоска спит и во сне их видит, а пошто пугалу косточки? Вот мне и даром их не надо.

Пока они там спорили, дед Юрий и соседские мальчишки доделали горку, полили её водой и разошлись, разбежались: кто санки на завтрашний день ладить, кто старый таз искать, чтобы в нём, как в спутнике, мчаться!

А пожилая сорока у себя в гнезде вспомнила, что ей никто никогда подарков не дарил. Загрустила сорока и решила улететь куда-нибудь, ну хотя бы в Заячий лесок к лешаку Спиридону. Пусть здешние сороки удивятся: «Где тётка сорока? Куда запропастилась?» Да не только сороки, пусть собаки и коровы удивляются: «Му-у, подруга! Ты не видела нашу сороку? Ну такая пожилая и симпатичная!» Представила всё это сорока и успокоилась.

Под вечер, день-то зимой короткий, только чуть стемнело, услышала бабушка полудница, что кто-то возле её малинника топчется. Выглянула, а это заяц Тишка.

— Что, Тиша, яблоньку погрызть прискакал? — спрашивает его потихоньку Акуля. — Так пойди, погрызи, енто тебе подарок будет под Новый год.

— Беда, Акулина, — шепчет ей заяц, а сам ушами туда-сюда вертит, чтобы услышать, не подкрадывается ли кто. — Лешак послал меня сказать, что никакого Нового года не будет… И Дед Мороз не придёт.

— Да ты что, Тихон? Неужто не придёт? Я же с горки собралась кататься, а теперь что?..

— Заболел Дед Мороз, это Спиридону вороны доложили.

— Как — заболел? Простыл, что ли?

— Нетушки, перегрелся он. К нам уже направлялся, да встретил в лесу охотников. Посидел с ними у костра, чайку похлебал — вот и перегрелся.

«Ахти, батюшки, — закручинилась Акуля. — Что же мне теперь делать? Новый год ладно, пусть не приходит, в старом жили и ещё поживём. Да как бы горку не разломали…»

— Ты, чем вздыхать, пойди лучше к своей подружке Лиде и всё ей расскажи.

— Ну вот, приду, постучусь, вдруг не Лида, а дед выйдет. Что я ему скажу, он же меня не знает?

— Знает — не знает… Ты не Лиду спроси, а скажи: «Позовите, пожалуйста, Барбоску».

— Тиша, ну зачем мне Барбоска? Да и живёт он не в доме, а в конуре.

— Ладно, — заторопился заяц. — Запутался я… Ты уж сама решай: Лиду позвать или Барбоску. А я погрызу немного яблоньку — и в лес…

— Беги, беги, — разрешила полудница, а сама пошла к деду Юрию.

«Значит так, — раздумывала она, — поднимусь по ступенькам, ноги о коврик вытру, как Лида учила, постучусь в дверь и, если дед откроет, попрошу: «Позовите, пожалуйста, Лиду». Вот ведь придумал Тишка — позвать Барбоску».

С такими мыслями поднялась бабушка Акуля на крылечко. Потопталась на коврике, чтобы снег на валенках не остался, зашла в сенцы и постучалась в дверь. Открыла её, конечно, не Лида, а её дед.

— Ой! — воскликнула Акуля. — Позовите, пожалуйста, Барбоску!

— Кого-кого? — переспросил дед Юрий. — Барбоску? А его что, в конуре нет?

— Ой! — ещё раз ойкнула Акуля. — Барбоску не надо, позовите лучше Лиду.

А Лида уже к дверям подбежала.

— Заходи, — приглашает, — заходи. Ты зачем?

Переступила через порог Акуля, рассказала всё, что ей сообщил Тишка, и добавила:

— Вы только горку не ломайте.

Подошла к ним Лидина мама, спросила:

— Как эту девочку зовут, что-то я её не помню. — А когда узнала, что зовут Акуля, успокоила: — Не бойся, Акуля, не будем горку ломать. Я, когда маленькой была — такой, как ты, любила с неё кататься.

Дед Юрий в это время достал из тумбочки новенький календарь и показал Акуле и Лиде листок с красной цифрой «1». Что обозначало — первое января.

— Вот мы сейчас его на стенку и повесим, — пообещал он. — Дед Мороз с бабкой Морозихой утром придут, а у нас уже Новый год. За ночь-то Дед Мороз поправится.

— Дедушка, почему же с бабкой Морозихой, а не со Снегурочкой? — удивилась Лида.

— Потому что выросла уже Снегурочка, даже состарилась немного. Лет-то ей ой-ой сколько. И когда я маленький здесь бегал, она была Снегурочкой, и ещё раньше — при моей бабушке… Ну, в общем, завтра всё увидите.

…И наступило завтра — Новый год, день, который мы все ждём!

Чуть солнышко пригрело, малышня с улицы начала у горки собираться. Кто с санками, кто с тазом или корытом. Первоклассник Кирюша, который приехал на каникулы к бабушке, на горку забрался без всяких санок, сел на ледяную дорожку, вообразил, что он на машине едет, забибикал и скатился.

— Задаст тебе бабушка, если штаны порвёшь! — закричала ему Алёна.

— Не порву! — успокоил её Кирюша и опять полез на горку, а за ним остальные.

Полудница из сада видела всё это и завидовала, а потом подумала, что если будет тут стоять и завидовать, то как осенью на велосипеде не прокатилась, так и сейчас на санках не промчится. Забежала Акуля в Лидин двор, схватила санки. А лежали они на Барбоскиной конуре. Барбоска удивиться не успел, как она выскочила с санками на улицу. Забралась с другими малышами на горку, закричала: «Ух ты!» — и покатилась. Кто мчался на санках с горки, тот знает, как это здорово, только обязательно надо крикнуть: «Ух ты!».

Шла мимо какая-то тётенька, смотрела, смотрела на ребят — не выдержала. Взяла чей-то таз, забралась на горку, еле-еле в таз уселась и помчалась вниз. Вывалилась, правда, когда скатилась, но всё равно радостно смеялась. Новый же год!

— Вы больше не катайтесь, — крикнул ей Кирюша, — а то юбку порвёте! Ох уж мама тогда вам задаст!

Тут к Акуле подошла Лида и спросила, не видела ли та её деда и маму. Не видела Акуля, когда тут по сторонам смотреть. А Кирюша подбежал к ним и спрашивает, когда же Дед Мороз придёт?

Заговорили все про Деда Мороза и стали смотреть в сторону переулка, по которому ходят к Заячьему леску, где Тишка живёт и лешак обитает. А Кирюша вдруг закричал:

— Вон они! Вон они! — и показал совсем в другую сторону — за дедов сад и огород. Закричал, а сам за горку присел — испугался немного.

Посмотрели туда мальчики и девочки, а по огороду шагает Дед Мороз. Уж его сразу все узнали, даже и те, кто раньше ни разу не видел. Шуба у деда красная, а главное — нос красный и мешок за плечами, а в руке посох. Ну, палка такая. Рядом с ним Снегурочка. Правильно про неё дед Юрий говорил: постарела Снегурочка, располнела, и теперь она уже не Снегурочка, а бабушка Морозиха.

— С Новым годом, ребятки! — сказал Дед Мороз и стукнул посохом о землю.

— Здравствуйте, дедушка! С Новым годом! — не очень дружно ответили ребята. А Кирюша из-за горки выглянул: не начал ли дед раздавать подарки…

— А вы воробьям пшена насыпали? — спрашивает Дед Мороз.

— Зачем? — удивилась Лида.

— Это им подарок будет! Беги-ка, Лида, на кухню, принеси пшена и насыпь на крылечко, — говорит бабушка Морозиха. — Пусть клюют — радуются. А Барбоске косточки отдай. Они там же, на столе в пакете.

Удивилась Лида, откуда бабушка Морозиха её имя знает, да и голос у Морозихи очень знакомый, и у Деда Мороза голос похож на голос дедушки Юрия. Удивилась Лида, но побежала за пшеном и пакетом с косточками.

— А мы с вами, ребята, будем здесь с горки кататься, хоровод водить и стихи рассказывать. Кто расскажет, тот и подарок получит, — объявил Дед Мороз.

Кирюша сразу принялся вспоминать стихотворение про Новый год, которое они учили в школе.

Пёс Барбоска в это время грыз косточки. И были они не простые, а праздничные, потому что лежали в пакете, перевязанном красной ленточкой, а принесла их ему Лида. Несла Лида подарочек и улыбалась. Догадалась она, почему у Деда Мороза и бабки Морозихи голоса похожи на голоса её деда и мамы, и куда они делись, догадалась. Но это великая тайна, и Лида её нам не открыла.

Толпились ребята у горки, вспоминали стихи. Одна полудница стояла грустная.

— Ты чего это невесёлая? — спросил её Икин брат Юка.

— Стишок никакой не знаю, — призналась бабушка полудница. — А подарок получить ой как хочется.

— Сейчас, — задумался Юка. — Значит так, запоминай:

Запомнила?

Акуля закивала головой.

— А дальше так:

И помог ведь стишок. Получила полудница за него самую большую конфету, которая нашлась у деда в мешке.

А что было дальше в этот новогодний день, как его отметил пугало Игнат, что поделывали заяц Тишка, лешак Спиридон, тётка сорока, вы, ребята, догадайтесь сами. Одно я знаю точно. Дед Мороз и бабушка Морозиха раздали подарки, и пошли к деду Юрию на кухню пить чай.

Кузнечик Фьють и кузнечик Фьют

Вот, Барбоска, и лето к нам пришло. Бродило в тёплых краях, бродило и до нас добралось, — сказал дед Юрий. — А помнишь, какие холода зимой стояли? Казалось, что им и конца не будет. — Дед поёжился и, погладив пса, спросил: — Уши-то ты за зиму не обморозил?

Барбоска вилял хвостом, о зиме ему думать не хотелось. Он ожидал, когда хозяин пойдёт на кухню готовить и себе, и ему ужин. А холода что вспоминать, может, теперь всё время тепло будет.

Бабушка полудница слушала это и думала, что дед прав. Зима, она тянется-тянется, и всё у неё конца не видно. Спать ложишься — зима. Проснёшься — всё ещё зима. А вот весна — раз — и пролетела.

Совсем недавно первое мая было, а первое число всегда хорошее. Первого января — на Новый год — она, Акуля, с горки каталась, а за стихотворение ей Дед Мороз конфету подарил. А первого мая Лида угощала Акулю пирожным, да уж таким вкусным! У них в огороде пирожные не растут. Если бы росли — подошёл, сорвал, как сливу, и ешь на здоровье. Но Лида сказала, что пирожное дедушка купил в магазине, а откуда в магазин такую сладость привезли, Лида не знает. Вот узнать бы, пойти и нарвать пирожных побольше. А ещё лучше — посадить их в огороде, там, где зря репей да лопух растут.

Теперь вот и май кончился. «И куда же он делся?» — удивлялась полудница, а потом догадалась. Да ведь Лида каждый вечер у календаря листок отрывает. А листок — это не просто листок, а день! Надо Лиде сказать, чтобы сейчас она пореже отрывала. Зимой пускай хоть по два листка отрывает. Тогда и холода побыстрей пройдут.

Эта мысль так понравилась Акуле, что она рассказала про календарь Барбоске.

— Не по два, а по три! — гавкнул пёс. — Пусть зимой по три листочка отрывает. Что тебе, Акулина, жалко, что ли! — и пролаял что-то весёлое.

А весёлое потому, что дед уже звенел на кухне крышками и поварёшками. Услышав такое, каждый бы залаял: звенят кастрюли — значит, скоро ужин.

Городские хозяева должны приехать только завтра, поэтому и в огороде, и во дворе за всем следит бабушка полудница.

Подошла она к калитке, посмотрела на улицу, а там возле своего забора лежит свинья Хавронья Сидоровна. И так уж она ласково похрюкивает, так по-доброму с кем-то разговаривает, что даже Акуля удивилась. Обычно Хавронья нежится под своим забором и помалкивает. Ну, если кто-нибудь мимо проходит или пробегает, то она сердито хрюкает. А тут разговорилась. Наверное, с поросятками.

А вечер хороший, тихий вечер, и на улице никого. Петух Костя увёл куриц спать. Козы домой убрели — хозяйке жаловаться, что голодные они. Хотя целый день возле дома деда Юрия зелёную травку щипали. А дед покряхтел-покряхтел возле телевизора, да и задремал в своём кресле.

Выбралась потихоньку Акуля за калитку, осмотрелась — и бегом через дорогу к Хавронье, на поросят полюбоваться. Это уж точно Хавронья с ними так ласково беседует. И красивыми, наверное, их называет, и пригожими, и на мамочку похожими.

Подбежала Акуля к Хавронье, спрашивает:

— Где же поросятки?

— В свинарнике, — отвечает Хавронья, — где же им ещё спать?

— С кем же ты тогда разговаривала?

— Как с кем? — удивилась свинья. — Да сама с собой. С кем ещё по душам потолкуешь, не с хозяйкой же. Она утресь такую болтушку мне в корыто налила, что даже наш хозяин хлебать её не стал. Подошёл, палочкой в корыте помешал и отправился на кухню молоко пить с белой булкой. Нет, ты подумай, не могла ведро картошки отварить да потолочь её с отрубями. Пришлось мне хозяйкину болтушку через силу есть. Я бы дала тебе её попробовать, да съела всё.

Помолчала немного Хавронья Сидоровна, приоткрыла левый глаз, посмотрела на полудницу и сказала:

— Ну ладно, ты иди, соседка, а то скоро хозяйка выйдет, меня во двор загонит. А я ещё сама с собой не наговорилась. Уж очень я хорошая.

— Ну, хрюкай, хрюкай, — разрешила Акуля и побежала к себе в огород.

Не сказала ей Хавронья, почему не торопилась она в сарай. Здесь, под забором, был у неё собственный участок земли. Небольшой, правда, но свой. У хозяев её большущий огород, да ещё и сад. У деда Юрия тоже большой участок, он его, наверное, с полудницей делит, а может, с пугалом Игнатом, а то чего бы Игнат из сада скворцов прогонял. А вот у неё, Хавроньи, — свой. Небольшой, правда, но свой. Если уляжешься на нём, то весь участок и закроешь. И это даже хорошо — пусть другие им не любуются, не завидуют. Хрю-хрю…

Ика, когда приезжала из города, прежде чем каким-нибудь делом заняться — ягод спелых поискать или позагорать, — включала приёмник. Она считала, что когда музыка играет, лучше загар ложится, и цветы хорошо распускаются. Да вот те же пионы или георгины. Георгины под музыку до самых заморозков цвести будут.

Мама Икина про цветы не очень верила, зато твёрдо знала, что под старинный вальс быстрее растут огурцы. Особенно ночью. Только кто обрадуется, если всю ночь будет играть духовой оркестр?

Тот же кот Нестор Иванович вообще музыку не уважал. Поплывёт мелодия по дому, и не услышишь, как мышка где-нибудь под диваном заскребётся или у тебя же возле хвоста пробежит. Мышке смешно, а Нестору позор.

Больше всякой вашей музыки Нестор любил послушать, как щебечут воробьи. Расшумятся они, раскричатся: «Ты чиво?» — «А ты чи-чи-во?» — «Я-то ничиво, а вот ты, чи-чи-чи, лучше помолчи!» В общем, про всё позабудут. А кот прищурит глаза, будто спит, а сам ждёт, когда они совсем обнаглеют. И какой-нибудь крикун к самым усам Нестора подскочит. И не цапнуть его будет сплошным позором. Да тогда все коты по улице, до самого озера, станут про это орать. И, конечно, подруга Нестора, кошка Нюся — мяукай ни мяукай — погулять не выйдет.

Акуля же и музыку, и воробьиный щебет мимо ушей пропускала, зато любила перед сном послушать сверчков и кузнечиков. Уляжется полудница на своей даче в малиннике и слушает. А сверчки стараются, на сто голосов заливаются…

Вдруг уже не сверчок, а кузнечик на скрипочке застрекочет, да сердито так. Это, конечно, кузнечик Фьють. Акуля его сразу узнала. А сердится он потому, что подруга его куда-то ускакала, а стрекотать она не умеет. Вот и не узнаешь, по делам она перелетела на другую ветку или ее какая-нибудь птица склюнула.

«Нет-нет, нашлась!» — улыбается полудница. Успокоился Фьють и радостно заиграл на скрипочке. Сейчас, конечно, другой кузнечик — Фьют — в его игру вмешается. Фьють и Фьют — соседи. Живут они рядом. Фьють — возле вишни, там, где полынь растёт, а Фьют — за вишней в крапиве обитает. И живёт он там один, без подруги. Имена у кузнечиков похожие, только у кузнечика Фьють после «т» мягкий знак, а у Фьюта его нет.

Знала Акуля, что оба кузнечика постоянно спорят и никак не могут подружиться. А всё потому, что не разберутся, у кого из них усы длиннее. А может, ещё потому, что у Фьюта подруги нет, поворчать не на кого. Но главное — усы.

Гордятся и кузнечики, и дальние их родственники сверчки своими усами. Да и есть чем гордиться. Усы у них длиннее туловища. Если бы, например, у вашего дедушки выросли такие усы, он бы, бедный, о них запинался. А кузнечикам и сверчкам усы нужны.

Ика однажды, когда поймала кузнечика, сказала про усы: «Да это же у него антенна, неужели он радио слушает? А где же ушки?»

Разглядывала Ика голову кузнечика, искала ушки и не нашла. А ушки и у кузнечиков, и у сверчков под коленками передних ног. Перепоночки там такие, вместо ушей. Так что ушки у них не на макушке, а на ногах. И разговаривают они друг с другом тоже ногами. Если бы первоклассники в школе у Кирюши умели разговаривать ногами, можно было бы целый урок проговорить. А так — только слово скажешь, учительница сразу окликает: «Кирюша, перестань!»

И хотя стрекочут в летнюю пору кузнечики и сверчки целый день, а то и всю ночь, найти их в траве нелегко. Полудница, увидев, что Ика разглядывает сверчка, очень удивилась: как это она его поймала? А поймала Ика сверчка нечаянно. Рассмотреть его зелёненького в зелёной траве очень трудно. А потом Акуля пригляделась и увидела, что это кузнечик, которого зовут без мягкого знака. Ну, вы уже догадались, что поймала Ика Фьюта, а не Фьютя. Наверное, он очень уж расстрекотался, доказывая Фьютю, что усы у него миллиметра на два, а то и на два с половиной, длиннее.

А стрекочут кузнечики и сверчки не ртом, а смычком. Смычок у них — жилка такая. Как скрипач на сцене приподнимает руку, так и кузнечик поднимает левое надкрылье и начинает быстро-быстро водить им из стороны в сторону. Смычок трётся о правое надкрылье и издаёт звук.

Да вы сами можете у себя на даче или у бабушки в деревне разыскать кузнечика или сверчка и полюбоваться, как эти музыканты играют. А вот зачем сверчкам и кузнечикам длинные-предлинные усы, мы вам расскажем попозже, а то неинтересно будет читать.

Не зря любила бабушка полудница послушать сверчков и кузнечиков. Перестанут хвастаться друг перед другом Фьють и Фьют, заиграют спокойно, тут как раз и Акуля засыпает.

Напевают ей сверчки и в малиннике, и в огороде: «Баю-бай, баю-бай, Акулина, засыпай!» Хорошо Акуле, и сны хорошие ей снятся. То будто она не Акулина, а Лида или Ика. А один раз приснилось, что она вовсе и не полудница, а петух Костя, и принялась тогда Акуля кукарекать:

— Вставайте все! Пора картошку полоть!

В этом самом месте Акуля проснулась, а то бы разбудила всю улицу. А на дворе-то ночь, луна светит, смотрит на Акулю и улыбается. Пугало Игнат возле ирги подрёмывает. На всякий случай бабушка Акуля потрогала себя, убедилась, что она не петух, и опять уснула.

Знала Акуля, что огороду сейчас мешать не надо. Он и ночью не спит. Конечно, пугалу Игнату хоть и стоя, а подремать можно. Работа у него без выходных, от восхода до заката солнышка. А вот огурчикам самое время расти. Городские хозяева, когда приезжают, вечером соберут огурцы, а утром то один, то другой ходят вокруг грядки, смотрят, как за ночь подросли огурчики. Вчера вот этого из-под листика даже и видно не было, а сейчас — посмотрите, какой красавец!

Редиске всегда хочется показать себя, чтобы сорвали её сочной, не дали переспеть. Вот она и выглядывает из грядки, будто хочет сказать: «Возьмите меня на завтрак. Не пожалеете!»

Уж кто-кто, а полудница знала, что и картофель ночью не спит, и горошек, и чесночок. А вот репка в этом году всех удивила. Шла как-то Акуля поговорить со свёклой, да чуть не запнулась о репку. Не замечала она до этого, что репка растёт, будто куда-то торопится.

В тот же день дед Юрий пропалывал морковку и даже ахнул, когда увидел, какая репка рядом с морковкой вымахала. А посадил-то он здесь ещё весной маленькое семечко. Не вырастала такая репа ни в прошлом году, ни ещё раньше ни у него, ни у соседей.

Присел он, чтобы лучше разглядеть репку, даже очки достал, а потом решил: «Ладно, пусть растёт… А там посмотрим, что с ней делать».

Пожилая сорока куда-то улетает

Прилетели скворцы из своих тёплых стран, а они далеко-предалеко — за рощей, за другой улицей, потом за лесочком и ещё за чем-то. Так далеко, что туда даже сороки и вороны не летают.

Уж на что, кажется, вороны путешественницы. Они в Заячью рощу, где живёт лешак Спиридон, частенько наведываются. Почтальонами у него подрабатывают. Письма от лешака Акулине приносят. А живут воронушки тоже не близко — в леске за другой улицей. Но и они за этот лесок, в тёплые края, не собираются. А сороки, те прямо говорят:

— А что мы там не видели. У нас здесь летом мошки и букашки вкусные, зимой — семечки и зёрнышки. Бабушка полудница нас из огорода не прогоняет. Пса Барбоску можно подразнить, когда он на цепи сидит. А Игнат нас редко пугает. Он больше за скворцами следит.

— Он же, пугало ваше, всю зиму спит, — застрекотала, подлетев, пожилая сорока. Уселась на ветку и давай на ней качаться, словно маленькая, хотя была уже, как известно, пожилой. И сорока продолжала:

— Уснёт ваш Игнат, перед тем как снежку выпасть, а проснётся — в огороде весна. Это на Новый год Акуля его разбудила, когда Дед Мороз приходил…

— С горки Игнат прокатиться захотел! С горки прокатиться! — стали вспоминать сороки.

— Может, и так, — согласилась пожилая сорока, — а еще подарок получить задумал.

Переступила пожилая сорока с ноги на ногу и добавила:

— А ведь я, подруги, на юг собралась…

— В отпуск? — оживились сороки. Любят они какую-нибудь новость услышать, а потом разнести её по деревне.

— Совсем улетаю, — важно ответила сорока.

— Ах, зачем же?! Ах, когда же? — закружились вокруг неё сороки.

— Поселиться там думаю. А улечу когда?.. Вот прощусь со всеми и улечу. Может, завтра и буду прощаться, а там уж в путь-дорогу отправлюсь. Хотела в Заячий лесок улететь, да передумала.

И правда, на следующий день прямо с утра, когда сосед её петух начал кукарекать, всех, кто не проснулся, будить, отправилась пожилая сорока со знакомыми прощаться. А поскольку сороки на своей улице всех знали, а она среди сорок была самая старшая, то проститься ей со всеми было непросто.

Сначала полетела она к соседу петуху. Уж с ним-то они знакомы-перезнакомы. Петух не раз будил сороку, когда той подремать хотелось. Да и другие петухи от его кукареканья просыпались и называли его заполошным. А кукарекал он раньше всех потому, что жил у самого озера. И когда солнышко всходило, то отражалось в воде, вот и казалось, что поднимаются сразу два солнца. Петушок каждый раз удивлялся и кричал на всю улицу, будто пожар случился:

— Ку-ка-реку! Вставайте и посмотрите, что творится!

Прилетела пожилая сорока к петуху-соседу, начала с ним прощаться, да не смогла. Вывалился из конуры молодой пёс с заграничным именем Спонсор. Кувыркнулся от радости, что утро наступило и скоро хозяйка принесёт ему что-нибудь перекусить. Увидел молодой пёс в это время кончик своего хвоста. Подумал: «Кто это такой лохматый под моей ногой прячется?!» — и давай этого лохматого ловить. Подтянется к хвостику — хвать зубами, а хвостик уже под другой ногой. Перевернулся на другой бок и опять не поймал…

Подождала-подождала сорока, когда Спонсор хвост поймает, — не дождалась и отправилась прощаться к соседской корове. Летит, а воробьи во дворах щебечут: «Вон сорока мимо пролетела…» — «И правда, чик-чирик, мимо пролетела». Им, воробьишкам, когда проснутся, всё интересно: кто летит, кто идёт, кто хвостом машет.

А хозяйка только что подоила свою ведёрницу, целое ведро молока надоила и повела кормилицу пастись с другими коровами. Все они уже щипали травку на лугу возле озера. Подросла травка за ночь. Смотрел на неё пастух и думал: «Хорошая травушка. Сам бы пожевал, да зубы у меня плохие…» Подлетела к стаду сорока, стала рассказывать, что собралась на юг. Завздыхали коровы, а что сказать — не знают. Хоть и птица она, и молока не даёт, а жалко — своя же, деревенская.

Подошёл бык по кличке Быня, замычал:

— Му-у-учаться будешь. Одна-одинёшенька на все тёплые края… Поду-уу-май. У нас тут и трава вкусная, и водица в озере чистая. А в тех дальних краях, я по радио у себя во дворе слышал, какую-то минеральную воду пьют. В общем, минералку. Из-за одного названия пить её не захочется.

Прав был Быня или нет, сорока не знала. Полетела к своему гнезду подумать.

— Ку-ка-реку! — окликнул её сосед петух. — Куд-куда ты мимо летишь? Залетай ко мне — дело есть.

Завернула к нему сорока. Смотрит — спит опять в конуре пёс Спонсор. А поймал он свой хвост или нет — неизвестно. Хотела спросить у петуха, а он говорит:

— Будешь лететь в тёплые края, так там, за нашей рощей, на соседней улице, живёт у деда Кукаренко петух без двух перьев в хвосте. Он ещё по утрам, когда хозяина будит, кричит: «Кукаренко! Вставай, а то бабка твоя ругаться будет!» Повстречаешь его — передавай привет. Скажи, как увидимся с ним в следующий раз — додерёмся. Мы с ним, как-то в мае, только начали драться, так нас бабка Кукаренчиха метлой разогнала.

— Передам! — пообещала сорока.

— Сама, смотри, не спорь с ним. Драчун он. Недаром у него хвост ободранный… Ну, — добавил на прощание петух, — ты в тёплых краях не задерживайся. Хорошие сороки нам и здесь нужны.

— Не знаю, не знаю, — застрекотала сорока. А самой приятно стало, что петух назвал её хорошей. Мог бы, конечно, добавить, что она симпатичная. Да уж ладно. Может, про это кто-нибудь другой скажет. Не могут не сказать.

В этот день проститься со всеми сороке не удалось. Полетела она попрощаться с бабушкой полудницей, да увидела Хавронью Сидоровну. Дремала свинья спокойненько на солнышке под забором. Что ей начала говорить сорока, Хавронья недослушала.

— Ну и улетай, — хрюкнула и даже на сороку не взглянула. — Лети, тише на улице будет. А то гоняешь тут по дороге на мотоцикле, туда-сюда носишься. Тарахтишь. Один шум от тебя…

— Я? На мотоцикле?! — удивилась сорока. — Да ты что, Хавронья?

Приоткрыла, как всегда, один глаз свинья, хрюкнула:

— Хрю, это ты, сорока?.. Тогда на мотоцикле, наверное, бабка полудница носится. Ну, всё равно — лети, раз собралась. Пока же, если ты меня уважаешь, выключи, пожалуйста, собаку. С утра Барбоска у деда Юрия лает и лает. Вздремнуть не даёт. Выключи его, да и сама поспи перед дорогой.

— Ладно, — пообещала сорока и полетела во двор деда Юрия. А пёс его, Барбоска, как раз перестал лаять. Устал, наверное.

— Опять сорока мимо летит. Опять мимо! — защебетали воробьи.

По двору деда прогуливался петух Костя и смотрел, как его куры умываются пылью. Выбили они в земле лунки, подбросят крыльями пыль над собой и радуются. Так уж им хорошо.

— Ванны принимаете? — спросила сорока.

— Ванны, ванны! — закудахтали куры. — Давай с нами!

— Я бы не против, да вот улетаю от вас. Проститься заглянула.

— Куд-куда? Куд-куда ты, Мима? — закудахтали куры. Сказала им сорока, что на юг собралась — в тёплые края.

— Ну, слетай, слетай, Мима, раз делать нечего, — разрешил петух. — А моим хохлаткам цыплят выводить надо.

— Некогда нам, некогда, — затараторили куры, — а ты лети, Мима.

— Почему мимо? — удивилась сорока. — Я прямо на юг полечу.

— Ты прости нас, Мима. Рядом живём, а не знали, что тебя Мимой зовут. Удивилась сорока, принялась расспрашивать, кто же стал её так называть?

— Да все, — объяснил петух Костя. — Вон и воробьи, когда тебя увидели, зачирикали: «Вон сорока Мима летит… Опять Мима летит».

Спорить с курицами сорока не стала. Догадалась, что хохлатки всё перепутали, и, решив, что с ними она простилась, отправилась в соседний двор. Там, в гнезде на высоком тополе, снимали квартиру две сороки. Но дома их не оказалось. То ли они новости по улице да огородам собирали, а может, своими со встречными делились. Зато под тополем на пеньке сидел Кирюша. Успешно окончив первый класс, приехал он на каникулы к бабушке. А сейчас тут, на пеньке, читал вслух грустное такое стихотворение:

Жалко было Кирюше поросёнка, и он горько плакал. Плакал и думал: «Зачем я только научился читать?!» А бабушка приготовила ему на каникулы сразу две книжки. Открыл Кирюша вторую и хорошо сделал. Стихотворение в ней ему понравилось:

И тут как раз комар сел Кириллу на нос. Кирюша, хоть и был городской, нисколько комаришку не испугался, пришлёпнул его, сказал: «Вот тебе!» — и решил пойти к бабушке и прочитать ей это стихотворение. А то она: «Не ходи на речку, не ходи на рыбалку — там комары!» А чего их бояться. И ещё решил, что книжки он будет и дальше читать, ну, например, завтра.

Застрекотала пожилая сорока, принялась рассказывать Кириллу, куда и зачем она улетает, и что зовут её теперь Мима. Но мальчик встал, прихватил книжки и пошёл к бабушке. Наверное, он не понял, о чём она стрекотала. А жаль, он бы узнал, куда сорока собралась, и что зовут её Мима. Самой же пожилой сороке имя это понравилось. Лучше, чем «сорока, сорока» — будто она воробей какой-нибудь…

Курицы же, когда сорока улетела, долго спорили: куда же Мима отправится.

— На юг! — утверждала одна.

— В тёплые края! — кудахтала вторая.

— Ко-ко-конечно, в тёплые страны, — доказывала остальным третья.

Слушал, слушал своих хохлаток и пеструшек петух, рассердился и загнал их в курятник.

— Идите, отдохните, а то у меня из-за вас голова разболелась.

На кухне у бабушки съел Кирюша целое блюдце манной каши. Да и как не съешь, если бабушка сказала:

— Ешь, а то плохо расти будешь.

— А какой я вырасту, если всю кашу в твоей кастрюльке съем?

Бабушки, они всё знают, вот и Кирюшина бабушка сказала, что будет он высокий, как пугало Игнат.

Представил Кирюша, что вырос он такой, как пугало, и заявился в школу. Сел за свою парту рядом с соседкой Катей, а все подумали, что он её папа.

— Бабушка, — спросил Киря, — а если я только одно блюдце съем?

— Ну, немного подрастёшь, и всё…

«Вот и хватит с меня», — подумал Кирюша, попил молока и решил пойти погулять, а бабушка говорит:

— Книжку с собой возьми. Зря я, что ли, тебе сразу две купила…

Хотел Кирюша объяснить бабушке, что книжку он решил почитать завтра, да не стал. Эти взрослые только себя понимают, а других — нет. Ну, может, когда подрастут, тогда и детей понимать станут, а пока трудно с ними. А бабушка пообещала, что если он почитает, она ему за это мороженое купит. Обрадовался Кирилл, взял книжку и пошёл гулять.

Деревенских своих приятелей он на улице не встретил. Зашёл тогда в сад, сел на пенёк под сорочьим гнездом, раскрыл книжку, хотел почитать, мороженое заработать, да увидел Акулю.

— Читаешь? — спросила Акуля. — А кто тебя научил читать?

— В школе — учительница, а дома — мама.

— А меня — бабушка, — с гордостью сказала полудница.

— Моя? — удивился Киря.

— Нет, мне буквы показала бабушка деда Юрия. Дед Юра тогда ещё маленький был. Читала бабушка ему сказку. Увидела меня и говорит: «Ты — Акуля, а это твоя буква «А». «А-куля». Я посмотрела в книжку. Разглядела там букву «А», потом ещё одну и говорю: «Ой, как много Акуль: и здесь Акуля, и тут, и там». «Нет, — объяснила бабушка, — здесь не «Акуля» написано, а вовсе «Арбуз». Он тоже с буквы «А» начинается: «А-рбуз». Так мы с ней постепенно и выучили все буквы. И букву огурца — «О», и букву вишни — «В». Тут из-за ограды позвал Кирю его друг Витя.

— Пойдем, порыбачим! — крикнул он. — А то у нас кошка голодная! Рыбки хочет.

— Сейчас! — отозвался Киря и побежал за удочкой. Убежали рыбаки, и сразу из своего гнезда слетели к Акуле сороки.

— Слышала, Акуля, — спрашивают, — пожилая-то сорока улетает?

— В тёплые страны улетает…

— Прощается со всеми! А вон и к нам Мима завернула.

— Почему мимо? К нам же она сюда направилась.

И правда, прилетела пожилая сорока и уселась прямо на пенёк.

Ребята, вы не помните — прощалась уже с подругами сороками Мима или нет? Я, например, забыл, да и она за целый день забыла. Ну, ничего. Простилась она с полудницей Акулей и сороками. А сороки на прощание попросили: «Будешь возвращаться, комаров и мошек из тёплых стран прихвати. Попробуем, какие они на юге. Да и бабушку Акулю угостим».

Когда Мима сказала, что решила там, в тёплых странах, остаться, сороки застрекотали:

— А ты нам посылку пришли. Посылку. Адрес у нас старый: «Гнездо на высоком тополе, где Кирюшина бабушка живёт».

На том и расстались.

Ещё одна присказка

— Было это или не было — не знаю. Только однажды, в этом вот самом месте… — начал рассказывать дед Юрий, но его сразу перебил Витя.

— Вот здесь, возле скамейки, где мы сидим? — спросил он и даже показал рукой на землю под своими ногами.

— Конечно, здесь, где же ещё, — подтвердил дед.

— Тогда я знаю, — радостно улыбаясь и гордо поглядывая на других деревенских жителей, которые тоже собрались послушать деда, заявил Витя.

— Что ты знаешь? Что ты знаешь? — стал наседать на него Кирюша.

— Ты не знаешь, а я знаю, что сюда приходили лешак Спиридон, полудница Акуля и заяц Тишка.

Но, к радости Кирилла и Дениса, дед принялся рассказывать, как собрались у скамейки не лешак с зайцем Тишкой, а те, кто живёт в настоящих сказках. Конечно, это репка, которую посадил дед, и ей так уж понравилось у деда на грядке, что она сразу принялась расти, и выросла большая-пребольшая. Попробуй, вытащи такую из земли.

Прискакал бабушкин Серенький Козлик. На него, помните, в конце сказки напали серые волки. Может, на этот раз не нападут. Козлик же пока в лес не собирается, а волки поджидают его именно там. Сидят за талинами, курят и поглядывают: не идёт ли?

Посмотрел дед Юрий на ребят, увидел, что им интересно, и сообщил, что тайком от кота Нестора прибежала Мышка-Норушка.

— Ой, боюсь я мышей! — воскликнула внучка деда Юрия Лида и поджала ноги.

Но, оказывается, бояться Мышку-Норушку не стоило, она, чтобы её не увидел Нестор Иванович, сразу забралась под шапку-невидимку. Эту шапку Акуля собиралась отдать пугалу Игнату, но решила, что отдать-то можно, только тогда Игната не будет видно. Наденет он шапку-невидимку, птицы слетятся, посмотрят: нет пугала, бояться некого — и всю ягоду склюют. Поэтому шапку Акуля запрятала под скамейку.

Ну и, конечно, прыг-скок, прыг-скок, припрыгала, прискакала Лягушка-Квакушка. У нас, её ещё Квакшей зовут. Она перед дождём квакает, как утка крякает.

А зачем они собрались, знает пока одна Мышка-Норушка. Ну, ничего — узнаем и мы, только попозже.

Правда, Серенького Козлика бабушка вскоре забрала. Прибежали другие козы домой, а козлика нет.

— Где козлик? — строго спрашивает бабушка.

Не знают козы. Только бородками трясут и мекают: «Не-е, ме-е» — и всё.

Тогда бабушка подобрала хворостинку, хорошую такую — прогонистую, и побежала козлика искать. Решила, что он на дискотеку отправился. Туда соседская девушка Маша каждый вечер уходит и заявляется домой только за полночь…

— Я тебе покажу дискотеку! — увидев своего козлика, запричитала бабушка.

Да услышала она, как вокруг сверчки и кузнечики на своих смешных скрипочках наигрывают, хоть сама под эту музыку пляши, как в молодые годы. «Нетушки!» — рассердилась она, теперь уже на себя. Шлёпнула прутиком Серенького Козлика и погнала его домой.

А Мышка-Норушка сидит под шапкой-невидимкой и дрожит. Услышала она про дискотеку, испугалась, что начнут сейчас все плясать и на неёнаступят. Её же под шапкой-невидимкой не видно. А убегать никак нельзя. Надо помочь деду, бабке Акуле, внучке Лиде, хотя она её, мышку, боится, и ноги от неё спрятала. Только всем вместе можно вытянуть репку из земли. Вот и сидит мышка под шапкой и дрожит как осиновый листок. Уж вы-то, ребята, знаете, что осиновый листок всё время дрожит. Дует ветерок — он дрожит, улетит куда-нибудь — всё равно дрожит. И в это самое время, когда деревенские жители Кирюша, Витя и все другие стали осматриваться: а может, правда где-нибудь здесь дрожит под шапкой-невидимкой Мышка-Норушка, дед встал и собрался уходить.

— Дедушка Юра, а дальше? Что потом было? — спросил Витя.

— Это же присказка, — ответил дед. — Сказка будет впереди.

И отправился дедушка Юра к себе во двор. Может, воды накачать, а может, с Барбоской о разных делах поговорить. А то он сидит и от нечего делать зевает. Так к старости лентяем станет.

Не сидела без дела и полудница Акуля. Каждое утро она обходила огород. Вот и сегодня побеседовала с пауком Федькой Сломанная Лапа. Напомнила ему, чтобы пчел не ловил, пусть цветочки помидоров и огурцов опыляют. Посмотрела издали на репку — растёт ли? Хотела к ней подойти, да услышала, что у жимолости, там, где пугало Игнат на посту стоит, скворцы расшумелись. Прилетели целой стаей и кричат Игнату:

— И чего это ты спокойно не постоишь! Только мы подлетим, ты сразу рукавами своими размахивать начинаешь. Ох, устроим мы тебе пакость, устроим! Вот улетим в жаркие страны. Ничего не будем говорить, раз — и улетим! А солнышко взойдёт, начнёшь ты важничать, нас поджидать: «Сейчас я их испугаю, замахаю на них руками!» А нас уже нету! Тю-тю — улетели. Делать тебе будет нечего. И тебя как безработного унесут в сарайчик.

«Надо пойти помочь Игнату, — заторопилась полудница. — Это ягодки им захотелось!» Прихватила Акуля старый веник, пошла к жимолости. Увидели её скворцы и на неё раскричались:

— Жадные вы все здесь! Не зря от вас пожилая сорока к нам в тёплые края улетела!

Мима и правда чуть свет улетела. Утром, когда её сосед, заполошный петух, ещё только прочищал горлышко, перед тем как закукарекать, выбралась она из своего гнезда и полетела в дальние края — прямо на юг, за рощу, на соседнюю улицу.

Когда все со скамейки разошлись, побежал Кирюша к бабушке. Набрал полную кастрюлю воды. Решил он полить возле скамейки землю. Вдруг Мышка-Норушка из-под шапки-невидимки выскочит. Вот смеху-то будет!

Принёс Кирилл воду. Вылил туда, куда Витя рукой показывал, но ничего интересного не произошло. Подождал-подождал Кирюша и побежал к бабушке манную кашу есть.

А лето шло потихоньку и шло. Встала Акуля чуть свет, ходит между грядок, разглядывает, что и как за ночь выросло. Вот молоденькая морковочка загорать надумала, плечики из земли показала. Кабачки растут, торопятся, не знают, наверное, что зимушка далеко ещё. Вишни, гляди ты, спеть начали. Что-то рано в этом году. Дед Юрий ходит возле своих вишен, собирает самые крупные и спелые. Взял бы — и самую крупную себе в рот бросил, так он всё в баночку.

«Хорошо бы и нашим городским хозяевам приехать, — думает Акуля. — И полоть уже надо, и овощи целую неделю не поливали. Огурцы вон, когда проходишь мимо, вздыхают. И капусту полить бы, и горох. Ох!»

Пошла Акуля в конец огорода к своей картофельной грядке. Недавно полоть ее начала. Решила хозяев удивить. Там и тяпку оставила, чтобы не таскать такую тяжесть. На этой грядке полынь каждый год растёт. А её запусти в огород хоть с задов, хоть со стороны соседей, и не заметишь, как она разбежится по всему участку.

Шагает потихоньку полудница вдоль грядки и слышит, как полынь спрашивает у тяпки:

— А какой у тебя рабочий день?

Ишь чем заинтересовалась!

— Как солнышко взойдёт, Акулина зарядку сделает, сюда придёт, он и начинается. И тяп-тяп — тяпаем мы с ней до самой жары. Меня потому и ТЯПкой называют, что я тяпаю. А в жару перерыв делаем. После прополки земля быстро сохнет — полоть нельзя. Сама-то Акуля в это время коровок собирает да гусениц, а я где-нибудь между рядками отдыхаю, а то и дремлю.

— Не радуйся, — поддразнила полынь картофельная ботва, — успеет тяпка до жары и до тебя добраться.

— Ты не торопись, — попросила тяпку полынь. — Очень уж мне хочется подрасти, полюбоваться огородом.

Тут как раз подошла к ним Акуля.

— С тобой налюбуешься, — сказала она.

— А что? А что? — обиделась полынь.

— Не прополи тебя, так ты же по всем грядкам разбежишься. Как будто здесь не картофель, а тебя посадили. Особенно если дождь пройдёт.

— Люблю дождичек, — согласилась полынь. И если бы она умела улыбаться, то бы и заулыбалась.

— Ничего, скоро тяпочка и к тебе пожалует, — пообещала полудница. Взяла тяпку, и принялись они с ней за работу.

Трудился в своём дворе и дед Юрий, и здесь нашёл он вишню, которая начала спеть. Когда с солнечной стороны обирал ягоды, никто ему не мешал, а только зашёл в тень — напали на него комары.

— В общем, так, — пропищала им тётка комариха. Комары тут же затихли. Она у них, у комаров, была главная, ну, как у бандитов главарь. И не удивляйтесь, у наших комаров-пискунов кусаются только комарихи. А мужики-комары сладкоежки, питаются цветочным нектаром, сок из растений сосут. И не потому, что такие они добрые да воспитанные, просто у них хоботок устроен по-другому, чем у комарих.

— В общем, так… — повторила комариха. — Увидите, что дед тянется рукой за ягодой, особенно если она поспела на верхней ветке, вы кусайте его за эту руку. Но лучше всего кусать за другую, в которой он держит банку с вишнями. Уж ей-то он, чтобы не выронить банку, отбиваться от вас не станет.

— Ну, вперёд, девчонки!

И комарихи с писком кинулись на деда. Надоел комариный писк деду Юрию, но он решил набрать банку с вишнями доверху и терпел. Зато паук Федька Сломанная Лапа с удовольствием слушал, о чём пищат комары.

«А я для вас, мои родненькие, паутинку почаще натяну, — думал он, — да клейкую, чтобы вы к ней прилипали. Приедут скоро хозяева из города, будут во дворе загорать, вы наброситесь на них, закружитесь, запищите: «Ах, какая добыча!» А сами в паутину, как в сетку, и попадёте. Будет мне, чем полакомиться!»

Под вечер со стороны озера потянул ветерок, такой уж приятный после жаркого дня. А главное — комаров он разогнал, а может, улетели они встречать с пастбища стадо. Как раз в это время вышел на свою скамейку дед Юрий. А там уже сидели мальчишки-соседи.

— Что, мужики, — сказал дед, — приказать я вам не могу — дело добровольное. Может, кого-то из вас мамка дома ждет или бабушка. Если уйдёте, обижаться не буду.

— Да не тяни, дедушка, говори прямо, что делать-то надо? — спросил Дениска. — Дров тебе наколоть или калитку поправить?..

— А я не тяну, — ответил дед, вглядываясь в лица ребят. И, увидев в них решимость, сказал, как отрубил: — Есть у меня банка спелых вишен. Только что с куста. Попробовать их надо. Так что, кто согласен — подвигайтесь поближе, — и достал из пакета банку с ягодами.

Обрадовались ребята. У них в огородах тоже вишни росли, да чужие всегда вкуснее. Принялись они дружно расправляться с вишнями. А по дороге уже шли коровы и впереди бык. Шлёпал себя Быня по спине хвостом, а главная комариха пищала своим:

— Подальше от хвоста, подальше! Неразговорчивому пауку Гоше тоже хотелось поговорить. Но знал он всего одно слово, его и произнёс.

— Угу! — сказал Гоша и еще раз угукнул. И так уж наговорился, так наговорился!

Как тянули репку

Обиделась недавно свёкла на бабку полудницу. Раньше она никогда мимо нее просто так не проходила. Обязательно остановится, поговорит, землю порыхлит, скажет: «Красавица ты моя». А теперь ей почему-то репка больше нравится. Растёт репка, правда, быстрее. Но вот спроси хоть у кого: кто красивее — свёкла или репка? Каждый ответит: конечно, свёкла. Уж на что чеснок ворчун — и он так думает.

А вон и Акуля. Неужели опять к репке направилась? И, правда, к репке.

Подошла к ней Акуля, постояла, посмотрела, как репка растёт, и решила: пора, пора её убирать. И надо всё сделать так, как было в сказке. А в сказке: «Дедка — за репку». Это значит — дед Юрий становится первым и тянет репку. Только пусть не старается, всё равно ничего у него не получится, если не позовёт на помощь её, Акулю, — она же здесь бабка.

А уж Акуля окликнет Барбоску. Хорошо бы, конечно, Жучку. Но собак с красивым именем Жучка на улице нет. Придётся Жучку заменить Барбоской. Барбоска позовёт внучку Лиду. Внучка — кота Нестора Ивановича, а уж он — Мышку-Норушку.

Со всеми поговорила Акулина: сначала с Барбоской и котом Нестором, потом с Лидой.

Услышав такой хороший план, все посмотрели на дедку. Ну, на деда Юрия. Что он скажет?

— Да вроде должно получиться, — сказал дед.

И вот в один прекрасный день, а самые важные события происходят всегда в прекрасные дни, собрались все в огороде.

— Видишь, видишь, — прошептала укропу свёкла, — опять они репкой любуются.

— Могли бы и ко мне подойти, — вздохнул укроп. — От этой репы никакого запаха, а ты понюхай, как я пахну.

— Укропом пахнешь, укропом, — успокоила его свёкла. Когда все собрались возле репки, выстроились так: дедка, конечно, ухватился за репку, бабка полудница — за дедку, внучка — за Акулю, Барбоска — за внучку… Кот Нестор совсем уже собрался присоединиться к ним, да вдруг кинулся бежать куда-то по грядке.

Смотрят все друг на друга, не могут понять, в чём дело. Куда это он?

— На свою ферму побежал, — объяснила всем Акуля.

Но Нестор, не добежав до фермы, вдруг зашипел и кинулся с кем-то драться. Оказывается, он встретился с котом Тимохой.

Вообще-то они с Тимохой жили мирно. Но если уж Тимоха направлялся к компостному ящику, где у Нестора была ферма, тут без драки не обходилось. Правда, Тимоха понимал, что мыши здесь не его и приходить сюда на охоту лучше, когда Нестор во дворе на крылечке нежится, воробьями любуется. И Тимоха на этот раз первый отступил.

Но не думайте, что Нестор Иванович побежал к своей ферме из-за Тимохи. Когда все собрались возле репки и подошла его очередь помочь её вытягивать, он вдруг услышал… Да, да, такой хороший был у кота слух… Он услышал, как по картофельной грядке крадётся Мышка-Норушка. «Вот ты где! — обрадовался кот. — Я считаю, пересчитываю своих норушек. И с конца считал, и с середины, а одной не хватает».

А Мышка-Норушка сидела под шапкой-невидимкой. Дрожала как осиновый листок, когда кто-нибудь рядом топтался. Сколько бы она там просидела — неизвестно, если бы Кирюша не вылил рядом целую кастрюлю воды. Просачивалась вода потихоньку, просачивалась и намочила мышке хвостик. А чего хорошего, когда у тебя хвостик сырой. Выбралась мышка из-под шапки-невидимки и направилась через двор, через огород, в старый валенок, который валялся в самой последней борозде.

Вернулся Нестор к своей компании, построились все как надо: дедка Юрий — за репку, бабка Акуля — за дедку, внучка Лида — за бабку, Барбоска — за внучку, кот Нестор — за Барбоску. Тянут-потянут, вытянуть не могут.

— Да, ребята, не хватает нам мышки, — вздохнул дед. Тут подошёл к ним Кирюша и спросил: во что такое они играют? Стали ему объяснять. Долго объясняли, потому что все старались. Даже Барбоска лаял, и Нестор один раз мяукнул. Наконец, полудница сказала:

— Мышки нам не хватает. Хочешь быть мышкой?

— Конечно, хочу, — обрадовал всех Кирюша.

Опять выстроились как положено, а Кирюша вместо мышки стал в самом конце.

— Ну, раз-два, взяли! — скомандовал дед. — Тянем-потянем!

И вытянули наконец репку!!!

Здесь я не зря поставил три восклицательных знака, хотя можно было и четыре — так уж обрадовались все, когда вытянули репку.

Всё так. Но вот на улице нашей в этот день произошло необычное событие. Потерялся бабушкин Серенький Козлик. Да-да, тот самый, которого бабушка не пустила на дискотеку.

В общем, расскажем всё по порядку. Паслись козы на своём любимом месте возле скамейки деда Юрия. Там хорошо: и тень в жаркий день от тополя и осины, и травка какая-то особенная. А бабушка, хозяйка коз, стояла на другой стороне улицы и рассказывала тётке Сидоровой, хозяйке свиньи Хавроньи, про своего непослушного козлика, который чуть на дискотеку не убежал.

— А сама-то, — напомнила тётя Сидорова, — когда девчонкой была, разве на танцы не бегала?

— Ой, бегала, — созналась хозяйка козлика. — Так то я, а то козлик.

— А он у тебя ничего, росленький… Ой, да где же он? Только что травку щипал — и враз исчез!

Смотрит бабушка — и правда нет козлика. Удивилась она, подумала, что, может, он за тополь зашёл или под скамейку забрался.

Побежали женщины к скамейке. Всё осмотрели. Пасутся неподалёку козы, а козлика нет.

— Да куда же он делся? — удивляется бабушка.

— Не-е! Ме-е! — трясут хвостиками козы. Видно, что не знают и они.

Заторопилась бабушка к своему дому. Может, уже там во дворе козлик. Только не оказалось козлика во дворе, и калитка на запор закрыта.

— Ты чего, кума, бегаешь, как спортсменка? — спрашивают у бабушки соседки.

— Козлик у меня потерялся. Прямо на глазах исчез.

Слушали соседки, удивлялись, а потом одна воскликнула:

— Да вон же он идёт по дорожке!

Посмотрели все на дорожку. Видят, и правда шагает козлик домой, как будто ничего и не случилось.

— Вот я ему сейчас задам! — воскликнула хозяйка Серенького Козлика и стала искать прутик.

— Батюшки! — закричали соседки. — Опять исчез!

Смотрит бабушка — снова нет козлика, будто не он только что по улице вышагивал.

Так и не показался больше в этот день бродяга-козлик. Оставила бабушка ему свежей травки, чистой водички в тазике, даже калитку на запор не закрыла: а вдруг ночью придёт.

Чуть свет поднялась бабушка. Смотрит — травку кто-то съел, воду из тазика выпил, а козлика нет. Вот ведь беда какая…

Выпустила бабушка коз на прогулку, а сама пошла их братца искать. И в палисадниках у соседей смотрела, и за поленницами дров, и в чужие огороды заглядывала — нет нигде.

Если бы, как в сказке, напали на козлика серые волки, то обязательно оставили бы они рожки да ножки, но ни рожки, ни ножки нигде не валялись. Даже окурков не видно. Нынешние волки о здоровье перестали заботиться: табак курят.

Так, осматривая улицу, дошла бабушка до тётки Сидоровой и сразу почувствовала — что-то там произошло. Свинья Хавронья сердито хрюкает. Хозяйка поросят во двор загоняет и сама себе говорит:

— Ну, теперь, кажется, все. Ровно пять штук.

А бабушке объяснила, что утром выпустила она к свинье поросяток, а потом слышит, что Хавронья отчего-то сердится. Вышла — а одного поросёнка нет! Только что все пять возле мамки своей суетились и вдруг один куда-то пропал.

— Вот и мой козлик так же…

— Что творится-то, что творится, — поддержала её тётка Сидорова. — Когда я выпускала поросят, не было здесь козлика, а второй раз вышла — поросёнка нет, а козлик стоит, будто его кто нарисовал.

— Да где же он?

— Вон — возле скамейки деда Юрия.

И правда, не съели козлика серые волки — щиплет он травку возле тополя, будто и не терялся.

— Он! — обрадовалась бабушка. — Побегу потрогаю.

— А вот и мой пятый откуда-то взялся! — воскликнула тётка Сидорова.

Пересчитала поросят — ровно пять! Стала она разглаживать землю возле Хавроньи и нащупала шапку. Так-то её не видно, а под руками — вот она! — шапка. Взяла её осторожно тётенька Сидорова, накрыла ею поросёнка, чтобы он опять не убежал, а он исчез. Отодвинула шапку в сторону — поросёнок тут, возле своей мамы.

«Так это же шапка-невидимка! — догадалась Сидориха. — Что-то про неё дед Юрий ребятишкам рассказывал. А я ещё подумала: «Мало ли что он выдумает». Схватила она шапку и направилась в огород.

Шагает хозяйка Хавроньи Сидоровны по огороду и видит — лежит кабачок. Греется на солнышке, никому не мешает. Накрыла его шапкой — и кабачок исчез. Жалко стало тётке Сидоровой кабачок. Убрала она шапку, полюбовалась кабачком, который опять появился, и пошагала в самый конец огорода, где когда-то лешак Спиридон жил. Потом лешак ушёл в Заячий лесок, где и сейчас обитает. А называется лесок так потому, что зайцев там раньше водилось, как сейчас воробьев. Но это ещё когда дед Юрий маленький был, ростом такой, как сейчас Акуля.

Решила тётка Сидорова выбросить шапку-невидимку за ограду. Там, рядом с оградой, кочка красовалась, торчит из травы, как чья-нибудь голова, еще кого-нибудь напугает. Перелезла через ограду тётенька, надела на кочку шапку — и та сразу исчезла. Будто её и не было.

«Вот и хорошо! — обрадовалась тетя Сидорова. — Я давно собиралась выкопать эту кочку, да лопаты под рукой не было».

Отряхнула она руки и пошла домой.

А козлик? А что козлик! Пасётся он, как и раньше пасся. Если хотите увидеть его — приезжайте, посмотрите. Можете даже погладить. Только не курите рядом — он дыма не любит.

Полтора валенка

…Всё — больше рифмы нет!

Да и какие рифмы… Рассказывал дядя Юра, рассказывал присказку про репку, Серенького Козлика, Мышку-Норушку. Это когда он с ребятами сидел на скамейке. Что-то, конечно, и придумывал, но остальное — правда. Вдруг слышит — Барбоска заговорил человеческим голосом, или это не Барбоска, а соседский кот Тимофей. Вообще-то он Тимоха, но говорящего кота как-то неудобно называть Тимохой. А вот Тимофеем — и уважительно, и солидно.

— Спит мой хозяин, — сказал Барбоска.

— Нет. Не спит, а только дремлет, — возразил ему Тимофей.

Поморгал глазами дед Юрий и проснулся. Огляделся, а он не на скамейке, а дома в своём кресле. И ни Барбоски, ни тем более Тимохи в комнате нет.

«Всё, — решил дед Юрий, — надо завтра же сходить на рыбалку. Отдохнуть, а то и не такое приснится».

Сказано — сделано. Накопал дед червей. Нашёл в траве старый валенок, который долго валялся на завалинке, а потом куда-то исчез. Из этого валенка выскочила мышка, а под валенком оказалось сразу несколько червей, красных, тех самых, которых любят караси. Так что не зря Барбоска утащил сюда валенок. В нём и мышка поселилась, и теперь не надо гадать, что за зверёк на букву «М». А ещё под валенком отличные черви жили.

Осмотрел дед удочки. Положил в рюкзак краюшку хлеба для Барбоски. Пса он решил взять и за компанию, и прогулять. Давно Барбоска не бегал по лугам — вот уж обрадуется.

Видела Акуля, как дед Юрий копает червей, и сразу догадалась, что собирается он на рыбалку. «Ну уж теперь-то я прокачусь на велосипеде!» — обрадовалась она. Жаль, что дедова внучка Лида уехала в город к своей маме, она бы помогла. «Ну ничего, я как-нибудь одна с великом справлюсь!»

А вечером так уж хорошо насвистывали кузнечики Фьють и Фьют, так весело подпевали им сверчки-мужички, что приснился Акуле очень хороший сон. Будто катит она по улице на трёхколёсной машине. Все на неё смотрят, все любуются. Даже Быня остановил коров, чтобы пропустить Акулю. А те ничего — не обижаются, стоят, жвачку жуют и хвостами от комаров отмахиваются.

Проснулась Акуля и подумала, что научится она хорошо ездить и покатит в гости к лешаку Спиридону. Пусть удивится Спиря.

Встала Акуля, зарядку сделала и хотела пойти Барбоску попросить, чтобы он за ней присматривал, когда она на велике поедет. «А вдруг куда-нибудь далеко-предалеко укачу и нападут на меня чужие собаки или гуси. Гуси, наверное, похуже, чем собаки. Шеи вытянут, догонят и начнут платье, которое Ика с Лидой сшили, новое совсем — недавно ему только год исполнился, так вот это платье начнут щипать!»

Ещё не гонялись за ней гуси, не дёргали за платье, а уже жалко его. Заглянула Акуля в дедов двор, а там Барбоска весёлый-превесёлый вокруг деда прыгает. Сразу видно — тоже на рыбалку собирается. Ну что тут скажешь — пусть идёт. Зато велик возле завалинки стоит — ждёт Акулю. Как бы только дед сам не отправился на нём карасей ловить. Да нет, большой он, не поместится на детском велосипеде. На нём уже и Лида не ездит.

Фу! Наконец-то дед Юрий собрался. Всё, что нужно, уложил в рюкзак. А Барбоска радостный: то заскочит на крылечко, то залезет в конуру, то к калитке подскочит и опять — прыг на крылечко. Не терпится ему.

Полудница тоже ждёт, когда рыбаки отправятся. Пока дед в кладовке возился, удочки доставал, котелок искал — чай кипятить, она велик протёрла. Приподняла за руль, потрогала колесо, а оно вертится. «Ох, прокачусь!» — радовалась Акулина.

И тут дед вспомнил, что не прихватил с собой очки. Полазил в карманах, всё перебрал в рюкзаке — нет нигде.

— Да ведь были же, были! И куда это я их сунул? — проговорил он.

Кинулись тогда искать очки пёс Барбоска, кот Нестор и, разумеется, полудница.

Осмотрели крылечко — нет очков!

— Может, я их в кладовке оставил?

Потянулись один за другим в кладовку, давай там искать. Без очков на рыбалке, как без удочки. И червяка на крючок наживить надо, из хлебного мякиша приманку сделать. Вдруг леска оборвётся, как без очков свяжешь, если глаза слабые.

Да и очки-то ещё совсем хорошие. Правда, когда слетать с носа начали, дед Юрий к ним резинку приспособил. От этого они еще лучше стали.

— Ну-ка, Барбоска, посмотри под скамейкой, а ты, Нестор, — за шкафом.

Под скамейкой ничего кроме пыли не оказалось, понюхал её бедный Барбоска и чихнул. А за шкафом… ну, конечно же, мышка. И откуда она там взялась? Если бы Нестор Иванович мог краснеть, то он бы от стыда покраснел. Он же в доме живёт, на дедовом кресле любит поваляться, и до этого здесь мышами даже не пахло. Другое дело — у него на ферме.

Пока кот обо всём этом думал, мышка юркнула в норку, а дед Юрий радостно воскликнул:

— Да вот же очки! У меня на носу!

И действительно, расположились очки на положенном им месте и даже помогали деду себя же искать.

Наконец собрались два рыбака — дед Юрий и пёс Барбоска. Дед закрыл калитку на запор, а пёс громко залаял. Лаял он и думал, что дед Юрий хороший хозяин, только лаять не умеет. А он, Барбоска, не зря лает, он прохожих предупреждает, что сам-то он ушёл, а во дворе остался свирепый кот. Вот!

Слушала Акуля и улыбалась: «Это наш Нестор-то свирепый!»

Ушли рыбаки на речку, а бабушка Акуля подкатила велосипед к калитке. Теперь надо было открыть запор. Стала она ногами на сиденье, дотянулась кое-как до задвижки запора, подёргала её, подёргала и… открыла!

Выглянула Акуля на улицу, а там одуванчики цветут, козы на прогулку вышли и Серенький Козлик с ними. А к переулку Барбоска за поводок деда Юрия ведёт. Дед шагает весёлый — очки нашёл, червей накопал, теперь рыбы наловит, уху сварит, внучку Лиду угостит. И никакой сказки не надо — и без сказки хорошо, даже просто чудесно на улице. Только Барбоска иногда оборачивается и поглядывает на своего хозяина — как бы тот не передумал, не повернул обратно.

«Ничего, — думает пёс, — доведу я деда до переулка, донесутся до него запахи с лугов, а с речки ветерок потянет, уж тогда не повернёт! Что он дома-то не видел».

В это самое время выкатила Акуля велик за калитку. Хотела сразу попробовать, как это и взрослые, и дети на велосипедах разъезжают, да вспомнила, что калитку-то надо на запор закрыть. Забралась полудница на сиденье, протянула через калитку руку к запору и плюхнулась вниз, потому что велосипед чуть-чуть отъехал. Он ведь тоже с прошлого года из двора не выезжал — застоялся. И ему себя показать хочется.

— Что ты там, Акуля? — спросил петух Костя.

А бабушка Акуля вовсе не там, а здесь, и не что, а свалилась с велика. Решила она калитку пока не закрывать: всё равно в Заячий лесок к лешаку и зайцу Тишке сегодня не собирается, а просто посидит на велике, успокоится, потом уж попробует прокатиться.

Посидела она так немного и решила, что пора ехать. Это же совсем не трудно: вон мальчик, а за ним девочка мимо промчались. Едут, да ещё и смеются.

«Ну, Акулина, — подумала полудница, — теперь ты садись на седло и сначала потихоньку, а потом уж побыстрей — вот как они — и катись».

И покатила бы, да из своего двора сосед вывел лошадь, ту самую, у которой не было на одной ноге подковы, и повёл её в кузницу подковать. Поедешь, а конь торопится, давно он о подкове мечтал, ещё перевернёт второпях Акулю с велосипедом.

Провёл хозяин свою лошадь, можно было ехать, да тут две девочки с собачкой подошли. Видно, издалека идут, собачка устала, и одна из девочек её на руках несёт. Опять надо подождать, пусть пройдут.

«Интересно, дошли дед с Барбоской до речки или ещё идут?» — подумала полудница и решила: всё — кто бы сейчас ни пошёл, ни поехал, она будет кататься.

Уселась Акуля на седло, позвонила в звоночек, наступила на педаль, а он, велик, покатил назад.

— Стой! Куда ты? — обиделась на него Акулина.

— Куда-куда! Да тебе на помощь прибежал…

Но не думайте, что это велосипед заговорил. Еще чего не хватало! Подбежал к смелой спортсменке Акулине Кирюша и говорит:

— Ты не на ту педаль нажала. Давай-ка я покажу, как надо.

Сел Кирилл на велик, показал Акуле, на какую педаль наступать, чтобы вперёд, а не назад ехать, тоже позвонил, а потом крикнул: «Би-би!» — такой сигнал, по его мнению, подают автобусы, и покатил по улице.

«Ну всё, — обрадовалась Акуля, — в прошлом году я на велике не проехала, так теперь уж прокачусь…»

А Кирюша миновал бабушкин дом, где в саду на тополе соорудили гнездо две сороки. У сорок, помните, и адрес был такой: «Гнездо на высоком тополе, где Кирюшина бабушка живёт». Потом он проехал двор лошади и её хозяина. За ним переулок, по которому Барбоска увёл деда Юрия на рыбалку.

Неужели поедет до озера, где обитали заполошный петух и пожилая сорока? Нет, у дома хозяйки Серенького Козлика Кирюшка (так, рассердившись, назвала его Акуля) наконец повернул назад.

«Ничего, — успокоила себя полудница, — и я буду туда же ездить!»

И тут:

Никакой плетень не обвалился, это Кирюша свалился с велосипеда. Вскочил, принялся его осматривать, крутить колёса, а потом взял велик за руль и поволок к Акуле.

— Цепь соскочила, — объявил он. — Придётся деда дожидаться.

А когда дед с рыбалки вернётся? Может, поздно вечером. И не станет он на ночь глядя налаживать велик.

Сидит Акуля на чурбачке возле калитки — скучает. Рядом велосипед — тоже скучает, да и стыдно ему. Смотреть на него полуднице не хочется и закатывать во двор тоже.

Кирюша сразу к бабушке убежал, кашу манную есть, чтобы подрасти поскорее. Подрастёт он и запросто цепь велосипедную на шестерню наденет. И обязательно пса заведёт, чтобы на рыбалку с ним ходить.

И тут послышался на дороге топот копыт. Посмотрела полудница, а это сосед скачет на своей лошади. Подковал, значит, её. Остановился он возле Акули, спрашивает, чего это она загрустила?

— Да вот цепь у велика слетела, — показала Акуля.

— Ну, это мы сейчас наладим! — соскочил с лошади сосед. Вынул он из кармана плоскогубцы, натянул цепь как надо. Повернул педаль — и завертелось колесо.

— Ну, катайся, — подтолкнул он к Акулине велосипед. А лошадь подумала, что, наверное, цепь для велика — как для неё подкова, и радостно заржала.

РАДОВАТЬСЯ ВДВОЁМ ВСЕГДА ЛУЧШЕ, ЧЕМ ОДНОМУ.

Кто главный в огороде?

Солнышко уже закатилось, когда привёл Барбоска деда Юрия с рыбалки. Деду хотелось наловить побольше карасей и косаток. Утром должны приехать внучка Лида со своей мамой. Вот и задумал дед угостить их ухой и жареными карасями. А уж для салата растут в огороде лучок и огурчики, укроп и красные помидоры. На них, когда даже издали смотришь, сразу салата хочется. Ну ещё не забыть бы чеснок и горошек. Впрочем, всего не перечислишь…

Барбоска не мешал деду рыбачить. Носился вдоль берега: куликов гонял, следы распутывал. Интересно же, кто тут ходил-бродил и зачем норку под кочкой вырыл. Им, охотничьим собакам, по следам побегать — всё равно что нам книжку с картинками почитать.

Просто для удовольствия валялся пёс на траве. Хотелось Барбоске, чтобы хозяин тоже повалялся, но тот за поплавком следил. Ему некогда. Нырнёт поплавок, дед сразу удочку выдёргивает, чтобы карась с крючка не сорвался.

Не стала ожидать рыбаков Акуля и закатила велик во двор. Она тоже вспомнила, что завтра приедет Лида. Вот тогда и покататься можно.

День летом длинный, для ночи совсем мало времени остаётся. Отправилась Акуля огород посмотреть. Уж сейчас-то, когда и Барбоски нет, и деда Юрия, не приехали ещё ни Лида, ни Ика, кто самый главный в двух дворах, огородах и садах? Правильно! Самая главная — Акуля, а помощником у нее Игнат!

Видит Акулина: у пугала Игната Кирюша и Витя о чём-то толкуют. А там, возле Игната, как известно, жимолость растёт, клубника, ну и горошек.

— Моя бабушка в этом году горох не сеяла, — сообщает Витя и срывает с грядки деда Юрия стручок гороха. — А у деда горох вкусный. Наверное, он его сахаром удобряет.

— Это сорт такой — сахарный называется, — объясняет Кирюша и тоже срывает стручок. — У моей бабушки горох хуже.

— А вот мой дедушка рассказывал, что когда он был маленький, всегда за горохом в огород к тётке-соседке лазил.

— Мы-то с тобой не маленькие, — заявил Кирюша и опять сорвал стручок.

Пугало Игнат мальчишек не прогоняет. Они же не птицы, пусть лакомятся.

Увидев полудницу, Кирюша с Витей спрятали руки в карманы и говорят:

— Мы тут горошек пробовали.

— Хороший у деда Юрия горох.

— Весь не обрывайте, — предупреждает Акуля и идёт по огороду дальше.

— Зачем нам весь! — кричит ей вслед Витя и высматривает, где на кусте зелёненькие стручки. Он уже знает, что молоденькие стручки самые вкусные, а засохшие можно и не рвать.

День тянется, тянется. Там и рыбаки с речки пожаловали. Высыпал дед из пакета свой улов в таз, полюбовался карасями и косатками и принялся их чистить да мыть.

Утром, с каждым автобусом, стали прибывать гости. Сначала Лида со своей мамой, потом Ика и её брат Юка, тоже с мамой.

Дед Юрий сразу нашёл работу Лиде. Послал её нарвать всё, что надо для салата. С этим заданием Лида справилась быстро. Мама её принялась карасей жарить. Ах, какой запах поплыл над двором! Доплыл он даже до компостного ящика — фермы кота Нестора. Это надо же, через весь огород!

Кот Нестор лежал до этого спокойненько на компостном ящике, слушал, о чём в нём мыши попискивают. А почуял, что рыбу жарят, и припустил по борозде навстречу запаху. И чем ближе подбегал он к кухне, тем сильнее пахло жареными карасями.

— Лида! — позвал вдруг дед Юрий. — А где горошек? Ты же знаешь, что я люблю салат с горошком.

— Сейчас, дедушка, сейчас! — откликнулась Лида и опять побежала в огород.

Готовит дед Юрий салат. Всё, что надо, перемыл и порезал, а Лиды нет и нет. Наконец вернулась внучка и сообщила, что горошка она не нашла.

— Как не нашла? — удивился дед Юрий и направился в огород, а за ним Лида.

Подошёл дед к кустикам гороха, а стручки-то на них оборваны.

— Это куда же горох делся? — спрашивает у пугала Игната дед. Помалкивает Игнат, не хочется ему выдавать мальчишек.

— Да, — говорит Лиде дед Юрий, — совсем постарела у нас бабушка Акуля. Теперь со двора далеко не уйдёшь, особенно на рыбалку или за грибами в лес. Некому будет за огородом смотреть.

И стал дед Юрий вспоминать, какой хорошей хозяйкой была полудница ещё совсем недавно. За всем следила, везде порядок наводила.

— Это сколько же ей лет сейчас? — спросил он.

— Сколько-то с половиной, — ответила Лида. — Она мне сама говорила.

— Вот видишь, — вздохнул дед Юрий. — Это не твои восемь с половиной.

Сидела в это время полудница Акуля за жимолостью и всё слышала. Сидела и не знала, что делать. Конечно, не мальчишки, а она во всём виновата. Может, и правда состарилась и надо ей уходить к лешаку Спиридону в Заячий лесок.

А как день-то хорошо начинался. Проснулась она сегодня и заулыбалась. Так уж радостно солнышко сияло, так отражалось в росинках, что даже воробушки распевали получше соловьев, которые в наших краях не водятся.

Кот Нестор Иванович бежал во двор к деду Юрию понюхать жареных карасей, но услышав, как расчирикались воробьи, даже запнулся и остановился. Правда, потом припустил дальше.

Вспомнила полудница, что сегодня Лида приедет, что её, Акулю, ждёт велосипед, и вдруг — такая беда. Приехала Лида, а горошка нет. Остались на кустиках только переспевшие стручки. Кто недосмотрел? Конечно, Акулина. И солнце хуже светить стало, и тысячи солнышек, которые в росинках отражались, враз погасли, и небо сейчас не такое голубое, как было утром.

Скрипнула калитка, смотрит Акуля — Ика по огороду сюда, к грядке с клубникой, шагает. Не захотела бабушка Акуля с ней встречаться. Побрела по саду мимо груш и смородины, за сливы — к самой ферме кота Нестора. Окликнула её издали Ика, но Акуля не обернулась.

— Что это с ней? — спросила Ика у Лиды.

— Дедушка на неё обиделся, — ответила Лида и рассказала про горошек.

Кипит уха у деда на кухне, жарятся караси, готов и салат, правда, без горошка, но готов.

— Ладно уж, — махнул рукой дед, — и без горошка обойдёмся.

Кот Нестор с этим согласен. Угостили его сырой рыбой, он и доволен. Ест её и облизывается. Облизывается и думает, что когда рыбка на сковородке готова будет, его и жареной угостят. А салат зачем ему, что он — Хавронья Сидоровна, что ли…

Прибежала Лида на кухню, рассказала деду, что переживает Акуля. Ушла куда-то в конец огорода и не видно её. Молчит дедушка, и не поймёшь — жалко ему полудницу или нет. Наверное, не жалко, а то бы сказал что-нибудь.

Собрала Ика целую кружку спелой клубники и понесла угостить брата и маму. Услышал Юка про Акулину беду и пошёл в огород. Кое-как под черёмухой за бурьяном и Несторовой фермой разыскал бабку полудницу. Увидела Акуля, что кто-то идёт, хотела спрятаться в другое место, да узнала Икиного брата. Это ведь он на Новый год помог ей сочинить стишок. А за стишок тот про неё, Акулю, получила она тогда большую конфету. Ох и весело было! Акуля в тот день на санках с горки покаталась!

Давно Юка не приезжал из города. Обрадовалась ему полудница.

— Ой, и правда я совсем старая стала, — сказала она. — Сейчас бы полить горошек, пока ещё жара не настала, он бы отошёл. На сырой землице, глядишь, завтра новый нарастёт. Только у меня, Юка, сил нет воду качать, через огород носить, да ещё и поливать. И деду Юрию на глаза показываться не хочется.

— Акуля, — спросил Юка, — а кто горошек оборвал?

— Кто, кто! Да Кирюша с Витей. Я же им и разрешила. Не думала, что они всё оборвут. Да они опять идут!..

Из огорода Кирюшиной бабушки шагали два любителя гороха, и направлялись они прямо к пугалу Игнату.

— Пойду-ка я с ними потолкую, — решил Юка и направился к мальчишкам.

Но оказывается, Кирюше и Вите некогда огород поливать. Собрались они на рыбалку и пришли сюда нарвать горошка с собой в дорогу. Уж очень он им вчера понравился.

— Мы лучше Акуле карася поймаем, — пообещал Витя.

— Зачем ей ваш карась? Дедушка Юра собирается Акулю с работы уволить, — сообщил приятелям Юка. — Говорит, что не справляется она с делами в огороде.

Потоптались мальчишки, помолчали. Стали говорить, что они уже собрались на речку и червей накопали, а главное — пакет приготовили, чтобы было куда пойманную рыбу складывать.

— А где сейчас полудница? — спросил Кирюша.

— Вон, под черёмухой, сидит и плачет, — вздохнул Икин брат.

И решили тогда ребята, что лето только началось, рыбу они ещё половят, и Юка с ними когда-нибудь сходит. Сейчас же Юка будет качать воду во дворе у деда Юрия. У него вода хорошо бежит. А Кирюша и Витя станут воду таскать. Поливать же горох придётся полуднице.

— Ой, как вы хорошо придумали! — воскликнула бабушка Акуля. — Какие вы молодцы!

Оказывается, когда ребята разговаривали, она потихоньку подошла к ним, все слышала и добавила только про лейку, чтобы не забыли её принести.

И пока на летней кухне деда Юрия шёл пир, Юка качал воду, а Кирюша и Витя таскали её в огород.

Рад был дедушка Юрий, что гостям его понравилась настоящая рыбацкая уха. Правда, на рыбалке, когда ешь её прямо из ведёрка, она вкуснее. Понравились и салат, и жареные караси.

Наконец Лидина мама стала наливать всем чай, а дед Юрий вышел во двор посмотреть, кто там у него всё время воду качает. Остановился дед на крылечке и увидел, как Кирюша и Витя, ухватившись за ведёрко, вдвоём несут его в огород. А там Акуля что-то поливает. Присмотрелся дед — да горошек же поливает! «Ай, молодцы! — обрадовался он. — Ну, не буду им мешать. Пусть кроме горошка ещё что-нибудь польют».

Когда пообедали и чаю напились, отправился дед на скамейку свою возле калитки — передохнуть, себя показать и на людей посмотреть. А Лиде сказал:

— Я в тенёчке посижу, а ты пойди, скажи ребятам и Акуле тоже, что молодцы они. Теперь уж горошек у нас вырастет, какого ещё и не бывало. И ещё напомни им, что клубника тоже водичку любит.

Ах, какие новости!

Рано, правда не чуть свет, а часов в семь утра, проснулась свинья Хавронья Сидоровна. Подошла к калитке, подковырнула её носом, та недовольно заскрипела — ишь, разбудили её — и открылась. А чего было обижаться, улица уже вся поднялась. Быня провёл стадо коров в переулок. Помычал возле усадьбы телушки-засони. Подождал, когда она выбежит и станет в строй, и пошагал дальше — на луга.

Дед Юрий вывел на прогулку Барбоску. Раньше он его сначала кормил, а потом уж пристёгивал к ошейнику поводок и водил от переулка до переулка. Прогулка эта Барбоске очень нравилась.

Хавронья делала вид, что они её совсем не интересуют, а сама подсматривала, как, погуляв, тянули друг друга — дед пса домой, а Барбоска хозяина куда угодно, лишь бы не в свой двор.

Мучился так дед с Барбоской каждое утро, а вот недавно придумал. Прогуляться пса он стал выводить до завтрака. Пройдутся они так, полает на воробьев Барбоска, а потом дед объявляет: «Ну а теперь не мешало бы нам и поесть». И бежит Барбоска к своей калитке со всех ног.

Что касается воробьев, то на них Барбоска лаял за дело. Ещё зимой — в самый холод — только вынесет хозяин псу обед, особенно кашу какую-нибудь тёпленькую, воробьи сразу к миске слетаются. Псу спокойно поесть не дают. Сейчас, когда корму всякого вокруг сколько хочешь, не лезут воробушки к Барбоскиной миске. Но пёс всё равно видеть их не может. Как заметит какого, особенно недалеко от калитки в траве, так лай поднимает. И лает до тех пор, пока дед не встанет и воробьишку не прогонит, а то ведь хозяину и поговорить ни с кем не дают. Соседка мимо проходить будет, как не спросить: хорошие ли у неё в это лето огурцы? А то петух Костя кур выведет — его надо предупредить, чтобы несушек своих далеко не уводил.

Хавронья Сидоровна полёживает у своего забора, поглядывает на Барбоску с дедом и развлекается. Знает она, что воробей скоро вернётся, да не один, а с приятелем. Пёс опять лаять начнёт. Он бы с удовольствием сам побежал и прогнал воробьев, да сидит у калитки, у дедовой скамейки на поводке.

Свинье Хавронье наблюдать это — всё равно что нам с вами по телевизору про поросёнка Хрюшу и ворону Каркушу смотреть. Но телевизора в свинарнике у Хавроньи нет. Хозяева никак не поставят. Вот она и подглядывает за дедом Юрием и Барбоской.

Но в это утро надоел деду Барбоскин лай, и он увёл пса во двор. «Ладно, подремлю, — решила Хавронья, — что-то я сегодня рано поднялась». Но тут дедова калитка опять приоткрылась, и выкатила полудница Акуля из двора на улицу велосипед.

«Куда это соседка съездить решила? — подумала свинья. — Наверное, как и коровы, на луга травку пощипать. И чего это им всем дома не сидится. Легла бы возле забора, да и полёживала. Глядишь, и вес бы набрала. А то вон какая худая. Даже тень у меня полнее, чем она».

Не зная, что сейчас о ней думает Хавронья, выкатила Акуля велосипед на дорогу. И пока никого на ней не было, уселась на седло. «Неужели наконец-то покатаюсь?» — обрадовалась она. Наступила сначала на одну педаль — велосипед тронулся с места, потом на вторую, а он, надо же, попятился и откатился назад. Ну что ты с ним поделаешь!

Кое-как разобралась Акуля, как на педали наступать. И вот велик потихоньку двинулся вперёд, а с ним довольная-предовольная полудница.

«Везёт он меня, везёт!» — хотела даже покричать она, чтобы все знали, но постеснялась. «Что я, маленькая девочка, что ли? — подумала. — Мне же сколько-то лет с половиной!»

Кричать Акуля не стала, но звонок подёргала.

А велосипед катил всё быстрее и быстрее, да ещё и слушался её, когда поворачивала руль. Вот бы увидел её Кирюша, как бы он удивился! А уж Лида — её же велосипед, или Ика — что бы они сказали?!

Тут как раз вышел из двора своей бабушки Кирюша, а за ним его приятель. Оба с удочками. И даже обидно, нисколько они не удивились, что Акуля едет, не вспомнили, как вчера горох поливали.

— Поедем с нами на рыбалку! — крикнул Киря.

— Некогда, — ответила Акуля, — у меня дела в огороде.

Сказав это, решила полудница, что ей и правда в огород пора. Вчера горох-то полили, а как он там сегодня? Развернула Акулина свою машину и поспешила домой.

Шагали мимо гуси. Разговаривали о своих гусиных делах.

Вообще-то гуси любят говорить стихами. Окажетесь в деревне — посидите на скамейке, послушайте, когда они один за другим важно так проходят мимо, и, конечно, услышите их разговоры. Ауж если будут молчать, значит, подбирают рифму, чтобы складно было. Вот и на этот раз переступали красными лапами гуси, а гусыня жаловалась:

спросил гусь.

сообщила, прихрамывая, гусыня.

Гусак сразу загоготал:

ответила гусыня.

Гусь спохватился — загоготал:

Услышала это Акуля, вспомнила, как была однажды в гостях у Лиды, как Лида расставляла на столе кружечки и блюдца, чтобы её угостить. И представила она, что и хозяйка гусей накрыла во дворе стол, положила в тарелочки каждому гусю еды и ждёт-поджидает их на обед.

«Хоть бы тарелочки не разбили, — забеспокоилась полудница, — а то как на них на всех посуды напасёшься?»

Шагают гуси вперевалочку, торопятся, и вдруг самый молодой из гусей загоготал:

«Какого врага? Уж не меня ли?» — встревожилась Акуля. Нет, гуси припустили за маленькой собачкой. Это она почему-то оказалась врагом. Собака и не рада была, что перебегала в этом месте дорогу. Но убежала! Убежала! И все были довольны. Гуси — что прогнали врага. Собачка — что унесла ноги. Акулина — что не за ней гнались гуси. Хоть она их и не боится, но всё-таки. А Хавронья Сидоровна радовалась, что видела всё это. «Хрю-хрю! — прохрюкала она. — Что бы ещё такое интересное случилось? Вот бы Акулька разогналась и в канавку возле дороги свалилась».

Но Акуля спокойно закатила велик в дедов двор, поставила на место и быстренько пробежала в огород. «И совсем не страшно кататься по улице», — подумала она. Но когда подошла к своему малиннику, вспомнила гусей и решила: «Нет, всё-таки страшновато».

…А в огороде её уже ожидали.

За малинником поссорились кузнечики Фьють и Фьют. То в последние дни звенели, как ручеёк в лесу по камушкам журчит, а тут скрипят, будто друг друга ругают. Послушала Акуля: опять из-за усов, что ли, спорят — у кого они длиннее. Да нет, и не поймёшь, чем они недовольны. Особенно Фьют, который в крапиве живёт, скрипит так, словно у него скрипочка расстроилась.

А! Вот в чём дело! Фьют завёл себе подружку, а Фьють свистит ему: «Зря радуешься, вот придёт хозяйка — бабушка полудница и скосит твою крапиву. Надоела ей эта крапива хуже горькой редьки, я же тебя с подругой к себе не пущу.

«Фью-фью!» — у них, у кузнечиков, означает «Вот так!».

Ну, что тут делать! Успокоила Акуля кузнечиков. Пообещала, что не станет трогать крапиву — пусть растет, хотя и собиралась её повыдёргивать. Растолковала всё это кузнечикам, правда, не видела их, зелёненьких, в зелёной траве, растолковала и направилась проведать свёклу. Давно с ней не беседовала. Только полудницу тут же остановили помидоры:

— Полюбуйся, Акуля, сколько нас уродилось! А хозяева не едут. Хоть бы ты порадовалась.

— Попробуй, Акуля, попробуй, какие мы вкусные. Сорви хоть один у меня.

— Нет, мой, — обиделся соседний куст. — Мои вкуснее.

Похвалила полудница всю помидорную грядку. Сорвала самый красный помидорчик. Он и правда был сладкий. Пообещала, что еще один помидор к ужину сорвёт, но с другого куста, и зашагала дальше. Тут её пугало Игнат окликает:

— И нет тебя, и нет. Я уже думал, что ты, как пожилая сорока, на юг укатила. Воробьи тут прилетали иргу доклевать, так рассказывали, что ты на велосипеде раскатываешь. «Это она уедет от нас, — щебетали, — уедет, как сорока Мима улетела».

Успокоила Акуля Игната, что в тёплые края она не собирается, а вот к лешаку как-нибудь съездит. Проведает Спиридона.

— Ну, от меня ему привет! А встретишь зайца Тишку, скажи, если появится у нас в саду, я его сразу прогоню, а то опять яблоньку грызть будет.

Посмотрела Акуля, как спеет клубника. Прополола её немного. И — скажем вам по секрету — губы клубникой подкрасила. Это Лида её научила. «Так, — сказала, — все женщины с нашей улицы делают, чтобы красивее быть. И ты, Акуля, сразу похорошеешь».

Ну вот наконец и свёкла.

— Здравствуйте вам! — обрадовалась она. — Совсем ты меня, Акуля, забыла. Раньше говорила: «Красавица ты наша», а теперь то репку тянешь-потянешь, вытянуть не можешь, то клубничку пропалываешь.

— Так везде у меня дела, везде заботы…

— А ты знаешь, Акулина, что я не только красавица, а из меня и сахар делают?!

— Да что ты! — удивилась полудница. — Настоящий сахар? А я и не слышала.

— Про это Лиде в школе говорили. А то все только и твердят: «Репка блондинка. Репка пугалу Игнату нравится». Ну и пусть нравится, зато из меня сахар делают!

— Ой, как интересно! — воскликнула Акуля. — Пойду всем расскажу — и тыкве, и кабачкам. Пусть знают. А горошек-то наш как за ночь похорошел! Тоже расскажу.

И побежала полудница по огороду, а сама думала: «Обязательно надо съездить к Спиридону. Столько новостей, и все хорошие. Жалко, что когда пожилая сорока в командировку на юг улетала, не знала она, что из нашей свёклы сахар делают, не видела, что я уже на велике катаюсь, а главное — с дедом Юрием помирилась! Всё это и рассказала бы в тёплых странах. Они же там ничегошеньки не знают».

Весточка от пожилой сороки

Долго прощалась Мима со всеми знакомыми, но наконец простилась. Простилась и улетела. Конечно, не сразу в далёкие страны, а сначала за огороды, на соседнюю улицу. Решила пока там и пожить. Вдруг тёплые страны как раз здесь и находятся.

Петуха деда Кукаренко она сразу нашла, хотя и не искала, а просто летела вдоль улицы. Вдруг слышит, петух кричит не «кукареку!», а «Ку-ка-ренко!».

Голос этого петуха она и раньше слышала. Дом его хозяина стоял не так уж далеко от её родной улицы. Поэтому ему и передавал привет заполошный петух. А петух голосил:

— Ку-ка-ренко! Чего в избе расселся? Бабка твоя давно в огороде картошку окучивает…

Подлетела сорока, смотрит: у петуха не хватает двух перьев в хвосте. Двух самых красивых. Значит, это он и есть — петух деда Кукаренко.

Застрекотала сорока. Рассказала петуху, что принесла ему привет. А сам сосед её, который привет передавал, как-нибудь забежит к нему, чтобы додраться. Прошлый раз по-настоящему подраться им помешала бабка Кукаренчиха.

— Скажи ему, чтобы побыстрее приходил! — обрадовался петух деда Кукаренко. — Уж я ему покажу! Ну и привет передать не забудь.

— Здесь что, уже юг? — спросила пожилая сорока.

— Какой юг? — не понял петух.

— Ну тёплые страны, откуда скворцы прилетают.

— Да и у нас жарища бывает, что даже не хочется клюв из тени высовывать. А откуда скворцы прилетают, ты вон у них спроси, у скворцов. Они в скворечниках на черёмухе в том конце улицы живут. В общем, прощай! Некогда мне с тобой разговоры говорить. Надо хозяина в огород выгонять.

Не понравился пожилой сороке петух деда Кукаренко. Невежливый. Она ему привет принесла. Сообщила, что заполошный петух в гости к нему собирается, чтобы додраться. Радоваться надо, а ему, видите ли, некогда с ней разговоры говорить. И Мима не стала с ним прощаться, а полетела в другой конец улицы, туда, где жили скворцы.

Улица вроде бы была как улица. Брели по ней вдоль забора козы. Высматривали, в какой огород забраться. Воробьи скакали возле лужи. Но это были незнакомые воробьи. Не знали они, что её зовут Мимой, и не чирикали: «Вон Мима куда-то летит!»

Стояло в чьём-то огороде пугало. Но разве сравнишь его с пугалом Игнатом! Тот, с её улицы, как известно, франт. И рубаха у него чистая, выглаженная, с новой заплатой, и соломенную шляпу птицы не растащили по гнёздам. А этот стоит неухоженный какой-то. Будто зашёл в огород пустые бутылки собирать. Его самого из огорода погнать надо, а то придумали: птиц с жимолости отгонять поставили.

На скамейках возле домов никто не сидел. И сколько рядом ни летай — никаких новостей не услышишь, как, бывало, возле скамейки деда Юрия.

У черёмухи в конце улицы в двух скворечниках жили скворцы.

— Это здесь тёплые страны? — сев на ветку, спросила у скворцов Мима.

— Ничего у тебя не выйдет! — защебетали они. — Скворечники эти наши. Мы сюда второй год прилетаем. Каждую весну воробьев из них выгоняем.

— Надоели, надоели, ох как надоели! — объявил сороке прилетевший из рощи ещё один скворец. — А тут вот ты объявилась.

И надо же, из скворечника, у которого он уселся, закудахтала курица. Мима даже испугалась: как это курица в него забралась и что ей там делать?

— Не нужен мне скворечник, — стала успокаивать скворцов сорока. — Я на юг лечу, в отпуск. Вот и думала, что уже здесь тёплые страны.

Скворцы, убедившись, что сорока отбирать у них скворечник не собирается, а нужен ей какой-то юг, вспорхнули с черёмухи и полетели искать корм своим птенцам-скворчатам. Все разлетелись, только один остался. Тоже пожилой, как и наша сорока. Это из его скворечника кудахтала курица.

— Ты нас подожди, — посоветовал он. — Когда мы в тёплые края полетим, и ты с нами отправишься. — И закудахтал по-куриному. Догадалась Мима, что не курица в скворечнике сидела, а скворец от нечего делать кудахтал.

Спросила у него сорока: куда, в какую сторону они полетят?

— Вон туда, на полдень, как раз где сейчас солнышко, — сообщил скворец.

«И чего это я буду их ожидать, — подумала сорока. — Переночую здесь, а уж завтра отправлюсь дальше». И чтобы не скучно было, полетела она к усадьбе деда Кукаренко.

Сам Кукаренко как раз окучивал картофель, а со двора его звал уже не петух, а сама хозяйка:

— Дед, а дед! Хватит тебе по жаре маяться! Иди, руки помой, обедать будем.

Ушел дед, а Мима полетела в огород, на его грядку, тоже перекусить. Червячка съела, которого дед Кукаренко откопал, букашку, жучка, паучка, а уж потом уселась на ветку возле курятника, чтобы послушать, о чем будет кукарекать петух. А петух вспомнил, что им, петухам, кукарекать полагается не днём, в жару, как сейчас, а по утрам. А то закукарекаешь, солнышко тебя услышит и опять за озеро спрячется, и все, кто встал, снова в постель заберутся.

Не удержалась сорока, спросила у петуха, что за курица в скворечнике живёт? Спросила, хотя уже и сама догадывалась.

— Да это скворец так кудахчет. Кудахчет — это ничего, а то начнёт скрипеть, как будто пилой пилит. Скворцы, они любят других передразнивать.

Сообщил это петух и убежал к своим курицам. Надоело сороке одной сидеть, полетела она над огородами, над улицей. Увидела, как в соседний лесок пролетели две вороны, те самые, что бабушке Акуле письма от лешака Спиридона приносили. «Вот и я утром туда за ними отправлюсь», — решила сорока. А воробьи, те, что всё ещё порхали возле лужицы, откуда-то узнали, как её зовут, и защебетали:

— Опять сорока Мима куда-то пролетела. Опять.

Ночь сорока провела на ветке, а утром, когда петух без двух перьев в хвосте закукарекал: «Ку-ка-ренко! Поднимайся, Кукаренко!» — полетела через лесок искать тёплые края, или юг, а может быть, тёплые страны. Ей было всё равно. Летит, а навстречу ей вороны.

Вообще-то вороны не дружат с сороками, а тут увидели путешественницу, удивились и даже обрадовались. У них, у воронушек, уже и Быня про неё спрашивал: «Не видали ли её? Не встречали где?» Бабушка Акулина интересовалась и другие сороки — тоже. Принялись и вороны Миму расспрашивать: не надоело ли ей по чужим улицам да рощам скитаться и когда в своё гнездо вернуться собирается?

— Ой, не знаю, — ответила сорока. — Очень уж мне хочется на тёплые страны взглянуть. Вот долечу, осмотрю там всё. Букашек ихних поклюю. Тогда решу.

— Ты отправь своим приятельницам весточку, — предложила одна из ворон, а вторая закаркала:

— Ох и счастливая ты, Мима. Ну прямо как пугало Игнат. Ему недавно опять красивую заплату на рубаху Ика пришила. Глаз не отведёшь. Я тебе сейчас открыточку принесу. Совсем новая у дороги возле груши валяется.

Притащила воронушка открытку. На одной её стороне цветочки нарисованы, а вторая чистая. Но главное — марка на ней наклеена!

— Вот, — положила она открытку перед Мимой. — Пиши подругам, что пожелаешь, а мы отнесём.

Обрадовалась сорока. Потопталась по открытке. Склонила голову, поводила клювом по своим следам. Прочитала всё, что написала. Осталась довольна и сказала:

— Разберутся. Несите!

Тётенька, которая по улице письма разносит, долго вертела в руках открытку со странным адресом. А был он такой:

«Гнездо на высоком тополе, где Кирюшина бабушка живёт. Двум сорокам».

Хорошо, что вышел как раз посидеть на скамейке дед Юрий, ну а за ним, конечно, Барбоска выскочил. Заулыбался дед. Адрес-то на открытке он сам написал, да открытку выронил, а письмоносице сказал:

— Да вон же дом Кирюшиной бабушки, а рядом на тополе, видите, — гнездо. Там как раз эти самые сороки и живут. Стрекочут всё время, иногда по делу, а чаще просто так, вон как мой Барбоска лает.

— Гав-гав-гав-ав! — подтвердил Барбоска. Отступила на шаг за тротуар тётенька-письмоносица, чтобы стоять подальше от пса. Вообще-то её все собаки на этой улице знали, но Барбоску не поймёшь: то он хвостом виляет, будто твой лучший друг, то лает. Не догадывалась она, что пёс на воробья лает, отступила и говорит:

— Неужели мне придётся лезть на такую высоту, чтобы открытку в гнездо бросить? А если я свалюсь?

Дед Юрий представил, как письмоносица будет забираться на дерево, а тем временем вдруг сучок какой-нибудь обломится и она сорвётся. Пожалел дед тётеньку и посоветовал ей опустить открытку в почтовый ящик Кирюшиной бабушки, тем более что читать на ней особо и нечего было. Потопталась по открытке какая-то птица, наследила — и всё…

И не всё вовсе, и не всё…

На следующий день Кирюша заглянул в почтовый ящик: а вдруг туда кто-нибудь положил что-нибудь вкусное — например, пряник. Могла же бабушка купить ему пряник. Купила его, донесла до калитки, а потом вспомнила, что на кухне каша варится. Манная. Испугалась бабушка, как бы она не подгорела, и побежала плиту выключить, а пряник оставила полежать. Но вместо чего-нибудь вкусного достал Кирюша из ящика открытку.

Долго они с приятелем Витей решали, как передать открытку сорокам, но ничего придумать не могли. Витя, правда, сказал, что если бы эта открытка пришла, когда его дед был молодой, лет пятьдесят назад, он бы, его дед, быстро забрался на этот тополь, а сейчас дед не полезет. Кирюша сразу возразил, что тогда и тополь был ростом с Витю, и не надо было на него забираться.

В общем, поспорили они немного и оставили открытку под деревом. Может, увидят её сороки и утащат к себе в гнездо.

Только приятели ушли, прилетели сороки и удивились: что это мальчишки под их деревом делали? А потом догадались, что они открытку рассматривали, а открытку-то прислала пожилая сорока.

— Видишь, видишь, — показала клювом одна из сорок, — вот тут с краешку след её лапы. Значит, прилетела она на место и сообщает нам: «Я тут!»

— А здесь потопталась она уже обеими лапами — и туда, и сюда. Я, мол, на месте не сижу, всё осматриваю, некогда мне на одном месте сидеть, — догадалась вторая сорока.

— Гнездо себе строить собирается. Видишь — и сверху след, и снизу. Это она летает — веточки для гнезда подыскивает.

Вот так прочитали сороки послание своей старшей подруги. Прочитали, обрадовались и полетели рассказывать о нём всем знакомым. Полуднице Акуле и пугалу Игнату читали открытку два раза. Хавронья Сидоровна выслушала все очень внимательно, ни разу не хрюкнула, только не поверила, что на открытку наклеена марка. Пришлось принести открытку и показать Хавронье. Даже Барбоска перестал лаять, когда сорока читала ему послание.

НАДО, НАДО, РЕБЯТА, ПИСАТЬ СВОИМ ДРУЗЬЯМ. Тогда и они вам пришлют письмо, да ещё и марку красивую наклеят.

Очень печальный день

Каждый день отправлялся на свою работу доктор. Жил он в дупле старого ясеня, которое сам и выдолбил. В роще за огородами знали своего доктора и птицы, и деревья, и разные жучки, особенно короеды и дровосеки.

Птички и деревья доктора ожидали, а вот жукам он не нравился. Да и нельзя всем нравиться. Особенно потому, что местный доктор был дятлом.

Иволга — у неё гнёздышко было на берёзе — не раз, провожая лесного доктора, распевала ему вслед: «Спа-сибо! Спа-сибо!» Очень любила она свою берёзку. Все иволги свои гнёздышки вьют на берёзах. А дятел, когда облетал рощу, обязательно осматривал берёзку, а главное — обстукивал. «Так-так-так!» — постучит своим длинным клювом, словно спросит: «Кто тут?» Голову склонит и слушает. Ну точно как детский врач в поликлинике. Только у детского врача шапочка белая, а у дятла на самой макушке — красненькая. И как бы ни замирали жуки-короеды, дятел их находил.

— Тук-тук-тук! Где вы тут? — спрашивал он.

Молчат короеды. А под корой-то — пустота. По звуку слышно, что там ход. Значит, жук подальше забрался. «Тук-ТУТ! Тук-ТУТ!» Вот так и находил короедов доктор дятел.

Расправится доктор с вредителями, улетит к другим деревьям, а за ним следом — синички да поползни и разные другие пташки, у которых нет такого грозного клюва, чтобы разыскивать под корой жучков. После того как дятел раздолбит кору, им находить жучков проще. Помогает дятлу и его крепкий хвост. Хвост? Да, хвост! На него дятел опирается, когда обстукивает клювом дерево. Опирается, будто на стульчик присел.

Полюбуется иволга работой доктора и кричит:

— Аку-лина! А-куля!

Не терпится ей поскорей сообщить полуднице, что дятел подлечил её берёзку. Акуля ведь тоже борется в своём саду и огороде с разными букашками.

Так было всегда. Но в это утро, только отправился дятел в свой обычный облёт, как вдруг застучал тревожно, словно что-то случилось. А иволга закричала, будто это не она голос подаёт, а рассерженная кошка, которой нахальный воробей на хвост наступил. Не больно, конечно, кошке, а стыдно.

Что такое, что случилось?! Оказывается, какие-то мошки напали на тополя, облепили зелёные листья. Черёмушку, что росла в конце Акулиного огорода, затянули паутиной червяки и грызут бедную. Но и это не всё…

Иволга, она ведь больше в роще обитает, а тут залетела к полуднице в огород — рассказать Акуле про вредителей. Смотрит, а на картофель напали коровки. Радуются, что городских хозяев огорода нет, и спокойненько, будто это для них картошку посадили, ползают по молодым побегам. Да если бы просто ползали, а то ведь грызут их.

Коровкам-то хорошо, что городских хозяев нет, а полудница, как увидела их, забегала по огороду. «Что делать? — думает. — Одна-то я всех не соберу, не спасу огород!»

Тут как раз автобус прошёл по улице. «Ко-ко-ко. Кто приехал? Куд-куда приехал?» — закудахтали куры во дворе деда Юрия. Забежала Акулина во двор, выглянула за калитку. Может, прибыли городские хозяева? Нет, не привёз их автобус.

За дорогой дед Юрий с Барбоской прогуливаются. Остановились возле Хавроньи Сидоровны. А она как раз завтракает. Что-то вкусное из таза хлебает. Да уж так старается, посмотришь — залюбуешься. Барбоска-то теперь ест только после прогулки. Облизнулся пёс и спрашивает:

— Что это ты, соседка, торопишься, или боишься, что похудеешь?

Хрюкнула недовольно свинья и заявила псу:

— Во всём надо знать меру, а в еде особенно.

— Это почему же меру? — удивился Барбоска.

— Почему? Да чтобы не съесть меньше, — объявила Хавронья.

В это время и дед Юрий позвал пса на завтрак. Не стал Барбоска отказываться, сам потянул хозяина к калитке, чтобы не передумал. Накормил дед пса, зашёл в огород да там и остался. Увидел, что Кирюша со своей бабушкой собирают коровок, и принялся своих собирать.

Ещё один автобус пришёл. Внучка деда Юрия со своей мамой прикатили и тоже побежали в огород. А городских хозяев всё нет.

Что делать? Нашла Акулина баночку и начала собирать в неё поганых коровок…

Лида как-то у Акули спрашивала: почему этих вредных букашек так хорошо зовут — «божьи коровки»? Коровки-то настоящие молочко дают, а эти только всё грызут. Растолковала ей Акулина, что есть полезные коровки. Тлю они уничтожают. На спине у них семь точек. А в огороде вредят коровки, у которых много точек. Вот эти самые.

Идёт потихоньку полудница по борозде между грядками. Подставляет баночку под коровок, чтобы те в неё сами падали. А то руку к ним протянешь, они сразу на грядку скатываются. Вдруг слышит Акуля: ворона каркнула. Взглянула вверх, а это летят знакомые ей воронушки.

— Здесь я, здесь! — закричала им Акуля и замахала рукой.

До этого вороны, когда прилетали с весточкой от лешака, бросали письмо и радостно каркали, даже «ур-ра!» кричали. Как же, донесли в целости послание. А сейчас уронили кусочек берёсты и молча пролетели в рощу. «Отчего они так?» — удивилась полудница. Закачалось письмо, как бабочка, и упало на грядку, где чеснок рос.

Подбежала к нему Акуля, схватила, чтобы чеснок не начал ругаться, а в письме только два слова: «Прощевай, Акуля…» И даже подписи нет, ни одной буковки. Может, заболел Спиря? Надо, надо его навестить. Надо-то надо, а кто коровок будет собирать? Пугало Игнат, что ли? Так он стоит на одном месте.

Пошла опять бабушка полудница по борозде. Вон коровка! Вон ещё!

Хорошо деду Юрию, у него сразу две помощницы. А подальше Кирюша с бабушкой трудятся.

Что-то автобуса давно не слышно, не везёт он Ику с мамой и Юку. Или не приедут они сегодня? Неужели опять мороженое в городе едят?! И чего это оно так им нравится? Идёт Акуля, коровок собирает и переживает. Устала, а работает.

Но пришёл автобус, пришёл и городских хозяев наконец привёз! Первым кинулся их встречать кот Нестор: «Мяу-ска, мяуска!»

— Привезли тебе колбаски, — обрадовала кота Ика.

А из огорода уже кричал дед Юрий. Звал приехавших на помощь.

«Ну, теперь можно и Спирю проведать, — решила Акуля. — Поеду, пока дед Юрий в огороде».

Стала звать с собой Барбоску.

— Да я же на цепи, — загрустил пёс.

— Ну и что, я тебя отцеплю.

— Ой, Акулина, нельзя. Начнёшь ты меня отцеплять, а я дом стерегу. Я на посту и должен тебя укусить.

— Да ты что, Барбоска? Мы же с тобой друзья.

— Друзья не друзья — не важно, — объяснил пёс. — Положено кусать — и всё.

Вздохнула Акуля и решила ехать одна. Выкатила за ограду велосипед, позвонила, чтобы услышать, хорошо ли работает звоночек, и покатила потихоньку.

У калитки бабушкиного дома скучал Кирюша. Отпросился он немного передохнуть. Оказывается, просто так стоять и отдыхать тоже неинтересно. Узнал Кирюша, куда направлялась полудница, и решил пойти с ней посмотреть лешака. Но добежал до переулка и отказался.

— Что это — ты будешь ехать, а я бежать! А потом, мне бабушке помогать надо.

Пошагал Кирилл к бабушке, а полудница поехала к лешаку одна.

— Кар-кар-кар! — прокаркали над её головой знакомые вороны.

На вороньем языке это обозначало: «Ты, Акуля, молодец. Едешь правильно. Так и катись дальше…»

Но вороны что, у них свои дела. А вот кому обрадовалась Акуля, так это Барбоске. Догнал он её на Луковой поляне.

— Гав! Гав! А вот и я!

Удивилась Акуля, заахала:

— Да как же ты отцепился?

Оказывается, прежде чем идти к бабушке в огород, забежал Киря к Барбоске. Вывел пса за калитку. Отцепил от поводка, сказал ему: «Ищи Акулю!» — и побежал. А уж когда собаке приказывают: «Ищи!» — она должна искать. Вот Барбоска и помчался по следам Акулиного велика и догнал её.

А с Кирюшей, у самой калитки, случилось еще одно приключение. Шагали мимо гуси, увидели мальчика и сказали то, что о нём думали:

— Га-га-га! Га-га-га! Ты, Кирюшка, хулиган!

Пришлось Кире взять прут и немного погонять гусей, а уж после этого отправился он собирать коровок. Зря бабушка говорит, что Кирюшка до работы не жадный. Сколько по улице ни бегал, а на коровок охотиться прискакал.

Хорошо вдвоём бабушке с Кирей в огороде. Хорошо и Акуле с Барбоской на Луковой поляне. Луковой она называется потому, что на ней дикий лучок растёт. Можно его сорвать и пожевать. А вот уже и Заячий лесок видно. Где-то там заяц Тишка прячется. Если увидел он Барбоску, то ускакал куда-нибудь подальше в лес.

Разыскал что-то в траве Барбоска, принялся разрывать землю. Наверное, мышиную норку нашёл. Остановилась и полудница. Надо же передохнуть. Отдыхает она и думает, как встретится сейчас со Спиридоном. Погладит его, скажет: «Здравствуй, Спиря! Давай-ка я с тебя муравьев сгоню! Щекочут они, наверное. Ну, как зимовал? Мы же с тобой ажно с прошлого лета не виделись. А главное, расскажи, как ты тут? Ой, ты же и платье моё новое не видел…»

Позвонила в звоночек Акуля. Перестал рыться в земле Барбоска, и направились они к Заячьему леску. Когда выехала Акуля на опушку леса, мелькнули в чаще Тишкины уши. Не стала его окликать полудница, а то ещё погонится за ним пёс. Слезла с велика Акуля, повела его за руль. Где-то здесь, да вон у той старой ивы, должен быть лешак.

Подошли они к иве, а лешака нет. Вот здесь же обычно сидел Спиридон, в свисточек посвистывал, птичек дразнил. И хворост лежит, под которым сундучок с Акулиным платьицем хранился. Да где же Спиридон? Убрёл куда-нибудь, что ли? Хотя он давно уже никуда не ходил.

— Спиря! — позвала Акуля. — Спиря, ау!

Присмотрелась, а там, где лешак обитал, одни гнилушки валяются и свисточек лежит.

Подбежал Барбоска, порылся в гнилушках и вытянул лапоть, а потом второй. «И лапти его — те самые, которые он надевал: левый лапоть на правую лапу, а правый — на левую, — вспомнила Акулина.

— Вот горюшко какое. Нет, значит, больше лешака. Рассыпался от старости Спиридон.

Связала лапти Акулина, отдала Барбоске, сказала:

— Неси домой, я тебя догоню!

Специально отправила Акулина пса. Видела, что из чащи выглядывает Тишка. Затаился он там, хочет что-то ей рассказать.

Только убежал Барбоска, как выскочил из кустов заяц. Вот от Тишки и узнала полудница, как ещё в самом начале лета, прямо при нём, при Тишке, развалился Спиридон.

— Я ещё тогда, Акуля, прибегал к тебе. Яблоньку погрызть, — напомнил заяц.

А Спиридон, когда вернулся Тишка, принялся расспрашивать: «Ну, как там моя подруга Акулина, всё за огородом смотрит?»

— Рассказал я, Акуля, что ты уже и по улице гуляешь. В платье новое нарядишься, губы клубничкой подкрасишь — и разгуливаешь. Клубника-то спеть начала.

— Ты мне про Спирю, про Спирю расскажи. Он-то что? — заторопила Тишку Акуля.

— Что! Как будто ты не знаешь. Ему же подумать надо. Помолчал лешак, как всегда, целый час. Дело-то серьёзное. Обдумать его надо. А потом сказал: «Ладно, губы пусть красит».

Через день успел лешак нацарапать записку Акуле, закряхтел и рассыпался. Записку эту только вчера нашёл Тишка и отправил с воронами.

Самое же главное — показал заяц Акуле на зелёненький кустик. Вырос он как раз там, где всегда находился лешак.

— Вороны тут каркали, — сказал заяц, — а они, воронушки, всё знают. Каркали, что пройдёт много-много зим, и вот как раз когда тебе, Акулина, будет не сколько-то лет с половиной, а ровно сколько-то, из этого кустика вырастет сначала дерево, а уж потом появится новый лешак. Так что не грусти, Акуля, а поезжай домой.

И всё-таки печально, что лешака Спиридона за Луковой поляной в Заячьем лесу больше нет. Но ничего, подождём: когда-нибудь с другим лешаком познакомимся. А сейчас все побежим помогать Акуле собирать божьих коровок. Там уж и доктор дятел устал тревогу выстукивать, а про иволгу я и не говорю.

У Акули в огороде полдень

Долго переживала Акуля, да и как не переживать — не стало лешака. И бывала-то у него не часто, может, раз за лето, но знала — здесь он. Посиживает себе в Заячьем лесу, а то обрадует её — пришлёт письмецо с воронушками. Теперь у старой ивы никто не поскрипывает от старости, не кряхтит, не пугает по ночам рыбаков. Но тут, сколько ни переживай, ничего не поделаешь.

«Вот пугало Игнат, — рассуждала она, — всю зиму спит в сараюшке, будто его и нет, а просто палка с перекладиной валяется. Вдруг городские хозяева забудут да возьмут и сожгут Игната вместо дров в печке». Но Акуля знала, что не забудут. И правда, весной они опять поставили Игната охранять жимолость и клубнику. Вот так и Спиридон снова появится когда-нибудь в Заячьем лесу.

Давным-давно, когда Акуле было сколько-то лет — не с половиной, а просто сколько-то, росла в конце огорода маленькая берёзка. Ростом даже поменьше Акули. Годы шли, шли, и берёзка росла. Теперь вон какой красавицей стала. Не зря иволга уже много лет на ней гнёздышко своим птенцам вьёт. Так и деревцо, которое появилось на том самом месте, где Спиридон жил-поживал, вымахает когда-то выше всех. А потом вместо дерева появится молодой лешак Спиря.

Вот ведь как будет!

Раздумывает так полудница и собирает на грядке последних коровок.

Обрызгал их недавно чем-то дед Юрий. Коровки сразу начали падать вверх лапками. Летала тогда над грядками иволга, жалела их, кричала:

— А-куля! А-куля! Плохо им, плохо!

«Это хорошо, что им плохо, — подумала Акулина, — зато огород радуется». Достала из кармашка свисточек лешака. Спиридон им птичек в лесу передразнивал. Кто-то слепил его из глины, похожим на птичку. Понравилось и Акулине в него свистеть. Птицы-то вокруг каждый раз удивляются: кто это такой голосистый у них поселился? Из каких дальних краёв прилетел? А это вовсе и не птица, а она, Акулина, забавляется.

Идёт Акуля по огороду, посвистывает. Полдень как раз, а полдень — её, полудницы, время. Хозяева огородов по дворам в тени кто огурчики солит да варенье варит, а кто тяпки точит, чтобы острее были на страх сорнякам. А полудница за огородом смотрит.

Вот пчёлки летят. Мы же с вами знаем, что цветы разговаривают запахами. «Мы здесь! Мы здесь!» — зовут пчёл цветочки огурчиков. «А мы тут! А мы тут!» — так пахнут помидоры. Ну разве пролетишь мимо? Да ни за что! И пчёлы опускаются — одни на жёлтенькие цветочки огурчиков, а другие выбрали себе цветки помидоров.

— Понюхайте! Пожалуйста, понюхайте! — это, конечно, не нас с вами, а шмелей зовёт цветок тыквы. — Где же ты, шмель? Я ведь к вечеру закроюсь! Прилетай скорей! — немножечко даже сердито пахнет цветок тыквы.

Походила по огороду Акуля, цветочки огурцов понюхала, потом — подсолнуха и кабачков и вышла к грядке клубники. Её цветочки тоже звали пчёлок. Ни шмелей, ни ос им не надо, а вот пчёлок ждут. Присмотрелась полудница и увидела кустик клубники с крупными и спелыми ягодами.

«Вот ведь, вот ведь, — вспомнила она, — говорила же я весной Ике: «Посадите на клубничной грядке хоть немного чесноку». Ика в это время загорала, магнитофон у нее был включен, и Акуля не знает, слышала она её или нет. Тогда Акуля сама посадила рядом с клубникой чесночок. И вот какой кустик вырос! А почему? Да потому, что чеснок — самый подходящий сосед для клубники. А хороший сосед — это даже Кирюша по школе знает — сидит вместе с тобой за одной партой, не толкается, ручку твою не хватает, в тетрадке у тебя рожицы не рисует.

Надо, надо будущей весной посадить на клубничной грядке ещё немного чесноку. Пусть хорошие соседи у клубники будут.

Знал бы ворчун-чеснок, что его хвалят, загордился бы, а так растёт потихоньку на своей грядке. И забота у него одна: чтобы луковицы его покрупней выросли.

Идёт летний денёк — солнечный, жаркий. Скоро хозяева огородов выйдут на свои грядки. Тяпки они наточили. Жара спадает. А бабушка Акулина заберётся к себе в малинник. Надо же и ей отдохнуть. Её время в огороде, когда самый зной. Поэтому Акулю полудницей и зовут. Любит она полдень, когда другие огородники по дворам прячутся, и не только люди, но и воробушки.

Будет Акуля отдыхать. Велосипед возле крылечка деда Юрия её уже ожидает. И Акуле, и ему хочется под вечер по улице промчаться и мимо коз, и мимо гусей.

Прокричит гусям Акуля:

— Гуси, гуси!

Они ответят:

— Га-га-га!

— Нагулялись? — спросит полудница.

— Да, да, да! — хором ответят гуси.

Вот и поговорили, и всем весело. ХОРОШО ВСЁ-ТАКИ ЛЕТОМ В ДЕРЕВНЕ…

Как окончилась командировка

Утром, когда взошло солнышко, опять полетела пожилая сорока искать тёплые края. Вчера не нашла, так, может, сегодня повезёт. Направилась она в ту сторону, откуда прилетали вороны. Сначала роща внизу тянулась, а потом домики показались. Наверное, улица ещё только застраивалась, но оказался среди новых и один уже обжитый, старый.

Уселась Мима на крышу этого дома, осматривается и думает: близко или далеко отсюда до тёплых стран? Лучше, если бы находились они где-нибудь рядышком.

Бредут по улице, как раз сюда, к дому, козы. То там травку пощиплют, то там. А тут смотрят: забор вокруг огорода, что у дома стоял, обвалился. И не в одном месте, а сразу в нескольких. Обрадовались козы и полезли в огород. А травка-то здесь не пробованная, не затоптанная, и росу на ней солнышко ещё не обсушило — от этого она вкусней, чем на улице.

Мамка коза мекает:

— Ме-е, ме-е! Ешьте, детки, травушка тут хорошая-прехорошая. Другие козы здесь ещё не бродили.

Папка их — Козёл Иванович — пожевал всю в росинках нетоптанную травку, прищурил от удовольствия глаза и сразу определил:

— Вот это ме-е! И ещё раз ме-е!

Тут хозяйка огорода увидела коз. «Ну, — подумала сорока, — раскричится сейчас, схватит палку и начнёт коз выгонять, и правильно сделает».

А хозяйка — надо же, обрадовалась. Она недавно из города сюда переехала. Домик этот вместе с огородом купила. Всё ей интересно.

— Козочки, милые, — говорит, — и откуда только вы взялись? В городе у нас козочки на улицах не пасутся. Заходите, заходите — попаситесь на моём огороде. Сорную траву всякую кушайте. Чище огород будет. Только капустку не трогайте.

Кивают козы головами, а Козёл Иванович — бородкой, и хозяйка огорода думает, что они соглашаются с ней и так её благодарят.

Пошла хозяйка к себе на крылечко картошку чистить, борщ варить. А Козёл Иванович задрал голову, осмотрел огород и совсем недалеко, за кустами смородины, увидел молоденькие кочаны капусты. Мекнул он козе-маме: смотри-ка, мол, а что это там за смородиной растёт?

Может, у вас есть знакомая коза, которая не любит капусту сочную, зелёную да ещё прямо на грядке, а у меня такой знакомой нет. Любила капустку и мама коза и сразу направилась к ней, а уж за мамкой — молодые козы. И по тому, как с удовольствием жевали козы кочаны, видно было, что капуста им понравилась. Но… Раз «но…» — значит, что-то случилось или должно случиться. Хозяйка приподнялась на крылечке и увидела коз. Да где! На капустной грядке!

— Что же вы, козочки! — закричала она. — Вы же мне обещали капустку не трогать!

Пожилая сорока слетела с крыши и направилась в лесок за дорогой. Знала она, что будет дальше, поэтому и улетела.

А хозяйка подхватила метёлку и побежала в огород. В одной руке у неё недочищенная картошка, в другой — метёлка. Увидели её козы и припустили к поломанной изгороди.

«Неужели это уже тёплые страны? Как здесь неинтересно!» — удивилась Мима, пролетая над рощей. Потом она увидела железную дорогу, а на ней как раз пыхтел паровоз. «Ну уж за железной дорогой, конечно, юг, — решила сорока. — Дорогу-то устроили, чтобы в тёплые края ездить, а так зачем она…» А про себя Мима подумала: «Какая я сообразительная. Никто мне не показывал, а я ведь нашла юг».

Возле трёх домиков за дорогой росла осина, а на ней Мима разглядела большое сорочье гнездо. «Полечу-ка я, расспрошу местных жительниц, как они здесь, на юге, поживают», — решила Мима. Подлетела она к дереву, уселась на ветку, и надо же, ветка ещё раскачивалась, а Миму уже увидел мальчишка.

— Сорока-воровка! Сорока-воровка! — закричал он, подпрыгивая. Нет, вы можете припомнить, чтобы на родной Миминой улице кто-нибудь так ее дразнил? Ну, например, Кирюша или дед Юрий. Конечно, нет. А здесь, только прилетела, ее сразу обзывают.

А мальчишка прыгает и продолжает кричать:

— Сорока-воровка, отдай монетку!

Оказывается, была у него монетка, новенькая совсем, и не копейка какая-нибудь, а пятачок — ровно пять копеек. И потерял он его вчера здесь, у осины. А сейчас прибежал, и сколько ни искал, так и не нашёл. Конечно, монетку утащила в гнездо сорока, решил мальчик. Они, сороки, все блестящее к себе в гнездо тащат, а потом, когда делать им нечего, сидят и любуются.

Обиделась сорока на мальчишку и улетела за железную дорогу. А за рельсами и за поездом, который всё ещё пыхтел на них — может быть, отдыхал, тянулись заболоченные места с кочками и кустами голубицы. Выглядывали из-под листиков голубенькие ягоды. Наверное, голубицу называют так потому, что ягодки у неё голубые.

Между кочками прогуливалась цапля — большущая птица на длинных ногах, вышагивала она, как на ходулях, и казалась она важной и очень умной. «Вот уж кто мне всё расскажет и покажет, — подумала Мима. — Я скажу ей, что цапли и к нам залетают. Может, она знакома с быком Быней, а он мой приятель».

Полетела пожилая сорока побеседовать с цаплей, а та взмахнула длинными крыльями, вытянулась, будто танцевать собралась, только танцевать не стала, а полетела через болото, над кочками и лужицами, в сторону дальнего леса.

Тянулся тот лес тёмной полоской на горизонте. Пролетела сорока немного в сторону леса, а потом решила пообедать и опустилась на кочку. Для птиц на болоте каждая кочка — ресторан или столовая. Особенно для чаек, куликов и цапель. Нашла чем перекусить и пожилая сорока.

Паровоз, который стоял на железной дороге возле трёх домиков, отдохнул, набрался сил, загудел и, постукивая колёсами, укатил. Конечно, в тёплые края. Посидела Мима на кочке, расхотелось ей лететь к лесу. «Ладно, — решила она, — отправлюсь завтра». Пока же перебралась она к домикам у осины.

Заполошный петух приучил соседку свою, пожилую сороку, вставать чуть свет. И здесь проснулась она на заре. Решила всё-таки лететь сегодня через болото к далёкому лесу. Вдруг слышит, мальчишка кричит ей:

— Сорока-белобока, а денежку-то я нашел! — и показывает монетку. — Здесь она, возле дерева, в траве спряталась. Хитренькая, лежала на боку. Думала, что я её не найду. А я нашёл!

«Мальчик свой пятачок нашёл, а что я найду на юге, что я там теряла?» — подумала Мима.

Вспомнила она, что из тёплых краев прилетают сюда не только скворцы, но и гуси-лебеди, утки, журавли, ласточки, даже кукушки. Значит, не так уж там хорошо, если все к нам летят. Куковала бы кукушка в тёплых краях, так нет, она к нам в огород полудницы Акули летит. Спросила её как-то Акуля: «Сколько ещё раз к нам прилетишь?» Принялась кукушка куковать, столько накуковала, что даже полудница со счёта сбилась.

А пожилую симпатичную сороку часто вспоминали на её улице. Прошёл день, как она улетела, потом ещё денёк, а там и следующий прошёл. Как раз тогда тётенька, которая на Новый год с горки с ребятнёй каталась, сказала хозяйке свиньи Хавроньи:

— Что-то у нас сорок совсем мало осталось. У меня за забором у озера жила сорока. Жила себе, жила, а тут надо же — исчезла. Улетела, что ли, куда-то…

— Может, птенчиков высиживает, — ответила ей тётка Сидорова.

И пошли они в магазин. В это самое время через огород Кирюшиной бабушки, прямо к тополю, где в гнезде жили две сороки, по этому адресу прилетела наша путешественница.

— Здравствуйте вам! — обрадовались сороки. — Наконец-то прилетела. Тут уж Быня про тебя спрашивал, и бабушка полудница интересовалась.

— Что Акуля! — застрекотала вторая сорока. — Пугало Игнат расстроил недавно и жимолость, и клубнику. Заявил он им: как, мол, вернётся Мима, расспрошу у неё дорогу на юг. Ягоды-то сразу забеспокоились: вдруг и он туда собрался. На юг этот.

— А ты вернулась, что ли?

— Вернулась!

— А зачем? Почему?

Смотрят на неё сороки, удивляются. Ждут, что ещё скажет, а она объясняет:

— Так командировка закончилась. Скворцы вон тоже вернутся на свой юг, а попугаи у них спросят: «Ну, как там на вашей родине, на севере?» — «Хорошо!» — ответят скворцы. «Чего же вы вернулись?» — «Так командировка закончилась».

Услышали это сороки, полетели вдоль улицы, чтобы всем сообщить. И бабушкам на скамейках, и гусям, которые брели по дороге и подбирали рифмы — чтобы если гоготать, так складно. Двум коровам рассказали. Не пошли они в это утро на луга — проспали. Стояли они сейчас у палисадника и жевали жвачку. И хотя я не люблю, когда на улице жвачку жуют, но коровам можно.

Узнав, что командировка пожилой сороки закончилась, Хавронья Сидоровна хрюкнула, да ласково так, как только сама с собой, любимой, беседовала.

Главное же — на этом мы и закончим. Услышав обо всём, что случилось, паук Гоша сказал:

— Угу! — и заулыбался всеми своими восьмью глазами.

Оглавление

Как Акуля встречала Новый год

Кузнечик Фьють и кузнечик Фьют

Пожилая сорока куда-то улетает

Ещё одна присказка

Как тянули репку

Полтора валенка

Кто главный в огороде?

Ах, какие новости!

Весточка от пожилой сороки

Очень печальный день

У Акули в огороде полдень

Как окончилась командировка