Проза разных лет [Хорхе Луис Борхес] (fb2) читать постранично, страница - 2

- Проза разных лет (пер. Валентина Сергеевна Кулагина-Ярцева, ...) (и.с. Мастера современной прозы) 2.24 Мб, 476с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Хорхе Луис Борхес

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

поразительном лаконизме, трудно дающемся переводчикам. Ведь Борхес отнюдь не пишет так называемым «телеграфным стилем» 20-х годов. В его классически чистой прозе нет буквально ничего необязательного, но есть все необходимое. Он отбирает слова, как поэт, стесненный размером и рифмой, тщательно выдерживает ритм повествования. Он стремится к тому, чтобы рассказ воспринимался как стихотворение, часто говорит о «поэтической идее» каждого рассказа и его «тотальном поэтическом эффекте» (скорее всего, именно потому его и не привлекает большая прозаическая форма — роман).

В ультраистских манифестах, которые сочиняли в 20-е годы Борхес и его соратники, метафора провозглашалась первичной ячейкой и целью поэзии. Метафора в юношеских стихах Борхеса рождалась из неожиданного уподобления, основанного на зримом сходстве предметов. «С ружьем на плече трамваи патрулируют проспекты» — не правда ли, похоже на образность раннего Маяковского («ноктюрн… на флейте водосточных труб» и т. п.)?

Отойдя от авангардизма, Борхес отказался и от неожиданных визуальных метафор. Зато в его прозе, а потом и в стихах появилась иная метафоричность — не визуальная, а интеллектуальная, не конкретная, а абстрактная. Метафорами стали не образы, не строки, а произведения в целом, — метафорой сложной, многосоставной, многозначной, метафорой-символом. Если не учитывать этой метафорической природы рассказов Борхеса, многие из них покажутся лишь странными анекдотами. Вот «Фунес, чудо памяти» — неужели тут просто описан совершенно невероятный, патологический случай? Конечно, нет. Фунес — это метафора сверхчеловека, но не в ницшеанском понимании, не наделенного звериной витальностью и волей к власти, а сверхчеловека по уму, памяти, знанию, такого, о каком мечтает, вслед за Полем Валери, выдумавшим свое интеллектуальное чудо — господина Тэста, — герой другого рассказа Борхеса: «Всякий человек должен быть способен вместить все идеи, и полагаю, что в будущем он таким будет» («Пьер Менар, автор „Дон Кихота“»). Но как же трудно превращение нынешнего обычного человека в чудо! Господин Тэст мнит себя «хозяином своей мысли»[2]. Иринео Фунес тщетно пытается им стать, его ум барахтается в захлестывающем потоке мелочной памяти. И оба сверхчеловека не в силах преодолеть телесную слабость, болезни, смертность.

Рассказ «Сад расходящихся тропок» можно прочесть как занятную детективную историю. Но и тут ощутим глубинный метафорический пласт. «Во все века и во всех великих стилях сады были идеальным образом природы, вселенной. Упорядоченная же природа — это прежде всего природа, которая может быть прочтена как Библия, книга, библиотека»[3]. Именно таков смысл сада-книги, задуманный китайским мудрецом и разгаданный английским синологом. По ходу сюжета символ как будто воплощается и оживает: сад-лабиринт — это изменчивая, капризная, непредсказуемая судьба; сходясь и расходясь, ее тропы ведут людей к нежданным встречам и случайной смерти.

Иногда в рассказах Борхеса заметно подражание романтической или экспрессионистской новелле («Круги руин», «Встреча», «Письмена Бога»). Это не случайно: всю жизнь аргентинский прозаик восхищается Эдгаром По, а в юности с увлечением читал жуткие новеллы австрийского экспрессиониста Густава Мейринка, у которого и перенял интерес к средневековой мистике и каббале. Но трактовка сходных сюжетов у Борхеса иная: нет пугающего ночного мрака, все таинственное залито ярким светом и страшное страшно не от загадочности, а от посюсторонности и осознанности.

Рассказы Борхеса не раз подвергались классификации: то по структуре повествования, то по мифологическим мотивам, которые в них обнаруживали критики[4]. Все это, разумеется, небесполезно для литературоведческого изучения. Важно, однако, при любой дифференциации не проглядеть главное — «скрытый центр», как выражается сам писатель, философскую и художественную цель творчества. Многократно, в интервью, статьях и рассказах, Борхес говорил о том, что философия и искусство для него равносильны и почти тождественны, что все его многолетние и обширные философские штудии, включавшие также христианскую теологию, буддизм, суфизм, даоизм и т. п., были нацелены на поиск новых возможностей для художественной фантазии.

На досуге Борхес с учениками и друзьями А. Биой Касаресом, М. Герреро любит составлять антологии. В «Книге о небесах и аде» (1960), «Книге о воображаемых существах» (1967), «Коротких и невероятных рассказах» (1967) выдержки из древнеперсидских, древнеиндийских и древнекитайских книг соседствуют с арабскими сказками, переложения христианских апокрифов и древнегерманских мифов — с отрывками из Вольтера, Эдгара По и Кафки. И ко всему он относится одинаково: без пиетета, без малейшей уступки мистицизму, откровенно любуясь бесконечной и многоликой игрой человеческой фантазии. Свой самый знаменитый сборник рассказов