Хроники судебного медика — 2 [Игорь Николаевич Гриньков] (fb2) читать онлайн

ИГОРЬ ГРИНЬКОВ ХРОНИКИ СУДЕБНОГО МЕДИКА - 2

«Я грязен, я тощ, моя шея тонка,

Свернуть эту шею не дрогнет рука

у тебя…

Я самый плохой, я хуже тебя,

Я самый ненужный, я гадость,

я дрянь —

ЗАТО Я УМЕЮ ЛЕТАТЬ!!!» —

«Серый голубь».

Петр Мамонов и группа «Звуки Му»

О СУДМЕДЭКСПЕРТЕ ЗАМОЛВЛЕНО СЛОВО!

Всех одержимых людей, испытывающих потребность излагать свои мысли на бумаге и предлагающих эти изложения на суд читателя, литератор Сергей Давлатов поделил на две категории — писатели и повествователи, отнеся себя к последней. Давлатов был большим мастером повествования, честным мастером.

И главным определяющим словом, которое пришло ко мне после прочитанной книги Игоря Гринькова, было слово честность.

В своих произведениях, которые автор именует очерками и хрониками, он добросовестно и честно рассказывает о людях, судьбах, о профессии судебного медика и о своем месте в этой профессии.

Артист во время репетиций может услышать от режиссера банальное «не верю», мало того, он получит разъяснения и советы, которые помогут ему добиться правды в образе. Писатель, который существует один на один с листом бумаги и авторучкой, в поисках этой правды может положиться только на себя. Умение рассказать о былом, о наболевшем, отделив зерна от плевел, рассказать правдиво и одновременно высокохудожественно, так чтобы было интересно читателю — это и есть то мастерство, которое я назвал бы талантом. А талантливо написанная книга, уверен, найдет своего читателя.

Чиновник, однажды задавший мне вопрос: «Зачем нужен литературный журнал?» — признаться, сильно меня озадачил. Впрочем, ответа он не ждал, продолжив коротко: «Вообще не нужен!».

А. С. Пушкин советовал в таких случаях: «…и не оспаривай…»

Однако эпизод этот заставил меня задуматься о том, зачем нужны писатели вообще. Все уже написано и описано. Чтобы перечесть громадье мировой литературы жизни не хватит. Может быть, для знания истории достаточно будет и учебников. Мысли эти заставили меня перелистать книги калмыцких писателей, я укрепился в том, что писатель нужен всегда, мало того, писатель необходим для сохранения общества и народа в большей степени, чем кто-либо иной.

Сухие строки истории никогда не смогут заменить литературу, несущую дух народа, дух времени, формирующих самосознание и менталитет. Написанное калмыцкими писателями о гражданской и Великой Отечественной войнах, о депортации уже не позволит кому-либо сделать ревизию прошедшего в угоду любой идеологии.

Это время ушедшее, но совсем недавнее, живы еще очевидцы… Когда их не будет, останется литература. Игорь Гриньков описывает время уходящее, не успеем оглянуться, как его назовут ушедшим. Описывает то, что совершенно скрыто от глаз большинства читателей и, казалось бы, не для всех интересно. На самом деле не заинтересовать книга сможет лишь совершенно очерствевшего человека.

Написанные добротным слогом «Хроники» повествуют нам о том, как ответственен, нелегок, а порой и самоотвержен труд судебных медиков, следователей, прокуроров. И, самое главное, герои книги — не абстрактные фигуры, у них есть имена, фамилии, они жили рядом с нами, а большинство из них продолжают работать. Написанное заставляет проникнуться чувством глубокого уважения к работникам правоохранительных органов. Думаю, что прочитавший «Хроники», выбросит из своего лексикона антагонистическое слово «мент», прижившееся в обществе не без помощи средств массовой информации. Полагаю, что подобные произведения будут формировать настоящее гражданское общество в нашей стране. И это главное достоинство книги.

В процессе литературного труда автор зачастую сталкивается с тем, что в силу конъюнктурных, либо каких-нибудь других соображений нужно что-то заретушировать, что-то опустить, а что-то приукрасить. Подобные атавизмы преследуют нас из прошлого, и избавиться мы от них до конца не можем.

Игорь Николаевич сумел избежать этого греха. Он предельно объективен, я бы даже сказал, прозрачен в своем повествовании о времени, коллегах и о себе, порою книгу можно сравнить с исповедью; что ж, тем она ценней!

Валерий Хотлин,

Заслуженный работник культуры Республики Калмыкия,

Член Союза российских писателей.

ОТ АВТОРА

В целом благосклонный прием читателем первой книги «Очерки судебного медика (опыты эксгумаций)», положительные отзывы людей, мнение которых мне не безразлично, а, главное, неисчерпаемость самой темы подвигли меня на создание второй книжки. Жанр тот же, традиционный — очерки о следователях и судебно-медицинских экспертах и об их участии в расследовании преступлений против жизни граждан, в основном, умышленных убийств, часть которых сопряжена с сексуальным насилием. Вторая половина новой книги заметно отличается от первой. В главе «Сюжеты» собраны анекдоты (по С. И. Ожегову, очень короткие рассказы с забавным, смешным содержанием и острым концом), но не придуманные истории, а курьезные случаи, взятые из жизни сотрудников нашего Бюро судебно-медицинской экспертизы и прокурорских работников Калмыкии. «День в жизни» (я даже не знаю, к какому жанру его отнести, но пусть этим занимаются другие) — такая же реальная история, которой я попробовал придать более художественную форму эссе. Ее криминальная составляющая — то, что действительно было на самом деле, остальное можно считать (а можно не считать) вымыслом автора. Видно, в жанре чистого очерка мне становится тесновато; пиджачок начинает жать в плечах.

«Прошлое и настоящее» не означает окончательную точку в жизнеописании наших следователей и экспертов, хотя, не исключено, что это переход к другому этапу.

При написании второй книжки я старался избежать тех недостатков, огрех и просчетов сугубо литературного характера, которые, несомненно, имелись в первой и о которых прекрасно осведомлен; некоторые абзацы я сейчас написал бы по-другому. Я полностью отдаю отчет в том, что не являюсь профессиональным литератором, и добиться художественного совершенства и гармонии очень трудно, но, с другой стороны, и не ставил перед собой задачи приблизиться к «бессмертным». Так что, «небожители» могут спокойно отдыхать.

Мои амбиции не простирались дальше стремления к честному, добротному изложению материала, который должен был по замыслу превышать уровень среднестатистического, то бишь макулатурного детективного чтива, убойного по сюжету, но убогого по смыслу. Я пытался писать свои очерки простым, нормальным, понятным русским языком, без всяческих модных изысков, строго придерживаясь фактов, дат и хронологии излагаемых событий.

При этом старался следовать совету «красного» графа Алексея Толстого, автора романов «Хождения по мукам» и «Петр Первый», большого сибарита и замечательного писателя:

«Не стоит забывать, что книга пишется для читателя, поэтому она должна быть интересной и увлекательной».

Что верно, то верно, тяжеловесный слог далеко не всегда означает глубину проникновения в материал и мудрость автора. Но и легкость изложения не должна переходить в легковесность. Найти нужный баланс достаточно сложно.

Я даже в мыслях не провожу кощунственных аналогий, но ведь ни Антон Чехов, ни Михаил Булгаков, ни Виктор Вересаев (Смидович), то есть, писатели из врачей, не заканчивали литературного института имени Горького, которого, к счастью, тогда не существовало. Таким образом, они формально не получили специального литературного образования, что не помешало им стать настоящими Мастерами. А Эрнст Хемингуэй учился писательскому ремеслу, посещая в Париже богемно-литературный салон Гертруды Стайн, и усердно читая Джойса, Льва Толстого и Федора Достоевского.

Когда кому-то даровано нечто свыше, то это рано или поздно проявится в той или иной степени. Модильяни и Ван Гог тоже не учились в Академии художеств. Этим я вовсе не хочу сказать, что основы писательского дела не следует постигать (графомания бездарного дилетанта ужасна!), но если в человеке нет «искры Божьей», то в лучшем случае он будет писать внятные, довольно грамотные, но безликие тексты. Но это не есть художественная или документальная литература. Стилю не научишь, шарму не научишь; они внутри того, кто берется за перо. У настоящих авторов буквально с первой страницы мы чувствуем особую ауру, аромат и атмосферу, присущие только одному ему, позволяющие безошибочно определить: это проза Ивана Куприна, это — Жоржи Амаду, это — Акутагавы Рюноске, это — Франсуазы Саган и т. д.

Мои герои — не супермены, которых не существует в настоящей жизни, а обыкновенные опера, следователи, криминалисты, судебно-медицинские эксперты, причем, не выдуманные, а реальные. Одним словом, «рабочие лошадки», которые, понукаемые начальством, тянут телегу следствия, невзирая на ухабы и колдобины, сплошь и рядом встречающиеся на их пути.

В новой книге я умышленно описываю эпизоды из далекого прошлого (кроме «Дня в жизни»), чтобы не затрагивать свежие чувства людей, утративших своих близких. Горечь утраты, разумеется, остается на всю жизнь, но острота боли с течением времени несколько притупляется. Поэтому, о делах стародавних мне легче писать как с психологической, так и с моральной точки зрения.

Современного человека, одолеваемого однообразием труда, быта и развлечений (выбор последних ограничен и скуден, несмотря на кажущееся внешнее изобилие), влечет быть причастным к экстремальным ситуациям и к патологическим личностям, то есть к «роковым страстям», которых он лишен в обыденной жизни. Поэтому так идут нарасхват книжонки, расписывающие кровавые истории, с горой трупов на каждой странице, где у главных героев патронов в обойме пистолета больше, чем извилин головного мозга. Интеллектуальные персонажи Артура Конан Дойла, Эдгара Аллана По и Агаты Кристи нынче не в моде: слишком мало стали в кулаках, свинца во взгляде, пещерной беспощадности, слишком много высоколобой рефлексии.

Нам бы чего попроще: хрясь ногой в подбородок — челюсть врага разлетелась вдребезги, оставив гроздья окровавленных зубов на люстре!; так-так-так — короткая очередь навскидку из автомата, и ни одна пуля не проходит мимо цели — все три (четыре, пять, в зависимости от фантазии) плохих парня, находящиеся в различных частях офиса (гаража, заброшенного завода, роскошного особняка), отброшены со страшной силой к стене, буквально впечатавшись в штукатурку, оставляя на ней рубиновые разводы! Вот это по-нашему! Вот это круто!

На этом стремлении обывателя к «вторичному экстриму» (где сам он не участник, это слишком опасно, а всего лишь наблюдатель) работают целые синдикаты с безликими бригадами авторов, где замена одной фамилии на другую ровным счетом ни на что не влияет, которые дают приличный барыш издателям. Качество же практически никого не интересует. Детектив перестал быть штучной продукцией, его поставили на поток.

Криминальный жанр начал явно вырождаться, как, впрочем, и многие другие популярные направления в литературе. То ли проблема заключается в том, что массовая культура, и литература в том числе, в условиях рынка подчиняется его жестким законам и становится коммерческим продуктом, предназначенным для продажи; то ли в том, постепенно исчезают оригинальные, по настоящему одаренные пишущие люди. А нужны ли они вообще рынку? Элитарную прозу и стихи читают единицы. Хотя, не стоит недооценивать роль писательства ради денег. Федор Достоевский, Писатель с большой буквы, многие свои вещи создавал для того, чтобы элементарно расплатиться с карточными или рулеточными долгами.

Погони с перестрелками и «красивые» задержания — лишь небольшая составляющая часть работы правоохранительных органов. Остальное — это скучные допросы, заполнение вороха протоколов, поиски свидетелей, сбор улик, очные ставки, проверки показаний на местах происшествий и многочисленные экспертные исследования: криминалистические, автотехнические, психологические, психиатрические, судебно-медицинские.

То, что я пишу, можно назвать антидетективом, потому что я сознательно нарушаю неписанные каноны жанра. В классическом детективе, по крайней мере, в лучших его образцах, автор до последней страницы держит читателя в напряжении, заставляя вместе с героем решать задачи со многими неизвестными. Это своеобразная интеллектуальная головоломка, в разгадывании которой принимает участие читающий, и чем сложнее этот ребус, чем неожиданнее разгадка, тем удачнее и занимательнее книга.

У меня все обстоит куда прозаичней, но именно так все происходит на самом деле. Желание показать «кухню» расследования изнутри, особенно ту его часть, которая связана с экспертными исследованиями, объясняется тем, что этот аспект мне хорошо знаком, известен досконально. В книжном детективе, когда речь идет, скажем, о разгадке убийства, все зависит от смекалки сыщика, от его дедуктивных способностей. Экспертные службы маячат где-то на заднем плане, словно придаток, который иногда может быть полезен, но всегда второстепенен. Между тем, очень многие уголовные деяния, особенно совершенные при неочевидных обстоятельствах, получают перспективу раскрытия исключительно благодаря экспертным исследованиям. Иногда экспертиза является единственным и основным доказательством по делу.

Мне хотелось бы работать для думающего читателя, которому надоели высосанные из пальца, «захватывающие» детективные истории, содержание которых напрочь забываешь наутро, для читателя, которому суть дела и правда жизни важнее внешне броского, но ненатурального антуража, или «произведений на злобу дня», когда вчерашняя газетная криминальная сенсация преподносится под видом очевидной версии, от которой за версту тянет вяло текущей шизофренией или, что вероятнее всего, желанием хорошо заработать на еще звучащей, не остывшей теме.

Работая в свое время над «Очерками», я настолько «вжился» в текст, что уже перестал воспринимать написанное объективно. Сообразив, что надо просто отдохнуть, отложил рукопись месяца на два, чтобы потом взглянуть на нее свежим, незашоренным взглядом. Когда же, спустя указанный срок, прочитал ее заново, то почувствовал сильнейший внутренний дискомфорт и неловкость. Как я мог написать такие инфантильные и беспомощные тексты!? И вообще, кому это нужно, кого могут заинтересовать эти воспоминания о былом и мои откровения? Пришлось взяться за «доводку и шлифовку», всяческие исправления, принявшие какой-то маниакально-навязчивый характер. В один из моментов до меня дошло, что бесконечные «улучшения» не всегда могут пойти на пользу дела; из вещи улетучиваются элементы спонтанности, первозданности и импровизации, а до идеала все равно далеко. Надо было когда-то останавливаться, чтобы окончательно не испортить «продукт».

Закончив «Очерки», я дал прочитать распечатку нескольким людям, мнение которых мне хотелось узнать. Первый отзыв был от старой знакомой, которая вылила на меня целый фонтан фимиама и восторга. Оказывается, за последние три года она ничего подобного не читала, и мне обязательно надо, бросив все, заняться сочинительством. Тоже, мне, второй Жорж Сименон нашелся! Я понял, что столь однобокая оценка не может считаться объективной и способна лишь дополнительно разгорячить воспаленную головенку, и в данном случае требуется холодный душ.

И поэтому я отдал рукопись на рецензию другу Скептику. Тот позвонил через пару дней и сказал:

«А, знаешь, там, где ты описываешь свои поездки и конкретную работу — вполне нормально, пойдет. Остальное — выброси на хрен!»

Легко сказать, выброси. Оставить голые протоколы экспертиз, что ли? Тогда кому это будет вообще интересно? Но должен заметить, что кое-что из его лапидарного совета я принял к сведению; некоторые отступления или основательно сократил, или убрал совсем.

Одна экзальтированная дама, закончившая филологический факультет Калмыцкого государственного университета (хоть не Сорбонна, конечно, но и не ПТУ, согласитесь), стала моей поклонницей, ее «очаровал стиль».

Друг-предприниматель, он же и один из спонсоров, захотел предварительно ознакомиться с «произведением», полагаю, из желания удостовериться, что не покупает кота в мешке. Правильнее будет сказать, что не выбрасывает деньги на ветер. Несколько дней спустя он позвонил и сказал, что перечисляет на счет издательства 3 тысячи рублей. Стало быть, содержание будущей книги его удовлетворило.

Один высокопоставленный чиновник, после просмотра рукописи коротко и солидно изрек:

«Интеллигентные люди эту книгу читать будут».

Насчет интеллигентности, конечно, сильно сказано, хотя мне не совсем нравится это слово. Я не очень четко представляю, что оно конкретно обозначает. Я не люблю вещей, которых не понимаю.

Уже после выхода «Очерков» в свет я был сильно приободрен тремя положительными отзывами:

от одного уважаемого мной профессионала — судебного медика, оценившего книгу как хороший вклад в популяризацию нашей специальности;

от человека, серьезно занимающегося литературным творчеством, отметившего некоторые чисто художественные достоинства «Очерков»;

от родного отца, который, прочтя книжку, сказал:

«Я прочитал твою книгу внимательно и понял, что ты проделал большую работу».

Действительно, в иных случаях, чтобы написать пару абзацев или страницу, мне приходилось прочесть две-три монографии или статьи.

Пока книжка парилась в издательстве в ожидании спонсорских поступлений на расчетный счет, друг Скептик, со свойственным ему сарказмом, осведомлялся по телефону, как ему теперь меня называть: «начинающим писателем» или «молодым писателем»? Хорошо иметь таких друзей!

Вполне возможно, что засев за вторую книжку я совершил ошибку, обрекая себя на те же муки, которые испытал, написав первую. Оказалось, что вынашивать идею, отбирать и сортировать материал, писать, править, переделывать неудачные предложения и абзацы куда увлекательнее, чем ходить со снятой шляпой по кругу, собирая спонсорские средства на публикацию в издательстве.

Изначально я намеревался взять за основу принцип; не обращаться за финансовой помощью в государственные или муниципальные структуры. Только частник! Связываться с этим государством не было никакого желания. Так хотелось провозгласить: «Да здравствует капитализм: «дикий», олигархический, компрадорский, мелкобуржуазный, глобальный, какой угодно!» Хотя, должен признаться, что и капитализм у нас в стране получился какой-то ублюдочный, вернее, чиновничье-криминальный. Но на деле получилось несколько иначе.

И хотя я обращался, за редким исключением, к предпринимателям и генеральным директорам фирм и предприятий, которых знал с детства или к тем, с кем наши пути на каких-то жизненных этапах пересекались, и в большей части случаев получал поддержку, тем не менее, я стал догадываться, что мог ощущать в душе господин Воробьянинов, стоявший за подаянием недалеко от Провала в славном солнечном городе Пятигорске.

Больше всего я опасался отказов хамского характера. Отказы как таковые, разумеется, имелись, но я не был в претензии; у людей, возглавляющих различные предприятия, могли складываться различные финансовые обстоятельства, и, в принципе, никто не обязан выделять определенные, пусть небольшие, суммы на материальную помощь для издания книги о какой-то там судебной медицине. Я был рад каждой перечисленной одной-двум тысячам рублей. Как говорят в народе: «Курочка по зернышку клюет — весь двор в г…не».

Но однажды напоролся на предельно откровенный ответ одного далеко не бедного знакомого предпринимателя:

«Лучше я на эти деньги внукам конфеты куплю».

Понятно и доходчиво! Целый день я не находил места и мысленно бичевал себя за то, что позвонил этому человеку, хотя заранее на сто процентов был уверен в негативном ответе, правда, не в такой форме. Словно бес толкнул меня под локоть, когда я взялся за телефонную трубку, увидев его номер в записной книжке. С тех пор избирательность и осторожность в поисках спонсоров еще более усилились.

Одним словом, для меня творческий процесс был более занимательным, чем издательско-финансовая сторона дела.

Но делать нечего, вирус писательства, по всей видимости, уже заразил мой организм, и сопротивляться ему совершенно бесполезно, да и ни к чему. Поэтому я выношу на суд читателя свой новый опус под названием «Хроники судебного медика -2».

Игорь Гриньков

Элиста, 2006 год, февраль.

ГОРОДНИЧИЙ

Эта криминальная история, произошедшая в Элисте в апреле 1990 года, взбудоражила и потрясла не только общественное мнение многих горожан; отголоски ее выплеснулись затем на страницы центральной печати. Так 12 февраля 1991 года, уже после вынесения приговора преступнику, в газете «Советская Россия» появилась статья — судебный репортаж «Нелюдь», рассказывающая о кровавой драме в столице Калмыкии.

Хочу напомнить, что в начале 1991 года, до скоморошного путча ГКЧПистов, «Советская Россия» была не сегодняшней оппозиционной и затурканной «савраской» с мизерным тиражом, а влиятельным официальным печатным органом ЦК компартии РСФСР, имевшим большой авторитет среди читателей и многомиллионный тираж. Газета распространялась не только в Российской Федерации, но и в остальных Союзных Республиках. Она была, не считая обязательного официоза, по-настоящему профессионально сделанной и интересной. И чтобы на ее страницах «засветилась» маленькая степная, автономная республика, должно было случиться нечто экстраординарное.

А случилось страшное. Была изнасилована и убита 7-летняя девочка А-ва Оля, причем… родным дядей.

14 апреля 1990 года, ближе к полуночи, в дежурную часть Элистинского ГОВД явился возбужденный гражданин Городничий Александр Егорович, тракторист мехлесхоза, мужчина невысокого роста в возрасте слегка за 30-ть, с жидкой рыжеватой бородкой и белыми остекленевшими глазами свежемороженого судака, от которого явственно попахивало спиртным. Он принес заявление на имя начальника ГОВД о пропаже племянницы А-ой Оли, учащейся 1-го класса, которая «…ушла из дома к подружке 14.04.90 г., примерно в 18 часов…» и до сих пор не вернулась. К заявлению прилагалась цветная фотография девочки, с которой на вас доверчиво смотрела улыбающаяся симпатичная первоклассница со светло-русыми волосами, одетая в коричневую школьную форму с белым отложным, накрахмаленным воротником. На столе перед девчушкой строго симметрично лежал нераскрытый «Букварь», и эта трогательная, наивная деталь особенно подействовала на дежурных, которые отнеслись к заявителю с пониманием и сочувствием.

Они даже не придали особого значения несколько преувеличенному возбуждению Александра Городничего, постоянно выкрикивавшего: «Если найдете, сам убью гада!» Человек в горе, мало ли что может сорваться с языка!?

На углу заявления о пропаже ребенка уже наутро следующего дня появилась резолюция начальника ЭГОВД Сулимина В. В.:

«ОУР Бургустинову С. А.

Прошу организовать розыск».

Маховик сыска начал набирать полные обороты. По местному телевидению и радио прошла информация об исчезнувшей девочке с указанием примет: «…рост примерно 105 см, худенькая, глаза голубые, волосы светлые, рыжие, длинные. На правом ухе виден шрам от укуса собаки. Девочка была одета в платьице синего цвета с красной вставкой на груди, коричневые колготки, на ногах тапочки-«мыльницы» темно-синего цвета. Товарищи! Если кто-то из вас видел ребенка и знает о его местонахождении, позвоните, пожалуйста, по телефону 02…»

В 80-90-е годы в уголовном розыске города и в МВД служили крепкие телесно и развитые интеллектуально парни, которые умели работать не только руками и ногами, но и мозгами, и ели свой хлеб не даром. Они не лютовали в пыточных подвалах, подобно печально известным заплечных дел мастерам Малюте Скуратову и князю-кесерю Ромодановскому, а предпочитали действовать более тонкими способами, подбирая к каждому задержанному индивидуальный подход, с учетом его характера, морально-психологического состояния и других факторов. Уже на следующий день оперативники располагали информацией, что 14 апреля, около 15 часов пополудни, А. Городничий подъезжал к дому А-вых на своем синем тракторе «Беларусь» с экскаваторным устройством, известном среди специалистов под смешным названием «петушок». Были выявлены свидетели, видевшие трактор Городничего на улице Чернышевского, где проживал его родной брат с семьей. Нашелся также человек, подтвердивший, что примерно в это время видел А-ву Олю вместе с ее дядей Сашей в кабине трактора, ехавшего по улице Кирова.

Сергею Андреевичу Бургустинову, отобравшего 15 апреля объяснение у Городничего, последний поведал:

«…в 15 часов я вышел из дома (брата — примеч. автора), хотел поехать в лесхоз. На улице играла моя племянница А-ва Оля. Она попросила меня прокатить ее на тракторе. Я посадил ее в кабину и довез до улицы Кирова, всего проехал с ней около 20 метров. Оля вышла и направилась в сторону Кировского магазина. Она сказала, что пойдет к подружке. А я поехал в лесхоз. Где-то в 16 часов 30 минут я поставил трактор в гараж лесхоза…»

Оперативника сразу насторожили некоторые несостыковки в этом объяснении. При подаче заявления накануне ночью А. Городничий вообще не упоминал о том, что катал племянницу; ни у одной из своих подруг и одноклассниц Оля в тот день не появлялась; сторож Элистинского мехлесхоза показал, что Городничий приехал в гараж после 19-ти часов вечера, когда уже начало темнеть. Что-то тут было не так. Кроме всего прочего, некоторые эпизоды из прошлой жизни пока еще свидетеля Городничего, которые стали известны оперу, давали основания взять в разработку дядюшку пропавшей девочки и заняться с ним более тщательно.

И Бургустинов решил дожать своего визави. Глагол «дожать» в данном случае вовсе не означает каких-либо противоправных действий, связанных с физическим насилием: всяких там «слоников» (это когда на голову надевается противогаз, а кислородный шланг пережимается рукой, резко ограничивая доступ воздуха), «растяжек» и тупого мордобоя. Настойчивые опера могли психологически сломить волю оппонента, тем более такого бесхребетного, каким оказался Городничий.

И он начал понемногу «колоться», что переводится с милицейско-блатного жаргона на русский язык, как — «давать показания». То, что он стал рассказывать Сергею Бургустинову, привело этого сотрудника уголовного розыска, привыкшего по роду службы ко всяким мерзостям, в состояние легкого замешательства. Но на это потребовалось несколько дней.

Уже 16 апреля прокуратура г. Элисты возбудила уголовное дело, расследование которого было поручено старшему следователю Антону Санджиевичу Ольдееву…

Антон в те годы был худощавым красавцем с черной густой шевелюрой, тонкими щегольскими усиками над верхней губой и хитрым прищуром калмыцких глаз. Это на представленном фото он без своих неизменных усов; решил, видимо, на время сменить имидж. Кстати, сухопарости фигуры с годами он не утратил, поэтому со спины его и сейчас можно принять за молодого мужчину, но предательские седина, пробившаяся в смоляных волосах, сутулость плеч, усталость и озабоченность во взоре безошибочно выдают пожившего и много повидавшего на своем веку человека.

Прежде чем поступить в Саратовский юридический институт, очень престижное учебное заведение не только в РСФСР, но и в Советском Союзе, Антон, как и большинство его сверстников, отслужил 2 года в Советской армии (инженерные войска на Украине). Так что, если он и не понюхал пороху в буквальном смысле этого слова, то уж вкус солдатской пайки ощутил очень даже натурально. Потом еще 2 года работы в народном хозяйстве, где будущий прокурорский работник занимался животноводством, а попросту чабановал. А реальная и тяжелая работа на земле, знаете ли, очень хорошо формирует правильные взгляды человека на жизнь и ее проблемы.

Затем последовало поступление в Саратовский юридический институт, который славился своим профессорско-преподавательским составом и добрыми традициями подготовки кадров юристов разных специальностей. Таким образом, перед поступлением на юрфак у Антона Ольдеева уже имелся кое-какой жизненный опыт, приобретенный во время армейской службы и на гражданке. Наличие такого опыта просто необходимо будущим юристам, особенно прокурорам и судьям. Он помогает избегать огульного обвинительного экстремизма при расследовании уголовных дел, учит принимать во внимание все многообразные нюансы межличностных отношений, угадывать скрытые мотивы человеческих поступков. Ведь в руках практических работников юстиции человеческие судьбы, которые сломать проще простого, а найти взвешенное решение, соответствующее статьям УК, но также учитывающее многообразные жизненные коллизии, которые не в состоянии вместить в себя никакие законы и нормативные акты, чрезвычайно сложно.

У нормального следователя и судьи дух закона всегда выше его формальной буквы. Он должен видеть человека не в абстрактной, но в конкретной ситуации, а не просто подследственного, к которому при желании можно привязать любую статью. Очень хотелось бы, чтобы бездушный тезис: «Был бы человек, а статья найдется», — окончательно ушел в прошлое, но, увы, настоящее положение дел в стране не дает повода даже для осторожного оптимизма.

В советское время существовало золотое правило — принимать на юридические факультеты ребят, обязательно отслуживших в армии, и девушек — при наличии двухгодичного трудового стажа. Это было очень дельное правило. Сейчас, когда требования к абитуриентам-юристам резко снизились, и в юристы идут зеленые мальчишки и девчонки прямо со школьной скамьи (сами ребята, разумеется, не при чем, система сложилась такая), то по окончании вузов открывшиеся перед некоторыми из них (нестойкими в моральном отношении) возможности, связанные с определенной властью над человеком, служат плохую службу. У части этих выпускников от такой возможности начинает кружиться голова, что не сулит их потенциальным подозреваемым (подследственным, обвиняемым) ничего хорошего. Я уже не говорю о расплодившихся, словно грибы после дождя, многочисленных филиалах юридических «университетов» и «академий», со слабой материальной базой и средними по уровню подготовки преподавателями. Эти «филиалы» ежегодно пекут, как блины, юристов — недоучек, получающих после окончания в карман официальный диплом, но имеющих в голове полный вакуум.

Антон учился в то благословенное время, когда тотальная коррупция еще не проникла в стены наших высших учебных заведений, и оценки на экзаменах ставились в зависимости от конкретных знаний студента, а не от количества купюр, вложенных в зачетку. Но даже если бы дела тогда обстояли именно таким образом, то бывшему животноводу платить было нечем; материальное положение семьи сельского парня было более чем скромным, и не располагало к излишествам. Антон на протяжении всех лет учебы постоянно подрабатывал то тут, то там, чтобы свести концы с концами. Зато полученные знания были надежны; природа не обделила Ольдеева ни усидчивостью, ни практической сметкой, ни цепким умом.

По окончании Саратовского юридического института в 1983 году Антон Ольдеев 5 лет отработал следователем в прокуратуре Городовиковского района; хорошая практическая школа, доложу я вам. В 1988 году он был переведен в аппарат прокуратуры КАССР, а в 1990 году, на момент описываемых событий, назначен старшим следователем прокуратуры города Элисты. Для справки: в настоящее время Антон Санджиевич работает в должности прокурора-криминалиста прокуратуры РК.

В те годы выделиться в профессиональной среде следователей прокуратуры было достаточно сложно, потому, что в городе и практически в каждом районе республики работали настоящие профессионалы своего дела. В городе можно было отметить Станислава Самохина и Ивана Литвиненко, в следственном отделе прокуратуры «царствовали» Вячеслав Ильжиринов, Анатолий Мантыев и Сергей Нудной, в Целинном районе Василий Ильжиринов (младший брат Вячеслава) и Бадма Садваев, в Ики-Буруле — Владимир Докуров, в Яшкуле — Сергей Бамбышев, в Комсомольском — Валентин Карсаев. Это были дотошные ребята, умеющие отделять главное от второстепенного, всегда имевшие тесные деловые контакты с судебными медиками. Я помню, как в каждом криминальном случае Василий Ильжиринов приезжал на перекладных из Троицкого и присутствовал на вскрытии трупа в обязательном порядке. Страдая от природы сильной близорукостью, он буквально елозил лицом по трупу, фиксируя каждую мелочь и повреждение. И не потому, что не доверял эксперту. Ему было важно составить свое личное мнение, чтобы потом проанализировать увиденное со специалистом, наметить дальнейший план исследований, исходя из принципа целесообразности и полезности для дела. Иван Литвиненко, например, наносил на схемы тела человека повреждения и обсуждал с экспертами возможные механизмы их образования. Даже прокурор города Юрий Станиславович Бирюков, несмотря на занимаемую высокую должность, не гнушался самолично приезжать к экспертам (у меня он бывал неоднократно), чтобы решить ту или иную следственную проблему, связанную с экспертным исследованием.

На смену им пришли более молодые, способные следователи, такие как Давид Бальденкинов, Сергей Говоров, Батр Горяев, Олег Дорджиев, Шурган Кикеев, Анатолий Муниев, Басан Сергеев, Олег Чернявский, Валерий Чуб, всех и не перечислишь. Сейчас многие из них работают прокурорами, судьями, и такой рост закономерен. На этом элитном фоне Антон Ольдеев не затерялся, а занял свое достойное место.

В настоящее время также не перевелись смышленые парни с хорошими потенциальными возможностями, но появились и большие любители кабинетной работы и телефонов, не желающие оторвать свой холеный, откормленный, барский зад от кресла для живого общения с экспертом. Полагаю, что хороших (путевых) следователей из них не получится…

Уже на первом допросе Городничего в качестве подозреваемого, после проведенного хронометража, который установил явные расхождения по времени с показаниями свидетелей, следователь Ольдеев услышал первую версию событий. Антон рассказывал мне, что Городничий был очень напряжен; взгляд исподлобья, враждебный, недоверчивый (взгляд зека, по выражению Ольдеева).

На вопрос следователя, где он находился в промежутке между 15-ю и 18-ю часами, А. Городничий рассказал, с кем пьянствовал в этот отрезок времени, а затем сообщил:

«…Где-то в 20-ом часу я возвращался на тракторе к брату Володе. На Кировском мосту, на переходном мостике, я увидел Олю. Она увидела мой трактор и бросилась навстречу ко мне. Я посадил ее к себе в трактор и поехал дальше. Оля сидела в кабине и держалась за ручку (левой дверцы — примеч. автора). Когда я стал поворачивать вниз (и влево, с улицы Островского на Кировский мост), то на повороте дверь распахнулась и Оля выпала из кабины на асфальт. Я сразу остановил трактор, но не смог сразу нажать на тормоза, и трактор наехал на нее задним левым колесом.

Я выскочил из трактора. Оля лежала под колесом на спине, колесо наехало на ее левое плечо. Я испугался, даже не мог понять, мертвая она или живая, так как было не до этого.

Огляделся, никого вокруг не было. Я быстро забросил Ольгу в кабину, развернулся и поехал обратно в лесхоз, в какую-то лесополосу. До лесополосы надо было ехать по прямой на Аршань. Хотел ее спрятать в колодец, но колодца найти не смог.

Поехал обратно по лесополосе, потом передумал, поехал дальше мимо газовой станции, что под лесхозом, к башне, которая стоит недалеко от Ярмарочного пруда, где находятся теплицы.

Доехал до пруда, положил (тело Оли) в обычный мешок, закинул в воду. Она выплывает и выплывает. Тогда я вытащил ее из воды, там же разрубил Олю ковшом экскаватора на две половины: одна нога оказалась в одной части, другая нога вместе с головой на другой половине тела. Получилось, что я разрубил ее наискосок. Голова Оли еле-еле держалась на шкуре.

Я разделся и влез в воду по грудь. Бросил одну часть туловища в одну сторону, а другую часть — в другую сторону. Потом вышел, оделся, посмотрел на землю, где рубил Ольгу, заровнял след от ковша ногой. Крови не было. А мешок в крови я, приехав в лесхоз, бросил в горно кузницы, облил соляркой и сжег. А ковш трактора я вытирал, очищал о землю, когда ехал в лесхоз…»

В первой половине дня, 19 апреля, редкие рыболовы-любители наблюдали любопытную картину на южном берегу Ярмарочного пруда, что за 7-ым микрорайоном. Два-три человека в штатском на резиновой лодке с помощью длинного щупа-металлоподъемника обследовали дно пруда в нескольких метрах от берега. Видать что-то искали. Это оперативные работники уголовного розыска пытались в месте, указанном Городничим, обнаружить некий металлический предмет, который тот, якобы, бросил в воду вместе с трупом девочки. Городничий не конкретизировал, какое значение имел этот предмет. Сыскари поеживались от весенней свежести, исходящей от водной глади, но работали исправно, действуя на площади 6–8 квадратных метров с поправкой на возможное течение. На берегу стоял милицейский «воронок» и пара легковых автомобилей, рядом с которыми находились прокурор города Элисты Юрий Станиславович Бюрюков, старший следователь прокуратуры Антон Санджиевич Ольдеев, «герой» и виновник событий Александр Городничий в окружении сотрудников милиции и понятые. Все это действо снимали видеокамерой и фотоаппаратом эксперты-криминалисты ЭКО МВД В. И. Бондаренко и В. М. Ласков.

Когда оперативники продрогли от холодной воды и свежего воздуха (все же середина апреля, а не июль-август), на смену им пришли водолазы местной спасательной службы. Используя обыкновенный рыбацкий бредень, они прочесали все дно, где предположительно мог находиться труп Оли или его части, захватывая для верности и периферическую зону. Но все их усилия не дали никаких результатов. Один из водолазов, разодрав о корягу на дне пруда свой костюм, выбравшись на сушу, подступил к Городничему с совершенно искренним возгласом:

«Я тебе сейчас яйца отрежу!».

Тот моментально юркнул за мощные спины оперативников.

На том месте берега, где, якобы, стоял трактор Городничего в тот день, следов колес и масляного пятна на почве обнаружено не было. Дело в том, что ранее в процессе расследования было установлено, что 14 апреля на тракторе Городничего была повреждена трубка маслопровода, из которой во время стоянок подтекало масло. При осмотре трактора на металлической трубке, ведущей от распределителя к цилиндрам поворотов, в месте раздвоения трубки, следователь увидел свежий электросварочный шов. По показаниям электросварщика мехлесхоза, он заварил трубку 17 апреля по просьбе Городничего.

Дальнейший осмотр трактора не выявил следов крови в кабине. Левая дверца закрывалась настолько плотно, что для того, чтобы открыть ее, даже взрослому мужчине надо было приложить определенные усилия. Что тут говорить о хрупкой 7-летней девочке. Самостоятельно дверца не открывалась, что было подтверждено экспериментально. Ко всему прочему, против версии Городничего работали элементарные законы физики. При левом повороте начинают действовать центростремительные силы, и тогда девочку должно было прижать к водителю трактора, а не к дверце кабины по левую руку. Но откуда у ограниченного тракториста могли иметься такие познания?

После посещения Ярмарочного пруда Антон Ольдеев пришел в ярость и готов был буквально растерзать Городничего. Но эмоции следователю всегда необходимо сдерживать, поэтому, допрашивая подозреваемого на следующий день, он холодно и жестко задал вопрос:

«Действительно ли Вы бросили тело А-ой Оли в воду Ярмарочного пруда или Вы дали ложные показания?»

Видимо, в глазах Антона Городничий прочел нечто такое, что начал монотонно и как-то безвольно свое жуткое повествование:

«Нет, я дал неправильные показания. Я в этой части врал. Помню, что еще в самом начале, Оля выпала из кабины трактора, где я и говорил. Но, так как я ехал на 5-й скорости, то остановить трактор сразу не успел и наехал на Олю. Оля попала под колесо левой частью головы. Когда я выпрыгнул из трактора, то увидел, что колесо придавило ей голову с левой стороны…»

Он даже нацарапал корявый рисунок, по которому для предстоящей экспертизы была нарисована схема предполагаемого наезда заднего левого колеса трактора на голову ребенка.

Городничий продолжал:

«…Я отъехал назад, подбежал к Оле. У нее левая сторона лица, где глаз и висок, посинели, налились кровью. Я сразу поднял ее и положил в кабину…

…выехал на проселочную дорогу и поехал по ней вдоль лесополосы. Проехал где-то 2–3 километра. Остановил по дороге трактор, вытащил Олю из кабины. Она еще билась в судорогах. Кровь была только чуть-чуть на голове с левой стороны. Я положил Олю на траву у лесополосы, снял с нее трусики и засунул указательный палец правой руки в ее половые органы, проткнул ей девственную плеву, а затем совершил с ней один половой акт. (Негодяй облегчил себе проникновение в тело несчастной девочки, разорвав ей девственную плеву пальцем — примеч. автора). Затем встал, взял из кабины прямоугольную железку с двумя дырками, тяжелую, и ударил ее по голове в то место, куда наехал колесом. (Таким способом сердобольный Городничий прекратил мучения своей жертвы — примеч. автора). Из головы сильно пошла кровь. И еще, когда я проткнул пальцем плеву, то из половых органов Оли пошла кровь.

Судороги у Оли после удара железкой по голове прекратились. Тем же ковшом я вырыл яму, положил ее в яму вместе с трусиками и закопал. Потом навесной лопатой трактора загладил яму, чтобы было ровно…»

Вот так просто и буднично, словно цыпленка зарезал. Антон, играя желваками, заполнял протокол допроса, не поднимая головы от стола. Он чувствовал, что если посмотрит на сидящего перед ним человека (человека ли?), то последствия могут оказаться непредсказуемыми.

Сразу же после допроса Городничего оперативно-следственная группа, к которой присоединились 1-й заместитель прокурора КАССР Анатолий Васильевич Корниенко и прокурор города Юрий Станиславович Бирюков, выехала в ту часть лесополосы, на которую указывал подозреваемый, — предполагаемое место происшествия. Это место оказалось поляной размером 2 х 20 метров, расположенной между проселочной дорогой и краем лесополосы на юго-западе от города. Поляна была густо покрыта пробившейся травой, заисключением прямоугольного участка размером 6 х 1,5 метра, полностью лишенного растительности. Почва на нем оказалась мягкой, взрыхленной, легко поддающейся удалению. Рядом с этим участком были хорошо видны рельефные отпечатки колес трактора и маслянистое пятно, пропитывающее грунт (то самое подтекающее масло из поврежденной трубки).

Когда с данного участка стали удалять влажноватый грунт, то уже на глубине 10 см стали проступать контуры тела маленького ребенка. Преступник, уничтожая следы, так торопился, что копнул землю всего на один ковш экскаватора, а, может быть, посчитал, что и этого достаточно.

Рыхлая почва была быстро вычерпана, и на дне небольшого углубления участники следственного действия увидели труп лежащей на спине девочки славянской внешности, лет 6-7-ми, в такой же одежде, в которую по ориентировке была одета исчезнувшая А-ва Оля. В тот же день родители опознали в убитой свою дочь. Высокое начальство, или, как любит говорить один мой друг-криминалист, «Большие пацаны», убедившись, что цель достигнута, покинули место происшествия на служебной «Волге».

Пора было вызывать дежурного судебно-медицинского эксперта для осмотра трупа. Я прибыл на указанное место 20 апреля в 14 часов 40 минут.

Не хотелось бы прибегать к избитым и банальным штампам, говоря о контрасте между природой — началом весны — и тем, чем занимались мы, но тут уж ничего не поделаешь. В 90-м году юго-западная часть лесополосы, опоясывающей город, представляла собой очень густой лесной массив. Ветки деревьев (в основном мелколиственный вяз с небольшими вкраплениями акации) и кустарников (смородина) были сплошь усеяны свежей девственной зеленью, сквозь которую просматривалось чистое умытое небо. И это не ностальгия по прошедшим временам, когда и воздух был чище, и вода мокрее. В середине 70-х годов мне в руки попалась научная книжица о лесах России, изданная не где-нибудь в Урюпинске, а в Москве (названия ее, к сожалению, не помню), где зеленое рукотворное кольцо вокруг Элисты, места весьма засушливого, называлось настоящим чудом.

Это потом, спустя несколько лет, во время Ельцинско-Гайдаровских «экономических реформ», после прекращения финансирования почил в бозе и сам Элистинский мехлесхоз и подведомственное ему уникальное хозяйство, то есть многочисленные лесополосы, которые требовали постоянного ремонта: вырубки и удаления сушняка, межрядной пропашки, подсадки молодняка и т. д.

Так вот, природа и погода в тот день составляли идиллическую гармонию, а мы занимались гробокопательством, точнее, извлечением из земли мертвого тела. И не просто трупа, а трупа маленькой девочки, над которой надругались, а затем зверски убили.

Лица у всех участников этой следственной процедуры были какими-то напряженно-суровыми. Не слышалось скабрезных шуточек, обычно сопровождающих подобные дела. Шуточки при таких обстоятельствах — не проявление крайней распущенности, как многие могут посчитать, а естественная реакция обычных людей, помогающая им держать себя в руках в непростой ситуации и продолжать работу.

Технический персонал, закончивший свое дело, находился с наветренной стороны метрах в 10-15-ти от импровизированной могилы. Нам с А. С. Ольдеевым, фотографу-криминалисту и работнику уголовного розыска, к запястью которого был прикован наручниками Городничий, деваться было некуда, и мы приступили к описанию места происшествия. Понятые предприняли неуклюжую попытку удалиться на почтительное расстояние, но Ольдеев сразу пресек эти вольности, заставив их вернуться в сектор обзора.

На стоящего чуть поодаль и сзади, закованного в наручники Городничего, я не смотрел, так как был поглощен делом — недосуг. Но, со слов глазастого Антона Санджиевича, которому по роду его деятельности надлежало все замечать, будто какая-то тень пробежала по лицу подозреваемого, а зрачки глубоко посаженных глаз заметались в разные стороны.

В продолговатой ямке глубиной 30 см лежал труп девочки, в судорожно стиснутых пальцах левой кисти была зажата прядь волос русого цвета. Глазные впадины, носовые проходы и рот плотно забиты землей. Одежда на трупе находилась в беспорядке. Трусики и колготки были натянуты наспех, кое-как. Подол синего платьица с красной аппликацией на груди завернут вверх, само платье в области воротничка и груди сбилось в поперечные складки. На правой ноге обувь отсутствовала, синяя туфелька-«мыльница» лежала рядом со стопой. Почему-то в память врезалась совсем не существенная, но щемящая подробность: след от штопки на правом колене трикотажных колготок.

На левой ушной раковине имелся след от старой травмы — укуса зубами собаки, небольшой фрагмент хрящевой части уха отсутствовал. При осмотре одежды на ластовице трусиков было обнаружено расплывшееся бурое кровяное пятно, пропитывающее ткань. Мы с Антоном Ольдеевым тщательно описали все повреждения, обнаруженные на трупе, после чего он, предварительно изъяв одежду, прядь волос, зажатую в руке погибшей, образцы волос с головы трупа, отправил тело в морг для опознания и предстоящей экспертизы, которую мы условились провести на следующий день, 21 апреля.

Вид лежащего на секционном столе морга трупа маленькой девочки без одежды (ее накануне изъял следователь) не мог оставить равнодушным никого из работников морга. Даже не занятые в этой экспертизе сотрудники заходили в секционную, подолгу стояли у прозекторского стола и задумчиво качали головами; у многих имелись свои малые дети, так что поразмышлять было о чем.

Я не имел права на сантименты, так как от качества выполненной мной работы мог зависеть весь дальнейший ход расследования.

Достаточно длительное время с момента смерти ребенка и до начала вскрытия (7 суток) привнесло свои нежелательные коррективы, в характерных местах появилось зеленоватая окраска кожных покровов, на фоне которых явственно проступала гнилостная венозная сеть. На коже по всей поверхности тела виднелись слегка втянутые, рассеянные желтовато-серые участки пергаментной плотности — посмертные явления, обусловленные длительным контактом тела с частицами грунта. Головка ребенка была деформирована, уплощена с правой стороны, где в проекции теменной и височной костей определялись их патологическая подвижность и хруст (так называемая крепитация) за счет сцепления краев фрагментов костей. Кости в этом отделе напоминали раздавленную яичную скорлупу. Здесь же, в правой височно-теменной области с захватом ушной раковины и правой щеки имелось обширное кровоизлияние, пронизывающее всю толщу мягких тканей. Светло-русые волосы девочки были обильно испачканы кровью и землей.

Лобную область волосистой части головы в продольном направлении пересекала зияющая щелевидная рана с относительно ровными, слегка осадненными краями, длиной 7,5 см. В просвете раны хорошо просматривался линейный перелом лобной кости, расположенный в том же направлении. Твердая мозговая оболочка в проекции линейной раны и перелома была повреждена.

При исследовании головного мозга была выявлена обширная подоболочечная гематома объемом до 140 мл, обширный участок ушиба головного мозга в левой лобной доле с размозжением его вещества и прорывом крови в желудочковую систему головного мозга.

На костях черепа просматривались признаки минимум двух травматических воздействий: в лобную область волосистой части головы, где имелся линейный перелом, и в правую половину головы, где на обширном участке располагался оскольчато-фрагментарный перелом правой теменной и височной костей. Оба перелома соединялись между собой дополнительными переломами, часть из которых переходили на кости основания черепа. Голова несчастной девочки действительно походила на раздавленное яйцо.

Причина смерти — открытая черепно-мозговая травма — не вызывала ни малейших сомнений. Но, кто знает, какой еще фортель выкинет Городничий, поэтому было решено изъять раздробленные кости свода черепа для решения вопросов о точном количестве ударов, установления очередности их причинения, определения орудия травмы и для исключения (или подтверждения) версии наезда колесом трактора на голову ребенка при его выпадении из кабины.

При исследовании трупа было достоверно установлено, что после засыпания ее тела землей Оля еще совершала дыхательные движения (возможно, в агональном периоде); на слизистой оболочке бронхов были обнаружены мелкие частицы почвы, которые никак не могли попасть в разветвленное бронхиальное дерево механическим путем.

На половых органах трупа девочки имелись грубые, обширные, прижизненного характера разрывы, как девственной плевы, так и слизистой оболочки влагалища, переходящие на кожу промежности.

Естественно, с разрезов влагалища были взяты тампоны и мазки в отделение по исследованию вещественных доказательств или проще — в судебно-биологическое отделение (заведующая Светлана Борисовна Савченко, эксперт Элиза Пюрвеновна Гулевская). И здесь нас ждала удача. Шансов обнаружить сперму в половых путях загнивающего трупа, пробывшего несколько дней в земле, ничтожно мало, но она была обнаружена. А наличие спермы во влагалище потерпевшей является абсолютным и стопроцентным подтверждением произведенного полового акта.

Таким образом, следствие получило неоспоримое доказательство, что с А. Олей был совершен половой акт. Немного опережая события, я должен сказать, что и на колготках потерпевшей экспертом Элизой Гулевской была выявлена сперма одногруппная с кровью подозреваемого А. Городничего.

Теперь мне предстояло изготовить фрактограмму переломов костей черепа и провести векторно-графический анализ.

Впервые я познакомился с этим методом исследования в ноябре 1986 года на представительном зональном недельном семинаре-совещании в городе Ростове-на-Дону, который проводился под патронажем специалистов Главного бюро судебно-медицинской экспертизы при Минздраве РСФСР и был посвящен вопросам судебно-медицинской травматологии. Там выступали с докладами наши новые шефы, 40-летние молодые, энергичные люди, некоторые из которых еще не были обременены степенями, званиями и регалиями, но были полны решимости донести до широкой экспертной аудитории многочисленные наработки и методики, появившиеся или зародившиеся на кафедре профессора судебной медицины Алтайского медицинского института В. И. Крюкова.

Там я впервые познакомился со своими будущими учителями — С. С. Абрамовым, И. А. Гедыгушевым, профессором из Барнаула Б. А. Саркисяном (В. И. Крюков к тому времени уже перебрался в Москву). Среди выступавших были также профессора судебной медицины из Воронежа В. И. Бахметьев и из Ростова-на-Дону В. Н. Акопов, одним словом, те ученые и практики, кто серьезно занимался вопросами экспертизы костной травмы. Мотором и мозговым центром этого научного ареопага был недавно назначенный на должность Главного судебно-медицинского эксперта Российской Федерации Владислав Олегович Плаксин.

Вообще, то время (с 1985 по 1995 годы) многие наши специалисты справедливо считают «золотым веком» не только Главного БСМЭ МЗ РСФСР, но и всей российской судебной медицины. Ежегодно по каждой судебно-медицинской специальности (судебная химия, биология, гистология, медицинская криминалистика, называвшаяся в ту пору физико-техническим отделением, танатология, экспертиза живых лиц и т. д.) регулярно проводились совещания и семинары, куда приглашались эксперты-практики из всех регионов России; широким потоком издавалась и рассылалась методическая литература по различным экспертным вопросам. Здание Главного Бюро судебно-медицинской экспертизы в Москве, на улице Пятницкая, ½, стало чуть ли не вторым домом для каждого эксперта, приезжавшего в столицу из провинции.

Я и сам, помимо ежегодных официальных совещаний, практически каждый год приезжал на неделю-другую на улицу Пятницкую, где на рабочем месте осваивал различные методики, в том числе и векторно-графический анализ. И каждый раз получал радушный прием; Абрамов с Гедыгушевым удовлетворенно отмечали:

— А вот и наш калмык появился!

Всячески поощрялась инициатива, исходящая снизу, и региональный начальник, посылавший своих экспертов без всяких разнарядок, был на хорошем счету. Позитивную роль в данной ситуации играло то обстоятельство, что большинство из руководителей отделений Главного Бюро СМЭ, не являлись коренными москвичами, и в них напрочь отсутствовал чисто московский прагматичный подход — «Ты мне, я тебе». Это может показаться невероятным, но это факт. Когда в 1995 году я приехал в Москву для приобретения большого количества аппаратуры и оборудования, вывоз которого осуществлялся поездом, то Искак Ахмедович Гедыгушев, находившийся тогда в должности 1-го заместителя начальника главного Бюро судебно-медицинской экспертизы России, лично носился со мной по перрону Павелецкого вокзала, помогая загружать в вагон тяжелые ящики и коробки, чтобы я уложился в 30-минутный промежуток времени до отправления состава.

Катаклизмы начались в 1995 году с приходом нового министра здравоохранения СССР Нечаева, из бывших военных. Тогда без всяких убедительных оснований был освобожден от должности Главного судебно-медицинского эксперта и руководителя Главного бюро судебно-медицинской экспертизы МЗ РСФСР Владислав Олегович Плаксин, а на его место назначен бывший Главный судебно-медицинский эксперт Вооруженных сил Советского Союза В. В. Томилин, мужчина уже в годах, отягощенный болезнями и личными проблемами. Я лично присутствовал на заседании Координационного совета, на котором было объявлено о перемещениях, и был представлен наш новый руководитель. Помню, как многие члены Совета, начальники региональных Бюро, открыто выражали свое несогласие с таким решением министра.

Но это оказалось не худшим из зол. Виталий Васильевич Томилин, хоть и не проявлял особого рвения на своем посту в силу преклонных лет, но, по крайней мере, не мешал работать своим подчиненным, поэтому уже однажды запущенный и отлаженный механизм еще некоторое время функционировал в прежнем режиме.

Затем на здание, в котором располагался Республиканский Центр судебно-медицинских экспертиз МЗ РФ, нашелся новый (старый) хозяин. Им оказался прямой наследник водочного короля дореволюционной России Смирнова, чья торговая марка и сегодня известна по всему миру. Наследник милостиво разрешил экспертам остаться в здании, правда, переместив их в ужатом виде на задворки особняка, куда и войти можно было только с черного хода. Остальную полезную площадь после реконструкции он сдал под офисы различным фирмам (а это центр Москвы), а на фасаде дома появился горделивый барельеф «Поставщикъ двора его императорского величества Петр Смирновъ».

Но настоящие напасти свалились на Республиканский центр СМЭ, когда на место серьезно заболевшего В. В. Томилина неведомым образом проскользнула некая полукриминальная личность, за которой сразу потянулся хвост возбужденных уголовных дел. Он прихватил с собой в качестве заместителя по административной и хозяйственной части выходца из солнечной Армении, который приезжал на бронированном джипе и появлялся в своем кабинете на Пятницкой не чаще одного раза в неделю в сопровождении двух автоматчиков. Один «бык» дежурил у машины, другой охранял дверь кабинета своего босса, не допуская никого к телу. Видимо, не без веских оснований начхоз так заботился о собственной безопасности. Такого срама ни советская, ни российская судебно-медицинская служба еще не знала и так низко никогда не падала. Все стоящие специалисты покинули здание на Пятницкой; одни добровольно, не желая работать под началом такого, с позволения сказать, руководителя; другим просто указали на дверь. Остались лишь те, кому в силу пенсионного возраста просто некуда было идти, или специалисты вроде Светланы Владимировны Гуртовой, пытающейся не дать развалиться судебно-биологической службе страны, выпестованной ее руками, или Павла Леонидовича Иванова — создателя лаборатории молекулярно-генетической экспертизы (второй, сравнимой с ней в России просто нет).

Сейчас, когда одиозный «руководитель» и его подручный отстранены от своих должностей и начали плотно общаться со следователями, мрачная и тягостная атмосфера в РЦСМЭ стала рассеиваться, хотя и далека до идеала, каким он остался в моей памяти.

Но, чувствую, что я сильно отклонился от темы векторно-графического анализа, заговорив о грустном. Векторно-графический анализ хорош в тех случаях, когда мы имеем дело с поврежденными во многих местах костями. Тогда без специального исследования невозможно решить вопрос о количестве нанесенных ударов, затруднительно говорить о точной локализации мест травматических воздействий, о последовательности ударов. Сложно также отдифференцировать ударные воздействия от компрессионных — с преобладанием сдавливания. Благодаря С. С. Абрамову, я этот метод освоил и успешно использовал на практике.

Применительно к черепу это выглядит примерно так. Предположим, что перед вами находится сильно фрагментированный череп; множество осколков и фрагментов, которые трудно соединить в единое целое. Первоначальный этап как раз и заключается в необходимости реконструкции черепа или его свода. Для этого разрозненные, хаотично расположенные кости, подвергаются специальной обработке (чтобы с ними было удобно работать), высушиваются, после чего смежные осколки и фрагменты соединяются между собой по разделяющим их краям переломов с помощью тонкой медной проволоки, продеваемой в специально просверленные отверстия. Это довольно кропотливая работа, но от полноты и тщательности манипуляций на первом этапе зависит все остальное.

И вот раздробленный череп собран, он стоит перед вами, зияя пустотами глазниц, тускло поблескивая медными скобами, скрепляющими паутину переломов, — реконструкция завершена. Теперь необходимо получить точную копию всех повреждений в натуральную величину. С этой целью на череп накладывается обыкновенный лист целлофана, сквозь который видны все повреждения. Он аккуратно закрепляется на костях во избежание скольжения и возможных в таких случаях искажений, а затем, не торопясь, шариковой ручкой на целлофане прорисовываются все линии переломов и различные особенности повреждений в их натуральную величину, что называется один к одному. Такая черновая топограмма изготавливается не только с наружной поверхности черепа, но и с внутренней.

Для дальнейшей работы, с помощью рентгенологического негатоскопа (прибора для просмотра рентгеновских снимков) топограмма с целлофана копируется на чистый лист ватмана, сначала тонким карандашом, а затем переломы прорисовываются разноцветной тушью. И вот мы имеем точное изображение всех повреждений со стороны обеих костных пластинок, только не на сферической поверхности черепа, а развернутое на плоскости ватмана. Затем следует этап стереомикроскопии реальных повреждений на черепе, а выявленные признаки, в том числе и направления сил сжатия и растяжения кости с помощью условных изображений наносятся на ватман (топограмму), которая теперь уже называется фрактограммой.

Дальнейшее исследование проводится уже с плоскостной разноцветной фрактограммой. При нем учитываются способы соединения одноименных линейных переломов, топография силовых напряжений в костях при травме и другие факторы. Детальный векторно-графический анализ помогает ответить на вопросы следствия, о которых я говорил выше.

Точно также было и со сводом костей черепа от трупа А. Оли, с единственной поправкой на возраст. Детские черепа, да и вообще кости, ломаются несколько по иным законам, чем кости взрослых, что связано с их большой эластичностью и пластичностью, вследствие преобладания коллагена над минеральными составляющими. В подготовке костей для экспертизы мне, как и всегда, помогала лаборант ОМК, верный помощник с 1980 года и по сей день, Вера Родионовна Торикова.

Результатом наших усилий, включая исследование ушибленной раны с волосистой части головы трупа, явилось следующее:

А) мы полностью исключили компрессионное воздействие — сдавление головы потерпевшей со стороны затылка, а ведь именно на этом строились показания Городничего, утверждавшего, что девочка выпала из кабины трактора и угодила головой под заднее левое колесо затылком;

Б) на своде черепа были выявлены две зоны ударных воздействий: первое — правая теменная область с оскольчато-фрагметарным перелом, причиненным действием плоского предмета с широкой поверхностью; второе — центральная часть лобной области с продольной ушибленной раной и подлежащим линейным переломом, причиненные предметом, имеющим ребро, образованное сходящимися под углом гранями;

В) была определена последовательность ударов: первый был нанесен в правую теменную область, второй — в лобную кость.

Г) кроме того, а это очень важно, было установлено, что обе зоны повреждений на голове, черепе и головном мозге не могли образоваться при падении тела потерпевшей с какой-либо высоты. Важность этого момента заключалась в том, что в ходе следствия Городничий, в надежде как-то облегчить свою участь, пытался объяснить возникновение хоть какой-то части повреждений выпадением девочки из кабины трактора с последующим ударом головой о какую-либо выступающую деталь.

Следователем А. Ольдеевым было представлено на экспертизу предполагаемое орудие травмы — фиксатор ковша экскаватора — металлическая пластина длиной 47 см и весом 3 кг 700 гр. Ширина — 5,7 см, толщина — от 1,8 см до 2 см. Ребра фиксатора прямоугольные, образованы сходящимися под прямым углом плоскими гранями. Поверхность металла была сильно заржавлена и испачкана землей, но на отдельных участках сохранились буроватые следы, напоминающие засохшую кровь. Они и оказались именно кровью, причем одногруппной с кровью погибшей, о чем однозначно высказались наши эксперты-биологи. Полуграмотный тракторист Городничий, как вы помните, называл эту часть своей машины по-дилетантски — железкой. «Железяку» Ольдеев обнаружил при обыске на территории гаража мехлесхоза среди кучи разного хлама.

Нами (медиками-криминалистами) было установлено, что первый удар в голову потерпевшей мог быть нанесен широкой гранью фиксатора, а второй — одним из его ребер.

Неуклюжие попытки Городничего выгородить себя разбивались о стену из доказательств, добытых экспертным путем; его жалкая версия трещала по швам.

Антон Санджиевич Ольдеев продолжал кропотливое расследование уголовного дела.

На одном из повторных допросов А. Городничий объяснил (если это можно назвать внятным объяснением), почему он убил Олю:

«…Она тряслась в конвульсиях. Ударил по голове, чтобы как-то помочь…». Не в больницу, а железякой по голове, чтобы не мучилась (страшная логика человеческого мутанта)!

Со слов жены подозреваемого, ее «благоверный» отличался сексуальной невоздержанностью, будучи пьяным, становился озлобленным, бил посуду, избивал ее.

Однажды, после просмотра порнографического фильма сказал жене: «Мне такие фильмы лучше не смотреть, все хочется повторить в натуре».

Уголовное прошлое тракториста-педофила также не было безупречным. Так, в мае 1976 года, Александр Городничий, 16-летний учащийся ГПТУ-23, взломал замок в кафе «Дружба», желая попользоваться имевшимися там товарами, но был задержан на месте сотрудниками милиции. Уголовное дело в отношении этого эпизода было прекращено в связи с недостижением им совершеннолетнего возраста, несмотря на отрицательную характеристику из училища.

В 1978 году предпринял попытку изнасилования несовершеннолетней, воспользовавшись тем обстоятельством, что отец девочки в это время лежал в больнице, а мать находилась на работе. Повалив девчушку на пол, он пальцем руки дефлорировал ее (нарушил анатомическую целостность девственной плевы). Ну что за сладострастник, этот Городничий!? Все он норовит предварительно проверить и поковырять пальчиком, прежде чем приступить к основному процессу. Но его жертва вырвалась и убежала.

За это преступление Александр Городничий был осужден Верховным судом КАССР на 5 лет лишения свободы, и отбыл срок «от звонка до звонка» в ИТК Костромской области, выйдя на свободу в августе 1982 года. Характеристики из колонии, подшитые в уголовном деле, были нелицеприятные: «…много нарушений режима содержания…, …к наказаниям относится безразлично…». В рабочей тетради оперативного сотрудника колонии постоянно мелькала фраза: «…склонен к пассивному мужеложству…».

В 1984 году, проживая в п. Арзгир Ставропольского края, А. Городничий путем взлома совершил кражу золотых вещей из квартиры гражданки Гофман, за что получил 3 года 6 месяцев, с отбыванием срока в ИТК строго режима. Характеристики из этого учреждения не отличались от предыдущих, включая отметки о его нетрадиционной сексуальной ориентации.

Заключением судебно-наркологической экспертизы от 25 апреля 1990 года Городничий А. Е. был признан страдающим хроническим алкоголизмом 2 стадии, нуждающимся в принудительном лечении. Это обстоятельство почему-то вызвало сильное неадекватное возмущение подследственного и его явное несогласия с такими выводами.

Комиссия психологов констатировала отсутствие у испытуемого стремления представить себя (даже интуитивно) в возможно более выгодном свете, продемонстрировав строгое соблюдение социальных норм. Психологи отметили тенденцию подчеркнуть тяжесть собственных жизненных трудностей, вызвать сочувствие и соболезнование, а также низкий интеллектуальный уровень, неспособность контролировать эмоции и импульсивные влечения.

«…Психических отклонений, которые могли бы повлиять на совершенное им преступление, не имеется…»

Амбулаторная судебно-психиатрическая экспертиза, проведенная в Приютненском РПНД, признала А. Городничего вменяемым.

Антон Ольдеев с удовлетворением вострил перо для составления обвинительного заключения. Но поскольку категория данного дела попадала под юрисдикцию Верховного суда КАССР, а по сложившейся традиции, направлять его в суд должна была прокуратура республики, то для окончательной «доводки» оно было передано в производство следователю прокуратуры КАССР по особо важным делам юристу I класса Анатолию Чокиновичу Мантыеву.

И хотя все основные следственные действия были уже выполнены, «важняк» Мантыев передопросил всех лиц, проходящих по делу, и провел в г. Астрахани стационарную судебно-психиатрическую экспертизу, основной вывод которой звучал однозначно: «…Вменяем, может предстать перед следствием и судом…»

18 октября 1990 года Анатолий Чокинович Мантыев предъявил Александру Городничему обвинительное заключение по ст., ст. 102 п. «е», 117 ч. 4 УК РСФСР — Изнасилование малолетней лицом, ранее совершившим изнасилование. Умышленное убийство, сопряженное с изнасилованием и совершенное в целях сокрытия этого преступления.

О преступных типах, подобных Александру Городничему, в криминологической, судебно-психиатрической, психологической литературе написаны тома. И чем дальше, тем больше. И хотя это явление древнее, как сам человек, в последние десятилетия случаи преступлений такого рода участились настолько, что различные специалисты и общество забили тревогу, вполне обоснованную; у всех свежи в памяти деяния маньяка Андрея Чикатило.

Прежде всего, следует отметить, что педофилы (лица, испытывающие сексуальное влечение к детям независимо от их пола), хотя и являются нравственными уродами и аномальными личностями, но они не психически больные люди в клиническом понимании этого термина, невменяемые в момент совершения преступления. Они прекрасно отдают отчет в том, что совершают и могут контролировать свои поступки и преступные деяния.

Многие из этих людей перенесли перинатальную (внутриутробную) патологию, например, родовую травму или гипоксию (кислородное голодание) головного мозга вследствие обвития шеи пуповиной. Подобные состояния вызывают у них самые различные органические поражения центральной нервной системы, которые проявляются в виде гормональных нарушений, снижения потенции, развития различных психопатий.

Психопатии в свою очередь — это тоже не психические заболевания, а аномалии и извращения характера.

Психологи, исследующие вопросы формирования педофилии, предают большое значение межсемейным отношениям, в которые вовлечен ребенок, будущий потенциальный педофил. Большой шанс получить подобные порочно-преступные наклонности имеют дети, в семьях которых наблюдается повышенная опека (гиперопека) матери, а авторитет отца крайне низок или сведен к нулю. То есть мужское начало такого ребенка мощно подавляется с раннего детства.

Классические последователи Зигмунда Фрейда считают, что формирование личности (в том числе и с деструктивными деформациями) завершается к пяти-шести годам, а в дальнейшем какие-либо существенные изменения либо невозможны, либо достигаются ценой непомерных усилий и целенаправленной терапии.

Оппоненты такого подхода (например, Эрих Фромм) называют его механистическим, упускающим из виду то, что личность — «это вечно развивающаяся система», и рассматривают процесс формирования личности как скользящую шкалу. «…Человек приносит в мир некий набор параметров, достаточных для его развития, но внутри этой системы координат характер может развиваться в самых разных направлениях. Каждый шаг жизни сокращает число будущих возможностей развития…»; «…Учитывая величайшую впечатлительность раннего детства, надо понимать, что затмить ее можно только ценою огромной интенсивности и драматизма более поздних переживаний. А иллюзия закостенелости личности и ее неспособности к переменам объясняется, прежде всего, тем, что жизнь большинства людей так жестко зарегламентирована, в ней так мало спонтанности и так редко случается нечто по-настоящему новое, что практически все происходящие события лишь подтверждают уже готовые установки…» (Эрих Фромм, «Анатомия человеческой деструктивности»).

Взрослые, сформировавшиеся педофилы непосредственное детское поведение воспринимают как своего рода кокетство, сексуальный призыв. Пол ребенка не имеет существенного значения, поскольку именно его тело (неважно, мальчика или девочки) с явными признаками незрелости и составляет истинный сексуальный стимул — некий абсолютный фетиш для педофила.

Далеко не все педофилы становятся маньяками — убийцами жертв своих сексуальных надругательств. Последние — наиболее опасная группа. Если от действия первых калечатся и растлеваются детские души, то после вторых остаются растерзанные трупы несчастных детишек.

Даже в странах, где более чем лояльно относятся к гомосексуалистам и лесбиянкам и разрешают официальные однополые браки (мерзость, конечно, — примеч. автора), за педофилию карают жестко и беспощадно.

Давно замечено, что для облегчения контактов с детьми педофилы посещают детские площадки и другие места массового скопления ребятишек, а иногда, проявляя недюжинную изобретательность, устраиваются на работу в школы, детские сады и детские больницы. На любую должность, лишь бы быть поближе к объектам своего патологического влечения. Хотя предпочтение отдают такого рода деятельности, которая позволяет осуществлять непосредственный контроль над детьми, становиться их доверенными лицами. Особое место в табели о рангах у педофилов занимают детские учреждениям закрытого типа: дома-интернаты для умственно отсталых детей, спецшколы; в них власть над воспитанниками при отсутствии должного общественного и ведомственного контроля становится поистине безграничной. Но этот «сладкий хлеб» достается далеко не всем.

Стереотипы поведения обычных мужчин и педофилов (среди которых большинство — мужчины) в момент возникновения сексуального импульса различны.

Как ведет себя в подобной ситуации нормальный мужчина — наш человек? Я не беру аскетов (то бишь импотентов с идеей), высокоморальных хранителей супружеской верности, закомплексованных предрассудками «мущинок» и откровенных лентяев, которым легче напиться в лежку, чем что-то поискать. Предположим, он оказался в другом городе, и у него нет под рукой постоянной, надежной партнерши, а желание, что называется, подперло к горлу. Преодолев все страхи перед чумой XX века, наш человек идет уверенной походкой в ближайший кабак, где «снимает» половозрелую барышню (она же «телка», девушка, путана) и получает удовольствие по полной программе. Если он, к тому же, противник контрацепции, то после контакта начинает лихорадочно считать дни инкубационных периодов всех известных ему «скотских и прелюбодейских» болезней (так в позапрошлом веке называли венерические заболевания); придирчиво изучает перед зеркалом различные, в том числе и интимные участки кожных покровов; подрагивающими от волнения пальцами перебирает листки анализов из различных лабораторий и пристально разглядывает на свет банку с мочой, в надежде не обнаружить там никаких подозрительных хлопьев и мути, а увидеть только полную, радующую глаз и сердце, прозрачность.

Иное поведение у растлителя малолетних. Этот должен быть незаурядным психологом и хорошим актером одновременно, добрым дяденькой, вызывающим доверие у малышей, тонко чувствующим, кто клюнет на его приманки: жвачку, конфеты, напитки, предложение посмотреть интересный мультфильм («А я тут рядом живу») и так далее. Он должен располагать к себе. А главное, он обязан быть всегда предельно осторожным.

В своем монументальном труде «Сексология и сексопатология», изданном в Варшаве в 1966 году, а затем переведенном на многие языки мира, известный польский сексопатолог К. Имелинский очень подробно и детально приводит классификацию педофилии, ее разновидности, изучает психофизиологические факторы, лежащие в основе этого явления. Для специалистов его работа — классическое исследование не только феномена педофилии, но и всех остальных половых извращений. Но для нас, рядовых читателей, может оказаться интересным небольшой исторический обзор, приведенный в его работе:

«…Педофилия существовала всегда, но подход к ней был различным, в соответствии с различием эпох и социокультурных слоев. Ее сурово запрещали, особенно гомосексуальную педофилию, хотя и прославляли в древней Греции, относились к ней терпимо и даже обязывали к ней, и тогда она производилась в ранг социального института. В странах восточных культур нимфофилия в целом не преследовалась, и сексуальные действия рассматривались как нормальные…»

Особенно это касается стран Центральной Азии и Арабского Востока, где редкий гарем султана или калифа обходился без присутствия среди наложниц, в том числе и совсем маленьких девочек, жирных, гладких мальчиков — этого «блюда для настоящих гурманов».

Гомосексуальная педофилия не была исключением при дворах некоторых Римских пап, о чем упоминают исторические источники. Под ногами понтификов постоянно вертелись ангелоподобные отроки-послушники, сильно мешая иерархам церкви усердно и самозабвенно служить Господу, прельщая и искушая суровых и аскетичных на вид людей в сутанах.

«…В рамках европейской культуры границы возраста, юридически позволяющие контакты с детьми, характеризовались значительным колебаниям. Даже вплоть до Нового времени сексуальные контакты с девочками, которые в соответствии с современными нормами находились в возрасте, подлежащем тщательной опеке, вовсе не были редкостью и даже не запрещались юридически…»

«…В соответствии с традиционными представлениями, еще совсем недавно считалось, что десятилетняя девочка может вступить в брак; во Франции лишь во второй половине 19-го века граница возраста, в котором девочка могла вступить в брак, была увеличена с 11 до 13 лет, а в Англии только в 1929 году был упразднен обычай, по которому 12-летняя девочка считалась способной вступить в брак. Происшедшая пролонгация сексуальной нейтральности ребенка для взрослого человека даже за пределы полового созревания произошла недавно. Юридически определен возраст для детей, до достижения которого взрослый человек не может иметь сексуальных контактов с детьми. Он разный в разных государствах, в среднем составляет 15–16 лет, хотя по существу граница эта более высокая, поскольку кроме правовых норм, существуют еще моральные, которые и поднимают эту границу. В последние десятилетия, в связи с процессами акселерации, в рамках европейской культуры проявляется тенденция к снижению возраста, до достижения которого запрещены сексуальные контакты, а также тенденция к релятивизации (относительности и условности — примеч. автора) этой границы, т е. тенденция к снижению ее в отдельных случаях, принимая во внимания особые обстоятельства…»

Примером такой тенденции можно считать восторженную оценку «мыслящей части» читающей советской публики романа Владимира Набокова «Лолита», изданного в самом начале перестройки. Муторные описания любовных отношений 37-летнего оболтуса Гумберта Гумберта и 12-летней нимфетки (термин, изобретенный Набоковым) надлежало воспринимать как откровения классика, недоступные для понимания средних, косных, ограниченных умов. Любой, кто высказывал противоположное мнение, рисковал попасть в лучшем случае в ряды тех, кому не суждено наслаждаться изящной словесностью, в худшем — в ретрограды — противника прогресса.

Ренессанс нимфофилии в виде «Лолиты» был знаковым. С него началось тотальное разрушение моральных устоев советского общества, размывание границ между понятиями «нормально» и «ненормально».

Между тем, цифры, приведенные в годовом отчете Республиканского Центра судебно-медицинских экспертиз МЗ РФ за 2004 год, говорят сами за себя.

В том году по Российской Федерации было проведено 4 932экспертизы и исследования по факту изнасилования несовершеннолетних девушек; сколько из них не достигло 12-летнего возраста, неизвестно. Наша статистика такими цифрами не располагает. По поводу установления факта изнасилования несовершеннолетних мальчиков проведено 1 033экспертиз и исследований. Заметим, что это только верхушка айсберга. Латентная преступность, а педофилия не составляет исключение, всегда выше официальной статистики.

Приговором Верховного суда КАССР под председательством Александра Егоровича Белогорцева Городничий был приговорен к исключительной мере наказания — смертной казни через расстрел. Впрочем, он этого вполне заслужил.

Это с начала «горбостройки» был дан ход тягомотным дискуссиям, в которых доминировало мнение «гуманистов-правозащитников», косноязычно и нудно (Сергей Ковалев, Анатолий Приставкин), и пылко (покойная Галина Старовойтова и восходящая «звезда» правых Ирина Хакамада) доказывающих, что человеческая жизнь бесценна (можно подумать, что убитые относятся к категории людей с более низкой ценой); что государство не имеет морального права на лишение жизни даже закоренелых преступников, то есть на месть, что смертная казнь — пережиток прошлого.

Одним из аргументов был такой, что процент судебных ошибок достаточно высок и под расстрел подчас попадают невиновные люди, совершенно не причастные к инкриминируемым им преступлениям.

Что касается «пережитка прошлого», то «цитадель демократии» — Соединенные Штаты Америки благополучно уживаются с этим рудиментом и, кажется, не собираются от него избавляться. Более того, в некоторых штатах смертная казнь за особо тяжкие преступления предусмотрена даже для несовершеннолетних, несмотря на то, что судебные ошибки случаются и там, о чем мы знаем из прессы.

В свое время один из известных неглупых англичан на вопрос: «Вы за отмену смертной казни?», — разумно ответил: «Безусловно, но пусть ее сначала отменят господа убийцы».

В современной России, в вопросе об отмене смертной казни все поставлено с ног на голову. Речь вообще не должна идти о какой-то форме возмездия. Это — санитарная очистка общества (курсив мой — автор) от тех, кто уже ни при каких обстоятельствах не станет человеком. Если общество хочет быть здоровым, оно вынуждено пойти на эту суровую и крайнюю меру защиты. А, простите, почему, то же самое общество, то есть мы — налогоплательщики, обязано всю оставшуюся жизнь содержать серийного убийцу и маньяка вроде Чикатило. Ведь бешеных собак отстреливают, а не помещают в специально оборудованные виварии.

Что касается процента судебных ошибок, то эту проблему можно попытаться решить следующим образом. Не вносить в уголовный кодекс статьи, предусматривающие смертную казнь; в частности, исключить ее за экономические преступления; политические преступления, направленные на насильственное изменение государственного строя, иначе у власть предержащих появится определенный соблазн, и полетят головы любой радикальной и не радикальной оппозиции. А оставить чистую уголовщину — убийства детей с сексуальным насилием над ними, серийные убийства и террористические акты, повлекшие массовую гибель людей. И применять ее только в тех случаях, когда вина подсудимого абсолютно (стопроцентно) доказана (например, молекулярно-генетическими экспертизами) и у суда не возникает даже слабой тени сомнения в виновности обвиняемого.

Иначе мы просто захлебнемся в собственной крови, ибо любой отморозок с топором или автоматом в руках твердо знает, что, сколько бы душ он не загубил, его собственной поганой жизни смерть не угрожает.

Смертная казнь, чтобы не говорили сейчас, была серьезным сдерживающим фактором для многих преступников, хотя, к сожалению, далеко не для всех. Я говорю об этом не умозрительно, а из бесед с некоторыми осужденными, которые честно признавались, что от «мокрухи» (убийства) их удерживала суровая перспектива, что за нее могут «намазать зеленкой лоб». Так по-своему образно уголовный мир обозначал расстрел. И хотя это обстоятельство удерживало далеко не всех, такого разгула различного рода убийств (из корыстных побуждений, немотивированных, на сексуальной почве, просто от нечего делать) Россия не знала со времен гражданской войны и с послевоенных лет.

Со слов тогдашнего начальника уголовного розыска МВД Калмыкии (80-е годы) Василия Ивановича Сердюкова, по секретным данным его ведомства, в год приговор приводился в исполнение примерно в 500 случаях. Много или мало это для 250-миллионной страны? И это с учетом царящего в те годы обвинительного уклона, как в следственных органах, так и в судах, и наличия этой исключительной меры во многих статьях закона, включая экономические преступления. Сейчас, при соревновательности всудебном заседании сторон обвинения и защиты, и более требовательном отношении судей к доказательствам вины, процент судебных ошибок может быть сведен до минимума.

Либерализация судопроизводства, правда, не сломала до конца ту страшную бездушную машину, в которую попадает человек, оказавшись сначала подозреваемым, потом — подследственным, затем — обвиняемым. Отмененное формально «телефонное право», во многих местах продолжает действовать, а на смену ему идет не менее страшное «право денег». «Честь мундира» и обязательные санкции за незаконное содержание человека под стражей заставляют следователей милиции и прокуратуры, даже убедившихся в шаткости первоначальной версии, продолжать собирать «доказательства обвинения» и протаскивать правдами и неправдами дело в суд.

Своеобразная избирательность (как нынче говорят, двойной стандарт) у некоторых поборников смягчения наказания была замечена мной еще в начале экспертной деятельности. Я припоминаю случай, когда в судебном заседании одна пожилая женщина-адвокат (сейчас она давно уже на пенсии), защищавшая человека, обвиняемого в умышленном причинении тяжких телесных повреждений, очень вдохновенно пыталась убедить суд в том, что жертва виновата сама. Что своим дерзким поведением потерпевший спровоцировал ее подзащитного, законопослушного и примерного гражданина, на некоторые действия, которые почему-то едва не отправили на тот свет неразумного оппонента и превратили его в калеку. Складывалось такое впечатление, что обвиняемого и потерпевшего надо было срочно поменять местами, а обвиняемого выпускать из зала суда на все четыре стороны в виду его полной невиновности.

Когда через некоторое время сын этого адвоката в заурядной уличной потасовке получил обыкновенный кровоподтек в области глаза (фингал или синяк — в просторечии; а кто из нас в молодости не получал бланш под глазом?), он явился на судебно-медицинское освидетельствование в Бюро СМЭ. Кровоподтек экспертом был зафиксирован и справедливо расценен как легкое телесное повреждение, не повлекшее за собой кратковременного расстройства — по терминологии действующего тогда УПК РСФСР. Возмущенная мамаша-адвокат примчалась к нам в тот же день и устроила форменный скандал начальнику Бюро Ивану Максимовичу Кирюхину. Зная все законы и положение об экспертизе, как юрист профессионал, а не понаслышке, она, тем не менее, категорически требовала изменения квалификации тяжести телесных повреждений и с пеной у рта доказывала, что ее сын находится, чуть ли не при смерти, а ударившего его человека надо прямо ставить к стенке.

Вот такая получается неувязка, когда оплаченный гонораром гуманизм входит в противоречие с личными (не хочется употреблять слово — «шкурными») интересами.

Спешно принятый Россией в 1996 году под мощным давлением Евросоюза мораторий на смертную казнь некоторое время не подписывался Президентом Ельциным. В это время шел судебный процесс по делу серийного маньяка, извращенца и убийцы Чикатило, на руках которого была кровь 53 жертв (это то количество, что было доказано в суде). Общество просто не поняло бы и не приняло позицию властей, если бы этого изверга приговорили к пожизненному заключению. Борис Ельцин благоразумно выжидал, когда вынесут приговор. Хотя, не исключено, что я глубоко заблуждаюсь относительно трепетного отношения Бориса Николаевича к общественному мнению. Скорее всего, господину Ельцину, без колебаний стрелявшему в 1993 году из пушек по собственному народу, было абсолютно наплевать на так называемое общественное мнение. Тем не менее, в постсоветской России Чикатило оказался последним преступником, расстрелянным по приговору суда. После этого стало возможным убивать любое количество людей без риска «заработать» смертную казнь. Мы же демократическая, цивилизованная страна!

Но это общая риторика. А суть состоит в том, что общество обязано оградить себя от выродков, подобных Городничему и иже с ним, причем оградить себя радикально, как вырезают раковую опухоль, еще не давшую метастазы. А средство только одно — исключительная мера наказания, а не пожизненное заключение, когда негодяй, оставивший после себя несколько, а иногда десятки, растерзанных жертв, спокойно ест и спит, приобщается к чтению книг и Богу, философствует перед изредка заезжающими журналистами, изображая не очень правдоподобно раскаяние и муки совести. Странный какой-то гуманизм получается.

Р. S. Когда я приступил к сбору материалов к этому очерку, то получил неофициальную информацию о том, что, якобы, Верховный Суд РСФСР в свое время заменил Городничему исключительную меру наказания — расстрел на 15 лет лишения свободы. И я приготовил такой вариант концовки:

«Высшая судебная инстанция страны учла его «чистосердечное раскаяние» и помощь следствию. Если он за это время не погиб от рук сокамерников и не умер от чахотки, то у наших малолетних детей есть шанс встретиться с этим человеком. Всего Вам доброго!»

Но спустя время, штудируя трехтомное уголовное дело № 004027 в архиве Верховного суда Республики Калмыкия, я убедился в недостоверности представленной мне первичной информации. Судебная коллегия Верховного суда РСФСР оставила в силе приговор, вынесенный Городничему в Элисте. Но на последней странице 3-го тома имелся очень любопытный документ, завершающий все это дело:

«Указ Президента Российской Федерации

О помиловании осужденных к смертной казни

Выписка:

1. О помиловании Городничего Александра Егоровича, 1959 года рождения, осужденного 4 декабря 1990 года Верховным Судом Калмыцкой ССР к смертной казни.

Руководствуясь принципами гуманности,

Помиловать Городничего Александра Егоровича, заменив ему смертную казнь пожизненным лишением свободы.

Президент

Российской Федерации Б. Ельцин

Москва, Кремль

1 октября 1993 года

№ 1529»

На документе стояли круглая печать и личная фирменная подпись ЕБНа.

СЛЕДЫ ОСТАЮТСЯ ВСЕГДА

Теория и практика следствия утверждают, что чем раньше и квалифицированнее начато расследование преступления, тем больше шансов его раскрыть. Да и сама логика жизни говорит нам о том, что по горячим следам это сделать гораздо легче. И улики еще не уничтожены временем или злонамеренной рукой, и свидетели не разбежались в разные стороны, и преступник где-то рядом.

Спору нет, временной фактор играет в раскрытии преступления очень важную роль. Но не ключевую. Грамотная оперативно-розыскная и следственная работа, опирающаяся на результаты экспертиз, позволяют даже при, казалось бы, безнадежно упущенном времени добиваться нужных результатов.

Ведь, как бы преступник тщательно не маскировал свое преступление, следы остаются всегда (или почти всегда). Надо только уметь распознать эти следы и, уцепившись за «конец бечевы», тянуть ее в правильном направлении, таким образом, распутывая весь клубок.

В качестве примера, подтверждающего сказанное, я хочу вспомнить историю 16-тилетней давности, которая разворачивалась на территории Ики-Бурульского района Калмыкии.

27 июня 1990 года в дежурную часть Ики-Бурульского РОВД поступило заявление об исчезновении женщины Натальи С., жительницы совхоза Ут-Сала. Последний раз ее видели в поселке накануне, 25 июня вечером, когда она уехала в неизвестном направлении на мотоцикле с каким-то мужчиной.

Заявление было зарегистрировано, но поначалу местные «пинкертоны» не проявили особого рвения в поиске пропавшей, и расследование шло ни шатко, ни валко. Почему-то преобладала волюнтаристская версия о том, что исчезнувшая женщина уехала к кому-то в гости, хотя очевидные факты говорили об обратном. Дома Наталья оставила семилетнего сына, не попросив никого из соседей присмотреть за мальчуганом, исчезла она в домашней одежде, что также не очень соответствовало предположению о поездке в гости.

Малолетний сын Натальи дал четкие показания, что вечером 25 июня к их двору подъезжал на мотоцикле чабан дядя Гена, который до этого нередко бывал у них дома, и мама уехала с ним на мотоцикле.

Оперативники все же посетили близлежащие чабанские точки. На одной из них, расположенной в 1,5 километрах от совхоза Ут-Сала, старшим чабаном работал Геннадий В. Уж к нему-то стоило присмотреться повнимательней. Милиционерам был известен факт, что однажды Геннадий, будучи в нетрезвом состоянии, вломился в дом к замужней женщине-односельчанке и пытался ее изнасиловать, одной рукой схватив за волосы, а другой приставил к горлу нож. По независящим от него обстоятельствам довести свой замысел до конца Геннадий не смог. Напуганная женщина написала заявление в милицию. Но вскоре она подала новое заявление, в котором просила не привлекать Геннадия к уголовной ответственности, так как прощает его и не имеет к нему никаких претензий. Вот она, доброта, которая хуже воровства! А может, Геннадий под угрозой мести вынудил ее написать это заявление? Разбираться с этим в РОВД было недосуг: нет заявления, нет дела. Как говорят, баба с возу — кобыле легче.

Ни для кого не было секретом, в том числе и для сотрудников РОВД, что в пьяном виде Геннадий В. постоянно дебоширил и приставал к женщинам. Кроме того, в прошлом у него имелись две судимости: за злостное хулиганство (наша национальная статья) и за незаконное хранение оружия.

На вопрос оперативников, возил ли он 25 июня куда-либо Наталью, Геннадий невозмутимо ответил, что действительно 25-го на мотоцикле приезжал в Ут-Салу по хозяйственным делам. Под вечер собрался домой на чабанскую точку. На выезде из совхоза он притормозил у двора своих знакомых С-х. Стоявшая с сынишкой у калитки Наталья попросила подвезти ее в сторону пасшегося в степи скота; надо было возвращать коров для дойки. Да, он по-соседски согласился помочь, подождал, пока Наталья сбегает домой, чтобы накинуть на плечи легкую кофточку, затем посадил на заднее сиденье мотоцикла и отвез в нужное место (примерно 1,5 километра от Ут-Салы), где пасся ее скот. Потом они по-дружески распрощались, а он поехал к себе на точку, расположенную поблизости.

Не смутил сотрудников Ики-Бурульского уголовного розыска и глубокий след от свежего укуса на правом плече хозяина чабанской точки. Конечно, они вяло поинтересовались, откуда он взялся. Но ответ Геннадия, что во время игры его случайно укусила младшая дочка Саглара, их вполне удовлетворил.

Прокол следовал за проколом. Это позже прокурор-криминалист республиканской прокуратуры Валерий Тавшкаевич Самохин деликатно скажет: «…на первых порах, при расследовании данного дела, сотрудниками Ики-Бурульского РОВД было совершено много тактических и методических ошибок, которые в дальнейшем значительно осложнили поиск пропавшей женщины…». Если же выражаться более жестко, то они продемонстрировали полную профнепригодность.

Прояви сыщики хоть чуточку профессионализма, сноровки и чутья, они бы не ограничились одним только разговором с Геннадием, а хотя бы осмотрели подворье и хозяйственные постройки. И в таком случае, скорее всего, длительное расследование этого «исчезновения человека» приняло бы совсем другой оборот. Почему? — об этом будет сказано ниже…

А тогда, видя некомпетентность местных правоохранительных органов и их неспособность раскрыть преступление, руководство прокуратуры и МВД республики создало специальную следственно-оперативную группу, которую возглавил прокурор-криминалист республиканской прокуратуры Валерий Тавшкаевич Самохин. В группу вошли лучшие специалисты уголовного розыска, такие как Александр Иванович Лободин и Виктор Иванович Немошкалов — руководители отдела по расследованию преступлений против личности.

Они были действительно «акулами» следствия и сыска. Это выражение принадлежит покойному начальнику Бюро СМЭ Ивану Максимовичу Кирюхину. Он использовал его задолго до того, как на центральном телевидении появились так называемые «Акулы пера» — бойкие на язык и легкие на мысли молодые журналисты, вздорные и ершистые, которые по статусу и по своему отношению к профессии, то есть, по «весовой категории», более соответствовали ершам, но никак не акулам.

В связи с данным делом мне особо хотелось бы упомянуть о В. Т. Самохине, как о среднем представителе славной династии работников прокуратуры Калмыкии. Его отец, Тавшка Шаштаевич Самохин, первый в республике генерал юстиции, с 1963 года по 1983 год возглавлял прокуратуру Калмыцкой АССР. 20 лет на ответственейшем посту, безупречный послужной список, скромность, человечность, неподкупность оставили в народе благодарную память о генерал-прокуроре. При нем сформировались кадры и школа калмыцких прокурорских работников, уровень профессиональной подготовки которых был чрезвычайно высок. В 1959 году в прокуратуру пришел его сын Валерий. На момент описываемых событий, как говорилось выше, он находился в должности прокурора-криминалиста. Если рассказывать обо всех преступлениях, в раскрытии которых принимал прямое участие Валерий Тавшкаевич, то для этого потребуется отдельная толстая книга, если не более. Сейчас он на пенсии и посвящает все свое время престарелой матери и внуку. В 1984 году семейную традицию продолжил сын Валерия Тавшкаевича Станислав, начав работать в должности старшего следователя прокуратуры г. Элисты. Стас, как его называли родные и близкие, очень быстро освоил азы профессии, став перспективным следователем. В 1990 году Станислав Валерьевич был приглашен на работу в одну из спецслужб страны, куда не берут, кого попало, и где, по моим сведениям, он находится на очень хорошем счету. Не удивлюсь, если через какое-то время в прокуратуре Калмыкии начнет работать один из сыновей Стаса; похоже, у Самохиных это в крови.

В оперативно-следственную группу был также включен молодой оперативный работник уголовного розыска МВД КАССР Юрий Пальчиков, по воспоминаниям которого мной были воссозданы некоторые детали розыскной работы, всегда окутанные завесой секретности. Кстати, за раскрытие этого дела Пальчиков получил награду — звание «Отличник милиции», впрочем, как и все остальные участники расследования. Все, кроме судебных медиков, которые, как обычно, остались в сторонке в сладкий период пожинания плодов победы, хотя вклад в общее дело внесли неоценимый. И тут нет никакой обиды или сетования на несправедливость. Судебно-медицинская экспертиза — эта падчерица здравоохранения (его нелюбимое дитя) и сводная сестра уголовной юстиции, — всегда употреблялась как всем известное изделие одноразового использования. Так было всегда, за редкими исключениями.

Следственно-оперативная группа была хорошо оснащена технически, даже рядовым ее сотрудникам начальник уголовного розыска МВД КАССР Василий Иванович Сердюков выделил автомашину «Жигули» для поездок в оперативных целях. К ней подключили экспертов-криминалистов. И, конечно, всегда наготове стояли судебные медики.

Но первые десять очень важных дней были безнадежно потеряны. Недаром у оперов существует поверье: не раскроешь преступление в первые три дня, не раскроешь совсем. Это, конечно, далеко не так, но доля правды в этом утверждении имеется.

Опытные сыщики, составлявшие костяк группы, при первом же общении с Геннадием В. поняли, что заживающий след на передней поверхности его правого плечевого сустава, не что иное, как результат укуса зубами, и сразу же повезли подозреваемого на экспертизу в Элисту. 6 июля эту экспертизу провела наш эксперт Людмила Ефимовна Ткаченко.

В «Выводах» она указала:

«…у В. Г. Б. имеется участок кожи розового цвета, состоящий из двух полуокружностей шириной 0,6 см с небольшими промежутками неповрежденной кожи, расположенный на правом плече, чуть ниже плечевого сустава, который мог образоваться в процессе заживления укушенной раны, причиненной 8-10 дней назад…»

И лишь 10 июля, то есть 15 суток спустя после исчезновения Натальи С-ой, А. Лободин и Ю. Пальчиков доставили подозреваемого Геннадия В. и его 3,5-летнюю дочку Саглару ко мне в отделение медицинской криминалистики Бюро СМЭ. На руках у них имелось постановление о назначении экспертизы по следам зубов с целью идентификации, вынесенное следователем прокуратуры Ики-Бурульского района Владимиром Николаевичем Докуровым.

К этому времени я уже успешно апробировал методику идентификации личности по следам зубов, в том числе и на кожных покровах, которую в 1989 году на кафедре судебной медицины Барнаульского факультета повышения квалификации врачей нам преподавал начальник Читинского Бюро СМЭ А. В. Касатеев. Эта методика легла в основу его кандидатской диссертации и уже получила положительную оценку у экспертов-практиков.

Держался Геннадий очень хорошо, не нервничал, всем своим видом демонстрируя полнейшее безразличие к тому, что происходит. На вопросы отвечал кратко, спокойно и даже уверенно. Его худое, жилистое и смуглое тело было расписано татуировками с уголовной символикой. На передней поверхности правого плечевого сустава находилось то, что интересовало оперативников и эксперта — след от укуса. Даже беглого взгляда на него было достаточно, чтобы убедиться в отсутствии реальной перспективы для идентификации. Две дугообразные полосы, обращенные вогнутой стороной друг к другу (непосредственные следы воздействия зубов верхней и нижней челюсти), за счет эпителизации (заживления) слились в сплошные поверхности без изолированных элементов от действия отдельных зубов.

Кроме того, сам след был сильно деформирован (искажен) в результате изменения положения укушенной руки от первоначального ее положения в момент укуса. Но эта проблема решалась довольно просто. Прозрачная пластинка ортокора со схематичной разверсткой зубов и с двумя перекрещивающимися перпендикулярами, обозначающими промежутки между центральными резцами на верхней и нижней челюсти, и границу, разделяющую действие верхних и нижних зубов, накладывалась на исследуемый след на теле. Затем положение правой руки подозреваемого изменялось до тех пор, пока точки разметки на ортокоре не совпадали с аналогичными точками на следе. Полного совмещения этих точек достигнуть не удалось, поскольку невозможно было определить абсолютно точно участки, соответствующие промежуткам между верхними и нижними резцами. Максимально приближенная к разверстке зубов картина следа достигалась при отведенной от туловища правой руке под углом около 30 градусов. В обязательном порядке повреждение на плече Геннадия В. было сфотографировано по правилам масштабной фотографии в своем первоначальном виде и при отведенной от туловища правой руке.

К тому же, этот след от укуса был не статическим, что вообще встречается крайне редко, а динамическим, то есть, образованным не в результате чистого сжатия участка тела зубами, а с элементами скольжения, при условии дополнительного движения укушенной руки в момент смыкания зубов. А это также привносит свои нюансы, ухудшающие качество следа.

Затем настала очередь ни в чем не повинной маленькой Саглары. После осмотра ее зубов и составления зубной формулы я выписал и передал Юрию Пальчикову направление к стоматологу для изготовления гипсовых и пластмассовых моделей ее зубов. Девочку можно было «отсечь» уже на первом этапе экспертизы, но в нашей профессии ничего не делается на глазок; любой результат, даже отрицательный, должен быть закреплен сравнительным исследованием. Если бы у нее отсутствовал хотя бы один резец или клык, а именно резцы и клыки на верхней и нижней челюсти обладают наибольшим следообразующим действием при укусах, то на этом основании экспертизу можно было заканчивать в этот же день, но эти зубы у Саглары имелись в наличии.

По воспоминаниям Юры Пальчикова, когда он привез девочку вместе с матерью к врачу-стоматологу Ики-Бурульской ЦРБ В. П. Салкину, то зловредная мамашка чуть ли не пихала его и всячески препятствовала врачу делать слепки с зубов ее дочери. По этой причине ограничились изготовлением только гипсовых слепков, чтобы не превращать кабинет стоматолога в арену битвы.

Наконец-то гипсовые слепки оказались у меня в руках. На обыкновенном пластилине были получены экспериментальные следы укуса. Как и предполагалось, результат исследования не был утешительным. Плохое качество следа на теле подозреваемого, обусловленное его давностью и процессом заживления, исказившими его первоначальный вид, отсутствие четкого промежутка между резцами на верхней и нижней челюсти делали его непригодным для индивидуальной идентификации. Единственное, о чем мы могли сказать с полной уверенностью, что папу укусила не его маленькая дочь; абсолютные размеры реального следа от укуса и экспериментальных следов, оставленных слепками зубов Саглары, и близко не соотносились друг с другом.

Но Геннадий В. равнодушно воспринял результаты экспертизы и твердил свое:

«Меня укусила Сага»…

Сыщики начали «крутиться» вокруг Геннадия В., пробивая по своим каналам его связи и знакомства. Им удалось установить, что 27 июня, ближе к вечеру, на чабанскую точку Геннадия приезжали на грузовом автомобиле «ГАЗ-53» его младший брат Борис со своим приятелем Темниковым, проживавшие в Ики-Буруле. За Борисом и его окружением также стали вести скрытое наблюдение. Но веских оснований для задержания Геннадия у членов оперативно-следственной группы не имелось.

Наконец оперативники стали получать очень скупую, практически непроверенную информацию из среды Бориса В., что Наталья С-на убита Геннадием: «Генка Наташку грохнул!». В совокупности с другими фактами (Геннадий — последний человек, видевший живой исчезнувшую женщину; подозрительный след от укуса на правом плече, происхождение которого не соответствовало его объяснениям; сама его личность с двумя судимостями в прошлом), эта информация давала повод для задержания Геннадия и Бориса по подозрению в убийстве человека.

На свой страх и риск В. Т. Самохин задержал обоих братьев: Геннадия поместили в ИВС Целинного РОВД, Бориса — в ИВС Элистинского ГОВД. С ними стали плотно работать, но на все про все группе отводилось трое суток, по истечении которых надо было или предъявлять конкретное обвинение с санкцией прокурора на арест (а для этого необходимо добыть доказательства их вины), либо, скрепя зубы, извиняться и отпускать на все четыре стороны. Первые двое суток ничего утешительного не принесли, а Геннадий так вообще вел себя очень и очень уверенно.

Ранним субботним утром, 4 августа В. Т. Самохин проходил мимо горотдела милиции, направляясь на работу; ведь кроме расследования дела по поводу исчезнувшей в Ики-Бурульском районе женщины, у прокурора-криминалиста имелось еще масса других служебных забот и обязанностей. Его окликнул стоявший на крыльце Виктор Немошкалов, который занимался камерной разработкой Бориса В.

— Тавшкаевич! Похоже, клиент готов к серьезному разговору.

Боясь сглазить, Самохин лишь забежал на минутку в свой служебный кабинет за бланками протоколов допроса и тут же спешно вернулся в Элистинский ГОВД. Из камеры к нему привели Бориса В. Начался обстоятельный допрос, продолжавшийся 5 часов.

По всей вероятности, непосильный груз, который взвалил Геннадий на своего младшего брата, оказался настолько тяжелым, что даже родственные чувства не могли сдержать Бориса; ему нужно было освободиться от этого гнета. Человеческое начало взяло в нем верх. Вот что поведал он в течение 5-часового допроса прокурору-криминалисту Самохину.

27 июня 1990 года Борис находился в районном центре Ики-Бурул у своих родителей, помогал строить навес для предстоящей свадьбы еще одного брата. Где-то после обеда появился отец и передал Борису, что Геннадий просит приехать к нему на чабанскую точку на грузовой машине, для того, чтобы перевезти овец. Просьба старшего брата — закон; Борис добрался на попутках до совхоза «Приманыческий». Там он нашел своего родственника Темникова, который одолжил «ГАЗ-53» у одного знакомого. Вместе с Темниковым в 19 часов вечера они уже были на чабанской точке Геннадия. Старший брат пригласил их за стол поужинать. Во время еды, когда было выпито по стакану самогона, Геннадий горестно признался, что два дня назад убил женщину, Наталью С-ну (Борис ее знал), и нуждается в их помощи для ликвидации трупа. Так уж случилось, ничего не поделаешь, но от мертвого тела необходимо избавиться, иначе хана! Сам он с ними поехать не может, чтобы не вызвать подозрения. Труп надо отвезти подальше в степь, в самое безлюдье, сжечь и закопать поглубже в землю. Он очень рассчитывает на них.

Об обстоятельствах убийства Геннадий говорил как-то невнятно, речь его была темна и полна недомолвок. По его словам, он отвез Наталью по ее же просьбе на мотоцикле в степь, где паслись ее коровы, примерно в 4-х километрах от Ут-Салы. Уже на месте между ними возникла ссора, поводом для которой послужили упреки Натальи в том, что его брат Борис причастен к пропаже овец С-ых. В ответ Геннадий потребовал вернуть долг, 1000 рублей, которые она занимала у него. Тогда Наталья пообещала рассказать жене Геннадия об их более чем дружеских отношениях.

«Не выдержав оскорбления» (цитата из протокола), Геннадий толкнул ее в грудь. Наталья замахнулась хворостиной, которую, якобы, прихватила с собой из дома для того, чтобы гнать коров, и хлестнула его по лицу, после чего бросилась на Геннадия и больно укусила его за правое плечо. Он ударом кулака сбил ее с ног и начал душить руками, плохо соображая от возмущения. Пришел в себя, когда понял, что Наталья мертва. Версия — не ахти, какая складная, но брат Борис и Темников отнеслись к рассказанному Геннадием с должным пониманием; женщина, по их мнению, не должна себя так вести, откровенно провоцируя мужчину.

Далее, по показаниям Бориса, Геннадий стал думать, куда девать труп? На своем «Восходе-ЗМ» травянисто-зеленого цвета он съездил на свою чабанскую точку, находившуюся поблизости, и вернулся оттуда, прихватив два мешка и приличный кусок веревки. Сначала он плеснул немного бензина и поджег одежду на мертвой Наталье С-ной. Но, так как уже приближалась ночь, он побоялся, что огонь в темнеющей степи могут увидеть издали нежелательные свидетели. Поэтому, быстро погасив пламя, Геннадий складным ножом зоновской выделки квалифицированно отрезал ноги у убитой и засунул в один мешок туловище, в другой — отсеченные ноги. (Большой ценитель оружия, Геннадий В. так любил этот нож, что долго отказывался выдавать его следствию — примеч. автора). Для удобства он связал веревкой руки убитой. Перетянув остатками веревки горловину обоих мешков, он разместил их на заднем сиденье мотоцикла, и вернулся к себе на чабанскую стоянку. В кошаре, стоявшей чуть поодаль от жилого дома, он слегка прикопал труп, навалив сверху солому…

Когда стемнело, все трое прошли в кошару, извлекли мешки со страшным содержимым и понесли к машине. Темников, которому пришлось тащить большой мешок с туловищем, еще попенял Геннадию за такую задержку во времени; от мешков исходил резкий запах разлагающегося мертвого тела. Пока грузили «поклажу» в кузов, предварительно застланный брезентом, Геннадий находился поодаль (стоял на стреме), чтобы никто из членов семьи случайно ничего не увидел. Меры предосторожности, они никогда не бывают лишними. Умные люди не пренебрегают страховкой. Груз прикрыли сверху свободным краем брезента. Борис со своим другом-подельником Темниковым, взяв две лопаты, штыковую и совковую, отправился в дорогу.

Сознательно избегая проезжать через населенные пункты, оставив в стороне совхозы «Бага-Бурульский» и «Приманыческий», сверкающие в темноте яркими электрическими огням, где по грунтовке, где прямо по девственной степи преступный грузовик пробирался все дальше и дальше на запад. Над ним в сине-черном небе горели не менее яркие, июльские звезды. Густой метеоритный дождь, казалось, отпевал убитую Наталью, провожая ее в последний путь.

Ехали долго, пока не добрались до трассы Лола — Зунда-Толга. В лесополосе, неподалеку от указателя «Ферма № 2 совхоза «Приманыческий», обнаружили место, показавшееся удачным во всех отношениях. Здесь начали копать яму, трудились на совесть, ведь работали для родного брата и друга, а не за презренный металл или не на коммунистическом субботнике. Когда яма была готова, бросили в нее оба мешка, затем обильно полили их бензином и подожгли. Славный пылал костерок, освещая уставшие лица добросовестных укрывателей убийцы. Вскоре огонь начал спадать. Тогда Борис и Темников зарыли яму, замаскировав схрон бурьяном и ветками сушняка, собранными на окраине лесополосы. Отъехав от места сокрытия трупа, выбросили лопаты, а брезент облили бензином и подожгли.

В «Приманыческий» вернулись около 5 часов утра, когда было совсем светло. Человек, у которого Темников одалживал машину, подивился: вроде, брали перевозить овец, а помета в кузове нет. Жена Темникова обратила внимание на странный запах, исходивший от их одежды. Муж в ответ буркнул, что пили чачу, после чего оба завалились спать в его доме…

Во второй половине дня В. Т. Самохин помчался в Троицкое допрашивать Геннадия В. Тот явно не ожидал, что братишка «расколется», растерялся и впервые за все время дрогнул. Понимая, что теперь просто так не отвертеться, после длительной паузы, он начал говорить, осторожно подбирая слова. В целом его рассказ полностью повторял показания Бориса, но когда дело дошло до конкретизации способа убийства Натальи, Геннадий, отдавая отчет в том, что это слабое место, которое следствию еще предстоит доказывать, снова замолчал…

В воскресный день 5 августа 1990 года, в 10 часов утра, у здания МВД КАССР на улице Пушкина, 4, царило необычное для выходного дня оживление. У входа стояло несколько машин, сновали люди. Предстояла проверка показаний Бориса В. на месте, с проездом по всему маршруту от чабанской точки его брата Геннадия до места сокрытия трупа Натальи С-ой. День обещал быть знойным, как и все лето в том году, с лиц участников следственного действия в этот далеко не поздний час стекал пот, а рубахи утратили первоначальную свежесть.

В комфортабельную «Волгу» уселись — первый заместитель прокурора республики Анатолий Васильевич Корниенко, двое оперативников и судебный медик — автор этих строк. В «Жигули» под управлением Юрия Анатольевича Пальчикова — Борис В., прокурор-криминалист Валерий Тавшкаевич Самохин, руководивший мероприятием, и эксперт-криминалист ЭКО МВД Василий Иванович Бондаренко, который снимал все происходящее на видеокамеру от первой до последней минуты. Причем, съемка этого «фильма» была совсем не формальным занятием; надо было не только зафиксировать все подробности маршрута и осматриваемые места, но и наглядно показать, что все делается по указаниям самого Бориса без всякого давления на него со стороны. Был еще грузовик, на случай обнаружения останков погибшей, для транспортировки их в элистинский морг…

На чабанской точке Геннадия В. Борис сразу повел участников проверки его показаний, уже окончательно взмокших на полуденном пекле, к кошаре, стоявшей метрах в 30-ти от жилого дома. Он указал место, откуда 27 июня они доставали мешки с расчлененным телом Натальи С-ой. Даже сейчас, более месяца спустя, земля в первом отсеке под деревянной балкой была рыхлой, лопата на этом участке размером 180 х 80 см свободно, без усилий погружалась на полный штык, в то время как окружающий грунт был утрамбован копытами овец почти до каменистой плотности. Визуально это место бросалось в глаза. В то время, когда ики-бурульские опера беспомощно топтались на чабанской стоянке, не заметить это место, загляни они в кошару, было просто невозможно.

По пыльному проселку машины оперативно-следственной группы ехали по маршруту, указанному Борисом, мимо поселков Бага-Бурул и Приманыч (совхоз «Приманыческий»). Вокруг расстилалась бурая, бесплодная, выжженная беспощадным солнцем степь с редкими кустиками жухлой полыни. Горизонт терялся в знойном мареве, в нем чудился блеск несуществующих озер, которых в этих местах и в помине нет. Металлические части и кузова автомашин раскалились до такой степени, что при прикосновении к ним можно было обжечь руки. В этих железных коробках немудрено было свариться живьем. Наконец, когда по спидометру мы проехали почти 28 километров, показалась грунтовая дорога Элиста — Зунда-Толга. Свернув на нее, проехали до дорожного указателя «Ферма № 2 совхоза «Приманыческий». Еще метров 70, и Борис дал указание остановиться. По правую руку от нас находилась лесополоса. Деревья имели довольно жалкий вид, и, хотя, до календарной осени оставалось около одного месяца, поникшая, безжизненная листва на них была заметно тронута желтизной. Ведомые Борисом, мы прошли в глубь лесополосы метров 15 и остановились между деревьев, где в одном месте в кучу были навалены сухие ветки и бурьян.

Это и было последнее пристанище убитой Натальи. Когда яма была вырыта на глубину одного метра, из нее пахнуло смрадом. Наиболее чувствительные члены группы решили отойти подальше, оперативники, прокурор-криминалист, эксперт-криминалист и судебный медик были обязаны продолжать работу. Сотрудникам уголовного розыска досталось еще извлекать разложившиеся останки из захоронения, упаковывать их в целлофан и грузить в кузов «газика». Самая черная, грязная работа всегда доставалась им. Чертыхаясь и используя выражения ненормативной лексики, с откровенным неудовольствием на лицах, они все же довели дело до конца. На дне погребения мы нашли золотую сережку с бледно-фиолетовым камнем-стразом, которая была потом опознана мужем погибшей…

Сверток из целлофана, перевязанный крест-накрест бечевой, доставленный в морг, и содержащий то, что когда-то было мертвым телом Натальи С., покоился на секционном столе, ожидая начала проведения экспертизы.

В своем постановлении В. Т. Самохин поставил 10 вопросов, на которые мне надлежало ответить, вопросов конкретных, составленных выверено и четко, а главное — целенаправленно. Перечень и логическое построение вопросов прокурора-криминалиста выгодно отличались от многих постановлений нынешнего поколения следователей, которые просто скачивают с дискеты заготовленную кем-то «болванку» — «сборную солянку», например, с пособия для юристов, не утруждая себя размышлениями, а нужны ли для дела ответы на некоторые вопросы и дают ли они что-нибудь следствию.

Предстоящее исследование никак нельзя было назвать простым, тем паче — заурядным. Ряд существенных обстоятельств очень осложнял работу. Разложение кожи и мягких тканей (в некоторых местах — сплошное гниющее месиво, как никак, 40 дней в самую жару); дополнительное посмертное воздействие пламени с выгоранием обширных участков, что привело к уничтожению многих ценных морфологических признаков и самих повреждений плюс частичное расчленение трупа.

Высчитывать шансы на успешный результат при таком раскладе — занятие совершенно бессмысленное, даже вредное, поэтому, составив в уме план действий, лучше сразу взяться за работу, методично, сантиметр за сантиметром изучая объект исследования, стараясь не пропустить любую мелочь, поскольку мелочей в нашей профессии просто не бывает. Разумеется, груз ответственности лежал на плечах эксперта громадный; ведь, в случае невозможности установить причину смерти погибшей (а это в силу перечисленных выше моментов никак не исключалось), вся работа оперативно-следственной группы пошла бы насмарку. Уж при таком положении вещей тертый калач — Геннадий В. нашел бы способ выкрутиться из создавшейся ситуации.

Итак, глаза боятся, а руки делают. Читателю совершенно ни к чему знать технику вскрытия трупа, особенно гнилостно измененного, так что опустим этот сугубо профессиональный раздел. Следует лишь упомянуть, что одежда на трупе сильно обгорела, и представляла собой отдельные фрагменты различной формы и размеров с черными, обугленными краями. Остатки нижней рубашки были собраны в жгут и туго завязаны на шее. Руки прижаты к груди и крепко связаны в области запястий бельевой веревкой, на которой также имелись следы воздействия пламени. В разложившихся мягких тканях на месте левой ушной раковины оказалась как бы «впаянная» золотая сережка с бледно-фиолетовым камнем; аналогичная серьга была найдена нами накануне при извлечении трупа из захоронения.

Зубы у трупа хорошо сохранились в лунках и имели ценные в экспертном отношении особенности (при жизни у Натальи были удалены оба 4-х зуба на нижней челюсти). Вот когда я по-настоящему пожалел, что Геннадия доставили ко мне не на 3-й или хотя бы на 6-й день, а только через 15 суток; тогда экспертиза по следам зубов наверняка дала бы совершенно другой, более конкретный результат.

Впервые во время секции я почувствовал осторожный прилив уверенности, когда добрался до органокомплекса шеи и при бережном ощупывании обнаружил патологическую подвижность левого большого рога подъязычной кости.

Подъязычная кость — небольшое костное образование подковообразной формы, упрятанное глубоко под языком, между нижней челюстью и гортанью; отсюда и название. Особенность ее анатомической локализации делают подъязычную кость практически недоступной для любых внешних механических воздействий. Ломается она преимущественно при одном виде травматического воздействия — сдавлении органов шеи руками человека. Прижизненное повреждение «подъязычки» — один из диагностических признаков удавления руками. Имеются, конечно, и другие механизмы ее травмирования, но они встречаются реже и также связаны с локальным давлением на шею.

С максимальной предосторожностью, дабы не привнести дополнительные повреждения, вместе с окружающими мягкими тканями подъязычная кость была иссечена для первоначального рентгеновского исследования. Кроме того, часть мышечных тканей из области предполагаемого перелома была взята в гистологическое отделение.

На рентгенограммах, сделанных с препарата подъязычной кости, четко определялся перелом ее левого большого рога в месте его соединения с телом (корпусом) кости. Детальное изучение перелома непосредственно на рентгенограмме с помощью сильной лупы позволило сделать вывод о сгибательном механизме его образования. Уже после проведенной рентгенографии можно было заняться подъязычной костью в лабораторных условиях. Аккуратное отделение остатков мягких тканей от самой кости выявило разрыв капсулы в месте перелома с хорошо заметными на глаз темными кровоизлияниями (признак прижизненности повреждения).

Это же подтвердил и результат гистологического исследования, проведенного Тамарой Петровной Громовой, которая установила, несмотря на выраженные гнилостные изменения, наличие кровоизлияний прижизненного характера в мягких тканях, окружающих перелом подъязычной кости, и на некоторых сохранившихся участках кожи с боковых поверхностей шеи. Косвенные признаки со стороны почти разложившихся легких также подтверждали уже ясный и обоснованный судебно-медицинский диагноз: Механическая асфиксия от сдавления шеи (удавления) руками.

Слово «асфиксия» означает удушье, и хотя это довольно упрощенное понимание, но для наших очерков популяризаторского характера совсем не обязательно погружаться в глубины научных трактовок этого сложного состояния.

Таким образом, основная задача, поставленная на разрешение экспертизы, оказалась выполненной; мы установили, что потерпевшая Наталья С. была задушена руками. А, так как, задушить себя собственными руками невозможно, то сделать это мог только другой человек — преступник.

Если на теле потерпевшей Натальи С. и имелись еще какие-либо повреждения, то они были уничтожены безжалостным огнем. При экспертизе были выявлены некоторые интересующие В. Самохина детали. Так, ноги были отсечены на уровне тазобедренных суставов массивным клинком остро заточенного ножа без применения топора. Разрезы были скупые, экономные, единичные и глубокие, нанесенные уверенной рукой профессионала.

Среди степняков-животноводов всегда считалась правилом хорошего тона сноровистое разделывание туш скота исключительно с использованием ножа. Я сам неоднократно видел, как ловко, я бы даже сказал — виртуозно, расчленялись туши баранов по суставным сочленениям, без суеты и видимой спешки, но на удивление быстро. Топор? Только неумеха или дурень могли воспользоваться этим грубым орудием.

Особенности расчленения трупа позволили сделать вывод, что отсечение ног произведено лицом, знакомым с медицинской техникой ампутации или с принципами разделки туш животных.

Единственное, что не удалось доказать экспертным путем, так это факт возможного изнасилования Натальи С. перед смертью, хотя по логике событий оно вполне могло иметь место. Но тут уже ничего не поделаешь, нестойкая к факторам внешней среды сперма просто не могла сохраниться в половых путях трупа жертвы при таких условиях.

Но это уже область догадок, а каноны следствия гласят — что не доказано, того не было. Лично я серьезно сомневаюсь, что Геннадий вообще успел изнасиловать свою жертву. Конечно, он предпринял попытку сексуального насилия, но, встретив сильное сопротивление, особенно получив глубокий и болезненный укус, в приступе бешеной ярости просто задушил Наталью руками. Это мое предположение.

Ведь не принимать же всерьез объяснение самого преступника, что Наталья ни с того, ни с сего хлестнула его веткой по лицу, после чего все и случилось. С какой стати в глухой степи женщина без всякой причины будет хлестать мужчину по лицу, набрасываться и кусать, провоцируя его на какие-то ответные действия? Только неприятности себе наживать.

После проведенной экспертизы трупа Натальи С-ой уголовное дело принял в производство следователь по особо важным делам прокуратуры КАССР Анатолий Чокинович Мантыев. Как и большинство своих сверстников — работников прокуратуры Калмыкии, Анатолий имел за плечами службу в армии (1974–1976 годы, танковые войска в ГСВГ — Германии) и Харьковский юридический институт, который окончил в 1981 году. Около 80 % прокурорских следователей республики того времени были выпускниками этого почтенного ВУЗа, имевшего очень высокий рейтинг среди аналогичных заведений СССР.

Свою следственную работу он начинал с района, и последовательно прошел все ступеньки служебной лестницы, прежде чем стать в 2005 году Элистинским транспортным прокурором.

В разговоре со мной А. Ч. Мантыев с большой теплотой отзывался о своих первых учителях-наставниках — тогдашнем прокуроре Ики-Бурульского района Юрии Кириповиче Магнееве и прокуроре г. Элисты Михаиле Григорьевиче Федичкине. Под их началом и произошло становление одного из самыхзнаменитых наших следователей.

Как ни странно, дело В. Геннадия Мантыев помнил очень смутно. Но потом я понял, что ничего странного в этом нет. С розыскной и экспертной точек зрения раскрытие этого убийства, несомненно, представляло интерес, а для бывшего «важняка», на счету которого числилось расследование многих сложнейших и запутанных дел, оно было заурядным, ничем не примечательным эпизодом, не требовавшим ни изощренного мышления, ни полной концентрации усилий. В то время нагрузка на следователя была непомерно высокой. По словам Анатолия Чокиновича, каждый следователь в городе заканчивал и направлял в суд в среднем 30–35 уголовных дел, причем такая продуктивность никак не сказывалась на качестве. Те ребята успевали и работу делать на добротном уровне, и в футбол поиграть, и с девушками погулять, и водочку попить время от времени.

Особенно прославился Анатолий Мантыев двумя резонансными уголовными делами, не имевшими аналогов в Российской Федерации, по поводу которых его имя прозвучало в прокурорских сводках во всех регионах РСФСР.

1987 год. Тогда на 22-м километре трассы Элиста — Яшкуль произошло убийство сотрудника ГАИ Владимира Лиджиева. Оперативники вышли на след организованной вооруженной преступной группы из Чечено-Ингушетии, возглавляемой неким Шишкановым, которая планировала совершить разбойные нападения на чабанские стоянки на территории Калмыкии. До этого группа уже наследила в ЧИАССР, и след этот был обильно окроплен кровью. Кстати, в состав преступной группы-банды входили две молодые русские женщины.

Преступники уже приближались к Элисте на украденной машине «Жигули» 6-й модели, которая находилась в розыске. Пролитая ранее кровь, видимо, вызывала прилив адреналина и ощущение, что им все по плечу, поэтому они неслись на скорости около 160 километров в час. Когда Владимир Лиджиев сделал попытку остановить «Жигули», они, немного сбавив скорость и не останавливаясь, съехали с трассы в степь. Лиджиев последовал за ними, едва различая контуры автомашины через плотный слой поднятой пыли. Догнав беглецов в степи, примерно в 3-х километрах от трассы, бесстрашный ГАИшник подскочил к их автомашине и выдернул ключи зажигания. В это время один из бандитов по фамилии Ефремов вытащил из кармана имевшийся у него пистолет ТТ и с расстояния около 5-ти метров насквозь прострелил Лиджиеву грудь. Главарь группы Шишканов подошел к лежащему на земле Владимиру, на синеющих губах которого пузырилась кровь, не спеша, нагнулся, расстегнул у милиционера кобуру, извлек из нее табельный пистолет системы Макарова и хладнокровно добил его выстрелом в голову (так называемый контрольный выстрел). Они все чувствовали себя некими сверхчеловеками и наслаждались этим состоянием.

Гильзу от пистолета ПМ нашли сразу при осмотре места происшествия, но вторая гильза не была обнаружена. Мантыев не мог смириться с отсутствием такой важной улики. Через неделю он привлек 20 сотрудников ДОСААФ (было такое «добровольное общество содействия армии, авиации и флоту») и, приехав с ними на место убийства, разбив местность на квадраты, буквально прочесал со своими помощниками степь, пядь за пядью обследуя каждый кустик и травинку. Упорство следователя было вознаграждено: веское доказательство — гильза от пистолета ТТ в конце концов была найдена.

Уже после задержания членов преступной группы А. Мантыев допрашивал всех подозреваемых обстоятельно и подолгу. Шишканов, не сводя с лица следователя тяжелого, давящего взгляда, пообещал, в случае освобождения хоть через 15 лет, «завалить следака». Но Анатолия трудно было взять «на понт», у него самого в случае необходимости взгляд становился таким, что лучше не видеть.

Перед окончанием следствия встал вопрос, по какой статье предъявлять обвинение. Все квалифицирующие признаки действий преступной группы подпадали под статью «бандитизм». Да и в уголовном кодексе РСФСР такая статья имелась, но практическое ее применение прекратилось с конца 60-х годов. Партийные идеологи типа Михаила Суслова объявили на весь мир, что в первой стране реального социализма таких явлений, как бандитизм, просто быть не может по определению. Обычно в таких случаях следствие дробило дело на массу эпизодов, подводя каждый из них под соответствующие статьи УК.

Анатолий Чокинович проявил решительность и сумел убедить руководство прокуратуры республики, что обвинение необходимо предъявлять именно по статье «бандитизм», что и было сделано. Дело прошло все судебные инстанции, а Шишканов, как руководитель банды, был приговорен к расстрелу, так и не выполнив данного следователю обещания-угрозы. Вот так Анатолию Мантыеву удалось создать первый российский прецедент.

В 1989-90 годах «важняк» А. Ч. Мантыев отличился вторично на всю Российскую Федерацию, отправив в суд дело по факту двойного убийства, не имея основного доказательства — трупов убитых. Без наличия трупов и заключений судебно-медицинских экспертиз о причине смерти любой суд сходу заворачивал такие дела назад, в результате чего они тихо загибались в кабинете следователя под аккомпанемент восклицаний о несовершенстве закона и бормотаний о несправедливости жизненного устройства. А тут оно снова прошло все судебные инстанции, включая Судебную коллегию Верховного суда РСФСР, да еще с обвинительным приговором.

А казус заключался в том, что трупы убитых были сожжены в топке котельной…

Четверо молодых элистинцев пьянствовали в селе Вознесеновка у знакомого кочегара местной школы. Кочегарка, к слову, работала на угле. Когда было выпито не мерянное количество водки, между собутыльниками возникла ссора из-за старого, всеми уже забытого конфликта. Размеры этого старого ничтожного инцидента показались одному из участников попойки, некоему Манджиеву, столь значительными, что нанесенную обиду, как он посчитал, могла смыть только кровь. Под каким-то предлогом он завел обидчика в помещение котельной и убил его ударом молотка по голове. Потом с любезной помощью кочегара они стащили с тела верхнюю одежду, в том числе и дорогую шубу, а труп засунули в горящую топку, после чего кочегар еще подбавил уголька для верности.

Вернувшись в комнату, где продолжалась пьянка, они увидели, что друг убитого, утомленный водкой, уже спит на кровати. Но оставлять свидетеля, по звериным законам уголовного мира, нельзя. Завтра он хватится исчезнувшего приятеля, начнет задавать ненужные вопросы, писать разные заявления, а там, глядишь, и все дело вылезет наружу. Приговоренный в спящем состоянии был задушен руками, после чего с него сняли модные туфли, а тело перенесли в котельную и сожгли в той же топке.

По поводу двух исчезнувших парней милиция розыскное дело не завела, в возбуждении уголовного дела родственникам было отказано со ссылкой на какую-то мифическую информацию о том, что ребята, якобы, уехали на заработки в Сибирь. В результате, убийство, совершенное в конце осени, было раскрыто только через полгода.

Мантыев, понимая, что без трупов или хотя бы их обугленных костных останков ему будет трудно, решил использовать малейший шанс. Он выяснил, что шлак из котельной собирали в большую кучу прямо во дворе и по мере накопления вывозили на грузовиках. Часть его шла на засыпку глубоких колей грунтовой дороги, протяженностью километра два; другая часть использовалась для утепления потолков нескольких типовых домиков, построенных в Вознесеновке недавно. Рыться на двух километрах дороги было совершенным безумием, и Мантыев решил остановиться на домиках; вдруг удача улыбнется там. В качестве специалиста по судебной медицине он пригласил для этой приятной процедуры меня. И вот мы вдвоем, в полутьме, натянув на руки резиновые медицинские перчатки, вооруженные фонариками и сильными лупами, натурально на карачках, стали ползать по шлаку, насыпанному толщиной до 10–12 см на верхнюю часть потолочных перекрытий. Надо было исследовать не только то, что находится сверху, но и всю толщу слоя, поэтому через несколько минут наши перчатки стали черными. Погода в тот день была, мягко говоря, прохладной, и сначала пальцы рук стали зябнуть, через полчаса — коченеть, а к концу поисков — скрючились, как у больных подагрой. Работали мы с Толей весь световой день, облазали по периметру потолков несколько домов, просеяли через пальцы не менее полтонны шлака и насобирали около половины целлофанового пакета «подозрительных» спекшихся объектов. Но исследование в лаборатории нас разочаровало; ни один из них не оказался фрагментом обугленной костной ткани.

Анатолий Мантыев пошел дальше; самодельным шомполом он прочистил трубу котельной, надеясь, что в нагаре эксперты смогут обнаружить остатки органического вещества. И здесь его ждал «облом».

Но надо было знать «важняка» Мантыева, чтобы понять, что и это его не остановит. Он выстроил объективные доказательства таким образом, что каждое из них, взятое по отдельности, являлось лишь косвенной уликой, но в совокупности они представляли мощную базу обвинения.

1. В кочегарке, которую после убийства подельники не один раз начисто отмывали от крови, между щелями в стене были обнаружены следы крови одногруппные с кровью потерпевшего.

2. Удалось выяснить, что шубу одной жертвы преступники продали на автовокзале, видимо, крайне нуждаясь в деньгах; нашли даже свидетелей этой сделки. На ногах одного из участников преступления были надеты те самые туфли, снятые с ног второго убитого, опознанные его родственниками.

3. Мантыев провел буквально поминутный, детальный хронометраж времени от дома каждого из элистинской четверки до момента убийства, включая показания таксиста, который довозил их из Элисты в Вознесеновку.

4. Со свидетелями-укрывателями, давшими признательные показания, была проведена проверка показаний на месте с применением видеозаписи.

Анатолий Чокинович не допустил ни одной маленькой несостыковки, временного несоответствия, противоречий в показаниях участников и свидетелей преступления. Итогом явился второй прецедент.

Мне запомнилось еще одно дело А. Ч. Мантыева, в котором я принимал участие как судебно-медицинский эксперт: убийство в 1991 году в Сарпинском районе двух молодых женщин патологическим насильником Линниковым. Одну он убил выстрелом из дробовика в голову, причем, с близкого расстояния; вторую прикончил тремя ударами приклада этого же ружья, нанесенными в различные отделы головы. Линникова почему-то не приговорили к расстрелу. Но спустя два или три года в морг из колонии строгого режима (яшкульской «двойки») был доставлен его труп. Кто-то или из мести за убитых, или по другой причине всадил ему в сердце металлическую «заточку» — тонкий стальной прут с остро заточенным концом.

Я так подробно остановился на личности следователя А. Ч. Мантыева, чтобы показать читателю, что незаметные герои ходят среди нас, простые и, вроде, обыкновенные, а не только исполняют в детективных сериалах бравурный «марш Турецкого». Если бы Мантыев работал не в Элисте, а, скажем, в Москве, то есть все основания полагать, что его лобастое лицо могло частенько появлялась на экране телевизора.

В процессе работы над этой книгой я безуспешно искал труды Чезаре Ломброзо, итальянского судебного медика, психиатра и криминолога, чтобы сравнить, насколько соответствуют его типы врожденных или наследственных преступников тем личностям, с которыми мне приходилось сталкиваться в качестве обвиняемых и осужденных за годы моей экспертной деятельности. У меня в библиотеке уже имелась его небольшая брошюра «Женщина — преступница и проститутка», купленная по случаю еще в 70-е годы, но она не имела отношение к интересующей меня теме, а все остальное наследие Ломброзо представляло собой настоящую редкость; его книг не оказалось даже в архивах библиотек Элисты. Будучи в конце 2005 года в командировке в Москве и зайдя по обыкновению в магазин «Мир книги», что на Новом Арбате, я поинтересовался у приказчика — «менеджера» по продаже, имеются ли у них какие-нибудь издания Ломброзо, и получил отрицательный ответ, подтвержденный информацией бесстрастного компьютера. Тут мне подвернулась служительница магазина, опрятная благообразная старушка с седыми букольками, которая посмотрела на меня с интересом и уважением, и сказала:

«Молодой человек! Пару месяцев назад продавалась его большая книга, но ее смели с прилавков за три дня».

Неожиданный подарок привезла к Новому году из Волгограда дочка Юля, студентка-медик 3-го курса, которой я давно наказывал смотреть в книжных магазинах города любую его работу. Ей удалось купить последний экземпляр толстого, размером больше кирпича, фолианта Чезаре Ломброзо, включающего в себя его труды: «Преступный человек», «Новейшие успехи науки о преступнике», «Анархисты», «Политическая преступность» и «Гениальность и помешательство (Параллель между великими людьми и помешанными)».

Друг Скептик, узнав, что я собираюсь в своих очерках делать какие-то ссылки на Ломброзо, предостерег меня по телефону:

«Зачем тебе нужно обращаться к этой архаике?»

Хороша архаика, которую раскупают в считанные дни! Ведь читаем же мы античных философов, поражаясь тому, насколько тонко они чувствовали природу человеческих взаимоотношений и место человека в этом мире.

Бесспорно, современная наука о причинах преступности шагнула далеко вперед, но это нисколько не умаляет заслуг «отцов-основателей». Вклад этих энциклопедически образованных и на редкость трудолюбивых людей в развитие криминологии настолько значителен, что даже некоторые их ошибки и заблуждения дорогого стоят, а уж озарения и открытия — это целые вехи на пути познания сущности человека. Потом, не следует думать, что они были глупее нынешних исследователей. Где гарантия, что лет через 10–20 часть современных теорий, которые принимаются сегодня как аксиома, не требующая доказательств, будут признаны ошибочными?

Ломброзо был оболган советской пропагандой, вырвавшей из общего контекста его учения небольшую часть, которая никак не согласовывалась с марксистской доктриной о том, что все люди рождаются одинаковыми, а все остальное в них формируют социально-экономические условия.

Вот что мы можем прочитать в «Советском энциклопедическом словаре» 1984 года издания:

«…Ломброзо — Чезаре (1835–1909), итальянский психиатр и криминалист, родоначальник антропологического направления в буржуазной криминологии и уголовном праве. Выдвинул антинаучное положение о существовании особого типа человека, предрасположенного к совершению преступлений в силу определенных биологических признаков — антропологических стигматов…»

«…Ломброзианство — одно из направлений в буржуазной криминологии (название по имени основателя Ч. Ломброзо), Объясняет причины преступности биологическим особенностями личности преступника. Современный вариант ломброзианства — различные «биосоциальные» теории преступности, представители которых, считая определяющими биологические факторы, признают влияние социальной среды…»

Не угоден оказался скромный туринский профессор судебной медицины товарищам Жданову, Суслову и другим партийным идеологам. Точно также не в чести у нас долгое время был немецкий композитор Рихард Вагнер, и только потому, что его музыку любил слушать Адольф Гитлер. Тогда и вегетарианство следовало запретить из-за того, что Гитлер был вегетарианцем.

Таким образом, Ломброзо, не помышляя об этом и в страшном сне, оказался к тому же и научным обоснователем теории расизма, взятой на вооружение нацистами в Германии.

Современная криминология и социология утверждают, что в любом, самом благополучном обществе рождается определенный процент людей (от 5 до 10 %) с врожденными антисоциальными установками, так называемые деструктивные личности, которые при определенных обстоятельствах (и без оных) и являются потенциальными преступниками. Точно так же, как рождается определенный процент людей с врожденными психическими патологиями или с пороками развития внутренних органов. Фактор наследственности сейчас не подвергает сомнению любой здравомыслящий ученый. Люди не рождаются одинаковыми: одни умны, сметливы от природы, другие ограничены или тупы, хоть им кол на голове теши; одни имеют склонность к математике и другим точным наукам, другие — гуманитарии по натуре; одни развиты физически, и при условии упорных тренировок из них получатся чемпионы, другие слабы и сызмальства болеют; одни с детских лет стремятся к власти и подавлению окружающих, другие — довольны своим местом в общем стаде, и иного им не надо.

Нисколько не отрицая значение социально-экономических и других условий, Ломброзо решил проверить, а не отражается ли врожденная (наследственная) деструктивность на психическом состоянии таких людей, не приводит ли к наличию у них определенных соматических заболеваний, а также к появлению некоторых признаков, которые выражаются в виде антропологических особенностей. Он считал это признаками вырождения. Так что, краниометрия (измерение черепов) — всего лишь инструмент для выявления этих изменений или особенностей, а выявленные биологические признаки и аномалии не являются сами по себе определяющими преступную наклонность человека, как об этом писалось в «Советском энциклопедическом словаре», а есть лишь знаки вырождения, обусловленные дурной наследственностью. Причем, сам Ломброзо никогда не предлагал использовать свои разработки в уголовной практике.

Вспоминая облик В. Геннадия, я лишний раз убедился в правоте профессора судебной медицины из итальянского города Турина. Перед моими глазами вставал классический портрет врожденного убийцы и насильника: ультрабрахицефал с заметной асимметрией черепа и чрезмерно выраженными лобными пазухами, массивной нижней челюстью и непропорционально длинными руками. Такой вполне мог убить Наталью С-ну, как, впрочем, и любого другого человека.

Согласно точке зрения философа и мыслителя Эриха Фромма, «…Очевидно, что мотивом подобных убийств является не ненависть, а невыносимое чувство скуки, беспомощность и потребность увидеть хоть какие-то нестандартные ситуации, как-то проявить себя, на кого-то произвести впечатление, убедиться, что существуют такие деяния, которые могут прекратить монотонность повседневной жизни. Если ты убиваешь человека, то это дает тебе возможность почувствовать, что ты существуешь и что ты можешь как-то оказать воздействие на другое существо…» («Анатомия человеческой деструктивности»).

Наконец, уголовное дело с обвинительным заключением в отношение В. Геннадия и его подельников было передано в Ики-Бурульский районный суд, и рассматривать его решил председатель суда Юрий Донатович Бадмаев. Я познакомился с Юрием Донатовичем в 1980 году, когда он работал следователем следственного отдела Элистинского ГОВД МВД Калмыцкой АССР. Вместе с ним в те годы в отделе трудились следователи: братья Николай и Виктор Грянченко, Батр Кензеев, Николай Очаев, Борис Очиров, Сергей Стахнов, Геннадий Стеганцев, Валерий Чубанов, Виктор Фролов. Тогда это были молодые, энергичные парни, пахавшие до седьмого пота, но не пренебрегавшие и радостями жизни. Да и время было веселое и странное: время надежд и иллюзий, тотального дефицита, дешевого портвейна, всенародного изучения материалов очередного исторического Пленума ЦК КПСС, подпольного чтения Александра Солженицына, самое продуктивное время (это уже 90-е годы) в моей экспертной деятельности.

Судьбы перечисленных выше людей впоследствии сложились по-разному. Кто-то уехал из Калмыкии, один (Николай Иванович Очаев дослужился до должности заместителя министра внутренних дел республики), другие продолжают работать в иных ведомствах и конторах, кто-то отдыхает на заслуженной пенсии.

Юрий Донатович, в отличие от А. Ч. Мантыева, отлично помнил дело Геннадия В. В беседах со мной, он много рассказал о личности подсудимого: жестокий и злобный, не терпящий никаких возражений, агрессивный и скрытный, подавляюще действовавший на своих родственников. В СИЗО неоднократно перехватывались его записки — «малявы», в которых сиделец Геннадий давал инструкции родичам, находившимся на воле.

По словам Ю. Д. Бадмаева, это дело имело большой резонанс не только в Ики-Бурульском районе, но и в республике, потому что была убита с последующим расчленением тела молодая женщина-мать.

Сначала оно было возбуждено по статье 102 УК РСФСР — умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах, по которой предусматривалась смертная казнь по признакам жестокости и повторности. Но впоследствии на стадии следствия оно было переквалифицировано на статью 103 УК РСФСР, максимальная санкция которой предусматривала 10 лет лишения свободы

«Кремень» Геннадий В., каким он был на стадии следствия, в суде сник, вину свою признал и вел себя, как «покорная овечка; стандартное поведение подлого убийцы» — выражение Ю. Бадмаева. Примечательный факт: никто из его родственников не присутствовал ни на одном судебном заседании.

Суд вынес приговор Геннадию В. — 10 лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима (верхний предел санкции по данной статье). Укрыватели преступления Борис В. и Темников получили по 3 года условно.

Кассационную жалобу Геннадий В. в Верховный суд КАССР не писал, понимая, что если высшая инстанция переквалифицирует его действия на статью 102 УК РСФСР, то угроза потенциального расстрела может стать для него реальностью.

СЮЖЕТЫ

Эта короткая глава состоит из так называемых «приколов» — различного рода несуразностей, которые встречались в экспертной практике как лично со мной, так и с некоторыми работниками экспертизы и следственных органов. Цель ее одна — немного оживить ткань повествования, внести нотку своеобразного юмора. Правда, юмор этот «чернушный», вытекающий из характера следственно-экспертной деятельности, не всегда понятный читателю, занятому нормальной человеческой работой и живущему нормальной жизнью, не воспринимаемый с заливистым смехом обычным человеком, задающим резонный вопрос: «А чему здесь можно веселиться?»

Цинизм — неизбежный спутник профессии врача и юриста. Когда ежедневно видишь смерть во всех ее проявлениях и различные непотребства души человеческой, то чувство благоговения перед «венцом земного творения» уступает место естественному скепсису, что гораздо оправданней, чем его обожествление.

О последствиях скотоложства

Чтобы немного отвлечь читателя от сгущающегося мрака экспертных будней, хочу рассказать об одной анекдотичной истории, хотя ничего слишком веселого в ней нет, поскольку она окрашена могильным юмором висельника.

Конец марта 1990 года. Весна полностью вступила в свои права, и на местах снежных проплешин под напором набирающего силу солнца образовалась каша, перемешанная с грязью.

10 лет моей работы в судебно-медицинской экспертизе. Я дежурю по городу в составе оперативно-следственной группы и обязан выезжать на все происшествия в качестве специалиста по судебной медицине. В самом начале рабочего дня поступает звонок из дежурной части Элистинского ГОВД и минут через 10–15 милицейский «уазик» доставляет меня в район частного сектора на улице Пирогова. Там уже находятся эксперт-криминалист, участковый (в дореволюционной России — околоточный, это название мне очень нравится), сотрудник уголовного розыска и растерянная Валя Отхонова — следователь ЭГОВД. Больно об этом говорить, но эта обаятельная, общительная молодая женщина и хороший работник следствия, с которой меня связывали прекрасные деловые и человеческие отношения, погибла в расцвете лет в автоаварии в 2000 году.

Валюшина растерянность была вызвана, как бы лучше выразиться, некоторой неординарностью происшедшего. Рано утром злоумышленник Н. прокрался на скотный двор своего соседа и в извращенной форме изнасиловал… овцу. Мы прошли в сарай, где на грязной соломенной подстилке лежало на боку издыхающее бедное животное, сердце которого не выдержало такого паскудного надругательства. Бока овцы судорожно вздымались в последних вздохах, ноги мелко тряслись в предсмертных конвульсиях, на стекленеющие глаза наползала мутная поволока. Шерсть под хвостом свалялась в безобразные клочья и была обильно испачкана экскрементами, смешанными с кровью. Рядом валялась скомканная тряпочка, в центре которой имелось очень аккуратно вырезанное округлое отверстие. Чистоплотный извращенец, не желая замараться, заранее изготовил это гигиеническое приспособление, что указывало не на спонтанность действия, а на очевидную продуманность плана.

Валя, заполняя протокол осмотра места происшествия, неуверенно спросила у меня:

— Тампон на сперму из заднего прохода брать будем?

Я смущенно пробормотал, что являюсь, вроде, человеческим доктором, то бишь, экспертом, а не ветеринаром, и изнасилованные овцы не мой объект исследования.

Хорошо, что среди нас нашелся знаток уголовного права, оперативник, который авторитетно заявил, что в Уголовном кодексе Российской Федерации статья за скотоложство отсутствует за ненадобностью в отличие от законодательств некоторых среднеазиатских республик Союза, где сожительство с ишаком наблюдается у бедных декхан, не имеющих финансовой возможности собрать деньги на калым за невесту. Стало быть, нашего поганца по закону невозможно было привлечь к уголовной ответственности, разве что потребовать через суд возмещение материального ущерба за причиненный вред личной собственности гражданина, в данном случае, за смерть овцы, вызванной патологической похотливостью ответчика.

К вопросу о всеобщей грамотности

Однажды я готовил материалы к комиссионной судебно-медицинской экспертизе, изучая пухлый том уголовного дела. На одной из его страниц взгляд остановился на экспертизе, проведенной неким экспертом-криминалистом Экспертно-криминалистического центра МВД РК. Речь шла об исследовании трикотажной футболки с колото-резаным повреждением на передней поверхности. Перл, попавшийся на глаза, достоин дословного цитирования: «… на переди (курсив автора) футболки, на 7 см от нижнего края…», и т. д. Сразу же возник резонный вопрос. Раз у изделия одежды, в данном случае футболки, имеется «передь», то по аналогии должна быть и «задь».

Необычное опознание

Душной летней калмыцкой ночью, когда даже редкое дуновение ветерка не приносит желанного облегчения, в одном из районных центров республики, одуревший от водки и зноя гражданин блуждал без цели по улицам поселка. Время стояло позднее и большинство жителей уже спало. Окна домов из-за не спадающей жары были распахнуты настежь. Это обстоятельство и подтолкнуло блудливого гражданина на противоправное действие.

С трудом вскарабкавшись на подоконник, прелюбодей проник через открытое окно в комнату, где безмятежно спала хозяйка дома. Нападение на спящую жертву было столь неожиданным, что потерпевшая не смогла оказать какого-либо существенного сопротивления. Как обычно пишут в протоколах следственные работники, удовлетворив свою половую страсть, насильник тем же путем, через окно, покинул помещение, растворившись во тьме ночи.

Перепуганная женщина ничего не могла вспомнить толком. Кромешная темнота не позволила рассмотреть ей не только лицо преступника, но и заметить другие важные приметы: национальность, рост, возраст, одежду и т. п. Запомнились только звероподобное рычание вперемежку с матом, смердящий запах перегара и липкие, похотливые руки.

Да… был еще один нюанс. Во время сумбурного сопротивления она совершенно отчетливо ощутила рукой, что на детородном органе напавшего на нее человека имелись вживленные под кожу инородные тела, так называемые «спутники». Эта изуверская мода пришла из тюрем и лагерей, в которых некоторые озабоченные заключенные то ли от нечего делать, то из стремления многократно усилить неотразимость и мощь своего мужского начала подвергают себя подобным «операциям», производимым в совершенно антисанитарных условиях с помощью «мойки» — лезвия для бритья. Мне самому доводилось видеть на секционном столе труп бывшего зека, половой член которого больше походил на кукурузный початок. По твердому лагерному убеждению, «марухи» (подружки блатных) и «шмары» поголовно впадают в состояние крайнего экстаза от такой крутизны. Испытывают ли при этом какой-то особый кайф сами обладатели фаллических усовершенствований, история умалчивает.

Располагая такой бесценной (и единственной) уликой, следователь районной прокуратуры со всей серьезностью взялся за дело. Очень быстро была задержана группа потенциально подозрительных лиц, среди которых оказался мужичок с указанной характерной приметой. Теперь предстояло провести опознание.

В оперативно-следственной практике опознание — процессуальная процедура, проводимая с приглашением понятых и заполнением предусмотренных законом документов. Все мы видели в многочисленных фильмах, как оно производится. В кабинет следователя или сотрудника уголовного розыска заводят троих мужчин примерно одного возраста, желательно одетых одинаково и с не бросающимися в глаза физиономическими различиями. Понятые занимают свои места. В кабинет приглашают потерпевшего (или потерпевшую). Тот внимательно всматривается в лица сидящих перед ним на стульях людей. Иногда сразу, иногда после усиленного наморщивания лба, потерпевший указательным пальцем тыкает в одного из троицы и в зависимости от склада характера и состояния нервной системы твердо и уверенно произносит: «Это он!», или визжит фальцетом: «Вот негодяй, вот он!!!» Бывают случаи, когда потерпевшие по неведомым причинам «не узнают» своих обидчиков, смущенно потупив взор.

Но как поступить следователю в нашем случае? Производить «опознание» в темной комнате путем поочередного ощупывания рукой потерпевшей «мужского достоинства» у всех троих анонимных опознаваемых? Есть от чего «поехать крыше». В следственном отделе Республиканской прокуратуры инициативному следователю настоятельно не рекомендовали проводить подобное «опознание», чтобы человек не попал в анекдот, который еще долго, из поколения в поколение, будут передавать из уст в уста прокурорские работники. Но настырный следователь пренебрег советами старших товарищей и провел таки опознание. За матерчатой занавесочкой, закрывающей головы и верхнюю часть тела, стыдливо переминались с ноги на ногу участники действа, а из-под ее нижнего края на свет божий было выставлено то, о чем в приличном обществе и говорить неудобно. Бедной потерпевшей пришлось, краснея от стыда, сначала визуально (осмотр глазами), а затем и пальпаторно (ощупывание рукой) удостовериться, что этот вроде бы похож как по размерам, так и по наличию и плотности инородных тел.

Это опознание, несомненно, оставило глубокий след в памяти прокурорских сотрудников того поколения, но не укоренилось в следственной практике: во-первых, из-за редкости самого случая; во-вторых, из-за смелости подхода, что не приветствуется в среде юристов, не очень-то склонных к новаторским идеям.

Мелочи

Из постановления следователя: «…К-ов был избит гражданином И-ым, в том числе — бутылкой по голове…»

Из постановления следователя, назначившего экспертизу по факту изнасилования: «…он схватил ее за руку и сказал: «Дай!»…»

Из протокола допроса свидетеля: «…Возле гастронома «Огонек» я услышал чей-то стон, и возле него стоял парень…»

Из расспроса судебно-медицинского эксперта изнасилованной потерпевшей:

— Закончил ли насильник половой акт семяизвержением?

— Он то, сволочь, кончил, а вот я…

Криминальная «экзотика»

Из обвинительного заключения по делу об изнасиловании:

«…он перекинул ее через ограду и совершил насильственный половой акт в «азиатской» позе…»

Когда ехидные коллеги попытались выяснить у следователя, составлявшего обвинительное заключение, что это за специфическая «азиатская» позиция, то он ответил, что имел в виду коленно-локтевую позу. Жаль, но даже такой авторитетный источник по альковным делам, как «Кама Сутра», не дает никаких разъяснений по поводу происхождения коленно-локтевого способа сексуального сношения именно из Азии. Зато имеются эротические фрески, доказывающие, что и в древней Греции — колыбели европейской цивилизации, существовали многочисленные любители потешиться подобным образом. Так что, скороспелое суждение нашего следователя не может считаться научно обоснованным и стопроцентно аргументированным. Это всего лишь его субъективная точка зрения.

Собачьи мытарства

В 4-м микрорайоне г. Элисты было совершено зверское убийство, жертвами которого оказались 4 человека. Причем создавалось впечатление, что убийца, не знавший о точном количестве людей в квартире, методично уничтожал всех, кто попадался на его пути. Убита была также и домашняя собака, труп которой преступник засунул под шкаф в прихожей.

Следователь, выехавший на место происшествия, очень подробно, надо отдать ему должное, описал повреждения на трупе животного: «…мордочка испачкана жидкой кровью. Кончик язычка был прикушен. Слева, на 5 см ниже глаза, имеется поверхностная рана. На левой передней ноге, в области верхней трети, имеется рана с присохшими краями, размером 1 х 0,3 см. Шерсть собаки вокруг раны испачкана кровью. Рядом с трупом собаки лежал ее помет… …Дополнительно известно, что убитая домашняя собака при жизни была довольно злой…»

Наверное, не слишком уместно ерничать на фоне большой человеческой трагедии, но с трупом убитой собаки начались нелепости. Следователь сначала пытался всучить его в судебно-медицинский морг, но затем вынес постановление о назначении ветеринарной экспертизы, в котором среди прочих вопросов стоял и такой:

«Могло ли животное само нанести себе повреждения, обнаруженные на его теле?»

Комментарии, как говорится, излишни. Хотя, если допустить, что собака до этого проработала лет 5 в цирке, то почему бы и нет?

По факту изнасилования 35-летней женщины, матери 2-х детей, следователь выносит постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы. Одним из вопросов был поставлен следующий: «…Была ли нарушена девственная плева у потерпевшей в результате совершения с ней полового акта?…»

Вопрос, по меньшей мере, странный, поскольку дефлорация (нарушение анатомической целостности девственной плевы), как правило, наступает уже после первого полового контакта.

Чего уж тут говорить о 2-х родах?

О вреде онанизма

В стародавние времена, примерно до конца 90-х годов, при проведении судебно-медицинских экспертиз по поводу изнасилований, по «исторически» сложившейся практике, образцы спермы у обвиняемых насильников и подозреваемых собирали в лаборатории по исследованию вещественных доказательств Бюро СМЭ. Это было вызвано чрезмерной сердобольностью наших экспертов-биологов, жалевших молодых следователей, хотя по закону эта малоприятная процедура является прерогативой именно следователя.

А тогда на 2-ом этаже Бюро для этой цели существовала небольшая, ничем не примечательная, унылая комнатка, в которой на тумбочке размещались две чашки Петри с марлевыми салфетками. Одна предназначалась для контроля, салфетку во второй должен был оросить благородной струей семенной жидкости подозреваемый, который для достижения поставленной цели пользовался вульгарной мастурбацией, то есть, по-народному, прибегал к услугам «Дуньки Кулаковой».

Не могу сказать, что этот способ всем нравился, но перспектива добычи спермы путем массажа простаты через заднепроходное отверстие вызывала такую резкую негативную реакцию, что большинство после непродолжительных препирательств соглашалось на первый вариант.

Для усиления либидо (полового влечения) и преодоления смущения перед сотрудником милиции, который не менее смущенно топтался в уголке, отводя глаза в сторону, на столике были разложены потрепанные страницы из журналов «Пентхауз» и «Плейбой». Конечно, эти скромные «стимуляторы» не идут ни в какое сравнение с богатым ассортиментом современных «Секс-шопов», а при нынешнем буме порнографии выглядят идиллическими иллюстрациями из жизни женского монастыря «строго режима».

Тем не менее, с этой злополучной комнаткой связано два случая, после которых «гуманитарная помощь» следователям со стороны биологов была прекращена раз и навсегда.

Однажды дерзкий и шустрый подозреваемый, воспользовавшись недоглядом милиционеров, один из которых обязан был бдить у единственного окна, просто выпрыгнул в это окно, расположенное, кстати, не так уж высоко от земли, и убежал. Где и когда его поймали, я уже не помню.

Второй случай возмутил всех нас до глубины души своим крайним цинизмом. Опять же, при попустительстве милиционера, подозреваемый, вместо того, чтобы плеснуть живородную влагу, глумливо и смачно плюнул в чашку Петри, затем гнуснейшим образом помочился в горшок с чахлым цветком «Сенсенвьера» (цветок после этого совсем засох) и при этом исхитрился еще стырить два или три самых «ценных» экспоната из бюровской небогатой эротической коллекции, что можно расценить как подрыв материальной базы государственного учреждения.

Представляю, какой радостный ажиотаж царил в камере СИЗО, когда прибывший «герой» вытащил из-под рубахи столь ценимые на закрытых объектах картинки с обнаженной натурой!

Следователь направляет в морг труп человека, повесившегося в петле. На теле жертвы под веревкой, циркулярно охватывающей шею, четко просматривается странгуляционная борозда — след-ссадина, образовавшаяся при сдавлении кожи шеи петлей. Других повреждений на трупе не имеется.

Тем не менее, следователь в постановлении о назначении экспертизы ставит перед экспертом вопросы, уместные при колотых, колото-резаных или огнестрельных повреждениях:

1) Какова глубина раневых каналов на теле потерпевшего, их количество и направление?

Вероятно, чтобы не ломать себе голову, он перепечатал из пособия для следователей вопросы, пригодные на все случаи жизни. Иногда рекомендуется хоть немного думать. Ведь раневой канал — это раневая полость, образованная орудием травмы, глубина которой значительно превосходит ее поперечные размеры. И причем здесь ссадина с небольшим вдавлением на коже?

В приемный покой больницы поступает потерпевший с тяжелой сочетанной травмой головы и тела, нуждающийся в срочной госпитализации.

В истории болезни имеется суровая, как правда жизни, запись дежурного врача: «Госпитализация задерживается, так как «курьеры» находятся в алкогольном опьянении».

*«Курьеры» — мужчины-санитары, транспортирующие больных и потерпевших из приемного покоя в профильные отделения больницы, а в случаях смерти — в морг (прим. Автора).

Ложное погребение

В один из ненастных осенних дней, когда по небу цвета грязной выцветшей джинсовой ткани ветер гонял рваные тучи, а по земле стелилась поземка, на выезде из города, неподалеку от всем знакомого танка, был обнаружен труп неизвестной женщины средних лет, свернутый «калачиком» и слегка припорошенный снежной крупой. Непрезентабельная одежда на покойной и признаки внешней неухоженности наводили на мысль, что она могла относиться к категории граждан без определенного места жительства.

Судебно-медицинская экспертиза установила смерть от общего переохлаждения организма на фоне алкогольного опьянения, при этом каких-либо повреждений на трупе зафиксировано не было. Тело было спущено в подвал морга для возможного опознания.

К вечеру следующего дня в морге появились предполагаемые родственники умершей: сестра, муж и дочь. Процесс опознания проходил не совсем гладко. То, что на ней была чужая одежда, совершенно не смутило пришедших. Их мать и жена не отличалась добродетельным поведением, была предрасположена к употреблению вина и имела склонность периодически исчезать из дома на пару-тройку недель, блуждая по разным нехорошим квартирам, и возвращаться на родной порог в непотребном виде, вплоть до калош обутых на босу ногу.

Споры разгорелись по другому поводу. Сестре показалось, что волосы имеют другую фактуру и цвет. Сомнения мужа рассеялись после того, как он обнаружил небольшой рубец между бровей и след от ожога на левом плече; точно такие имелись на теле его супруги. Дочь вообще после беглого осмотра, лишь заглянув в дверь секционной, безапелляционно заявила:

— Конечно, это она!

Как и положено, эксперты выписали свидетельство о смерти на основании представленного паспорта (лица на фотографии в паспорте и у покойной имели явные признаки сходства), санитары облачили тело в новую погребальную одежду и выдали его родне.

Женщину похоронили и справили поминки. По народному обычаю на седьмой день после смерти снова были организованы поминки. Во время ритуальной трапезы произошло то, что ввергло в состояние шока всех сидящих за столом. Дверь внезапно отворилась и на пороге появилась, удерживаясь нетвердой рукой о косяк, пьяная до изумления… «покойница».

Не каждому из живущих на Земле выпадает честь присутствовать на собственных похоронах или поминках. Но ничего мистического в рассказанной, совершенно реальной, истории нет. К подобным казусам могут провести вполне объяснимые с научной точки зрения причины: например, поверхностно проведенное опознание тела и частые отлучки из дома, в результате чего в памяти близких стираются черты лица родного им человека.

О вреде непродуманных шуток

В районную прокуратуру с заявлением об изнасиловании обратилась 75-летняя женщина. В нем она излагала обстоятельства происшествия и просила привлечь насильника к уголовной ответственности. Следователь, обычно корректный и выдержанный, неожиданно развеселился пикантностью ситуации и посоветовал заявительнице в шутку:

«Бабушка, Вы бы лучше ему спасибо сказали!»

Обиженная такой рекомендацией старушка, молча взяла со стола свое заявление и, выйдя из кабинета, прямиком направилась на прием к прокурору республики с жалобой на неадекватные действия должностного лица.

Итогом чрезмерной смешливости следователя стал выговор.

class='book'> Об издержках забывчивости Начинающий следователь городской прокуратуры получил в нашем Бюро экспертизу, проведенную экспертами-биологами по факту изнасилования некоей гражданки. В самом биологическом отделении он забрал исследованные вещественные доказательства — вещи потерпевшей, упакованные по отдельности в бумажные пакеты, подписанные и опечатанные. Он сгреб их в большой пластиковый мешок, расписался в специальном «журнале выдачи вещ. док-ов» и, поблагодарив экспертов, удалился восвояси.

После его ухода санитарка отделения увидела на столе забытый следователем бумажный пакет, на котором имелась надпись: «Трусы гражданки N. Экспертиза №… по уголовному делу №…». Не долго думая, она засунула его в ящик стола.

Прибыв через некоторое время на работу, следователь, ощущая возникший холодный, противный, пульсирующий пузырь в низу живота, обнаружил, что одно из важнейших вещественных доказательств, трусы потерпевшей со следами спермы подозреваемого, отсутствуют. Из-за этого может развалиться все уголовное дело, а последующие санкции со стороны начальства, страшно представить, могут оказаться самыми радикальными, вплоть до увольнения из прокуратуры!

Сраженный пропажей следователь стал лихорадочно прокручивать в голове свой извилистый путь от Бюро СМЭ до прокуратуры: магазин, где покупал сигареты, парикмахерская, в которой подправлял прическу, кафе, куда заскакивал, чтобы пропустить бутылку пива. В любом из этих пунктов-остановок мог быть оставлен злополучный пакет.

Сотрудники данных заведений видели в тот день молодого растерянного парня, прилично одетого и трезвого, внешне не похожего на сумасшедшего, который, преодолевая смущение, задавал очень странный вопрос: «Извините, вы завернутые женские трусы у себя не находили?»

Везде он получал отрицательный ответ, и готов был впасть в крайнюю степень отчаяния. Но эта история имеет счастливый конец — happy end. К концу рабочего дня в кабинете издерганного переживаниями следователя раздался телефонный звонок, и голос одной из сотрудниц биологического отделения Бюро поинтересовался, почему он не забирает пакет с трусами потерпевшей, хотя и расписался в его получении.

Описывать душевное состояние нашего следователя не имеет смысла, и так все понятно.

На следующий день в биологическом отделении имело место шумное застолье, организованное благодарным следователем.

Два анекдота от Игоря Гринькова

(реминисценция из кинофильма «Белое солнце в пустыне»)

Два трупа лежат в морге на соседних каталках. Один спрашивает у другого:

— Саид, ты как здесь оказался?

— Стреляли.

С миру по нитке — самоубийце на веревку.

Лжекадавр

Почти в каждом Бюро СМЭ России существуют байки об оживших покойниках, доставленных в трупохранилище морга. Это стало неотъемлемым элементом судебно-медицинского фольклора. Но мифология мифологией, а в старом морге, который находился на территории 101-го квартала до начала 80-х годов, такой случай был. Это случилось еще до моего прихода в судебную медицину.

На одной из улиц города в вечернее время было обнаружено обездвиженное тело человека, не подававшего признаков жизни. Врачи «Скорой помощи» не зафиксировали у него пульса и дыхания. В темноте невозможно было проверить реакцию зрачков на свет и обнаружить трупные пятна. Кожа была прохладной на ощупь, поэтому медики и милиция сошлись во мнении — перед ними натуральный труп. Кадавр (труп — по латыни) был доставлен в старый морг, где его положили на бетонный пол рядом с уже ранее доставленными «собратьями по несчастью».

Но в данном случае произошла крайне досадная ошибка; за труп был принят мертвецки пьяный субъект, мертвецки пьяный настолько, что витальные, то есть жизненные функции организма были угнетены до такой степени, что практически не определялись. Ошибке способствовали также темное время суток, затруднившее осмотр, и холодная погода, не располагавшая к тщательной проверке других признаков жизни.

Оклемавшись среди ночи, лжекадавр взвыл от ужаса, обнаружив себя в кромешной темноте в окружении настоящих мертвяков. До самого утра колотился он в истерике у деревянных дверей, ведущих в трупохранилище, запертых снаружи на прочный навесной замок. Эти деревянные двери, несмотря на кажущуюся ветхость, оказались достаточно крепкими и выдержали все отчаянные атаки несчастного забулдыги, который предпочел бы оказаться хоть на больничной койке, хоть в вытрезвителе, хоть в тюрьме, но не в этом ужасном месте. Очевидцы этого курьезного случая не могут сейчас припомнить, была ли голова узника морга сплошь седой от пережитого нервного потрясения. Я же полагаю, что происшедшее настолько повлияло на его психику, что он, наверняка, бросил пить.

Презенты от коллег из других регионов.

Из постановления следователя: «Имеются ли при освидетельствовании признаки нахождения полового члена во влагалище?»

«…Способствовало ли алкогольное опьянение наступлению смерти П-на?…». (У потерпевшего резаная рана шеи от уха до позвоночника).

Из протокола осмотра трупа: «…Труп лежит на спине, лицом вниз. Каких-либо повреждений и других признаков насильственной смерти не обнаружено…»

Перлы из сопроводиловок к трупам, направляемым в морг из реанимационного отделения: «…Кома неясной ихтиологии…», «…Алкогольная независимость…»

Судебный медик осматривает труп убитого мужчины, к тому же изнасилованного в анальное отверстие. Среди вопросов постановления следователя особняком стоит следующий:

«Имеется в заднем проходе трупа Х. повреждение девственной плевы, какова его давность?»

Со слов коллеги, искал он плеву в заднем проходе долго, упорно, но безуспешно.

Следователь направляет в морг труп мужчины. В постановлении, видимо, допустив описку, он задает вопрос:

«Имеются ли во влагалище повреждения, свидетельствующие о совершении полового акта?»

Въедливый эксперт решил ответить на этот вопрос:

«При тщательном осмотре трупа мужского пола влагалище не обнаружено».

В судебно-медицинский морг доставлен труп потерпевшего, у которого имеются повреждения только в области лица: кровоподтеки, ссадины, ушибленные раны.

Следователь, тем не менее, спрашивает:

«Укажите, соответствуют ли повреждения на трупе повреждениям на одежде, если нет, то чем это можно объяснить?

Не лишенный чувства юмора эксперт, ответил:

«…объясняется отсутствием среди доставленной с трупом одежды предметов, обычно надеваемых на лицо».

12 января 2002 года, второй раз в постсоветское время в нашей стране праздновалась торжественная дата — 280-летие создания прокуратуры в государстве Российском. Учрежденная Петром I, она замышлялась как надзирающий за соблюдением законов орган, своего рода «государево око».

Я был приглашен на торжественное заседание и банкет, организованные прокуратурой Республики Калмыкия. Для этого был заготовлен букет цветов и приветственный «адрес» с подобающим текстом. Кроме того, я написал легкомысленные стишки, посвященные этой примечательной дате. Но на фоне патетических речей выступающих солидных людей я не решился прочитать их на публике, ограничившись стереотипными поздравлениями с юбилеем. Теперь, завершая главу «Сюжеты», я хочу воспроизвести эти не совсем серьезные вирши.

Итак…

ОДА ПРОКУРАТУРЕ — ГОСУДАРЕВОМ ОКЕ

Почти три сотни лет назад Великий Петр — царь Востока

Путем раздумий, без наскока,

Решил завесть к двум основным и третье

Государя «око».

А может, было все не так; похмельем утренним томимый,

Наш славный царь неутомимый,

В надежде как-то обуздать дурную русскую натуру,

Взял и создал прокуратуру.

При нем не то, чтоб меньше крали,

Но опасались — Кесарь крут!

Начхав на званья и регалии,

Мог запросто покласть под кнут.

Петр был поклонником Европы,

Юстиниана уважал,

Хотя за шалости холопов,

Простите, прямо голой жопой

На кол без жалости сажал.

Но эту дикость-извращенье

искоренить решил вконец.

И Праву Римскому священному

достойный возложить венец.

Прокуратура, несомненно,

была надежный инструмент,

И в этом качестве бессменно

России служит сотни лет.

Бывали годы перегибов,

когда селян и горожан

Без лишних правовых изгибов

определяли в каторжан.

Но в основном прокуратура блюла закон, который строг.

Коль ты мздоимец, вор, убивец,

Тебе — централ, тебе — острог.

А честным — нечего бояться;

Закон для них, как щит стальной,

Хотя не стоит обольщаться,

Что все здесь дружат с головой.

От исторических экскурсов вернусь-ка я в реальный мир,

С друзьями молодости дерзкой хочу продолжить этот пир!

Мы с вами Степь исколесили, Чечню, Ставрополь, Карачай.

В мороз и в зной закуской были не только хлеб и синий чай.

Раскрыты горы криминала, разрыты сонмища могил,

Здесь за столом почти за каждым — тот, кто мне дорог, кто мне мил.

Мундир пусть будет безупречен

на ваших дружеских плечах.

Свет мудрости пусть будет вечен

в уже немолодых очах.

Сегодня вместе мы подводим итог оценок.

Он каков?

Не так уж плох, сказал Цереныч.^[1]

И с Вами я. Эксперт Гриньков.

ДЕНЬ В ЖИЗНИ^[2]

Расчесал волосы гребенкой,

Спустился по лестнице вниз,

Просмотрел утренние газеты…

Вот случай!

Там пишут про парня, которому здорово повезло —

Он брал крутой подъем на шоссе,

И его собственная машина

Вышибла ему все мозги.

Он не заметил, что на светофоре

Был красный свет…

Куча народу стояла и глазела,

До этого они успели заметить его лицо,

Никто не был вполне уверен,

Что он не был

Членом палаты лордов.

Заключительный аккорд из «Оркестра сержанта Пеппера» совпал по времени с противным звуком зуммера будильника, вырвавшим мое сонное сознание из чарующего музыкального морока ливерпульских дилетантов.

— Приснится же такая приятность! — мелькнуло в еще дремлющем мозге, но мимолетный взгляд в зеркало вернул меня в суровую действительность и завершил полное и окончательное пробуждение.

Причесывать было нечего. Когда-то относительно густые каштановые волосы превратились со временем в более чем скромную, будто потраченную седой молью, скудную растительность, ограниченную спереди внушительными залысинами, которые с большой натяжкой, при порыве добрых чувств к самому себе, можно было окрестить «сократовским» лбом. Контекст сократовского обличья подло нарушала плешь, угнездившаяся на макушке. Вокруг нее радиально змеились неэстетичные рубцы: результаты, отнюдь, не благородных сабельных ударов, полученных в боях во славу Отечества или за честь Прекрасной Дамы, а более плебейских ударов твердыми тупыми предметами или при воздействии головы о таковые при падении, что происходит иногда во время алкогольных эксцессов, которые, к счастью, случались не так уж часто (но кто в этом мире выработал четкий критерий упомянутой частоты «употребления»!?). С такими волосами в парикмахерских могли соорудить только одну прическу под названием «амнистия», а в обыденной жизни гребешок мне давно уже заменяли ладони.

Порочные морщины на впалых щеках — следы неправедной жизни — слегка маскировала такая же седоватая, короткая растительность, получившая с легкой руки киногероев Жана Рено название «мерзавец». Носить это «нечто» на лице меня заставляло не слепое следование дегенеративной моде, а куда более банальная причина; было просто лень бриться каждое утро.

Одним словом, изможденный лик, явившийся в зеркале, худой и небритый, заставил бы прийти в себя даже больного в состоянии ступора (в медицине — одна из форм расстройства сознания), не говоря уже хоть и о недужном на ноги субъекте, но, вроде, со вполне здоровой головой.

Спускаться по лестнице вниз для меня, в нынешнем положении было невозможно из-за поврежденной два месяца назад в автоаварии ноги, в результате которой кости левой голени и стопы оказались сломанными в пяти местах. Поэтому, с помощью ортопедических костылей я, растопырившись аки паук, лишь бережно перемещал свое тело в пространстве малогабаритной квартиры, предосторожности ради отставив назад безобразную гипсовую «культю», и постепенно осваивал все углы, включая туалет, в результате чего самостоятельная посадка на унитаз с недавних пор перестала казаться мне подвигом.

Утренние газеты, впрочем, также как дневные и вечерние, включая ТВ, (но о нем отдельный разговор), я давно не читал из-за устойчивого отвращения к мерзейшему пойлу под названием «информирование и развлечение населения», которым потчевали почтенную публику. Что касается телевидения, то после фразы одного респектабельного телебосса: «Пипл» (people — народ — англ.) все схавает!», — желание кушать то, чем скармливают остальной «пипл», почему-то пропало бесповоротно.

Кроме того, при всей моей, как сейчас модно выражаться, толерантности — то есть терпимости, для меня лично оскорбительна торжествующе неприкрытая и агрессивная педерастия на «голубом» во всех смыслах экране. Эти расплодившиеся жеманные, женоподобные гуманоиды (вот где декаданс чистой воды!) с манерами дешевых проституток даже окрестили нас, настоящих мужиков, словно вымирающее племя, — «натуралами».

Надо думать, что анальное проникновение в волосатую мужскую задницу куда романтичнее и изысканнее, нежели заскорузлое соитие с женщиной, «этим дьявольским сосудом мерзостей», от которого в мире все напасти. Создается такое впечатление, что из лиц сильного пола, что до недавнего времени иногда соответствовало действительности, с детства хотят создать подобие «мужской» части труппы танцовщиков Большого Театра.

Раздражает, когда никчемных лицедеев и комедиантов возносят на пьедестал, приклеив к ним ярлыки «великий», «гениальный», в то время как их функция сводится к единственному — развлекать нас с вами. И этот целлулоидный паноптикум манекенов преподносится как образец для подражания, как особая каста избранных, отмеченная Богом.

Что касается печатных изданий, то мое вольнодумство имело более давние корни, но окончательно я удостоверился в их лживости и непорядочности в 1998 году, когда лично работал по довольно громкому делу, связанному с убийством известного в республике человека. Простояв целый день у секционного стола и досконально исследовав труп жертвы, я имел исчерпывающие данные о причине смерти, количестве и характере повреждений, очередности их образования и об орудиях, причинивших множественные и разнообразные травмы. Каково же было мое удивление, когда в газете «Комсомольская правда» от 11 июня 1998 г. я прочитал, что «…причиной смерти, согласно судмедэкспертизе, стали 14 ножевых ранений и удар тяжелым предметом в основание черепа…». Далее газета «Труд» за 30 июня 1998 года сообщила, что «…экспертиза обнаружила на теле около 30 прижизненных ножевых ранений…».

Самое интересное, что ни одна журналистская сво…, пардон, аккредитованная особа, ко мне за разъяснениями не обращалась. Да и экспертиза к тому времени еще не была готова. А зачем им обращаться ко мне? У них, скорее всего, имелись свои, куда более осведомленные источники информации. Так 5 ножевых ранений превратились для пущей убедительности и нагнетания страстей в 30 (оно как-то вернее и надежнее). Удар же в основание черепа вообще с экспертной точки зрения представляется крайне проблематичным в виду особенности его анатомического расположения, а если такой вариант удара допустим, то только при одном условии — в нижнюю часть затылочной области, а у жертвы была проломлена передняя часть черепа. Но кого могли интересовать эти профессиональные «мелочи»?

Было потом еще немало событий, позволивших мне наконец-то уразуметь элементарную, лежащую на поверхности, мысль, что все эти СМИ — всего лишь обслуга, а не какая-то там четвертая власть, обслуга, исправно выполняющая заказы своих хозяев — эту самую власть предержащих или тех, кто к вожделенной власти стремится.

А с обслуги, какой спрос? Хотя, это далеко не так. Хозяйственная обслуга (дворники, садовники, горничные, повара и др.) приносят ощутимую пользу, ее труд позитивен. Обслуга интеллектуальная несет другой, явно отрицательный заряд. Даже мало кому понятное слово «пиар» — означает манипулирование общественным сознанием различными спецтехнологиями, то есть — промывание мозгов.

Публике прививается «клиповый», хаотичный тип мышления, раздробленность и фрагментарность мировосприятия (вспомним бессмысленные коллажи «великого» Энди Уорхолла), делающие невозможным появлению целостного мировоззрения, основанного на традициях и праве свободного осознанного выбора. Один толковый социолог дал этому явлению очень точное название — «расщепленное сознание».

Независимой журналистики по определению не существует, и существовать не может. Те, кто гордо заявляют об этом, либо сознательно держат нас за полных идиотов, либо сами (что крайне маловероятно) относятся к данной категории людей.

Телевидение из разумного, развлекательного, просветительного и образовательного средства, способа подачи объективной, взвешенной информации, каким оно могло, по идее стать, превратилось в мощное психотронное оружие, несопоставимое по своему разрушительному воздействию ни с каким другим известным оружием на земле, поскольку действует непосредственно на мозг и охватывает огромные аудитории. Не исключено, что в самое ближайшее время телевизоры будут раздавать бесплатно даже неимущим, чтобы ни одна голова не могла остаться вне зоны телетронного воздействия.

Сам по себе телевизор — вещь безвредная, в некоторых случаях даже полезная; вроде молотка, которым забивают гвозди, но при желании им же можно проломить человеку голову. Люди «закулисы» (настоящие управители мира), увидев его потенциальные возможности, используют его именно в такой ипостаси; ежедневно (и так из года в год) делают всем нам невидимую глазу «трепанацию» черепа.

И некоторое время назад я принял зрелое решение: не дать импревратить себя в зомби, постараться сохранить свое нравственное и духовное здоровье. А для этого, среди прочих многих условий, надо как можно меньше пялиться на экран телевизора (я его принципиально вообще не смотрю) и не забивать себе голову «информацией» из желтеющих, голубеющих, правеющих, левеющих и прочих изгаляющихся и проституирующих газеток.

Может сложиться впечатление, что ваш покорный слуга ударился в своеобразную модифицированную форму старообрядничестсва и немного «тронулся» в своем противостоянии мощной попытке навязать нам всем единообразный (глобалистичный) взгляд на вещи и события, и оглупить до состояния гамадрилов. Что ж, с чьей-то точки зрения, это может выглядеть и так, но это мой личный способуберечь свое понимание мира, и свое собственное я, я его никому не навязываю; кому нравится смотреть и слушать лживые словоблудия политиканов, слезоточивые «мыльные оперы», дебилизирующую рекламу, концерты ничтожных «звезд» и «звездулек» под гольную «фанеру», купленные спортивные состязания, вымученные, пошлые, натужные юмористические передачи и глупейшие постановочные ток-шоу — ради Бога! Вольному — воля, спасенному — рай!

Что касается духовной услады, то в мире существуют хорошие книги, написанные в разное время разными умными людьми; хорошая музыка (вставь в дисковод CD и наслаждайся!); видеокассеты и диски с записями хороших фильмов, а также имеется возможность пообщаться с достойными, порядочными людьми тет-а-тет, то есть с глазу на глаз, не по мобильному телефону или электронной почте, а за чашкой чая или (это для любителей) рюмкой чего-нибудь покрепче.

Для людей иного склада вполне приемлемо усердное погружение в религию, только без фанатизма, как говорит моя московская племянница Даша. Сам-то я безбожник, так что мне этот вариант не подходит. Хотелось бы только предостеречь доверчивые души наших сограждан от чрезмерного увлечения всякими тоталитарными сектами и изуверскими, но внешне привлекательными учениями, а также экзотерикой и сатанистикой. Эти «прочищают» мозги не в пример эффективнее СМИ.

Существуют еще занятия спортом, различные варианты общения с природой (путешествия, рыбалка на берегу тихого озера и речушки, альпинизм, плавание на байдарках по порожистым рекам), всевозможные хобби. Да мало ли способов оградить себя от воздействия СМИ, чаще всего пагубного, особенно электронных.

Зачем вам смотреть на мир через очки господина Познера (я имею в виду не конкретный персонаж, а, скорее, собирательный образ)? Свою психику и нервную систему надо беречь.

Если же вы боитесь упустить какую-то «важную» новость, то мне опять вспоминаются замечательные слова одной известной телеведущей, с милым простодушием заявившей, что если о новости не сказано на ТВ, то ее в природе и не существует. То есть, нам с вами демонстрируют тщательно препарированный взгляд на события…

«Свою» информацию о событиях в стране и мире я получал от друга Скептика по телефону, естественно, в его интерпретации и с его комментариями, но с поправкой на собственный жизненный опыт, на личные наблюдения о происходящих в нашей жизни изменениях и на умение думать и делать выводы самостоятельно. Естественно, краткосрочные прогнозы при таком раскладе невозможны, да и не нужны, но прогноз долгосрочный (как говорят, перспективный) на будущее нашей пока еще относительно суверенной территории под названием Российская Федерация у меня имелся.

Криминальные сводки, правда, только о том, что произошло в пределах Калмыкии, я получал по роду службы не из сомнительных для меня газет, а что называется «из первых рук». Каждое утро начиналось звонком из морга, и заведующая подробно сообщала обо всем, что случилось и «что» поступило за ночь. Поэтому достовернейшие сведения об убитых, погибших в результате дорожно-транспортных происшествий, утонувших, отравившихся, замерзших, самоубийцах, и прочих у меня имелись в полном объеме.

Чуть позже, секретаршей водружалась на мой рабочий стол папка, толщина которой могла варьировать от пузатого тома Брокгауза до нескольких листов; в которой находились постановления о назначении судебно-медицинских экспертиз по различным поводам. Этим людям повезло, они остались живыми, хотя и увечными. Здесь были постановления на потерпевших, получивших различные травмы: от огнестрельных и ножевых ранений, переломов костей, включая череп, разрывов внутренних органов до «банальных» побоев. Все это надо было расписать соответственно профилю каждого отделения Бюро. Некоторые экспертизы, что позволяло законодательство, я брал для личного исполнения.

Но это была профессиональная работа, не имеющая никакого отношения к моему аллергическому отношению к вышеупомянутым средствам массовой информации, которые по навязанной дурной традиции заменять любое русское слово иностранным стали называться не иначе как mass-media.

Устоявшийся режим работы был грубейшим образом нарушен незапланированной аварией, надолго выбившей меня из привычной жизненной и рабочей колеи.

Представьте себе раннее октябрьское утро. Под колесами медицинской «Волги» плавно текла ровная лента асфальтового шоссе. Позади и справа остались белые стрелы трех ветряных электростанций-«мельниц», высвеченных скуповатым, осенним солнцем — памятник несостоявшейся электрификации всей Калмыкии за счет дармового ветра. Наш путь лежал в поселок Яшалту, где должна была состояться очередная эксгумация трупа.

Благостное состояние полудремы внезапно оборвалось странным тихим хлопком, раздавшимся справа (позже сотрудники Приютненского РОВД установили, что лопнул правый задний скат автомашины и вообще удивлялись, что при такой деформации кузова кто-то из находившихся в салоне остался жив).

Машину стремительно понесло на противоположную сторону дороги; благо, что не оказалось встречного транспорта. Водитель Очир отчаянно крутил руль, но противоположная обочина за считанные доли секунды выросла перед глазами до размеров Джомолунгмы. Мозг автоматически отметил неотвратимость (именно — неотвратимость) того, что должно случиться через мгновенье. Страх не успел даже возникнуть; так молниеносно все происходило. Смог только, скорее всего, инстинктивно (я сидел на переднем пассажирском сиденье) кое-как сгруппироваться — вцепиться руками в панель, — как яркий мир исчез. Мелькнуло только: «Это п…ц!». Машина, улетев в кювет, пошла по целине кувырком.

Все погрузилось в кромешный мрак при полном загадочном отсутствии звука, как в немом кино; видимо, отключились какие-то рецепторы, поскольку скрежет и грохот, по моему разумению, должны при таких кульбитах автомашины стоять страшные. Темнота объяснялась массой поднятой пыли, в свободном пространстве летали какие-то предметы, ударявшие в различные части тела.

Мозг, словно хронометр, четко фиксировал отдельные фазы: первый кувырок — «жив!»; второй кувырок — «пока еще жив!»; третий кувырок, когда машина остановилась лежа на крыше, — «вроде жив!». По лицу, посеченному осколками разбитого лобового стекла, обильно струилась кровь, заливая глаза. Но открытым оставался вопрос, а насколько пострадали череп, позвоночник и внутренние органы? Движения рук и ног в пределах ограниченного пространства искореженного салона позволили заключить, что с позвоночником и спинным мозгом, по крайней мере, все должно обстоять благополучно. Это уже было утешением: хоть не придется провести остаток жизни парализованным, прикованным к больничной койке.

Устная перекличка установила, что все трое (я, водитель и санитар Ирина) живы. В салоне почувствовался явственный запах бензина; Очир по чертовой шоферской привычке погрузил в багажник 10-литровую канистру с бензином, хотя в наше время через каждые 20–30 километров торчит АЗС — хоть залейся под завязку. Как не сдетонировал бензин в канистре или в самом бензобаке — загадка? — иначе наши обугленные головешки пришлось бы отдирать от обгоревшего металла. Видно, сегодня на Небесах был не приемный день!

Надо было срочно выбираться из этого взрывоопасного «могильника». Мою правую дверь заклинило, поэтому каким-то непонятным образом я выполз на свет Божий через водительскую дверь. После пыльной темноты салона слепящее солнце буквально резануло по глазам. В горячке я вскочил на ноги, но прострельная боль в левой голени, от колена до стопы, заставила сразу сесть на землю. Отерев рукавом куртки кровь с лица, я увидел через носок как левая лодыжка, наливаясь свинцовой болью, раздувается на глазах, словно воздушный шарик; понятное дело — «полетели» кости и связки. Тут же появились слабость, усиливающаяся с каждой минутой, дурнота и нервная неуемная дрожь — стрессовая трясучка.

В нескольких метрах стоял бледный Очир с мучительной гримасой на лице, держась рукой за правое плечо. Как выяснилось позже, у него оказалась сломанной ключица. Меньше всех пострадала санитарка Ирина; у нее были рассечены мягкие ткани колена и повреждено акромиально-ключичное сочленение — место соединения ключицы с лопаткой. Мы сравнительно легко отделались, по характеру аварии, степени деформации автомашины, а также другим факторам, на нашем месте должны были остаться трупы.

Ребята оттащили меня на безопасное расстояние от машины (сам я передвигаться не мог), а я попросил Очира выбросить к гребаной матери подальше канистру из багажника. В мозге роились какие-то глупые, нелепые мысли, совершенно не соответствующие происшедшему, например, куда запропастились очки и папка с документами.

Две или три машины безмятежно и равнодушно проехали по дороге мимо, даже не притормозив, чтобы поинтересоваться, что случилось, хотя водители прекрасно видели лежавшую на крыше в степи, в 15 метрах от трассы, изуродованную «Волгу» и копошащихся рядом людей. Человеколюбие и сострадание некоторых наших граждан не знает границ!

Наконец-то «жигуленок», управляемый молодым мужчиной-кавказцем, съехал на обочину и водитель, оценив обстановку, спросил, может ли чем-нибудь помочь. Убедившись, что среди нас находится один серьезно травмированный человек, он, не говоря ни слова, обхватил меня слева и помог кое-как доковылять до его «девятки». К тому времени мои левые голень и стопа превратились в сплошной болевой стержень, а нарастающая дурнота порой «выключала» сознание. Ничего, кроме слов глубочайшей благодарности, я сказать этому парню не могу. Мало того, что он помог совершенно незнакомому человеку; вся его одежда и обшивка пассажирского кресла оказались испачканными моей кровью, постоянно стекающей с лица. Он оперативно доставил меня в трамвпункт Республиканской больницы.

Остальные «легкораненые» остались на месте дожидаться сотрудников ГИБДД.

Пискнул мобильный телефон. На зеленовато-голубом табло «Моторолы» высветились слова SMS-ки; дочь Юля, студентка 1-го курса Волгоградского медицинского университета, отчаянно сигнализировала: «Папа, как меня достала эта химия!!!»

Надо было успокоить дочурку, находившуюся первый год вне стен родного дома, на чужбине, вдали от родителей, в большом городе, просто растерявшуюся среди хаотичного потока экспонатов «анатомического театра», нудной латыни, мелькающих и малопонятных гистологических препаратов, причудливых и громоздких химических формул (к слову сказать, совершенно бесполезных для основной массы практических врачей).

Долго тыкал пальцем в мелкие кнопки мобильника, набирая что-то успокоительно-оптимистическое с педагогическим уклоном.

Если с профессиональной ориентацией младшей дочери вопросов никогда не возникало; еще с 9-10-го класса, причем без всякого нажима с моей стороны, она твердо знала, что будет поступать в медицинский институт, а будущей специальностью избрала наркологию, то у ее родителя такой завидной определенности не наблюдалось. И, как знать, может, по окончании университета ей еще придется лечить родного папулю от злого запоя.

У моего отца, Юлиного деда, рентгенолога по специальности, в доме имелась богатейшая медицинская библиотека, включающая раритеты, по рентгенологии, нормальной, патологической и топографической анатомии, различные справочники по хирургии, туберкулезу и внутренним болезням. В 50-е годы, до возвращения калмыков из послевоенной ссылки и восстановления Калмыцкой АССР, отец совмещал на 0,5 ставки судебно-медицинским экспертом от Ставропольского крайздравотдела с обслуживанием города Степной (так после депортации 1943 года безлико окрестили столицу Калмыкии Элисту).

На одной из полок самодельной этажерки стояла устрашающая и одновременно притягательная книга — «Судебная медицина» профессора М. И. Авдеева, 1953 года издания, серовато-коричневый том страниц на 500. Нередко, тайком от родителей, я брал ее и подолгу рассматривал отвратительные, на мой взгляд, фотографии. Черные, высунутые изо рта языки у повесившихся в петле; зияющие раны от выстрелов в упор; гнилостную венозную сеть, проступающую под кожей трупа в виде ветвистого дерева или реки с множеством впадающих в основное русло притоков. Почему прервалась жизнь этих людей? Ответов в этой книге не было, за исключением указания диагнозов и криминальных причин. Уже тогда я стал задумываться над вопросом Смерти, и это ввергало меня в состояние беспокойства и отчаяния.

Не знаю, повлияла ли эта книга каким-то образом на выбор будущей профессии, который с формальной точки зрения можно считать случайным, но по известной теории, жизнь — это цепь случайностей, складывающихся в закономерность. До сих пор этот авдеевский учебник 50-летней давности находится в моей библиотеке, и, что самое парадоксальное, многие его положения не утратили своей актуальности и по сей день. Вот что значит хорошо написанная книга: учебник, справочник или роман!

За первой утренней чашкой кофе с сигаретой (все на благо родного организма!) мысленно прокрутил план на сегодняшний день. Приснившаяся под утро старая добрая песня, несмотря на мое неверие в магию чисел и дат, по содержанию оказалась пророческой. Как раз сегодня наш районный эксперт Кема (официально Кермен Алексеевна Бадмаева) обещала приехать на консультацию по довольно сложному делу, фабула которого косвенно перекликалась с текстом пригрезившейся мелодии и с моим положением травмированного в автоаварии. Жена Вера Николаевна пребывала на суточном дежурстве, поэтому нашим интеллектуальным упражнениям никто не мог помешать…

Первые две-три недели, пока я пребывал на больничной койке «VIP-палаты» непрофильного нейрохирургического отделения, хотя официально числился за травматологическим отделением, поток посетителей не иссякал. Замечательно, что среди визитеров были не только родственники, друзья и знакомые с традиционными апельсинами, бананами и соками, но и коллеги, приходящие за практическими консультациями по конкретным делам. Мне даже привезли из Бюро компьютер, чтобы я мог завершить уже начатые, но еще незаконченные экспертизы. Приятно было осознавать свою полезность и нужность, хотя работа требовала слишком большого напряжения, и я очень быстро уставал; истощение нервной системы на фоне перенесенного стресса. Тем не менее, это доставляло мне удовольствие и ощущение причастности к нормальной трудовой деятельности.

Но, увы, через некоторое время желающих пообщаться со мной по профессиональным вопросам становилось все меньше, а после выписки из больницы домой — практически не стало. Такова жизнь, друг мой, утешал я себя, но от осознания этого непреложного закона облегчения не наступало.

Валяясь на больничной койке, много раздумывал над разными банальностями; например, о хрупкости человеческой жизни. Об этом просто, без затей, но емко спел в своей песне «Следи за собой» ушедший от нас молодым, словно предчувствовавший свою раннюю кончину, Виктор Цой. Незрелые бесхитростные стихи, положенные на тревожный музыкальный рефрен, исполненные эротическим приглушенным голосом кумира своего поколения, производили действительно завораживающее, почти мистическое впечатление.

Сегодня кому-то говорят: «До свиданья!».

Завтра скажут: «Прощай, навсегда!»

Заалеет сердечная рана.

Завтра кто-то, вернувшись домой,

Застанет в руинах свои города,

Кто-то сорвется с высокого крана.

Следи за собой, будь осторожен!

Следи за собой!

Завтра кто-то утром в постели

Поймет, что болен неизлечимо.

Кто-то, выйдя из дома, попадет под машину.

Завтра где-то, в одной из больниц

Дрогнет рука молодого хирурга.

Кто-то в лесу наткнется на мину.

Следи за собой, будь осторожен!

Следи за собой!

Ночью над нами пролетел самолет,

Завтра он упадет в океан –

Погибнут все пассажиры.

Завтра где-то, кто знает — где? -

Война, эпидемия, снежный буран,

Космоса Черные дыры.

Следи за собой, будь осторожен!

Следи за собой!

В связи с этим возникали сакральные вопросы о Судьбе, Роке и, естественно, о Боге. Я давно заметил, что с приходом к власти «реформаторов» даже говорить о том, что ты неверующий, стало чем-то неудобным, словно ты случайно издал в обществе неприличный звук; на тебя начинали смотреть в лучшем случае с сочувствием, как на юродивого, в худшем, как на прокаженного. Причем Веру отождествляли и отождествляют именно с церковью, и упор делается на восстановление именно внешней церковной атрибутики. Что касается души, то чужая душа — потемки, ее надо формировать с младых ногтей. А кому она нужна-то сейчас, чужая душа?

Но, во-первых, церковь и Бог — это не одно и то же, о чем я писал в предыдущих «Очерках». Во-вторых, разве у нас в стране отменили свободу совести и вероисповедания, в том числе и право — быть атеистом?

Воспитание и медицинское образование сформировали меня твердым материалистом, в чем я не вижу ничего постыдного, не заслуживающего прощения; по крайней мере, это обстоятельство не является для меня укором в собственной неполноценности. Я не исключаю существования некоего «Творца», «Абсолюта» или «Высшего Разума», «вдохнувшего» жизнь в нашу Вселенную, но не в том традиционном и примитивном смысле, как его трактуют в виде Бога, жестокого или милосердного, различные религиозные конфессии. Это «Великое Космическое Нечто», словно в лабораторной колбе, дало толчок к появлению Вселенной, запустило «химическую реакцию», приведшую к появлению жизни на микроскопическом островке нашей Вселенной — планете Земля. И эволюция жизни на Земле развивается по законам этой «химической реакции», а «Создателю» дела нет до того, что творится в колбе; таких колб и пробирок в его лаборатории великое множество. И поэтому мольбы и молитвы, возносимые каждым отдельным человеком, это крик отчаяния в пустоту, основанный на элементарном страхе перед неизбежной смертью и нежеланием смириться, что после нее наступает полное и окончательное небытие. Отсюда возникали и развивались идеи о загробной жизни, о реинкарнации, о Рае и Аде и некоторые другие. Если отнять у большинства людей надежду на то, что, что с окончанием их земной жизни она не будет продолжена в какой-либо другой форме, существование человека станет невыносимым. В этом положительный фактор любой религии, которая помогает верующему подготовиться к концу своего земного пребывания и достойно встретить его.

Не каждому дано принять смерть с философским спокойствием, презрением и иронией, как это случилось со средневековым французским поэтом Франсуа Вийоном. За свою не слишком длинную жизнь он был и солдатом, и бродягой, и преступником. Приговоренный к смертной казни через повешение, Вийон свою последнюю ночь провел не в исповедальных молитвах и не в покаянии в совершенных грехах, а написал следующее четверостишье (перевод Ильи Эренбурга), выразив оригинальное отношение к бренности бытия:

Я — Франсуа, чему не рад.

Настигла смерть злодея.

И сколько весит этот зад,

Узнает завтра шея.

Вера в Бога — вопрос очень личный, интимный. Когда ее демонстрируют напоказ, возникает определенное сомнение в искренности такого верующего. Нет ничего фальшивее облика бывшего партийного функционера, громившего в прежние годы храмы и изгонявшего из состава членов парторганизации человека только за то, что его ребенка тайком окрестила несознательная, дремучая мать-старушка. А нынче, в «демократические» времена, особенно, когда снимает телевидение: публично, истово осеняющего узловатыми перстами свой нечестивый лоб, припадающего постными губами к чудотворной иконе, опускающегося перед алтарем на негнущиеся, подагрические колени. В изменении мировоззрения человека все-таки должна быть какая-то последовательность и логика. В массовое прозрение вчерашних иконоборцев мне не верится.

Для истинно верующего, как мне думается, соблюдение предписанных церковью обрядов и ритуалов — дело второстепенное, Бог должен быть в душе. Живи себе, согласно этическим и моральным нормам, которые человечество выработало за тысячелетия своего существования: не подличай, не пакостничай; не шагай по трупам и по головам стоящих на пути людей, делая головокружительную карьеру; относись к окружающим точно так, как бы ты хотел, чтобы относились к тебе. И совсем не обязательно «возлюбить ближнего». Тогда нет нужды замаливать грехи и разбивать в поклонах лоб, творя молитвы с просветленным взором и астматически-чувственным придыханием. Сколько мне встречалось злобных богомольных старушенций, не пропускающих ни одной церковной службы, но преисполненных лютой неприязни, на грани с ненавистью, к отдельному человеку или группе людей. Как это вяжется с призывом Христа — «возлюби ближнего своего»?

А вот другой пример. Обремененные портфелями, важными государственными заботами и объемистыми животами-гюзянами, на которых галстуки возлежат под углом не менее 45 градусов, иные наши вельможи, запросто просаживающие за одну ночь в казино по 150 тысяч при официальной месячной зарплате 15–20 тысяч, настолько равнодушны и черствы к собственному народу — быдлу, плебсу, люмпенам, черни — что вспоминают о нем — сердечном лишь на короткое время очередных выборов или, когда в домах начинает зашкаливать «келнце». И немедленно приглашают святых лам для изгнания из жилищ злых духов, так как этих окаянных духов накапливается изрядное количество, оттого и бедлам на семейном фронте (чертовщина всякая творится в домах и на службе), а изгнание демонов — верный путь примирения начальника с народом и домочадцами. И всем хорошо: в душе сановников благолепие и очищение от всякой скверны, и с народом контакт установлен на астральном уровне, и в особнячках на время устанавливается относительный порядок, никакая шушера не шмыгает по углам чердаков и подвалов, наводя порчу, провоцируя неурядицы на службе народу и в семье.

Я полагаю, что подвергнусь обструкции со стороны людей, думающих и чувствующих иначе, и вовсе не хочу оскорбить их чувства и веру, если они искренни, но это моя личная позиция, и я наивно считаю, что каждый человек имеет право думать по-своему.

И уж совсем не влияет вера или неверие (эти иррациональные категории; рационально лишь — знание) на подлинную ценность отдельного человека, как индивида. Возьмем для примера двух известных врачей, внесших большой вклад в развитие медицинской науки. Основоположник русской советской офтальмологии доктор В. П. Филатов, глазная клиника которого была открыта в Одессе, слыл настолько набожным человеком, что построил на территории больницы часовню, в которой молился перед каждой ответственной операцией. А глазной хирург — он был, что называется «от Бога». Австрийский еврей Зигмунд Фрейд, исследователь неврозов, толкователь сновидений и «отец» психоанализа, являл собой образец убежденного атеиста, что не явилось преградой для его учения стать серьезным этапом не только в развитии психиатрии, но и в кардинальном пересмотре взглядов на природу самого человека. Как видим, вера одного и безбожие другого не явились помехой для того, чтобы в истории медицины имена обоих были вписаны золотыми буквами…

И тогда, чтобы отвлечь себя от всех этих абстракций и заняться конкретной работой, я началсобирать материал для первой книги и существование мое снова наполнилось содержанием и смыслом.

Тем не менее, я всегда был рад помочь коллегам, особенно начинающим работать самостоятельно, с восприимчивыми «незакостеневшими» мозгами, молодым и энергичным, таким как Кема, только в прошлом году закончившая интернатуру и «варившаяся в собственном соку» в отдаленном районе, где ждать помощи ей было не откуда и не от кого.

Кермен Алексеевна уже наведывалась ко мне пару недель назад, имея при себе постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы и кое-какие медицинские документы. Фабула, изложенная в постановлении следователя, звучала так:

«…27 августа 2003 года, примерно в 22 часа 55 минут, Алиев Магомед (фамилия подозреваемого изменена — примеч. автора), управляя автомашиной марки ВАЗ-21093 без регистрационного знака, с находившейся пассажиром З. Оксаной, сидевшей на переднем пассажирском месте, выехал на перекресток автомобильной дороги с. Садовое — с. Абганерово, где, не справившись с рулевым управлением, допустил наезд на дорожный указатель. В результате дорожно-транспортного происшествия З. Оксана скончалась…»

Прибывшая на место происшествия оперативно-следственная группа узрела уткнувшийся разбитым бампером и радиатором в дорожный указатель автомобиль ВАЗ-21093 серебристого цвета, за которым тянулся след торможения длиной 18,8 метров. Произведенные позднее расчеты автотехнической экспертизы констатировали, что скорость автомашины перед началом торможения составляла более 56 км/час. При включении приборов было установлено, что все они находятся в рабочем состоянии. У правого переднего колеса валялись белые женские кроссовки, изготовленные из кожзаменителя.

Оксана З. в бессознательном состоянии была доставлена машиной «скорой помощи» в Сарпинскую ЦРБ, где скончалась, а ее труп был переправлен в морг.

При экспертизе трупа Оксаны З. Кермен Алексеевна установила причину смерти — спинальный шок, развившийся в результате перелома шейного отдела позвоночника с разрывом спинного мозга. Перелом, выявленный районным экспертом, в судебной медицине называется «хлыстообразным». Механизм образования такого перелома связан с резким инерционным движением головы вперед, а затем — столь же резким запрокидыванием ее назад, что встречается при внезапном торможении автотранспортного средства и является характерным признаком травмы в салоне движущегося автомобиля при его столкновении с преградой, внезапным торможением и т. д.

Ко всему прочему, у потерпевшей была разбита верхняя часть лица: в области переносицы имелась ушибленная рана, в просвете которой виднелись сломанные кости носа; на передней брюшной стенке в области правого подреберья багровели обширные кровоподтеки; при внутреннем исследовании в печени, в проекции кровоподтеков были выявлены крупные очаги кровоизлияний, пронизывающие ее ткань; в связочных аппаратах большинства внутренних органов наблюдались признаки общего сотрясения организма в виде мелкоочаговых кровоизлияний; на правых локтевом суставе, предплечье и бедре были зафиксированы поверхностные ссадины.

Кроме этого, экспертом были тщательно запротоколированы антропометрические данные погибшей (рост и телосложение); почему это так важно, станет понятным из изложенного ниже.

Одним словом, молодой эксперт успешно справилась с задачей, поставленной перед ней работниками следствия: правильно установила причину смерти; аргументировано определила вид смерти — автотравма; а также вид самой автотравмы — травма в салоне автомобиля.

Для специалиста, работающего первый год самостоятельно, поверьте мне, это очень и очень недурно…

В травмпункте, сидя на каталке в грязной, окровавленной одежде, слабеющий от дурноты и боли, я нагло курил и почему-то требовал, чтобы обязательно вызвали главного врача Республиканской больницы Владимира Балашова или его заместителя Дамбу Буджалова, как будто их личное присутствие могло как-то благоприятно повлиять на травму или на ход событий.

Замелькали перепуганные лица сотрудников судебно-медицинского морга, расположенного рядом с больницей. Появилась не менее испуганная начальница Бюро Виктория Сергеевна Богаева; для руководителя такое событие (гибель или увечье сотрудников, направленных в служебную командировку) — очень неприятный, мягко выражаясь, факт, не говоря уже о чисто человеческом аспекте.

Врачи, сгрудившиеся вокруг меня, делали все быстро и квалифицированно. Окулист удостоверился, что глаза не повреждены. Челюстно-лицевой хирург аккуратно ушил раны на лбу, верхних веках и на правой кисти. Нейрохирург с невропатологом пришли к мнению, что ушиб головного мозга — исключен, имеется лишь сотрясение.

Рентгенография выявила «трехлодыжечный» перелом левого голеностопного сустава, перелом одной из плюсневых костей стопы и дополнительный перелом левой малоберцовой кости. Сильный ушиб правой половины грудной клетки вызвал подозрение на переломы ребер, но рентген это не подтвердил. Позже была диагностирована еще и трещина верхнего отдела правой малоберцовой кости. А ведь могло быть значительно хуже, например, я вполне мог оказаться в качестве «клиента» в родном учреждении — морге.

Травматологи сочли, что в данной ситуации нужды в операции нет, и ручную репозицию (сопоставление отломков переломов) с наложением гипса мне проводили уже в палате нейрохирургии под наркозом. Еще после укола обезболивающего промедола в травмпункте я «поплыл». Боль ушла и я отстраненно, как бы со стороны, с некоторым интересом наблюдал за происходящим…

Сам же выход из состояния наркоза был удивительным и фантастическим. Очень не хочу, чтобы люди, особенно молодежь, восприняли эти строки как пропаганду наркотического «трипа» (trip — поездка, экскурсия — на жаргоне наркоманов западных стран «наркотическое путешествие»). В медицинских целях, особенно как средство борьбы с шоком, такие вещи, как наркотики, просто необходимы, а часто являются единственным средством спасти больного. «Трипы» для дурного кайфа заканчиваются удручающе стереотипно — наркотической зависимостью, полным распадом личности и смертью до 40 лет. Другого не дано.

Итак, я выходил из наркоза, паря в каком-то сказочном сюрреалистическом мире. Этот мир (или страна) был наполнен негой и блаженством. В черном, глубоком, бархатном, обволакивающем пространстве плавали огромные невиданные цветы причудливой формы и невообразимых расцветок, напоминающие живые существа, странным образом превращающиеся в обнаженных обольстительных женщин, зовущих и желанных. Женщин преимущественно азиатского типа, которому я отдавал предпочтение.

Моим идеалом всегда была женщина азиатской расы, по поводу чего один приятель поставил язвительный диагноз — «желтая лихорадка», — женщина черноволосая, с высокими скулами, чувственными губами, восхитительным разрезом раскосых глаз, с матовой кожей, умная и немногословная, загадочная как Восток.

Бесшумные движения гейш — искусных жриц бумажных чайных домиков, предупредительных и внимательных, порочных и одновременно недоступных, чья кошачья поступь более тиха, чем шелест шелковых кимоно, обтягивающих их тела, а неуловимые движения стана и утонченная пластика царственных рук — тайные сигналы-символы, посылаемые избраннику.

Или гордая наездница, с непроницаемым, как у сфинкса, лицом, тронутым послеполуденным степным загаром, и разметанными горячим ветром черными прядями волос, бесшумно скользящая между высоких трав на гнедом скакуне. Этакая восточная валькирия, но не собирающая души павших в сражении героев для препровождения их по воле бога Одина в Вальхаллу, поскольку она не воительница, а всего лишь всадница, просто решившая разнообразить суровый быт кочевья бешеной скачкой по бескрайней степи.

«Женщина должна быть ласковой и неслышной» — цитата из ранней песни Джона Леннона. Громогласный бабец с металлом в голосе — б-р-р, как такое почти мужеподобное существо может быть предметом обожания и вожделения?

А с чего это люди вдруг взяли, что большие глаза являются эталоном красоты?; вообще-то это один из симптомов базедовой болезни. Отражение души — не глаза сами по себе, а тот внутренний свет и страсть, который они излучают. Меня могут упрекнуть в том, что, являясь почитателем таланта покойного Джона, вторая жена которого, Йоко Оно, была японкой, я персонифицирую себя с ним, что не так уж и далеко от отклонений психического характера. Но кумиромания — не моя стихия. Джона я просто люблю за его музыку, некоторые взгляды на жизнь и эксцентричность характера. Дело еще в том, что тяга к девушкам восточноазиатской наружности появилась у меня года за два до того, как я вообще узнал о существовании, признаемся, довольно страшненькой авангардистки Йоко, то есть на заре своей юности, а тогда весь мир «тащился» от Брижжит Бардо. Ничего аномального в моем тяготении к азиаткам я не вижу. Это нормальное явление. У одних замирает сердце при виде белокурых див скандинавского покроя или крашеных блондинок типа Мэрилин Монро; другие «зажигаются» от афро-американок или женщин Карибского залива. Не думаю, что это лишь стремление к экзотике, хотя, как знать? Потайные причины влечения к представительницам других рас никому не ведомы. Оно может действовать по принципу магнита, притягивающего противоположные полюса. А при желании показаться достаточно образованным, можно подложить под данный феномен наукообразную основу, вытащив философский тезис — «единство и борьба противоположностей», сразу придающий неотразимость и должный вес любому утверждению, даже самому абсурдному. Блюдо под подобным соусом всегда кажется аппетитным и съедобным. Можно собрать на эту тему не менее десятка теорий и гипотез, но если теорий много — значит, ни одна из них не верна. Да и какое это имеет значение, если факт, как изволите видеть, налицо.

Возвращаясь к теме выхода из наркоза, должен сказать: колдовская трансформация была столь органичной и естественной, что чудилось, будто я уже не раз посещал эту райскую страну, где пленительные и яркие флоро-эротические грезы сопровождались приглушенной психоделической мелодией на тему песни “ Lucy in the Sky with Diamonds ” — «Люси на небесах в алмазах»:

«…Кто-то зовет, а ты медлишь, упустишь ту девушку —

Калейдоскоп.

Желтый с зеленым, цветник-целлофан выситься над головой,

Взглянешь на девушку с солнцем в глазах, и простись…»

Как и все «хорошее» в этом мире, мои мерцающие зыбкие видения закончились: чарующие фемино-цветочные фантомы стали постепенно тускнеть и съеживаться в одну точку, которая по мере возвращения сознания из дурмана наркоза оказалась обыкновенной щелью на потолке палаты, вполне реальной щелью, скучной и банальной в своей обыденности.

Придя окончательно в себя и зная, что пациенты под наркозом склонны болтать всякую белиберду и выдавать сокровенные тайны, я первым делом озабоченно осведомился у медперсонала, меня окружавшего, среди которого были в основном женщины, не ругался ли я и не говорил ли чего лишнего.

В ответ те, со смехом, доложили:

— Наоборот, Вы говорили, что любите всех нас. А вот когда мы оперировали одного хирурга, то наслушались всякого; он крыл отборнейшим матом всех подряд.

Такой расклад меня успокоил, и я снова попытался мысленно заглянуть хотя бы краешком глаза за занавес, закрывший прекрасный мираж, в котором я находился то ли несколько секунд, то ли целую вечность. Но это была лишь бледная тень того, что я испытал, плавая в наркотическом тумане…

Страны-миражи существовали у многих народов и отдельных людей, особенно у представителей контркультуры, не принимавших окружающий их жестокий, бездушный мир, на который падала черная тень Христианского Креста и Большой Бомбы.

Так у американских битников 50-х годов такой страной была Мексика; не реальная Мексика, нищая и убогая, а Мексика-миф, обетованная, «не оскверненная» земля, опаленная солнцем, страна текилы, высушенного кактуса «пейотля-мескаля», приводящего в исступление шаманов во время обряда камлания при контактах с потусторонними силами, дающего силы уставшему и исцеляющего страждущего; страна духовно чистых, не развращенных цивилизацией индейцев, чьи древние экзотические культы и божества в глазах неофитов так выгодно отличались от христианской культуры, неразрывно связанной с пороками той самой буржуазной цивилизации, от которой они пытались бежать. У битников были свои теоретики и пророки: поэты и писатели, такие как Аллен Гинзберг, Гэри Снайдер и Джек Керуак, проповедовавшие уход в первозданность. Мотив Дороги, Подполья и Бунта был в их творчестве ключевым. Дорога олицетворяла бесконечный путь, ведущий в Прекрасное Никуда, в мир первобытной простоты, подальше от уродливых мегаполисов — порождений Зла, зараженных античеловечностью, равнодушием и бездуховностью.

Битничество, как движение, было чисто урбанистическим (суть городским) явлением и прозябало в затхлом мирке культурного подполья Нью-Йорка и некоторых других больших городов Америки, но многие его адепты склонны были искать свои Ценности активно.

Затянутые в черную кожу бородатые битники на своих мощных «харлей-дэвидсон», покрытых красноватой пылью мексиканских пустынь (пейзаж «Марсианских хроник» Рэя Брэдбери), колесили по стране-призраку, но поиск Нового Мира так и оставался иллюзией, которая развеивалась подобно дымку марихуаны вокруг нечесаных кудлатых голов новоиспеченных бунтарей.

У хиппи 60-х годов странами-миражами были Индия и Непал, а «Меккой» — Калькутта и Катманду. Эти «сказочные страны» приобретали в глазах хиппи все более декоративный и карнавальный облик, идеально и полностью вписываясь в рамки бурлеска поп-культуры, их же и породившей.

Протест и «бунт» битников сменились пассивным пацифизмом, старой, как мир, идеей непротивления злу насилием и желанием полностью и окончательно отгородить себя от реального мира, для чего была избрана «религия» хиппи: триада — секс, рок-н-ролл и наркотики. Теоретиков у хиппи практически не было. Вряд ли большинство из них читало откровения Тимоти Лири — рьяного проповедника и пропагандиста сильнейшего синтетического галлюциногена LSD (ЛСД — диэтиламида лизергиновой кислоты), который, по его убеждению, способствовал «расширению сознания» и «раскрывал горизонты». Хиппи смутно представляли себе процесс «расширения сознания», но активно глотали «кислоту» для элементарного балдежа, приправленного гарниром социального протеста, вводя себя в транс, многократно усиливающийся громкой, монотонно-гипнотической психоделической музыкой (музыкой, написанной или под воздействием наркотиков, или посвященной этой тематике).

Пророками хиппи были не интеллектуалы прежних лет, а идолы рок-н-ролла. Скончавшиеся от передозировки героина чернокожий виртуоз электрогитары Джими Хендрикс и королева белой соул-музыки Дженис Джоплин; группа «Двери» с шаманствующим лидером Джимом Мориссоном, умершим при загадочных, невыясненных обстоятельствах; эпатирующие «Роллинг Стоунз», один из членов которых, Брайан Джонс, был обнаружен утонувшим в собственном бассейне с чудовищной концентрацией наркотиков в крови; те же — «Битлз», начиная с пластинки «Револьвер» (1966 год,) и до «Белого альбома» (1968 год), баловавшиеся и стимуляторами — амфетамином, и «травой», и «кислотой». Да и сама «совесть Америки» — певец Боб Дилан (Роберт Циммерман) редкий день обходился без пары крепчайших «косяков».

«Сексуальная революция» на Западе (сейчас мне часто придется произносить это слово — «революция») тихо почила в бозе с появлением угрозы СПИДА; многие ее приверженцы стали почтенными отцами семейств и лишь с грустью вспоминают иногда о бурно проведенной молодости, свободной любви, групповых игрищах и прочих проявлениях свободы нравов.

«Антибуржуазный» рок-н-ролл (хотя и в то время он почти полностью контролировался музыкальными концернами и направлялся в нужное русло, но случались и прорывы, когда люди вроде Фрэнка Заппы могли себе позволить роскошь свободного творчества, сообразно своим вкусам, взглядам и пристрастиям) со смертью самых ярких своих представителей, с утратой духа протеста и антиконформизма, прогрессивной ангажированностью в лучшем смысле этого слова, наивной верой в возможность преобразования мира (вспомните знаменитые “ All You Need Is Love ” — «Все, что тебе нужно, — это любовь» или “ Imagine ” — «Представь себе»), утопического, но от этого не менее привлекательного, стремления создать содружество людей с принципиально другой шкалой ценностей, превратился в то, во что он и должен был превратиться — в яркое, зрелищное, коммерческое шоу, безопасное и, главное, супердоходное.

Рок — «знамя» бунтарей, постепенно трансформировался в подобие «музыкальных обоев», ненавязчиво ласкающих слух, но безликих и однообразных (сладкая открыточная лирика) или в скрежещущий и бьющий по ушам «хэви-меттл» (для любителей «оторваться»). Он не стал хуже или лучше, но из него ушел «драйв» — внутреннее напряжение и накал, а также творческая индивидуальность и искренность. Он стал попросту тривиален. Протест превратился в банальное бузотерство и хулиганство, тщательно дозированные в интересах «имиджа», крик души — в вопль без боли, поиски нового — в конъюнктуру и манерничанье, откровение исповеди — в смакование собственной исключительности (зачастую сомнительной) и самолюбование.

Практически стерлись границы между настоящим роком и попсой. Рок всегда демонстративно противопоставлял себя эстраде, в которой влияние кабаре и безвкусицы ощущалось, и ощущается, очень сильно. Он изначально был подобием городского народного фольклора, создаваемого такими же ребятами, как и их аудитория. В этом качестве он привлек молодежь. И если специалисты до сих пор ломают копья в дискуссиях о том, чем же отличается рок от поп-музыки, то на ассоциативном уровне не столь искушенные слушатели эту разницу четко улавливали. Теперь же границы размыты, многие штампы и клише рок-н-ролла перекочевали в «поп» и наоборот.

Проблема отцов и детей рассосалась сама собой, когда те, кто призывал не верить никому старше 30-ти, продолжали бушевать и кривляться на сцене и в 40, и в 50, упорно приближаясь к дате, обозначенной в шлягере Пола Маккартни «When I, m Sixty Four » — «Когда мне стукнет 64». Такие геронтократы рока, как «Роллинг Стоунз», наглядно показали, что и в почтенном возрасте можно выдавать превосходную музыку и собирать полные стадионы, но, как заметил, правда, по другому поводу, язвительный насмешник Леннон, эстетический момент при этом оказался утраченным.

Титаны старого рока живут за счет своего старого багажа. Да и ничего нового после 50-60-70-х годов в молодежной музыке не появилось (я имею в виду музыкальные идеи), не считая усовершенствований в области звукозаписывающей и звуковоспроизводящей техники. Оборотистые большие дяди из шоу-бизнеса давно прибрали «рок-революцию» к своим рукам. Андеграудные (подпольные) альтернативные исполнители широкой публике неизвестны, в них не вкладывают деньги и их не «раскручивают» — они не соответствуют параметрам рыночного продукта.

«Цветочная хип-революция» оставила после себя несколько преувеличенные ностальгические воспоминания о славных 60-х: о сопричастности к антивоенному движению, к борьбе за гражданские права черных американцев, а также целые армии молодых людей, пристрастившихся к «кислоте» и героину. «Психоделическая революция», провозглашавшая претенциозно-гуманистический тезис «Мы убиваем себя, чтобы не убивать детей во Вьетнаме», а не какой-то вульгарный предлог — «Мы просто хотим балдеть», имела трагический итог. Люди андеграунда и незначительное количество племени хиппи сменили свои пестрые одежки и феньки на строгие костюмы так ненавидимого ими истеблишмента, и вписалась в систему, столь отвергаемую ими в молодости; большая же часть неисправимых ортодоксов (читай — законченных наркоманов) остались загибаться на чердаках в трущобах Нью-Йорка и Сан-Франциско.

У последователей битников и хиппи — панков и реперов «стран-фантазий» уже не было. Их эстетика — разрушенные, загаженные задворки больших городов, автомобильные свалки и вонючие ночные клубы, где прием «колес» и алкоголя сопровождался неприкрытой агрессивностью, драками и поножовщиной. Этим не нужны были экзотические места, в выжженных «крэгом» мозгах места для иллюзий не оставалось.

Существует, правда, и другая, очень аргументированная версия, что наркотики, особенно «кислоту», сознательно запустили в молодежное движение спецслужбы, дабы сбить антивоенный накал (тогда Большая Америка воевала с Маленьким Вьетнамом), используя при этом увлечение молодежи рок-музыкой и неприятие буржуазных ценностей, олицетворением которых были семья и официальная религия.

Чем заканчивались «путешествия» в страны-миражи, всем хорошо известно: разложением, упадком и полной деградацией. Все, что связано с употреблением наркотиков, навязанных по специальной программе или как «спонтанное» явление (хотя известно, что даже прыщ на носу спонтанно не вскакивает), неважно, ждет такая участь. Поэтому искушение повторить свой индивидуальный «трип» в зыбкий мир женщин-цветов у меня не возникало, хотя, чего там скрывать, воспоминания о нем остались самые радужные.

Предварительно следствием было выяснено, что на момент происшествия в салоне автомашины было четыре человека. Кроме Алиева и Оксаны, сидевших впереди, на заднем сиденье находились еще две девушки: Ш. Ольга и С. Жанна. Этих двух девиц Магомед, зашедший с подругой в бар «Камила», пригласил для компании, чтобы покататься на машине. Когда романтическая прогулка плачевно закончилась, не успев начаться, девушки выбежали из автомобиля и бросились в расположенное неподалеку здание ДРСУ, чтобы вызвать по телефону «скорую помощь». Алиев остался на месте, пока не приехали сотрудники ГИБДД.

В своих показаниях, данных следователю 29 августа 2003 года, обе свидетельницы, как под копирку, говорили одно и тоже. Когда вечером 27 августа они отдыхали в кафе «Камила», к их столику подошли Алиев с Оксаной и пригласили их покататься. Оксана, с их слов, была слегка под хмельком, Магомед Алиев производил впечатление трезвого человека. Девицы все равно уже собирались уходить домой, поэтому от предложения не отказались.

Выйдя из кафе, Ольга и Жанна сели на заднее сиденье машины, Алиев — за руль, Оксана — на переднее пассажирское кресло справа от водителя. Это обстоятельств обе подчеркивали четко и определенно. Поездка оказалась непродолжительной. Едва они выехали в сторону дороги, ведущей на Абганерово, как машина не вписалась в поворот и врезалась в дорожный знак на обочине.

Со слов Ольги и Жанны, Магомед с криком: «Оксана! Оксана!», — вытащил ее из салона автомашины и положил на обочину дороги.

Жанна в результате ДТП не пострадала, у Ольги была повреждена правая плечевая кость, на основании чего Кермен Алексеевна при производстве судебно-медицинской экспертизы квалифицировала это повреждение как вред здоровью средней тяжести. У самого Алиева были зафиксированы небольшая ссадина на лице и ушиб передней поверхности грудной клетки.

Но тут произошло не совсем желательное для следствия событие. Еще до дачи показаний Ольги и Жанны, 28 августа 2003 года Магомед Алиев написал в своем «Объяснении» следующее: «…Она (Оксана — примеч. автора) села ко мне в машину, и мы поехали в центр с. Садовое, где остановились недалеко от магазина… …и стали разговаривать. В ходе разговора она стала просить меня дать ей управление машиной и покататься, на что я не согласился. И мы поехали в сторону выезда из села на Абганерово. Около средней школы № 1 я остановился, чтобы сходить в туалет, а когда вернулся, она сидела за рулем и сказала, что поедет потихонечку и, сделав круг вокруг села по объездной дороге на Абганерово, вернется в село. Она умеет управлять, ей дает машину отец, она даже самостоятельно ездила в город Волгоград. Я согласился, и мы поехали. По дороге разговаривали, перед выездом на объездную дорогу, около ДРСУ, я заметил, что она сильно разогнала машину, и стал говорить, чтобы она сбавила скорость. Но в этот момент мы выехали на перекресток, где надо было поворачивать направо. Оксана не справилась с управлением, закричала и в этот момент мы столкнулись с дорожным указателем. Я ударился о лобовое стекло, Оксана упала мне на ноги. Я увидел, что она без сознания. Я вытащил ее из салона, пощупал пульс; у нее был пульс. В это время ехала какая-то легковая машина, какой марки, я не заметил; цвет также не заметил. Я остановил эту машину и попросил отвезти Оксану в больницу. Помог положить ее в салон. Кто сидел в салоне, я не заметил, так как находился в шоке. Когда они уехали в больницу, я остался возле машины. Через некоторое время подъехали сотрудники милиции и начали разбирательство, я рассказал им о случившемся. В этот вечер Оксана была выпившая, я перед этим выпил одну бутылку пива, а днем, еще до встречи с Оксаной, я выпил 200 граммов водки…»

Как видим, из объяснения Алиева «выпал» факт нахождения в его машине еще двух пассажиров-свидетелей. Забегая вперед, скажу, что из «Обвинительного заключения» странным образом (предивны дела твои, Господи!), «выпал» также факт употребления или не употребления Алиевым спиртного (это просто не проверялось досконально), но для предстоящего судебного разбирательства могло иметь существенное значение.

И, хотя, в своих дальнейших показаниях Алиев честно упоминал о Жанне и Ольге, а также о том, что находился за рулем сам («…сначала я дал объяснение, что за рулем находилась Оксана, так как хотел избежать уголовной ответственности; мне было плохо, что по моей вине погибла девушка…»), следователь должен был закрепить эти показания экспертными исследованиями. Это при недоброй памяти сталинском Генеральном прокуроре Януарии Вышинском «царицей доказательств» считалось признание подозреваемого. И хотя сейчас на дворе другие, пусть и нехорошие, темные времена, кроме «чистосердечного» признания обвиняемого, суду могут потребоваться и другие, вещественные доказательства его вины, а также подтверждения, полученные экспертным путем.

А вдруг на суде Алиев снова заявит, что под давлением следствия вынужден был оговорить себя? Поэтому следователь назначил К. А. Бадмаевой экспертизу для разрешения вопроса, на каких местах в салоне автомашины находились подозреваемый Алиев М. и потерпевшая З. Оксана? Местонахождение Жанны и Ольги, естественно, для следствия интереса не представляло…

Первые два дня в стационаре запомнились мне как череда унизительных процедур. Мало того, что нестерпимо болело побитое в аварии тело, в особенности левая нога и правая половина грудной клетки. В больнице не оказалось костылей, и чтобы справить нужду (большую и малую) приходилось вызывать бедную санитарку Марину, которая взваливала меня на свои хрупкие плечи, волоком тащила в туалет, и придерживала, пока я (простите за грубые подробности) с досадой и смущением в душе спускал при ней штаны и с ее же помощью медленно опускался на унитаз. В психиатрии описано половое извращение, при котором мужчина получает удовлетворение, отправляя свои физиологические потребности на глазах у женщины, но меня в этом плане Бог миловал, поэтому ничего, кроме чувства унижения и стыда я при этом не испытывал. Думаю, что и Марине это не доставляло никакого удовольствия, но она стойко и терпеливо выполняла свои профессиональные обязанности.

Лишь после того, как жена Вера Николаевна учинила скандал главному врачу, в фирме «Астарат» срочно были приобретены деревянные костыли — уникальное произведение российской ортопедической промышленности. Не знаю, какие инженеры конструировали это «чудо», но ничего более неудобного и анатомически несообразного придумать невозможно. Через полчаса ходьбы с помощью этих уродцев подмышки начинали гореть, будто смазанные скипидаром, а руки буквально отрывались от туловища. К тому же они были очень тяжелые и занимали едва ли не треть пространства палаты. Когда через некоторое время коллеги принесли мне ортопедические костыли, изготовленные в Германии, контраст показался мне поразительным. Короткие, сделанные из легкого прочного металла, функционально удобные, с подлокотниками, адаптированными к анатомическим особенностям руки, они в сравнении со своим российским аналогом выглядели как миниатюрный карманный калькулятор рядом с громоздкими конторскими счетами — украшением советских бухгалтерий вплоть до конца 70-х годов.

Предстоящая экспертиза была далеко не простой даже для эксперта со стажем, не говоря уже о молодом, «зеленом» специалисте. Судить о расположении участников аварии внутри салона автомашины только по локализации, характеру и количеству повреждений на их теле — дело, требующее очень высокой квалификации, да и не всегда правильный вывод возможно сделать в категоричной форме. В таких случаях необходимо учитывать все обстоятельства, зафиксированные в уголовном деле: протокол осмотра места происшествия, протокол осмотра самого транспортного средства, результаты проведенных ранее экспертиз. И чем выше качество предоставленных материалов, тем больше шансов прийти к правильным, единственно возможным выводам. Свидетельские показание — дело хорошее, но мы-то с вами знаем, насколько они ненадежны и субъективны. Некоторые авторы предлагают проводить подобные экспертизы комплексно, что в части случаев не лишено целесообразности, но чаще, я думаю, судебный медик сам в состоянии разобраться с ситуацией — лишь бы под рукой были полноценные документы. При этом должны быть использованы такие разделы как общая и частная судебно-медицинская травматология, инструктивное письмо МЗ РФ об «Идентификационном значении следов контактного взаимодействия при установлении орудия механической травмы», а также элементы экспертных исследований при решении задач ситуационного характера.

Поэтому мы договорились с Кермен Алексеевной о консультации, на которую она должна привезти все имеющиеся материалы уголовного дела, в надежде, что их скрупулезный анализ позволит определиться с поставленным вопросом…

Выписавшись через 1,5 недели из стационара домой, я продолжал ковылять на костылях, боясь давать нагрузку на травмированную ногу, о чем меня недвусмысленно и строго предупредили лечащие врачи. Я человек послушный, привыкший полагаться на мнение специалистов, но когда еще 0,5 месяца спустя положение не изменилось ни на йоту, я начал хандрить и капризничать. В самом деле, когда же я начну передвигаться самостоятельно без помощи моих (сначала деревянных, затем металлических) помощников? Рекомендации от различных врачей были диаметрально противоположными, исключающими друг друга. И хотя сам я прекрасно разбираюсь в сроках сращения сломанных костей — это один из аспектов моей профессии, — нарушать табу, наложенное лечащими врачами, не решался, и это меня сильно нервировало. Моя нервозность передалась и начальнице Бюро СМЭ Виктории Богаевой, обеспокоенной положением своего зама. Она, созвонившись предварительно по телефону, в одно слякотное утро погрузила меня в «мерс», и без долгих проволочек отвезла в село Троицкое к врачу-травматологу Валерию Михайловичу Хонинову.

Доктор Хонинов в Калмыкии — явление уникальное: его боготворят больные и довольно прохладно привечают коллеги-травматологи. Я сознательно употребляю эпитет «прохладно», смягчая ситуацию отношений, так как не собираюсь ввязываться в практическо-теоретическую дискуссию по вопросам клинической травматологии и ортопедии. Но факт неоспорим. Когда Валерий Хонинов работал на задворках, в Сарпинской ЦРБ, вся Калмыкия, да и не только, ездила оперироваться в с. Садовое. После его переезда на работу ближе к Элисте в село Троицкое (заметьте, все же не в Элисту) поток пациентов изменил направление на Целинный район, формально — к заурядному сельскому врачу.

Был даже пущен подлейший слушок; дескать, попивает доктор Хонинов, да-с… Злоупотребляет, знаете ли. И не просто злоупотребляет, а натурально бухает по черному и прямо-таки не просыхает. И как только легкомысленные пациенты доверяют этому нетрезвому лекарю-костоправу свои драгоценные травмированные конечности!? Что можно возразить на это? Валерий Хонинов, конечно, не херувим во плоти, но разве может специалист хирургического профиля так интенсивно и успешно оперировать и при этом еще «плотно дружить» с Вакхом, Бахусом (кто там еще третий?).

И дело тут не в простой зависти к более популярному и успешному конкуренту. Для тех, кто зрит в корень, не надо объяснять, почему это происходит.

Посмотрев снимки и ногу, сделав рекомендации для предоперационной подготовки, он уже на следующий день произвел металлоостеосинтез — скрепление костных отломков металлическими пластинами. Как бы там ни было, а не прошло и одного месяца после операции, как я уже без помощи костылей семенил по квартире, и мой моральный и творческий дух вырос на пару уровней. Должен отметить, что на перевязки из Элисты в Троицкое и обратно меня возила на собственной машине моя «сестра милосердия» — следователь Целинного РОВД Елена Булатовна Мисалова.

Затем последовал реабилитационный период в городской поликлинике, выход в феврале 2004 года на работу с импозантной, инкрустированной и покрытой лаком тростью, сработанной умельцами-краснодеревщиками из ИТК-1.

Но все это уже выходит далеко по времени за рамки нашего повествования.

А чтобы завершить тему Валерия Михайловича Хонинова, добавлю только, что он единственный в республике хирург-травматолог, освоивший методику эндопротезирования тазобедренного сустава и ставший применять ее на практике. На его счету уже 10 таких эксклюзивных операций. Раньше больных, нуждающихся в этих операциях (да и сейчас), Минздрав РК направлял в Москву, где с них «драли по три шкуры», невзирая на приказ № 50 Российского министерства здравоохранения, выделяющий квоты на регионы страны для оказания высокотехнологичной специализированной медицинской помощи за счет федерального бюджета. Плевать хотели на этот приказ министерства лавочники от медицины, пусть само министерство лечит бесплатно!

Теперь часть этой высокотехнологичной специализированной помощи можно оказывать в пределах Калмыкии.

Горькие складки вокруг твердого рта Хонинова становились еще глубже, когда он показывал мне экономические расчеты, бизнес-план, из которых даже не специалисту было видно, какие выгоды сулит республике, а, главное, ее жителям, широкое внедрение данного метода лечения. А чтобы организовать все это дело, требуется всего лишь 30 000$.

Валерий говорил, что с большим удовольствием лечил бы земляков, для которых эта операция оказалась бы раза в три дешевле. Ему уже за 50, активного хирургического долголетия осталось лет на 10, максимум — 15, да и то, как Бог даст. Он держит себя в форме: не курит, бегает по утрам по 7 километров, занимается каратэ (для эластичности суставов), во время отпусков уходит в горы, где отдается своей страсти — альпинизму. Он все равно реализует свои потенциальные возможности и профессиональные наработки. Жаль, что это может произойти не в Калмыкии! А предложений работы у доктора Хонинова хоть отбавляй! Умная голова и «умные руки» (выражение хирургов) нужны везде.

Я вяло оделся, формально провел разминку по рецепту доктора-травматолога Валерия Хонинова — лежа на спине пару сотен раз ударил стопой закованной в гипс ноги в стену, покрытую ковром (для ускоренного образования костной мозоли в местах переломов). Рецепт предполагал гораздо большее количество ударов; при этом предписывалось громкое исполнение энергичных оптимистических песен, что якобы еще более стимулировало образование остеонов — основных элементов костной ткани. Но за последние недели я настолько обленился, что выполнять в полном объеме предписания своего эскулапа было выше моих сил, а из энергичных мелодий ничего не приходило в голову, кроме революционной «Смело товарищи в ногу…» и дебильно-инфантильной «Я шоколадный заяц, я ласковый мерзавец…»

Ровно в 11 часов раздался звонок в дверь и в квартиру, словно вихрь, ворвалась румяная молодость — полнокровная Кема с охапкой бумаг в обеих руках. Подумалось, розы ей носить, а не эти треклятые бумажки; простите, документы. Но дело есть дело. После чая мы расположились для работы в зале. Я поместился в кресле в обрамлении мрачных костылей, уложив больную ногу на стоящий впереди табурет; Кема, разложив перед собой привезенные материалы дела, присела рядом на пуфике. Тугое бедро, обтянутое синим коттоном, потеснило хлипкий костыль, который чуть не свалился под натиском пышной плоти.

Дабы оградить себя от отвлекающих экзогенных (внешних — мед.) факторов и настроиться на рабочий лад, я сразу стал изучать документы.

— Ну, что ж, как говорят, приступим, помолясь.

Первые страницы: рапорт, протокол осмотра места происшествия с обязательной схемой, аккуратно выполненной под линейку шариковой ручкой, с неизменной «розой ветров» в правом верхнем углу для привязки к сторонам света. Уже из протокола осмотра можно было «выудить» кое-какую полезную информацию, но лучше не спешить и сопоставить ее с более подробными данными протокола осмотра транспортного средства.

Этот следующий документ дал нам с Кермен Алексеевной много ценного. В нем были закреплены существенные для нас детали, которые частично уже имелись в предыдущем протоколе. К тому же, он был оформлен фотографиями, иллюстрирующими текст и дающими возможность наглядно представить себе вид, форму и размеры различных повреждений самого автомобиля как снаружи, так и изнутри.

Согласно обоим протоколам, на автомашине «ВАЗ-21093» были деформирован передний бампер, смяты декоративная решетка радиатора и защита двигателя; на крыше с передней пассажирской стороны, в районе стойки, имелась небольшая вмятина. Но с экспертной точки зрения нас больше интересовали повреждения внутри салона.

На передней панели со стороны переднего пассажирского места, как раз над «бардачком», имелась значительная вмятина размером 8 х 12,5 см — результат удара со значительной силой. Нижняя часть рулевого колеса была деформирована в переднем направлении. Но самое интересное ожидало нас при описании лобового стекла. С пассажирской стороны на двойном клееном стекле имелось «паутинообразное» растрескивание округлой формы, размером 40 х 41 см, с прогибанием центральной части наружу. На внутренней стороне «паутины» (со стороны салона) следователем были обнаружены три волоса коричневого и светлого цвета, которые были изъяты и упакованы для дальнейших исследований.

— Теперь, Кема, давай порассуждаем логически, с учетом сопоставления повреждений на теле Алиева и на трупе Оксаны с повреждениями в салоне автомашины, и примем во внимание при этом элементарные законы физики и некоторые физические параметры.

Надо сказать, что при обсуждении Кермен Алексеевна не сидела в роли пассивного статиста типа китайского болванчика, кивающего головой, а, хоть и осторожно, но высказывала свое мнение, то есть принимала действенное участие в процессе обмена аргументами. Это радовало; значит, эксперт мыслит и мыслит большей частью в правильном направлении. А моей задачей, как заместителя начальника Бюро по экспертной работе, как я ее понимал, была не только проверка заключений наших специалистов, но и попытка привить им экспертный тип мышления. Это то же самое, что и клиническое мышление, только с поправкой на специфику нашей профессии.

Машина движется со средней скоростью. Пассажир на переднем сиденье расслаблен и беззаботен, тем более, что находится в подпитии. Водитель более мобилизован и напряжен. Что происходит при резком столкновении с преградой? По инерции тело пассажира продолжает двигаться вперед. (Вот почему важно знать антропометрические данные участников инцидента). Рост потерпевшей и габариты салона дают нам ясное представление о возможных траекториях движения ее тела. В результате этого инерционного движения возникают две противоположные зоны контакта:

а) удар верхней частью лица в лобовое стекло (на стекле остается «паутинообразное» вдавление, соответствующее траектории движения головы; на переносице погибшей — рана, перелом костей носа, со стороны головного мозга — ушиб его ткани);

б) вмятина на панели автомашины над «бардачком» соответствует обширным кровоподтекам в правой подреберной области трупа и ушибу печени.

Кроме этого, очаги мелких кровоизлияний в подвешивающих аппаратах внутренних органов свидетельствуют о резком сотрясении организма.

Следующий этап: резкое забрасывание головы потерпевшей назад приводит к образованию «хлыстообразного» перелома шейного отдела позвоночника с разрывом спинного мозга на этом уровне. В качестве дополнительных косвенных подтверждений может служить преобладающее количество ссадин именно на правой боковой поверхности тела трупа Оксаны.

Что касается Магомеда, то удар передней поверхностью груди о рулевое колесо с одной стороны несколько деформировал его (рулевое колесо) в нижней части (здесь траектория движения тоже совпадает), с другой — явился причиной ушиба грудной клетки.

Кермен Алексеевна заметно оживилась.

— Значит, мы можем уверенно говорить о том, что за рулем сидел Алиев, а Оксана — на переднем пассажирском сиденье?

— В принципе, да. Этого вполне достаточно, если не больше. Но у нас есть еще один козырь, и он бы нам здорово пригодился в случае отсутствия свидетелей или при упорной позиции подозреваемого. В уголовном деле имеется заключение биологической экспертизы — исследование волос, где в «Выводах» четко сказано, что объекты, изъятые с лобового стекла автомашины ВАЗ-21093 (с внутренней стороны «паутинообразного» растрескивания), являются волосами с головы человека и по своим макро- и микроморфологическим признакам сходны с образцами волос с головы З. Оксаны и могли произойти от нее. Причем принадлежность к ним волос Алиева исключается.

Сумма доказательств по данной экспертизе, на мой взгляд, оказалась более чем достаточной, чтобы полно и категорично ответить на вопросы следствия. В некоторых случаях этих доказательств бывает больше, в некоторых — меньше, но всегда можно (или почти всегда) обнаружить совокупность признаков, спомощью которых месторасположение водителя и пассажира удается выявить. Просто набор доказательств может быть различен как количественно, так и по другим оценочным критериям.

Дальнейшая судьба дела нас с Кермен Алексеевной уже не интересовала. Пусть суд определяет меру ответственности человека, совершившего ДТП со смертельным исходом. Кема корпела над составлением формулировок выводов, куда я вносил необходимые корректировки. Это тоже заняло немало времени, ведь у судебных медиков, как и у представителей других врачебных специальностей, львиная доля рабочего дня уходит на составление документов (то бишь, писанину), нежели на само исследование.

Изрядно проголодавшись после трудов праведных, я отправил Кермен Алексеевну на кухню, где она попыталась соорудить из магазинных полуфабрикатов какую-нибудь еду, а сам закурил и, пуская синевато-сизые кольца дыма, стал меланхолически мурлыкать под нос сильно русифицированный мною же текст джоновской песни “I’m So Tired” («Я так устал»):

Царь Петр, боярам бороды побрив,

Издал указ — курить везде табак.

Привычку крайне вредную внедрив,

Он показал, что был большой дурак!

За окном уже густо синели ранние зимние сумерки, когда мы уселись в крохотной кухне перекусить. Разговоры за столом шли опять же на экспертные или околоэкспертные темы. Кема жаловалась на то, что во время судебных заседаний на нее «наезжают» то прокуроры, то адвокаты, то судьи.

Участие эксперта в судебном заседании — это особый аспект нашей работы. И, к сожалению, этому тоже нигде не учат. А от того, как эксперт будет отвечать на поставленные вопросы, в некоторых случаях зависит и судьба самой экспертизы, а в итоге — и уголовного дела.

Первым моим ярким впечатлением от судебного заседания была картина, когда во время перерыва прокурор и адвокат, буквально «рвавшие друг у друга глотки» 10 минут назад, мирно курили на крылечке суда, спокойно разговаривали друг с другом, расспрашивали о домочадцах. Это и есть профессионализм: мухи — отдельно, котлеты — отдельно. Личные отношения не должны переноситься на профессиональную сферу.

Умение вести полемику со сторонами защиты и обвинения основывается не только на медицинской эрудиции эксперта и его умении четко, сжато и доступно (красноречие не обязательно, но никогда не помешает) донести мысль, не совсем ясную участникам процесса. Не менее важно преодоление того волнения, которое всегда возникает у человека при необходимости выступить перед достаточно большой аудиторией. А в ином зале судебного заседания скапливается немало народу, причем, определенная часть «публики» не всегда лояльна тому, что говорит эксперт, поскольку (эта часть) представляет родственников, друзей и знакомых другой стороны — не в чью пользу свидетельствует эксперт. Страсти бывают нешуточные.

Единого рецепта тут нет и быть не может. Я знаю экспертов с приличным стажем, для которых посещение суда — Геенна Огненная. Они до сих пор не преодолели в себе комплекс робости перед публичным выступлением, да еще «под перекрестным огнем» адвоката и прокурора, а иногда — судьи, оправдывая свое внутренне нежелание идти в судебное заседание массой причин; загруженностью текущей работой, недомоганием и проч. Один из наших патриархов любит изрекать:

— Бояться надо адвокатов!

Вообще-то, бояться никого не надо, а уж адвокатов тем более. Но это в тех случаях, когда экспертиза сделана «без сучка и задоринки» и ты внутренне готов ответить на любой самый каверзный ответ. А для этого к любому, казалось бы, самому заурядному процессу, надо серьезно готовиться. Большинство адвокатов (не беру сюда 20-ку действительно высококвалифицированных защитников) — суть стряпчие, ходатаи по делам, хотя у многих из них явно завышенные амбиции и запросы на гонорары; не по чину берут. С ними и в полемику вступать неинтересно. Есть среди этой двадцатки (она, конечно, довольно условна) действительно серьезные оппоненты, которые консультируются у врачей-клиницистов, не ленятся полистать нашу специальную литературу и приходят в зал судебных заседаний во всеоружии. С таким противником даже интересно «сразиться на ристалище».

Тема адвокатов особая. Раньше я знал их всех персонально; естественно, я говорю только о тех, кто в основном работал в городе по уголовным делам (цивилисты не в счет), с ними чаще приходилось встречаться. Теперь же представителей защиты развелось столько, что не только фамилий, но и физиономий всех запомнить невозможно.

Хорошие адвокаты по уровню юридической подготовки стоят примерно на равных, но их основной инструмент — защитная речь в суде — сугубо индивидуален. Стиль их выступлений и эмоциональная окраска речи всегда оригинальны, их не спутаешь друг с другом. Разве можно не отличить вальяжную, «старорежимную», убедительную манеру покойных Юрия Константиновича Енковского и Николая Кузьмича Харитоненко, обладавших выраженной харизмой, от напористого, активного, где-то агрессивного стиля Тамары Ходжигоровны Эльдеевой и Анны Николаевны Бюрчиевой, с чисто мужскими логическими умозаключениями. Кстати, Анна Николаевна с недавних пор стала работать в Московской адвокатской палате Генри Резника. Это ли не лучшее подтверждение тому, что наиболее способные наши защитники по уровню профессиональной подготовки не уступают своим столичным коллегам. Или, к примеру, спокойный, рассудительный анализ правовых коллизий у Магомеда Талибовича Сулейманова или Юрия Донатовича Бадмаева (у последнего солидный судейский багаж за плечами — не последний козырь в адвокатской колоде). Или экзальтированные, иногда почти провокационные выступления Сергея Андреевича Бургустинова. Экстравагантен, неординарен, непредсказуем, ничего не скажешь, явно не из компании европеизированного, лощеного Генри Резника; настоящий геморрой для судей и прокуроров. Но и востребован, вниманием клиентов не обделен. Некоторые считают это клоунадой, рассчитанной на простаков, и хотя мне ближе традиционность, но его стиль также имеет право на существование. Каждый из перечисленных защитников хорош по-своему, но все они есть или были личностями и мастерами своего дела. Адвокаты же средней руки безлики. Иной из них, вроде, и излагает все правильно, и на соответствующие статьи законодательства ссылается безошибочно, но речь его бесцветна, маловыразительна и вяла, как движения сонной осенней мухи на оконном стекле. Вряд ли такое выступление произведет особое впечатление на суд, даже если с аргументацией все будет обстоять в порядке.

Некоторые из представителей защиты работают строго в рамках правового поля; в качестве примера я могу назвать Магомеда Талибовича Сулейманова (и не одного его), который за 25 лет не только не пытался как-то повлиять на выгодный для него результат экспертизы, но даже никогда не поинтересовался, готова ли она. Другие балансируют на грани «фола» или пользуются связями с ведомствами, откуда пришли в адвокатуру: милиция, прокуратура, суд. Есть и те, кто, льстиво заглядывая в глаза эксперту, всячески склоняет его в пользу «своей версии». Балованный, ушлый, однако, народ, эти адвокаты. Об остальных говорить не берусь, греха не оберешься!

Тяжелее, если с другой стороны (закон это сейчас разрешает) выступает твой собрат судебно-медицинский эксперт; он такой же подготовленный специалист и может «подловить» тебя на оговорке, не выверенных аргументах, просто на неправильной формулировке. Но это же и мобилизует тебя, заставляет не относится к посещению суда как к рутинному процессу. Утешает лишь то обстоятельство, что комментировать чужую экспертизу всегда проще, чем самому работать с объектами.

Меня лично никто не натаскивал на этот вид работы, напротив, свой первый опыт я, вряд ли могу рекомендовать своим более молодым коллегам.

Меня вызвали в Верховный суд Республики совершенно по чужой экспертизе (эксперт, ее проводивший, находился в отпуске). Речь шла о громком процессе лета 80-го года, когда на скамье подсудимых оказался сотрудник милиции по фамилии Бемм. Это был, что называется «гвоздь сезона»; распоясавшийся и озверевший от безнаказанности сотрудник ГАИ МВД, пуляющий направо и налево из табельного оружия, и погибший — скромный достойный молодой человек (кстати, нигде не работающий — примеч. автора, — что по тогдашним законам попадало под статью — «тунеядство») из одной Закавказской республики. Тут, знаете, и политикой тех лет попахивало изрядно.

На суд было оказано беспрецедентное давление; из армянского села, откуда был родом погибший, пришла петиция с 2,5 тысячами подписей односельчан и с требованием «справедливого» сурового приговора подонку, к петиции прилагались фотографии похорон. В конце имелось недвусмысленное предупреждение, что в случае «неправильного» приговора этот факт будет расценен, как дискриминация по национальному признаку, и потерпевшая сторона оставляет за собой право незамедлительно обратиться в Верховный суд РСФСР, а затем и далее по инстанции. На мой взгляд, и следствие, и суд изначально приняли откровенно обвинительный уклон. Надо было примерно наказать человека, позорящего честь мундира офицера органов внутренних дел, бросающего тень на мудрую межнациональную политику КПСС. По крайней мере, я хорошо помню, как под бурные протесты бородатой родни потерпевшего судом сходу отклонялись ходатайства подсудимого и его защитника Раисы Борисовны Доногрупповой о вызове любого из свидетелей, могущих дать благоприятные для Бемма показания.

А вот рассказ самого Матвея Ивановича Бемма, данный 25 лет спустя после тех событий, рассказ спокойный, без горечи, эмоций и каких-либо личностных оценок. Передо мной сидел уставший, печальный человек средних лет, изрядно потрепанный жизнью и переживший не одну трагедию, которых с лихвой хватило бы на нескольких. Уже после выхода из колонии-поселения, лет 8–9 назад, он, работая электриком, как-то ремонтировал неисправный трансформатор в дачном поселке. Исправив поломку, Матвей мог спокойно заканчивать свое дело, но его подвел педантичный немецкий характер. Мастер заметил, что болт, крепящий крышку трансформатора, сидит в своем гнезде кое-как, а это непорядок, требующий устранения. Пока Матвей Иванович возился со злосчастным болтом, под сильным порывом ветра выключенный рубильник (все прекрасно знают, что за рухлядь представляет собой наше электро- и прочее оборудование) самостоятельно вернулся в первоначальное положение «включено». Полученная электротравма чуть не отправила Бемма на тот свет, но он выжил, благодаря крепкому организму. Правда, в результате лишился правой руки (культя на уровне верхней трети плечевой кости) и изуродовал левую руку. Любой бы на его месте или запил горькую, или наложил на себя руки. Но этот маленький мужественный человек с рыжими волосами, вперемежку с обильной сединой и спокойным взглядом серых глаз нашел в себе силы противостоять ударам судьбы. Он продолжает работать, и с внутренним достоинством и сдержанностью рассказывает о том, что с ним произошло:

— В лагере для ментов в Мордовии, где я оказался, окружающие заключенные сначала просто смеялись, узнав, за что я получил срок. Здесь сидели милицейские чины за получение взяток, избиение задержанных граждан, хищение государственных средств. На меня поперву смотрели как на блаженного. Народ в спецколонии отбывал срок за конкретные преступления. Но потом я увидел, сколько среди них было нормальных, хороших людей, как это не удивительно, ведь они, вроде, были преступниками. Больше, чем на воле.

Но вернемся к его рассказу о том случае.

21 февраля 1980 года с 8-ми часов утра младший лейтенант милиции, старший инспектор ДПС ГАИ МВД КАССР Матвей Бемм заступил на суточное дежурство на пост ГАИ № 2 (на развилке трассы Элиста-Волгоград и дороги, ведущей в аэропорт). С ним дежурили двое дружинников: В. Куликов и С. Масловец. Наряд обслуживала личная машина С. Масловца — «москвич-412». Стояла ясная морозная погода, степь вокруг поста ГАИ и трассы была покрыта плотным настом снега.

В течение дня по рации из дежурной части МВД поступали различные ориентировки, в том числе и об угнанных автомашинах, а затем пришел приказ министра: с 22 часов весь транспорт, проходящий через пост ГАИ, останавливать и регистрировать.

В 23 часа 45 минут со стороны Элисты показался двигавшийся на большой скорости УАЗ-469 цвета «хаки». Выполняя приказ МВД, и учитывая, что автомашина шла с превышением скорости, М. Бемм дал указание дружиннику Куликову, у которого имелись все необходимые аксессуары, включая жезл, остановить «уазик» для проверки. Сам он в это время проверял документы у водителя другого УАЗа, ехавшего в аэропорт. Но вместо того, чтобы остановиться, УАЗ-469 прибавил скорость, едва не сбив Куликова, и проскочил пост ГАИ, выключив фары и габаритные огни, после чего ушел в сторону с. Троицкое, резко увеличивая скорость движения.

С. Масловец уселся за руль своего «москвича», но тронуться с места не смог; забарахлил стартер. Тогда Матвей, не раздумывая, вскочил в УАЗ, ехавший в аэропорт, сел рядом с водителем и велел преследовать нарушителя. Опять его подвел немецкий характер. Любой другой на его месте спокойно передал бы по рации на следующий пост ГАИ о подозрительной машине и умыл руки. Матвей понимал свой долг по-своему и принял решение догнать нарушителя. В который раз подтверждалась непреложная истина, что излишняя инициатива всегда наказуема.

Догнать убегавший УАЗ никак не удавалось, расстояние лишь с трудом сократилось примерно до 100 метров. На световые сигналы фарами остановиться преследуемый автомобиль реагировал точно так же, как дальтоник на цвета светофора.

Уже за Троицким Бемма догнал «Москвич»-412, за рулем которого сидел Масловец, а рядом с ним Куликов. Милиционер пересел в более быстроходную машину, усевшись на заднее правое пассажирское сиденье. В это время преследуемый «УАЗ» свернул на дорогу, ведущую в сторону поселка Верхний Яшкуль. Погоня продолжалась. Звуковые и световые сигналы, а также сигналы жезлом в открытое окно успеха не имели, хотя не могли быть незамеченными преследуемыми; нарушитель не только хотел уйти от погони, но и маневрированием по трассе сознательно мешал обгону. Тем не менее, расстояние постепенно сокращалось до 2-3-х метров, в свете фар уже можно было различить армянские номера.

У водозаборной станции перед въездом в поселок Верхний Яшкуль армянский «УАЗ» резко свернул влево на проселок. Преследование по трясучей грунтовке, покрытой снегом, сильно затруднило дело. Снег, летящий из-под колес идущей впереди машины, залеплял лобовое стекло «москвича», ослепляя водителя.

Матвей Бемм решил сделать выстрел по колесам, но тряска на проселке была настолько велика, что пуля попала в заднюю дверцу преследуемого автомобиля, прострелив ногу одному из пассажиров. В тот день патрульным выдали боевые патроны, а не «милицейские», которыми не пробьешь и жестянку. Через несколько секунд у «москвича» отлетел глушитель и он остановился. «УАЗ» кавказцев тут же резко затормозила в метрах 6-8-ми, и из нее выскочили все трое — водитель и двое пассажиров, в том числе, раненый в ногу. Среди них выделялся решительный молодой человек с лицом, обрамленным густой иссиня-черной бородой, в руках которого при свете фар блеснул какой-то металлический предмет, напоминающий заводную ручку. Искаженные яростью лица, энергичные шаги в сторону машины милиции, наконец, металлический предмет в руках одного из нападавших не оставляли никаких сомнений в их намерениях.

Все трое стали рвать на себя переднюю пассажирскую дверцу, видимо, полагая, что стреляли оттуда, и даже почти выдернули из салона перепуганного Кузнецова, завопившего дурным голосом:

— Матвей, стреляй!

Один из троих кавказцев ринулся к полуоткрытой дверце, где находился Бемм. Матвей почти автоматически произвел выстрел поверх головы. Но, то ли рука дрогнула, то ли расстояние оказалось близким к упору — пуля сразила парня наповал, попав прямо между глаз…

Отправившись в судебное заседание, я накануне внимательно изучил все имевшиеся по делу экспертизы и был в достаточной степени подготовлен. Но на беду, почти у здания Верховного суда КАССР, мне встретились два приятеля, подивившиеся моему столь парадному стилю одежды в обычный будничный день. А, узнав, по какому важному и ответственному делу, и, главное, — куда я направляюсь, они не терпящим возражений тоном заявили, что без стакана «доброго» вина мероприятие никак не окажется успешным. Потом они завели меня в какую-то подсобку, где нами было употреблено на троих две бутылки «доброго» вина «Лучистое». Люди старшего поколения и среднего возраста помнят, какая это была гадость с резким, почти одеколонным запахом, тьфу!

В душном зале судебного заседания (о кондиционерах тогда приходилось только мечтать), разморенный духотой и выпитым «добрым» вином, я постоянно склонял голову в сторону плеча государственного обвинителя Алексея Цаган-Кевюновича Манджиева. И если бы не жесткий погон форменного кителя и негативная реакция его владельца на такие беспардонные попытки, то я наверняка уютно примостился бы на плече прокурора вздремнуть. Поэтому на послеобеденное заседание в качестве эксперта был приглашен Иван Максимович Кирюхин.

Кстати, проявившему бдительность при попытке задержания подозрительных лиц, М. И Бемму, «вкатили тогда на полную катушку» 15 лет. Потом оптимальный срок Верховный Суд РСФСР снизил, но судьба милиционера была сломана. Полагаю, что в нынешние времена, при подобных обстоятельствах он мог вообще бы не получить срок. Я привел версию событий, изложенных Матвеем Беммом, и, честно говоря, верю его рассказу. Четверть века спустя ему нет нужды придумывать оправдательные мотивы своим действиям. Так оно все, вероятнее всего, и было. Не спорю, что даже за неумышленное (или неосторожное) убийство он должен был понести наказание, но ведь не 15 лет лишения свободы, как отъявленный супостат.

С этих пор в судебные заседания я появлялся трезвым — безусловно, безукоризненно и аккуратно одетым, с запахом хорошего мужского парфюма и соответственно досконально подготовленным (правда, случались и экспромты).

Свою манеру выступления в суде я специально не отрабатывал, но пытался придерживаться уравновешенного «академического» стиля с усилением акцента на важных, узловых моментах. При этом старался не загромождать выступление латинизмами, чтобы речь была понятной и доходчивой для всех участников судебного процесса, ведь нас слушают не медики, а юристы. С появлением опыта выступлений появился соблазн «поприкалываться» над некоторыми представителями зашиты или обвинения, но в таких делах нужно знать чувство меры и соблюдать такт.

Хуже всего, когда тебе задают откровенно дурацкий вопрос, на который и ответ может быть соответственно только дурацким. Но в таких случаях, как мне представляется, лучше через судью в мягкой, не унижающей достоинства форме поправить оппонента, не без оттенка сарказма, разумеется.

Молодых экспертов я всегда старался брать с собой в суды, чтобы они привыкали к этой атмосфере, знали, на что способна та или иная сторона процесса и умели быстро реагировать на любой поворот событий, оттачивали свой стиль выступления.

Одни из них предпочитают стандартную форму изложения, степенную и неторопливую, со ссылками на специальную литературу и прецеденты. Другие — короткие ответы. Есть любители эмоционально педалировать на главных моментах, что, конечно, выглядит очень эффектно, но таких по пальцам можно пересчитать. Неважно, каким будет твое выступление; главное, чтобы оно было логически правильным и не косноязычным, а то иногда просто создается впечатление, что некоторые наши коллеги, да и иные служители Фемиды, просто не изучали русский язык хотя бы в рамках средней школы, а используют какой-то примитивный суконно-казенный суррогат.

Самый худший вариант, это когда эксперт монотонно мямлит нечто маловразумительное; вот тогда, как стая стервятников, на него слетаются все участники судебного процесса, и он становится жалким объектом для растерзания.

Еще беспомощнее выглядит эксперт, когда, излагая суду свои соображения, бормочет:

— Это мое мнение.

Мнение — всего лишь субъективное суждение, бездоказательное по своей сути. Эксперт формулирует «выводы», основанные на научной трактовке обнаруженных при исследовании состояний и изменений, которые логично вытекают из исследовательской части экспертизы и могут толковаться только однозначно.

Что касается подготовки к процессу, то однажды я был вызван в суд по одному и тому же делу вместе с молодым экспертом, который даже не удосужился прочитать свое собственное заключение, сделанное около 1 года назад. Результат не заставил себя ждать; имело место и трепетание кончиков пальцев, и обильный пот, орошающий чело, и некоторое заикание, и передача через прокурора уголовного дела, дабы лишний раз прочитать свой же, но уже позабытый текст.

После этого процесса я просто сказал ему:

— Видишь, парень! Ты всегда будешь выглядеть так, если элементарно не начнешь готовиться к судебным процессам, да и вообще не начнешь выполнять порученную тебе работу как положено.

В начале экспертной деятельности перед выступлением в суде я чувствовал в себе азарт гончей собаки, взявшей верный след и готовой сорваться с поводка. Перед посещением суда читал все, связанное с данной проблематикой, мысленно представлял, какие вопросы мне могут быть заданы, и давал развернутые ответы на них. Не хочу сказать, что этот запал себя исчерпал полностью, но так называемое вдохновение посещает меня все реже и реже. Неизменным осталось одно: обязательная подготовка к процессу, хотя бы на уровне внимательного прочтения экспертизы, которую ты делал некоторое время назад, и по поводу которой тебя вызывают в суд.

— Поэтому, Кема, выходя на кафедру для выступлений, — продолжал я, — ты должна чувствовать себя как укротительница хищников в клетке: неотразимой, уверенной в себе, готовой ответить ударом бича на любой оскал облезлой пантеры или полубеззубого тигра.

Кермен Алексеевне это сравнение понравилось, и она захихикала.

Затем последовал чай. Под чай с сухариками мы с Кермен Алексеевной переговорили о многом.

— Интересное дело, Кермен Алексеевна, получается. Раньше, бывало, два несовершеннолетних балбеса понабивают друг другу, как полагается, морды. А наутро или продолжают поединок, либо братаются. Теперь же вся орава, включая родителей обеих сторон, мчится на следующий день в Бюро судмедэкспертизы «снимать побои». А почему сие происходит, ты задумывалась?

Да мы же теперь правовое государство. И интерес появился материальный: либо получение «отката» с обидчика, либо взыскание через мирового судью финансового ущерба за причиненный физический и моральный вред. Причем, речь чаще всего идет не о серьезных повреждениях, что даже не обсуждается, а о пустяковых царапинах и ссадинах, порой почти микроскопических. Вот и весь ущерб: пара оторванных пуговиц да кровавая сопля под носом. До чего желание добиться правды нынче дошло! Измельчал народец, явно измельчал!

Может быть, поэтому и мировых судей развелось чрезмерно? По сути, этот институт снял лишнюю нагрузку с Федеральных судей, и это действительно справедливо. Так оно повсеместно и происходит. Но сколько появилось мелких сутяжных дел, которые раньше решались людьми полюбовно. Два пьяных соседа передерутся между собой из-за пустяка; конечно, речь не идет о ножах, дреколье, топорах и вилах. Утречком разберутся между собой, справедливо решат, что оба были дураками, разопьют поллитровку и расцелуются взасос. Смотришь, стали лучшими друзьями (корешами, кентами, кунаками и т. д. и т. п.).

Сильно возобладал материальный интерес, и появилось непреодолимое желание добиться справедливого, с их точки зрения, возмещения ущерба, выражаемого в денежном эквиваленте, что ведет обоих дураков к мировому судье, где дело может рассматриваться бесконечно долго, потому что правого и виноватого среди обоих, по существу, нет.

А еще существует категория чадолюбивых мамаш, которые сразу тащат своих дражайших отпрысков на экспертизу, появись у них синяк (кровоподтек) под глазом или багровый цвет ушной раковины. Опять же говорю чисто о бытовых делах, когда драки происходят между подростками без злого умысла и без отягчающих обстоятельств — грабежи, разбои, избиение группой лиц.

В бытность пацаном мне также приходилось получать по физиономии, но даже под пыткой я не сказал бы родителям, что следы побоев на лице оставил Валерка или, скажем, Володька. За падло это считалось.

О многом интересном и животрепещущем переговорили мы с Кермен Алексеевной в тот зимний вечер за ужином. О странном явлении, когда молодежные банды юристы и журналисты очень деликатно величают неформальными юношескими группировками с антисоциальной направленностью. Об отношении некоторых представителей закона к нашим экспертизам.

Как-то в перерыве судебного заседания одна чересчур нервная прокурорша заявила мне:

Мне не нравится Ваша экспертиза!

Пришлось объяснить даме, что экспертиза — не девушка, она не может нравиться или не нравиться. Она должна быть, прежде всего, объективной, а если по каким-то причинам это не так, то это уже и не экспертиза или дефектная экспертиза. Если какая-то из сторон процесса считает, что она не объективна, то надо конкретно указать на те несоответствия закону, которые, по ее мнению, имеют место быть. А то интересная картина получается: если экспертное заключение подтверждает версию обвинения — оно хорошее; если нет — плохое, вызывающее сомнение. Оценка экспертизы должна производиться не в терминах «любит, не любит», а в правовой медико-юридической плоскости.

Мне, например, до сих пор непонятно, почему судебно-медицинского эксперта, вызванного в судебное заседание, усаживают за одним столом с представителем государственного обвинения? Ведь на моем «веку» было немало прецедентов, когда благодаря квалифицированно проведенной экспертизе подсудимого оправдывали, поскольку его вина не подтверждалась экспертными исследованиями…

Затронули мы и злободневную тему — массовый отъезд наших соотечественников в первопрестольную (она же белокаменная и златоглавая), одним словом, в столицу нашей Родины Москву. Словно «черная дыра», она втягивает в себя и все лучшее, что есть в республике, и всякую накипь. Совсем как в песне-частушке стиляг конца 50-х годов:

«Все чуваки давно схиляли в Лос-Анджелес,

И там для них лабает джаз»

Если этот процесс будет продолжаться в таких же масштабах, то скоро в Калмыкии совсем не останется дееспособных, самодостаточных людей, которым необходимы условия для самореализации, и которые могли бы принести пользу своей малой родине.

Понятны мотивы, когда люди из депрессивного региона уезжают, чтобы элементарно заработать на кусок хлеба и прокормить семью. Материально-финансовый аспект даже не подлежит обсуждению. Но когда доминирует посыл, что настоящая, полноценная жизнь возможна только в столице, а провинции уготовано лишь жалкое прозябание, это огорчает. Москва стала для многих «землей обетованной», как для евреев Израиль.

Сдается мне, что люди с такими представлениями и в Москве (да и в любом другом месте на планете) не будут жить полнокровно и интересно, ведь ощущение не напрасно проживаемой жизни возникает у человека вне зависимости от места его пребывания, а от внутреннего ощущения душевного комфорта, лада с самим собой. Можно быть счастливым и удовлетворенным, находясь в затерянном в горах маленьком селении, возделывая свой виноградник, то есть, делая полезную, осмысленную, действительно нужную работу, наблюдая, как растут твои дети.

Насмотрелся я на москвичей, задроченных бессмысленной суетой, транспортными пробками, переполненными вагонами метро, тратящих по 3–4 часа в день на дорогу от дома до работы и обратно, взмыленных и остервеневших от сумасшедшего ритма, не имеющих возможности перевести дух и просто расслабиться. В Москве надо работать, не думая ни о чем другом, работать с раннего утра до поздней ночи, с полной отдачей; это потогонный конвейер, выжимающий из человека последние соки. Если кому-то нравится такая действительность, — пожалуйста!

Преставление о какой-то особенной жизни в Москве — миф. Нет существа, более несвободного, более ограниченного в своих инициативах, запрограммированного только на зарабатывание денег, причем, любой ценой и любым способом, чем обитатель столицы. Времени для созерцания не остается. Москва мне нравится, но я в ней гость. Жить там постоянно мне бы не хотелось. Что касается мероприятий из категории «культур-мультур», то посещение выставки Сальвадора Дали в Доме художника на Крымском Валу, рок-шоу «Роллинг Стоунз» в «Лужниках» и концерта Пола Маккартни на Красной Площади я могу себе позволить, не будучи москвичом.

Наверное, на какой-то ветке моего генеалогического древа сидит случайный древний предок — восточный человек, турок или перс, от которого мне досталась склонность к неспешности, к патриархальному, уходящему навсегда в прошлое, укладу; нелюбовь к суетности и к решению искусственных проблем, навязанным нам цивилизацией-прогрессом, которым не должно быть места в простой, нормальной жизни. Мила моему сердцу буколическая картинка, когда двое степенных мужчин, сидя под тенью чинары вблизи чайханы с пиалами в руках, запахнув полы стеганых халатов, прежде чем приступить к деловой части беседы, полчаса отдают неторопливому разговору о детях, родственниках, баранах и верблюдах. А куда спешить? До захода солнца еще так далеко.

Может, это ощущение истинного Востока — искаженное, но, тем не менее, очень многим русским Восток никогда не был чужд.

А, может, во мне говорит домосед, не охочий к перемене мест. Я люблю сидеть дома, мне интересно среди своих книг, фотографий, музыкальных записей, видеофильмов, небольшого архива и рядом с компьютером. И дома мне никогда не бывает скучно…

Так наш ужин прошел в полезных, интересных для обеих сторон беседах. Правда, говорил больше я, а Кема слушала, но такие неофициальные встречи, на мой взгляд, дают молодому эксперту больше, чем выслушивание монотонной лекции, отпечатанной чуть ли не с момента изобретения бумаги на пожелтевших от времени страницах.

После ужина Кермен Алексеевна спешно засобиралась, боясь опоздать на автобус в свой отдаленный район. Заперев за коллегой дверь, я на кухне выкурил еще одну порцию зловредного зелья, завезенного по недомыслию Петром Великим из Голландии.

Периодически меня навещали молодые подружки, особи не старше 30–35 лет, без излишних старомодных комплексов, что, по моему глубочайшему убеждению, приостанавливало неизбежный процесс энтропии — естественного старения организма и крайне благоприятно влияло на ход выздоровления ноги. Причем, делалось это, как вы правильно понимаете, исключительно в лечебно-профилактических целях, без обременительной атрибутики и куртуазных реверансов.

Сегодня вечером должен был состояться очередной сеанс необходимой, благотворной, целительной терапии. Так не без пользы прожитый день обещал закончиться не менее плодотворно.

ПРОШЛОЕ И НАСТОЯЩЕЕ

(краткий обзор)

Архивные документы о состоянии судебно-медицинской службы в довоенной Калмыкии отсутствуют, поэтому этот период является абсолютным белым пятном.

В 1958 году восстановлена Калмыцкая АССР после депортации калмыцкого народа в 1942 году. Но не все государственные и управленческие органы полностью сформированы. Так, например, судебно-медицинская экспертиза еще находится на бюджете Ставрополья.

Из справки Национального архива Республики Калмыкия: «…из информации о работе Калмыцкого облздрава за 1958 г. следует, что судебно-медицинская экспертиза находится на бюджете Ставропольского краевого Бюро судебно-медицинской экспертизы и обслуживание производится из края. На месте не было специалиста-врача и поэтому констатировалось, что судебно-медицинская экспертиза в области была поставлена неудовлетворительно…»

На заседании Президиума Совета Министров Калмыцкой АССР от 3 июля 1959 года за № 255 был рассмотрен вопрос о размещении республиканского Бюро судебно-медицинской экспертизы; министерству финансов КАССР поручено выделение министерству здравоохранения денежных средств в сумме 86 тысяч рублей за счет свободного остатка бюджетных средств для приобретения помещения для Бюро СМЭ.

К этому времени министерством здравоохранения КАССР (первый министр Евдокия Александровна Дойникова) было утверждено штатное расписание Бюро СМЭ, где перечислялся административный, управленческий и медицинский персонал.

1959 год является официальной датой рождения судебно-медицинской службы в Калмыкии.

Первым начальником Бюро СМЭ был назначен Юрий Иванович Прокофьев. К сожалению, его фотографию мне нигде не удалось найти.

Этапы развития и основные даты

1959 год — создание самого Бюро и танатологического отдела (морга). Экспертам-танатологам вменялось также производить экспертизы живых лиц.

1960 год — создание судебно-химического отделения.

1960-61 годы — организация судебно-гистологического отделения.

1963 год — появление отделения по исследованию вещественных доказательств (судебно-биологического отделения).

1964 год — назначение начальником Бюро СМЭ Ивана Максимовича Кирюхина, который проработал в этой должности до 1998 года (уникальный случай «долголетия» для главного врача).

1973 год — пожар в здании Бюро, расположенном рядом со старым роддомом, в результате чего все отделения оказались разбросанными по всему городу. Администрация и химическое отделение — на улице Энгельса, дом 25; морг — на 101-ом квартале, во дворе противотуберкулезного диспансера. Судебно-биологическое отделение вообще не имело постоянного помещения.

1980 год — восстановление физико-технического отделения (отделения медицинской криминалистики).

1982 год — переход структурных подразделений Бюро СМЭ в здание на улице Правды, 4 (один из старых корпусов медицинского училища имени Тамары Хахлыновой), а морга — в новое помещение ЦПАО Республиканской больницы.

1987 год — образование АКНОСМ — Астраханско-Калмыцкого научного общества судебных медиков (по шуточному выражению И. М. Кирюхина, «татаро-монгольского»).

1995 год — оснащение отделения медицинской криминалистики первым компьютерным комплексом.

1996 год — организация на базе судебно-биологического отделения производства цитологических исследований.

1999 год — научно-практическая конференция, посвященная 40-летнему юбилею организации судебно-медицинской службы в Калмыкии. В конференции приняли участие правительство республики, министерство здравоохранения, прокуратура и МВД, судебные медики из Астрахани.

— создание отделения сложных экспертиз.

2000 год — смерть И. М. Кирюхина.

— 5-й съезд судебных медиков Российской Федерации в г. Астрахани, в котором начальник Бюро СМЭ МЗ РК входил в число членов оргкомитета по подготовке к съезду.

— создание отделения экспертизы потерпевших, обвиняемых и других лиц. До этого экспертизы живых лиц и сложные экспертизы производились всеми экспертами общего профиля.

2002 год — преобразование Бюро СМЭ в Государственное учреждение «Республиканское Бюро судебно-медицинской экспертизы».

— учреждение собственной бухгалтерии.

Начальники Бюро судебно-медицинской экспертизы МЗ РК

1. Юрий Иванович Прокофьев (1959–1964)

2. Иван Максимович Кирюхин (1964–1998)

3. Игорь Николаевич Гриньков (1998–2001)

4. Виктория Сергеевна Богаева (с 2001 года)

2006 год

За истекший почти полувековой срок судебно-медицинская служба Калмыкии изменилась как качественно, так и увеличилась в количественном отношении. На настоящий момент она имеет в своем составе, включая районное звено, 89 сотрудников: 29 врачей судебно-медицинских экспертов, 23 человека среднего медицинского персонала, 23 человека младшего медицинского персонала, 12 человек административно-хозяйственного подразделения.

Правоохранительные органы, суды и граждане республики имеют возможность получать весь комплекс исследований судебно-медицинского характера, необходимый для решения задач следствия и правосудия. Проблемы, разумеется, остаются, и немалые. Это изношенность оборудования, неотложная потребность в ремонте многих моргов в районах, необходимость перехода самого ГУ «РБСМЭ» в новое здание, низкие зарплаты, плохое финансирование. Но было бы неправильным не замечать и позитивные перемены, происходящие, несмотря на общее тяжелое положение, в котором находится все здравоохранение.

Но самый главный потенциал Бюро — его сотрудники, смотрящие в будущее с оптимизмом. Квалифицированные специалисты трудятся бок о бок с молодежью, которая в последнее время потянулась в судебную медицину, и этот факт отраден.

Автор счастлив, что ему довелось работать в этом коллективе более четверти века, и надеется, что сможет принести пользу своими знаниями и опытом.

Примечания

1

Хазиков Николай Церенович — прокурор Республики Калмыкия.

(обратно)

2

“ A Day in the Life ” — одноименная песня Джона Леннона и Пола Маккартни.

(обратно)

Оглавление

О СУДМЕДЭКСПЕРТЕ ЗАМОЛВЛЕНО СЛОВО!

ОТ АВТОРА

ГОРОДНИЧИЙ

СЛЕДЫ ОСТАЮТСЯ ВСЕГДА

СЮЖЕТЫ

  О последствиях скотоложства

  К вопросу о всеобщей грамотности

  Необычное опознание

  Мелочи

  Криминальная «экзотика»

  Собачьи мытарства

  О вреде онанизма

  Ложное погребение

  О вреде непродуманных шуток

  Об издержках забывчивости

  Два анекдота от Игоря Гринькова

  Лжекадавр

  Презенты от коллег из других регионов.

ОДА ПРОКУРАТУРЕ — ГОСУДАРЕВОМ ОКЕ

ДЕНЬ В ЖИЗНИ[2]

ПРОШЛОЕ И НАСТОЯЩЕЕ

*** Примечания ***