Море рядом [Игорь Бель] (fb2) читать онлайн

1

2

С т и х и

3

Американская серия

Тяжелая ручка

Тяжелая ручка, тяжелая ручка писАла,

И все, что в душе накопилось, она занесла.

На Землю беспечная грозная туча упала

И тонны воды на тебя и меня пролила.

Несмелая мысль промелькнула – сознанья коснулась:

Пора бы подумать о главных и важных делах.

Судьба не спала и как следует ей развернулась –

Перетасовала друзей и посеяла мерзость и страх.

По всем потопталась она незатейливо, грубо,

По всем провела переулкам и темным местам,

Такая коварная дама – царица Приама Гекуба –

Все хочет меня ослепить, но я повод не дам.

Теченье прибило лодчонку к большому причалу.

Колотит беднягу бортами, и доски скрипят.

Уключину вместе с веслом от удара сломало,

А чайки боятся летать, и все ангелы спят.

Стремится природа меня освежить-взбудоражить:

Ее интересы совпали с моими, и вот...

Я слушаю, что еще ветер неистовый скажет,

На что же подвигнет, в какие миры занесет.

Тяжелая ручка, тяжелая ручка писАла,

И все, что в душе накопилось, она пролила.

Поставила точку, какой-то задумчивой стала,

Затихла на миг и меж строчек спокойно легла.

4

Зима

Зима. Кипарисово-пальмовым цветом,

Контрастно сверкающим морем с утра

Кричит не по правде дискантом – фальцетом,

А то вдруг поет, как мадам Монсератт.

Зима. Не похожа на то, что когда-то

Меня забавляло, лечило, влекло,

Стояло за окнами белым фрегатом

И холодом веяло через стекло.

Зима. Через чувства вины озаренье

Прошла, как иголка по нервным узлам,

Оставила только благое знаменье,

И гул в голове, и в надеждах бедлам.

Зима. Только знаки дождя виновато

По крышам слезятся и бьют о стекло

Снежинки летают, но белая вата

Растаяла вмиг, потому что тепло...

Террор у твоего дома

Шутки в сторону – террор уже повсюду.

Скоро кончатся все тихие места.

Бал прошел, и взрывом бьет посуду

И летят влюбленные с моста.

Ещё кажется, что всё это случайно,

Что минует чаша вас сия,

Но не тешьтесь этой мыслью тайной –

Отогрелась солнышком змея.

Тель-Авив, Нью-Йорк, Москву, Калькутту,

Истамбул, Чечню и Курдистан

Охватило щупальцами спрута,

И вовсю читается Коран.

Только лишь слепой не видит сути,

Только сытый закатил зрачки,

Только недоумок воду мутит

И в бассейн бросает пятачки.

Всё. Возврата нет к беспечным будням.

5

Враг без сантиментов – жизнь вода.

Выползла змея и жалить будет,

Кто тут до Мадрида, господа?

Hurricane

Pacific холодный, могучий.

Волна не спеша набегает.

По небу две мощные тучи

На нас ураган надвигает.

Огромные водные массы

Уже в завихренье включились.

Готовы к прыжку папуасы –

Деревья в лесу притаились.

И лук натянул краснокожий

Закат, замирая на месте.

Спасенья не будет, быть может,

От всепоглощающей мести.

Фресно

Я до пятницы буду под Фресно,

Потому, что мне там интересно.

Потому, что под Фресно не тесно

И природа в округе прелестна:

Виноградники, манго, бананы,

Из цветов и листвы икебаны.

Здесь не дуют ветра-ураганы

И пасутся на горках бараны.

Я до пятницы буду во Фресно,

Потому, что под Фресно прелестно.

Тореро

Я, когда выпью грамм пятьсот,

Могу помчаться на корриду

И со своих души высот

Быков построить в пирамиду.

Мне тавромахию учить –

Да все равно, что пригубить.

Эль торо, браво, глуп и зол:

Глаза, как красные редиски.

А я собрался и пошел

В буфет "Тореро" выпить виски.

6

Вопреки

Несмотря ни на что –

Вопреки

Мы не умные –

Мы дураки

Мегаполис в дыму –

Ну и что?

Соловей на ветвях,

Конь в пальто...

Танго-ретро

О, моя нежная богиня!

О, моя юная княжна!

Пусть пропадет все, пусть все сгинет –

Ты мне одна – одна нужна.

Два шага вместе, разворот, и

Нога к ноге, к руке рука

Ты оступилась – что ты, что ты!

Это начало лишь пока.

Простая музыка у танго

Простые нужные слова.

Она сладка, как мякоть манго,

От них кружится голова.

Такие маленькие руки,

В глазах луна и тонкий стан.

Со мной впервой такая штука,

Надеюсь, это не обман.

Простая музыка у танго.

Такие нежные слова.

Нога дрожит как у мустанга,

И закружилась голова.

О, моя юная богиня!

Нам эта музыка нужна.

Пусть пропадет все, пусть все сгинет.

О, моя томная княжна!

7

Жизнь – дорога к гильотине

Жизнь – дорога к гильотине.

К ней идешь как перст – один.

Ешь чего-то, хлещешь вина,

Раб всего и господин.

Глаз сочувствующих ищешь,

Боль пытаешься унять,

Вправо-влево взглядом рыщешь,

Чтоб в безумстве смысл понять.

Вниз посмотришь на вериги –

Цепи жалобно звенят.

Где ж посланцы божьей лиги? –

Все финала лишь хотят.

Шаг замедлить не пытайся,

Оправдания не жди,

Да, родной, не спотыкайся,

Не упрямствуй же, иди...

Всё равно пройти осталось

Только несколько шагов.

Там притупит страх усталость

От друзей, и от врагов.

Подойдешь к последней точке,

Сунешь голову в прорез,

Вспомнишь про свои денечки,

Что-то ухнет вниз и... Yes!

Decision

"На мудреца довольно простоты",

На дурака довольно восхвалений.

От неких дам не ждите чистоты,

И от убийцы – утренних молений.

Вольется в рот живительный нектар,

А мозг от крепости не поперхнется.

Я жил на паперти – не божий дар,

Но жизнь беспечная ушла и не вернется.

Дорожный знак налево показал,

А также "прямо" стрелочка светится,

А я решил и... резко вправо взял,

Чтобы в гостях у Бога очутиться...

8

Лос-Анджелес

Тут у нас землетрясения,

Даже селевой поток,

Ураганы, наводнения

И на бирже – скок-поскок.

Тут у нас под боком плещется,

Дышит Тихий океан.

Нехорошее мерещится,

Если виски влить стакан.

Тут авто везде мантулятся,

По сабвеям черный люд,

И народу нет на улицах -

В супермаркетах снуют.

Дам не вижу здесь красивых я -

Видно, держат по домам.

Верит публика счастливая

Увереньям и словам.

Русский люд здесь не теряется -

Обживает Голливуд,

А того, кто сильно мается,

Здесь не любят – it's no good.

Все обжито, все промерено,

Все подогнано в пазы.

Что же я такой потерянный –

Карты в масть, но где ж тузы?

Точка, точка, запятая...

Точка, точка, запятая.

Их искали – не нашли...

Минус – рожица кривая,

Плюс – побыли и ушли...

В лабиринтах проходили,

Ночью в ледяной воде.

Сколько лесу повалили!

Почему, зачем и где?

Точка, точка, запятая,

Минус, черточка, тире,

А деньки все тают, тают...

И растают в сентябре,

Когда черный астероид

От отчаянья войдет

В атмосферу, дико взвоет

И… на землю упадет.

9

Одесса

Що ви мне скажите за малую Одессу?

Она в Техасе – это знает каждый мэн.

И никакого нет, простите, интэрэса

За ее счастье надувать на шее вен.

Здесь ничего вам не напомнит Молдаванку,

И даже оперный театр совсем не тот.

Тут повстречаете мулатку, китаянку,

Но нету Сары в коверкотовом пальто.

Тут на прогулку люди ходят для здоровья,

А не для чтобы свой костюмчик показать,

И на заборах "Я люблю" не пишут кровью

И кое-что еще про вашу лично мать.

Здесь нету лестницы, спускающийся к морю,

И в бескозырках морячков и брюках клеш,

А в дополненье к охватившему вас горю,

Язык – английский. Ах! Да что с него возьмешь.

Тексты саркофагов

Когда обе земли неизбежность войны захлестнула,

То Осирис поток неизбежности остановил,

И Исиду-сестру обрюхатил, а совесть уснула -

Образ бога в яйце запечатал и установил.

Пусть родится сам Бог и по праву наследника Геба

За отца походатайствует на верховном суде.

Нужно Сета убить – колдуна и посланника неба,

Пока семя Осириса плавает в плодной воде.

Пока в вульве он спрятан, отбейте, о Боги, владыку!

Он возглавит Девятку – пройдет только несколько лет.

Что колдун вам? Ничто. Не робейте – намаслите пику.

Сет приставил печатку – убьет – в нем сомнения нет.

10

Я – очковая кобра

Я в лимонных аллеях,

Апельсиновых рощах

Буду добрым-предобрым,

Буду всех обнимать,

А потом посинею

И все выблюю мощно.

Как очковая кобра,

Стану взгляд поднимать.

Тело длинное площа,

Раскручусь, извиваясь,

Как пружина тугая,

Изготовлюсь разить.

В апельсиновой роще

Как с похмелия маясь,

Весь дрожу, уползая,

Чтобы добрым побыть...

Как не открою я газету

Как ни открою я газету,

Так сектор Газы и араб

Какой-то делает намазы,

Забыв про водку и про баб.

Себя взрывают недоноски,

И это в общем very good,

Но тянут души отморозки,

Тела на части, суки, рвут.

Как ни открою я газету,

Евреи землю отдают

За просто так, за сигарету,

Туфту, обещанный уют.

Тупое исполненье приговора

Тупое исполненье приговора...

И тиканье настенное часов,

Возня и шум на улице и вздора

Полет и протеканье сквозь засов.

В саду млекопитающихся трупы

Уложены рядками и мангал

11

Горит. Смурные рыцари не скупы –

Их запах жирной трапезы согнал.

Дымится барбекю, звенят бокалы.

Улыбки почти свежих, томных дам.

Мужья их – красномордые амбалы,

И в детских ртах упругий бабл-гам.

Тупое исполненье приговора:

Безжалостен полет упругих стрел,

А грудь моя открыта – вот умора! -

Смешное завершенье добрых дел.

Заиграло фортепьяно

Заиграло фортепьяно,

Чтоб надежд меня лишить.

У кoлоратурного сопрано

Горло начало першить...

Эх раз, еще раз!

Не попса, не рок, не джаз –

Это музыка играет

Филигранная для вас.

Говорливых людей обожаю

Говорливых людей обожаю -

Говорят, говорят, говорят...

Если нету войны, нету рая,

Говорливые вмиг сотворят.

Человек – не мумия

Человек – не мумия (это без сомнения) -

Говорит и думает в разных измерениях.

Думает и делает не одно и то же.

Совесть черно-белая – гложет и не гложет.

В общем, гомо сапиенс – сложная скотинка:

Ставит часто старую, битую пластинку,

Повторяет истины, явно прописные,

Прячет намерения (не всегда дурные),

12

Выспренними фразами может разразиться,

Или без причины вдруг взять да и напиться.

Может другом верным быть длительное время,

А потом поссориться, как бы, сбросив бремя,

Может, даже искренне, сделать обещание,

А потом забыть его, хмыкнув на прощание.

Человек – не мумия – это без сомнения:

Напряженно думает, наслаждаясь ленью,

До самозабвения любит лесть и ласку,

Каждое мгновение примеряет маску.

Крещендо

Спокойно и неспешно, свободно – без напряга,

Направо и налево скрипичный строй идиллий,

И летний ветерок – по деревцам, по веткам.

Потом чуть-чуть быстрее, но все еще приятно.

Порывы ускоряет веселый ветер майский,

Но вот, как бы случайно, один порыв – на пробу,

Потом второй и третий, потом четвертый, пятый.

Порывы все сильнее, несутся листья, письма,

Затем, все убыстряясь, – ошметки, ветки, банки,

Свалилось что-то кем-то оставленное в спешке,

Закручивает больше, порывы все мощнее.

И вот несутся с пылью и ведра, и фанера,

Невольно убыстряясь под мощностью порывов,

Песок и галька жестко, как плетью, бьют по стенам,

Сломался ствол платана и рухнул, будто воин.

И вот уже несется все вместе и раздельно,

И вой, почти истошный, уже почти с надрывом.

Закручивает доски, срывает шифер с крыши

И вместе с ним железо, прибитое навеки.

Приблудную собаку несет, как сгусток шерсти,

А визг ее дискантный практически не слышен

На фоне оборотов немыслимой турбины.

Стеклянные киоски разносит, как от взрыва...

Сцепились в небе бесы последней мертвой хваткой.

Апофеоз безумства – ужасное крещендо –

И барабан, и трубы, тарелки, контрабасы

И хохот диких скрипок, разбросанных повсюду...

13

Вечная Пасха

Кому Песах, кому Пасха,

Кому Вечные огни.

Штурмовые ночи Спасска,

Волочаевские дни...

Отзвенели, отстрелялись,

Упокоился народ.

В море крови искупались ...

Шла дивизия вперед.

На погостах тихо-тихо.

Тихо липа шелестит.

Кто рубал когда-то лихо,

Тут теперь спокойно спит.

Кому Пасха, кому сказка,

Кому Вечные огни.

Штурмовые ночи Спасска,

Пасхи радостные дни.

Часы пробили полночь

Часы пробили полночь. Сразу

Начало выспренних начал

Меня за жабры – вот зараза!

Хоть я во сне права качал.

Дебильно капали сосульки

Каскадом капель по мозгам.

Еще стакан и две граммульки,

И два удара по рогам.

За что меня-то? Невиновен!

Астрономический канкан.

Ночь – барракуда, день неровен,

А утром с маслом круассан.

Опять засаленное солнце

В моем окне, и снова день...

Соседа, старого японца,

Опять морочит дребедень.

Он ходит взад-вперед по дому,

И неприкаянность его

Набила мне уже оскому

И аллергию от всего...

Политкорректен я, и все же

Недомогание мое

Так вынуждает дать по роже,

Но все в мечтаньях. Ё-моё.

14

Старый харбор

Старый харбор, больной и чернеющий пирс,

Заржавели столбы, обкрошился бетон.

Мы с тобой на дощатый настил поднялись

Посмотреть, как танцует волна чарльстон.

Многоцветна вода, как персидский ковер.

Только гамма не та и оттенок другой.

Сзади город звенит – впереди нас простор,

И с тобой мы одни, мы одни лишь с тобой.

Впрочем, справа, смотри, одинокий рыбак.

Он с упорством маньяка на спиннинг глядит,

И две чайки кружатся, но как-то не так...

А одна, распушившись, на кране сидит.

Вот сейчас разбежимся и тоже вспорхнем -

Полетим, наслаждаясь сплетением рук.

Мы одни лишь с тобой, все равно мы вдвоем!

И как будто и не было прежних разлук.

Готовьте сабли, палачи

Полетели, полетели, полетели...

Прилетели, осмотрелись... и опять...

Полетели, полетели, полетели –

В дальних странах будем гнезда разорять.

Мироздания простенок обвалился,

И рассыпались по лужам кирпичи.

Я сегодня на свидание явился

Подшофе – готовьте сабли, палачи...

Готовьте сабли, палачи,

Готовьте сабли, палачи,

Готовьте сабли, палачи,

Я тут – в ночи.

Где ваши сабли, палачи?

Где ваши сабли, палачи?

Где ваши сабли, палачи? –

Вы трепачи!

15

Постой, прохожий!

Постой, прохожий – не проходи.

Проклятый климат неизлечим!

Зайди под крышу и подожди.

Давай закурим и помолчим.

Ты шел куда-то в такой маразм?

И я, придурок, зачем-то шел.

Не испугались природных спазм

И вот, нечистый, куда завел...

Водовороты у самых ног

И по асфальту лупцует град.

Ты тоже дома остаться мог –

В окно смотрел бы на этот ад.

Давай закурим еще одну

И скажем дружно: "Вот это да!"

Я shit и fucking упомяну,

А ты – goddamned – ну, как всегда.

Розы в Прериаль

Сто миниатюр

Славной Помпадур,

Пошлая лямур

Без души...

Нашей жизни сюр –

Шмотки haute coutur

И с утра – "Бонжур" -

Не греши...

Грязный будуар,

И аксессуар.

Не аревуар –

Не пиши...

Главный интерьер –

Кресла и барьер.

Ночью свой фужер

Осуши...

Странный антураж –

Винный ассамбляж,

А потом кураж –

Все круши...

Розы в прериаль,

На глазах вуаль,

16

И читать мораль

Не спеши.

Мне сверху знак

Мне сверху знак –

Ужасный дождь,

И поворот судьбы намечен.

Я безобразно искалечен –

Лежу один, как старый вождь.

Я завершаю путь, и мне

Так тошно и бесповоротно:

Судьба свершила поворот, но

Я на войне как на войне...

Банальных слов поток пустой

Меня выводит из терпенья,

Но все же я еще терплю

Или, быть может, просто сплю

Постой, костлявая, постой!

И в окнах свет уже, как мрак,

И дверь давно заиндевела,

Но только старую любовь

Я вспоминаю, как спасенье:

Ну, подожди, еще мгновенье,

Но сверху знак...

На выход, детка!

Тюрьма. Решетка на окне.

Рассудок меркнет постепенно.

Поставлен жирный крест на мне –

С размаху, точно, вдохновенно.

Вбирает сырость потолок

И по стене струя слезится.

Судьбой наказан мой порок

Сполна – пора остановиться.

На приготовленной петле

Играет крыса-малолетка...

Вода уже кипит в котле,

Обслуга ждет. На выход, детка!

Древнегреческое единство

17

Волновался народ – к Риму хлеб подвезли

Как подарок тирана Гелона. Ура Сиракузам!

И собрался Сенат, и народ славной Римской земли

Облепил, словно рой, – стал початком Сенат кукурузы.

Все в надежде, что хлеб будет роздан народу за так

Или очень по низкой цене, что, понятное дело, приятно.

И никто не хотел уходить – ни хитрец, ни мудрец, ни простак, Понимая, что истина в хлебе, в вине – остальное понятно...

А сенаторы речи вели, что, мол, вот, возмутится народ,

Если мы вдруг решим, что запасы нужны государству.

Или цену поднимем, ну, в общем, к народу – вперед!

Не простят нам жлобства, кумовства и коварства.

Но поднялся тут Марций, рукою прося тишину –

Слышу речи предателей, плебсу в угоду поющих,

Что стремятся в дерьмо превратить нашу жизнь и страну...

И давно уже ждет упразднения должность трибунов дающих...

От неё нету пользы ни консульству, ни городам,

Она сеет раздоры в республике, тащит в трясину.

От реченья трибунов ЕДИНСТВО хиреет в угоду словам.

Мы должны научиться и думать, как прежде, ЕДИНО.

Чтобы цель была только одной и для всех, навсегда...

Попросите солдат отогнать от Сената плебеев,

И не станет взаимной понятная миру вражда.

Пусть народу дела наши лишь послушанье навеют.

Death on the road

Силится призрак достать вершину.

Содом и Гоморра чудятся спящим.

И в исступлении сдвигает машину

К пропасти кто-то над нами стоящий.

Мраком тревожным вспугнула дорога

Дождик – маразма извечного вестник.

И растекается в жилах тревога...

Ветер приносит недобрые вести.

Идол мерещится в черном молчании,

Эхо от стен крепостей одиноких,

Ветви деревьев застыли в отчаяньи.

Сладко в кабине спит мертвый Пиноккио...

18

Проклятые тени

Без смысла – наветом гудения

Блеклые тени мысли промчатся

В неволе ума. Проклятые тени

Те! Мне в горло нож прервет несчастье.

Собачье сердце, свиные ножки.

Холодно, когтисто и тесно...

Болезные, стоптанные горами

Ноги. Где вчерашние ложки

Из дерева? Я их резал зубами.

Милая, наше несчастье будет?

Наслойка годов, похабель минут,

Мрачная будущность не осудит.

Клубок змеиный в проводке пут

Ждет.

Надейся,

А может быть, нет –

Не надейся на нашу любовь...

Сдайся, переменись, брось. Свет

Несется, и хлада туман на нас вновь

Упал.

Ля-ля!

Задыхаюсь, осталось немного.

Намеченного достигают и ждут...

Донную удочку Бог забросил

Ловить таких, как я, идиотов.

Осталось немного – пять минут.

Я хватаю наживку. Носит

Меня там, где тропка койотов:

Строго прямо, строго вперед,

Строго в Ад –

Я рад,

Что меня несет –

В аду веселей, активней,

Рай не для таких, как я. Вот

Что хотел сказать. Или нет,

Я не хотел говорить вообще

Без смысла – для пробуждения...

Блеклые тени крыльев промчатся

В неволе ума. Проклятые тени!

Полная луна

19

Ярко светит полная луна –

Светло серебристый свет тропинкой.

Море пробуждается от сна,

Вспоротое длинной острой финкой.

Лишь осталось несколько минут

До восхода солнца за холмами.

Бог хотел бы полную луну

Спрятать, но оставил её с нами...

Полная луна на нас светила,

Мириады звезд как хоровод.

Полная луна как бы молила

Солнце не пускать на небосвод.

Прожитые годы не вернешь

Хоть из кожи лезь, а это строго.

Только шею тонкую свернешь,

Глядя на ушедшую дорогу.

Мы стоим у моря и глядим –

Время, кажется, остановилось –

Странно, но мы солнца не хотим,

И оно от страха притаилось.

Полная луна на нас светила,

Мириады звезд как хоровод.

Полная луна как бы молила

Солнце не пускать на небосвод.

Черная вдова

(Паучихе посвящается)

Только два варианта, и дороги лишь две.

В жизни нету гаранта озверевшей вдове.

Это Богом начертан некий знак на спине.

Инцидент не исчерпан в беспощадной войне.

Поползла недотрога по осклизлым листам.

Ей осталось немного до отрады устам.

Удивительно странный вариант "тет-а-тет" –

Гость последний – желанный – и бубновый валет.

Мне известен немного вариант номер два –

Пожирает, прощаясь, претендента вдова.

Жизнь – короткая схватка, а любовь – это миг.

Всех, кто нежился сладко, миг расплаты постиг.

20

Только два варианта, и дороги лишь две.

Нет другого таланта – только смерть на траве.

Он любил и направил свою страсть на вдову,

Да и жизнь ей оставил – результат рандеву.

Желто-синие коровы надежды

Проплывающих желтых коров

Проводи затуманенным взором.

Закури, засмоли, затянись

И ударную дозу прими.

От резни, от возни, от пиров

Откажись – окажись за забором.

Задури, на мели окунись –

Освежись от Мартена Реми.

До тебя докатилась волна

Одуряющих запахов моря.

Доходяга унылый баркас

Доплывет ли до берега, нет?

Толку нету стоять у окна

В эту ночь, и не плачь, будто с горя,

Понадейся хотя бы на нас –

На последний счастливый билет.

Проплывающих синих коров

Не пугайся, my darling, не надо,

А простую картину представь,

Что меня может так понести

Среди темных опасных дворов –

По помойкам, кустам, автострадам.

Может, лучше возьми и исправь

Все ошибки, подумай, прости.

Ностальгия – это бред

Не вернуть того, что было никогда,

Ностальгия по былому – это бред.

Утекла уже та бывшая вода

Даже берега былого просто нет.

Ностальгия, ностальгия – ерунда.

Про нее, мой друг, пропето сотни раз.

21

Улетели в бесконечность города

И никто почти не помнит бывших нас.

Пролетело, проскакало, пронеслось...

Поломало, потоптало и ту-ту ...

Побродило, помотало – утряслось.

В белых птиц уже не стрельнут на лету.

И летят они туда, где потеплей.

Где душа их отогреется чуть-чуть.

Может, вспомнят – пух кружил у тополей –

Где-нибудь, где воздух теплый лижет грудь.

Ностальгия, ностальгия – ерунда.

Про нее, мой друг, пропето сотни раз.

Улетели в бесконечность города

И никто почти не помнит бывших нас.

Может, прыгнуть в океан с большой скалы

И разбиться о высокую волну?

Ну, какие ж мы безмозглые ослы! –

Не хотим признать никак свою вину

Перед теми, кто оставлен далеко,

Перед матерью, что спит среди берез.

Вспоминать все чаще это нелегко.

Хоть в природе рай – в душе уже мороз.

Ностальгия, ностальгия – ерунда.

Про нее, мой друг, пропето сотни раз.

Улетели в бесконечность города

И никто почти не помнит бывших нас.

Дух Марго

Телефон отзвенел на столе,

На плече твоем тень от портьеры,

А в окне силуэт на метле

Промелькнул и расстроил без меры.

Бледно-белая светит луна,

Птица ночи бесшумно вспорхнула,

И слезинка блеснула одна –

По лицу твоему проскользнула.

Тишины незатейливый фрак

22

Надевает ночная прохлада.

Серо-сине-коричневый мрак

Раскрывает дорогу из Ада.

Телефон замолчал на столе –

Звонко-злое затихло шарманство.

Силуэт где-то там, на метле,

Рассекает сухое пространство.

Аннет

Я тебя люблю –

Упорно и без надежды.

Я тебя люблю.

Люблю и любил прежде.

Когда суррогат любви

Мучил меня и курочил –

Я и тогда любил

Все напролет ночи.

Но почему ж, Аннет,

Вмиг ты чужой стала?

Прямо скажи, что "нет".

Что просто лгать устала

Кто я? – отчаянья знак.

Иль бестелесное эхо?

Жалкий я холостяк

Без твоего смеха.

Батарея души

Раскурочило вас, раскурочило,

Разбросало по белому свету.

Батарея души обесточила,

И былого огня уже нету.

Вас кидало из проруби в полымя

И кромсало в людском недоумии.

Выплывали живыми, но голыми,

И в глазах пустота, как у мумии.

Только сильные всплыли богатыми,

Ну а слабые – честными-бедными.

Жизни рады лишь бесы рогатые –

Раздаются их клики победные.

23

По сабвеям, дорогам ухоженным –

Вы как все, но чуть-чуть неприкаянны.

Вы как все, но чуть-чуть подморожены,

И тоскою друг к другу припаяны.

Раскурочило вас, заморочило,

Жизнь спокойная канула в Лету.

Батарея в груди обесточила,

Вас мотает по белому свету.

On the Turning Away

(Песня группы Pink Floyd)

On the turning away

From the pale and downtrodden

And the words they say

Which we won't understand

"Don't accept that what's happening

Is just a case of others' suffering

Or you'll find that you're joining in

The turning away"

It's a sin that somehow

Light is changing to shadow

And casting it's shroud

Over all we have known

Unaware how the ranks have grown

Driven on by a heart of stone

We could find that we're all alone

In the dream of the proud

On the wings of the night

As the daytime is stirring

Where the speechless unite

In a silent accord

Using words you will find are strange

And mesmerized as they light the flame

Feel the new wind of change

On the wings of the night

No more turning away

From the weak and the weary

No more turning away

From the coldness inside

24

Just a world that we al must share

It's not enough just to stand and stare

Is it only a dream that there'll be

No more turning away.

Взгляд свой не отводи

(Вольный перевод)

Ты отводишь свой взгляд

От убогих оборванных нищих.

Что они говорят,

Мы не в силах понять никогда.

Не гляди, буду рад –

Их удача забыла – не ищет.

Ты отводишь свой взгляд.

Ты не хочешь упасть навсегда.

Вдруг приходит беда –

Свет сменяется мраком от страха.

Смерти саван покрыл

Все, что дорого было тебе.

Ты на дне – там вода,

Лед на сердце и скользкая плаха.

Одинока без крыл –

Не мечтаешь о лучшей судьбе.

Ты паришь там, где ночь

Покрывает полуденность мраком,

Бессловесный союз

Наших нежных и пылких сердец.

Как лунатик бредешь,

Но на свет по надежд буеракам.

Стихнет ветер. Боюсь,

Что вспаришь и наступит конец.

Взгляд свой не отводи

От больных и устало-болезных,

Взгляд свой не отводи

От слезливых озлобленных глаз

Мир один – ты пойми

В нем и нищий, и старый полезны.

Ты не бойся – иди,

Все еще повторится не раз.

25

Ответа нет

Я по розовым пням шагаю – на беду,

Через поросль пробираюсь, как в бреду,

Чьи-то тени в безумном страхе по кустам

То взлетают, то пропадают тут и там.

Все исчезло... пустыни вспыхнул желтый свет.

Я в безумии адвентиста жду ответ.

Плотно трубка прижата к уху, лоб в поту.

Попадать бы во все без промаха – на лету.

Напрягаюсь: сейчас услышу тот ответ,

Но не слышу, ответа нету, ответа нет...

Lovely night

I don’t forget your voice. Exciting!

And al the time I think and dream

From the beginning fel in fighting

With cutting force of souls beam.

Whether you fly? That is a question.

I don’t forget your songs and sight.

I give you sky and dedication.

Don't crush my life and lovely night.

Your soul belongs to me forever

Between the sky and empty earth.

We shall not meet. Oh! Never, never!

Though I will try to meet. Of course.

If we'll meet then I'l be cheerful.

But only smile for me, my moon.

I'l close my eyes as though dreamful

And I'l lose your image soon.

Когда же он уймется?

Америка, Америка! Свободы – до хрена!

До Западного берега дней пять идет волна.

Спасибо электронике – communication boom,

Записываем в сонники results of наших дум.

Как Броуна движение в Нью-Йорке чешет люд,

Но есть такое мнение, что "Русские идут!"

26

Пугает обывателя заморский дерзкий man.

Когда ж он успокоится? Когда уймется? When?

Лечитесь Тенториумом

"Тенториум", "Тенториум" –

Я рад до одурения.

Страстей аудиториум

И "День благодарения"

Твои масла намаслятся

На ноги мои бренные,

Твои меда намажутся

На чашки на коленные.

Прополис, воск, эссенцию

Беру как квинтэссенцию.

И мажу грудь и голени,

Но кровь стоит – О горе мне!

Флаг вам!

Смешно вам до коликов, гадючье племя!

Просвистит мимо лба на поверку не пуля,

Прокуренный паб. Всех к этакой матери!

Так хочется взять удавиться, поверь...

Тебе позвонить или вжаться в пол,

Переползти по скользкой стойке

На ту сторону всего самого,

Напиться и выть

Или петь

Похабно и пьяно,

Плевать в прохожих,

Неоновый ток и свет витрин.

Пошли вы все! Тротиллово-голый

Эквивалент души, но запал подмок.

Всем! Всем! Всем! – Раздается мой SOS.

Идите все на... доску под куполом цирка

И стойте там, пальцем тыча в меня. Флаг вам!

Флаг вам!

Флаг вам!

Флаг вам!

27

Флаг вам!

Флаг вам!

Флаг вам!

Флаг вам!

Флаг вам!

Флаг вам!

Флаг вам!

Тяжелый рок

Что вы, люди-человеки?

Честно чувства причесав,

Белозубые калеки –

Бриолины в волосах.

Что ж вы, люди,

Как на блюде...

Где же Новый Орлеан?

Город был иль город будет?

И из пепла иль из ран?

Но не Иван,

И не Жак-Жан,

И не Хасан,

А наркоман.

И в кегельбан

Там не сыграть,

И новый план

Не продавать,

А что же, мать?

Вспухли речушки,

Плотины в тине.

Что же вы, чушки,

Хуже скотины?

Разнежились лежа,

Распухли стоя,

А эта лажа

Свалилась, воя,

Скрутила балки,

Рвала заборы,

Курила свалки,

Как мухоморы.

Большое горе –

Грабитель в сторе:

Глаза алчут –

28

Плевать на горе.

Набить мешок,

Заткнуть роток.

Тяжелый рок!

А где же Бог?

Южный Крест

Долматинец, сорвавшись с цепи,

Искусал чистых дев непорочных.

Леопардом пятнистым помчал,

Озверев от порыва, как зверь.

Успокойся же, милая, спи...

Это сон беспокойный полночный.

Я и сам уже, вроде бы, спал.

И усну чрез мгновенье, поверь.

Сомнология не помогла

Нам осмыслить момент пробужденья,

Толковать его суть изнутри,

Распознав, что послал его Бог.

На цветы дочь тумана легла,

Приглушив неземное свеченье,

А вон там лоскуток, посмотри –

Еще видится ночи чертог.

Я в свободном полете парю,

Выбирая пути неземные.

Остановит меня Южный Крест,

Если я до него долечу...

Я в себе говорю и пою,

Хоть и слушатели все хмельные,

А убийца мой все что-то ест,

И я видеть его не хочу...

Южный путь

По южной части пустыни страшной,

Между Кашгаром и Тиканлык,

В одеждах, сношенных под солнцем,

Мимо хребта Карангутаг

Верблюжьи губы он тряпкой влажной

Чуть-чуть смочил. О, Бог велик!

29

Так вороным гордился горцем,

Но сдох, бедняга, и... – в овраг.

Из лужи пил он жижу-влагу –

Кишела тифом и гнильем,

Усох в награду за отвагу

Скакун безудержный "Гильом".

Завыла мерзкая сирена

Завыла мерзкая сирена

На заколдованном дворе.

Жизнь – не отдых, жизнь – смена

В конце недели в сентябре.

Паранормальные явленья –

Ничто в сравнении с моим

Почти что трезвым появленьем.

Какой шарман! Какой экстрим!

Далеким сумраком Вселенной

Пахнуло жестко из окна.

Нет, не дождаться вожделенной

Свободы подлинного сна.

Не оставляйте стараний

Не оставляйте стараний, всесильный Маэстро!

Души на шпагу нанизывайте, я прошу!

И побыстрее, ведь скоро начнется сиеста,

Нужно скорее – тут семь претендентов на место,

И вообще, я все сделал и сильно спешу.

Ночь не спасет от метаний, смурных покаяний,

День не спасет от потока безудержных слов,

Ветер подует и сдует весь хмель обещаний,

Дождь смоет всю шелуху неприкаянных снов.

Не оставляйте стараний, прошу вас, Маэстро!

Надо все то, что вы начали – все завершить.

Я претендент номер восемь на теплое место –

Там в преисподней, я вижу, немножечко тесно,

Впрочем, не очень свободно и весело жить...

30

На берегу мое тело лежит без движенья

Ворон на ветке сидит – в напряжении ждет...

Что ты сидишь? – Прочь боязнь, маету и сомненья.

Выклюй глаза, пока тихо и дождик идет.

Все остальное в мире – ложь

Когда ребенка мать подносит первый раз,

И слезы льются без задержки – просто льются,

Все остальное в мире – ложь и голый фарс,

Все суета, кроме тех губ, что к цели рвутся.

А он глядит, еще в тумане его взор,

И бессознательно вершится вещий праздник,

Но где-то там уже написан приговор,

И подпись ставит хитрый шут – большой проказник.

Там пляски ангелов в ненужной суете,

Борьба апостолов за место в час вечерний,

Тут, глянь, а судьи-то совсем уже не те,

И прокурор у бочки с пивом среди черни.

Вот две насмешницы бросают вниз цветы.

Их юный взгляд так безответственно прекрасен,

Там у забора, видишь, мерзкие скоты

Распяли женщину, и вид ее ужасен.

Стоят на паперти двенадцать дураков.

И воздух сперт – снимает полдень жара тогу,

Из церкви вывели двух дряхлых стариков –

Не отдают упорно души, слава Богу!

Когда ребенка мать подносит первый раз,

И грудь ее сочится соком и желает,

Должно все смолкнуть в осознании тотчас,

А птица сесть, что неприкаянно летает.

Black baron

А у Романа Унгерна

Роль очень незавидная:

31

Попал в роман к Пелевину,

В историю попал.

Он черный кофе пил с утра,

Его нутро либидное

Чернело – не его вина –

Барон не правил бал.

Его монголы предали:

Связали и оставили,

Попал Роман повязанный

В большевиков бульон.

Поймали, но не ведали,

Кого. К стене поставили.

И Бог Войны замазанный

Вскричал: Oh! Black baron!

Русская серия

Тропинка детства

Через подсолнухи иду я по тропинке...

Мне семь, я в шорты и сандалии одет.

Играет музыка на старенькой пластинке,

А мой куплет и не написан, и не спет.

Свежи все чувства, и все искренни желанья.

С восторгом я смотрю на черного шмеля,

Вдыхаю запахи, смеюсь до заиканья,

И все в гармонии – и небо, и земля.

У речки запахи осоки, тухлой тины,

Еще чего-то, что так трудно передать,

И рыбаки стоят упорно у плотины

В надежде что-нибудь серьезное поймать.

Мне просто весело без всяких объяснений.

32

И скачут зайчики по веткам и по пням.

Я счастлив полностью, и теплый день весенний

class="book">Подобен будет всем последующим дням.

Зачем все это?

Известно – лучшая охота,

Когда и мне, и ей охота,

Когда мы оба-два на фото

На фоне рыб и бегемота,

А рядом море, небо, пляж –

Курортный, в общем, антураж.

И птицы-чайки на лету

Хватают всякую туфту,

Когда на катере прогулку

Мы совершаем подшофе,

И пароход сигналит гулко

На пирсе всякой шантрапе,

Когда вальяжно-беззаботно

Идет по палубе матрос,

Гуляют парочки вольготно,

Зачем все это? – вот вопрос.

Степь

Позови меня степь, позови.

И пошире раздвинься, желтей.

На черкеске моей газыри,

Да и конь подо мной чародей.

Я ударю-пришпорю коня

И прильну к его шее сильней,

Понесет он стрелою меня

По степи к ненаглядной моей.

Ох, ты степь! Ветер веет, и сушь

Горло давит, как кровная месть.

Наших гиблых, безудержных душ

Полегло в тебе – не перечесть...

И когда буду близок уже –

До поселка рукою подать,

Меня встретит, как на рубеже,

33

Серый злой неприкаянный тать.

Он набросится сбоку смурной,

Мясо станет, как бешенный, рвать...

Крикну я: что ты делаешь? Стой!

Это ж конь мой, на нем мне скакать!

Ох, ты степь! Ветер веет, и сушь

Горло давит, как кровная месть.

Наших гиблых, безудержных душ

Полегло в тебе – не перечесть...

Но не слушает тать – мясо рвет.

Сильно хлещет кровища из вен,

А меня моя милая ждет.

Не попасть в ее сладостный плен.

Обниму ли ее и прижму,

Расцелую и в дом – на руках...

Или здесь пропаду, не пойму

В чем же горечь росы на устах.

Ох, ты степь! Ветер веет, и сушь

Горло давит, как кровная месть.

Наших гиблых, безудержных душ

Полегло в тебе – не перечесть...

Грустный ворон летит

Шелестела трава, набегал ветерок,

Поздно начатый мной, недописан роман.

Все случилось опять в неположенный срок.

Жизнь замяла вопрос и не вскрыла обман.

Такова у любви неизменная суть

Годы быстро несут и стирают мечты.

Вновь не спится, и мне всё уснуть не дают

Мои мысли о прошлом и прошлая ты.

А по паркам листва нежно так шелестит,

С незапамятных лет всё скамейки стоят.

Позабыть тебя ту память мне запретит

Грустный ворон летит. Ты пойми, – это я.

Такова у любви неизменная суть:

Годы быстро несут – не успеть сосчитать.

34

Я не сплю – не дают этой ночью уснуть

Злые слезы дождя – бьют по крыше опять.

Может, помнишь, как мы шли с тобою вдвоем?

Я тебя обнимал и шептал те слова,

Что не надо спешить – все равно мы дойдем

До отметки полночной, и ты не права...

Такова у любви неизменная суть:

Возникать из пространства и вдруг исчезать.

Я хочу еще раз на твой локон взглянуть,

Я хочу еще раз твои плечи обнять.

Расбросало нас всех

Разбросало нас всех по Земле.

Каждый должен искать и бродить.

Не терять надежд и держаться в седле.

Ну и дальше жить, просто жить.

Обо всем забывая, стремимся мы счастье догнать,

Притянуть и оставить лишь только себе – лишь себе,

Подержать еще чуть и еще чуть-чуть подержать,

А судить доверить судьбе.

За горой вновь гора, вновь гора,

А дыханья нет – в горле ком.

Может быть, отдохнуть у подножья пора

И статисты мы в фильме том?

По дороге опять дерзкий ветер чего-то несет

И, сбивая нас с ног, заставляет быть чуточку злей.

А кукушка на ветке давно свою песню поет.

Сколько нам еще? Не убей.

Прикурить предлагает заря,

Ну а мы не хотим – ни к чему.

В одиночестве мы оказались и зря –

Написать уже некому.

Только ты понимаешь бессмысленность этих затей,

Вынуждаешь в потемках искать неизменный ответ.

Не пойму я тебя, не пойму, хоть убей – не пойму,

Верь, ответа нет, просто нет...

35

Мегатонна

С мегатонной в башке

Я по речке плыву,

В неизбывной тоске

Письма старые рву.

И опасен-то мне

Только этот тротил.

Я плыву, как во сне,

А в реке крокодил.

У рептилии нет

Мегатонны в башке –

Он две тысячи лет

Плавал в этой реке,

И никто не писал

Ему слов о любви,

И никто не спасал

От мадам vis-a-vis,

И никто не тянул

На поверхность его –

Он давно утонул

И ушел от всего...

Получил я ожог,

Но по речке плыву.

Сзади город Торжок,

Где я бросил вдову.

Ничего не забрал –

Только писем мешок.

Ах, зачем я ей врал,

Посещая Торжок?!

До моста моего

Шустро ветер несет.

А вдова ничего!

Бог простит и поймет.

За высоким колючим забором

За забором жизнь я оставил всю.

За высоким колючим забором.

Там ковыль растет и растет овсюг –

За высоким колючим забором.

36

Над моим окном только неба клок,

Только грязный плешивый простенок.

Видно, с бодуна меня сделал Бог

И вот этот проклятый простенок.

Пролетит сейчас, может, журавель

Или тощий воробышка серый,

Ну, а может быть черный-черный шмель –

Над моей ненавистной галерой.

Я во веки глуп, да и присно тож.

На меня налетает кручина.

Иногда ко мне даже ветер вхож,

Но все чаще тоска без причины.

За забором я жизнь оставил всю,

За высоким колючим забором.

Там ковыль растет и растет овсюг –

За высоким колючим забором.

Посмотри вокруг

Посмотри вокруг, улыбнись.

Что ты скорчился, как урод?

Мы уже с тобой напились –

У реки стоим. Где же брод?

По воде отбросы плывут,

А на них стрекозы сидят.

Может быть, останемся тут?

Пусть без нас живут, как хотят.

Посмотри, на том берегу

Девушка с лукошком идет.

Ну и пень ты, я не могу,

Подойдем спросить, что несет.

А вокруг жужжание мух,

По колено море для нас.

Говорили, брод метрах в двух.

Или поплывем стилем брасс?

Подожди, красавица, стой!

Мы к тебе на крыльях любви...

Нам совсем сдурнулось с тобой –

Не французы мы – се ля ви.

Пожелтели травы вокруг.

37

Завтра на работу идти...

Ты мне друг, Толян, иль не друг?

Сколько там минут до шести?

Сулико споем, может быть,

Или попинаем навоз?

Гамлет хренов – "быть иль не быть?"

Быть, конечно, – странный вопрос.

Может, возвратимся к своим?

Слышишь, вон машины гудят?

Мы уже давно здесь стоим.

Посмотри-ка, птицы летят...

Муромский лес

(Высоцким навеяно)

Ох, куда тебя заносит!

Куда кони-то несут?

Там покос – там всех покосит,

И вампиры кровь сосут.

Не гони туда, родимый,

Остуди своих коней.

Там же лес непроходимый

И глаза из теменей.

Там зарубят, защекочут,

Замордуют, засекут...

Дикий вепрь там зубы точит,

И на плаху поведут.

Лучше выбери вожжами

Вдоль опушки – да в поля.

Зря, что ль, матери рожали

И тебя, друг, и меня.

Осатанело!

Рыло твое обрыдло, чувыдла,

Осатанело тело.

Ты по груди моей мажешь повидло,

Наглое быдло.

Гнойные глазки не пяль, барракуда, –

Не поимела...

Мне еще выйти бы надо отсюда –

Есть еще дело.

Тощие ноги твои ненавижу,

Шею, ключицы.

38

Я не ослеп еще, я еще вижу

Где половицы.

Дым коромыслом меня угнетает,

Пью под сурдинку.

Жизнь мою, подлую пошлость глотает,

Словно снежинку.

По деревянным ступеням спустился

Бес опохмела.

Рыло твое обрыдло, чувыдла,

Осатанело!

Песня спасателя

Я шел задумчиво по улице вдоль моря,

Там так красиво: пальмы, девушки, цветы,

Но повстречал тебя на радость иль на горе

И перешел с тобою сразу же на «ты».

А ты, от наглости моей чуть-чуть краснея,

Сказала просто: извините – мне туда...

Где убегает вдаль пурпурная аллея

И где от тяжести провисли провода.

Меня друзья встречают весело на пляже.

Им невдомек, что я почти в твоих сетях,

Что ослеплен, повязан, кляп во рту, и даже

Уже барахтаюсь в судьбы стальных когтях.

Девятый вал меня накрыл – я без сознанья,

И по спине моей гарцуют муравьи.

Я воду пью – второй стакан – до заиканья,

Чтоб пригасить хотя бы сполохи любви.

А море плещет безразлично и беспечно,

Как много-много миллионов лет подряд.

Всегда довольное собой и бессердечно,

И без ума всегда от волн своих громад.

Желтеет меленьким песочком пляж, и что же?

Я должен здесь себя изжарить и дотла?

А ты прошла и навсегда уже, быть может,

К другому пляжу и спасателю ушла.

Ночная реальность

Тощие крысы и мыши

39

Все по кустам разбежались,

Зашевелились могилы

И задрожали кресты,

А на часовенной крыше

Совы друг к дружке прижались –

Очень нечистые силы

Ставят своих на посты.

Трапеза белых скелетов –

Тени да труп у дороги.

С челюстей черви свисают

И через ребра летят.

Тусклым безжизненным светом

Лыбится месяц двурогий,

Шустро вампиры летают –

Крови напиться хотят.

Души последних зарытых

Силятся выйти наружу,

Только какие-то путы

Их не пускают в полет.

В злобе надгробья разбиты,

Волны расходятся в луже,

Прутья оградок погнуты,

Страх по аллее идет...

Не поступиться последним

Прут комаров мириады.

Только тела поистлели

И не призывно смердят,

А по полям по соседним

Песен сверчковых рулады,

Низко туманы просели,

Звезды на Землю глядят...

Больной месяц

Через реки и курганы, светом горы бороня,

Светит месяц малеванный – льет тревогу на меня.

Светоч солнцеотраженья, в полнакала посвети,

От безумья, озверенья, искушенья отведи.

А в луну не превращайся – так двурогим и лети

Но не переосвещайся, и не переосвети.

На мозги мои больные давит свет твоих лучей.

Вижу сморщенные сны я, слышу глухо звон мечей,

И пою слегка с надрывом, и взбираюсь на коня,

И идет он над обрывом и... не трогайте меня!

40

Керосиновый Сосо

В керосиновой лавке,

Где воронки, канистры,

Где в углу, запылившись,

"Москвича" колесо,

На большущей булавке

Глянцевитый и чистый –

Нет, не чур – не приснилось –

Гениальный Сосо.

На меня, не мигая,

Смотрят глазки грузина,

И, миры раздвигая,

Гуттаперчевый нос.

Пышнобровье скрывает

Желтый взгляд Керосина,

Что сомненья сжигает

И застывший вопрос.

А на станцию черный

Паровоз подгребает.

Пар накрыл, словно ватой,

Лязг и хватку колес,

И звезду заслоняет

Лучший друг всех ученых –

Так надежно усатый

Сверхродосский Колосс.

Презумпенция невиновности

Задолбили мозг мне долбежками,

Загнобили враз гады-сволочи

Я бегу – солдат – перебежками,

А в карманах звон – горстка мелочи.

Добегу сейчас до той станции

И забьюсь в углу в отупении.

Подпишусь внизу под конвенцией,

Что всю ночь просплю на сидении.

А с утра уже будет новый день,

Будет что-то там, как заведено.

Только для меня – это дребедень –

Черно-белое старое кино.

41

По ступенькам сходит мадам судьба

В белом саване, чуть веселая,

А вокзал шумит – беготня, ходьба –

Издевается правда голая.

Правда голая предо мной лежит –

Заморочила искушением.

В голове со вчерашнего так мозжит...

Прости, Господи, прегрешения!

"Скиньтесь, граждане, на сугрев души!"

От зари пою до заката дня,

А душа ушла – я пропал – пиши.

Приласкал, видать, бес давно меня.

Перед властью есть у меня секрет –

"Презумпенция" невиновности...

В одну сторону я купил билет –

Вот такие странные новости.

Беломорско-Балтийская яма

Ночью души покойников

Завывают истошно так...

Не успели вспарить они,

Как положено, – в срок.

Закопали их заживо

Среди мрази и гнойников,

Там, где старый стоит барак, –

За медвежьей горой.

Беломорско-Балтийская

Яма очень широкая,

Что лопатками вырыта,

Да кайлом, да киркой.

Дева там волоокая,

Всё худея да окая,

Раз упала бессильная

И на глиняный слой.

До последней до силушки

Все кормильцы надежные

Отдавали всего себя,

Замерзали под вой...

Половина совсем ушли

42

В рая дали таежные,

Ну, а души все мучатся

Под Медвежьей горой.

Сюрреальная ворона

На полном серьёзе летела ворона,

На полном серьёзе махала крылом,

На полном серьёзе попала в барона

И... апартаменты барона – на слом.

По парку прохожий – там туи, берёзы,

А он чернокожий, а баба – с веслом.

А в парке Чаир распускаются розы,

На Кубу барона послали послом.

На полном серьёзе летела ворона,

А он не серьезный, а он чумовой –

К труду не готов, не готов к обороне,

Но предан жене до доски гробовой

Такая никчёмная жизнь партизана:

Ни спать и ни есть, и ховаться в лесах,

А в кинотеатрах все смотрят Тарзана,

А он, недоумок, стоит на часах.

Таскаются бабы с утра по вокзалам.

Их боль неизбывна, назойлива скорбь.

Намазаны губы помадой из сала –

В них нету здоровья – проклятая хворь.

На полном серьёзе летела ворона,

А он, недоумок, стоял на часах.

Летела ворона, задела за крону –

И вот экскременты в его волосах.

С утра не полезли спагетти с томатом,

А в горле застрял у месье пармезан.

Бессменно неделю стоит с автоматом,

Забытый товарищами, партизан.

Мораль этой песни такая простая.

Несёт от неё простотой за версту:

43

– Нас тоже друзья иногда забывают,

А мы, как придурки, стоим на посту...

На полном серьёзе летит к нам ворона.

Несёт от неё простотой за версту...

Скрипит и качается старая крона,

А мы, как придурки, стоим на посту

Мы вырвались ночью

Мы вырвались ночью как буйволы – рогом,

Ограду пробили и все провода.

На воле, на воле побудем немного,

А что там потом – это все ерунда.

Когда тебе камнем порезало ногу,

Ты все же держался – сказал – не беда.

На воле, на воле побудем немного,

А что там потом – это все ерунда

Мы влипли, похоже, на бурных порогах –

Наш плот закрутила дурная вода.

На воле, на воле побудем немного,

А что там потом – это все ерунда.

Когда перебрались, то славили Бога.

Нас плотно скрывала трава-лебеда.

На воле, на воле побудем немного,

А что там потом – это все ерунда.

Но видим – охрана – пяток бандерлогов,

И ты вдруг заплакал, но слезы – вода.

На воле, на воле побыли немного,

А что там случится потом – ерунда.

Поэт и весна

Весна. Поэт опух от сна,

От выпитого бренди, от сигары.

И морда у него красна,

А изо рта такие перегары!

Но вот он сигарету закурил,

Добавил к виски соку – так – немного,

И быстро, быстро, быстро застрочил:

44

"Я счастлив, милая, светла моя дорога..."

Под свист ментов

Постой, а что вчера-то было?

Листва весенняя хамила,

Траву в психушку понесли,

Цветы нахальные цвели,

И солнце зубы мне дробило

Под свист ментов. А в общем, мило...

Новый Год

Мне кажется, что Новый Год – обрыв,

А мы к нему стремимся, словно кони.

Несет нас к пропасти смурной души порыв...

Так кто же он – погонщик, что нас гонит?

День дураков

День дураков (без дураков) –

Мой самый лучший день.

Я не пишу в тот день стихов –

Все мысли набекрень.

Быть одураченным хочу,

И одурачу сам.

На крыльях дурости влечу

В придурошный Сезам.

Открою рот (губа висит),

Скошу слегка глаза –

Я сплю уже, и разум спит,

Но капает слеза...

Поэзия и тусовка

Не пишите, прошу вас, стихов –

В крайнем случае, лишь мемуары.

Испугавшись плохих пастухов,

Разбегутся стада и отары...

Не пишите, прошу вас, стихов

Для того чтобы потусоваться,

И до утренних, до петухов

45

Прогуляться и покрасоваться.

У стихов чутко дремлет душа –

Просыпается и умирает...

Не пишите стихов и стишат,

Если вас не курочит, не мает.

Если прет изнутри детский визг,

Если весело вам без причины –

Попляшите, послушайте диск,

Зачинайте лихие почины.

На рыбалке сварите ухи,

У костра можно петь, целоваться.

Только вот не пишите стихи,

Для того чтобы потусоваться.

С утра Кришнаиты попили рассола.

С утра Кришнаиты попили рассола.

Их Кришна упал от такого прикола.

Валялся в пыли и показывал пятки:

У русских у этих всегда непонятки –

В любую погоду без водки ни шагу,

А если проблема – согласны на брагу.

Ну, в крайнем, на пиво и виски в придачу,

А в худшем – идут на грузинскую чачу,

Чтоб с ног повалило и бошку снесло,

А сверху винища залить полкило.

Потом можно в бой подниматься с врагами:

Мочить их дубьем, забодать их рогами,

Чтоб их кришнаитские морды не пели,

Немецко-фашисты вторгаться не смели,

Чеченско-монгольское войско не шло,

И американцы давали бабло.

Месяц май, наливай!

Месяц май, не давай

Мне расслабиться-сбиться.

Месяц май, наливай

46

Молодое вино!

Передышку мне дай,

Чтобы не заблудиться

И не в Ад – прямо в Рай,

Если мне суждено...

Месяц май, расцветай,

Одурмань меня вишней,

И за сердце хватай –

Только душу оставь.

Всё, что взял – всё отдай –

Долг ты помнишь давнишний?

А потом улетай

В уходящую явь...

Хочу в Индию

Индианки, рыбки в банке, гуси, утки, индюки –

У Виталия Бианки в книжке птица у реки...

Нежно старые странички я листну-переверну.

Жалко детство, птички-птички, разбитное не верну.

Улетают утки к югу – только слышно: кряк, кряк, кряк…

И разносит эхо книзу: я – начальник, ты – дурак,

Ты начальник – я дурак, я – пехота, ты – моряк.

Снова что-то не сложилось, снова зеро и голяк.

Цель забрезжила, подлюка, и исчезла, как всегда.

Может в Индию смотаться? Там духовность, там вода.

Кайф найду там, может статься, лягу в Ганг на берегу.

Или нет, или остаться, или все же побегу...

Там у Будды я не буду всех обманывать и ныть,

Или нет: наверно, буду, – чтоб продолжить жизни нить.

Может быть, без визы – в Дели? Так сказать: "А вот и мы!"

Лама мне не зарекаться от тюрьмы и от сумы

Подсказал, а сам зарекся – обманул и сразу спекся.

Плачет, бедный. Как же жить? Дальше быть или не быть?

Жрицы любви

Течет вода из кранов,

От ржавчины красна –

Питье для наркоманов,

Восставших ото сна.

Похабные навесы,

Простуженные псы,

47

Зажмуренные бесы

И всполохи попсы.

Натянуты колготки.

На паперти парад –

Намазанные тетки

Прохожих матерят.

Гадалки, балерины.

Заблеванный фасад.

Невинные Марины

По соткам говорят.

Просроченные сроки –

Расплата на потом,

Заброженные соки

И шашни со скотом.

– Мадмуазель, простите,

Не надо про любовь?

Вы дернуть не хотите

И закатиться вновь

В просторы голубые

Наотмашь и в пролом,

В проходы не простые?

Вам это явно влом.

Двуокись водорода

Пролили под окном.

У стенки два урода

Забылись страшным сном.

Заброшенные склады,

Смурные мужики,

Без тигров зоосады,

И песни без тоски.

Тираж уже весь вышел,

Проскрежетал трамвай,

А там, в подъездной нише:

– Давай уже, давай.

Законо- мы послушны

И смирные уже,

Прекрасно-простодушны

В одежде-неглиже.

До боли нам знакома

Большая дверь в раю,

Но там два дуролома

Проходу не дают:

Архангелы блатные

Врезают по зубам –

Дела наши такие,

Как видно, тут и там.

48

Заброшенные склады,

Фасады без колонн

Пылится у ограды

Прокуренный шиньон.

Тот, кто первым стреляет

Патефон доиграет

И докружатся пары.

Утро это исчезнет

В бесконечности дней.

Тот, кто первым стреляет,

Тот настроит гитару

И завертится в бездне

Светло-рыжих полей.

Тот, кто первым стреляет,

Все обдумал – все верно

Счастье прожитых всплыло

За один только миг.

Он теперь понимает –

То, что верно – не верно,

Все, что было, – то было

И что надо – постиг.

Тот, кто первым стреляет,

Преимущество ценит.

Он вчера нарывался,

Чтобы чашу испить.

Он идет – наступает,

В грудь противника целит.

Шанс последний остался –

Наплевать и простить.

Тот, кто первым стреляет,

Смотрит с болью на речку.

Только шаг лишь остался

До последней черты.

Он крючок нажимает,

Но случилась осечка:

Мир упал – распластался –

Сжег себя и мосты...

Толерантность

То ли поздно, то ли рано

49

Толерантность проявлять.

Рот как ножевая рана –

Часто силится кричать.

Прозелитки прозелитов

Пропускают в тронный зал,

Кормят патокой пиитов.

Мне не надо – я сказал!

Я в заоблачные дали

Прыгну, если захочу.

Тили-тили, трали-вали:

Я по ним уже лечу...

За погостами погосты,

За лесами валуны.

Дуют лютые Норд-Осты

Из заоблачной страны.

То ли поздно, то ли рано

Толерантность проявлять.

Я понюхал ствол нагана -

Хватит дурочку валять.

Пожелай же мне доброго утра

Пожелай же мне доброго утра,

Пожелай же мне тысячу лет,

Дай шкатулочку из перламутра,

Где хранится твой солнечный свет.

Чтобы зелень сильней зеленела

И цвели вдоль дороги цветы,

Пожелай же мне доброго утра

И шального полета мечты.

Я от воздуха просто дурею,

И смеюсь, и пою и кричу,

Под лучами косыми смелею –

Прыгнуть в речку с пригорка хочу.

Позови меня голосом звонким,

Не дразни, просто так позови.

У тебя, у моей амазонки,

Как агаты глаза от любви.

Сирень в подкорке

50

Получен приказ – значит, надо срываться,

А слушать друзей перестать навсегда,

Хватать чемодан и поспешно прощаться,

Я не in situ, меня манит звезда.

Закончен отчет о прошедшей сиесте

Листов так на тридцать иль на пятьдесят:

О том и о сем, о насиженном месте,

О том, как бездарно странички летят.

Туманная цель – аргументы смешные.

Подруги, друзья и в подкорке мигрень.

Корабль – на мель, а матросы дурные

Гужуют, а зря – не закончился день.

А ты капитан, и решенье простое

Бывает тогда, когда Бог в голове,

А если пространны все мысли героя,

То, значит, беда или, может быть, две.

Последний затяг и... чужие границы.

Порт аэро в Вене и паспорт-контроль.

Какой ты придурок, попутчик Голицын,

Сосед Оболенский, зачем карамболь?

Молитвы мои не доходят до Бога

Молитвы мои не доходят до Бога,

И в этом вина не моя.

Моя – только в том, что, упрямый немного,

И шпорю нещадно коня.

Простите, друзья, не ругайте подруги.

Я просто немного устал,

И жилы мои напряглись от натуги,

Но я миновал перевал.

Равнина открылась внизу – сердце тает –

Река там течет и поля,

И множество птиц подо мной пролетает –

Стремятся на юг, но не я...

А мне бы куда-нибудь, где попрохладней –

51

Пройтись по обычной весне.

Туда – на равнину, где речка. Ну, ладно, –

Я все это вижу во сне...

Иду, и во сне под ласкающим взглядом

Трава зеленеет – цветет.

Спасибо весне и коню, что он рядом

Шагает и ухом прядет.

На взлёте сентября

Вращается Земля

В пространстве черноты,

Подсвечена слегка

Лучом из пустоты,

А где-то там и я,

И где-то там и ты,

Далёкая пока,

Как цель моей мечты.

На взлете сентября

Тебя я отыщу,

Ты только для меня –

Найду – не отпущу.

Взрывается мой взгляд

Запалом неудач.

Который день подряд

В подъезде детский мяч.

На взлете сентября

Увядшие цветы,

Облезшие бока –

Ничейные коты.

Всё смотрят на меня

С издевкой желтых глаз.

Трамвай прошел, звеня,

Пустой. Последний раз...

На новом повороте

52

На новом повороте

Две звонких оплеухи,

На въезде в белый терем

Под дых удар ногой.

На самой звонкой ноте

Беззубые старухи

Брюзжат, но я не верю

В их бесконечный ной.

Любимых не пугайте:

Не надо завихрятся,

Не нужно помутнений

Невысказанных слов.

На флейте поиграйте,

Хоть впору застрелиться

На ложе откровений

Двух суженых полов.

На улице пустынной

В тоске гуляет ветер.

Я то, что ты просила,

Не в силах передать.

И винной, и невинной

Тебя запомнят дети.

Как ночью ты ходила

Их плотно пеленать.

На новом повороте

Две звонких оплеухи.

Нетрезво вынимаю

Из вазочки цветы.

Зачем вы душу рвете,

Беззубые старухи?

Уже я открываю:

Оп-па, так это ты?!

И тогда меня память…

Пролетели вороны безумной оравой,

И запахло горелым, подсушенным мхом.

Дым потек по дороге внезапной отравой –

Все окутал, и в горле застрял горький ком.

Заскулили машины, разхристались мысли,

А прожектор пытался пробить густоту.

53

Невозможно дышать – мы, похоже, зависли.

Ближе к краю дороги – там ход в пустоту.

И вот тут меня память подбросила лихо –

По башке саданула железным крестом,

Повела по задворкам – смешная шутиха,

Показала наверх заскорузлым перстом.

И я вспомнил то лето, пропахшее дымом,

И ребят, что сидели, притихнув, рядком

И шакалов, что выли так невыносимо,

И звезду через люк, что мелькнула стежком

Вон туда, к горизонту, вернее – к закату,

Вон туда, по такыру – без тряски, застыв.

Вон туда, где мы будем, возможно, когда-то

И туда, где нас встретят тревожно, простив.

Невезучий

Как-то два чудака на подпитьи слегка

Мне по-русски сказали три слова...

Я не понял, и вот... забинтован пока

И в палате – на всем на готовом.

Ко мне врач подошел, чтоб бинты поменять,

Ну, а я заорал-заскандалил...

Он сказал: "Хорошо, надо вас записать…" –

И такой мне укол засандалил!

Вот опухший лежу, в потолок не гляжу,

Потому как бинты застят очи.

Все, что жидко, в себе что есть силы держу

И терплю, хоть и хочется очень.

Но сестричка тут сжалилась – с уткой пришла,

А я взял, ущипнул ее больно,

А она шутку юмора не поняла:

Уткой в голову – типа: "контрольный".

Слава Богу, на мне заросло, как на псе,

Даже глаже я стал и вальяжней.

Возвращаюсь с больницы (чуть-чуть на косе),

54

А те двое у двери гаражной.

Что же я, вашу мать, невезучий такой –

На мне места не сыщешь живого.

Я свернул резко вбок, помахал им рукой:

– Поищите придурка другого.

Стук

Колеса стучат, стучат, стучат...

В том звуке печаль, в том звуке тоска.

Я жду – может быть, они замолчат,

Но стук у виска.

Вот так же, наверно, стучат на меня,

А мне не узнать...

И в том не моя, очевидно, вина,

Да, впрочем – плевать.

Ветры шальные

По полям разбежались

Ветры – парни шальные,

А потом разгулялись

Не на шутку – всерьез.

Выли, с пылью носились,

А вернулись больные...

Дуют тихо по лесу

И верхушкам берез.

Так и мы – собирались,

Были мышцы стальные.

Не стояли, а мчались

Как в степи тепловоз,

Пили и веселились,

А вернулись седые

Со своим интересом

И глазами без слез.

Посошок

Между жизнью и смертью

Так – немного возни,

55

Так – чуть-чуть круговерти,

По мольбертам мазни,

Слабых виршей немного

И любимых детей.

Оп... И нужно в дорогу

Приготовить коней.

Между жизнью и смертью –

Суматошные дни,

Страны, люди и верфи

Да пороги одни,

А что верно – от Бога

Не берег ты, халдей,

Порезвился немного –

Посошок не разлей...

Сомнамбула

Повело меня в глюки.

Что, дождались, подлюки?

Я сомнамбула. Руки

В пляске, и не простой.

И какие-то штуки

Все летают, и стуки

Слышу я во вселенной,

Но шагаю домой.

Повело меня в глюки.

Я в театре "Кабуки",

Маски где, и от скуки

Говорю сам с собой.

Ходят ноги и руки,

Слышу странные звуки:

"Я не верю" – рефреном,

И как в части – "отбой!".

Повело меня в глюки.

Я одет в хаки. Хуки

Раздаю, но под руки

Вдруг уводит конвой.

И за что ж эти муки?

Все задраены люки.

Не пробить эту стену

Ради встречи с тобой.

56

Как же вылечить недуг?

Сломан щит и карта бита,

Листья всыпаны в кальян.

Нищий витязь из корыта

Вылезает гол и пьян.

Не прорублена просека,

По заросшим душам смрад,

И мандраж у дровосека,

И поблек в кольце смарагд.

На Бермудах топят сонных,

На Канарах пьют вино,

А в церквушках многозвонных

Колоколен нет давно.

Дайте мертвому покоя,

А живому на похмел.

Все сдурели – волком воют

От безделья и от дел.

Не спасайте наши души,

Не бросайте в воду круг.

И без круга мысль глушит:

Как же вылечить недуг?

Сладким духом из кальяна

Обласкало нос и рот.

Что за гадость! Лучше пьяным

Крест нести на эшафот.

Нас было восемь

Нас было восемь.

Мимо станции Ажал

Промчался поезд –

В окна свет не пробивался.

Мне ствол подмышкой

Жутко двигаться мешал,

И по купе сосед в друзья

Мне набивался.

Нас было восемь.

Натрясемся целый день,

И выходить нельзя

На мертвых полустанках,

И нужно слушать двух

Соседей дребедень

И не участвовать в их

57

Глупых перебранках.

А ровно в восемь

Мы сорвемся, как с цепи,

По одному повылетаем

Из вагонов.

И только ветер будет

Баловать в степи,

А у кого-то станет звездно

На погонах...

Абсолютный нуль

Нуль эмоций,

Минимум чувств,

Нету лоцмана

С именем "Грусть".

Есть советы,

Без цели крик.

Он не молод

И не старик.

Он не плачет

И не поет,

Твердо веря,

Что впрок живет.

Страх грядущего –

Ком в груди:

Что же сущего

Впереди?

Нету дела,

И нет детей.

Горло село...

– Еще налей.

Сердце стынет,

Душа не пьет.

Ноль движенья

Ему грядет.

Господь вложил в твои уста

Господь вложил в твои уста

Немного слов – около ста.

Из них примерно пятьдесят

58

На русский даже не косят.

Другие двадцать – матерщина,

Двадцатка – просто чертовщина,

А десять: сало, масло, плов,

Котлеты, рыба без голов,

Пельмени, манты, зразы, сыр,

Ну и, конечно же, сортир.

Здесь война, кореша...

Поднялась наша рота: "Ура, за победу!"

Справа Сашка Копченый меня материт.

Побежала пехота – сегодня к обеду

Сопку "Лысую" надо кровь с носу отбить.

Непременно отбить, непременно отбить,

Но так хочется жить.

Добежать бы до елки... Свой страх подавляя,

Я вправо косил – он ругался без слов.

Мы бежали, как волки, глазами стреляя,

И еще кое-чем из горячих стволов.

Из горячих стволов, из горячих стволов,

Сорок буйных голов.

Вот до елки осталось всего ничего-то.

Я представил, как рухну и к ней припаду.

Ах, пехота-пехота, четвертая рота! –

Спотыкаясь, несется по тонкому льду.

Да, по тонкому льду, да, по тонкому льду.

Я сейчас упаду...

Шаг последний я сделал в восторге последнем –

Пуля грудь пролетела жужжащей осой.

Я убит наповал, а на крае переднем,

Словно пьяный косарь, смерть мотает косой...

Смерть мотает косой, смерть мотает косой,

А нам вечный отбой...

Наши души взлетели, пурга закрутила...

И без страха глядели, летя, не спеша.

Ах, как жить мы хотели! Меня материла,

59

На чем свет материла справа Сашки душа.

Справа Сашки душа, слева Вовки душа…

Здесь война, кореша...

За что вы солдата?

Политики-твари, в мозгах ваших вата,

И цели пусты, а в душе перегной!

За что вы, подонки, убили солдата?! –

Его же пол-улицы ждало домой.

За той за речушкой, где старые хаты,

Его же пол-улицы ждало домой.

Его закопали в суглинке лопатой

Качает лес кроной – большой головой:

За что вы, подонки, убили солдата?!

Вчера он молчал и ходил сам не свой.

Была тишина и покой до заката...

Вчера он молчал и ходил сам не свой.

Вчера вспоминал он любимые лица,

И что-то хотел впопыхах написать,

Но утром вспорхнула нелепая птица,

Махнула крылом – не подняться, не встать.

Нелепая черная-черная птица

Махнула крылом – не подняться, не встать.

Политики-твари, в мозгах ваших вата,

Питаетесь плотью, в крови нос и рот.

За что вы, паскуды, убили солдата?

Его до сих пор дева чистая ждет...

Вон там, возле речки, поверьте ребята!

Его до сих пор дева плачет и ждет...

Разные цвета войны

60

Черная пехота, черные войска,

Черные болота, черная тоска,

Черные осины, черные дубы,

Черные дрезины, черные гробы,

Белые обозы, белые столбы,

Белые березы – белый цвет судьбы,

Белые простынки, белый санитар,

Белые тропинки, белый-белый парк.

Черные чернила, черные листы,

Черные могилы, черные кресты,

Черные заставы, черный автомат,

Черный техник Слава, черный-черный мат,

Белые санчасти, белые цветы,

Белый призрак счастья, белые мосты,

Белые халаты – белы пояса,

Белые солдаты, белая роса.

Черные селенья, черный-черный снег,

Черное знаменье – черный человек,

Черная ракета, черный небосвод,

Черная вендетта – черный хоровод,

Белая косынка, белая рука,

Белая, как дымка, белая тоска,

Белые заставы белый мрак таят,

Белые составы в белые края...

В параллельных мирах

В параллельных мирах завелись чудеса,

В параллельных мирах есть идейки.

Здесь леса из берез – там такие ж леса,

Поезда, даже узкоколейки.

А по ним паровоз тащит лес и срока

В параллельных мирах так похожи:

Здесь подъем – там подъем, здесь шмонают ЗК,

Да и там ни за что бьют по роже.

В параллельных мирах ор посеян и страх,

И вдоль стен кровь дымится-сочится,

А на нарах лежат смерть надеждам и крах,

Непредвиденность может случиться.

В параллельных мирах матерят ни за что –

Просто так, когда есть настроенье,

В параллельных мирах вечный цирк Шапито,

Оборзенье и столпотворение.

В параллельных мирах завелись чудеса,

В параллельных мирах есть идейки.

61

Здесь леса из берез – там такие ж леса,

Поезда, даже узкоколейки.

class="book">Сказание об Украине

Молоко не скисало,

Не елось соленое сало,

Колыхалась луна,

Покидали насест петухи.

У сельпо на столбе

Жутко радиоточка орала,

Не хватало вина

И родного дыханья реки.

Баллада о Гу-Га

Сорок третий. О чем говорить...

Нас начальник морит на плацу:

– Кто желает вину искупить? –

И провел пятерней по лицу. –

Пятьдесят восьмая, – стоять!

Не нужны нам на фронте враги.

Не курить там, едри вашу мать,

Чай не к теще, не на пироги.

На войне все же лучше врага

Убивать, чем на зоне бить вошь.

Ах, гу-га ты, гу-га, ты гу-га,

По вагонам. Победу, даешь!

А нам вместе с тобой пятьдесят.

Для войны мы в преклонных годах.

Если выживем – значит, скостят,

А не выживем – гул в проводах.

Заградительный встал батальон.

Не боимся – одни пацаны.

Тоже влипли – попали в бульон

Ненасытной профуры войны

На войне лучше просто врага

Бить под дых, и тогда подфартит.

Только наше гу-га да гу-га

Раздается и в небо летит.

62

Нам от спирта с тобой хорошо,

Да и каши умяли, дай Бог!

Я тут "Шмайссер" в канаве нашел,

Он шмаляет, подлюка – будь спок!

Вон, ракета упала в лесок.

До атаки минута – верняк.

Оторви-ка газетки чуток –

Закручу в самокрутку табак.

Еще с зоны так ноет нога.

Я, наверно, не буду курить.

Слышишь, вон, раздается “Гу-га”?

Значит, скоро по нам будут бить.

Лезем вверх по горячей земле –

Горстка бывших – ободранный взвод.

Будто деготь кусками в золе,

Да разбитый снарядами ДОТ.

Ты гранату подкинул в проем,

И оттуда огонь и шмотье...

Ничего, не тушуйся – пройдем

И набросимся, как воронье.

На войне лучше просто врага

Бить под дых, и тогда подфартит.

Еще слышно с болота Гу-га,

И земля под ногами гудит.

В ночи порочная стезя

Скребется в ванне таракан,

И суп воняет...

Нас биология желез

Объединяет.

Забередила колдовски

Весна желаний,

Посеребрила жизнь виски

Без притязаний.

На подмороженную ель

Летит синица,

А к ней навстречу журавель –

Соединиться.

В ночи порочная стезя

Ведет к порогу.

63

Под утро к дьяволу нельзя,

А надо к Богу...

Шхуна тонет

Мою душу не тронь, я прошу,

Не старайся мне суть доказать.

Я подвешенный просто вишу,

И с меня трудно что-либо взять.

Наполняю вином свой стакан

И смотрю на свечу чуть хмельной,

И скрипит старой кожей диван,

Как простуженный старый больной...

За окном жизнь кипит, как всегда.

На качелях качается ночь.

Не вернусь никогда, никогда,

Не смогу я себя превозмочь...

Я старался, прости, но не смог,

Рядом быть, говорить о любви.

Я от жизни немного продрог.

Что же делать? Вот так – се ля ви...

На пороге следы не мои.

Ты молчишь, хоть и есть, что сказать.

Я пойду. Мне так хочется спать,

А письмо мое в клочья порви.

За окном жизнь кипит, как всегда.

На качелях качается ночь.

Не вернусь никогда, никогда,

Не смогу я себя превозмочь...

Мы не можем

Так случилось: наш бег остановит

Недостаток задора, и нас

По степям кто-то бешенный ловит,

А поймает – стреножит нараз.

На заимках не смолкнет протяжный

Вой волков и ухтенье совы,

Выйдет в поле огромный и важный

64

Полюбовничек ночи-вдовы.

А потом на траву ляжет иней

И забрезжит всегдашний рассвет.

Наших холок изысканный линий,

Нежных грив нет прекраснее. Нет.

Пастуха не дождаться – в траве он

Бесконечные дрёмы плетёт...

Дикий вихрь степной или демон

Пронесется и вдруг пропадёт.

И мы вздрогнем, но Ирод стреножил,

Хладнокровно поставил барьер.

И поэтому просто не можем

Сразу вскачь, сразу с места – в карьер.

Израильская серия

Ура!

Чуть-чуть похож на астероид –

Он также пробивает тьму,

Ура! Один сперматозоид

Прорвался к счастью моему.

Как миллион своих собратьев,

Навстречу клеткам с ДНК

Еврейская несется братия.

И я средь них, наверняка.

Тут в Израиле икра черная

Ноги разные, руки грязные,

В животе от страха тоска...

Ах, ты жизнь моя буржуазная

Будто пистолет у виска.

Ходим, как один, в польтах кожаных,

Те, что куплены еще там,

Тут цветы везде так ухожены,

А евреи тут – я те дам!

65

Тут, в Израиле, икра черная

Вся по баночкам – по сто грамм,

И с метелками тут ученые…

Не поверите, видел сам.

Средиземное-средилунное

Я вдали оставил любовь свою...

По колено в воде целый день стою.

Только утренний все еще туман,

Облака опять будто караван.

А дома пустые за морем там,

И кресты на окнах – закрыт Сезам,

И по улицам гонит ветер пыль,

А живых людей нет на сотни миль.

Средилунное-Средиземное,

Там любовь моя незабвенная,

Там душа моя в море просится.

Крик о помощи не доносится.

Горизонт глотает багровый шар,

Ветер дует в грудь – это бриза дар,

Но мою тоску трудно выдуть так,

И я сделал в море последний шаг...

Я хватаю ртом воздух дальних стран,

Понимаю, что шанс последний дан.

Понимаю, что не вернуть тебя –

На беду простились, еще любя...

Средиземное-Средилунное,

И гитара там шестиструнная

На стене висит, не настроена –

Там судьба моя перекроена.

Шар земной такой, просто круглый мяч –

Я его не пну из-за неудач,

Я его рукой тихо поверну

И тебя к себе навсегда верну.

Но ты этого не заметишь там:

Пустота в домах, и закрыт Сезам,

66

И по улицам гонит ветер пыль,

А живых людей нет на сотни миль.

Средилунное-Средиземное,

Там любовь моя незабвенная,

Там душа моя в море просится,

Крик о помощи не доносится.

Интеллигибельный Левант

Беснуется море,

Психует волна.

Грохочет и ноет,

И воет она.

Как зверь, налетает

И пенится вал –

Весь мир ожидает

Вселенский обвал.

Две тучки-гадючки

По небу плывут:

Получим мы взбучки –

Нас всех призовут

На службу крутую –

В лихие войска,

В страну непростую,

Где много песка.

В страну непростую,

Где мало дождей

И много совсем

Не хороших людей.

Там нет середины –

Там крайностей ряд.

Там дуют хамсины

И кости болят,

А разум от жара

Рождает ягнят,

И от “солнцедара”

Подкорки болят.

В страну непростую

Где правит хаос

И все вперемешку –

Плоды и навоз,

Где жизнь человека

Дешевле вина,

Отсутствуют реки,

67

И вечно война.

Где час после взрыва

Играют в футбол,

Потом выпьют пива

За пас и за гол,

Где рабство полезно,

Продажа людей,

И где БЕЗВОЗМЕЗДНО

Взрывают детей.

Где платят гроши

За работу рабов

И все кореши -

От низов до верхов.

Где каждый стремится

Зажать, утаить,

Слегка поживиться

И недоплатить.

Где мифы на мифах

И много сетей,

И тонут на рифах

Лодчонки людей.

Беснуется море,

Психует волна,

Бушует в раздоре

Больная страна,

И слышно под солнца

Большим фонарем:

"Мы здесь живем",,

– "Нас здесь живьем",

БА СОФ ИЕ БЭСЭДЭР*...

…………………………………………………………….

* В конце будет хорошо

В джунглях того...

В джунглях того, не забытого мной, Тель-Авива

Прячется память, забитая запахом роз.

Не респектабельно всё и совсем не красиво,

Только всё это – наклейка беспочвенных грез.

Залиты светом веранды, кафе, рестораны,

Толпы массируют гордо приморский бульвар.

68

Их разговоры безгрешны, бездарны, пространны

И не излечат во мне беспредел и кошмар.

Доистязать я свой мозг, как безумный, пытаюсь –

Просто до точки последней осталось дойти,

Но в бесполезности этих потуг убеждаюсь

И расслабляюсь в конце "боевого" пути...

В джунглях того, не забытого мной, Тель-Авива –

Где-то на Алленби или в конце Дизенгоф

Пью из горла, что, конечно, совсем некрасиво,

Но как нектар для моих воспаленных мозгов.

Чайка

Не лепились стихи,

Я на прозу подсел.

За какие грехи

На кресте я висел?

За какие грехи

Кровь стекала к плечам?

Не писались стихи.

Я не спал по ночам.

И у моря просил

Не долбить берега

И дары приносил

Средиземья богам:

Распластавшись, лежал

На морском берегу –

Все равно не рожал –

Видно, спазмы в мозгу.

............................................

Вот от бриза мороз пробежал по спине,

Кто-то крикнул на яхте, плывущей вдали,

В этот миг что-то вдруг изменилось во мне,

И стихи встрепенулись и плавно пошли:

..............................................

Плыла по морю яхта "Чайка" –

Скользила грация печально.

Туда – на Родос, на Ямайку,

Куда стремилась изначально.

В скольженьи грации шаманство –

На позывной не отвечает –

Его Величество Пространство

69

Шальную Чайку поглощает.

Вспорхнет она с шагрени моря,

В живую чайку превратится...

....................................

Нет, я пойду и выпью с горя

Еще с утра хотел напиться.

Икар

Философ прав – витает СТРАХ

Среди простых и смертных душ,

Но этот нрав, как твердый сплав

Не разорвет ни жар, ни сушь.

Кристально чист намокший лист –

Его наперсница – слеза.

Как аметист рассвет искрист

(Недаром ночь трясла ГРОЗА).

Раскинь лучи, тоску лечи

Как впредь, огромный солнца диск.

И вниз мечи свои мечи –

Я вижу в этом блеске РИСК.

Из вод печальных выбей пар

И взвейся над вершиной стих.

Стоит Икар. Взирает ШАР,

И даже ветер в поле стих.

Пыль и только пыль

На дороге детства соль пластом лежит,

По дороге детства "Я" мое бежит...

Только пыль за ним клубится по пятам –

Резво "Я" мое несется по летам.

Улетела моя юность в никуда,

Размотала в спешке годы-провода.

Стало горько, как с похмелия, во рту

И стою, как конь, весь взмыленный – в поту.

Но вперед гляжу с надеждой по весне

И расскажет, что там будет, кто же мне?

За работой нету сил себя понять.

Из работы не могу себя отнять.

70

Оправдание седым моим вискам

В том, что я, дурак, таскался по пескам,

В том, что сотни километров накрутил,

А живой воды нисколечко не пил.

Да, живой воды нисколечко не пил,

А что пил, совсем не помню, – все забыл.

Помню только: раз проснулся – тошно мне

И искал себя, невинного, в вине.

Лисица и ворона

(Шутливая Басня)

Лиса нашла кусочек сала

И тут же репу зачесала,

Поскольку сало для кишок –

Как будто сонный порошок.

Его проглотишь – спать охота.

Поспишь, проснешься – тут икота...

Так и костей не соберешь

И шкуру в клочья обдерешь.

ВолкИ позорные по лесу

Всё время шастают – повесы.

Услышат – и сюда всей стаей.

По кругу пустят, а потом срубают.

Тут первое – куда ни шло,

Ну а второе – западло!

Пока вот так лиса соображала,

А сало всё еще в зубах держала,

Ворона села метрах в двух

И для отвода глаз ловила мух...

«Послушай, рыжая, – ворона прохрипела,

Какое брюхо ты ужасное наела.

Ходьбу спортивную, видать, забыла,

А это, белое, зачем стащила?

Ты что, решила ожиреть

И у норы всю жизнь сидеть?

Ну, жри, так не найдешь дебила,

Который в жены может взять

Такую , несомненно, б...дь!»

Лиса задумалась и пасть открыла,

В сторонку отошла, про всё забыла.

Тоска её взяла – хоть лезь на стену.

Тут по Крылову и, конечно, Лафонтену:

71

"Ворона каркнула во всё воронье горло",

Прыг, к салу и "совсем уж собралась,

Да призадумалась..."

Мораль: не всё, что хитрая лиса найдет,

Кошерно и воронам подойдет!

Сон в летнюю ночь

Снятся мудрые евреи,

(Как бы не было беды),

И коньяк меня не греет

Да и бабы, их туды.

Снятся черные квадраты,

Голубые Виктюки.

Аты-баты, прут солдаты –

Раздаются матюки.

Снится синяя синица –

Птичка божия, Хрущев,

Снится тихая больница,

Путин снится, кто еще?

Всех давно пора на мыло –

Надоели. Я устал.

Ну, а это что за рыло?

Игорь Бель? Нет – не читал.

Ор как топор

Орущая ментальность –

Вопящий Исраэль.

Тотальная оральность –

Ночная карусель.

Животная ленивость.

Святая простота.

Нахальная невинность,

И хамство просто так.

72

Остатки благородства,

Как точки по лицу.

Без наказанья скотство –

Награда подлецу.

Обидно за зверюшку,

И даже птичку жаль.

Взяла меня на мушку

Еврейская печаль.

Шабат

Новый шабат счастье несёт.

Вновь увернемся – авось, пронесёт.

Утром наметим большие дела -

В кресла поместим наши тела.

Наш неизбывный еврейский авось,

Нас поддержи, не забудь нас, не брось.

Мы без тебя - как баркас без руля,

Мы без тебя - как алкаш без рубля,

Мы без тебя - как придурошный сброд.

К счастью веди наш еврейский народ!

Тель-Авив

Под синим коробом непознанная бездна,

Залита стоками сверкающе-бела.

По сути, с городом расплата неизбежна

Большими блоками бетона догола.

Молиться поздно, а раскаиваться рано.

Не нужно розовых и голубых тонов.

Этюд пастозный на мою больную рану

И розг березовых для исправленья снов.

Ох, не ешьте вы фалафель, евреи!

Где же Нобелевки ваши, евреи?

Где же ямбы, амфибрахии, хореи?

И познанья дух вас что-то не греет.

И язык опримитивел – не бреет.

73

На земле обетованной теплее?

А шуарма и фалафель милее?

Вы ж хотели шить ливреи, евреи?!

Или вечное и доброе сеять...

Ох, не ешьте вы фалафель, евреи -

От него запор и тело жиреет,

Левантизм все подлей и подлее,

А своя рубашка к телу милее.

Ох, не ешьте вы фалафель, евреи.

Он арабская еда, по идее...

Пегасящий поэт

Поэту места нет в Израиле,

Как, впрочем, нет его и там.

Стихи, бесспорно, заблистали бы,

Но кушать хочется устам.

В России, в грязи утопая,

Страдал и ныл его Пегас.

Теперь он чист и помогает

Поэту чистить унитаз...

Как жалко тигра поутру

Как жалко тигра поутру,

Свинина для него – отрава.

Она ему не по нутру –

Кошерен он – вчера съел рава.

Кордеро

Кордеро, страх нагоняя на спящих,

Глодая берцовую кость у поэта,

Роняет слюну на портреты усопших,

Неровно дыша, проклинает Роннету.

Идут тараканы за тризной по праву,

Мокрицы усами щекочут нос крысы.

В последнем пылу поедают отраву

Вараны и змеи, и хитрые лисы.

74

Закончится бал, и вонючие стоки

Заполнят пространство, закапают капли...

Спасутся лишь крысы, спасутся вещдоки,

Большие вороны и черные цапли.

Микронезия

(шуточная)

Я читаю штучную местную поэзию.

Фу, ты, мерзопакость-то, скучная туфта.

Ох, страна странная, эта Микронезия.

В ней живу, грустно мне – публика не та...

Пьют они белое – что-то непотребное

И на запах мерзкое, вкус – не передать.

Тут растёт дерево. Называют "хлебное".

Мне б ржаного корочку, вот ядрёна мать...

Девушки наглые и такие чёрные...

У меня и в мыслях нет, а они – давай!

Не того клеите – мы уже учёные,

СПИДа тут как насморка, лучше не замай.

В этой Микронезии служат все в полиции,

Потому работы нет – только бандитизм.

Путаю часто я имена и лица их.

Думаю, развит тут и каннибализм...

Напишу я просьбочку в ихнее посольствие,

Мол, прошу обратно и... лучше поскорей.

Здесь и отдохнуть нельзя – что за удовольствие?

А отказ – в ИзраИль. Может, я еврей?

Застрелить подонков!

Срубили дерево два пьяненьких подонка...

Веревкой длинной обмотали ствол, подгузки.

А у меня чего-то вздрогнула печенка,

И я налил себе стакан и – без закуски.

Потом достал свой старый ствол из-под дивана,

75

Для боя ближнего чуть-чуть подвинул мушку,

Открыл окно, достал обойму из кармана,

Хоть понимал, что это, в общем, не игрушки.

Меня такая разбирала злость бессилья!

Мне б только дрожь в руках унять – такая штука.

Я не сторонник беспредела и насилья,

Но жить без дерева, как перст, – такая мука!

Кому оно мешало жить стволом-ветвями?

Тут птицы пели, и весной цвели цветочки.

Была любовь и пониманье между нами.

Меня подрезали, и я дошел до точки.

Спокойно, сердце, я наслышан, что от Бога

Дается жизнь, и прерывать ее не стоит,

Но вот лежит в пыли моей душе подмога,

И только мне понятно – тихо-тихо стонет...

Я нажимаю на курок – конец подонкам!

От громких выстрелов проснулся – жутко стало.

В чем был я, выскочил, за дверью – похоронка:

Там мое дерево под окнами лежало.

Суть всего сущего

Распростерта, как женщина,

Суть всего сущего,

Ночь всего спящего –

Живородящего.

Силы творца,

Стрелы разящего,

Кверху манящего

Дух мертвеца...

Вверх полетевшего,

Сразу окрепшего,

Спину задевшего,

Ворона спящего

И леденящего,

Кверху манящего,

Голоса низкого,

Ужаса близкого.

Бледность лица,

Боль заронившего,

"Нет" заявившего,

Масла подлившего.

Поезда спящего –

Просто уставшего,

Хаосом ставшего,

76

Кровью блюющего,

Дико визжащего,

Просто лежащего,

Ангела смявшего

И подлеца,

Нет. И упавшего,

Все потерявшего,

Да и не знавшего

Суть всего сущего –

Ждет только женщина.

Бен неуёмного народа

Мерзопакостные проулки,

Недоделанные дома,

И шаги мои хлестки-гулки –

Я от звона схожу с ума.

Запустенье, Востока запах,

Грязь и пыль, и шершавость стен.

Трепыхаюсь в когтистых лапах –

Не Бин-Ладен, но все же Бен.

Неуемного сын народа –

Недоделанный непророк.

Вы видали такого урода! –

Рафинированный порок:

Дегустатор вина густого,

Дефлоратор полночных фей,

Дешифратор листа пустого,

Дориан, но отнюдь не Грей.

Посветите мне в подземельи –

Здесь так сыро и запах крыс.

Непростительное похмелье

От вина и падения вниз.

Аточа

Испания: стук кастаньет,

Фламенко, тореро, поэлья...

Нам шлет от арабов привет,

Попробовав жуткого зелья,

Вот новый стоит минарет –

Построен на деньги эмира.

77

Ну, в общем, огромный привет

Нам всем из загробного мира.

Заигрывать с новой чумой

Опять продолжает Европа –

Так радостно скачем с тобой,

Но конь оступился и оп-па!

Аточа, Аточа, си, си...

Взрываются души испанцев

Но чешет фигню Би-би-си

Для жирных тупых иностранцев.

Европа, глотай анорекс?!

Доколе пейзаж пасторальный?!

Ялла! Приглашают на секс

И даже, возможно, оральный.

Никогда не вернуться туда

Я по солнечным дням побегу,

Отбивая подсолнухов шапки,

И свалюсь, а потом не смогу

Удержать свое счастье в охапке.

А под утро на горы взгляну –

На вершины под снегом и ели.

Хлынет боль за мою сторону...

Как же мы ее, брат, проглядели?

Мою Родину смыла вода

На безумие власти ответом.

Никогда не вернуться туда.

Ни зимой, ни весной и ни летом.

Там, где горные реки текут,

Ежевика синеет и спеет,

Мои мысли прошедшее ткут,

Как одежду, которая греет...

Им бы взять, побежать по садам,

Где плоды просто ветки ломают.

Чтобы это вернуть, все отдам,

Но я знаю, что так не бывает.

Мою Родину смыла вода

На безумие власти ответом.

Никогда не вернуться туда.

Ни зимой, ни весной и ни летом.

78

Тополя, арыки и вода

В них струится, бурлит, утекая.

Облаков бесконечных гряда

Про меня что-то важное знает:

Как бежал я по солнечным дням,

Как беспечно шарманка крутилась.

Что-то ринулось ввысь где-то там,

Потом рухнуло вниз и разбилось.

Мою Родину смыла вода

На безумие власти ответом.

Никогда не вернуться туда.

Ни зимой, ни весной и ни летом.

Приятно самообмануться

Приятно самообмануться:

Уйти в обман,

Потом вернуться,

И так наврать порой

Себе –

Как штамп поставить

На судьбе.

Потом не лгать –

Дурман лелеять,

Спокойно спать,

Добро посеять...

Но правду

И не вспоминать.

А что с убогой

Можно

Взять?

Одессы нет

Одессы нет, прошел тот миг -

Она уже за морем.

По Хайфе бродит Беня Крик,

И Двора бродит в горе.

Одесский слышен говорок

В Атланте и Кентукки.

Прошел, по-видимому, срок

Вот так. Такие штуки.

Одессы нет, как ни радей,

79

Как ни ищи былого,

Поскольку нету тех людей,

Их юмора и слова.

Беги, Малыш!

В зловонных серых городах

Тебя туда-сюда кидает,

И постоянный скользкий страх

Мозги и сердце разъедает.

Беги, беги, малыш, беги

Туда, где свет и воздух чистый.

Себя, мой мальчик, береги

И взгляд пронзительно лучистый.

Талант твой выгодно продать

Кому-то все-таки неймется.

Ты научился все скрывать,

А одеваться, как придется.

Беги, беги, Малыш, беги,

Спасай последние одежды.

Неимоверные торги

Убьют все лучшие надежды.

Что б ты ни делал, все равно

Ты в этот город не вписался.

Не бродит старое вино –

На дне осадок лишь остался.

Беги, беги, Малыш, туда,

Где на закате скалы рдеют

И где прозрачная вода,

А притворяться не умеют.

80

П о э м ы

81

Поэтам Сермяжной Ипостаси

...другой раз бухнете с Шаблинским,

А потом целый вечер: ипостась, ипостась...

С. Довлатов. Из сборника “КОМПРОМИСС”

Поэты, поэты, поэты,

Вам шуточный сверху приказ:

Не бойтесь – садитесь в кареты,

На бал ангажируют вас.

Вон кучер веселый и праздный,

Как лихо он машет кнутом!

И лик его не безобразный.

Садитесь – заботы потом.

Пусть вас не пугает дорога –

Она виртуально ведет.

Вы в небе – почти что у Бога.

Карета уже у ворот.

У входа не всех пропускают

(И тут сантиментам конец):

- Поэт? Ну... вообще... – отметают.

- Поэт? Да, поэт – во дворец.

А там, во дворце, томный танец:

Все в белом, плывет менуэт,

И кто сомневался – поганец,

82

А не сомневался – поэт.

Свои, господа иностранцы,

Звучание скрипки и звон,

И танцы, и танцы, и танцы.

В углу Бриллиантовый Трон.

Но вдруг небольшое смятение,

Народ расступился, и вот...

Шагает по залу ВИДЕНИЕ

И медленно к трону идет...

Уселось, расслабило руки,

Прозрачная маска в пыли.

Рассеялись лишние звуки.

Промолвило: "Вот и пришли".

Ну что ж, начинайте, поэты,

И каждый пусть будет собой –

Все вместе ли, порознь, дуэтом –

Подходит порядок любой.

Дойдет до меня без помехи

Мятежного сердца отчет

И мелкие даже огрехи

Мой ум без труда отсечет.

Тут змеи повыползли, щерясь,

Рассыпалось тараканьё,

Ползет графоманская ересь

И воет, и песни поет.

Бездумные складные вирши,

Нескладной бессмыслицы бред.

По залу летучие мыши

Проносятся вроде ракет

– Молчать! Я не слышу поэтов!

Все прочь! Где поэты? Все прочь!

И вдруг развернулся и... нету...

Сомкнулась волшебная ночь.

А где-то внизу, комплексуя,

В квартирке Поэт, как во сне.

Каракули мрачно рисует

И пьет из горла Каберне.

И пишет стихи, и чиркает,

Читает и рвет на клочки,

А муза в вине умолкает

И в небо шагают полки...

Оттуда он слышит: "Поэты,

Расчет незатейлив и прост:

Те, кто сомневался – Поэты,

А не сомневался – вопрос".

Ну-ну, вот как всё обернулось –

83

Весьма незатейливый спич –

Спалось, и как будто проснулось:

– Ну, здрасте, Владимир Ильич!

С речёвкой Поэт не согласен:

– Плохая постройка – на слом.

Наш мир многомерно прекрасен,

А не примитивен, как лом.

И если в одном измереньи

Ты пошлости апологет,

Безволен, плывешь по теченью –

В другом измерении – нет.

В другом измереньи – ты буря,

Ты дуешь, корабль креня,

Ты вертишься, тучи нахмуря,

В пространство взвивая коня.

Потом возродишься в миноге,

В акуле, в касатке, в ките.

И, выпрыгнув, встанешь на ноги

В Рейкьявике иль в Воркуте.

В одном измереньи ты пишешь.

Всю правду и видишь обман,

В другом – ни хрена ты не слышишь –

Упорный, как танк, графоман.

Непросто – и прямо, и косо –

Закат переходит в рассвет,

И кто сомневался – с вопросом,

И не сомневался – поэт.

И тот, кто родился в берете,

И тот, кто на гору ползет –

Пройдут и друг друга не встретят

Иль встретятся, коль повезет...

Давайте не будем судимы,

Сермяжная в вас ипостась,

Пути ваши исповедимы,

Неисповедима лишь страсть.

Поэты, поэты, поэты,

Обидно за бред и шизу,

Шуты уже все по каретам...

Опять ваше место внизу.

Над гнездом кукушки

Над гнездом кукушки

Кто-то пролетел –

84

Это не игрушки,

Да и не предел.

Долбит дятел елку –

Бешено стучит.

Только все без толку –

Голова болит.

Над гнездом кукушки

Кто-то пролетел.

Тихо на опушке.

Месяц дивно бел.

Скучно ночью волку

Хоть и лес не спит.

Прячет в стог иголку

Ежик и сопит.

Над гнездом кукушки

Кто-то пролетел.

Зеки спят в теплушках.

ВОХРА не у дел.

Положил на полку

Пушку замполит.

Взмылил за день холку,

И рука болит.

Над гнездом кукушки

Кто-то пролетел.

Восемь на опушке

Бездыханных тел –

Будет завтрак волку

Если Бог простит.

На руках наколки,

И в зубах блестит.

Над гнездом кукушки

Кто-то пролетел.

Вьются в трансе мушки

Возле мертвых тел.

Бес несет карболку,

В бороду свистит.

Всех полил, кошёлка,

Мерзкий трансвестит.

Над гнездом кукушки

Кто-то пролетел.

Видно, для просушки

Лес зашелестел.

Птицы приумолкли,

Да и леший спит.

Ежик на иголке

Сладостно храпит.

85

Художник Калмыков

В Политехнического своды

Взвивался голос молодежи.

В лихие оттепели годы

Стих вызывал мороз по коже.

И хоть он был не очень смелый,

Все ж бередил Москву и веси.

Светил рассвет полоской белой.

Усатый сдох, прошло лет десять...

Уже потом поймут поэты –

Марионетки комзадумок –

Лишь чуть открыл стальные шлюзы

Кремлевский лысый недоумок.

А в это время на востоке –

Четыре тыщи километров –

Творил художник одинокий,

Безумный мэтр – король всех мэтров.

И каждым вечером в одеждах,

Пошитых им из декораций,

Он выходил на "Брод" с надеждой,

Что встретит музу у акаций.

Одновременно Фавн и Фауст,

Юродивый паяц в берете,

Речь торопливая – без пауз,

Движенья четки – как в балете.

Певцы, стажеры и завторгом

А также праздные зеваки

Смотрели на него с восторгом,

У лба прокручивая знаки.

На шее крупная подкова

Блестела фальшью бриллиантов.

Безумный гений Калмыкова

Стоял среди толпы инфантов.

И каждая собака знала –

Та, что по "Броду" тусовалась, –

В театре сказка возникала,

Как только сцена открывалась:

Луна, как клещ, въедалась в темя,

И вдруг светила светом дальним,

Но ни один не знал в то время,

Что это было уникальным.

И что придурок-декоратор –

86

Смешной пророк полночных бдений,

Был Ешуа и Прокуратор

И Маг и Монстр, и просто гений.

Поэты скурвились, просели,

Еще чего-то сочиняют,

Но постарели, полысели –

И кто их музу вспоминает?..

А я стою, боюсь заплачу,

У зала "Метрополитена" *

О чем-то критики судачат -

Сегодня праздник Мельпомены.

Сегодня праздник декораций

И не простых, а лучших в мире.

Тут весь бомонд и папарацци,

Кто в смокинге, а кто в мундире.

Сверкают вспышки, бриллианты,

Духи бередят подсознанье.

Работы подлинных талантов

Магнетизируют вниманье.

Но вот толпа вдруг загустела –

Давно здесь не было такого –

На стенке "Лунная" висела

Работы Сержа Калмыкова.

Спецы в восторге и невежды,

Фуршет под вспышки папарацци.

Я ж вспомнил метра в тех одеждах,

Пошитых им из декораций...

...........................................................................................................

*Metropolitan Museum