Наследница поневоле [Ирина Львова] (fb2) читать постранично

Ирина Львова Наследница поневоле

Пролог

Заскрипел ворот, лязгнули, сцепив ржавые зубья, железные шестерни, зазвенели цепи, пустились в бег колесики. Повернулось огромное, окованное металлическими пластинками дубовое колесо с распластанным на нем человеком. Палач взмахнул металлическим прутом, и истязаемый слабо застонал. Он был очень силен, а заплечных дел мастер в красном колпаке с прорезями для глаз хорошо знал свое дело. Преступник умирал долго, но не дольше, чем понадобилось герольду, чтобы четко, с расстановкой зачитать собравшейся на площади толпе перечень злодеяний, вменяемых в вину осужденному. Так длинен оказался список совершенных им преступлений.

Он был единственным мужчиной среди приговоренных к смерти по делу графини Эльжбетты и принимал мучения на глазах у своих сообщниц. Все они уже испытали на себе во время следствия орудия страшного человека в красном колпаке, которому великий палатин^[1] Дёрдь Турзо приказал вырвать признания из слабых духом служанок чахтицкой госпожи. Зная, какая участь уготована им, они стояли у эшафота и, леденея от ужаса, смотрели на распростертого на колесе горбуна, столь могущественного ранее и столь ничтожного ныне Фицко.

Никто из них не ждал ни прощения, ни смягчения участи: перед смертью им предстояло пройти через нечеловеческие мучения. Костры для несчастных женщин уже были сложены, и просушенный хворост словно призывал огненный язык факела. Тлели угли в жаровнях, рядом с которыми были аккуратно разложены ужасные щипцы и прочие инструменты, назначение которых ведомо лишь знатокам. Обывателям в толпе приходилось гадать, для чего использовалось то или иное из них: дьявол будит любопытство, доброму человеку ни к чему знать такое, и уж не приведи Бог испытать это на своей шкуре.

Вновь скрипнуло дерево, лязгнул металл. Горбун застонал жалобно и дико, и стон его походил на вой издыхающего пса, чье истерзанное тело сотрясается в агонии.

Однако оказался этот стон так громок, так надсаден, что пролетел над полями и лесами, пронесся с площади города Бытчи до далеких Чахтиц и проник в холодную и смрадную темницу под башней покинутого людьми замка; только двое: женщина, осужденная умереть здесь, и ее тюремщик — жили в нем. Крик горбуна заполнил помещение страшной тюрьмы, из которой живому человеку не было выхода, потому что не существовало в ней ни двери, ни окна — лишь маленькое отверстие, через которое один раз в день страж приносил узнице пищу, грубую солдатскую еду, которую сам готовил для себя и для нее.

Услышав стон пытаемого (или то лишь померещилось ей?), слепая старуха захохотала, наслаждаясь видением, возникшим в ее воспаленном мозгу.

— Поделом тебе, Фицко, — проговорила она еле слышно, когда приступ смеха закончился. — Поделом, негодяй. Мерзкая горбатая тварь! Ел у меня с ладони и осмелился предать свою госпожу.

Колесо с преступником будто отодвинулось куда-то в сторону, и узница увидела женщин с растрепанными грязными волосами, облаченных в рваные, покрытые пятнами крови и масла жаровен рубахи. Обреченные дрожали от страха и не сводили глаз с раскаленных докрасна щипцов, они знали — настал их черед.

— Настал ваш черед, Илона Йо, Дора Сентеш и Ката Бенецкая, — злорадно проговорила узница, еле заметно шевельнув бесцветными, тонкими губами, которые она всегда покусывала от мстительного восторга, когда мерещилась ей полная народа площадь в Бытче с эшафотом и ожидавшими смерти слугами. — Вы предали меня, вы оклеветали меня…

Помощники палача вытолкнули одну из женщин вперед, один из них схватил запястье руки приговоренной своими крепкими, точно стальными пальцами. Человек в кроваво-красной маске поднял раскаленные щипцы…

Одинокая узница вновь затряслась от безудержного смеха.

Сколько лет провела она здесь? Старуха не знала этого, а страж ее не мог говорить. Она сама приказала лишить его языка когда-то давно, очень давно… Тогда он и представить себе не мог, что станет ее тюремщиком, ибо она была могущественной госпожой, и от ее благоволения зависели жизни и судьбы десятков слуг и сотен, даже тысяч крепостных. Тогда она была свободной и… молодой. Боже, Боже, как же давно это было… Сколько лет прошло? Сколько?! Десять? Двадцать?.. Сколько лет прошло с тех пор, как палатин Дёрдь Турзо и граф Няри в сопровождении вооруженной свиты застали ее на месте… преступления? Преступление? Да в чем оно заключалось? Не в том ли только, что она хотела любить и быть любимой? А разве может зажечь огонь страсти в глазах мужчины, разве способна вызвать жар и томление в его крови стареющая женщина с поблекшей кожей и потускневшими очами? Кто захочет полюбить такую?

Они вошли и бросились на нее, обнаженную и прекрасную, только что искупавшуюся в крови юных девственниц. Эта кровь, кровь не знавших плотского греха созданий, чудодейственная, исцеляющая и возвращающая утраченную молодость, эта живительная