Том 5. Прыжок в ничто [Александр Романович Беляев] (fb2) читать постранично, страница - 3

достопочтенным обществом леди Хинтон, а также убеждается в том, что умный человек и на берегах Темзы может найти золотые россыпи – Все ли подано? Бенедиктин для епископа? Шерри-бренди для сэра Генри? Белое вино? Сыр? Кекс? А мед? Его преосвященство любит мед – пищу пустынников. Нет меда? – Леди Хинтон позвонила.

Вошла девушка, краснощекая шотландка в сером платье, с белым крахмальным передником и в белой кружевной наколке, из-под которой выбились пряди густых каштановых волос. В руке Мэри была хрустальная вазочка с медом.

– Вы опять забыли поставить мед, Мэри?

Мэри молча поставила вазочку на стол и бесшумно вышла. Хинтон проводила ее глазами и перевела взгляд на бледное лицо племянницы.

– Зачем ты остригла волосы, Эллен?

Девушка тронула тонкими белыми пальцами с длинными ярко-розовыми ногтями свои пепельные волосы, ниспадавшие к щекам ровными волнами завивки, и беззвучно сказала:

– Сэр Генри…

– Разумеется! – с неудовольствием произнесла старая леди. – Дай мне «воздух» и возьми книгу.

Леди Хинтон уже пять месяцев вышивала шелком и золотом цветы и херувимов на «воздухе» для алтаря церкви, настоятелем в которой был епископ Иов Уэллер – духовник леди, ее старый друг и советчик.

– Который час?

– Без пяти минут пять.

– Читай, Эллен.

Племянница раскрыла наугад том Диккенса:

– «Тогда только чувствуют они себя в счастливом состоянии дружественного товарищества и взаимного доброжелательства, являющегося источником самого чистого, непорочного блаженства…»

– В Гайд-парке опять, кажется, митинг, – прервала чтение леди Хинтон, прислушиваясь. Покачала головой и так тяжело вздохнула, что ее всколыхнувшаяся под лиловым шелковым платьем грудь коснулась двойного подбородка.

Вслед за этим леди Хинтон ожесточенно воткнула иглу в глаз херувима и глубоко задумалась.

Сколько уже лет она ведет войну, безнадежную войну со временем! Сначала против каждого нового фунта веса жирного тела, против каждой новой морщинки на лице – недаром она пережила трех мужей и собрала в своих крепких руках три состояния, – а потом против того нового, что вторгалось в политическую, общественную и частную жизнь, вплоть до этих «новомодных стриженых волос и неприличных костюмов» Эллен.

Золотым веком леди Хинтон считала добрую старую Англию времен королевы Виктории, на которую леди была несколько похожа и которой старалась подражать.

Свой старый особняк в Вест-Энде, против Гайд-парка, леди Хинтон превратила в крепость – «мой дом – моя крепость», – в которой хотела отсидеться от напора времени. Двадцатый век должен был кончаться на пороге. Здесь же все, начиная от тяжеловесной мебели и кончая жизненным укладом и этикетом, было дедовских и прадедовских времен.

Леди Хинтон даже летом не открывала наглухо закрытых двойных рам и заставляла спускать тяжелые шторы на окна, чтобы не видеть толпы возбужденных людей, проходящих в Гайд-парк – излюбленное место для митингов. Но голоса и песни, гул, а иногда и сухой треск выстрелов проникали сквозь толстые стены. На ее консервных фабриках – наследство второго мужа – бастовали рабочие, и ей приходилось вести неприятные разговоры с управляющим. На ее файф-о-клоках политические разговоры были изгнаны, как признак дурного тона. И тем не менее часто за этими чинными чаепитиями разгорались политические дискуссии.

Время наступало, время вело правильную осаду особняка, укрывшегося за решеткой, под старыми каштанами и вязами.

Время врывалось гулом улицы, волнующими разговорами, жуткими новостями. Ни старые слуги, ни толстые стены, ни двойные рамы, ни шторы не спасали от натиска времени.

У леди Хинтон начиналась настоящая мания преследования. И преследователем, врагом, убийцей было время…

– Читай же, Эллен.

Но продолжать чтение не пришлось. Часы медленно, глухо, словно удары их доносились с далекой башни, пробили пять.

В дверях бесшумно появился старый лакей в серой ливрее с позументами. Глухим старческим голосом почтительно доложил:

– Доктор мистер Текер.

Леди Хинтон нахмурилась. По четвергам – день файф-о-клока – домашний врач должен был являться в четыре часа сорок пять минут, чтобы окончить вечерний визит до прихода гостей. Сегодня доктор опоздал на целых пятнадцать минут.

– Проси.

Из-за двери показалась коротко остриженная голова с седеющими висками, затем осторожно продвинулась и вся фигура доктора – в черном, наглухо застегнутом сюртуке. Сюртук вместо традиционного вечернего смокинга! Леди Хинтон прощала такое нарушение этикета Текеру только потому, что он был «человек иного круга», притом иностранец, прекрасный врач, «жертва и беженец времени». На родине он не поладил с «духом нового времени», который выдавался там за «истинный дух древних».

Лицо Текера было растерянное и радостно-взволнованное. С показной уверенностью прошел он пространство от двери до троноподобного