Время пророчеств [Сергей Евгеньевич Панченко] (fb2) читать онлайн

Сергей Панченко

 

 

 

 

Время пророчеств

фантастика, готовая стать реальностью

«Хроники Времени» Книга 2

Не умрём мы, но изменимся. Не подчиненностью инстинктам являть животность, а выражением Отца являть человечность будем мы.

Харьков 2014

 

ББК 84 (4Укр) - 5

П-16

ПАНЧЕНКО С. Е. ВРЕМЯ ПРОРОЧЕСТВ.

2014 г. — 154 с. Издание второе

 

isbn 978-966-------

ISBN 978-966-2138-12-2

Вторая книга цикла «Хроники Времени»

Книга вторая событий, связанных со временем рассказывает о том, как проявляются на Земле необычные места, в которых физический мир становится четырехприсутственным. И эти четыре присутствия: ментальное, астральное, эфирное и собственно физическое, проявляясь одним целым, изменяют представление героев повествования о мире вообще и о месте человека в нём в частности. Оказывается, это становится доступным всем.

«Время пророчеств» – продолжение увлекательного путешествия в мир, где фантастика и реальность сплелись в одно необычайное приключение. И это, по-прежнему, только начало.

ISBN 978-966-2138-12-2

ББК 84 (4Укр) - 5

Панченко С. 2014

От автора

Можно по-разному прожить жизнь. Можно придерживаться разных правил, разных взглядов, но рано или поздно приходит вопрос: «А что же дальше?» А за ним приходит еще множество вопросов, на которые не было времени отвечать раньше. А затем понимаешь, что ответить не так-то просто, ищешь ответы у других и осознаешь, что это их ответы, а должен быть свой. И начинается новая жизнь, и приходит прозрение, если приходит, и уходят страхи и недовольства, если уходят. И приходит ощущение жизни, а не гонки за призраком жизни.

Можно жить по-всякому, но от этого зависит, в каком мире ты живешь, потому что мир, тебя окружающий, всего лишь отражение твоего внутреннего мира. И поэтому каждый живет в том мире, который для себя создал. Только не всегда понимает это или не всегда может себе в этом признаться.

Попробуйте окунуться в мир другого человека и вы поймете, что он не такой, как ваш. Попробуйте описать другому свой мир и вы узнаете, что это не так просто. Но все подобные сложности относятся лишь к миру физическому. В тонком мире всё по-другому.

Я иногда спрашиваю знакомых: неужели вы не хотите даже попытаться узнать о существовании совершенно другого мира, совершенно других возможностей? И чаще получаю ответ: это, конечно интересно, но мне не до того, я завален заботами.

И я спрашиваю других знакомых: как изменилась ваша жизнь после «нового рождения», и получаю ответ: как жаль, что я раньше не знал обо всех возможностях, которые мне даны, ведь теперь многое зависит только от моих устремлений, от моих усилий, от скорости моего восхождения.

Но каждый прозревает по мере своих накоплений. За шиворот к счастью никого не притащишь. «Много званых, да мало избранных». Всё так, но зов тот – это зов сердца, а избранность та – это выбор каждого. Свобода воли и ответственность за соответствие её Воле Отца. Простой закон, простая ответственность за свою жизнь или поиск себе пастуха.

Каков ваш выбор?

Я радуюсь за тех, кто услышал и отреагировал на собственный зов, и буду рад, если кто услышит его, читая мою книгу. Это будет означать, что мои усилия, направленные на выполнение поручения Отца, не напрасны.

В любом случае, происходящие с героями книги события увлекательны, и мне самому интересно, что же будет дальше. А узнаю я об этом, когда сажусь набирать текст. Тогда передо мной раскрывается неизвестный мир, и я его описываю и проживаю вместе с героями.

Текст насыщен Энергией, Светом, Духом, Огнем и новыми возможностями для всех, кто устремится на ответственное выражение Отца собою. Каждый по-своему, с неизбежными промахами. Но путь осилит идущий.

Удачи вам и сил!

Выражаю благодарность всем, кто своею пытливостью, осознавая то или нет, участвует в создании книг о новом времени. И, конечно же, особая благодарность Владыкам Кут Хуми Фаинь, ведущим меня по столь радостному пути, создающим для этого благоприятные условия.

Часть 1

Три фрагмента

Рашим сидел на своем обычном месте. Внизу в мягкой дымке утреннего тумана спряталось озеро. Поляна за озером была пуста. Восемь дней по четыре часа на ней собирались вместе двести пятьдесят шесть и пятьсот двенадцать, всего семьсот шестьдесят восемь тех, кто будет нести фрагменты Единой всю следующую эпоху. И что это означает, знает только Отец. Остальные выразят это своим проживанием в нескольких воплощениях. Непроницаемая полусфера укрывала их, напитывая своей плотностью. Она на короткое время делала их способными принимать огнеобразы, ранее недоступного человеку качества. Когда-нибудь это будет описано как восемь Дней Творения.

Солнце поднималось всё выше над горизонтом, и туман, уступая его желанию коснуться всего, менял своё содержание и утрачивал форму, а попросту говоря – переставал быть.

Рашим долго ждал этого момента Истины, момента, когда Она коснулась Земли и фрагментами растеклась по ней для того, чтобы в конце эпохи воссоединиться общечеловеческим опытом восхождения с максимально достигнутой глубиной и насыщенностью своею, дающей возможность проявлению еще неведомых ныне качеств.

Рашим ждал этого момента, памятуя, что именно в это время могли воссоединиться три фрагмента, одним из которых был он сам.

Первый фрагмент должен был создать условия воссоединения, второй – составить программу, а третий – вернуть память.

Рашим был вторым фрагментом, и множество жизней он составлял программы, множество программ, удостоверяясь в их жизнеспособности, пытаясь охватить все аспекты бытия, потому что он не имел представления о простроенных условиях и не мог вспомнить что, почему и как должно произойти. Но он знал, что первый его фрагмент так же упорно трудится над сложением условий, таких условий, над которыми не были бы властны ни пространство, ни время – одни из самых непреодолимых программ этого мира. Эти две программы постоянно меняли и условия, и возможность реализации других программ и безжалостно стирали память.

Только одно единственное место и только один единственный момент давали шанс на воссоединение трёх фрагментов. И этот момент был упущен.

Рашим не хотел этому верить, и он составил свою последнюю программу. Он впитал в себя часть пространства в тот самый момент и застыл, утвердив, что будет локально хранить его ровно столько, сколько сможет.

Ни то, что будет дальше, ни то, что было до этого, не могли прикоснуться к нему, ибо это означало бы забвение. Только еще два фрагмента. Вокруг застывшего Рашима витала мысль: «Это нереально». Она долго искала малейшую лазейку, чтобы проникнуть в его сознание, и, не найдя, затаилась.

Он уже ничего не мог изменить, но и ничто не могло изменить его. Единственное, что было неизбежно, так это все ускоряющееся движение к нему его архаической памяти. По мере того, как в его внутренней пустоте растворялось все больше и больше оболочек, созданных предыдущими воплощениями, все ближе становилось то время, когда она, эта память, хлынет на поверхность. В ней были все знания Зеркальносущего. И они готовились раздавить его хрупкое сознание. Или стереть, как несостоявшийся вариант. Но надежда еще была. Пророчества никогда не открывались без веского на то основания.

 

Мир Акль

 

Само существование этой Вселенной не предполагало наличие пространства и времени, ибо это могло породить внешнюю неоднородность в отражении внутреннего разнообразия и привести к возникновению противоречий. Любой элемент обитавшего в ней сознания имел возможность представить себя неповторимой формой бесконечности вариантов проявления своего содержания.

И всё же одна ее часть несла в себе противоречие отталкивающей притягательности бесконечно малой огромности.

Она была невидима и настолько же безобидна своим несуществованием в период сна, насколько непредсказуемо опасна в момент, когда просыпалась. Тогда вся Вселенная замирая, наблюдала, как чёрная точка становилась её центром и проявлялась видимой формой. Само восприятие этого было началом осознания пространственности.

Белое светящееся яйцо. Живое и манящее возникающим желанием раствориться в нём. Но как только один из огромных элементов своеобразно самосущих приближался к нему в желании хотя бы прикоснуться, все остальные знали, что «это» сейчас произойдет. И каждый раз неотрывно за «этим» наблюдали.

Элемент приближался к яйцу, стремясь его объять, и терял свои размеры, а потом и форму, превращаясь в маленькую капельку, достигавшую плотной поверхности яйца и со звуком «акль» исчезавшую в ней. Затем яйцо радостно вспыхивало, ослепляя всё вокруг своей благодарностью, после чего его не видели до следующего раза. Такое необычное, периодически повторявшееся действо и дало название необычному явлению – «Мир Акль».

В конце концов, эти ненасытные импульсы пространственно-временных проявлений пробудили во Вселенной желание внешнего познания, и совместными усилиями всех её элементов был определен наиболее подходящий для реализации этого кандидат. Им оказался Зеркальносущий, именно в силу того, что он был бесконечноизменчив в отражении внешнего. Правда, непонятно было, чем же это познание будет отличаться от предыдущих. Разве что поставленной целью. А, значит, шанс если и был, то невелик.

И вот момент настал. Яйцо проявилось своим притягательным светом в ожидании нового.

Зеркальносущий, отразив свой переход в каплю-точку, со звуком «акль» погрузился в иной мир.

Попав в поле влияния яйца, он сначала потерял свою форму, и обитавшее в ней содержание рассыпалось на несвязанные огнеобразы.

Затем в ячеистой структуре яйца огнеобразы эти послушно растеклись потоками энергий в межъячеистых лабиринтах, сдавливаясь и ускоряясь, пока не превратились в свет, который влился во множество ячеек, и, наконец, волевым действием духа был синтезирован в огонь. В огне Зеркальносущий растёкся по многомерной грани миров и, увлечённый множественностью восприятия, прозевал момент перехода. Объём задействованной памяти был настолько велик, что отстал от своего носителя, и лишь частично настиг его в самый последний момент.

Всё же, сумев сгруппироваться, Зеркальносущий, а, вернее, то, во что он был трансформирован, пошёл на воплощение всего тремя фрагментами, хотя и в разное время, в разном месте и разными способами, что для него было совершенно неожиданно, необычно, но не фатально.

Первыми ушли условия, вторыми программы и только третьими – компакты памяти, лишенные условий и программ. Только они помнили состоявшийся перед тем диалог, данные обещания, стяжённые поручения, и все последовавшие за сим бесчисленные трансформации, отсечения, упрощения, уплотнения, адаптации и привыкания. Только они зафиксировали сам проход, переход, просачивание и выпадение в физический мир из мира тонкого, когда рождённый в огне дух проявился светом в Северном Сиянии и незаметно перетек энергией в одну из линий магнитной сетки Земли.

Но Земля была слишком велика для всего того, что было задумано, её сознание слишком инертно. Нужен был объект более поворотливый, более мобильный, легко поддающийся изменениям, который бы не привлекал к себе внимания со стороны возможных наблюдателей в виду свой несущественности…

Компакты памяти долго петляли по той сетке, пока не нашли такой, подходящий для воплощения объект – человека, в зоне концентрации грозовых туч, одиноко стоящего босыми ногами как раз в точке выхода сетки на поверхность. Разместившись точно под ним, они, эти компакты, усилием воли притянули на себя разряд молнии…

…Заметка в газете:

«Группа геологов, ехавших в соседний райцентр, стала свидетелем редкого явления. Человек остался жив после удара молнии. Через полчаса он был доставлен в больницу без сознания».

Случай из практики

Поезд медленно набирал ход после очередной остановки. Мила забралась на верхнюю полку и почти сразу уснула. Алим смотрел в окно. Спать не хотелось.

Сосед по купе, мужчина средних лет, в очках, тоже не спал. Он всю дорогу молчал, будто не замечая своих попутчиков. А тут вдруг заговорил сам с собой:

– В час ночи выхожу. Может, и не стоит ложиться. – Затем посмотрел на Алима, будто впервые его увидел, и в глазах его отразился результат работы ассоциативной сферы мысли, пробудился профессиональный интерес. – Вас как зовут, молодой человек?

Алим, машинально проговорив свое имя, внимательно посмотрел на попутчика. Он ждал необычной встречи во время поездки, но с другим человеком. А этот скорее походил на врача. О болячках и больных Алиму говорить не хотелось.

– Алим, – повторил попутчик, – а меня Владислав. Я врач. Врач-психиатр. Хотите, я вам расскажу одну историю из своей практики, совсем недавнюю и необычную. Хотя в моей работе обычно всё необычное. Но всё-таки послушайте и сами убедитесь.

Не так давно в наше отделение перевели больного из интенсивной терапии. Без документов, с проблемами памяти и вообще сознания. На глазах у геологов в него попала молния, а, может, и рядом, потому как никаких ожогов или других опасных для жизни повреждений у него нет. Только одна единственная необъяснимость – периодически его пульс учащается в два раза, и он начинает говорить на непонятном языке.

А когда пульс восстанавливается, то он становится обычным нашим пациентом. Несет всякий бред о Северном Сиянии, иных мирах, своих параллельных воплощениях в Атлантиде и череде перевоплощений в горных пещерах.

Затем непременно наступает третий переход, и он превращается в напуганного, потерявшего память пастуха, который забивается в угол и вздрагивает при первых же признаках приближающейся грозы. И это было бы для меня вполне обычным, если бы не одно «но».

Когда его пульс учащается и речь становится чужой, глаза его вдруг обретают глубину, как будто оттуда на тебя смотрит целая Вселенная. Произносимые фразы будто втискиваются в неприсущую им реальность, и становится не по себе. Начинаешь терять уверенность, и самому хочется забиться в угол.

Признав тщетность попыток войти в контакт с его сознанием хотя бы в одном из трех состояний, я назначил ему длительный курс лечения в расчёте на то, что мозг постепенно устранит хотя бы часть своих повреждений, и можно будет выйти на диалог.

Но и это еще не всё. Однажды, зная, что вопреки своему профессионализму, я всё-таки испытываю трудность прерывания контакта с больным, когда тот находится в иноязычной фазе, я прихватил с собой бумагу и ручку.

После первого же чужого слова, я положил их перед ним, и, предложив всё написать, вышел из палаты.

К моему удивлению, через полчаса санитары принесли исписанный непонятными иероглифами лист. Я связывался потом с языковедами, но загадка так и осталась загадкой.

И вот позавчера произошли какие-то изменения. Я не очень поверил, когда мне сказали, что больной сознательно спрашивает врача. Но это было так. Больной находился в окончании второй фазы. Однако в этот раз переход затянулся, и мне на какое-то время показалось, что я общаюсь с нормальным человеком, настолько естественными были его реакции. Но как только мое внимание переключилось с реакций на уяснение смысла произносимого, я понял, что ошибся.

Хотя вот что интересно: во время этой последней встречи мою память как будто окунули в тот мир, о котором он постоянно твердил, и, представляете, я испугался, взял отпуск за свой счет и решил навестить своего давнего друга и коллегу.

И вот я еду, везу материалы по самому странному случаю из моей практики. И, как видите, даже не в состоянии оказался довезти всё другу, не расплескав своей переполненности. Выплеснул часть первому встречному, и мне стало легче. Я даже рад, что это произошло не в клинике и не легло пятном на мою репутацию.

По говорившему было видно, что он оправился от минутной слабости и взял ситуацию под контроль. И, наверное, чтобы закрепить это, он добавил уже улыбаясь:

– Да, Алим, таково поле моей деятельности. А рассказал я это потому, что уникум этот иногда, когда говорит на каком-то старорусском, называет себя Эль Каримом. Согласитесь, имя Карим несколько созвучно с вашим именем?!

Алим понимал, что происходящее несет в себе какой-то знак, поэтому решил с помощью вопросов уяснить, какой именно.

– Скажите, Владислав, а что интересного все-таки запечатлела ваша память, когда соприкоснулась с его памятьтю?

Доктор поморщился, ему явно не хотелось вдаваться в подробности, и скупо ответил:

– Да там хватит на несколько фантастических романов. И о множестве миров, и о невероятных формах жизни, и о таком, в сравнении с чем, наша жизнь – просто детская игра.

Предлагаю сменить тему разговора. Расскажите лучше, чем вы занимаетесь.

Алим осознал вдруг, что рано или поздно ему все равно придется учиться объяснять, чем же он занимается. Пожалуй, сейчас подходящий случай для первой попытки. Как заметил доктор, он – случайный встречный, и репутация Алима от излишних откровений не пострадает.

– Не знаю, как это будет выглядеть со стороны, – начал Алим, – если рассказать о том, чем я занимаюсь так, как есть, то вы это с интересом выслушаете и найдете для меня свободную койку рядом с Каримом.

– Поверьте мне, молодой человек, я по глазам умею отличать человека с нормальной психикой от одержимого или не удержавшегося. Поэтому не бойтесь. Вряд ли вы сможете меня чем-то удивить.

– Хорошо, я попробую. Много и многими в этом мире пишется. И не всегда тот, кто пишет, знает или предполагает, как написанное им повлияет на действительность. И, тем более, не всякий читающий понимает, откуда у пишущего взялись такие мысли, образы, сюжеты.

В мои обязанности входит разбираться во всем этом и сводить к минимуму заложенные в тексты негативные программы, тормозящие человеческое развитие. Как-то не совсем адекватно прозвучало. Сам слышу.

– Да уж, Алим, – опять рассмеялся доктор, – всё-таки вы меня удивили. Чтобы буквально принять то, что вы сейчас сказали, надо переключить своё сознание в состояние некого синтеза врача-психиатра Владислава Николаевича и его пациента Карима. Я сейчас очень близок к этому.

Доктор неожиданно достал из дипломата исписанный листок и протянул его Алиму:

– Если это ваша специальность, то скажите, какие программы несет этот текст, и как они могут повлиять на действительность.

Алим взял в руки лист и не поверил своим глазам: текст был написан теми же знаками, что и текст из игры. Сомнений не было.

Теперь уже врач с любопытством смотрел на Алима:

– Выражение лица вашего говорит о том, что вам знаком этот язык. Я правильно понимаю?

– Да, я уже встречал текст, написанный такими знаками, _ медленно проговорил Алим. _ Это древний, и, как мы считали, сохранившийся в единственном источнике, язык. А, оказывается, он еще жив и даже имеет своих носителей.

Алим, стараясь совладать со своими эмоциями, открыл сумку, достал папку и вынул оттуда лист из игры. Доктор посмотрел на текст и произнёс:

– Теперь понимаю, почему я вам всё это рассказал. Но вы сказали «мы», значит, ещё кто-то знает об этом? Не могли бы вы хоть немного рассказать мне, например, каким образом они появились, какие предположения есть по этому поводу?

Алим посмотрел на верхнюю полку, и, преодолев колебания, произнёс:

– Мила знает. А её мать занимается редкими исчезнувшими языками. Мы хотели попросить её помочь нам с прочтением текста. Самим нам ничего не удалось прочесть. А появился он не менее странным образом, чем ваш.

– Вы всё больше интригуете меня, молодой человек, – произнес доктор, доставая из внутреннего кармана пиджака визитку, – я вам оставляю эту копию, а вы обещайте позвонить мне, когда будут результаты.

Любопытно бы было выяснить истоки столь странного одержания больного.

Удачной вам поездки и насыщенного времени препровождения, – улыбнулся на прощание доктор в тот самый момент, когда поезд начал тормозить, и вышел из купе.

Огни окон домов, фонарей и торопящихся автомобилей указывали на то, что жизнь в городе, где живет давний друг доктора, идет полным ходом.

Алим взял листы, положил их в папку и засунул её в дорожную сумку.

– Подальше с глаз, на всякий случай, – задумчиво произнёс он и прислушался к звуку хлопающей подножки тамбура и объявления дежурного по вокзалу. Он был уверен: ждать осталось недолго.

Все изменилось

Поезд тронулся. Опять замелькали огни. Сердце Алима каждым своим ударом, как профессиональный прыгун, отталкивалось у последней черты, и, зависнув в прыжке на совсем короткий миг, останавливалось. Этого было достаточно, чтобы в сознании проносилось множество вариантов ожидаемого события. А через секунду всё начиналось сначала. И все равно дверь купе открылась неожиданно. На освободившееся место просочилась тощая фигура с портфелем. Очевидно по привычке, она наклонилась над столом у окна и дунула, проверив на предмет пыли.

– Все у этих людей, не как у людей. Сами, видите ли, не могут разобраться, кто и чего написал. Тоже мне, графологи. И надо же – в самую жару.

Физиономия тощей фигуры поменяла ракурс обзора и уставилась глазами на Алима. Выражение этих ищущих глаз начало медленно обретать радостный оттенок нашедших. «Надо что-то делать», – понял Алим и неожиданно для самого себя с раздражением произнёс, оторвавшись от окна:

– Один только что битый час рассказывал о своих пациентах, которые невесть что пишут об иных мирах, да ещё и пишут на неизвестных языках, теперь другой собрался лекцию о словах да буквочках читать. Нанялись вы, что ли, – и отвернулся, уставившись в мелькающую огнями заоконность.

Обладатель тощей фигуры почесал затылок и совершенно спокойно произнёс, зацепившись за брошенную Алимом фразу:

– Это тот, в меру упитанный, в очках с дипломатом? Я так и знал. Я сразу вижу нехороших людей. А где он раскопал непонятные тексты?

– Да психиатром он работает в клинике. Вот ему психи и пишут. Ничего и раскапывать не надо.

– Ну да, – как бы соглашаясь, произнёс новый попутчик и на некоторое время замолчал.

– Подождут, – наконец добавил он, и, не проявляя более никакого интереса к Алиму, вышел из купе. Вернулся он уже, когда поезд опять начал притормаживать, взял свой портфель и вышел, не сказав ни слова.

Огни за окном мелькали все реже и, наконец, исчезли вовсе. Но Алиму было уже всё равно: перед его взором красовался дуб, и неизвестно откуда взявшийся старик, продолжая прерванную беседу, произнёс:

– Не понимаю, как тебе это удаётся: ты всё-таки пустил его по ложному следу. Теперь он потратит массу сил и времени, пока поймёт, что след этот выведет его на то, что касается всего и всех. Потом поймёт, что это не его компетенция, потом, что смотрит себе в затылок, потом поймёт, что раздвоился и, вспомнив момент, когда это произошло, вычислит тебя. Ты дал себе фору. Но сделал неизбежным следующий ход. Ты нанес упреждающий удар и запустил часы.

– Что ты всё о часах, да о времени, – вмешался кот, – ты о главном скажи.

– Да, о главном, – согласился старик, – появился кто-то, кто с игрой на «ты», и этот кто-то решил вложить в твои руки распечатки алгоритмов или, по-другому, ключей. Кто-то ещё сделал на тебя ставку и играет он по-крупному.

– Скажите мне, чем же опасен архивариус, если он даже ничего не знает об игре, – поинтересовался Алим.

– Молодой человек, если бы вы знали, как меняется мир с каждым произнесённым словом, вы бы тогда понимали, что происходит, когда сказано нужное слово в нужном месте.

– Всё равно не понимаю, все говорят, и многие слова говорят, и ничего не происходит.

– Сейчас объясню, – заверил кот, – помнишь нашумевшее: тройка, семёрка, туз? Так вот. Архиватор в любой ситуации к шестёрке с тузом добавит четыре, а к двум восьмёркам пять. И если любой среднестатистический человек усредняет общую картину, то архиватор появляется именно там, где не достаёт последней капли для кардинального изменения ситуации, и безобидно так добавляет её, пускай даже и не подозревая об этом.

– Да, бывают такие роковые люди, которые всегда и везде выбирают именно тот вариант, один из тысячи, который следовало обойти десятой дорогой. Это ходячие катастрофы. И обычно за ними стоят сведущие в этом силы, – добавил философ.

Внезапно налетевший ветер закружил песок, и Алим прикрыл лицо рукой. Послышалось щелканье двери. В купе вошла молодая женщина. Поставив багаж, она поздоровалась, достала пакет и вышла. На Алима вдруг навалилась усталость. Он лег на свою полку и через пару минут уснул.

Или не уснул. Это не важно. Важно то, что он увидел. Или не увидел, а ему просто почудилось. Но под самое утро, когда его сознание уже было готово войти в физическое присутствие, душа его ухватилась за ниточку переживаний и вернулась на мгновение обратно, в свой ветхий домик.

Захлопнув дверь и прильнув к маленькому окошку, она выявила источник своих переживаний. То был берег моря, или уже не берег, потому как моря не было. Душа вдруг почувствовала, что неизбежная трансформация угрожает и дубу. Она вырвалась из домика на открытое место в тот самый момент, когда «это» началось.

Нечто огромное и не столько протяжённостью, сколько мощью своею, не обращая внимание на великолепную форму дерева, вошло в самую суть его содержания и изъяло оттуда всё, привносимое буквой «д», заменив её на букву «к». Сопереживая происходящим в дубе изменениям, душа вдруг почувствовала, как из неё вытягивают уют, а обернувшись, увидела, что её дом превращается в ком, и утратила способность видеть, но почему-то не испугалась, потеряв связь с внешним миром, а просто углубилась в мир внутренний.

Обессиленная и опустошенная, она на мгновение застыла и неожиданно для себя ощутила точку перехода в наполняемость. В неё будто хлынул поток огня нового рождения, и вернулось сознание.

Алим твёрдо стоял на ногах. Его подошвы ощущали каждую песчинку и, вместе с тем, окутанные энергетической оболочкой, не касались песка. Подняв голову, он прямо перед собой увидел серебристо прозрачный куб, который слегка вздрагивал. Его особая прозрачность позволяла предполагать, что это даже не материя, а сгусток энергии.

Прямо в центре его основания на песке лежала кожаная папка. Вдавленная в песок, она, как мышь, прижатая котом, беззвучно молила о помощи, и Алим машинально сделал шаг в неосознанном порыве.

Куб встрепенулся, вздыбился, словно живое существо, застыл на ребре, слегка покачиваясь и еще сильнее вдавливая папку в песок.

Алим по инерции сделал второй шаг, и куб, придя в ярость от непрошеного вторжения, поднялся на угол, вонзив его в центр папки, завращался с неимоверной скоростью. Вокруг него поднялся вихрь песка и клочков бумаги. Прикрыв глаза рукой, Алим потерял связь с реальностью.

…Вагон тихо покачивался. Мила, сидевшая возле Алима, о чём-то болтала с попутчицей. А Алим все думал о том, что видел во сне, и не шевелился. Но Мила уже знала, что он проснулся. Выждав минуту, она мягко положила руку ему на голову, поглаживая волосы, и произнесла:

– Хватит притворяться, всё равно через полчаса выходим. А то я выйду сама, будешь потом меня искать. Или не будешь?

Алим потянулся и сел.

– Ну вот, что спал, что не спал. Что за привычка ходить по расписанию, мог бы и опоздать на часик, – посетовал он.

– Это вместо «доброе утро», надо полагать? – улыбнулась Мила.

– Нет, это я не совсем понял, что за события произошли во сне. А вам, конечно же, доброе утро и доброго дня.

– Так расскажите свой сон, пока он не стерся из памяти, и мы попробуем вам помочь в нем разобраться, – предложила попутчица, и Алим понял, что они с Милой беседуют, видать, давно и нашли общий язык.

И, скорее, чтобы собраться с мыслями, чем испытывая в том потребность, взял полотенце и, произнеся: «Я подумаю», – вышел из купе.

Поезд замедлил ход и, когда Алим вернулся, остановился на каком-то полустаночке.

– Знакомьтесь: Саша, Алим, – с небольшим запозданием представила их Мила.

– Вот видите, Алим, все застыли в ожидании вашего рассказа, даже поезд, так что от вас зависит, как скоро мы поедем дальше, – пошутила Саша.

И Алим, посмотрев ей прямо в глаза, увидел в них глубину и понял, что все это неспроста. Ощутив возрастающее волнение, Алим не стал бороться с ним, а, наоборот, использовал, как мостик, соединяющий две реальности. И та, невидимая, начала перетекать в эту, внимающе застывшую, вместе с произносимыми им словами.

– Я видел мир души. Она там так же, как и мы – телесна, зряча, слышит, переживает и мечтает. Но почему-то одинока. Я даже заходил в её дом. И это была моя душа.

Алим как-то поёжился от произнесенного собой и замолчал.

Три ключа и пророчество

– Жалко: времени мало, – заполнила Саша образовавшуюся паузу. – Придётся форсировать события. Алим, мы тут с Милой успели пообщаться, пока вы спали. И пришли к выводу, что у нас много общего и есть о чём поговорить. И перешли на «ты». Предлагаю присоединиться к нам, если вы не против.

– Не против, конечно, – согласился Алим. – А какие события мы должны форсировать?

– Алим, вот ты сейчас пытался придать своему сну искусственную окраску, и это сразу почувствовалось, но самое главное, что это, по всей видимости, увело в сторону от тех событий, которые могли бы произойти.

Мой дед считает себя специалистом антивирусных программ. Только не компьютерных, а жизненных. Так вот, он говорит, что существуют самозапускающиеся вирусные программы, способные разрушать мир, и «непонимание» – одна из них.

А запускается она, когда человек, считая, что его не поймут, начинает подстраивать свой рассказ под своё представление о понимании других. В результате истина попадает в паутину лжи или обрастает домыслами и становится неуклюжей.

Такое случается, например, когда двое о чём-то договариваются, так как редко когда при договоре учитываются все обстоятельства или возможные участники.

Но, в общем, чтобы избежать этого, существует несколько специальных техник. Одна из них заключается в открытости или, лучше сказать, в экстренном озвучивании исходной информации. И, если каждый говорит о том, чего не знают другие, то есть шанс пролиться истине.

Итак, я начинаю первая. Постараюсь коротко. Мой дед мне позвонил и сказал, что я должна обязательно сегодня приехать. Так как сегодня перекрестный день. Это день, когда сбываются старые и записываются новые пророчества. Пророчества бывают общечеловеческие, групповые и индивидуальные.

Я считала своего деда немного странным. Но с тех пор, как начала понимать, что мир не совсем такой, каким мы его представляем, начала по-другому относиться к нему.

Кроме программ, он ещё всю жизнь искал условия, которые вернут ему память. И каким-то образом вычислил, что это произойдет в тот день, когда душа потеряет свой дом и не испугается, когда представители трёх царств станут одной фигурой, и правила игры изменятся.

В этот день соединятся три ключа и освободят одного, который в трёх.

И ещё: в прошлый мой приезд дед дал мне один текст, сказав: «Это ключ к разгадке всей моей жизни. Близится срок, и я прошу тебя – держи его всегда при себе».

Саша замолчала.

– Теперь я, – вызвалась Мила, – я, конечно, не расскажу столько загадочного, но зато признаюсь, что нарушила данное Алиму обещание не говорить о необычной нашей работе во время отпуска. Я рассказала Саше о «Литературном мире» и о странной игре. Потому что душа моя просила меня об этом.

И ещё. Мы говорили о душе, и Саша сказала, что если рядом со спящим человеком говорить душевно о душе, сердечно о сердце, или разумно о разуме, то они обязательно ему приснятся.

Вот нам и стало интересно: что же тебе, Алим, приснилось? Всё. Душе моей стало спокойно, – Мила радостно посмотрела на Алима.

– Да что говорить, – начал Алим,– я первым нарушил обещание. Вчера вечером, когда ты, Мила, уже спала, а тебя, Саша, ещё не было, разговорились мы с ехавшим на этом месте пассажиром, который оказался врачом-психиатром. Так вот он поведал странную историю одного пациента и передал написанный им текст, сказав, что это ключ к разгадке его болезни.

А затем сел ещё один странный пассажир, который явно связан с игрой. Но он сразу же вышел. Это долгая история. Я потом расскажу. А когда вошла Саша, меня уже сморил сон, – и Алим пересказал свой сон, – вот и всё.

– Выходит, душа твоя лишилась своего дома и не испугалась, потому что ты был с ней. А представители трех царств: царства растений, царства животных и царства человека: дуб, кот и старик превратились в одну фигуру: куб, – расставила Саша всё по местам, – точно, как в предсказании. А я всё подшучивала над дедом, что и царей давно уже нет и царств, значит, и предсказание не может сбыться. А оно, смотри, как повернулось, – и, раскрыв сумочку, достала из неё сложенный вчетверо лист, – вот дедов ключ, один из трёх.

Мила расправила листок и ойкнула:

– Смотри, Алим, – больше она ничего не смогла сказать: слова отказывались проникать в неизвестность.

Алим достал из своей сумки папку. На столе появилось два других текста.

– Три ключа, произнесла Саша, – и поезд, словно выйдя из забытья, неуклюже дернулся, разбудив всех пассажиров.

За окном пронесся вихрь, поднял охапку листьев с песком и бессмысленно бросил их в хвост поезда. На оконное стекло капнуло несколько крупных капель, оставив грязные полосы, и сразу же, как-то по-особому ярко, засветило солнце.

Поезд с небольшим опозданием прибывал на станцию.

– Готовьтесь к выходу. Стоянка будет сокращена, – предупредил проводник, и, наконец, все трое вышли из оцепенения.

В соседних купе тоже задергались двери, послышались голоса: вагон ожил.

– Предлагаю всем поехать к моему деду. Раньше я бы обещала море, живописный берег, но с учётом нынешних обстоятельств, думаю, нас ждёт нечто большее, – прервала молчание Саша.

– И почему эти поезда не могут приходить вовремя: хоть на десять минут, да опоздают, – Алим уже сидел с рюкзаком и сумкой в руках.

– Тебе не угодишь, – засмеялась Мила, – то почему вовремя, то почему опаздывает. У тебя какие-то натянутые отношения со временем, ты не находишь?

Мишар

 

Внезапно налетевший ветер бросил ему в лицо сухие листья, перемешанные с песком.

«Внучка», – подумал Мишар и обрадовался предстоящей встрече. Он прошел вглубь пещеры, протиснулся между камнями и по расщелине выбрался на плоскую вершину старой горы.

«Произошло», – добавилось не то удивление, не то вопрос, и состояние преобразилось в трудно выразимое. Быстрее домой. Сколько всего теперь откроется, разъяснится, станет на свои места. Ещё не полностью выйдя из безмолвия, он наблюдал за тем, как одно за другим вырастали, раскрывались, проявлялись, высвечивались, приходили знания, воспоминания, картины, построения, события множества прожитых им жизней. Он бежал, не помня своего возраста, бежал от мысли, что этого не должно было быть. Это не похоже на освобождение.

С детства Миша любил взбираться на вершины холмов, каменных глыб. Даже по дороге в школу он преодолевал путь в два-три раза больший и мечтал стать альпинистом.

Однажды, забежав в класс по звонку, он вспомнил, что не подписал тетрадь. Достал ее и написал «Мишар» впопыхах добавив к имени первую букву фамилии. А может ему просто надоело ждать, когда сбудется предсказанное бабушкой.

Когда-то, когда он только начал сознательно воспринимать то, что ему говорят, она посадила его рядом с собой и загадочно произнесла: «Твои родители все перепутали, они не поверили, что твое настоящее имя Мишар. Придет время: твое настоящее имя вернется к тебе, и тогда твоя жизнь станет по-настоящему сказочной. Запомни это».

Он запомнил и ждал. Но в этот раз почему-то сказал себе: «Сколько можно ждать», – и написал. В класс вошла учительница. Пройдя по ряду, она собрала тетради и объявила, что будет контрольная. В конце урока раздавая тетради, она пошутила: «О, у нас француз появился. Мишар». Так к нему пристало новое имя. Но жизнь сказочной не становилось, а бабушки уже не было. Были только мечты о горах.

И после, кода он поступил на философский факультет, он по-прежнему мечтал о горах. Они ему даже снились.

А однажды в одном из таких снов он оступился и застрял в расщелине. Тогда неожиданно перед ним появился старик и произнес странную речь:

– Мишар, я помогу тебе выбраться, если ты поможешь выбраться мне.

– Но ведь ты свободен, – удивился Мишар.

– Да, тело мое свободно. Но сознание сковано некогда данным обещанием. Я всю жизнь в поиске. Я вижу вредоносные программы и разрушаю их. Но я все время чувствую нехватку каких-то условий и чего-то, что я забыл. Я стар. И ноша моя стала тяготить меня.

От тебя ничего не требуется, только согласие, которое к тому же благостно отразится на твоей судьбе. Потому как ты доживешь до момента истины и времени воссоединения.

Что-то тогда екнуло внутри Мишара, и он произнес:

– Я согласен.

Проснулся он весь в поту с мыслью: «Ты правильно поступил, Рашим».

«Почему Рашим?» – спросил он сам себя. И сам себе ответил: «Потому что ты теперь сам в себе отражённый, и всё, что Мишару удастся выявить на поверхности, Рашим вывернет наизнанку и покажет, что за ним кроется внутри».

Так он впитал в себя закон зеркального отражения и впервые слился с его сутью. С тех пор всегда, когда в его жизни появлялась новая маска, просыпался Рашим и легко распознавал скрытую за ней истинную личину. А потом пришёл интерес к программам, и они стали частью его жизни.

И вот условия сложились, память вернулась. Но освобождение не пришло. Должно было прийти, но почему-то всё осталось в нём. Он как будто растянулся на несколько миров, но ногами всё рано стоял на земле. Очевидно, он пропустил точку перехода, и условия изменились.

Надо выяснить сначала, что же всё-таки удалось сделать внучке. Мишар был уверен, что их встреча многое прояснит.

Вот и дом. Он взялся за ручку двери. Заперто. Значит, Саша ещё не приехала. Мишар отпер дверь, зашёл внутрь и улыбнулся: у двери в гостиную лежали вещи, и, судя по их количеству, внучка приехала не одна. Но и случайных людей она бы не привезла.

Предсказание

Алим и Мила плескались в море, как малые дети. Саша то любовалась ими со стороны, то присоединялась к их веселью, и тогда брызг становилось вдвое больше, то просто прохаживалась по берегу, думая про деда и то бессчётное количество его тайн, которые теперь могут оказаться вполне реальными.

Как, например, его наследство из Франции, и предсказание гадалки.

Когда Саша была ещё маленькая, дед посадил её рядом и серьёзно спросил:

– Вот что ты посоветуешь деду? Жизнь моя, как будто растягивается в разные стороны, и становится всё напряженней. А гадалка сказала, что это всё из-за разногласия между двумя именами: тем, которое я ношу и которое живёт во мне. И если я приму правильное решение, то всё станет на свои места.

– Носить тяжело, деда, лучше быть с тем, которое живёт. Его носить не надо, и поиграть будет с кем, – ответила невпопад Саша, и дед рассмеялся.

– А я даже не мог понять, какие вообще здесь имеются в виду решения. Думал, их надо как-то примирить, а их, оказывается, надо было примерить, и выбрать то, что нравится.

Через месяц он объявил всем, что изменил запись в паспорте, и он уже не Михаил, а Мишар. И теперь из его жизни уйдёт всякий ил, а появится некий целостный шар, шар жизни, и он достигнет самовыражения.

Никто сильно и не удивился, кроме Саши, так как все привыкли к его чудачествам по поводу значения букв и слов. А ещё через месяц пришло уведомление на получение посылки, в сопроводительном письме к которой говорилось, что это наследство, оформленное на имя Мишара Романовича. И распорядительная служба извинялась, что так долго искала адресата.

Всё это было написано на французском, с ужасным переводом на «рашим», то есть на русский язык. Все сбежались посмотреть на наследство, и увидели какие-то непонятные мерительные инструменты да песочные часы. Еще папки с бумагами на разных языках, в том числе и на русском. Многие из них были в плачевном состоянии, особенно та, что на русском. Как будто на ней жгли свечи, и они не раз прогорали, так что выжгли всю середину папки.

«Какой наследник, такое и наследство», – заключили все, потеряв к посылке всякий интерес. А дед бережно всё переложил и потом долгие месяцы изучал каждый листик.

– Смотри, Саша, что значит одна буковка. Такое наследство мне и не снилось. Когда-нибудь я о нём поведаю людям.

Лет через пять, когда Саша была уже постарше, дед усадил её рядом и опять спросил:

– Вот что ты посоветуешь деду. Здесь, в этой кожаной прогоревшей папке неизвестные работы известного человека. Но к ней приложено предсказание: «Всё это будет поведано людям, когда хотя бы три из всех изменят окончания…». Но ведь чудес не бывает. Покрайней мере, таких. Как, лёжа в папке, в сундуке, они могут изменить окончания?

– Ты, деда, ничего не понимаешь. Предсказание – это, как бы сказанное наперед описание того, что будет в будущем. Оно как программа и условие его неизбежности.

И при чём тогда тут твоё «не может быть», если ты живёшь сейчас? – удивленно произнесла Саша.

И дед, уложив папку на место, больше не возвращался к этому вопросу.

А неделю назад, когда дед попросил приехать её именно сегодня, он в конце загадочно произнёс:

– А три из них изменили своё окончание, ты была права.

Саша тогда не поняла, о чём речь, и только сейчас, копаясь в прошлом, вспомнила.

Целый сундук загадок! А теперь ещё и ключи какие-то они привезли. А дед всё молчит, о чём-то думает, что-то складывает. А время-то не ждёт…

– Сколько можно плескаться? Вы что, впервые увидели море? – прервала она сама свои размышления, обращаясь к своим новым друзьям, – а что, если дед уже вернулся? Пойду, проверю.

– И мы, и мы, – закричала Мила, и, последний раз окатив Алима водой, выскочила на берег, – только дай нам десять минут обсохнуть.

Она чуть отклонила голову, отжимая волосы, и строго посмотрела на Алима, который нёс в пригоршне воду:

– Только попробуй.

– Ну, вот. Опять ты командуешь, – расстроился тот.

– Не командую, а ненавязчиво даю понять, – Мила победно улыбнулась.

Чаепитие с игрой

Когда развеселившаяся троица вернулась в дом, на столе их уже ждал обед, и огромный чайник пыхтел на плите.

– Деда! – Саша бросилась ему на шею, – как я соскучилась! У меня так много вопросов, а ты где-то гуляешь, заставляешь ждать.

– Да ладно тебе, задушишь. Представила бы друзей. А еще лучше, мойте руки и за стол. Там и познакомимся.

Через минуту все сидели за столом. В неожиданно наступившей тишине слово взял хозяин дома:

– Я так понимаю, сегодня у всех знаменательный день, хотя и у каждого по-своему. Все переполнены новыми чувствами, мыслями и осознанием чего-то необычайно важного, но ещё больше вопросов друг к другу. Поэтому, начиная первым, я предлагаю игру, по условиям которой вопросы задавать нельзя. Нельзя говорить «мы» или «кто-то из присутствующих», можно рассказывать только о себе или о своём мире. Говорим по очереди. Кто затрудняется или не хочет – пропускает ход и выбывает из игры. Выигравший получает право задавать вопросы остальным.

– Итак, меня зовут Мишар. Сегодня ко мне вернулась память моих прошлых воплощений вплоть до бытия Зеркальносущего. И теперь я в полном согласии со своим вторым «я» – Рашимом. А это значит, что три ключа соединились, и дверь открыта. Но она уже не ведёт, куда надо. Изменились условия, и пошёл незапланированный виток игры, в который я уже не могу войти сам, – Мишар замолчал и посмотрел на сидящую слева от него юную гостью, передавая ход.

– Меня зовут Мила. Ещё месяц назад я жадно искала и читала литературу, в которой описывается необычная жизнь необычных людей. И вот я нашла больше, чем искала. Я живу среди необычных людей в необычном мире, и воспринимаю это, как новое рождение, как ученичество, требующее активных действий. И, находясь в кругу друзей, могу сказать, что я готова.

Мила замолчала и посмотрела на Алима. Ей показалось, что она не нашла, что сказать, а мысли в голове не хотели складываться.

Алим посмотрел на Мишара. Он меньше всех знал о нём, о том, в чьих глазах отражалась целая гамма чувств и полёт мысли. А за этим верхним, видимым слоем была ещё необычайная глубина, зовущая окунуться в неё.

– Меня зовут Алим, и теперь я понял, что был проводником условий Зеркальносущего, только целостность моя более сложная, потому как мое отражение отделено от меня. Хотя я очень рад, что нашёл его благодаря игре и помощи Милалима.

Алим посмотрел с нежностью на Милу, потом перевёл взгляд на Мишара и продолжил:

– И в этом вопросе ещё неизвестно, кому из нас больше повезло. Я с самого начала знал, что текст из игры – это ключ к разгадке её условий. Второй текст мне передали как ключ к разгадке необычных воспоминаний. И вот оказалось, что третий ключ – это ключ программ и алгоритмов, и все три ключа открывают дверь в мир сплошных загадок. Я хочу открыть эту дверь. – Алим посмотрел на Сашу. – Второй раз за месяц девушка по имени Саша раздвигает горизонты моих представлений, – он замолчал.

– Так нечестно. Меня зовут Саша. Получается, что я играю важную роль в какой-то игре, а сама только сейчас начинаю понимать, каким потенциалом мне дано управлять. А я даже не пыталась этому учиться. Но я обязательно всё наверстаю. Я буду усердна.

«Принц» и «пиальные» отношения

Первый круг завершился. Мишару показалось, что это чем-то и зачем-то напоминает плаванье. Они с Алимом затягивают группу в какие-то глубины, а девчонки возвращают всех к реальной жизни, и, решив немного усложнить второй круг, начал свою речь издалека:

– Когда-то давным-давно одну юную принцессу её отец взял с собой в гости к соседнему царю, у которого был образованный и проницательный сын – юный принц.

Когда официальная церемония и обед закончились, старшие перешли к обсуждению дел государственных, как бы сейчас сказали: дипломатических.

Принц же предложил молодёжи сыграть в интересную игру, которая позволяет обучиться задавать вопросы, не задавая их. Пиалы играющих наполнили чаем, и каждый участник должен был, отпив глоток, рассказать что-то о себе, не имея право задавать вопросы другим. У кого красноречие иссякнет, тот выбывает из игры. Право же задавать вопросы получает выигравший.

Таким образом, принц всегда и всё выпытывал у своих гостей. Но не в этот раз. Один за другим выбывали участники игры. Остались только принц и принцесса. Их диалог длился весь вечер и всю ночь. И весь следующий день. И когда принцесса выпила последний глоток, принц улыбнулся, предвкушая свою победу: ведь следующего хода у неё не было. Но принцесса была спокойна. Она монотонно начала рассказывать очередную историю, и говорила без умолку до тех пор, пока принц не выдержал и задремал. А потом тихо произнесла:

– Твоя очередь.

Но принц, убаюканный её сладкой речью, не проснулся. И любопытные собравшиеся зафиксировали его проигрыш. Когда же принц очнулся, то увидел, как сидящая перед ним юная красавица по очереди загибает пальчики то на левой, то на правой руке.

– Что ты делаешь? – удивился он.

– Если я не ошиблась, – произнесла принцесса, – то я насчитала тысячу вопросов, которые хотела бы тебе задать.

– Это к вопросу об истории игры. Теперь о том, как сбываются пророчества.

Когда я получил наследство, посылку от своего деда, я узнал, что моя бабушка в юности бывала во Франции. И что дед моего деда был в гостях у той же гадалки, что и Пушкин, и каким-то образом заполучил ценную папку. Он чувствовал, даже знал, что папка связана с важной для него игрой, но не смог её отыскать. И тогда он составил программу, заключив её в форму предсказания, настолько же невозможного, как и сама игра, полагая, что таким образом активирует игру, зацепив её самолюбие.

Должны были измениться окончания трёх текстов из папки. И вот они изменились. Только необычным образом. На сайте Интернета появились три текста точно такие, как в папке, но с изменённым окончанием.

Я сначала глазам своим не поверил. А потом понял, что всё давно было предрешено, и игра попалась в ловушку, а, осознав это, пыталась уничтожить папку и уйти на другой уровень. Но ключик то из неё вытрусили.

От пророчества не уйти: в этом его сила. Даже игре со всеми ее временными нелинейными возможностями это не удалось. И тогда я завершил пророчество и отнес папку в музей Пушкина. Пусть там теперь разбираются. У меня и других задач полно, – Мишар умолк и, улыбаясь, посмотрел на Милу.

– А зато я даже внесла изменения, вернее, дополнения в игру, – начала она, – и теперь в ней должно наступить равновесие. Так теперь она спряталась куда-то. Видимо, не может прийти в себя. Вот, – не хотела сдаваться Мила и посмотрела на Алима.

– Точно-точно, – каким-то двусмысленным тоном продолжил тот, – она так пыталась сохранить равновесие, стоя на одном углу, что чуть не уничтожила папку. И к себе даже близко не подпустила. Хотя именно все наши совместные действия привели к тому, что мы здесь.

– Фиксирую нарушение правил, – заметила Саша, – первый раз промолчала, когда ты меня коснулся, а теперь сказал «нас»: нельзя говорить о нас – нужно говорить о себе. И поскольку я, как партизан, не боюсь вопросов, я сдаюсь первая.

– Вот у нас, – начал дед и запнулся, – ну, вот и я попался на нарушении правил. Вам, наверное, надобно отдохнуть с дороги, а тут я со своими причудами. Да и я подустал маленько. Столько всего навалилось. Сашенька, обустрой гостей. Пусть отдохнут. А я пойду к себе. Вечером продолжим. Да и попрохладней тогда будет.

– Хорошо-хорошо, деда, отдохни. Мы тут сами похозяйничаем. А то и, правда, все немного устали.

Мишар пошёл в свою комнату. Алиму Саша показала комнату, где можно прилечь на диване, а сами они с Милой уединились на кухне.

Странная вещь эта память

Голова слегка гудела и кружилась. Поэтому Алим с удовольствием прилёг. «Странная игра, – думал он, – вроде бы ничего сложного, а уже на втором круге она их вывела из равновесия. Для владеющего ею она и вправду может стать своего рода оружием. Надо будет расспросить деда подробнее. «А ведь Рашим, вернее, Мишар стар только возрастом, и, совсем немного, телом. А в остальном даст фору многим», – последнее, о чём подумал Алим, и провалился неизвестно куда. В голове его отчетливо зазвучал чей-то голос, и, открыв глаза, на столе перед собой он увидел чистый лист бумаги.

«Странная вещь эта память: то стоишь перед старым знакомым и не можешь вспомнить его имени, то услышал одно слово, и за ним, как на веревочке, потянулись целые вереницы событий, неизвестно из чьей жизни или вообще из каких хроник-архивов. Кстати, об архивах. Давно где-то откладывал «разговор по душам», а надо бы прописать для ясности. – Подумал Алим и макнул перо в чернила. И из-под пера начал рождаться текст:

«Поговорить бы по душам. Да что-то, чувствую, мешает: то собеседник мой зевает, то невпопад мне отвечает, и пыл души уходит сам. Ведь не укажешь небесам, и тем, кто там за нас решает.

А, может, просто не пускает душа непрошеных гостей, хотя и одиноко ей. На в двери стук не отвечает. Иль не разбужена она, или себя в чём обвиняет,

Корит и мучит допоздна. Одна, одна, опять одна, и дом без надобности тает. Ведь в доме том заключена её надежда, но не знает…»

Алим скомкал лист и выбросил.

Не то. Во всём какая-то неточность. Он взял новый лист, макнул перо: вот неудобство! Начал заново:

«И все неточности точны, и явь – не явь, и сны – не сны. И, просыпаясь, забываем. И лишь на грани двух миров, и только тот, кто был готов, и только так, как понимает.

А дальше вновь безликий ряд: событий, дел, но ты не рад. И терпеливо ожидает Душа свободы от оков.

И вот опять на грань миров она твой разум помещает, насколько выдержать готов безмолвие без всяких слов, а он о том и не мечтает.

И всё: «А разве так бывает?» И ищет расшифровки снов. И вновь надежда угасает.

Скукожившись, сидит душа, уже не помня, что летает. Без слов, без дома, без гроша».

«Опять не то!» – Алим сметает одним рывком ненужный лист. И над собою зависает: «Так то – не я? Как воздух чист!» – и незаметно улетает.

Французский снег на солнце тает. «Так кто же там за нас решает? Какие правила, законы определяют ход судьбы и ставят мнимые препоны там, где потом споткнёмся мы?

Или с дороги всё сметают, и нам прокладывают путь. И ночь – не ночь, и не уснуть, пока не сбудется всё то, что в этот час предрешено в каких-то записях гадалки».

«Отдай, отдай», – так явно вдруг. И уклоняется от палки, вцепившись в папку.

Режет слух собачий лай. «Отдай, отдай», – вцепившись в ногу…

– Алим! О, глазки открывает, а где находится – не знает, – склонились обе, – на полу и стонет, что-то отбирает, кричит: «Отдай!». Приснилось что?

– Да, вам смешно. Пришли на цирк посмотреть, а тут кошмары снятся.

– Я и вижу: даже пот выступил, – Мила протянула полотенце, – помощь пациенту оказана. Жизнь вне опасности. Можем уходить, – и обе, рассмеявшись, вышли из комнаты.

Алим сел. Спать перехотелось. Вернее, в голове образовалась необычная чёткость и ясность, будто он видел мир в другом свете. Душа словно просилась наружу.

«Надо дать ей высказаться», – совсем неожиданно решился подсказать Серый. И Алим, достав блокнот и ручку и, как бы окунувшись внутрь себя, начал записывать то, что полилось оттуда: «Совсем не ведает дитя, какие ждут его уроки. И хочется не быть жестоким, помочь ему прийти в себя, чтобы не был он одиноким. Но это только отдаляет момент, когда он всё узнает и опыт свой приобретёт. Себя к себе приблизит тот, кто сам всё это осознает. Преодолением взрастает неведомая сила та, что в чаше сердца оживает наполненностью бытия, но то не ведает дитя».

Алим посмотрел в окно, перевел взгляд на блокнот. Необычная ясность растаяла. Появилась какая-то обыденность и серость. На ум больше ничего не пришло, кроме вопроса: «Что же это?»

«Ты знаешь, но не хочешь в это поверить, потому что способ общения с ней отличается от того, к которому ты привык, общаясь со мной, – ответил Серый. – Старайся не пропускать такие моменты».

Завершённость

 

– Вижу радостные лица отдохнувших молодых людей и готовность продолжать, – начал Мишар, когда все сели за стол. – Думаю, не стоит вас больше сегодня напрягать играми. Главное, что вы увидели, как легко самая простая программа справляется с самомнением человека и выводит его из равновесия.

Что-то не так? Как-то вы хитро переглядываетесь.

Алим тоже заметил, что Мила и Саша заговорщицки переглядываются, и тут только обратил внимание, что Мила перебирает пальчики. Мишар тоже это заметил и продолжил улыбаясь:

– Хорошо, хорошо, передаю ход Миле.

– Это почему? – допытывался Алим

– Потому что тебя уличили в нарушении правил, Саша сдалась, а Мишар сам признал, что нарушил их, и выходит, что я получаю право задавать вопросы, – пояснила ему Мила.

– И это что мы теперь обязаны отвечать? – Алим посмотрел на Мишара.

– По правилам игры – да, – подтвердил тот.

– А если я не хочу?

– Твое право, но тогда игра получает право задать тебе вопрос в любое время и в любой форме.

– Тогда уж лучше Мила, – сдался Алим.

Саша рассмеялась.

– Ничего смешного не вижу, – оставался серьезным Алим. – А вдруг я не смогу ответить на вопрос?

– Тогда игра включит в твою жизнь ситуацию, которая поможет найти ответ на вопрос. Помощь в преодолении некомпетентности – это ее любимое занятие.

Кстати, задающий вопросы берёт на себя ответственность за своевременность вопроса. И если вопрос остался без ответа, то задающему игра тоже включает программу на сложение ситуации, которая позволит всё-таки получить ответ на вопрос. – Мишар наблюдал, как меняется отражение внутреннего состояния участников игры. – Именно поэтому я пытался увильнуть от вопросов. Но игра, как видите, проявила бдительность.

– Что-то мне перехотелось задавать вопросы. А можно я не буду их задавать? – посмотрела Мила на Мишара, и тот не замедлил с ответом.

– Бывают исключения из правил. Например, Алим только что задал кучу вопросов, но поскольку они относились к уточнению правил игры, то это не считается нарушением.

А сейчас я отвечаю на твой вопрос. И если ты захочешь этим ограничиться, то это тоже не будет противоречить правилам. Но, с другой стороны, всякий отказ от испытаний – это шаг назад. К тому же, если вопрос прозвучал внутри, то он уже движется в сторону ответа. А поскольку вы всё равно всё время вместе, то ситуация будет общей. Так зачем же откладывать?

– Что ж, так и быть, всё равно я хочу получить ответ на этот вопрос. Вот мы находимся в постоянном диалоге со своим разумом, конечно, когда он не занят решением прикладных задач. А общаемся ли мы со своей душой или сердцем, например? – И, обведя всех взглядом, Мила остановила его на Алиме.

– Конечно, – уверенно начал Алим, – только немного по-другому. К сердцу мы обращаемся и прислушиваемся, когда решаем, как поступить в той или иной ситуации, сверяясь: по сердцу ли нам принятое решение. А душа помогает нам выразить чувства и подняться над обыденностью, – Алим засмущался, – трудно формулировать.

– У меня больше нет вопросов, – поспешила закончить игру Мила.

– Тогда игра завершена, – подытожил Мишар. Завершённость в любом деле предпочтительней. Ибо незавершённость оттягивает на себя наши силы.

И, чтобы дать вам спокойно поесть, пока всё не остыло, я расскажу что-нибудь полезное для наших будущих поисков.

– Начало многообещающее, – вставила Саша.

– Сдаётся мне, что настало то время, о котором говорил Отец: «Придёт время, и не умрёте, но изменитесь, ибо получите новое рождение – рождение свыше. И уйдут все несчастья, потому как со многими частями вы будете, а не только с тремя, которые даже и три не у всех». – И я вспомнил, как он говорил далее:

«Образ Отца будет первой частью, ибо начинается все с действия и ощущения, восприятия и расшифровки его, осмысления и проникновения в суть с достижением возможности обновления и создания необходимых для этого условий.

Слово Отца будет второй частью, ибо определять оно будет поле деятельности человека, насыщать его содержанием и облекать в форму, согласно распакованным огнеобразам, насыщенным энергией, светом, Духом и Огнем.

Душа же будет третьей частью, и не будет она больше витать в облаках в поисках лучшей жизни, а будет насыщаться деятельностью человека и позволять полноценно проявляться его четвертой части,

Синтезобразу, как характерному образу выражения его вовне активной деятельностью всех частей своих в синтезе по мере развития их.

Грааль будет пятой частью человека и будет взращивать его пассионарность насыщенностью своей и способностью единения с Отцом.

Шестой же частью человека будет Сознание, вариативное состояние знания, и будет оно способствовать пробуждённости человека многомерной сутью.

Столп станет седьмой частью человека важной в управлении развитии и планировании, в атмичной способности выражать Отца многомерно

И все семь будут наполнять восьмую часть человека – Дом Отца, как сферу, окружающую его и насыщенную огнеобразами-программами реализации условий которые он притянул к себе жизнью своею.

Тогда человек сможет сам обустраивать своё настоящее и будущее по мере того, насколько сможет войти во всеединство с Отцом».

Все трое сидели с открытым ртом, пока, наконец, Саша не спросила:

– Дедуля, это опять одно из твоих пророчеств? Почему ты раньше о нём не говорил?

– У меня их собрано столько много, и каждому свой срок. Да я уже и собирался тебе всё передать, ведь ты моя наследница. А тут одно за другим начали сбываться пророчества. Выходит, я опоздал с их публикацией. Теперь без вашей помощи мне не обойтись. Да и какая-то часть условий пропала вместе с игрой, которую запустил Милалим. Их надо обязательно найти.

– Так чего же мы ждем, – проявил нетерпение Алим.

– Всего два условия, – ответил Мишар. – Ответный ход игры и наша готовность. Кому, как не тебе это знать, – укорил он Алима. – Но твоё нетерпение или спешка свидетельствуют о том, что первое условие скоро достигнет нас. А там, я думаю, и второе не отяготит задержкой своего исполнения.

На сегодня, я думаю, хватит, а то ваш вид становится свежевываренным. Пойду-ка я к себе, постараюсь сложить условия на завтрашний день.

– Ну, что я вам говорила, – таинственно произнесла, подымаясь, Саша, – то ли еще будет: дед не даст расслабиться. Так что если сегодня не пойти в дельфинарий, то в ближайшее время может и не случиться другой такой возможности.

– Какой еще дельфинарий? – не понял Алим.

– Это когда мы плескаемся в воде, а Саша на нас смотрит, – пояснила Мила Сашину шутку, подымаясь вслед за ней.

Алим остался за столом один.

– Морской закон, – в один голос и не сговариваясь, произнесли девчонки и, расхохотавшись, вышли из комнаты.

«Получается, ты тут самый большой тормоз, – раздосадовался Серый, – только не надо говорить, что я крайний. Сдается мне, что тут в других скоростях работают. Дед, понятно, за счёт опыта. Эти двое – в тандеме. Надо и нам что-то придумать, иначе будем всё время крайними», – заключил он.

– Что ж поединок – значит, поединок, тогда и правила другие, – пробормотал сам себе Алим и, помолчав, добавил, – только надо уяснить, кто истинный соперник.

Ждать и догонять

 

Всё время ждать чего-то, приходящего неожиданно, всё время за чем-то гнаться и всё же опаздывать – такова была доля бедного архивариуса. Он понимал это, но ничего не мог с собой поделать. Что-то, что находилось внутри него, не давало ему покоя. Он знал это, но знание только подталкивало его действовать еще безупречнее. Гнаться еще быстрее, ожидать еще терпеливее.

Получив в очередной раз обрывочную информацию о носителе неизвестного языка, он изменил свои планы. Он никогда не принимал волевого решения, просто в его голове вырисовывался четкий план, и он начинал действовать. Подойдя к проводнице и выяснив, на какой остановке садился пассажир, который только что вышел, он достал телефон и принялся звонить.

Через час он уже ехал в другом поезде, в обратном направлении, чётко зная, куда и зачем.

А в семь утра он уже просочился в клинику, отметив при этом удовлетворительное состояние подоконников на предмет пыли, и доверительно беседовал с дежурной медсестрой о странностях поведения интересующего его объекта. Собрав достаточный, по его мнению, объем информации для прямого контакта, он к таковому и приступил, фиксируя все в специальном журнале.

Вот эта запись:

«Объект, далее называемый пациентом, поступил в психиатрическое отделение с диагнозом «расстройство психики» из отделения неотложной помощи, куда был доставлен после прямого попадания в него разряда молнии. Телесных повреждений, ожогов или переломов, а также нарушений в работе внутренних органов не обнаружено.

Попытка выяснить личность пациента не увенчалась успехом.

Пациент циклически меняет свою внешнюю выразимость и ведет себя как три разные личности, ни одна из которых не самоидентифицируется.

На момент контакта взгляд надменно-насмешлив. На вопросы не отвечает. Смотрит этим взглядом, как в пустое пространство, и бросает короткие реплики на каком-то старорусском языке о толпе и зле. Буквально:

– А худ нос тира дан нам.

– Ел сопи ат номер один ос.

– А мир кин толпа мала.

– Ак ево лечь толпа злу нят.

Полнейший бред. Записывать перестал. Сидеть рядом жутковато, даже в присутствии санитаров.

Через двадцать минут взгляд изменился на совершенно благодатно-приветливый. Атмосфера стала райски-убаюкивающей, пациент произнес какую-то абракадабру и посмотрел в окно. Все уставились за ним. Внезапно потемнело. Всех охватило оцепенение. Налетевший вихрь бросил в окно охапку листьев вперемешку с песком. В окно ударили крупные капли дождя и сразу же, как ни в чём не бывало, засветило солнце.

Когда пришли в себя, пациент имел жалкий, запуганный вид. Попросил позвонить родственникам. Имел чёткое представление о том, кто он, кроме отрезка времени с тех пор, как попал под воздействие молнии. Оказался жителем соседнего района, которого уже две недели разыскивают родственники.

По свидетельству медперсонала, цикличность его перевоплощений составляла два часа. Ни в девять, ни в одиннадцать часов ничего не произошло. Ни диктофонных записей, ни письменных текстов, якобы собственноручно ним написанных в отделении не оказалось.

Когда связались с лечащим врачом, который выехал в другой город, выяснилось, что и он по какому-то странному стечению обстоятельств утерял оригинал текста собственноручно написанного пациентом, а копию отдал случайному попутчику».

На этом запись обрывается, и следующая начинается уже описанием предмета исследований в музее, куда он всё-таки попал, хоть и с опозданием на сутки. Вот эта запись:

«Объект исследований, далее называемый «папка», представляет собой изрядно пострадавшую от пользования и времени кожаную папку, с поврежденной центральной частью, предположительно путем прогорания. На первый взгляд возраст папки пару веков. В папке находятся листы, исписанные до половины, с повреждением текста в центре каждого листа, в результате чего утрачена часть окончаний текстов. Тексты по форме напоминают черновик рифмованных высказываний. По стилю напоминает П., но как если бы более позднего периода с наложением неизвестного опыта или изменённого чем-то состояния сознания. То же самое относится к почерку. Для более точного заключения требуется графологическая экспертиза.

В папке находятся так же три печатных листа, по словам работников музея, взятых из Интернета. Начало этих текстов совпадает с началом текстов трех первых листов из папки, но окончания изменены в той части, где листы повреждены, и, по всей видимости, относятся к более позднему периоду.

Требуется уточнение обстоятельств происхождения папки, а также публикации в Интернете».

Звучание

– Готовность, о которой я вчера говорил – понятие относительное, но всё же любое дело требует осмысленного подхода, – начал Мишар, когда утром опять все собрались за столом. – Надо знать мир, в котором собираешься действовать, чтобы слиться с ним до того, как он возьмется за тебя.

– Деда, а можно попроще, чтобы и мне было понятно?

– Проще можно, но если совсем исключить внутреннюю работу, то толку будет мало. Просто в одно ухо влетит, а в другое вылетит.

Хорошо, попробую на примере слова «Мир».

Как оно отозвалось внутри вас? А теперь представьте его бесконечность, разнообразие, уникальность, притягательность. Представьте, какое количество эпитетов можно к нему применить. А теперь представьте это как взаимопроникновение бесконечностей миров. Мир растений, мир книг, мир звуков, мир чувств, мир человека. И опять бесконечность. А теперь вспомните, как всё это в одно ухо влетело, а в другое вылетело, хотя где-то и пыталось за что-то зацепиться, раскрыться, развернуться. Но не смогло. Потому что было внешним по отношению к вашему внутреннему миру. А теперь попробуйте вернуть ушедшее, углубившись в себя, и попробуйте, чтобы оно зазвучало.

– Как-то не получается, – ответила на этот раз Мила.

– Правильно, не получается, _ согласился Мищар, _ потому что мы сейчас пытаемся это делать разумом, причём разумом, оперирующим физичностью мира. А другие проживания не включаются, поскольку само действие, на которое они могут включиться, уже ушло в прошлое. Только в момент действия пересекаются временные вектора различных мерностей, и открывается межпространственный портал, да и просто портал между мирами.

Поэтому, живя каждый в своем мире, многие даже не подозревают о существовании других миров. И поэтому же любые открытия для человека происходят только тогда, когда ему удаётся окунуться в другой мир.

А если словами пророчества, то когда его часть «Образ Отца» по насыщенности достигает уровня обновления, мира идей.

– Но ведь все же привыкли всё обрабатывать с помощью разума. Да и трудно представить, как можно по-другому. Это же надо это другое хоть раз проделать, как-то его зафиксировать, _ не выдержал Алим. А так, это только рассуждения. Хотя с другой стороны ведь есть примеры, когда это другое срабатывает. Может скорость должно быть другая, тогда и заметить другое будет возможно?

– Подобное познаётся подобным. Надо найти то окошечко, через которое новое может войти. Именно на это направлены практики, на ослабление фиксации известного, чтобы проявилось неизвестное. Вот мы и вышли на базовое понимание любых духовных практик, любых проблем во взаимоотношениях, любых техник по развитию чего-либо, любых открытий и изобретений и много чего еще.

Мне теперь трудно ввести вас в звучание слова. Видимо, пространственный хронометр отсчитывает время хода игры, – взгляд Мишара на мгновение покинул реальность комнаты, и когда вернулся, он продолжил, – можете сегодня насладиться беззаботностью бытия и ощутить на себе касание других миров, особенно полезно будет, если вам удастся ощутить касание мира тонкого, мира духа и, уж если совсем повезёт, то огненного мира.

– Это называется: «Урок перенесён на вечер», – начала Саша, когда Мишар ушёл в свою комнату, – а то, что голову как будто изнутри накачали, и она вот-вот лопнет, так это не в счёт. Главное, что завершение было понятней, чем начало, – иронизировала она, благодушно купаясь в волнах ранее дремавших уровней вибраций.

– Да, и так, между прочим, поиграйте с мирами, ради забавы во время наслаждения беззаботностью бытия, – поддержала ее Мила шутливым тоном.

– Кто как, а я согласен наслаждаться, – вскочил Алим.

Мила и Саша рассмеялись, как будто ждали этого.

– Да расслабься ты, никто тебе и не доверит убирать со стола. Мир чистоты – это женский мир, – прокомментировала ситуацию Мила.

– Да, Мишар – настоящий специалист вовлечения в игру. Теперь мы не отвяжемся от нее до вечера. Интересно, имеет ли границы его арсенал. – Задумчиво произнес Алим.

– А ты окунись в мир его игр и узнаешь. – Саша так удачно сымитировала его задумчивость, что рассмеялись уже все трое.

– Да ну вас, пошел я переодеваться. В моем мире никогда еще море не было так близко, а мысли мои так далеко от него. Надо хоть немного уделить ему внимание, а то обидится.

«Мир одежды, мир шуток, веселья, мир удачи и мир ключей. Каждый мир – он для всех и ничей», – пропел Серый.

Весь день заряженная с утра новым духом счастливая троица купалась в лучах солнца, ласкающей мощи морских волн и заигрывании миров. Самое интересное, что все было неимоверно ярким, красочным и насыщенным, как никогда. И все было живым.

А вечером их ждала еще одна новость из нескольких миров, сплетенная в замысловатую сеть.

Часть 2

 

Игра сделала ход

Мишар верно оценил степень непредсказуемости разворачивающихся событий по тому, как с самого утра ему не удалось направить их по намеченному руслу. И намеренно отправил молодежь из дому, чтобы предстоящая встреча была ограничена в своей вариативности.

Поэтому, когда в дверь постучали, он был во всеоружии. Распахнув широко дверь и увидев сухощавого мужчину, он не стал говорить избитого: «Чем обязан» или «Я вас слушаю», а произнес:

– Удивительный сегодня день. Он каждую минуту наполняется новым и радостным. Я не удивлюсь, если и вы добавите в него приятную изюминку. Ведь так?

Мишар настолько неожиданно окунул пришельца в мир добродушия, что у того напрочь вышибло из головы весь заготовленный список вопросов и претензий. И в образовавшейся пустоте непрошенный гость не нашёлся, что сказать, кроме:

– Да, несомненно, – и расплылся в притянутой улыбке.

– Я как будто ждал вас, и, собираясь пить чай, прихватил две чашки. Проходите на веранду. Там будет уютно вести беседу, – Мишар указал гостю направление движения и приготовился закрыть за ним дверь.

Так и не успев прийти в себя, архивариус двинулся по коридору, и чуть было не потерял равновесие, но так и не понял, что произошло это из-за его привычки в помещении опираться взглядом на подоконники, как бы ощупывая их. А так как в коридоре окна были без подоконников, то его взгляд скользнул и провалился до пола, увлекая за собой тело.

Окончательно лишившись привычной уверенности, он остановился в нерешительности возле кресла, ища взглядом хозяина.

Подоспевший Мишар, с материнской заботой коснувшись рукой сухощавого плеча гостя, слегка направил его в кресло и всё так же добродушно произнёс:

– Присаживайтесь, присаживайтесь, сейчас я налью чаю, и мы познакомимся.

Уловив некую неловкость в положении рук гостя и поняв причину этого, уже разливая чай, он добавил:

– Если умыться с дороги, так это вот здесь у нас, и, поставив чайник, указал нужную дверь.

– Спасибо, вы очень любезны, – произнёс архивариус и поднялся с кресла.

Войдя в небольшую комнатку, где было всё необходимое для того, чтобы привести себя в порядок, тщательно вымыв руки и лицо, он посмотрел в зеркало и отпрянул. В своем взгляде он чётко увидел бессильную злобу обитавших в нём надменности, сомнения и недоверия, не привыкших к тому, чтобы так легко рушили их планы. «Портфель!» – нарисовали они ему картину пропажи важных материалов, и послушные им ноги буквально выбросили его тело из комнаты.

Мишар сидел, добродушно улыбаясь своим размышлениям, и заканчивал делать бутерброды.

– Как приятно освежиться с дороги, – подбодрил он гостя, не замечая его озабоченности, и начал знакомство в присущей ему манере, – меня зовут Мишар. Я вот по-стариковски копаюсь во всяких бумажках. Сколько всего интересного можно обнаружить в них. А что ещё нужно в старости: видеть, как жизнь не стоит на месте, и, хотя бы мысленно, бежать за ней. Вы не находите?

Сконфуженный своим неуместным подозрением и желая пойти навстречу гостеприимному и вполне безобидному старику, архивариус опять неуклюже улыбнулся. Он потихоньку начал выходить  из неприятного состояния.

– А я, знаете, всю жизнь копаюсь в этих окаянных бумажках и уже просто сросся с ними. Я даже не могу выговорить своего человеческого имени, поскольку привык к официальному – Корнелий Пантелеймонович. Не будешь же себя Корнем называть.

Я уже по-всякому думал. В отчестве: «лей», в имени: «не лий», как будто отрицание отца. Можно подумать, что всё это не  случайно. А ведь чистой воды совпадение. Точно так же, как и всё в жизни человека, начиная от его происхождения.

Вот ваш, например, случай. Кто-то когда-то давно играл в какие-то игры с подражанием в рифмовании слов. Надоело, так ведь не выкинул, а запечатал, написал первое попавшееся имя, добавил еще пару условий и отнес на почту или ещё там куда, вроде нашей нотариальной конторы. И всё. А дальше дело случая. Пришло вам в голову изменить имя, и игра эта вроде как продолжилась через вас. Пришло бы это другому, а ещё лучше, не пришло бы никому, или пожар где случился, так игра бы эта уже давно закончилась. Не приписывать же это каким-то разумным силам.

Архивариус, довольный демонстрацией своей осведомленности и логикой своего повествования, радовался тому, что нашел так быстро объяснение всему. И теперь может писать заключение по поводу происхождения и значения текстов из папки. Вот только узнать бы ещё, как они попали в Интернет. Объяснить всё логически и сенсация закрыта. Обычное серое стечение обстоятельств.

Сидящее внутри него радовалось и ликовало так, что он даже поперхнулся. И, вернувшись в реальность, понял, что пропустил то, что говорил старик.

Мишар всё это видел и не стал повторять сказанное, а просто добавил:

– Выходит, не случайно всё произошло. Выходит, это логическое завершение действия программы, по определенным законам простроенной.

Он отпил глоток чая и вопросительно посмотрел на Корнелия.

«Что же это я пропустил, – подумал архивариус, тоже отпивая глоток из чашки, – из чего логически такое вытекает. Не будешь же переспрашивать. Надо теперь какое-то новое доказательство случайности предоставить».

«Не будешь же переспрашивать», – озадаченно подтвердило сидящее внутри него. А в голове, как всегда, уже сложился четкий план, не требовавший обсуждения и принятия решения.

Расплывшись в улыбке на улыбку старика, архивариус полез в портфель и, достав нужный листок, произнёс:

– Как же не случайность? Тогда можно сказать, что всё имеет глубину. Даже в бредовой тарабарщине полоумного в клинике для душевнобольных можно уловить какой-нибудь старорусский подтекст, например.

Вот я, как раз вчера, сделал такую запись, как будто специально для вас. Взгляните. И он протянул листок, декламируя его по памяти:

– А худ нос тира дан нам.

– Ел сопиат номер один ос.

– А мир кин толпа мала.

– Ак ево лечь толпа злу нят.

И что теперь усмотреть в этом? Что в его памяти хранится свидетельство о худом носе, данном нам, если что-то съесть? А толпе хоть весь мир кинь, ей все мало, потому как злу внимает?

Чушь всё это и бред, а выглядит красиво.

Архивариус самодовольно откинулся в кресле и победоносно смотрел на бедного старика. «А ведь старик-то и сам не совсем адекватен, – подумал он, – и что я распинаюсь? Пора откланиваться, – и спохватился, – уже второй раз я пропускаю ответ».

На этот раз Мишар подождал, пока внимание вернулось к посетителю, и спокойно повторил вопрос:

– А больше ничего не говорил этот ваш полоумный?

– Минут десять или пятнадцать тараторил. Что ж теперь, фиксировать всякий бред прикажете?

Извините, уважаемый, мне пора. Спасибо за гостеприимство. Засиделся я.

Архивариус был доволен собой. Всё в нем ликовало. Всему нашлось объяснение, и в неявном споре он одержал явную победу.

Он поднялся, возвращая себе листок, собираясь сунуть его обратно в портфель.

Но тут произошло нечто, от чего он застыл, и челюсть его отвисла.

– Жалко, что не зафиксировали. Я вот тут в обратном порядке прочитал запись. Так выходит:

Манна дарит сон духа,

Сон и до ремонта, и после.

А лама, плотник Рима.

Тянул за плоть человека.

Это что же получается: какой-то лама устроился плотником в Риме и пытался сделать ремонт сонного духа в плоти человека? И, правда, чистое совпадение и бред. Но, интересно, чем же эта история закончилась. Жалко, что не зафиксировали.

Мишар тоже поднялся, делая вид, что не замечает, в каком ступоре находится Корнелий, и осторожно направил его к выходу. Доведя так его до выхода, еще посетовал:

– Жалко, что уходите. Интересно было поговорить. А что старику еще надо. Заезжайте, если что, – и закрыл за ним двери.

Архивариус машинально плёлся по дороге. Всё внутри него оборвалось, завалив то, что там обитало. Оно долго барахталось, пытаясь привлечь к себе внимание, и, наконец, убедившись в тщетности своих попыток, сделало то, что делало крайне редко: выскочило и преградило Корнелию дорогу. Тот вздрогнул и остановился.

– Надо же, такое привидится, – пробормотал он и частично вернулся к реальности.Как раз в это время прямо перед ним остановился автобус, и оттуда вышло трое молодых людей. Корнелий поднялся в салон, оплатил проезд и пробрался на заднее сиденье.

Дрожащей рукой вынул из портфеля злополучный лист и прочитал: «Манна дарит сон духа…»

– Эй, на заднем сидении, приехали, выходим, – разбудил его голос водителя.

В билетной кассе вокзала кассир порадовалась за него:

– Есть один билет. Поезд через полчаса, – но, взглянув в окошко, прониклась такой жалостью, что дальнейшие слова просто застряли на полпути.

Вагон монотонно покачивался. Командировка закончилась. А сознание его по-прежнему не хотело возвращаться к реальности. Только один раз, уже почти уснувшего, оно вернуло его во вчерашний день, в больничную палату и четко продекламировало:

«Луна буру вал гади пса

Ог еха кур в ропот

А тя се б и лун горд

Коты по к луг топот»

Сидевшее в нем хотело было вознегодовать, но вместо того вдруг притихло: «Пускай лучше не просыпается и не помнит».

Время пророчеств

Алим, конечно же, заметил архивариуса, который, как раздавленный таракан, еле передвигался, казалось бы, вопреки даже здравому смыслу.

От его пытливого взгляда и уверенных движений не осталось ничего. Он, как будто слепой, поднимался на ощупь по ступенькам автобуса, подталкиваемый сторонней силой, и от этого изгибался и дергался.

«Ничего себе, трансформация, – подумал Алим, – это ж какое надо было подать напряжение, чтобы у него транзисторы полетели?»

– Ты чего застрял там, – окликнула его Мила, – не накатался на автобусе? Жалеешь, что вышел?

– Нет, просто подумал, что произошло что-то важное.

– А до тебя только дошло, что теперь что-то важное происходит каждый день, – допытывалась Мила.

– Всё равно не пойму, как он так быстро меня нашёл и почему прошёл мимо.

Они подошли к дому.

– Вижу, опять не зря время провели, – встретил их дед.

– Да как же тут зря проведёшь после твоих откровений. То у тебя весь мир как переплетение множества игр, одна другой изощрённее. А то и не один мир вовсе, а переплетение множества миров, – игриво жаловалась Саша. – А ты знаешь, как после этого всё меняется. Будто и не жил раньше, а спал.

Говорит человек что-то или делает, а ты видишь, как он свою роль играет, и пытаешьсяпонять, в какой игре. И думаешь, хочется ли тебе в ней участвовать, и в качестве кого. А то смотришь, как один мир сквозь другой проносится, и думаешь: «Зацепит, или нет».

В общем, устали мы от стольких впечатлений.

– Так мне тогда, выходит, не рассказывать ничего нового? Например, какой ход сделала игра? – понимающе-сочувственным голосом подыгрывал внучке дед.

– Игра сделала ход? – поинтересовалась Мила.

– А, я понял. Этот раздавленный таракан принес черную метку. И сам из-за этого расстроился, – вставил свою догадку Алим.

– Всё, всё, – опять взял слово Мишар, видя, насколько увязли в игривости его неопытные ученики, – мыть руки и за стол, а то вы сейчас настроите столько всего ненужного, что месяц будем разбирать. – Но потом не удержался и добавил, – тогда: прощай, сокровища.

– Какой таракан, какая метка, какие сокровища? – тихонько толкала Алима в бок Мила, – договаривались же ничего не скрывать.

Она прямо сверлила его глазами и то же самое пыталась делать пальцами.

– Да я ничего, – увиливал и от ответа, и от Милы Алим.

Саша в это время тихонько подвигала деда на кухню.

– Ну, ежели сокровище, то рассказать надо всё. Всё, что на ужин приготовил, надо выложить.

– Ага, значит, корысти ради, – отшучивался дед. – Давай, накрывай на стол. Посмотрим, какой у вас аппетит.

На стол накрывали все. Всем не терпелось всё узнать.

– Ну, начинай же, деда, – первая не выдержала Саша.

– Куда подевалось ваше терпение, не знаю, – и Мишар рассказал в подробностях о посещении гостя и в конце добавил, – в общем, этим посещением сбылось ещё одно пророчество:

«Когда недруг твой, побуждаемый тобою же завершённым пророчеством, принесёт тебе весточку от тебя же самого и будет уверен в обратном,

Когда остатки текста отразят события прошлого своей простотой и начнут свой путь, оттолкнувшись от тебя,

Все четверо, суть три, как один, отправятся на поиски некогда утраченного. Но путь тот пройдут, только если будут готовы.

Ибо охраняется он носящими правила недруга твоего и всеми, кто им следует. Ибо манна Дух усыпляет».

В общем, время пришло, а мы ещё не совсем готовы. И неизвестно, сколько у нас осталось на подготовку.

– И теперь останется неизвестным, что еще говорил Карим? – поинтересовалась Мила.

– Ну почему же, – успокоил ее Мишар, – ведь память Карима – это теперь наша общая память. Осталось только вспомнить. Хотя кое-что у меня уже записано.

– Прочитай что-нибудь, – попросила за всех Саша.

– Хорошо, одно прочту:

«Луна буру вал гади пса

Ог еха кур в ропот

А тя се б и лун горд

Коты по к луг топот»

Получается: Луну буравят псы гадостные. Понаехавшие куры ропщут. А ты, гордящийся лунностью своею, котом покидаешь истоптанный луг.

– Ну, не томи, деда, говори, что получается, – опять не выдержала Саша.

– А получается вот что:

Аспида главу рубанул

Топор в руках его.

Дрогнули бесята.

Топот, гул копыток.

Если весь текст прочитать, то будет описание происходившего и во плоти, и в духе. И было это всё сокрыто в писании старорусского мастера.

– Так ведь не было тогда современного языка, – возразила Мила.

– Так и не для них это послание было, – пояснил Мишар. – Так что? Будем готовиться? Или так пойдем? – обвёл он всех прищуренным глазом.

– Будем готовиться, – прозвучал единогласный ответ.

– Нагадил всё-таки таракан, – добавил Алим, – отпечаталось в пространстве и проникает везде, портя настроение. Хотя, может быть, это уже само пространство просится, чтобы помогли ему очиститься от нечисти.

Чистка

 

– Наконец-таки начали воспринимать ученически, – обрадовался Мишар. – Не только разумом, но и другими частями. Вот это и есть настоящий ход игры. Не то, что приходил какой-то архивариус и пытался что-то выяснить. И даже не то, что мы его вроде переиграли в споре о случайности и не случайности. Это всё пыль в глаза и поверхностный затуманенный смысл, отраженный в раскладах десятка игр, которыми манипулировала настоящая игра.

Её истинная цель была привнести в этот мир уже отжившее, занять наше внимание и силы. А ведь сделала всё безупречно, вроде как проверку устроила на нашу компетентность, нашу готовность. И нашла самое уязвимое место – самоуверенность и гордыньку. В нас с Алимом самая малость переоценки своих сил, а у Милы и Саши самая малость недооценки. И ей хватило, чтобы простроить целую комбинацию.

Вот, смотрите: гонец её искренне верил, что делал благое дело. Он искренне пытался докопаться до правды. Он не бездействовал, а, наоборот, был деятельным, пропускал всё через чувства, размышлял, складывал смыслы и, что самое интересное, говорил правду, что всё это чушь и ерунда.

А я, подгоняемый гордыней, хитроумно доказывал обратное и зарабатывал себе наказание, и чуть вас не потянул за собой.

А у неё всё по закону: даже гонец, принёсший плохую весть, не зная о том, всё равно пострадал. Вы сами видели, что раздавило его, как таракана. Если бы не опыт Алима во взаимодействии с игрой, топали бы мы сейчас на свой эшафот. Строем и с песней, как говорится. Вот почему я говорил, что одному мне не управиться. Какие будут теперь предложения? – вопросом закончил он свою речь.

– Можно почистить пространство через точку на листе, – предложил Алим.

– Всякая атрибутика это теперь старье, прошлая эпоха, – отклонил предложение Мишар.

– Тогда нужно поговорить о чём-то чистом и радостном, притянув его мир сюда, – предложила Мила.

– Уже ближе. Но неизвестно соотношение сил. Сколько их и времени уйдёт на это.

– Тогда остаётся попросить Отца, – нерешительно начала Саша.

– Мы прекратили движение к наказанию и развернулись в правильном направлении, – констатировал Мишар, – теперь у нас есть время.

– Всё, как в игре, – поразился Алим, – только происходит в реальных условиях. Там тоже правильное действие или правильно произнесённое слово давало выигрыш во времени.

– Хорошее выражение: выигрыш во времени. Ёмкое и, вместе с тем, неопределенное. Этот выигрыш нельзя подержать в руках. Его нельзя посчитать математически, положить в карман или подарить другому. Но он где-то внутри и ждёт своей реализации, – заметила Мила.

– Это только потому, что оно относится к другому, тонкому миру. Или миру Духа. И напрямую вытекает из огненного, – пояснил Мишар.

– Тогда получается, что к простому разговору о чистом и радостном, надо прибавить устремлённость к источнику этого чистого и радостного, то есть к Отцу, – немного изменила своё первое предположение, но уже более уверенно, Саша.

– Мы начали свое движение в правильном направлении, – опять констатировал Мишар.

– А я вижу, как меняется пространство, как поднимается мое настроение. Вроде и не отрицается то, что было, а меняется масштаб, и кажется оно теперь мелким и несущественным, – воскликнул Алим.

– Ну, вот, теперь и я чувствую, как отлегло от сердца, и силы универсально-образующие начали расти. А это всего-то лишь устремились мы, ещё не осознав ни задач, ни целей того, что собираемся делать, – завершил Мишар первый этап действа. – Через час продолжим.

– А почему так скоро? – спросила Саша.

– Потому как нельзя терять темп. Но и забегать вперёд нельзя. Вот так. Называется: в ногу со временем. Ощущая его. Потечет быстрее – время действовать. Потечёт медленнее – время устояться, обдумать, – Мишар поднялся и ушел в свою комнату. Остальные последовали его примеру.

Алим лежал на диване и размышлял:

– А ведь предупреждал философ, что не так прост архиватор. И не архивариус это вовсе, а то, что через него проявляется.

«А ты: таракан, таракан, – поддакивал ему Серый, – надо срочно весь свой опыт, обретённый в игре, активировать. С таким трудом наработанный, понимаешь. Три окончания, два витка спирали, четыре уровня, с таким трудом нажитое», – разошёлся было Серый и вдруг умолк.

Алим задремал.

Через час все собрались снова. Мишар радостно обвёл всех взглядом и неожиданно сообщил:

– А вы знаете, я понял ошибку и уничтожил всю папку со странными старорусскими текстами. Потому что не всякие исследования во времени бывают благотворными. Нет, конечно, бывают такие исследования, истории, тексты, которые источают Огонь и порождают время.

Но бывают и такие, которые время человека поглощают и утилизируют. И тогда он падает духом, и жизнь его становится беспросветной, так как лишается он источника жизненных сил.

– Почему же тогда снимают разные фильмы ужасов, расправ, – недоумевала Мила.

– Потому, как делающие это не ведают, а иногда и ведают что, но всё равно творят, сжигая себя заживо. Ведь именно в этих фильмах у съёмочных групп больше всего происходит трагедий. Нездоровый интерес не может добавлять здоровья.

Ну, да ладно. Что мы имеем. Ответный ход игра сделала. И мы, хоть с трудом, но устояли, потому что она у нас в гостях была, а не мы у неё. Зато теперь понятно, почему не вся память к нам вернулась. Потому что мы ещё не готовы правильно ею пользоваться. И в каждый момент времени мы имеем то, к чему готовы. Значит, мы всегда готовы, и, стало быть, оба условия, о которых мы говорили, выполнены.

Какие будут предложения?

– Деда, твое «какие будут предложения» всегда означает, с одной стороны, что время уже  пошло, а куда пошло – потом узнаете, а с другой стороны, что с этого момента всё, что вы скажете, может быть использовано против вас, – заметила Саша.

– Да, но если ты заметила, то теперь ты уже знаешь об этом, а, значит, учёба не проходит даром, – подбодрил её дед.

– А ведь у нас есть выигрыш во времени, – напомнила Мила, – а мы даже не знаем, как его можно использовать.

– Зато я догадываюсь, – вставил Алим, – мы можем посетить игру, и она не имеет права устраивать нам цейтнот.

– Но при этом мы должны быть в огне Отца, – не забывала свой аспект Саша, – иначе можем не заметить, как наше время истечёт.

– Ну что ж, имеем два варианта: первый продолжить обучение, как намечали, в режиме реального времени, чтобы иметь бонусы в тонком мире, или провести раунд в виртуальном времени игры, чтобы получить бонусы в реальной жизни.

Осталось только зафиксировать тему. Алим понимает, о чём я говорю.

– О том, что входить в тот мир лучше с адресом. И этим адресом является мыслеобраз, на который Отец даёт Огонь, или хотя бы чётко сформулированная цель, к которой будет вести Дух. Более низкие вибрации – это просто авантюризм, – подтвердил Алим.

– Ага, главное, что сразу всё стало понятно, – в голосе Саши была явная ирония.

– А я бывала в игре, полагаясь на Алима. А теперь у нас ещё и Мишар, – Мила посмотрела на Сашу, – зато впечатления незабываемые.

– Ну, ладно, уговорили, я тоже за игру. – Саша распрямила спину.

– Значит, устремление есть у всех, понятно, а с остальным напряжёнка. Попробуем тогда в виртуальном режиме, – констатировал дед, и все напряглись.

«Надо было не «напряжёнка» сказать, а «расслаблёнка» лучше», – основываясь на горьком опыте, прошептал Серый, и Алим с ним согласился.

Незаметная грань

Мишар минуту молчал и потом, отвечая, видимо, на свой же вопрос, произнёс:

– Нет, ничего не получается. Чистая физика идёт. Так мы от неё не оторвёмся. Не готовы мы сейчас. Каждый думает о своём, и все смотрят на меня.

– И поэтому ничего не происходит?– спросила Саша.

– А кто сказал, что ничего не происходит, – удивился Мишар, – происходит, ещё и как происходит, просто мы не хотим этого замечать.

– Как же не хотим, – удивилась Мила, – мы во все глаза смотрим, во все уши слушаем.

– Вот, вот, и я сейчас смотрю в прошлое, смотрю в настоящее, смотрю в будущее и вижу, что происходит нечто грандиозное, и сердце моё радуется. – Мишар как будто смотрел во что-то далекое прямо перед собой.

– Так это ты в другом смысле смотришь, – возразил Алим.

– Вот, ведь можете, оказывается, когда хотите, видеть разницу, – играл удивление Мишар.

Теперь уже не выдержала Саша:

– А это твое «видеть» уже в третьем смысле.

– Вот молодцы. Теперь вы понимаете, что означает смотреть и не видеть, слушать и не слышать. Тогда вспомните, кто мимо чего прошёл и не увидел, и не услышал.

– Мой мир, я вижу это, в последнее время сильно изменился. Я бы сказала, в нём появилось новое измерение, которым я еще не научилась пользоваться и поэтому, только переместившись по нему, замечаю изменения, но не пойму, как они произошли.

– Это верно, но это общие фразы, – продолжил Алим, – а я вот вижу, что события происходят точно, как в игре. Только не мы в её мир входим, а она в наш.

– А у меня к этому двоякое отношение. Хорошо, конечно, когда сказка приходит в этот мир, и он становится ярче. Но тогда теряется целый загадочный мир, в который так иногда тянуло.

– Вот, я так и знал, что вы дадите мне подсказку, – Мишар радовался больше всех, – во-первых, ключи мы собрали не зря, и они открыли дверь. Но мы не вошли в игру. Мы забыли, что она несла в себе условия. Мне кажется, что мы сейчас живём в новых условиях. А это значит, что через эту дверь вошла игра, и теперь она делает ходы в нашей жизни.

И Саша тоже права. Раз мы притянули то, к чему тянулись, значит, мы таки дотянулись. Просто теперь нам надо увидеть следующее, к чему мы можем тянуться. Это хорошо, что мы начали движение. Вы, наверное, пока отдыхайте, а мне надо покопаться в своих бумагах: поискать вам новые сказки на ночь. Море. Берег. Старик. Чего еще не хватает? – улыбнулся он.

– А я пойду к морю. Отдых не так часто бывает. А потом оно опять будет приходить только в видениях, – Алим задал новый тон разговору, он был уверен: его-то работа не оставит без сказок.

– Тогда и я пойду радоваться волнам, – решила Мила.

– Куда вас денешь. В дельфинарий, так в дельфинарий, – согласилась Саша.

«Да, жить, как в сказке, неплохо, – думал Алим, прохаживаясь по берегу, – но если теперь даже всё и возможно, то всё равно время течёт по-другому – медленнее».

«Это потому, что тебе не хватает пятого измерения, насыщенности», – сочувственно подтвердил Серый.

«С глубиной бы разобраться», – возразил ему Алим.

«Подождите, – не умолкал Серый, – раз она, эта глубина пришла в мир, то она скоро сама станет со всеми вами разбираться. Не соскучитесь».

«Да иди ты, – отмахнулся от него Алим, – умеешь успокаивать».

– Если мух нет, а молодой и красивый от чего-то отмахивается, значит, мир грёз одолевает, – услышал он неожиданно обращенный к нему женский голос и увидел, будто явившуюся из моря, загоревшую девушку с коробом. Она стояла босыми ногами на мокрой полосе, омываемой волнами, и пена раз за разом, смываемая новой волной, ею же и приносимая, шипела у её загорелых ног.

Сообразив, что привлёк к себе внимание только в силу рода её деятельности, Алим решил подыграть ей:

– А вы можете что-то интереснее предложить?

– Несомненно, интереснее. Вас такие интересные дамы сопровождают. И так ревниво оберегают, – заметила коробейница, – что вам непременно надо порадовать их сувениром. У меня здесь на любой вкус. Загляните, – хитро предложила она, и Алим машинально сделал шаг ей навстречу.

Коробейница видела, что спутницы Алима приближаются. Ей это было на руку. А Алим от неожиданности вздрогнул, когда услышал:

– Ни на минуту нельзя оставить без присмотра, – возмущалась Мила, – того и гляди – уведут. Хоть на цепь посади.

– Так это молодой человек подарки вам выбирает, – развивала разговор в нужном ей направлении предприимчивая девушка, сильно загоревшая по сравнению с Милой и Сашей, – бусы, зверушки, ракушки на любой вкус, – продолжала она, улыбаясь.

Алим рассматривал товар, и его взгляд остановился на одной большой красивой раковине. Внимательная смуглянка достала её и, приподняв вверх для всеобщего обозрения, таинственно произнесла:

– А это вообще уникальная вещь и дорого стоит. Это раковина из легенды.

– Из какой легенды? – спросил Алим.

– Давным-давно вышедшая из волн дева хотела плеснуть из нее воду на молодого юношу, попавшего под чары таинственной игры, но не успела, и окаменел он. Так, окаменевший, и по сей день сидит он под деревом, недалеко от берега. Голова и руки его почти срослись с туловищем. Но ноги так же четко видны. Легенда гласит, что дева в сердцах забросила раковину обратно в море. И сама растворилась в нём, слившись с волной. Только ветер всё не может успокоиться и разносит по округе окончание легенды.

Алим не верил своим ушам и не знал, что сказать. Саша слушала с интересом новую для неё историю. И только Мила, чувствуя, как в ней оживают воспоминания, с волнением спросила:

– И какое же окончание легенды?

– Дело в том, что оно имеет значение только для того, кто владеет раковиной, – хитро прищурилась девушка.

– А вы уверены, что это именно та раковина. Вы, небось, уже не один десяток таких продали, – засомневался Алим.

Довольная, что сделка уже вот-вот состоится, смуглянка безупречно продолжала:

– Может, и не та, ведь её только вчера выбросило на берег как раз напротив окаменевшего юноши. А проверить это можно только воспользовавшись ею. Прикосновение к легенде дорогого стоит, а, может, и не очень – в зависимости от обстоятельств, – добавляла загадочности девушка.

– Хорошо, я беру, – решился Алим. Спутницы его с интересом наблюдали, что же будет дальше.

– Она стоит всех денег, которые ты имеешь при себе, – протянула коробейница раковину.

Беглецы из легенды

Алим вывернул карманы шорт и рубашки и после совершённого обмена спросил:

– И чем же заканчивается легенда?

– Она не заканчивается, но имеет продолжение. Сердце окаменевшего юноши по-прежнему бьётся, и это можно услышать, если приложить ухо к его груди. А если дева морская плеснёт из этой раковины водой на каменного истукана, то он оживёт. И тогда он поведает совсем неимоверную историю. Только вот одно предостережение: легенда гласит, что окаменел он не случайно, и участь такая постигла не его одного. Так что надо быть осторожным.

Коробейница осталась довольна и проведенной сделкой, и впечатлением от рассказа, явно отразившемся во взглядах слушавших его. А посему улыбнулась и пошла дальше.

– Постойте, – остановила её Саша, – ведь самого главного вы не сказали: где же находится тот истукан?

– Ах, да, самое главное: владелец раковины становится частью легенды и должен её продолжить. А юноша тот неповоротливый подпирает дерево километрах в трёх отсюда, там, за теми скалами, – и она показала направление – огромное дерево и истукан – всё по-честному. Удачи вам.

– Красивая легенда, – загорелась Саша, – только вот жаль, что историю мы не услышим, потому как вряд ли дева выйдет из воды, чтобы плеснуть водой на юношу.

– Это ты так думаешь, потому что не знаешь всего, – возразил Алим, – мне, например, известен случай, когда дева успела плеснуть. Правда, ей помогал старик. И с девой той можно договориться.

Алим посмотрел вопросительно на Милу. А Саша села на песок и упрямо произнесла:

– Никто никуда не пойдет, пока вы мне всё не расскажете. Иначе будет нарушено первое правило, ведущее к истине.

– Так мы и не против того, чтобы представить свою версию истории, – ответил Алим за двоих и тоже присел. – Просто сценку из этой легенды игра предлагает к проживанию игроков, и мы через неё прошли. До сих пор помню то состояние, когда начинаешь превращаться в камень.

– Саша, я могу тебе подробности по дороге рассказать. Зачем терять время? – предложила Мила, делая первые шаги в ту сторону, куда всех тянуло, как магнитом.

Девчонки шли впереди, перебрасываясь раковиной и уточняя возможные подробности то ли игры, то ли легенды, а Алим шёл чуть позади, тоже погружаясь в различные воспоминания.

«Не всё так просто, как кажется на первый взгляд», – предупреждал его Первопроходец во время последней беседы, когда он ждал появления Милы теперь уже в её кабинете. «Всё зависит от соразмерности, глубины взгляда и того, на что он устремлён. Зачастую уход в сторону ничем не лучше спотыкания».

«Вот, вот: семь раз отмерь, а один раз отрежь, – поддакнул Серый, – может, это и не тот вовсе камень, а какой-нибудь камень преткновения или одолей-камень. А, может, игра ещё что придумала, ведь говорил же дед, что она теперь сама активно прорывается в наш мир», – не унимался он.

– Ай, – вскрикнул Алим, споткнувшись о небольшой камень, и присел. Он хоть и ударился, но не больно. Однако в связи с предшествующими размышлениями не спешил продолжать путь, а как-то странно разглядывал окружающий мир, так, будто проявился в нём впервые.

Они проходили как раз тот выступ, за которым скрывалась часть берега, обещавшая окунуть их в легенду. Но самое интересное было другое. Алим ясно осознал, что это не шутка.

Оглядываясь назад, он видел обычный морской берег с движением, пляжами, какими-то постройками и горизонтом, разделенным на море и возвышающуюся сушу. Поворачивая голову в другую сторону, он видел не то лагуну, не то еще как-то это называется.

В приморских терминах он был слаб, но одно видел чётко: это была картинка из другого мира. Другие краски, другая природа, другое восприятие, вызывавшее другое состояние. И ощущение локальности этого мира. Даже облака над ним вращались вокруг своего центра и поражали своей неестественностью, как в компьютерных играх.

– Смотри, уже застыл, – произнесла Мила, прерывая его соображения, – а давай его из раковины обольем – может, оживёт? – обратилась она озорно к Саше. Но та прежде, чем продолжить игру, сочувствующе обратилась к Алиму.

– Сильно ударился? Тут начинаются камни, надо смотреть под ноги.

– Дело не в том, – продолжил свои размышления вслух Алим. Чувствуете, здесь плотность воздуха другая, как будто другие законы начинают действовать. Вон, смотрите, как движутся облака. А внизу какая-то неподвижность, только ветер смерчиками кружит вокруг того дерева, в самой гуще камней. Как будто вычищает их от всего наносного.

Мне кажется, я не готов так сразу окунуться в этот мир. А, может, это очередной ход игры. Откуда появилась та сказительница легенд, и почему ты, живя здесь, не слышала о ней раньше? Почему мы так однозначно восприняли её рассказ, и почему я споткнулся, когда размышлял о камне преткновения?

Но и даже тогда в игре нам помогал старик. А сейчас мы бросились в неизвестность, даже не предупредив его.

– Я, конечно, часто приезжаю к деду, и здесь бывала, но об этой легенде не слышала, и не рассматривала эту часть берега в таком состоянии. Я тоже сейчас как будто вижу его впервые, и у меня так же возникло желание порасспросить обо всем деда.

– Вы хотите сказать, что мы сейчас развернёмся и пойдём назад, когда уже почти пришли? – неуверенно возразила Мила.

– Нет, ты можешь сходить послушать, что там шепчет истукан, или разделить участь вон тех птиц, – испытующе произнес Алим.

Мила смотрела, как птицы пытаются что-то достать между камнями, потом подхвачиваемые вихрем относятся в сторону на песок. Прихрамывая и приходя в себя, отряхиваются и опять устремляются к камням. Затем картина повторяется вновь.

– А ведь такое впечатление, что вихрь их щадит, но при желании может потрепать куда существеннее, – заметила Саша.

– Ага, нагоняете жути, – обиделась Мила, развернулась и пошла назад, унося с собой раковину, – теперь даже если заставлять будете, я туда не пойду.

Теперь Мила шла впереди, слегка ускоряя шаг, когда Саша и Алим пытались её догнать. Зная её физическую подготовку и упрямство, Алим произнес:

– Это бесполезно.

И Саша решила воспользоваться предоставленной ей возможностью пообщаться с Алимом.

– Как это у тебя получается замечать всякие незначительные, казалось бы, детали. Мила столько всего рассказывала, как ты открываешь новые миры, и она вслед за тобой, а теперь я этому учусь. Это оказывается так интересно. Даже дед меня так не вдохновлял. Наверное, из-за разницы в возрасте. Я думала, что это имеет значение. А теперь вижу, что нет.

Она замолчала.

– Я не задумывался об этом, но сейчас мне пришёл ответ. Всё это возможно, когда умеешь балансировать на грани внутреннего и внешнего мира. Тогда успеваешь улавливать взаимосвязь между внешними и внутренними картинками, как они меняются синхронно. Но эти связи очень тонкие и становятся не видимы на фоне грубых действий или всплеска эмоций.

Зато, когда улавливаешь эти связи, то будто попадаешь в иной мир. Ничто тебя уже не сбивает с толку. И смотришь, как внешнее перетекает во внутреннее. А самое кайфовое, когда, поймав волну, меняешь вектор её направленности, и внутреннее начинает перетекать вовне. Своеобразно каждый раз, но уловив, как бы сказал твой дед, программу, в которой развиваются события, ты начинаешь усилием воли, меняя внутреннее состояние, менять внешние условия.

Представь радость человека, создающего что-то своими руками, вернее, владеющего своими руками, своим голосом, своими мыслями, способного это выразить внешне. А теперь представь, что ты владеешь чем-то намного мощнее, намного сокровеннее, и оно, это твоё и вместе с тем намного, казалось бы, превышающее тебя, начинает из тебя истекать, эманировать во внешнее пространство, как будто ты и есть портал миров.

– Где ты так научился говорить, Алим, я как будто не ушами тебя слышу, а всем телом. Даже мурашки пробежали.

– Это не я, – засмеялся Алим, – это ты задала так вопрос, что он вытащил из меня то, чего я и не знал.

– Это вы надо мной смеетесь? – обернулась Мила. Любопытство и ревность оказались сильнее надуманной сердитости, и она подождала своих друзей. – Признавайтесь, что ещё удумали на пару? – взяла она под руку Алима.

– О, как всё серьёзно, – опять рассмеялась Саша, – как я тебе завидую. Только что Алим погрузил меня совсем на секундочку в неведомый мир, и во мне начало расти «хочу».

Мила ущипнула Алима за бок и добавила словами:

– А я догадывалась, что ты способен у красивых девушек растить «хочу». Но чтобы вот так прямо в моём присутствии – это уже как-то называется.

– Да ты все неправильно поняла, – начал оправдываться Алим.

– А ты ему ещё смугляночку припомни, и посмотрим, как он будет выкручиваться, – смеялась Саша, как будто она тут вовсе не причем.

– Вот, попробуй после этого войти в глубину вопроса. Сами же просят: «объясни», и сами же не дают войти в нужное состояние. Не зря женщин не брали в плавание.

Тучи закрыли солнце, и сзади послышался раскат грома. Небо там было совсем тёмным. Все ускорили шаг.

– Да, вовремя мы сообразили, что надо идти домой. Успеть бы до дождя.

– Как-то неожиданно он собрался.

Мимо пронёсся кружащийся столб пыли и бросил под ноги несколько птичьих перьев. Но оторвавшийся от своего мощного центра, он, видимо, не рассчитал своих возможностей, выбился из сил и на время притих. Алиму показалось это смешным.

– Поздно спохватился, – улыбнулся он, – мы уже почти пришли.

Какою мерою мерите

 

– Деда, а почему ты не рассказывал о каменном истукане? – с порога начала Саша.

– Так сначала ты маленькая была – незачем было, а потом как-то другим мысли были заняты. А что, значит, появилась эта плутовка и прямиком к вам? – вопросом на вопрос ответил Мишар.

– А вы и вправду знаете эту историю? – заинтересовалась Мила, – и рассказать можете?

– Отчего бы и не рассказать, раз срок пришёл.

– Опять ты опоздал, деда, нам уже рассказали.

– То, что вам рассказали – всего лишь интерпретация сотни раз переданных слухов, в которых давно уже утеряна суть, а, стало быть, и смысл туда каждый вкладывал, как мог. Вы бы лучше накрыли на стол. За чашечкой чая оно и разговор душевнее, и мысли яснее, а то притянули за собой возмущённые стихии. Ведь не уйдут, пока ответ не получат.

В подтверждение слов Мишара капли косого дождя с порывом ветра таки дотянулись до окна, и обескураженные твердостью стекла поползли вниз на отлив, увлекая за собой осевшую на нём пыль.

Повторив пару раз безуспешную попытку проникнуть в дом таким способом, дождь, лишённый поддержки ветра, обрушился ливнем, пытаясь подмыть мешавшее ему строение. Однако, как только интересовавшая стихию четвёрка уселась за стол, пыл её поубавился. Она, то прислушивалась, утихая к разговору, то набрасывалась на окно, не соглашаясь с чем-то, то выла и улюлюкала во всевозможные трубы и неплотно прилегающие элементы перекрытия, сожалея о тех временах, когда человек со страхом признавал её власть над собой.

«Жалкие создания, попались бы вы мне в открытом море! Ух!» – и подхваченная где-то жестянка поскакала и ударилась громко обо что-то. Потом всё утихло.

– Интересующая вас легенда, – начал Мишар, отпивая глоток чая из пиалы, – становится ещё интереснее, когда знаешь её истоки. Предмет её откровения куда более значим, чем любые интерпретации, которые суть лишь хлебные крошки на пути ищущего.

– И ты предлагаешь нам пройти этот путь, – начала догадываться Саша.

– Посмотреть на всё по-другому, не привязываясь к поспешным выводам, максимально пытаясь избежать однобокости, – предположил Алим.

– Понятно теперь, почему вы рванули изо всех сил к истукану, а затем нагнали жути и с еще большим рвением побежали от того места, где он находится, – иронизировала Мила, – это чтобы посмотреть на всё с разных точек зрения.

– Начало отличное, – подытожил первый круг Мишар, – развитие многомерности восприятия – это и есть предмет всей возни, описываемой в легенде.

– И что, для этого нужно бегать по берегу наперегонки с ветром, плескать водой и пытаться услышать камень? – Саша вопросительно смотрела на деда. Но продолжил Алим:

– Красиво сказала: ветер, вода и камень. Только ветер – это ведь движение воздуха. Потоки воздуха, потоки воды. Океан водный, воздушный океан – они как будто перекликаются, и только камень не хочет участвовать в этой перекличке, и вода камень точит. Камень преткновения. – Алим чуть было не провалился в свои фантазии, но его остановила Мила:

– Ага, ты сейчас начнёшь обниматься с водой и ветром, парить над землёй и пинать камень за то, что он бездушный. А что омывать будет вода, и где ветер будет играть со своим мусором, если земли и камня не будет?

– Что интересно: в кожаной папке есть лист с рассуждениями по этому же вопросу. Сейчас принесу. – Мишар пошёл в свою комнату и принёс два листа с текстом, продолжив, – вот, послушайте, описание идёт как продолжение листа под номером два:

«Вовне стремясь, я испускал дыханье, и камнем оседало даже то, что было мыслью. Я терял сознанье, пытаясь уяснить: ну что же, что меня тому подвергло наказанью, что за напасть.

Я вспомнил вечер.

Свеча горела, и, смеясь, я произнес: «Что, Мудрый камень, я мог бы написать, с тобой слиясь?» И текст полился сам собою, пером излив погоды страсть.

Опять за окнами ненастье, вода и ветр, забыв покой, затея спор между собой о сей бытийности земной и данной им над нею власти, не совладая с силой страсти, сплелись в безудержности той

В поток…

Опять вам камень поперёк. А он ни слова не изрёк. Он чхал на ваши устремленья, на ваши вихри и теченья – он камень, камень преткновенья, его душа не знает слёз.

Окаменелая душа. Он твёрд и мыслит не спеша. Ему что вечность, что мгновенье, в угоду вам менять решенье не будет он. И что с того.

Для вас не стоит ничего быть здесь и там, везде, во всём, а он от глыбы отломлённый - уже не глыба: камень он.

И отделённый навсегда, он не познает единенья, на то он камень преткновенья. Один расколешь – станет два.

И так до крохотной песчинки, когда и ветер, и вода свободно ею помыкают. За сколько ж миллионов лет устои каменные тают?»

А дальше на следующем листе, будто продолжение пятого и третьего листа одновременно:

«В тот миг меня покинул дух… Я ж, словно бы уснув, дивился: мой Дух со мною не простился. Влекомый искрою Огня, он будто смотрит на меня.

Я ним увидел, что надежда - то суть лишь первая одежда моей без плоти во плоти. Я, сняв её, могу уйти на миг из плана бытия.

Но возвращусь уже не я и буду вновь себя растить. Зачем тогда мне уходить из праха в прах, в Огонь с Огня, и Дух обратно втёк в меня.

Надеждой Вера облеклась, и разум бренный возвратился, и будто бы мечта сбылась. Не умер я, но вновь родился.

И вот я вижу пред собой: меня живительной водой морская дева поливает, смутившись, в море убегает. И я кричу ей вслед – постой…».

Но текст несёт какую-то неустойчивость и обрывается, словно сознание пишущего скачет по присутствиям и присутственностям матрицы, не имея способности к головерсумному сложению.

– Опять ты, деда, непонятным языком говоришь.

– Вот присутствия я понимаю. Сам часто на лекциях пребываю в полном отсутствии присутствия, а, стало быть, присутствие мое зафиксировалось где-то в ином месте, видимо, не испытывая потребности быть солидарным телу. Матрицы я тоже могу представить, как какие-нибудь разложенные на отдельные ячейки, упорядоченные элементы программ, которые, отпечатываясь в сопряженном пространстве, вызывают в нем соответствующие процессы. Тут у меня фантазии хватает. А вот, что такое «головерсум», представить не могу, – выпалил Алим.

«Ух, ты, – не выдержал даже Серый, – это как тогда на семинаре: никто ничего не поймёт, но что-то должно произойти».

Саша смотрела в окно, думая о своём, Мишар не спешил с ответом, ведь была очередь Милы, а та несколько раз открывала рот и закрывала, как рыба, не произнеся ни звука. Затем поднесла руку ко лбу Алима и вслух заключила:

– Нет, аспирин тут не поможет.

Зато на улице явно посветлело. Дождь прекратился, и показалось солнце. Где-то вдалеке прогремел гром.

– Мишар, кто такая эта смуглая плутовка? – вдруг вспомнила Мила волновавший её вопрос, – мне кажется, она дурно повлияла на психику этого юноши. А вдруг это заразно? – они с Сашей рассмеялись и сочувственно посмотрели на Алима. Мишар тоже улыбнулся, не столько самой шутке, сколько привнесённым ею изменением в настрой игры, которая ещё не закончилась.

– Головерсумность – это качественно новое, компактно-целостное восприятие. Этакая естественная эвристичность, позволяющая видеть доселе невидимое – это к вопросу Алима.

А смуглая плутовка эта – вроде как обычная девушка, только несёт она в себе завершение той программы, частью которой является, и легенда о философском камне, и неисполненное поручение сестёр горгон с постигшим за это их наказанием, и необходимость осознания вашей роли в этом – это к вопросу Милы.

Всё дело в том, что программа настолько мощная, что покорёжила не одно колесо сансары целых народов, не то чтобы отдельных людей. Может и лучше, что вам это ни о чём не говорит. И ещё одно. Игра не выводит игроков на уровень, если у них нет шансов его пройти.

– И что нужно, чтобы пройти уровень?

– А я думаю, главная задача игры, если считать её положительным героем, это научить игроков выходить из оков той действительности, в которой они живут. Ведь когда играющий углубляется в игру, всё остальное становится для него несущественным, он обретает способность перемещения в ином измерении, и лишь его недомерность делает его же слепым. Одно-двумерное перемещение даже в многомерных условиях не позволяет воспользоваться их преимуществом, как, например, дикарю телефоном. И тогда появляется лишь манящая возможность получения чего-то из ниоткуда, которая существует в игре. Тем и притягательна игра, что расшатывает, встряхивает уже освоенную мерность, всё больше и больше насыщая ее предпосылками к развитию. Не дает укорениться в сознании ощущению всеобщей незыблемости.

Мила опять приложила руку ко лбу Алима, и он замолчал.

– Мишар, а почему в легендах людей превращали именно в камень? Они так лучше сохраняются? А я слышала, что когда из камня вытёсывали очень красивые скульптуры людей, то их даже пытались оживить. Но, по-моему, безуспешно.

– За Алима не беспокойся. В принципе, у вас сейчас идет сходный процесс у всех троих. Только у вас с Сашей это больше похоже на опустошение, а у Алима на заполненение до предела. Это как в физике фазовый переход. Так количество переходит в качество через отрыв от старой матрицы. И, кстати, это ещё одна модель того вопроса, в котором мы барахтаемся.

– Вот умеешь ты, деда, подбирать нужные слова. То пустоголовые мы, то беспомощно барахтаемся. Про вещество даже я знаю. Лёд, вода и пар, например. Молекулы одни, а выглядит по-разному. И всего-то лишь надо нагреть или охладить. И что с того?

– А то, что ведут они себя по-разному. Ледышку или камень кинешь, и летят они по линии какой-нибудь одномерно, пока не забьются в какой-нибудь угол. Водой хлюпнешь – растечется она по поверхности, красуясь двумерностью своего поведения. А газ выпустишь, так он неспешно так, оглядываясь по сторонам, расползется по всему объёму трёхмерно и плевать ему, нравится тебе это или нет, назад его уже не загонишь.

– Ага, это ещё один симптом. Ты ещё попробуй указать им на недостойность их поведения, или родителей вызови. – Алиму явно не повезло, что Мила после него в игру вступает. Если бы можно было увидеть его тонкие тела, они явно были бы все поколоты и в синяках. – Сейчас окажется, что камень водой обливали, чтобы он одномерность свою на двумерность поменял, а ветер пытался вдохнуть в него дух трёхмерности. А, может, его сразу поместить в плазменный коллайдер, чтобы он четырехмерно отреагировал?

– Ну вот, вы уже подметили, что в одном и том же трёхмерном пространстве проявление мерности неоднородно и растёт с повышением внутренней энергии. Я думаю, на сегодня достаточно. Новое понимание должно приобщиться к старому, отвоевать свои позиции. Да и воздух на улице после дождя, наверно, приятней, чем в помещении.

Твёрдое намерение

 

Свежий воздух был необычайно приятен. Особенно после мозгового штурма. Свежемаринованная троица, как тихонько вслед обозвал их Мишар, отправилась смотреть новый мир, или старый, но новыми глазами.

– Интересно, что будет, когда мы начнем сверлить глазами того истукана. Он оживет, рассыплется, как песок, или в нём останется три отверстия? – спросила Мила своих попутчиков.

– Вот, интересно, ты вышла любоваться природой? Или хочешь довести нас до полной кондиции? – в ответ спросила Саша.

– Нет, у Милы уже есть план, как перехитрить игру, – выдал Алим свою версию.

– А что, я виновата разве, что не могу так быстро переключаться, как вы? Сейчас попробую. Вон чайки спешно обследуют берег, выискивая моллюсков на обновленном стихией берегу, вон кораблик на горизонте плывет, как ни в чём не бывало, и пассажиры, наверное, радуются, что дождь закончился. Вон рыбаки на берегу готовятся выйти в море, а дальше девушка идет вдоль берега, – Мила помедлила и уточнила, – смуглая.

И, увидев, как Алим внимательно смотрит в сторону удаляющейся девушки, взяла его под руку и развернула в другую сторону:

– Глаза поломаешь. Пойдёмте лучше к санаторию, может, чего вкусного купим, или там какая развлекательная программа нарисуется. Хочется развеяться.

– Вот нравится мне твоя откровенность, Мила. Вполне даже согласна, надо между людьми потолкаться, – подхватила идею Саша, а то всё какие-то заморочки в голову лезут. Надо свеженьких впечатлений подкинуть.

Алим соглашался молчаливо, и Милу насторожил его задумчивый взгляд.

– Не боись, вдвоем мы его не проглядим. Будет, как под колпаком у Мюллера, – перехватила её настороженный взгляд Саша.

– Ну, вот, прощай свобода в расцвете юношеских лет, – наконец отреагировал Алим шуткой, и Мила немного успокоилась.

– А что вы подразумеваете под вкусненьким: что-нибудь сладенькое или экзотическое? – продолжил он заинтересованно. – Экзотическими тут могут быть только цены, а всё остальное можно достать, перепрыгнув через забор. Никогда не пробовали так?

– Нет, а что?

– Вот и я тоже, – шутливо сожалела Саша.

Посещение шумного санатория прояснило то обстоятельство, что какой-то он не такой, и люди в нём странные, не интересные. Так что остаток вечера юные искатели приключений провели, гуляя по берегу и обсуждая наполеоновские планы на после отпуска. Зайдя в дом, тихонько разошлись по своим комнатам.

– Странная тактика у Мишара, – думал Алим, лежа на диване, – почему бы сразу не сказать, на что обратить внимание и чего сделать, что за история и как её закончить. Нет же, надо помучить: догадайтесь, мол, сами. А время – оно такое, что может и не ждать.

Алим смотрел в окно, которое в его комнате выходило в сторону моря. Сам берег видно не было, но горизонт и подымавшийся над ним диск луны были видны хорошо.

Необычное ощущение не давало Алиму покоя. Его как будто магнитом вытягивало в окно, и он догадывался, откуда могла исходить эта притягательная сила.

«Надо взвесить все за ипротив», – забеспокоился Серый, предвидя, что ситуация может выйти из-под его контроля. И Алим решил взвесить.

Конечно, получив дополнительные знания о целях и возможностях заинтересованных сторон, а, может, и об особенностях программ, задействованных в этом, да ещё и действуя группой, они будут иметь некую защищённость. Хотя, если всё, что говорил Мишар, правда, то речь идёт не о противостоянии, а о возможности не совершить фатальной глупости. Но, с другой стороны, излишняя осторожность может перекрыть доступ к самому сокровенному.

Пойти же одному, в простой роли наблюдателя, может и глупо, но правило «дуракам везет» работает очень часто. Таков первый пункт. Здесь есть и плюсы, и минусы.

Пункт второй. Если правда, что та самая игра заинтересована в благополучном завершении легенды, то он, Алим, из всех имеет самый большой опыт, и, что немаловажно, её доверие. И ещё: не нужно будет переживать за остальных. Тут, наверное, больше плюсов, чем минусов.

Пункт третий. Смуглянка, видимо, бывает там часто. Вот и сегодня пошла. Может, раковины собирать после большой волны, а, может, она живёт с той стороны от лагуны, а Мишар говорил, что она обычная девушка, пускай даже с необычной судьбой. Да и глупости всё это. Если ночью там может происходить что-то необычное, то он это увидит. И Алим отдался на волю судьбы и той притягательной силы, которую так отчётливо ощущал.

Ноги спустились с дивана, на ходу облекаясь в шорты и сливаясь со спортивной обувью. Окно распахнулось бесшумно, и тело Алима ни за что не зацепившись, так же бесшумно переместилось на прибрежную полосу. Неведомая сила создавала необычную скорость и легкость передвижения. А взволнованный Серый так расстарался в своих предположениях и фантазиях, что Алим вспомнил о конспирации и осторожности, только остановившись перед тем небольшим камнем, о который споткнулся накануне. Он отошел подальше от воды и присел в камнях.

«Надо осмотреться и успокоиться», – дал он себе внутреннюю установку и притаился. До камня под деревом было еще далеко. Луна, хоть и хорошо всё освещала, но на большом расстоянии, да ещё и в тени дерева было трудно что-либо различить.

Убедившись в отсутствии какого-либо движения и посторонних звуков возле интересующего его объекта, Алим переместился ближе метров на двадцать и опять присел. Затем еще и еще. Когда осталось метров тридцать, он устроился полулёжа между камнями и уставился на луну.

«И что дальше?» – поинтересовался Серый.

– Да отстань ты, – прошептал Алим, – и без тебя знаю, что придурок. Ещё домой километра три топать. А не хочется. Лежать бы так и лежать. И Алим лежал и лежал, смотря, как подымается луна, как приближаются к ней легкие дымчатые облака. Закрыв глаза, слушал, как шумит море, и где-то изредка недовольно перекрикиваются потревоженные чайки.

«Надо пересилить себя, подойти к камню, постучать по нему или погладить, чтобы не чувствовать себя потом трусом, и возвращаться домой, пока ещё есть время поспать», – дал он себе очередную установку. Но ноги не слушались, тело отяжелело, будто ожидало какой-то более убедительной мотивировки, способной дать достаточный импульс к действию.

И Серый услужливо начал рисовать фантастические картины всевозможных вариантов сказочных сюжетов.

Дивное свечение

 

Алим так и уснул бы под его мурлыкание, если бы не одно странное происшествие, которое вернуло его к реальности. Всем своим телом он ощутил вдруг обмяклость, шевеление камней и, наоборот, покорно-смиренное утихание моря. Будто оно притаилось. Сквозь веки Алим увидел, как становится всё светлее, и его бросило в жар: «Неужели утро?». Дрогнув, он пробудился от дремоты и открыл глаза.

По-прежнему была ночь, но со стороны моря лился мягкий свет, который по своему поведению скорее был газоподобной жидкостью. Жидкость эта нежно растеклась по лагуне, заполнив собою и камни, и дерево, и воздух, и Алима, образовав некий купол. Светящийся Алим смотрел на источник этого света и не мог оторвать от него глаз. Это была девушка, как две капли воды похожая на ту, которая продала им раковину. Только в свете она была намного обворожительнее. В руках ее была раковина, из которой и истекал свет.

Дева направлялась к истукану, и, по мере её приближения, он всё больше насыщался свечением, пока, наконец, тоже обмяк и, расправив плечи, приподнял голову.

– Вот и дождались мы своего часа, Сомикам. Завтра окончательно проявится наш мир, и мы сможем, наконец, преодолеть забвение и ступить на путь восхождения. Завтра я услышу, как бьется твое ожившее сердце, когда ты прижимаешь меня к своей груди.

– Ты так часто мне об этом говорила, Маридан, что я уже ощущаю, как во мне что-то происходит, когда ты приближаешься, когда я слышу твой голос. В меня уже проникает исходящее от тебя тепло. Я начинаю вибрировать так, будто твой отец опять сотрясает землю вокруг. Меня тянет броситься навстречу тебе, только ноги еще не слушаются.

– Не может такие слова говорить обладающий каменным сердцем. Близится свершение. Но ты забыл, что он не отец мне, и к тому же, он уже оставил свой пост. Его время прошло. Завтра к тебе прикоснется юноша, сердце которого пылает любовью, и в тебя войдет её живительная сила. Тогда пройдёт и время наших страданий.

Притихшие вокруг Алима зверушки поползли подальше от моря, оставляя его одного сидящим на песке.

Истукан обхватил каменную ногу руками и дернул ее, пытаясь освободить от чар и песка. Земля всколыхнулась, и зверушки притихли, с опаской оглянувшись в сторону моря.

Свет вспыхнул, осветив их, и они вновь окаменели. Светящаяся благодать покинула их, и вокруг опять стало темно. Истукан тоже застыл. Алим не заметил, когда дева уходила от камня. В свете выглянувшей из-за туч луны он успел лишь заметить, как сливается она с морем, погружаясь в него, и волосы ее развеваются, как живые.

Мелькнувшая было догадка пронизала его всего холодом, и ноги задеревенели. Луна опять спряталась за тучи, и стало темно. Или то потемнело в глазах.

Алим пронзил наползающую пустоту криком, и, сорвавшись, помчался домой, наполняясь радостью осознания того, что он живой.

Каждое мгновение этого живущего самого по себе движения было первым и последним. Алим же, уцепившись в него крепкой хваткой десятка своих рук, все свои силы вложил в то, чтобы не оторваться и не остаться там, в небытии.

И в то самое последнее мгновение, когда, казалось, силы и воля на исходе, он вскочил в окно, закрыл его, забился под одеяло, отключился.

Часть 3

 

Да будет свет

 

– Да будет свет, уж день наполнен желаний девственной толпой. Спешит Ярило, небосводник, а я кричу ему: – «Постой, прими и наши к исполненью, замедли ход…»

И вот, представь, оно, из Яви, улыбнувшись, приоткрывает двери в Навь своей сиятельной рукою. Проснись, мой милый, что с тобою…

Мила тихонько стащила одеяло с лица Алима и продолжила:

Спешу мятущейся мечтою своей и телом, и душой с тобою слиться, ну же, спой в ночи исполненную песню, родившуюся под луной.

Предай её дневному свету ту негу и пьянящий стон, пусти сомнения по ветру, что то всего лишь пришлый сон.

Но милый глаз не открывает, печаль рождая пустотой, и девственница знать не знает всей правды, скрытой в песне той…

Мила вытащила торчащую из подушки перинку и пощекотала уже и без того проснувшегося Алима, наслаждавшегося её близостью. И она с появившейся тревогой в голосе продолжила:

Которая её пленила. Есть путь один лишиться чар: исполнить то, чем вызван дар. В его исполненности сила.

Она и держит, и влечёт, лежит, витает и течёт. Она постигшего одарит, споткнувшегося обречёт.

Алим пребывал в нереальности. Память в нём вдруг оживила ночное происшествие, придавливая к постели. Нежность и дурманящий запах любимой девушки, её, пеленающий блаженством, голос подымали в сказочную высь, а доходивший отрывочно смысл произносимого ею тянул куда-то в неизвестно кем открытую дверь.

И вот сознание Алима зависло в этом бермудском треугольнике, начиная раскручиваться и по правилу буравчика затягивать в непроявленное.

Охватившее Милу тревожное чувство метнулось по сусекам памяти и вернулось с готовым решением.

– Ну, держись, спящая красавица, – прошептала она, наклонилась к губам Алима и поцеловала.

Исход невидимого сражения был решен. Алим открыл глаза, и, пытаясь вытащить руки из-под одеяла, прошептал:

– Ещё хочу.

– Ты и так запрещённым приёмом получил незаслуженное, – произнесла обрадованная и успокоенная Мила и прижала одеялом его руки, пресекая попытку высвободиться.

Алим притих и с нежностью разглядывал лицо Милы, которое было неожиданно близко. Всё остальное было сейчас несущественно, и он произнёс:

– Само существование твоих глаз, твоей улыбки, твоего голоса, пространства, в котором ты обитаешь – это запрещённый приём вить из меня веревки. Уж лучше бы меня сделали твоей веснушкой. И тогда я, не имея даже ни своих рук, ни своих мозгов, ни другой телесности, сумел бы написать трактат о блаженстве.

– Одно слово: «мастер». Я бы твоими портретами оклеила все доски объявления с пометкой «особо опасен» и повесила на тебя браслет, постоянно подающий сигнал о месте твоего пребывания, – прошептала Мила, наклонилась, позволила Алиму себя поцеловать, и произнесла:

– Теперь рассказывай, что в тебе испугало меня.

Утро было настолько непохожим на предшествующие, что все это отметили про себя. Сияла не только омытая и напитанная дождём физика, но и слившийся с ней эфир и астрал, одаривая всех необычной плотностью и физичностью ощущений и чувств. Даже ментал настолько раскрылся, что вошёл в естественное соприкосновение с тремя своими сородичами. В результате наступило то вершинное безмолвие, из которого могло рождаться совершенное творение.

Мозг Алима отказывался признавать тот факт, что могут обходиться без него, и Серый, выступая в привычной для него роли парламентера, дивился непривычным в этой ситуации отсутствием смысла и какого-либо мотива его деятельности. Поэтому попросив слова, он так ничего и не сказал, зато дал импульс к активности Алима.

– Странный я сегодня видел сон, – произнес он, когда улыбающаяся четвёрка, опустошив по первой чашке чая, налила себе по второй. – Сначала я думал, что вполне реально мог, выбравшись через окно, прогуливаться по берегу и быть участником невероятных событий, но потом Мила убедила меня, что это не так, ибо к окну прочно привинчена противомоскитная сетка. Я даже обрадовался, потому как в виде сна я могу это пересказать, – и Алим поведал свою историю, добавив в конце, – одного я не могу понять, как это связано с тем, что сегодняшнее утро абсолютно не похоже на все предыдущие.

– У меня тоже сегодня необычный день, и мне тоже снился дивный сон, напоминающий сказку о спящей красавице, только, наоборот, я должна была спасти зачарованного молодца. Но я о нём начисто забыла утром, пока Мишар не прочитал восьмое послание из папки. Мне сразу же захотелось поведать его Алиму, а он необычно долго спал. Тогда я пересказала всё спящему, сама удивляясь тому, что сразу всё запомнила, и вдруг вспомнила и осознала, что всё это неспроста, и я должна спасать Алима, как сделала это во сне. А после этого он подарил мне мгновения счастья, и я вошла в этот сказочный день и вижу, что он не такой, как все другие. Только одно меня волнует – действительно ли Алим был в опасности, и если да, то не может ли она повториться.

– Значит, и правда сегодня сказочный день, – вступила в разговор Саша, – потому что я во сне видела события, от которых будет зависеть мое будущее, а раз сны сегодня вещие, то я попробую вспомнить его детали.

Дела богов

 

Было это в те времена, которые сейчас сохранились только в мифах. Жили в морских просторах три сестры, которые волею Отца могли отражать собою окружающий мир. И были они настолько чисты и светлы, что всё плохое и отвратительное пряталось от них, а если и встречалось со светом их лучезарных глаз, то сразу же преображалось, заполняясь лучшими своими качествами, хотя бы были те с маленькую песчинку. И такая песчинка находилась у каждого.

Возрадовались боги, когда увидели, что жизнь морская развивается в соответствии с замыслом Отца, а им при этом нет нужды трудиться, и решили переложить на плечи сестёр свою работу и на суше. Но решение это было тайным сговором трёх могущественных братьев – Зевса, Посейдона и Аида, по предложению последнего, который увидел в этом свою двойную выгоду.

Зная место, где русалки любили появляться на берегу и любоваться недоступными для них горами, Аид устроился на прибрежном камне и сидел с озабоченным видом.

Появившиеся вскоре русалки заметили его, и одна из них, которая была смертна, подплыла ближе, зная, что рано или поздно им придётся встретиться.

– Чем опечален столь могущественный бог? – спросила она.

Аид, не поднимая глаз, произнес:

– Печально мне, что нет на суше столь чудесных созданий, которые могли бы помочь ей также преобразиться.

– Мы бы рады помочь, но не можем ходить да и дышать воздухом.

– Это так, но отчасти, потому как всегда есть способ преодолеть непреодолимое. Есть средство, которое окрыляет и позволяет дышать по-другому. Воспользовавшись им, вы сможете летать и дышать. Тогда ничто не помешает вам преображать так же и землю.

– И что это за средство такое волшебное? – удивилась русалка.

– Любовь, – искренне ответил Аид. – Любовь земная.

– Но ведь обитатели моря не знают её.

– Зато знают боги, – закончил Аид, развернулся и ушел, так как чувствовал, что больше не удержит в себе желания рассказать всё.

А русалка, не посоветовавшись с сёстрами, поплыла в глубины морские. Она решила уточнить всё у его брата, Посейдона, помня к тому же, что он бог. Подплыв к нему так близко, как никогда, она решилась на то, о чём раньше не могла и подумать. Она посмотрела ему прямо в глаза и спросила:

– Скажи, о могущественный сын Кроноса и Реи, правда ли, что любовь окрыляет?

«Вот, это одна из сестер, о которых говорил брат, – промелькнуло в голове бога, – и спрашивает о любви». Промелькнувшая в глазах бога искорка, вызванная словом «любовь», о которой он, конечно же знал, но которая никогда его не касалась, так же мгновенно отразилась в глазах русалки и лавинообразно начала расти, передаваясь от одного к другому. Они не могли оторвать глаз друг от друга и познали любовь одновременно.

– Правда, – ответил впервые за многие годы улыбнувшийся бог, увидев, как вырастают крылья у русалки.

– А, правда ли, что любовь позволяет дышать, – уже совсем другим голосом спросила русалка.

– Ты теперь сама можешь это узнать, если согласишься на свидание со мной на земле. Место можешь выбрать сама.

Русалка, наконец, осознала произошедшее, и, смутившись, метнулась вверх.

Она летела над морем к тому месту, где ещё плескались её сестры, и те, увидев её еще издали, были сильно удивлены.

– Я любима, и люблю одного из трёх братьев, – прокричала она удивительным голосом, и этого было достаточно, чтобы в следующее мгновение уже три сестры летели над морем.

– Мне надо выбрать место первого свидания, – поделилась она с сёстрами и получила незамедлительный совет:

– Священного чувства достоин священный храм Афины.

Нырнув в воду, она вскоре сообщила Посейдону место свидания. Это была роковая ошибка, ведь Афина была богиней войны, а не любви.

Саша на минуту умолкла.

– Ты что, всё это запомнила? – удивилась Мила.

– Я не просто запомнила, я была там, я всё это пережила, – ответила Саша.

– Насколько я понимаю, дальше сюжет меняет свою окраску, – вздохнул Алим.

– Если не хотите, я могу не продолжать.

– Продолжай, продолжай, – было произнесено единогласно желание, и Саша продолжила:

– А Аид продолжал задуманное. Он любил пробуждать воинственность в своей племяннице и не замедлил сообщить, что крылатая русалка без её ведома назначила свидание в её священном храме.

Только умолчал, на всякий случай, с кем. Две сестры плескались радостно у берега, а за ними наблюдали два брата-красавца. Они были воинами, не знавшими пощады и любви. Но такая красота произвела шевеление даже в их сердцах, и они решились на столь необычное для людей общение с русалками. Вскоре две пары ворковали одна под деревом, а другая чуть выше на склоне горы. Сёстры были рады дарить преображение живущим на земле.

А в это время третья сестра решила посмотреть место встречи и залетела в храм. Храм был местом безраздельной власти Афины Паллады, и она ею воспользовалась.

– Я узнала тебя, ты – Горгона Медуза, и ты способна отражать качества того, на кого смотришь. Это хорошо, – произнесла она и налилась такой злобой, что ничему другому в ней не осталось места.

Бедная русалка вдохнула в себя весь этот ужас и преобразилась до неузнаваемости.

– Да будет так, – произнесла Афина и швырнула её вниз.

Русалка в полном отчаянии устремилась к своим сёстрам и получила второй удар, когда взглянувший на нее юноша окаменел, а сестра в ярости стала такой же, как она.

Второй брат при виде двух чудовищ тоже рухнул камнем, накрывая собою третью, и та, обернувшись водой, утекла в море, родив своей бессмертностью источник, закрытый валуном. Так завершился план Аида.

Разгневанный Посейдон ничего уже не мог исправить, так как свершённое было по воле одного из богов. Но он взял себе второе качество проявления и второе имя – сотрясатель земли, и с тех пор не давал Аиду покоя.

Смертная же русалка вскоре перешла во владения Аида и спросила:

– Зачем ты сделал непоправимое?

– Всё можно исправить, – ответил тот.

Дальше я не помню. Деда, ты можешь сказать, что с нами сегодня произошло? Ведь и после такого сна я необычайно ярко вижу всю радость сегодняшнего дня, как будто для него всё предыдущее несущественно.

– Отныне вся прошлая эпоха может быть существенна только в сознании конкретных носителей. Она лишена своей самостоятельной бытийности. И ответственность за новую бытийность теперь каждый берет на себя сам.

Представляется мне: кто-то из участников тех событий обратился таким образом к вам за помощью. Вот и смекайте, кто. Я тоже видел кое-что и имею свои соображения. Только давайте сделаем перерыв на пару часов, пусть всё предыдущее уложится в единую картину. А я ещё пороюсь в своих бумагах.

Непривычно мне оторваться от прошлого опыта и отдаться полностью будущему. Вы уж не судите строго.

Вперед в будущее

 

– Никогда не видела Мишара таким, – произнесла Саша, когда они остались втроём, – видимо, и правда, в необычное время живём. Как знать, что верно, что нет.

– Ага, кроха сын пришел к Отцу, и спросила кроха: что такое хорошо, и что такое плохо.

– Хорошо, когда с Отцом за руку шагаешь.

– Хорошо, когда ему делом помогаешь.

– Хорошо, когда свои части развиваешь.

– Хорошо-то хорошо, только как узнаешь? Опять мы пришли к исходному вопросу, – рассмеялся Алим, – предлагаю завершить начатое, и уже после этого просить совета, или строить новые планы.

– А я, кажется, знаю, где спит второй истукан, – вернулась Саша в свою легенду, – его все здесь знают, только не догадываются, что он скрывает. Просто он так распластался неуклюже, что стал похожим на черепаху. Его так и называют: морская черепаха. Хотите, я покажу.

– Конечно, хотим, правда, Алим? Я хочу сфотографироваться на морской черепахе, а то уже скоро ехать домой, а мы только один раз фотографировались. Никакой памяти не будет.

– Память-то будет, но фотографии не помешают, – поправил Алим, – только у меня еще есть идея. Думаю, у нас появился шанс проверить реальность происходящего. Ты, кажется, говорила, – посмотрел он на Сашу, – что накрывает он собою бессмертный источник. Давайте перевернем черепаху и посмотрим.

– А вдруг красоту испортим, и зря, – возразила Мила.

– Ничего не зря, – настаивал на своем Алим, – если есть там источник – будет людей исцелять, а если нет, то будем мы спокойно спать и сказки рассказывать своим детям.

– Вы думаете, так легко перевернуть огромный камень, да ещё опирающийся на четыре камня, как на лапы? – трезво рассуждала Саша, – хотя, если вынуть два нижних, то можно попробовать. Придётся кому-то нести лом, чтобы осуществить свою затею.

– Значит, понесу, но правду всё равно узнаю, – упорствовал Алим.

На том и порешили.

– Тогда пойдём сразу по дороге. Она выше камня проходит. Легче спуститься с дороги, чем карабкаться с берега.

– Как скажешь. Тут ты Сусанин, только инструментом обеспечь, – напомнил Алим.

– А, нету, – рассмеялась Саша, – Я потому еще предложила идти по дороге, что по пути будет одна организация. Во дворе у них пожарный щит. Смекалку проявишь, будешь обеспечен инструментом, а нет, то не суждено черепахе быть потревоженной.

Сорок минут пути, две минуты осуществления акта займа по согласию одной стороны и ещё два ноющих плеча. Потом несколько фотографий на память, в результате чего было зафиксировано время, место и участники исторического события. И вот он, волнующий момент.

Морская черепаха лежала чуть боком, и, казалось, готова к кувырку, только не по просьбе таких малявок. Для того, чтобы в этом убедиться, было достаточно попыжиться три минуты. И к ноющим плечам еще добавились дрожащие руки.

– Я же говорила, что всё не так просто. Единственный шанс – это вытащить нижние лапы, – констатировала Саша.

Пришлось запастись дополнительным оборудованием – различного размера камнями, палками и, самое главное, продуманным планом. Подобрав нужный камень, пододвинув его под правый бок черепахи, так, чтобы можно было воспользоваться максимально эффективно рычагом, распределив роли, все приготовились к операции.

Саша разложила возле задней лапы черепахи плоские камни разного калибра, Алим выверил наиболее устойчивое положение рычага и налёг на него. Мила, увеличивая противовес, улеглась на него сверху и – о, радость! – лом провалился до самой земли.

Под одной из верхних лап образовался зазор сантиметра три. Саша быстро сунула в него плоский камушек, он проскочил; следующий, покрупнее, вошел в зазор наполовину и застрял.

– Готово. – Торжественно прозвучал её голос. – Слезай, приехали.

Сначала Мила, потом и Алим встали. Лом был свободен. Черепаха опиралась на три лапы. Алим присел на панцирь над свободной лапой, и его веса хватило, чтобы перевесить большой камень.

– Ух, ты, – обрадовался он, – можно качаться как на качели. Теперь, если убрать нижнюю лапу, то можно сдвинуть панцирь.

– Ага, и не будет больше морской черепахи, а будет груда камней, – возразила Мила против такого плана. – Если там есть родник, то он и так пробьётся.

– Что за невезение, – указывала Саша в сторону надвигавшейся тучи, – опять дождь.

Прогремел гром, и Алиму показалось, что земля дрогнула. Он посмотрел на Милу, потом на Сашу и понял, показалось не ему одному.

– Да ну его, этот камень, пойдёмте домой, – первой не выдержала Мила и направилась к дороге.

– Ну, что ты так на всё реагируешь. Дел-то осталось – вытянуть лапу и сбросить панцирь. Посмотреть, что у нее под брюхом. – Алим догнал Милу.

– Мы отдыхать приехали, а не камни ворочать. Тоже мне, нашёлся Алим-разрушитель. Люди ходят, фотографируются, радуются, а ты сбросить, разрушить. Не хочу.

– Эй, а прутик, – догоняла их Саша, – давайте хоть вдвоем.

Перед самым домом их таки догнал дождь. Правда, был он не сердитый и прекратился сразу же, как только они вошли в дом. Через пять минут уже по-прежнему сияло солнце.

– Деда, мы идём купаться и загорать, ты не против? – спросила, улыбаясь, Саша.

– Так вы за этим сюда и приехали, – удивился вопросу Мишар, – отдыхайте, а на ночь я вам добрую сказку расскажу.

Три дня осталось до намеченного Алимом и Милой дня возвращения. Обратный билет был куплен.

– Всё равно, всего не узнаешь, не увидишь, и не сделаешь. Я с вами поеду, – решилась Саша, – только надо съездить за билетом, а то вдруг не будет.

– Я с тобой могу съездить за компанию, – предложила Мила.

– А я не буду вам мешать. Что-то у меня руки и ноги гудят. Лучше на пляже поваляюсь, а то совсем белый вернусь с моря.

Мила не очень обрадовалась тому, что на какое-то время расстанется с Алимом, но, в конце-то концов, нельзя же его совсем лишать свободы, подумала она, и ее женская логика уступила здравому смыслу.

Оказавшись на пляже один, Алим вдохнул полной грудью и, ощутив привкус свободы, посмотрел по сторонам.

Курортный бизнес.

 

«Куда пойти, куда податься, не будешь же сейчас купаться, глоток свободы тратя зря», – продекламировал пробудившийся Серый.

– Предприимчивости тебе не хватает, – упрекнул его Алим. – Всё размышляешь да умничаешь. Нет бы, идею какую подкинул.

– Опять сам с собой разговаривает и без присмотра сегодня, – услышал он неожиданно знакомый голос и ощутил волнение. «Ведь не поверит Мила, если скажешь, что случайно встретил, а если заговоришь, то точно какой-нибудь клубок раскрутится. Докажи, попробуй потом, что ты не верблюд. А я виноватым окажусь», – опять оживился Серый.

Алим смотрел на смуглянку и не решался заговорить. Была она сегодня по-другому одета и без товара.

– Что молчишь, или не велено с незнакомками заговаривать? Так никто не мешает познакомиться. Маридан, – протянула она руку.

Алиму ничего не оставалось, как протянуть свою:

– Алим.

– Милое имя, и сам ты какой-то такой, без наносного, безобидный. У нас сегодня первая экскурсия в «Лагуну грёз» и погружение в легенду. Предпочтение отдаётся влюбленным парам, и билеты уже проданы, но ты можешь поехать, как почётный гость, и рассказать какую-нибудь историю, никому не известную. Ведь ты не просто так купил раковину? Ты что-то ищешь. Не упусти свой шанс.

«Маридан», – вспомнил Алим свое ночное видение и, наконец, выйдя из оцепенения, отпустил руку девушки.

Он продолжал молчать, будто не хотел принимать решения, и ожидал, что всё произойдет само собою. Пауза затянулась.

– Я вижу, ты и так живёшь в мире грёз. Да и говорить совершенно не умеешь. Наверное, я ошиблась, – расстроилась Маридан, и взгляд её поник. Она отвернулась и продолжила свой путь.

Только сейчас Алим понял. Всё время, пока она улыбалась, из нее исходило свечение, а сейчас оно пропало.

– Я расскажу историю, – произнёс он вслед, и она обернулась. Глаза ее вновь сияли.

– Неделю назад я рассказала свою легенду одному парню, – заговорила она весело, – а позавчера он меня нашёл и предложил организовать экскурсии для отдыхающих в «Лагуну грёз» и погружение в легенду. Оказывается, желающих много. Вон катер, видишь? Через десять минут отправление. Мне отведена роль гида. Поспешим. И она ускорила шаг.

«Ни минуты покоя» – промурлыкал Серый, предвкушая приключения на свою…радость.

Катер был прогулочный, не очень быстрый, с навесом от солнца и мог вместить десяток пассажиров. Маридан рассказывала о том, как много необычного и интересного можно узнать на любом побережье, если видеть не только море и пляж, а и то переплетение миров, легенд и мифов, следы которых встречаются прямо на каждом шагу.

– Видите, – говорила она, – насколько отличается берег буквально в двух километрах от оживлённого пляжа. Там совсем дикий берег, и не только потому, что усыпан камнями. Он как бы стянут не то чтобы в точку, а некую обособленность, каким-то мистическим образом защищающую свою девственность.

Три буквы «щ» в произнесённом мною слове – это тройной трезубец. Обратите внимание на тройной камень слева от открывающейся лагуны. Очень похожий виднеется вверху на близко походящем выступе горы сразу за лагуной, а третий такой трезубец охраняет лагуну справа. За ним, как ни в чём ни бывало, опять начинаются пляжи, строения.

Такими же острыми камнями усеяно дно перед лагуной. Поэтому здесь никто не плавает. Есть только одна линия, по которой можно пристать к берегу, да и то, если нет большой волны, как сегодня.

Маридан рассказывала о том, как попадались в эту ловушку малоопытные чужаки, не обращавшие внимания на предупредительный буй, о том, как образовалась эта лагуна, когда бог моря Посейдон пригоршней сгреб скалу и бросил на тот берег, где любили плескаться русалки, и как окаменели их возлюбленные, а Алим всё осматривал берег.

Удивительная картина открывалась со стороны моря. Все: линии, изломы поверхности, различия в растительности, цветах, полёте птиц создавало впечатление присутствия невидимой силы, истекающей из самого центра лагуны, с растущим в нём огромным деревом, к которому привалился камень.

– Мы пристанем перед правым трезубцем, чтобы вы почувствовали границу, переход из одного мира в другой. Только я должна предупредить, что любой, посетивший «Лагуну грёз», в первую же ночь обязательно увидит дивный сон, связанный с мифом или легендой, к которым имел отношение в прошлых жизнях. И своими действиями вы можете изменить своё будущее.

Если же, прикоснувшись к каменному истукану, вы услышите, как стучит его сердце, и пожелаете ему того, чего он хочет больше всего на свете, то вскоре вы познаете свою настоящую любовь.

Так вот почему мне приснился тот сон, – думал Алим, когда вместе со всеми шёл, переступая через камни к дереву, – интересно, приснится ли ещё один, сегодня.

«А камней, особенно мелких стало меньше. Успели некоторые уползти», – вставил свое замечание Серый.

Алим машинально подошёл к камню и прислонил ухо. Сердце билось так сильно, как будто прямо в ухе обосновались молотобойцы.

– Пора оживать, парень, – произнес Алим так, будто говорил со старым другом.

– Расскажи о брате, – услышал он сквозь удары молота и отпрянул.

Экскурсанты были явно довольны своей поездкой. На фоне ежедневного поединка с жарой и солнцепёком – кто кого – это было нечто, обещающее быть незабываемым. Парочки чувствовали, как растёт их слиянность, и предвкушали ночь любви, помня о том, что еще надо оставить время на мифический сон. Лагуна насытилась их эманациями и пульсировала плотными волнами.

– Среди нас есть молодой человек, который уже был здесь и готов поделиться впечатлениями от погружения в миф, – натянула струну Маридан, и все обернулись в сторону Алима.

– Это правда? – спросила одна из присутствующих так, будто Алим только что вывалился из другого пространства.

– Ну, хоть что-нибудь, – смотрела другая так, будто сейчас сорвётся с обрыва, и Алим начал без предисловий:

– Этот окаменевший парень просил меня рассказать о своем брате, который тоже пострадал за любовь. Он превратился в каменную черепаху и придавил собой третью русалку. Но она была бессмертна и превратилась в живительный источник. Только камень так сильно ее придавил, что она долго не могла просочиться на поверхность. И вот мне привиделось, что он таки сумел приподняться. Теперь где-то здесь должен появиться целебный источник.

– Этот камень называется «морская черепаха». Я знаю это место, только туда лучше ехать микроавтобусом. Если хотите, мы можем завтра организовать такую экскурсию, и вы узнаете продолжение легенды, – быстро сориентировалась Маридан, – и у вас как раз будет возможность обменяться своими ночными видениями.

Всеобщее ликование было убедительным знаком того, что экскурсионный бизнес готов набирать размах.

– А теперь нам пора. На берегу уже ждёт следующая группа, – заканчивала экскурсию смуглянка, улыбнувшись Алиму.

Возвращение сопровождалось бурным обсуждением того, что уже было, и того, что еще может быть. Группа увозила с собой частичку чар «Лагуны грёз». А Алиму было немного грустно, будто это была частичка и его самого.

Что же получается? Этот мир существовал до него, и он так же вошёл в него непрошенным гостем, как теперь эти люди. Было что-то в этом чувстве неправильное. Ещё одна загадка и ещё одно преодоление на вечном пути.

На берегу, и правда, собралась группа, как только причалил катер, и это заняло внимание Маридан. Алим ушёл, не прощаясь. К усталости физической добавилась еще и усталость эмоциональная.

– Всё, назагорался, – сказал он сам себе и направился к уже казавшемуся родным дому Мишара. В голове роились разнообразные мысли и требовали себе определённого местообитания, каждая дорожа своим суверенитетом.

Размышлять и умничать

 

– Вижу, скучно тебе без девчат. Не знаешь, куда прислониться. Так оно всегда и будет: с ними перебор, без них – недобор. Туда-сюда, туда-сюда, тик-так, тик-так. Всё в жизни так. И, кажется, что никуда от этого не денешься, а ведь всему есть объяснение, всё имеет предназначение, и всё в радость, когда понимаешь. Скажи, Алим, как ты думаешь, что нужно для того, чтобы понимать, – встретил его Мишар, приглашая к разговору.

– Много чего нужно, наверное. Хотеть, уметь, иметь настроение.

– Это ты сейчас перенасытился впечатлениями, и у тебя произошёл сброс, образовалась пустота, и реальность зависла между ними. С одной стороны, она не хочет признаваться, что слишком обыденна в сравнении с пришедшими яркими впечатлениями и пытается отстраниться от них, а с другой стороны, она понимает, что отсутствие таких впечатлений может обернуться для неё падением в пустоту бессмысленности, где и зацепиться-то будет не за что.

Вот это подвешенное состояние и является местом проявления текучей плазменности. Тем местом, до которого так и не добрались многие мыслители.

Отпустишь его, это состояние, и сольёшься с ним, и сделаешь шаг в иную мерность. А гнетущая подвешенность пройдёт со временем, когда скорость перемещения в нём будет соразмерна открывшимся возможностям, и ты сбросишь свою окаменелость.

Здесь нужна особая слиянность работы и ума, и разума, и дхаммичности, и алфавитности, их синтез и между собою, и с определяющими их стандартами. Здесь нужно исцеление от самости.

– Не так давно у меня было желание разобраться, чем же отличается ум от разума, интеллект от сознания, а то они как-то уже не вмещаются в одну ячейку, – согласился Алим, – но мне показалось, что это непосильная работа.

– А ты не спеши, начинай помалу. Например, ты ведь знаешь, главное, что определяет жизнь, это движение. Вот и начни с него.

– Так если бы знать, как, я бы и начал, – немного оживился Алим.

– Вот, смотри, движение – это некое действие. Происходит действие – появляется действительность. А как называется часть речи, которая описывает действие?

– Глагол?

– Вот и давай глаголить те понятия, которые тебя интересуют, проверять их на самостоятельность. Ум?

– Умничать, уметь, умнеть.

– Разум?

– Разумничать, размышлять.

– Это если разум и мышление соединить.

– Вера – верить, любовь – любить. – Это понятно, согласился Алим. – А если сердце, или тело, как тогда.

– Хитрый какой, не хочешь сам думать. Точно, как в том размышлении под названием «Не жди меня старость». И Мишар прочёл по памяти:

Я по земле хожу ногами, глазами в небо я гляжу, я пожимать могу плечами, пою гортанью и кричу. Как дивен мир, я размышляю. Я дую, плачу, хохочу. Но интересно, чем хочу?

Я сердцем правду выбираю, и бережно в него кладу, душою чувствую и знаю, а разумом распознаю подобные тому примеры, и все они источник веры, за что я их благодарю.

Но чем же я конкретно верю, какою клеткою своей, какою клеткою робею, чем отличаюсь средь людей, когда б себя пришлось представить в нездешнем мире. Кто ты, чей? Ну что, не знаешь? Прочь с очей.

И я, поникши, замолкаю, соседа сонного толкаю в приюте старости моей, похлёбку общую лакаю, и где-то там внутри алкаю, боясь прозреть во тьме ночей, и дни младые вспоминаю.

– Это кто-то явно боялся предстать пред Отцом, так и не разобравшись во всех тонкостях бытия. Но у тебя-то впереди еще столько лет, а ты уже ленишься. Давай оставим все тонкости да сложности и рассмотрим отличие только двух слов: размышлять и умничать. Какое из них на первый взгляд приятнее?

– Наверное, размышлять. Умничать как-то нехорошо.

– Это, как в библии: «возлюби врага своего», а дальше ещё хуже: «и враги человеку домашние его». И голова пухнет от размышлений.

Как бы ты ни размышлял, тем более, бездействуя, ты ни к чему не придёшь, пока не начнёшь умничать, то есть выражать вовне свои внутренние наработки. И только в результате соприкосновения с внешним миром, с реакцией других людей, с изменением своего статуса в результате высказанного и множества чего ещё, ты сможешь понять, чего стоят твои размышления, сможешь оттачивать технику таковых.

Внутреннее лишь тогда становится значимым, когда находит свою нишу вовне. Лучше сказать невпопад и осознать это, чем мнить о себе внутри, когда сам себе и судья, и прокурор, и адвокат.

Вошедшие девчонки своими звонкими голосами и смехом сразу же переключили на себя внимание и завершили размышления и умничания двух мужчин, ничуть их тем не огорчив, а даже наоборот.

– Так, и о чём вы тут секретничаете? – спросила Саша.

– Да! – превратилась вся во внимание Мила. – Только так представьте, чтобы мы поверили.

– Так ведь мы знаем, что вас не проведёшь, как ни старайся. Вот мы о вере и говорили. О том, что вера – это результат действия определяемого глаголом «верить». Этим действием она взращивается и без него не существует. Вот мы и пытались уяснить, чем это действие производится.

Но видать без вас нам не справиться. Соображалки нашей не хватает или недостаточно верим, что хватает.

– А мы и не сомневались, что вы тут без нас философствуете. Вас и хлебом не корми, дай только поумничать, – спокойно сказала Саша, – зря, видать, тортик везли.

– Ничего не зря, – сглотнул Алим. И все рассмеялись.

Если просят, можно и помочь

 

Атмосфера дома наполнилась теплом и ароматом.

– Похоже на прощальный ужин, – произнёс Мишар, – когда ещё так повеселюсь. То за одной скучал, теперь за тремя буду. Хотя радостно, что вы нашли друг друга. Спокойнее на душе.

– Что ты, деда, так спешишь? Еще пятьдесят часов в нашем распоряжении, а потом будем благами цивилизации пользоваться, как если бы из соседней комнаты переговариваться. А если уж совсем невмоготу станет, то и приехать можно, не дожидаясь лета, – она обняла деда за плечи. – Ты ведь примешь гостей?

– Лучше расскажите, чего нового да интересного видели, слышали, пока катались. Не приключилось ли чего? – поменял тему разговора Мишар.

– Да наслышаны мы, да навиданы, появилась тут у вас новая достопримечательность. Только о ней и говорят везде, – шутливым тоном продолжила Саша, – хотели мы сначала по месту уточнить, ну да ладно, если чаем угостите уставших путников, то и расскажем, не будем томить ожиданием.

– Начало многообещающее, – входил в общий настрой Алим, – да вот только не попытка ли это окутать-опутать своими чарами, в желании добиться своего, тайного.

– О, какие вы недоверчивые да пугливые, – пришла очередь Милы, – видать, одичали добры молодцы без ласк девичьих, поуныли без дел доблестных. Позаржавели доспехи ваши.

– Позапылились чашки ваши, и чайник уже призывно кличет, – рассмеялась Саша и за ней остальные.

– Хороший настрой для чаепития, – радовался Мишар, разрезая торт. – Так о чём там, в городе говорят? Уж не железную ли дорогу к нам прокладывать собрались?

– Нет, не железную, пока, – Саша наливала кипяток в чашки, – и не в городе, а в маршрутке пока, но говорят, что собираются строить то ли развлекательный, то ли оздоровительный комплекс «Лагуна грёз» и уже нанимают рабочих. И делают первые экскурсии, чтобы определиться в деталях, какие изюминки самые сладкие в предлагаемом лакомстве для посетителей. Хотим пригласить вас завтра составить нам компанию.

– Так это ж то место, где каменный истукан, – проговорился Алим, – а наши странные сны это и есть те грёзы, которыми одаривает посетителей долина.

– Вот ты и попался. А, ну, признавайся, откуда такая осведомлённость, – Мила смотрела прямо ему в глаза, пытаясь прочесть в них скрытое.

– В любом случае, это идёт от вас, через вас и для вас. Начали работать ключи, вами же привезённые, – выручал Мишар Алима, взяв на себя ход. – Они открывают всё, что ждало своего часа, потому что это «ключи времени». Наконец до меня дошло. Пока вспомнил, Алим, попробуй найти того человека, который передал тебе второй ключ. Возможно, ему нужна ваша помощь.

И, вообще, старайтесь теперь быть внимательнее к людям. Ведь там, в тонком мире, теперь все будут видеть, что вам даны эти ключи, и будут обращаться с просьбой помочь им приоткрыть важную для них дверь. А здесь, в физическом мире, ни о чём иногда даже не подозревающие воплощения их будут притягиваться к вам с какой-нибудь несуразностью, упрямо не желая видеть то, что открыто лежит перед ними.

Готовы ли вы к такой непростой миссии? Именно не поучать всех и везде – уметь видеть, где, когда и какое слово незаметно вставить? Слышитесозвучие? Что с ключом делают? Его вставляют, и не куда попало, а в нужное место и в нужное теперь время.

– Странное дело. – Алим размышлял вслух. – Раньше перед погружением в игру я видел приближение того момента по тому, как менялось настроение Милы, становилось игривым. А теперь точно так же, когда мы вошли в какой-то особый настрой, мы получили важное послание, которое, и это сразу понятно, изменит наш мир. И ведь Мишар озвучивал его по мере расшифровки. Мы присутствовали при рождении нового в реальном времени.

– Вы помните, у Пушкина есть строки: «Отцы пустынники и жены непорочны… сложили множество божественных молитв; но ни одна из них меня не умиляет, как та, которую священник повторяет во дни печальные Великого поста; всё чаще мне она приходит на уста…». Так вот, в кожаной папке есть как бы другое ответвление и ход мыслей иной, чем в общеизвестном продолжении. Послушайте:

Всё чаще на уста приходит мне молитва о целомудрии, терпении, любви, и мысль за ней: мгновение лови, когда настрой тебя преображает.

И не прошу уже: о, дай мне знать, и не о бренной плоти размышляю, а наблюдаю, как через меня Великий Зодчий запросто ваяет, и окрыляется в руках Его душа всех тех, кого Он примечает.

Будь дама то, или старинный друг, или прохожий, сгорбленный судьбою, в беседе краткой получают вдруг своё через меня и мною, когда готовы что-то осознать.

И я, как ключ, по улицам брожу, невидимых дверей замки вскрываю, на лицах отблеск света нахожу и каждый раз того не понимаю.

За что такая благодать: не зная знать.

Зачем паломные пути и злато величавых храмов, когда готов Он сам прийти, войти и быть в тебе тем самым, к кому стремятся все дойти.

И я прошу тогда, прости.

Мишар замолчал.

– Так кто же всё-таки наполнил ту папку своими размышлениями? – допытывалась Мила.

– А я думаю, что и не так уж важно, кто написал. Важно, что он тонко чувствовал игру и не прожигал свою жизнь даром.

– Так даром её никто не прожигает, – не согласилась Саша, – пусть медленнее, пусть сбиваясь с пути, пусть допуская ошибки и исправляя их, но все проходят обучение. Ведь должен же быть хоть маленький смысл в жизни каждого.

– Вкусный торт, – приостановил игру Мишар, – хорошо тому, кто умеет и говорить, и есть одновременно. Он получает двойное удовольствие.

Алим оторвался от тарелки и увидел, что все смотрят на него и улыбаются.

– А что, я всегда готов, как пионер.

Источник прозрения

 

Следующим утром Алим отправился разузнать расписание экскурсий. Он так и не определился, что же ему снилось, потому как был разбужен звуком упавшей сковородки. И реалии быта, ворвавшись в его сон, не дали, видимо, Серому возможность нажать на кнопку «сохранить». Так и осталось смутное осознание чего-то интересного с большим вопросительным знаком в конце. Алим слышал, что если сон не запомнился, то, значит, события, в нём произошедшие либо завершены, либо в реальности хотят проявиться неожиданно. И пытаться вытянуть информацию силой бесполезно.

– Говорят, там смуглянка экскурсиями заведует, – безвинно так произнесла Саша, – так может, пусть Алим сходит и разузнает, как там и что. Он ведь знаком с ней.

Саша с напускным безразличием наблюдала, как покраснел Алим и засуетилась Мила.

– Ох, и язва ты, оказывается, подружка, – поняла всё Мила. – Так и правда, пусть сходит, может, какие подробности узнает.

– Нет, если ты, конечно, сильно переживаешь, то повесь на него табличку «Руками не трогать», а так миссия ему, я думаю, посильна и приятна, – не удержалась Саша, протирая газовую плиту. Мила раскладывала полуфабрикаты и овощи в соответствии с очередностью их приготовления. И обеим было интересно, как отреагирует Алим.

– Разбудили ни свет, ни заря только потому, что не над кем больше поиздеваться? И что я вам плохого сделал? Спал себе мирно и вот – на тебе.

– Тебе трудно сходить? Ведь, и правда, лучше знать: что да когда, – улыбнулась Мила, – и издеваться над тобой никто не будет.

– Мы, конечно, засечем на всякий случай время, – уверила Саша, – а там посмотрим.

Алим молча зашёл в ванную комнату, так же молча вышел, надел нарядную футболку, произнес: «Ну, так я тогда пошел» и вышел на улицу.

– Фух, – облегченно вздохнул он, – Вот, ведь как соберутся вместе, и как попадёшься им на язык, так ведь и спасу нет. Ни сопротивление, ни капитуляция, ничего не поможет.

«Только раствориться и исчезнуть», – поддакивал ему Серый.

Маршрут он определил такой: доска объявлений на остановке, место, где отправлялся катер и площадка возле административного корпуса. Поэтому ничто не отвлекало его от рассуждений.

– Где же бы только найти такую школу, чтобы учили растворяться и исчезать, да и то надо так, чтобы бесследно или в параллельное пространство, как вот в допросных комнатах: ты их видишь, а они тебя нет.

«А что, прикольно, только лучше так, чтобы без плоти; не люблю я, когда стёкла бьются».

– А зачем им биться, и что значит без плоти, что за интерес… – Алим не успел закончить фразу. Он вдруг прямо перед собой увидел Маридан.

Она приклеила объявление и так посмотрела на Алима, что тот покраснел. Рот его еще оставался открытым, но он не мог найти достойного выхода из создавшейся ситуации, и, сожалея о том, что не может провалиться на месте, ожидал очередной шутки по поводу разговора с самим собой.

Маридан обрадовалась встрече, и, то ли слишком была занята своими делами, то ли пожалела странного юношу, но произнесла совсем другое:

– Наверное, встреча с тобой что-то изменила в моей судьбе. Я познакомилась с парнем, который чувствует  меня так же, как и я его, будто мы знакомы тысячу лет. У нас появились общие интересы, планы на будущее. Вот ты вчера напомнил о втором камне. А ведь, и правда, о нём говорилось в легенде. И еще говорилось, что придёт время пророчеств, и откроется живительный источник, охраняемый тем камнем, и будут пить воду из него все желающие, и будет спадать пелена с глаз их, и прозреют они.

Представляешь, мы вчера поехали туда с Сомалом, и он, сумасшедший, расшатал камень и сдвинул его. А там нет никакого родника. Я так расстроилась, а он сказал: «Надо верить» и ударил киркой прямо в центр открывшейся выемки.

Алим, тоненькая корочка спрессованного песчаника не давала всё это время пробиться источнику наружу. Он был, как скорлупою скрыт ею. И она не выдержала удара. Из образовавшейся пробоины забил родник.

Теперь он взял пробу воды для лабораторного исследования. А для начала мы решили открыть второй маршрут: «Источник прозрения». Если не боитесь, можете проверить на себе, правда ли приходит прозрение.

Сегодня будет первая экскурсия. Не хотите ли быть среди первых? Отправление от центральных ворот санатория в одиннадцать часов. Или, может, вы и так всё знаете, и вам это не нужно? – Смуглянка посмотрела таким загадочным взглядом, действенность которого она явно знала. И, рассмеявшись, закрепила его словами, – ты ведь лишишься сна, если упустишь такую возможность.

Алим еще минуту смотрел, как удаляется Маридан, а затем направился к дому.

– Смотри, Мила, – сразу заметила Саша, – и десяти минут не прошло, а он уже вернулся, и похоже с поломанными глазами.

– А и правда, такое впечатление, будто они остались там, где он был, – согласилась Мила.

Алиму ничего не оставалось, как упредить готовую сорваться с ее уст сокрушающую речь встречной репликой.

– Вчера, путём разрушения старой, появилась новая достопримечательность: «Источник прозрения». И сегодня в одиннадцать его посетит первая группа желающих.

– Ты хочешь сказать…? – Мила не закончила вопрос.

– Да, нашлись люди, которые закончили начатое нами дело. Я хочу посмотреть на источник.

– Что значит: «ты хочешь». Мы все отправимся к нему прямо сейчас, не дожидаясь нашествия любопытных.

– Это куда такою дружною толпою собрались юные друзья? – появился в дверях Мишар.

– А никто, деда, и не сомневался, что на этот раз без тебя не обойдется. Объявляй свою пятиминутную готовность.

– Зачем же пятиминутную. Пятнадцати минут, я думаю, будет вполне достаточно. И у нас будет три часа форы.

– Если даже дед включился, значит, есть во всём этом что-то, чего никак пропустить нельзя, – констатировала Саша, когда Мишар вышел.

Все начали собираться, или только делать вид, потому как оказалось, что пятнадцать минут это уж очень много, даже если протирать посуду и пять раз переложить с места на место личные вещи.

Его живительная сила

 

Пятнадцать минут прошло. Мишар предложил всем присесть на дорожку. Положил перед собой лист бумаги с текстом и прочел:

Тебе, потомок, доверяю моей несбывшейся мечты окончить путь, ведь ты, я знаю, её постичь сумеешь суть,

Испив с источника прозренья.

Его живительная сила. О, как она меня манила, но видимо не вышел срок, я тщетно тот искал исток, я тщетно тот искал ручей, дарован всем он и ничей.

Наивный баловень мгновенья.

Я так молил и дни, и ночи. Я грезил, не сомкнувши очи, я застывал, как истукан, боясь признать, что то - обман.

Источник вечный вдохновенья.

Как вдруг, за муки или бденья, дождался я того свершенья, забыв себя, я стал тобой. И всё, что было лишь мечтой,

Увидел я перед собой.

И ты испил, и разлилась во мне твоя прозренья сила, и Саша рядом или Мила. Все расплылось передо мной, и вновь очнулся я собой.

Я буду вновь, я это знаю.

А дальше все размыто, как почти все окончания. Завершать придётся вам. Как вы думаете, кем стал на мгновение писавший, чтобы так явно всё увидеть?

– Интересно, то мгновение теперь, как было или будет? – как-то неуверенно спросил Алим, ощутив на себе внимание остальных.

– Что же мы сидим? – оставил вопрос открытым Мишар. – Время не ждет.

Через полчаса четыре сгоравших от нетерпения путника спускались к каменной черепахе. Она как будто сползла чуть в сторону моря. Лапы ее стали немного другой формы и появилась голова. Между камней, которые раньше служили ей ногами, из небольшого углубления вытекала прозрачная вода и устремлялась к морю. Создавалось впечатление, что черепаха собирается пить воду.

– А что, – произнесла Саша, – так даже интереснее.

– И почему мы не догадались пробить дырку? – сожалея произнесла Мила.

– Потому как у всякого дела есть свой исполнитель, тот, кто пришёл его исполнить. Не всё же вам, оставьте что-то и другим, – успокоил её Мишар.

Алим подошел к источнику и, зачерпнув в пригоршню воды, выпил ее. Взгляд его устремился куда-то вдаль. Создалось впечатление, что он не только пытается уловить особенности вкуса воды, но и то, оказывает ли она какое-либо необычное воздействие. Мила и Саша повторили за ним. Затем воду попробовал Мишар. Его взор тоже устремился… устремился в межпространство и межвременье. Он не вышел в другой мир, но и не остался в этом, не сумев определить приоритет своего носителя, чьей воле он подчинялся неукоснительно. И когда он уже почти растворился в небытии, что-то заставило его вздрогнуть. Он осознал себя непроявленной капелькой, стекающей по лепестку цветка. Лепесток оторвался от сердцевины, и в момент отрыва он увидел совмещенными начало и конец. Выбор был не важен. Важен был выбор. Его возможность и желание. И всё, от кажущегося уже чужим, бесконечно удалённого во времени прошлого до не воспринимаемого ещё своим, того бесконечно далёкого будущего, пронеслось, свернулось в одну точку и ярко вспыхнуло.

Мишар ещё успел зафиксировать картину застывшего мгновения, когда Мила и Саша смотрели на Алима. Они не вошли в поток и старались не пропустить того самого момента, когда на них посмотрит Алим. И они увидели незнакомый и, вместе с тем, любящий взгляд до того, как Алим произнёс:

– Вы так смотрите, как будто хотите на моем месте увидеть кого-то другого..

Теперь на них смотрел Алим.

– Ты заметила? – первой спросила Саша.

– И ты тоже? – был ответный вопрос.

– Мне кажется, нам пора, – перервал их выяснение произошедшего Мишар. – Неплохо было бы посмотреть, как поживает истукан.

И он легко устремился вниз между камней и деревьев в «Долину грёз».

– Учитесь у настоящих мужчин, – направился вслед за ним Алим, но гораздо осторожнее.

– Осторожно, ты нам еще пригодишься, – услышал он вслед и, поскользнувшись, поплыл, едва успев схватиться за ветку кустарника.

– И как это Мишару удаётся, – удивился он.

– Совсем другое дело, – начал Мишар, когда все собрались. – Так и экскурсии надо начинать у «Источника прозрения, а заканчивать в «Долине грёз», а не наоборот, тогда человек получит время на адаптацию. Особенно это важно для восприимчивых к проявлению иных миров, чтобы не проваливались в них так резко. Хотя для ригидных это тоже неплохо. Может, хоть чуточку успеют прозреть.

Думаю, что когда вы приедете в следующий раз, места эти обрастут новыми историями и легендами. Да, давненько я тут не бывал. А насыщенность возросла заметно. Редкое явление, когда вот так отчётливо можно наслаждаться смешением различных присутствий. Тут тебе и эфир, и астрал. Поневоле начнёшь грезить. Ну что, отдыхаем и домой? Или у вас другие планы?

– А я думал, вы что-нибудь расскажете, – приуныл Алим.

– Посмотрите на себя. Вы уже так насытились, что вас пора в карантинное отделение ложить.

– Так ведь только осознали, как интересен мир вокруг, – не успокаивался Алим.

– Ну, если осознали, то вам пора в школу.

– Школу мы уже давно закончили, – заметила Мила.

– Так ведь школы бывают разные. Есть и такие, в которых никогда не поздно учиться. В школе Отца, например. Только к устремлению нужно и осознание, к чему стремишься. Хотя и тому, и другому там учат. Но желающих маловато.

– А что так?

– Так ведь особенная это школа. Не каждый готов в ней учиться, хотя каждому она открыта. Помните, как написано: «Не все вмещают слово сие, но кому дано». С тех пор ничего не изменилось. По-прежнему Отец даёт человеку максимально возможное. И взять это могут сначала единицы, затем десятки, сотни, тысячи.

Давайте, я вам дома расскажу об этой школе, так как воспринимать нужно не только на слух.

Философия синтеза

Однако всю дорогу домой Мишар размышлял вслух, как будто в очередной раз пытался самому себе что-то объяснить. Его бормотание было трудно разобрать. Поэтому внимание молодежи было напряжено, а воображение тщетно пыталось выстроить какую-то цельную картину из доносившихся обрывков фраз, произносимых полушепотом.

И только перед самым домом Мишар заговорил отчётливо:

– Почему философия синтеза? Да потому, что нет пока слов, означающих большее познание, чем  мудрость, и большее единение, становление одним целым, чем синтез. А вообще-то это сознательное новое рождение, уже не только по подобию, но и по Образу Отца. А раз новое рождение, то и новая жизнь, новые возможности, и новая ответственность.

Упорно нарабатывая в себе качества Отца, повышая степень их выражения собою, человек достигает таких внутренних скоростей, что внешние условия не поспевают за ним. А, значит, понятие кармы, которая отрабатывается созданием соответствующих внешних условий, к такому человеку не применимо. Он сам становится вершителем своей судьбы, сонастраивая свою волю с Волей Отца.

Кстати, Афина Паллада, совершив тот неблаговидный поступок, отрабатывала его необычным образом. Она стала Владычицей Кармы. На нее было возложено управление условиями исправления ошибок, совершаемых людьми. Непосильная работа. Теперь, когда всё больше и больше людей выходит из её сферы влияния, и напрямую сверяют свою жизнь с Отцом, приходит время и ей отрабатывать своё.

Ну, да ладно, это нас не касается.

Они вошли в дом, прошли на веранду и расселись в кресла. Между тем Мишар продолжал:

– Есть несколько основных положений, которые должен знать каждый, устремившийся на обучение у Отца. Никто не довлеет над учениками. Нет пастухов и овец, как было в пятой расе. Но есть взращивание ответственности за себя каждым устремившимся.

Вот, представь, Алим, что существует программа идентификационного включения, которая включает каждого человека в определенную его же мировоззренческими установками реальность. И то, с кем ты встречаешься, и что с тобой происходит, зависит от того, в какой ты реальности находишься.

– Могу представить.

– Тогда не хочешь ли ты пройти тест готовности обучения в школе Отца?

– А что, для обучения необходимо сдавать экзамены или проходить тестирование?

– Нет, просто так тебе будет проще понять, кто, как и чему учится в этой школе.

– Деда, а почему только Алим, нам что, нельзя?

– Да, мы тоже хотим, – присоединилась Мила.

– Раз вы устремились, конечно же, присоединяйтесь, – улыбнулся Мишар. – Сейчас и уясним, чем вызвано ваше устремление.

Вопрос первый: принимаете ли вы Отца всем сердцем, душою и разумом? Готовы ли вы оторваться от Матери – материи, чтобы впитать в себя огонь Отца? Проявить не просто энергичность, просветлённость и одухотворённость, а вершинность выражения Отца – возожженость?

– А что, может быть по-другому? – удивился Алим.

– Вот и я не понимаю, как можно жить по-другому. Но для большинства людей непреодолимым препятствием становится множество ими же самими выстроенных преград. Нет, многие бы пошли учиться, если бы было сформировано мнение широкой общественности, если бы это была официальная государственная программа, если бы не надо было вкладывать свое время, средства, силы и не нужно было принимать самостоятельного решения.

В общем, не хотят люди развивать свою душу именно из-за того, что она у них не развита. Не способны они осознать, что это важно для развития сознания, только потому, что не развито у них осознание. Не хватает у них времени на то, чтобы впитать в себя источник времени. Не могут они выделить средства на то, чтобы перестать нуждаться в них.

А, значит, не готовы они к тому, чтобы формировать условия своей жизни, им больше нравится, когда условия жизни формируют их. И ничего в этом противоестественного нет. Всему своё время.

– Хорошо, Мишар, это мотивация, а что ожидает того, кто начал обучение?

– А вы начните и узнаете. Я мог бы вам пять лет объяснять по телефону, что такое море, и это было бы ничто в сравнении с тем, что вы прожили, приехав сюда. Я могу долго объяснять вкус какого-то блюда, и это будет ничто в сравнении с тем, что вы испытаете, отведав его. Это всё равно, как думать, что вы живёте, и вдруг начать жить. Вот, давайте, через год встретимся и поделимся опытом. Как раз в августе в школе Отца каникулы и подтверждение новых качеств, своих новых возможностей.

– Ну вот, а обещал рассказать, – расстроилась Саша.

– Если ваше сердце приведёт вас в школу Учения Синтеза, вы сами всё узнаете по мере вашей готовности, а если нет, то и рассказывать нет смысла.

– Ну, хоть в двух словах, – поддержала Сашу Мила.

– Как можно в двух словах сказать о том, что находится в постоянном развитии и приведёт к становлению человека шестой расы, который взрастает выражением Отца собою. Но постичь это или достичь этого можно только изнутри, осознано став учеником, и только многолетним применением и, быстрее всего, не в одном воплощении.

Часть 4

Прощание с морем

Наступил последний день. Вернее, он только пытался прорваться в сознание Алима, но что-то ему мешало. Несколько предутренних снов вызвали состояние апатии и обессиления, окутывая туманом «Ну и что», «А зачем», и Алим пошел вдоль траншеи, вырытой вокруг дома.

«Зачем под забор такой мощный фундамент», – думал он, пока завернул за угол. Там из земли уже торчали четыре бетонных основания для высоковольтной опоры. Траншея делала поворот и под углом пересекала участок за домом. Гор не было, вместо них было какое-то хитросплетение оврагов.

– Ну, и что ты думаешь по этому поводу? – услышал он знакомый голос.

Алим обрадовался, и, не оборачиваясь, произнес:

– Разве можно жить, когда у тебя над головой гудут тысячи вольт. И почему мне всегда не везет.

– Вот и я так подумал. Сколько можно жить и слушать, как у тебя под боком что-то копошится и издает непонятные звуки. Думал, мыши, разобрал все по камешку, позакидывал в море, чтобы не мусорить, где зря, и ничего. Покинутый лагерь. Следы от костров и серые тени. Правда, к утру растаяли. Ох, как я зол.

Алим обернулся. Кот лежал, опершись на заваленную грушу, и глаза его сверкали.

– Впервые вижу тебя таким возмущенным.

– Я тоже сначала думал, что это ты проболтался. Понаехало, понимаешь ли, туристов, и все что-то вынюхивают, бегают вверх-вниз, высунув язык, мысли отлавливают, а потом выдают за свои: вот, мол, мне приснилось, или еще хуже, привиделось. Ты ведь понимаешь, как я таких не люблю. А тут еще эти шарудят. Вот я и не выдержал. Пока раскапывал, понял, наконец: это все она, Афина, решила свои промахи поисправлять. Переставила две первые буквы, создала целое Агенство и привлекает лучшие умы. Это она умеет.

– Ты хочешь сказать, что Фаина…

– Да, да, выпросила себе прощение, и если до конца эпохи все поисправляет, перейдет в следующую.

– Ну и что в этом плохого, если женщина решила все исправить.

– А то, что ты ничего не понимаешь. Во-первых, устроила крестный ход через мое уединенное место, заручившись поддержкой некогда ею же обиженных эриний, сняв с них свое же заклятие. И теперь они возят всех испачканных в мою «Долину грез», я им должен навевать зачатки добродетельности. А затем им еще и омовение делают: «Испейте живительной водички».

– И что тебе не так опять? Пускай очищаются.

– Так ведь я теперь каждую ночь от этой грязи должен отстирываться. А для меня залезть в воду, сам понимаешь, какое удовольствие. Все по привычке языком пытаюсь.      Бр-р-р, – кот передернулся от отвращения.

– Зато доброе дело делаешь, – успокаивал Алим.

– А ты ведь тоже в этой конторке служишь, – ухмыльнулся кот, – и вот, все эти серые, которые поразбегались, они ведь лишились своего пристанища и предводителя, а ведь он был напарничком в кое-каких делах кое-какой особы. Вот и представь, что, если упросил он ее по старой дружбе и ему подсобить.

– Ничего не понимаю, можешь ты толком говорить, без эмоций излишних.

– Я-то думал, ты сообразительней. Закрыли подземную фирмочку. Целый мир закрыли. Ты думаешь, они все сразу же пошли купаться-отмываться, или, вернее, искупать натворенное да осознанное. А у вас на земле случайно возник мир или отдел фантастики – такие себе безобидные ужастики, телодушераздирастики. Кто-то кого-то потрошит, кто-то над кем-то издевается, кто-то… даже не хочу об этой гадости говорить.

Главное, что находятся такие, которые пишут и книги, и сценарии. А ведь тебе придется весь этот нарыв вскрывать. Это в твои обязанности входит. А ты еще и мадмуазель свою туда пристроил. Все, что сегодня есть, для простых людей, живущих физическим восприятием, это уже прошлое. Пропуск в будущее выдают в тонком мире, – кот, расстроенный инфантильной, недорощенной сообразительностью Алима, махнул лапой и перевел разговор на другое.

 – Вот решил отгородиться, подвести напряжение, так они неправильно поняли, вместо того, чтобы повернуть направо, повернули налево, по привычке. Как думаешь, договорюсь с хозяином или нет?

– Я думаю, нет, – пробормотал Алим.

– На нет и суда нет, – беззаботно промурчал кот, стер лапой все, что не соответствовало плану, и начертил правильно. Рабочие даже не обратили внимания, что траншея, которую они подчищали, переместилась и пошла в другом направлении, – а хочешь – айда к дубу, погрезишь немного, растворишься в ином мире. Да я вижу, ты никак проснуться не можешь. Ну, заходи днем, а то ведь уезжаешь сегодня.

– Алим, сколько можно спать. Последний день ведь. Дома поспишь, – Мила тормошила его, – хватит притворяться.

Физическая реальность нависла над Алимом Милиной улыбкой и тормошила его ее руками. И Алиму нравилась эта реальность. По крайней мере, в ней все было понятно. Но он вдруг вспомнил откровение кота, и в нем начало расти сомнение в правильности принятых до отъезда на море решений.

– Надо все еще раз обдумать, – произнес он.

– Что обдумать? – не поняла Мила.

Алим воспользовался удобным моментом и привлек Милу к себе. Она не сопротивлялась поцелую.

– Саша говорит, ей интересный сон приснился, пойдем, послушаем, пока она согласна рассказать и помнит подробности, – освободившись, продолжила она.

– А, может, еще?

– Нет-нет, хорошего понемножку. А то сейчас начну расспрашивать, что ты там обдумываешь без меня.

– Что ж, давай послушаем интересный сон, – выбрал Алим.

За столом Мишар весело обвел всех взглядом и произнес:

– Кто думает отвертеться, должен помнить: не рассказанный вовремя сон возвращается с плохим расположением духа и усложняет свой сценарий. Правда, можно увидеть новые подробности и проверить, насколько вы готовы осознавать свой сон и управлять им, но зато он проникает намного глубже в реальность повседневности и обязательно чем-то в ней проявится.

После такого предисловия всем все начало срочно вспоминаться или, наоборот, прятаться как можно дальше…

Как сон, как утренний туман

 

– Я первая, пока не забыла, – начала Саша. – Не знаю, было ли то на самом деле или это плод моей фантазии, но я все это видела и переживала очень ярко и даже немного расстроилась, когда проснулась и поняла, что это только сон.

Я была совсем маленькой девочкой, но у меня не было физического тела, и люди меня не видели. Зато меня видели все остальные. Я никак не могла смириться с этим, так как почему-то считала, что должно быть все наоборот. Я все время хотела всем помочь, а выходило опять наоборот.

Сейчас я соберусь и начну рассказывать события, которые произошли со мной, а то они начинают растворяться в эмоциях.

Я стою на площадке с колоннами по периметру, на которых лежит крыша. Ярко светит солнце. Ветром колышутся ветви деревьев. Далеко внизу берег моря, рыбацкие лодки, люди. Чуть дальше селение. Десятка два построек. И вдруг передо мною происходит множество событий, близких и далеких, в пространстве и времени, как будто со мной и без меня, и заканчиваются они трагически для молодой матери и ее ребенка. В общем, я решила все изменить.

Как только я это решила, то увидела, что нахожусь высоко в небе. И вдруг все исчезло, все затянулось густым туманом, и ничего не было видно. Мне стало не по себе, я сжалась в комок и заплакала. И в следующее мгновение поняла, что я – тучка, и мои слезы полились дождем. И люди внизу побежали в свои укрытия, я даже домами это назвать не могу. А я каплями дождя пролилась на землю, и соком поднялась в растущем на берегу персиковом дереве, под которым сидел юноша. Он не побежал в селение, и был весь промокший.

Юноша думал о ней, той, которая потом родит ему ребенка, не зная, что с ним произойдет несчастье, и я решила помешать такому ходу событий.

Я превратилась в его желание съесть персик, и, проникнув в него, я усыпила его и показала ему другой вариант будущего: любви без трагедии, но уже с другой девушкой. И он проспал то время, когда отправился торговый караван, останавливавшийся в том селении, с которым уехала понравившаяся ему девушка. И вместо погонщика ушел другой юноша.

И вот я стою на каменной площадке под навесом, и слышу женский голос, и оборачиваюсь. Передо мной стоит богиня Афина Паллада и улыбается.

– Это хорошо, Эрида, что ты расстроила далеко идущие планы одним безобидным дождиком, но твое «правильно» сродни капризу детскому, потому как перечеркнуло и отодвинуло нечто важное в неизвестность. Ты своим заплаканным сердцем и глазами не все увидела и осознала.

Афина взмахнула рукой, и неизвестно откуда появились две белоснежные полупрозрачные феи. Они подхватили меня, и я опять оказалась в небе, в тот момент, когда все началось.

Только это была уже другая «я», потому как первая с заплаканными глазами возмутила пространство своими ручонками, и оно устремилось к ней сгущающимся туманом.

Я посмотрела вниз и увидела, что рыбаки, предвидя ливень, устремились в селение, и только один юноша как-то странно смотрел в небо. Мне показалось, что он смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Потом он присел под деревом и закрыл глаза.

В его голове роились разновидные мысли, вернее, еще не мысли, а, формирующиеся ощущениями, чувства. Но они постепенно, как пазлы, складывались в красивые образы, из которых маленькими струйками потекли лаконичные фразы:

Вода бушующего моря способна радость или горе дарить любому рыбаку, но вот улов она приносит совсем не тем, кто слезно просит, а тем, кто меньше на боку лежит, а больше ходит в море, так, стало быть, все дело в споре…

Совсем другое в небесах. Как будто там грустит и плачет, руками ноги обхватив, одна из тех прекрасных див, что видит вдаль. Каприз погоды – ее каприз. Морские воды, себя туманом устремив, ее от глаз земных скрывают, печаль ненужную смывают, потом дождем ее пролив.

Так, стало быть, бывает власть, перед которой кротка страсть, которая простые слезы, бывает, превращает в грозы; заботы тают перед ней, как будто с ними спорит время; она не знает слова бремя, пред ней равны труды и грезы. Так, стало быть…

И он срывает, с уже омытого дождем земного древа, плод прекрасный, не вытирая девы слез, его вкушая, проникает в глубины тайн девичьих грез и безмятежно засыпает. И без него в далекий путь обоз торговый выступает, с собою увозя судьбу.

Я поняла, уже не сбыться тому, что было должно быть. И двум сердцам уже не биться одной любовью в унисон. Всему виною этот сон.

 В любви ребенок не родится, и сотни трепетных ночей, речей и чувств… уже не сбыться, и юноше тому уже поэтом страстным не родиться…

Я вдруг увидела себя опять на каменной площадке, перед Афиной Палладой. В руках у нее были весы, на одной чаше которых было мое желание предотвратить трагедию трех человек, и чаша была внизу.

Но вот Афина положила на другую чашу неведение людьми, непонимание высоких чувств, и вызванные этим трагедии во многих семьях еще на многие годы, и все эти трагедии пронеслись перед моими глазами, и вторая чаша весов камнем опустилась вниз, и сердце мое сжалось.

– Это только часть привнесенных тобою изменений, добрая девочка. Но есть еще другая часть, пока не проявленная. Юноша этот, кроме обогащения человечества высокой поэзией, нес в себе еще одно предназначение, которое мог исполнить только в сочетании исполненного первого и той трагедии, которая должна была произойти. И только подготовленное сердце его могло пройти через такое испытание и не ожесточиться, а насытиться новым качеством, благодаря которому в следующем воплощении юноша этот, уже будучи великим военачальником, а не поэтом, не смалодушничал и принял правильное решение, благодаря которому…

Хочешь посмотреть, что произойдет из-за того, что он не будет готов принять правильное решение? – Афина посмотрела на меня таким взглядом, что у меня все поплыло перед глазами, и я проснулась, ощущая себя все еще, как в тумане, как будто сон не хотел отпускать меня.

Я знала, что стоит мне закрыть глаза, и он может продолжиться…

Саша закончила свой рассказ. И, хотя у всех сложилось впечатление, что она рассказала не всё, никто не проронил ни слова.

– Вы думаете, это все из-за «Долины грез»? Но почему именно мне такое приснилось? Неужели такое могло быть на самом деле? Почему вы молчите?

На выручку пришел Мишар:

– Не стоит беспокоиться, внучка. Во-первых, не только тебе что-то снилось, во-вторых, «Долина грез» насыщена другим пространством, временем и мерностью. И пытаться дать оценку происходящему там с обычной точки зрения не стоит. Только полноценная насыщенность соответствующими характеристиками позволит адекватно это сделать. А пока можно считать это интересным опытом и еще одним шагом на пути к новым возможностям.

И кто же следующий рассказчик? Тем более, что мы помним: рассказавший свой сон отсекает свои кармические привязки к нему.

– Тогда я, – поспешила Мила, – только я не все так четко помню, как Саша. Боюсь, что будет неинтересно. Но я тем более не хочу, чтобы за мной ходило то, чего я не помню. Сейчас я подумаю, с чего начать. И, правда, все стремительно уходит из памяти, как будто вытесняется или покрывается новыми впечатлениями. Алим, сделай, пожалуйста, чаю, а то в горле першит, будто кто-то специально мешает говорить.

– И мне, я тоже хочу. Да, наверное, всем сделай, – предложила Саша.

Алим пошел ставить чайник, а Мила пыталась собраться с мыслями, проговаривая обрывки виденного во сне. Было такое впечатление, что пространство комнаты постепенно становится иным… иным во времени.

Неизъяснима растворенность

 

– Как будто высветило небо передо мною пятнышко земли сырой, пропитанной дождями, с прохладой утренней и чистотой благоуханной и будто не было в том странности какой. Я знала, что случается такое, и в небо взор свой подняла.

Затянутое тучками, оно сначала хмурым показалось, но я-то знала, просто спит оно. Откуда ж появился свет? И пятнышко земли просохло. Быть может, в нем и кроется ответ на потаенные души вопросы.

И я ступила в круг… Я помню, утренние росы всегда приятны были мне… как ветры злы… как долгий зной дневной мучителен… как соки приятно погружают в сны…

И этот дух, как будто воздух наполнен чувствами неведомой любви, которая в себя вбирает… меня, парящую над мною… своими ароматами…

Цветы… теперь передо мною, которыми я только что была… я так красива. Теперь сорвала я себя, и запах свой в себя вдыхаю. О, как же я благоухаю…

– Цветок мой нежный, – голос дивный меня вдруг возвратил в себя, и круг исчез. Аллея сада, цветы, и только он и я… – цветок мой нежный, неземная тебе дарована краса, ты, как неведомая фея, творишь такие чудеса, которым в мире нет сравненья.

Бывало, видел я виденья ярчайших образов черты, но пред тобой они пусты, как безупречное творенье, ты превосходишь все мечты

И я смиренно припадаю, – и он вдруг на колено встал, – мне честь дарована, я знаю, с тобою быть за то… овал вокруг меня вновь засветился, и мир исчез, и вновь явился уже другим.

И я не та, и не девица, и не цветок уже, а птица, и древний мир передо мной, и я – свидетельница той, им недосказанной былицы…

Алим приготовил всем чай и, как принес чашки, так и стоял, безотрывно слушая Милин рассказ. Саша и Мишар тоже будто окунулись в другой мир и оставались неподвижными. А Мила продолжала:

– А он, избранник мой сердечный, с мечом и в латы облачен. Дерется храбро и беспечно, не думая, что обречен, и ждет минут отдохновенья.

Вновь прерван бой, устали все, спешат прилечь, он возожженный, сияя, пишет на стене полетом птицы вдохновленный души поющей откровенья:

В твоем полете есть знаменье. Не всем нам ползать суждено и спотыкаться о каменья, тебя приметил я давно.

Меня ты будто охраняешь, ты будто бы моя душа: легка, воздушна и летаешь, тобой любуюсь, чуть дыша,

И слух мой песнь твоя ласкает…

Отвлекся он на звук сраженья и ввысь взглянул:

– Прости, душа, еще вернусь я, ты же знаешь…

А я парила, не спеша, то поле брани облетая: «Я птица, птица, не душа, зачем меня так привечаешь… Душа невидима…»

Свеча… я в бальном платье, после бала. О, как безумно я устала. Летать, парить под звуки вальса. Мельканье лиц … Пространство зала…

Пространство стало необычно, необъяснимо, тонко, зычно. Я в нем во всем растворена, я не дышу, не размышляю. Но где же он… Я все теряю…

Как плотна неопределенность… Неизъяснима растворенность…

Мила замолчала, потом уже совсем другим голосом, будто вернувшись из своего путешествия, произнесла:

– Я почему-то не могу вспомнить его лицо. Мне почему-то все время казалось, что я его хорошо знаю. Было много разных, совсем разных событий. Но всегда он. А теперь не могу вспомнить его лицо. И, вообще, ничего больше не могу вспомнить. Как будто порвалась кинопленка, и только мелькают полосы, блики, и ничего определенного.

Саша захлопала в ладоши:

– Класс! Я все видела, о чем ты рассказывала! Особенно сражение и его финал, о котором ты не упомянула, и, вообще, я не слушала, а как бы смотрела. И лицо его помню. Вот это лицо перед нами, – Саша посмотрела на Алима, – везде был он. А ты что, сомневалась? Скажи, деда, ведь, правда, везде они были вместе?

– Раз ты видела, зачем переспрашиваешь? – вопросом на вопрос ответил Мишар. – Главное, что все логически завершилось и оформилось в здесь и сейчас. Теперь можно продолжать писать хроники на чистом листе. Все прошлые привязки отсечены. Нет, оно, это все, было, но теперь оно не цепляется за настоящее. Колесо времени сдвинулось с мертвой точки, встряхнуло все события, и они теперь все равноправны и послушны вам. Вот, что вы выбираете прямо сейчас, то и есть.

Всякая там карма, она очень инертна, и она сразу же отстает, как только колесо времени приходит в движение. В этот самый момент все двусмысленные значения слов меняют свой акцент с физического на метафизический. Вот, вслушайтесь в разность звучания: «отстал», «отстань», «проснулся», «проснись», «даешь», «давай», «заводить».

Как только появляется волеизъявление или нематериально-физический подтекст, мир, в котором обитает слово, сразу же меняется. Как будто происходит уже не само действие, а нечто большее. И побуждение к нему, и целеполагание, и целая наполненность чем-то еще. Просто не могу так сразу перевести на обычные слова. Но вы все равно почувствовали.

В дверь позвонили.

– К нам гости, – поднялась Саша, – я открою.

Алим и Мила тоже поднялись, будто почувствовали, что дело коснется и их.

Мишар отпил глоток чая и радостно произнес сам себе:

– Завертелось-таки колесо, завертелось…

Просьба

Все трое вышли на улицу. Гость оказался и неожиданным, и, вместе с тем, как бы закономерным в свете последних событий.

– Здравствуйте, – произнесла Маридан. – Мне бы поговорить с Алимом, если, конечно, никто не возражает, – она посмотрела на Милу, затем перевела взгляд на Сашу, и продолжила, – зря вы вчера не поехали на экскурсию. Было занятно. А еще, сегодня все делятся впечатлениями не столько о красивых видах «Источника прозрения» и «Долины грез», сколько о необычных видениях, посетивших многих во время сна. Даже решили вечером устроить конкурс на лучший рассказ. Только работы должны быть в письменной форме. Это литератор один предложил и обещал лучшие поместить в каком-то журнале. Желающими поучаствовать в конкурсе оказались практически все, кто был на экскурсии. У нас теперь билеты проданы на три дня вперед. Причем по три экскурсии в день. Приходите на конкурс сегодня в семь вечера возле столовой. Там есть открытая площадка со скамейками. Будет интересно. – Маридан перевела взгляд на Алима, – так как, мне можно с тобой поговорить?

– А почему бы и не поговорить, коль в том потребность есть?

– О, ты уже и стихами заговорил, – Мила тоже посмотрела на Алима.

Но Саша не дала ей больше ничего сказать, взяла за плечи и увлекла в дом со словами:

– Да пусть поговорят, коль в том потребность есть.

И они обе рассмеялись.

Алим остался один на один с Мариданой, и некоторое время они стояли молча. Наконец она заговорила первой:

– Вот видишь, какой ты нерешительный. А я думала, что ты «тот, который знает», и приготовила к тебе кучу вопросов и даже просьб.

– Что значит: «тот, который знает»? Очередная легенда? Или какая-то хитрая уловка?

– И говоришь ты, не оставляя сомнений.

– Что значит: «не оставляя сомнений»?

– Вот, как будто все перед тобой открыто, и вопрос только в том, что взять, на что посмотреть, в какой очередности преподнести. Вот, мне кажется, я сейчас скажу, когда я тебя увидела впервые, и ты не удивишься, потому что ты об этом знаешь.

– Так расскажи. Сегодня все рассказывают свои грезы. Сама ведь сказала, – неожиданно для самого себя выпалил Алим.

С трудом справляясь со своими эмоциями, понимая, что без движения ей трудно будет говорить, Маридан протянула Алиму руку и предложила:

– Давай пройдемся немного. Мне так легче будет рассказывать, – однако заметив неловкую заминку юноши, она убрала руку и, начав движение в сторону моря, добавила, улыбнувшись, – извини, я забыла.

Алим последовал за ней, ожидая рассказа.

– Жизнь моя в последнее время стала сера и скучна, как будто антракт между двумя действиями увлекательного представления. И я даже не знаю, что меня побудило поехать на море. Две недели еле выдержала, изо дня в день купалась и загорала, а просвета все нет. Решила уже домой ехать. Вещи собрала, пошла.

И вот иду я по небольшому прибрежному рыночку, и вижу, как цыганка гадает мужчине по руке. И так все подробно рассказывает, что тот стоит в оцепенении ижадно слушает.

Вообще-то, я, как и все, не очень-то им доверяю, а тут так захотелось услышать что-то необычное, и я подошла. Протянула руку. «Что пустую руку протягиваешь, красавица, положи, сколько не жалко, скажу, что у тебя на лице написано, – услышала я уверенную речь. Дала денег  и жду. – Что ждешь, давно пора было приехать. Все тебя ждут, а ты, будто уснула. Дойдешь до конца базарчика, там остановка автобусная. Сядешь на «Приморский», доедешь до конечной и дальше пешком вдоль берега, пока не дойдешь до лагуны, камнями усыпанной. Это твоя первая остановка.

Найдешь там раковину необычную, возвращайся на людный пляж, сними поблизости комнату. Обустройся, успокойся, переспи, сон запомни. Увидишь ты в нем своего суженого, если разглядишь, и еще одного, «того, кто знает». Это твоя вторая остановка.

На следующий день возьми сумку, положи в нее всякой дребедени, и раковину тоже, и ходи всем предлагай, только задешево не отдавай. Как увидишь, «того, кто знает», даже если не вспомнишь его, все равно поймешь, по тому, как на раковину он смотреть будет. Вот тогда расскажешь ему легенду о раковине. И жди, что будет. Это твоя третья остановка.

А дальше события сами тебя вовлекут в нужное действие. Главное, не прозевай своего суженого. Один раз пройдешь мимо, второго раза не представится. Это будет твоя главная остановка. Смотри, не проспи, красавица».

Вот, как по написанному, все говорит и торопит. Завела меня. Я все, как по сценарию, и сделала. Остальное ты уже знаешь. И вот вчера, вернее, ночью, я еще раз грезила и вспомнила. Ведь я точно тебя видела между камней в первом своем видении, просто не запомнила сразу.

– Так ты вся в свете своем укуталась, и все камень пробудить старалась, а потом еще эта мелочь вся расползаться начала. Ты на неё как зыркнула, она враз и притихла. Не до меня тебе было. Да и я, честно говоря, сдрейфил, притаился. Не каждый день такое увидишь, – опять неожиданно для себя выпалил Алим.

Маридан остановилась и смотрела на него широко раскрытыми глазами.

– А я еще, глупая, сомневалась. Но, погоди, это ведь мое видение, мой сон, мои грезы. Ты что же, даже такое можешь? Тогда я совсем ничего не понимаю. Что же это происходит? Значит это не сны, а какая-то иная реальность? Как же во всем этом разобраться?

– Я и сам не совсем готов к такому и не знаю, удастся ли во всем разобраться. А, может, можно просто этим жить. Жить без перерывов и антрактов, как ты говоришь. Так какие у тебя были ко мне вопросы?

– Уже никаких. Ты их только больше рождаешь, – задумчиво проговорила Маридан, смотря на море, к которому они подошли. – Хотя, нет, один вопрос я тебе задам. Тот, который меня давно интересует. Вот, скажи, «тот, который все знает», ведь правда, что в имени человека сокрыто очень много и прошлого его, и будущего, просто все очень сжато, и надо суметь еще найти к нему ключик. Но я хитрая, я хочу воспользоваться подсказкой «того, кто все знает», пусть это будет мой ключик. Скажи, что значит для меня мое имя?

Алим не успел ничего подумать. Ответ рождался сам собою и прямо сейчас.

– Представляешь, когда ты родилась, твоя мать решила назвать тебя Мариной, потому как ей перед родами все время снилось море. А отец пошутил: почему «на», лучше «дай». Маридай будет слишком открыто и ранимо, тогда уже лучше Маридан. В этом имени заложена данность, незыблемость, соответствие высшей воле. На том и порешили.

А, если глубже, то в твоем имени для тебя есть запись твоего предназначения. «Дан» – это и посвящение, это и синтез «дай» и «на», это и их завершенность, и их совершенство. А ведь у тебя есть источник прозрения. Я не могу тебе все разложить по полочкам. Это вытолкнет тебя из действа в антракт. Ты ведь этого не хочешь? Я и так много сказал.

– Алим, ты и так много сказал, и так просто. И я, правда, не хочу в антракт. Прощай, «тот, который все знает».

Маридан поцеловала его в щеку, и, не оглядываясь, радостно побежала вдоль берега…

У Алима у самого было много вопросов.

«Кто бы мне мог так просто все рассказать и объяснить», – думал он. Вопросы, как снежный ком, обрастают все новыми и новыми по мере продвижения вперед. И, что самое интересное, когда появляется возможность разобраться в старых вопросах, то их значимость теряется перед возможностью поставить новые. Правда, говорят, что правильно поставленный вопрос содержит в себе девяносто процентов ответа. Надо научиться правильно задавать вопросы. Это важное качество в жизни.

Алим собирался еще воспользоваться приглашением кота и побывать в «Долине грёз» до отъезда. Теперь он воспринимал это приглашение всерьез. Но надо было предупредить девчонок. Хотя теперь они могут неправильно истолковать его поход. Вот все так имеет свои плюсы и минусы.

Зачем приглашал?

– Как-то быстро вы договорились, – встретила его Мила, – интересно, о чем может просить молодая, интересная, предприимчивая девушка у простого отдыхающего. Или это секрет?

– Да что ты ему свободно дышать не даешь, – заступилась Саша, – для мужчин свобода – это чуть ли не главная потребность в жизни. Без нее они не могут развернуться. В тесноте они как раз в обиде.

– А для женщин любопытство – чуть ли не первая потребность, потому как они стоят на страже безопасности и порядка, – парировала Мила, – и ничего я не стесняю его свободу, просто интересно.

– Как-то интересно вы обо мне рассуждаете, укладывая вещи в сумки, как будто решаете, есть мне там место или нет. А меня, между прочим, сегодня еще в гости приглашали. А Маридан хотела просто узнать значение своего имени.

– Ну да, а ты у нас уже специалист по именам, – не ослабляла хватки Мила, – и теперь тебя пригласили в гости.

– И ничего не теперь, а еще утром, когда ты меня начала будить, мне как раз кот снился. Не успел он что-то рассказать, так и прямо предложил: «Заходи днем, а то ведь уезжаешь сегодня».

– Это куда же он тебя пригласил? – заинтересовалась Саша.

– В «Долину грёз».

– И ты, правда, пойдешь?

– Хотите, можете пойти со мной.

– Нет, я уже находилась. Сходите вдвоем с Милой. – Саша решила, что так будет лучше, и, чтобы подтолкнуть Милу к согласию, добавила, – А я с Мишаром пообщаюсь.

Мила застегнула сумку и неожиданно спокойным голосом произнесла:

– Ну, пойдем, послушаем, что тебе кот хотел еще поведать. А то ведь еще чего удумаете напоследок. Вы ведь стоите друг друга.

Обстановка разрядилась, и все трое улыбались, каждый думая о своем.

– Раньше ты не очень-то любил ходить, – заметила Мила, когда они шли вдоль берега. Она держала его под руку, море было удивительно спокойно. Чайки отбегали в сторону, потом залетали наперед и ждали-зазывали гостей, затем опять отбегали в сторону. Легкий ветерок обдувал их всякий раз, как только становилось жарко. На горизонте виднелось рыболовецкое судно.

– Ты замечаешь, как сегодня все вокруг приветливо, спокойно, бездвижно-лениво, как будто устало от нашего присутствия и радуется, что мы уезжаем? – продолжила она.

– Может, просто мы выполнили свою программу, и нам полагается выходной.

– Тогда зачем тебя кот приглашает?

– Может, просто хочет попрощаться и чем-то порадовать на прощание. Если бы знали, что отдохнуть не дадут, взяли бы свое задание. Поди, уже и выполнили бы его. А теперь надо будет все спешно нагонять.

– Что это ты о работе начал думать? Не получилось морем насладиться? Давай искупнемся. – Мила потащила Алима в воду, отпустила его руку и поплыла.

Алим стоял по пояс в воде. Одежда все равно уже намокла, и он поплыл за ней. Мила повернулась к нему, окатила его водой и поплыла вдоль берега. Алим так быстро плавать не умел и поэтому повернул к берегу. Но когда он выбрался на берег, Мила тоже уже вышла из воды, но гораздо дальше. Она шла в сторону «Долины грёз». Алим попытался ее догнать, но она ускорила шаг и побежала.

Так, по одному, они и добрались до камней лагуны.

– Где же твой кот, или ты его специальным заклинанием вызываешь, или музыкой, как факир змею? – поинтересовались Мила.

– Нет, все гораздо проще, – отшутился Алим, который и сам не понимал, как можно встретиться с котом. Неужели тот просто так выйдет из-за камня и заговорит человеческим голосом, как в сказке? Что-то не очень в это верится. Стало быть, чего-то он недопонял в приглашении:

– Сейчас сядем, отдышимся после твоих гонок по бездорожью, – продолжил он, – закроем глаза и будем грезить. Это же «Долина грёз».

– Ох, и выдумщик ты. Смотри, если обманываешь, будешь наказан недоверием. И назад будешь нести меня всю дорогу на руках.

– Я с удовольствием, – улыбнулся Алим, – дай только отдышаться.

Он присел возле камня и не спеша осматривал видимую часть берега и моря. Мила присела рядом, и, оценив занятие Алима, уточнила:

– Что, представляешь, сколько столетий любовался этим видом истукан? Давай уже, закрывай глаза, интересно, чем хочет поделиться твой кот.

«Вот влип, – подумал Алим и закрыл глаза, – где же ты, умник, зачем приглашал?»

– Во-первых, не умник, а ученый, а во-вторых, я и не сомневался, что ты сам догадаешься, а в третьих, нравится мне, когда вы вдвоем, вы тогда с закрытыми глазами любое решение находите, вроде как, между прочим.

Алим открыл глаза. Кот, как ни в чем не бывало, чертил что-то на песке, а Мила смотрела то на него, то на Алима.

– Повезло тебе, придется своими ногами назад топать, а я думала, фантазируешь ты, – произнесла она.

– Вот, привезли вы ключи и забыли о них, – продолжал кот, – а Мишар все пытается с их помощью игру достать и не получается у него. Вот я и решил воспользоваться своим же инструментом. А то все ходят тут, грезят, а я-то чем хуже. Пошел к источнику, воды напился, лег на камень и говорю: хочу, как все. Получилось, сам не ожидал. Только все выходят ко мне на третий этаж, а я с третьего на пятый попал, да еще в щелочку на шестой заглянул: там она, неугомонная, там. К чему-то готовится. Вот и решил предупредить. Мы ведь теперь с вами, вроде как, заодно. А вдруг она на меня наезжать удумает, так, кроме вас, и на помощь-то некого позвать будет.

Кот все чертил, да причитал.

– Вот у тебя привычка: со средины своих мыслей рассказывать начинаешь и думаешь, что все понятно всем. Давай как-то уж по порядку, – прервал его Алим.

– Да, вот же, пытаюсь все по полочкам разложить. Помните, как вы с помощью одного всего ключа могли в игру выходить? Со мной познакомились? Ключ тот называется «Амфир». Что он означает и как работает, я вам рассказывать не буду, сами разберетесь. Это один момент.

Потом ты, Алим, видел, как игра спешно эвакуировалась через кубичную форму, и следы свои заметала. После этого она еще гонца своего присылала, но без толку. И все, ушла, пропала. Сбросила свою нижнюю часть, как шелуху ненужную, и меня вместе с ней да и архивариуса тоже списала. Это второй момент.

– Так что же, это мы не в игре, нет ее теперь? – поинтересовался Алим.

– Не перебивай, имей терпение, – продолжал кот. – Вы привезли второй ключ, от Эль Карима, который так и называется «Илкарим». Ключ этот вскрывает дверь третьего этажа мироздания. Он открыл вам доступ, не буду рассказывать к чему, сами догадаетесь, но и там нет никаких следов игры. Вам-то это ни о чем не говорит, а вот Мишара это озадачило. Это третий момент.

Примерил он свой, третий ключ, «Лотсерп». Лот серпа по остроте своей близок к «лезвию бритвы», только то – путь прохождения, а это – ключ от двери четвертого этажа. И этот ключ ничего не дал. Нет ее и там, игры. И вот тут дед ваш догадался, что этажей-то не три, а много, и, стало быть, ключей – тоже. Так вот, следующий ключ хранится неким Кинь Ли, и тоже у дуба, и называется он так же «Киньлидуб». Только вот, путь к нему я вам указать не могу. Должны сами найти. Это пятый момент, – кот замолчал.

– Как же пятый, если четвертого не было, – удивленно подметила Мила.

– Потому что я не успел предупредить вас, что после пятого момента я обязан ответить на любой ваш вопрос, а если не знаю ответа, должен вместе с вами его искать. Вот предупреждал же: не перебивайте. Теперь расскажу вам четвертый момент, а дальше уже без меня. Прямо-таки, гора с плеч. Так мне не хотелось опять с игрой встречаться.

Так вот, и я, и архиватор, и вы отделены от своих верхних частей, без которых нет доступа на верхние этажи. Это и есть четвертый момент. Я ответил на ваш вопрос, – кот подпрыгнул от радости и промяукал. – Прощайте, многие века неволи, и, здравствуйте, свободные века!

Своим прыжком кот поднял столб пыли, и Алиму с Милой пришлось закрыть глаза. В следующий момент кота уже не было. Море по-прежнему было спокойно. Разбросанные по берегу камни поблескивали на солнце, и никаких мыслей в голове.

– И вот, скажи теперь, правду он говорил или врал, союзничек ученый? – первым заговорил Алим.

– Я так понимаю, что нам в этой лагуне делать больше нечего, тем более, что вон тот катер, кажется, везет сюда туристов, – заметила Мила.

– Ну, что ж, встречай гостей, свободная часть самого себя, – усмехнулся Алим, подымаясь и направляясь домой.

– Это ты про что только что? – поинтересовалась, догоняя его Мила.

– А я и сам не знаю. Он ученый, вот пусть и думает. Сам же про какую-то отделенность говорил. Так еще, главное, «все вы отделены…»

А про ключи, я так думаю, Мишар сможет нам что-то прояснить, раз он этим вопросом занимался. А что, прикольно: мир, как здание со множеством этажей, и на каждом что-то происходит, и не каждый имеет ключи, чтобы шастать по этажам…

А что, я придумал название новому миру: «Хитросплетение вопросов». А что, самый плодовитый. Какой вопрос ни затронешь – он рождает множество новых…

Ищи теперь какого-то китайца, потом окажется, француза, нет, француз уже был, пусть лучше бразильца. Получается, какая-то дружба народов…– бормотал он.

Мила чуть отстала от Алима и дала возможность ему выговориться. Так незаметно и дошли до дома Мишара.

Так, стало быть, ключи есть

Мишар и Саша накрывали на стол.

– Дед, а откуда ты узнал, что они сейчас придут? Прямо минута в минуту?

– Так ведь мы еще не всех выслушали, а времени осталось мало. Кому ж охота с недовольным сном встречаться. Я так думаю, что Алим ходил досматривать свой сон и теперь готов поделиться с нами?

– Конечно, готов, тем более, что в нем осталось много вопросов, а времени, как вы говорите, мало.

И Алим пересказал все, что видел во сне и пояснения кота о многоэтажном здании мира и странных ключах.

– Да, любопытный рассказ. Так, стало быть, ключи есть. А я думал, их каким-то образом изготавливать придется. Искать, поди, интереснее будет, как думаешь, внучка?

– А почему ты только у меня спрашиваешь?

– Потому что Мила и Алим уже давно этим занимаются, и, если помнишь, успешно. Два первых ключа-то они достали. И тебя встретили, и ко мне попали, потому как у меня был третий ключ. И приснилось мне, что ключи я должен вам передать, если ты согласишься помогать, так как вдвоем у них скорости не хватит угнаться за игрой. Вот я и спрашиваю у тебя, внучка, согласна ли ты войти в самый интересный и необъятный мир – «Мир вопросов», или как Алим его определил «Хитросплетение вопросов». Лишь после твоего ответа я продолжу дальше.

– А я так думаю, что ты меня с детства к этому готовил, и экзамен я уже прошла. Конечно же, ответ мой будет «да».

– Так что, все только начинается? – Мила обвела всех удивленными глазами. – А когда же я успела сказать свое «да»?

– Наверное, когда заняла мое место в учебном кабинете, – предположил Алим.

– Итак, раз все прояснилось, тогда продолжу.

Старайтесь как можно меньше расспрашивать и разжевывать друг другу любые вопросы. Так вы будете развивать и веру, и доверие, и взаимосвязь, единение на более тонких присутствиях. Одним словом, будете развивать свои незримые части, которые вам кажутся отделенными от вас. В действительности они все время с вами и только ждут вашей команды, но команды адекватно-осознанной. Другим словом, вы должны учиться открываться все новой и новой наполненности. При этом вы ощутите ускорение. Многомерное ускорение и начнете расти. Это один момент, как говорил Алим.

Второй момент касается ключей. Ключ первый, если помните «Амфир». «Ам» – это аматичность, преодоление «ма» – материальности и выход в (э)фир. Это второй этаж здания. Эфирное присутсвие. Отсюда начинается восприятие звучания энергии, гармонии. И отсюда обратное прочтение – рифма, поэтичность. Сокращенно «А-р» обратное «Ра». Еще внутри «мфи» – сдвинутое «миф». Еще по буквам, и так далее, и так далее. Это алфавитные насечки ключа, которые и позволяют открывать двери второго этажа. Если сами во все вникнете, то впитаете ключ настолько, что он станет неотъемлемой вашей частью. И вы сможете увидеть вашу вторую часть, и быть с нею, и быть ею.

Второй ключ, если помните, «Илкарим». «Ил» затягивающий, «кар(а)» и «м(атериальность)» усеченные, и «кар..м(а)» здесь же и многое другое. Преодолевается обратным «миракли». Это практики погружения в «Мир Акль». Разберете сами и по слогам, и по буквам, и во вращении все насечки ключа. Одно могу сказать, открывает он астральное присутствие, так же, как первый эфирное. Это пропуск на третий этаж.

– Деда, а откуда ты все это знаешь и почему нельзя подробнее рассказать, ведь интересно же, – перебила его Саша.

– Да, я думал, все-таки, что ты внимательно слушала рассказ Алима. Перебивать не надо было. Это знак, что я должен ответить на последний вопрос, и на этом достаточно.

Вторую часть вопроса я уже пояснял. Всякое стороннее разъяснение снижает скорость внутреннюю, ибо искажено собственным пониманием говорящего. А на первую часть ответить легко. Ты ведь помнишь, что я долгое время был хранителем третьего ключа, ключа от четвертого этажа. А на нем все расшифровки с нижних этажей. Это ведь ментальное присутствие. И все четыре этажа теперь составляют физический мир. А игра перешла в мир тонкий. Это я уже и так много сказал. Усложнил вам.

– Ну, ладно, кот, а почему и ты, как он, придерживаешься непонятных правил, – расстроилась Саша.

– Да не расстраивайся ты, потом сама все поймешь. Тебе как больше нравится: свежую пищу получать или кем-то пережеванную.

– Ладно, уговорил, – повеселела Саша. – Давайте есть, а то на столе пища остывает.

Обед, как никогда, прошел в молчании. Каждый думал о своём, и, вместе с тем, об общем. Только, когда разлили чай, первой не выдержала опять Саша:

– Как всё-таки всё просто и сложно одновременно. Но интересно неимоверно. Прямо такие фантастические картины будущего пролетают в голове, что она начинает кружиться, как на карусели. Нет, еще сильнее и по-другому.

– Вот это «по-другому» и надо в себя впитать, увидеть его взаимосвязь со всем остальным и восходить. Это Отец протягивает руку всем, кто готов и устремлён. А кто не готов, тех мать снизу подталкивает очень нежно так, но всё равно больно получается. И они еще спрашивают, «почему у меня судьба такая, что меня жизнь бьет, да все ключом, по голове?», а надо всего лишь захотеть те ключи впитать, которые Отец даёт.

– Это никак Рашим в тебе заторопился после всех этих прозрений, деда.

– Угадала, внучка, слился я с ним, и к Отцу мы сегодня ночью ходили, поручение новое стяжали. Теперь забот поприбавилось, и ответственности, и радости. Да и вспомнилось многое из прежних жизней. Только не допытывайтесь, когда-нибудь в следующий приезд расскажу. У самого вопросов больше, чем ответов. Как бы это помягче сказать: ответственные вопросы пришли и вопросительные ответы. Вот так завуалировано.

– А, пойдемте-ка, еще раз ноги помочим в море, и в путь, – предложила Мила.

– Сейчас, я только вещи свои сложу, а то вы хитрые, собрались уже, – вспомнил Алим.

– Догонишь, если захочешь, – рассмеялись девчонки и вышли на улицу.

– Погоди, я сейчас принесу тебе кое-какие бумаги, чтобы ты их тоже уложил, дома посмотришь. Может, что пригодится, или вопросы появятся, по которым я сам разбирался. В общем, на твое усмотрение. Там и по ключам, и по мирам, и по пространству, и по времени. Что мне было открыто, я использовал. Но ведь каждому открывается свое. Может, и тебе на что сгодятся архивы многовековые и мои по ним изыскания. Но это уже будут твои, или ваши поиски, а не мои поучения. – Мишар принес из своей комнаты две толстые папки, туго перевязанные. – Вот тут я все, что хотел, приготовил. Теперь это твое.

– Спасибо, Мишар, – Алим взял бумаги и пошел собирать свои вещи, хотя и собирать-то было нечего. Он уложил бумаги и пакет с вещами в сумку. Затем прилег на диван и расслабился. «Так наотдыхался, что всё время отдохнуть хочется, – подумал он, – надо бы планы составить на оставшиеся до сентября дни. Так сказать, доотдыхать уже по полной программе лето». Провалившись в тишину, он задремал.

Отсутствие присутствия

– Ну вот, мы его у моря  ждем, а он тут спит себе беззаботно, – разбудил его голос Милы, – или ты пытаешься еще чего-нибудь «нагрезить» домой, мало тебе все. Это, небось, Серый тебе посоветовал, – Мила присела рядом.

– Да нет, хотел планы на будущее составить да как-то уснул. А что, много проспал, или чего пропустил? – поинтересовался Алим.

– Все хорошо, мы и вдвоем неплохо прогулялись. А ты отдохнул от нас. Можешь еще пять минут полежать и спускайся вниз, с вещами на выход.

Алим не стал вылеживаться, а сразу же спустился в гостиную.

– Ну, вот, все в сборе, – начал Мишар, – по-моему, мы все неплохо провели время, а очень даже с пользой. Я даже знаю, как называется такое время: «Время отсчета». Это значит, что в это время произошли незабываемые события, изменились параметры жизни. Я очень рад этому. Мне всегда казалось, что я активен в своей жизни, а теперь у меня такое состояние, словно я пробудился ото сна. Спасибо вам.

– Это Вам, Мишар, спасибо, без Вас мы могли бы и не запустить тот механизм времени, который доступен в точке отсчёта. Такая перспектива открылась, что только успевай отсчитывать ступени. Даже не знаю, как можно планировать в такой ситуации.

– А ты конкретно, по пунктикам, чтобы не улетать в небо или еще куда, в неизвестность. Наметил – выполнил, наметил – выполнил. Так проще и нагляднее. Вот, что первое ты хотел бы сделать? – не дала ему расслабиться Мила.

– Хочу выполнить обещание: позвонить доктору, который мне второй ключ передал. Я ведь тогда не совсем понимал его значение, да и времени мало было. Затем…

– Стоп, стоп, вот одно конкретное выполнишь, тогда дальше планируй.

– Это почему такое ограничение? – удивился Алим.

– Да я шучу. Просто я себе решила таким образом попробовать планировать, вот и решила проверить, как на это смотрят другие. Это было первым пунктом моего плана. А второй будет: ознакомиться с первым своим заданием в учебной комнате «Литературного мира». Я даже не планирую, что с ним буду делать, пока не узнаю, в чем заключается задание.

– А я узнаю, как можно больше о занятиях в школе Отца. Уж очень мне хочется ускорить свое развитие, максимально используя все возможности для этого. Ведь я увидела, как легко тают горизонты и появляется безбрежность. Я как будто растекаюсь по всей вселенной и не могу удержать себя, – определила первый пункт своего плана и Саша.

– А я попробую перевести свой взгляд из прошлого в будущее, а, может, в настоящее, я еще не знаю, что произойдет, если отсечь все то, что тормозит. В этом еще предстоит разобраться, – заключил Мишар, – так пожелаем же друг другу удачи и будем на связи. Буду ждать ваших звонков, и приезжайте в любое время…

Несмотря на позднее время, автобус был наполнен отъезжающими с моря. Все взбудораженные. Еще сегодня они окунались в море, а завтра окунутся в будни. И каждый раз это своеобразная точка отсчета, ускорение, обновление, только вот надолго ли хватит этого заряда или, как всегда, до первого «тыкания лицом в…» кого куда.

Алим и его спутницы слились с общей массой пассажиров общим настроем и движением и со стороны ничем от них не отличались. Разве что только тем, что мы о них больше знаем. Так никто не мешает познакомиться и с другими, тем более, что некоторые из них испили из «Источника прозрения» и испытали на себе воздействие «Долины грез». Может быть, их пути еще пересекутся, хотя вряд ли.

– Алим, ты хоть знаешь, что Саша пирожков в дорогу напекла, пока мы с тобой в гости ходили? – спросила Мила, когда они уже сели в вагон. – Так что чай будем пить почти по-домашнему.

– Хорошо, если не усну, – как-то без настроения произнес Алим, забираясь на верхнюю полку.

– Смотри, проспишь опять что-нибудь интересное. Потом пересказывать не будем, – предупредила Саша.

– Ты, главное, разбуди, когда выходить будешь, я хоть посмотрю, как станция выглядит.

Алим не думал спать, просто хотелось еще раз вспомнить события последних дней, освежить в памяти, чтобы ничего не пропустить, не забыть. Вот позвонить завтра же доктору, найти старика из парка и отдать ему тексты из папки, переживал он за них сильно. Может быть, найти архивариуса. Интересно было бы послушать его точку зрения на все те события, в которых он участвовал.

Обязательно прочесть новое задание, понять, чем его нынешние обязанности отличаются от прежних. Что-то еще кот намекал по поводу Фаины. Еще спланировать свое образование, посмотреть в интернете информацию по школе, независимо от Саши.

Еще интересно пообщаться со следопытом и первопроходцем по поводу ключей. Может, удастся что выяснить.

Да, и еще две папки Мишара. А там, наверное, вопросы на каждой странице. Может, надо было запастись водой с «Источника прозрения». Поздно подумал о такой возможности. Хотя теперь не только работа, а и почти любое общение становится таким источником. Как говорит Мишар, когда выходишь на прямое общение с Отцом, все другие искусственные стимулы уже теряют свою актуальность. Значит, все-таки информацию о школе надо поискать в первую очередь.

Да, отдыхать не придется. Это хорошо.

Физическое тело Алима явно протестовало против несправедливого умаления своего, которое происходило все последнее время. Все больше внимания его носитель уделял каким-то странно существовавшим и не менее странно выражавшимся, а, стало быть, все же реально существующим телам, имеющим даже свое обозначение – эфирное, астральное, ментальное, даже причинное, и неизвестно сколько еще за ними проявлявшимися по мере продвижения вглубь… Причем глубина эта измерялась не метрами, а какими-то измененными состояниями сознания.

«Ну и что, – выступал адвокатом Серый, – неизменно всегда носитель этот, как зеркальносущий, стремится все запечатлеть и вытащить через какую-то лазейку в мир физический, радуясь все-таки физическим ощущениям, чувствам, знаниям, идеям и возможностям, возникавшим вследствие таких шок-туров. Так что, пока не о чем беспокоиться: физическое тело признается главным, и способности его надо оценивать не только по физическим действиям, а и по наработанному опыту способности быть проводником всех тех, невидимых обычным зрением событий, происходящих с иными телами в мирах иных».

Серый остался доволен своей правозащитной речью, однако физическое тело Алима все равно устроило бойкот. Оно не подчинялось командам и было совершенно недвижимо. Сознание… «Да! Где сознание?» – не на шутку забеспокоился Серый. Он вдруг понял, что остался один со всей этой непонятной ситуацией. И может принимать хоть самые гениальные решения, но передавать их некак, и исполнять их никто не будет. «Тихо, мыши, кот… , ой, это не то. Спокойно, граждане, все под контролем, а, может, мы и не хотим двигаться (он на всякий случай попробовал пошевелить рукой Алима: ему это не удалось) вовсе, а хотим отдыхать и просто слушать, что происходит (он прислушался и обрадовался: слышно всё) вокруг. Вот зашла Мила:

– Алим, мы в соседнем купе пьем чай. Будешь с нами? А в ответ тишина. Ну, спи.

«На помощь», – закричал Серый. Не вышло. «Только без паники. Так и белым за пять минут можно стать».

Зашли двое мужчин, начали спорить о предмете физики.

«Специально, чтобы поиздеваться? – обратился в пустоту Серый. – Всё, так больше невозможно. Надо что-то, где-то, как-то. Вспомнил! Ключи! Стало быть, ситуация такая: из физического присутствия ушли – это печальный факт, а ключик не прихватили, не было прежде такой надобности. Зато мы знаем ключики от других присутствий (Серый специально говорил «мы», для самоуспокоения), например, от эфирного. Мы точно помним: «Амфир». Только вот куда и как его тыкать. Материальность отсутствует, это точно. Вернее, она присутствует, но где-то по соседству, сама по себе. Что еще: эфир есть, да мы в эфире, слышимость хорошая. Прием, прием… Что еще там было: рифма – так это без проблем… На берегу пустынных волн сидел я, дум печальных полн. – Серый вдруг увидел картинку: он сидит на бархане, перед ним ветром изребренный песок, а тело его, как мешок набитый чем-то угрюмо-копошащимся, которое высунулось наружу, ухватило его же за хвост и утянуло туда же в мешок. Бр-р-р, – передёрнулся он, – это не та рифма».

– Что, занимаемся самообразованием, или самосостязанием, или просто экзотически проводим досуг? – услышал он до боли радости знакомый голос, – говорил папа: «Учись, сынок, не будешь голоден и без порток, а будешь сытый и богатый, теперь командуй вот лопатой».

– Что упрекаешь, мы, вот, может, тоже в школу собираемся. Скоро будем учёней тебя. Только и умеешь, что сказки рассказывать.

– Зато у моря и под дубом, а не как некоторые в мешке в пустыне, в угрызающей кампании. Тоже мне, ключ в руки берёшь, а пользоваться не умеешь.

– Научусь, дай только срок.

– Да, пожалуйста, хоть вечность, и простор, хоть бесконечность, и попыток, хоть безсчётность. Всё для вас, вы же главные котята, только слепые.

– Я так понимаю, Учёный, ты рад меня видеть целым и невредимым?

– Скорее, усердно занимающимся. Тебя, ведь, пока не припечёт, учеба не интересует?

– А, слабо, скатерть накрыть, подушечку подстелить?

– Лекцию прочитать, – продолжил Учёный.

– Ежели в комплексе, то почему бы и нет. Вот вернётся Алим, а я ему диплом свой учёный покажу: вот, мол, с кем повёлся, того и набрался. Почёт мне и уважение…

– Размечтался! Вот они, знания, перед тобой, в каждой песчинке, только карманы подставляй. А что толку-то, не донесёшь ведь, а если и принесёшь, то только тот песок, который глаза запорошить сможет, и ничего больше.

Вон в купе у тебя сейчас физики спорят об эфемерности вещества, и сами того не подозревают, что говорят о его эфимерности, об эфирной мерности. Ведь эфир для физики – это энергия, поле. А вещество состоит из атомов, которые суть синтез частиц, которые сами по себе всего лишь сгустки энергии. И все это обитает в какой-то, казалось бы, пустоте. А твердость вещества, она определяется лишь силой взаимодействия этих сгустков энергии. А сила эта представляет собой вещество следующего присутствия, которое суть сгусток энергии следующего порядка. И так не до бесконечности, а до пределов возможностей того, кто во всё это вникает. Вот каковы твои возможности, Серый? Можешь ты вещество первого порядка разложить на вещество второго хотя бы порядка и при этом остаться в сознании?

Голова Серого начала набухать, превратилась в решето, и из нее посыпался песок. Серый струсил его, помассировал голову, помял ее, как пластилиновую, придал прежний вид, подумал и сказал:

– А у тебя другие предметы в школе есть?

– Для Вас, сударь, любая прихоть. Вот, например, Алфавит. Альфа жизни. Начало звучания «фа» жизни, за которой только придет «соль». Но для этого еще надо преодолеть привязки к «ми», к мирам, микро, мили, мини, минутам, мифам, мистике, м(атериальным) и(стокам), м(атериальной) и(нерции), м(атричной) и(нформации).

Совсем неважно, как человек приходит к пониманию того, что каждое слово имеет свою насыщенность вибрациями букв и тех слов, из них состоящих, которые присутствуют в его жизни и включают в нем самобытные программы, и одни и те же слова по-разному у разных людей именно из-за разной индивидуальной насыщенности. А ты удивляешься, что говоришь вроде то же, а результат другой…

Голова Серого перешла в самостоятельное движение, затем самостоятельное существование и, став хвостатым огненным шаром, замелькала между множеством подобных, но совсем не похожих, которые то роились, слипались, то разлетались в многоцветном исчезающее-возникающем переливе, который и пространством не назовешь, и никаких зацепок, все взаимопроницаемо и безформенно.

Серый вылил себе на голову стакан молока и увидел Млечный путь, уместившийся между ним и котом Ученым. Бр-р-р. Его сознание прояснилось, и речь вернулась.

– У тебя все предметы такие? – восстановил он, наконец, реальность, в которой улыбался Ученый.

– Нет, это самые простые, а ты что, думал, в сказку попал?

– А без этого никак?

– Почему же, в физической школе немного проще сознание расширяется, но гораздо дольше, и отшлифовывается на жизненных ситуациях. Но мозги так же пухнут, и песок сыпется, только в другой форме.

Серый жалобно замяукал  и растекся лужей, напитав собой небольшой участок песка. А, может, и нет. Он по-прежнему был здесь, но перестал видеть себя, потом и Ученого.

Школа Аватаров

«Трудностям не сдается наш гордый варяг и арием быть не желает, – вдруг ни с того, ни с сего промурлыкал Серый и взялся сразу за третий ключ, – «Лотсерп», жалко, что Мишар о нем ничего не рассказал. Вот о чем можно было задаваку расспросить. Но, нет, уж сам разберусь. Не случайно в этом слове есть «сер», это про меня, наверное. «Тол», «стол», «престо», «престол», «лот», «лот(о)с». Где же тут те самые насечки? Всего две какие-то вредные мысли, нет, не вредные, правильные, и можно было воссоединиться с Алимом. И кто придумал все эти замки с секретом?»

Серый улегся на спину и заскользил к безмолвию:

«Безмолвная гладь чистоты непролитой на внутренних стенках живых лепестков бесчисленных сфер не водою омытых, оплавленных пламенем Явным Основ того, кто Собою в Себя истекает, ведь Он, Изначальный…»

Не то мысленный поток, не то поток чего-то неимоверно более мощного сначала подхватил Серого, потом придавил в стремительном вращении к чему-то упругому и теплому, вызвавшему желание расслабиться, и вдруг отпустил. Он взмахнул руками и ухватился за выступ скалы. Открыл глаза.

Твердь, серая твердь, везде: под ногами, вверху, впереди. Алим, нет, это не Алим, это он, Серый, но в человеческом теле, с лицом Алима, но своими мыслями, своими ощущениями и дрожью в коленях. Успокоился, осмотрелся по сторонам, держась за скалу, без нее возникала неустойчивость вертикального стояния, желание стать на четвереньки. Взял себя в руки. Руки, это хорошо (подумал), и пространство развернулось.

Прямо перед ним – огромное плато, возле него неширокий проход, из которого вышел огромный человек. Широким, сеятельным жестом он усыпал плато камнями и удалился, откуда пришел.

Только сейчас Серый заметил, что пространство над плато, да и в нем самом, живое. Оно как-то сгруппировалось в обособленные сгустки и начало обследовать брошенные камни. Некоторые обтекали их, проникали вовнутрь, растворялись и растворяли их, исчезая каждый по-своему.

Наконец осталось три камня и три живых существа, кружащих над ними. Первый подлетел к Серому, просканировал его и хотел проникнуть внутрь. Однако Серый вовремя спохватился и ощетинился. Вокруг него засияла непроницаемая сфера, в позвоночнике засветился предупреждающе меч.

Существо отпрянуло, проявилось возле камня, каким-то образом его размягчило и начало лепить, лепить человека, человека с лицом Алима. Затем исчезло в нем, слилось с ним, странно задергалось, обрело устойчивость, и новоиспеченный Алим, странно озираясь, прошел мимо Серого туда, где исчез великан. Алим этот был раза в два крупнее Серого и смотрел на него сверху вниз…

Следующее существо проникло внутрь своего камня, мелко задрожало и рассыпало его как песок, сквозь который проросло дерево, но без листьев. Песок служил ему источником строительного вещества, и когда вещество это иссякло, дерево вдруг наклонилось, переплело ветви с корнями, окрасило их в синий и красный цвет, запульсировало и начало эманировать из себя некое подобие газообразного молока, покрывшего все оболочкой в форме человека. Молоко сконцентрировалось в голове, потом создало еще одну ветвистую сеть, которая взяла под контроль двигательные функции всего сотворенного, и новоиспеченный Алим, не намного крупнее Серого, полупрозрачный, гибкий проплыл вслед за первым.

На плато начали проявляться еще человеки, видимо, те, которые растворились раньше. Некоторые из них были похожи на Алима, некоторые на того, кто разбрасывал камни, некоторые на что-то среднее. Все они неизменно проходили через проход, мимо Серого.

Последний камень в это время тоже начал оживать. Он имел форму яйца, внутри которого смутно просматривался растущий эмбрион. Вот он достиг в своем росте стенок яйца и обрел форму человека. Напрягся, скорлупа лопнула, и на свет появился Алим. Он сгреб остатки скорлупы и разжевал их, расправился, посмотрел на Серого. Нет, это не Алим. У него какой-то отсутствующий взгляд. От Неалима изошли вопросительные струйки и уставились на Серого.

– Отражать и впитывать. И еще выражать, – неожиданно проговорил Серый, и Неалим, как будто прозрев, внимательно посмотрел на него хищным взглядом.

Мурашки пробежали по коже Серого, и вопросительные струйки, выпущенные Неалимом, опять выдавили из него изречение:

– Мир, дружба, солидарность, ой, возлюби ближнего своего, как самого себя, и даже сильнее. – Хорошо, хоть что-то вспомнил.

Неалим дружелюбно улыбнулся и подошел к Серому. Точная его копия, бесцельно глуповатая на первый взгляд, сосканировала последнее замечание, и взгляд его поумнел, обрел решительность.

Теперь перед Серым стоял Алим или Неалим – не важно, всё равно расслабляться нельзя. Он проследовал за остальными, и Серый за ним.

Наконец его любопытство может быть удовлетворено. Куда же это все направляются?

Странно, но на открывшейся небольшой поляне, кроме Неалима, было только два новоиспеченных, и те были заняты, по всей видимости, сдачей экзаменов. Принимавший экзамены стоял на краю пропасти, один из экзаменуемых рядом.

Экзаменующий расправил в стороны руки, как крылья и медленно подался вперед. Испытуемый повторил. Они, казалось бы, вместе полетели вниз, но экзаменующий остался на месте.

– Иллюзия, – проронил Неалим, повернувшись к Серому.

«Ты еще учить меня будешь», – подумал Серый, и Неалим улыбнулся:

– Возлюби ближнего своего.

Упавшее тело разбилось. Управлявшее ним существо вернулось и зависло сияющей человеческой формой возле экзаменующего.

– Физическое тело не восстанавливается вначале пути, ему нечего зеркалить.

Сияющий стянулся в шар и, вспыхнув, исчез.

Экзамен начался для следующего. Он стал на краю пропасти возле экзаменующего и приготовился. А тот не стал повторять урок-вопрос, а расслоился на множество срезов и начал метать их, как диски, в разные стороны. Существо осторожно выжидало, пока диски не вернулись на место, и только после этого решилось повторить. Его диски не вернулись.

– Тело физическое можно потерять множеством способов, – констатировал Неалим.

– Но в начале пути оно не восстанавливается, ему нечего зеркалить, – поддержал его Серый.

– Я вижу, вы нашли общий язык и встали на путь, ведущий к школе Аватаров, – обратился к ним экзаменующий. – Ну что ж, так тому и быть.

Он взял за плечи Серого и Неалима и свел их в единое целое. Необычные вибрации пронизали Серого, и он очнулся.

– …Ну, спи, или, может, все-таки пойдешь? – Мила взяла его за руку.

– Конечно же, пойду, – Алим соскочил с полки, и, выходя из прострации, обрел устойчивость, – разве могу я пропустить приглашение на пирожки? Сон подождет, ему время не соперник.

– Странный ты, – проронила Мила, пытаясь заглянуть ему в глаза.

Виток другой спирали

Саша и Мила занимали верхнюю и нижнюю полку в соседнем купе, поэтому им было удобно устроить чаепитие. Алим задержался в проходе. Его остановил спор физиков,        ехавших в его купе: «В дипольно-спиральной модели заложена несправедливость, ибо если взаимодействующие элементы диполя будут равны, то не будет срабатывать принцип спиральности», – говорил один. «И это вызовет либо остановку и обрушение, либо разрушающее противодействие, ведущее к саморазрушению более слабого и, как следствие, прекращение существования всей системы, хочешь сказать ты? – уточнял второй. – Так я поэтому и говорю, что должен существовать мощный стабилизирующе-управляющий третий принцип». «Так мы выйдем на бесчисленное множество поправок и дополнительных принципов и утонем в сложностях и противоречиях», – не успокаивался первый.

Алим не выдержал и вернулся в купе. К своему удивлению, он увидел там только одного мужчину, который сидел, расслабившись, с закрытыми глазами. Но это уже не остановило его, и он произнес, что хотел:

– Ваш оппонент прав, больше подходит «дипольно-спирально-иерархическая двунаправлено-количественно-качественная» модель. Она снимает все вопросы, содержит в себе условия рождения пространства, времени и многовариантно-стабильного развития. Все позиции имеют логический вывод и объективную выраженность.

Алимвстал и вышел. За ним потянулся шлейф дискретно-фотографических фиксаций недоумевающего взгляда мужчины и оборвался на закрывшейся двери.

– Ну, где ты там? – услышал Алим голос Саши, – ведь остывает же чай.

– Это хорошо, а то я вечно обжигаюсь, – заглянул он к ним в купе. – А пирожки с чем?

– С персиками. Маленькие, но много, чтобы много раз осознал про себя: «Хочу еще». Садись уже, странно странствующий юноша. В каждом пирожке записана одна из историй, которой съевший пирожок должен поделиться с остальными. Если пять минут на историю, то тут пирожков на два часа, – хитро улыбалась Саша.

– Это как же ты умудрилась таких напечь? – включился в игру Алим, присаживаясь возле Милы.

– А это Мишар поделился секретным рецептом. Но очень секретным, – добавила Саша, заметив любопытный взгляд попутчиц.

Две женщины приятной наружности с интересом внимали происходящему разговору, и одна из них не выдержав, заметила:

– Или мы что-то пропустили, или попали в параллельный мир. Сегодня на вокзале отъезжающие рассказывали удивительные истории, произошедшие с ними во время отдыха. Какой-то источник, какая-то долина и дивные сказочные сны. Теперь вот у вас пирожки волшебные. А мы никак не можем  разобраться с системой образования. Все понимают, что надо что-то менять, но в то же время все попытки разбиваются о каменно-неприступную инертность отжившей свой век старушки-системы.

Может, подскажете, каким образом могут прозреть стоящие на страже ее…– женщина не договорила.

– Вы хотели сказать «динозавры», но вам помешало знание того факта, что они вымерли? – уточнил Алим.

– А вы попробуйте пирожков, может, вам и откроются пути преодоления. Да и вода с того источника имеется. Хотите, попробуйте. – Саша достала пластиковую бутылочку с водой, – вот.

– Откуда, – удивился Алим, – а я всё думал о том, что можно было набрать, и не догадались.

– Так это Мишар рано утром и сходил. Вон у Милы тоже есть такая. Тебе не успели сказать. Ты ведь все, то спишь, то грезишь, – засмеялась Саша. Она налила в пластиковый стаканчик воды и подвинула его, предлагая попробовать попутчицам.

– Обыкновенная вода, – заключила, отпив, первая из них.

– Да, – подтвердила вторая, – только вроде, как открывающаяся дверь. Вот сейчас еще ничего, а через мгновение должно что-то произойти. Необыкновенное ощущение. Никогда раньше такого не испытывала. Или, может, это под влиянием предыдущего разговора.

– А вы еще пирожки попробуйте и окончательно попадете в параллельный мир. А ночью увидите те невероятные сны, о которых уже наслышаны, и не пожалеете, что стали на путь прозрения. Это вот просто, как вместо ночного фонаря, осмотреться при дневном свете. Совсем другой горизонт, совсем другие цвета и звуки. Особенно в душе, – уверила их Мила.

– Да, ради такого стоит довериться, стоит попробовать, – поддержали веселую игру молодёжи женщины и съели по пирожку.

Однако, на подсознании их или на более тонких присутствиях, о которых они еще не догадывались, настроение их и пожелания были восприняты, как сигнал к действию, и все, что было наработано многими воплощениями, все, что стремилось к реализации в этой жизни, активировалось и пришло в движение. Следующий виток жизни их теперь пойдет уже в условиях другой спирали.

Алим выпил чай, упаковал в желудок несколько историй, и, воспользовавшись завязавшейся между женщинами беседой и, вправду, одна за другой всплывавшими историями из жизни  каждой, тихонько откланялся и вышел в коридор.

– Вы представляете, молодой человек, что в предложенной Вами модели возникает четвертая и самая главная координата, вызванная необходимостью масштабного перемещения, настолько колоссального, что оно возможно только при введении  масштабной мерности. И влечет за собой другой порядок бесконечности: бесконечность мерностную.

– И что вас в этом не устраивает, – сразу же переключился Алим на прерванную тему. – Вместо того, чтобы быть обреченным, быть вечно опечаленным невозможностью объять необъятное, Вам предлагают путь к всеобъятности. По крайней мере, в освоении этого витка, этой спирали. И предвкушение того, что за ним последуют другие, несомненно, более колоссальные перспективы, открытые освоением более высоких мерностей.

– Меня волнует совсем другое, молодой человек, при таком ускоренном движении в физике не будет места прямолинейному и равномерному движению. Это качественно другое развитие, качественно другая физика, качественно другой человек. Вы чувствуете, как мозги медленно покидают черепную коробку и осваивают окружающее пространство. И кто же автор данной теории?

– Захотите, будете Вы, – серьезно посмотрел на него Алим. – Поскольку мои мозги заняты несколько другим, и мне хотелось бы, чтобы они ночевали дома. Мне так будет спокойнее, – он зашел в купе и запрыгнул на свою полку.

«Неужели этот день не отпустит меня на заслуженный отдых? Что же им всем не спится», – были последние его мысли…

Мир растворился в движении. Дипольно-спирально-иерархический мир…

Наконец-таки Серый дождался. Алим снова уснул. Ничто его не удерживало от необычайного полета в манящую неизвестность. И он снова оказался там…

Сила притяжения

…Неалим не просто растворился в Сером Алиме. Он сохранял при этом свою самобытность, которая нравилась Сеалиму (так Серый решил называть себя, будучи Алимом). Он, этот Неалим, совсем по-другому воспринимал мир.

Когда огромный человек, который к тому времени уже не был таким огромным, соединил их, Неалим сделал свою первую запись: «Огромный человек, и происходящие трансформации его размеров позволяют осознать их относительность и условность, кроющуюся в самом осознании. И тогда становится понятным, почему некогда огромный человек Лемурийской расы начал терять в размерах по мере того, как рос в его осознании мир. И это продолжалось в расе Атлантов, а затем Ариев, пока, наконец, все возрастающее осознание собственной значимости не достигло в своей скорости скорости роста Вселенной. Тогда уменьшение относительных к окружающему миру размеров человека приостановилось, и начался обратный процесс. Ученые-материалисты назвали это акселерацией…».

После разговора с физиком Неалим сделал вторую запись: «Дипольность Мира как раз и является тем принципом, который предстает пространством, или полем деятельности, ибо только наличие слабых сил взаимодействия, как, например, между электроном и ядром в атоме создает пространство атома, а между планетой и звездой – пространство, подобное пространству Солнечной системы. И пределы этого пространства ограничены способностью удержания связи. Сильные же связи, как, например, между протонами в ядре – всего лишь проявление пространства второго порядка, такого пространства, для развертывания которого необходимо иметь и силы второго порядка…».

Затем Серый увидел странную улиткообразную спираль, опирающуюся на тонкие узловатые ноги, тонущие в непроявленном пространстве, на поверхность которого всплывали разновеликие сферы, и его охватила тревога, вызванная соприкосновением с неведомой формой жизни. Серый отдался опыту Неалима, явно более богатому в таких контактах. И оба были этому рады.

Теперь, благодаря синтезу с Неалимом, Серый наконец узнал, что Головерсумность – это особого рода восприятие, как раз свидетельствующее о выходе на возможности второго порядка, позволяющее воспринимать интересующий фрагмент реальности в его цельности и взаимосвязях с реальностью близлежащей к сфере конкретного восприятия.

«Нет, Алиму пока обо всём этом говорить не стоит», – подумал Серый и устремился в свой первый незабываемый полёт.

Алим спокойно спал. После столь насыщенных событиями дней и ночей мерное покачивание вагона воспринималось его организмом, как долгожданное разрешение и приглашение к восстановлению сил. Да, они теперь все чаще и чаще использовались на пределе.

Завершалось увлекательное путешествие к морю. Мила и Саша, предупредив на всякий случай проводницу, тоже уснули. А рано утром произошло их первое расставание после первой встречи. Алима будить не стали. Договорились созвониться и постараться встретиться до занятий, с уже улежавшимся багажом впечатлений.

Мила смотрела на удаляющийся перрон, Саша на удаляющийся поезд. Все слова стали неподходящими в этот момент. Молчание было красноречивее. И еще: ощущение растущей силы притяжения, притяжения особого порядка, создающего особое пространство, которое, несомненно, предполагало наличие времени развертывания в нём значимых событий. И это время рождалось вместе с пространством. Новое пространство, новое время, новый мир были следствием этой возникшей силы притяжения…

Уже сегодня время преподнесёт нечто совершенно новое, используя те незаметные, казалось бы, силки, которые оно успело расставить зазевавшимся путешественникам.

А завтра начнёт раскручиваться колесо событий, следуемых по следам безостановочного Колеса Времени. И все события, так впечатлившие неискушенных учеников, учеников самого Времени, уйдут в прошлое, поблекнут перед новым.

И нужны они были, может быть только для того, чтобы, как говорил Мишар, расширить окошко, дать возможность зародиться чему-то новому, воспринимаемому сначала как нечто бесподобное, но по подобию дающее возможность познания себе подобного.

Разорвать кольцо, чтобы было оно не звеном сковывающей цепи, а частью раскручивающейся спирали…

И это все уже скоро проявится…

9.11.2010

Продолжение в книге 3 «Колесо времени»

СОДЕРЖАНИЕ                                        ИЛИ

От автора 3

Часть 1 5

Три фрагмента Второй из трех…..5

Мир Акль Недалеко был…..7

Случай из практики А может и рядом…..9

Все изменилось Четыре к тузу …14

Три ключа и пророчество Альтернатива пути… 19

Мишар Легким движением …23

Предсказание Еще узнаешь как …25

Чаепитие с игрой Будить …28

«Принц» и «пиальные» отношения Утром …30

Странная вещь эта память Данность… 32

Завершенность Если начал …35

Ждать и догонять Торопить …40

Звучание Слово …42

Часть 2 46

Игра сделала ход Легко принял.. .46

Время пророчеств Отправляйся в путь.. .51

Чистка Время устремляться …55

Незаметная грань Одинокий камень …59

Беглецы из легенды Открытый мир иной …63

Какою мерою мерите Три и больше.. .69

Твердое намерение Цена экзотики …75

Дивное свечение Астральный свет …79

Часть 3 82

Да будет свет Исход сражения …82

Дела богов Отображать собою …85

Вперед в будущее Большая черепаха …89

Курортный бизнес. Рассказ брата ..93

Размышлять и умничать Алкание ..98

Если просят, можно и помочь Зачем паломные пути ..101

Источник прозрения Объявление ..104

Его живительная сила Тебе потомок ..108

Философия синтеза Цельность собою ..112

Часть 4 115

Прощание с морем Агентство ..115

Как сон, как утренний туман Явленность.. 118

Неизъяснима  растворенность Видение ..123

Просьба Истолковать ..126

Зачем приглашал? Теперь скажи ..131

Так, стало быть, ключи есть Многомерное ускорение ..136

Отсутствие присутствия Испытали на себе ..140

Школа Аватаров Рефрагментация.. 147

Виток другой спирали 151

Сила притяжения 155

Сергей Панченко

milalim64@mail.ru

ВРЕМЯ ПРОРОЧЕСТВ

фантастика, готовая стать

реальностью

Цикл «Хроники Времени» книга 2

Набор, корректура Панченко В.

Дизайн обложки Сыромятникова Е.

Отпечатано в типографии ООО «Цифра Принт»

на цифровом комплексе Xerox DocuTech 6135.

Cвидетельство о Государственной регистрации А01 № 432705 от 3.08.2009 г.

Адрес: г. Харьков, ул. Данилевского, 30. Телефон: (057) 7861860