Окопировался [Иван Иванович Лажечников] (fb2) читать постранично, страница - 16

великодушие!.. Мне жаль вас. В то самое время, в ту самую минуту, когда вы говорите о любви своей к нему (входит Резинкин и останавливается у двери, не замеченный Груней и Подснежниковым), он любуется своим новым платьем, сидит подле своей нареченной, целуется с нею... шафер приехал звать их в церковь... Вот они идут...

Груня. В церковь?.. Где, где вы видите? (Бросается к окну.) Да... да... идут к венцу... вон... (Указывает рукой; немного погодя.) Нет, я ничего не вижу... мне почудилось... вы меня обманули... Ведь, это неправда?.. Ради Бога, скажите, это неправда!

Резинкин. Неправда! этот горемычный не любуется своим новым платьем, не целуется с дурой-невестой, не пошел с нею в церковь и не пойдет... Он пришел сюда, в своем старом сюртуке с худыми локтями, пришел вымолить кровавыми слезами прощение у ног ваших, Аграфена Силаевна, а потом — буди воля Божия!.. Груня, вспомни нашу прежнюю любовь...

Груня. Александр Парфеныч... Саша, тебя ли я вижу?.. дай мне образумиться... Так, это ты: ты не женишься на другой; ты меня любишь по-прежнему?..

Резинкин. И не переставал вас любить. Я думал, что вы сами переменились. Не знаю, что со мною было... я с ума сходил.

Груня. Все забыто, все!.. Вот видишь, деньги пропали; но твое заветное колечко цело, здесь все это время лежало на груди моей, у сердца моего...

Резинкин (в сторону.) О! теперь я ожил!

Груня. Подите же сюда, сюда... (Садится на стул и навертывает Резинкину на руку моток ниток.) Возьмите этот моток на руки... так, я хочу еще быть счастлива, по-прежнему... Расскажите, как мы поедем с вами на даровой подводе в свой стан.

Резинкин. Вот, Аграфена Силаевна... мы... едем... едем... в свой стан... мужики и бабы... для вас ягодки... колокольчик... К начальнику?.. солдат!

Груня (испуганная, встает). Вы сказали, солдат? Что такое?.. Уж не в самом деле?

Резинкин. Нет, нет, Аграфена Силаевна, я все еще в бреду... дайте мне собраться с духом, с мыслями...

Подснежников (в сторону). Полно мне играть здесь глупую комедию! Неужели этот Резинкин будет благороднее меня?.. (Вслух.) Жаль мне вас стало, друзья мои! Иду к начальнику твоему, Резинкин, и буду стараться выкупить тебя из беды и устроить ваше счастье. Может быть, есть еще время. (Уходит.)

Груня (вслед ему). О, будьте великодушны, спасите его! Если бы не стыдно было, я сама бы пошла.

Явление V

Груня, Резинкин и Муха.

Муха. Его превосходительство прислал меня к тебе, Александр Парфеныч, и приказал тебе явиться к нему.

Резинкин. Ты не знаешь, зачем? что там делается?

Муха. Просто, как на пожаре. Там была у него мать твоя, Поддевкина, отец Аграфены Силаевны. Крик, брань, плач, не поймешь ничего. Не сладит с ними и сам начальник: говорит, лучше иметь дело с чертом, чем с сердитыми бабами. (Тихо Груне, мигая ей.) Не пугайтесь, Аграфена Силаевна; поверьте, наш брат из воды сух вынырнет. (Резинкину тихо.) Лососинину и Гривенничкину велено подать в отставку; наша судьба с тобой висит на волоске; лакей, что был в трактире, все рассказал своему барину.

Резинкин. О! я пропал... прощай, Груня!

Груня (удерживая его, Мухе). Ради Бога, скажите, что там такое: не томите.

Муха. Не дерзаю говорить ни хорошего, ни дурного, сам ничего не ведаю.

Груня. Александр Парфеныч! если судьба ваша зависит от меня, простимся... ступайте к своей невесте, поведите ее к венцу и — будьте счастливы.

Резинкин. Нет, лучше пропадай моя голова! (Входят Мамаев и Резинкина.)

Муха. Вот эти должны знать больше меня.

Явление VI

Те же, Мамаев и Резинкина.

Мамаев (тихо Резинкиной). Смотри у меня, язык на привязи. (Громко.) А, красноперый уж здесь! Вон, вон; да кстати, возьми с собой и дочь мою... Неугомонная! видно, с нею не сладишь. Груня, поцелуйся с ним... я тебе приказываю, поцелуй жениха своего. (Груня и Резинкин колеблются.) Ну, сватья, прикажи уж и сыну своему... вишь, как его напугала, не смеет без твоего капитанского приказа.

Резинкина. Благословляю тебя, Сашенька. (Груня и Резинкина целуются.) Господь поладил все к лучшему. Поди ко мне, Груня, дочка моя, помиримся, да уж и навсегда. (Обнимает ее.) Чтоб о старом и помину не было!

Груня. Боже мой! не во сне ли это вижу! (Бежит обнимать отца.)

Резинкин. Боюсь обезуметь от счастья.

Мамаев. Нет, брат, от счастья с ума не сходят.

Муха. Говорите же, как это дело имело течение.

Мамаев. Расскажу все по порядку, только не сбивайте меня. И без того здесь и тут (показывает на голову и сердце) будто жернова мелют. Вот видишь, Груня: смотря на твои слезы, у меня в груди больно разгорелось. Быть беде, подумал я, изнывает она, сердечная, словно зажженная лучинушка на ветру; пожалуй, наложит на себя руки. Эх, говорю я сам с собой: у набольшого-то командира есть дети — есть у него и сердце; паду ему в ноги, да и раскрою перед ним душу свою. Прихожу, а у него, говорят,