Пашка Огонь [Леонид Михайлович Жариков] (fb2) читать постранично

Жариков Леонид Михайлович Пашка Огонь

Л.Жариков

Пашка Огонь

Пашка был в полном смысле пещерным человеком. Он родился и вырос в земле, никогда в жизни не умывался и считал это пустяковым занятием: все равно всюду грязь, угольная пыль, да и воды на руднике нет, а покупать у водовозов по копейке ведро - где наберешься таких денег!

Шахтерская лачуга, в которой прожил Пашка первые тринадцать лет, была вырыта на краю оврага. Входили в нее по ступенькам, как в погреб, да еще надо было пригнуть голову, чтобы не стукнуться лбом о перекошенный дверной косак. "Пещера, а не жилье" - так сказал бы о Паншиной землянке всякий человек. Но Пашка любил свою завалюшку-хибарку. Он узнавал ее по высокой трубе с закопченным ведром на макушке. Крыша у землянки была отличная: на обаполы насыпали толстый слой глины - никакой ливень не промочит. А еще цветы росли вокруг трубы - сурепка, полынь и желтые одуванчики. Плохо только, что крыша сравнялась с землей. Один раз какой-то пьяный шахтер заблудился и долго топтался по крыше, кого-то ругая, и целую ночь не давал Пашке спать.

Было еще одно неудобство: чересчур темно, с утра до ночи горел каганец, а от него вечно в носу и в ушах копоть. У людей дома как дома, с окнами, и вот Пашка решил сам смастерить окошечко. Прокопал под крышей дырку в божий свет и вставил стеклышко. Откуда взялось у Пашки стекло, знала одна темная ночь да оконная рама в конторе владельца шахты. Ему невелик убыток, а Пашке удобство: можно узнать, какая на улице погода дождик или солнышко светит.

Пашка никогда не жаловался на судьбу, хотя она не баловала его. Пашка был сиротой: отец сгорел в шахте во время взрыва, подняли в клети обугленное тело, только по жестяному рабочему номерку и опознали отца. Мать с той поры как слегла, так и не подымалась. Старший брат Петр никогда дома не жил, вечно боролся то против царя, то против хозяина шахты, скитался по тюрьмам или воевал на баррикадах в Юзовке.

С малых лет пришлось Пашке идти работать в шахту: надо было кормить больную мать, да и Верка, сестренка, что прожорливый галчонок - никогда не накормишь.

Пашка не боялся темных, сырых подземелий шахты, он был отчаянным по натуре, недаром рудничная ребятня признала его своим верховодом.

Никто не знал, почему прилипло к Пашке прозвище "Огонь". Скорее всего это случилось потому, что нравом он был необуздан и горяч. Была и другая причина: волосы на Пашкиной голове господь бог окрасил в рыжий цвет чистое пламя. А сам он так почернел от угольной пыли, что смахивал на угольную глыбу. Пашка не обижался на свое прозвище, наоборот, любил повторять слова песенки, где говорилось прямо-таки про него:

Шахтер голый, шахтер босый, Шахтер курит папиросы, Шахтер богу не родня, Его бойся, как огня!

Что еще можно было сказать про Пашкино житье-бытье? Ничего веселого: жил, как слепой крот. Если бы не дыра-окошечко, так и порадоваться нечему.

Настоящая жизнь у Пашки началась с первых дней революции. Отобрали углекопы шахту у хозяина фон Граффа, а вместе с ней дом и сад. На рудниках то и дело собирались митинги. Пашка не пропускал ни одного случая, чтобы послушать речи ораторов. Ему нравились громкие новые слова, которых он раньше никогда не слыхал. Раньше Пашка думал, что самое главное слово на свете - хлеб. А тут понял: есть слово еще выше - свобода. Любил Пашка слова новой песни: "Вставай, проклятьем заклейменный...". Он воспринимал их как прямое обращение к себе: дескать, вставай, Пашка, это ты был проклятьем заклейменный.

Люто возненавидел он богатых, которых теперь рабочие называли буржуями. Ведь сам Пашка, его мать, сестренка Верка были что ни на есть бедные, из бедняков бедняки, из пролетариев пролетарии. Что уж говорить: Пашка ни разу в жизни как следует не наедался. Один только раз на пасху съел чугун каши, чуть живот не лопнул. Но это было только один раз.

Словом, Пашка принял революцию всей душой, всем своим пламенным пролетарским сердцем!

Все чаще на митингах углекопы говорили, что теперь, после революции, кто был ничем, тот станет всем, кто мучился в землянках, получит большой дом. Пошли слухи, что шахтеров поселят в особняке хозяина шахты, а там одни окна какие: на цыпочки поднимись, руку протяни - и не достанешь до верха. Вон где собирался жить Пашка после революции! Правда, брат Петр, председатель рудничного ревкома, сказал Пашке, что с переездом придется подождать - сначала надо людей устроить, а потом уже и о себе подумать. Но Пашка верил, что его черед настанет.

Пашка стал бы дожидаться нового жилья год, даже два, если бы не одна обида, с которой он никак не мог справиться. Дело дошло до того, что трудно было уснуть от обиды: всю ночь метался на драной подстилке - то укутывался с головой тряпичным старым одеялом, то раскрывался - нечем было дышать от злости. И все вот почему.

В двух верстах за рудником, в белокаменном имении помещика Поклонского, разместился буржуйский детский приют. В нем жили дети буржуев, да, да, тех самых буржуев, которые всю жизнь пили Пашкину кровь.