Шотландский узник (ЛП) [Диана Гэблдон] (fb2) читать онлайн

ДИАНА ГЭБЛДОН

ЧАСТЬ I. ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ

Глава 1 Игра в дурака

Хелуотер, Озерный край

1 апреля 1760

Было так холодно, он подумал, что его плоть расколется у него в кулаке как сосулька, если удастся вообще ее найти. Эта мысль проскользнула в его сон, как один из ледяных сквознячков, шнырявших по чердаку, и заставила открыть глаза. Искать не пришлось, он проснулся, крепко держа ее в кулаке, содрогающуюся от желания и подрагивающую, как под укусами сотен мошек. Его мечта была с ним, полностью завладев полусонным разумом, но он знал, что не сможет удовлетворить ее здесь, рядом с мужчинами, тяжело храпящими и пускающими газы во сне. Он нуждался в ней, ему необходимо было излиться, пока он еще чувствовал ее прикосновения на своей коже.

Хэнкс заворочался во сне, усмехнулся, произнес что-то невнятное и снова провалился в пустоту, бормоча «Я тебя вздрючу, сукин сын». Джейми повторил нечто подобное на гэльском и отшвырнул одеяло в сторону. Чертов холод.

Он спустился вниз по лестнице в теплую, пахнущую лошадьми духоту конюшни, чуть не упал в спешке, не заметив острый осколок кирпича под босой ногой. Он ненадолго остановился в темноте, немного сомневаясь. Лошадям было все равно, но они его почуяли и могли наделать много шума, разбудив остальных конюхов.

Порыв ветра ударил в стену конюшни и зашелестел соломой на крыше. Струя холодного воздуха, пахнущего снегом, всколыхнула сонную тишину, две или три лошади всхрапнули и зашевелились на подстилке. Сверху послышалось сонное бормотание, сопровождаемое шорохом одеяла, натягиваемого на голову.

Клэр все еще была с ним, такая яркая в его воображении и горячая в его руках. Он слышал аромат ее волос среди запаха сена, помнил ее губы, белые ровные зубы. Он потер сосок, напрягшийся и зудящий под тканью рубашки, и сглотнул.

Его глаза давно привыкли к темноте, он нашел свободное стойло в конце ряда и прислонился к доскам стенки, держа плоть в кулаке, всем сердцем и разумом стремясь к утраченной женщине. Он сделал бы это раньше, если бы мог, но он боялся потерять ощущение близости, он целиком обратился к памяти, застонав. Потом его колени подогнулись, и он медленно сполз вниз на охапку сена, его рубашка закрыла бедра, сердце стучало, как литавры.

Господи, храни ее в безопасности, было его последней мыслью. Ее и дитя.

* * *

Он сразу погрузился в сон, такой глубокий и спокойный, что когда чья-то рука ткнула его в плечо, он не смог вскочить на ноги, а только потряс головой, на мгновение озадаченный колючим сеном на своих голых ногах. Внезапное ощущение тревоги вернуло его к жизни, и он одним прыжком оказался на ногах, прижавшись к стене, куда не достигал свет из окна. Рядом послышался короткий вздох, он распознал женское дыхание, как раз вовремя, чтобы удержать руку от удара.

— Кто здесь? — требовательно спросил он. Он говорил низким хриплым со сна голосом и тень рядом качнулась, выказывая сомнение.

Он был не в настроении шутить и выбросил вперед руку, схватив ее за локоть. Она взвизгнула, как свинья, и он отбросил ее, как раскаленную кочергу, мысленно проклиная себя, потому что слышал испуганные шорохи над головой.

— Что там, черт возьми, происходит? — крикнул Крузо сиплым голосом. Джейми слышал, как он кашляет и отплевывается в наполовину полный горшок, сейчас он спустится вниз. — Кто там?

Тень в отчаянии заламывала руки, умоляя его молчать. Лошади мягко фыркали в полудреме, но не беспокоились, они привыкли к крикам Крузо. Он напивался, когда у него были деньги, и визжал во сне, просыпаясь от кошмаров в холодном поту. Джейми потер лицо, лихорадочно соображая. Если Крузо и Хэнкс еще не знают, что он ушел, они поймут это через несколько секунд.

— Крысы в овсе, — крикнул он, — я убил одну.

Это была слабая версия, крысы всегда воровали овес, и никто из них не пошевелил бы и пальцем, услышав их среди ночи, не говоря уже о том, чтобы охотиться на них в темноте. Хэнкс с отвращением хмыкнул, шурша своим одеялом:

— Шотландец снова пугает лошадей по ночам, — сказал он, обращаясь к Крузо, хотя ясно было, что его слышат внизу. — Надо бы поговорить о нем с его светлостью.

Крузо сердито заворочался.

— Ну, что ты там делаешь, Маккензи, фак тебя так, прекрати, — сердито крикнул он и бросился обратно на тюфяк.

Сердце Джейми снова колотилось, он разозлился. Он медленно потянулся в сторону молодой женщины — старуха так не визжала бы — и осторожно взял за руку, она не сопротивлялась. Он провел ее вниз по проходу между стойлами и вывел на улицу, с грохотом толкнув раздвижную дверь конюшни.

Было холодно, ледяной ветер мгновенно выстудил рубаху, воруя тепло его тела и дыхания. Луны не было видно за быстро летящими облаками, но с неба лилось достаточно света, чтобы он разглядел нарушительницу.

— Какого черта тебе надо? — рявкнул он. — И как ты меня нашла?

До него неожиданно дошло, что она не случайно наткнулась на него в сене, иначе зачем горничной бродить по конюшне ночью? Она искала его.

Бетти подняла подбородок.

— Там человек, он хочет поговорить с тобой. Он послал меня сказать. И я видела, как ты спустился с чердака.

Невысказанный вопрос висел в воздухе между ними, как шаровая молния. От напряжения у него поднялись волосы на теле. Иисусе. Она догадалась, что он делал в стойле? Он поймал намек на ухмылку на ее лице, прежде, чем тень скрыла ее, и его уши стали горячими от прилива крови.

— Какой человек? — спросил он. — Где?

— Ирландец, — ответила она, — но джентльмен. Он сказал, что принес тебе зеленую веточку с воли, и встретится с тобой на холме в хижине старого пастуха.

Потрясение от этих слов заставило его забыть холод, хотя ветер рвал на нем рубаху, и ему пришлось сжать челюсти, чтобы зубы не стучали.

— Не имею ничего общего ни с кем из ирландцев, — отрезал он. — И если он вернется, можешь ему так и сказать. Он положил руку на дверную скобу, собираясь вернуться внутрь:

— Я иду в постель, спокойной ночи.

Легкая рука пробежала вниз по спине и замерла чуть выше ягодиц. Он снова почувствовал, что волосы поднимаются, как у барсука, на этот раз не от холода.

— Твоя постель сейчас холодна, как могила. — она подошла ближе, он чувствовал ее легкое тело у себя за спиной, тепло ее дыхания сквозь ткань рубахи. И она не убирала руку. — Вместе было бы теплее.

Господи Иисусе. Сжав кулаки, он отступил от нее и толкнул дверь.

— Спокойной ночи, — буркнул он, не оборачиваясь и шагнул в наполненную любопытными шорохами конюшню. Он на мгновение увидел ее в мерцании лунного света, когда повернулся, чтобы закрыть дверь. Ее глаза сузились, как у сердитой кошки.

* * *

Он не пытался двигаться тихо, поднимаясь по лестнице на чердак. Хэнкс и Крузо молчали, хотя он был уверен, что они не спят. Бог знает, что они думали о сегодняшнем происшествии, но он не был расположен развеять сомнения этой парочки. Он все еще чувствовал тяжесть ее руки. Ему самому было, о чем поразмыслить.

Во-первых, Бетти. Если кто в поместье Хелуотер и знал его великую тайну, то это была именно она. Бетти была горничной Дженивы Дансени, до того как стать горничной ее сестры после смерти Дженивы. Насколько хозяйка ей доверяла?

Он все еще чувствовал тяжесть ее руки на своей заднице, и поерзал на тюфяке, раздраженный уколами соломы сквозь одеяло. Дженива, чертова девка. Она сразу положила на него глаз, как только он приехал в Хелуотер из тюрьмы Ардсмуир три года назад как условно-досрочно освобожденный якобитский предатель. Но горничная им не интересовалась, это довольно легко можно было понять, потому что она никогда не пялилась на него, когда приходила в конюшню сказать, что леди Дженива требует оседлать лошадь. Отвязаться от леди Дженивы было не так просто.

Он поморщился в темноте при мысли о Джениве. Он не был настроен благочестиво в эту минуту, но тем не менее, перекрестился и прочел короткую молитву за упокой ее души, как делал всякий раз, вспоминая о ней. Он ничем не был обязан ей и считал ее дурной женщиной, независимо от того, как она обошлась с ним.

Но почему сегодня эта Бетти решила поворковать с ним? Дженива была мертва уже больше двух лет, и Бетти сама вернулась в Хелуотер после смерти своей хозяйки в родах. Они ни слова не сказала ему в течение последних шести месяцев, зачем ей рисковать, отправляясь на конюшню ночью, и, если на то пошло, чего именно хотела эта сучка? Подняться по скрипучей лестнице на чердак, залезть к нему в постель без предупреждения и все это в шести футах от Хэнкса и Крузо, затаившихся на своих тюфяках? Употребить его в мансарде для слуг?

Она не могла ждать его внизу, она не знала, что он спустится. Если на то пошло… она сказала, что видела, как он спускается, но не подошла к нему тогда. Почему?

От ответа перехватило дыхание, словно от удара под ложечку. Она искала совсем не его. Он сидел, выпрямившись, напряженно глядя в темноту. Она пришла встретиться с кем-то другим, и эта встреча была прервана его неожиданным появлением. Злоумышленник не мог прятаться в стойлах с лошадьми, свободное место у двери занимать было опасно. Вот почему она разбудила меня, подумал он, сжав руками одеяло. Она должна была отвлечь меня, чтобы парень смог выбраться. Иисусе, он был там со мной. В носу защипало от смущения и ярости. От того, что… неужели он… но он должен был почувствовать, что там кто-то есть?

Но ему было не до того. Он так отчаянно пытался найти уединение, пока Клэр не покинула его, что не заметил бы и медведя в двух шагах, при условии, что тот не попытается ему мешать.

В курятнике закричал петух, ему отозвались еще двое. Сонное «О, фа-а-ак» раздалось с соседнего тюфяка. Кто-то сел с громким шелестом, и Хэнкс Хоукин громко закашлялся. Он много курил, когда мог себе это позволить, и ему требовалась добрая четверть часа, чтобы прочистить горло по утрам.

Джейми глубоко вздохнул, размышляя. Потом отбросил свое одеяло и встал, его ждал интересный день.

Глава 2 Гэльский язык

Лондон, Аргус-хаус,

Резиденция Гарольда, герцога Пардлоу.

Лорд Джон Грей осторожно потянул ленточку лежащего у него на коленях пакета, словно это была бомба. На самом деле, содержание конверта могло оказаться более взрывоопасным, чем черный порошок, оснащенный взрывателем и предохранителем. Вероятно, его мысли ясно отразились на лице, когда он передавал сверток брату, потому что Хэл остро взглянул на него, приподняв бровь. Однако, он ничего не сказал, нетерпеливым жестом сорвав оберточную бумаги и склонившись над толстой пачкой густо исписанных листов бумаги.

Грею невыносимо было смотреть, как он читает посмертные записи Чарльза Карруотерса, и видеть, как все больше хмурится брат. Он встал и подошел к окну библиотеки, выходившему с сад, стараясь не слышать шороха переворачиваемых страниц и случайных богохульных слов за спиной.

Трое сыновей Хэла играли в тигров и охотников, выскакивая друг на друга из кустов с пронзительным ревом, а затем с радостным визгом и криками: «Банг! Получи, полосатый сукин сын!». Няня сидела на берегу пруда, бдительно удерживая малышку Дотти за край платьица, она посмотрела на охотников, но лишь устало закатила глаза. «Яблочко от яблони недалеко падает», явно говорило выражение ее лица; она снова погрузила руку в воду, подманивая золотых рыбок, чтобы Дотти могла бросать им кусочки хлеба.

Джону захотелось оказаться там вместе с ними. Это был редкий в начале апреля теплый день, и он почувствовал пульсацию крови, зовущей его выйти наружу, пройти босиком по молодой траве. Войти голым в воду… Солнце стояло высоко, заливая теплом комнату через стекла французских окон, он закрыл глаза и повернулся к нему лицом.

Сиверли.

Это имя всплыло под его веками в калейдоскопе человечков, размахивающих шпагами, с мешками денег, непристойно топорщившимися под полами камзолов. Один или два мешка упали на землю, из одного посыпались монеты, другой был полон маленькими дисками, больше похожими на тарелки из кукольного домика. В груди каждого человечка торчал нож.

Хэл богохульствовал по-немецки. Должно быть, он читал о приобретении винтовок. Немецкие ругательства были зарезервированы для особо тяжелых случаев, французский язык он использовал для незначительных неприятностей вроде подгоревшего ужина, а латинский для официальных оскорблений в письменном виде. Минни не позволяла ни Хэлу ни Джону браниться дома по-английски, не желая, чтобы мальчики усваивали низкие привычки. Джон мог бы сказать ей, что эти меры запоздали, но не делал этого.

Он обернулся, чтобы увидеть Хэла, бледного от ярости, с листком бумаги в кулаке.

— Как он посмел? Да как он посмел?

Холодок сомнения растаял в груди Джона. Его брат считал собственный 46-й полк своей своей кровью и плотью, невероятно, чтобы он мог проигнорировать или смириться с должностными преступлениями в армии. Реакция Хэла успокоила его.

— Ты веришь Карруотерсу, не так ли? — Хэл смотрел на него. — Ты знал этого человека?

Да, он хорошо знал Чарльза Карруотерса.

— Да, я сразу поверил ему, когда он рассказал мне о Сиверли в Канаде, и это, — он кивнул на бумаги, рассыпанные на столе перед Хэлом, — вполне подтверждает его слова. Можно подумать, что он был юристом, так он дотошен.

Он все еще видел перед собой лицо Карруотерса, белеющее в полумраке его мансарды в маленьком гарнизоне Гареона, измученное болезнью, но полное решимости прожить достаточно долго, чтобы увидеть, как свершится правосудие. Чарли не дождался, но он прожил достаточно долго, чтобы описать каждую деталь дела против майора Джеральда Сиверли и доверить эти записи Грею.

Он был запалом, готовым взорвать эту бомбу, и он был слишком хорошо осведомлен, что случилось с другими запалами, как только их обнаружили.

— Что это? — Хэл хмурился, глядя в один из документов. Грей отложил книгу и подошел посмотреть. Бумага была исписана почерком Карруотерса так же тщательно, как все остальные; Карруотерс знал, что они послужат доказательством в военно-полевом суде, и приложил все старания, чтобы писать разборчиво. Да, буквы были написаны разборчиво, Грей легко мог сложить их в слова. Но сами слова были ни на что не похожи.

Éistigí, Fir na dtrí náisiún,

Éistigí, le glor na hadhairc ag caoineadh san goath.

Ag teácht as anoche.

Tá sí agteacht.

Tá an Banrion ag teacht.

SE na deonaigh, le gruaig agus suil in bhfiainne,

Ag leanúint lucht mhóir Bhanríon.

Вернее, похожи на полный бред. В то же время было что-то… цивилизованное в звучании этих слов. Слова порождали всевозможные ассоциации, хотя не были похожи ни на один из известных Грею языков, и все же строение текста казалось логичным. Он был расположен на странице в форме стиха, с явным разбиением на строфы и повторяющимся рефреном, возможно, это был текст песни?

— Ты когда-нибудь видел нечто подобное раньше? — спросил он Хэла. Брат покачал головой, все еще хмурясь.

— Нет. Это выглядит несколько неопределенно, словно кто-то попытался записать греческий текст с помощью латинского алфавита, но слова, безусловно, не греческие.

— И не иврит, — сказал Грей, всматриваясь в первую строфу. — Может быть, русский или турецкий?

— Может быть, — с сомнением ответил Хэл, — но для чего, Бога ради?

Грей перебрал в уме все, что ему было известно о карьере Карруотерса, но не обнаружил никакой связи с экзотическими языками. Чарли не блистал прекрасным образованием, он всегда, сколько Грей его знал, умудрялся запутать свои счета до полной неразберихи, по-французски он говорил бегло, но без изящества.

— Все документы в пакете относятся к Сиверли и его злодеяниям. Логично предположить, что этот тоже.

— Был ли Карруотерс человеком логичным? — Хэл взглянул на стопку бумаг. — Он мыслил ясно, отдаю ему должное. Ты знал его гораздо лучше, чем я, что ты думаешь?

Грей думал о множестве вещей, большую часть которых не намеревался высказывать вслух. Он довольно хорошо познал Чарли Карруотерса в библейском смысле этого слова, хотя и в течение короткого времени, но это было более десяти лет назад. Их встреча в Канаде в прошлом году была краткой, но Чарли тоже хорошо знал Грея. Он знал, кому можно доверить свое опасное наследие.

— Не особенно логичным, нет? — медленно ответил он. — Скорее настойчивым. Когда он на что-то решался, он шел до конца.

И он почти дошел. Несмотря на сердечную недостаточность Карруотерс упорно цеплялся за жизнь, полный решимости призвать майора Джеральда Сиверли к ответственности. «Блаженны алчущие и жаждущие справедливости» — прошептал он на ухо Грею во время их последней встречи.

Грей взял небольшую папку бумаг и аккуратно разложил их по порядку, их запах снова вызвал в памяти душную мансарду в гарнизоне Гареона недалеко от Квебека. Сосновые доски, горячий запах смолы и скипидара. Прокисшее молоко и заплесневелые сладости, усеянные мышиным пометом. Запах тела Чарли, пота и болезни. Легкое прикосновение его искалеченной руки к лицу Грея, воскрешенное силой памяти.

— Я всей душой жажду этого, Джон, — сказал он, в его дыхании уже чувствовался тлен приближающейся смерти. — Ты не подведешь меня.

Грей не собирался подводить его. Он не спеша сложил бумаги в аккуратную стопку и положил на стол.

— Этого достаточно, как ты думаешь? — спросил он брата. Достаточно ли, имел он ввиду, чтобы предать Сиверли военно-полевому суду и осудить его за коррупцию и злоупотребления. И за убийство людей. Сиверли не принадлежал к полку Хэла, но он принадлежал армии, которой сам Грей и его брат отдали большую часть жизни.

— Более, чем достаточно, — сказал Хэл, потирая рукой подбородок. День клонился к вечеру, отросшая щетина тихо скрипела под его пальцами. — Если будут найдены свидетели. Если они захотят говорить. — он отвечал рассеянно, по-прежнему не отрывая глаз от таинственной надписи.

Do chuir said na Róisíní Bhan ar an bealach gobua.

Agus iad toilteannach agus buail le híobáirt an teannta ifrinn.

Iad ag leanúint le bealach glor an Bhanríon.

— Ду чу-ир си-эд на Росини… — медленно прочитал он вслух. — Может быть, это шифр, как ты думаешь? Или код?

— Какая разница?

— Разница есть, — рассеянно сказал Хэл. Он поднял бумагу к свету, падающему из окна, чтобы посмотреть ее на просвет, а затем наклонился и потянулся к огню.

Грей подавил в себе порыв вырвать бумагу у него из рук. Если здесь был использован один из способов тайнописи, то проще всего его было обнаружить с помощью нагревания. Хотя зачем было использовать симпатические чернила в явно зашифрованном документе, он и так привлекал к себе достаточно внимания.

Бумага обгорала и свертывалась по краям, но ничего не проявлялось между изначальными словами, загадочными как никогда. Хэл вытащил ее из камина и бросил на стол, потирая пальцы.

— Вот, к чему привели все наши догадки, — сказал Грей, осторожно поднимая горячий лист. — Не понимаю, зачем Карруотерсу шифровать именно этот документ? Учитывая все остальное, хочу сказать.

Хэл сжал губы, но кивнул. «Все остальное» включало в себя доносы — некоторые шокирующе разоблачительные — людей, вовлеченных в преступления Сиверли. Если Карруотерс доверил Грею сведения такой разрушительной силы, что он мог бы скрывать?

— Кроме того, Чарли знал, что умирает, — еще тише сказал Грей. Он положил лист поверх остальных и снова выровнял стопку. — он отправил этот пакет на мой адрес. Он ожидал, что я его использую. Почему он скрыл часть информации от меня?

Хэл пожал плечами, признавая справедливость аргумента.

— Тогда почему он оказался здесь? Вложен по ошибке? — даже сейчас, предположив это, он покачал головой. Пакет был тщательно собран, документы лежали в хронологическом порядке. Некоторые из отчетов были собственными свидетельствами Карруотерса, некоторые содержали заявления, подписанные другими свидетелями, некоторые были оригинальными армейскими документами или их копиями, сделанными клерком. Это было невозможно определить, если на документе не ставился специальный штамп. Вся подборка документов говорила о настойчивости, воле и страсти, которые подстегивали Карруотерса и заставляли преодолевать собственную слабостью.

— Это рука Карруотерса? — не в силах оставить головоломку, Хэл протянул руку и взял верхний лист из стопки.

— Да, — ответил Грей, хотя это было очевидно. Карруотерс писал разборчивым почерком, с наклоном вправо, странно загибая хвосты букв. Он подошел ближе и заглянул через плечо Хэла, пытаясь понять, что они могли упустить.

— Текст расположен, как стихотворение, — заметил он, что-то тревожно встрепенулось в глубине души. Но что? Он попытался уловить смутную догадку, но она ускользнула, как паук под камень.

— Да, — Хэл медленно провел пальцем по странице. — Но посмотри, как повторяются эти слова. В конце концов, если бы это был шифр, то можно было бы собрать определенный набор букв из каждой строки. Но строки разной длины. — Он выпрямился, покачав головой. — Я не знаю. Возможно, Карруотерс наткнулся на шифр в документах Сиверли, но не имел к нему ключа, поэтому скопировал и передал его тебе в надежде, что ты найдешь ключ самостоятельно.

— Это имеет некоторый смысл. — Джон качнулся на каблуках, прищурившись на брата. — Как много ты знаешь о шифрах и тайнописи?

Хэл поколебался, но потом улыбнулся. Хэл улыбался редко, и улыбка совершенно преображала его лицо.

— Минни, — сказал он.

— Что? — переспросил Грей, не понимая. Его невестка была красивой и доброй женщиной, которой неплохо удавалось ладить с его братом и его апломбом. Неужели было что-то еще?

— Мое секретное оружие, — признался Хэл, все еще улыбаясь, словно эта мысль забавляла его. — Ее отцом был Рафаэль Вэттисвэйд.

— Я никогда не слышал о Рафаэле Вэттисвэйде.

— Ты и не должен был, — заверил его брат, — ни ты, ни кто-либо еще. Вэттисвэйд был дилером редких книг и регулярно наезжал к нам с континента под именем Эндрю Ренни. Он так же был поставщиком секретных сведений. Шпион… не имевший сыновей.

Грей быстро посмотрел на брата.

— Только не говори мне, — попросил он, — что отец использовал Минни в качестве шпиона.

— Он это делал, старый содомит, — коротко ответил Хэл. — Я однажды поймал ее в своем кабинете ночью во время вечеринки за попыткой взломать ящик моего стола. Вот как мы познакомились.

Грей не потрудился спросить, что же было в ящике. Он улыбнулся и взял графин хереса с чайного подноса.

— Я догадываюсь, что ты не сразу арестовал ее и доставил к судье?

Хэл взял стакан и протянул ему.

— Нет, я повалил ее на ковер перед очагом.

Графин выскользнул из рук Грея, но он по чистой случайности поймал его, пролив всего несколько капель.

— В самом деле? — пробормотал он.

— Дай сюда, растяпа. — Хэл взял графин и аккуратно наполнил стакан янтарной жидкостью. — И да, я это сделал.

Грей задал себе вопрос, была ли Минни девственницей, но решил сейчас не спрашивать брата.

— Потом я велел заложить для нее карету, спросил ее адрес и сказал, что навещу ее утром, чтобы справиться о ее здоровье, — небрежно закончил Хэл, передавая Джону стакан. — Вот. Держи его крепче. Ты выглядишь так, словно тебе нужно выпить.

Он так и сделал — выпил херес двумя глотками, херес оказался очень недурным.

— Она не… на самом деле дала свой настоящий адрес? — спросил он и откашлялся, стараясь не глядеть на ковер перед очагом. Он лежал там уже много лет, небольшой сильно потертый ковер с семейным гербом, в проплешинах от горячих углей и немного обгорелый с краю. Он вспомнил, что это был свадебный подарок первой жены Хэла, Эсме, своему мужу.

Хэл рассмеялся.

— Нет, конечно, нет. Она даже уговорила кучера выпустить ее на Кеттрик-стрит, добежала до переулка и исчезла. Мне понадобилось почти полгода, чтобы найти ее.

Хэл не спеша допил свой собственный херес и снова взял сомнительный лист со стола.

— Позволь мне показать ей это. Она не имела возможности попрактиковаться в последнее время, но, возможно, сможет сообщить нам, зашифрован ли он вообще.

Оставшись наедине с графином и ковром у очага, Грей налил себе еще выпить и вернулся к окну. Теперь в саду было тихо, небо заволокло тучами, мальчики ушли пить чай, он слышал, как они смеются в детской. Дотти и ее няня крепко спали на траве, подол платья девочки по-прежнему был надежно зажат у няни в кулаке.

Он не понимал, шокировала ли его история Хэла. Хэл следовал своим собственным правилам, Джон давно это знал. И если бы он хоть ненадолго принял сторону Минервы Вэттисвэйд, он потерял бы брата.

Он взглянул в потолок, откуда доносился грохот отодвигаемых стульев и пронзительные детские голоса. Сколько лет его племяннику Бенджамину? Он снова взглянул на ковер. Он был за границей, но мать сообщила ему об этом событии; он вспомнил, как читал ее письмо в палатке под шум тропического дождя. За день до того он потерял трех человек и страдал от упадка духа, новость о рождении племянника утешила его.

Он предположил, что это утешило и Хэла. Грей узнал — недавно и совершенно случайно — что первую жену Хэла, Эсме, умершую вместе с ребенком в родах, соблазнил один из друзей Хэла, Натаниэль Твелветри, и что Хэл впоследствии убил его на дуэли. Он подумал, что его брат был в смятении чувств в то время. Как скоро после этого он встретил Минни?

Светлое пятно возникло перед дверью оранжереи на противоположной стороне сада. Это была сама Минни, и он инстинктивно сделал шаг назад, хотя она не могла его видеть. Она задумчиво посмотрела сначала на небо, потом в сторону дома. Дождь еще не начался, и она вернулась в оранжерею. Мгновение спустя из кухонной двери появился Хэл и вошел за ней с газетой в руках.

Он был потрясен тем, что Хэл рассказал ему, но еще больше удивлен тем, что брат решил довериться ему. Хэл был сдержан и скрытен даже за выпивкой, но иногда с плотно закрытого чайника срывало крышку, когда он достигал точки кипения. Насколько было известно Грею, у Хэла было всего три человека, которым он доверял, даже их собственная мать не входила в их число. Этими тремя были сам Грей, Гарри Каррьер — старший офицер его полка — и Минни.

Так что же, спрашивается, довело Хэла до срыва? Что-то связанное с Минни? Но Грей разговаривал с ней, когда приехал, она ничем не показала, что у них разногласия.

Стук капель по стеклу и визг снизу заставили его выглянуть наружу. Внезапный ливень обрушился на сад, няня мчалась к дому, Дотти кричала от восторга и размахивала руками. Он высунул голову, чтобы почувствовать ароматную свежесть воздуха, и улыбнулся каплям дождя на своей коже. Он закрыл глаза и отбросил все мысли, волнения и беспокойство ради короткого удовольствия.

— Какого черта ты делаешь, Джон?

Он неохотно вернулся в комнату, отвернулся от окна и смахнул влагу с ресниц. Хэл неодобрительно смотрел на него, держа бумагу в руке, розовая камелия темнела у него в петлице.

— Наслаждался дождем. — он провел рукой по лицу и встряхнулся, его волосы были влажными, как и воротник и плечи мундира. — Минни смогла нам помочь?

— Да. — казалось, Хэл удивился его вопросу. — Она сказала, что это не код и не шифр.

— Вот как? Что же это такое, если не код и не шифр?

— Она сказала, что это гэльский язык.

Гэльский. Это слово вызвало в душе Грея странные ощущения. Гэльский был языком народа Шотландии. Он звучал как никакой другой язык, который он когда-либо слышал, довольно варварский, он был очень удивлен, что гэльский язык существует в письменном виде.

Хэл подозрительно смотрел на него.

— Ты, наверное, часто слышал его в Ардсмуире?

— Да, слышал. Почти все заключенные говорили на нем. — Грей был начальником тюрьмы Ардсмуир в течение недолгого времени, это было скорее изгнание, чем назначение в результате почти скандала. В силу различных причин он не любил вспоминать об этом периоде своей жизни.

— Разве Фрейзер не говорил на нем?

О, Боже, подумал Грей, не надо, только не это.

— Да, — ответил он. Он часто слышал, как Джеймс Фрейзер говорит с другими заключенными на этом таинственном и плавном языке.

— Когда ты видел его в последний раз?

— Мы не виделись в течение некоторого времени, — Грей говорил коротко и осторожно. Он не разговаривал с Джейми больше года.

Он был недостаточно осторожен; Хэл подошел ближе, рассматривая его, словно необычную китайскую вазу.

— Он все еще находится в Хелуотере, не так ли? Не захочешь ли ты поехать и расспросить его о Сиверли? — мягко предложил Хэл.

— Нет.

— Нет?

— Я не захотел бы даже помочиться на него, гори он в адском пламени, — вежливо ответил Грей.

Хэл приподнял бровь, но только на мгновение.

— Вот как, — сказал он сухо. — Однако, дело в том, что Фрейзер может оказаться склонен оказать тебе подобную услугу.

Грей осторожно поставил стакан в центр стола.

— Только если решит, что я умру от радости, — сказал он и вышел.

Глава 3 Ирландский джентльмен

Хэлуотер, 2 апреля

Джейми оделся и пошел раздавать сено лошадям, не обращая внимания на темноту и холод. Ирландец, джентльмен. Кто это может быть? И если ирландец действительно существовал, что он делал здесь с Бетти? Он знал нескольких ирландцев. Те ирландские господа были якобитами, явившимися в Шотландию вместе с Чарльзом Стюартом. Эта мысль заставила его похолодеть.

Якобитское Дело было мертво, как и та часть жизни, которую Джейми отдал ему. И все же, в этом был какой-то смысл. Что такой человек мог хотеть от него? Он был отпущенным на поруки военнопленным, почти рабом, которому приходилось скрывать даже собственное имя. Он был не многим лучше чернокожего раба, разве что его нельзя было продать и его не били. Порой ему даже хотелось, чтобы кто-то попытался, чтобы дать ему повод для бунта, но он понимал бесплодность этих фантазий и гнал их от себя.

Откуда взялся этот якобит или ирландец или готтентот, черт его бери? Всего неделю назад он получил письмо от своей сестры, она, конечно, сообщила бы о любом человеке, интересующимся им, не говоря уже об ирландце.

Воздух в конюшне светлел, жидкий серый свет просачивался сквозь щели стен. Темнота, скрывавшая грязные доски его тюрьмы, постепенно уходила, а вместе с ней иллюзия свободы и уединения. В конце ряда он опустил вилы и, быстро оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что ни Хэнкс ни Крузо еще не сошли вниз, быстро шагнул в пустой денник.

Он медленно, как на охоте, выдохнул и так же медленно втянул воздух широко раздутыми ноздрями, чтобы поймать запах. Ничего, кроме запаха сухого сена, лежащего здесь с августа прошлого года, свежего навоза и дыхания лошадей. Сено было слежавшимся, в пятнах грязи. Он посмотрел туда, где лежал вчера вечером, и горячие пятна снова стали расползаться на его щеках, и потом в дальний угол, где, возможно, стоял неизвестный.

Неудивительно, что тот человек не заговорил с ним, учитывая обстоятельства. Он закашлялся. Если, конечно, он был там, а Джейми надеялся, что не был.

Ирландец, ирландский джентльмен.

Единственная связь, которую он мог предположить… Его кулаки крепко сжались, как только эта мысль пришла ему в голову, и он почувствовал ноющую боль в костяшках пальцев. Лорд Джон Грей. Он догадывался, какими ирландцами интересуется лорд Джон.

Он не видел Грея в течение года и, если повезет, не увидит больше никогда. Грей был начальником тюрьмы Ардсмуир, когда Джейми отбывал там срок своего заключения, и он же устроил его условно-досрочное освобождение и перевод в Хелуотер к своим старым друзьям. Грей усвоил привычку ежеквартально навещать своего пленника, и постепенно их отношения стали корректными, если не больше.

Наконец, Грей предложил ему сделку: если Джейми свяжется с якобитами, проживающим за рубежом, с целью собрать необходимые сведения, лорд Джон сообщит лорду Дансени, что Джейми может легально писать своей семье в горах и получать от них письма. Джейми принял сделку, сделал необходимые запросы, получил определенную и тщательно сформулированную информацию, которая указывала, что лорд Джон разыскивает ирландского якобита, одного из сторонников Стюартов, которые именовали себя Дикими гусями.

Он не знал, как Грей мог использовать эти сведения. В их последнюю встречу были сказаны такие слова, что он задохнулся, вспомнив их, схватил вилы и тяжело двинулся к ближайшей куче сена. Ирландец Бетти не мог иметь ничего общего с Джоном Греем.

Капризный весенний день не принес с собой тепла. Туман лежал на холмах вокруг Хелуотера огромными грязными шапками, холодное небо было цвета свинца. Правая рука Джейми болела. Когда-то она была сломана в дюжине мест и с тех пор ноющей болью сообщала ему о приближающемся дожде. Не сказать, чтобы он нуждался в этом сообщении; он вдыхал холодный влажный воздух, и его потная рубаха не могла высохнуть на теле. Он работал, как автомат, хотя его мысли были далеко отсюда.

Часть мыслей занимала Бетти. Ему надо поговорить с этой мочалкой, и предпочтительно в таком месте, где она не сбежит от него. Камеристки обычно ели вместе с экономкой в ее комнате, и не присоединялись к низшим слугам на кухне. Ему не разрешалось выходить в доме за пределы кухни. Он на мгновение остановился, оперся на вилы и подумал, а что произойдет, если его поймают в доме? Что сделает с ним лорд Дансени? Его нельзя уволить, в конце концов. Эта мысль заставила его рассмеяться, и он вернулся к работе в гораздо лучшем настроении.

Ну, еще была церковь. Дансени были англиканами и ездили к Святой Маргарите в деревенскую церковь Элсмира. Они отправлялись туда в карете, и Бетти обычно сопровождала леди Дансени и Изабель, свою хозяйку. Он, как условно-досрочно освобожденный военнопленный, не мог выйти за пределы Хелуотера без разрешения лорда Дансени, но большой упряжке требовалась команда из четырех человек, в том числе два кучера, и Джейми был единственным работником, который умел управлять дормезом.

Да, это могло сработать. Если бы он мог оказаться рядом с Бетти и сунуть ей в руку записку. Бог знает, что он скажет ей, об этом тоже надо подумать. Он мог, конечно, доверить эту записку одной из кухонных служанок, но чем меньше людей имеет отношение к делу, тем лучше. Сначала надо попытаться самому.

Он остановился, чтобы вытереть лицо неряшливым полотенцем, висевшим на гвозде над корытом с отрубями, и снова обратился мыслями к ирландскому джентльмену Бетти. А существует ли он вообще? И что, черт возьми, ему надо от Алекса Маккензи? Если, конечно он ищет Алекса Маккензи, а не Джейми Фрейзера.

Его тревожные мысли были нарушены дробным стуком и появлением желтолицего Хэнкса у подножия лестницы. От него воняло кислятиной.

— Слушай, Мак, — сказал он, стараясь казаться веселым, — сделай мне одолжение.

— Да.

Хэнкс изобразил отвратительную ухмылку.

— Даже не хочешь знать, какое?

— Нет. — все, что он хотел, так это, чтобы Хэнкс оставил его в покое. От этого парня воняло так, словно он уже сгнил внутри, лошади вокруг него фыркали с отвращением.

— Ну, — Хэнкс потер лицо дрожащей рукой, — не так уж много. Просто… ты мог бы сегодня вывести мою упряжку? Я не… — его рука упала, выразительно разъясняя все причины, которых у Хэнкса на самом деле не было.

Порыв холодного ветра ударил в дверь конюшни, проник внутрь и закружил сухие травинки на кирпичном полу. Пахло сыростью. Он колебался. Лить будет не меньше часа. Он чувствовал, как непогода набирает силу на холмах, накрытых тучами. Дождь не причинит беды лошадям, он им нравился. И туман пройдет с дождем, они не заблудятся.

«Он ждет тебя на холме, — сказала Бетти, — где хижина старого пастуха».

— Да, ладно. — он отвернулся и стал отмерять отруби и льняное семя. Через некоторое время он услышал, как Хэнкс споткнулся на лестнице и повернувшись вполоборота наблюдал из праздного любопытства, свернет ли тот себе шею на этот раз. Но Хэнкс этого не сделал.

3 апреля

В дождь было трудно подняться на холм. Джейми взял лошадей и повел их по грязной дороге вдоль берега озера, затем через отмели Глассмер, чтобы обойти самый худший участок дороги, затем через сухую ложбину. Он только раз взглянул в сторону сопки, но его вершина, где лежали развалины старой хижины, была скрыта за пеленой дождя. Над попоной Августа поднимался легкий пар от усилий подъема, Джейми остановил его на каменистом перевале и дал лошади отдышаться. С высоты пейзаж выглядел все еще по-зимнему, с лохмотьями обледенелого снега с подветренной стороны скал и сосульками под выступами, но он чувствовал солнечное тепло на плечах и видел легкую зеленую дымку над торфяными болотами.

Он обошел развалины хижины сзади и поднялся выше, давая себе возможность еще раз оглядеться. Не было причин подозревать засаду или ловушку, но только безошибочный инстинкт позволял ему выживать до сих пор, и он не собирался пренебрегать его мрачным бормотанием.

Он не был здесь несколько месяцев, но мало что изменилось среди холмов. Ниже лежало крошечное озерцо в оправе из тонкого льда, сухой прошлогодний камыш пронзал его черную воду, еще не вытесненный молодой порослью. Хижина пастуха была как раз за озерцом. Она была совсем разрушена и с берега казалась просто грудой камней. Тем не менее сверху прямоугольник фундамента был ясно различим, что-то хлопало на ветру в углу у обвалившейся стены. Обрывок ткани? Какой-то лоскут, он был почти уверен.

Никто не спускался вниз, чтобы подобрать кусочек холста, запутавшийся в зимней траве. Джейми соскользнул с Августа и стреножил его, оставив мерина пастись среди скал. Он прошел коротким путем вдоль хребта и, выйдя из-за скалы, увидел человека, сидящего на камне в тридцати футах под ним и тоже наблюдающего за развалинами.

Он был очень худой, Джейми видел очертания костлявых плеч под камзолом. Он был в шляпе, но, пока Джейми наблюдал за ним, снял ее, чтобы почесать голову, и открыл каштановые кудри с густой проседью. Он казался знакомым, и Джейми напрягал память, пытаясь вспомнить, когда из-под его ноги выпал маленький камешек. Звук был негромким, но вполне различимым. Мужчина встал и повернулся к свету худым лицом. Джейми заметил, он потерял передний зуб, но это не умаляло очарования его улыбки.

— Неужели это ты? Ну, вот мы и встретились, Джейми, дорогой, вот и встретились!

— Куинн? — спросил он, не веря глазам. — Это ты?

Ирландец вопросительно взглянул на свои ноги, похлопал себя по груди и снова посмотрел вверх.

— Ну, то, что от меня осталось. В конце концов, ни один из нас не станет таким, каким был, но я должен сказать, ты выглядишь неплохо. — Он одобрительно осмотрел Джейми сверху вниз. — Должно быть, здешний воздух полезен для тебя. И ты немного поправился с тех пор, когда мы виделись в последний раз.

— Я полагаю, — ответил Джейми сухо. В последний раз он видел Тобиаса Куинна в 1746 году, ему было двадцать пять лет и он голодал вместе со всей остальной якобитской армией. Куинн был на год моложе его, и Джейми с тревогой смотрел на глубокие морщины на его лице и седые волосы. Если Куинн тоже испытывал подобные чувства при виде Джейми, он держал их при себе.

— Ты мог бы сказать Бетти свое имя, — сказал Джейми, спускаясь вниз. Он протянул ирландцу руку, но Куинн шагнул к нему и порывисто обнял. Джейми был поражен и смущен и, чувствуя подступающие слезы, крепко обнял Куинна в ответ.

— Она знает мое имя, но я сомневаюсь, что ты пришел бы, услышав его. — Куинн отступил, не стесняясь, вытер глаз кулаком и рассмеялся. — Матерь Божья, Джейми, как я рад видеть тебя.

— И я тебя. — это было правдой. Джейми оставил в покое вопрос о том, пришел бы он, зная, что на холме его ждет Куинн. Он медленно сел на камень, чтобы собраться с мыслями.

Не то, чтобы он не любил этого человека, как раз наоборот. Но этот кусочек прошлого восстал перед ним, как призрак из пропитанной кровью земли, и разбудил мучительные воспоминания, которые он похоронил и не хотел воскрешать. Кроме того… инстинкт предупреждал об опасности. Куинн не был одним из приближенных Чарльза Стюарта, но не был и солдатом. После Куллодена он бежал во Францию, так слышал Джейми. Какого черта он делает здесь сейчас?

— Ах, я уверен, что Бетти славная девушка, и у нее такие веселые черные глаза, — сказал Куинн. Он посмотрел на Джейми, склонив голову набок. — И ты ей немного нравишься, мой мальчик.

Джейми подавил желание перекреститься при этих словах.

— Поле свободно, — заверил он Куинна. — Я не собираюсь сбивать твою подачу.

Куинн моргнул, Джейми вдруг показалось, что «сбивать подачу» было одним из словечек Клэр, может оно было не просто английским, а ее собственным?

Был ли Куинн озадачен или нет, он явно понял, что имел ввиду Джейми.

— Ну, я не смог бы покуситься на сестру своей бывшей жены. Я уверен, Библия упоминает пару вещей, которые нельзя делать с сестрами жен своих.

Джейми прочел Библию от корки до корки, даже несколько раз, в то время она была его единственной книгой, и не припомнил подобного запрета, поэтому просто сказал:

— Мне очень жаль слышать о твоей жене, парень.

Куинн поджал губы и покачал головой.

— Ну, когда я говорю «бывшая», я не имею ввиду, что женщина умерла, понимаешь?

Джейми поднял бровь, а Куинн вздохнул.

— Когда нас разбили под Куллоденом и мне пришлось драпать во Францию, она проанализировала перспективы нашего брака и решила, что ее судьба ждет ее в другом месте. У моей Тесс голова всегда прочно держалась на плечах, — сказал он, восхищенно кивая. Я слышал, что она поселилась в Лидсе. Унаследовала таверну своего последнего мужа. Но «последний» не значит «последний в жизни», потому что ни минуты не сомневаюсь, она на этом не остановится.

— Вот как?

— Но я не об этом хотел поговорить с тобой, — Куинн махнул в воздухе рукой, словно освобождая от должности свою бывшую Тэсс.

— О Лидсе? Или о таверне? — Джейми молился про себя, чтобы этот человек не упоминал никаких жен. Он ни с кем не говорил о Клэр уже несколько лет, и предпочел бы вырвать себе ногти, чем бередить сердце.

— О Куллодене, — сказал Куинн, повергнув собеседника в ужас и уныние. Куллоден был четвертым в списке вещей, о который Джейми не хотел ни с кем говорить. Первые три позиции занимали его жена Клэр, его сын Уильям и Джек Рэндалл.

Джейми поднялся с камня, смутно ощущая, что ему надо встать, то ли для того, чтобы достойно встретить новые удары судьбы, то ли для того, чтобы сбежать. В любом случае, он лучше чувствовал себя стоя.

— Или, скорее, — поправил себя Куинн, — о Куллодене, как о частинашего Дела, если ты меня понимаешь.

— Я знаю только об одном Деле, — сказал Джейми, не пытаясь скрыть раздражение, — и оно мертво.

— А вот здесь ты не прав, — возразил Куинн, погрозив костлявым пальцем. — Хотя, конечно, ты был далеко от нас.

— Да, был.

Куинн продолжал игнорировать его тон.

— Дело, возможно, претерпело некоторые неудачи в Шотландии…

— Неудачи! — воскликнул Джейми. — Ты называешь то, что произошло у Друмосси, неудачей?

— Но оно живо в Ирландии.

Джеймс уставился на него в недоумении, но наконец понял, о чем он говорит.

— Иисусе!

— Я знал, что порадую твое сердце, парень, — сказал Куинн, решив интерпретировать возглас Джейми, как крик радости. Он улыбнулся, кончик его языка высунулся через брешь, оставленную пропавшим зубом.

— У нас тайное общество. Разве Бетти не сказала тебе о зеленой ветке?

— Сказала, но я не понял, что она имела ввиду.

Куинн махнул рукой, отвергая все возражения.

— Ушло некоторое время, чтобы привести в порядок наши дела после Куллодена, но сейчас все идет хорошо. Я не буду вдаваться в детали, если не возражаешь.

— Совсем не возражаю.

— Но я могу сказать, что новое вторжение планируется совсем скоро, может быть, уже в следующем году, ха-ха. Видел бы ты сейчас свое лицо! Обалдел, да? Я тоже был таким, когда услышал. Но это еще не все.

— О, Боже.

Куинн наклонился вперед, заговорщически понизив голос, хотя вокруг не было никого, кроме парящего в вышине сокола.

— И теперь ты нам нужен.

— Я? — Джейми начал было оседать обратно на камень, но снова выпрямился. — Вы там все с ума посходили?

Он не ждал ответа на этот вопрос, потому что был уверен в ответе.

— Ты когда-нибудь слышал, — Куинн сделал паузу, беспокойно оглянувшись в поисках невидимых соглядатаев, — о Чаше царя друидов?

— Я — нет! Какая еще чашка?

— Чаша царя друидов, та самая!

Джейми провел рукой по лицу, чувствуя себя очень усталым.

— Куинн, я рад узнать, что у тебя все хорошо, но мне надо работать.

— И вот уже мы добрались до тебя, парень. — Куинн протянул руку и радостно ухватил Джейми за предплечье. — Позволь мне объяснить.

Он не стал ждать разрешения.

— Это древнее сокровище королей Ирландии. Она с незапамятный времен передается друидами от короля к королю.

— Да?

— Но люди знают, и об этом говорится в легендах, что это мощный символ королевской власти. — Рука на предплечье Джейми сжалась. — теперь представь, что будет, когда наследник королей, стоя во дворе Дублинского замка между Вратами Стойкости и Вратами Справедливости, высоко поднимет Чашу, подтверждая свои права?

— И что же будет?

— Тысячи людей воскреснут и выйдут из болот и лесов. Их будет так много, что мы возьмем Англию без единого выстрела!

— Ты хоть видел английскую армию… — начал было Джейми, но с таким же успехом он мог попытаться остановить течение реки Несс.

— Вот, когда ты вступишь в Дело! — Куинн наконец отпустил его руку, чтобы с энтузиазмом ткнуть пальцем в грудь.

Джейми отшатнулся:

— Я?

— Дело в том, что мы нашли Чашу. Она была утрачена двести лет назад, легенды гласили, что ее забрали феи, спрятали друиды и другую подобную чушь. Но мы, и я в том числе, — он попытался придать лицу скромное и равнодушное выражение, — обнаружили ее в руках монахов одного ирландского монастыря.

— Но…

— Монахи в тайне хранили сокровище Ирландии много лет. Но самое главное — настоятелем монастыря является Майкс Фитцгиббонс. — он отодвинулся назад, выжидательно глядя на Джейми.

Джейми вновь приподнял бровь. Куинн вздохнул при виде такой тупости, но приступил к разъяснениям.

— Майкл Фитц-гиб-бонс, — повторил он, толкая Джейми в грудь при каждом слоге. Джейми сделал шаг назад и оказался вне досягаемости.

— Да Фитцгиббонс же, — снова повторил Куинн, — двоюродный брат твоего крестного отца Мурты Фитцгиббонса Фрейзера, разве нет? Не говоря уже о том, что он вырос в доме твоего дяди Александра Фрейзера, и в юности они были друзьями не разлей вода. Хотя, возможно, это не совсем фигура речи, когда дело касается священника, но хочу сказать, что они могли бы быть братьями, так близки они были когда-то.

Наконец Куинн остановился отдышаться, дав Джейми шанс вставить словечко.

— Нет — твердо сказал он. — Не всем наливают чаю в Китае.

Лицо Куинна вытянулось в замешательстве.

— Китай? При чем здесь Китай, ради Бога?

Ох, еще одна поговорка Клэр. Он попробовал снова:

— Я хотел сказать, что не буду уговаривать дядю Александра, чтобы попытаться вырвать эту вещь из лап Фицгиббонса.

— Я совсем не это имел ввиду.

— Очень хорошо.

— Я хочу, чтобы ты сам поехал в Ирландию. Ха, видел бы ты себя опять! — Куинн расхохотался, раскачиваясь взад и вперед, и уперев руки в колени.

Джейми тоже наклонился вперед.

— Куинн, я под арестом. Я дал честное слово. Неужели Бетти тебе не рассказала?

— Конечно, я не думал, что ты здесь поправляешь здоровье, — сказал Куинн, оглядывая мрачные холмы и развалины хижины. — Но теперь это не имеет никакого значения.

— Не имеет?

Куинн небрежно отмахнулся, как от комара.

— Нет. Нам нужен человек, которому отец Майкл доверяет, и в то же время это должен быть человек, преданный Делу Стюартов, который сможет поклясться, что Чаша не будет использована во вред, но послужит благой и священной цели восстановления католической монархии на престоле Ирландии. Такой человек сможет поднять и повести за собой армию. Люди верят тебе, — сказал он серьезно, вглядываясь в лицо Джейми, — они слушают, когда ты говоришь, и мужчины последуют за тобой без вопросов.

— Уже нет, — сказал Джейми и почувствовал, что он сжимает кулаки, его горло пересохло на ветру, так что слова звучали хрипло. — Нет. Больше никогда.

Неожиданно Куинн успокоился. Он обеими руками сжал ладонь Джейми.

— Друг ты мой дорогой, — сказал он почти нежно. — У королей своя судьба, но ее делают те, кто им служит. Это твое предназначение. Ты избран Богом для выполнения этой задачи.

Джейми закрыл глаза, коротко и глубоко вздохнул и отнял руку.

— Думаю, Богу лучше поискать в другом месте, Куинн, — ответил он. — Храни тебя Пресвятая Дева и святой Михаил. Прощай.

Он повернулся и пошел прочь, нашел Августа, где его оставил, мирно щиплющим пучки жесткой травы между камней. Он снял путы, вскочил в седло и развернул лошадь в сторону тропы. Он не хотел оглядываться, но в последнюю минуту взглянул в сторону хижины пастуха.

Темный силуэт Куинна выделялся на фоне заходящего солнца. Он казался марионеткой с длинными руками и ногами и нимбом золотых кудрей. Он поднял руку и помахал на прощание.

— Увидимся в Дублине, — крикнул он, — Стюарт возвращается. Его веселый смех преследовал Джейми всю дорогу на крутом спуске к Хелуотеру.

Он ехал вниз с холма, мучимый тревожными предчувствиями. Недоверие к безумному плану Куинна, беспокойство от мысли, что Дело Стюартов еще живо и снова поднимает голову, раздражение против Куинна, пытающегося снова втянуть его. Но он так давно не видела лица друга.

— Чертов ирландец, — пробормотал он, но все же улыбнулся.

Уедет ли Куинн, спрашивал он себя. Ирландец был для него как пуля в голове, потому что большинство его соплеменников не отказалось бы от своей затеи только из-за того, что Джейми не пожелал помочь. Он вполне может попробовать завербовать другого беспомощного кандидата. Одна часть Джейми молила Бога, чтобы так и случилось. Но другая не возражала бы снова встретиться с Куинном, узнать новости о тех, кто уцелел после Куллодена.

Мышца ноги внезапно дернулась и холодок пробежал по коже, словно призрак коснулся его стремени. Август фыркнул, почувствовав его напряжение. Он цокнул языком, позволяя лошади самой выбирать дорогу среди камней. Его сердце колотилось, он попытался дышать медленно и глубоко, чтобы успокоить его. Черт принес сюда этого Куинна. Сегодня он видел сон, породивший в нем смешанное чувство страха и надежды. Чье лицо он видел?

* * *

Сначала это был Чарльз Стюарт. Пьяный, как обычно, любезный, как всегда, принц шел, пошатываясь, рядом с Джейми по темной улице, толкая его время от времени локтем. Он схватил Джейми за руку и, хихикая, указал на ряд голов, торчащих на пиках вдоль стены.

— Coimhead, — продолжал болтать Чарльз, — A Dhia coimhead amfearud’seall an dealbh a th'air aodann! Видел бы ты сейчас свое лицо!

— О чем вы? — сердито спросил Джейми. — Ye ken ye have nagot the Gàidhlig.

— Bheil е gu diofair — ответил принц Чарльз. — Какое это имеет значение?

Откуда-то появился Куинн, схватил Джейми за руку и рывком заставил остановиться.

— Coim head nach ann oirre tha a ghruag aluinn? Посмотри, у нее такие же красивые волосы?

Джейми пытался не смотреть, но, удивленный, понял, что все головы женские. Он поднял факел выше и увидел бледное лицо Дженивы Дансени с пустыми черными глазницами. Краем глаза он заметил, что лицо следующей головы закрыто пушистой шапкой кудрявых светло-каштановых волос; он бросил факел на мокрую брусчатку под ногами, чтобы не видеть, и проснулся с бешено колотящимся сердцем, все еще слыша пьяный смех Чарльза.

Однако, это был не принц. Хэнкс смеялся во сне, над его тюфяком висел резкий запах пива и мочи, он снова обмочился. Светила яркая луна, по углам шуршали мыши, при лунном свете они всегда становились азартнее. Хэнкс дышал тише, и Джейми слышал стук коготков по полу, шелест соломы.

Он откинул одеяло, решив не засыпать, пока сон не поблекнет. Но у него был долгий день, несмотря на холод, он снова задремал.

Холод всегда навевал ему дурные сны. Он увидел Бетти и проснулся в холодном поту. Порывшись в сундучке, содержавшем все его имущество, он нашел четки, и опустился на солому перед постелью, цепляясь за деревянные бусины, словно они могли удержать его на плаву.

Глава 4 «Не годится»

Казармы 46-го полка, Лондон

Мистер Бисли был встревожен. Возраст полкового писаря Хэла являлся неразрешимой загадкой, он выглядел таким же старым, как двадцать пять лет назад, когда Джон Грей впервые увидел его. Но те, кто хорошо его знал, мог обнаружить усиливающиеся признаки волнения в его лице, и Грей видел мелкое дрожание его челюсти и век, когда мистер Бисли перелистывал взрывоопасное содержимое пакета Чарльза Карруотерса точными движениями испачканных чернилами пальцев.

Старый клерк должен был составить список имен для обвинения, тех людей, кто как знал или предполагал Карруотерс, имели деловые, финансовые и прочие отношения с Джеральдом Сиверли. Грей должен был встретиться с Хэлом и Гарри Карьером — одним из полковых офицеров и старым другом Хэла — для обсуждения их общей стратегии, но ни один еще не прибыл, и Грей забрел в кабинет мистера Бисли, чтобы взять книгу (старик собрал замечательную коллекцию французских романов) и подождать в одном из пустых кабинетов.

Грей снял с полки издание аббата Прево «Манон Леско» и перелистывал страницы, незаметно наблюдая за Бисли. Он знал, что вопросов лучше не задавать; мистер Бисли не нуждался в указаниях и разъяснениях, что делало его незаменимым помощником для Хэла, как до него и для первого графа Мелтона, их отца и основателя полка.

Тревога усиливалась. Мистер Бисли собрался было окунуть перо в чернила, но вместо этого оставил его парить над чернильницей, а затем медленно отложил. Он перевернул страницу, затем вернулся обратно, что-то внимательно изучая, тонкие губы стали почти невидимы.

— Лорд Джон, — наконец сказал он, снимая очки и близоруко щурясь снизу вверх на Грея.

— Да, мистер Бисли, — он отложил «Манон Леско» и выжидательно посмотрел на клерка.

— Вы прочитали эти документы, я полагаю?

— Прочитал, — осторожно ответил Грей. — Возможно, не слишком внимательно к деталям, но…

— И его светлость прочитал их. В каком состоянии духа, позвольте узнать, он находился после прочтения?

Грей задумался.

— Ну, он ничего не сломал. Хотя, несколько раз выругался по-немецки.

— Вот как, — мистер Бисли оценил значение этих сведений. Он постучал плоскими пальцами по столу, это был способ выражения волнения. — Вы бы могли сказать, что он впал в неистовую ярость?

— Пожалуй, мог бы, — быстро сказал Грей.

— Но он ничего не сказал… особенного… в связи с этими документами? — он взглянул на аккуратную стопку перед собой.

— Нет… — медленно сказал Грей. Хэл, конечно, обратил внимание на стихотворение на гэльском, но этот лист не показывали мистеру Бисли, не он так огорчил старого клерка. Он рискнул задать вопрос:

— Вы что-то заметили?

Мистер Бисли поморщился и пододвинул лист к Грею.

— Здесь, — сказал он, метко ткнув пальцем в середину страницы. — Прочитайте список известных соратников майора Сиверли, будьте любезны.

Грей услужливо сел и склонился над листом. Три секунды спустя он вскинул голову и уставился на клерка.

— Иисусе!

— Да, — сказал мистер Бисли мягко, — я тоже так подумал. Вы считаете, что он тоже видел это?

— Уверен, что нет.

Они мгновение смотрели друг на друга, слушая звук шагов в коридоре. Грей сглотнул.

— Позвольте мне сделать это, — сказал он, поспешно убирая лист в карман, а затем встал, чтобы приветствовать своего брата.

* * *

Карета Хэла ждала снаружи.

— Мы встречаемся с Гарри в Олмаке, — сказал он.

— Почему? Он не является его членом, не так ли? — Гарри любил общество, но его чаще можно было встретить в Шоколадном домике Уайта, куда Хэл наведывался регулярно, или в Обществе любителей бифштексов, любимом клубе Грея, но не в кофейне. Хотя после нескольких столкновений последователей Уайта с завсегдатаями Олмака кофейни в Лондоне стали приобретать популярность.

— Он нет, — сухо ответил Хэл. — А Бартоломью Халлоран да.

— И Бартоломью Халлоран это…?

— Адъютант 35-го полка.

— Ах, и таким образом, источник информации о Джеральде Сиверли, майоре этого же полка.

— В некоторой степени. Это случайный знакомый Гарри, время от времени они играют в карты.

— Я надеюсь, Гарри удается проигрывать правдоподобно. — Карета попала в глубокую рытвину и накренилась, бросив их в сторону. Хэл спасся, уперев ногу в противоположное сиденье между ног своего брата. Джон так же продемонстрировал отличную реакцию, ухватившись за его ногу. Карета опасно замерла на мгновение, но потом выпрямилась, и они вернулись в исходную позицию.

— Мы должны были… — сказал Хэл и высунулся из окна, чтобы позвать кучера. Грей дернул его за рукав, и тот посмотрел на брата с недоумением.

— Нет, подожди.

Хэл на мгновение уставился на него, затем опустился обратно на скамью.

— Что такое? — спросил он. Он смотрел настороженно, но спокойно.

— Вот это, — сказал Грей просто и вынул из кармана сложенный лист бумаги. — Прочитай список имен в середине.

Хэл взял лист и, нахмурившись, начал читать. Грей про себя начал отсчет, Хэл читал не так бегло, как он. Пять… четыре… три… два… один…

— Иисусе!

— Ну, да.

Они молча смотрели друг на друга в течение нескольких ударов сердца.

— Из всех людей, с кем мог иметь дело Сиверли… — сказал Хэл и так яростно помотал головой, словно отгонял стаю назойливых мух.

— Может быть, это совпадение, — задумчиво сказал Грей. — Я имею ввиду случайное совпадение имен.

— Может быть, но я сомневаюсь в этом. Эдуард Твелветри не такое распространенное имя.

— Жили-были три брата, — гундосо протянул Грей. Хэл закрыл глаза и тяжело дышал. — Реджинальд, Натаниель… и Эдуард.

Хэл открыл глаза.

— Так это младшему брату всегда достается принцесса? — он одарил Джона кривой улыбкой. — Младшие браться чертовски везучи.

* * *

В этот утренний час в общественных номерах Олмака наблюдалось оживление. Гарри Карьер дружелюбно болтал с худым и озабоченным человеком, в котором Грей распознал биржевого маклера. Увидев их, Гарри попрощался с собеседником и встал им навстречу.

— Я засвидетельствовал свое почтение Покерному клубу, — сказал Гарри, пожимая руку Грею и кивая Хэлу. — Симингтон, Клиффорд и Бингхэм присоединятся к нам в ближайшее время.

Грей сердечно кивнул, гадая, что задумал Гарри, но Хэл не удивился.

— Не хочу вызывать подозрения, — объяснил Гарри, выглядывая в общий зал, прежде чем закрыть дверь. — У нас есть несколько минут, чтобы поговорить, пока они не подошли, потом мы сыграем в пикет, дальше вы сможете уйти, сославшись на дела, а я останусь. Никто даже не вспомнит, что вы были здесь.

Гарри был так доволен своим хитрым маневром, что у Грея просто не хватило духа сказать, что Гарри мог просто прийти в Аргус-хаус с новостями, полученными от Халлорана. Хэл не взглянул на Джона, но серьезно кивнул Гарри.

— Очень умно, — сказал он. — Значит, у нас есть немного времени.

Его прервал слуга, принесший поднос с кофейными чашками, тарелкой печенья и несколькими колодами карт для пикета.

— Раз у нас есть немного времени, — нетерпеливо повторил Хэл, как только слуга вышел, — возможно, тебе лучше рассказать нам, что смог сообщить Халлоран.

— Довольно много, — сказал Гарри, садясь. — Кофе?

Суровое грубоватое лицо Гарри вызывало доверие у мужчин и неожиданно сильную заинтересованность у женщин, что Грей считал величайшей загадкой природы. С другой стороны, он не претендовал на исключительное знание женской психологии. В данном случае, однако, адъютант Халлоран, поддался очарованию Гарри так же легко, как любая из светских дам.

— Пришлось перебрать все полковые сплетни, — сказал Гарри, подтверждая свои слова широкой улыбкой. Он налил кофе в блюдце и подул на него, потом сделал маленький глоток ароматного напитка. — Поводил его вокруг да около и, наконец, подвел к Сиверли. Репутация смелого солдата, хорошего командира. Ни один человек… Что?

Оба Грея шумно вздохнули. Хэл махнул рукой Гарри.

— Расскажу потом. Продолжай. Был ли он замешан в мятеже в Канаде?

— Нет, — Гарри изогнул бровь. — Но он мог бы, не так ли? Это не было доведено до армейского военно-полевого суда, а если это было только полковое дело…

Грей кивнул; полковые военно-полевые суды, как правило, не раскрывали своих документов, предпочитая не выносить сор из избы. Если на то пошло, общественность не была заинтересована в разглашении этих дел, которые в основном являлись бытовыми преступлениями и нарушениями рядовых солдат: пьянство, кражи, драки, неподчинение, уход в самоволку, продажа униформы. Армейские военно-полевые суды рассматривали преступления различной степени тяжести, хотя Грей не был уверен, что различий не существовало, он не участвовал ни в одном из них.

— Он вообще не был под судом, пока, — мрачно сказал Хэл.

Глаза Гарри сузились, он отпил кофе и поджал губы. Запах был приятным, и Грей потянулся к кофейнику.

— В самом деле? — спросил Гарри. — Ты это имеешь ввиду?

Хэл сообщил Гарри о своем интересе к Сиверли, попросив его побольше разузнать о майоре, но, зная отношение Хэла к бумагам, Грей подумал, что большая часть деталей Гарри не известна.

— Конечно, — сказал Хэл. — Так, что еще?

Он взял одно печенье, критически осмотрел его и отправил в рот.

— Сиверли не слишком популярен в полку, но и не пария, — сказал Гарри. — Общителен, но не навязчив. Принят в обществе, иногда принимает у себя. Имеет жену, но не живет с ней. Она принесла ему некоторую сумму денег, не слишком большую, но никаких серьезных связей.

— А что его собственная? — спросил Грей с набитым ртом. Имбирно-ореховое печенье было совсем свежим, еще теплым. — Что у него за семья?

— Ах, — сказал Гарри, коротко взглянув на Хэла. — Ничего существенного. Отец был капитанов в одиннадцатом драгунском, погиб при Куллодене. Мать была из богатой ирландской семьи, но за пределами Ирландии не влиятельной.

— Но? — резко наклонился вперед Хэл, поймав его взгляд. — У него есть важные друзья?

Гарри вздохнул, одернул жилет и откинулся назад.

— О, да, — сказал он. — Герцог Камберленд достаточно важная персона?

— Смотря как он себя поведет, — ответил Хэл, приподняв бровь. — Что их связывает?

— Охота. У Сиверли есть поместье в Ирландии, и он при случае развлекает его светлость. А так же некоторых приближенных герцога.

— Поместье? Унаследованное? — спросил Грей.

— Нет, купленное. Сравнительно недавно.

Хэл издал низкое гудение, которое у него указывало на удовлетворение. Очевидно, что Сиверли не мог купить целое поместье, даже в Ирландии, на свое жалование. По отчетам Карруотерса предприятия Сиверли в Канаде уже принесли ему что-то около тридцати тысяч фунтов.

— Очень хорошо, — сказал он. — Это может произвести впечатление на военно-полевой суд.

— Да, это может, — подтвердил Гарри, стряхивая крошки с жилета. — Если вы сможете доставить его туда.

— В случае необходимости, я арестую его и потащу туда силой.

Гарри издал глубокомысленное «хмм», что заставило Хэла прищуриться.

— Ты сомневаешься, что я сделаю это? Этот мерзавец позорит свою профессию и всю армию своим недостойным поведением. Кроме того, — добавил он машинально, — Джон дал честное слово, что добьется правосудия.

— О, я думаю, что ты так и сделаешь, — заверил его Гарри. — И Грей добьется, конечно. Просто Сиверли сейчас в Ирландии. Это может осложнить ситуацию, а?

— О, — сказал Хэл, он выглядел озадаченным.

— Зачем? — спросил Грей, держа кофейник на весу. — Что он там делает?

— Будь я проклят, если знаю. Халлоран сказал только, что Сиверли попросил шестимесячный отпуск для устройства личных дел.

— Не собирается ли он выйти в отставку? — Грей тревожно наклонился вперед. Он не был уверен, но думал, что к военно-полевому суду нельзя привлечь того, кто уже не служит в армии. А рассмотрение дела Сиверли в гражданском суде было намного более трудозатратным предприятием.

Гарри пожал плечами:

— Не думаю, что так. Халоран сказал, что он простился ненадолго.

— Ну, тогда, — Хэл отставил чашку и решительно повернулся к брату, — ты должен поехать в Ирландию и вернуть его.

* * *

Прибывшие игроки в пикет прервали их дальнейшую дискуссию, и Грей оказался в паре с Лео Клиффордом, приятным молодым капитаном, который совсем недавно присоединился к полку. Клиффорд не был опытным игроком, что давало Грею возможность размышлять о недавнем разговоре.

«Поехать в Ирландию и вернуть его». Он предположил, что должен был быть польщен доверием Хэла, но достаточно хорошо знал брата, чтобы понимать, это доверие будет нелегко оправдать.

Может ли военно-полевой суд приговорить кого-либо заочно? Надо будет спросить Минни. Она вела переписку с военно-полевым судом, когда их сводный брат Перси Уэйтрайт был арестован по обвинению в содомии. Армия требовала передачи Перси из Германии в Англию для суда, поэтому он допускал, что осудить человека заочно нельзя.

— Репик, — рассеянно сказал он. Клиффорд вздохнул и записал счет.

Он забыл Перси. Или, по крайней мере, так он считал большую часть времени. Однако, если он снова увидит стройного юношу с темными вьющимися волосами, его сердце, возможно, замрет. Внезапно его пронзила мысль, что именно упоминание об Ирландии и военно-полевом суде навело его на мысли о Перси. Он устроил Перси побег в Ирландию, хотя его бывший любовник в конце концов перебрался в Рим. Конечно, у него не будет никаких причин вернуться в Ирландию…?

— Секстет, — радостно сказал Клиффорд. Грей улыбнулся, несмотря на потерю очков, дал надлежащий ответ «Не годится», то есть подтвердил, что не может перебить взятку, и твердо решил выкинуть Перси из сердца вон.

Гарри предлагал Грею и Хэлу выйти из игры после первого королика,^[1] но Грей точно знал, что этого не произойдет. Хэл был отчаянным игроком, и когда его кровь вскипала, его невозможно было оттащить от стола. Так как в пикет играли парами, было очевидно, что Грей не мог уйти, пока Хэл не проиграет, или пока не подведут баланс.

Так они и играли парами, меняя партнеров после каждой игры, набирая наибольшее количество очков для финальной игры. Грей приложил все усилия, чтобы полностью сосредоточиться на игре. Это ему удалось настолько успешно, что он вздрогнул, когда его брат — теперь его противник в игре — замер в кресле, а потом резко повернулся к двери.

В общем зале слышались приветственные возгласы и звук шагов нескольких новых гостей. Среди них Грей уловил высокий, странно чопорный голос герцога Камберленда. Он уставился на Хэла, который сжал губы. Хэл терпеть не мог Камберленда, и открытие, что тот близок с Сиверли, вряд ли могли улучшить их отношения.

Их глаза встретились, и Грей понял, о чем думал брат: надо соблюдать максимальную секретность. Если Камберленд что-то пронюхает до суда, он вполне может пристроить свою жирную задницу в судейское кресло.

Затем Грей услышал другой голос, глухой и хриплый от возраста и табака, что-то отвечавший Камберленду.

— Scheisse!^[2] — сказал Хэл, и все взглянули на него с любопытством.

— Не собираетесь ли вы объявить карт-бланш? — прошептал Клиффорд, наклоняясь к Грею.

— Да, пожалуй, — ответил Грей, прищурившись на Хэла. Он чувствовал потребность сказать что-то покрепче, но не хотел привлекать внимание. Гарри в другом конце комнаты тоже услышал этот голос и поджал губы, не поднимая глаз от карт.

Грей довольно давно не слышал голоса Реджинальда Твелветри, но сохранил о нем яркие воспоминания. Два года назад полковник Твелветри возглавлял комиссию по расследованию взрыва пушки и предпринял опасную попытку разрушить карьеру Грея из давней вражды, возникшей между Греями и семейством Твелветри после дуэли Хэла с Натаниэлем, младшим братом полковника.

— Когда он говорит «Scheisse»? — прошептал Клиффорд?

— Когда происходит что-то неприятное, — тихо ответил Грей, подавляя желание рассмеяться.

— Секстет, — сказал он своему брату.

— Не годится, — прорычал Хэл, и швырнул карты на стол.

Глава 5 «Дать душе моей покой»

Хелуотер

У него была плохая ночь. И день обещал быть не лучше. Хэнкс и Крузо старались не смотреть на него, пока они бреди к дому на завтрак. Он кричал во сне. Огромная красная дыра горела посередине его живота, словно свинцовое ядро плавилось где-то глубоко внутри. Ему казалось, что он поглотил двухфунтовое ядро, вылетевшее из жерла пушки.

Джейми снова видел то, что хотел забыть. Он проснулся на рассвете, дрожа и обливаясь потом. Ему снился Куллоден, потому что он все еще помнил тошнотворное ощущение от стали, входящей в плоть, короткое вязкое сопротивление готовой лопнуть кожи, упруго расступающиеся мышцы и ребра. Эти ощущения еще заставляли дрожать его левую руку, он сгибал ее и потирал о бедро.

Он ничего не ел, но смог выпить кружку обжигающего чая грязно-кирпичного цвета. Это помогло ему успокоиться, и он отправился в самый дальний загон с уздечкой в руках. Воздух еще был холодным, но последний снег на холмах таял, и он мог слышать голос талой воды, стремящейся вниз между камней. Болота в низине — «мшары», как говорили местные жители: Белые мшары, Трипландские мшары, Лейтонские мшары — зазеленели, становясь все красивее и коварнее с каждым днем.

Длинная тонкая буковая ветвь плавала в лошадином корыте в дальнем паддоке,^[3] хотя никаких буков ближе четверти мили от усадьбы не росло. Джейми пробормотал себе под нос «Иисусе», и вытащил ветку из воды. Темные смолистые почки начали лопаться, из них выглядывали светло-зеленые мятые листочки. «Он принес тебе зеленую веточку с воли». Он бросил ее через забор. Эта ветка была не первой. Он нашел одну на тропе три дня назад, когда вел свою упряжку на тренировку, а вторую вчера, торчащую из щели в стене конюшни.

Он приложил ладони ко рту и крикнул:

— Нет! — голосом, отразившимся эхом среди холмов. Он не ожидал, что его услышат, тем более подчинятся, но это помогло снять напряжение. Качая головой, он поймал коня, за которым пришел, и повел его в конюшню.

После встречи с Куинном жизнь вернулась в привычное русло, но он напоминал о себе дурными снами и зелеными ветками.

И еще его беспокоила Бетти. Отправившись к дому за чаем — ему это было необходимо, потому что он не поел ни утром ни в одиннадцать часов — он увидел ее слоняющейся около ворот огорода. У горничной не могло быть там никаких дел, но рядом находились клумбы, и у нее в руке был букет нарциссов. Она подняла их к носу и нагло уставилась на него поверх цветов. Он собирался пройти мимо, не обращая на нее внимания, но она встала перед ним, игриво положив цветы на грудь.

— Разве они пахнут? — спросил он, отстраняя ее.

— Нет, но она так красивы, не правда ли?

— Ну, если их нельзя есть, то они меня не интересуют. Что это? — он резко остановился, потому что она сунула ему в руку веточку ивы с длинными мягкими желтыми сережками. Вокруг стебля была обвита и привязана ниткой записка. Он без колебаний вернул ее Бетти и пошел дальше.

— Маккензи!

Он знал, что поступает неправильно, но повернулся, привычка быть вежливым с женщинами слишком глубоко укоренилась в нем.

— Мистрисс Бетти?

— Я все расскажу. — ее черные глаза сверкали, подбородок упрямо поднят.

— Да пожалуйста, — сказал он. — Сегодня как раз прекрасный день для этого. — Он повернулся к ней спиной, но потом передумал и вернулся.

— Что расскажешь, кому? — потребовал он.

Она моргнула, но затем в глазах загорелся хитрый огонек.

— А ты как думаешь? — сказала она и отвернулась, шелестя юбками.

Он помотал головой, пытаясь привести мысли в порядок. Паршивка имела ввиду то, что он подумал? Он предположил, что она расскажет лорду Дансени о тайной встрече с ирландским якобитом на холме. Но если рассудить логически… зачем ей это?

В конце концов, Куинн был ей зятем. И, по-видимому, она достаточно любила этого человека, чтобы носить его сообщения. Будет ли она рисковать его арестом?

А та записка, что она пыталась передать, была ли она от Куинна? Он подумал, что это так, глядя на зеленую веточку, но, возможно, это была ее собственная попытка глупого обольщения, в этом случае он смертельно ее обидел. Он тяжело засопел.

Одним словом, донос мог доставить Джейми некоторое беспокойство, но одним из преимуществ его нынешнего положения было то, что мало что могло его ухудшить. Он не являлся узником Дансени, баронет не мог запереть его, заковать в кандалы, выпороть или посадить на хлеб и воду. Все, что Дансени мог сделать, так это сообщить лорду Джону Грею.

Он фыркнул при этой мысли. Он сомневался, что мелкий извращенец захочет встретиться с ним после всего, что было сказано во время их последней встречи, не говоря уже, чтобы обсуждать с ним дела Куинна. Тем не менее он чувствовал спазмы в желудке при мысли о Грее, и не хотел задумываться, почему.

По крайней мере, слугам испекли пирог к чаю. Он почувствовал его теплый аромат и ускорил шаги.

* * *

Если ему что-то и снилось этой ночью, он был рад, что ничего не запомнил. Он внимательно оглядывался, но не увидел никаких зеленых веток ни в конюшне, ни снаружи. Может быть, Бетти передала Куинну, как нелюбезно он отказался от записки, и тот решил бросить свою затею.

— Время покажет, — пробормотал он. Он знал нескольких ирландцев, и большинство из них были цепкие, как репей. И Куинна он тоже знал неплохо.

Тем не менее, этот день оказался лучше предыдущего, из дома сообщили, что леди Изабель нужен грум, чтобы сопровождать ее в город. Утром Хэнкс упал-таки с лестницы, сломал руку, по крайней мере, он так сказал, и, кряхтя, удалился на чердак дожидаться местного коновала с его пиявками; Крузо не хотел ехать в город, в последний раз он там поспорил кое о чем с учеником кузнеца, после чего вернулся со сломанной переносицей и двумя черными фонарями под глазами.

— Езжай ты, Маккензи, — сказал Крузо, делая вид, что занят упряжью, нуждающейся в починке. — Я возьму твою упряжку.

— Хорошо, спасибо. — он почувствовал радость при мысли о поездке. Хотя имение было большим, запрет уходить из него раздражал Джейми. Он уже несколько месяцев не был в городе, поэтому с нетерпением ждал поездки, даже с леди Изабель.

Изабель Дансени не была хорошей всадницей, как ее сестра Дженива. Она не боялась лошадей, но они ей не нравились, и лошади это знали. Она так же не любила Джейми, и он прекрасно это знал; она и не скрывала этого.

Это не удивительно, думал он, надевая уздечку на ее пони. Если Дженива рассказала ей, она скорее всего думает, что я убил ее сестру. Дженива вполне могла рассказать Изабель о его визитах в ее комнату, сестры были близки. И почти наверняка она не сказала Изабель, что затащила его к себе в постель путем шантажа.

Изабель не смотрела на него и вырвала локоть из его рук, как только ее нога коснулась стремени. В этом не было ничего необычного, но сегодня она вдруг повернула голову, пронзила его сердитым взглядом и отвернулась, закусив губу. Он сел на свою лошадь и послал ее вперед, но все равно чувствовал, как ее взгляд прожигает дыру в его правом плече.

Что за вожжа попала ей под хвост, спрашивал он себя. Или паршивка Бетти что-то ей рассказала? Обвинила его в домогательствах, например? Что эта мочалка имела ввиду, когда сказала: «Я все расскажу».

Неожиданно в сознании всплыли строчки из пьесы Конгрива:

«Ни небеса, ни ад не могут извергнуть столько ярости, как женщина, которой пренебрегли».

Ндааа, подумал он с раздражением. Разве можно отказаться от постели женщины, не вызвав ее ярости? Ну… наверное, нет. Он неожиданно вспомнил Лаогеру Макензи, ее навязчивое желание, пучок трав, перевязанных цветными нитками. Он отбросил эти воспоминания.

Он читал пьесу Конгрива в тюрьме Ардсмуир в течение нескольких еженедельных ужинов с лордом Джоном Греем. Он так же слышал, как Грей декламирует эти строчки с большим чувством.

— Что? — резко спросила леди Изабель.

— Прошу прощения, миледи?

— Ты фыркнул.

— Прошу прощения, миледи.

— Хммм.

Он подумал, действительно ли музыка может утешить душу? Он сам не мог отличить одну мелодию от другой. Тем не менее, ему было приятно, что он мог вспомнить часть стихов и весь остаток пути декламировал их про себя, стараясь не фыркать.

По указанию леди Изабель он внес ее на крыльцо внушительного каменного дома и получил указание вернуться через три часа. Он кивнул, она сердито взглянула на него — она считала его наглецом, потому что он никогда не снимал шляпу, она считала это выражением неуважения. Подавись своей спесью, подумал он, любезно улыбаясь, и поехал на площадь, где мог распрячь и напоить лошадей.

Люди пялились на него, пораженные его ростом и цветом волос, но затем разошлись по своим делам, оставив его в покое. У него совсем не было денег, но он наслаждался свободой, прогуливаясь по узким улочкам, и мыслью, что в течение этого короткого времени ни одна душа в мире не знает, где он находится. День был ясный, хотя и холодный, в садах начали распускаться крокусы, тюльпаны и нарциссы, дул ветерок. Нарциссы напомнили ему о Бетти, но он был настолько в мире сам с собой, что не стал беспокоиться.

Городок был совсем небольшой, и он несколько раз прошел мимо дома, где оставил леди Изабель. Однако, на четвертый раз, он заметил сквозь сетку тонких веток кустарника, как ветер играет перьями ее шляпы. Удивленный, он дошел до конца улицы и завернул за угол. Здесь открывался отличный вид на задний двор за аккуратной черной решеткой железной ограды и на леди Изабель в страстных объятиях некоего джентльмена.

Он отпрянул и скрылся из вида, прежде чем кто-то из них взглянул вверх, и в замешательстве пошел обратно к площади. Несколько небрежных вопросов у коновязи доставили ему информацию, что дом с железным забором на Хутон-стрит принадлежит мистеру Уилберфорсу, юристу, а по описаниям мистер Уилберфорс оказался тем самым джентльменом, который любезничал с леди Изабель в беседке.

Это объясняет поведение Изабель, подумал он: она была взволнована, опасаясь, что он обнаружит ее тайну. Она везла пакет под мышкой, несомненно, она передавала документы адвокату, пока ее отец был болен. Эта зима была неудачной для лорда Дансени, он подхватил простуду, перешедшую в плеврит, и Изабель часто бывала в городе, по-видимому, по делам семьи. После чего…

Пожалуй, ему не стоит мучиться из-за того, что Бетти может сказать ее светлости. Фальшиво насвистывая сквозь зубы, он начал неторопливо запрягать пони.

В следующие несколько дней ему на пути не попадались ни зеленые ветки, ни Бетти, и он начал расслабляться. В четверг погода выдалась теплая и солнечная, лорд Дансени в сопровождении старой няни Элспет с Уильямом на руках вышел к загону, где Джейми собирал лопатой навоз.

Лорд Дансени подозвал к себе настороженную няню и помахал Джейми. Он подошел, осторожно втягивая в себя вдруг ставший таким плотным воздух.

— Мой лорд, — сказал он. Он не снимал шляпы, не говоря уже о том, чтобы кланяться или другим способом выказать свое подчинение, и увидел, как уголки рта старой няни поползли вниз, выражая неодобрение. Он ответил ей прямым твердым взглядом, и рад был видеть, как она отвела глаза и повернулась к нему желтоватой щекой.

Его переполняли противоречивые чувства. Он старался ограничивать свои мысли об Уильяме, хотя думал о нем каждый день. Он редко видел ребенка, и когда это случалось, ему удавалось разглядеть только маленький завернутый в плед кулек на руках у няни Элспет или няни Пегги, когда его выносили подышать на один из балконов. Он приучил себя думать об Уильяме, как о маленьком пятнышке света в своей душе, чем-то вроде пламени восковой свечи, зажженной перед статуей святого в темной часовне. Он не мог позволить себе такую свечу, и ему не разрешалось заходить в часовню Хелуотера, но он любил представлять себе этот свет, когда молился один по ночам. Он видел, как пламя вытягивается и набухает, немного колеблется, а затем растет в высоту, увеличивая ореол света. Он ложился спать, чувствуя, как этот ласковый огонь согревает его сердце.

— Маккензи, — сказал Дансени, улыбаясь и кивая на ребенка. — Я думаю, пора моему внуку познакомиться с лошадьми. Не приведете ли вы Беллу?

— Конечно, мой лорд.

Белла была ласковой старой кобылой, давно не годной для развода, но оставленной Дансени из сентиментальных чувств: она была первой маткой, которую он приобрел для конюшен Хелуотера. У нее были добрые глаза и доброе сердце, даже Джейми не сделал бы лучший выбор.

В груди у него горело, но этот жар заглушали приступы паники, вины и свирепые судороги, крутившие живот, словно он съел плохое мясо.

Стара няня подозрительно посмотрела на него, оглядев снизу вверх от сандалий до заросшего щетиной лица. Очевидно, она не одобряла затею хозяина. Джейми широко улыбнулся ей, и она вздрогнула, как перед оскалом дикаря. Все в порядке, подумал он. Он и сам чувствовал себя дикарем.

Он бережно взял маленького мальчика у нее из рук, не обращая внимание на ее сердитый вид. Малыш коротко взвизгнул и стал крутить головой с круглыми, как у совенка глазами, изумляясь высоте, на которую взлетел.

Дрожь пробежала по телу Джейми, когда детский взгляд задержался на его лице. Совесть убедила его, что маленький Уильям является точной копией его самого, и это сходство заметит любой, кто увидит их вместе. Но круглое личико ребенка и курносый нос не имели ничего общего с чертами Джейми. В то время, как глаза Уильяма можно было назвать синими, его собственные были неопределенного серо-голубого оттенка, цвета облачного неба.

Это было все, что он успел заметить, когда поворачивался, чтобы посадить мальчика на спину лошади. Когда он помогал маленьким пухлым ручкам ухватиться за край седла, беседуя размеренно и спокойно, уговаривая одновременно и кобылу и ребенка, он заметил, что волосы Уильяма — слава Богу! — совсем не рыжие. Мягкий темно-русые пушок, коротко остриженный, как у одного уз круглоголовых солдат Кромвеля. Правда, на солнце отсвечивали красноватые пряди, но, в конце концов, волосы Дженивы был красно-каштановыми.

Он похож на свою мать, подумал он и от всей души поблагодарил Пресвятую Деву.

— А теперь, Вилли, — сказал лорд Дансени, похлопав по спине мальчика, — держись крепче. Маккензи провезет тебя по загону.

Это предложение вызвало сомнение у Вилли, и его подбородок уперся в воротник курточки.

— Мет! — сказал он и, выпустив седло, неуклюже взмахнул толстой ножкой, явно намереваясь спрыгнуть, хотя земля была в нескольких футах под ним.

Джейми подхватил его прежде, чем он успел упасть.

— Мет! — повторил Вилли, барахтаясь, чтобы спуститься. — Мемемемемемет!

— Он говорит «нет», — недовольно пробормотала няня и потянулась к ребенку. — Я говорила, что он еще слишком маленький. Пойдем, крошка, к няне Элспет. Мы пойдем в детскую пить сладкий чай.

— Мет! — пронзительно крикнул Вилли и капризно отвернулся, уткнувшись в грудь Джейми.

— Сейчас, сейчас, — успокаивал его дед, протягивая руки. — Иди ко мне, парень, мы пойдем…

— Мемемемет!

Джейми приложил палец ко рту ребенка, на мгновение успокаивая это извержение.

— Мы пойдем поговорить с лошадьми, да? — твердо сказал он и поднял ребенка на плечи, прежде, чем Вилли решил покричать еще немного. Увлеченный этим новым интересным предложением, Вилли взвизгнул и схватил Джейми за волосы. Не услышав возражений, Джейми ухватил его за пухлые колени, прижал их к своим ушам и направился к конюшне.

— Вот этого доброго старого парня зовут Дьякон, — сказал он, присев на корточки, чтобы опустить Вилли на уровень глаз старого мерина, с интересом раздувавшего ноздри. — Мы зовем его Дик. Можешь его позвать, а? Дик?

Вилли опять взвизгнул и отпустил волосы Джейми, но не рванулся прочь, и через мгновение, подбадриваемым дедом, протянул руку и рискнул погладить теплый нос.

— Дик! — сказал он и засмеялся, очарованный. — Дик!

Джейми был достаточно осторожен, чтобы показывать ему старых или спокойных лошадей, которые не испугали бы двухлетнего ребенка, но он был доволен — как и лорд Дансени — что малыш не боится огромных животных. Джейми внимательно присмотрелся к старику: цвет лица у его светлости был желтоватым, руки очень худыми, и Джейми слышал свиствоздуха в его легких. Но не смотря ни на что, вид Дансени его обнадежил, в ближайшее время баронет не собирался умирать.

— О, это мой любимый Фил, — сказал Дансени, когда они подошли в одному из денников. В ответ на его голос красивый восьмилетний темно-гнедой жеребец поднял голову, мгновение смотрел на них спокойными, осененными мягкими ресницами глазами, а затем снова опустил голову, подбирая просыпанный на пол овес.

Дансени завозился с замком, и Джейми поспешил помочь ему и открыл дверь. Лошадь не возражала против гостей, только немного подвинула огромный круп и обмахнулась хвостом.

— Ты никогда не должен подходить к лошади сзади, — сказал Джейми Уильяму. — Если ты испугаешь ее, она может пнуть, да?

Мягкие каштановые волосы мальчика завивались, образуя вокруг головы корону. Он торжественно кивнул, а потом изо всех сил засучил ногами, чтобы спуститься. Джейми взглянул на Дансени, тот кивнул, он осторожно поставил Уильяма на пол, готовый снова его подхватить, если малыш вскрикнет или захочет пошалить. Но Уильям замер с приоткрытым ртом, зачарованно глядя на огромную голову перед собой, на мягкие губы, покусывающие зерна, и Джейми испытал странное чувство перемещения.

Вот он сам стоит на полу, слыша, как рядом что-то с хрустом жует лошадь, глядя на огромные черные копыта, чувствуя запах сена, овса и едкий теплый дух лошадиной шкуры. Кто-то стоял позади него, он знал этого человека с большими ногами в шерстяных чулках, он слышал, как отец смеется и что-то говорит над его головой, но смотрел только на лошадь — мощное, красивое, нежное существо, настолько удивительное, что хотелось обнять его.

Уильям сделал это. Зачарованно глядя перед собой, он шагнул вперед и обхватил голову Филимона в порыве чистой любви. Глаза лошади расширились от удивления, она шумно выдохнула воздух, но не сделала больше ничего, только медленно кивнула головой, подняв Вилли на несколько сантиметров в воздух, а затем мягко поставив на ноги, и снова начала есть.

Уильям засмеялся от восторга, а Джейми и лорд Дансени посмотрели друг на друга и улыбнулись, а потом отвернулись, смущенные.

Потом Джейми смотрел им вслед. Уильям хотел идти сам, его дед хромал за маленькой фигуркой, как старый черный журавль, тяжело опираясь на трость, лучи мягкого весеннего солнца золотили их обоих. Знает ли Дансени? Он был почти уверен, что леди Изабель знает. Возможно, Бетти тоже. Леди Дансени точно знала, хотя ничем этого не показывала, и он сомневался, что она расскажет мужу, не желая его огорчать.

Хотя, старый джентльмен не дурак. Дансени был в той гостиной в Элсмире на следующий день после рождения внука и смерти его дочери, когда разбушевавшийся старый граф Элсмир кричал, что его ребенок ублюдок, а Дженива шлюха, и угрожал выбросить младенца из окна с тридцатифутовой высоты на брусчатку двора. Тогда Джейми вызвали наверх, чтобы помочь успокоить графа, он захватил заряженный пистолет кучера Джеффриса и выстрелил в Элсмира. Это навсегда успокоило старого злодея, гореть ему в аду.

Ничего не было сказано между ними, ничего. Джейми, пошатываясь, стоял на ковре у очага, с ребенком на руках — пуля прошла всего в дюйме от Уильяма, задев его пеленку. Лорд Дансени спокойно наклонился над телом Элсмира, прижав пальцы к мясистому горлу. Потом, удовлетворенный, подошел к Джейми, взял младенца из его рук и попросил Джеффриса отвести Джейми на кухню и дать ему немного бренди.

Уже затем с поразительной английской предусмотрительностью лорд Дансени послал к местному следователю сообщить, что с графом Элсмиром произошел несчастный случай, о чем свидетельствовал Джеффрис. Джейми никто не упомянул. Через несколько дней старый граф и его молодая жена были похоронены вместе, а через неделю после этого Джеффрис откланялся и отправился на пенсию в графство Слайго.

Конечно, все слуги знали, что случилось. Во всяком случае, это заставило их еще больше бояться Джейми, но они не сказали ни слова ни ему ни кому-либо еще. То было семейное дело, и ничье больше.

Лорд Дансени не сказал Джейми ни слова, и, вероятно, никогда не скажет. Тем не менее, между ними возникло нечто… нет, дружбой это быть не могло, нечто, основанное на уважении.

Джейми ненадолго задумался, надо ли сказать Дансени об Изабель с адвокатом Уилберфорсом. Если бы она была его дочерью, он, конечно, хотел бы знать. Тем не менее, он оставил эту мысль. Это было семейное дело, и ничье больше.

* * *

Джейми был все еще в хорошем настроении, когда собирал на тренировку лошадей следующим утром, его голова была заполнена приятной неразберихой из воспоминаний и недавних событий. Над дальними холмами висели облака, предвещая вечером дождь, но ветра не было; воздух был прохладным, лошади беспокоились, но не бесились, вскидывая головы в ожидании галопа.

— Маккензи, — он не услышал шагов человека на опилках паддока и немного удивился. Еще больше он удивился, увидев Джорджа Робертса, одного из лакеев. Обычно, когда надо было оседлать лошадь или запрячь карету, присылали Сэма Моргана: Робертс был старшим лакеем, и такие поручения были ниже его достоинства.

— Я хочу поговорить с тобой. — Робертс был в форменных бриджах, но надел рабочую куртку поверх рубахи. Его руки свободно висели по швам, но что-то в его лице и голосе заставило Джейми насторожиться.

— Я сейчас занят, — сказал Джейми учтиво. Он указал на четырех лошадей, которых вел в поводу и Августа у привязи. — Приходи сразу после обеда, если хочешь. Тогда у меня будет время.

— У тебя будет время сейчас, — ответил Робертс глухим сдавленным голосом, — это не займет много времени.

Джейми чуть не пропустил удар, не ожидая его. Но парень явно обозначил свои намерения, отклонившись на каблуках и замахнувшись кулаком так, словно собирался швырнуть камень. Джейми уклонился рефлекторно, Робертс ударил мимо, сделал несколько шагов вперед и с глухим стуком врезался в забор. Лошади беспокойно переступали ногами и фыркали, им не нравились эти глупые танцы.

— Что, черт возьми ты делаешь? — спросил Джейми скорее с любопытством, чем с враждебностью. — Или, вернее, что ты думаешь, я сделал?

Робертс оттолкнулся от забора, его лицо покраснело. Он был не так высок, как Джейми, но шире в кости.

— Ты сам, отлично знаешь, что ты сделал, шотландский факер.

Джейми посмотрел на него и поднял бровь.

— Поиграем в угадайку? Ну, хорошо. Кто-то выпил твой бренди, и плохие ребята сказали, что это я?

Угрюмое выражение на лице Робертса на миг сменилось удивлением.

— Что?

— Или кто-то украл сургуч у его светлости? — он полез в карман штанов и вытащил огрызок черного воска. — Он дал мне его сам, можешь спросить его.

Кровь прилила к щекам Робертса; слугам очень не нравилось, что Джейми разрешено отправлять письма, они делали все, на что осмеливались, чтобы помешать ему. К чести Робертса, он проглотил свой гнев и тяжело дыша сказал:

— Бетти? Это имя тебе ни о чем не говорит?

Это имя прямо-таки кричало в оба уха. Что наболтала про него эта сучка?

— Я знаю такую женщину, да. — он говорил осторожно, следя за ногами Робертса и держа руку на уздечке Августа.

Робертс скривил губы, он был достаточно хорош собой, но эта усмешка его не украшала.

— Так ты ее знаешь, парень? Ты полез к ней!

«Я все расскажу», сказала она, выпятив подбородок. Она не обещала рассказать правду, она не сказала, кому расскажет.

— Нет, — ответил он спокойно и, обернув поводья Августа вокруг столбика, он отошел от лошадей и повернулся лицом в Робертсу. — Я нет. Спросил ли ты ее, где это случилось и когда? Я всегда на виду в конюшне, за исключением случаев, когда вывожу лошадей на холмы. — Он кивнул на ожидающую его упряжку, не отрывая глаз от лакея. — Могла ли она уйти из дома, чтобы встретиться со мной там?

Роберт колебался, и Джейми дал ему шанс отступить.

— Спроси себя, парень, почему она рассказала это именно тебе?

— Что? А почему она не должна мне это говорить? — Робертс набычился, не понимая, к чему клонит Джейми.

— Если бы она хотела, чтобы меня арестовали или выпороли, она бы пожаловалась его светлости или констеблю. — Джейми отметил про себя, что его голос звучит абсолютно спокойно. — Если бы она хотела, чтобы меня избили в мясо, она сказала бы Моргану и Биллингсу. Я думаю, что ты сам можешь разобраться, что к чему.

Искра сомнения промелькнула в глазах Робертса.

— Но она…

— Так что она либо хотела пустить обо мне сплетню, как блоху, что не принесло бы никому из нас ничего хорошего, либо она думала, что ты придешь ко мне, но не будешь называть ее имя.

— Не буду? — Робертс окончательно запутался.

Джейми перевел дух, впервые заметив, как сильно билось его сердце.

— Да, — сказал он. Значит, она сказала, что я ее изнасиловал? Нет, конечно, нет.

— Но… — Робертс не хотел выказывать сейчас свои сомнения. — Она сказала, что ты зажал ее, поиграл с ее грудями и тому подобное.

— Ну, что ж, — сказал Джейми, коротко взглянув в сторону дома. — Она знает, что ты ревнив и придешь ко мне, чтобы наказать меня. Я надеюсь, — добавил он заботливо, — что девушка не имеет ничего против тебя.

Лицо Робертса потемнело от напряжения. Он взглянул на Джейми.

— Я не собирался покалечить тебя, — сказал он. — Я только хотел сказать тебе, чтобы ты держался подальше.

— Это разумно, — заверил его Джейми. Его рубашка была влажной от пота, несмотря на холодный день. — У меня нет ничего общего с ней. Могу сказать, что ей ничего с моей стороны не грозит, — добавил он как можно торжественнее.

Робертс церемонно склонил голову и протянул руку. Джейми пожал ее, чувствуя себя очень странно, и наблюдал, как лакей, расправив плечи, идет к дому.

* * *

На следующий день за завтраком Джейми услышал, что его светлость болен и лежит в постели. Он почувствовал укол разочарования, он надеялся, что старик снова принесет Уильяма на конюшню. К своему удивлению, он действительно увидел Уильяма на конюшне, гордого, как Люцифер, в своих первых бриджах и на это раз в компании младшей няни Пегги. Молодая женщина сказала ему, что няня Элспет, лорд и леди Дансени слегли с гриппом (она произнесла «ла герп»), но Уильям так расплакался, желая снова видеть лошадей, что леди Изабель сказала няне Пегги снова привести его.

— А вы хорошо себя чувствуете, мэм? — он видел, что ей плохо. Она была бледна, как зеленый сыр, с почти такой же липкой кожей, и немного горбилась, словно у нее болел живот.

— Я… да, конечно, — сказала она слабым голосом. Потом она взяла себя в руки и выпрямилась. — Вилли, я думаю, нам пора домой.

— Мет! — Вилли побежал по проходу, топоча маленькими сапожками.

— Уильям!

— Мет! — закричал Вилли, поворачиваясь к ней покрасневшим лицом. — Мет, мет!

Пегги тяжело дышала, разрываясь между необходимостью преследовать маленького бунтаря и своей слабостью. Капля пота стекла по ее горлу, оставив темное пятно на косынке.

— Мадам, — вежливо сказал Джейми. — Может быть вам лучше пойти и присесть ненадолго? Приложить холодную воду к запястьям? Я могу присмотреть за мальчиком, с ним не случится ничего дурного.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и позвал Вилли.

— Пойдем со мной, парень. Ты поможешь мне с затором.^[4] Лицо Вилли мгновенно просияло, и он с грохотом бросился назад. Джейми наклонился, подхватил его и усадил к себе на плечи. Вилли засмеялся и ухватил Джейми за волосы. Джейми улыбнулся миссис Пегги.

— Мы пойдем поработаем.

— Я… действительно… Ну, все в порядке, — слабо повторила она. — Просто… немного… — повернувшись, она поспешила прочь.

Глядя ей вслед, он пробормотал:

— Бедняжка.

В то же время он надеялся, что она задержится подольше, и быстро попросил у Бога прощения за эти мысли.

— Идняжка, — сказал Вилли торжественно и прижал колени к ушам Джейми. — Идем!

Они пошли. Корыто для затора стояло перед седельной, он поставил Уильяма на табурет и протянул мальчику уздечку с трензелями, слегка позвенев ими.

— Ты помнишь имена лошадей? — Спросил он, отмеряя зерно деревянным ковшом. Уильям нахмурился.

— Мет.

— Да помнишь, конечно. Белла? Добрая Белла, ты ехал у нее на спине.

— Белла!

— Вот видишь. А как насчет Фила, он славный парень, ты обнял его за нос.

— Ил!

— Верно. А рядом с Филом… — они вспоминали по порядку имена всех лошадей по обе стороны прохода, денник за денником, Джейми называл имена, а Уильям повторял их, пока Джейми добавлял в зерно густую и черную как смола, и почти такую же пахучую патоку.

— Я пойду за горячей водой, — сказал он Вилли. — А ты оставайся здесь, никуда не уходи, я быстро.

Вилли был слишком занят уздечкой, пытаясь засунуть ее себе в рот, он не ответил, но и не побежал за ним.

Джейми взял ведро и заглянул в кабинет управляющего, где мистер Гривс разговаривал с мистером Лоуенсом, фермером, чьи земли примыкали к поместью Дансени. Гривс кивнул ему, и он вошел, собираясь зачерпнуть горячей воды из котла, кипевшего над очагом. Кабинет управляющего, единственное теплое помещение на конюшне, был местом приема посетителей.

Он вернулся назад, осторожно держа тяжелое, исходящее паром ведро и обнаружил Вилли сидящим на стуле и совершенно запутавшимся головой и руками в уздечке, которую, похоже, пытался надеть.

— Ой! — сказал Вилли, вытаращив глаза. — Ой-ой-ой!

— Давай помогу, маленький злодей, — Джейми поставил ведро и подошел, чтобы освободить Вилли, поблагодарив ангела-хранителя за то, что малыш не успел задушить себя. Неудивительно, что этому чертенку требуются две няни.

Он терпеливо распутал узлы — как мог маленький ребенок, который не может еще сам одеться, завязать их? — а потом, велев Вилли отойти назад, осторожно вылил кипяток в корыто с отрубями.

— Поможешь перемешать? — он взял большое старое весло, как раз ростом с Вилли, и они перемешали затор, Вилли старательно цеплялся за нижнюю часть ручки, а Джейми держал за верх. Смесь была густой, и Вилли отцепился от весла, оставив Джейми заканчивать работу. Он только закончил разливать затор в ведра, когда заметил, что Уильям что-то засунул в рот.

— Что у тебя во рту?

Вилли открыл рот и достал мокрый гвоздь от подковы, который рассматривал с большим интересом. Джейми в долю секунды представил, что было бы с мальчиком, проглоти он гвоздь, и от страха его голос стал грубым:

— Дай сюда!

— Мет! — Вилли отдернул руку и сердито посмотрел на Джейми из-под светлых бровей.

— ННН, — сердито сказал Джейми, наклоняясь ближе. — Ннннет.

Вилли смотрел подозрительно и недоверчиво.

— Мет, — повторил он уже не так уверенно.

— Надо говорить «нет», поверь мне, — заверил его Джейми, выпрямившись и пододвинув ведро поближе. — Разве ты не слышал, как говорит тетя Изабель?

Он от всей души надеялся, что Изабель или кто-то еще говорит это Вилли время от времени. Хотя не слишком часто, он был в этом уверен. Вилли, казалось, задумался и потянув гвоздь ко рту, снова лизнул его. Джейми бросил настороженный взгляд в сторону двери, там никого не было.

— Ну как, вкусно? — небрежно спросил он. Вопрос вкуса, казалось, не приходил в голову Вилли, он нахмурился на гвоздь, словно интересуясь, откуда тот взялся.

— Да, — неуверенно ответил он.

— Дай попробовать, — он наклонился к ребенку и высунул язык, Вилли моргнул, но вежливо протянул гвоздь вверх. Джейми мягко обхватил руками кулачок Вилли и лизнул гвоздь. Вкус железа и лошадиного копыта, не самый плохой вкус на свете.

— Вроде ничего, — сказал он, отступая, но продолжая держать руку Вилли. — Думаю, ты сломаешь зубы, если будешь жевать его.

Вилли хихикнул от этой перспективы.

— Лошадь тоже может сломать зубы. Вот почему мы не оставляем такие вещи в конюшне. — Он махнул рукой в сторону денников, откуда в ожидании ужина выглядывало несколько лошадиных голов.

— Лошадка, — сказал Вилли внятно.

— Правильно, лошадка, — сказал Джейми и улыбнулся ему.

— Лошадка ест это? — Вилли наклонился над корытом, громко принюхиваясь.

— Да. Это хорошая еда, не то, что гвозди. Гвозди никто не ест.

Вилли явно забыл про гвоздь, хотя все еще держал его. Он взглянул на него и бросил, Джейми его поднял и сунул в карман штанов. Вилли быстро сунул ручонку в корыто, потрогал липкую смесь, засмеялся и хлопнул ладошкой по дрожащей поверхности. Джейми протянул руку и взял его за запястье.

— Ты бы хотел, — спросил он, — чтобы Дик сунул копыто в твой ужин?

— Нененененет.

— Вот именно. Вытри руку и помоги мне раздать затор. — Он вытащил из рукава рубашки относительно чистый носовой платок, но Вилли проигнорировал его и начал с удовольствием лизать свои липкие сладкие пальцы.

Ну что ж, он сам сказал мальчику, что это еда, так что он искренне надеялся, что миссис Пегги не появится сейчас в конюшне, так будет лучше для них обоих.

Пегги не появилась, и они отлично провели время, разливая лошадям затор, затем грузили сено в тачку и катили ее по конюшне. На обратном пути они встретили довольного мистера Лоуенса. Непонятно, о чем он торговался с Гривсом, но, похоже, добился отличного результата.

— Маккензи, — сказал он, сердечно кивнув. Он улыбнулся Уильяму, а Джейми с некоторой тревогой заметил пятна патоки на рубашке мальчика и сухие травинки у него в волосах. — Это твой паренек?

На мгновение ему показалось, что сердце сейчас выпрыгнет у него изо рта. Он быстро втянул в себя воздух и спокойно ответил:

— Нет, сэр. Это молодой граф. Граф Элсмир.

— Вот как? — засмеялся Лоуенс и присел на корточки, чтобы поговорить с Вилли напрямую. Вилли сердито смотрел на него. — Уже в штанах? Не слишком ли ты молод для них? — Он втянул с себя воздух. — Чем это воняет? Не дерьмом ли у вас в штанах, милорд? — Он смачно ухмыльнулся своей шутке.

Глаза Уильяма сузились, он разительно напомнил Джейми его родную сестру, собирающуюся закатить скандальчик. Он еще раз возблагодарил Бога за курносый нос Уильяма, и приготовился схватить мальца, если он надумает пнуть Лоуенса в голень.

Однако, вместо этого молодой граф прямо посмотрел на фермера и отчетливо сказал:

— Ннннет!

— О, — сказал Лоуенс, смеясь. — Я ошибся, прошу прощения, милорд.

— Нам пора идти, сэр, — поспешно сказал Джейми, прежде чем Уильям решил осуществить любой из замыслов, промелькнувших у него в голове. Он ухватил мальчика за лодыжки и понес из конюшни вниз головой.

— Вашей светлости пора пить чай.

Глава 6 Вызов

Пегги так и не вернулась. Джейми перевернул Уильяма головой вверх, отнес к дому и там отдал одной из кухонных служанок, которая рассказала ему, что Пегги «стало худо», но она отнесет его маленькую светлость леди Изабель. Вилли громогласно возразил против этого предложения, настолько громогласно, что вышла сама леди Изабель и смогла успокоить его только обещанием, что завтра он снова сможет посетить конюшню. Джейми тщательно избегал жесткого взгляда Изабель, и побыстрее ушел.

Он подумал, вернется ли Уильям? Сама Изабель не принесет его, в этом он был уверен. Но если няня Пегги почувствует себя лучше, Уильям сможет настоять на своем — Уильям был необыкновенно упрям, даже для ребенка его лет. Джейми улыбнулся при этой мысли.

Не может ни о чем думать, пока не добьется своего, подумал он, и совершенно неожиданно задался вопросом, был ли таким же его второй сын. Сын Клэр. Господи, подумал он машинально, как всегда, когда мысль о них приходила ему в голову, храни ее в безопасности. Ее и дитя.

Сколько лет сейчас его старшему ребенку? Он сглотнул комок в горле, но упорно продолжал подсчитывать про себя. Клэр была на втором месяце, когда ушла сквозь камни обратно к Фрэнку.

— Благослови тебя Бог, кровожадный английский ублюдок, — процедил он сквозь зубы. Это была его обычная молитва, когда на ум приходил Фрэнк Рэндалл. Джейми пытался избегать мыслей о нем, но он то и дело напоминал о себе.

Прошло два месяца, и наступило 16 апреля 1746 года. Сейчас снова апрель, 1760. Если время шло своим чередом, а он не видел причин, почему это должно быть не так, то его сыну почти четырнадцать.

— Иисусе, он почти мужчина, — прошептал он, и его рука так сжала брус загородки, что он почувствовал под пальцами волнистые волокна древесины.

Как о Френке Рэндалле, Джейми старался не думать слишком часто о Клэр или о ребенке. Это было слишком больно, так остро он ощущал потерю того, что имел когда-то.

Он был не силах избегать мыслей о них, живя в пещере над Лаллиброхом в первые годы после Куллодена. У него было слишком мало дел, чтобы занять свой ум, и он все время обращался к жене и сыну, видя их в дыму, когда сидел над своим маленьким огоньком в пещере, или в далеком свете звезд, когда выходил из пещеры ночью, глядя на небо, видя одни и те же светила, которые безмятежно изливали свое сияние на них и на него.

Тогда он представлял своего сына, его маленькое плотное тельце у себя на коленях, чувствовал, как бьются рядом их сердца, его руки вокруг своей шеи. Все эти ощущения вернулись к нему, когда взял Вилли на руки.

* * *

На следующее утро он нес на огород огромную корзину перепревшего навоза, когда Морган, один из лакеев, появился из-за ограды и окликнул его.

— Эй, Маккензи! Тебя зовут.

Он удивился, было раннее утро, слишком раннее для поручений и поездок. Ему придется ловить эту маленькую заразу Венус на заднем пастбище. Мысль о ловле пони, о прищуренных глазах леди Изабель, прожигающих дыру у него в спине, его совсем не радовала. Тем не менее, у него не было выбора, поэтому он поставил корзину и выпрямился, вытирая руки о бедра.

— Мне придется ловить лошадь не меньше четверти часа.

— Не надо лошадей, — нетерпеливо сказал Морган. — Я сказал, что хотят видеть тебя.

Джейми посмотрел на лакея, пораженный.

— Кто хочет меня видеть?

— Да уж не я. — у Моргана был длинный нос, и он демонстративно сморщил его, глядя на зеленовато-коричневые пятна на одежде Джейми. — Если бы было время, я заставил бы тебя сменить рубашку, но некогда. Судя по его словам тебя хотят видеть немедленно.

— Лорд Дансени, — спросил Джейми, игнорируя колкость лакея.

— Кто же еще? — Морган уже отвернулся. Он оглянулся через плечо и мотнул головой. — Иди давай.

* * *

Он странно себя чувствовал. Полированный дубовый пол эхом отзывался на звук его шагов, в воздухе пахло теплом очага, цветами и книгами. От него пахло навозом, конским и его собственным терпким потом. Со дня своего приезда в Хелуотер он только второй раз выходил в доме за пределы кухни, где его кормили.

В тот первый день лорд Дансени принимал их с лордом Джоном Греем в своем кабинете, и теперь дворецкий снова с видом сурового неодобрения вел его к той же двери. На деревянных панелях были вырезаны маленькие розетки, он так хорошо запомнил их еще в свой первый визит, что их вид снова вызвал в его душе все ощущения того дня, ему показалось, что он оступился на лестнице.

Его собственным предположением было, что леди Изабель, догадавшись, что ее застали с Уилберфорсом, решила убрать его с глаз долой, сообщив лорду Дансени об истинном отце Уильяма. Сердце Джейми колотилось в горле, его ум балансировал между начинающейся паникой и… чем-то еще. Выкинет ли Дансени мальчика из дома? Если он это сделает… перед ним возникло смутное захватывающее дух видение самого себя с сыном на руках, выходящим из ворот Хелуотера. Оно исчезло сразу, как только открылась дверь.

В кабинете лорда Дансени стояло трое мужчин. Солдаты в военных мундирах. Лейтенант и двое рядовых, подумал он, хотя давно прошли те времена, когда он определял знаки различия на английской военной форме.

— Это Маккензи, — сказал лорд Дансени, кивнув в его сторону. — Вернее… Фрейзер.

Офицер оглядел его сверху вниз, оценивая, но его лицо ничего не выразило. Мужчина средних лет с желчным лицом. Он не представился.

— Вы поедете с этими людьми, Фрейзер, — сказал Дансени. Его старое лицо казалось отчужденным. — Делайте, что они вам скажут.

Он стоял молча. Будь он проклят, если скажет: «Да, сэр», и дважды проклят, если опустит голову, как раб. Офицер внимательно взглянул на него, потом на Дансени, чтобы понять, должно ли это неподчинение быть наказано, но не найдя в лице старика ничего, кроме усталости, пожал плечами и кивнул рядовым.

Они подошли к нему, взяв за руки. Он не мог избежать этого, но почувствовал желание вырваться. Они провели его в холл к парадной двери, он мог видеть дворецкого, ухмыляющегося из своей кладовой, двух горничных с широко открытыми глазами и ртами в верхних окнах, людей перед конюшней, где в ожидании стояла повозка.

— Куда вы меня везете, — сказал он как можно спокойнее.

Солдаты переглянулись, один из них пожал плечами.

— Ты едешь в Лондон, — сказал он.

— Навестить королеву, — подхватил другой, хихикнув.

Джейми должен был наклониться, чтобы войти в повозку, при этом он повернул голову. Леди Изабель стояла у окна, удивленно приоткрыв рот. Она держала сонного Уильяма, его голова лежала у нее на плече. За ней стояла Бетти, довольно улыбаясь.

ЧАСТЬ II. ФОРС-МАЖОР

Глава 7 «Если человек устал от Лондона, он устал от жизни»

Солдаты дали ему вполне справный плащ и кормили в тавернах и гостиницах, равнодушно толкая ему через стол миску и ложку, не обращая на него внимания во время разговоров, но бросая мимолетные острые взгляды, чтобы убедиться, что он ничего не затевает. Чего они опасаются, спрашивал он себя. Если бы он хотел сбежать, это проще было бы сделать в Хелуотере.

Он ничего не узнал из их болтовни, которая состояла в основном из полковых сплетен, непристойных замечаний в адрес женщин и грубых шуток. Ни слова о пункте назначения.

На второй остановке ему дали вина, недурного вина. Джейми пил его осторожно; он много лет не пробовал ничего крепче эля, и густой аромат впитался в небо и легким туманом заклубился у него в голове. Солдаты разделили с ним три бутылки, и он радовался замедлению бешено мчащихся мыслей, когда алкоголь просочился в кровь. Мысли не принесут ему ничего хорошего, пока он не знает, о чем думать.

— О носороге, — сказала Клэр, глухо фыркнув в его волосы на груди. — Ты когда-нибудь его видел?

— Видел, — ответил он, удобнее уложив ее голову на своем плече. — В зоопарке у Людовика. Да уж, его так просто не забудешь.

Внезапно она исчезла, оставив его тупо глядеть на дно стакана. Это произошло на самом деле, или память сыграла с ним свою шутку? Или его жажда то и дело заставляла ее образ на короткое мгновение ярко вспыхнуть в его сознании, оставляя его затем в тоскливом отчаянии, но странно утешенным, словно она сама мимолетно коснулась его.

Он заметил, что солдаты перестали болтать и уставились на него. И что он улыбается. Он посмотрел на них поверх стакана, не меняя выражения лица. Они нехотя отвернулись, а он вернулся к жене.

* * *

Его действительно везли в Лондон. Он старался не глазеть по сторонам, он знал, что солдаты подсматривают за ним, незаметно ухмыляясь. Они ожидали, что он будет ошеломлен, и он не хотел доставить им такое удовольствие, хотя, действительно, был ошеломлен.

Так вот каков Лондон. Он вонял, как любой другой город, грязью узких переулков, помоями, копотью дымоходов. Но у каждого большого города есть своя душа, и Лондон в этом отношении сильно отличался от Парижа и Эдинбурга. Париж был скрытным и самодовольным; Эдинбург деловитым и по-купечески солидным. Но этот город… Под шумом и суетой муравейника ощущались могучая подземная пульсация, словно мощь этого места вот-вот вырвется наружу, выплескиваясь на сельские пригороды, на весь мир. Его кровь забурлила, несмотря на тревогу и зубодробительную тряску.

Якобитские солдаты говорили о Лондоне в начале компании, когда они одерживали победу, и Лондон казался доступным, как слива на ветке. Простодушные сказки — почти никто из них не видел городов, пока они не добрались до Эдинбурга. Рассказывали о золотых вывесках над тавернами, об улицах, по которым, как вши, снуют позолоченные кареты…

Он вспомнил Мурдо Линдсея, с выпученными глазами описывающего пьянство в рабочих кварталах, где бедняки в подвалах заглушали свои страдания голландским джином.

— Они пьют целыми семьями по несколько дней, — восклицал Мурдо, — напиваются вусмерть! Если там даже бедняки могут себе позволить пить несколько дней подряд, что же говорить о богачах?

Тогда он усмехнулся, его это позабавило. Сейчас он усмехнулся с горечью.

Когда наступление захлебнулось, когда армия, дрожа от холода разбила лагерь в Дерби, когда командиры никак не могли решить, выступать им или нет, солдаты по-прежнему говорили о Лондоне. Но теперь они говорили не о золотых вывесках и голландском джине. Они шептались о виселицах и о знаменитом мосте, где выставляют головы предателей. О Тауэре.

Эта мысль повергла его в растерянность. Иисусе, неужели его везут туда? Он был осужденным предателем, хотя и условно-досрочно освобожденным в последние четыре года. Он был внуком лорда Ловата, который встретил свою смерть в одном из дворов этого самого Тауэра. Он не любил деда, но перекрестился и прошептал под нос:

— Foisair Anam. Покойся с миром.

Интересно, на что похож этот чертов Тауэр? Он попытался представить его, хотя, Бог знает, что ему преподнесет реальность. Он должен быть высоким, хотя, все замки высокие. Он был бы предупрежден, если бы видел его раньше. Он был бы готов.

Готов к тюрьме? Мысль об узких и холодных камерах, где пройдут месяцы и годы его жизни, заставила сжаться сердце. И Уильям. Он больше никогда не увидит Уильяма. Лучше бы они его убили. Сейчас это было его единственной надеждой.

Но почему? Неужели его условно-досрочное освобождение отменено? Тот последний ужасный разговор с Джоном Греем… Он непроизвольно сжал кулаки, и один из солдат тяжело уставился на него. Он с усилием разжал руки и затянул их под полы плаща, вцепивших в бедра с такой силой, что должны были остаться синяки.

Он не видел Грея и ничего не слышал о нем с того самого дня. Что, если он затаил на него злобу и наконец решил расквитаться с Джейми Фрейзером раз и навсегда? Это было наиболее вероятное объяснение тем непростительным вещам, что были сказаны с обеих сторон. Хуже того, они оба имели ввиду именно то, что говорили, и они оба знали это. Горячая кровь не могла оправдать его, хотя честно говоря, он был абсолютно хладнокровен, и…

Он увидел. Он задохнулся, не успев совладать с собой, хотя знал, что солдаты прервали разговор и смотрят на него.

Это должен был быть Тауэр. Джейми достаточно хорошо знал, как выглядят тюрьмы. Высокие круглые башни над мрачной высокой стеной, широкий и грязный поток, несущий свои воды сквозь железную решетку. Ворота предателей? Он слышал о них.

Все они ухмылялись, злобно наслаждаясь его страхом. Джейми с трудом сглотнул и напряг мышцы живота. Они не увидят его страха. У него осталась только гордость, но ее было достаточно.

Но повозка не свернула с дороги. Она проплыла мимо окруженных рвом башен, лошадиные копыта стучали по мостовой, и он благословил этот звук, потому что он заглушил мучительный вздох, вырвавшийся из его груди. День был прохладный, но его рубаха была насквозь мокрой от пота, и он заметил, как солдат морщит нос, искоса поглядывая на него. Это был запах страха, он и сам его чувствовал. Могло быть хуже, дружок, подумал он, холодно встретив его взгляд. Я мог бы наложить в штаны, и ты нюхал бы мое дерьмо всю дорогу.

Потратив не меньше часа времени, чтобы пробраться сквозь неразбериху пешеходов, телег, карет и лошадей, толпившихся на узких улочках, они наконец остановились перед массивным домом, который стоял за оградой на краю большого парка. Джейми с удивлением огляделся. Он ожидал, что его доставят если не в Тауэр, то в другую тюрьму. Кто живет в этом чертовом доме, и зачем его сюда привезли? Солдаты ничего ему не говорили, и он не хотел их спрашивать.

К его изумлению его провели по мраморным ступеням ко входной двери, где все остановились и стали ждать, пока лейтенант стучал молотком в дверь и разговаривал с дворецким. Дворецкий был маленьким, аккуратным человечком, который сначала поморгал, глядя на Джейми, словно не верил своим глазам, а затем повернулся к лейтенанту, пытаясь спорить с ним.

— Его светлость приказал мне привезти его, и я его привез, — сказал лейтенант нетерпеливо. — Впустите нас!

Его светлость? Герцог? Что, черт возьми, нужно от него герцогу? Единственный герцог, которого он знал, был… Боже… Камберленд? Его сердце подпрыгнуло к горлу, он попытался дышать ровнее. Он только раз видел герцога Камберленда, когда его самого после Куллодена везли в телеге, скрытого под слоем сена. Телега объезжала лагерь высших чинов, и он успел заметить большую палатку, перед которой сидел человек, раздраженно обмахиваясь от облака дыма обшитой золотым галуном шляпой. Дыма горящих тел погибших якобитов.

Он почувствовал толчок, и удивленно взглянул на солдата. Он замер, спрятав кулаки, но холод и страх исчезли, сгорели в пламени ярости, который внезапно вспыхнул в его душе, заставив выпрямиться и расправить плечи.

Его сердце болезненно билось, прощаясь со всеми любимыми людьми. Кончатся долгие дни выживания, у него была цель, и ее свет звал за собой.

Дворецкий отступил, не соглашаясь, но не в силах противостоять. Так, хорошо. Все, что ему требовалось, это вести себя осмотрительно, пока он не увидит герцога. Он быстро сжал пальцы левой руки. Там должен быть нож для бумаги, что-то еще…, это не имело значения.

Лейтенант кивнул головой, и он сделал шаг вперед, прежде чем солдаты успели взять его за руки. Он увидел, как взгляд дворецкого опустился к его ногам, губы искривились в презрительной усмешке. В коридоре приоткрылась дверь и мелькнуло женское лицо. Она заметила его, ахнула и закрыла дверь.

Он бы переобулся, если бы ему дали время. Он не хотел ни пачкать дом, ни выглядеть варваром, каким его здесь считали. Солдаты подтолкнули его вперед, стоя по обе стороны от него, и ему еще меньше хотелось, чтобы его тащили силой, поэтому Джейми пошел, оставляя на полированном полу коридора пыльные следы и сухие ошметки навоза и грязи.

Дверь в комнату была открыта, и они сразу вошли. Он быстро окинул ее взглядом, оценивая расстояние, ища, что может послужить оружием, и после этого долгого мига его глаза встретились с глазами человека, сидящего за столом.

Несколько секунд его разум отказывался осознать реальность, он моргнул. Нет, это был не Камберленд. Даже прошедшие годы не смогли бы превратить жирного немецкого герцога в худощавого мужчину, хмуро глядящего на него через столешницу.

— Мистер Фрейзер.

Это был не совсем вопрос, и этого было недостаточно для приветствия, хотя мужчина вежливо наклонил голову. Джейми тяжело дышал, словно пробежал целую милю, его руки слегка сжимали бедра, пытаясь унять гнев, которому сейчас не было выхода.

— Кто вы? — грубо спросил он.

Человек за столом остро взглянул на лейтенанта.

— Разве вы не сказали ему, мистер Гаскинс?

Гаскинс. Было незначительным удовольствием узнать имя этого факера. Гораздо приятнее было видеть, как он сначала вспыхнул, а потом побледнел.

— Я…эээ… нет, сэр.

— Оставьте нас, лейтенант. — человек не повышал голоса, но его слова резали, словно бритва.

Это солдат, подумал Джейми, я могу с ним справиться. Но что ему надо?

Мужчина поднялся, не обратив внимания на поспешный уход лейтенанта Гаскинса.

— Приношу свои извинения, мистер Фрейзер, — сказал он. — С вами дурно обращались в дороге?

— Нет, — автоматически ответил он, вглядываясь в лицо перед собой. Оно было удивительно знакомо, но он мог поклясться, что не знает этого человека. — Зачем я здесь?

Человек глубоко вздохнул, его лоб немного разгладился, и Джейми увидел перед собой правильные черты красивого, несколько изможденного лица. Он ощутил толчок в грудь.

— Иисусе, — сказал он. — Брат Джона Грея. — Он судорожно вспоминал это имя, и нашел его. — Лорд… Мелтон. Иисус Христос.

— Ну, да. — ответил мужчина. — Хотя я больше не ношу этот титул. После нашей последней встречи я успел стать герцогом Пардлоу. — Он криво улыбнулся. — Это было довольно давно. Прошу вас, садитесь, мистер Фрейзер.

Глава 8 Долг чести

Он был настолько потрясен, что продолжал стоять неподвижно, бессмысленно глядя перед собой. Мелтон-Пардлоу оглядел его сверху-вниз, задумчиво сведя брови над переносицей.

Опомнившись, Джейми резко сел, чувствуя, как позолоченный стул непривычно прогнулся под ним. Пардлоу тоже сел и, не отрывая глаз от лица Джейми, крикнул:

— Пилкок! Ты мне нужен.

Это произвело должный эффект, Джейми не оглянулся посмотреть на лакея, но услышал за спиной почтительное «Ваша светлость?».

— Принеси нам виски, Пилкок, — сказал Пардлоу, все еще всматриваясь в Джейми, — и печенье, нет, не печенье, что-нибудь посущественнее.

Пилкок издал вопросительное мычание, в результате чего герцог раздраженно посмотрел за спину Джейми.

— Откуда мне знать? Мясной пирог, остатки жаркого, жареного павлина, Бога ради. Спроси Кука, спроси свою любовницу.

— Да, ваша светлость.

Пардлоу покачал головой и снова посмотрел на Джейми.

— Надо ли вам напомнить? — спросил он совершенно спокойным тоном, словно возобновил прерванный разговор. — Я хочу сказать, вы вспомнили меня?

— Я вспоминаю.

Он вспоминал, и это воспоминание рассердило его так же, как явление Пардлоу вместо герцога Камберленда. Он вцепился в сиденье стула, сопротивляясь своей памяти.

Прошло два дня после битвы, и жирный дым горящих тел уже расползался над болотами, просачиваясь в дом, где укрылись раненные якобитские офицеры. Они вместе прошли поле боя, окровавленные, замерзшие, спотыкающиеся… помогая друг другу, волоча друг друга к временному и иллюзорному убежищу.

Он понимал всю его иллюзорность. Только-только очнувшись на поле, он был убежден, что уже мертв, что все кончено — боль, горе, борьба. Придя в себя, он обнаружил упавшего на него мертвого Джека Рэндалла, тяжестью своего тела перекрывшего кровообращение в раненной ноге, спасшего его от кровотечения для жестокой смерти в плену, последнего унижения.

Друзья нашли его, заставили подняться на ноги, привели в дом. Он не протестовал; он видел, что осталось от его ноги и знал, что долго не протянет.

Дольше, чем он думал; это были два дня боли и лихорадки. Когда пришел Мелтон, его друзья были расстреляны один за другим, а его отправили домой, в Лаллиброх.

Он взглянул на Гарольда, лорда Мелтона — а теперь герцога Пардлоу — без особого дружелюбия.

— Я вспомнил вас.

* * *

Пардлоу встал из-за стола, пожал плечами и жестом пригласил его к креслу у очага. Джейми осторожно опустился на розовый дамасский шелк сиденья, но кресло было сделано прочно и выдержало его вес, не скрипнув. Герцог повернулся к открытой двери библиотеки и заорал:

— Пилкок, где ты, черт возьми?

Тот, кто появился на его зов, не был ни лакеем ни дворецким. В комнату, тихо шурша юбками, вошла женщина, чье лицо Джейми уже видел в холле. Он смотрел на нее безразлично, хотя думал, что его сердце может остановиться.

— Пилкок занят, — сказала она герцогу. — Что ты хочешь? — она выглядела заметно старше, но ее лицо с чистой и свежей кожей все еще было красиво.

— Занят? Чем?

— Я послала его на чердак, — спокойно ответила женщина. — Раз уж ты отправляешь бедного Джона в Ирландию, ему, по крайней мере, потребуется чемодан. — Она коротко взглянула на Джейми, потом ее взгляд вернулся к мужу, и Джейми заметил ее вопросительно изогнутую бровь.

Иисусе, так она его жена, подумал он, заметив мимолетное признание в гримасе герцога. Она его жена. Зеленые обои за спиной герцога вдруг начали светиться, а лицо Джейми похолодело. Он спокойно подумал, что вот-вот упадет в обморок.

Герцог издал короткий возглас, и женщина повернулась к нему. Сияющие пятна увеличились и затянули все окружающее свой пеленой, но не настолько густой, чтобы он не смог разглядеть выражение его лица. Настороженного и предостерегающего.

— Вам нехорошо, мистер Фрейзер? — холодный голос герцога проникал сквозь жужжание в ушах, он почувствовал, как чья-то рука на затылке поддерживает его голову. — Поддержи его голову, Минни, дорогая.

— У меня есть… вот… — голос женщины слегка задыхался, он услышал звон стекла, пахнуло теплым ароматом коньяка.

— Нет, пока не надо. Моя табакерка — на каминной полке. — герцог держал его за плечи и, он понял, удерживал от падения. Кровь медленно приливала к голове, но перед глазами все еще было темно, а лицо и пальцы были холодны.

Послышался звук легких удаляющихся шагов — слух теряется в последнюю очередь, подумал он — звонких на паркете и заглушенных на ковре, пауза, она быстро вернулась обратно. Шум со стороны герцога, еще один щелчок, мягкое «пум», и острый запах аммиака проник ему в нос.

Он задохнулся и дернулся, пытаясь отвернуться, но твердая рука держала его голову, заставляя дышать этой гадостью, потом отпустила и позволила сесть, кашляя и брызгая слюной. Глаза слезились так сильно, что Джейми едва мог разглядеть нависший над ним силуэт женщины с флаконом нашатыря в руке.

— Бедняга, — сказала она, — вы, должно быть, едва живы после поездки и голодны впридачу, бьюсь об заклад, вы не ели с самого утра. Действительно, Хэл…

— Я послал за едой. Я как раз собирался попросить снова, когда он побледнел и завалился, — герцог возмутился и запротестовал.

— Ну так пойди и поторопи Кука, — приказала его жена. — Я дам мистеру… — Она выжидающе посмотрела на Джейми.

— Фрейзер, — удалось выговорить Джейми, вытирая потное лицо. — Джеймс Фрейзер. — Странно было ощущать свое имя на губах, он не называл его много лет.

— Да, конечно. Я дам мистеру Фрейзеру немного бренди. Скажи Куку, что нам нужны сэндвичи и пирог, и чайник крепкого горячего чая, и мы хотим все это срочно.

Герцог выругался по-французски, но пошел. Женщина уже держала стакан коньяка и поднесла его к губам Джейми. Он отпил глоток и посмотрел на нее поверх стакана.

Мягкий румянец сошел с ее щек, она была бледна и ее нежные губы сжались в суровую линию.

— Ради Дела, которое мы когда-то считали общим, — сказала она очень тихо, — я прошу вас ничего не говорить. Пока нет.

* * *

Джейми был глубоко смущен и раздосадован. Ему случалось падать в обморок от боли или шока. Но не перед врагом. А воттеперь он сидел, пил чай из фарфоровой чашки с золотым ободком и ел сэндвичи и пироги с красивой тарелки с тем самым врагом. Он был смущен, раздосадован и вообще находился в крайне невыгодном для себя положении. Ему все это очень не нравилось.

С другой стороны, угощение было превосходным, а он был голоден. Его желудок сжался, когда на горизонте показался Лондон, так что он даже не позавтракал.

Пардлоу, к его чести, не попытался воспользоваться слабостью гостя. Он не говорил ничего, кроме случайного «Еще ветчины?» или «Передайте горчицу, пожалуйста», и ел с деловитостью солдата, не пытаясь поймать взгляд Джейми, но и не избегая его.

Женщина оставила их без лишних слов и не возвращалась. Уже за одно это он был ей благодарен.

Он знал ее как Минну Ренни; Бог знает, каким было ее настоящее имя. Тогда, в Париже ей было семнадцать лет, она была дочерью книготорговца, который так же занимался продажей информации, она не раз передавала сообщения своего отца Джейми. Сейчас Париж казался далеким, как планета Юпитер. Дистанция между юной шпионкой и герцогиней казалась еще больше.

«Ради Дела, которое когда-то было общим». Было ли? Он не питал никаких иллюзий в отношение старого Ренни, его лояльность была оплачена золотом. Неужели его дочь действительно считала себя якобиткой? Он жевал кусок пирога, наслаждаясь хрустящими грецкими орехами и дорогим экзотическим вкусом какао. Он не пробовал шоколад с Парижа.

Он предположил, что это было возможно. Идея реставрации Стюартов привлекала людей романтического темперамента, обреченных людей, как правило. Внезапно ему вспомнился Куинн, и волосы поднялись дыбом у него на руках. Иисусе. В тревоге последних дней он почти позабыл о сумасшедшем ирландце и его безумной идее. Что подумает Куинн, когда узнает, что его увезли английские солдаты?

Ну, сейчас он ничего не мог сделать ни для Куинна, ни для герцогини Пардлоу. Хорошенького понемножку. Он осушил свою чашку и поставил ее на блюдце с отчетливым звоном, который давал понять, что он готов разговаривать.

Герцог тоже поставил чашку, вытер рот салфеткой и без всяких предисловий спросил:

— Считаете ли вы себя у меня в долгу, мистер Фрейзер?

— Нет, — ответил он, не задумываясь, — я не просил вас спасать мою жизнь.

— Да, не просил, — сухо сказал Пардлоу. — помнится, вы требовали, чтобы я расстрелял вас.

— Да.

— Вы держите на меня зло за это? — вопрос был задан серьезно, и Джейми ответил так же.

— Держал. Но сейчас уже нет.

Пардлоу кивнул.

— Ну, что ж. — он поднял обе руки и отогнул большой палец. — Вы сохранили жизнь моему брату. — отогнул большой палец на второй руке — Я пощадил вашу. — указательный палец. — Вы протестовали против моей помощи. — другой указательный палец. — Но при дальнейшем рассмотрении отозвали свой протест. — он поднял брови, и Джейми подавил невольную улыбку. Он склонил голову на полдюйма, и Пардлоу кивнул, опустив руки.

— Таким образом, вы согласны, что между нами нет долгов? Нет старой вражды?

— Я бы не поехал так далеко, чтобы полюбоваться на ваши пальцы, — сухо ответил Джейми. — Но вы правы, долгов нет. Не между нами.

Ответный взгляд герцога был проницательным, он услышал акцент на слове «нами».

— Каковы бы ни были у вас разногласия с моим братом, они не касаются меня, — сказал Пардлоу, — до тех пор, пока они не мешают делу, которое я хочу вам предложить.

Джейми спрашивал себя, что сказал Джон Грей своему брату об их разногласиях, но, если Пардлоу это не касалось, то это было не его дело.

— Говорите, — сказал он и почувствовал внезапную резь в животе. Этими самыми словами он начал тот ужасный разговор с Греем. У него возникло предчувствие, что этот разговор не может закончиться хорошо.

Пардлоу глубоко вздохнул, словно готовясь к прыжку, и встал.

— Пойдемте со мной.

Они спустились в маленький кабинет. В отличие от уютной библиотеки, которую они покинули, кабинет был темен, тесен, завален книгами, бумагами и разными мелкими предметами. Повсюду были разбросаны перья, измочаленные так, словно их жевали. Ясно, что это была берлога герцога, и слуги сюда не допускались. Джейми нашел это место странно привлекательным.

Пардлоу коротко кивнул на стул, потом наклонился, чтобы отпереть нижний ящик стола. Какие документы были такими важными или деликатными, что требовали таких предосторожностей?

Герцог достал пачку бумаг, перевязанных узкой лентой, развязал ее и, нетерпеливо оттолкнув со стола несколько мелких предметов, чтобы освободить место, положил один лист бумаги перед Джейми.

Он слегка нахмурился, взял бумагу и, наклонив к свету, стал медленно читать ее.

— Можете ее прочитать? — спросил герцог.

— Более-менее, да. — он отложил лист, сбитый с толку, и посмотрел на Пардлоу. — Хотите знать, что здесь написано?

— Да. Это гэльский? На нем говорят в Шотландии?

Джейми покачал головой.

— Нет, но похоже. Это ирландский, хотя некоторые считают его гэльским, — добавил он с легким презрением к невежеству.

— Ирландский! Вы уверены? — герцог поднялся, его лицо просветлело.

— Да. Я могу утверждать, что это очень близко к ирландскому. Он так похож на мой родной язык, — значительно добавил он, — что я могу понять почти все. Это стихотворение или его часть.

Лицо Пардлоу на мгновение расслабилось, потом снова стало сосредоточенным.

— Так это стихотворение? О чем оно?

Джейми потер указательным пальцем переносицу, глядя на текст.

— Автор мне незнаком, и я никогда не читал ничего подобного. Это легенда о Дикой охоте.

Лицо герцога выразило заинтересованность.

— Дикая охота? — осторожно переспросил он. — Я… слышал о ней. В Германии, не в Ирландии.

Джейми пожал плечами и отложил страницу. В кабинете стоял смутно знакомый запах, от которого першило в горле.

— Разве по всему миру не рассказывают истории о призраках? Или сказки о феях?

— Значит, призраки? — Пардлоу поднял страницу к глазам, как будто она должна была заговорить с ним.

Джейми ждал, раздумывая, относится ли это ирландское стихотворение к словам, сказанным женщиной. «Если ты отправляешь бедного Джона в Ирландию…»

Джон Грей мог бы отправляться с его благословения хоть в Ирландию, хоть к черту, но напоминание о Куинне и его ирландской затее бросило Джейми Фрейзера в дрожь.

Внезапно Пардлоу скомкал бумагу в комок и швырнул ее в стену, как мячик, с возгласом на греческом языке.

— И какое это имеет отношение к Сиверли? — требовательно спросил он, глядя на Джейми.

— Сиверли, — повторил тот, пораженный, — Джеральд Сиверли? — он был готов откусить себе язык, заметив, как меняется лицо герцога.

— Вы знаете его, — сказал Пардлоу. Он говорил тихо, словно охотник, боящийся спугнуть дичь.

Не было смысла отрицать. Джейми пожал плечами.

— Я знал когда-то человека с таким именем. Ну и что?

Герцог откинулся назад, глядя на Джейми.

— И что, в самом деле? Будете ли вы так любезны рассказать мне, при каких обстоятельствах познакомились с Джеральдом Сиверли?

Джейми прикинул, отвечать ему или нет. Он ничем не был обязан Сиверли, и, скорее всего, не мог навредить ему, учитывая, что он понятия не имел, зачем Пардлоу вызвал его сюда. Возможно, ему придется быть невежливым, но не сейчас. Кроме того, герцог накормил его. Как бы подтверждая эту мысль, герцог полез в шкаф и достал пузатую бутылку коричневого стекла и пару истертых оловянных стаканов.

— Это не взятка, — пробормотал он, поставив их на стол с мимолетной улыбкой. — Я не могу сохранять самообладание без этого напитка, когда говорю о Сиверли.

Вспомнив эффект вина после длительного воздержания, Джейми собирался отказаться, но услышав запах из откупоренной бутылки, он кивнул, соглашаясь.

— Сиверли, — медленно сказал он, поднимая стакан. — Как же я с ним познакомился?

Ответ пришел так же неожиданно, как и вопрос. Мина Ренни, ныне известная как герцогиня Пардлоу. Он отмел в сторону эту мысль, медленно вдыхая терпкий запах.

— Его считали ирландцем, потому что у него была земля в Ирландии и, по-моему, его мать была ирландкой. Он был другом О'Салливана, который позднее стал интендантом у… Чарльза Стюарта.

Пардлоу быстро взглянул на Джейми, заметив, как он запнулся, чуть не сказав «Принца Чарльза», но кивнул, ожидая продолжения.

— Якобитские связи, — заметил герцог. — Но сам не якобит?

Джейми покачал головой и сделал осторожный глоток. Он согрел горло, щупальца тепла распространились по телу, как капля чернил в воде. О, Боже. Может, это стоило путешествия под конвоем. С другой стороны…

— В Париже он жуировал. Довольно часто обедал за столом Стюарта, я видел его у принца вместе с О' Салливаном или другими ирландскими друзьями. Я познакомился с ним в доме Джорджа Мюррея, но он так же бывал у Мара и у Туллибардина. — его уколола мысль о веселом маленьком графе Туллибардине, который, как и его собственный дед, после восстания был казнен на Тауэр-хилл. Он поднял свой стакан в молчаливом приветствии и выпил на него. — А потом он исчез. Испугался, передумал, увидел, что прибыли ему эта затея не принесет, Бог весть почему. Он был с Чарльзом Стюартом до Гленфиннана, не дольше.

Джейми сделал еще один глоток. Ему было не по себе, воспоминания казались слишком яркими. Он чувствовал присутствие Клэр совсем рядом, у своего локтя, но боялся повернуть голову и посмотреть.

— Не увидел прибыли, — повторил герцог. — Да, осмелюсь сказать, не увидел. — Его голос был пронизан горечью. Он сидел, мгновение глядя в стакан, потом быстрым движением опрокинул его содержимое себе в горло, шумно проглотил, поставил стакан и потянулся к пачке бумаг.

— Прочитайте это. Если вас не затруднит, — добавил он, вспомнив о вежливости.

Джейми смотрел на бумаги с неясным ощущением тревоги. Но опять же, кроме его собственного нежелания, не нашлось причин для отказа, он взял несколько верхних листов и начал читать.

Казалось, герцог не находит комфортным сидеть на одном месте. Он дернулся, закашлялся, встал и зажег свечу, снова сел…начал кашлять тяжелее. Джейми вздохнул, стараясь сосредоточиться.

Как оказалось, Сиверли сделал большую часть своей карьеры в Канаде. Сначала Джейми одобрял принципы автора донесений и восхищался его красноречивым стремлением к справедливости, но не испытывал гнева. Когда он дошел до описаний разграбления деревень и террора в отношении местных жителей, его глаза налились кровью. Сиверли был злодеем, но все здесь описываемое не было результатом его личной злой воли. Это был путь Короны. Способ борьбы с сопротивлением туземцев. Грабеж, насилие, убийство и… огонь.

Так поступал Камберленд во время «чистки» нагорья после Куллодена. То же самое делал Джеймс Вольф в Канаде, чтобы лишить Цитадель поддержки из сельской местности. Угонял скот, убивал мужчин, сжигал дома… и оставлял женщин и детей умирать от голода и холода.

Господи, храни ее в безопасности, подумал он, закрыв на мгновение глаза. Ее и дитя.

Он оторвался от бумаг. Герцог, все еще кашляя, достал трубку и набивал ее табаком. Лорд Мелтон командовал полком при Куллодене. Возможно, этот человек, сидящий перед ним, и его солдаты принимали участие в «чистке».

«Нет старой вражды», сказал он. Джейми выругался себе под нос по-ирландски и продолжил читать, хотя заметил, что ему все еще трудно сосредоточиться.

Кровяное давление, так Клэр называла это. Сердце сокращалось и с силой выталкивало кровь в тело. Когда сердце слабеет и кровь не достигает мозга, происходит потеря сознания, говорила она. А когда оно бьется сильно в тисках страха или страсти, человек чувствует пульсацию крови в висках и жар в груди, готовясь к любви или сражению.

Его собственное кровяное давление взлетело, как ракета, хотя он не собирался спать с Пардлоу.

Герцог взял лучину с фаянсового блюдца, подержал в пламени свечи и зажег свою трубку. Он подошел к окну, и аромат влажной от дождя листвы, струящийся из полуоткрытого окна, смешивался с мускусным сладковатым запахом табака. Чисто выбритые щеки Пардлоу глубоко западали, когда он втягивал дым, орбиты глаз были затенены, свет ярко освещал лоб и нос. Он был похож на череп. Внезапно Джейми отложил бумаги.

— Что вы хотите от меня? — потребовал он.

Пардлоу вынул трубку изо рта и медленно выдохнул струйку дыма.

— Я хочу, чтобы вы перевели ирландское стихотворение. И рассказали мне все, что знаете о Джеральде Сиверли, его окружении и связях. Кроме того… — трубка была готова погаснуть и герцог глубоко затянулся.

— И вы думаете, я сделаю это для вас?

Пардлоу повернулся к нему, дым струился из его губ.

— Да, сделаете. Почему нет? — Он поднял средний палец. — Я буду считать это долгом, подлежащим выплате.

— Уберите ваш чертов палец, пока я не засунул его вам в зад.

Рот герцога дернулся, но он молча опустил палец.

— Я так же хотел посмотреть, можете ли вы оказать нам помощь в привлечении майора Сиверли к ответственности. Я думаю, можете. Я хочу добиться справедливости.

Справедливость. Джейми вздохнул и просчитал про себя до пяти, чтобы удержаться от поспешного ответа.

— Какую помощь.

Герцог задумчиво выпустил облако дыма, и Джейми внезапно понял, что это был за запах. Это не был табак, герцог курил коноплю. Он слышал его раньше раз или два; парижский врач назначил коноплю одному из его знакомых, который страдал болезнью легких. Был ли герцог болен? Джейми не смотрел на него. Он ему не сочувствовал.

— Сиверли взял отпуск в полку и исчез. Мы считаем, он отправился в свое поместье в Ирландии. Я хочу, чтобы его разыскали и привезли. — Голос Пардлоу был спокоен, как и его взгляд. — Мой брат отправляется в Ирландию с этой миссией, он нуждается в помощи. Он…

— Этот гаденыш предложил вам вызвать меня сюда? — Кулаки Джейми сжались. — Неужели он думает, что я…

— Я не знаю, что он думает, и он еще понятия не имеет, что вы здесь, — сказал Пардлоу. — Сомневаюсь, что он обрадуется, — добавил он задумчиво, — но, как я сказал, независимо от ваших разногласий, меня они не касаются. Он отложил трубку и смотрел прямо на Джейми, скрестив руки на груди.

— Мне неприятно было это делать, — сказал он. — И я сожалею о этой необходимости.

Джейми смотрел на Пардлоу, чувствуя, как в груди набухает горячий ком.

— Меня уже трахал в задницу один англичанин, — сказал он резко. — Так что избавьте меня от поцелуев.

Пардлоу выдохнул через нос и наклонился, упершись ладонями в стол.

— Вы будете сопровождать подполковника Грея в Ирландию и там окажете ему всяческое содействие в розыске майора Сиверли, возвращении его в Англию, а так же сборе доказательств, необходимых для судебного расследования.

Джейми сидел неподвижно. Он слышал шум собственного дыхания.

— Или ваше условно-досрочное освобождение будет отменено. Вы сегодня же отправитесь в Тауэр и будете лишены свободы по желанию его величества. — Герцог сделал паузу. — Вам нужно время, чтобы обдумать предложение? — спросил он вежливо.

Джейми резко поднялся. Пардлоу застыл, едва удержавшись от шага назад.

— Когда? — спросил Джейми, удивляясь спокойствию своего голоса.

Плечи Пардлоу слегка расслабились.

— Через несколько дней. — Он внимательно оглядел Джейми с ног до головы. — Вам необходима одежда. Вы будете путешествовать как джентльмен. Джентльмен под условно-досрочным освобождением, разумеется. — Он сделал паузу, его взгляд вернулся к лицу Джейми. — И я буду считать себя в долгу перед вами, мистер Фрейзер.

Джейми презрительно посмотрел на него и повернулся на каблуках.

— Куда вы идете? — спросил Пардлоу. Его голос звучал испуганно.

— Наружу, — сказал Джейми и потянулся к ручке двери. Он оглянулся через плечо. — Под условно-досрочное освобождение, разумеется. — Он открыл дверь.

— Ужин в восемь, — произнес голос герцога за спиной. — Не опаздывайте, пожалуйста. Это расстраивает Кука.

Глава 9 Эрос всесильный

Дождь усиливался, желоба извергали потоки воды. Пальто Джона Грея промокло до нитки и слегка курилось. Он шагал вниз по Монмут-стрит, не обращая внимания на проливной дождь, лужи по щиколотку глубиной и пропитанные водой полы пальто, хлопавшие его по коленям. Ему казалось, он идет уже несколько часов, пытаясь остудить свой гнев, чтобы потом поговорить с братом, не ударив его. Ничего не помогало, с каждым шагом он бесился все больше.

Даже для Хэла, для которого своеволие было естественно, как дыхание, это было слишком. Он не только проигнорировал заявление Джона в отношении Джеймса Фрейзера, но и решил, не сказав ему ни слова, привезти Фрейзера в Лондон, он подверг сомнению его авторитет, нарушив порядок условно-досрочного освобождения… а потом он усугубил это беззаконие, сообщив Джону — нет, не попросив, а приказав — ехать в Ирландию в компании Фрейзера! Он испытывал нестерпимое желание пожать горло дорогому братцу.

Единственное, что остановило его, это присутствие Джеймса Фрейзера в Аргус-хаусе. Было бы несправедливо винить Фрейзера в нынешней ситуации. Он сомневался, что этот человек был доволен больше него. Однако, справедливость не имела ничего общего с обуревавшими его чувствами.

Дождь ненадолго перешел в град, мелкие ледяные шарики отскакивали от его головы и плеч; мимо пробежала стайка юных торговок апельсинами, визжащих от ужаса и возбуждения, оставляя за собой восхитительный аромат фруктов. Один из них выпал из корзинки; он ярким шариком покатился по тротуару под ноги Грею, он поднял его, обернулся, но девочек уже не было.

Оранжевый шар приятно холодил руку и немного остудил бурлящую кровь. Он подбросил апельсин в воздух и поймал его снова.

Он не пытался ударить Хэла в гневе с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать. Безнадежная затея. Хотя, он мог бы попытаться сейчас. Хэл все еще оставался быстрым и ловким фехтовальщиком, но ему было почти сорок, и годы уже сказывались на нем. Тем не менее, не было смысла ни драться с братом, ни швырять в него апельсином. Его планы не изменятся. Он положил апельсин в карман и побрел по полузатопленной улице, пиная плывущие навстречу капустные листья.

— Лорд Джон, — его остановил пронзительный голос, как раз вовремя, чтобы поток грязной воды из-под колеса экипажа окатил его с ног до головы. Отплевываясь, он вытер грязь с лица и увидел в окне экипажа молодую женщину, ее лицо сморщилось от смеха.

— О, ваша светлость, какой вы мокрый! — удалось выговорить ей сквозь смех и ветер, трепавший красные бархатные цветы на ее шляпке.

— Да, я мокрый, — он развел руками, давая возможность Несси хорошенько разглядеть его. Ее звали Агнес; он познакомился с этой молоденькой шотландской шлюхой три года назад. Судя по всему, она преуспела с тех пор. — Это ваша карета?

— Ох, нет, — ответила она с сожалением. — Если бы моя, я бы предложила вам прокатиться. Я еду к новому клиенту, он послал за мной.

— Ну, я не хотел бы портить обивку вашего клиента, — сказал он с изысканной вежливостью.

— Вы простудитесь насмерть, стоя там, — посочувствовала она ему. — Здесь недалеко мой новый дом. В конце Бриджерс-стрит. Если вы дойдете туда, миссис Донохью даст вам глоточек чего-нибудь согреться. И, может быть, полотенце, — добавила она, критически оглядев его.

— Я благодарен вам за предложение, мадам.

Она одарила его ослепительной улыбкой и помахала веером.

— Не спи, пошевеливайся, ты, старый черт, пока не утопил меня здесь, — крикнула она кучеру и быстро закрыла окно.

Он поспешно отскочил назад, но недостаточно быстро, чтобы избежать новой порции грязной воды, смешанной с навозом, когда коляска тронулась с места.

Он стоял, обтекая от грязи и тяжело дыша, но потом понял, что в предложении Несси были неоспоримые достоинства. Ему надо поискать себе убежище, пока он не заработал плеврит и не подхватил грипп.

Хуже путешествия в Ирландию с Джейми Фрейзером может быть, только путешествие с насморком.

Нет, не бордель, где ему, конечно, предложат полотенца и напитки по грабительским ценам, а так же настойчиво порекомендуют нежеланное женское общество. Его встреча с Несси неожиданно вытолкнула его из плохого настроения и заставила оглядеться по сторонам; он был в нескольких кварталах от «Бифштекса», своего любимого клуба. Он сможет получить там комнату, сухую одежду и, возможно, ванну. И, конечно, выпивку.

Он повернулся и пошел вверх по Копт-стрит, чувствуя, как струйка воды стекает по спине.

Через час, вымытый, одетый в сухую, несколько великоватую ему одежду, и согретый двумя большими стаканами бренди, он пришел в довольно философское расположение духа.

Важно было найти Сиверли и вернуть его. На карту этого предприятия была поставлена его честь, как из-за обещания Чарли Карруотерсу, так и из-за службы в качестве офицера Армии Его Величества. Ему и раньше приходилось делать неприятные вещи по долгу службы. Это была еще одна, вот и все.

Так же обнадеживало то, что Фрейзер будет испытывать такие же неудобства, как и он сам. Нет сомнения, что дискомфорт поможет им избежать новых неловких ситуаций.

Он так же решил, что философское настроение — это хорошо, но прием пищи тоже не помешает, выведенный из себя спором с Хэлом, он пропустил время чая и уже испытывал воздействие бренди на голодный желудок. Взглянув на себя в зеркало, он убедился, что вымыл все навозные хлопья из еще влажных волос, одернул плохо сидящий камзол и отправился вниз.

Был ранний вечер, в «Бифштексе» было тихо. Ужин еще не сервировали, в курительной комнате не было вообще никого, и только один член клуба спал в библиотеке, вольно развалясь в кресле с газетой на лице.

Еще один человек сидел в кабинете, сгорбившись над столом и вертя в руке перо в поисках вдохновения.

У удивлению Грея сгорбленная спина принадлежала Гарри Карьеру, старшему офицеру 46-го. Карьер, оглянувшись с блуждающим взглядом, вдруг увидел в коридоре Грея и, встревоженный, поспешно шлепнул лист промокательной бумаги поверх лежащего перед ним письма.

— Новое стихотворение, Гарри? — приятно улыбаясь спросил Грей и вошел в кабинет.

— Что? — застигнутый врасплох Гарри попытался принять невинный вид, но не смог. — Какое стихотворение? Я? Письмо даме.

— О, неужели?

Грей сделал вид, что пытается поднять промокашку, но Карьер схватил оба листа и прижал их к груди.

— Как вы смеете, сэр? — Сказал он тоном оскорбленной невинности. — Частная переписка есть святое!

— Что святого может быть у человека, рифмующего «поэта» с «минетом»?

Грей не мог ручаться, что бренди, согрев его кровь, не развязал ему язык. Тем не менее, вид Гарри с выпученными глазами заставил его рассмеяться. Гарри подскочил к двери, быстро посмотрел в обе стороны по коридору и оглянулся к Грею.

— Хотел бы я послушать, как рифмуете вы, друг мой. Кто, черт возьми, вам рассказал?

— Да все знают. — возразил Грей. — Я, например, сам догадался. В конце концов, это вы дали мне ту книгу Дидро.^[5] — ему не хотелось раскрывать, что источником информации была его собственная мать.

— И вы ее прочитали? — Цвет начал возвращаться в лицо Гарри.

— Предпочитаю слушать, как мсье Дидро читают другие. — Он улыбнулся при воспоминании о в стельку пьяном Гарри, декламирующего стихотворение об Эросе во время мочеиспускания за ширмой в салоне леди Джонас.

Гарри глядел на него, прищурившись.

— Хмм, — сказал он. — Да вы не отличите дактиль от большого пальца левой руки. Вам рассказала Бенедикта.

Брови Грея взлетели на лоб. Не от обиды на сомнения Гарри в его литературных способностях — они были отчасти справедливы, а от удивления. То, что Гарри назвал мать Грея ее христианским именем, а так же ее информированность в области поэзии привели к шокирующему открытию об интимности их знакомства.

А он-то спрашивал себя, откуда мать знает об эротической поэзии Гарри. Теперь он с интересом прищурился. Гарри, запоздало сообразив, что он наделал, попытался принять невинный вид, насколько это было возможно для тридцативосьмилетнего полковника с экзотическими привычками, развратными вкусами и значительным опытом. У Грея мелькнула мысль о защите чести, но его мать теперь была благополучно замужем за генералом Стэнли, и ни он ни она не поблагодарили бы его за скандал. Да ему и не хотелось вызывать Гарри, честно говоря.

Он решил обойтись возмущенным:

— Эта дама является моей матерью, сэр, — и Гарри был достаточно тактичен, чтобы смутиться.

Он не успел ничего ответить, потому что передняя дверь открылась, холодный сквозняк закружил по комнате, подняв бумаги на столе и швырнув их под ноги Грею. Он наклонился быстрее, чем Гарри успел до них добраться.

— Иисусе, Гарри! — Его глаза быстро пробежали по тщательно выведенным строчкам.

— Отдайте! — прорычал Гарри, пытаясь вырвать бумагу.

Удерживая Гарри одной рукой, Грей прочитал вслух:

— Меж бедер пенится п***… Иисусе, Гарри, пенится?!

— Это факин черновик!

— Фу, как грубо! — Он проворно отступил в зал, уклоняясь от Гарри, и столкнулся с только что вошедшим джентльменом.

— Лорд Джон! Смиренно прошу прощения! Я вас не зашиб?

Грей мгновение тупо смотрел на огромного человека, заботливо надвигавшегося на него, а затем выпрямился после бесславного падения.

— Фон Намцен! — он пожал руку великану ганноверцу, безмерно счастливый видеть его снова. — Что привело вас в Лондон? Что привело вас сюда? Вы поужинаете со мной, не так ли?

Красивое суровое лицо фон Намцена расплылось в улыбке, но Грей заметил следы недавнего страдания в углубившихся складках вокруг рта, во впадинах под скулами и глубоко посаженными глазами. Он сжал руку Грея, выражая радость от их нечаянной встречи, и тот почувствовал, как у него, фигурально выражаясь, трещат кости.

— Я был бы рад, — сказал фон Намцен, — но я приглашен… — он оглянулся и указал на элегантного джентльмена, стоящего поодаль. — Вы знакомы с мистером Фробишером? Его светлость Джон Грей, — Фробишер поклонился.

— Конечно, — ответил джентльмен учтиво. — Вы доставите мне большое удовольствие, лорд Джон, если присоединитесь к нам. У меня есть две связки куропаток, огромный свежепойманный лосось и еще кое-какая мелочь. Я буду рад, если вы поможете капитану фон Намцену со всем этим справиться.

Грей уже успел познакомиться со способностями фон Намцена, и был уверен, что ганноверец вполне может проглотить все вышеперечисленное в одиночку, а затем еще не забудет перекусить перед сном, но не успел извиниться — Гарри выхватил похищенные документы у него из рук. Возникла новая суета с представлениями и знакомством, в результате чего все они оказались за столом в ожидании лосося и нескольких бутылок хорошего бургундского.

* * *

Боже, какая удача. За супом он перевел разговор к поэзии, что несколько обеспокоило Гарри, но привело к восторженной декламации стихов из «Irdisches Vergnügen in Gott»^[6] Брокеса по-немецки мистером Фробишером и горячему диспуту о структуре немецкого стихотворения и прообразе английского сонета.

Когда спросили мнения Гарри, он скромно улыбнулся Грею поверх своей суповой ложки.

— Я? — вежливо спросил он. — О, я не достаточно компетентен, чтобы высказывать свое мнение. Я не продвинулся дальше «У Мери был ягненок». Зато Грей отлично рифмует все подряд, спросите его.

Грей поспешил отказаться от лавров знатока, но предложил поиграть в рифмы. Они перешли от незатейливых ложка/ножка/кошка/сережка к более деликатному вопросу о том, можно ли рифмовать «лососину» с «апельсином» в духовном стихотворении. Удивительнее всего было то, что при виде фон Намцена, сидящего напротив, его улыбки при каждой новой рифме, его мягких волос, завитых над ушами, строчки сами собой начали складываться в его голове. Сначала пришли отдельные слова, потом целые строфы сложились в куплет и зазвучали в мозгу.

Грей был поражен. Неужели это так происходит с Гарри? Слова могут рождаться сами собой? Он повторил еще раз про себя:

Это озадачило его, поскольку совершенно не могло быть связано с его отношением к фон Намцену, он ясно понимал, что такие слова могло вызвать только появление в Аргус-хаусе Джейми Фрейзера. «Смогу ли я встретиться с ним сейчас, — подумал он яростно. — Нет, я не готов.»

В комнате было жарко, лоб покрылся испариной. К счастью, подали лосося, компания отвлеклась от стихов, и он переключился на сдобное тесто, утку и соус с трюфелями.

* * *

— Что привело вас в Лондон, сэр, — спросил Гарри фон Намцена над салатом.

Ясно было, что этот формальный вопрос был задан только с целью прервать сосредоточенное молчание, вызванное лососем, но лицо ганноверца потемнело, и он уставился в свою тарелку с зеленью.

— Я хочу приобрести у капитана кое-какую собственность, — Фробишер бросил поспешный взгляд на фон Намцена. — Надо подписать бумаги, знаете ли… — Он приподнял над столом ладонь, изображая толстую пачку правовых документов.

Грей с любопытством взглянул на фон Намцена, который являлся не только капитаном собственного полка, но и графом фон Эрдбергом. Он прекрасно знал, что граф, как и все богатые иностранцы, вел дела с Англией, он сам однажды встречался с риэлтором фон Намцена.

Фон Намцен то ли заметил его интерес, то ли почувствовал необходимость объяснений, но он поднял голову и издал душераздирающий вздох.

— Моя жена умерла, — сказал он и остановился, чтобы проглотить комок в горле. — В прошлом месяце. Моя сестра живет в Лондоне. — Другой вздох. — Я привез… своих детей… к ней.

— О, мой дорогой сэр, — сказал Гарри, положив руку ему на плечо. В его голосе звучало искреннее сочувствие. — Мне очень жаль.

— Danke, — пробормотал фон Намцен. Внезапно он вскочил на ноги и вылетел из комнаты с тем, что могло показаться и словами оправдания и приглушенным рыданием.

— О, бедняга, — встревоженно сказал Фробишер, — я и понятия не имел, что он страдает так глубоко.

Грей тоже. После неловкой паузы они вернулись к своему салату, Грей попросил лакея убрать тарелку фон Намцена. Фробишер не мог сообщить никаких подробностей кончины капитанши, и отрывочный разговор перешел на обсуждение политики.

Грей, который не интересовался этой темой, задумался о Стефане фон Намцене, внося свою лепту в общую беседу согласным мычанием и кивком головы во время пауз.

Он думал о Луизе фон Левенштейн, чрезвычайно живой — он не мог найти лучшей характеристики для этой ныне покойной женщины — саксонской принцессы, которая вышла замуж за фон Намцена три года назад. Упокой, господи, ее душу, подумал он, но по-настоящему его огорчило именно состояние Стефана.

Если бы его спросили, он мог бы поклясться, что этот брак был заключен ради взаимного удобства. Он так же мог бы поклясться, что интересы Стефана лежат в другой плоскости. Существовало нечто между ним и фон Намценом… право, ничего явного, никаких признаний, по крайней мере, но он не мог ошибаться. Ощущение влечения между ними…

Он помнил, как однажды вечером помог Стефану снять рубашку, посмотрел на обрубок его недавно ампутированной руки и коснулся его губами, и как кожа его друга светилась в волшебном сумраке. Лицо его вспыхнуло, и он наклонился над тарелкой.

Тем не менее, Стефан не мог не привязаться к Луизе, несмотря на истинную природу их брака. Кроме того, он знал людей, которые пользовались физическими преимуществами обоих полов. Если на то пошло, сам Грей знал нескольких женщин, чья смерть стала бы для него истинной трагедией, хотя их отношения не распространялись за пределы дружбы.

Фон Намцен появился, когда убрали сырную тарелку, его обычная невозмутимость, кажется, была восстановлена, хоты глаза заметно покраснели. Разговор за портвейном и бренди плавно перешел к скачкам, оттуда к разведению лошадей — фон Намцен приобрел замечательную кобылку в Вальдесрухе — и вертелся вокруг банальных тем, пока не пришло время прощаться.

— Могу ли я навестить вас дома? — тихо спросил Грей фон Намцена, пока они ждали в холле, когда им принесут плащи. Он слышал, как колотится его сердце.

Стефан быстро взглянул на Фробишера, но тот был увлечен разговором с Гарри.

— Буду очень признателен за компанию, лорд Джон, — ответил он, и, хотя, слова были совершенно формальными, его глаза излучали тепло.

Они не разговаривали в карете. Дождь прекратился, окно было опущено, и холодный воздух освежал их лица. Грея слегка лихорадило от выпитого вина, бурных эмоций дня и, больше всего, от близости Стефана. Он был крупный мужчина, и его колено покачивалось в карете всего в дюйме от Грея.

Выходя вслед за Стефаном из кареты, он уловил аромат его одеколона, слабый и пряный запах гвоздики, и это неожиданно напомнило ему Рождество, запах апельсинов, утыканных гвоздичными палочками, запах праздника в доме.

Его рука нащупала в кармане апельсин, круглый и прохладный, и он подумал о других округлых предметах, которые могут поместиться в руке, только теплых.

— Дурак, — прошептал он себе под нос, — даже не думай.

Хотя, конечно, не думать было невозможно.

Отослав зевающего дворецкого, открывшего им дверь, Стефан привел Грея в небольшую гостиную, где в очаге едва тлел огонь. Он махнул Грею в сторону удобного кресла и взялся за кочергу, чтобы перемешать угли.

— Не желаете ли выпить? — Он кивнул через плечо на буфет, где стройными рядами стояли бутылки и стаканы, выстроенные по размеру. Грей улыбнулся немецкой аккуратности, но налил небольшую порцию коньяка себе, и взглянув на широкую спину Стефана, несколько больше своему другу.

Некоторые из бутылок были наполовину пусты, и он задался вопросом, как долго уже Стефан в Лондоне.

Сидя перед камином, они молча потягивали свой коньяк и глядели на пламя.

— Очень любезно с вашей стороны было пойти со мной, — наконец сказал Стефан, — я не хочу сегодня оставаться одному.

Грей почал плечами:

— Я сожалею только о том, что нас свела вместе эта трагедия, — сказал он то, что думал. Он поколебался. — Вы… очень любили жену?

Стефан слегка поджал губы.

— Ну… я, конечно, скорблю по Луизе, — сказал он с большим равнодушием, чем ожидал от него Грей. — она была прекрасная женщина. И отличная хозяйка. — Слабая печальная улыбка тронула его губы. — Но больше всего я переживаю о наших бедных детях.

Грей заметил тень, набежавшую на его широкое лицо, ясное и чистое, как у тевтонского святого.

— Элиза и Александр… они потеряли свою мать, когда были совсем маленькими, и они так полюбили Луизу; она была прекрасной матерью, была добра к ним, как к собственному сыну.

— Ах, — сказал Грей. — Зигги? — Он знал юного Зигфрида, сына Луизы от первого брака, и улыбнулся своему воспоминанию.

— Зигги, — согласился фон Намцен и тоже улыбнулся, но улыбка вскоре исчезла. — Ему пришлось остаться в Левенштейне, конечно, ведь он наследник. И это тоже плохо для Лизхен и Сашхен, они любили его, а теперь потеряли. Так что лучше для них пожить с моей сестрой. Я не мог оставить их в Левенштейне, но их лица, когда я прощался с ними сегодня…

Его собственное лицо на мгновение сморщилось, Грей машинально потянулся в карман за платком, но фон Намцен похоронил свое горе в стакане и снова обрел контроль над собой.

Грей поднялся и тактично повернулся к нему спиной, доливая себе коньяку и рассказывая что-то незначительное о своем племяннике, которого прозвали Оливером Кромвелем, за то, как он терроризировал всю семью.

— Кромвель, — фон Намцен прочистил горло, его голос звучал сипло. — Это английская фамилия?

— Совершенно английская. — Рассказ о лорде-протекторе благополучно привел их в безопасные воды, хотя Грей ощутил легкий укол горечи; он не мог думать о юном Кромвеле, не вспоминая Перси, своего сводного брата и бывшего любовника. Они оба присутствовали при рождении юного Кромвеля, и его описание их впечатлений заставило Стефана рассмеяться.

В доме было тихо, и эта маленькая комната казалась теплым убежищем в бесконечной ночи. Грею казалось, что они два странника, выброшенные кораблекрушением на безлюдный берег житейской бурей и утешающие друг друга своими историями.

Так было не в первый раз. После ранения при Крефелде его привезли в охотничий домик Стефана в Вальдесрухе на лечение, и, как только он оказался в силах произнести больше пары фраз, они часто беседовали, как сейчас, до поздней ночи.

— Как вы себя чувствуете, — вдруг спросил Стефан, угадав его мысли, как это случается у близких друзей. — Ваши раны еще болят?

— Нет, — сказал Грей. У него были открытые раны, но не физические. — UndDein рука?

Стефан засмеялся от удовольствия, услышав, как он говорит по-немецки и слегка поднял свой обрубок:

— Nein. Eine Unannehmlichkeit, Мехр Nicht. Неприятность, не более того.

Он смотрел на Стефана, пока они говорили на двух языках, на отблеск огня на его лице, наблюдал, как оно переходит от улыбки к серьезности и обратно, как смех углубляет тени под его широкими тевтонскими скулами. Грей был поражен силой любви Стефана с своим детям, которую не ожидал встретить в этом огромном человеке. Он давно поражался очевидными противоречиями тевтонского характера, легко переходящего от холодной логики и свирепости в бою к романтизму и сентиментальности.

Он назвал бы это страстностью. Довольно странно: Стефан напомнил ему шотландцев, таких же эмоциональных, хотя менее дисциплинированных.

«Ты мой владыка, — подумал он, — или я твой властелин?».

От этой неожиданной мысли что-то в нем сдвинулось. Хотя, честно говоря, движение шло в течение всего нынешнего вечера. Но после этой вспышки его симпатия к Стефану вдруг слилась с тем чувством, о котором он не хотел думать, к Джейми Фрейзеру; он обнаружил, что возбужден, и покраснел в замешательстве.

Желал ли он Стефана только из-за физического сходства с Фрейзером? Оба они были высокие и сильные люди, настоящие лидеры, чья внешность заставляла людей оборачиваться, чтобы еще раз взглянуть на них. И взгляд любого из них неудержимо привлекал к себе.

Но была и останется существенная разница: Стефан был его другом, его хорошим другом, каким Джейми Фрейзер никогда не станет. Однако, Фрейзер был тем, кем никогда не стать Стефану.

— Вы не проголодались? — Не дожидаясь ответа, Стефан встал, порылся в буфете и вернулся с тарелкой печенья и баночкой апельсинового мармелада.

Грей улыбнулся, вспомнив свою недавнюю оценку аппетита фон Намцена. Приняв миндальное печенье из вежливости, а не от голода, он с симпатией наблюдал, как Стефан поедает печенье с мармеладом.

Однако, в симпатии ощущался привкус сомнения. Здесь, в ночи, с полном уединении между ними возникло глубокое чувство близости. Но что это за близость…?

Рука сама потянулась за печеньем и фон Намцен слегка пожал ее пальцами, прежде чем передать ложку для мармелада. Дрожь пробежала вверх по руке Грея и распространилась на спину, поднимая волоски на своем пути.

«Нет, — подумал он, цепляясь за логику и приличия, — я не могу». Это было бы неправильно. Неправильно рисковать своей дружбой со Стефаном ради утоления физической потребности. Но все же, не было ли еще чего-нибудь? Не только немедленного желания, но и подлой мыслишки изгнать из своего сердца, или, по крайней мере, задвинуть в его дальний уголок Джейми Фрейзера? Будет гораздо легче встретиться и спокойно разговаривать с Фрейзером, когда чувство физического желания будет приглушено, если не уйдет полностью.

Но… он посмотрел в доброе и печальное лицо Стефана, и понял, что не сможет.

— Я должен идти, — сказал он резко и встал, стряхивая крошки с рубашки. — Уже поздно.

— Вы уходите? — Стефан удивился, но тоже поднялся.

— Да. Стефан, я так рад был встретить вас сегодня, — сказал он импульсивно и протянул руку.

Стефан взял ее, но вместо того, чтобы пожать, дернул к себе, Грей почувствовал вкус апельсинового мармелада на губах.

* * *

— О чем ты думаешь? — спросил он наконец, не уверенный, хочет ли услышать ответ. Но ему было необходимо, чтобы Стефан заговорил.

К его облегчению Стефан улыбнулся, не открывая глаз, его теплые пальцы скользнули вниз по плечу Грея, по руке и сомкнулись на запястье.

— Думаю, чем я рискую, если умру до дня святой Екатерины?

— Почему? И когда этот день?

— Через три недели. Тогда отец Геринг вернется из Зальцбурга.

— О, да?

Стефан отпустил его запястье и открыл глаза.

— Если я вернусь в Ганновер и признаюсь во всем отцу Мартину, мне, вероятно, придется ежедневно слушать мессу в течение целого года или отправиться в паломничество в Трир. Отец Геринг не так… консервативен.

— Понимаю. А если ты умрешь до исповеди…

— Попаду в ад, конечно, — как ни в чем не бывало сказал Стефан. — Но я думаю, рискнуть стоит. До Трира очень далеко. — Он кашлянул и прочистил горло. — То, что ты сделал. Для меня… — он не ответил на взгляд Грея и красные пятна расползлись по широким скулам.

— Я сделал для тебя множество разных вещей, Стефан. — Грей изо всех сил старался сдержать улыбку, но без особого успеха. — Что именно? Это? — Он наклонился вперед на локте и легко коснулся губами рта фон Намцена.

Стефан часто целовал мужчин, в этом сказывался его буйный немецкий темперамент. Но он не целовал их таким образом. Грей чувствовал, как мышцы широких плеч напрягаются под его ладонью, как потом могучее тело медленно расслабляется и тает, как губы Стефана мягко уступают ему…

— Лучше твоего столетнего коньяка, — прошептал Грей.

Стефан глубоко вздохнул.

— Я хочу доставить тебе удовольствие, — сказал он просто, впервые встретившись глазами с Греем. — Что бы ты хотел?

Грей потерял дар речи. Не столько из-за самих слов, сколько из-за вихря образов, вызванных ими в его воображении. Что именно он бы хотел?

— Всего, — сказал он хрипло, — всего, что угодно. Видеть тебя и прикасаться к тебе уже доставляет мне удовольствие.

Губы Стефана вытянулись в трубочку.

— Ты всегда можешь смотреть, — заверил он Грея. — А ты позволишь мне прикоснуться к тебе?

Грей кивнул:

— О, да.

— Хорошо. Тогда я хочу знать, как лучше. — Он протянул руку и коснулся наполовину возбужденной плоти Грея, задумчиво глядя на нее.

— Как? — прохрипел Грей. Внезапно вся кровь отлила у него от головы.

— Должен ли я взять это в рот? Я не уверен, что смогу сделать это правильно. Я вижу, мне не хватаетнекоторых навыков. Или ты не совсем готов, может быть?

Грей открыл было рот, чтобы заметить, что его состояние может быстро измениться, но Стефан продолжал, осторожно сжимая его:

— Или я могу взять вас. Я готов и уверен, что смогу сделать это, это так же, как с женщиной.

— Да, уверен, что можешь, — слабо произнес Грей.

— Но я боюсь причинить тебе боль, — Стефан отпустил Грея и ухватился за собственную плоть, хмурясь и сравнивая — Когда ты это делал со мной, сначала было больно… но потом мне очень понравилось, — торопливо заверил он Грея. — Но, прежде всего… я несколько великоват.

Рот Грея пересох и он говорил с усилием.

— Несколько… что? — выдавил он. Он прямо глядел на плоть Стефана. Она притягивала его взгляд, как магнит железо.

Это может оказаться больно. Очень. По крайней мере… сначала… Он громко сглотнул.

— Если… я имею ввиду… если ты…

— Я сделаю это очень осторожно, — Стефан вдруг улыбнулся так ясно, словно солнце вышло из-за облаков, и потянулся за большой подушкой, которую они использовали ранее. Он бросил ее и похлопал ладонью. — Иди сюда. А я возьму масло.

Он взял Стефана сзади, чтобы меньше смущать его, и потому, что хотел видеть его широкую спину, мощную талию и ягодичные мышцы, когда полностью входил в него. Он почувствовал, как его проход сжимается от этой картины.

— Нет, не так. — Он бросил подушку к спинке кровати и уселся на нее, надежно упершись плечами. — Ты сказал, что я могу смотреть. — Кроме того, эта позиция давала ему некоторый контроль, по меньшей мере шанс избежать серьезных травм, если энтузиазм Стефана заставит его забыть об осторожности.

«Я сошел с ума?» — спросил он себя, вытирая вспотевшие ладони о покрывало. Он не делал этого, ему это даже не нравилось… Боже, что он делает, как будет чувствовать себя всю следующую неделю…

— О, Боже!

Удивленный Стефан замер с блюдечком апельсинового масла в руках.

— Я еще даже не начал. Ты в порядке? — Он слегка нахмурился. — Ты никогда не делал этого раньше?

— Да… да… я в порядке. Просто… я жду.

Стефан наклонился вперед и мягко поцеловал его. Он сразу все понял. Потом он немного отстранился, окинул взглядом тело Грея, который заметно дрожал, несмотря на усилия сдержаться, легко улыбнулся и покачал головой. Он тихо щелкнул языком и провел рукой по волосам Грея, раз, два, оглаживая его. Успокаивая его.

У Стефана действительно не было достаточного опыта и умения. Но Грей забыл, что Стефан был великолепным всадником, а так же заводчиком и тренером собак и лошадей. Ему не нужны были слова, чтобы понять, что чувствует животное или человек. И он действительно понимал, что значит быть осторожным.

Глава 10 Панч и Джуди

На следующий день

Джейми Фрейзер словно задыхался в петле. Он ни разу не подумал о своем дыхании с тех пор, как солдаты увезли его из Хелуотера, но сейчас он едва мог вспомнить, как должны работать легкие. Ему пришлось сделать сознательное усилие, чтобы перевести дух, и он начал считать:

— Раз, два — вдох, раз, два — выдох.

Почему он это делал? Внезапно в памяти вспыхнул образ Клэр, стоящей на коленях около маленького мальчика — это был Робби? — да, Робби Макнаб упал с сеновала в Лаллиброхе.

Она спокойно говорила с ребенком, держа одну руку на его животе, а другой быстро проверяя его конечности в поисках перелома. «Расслабься, и твое дыхание вернется. Вот видишь? Дыши медленно, вдохни, сколько можешь… Да, правильно… раз, два — вдох, раз, два — выдох…». Он поймал ритм ее слов и через несколько шагов ему стало легче дышать, хотя затылок был влажным от пота, а гусиная кожа все еще покрывала плечи. Что с ним случилось?

Его позвал герцог, он вошел в гостиную и очутился лицом к лицу с полковником Карьером, выглядевшим точно так же, как в последний свой день в должности начальника тюрьмы Ардсмуир. После чего он развернулся на каблуках и вышел через парадную дверь в парк, чувствуя, как колотится его сердце, и как жар то приливает, то стекает с его лица.

Он вытер потные ладони о штаны и почувствовал почти незаметную шероховатость штопки. Кто-то забрал ночью его одежду, выстирал и починил ее.

Он не боялся Карьера, ни сейчас ни раньше. Но он взглянул на него и почувствовал, как сжимается желудок и красные пятна расплываются перед глазами, он знал, что ему нужно выти немедленно, иначе он опять измерит своим ростом длину ковра у ног Карьера.

То тут то там начали попадаться деревья, он выбрал одно и сел на траву, прислонившись спиной к стволу. Его руки все еще дрожали, и он чувствовал себя лучше, с чем-то прочным за спиной. Он не смог удержаться, и начал потирать запястья, сначала одно, потом другое, словно хотел убедиться, что оковы исчезли.

Один из лакеев Аргус-хауса следовал за ним, он узнал темно-серую ливрею. Он стоял довольно далеко, на окраине парка, делая вид, что глазеет на кареты и всадников, которые двигались по улице, огибающей парк. Он делал то же самое вчера вечером, когда Джейми вышел на улицу, что бы не излить свой гнев на герцога.

Он не смущал Джейми и явно не собирался тащить его обратно в дом; его отправили наблюдать. Джейми спросил себя, а что сделает лакей, если он встанет и побежит? У него возникло короткое желание так и поступить и он уже собрался встать. Он должен был поторопиться, потому что не успел он подняться на ноги, как из куста словно жаба выпрыгнул Тобиас Куинн.

— Вот так удача, — заметил Куинн с довольным видом. — Я думал, мне придется прятаться здесь несколько суток, а вот и ты сам идешь ко мне, хотя я не просидел здесь и дня!

— Что ты ко мне привязался, — раздраженно сказал Джейми. — Что, черт возьми, ты здесь делаешь? И зачем одел это, если собрался прятаться в кустах?

Куинн приподнял бровь и брезгливо стряхнул пыльцу желтый весенних сережек с клетчатого рукава. Его сюртук был сшит из черно-розового шелка, и все, кто проходил в двадцати ярдах, пялились на него.

— Не такого приема я ожидал от друга, — сказал он с упреком. — И я вовсе не прятался. Я просто прогуливался по парку, когда увидел тебя, и я быстро скользнул бочком за куст, потому что понял, что ты собираешься бежать, и у меня не будет никаких шансов догнать тебя, ты же носишься как настоящий жеребец. И выглядишь так же, кстати. Как тебе мое оперение? — Он развел руки и повернулся. — Разве не прекрасно?

— Уходи, — сказал Джейми, борясь с желанием затолкать Куинна обратно в кусты. Он повернулся и пошел прочь, ирландец шел рядом.

Джейми бросил взгляд через плечо, но лакей не оборачивался, увлеченный ссорой двух возниц, чьи фургоны сцепились колесами и перегородили дорогу.

— Особым преимуществом этого камзола, — Куинн не собирался молчать, — является возможность носить его на обе стороны. То есть наизнанку. Если по какой-то причине хочешь избежать слежки. — Он вывернул камзол, продемонстрировав внутреннюю сторону из тонкого черного сукна без каких-либо украшений. Он снова натянул камзол, снял парик и взбил свои короткие кудри так, что они встали дыбом. Теперь он был похож на помощника адвоката или квакера среднего достатка.

Джейми не знал, то ли это была любовь к театральным эффектам, то ли действительная необходимость в маскировке. Он и не хотел знать.

— Я уже говорил тебе, — сказал он, стараясь быть вежливым, — я не возьмусь за эту работу.

— Почему? Из-за этого маленького осложнения? — Куинн небрежно махнул в сторону серой громады Аргус-хауса, возвышавшегося над деревьями. — Это пустяки. Мы будем в Ирландии к концу следующей недели.

— Что, — Джейми смотрел на него, ничего не понимая.

— Ну, ты же не хочешь задержаться в этой компании, да? — Куинн искоса взглянул на Аргус-хаус. Он повернулся к Джейми и критически оглядел его поношенную одежду.

— Да, так будет вполне хорошо. Сначала нам придется поторопиться, но как только выберемся из Лондона никто не взглянет на тебя дважды. Нет, дважды, пожалуй, взглянут, — поправился он, глядя на Джейми снизу вверх. — Но не трижды.

До Джейми наконец дошло, что Куинн предлагает ему бежать. Прямо сейчас.

— Я не могу сделать это!

Куинн выглядел удивленным.

— Почему нет?

Джейми открыл рот, не имея ни малейшего понятия, что сказать.

— Для начала, мы не можем бежать отсюда. Видишь того парня в сером? Он следит за мной.

Куинн прищурился в указанном направлении.

— Сейчас он не смотрит, — отметил он. Он схватил Джейми за рукав и потянул. — Давай, бежим, быстро!

— Нет! — Он резко освободился и бросил быстрый взгляд на лакея, ожидая, что тот сейчас оглянется. Тот не смотрел, тогда Джейми повернулся к Куинну, стараясь говорить медленно:

— Я сказал тебе раз и снова повторяю. Я ни за что не влезу в это безумное предприятие. Дело мертво, и я не собираюсь прыгать в могилу за ним. Понятно?

Куинн, словно не слыша его, задумчиво глядел на Аргус-хаус.

— Это дом герцога Пардлоу, говорят, — заметил он, потирая затылок. — Почему солдаты привезли тебя сюда, интересно?

— Не знаю. Мне не сказали. — Это было полуправдой, но он не обязан был отчитываться перед ирландцем.

— Хм. Ну, скажу вам, сэр, если бы я попался в руки англичан, я не стал бы ждать, чтобы все выяснить.

Джейми не испытывал никакого желания видеть Куинна в руках англичан, хотя парень его порядком раздражал.

— Ты должен уйти, Куинн, — повторил он. — Здесь опасно.

— Странно, не правда ли? — задумчиво сказал Куинн, как обычно, не обращая внимания. — С одной стороны, они внезапно забрали тебя из Хелуотера и доставили в Лондон под вооруженной охраной и без всяких объяснений. С другой стороны… они позволяют тебе бродить снаружи. Хоть и под наблюдением этого простака? Разве тебя это не удивляет?

Почему бы чертову лакею не оглянуться?

— Понятия не имею, — буркнул Джейми, не желая обсуждать ни самого герцога Пардлоу ни его оригинальные методы убеждения.

Не имея ничего добавить, он пошел вниз по дорожке, преследуемый ирландцем. Если лакей когда-нибудь наконец оглянется, он увидит, что Джейми ушел и начнет искать его. Сейчас он готов был приветствовать любого, кто избавит его от Куинна, даже если его потащат обратно в дом в цепях.

Эта случайная мысль вспыхнула в его мозгу, словно зарница, осветив самые дальние закоулки сознания. Цепи. Воображаемые узы.

Он уже не обращал внимания, куда и идет и что говорит рядом с ним Куинн. Впереди стояла толпа, он направился туда. Даже если Куинн болтлив, как попугай, он не будет обсуждать свои интриги среди десятков человек. Он достаточно хорошо знал этого человека, чтобы избавиться от него.

Цепи. Он гнал это воспоминание из головы, но оно возвращалось снова. Это было сильнее его. Они нахлынули все разом, даже те, которые он едва помнил. Именно потому он едва не упал в обморок, внезапно увидев Карьера.

Цепи, подумал он, и понял, что если задержится на этой мысли еще мгновение, то снова окажется на полу у каменной стены, в тяжелых, горячих от лихорадки кандалах, не в силах даже поднять руку, чтобы вытереть рвоту с подбородка, в безысходной, вечной неволе…

— Нет, — яростно сказал он и резко свернул с дорожки, остановившись перед кукольным балаганом в окружении смеющихся и аплодирующих людей. Шум, смех. Все, чем можно заполнить его сознание, чтобы заглушить лязг цепей в мозгу.

Куинн еще говорил, но Джейми не слушал его, сосредоточенно глядя на сцену перед собой. Он часто видел такие вещи в Париже. Видел ярких и манерных кукол. Эти, длинноносые и уродливые, пронзительно выкрикивали оскорбления, дубася друг друга палками.

Ему стало легче дышать, головокружение и страх исчезли, смытые окружавшей его обыденностью, как теплой водой. Пунчинелло и его жена Джуди, так звали марионеток. Джуди держала палку и пыталась ударить Панча по голове, но он схватил ее. Дергая палку за концы, они пролетели по маленькой сцене с протяжным «Шиииит!» и свалились вниз. Толпа завопила от восторга.

Вилли бы это понравилось. При мысли о мальчике Джейми почувствовал себя и намного лучше и намного хуже.

В конце концов, он мог легко избавиться от Куинна; этот человек не мог заставить его ехать в Ирландию. Другое дело герцог Пардлоу. Как раз он мог отправить Джейми в Ирландию, но, по крайней мере, его задание не было связано с риском для жизни и угрозой потерять пожизненно свободу. Он мог его выполнить, закончить работу как можно быстрее а потом вернуться в Хелуотер. К Вилли.

Он вспомнил мальчика с внезапной болью, жалея, что Вилли не сидит сейчас у него на плечах, хватаясь за уши и хихикая над марионетками. Не забудет ли его Вилли, если он уедет на несколько месяцев?

Значит, ему нужно найти Сиверли побыстрее. Потому что ему нужно вернуться в Хелуотер. Он чувствовал вес ребенка на плечах, его тепло и легкий запах клубничного джема. Некоторые цепи можно носить добровольно.

* * *

— Где, черт возьми, ты пропадал? — потребовал Хэл без предисловий. — И, ради Бога, на кого ты похож? — Его глаза бродили по одежде Грея, полученной в «Бифштексе». Стюард клуба сделал все возможное, но платье село, полиняло и выглядело непрезентабельно.

— Не то, что это твое дело, но я промок под дождем и переночевал у своего друга, — ответил Грей спокойно. Ему было весело. Он чувствовал себя расслабленным и миролюбивым. Даже плохое настроение Хэла и неизбежная встреча с Фрейзером не могли его потревожить. — А где наш гость?

Хэл испустил долгий раздраженный вздох.

— Он сидит в парке под деревом.

— То есть прямо на земле?

— Не имею ни малейшего представления. Гарри Карьер пришел на чай, кстати, я ожидал, что ты тоже будешь здесь, — Хэл бросил на брата выразительный взгляд, который тот проигнорировал, — и, когда Фрейзер вошел, он только взглянул на Гарри, сразу повернулся и вышел из дома. Я только знаю, где он находится, потому что велел одному из лакеев следовать за ним.

— Уверен, ему это понравилось, — сказал Грей. — Ради Бога, Хэл. Гарри был губернатором Ардсмуира до меня, разве ты не знал?

Хэл раздраженно пожал плечами:

— Возможно. Ну и что?

— Он заковал Фрейзера в кандалы. На восемнадцать месяцев, и оставил так, когда возвращался в Лондон.

— О, — Хэл нахмурился. — Понимаю. Но откуда я мог знать, ради всего святого?

— Теперь знаешь, — жестко ответил Грей. — Если бы тебе хватило здравого смысла рассказать мне, какого дьявола ты собрался делать, а не… О, привет, Гарри. Не знал, что вы еще здесь.

— Я собирался идти. Куда пошел Фрейзер?

Гарри выглядел довольно мрачным. И он был в полной форме. Черт возьми, ничего удивительного, что Фрейзер не захотел остаться, он расценил появление Гарри, как новое оскорбление, попытку воспользоваться его беспомощным положением. Кажется, Хэл тоже начал что-то понимать.

— Черт, Гарри, — сказал он. — Мне очень жаль. Я не знал, что вы имели Фрейзера в анамнезе.

Анамнез, подумал Грей. Вот, как он это называет. Именно поэтому он и сам не явился к чаю. Он не мог себе представить, что сделает Джеймс Фрейзер, столкнувшись неожиданно с человеком, заковавшим его в кандалы, с человеком, велевшим пороть его, в гостиной человека, который его шантажировал. Что бы Фрейзер ни сделал, Грей не мог обвинять его за это.

— Я попросил Гарри прийти, чтобы мы могли вместе обсудить дело Сиверли. Кроме того, Гарри может дать нам имена людей, которые могут нам помочь в Ирландии, — продолжал Хэл, обращаясь к Грею. — Но я не подумал предупредить Гарри о Фрейзере заранее.

— Это не ваша вина, старина, — сказал Гарри грубовато. Он расправил плечи. — Не лучше ли мне пойти поговорить с Фрейзером?

— О чем, собственно? — Спросил Грей, неспособный представить, о чем можно говорить при данных обстоятельствах.

Гарри пожал плечами:

— Предложить ему сатисфакцию, если он захочет. Или вы знаете, что еще можно сделать?

Братья Грей обменялись взглядами совершенного понимания и ужаса. Последствия дуэли между старшим офицером полка и условно-досрочно освобожденным заключенным, находящимся под надзором командира полка (отбросив в сторону полную незаконность вызова заключенного в Лондон), и вполне реальная возможность, что один из них вполне может убить или покалечить другого…

— Гарри… — начал Хэл рассудительно, но Джон прервал его.

— Я буду вашим секундантом, Гарри, — поспешно сказал он. — Если это необходимо. Я пойду и…э-э-э… обсудить условия, да?

Не дожидаясь ответа, он распахнул дверь и сбежал вниз по ступеням, торопясь, пока не услышал криков за спиной. Он перебежал через Кенсингтон-роуд, ныряя под носом у лошадей и слыша проклятия всадников, и шагнул в распахнутые ворота Гайд-парка, где остановился с быстро бьющимся сердцем, чтобы осмотреться.

Он не видел Фрейзера. После вчерашнего ужасного ливня установилась мягкая и ясная погода, высоко в ярком голубом небе парили птицы. В парке собралось множество народу, семьи с корзинками для пикника расположились под деревьями, по дорожкам прогуливались пары, карманники шныряли около толпы в Уголке ораторов и возле Панча и Джуди, в надежде увести плохо охраняемый кошелек.

Вернуться обратно и спросить, какой лакей следил за Фрейзером, и где он в последний раз его видел? Нет, решил он, направляясь в парк. Он не даст Гарри или Хэлу шанс вмешаться, они и так уже нагородили достаточно проблем.

Учитывая рост Фрейзера и его внешность, Грей не сомневался, что сможет обнаружить шотландца в любой толпе. Если он и сидел под деревом, как сказал Хэл, то сейчас его уже здесь не было. Куда бы пошел он сам на месте Фрейзера? Если бы он несколько лет жил на конной ферме в Озерном крае, а до этого в забытой Богом шотландской тюрьме?

Верно. Он двинулся в направлении Панча и Джуди и был рад, когда сразу увидел высокого рыжеволосого мужчину позади толпы, возвышавшегося над морем голов и явно поглощенного представлением.

Он не хотел лишать Фрейзера развлечения, поэтому решил подождать на небольшом расстоянии. Возможно, пьеса настроит шотландца на более добродушный лад, хотя он уже начинал сомневаться в умиротворяющем действии кукольного балагана. Он и сам заплатил бы неплохие деньги за возможность увидеть, как Фрейзер колотит Хэла по треуголке, несмотря на все возможные осложнения.

Он продолжал следить одним глазом за Фрейзером, а другим за игрой. Кукольник-ирландец ловко управлялся со своими актерами и сыпал меткими эпитетами, и Грей почувствовал внезапную вспышку удовольствия при виде улыбки Фрейзера.

Он прислонился плечом к дереву, наслаждаясь ощущением временной незаметности. Он уже спрашивал себя, что почувствует, снова увидев Джеймса Фрейзера во плоти, и с облегчением обнаружил, что неприятный эпизод на конюшне Хелуотера кажется достаточно далеким, что его можно задвинуть в прошлое. Но забыть о нем совсем, к сожалению, но и не вспоминать бесконечно.

Теперь Фрейзер склонил голову набок, прислушиваясь, что говорит ему худой кудрявый человек рядом, хотя и не отрывал глаз от сцены. Кудрявые волосы напомнили о Перси, но Перси тоже был в прошлом, и он решительно отринул эту мысль.

Грей сознательно не думал, что скажет и как начнет разговор, но когда пьеса закончилась, он оттолкнулся плечом от ствола и быстро пошел вперед, чтобы оказаться немного впереди Фрейзера, когда тот пойдет к краю парка.

Он не понимал, что привело его к мысли заставить шотландца сделать первый шаг, но это казалось естественным, и он, наконец, услышал, как Фрейзер тихо фыркнул у него за спиной — знакомый тихий звук, означавший нечто среднее между насмешкой и удивлением.

— Добрый день, полковник, — сказал Фрейзер, поравнявшись с Греем.

— Добрый день, капитан Фрейзер, — ответил он вежливо и скорее почувствовал, чем увидел испуганный взгляд Фрейзера — Наслаждались представлением?

— Хотел оценить длину моей цепи, — ответил Фрейзер, игнорируя вопрос. — В поле зрения дома, вероятно?

— Да, на данный момент, — честно сказал Грей. — Но я пришел не для того, чтобы увести вас. У меня сообщение от полковника Карьера.

Широкий рот Фрейзера невольно сжался:

— Да?

— Он хочет предложить вам сатисфакцию.

— Что? — Фрейзер смотрел на него.

— Удовлетворение за тот ущерб, что вы, возможно, понесли от его руки, — пояснил Грей. — Если вы хотите вызвать его, он придет.

Фрейзер остановился.

— Он предлагает драться на дуэли. Вы об этом говорите?

— Да, — терпеливо ответил Грей. — Именно.

— Боже милостивый. — Шотландец остановился, не обращая внимания на поток пешеходов, огибавший его с обеих сторон, и потер пальцем переносицу. Потом он потряс головой, словно отгонял мух.

— Карьер считает, что вы позволите мне? Вы и его светлость, я хочу сказать.

Сердце Грея подпрыгнуло. Иисусе, он всерьез думает об этом.

— Я лично ничего не имею заявить по этому поводу, — вежливо сказал он. — Что касается моего брата, он не сказал ничего такого, что указывало бы на его несогласие. — Потому, что не успел. Господи, что сделает Хэл, если Фрейзер действительно вызовет Гарри? Лучше Грей сам убьет себя.

Фрейзер что-то промычал на шотландский манер. Это было не совсем рычание, но у Грея поднялись волосы на затылке, и он всерьез забеспокоился, что Фрейзер отправит вызов. Он думал, Фрейзер будет поражен, но потом… Он сглотнул и выпалил:

— Если вы хотите вызвать его, я буду вашим секундантом.

Независимо от того, что Фрейзер думал о предложении Гарри, слова Грея удивили его еще больше. Его голубые глаза сузились, он смотрел на Грея так, словно это была неуместная шутка.

Сердце Грея колотилось так сильно, что он почувствовал короткую пульсирующую боль в левой части груди, хотя его рана давно зажила. Руки Фрейзера сжались в кулаки, и Грея внезапно пронзило яркое воспоминание, как Фрейзер, придя в ярость, разбил ему лицо, одним из этих огромных кулаков.

— Вы когда-нибудь раньше дрались на дуэли?

— Случалось, — коротко ответил Фрейзер.

Кровь приливала к лицу шотландца. Внешне он был неподвижен, но все, что происходило у него в голове, мгновенно отражалось на лице. Грей смотрел на него, приоткрыв рот.

— Почему? — спросил Фрейзер.

— Что именно? Почему полковник Карьер предложил вам удовлетворение? Я полагаю, этого требует чувство чести.

Фрейзер пробормотал что-то себе под нос, вероятно, по-гэльски. Грей предположил, что это было мнение Фрейзера о чести Гарри, но спрашивать не стал. Голубые глаза изучали его лицо.

— Почему вы предлагаете себя в секунданты? Вы ненавидите Карьера?

— Нет, — ответил Грей, пораженный. — Гарри Карьер один из моих лучших друзей.

Брови Фрейзера поползли вверх.

— Тогда почему вы не стали его секундантом?

Грей сделал глубокий вдох.

— Ну… на самом деле… стал. В «Правилах дуэлей» на этот счет ничего не говорится, — добавил он. — Хотя я признаю, что это необычно.

Фрейзер на мгновение прикрыл глаза, потом открыл их.

— Я вижу, — сказал он сухо. — Если я убью его, вы будете драться со мной? А если он убьет меня, то с ним? А если мы убьем друг друга, что тогда?

— Полагаю, я вызову хирурга, чтобы позаботиться о ваших телах, а затем покончу с собой, — ответил Грей немного раздраженно. — Но довольно риторики. У вас нет намерения вызывать его, не так ли?

— Я признаю, что эта перспектива имеет свои преимущества, — спокойно сказал Фрейзер. — Но вы можете передать полковнику Карьеру, что я отклоняю его предложение.

— Не хотите ли сказать это ему сами? Он все еще в доме.

Фрейзер собрался было идти дальше, но остановился при этих словах. Грей крайне неловко чувствовал себя под его задумчивым взглядом, словно большой кот принимал решение о съедобности маленькой мышки.

— Гм… если вы не хотите с ним встречаться, — осторожно сказал Грей, — я оставлю вас здесь на четверть часа. Вы сможете убедиться, что он ушел, прежде, чем вернетесь в дом.

Фрейзер повернулся к нему с такой внезапной яростью, что Грей невольно сделал шаг назад.

— Чтобы этот упырь подумал, что я боюсь его? Черт бы тебя побрал, англичанин! Как ты мог предложить мне такую вещь? Если бы я и вызвал кого-то, то это был бы ты, mhic diabhail.^[7] И ты знаешь это.

Он развернулся на каблуках и зашагал к дому, разбрасывая собравшихся зевак, как голубей.

* * *

Они видели, как он идет; дверь открылась перед Джейми, когда он достиг верхней ступеньки, он прошел мимо дворецкого с коротким кивком. Тот посмотрел на него с опаской. Один Бог знает, подумал Джейми, чего старик насмотрелся в этом гадючьем гнезде.

Ему нестерпимо хотелось разбить что-нибудь кулаком и он не стал крушить резные панели орехового дерева в холле только потому, что это будет очень больно и совершенно бесполезно. Он так же не хотел встречаться с полковником Карьером с окровавленными руками и несчастным лицом.

Где они были? Наверняка, в библиотеке. Он повернул за угол коридора и едва не сбил с ног испуганно пискнувшую герцогиню.

— Прошу прощения, ваша светлость, — сказал он с отменной любезностью, неожиданной для человека, одетого как крестьянин.

— Капитан Фрейзер, — сказала она, все еще прижимая руку к груди.

— Иисусе, и вы туда же? — Это было грубо, но его терпение уже было на исходе.

— Куда же я? — спросила она озадаченно.

— Почему все здесь начали называть меня капитан Фрейзер? Вчера вы так не говорили. Это распоряжение его светлости?

Она опустила руку и обаятельно улыбнулась.

— А почему бы нет? Это я предложила. — На ее щеке появилась маленькая ямочка. — Или вы предпочитаете называться лэрдом Брох-Туарах? Это ваше настоящее имя не так ли?

— Это было тысячу лет назад. Меня вполне устраивает мистер Фрейзер. Ваша светлость, — добавил он, подумал, и сделал движение, чтобы пройти. Она протянул руку и положила на его рукав.

— Я хочу поговорить с вами, — произнесла она тихо. — Вы меня помните?

— Это тоже было тысячу лет назад, — ответил он, окинув ее красноречивым взглядом от высокой прически до нарядных туфелек. — И у меня срочное дело к полковнику Карьеру, если вы не против.

Она слегка покраснела, но не показала других признаков волнения. Она смотрела прямо, улыбалась и слегка сжала его руку, прежде чем снять свою с его рукава.

— Я найду вас.

* * *

Этот короткий разговор дал ему время взять себя в руки, и он вошел в библиотеку, вполне владея собой. Ярость отступила.

Карьер стоял у огня, разговаривая с Пардлоу; оба обернулись, завидев его. Карьер смотрел прямо, он был осторожен, но не боялся. Джейми ожидал, что так и будет — он знал Карьера.

Джейми подошел к Пардлоу достаточно близко, чтобы смотреть на него сверху вниз.

— Я должен извиниться, ваша светлость, за неожиданный уход. Я почувствовал потребность в свежем воздухе.

Губы Пардлоу дернулись.

— Надеюсь, вы чувствуете себя лучше, капитан Фрейзер?

— Вполне, благодарю вас. Полковник Карьер — ваш слуга, сэр. — Он повернулся к Карьеру без паузы и коротко, вежливо поклонился.

Карьер вернул поклон, бормоча:

— К вашим услугам, сэр. — Но Джейми заметил, как плечи Карьера немного расслабились, и почувствовал, что ему тоже стало легче дышать.

Он заметил, как Пардлоу взглянул ему за спину, и понял, что Джон Грей вернулся.

— Садитесь, господа, — сказал герцог с исключительной любезностью, указывая на стулья около камина. — Джон, попроси Пилкока принести нам немного бренди.

* * *

— Я думаю, нам следует привести его к военно-полевому суду, — сказал Хэл, ставя свой стакан. — То есть, вместо того, чтобы передавать дело в гражданский суд. С одной стороны, если мы выиграем гражданское дело, мы сможем вернуть все деньги, которые ублюдок не успел спрятать, и это даст нам возможность очернить его имя в прессе, травить его как лисицу, и вообще разрушить его жизнь. Однако…

— Есть другая сторона медали, — сухо сказал Грей. К счастью ему никогда не предъявляли иски, но угроза несколько раз возникала, так что он имел хорошее представление о тисках правосудия и опасном характере закона. — По-видимому, он имеет достаточно денег, чтобы нанять хороших адвокатов. Может быть и весьма вероятно — если хоть половина написанного Карруотерсом правда — он подаст встречный иск за клевету, и на многие годы превратит нашу жизнь в ад.

— Ну да, — согласился Хэл, — именно так.

— В то время как военно-полевой суд, следуя обычаям армии, руководствуется твердыми правилами, а не законом, — вступил Гарри. — Правила будут для нас лучшей опорой. В предоставлении улик, я хочу сказать.

Это было верно; в сущности, любой человек мог дать показания военно-полевому суду, и все что он мог сказать, считалось доказательством, хотя тот же суд мог рассмотреть только часть из них, либо не принять во внимание вовсе, смотря какой вес они имели по данному вопросу.

— И, если военно-полевой суд признает его виновным, я полагаю, его могут расстрелять?

Все три англичанина ошеломленно посмотрели на Фрейзера. Шотландец сидел спокойно на протяжении всей беседы, и они почти забыли о нем.

— Я думаю, он может быть повешен, — ответил Хэл после короткой паузы. — Как правило, мы расстреливаем солдат только за дезертирство и мятеж.

— Привлекательная перспектива, — Карьер поднял стакан в знак согласия с Фрейзером, прежде, чем обратиться к остальным. — Хотим ли мы, чтобы он умер, как считаете?

Грей задумался. Одно дело собрать улики и призвать Сиверли к правосудию за его преступления. Но чтобы хотеть его смерти…

— Я не знаю, — медленно сказал Грей. — Но, возможно, я не должен принимать во внимание подобные соображения. Сиверли спас мне жизнь в Квебеке, хотя это не мешает мне возбуждать дело против него… Я думаю — нет. Я не хочу, чтобы он умер.

Грей не смотрел на Фрейзера, уверенный, что шотландец расценит его нежелание уничтожить Сиверли как малодушие.

— Будет намного лучше, если его уволят и заключат в тюрьму. Это послужит примером, — сказал Хэл. — Кроме того, приговоры приводятся в исполнение слишком быстро. Я хочу, чтобы этот факер страдал.

Из угла, где сидел Фрейзер донесся приглушенный звук. Грей обернулся и с удивлением увидел, что шотландец смеется. Горцы странно смеялись — лицо превращалось в маску смеха, но звуков почти не издавали.

— Я вспомнил, как ваша светлость отказался расстрелять меня, — сказал Фрейзер Хэлу. — Долг чести, говорите? — Он с иронией отсалютовал бокалом.

Яркая краска выступила на лице Хэла. Грей не мог вспомнить, чтобы кто-либо раньше мог заставить брата онеметь. Хэл несколько мгновений смотрел на Фрейзера, затем кивнул:

— Туше, капитан Фрейзер, — сказал он и сразу повернулся к Грею.

— Итак, военно-полевой суд. Мы с Гарри начнем свое дело здесь, в то время как вы с капитаном поедете за Сиверли. Теперь, Гарри, кто из ваших людей в Ирландии сможет нам помочь?

Глава 11 Праздное любопытство

Эдуард Твелветри все еще стоял у Грея перед глазами, когда он очнулся утром от тревожного сна. Во сне он дрался на дуэли на пистолетах; у его противника не было лица, но почему-то он был уверен, что это Эдуард.

Причина сна была ему понятна; имя Твелветри в его сознании было прочно связано с дуэлью, на которой Хэл убил Натаниэля Твелветри, соблазнившего первую жену Хэла. Грей довольно долго ничего не знал о дуэли — по причине молодости и отсутствия в то время в Лондоне, после смерти отца его отправили в Абердин.

Завтрак не развеял ощущения тревоги, и он вышел в сад в надежде, что свежий воздух проветрит голову. Он прогуливался уже несколько минут, когда из дома вышла его невестка с корзинкой и садовыми ножницами. Она приветливо поздоровалась с ним, и они, не спеша пошли по дорожке, разговаривая о мальчиках, которых Грей видел за игрой в начале недели, о здоровье Хэла — брат периодически страдал от ценуроза^[8] и мучился мигренями по ночам. Но мысль о том поединке не оставляла его.

— Рассказывал ли Хэл вам когда-нибудь об Эсме? — вдруг спросил он под влиянием импульса.

Минни удивилась, но ответила без колебаний:

— Да, все. Или я полагаю, что все, — добавила она с полуулыбкой. — Почему вы спрашиваете?

— Праздное любопытство, — признался Джон. — Я был очень молод, когда они поженились и совсем не знал ее. Я помню свадьбу — огромный шлейф, белое кружево, бриллианты, Сент-Джеймс и сотни гостей… — он замолчал, увидев ее лицо. — Я сожалею, что не был здесь на вашей свадьбе, — поспешно добавил он, пытаясь загладить вину.

— Я тоже, — сказала она, на щеке появилась ямочка. — Вы бы удвоили список гостей. Хотя, это было не здесь. Не в Англии, хочу сказать.

— А, гм. Личное дело, как я понимаю?

— Да, пожалуй. Рядом с Хэлом стоял Гарри, и он попросил хозяйку паба стать вторым свидетелем. Это случилось в Амстердаме. Она не говорила по-английски и понятия не имела, кто мы такие.

Грей был очарован, но боялся обидеть ее чрезмерным любопытством.

— Я понимаю.

— Нет, совсем не понимаете, — она уже открыто смеялась над ним. — Я не имела ни малейшего желания выходить за него, несмотря на шестимесячный живот. А он не обращал никакого внимания на мои возражения.

— То есть… э-э-э… Бенджамин?

— Да. — улыбка, которую Грей расценил как отблеск материнской гордости, на мгновение смягчила ее губы. — Он мне неплохо удался.

— Полагаю, это так, — пробормотал он. — Как случилось, что вы встретились с Хэлом в Амстердаме?

Что сказал ему Хэл? «Мне потребовалось почти шесть месяцев, чтобы найти ее».

— Он искал меня, — откровенно сказала она. — В один прекрасный день вошел в книжный магазин моего отца с горящими глазами. Я чуть не упала в обморок. Впрочем, он тоже, когда увидел, что я беременна.

Она тихо улыбнулась своим воспоминаниям.

— Он издал громкий вздох, покачал головой, затем обошел прилавок, взял меня на руки и вынес меня из магазина в карету. Гарри ждал нас снаружи. Я была впечатлена: я, должно быть, весила не меньше одиннадцати стоунов. — Она покосилась на Грея. Ямочка вернулась на щеку. — Вы ужасно возмущены, Джон?

— Ужасно. — На самом деле он думал, что Хэлу очень повезло, что Бенджамин так на него похож. Он взял ее руку и удобно положил себе на сгиб локтя.

— Почему вы плохо думаете об Эсме? — Спросила она.

— Ох… просто подумал, это было так не похоже на Хэла — жениться на скучной женщине.

— Я имею все основания быть уверенной, что она не была скучной, — сухо сказала Минни. — Хотя благодарю за комплимент.

— Ну, я знаю, что она был красива, весьма красива, но что касается ее характера…

— Самодовольная, самовлюбленная и беспокойная, — лаконично перечислила Минни. — Она не была счастлива, не находясь в центре внимания. Но очень умно и талантливо добивалась этого внимания любыми средствами.

— Действительно, — Грей на мгновение задумался. — Любыми средствами. Если Хэл рассказал вам все, то что вы знаете о Натаниэле Твелветри?

— Я? — тихо сказала она, и ее рука на секунду сжалась у него на рукаве. — Считаю ли я, что у нее был роман с ним ради нее самой, вы это имеете ввиду? Или для того, чтобы вернуть внимание Хэла? Скорее последнее.

Он посмотрел на нее, удивленный.

— Вы, кажется, совершенно уверены? Это то, что говорит Хэл?

Она покачала головой, прядь волос выскользнула из прически и опустилась перед ухом. Она, не глядя, заправила ее обратно.

— Я сказала ему об этом, но, по-моему, он не поверил. Она любила его, знаете ли, — сказала Минни, и ее губы слегка дрогнули. — И он любил ее до безумия, но это было недостаточно для испорченной девочки, для которой любой преданности не могло быть достаточно. Но все-таки, она любила его. Я читала ее письма. — Она посмотрела на Грея. — Кстати, он не знает.

Значит, Хэл хранил письма Эсме, и Минни нашла их. Он подумал, Хэл еще помнит ее. Он слегка сжал руку Минни и отпустил ее.

— От меня он этого не услышит.

— Я знаю, — сказала она, — иначе я не призналась бы вам. Я не думаю, что вам, как и мне, не терпится увидеть второй поединок.

— Я и первого не видел. Но почему должен случиться второй?

— Не обращайте внимания.

Возможно, в письмах Эсме было что-то, какие-то намеки на другого поклонника, которые Хэл не заметил, а Минни увидела.

Она ничего не сказала, но остановилась и сердито посмотрела на куст, дотронувшись пальцами до молодых листочков, словно покрытых ржавчиной.

— Зеленая тля, — сказала она тоном, не предвещавшим ничего хорошего ни для тли, ни для садовника.

Грей издал подходящее к случаю озабоченное мычание, Минни фыркнула и вернулась на дорожку.

— Этот ваш мистер Фрейзер… — сказала она, после того, как они несколько минут шли молча.

— Он вовсе не мой, — ответил Грей. Он собирался произнести это легко и беззаботно, и, кажется, ему удалось, но она бросила на него удивленный взгляд.

— Тем не менее, вы его достаточно знаете, — продолжала она. — Он надежный человек, как вы считаете?

— Полагаю, это зависит от того, что вы от него ожидаете, — Грей отвечал осторожно. — Если вы спрашиваете, является ли он человеком чести, то да, он таков. Человек слова? Конечно. Кроме того… — он пожал плечами. — Он шотландец и горец, для полноты картины.

— Что это значит? — Она заинтересованно выгнула бровь. — Он такой же дикарь, какими считают всех горцев? Потому что, если это так, он замечательно разыгрывает из себя джентльмена.

— Джеймс Фрейзер может разыграть из себя что угодно, — заверил он ее, смутно чувствуя, что предает Фрейзера. — Он так же был землевладельцем со значительной собственностью и арендаторами. Я имею ввиду, он… — Грей колебался, не совсем уверенный, как выразить это словами. — Такое чувство, что он не желает отвечать требованиям общества. Он склонен создавать свои собственные правила.

Минни рассмеялась:

— Не удивительно, что он так понравился Хэлу.

— Неужели? — Спросил Грей, неожиданно обрадованный этим открытием.

— О, да. — Заверила она Грея. — Он сам был этому удивлен. Я так же думаю, что он испытывает некоторое чувство вины, — добавила она задумчиво. — За то, что использует его.

— Я тоже.

Она с нежностью улыбнулась ему.

— Да. Мистеру Фрейзеру повезло иметь такого друга, как вы, Джон.

— Сомневаюсь, что он признает свою удачу, — сухо ответил Грей.

— Не стоит беспокоиться о нем, Джон. Хэл не позволит, чтобы ему причинили вред.

— Нет, конечно, нет. — Тем не менее, чувство беспокойства в затылке не проходило.

— Если ваше предприятие окажется успешным, я уверена, Хэл добьется его помилования. Он станет свободным человеком. Он сможет вернуться домой.

Грей внезапно почувствовал легкое удушье, словно его камердинер, Том Берд, слишком туго завязал ему галстук.

— Да, но почему вы интересовались надежностью Фрейзера?

Она пожала плечами.

— О, Хэл показал мне перевод мистером Фрейзером того стихотворения на гэльском. Я только задалась вопросом, насколько он верен.

— У вас есть основания полагать, что это не так? — С любопытством спросил он? — Почему бы нет?

— Особых причин нет. — Она прикусила нижнюю губу, задумчиво глядя перед собой. — Я не говорю на гэльским, но знаю несколько слов. Хэл рассказывал вам о моем отце?

— Немного, — сказал Грей и улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ.

— Ну, что ж. Мне приходилось видеть якобитские документы, по большей части на французском и на латыни, меньше на английском и совсем редко на гэльском. Но все они имели некоторую общую особенность, одно случайное упоминание, которое давало получателю понять, что они держат в руках не просто заказ на вино или список товаров на складе. Таким кодовым словом нередко была «белая роза». Роза Стюартов, понимаете?

— Да. — Головокружение длилось всего мгновение, но он увидел ясно, так ясно, словно этот человек вырос из земли у его ног — лицо человека, которого он застрелил на куллоденском болоте, черные глаза под белой кокардой в угасающем свете дня.

Минни не обратила внимания на его безучастность и продолжала говорить.

— В документе Хэла были слова «róisíní Bhan».^[9] Это не вполне то же самое, но очень похоже на «белую розу» по-гэльски. А мистер Фрейзер поставил в переводе просто «розу», не указав «белая». Конечно, если это слово там есть, — добавила она. — Хотя, может быть, ирландский достаточно отличается от гэльского, и никакой «белой розы» там нет.

Они повернулись, словно по сигналу, и пошли в сторону дома. Грей пытался успокоить стук своего сердца. Ему было ясно, что она имеет ввиду. В стихотворении о Дикой охоте может быть закодирован какой-то якобитский документ. И, может быть, Фрейзер намеренно пытается скрыть этот факт, чтобы защитить друзей, связанных с Делом Стюартов. Если это так, возникало два вопроса, и оба подозрительные.

А именно: участвовал ли Сиверли в якобитском движении, и… что еще мог делать Джейми Фрейзер вне дома?

— Есть один способ выяснить, — сказал Грей. — Я спрошу его. Осторожно.

Глава 12 Цвет блошиного животика

Лед между Греем и Джеймсом Фрейзером был сломан, но Грей чувствовал, что они еще далеки от возобновления нормальных отношений. Он не забыл разговора на конюшне Хелуотера, и, будь он проклят, Фрейзер тоже помнил о нем. Правда, в Ирландии, находясь в тесном обществе друг друга, они будут вынуждены игнорировать прошлое ради совместной работы, отложив этот вопрос до времени.

Тем не менее, он остро ощущал присутствие Фрейзера в доме. Впрочем, как каждые его житель. Половина слуг боялись его, остальные просто не понимали, как к нему относиться. Хэл был вежлив, осторожно соблюдая все формальности; Грею порой казалось, что Хэл сомневается в правильности своего решения относительно Фрейзера, он мрачно улыбался при этой мысли. Минни, казалось, была единственным членом семьи, способным общаться с ним без чувства неловкости.

Том Берд, имея беспокойный опыт работы с Фрейзером в Хелуотере, был в ужасе от огромного шотландца, хотя Грей считал, что проблема Тома больше обусловлена чувствительностью к классовым различиям, чем личными проблемами общения.

Тем не менее, когда Тому сообщили, что он будет заниматься гардеробом Фрейзера в дополнение к службе у Грея, он мужественно взялся за дело и весьма способствовал в составлении списка для портного. Он был страстным фанатиком мужской одежды и продемонстрировал большой пыл при обсуждении жилетов и рубашек мистера Фрейзера.

К удивлению Грея, Том Берд находился в гостиной, когда он утром спустился вниз. Камердинер высунул голову в холл, чтобы приветствовать хозяина.

— Доставили новую одежду капитана, милорд! Нежелаете посмотреть?

Грей вошел в гостиную, Том повернулся к нему сияющим лицом. Вся мебель была занята кисейными коконами, напоминающими египетские мумии. Том развернул одну из них и выложил пальто бутылочного цвета с позолоченными пуговицами, любовно расправив его полы по спинке дивана.

— На фортепиано лежат рубашки, — сообщил он Грею. — Я не стал относить их наверх, на случай, если капитан еще спит.

Грей выглянул в окно, солнце указывало, что уже, по крайней мере, 8 часов. Предположение, что Фрейзер в это время может лежать в постели, было смехотворным; он сомневался, что этот человек пропустил хоть один рассвет в своей жизни или, во всяком случае, в последние пятнадцать лет. Но замечание Тома указывало, что шотландец или не присутствовал на завтраке или получил его в постель на подносе. Может быть, он болен?

Нет, он не заболел. Звук открываемой парадной двери дал Грею время выйти в холл, чтобы встретить Фрейзера, румяного от свежего утреннего воздуха.

— Мистер Фрейзер, — окликнул он, и Фрейзер повернулся, удивленный, но не смущенный. Он вошел в гостиную, привычно наклонившись под притолокой. Одна бровь была вопросительно приподнята, но на его лице не было ни малейших признаков беспокойства или того непроницаемого выражения, которое скрывало страх, гнев или расчет.

Он был на прогулке, но ни с кем не встречался, подумал Грей и немного устыдился своих мыслей. Кого, в конце концов, он мог знать в Лондоне?

— Вот, — улыбаясь, сказал Грей и махнул рукой в сторону кисейных мешков. Том развернул костюм пурпурно-коричневого цвета и расправлял лацканы.

— Не могли бы вы взглянуть на это, сэр? — Том был так доволен одеждой, что на секунду преодолел свою боязнь. — Я никогда в жизни не видел такого цвета, но он вам очень пойдет.

К удивлению Грея Фрейзер улыбнулся в ответ почти застенчиво.

— Я видел его раньше, — сказал он и протянул руку, чтобы погладить ткань, — во Франции. Там этот красновато-коричневый цвет называли пюсовый,^[10] у герцога Орлеанского был костюм такого цвета. И этот ему бы тоже понравился.

Глаза Тома округлились. Он быстро взглянул на Грея — известно ли его хозяину, что его пленник якшается с французскими принцами? — потом снова на Фрейзера.

— Пеусовый? — повторил он, прислушиваясь к звучанию слова. — Цвет… а что такое пеус?

Фрейзер коротко рассмеялся, и Грей почувствовал внезапную вспышку удовольствия от этого звука.

— Блоха, — ответил Фрейзер Тому. — Полное название звучит как «цвет блошиного животика», но это чересчур даже для французов.

Том одним глазом покосился на пальто, вероятно пытаясь сравнить его со всеми знакомыми блохами.

— Может быть, стоит называть его пью-селл? Для благозвучия.

Рот Фрейзера дернулся, и его глаза обратились к Грею.

— Pucelle?^[11] — у него было отличное произношение. — Я, э-э-э, не думаю, что джентльмены это оценят, хотя могу и ошибаться.

Грей чувствовал, что его ребра уже трещат от желания расхохотаться, но ему удалось ответить спокойно:

— Где ты слышал слово «pucelle», Том?

Том задумался.

— Ах, да! От полковника Карьера, когда он был здесь на прошлой неделе. Он спросил меня, могу ли я найти рифму на слово «pucelle». «Мамзель» — вот все, что я смог придумать, и он записал его в свою книжку на всякий случай.

— Полковник Карьер пишет стихи, — объяснил Грей Фрейзеру в ответ на снова поднятую бровь. — Очень… гм… оригинального содержания.

— Я знаю, — ответил Фрейзер к удивлению Грея. — Он однажды спросил меня о рифме к слову «девственница».

— Неужели? Когда?

— В Ардсмуире, — пояснил Фрейзер без особых эмоций, отчего Грей пришел к выводу, что Гарри не стал знакомить Фрейзера с образчиками своей поэзии. — За ужином. Мне на ум не пришло ничего, кроме «лестницы». Но он тоже записал, — добавил он, обращаясь к Тому. — Он тогда сильно перебрал с бренди.

— Вы очень наблюдательны. «Pucelle» по-французски означает «девственница», — сказал Грей Тому. Он взглянул на Фрейзера. — Может быть, он не смог справиться с этой темой на английском языке и решил попытать счастья по-французски?

Фрейзер весело фыркнул, но Том все еще хмурился.

— У французских девиц есть блохи, как вы думаете, господа?

— Я не был так близко знаком ни с одной француженкой, чтобы задавать подобные вопросы, — сказал Грей. — Но я навидался достаточно блох, и они имеют тенденцию не уважать людей и не любить чистое белье.

Том покачал головой, отвергая этот краткий экскурс в область натурфилософии, и с видом знатока вернулся в сферу своей компетенции.

— Итак, мы имеем пюсовый бархатный костюм, синий шелковый, коричневый камвольный, два повседневных пальто — бутылочно-зеленое и сапфировое — а так же три жилета — два простых и желтый с вышивкой. Темные бриджи, светлые бриджи, чулки, рубашки, немного белья… — Он указывал на различные свертки, разложенные то здесь, то там, сверяясь со списком у себя в голове. — Но обувь еще не доставили, даже сапоги для верховой езды. Можно ли так идти в «Бифштекс», как вы думаете, милорд? — Он с сомнением прищурился на ноги Джейми, обутые в прочные изделия сапожного мастера, позаимствованные у управляющего леди Джеффри. Они были начищены и отполированы сапожным мальчиком со всевозможной тщательностью, но несколько вышли из моды.

Грей хотел было присоединиться к дискуссии, но потом пожал плечами.

— Замените пряжки, и они вполне сойдут. Возьмите серебряные позолоченные с моих туфель телячьей кожи. Мистер Фрейзер, позволите? — Он деликатным жестом указал на ноги Джейми, и тот услужливо извлек ноги из объектов обсуждения, позволяя Тому забрать их.

Фрейзер подождал, пока Том не удалится на должное расстояние, и спросил:

— «Бифштекс»?

— Мой клуб. Общество любителей английского бифштекса. Сегодня мы приглашены на ужин капитаном фон Намценом. — Он ощутил тепло в груди при мысли о Стефане. — Я ознакомил его с проблемой Сиверли, и он обещал привести человека, могущего быть нам полезным. Он может владеть кое-какой информацией, но я так же попрошу его посмотреть еще раз ваш перевод стихотворения. Он большой ценитель поэзии и знает несколько вариаций на тему Дикой охоты.

— Да? Какого рода учреждением является этот клуб? — Небольшая складка появилась между бровей Фрейзера.

— Это не публичный дом, — заверил его Грей. — Обычный джентльменский клуб. — Ему пришло в голову, что, возможно, Фрейзер никогда не бывал в джентльменском клубе? Конечно, он никогда не был в Лондоне, но…

Фрейзер решил уточнить:

— Я имел ввиду род занятий господ, являющихся членами данного клуба? Вы сказали, что нас ждет капитан фон Намцен; этому клубу покровительствуют, в основном, солдаты?

— Да, это так, — Грей был несколько озадачен. — Почему вы спрашиваете?

Губы Фрейзера на мгновение сжались.

— Я хотел бы знать, есть ли у меня возможность столкнуться с людьми, которых я мог встречать во время восстания.

— Ах, — такую возможность Грей не учел. — Думаю, это вряд ли случится, — сказал он медленно. Но, может быть, стоит организовать… э-э-э?

— Версию? — сказал Фрейзер с раздражением в голосе? — Для объяснения моего долгого отсутствия и нынешних обстоятельств?

— Да, — ответил Грей, игнорируя его раздражение и готовую выплеснуться обиду. Он вежливо поклонился. — Я оставляю это вам, мистер Фрейзер. Вы сможете сообщить мне детали по пути в «Бифштекс».

* * *

Джейми вступил в «Бифштекс» вслед за Греем с чувством осторожного любопытства. Он никогда не бывал в лондонском джентльменском клубе, хотя познакомился со многими подобными заведениями в Париже. Учитывая основные личностные и мировоззренческие различия между англичанами и французами, он предполагал, что их социальное поведение так же может отличаться. Однако, еда наверняка будет.

— Фон Намцен! — Грей увидел высокого светловолосого мужчину в немецкой форме и поспешил ему навстречу. Это, должно быть, Стефан фон Намцен, граф фон Эрдберг и джентльмен, с которым они пришли встретиться.

Лицо высокого мужчины просияло при виде Грея, которого он приветствовал поцелуем в обе щеки в континентальной манере. Грей, видимо, привык к этому и улыбнулся, но возвращать поцелуи не стал, а отступил, представляя Джейми.

У графа отсутствовала одна рука, пустой рукав пальто был приколот к груди, он тепло пожал руку Джейми единственной рукой. У него были проницательные серые глаза, и Джейми сразу распознал в нем отличного солдата — умного и опытного. Он немного расслабился; граф наверняка знал, кем и чем он являлся, не было никакой необходимости создавать видимость.

— Ну, — фон Намцен сердечно склонил голову, я зарезервировал для нас отдельный кабинет.

Он пошел рядом с Греем по коридору; Джейми следовал за ними, глядя по сторонам в двери открытых кабинетов. Клуб был стар и излучал атмосферу сдержанного и богатого комфорта. Столы были сервированы белоснежными салфетками и тяжелым полированным серебром, курительная комната обставлена старыми кожаными креслами, с немного продавленными сиденьями и благоухала хорошим табаком. Турецкий ковер под ногами сильно протерся посередине, но был толстым и мягким, с алыми и золотыми медальонами по углам.

Воздух был наполнен низким гулом спокойной беседы и перекличкой слуг; он слышал звон кастрюль и посуды, с далекой кухни плыл аромат жареного мяса. Он понимал, почему Грею нравилось это место; если бы он принадлежал к этому кругу, он бы тоже полюбил его. Но ему здесь не место, подумал он с минутным сожалением.

Пока Грей и фон Намцен обменивались приветствиями, он воспользовался возможностью задать вопрос управляющему.

— Поверните направо в конце коридора, сэр, и вы увидите дверь слева от вас, — ответил мужчина, вежливо наклонив голову.

— Спасибо, — сказал он, и кивком подбородка дал понять Грею, что хочет выйти. Они долго добирались из Ньюмаркета, и Бог знает, сколько может продлиться ужин. Пустой мочевой пузырь и чистые руки — вот все, с чем он мог приступить к делу.

Грей кивнул в ответ на немой жест Фрейзера и продолжал свой разговор с Мордехаем Уэстоном, капитаном Баффы, который так же был знаком с фон Намценом. Он ожидал, что Фрейзер вернется через пару минут, но через пять минут забеспокоился и извинился.

Он повернул за угол как раз вовремя, чтобы увидеть, как Фрейзер беседует с Эдуардом Твелветри перед дверями уборной. Да, это был чертов Твелветри. Невозможно было ошибиться, увидев это бледное длинноносое лицо с черными бусинками маленьких, как у хорька, глаз. Удивленный, он остановился достаточно близко, чтобы слышать вопрос Твелветри о делах, которые могут связывать Фрейзера с Греем, а так же совет Фрейзера поинтересоваться этим у такой-то матери.

Фрейзер скрылся в уборной, громко хлопнув дверью; Грей воспользовался шумом, чтобы тихо подойти сзади к Твелветри, который стоял перед закрытой дверью, видимо, ожидая Фрейзера для дальнейших расспросов. Грей постучал Твелветри по плечу и был безмерно удовлетворен, когда тот, вскрикнув, обернулся к нему с поднятыми руками.

— Мне очень жаль, что испугал вас, сэр, — подчеркнуто вежливо сказал Грей. — Вы сюда последний?

Лицо Твелветри мгновенно вспыхнуло, его рука метнулась к поясу за шпагой, к счастью, он не был вооружен.

— Вы, чертов шпион!

Грей почувствовал стук крови в ушах, но оставался оскорбительно любезным.

— Если у вас есть дело ко мне, сэр, я полагаю, вы сможете поговорить со мной напрямую, а не докучать моим друзьям.

Губы Твелветри скривились, но он уже вполне контролировал себя.

— Друзья? — повторил он с таким удивлением, что Грей счел его вполне искренним. — Полагаю, я не должен удивляться, что вы находите себе друзей среди предателей? Но мне интересно, сэр, как вы могли до такой степени забыться, что привели подобного человека в это место?

Сердце Грея пропустило удар при слове «предателей», но он спокойно ответил:

— Вам повезло, что вы не употребили это слово в беседе с джентльменом. В то время как я смотрю на вашу горячность сквозь пальцы и не хочу запятнать свой меч вашей кровью, он был бы склонен принять меры.

Глаза Твелветри стали еще черней.

— Неужели? — Сказал он и усмехнулся. — Поверьте мне, сэр, я с удовольствием приму ваш вызов. В то же время я буду жаловаться в Комитет относительно вашего выбора гостей.

Он протиснулся мимо Грея, оттолкнув его в сторону, и пошел по коридору к задней лестнице с высоко поднятой головой.

Грей пошел обратно в столовую, размышляя, как этот крысеныш Твелветри узнал о Джейми Фрейзере.

Хотя, возможно, он ничего не знал, подумал он. Если бы он спросил имя Фрейзера, тот ответил бы, а так же сообщил бы, что он является гостем Грея. Он решил, что у Твелветри нет причин помнить имя Фрейзера, скорее он привязался к его шотландскому акценту.

Да, это могло быть случайностью. Грея больше беспокоило, что Твелветри проявляет интерес к его собственным делами, и то, что Твелветри назвал его шпионом. Шпионить за кем? Конечно, Твелветри не мог знать, что он упоминается в документах Карруотерса, не говоря уже о том, что Грей преследует Джеральда Сиверли. Он на мгновение замялся, но сейчас было не время и не место выяснять отношения с Твелветри. Он пожал плечами и вернулся в фон Намцену.

* * *

— Я пригласил джентльмена… моего знакомого, — сказал граф, несколько смущенно глядя на Грея. — Поскольку вы сказали мне, что дело касается ирландского языка. — понизив голос, он быстро добавил по-немецки, — Конечно, я ничего не сказал ему о вашем деле, только то, что у вас есть стихотворение на этом языке и вы хотите проверить точность перевода.

Джейми не говорил по-немецки и не слышал этого языка много лет, но был уверен, что понял их. Он попытался вспомнить, говорил ли ему Грей, что немец знает ирландский язык, он был уверен, что нет. И Грей даже не взглянул в сторону Джейми, когда граф заговорил по-немецки, но ответил ему на том же языке и поблагодарил его. Грей сказал ему «du»,^[12] заметил Джейми, он так же мог понять, что граф был близким другом Грея потому, как он коснулся его рукава.

Он предполагал возможным, что Грей захочет проверить его вариант перевода, и потому предупредил, что гэльский и ирландский языки различаются, и что он не может гарантировать абсолютно точного перевода, хотя дает общее понятие о содержании стиха. Тем не менее, там была одна маленькая вещь, намеренно им опущенная, и это слегка беспокоило его. Если переводчик графа укажет, что путь Дикой охоты был усыпан белыми розами в честь победы их королевы, это будет заметно отличаться от его версии, где он просто упомянул розы, рассыпанные на пути фей.

Он узнал в стихотворении закодированный якобитский документ; он видел немало подобного в дни своей шпионской эпопеи в Париже. Он не знал, кто и для чего написал его, тем более не знал кода и содержания, но если в Ирландии были скрытые якобиты (а Тобиас Куинн дал ему понять, что это действительно так), Джейми не хотел привлекать к ним внимания англичан. Но если…

Его размышления резко оборвались, когда он проследовал за графом и Греем в столовую, и перед ним встал тот самый таинственный джентльмен.

Джейми не был испуган. Он просто не верил своим глазам. Как бы то ни было, он совершенно спокойно взял протянутую в приветствии руку Томаса Лалли.

— Брох-Туарах, — сказал Лалли с изысканной любезностью, словно они стояли среди подстриженных кустов в Версале.

— Господин граф, — ответил Джейми, пожимая руку Лалли. — Comman ca va?^[13]

Тамас Лалли был одним из соратников беглого Чарльза Стюарта. Наполовину ирландец, рожденный в Ирландии, он так же был наполовину французом; он приехал в Шотландию после Фолкерка, перейдя на службу из французской армии, где он зарекомендовал себя храбрым, но не популярным командиром.

Как, черт возьми, он попал сюда? Джейми не озвучил эту мысль, но она ясно отразилась на его лице, заставив Лалли кисло улыбнуться.

— Я, как и вы, нахожусь в английском плену, — сказал он по-французски. Я был захвачен в Пондичерри. Хотя мои похитители были достаточно любезны, что оставить меня под честное слово в Лондоне.

— Ах, я вижу, вы знакомы, — сказал фон Намцен, который, очевидно, говорил по-французски свободно, но дипломатично делал вид, что не понимает их. Он радушно улыбнулся. — Прекрасно! Не пора ли нам сесть за стол?

Они наслаждались ужином в английском стиле — Лалли ел жадно, и Джейми подумал, что если его английские победители и поддерживают его, они не слишком щедры. Лалли был лет на двадцать старше Джейми, но сейчас выглядел еще старше; сильно почерневший под индийским солнцем, наполовину беззубый, со впалыми щеками, которые еще больше подчеркивали его выступающий подбородок и нос, и глубокими морщинами на лбу, сообщавшими ему выражение скорее гнева, чем беспокойства. Он не носил форму, его костюм, вышедший из моды, был сильно изношен на локтях и манжетах, хотя белье было чисто.

Во время трапезы Джейми узнал, что положение Лалли было несколько сложнее его собственного: пока Лалли был узником английской короны, французы обвинили его в измене и требовали его возвращения во Францию, где он под трибуналом должен был очистить свое имя.

Граф не сказал, но у Джейми сложилось впечатление, что фон Намцен обещал замолвить за Лалли словечко в его французских делах и, таким образом, обеспечил себе его присутствие и, по видимому, лояльность.

Он знал, что Лалли изучает его так же пристально, как и он Лалли, и, несомненно, по тем же причинам, интересуясь отношением Джейми с его покровителями и природой его сотрудничества с ними.

За обедом разговор имел общий характер и велся, в основном, на английском языке. Так было до тех пор, пока стол не был очищен, и копия стихотворения и перевода Джейми не легли перед Лалли. Джейми слушал, как Лалли бормочет по-ирландски, держа перед собой лист на расстоянии вытянутой руки, медленно читая его вслух.

Это вызвало у него странные ощущения. Он много лет не слышал и не говорил по-ирландски, и теперь эти такие знакомые и домашние звуки заставили его на мгновение почувствовать подступающие к горлу слезы. Он сглотнул, и этот момент прошел.

— Herr Graf сказал мне, что вы сделали перевод этого, — произнес Лалли, резко опуская бумагу и глядя на Джейми, — Bhfuil Gaeilge^[14] стихотворения? Вы так хорошо знаете ирландский?

Джейми покачал головой:

— Chan-eil. Ach tuigidh mi gu leor dha na faclan. Bheilthug’amthuigsinnsa? — сказал он по-ирландски. — Нет, хотя могу разобрать большую часть слов. Вы меня понимаете?

Лалли улыбнулся, его суровое лицо чудесно смягчилось, и Джейми подумал, как давно Лалли не слышал своего родного языка.

— «Твои слова благоухают цветами», — сказал Лалли, или Джейми показалось, что он так сказал, и улыбнулся в ответ.

— Так вы можете понять язык друг друга? — спросил фон Намцен заинтересованно. — Для меня они звучат почти одинаково.

— Это скорее как итальянский для испанца, — сказал Джейми, все еще улыбаясь Лалли, — Но мы могли бы достигнуть консенсуса.

— Я буду очень благодарен вам за помощь в этом вопросе, господин граф, — официальным тоном произнес Грей, — как и мой брат.

Ах, вот оно что, подумал Джейми. Влияния Пардлоу будет достаточно, чтобы убедить Лалли. Англичане могли бы получить точный перевод. А, может быть, и нет, решил он, видя ответную вежливую улыбку Лалли.

Принесли чернила, перо и бумагу, граф с Греем удалились в дальний конец комнаты, обмениваясь банальностями по-немецки, чтобы не мешать Лалли в его работе. Он прочитал стихотворение еще раза два или три, задавая Джейми короткие вопросы. Они говорили, в основном, по-английски, но все чаще вставляли фразы на гэльском, не отрывая глаз от документов, потому что сознавали, что Джон Грей наблюдает за ними.

— Вы опустили что-нибудь machnaigh?^[15] — небрежно спросил Лалли.

Джейми попытался вспомнить, что значит «machnaigh», и решил, что это означает «намеренно».

— Se an fhirinn a bhagam. Achaseo.^[16] Я приложил все усилия. Но здесь… — Он приложил палец к строчке о белых розах. — Bhae… goirid.^[17] Я несколько… сократил.

Глаза Лалли метнулись к его лицу, затем вернулись к тексту, но выражение лица графа не изменилось.

— Да, думаю, вы были правы, — небрежно заметил он по-английски. Он взял чистый лист, вытащил перо из пенала и вручил все это Джейми. — Вот. Запишите свой перевод. Это поможет.

Понадобилось некоторое время, обмен листами, пометки Лалли в переводе Джейми с многочисленными кляксами, вопросы, иногда по-ирландски, иногда на французском или английском языке, чтобы он настрочил своей вариант перевода, испещренный поправками и заметками на полях. Никакого упоминания о белых розах.

Наконец чистовой вариант был переписан — Лалли писал медленно, его руки плохо гнулись из-за ревматизма, суставы пальцев распухли, а сами пальцы были искривлены — и вручен лорду Джону.

— Вот, милорд, — Лалли откинулся на спинку стула и слегка застонал. — Я надеюсь, это окажет вам помощь в вашем деле.

— Благодарю вас, — сказал Грей, просматривая текст. Он взглянул на Лалли, приподняв одну бровь. — Будьте любезны, вы уже встречали подобные вещи раньше?

— О, довольно часто, милорд. — Лалли удивился. — Хотя и не в письменном виде. Эта легенда очень популярна в Ирландии.

— Вы не слышали ее в другом контексте?

Лалли с уверенность покачал головой:

— Нет, милорд.

Грей вздохнул, тщательно сложил лист и убрал его в карман, еще раз поблагодарил Лалли, коротко взглянув на Джейми, и встал, чтобы уйти.

Вечер стоял прекрасный, они шли пешком к Аргус-хаусу. Грей размышлял о встрече с Эдуардом Твелветри — стоит ли говорить о ней Хэлу? Поэтому они разговаривали очень мало, но, когда достигли Ворот Александры, Грей, повернувшись к Джейми, спросил серьезно:

— Как вы думаете, он сделал верный перевод?

— Я совершенно уверен, что он приложил все усилия, милорд.

Глава 13 Визиты в темноте

Джейми резко проснулся и сел в постели, рука метнулась под подушку за кортиком, прежде чем он осознал, где находится. Дверь закрылась бесшумно, и он уже был готов спрыгнуть с кровати и сбить с ног злоумышленника, но от него пахло духами, и он в недоумении замер. Камера в тюрьме, дом Джареда в Париже, гостиничный номер, Клэр… но Клэр никогда не пользовалась подобным ароматом.

Матрас прогнулся под весом женщины, ее рука коснулась его руки. Прикосновение легкое, как касание бабочки, но он почувствовал, как волосы поднимаются на затылке.

— Извините за бесцеремонное вторжение, — сказала герцогиня, и он расслышал нотки юмора в ее низком голосе. — Я подумала, лучше соблюдать осторожность.

— Вы считаете, что осторожны сейчас? — он едва смог понизить свой собственный голос. — Святый Боже!

— А вы бы предпочли случайно столкнуться со мной в парке на шоу Панча и Джуди? — Спросила она, и его сердце чуть не остановилось. — Сомневаюсь, что у меня нашлось бы для этого время.

Его сердце колотилось, как барабан, но он уже мог справиться со своим дыханием, по крайней мере.

— Значит, это долгий разговор? — ответил он как можно спокойнее. — Тогда, возможно, вам будет удобнее пересесть в кресло.

Она встала с тихим звуком, похожим на его собственное фырканье, и он услышал приглушенный турецким ковром стук ножек стула. Он воспользовался ее перемещением, чтобы выбраться из постели и уселся на подоконник, целомудренно зажав ночную рубашку между коленей.

Что могло значить ее замечание о Панче и Джуди? Его встречу с Куинном заметили и доложили о ней? Или это просто случайное замечание?

Она сидела неподвижно, смутно белея в темноте.

— Зажечь свечу?

— Нет. Ваша светлость, — добавил он с оттенком иронии. Небо было затянуто облаками, но растущая луна давала достаточно света, и он раздвинул гардины, когда ложился спать, он не любил кромешной темноты. Из окна за спиной лился мягкий рассеянный свет. Ему не очень хорошо было видно ее лицо, но его она не видела совсем.

Она подвинулась, зашуршав одеждой, и коротко вздохнула, но не заговорила. Это был старый, хорошо известный трюк. Он тоже молчал, хотя его разум кипел от вопросов. Самый важный из них — знает ли герцог?

— Да, он знает, — сказала она. Джейми чуть не прикусил язык.

— Да? — выдавил он. — Тогда я хотел бы поинтересоваться, что именно ваш муж знает?

— Обо мне, конечно, — в ее голос вернулась нотка веселья. — Он знал о моем… образе жизни… когда женился на мне.

— Значит, у этого человека железо течет в крови.

Она рассмеялась, очень мягко.

— И он знает, что мы были знакомы раньше?

— Знает. Но он не знает, что я пришла сюда поговорить с вами.

Он уже спрашивал себя, знает ли герцог, что его жена сейчас находится в спальне гостя, поэтому гостеприимно хмыкнул, и капот герцогини снова тихо зашуршал.

— Знаете ли вы человека по имени Эдуард Твелветри?

— Я видел его сегодня, — сказал он. — В «Бифштексе». Кто он такой, и что ему нужно?

— Эдуард Твелветри, — ответила она мрачно, — честный солдат, почтенный джентльмен и младший брат Натаниэля Твелветри, которого мой муж убил на дуэли много лет назад.

— Дуэль из-за…?

— Неважно, — сухо сказала она. — Важно то, что семейство Твелветри питает чувство глубочайшей ненависти к моему мужу, а заодно и ко всем Греям, но к Пардлоу — особенно, и сделает все возможное, чтобы повредить ему.

— Второй факт, — продолжала она, отсекая его возможные вопросы, — заключается в том, что Эдуард Твелветри является другом Сиверли. Очень близким. И, в-третьих, за последний год Эдуард Твелветри перевел значительные суммы денег, гораздо больше, чем обычно проходило через его руки; он младший брат, и не располагает ничем сверх своего содержания и выигрышей в карты.

Теперь Джейми подался немного вперед, заинтересованный.

— Переводит деньги? Куда? И откуда они взялись?

— Деньги идут в Ирландию. Но я не знаю их происхождения.

Он быстро прикинул в уме значение этих сведений.

— Зачем вы мне говорите это?

Она колебалась, он чувствовал ее сомнение, но не мог понять побудительных причин. Он не думал, насколько можно доверять ей, только глупец мог передать ему столь серьезную информацию, а герцогиня была отнюдь не глупа. Стоило ему проболтаться, хотя…

— Я люблю своего мужа, мистер Фрейзер, — наконец сказала она тихо. — И я не хочу, чтобы он или даже Джон поставили себя в положение, когда семья Твелветри может нанести им вред. Я хочу сделать все возможное, чтобы этого не произошло. Если ваши дела в Ирландии приведут вас к столкновению с Эдуардом Твелветри, умоляю вас, мистер Фрейзер — постарайтесь удержать его подальше от Джона, постарайтесь разузнать о его делах с майором Сиверли, не вмешиваясь в них.

Он хорошо ее понимал, но решился на один вопрос, чтобы проверить:

— Вы хотите сказать, что эти деньги, даже если они идут через Сиверли, не относятся к числу преступлений, за которые ваш муж хочет призвать майора к суду? И поэтому вы хотите, чтобы я не передавал лорду Джону никаких сведений, способных вывести его на Эдуарда Твелветри?

Она коротко вздохнула.

— Спасибо, мистер Фрейзер. Уверяю вас, любое недоразумение с Эдуардом Твелветри не может не привести к катастрофе.

— Катастрофе для вашего мужа, его брата или вашего отца? — Мягко спросил он и услышал, как прервалось ее дыхание. Однако, через мгновение снова раздался тихий смех.

— Отец всегда говорил, что вы лучший из якобитских агентов, — одобрительно сказала она. — Вы еще… в Деле?

— Нет, — твердо ответил он. — Но именно ваш отец рассказал вам о деньгах. Если бы Пардлоу или Грей знали о них, они упомянули бы об этом, когда мы обсуждали наши планы с полковником Карьером.

Последовал еще один небольшой взрыв веселья, и герцогиня белым пятном поплыла к двери. Она обернулась, прежде чем уйти:

— Если вы сохраните мои секреты, мистер Фрейзер, я буду хранить ваши.

* * *

Джейми осторожно вернулся в постель, здесь стоял запах ее духов и тела, он не был неприятным, но тревожил его. Что могло значить ее последнее замечание, хотя после короткого размышления, он решил, что это всего лишь шутка. У него больше не было секретов, которые нужно хранить, кроме одного, но было слишком мало шансов, что она вообще знает о существовании Уильяма, не говоря уже о тайне его отцовства.

Он слышал, как далекий церковный колокол мягко отбил час ночи. Еще только час; его охватило чувство одинокого путника среди глубокой ночи.

Он коротко перебрал в уме, все, что рассказала герцогиня о деньгах Твелветри в Ирландии, но эта информация не была ему полезна здесь, в этом английском гадюшнике. Его мысли замедлялись, прерывались, запутывались и растворялись в темноте. До того, как колокол пробил половину второго, он уже спал.

* * *

Джон Грей услышал, как колокол у святой Марии отбил час, и отложил книгу, потирая глаза. Рядом с ним стоял неопрятный поднос с кофейником и грязными чашками в мутных потеках кофе, который поддерживал его в часы его исследований. Но даже кофе не всесилен.

Он прочитал несколько версий легенды о Дикой охоте, собранных в разное время разными представителями власти. Чтение, несомненно, увлекательное, но ни одна из этих историй не имела никакого отношения к фактам в донесениях Карруотерса.

Если бы он не знал Чарли, не видел страсти и настойчивости, с которой он готовил дело Сиверли, у него был бы соблазн отказаться от документа, заключив, что стихотворение попало в пакет по ошибке. Но Грей знал Чарли.

Единственное заключение, которое ему удалось вывести — это то, что Чарли не понимал содержания документа, но знал, что он связан с Сиверли, и, в какой-то степени, важен. И до сих пор не разгадан. Впрочем, у Грея и без того было достаточное количество компрометирующих документов.

С мыслями о диких ордах фей, темных лесах и воплях охотничьих рожков, подхваченных эхом в ночи, он взял свечу и пошел в постель, останавливаясь, чтобы задуть свечи в настенных светильниках в холле. Иногда кто-то из мальчиков просыпался по ночам с криком от боли в животе или кошмара, но сейчас в детской было тихо. В коридоре на втором этаже света не было, но он остановился, услышав тихий звук. Мягкие шаги раздались в конце коридора, приоткрылась дверь, выпустив полоску света. Он мельком увидел Минни, в бледном потоке муслина переступающую через порог, и услышал шепот Хэла.

Не желая, чтобы они его заметили, он быстро поднялся по лестнице на следующий этаж, задул свою свечу и некоторое время стоял в темноте, чтобы дать им время лечь.

Должно быть, один из мальчиков заболел. Он не мог придумать, что еще Минни могла делать вне спальни в такой час.

Он внимательно прислушался, детская находилась над ним, но оттуда не доносилось ни звука, ни шороха в темноте. На нижнем этаже тоже было тихо. Весь дом погрузился в сон. Пожалуй, ему нравилось это чувство одиночества, когда бодрствовал он один — владыка спящего мира. Нет, не совсем спящего… Резкий вскрик разрезал темноту, и Грей споткнулся, словно его схватили за ногу.

Крик не повторился, но его источник был не в детской. Определенно, он раздался из спальни дальше по коридору слева от него. По его сведениям, никто не спал в том конце коридора, кроме Джейми Фрейзера. Двигаясь очень тихо, он пробрался к двери Фрейзера.

Грей слышал тяжелое дыхание человека, пробуждающегося от кошмара. Должен ли он войти? Нет, не должен, сразу же подумал он. Если Джейми не спит, значит он уже прогнал кошмар.

Он собрался уже вернуться к лестнице, когда услышал голос Фрейзера.

— Положи голову мне на колени, девочка, — голос был приглушен дверью. — Возьми меня за руку и мирно спи.

Рот Грея был сухим, руки похолодели. Он не должен был это слышать, ему было стыдно, он не смел двинуться, опасаясь зашуметь.

Потом раздался звук тяжелого тела, резко повернувшегося в постели, а затем приглушенный вздох… или рыдание? Тишина. Он стоял неподвижно, прислушиваясь к своему сердцу, к тиканью напольных часов в холле, к тихим звукам спящего дома. Он отсчитал по секундам минуту, две, три, и поднял ногу, отступая назад. Еще один шаг, а затем шепот, такой сдавленный, что только острый слух позволил ему расслышать слова:

— Иисусе, англичанин. Я не хочу…

Он бы продал свою душу, чтобы утешить Джейми. Но никакого утешения он не мог дать, и он молча стал спускаться по лестнице в темноте.

Глава 14 Фридстул^[18]

На следующий день голова Джейми гудела, как пчелиный улей, мысли мелькали с такой скорость, что он не мог ухватиться ни за одну из них. Ему очень нужен был покой, чтобы разобраться во всем этом, но дом гудел, почти как его голова.

Везде сновали слуги. Здесь ужасно, почти как в Версале, подумал он. Горничные и их юные помощницы метались вверх и вниз по черной лестнице со щетками и ведрами, лакей, чистильщики обуви, камердинеры… Он чуть не затоптал молодого камердинера Джона Грея в коридоре минуту назад, когда свернул за угол и обнаружил огромную кипу грязного белья, из-под которой торчали ноги Берда. Парень едва мог что-то видеть перед собой.

Джейми не мог даже тихо отсидеться в своей комнате. Каждую минуту кто-то входил, чтобы проветрить простыни, взбить матрас, развести огонь, принести новые свечи или спросить, не нужно ли заштопать его чулки. Отвязаться было невозможно.

Что мне нужно, так это фридстул, вдруг подумал он. Эта мысль словно освободила его, он встал и решительно направился на поиски, едва избежав столкновения с двумя лакеями, которые поднимали по ступеням крыльца огромный диван, слишком широкий для дверей черного хода.

Не в парк. Помимо необходимости скрываться от Куинна, это место кишело людьми. Но даже не в этом дело — суть фридстула состояла в уединении и одиночестве. Он вернулся в холл и вышел через заднюю дверь в сад.

О фридстуле ему рассказала в прошлом году пожилая монахиня англиканской церкви. Дальняя родственница леди Дансени, сестра Евдокия приехала в Хелуотер, чтобы оправиться от того, что Кук назвал бы обширной отечностью.

Поглядывая на сестру Евдокию, сидящую в плетеном кресле на лужайке и прикрывающую глаза морщинистыми, как у ящерицы, веками, он задавался вопросом, что сказала бы Клэр о состоянии этой дамы. Уж она-то не назвала бы это обширной отечностью, подумал он и невольно улыбнулся при мысли, вспоминая прямолинейность жены при рассмотрении таких диагнозов как подвздошные страсти, ограничения кишечника или то, что один из модных докторов называл «общей телесной расслабленностью».

Сестра страдала от водянки. Он понял это, когда однажды после полудня совершенно неожиданно увидел ее у ограды, хрипло дышащую, с синими губами.

— Не следует ли мне привести сюда кого-нибудь, сестра? — сказал он, встревоженный ее видом. — Может быть, горничную леди Дансени?

Она не ответила сразу, но повернулась к нему. Задыхаясь, она отпустила ограду. Джейми подхватил ее, когда она начала падать, и поднял на руки. Он извинялся, более встревоженный тем, не собирается ли она испустить дух прямо сейчас? Он быстро огляделся в поисках помощи, но потом понял, что умирать она не собирается. Она смеялась. Едва дышала, но смеялась, костлявые плечи тряслись под темным покрывалом, которое она носила.

— Нет… молодой… человек, — ей наконец удалось немного прокашляться. — Со мной все будет… хорошо. Отнесите меня… — она набрала побольше воздуха и указала в сторону маленькой беседки, видневшейся среди деревьев за пределами парка.

Он смутился, но выполнил ее просьбу. Она спокойно расслабилась у него в руках, и он с легкой жалостью отметил короткую седую прядь, выбившуюся у нее из-под платка. Она была худенькая, но тяжелее, чем он ожидал, и, осторожно опуская ее на скамью в беседке, он увидел, что щиколотки и ступни ее ног сильно опухли, ремни сандалий глубоко врезались в бледную плоть. Она улыбнулась Джейми.

— Кажется, я впервые очутилась в объятиях молодого человека. Довольно приятный опыт; возможно, если бы это случилось раньше, я не стала бы монахиней.

Темные глаза блеснули из сетки морщин, и он не смог удержаться от ответной улыбки.

— Приятно слышать, что я еще могу представлять угрозу для вашего обета целомудрия, сестра.

Она засмеялась, немного хрипя, потом стукнула себя по груди, загоняя кашель внутрь.

— Я бы не хотел нести ответственность за вашу смерть, сестра, — сказал он, глядя на нее с беспокойством. Ее губы были голубоватыми. — Надо, чтобы кто-то забрал вас отсюда. Или я, по крайней мере, скажу, что вы здесь. Принести вам немного бренди?

— Не нужно, — уверенно сказала она и, порывшись в сумке на поясе, достала маленькую фляжку. — Я больше пятидесяти лет не нюхала ничего крепче духов, но врач сказал, что я должна принимать немного для здоровья, и кто я такая, чтобы спорить с ним? Присядьте, молодой человек. — Она так решительно указала на скамейку рядом с ней, что он повиновался, бросив украдкой взгляд вокруг, чтобы убедиться, что за ними не наблюдают.

Она сделала глоток из фляжки, а затем, к удивлению Джейми, предложила ему. Он покачал головой, но она сунула фляжку ему в руку.

— Я настаиваю, молодой человек. А как вас зовут? Я ведь не могу звать вас просто «молодой человек».

— Алекс Маккензи, сестра, — сказал он и отпил символический глоток, впрочем, вполне достаточный, чтобы понять, что во фляжке содержится превосходный коньяк. — Сестра, мне пора возвращаться к работе. Позвольте мне позвать кого-нибудь.

— Нет, — твердо ответила она. — Вы оказали мне помощь, мистер Маккензи, доставив меня к моему фридстулу, но окажете гораздо большую услугу, не информируя людей в доме о том, где я нахожусь. — Она увидела его замешательство и улыбнулась, показав три или четыре стертых и пожелтевших зуба. И все-таки, это была очень обаятельная улыбка.

— Вам не знаком этот термин? Да, понимаю. Вы шотландец, и все же вы называете меня «сестрой», из чего я делаю вывод, что вы папист. Возможно, в папистских церквях нет фридстула?

— Наверное, не в шотландских церквях, — сказал Джейми осторожно. Он предположил сначала, что речь идет о стульчаке или частной уборной, но вряд ли они могли располагаться в церквях.

— Ну, он необходим каждому человеку, — заявила она решительно, — папист он или нет. Фридстулом называется место убежища в церкви, рядом с алтарем. Английские церкви часто использовались для убежища, хотя сейчас это происходит не так часто, как в прежние времена. — Она махнула рукой с ревматическими суставами и сделала еще глоток. — Так как теперь у меня нет моей кельи, мне пришлось найти себе фридстул. Думаю, я хорошо его выбрала, — добавила она довольно.

Ну что же, если она искала уединения, она не ошиблась. Беседка в виде маленького греческого храма была построена неизвестным архитектором, и в то время как расположение среди медных буков и прекрасный вид на озеро говорили в ее пользу, она была слишком далеко от дома, и никто не заходил сюда месяцами. Сухие листья сугробами лежали по углам, одна из деревянных решеток свисала на одном гвозде, оторванная зимним штормом, а белые колонны были обрамлены бахромой паутины и забрызганы грязью.

— Здесь немного холодно, сестра, — заметил он как можно тактичнее. На самом деле, здесь было холодно, как в могиле, и он не хотел обременять ее смертью свою совесть.

— В моем возрасте, мистер Маккензи, холод — это естественное состояние бытия, — спокойно сказала она. — Возможно, это лучший способ подготовится к последнему холоду могилы. От него умирать гораздо приятнее, чем от плеврита, и быстрее, чем от водянки. Но на самом деле я захватила теплый плащ и коньяк.

Он отказался от попыток переубедить ее, он встречал достаточно решительных женщин. Но он пожалел, что здесь не было Клэр; она могла бы высказать свое мнение о здоровье старой сестры и, может быть, облегчить ее состояние. Он чувствовал себя беспомощным, сам удивляясь силе своего желания помочь старушке.

— Вы можете идти, мистер Маккензи, — сказала она, легко, словно мотылек, коснувшись его руки. — Я никому не скажу, что это вы принесли меня сюда.

Джейми неохотно поднялся.

— Когда мне вернуться? — спросил он. Он не хотел, чтобы она пыталась вернуться в дом самостоятельно. Она наверняка упадет и свернет себе шею, если, конечно, не замерзнет прямо здесь.

Она поджала губы и прищурилась, но он скрестил руки на груди и навис над ней, глядя так строго, что она рассмеялась.

— Очень хорошо. Перед чаепитием, если вам удобно. А теперь идите, Алекс Маккензи, да благословит вас Бог и да поможет вам обрести мир.

* * *

Он перекрестился, думая о ней, и заметил выражение ужаса на лице одной из кухонных служанок, спешившей к задней двери Аргус-хауса, с длинным бумажным свертком, который, несомненно, содержал большую рыбину. Не только горец, но еще и папист! Он улыбнулся ей, спокойно сказал «Добрый день» и повернул налево. Рядом с теплицей было построено несколько сарайчиков, вероятно для нужд садовников, но уже был конец дня, и садовники ушли пить чай. Здесь можно было…

Он несколько секунд постоял перед сараем и, ничего не услышав внутри, открыл дверь. Его окатила волна разочарования. Нет, не здесь. На груде мешков, сложенных в углу, ясно читался отпечаток тела, рядом стоял кувшин с пивом. Это было чужое убежище. Он вышел и закрыл дверь, а затем под влиянием импульса обошел сарай.

Большая часть пространства шириной около двух футов между задней стенкой сарая и оградой была завалена мусором, сломанными граблями и мотыгами, мешками из-под навоза. Но здесь же, вне поля зрения людей в саду стояло перевернутое вверх дном ведро. Джейми сел, его плечи опустились, впервые за неделю он чувствовал себя действительно одиноким и почти счастливым. Он нашел свой фридстул.

С минуту он просидел в бездумном блаженстве, а потом произнес короткую молитву за упокой души сестры Евдокии. Он подумал, что она не отвергнет молитву паписта.

Она умерла через два дня после их разговора, и Джейми провел горестную ночь, убежденный, что она все-таки простудилась на холодной мраморной скамейке. Он испытал безмерное облегчение, узнав из кухонных сплетен, что она мирно почила во сне, и с тех пор он старался поминать ее в своих ежедневных молитвах. Воображаемое присутствие сестры действовало на него успокаивающе, ее мирный дух не мешал его уединению.

Вдруг он спросил себя, а что, если бы онпопросил ее заботиться о Вилли, пока его не будет в Хелуотере?

Еретическая мысль, мягко говоря. И все же, что она ему принесла? Чувство доверия? Спокойствие? Облегчение от того, что ему есть с кем поделиться своей ношей?

Джейми в смятении покачал головой. Он сидел здесь среди английского мусора, разговаривал с мертвой протестантской монахиней и просил ее позаботиться о ребенке, у которого были бабушка, дедушка, тетя и неисчислимое количество слуг, озабоченных тем, чтобы уберечь его от малейшего вреда. Он и сам не мог бы сделать для Уильяма больше, даже находясь в Хелуотере. И все же он чувствовал себя лучше от того, что кто-то еще знает об Уильяме и поможет присмотреть за ним.

Он посидел еще немного, позволяя разуму расслабиться, и постепенно его осенило, что единственно важным во всей путанице событий и интересов является только Уильям. Все осложнения, подозрения и возможные опасности нынешней ситуации имели значение лишь постольку, поскольку могли помешать его возвращению в Хелуотер — не более.

Он глубоко вздохнул, чувствуя себя лучше. Да, с этим все ясно. Теперь стало возможным логически обдумать все остальное.

Итак, Сиверли был корнем зла. Он действительно был злым человеком, если хотя бы половина из написанного Карруотерсом, правда. Но злые люди в армии — явление обычное. Почему Греи так ополчились именно на этого человека?

Джон Грей, по его собственным словам — из чувства долга к умершему другу. Джейми мог бы поставить этот довод под сомнение, но, учитывая, что он и сам разговаривал с мертвыми, был вынужден признать, что Джон Грей вполне мог быть чуток к голосу совести и иметь долги, по которым нужно было заплатить.

А что же насчет Пардлоу? Ведь это же не лорд Джон притащил его в Лондон и заставлял ехать в Ирландию за Сиверли. Разве Пардлоу действительно испытывает такое сильное возмущение коррупцией Сиверли, которым он объясняет свои действия? Неужели он так нетерпим к разрушению идеалов армии и его профессии? Или он поддерживает брата?

Джейми неохотно признал справедливость обеих причин. Он не претендовал на понимание сложного характера Пардлоу, но имел веские доказательства преданности этого человека своей семье и чести. Он и сам был жив только благодаря эти двум точкам опоры.

Но почему именно он? Зачем Джейми Фрейзер понадобился Греям?

В первую очередь из-за стихотворения. «Дикая охота» на гэльском. Этого достаточно, он понимал. Конечно, Грей мог бы найти в полку какого-нибудь шотландца или ирландца, но было бы нескромно и даже опасно передавать подобные сведения в руки человека, которого они не могли контролировать, как Лалли или Фрейзера.

Он поморщился при мысли о контроле, но продолжал рассуждать дальше.

Итак, после того, как его доставили в Лондон для перевода стихотворения, было просто удобно использовать его и далее? Это имело бы смысл, если бы лорду Джону Грею на самом деле требовалась помощь по задержанию Сиверли, в чем Джейми не был уверен. Что бы он ни думал об этом человеке, тот был опытным солдатом.

Если требовалось предъявить Сиверли приказ явиться к военно-полевому суду и сопроводить его туда, то Джон Грей мог это сделать без помощи Джейми Фрейзера. Аналогично, если дело касалось ареста, отряд солдат прекрасно с этим бы справился.

Ergo, это было не простым делом. Что, по их мнению, черт возьми, может произойти? Он закрыл глаза и медленно вдохнул теплые и сладкие пары хорошо перепревшего навоза.

Сиверли может отказаться от возвращения в Англию. Вместо того, чтобы покорно отправиться под суд, он может подать в отставку, или остаться в Ирландии, или уехать, как многие до него, служить в иностранной армии, или просто жить за границей; указанные в документах Карруотерса размеры растрат, показывали, что у Сиверли достаточно средств.

Если он откажется вернуться или попытается сбежать, Джейми может пригодиться в поиске и поимке этого человека. После небольшой языковой практики, он бы достаточно хорошо чувствовал себя в Ирландии; он мог бы задавать свои вопросы там, куда Грей не сунется. И кроме того, старые связи. Якобиты в Ирландии и Франции готовы были оказать ему некоторые услуги ради Стюартов или ради него самого, но они навсегда остались бы глухи к просьбам Грея, несмотря на все его добродетельные устремления. Его мозг уже начал услужливо составлять список имен, но он яростно помотал головой, чтобы остановиться.

Да, он мог оказаться полезным. Но был ли возможный побег Сиверли достаточным основанием?

Он вспомнил, что сказал лорд Джон о Квебеке. Там Сиверли спас жизнь Джона Грея в бою. Он предположил, что лорд Джон сочтет неудобным арестовать Сиверли лично, и предоставить Джейми тащить его обратно в Англию. Он бы рассмеялся этой догадке, если бы сам не имел личного опыта с чувством чести семьи Грей. Даже то, что… но была и третья возможность.

Сиверли мог бороться. И Сиверли мог быть убит.

— Иисусе, — сказал он тихо.

Что делать, если Пардлоу хотел, чтобы Сиверли убили? Казалось, этот исход уже был зарифмован в строчках «Дикой охоты». Что бы ни говорила ему герцогиня во время своего ночного визита, в деле Сиверли было что-то, что глубоко затрагивало ее, а значит и герцога.

Он понятия не имел, какая связь могла существовать между герцогиней и Эдуардом Твелветри, но был уверен, что связь была. И именно герцогиня сказала ему, что Твелветри долгие годы был другом Сиверли. Что-то шевельнулось в окружающей его паутине, и он почувствовал, как предупреждающе подрагивает липкая нить, обернутая вокруг его ноги.

Он глубоко вздохнул и медленно выдохнул.

В холодном свете логики ответ был очевиден — один, по крайней мере. Джейми Фрейзер был расходным материалом. И он в любой момент мог перестать существовать.

Никому не было бы дела, что сталось с военнопленным, особенно таким, кто так много лет провел в настолько отдаленных местах. Если он не вернется, Дансени не станет ни жаловаться, ни выяснять, что с ним случилось. Его сестра и Айен могли бы писать и делать запросы, но это было бы чистой формальностью — сообщить им о смерти от простуды или несчастного случая. Они никогда бы не узнали правду, даже если бы знали, что им лгут.

А если он действительно убьет Сиверли, или все будет обставлено так, будто он это сделал? Он вздрогнул. Его могут судить и повесить за это, если они позаботятся довести эту смерть до сведения общественности. Или лорд Джон Грей попросту перережет ему горло и сбросит в ирландское болото, как только он исполнит свое предназначение?

Он чувствовал приливы то жара, то холода и обнаружил, что ему необходимо прилагать сознательное усилие, чтобы продолжать дышать.

Он думал, что все будет просто: нужно выполнить задание Пардлоу и вернуться в Хелуотер к Вилли. Но если дело дойдет до…

Непонятный звук заставил его открыть глаза, чтобы увидеть Джона Грея, стоящего перед ним с приоткрытым ртом.

* * *

— Прошу прощения, — сказал Грей с некоторым усилием. — Я не хотел беспокоить.

— Что, черт возьми, вы здесь делаете, — Джейми в одно мгновение оказался на ногах, сжимая в кулаке оборки на рубашке Грея. Грей быстро дернул рукой, освобождаясь, и отступил назад, заправляя помятую рубашку обратно в жилет.

— Вы, без сомнения, самый обидчивый сукин сын, которого я когда-либо встречал, — сказал Грей, его лицо покраснело. — И я включил в этот реестр таких каналий, как мой брат и прусский король. Можете вы вести себя в моем присутствии цивилизованно хотя бы в течение десяти минут?

— Обидчивый, вот как? — Кровь стучала у Джейми в висках, и ему потребовалось некоторое усилие, чтобы расслабить кулаки.

— Я признаю, что ваше положение является довольно специфическим, — произнес Грей, прилагая заметное усилие, чтобы голос звучал миролюбиво. — Признаю, что невольно спровоцировал вас. Однако…

— Специфическим? Вот как вы это называете? Хотите моими руками закопать свое дерьмо, чтобы не забрызгать то, что называете своей честью. — Он был настолько взбешен, что говорил очень тихо. — И извиняетесь за провокацию?

— Что? — Грей ухватил за рукав готового отвернуться Джейми и выдержал презрительный взгляд, направленный ему в лицо. — Какого черта вы имеете ввиду?

Он выдернул свой рукав из рук Грея.

— Я говорю по-английски, так что не делайте вид, что не понимаете, вы, чертов трус!

Грей перевел дух, и Джейми видел, как мысли отражаются на его лице: желание ударить его, желание взять себя в руки и вызвать его, смутная догадка, и, наконец, решительное усилие к подавлению ярости.

— Сядьте, — сказал Грей сквозь зубы, кивнув на ведро.

— Я вам не собака!

Грей провел рукой по лицу:

— Случайный свидетель нашего разговора может с этим не согласиться, — пробормотал он. — Но нет. Прошу прощения. Пойдемте со мной. — Он повернулся, бросив через плечо, — если вас не затруднит, мистер Фрейзер.

После минутного колебания Джейми последовал за ним. Не было никакого смысла выяснять отношения среди садового мусора, в конце концов.

Грей толкнул дверь теплицы и поманил его внутрь. Здесь царил зеленоватый сумрак джунглей, среди которого мягко светились и мерцали, словно царские сокровища, красные, розовые и белые пятна цветов; влажный и ласковый воздух был наполнен ароматов листвы, трав и фруктов. На мгновение Джейми почувствовал запах волос жены и поперхнулся воздухом, словно ему прострелили легкое.

Оглядываясь на ходу, он последовал за Греем мимо группы пальм и гигантских растений с листьями, напоминающими рваные слоновьи уши. В углу под навесом из виноградной лозы стояло несколько плетеных кресел. Здесь Грей остановился и повернулся к нему.

— У меня был чертовски долгий день, и я хотел бы сесть, — сказал он. — Располагайтесь. — Он рухнул в одно из кресел, откинулся назад, вытянул ноги и со вздохом облегчения закрыл глаза.

Джейми колебался, не зная, то ли ему повернуться на каблуках и уйти, то ли сесть рядом, или все-таки выдернуть Джона Грея за воротник из кресла и дать ему в глаз.

— Здесь нам гарантировано уединение минимум на полчаса, — сказал Грей, не открывая глаз. — Повара уже собрали овощи, а Минерва слушает, как Бенджамин декламирует Цезаря. Она не придет за цветами для стола, пока он читает «Записки о Галльской войне»: он никак не может дочитать до конца «libenter homines id quod volunt credunt»,^[19] чтобы не сбиться и не начать сначала.

Джейми без труда вспомнил: «Верим охотно тому, чего желаем». Он плотно сжал губы и сел в другое кресло, заскрипевшее под его весом. Грей открыл глаза.

— А теперь объясните, что вы имели в виду, — сказал он, выпрямившись, — под моим дерьмом и моей так называемой честью?

Короткая прогулка через теплицу и неожиданное хладнокровие Грея несколько остудили ярость Джейми, но не изменили его мнения.

Он помолчал мгновение, но что, собственно, он приобретет, держа свои выводы при себе? Кто предупрежден, тот вооружен, и может быть не вредно Грею узнать, что он предупрежден.

Он последовательно изложил Грею свои рассуждения и выводы, к которым пришел, опустив только ночной визит герцогини и Уильяма. Грей слушал, сидя неподвижно и не меняя выражения лица, пока Джейми не закончил. Затем он с силой потер лицо и сказал себе под нос:

— Чертов Хэл!

Виноградные лозы подрезали на зиму, но новые молодые побеги уже хорошо разрослись, и нежные молодые листья скрывали грубые плети, обвившие беседку. Слабое движение воздуха иногда проносилось под крышей теплицы, шевеля листву.

— Право, — сказал Грей, опуская руку. — Из вас никто не собирался делать говновоза. Ширму, возможно. И я вам ручаюсь, я не имею ничего общего с вашим вызовом сюда, тем более с идеей совместной экспедиции в Ирландию. — Он сделал паузу. — Вы мне верите? — Спросил он, пристально глядя на Джейми.

— Верю, — ответил Джейми после короткого молчания.

— Хорошо. Однако, я косвенно виноват в том, что вас втянули в это дело. Мой брат хотел, чтобы я послал вам это стихотворение в Хелуотер и попросил перевести его. Я отказался, после чего он взял дело в свои руки. — Он постучал пальцами по ручке кресла. — Мой интерес заключается именно в том, что Хэл сообщил вам. Мой друг Карруотерс доверил мне дело приведения майора Сиверли под суд, и я исполню его последнюю волю. — Он снова сделал паузу. — Вы мне верите?

— Да, — неохотно сказал Джейми, — Но его светлость…

— Мой брат не выпускает добычу из когтей, — заметил Грей, — вы, наверное, уже это заметили.

— Да уж.

— Но, насколько мне известно, он не является ни убийцей ни беспринципным негодяем.

— Я могу поверить вашему слову, полковник?

— Можете, — вежливо ответил Грей. — Он может и, боюсь, будет использовать вас в достижении своих целей относительно Сиверли, но его намерения не включают в себя ни похищения ни убийства, и он не намерен причинить вам вред. На самом деле, — он на мгновение замялся, но потом кивнул головой и продолжал, не сводя глаз со своих рук, лежащий на коленях, — если это предприятие увенчается успехом, я думаю, что могу обещать вам… некоторые бонусы.

— В каком смысле? — резко спросил Джейми.

— Что касается… я не могу давать конкретных обещаний, не посоветовавшись с братом и… возможно, с другими людьми. Но я обещаю, что вы не понесете ущерба… от нашего сотрудничества.

Слова на грани грубости уже крутились на кончике языка Джейми, его так и подмывало сообщить Грею, что он думает об их сотрудничестве и о его обещаниях, но глаза Грея прямо смотрели на него в бледно-зеленых сумерках.

— Либо вы верите мне на слово, мистер Фрейзер, — сказал он, — либо нет. Что скажете?

Джейми смотрел ему в глаза, не отводя взгляда. Лучи солнца не пробивались сквозь листву, но лицо Грея еще было ясно видно. Здесь было так же сумрачно, как в конюшне Хелуотера, когда они в последний раз говорили с глазу на глаз.

Тогда он в последний раз поверил Грею на слово. Он был с дюйме от убийства человека, и оба они отчетливо помнили этот момент. Тогда Грей сказал, и его голос прерывался от страсти: «Говорю вам, сэр, если вы придете в мою постель, я заставлю вас кричать. Боже, я сделаю это». Джейми рванулся вперед изо всех сил — не на слова Грея, а на те воспоминания о Джеке Рэндалле, которые они пробудили — и чудом успел остановиться.

Теперь он сидел, неподвижный, как гранитная скала, но каждый мускул в его теле кричал от боли при воспоминании о насилии, Джеке Рэндалле и о том, что случилось в подземелье тюрьмы Уэнтуорт.

Ни один из них не мог отвернуться. Сад наполнялся звуками, люди ходили туда-сюда, хлопали двери, далеко раздавались высокие детские голоса.

— Почему вы пошли за мной? — спросил Джейми наконец. Казалось, слова звучали со стороны, во рту стоял странный вкус.

Он разглядел, как на лице Грея появляется изумление. И вспомнил тот же взгляд, когда полчаса назад открыл глаза, и обнаружил перед собой удивленного Грея.

— Я этого не делал, — просто сказал Грей. — Я искал место, где могу побыть одному. И нашел вас.

Джейми вдохнул глубоко, с усилием, и почувствовал, как тяжесть уходит с его души. Он поднялся на ноги.

— Я верю вашему слову, — сказал он и вышел.

* * *

Это был долгий день. Грей, одетый для ужина, усталый, но умиротворенный, чувствовал себя так, словно поднялся на крутую гору и остановился на отдых. Возможно, завтра перед ним встанут новые вершины, но сейчас солнце зашло, костер был разожжен, и он мог с легким сердцем съесть свой ужин.

Том Берд паковал вещи; завтра утром они отбывали в Дублин, и вся комната была завалена чулками, гребнями, баночками пудры, рубашками и всем, что Том считал вещами первой необходимости для джентльмена. Грей никогда бы не поверил, что все эти вещи могут поместиться в один чемодан и пару портманто,^[20] если бы Том не совершал этот подвиг многократно.

— Ты уже собрал капитана Фрейзера? — спросил он, подтягивая чулки.

— О, да, милорд, — заверил его Том. — Все его носильные вещи и, конечно, ночную рубашку, — добавил он, подумав. — Я попытался убедить его пудрить волосы перед ужином, — сказал он с обиженным видом, — но капитан от пудры чихает.

Грей засмеялся и вышел, заметив Хэла на лестнице. Его брат помахал перед ним небольшой книгой.

— Посмотри, что у меня есть!

— Позволь… Нет! Где ты это взял?

«Этим» был экземпляр стихов Гарри Карьера под названием «Поэзия Эроса». В то время как сборник Дени Дидро был переплетен в солидную телячью кожу, вирши этого подражателя размещались под клеенчатым переплетом и продавались, в соответствии с указанием на обложке, по полшиллинга.

— У мистера Бисли. Он купил ее в типографии Стаббса на Флит-стрит. Я сразу узнал ее и отправил его за вторым экземпляром. Ты его читал?

— Нет, но имел возможность послушать некоторые отборные куплеты в уборной над ночным горшком… О, Иисусе! — Он раскрыл книгу наугад и прочитал, — «чтоб остудить горящий уд / пришлось нагнуться и лизнуть».

Хэл издал сдавленный вопль и, задыхаясь от смеха, схватился за перила в поисках опоры.

— Лизнуть? Такое вообще возможно?

— Я не располагаю личным опытом, — произнес голос с шотландским акцентом у них за спиной, — но собаки с этим справляются.

Оба Грея обернулись, пораженные; они не слышали, как он подошел. Он хорошо выглядит, подумал Джон с легким чувством гордости. Рубашка была чистая, выглаженная и накрахмаленная, камзол сидел, как влитой, жилет без единого пятнышка; и в то же время глубокий синий цвет и модный силуэт удивительно хорошо подчеркивали яркую индивидуальность Фрейзера.

— В природе нет ничего невозможного, — добавил Джейми, подходя ближе. — Для человека, я имею ввиду.

Хэл выпрямился при виде Фрейзера, но продолжал широко улыбаться.

— В самом деле? Как вы пришли к этому открытию, капитан?

Уголок рта Фрейзера слегка дернулся, и он бросил взгляд на Грея. Потом снова вернулся к Хэлу:

— В один достопамятный вечер в Париже мне довелось быть гостем герцога ди Кастеллотти, джентльмена с… экзотическими вкусами. После ужина он взял нас на экскурсию в некоторые интересные заведения, в одном из которых мы наблюдали пару акробатов. Чрезвычайно, — он сделал паузу, — гибких.

Хэл рассмеялся и повернулся к брату.

— Думаешь, Гарри опирается на собственный опыт, Джон?

— У меня сложилось впечатление, что полковник Каррьер имеет достаточно разнообразного опыта для вдохновения, — сказал Фрейзер, прежде чем Грей успел ответить. — Хотя он может высказываться и как теоретик. Вы хотите сказать, что это он сочинил эти бессмертные строчки?

— Вот именно, — ответил Хэл, — и еще множество в том же духе, если верить сплетням. А ведь, глядя на него, не скажешь, а?

Хэл свободно повернулся, пожал плечами и пригласил Фрейзера идти рядом с ним; теперь они вместе шли по коридору, приятно беседуя, в Грей следовал за ними с книгой в руках.

Минни уехала с друзьями в театр, и мужчины поужинали одни в удивительной атмосфере дружелюбия. В манере Фрейзера не осталось ни малейшего следа обиды и настороженности, он вел себя совершенно непринужденно, словно Греи были его лучшими друзьями. Вот что имел ввиду Фрейзер, когда сказал, что верит его слову, с благодарным удивлением подумал Джон Грей.

«Ты мой владыка, или я твой властелин?» Он решил, что они наконец пришли ко взаимному уважению, и впервые с тех пор, как Хэл ознакомил его со своим планом действий, начал с нетерпением ждать отъезда в Ирландию.

ЧАСТЬ III. ЗВЕРИНЫЙ СЛЕД

Глава 15 Возвращение Тобиаса Куинна

— С ним все в порядке, милорд? — Том понизил голос и кивнул в сторону пристани.

Оглянувшись, Грей увидел Фрейзера, застывшего, словно скала среди людского потока, огибающего его с обеих сторон. Несмотря на неподвижность, что-то в его лице настолько напоминало обезумевшую лошадь, что лорд Джон инстинктивно бросился к нему вниз по трапу и положил руку на рукав Фрейзера, прежде, чем сообразил, что делает.

— Все будет хорошо, — сказал он. — Проходите, все будет хорошо.

Фрейзер взглянул на него, обуреваемый мрачными мыслями.

— Сомневаюсь, — сказа он рассеянно, как бы про себя. Он не отбросил в сторону руку Джона, а просто отошел от него и, ничего не замечая, побрел по трапу, как человек, идущий на казнь.

* * *

Единственной хорошей новостью, отметил про себя Грей несколько часов спустя, было то, что Том Берд окончательно утратил свой страх перед огромным шотландцем. Невозможно бояться того, кого ты видел таким беспомощным, униженным физическими страданиями и в таком недостойном положении.

— На самом деле, он предупреждал меня, что склонен к морской болезни, — сказал Грей Тому, когда они вышли подышать свежим воздухом на палубу, несмотря на ледяной дождь, больно жалящий их лица.

— Я не видел человека, страдающего от морской болезни больше, чем мой дядя Моррис, который был моряком торгового флота и упал с фок-мачты,^[21] — ответил Том, качая головой. — И умер из-за этого.

— Мне достоверно сообщили, что от морской болезни не умирают, — сказал Грей, стараясь, чтобы его голос звучал авторитетно и обнадеживающе.

Море штормило, белая пена летела с вершин бушующих валов, и небольшое суденышко тошнотворно раскачивалось, время от времени резко ныряя носом вниз, чтобы через несколько секунд взлететь вверх на гребне волны. Грей и сам был достаточно опытным моряком, но если думать об этом чуть больше нескольких секунд…

— Жаль, что я не знал, — сказал Том, его круглое лицо выражало обеспокоенность. — Моя бабушка готовит отличный маринад от морской болезни. Она заставляла дядю Морриса брать с собой в море особым образом замаринованный укроп. И он никогда подолгу не мучился от морской болезни. — Он посмотрел на Грея, словно обвиняя своего хозяина в злостном небрежении.

Грей чувствовал, что впадает в кошмарный транс, наблюдая бесконечные взлеты и падения океанских вод.

— Да, — слабо сказал он. — Это хорошая идея. Но, возможно…

— Прошу прощения, ваша честь, — произнес голос у его локтя. — Неужели нет возможности помочь тому джентльмену внизу, который болен, как старая псина и блюет, как пеликан?

Благодарный за участие, Грей повернулся спиной к безбрежному морю и смахнул воду с ресниц. Ирландец был на пару дюймов выше него самого, но уж больно худой. Несмотря на это, морской воздух явно был ему на пользу; его лицо разрумянилось от холода и ветра, светлые глаза искрились, водяная пыль сверкала на его локонах.

— Да, — сказал Грей. — Ему стало хуже? — Он собрался пройти мимо этого человека, но его новый знакомец протянул к нему руку, сунув вторую под плащ, клубившийся вокруг него, словно облако.

— Если ему станет хуже хоть на йоту, он непременно помрет, — сказал ирландец, извлекая на свет небольшую квадратную бутылку темного стекла. — Я просто хотел спросить, может быть вы заставите его принять немного моего лекарства? Я уже пытался предложить ему, но он был слишком занят, чтобы ответить.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Грей, принимая бутылку. — Э-э-э, а что это такое?

— В основном, дрянной виски, — откровенно признался ирландец. — Но настоянный на имбирном корне и со щепоткой опиумного порошка. — Он улыбнулся, демонстрируя отсутствующий зуб. — Творит чудеса, уверяю вас. Проверено неоднократно.

— Что мы теряем? — Философски заметил Том. Он указал на палубу, где теперь толпились пассажиры, выбравшиеся из нездоровой атмосферы трюма. Многие из них в изнеможении перевешивались через перила палубного ограждения; остальные мрачно смотрели на Грея, явно собираясь призвать его к ответственности.

— Если мы срочно не предпримем меры, кое-кто из этой компании отправит его в нокаут до конца плавания. И нас заодно.

* * *

Джейми услышал приближающиеся шаги и горячо понадеялся, что его сейчас пристрелят; за последнее время это намерение высказывалось неоднократно, раз от разу все решительнее. Он был полностью согласен, просто не имел сил сказать об этом.

— Как вам погодка? — Он приоткрыл один глаз, чтобы увидеть сияющего Тоби Куинна, наклонившегося над ним. За его спиной метались безумные тени от качающихся фонарей. Он закрыл глаза и свернулся в тесный клубок.

— Уходи, — успел выдавить он, прежде чем накатил новый приступ тошноты.

Куинн проворно отскочил назад, как раз во время, но затем снова выступил вперед, осторожно пройдя между зловонными лужами, окружающими Джейми.

— А теперь сударь, — ласково сказал Куинн, — примите лекарство, оно поможет.

Слово «лекарство» и перспектива снова что-то глотать, заставила желудок Джейми сжаться. Он прижал руку ко рту и вдохнул через нос, хотя это было больно, потому что извергаемая желчь иссушила чувствительную оболочку носоглотки. Он закрыл глаза, прячась от раскачивающихся теней. Казалось, все они размахивают руками, пытаясь его в чем-то убедить.

Это не поможет, останови их господи…

— Мистер Фрейзер. — Рука легла ему на плечо. Он слабо дернулся, пытаясь избавиться от нее. Если им недостает милосердия прикончить его, почему они не дадут ему умереть самостоятельно?

Чувство тревоги от появления Куинна, которое при других обстоятельствах могло повергнуть его панику, было настолько слабо, что он почти не верил своим глазам. Однако, его тряс за плечо не Куинн, это был Джон Грей.

— Уберите руку от меня, — хотел он сказать, но не смог. — Убью… уберите руку… убью…

Дружный богохульственный хор раздался ему в ответ, когда он открыл рот в попытке произнести угрозу. Затем последовали более разнообразные сольные выступления, и он был глубоко шокирован женским голосом: «Фак ин чрево пресвятой Девы, д*** кровь христова».

Джейми снова свернулся, стараясь как можно крепче вжать колени в живот. Он услышал, как в горле рождается тоненький скулеж, и в ужасе крепко прикусил изнутри щеку, чтобы остановить его.

Хор что-то дружно пел о лекарстве, призывая принять его. Ему под нос сунули откупоренную бутылку, распространяющую густой сладковатый дух. Опиум. Это слово предупреждением вспыхнуло в его мозгу. Он уже пробовал опиум раньше, во Франции. Он все еще помнил те сны, отвратительное сочетание похоти и кошмара. Он вспомнил, как боролся с голыми демонами. Перед бегством во Францию он был сильно изранен, и снова перенес все страдания, даже еще больнее, в опиумном бреду. И позже, в аббатстве, когда он боролся с призраком Черного Джека Рэндалла… это тоже был опиум.

Вдруг все трюмное пространство рванулось в воздух, а затем обрушилось вниз, распластав людей по переборкам, словно птиц, бьющихся в оконные стекла. Джейми скатился со скамейки, на которой лежал, врезался в несколько тюков и, наконец, запутался в одном из них, прижатый к переборке большой клеткой с курами, которую никто не догадался закрепить.

— Слезь с меня, зараза! — раздался откуда-то из-под него придушенный английский голос, и поняв, что он лежит на Джоне Грее, взлетел вверх, словно ракета, ударившись головой о фонарь. Схватившись за разбитую голову, он опустился на колени и привалился спиной к клетке, к великому ужасу кур. Сквозь рейки хлынули куриные вопли, сопровождаемые фонтаном перьев и сухого помета. Аммиачная струя нанесла ему контрольный выстрел через нос, поразив остатки мозга.

Джейми затих на полу, не заботясь, где и на чем лежит. Руки. Они вытащили его и усадили на скамью, хотя он обвис, словно мешок с тряпьем, не в силах помочь.

— Иисусе, какой тяжелый ублюдок! — Сказал грубый голос у него над ухом.

— Откройте рот, — сказал другой голос, задыхающийся, но решительный.

Грей, смутно подумал он. Твердые пальцы схватили его за нос и сжали, он вскрикнул и задохнулся от потока мерзкой жидкости, хлынувшей в рот. Кто-то обхватил его голову и сжал челюсти.

— Глотайте, ради Бога.

Виски согрел горло и грудь и на миг прочистил разум от дурмана тошноты. Он открыл глаза и увидел Куинна, глядящего на него с сильным беспокойством.

Я не должен говорить с ним. Не должен рисковать. Не должен говорить.

Он пытался совладать с языком, задыхаясь, собираясь с силами. Тогда он выхватил бутылку у Джона Грея и осушил ее.

* * *

Джейми проснулся в довольно приятном состоянии духа; он не мог вспомнить, кто он такой, не говоря уже о том, где находится, но это, казалось, не имело ни малейшего значения. Он неподвижно лежал на кровати. Свет в комнате мерцал, как солнечные блики на волнах, но на самом деле он видел, что это колышутся ветви дерева за окном. Он подумал, что в океане не могут расти деревья, но не смог бы поклясться в этом, потому что самые разные смутные образы колыхались на задней стенке его глаз.

Он зажмурился, чтобы получше изучить один из них, который оказался русалкой с тремя грудями, одна из которых была нацелена ему прямо промеж глаз.

— Чашку кофе, сэр? — сказала она. Из ее груди брызнула струйка кофе, под которую она ловко подставила чашку.

— Не нацедите ли глоточек виски, милая? — попросил он. Над ухом раздался внезапный вздох, и ему удалось приоткрыть один глаз, оставив другой закрытым, чтобы придержать в поле зрения русалку, готовую улизнуть с его кофе.

Он смотрел на веретенообразную девицу в чепце и фартуке, которая так же пристально глядела на него, приоткрыв рот. У нее был длинный костлявый нос с красным кончиком. В руках она держала поднос с кофе, что было подозрительно. Никаких грудей у нее не наблюдалось вообще. Значит, на виски надежды нет.

— Оставьте его нам, мисс, — сказал самоуверенный английский голос.

— Да, — сказал второй голос, тоже английский, только очень сердитый. — И кофе оставьте, ради Бога.

От русалки струился мягкий зеленый свет. Маленькие рыбки копошились в ее волосах и скользили между грудей. Счастливые рыбки.

— Как вы думаете, милорд, — произнес первый голос с сомнением, — может быть, холодный компресс на грудь?

— Превосходная идея, — ответил второй голос уже сердечнее. — Сделайте это.

— Мне бы не хотелось, милорд.

— Я уверен, он не станет драться, Том.

— Вы так уже говорили, милорд. Но вдруг он разозлится? С господами это иногда случается после трудной ночи.

— Я надеюсь, ты основываешься не на личном опыте, Том?

— Конечно, нет, милорд!

— Во всяком случае, опиум нам помог, — сказал второй голос, приближаясь. — Но все же он вызывает слишком своеобразные сны.

— Он еще спит, как вы думаете? — первый голос тоже приблизился. Он почувствовал чье-то дыхание на своем лице. Русалка обиделась на такую фамильярность и исчезла. Он распахнул глаза, и Том Берд, парящий над ним с мокрой губкой, коротко вскрикнул и бросил губку ему на грудь.

Джейми с интересом наблюдал, как его собственная рука взмыла в воздух и схватила губку, под которой расплывалось мокрое пятно. У него не было представления, что делать с ней дальше, поэтому он уронил губку на пол.

— Доброе утро, — над плечом Тома всплыло лицо Джона Грея с выражением осторожного любопытства. — Как вы чувствуете себя сегодня утром?

Джейми не был уверен, но тем не менее кивнул и сел, свесив ноги с кровати. Очень странно, он не чувствовал себя плохо. Во рту стоял гадкий вкус, и он протянул руку навстречу Тому Берду, который медленно наступал на него с чашкой кофе наперевес.

Чашка, которую Том вложил ему в руку была горячей, и он замер на мгновение, приводя в порядок свои чувства. В воздухе пахло торфяным дымом, жареным мясом и чем-то неприятным, напоминающим подгоревшую капусту. Его ум медленно искал подходящее слово.

— Значит, мы в Ирландии?

— Да, слава Богу. Вы всегда..? — Грей осекся.

— Да.

— Иисусе. — Грей покачал головой в изумлении. — Вам скорее повезло, что вы не бежали морем сразу после Куллодена. Сомневаюсь, что вы пережили бы плавание.

Джейми прищурился в ответ — он не собирался бежать после Куллодена, и пережить путешествие ему пришлось только из-за личного вмешательства Грея, чему он был совсем не рад тогда. Но, похоже, для Грея сейчас очевидные вещи не значили ничего, и он просто кивнул, потягивая кофе.

Раздался тихий стук в наполовину открытую дверь, и длинное лицо Куинна возникло около косяка. Если бы рефлексы Джейми восстановились хотя бы наполовину, он швырнул бы чашку в него. Но сейчас он просто сидел и тупо смотрел на ирландца, о котором совершенно забыл в лабиринте опиумных грез.

— Прошу прощения, господа хорошие, — сказал Куинн с обаятельной улыбкой. — Я хотел только справиться о благополучии джентльмена, но вижу, что он уже вполне оправился, благослови его Бог.

Куинн просочился в комнату без приглашения, но манеры Грея в одно мгновение исправились, и он предложил гостю кофе, а затем отправил Тома заказать завтрак.

— Рад видеть вас в добром здравии, сэр, — сказал Куинн Джейми и достал из кармана закупоренную бутылку. Он вытащил пробку и тонкой струйкой налил в кофе Джейми едко пахнущий виски. — Возможно, это поспособствует вашему полному возвращению в мир живых?

Инстинкт самосохранения скакал в голове Джейми верх-вниз, пытаясь привлечь к себе внимание, но виски был слишком соблазнителен. Он коротко отсалютовал чашкой Куинну, сказал:

— Moran taing.^[22] — и сделал большой глоток, слегка вздрогнув.

Куинн приятно болтал с Джоном Греем, рассказывая ему о Дублине, спрашивая о планах Грея и предлагая отрекомендовать его в лучших наемных конюшнях города.

— Собираетесь нанять экипаж, или поедете почтовой каретой?

— Как далеко до Атлона? — Спросил Грей. По сведениям из донесения поместье Сиверли находилось в десяти милях от замка Атлон.

— Ну, может быть, два дня езды с благословенья божьего и на хороших лошадях. В омнибусе, конечно, дольше. Почтовой каретой чуть больше одного дня, если не пойдет дождь. — Куинн быстро сложил пальцы рожками, при этом ужасном предположении.

Грей задумчиво потер подбородок, глядя на Джейми.

— Я могу ехать, — заверил его Джейми, почесывая бок. Он чувствовал себя прекрасно, но был очень голоден.

— А как вы распорядитесь багажом, милорд? — В комнату вернулся Том, вооруженный кружкой для бриться, мылом, складной бритвой и ремнем.

— Ну, да… Ты с багажом поедешь в омнибусе, Том. Я думаю, капитан Фрейзер может путешествовать верхом. Быстрее и меньше шансов застрять на плохой дороге.

Он посмотрел на Джейми, вопросительно приподняв одну бровь.

— Да, хорошо. — Джейми отставил в сторону пустую чашку. Теперь, когда он полностью проснулся, его внимание было больше сосредоточено на Куинне, чем на Грее. Он щурился на ирландца, который усиленно игнорировал его.

— Сегодня прекрасный день для верховой езды, — сказал Куинн одобрительно. — Я сам еду в сторону Атлона, если вы, джентльмены находите это удобным, мы можем путешествовать вместе до тех пор, пока вам это нравится.

Джейми дернулся, испугав Тома, который собирался намылить ему подбородок.

— Я думаю, мы поедем самостоятельно, — сказал он, поднимая руку, чтобы отогнать Тома. — Мы не торопимся в Атлон, насколько я понимаю. Но мы благодарим вас за доброту, сэр, — добавил он, чтобы не показаться грубым.

На самом деле, он испытывал горячее желание схватить Куинна и быстренько выкинуть его из окна. Последнее, что ему было нужно, так это вечно пьяненький ирландец, нашептывающий ему на ухо свои изменнические планы, в то время, когда ему надо сосредоточиться на Сиверли и всей остальной Ирландии, которая, возможно, припасла для них еще немало неприятностей.

— О, пустяки, — сказал Куинн, махнув воздухе рукой. — Я отправлюсь сразу, как колокол Ангелов пробьет полдень, я хочу сказать, что ваши костюмы уже приведут в порядок. Встретимся во дворе, да?

Он быстро выскочил за дверь, прежде, чем кто-либо успел ему возразить, но вдруг просунул голову обратно в дверь:

— Дарси на Хай-стрит. Скажите Хью Дарси, что вас прислал Тоби Куинн, и он все устроит лучшим образом.

* * *

Грей думал, что Куинн так же хорош, как и его слово. Лошади, предоставленные мистером Дарси, были сытые, хорошо подкованные и выносливые, какими, вероятно, и должны быть наемные лошади. Мистер Куинн лично явился на конюшню, чтобы дать хороший совет и успешно выторговал им неплохую цену. Джейми все еще щурил глаз на Куинна, но этот человек казался просто добрым малым, и, кроме того, не было никакой возможности избежать совместного путешествия — ведь это общественная дорога, в конце концов.

Сначала они поддерживали светскую беседу, как принято среди чужих людей путешествующих вместе. Мистер Куинн стремился по делам в графство Роскоммон; он сообщил, что наследство его двоюродного брата требовало его личного участия.

— Вы знаете графство Роскоммон, сэр? — Спросил Грей. — Может быть, вы знаете джентльмена по имени Сиверли? Джеральд Сиверли?

Куинн посмотрел заинтересованно, но покачал головой.

— Конечно, я слышал это имя. У него отличное поместье недалеко от Баллибонагина. Но он не знается с такими, как я, — сказал он с усмешкой.

— Чем вы торгуете, сэр? — Спросил Грей, несколько опасающийся, что этот человек может в действительности оказаться джентльменом, — в его манерах было нечто, что заставляло это предположить, хотя платье противоречило его манерам — тогда он может оскорбиться. Куинн, казалось, не заметил его сомнений, и ответил просто:

— О, и тем и этим понемногу, сэр, хотя большую часть своей жизни занимался печатью проповедей и философских сочинений, так что могу считать, что мой род деятельности имеет духовную природу.

— Вы что-то сказали, мистер Фрейзер? — Грей обернулся в седле, чтобы посмотреть на Джейми, который ехал позади.

— Я проглотил комара, — быстро ответил Фрейзер.

— Ах, лучше так, чем глотать слюни от голода, так говорят у нас, — сказал Куинн и рассмеялся собственной шутке, Грей тоже улыбнулся.

Понемногу разговоры прекратились, и она ехали дальше в хорошем темпе. Грей погрузился в собственные мысли, в основном, они касались Джеральда Сиверли. Он надеялся, что тот действительно находился в Ирландии, а не унес свою задницу в Швецию или Индию с награбленными деньгами.

Он мало знал Сиверли. Грей разыскал его после битвы при Квебеке, чтобы отблагодарить за спасение жизни. Тогда Сиверли успел отбить томагавк, летящий в голову Грея. Сиверли был довольно любезен, и они распили положенную в таких случаях бутылку вина — вот была вся сумма их отношений на сегодняшний день.

Это придавало небольшую неловкость нынешней ситуации, но Грей не чувствовал угрызений совести за то, что собирался сделать. Если Сиверли вдруг окажется невинным, он использует этот шанс, чтобы предстать перед судом и очистить свое имя. Грей обсудил свои планы с Хэлом и считал, что лучше придерживаться этой тактики: дать понять Сиверли, что считает его невиновным и предлагает возможность опровергнуть эти позорные обвинения.

Сиверли должен был счесть неудобным отказ от общества Грея при подобных обстоятельствах. Если у него достанет упрямства отказаться, на что Грей так же указывал своему брату, было разработано еще два запасных плана. Братья заранее обсудили, чем они могли бы пригрозить Сиверли.

Да, он мог обещать, что Сиверли будет исключен из полка, если обвинение останется без ответа, не говоря уже об исключении из клубов, к которым он принадлежал, и из общества в целом. Хэл представлял из себя серьезную угрозу; Грей мог с большой долей вероятности заявить, что его брат, герцог, был расстроен серьезностью обвинений и может вынести это вопрос на обсуждение в Палате лордов, но, будучи человеком разумным (тут Грей сардонически усмехнулся), конечно, готов был встретиться с майором Сиверли лично. Грей мог бы деликатно предположить, что в этом случае военно-полевого суда можно будет избежать.

Неплохо, рассудительно думал он, вновь переживая разговор с Хэлом. Если ни обращение к личной чести, ни угрозы не сработают, он сможет обратиться к официальной власти; юстициарий^[23] в замке Атлон был высшим органом власти в непосредственной близости к усадьбе Сиверли, и Грей обеспечил себя рекомендательными письма Хэла, а так же копиями документов Карруотерса для доказательств. Юстициария можно будет убедить в серьезности обвинений и добиться ареста Сиверли и передачи его под власть Грея. Но, если все это не удастся, оставался план «В», который подразумевал некоторую долю физического воздействия и требовал участия Джейми Фрейзера.

Это не требовало более подробного планирования, пока они не встретятся с Сиверли и не смогут судить о его реакции. Поэтому он расслабился и наслаждался мягкой погодой и красивыми видами сельской местности. За спиной он слышал, как Джейми серьезно спрашивает Куинна, что он сам думает о проповедях, которые печатает, но будучи сам не заинтересован в этом предмете, оставил их наедине.

Глава 16 Старая башня

Ночь была мягкой и сырой с редкими порывами прохладного весеннего ветра. Грей лежал, завернувшись в плащ в неглубокой лощине, его постелью служила густая мягкая трава, усеянная белыми звездочками цветов. На миг ему показалось, что он умер и попал на небо.

Ночь застали их в пути, и пока они обсуждали, стоит ли продвигаться дальше до ближайшего жилья или вернуться к последнему перекрестку в надежде найти приют на ночь в коттедже, Куинн предположил, что, поскольку дождя не ожидается, они ничего не потеряют, если укроются в túrtheach^[24] неподалеку.

Они проехали уже две или три таких разрушенных башни, высокие мрачные остатки средневековья. Осыпающиеся стены, лишенные крыши, где единственным признаком жизни был черный влажный плющ, ползущий по камням вверх. Эта башня была почти такой же, но здесь было суше, и это послужило главным доводом в пользу предложения Куинна.

Внутри башни они обнаружили колодец, отмеченный кругом камней. Джейми Фрейзер привязал веревку к своей фляге и бросил ее вниз в темную воду в шести футах под ними, потом поднял ее и подозрительно понюхал своим длинным носом, прежде чем сделать осторожный глоток.

— Думаю, в последнее время там никто не умирал.

— Вот и хорошо, — сказал Куинн. — Мы прочитаем молитву и утолим жажду, не так ли?

К удивлению Грея, оба его спутника быстро склонили головы на колодцем и забормотали что-то. Слова различались — вероятно, каждый из них говорил на своем языке — но ритм был похож. Грей не знал, была ли это благодарственная молитва за дарованную воду или какой-то заговор против отравления, но он вежливо уставился в землю и молча ждал, когда они закончат.

Ониспутали лошадей и отправили их пастись на пышной траве, затем поужинали сами, вполне прилично, если не роскошно, хлебом, сыром и сушеными яблоками. За едой почти не говорили, позади был долгий день, и они мечтали поскорее добраться до своих постелей.

Грей заснул мгновенно; способность засыпать быстро и где угодно была полезным солдатским навыком, и он приобрел его в самом начале своей карьеры. Спустя какое-то время он проснулся по непонятной причине с колотящимся сердцем и вздыбившимися волосами, сжимая рукоятку кинжала за поясом.

Он понятия не имел, что его разбудило, и лежал неподвижно, прислушиваясь ко звукам ночи. Рядом раздался шелест травы, довольно громкий, и он приготовился откатиться в сторону и вскочить на ноги. Но, прежде чем он успел двинуться, послышался шорох шагов и тихое шипение с шотландским акцентом.

— Ты с ума сошел? Брось, а не то я сломаю тебе руку.

Раздался тихий вздох и слабый стук падения какого-то предмета на землю. Грей лежал, словно замороженный, ожидая, что будет дальше.

— Тише, человече, — голос Куинна казался не громче вздохов ветра. — Ты же не хочешь разбудить его.

— Разбужу, если еще раз дернешься.

— Не здесь. Пойдем, ради Бога.

Нерешительное сопение, потом звук шагов в густой траве, когда они двинулись в сторону.

Очень тихо Грей перевернулся на колени, стаскивая с себя плащ. Он достал пистолет из сумки, служившей ему подушкой, встал и последовал за ними, стараясь двигаться в том же ритме. Луна уже скрылась, но он видел их в свете звезд в двадцати ярдах впереди: темная тень Фрейзера на фоне серебрящейся травы и Куинн, так близко к нему, словно Джейми тащил его за собой за руку.

Они не стали обходить разрушенную башню, а просто исчезли, слившись с темной массой ее камней. Он остановился, не дыша, пока снова не услышал их.

— Теперь говори, — голос Фрейзера звучал мягко, но в нем явно читался гнев. — Что, черт побери, ты задумал?

— Он нам не нужен. — Грей удивился, что в голосе Куинна совсем не было злобы, просто уверенность. — Он не нужен тебе, Макдью.^[25]

— Мне почти никто не нужен, особенно ты, сукин сын. Если бы я считал это поводом для убийства, то избавился бы от тебя еще до отъезда из Лондона.

Грей моргнул и почувствовал холодок на спине. Значит, Куинн был с Джейми в Лондоне? Каким образом? Или Джейми разыскал его? Значит, Фрейзер рассказал ему, и поэтому Куинн присоединился к их компании? И почему Фрейзер не сказал Грею, что знал Куинна раньше? Он сглотнул желчь и перебрался поближе, сжимая пистолет. Он не был заряжен из-за сырости.

— Если он умрет, ты сможешь исчезнуть, Макдью. Нет ничего проще. Теперь ты далеко от Англии, я знаю места в Ирландии, где ты можешь скрыться, ты сможешь уехать во Францию, если захочешь, кто будет тебя искать?

— Его брат, например, — холодно сказал Фрейзер. — У тебя не было возможности пообщаться с его светлостью герцогом Пардлоу, но я не хотел бы иметь такого врага. Неужели тебе не пришло в голову спросить, что я думаю об убийстве англичанина?

— Хотел избавить тебя от неприятностей, Макдью, — Куинн шутил, черт бы его побрал.

— И не зови меня Макдью.

— Я знаю, тебе бы совесть не позволила. Еще минута, и я бы все уладил, а его спрятал бы в колодец, как в сейф. Тебе бы не пришлось беспокоиться.

— Да неужели? И что дальше? Сказал бы мне, что он передумал и ушел прогуляться пешком?

— О, я бы рассказал тебе, конечно. За кого ты меня принимаешь, Макдью?

Последовала пауза.

— Чем ты ему обязан? — Куинн решил нарушить молчание. — Ему или его брату? Джон Булль лишил тебя свободы, забрал твою землю, убивал твоих близких и товарищей.

— И спас мою жизнь, — голос Фрейзера звучал сдавленно. Он теряет контроль над своим гневом, подумал Грей, хорошо это или нет?

Он не боялся, что Куинн сможет уговорить Джейми, он был слишком хорошо знаком с врожденным упрямством Фрейзера. Он немного беспокоился, что Фрейзер не сможет убедить ирландца, потому что не представлял себе, как сможет не спать ночь за ночью, ожидая, что ему в любой момент перережут горло или ткнут ножом в спину. Он нащупал в кармане пальто маленький рог с порохом, который носил с собой… так, на всякий случай.

Фрейзер издал глубокий раздраженный вздох.

— Послушай, — твердо сказал он низким голосом, — я дал ему слово. Если ты посмеешь опозорить меня, убив англичанина, Богом клянусь, Куинн, ты присоединишься к нему на дне колодца.

Ну, уже легче. Фрейзер мог хотеть или не хотеть его смерти — на разных стадиях их знакомства он менял свое мнение, — но он не собирался допустить убийства. Грей полагал, что ему следовало бы оскорбиться, узнав, что Фрейзера сдерживал только страх бесчестья или страх перед Хэлом, но при данных обстоятельствах…

Куинн пробормотал что-то, Грей не разобрал, но интонация была понятна. Грей не выпускал из руки пороховницу, но и не доставал ее из кармана; его большой палец беспокойно потирал надпись, вырезанную на круглом ободке.

Acta non verba, дела прежде слов. Ветерок изменил направление и он больше не мог их расслышать. Бормотание, несвязные слова; он подвинулся чуть ближе, вжимаясь в сырой камень стен.

— Он мешает нашему Делу. — Это прозвучало ясно, и Грей резко остановился. Он все еще сжимал рог в кармане.

— У меня с тобой нет никаких дел. Я тебе уже говорил это десятки раз.

— Так вот как ты думаешь? — Голос Куинна усилился; он пытается выказать гнев, подумал Грей с любопытством, хотя не чувствует даже злости. — Это Дело каждого истинного католика, каждого настоящего человека!

— Это твой собственный выбор, Куинн, и я не собираюсь тебе мешать. А у меня свои дела, и не стой у меня на пути. Слышишь меня?

Куинн фыркнул, но, очевидно, все прекрасно слышал.

— Oidhche mhath,^[26] — тихо сказал Фрейзер, и Грей услышал приближающиеся шаги. Он прижался к стене, надеясь, что шотландец пройдет с подветренной от него стороны; ему пришла в голову иррациональная идея, что Фрейзер учует запах его пота, струйками бежавшего по ребрам и из-под волос на затылке, и пристрелит его, как оленя.

Но Фрейзер быстро вошел в башню, что-то бормоча по-гэльски, и мгновение спустя Грей услышал плеск воды. Похоже, Фрейзер лил ее себе на голову, чтобы остудить гнев.

Он больше не слышал шагов и не видел тени Куинна среди камней. Возможно, ирландец ушел развеять свою обиду или просто сидел там, задумавшись. Грей воспользовался случаем отойти от башни и вернуться на свое место, на случай если один из спорщиков решит навестить его.

Только подойдя к темному пятну своего плаща на траве, он осознал, что все еще сжимает одной рукой пистолет, а пальцы другой, ноющие от напряжения, сомкнуты вокруг маленькой пороховницы. Опустившись на траву, он убрал пистолет в сумку и сел, потирая большим пальцем ладонь, где отпечаталось слово «Acta».

* * *

Он не мог заснуть до рассвета, наблюдая, как звезды тают в небе, никто не мешал ему. Кроме его собственных мыслей.

Он цеплялся за мелкие подсказки, предоставленные памятью, как Джейми Фрейзер пытался избавиться от Куинна перед поездкой, и как он, Грей, беззаботно отмахнулся от его возражений. Это значило, что бы ни задумал Куинн, Фрейзер, по видимому не был его соучастником.

Но он знал, и ничего не рассказал Грею. Но Фрейзер не был виноват, если не знал, что Куинн собирается убить Грея. «Он мешает нашему Делу», сказал ирландец о Грее. Что это, черт возьми, за дело, и чем он мог помешать?

Были кое-какие ключи. Слова Куинна о «каждом истинном католике» попахивали якобитским духом. Дело Стюартов было решительно подавлено в Шотландии пятнадцать лет назад, но Грей знал, что очаги сопротивления еще тлеют как в Ирландии, так и на континенте — во Франции, Италии, Испании… Один из них вспыхнул год или два назад, но с тех пор не было активных выступлений.

Внезапно ему на ум пришел Томас Лалли и то, что сказала Минни о тех проклятых стихах. Белая роза, символ якобитов. Ни Фрейзер ни Лалли не упоминали о белой розе. Но Лалли тоже был одним из офицеров Чарльза Стюарта. О чем он переговаривался с Фрейзером на этом гэльском языке?

Грей закрыл глаза в смятении. Опять эти чертовы якобиты. Неужели они никогда не сдадутся?

Фрейзер сказал, что он виделся с Куинном в Лондоне. По настоянию Хэла к шотландцу относились как джентльмену, а не заключенному, и позволяли ему свободно выходить из дома.

— Справляйся сам, если этот ирландский мерзавец перережет мне горло, — пробормотал он своему отсутствующему брату.

Тем не менее, это было не главное. Важно то, напомнил он себе, что Джейми не хотел его смерти, подумал он с теплотой в душе, и не позволил Куинну убить его.

Следует ли поговорить об этом непосредственно с Фрейзером?

У него было две альтернативы: ничего не говорить и следить за ними, постараться не спать… или поговорить с Джейми Фрейзером. Он задумчиво почесал грудь. Он мог провести ночь без сна, возможно, две. За это время они доберутся до Сиверли. Но он не хотел сталкиваться с Джеральдом Сиверли изнуренным и усталым, без поддержки единомышленника.

Хотя в доводах Фрейзера против смерти Грея не было ничего личного и лестного для него, он все-таки не захотел иметь ничего общего с Куинном. Хотя Куинн остро нуждался в Джейми.

Воздух вокруг еще был черен, но в нем уже чувствовалось движение, словно он поднимался вверх; ночь отступала. Невдалеке слышались звуки пробуждения человека: кашель, тихий стон, кто-то легко поднялся и отошел справить нужду. Он не мог сказать, кто именно это был, но они оба заявляли о своем присутствии, приводя себя в порядок перед завтраком.

Если Куинн что-то заподозрит, он может все-таки попытаться убить Грея, несмотря на угрозы Джейми. Как хорошо ирландец знает Фрейзера, подумал Грей? Любой, кто хорошо его знает, поверит его слову.

И все-таки Куинн знал его. Он называл его Макдью. Так заключенные называли Фрейзера в Ардсмуире, Грей слышал это довольно часто. Он спросил одного из солдат, понимающего гэльский, что это значит. «Сын черного человека», был ответ, ничего не объяснявший. Он спрашивал себя, не является ли это намеком на сатанинское происхождение, но это не вязалось с характером Джейми. Возможно, это была буквальная ссылка на некоторые черты характера или внешности Фрейзера-старшего.

Лошади дремали под стеной башни, одна из них протяжно и громко пустила газы и помотала головой, хлопая гривой. От дальних изгородей уже слышались голоса птиц.

Он поговорит с Фрейзером.

* * *

После некоторых размышлений Грей решил, что прямота — лучший способ выяснения отношений.

— Мистер Куинн, — вежливо сказал он, когда ирландец проходил мимо него после утреннего омовения с каплями воды, сияющими в кудрях. — Мне нужно обсудить некоторые аспекты нашего дела с мистером Фрейзером, прежде чем мы приедем в Атлон. Вы не сделаете мне одолжение, выехав пораньше? Мы последуем за вами в ближайшее время и догоним вас до полудня.

Ирландец посмотрел испуганно, быстро взглянул на невозмутимого Джейми, который ничуть не возражал против этой просьбы, снова посмотрел на Грея и неловко кивнул.

— Конечно.

Грей подумал, что Куинн был не очень опытным интриганом, и понадеялся, что еще менее опытным убийцей. С другой стороны, такая работы не требует особых навыков, конечно, если ваша жертва не предупреждена. Он улыбнулся опешившему ирландцу.

Завтрак прошел еще быстрее, чем ужин; Джейми поджарил хлеб, положив сыр между ломтями так, что он растаял. Грей никогда раньше таких тостов не пробовал, но решил, что это очень вкусно. Куинн молча поднялся и направился к дороге.

Грей уселся на поросшую мхом скалу, наблюдая за ирландцем, пока он не очутился достаточно далеко. Тогда он повернулся лицом к Фрейзеру, который аккуратно сворачивал чулки в шар.

— Я проснулся вчера ночью, — сказал он без предисловий.

Фрейзер убрал чулки в сумку и потянулся за горбушкой хлеба, которая последовала за чулками.

— Да? — Сказал он, не останавливаясь.

— Да. Один вопрос: мистер Куинн знает о нашем деле к Сиверли?

Фрейзер помедлил, прежде чем ответить.

— Скорее всего, нет, — он поднял пронзительно голубые глаза. — Если знает, то услышал об этом не от меня.

— А от кого, черт возьми, он мог услышать? — требовательно спросил Грей, и Фрейзер опять посмотрел на него.

— От слуг вашего брата, я думаю. Ведь он знал, что у вас дела в Ирландии, и что я еду с вами.

Грей хотел возразить, но это было слишком вероятно. Он и сам достаточно часто посылал Тома Берда добывать информацию через слуг других джентльменов.

— Как он очутился в Лондоне?

Глаза Фрейзера сузились, но он ответил:

— Он следовал за мной из Хелуотера, когда меня забрали люди вашего брата. Но, если вы хотите знать, как он попал в Хелуотер, вам придется спросить его, потому что я не знаю.

Грей поднял бровь; если Фрейзер не знал, он, по крайней мере, мог сделать чертовски хорошее предположение, но не счел это необходимым. Не сейчас, во всяком случае.

Внезапно Фрейзер встал и, взяв сумку, пошел седлать коня. Грей последовал за ним.

Они спустились к дороге; Куинна уже не было видно. Утро было прекрасно; птицы, предварительно прочистив горло на рассвете, сейчас как безумные метались стайками у них над головами, взлетая из травы при их приближении. Дорога была достаточно широка, чтобы ехать бок о бок, и они продолжали ехать в молчании не меньше четверти часа, пока Грей не заговорил снова.

— Можете ли вы мне поклясться, что намерения Куинна не угрожают ни нашим планам в отношении майора Сиверли, ни безопасности Англии.

Фрейзер бросил на него косой взгляд.

— Нет, — сказал он прямо.

Грей не поверил бы никакому другому ответу, но ощутил эту прямоту и ее возможные последствия, как удар.

— Почему? — Спросил он через минуту. — Каким образом?

Фрейзер громко втянул воздух через нос с видом бесконечного терпения.

— Дела Куинна находятся в его компетенции. Если у него есть секреты, я не могу их разглашать.

Грей усмехнулся.

— Красиво сказано. Значит ли это, что вы не в курсе целей Куинна? Или вы знаете, но ваше чувство чести мешает вам сообщить мне о них?

— Решайте сами, — губы Фрейзера сжались, он не отрывал глаз от дороги.

Некоторое время они ехали молча. Однообразный зеленый пейзаж должен был действовать умиротворяюще, но не сказывался на настроении Грея.

— Я полагаю, не стоит напоминать, что оказание помощи предателям короны даже бездействием является изменой, — заметил он в конце концов.

— Не стоит напоминать, что я и так являюсь осужденным предателем, — ответил Фрейзер невозмутимо. — Это преступление можно классифицировать по степени тяжести? Потому что все, кто надевал веревку мне на шею, наказывали меня за предательство.

— Веревка… но вы не были приговорены к казни через повешение, разве нет?

Хотя, это было возможно; немало якобитов было казнено, но очень многим казнь заменили на тюрьму или ссылку.

— Нет, — лицо Фрейзера было темным от солнца и ветра. Сейчас румянец стал заметнее. На мгновение Грей решил, что это все, что Джейми собирался сказать, но после очередного вздоха слова вырвались из него, как будто он не мог их сдержать. — Они так вели нас в Ардсмуир от самого Инвернесса. С веревками на шеях, чтобы показать, что нас не лишают жизни только по милости короны, — он задохнулся, словно его в самом деле душили, и покачал головой, с усилием прочищая горло, — по милости короны.

Вдруг он пнул коня; тот фыркнул и рванулся вперед, но, не получив нового посыла от всадника, вновь перешел на рысь, с любопытством поглядывая через плечо на Грея и его лошадь, как бы интересуясь, почему они остались так далеко позади.

Грей немного проехал один, обдумывая полдюжины вещей одновременно, а затем подтолкнул коня, который уже рвался догнать товарища, не довольный, что его оставили.

— Спасибо, — сказал он, снова двигаясь рядом с Фрейзером, — что не дали ирландцу убить меня.

Фрейзер кивнул, не поворачивая головы.

— Не за что.

— Могу ли я ожидать, что вы и дальше будете так любезны?

Он готов был поклясться, что угол рта Фрейзера дернулся.

— Да, можете.

Теперь Куинн был виден в четверти мили впереди. Он свернул на обочину, чтобы подождать их, и стоял, опираясь на ворота загона, увлеченно беседуя с фермером, который держал на руках белого поросенка; судя по их жестам, они обсуждали особенности животного.

Они почти догнали Куинна, когда Фрейзер снова заговорил, повернувшись на этот раз, чтобы посмотреть в глаза Грею; его лицо уже было нормального цвета.

— Выполняйте свой долг, полковник. А я выполню свой.

Глава 17 Замок Атлон

Замок был черным и приземистым. Он смутно напомнил Грею круглые сараи в Кенте, в которых сушили хмель. Только намного больше.

— Напоминает фамильное гнездо, — сказал он Джейми, шутя. — Один из моих предков построил такой еще в тринадцатом веке. Его звали юстициарий Джон де Грей.

— О, да? Так вы ирландцы?

— Нет, — признался Грей. — Английские завоеватели, пришедшие по следам норманнов. Хотя, у нас есть сомнительные шотландские корни. — Отцом его матери был шотландец из влиятельной на границе семьи.

Фрейзер фыркнул. Шотландцев с юга он уважал не больше, чем равнинных англичан.

Куинн изящно покинул их в Атлоне с неубедительными объяснениями о срочных делах и обещанием встретиться завтра утром, чтобы сопровождать далее. Грея возмущала перспектива беспомощно блуждать по сельской местности, как пара бакланов, но он проглотил свое раздражение и коротко поблагодарил Куинна за помощь. Пожалуй, лучше было получить информацию о поместье Сиверли от юстициария, а не зависеть от ирландца, который с удовольствием убил бы его, если бы не угрожающее присутствие Фрейзера.

Охранник провел их в центр крепости по длинному извилистому проходу мимо рядя узкий бойниц в мощной внешней стене крепости. Снаружи они казались узкими щелями, но внутри были гораздо шире, чтобы лучник мог свободно натянуть свой длинный лук, как предположил Грей. Он поднял руки, чтобы проверить высоту ниши.

Это было древнее сооружение, останки изначальной башни и замкового двора были видны среди более поздних строений. Центральный донжон^[27] возвышался, словно двенадцатигранная перечница, над мощеным кирпичом двором, окруженный более низкими строениями, несколько нелепыми на фоне огромных стен.

Должность юстициария отправлял англичанин по имени сэр Мелхиор Уильямсон; ни Грей ни Хэл не были знакомы с ним, поэтому Гарри снабдил их рекомендательным письмом, которое вместе с запиской брата герцога Пардлоу, обеспечила им приглашение на обед в замок.

— Стоит ли нам афишировать свое присутствие? — спросил Джейми, хмурясь, когда Грей сел писать записку. — Если нам придется увозить Сиверли силой, лучше, если никто не будет знать, кто мы такие.

— Это мысль, — согласился Грей, запечатывая записку своим перстнем. — Но к силе мы прибегнем только в крайнем случае. И мне хотелось бы знать, что юстициарий может сообщить нам о Сиверли, прежде, чем я увижусь с ним лично. Разведаем местность перед боем.

Под «местностью» подразумевались расположение и возможность сэра Мельхиора к оказанию помощи, если придется вводить в действие план «Б». Такая вероятность существовала, но Грей предполагал подождать до личной встречи с майором.

Фрейзер тихо фыркнул, но, казалось, успокоился.

— Хорошо. Я попрошу малыша Берда прихватить пару мешков.

— Зачем?

— Чтобы надеть на головы, когда мы ворвемся в дом Сиверли.

Грей замер с перстнем в руке и уставился на Фрейзера.

— Вы не очень верите в мои дипломатические способности, не так ли?

— Ни я, ни ваш брат, иначе меня бы здесь не было.

Это задело Грея.

— Мой брат предпочитает соблюсти все условности, — ответил он с изысканной вежливостью. — Но я напомню Тому о мешках.

Сэр Мельхиор оказался плотным коротышкой с печальными глазами блэдхаунда^[28] — эта внешность вполне соответствовала его манерам. Он радушно приветствовал их и предложил показать замок.

— Холодный, как благотворительность, — сказал он, начав с небольшой столовой. — И почти такой же тесный. Дырявый, как решето, к тому же Шеннон постоянно подмывает стены. — Он чихнул, вздохнул и вытер нос рукавом. — Два года назад, когда я впервые приехал сюда, я знать не знал, что такое насморк. Послезавтра я уезжаю во Францию, слава Богу, я рад, что вы меня застали.

«Значит, план „В“», подумал Грей.

Ужин был простым, но отлично приготовленным; было достаточно вина для непринужденной беседы, во время которой Грей мог расспросить о майоре Сиверли, не слишком явно демонстрируя свой интерес.

— Его поместье называется «Гластвиг», — сказал сэр Мелхиор, откидываясь на спинку стула и расстегивая две нижние пуговицы жилета с рассеяностью, рожденной долгой практикой. — Я был там всего однажды вскоре после своего приезда. Красивый дом. Тогда миссис Сиверли еще жила там. — Грей поощрил его вежливым мычанием. — Она вернулась в дом отца, когда майор уехал в Канаду. Из того, что я слышал, муж и жена никогда особенно не ладили, так что она отказалась вернуться, когда он снова приехал домой.

— Он ведет уединенную жизнь, вероятно? — спросил Фрейзер. Он не принимал на себя инициативу в разговоре, но был полезен, когда надо было ненавязчиво направить его в нужное русло. Сэр Мельхиор имел тенденцию отклоняться от генеральной линии, норовя улизнуть к более легкомысленным темам.

— Очень уединенную. Хотя, я слышал, что он сильно перестроил поместье за последние годы. Возможно, он норовит заманить жену обратно дамасскими обоями. — Сэр Мельхиор рассмеялся, став еще больше похож на блэдхаунда.

Разговор перешел на предположения, как жена может скрасить жизнь одинокого джентльмена. Сэр Мельхиор не был женат, но питал некоторые надежды в этом направлении; потому он, собственно и собирался предпринять путешествие во Францию, хотя опасался, что его суженая найдет замок Атлон малопривлекательным.

— Она наполовину англичанка, наполовину француженка, — пояснил он. — Ненавидит ирландскую кухню, считает ирландцев еще большими варварами, чем шотландцы, уж извините, капитан Фрейзер.

— Я не принимаю это на свой счет, сэр, — пробормотал Джейми в свой бокал.

— И я знаю, что не могу рассчитывать на привлекательность своей персоны, чтобы преодолеть такие возражения. — Сэр Мельхиор посмотрел на свой круглый животик, покачал головой и вздохнул.

С этого момента тема исчерпала себя, и, хотя Грей с Джейми время от времени пытались ненавязчиво к ней вернуться, им не удалось узнать что-то существенное о Джеральде Сиверли, за исключением того интересного факта, что его отец был якобитом.

— Маркус Сиверли был одним из «диких гусей», — сказал сэр Мельхиор. — Слышали о них, не так ли? — Грей слышал, но услужливо покачал головой. — Так называли себя ирландские отряды, сражавшиеся за Стюартов в конце прошлого века. Этот замок имел тогда важное стратегическое значение, — объяснил сэр Мельхиор, подзывая лакея, чтобы попросить еще вина. — из-за переправы. Мост — вы видели мост? Конечно, через него шла дорога в провинцию Коннот, оплот якобитов в последней войне. Я имею ввиду последнюю войну здесь, — добавил он, учтиво кивая в сторону Джейми. — Вильямиты^[29] напали на Атлон с запада, двигаясь в сторону Коннота, но якобитам удалось разрушить мост через Шеннон и задержать их. Тогда вильямиты начали бомбардировать город — судя по замковым хроникам, за десять дней было выпущено шестьдесят тысяч залпов. Они ни за что не взяли бы город, но один из вильямитов, голландец по имени Гинкел, ловко спустился вниз по реке, — Шеннон судоходен почти по всей его длине — переправился и обошел якобитов с тыла. Якобиты были разгромлены при Охриме, конечно, но оставшиеся в живых добрались до Лимерика и там сели на корабль в Испанию. Они назвали это бегство «полетом диких гусей», — сэр Мельхиор задумчиво набрал в рот вина и подержал мгновение, прежде чем проглотить; вино было хорошим.

— Значит, отец майора Сиверли отправился в Испанию? — Спросил Грей, поворачивая в пальцах свой стакан. — И когда он вернулся?

— А он и не вернулся. Умер в Испании несколько лет спустя. Его сын вернулся около шести лет назад, купил «Гластвиг», который пришел в упадок, и отстроил его заново. Я слышал, он недавно получил небольшие деньги, — добавил сэр Мельхиор. — Унаследовал от дальнего родственника, как я слышал.

— Неужели? Какое счастье, — пробормотал Грей, встретившись через стол глазами с Джейми.

Джейми легко кивнул и сунул руку в карман.

— Скажите, сэр, вы, вероятно, много знаете об истории здешних краев, могли вы видеть подобное стихотворение? — Он передал через стол сложенный лист с переводом фрагмента «Дикой охоты».

Сэр Мельхиор посмотрел заинтересованно и выпрямился, нащупывая очки. Он водрузил их на нос и медленно прочитал строчки вслух, ведя по ним тупым кончиком пальца.

— Чертовски странно, — сказал он, отрываясь от страницы и по-совиному мигая на своих гостей сквозь очки. — Я слышал о Дикой охоте, но не могу сказать, что читал этот отрывок. Где вы его взяли?

— У одного солдата, — Джейми ответил чистую правду. — Как видите, стихотворение не полное. Я хотел бы найти остальную часть и, если возможно, узнать имя автора. — Он посмотрел на сэра Мельхиора с видом серьезного научного эксперта, сильно удивив Грея. Он не знал, что Фрейзер может быть настолько убедителен. — Я предполагаю опубликовать небольшую антологию старых легенд. Это стихотворение будет прекрасным дополнением, если я найду полную версию. Можете ли вы порекомендовать нам знатока ирландской поэзии?

— Пожалуй… да. Да, думаю, я знаю одного. — Сэр Мельхиор подозвал лакея. — Ступай, принеси графин свежего портвейна. Вы знаете Инхклеран?

Грей с Фрейзером покачали головами, но Грей почувствовал, как его сердце ускорило темп.

— Это католический монастырь, — сказал сэр Мельхиор. — Ваше здоровье, лорд Джон. Да, да. — Он сделал большой глоток и снова наполнил стакан, удовлетворенно рыгнув. — Он находится на острове — остров тоже называется Инхклеран — к северу от Лох-Ри. Десять миль отсюда по воде. Настоятеля зовут Майкл Фицгиббонс, он коллекционер древностей: пергаменты, генеалогия, всякие мелкие вещи. Я знаком с ним — вполне приличный человек для священника. Думаю, если кто-то и поможет вам найти конец стихотворения, так это только он.

Грей увидел, как внезапно изменилось лицо Джейми. Изменение было кратким, как рябь на поверхности вина в стакане, который лакей наполнил перед ним, но оно, безусловно, было. Возможно, ему не понравилось замечание о священнике? Конечно, нет, такие отзывы были обычным явлением, и это было произнесено совершенно будничным тоном.

— Благодарю вас, — сказал Джейми и улыбнулся, поднимая стакан. — Ваше здоровье, сэр! У вас отличное вино.

Глава 18 Сказки у огня

Грей надеялся избавиться от Куинна в Атлоне, но ирландец оказался цепким, как репей. Он выскочил перед ними словно из-под земли, когда Грей с Джейми направлялись в город, веселый, как кузнечик, всем своим видом давая понять, что он рассматривает лорда Джона как уважаемого знакомого, и никак иначе.

— Неужели вы не можете избавиться от него? — огрызнулся он наконец на Джейми, обнаружив Куинна, привольно расположившегося посреди двора конюшни, куда они пришли нанять мула и тележку для багажа, Том приехал на омнибусе утром.

— Хотите, чтобы я его пристрелил? — спросил Фрейзер невозмутимо. — У вас есть пистолеты?

— Чего он, черт возьми, добивается? — потребовал Грей раздраженно, но Джейми лишь пожал плечами. Сегодня он был еще упрямее, чем обычно, если такое вообще было возможно.

— Он говорит, что у него есть дело неподалеку от Инхклерана, а у меня нет оснований назвать его лжецом. Может бы, вы это сделаете, если на то пошло?

Грей отказался, не имея другого выбора, и приготовился терпеть Куинна дальше. С Томом и багажом в тележке, с Джейми Фрейзером, склонным к морской болезни, им предстояло проделать путь до побережья Лох-Ри, найти там лодку и переправить Джейми на остров к монастырю, где можно будет встретиться с настоятелем и разузнать о таинственном стихотворении, прежде, чем предпринять рейд на поместье Сиверли около деревушки Баллибонаггин, что лежала всего в нескольких милях от оконечности Лох-Ри.

Куинн мгновенно заявил, что отлично знает Лох-Ри и будет сопровождать их до Инхклерана. «Почему бы и нет, ведь у меня есть дела поблизости».

От Атлона до северного мыса Лох-Ри было не больше двадцати миль, но сильный ливень превратил дорогу в поток жидкой грязи, грозивший поглотить лошадей и тележку, и остановил их всего в четырех милях от назначенной цели.

К этому моменту Грей если уже не был благодарен, то, по крайней мере, не возражал против совместного путешествия: Куинн действительно хорошо знал эту местность и быстро нашел им убежище в полуразвалившемся строении, которое некогда было хлевом. Правда, крыша протекала, и немного пованивало прежними жильцами, но здесь было значительно суше, чем под открытым небом, и было достаточно навоза и полусырого торфа, чтобы поддерживать небольшой огонь.

Грей неохотно восхищался хладнокровием Куинна. Он вел себя именно так, словно они были случайными попутчиками и добрыми товарищами, шутил и рассказывал истории, и благодаря его стараниям, атмосфера в сыром маленьком убежище была непринужденная, несмотря на все подозрения Грея.

— Так что, парень? — Куинн болтал с Томом. — У вас принято рассказывать сказки, чтобы скоротать время?

Румянец Тома был заметен даже в сгущающихся сумерках.

— Я не лучший рассказчик, сэр, — ответил он осуждающе. — Я, гм, могу вам немного почитать.

Том по одному ему ведомым причинам взял с собой в поездку объемистый том из библиотеки Хэла под названием «Поучения джентльмену».

Это был трактат о манерах, этикете и общих правилах поведения, изданный примерно в год рождения Грея, в свое время чрезвычайно интересный (судя по многочисленным пятнам на страницах), но в настоящее время несколько устаревший.

— О, будь любезен, Том, — сказал Грей. — Я уверен, нам не помешает восстановить в памяти некоторые правила.

Том выглядел довольным и, перелистав несколько страниц, откашлялся и прочел:

— «Дуэль есть великое зло, которого христианский джентльмен должен избегать всеми силами. Если причина конфликта не позволяет обратиться к милостивой капитуляции, джентльмен должен обратиться за помощью к друзьям, которые посредством убеждения могут призвать вашего оппонента к его христианским обязанностям и ответственности. Однако…»

Кто-то, должно быть, подарил книгу отцу Грея — его имя было написано на форзаце, — но Грей не мог представить, чтобы отец приобрел ее сам.

Тем не менее, подумал Грей, он бы точно предпочел «Поучения джентльмену» обычному бестселлеру Тома «Медицинскому справочнику Арбутнота», цитатами из которого тот потчевал патрона, с мрачным удовольствием зачитывая, что случается с людьми, безрассудно пренебрегающими надлежащим балансом их соков. Описание процедуры избавления от мокроты было особенно душераздирающим, вспомнил Грей; он машинально откашлялся при этой мысли и аккуратно плюнул в огонь, который оскорбленно зашипел в ответ.

— «Если же вооруженный конфликт будет признан неизбежным, джентльмен должен встретиться с оппонентом, прилагая все возможности для сохранения благопристойности. Для чего такие эпитеты, как „трусливый“, „обольститель“, „хлыщ“ и, в особенности, „собака“ настоятельно не рекомендуются для употребления».

Грей начал задаваться вопросом, уже не его ли матушка подарила эту книгу отцу? Это было бы весьма похоже на нее.

Он расслабился, подложив под спину свою сумку, сытый и приятно убаюканный чтением Тома, постепенно сползая в полудрему, где он вызывал Сиверли на дуэль. Дуэль была бы намного проще, подумал он сонно. «К вашим услугам, сэр!». И прямой удар в сердце… Нет, лучше в кишки; сукин сын не заслуживал чистой и быстрой смерти.

Он сам дрался несколько раз, в основном, на шпагах. Несерьезные вызовы — обе стороны были пьяны, горячие слова, иногда шлепок по роже — ни одна сторона не могла найти достаточных оснований извиниться, поэтому спор продолжался на улице.

Серьезным преимуществом, которое он находил в пьяных дуэлях было полное отсутствие страха, странное обострение чувств — ему казалось, что он поднимается над собой, глядя на бой сверху, он словно видел все в замедленном темпе, ощущая каждое усилие и толчок. Упругость почвы под ногами, едкость пота, запах тела соперника были контрапунктом их танца, и острое ощущение полноты жизни пьянило само по себе.

Он всегда побеждал; ему не приходило в голову, что может случиться иначе. Красивый бой, прямой выпад, быстрый удар, исход дуэли, решенный малой кровью; честь была удовлетворена, они стояли рядом, тяжело дыша, часто смеющиеся, все еще пьяные. Однако, у него уже давно не было дуэлей.

— Вы, кажется совсем не слушали, мистер Фрейзер. А вам приходилось драться?

Задумавшийся Грей не заметил, как Том перестал читать, но замечание Куинна вернуло его к реальности. Грей взглянул вверх и уловил странное выражение на лице Джейми.

— Один или два раза, — пробормотал Джейми, отводя глаза. Он взял палку и без необходимости ткнул ею в центр костра, обрушив горку горящего торфа.

— В Булонском лесу, не так ли? С неким англичанином. Это была известная история. Кажется, она закончилась в Бастилии? — засмеялся Куинн.

Фрейзер оглянулся с поистине убийственным выражением лица; если бы Куинн встретил его взгляд, он должен был либо окаменеть на месте, либо бежать, чтобы спасти свою жизнь.

Лорд Джон поднялся, желая прервать этот разговор.

— Я однажды убил человека на дуэли, или до сих пор думаю, что убил. Это был мой последний поединок. Возможно, самый последний. Самый печальный опыт.

Это была дуэль на пистолетах. Он не был пьян. Он страдал от последствия лечения электрическим угрем, и все его ощущения были настолько нереальны, что он все еще не доверял своим воспоминаниям. Он понятия не имел, как все началось, и еще меньше, как все закончилось.

Его противник умер, и он выразил сожаление, хотя и не слишком искреннее, признавался он себе. Николс был хам и никчемный для общества человек, кроме того, он сам вызвал Грея. Тем не менее, его смерть была несчастным случаем, а Грей предпочитал убивать сознательно и только тогда, когда это было необходимо.

Том закрыл книгу, заложив прочитанное место пальцем, и наклонился вперед с настороженным лицом. За эту дуэль его с лордом Джоном отправили в Канаду, он не присутствовал там, когда Грей убил Николса, но, конечно, помнил этот случай. Грею пришла в голову мысль, а не нарочно ли Том выбрал в «Поучениях джентльмену» именно раздел о дуэлях?

Интерес Куинна сместился от Фрейзера к Грею, он захотел узнать, что Грей имел ввиду, говоря, что убил человека случайно?

— Я сделал выстрел в воздух. — Куинн нетерпеливо кивнул, знакомый с терминами. — Но мой противник упал, и у него открылось кровотечение. Он был жив, и, мне показалось, почти не страдал. Пуля прошла над ним, не задев ни его голову, ни другую часть тела. Он уехал в компании хирурга, оказавшегося с нами. Поэтому я был совершенно потрясен, узнав на следующее утро, что он умер.

— Несчастный случай, конечно. Но вы не сказали, от чего он на самом деле умер.

— В самом деле. Примерно через месяц я получил письмо от хирурга, сообщавшего, что у того человека была врожденная слабость сердца. Он назвал ее аневризмой, что-то лопнуло у него в груди в результате шока. Его убил не мой выстрел, он послужил лишь косвенной причиной, и доктор Хантер сказал, что он мог умереть в любой момент.

— Доктор Хантер? — Куинн выпрямился и перекрестился. — Джон Хантер по прозвищу Потрошитель?

— Да, доктор Джон Хантер, — осторожно сказал Грей, неожиданно ступивший на зыбкую почву. Он не хотел упоминать доктора по имени и не ожидал, что кто-то из собеседников знает его имя. Хантер действительно имел на редкость устрашающую репутацию, будучи коллекционером человеческих органов. И вопрос о том, насколько близко доктор Хантер познакомился с аневризмой Николса…

— Боже, храни нас от зла… — сказал Куинн, заметно вздрогнув. Его обычная легкость исчезла без следа. — Только представьте! Чтобы лежать на столе и быть анатомированным, как преступник, как животное, с содранной кожей и распоротой плотью. Боже и все его ангелы, храните меня от подобной участи!

Грей кашлянул в сторону и поймал взгляд Тома. Он не показывал Тому письмо доктора, но Том был его камердинером, и многое знал. Том кашлянул в ответ и аккуратно закрыл книгу.

— Мне иногда снится кошмар, — тихо сказал Куинн, потирая руки, словно от холода, — что анатомы заполучили меня, они вываривают меня до костей и нанизывают на проволоку как скелет, и я вишу под потолком, ухмыляясь этим ученым факерам. Честное слово, я просыпаюсь в холодном поту.

— Я найду вас, мистер Куинн, — сказал Джейми, пытаясь улыбнуться. — Если я увижу беззубый скелет, я обещаю выкупить его и устроить вам достойные похороны.

Куинн взял кружку и отсалютовал Джейми.

— Взаимно, дорогой друг, — сказал он. — Я сделаю то же самое для вас. Хотя не уверен, что смогу отличить ваш скелет от остова гориллы.

— А вы когда-нибудь видели гориллу, мистер Куинн? — Джейми наклонился вперед, чтобы налить себе еще эля.

— В Париже, конечно. В зоопарке короля Людовика. Король Франции очень щедр к своим подданным, — пояснил Куинн Тому, который подкладывал навоз в костер. — В определенные дни его коллекция возмутительных животных открыта для публики, чтобы каждый мог убедиться в их существовании лично. Ты когда-нибудь видел страуса, парень?

Грей перевел дыхание, когда разговор отошел от опасной темы. У него мелькнула мысль о знаменитом поединке в Булонском лесу и об англичанине, с которым дрался Фрейзер. Это происходило перед восходом; Фрейзер упоминал о существовавшем в Париже обычае, тогда, во время обсуждения французских романов в Ардсмуире.

С неожиданной и удивившей его своей силой тоской он подумал о тех редких дружеских вечерах, ибо они были друзьями, несмотря на непростые отношения тюремщика и заключенного. Если бы только он лучше контролировал себя и не открыл своих чувств… Ну что ж, он сделал довольно много достойных сожаления вещей и часто проклинал себя за это. И все же…

Он посмотрел сквозь ресницы на Фрейзера в свете костра, с блестящим красным отблеском вдоль длинной прямой спинки носа, с широкими скулами, с длинными волосами цвета расплавленной бронзы, связанными на затылке кожаным шнурком и стекающими по спине между лопаток.

И все же, подумал он…

Он пожертвовал их непринужденностью в общении, и это было большой потерей. Фрейзер отреагировал с таким отвращением к проявлению природы Грея, которое привело к такой страшной ссоре между ними, что Грей не хотел думать об откровенности, которая пришла в их отношения. Но окончательный анализ показал, что он потерял не все. Теперь Фрейзер знал. И это само по себе было замечательно.

Тем не менее, легкости между ними уже не было, только честность. Это было то, что он мог разделить только с несколькими дорогими друзьями.

Теперь была очередь Куинна рассказывать, но Грей не прислушивался.

Том начал напевать себе под нос, когда занялся ужином, а теперь перешел на свист. Поглощенный своими мыслями, Грей не замечал, что он насвистывает, но вдруг уловил фразу, которая отдалась у него в голове словами:

Вниз к покойникам пусть лягут!

Он дернулся, машинально взглянув на Фрейзера. Песня «Вниз к покойникам» была популярна еще со времен королевы Анны, и как многие популярные песни, часто трансформировалась под влиянием текущих событий. В последней на их пути таверне хор пьянчуг с большим чувством исполнял откровенную антикатолическую версию. Фрейзер ничем не выказал своих чувств, но Грей достаточно хорошо изучил его мимику — или ее отсутствие — чтобы заметить, что пристальное внимание Джейми к содержимому своей кружки обусловлено желанием скрыть огонек гнева, тлеющий в его глазах.

Конечно, он не примет рассеянный свист Тома за оскорбление.

— Не беспокойтесь, он не рассердится, — небрежно сказал Куинн. — Он не разбирает мелодию, только слова. С некоторого времени.

Грей улыбнулся и сделал вид, что внимательно слушает сказку Куинна. Он был поражен не столько зоркостью ирландца и тем, как он заметил его настороженный взгляд и мгновенно вывел его причину, но случайным откровением. Куинн знал о музыкальной глухоте Фрейзера.

Сам Грей тоже знал, но на минуту забыл. Однажды в один из их ужинов в Ардсмуире Фрейзер сказал в ответ на его вопрос о любимом композиторе, что в результате удара топором по голове несколько лет назад он полностью лишился способности отличать одну ноту от другой.

Правда, Джейми мог обмолвиться об этой потере Куинну в последние два дня, в чем Грей сильно сомневался. Джейми был чрезвычайно скрытным человеком, и хотя он мог быть крайне цивилизованным, когда хотел, он часто использовал свою любезность в качестве щита, чтобы держать людей на расстоянии вытянутой руки.

Грей льстил себе, что он лучше большинства людей знает Фрейзера, поэтому его привела в замешательство идея, что Фрейзер мог поделиться настолько личной информацией со случайным человеком. Он сразу отклонил такую возможность. Логический вывод привел его в не меньшее замешательство: Куинн знал Фрейзера задолго до того, как присоединился к их компании. Задолго до Лондона. С внезапным испугом он вспомнил слова Куинна о страусах и зоопарке короля Людовика. Он тоже был во Франции. В соответствии с математическим принципом равенства, если А равно Б, то и Б равно А. Следовательно, Фрейзер давно знал Куинна. И ничего не сказал.

Глава 19 Трясина

Монастырь Инхклеран располагался на берегу небольшого озера скоплением невысокихкаменных зданий, окружавших храм. Когда-то здесь возвышалась крепостная стена и круглая башня, но они рассыпались или были разрушены, и большие камни лежали повсюду, наполовину утопая в мягкой почве, поросшие мхом и лишайником.

Несмотря на приметы былых войн, монастырь продолжал жить своей жизнью. Джейми услышал звон колокола с дальнего конца озера и увидел выходящих из храма монахов, готовых снова приступить к своим трудам. Позади зданий находилось небольшое огороженное пастбище с отарой овец, а сквозь каменные арки были видны ровные грядки огорода, где двое братьев выпаливали сорняки с видом людей, смиренно выполняющих свой сизифов труд.

Один из них направил его к большому каменному зданию, где длинноносый клерк спросил его имя и оставил ждать в холле. Атмосфера места была умиротворяющей, но в душе у Джейми мира не было. Его беспокоила молчаливая конфронтация Грея и Куинна (он уже готов был столкнуть их лбами при первом же неосторожном замечании любого из них), мысли о приближающемся столкновении с Сиверли, загадочное предупреждение герцогини о Твелветри… и где-то глубоко внизу под более насущными проблемами, понимание, что волшебная чаша Куинна находится предположительно здесь, а он еще не решил, спросить о ней или нет. И, если она была здесь, что тогда?

Несмотря на все эти волнения первый же взгляд на аббата заставил его улыбнуться. Майкл Фицгиббонс был настоящим гномом. Джейми сразу узнал его по описанию Куинна.

Его рост достигал, возможно, локтя Джейми, но он стоял прямо, как копье, с жесткой белой бородой, ощетинившейся вокруг подбородка и удивительно яркими зелеными глазами.

Эти глаза были устремлены прямо на Джейми и засветились радушием, когда он представился и назвал своего дядю.

— Племянник Александра! — воскликнул аббат Майкл на хорошем английском языке. — Я рад тебе, мой мальчик. Я немало слышал о твоих приключениях и твоей английской жене. — Он улыбнулся в бороду, показав отличные белые зубы. — Она произвела большое впечатление в монастыре святой Анны, насколько я слышал. Она не с тобой сейчас? В Ирландии, хочу сказать.

По внезапному ужасу и пониманию на лице аббата Джейми понял, как выглядит его собственное лицо. Он почувствовал руку аббата на предплечье, удивительно сильную для ее размеров.

— Нет, отец, — он услышал свой голос, спокойный и отчужденный. — Я потерял ее. Во время восстания.

Настоятель с болью вздохнул, несколько раз щелкнул языком и указал на кресло.

— Пусть Бог упокоит ее на небесах, бедняжку. Проходи, мальчик, садись. Тебе надо выпить.

Это не было похоже на приглашение, и Джейми нечего было возразить, когда ему налили порядочную порцию виски и сунули в руки кружку. Он механически поднял ее в знак признательности, но ничего не сказал; он был слишком занят, повторяя про себя снова и снова: «Господи, храни ее в безопасности, ее и дитя!» Словно слова аббата действительно посылали ее на небо.

Потрясение от этих слов прошло быстро, и довольно скоро ледяной комок у него в желудке начал таять в нежном пламени виски. У него были вопросы, не требующие отлагательства; горе нужно было скрыть.

Аббат Майкл говорил о нейтральных предметах: о погоде (необыкновенно теплой и благословенной для агнцев), о крыше часовни (дыры такие большие, словно по крыше ходила свинья, и матерая свинья такая), о сегодняшнем дне (как удачно, что это был четверг, а не пятница, на ужин будет мясо, и Джейми, конечно, присоединится к ним; он должен попробовать соус брата Бертрама, нет, это не название, он называется по своему цвету — «пурпурный», может быть это и так, всем известно, что сам он не различает цветов, ему приходится спрашивать дьякона, потому что сам не может отличить красного от зеленого и принимать на веру, что такие цвета существуют в мире, но брат Даниель — это тот клерк, что встретил тебя, мой мальчик — уверял, что это так; конечно, человек с таким лицом не может лгать, только посмотри на длину его носа, например…) и многих других вещах, в ответ на которые Джейми мог только кивнуть или улыбнуться или вздохнуть. И все это время зеленые глаза смотрели на него ласково и проницательно.

Настоятель отметил момент, когда Джейми взял себя в руки, и немного откинулся назад в кресле, приглашая его больше своей позой, чем словами, перейти к делу.

— Если бы я мог попросить минуту вашего времени, отец… — Джейми достал из-за пазухи сложенный лист бумаги и передал его отцу Майклу. — Я знаю, у вас репутация ученого и серьезного историка, и дядя говорил, что у вас редкостная коллекция легенд и сказок. Я хотел бы услышать ваше мнение об этом стихотворении.

Брови аббата Майкла были широкими и абсолютно седыми, косматыми, как у многих стариков. Они ожили и с интересом зашевелились, когда он склонился к листу бумаги, с птичьей быстротой перескакивая глазами со строчки на строчку.

Взгляд Джейми бродил по комнате, пока аббат говорил. Это было интересное место — впрочем, его интересовало любое место, где работают люди. Он встал, пробормотал извинение и подошел к книжным полкам, оставив аббата наедине со стихотворением.

Комната не уступала размерами библиотеке герцога Пардлоу и содержала, пожалуй, не меньшее количество книг, и еще больше напоминала владения герцога рабочим беспорядком, в котором Пардлоу ориентировался легко и уверенно.

По книгам всегда можно понять, выставлена библиотека напоказ или нет. Книги могут быть открыты на заинтересовавшем их владельца месте или, выстроенные на полках, готовы в любой момент удовлетворить ваше любопытство. Можно почувствовать, как книга отзывается на ваш интерес и торопится раскрыться у вас в руках.

Книги аббата были еще красноречивее. По крайней мере дюжина томов лежала открытыми на большом столе у окна, часть из них лежала друг на друге, листочки с заметками и выписками торчали среди страниц, колеблемые легким ветерком из окна.

Джейми испытал сильное желание пройти через комнату и заглянуть в открытые тома, а потом пройти вдоль полок и коснуться костяшками пальцев кожи, дерева и клеенки, покрывающих книги, прислушаться, заговорят ли они с ним, захотят ли пойти к нему в руки.

У него очень давно не было своих книг.

Настоятель перечитал стихотворение несколько раз, сосредоточенно хмурясь, бесшумно повторяя слова мягкими губами. Потом он откинулся на спинку кресла с негромким «хмм» и посмотрел поверх листа на Джейми.

— Да, здесь есть над чем подумать, — сказал он. — Не знаешь, кто это написал?

— Не знаю, отец. Оно было передано мне одним англичанином, но автор не он. Он заинтересовался стихотворением и хотел, чтобы я перевел его для него. Что я и сделал, но, боюсь, плохо, потому что просто воспользовался схожестью моего родного и ирландского языков.

— Хммм-ммм. — короткие пальцы аббата осторожно постучали по странице, как будто слова могли откликнуться ему. — Я никогда не видел подобной вещи, — сказал он наконец, сидя в своем маленьком кресле. — О Дикой охоте существует множество историй. Ты их слышал, возможно?

— Я слышал о Там Лине, хотя это не история Нагорья. В тюрьме ее рассказывал человек с юга.

— Да, — задумчиво сказал настоятель. — Все рассказывают по-разному. Но в этом отрывке нет ничего от Там Лине. Может быть, это упоминание о teind. Ты знаешь это слово, не так ли?

Джейми не обратил особого внимания на это слово, когда делал свой перевод, но сейчас мурашки пробежали у него под волосами и по плечам, как у собаки, почуявшей след.

— Десятина? — сказал он.

Настоятель кивнул, теперь он постукивал пальцами по подбородку.

— Адова десятина. Она упоминается в некоторых легендах. Дело в том, что феи и эльфы раз в семь лет должны приносить аду жертву за свою долгую жизнь, и этой десятиной является один из них. — он поджал губы, розовые и чистые в обрамлении белоснежной бороды. — Но я готов поклясться, что это не древнее стихотворение, как ты мог предположить. Я не могу сказать, не обдумав как следует, — он мягко провел пальцем по строчкам, — что наводит меня на мысль, что оно написано в нашем столетии, но я в этом уверен.

Отец Майкл резко поднялся из-за стола.

— Ты никогда не замечал, что на ногах думается лучше? Я ужасно мучаюсь во время наших собраний, когда братья сидят по обе стороны вдоль стола, а мне хочется выпрыгнуть со своего места и сплясать джигу посреди трапезной, чтобы очистить свой ум. Но приходится сидеть в кресле, как послушному малышу.

Он указал на коробочку на одной из полок, где гигантский жук с огромным роговым выступом на голове был пришпилен к тонкой дощечке. Джейми слегка передернуло от вида его колючих лапок и неприятных коготков, словно они уже пробежали у него вниз по спине.

— Великолепный образец, отец, — сказал он, поглядывая на жука с опаской.

— Нравится? Этого страшилу прислал мне один друг из Вестфалии, еврей. Самый философски настроенный из евреев, — заверил он Джейми. — Человек редкой учености, его зовут Штерн. Посмотри, он прислал мне еще вот это.

Он схватил бледный предмет, похожий на слоновую кость, покрытую мелкой сеткой трещин, и положил его в руку Джейми. Предмет оказался огромным зубом, длинным и изогнутым, с тупым концом.

— Узнаешь, что это?

— Это зуб какого-то большого хищника, который питается мясом, отец, — ответил Джейми, слегка улыбаясь. — Но я не могу сказать, медведь это или лев. Этот клык слишком велик для любого из них. Но я слышал, — он сделал охранительный знак от зла, — что в Германии есть львы…

Аббат рассмеялся.

— Ты очень наблюдателен, mо mhic.^[30] Это действительно медведь, только другой. Пещерный медведь. Слышал о таком?

— Нет, никогда, — вежливо сказал Джейми, понимая, что эта почти светская беседа заменяет аббату джигу, пока он снова и снова переворачивает в голове вопрос о стихотворении. Кроме того, он не торопился вернуться к своим спутникам. Если повезет, один из них прикончит другого еще до его возвращения, тем самым избавив его от выбора. Сейчас он не знал, кого из них ему хочется застать в живых.

— Конечно, они были очень крупные. Штерн измерил череп этой твари, и я говорю тебе, мой мальчик, расстояние у него между глаз было не меньше расстояния от локтя до кончика среднего пальца. Твоего локтя, конечно, — добавил он, улыбаясь и сгибая свою короткую ручку для убедительности. — Увы, нет, — сказал он, с сожалением качая головой. — В немецких лесах еще остались медведи, но ни один из них не сравнится с этим существом с таким зубом. Штерн считает, что ему несколько тысяч лет.

— О, да? — сказал Джейми, не зная, что еще ответить на это.

Его глаз уловил случайный блеск металла на полке, и он прищурился, стараясь разглядеть, что это было. Стеклянная коробка с чем-то темным внутри, и снова блеск золота.

— О, ты заметил нашу руку! — сказал настоятель, радуясь возможности похвастаться еще одним из своих курьезов. — Необыкновенная вещь!

Он встал на цыпочки, чтобы достать коробку и поманил Джейми к широкому столу, залитому светом из распахнутого окна. Окно было оплетено виноградом, из него было видно часть монастырского сада. Ароматы весеннего дня сладкими волнами наплывали через окно — все это исчезло, когда отец Майкл открыл коробку.

— Торф? — спросил Джейми, хотя в этом не было никаких сомнений. Ссохшийся черный предмет в коробке был человеческой рукой, сломанной в запястье и мумифицированной, и издавал тот же едкий запах, как торфяные кирпичи, которые лежали у каждого очага в Ирландии.

Настоятель кивнул, осторожно поворачивая руку, чтобы было лучше видно кольцо на костистом пальце.

— Ее нашел в болоте один из наших братьев, мы не знали, чья она, но это явно был не крестьянин. Ну, мы поискали вокруг немного, и, конечно, нашли масло.

— Масло? В болоте?

— Очень просто, mо mhic. Все хозяйки прячут летом масло в болоте, чтобы держать его в холоде. Иногда женщина забывает, где оно лежит, или умирает, бедняжка, а оно так и лежит в своем маленьком бочонке. Мы часто находим масло, когда режем торф для очага. Но не всегда съедобное, — добавил он с сожалением, — но вполне узнаваемое даже спустя долгое время. Торф хорошо сохраняет вещи. — он кивнул на руку. — И как я уже сказал, мы вернулись, поискали и, в конце концов, нашли все остальное.

Джейми внезапно ощутил странное присутствие за спиной, но боролся с желанием оглянуться.

— Он лежал на спине на грубых носилках, словно его так положили специально, в плаще с небольшой золотой брошью у горла. Кстати о горле, оно было перерезано, и еще ему пробили голову для полной уверенности. — аббат улыбнулся, хотя совсем не весело. — А чтобы уж быть совсем уверенными, ему затянули удавку на шее.

Чувство, будто кто-то стоит за спиной настолько усилилось, что Джейми переступил с ноги на ногу и воспользовался возможностью бросить быстрый взгляд назад. Конечно, там никого не было.

— Ты сказал, что не знаешь ирландского, так что, полагаю, не слышал о Aided^[31] Diarnmata meic^[32] Cerbaill? Или о Aided Muirchertaig meic Erca?

— Ах… нет. Хотя… это значит «смерть»? — он не знал значения этого ирландского слова, но, может быть слышал его от Куинна, когда он собирался прикончить Грея.

Настоятель кивнул, словно считал это невежество простительным, хотя и достойным сожаления.

— Да, правильно. В обеих этих песнях говорится о мужах, которые умерли тремя разными смертями, подобно богам или героям, но в случае Diarnmata и Muirchertaig meic Erca они были наказаны за преступления против Церкви.

Джейми немного отошел от стола и прислонился к стене, скрестив руки, он надеялся, что проделал это перемещение достаточно непринужденно. Кожу под волосами на затылке все еще покалывало, но ему стало немного лучше.

— И вы думаете, что этот джентльмен, — он кивнул на руку, — совершил нечто подобное?

— Я не должен так думать, — сказал отец Майкл, — хотя очень жаль. Дело в том, что мы не знаем. — он накрыл коробку стеклянной крышкой и оставил на столе. — Мы копали совсем недолго и нарезали запас торфа на три месяца, что уже было наградой само по себе, как я сказал братьям, но мы нашли рядом золотую рукоять меча (боюсь, торф плохо сохраняет низменные металлы) и чашу, украшенную драгоценными камнями. И еще вот это. — он указал в конец комнаты, что в тени поблескивали два больших скрученных куска металла.

— Что это такое? — Джейми не хотелось покидать свое убежище у стены, но любопытство заставило его пройти в сторону непонятных предметов, которые при ближайшем рассмотрении оказались своего рода примитивными трубами на длинной изогнутой ножке, расширяющиеся на конце, как колокол.

— Одна очень старая женщина, которая живет недалеко от болота, сказала мне, что они называются lir, но я не имею ни малейшего представления, откуда она знает, а она не сумела объяснить. Очевидно, это была большая церемония, а не просто убийство человека. — настоятель рассеянно потер кулаком подбородок. — Конечно, о нем узнали, — сказал он, — начались разговоры. Местные жители кем только его не называли, начиная от Короля друидов, предполагая, что такие когда-то существовали, до Фионна мак Кумала, хотя почему он должен валяться в болоте вдали от прекрасного Тир-на-Нога? И даже святым Хугельпусом.

— Святой Хугельпус? Что это за святой?

Рука аббата вцепилась в бороду и он сокрушенно покачал головой, потрясенный порочностью своей паствы.

— Понятия не имею. Но бесполезно было им что-либо говорить. Они предложили построить специальную часовню и выставить там тело бедняги под стеклянным колпаком, поставив свечи пчелиного воска у него над головой и в ногах. — он взглянул на Джейми, подняв брови. — Ты говорил, что давно не был в Ирландии, и, может быть, не знаешь, что католиков здесь преследуют как уголовников.

— Я могу себе представить, — сказал Джейми, и настоятель криво улыбнулся в ответ.

— Тогда ты понимаешь, как обстоят дела. Взять хотя бы наш монастырь, ему когда-то принадлежало столько земли, что можно было идти по ней полдня. Теперь мы счастливы, что нам оставили земли для огорода, чтобы вырастить несколько кочанов. Что касается отношения правительства и протестантских помещиков, особенно англо-ирландских поселенцев… — его губы сжались. — Самое последнее, что нам здесь было нужно, так это толпы паломников, приходящих сюда, чтобы поклониться ложному святому, покрытому золотом.

— Как вы это пресекли?

— Мы вернули бедолагу обратно в болото, — признался настоятель. — Сомневаюсь, что он был христианином, но я заказал для него специальную мессу, и мы похоронили его с молитвой. Я дал понять, что отослал его драгоценности в Дублин — я действительно отправил туда брошь и рукоять меча — чтобы помешать тем, кто захочет копать снова. Мы ведь не должны направлять людей на путь искушения? Хочешь увидеть чашу?

Сердце Джейми подпрыгнуло, но он кивнул, сохраняя на лице вежливый интерес.

Настоятель поднялся на цыпочки, чтобы снять с крюка у двери связку ключей и поманил Джейми за собой.

Они шли через монастырь, день стоял прекрасный, пчелы гудели в аптечном огороде, который располагался внутри прямоугольника монастырских строений. Воздух был насквозь прогрет солнцем, но Джейми не мог избавиться от ощущения холода, который пронизал его при виде этой черной когтистой руки с кольцом.

— Отец, — выпалил он, — почему вы держите у себя руку?

Настоятель стоял около резной деревянной двери и нащупывал нужный ключ на кольце, но при этих словах обернулся.

— Из-за кольца, — сказал он. — На нем вырезаны руны, и я подумал, может быть, это огамическое письмо.^[33] Я не хотел снимать кольцо, потому что тогда раскрошится весь палец. Я собирался сделать рисунок кольца и надписи, чтобы показать специалистам. А потом похоронить руку рядом с телом, — добавил он, найдя нужный ключ. — Просто все никак не найду времени для этого. Ну, наконец… — дверь бесшумно распахнулась на кожаных петлях и запах лука и картофеля всплыл из темных глубин подвала.

На мгновение Джейми задумался, почему для овощей не вырыли погреб, но потом понял, что голод, о котором рассказывал Куинн, еще свеж в памяти ирландцев, и еда могла быть самым ценным, что имелось в монастыре.

На верхней ступени стоял фонарь, Джейми зажег его и начал спускаться вниз вслед за отцом Майклом. Его позабавила практичность настоятеля в выборе тайника для такой ценной вещи; вряд ли кому придет в голову шарить за полками прошлогодних морщинистых яблок размером с коровий глаз.

Вещь была ценная, даже очень, он понял это с первого же взгляда. Чаша напоминала глубокое блюдце и удобно легла в ладонь, когда аббат передал ее Джейми.

К его удивлению, она была сделана из полированной древесины, а не из золота. Покрытая пятнами и потемневшая от пребывания в торфе, но все еще красивая. Дно чаши было покрыто резьбой, а обод украшен полированными драгоценными камнями, закрепленными, по всей видимости, смолой в небольших углублениях.

К нему вернулось то же ощущение, что и в кабинете настоятеля — холода и угрожающего присутствия. Ему это совсем не понравилось, и настоятель заметил.

— Что такое, мо mhic? — тихо спросил он. — Он говорит с тобой?

— Да, пожалуй, — сказал Джейми, пытаясь улыбнуться. — Думаю, он говорит: «Верни меня обратно».

Он передал чашу аббату, подавляя сильное желание вытереть руку о штаны.

— Это зло, как ты думаешь?

— Не могу сказать, отец. Только то, что меня холод пробирает от одного прикосновения к ней. Но, — он сцепил руки за спиной и наклонился вперед, — что это высечено на дне?

— Carraig^[34] Мор, я думаю. Длинный камень. — настоятель повернул чашу так, чтобы свет фонаря осветил ее дно. Ледяной холод скользнул вниз по ногам Джейми, и он вздрогнул. Там явно был вырезан камень с расщелиной посередине.

— Отец, — сказал он резко, наконец решившись. — Я должен кое-что вам рассказать. Вы можете меня исповедать?

* * *

Они вернулись в комнату отца Майкла, чтобы забрать его столу, затем прошли через овечий выгон в небольшой яблоневый сад, наполненным ароматом цветения и жужжанием пчел. Там они нашли несколько камней, чтобы присесть, и Джейми рассказал, как можно проще, о Куинне, его обещании нового восстания якобитов в Ирландии и идее использовать чашу Короля друидов в борьбе за престол трех королевств для Стюарта.

Настоятель сидел, сжимая концы фиолетовой столы, опустив голову и вслушиваясь. Он не двигался и никак не отвечал, когда Джейми излагал ему план Куинна. Когда Джейми закончил, отец Майкл посмотрел на него.

— Ты пришел, чтобы украсть чашу? — Спросил он довольно небрежно.

— Нет! — Джейми ответил с удивлением, не с обидой; настоятель заметил это и улыбнулся.

— Ну, конечно, нет. — Он сидел на камне, поставив чашу на колено, и рассматривал ее. — «Верни на место», ты сказал?

— Я не знаю, что это за место, отец. — Холодок присутствия исчез, но воспоминание о нем было ярким. — Это он хочет ее обратно, отец, — выпалил он. — Человек из болота.

Зеленые глаза аббата пристально смотрели на Джейми.

— Он говорил с тобой?

— Не словами, нет. Я чувствовал его. Его мысли. Сейчас он ушел.

Настоятель взял чашу и заглянул в нее, его палец поглаживал древнее дерево. Потом он снова поставил ее на колено и, глядя на Джейми, спокойно сказал:

— Ты все сказал мне? Есть что-то еще?

Джейми колебался. Дела Грея нельзя было обсуждать, и они не имели ничего общего с болотным человеком, чашей и всем, что могло касаться аббата. Но зеленые глаза священника упорно глядели на него, добрые и проницательные.

— Это не будет разглашено, ты знаешь мо mhic, — сказал он будничным тоном. — Но я вижу, твоя душа угнетена.

Джейми закрыл глаза, дыхание выходило из него долгим, долгим вздохом.

— Я хочу рассказать, отец, — сказал он. Он поднялся с камня, где сидел и опустился на колени у ног аббата. — Это не грех, отец. Или по большей части не грех. Но это меня беспокоит.

— Расскажи Богу, и облегчи свою душу, человек, — сказал настоятель и, взяв руки Джейми, уложил их на свои костлявые колени, а потом мягко положил свою руку на голову Джейми.

Он рассказал все. Медленно, преодолевая сомнения. Потом быстрее, словно слова начали приходить сами собой. Что хотят от него Греи, и как они заставили его приехать в Ирландию. Как он разрывается между преданностью старой дружбе с Куинном и навязанными ему обязательствами перед Джоном Греем. Запинаясь, с горящим лицом, он рассказал о чувстве Грея к нему, и о том, что произошло между ними в конюшне Хелуотера. И наконец, словно прыгнув с высокой скалы в кипящее море, он рассказал о Вилли. И Джениве.

По его лицу текли слезы, прежде, чем он кончил. Когда Джейми дошел до конца, настоятель мягко провел рукой по его щеке и, погрузив руку в складки одежды, достал большой, изношенный, но почти чистый черный носовой платок, который и вручил Джейми.

— Сядь, мой мальчик, — сказал он. — Отдохни немного, пока я подумаю.

Джейми снова сел на плоский камень, высморкался и вытер лицо. Потрясенный, он чувствовал, как его тревоги уходят из души. Он был в мире с собой, как за несколько дней до Куллодена.

Его ум был совершенно свободен, и он не пытался чем-либо его занять. Он дышал свободно, не чувствуя тяжести в груди. Уже этого одного было достаточно. Хотя, было больше: весеннее солнце вынырнуло из-за облака и согревало его, пчела присела на рукав, уронив несколько крупиц пыльцы, примятая трава, где он стоял на коленях, постепенно поднималась, пахло отдыхом и покоем.

Он понятия не имел, как долго провел в этом блаженном состоянии полной безмятежности. Но отец Майкл наконец пошевелился, потянулся с глухим стоном и улыбнулся ему.

— Ну, теперь, — сказал он, — давай начнем с простых вещей. Ты не имеешь постоянной привычки блудить с молодыми женщинами, надеюсь? Хорошо. И не начинай. Если ты чувствуешь, что… хотя, нет. — Он покачал головой. — Нет. Я собрался было уже посоветовать тебе найти хорошую девушку и жениться на ней, но я вижу, она еще здесь. Твоя жена еще с тобой. — Он говорил совершенно будничным тоном. — Было бы несправедливо к молодой женщине жениться на ней, пока это так. И все же ты не должен слишком долго цепляться за память о своей жене; она в безопасности рядом с Богом, а ты должен жить своей жизнью. Вскоре… но ты сам почувствуешь, когда это случится. Между тем, это возможность избежать греха, да?

— Да, отец, — покорно сказал Джейми, коротко вспомнив о Бетти. До сих пор он избегал ее, и, конечно, собирался делать это и впредь.

— Вот холодные ванны хорошо помогают, рекомендую. И чтение. Теперь, о твоем сыне… — слова «твой сын», независимо от того, что они влекли за собой, вызвали у Джейми задержку дыхания, словно под ребрами вспух и лопнул теплый шар счастья. — Ты не должен делать ничего, что может поставить его под угрозу. — Аббат посмотрел на него серьезно. — Ты не можешь претендовать на него, тем более, что, как ты говоришь, он хорошо устроен. Может быть, для вас обоих будет лучше, если ты покинешь то место?

— Я, — Джейми не знал с чего начать, барахтаясь среди слов и чувств, что разом нахлынули на него, но настоятель поднял руку.

— Да, я знаю, ты скажешь, что ты заключенный и не можешь выбирать. Но из того, что ты рассказал о деле англичан, я думаю, ты сможешь получить отличный шанс выиграть свою свободу в конце концов.

Джейми тоже так думал, и эта мысль его вконец запутала. Одно дело — быть свободным, другое — оставить сына. Два месяца назад, ему, возможно, удалось бы уйти, зная, что об Уильяме хорошо заботятся. Но не сейчас.

Он подавил в себе чувство возмущения, которое вызвали в нем слова аббата.

— Отец, я слышу вас… Но… у мальчика нет ни отца, ни человека…, чтобы указать ему путь. Его дед достойный джентльмен, но он очень стар, а человек, который юридически является его отцом… мертв. — Он глубоко вздохнул. Нужно ли признаться, что он убил старого графа? Нет, он спасал жизнь Уильяма, в этом нет никакого греха. — Если бы я знал, что мое присутствие опасно для него, я исчез бы сразу. Но, думаю, я не обманываю себя, когда говорю… он нуждается во мне.

Последние слова прозвучали хрипло, и настоятель внимательно посмотрел на него, прежде, чем кивнуть.

— Молись, чтобы Бог дал тебе сил поступить правильно, и он поможет тебе.

Джейми молча кивнул. Он два раза в жизни молился о даровании сил, и оба раза его просьба была удовлетворена. Он не думал, что выживет тогда. Он очень надеялся, если дело дойдет до третьего раза, он этого не переживет.

— Мне показалось, вы сказали, что это будут простые вещи, — сказал Джейми, заставляя себя улыбнуться.

Настоятель не без сочувствия поморщился.

— Просто понять, что надо делать, я имел ввиду. Но сделать не всегда просто. — Он встал и стряхнул пушинку с рясы. — Давай немного пройдемся. Человек может обратиться в камень, если слишком засидится.

Они медленно прошли через сад и вышли к полю, за которым расстилался луг с овцами и несколькими коровами. Молодые побеги уже прорастали в зеленой дымке, покрывающей борозды. Они прошли по краю, чтобы не топтать молодой овес, и очутились на берегу болота.

Это было настоящее болото, а не просто вязкая глинистая пустошь или покрытая толстым слоем мха лужайка, как повсюду в Ирландии. Безлесное серо-зеленое покрытое кочками пространство простиралось на расстояние не меньше полумили, вплоть до небольшого скалистого холма вдали, с вершины которого им махала ветками чахлая сосна. Они вышли из-под укрытия деревьев, и ветер хлопал концами столы отца Майкла и тянул их за подол одежды.

Отец Майкл поманил его в сторону, и он вышел к дощатой тропинке, наполовину заросшей мхом, которая бежала в глубь болота через тысячи маленьких лужиц и проток.

— Я не знаю, кто первый положил здесь доски, — заметил настоятель, ставя ногу в сандалии на одну из них. — Но они здесь дольше, чем помнит любой человек. Мы поддерживаем их, это единственный безопасный путь через трясину.

Джейми кивнул; доски пружинисто прогнулись под ним, вода просочилась сквозь щели. Но они держали его вес, хотя и погружались в воду; рядом колебалась затянутая зеленью поверхность болота, стебельки мха дрожали от любопытства, когда он проходил мимо.

— Думаю, для древних число три было так же свято, как для нас. — Слова отца Майкла, выкрикнутые против ветра, вернулись к нему. — У них было три бога. Громовержец, которого они называли Таранисом. Еще Эзус, бог подземного мира и мудрости, они не считали подземный мир адом, но тем не менее, это тоже было неприятное место.

— А третий? — Джейми все еще держал носовой платок аббата. Он вытирал им нос, холодный ветер вызвал насморк.

— Ах, ну да… — Аббат не остановился, но бодро постучал пальцами по черепу, чтобы легче думалось. — Кто же это был… О, конечно. У каждого конкретного племени был свой бог-покровитель, поэтому они называются по-разному.

— Вот как. — Настоятель рассказывал ему о богах только, чтобы скоротать время? Конечно, они не совершали моцион ради здоровья, он знал, что есть только одна причина, погнавшая их через болото.

И он оказался прав.

— Бог требует жертвы, не так ли? А старые боги хотели крови. — Теперь он подошел близко к отцу Майклу и ясно слышал его, несмотря на вой ветра. Во мхах жили птицы; он расслышал зов бекаса, высокий и тонкий. — Они захватывали пленных и сжигали их в больших плетеных клетках — для Тараниса. — Аббат повернул голову, чтобы оглянуться на Джейми, он улыбался. — А ведь неплохо, что англичане теперь стали более цивилизованными? — ирония его замечания подразумевала, что аббат имеет некоторые сомнения в цивилизованности англичан, и Джейми вернул ему кривую усмешку, признавая это. Жечь людей заживо… Они делали почти то же самой, только в английском стиле. Сжигали дома и поля, не обращая внимания на женщин и детей, которых обрекали на смерть — или от огня или от голода и холода.

— Мне повезло, отец, что и говорить.

— Они до сих пор вешают людей на деревьях, — задумчиво сказал настоятель. Это не был вопрос, но Джейми согласно хрюкнул. — Так приносили жертвы Эзусу — вешали или закалывали. Иногда и то и другое.

— Ну, виселица может быть ненадежна, — ответил Джейми немного сухо. — Бывает, что человек выживает. Поэтому, — добавил он в надежде подвести настоятеля к цели их путешествия, — человека в болоте не просто задушили веревкой. Хотя, думаю не обязательно было одновременно бить по голове, резать горло и топить — любого из этих действий достаточно было, чтобы лишить его жизни.

Настоятель невозмутимо кивнул. Ветер играл пучками его волос, заставляя их порхать вокруг тонзуры, словно клочья болотного хлопка, выросшего вокруг следа.

— Тевтатус, — сказал он торжественно. — Это имя одного из старых племенных богов. Он принимал жертву в свои объятия в воде священного колодца и тому подобных местах. Вот таким образом.

Они подошли к месту, где тропинка раздваивалась, один рукав вел в сторону небольшого холма, а другой — к зияющей дыре в болоте. Здесь монахи резали торф, подумал Джейми, и здесь они нашли того человека, к чьей могиле они почти наверняка направлялись.

Для чего, спрашивал он себя беспокойно. Рассказ аббата подразумевал, что их прогулка связана с его исповедью, и что бы он ни собирался сказать, оно не обещало быть простым. И он еще не был освобожден от своих грехов. Аббат повернул к холму.

— Я не думаю, что должен был бросить его прямо туда, откуда он пришел, — объяснил отец Майкл, прижимая разлетающиеся волосы ладонью. — Кто-то из резчиков торфа выкопает его снова, и все это безобразие повторится опять.

— Так вы положили его под холмом? — Сказал Джейми, и холодок пробежал по его спине о этих слов. В стихотворении были слова о «короле под горой», но насколько ему было известно, в народе пели о «короле под холмом», и феи жили в холмах. Его рот пересох от ветра, и ему пришлось сглотнуть, прежде чем заговорить снова. Но он не успел задать свой вопрос, потому что настоятель наклонился, разулся и поднял повыше полы рясы.

— Таким образом, — повторил он через плечо, — нам осталось пройти еще немного.

Бурча про себя, но старательно избегая богохульства, Джейми снял сапоги и чулки и напряженно следил за аббатом. Он был в два раза выше отца Майкла, не было ни малейшего шанса, что старый священник сможет вытащить его из трясины, если он провалится.

Темная вода струилась между пальцами, холодная, но терпимая для босых ног. Он чувствовал, как торф пружинит под ним, пузырясь и слегка покалывая ступни. Он погружался по щиколотку при каждом шаге, но не глубже, и вышел на берег у пригорка, не понеся никакого ущерба, разве что несколько капель грязи на штанах.

— А теперь, — сказал отец Майкл, обращаясь к нему, — трудная часть.

Настоятель провел его к вершине скалистого пригорка, где под сосной находилась скамья, высеченная из камня скалы. Она был мраморной, заросшей голубым, зеленым и желтым лишайником, и было ясно, что она стоит здесь на протяжении многих и многих веков.

— Это скамья друидов, на этом месте цари приносили жертвы старым богам, — сказал священник и перекрестился. Джейми невольно сделал то же самое. Это было очень старое место; казалось, камень требовал тишины; ветер на болоте затих, и он мог слышать биение своего сердца, медленное, но верное.

Отец Майкл полез в кожаную сумку на поясе, и к беспокойству Джейми достал резную чашу, которую бережно поставил на священное место.

— Я знаю, кем ты был когда-то, — сказал он Джейми просто. — Твой дядя Алекс передавал мне новости о тебе. Ты был великим воином короля. Законного короля.

— Это было очень давно, отец, — неприятные ощущения вернулись, и уже не только от вида чаши, хоть кожу на затылке снова начало покалывать.

Настоятель выпрямился и оценивающе оглядел его.

— Ты находишься в расцвете своей мужественности, Shéamais Mac Bhrian,^[35] — сказал он. — Правильно ли то, что ты должен впустую растратить свои силы и дар вести за собой мужей?

Иисусе, подумал Джейми потрясенно, он хочет, чтобы я взял эту проклятую чашу и сделал то, что просит Куинн.

— Правильно ли будет вести на смерть людей ради тщетной цели? — ответил он так резко, что настоятель моргнул.

— Тщетная? Цель служения Церкви и Богу? Чтобы восстановить божьего избранника на престоле и снять ногу англичан с шеи твоего и моего народа?

— Тщетная, отец, — сказал он, стараясь обрести спокойствие, хотя мысль о возрождении Шотландии заставила напрячься все его мышцы. — Вы говорите, что знаете, кем я был. Но вы не знаете, что там произошло. Вы не видели, что произошло потом, когда кланы были разгромлены — раздавлены, отец! Когда они… — Он резко замолчал, закрыл глаза и плотно сжал зубы, ему надо было восстановить дыхание. — Я прятался, — сказал Джейми после короткой паузы. — На своей земле. Скрывался в пещере от англичан в течение семи лет. — Он сделал глубокий вдох и почувствовал, как горят шрамы на спине. Он открыл глаза и встретился взглядом со священником.

— Однажды ночью я вышел на охоту, наверное, через год после Куллодена. Я прошел мимо сгоревшего дома, я ходил там сто раз. Но дождь размыл дорогу и я отошел в сторону, и наступил на нее. — Он сглотнул, вспомнив, как замерло сердце, когда он почувствовал остатки костей под стопой. Страшная хрупкость тоненьких ребер, косточек, которые когда-то были руками, присыпанных камешками. — Маленькая девочка. Она лежала там несколько месяцев… лисы и барсуки… Я не знаю, кем она была. В той семье было три девочки-погодки, три малышки, у них у всех были каштановые волосы — я видел, что осталось от ее волос — так что я не мог сказать, была это Маири, Беата или малышка Каристиона. — Он резко замолчал.

— Я сказал, что будет трудно. — Священник говорил тихо, не отводя глаз в сторону. Его глаза потемнели и смотрели упорно. — Думаешь, я не видел подобных вещей здесь?

— Хотите видеть их снова? — Его кулаки сжались помимо воли.

— А они остановятся? — отрезал священник. — Ты не осуждаешь своих и моих соотечественников за страх перед жестокостью англичан, за отсутствие воли? Я не думал, из-за писем Александра, что тебе не хватит смелости, но, возможно, он ошибался в тебе.

— Нет, отец, — сказал он, его голос звучал откуда-то снизу, из глубины горла. — Не пытайтесь ничего добиться от меня. Да, я знал, как вести за собой людей. Но больше я их не поведу.

Отец Майкл коротко фыркнул, как будто его рассмешили эти слова, но глаза оставались темными.

— Вот как, мальчик? — спросил он. — Ты отворачиваешься от своего долга, от того, что Бог призвал тебя совершить? Быть прихвостнем англичан, добровольно носить свои цепи, чтобы вернуться к ребенку, которому ты не нужен и который никогда не будет носить твое имя?

— Нет, — сказал Джейми сквозь зубы. — Я оставил дом и семью ради долга. Я потерял жену ради него. И я увидел, к чему привел этот долг. Знайте, отец, если дело дойдет до войны, не выживет никто. Никто!

— Нет, если такие люди, как ты не выполнят свое предназначение! Знай, есть грех упущения. И вспомни притчу о таланте. Подумай, как ты предстанешь перед Богом в судный день и скажешь, что отверг дары, которые он тебе дал?

Внезапно Джейми понял, что отец Майкл знал. Что именно и как много, Джейми не мог сказать, но осознал, что махинации Куинна, возможно, основаны на том, что отец Майкл знал ирландских якобитов. Джейми готов был поклясться, это подозрение пробудилось в нем не в первый раз.

Он взял себя в руки, принуждая успокоиться. Этот человек исполнял свой собственный долг — так, как его понимал.

— Есть ли поблизости стоячие камни, вроде этого? — Спросил он, кивнув подбородком на чашу. Камень с трещиной, вырезанный на дне чаши не был виден оттуда, где он стоял, но он чувствовал холодное дыхание ветра на шее, хотя ветви маленькой сосны не шевелились.

Отец Майкл смутился этой внезапной перемене темы.

— А почему… Да, есть. — Он повернул лицо к западу, где солнце медленно погружалось в пену облаков, красное, как зрелое яблоко, и указал за край болота. — Примерно в миле отсюда. Там в поле стоит маленький круг камней. Один из них так же расколот. — Он повернулся, с любопытством глядя на Джейми. — Зачем это тебе?

Действительно, зачем? Рот Джейми был сухим, он сглотнул, но без особого результата. Должен ли он сказать священнику, почему именно он был уверен, что новое восстание не удастся, как и восстание в Шотландии?

Нет, сказал он. Он не скажет. Клэр принадлежала только ему. Не было ничего греховного в любви к ней, ничего, что касалось отца Майкла, и он не хотел ни с кем делиться ею.

Затем, подумал он с кривой усмешкой, что, если я расскажу правду, он будет уверен, что я действительно растерял последний разум или пытаюсь играть принца Гамлета, чтобы выкрутиться из этой глупой истории.

— Зачем вы принесли ее сюда? — Спросил он, не ответив на вопрос священника и кивнув на чашу.

Отец Майкл некоторое время молча смотрел на него, потом пожал плечами.

— Если ты тот человек, которого Бог избрал для выполнения этой задачи, то я собирался отдать ее тебе. А если нет… — Он расправил плечи под черным сукном рясы. — Тогда я верну ее обратно владельцу.

— Я не тот человек, отец, — сказал Джейми. — Я не могу коснуться ее. Может быть, это знак, что я не тот человек.

Снова вернулся пытливый взгляд.

— Ты чувствуешь его присутствие? Болотного человека? Сейчас?

— Да. — Он действительно чувствовал, что кто-то стоит за спиной, и еще что-то… Гнев? Отчаяние? Он не мог сказать точно, но ощущение было чертовски тревожным.

Был ли этот мертвец таким, как Клэр? Что значила резьба на чаше? Если да, то какая судьба постигла его в этом пустынном месте, далеко от времени, из которого он пришел?

Сомнения вдруг охватили его железными тисками. Что, если она не добралась до камней, не вернулась в безопасное время? Что, если она сбилась с пути и, как этот человек, лежит в черной воде? От ужаса он сжал кулаки так сильно, что коротко подстриженные ноги вонзились в ладони, он держал их так, цепляясь за реальность физической боли, не позволяя мыслям ускользнуть в сторону боли душевной.

Господи, храни ее в безопасноти, молился он, словно в агонии. Ее и дитя!

— Absolve me^[36], отец, — прошептал он. — Мне надо идти.

Губы аббата плотно сжались, он неохотно повернулся, и Джейми сорвался на крик.

— Так вы думаете меня шантажировать, отказывая в отпущении грехов? Вы мерзавец! Вы предаете ваш обет и сан ради…

Отец Майкл остановил его, подняв руку. Мгновение он неподвижно смотрел на Джейми, а потом начертил в воздухе крестное знамение несколькими быстрыми точными движениями.

— Ego te absolve, In nomine Patris.^[37]

— Мне очень жаль, отец, — ляпнул Джейми. — Я не хотел…

— Будем считать, что это было сказано в пределах твоей исповеди, хорошо? — Пробормотал отец Майкл. — Перебирай четки и повторяй эти слова каждый день в течение месяца, вот тебе и покаяние. — Тень кривой усмешки скользнула по его лицу, и он закончил: — et Filii, et Spiritus Sancti, Amen.^[38] — он опусти руку и заговорил буднично. — Не думаю, что надо спрашивать, как долго ты не был у исповеди. Помнишь акт раскаяния, или тебе помочь? — Это было сказано абсолютно серьезно, но Джейми снова заметил усмешку гнома в ярко-зеленых глазах.

Отец Майкл сложил руки и склонил голову, то ли от благочестия, то ли для того, чтобы скрыть улыбку.

— Mon Dieu, pere gretted…^[39] — произнес он по-французски, как всегда. И как всегда, ощущение мира сошло на него от этих слов.

* * *

Он замолчал, вечерний воздух был по-прежнему неподвижен.

Впервые он увидел то, что не замечал раньше: насыпь более темного грунта, пятнистую от прорастающих лезвий молодой травы, усыпанную крошечными жемчужинами цветов. И маленький деревянный крест в головах, как раз под сосной.

Прах к праху. Это было последнее пристанище незнакомца; они погребли его по христианскому обычаю, позволив наконец неприглядному комку костей и кожи, так долго лежавшему в темной воде, раствориться в мирной безвестности. Здесь, рядом со скамьей друидов.

Солнце еще висело над горизонтом, но его лучи стлались низко, и длинные тени лежали на болоте, готовые подняться и слиться с грядущей ночью.

— Подожди немного, мо mhic, — сказал отец Майкл, потянувшись за чашей. — Позволь мне убрать ее в вечное хранилище, и я провожу тебя обратно.

В отдалении Джейми видел черный провал ямы, где резали торф. В Шотландии считают, что в болотах живут моховые ведьмы,мелькнула мысль. Или кто-то другой может лежать в таком болоте?

— Не надо мучить себя, отец, — сказал он, глядя, как маленькие лужицы сияют в последних лучах солнца. — Я найду свой собственный путь.

Глава 20 Скачки с препятствиями

Куинн исчез, чтобы заняться собственными делами. Джейми его отсутствие немного успокоило, но не обнадежило — Куинн не уходил далеко. Джейми передал Грею мнение аббата о «Дикой охоте», и после некоторого обсуждения было решено, что Джейми сделает первый подход к Сиверли.

— Покажите ему стихотворение, — предложил Грей. — Я хочу знать, признает он его или нет. Если нет, то есть по крайней мере вероятность того, что оно не имеет к нему никакого отношения и попало в пакет Карруотерса по ошибке. Если же он признает, я тоже хочу знать об этом. — Он улыбнулся Джейми, его глаза горели азартом. — И как только вы разнюхаете обстановку, я получу лучшее представление для выбора тактики, когда поеду на встречу с ним.

Ширма, подумал Джейми мрачно. По крайней мере, в этом Грей был честен с ним.

По совету Тома Берда Джейми надел коричневый шерстяной костюм, как более подходящий для разового визита в сельской местности — пюсовый бархатный костюм был слишком хорош для такого случая. Однако, между Томом и лордом Джоном возник принципиальный спор, стоит ли предпочесть желтый шелковый жилет с черной вышивкой более простому кремовому, как намек на финансовую состоятельность Джейми, или это будет слишком вульгарно.

— Я не возражаю, если он примет меня за простака, — заверил Джейми Тома. — Лучше ввести его в заблуждение относительно превосходства надо мной. Единственное, что мы знаем о нем наверняка, так это то, что он любит деньги; тем лучше, если я буду выглядеть жирным гусем.

Лорд Джон захохотал, но поспешно замаскировал смех чиханием, в результате чего Том и Джейми посмотрели на него весьма сурово.

Джейми не был уверен, что Сиверли не вспомнит его. Он видел Сиверли в Шотландии только раз, а до того в течении нескольких недель в Париже. Кажется, они могла обменяться парой слов в ходе обеда, но этим их знакомство и ограничивалось. И все же, Джейми вспомнил Сиверли, поэтому не было ничего невероятного в том, чтобы Сиверли вспомнил Джейми, особенно учитывая его заметную внешность.

В Париже он работал у своего кузена-виноторговца; было бы разумно предположить, что он пошел по торговой стезе после разгрома восстания. Сиверли не располагал возможностью отследить его путь после Куллодена.

Джейми потрудился предположить, что его не идеальная английская речь скорее всего станет дополнительным стимулом для Сиверли счесть его социально неполноценным, независимо от его костюма, поэтому, он немного усугубил свой акцент, когда спешился у сторожки и заговорил с привратником.

— Что это за место, парень?

— «Гластвиг», — ответил «парень». — Так это оно вам нужно, сэр?

— Оно самое. Твой хозяин сегодня днем дома?

— Сам-то дома, — с сомнением сказал привратник. — А что касается приема… Пойду и спрошу, сэр.

— Премного обязан, парень. Так передай ему вот это, а монетку возьми себе. — Он протянул рекомендательное письмо сэра Мельхиора и свою собственную заранее приготовленную записку вкупе со щедрыми чаевыми.

Его роль богатого пошляка, с которой он так многообещающе сегодня дебютировал, позволяла ему открыто пялиться на внушительных размеров дом и обширные окружающие его территории, когда он медленно шел за лакеем. Это был старый (он еще ни разу не видел в Ирландии ни одного недавно построенного дома), но хорошо сохранившийся дом, его темные стены были кое-где обновлены, его дымоходы (Джейми насчитал четырнадцать) исправно дымили. На дальнем пастбище паслось шесть добрых лошадей, в том числе одна, которую он с удовольствием посмотрел бы поближе — с широкой белой полосой на лбу и отличным крупом; хорошая мускулатура, подумал Джейми одобрительно. Перед домом раскинулся просторный газон, садовник с энтузиазмом толкал свою тяжелую тачку, даже листва деревьев лоснилась солидно и богато под моросящим дождем.

Он даже немного засомневался, примут ли его, но в дверях уже стоял дворецкий, готовый взять его плащ и шляпу и проводить в гостиную. Как и сам дом, она демонстрировала богатство хозяина (огромный серебряный подсвечник с шестью свечами пчелиного воска щедро распространял свет), но не отличалась чувством стиля. Джейми медленно бродил по комнате, рассматривая украшения: статуэтка нарядной дамы из мейсенского^[40] фарфора с голубем на руке, голубок тянулся к ее губам за конфетой; напольные часы с тремя циферблатами, показывающие время, барометрическое давление и фазы луны; подставка для трубок из незнакомой темной древесины, возможно, африканского происхождения; одноногая серебряная чаша с засахаренными фиалками, уложенными гнездом вокруг горстки имбирно-орехового печенья; толстая и тяжелая на вид трость, со своеобразной ручкой; любопытный предмет непонятного предназначения… Джейми взял его, чтобы рассмотреть поближе. Это была полоса кожи, дюймов десять на пять (он машинально измерил ее с помощью сустава среднего пальца), вышитая мелкими неровными бусинами. Из чего они сделаны? Не стекло… жемчуг? Интерес вызывал так же необычный узор из плетеных нитей синего, белого и черного цветов.

Конечно, ни одна женщина не могла собирать такие вещи. Он ждал появления владельца это разномастной коллекции. Тщательно разбираясь в прошлом этого человека, Грей не дал Джейми целостной картины личности Сиверли. Карруотерс нарисовал яркий портрет этого человека, но акцентировал внимание на его преступлениях, ничего не говоря о его характере.

«Человек может улыбаться и быть злодеем», подумал он про себя. Он сам собрал обширную коллекцию злодеев. И зачастую любезные дураки причиняли намного больше вреда, чем самые закоренелые преступники. Его род сжался при воспоминании о Чарльзе Эдуарде Стюарте. Он не сомневался, что Сиверли был злодеем, но злодеем какой именно разновидности?

Тяжелые прихрамывающие шаги раздались в коридоре, и майор Сиверли вошел. Это был все еще представительный мужчина, почти такой же высокий, как Джейми, хотя много старше и с солидным брюшком. Его лицо было грубым и плоским, со слегка сероватой кожей, словно вырезанное из того же камня, что и стены дома, и пока он принимал изъявления гостя, оно не могло скрыть выражения брезгливости и откровенной жестокости.

Джейми протянул руку в сердечном приветствии и подумал про себя, что любой солдат, которому не посчастливилось бы попасть под командование Сиверли, с первого взгляда определили бы, с кем имеет дело. «Неспособность обуздать гнев» была одним из предъявленных ему обвинений.

— Ваш покорный слуга, сэр, — вежливо сказал Сиверли, протянув руку в ответ.

Он спокойно посмотрел на Джейми. Нет, ты не дурак, подумал Джейми, выполняя все необходимые при первом знакомстве формальности этикета; но если он вспомнил Джейми, то эти никак не отразилось на его манерах.

— Итак, Мельхиор Уильямсон пишет, что у вас есть нечто, в чем я могу быть заинтересован, — резко сказал Сиверли. Ни напитка, ни места на диване предложено не было. Очевидно, Джейми не представлял интереса для такого занятого человека.

— Да, сэр, — ответил он, доставая из-за пазухи копию «Дикой охоты». — Сэр Мельхиор сказал, что вы имеете некоторый опыт в вопросах древностей. Я и сам это вижу, — он кивнул на серебряную чашу, которая явно была изготовлена не больше пятидесяти лет назад не самым лучшим серебряных дел мастером. Губы Сиверли дернулись, но до улыбки не растянулись, он взял бумагу из рук Джейми и кивнул на диван.

Это было не совсем приглашение, но, тем не менее, Джейми сел. Сиверли мельком взглянул на листок, явно не ожидая ничего замечательного, а затем замер, коротко и остро взглянул на Джейми, а затем вернулся к стихотворению. Он прочитал его дважды, даже заглянул на обратную сторону бумаги, а затем положил на каминную полку.

Он подошел и встал перед Джейми, глядя на него сверху вниз. Джейми отвечал ему ангельской улыбкой, на всякий случай подтянув под себя ноги, если вдруг Сиверли захочет схватить его за горло — лицо этого человека явственно отражало все его мысли.

— Кто вы такой, черт возьми? — потребовал Сиверли. Его голос звучал ниже, чем минуту назад, в нем слышались опасные нотки.

Джейми ласково улыбнулся.

— А за кого вы меня принимаете? — мягко спросил он.

Сиверли не торопился с ответом. Он довольно долго стоял и рассматривал Джейми сузившимися глазами.

— Кто дал вам этот документ?

— Друг, — ответил Джейми, не противореча истине. — Я не могу сообщить его имя. — Он чувствовал, что вступает за зыбкую почву, мог ли он зайти дальше? — Isdeonache.^[41] Он наш волонтер.

Это произвело на Сиверли такое впечатление, словно он поймал пулю в сердце. Он медленно опустился на стул напротив, не отрывая глаз от лица Джейми. Его зрачки напряженно пульсировали — признание или подозрение?

Сердце Джейми колотилось о грудину, он чувствовал, как покалывает кожу над запястьями.

— Нет, — наконец сказал Сиверли, его голос изменился. Теперь он говорил легко и небрежно. — Я понятия не имею, как ваш друг раздобыл это стихотворение, но это не важно. Предметом поэмы является древняя легенда, будьте уверены. Но само стихотворение не старше вас, мистер Фрейзер. Любой любитель ирландской поэзии скажет вам то же самое. — Он улыбнулся с выражением, которое совершенно не подходило его глубоко посаженным глазам цвета мокрого шифера. — Чем вызван ваш интерес к этой вещи, мистер Фрейзер? — спросил он почти сердечно. — Если вы решили собирать древности и сувениры, я могу порекомендовать вам одного или двух торговцев в Дублине.

— Буду очень признателен, сэр, — приятно ответил Джейми. — Я собираюсь ехать в Дублин, я знаю одного человека в вашем замечательном университете, которому собираюсь показать этот отрывок. Может быть, ваши торговцы тоже им заинтересуются.

Искра тревоги мерцала в глубоко посаженных глазах. Что именно его беспокоит? Ответ пришел сразу. Он не хочет, чтобы слишком много людей знало об этом стихотворении, оно предназначено для одного человека. И кто бы это мог быть, интересно?

— Действительно? — с сомнением спросил Сиверли. — Как зовут вашего университетского друга? Возможно, я его знаю.

Джейми на мгновение смутился. Он лихорадочно перебирал в уме всех своих ирландских знакомых, кто мог быть хоть как-то связан с Тринити-колледжем, но вдруг заметил, как напряжены плечи Сиверли. Он пытался обмануть обманщика.

— О'Хэнлон, — небрежно сказал он, выбирая имя наугад. — Питер О'Хэнлон. Вы с ним знакомы?

— Нет, боюсь, что нет.

— Ну, неважно. Благодарю, что уделили мне время, сэр. — Джейми наклонился вперед, готовясь встать. Он получил то, за чем пришел. Он узнал, что ирландское стихотворение связано с Сиверли и имеет тайный смысл; он так же был уверен, что прочно заинтересовал Сиверли своей персоной. Теперь он постарается не выпустить Джейми из поля зрения, будет идти по его следу, как волк за добычей.

— Где вы остановились, мистер Фрейзер? — Спросил он. — Может быть, я смог бы обнаружить некоторую дополнительную информацию, которая окажется вам полезной? Если только вы еще заинтересованы в получении дополнительной информации относительно вашего стихотворения.

— О, да, сэр, конечно. Я в деревне, в пабе Беккета. Премного обязан, сэр.

Он встал и поклонился Сиверли, а затем пересек комнату, чтобы взять бумагу с каминной полки. Он услышал, как Сиверли поднимается за его спиной, говоря:

— Ну, нет, мистер Фрейзер.

Рефлекс защиты жизни, выработанный многими людьми, пытавшимися убить его, спас Джейми. Он услышал резкий выдох и отпрянул в сторону, когда ручка дубинки врезалась в каминную доску в том месте, где только что была его голова, так, что во все стороны полетели осколки.

Сиверли стоял между ним и дверью. Джейми опустил голову и резко боднул майора в грудь. Сиверли пошатнулся и налетел на маленький столик, отправив в воздух фейерверк засахаренных фиалок, его коллекция безделушек, звеня и подпрыгивая, разлетелась по комнате.

Джейми направился было к двери, но под воздействием импульса рванулся обратно, схватил бумагу, которая перелетела на стол, и толкнул диванчик под ноги Сиверли, который надвигался на него с перекошенным лицом. Он снова раздобыл дубинку и замахнулся ею, но Джейми совершил ловкий пируэт, уворачиваясь, и скользящий удар пришелся по плечу; рука и пальцы онемели.

Джейми схватил подсвечник и швырнул его в голову Сиверли, свечи рассыпались и задымили. В холле слышались шаги, приближались слуги.

Без малейшего колебания Джейми вскочил на столик для перчаток у окна, вышиб ногой окно и бросился в проем, на лету ловя последний позорный удар по заднице.

Он наполовину пробежал, наполовину проковылял прямо через сад, топча розы и цветочные клумбы. Где была его лошадь? Неужели привратник отвел ее в конюшню?

Нет, слава Богу. Она была привязана к железной ограде перед сторожкой. Засунув смятую в комок бумагу в карман, он пытался развязать узел одной рукой, благодаря Пресвятую Деву за то, что Сиверли ударил его с правой стороны. Онемение прошло, но боль толчками пульсировала в его руке, попытки совладать с пальцами были бесполезны. С его левой рукой все было в порядке, и до того, как привратник забеспокоился и вышел, он вскочил на испуганного коня и затрусил по дороге в сторону деревни.

Его левая ягодица горела огнем и болезненно отзывалась на удары седла, он наклонился вперед, как пьяный, не в силах перенести на нее вес. Он оглянулся через плечо, погони не было.

А зачем она нужна, подумал он, тяжело дыша. Сиверли знал, где его искать. И даже, если он найдет Джейми, что из того? Это была всего лишь копия, но Сиверли этого не знал. Джейми коснулся кармана камзола, и бумага успокоительно зашуршала.

Дождь усилился, вода текла по его лицу. Он оставил свою шляпу и плащ; Том Берд будет расстроен. Он слегка улыбнулся при этой мысли и, дрожа от слабости, вытер лицо рукавом.

Он сделал свой ход. Теперь черед Джона Грея.

Глава 21 Луковый компресс

Для того, чтобы иметь возможность выходить на улицу каждые несколько минут Грей принял предложение двух местных завсегдатаев сыграть с ними в дартс. Один из его противников был одноглаз — по крайней мере носил повязку — но, кажется, несколько преувеличивал свою слепоту, и Грей сильно подозревал, что повязка состоит из двух слоев марли, окрашенной в черный цвет, но не стремился выяснить правду.

Не чуждый житейской мудрости, в ответ на эту хитрость он предложил играть на пиво, а не на звонкую монету. Этот ловкий маневр срабатывал неизменно: независимо от уровня мастерства или шулерских уловок любой игрок, выиграв несколько раз, терял интерес к своей жертве. Пиво было хорошим, и Грею удавалось большую часть времени не думать о том, что сейчас происходит в «Гластвиге», но когда день начал клониться к вечеру, и хозяин все чаще стал поглядывать на дорогу, он был уже не в силах отогнать тревогу. Грей извинился и прекратил игру, заявив, что не в силах точно прицелиться, когда мишень танцует джигу перед глазами, а затем вышел подышать на улицу.

Дождь наконец прекратился, но все растения настолько пропитались водой, что брызги летели с них фонтаном, щедро орошая его чулки.

Куинн отправился по делам, но Грей в любом случае не сделал бы ирландца своим доверенным лицом. Том тоже исчез; у мистера Беккета была хорошенькая дочка, которая подавала в общем зале, но и она куда-то делась, уступив место своей матери. Грей не возражал, но ему хотелось поделиться с кем-то беспокойством из-за длительного отсутствия Джейми Фрейзера.

Конечно, были убедительные причины. Возможно, Сиверли оказался настолько заинтригован поэмой или самим Фрейзером, что пригласил его остаться на ужин, чтобы продолжить разговор. Это был лучший из вариантов, и Грей его допускал.

Худшей, но вполне возможной, учитывая состояние дорог, он признавал вероятность, что лошадь Фрейзера потеряла подкову или захромала на обратном пути, и пришлось вести ее к кузнецу или, на худой конец, пристрелить. Они отослали обратно наемных лошадей, так что Фрейзер уехал на старой кляче, позаимствованной у мистера Беккета.

Неприятности в списке Грея были распределены по мере их возрастания. Например, разбойники могли заинтересоваться лошадью (которая, правда, была больше похожа на корову, и весьма пожилую при этом), но потом перенести свой интерес на безвкусный желтый жилет и пристрелить Фрейзера, если бы тот не смог с ним расстаться, или расплатиться деньгами. Он должен был настоять, чтобы Джейми взял деньги, неправильно было оставлять его без гроша. Джейми мог сбиться с дороги, заблудиться под дождем и попасть в трясину, которая навсегда похоронит и его и лошадь. Внезапная апоплексия, наконец — Фрейзер как-то упоминал, что его отец умер от удара. Передаются ли подобные вещи по наследству?

— Или, может быть, утка свалилась с неба и клюнула его в голову, — пробормотал он и злобно пнул камень с тропинки.

Отличный удар: камень выстрелил в воздух, ударился о столб ограды и отлетел рикошетом обратно, больно стукнув его по голени.

— Милорд?

Сжимая голень, он поднял голову и увидел белеющее в сумерках лицо Тома. Решив, что камердинер явился на его крик боли, Грей быстро выпрямился, но затем заметил выражение лица Тома.

— Что?!

— Пойдемте со мной, милорд, — сказал камердинер тихо и, оглянувшись через плечо, пошел через заросли сорняков и ежевики, которые поставили окончательный крест на чулках Грея.

За пабом Том подошел к ветхому курятнику и поманил Грея к заросшей изгороди.

— Он здесь, — прошептал он, таинственно округлив глаза.

Грей присел и увидел чрезвычайно взъерошенного Джеймса Фрейзера; он потерял ленту, волосы растрепались, половину лица закрывало пятно засохшей крови. Он наклонился в сторону, держа одно плечо выше другого. Свет под изгородью был тусклым, но достаточным, чтобы разглядеть злость в опущенный голубых глазах.

— Почему вы сидите у изгороди, мистер Фрейзер? — Спросил лорд Джон, быстро рассмотрев и отбросив несколько других вопросов как не очень вежливых.

— Потому что, если я появлюсь в пабе во время ужина в таком виде, вся округа к утру будет гудеть от сплетен, обсуждая, кто это сделал. И каждый из присутствующих в пабе прекрасно понимает, что я приехал с вами. Это значит, что майор Сиверли получит все новости на тарелочке, когда завтра утром допьет свой кофе. — Он слегка поморщился и осторожно вздохнул.

— Вы сильно пострадали?

— Нет, — раздраженно сказал Фрейзер. — Это всего лишь синяки.

— Э-э… ваше лицо в крови, сэр, — услужливо сказал Том таким тоном, словно Фрейзер не мог об этом знать, а затем добавил с неожиданным испугом: — Вы могли запачкать свой жилет!

Фрейзер метнул в Тома мрачный взгляд, очевидно, собираясь высказать все, что он думает о жилетах, но проглотил свои слова и вернулся к Грею.

— Я порезался маленьким осколком стекла, вот и все. Кровотечение остановилось само. Все, что мне нужно, это мокрая тряпка.

Заметив болезненную осторожность, с которой Фрейзер опирался на ограду, Грей подумал, что ему нужно нечто большее, чем тряпка, но воздержался от замечаний.

— Что случилось? — Спросил он вместо этого? — Это был несчастный случай?

— Нет, — Фрейзер неуклюже положил руки на колени, поднял одно колено вверх, приготовился встать, но потом остановился, пытаясь оценить свои шансы подняться на ноги самостоятельно. Без слов Грей наклонился, подхватил его под левую руку и поставил на ноги, этот маневр сопровождался глухим стоном.

— Я показал стихотворение Сиверли, — сказал Фрейзер, одергивая камзол. — Он сделал вид, что не знает меня, но он узнал. Он прочитал, спросил, кто я такой, а затем попытался поймать меня как мошенника на фальшивой древности. Когда я повернулся к нему спиной, чтобы уйти, он попытался убить меня. — Несмотря на очевидную боль, он улыбнулся Грею кривой улыбкой. — Полагаю, это будет засчитано как доказательство, а?

— Да, — Грей вернул ему улыбку. — Спасибо, мистер Фрейзер.

— Всегда к вашим услугам, — вежливо сказал Фрейзер.

Вернулся Том с миской воды, лоскутом ткани и встревоженной молодой женщиной.

— Ах, сэр, — воскликнула она, увидев Фрейзера. — Том сказал, что лошадь сбросила вас в канаву прямо головой вниз. Злое животное. Неужели вы так сильно пострадали?

Лицо Фрейзера в полной мере выразило возмущение от идеи, что его мог сбросить престарелый кабысдох, и что Тому не пришло в голову никакого другого предлога, но, к счастью, он воздержался от высказывания своего мнения и, болезненно морщась, подставил свое лицо под мокрую тряпку. Со стоическим терпением и под аккомпанемент больше сочувственных, чем насмешливых комментариев завсегдатаев паба, он позволил Грею и Тому поднять его вверх по лестнице, когда стало очевидно, что он не может поднять ногу выше, чем на дюйм или два. Они опустили его на кровать, в ответ на что он издал отчаянный крик и повернулся на бок.

— В чем дело? — С тревогой спросил Том. — Вы ранены в позвоночник, капитан? Если в позвоночник, то вас может парализовать. Вы можете пошевелить пальцами ног?

— Позвоночник ни при чем, — сказал Фрейзер сквозь зубы. — Это моя задница.

Было бы странным выйти из комнаты, так что Грей остался, но из уважения к тому, что считал чувствами Джейми, отступил назад и отвернулся, пока Том помогал Фрейзеру стянуть бриджи.

Потрясенное восклицание Тома заставило его вернуться и посмотреть, и он повторил его слово в слово:

— Господи Иисусе! Какого черта он сделал с вами? — Фрейзер распластался на кровати, приподнятая рубашка уже не скрывала ущерб. Почти вся левая ягодица Джейми была изуродована огромным пурпурно-синим припухшим кровоподтеком, окружавшим почти черное место удара.

— Я же сказал вам, — нетерпеливо ответил Фрейзер, — он пытался убить меня, ручка его дубинки прошла в дюйме от моей головы.

— Хорошо, что этот мерзавец плохо прицелился.

Фрейзер не улыбнулся, но его угрюмое лицо немного смягчилось.

— Что нам нужно, так это припарка от синяков, — сообщил ему Том. — Моя матушка делала ее из кирпичной пыли с яйцом и толченой расторопшей, когда мы с братьями ставили друг другу синяк под глаз.

— Я считаю, что в округе нехватка кирпичной пыли, — сказал Грей. — Но ты, Том, можешь спросить, что порекомендует твоя подружка.

— Скорее всего, горстку навоза, — пробормотал Фрейзер.

Во второй раз Том вернулся с женой трактирщика, которая несла большое мокрое полотенце, полное резаного лука, которое с многочисленными выражениями ужаса (перемежающимися громкими восклицаниями удивления о том, как же такая добрая и покладистая лошадь, как наша Беделия, у которая такая нежная душа, что на ней можно было бы отправить Господа нашего в Иерусалим, могла так жестоко поступить с джентльменом — они заставили Фрейзера громко заскрежетать зубами) приложила к плечу страдальца.

В связи с характером ранений, Джейми не мог лежать на спине, поэтому был вынужден перевернуться на живот, подложив подушку под больное плечо и зажмурив слезящиеся от лука глаза.

Грей прислонился к стене у окна, то и дело выглядывая наружу, на случай, если Сиверли решит организовать погоню, но дорога оставалась пустой.

Краем глаза он наблюдал, как женщина заканчивает лечение. Она пришла со вторым компрессом, немного задыхаясь после подъема по лестнице, и со стаканом виски, который она крепко держала одной рукой, второй поднимая голову Фрейзера, чтобы помочь ему пить, хотя он сопротивлялся этой помощи.

От этих движений первый компресс расползся, и она оттянула с шеи рубашку Фрейзера, чтобы заменить его. На коже ярко вспыхнули белые шрамы, ясно видимые у него на лопатках, и она потрясенно щелкнула языком, когда увидела их. Она сурово посмотрела прямо на Грея, а потом с большой нежностью молча поправила рубашку, собрала назад волосы Джейми и причесала их, а затем свободно заплела и перевязала обрывком шнурка.

Грей зачарованно следил, как темно-красные, вспыхивающие медными искрами, пряди медленно скользили сквозь пальцы женщины. Резкий толчок, который сначала показался простой ревностью перешел в чувство, близкое к тоске, когда он увидел, как Фрейзер закрыл глаза, расслабился и уткнулся щекой в подушку, его тело бездумно уступало неторопливым прикосновениям женщины.

Она закончила и вышла, искоса взглянув на Тома. Он посмотрел на Грея и, получив кивок согласия, пошел вслед за ней.

Сам Грей поправил огонь, а затем сел на табурет рядом с кроватью.

— Вы хотите спать? — спросил он грубовато.

Сомкнутые голубые глаза сразу открылись.

— Нет, — Фрейзер осторожно приподнялся на левом локте. — Иисусе, как больно!

Грей полез в чемодан, достал свою флягу и передал Джейми.

— Бренди, — сказал он.

— Спасибо, — горячо поблагодарил Фрейзер и откупорил ее. Грей снова сел с легкой довольной улыбкой.

— Расскажите мне, если можете, что именно произошло.

Фрейзер отчитался, периодически останавливаясь, чтобы глотнуть бренди, протереть глаза или высморкаться, потому что от луковых паров слезы текли ручьем.

— Таким образом, он явно признал стихотворение, — сказал Грей. — Что подтверждает — Карруотерс придавал ему особое значение. Еще более интересен его вопрос: «Кто вы такой?». Это подразумевает, что ответ был чем-то другим, а не вашим именем, не так ли? Тем более, что, по вашим словам, он вас узнал.

Фрейзер кивнул:

— Да, это так. Эта так же означает, что есть люди, которых он не мог знать лично, но которые могут понять смысл стихотворения и разыскать его, используя это стихотворение как сигнал. Другими словами…

— Заговор, — сказал Грей с чувством то ли страха, то ли азарта в животе.

Фрейзер издал что-то вроде согласного ворчания и, вернув полупустую флягу, снова улегся, морщась и вздыхая.

— Какого рода это может быть заговор, мистер Фрейзер? — спросил Грей, наблюдая за ним. Рот шотландца дернулся, но он явно уже составил мнение на этот счет, поэтому ответил, не задумываясь.

— Политика. В том отрывке упоминается белая роза. Это не может означать ничего, кроме якобитов. — Он говорил тоном абсолютной убежденности.

— О. — Грей помолчал, потом с максимальной небрежностью сказал: — Я не помню упоминания белой роза в вашем первоначальном переводе.

Фрейзер невозмутимо высморкался.

— Нет, — спокойно ответил он, — ни я ни капитан Лалли ее не упоминали.

— И все же вы сказали мне сейчас, — заметил Грей.

Фрейзер взглянул на него искоса, протянул руку за фляжкой и сделал глоток, как бы обдумывая ответ, хотя Грей был совершенно уверен, что знает его.

— Теперь можно, — сказал Джейми, опуская фляжку. Он немного подвинулся, морщась. — Вы не могли знать, но до восстания в Шотландии и некоторое время после существовали десятки, нет, сотни маленьких заговоров. — Объявления о продаже, аренде, покупке земельных участков — каждый, кто мог держать в руках перо, отправлял закодированные письма, писал о деньгах, о своих собственных связях, чернил имена противников, но почти все это было просто колебанием воздуха.

Он вытер глаза, чихнул и вытер нос.

— Иисусе, больше никогда не буду есть лук.

— Помогает? Снять боль, я имею ввиду.

Фрейзер выглядел удивленным, как будто ему не приходило в голову задаваться этим вопросом.

— Да, пожалуй, он согревает ушибленные места. — Его рот дернулся. — Или это делает бренди? — он откашлялся. — В любом случае я видел сотни таких писем в Париже. В течение некоторого времени моей заботой было читать подобную корреспонденцию. Вот когда я познакомился с вашей невесткой.

Джейми говорил небрежно, но Грей заметил косой взгляд шотландца и мужественно скрыл свое удивление.

— Да, Хэл говорил, что ее отец торговал… документами.

— Это очень тактичный способ представить его, — Фрейзер фыркнул, подняв одну бровь. — Я удивлен, что она не рассказала вам о белых розах, — сказал он. — Она должна была заметить. — Потом его взгляд остро блеснул. — О, — сказал он с полуулыбкой, — конечно, она сказала. Я должен был это понять.

— Должен был, — сухо согласился Грей. — Но вы сказали: «Теперь можно». Почему? Только потому что в некотором роде пострадали из-за Сиверли?

Джейми кивнул и задумался, словно искал способа более правдоподобно солгать. Он положил лоб на скрещенные руки.

— Потому что Сиверли богат, — сказал он, его голос звучал несколько приглушенно. — Независимо от того, украл он деньги или нет, мы не знаем, откуда он их получил, не так ли?

— Да, — мрачно сказал Грей. — Знаем только, на что он их потратил. Насколько я знаю, он не скупился на лошадей и шлюх. И на свой огромный дом.

Фрейзер сделал движение головой, которое можно было расценить как согласие.

— В любом случае, ему есть что терять, — согласился он. — И есть один маленький, но интересный факт — он пытался убить меня. — Он приподнялся с подушки и прищурился на Грея. — Он попытается снова, да? — Он смотрел внимательно, хотя без особого беспокойства. — Вам надо подготовиться, прежде чем он появится здесь.

— Я сам собираюсь навестить майора Сиверли утром, — заверил его Грей. — Но вы не совсем ответили на мой вопрос, мистер Фрейзер. Вы сказали: «Теперь можно». Но разве возможность широкого заговора, хорошо финансируемого и организованного не увеличит лояльность сторонников Стюарта?

Фрейзер положил голову на руки и, повернувшись лицом к Грею, некоторое время изучал его, сузив глаза.

— Я никогда на буду больше драться за его Дело, — сказал он тихо наконец с чувством искреннего сожаления, Грей это заметил. — Не из трусости, а из-за убеждения в его бесполезности. Майор Сиверли не был мне другом. Но должны быть люди, которых я знаю, участвующие в этом… И мне с ними больше не по пути.

Он снова отвернулся и затих.

Грей взял флягу и встряхнул ее. В ней осталось совсем немного, и он медленно допил все, наблюдая за игрой огня сквозь запутанные нити торфяных кирпичей в очаге.

Говорил ли Фрейзер правду? Он верил этому. Тогда его оценки таинственного стихотворения было достаточно, чтобы навести на мысли о якобитском заговоре. Но это было не единственное свидетельство, напомнил себе Грей. Минни сказала то же самое, и сама попытка Сиверли убить Фрейзера подтверждала, что стихотворение опасно. Что же оно еще, как не сигнал распознавания? Но для кого предназначен этот сигнал?

Он задумался, как может пройти его завтрашняя встреча с Сиверли, учитывая все сегодняшние открытия. Должен ли он тоже показать ему копию стихотворения, чтобы увидеть его реакцию? Когда-то он счел обязательным найти Сиверли после битвы и поблагодарить его за спасение своего черепа от индейского томагавка. Сиверли скромно отклонил его благодарность, но теперь он обязательно вспомнит этот случай, увидев Грея.

Грей поморщился. Да, у него есть перед Сиверли долг чести. Но если Сиверли совершил хотя бы половину того, в чем его обвиняет Карруотерс, Сиверли утратил право на его благодарность.

В комнате было тепло. Он ослабил шейный платок, который напомнил ему о парадном мундире, его жестком кожаном воротнике и серебряных галунах. Том упаковал его с большой тщательностью, охраняя от повреждения в дороге, ради единственной цели — ареста Джеральда Сиверли, если это будет необходимо.

Пришло ли время для ареста? Пока нет, подумал Грей. Он захватил с собой не только стихотворение, но и несколько листов из пакета Карруотерса, и, в зависимости от приема Сиверли, примет решение о целесообразности предъявить их. Стихотворение сразу свяжет его с Джейми Фрейзером и, возможно, испугает Сиверли. Если бы он смог убедить Сиверли вернуться в Англию добровольно, это было бы лучшим результатом. Но если нет… Он размышлял некоторое время, но уже не мог сосредоточиться на Сиверли, его мысли блуждали. К запаху лука примешивался более приятный запах, который наводил на мысли об ужине. Было уже поздно. Может быть, ему лучше спуститься, а девушка принесет что-нибудь Фрейзеру…

Он снова увидел руки женщины, нежно касающейся лица и тела Джейми, и то, как доверчиво и благодарно откликнулось огромное тело шотландца на ее прикосновение. Только потому, что она была женщиной. Если бы он сам прикоснулся к этому человеку…

Но я могу, хоть и не рукой. Ворот рубашки снова скользнул назад, и блестящие полосы шрамов показались еще раз.

Джейми повернулся и открыл глаза, словно почувствовал взгляд Грея. Он не заговорил, но лежал тихо, встретившись с глазами Джона. Грей вдруг заметил, как стало тихо: посетители паба разошлись по домам, хозяева ушли спать.

— Простите меня, — сказал он очень мягко.

— Ego te absolve,^[42] — пробормотал Фрейзер и закрыл глаза.

Он спал.

Глава 22 «Гластвиг»

Гнедой мерин захромал на правую ногу, а на несчастной Беделии Джон Грей ехать отказался под предлогом того, что ее мгновенно опознают и установят связь между ним и Джеймсом Фрейзером, вызывая ненужные подозрения у майора Сиверли. Поэтому он прошел две мили от паба Беккета до имения Сиверли, декламируя латинскую поэзию, как средство сохранить душевное равновесие до предстоящей встречи.

Он обдумал все возможные варианты развития событий. После того, как стратегия и тактика боя решены, нужно освободить свой разум, пока не выйдешь на поле боя и не увидишь, что к чему. Попытки вести сражения в голове, бессмысленны и не дадут ничего, кроме истощения нервов и растраты жизненных сил.

Грей плотно позавтракал черным пудингом с маслом, яйцами и поджаренным хлебом, запив все это превосходным пивом мистера Беккета. Подкрепив таким образом свое тело, одетое в приличествующий джентльмену добротный шерстяной костюм, дополненный гетрами (чтобы уберечь свои лилльские чулки от грязи), с несколькими документами, тщательно рассортированными по карманам, он был вооружен и готов.

Теперь он идет по темной дороге в сумрак, откуда, как говорят, ни один человек не вернулся.

Утро выдалось прекрасное и небольшое стадо свиней безмятежно наслаждалась им, хрюкая и валяясь в грязи под полуразрушенной каменной оградой. Пейзаж казался абсолютно безлюдным, пока примерно через милю его дорогу не пересекла женщина в платке, ведущая осла с маленьким мальчиком на спине. Он вежливо приподнял шляпу и пожелал ей доброго утра. Все втроем они изумленно уставились на него, а женщина и мальчик долго потом оборачивались, пока он не скрылся из виду. Похоже, путешественники здесь в диковинку, подумал он.

Этот вывод был подтвержден снова, когда Грей постучал тростью в дверь дома Сиверли, и хилый на вид молодой дворецкий с удивительно пышной шевелюрой цвета имбиря и россыпью веснушек моргнул так, словно лорд Джон выскочил перед ним из-под земли.

— Я пришел повидать майора Сиверли, — вежливо сказал Грей. — Меня зовут Грей.

— Вот как? — Сказал дворецкий неуверенно. — Вы англичанин, наверное?

— Да, так, — заверил его Грей. — И да, я англичанин. Твой хозяин дома?

— Ну, он-то дома… — Дворецкий оглянулся через плечо на закрытую дверь в противоположной части холла. — О! — Казалось, его посетила невероятная догадка, и он посмотрел на Грея с видом человека, успешно сложившего вместе два и два.

— Так вы будете друг того, другого англичанина, конечно!

— Другого англичанина?

— Того, что приехал сегодня из Брамптона! — Радостно воскликнул дворецкий. — Он с хозяином в библиотеке толкует о том, о сем. Они ждут вас, не так ли?

— О, будьте уверены, — сердечно сказал Грей, думая про себя, что черт возьми, он делает, но, тем не менее, следуя за дворецким.

Дворецкий распахнул красивую резную дверь в библиотеку и поклонился с эффектным жестом, выпуская на сцену Грея.

Он искал глазами Сиверли и потому увидел его сразу; майор с удивлением уставился на Грея поверх того, что было чертовски похоже на пару бухгалтерских книг.

— Майор Сиверли, — начал он, радушно. Но потом увидел гостя майора, стоящего по другую сторону стола, и слова застряли у него в горле.

— В чем дело, Булстроуд, черт тебя подери? — рявкнул Сиверли на растерянного и сбитого с толку дворецкого. — Разве я не говорил тебе, не впускать посетителей без предупреждения?

— Я д-думал… — Несчастный дворецкий начал заикаться, глядя поочередно на Грея и Эдуарда Твелветри, который взирал на лорда Джона то ли с удивлением, то ли возмущенно.

— Проваливай, ты, плевок, — раздраженно сказал Сиверли, выпроваживая дворецкого. — Полковник Грей! Какой приятный сюрприз. Вы должны простить…э… необычный прием. — Он улыбнулся, хотя его глаза смотрели напряженно. — Позвольте познакомить с капитаном….

— Мы встречались. — Слова Твелветри резали, как проволока. Он захлопнул гроссбух и медленно встал, глядя на Грея. Но не раньше, чем Грей успел заметить в нем колонку цифр. Крупные суммы.

И если уж говорить о крупных суммах — на столе стоял окованный железом сундучок, его крышка была открыта, он был наполовину заполнен небольшими кожаными мешочками, каждый из которых был завязан круглым шпагатом.

Крышка скамьи под окном была откинута, углубление по крышкой явно указывало, где хранится сундучок. Глаза Сиверли метнулись к столу, его рука дернулась, но он сдержался, очевидно, не желая привлекать внимание к деньгам.

— Что вы здесь делаете? — холодно спросил Твелветри.

Грей сделал глубокий вздох, готовясь приступить к делу.

— Я приехал поговорить с майором Сиверли, — сказал он мягко. — А вы?

Рот Твелветри дернулся.

— Случайно оказались неподалеку, а?

— Нет, я приехал обсудить несколько вопросов, имеющих определенное значение. Но, конечно, я не имел ни малейшего желания помешать вам, — сказал Грей с легким поклоном в сторону Сиверли. — Может быть, я навещу вас в более удобное время?

Сиверли переводил взгляд с Грея на Твелветри, пытаясь понять, что происходит.

— Нет, нет, останьтесь, — сказал он. — Важный вопрос, вы сказали? — его лицо не было особенно выразительным, но и маской карточного игрока его тоже нельзя было бы назвать, расчет и настороженность мелькали в глубоко посаженных глазках под толстой лобной костью.

— Личное дело, — ответил Грей, приятно улыбаясь Твелветри, который мерил его прищуренным взглядом. — Как я сказал, его можно отложить.

— Я уверен, капитан Твелветри извинит нас на несколько минут, — прервал его Сиверли. — Эдуард?

Ах вот как, христианские имена, подумал Грей. Ну, хорошо.

— Конечно, — Твелветри медленно повернулся к двери. Его глаза, как дула пистолетов, были устремлены на Грея.

— Нет, нет, — сказал Сиверли, указывая на его стул. — Останьтесь, Эдуард; Булстроуд принесет чаю. Мы с полковником Греем прогуляемся до беседки и обратно.

Грей с очаровательной улыбкой на лице поклонился Твелветри и последовал за Сиверли из библиотеки, чувствуя, как Твелветри взглядом прожигает ему дыру между лопаток.

Он поспешно рассмотрел свою стратегию, следуя за широкой спиной Сиверли через недавно подстриженный газон. По крайней мере, он не будет учинять допрос в присутствии Твелветри, но должен учесть, что все сказанное вполне может быть передано «Эдуарду».

— Какой красивый парк, — сказал Грей, когда они завернули за угол. Это была правда; вокруг раскинулись широкие газоны, заднюю лужайку окаймляли кусты роз и других цветущих кустарников; слева от обнесенного стеной сада, вероятно, располагался огород; верхушки фруктовых деревьев поднимались над оштукатуренной стеной. Вдали за искусственными террасами находилась очаровательная маленькая белая беседка, окруженная декоративными деревцами, и чуть в стороне конюшня.

— Спасибо, — сказал Сиверли с ноткой гордости в голосе. — Я занимался улучшениями в течение нескольких последних лет. — Но он был не такого склада человеком, чтобы отвлекаться на комплименты. — Вы сказали…? — Он повернулся к Грею, приподняв серовато-стального цвета брови.

— Да. — сказал «А», говори и «Б». Грей испытывал нечто сходное с безрассудным головокружением перед боем. — Вы случайно не помните адъютанта Чарльза Карруотерса. Он был в Квебеке одновременно с вами.

— Карруотерс, — задумчиво повторил Сиверли с легкой вопросительной интонацией, но было ясно, что это имя ему знакомо.

— У него от рождения была покалечена рука, — сказал Грей. Он не любил унижать Чарли подобного рода описанием, но сейчас это был самый надежный способ продвинуться вперед.

— О, да, конечно, — морщины на рябом лбу Сиверли немного разгладились. — Но он умер. Я уверен, что слышал о его смерти. Корь, не так ли? Или какая-то лихорадка?

— Да, боюсь, он умер. — Грей опустил руку в карман, надеясь, что хорошо запомнил расположение документов. Он вытащил сложенный вчетверо лист бумаги, но держал его в руке, пока не предлагая Сиверли.

— Вы случайно не знаете моего брата?

— Вашего брата? — Сиверли был откровенно озадачен. — Герцога? Да, конечно. Я имею в виду, знаю о нем, мы лично не знакомы.

— Да. Так вот, ему попал в руки довольно любопытный комплект документов, оставленный капитаном Карруотерсом. Он касается вас.

— Что касается меня? Какого дьявола? — Сиверли выхватил бумагу из рук Грея. Яростный гнев так внезапно вспыхнул в его глазах, что у Грея промелькнуло опасение, что сейчас повторится один из инцидентов, описанный Чарли. Жажда насилия кипела у этого человека под кожей; Грей отлично понимал, как такой человек мог попытаться убить Джеймса Фрейзера.

Сиверли быстро прочитал страницу, смял ее в руке и швырнул на землю. Вены вздулись у него на висках пульсирующими синими шнурами под кожей, которая приняла неприятный пурпурный цвет.

— Что за галиматья? — Спросил он глухим от бешенства голосом. — Как вы смеете приходить ко мне с этими поклепами, жалкий…

— То есть, вы отрицаете, что в словах капитана Карруотерса есть хоть доля правды? — Донесение касалось событий, приведших к мятежу в Канаде. Он располагал более убийственными сведениями, но решил начать с чего-то среднего по тяжести обвинений.

— Я отрицаю, что Пардлоу имеет право обвинять меня в малейшем нарушении! А что касается вас, сэр, — Сиверли вдруг поднял над головой Грея кулаки. — Будьте вы прокляты, надоедливый дурак!Убирайтесь отсюда!

Прежде чем Грей успел пошевелиться или заговорить, Сиверли уже развернулся на каблуках и понесся к дому, как бык с петардой в заднице.

Грей моргнул, запоздало понял, что перестал дышать и перевел дух. Беседка была в двадцати футах, он прошел к ней и сел на ступени, чтобы взять себя в руки.

— Очень убедительно, — сказал он себе под нос. Сиверли уже достиг газона и направлялся к дверям, время от времени яростно жестикулируя.

Очевидно, альтернативный план придется ненадолго отложить. Но в то же время, появилась новая информация для размышлений. Во-первых, Эдуард Твелветри; во-вторых, железный сундучок.

Грей проходил службу в армии в разных должностях с шестнадцати лет. Он знал, как выглядят казначейские книги, а так же казначейский сейф. Очевидно, дела Твелветри и Сиверли предполагали выделение денежных средств — и довольно значительных — ряду лиц.

Сиверли исчез в доме. Грей некоторое время продолжал сидеть, размышляя, но не пришел ни к каким твердым выводам. Очевидно, Сиверли не собирался ничего ему рассказывать о казначейском сейфе. Возможно, следовало верхом направиться в Брамптон-корт, где, как сказал дворецкий, остановился Твелветри, чтобы попытаться вытянуть сведения из второго заговорщика. По крайней мере, он был уверен, что Твелветри не набросится на него с дубинкой. Но все-таки жаль, что он не захватил свою шпагу.

Когда Грей собрался уже подняться на ноги из дома появился Твелветри собственной персоной, и посмотрев через лужайку, увидел Грея в беседке. Он нагнул голову и двинулся вперед, глядя сурово и решительно.

Грей ждал.

Твелветри слегка покраснел, но держал себя в руках. Ни один из признаков вулканического темперамента Сиверли не отражался на этом худом, длинноносом лице. Но на нем явно читалась враждебность и крайняя неприязнь.

— Вы должны уйти, полковник Грей, — заявил он без предисловий. — И больше не возвращаться. Я говорю вам это для вашего же блага; нет смысла беспокоить майора Сиверли, каковы бы ни были ваши мотивы. Нет, не говорите мне, — он угрожающе поднял руку. — Меня они не волнуют. Но вы должны знать о моих мотивах. Достаточно сказать, что вы вмешиваетесь в дела, которых не понимаете, и если вы будете продолжать, то пожалеете об этом.

Он собрался было развернуться на каблуках, но Грей под влиянием импульса протянул руку и схватил его за рукав.

— Минутку, капитан, если не возражаете. — Он нащупал свободной рукой в кармане жилета копию «Дикой охоты». — Взгляните на это.

Твелветри выглядел так, словно хочет вырвать руку и броситься прочь, но вместо этого нетерпеливо схватил бумагу и развернул ее.

Он даже не читал, а сразу побледнел при виде слов.

— Где вы это взяли? — Его голос снизился почти до шепота.

— У Чарли Карруотерса, — сказал Грей. — Я вижу, вам оно знакомо. Вы…

Ему не удалось договорить. Твелветри сунул ему бумагу в грудь с такой силой, что он сделал шаг назад, чтобы избежать падения. Он удержал равновесие, но Твелветри уже шагал прочь по узкой, мощеной плиткой дорожке. Грей увидел на камне улитку. Каблук Твелветри с громким хрустом опустился на маленький домик. Он не обратил внимания и продолжал шагать вперед, оставляя за собой пятнышко мокрого следа.

Глава 23 План «Б»

Утро следующего дня было угрюмым и пасмурным, обещавшим дождь. Тем не менее, Грей торжественно облачился в мундир; Том Берд помогал ему с таким благоговейным чувством, словно Грей готовился к бою. Кожаные бриджи, перчатки, полированные сапоги… Грей на мгновение задумался над кинжалом, но в конце концов, вспомнив о нападении Сиверли на Фрейзера, пристегнул его к поясу.

Джейми, полусидя на подоконнике и прислонившись к оконной раме, хмуро наблюдал за приготовлениями. Он предложил поехать с Греем, но тот отказался, считая, что присутствие Джейми только разозлит Сиверли. Это должна быть очень неприятная беседа, и он не хотел дополнительных осложнений.

— Если я не вернусь, — сказал он Фрейзеру в дверях, — у вас есть мое разрешение поступать с Сиверли по своему усмотрению. — он собирался пошутить, но шотландец серьезно кивнул.

— Я доставлю ваше тело домой брату.

Том Берд испуганно охнул, но Грей улыбнулся, предпочитая считать это остроумным выпадом на свою довольно вялую шутку.

— Да, так и сделайте, — ответил он и пошел вниз, стуча каблуками.

Дворецкий в «Гластвиге» открыл ему дверь, вытаращив глаза на мундир.

— Мне нужно видеть твоего хозяина, — сообщил ему Грей, входя внутрь без приглашения. — Где он?

Дворецкий растерянно отступил.

— Хозяин не дома, сэр.

— Где он?

Парень пошевелил губами, посмотрел по сторонам в поисках ответа, но был слишком растерян, чтобы солгать.

— Потому… он в беседке, наверное. Он часто сидит там по утрам. Но он…

Грей повернулся на каблуках, оставив дворецкого наедине с его возражениями.

Он шел через лужайку к беседке, репетируя про себя, что сказать, и думал, что делать дальше, если его доводы не убедят Сиверли. Сегодня он мало верил в силу убеждения, но считал долгом перед собственным чувством справедливости дать майору шанс вернуться добровольно.

Если же нет… то он вернется под конвоем. Скользким моментом было то, что Грей не имел формальных полномочий в Ирландии, а тем более власти арестовывать кого бы то ни было, и Сиверли наверняка знал это. Для соблюдения законной процедуры Грей должен был сделать запрос юстициарию в Атлон и отправить команду солдат доставить Сиверли в Атлон (если юстициарий примет его сторону) и уже там официально передать его Грею, который обеспечит военный эскорт до передачи Сиверли в распоряжение британской армии.

Однако, вряд ли Сиверли станет терпеливо дожидаться, пока Грей съездит в Атлон и обратно, пока заместитель юстициария (сам юстициарий в настоящее время предположительно устраивал свои матримониальные дела во Франции) будет убежден силой аргументов Грея и решится арестовать богатого и уважаемого в округе помещика, а затем передать его на милость иностранного правительства. И вряд ли Сиверли покорно подчинится приказу юстициария. Честно говоря, Грей невысоко оценивал свои шансы на всех трех фронтах.

Единственно возможной альтернативой был арест, вернее, похищение майора Греем и Джейми Фрейзером, пока Том Берд будет ждать их лошадьми. Грей все сильнее склонялся в пользу этого решения, и он знал, что Фрейзер будет только рад помочь ему.

При всех плюсах быстроты и прямолинейности маневра, а так же приятной перспективе причинить некоторый физический ущерб майору Сиверли, если он попытается сопротивляться при аресте, он не обманывал себя возможной простотой исполнения. Им придется протащить Сиверли через половину Ирландии и переправить через море, не привлекая излишнего внимания, в стране, где он говорит на местном языке, а они являются чужаками.

— Против лома нет приема, — пробормотал он, и громко стуча каблуками стал подниматься по ступенькам беседки, честно предупреждая Сиверли о своем появлении. Ему послышался шорох внутри, но, когда его голова поднялась над верхней ступенькой, беседка, казалось, была пуста.

Он очень долго был солдатом, и чувство опасности пронзило его так неожиданно, что он сначала пригнулся, прежде чем осознал, что что-то не так. С громко бьющимся сердцем Грей присел на ступеньках, схватившись за кинжал и прислушиваясь. Он услышал громкий шорох кустов позади беседки, мгновенно вскочил, бросился вниз по ступенькам и обогнул беседку.

Сиверли окружил беседку рощицей декоративных деревьев; Грей не мог видеть этого человека, но слышал треск веток под весом тела, в спешке прокладывающего себе путь через кусты. Преследовать или обойти?

Он колебался всего мгновение, а затем побежал влево. Сиверли должен выйти к конюшне, Грей может обогнать его. Он смутно видел в стороне слуг, которые указывали на него и кричали, но не обращал на них внимания. Он потерял свою шляпу, но это тоже не имело значения. Он проскочил через огород, перепрыгнул через корзину с репой, уклонился от объятий повара, который попытался его задержать.

Калитка была заперта, и он не стал тратить время на задвижку, а ухватился за верхний край обеими руками и перепрыгнул, чувствуя неожиданный прилив удовольствия от погони. Потом, сея по пути разрушение, пробился через террасу с розовыми кустами к конюшне, что маячила впереди. Большая раздвижная дверь была закрыта, Сиверли еще не появлялся. Он рванул дверь и ввалился в полумрак конюшни, где лошади приветствовали его бурное появление ржанием и фырканьем. Он не обратил на них внимания и остановился, тяжело дыша в центре прохода лицом к двери в противоположном конце.

«Джо неуловим, потому что его никто не ловит». Слова сами всплыли в его голове, и он бы рассмеялся, если бы ему хватило дыхания. Ему не требовалось большего доказательства вины, этим бегством Сиверли открыто признавал ее и давал Грею повод к немедленному аресту.

Ему смутно пришло в голову, что Сиверли тяжелее его примерно на три стоуна,^[44] и мог быть вооружен, но он отбросил эту мысль. Здесь у него было преимущество внезапности, и он собирался его использовать. Он занял позицию около раздвижной двери и шагнул в узкую нишу.

Лошади успокаивались, они все еще фыркали и вскидывали головы, но уже начали снова жевать сено. Он услышал грохот раздвижной двери, но это была не та дверь, в которую вошел он сам. Грей рискнул высунуться из своего укрытия, но увидел только конюха с вилами и лопатой для навоза. Он нырнул обратно, бормоча себе под нос:

— Черт.

Ему не нужен свидетель, который, скорее всего, придет на помощь своему хозяину, и тем более вооруженный вилами.

Конюх мгновенно почуял неладное среди лошадей и огляделся. Он с лязгом бросил лопату и двинулся в сторону Грея, угрожающе держа вилы наперевес.

— Давай! А ну, выходи оттуда!

Не было смысла прятаться. Грей убрал кинжал и вышел в проход между стойлами.

— Доброе утро, — вежливо сказал он. — Где твой хозяин?

— А ты что за хрен с горы? Сэр, — добавил конюх неуверенно.

— Старый знакомый майора Сиверли. Мой имя Грей, — добавил он еще вежливей.

Мужчина средних лет с головой круглой, как пушечное ядро, смотрел на него молча и подозрительно моргал. Интересно, видел ли он когда-нибудь англичан, хотя, конечно, должен был видеть — Эдвард Твелветри здесь уже побывал.

— Что ваша честь делает в конюшне, а? — Вилы по-прежнему смотрели ему в живот. Ну, конечно, этот идиот принял его за конокрада.

— Дворецкий сказал мне, что мистер Сиверли здесь. — Грей разрешил ноткам нетерпения прозвучать в своем голосе, Сиверли мог был появиться в любой момент. Засада не получилась. Ему придется сделать хорошую мину и попытаться вывести Сиверли в дом. За пределы досягаемости вил…

— Хозяина здесь нет.

— Да, я уже заметил. Я… гм… поищу его на улице. — Прежде чем его могли вывести силой под угрозой направленных на его бриджи вил, он развернулся на каблуках и бодро зашагал к двери. Конюх следовал за ним, но медленнее.

Грей мысленно проклял свое невезение и начал обдумывать, как ему лучше всего справиться с Сиверли — но Сиверли около конюшни не оказалось. Загон и выпас между конюшней и рощей, окружавшей беседку, были пусты.

Грей выругался.

— Ваша честь? — спросил конюх, пораженный.

— Все ли лошади в конюшне? — потребовал он, поворачиваясь к конюху.

Тот смотрел на Грея, щурясь, но зубцы вил теперь упирались в землю, слава Богу. Конюх почесал затылок.

— А где же им еще быть? Только Бесси пасется на клевере, а серая кобыла с жеребенком на верхнем поле.

— Верховые лошади, я спрашиваю!

— Верховые, значит? — Конюх наконец заметил, что он торопится и наморщил лоб. Он посмотрел влево, где Грей заметил в загоне хвосты нескольких лошадей. — Ну, там четверо — Ричард Львиное Сердце, и Стамбул, и Марко и…

— Да скажи мне просто ради Бога, какой-нибудь не хватает? — Грею казалось, что он наяву попал в кошмар, когда пытаясь выбраться из болота, попадаешь в бесконечный лабиринт.

— Нет, ваша честь, — прежде чем эти слова полностью выползли изо рта конюха, Грей уже шагал обратно к беседке с предчувствием надвигающейся катастрофы.

Это не было то чувство, с которым он поднимался несколько минут назад по ступеням беседки. Это было ощущение острой опасности, чувство потери. Теперь он бежал, не обращая внимание на крик конюха за спиной.

Он двумя огромными прыжками взлетел на вершину лестницы, тяжело дыша и чувствуя запах еще прежде, чем увидел то, что не заметил сначала; его нога ступила в лужу крови и заскользила. Ошеломленный, он замахал руками, чтобы сохранить равновесие, схватился за каменные перила беседки и задохнулся от запаха смерти, поднимавшегося от красного пятна у его ног.

Глава 24 Тайная дипломатия

Джейми одолжил книгу из библиотеки Пардлоу, карманное издание «Илиады» Гомера на греческом. Он не читал по-гречески несколько лет, и надеялся немного попрактиковаться, но беспокойные мысли мешали сконцентрироваться.

В последний раз он говорил по-гречески в тюрьме Ардсмуир, обсуждая стихи Аристофана с лордом Джоном за ужином из каши и ломтика ветчины; рацион был скудным даже у губернатора из-за затяжного шторма, который прервал поставки продовольствия в гарнизон. Зато у них нашлось бордо, так что атмосфера ужина была вполне сердечной. Они обсудили дела и нужды заключенных, а потом играли в шахматы; длинный поединок, затянувшийся почти до рассвета. Наконец Грей выиграл и задумчиво посмотрел на потрепанный диван в своем кабинете, размышляя, может ли он предложить его Джейми, вместо того, чтобы отправлять его обратно в камеру ради пары часов сна перед рассветом.

Джейми оценил эту идею, но не захотел воспользоваться предложением; он бесстрастно и вежливо поклонился, пожелал лорду Джону спокойной ночи и подошел к открытой двери, чтобы вызвать дремлющего охранника.

* * *

— Merde,^[45] — сказал он себе под нос. Один Бог знает, сколько он уже сидел на скамейке около гостиницы с книгой на коленях, глядя вдаль на дорогу. Начался дождь, первые его капли запятнали раскрытые страницы и мягко коснулись его лица.

Он поспешно вытер бумагу рукавом и вошел внутрь, убирая книгу в карман. Том Берд сидел у очага, помогая юной Мойре Беккет сушить пряжу после окраски. Он пялился на Мойру бараньими глазами, но при звуке шагов Джейми его голова повернулась подобно стрелке компаса.

Джейми слегка покачал головой, Том поморщился и повернулся к Мойре.

— Не знаете ли, который час, мисс Беккет? — вежливо спросил Том.

— Около половины третьего, — ответила она, глядя немного удивленно. Джейми подавил улыбку. Они с Джейми одновременно повернули головы к окну, чтобы посмотреть на солнце, когда Том задал свой вопрос. Ей явно было непонятно, как кто-то не может днем узнать время, но Том родился и вырос в Лондоне и никогда не оказывался вне пределов слышимости колоколов той или иной церкви.

— Полагаю, друг его светлости хорошо принял его, — предположил Том, ожидая от Джейми подтверждения.

— Да, хорошо, надеюсь он получил более радушный прием, чем я.

Грей уехал в «Гластвиг» сразу после десяти, он находился не более, чем в получасе езды. Пять часов, конечно, что-то означали, но было ли то хорошей новостью или плохой?

Джейми покачал головой и пошел наверх. Он сел у окна и снова раскрыл книгу, но никак не мог сосредоточить свое внимание на печальной смерти Гектора.

Если дойдет до того, чтобы возвращаться в Англию к Пардлоу с телом Грея… он может просто воспользоваться предложением Куинна и бежать. Но ведь этот балбес должен быть настороже, зная, что случилось с Джейми.

Вдруг он выпрямился, его глаза уловили какое-то движение вдали на дороге. Это был не Грей, но человек спешил изо всех сил, спотыкаясь и прихрамывая, словно на пределе человеческих возможностей.

Джейми бросился вниз по лестнице и выбежал в дверь, слыша за собой стук каблуков Тома Берда; вестник уже был в пределах слышимости и они бросились к нему, подхватив под руки.

Куинн был смертельно бледен, обливался потом и задыхался.

— Думаю, тебе лучше уехать, Джейми. Твой друг убил майора Сиверли и констебль арестовал его.

* * *

На газоне стояла небольшая толпа людей, некоторые возбужденно переговаривались и жестикулировали. Перед ними стоял мужчина в добротном пальто и дорогой треуголке, кажется, он проводил допрос; Джейми предположил, что это должен быть констебль. Остальные люди были домашними слугами, все говорили одновременно и размахивали руками. Посреди этого бедлама стоял злой, как черт, Джон Грей.

Он был растрепан, пряди волос выбились из косы, мундир был запятнан грязью; у Тома Берда прибавится работы, подумал Джейми машинально. Он оказался прав, Том издал негодующий писк, и Джейми похлопал паренька по руке, чтобы успокоить.

Осторожно подбираясь к людям на газоне, он старался по возможности держаться поодаль, пока не сможет понять, как действовать дальше. С двадцати футов он разглядел, что руки Грея связаны, и что темные пятна на бриджах и сапогах Грея были не грязью, а кровью.

Грей что-то говорил, его голос звучал достаточно громко, его звуки долетали до Джейми, но слов разобрать было нельзя. Грей отвернулся от констебля, тряся головой от возмущения, и его взгляд упал на Джейми. В одно мгновение выражение ярости на его лице сменилось пониманием и он сделал рукой быстрый жест в сторону. «Уходи» — это было ясно, как день.

— Что они собираются с ним делать? — прошептал Том на ухо Джейми.

— Понятия не имею. — Джейми шагнул обратно в кусты. — Куинн сказал, что его арестовали. Может быть, они отвезут его в окружную тюрьму.

— Они не могут это сделать! — Круглое лицо Тома выражало крайнюю степень негодования, он сжал кулаки.

— Подождем и посмотрим, — мысли вихрем неслись у Джейми в голове, он пытался определить, чего ждет от него Грей. — Ну-ка, юный Берд, выйди и встань так, чтобы он мог тебя видеть, — сказал он, внимательно вглядываясь в толпу. — Думаю, они позволят слуге подойти к нему.

Том ответил ему испуганным взглядом, но потом выпрямился и решительно кивнул. Он вышел из кустов и направился к людям; Джейми заметил, как выражение раздражения и тревоги на лице Грея сменилось облегчением. Ему тоже стало легче, он угадал.

В толпе началось движение, голоса зазвучали громче — слуги пытались не подпустить Тома к Грею. Молодой камердинер упорно пробивался вперед, лорд Грей так же проявил настойчивость, хмурясь и указывая констеблю на Тома связанными руками. Констебль смотрел подозрительно, но, видимо, боялся превышать власть; он поднял руку, призывая к тишине, голоса умолкли.

— Так ты говоришь, что являешься камердинером этого человека? — расслышал Джейми сквозь шорох дождя и бормотание слуг.

— Да, сэр, — Том низко поклонился. — Вы позволите мне поговорить с хозяином, сэр?

Констебль перевел взгляд от Тома к Грею и обратно. Он постоял в раздумье несколько мгновений, но потом кивнул.

— Да, подойди. Но недолго! — Он властно поднял подбородок в сторону слуг. — Я хочу поговорить с человеком, который нашел тело.

Люди зашевелились, поглядывая друг на друга, но потом из толпы вышла горничная, подталкиваемая товарками. Она смотрела дико, как испуганная лошадь, ее руки теребили передник.

— Так это ты обнаружила своего хозяина? Не надо бояться, — констебль, вероятно считал, что его голос звучит успокаивающе. Он с таким же успехом мог сказать, что сейчас потащит ее к палачу; горничная вскрикнула от ужаса и закрыла лицо передником.

Один из мужчин выступил вперед; вероятно, это был ее муж, потому что он обнял ее и — Джейми с одобрением это отметил — поднял подбородок, как и констебль.

— Да, это была она, ваша честь, и это чуть не свело ее с ума, как видите.

— Я вижу, — резко ответил констебль. — Кто еще видел, что случилось? Ты?

— О, нет, ваша честь, — муж побледнел и отступил назад, делая знак против зла. Его жена вскрикнула, чувствуя, что лишается защиты, и съежилась. Ее друзья среди слуг начали дружно причитать из солидарности, а констебль наклонил голову и выдвинул нижнюю челюсть, как бульдог при виде бандитов.

Пока констебль проводил свое хлопотное дознание, дождь усилился. Джейми заметил, как Грей кивком головы отозвал Тома Берда в сторону, а затем, нагнувшись к его уху, начал давать четкие указания, то и дело поглядывая на кусты, где скрывался Джейми.

Констебль выглядел несколько расстроенным и, похоже, не собирался так просто отпустить горничную, нашедшую мертвого хозяина в беседке, поэтому Джейми выбрался из кустов и неторопливо обошел рощицу.

Через рощу пробежал не один человек, он заметил это по сломанным веткам и затоптанным папоротникам. Он осторожно обошел поврежденные деревья и прокрался к задней стороне беседки. Она была закрыта декоративной деревянной решеткой, кое-где не доходящей до перил. Человек его роста мог заглянуть внутрь, стоя на носках.

Первое, что он увидел, было не тело Сиверли, а орудие убийства. Та самая дубинка со странной ручкой, с которой Сиверли набросился на него, и он истово перекрестился с чувством не удовлетворения, нет, а скорее удивления перед быстротой божьего правосудия.

Грей опознал вещь по его описанию; он сказал, что это индейская военная дубинка, оружие ирокезов. Полностью деревянная, но в умелых руках смертельное оружие. Очевидно, Сиверли столкнулся с кем-то, кто знал, как пользоваться этой ручкой на конце дубинки — она была покрыта слоем крови и пучками волос, и… Его взгляд проследовал вдоль полосы крови на полу беседки и остановился на предмете, которым, как он знал, должна была быть голова Сиверли.

Майор лежал головой в сторону Джейми, остальные части тела почти не были видны. Удар почти развалил голову на две части; по краям раны выступала белая кость, а внутри застыло что-то розовое, он знал, что это мозг. Джейми резко опустился на пятки и отвернулся, стараясь не дышать, но густой запах крови и смерти наполнял его нос и горло.

Он мало что мог обнаружить здесь; в любую минуту сюда могли прийти, так что ему нельзя было оставаться рядом с телом. Поэтому Джейми спокойно вернулся через рощу, повернул направо и обошел вокруг дома, выйдя из сада около конюшни как раз вовремя, чтобы увидеть, как увозят лорда Джона. Констебль потребовал запрячь повозку и сидел рядом на своем муле, зорко следя за пленником. Сам заключенный сидел на лавочке прямой, как шомпол, строго, но спокойно, глядя перед собой. Джейми видел, как он что-то сказал констеблю, тот оглянулся, прищурился, но потом сердито посмотрел на Грея и резко махнул кучеру; тот щелкнул языком и пустил лошадей с места рысью так, что лорд Джон чуть не слетел со своего насеста, не имея возможности держаться связанными руками.

Джейми ощутил родственный гнев, он сталкивался с этими жестокими уловками, когда сам носил цепи. Он пробормотал проклятие в адрес констебля и вышел на площадку, где слуги столпились вокруг Тома Берда.

Они замолчали при виде Джейми и немного подались назад. Он не обратил на них внимания и кивнул Тому, сказав только:

— Идите за мной, мистер Берд.

Том незамедлительно последовал за ним; несмотря на враждебный ропот за спиной, никто не препятствовал их отъезду.

— Я очень рад, что вы пришли, — сказал Том, торопясь за Джейми и оглядываясь через плечо. — Я думал, они собираются разорвать меня на куски.

— Нет, хозяин этих собак уже умер, — ответил Джейми спокойно. — Поэтому они просто воют и поглядывают друг на друга. Что его светлость сказал тебе, малыш Берд?

Том был бледен и взволнован, но держал себя в руках. Он вытер рукавом лицо и начал зачитывать послание лорда Джона.

— Да, сэр. Начнем с того, что констебль — этот шумный толстяк и есть констебль — везет его светлость в замок Атлон.

— Да? Так это хорошо или плохо? — спросил Джейми, видя, что Том покачал головой.

— Нет, сэр. Он сказал, что юстициарий уехал во Францию, а тот кто здесь остался за него либо будет держать его под замком, либо выпустит под честное слово, которого он не хочет давать.

— Не хочет? Он сказал, почему?

— Нет, сэр, на это не было времени. Он сказал, что вы должны приехать и выручить его как можно быстрее.

Джейми провел рукой по лицу, смахивая воду с бровей.

— Да неужели? — сухо сказал он. — А он не подсказал, как именно я должен это сделать?

Том слегка улыбнулся, несмотря на волнение.

— Нет, сэр. Его светлость велел передать вам, что вполне доверяет вашему природному уму и врожденной свирепости. А я должен помочь вам, — добавил он скромно, искоса посмотрев на Джейми. Он торжественно положил руку на грудь. — Его светлость отдал мне на хранение свой кинжал.

— Это будет нам большим подспорьем, — заверил его Джейми серьезно. — Никому больше об этом не говори, если хочешь, чтобы мы спасли твоего хозяина от палача.

Дождь полил сильнее, но поскольку они уже были мокрыми насквозь, не было никакого смысла спешить, и они дружно пошли рядом по дороге под струями дождя, колотящими их по голове и плечам.

Глава 25 Побег из Атлона

Куинн не ходил с ними в «Гластвиг»; они нашли его у очага с большим стаканом виски и все еще дрожащим. Он встал при виде Джейми и по его кивку вышел на улицу.

Дождь на некоторое время прекратился, и Джейми повел его вниз по дороге, чтобы поговорить без свидетелей. В нескольких словах он ознакомил Куинна с обстоятельствами ареста Джона Грея; Куинн перекрестился, хотя по его лицу было видно, что эта новость его не сильно расстроила.

Джейми предвидел реакцию Куинна и уже решил, как поступить с ним.

— Тебе все еще нужна та чаша, да? — спросил он резко. — Чаша короля друидов?

Куинн уставился на него, широко раскрыв глаза, и схватил за руку.

— Неужели ты забрал ее, парень?

— Нет, у меня ее нет. — Джейми спокойно отнял руку.

— Но ты знаешь, где она, — беспокойные глаза Куинна пристально смотрели на него. Это был не вопрос.

— Да, знаю. Оттуда ее теперь никто не достанет. Я попросил настоятеля вернуть ее туда, откуда она взялась. И насколько мне известно, — значительно добавил он, — он так и сделал.

Губы Куинна сжались, он что-то подсчитывал про себя.

— Но кто-то должен знать, — упрямо сказал он. — Все монахи знают, откуда выкопали того бедолагу, и где его похоронили тоже.

— Да. Значит, ты хочешь поехать и попросить их все рассказать тебе? Но ты не уедешь, пока мы не выручим Джона Грея из Атлона.

Теперь Куинн выпучил глаза.

— Из замка Атлон? Да ты просто сумасшедший!

— Не без того, — сердито сказал Джейми. — Но я собираюсь сделать это так или иначе.

— Почему? Он же не просто англичанин, не только твой тюремщик — он еще чертов убийца.

— Нет, — решительно ответил Джейми. — Он тот еще засранец, но не убийца.

— Но они нашли его рядом с телом Сиверли, всего в кровище!

— Да, я видел.

Куинн заметно помрачнел.

— Так какого черта ты думаешь, что он этого не делал? Ты сам слышал, как он рассуждал о Сиверли, про все эти планы «привести его к ответственности. По справедливости он не заслуживает ничего, кроме пули в голову».

Не было никакого смысла объяснять Куинну, что убийство не имело никакого отношения к понятию Грея о справедливости, и что он собирался доставить Сиверли под суд живым и здоровым.

— Он этого не делал, — повторил Джейми упорно.

Понимание собственной чести Грея было совершенно чуждо Куинну. Единственно возможной причиной убийства могла стать только защита собственной жизни, но если бы все случилось именно так, Грей сообщил бы об этом. По крайней мере Джейми через Тома Берда.

Он не собирался спорить, и не только потому, что это было бесполезно. Приходилось учитывать то обстоятельство, что, если Сиверли убил не Грей, то это был кто-то другой. И неподалеку могло находиться всего несколько человек, одним из которых был Куинн. Джейми не мог предположить, зачем Куинну делать это, но решил не афишировать свои подозрения, принимая в расчет, что им еще придется провести некоторое время вместе.

— Я собираюсь в Атлон, и ты едешь со мной.

— Что? Зачем это? — Воскликнул возмущенный Куинн. — Зачем мне лезть в это безнадежное дело?

— А зачем ты втягивал меня в свой чертов провальный заговор? Ты поедешь со мной, а потом я отвезу тебя к аббату Майклу, у тебя будет случай самому поговорить с ним о чаше.

— Провальный?! — Куинн побледнел от негодования, его кудри встали дыбом, они почти трещали, как перед грозой.

— Да, провальный. И ты едешь со мной в Атлон, потому что ты можешь плыть на лодке, а я не могу.

— Лодка? — Куинн на мгновение отвлекся от своей обиды. — Что еще за лодка?

— Откуда я знаю, что за лодка? — Раздраженно сказал Джейми. — Мы найдем ее, когда доберемся туда.

— Но…

— Если ты думаешь, что я собираюсь прятаться от английской тюрьмы его светлости и скрываться здесь среди болот со свиньями, то подумай еще раз, — коротко предложил он.

— Но…

— Замок стоит на берегу Шеннона, и юстициарий сказал, что река судоходна. Так что мы поплывем по ней, черт побери! Идем!

* * *

Джейми проинструктировал Тома Берда еще на обратном пути из «Гластвига», так что камердинер не стал упаковывать все их имущество — Джейми не хотел вызвать ажиотажа внезапным отъездом — а собрал самое необходимое для срочной поездки.

Они обнаружили, что Том с нетерпением ждет их с лошадьми немного в стороне от дороги. Том внимательно оглядел обоих мужчин, но ничего не сказал. Он раздобыл капусту и несколько картофелин, которые и предъявил со скромной гордостью.

— Из этого выйдет прекрасный ужин, — сказал Куинн, одобрительно похлопав Тома по плечу. Он посмотрел на небо. — Снова будет дождь, — сказал он упавшим голосом. — Нам лучше найти место и пожарить их, пока есть такая возможность.

* * *

Торф хорошо грел, но давал мало света. Горящая кучка у их ног выглядела так, словно сама земля пылала изнутри, они могли приготовить пищу и согреть ноги. Котелка у них не было, поэтому капусту пришлось есть сырой, хотя Куинн мрачно предсказывал им невиданный метеоризм.

— Да кто его здесь услышит, к тому же мы на свежем воздухе, — сказал Джейми, осторожно укусив толстый, словно восковой, лист. Он пискнул на зубах, словно мышь, и был горьким, как полынь, наверное, но помог утолить голод. Ему приходилось есть кое-что похуже сырой капусты.

Том разгреб кучку почерневших углей кинжалом лорда Джона. Он не отдавал кинжал никому, так как хозяин лично поручил ему нож при аресте.

— Немного сыроват в середине, — сказал он, осторожно протыкая картофелину. — Но я не знаю, сколько еще можно держать их на огне.

— Не беспокойся, — заверил его Джейми. — Пока у меня целы все зубы, это меня не остановит. — Не имея кинжала, он аккуратно наколол пару картофелин на шпагу и помахал ею в воздухе, чтобы охладить их.

— Цирк возвращается, — сказал Куинн беззлобно. Ирландец немного позлился из-за оставленных вещей, но теперь его настроение снова поднялось, несмотря на дождь, который он сам же и предсказал. Он предложил поужинать и переночевать в хижине у пастуха, но Джейми предпочел остановиться ненадолго вблизи дороги, и отправляться дальше, как только они немного передохнут. Новости о путешественниках расползутся по округе, как масло по горячему тосту (его желудок забурлил при мысли о масле, но он сурово проигнорировал его), а они не могли себе позволить, чтобы слухи дошли до констебля. И так слишком много людей знало, что у лорда Джона были спутники. Эдуард Твелветри, для начала.

Знает ли Твелветри уже о Сиверли?

Он наклонил голову, проливая струйки воды с полей шляпы и принялся за картошку. Том собрал оставшийся картофель в полу плаща, молча положил несколько штук перед Куинном и сел рядом с Джейми, чтобы съесть свою долю. Джейми еще не посвятил его в свой план, если его намерения можно было назвать этим словом, а так же не рассказал о предложении Куинна отказаться от Грея, но уже заметил, что Том не доверяет ирландцу. Молодец, подумал он.

Капли дождя шипели, испаряясь в огне. Долго здесь не продержаться.

— Как далеко до Атлона? — Спросил Джейми, облизывая пальцы.

Куинн наморщил лоб, прикидывая.

— Отсюда? Часа два, может быть.

Джейми скорее почувствовал, чем увидел, как Том воспрянул духом, и повернул голову, чтобы улыбнуться парню.

— Мы вернем его, — сказал он и удивился, каким облегчением и доверием просияло круглое лицо Тома.

— Конечно, мы его вернем, — решительно подтвердил Том. — Сэр, — добавил он поспешно. Он не просил ничего объяснять, что тоже было хорошо, подумал Джейми.

— Поспи немного, — сказал он Тому, когда огонь наконец потух. — Я тебя разбужу, когда пора будет идти.

Куинн тихо фыркнул, но Джейми не посмотрел на него. Куинн прекрасно знал, что Джейми не доверяет ему, и Том тоже это знал. Об этом не было нужды говорить.

Джейми поплотнее завернулся в плащ, со вздохом вспомнив о горских пледах и толстых чулках. Плащ был шерстяной и сохранял тепло даже будучи мокрым, но ничто так не отталкивает воду, как грубая шерсть горского пледа. Он еще раз вздохнул и отыскал себе место, где его задница не будет мокнуть в луже, а спиной можно опереться на камень.

Его деятельный ум требовал размышлений, составления новых планов, но все планы были бессмысленны, пока они не достигли Атлона и не осмотрелись на местности. Надо было расслабиться и позволить разуму отдохнуть. Беспокойство измучит его, он знал это. Он похлопал по карманам и нашел свернутые в клубочек четки. Не надо забывать о покаянии, в конце концов.

Ему казалось, что гладкие деревянные шарики в пальцах утешают его не меньше, чем повторение Aves, он почувствовал, как его плечи наконец расслабляются, как стук капель по шляпе и тихое бурчание желудка сливаются с мирной молитвой.

— Это не провальный заговор.

— А? — Куинн говорил так тихо, что Джейми почти не расслышал его слов.

— Я сказал, что это не провальный заговор, — Куинн повернулся на камне и в упор смотрел на Джейми, его глаза казались темными провалами на бледном лице. — Это план.

— Да? — Джейми не хотелось отвлекаться от своего мирного состояния. Какой еще план, подумал он смутно. — Наверное, я погорячился, Куинн. Прошу прощения.

Куинн сразу перешел от враждебности к великодушию; он выпрямился и, бросив взгляд на Тома, свернувшегося в комочек под мокрым плащом немного в стороне, встал и подошел, чтобы сесть рядом с Джейми.

— Не за что, mochara, — сказал он, похлопав Джейми по плечу. — Я ведь не рассказал тебе самого главного.

Джейми издал стон, призванный избавить его о дальнейших откровений. Что еще эти безумцы могли задумать?

— Опять чаша? — Спросил он. — Потому что я тебе все о ней рассказал.

— Нет, — ответил Куинн. — Это часть плана, конечно, но не все. Сначала надо будет произвести захват.

— Захват… — ум Джейми стремительно вернулся на грешную землю, а живот скрутило уже не только от сырой капусты. — Ты говорил о воскресшей армии. Я помню. — он прекрасно помнил, для чего Куинн вербовал его.

— Да, но это еще не все. — Он видел, как Куинн таинственно оглянулся. Потом ирландец наклонился так близко, что Джейми чувствовал его кислое дыхание. — Ирландская бригада. — прошептал Куинн ему в ухо.

— Да? — Должно быть он выглядел совершенно сбитым с толку, потому что Куинн раздраженно вздохнул.

— Ты должен был слышать об ирландской бригаде.

— Кажется, да. — он посмотрел на Тома, сожалея, что тот так крепко спит, при нем Куинн не стал бы так откровенничать. Но следующие слова ирландца заставили его позабыть все сожаления.

— В Лондоне стоят три полка ирландской бригады, — прошептал Куинн, светясь от сдерживаемого ликования. — Офицеры двух из них с нами. Когда придет сигнал, что в Ирландии все готово, они захватят Букингемский дворец и арестуют короля!

Джейми онемел, поэтому Куинн продолжал:

— А еще у нас есть верные люди в полках, размещенных в Италии и Франции. Не все офицеры, но как только выступление начнется, остальные перейдут на нашу сторону, иначе… — Он пожал плечами с видом фаталиста.

— Если не перейдут, то… что? — Джейми знал, что означает это пожатие плечами, но хотел выиграть минуту, чтобы подумать. Кожу на голове нестерпимо кололо, а желудок сжался и дрожал под ребрами.

Куинн сжал губы.

— Что поделать… верные Делу люди примут командование.

— Хочешь сказать, они убьют тех, кто не захочет идти с ними.

— Придется. Ты отлично знаешь, что нельзя приготовить омлет, не разбив яиц.

— Не шути этим! — Джейми до сих пор не мог смириться, что к смерти можно относиться с веселым безразличием. Он потер мокрой рукой мокрое лицо, щетина бороды колола пальцы.

— В каждом полку есть по крайне мере два добровольца среди офицеров. Когда придет сигнал… — Странно, Куинн сказал «добровольцы» не на английском. Он использовал ирландское слово «Deonaigh».^[46]

Джейми уже по своему опыту знал, что за исключением духовенства и крестьян, все остальные ирландцы делятся на два вида: яростные борцы и вдохновенные поэты. Эти черты не часто встречались в одном человеке, но все же… Это слово, «Deonaigh»…

Оно было в стихотворении о Дикой охоте; он не обратил на него особого внимания, разве что вспомнил, что среди солдат была любима сентиментальная и жалобная ирландская песня «Волонтер». Когда он воевал во Франции, в его роте было несколько наемников-ирландцев, они часто пели ее у костра. Это была почти последняя песня, которую он слышал, прежде чем удар топора навсегда лишил его возможности слышать музыку.

— «Sеanfuil á lorgadh, iseateas á lorgadh,» — сказал он внезапно, и его сердце забилось быстрее, когда лицо Куинна резко повернулось к нему.

«Глаза ее слуг ищут теплую кровь». Несколько минут не было слышно ничего, кроме дождя. От залитого водой костра осталась на земле только черная отметина. Неожиданно капуста напомнила о себе, и Джейми напрягся. Не самый подходящий момент пускать ветры.

— От кого ты это слышал? — голос Куинна звучал очень спокойно и мягко, и Джейми внезапно понял, что от ответа может зависеть его жизнь.

— От Томаса Лалли, — ответил он так же спокойно, как Куинн. — Когда я видел его в Лондоне.

Куинн мог знать, что они встречались, верно было так же и то, что Лалли произнес эти слова, читая их с листа с озадаченным выражением лица.

— Он сказал? — голос Куинна был растерянным, возможно, немного испуганным, и Джейми затаил дыхание, поняв, что он сделал ошибку. Значит, Лалли не был посвящен. Но Куинн боится, что он знает об этом?

— Расскажи мне о Деле, если хочешь, — быстро сказал Джейми. — Дата выступления уже назначена?

Куинн подозрительно поколебался, но стремление рассказать и желание убедить Джейми взяло верх.

— В общем, да. Все, что я могу сказать, в этот день улицы будут переполнены, пиво в тавернах потечет рекой, народу на площадях будет не меньше, чем долгоносиков в мешке с зерном. Все полки пройдут парадом по Пэлл Мэлл, а затем направятся в казармы. Один из полков Ирландской бригады пойдет последним, но не вернется на квартиры, а обойдет дворец. После того, как Его Величество уйдет внутрь, они выдвинутся на территорию, снимут охрану с тыла и войдут во дворец. Охрана с фасада дворца будет наблюдать за толпой и не заметит движения, пока не станет слишком поздно, а потом второй полк выйдет в назначенное место. Все остальные полки буду заняты чисткой обмундирования и уборкой, даже если они узнают, что происходит, они не успеют собраться, чтобы остановить нас. Как только король будет арестован, наши люди отправятся в Шотландию и Уэльс с сигналом выступать и захватить Лондон.

Это предположительно могло сработать, хотя Бог знает, насколько безумным был этот замысел.

— Но они не смогут продержаться достаточно долго, даже взяв в заложники короля, — заметил Джейми. — Что делать, если с армией Чарльза Стюарта в Ирландии служится небольшая задержка?

Небольшая задержка, подумал он; Джейми слишком хорошо помнил, сколько времени ушло, чтобы собрать даже плохо вооруженный сброд, не говоря уже о том, чтобы кормить и перемещать такую армию. И это не считая того, что слабый, как тростинка, Красавчик Чарли совсем не годился в лидеры восстания. На что рассчитывали заговорщики?

— Мы подумали об этом, — важно сказал Куинн, и Джейми спросил себя, а кто такие были эти «мы»? Сможет ли он вытянуть из Куинна имена? — есть запасные варианты. Полки в Лондоне не выступят, пока не услышат пароль.

— Да? И что же это за пароль?

Куинн усмехнулся и покачал головой.

— Никогда не догадаешься, приятель. То, что я тебе открыл — это знак большого доверия. Но то, что я сказать не могу, стоит больше, чем моя жизнь. — он откинулся назад и с громким треском пустил ветры.

— Иисус, Мария и Иосиф!

Несмотря на ужасы недавних разоблачений, Джейми рассмеялся. Том вздрогнул от звука, слишком напоминавшего выстрел, и выглянул из-под мокрого плаща. Куинн посмотрел на Джейми, подняв бровь.

— Так и есть, тройка — счастливое число.

* * *

Джон Грей был знаком с тюрьмами не понаслышке, но никогда не был в них гостем. По сравнению с другими заведениями подобного рода, его камера была относительно комфортной: здесь не было других узников, параша была пустой и сухой, и даже имелось небольшое, пусть и зарешеченное, окно. Стены сочились сыростью — как и все вообще в Ирландии — но на полу не было луж; но ни кровати ни матраса не было, только шерстяное одеяло в углу. Грей был рад и ему, в камере было чертовски холодно, а его одежда была влажной, белье просто липло к телу; пришлось ехать не меньше часа под проливным дождем, пока не достигли Атлона.

Он измерил размеры камеры: восемь футов на десять. Придется прошагать по камере туда и обратно не меньше семисот раз, чтобы пройти милю. Он вытряхнул одеяло, выронив из него мертвого сверчка, пару бабочек моли и останки того, кто когда-то был большим тараканом. Кто мог съесть его, подумал он. Крысы?

Лорд Джон вдруг очень устал, он сел на пол и, дрожа, натянул одеяло на плечи. Он успел поразмыслить над ситуацией, пока его везли в Атлон. Он выиграл немного времени, но не думал, что это много ему даст.

Сэр Мельхиор уехал — это было ихорошо и плохо. Плохо, потому что сержант гарнизона запер Грея в камере, потому что помощник юстициария еще не прибыл, и сержант отказывался беспокоить городского судью до утра. Хорошо, потому что помощник сэра Мельхиора, скорее всего, поставит вину лорда Грея под сомнение, но он либо отправит его под домашний арест, либо потребует условно-досрочного освобождения; каждое из этих решений удержит его от возвращения в дом Сиверли и от расследования обстоятельств его смерти.

Но главной заботой был Эдуард Твелветри. Не было никаких признаков, что он был в «Гластвиге» в это утро, и никто из слуг не упомянул о нем. Если бы он находился в доме, то вышел бы на шум узнать, в чем дело. Ergo, его там не было, потому что он бежал сразу после убийства.

Это должен был быть Твелветри, потому что Грей слышал шум убегающего человека. Но, если тот человек не побежал на конюшню, он должен был хоть ненадолго вернуться в дом. Для чего?

Либо для того, чтобы что-то забрать, либо потому, что он действовал хладнокровно и понимал, что поспешное бегство будет принято за признание вины. Или вернулся за сундучком? Но он был слишком большой и тяжелый, его могли унести только два человека. Твелветри не мог просто взять и уехать с казной под мышкой.

Грей обнаружил тело Сиверли почти в полдень. А что, если Твелветри приехал тайно, спрятал свою лошадь, подкрался к беседке и ударил Сиверли по голове индейской дубинкой, той самой, с которой Сиверли набросился на Джейми Фрейзера?

И тогда Твелветри вообще никогда не вернется? Можно было еще предположить, что у Сиверли были другие враги, вернее, странно, если бы их не было. И то, что он не расставался с дубинкой, указывало на страх за свою жизнь, не так ли? С другой стороны, майор мог просто коллекционировать экзотическое оружие; его гостиная отражала обычные вкусы военного.

Грей вздохнул, закрыл глаза и постарался удобнее пристроить голову на согнутом локте. Черт! Он слишком мало знал. Но он точно знал только одно: он должен выбраться отсюда, он должен как можно скорее вернуться в «Гластвиг». Но сейчас все, что он мог сделать, это ждать Джейми Фрейзера.

* * *

Стук сапог по брусчатке разбудил его. Он зевнул и покосился на зарешеченное окно в попытке определить время. Небо было темным, и он решил, что уже хорошо за полночь, но шаги, что он услышал, не были шагами караульного. Прошло несколько человек.

Он вскочил, обулся и застегнул жилет, прежде чем ключ загремел в замке. Дверь распахнулась настежь, явив сержанта гарнизона с фонарем в руке и выражением апоплексической ярости на лице. За ним маячила фигура Джейми Фрейзера.

— Я вижу, нас тут ждут. — похоже, Фрейзера все происходящее забавляло. — У вас нет ничего успокоительного для гуморов^{1} этого джентльмена? — Он ткнул пистолетом в спину сержанта и тот камнем влетел в камеру.

— Ты, грязная дворняжка! — при свете фонаря лицо сержанта приняло оттенок баклажана. — Дьявол заберет твою душу, паршивая шотландская собака! А вы… — Он повернулся к Грею, но только затем, чтобы замолчать с платком Грея во рту.

Том Берд влетел в камеру, схватил одеяло и, широко улыбнувшись Грею, выхватил из-за пояса кинжал и эффектно отхватил от одеяла несколько полос, чтобы упаковать буйного сержанта. Затем Том сунул кинжал в руки хозяина, хрипло прошептав:

— Рад видеть вас в добром здравии, милорд!

Затем выскочил снова, по-видимому, чтобы разведать обстановку снаружи.

— Спасибо, мистер Фрейзер, — пробормотал Грей, пожав ему руку, и в свою очередь направился вон из камеры. Честно говоря, он не ожидал спасения, только смутно надеялся на него, так что теперь его грудь разрывалась от волнения.

Фрейзер передал Грею фонарь и отсалютовал пистолетом, приветствуя его. Сердечно кивнув сержанту, он закрыл дверь и запер ее. Затем он забрал фонарь и повернул налево. На следующем повороте он остановился, соображая, каким путем идти.

— Я не должен был называть вас по имени, — сказал Грей тихо. — Мне очень жаль.

Фрейзер пожал плечами, всматриваясь во мрак на дворе. Дождь кончился, но камни мокро блестели в свете фонаря.

— Не беспокойтесь. По графству Роскоммон путешествует не так уж много шотландцев моих габаритов. У них не уйдет много времени, чтобы узнать мое имя, так что меня вычислят в любом случае. Ну, юный Берд, — прошептал он себе под нос, — где ты?

Словно ожидавшая этих слов тусклая фигура на противоположной стороне двора замахала руками. Фонарь Фрейзера давал небольшое пятно света, они быстро прошли к арке, где их ждал бледный от волнения Том.

— Сюда, — выдохнул он и повел их по невысоким ступеням вверх к бойницам. — В конце галереи есть лестница, она спускается к речным воротам, — прошептал он лорду Джону на ходу. — Я не видел солдат, но слышал их голоса.

Грей кивнул, сжимая кинжал. Но по многим причинам он надеялся, что воспользоваться им не придется.

— Может, оставите фонарь здесь? — шепнул он, подойдя поближе к Джейми, тот покачал головой.

— Пока нет, — сказал он. — Возможно, он еще потребуется. — Джейми вышел в галерею и мучительно медленно двинулся вперед. Грей и Том Берд шли за ним гуськом. Когда они приблизились к изгибу стены, Грей услышал голоса откуда-то снизу и почти остановился. Том ткнулся в его спину.

— Идемте, милорд. Мы не можем задерживаться, — прошептал он.

Чувствуя нарастающую панику, Грей приноравливался к медленной походке Фрейзера. Он быстро взглянул вниз и увидел открытую во двор дверь, полосу света, протянувшуюся из нее. Должно быть, гауптвахта; он увидел нескольких солдат и смог определить по внезапной тишине и последовавшими за ней стонами, смехом, возгласами, что они бросают кости.

Пусть кто-нибудь бросит две шестерки, быстро помолился он.

Опять раздались голоса, и он начал дышать снова, слыша стук крови в ушах. Темнота под ними молчала, хотя он еще слышал голоса охранников за спиной. Туго заплетенная коса Фрейзера свисала на спину. Она мягко качалась между лопатками, отсвечивая золотом в свете фонаря. Вдруг Фрейзер остановился, и Грей чуть не столкнулся с ним.

Он услышал, как шотландец глубоко вздохнул и увидел, как он перекрестился. Джейми повернулся к Грею и наклонился, почти касаясь губами его уха.

— Там кто-то есть у ворот, — его теплое дыхание коснулось щеки Грея. — Мы должны снять его. Постараемся не убить, да?

С этими словами он бросил фонарь во двор. Тот приземлился с громким лязгом и потух.

— Руки-крюки, — послышался саркастический голос снизу. — Это ты Фергюсон? Пришел меня сменить? — Солдат вышел из ниши у подножия лестницы, Грей увидел его приземистый плотный силуэт на фоне камней. Фрейзер набрал полные легкие воздуха, присел и прыгнул вниз, напугав Грея так, что он чуть не последовал за шотландцем.

Фрейзер ударил солдата вскользь, но достаточно сильно, чтобы выбить из него дыхание на пару секунд; они молча корчились на камнях, задыхаясь и всхрапывая. Грей бросился вниз по ступеням, не обращая внимания на грохот.

— Том, открывай ворота! — Он метнулся к борющимся фигурам, заметив, что короткий человек на мгновение оседлал Фрейзера и энергично лупил его по голове. Грей выждал момент и изо всех сил пнул коротышку сзади по яйцам.

Солдат с громким криком свалился с Фрейзера, и шотландец поднялся на колени, дыша, как дельфин. Грей уже стоял на коленях рядом с охранником, ощупывая его одежду в поисках чего-нибудь полезного. У него не было ни пистолета ни мушкета, но он был вооружен странным коротким мечом, наподобие гладиаторского. Грей подивился этому необычному выбору оружия, но все равно прихватил его, задержавшись еще ненадолго, чтобы пнуть солдата в живот, и последовал за Фрейзером.

Том уже открыл ворота. Шеннон лежал перед ними в пределах выстрела из лука. Его черные воды были неподвижны, как смола.

Фрейзер сильно хромал; прыжок с высоты не принес пользы его и без того отбитой заднице. Он тихо ругался по-гэльски, из чего Грей определил степень его гнева, как очень высокую.

— Черт возьми, — сказал Том, то ли от возбуждения, то ли следуя дурному примеру. — Где он? Он нас не бросил, надеюсь?

— Если он сбежал, он покойник, — коротко пробормотал Фрейзер и исчез в темноте, бросившись вверх по течению. Грей сделал вывод, что «он» — это, скорее всего, Куинн, и Фрейзер отправился его искать.

— Мы ждем лодку? — Спросил Грей Тома, поглядывая одним глазом на ворота замка над ними. Они находились всего в двадцати ярдах от стены, и все его инстинкты побуждали его убраться отсюда побыстрее.

— Да, милорд. Куинн сказал, что найдет лодку и будет ждать нас здесь в… — Том беспомощно оглянулся, — ну, в любое время, так сказал мистер Фрейзер. — Он тоже оглянулся в сторону замка, его лицо казалось бледным пятном в темноте. На ближних улочках было темно и тихо, не было видно даже фонаря сторожа.

Грей сжимал в одной руке меч, а в другой кинжал. От них будет мало пользы, если их обстреляют со стены, и совсем никакой, если гарнизон выйдет из ворот крепости.

— Держи! — Он сунул оружие в руки испуганному Тому и, присев, пошел вдоль берега, шаря руками у кромки воды в поисках подходящих обломков. Он ушиб пальцы рук и ног, барахтаясь в темноте, но нашел то, что искал: большой кусок доски. Он вытянул его из грязи и побежал обратно к речным воротам, где подсунул свою находку под створку ворот. Доска легко скользнула в щель — ничего хорошего, нужно найти еще.

Том, благослови его Бог, угадал его намерения и уже стоял за спиной у Грея с полными руками мусора, палок и камней. Грей лихорадочно порылся в добыче и, помогая себе каблуками, забил всем, чем мог, проем над доской. Пальцы будут синие, как задница Фрейзера, подумал он, напоследок забивая доску камнем.

Больше не было времени сделать что-то еще, из замка послышались крики. Схватив Тома за руку, Грей побежал в направлении, куда исчез Фрейзер.

Берег был грязным и неровным, они спотыкались и натыкались друг на друга, задыхаясь на бегу. Грей поскользнулся в грязи и с громким всплеском скатился в воду, здесь было глубоко. Задыхаясь он всплыл, размахивая руками и ногами в тщетной попытке нащупать дно и отдышаться.

— Я здесь, милорд! — Том осторожно вошел в воду по колено, камыши громко шуршали, когда он пробирался через них.

Внезапно раздался громким скрежет, словно галькой по стеклу. Выстрел, подумал Грей и рванул пуговицы на тяжелом насквозь промокшем мундире. Получив наконец возможность свободно двигаться, он сделал два гребка и пополз к берегу на четвереньках.

Со стороны ворот раздавались нестройные выстрелы. Поп-поп! Поп! Видят ли они их с Томом или палят наугад? Он вдруг вспомнил о стрелках в бойницах и инстинктивно сгорбился. Том схватил его за руку и вытянул на берег, как загарпуненную черепаху.

— Давайте… — сказал Том и вдруг замолчал с тихим удивленным мычанием.

Грей подхватил его и опустил на землю.

— Где болит? — сказал он. — Куда попали?

Он уже слышал такой звук: удивление, часто последнее в жизни человека.

— Рука, — сказал Том, тяжело дыша, все еще скорее удивленный, чем встревоженный. — Что-то ударило меня в руку. Словно молотком.

На берегу было темно, как в угольной шахте, но Грей смог разглядеть черное пятно на левом рукаве пальто Тома. Оно быстро увеличивалось. Грей тихо выругался, запустил пятерню в мокрые волосы и сорвал ленту.

— Над локтем? Ниже? — Быстро спросил он, ощупывая руку Тома.

— Ой! Вот здесь — ой! Немного выше. — сожалея о потере платка, он обернул ленту вокруг руки Тома и туго затянул. Кровотечение остановлено.

Минутная паника прошла, их окутывала ночь, и удары пуль по воде звучали безобидно, как первые дождевые капли из тучи. К лорду Джону вернулась способность рассуждать, и он мимолетно удивился: он сидел на земле, один его сапог валялся рядом, а сам он стягивал мокрый чулок с ноги. Из него получился замечательный жгут для перевязки.

— Я должен буду зайти поблагодарить Дженнингса и Брауна, — сказал Том слегка дрожащим голосом. — Я у них покупал эти чулки.

— Обязательно, Том, — неожиданно для себя улыбнулся Грей, засовывая босые ноги в мокрые сапоги. Его ум лихорадочно работал. Если Том пострадал серьезно, о нем надо срочно позаботиться. И единственное место, где можно получить помощь — это замок. Хотя, если рана только одна…

— Как ты думаешь, ты можешь идти? Можешь сесть?

— О, да, я… Оооо, — на полпути Том вдруг осел и снова улегся на землю. — Ой, — пробормотал он. — Я не чувствую… — Его голос замер в тишине. Грей с отчаянием рванул рубашку Тома из бриджей и стал шарить по холодной груди, пытаясь услышать сердце. Оно билось, слава Богу. Со вздохом облегчения лорд Джон вытащил руку из-под рубашки и оглянулся.

Речные ворота постепенно, медленными рывками открывались под напором солдат. Он видел свет их фонарей, яркая огненная щель неуклонно расширялась.

— Черт, — сказал он и, подхватив Тома под мышки, бросился обратно в камыши, волоча за собой бесчувственное тело камердинера.

* * *

Лодка резко накренилась, когда Джейми переместил свой вес, так что его сердце чуть не выскочило изо рта.

— Утихомирься, медведь, — раздался сзади голос Куинна. По сторонам слышался плеск воды, и Джейми казалось, что она стоит почти вровень с бортами. — Ты нас опрокинешь, если будешь вихляться, как свинья в мешке. Неужели хочешь опять заболеть?

— Даже не напоминай, — прошептал Джейми и сглотнул, закрыв глаза. Он попытался убедить себя, что если он не будет видеть воду, его желудок не узнает, что его задницу отделяет он нее всего дюйм древесины, и что лодка течет, как решето. Его ноги промокли насквозь, а что касается «извиваться», так он был уверен, что это сама крошечная лодчонка крутится под ним, хоть они и дрейфуют, не поднимая весел, вниз по течению.

— А если мы не будем грести? — прошептал он через плечо, зная, как далеко звук распространяется над водой.

— А мы и не будем, — решительно сказал Куинн. — Сейчас полный штиль, так что если ты рассчитываешь, что мы будем с улюлюканьем в вихре брызг мотаться туда-сюда перед замком, с горестными рыданиями выкликая твоих друзей… То хрен тебе.

Джейми покрутил головой и увидел стены замка на крутом берегу, черные, как ад на фоне пасмурного неба. Сходство с адом усилилось, когда он увидел, как распахнулись речные ворота, изрыгая красное пламя, в котором прыгали маленькие черные фигурки демонов.

— Радуйся, Мария, матерь… — прошептал он и крепко ухватился за борт лодки, чтобы не упасть. Где Грей и Том Берд? Он зажмурился, чтобы глаза быстрее привыкли к темноте, и отвернулся от замка, прежде чем открыть их снова. Но он видел только бесформенные темные пятна, качающиеся у берега — то ли лодки, то ли морские чудовища — хотя, Куинн сказал, что это заросли камыша, черные, как деготь, на фоне мерцающей воды. Казалось, ничего не могло двигаться в этом безмолвном мире. Не было видно ничего похожего на двух человек, живых, по крайней мере. Ей-богу, они должны быть где-то здесь, подумал Джейми.

Похоже, весь гарнизон был на ногах. Берег перед замком сверкал огнями, красные точки сновали вверх и вниз у воды. Эхо разносило далеко по реке яростный рев сержанта — Джейми, несмотря на тревогу, улыбнулся, узнав его голос.

Тихий всплеск заставил его повернуть голову. Куинн опустил весло в воду и очень мягко пытался задержать ее ход. Нос лодки медленно скользил по кругу, завораживая плавностью движения.

— Что, если они не здесь? — спросил Куинн очень тихо.

— Здесь. Я оставил их на берегу около замка.

— Сейчас их здесь нет, — заметил Куинн по-прежнему шепотом.

— Они видели, как я ушел вверх по течению. Они пошли за мной. Нам нужно вернуться. Они могли не заметить нас, мы очень тихо плыли.

Он говорил с большей уверенностью, чем чувствовал на самом деле, но Куинн пробормотал только: — Иисус, Мария и Иосиф пошлют нас к такой-то матери, — а затем опустил в воду второе весло и налег на него. Вода зашипела у бортов лодки, почти без плеска они начали подниматься против течения, а Джейми вытянул шею, пристально оглядывая берег.

Никого. Он заметил какое-то движение, но тень исчезла между сараями. Наверное, собака, слишком мала для человека, не говоря уже о двоих.

Где они могли находиться, когда солдаты все шире расходились по берегу? В городе — это было бы логично. Замок был окружен лабиринтом узких извилистых улочек.

— Долго мне еще грести? — проворчал Куинн. Он тяжело дышал, толкая лодку против течения.

— Мы уже достаточно далеко. Поворачивай обратно, — резко сказал Джейми. Они были примерно в фарлонге^[47] от замка, если бы Грей с парнишкой оставались на берегу, их к этому времени уже бы нашли. Они, должно быть, пошли в город, и солдаты, похоже, тоже склонялись к этому мнению.

Джейми снова начал молиться. Как он найдет их в городе? Он был так же заметен, как англичане. На поиски придется послать Куинна, и он сомневался, что ирландец с энтузиазмом отнесется к этой перспективе. Но он должен…

Тяжелый глухой звук! Что-то ударило в корпус лодки, и он вздрогнул с такой силой, что суденышко заколыхалось на воде. Куинн выругался и притормозил.

— Во что, во имя Духа Святого, мы врезались?

Клинк! Клинк! Клинк!

Звук повторялся с бешеной скоростью, Джейми перегнулся через борт и чуть не закричал при виде открывшейся картины: голова с бешено выпученными глазами, окруженная извивающимися в воде прядями волос, как маска Медузы, выступила из воды в нескольких дюймах от его руки, оскалив зубы в свирепой гримасе. Это поразительное существо держало в одной руке большой бесформенный тюк, а в другой странной формы меч, и, когда Джейми уставился на него, приоткрыв рот, морское существо стиснуло зубы, взмахнуло своим оружием и еще раз требовательно ударило рукояткой в борт лодки.

— Поднимите нас! — сказало оно. — Я больше не могу его держать.

Глава 26 Опиумные грезы

Грей, сжавшись в комок на дне лодки, тупо смотрел в широкую спину Фрейзера перед собой. Длинные руки шотландца вытягивались и сокращались, плечи напрягались и расслаблялись, он упорно греб вверх по течению, а черная громада замка медленно, медленно уменьшалась за кормой. Он слышал требовательные крики с берега, а Куинн, стоя в лодке и цепляясь за мачту, кричал им что-то по-ирландски, но Грей был слишком обессилен и замерз, чтобы беспокоиться о нем.

— Это их взбодрит, — пробормотал Куинн, усаживаясь в лодку позади Грея. Он оперся о плечо Грея, чтобы не упасть, и наклонился вперед.

— Как ты, малыш?

Том свернулся рядом с Греем, положив голову ему на колени, и судорожно дрожал. Они оба ужасно мерзли, несмотря на плащ, которым Куинн накрыл их обоих.

— Х-х-хорошо, — сказал Том. Его тело было напряжено от боли; Грей почувствовал, как щека Тома напряглась на его ноге, когда тот стиснул зубы, и положил руку на лоб камердинера, надеясь немного утешить его. Он пошарил под плащом, укрывавшим Тома, но не гнущиеся пальцы были не в состоянии справиться со жгутом.

— Н-нужно ослабить ж-жгут, — выдавил он, ненавидя себя за беспомощность и неспособность справиться с трясущейся челюстью.

Куинн быстро наклонился, чтобы помочь, его кудри скользнули по лицу Грея; от ирландца пахло торфяным дымом, потом и жирной колбасой — странно успокаивающий теплый запах.

— Позвольте-ка взглянуть, — его дружелюбный тон действовал умиротворяюще. — Ах, вот она, горюшко ты наше. Теперь лежите тихо, мистер Берд, я сейчас… — Он сосредоточенно притих, нащупав узел. Грей чувствовал тепло тела Куинна, ему стало немного лучше от физического присутствия Куинна и Фрейзера, а еще больше от осознания, что побег удался.

Том тихонько заскулил. Грей запустил пальцы во влажные волосы своего камердинера, потирая кожу за ухом, словно успокаивая собаку, у которой вытаскивали клеща.

— А теперь, — пробормотал Куинн, усердно работая пальцами в темноте. — Почти. Все, готово.

Том испустил тяжелый вздох и сглотнул воздух, больно впившись пальцами здоровой руки в ляжку Грея. Грей понял, что жгут ослаблен, и кровоток возвращается в раненую руку, разбудив онемевшую боль. Он сам хорошо помнил это ощущение, и потому положил руку на пальцы Тома и легко сжал их.

— Кровотечение сильное? — спросил он тихо.

— Совсем немного, — рассеянно ответил Куинн, все еще держа руки под плащом. — Но все-таки есть. Надо поменять повязку и подлечиться. — он встал, немного покачал головой и, сунув руку в карман пальто, вытащил знакомую квадратную бутылку.

— Хорошо, что я захватил лекарство для Джейми. Тот, кто его сварил, говорил, что оно годится от всех болезней, а уж от холода и огнестрельной раны, так обязательно.

Он передал бутылку Грею. Сладковатый запах вызывал неясную тревогу, но Грей колебался не больше секунды, прежде чем сделать маленький глоток.

Он закашлялся. Он кашлял, пока не потекли слезы, его грудь ходила ходуном, но в желудке уже рос теплый шарик. Тем временем Куинн закончил ощупывать руку Тома и теперь держал бутылку у его рта. Том глотнул пару раз, остановился, прокашлялся и без слов, жестом попросил передать бутылку Грею.

Заботясь о Томе, Грей пил мало, всего несколько глотков, но этого было достаточно, чтобы его голова мягко закружилась. Он перестал дрожать, чувствуя, как наплывает дремота. У ног Грея Куинн завязал последний узелок на повязке, изготовленной из оторванного подола рубашки, и, похлопав Грея по плечу, протиснулся обратно на корму.

Впереди Джейми Фрейзер еще несколько раз наклонился над веслами, но заслышав возню Куинна, спросил:

— Как ты там, малыш Берд?

Единственным ответом Тома был нежный храп; он заснул во время перевязки. Куинн наклонился вперед, чтобы ответить:

— Сейчас уже получше. Но пуля по-прежнему у него в руке. Так что надо везти его к врачу, я так думаю.

— Ты знаешь хоть одного? — голос Фрейзера звучал скептически.

— Да, и ты тоже. Мы отвезем его к монахам в Инхклеран.

Фрейзер замер. Он перестал грести, повернулся к Куинну и бросил на него сердитый взгляд, заметный даже при свете звезд.

— До Инхклерана не меньше десяти миль. Я не догребу так далеко.

— Тебе и не придется, морской волк. Как думаешь, зачем нам парус?

Грей откинул голову назад. Конечно, подумал он, с каким-то ребяческим интересом, а зачем нам парус? Парус, конечно, был маленьким, но все же…

— У меня сложилось впечатление, что для использования паруса нужен ветер, — с подчеркнутой учтивостью сказал Фрейзер. — А здесь полный штиль, как вы верно заметили.

— Будет у нас ветер, мой краснобородый друг. — Куинн отвечал еще вежливей. — С восходом придет ветер от Лох-Дерг, и дыхание зари наполнит наши паруса, как говорится в одной хорошей книге.

— А долго ли до рассвета, — голос Фрейзера звучал подозрительно. Куинн вздохнул и укоризненно щелкнул языком.

— Часа четыре, эх ты, маловер. Еще немного, и мы выйдем в воды Лох-Ри. Мы можем пристать к берегу и отдохнуть до рассвета.

Фрейзер хмыкнул в своей манере, но покорно вернулся к веслам, и медленное движение против течения Шеннона возобновилось. В ночной тишине под ритмичный плеск весел Грей уронил голову и предался грезам.

Сны были странные и очень яркие, и он почти проснулся, увидев себя в объятиях голого Куинна, впечатление было настолько реальным, что он сплюнул за борт, чтобы избавиться от вкуса поцелуя. Потом до него дошло, что это вкус напитка — имбирная отрыжка заполнила носоглотку, и Грей затих на дне лодки, глядя по сторонам.

Он обнаружил, что лежит в обнимку с Томом. Камердинер прижался к нему, дыша перегаром; его лицо было прижато к груди Грея, жар раскрасневшейся щеки чувствовался даже через полусухую рубашку. Движение прекратилось, они были одни в лодке.

Было еще темно, но облачный покров поредел, и взгляд на немногочисленные звезды подсказал ему, что до рассвета осталось не больше часа. Он лежал на мокрых досках, стараясь держать глаза открытыми и не вспоминать наиболее пикантные подробности своих снов.

Он все еще был так пьян, что ему не приходило в голову поинтересоваться, куда ушли Куинн с Фрейзером, пока он не услышал их голоса. Они сидели рядом с лодкой на земле. Ну, конечно, они на земле, подумал Грей, но его одурманенный наркотиками ум сразу нарисовал ему картину этой дружной парочки, дрейфующей на облаке в полуночном небе, усыпанном алмазами звезд. Они продолжали спорить:

— Я сказал, что не собираюсь это делать, и это мое последнее слово! — голос Фрейзера был низким и напряженным.

— Ты отречешься от своих товарищей, с которыми вместе проливал кровь?

— Вот именно. И ты поступил бы так же, если бы хоть немного подумал своими куриными мозгами.

Облако, на котором сидел Куинн, исчезло, он сам свернулся в клубок и превратился в красный глаз огромного петуха, который закукарекал по-ирландски и, хлопая крыльями, начал что-то клевать у ног Фрейзера. Оказалось, Фрейзер был совершенно голым, но несколько замаскированным парами облака, на котором сидел.

Видение растаяло, уступив место полупрозрачным фигурам Стефана фон Намцена с Перси Уэйнрайтом, за которыми он наблюдал со скучающим интересом, пока фон Намцен не превратился в Джейральда Сиверли с ужасной раной на голове.

Его разбудил громкий стон Тома; с ощущением слабости и тошноты он обнаружил себя в маленькой лодке, которая быстро скользила под парусом вдоль плоских зеленых берегов острова Инхклеран.

Чувствуя себя почти бестелесным, почти забыв, как надо переставлять ноги при ходьбе, он плелся, пошатываясь, вверх по тропинке за Куинном и Фрейзером, которые тащили Тома Берда так осторожно, как только могли, поощряя друг друга сочувственным мычанием. Остатки его снов смешались с туманом, через который они шли, и Грей вспомнил подслушанные слова. Ему очень хотелось знать, чем закончился этот разговор.

Глава 27 Верность и долг

Монахи встретили Джейми почти радушно и сразу передали Тома Берда в руки брата лекаря. Он оставил Куинна с Греем за трапезой и отправился поблагодарить отца Майкла.

Настоятель оглядел его с живым любопытством и предложил стул и стакан виски, и то и другое было принято с глубокой благодарностью.

— У тебя очень интересная жизнь, Джейми, дорогой, — сказал он, получив краткий отчет о текущих событиях. — Итак, вы пришли искать убежища, не так ли? А твои друзья — это те два джентльмена, о которых ты рассказывал мне раньше?

— Да, это они, отец. Что касается убежища… — Джейми спрятался за улыбку, хотя у него болели даже мышцы лица. — Как только вы посмотрите, что у бедного паренька с рукой, мы сразу уйдем. Я не могу подвергать вас опасности. Даже если помощник юстициария из Атлона уважает вашу святыню, он должен будет прибыть сюда, как только услышит о полковнике Грее.

— Как думаешь, полковник в самом деле убил майора Сиверли? — поинтересовался аббат.

— Уверен, что нет. Я думаю, что злодеем является человек по имени Эдуард Твелветри, который был связан с Сиверли деловыми отношениями.

— Деловыми?

Джейми неопределенно помахал рукой в воздухе. Его ушибленное плечо горело огнем, когда он шевелил рукой и болело до самой кости в состоянии покоя. Его задница была в не лучшем состоянии после нескольких часов гребли на узком и жестком сиденье лодки.

— Не могу сказать точно. Конечно, деньги и, возможно, политика. — Он видел, как белые брови аббата поднялись на лоб, а зеленые глаза округлились. Джейми устало улыбнулся. — Человека, которого я привел с собой зовут Тобиас Куинн. Это он рассказал мне о вас и о чаше.

— Я помню, — пробормотал аббат. — Но я не мог упоминать о нем, учитывая тайну исповеди.

Улыбка Джейми стала еще шире.

— Да, отец. Я знаю. Но теперь я хочу сказать, что намерения Тоби Куинна не являются частью моей исповеди, и он не скрывает их от вас. Может быть, вы поговорите с ним? Помолитесь за него?

— Я так и сделаю, мо mhic, — сказал отец Майкл, и его лицо засветилось настороженным интересом. — А ты сказал ему, что сталось с чашей?

Неожиданная дрожь пробежала по позвоночнику Джейми.

— Он знает, — ответил он немного сухо. — Я оставлю это между вами. Я не хочу ничего слышать о ней снова.

Настоятель несколько секунд смотрел на Джейми, затем поднял руку.

— Или с миром, мо mhic, — сказал он тихо. — И пусть Иисус, Мария и Бог-отец пребудут с тобой.

* * *

Грей нашел Джейми сидящим на каменной скамье у кладбищенской стены. Он выглядел опустошенным, бледным и растрепанным, с блуждающими глазами, что Джейми признал за последствия воздействия лекарства Куинна.

— У вас были галлюцинации? — спросил он не без сочувствия.

Грей кивнул и сел рядом.

— Я не хочу вам о них рассказывать, а вы не захотите узнать, — сказал он. — Уж поверьте.

Джейми подумал, что оба утверждения, скорее всего, правда, и вместо этого спросил:

— А как наш малыш Берд?

Грей немного оживился и даже смог вяло улыбнуться.

— Брат лекарь достал пулю. Он говорит, что повреждены только мышцы, кость цела, у мальчика небольшой жар, но, с Божьего благословения, через день-два все будет хорошо. Когда я видел его в последний раз, Том сидел на кровати и ел кашу с молоком и медом.

Желудок Джейми заурчал при упоминании о еде. Но все же надо было обсудить несколько первоочередных вопросов.

— Думаете, оно того стоило? — спросил он, подняв бровь.

— Что? — Грей наклонился вперед, потирая ладонью заросший щетиной подбородок.

— Том Берд. Ему повезло и вам тоже, но вас обоих могли убить. Или схватить.

— А так же вас и Куинна. Да. Мы все рисковали. — он сидел неподвижно, наблюдая за маленькой зеленой гусеницей на краю скамейки. — Хотите сказать, что я сделал глупость, когда попросил вас вытащить меня из Атлона?

— Если бы я так думал, то не пришел бы за вами, — прямо сказал Джейми. — Но я хочу знать, за что я рискую жизнью, когда приходится это делать.

— Убедительный довод. — Грей положил палец, пытаясь заманить на него гусеницу, но умное насекомое слепо ткнувшись в его ноготь, решило, что здесь ничего съедобного не найдется, внезапно свалилось со скамейки, покачалось на тонкой шелковой нити и исчезло в траве. — Эдуард Твелветри, — сказал он. — Я уверен, что это он убил майора Сиверли.

— Почему?

— Почему он это сделал, или почему я так думаю? — не дожидаясь ответа Джейми, Грей решил ответить на оба вопроса.

— Экономический интерес, для начала. Я думаю, что между ними существовало некое финансовое соглашение. Я говорил вам о бумагах, которые они смотрели, когда я был у Сиверли в первый раз? Я не финансист, но даже я распознаю фунты, шиллинги и пенсы, написанные на листе бумаги. Они проверяли какие-то счета. И тот сундучок был заполнен совсем не крыжовником. Итак, у Сиверли были деньги, и мы знаем, что он участвует в некоем предприятии, которое очень напоминает якобитский заговор. Я не могу сказать, вовлечен ли в него Твелветри. Возможно, что нет. — Он снова потер лицо и немного ожил. — Мне трудно поверить, что он, его семья… Ну, они конечно чертовы содомиты, но преданные короне солдаты из поколения в поколение. Я не могу поверить, что он решился на измену.

— Так вы считаете, что он обнаружил ваш интерес к Сиверли и убил его, опасаясь разоблачения заговора? Независимо от того, что представляет из себя этот заговор?

— Да. Это логичное предположение. Бесчестным с его стороны было бы покончить с Сиверли, чтобы присвоить все деньги после того, как он узнал о заговоре. Но дело в том… — Грей заговорил медленнее, подбирая слова. — Что бы там ни произошло, если убийство связано с деньгами, мы можем найти доказательства в бумагах Сиверли.

Ладонь Грея сжалась в кулак, и он бессознательно бил себя по колену в такт словам.

— Мне нужно попасть в дом и забрать эти документы. Если существуют какие-либо доказательства причастности Сиверли и Твелветри к политическому заговору, мы найдем их там.

Джейми подумал, раз лорд Джон так близко подошел к разгадке отношений Сиверли и Твелветри, стоит ли упомянуть о сведениях, полученных от герцогини Пардлоу? Судя по всему, она не захотела поделиться ими ни с мужем ни с деверем, и он не спросил ее почему.

Ответ на этот вопрос пришел почти сразу: ее старик отец. Несомненно, источником информации был Андре Ренни, и она, вероятно, не хотела, чтобы Пардлоу узнал, что она еще шпионит для отца по старой памяти. Джейми не винил ее. Но в то же время, ситуация оказалась серьезнее вражды двух семей.

«Младший брат Натаниэля Твелветри, которого мой муж убил на дуэли много лет назад». В памяти всплыли слова герцогини. Ах, он почти забыл. Дело было не только в ее отце; Пардлоу мог фигурально или буквально скрестить мечи с Эдуардом Твелветри.

Что ж, хорошо, он сможет сохранить ее доверие, даже раскрыв информацию.

— Есть еще одна вещь, о которое вы должны знать, — резко сказал Джейми. — В течение некоторого времени Твелветри переводил большие суммы в Ирландию. В Ирландию, — подчеркнул он. — Я не могу вам сказать, от кого он их получал. Я так же не могу сказать, кто сообщил мне эти сведения, но думаю, вполне возможно, что он передавал деньги Сиверли.

Обескураженный Грей выглядел почти комично. Наконец он поджал губы и вдохнул воздух, размышляя.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Это меняет дело. Если это правда, и если Твелветри действительно вовлечен в заговор, они могли случайно поспорить и… — его лицо прояснилось; ясно, что ему очень не нравилась мысль о предательстве Твелветри, которое Джейми считал наиболее вероятным. — Или он был введен в заблуждение о цели назначения денег и, узнав правду, решил вывести Сиверли из строя, прежде, чем тот сможет ими воспользоваться. Полагаю, ваш источник не сообщил вам точно о назначении этих средств? — Он кинул в сторону Джейми острый взгляд.

— Нет, — ответил Джейми абсолютно честно. — Но я полагаю, вы имеете полное право на документы Сиверли. Как считаете, Твелветри еще не забрал их?

Грей сделал глубокий вдох и выдохнул, покачав головой.

— Он мог бы. Но Сиверли был убит вчера, Боже мой, неужели это было только вчера? Твелветри не заходил в дом, так сказал дворецкий. Слуги будут настороже, и наверняка приедет жена Сиверли, ведь она должна унаследовать дом? Констебль сказал, что он опечатал дом до приезда коронера. Я не думаю, что дворецкий позволит Твелветри войти в дом, открыть сундук и уйти со всем его содержимым. Кроме того, — он бросил взгляд на каменную пристройку, где сейчас лежал том Берд, — я собирался сразу, как только вы освободите меня, направиться в «Гластвиг» и устроить засаду на Твелветри. Но все пошло не так.

— Да уж, — мрачно согласился Джейми.

Они некоторое время сидели в молчании, каждый со своими мыслями. Наконец Грей потянулся и выпрямился.

— И еще о бумагах Сиверли, — сказал он, глядя Джейми в глаза. — Я должен получить их. Что бы там ни говорилось о Твелветри, в них, скорее всего, упоминаются и другие лица, участвующие в заговоре. Члены Дикой охоты, так сказать.

Джейми уже думал об этой стороне дела и не мог оспорить выводы Грея, как бы ему ни хотелось. Он молча кивнул. Грей посидел еще минуту, а затем решительно встал.

— Я пойду поговорю с настоятелем, поблагодарю его и попрошу оставить Тома здесь, пока мы за ним не вернемся. Как думаете, Куинн переправит нас на берег?

— Надеюсь, да.

— Хорошо, — Грей направился к главному зданию, но потом остановился и обернулся. — Вы спросили, стоило ли оно того. Я не знаю. Просто выполняю свой долг.

Джейми сидел, глядя на удаляющегося Грея, пока англичанин не коснулся ручки на двери и не замер на пороге.

— Он просто не смог попросить меня поехать с ним, — пробормотал Джейми. Со смертью Сиверли слово, данное Джейми герцогу Пардлоу, утратило силу, и его обязательства по участию в деле прекратились. Любая дальнейшая помощь Грею могла быть предоставлена только по его доброй воле.

Грей довольно долго стоял молча, потом тряхнул головой, словно отгоняя надоедливую муху, и решительно вошел внутрь. Джейми не думал, что Грей отмахнулся от вопроса, просто он решил сначала закончить дела с отцом Майклом, прежде, чем говорить с Джейми.

И что я скажу ему?

Вопросы смерти Сиверли и возможной вины Твелветри его ничуть не беспокоили. Их возможная причастность к якобитскому заговору, хотя…

— Я уже сделал свой выбор, — пробормотал он нетерпеливо. — Почему вы не оставите меня в покое?

«Я, Джеймс Александр Малькольм Маккензи Фрейзер, клянусь перед Богом не брать в руки ни меча, ни пистолета ни любого другого оружия; никогда не носить пледа, тартана и другой одежды Нагорья; и если я преступлю свою клятву, да буду я проклят во всех своих делах и начинаниях вместе с семьей и имуществом. Да не увижу я никогда свою жену и детей, отца и мать и прочих родичей. Да буду я убит в бою как трус и останусь в чужой земле без христианского погребения вдали от могил моих предков и родных. Пусть все это постигнет меня, если я не сдержу клятву.»

Слова присяги, которую он произнес, когда ему сохранили жизнь, когда-то сожгли его губы; сейчас они испепелили его сердце. Скорее всего, он не знал никого из членов «Дикой охоты», но мысль о предательстве камнем легла на его душу.

В то же время воспоминание о детском черепе с длинными каштановыми волосами под кустом дрока вспыхнуло в его мозгу так же ярко, как память о присяге — но весило гораздо больше. Не остановить этих сумасшедших ирландцев — или не позволить Грею остановить их — было все равно, что предать малышку Маири или Беату или Каристиону и всех им подобных.

Значит, подумал он спокойно, это и есть мой долг. И цена не слишком высока.

Ему хотелось есть, но не хватало сил встать и войти в дом. Он достал из кармана четки, но не стал молиться, а просто держал их в руке. Он подвинулся на скамейке, повернувшись спиной к молчаливым мертвецам, позволяя усталость вытечь из него и освободить место для забот живого мира.

Раздался короткий удар колокола; Джейми увидел, как братья в саду отложили мотыги и стали отряхивать сандалии, готовясь выйти.

Он заметил мальчика лет четырнадцати, аккуратно остриженного, свежего и беленького, как гриб, который оглядывался по сторонам, стоя в проломе каменной ограды. Мальчик заметил Джейми и лицо его вспыхнуло улыбкой.

— Вы будете мистер Фрейзер? — Спросил он и протянул листок бумаги. — Мистер Куинн просил вручить вам. — Он сунул бумагу в руку Джейми и поспешил обратно к часовне, прежде чем тот успел его поблагодарить.

Джейми знал: это было прощальное письмо. Куинн ушел, чтобы воспользоваться чашей. Джону Грею придется подыскать другого перевозчика. Нелепый поступок, особенно если учесть, что он понял, в чем состоит его долг, но он обещал Куинну поговорить с настоятелем, и должен был покинуть бывшего соратника, надеясь, что Бог не оставит его своей милостью.

Он чуть не отбросил записку в сторону, но под воздействием внезапного импульса развернул ее. Он бегло просмотрел ее и замер на месте.

Письмо не содержало обращения и не было подписано.

«Да благословит тебя Бог в твой последний день за верность друзьям. Но я был плохим другом и не сказал тебе правды. Майора Сиверли убил англичанин. Я видел это своими глазами, потому что стоял в тот момент среди деревьев за беседкой. Капитан Твелветри является большим другом нашего Дела, и после смерти майора Сиверли все средства находятся у него в руках. Я призываю тебя защитить его и оказать ему помощь, когда вы вернетесь в Лондон. Даст Бог, мы увидимся там с нашими друзьями и увидим, как зеленая ветвь соединится с белой розой».

Джейми смял записку в кулаке. Джон Грей вышел из кабинета аббата и остановился, чтобы что-то сказать брату Амвросию.

— Друзья! — повторил Джейми вслух. — Помоги мне, Боже. — Он поморщился и, положив четки в карман, разорвал записку и развеял клочки по ветру.

Глава 28 Амплексус^[48]

Джейми не позволил Грею нанять лошадей на том основании, что ирландцы любят посплетничать не меньше шотландцев, так что вести об англичанине в грязном красном мундире с серебряными галунами дойдут в Атлон не позднее полудня следующего дня.

Они всю ночь шли от Лох-Ри через поля, при дневном свете остановились на отдых в лесу, откуда Джейми сходил в деревню за провизией, а с наступлением темноты снова вышли на дорогу, быстро шагая при ярком свете огромной белой, как алебастр, луны.

Дорога и поля были безлюдны.

Они вышли через луга к лесистой местности, деревья стояли плотной темной стеной, корни вспарывали почву, а ветви нависали так низко, что они шли почти в кромешной тьме, не видя дороги под ногами; только иногда, когда деревья внезапно отступали от обочины, в свете луны случайно белым пятном проплывало лицо или манишка рубахи, вспыхивала рукоять шпаги.

Даже звук шагов терялся в шелесте ветра, играющего молодой листвой в кронах деревьев. Джон ощущал ночь, как дикую силу, силу самой весны поднимающуюся из земли по его ногам, распространяющуюся по всему телу, пока кровь не начала колоть кончики пальцев, не застучала молоточками в висках.

Может быть, это был восторг свободы, радость от удачного побега. Возможно, волнение ночной охоты, приключения и опасности. Или осознание, что отныне он находится вне закона, ощущение погони за спиной.

Дорога была узкой, и они иногда касались друг друга, ослепленные блеском восходящей луны в просветах между деревьями. Он слышал дыхание Джейми, и представлял, как оно смешивается с ветерком и касается его лица. Он чувствовал запах Джейми, мускусный запах собственного тела, высохшего пота и пыли на одежде и вдруг задохнулся от дикого волчьего голода и тоски. От плотского желания.

Ты мой владыка, подумал он, тяжело дыша, или я твой властелин?

В канавах и болотах за стеной деревьев орали лягушки. Высокие и низкие голоса, басовитые и по-птичьи пронзительные ноты обрушивались на землю каскадами в одном пульсирующем хорале. Сидя вдали на лужайке, наблюдая восход сияющих звезд, его еще можно было бы воспринимать, как весеннюю пастораль, приветствующую возрождение жизни.

Но здесь в весенней песне громко звучал языческий зов плоти, слепое желание настигнуть и спариться, неосторожно пролить в землю семя и кровь, кататься среди раздавленных цветов, корчиться в соках травы и влажной земли.

Эти проклятые лягушки во все горло визжали о торжествующей страсти. Их были сотни и сотни. Их стоны оглушали.

Расстроенный видением земноводных, беспрепятственно предающихся любви над темными водами, Грей запнулсяногой о корень и тяжело упал.

Фрейзер рядом с ним почувствовал, как он опускается, успел перехватить его через туловище и поставил на ноги.

— Вы в порядке? — Спросил он тихо, его теплое дыхание коснулось щеки Грея.

— Кроакл дум-хо, — ответил тот, задохнувшись от неожиданности. Руки Фрезера все еще крепко держали его.

— Что?

— Так сказал лорд Жаба леди Мышке. Это песенка. Как-нибудь спою ее вам.

Фрейзер издал знакомый горловой звук, который выражал у него то ли насмешку, то ли заинтересованность, и внезапно отпустил Грея. Тот качнулся и протянул руку, чтобы не упасть. Он коснулся груди Фрейзера, такой теплой и твердой под рубашкой, с трудом сглотнул комок в горле и убрал руку.

— Наверное, в такую ночь можно встретить Дикую охоту, — сказал Грей, продолжая путь. Он вздрогнул и, наверное, ничуть не удивился бы, если бы из-за деревьев показалась королева фей, ужасная в своей жажде крови, сопровождаемая голодными, как волки, молодыми воинами, сверкающими глазами и зубами в темноте. — Что это за охотники, как вы думаете?

— Это души мужчин, — ответил Фрейзер без колебаний. — Я тоже о них подумал. Хотя больше шансов встретить их в бурную ночь.

— Так вы на самом деле видели их? — В этот миг он считал такую встречу вполне возможной, и потому задал свой вопрос совершенно серьезно. К удивлению Грея Фрейзер ответил так же серьезно.

— Нет, — ответил он с ноткой сомнения, — по крайней мере, не лицом к лицу.

— Расскажите.

Они несколько минут шли молча, но Грей чувствовал, что Фрейзер собирается с мыслями, и тоже молчал, приноравливаясь к упругому шагу этого огромного человека.

— Несколько лет назад, — сказал Фрейзер наконец. — Это случилось после Куллодена. Я тайно жил на своей собственной земле. В маленькой пещере среди скал. По ночам выходил на охоту. Иногда, когда олени уходили, приходилось идти далеко, и так случалось довольно часто. — Они вышли к небольшой поляне, залитой ярким светом, Грей заметил, как Фрейзер откинул назад голову, рассматривая луну. — Ночь тогда была совсем не такой, — сказал он. — Луны не было совсем, а ветер пронизывал до костей и стонал, как тысяча потерянных душ. Это было дикое место. Такое же дикое, как это, — добавил он, немного понизив голос, и указывая на окружавший их лес. — Ночь, когда могут повстречаться разные существа.

Он говорил без всякого выражения, словно встречаться с «существами» было для него обычным делом. Но сегодня ночью Грей мог поверить во что угодно и вдруг спросил себя, а сколько ночей провел Фрейзер в одиночку под тихими звездами или в дымной пещере, без глотка свежего воздуха?

— Я преследовал оленя и убил его, — продолжал Фрейзер совершенно будничным тоном. — Я сел около тела, чтобы отдышаться, перед тем, как разделать его. Конечно, я перерезал оленю горло, чтобы выпустить кровь, но не помолился над ним. Потом я спрашивал себя, может быть, именно это их и вызвало?

Грей подумал, было ли «это» запахом горячей крови или не сказанными священными словами, но не хотел прервать историю вопросами.

— Это были они? — спросил он через мгновение.

Фрейзер пожал плечами.

— Может быть, — сказал он. — Только я вдруг испугался. Даже хуже, чем просто испугался. Меня сковал ужас, а потом я услышал их. Я услышал их потом, — повторил он с нажимом. — Я испугался прежде, чем что-то расслышал, вот в чем дело. — он услышал стук копыт и голоса, наполовину заглушенные стонущим ветром. — Случись это несколько лет назад, я бы подумал, что это набег, — сказал он. — Но после Куллодена ничего подобного уже не происходило. Моей следующей мыслью было, что это английские солдаты, но я не мог различить английских слов, а я хорошо слышу их на расстоянии. Английский звучит по-другому, совсем не так, как гэльский, даже если вы не можете разобрать слова.

— Я так и подумал, — пробормотал Грей.

— И кроме того, — Фрейзер продолжал, будто не слышал Грея, — невозможно было понять, откуда слышались звуки. А все должно было быть ясно. Ветер был сильный, но устойчивый, с северо-запада. И все же голоса слышались с подветренной стороны, а так же с юга и востока. Иногда они исчезали, а потом возвращались. — он стоял над телом убитого оленя, готовый бежать, но в какую сторону? — А потом я услышал женский крик. Она… ах. — неожиданно в голосе Фрейзера прозвучала горечь. Почему, подумал Грей. — Она кричала не от страха или гнева. Это… хмм… Ну, так кричит женщина, когда ей… хорошо.

— То есть в постели. — Это не был вопрос. — Мужчины тоже так кричат. Иногда.

Идиот! Из всех вещей, что можно было сказать… Он ругал себя за тот намек на те несчастные слова в конюшне Хелуотера — глупое и случайное замечание.

Но Фрейзер издал только глубокое горловое «хммм», словно признавая формальную правоту Грея.

— Я на мгновение подумал о насилии… но в округе не было английских солдат.

— Шотландцы не насилуют женщин? — В тоне Грея еще звучала досада на самого себя.

— Не часто, — коротко сказал Фрейзер. — И не горцы. Но, как я сказал, голос звучал иначе. А потом я услышал другие голоса — визг и скрежет, крики лошадей, но это не был шум битвы. Больше похоже на толпу пьяных людей на пьяных лошадях. И они приближались ко мне.

Похоже, Джейми был больше всего поражен пьяными лошадьми. Это не была одна из обычных горских историй, но он уже слышал нечто подобное раньше. Особенно часто, когда в молодости воевал во Франции.

— Они говорили, королева всегда едет на огромном белом коне, сияющем в лунном свете, — тихо сказал он. — И сама сияет в темноте.

Джейми провел достаточно времени на болотах и среди диких скал, чтобы знать, сколько нечисти скрывается в земле, сколько призраков и духов не могут найти себе покоя, так что мысль о сверхъестественных существах была ему понятна и привычна. Как только ему на ум пришла мысль о Дикой охоте, он бросил оленя и поспешил прочь.

— Я думаю, они шли на запах крови, — пояснил он. — Я бы не сказал, что молитва над оленем могла остановить их. Они считали его своей законной добычей.

От того, каким тоном были сказаны эти слова, волосы зашевелились у Грея на затылке.

— Понимаю, — слабо произнес лорд Джон. Он ясно видел их своим мысленным взором: полупрозрачные силуэты лошадей и фей на земле и в воздухе, светящиеся мертвенным светом лица, выплывающие из темноты, голодный вой. Похотливый хор сумасшедших лягушек теперь звучал для него по-другому: он слышал в нем неизбывный голод.

— Ши, — тихо сказал Фрейзер.

«Ши», это слово звучало для Грея, словно вздох ветра.

— Этим словом и на гэльском и на ирландском называют существ из другого мира. Они иногда выходят из камней, а потом не могут вернуться.

Джейми был на грани безумия, но вдруг вспомнил полузабытый рассказ о том, что ши не могут перейти через проточную воду. Он бросился с высокого берега, перебрался через прибрежные валуны и, шатаясь, побрел против течения сначала по колено, а потом по грудь в воде, не открывая крепко зажмуренных глаз.

— На них нельзя смотреть, — объяснил он. — Если вы оглянетесь, они позовут вас. Они могут ослепить вас, и тогда вы пропали.

— Они убивают людей?

Фрейзер покачал головой.

— Они забирают людей, — поправил он. — Заманивают их к себе. Забирают их через камни в свой мир. Иногда, — он прочистил горло, — иногда похищенные люди возвращаются. Но они возвращаются двести лет спустя, когда все, кого они знал и любили, уже умерли.

— Как ужасно, тихо сказал Джон. Он слышал тяжелое дыхание Фрейзера, понимая, что тот борется с подступающими слезами, но не знал, почему его так расстроил этот конец сказки.

Фрейзер громко откашлялся.

— Да, хорошо, — повторил он ровным голосом, — так что я провел остаток ночи в воде и чуть не замерз. Я вышел на берег только на рассвете. Я едва мог двигаться, и пришлось ждать солнца, чтобы согреться, прежде чем вернуться обратно туда, где я оставил своего оленя.

— Он был еще там, — спросил Грей с интересом. — Так, как вы его оставили?

— Почти так. Что-то, то есть кто-то, — поправил он себя, — аккуратно, как портной, отрезал ему голову, вырезал внутренности и забрал одну заднюю ногу.

— Доля охотника, — пробормотал себе под нос Грей, но Фрейзер его услышал.

— Да.

— Вокруг него были следы? Кроме ваших, я имею ввиду.

— Не было ничего, — сказал Фрейзер, слова прозвучали коротки и уверенно. Он сам искал следы, подумал Грей. Любой охотник на оленя умеет читать следы на земле. Несмотря на попытку обратиться к логике, дрожь пробрала Грея, когда он представил на земле обескровленную и обезглавленную тушу оленя в дымке рассвета среди непримятого вереска.

— И вы забрали все остальное?

Фрейзер поднял одно плечо, потом опустил.

— Я не мог его оставить, — сказал он просто. — Мне надо было накормить семью.

Дальше они шли молча, каждый наедине со своими мыслями.

* * *

Луна начала опускаться, прежде, чем они достигли «Гластвига» и усталость немного умерила волнение Грея. Оно захлестнуло его с новой силой, когда они обнаружили, что на воротах висит замок, но он не заперт, а подойдя ближе, увидели полоску света на дальнем газоне. Она протянулась из одного окна с правой стороны фасада.

— Знаете, что это за комната? — спросил Грей, кивнув в сторону освещенного окна.

— Это библиотека, — так же тихо ответил Фрейзер. — Что бы собираетесь делать?

Грей сделал глубокий вдох, раздумывая. Потом он коснулся Джейми локтем, наклонив голову в сторону дома.

— Мы войдем. Идемте со мной.

Они осторожно двинулись к дому, обогнув газон и стараясь держаться в тени кустарников, но не обнаружили никаких признаков присутствия слуг ни в доме ни снаружи. В какой-то момент Фрейзер поднял голову и принюхался, сделав два или три глубоких вдоха, а потом кивнул на флигель и прошептал. — Конюшня пуста, лошадей нет.

Похоже, Джейми был прав; слуги ушли, не желая оставаться в доме, где произошло убийство. Грей допускал, что весь скот угнали в деревню.

Был ли этот ночной посетитель убийцей? Грей не мог представить себе причины, по которой законные душеприказчики Сиверли должны были явиться сюда тайком. Но, может быть, человек приехал сюда днем, а потом задержался до ночи? Он взглянул на луну, полночь давно миновала. Несомненно, этот человек был более предан своему долгу, чем большинство юристов. Или он решил переночевать в доме, и, страдая от бессонницы, спустился в библиотеку за книгой, подумал Грей, пожав плечами. Он был больше склонен верить Бритве Оккама.^[49]

Они уже были на расстоянии пистолетного выстрела от дома. Грей оглянулся по сторонам, а затем с легким волнением вступил на газон. Он был виден, как на ладони, яркая луна висела почти над головой, и короткая тень лежала у его ног. Не залаяла ни одна собака, ни один голос не окликнул его, но он почти беззвучно продвигался по затоптанному газону в сторону окна.

Оконная рама находилась значительно выше уровня глаз. Его глаз, по крайней мере. С некоторой обидой он заметил, что Фрейзер за его спиной поднялся на носках и заглянул в дом. Огромный шотландец переступил с ноги на ногу, а потом замер. Он что-то пробормотал на проклятом гэльском. По его тону и выражению лица, ясно различимому в лунном свете, Грей понял, что Фрейзер не обрадовался.

— Что вы видите? — Прошипел он, нетерпеливо дергая Фрейзера за рукав. Шотландец опустился на корточки и посмотрел на Грей снизу вверх.

— Это ваш мелкий засранец Твелветри, — сказал он. — Роется в бумагах Сиверли.

Грей почти не слышал окончания фразы, он уже шел ко входной двери, готовясь разнести ее в щепки, если встретит хоть малейшее сопротивление.

Этого не произошло. Дверь не была заперта, и распахнулась с такой силой, что с грохотом врезалась в стену холла. Одновременно из библиотеки донесся негромкий вскрик, и Грей бросился к приоткрытой двери, через которую струился свет, едва осознавая, что за ним по пятам следует Фрейзер, бормоча:

— Незачем ломать двери, чтобы войти в этот чертов дом.

Второй крик раздался, когда он ворвался в библиотеку и обнаружил там Эдуарда Твелветри, прижавшегося спиной к каминной полке и размахивающего кочергой, словно крикетной битой.

— Поставьте на место чертову кочергу, — сказал Грей, удивляясь резко сократившемуся словарному запасу, — и какого черта вы здесь делаете?

Твелветри выпрямился, тревога на его лице сменилась глумливой насмешкой.

— Это вы, черт побери, что здесь делаете, чертов убийца?

Фрейзер рассмеялся, и Грей с Твелветри уставились на него.

— Прошу прощения, господа, — вежливо сказал он, хотя его лицо все еще сияло улыбкой. Он поманил их пальцами, словно приглашая маленьких мальчиков подойти поздороваться с престарелым родственником. — Занимайтесь вашими делами. Не обращайте на меня внимания, пожалуйста.

Джейми огляделся вокруг, взял небольшой табурет, который Грей уронил при своем стремительном появлении, и уселся на него, с видом довольного зрителя.

Твелветри переводил взгляд с Грея на Фрейзера, словно не мог решить, с кого начать. Он был похож на крысу, озадаченную неожиданно большим количеством сыра, и Грей с трудом подавил смех, несмотря на весь свой гнев.

— Я повторяю, — сказал он более мягко, — что вы здесь делаете?

Твелветри опустил свое оружие, но по-прежнему оставался настроен враждебно.

— Я тоже повторяю, какого черты вы сюда явились? Как вы посмели войти в дом человека, которого предательски убили?

Грей моргнул. В последние часы он был настолько очарован магией лунной ночи, что совсем забыл, что находится вне закона.

— Я не убивал майора Сиверли, — сказал он. — И очень хотел бы знать, кто это сделал. Не вы ли?

Челюсть Твелветри отвисла.

— Вы… сукин сын! — сказал он и, замахнувшись, нанес удар, целясь Грею в голову.

Грей поймал его запястье обеими руками и дернул на себя, заставив Твелветри потерять равновесие и качнуться вперед; но тот удержался на ногах и даже успел ткнуть лорда Джона в нос свободной рукой.

Со слезами на глазах Грей уклонился от второго удара кочергой, прыгнул назад и зацепился каблуком за край ковра. Он пошатнулся, и Твелветри с торжествующим криком ударил его в живот.

Удар пришелся вскользь, но заставил Грея потерять равновесие, он пригнулся и тяжело осел на пол. Не в силах вздохнуть, он откатился в сторону, избежав еще одного удара лязгнувшей о камни очага кочерги, и, схватив Твелветри за лодыжку, дернул изо всех сил. Его противник с криком опрокинулся на спину, кочерга описала в воздухе дугу и врезалась в створку окна.

Казалось, Твелветри на некоторое время лишился сознания, ударившись головой об угол камина. Он распластался перед очагом, одна из его рук лежала в опасной близости от открытого огня. Грей снова получил возможность дышать и замер, сидя на полу. Он почувствовал вибрацию досок пола под тяжелыми шагами и, вытирая с лица кровь — ублюдок Твелветри разбил ему нос, он надеялся, что он не был сломан — увидел, как Фрейзер наклонился и заботливо отодвинул Твелветри подальше от огня. Затем Фрейзер нахмурился, схватил совок для золы и поспешно выхватил из огня листы обгорелой бумаги, разбрасывая их по полу и отделяя от горящих страниц. Он сорвал с себя пальто и бросил его на бумаги, стремясь затушить искры.

Твелветри издал сдавленный крик и тоже потянулся к бумагам, но Фрейзер поднял его шиворот и швырнул на диван, обитый бело-синим полосатым шелком. Он оглянулся на Грея, словно спрашивая, не требуется ли и ему подобная услуга.

Грей покачал головой и, хрипло дыша и держась одной рукой за ушибленные ребра, неловко поднялся на ноги и проковылял к креслу.

— Вы могли бы… помочь, — сказал он Фрейзеру.

— Вы и сами прекрасно справились, — серьезно заверил его шотландец, и, к своему удивлению, Грей почувствовал себя чрезвычайно польщенным.

Он закашлялся и осторожно промокнул нос, оставив на рукаве кровавое пятно.

Твелветри застонал и поднял голову, отрешено глядя перед собой.

— Я хочу… знать… как? — удалось выговорить Грею. — Вы утверждаете, что это не вы убили майора Сиверли?

— Нет, — ответил Твелветри, его взгляд был абсолютно пустым. Он начал приходить в себя, и его взгляд сосредоточился на Грее с выражением крайнего отвращения. — Нет, — повторил он более резко. — Конечно, я не убивал Джеральда Сиверли. Что за глупость?

Грей коротко задумался, что глупого могло быть в его вопросе, но решил считать ответный вопрос чисто риторическим. Прежде, чем он успел сформулировать следующий, он заметил, что Фрейзер спокойно перебирает бумаги на столе.

— Положите их, — рявкнул Твелветри, пытаясь подняться. — Прекратите сейчас же!

Фрейзер взглянул на него и приподнял рыжие брови.

— Собираетесь меня остановить?

Твелветри схватился за пояс, где обычно носят шпагу. Потом медленно сел.

— Вы не имеете права лезть в эти документы, — сказал он Грею удивительно спокойно. — Вы убийца и, вероятно, беглый преступник. Подозреваю, что вы сами себя освободили из-под ареста?

Теперь Грей принял это за сарказм и не потрудился ответить.

— По какому праву вы сами их смотрели, позвольте спросить?

— По праву закона, — быстро отвел Твелветри. — Я исполняю волю Джеральда Сиверли по его долгам и распоряжению его имуществом.

И зарубите это себе на носу, добавило его выражение лица. Грей был всерьез озадачен этим открытием.

— Джеральд Сиверли был моим другом, — добавил Твелветри, поджав губы. — Близким другом.

Грей многое узнал от Гарри Карьера, но ему не приходило в голову, что Твелветри был настолько близок к Сиверли, что стал его душеприказчиком. Значит, Сиверли доверил ему свое имущество, долги и жену? И если они были настолько близки, что мог Твелветри знать о делах Сиверли?

Как бы то ни было, он явно не собирался делиться своими знаниями с Греем. Лорд Джон поднялся на ноги и мужественно стараясь на закашляться в прокуренном воздухе библиотеки, подошел к окну и откинул крышку скамьи. Сундучок пропал.

— Что вы сделали с деньгами? — потребовал ответа он, поворачиваясь к Твелветри.

Тот посмотрел на него с глубокой неприязнью.

— Поздно, — усмехнулся он. — Вы никогда не дотянетесь до них своими грязными ручонками.

Джейми собрал спасенные из огня листки бумаги и осторожно сдувал с них клочья пепла. При этих словах он посмотрел на Твелветри, а потом перевел взгляд на Грея.

— Хотите, чтобы я обыскал дом?

Глаза Грея были устремлены на Твелветри, он увидел, как его ноздри вздрогнули, а губы презрительно сжались — в покрасневших глазах не было ни следа страха или тревоги.

— Нет, — сказал Джейми, озвучив мысли Грея. — Он не лжет, их здесь уже нет.

— Вы неплохо разбираетесь в незаконных делах, — сухо сказал Грей.

— Да, неплохо. У меня была кое-какая практика. — шотландец помахал в воздухе стопкой обгорелой бумаги. Он бережно вытащил один лист и вручил его Грею.

— Я думаю, это единственное, что может представлять интерес, милорд.

На обратной стороне было написано стихотворение о Дикой охоте, Грей сразу узнал его несмотря на опаленные края и пятна сажи.

— Почему… — начал было он, но потом, увидев, как Фрейзер поднял подбородок, перевернул бумагу. Он слышал, как захрипел Твелветри, но не обратил на него внимания.

Дикая охота

Капитан Рональд Довган

Преподобный Скарри Спендер

Роберт Уилсон епископ

Фордхэм О'Тул

Имон О'Крайд

Патрик Баннион Лаверти

Грей присвистнул сквозь зубы. Он не знал ни одного человека из этого списка, но это была ценная информация, что, кстати, подтверждало яростное выражение лица Твелветри. Теперь он не вернется к Хэлу с пустыми руками.

Если он не ошибается, сейчас Грей держал в руках список якобитских заговорщиков; ирландских якобитов. Они с Фрейзером считали, что стихотворение было своеобразным паролем, и он спрашивал себя — паролем для кого? Здесь был написан ответ или часть его. Люди, не знакомые лично, опознают своих соратников по стихотворению; несколько с виду безобидных строк на самом деле были тайным кодом, для того, кто располагал ключом к нему.

Фрейзер небрежно кивнул в сторону Твелветри:

— Может быть, стоит выбить из него подробности?

Твелветри выпучил глаза. Грею очень хотелось рассмеяться, но он совладал с собой.

— Вы меня искушаете, друг мой, — сказал он. — Но я сомневаюсь, что ваши усилия увенчаются успехом. Просто придержите его здесь, пока я осмотрюсь.

Уже по одному выражению лица Твелветри он мог понять, что больше ничего не найдет, но проформы ради осмотрел стол и книжные полки, а так же совершил короткий визит с подсвечником в верхние комнаты на случай, если Сиверли держал что-то в спальне.

Он с гнетущим чувством прошел по пустому и темному дому и ощутил что-то похожее на печаль, стоя в спальне покойника. Слуги сняли белье с кровати, скатали матрац и аккуратно закрыли мебель от пыли. Только блеск свечей на дамасских обоях напоминал о жизни.

Грей почувствовал пустоту в собственной душе, словно и сам стал призраком, равнодушно оглядываясь на последние события своей жизни. Ярость и возбуждение от борьбы с Твелветри иссякли, оставив усталость и чувство беспомощности. Он ничего не мог больше сделать; не мог арестовать Твелветри или заставить его отвечать. Какие бы открытия еще не ожидали их, Сиверли был мертв и его преступления будут похоронены вместе с ним.

— Его дом знает, что его больше нет, — тихо сказал он, слова потухли среди молчаливых стен. Грей повернулся и вышел, оставив открытой дверь в темноту.

ЧАСТЬ IV. АДСКАЯ ДЕСЯТИНА

Глава 29 Дикая охота

Они возвращались в Лондон почтовой каретой, грязные, небритые, сильно пахнущие рвотой. Море опять штормило, и даже Грей чувствовал себя больным.

— С желудком не поспорит даже князь… — пробормотал он, думая, что это неплохое начало для стихотворения.

Надо прочитать его Гарри, может быть, тот найдет подходящую рифму. Ему самому приходило в голову только «грязь», и мысль о грязном вонючем трюме, заполненном потными и пьяными пассажирами в сочетании с тряской кареты и резкой вонью собственных спутников снова вызвала тошноту.

Мысль о неизбежном объяснении с Хэлом облегчения не принесла.

Они добрались до Аргус-хауса перед закатом, и Минни, услышав шум в холле сбежала по лестнице, чтобы приветствовать их. Один быстрый взгляд сказал ей все, что она хотела узнать; она велела им молчать, вызвала лакеев и горничных и приказала срочно готовить ванную и подать бренди.

— Хэл…? — Спросил Грей, с опаской глядя в сторону библиотеки.

— Он в Палате лордов с докладом о добыче олова. Я пошлю ему записку. — Она сделала шаг в сторону, зажимая одной рукой нос, а другой махнув в сторону лестницы. — Кыш отсюда, Джон.

* * *

Чистый и относительно трезвый, несмотря на щедрую порцию бренди, Грей спустился вниз в большую гостиную, следуя на запах чая. Он услышал мягко рокочущий голос Джейми Фрейзера и обнаружил их с Минни уютно расположившимися на синем диване; они оглянулись на него с видом заговорщиков.

У него не было времени поразмыслить над их секретами, потому что приехал Хэл, одетый для выступления в Палате лордов и красный от дневной жары. Герцог со стоном рухнул в кресло и вытянул ноги в туфлях на красных каблуках, отдавая их в распоряжение Насонби со вздохом облегчения. Дворецкий бережно разул хозяйские ступни, словно они были сделаны их фарфора, и оставил Хэла изучать дыру на чулке.

— В Лондоне такое столпотворение карет, что я решил пройтись, — сказал он так, словно видел в последний раз своего брата за завтраком, а не несколько недель назад. Он взглянул на Грея. — У меня волдырь на пятке размером с голубиное яйцо, так вот даже он выглядит лучше тебя. Что, черт возьми, случилось?

После этого вступления изложить события последних дней оказалось легче, чем ожидал лорд Джон. Он сделал это кратко, как только мог, время от времени обращаясь к Фрейзеру за необходимыми подробностями.

При рассказе о нападении Сиверли на Джейми Фрейзера губы Хэла насмешливо дернулись, но он сразу стал серьезным, услышав о втором визите Грея в имение майора.

— Боже мой, Джон. — Он отвлекся от чая, рассеянно держа в руке кусок кекса. — Значит, ты сбежал из замка Атлон и из Ирландии и теперь подозреваешься в убийстве. Ты же понимаешь, что юстициарий опознает тебя по словесному описанию?

— Мне некогда было беспокоиться об этом, — возразил Грей, — и я не собираюсь делать это сейчас. Нам надо обсудить более важные вещи.

Хэл наклонился вперед и аккуратно положил кекс.

— Расскажи мне об этих вещах, — сказал он.

Грей извлек на свет обгорелый лист из камина в доме Сиверли. Он положил на стол мятую страницу со стихотворением и списком имен на обратной стороне и изложил свои догадки.

Хэл поднял ее, свистнул сквозь зубы и произнес что-то неблагозвучное на немецком языке.

— Хорошо сказано, — похвалил Грей. Его горло першило от длинного рассказа и морской болезни. Он взял чашку чая и вдохнул его аромат. — Я вижу, один человек в списке имеет воинское звание; если хоть один из них находится сейчас в армии, мы найдем его довольно легко.

Хэл тщательно разгладил смятый лист.

— Ну, что ж. Думаю, нам следует действовать осторожно, но быстро. Я покажу эти имена Гарри; он знает всех и вся и сможет выяснить, кто они такие, служат ли они в армии и что из себя представляют. Пока очевидно только одно — все они ирландцы. Ирландскую бригаду придется проверять очень осторожно — не хочу обидеть их подозрением. Что касается Твелветри… — Он взял кекс, откусил и стал задумчиво жевать.

— Он уже знает, что его подозревают в заговоре, — заметил Грей. — Можем ли мы обратиться к нему напрямую или нам нужно просто проследить за ним в Лондоне, чтобы узнать, с кем он общается?

Лицо Хэла просияло улыбкой, когда он смерил младшего брата взглядом сверху вниз.

— Так ты, значит, собираешься надеть маску и следить за ним? Или хочешь поручить эту миссию мистеру Фрейзеру? Я ни одного из вас не назвал бы незаметным.

— Нет, здесь я полагаюсь на тебя, — ответил Грей. Он потянулся к графину с бренди и налил его в стакан для воды. Его рука дрожала от усталости, и он пролил несколько капель.

— Я поговорю с мистером Бисли, — задумчиво сказал Хэл. — Думаю, он сможет связаться с негодяями О'Хиггинсами; мы сможем использовать их.

— Они ведь ирландцы, — заметил Грей.

Братья Рейф и Мик О'Хиггинсы были солдатами, пока их это устраивало. А когда им надоело, они исчезли, как блуждающие огоньки. Однако, они знали все грязные норы и гнездовья порока в Лондонских трущобах, где собирались ирландские эмигранты, и были самыми подходящими людьми для не совсем законной работы.

— Ирландская кровь не обязательно подразумевает склонность к предательству, — укоризненно сказал Хэл. — И они очень пригодились нам в деле с Бернардом Адамсом.

— Ты прав, — Грей откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, чувствуя, как усталость вытекает из него, словно песок из часов. — Не принимай близко к сердцу.

Минни деликатно откашлялась. Она что-то тихо шила, пока мужчины разговаривали.

— А что насчет майора Сиверли? — спросила она.

Грей открыл глаза, мутно глядя на нее.

— Он умер, — ответил он, — разве вы не слышали, Минерва?

Она ответила ему холодным взглядом.

— И, без сомнения заслужил свою смерть. Но разве вы не начинали этого дела с намерением привлечь его к суду и заставить публично ответить за свои преступления?

— Разве можно отдать под трибунал покойника?

Минни снова откашлялась с довольным видом.

— Вообще-то, — сказала она, — я думаю, это возможно.

Хэл перестал жевать кекс.

— Я собрала довольно большое количество записей военно-полевых судов, — сказала она, быстро взглянув на Грея, — когда… когда бедный Перси… — Она вздохнула и отвернулась. — Дело в том, что ответчика можно привлечь к военно-полевому суду посмертно. Дела человека продолжают жить после него, хотя, я думаю, что к подобному разбирательству обращаются только в случае крайне тяжелых нарушений, в назидание армии и чтобы дать возможность командирам преступника показать, что они не дремали и не попустительствовали грязным сделкам.

— Я никогда не слышал о подобных вещах, — сказал Грей.

Краем глаза он видел, как Джейми Фрейзер, поджав губы, изучает ковер, словно никогда его не видел до сих пор. Джейми Фрейзер был единственным в мире человеком, который знал правду о взаимоотношениях Грея с его сводным братом.

— Как часто это случалось? — Спросил Хэл заинтересованно.

— Ну, я знаю только об одном случае, — призналась Минни. — Но этого достаточно, не так ли?

Хэл сжал губы и кивнул, его глаза сузились, он подсчитывал шансы на успех. Это должен быть общий военно-полевой суд, а не полковой; они так решили с самого начала. Полк Сиверли, возможно, пожелает сам рассмотреть обвинения против него, но протоколы полковых судов не были публичными, в то время как общие военно-полевые суды обязательно раскрывали информацию, а так же привлекали к участию в деле адвокатские конторы с их изнурительно подробной фиксацией всех этапов разбирательства.

— И это даст вам публичную арену, если потребуется, — деликатно добавила Минни, — для изучения отношений майора Сиверли с Эдуардом Твелветри. Или любым другим человеком. — Она кивнула на опаленный листок, лежащий рядом с чайником.

Хэл рассмеялся. Это был тихий радостный смех, которого Грей не слышал уже давно.

— Минни, дорогая, — сказал он ласково. — Вы просто драгоценная жемчужина.

— Пожалуй, да, — скромно согласилась она. — Еще чаю, капитан Фрейзер?

* * *

Томас, граф де Лалли, барон де Толлендэйл размещался в небольшом частном доме недалеко от Спитлфилда. Адрес Джейми узнал от герцогини, которая не стала спрашивать, зачем он ему понадобился; а он не стал выяснять, почему она спросила, говорил ли он с Эдуардом Твелветри, а если говорил, то не упоминал ли вышеназванный джентльмен имя Рафаэля Вэттисвэйда.

Он удовлетворил ее любопытство, но ничего не сообщил ни Грею ни герцогу Пардлоу; пока герцогиня уважает его секреты, он будет уважать ее. Джейми спросил, слышала ли она о некоем Тобиасе Куинне; она не слышала.

Он не удивился — если Куинн сейчас в Лондоне, и знает, что его планы известны Фрейзеру, он будет сидеть тихо, как мышь. И все-таки он может использовать чашу короля друидов для вдохновения сторонников, в чьей самоотверженности не уверен, так что слухи о нем и о чаше вполне могут бродить по городу.

Джейми шел по узким улочкам, ощущая себя странно чужим здесь. Когда-то у него были люди, которые пошли бы за ним в бой, а так же те, кто мог добыть для него сведения. Он мог сказать несколько слов нужному человеку, и Куинн был бы найден через несколько часов.

Он решительно отмел от себя воспоминания; с той частью его жизни было покончено. Он так решил и не желал возврата назад; но почему эти мысли снова и снова приходят к нему?

— Потому что я еще не все сделал, — пробормотал он себе под нос.

Он должен найти Куинна. Делает ли он это ради самого Куинна или для спасения Ирландской бригады, он не знал, но он должен был найти этого человека. А Томас Лалли был таким же, как он сам. Конечно, Лалли был узником, но все эти годы он поддерживал связь с соратниками и информаторами, слушал и был в курсе их замыслов. Такой человек никогда сам не покинет поле боя, его можно только унести вперед ногами.

Человек, не признающий поражения, с горечью подумал Джейми.

* * *

Он явился без предупреждения. Это было не совсем учтиво, но он не собирался быть любезным. Ему была нужна информация и было больше шансов получить ее, если не дать Лалли времени на обдумывание ситуации.

Солнце поднялось в зенит, когда он добрался до места; Пардлоу предложил ему карету Греев, но он не хотел, чтобы стало известно о его передвижениях по Лондону. Братья Греи больше не беспокоили его слежкой, они были слишком заняты поисками членов «Дикой охоты». Как скоро они выйдут на того, кто согласится заговорить? Он постучал в дверь.

— Капитан Фрейзер, — к удивлению Джейми дверь открыл сам Лалли. Лалли был удивлен не меньше, но поздоровался сердечно и отступил назад, приглашая войти в дом.

— Я один, — сказал Джейми, заметив, как Лалли выглянул на улицу, прежде чем захлопнуть дверь.

— Я тоже, — ответил Лалли, окидывая взглядом крошечную гостиную. Здесь царил беспорядок с грязной посудой и крошками на столе, холодным очагом и общим впечатлением заброшенности. — Мой слуга, боюсь, покинул меня. Могу я предложить вам… — он повернулся, разглядывая полки, поднял две или три бутылки, взял одну из них, вздохнул с облегчением, обнаружив, что она полна. — Стакан пива?

— Да, благодарю вас. — Джейми знал, что нельзя отказываться от гостеприимства, особенно в таких обстоятельствах, и они уселись за стол — больше здесь сидеть было негде — оттолкнув грязную посуду, зеленую корку сыра и мертвого таракана. Джейми подумал, что бедняга умер если не от голода, то от отравления.

— Итак, — сказал Лалли после короткого обмена общими фразами, — вы нашли Дикую охоту?

— Англичане считают, что да, — ответил Джейми, — хотя, может быть, всего лишь тычут пальцем в небо.

Глаза Лалли расширились, но лицо было непроницаемо.

— Я слышал, вы ездили в Ирландию с лордом Джоном Греем, — заметил он и легко вздохнул. — Я не видел ее уже много лет. Она все такая же зеленая и красивая?

— Сырая, как губка, залитая по колено грязью, но да, довольно зеленая.

Эти слова заставили Лалли засмеяться; Джейми подумалось, что смеется сейчас он не часто. Жилось господину графу не легко.

— Мне действительно пришлось путешествовать в обществе его светлости, — сказал Джейми. — Но у меня был еще один компаньон. Случайно не припоминаете Тобиаса Куинна?

Да, граф его знал; Джейми заметил искорку понимания глубоко в глазах Лалли, хотя лицо оставалось спокойным и слегка насмешливым.

— Кажется, да. Один из ирландцев О'Салливана, не так ли?

— Да, тот самый. Он встретил нас в Ирландии и путешествовал с нами как случайный спутник.

— Действительно? — Лалли сделал глоток, пиво было кислым, он скривился и выплеснул его в открытое окно. — И что же было его целью?

— Он сказал мне, что ищет одну старинную вещь. Он называл ее чашей короля друидов. Вы не слышали о ней?

Лалли не был прирожденным лжецом.

— Нет, — сказал он, но его пальцы дрогнули и он напрягся. — Чаша короля друидов? Что это такое?

— Не спрашивайте. Вы ее видели, — ответил Джейми вежливо, но твердо.

Лалли не двигался, колеблясь между признанием и отрицанием. Это означало, что он видел Куинна, но не хотел его выдавать.

— Мне нужно поговорить с ним, — сказал Джейми. Он наклонился вперед, чтобы подчеркнуть важность и искренность своих слов. — Это вопрос его собственной безопасности, а так же безопасности тех, кто готов следовать за ним. Можете свести меня с ним? Я готов встретиться в любом месте и в любое время.

Лалли немного отодвинулся, глядя подозрительно.

— Встретиться с ним и выдать англичанам? — спросил он.

— Считаете, что я на это способен? — как ни странно, предположение Лалли причинило Джейми боль.

Лалли поморщился и опустил глаза.

— Я не знаю, — сказал он тихо, и Джейми видел, как двигаются мышцы под кожей лица. — Так много людей, которых я знал… — он коротко кивнул головой с видом отчаяния. — Я не знаю, кому теперь можно доверять. Может быть, никому вообще.

Это уже было правдой.

— Да, — сказал Джейми. — Я тоже. — Он развел руками. — Но все-таки я пришел к вам.

Он почти слышал, как думает Лалли. Печальные мысли отражались на этом бледном подрагивающем лице.

Ты влип по уши, старина, сочувственно подумал Джейми. Перед ним сидел еще один человек, который пойдет к своей гибели, когда эта безумная затея будет приведена в действие. Еще один, кого можно спасти, если…

Он отодвинул свой стул и встал.

— Послушайте меня, Томас МакГереалт, — решительно сказал он. — Возможно, Куинн рассказал вам, что он предложил мне, и что я ответил ему, если нет, спросите его. Я отказал ему не из трусости, не из-за предательства, не потому что отвернулся от друзей и товарищей. Я отказался, потому что точно знаю. Вы слышали о моей жене?

— Англичанке? — тень сардонической улыбки коснулась губ Лалли.

— В Париже ее называли Белой Дамой, и не зря. Она предсказала конец нашего Дела и его гибель. Поверьте, Томас. Это предприятие так же обречено, я это знаю. Я не могу этого доказать, но ради нашего общего прошлого прошу вас поверить мне.

Он почти не дышал, ожидая ответа, но Лалли не поднимал глаз, обводя пальцем лужицу пива на столе. Наконец он заговорил.

— Если англичане не отправят меня во Францию, чтобы очистить мое имя, то что ожидает меня здесь?

На это не было никакого ответа. Лалли был всецело во власти англичан, как и сам Джейми. Какой человек не соблазнится возможностью снова жить полной жизнью? Джейми беспомощно вздохнул, Лалли посмотрел на него; его взгляд стал острым, когда он заметил жалость на лице Джейми.

— Ах, не беспокойтесь обо мне, старый товарищ, — сказал он, и в его голосе прозвучало не меньше любви, чем иронии. — На следующей неделе маркиза Пелем возвращается из своего загородного дома. Маркиза очень добра ко мне, она не позволит мне голодать.

Глава 30 Близкие друзья

Гарольд, герцог Пардлоу, командир 46-го полка вместе с обоими своими полковниками и братом, полковником лордом Джоном Греем посетили адвокатскую контору, чтобы подать необходимые документы для посмертного вызова в военно-полевой суд майора Джеральда Сиверли по ряду обвинений, начиная с воровства, коррупции, провокации мятежа и заканчивая умышленным убийством и изменой.

После нескольких часов обсуждения они все-таки решили добавить к перечню преступлений обвинение в измене. Оно должно было вызвать огромное количество разговоров и, возможно, выявить новые факты преступной деятельности Сиверли. Кроме того, они ожидали, что люди из списка — члены «Дикой охоты» — будут внимательно наблюдать за ходом событий, и надеялись, что новости военно-полевого суда заставят их каким-либо образом проявить себя.

Даже с учетом тяжести предъявленных обвинений суд был назначен только через месяц. Не выдержав бездеятельного ожидания, Грей пригласил Джейми Фрейзера на скачки в Ньюмаркет. Возвратившись через два дня, они сняли номера в «Бифштексе», намереваясь пообедать и отдохнуть перед карточной игрой вечером.

По молчаливому обоюдному согласию они избегали разговоров об Ирландии, Сиверли, Твелветри, военно-полевых судах и поэзии. Фрейзер был молчалив, иногда грустен, но он расслабился, увидев лошадей, и Грей почувствовал, как уходит его собственная усталость и напряжение. В свое время он устроил Джейми в Хелуотер на досрочное освобождение ради лошадей и относительной свободы, хотя не тешил себя надеждой, что Джейми не чувствует себя заключенным. Но, по крайней мере, Джейми не был совершенно несчастен.

Правильно ли я с ним поступил, спрашивал себя Грей, глядя в широкую спину Фрейзера, идущего впереди него по коридору к столовой. Сохранит ли он по себе добрую память, или только усугубит горечь положения Джейми? Господи, как я хочу это знать…

Но еще… была возможность освобождения. Грей чувствовал, как его желудок завязывается в узел при этой мысли, но не мог понять, то ли от страха, что Фрейзер обретет свободу, то ли наоборот. Хэл, несомненно, упомянул о такой возможности, но если их усилия выведут на новый якобитский заговор, страну снова захлестнет волна страха и истерии; в таком случае будет почти невозможно добиться помилования Фрейзера.

Он совершенно погрузился в свои мысли и не сразу понял, что из бильярдной справа от них доносится знакомый голос.

За столом, крытым зеленым сукном, стоял Эдуард Твелветри. Он сделал удачный удар, его лицо светилось удовольствием, но тут он заметил в коридоре Грея. В одно мгновение его улыбка превратилась в оскал. Второй игрок с удивлением воззрился на него, а потом озадаченно повернулся к Грею.

— Полковник Грей? — сказал он вежливо. Это был майор Беркли Тарлтон, отец Ричарда Тарлтона, прапорщика Грея при Крефельде. Он, конечно, знал Грея, но не мог толком понять причин враждебности, колючей стеной вставшей между этими двумя мужчинами.

— Майор Тарлтон, — кивнул Грей, не отводя глаз от Твелветри. Кончик носа Твелветри побелел. Похоже, он уже получил повестку явиться в военно-полевой суд.

— Проклятый щенок. — Голос Твелветри был почти спокоен.

Грей поклонился.

— Ваш покорный слуга, сэр, — сказал он. Он почувствовал, как Джейми подошел к нему сзади, и увидел, как сузились глаза Твелветри при виде шотландца.

— А вы… — Твелветри помотал головой, словно пораженный, что не может найти подходящего эпитета. Он снова перевел взгляд на Грея. — Любопытно. Это действительно любопытно, сэр. Как вы решились привести этого шотландского ублюдка, осужденного предателя, — его голос зазвучал громче при этих словах, — в священные стены нашего клуба? — Он все еще держал кий, сжимая его словно жезл.

— Капитан Фрейзер мой близкий друг, — холодно сказал Грей.

Твелветри неприятно ухмыльнулся.

— Полагаю, очень близкий, — он насмешливо приподнял край рта.

— Что вы подразумеваете под этими словами, сэр, — раздался голос Фрейзера из-за спины, такой спокойный и официальный, что акцент был почти неуловим.

Лихорадочно блестевшие глаза Твелветри поднялись к лицу Фрейзера.

— Почему, сэр, вы озаботились поинтересоваться? Ведь вы прекрасно знаете, что этот говнюк, — он мгновение поколебался, затем его губы растянулись в сардонической усмешке, — не просто ваш самый близкий друг. Ваша преданность оплачена постельными услугами.

Грей услышал приближающийся свист, взрыв и звон в ушах, как при контузии. Он смутно ощущал, как мысли, словно осколки пушечной бомбы разлетаются под черепом: он пытается выбить меня из равновесия и спровоцировать драку — этот сукин сын ее получит; или он хочет получить вызов, так почему бы нет? Он хочет выглядеть пострадавшей стороной? Он публично обозвал меня пед***, теперь мне придется его убить.

Его колено уже согнулось, чтобы выступить вперед, пальцы руки сжались в кулак.

— Джентльмены! — Тарлтон был потрясен, но сдержан. — Вы, конечно, не можете действительно иметь в виду то, чтосказали. Я говорю: вы должны обуздать ваши страсти, пойти выпить чего-нибудь прохладительного, трезво все обдумать и, возможно, отправиться спать. Я уверен, что завтра утром…

Грей прервал его.

— Ты, чертов убийца! — сказал он.

— Что? Да ты д*** пед***! — Твелветри все еще сжимал кий, костяшки его пальцев побелели.

Большая рука опустилась на плечо Грея и отодвинула его в сторону. Фрейзер встал между ними, перегнулся через угол стола и выдернул кий из рук Твелветри, словно соломинку. Он взял кий в руки, с усилием разломил пополам и аккуратно положил обломки на стол.

— Вы назвали меня предателем, сэр? — вежливо спросил он Твелветри. — Я не обижаюсь, потому что я понес наказание за это преступление. Но я говорю, что вы еще больший предатель, чем я.

— Что вы говорите? — Твелветри выглядел ошеломленным.

— Вы упомянули о близких друзьях, сэр. Ваш собственный ближайший друг майор Сиверли должен предстать перед военно-полевым судом за коррупцию и предательство самого гнусного рода. И я заявляю, что вас должны судить вместе с ним, потому что вы были его соучастником и, если справедливость существует, вы несомненно, там будете. Надеюсь, что вы присоединитесь к майору в аду, и молюсь, чтобы это произошло как можно скорее.

Твелветри проглотил воздух со звуком, который Грей счел бы забавным при других обстоятельствах.

Твелветри замер, его глаза-бусинки выкатились из орбит, затем его лицо передернулось, он вскочил на стол и бросился к Джейми Фрейзеру. Фрейзер отклонился в сторону, и Твелветри, зацепив его вскользь, мешком свалился к ногам Грея.

Мгновение он лежал на полу бесформенной кучей, но потом медленно поднялся, тяжело дыша. Никто не попытался прийти ему на помощь.

Он выпрямился, медленно расправил одежду и направился к Фрейзеру, стоящему посреди комнаты. Он подошел к шотландцу, посмотрел, словно примериваясь и, отступив на шаг, хлопнул Фрейзера голой рукой по лицу со звуком, напоминающим пистолетный выстрел.

— Я жду ваших секундантов, сэр, — сказал он голосом, чуть громче шепота.

Комната и коридор были полны людей, вышедших из курительной, библиотеки и столовой на шум скандала. Они расступились перед Твелветри, словно воды Красного моря, когда он вышел прочь, прямой как шомпол и с остекленелым взглядом.

Майор Тарлтон, сохранивший присутствие духа, вытащил из-за обшлага рукава платок и протянул его Фрейзеру, который вытер им лицо; после удара у него немного слезились глаза и кровоточил нос.

— Я сожалею об этом, — сказал Грей Тарлтону.

Он снова мог дышать, хотя мышцы груди ныли, словно он таскал мешки с камнями. Он оперся рукой о край бильярдного стола, чтобы не упасть и держался на ногах каким-то непостижимым усилием. Он заметил, что каблук Твелветри надорвал сукно на столе.

— Не могу себе представить… — Тарлтон выглядел глубоко несчастным. — Я не могу себе представить, что могло заставить капитана сказать подобные слова. — он развел руки, демонстрируя полнейшую беспомощность.

Фрейзер вернул себе самообладание, хотя, справедливости ради, подумал Грей, он его и не терял, и передал Тарлтону его аккуратно сложенный платок.

— Он сказал так в попытке дискредитировать показания полковника Грея, — сказал он негромко, но достаточно внятно, чтобы быть услышанным всеми людьми в комнате и коридоре. — Но то, что сказал ему я, является правдой. Он якобитский предатель и повинен как в смерти майора Сиверли, так и в измене короне.

— О, — ответил Тарлтон. Он кашлянул и беспомощно обернулся к Грею, который пожал плечами, извиняясь.

Свидетели в коридоре — Грей понял, что слова Фрейзера были обращены именно к ним — начали перешептываться между собой.

— Ваш покорный слуга, сэр, — сказал Фрейзер Тарлтону и, вежливо поклонившись, повернулся и вышел. Он не пошел ко входной двери вслед за Твелветри, а направился к лестнице, по которой поднялся, словно не замечая многочисленных взглядов, направленных в его широкую спину.

Тарлтон снова закашлялся.

— Я хочу сказать, полковник. Не выпьете ли вы со мной стакан бренди в библиотеке.

Грей на мгновение прикрыл глаза, затопленный теплой волной благодарности.

— Охотно, майор, — сказал он. — Это мой любимый напиток, так что можно и пару стаканов.

* * *

В конце концов, они выпили бутылку, причем Грей принял львиную долю. Различные друзья Грея постепенно присоединились к ним, сначала осторожно, потом все решительнее, пока более десятка мужчин не собралось вокруг трех маленьких столиков, сдвинутых вместе и заставленных стаканами, кофейными чашками, бутылками, графинами, тарелками с сэндвичами и пирогами. Обсуждение происшествия от осторожных вопросов быстро перешло к громким заявлениям о шокирующей наглости Твелветри и общему признанию его сумасшедшим. Об обвинениях Фрейзера не было сказано ни слова.

Грей понимал, что никто в действительности не считает Твелветри помешанным, но, не будучи готов обсуждать этот вопрос, предпочитал сокрушенно покачивать головой и растерянно соглашаться с этой оценкой.

Конечно, у Твелветри были свои сторонники, хоть и несколько меньше числом; они заняли позиции в курительной комнате, откуда сочился смешанный с дымом поток враждебного бормотания. Лицо мистера Бодли скорбно окаменело, когда стюард доставил в библиотеку поднос со свежим кофе. «Бифштекс» был не чужд спорам джентльменов — это был настоящий лондонский клуб — но персонал не одобрял порчу мебели в качестве аргумента.

Что заставило его это сделать, подумал Грей. Новость расползется по Лондону, как чернильное пятно по белой скатерти, и ее невозможно будет искоренить. Он встал, смутно представляя, что скажет Хэлу, попрощался с Тарлтоном и компанией и пошел, стараясь держаться, ровнее вверх по лестнице к спальням.

Дверь в комнату Фрейзера была открыта и стюард — «Бифштекс» не нанимал горничных — выгребал из камина золу. В комнате было пусто.

— Где мистер Фрейзер? — спросил лорд Джон, положив руку на дверной косяк и внимательно оглядывая комнату, словно крупный шотландец мог затеряться среди мебели.

— Он ушел, сэр, — ответил слуга, с трудом поднимаясь на ноги и почтительно кланяясь. — Он не сказал, куда.

— Спасибо, — сказал Грей после паузы и чуть менее твердо прошел до своей комнаты, где он тщательно закрыл за собой дверь, упал на кровать и уснул.

* * *

Я назвал его убийцей. С этой мыслью Грей проснулся через час. Я назвал его убийцей, а он меня пед***… и все же он ударил Фрейзера. Почему?

Потому что Фрейзер прямо и публично обвинил его в измене. Твелветри обязан был бросить вызов, он не мог оставить эти слова без ответа. Обвинение в убийстве может быть простым оскорблением, но не обвинение в государственной измене. И особенно, если оно правдиво.

Конечно. Грей и сам это знал. Но он не мог предположить, что Фрейзер предъявит это обвинение сейчас и таким публичным способом.

Он встал, воспользовался горшком, плеснул немного воды из кувшина на лицо и выпил оставшуюся воду. Почти наступил вечер, в комнате темнело, снизу поднимались сочные ароматы чаепития: жареные сардины, свежие пышки с корицей, лимонные кексы, окорок, бутерброды с огурцом. Он почувствовал внезапный голод.

Грею захотелось спуститься вниз прямо сейчас, но оставались вещи важнее еды. Надо было добиться ясности.

Он не мог сделать это ради меня, эта догадка вызвала сожаление, но он не мог не признать ее правильной. Он достаточно хорошо знал Фрейзера и понимал, что тот не пойдет на такой отчаянный шаг, чтобы просто отвлечь внимание от обвинения Твелветри в содомии, независимо от того, что он сам думал о Грее в этот момент.

Грей понял, что вряд ли угадает мотивы Фрейзера, не спросив его напрямую. И он хорошо себе представлял, куда ушел Фрейзер; говоря по справедливости, было не так много мест, куда он мог уйти.

Справедливость. Существовало достаточно много способов достижения этого загадочного состояния человеческой души. Если рассматривать по мере убывания социальной терпимости: закон, суд, дуэль, убийство.

Он сел на кровать и несколько секунд размышлял. Потом позвонил и попросил бумаги и чернил, написал короткую записку, сложил ее и, не запечатав, отдал слуге с короткой инструкцией о доставке.

Грей сразу почувствовал себя лучше, разгладил мятый шейный платок и отправился на поиски жареных сардин.

Глава 31 Предательство

Фрейзер, как и предполагал Грей, вернулся в Аргус-хаус. Хэл явился почти сразу вслед за лордом Джоном; он с шумом взбежал по ступеням крыльца и почти вышиб дверь из рук дворецкого.

— Где этот чертов шотландец, — спросил он, яростно уставившись на Грея и Насонби.

Надо же, как быстро, подумал Грей. Новость о том, что случилось в «Бифштексе» расползлась по кофейням и клубам Лондона всего за четыре часа.

— Здесь, ваша светлость, — произнес глубокий холодный голос, и Джейми Фрейзер собственной персоной вышел из библиотеки с «Философским исследованием о происхождении идей возвышенного и прекрасного» Эдмунда Берка в руках. — Желаете поговорить со мной?

Грей почувствовал минутное облегчение от того, что Фрейзер закончил «Избранные диспуты» Марка Туллия Цицерона; у Берка было меньше шансов пробить череп Хэла, если они вздумают драться — именно это намерение читалось сейчас на лицах обоих.

— Да, я чертовски желаю поговорить! Идите сюда! И ты тоже! — На пределе терпения он бросил раскаленный взгляд на Грея и пронесся мимо Фрейзера в библиотеку.

Джейми вошел в комнату и спокойно сел, хладнокровно глядя на Хэла. Едва за ними закрылась дверь, Хэл повернулся к Фрейзеру, вне себя от потрясения и ярости.

— Что вы наделали? — Хэл прилагал все усилия, чтобы контролировать себя, но его правая рука сжималась и разжималась, словно он усилием воли удерживал себя от насилия. — Вы знали, что я… что мы, — поправился он, коротко кивнув на Грея, — планировали. Мы оказали вам честь, доверив присутствовать на советах, и как вы нам отплатили?

Он резко остановился, потому что Фрейзер поднялся на ноги. Очень быстро. Он стремительно шагнул к Хэлу и тот машинально сделал шаг назад. В лицо ему бросилась краска, но этот румянец бледнел рядом с пылающим лицом Джейми Фрейзера.

— Честь, — сказал шотландец, и его голос задрожал от ярости. — Как вы смеете говорить мне о чести?

— Я…

Огромный кулак обрушился на стол, зазвенели безделушки, овальная ваза опрокинулась на бок.

— Замолчите! Вы говорите с человеком, у которого не осталось ничего, кроме чести, иначе я бы уже четыре года как был во Франции. Вы угрозами заставили согласится на ваши условия, предать старых товарищей, забыть обеты дружбы и верности, чтобы стать орудием в ваших руках… и вы думаете, что оказываете мне честь, англичанин?

Казалось, воздух дрожит под напором его гнева. Несколько минут никто не говорил, ни одного звука, кроме капели воды из опрокинутой вазы.

— Почему же тогда? — тихо спросил Грей, наконец.

Фрейзер повернулся к нему, опасный и красивый, словно загнанный олень, и Грей почувствовал, как сердце замерло у него в груди.

Зато грудь Фрейзера тяжело вздымалась, он с трудом контролировал свои чувства.

— Почему. — Повторил он. Это был не вопрос, а первые слова объяснения. Он на мгновение прикрыл глаза, а затем открыл их и пристально посмотрел на Грея. — Потому что все, что я сказал Твелветри — правда. После смерти Сиверли он взял финансовую часть заговора в свои руки. И теперь заговор продолжает расти. Его нужно остановить.

— Заговор растет? — Хэл тихо сполз в кресло, когда Фрейзер говорил, но теперь вскочил на ноги. — Есть подтверждения? Что вы знаете?

Фрейзер бросил на него презрительный взгляд.

— Я знаю все.

И в нескольких фразах он изложил перед ними всю картину заговора: чаша короля друидов в руках Куинна, участие ирландских полков, план «Дикой охоты». Во время рассказа его голос дрожал от сдерживаемых чувств; Грей не мог определить был ли это гнев или ужас перед чудовищностью преступления. А может быть, это было горе.

Джейми закончил говорить, позволив голове упасть на грудь. Но потом он снова сдалал глубокий дрожащий вздох и посмотрел вверх.

— Если бы я думал, что есть хоть малейший шанс на успех, — сказал он, — я защищал бы их до последней капли крови. Но нет, я знаю это. Я не могу позволить этому случиться снова.

Грей услышал тоску в его голосе и быстро взглянул на Хэла. Осознает ли брат всю чудовищность того, что им сейчас раскрыл Фрейзер? Он еще сомневался, хотя лицо Хэла было полно решимости, и глаза горели, как угли.

— Одну минуту, — резко сказал Хэл и вышел из комнаты. Грей слышал, как он срочно распоряжается в холле, отправляя сообщения Гарри Карьеру и двум старшим офицерам полка. Он подозвал секретаря.

— Записка к премьер-министру, Эндрюс, — напряженный голос Хэла доносился в библиотеку. — Спросите, сможет ли он принять меня сегодня вечером. Дело чрезвычайной важности.

Стул каблуков Эндрюса, в большой спешке направлявшегося к двери, шаги Хэла на лестнице.

— Он пошел сказать Минни, — громко произнес Грей, прислушиваясь.

Фрейзер сидел у камина, оперев локти о колена и опустив голову на руки. Он не ответил и не пошевелился. Через несколько мгновений Грей откашлялся.

— Не говорите со мной, — тихо сказал Фрейзер. — Не сейчас.

* * *

Они просидели в молчании около получаса, судя по каминным часам, которые серебристо отбивали каждую четверть. Тишину прерывал только дворецкий, который в первый раз вошел, чтобы зажечь свечи, а потом принес записку для Грея. Он раскрыл ее, бегло прочитал и положил в карман жилета, услышав шаги Хэла на лестнице.

Его брат был бледен и очень возбужден, хотя держал себя в руках.

— Кларет и печенье, пожалуйста, Насонби, — сказал он дворецкому и ждал, пока тот не выйдет, чтобы заговорить дальше.

Фрейзер поднялся на ноги, когда Хэл вошел, но не из вежливости, подумал Грей, а чтобы быть готовым ко всему дерьму, что последует дальше.

Хэл сложил руки за спиной и попытался изобразить сердечную улыбку.

— Как вы верно заметили, мистер Фрейзер, вы не англичанин, — сказал Хэл. Фрейзер ответил ему пустым взглядом и улыбка умерла, не родившись. Хэл поджал губы, вдохнул через нос и продолжал. — Вы условно-досрочно освобожденный военнопленный, находящийся под моим надзором. Я с большой неохотой должен запретить вам драться с Твелветри. Хотя полностью согласен с тем, что этот человек заслуживает смерти, — добавил он.

— Запретить мне, — безразлично повторил Фрейзер. Он стоял и смотрел на Хэла, словно на раздавленное насекомое на сапоге, с любопытством и отвращением. — Вы заставили меня предать моих друзей, — сказал Джейми так разумно, словно доказывал геометрическую теорему, — предать мой народ, моего короля, а теперь желаете лишить меня моей чести? Я так не думаю, сэр.

Не говоря больше ни слова, он вышел из библиотеки и пронесся мимо удивленного Насонби, входившего с прохладительными напитками. Дворецкий благородно скрыл свои чувства — как-никак он работал в этом доме много лет — поставил поднос и вышел вон.

— Все прошло хорошо, — сказал Грей. — Минни посоветовала?

Брат взглянул на него в раздражением.

— Мне не нужны советы Минни, чтобы знать, чем может обернуться для нас этот поединок.

— Ты мог бы остановить его, — заметил Грей и наполнил один из хрустальных бокалов темно-красным и душистым вином.

Хэл фыркнул.

— Я? Да, если только запереть его. Ничто другое не сработает. — Он заметил упавшую вазу и рассеянно поднял ее, взял в руки маленькую ромашку. — У него есть право выбора оружия. — Хэл нахмурился. — Как думаешь, может быть, шпага? Она надежнее пистолета, если действительно собираешься кого-то убить.

Грей ничего не ответил; Хэл застрелил Натаниэля Твелветри из пистолета; намного позже он сам убил Эдвина Николса на пистолетной дуэли, хотя это и оказалось чистой случайностью. Тем не менее, с технической стороны Хэл был прав. Пистолеты давали осечки, и очень немногие били точно на расстоянии больше нескольких футов.

— Я не знаю, как он со шпагой, — продолжал хмуриться Хэл, — но я видел, как он двигается, его выпад будет по крайней мере на шесть дюймов глубже, чем у Твелветри. — Насколько мне известно, он не держал в руках оружия лет семь или восемь.

— Я не сомневаюсь в его рефлексах, — мимолетная память услужливо подсказала, как Фрейзер поймал его на дороге, споткнувшегося под страстные стоны лягушек и жаб, — но не ты ли постоянно бубнишь о необходимости постоянно тренироваться?

— Я никогда не бубню, — сказал обиженный Хэл. Он повертел ромашку в пальцах, роняя на ковер белые лепестки. — Но, если я позволю ему драться с Твелветри, а Твелветри убьет его… ты, как его поручитель на досрочное освобождение, получишь большие проблемы.

Грей почувствовал внезапный спазм в животе.

— Я не рассматриваю ущерб своей репутации, как худшую потерю, — сказал он, представляя себе, как Джейми Фрейзер умирает на рассвете, орошая своей горячей кровью его преступные руки. Он проглотил вино, не почувствовав вкуса.

— Я тоже, — признался Хэл, отпуская оборванный стебель. — Я бы предпочел, чтобы он не умирал. Мне нравится этот человек, буйный, упрямый, но он мне нравится.

— Не говоря уже о том, какую услугу он нам оказал, — подтвердил Грей с заметной дрожью в голосе. — Ты хоть понимаешь, чего ему стоило рассказать нам?

Хэл бросил на него быстрый твердый взгляд, но потом отвел глаза и кивнул.

— Да, — сказал он тихо. — Ты знаешь, какую клятву верности дают помилованные якобиты?

«Да не увижу я никогда свою жену и детей, отца и мать и прочих родичей. Да буду я убит в бою, как трус, и останусь в чужой земле без христианского погребения вдали от могил моих предков и родных…».

Грей мог только поблагодарить Бога за то, что Фрейзер уже несколько лет находился в тюрьме к тому времени, когда лорд Джон был назначен начальником в Ардсмуир. У него не достало бы сил слышать, как Джейми произносит эти слова, или видеть выражение его лица при этом.

— Ты прав, — сказал Хэл, глубоко вздохнул и потянулся за печеньем. — Мы в долгу перед ним. Но если он убьет Твелветри, что тогда? Ведь нет шансов на дуэль до первой крови, я правильно понимаю? Нет, конечно, нет. — он стал ходить взад и вперед, покусывая печенье. — Лучше выдержать бурю морскую, чем подлость людскую, как говорят моряки. Реджинальд Твелветри не успокоится, пока не упечет Фрейзера в тюрьму на всю жизнь, если его вообще не повесят за убийство. И нам будет ненамного лучше. — Он поморщился и стряхнул крошки с пальцев, снова переживая скандал после поединка с Натаниэлем Твелветри двадцать лет назад. Это может оказаться хуже, намного хуже, потому что Греев могут обвинить не только в том, что они оказались неспособны остановить находящегося под их ответственностью заключенного. В частном порядке будут говорить, что они использовали Фрейзера, как пешку, для удовлетворения личной мести.

— Мы использовали его. Это плохо, — сказал Грей, отвечая на эту мысль, и его брат снова поморщился.

— Цель оправдывает средства, — произнес Хэл, но его словам не хватало убежденности.

Грей поднялся и потянул спину.

— Нет, — сказал он, и был удивлен собственному спокойствию. — Нет, никакая цель не может оправдать такие средства… Но эта цель вполне достижима.

Хэл обернулся, чтобы взглянуть на него и поднял бровь.

— И что же мы будем делать?

— Мы не можем остановить его, если он решит драться. То есть, ты не можешь, — поправился Грей. — Мы и не будем. Это его выбор.

Хэл фыркнул, несогласный с братом.

— Как ты думаешь, он этого хочет? — спросил он через минуту. — Он сказал, что публично бросил обвинения в лицо Твелветри, чтобы остановить его махинации, прежде чем он зайдет слишком далеко. Но, думаешь, он предвидел, что Твелветри вызовет его? Да, думаю, именно на это он и рассчитывал, — ответил Хэл сам себе. — Твелветри не мог поступить иначе. Но означает ли это, что Фрейзер хотел этой дуэли?

Грей понял, о чем спрашивает его брат, и покачал головой.

— Хочешь знать, окажем ли мы ему услугу, если предотвратим дуэль? — Он ласково улыбнулся брату и поставил бокал. — Все просто, Хэл. Поставь себя на его место и подумай, как поступил бы сам. Он не англичанин, но его честь не ниже твоей, и именно она определяет его поступки Я не мог бы сделать тебе большего комплимента.

— Хммм, — сказал Хэл и слегка покраснел. — Ну, тебе лучше завтра взять его в фехтовальный зал, да? Ему не повредит немного практики перед встречей с Твелветри. Предложи ему выбрать шпагу.

— Я не думаю, что у меня найдется время. — чувство спокойствия окрепло, он словно плыл в теплом потоке света, струящегося от свечей и из камина.

Хэл взглянул на него с подозрением.

— Что ты имеешь ввиду?

— Я обдумал ситуацию сегодня перед чаем и пришел к тем же выводам, что и ты. Поэтому я направил вызов Эдуарду Твелветри, требуя удовлетворения за оскорбление в клубе.

У Хэл упала челюсть.

— Ты… что?

Грей полез в карман жилета и вытащил скомканную записку.

— Он ответил. Завтра в шесть утра позади Ламбертского дворца. Сабли. Странно, я думал, он предпочитает рапиру.^{2}

Глава 32 Дуэль

К его удивлению, он отлично проспал всю ночь глубоким сном без сновидений, из которого вынырнул совершенно неожиданно в темноте, понимая, что следующий день уже наступил.

Дверь открылась, и вошел Том Берд со свечой, чайным подносом и миской горячей воды для бритья, уравновешенной на сгибе локтя.

— Не желаете позавтракать, милорд? — спросил он. — Я принес рулеты с маслом и джемом, но Кук считает, что вам надо позавтракать по-настоящему. Чтобы подкрепить свои силы.

— Поблагодари Кука за меня, Том, — сказал Грей, улыбаясь. Он уселся на краю кровати и почесался, чувствуя себя на удивление хорошо. — Нет, — сказал он, взяв рулет щедро намазанный толстым слоем ароматного абрикосового джема, — этого достаточно.

Если бы его ждало настоящее сражение, он плотно заправился бы ветчиной и яйцами, черным пудингом и всем остальным, что мог предложить повар, но то, что случится сегодня, продлится не больше нескольких минут, и он хотел сохранить легкость.

Том выложил одежду на кресло и молча взбивал мыльную пену в миске, пока Грей ел; затем он обернулся с помазком в руке и решительным выражением лица:

— Я поеду с вами, милорд. Сегодня утром.

— Ты?

Том кивнул, сжав челюсти.

— Да, милорд. Я слышал, как вы вчера говорили, что его светлости не следует появляться там, потому что это только доставит больше неприятностей. Конечно, я не могу быть вашим секундантом. Но кто-то просто должен быть с вами, по крайней мере. Так что я собираюсь ехать.

Грей смотрел в свою чашку, тихо улыбаясь.

— Спасибо, Том, — сказал он, когда был уверен, что голос не дрогнет. — Я очень рад, что ты будешь со мной.

* * *

Он действительно был рад компании Тома. Юноша молчал, видя, что Грей не расположен к разговорам, просто сидел напротив него в карете, держа на коленях лучшую кавалерийскую саблю Грея.

Тем не менее, у него будет секундант. Хэл попросил Гарри Карьера выступить на стороне брата.

— Не только для моральной поддержки, — сказал Хэл. — Нам нужен свидетель. Его рот скривился. — На всякий случай.

Грей задумался, на случай чего? Нечестности со стороны Твелветри? Внезапного явления архиепископа Кентерберийского, разбуженного шумом? Он не спрашивал, хотя опасался, что под «всяким случаем» Хэл имеет ввиду последние слова умирающего брата. Грей знал, что если смертельный удар был нанесен не в глаз и не в рот, то у дуэлянта еще оставалось несколько минут, чтобы, истекая кровью, составить собственную эпитафию, или продиктовать элегантное прощание любимым людям.

У него мелькнула мысль, а что сделает Джейми Фрейзер, когда получит витиеватое любовное послание от умирающего Грея. Эта мысль заставила его ухмыльнуться. Он заметил, что Том шокирован его легкомыслием, и поспешно стер с лица улыбку, заменив ее более подходящим случаю кровожадным выражением.

Может быть, Гарри напишет эпитафию. В стихах.

«Ты мой хозяин…»

Черт, он так и не нашел вторую строчку куплета. Или здесь требуются две строки? Может быть, он сочинил две строчки, а не одну, тогда действительно необходимы еще две, чтобы закончить четверостишие…

Карета остановилась.

Он вышел в предрассветную прохладу, вдыхая свежий воздух, пока Том осторожно выбирался из кареты с его саблей в ножнах. Невдалеке под кронами деревьев стояли еще две кареты; с листвы сочились капли воды, ночью прошел дождь, но сейчас небо прояснилось.

Трава будет влажной. Плохая опора.

Короткие электрические разряды пронизывали его тело, заставляя сжиматься мышцы. Это ощущение ярко напомнило его опыт с электрическим угрем годом ранее, и он остановился, чтобы потереть грудь и руку. Тот чертов угорь довел его до дуэли, где был убит Николс. По крайней мере, если Твелветри будет убит сегодня утром, то совершенно сознательно…

А если нет?

— Идем, — сказал он Тому, и они пошли мимо карет, кивнув обоим кучерам, отсалютовавшим им с самым серьезным видом. Дыхание лошадей превращалось в облачка пара.

В последний раз он был здесь на садовом приеме, сопровождая свою мать.

Мать…

Ну, Хэл сообщит ей, если… Он отогнал эту мысль. Ему не хотелось слишком много думать.

Большие кованые ворота были открыты и заперты на висячий замок, но маленькая калитка рядом с ними была открыта. Он прошел через нее и направился к открытой площадке в противоположной стороне сада, его каблуки стучали по мокрым плитам.

Лучше драться в чулках, подумал он, нет, босиком, а затем вышел из-под арки, образованной вьющимися розами. Твелветри стоял на противоположной стороне под деревом, покрытым белыми цветами. Грей удивился, заметив, что Реджинальд Твелветри не приехал со своим братом. Он узнал Джозефа Меда, капитана улан, который, очевидно, был секундантом Твелветри; человек за его спиной в темном платье и с саквояжем у ног, видимо, был хирургом. Судя по всему, Твелветри планирует выжить, если окажется ранен.

И он сам тоже, подумал Грей рассеянно. Сознательные мысли начали покидать его разум, тело расслаблялось, готовясь вмиг собраться для первого броска. Он чувствовал себя хорошо, даже очень хорошо. Небо на западе стало фиолетовым, звезд почти не осталось. За спиной на востоке горизонт полыхал золотом и пурпуром; он чувствовал дыхание рассвета на затылке.

Грей услышал шаги за спиной. Гарри, без сомнения. Но человек, который поднырнул под плети вьющихся роз в арке и подошел к нему не был полковником Каррьером. Сердце екнуло, он отчетливо это почувствовал.

— Какого черта вы здесь делаете? — выпалил он.

— Я ваш секундант, — Фрейзер говорил, как ни в чем не бывало, словно Грей должен был ждать именно его. Он был одет скромно, в тот синий костюм, который позаимствовали для него после первого вечера в Аргус-хаусе, но со шпагой на боку. Где он его взял?

— Вы? Но как вы узнали?

— Мне сказала герцогиня.

— Ох, неужели она… — Грей не мог сердиться на Минни. — А Гарри Карьер?

— Я поговорил с полковником Карьером. Мы пришли к согласию, что именно я должен сопровождать вас. — Грей на миг задумался, не было ли выражение «пришли к согласию» синонимом «ударил по голове», потому что не представлял, как Гарри мог уступить Фрейзеру свое место. Тем не менее, он не мог удержаться от улыбки Джейми, который ответил ему коротким официальным кивком.

Затем Фрейзер полез в карман и вытащил небольшой свернутый вчетверо листок бумаги.

— Ваш брат просил передать вам это.

— Спасибо. — Грей взял записку и сунул за пазуху. Не было необходимости разворачивать ее: он знал, что там написано. «Удачи, Хэл».

Джейми Фрейзер посмотрел через площадку на Твелветри с двумя его спутниками, затем спокойно взглянул на Грея снизу вверх.

— Он не уйдет отсюда живым. Поверьте мне.

— Если он убьет меня, хотите сказать? — спросил Грей. Электричество, которое короткими толчками посылало в кровь его сердце, теперь распространилось по всему гудящему телу. Он слышал гулкие удары в груди, стук в ушах, быстрый и сильный. — Я очень благодарен вам, мистер Фрейзер.

К его удивлению, Фрейзер улыбнулся.

— Я с удовольствием отомщу за вас, милорд. При необходимости.

— Зовите меня Джон, — выпалил Грей. — Пожалуйста.

Лицо шотландца покраснело к его собственному смущению. Он на мгновение опустил глаза, задумавшись. Затем решительно положил руку на плечо Грея и что-то тихо сказал по-гэльски, но среди невнятных свистящих слов Грей расслышал имя своего отца. Иэн МакДжеральд… это звучало так?

Рука поднялась, оставив ощущение тяжести и тепла.

— Что…? — спросил он, но Фрейзер прервал его.

— Это благословение воина перед битвой. Благословение архангела Михаила. — Грей встретил прямой взгляд потемневших глаз. — Его благословение да укрепит вашу руку… Джон.

* * *

Грей пробормотал что-то непристойное под нос, и Джейми пристально посмотрел в направлении его взгляда, хотя он не увидел никого, кроме Эдуарда Твелветри, уже успевшего раздеться до рубашки и бриджей, который без парика выглядел как ободранный хорек и разговаривал сейчас с офицером — его секундантом, видимо — и вторым человеком, которого Джейми принял за хирурга.

— Это доктор Джон Хантер, — сказал Грей, кивая на хирурга, которого он немного знал. — Тот самый Потрошитель. — Он прикусил зубами нижнюю губу и повернулся к Джейми.

— Если меня убьют, заберите мое тело с места боя. Отвезите меня домой. Ни при каких обстоятельствах не позволяйте ему прикоснуться ко мне.

Джейми внимательнее присмотрелся к доктору; этот человек совсем не был похож на вурдалака. Он был невысок, на четыре дюйма ниже Джона Грея, но очень широк в плечах и явно энергичен. Фрезер оглянулся на Грея, мысленно представляя, как Хантер перебрасывает безвольное тело лорда Джона через плечо и длинными прыжками скрывается в утреннем тумане. Грей понял этот взгляд по-своему.

— Поклянитесь, — яростно приказал он.

— Клянусь спасением своей души.

Грей перевел дух и немного расслабился.

— Хорошо, — он был бледен, глаза горели, лицо напряглось; возбужден, но не испуган. — Теперь пойдите поговорите с Медом. Джозеф Мед, секундант Твелветри.

Джейми кивнул и зашагал к маленькой группе под деревьями. Он сам участвовал в двух поединках, но у него не было секундантов, и он не исполнял эту должность раньше, поэтому Гарри Карьер коротко проинструктировал его:

«Назначение секундантов в том, чтобы обсудить ситуацию и решить, может ли она быть разрешена без фактического боя — если обидчик может пересмотреть или перефразировать свои слова или, скажем, если обиженная сторона согласится на другую форму возмещения. Шансы решить вопрос таким образом сводятся к одному на миллион, так что не напрягайтесь на ниве дипломатии. Если так случится, что он убьет Грея, вы позаботитесь о нем, не так ли?»

Капитал Мед заметил его и встретил на полпути. Мед был молод, возможно, лет двадцати с небольшим, и был гораздо бледнее любого из дуэлянтов.

— Джозеф Мед, ваш слуга, сэр, — сказал он, протягивая руку. — Я не уверен, что точно знаю, что сейчас требуется говорить.

— Так же, как и я, — заверил его Джейми. — Я полагаю, что капитан Твелветри не намерен отказаться от своего утверждения, что лорд Джон Грей является засранцем и содомитом?

Это слово заставило юного капитана покраснеть, как персик, он посмотрел вниз.

— Э-э, нет. И я так понимаю, что ваш дуэлянт не собирается стерпеть это оскорбление?

— Конечно, нет, — сказал Джейми. — Вы ведь этого и не ожидали?

— О, нет! — Мед пришел в ужас от такого предположения. — Но я должен спросить. — он сглотнул. — Ну, гм, некоторые детали… Сабли, я вижу, что вы соблюдаете основное условие; я не захватил запасное оружие на всякий случай. С десяти шагов, а-а-а, нет, мы деремся на мечах… Согласны ли вы драться до первой крови?

Джейми улыбнулся, но совсем не дружелюбно.

— Ваш согласится?

— Стоит попробовать, не правда ли? — возразил Мед, смело глядя на Джейми. — Если лорд Джон будет готов.

— Он не согласен.

Мед недовольно кивнул.

— Право. Ну, тогда… нам больше не о чем говорить, не так ли? — он поклонился Джейми и отвернулся, но потом вернулся назад. — Да, мы привезли хирурга. Он конечно будет предоставлен лорду Джону, если потребуется.

Джейми увидел, как Мед смотрит через его плечо, он обернулся, чтобы увидеть лорда Джона в рубашке и бриджах, скачущего босиком по мокрой траве и пытающегося разогреть мышцы сериями выпадов. Они явно показывали, что в сабельном бою лорд не новичок. Мед громко вздохнул.

— Я не думаю, что вам придется сражаться с ним, — мягко сказал Джейми.

Он взглянул в сторону деревьев и увидел, что Твелветри смотрит на него в упор. Не отрывая от него глаз, Джейми очень медленно потянулся, демонстрируя уверенность в себе. Уголок рта Твелветри приподнялся, он принял информацию к сведению, но не собирался отказываться от своих намерений. То ли он думал, что Джейми не придется драться с ним, то ли считал, что сможет справиться с обоими соперниками. Джейми склонил голову в легком поклоне.

Грей стоял спиной к Твелветри, перебрасывая саблю из руки в руку.

Он уверенно чувствовал вес сабли, надежной и тяжелой; свежезаточенный край лезвия поблескивал, он еще слышал запах масла и точильного камня, от него волосы на руках поднялись дыбом.

Джейми вернулся и обнаружил, что Гарри Карьер уже присоединился к лорду Джону и Тому Берду. Полковник кивнул ему.

— Не удалось отсидеться в стороне, — сказал он, наполовину извиняясь.

— Хотите сказать, что его светлость не вполне уверен, что я при необходимости дам ему полный отчет?

— Только частично. В основном, хочу сказать, что он мой друг, черт побери.

Грей едва заметил прибытие Гарри, поглощенный своими приготовлениями, но при этих словах улыбнулся.

— Спасибо, Гарри, — он подошел к своим спутникам, охваченный внезапным приливом чувства. В его голове всплыла строчка из народной песни:

«Каждому мужчине Бог дает ястреба, собаку и друга…»

Он подумал, что Тома вполне можно считать верным псом, Гарри, конечно, друг, а Джейми Фрейзер ястреб, дикий и свирепый, но, положа руку на сердце, других он у Бога не попросил бы.

* * *

Я чувствую, как бьется мое сердце, слышу дыхание. Кто сможет их остановить?

Гарри протянул руку, и Грей пожал ее. Он ободряюще улыбнулся Тому, который, стоя с пальто, жилетом и чулками в руках, выглядел так, словно собирается упасть в обморок. Неясный сигнал пробежал между мужчинами, и противники сошлись лицом к лицу.

Мокрая свежая трава приятно холодила ступни. Ублюдок не спал всю ночь, глаза красные. На кого он больше похож без парика — на хорька или барсука? Надо было остричь мои волосы, но, черт возьми, уже поздно…

Его сабля с коротким звоном коснулась клинка Твелветри, и электричество устремилось вдоль позвоночника и распространилось до кончиков пальцев. Он принял более твердую стойку.

— Начинайте, — крикнул Мед и отскочил в сторону.

Джейми сразу понял, что они оба превосходные фехтовальщики. Ни один не смотрел по сторонам; это был свирепый танец, и они сошлись с сосредоточенной яростью, ища слабые места друг друга. Стая голубей сорвалась с дерева, испугавшись шума.

Это не могло продолжаться долго, Джейми знал. Бои на мечах решались в считанные минуты, и никто не мог выдержать сабельного боя больше четверти часа. И все-таки, ему казалось, что все длится долго, очень долго. Струйка пота поползла у него по спине, несмотря на прохладное утро.

Он был так увлечен битвой, что чувствовал, как сжимаются его собственные мышцы, вторя выпадам и вольтам, вздохам и хрипам; его руки были сжаты в кулаки так сильно, что костяшки пальцев его разбитой руки готовы были выскочить из суставов.

Грей знал, что хочет сделать; он направил колено между ног Твелветри, целя ему в шею, словно собирался снести с голову с плеч. Но Твелветри не был новичком, хотя не отступил, а выдвинулся вперед, ожидая Грея. Грей мгновенно перенес баланс на другую ногу, но Твелветри сделал выпад и с громким криком отскочил назад.

Грей тоже отклонился назад, но недостаточно быстро, и Джейми услышал сдавленный крик из своего собственного горла при виде красной полосы, мгновенно перечеркнувшей бедро Грея, и темного пятна, поползшего вниз по ткани штанов. Merde!^[50]

Грей рванулся вперед, то ли не замечая, то ли не обращая внимания на рану, но его нога подкосилась, и он упал на одно колено, перехватив клинок Твелветри над левым ухом. Твелветри покачнулся и затряс головой, и Грей получил время, чтобы с трудом подняться на ноги, рвануться и рассечь мышцу на руке Твелветри.

Попался, ублюдок! Попался!

— Жаль, что это не правая рука, — пробормотал Карьер. — Это положило бы конец бою.

— Нет, они дерутся до смерти, — сказал капитан Мед. Губы у него были совершенно белыми, и Джейми подумал, что парень еще никогда не видел убийства.

Твелветри повернулся, открывшись, и Грей бросился на него, слишком поздно поняв, что угодил в ловушку; Твелветри ударил его сверху рукоятью сабли, наполовину оглушив. Грей выронил оружие, прыгнул к Твелветри, перехватил его через корпус и оперевшись на здоровую ногу, бросил противника через бедро, тяжело ударив его о землю. Получи, засранец! Иисусе, как звенит в ушах…

— О, очень красиво, сэр, замечательно! — воскликнул доктор Хантер, с энтузиазмом потирая руки. — Вы когда-нибудь видели более красивый бросок через бедро?

— Нет, ничего подобного, — сказал Гарри, прищурясь.

Грей стоял, приоткрыв рот и тяжело дыша. Он поднял саблю и оперся на нее, пытаясь восстановить дыхание. Пряди волос прилипли к лицу, и струйка крови медленно текла по щеке и голой шее.

— Вы… продолжаете, сэр? — спросил он.

Давай, вставай быстрее, и покончим с этим! Шевелись!

Твелветри перекатился на живот; он не отвечал, но ему удалось подняться на колени. Он подполз к своей сабле, поднял ее и медленно с угрожающим видом встал на ноги. Его ответ был ясен.

Грей поднял свою саблю как раз вовремя, чтобы поймать встречный удар, удерживая его над рукоятью. Не долго думая, Грей ударил Твелветри в лицо свободной рукой. Тот в ответ вцепился Грею в волосы и дернул, пытаясь вывести из равновесия. Его рука была ослаблена порезом, из раны брызгала кровь, и он не смог удержать захвата; Грей перехватил его руку и яростно оттолкнул противника.

Джейми вздрогнул от хриплого крика Твелветри, понимая, что удар пришелся по ребрам. У него самого на боку был кривой шрам от удара английской сабли при Престонпансе.

Грей получил преимущество, когда Твелветри отпрянул от него, но хитрый хорек поднырнул под руку и ударил снизу в незащищенную грудь Грея.

Черт! Раздался дружный вздох. Грей отступил на шаг на ослабевших ногах, закашлял, его рубаха покраснела. Твелветри попытался встать над ним, ему понадобилось две попытки, ноги заметно дрожали.

Грей стоял на коленях, покачиваясь взад и вперед, сабля висела у него в руке.

Фак…

— Встаньте, милорд. Пожалуйста, встаньте, — шептал Том в тоске, сжимая рукав хозяйского пальто. Карьер пыхтел, как кипящий чайник.

— Он может попросить пощады, — бормотал Карьер. — Он должен. Господи, нет.

Твелветри шагнул к Грею, обнажив в гримасе острые зубы. Его рот открывался, но слов не было. Он подошел на шаг ближе, поднимая окровавленную саблю. Еще один шаг.

Один… еще….

Сабля Грея рванулась вверх стремительно и легко, Грей взлетел вслед за ней, вонзив клинок в живот хорька. Раздался страшный крик, но Джейми не мог сказать, кто закричал. Грей опустил саблю и уселся на траву, он выглядел удивленным. Потом он поднял глаза и неясно улыбнулся Тому, затем его глаза закатились под лоб и он опрокинулся на спину, растянувшись на мокрой траве, медленно темневшей от крови.

Иисусе…

Твелветри выглядел не менее удивленным, он все еще стоял, сомкнув руки вокруг лезвия в животе. Доктор Хантер и капитан Мед уже бежали к нему и успели поймать, прежде, чем он упал на землю.

У Джейми мелькнула мысль, успел ли капитан Твелветри дать инструкции капитану Меду относительно своего тела, но он отбросил ее, и рванулся по траве к своему другу.

— Отвезите меня… домой.

Глава 33 Розовые письма

«Вы знаете, что если бы клинок прошел между ребрами, вы бы уже были мертвы?»

Грей не первый раз слышал эти слова, и даже не в первый раз слышал их от Хэла, но это был первый раз, когда он смог ответить.

— Знаю.

На самом деле первым это сказал доктор Хантер, затем доктор Магуайр, семейный врач Греев, и, наконец, доктор Лэтхэм, полковой хирург. Кончик клинка ударил его в третье ребро затем скользнул наискось и вверх на два или три дюйма и застрял в кости грудины. Это было почти не больно, просто он был оглушен силой удара.

— Сильно болит? — Хэл присел на кровать, внимательно глядя на брата.

— Немного. Терпимо.

Хэл не шевелился.

— Ты в полном сознании, не так ли?

— Конечно. Что за вопрос? — Грей чувствовал себя не очень хорошо. Раны болели, задница онемела от долгого лежания в постели, и теперь, когда прошла лихорадка, он чувствовал зверский голод.

— Твелветри умер сегодня утром.

— О. — Он на мгновение прикрыл глаза, а затем снова открыл с чувством виноватой благодарности за голод и боль. — Упокой, Господь, его душу.

Он знал, он был почти уверен, что Твелветри умрет; редко кто мог оправиться после такого ранения в живот, он чувствовал, как глубоко лезвие вошло во внутренности Твелветри и уперлось в кость; он насквозь пробил кишечник. Если кровопотеря и шок не доконали бедолагу, то это сделала лихорадка. Тем не менее, Грея поразила эта мрачная кончина.

— Хорошо, — сказал он, прочищая горло. — Собирается ли Реджинальд Твелветри официально запросить мою голову? Или пока готов ограничиться арестом?

Хэл с улыбкой покачал головой.

— Он не может сказать не слова, все вокруг считают Эдуарда предателем. Тебя в большей или меньшей степени почитают, как героя и защитника короны.

Грей был потрясен.

— Как? Почему?

Хэл приподнял одну бровь.

— После того, как ты разоблачил якобита Брайана Адамса полтора года назад? И после того, в чем обвинил Твелветри Фрейзер в «Бифштексе»? Всесчитают, что на самом деле ты вызвал его из-за его предательского поведения.

— Но я этого не делал.

— Ну, я-то это знаю, — сказал его брат. — И, хотя в газетах сообщили, что он назвал тебя пед*** и предложил подтвердить свое мнение силой оружия, общественность, как обычно, составила свое собственное мнение.

Левая рука Грея болталась на перевязи, и он потер заросший щетиной подбородок правой рукой. Он был встревожен этим известием, но не знал, что с ним делать, и можно ли что-то сделать вообще.

— Кровавый ад, — сказал он. — Значит, за нас взялись газеты.

— О, да, — уголок рта Хэла дернулся. — Минни сохранила для тебя некоторые особо красноречивые выступления. До того времени, когда ты почувствуешь себя лучше.

Грей посмотрел на Хэла.

— Когда я почувствую себя лучше, — сказал он, — у меня найдется кое-что сказать твоей жене.

Хэл широко улыбнулся.

— Всегда пожалуйста, — сказал он. — Я надеюсь, что ты правильно выберешь подходящий момент. — он поднялся, задев больную ногу Грея. — Ты голоден? Кук сварил для тебя отвратительную диетическую кашку. И поджарил тосты с джемом.

— Бога ради, Хэл! — смесь возмущения и мольбы в голосе лорда Джона заставили брата поторопиться.

— Я посмотрю, что можно сделать. — Хэл наклонился и коснулся здорового плеча брата.

— Я рад, что ты не умер. Хотя некоторое время сомневался.

Хэл вышел, прежде чем Грей успел ответить. Слезы навернулись на глаза, лорд Джон растер их по лицу рукавом сорочки, раздраженно бормоча, что он вовсе не растроган.

Прежде, чем он успел взять себя в руки, его внимание привлек шум в коридоре: приглушенные голоса маленьких мальчиков, пытающихся вести себя прилично, громкий шепот и шиканье, сопровождаемые стуком в дверь.

— Войдите, — позвал он и дверь приоткрылась. В щель просунулась маленькая голова.

— Привет, Бен. Как дела?

Опасливое выражение на лице Бенджамина сменилось восторгом.

— Ты в порядке, дядя? Мама сказала, если бы сабля…

— Знаю, знаю. Я был бы уже мертв. Но ведь я не умер, правда?

Бен с сомнением прищурился, но решил принять это заявление за чистую монету и, обернувшись, прошипел что-то в коридор. Он влетел в спальню, преследуемый своими младшими братьями, Адамом и Генри. Они вскарабкались на кровать, хотя Бенджамин и Адам пытались удержать Генри, которому было всего пять и который сразу попытался сесть на колени к Грею.

— Дядя, ты покажешь нам, куда вошел клинок? — спросил Адам.

— Думаю, да. — рана была перевязана, но доктор заверил его, что, если иногда снимать пластырь, никакой беды не случится. Он расстегнул сорочку одной рукой и осторожно приподнял повязку. Благоговейное восхищение племянников было более чем достаточным воздаянием за небольшой дискомфорт.

После первоначального дружного «Ох!» Бен наклонился вперед, чтобы внимательнее изучить разрез. Взглянув вниз, Грей и сам признал, что это была довольно впечатляющая рана — независимо от того, что говорили хирурги, он не успел ничего заметить, он был не в том состоянии. Рану пришлось расширить, чтобы достать осколки кости, выбитые саблей Твелветри, и клочки рубашки. Результатом явился шестидюймовый разрез через всю левую часть груди, стянутый отвратительными на вид грубыми крестообразными стежками.

— Больно? — серьезно спросил Бен.

— Не очень, — сказал Грей. — Хуже, когда чешется нога.

— Дай-ка посмотреть! — Генри качал копать постельное белье. Разгоревшаяся между братьями ссора чуть не отправила Грея на пол, но у него хватило сил возвысить голос, чтобы восстановить порядок, после чего он откинул одеяло и поднял рубашку, чтобы открыть красную полосу в верхней части бедра.

Эта рана была неглубокая, хотя очень длинная, и она действительно сильно болела, но чесалась еще больше. Доктор Магуайр рекомендовал припарки из сульфата магния, мыла и сахара, чтобы вытянуть яд из раны. Доктор Лэтхэм, прибывший через час, снял компресс, заявив, что все это полная ерунда и ране надо обеспечить доступ воздуха.

Грей был инертным участником обоих процессов, имея достаточно сил только для того, чтобы возблагодарить Господа за то, что доктор Хантер не явился высказать свое мнение; он бы, наверное, выхватил из-за пазухи пилу и удрал с его ногой, разрешив таким образом научную дискуссию. После возобновления знакомства с этим оригинальным джентльменом, Грей испытывал больше симпатии к Тобиасу Куинну с его великим ужасом перед анатомированием.

— А у тебя большой Вилли, — заметил наблюдательный Адам.

— Думаю, обычный для взрослого мужчины. Хотя, он меня вполне устраивает.

Ребята дружно захихикали, и Грей подумал, почему Бенджамен сейчас не на уроке, и где, собственно, находится его наставник. Адам и Генри были еще слишком молоды и находились под опекой няни, но Бену наняли учителя, молодого человека по имени Уибли, который должен был обучать мальчика начаткам латыни. Правда, Минни говорила, что мистер Уибли больше времени проводит, пялясь на помощника повара, чем разъясняя ученику раздел Галлии, но зато он часто брал мальчика в театр, приобщая его к культуре.

— Мама сказала, что ты убил другого человека, — заметил Адам. — Куда ты его поразил?

— В живот.

— Полковник Карьер сказал, что тот другой человек был бессознательным под-ле-цом, — заявил Бенджамин, тщательно произнося слово по слогам.

— Бессовестным. Да, я полагаю, что так. Надеюсь на это, по крайней мере.

— А почему? — спросил Адам.

— Если вы хотите убить человека, для этого лучше иметь серьезную причину.

Все трое согласно кивнули, как совята, на затем потребовали более подробный отчет о дуэли, желая знать, сколько пролилось крови, сколько раз дядя Джон ударил плохого человека и какие слова они при этом говорили друг другу.

— Он называл тебя всякими мерзкими именами и произносил грязные ругательства? — спросил Бенджамин.

— Чокнутый дурак, — пробормотал Генри в упоении, — чокнутый, чокнутый.

— На самом деле мы ничего не говорили. Это обязанность секунданта, он разговаривает с другим секундантом, и они пытаются понять, можно ли все устроить так, чтобы вам не пришлось драться.

Аудитория никак не могла понять, почему надо договариваться, когда все собрались, чтобы хорошенько подраться. Грей уже исчерпал все аргументы, и потому с облегчением приветствовал появление лакея с подносом, на котором не было ничего, кроме миски сероватых помоев, хлеба и молока.

Ребята съели хлеб и молоко, по-товарищески передавая стакан по кругу и вразнобой выкладывая все домашние новости: Насонби упал на лестнице и повредил лодыжку; Кук поругался с рыбником, который прислал камбалу вместо лосося, поэтому торговец рыбой больше их не обслуживает, и вчера на ужин были блины, а они все делали вид, будто пришла Масленица; спаниель Люси родила щенков на нижней полке бельевого шкафа, и экономка миссис Вестон упала в обморок.

— У нее пошла пена изо рта? — заинтересованно спросил Грей.

— Наверняка, — бодро ответил Бен. — Нас не пустили посмотреть. Но Кук дал ей хересу.

Генри и Адам уже улеглись по обе стороны лорда Джона, их извивающиеся тощие тела и сладкий запах волос, вкупе с физической слабостью, угрожали вновь довести Грея до слез. Грей откашлялся, чтобы укрепить дух, и попросил Бена прочитать что-нибудь.

Бен задумчиво нахмурился, словно Хэл за карточным столом, и настроение Грея сразу повысилось. Ему удалось не рассмеяться — грудь все-таки болела — и с серьезным видом прослушать отвратительное исполнение отрывка из «Двенадцатой ночи», прерванного появлением Минни, а затем Пилкока со вторым подносом, источающим аппетитные запахи.

— Что вы делаете у бедного дяди Джона? — спросила она. — Посмотрите, во что вы превратили его кровать! А ну все долой с глаз моих!

Спальня была очищена, она взглянула сверху вниз на Джона и покачала головой. В крошечной кружевной наколке поверх распущенных волос цвета зрелой пшеницы она выглядела очаровательно домашней.

— Хэл проклял доктора и Кука заодно, и сказал, что вам нужен стейк с яйцом. Так что, если вы лопнете или отравитесь этим стейком, это будет его вина.

Грей уже подцепил на вилку сочный томат и жевал с блаженным выражением лица.

— О, Боже, — сказал он. — Спасибо. Спасибо Хэлу, спасибо Куку, спасибо всем.

Он проглотил и наколол на вилку гриб. Несмотря на суровый тон, Минни выглядела довольной, ей очень нравилось угощать людей. Она жестом отослала лакея прочь и уселась на край кровати, чтобы насладиться зрелищем.

— Хэл сказал, что вы хотите отругать меня за что-то. — она не выглядела обеспокоенной этой перспективой.

— Я так не говорил, — запротестовал Грей, не донеся до рта кусок мяса. — Я просто сказал, что у меня есть к вам пара слов. — она сложила руки на коленях и посмотрела на него сквозь ресницы. — Ну, на самом деле, я хотел заметить вам, что не стоило делиться моими планами с мистером Фрейзером, но, так как…

— Но так как я оказалась права?

Он пожал плечами, слишком занятый едой, чтобы ответить.

— Ну, конечно, — ответила она за него. — А так как мистер Фрейзер совсем не глуп, сомневаюсь, что он сам не догадывался. Он просто спросил меня, почему, на мой взгляд, вы бросили вызов Эдуарду Твелветри. И тогда я ему все рассказала.

— Где… гм… где сейчас мистер Фрейзер? — спросил Грей, пытаясь проглотить желток целиком.

— Думаю, так же, где все последние три дня. Читает в библиотеке Хэла. И раз уж речь зашла о чтении… — Она приподняла толстенькую пачку писем, которую он не заметил, уделив все свое внимание подносу с едой у себя на животе.

Они были розовые и голубые и источали аромат духов. Он взглянул на Минни, вопросительно подняв брови.

— Сладкие признания, — пропела она, — от ваших поклонниц.

— Каких поклонниц? — требовательно спросил он, отложив вилку. — И откуда вы знаете, что в них?

— Я их прочитала, — ответила Минни, не покраснев. — И я сомневаюсь, что вы знаете этих дам, хотя и танцевали с некоторыми из них. Существует множество женщин, особенно молодых, которые до обморока обожают дуэлянтов. Тех, кто выжил, конечно, — добавила она прагматично.

Грей открыл верхнее письмо и начал читать, держа его одной рукой. Его брови поползли вверх.

— Я никогда не встречал эту женщину, а она уже заявляет, что совершенно очарована мной. И она, конечно, покорена моей смелостью, моей доблестью, моим… о-о-о… *** — он почувствовал, как румянец медленно расползается по щекам и отложил письмо. — Они что, все такие?

— Некоторые много хуже, — заверила его Минни, смеясь. — Вы никогда не задумывались о браке, Джон? Это единственный способ оградить себя от внимания подобного рода.

— Нет, — рассеянно сказал Грей, разворачивая следующее послание, после того, как он вытер соус куском хлеба. — Я буду совсем никудышным мужем. Господи Иисусе! «Я в восторге от вашей безмерной доблести и мощи вашего меча», перестаньте смеяться, Минерва, вы лопнете. Этого не было после дуэли с Эдвином Николсом.

— На самом деле, было, — сказала она, подбирая упавшие на пол письма. — Просто вас здесь уже не было, вы, как трусливый заяц скрылись в лесах Канады, чтобы избежать женитьбы на Кэролайн Вудфорд. Отставив в сторону вопрос о жене, что вы думаете о детях, Джон? Разве вы не хотите иметь сына?

— Я только что провел полчаса с вашими, так что спасибо, нет, — сказал он, хотя, на самом деле так не думал, и Менерва это знала; она просто рассмеялась и протянула ему толстую пачку писем.

— Признаю, что общественный резонанс на поединок с Николсом не идет ни в какое сравнение с этим. С одной стороны, его быстро замяли, а с другой — вы дрались всего лишь за честь дамы, а не за честь короны. Хэл тогда сказал, что не нужно отправлять вам те письма в Канаду, я так и поступила.

— Спасибо. — он вернул ей всю пачку. — А эти можно сразу сжечь.

— Если настаиваете. — Она продемонстрировала ямочку на щеке, но взяла письма и встала. — Ох, подождите, вы не посмотрели вот это.

— Я думал, вы прочитали их все.

— Только женские. Это больше похоже на деловое.

Она вытащила простой конверт из разноцветной стопки и передала ему. Обратного адреса на конверте не было, только имя отправителя опрятным мелким почерком. Х.Боулз.

Грея охватило настолько острое чувство отвращения, что аппетит сразу испарился.

— Нет, — быстро сказал он и вернул обратно. — Это сожгите тоже.

Глава 34 Первая добыча

Хьюберт Боулз был шпионом. Грей встречался с ним несколько лет назад в связи с одним частным делом и надеялся больше никогда не увидеть его. Он не мог себе представить, что эта нечисть хотела от него сейчас, и не собирался узнавать.

Тем не менее, визит мальчиков и сытный ланч укрепили его до такой степени, что, когда Том появился в очередной раз (а он делал это с регулярностью кукушки из часов, дабы убедиться, что хозяин не надумал умирать), он позволил ему побрить и умыть себя, а так же причесать и заплести волосы. И наконец, набравшись храбрости, он встал, цепляясь за руку Тома.

— Осторожнее, милорд, осторожнее… — пол под ним пошатнулся, но он расставил ноги пошире, и через мгновение головокружение прошло. Он ходил по комнате медленно, прихрамывая и тяжело опираясь на Тома, пока не убедился, что не упадет, если будет двигаться осторожно.

— Все в порядке. Я спущусь вниз.

— Нет, вы не-е-е… Да, милорд, — покорно ответил Том, подавив первоначальный порыв. — Не должен ли я спуститься перед вами?

— Чтобы я мог упасть на тебя при необходимости? Это очень благородно, Том, но, думаю, нет. Ты можешь следовать за мной и взять на себя ответственность, если хочешь.

Он медленно спустился по главной лестнице, Том следовал за ним, бормоча что-то о всей королевской коннице и всей королевской рати, затем проковылял вдоль главного коридора в библиотеку, сердечно кивнув Насонби и поинтересовавшись состоянием его лодыжки.

Фрейзер действительно сидел в кресле у окна с тарелкой печенья и бокалом хереса на подоконнике и с «Робинзоном Крузо» в руках. Он оглянулся на звук шагов Грея, его брови поползли наверх, может быть, от неожиданного явления лорда Джона, а может быть, при виде его шелкового халата, зеленого с фиолетовыми полосами.

— Вы не собираетесь сообщить мне, что если бы сабля вошла между ребер, я был бы уже мертв, как все остальные? — поинтересовался Грей, осторожно опускаясь в кресло рядом.

Фрейзер выглядел слегка озадаченным.

— Я не собирался это говорить. Вы не собирались умирать, когда я поднял вас с земли.

— Так это вы подобрали меня?

— Разве вы об этом не просили? — Фрейзер взглянул с легкой досадой. — Вы, конечно, были весь в кровище, как недорезанная свинья, но рана уже почти не кровоточила, и я слышал ровное дыхание и сильное биение сердца, когда нес вас к карете.

— Ох. Спасибо. — черт возьми, почему он не смог подождать несколько минут, прежде чем упасть в обморок?

Чтобы отвлечься от бессмысленных сожалений, он взял печенье и спросил:

— Вы не говорили с моим братом в последнее время?

— Говорил. Около часа назад. — Джейми поколебался, заложив большой палец в книгу, чтобы отметить прочитанное место. — Он предложил мне солидную сумму денег. В награду за мою помощь.

— Вы это заслужили, — сказал Грей, от все души надеясь, что Хэл не вел себя, как осел.

— Я сказал, что это грязные деньги и я не могу прикоснуться к ним… но он указал, что изначально я делал это не ради денег, и был отчасти прав. По его словам, меня на самом деле грубо принудили, с чем я не могу вполне согласиться — есть некоторые нюансы. Но он хотел отблагодарить меня за неудобства, доставленные по его вине. — он искоса посмотрел на Грея. — Я предположил, что это рассуждения иезуитского толка, но он ответил, что, поскольку я папист, они должны меня вполне убедить. Он так же сообщил, — продолжал Фрейзер, — что я не обязан принимать деньги лично, он будет рад заплатить любому, на мое усмотрение. В конце концов, под моей защитой еще остались некоторые люди.

Грей про себя направил Господу благодарственную молитву. Хэл не был ослом.

— Действительно, — сказал Грей. — Кому вы собираетесь помочь?

Фрейзер слегла прищурился, словно подсчитывая.

— Ну, есть моя сестра с мужем, у них шестеро детей. И есть мои арендаторы, — он на мгновение поджал губы, — то есть, семьи моих бывших арендаторов, — поправился он.

— Сколько? — спросил Грей с интересом.

— Может быть, сорок семей, может быть, меньше. Но все же…

Хэлу придется раскошелиться, подумал Грей.

Лорд Джон не хотел останавливаться на этом вопросе. Он кашлянул и позвонил лакею, чтобы заказать себе выпить. Его шансы на получение чего-нибудь крепче ячменного отвара были невелики, но он не любил херес.

— Возвращаясь к моему брату, — сказал он, попросив бренди, — говорил ли он вам что-либо о военно-полевом суде или развитии… гм, военной операции?

Он имел ввиду арест подозреваемых офицеров Ирландской бригады.

На лицо Джейми сразу вернулось обеспокоенное выражение, хмурое и даже жесткое.

— Да, — быстро ответил он. — Трибунал назначен на пятницу. Он попросил меня остаться, если понадобится мое свидетельство.

Грей был потрясен, он не ожидал, что Хэл привлечет Фрейзера, как свидетеля. После выступления Фрейзер попадет в центр внимания. Показания свидетелей были частью публичных отчетов адвоката; будет невозможно скрыть участие Фрейзера в расследовании по делу Сиверли и разоблачении Твелветри. Даже если он не будет разглашать планы выступления Ирландской бригады, в Лондоне еще было достаточно якобитов и им сочувствующих, и они сделают выводы. Ирландцы были на редкость мстительным народом.

Мысль о том, что Хэл постарается как можно быстрее отправить Фрейзера в Хелуотер, немного умерила тревогу. Он поступит так, как требует Хэл, однако, неохотно.

Как собирался поступить Хэл? Если Фрейзера сразу после показаний отправят в отдаленную сельскую местность, будет ли он там в безопасности по именем Александра Маккензи?

— Что касается… военной операции… — широкий рот исказила гримаса. — Я думаю, она дала удовлетворительные результаты. Естественно, я не пользуюсь доверием его светлости в этом вопросе, но я слышал, как полковник Карьер сообщил ему, что вчера произведены несколько важных арестов.

— Ах, — сказал Грей, стараясь казаться безразличным. Аресты не могли не причинить Фрейзеру боль, хотя он был согласен с их необходимостью. — Был ли среди них… э-э… мистер Куинн?

— Нет, — Фрейзер ответил внимательным взглядом. — Они охотятся за Куинном?

Грей пожал плечами и отхлебнул бренди, в желудке приятно потеплело.

— Они знают его имя и уверены в его причастности, — сказал он немного хрипло и прочистил горло. — И считают его непредсказуемым. Он вполне может знать некоторых членов «Дикой охоты». Разве он не попытается предупредить их, если узнает, какой опасности они подвергаются?

— Да, это так. — Фрейзер вдруг поднялся, подошел к окну и отвернулся, опершись на раму.

— Вы знаете, где он? — тихо спросил Грей, и Фрейзер покачал головой.

— Я не сказал бы вам, если бы знал, — ответил он так же тихо. — Но я не знаю.

— Вы бы предупредили его? — спросил Грей. Не следовало спрашивать, но он был одержим любопытством.

— Да, — ответил Фрейзер без колебаний. Теперь он повернулся и безразлично смотрел на Грея. — Когда-то он был моим другом.

Я тоже, подумал Грей и налил еще бренди. Могу ли я стать им снова? Но даже самое острое любопытство не заставило бы его задать этот вопрос.

Глава 35 Справедливость

Трибунал по делу Джеральда Сиверли (покойного) вызвал широкое участие армии и общественности. Все, от герцога Камберленда (который попытался назначить сам себя в судебную комиссию, но был отклонен Хэлом) до последнего писаки с Флит-стрит собрались в Ратуше, словно на великое торжество.

Лорд Джон Грей, бледный и прихрамывающий, но с твердым взглядом и голосом, свидетельствовал перед судебной комиссией, состоявшей из пяти офицеров различных полков — ни один из них не был из полка Сиверли — и адвокатурой в том, что он получил представленные военно-полевому суду документы от капитана Чарльза Карруотерса в Канаде, где он служил под командованием майора Сиверли и был свидетелем преступлений, описанный в данных документах, и что он, Грей, слышал эти показания от Карруотерса лично и склонен верить документальным доказательствам в их нынешнем виде.

Военно-полевой суд не требовал множества дополнительных процедур, ни клятвы на Библии, ни барристеров,^{3} ни правил доказательства. Любой желающий мог свидетельствовать или задавать вопросы, и ряд людей сделали это, в том числе герцог Камберленд, который выступил вперед, прежде, чем Грей успел сесть, и подошел к нему вплотную, дыша ему в лицо с расстояния в шесть дюймов.

— Разве это неправда, милорд, — спросил Камберленд с тяжеловесным сарказмом, — что майор Сиверли спас вам жизнь при осаде Квебека?

— Да, ваша светлость.

— И вам не было стыдно предать своего брата по оружию?

— Нет, — спокойно ответил Грей, хотя его сердце пропустило удар. — Поведение майора Сиверли на поле боя было доблестно и почетно, но он сделал бы то же самое для любого солдата, так же, как и я. Для меня сокрытие доказательств его преступлений и коррупции было бы предательством всей армии, в которой я имею честь служить, и всех моих товарищей, с которыми я многие годы сражался плечом к плечу.

— Слушайте, что он говорит! — выкрикнули с задних скамей, и он подумал, что это голос Гарри Карьера. Общий гул одобрения наполнил зал, и Камберленд отступил, все еще глядя Грею в глаза.

Свидетельства принимались весь день, в основном, от членов полка Сиверли; некоторые описывали характер покойного, но многие — очень многие — перечисляли инциденты, которые поддерживали обвинения Карруотерса. Полковая лояльность требует многого, подумал Грей, но полковая честь требует большего; эта мысль ему понравилась.

К концу дня униформы разных полков, окаменевшие от стыда лица, голоса, гулкое эхо под балками высокого потолка, ощущение жесткого стула под седалищем и толчки соседей уже вызывали головокружение… но, наконец, он оказался на улице в потоке бурной толпы, извергающейся из ворот ратуши.

Хэл, который был старшим офицером в суде, стоял на противоположной стороне улицы и строго разговаривал с непрестанно кивающим адвокатом. День шел к завершению, и лондонские трубы изрыгали первые клубы темного дыма. Грей благодарно вдохнул полные легкие дымного воздуха, свежего по сравнению со спертой атмосферой главного зала ратуши, насыщенной запахами пота, пищи, табака, запахами гнева и страха. Он видел в толпе лица людей, дававших показания, теперь спокойные и сосредоточенные.

Хэл заранее предостерег от любого упоминания Ирландских бригад, «Дикой охоты» или плана захвата короля; слишком много заговорщиков еще числилось пропавшими без вести, и не было необходимости тревожить публику заранее.

Тем не менее, упоминания Эдуарда Твелветри и его роли в качестве близкого друга и сообщника Сиверли избежать не удалось, и Грей вздрогнул, вспомнив вдруг выражение лица Реджинальда Твелветри. Старый полковник сидел в первом ряду словно каменное изваяние, не сводя горящих глаз с Хэла, не мигая и не слыша происходящего вокруг.

Реджинальд Твелветри не сказал ни слова. И что, в конце концов, он мог сказать? Хотя, конечно, проголосовал за обвинительный вердикт по всем пунктам.

Грей предполагал, что должен чувствовать радость победы или, по крайней мере удовлетворение от выполненного долга. Он сдержал свое обещание Чарли, добился правды, даже больше, чем хотел или ожидал, и полагал, что достиг справедливости.

Если это можно так назвать, подумал он, глядя, как трое или четверо газетчиков с Флит-стрит подталкивали друг друга локтем в попытке заговорить с молодым Элдоном Гарлоком, прапорщиком и самым молодым членом суда, первым высказавшим свой вердикт.

Бог знает, что они напишут. Он только надеялся, что никто из них больше не вспомнит о нем; он и раньше удостаивался влияния прессы, хотя и самым благоприятным образом. Испытав «благосклонность» журналюг вблизи, он мог только молиться, чтобы Бог помиловал тех, кто им не понравился.

* * *

Грей отошел от толпы, двигаясь без реальной цели, только желая увеличить дистанцию между собой и тревогами сегодняшнего дня. Поглощенный своими мыслями и довольный, что, по крайней мере, Джейми Фрейзеру не пришлось давать показания, он не сразу заметил, что его сопровождают. Его потревожило странное эхо его шагов, повторяющееся в неверном ритме, и, наконец, он посмотрел в сторону, чтобы понять причину.

Он остановился, как вкопанный, и Хьюберт Боулз, шедший на полшага позади, подошел ближе и остановился, кланяясь.

— Милорд, — вежливо сказал он. — Как поживаете?

— Не так, чтобы очень хорошо, — ответил Грей. — Я должен просить извинить меня, мистер Боулз.

Он повернулся, чтобы уйти, но Боулз остановил его, положив руку на плечо. Оскорбленный фамильярностью, Грей отпрянул.

— Я должен попросить вас о терпении, милорд, — сказал Боулз со слабой улыбкой, почти скрывшей его губы. Он говорил мягко, но властно, предупреждая любой протест Грея. — У меня есть для вас нечто важное, вам придется это выслушать.

Хьюберт Боулз был невысоким и бесформенным существом с круглой головой и круглой спиной, в ветхом парике и изношенном пальто, любой, кто видел его раз, не взглянул бы на него дважды. Даже лицо его было мягким, как вареный пудинг с маленькими смородинами глаз. Тем не менее, Грей медленно склонил голову, не желая спорить.

— Следует ли нам выпить кофе? — спросил он, кивая на ближайшую кофейню. Он не собирался приглашать Боулза в любой из клубов, где имел членство. У него не было представления о прежней жизни этого человека, но его присутствие вызывало непреодолимое желание вымыться с ног до головы.

Бойлз покачал головой.

— Думаю, нам лучше просто пройтись, — ответил он, подтверждая свои слова легким прикосновением к локтю Грея. — Я очень недоволен вами, милорд, — продолжал он будничным тоном, пока они медленно шли вдоль Грехем-стрит.

— Вы? — коротко сказал Грей. — Мне жаль это слышать.

— Да, так и должно быть. Ведь вы убили одного из моих самых ценных агентов.

— Одного из… кого?

Он остановился, уставившись на Боулза, но настоятельным жестом был побужден продолжать движение.

— Эдуард Твелветри под моим руководством в течении нескольких лет занимался подавлением якобитских инср… инсургентов^[51] — тень досады мелькнула на лице Боулза, когда он запнулся на слове «инсургенты», но Грей был слишком встревожен заявлением Боулза, чтобы позлорадствовать.

— Хотите сказать, он работал на вас? — он даже не попытался смягчить грубость, но Боулз не отреагировал на тон.

— Именно это я и имею ввиду, милорд. Он потратил много времени и усилий, чтобы войти в доверие к майору Сиверли, как только мы поняли, что Сиверли может представлять интерес в этом отношении. Вы знаете, что его отец был одним из «диких гусей», улетевших из Лимерика?

— Да, — сказал Грей. Его губы онемели. — Я знал.

— Это такое большое неудобство, — укоризненно сказал Боулз, — когда господа затевают собственное расследование, мешая профессионалам.

— Очень жаль, что причинил вам неудобства, — ответил Грей, начиная сердиться. — Вы хотите сказать, что Эдуард Твелветри не был предателем?

— Напротив, милорд. Он служил своей стране благороднейшим образом, работая втайне и опасности, чтобы победить врагов короны. — на этот раз в бесцветном голосе прозвучали теплые ноты, и, взглянув на своего нежеланного спутника, Грей понял, что Боулз не просто сердится, он был очень зол.

— Почему, черт возьми, он не сказал мне это в частном порядке?

— А почему он должен был доверять вам, милорд? — бойко парировал Боулз — Вы родом из семьи, запятнанной тенью измены.

— Это не так!

— Не фактически, может быть, но опосредованно, — с поклоном согласился Боулз. — Вы хорошо себя вели в деле с Бернардом Адамсом и его соратниками, но даже очищение имени вашего отца не сотрет пятна с вашей фамилии, это сделает только время. Время, а так же поступки вашего брата и вас.

— Что вы, черт побери, имеете ввиду?

Боулз приподнял плечо, но воздержался от прямого ответа.

— И вообще, сообщить о своей деятельности хоть кому-нибудь для Эдуарда Твелветри значило рисковать всей нашей работой. Правда, теперь майор Сиверли мертв, но…

— Подождите. Если все, что вы говорите мне, правда, то почему же Эдуард Твелветри убил Сиверли?

— О, нет. Он не убивал, — сказал Боулз, как будто этот вопрос не имел значения.

— Что? Кто же это сделал? Уверяю вас, это был не я.

Тихий скрип, толчками выходивший из горла Боулза, видимо, считался смехом.

— Конечно, нет, милорд. Эдуард сказал мне, что Сиверли убил тощий ирландец со вьющимися волосами. Он услышал громкие голоса и подошел ближе, чтобы узнать, что происходит, и слышал, как тот кричал майору, будто знает, что Сиверли украл деньги. За спором последовали звуки потасовки. Твелветри не хотел выдать себя, поэтому осторожно подкрался к беседке, и увидел, как забрызганный кровью человек перепрыгнул через перила и поспешил в лес. Он преследовал этого человека, но не остановил его. Он также видел, как прибыли вы, спрятался в лесу, пока все не утихло, а потом ушел в другом направлении. Он не видел этого ирландца раньше, и не смог найти в округе никого, кто бы его знал. При тех обстоятельствах он не хотел задавать слишком много вопросов. — Боулз вопросительно посмотрел на Грея. — Я не думаю, что вам известно, кто он такой?

— Его зовут Тобиас Куинн, — коротко ответил Грей. — И возможным мотивом преступления может служить то, что сам он является страстным якобитом, и предполагал, что Сиверли собирается скрыться с деньгами, собранными для Стюартов.

— Вот как, — сказал довольный Боулз. — Так просто. Видите ли, милорд, это то, что я имел ввиду относительно вас и вашего брата. Вы способны получить немало полезных сведений.

— На самом деле, это капитан Твелветри сообщил мне, что он ожидает побега майора Сиверли в Швецию; мы не намеревались мешать ему, потому что это нанесло бы ущерб планам ирландцев. Я не могу сказать, как ирландские якобиты узнали, но они явно знали все.

Последовала короткая пауза, во время которой Боулз извлек из кармана белоснежный шелковый носовой платок, обшитый тонким кружевом (Грей отметил это с удивлением), и изящно высморкался.

— Вам известно нынешнее местонахождение мистера Куинна, милорд? Если нет, не могли бы вы ненавязчиво поинтересоваться среди ваших ирландских знакомых?

Грей повернулся к нему, охваченный яростью.

— Вы предлагаете шпионить для вас, сэр?

— Конечно. — Боулз, казалось, не обратил ни малейшего внимания на сжатые кулаки Грея. — Но, возвращаясь к Эдуарду Твелветри, вы должны простить меня за настойчивость, но он действительно был моим самым ценным человеком, и он не мог ничего говорить о своей деятельности, даже в частном порядке, опасаясь действий, которые вы предприняли.

Голос разума начал пробиваться через завесу шока и гнева, и Грею стало нехорошо, холодный пот выступил у него на лбу.

— Какие… действия?

— Как какие? Арест офицеров Ирландской бригады, участвующих в заговоре. Вы ведь знаете о нем, думаю?

— Да, я знаю. Но как узнали вы?

— Эдуард Твелветри. Он принес мне наброски плана, но еще не собрал полный список участников. Они называют себя «Дикой охотой», очень поэтично, впрочем, чего еще можно ожидать от ирландцев? Преждевременная смерть Эдуарда, — нотка печальной иронии прозвучала в голосе Боулза, — не позволила нам узнать имена всех заговорщиков. И в то же время похвальное рвение вашего брата, позволило захватить часть преступников, но потревожила остальных, которые либо бежали из страны, чтобы причинять нам неприятности в других местах, либо просто безвозвратно скрылись.

Грей открыл рот, но не нашелся, что сказать. Рана в груди горячо пульсировала против сердца, но еще больше жгло его разум воспоминание о неподвижном Реджинальде Твелветри, перед лицом которого уничтожали доброе имя его брата.

— Я думаю, вы должны были знать, — сказал Боулз почти по-доброму. — Всего хорошего, милорд.

Он когда-то видел, как повар Минни острой ложкой вырезает из мякоти дыни маленькие шарики. Ему казалось, что каждое слово Боулза вонзается в него, словно эта ложка, нарезая аккуратными кусочками его сердце и внутренности.

* * *

Он не помнил, как вернулся в Аргус-хаус. Просто вдруг обнаружил себя около двери перед мигающим в ужасе Насонби. Дворецкий что-то сказал, он безвольно махнул рукой и побрел в библиотеке. Слава Богу, Хэла там не было. Я должен буду сказать ему, но, Боже, не сейчас!

Дальше, через французские двери, через сад. Единственной мыслью было найти убежище, хотя он знал, что такого не существует.

За сараем он сел на перевернутое ведро, поставил локти на колени и положил голову на руки.

Грей слышал тиканье часов в кармане, казалось, каждый тихий щелчок длится вечно, складываясь в бесконечный поток. Как невероятно долго придется ждать, прежде чем он умрет, и слова Боулза перестанут отдаваться эхом у него под черепом.

Он понятия не имел, сколько просидел так с закрытыми глазами, проклиная себя от всего сердца. Он не стал открывать глаза, когда рядом раздались шаги и прохладная тень упала ему на плечи.

Послышался короткий вздох, большие руки подхватили его и подняли на ноги.

— Обопритесь на меня, — тихо сказал Фрейзер. — Прогуляемся. На ходу будет легче говорить.

Он открыл рот, чтобы возразить, но не нашел в себе сил к сопротивлению. Фрейзер взял его за руку и твердо повел через задние ворота. Они прошли узким переулком, достаточно широким для тележек торговцев, но в этот час дня — было уже довольно поздно — он весь был скрыт в тени. Несколько служанок слонялось перед калитками больших домов, они сплетничали или ждали молодых людей. Они искоса бросали взгляд на двух мужчин, но отворачивались, понижали голоса и продолжали сплетничать. Грей страстно пожалел, что не родился одной из этих женщин, которые имеют право продолжать жить своей обыденной жизнью.

Комок в горле был большим и твердым, как грецкий орех. Он не понимал, как слова смогут пройти сквозь него. Но Фрейзер держал его под руку, направляясь через улицу в Гайд-парк.

Здесь было уже совсем темно, только вдалеке светились костры цыган и бродяг, приходивших сюда ночью. На углу, где выступали агитаторы, памфлетисты и все, кто имел что-то сказать обществу, догорал беспризорный огонь, пахло жженой бумагой. На соседнем дереве висела неясная фигура — кто-то пытался поджечь чучело, но оно только обуглилось и завоняло, бледный квадрат бумаги был пришпилен к груди, нечитаемый в темноте.

Они почти вышли к центру парка, когда он нашел первые слова; Фрейзер, терпеливо шагавший рядом, уже не держал его за руку, и он ощутил это как утрату… но слова наконец пришли, сначала неохотные и непоследовательные, а затем резкие и внезапные, как мушкетный залп. Он удивился, что можно говорить так коротко.

Фрейзер издал тихий звук, похожий на короткий хрип, словно получил удар кулаком в живот, но потом слушал молча. Они шли еще некоторое время, после того, как Грей закончил говорить.

— Господи, помилуй, — сказал наконец Фрейзер очень тихо.

— Вот и все, — сказал Грей беззлобно. — Это наводит на мысли о существовании некоего конечного смысла всех вещей.

Фрейзер повернул голову и посмотрел на него с любопытством.

— Вы так считаете? Вы подразумеваете под конечным смыслом Божий промысел или что-то еще? Я слышал, как вы восхищались логикой разума.

— Где же в этом логика? — возразил Грей, разводя руками.

— Вы знаете ее так же, как и я, — довольно резко сказал Фрейзер. — Логика долга, которой подчиняется каждый человек — вы, я, Эдуард Твелветри.

— Я… — Грей остановился, не в состоянии сформулировать свои мысли связно, их было слишком много.

— Да, мы оба виноваты в смерти этого человека, и я не думаю, что говорю это по доброте душевной. Я хорошо понимаю, что вы чувствуете. — Фрейзер остановился и повернулся к Грею, пристально глядя ему в лицо. Они стояли у дома графа Прествика; фонари были зажжены, свет полосами падал через кованые прутья решетки. — Я публично обвинил его в измене, чтобы пресечь деятельность, которая могла нанести вред моему народу. Он бросил мне вызов, чтобы предотвратить любые подозрения, вызванные моими словами, и продолжать свое дело, о котором мы с вами не имели никакого понятия. Затем вы бросили ему вызов, якобы, — он пристально посмотрел на Грея и заговорил медленнее, — защитить свою честь и стереть обвинение в содомии. — Широкий рот сжался в тонкую полосу.

— Якобы, — повторил Грей. — А для какого черта я еще мог это сделать?

Глаза Фрейзера изучали его лицо. Грей чувствовал прикосновение этого взгляда, странное ощущение, но он держался спокойно. Или надеялся, что спокойно.

— Ее светлость считает, что вы сделали это ради вашей дружбы со мной, — наконец сказал Фрейзер спокойно. — И я склонен думать, что она права.

— Ее светлости надо заниматься своими собственными делами. — Грей резко отвернулся и пошел. Фрейзер быстро догнал его двумя широкими шагами, почти не слышными на песке дорожки. В рассеянном свете из окон домов можно было разглядеть кучки навоза, оставленные всадниками, потерянные детские игрушки.

Грей отметил, что Фрейзер сказал: «Ради вашей дружбы со мной», в отличие от боле простого, но опасного «ради меня». Он не знал, были это слова Минни или Фрейзера, но решил, что это не имеет значения. Оба заявления были верны, и, если Фрейзер предпочитал большую дистанцию, он был рад и этому.

— Мы оба виноваты в его смерти, — упрямо повторил Фрейзер, — так же, как он сам.

— Каким образом? Он не мог оставить мое обвинение без ответа. И он не мог рассказать вам правду о своем положении даже в частном порядке.

— Он мог, — возразил Фрейзер. — Но он вызвал вас не только из чувства долга.

Грей смотрел на него.

— Конечно.

Фрейзер отвернулся, но Грей заметил проблеск улыбки на затененном лице.

— Вы англичанин, — сухо сказал Фрейзер. — Так же, как и он. И все-таки он пытался убить вас.

— Он должен был, — перебил Грей. — Его единственным шансом было попросить прощения, но он, черт возьми, знал, что я не прощу.

Фрейзер коротко кивнул, согласный.

— Разве я не сказал, что все случившееся логично.

— Но… — Он не договорил. Несмотря на всю чудовищность происшедшего он не мог не отметить, что Фрейзер сказал правду: Джейми тоже был виноват в смерти Твелветри и должен был сожалеть о ней.

— Да, но, — сказал Фрейзер со вздохом, — я бы сделал то же самое. Впрочем, вы убивали людей и получше Эдуарда Твелветри.

— Вполне возможно. Но я убивал их как врагов — из чувства долга.

Стал бы он врагом, если бы не Эсме и Натаниель? Скорее всего, нет.

— Вы убили его как врага. И не ваша вина, что он таковым не оказался.

— Очень благовидный аргумент.

— И убедительный.

— Как вы можете утверждать, что чувствуете мой ужас и тоску? Мою вину? — раздраженно потребовал Грей.

— Я действительно чувствую. Можно ощущать сильное горе, но рационально мыслить при этом.

— Вот как, — начал Грей потеплевшим голосом, но так как разговор начал напоминать ту несчастную стычку в конюшне Хелуотера, он отказался от этой тактики. — Вы действительно считаете все страстные слова нелогичными? А как насчет чертовой «Арбротской декларации»^{4}?

— Речь может быть произнесена в порыве страсти, — признал Фрейзер, — но дальше ее приходится исполнять хладнокровно, по большей части. Декларация была написана или, по крайне мере, подписана рядом людей. Они все не могли быть под воздействием страсти, когда делали это.

Грей почти засмеялся, но покачал головой.

— Вы пытаетесь отвлечь меня от обсуждаемого вопроса.

— Нет, — сказал Фрейзер задумчиво, — думаю, я пытаюсь показать вам, что независимо от стремления человека поступать правильно, результат может быть оказаться совсем не тем, чего он желал или ожидал. И это можно считать основанием для сожаления. Иногда очень глубокого сожаления, — добавил он более мягко, — но не вечной вины. И потому мы должны отдаться на милость Божию, и надеяться получить Его прощение.

— А вы опираетесь на собственный опыт. — Грей не хотел, чтобы это замечание прозвучало так веско, но так оно и получилось. Фрейзер издал протяжный выдох через свой длинный шотландский нос.

— Вы правы, — сказал он после минутного молчания. Он вздохнул еще раз. — Когда я был лэрдом в Лаллиброхе, один из арендаторов пришел просить моей помощи. Это была старая женщина, она беспокоилась за одного из своих внуков. Его отец часто бьет мальчика без вины, сказала она, и она была уверена, что однажды убьет совсем. Не возьму ли я его конюхом к себе в дом? Я согласился. Но когда я заговорил с его отцом, он не согласился и упрекнул меня за то, что я вмешиваюсь в его дела с сыном. — он снова вздохнул. — Я был молод и глуп. Я ударил его. Вернее… я его побил, и он уступил мне. Я забрал паренька. Его звали Робби, Робби Макнаб. — Грей хмыкнул, но ничего не сказал. — Ну, Ронни, так звали отца, Ронни Макнаб было его имя, предал меня англичанам из обиды и гнева; я был арестован и доставлен в английскую тюрьму. Я… бежал… — Он поколебался, словно решал, стоил ли сказать больше, но решил идти дальше. — Позже, когда я вернулся в Лаллиброх в первые дни восстания, я узнал, что дом Макнаба сгорел, а сам он задохнулся в дыму.

— Я так понимаю, не случайно?

Фрейзер покачал головой, это движение было едва заметно в тени вязовой аллеи, они уже были в восточной стороне парка.

— Нет, — тихо сказал он. — Это сделали другие мои арендаторы, потому что они знали, кто предал меня. Они исполнили то, что считали своим долгом перед лэрдом. И все это привело к смерти, а я ничего не мог изменить.

Их шаги стали мягче, когда они пошли медленнее.

— Я учту это, — наконец Грей успокоился. — А что стало с мальчиком? С Робби?

Одно широкое плечо приподнялось.

— Он жил в моем доме вместе со своей матерью. Потом… моя сестра написала, что он решил отправиться на юг искать работу; в горах для молодого человека ничего не было, можно было вступить вармию, что он и сделал.

Осмелев, Грей коснулся руки Джейми, очень мягко.

— Вы сказали, что человек не может предвидеть последствия своих поступков. Но в данном случае, я могу показать вам одно из них.

— Что? — Фрейзер ответил резко то ли от прикосновения Грея, то ли от его слов, но он не отступил.

— Робби Макнаб. Я знаю, что с ним сталось. Я видел его в последний раз в Лондоне и присутствовал на его бракосочетании. — он воздержался от упоминания невесты Роба, той самой Несси, не зная, как католики относятся к проституции. Вдруг они в этом вопросе так же строги и нетерпимы как шотландские пресвитериане.

Рука Фрейзера опустилась лорду Джону на предплечье, сильно напугав Грея.

— Вы знаете, где он? — голос Фрейзера доказывал его волнение. — Можете мне сказать, где его найти?

Грей спешно копался в памяти, пытаясь вспомнить слова Агнес: мой новый дом… конец О'Бриджерс-стрит… миссис Донохью…

— Да, — сказал он, воспрянув духом. — Я найду его для вас, я уверен.

— Благодарю вас, милорд, — быстро сказал Фрейзер.

— Не называйте меня так, — лорд Джон внезапно почувствовал себя смертельно усталым, хотя ему и стало лучше. — Раз уж мы разделяем вместе вину крови и угрызения совести за то, что сделали с этим ублюдком Твелветри, то не могли бы вы, ради Бога, называть меня моим христианским именем?

Фрейзер некоторое время шел молча, размышляя.

— Я мог бы, — произнес он медленно. — Сейчас. Но я должен буду вернуться, и тогда я не стану делать этого. Мне… тяжело будет привыкнуть к такой степени близости, а затем… — он махнул рукой.

— Вам не нужно возвращаться, — безрассудно выпалил Грей. У него не было власти ни отменить приговор Фрейзера, ни добиться помилования, он не мог давать такие обещания без согласия Хэла. Но он считал это возможным.

Он увидел, как был поражен шотландец, он даже немного отступил в сторону, хотя они продолжали идти рядом.

— Я очень благодарен вашей светлости за предложение, — сказал он наконец. Его голос звучал странно, Грей не понимал, почему. — Даже, если бы это было возможным… Но я не хочу оставлять Хелуотер.

Грей на мгновение решил, что неправильно понят, и попытался успокоить его.

— Я не хочу сказать, что вас заключат в тюрьму или даже выпустят на условно-досрочное освобождение в Лондоне. Я имею ввиду, что в свете вашей огромной услуги короне… можно добиться полного прощения. Вы сможете быть… свободным.

Это слово повисло между ними, словно маленький твердый шарик. Фрейзер испустил долгий дрожащий вздох, прежде, чем заговорил, но его голос звучал твердо.

— Я вас понял, милорд. И я действительно очень благодарен вам за доброту. Но в Хелуотере есть… один человек, ради которого я должен вернуться.

Грей спросил:

— Кто? — он был потрясен.

— Ее зовут Битти Митчелл. Одна из горничных леди.

— Действительно, — тупо сказал Грей, но сразу понял, что это прозвучало невежливо, и поспешил загладить вину. — Я поздравляю вас.

— Спасибо, но вы поторопились, — сказал Фрейзер. — Я еще не говорил с ней. Формально, я имею ввиду. Но есть… то, что можно назвать намерением.

Грей чувствовал себя, словно наступил на грабли, которые подскочили и ударили его по носу. Это было последнее, чего он ожидал — не только в свете социальных различий, которые должны существовать между лэрдом и горничной (хотя мысль о Хэле и Минни на фоне обгорелого ковра мелькнула в его мозгу), независимо от того, как низко упало благосостояние лэрда; но именно из-за сильного чувства, которое, как полагал Грей, Фрейзер питает к своей покойной жене.

Он немного знал ту горничную по своим визитам в Хелуотер, и она была благообразной молодой женщиной, но совершенно… обыкновенной. Первая жена Фрейзера была совершенно исключительной.

— Иисусе, англичанин. Не нужно так смотреть.

Он понимал, что не успел скрыть свое потрясение. И еще больше он был поражен тем, что изо всех сил пытался скрыть это чувство; он не должен удивляться, даже, если это было… В конце концов, жена Фрейзера давно умерла, а он был мужчиной. И давно был один.

Лучше жениться, чем волочиться, как говорят, цинично подумал он.

— Желаю вам всяческого счастья, — сказал он очень формально.

Они подошли к воротам Александры. Ночной воздух был пропитан мягкими ароматами смолы и дыма из дымоходов, далекими запахами города. Грей снова был шокирован, почувствовав сильный голод, смешанный с чувствами стыда и облегчения, что он остался жив и здоров.

Они опоздали на ужин.

* * *

— Вам принесут ужин на подносе, — сказал Грей, когда они поднимались по мраморной лестнице. — Я должен буду сообщить Хэлу, что сказал Боулз, но вам уже нет необходимости участвовать во всем этом.

— Есть или нет? — Фрейзер выглядел очень серьезным в свете фонаря, висящего перед дверью. — Вы будете говорить с Реджинальдом Твелветри?

— О, да. — мысль о неизбежном визите всплыла из глубины его сознания во время недавней беседы и не покидала его; она висела над ним, как гиря на паутинке, дамоклов меч. — Завтра.

— Я пойду с вами, — голос шотландца звучал тихо, но твердо.

Грей глубоко вздохнул и покачал головой.

— Нет. Благодарю вас… мистер Фрейзер, — сказал он и попытался улыбнуться. — Я пойду вместе с братом.

Глава 36 Teind^[52]

На следующее утро братья Греи отправились исполнить свой долг перед Реджинальдом Твелветри. По возвращении они оставались такими же мрачными и молчаливыми; Грей вышел в оранжерею, Хэл, не сказав никому ни слова, убрался в свое бумажное логово.

Исполненный сочувствия к братьям Греям и братьям Твелветри, Джейми направился к своему любимому креслу в библиотеке, вынул четки и произнес несколько молитв, призывая мир в души всех участников драмы. В конце концов, иногда полезнее бывает предаться в руки Божьи, признав бессилие человеческое.

Он обнаружил, что прервал молитву, отвлекшись на воспоминание о братьях Греях, идущих рядом плечо к плечу. И на мысли о Реджинальде Твелветри, носившем траур по двум потерянным братьям.

Он потерял своего брата в раннем возрасте: одиннадцатилетний Вилли умер от оспы, когда Джейми было шесть. Он не часто думал о Вилли, но боль утраты всегда была с ним, как и шрамы на сердце от других потерь. Он позавидовал братской близости Греев.

Воспоминание о Вилли напомнило ему о другом Уильяме, и его сердце немного воспряло от этой мысли. Жизнь забирает у вас дорогих людей, но иногда одаряет новыми привязанностями. Айен Мюррей стал ему братом после смерти Вилли; когда-нибудь он увидит Айена снова, а пока осознание, что он существует на свете и присматривает за Лаллиброхом утешала его. А его сын…

Он обратился с молитвой к Богу — скоро он увидит Уильяма снова. Будет рядом с ним. Он сможет…

— Сэр.

Сначала он не понял, что дворецкий обращается к нему. Но Насонби настойчиво повторил:

— Сэр. — и когда он поднял глаза, увидел серебряный поднос, на котором дворецкий протягивал лист шероховатой серой бумаги, запечатанный несколькими каплями воска с оттиском большого пальца.

Он взял конверт с кивком благодарности, убрал четки и отнес письмо наверх в свою комнату. У окна он раскрыл конверт и обнаружил послание, выведенное с тщательной элегантностью, так не вяжущейся с грубым материалом.

«Shéamais Mac Bhrian,^[53] приветствую вас…» Остальное было по-ирландски, но звучало достаточно просто, чтобы понять: «Господи Боже, Мария и Патрик, примите меня, Тобиаса Мак Грегора из Куиннса в Порткерри».

В нижней части страницы была проведена аккуратная линия, с несколькими квадратиками поверх нее, а под ней написано «Аллея Виверры». Один из квадратиков был отмечен крестиком.

Внезапный холод охватил его, накрыв, как снежным сугробом. Это был не просто эффектный драматический жест, как та шалость Куинна, когда он в своей записке осудил Грея, как убийцу. Простота послания, а так же тот факт, что Куинн подписал ее своим подлинным именем, сама по себе была доказательством правдивости.

Он уже был на полпути вниз на лестнице, когда встретил лорда Джона, идущего вверх.

— Где находится аллея Виверры? — спросил он резко. Грей моргнул, посмотрел на бумагу в руке Джейми, а затем сказал:

— В Рукери, это ирландский квартал. Я бывал там. Мне пойти с вами?

— Я… — Джейми собрался было сказать, что пойдет один, но он не знал Лондона. Если он пойдет пешком, расспрашивая по пути прохожих, это займет больше времени. А у него было твердая уверенность, что времени осталось совсем мало.

Джейми был почти в панике. Находится ли Куинн под угрозой скорого ареста? Если это так, то он не должен брать Грея с собой, но… Или, может быть, якобитские заговорщики узнали, что они преданы, и решили, что их предал Куинн? О, Боже, если так…

Но где-то в глубине его сердца раздавался неумолимый металлический звук, голос обреченности, тихий и непреклонный, как тиканье карманных часов Грея. Последние секунды жизни Куинна.

— Да, — сказал он отрывисто. — Сейчас.

* * *

Конечно, он все знал с того момента, как записка попала к нему в руки. Но тем не менее, когда он вышел из кареты в аллее Виверры и вошел в дом, с деревянным молотком на двери, он едва мог дышать. Он схватил за руку молодую неопрятную женщину с ребенком на руках и потребовал указать местонахождение Тобиаса Куинна.

— Наверху, — сказала она, возмущенная и испуганная его грубостью. — Четвертый этаж налево. Вам тоже понадобилось его «остроумие»? — крикнула она вслед Джейми, но он уже бежал вверх, стуча каблуками и оставив Грея одного разбираться с толпой любопытных и отчасти враждебных ирландцев, которых заинтересовала карета на улице.

Дверь не была заперта, и комната казалась бы мирной и спокойной, если бы не полоса крови.

Куинн лежал на кровати полностью одетый, за исключением того самого черно-розового клетчатого пальто, аккуратно сложенного в ногах. Он не стал перерезать себе горло, но аккуратно отвернул манжету и разрезал запястье, которое свисало над чашей, стоящей рядом на полу. Кровь переполнила ее и стекала по наклонному полу почти до двери, словно красный ковер, разложенный для королевских особ. И аккуратно, очень аккуратно, насколько человек способен был писать пальцем, смоченным в собственной крови, на стене было выведено слово «TEIND». Адская десятина.

Джейми стоял, стараясь не вдыхать глубоко насыщенный смертью воздух.

— Упокой, Господи, его душу, — тихо сказал голос Грея за его спиной. — Это она? Чаша?

Джейми кивнул, не в силах говорить от переполнявшего его избытка горя и вины. Грей встал рядом с ним, чтобы посмотреть. Он покачал головой, слегка вздохнул и, сказав: «Я пришлю Тома Берда», — оставил Джейми одного.

Глава 37 Единственный свидетель

Остров Инхклеран

Конечно, Куинна нельзя было похоронить в освященной земле. Тем не менее, отец Майкл предложил помощь братьев для погребения. Джейми с благодарностью отклонил это предложение и отправился на болото один, волоча за собой гроб на салазках, с которыми монахи ходили за торфом. Он перебросил веревочную петлю через грудь и шел не оглядываясь на гроб, который то натягивал веревку, то толкал его под колени.

Достигнув скалистого пригорка посреди болота, он достал деревянную лопату, которую дал ему брат Амвросий, и начал копать.

Единственный свидетель, единственный скорбящий. Он сказал братьям Греям, что поедет в Ирландию хоронить Куинна один. Они взглянули друг на друга, их лица выразили одну и ту же мысль, но не возразили и не стали спорить. Они знали, что он вернется.

Тело видели несколько человек, но он знал, что является единственным подлинным свидетелем смерти Куинна. Только Бог знал, что он понимает истинную причину этой смерти, как никто другой. Он знал, что значит потерять смысл жизни. Если бы Бог не привязал его к земле узами плоти и крови, он так же мог прийти к такому концу. Хоть сейчас, если бы не те же привязанности.

Почва была каменистой и плотной, но только верхние несколько дюймов. Ниже лежал мягкий слой озерного ила и разложившегося торфа, и могила легко открывалась ему навстречу с каждым ударом лопаты.

Teind. Кто из них в действительности был адской десятиной? Он или Куинн? Джейми предположил, что Куинн имел ввиду себя, потому что ожидал, что попадет в ад за самоубийство. Но вопрос упрямо кружился в голове: почему он своей кровью написал именно это слово? Было ли это признание… или обвинение? Конечно, если бы Куинн знал, что сделал Джейми, он бы написал «Fealltóir» — «Предатель». И все же, этот человек был ирландцем, а, значит, прирожденным поэтом. «Teind» подразумевал намного больше, чем «Fealltóir».

День стоял теплый и чуть позже он снял штаны, а чуть позже и рубашку, работая на воздухе голым, в одних сандалиях и платке, повязанном над бровями, чтобы защитить глаза от пота. Здесь никто не увидел бы его шрамов, никто, кроме Куинна, а ему было все равно.

Было уже довольно поздно, когда закончил копать. Яма была достаточно глубокой, чтобы вода начала просачиваться на дно; достаточно глубокой, чтобы никакая лиса не могла разрыть могилу и царапать крышку гроба. Сразу ли гниль охватит гроб и тело, спросил он себя. Или темная болотная вода сохранит Куинна, как сохранила трижды убитого человека с золотым кольцом на пальце.

Он посмотрел вверх на другую безымянную могилу. По крайней мере, Куинн не останется здесь лежать один.

Он привез с собой чашу. Она лежала, завернутая в плащ, в ожидании его решения. Кому? Однажды спросив, это ли та самая чаша, Грей больше не упоминал о ней. Единственное, что он хотел, так это избавиться от нее.

— Господи, да минует меня чаша сия, — пробормотал Джейми, волоча гроб к краю могилы.

Он изо всех сил толкнул его, и гроб рванулся вперед, упав на дно могилы с громким хлопком. Кранк! Он дрожал от усилия и несколько секунд стоял, задыхаясь и вытирая лицо тыльной стороной ладони. Он проверил, чтобы убедиться, что крышка не отвалилась, что гроб не треснул и не повернулся боком при падении, а затем снова взял лопату.

Солнце снижалось к горизонту, и он работал быстро, не рискуя застрять на островке на ночь. Воздух похолодел, над болотом поднялась мошкара, и он прервался, чтобы надеть рубашку. Солнечный свет стлался над горизонтом, золотя дрейфующие облака, золотом мерцала поверхность болота. Он снова взялся за лопату, но прежде, чем успел возобновить работу, услышал звук, который заставил его оглянуться.

Не, птица, подумал Джейми, но и не колокол аббатства. Это был звук, который он никогда не слышал раньше, и все же отдаленно знакомый. Болото затихло, смолкло зудение мошек. Он прислушался, но звук не повторился, и он снова начал медленно работать лопатой, время от времени останавливаясь и прислушиваясь к тому, чего он не знал.

Звук раздался снова, когда он почти закончил. Могила возвышалась аккуратной насыпью с ямой в головах. Он собирался закопать там чашу; хрен с ней, пусть Куинн забирает эту нечистую вещь, раз он так ее любил. Но когда он поднял плащ, чтобы развернуть чашу, в неподвижном воздухе ясно раздался этот звук. Рог. Несколько рогов. Словно призыв труб, но таких труб он никогда не слышал, от них волосы поднялись дыбом по всему телу.

Они пришли. Он не стал спрашивать себя, кто это мог быть, но поспешно натянул бриджи и даже пальто. Ему не пришло в голову бежать, и он удивился, почему, хотя даже воздух вокруг него дрожал от напряжения.

Потому что они пришли не за тобой, ответил спокойный голос в голове. Останься.

Теперь он их видел, фигуры подходили медленно, уплотняясь по мере приближения, словно возникали из воздуха. Да, подумал он, именно так.

Тумана не было, за исключением легкой дымки над водой. Но идущие к нему мужчины и женщины пришли ниоткуда, потому что за их спинами не было ничего. Никаких построек на дальней части болота, которая переходила в озеро.

Опять согласно прозвучали рога, был ли их голос мелодичным, спросил он себя, а потом увидел сами рога, изогнутые металлические трубы, которые сияли золотом в лучах заходящего солнца. Он понял на что это похоже, на клич дикий гусей.

Они были уже достаточно близко, чтобы разглядеть их лица и детали одежды. Они были по большей части одеты бедно, в серые домотканые одежды, за исключением одной женщины в белоснежном платье. Почему ее юбка не забрызгана грязью?

Тут он с ужасом понял, что ее ноги не касаются земли. Никто не выступал впереди нее, даже тот человек, который нес меч с изогнутым лезвием и блистающей рукоятью.

Надо не забыть сказать отцу Майклу, что я видел меч.

Теперь он заметил еще одного необычного человека в толпе (это была толпа, человек тридцать, по крайней мере). За женщиной шел высокий мужчина в простых штанах до колен, с обнаженным торсом, но в плаще из клетчатой ткани. У высокого мужчины на шее висела веревка, и Джейми сглотнул воздух, словно чувствуя, как петля затягивается вокруг его собственного горла.

Как его называл отец Майкл?

— Эсус, — сказал он, не замечая, что говорит вслух. — Таранис. Теутатес. — И словно по команде все повернулись к нему, даже женщина в белом платье.

Он перекрестился, громко призвал Троицу, и старые боги отвели взгляд в сторону. Теперь он видел, что один из них нес молот.

Он всегда удивлялся, как жена Лота могла превратиться в соляной столб, но теперь осознал, как это происходит. Он наблюдал, не в силах пошевелиться, рога разорвали тишину в третий раз, и толпа остановилась, паря в нескольких дюймах над мерцающими водами болота. Они образовали круг вокруг высокого человека, он на голову возвышался над любым из них, и теперь солнце осветило его волосы огненным блеском. Женщина в белом, приблизившись, подняла нож, человек с молотом торжественно встал позади, а третий потянулся к веревке на шее.

— Нет! — крикнул Джейми, внезапно освобожденный из плена видения. Он отвел руку и изо всех сил швырнул чашу в центр жуткой толпы. Она упала с громким плеском, люди исчезли.

Он моргнул, затем прищурился на яркий свет заходящего солнца. Поверхность тихого болота была неподвижна, ни одна птица не пела. В приливе сумасшедшей энергии он схватил лопату и яростно перелопатил грязь, утрамбовывая ее, а затем подхватил свой плащ под мышку, побежал, хлюпая сандалиями по воде, пока не вышел к деревянным мосткам, наполовину погруженным в воду.

Джейми услышал эхо диких гусей за спиной и неожиданно для себя оглянулся.

Они уходили спиной к нему по направлению к заходящему солнцу, труб не было видно. Но ему показалось, что он увидел вспышку клетчатой ткани в толпе. Может быть, это был плащ высокого человека, и обманчивые сумерки заставили клетчатую ткань отсвечивать розовым блеском.

ЧАСТЬ V. ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ

Глава 38 Исцеление

Они не разговаривали по пути в Хелуотер. Конечно, Том был с ними, но даже учитывая его присутствие, им мало что оставалось сказать.

Осень только началась, но уже шли холодные дожди. Ливень размыл дороги и рвал листву с деревьев, поэтому путники промокли до нитки, были чуть не до плеч забрызганы жидкой глиной и облеплены неожиданно нарядными красными и золотыми мелкими листочками. Обычно они добирались до гостиницы к вечеру, дрожа от холода, с синими губами, не в силах думать ни о чем, кроме тепла и пищи.

Они спали в одной комнате, но никогда на одной кровати. Если не было второй кровати, Джейми, завернувшись в плащ, ложился на пол рядом Томом. Джон хотел бы лежать в темноте, прислушиваясь к дыханию Фрейзера, но усталость брала свое, и он засыпал, как только голова касалась подушки.

Он словно сопровождал Джейми на казнь, во всяком случае, так он себя чувствовал. Конечно, он надеялся, что Фрейзер будет жить в покое и безопасности, но прибытие в Хелуотер означало смерть близости, которая только-только возникла между ними. Они больше не будут чувствовать себя равными.

Они буду держаться так, как должны, как было прежде. Но это были сухие и формальные отношения тюремщика и заключенного. За редким исключением.

Я буду скучать по тебе, подумал Джон, глядя в затылок Джейми, пока шотландец взбирался на склон впереди него; красная коса раскачивалась, когда конь поворачивал или поскальзывался в грязи. Он грустно спрашивал себя, будет ли Джейми скучать по их разговорам, но знал, что не стоит задерживаться на этой мысли.

Он щелкнул языком, и его лошадь начала последний спуск к Хелуотеру. Тропинка была длинной и извилистой, но когда они поднялись на последний пригорок, то увидели фигуры нескольких женщин, вышедших подышать воздухом на лужайку: леди Дансени и Изабель, а с ними пара служанок. Младшая няня Пегги с Уильямом на руках… и Бетти Митчелл.

Он почувствовал рядом с собой движение, Фрейзер напрягся и немного приподнялся в седле. Сердце Грея замерло, он понял, что шотландец взволнован.

Это его выбор, напомнил он себе тихо, и последовал за своим пленником.

* * *

Хэнкс умер.

— Быстрее, чем заслуживал, сукин сын, — бесстрастно заметил Крузо. — Однажды утром он поскользнулся на лестнице и сломал себе шею. Когда мы подняли его, он уже был мертв.

Крузо искоса взглянул на Джейми; он еще не понял, как отнестись к возвращению Джейми. С одной стороны, Крузо не мог тянуть на себе всю работу по конюшне, даже половину ее, а Джейми не требовалось никакой подготовки. С другой стороны… после смерти Хэнкса Джейми мог занять место главного конюха, и Крузо опасался его конкуренции.

— Упокой, Господи, его душу, — сказал Джейми и перекрестился.

Он подумал, кто теперь исполняет обязанности главного конюха? Если Крузо справлялся, то он имел право занять это место. Если же нет… будет время разобраться с этим делом позже.

— Значит, я возьму упряжку Эжени, да? — спросил он мимоходом. Крузо кивнул, не совсем уверенный, и Джейми пошел по лестнице на чердак, чтобы оставить свои вещи.

Он вернулся, лучше одетый, чем уезжал; рубаха и штаны были из грубой ткани, но новые, в мешке у него лежало три пары шерстяных чулок, был хороший кожаный ремень и черная войлочная шляпа — подарок Тома Берда. Он переложил эти вещи в сундучок около своего матраса и увидел, что все его вещи были на месте.

За время его отсутствия их никто не тронул. Маленькая статуя Девы, которую прислала сестра, сухая кроличья лапка, лучшее средство от ревматизма — он положил ее в небольшую сумку козловой кожи у себя на поясе (после Ирландии его правое колено начало болеть по утрам) — огрызок карандаша, пороховница, немного оббитый фаянсовый подсвечник, покрытый дюймовым слоем расплавленного воска. Горсть разноцветных камешков, их было приятно держать в руке. Он подсчитал, их было одиннадцать: по одному для его сестры, для Айена, для маленьких Джейми, Мэгги, Китти, Джанет, Майкла и Айена-младшего; еще один для его дочери Веры, умершей при рождении; другой для ребенка Клэр; и последний — необработанный аметист — для самой Клэр. Надо будет найти еще один — правильный камень для Уильяма. Он коротко удивился, почему он не сделал этого раньше. Потому что не чувствовал себя вправе считать Уильяма своим даже в глубине своего сердца.

Он был доволен, если не удивлен, найдя свои вещи нетронутыми. Конечно, никакой ценности они и не представляли. Или его возвращения ожидали, и боялись прикасаться к ним. Но кто-то забрал его одеяло.

Впрочем, у него было одно сокровище, которое нельзя было потерять или украсть. Он поднес к глазам левую ладонь, где на холме под большим пальцем был виден тонкий белый шрам ввиде буквы «К» — немного кривой, но вполне читаемый. Буква «Д» на ее ладони так же хорошо видна, подумал он. Он надеялся на это.

Надо было убрать еще одну вещь. Он достал из сумки тяжелый маленький кошелек и сунул его под чулки, потом закрыл сундук и спустился по лестнице, ловко, как горная коза.

Джейми был удивлен ощущением мира, снизошедшего на него в конюшне. Это не было возвращением на родину — это место никогда не будет его домом, он знал, — но оно было привычно ему знакомым и устойчивым распорядком жизни, пространством открытого воздуха там, снаружи, и умиротворяющим присутствием лошадей под крышей чердака, независимо от того, что люди были не похожи на его близких.

Он взял упряжку лошадей и повел их не в горы, а за пределы внешнего загона, где ровный покрытый травой путь вел через ряд небольших холмов. Он остановился на вершине самого высокого из них, давая лошадям отдышаться, и посмотрел вниз на Хелуотер. Этот вид всегда нравился ему, когда погода позволяла разглядеть пейзаж достаточно ясно: большой старый дом уютно расположенный в роще медных буков, серебро озерца за ее пределами, покрытое рябью, в кружевной оправе камышей, густо населенных весной и летом дроздами, их высокие голоса далеко разносились ветром.

Теперь не было никаких птиц, только небольшой ястреб низко кружил над гребнем холма, служа предупреждением для мышей в мертвой траве. Вдоль дороги двигались две фигурки, двое мужчин — лорд Дансени и лорд Джон. Джейми признал первого по сутулой спине и вытянутой вперед шее, а второго по плотной фигуре, уверенной посадке и манере легко управляться с вожжами одной рукой.

— Бог с тобой, англичанин, — произнес он.

Независимо от того, как Джон Грей воспринял заявление Джейми о намерениях относительно Бетти Митчелл — Джейми ухмыльнулся, вспомнив лорда Джона, комично пытающегося натянуть на ошарашенное лицо маску вежливости — он доставил Джейми в Хелуотер.

Грей останется на несколько дней, ему придется. Он подумал, будут ли они разговаривать до его отъезда, и если да, то каким образом? Он не мог забыть, что их странная дружба наполовину была выкована из необходимости, но ни один из них не мог уже занять положения высшего или низшего. Существует ли где-нибудь земля, где они смогут вновь встретиться на равных?

— A posse ad esse, — пробормотал он. От возможного к действительному. И, подобрав поводья, крикнул лошадям — Ап, — и они, счастливые, понеслись вниз по склону к дому.

* * *

День был холодный и ветреный, но ясный, ветер дул в спину, и листья медных буков неслись им вслед, словно преследуя. Грей немного забеспокоился, когда лорд Дансени предложил прогулку, старик был очень хрупок, он словно истаял после последнего посещения Грея. Головокружительный полет листьев вызывал у него легкое чувство тревоги, но Дансени, похоже, чувствовал себя прекрасно, его лицо светилось слабой улыбкой, а руки, держащие поводья, казались достаточно сильными. Тем не менее, Грей позаботился о том, чтобы поддерживать умеренный темп, и одним глазом бдительно присматривал за старым другом.

Проехав через ложбину, они свернули на дорогу вдоль озера. Почва здесь была грязно-серая, вымешанная копытами нескольких лошадей, их следы медленно заполнялись водой; лошади прошли здесь недавно. Грей ощутил мягкий порыв волнения, как всегда, когда при нем упоминали лошадей или конюшню Хелуотера, он знал, что в это время дня мало вероятности встретить Джейми здесь, он уезжал с лошадьми далеко, дальше, чем другие конюхи. Тем не менее, он не мог не бросить быстрый взгляд вперед.

Но дорога перед ними была пуста, и он обратил все свое внимание на лорда Дансени, который замедлил шаг коня.

— Неужели он подцепил камень? — спросил Грей, остановившись и готовясь спешиться.

— Нет, нет, — Дансени махнул рукой, удерживая его в седле. — Я хотел бы поговорить с вами, лорд Джон. В частном порядке.

— Да, конечно, — ответил он осторожно. — Э-э… о Фрейзере?

Дансени удивился, но потом спохватился.

— Ну, нет. Но так как вы сказали, что собираетесь… применить к нему другие меры?

Грей прикусил щеку изнутри.

— Нет, — сказал он осторожно. — Не сейчас.

Дансени довольно кивнул.

— Он очень хороший конюх, — заметил он. — Никто из слуг не работает столько, сколько он. Но он держится особняком.

«Он держится особняком». Эти случайные слова внезапно дали Грею ключ к пониманию жизни Фрейзера в Хелуотере, и причинили маленькую боль. Если бы он не отстранил Фрейзера от высылки в Америку, тот оставался бы со своими шотландцами и не был бы так одинок.

Если бы не умер от морской болезни, подумал он, и острая игла в сердце растаяла, чтобы уступить место новому прозрению. Повлияло ли это на решение Фрейзера вступить в брак с Бетти Митчелл?

Грей достаточно хорошо знал Бетти; она была горничной Дженивы Дансени еще с детства, а после смерти Дженивы стала горничной Изабель. Она была сообразительной, довольно красивой в общепринятом смысле этого слова, и, кажется, ладила с прочими слугами. С такой женой Джейми будет проще освоиться среди слуг Хелуотера, легче стать частью их сообщества.

Грею мало нравилась эта идея, но он должен был признать, что это разумный способ борьбы с изоляцией и одиночеством. Но…

Его мысли внезапно вернулись к Дансени.

— Прошу прощения, сэр. Я не расслышал… — он все прекрасно слышал, просто не мог поверить.

— Я сказал, — терпеливо повторил Дансени, наклоняясь ближе и повышая голос, — что собираюсь изменить свою волю и хочу просить вашего согласия назначить вас опекуном моего внука, Уильяма.

— Я, ну… да. Да, конечно, если вы этого хотите. — Грею казалось, что его хлопнули по уху чулком с песком. — Но, вероятно, есть люди, более достойные доверия. Родственники мужского пола, есть кто-нибудь со стороны отца Уильяма?

— Нет никого, — сказал Дансени, беспомощно пожав плечами. — Там не осталось мужчин вообще, только пара кузин, но ни одна из них не замужем. И в моей собственной семье нет никого достаточно близкого, ни с точки зрения географии, ни степени родства, чтобы поручить им опекунство. Я не могу отправить мальчика ни в Галифакс, ни в Вирджинию.

— Нет, конечно, нет, — пробормотал Грей, размышляя, как выйти из этого положения. Он понимал, почему лорд Дансени собирался изменить свою волю; старик чувствовал свои годы, и не без основания. Он был болен и слаб и мог не перенести холодную зиму. Было бы безответственно умереть, оставив Уильяма без опеки. Но возможная кончина Дансени означала так же, что предполагаемая опека может наступить очень скоро.

— Кроме того, я не хочу отнимать ребенка у моей жены и леди Изабель, без него тут станет совсем пусто; и, наконец, он является наследником Элсмира. У него здесь значительная недвижимость, он должен расти с осознанием этой ответственности.

— Да, я понимаю, — Грей оттянул голову своей лошади от пучков травы у обочины.

— Я понимаю, что это очень смело с моей стороны, — сказал Дансени в ответ на его колебания. — И, без сомнения, вы не ожидали такой просьбы. Вам нужно время, чтобы подумать.

— Нет, — Грей решился. Он не часто видел Уильяма, только знал, что он еще очень маленький мальчик. Пока ребенок мал, помощь Грея не понадобится, леди Дансени и Изабель будут хорошо о нем заботиться, а Грей просто немного продлит свои визиты в Хелуотер. Когда Уильям подрастет… конечно, он пойдет в школу. Он сможет часть каникул проводить у Грея в Лондоне и навещать Хелуотер.

Так же, как он когда-то приезжал к своему другу Гордону Дансени. Когда Гордон был убит при Куллодене, Грей приехал сюда один, чтобы горевать и утешать. Конечно, он не стал со временем заменой Гордона, но почти приемным сыном. Именно близость с этой семьей позволила ему договориться с Дансени об условно-досрочном освобождении для Фрейзера. И, если у сына были привилегии в семье, то были так же и обязанности.

— Я обдумал ваше предложение, сэр. Я обещаю, что буду исполнять свои обязанности в меру возможностей.

Бледное лицо Дансени расслабилось.

— Вы сняли камень с моей души, лорд Джон! Признаюсь, эта проблема угнетала меня до крайности. — он улыбнулся, выглядя намного здоровее. Давайте закончим нашу поездку и вернемся к чаю; кажется во мне впервые за несколько месяцев пробудился аппетит.

Грей улыбнулся в ответ и согласно пожал руку старого баронета, закрепляя свое слово, а потом легким галопом поскакал вслед за ним вдоль озера. Его внимание привлекло движение вдали, и он, прищурившись, разглядел упряжку лошадей, бегущих вниз с отдаленного холма, изящных и диких, словно летящие по ветру листья, во главе со всадником.

Было слишком далеко, но, тем не менее, он был уверен. Грей не мог отвести взгляд от мчащихся лошадей, пока они не спустились к подножию холма и не исчезли.

Только тогда он вернулся к прерванным мыслям. Да, после женитьбы на Бетти Джейми Фрейзеру станет более комфортно в Хелуотере, но ему не обязательно оставаться здесь, он сам решил вернуться. Значит, именно Бетти влекла его обратно.

— И все-таки, черт побери, — пробормотал Грей, — это его жизнь.

Он пришпорил коня, чтобы догнать Дансени.

* * *

Джейми был удивлен тому, как быстро он снова вошел в жизнь Хелуотера, он даже не ожидал этого. Ферма Хелуотера была сердцем всей большой усадьбы со своей собственной жизнью, упорным и медленным биением, в ритме которого жили все люди и животные.

Он так же знал, что ритм Лаллиброха всегда пребудет в пульсации его крови. Это знание приносило ему и печаль и утешение, но больше утешение, потому что он знал, что когда-нибудь вернется на звук родного сердца.

«И его место признало его», сказано в Библии. Он думал, что так и должно быть, его место признает его, когда он приедет.

Но он не скоро вернется в Лаллиброх. Если вообще когда-нибудь вернется, подумал он, но быстро изгнал эту мысль из головы. Он прижал ухо к земле и почувствовал дыхание Хелуотера, более быстрое, чем то, что поддерживало его в слабости и утешало в одиночестве. Он слышал, как текут воды и растет трава, бегут лошади и молчат горы. Люди были частью этого ритма, но менее значительной. И одной из них была Бетти Митчелл.

Откладывать было нельзя. Одним из преимуществ неумолимого ритма усадьбы было то, что люди всецело подчинялись ему. Он на минуту задержался после завтрака, чтобы поговорить с Карен-Хаппук, среднего возраста валлийкой-судомойкой, которая всегда смотрела на него, сурово поджав губы. Она была глубоко религиозной, и считала его римским еретиком, склонным к легкомысленному поведению при любых обстоятельствах, но когда он сообщил, что вернулся с новостями для Бетти от ее родственника, она согласилась принять его сообщение. Конечно, все слуги будут в курсе, но при данных обстоятельствах это не имело значения. По крайней мере, он на это надеялся.

Таким образом, во второй половине дня за час до чаепития Джейми пришел в огород и увидел, что Бетти уже ждет его.

Она повернулась на звук его шагов, и он заметил, что она надела чистую косынку и маленькую серебряную брошь. Она подняла подбородок и посмотрела на него из-под прямых темных бровей взглядом женщины, не совсем уверенной в своих чарах, но считающей, что на что-то она претендовать все-таки может. Он должен быть осторожен.

— Мисс Бетти, — сказал он, склонив голову в официальном поклоне. Она протянула руку и он был вынужден взять ее, но старался не сжимать и не дышать на нее.

— Я пришел рассказать вам о Тоби, — сказал он быстро, прежде чем она успела раскрыть рот. Бетти моргнула, ее взгляд напрягся, но она не отняла руки.

— Тоби Куинн? Что с ним случилось?

— Он умер, девочка. Прости за это.

Ее пальцы сжались, она дернула его за руку.

— Умер! Как?

— Служа своему королю, — сказал он. — Он похоронен в Ирландии.

Она была потрясена, но не отводила упорного взгляда.

— Я спросила, как. Кто его убил?

Я, подумал он, но ответил:

— Он умер от собственной руки, девочка, — и повторил. — Прости меня за это.

Бетти отпустила его руку и, повернувшись, слепо прошла несколько шагов, она потянулась и схватила ветку грушевого дерева, тонкую и беззащитную, лишенную листвы.

Она несколько минут простояла, держась за ветки, опустив голову и хрипло дыша. Он подумал, что она любила этого человека.

— Вы были с ним? — спросила она наконец, не глядя на него.

— Если бы я был с ним, я бы остановил его.

Она повернулась, ее губы были плотно сжаты.

— Нет. Вы были с ним, после того, как уехали? — ее пальцы дрожали.

— Да. Некоторое время.

— Солдаты, забравшие вас, гнались за ним?

— Нет, — он понял, о чем она спрашивала: сделал ли это Тоби под страхом ареста, ссылки или казни.

— Тогда почему? — закричала она. — Зачем он это сделал?

Он сглотнул, снова увидев перед собой маленькую темную комнату, пропитанную запахом крови и мочи. Увидел красное слово на стене.

— От отчаяния, — сказал он тихо.

Она громко выдохнула воздух, упрямо качая головой.

— Он был папистом. Отчаяние грех для паписта, верно?

— Люди совершают много грехов.

Она снова фыркнула.

— Да, совершают. — она постояла, глядя на камни под ногами, и снова бросила на него ожесточенный взгляд. — Я вообще не понимаю, что могло довести его до отчаяния?

Боже, пошли мне слова.

— Ты знала, что он был якобитом? Он был вовлечен в заговор — большое дело с великими последствиями и в случае провала и в случае успеха. Заговор не удался, и это разбило ему сердце.

Бетти вздохнула, и ее плечи опустились, словно из нее выкачали воздух. Она снова покачала головой.

— Мужчины, — категорически заявила она. — Мужчины дураки.

— Пожалуй, ты права, — с сожалением признал он, надеясь, что она не будет спрашивать, принимал ли он участие в деле Куинна, и зачем его забрали солдаты.

Он должен был уйти, пока разговор не стал слишком личным. Она снова взяла его за руку обеими руками, и, хотя он видел, что она собирается что-то сказать, он не хотел этого слышать. Он переступил с ноги на ногу и немного отодвинулся, когда услышал за спиной шаги, торопливые и тяжелые.

— Что здесь происходит? — конечно же, это был Робертс с сердитым и красным лицом. Джейми готов был расцеловать этого человека.

— Я привез печальную новость для мисс Бетти, — быстро сказал он, выдергивая руку. — Смерть родственника.

Робертс подозрительно переводил взгляд с Бетти на Фрейзера, но горе на лице горничной было неподдельным и очевидным. В конце концов, Робертс был не глупым человеком, он быстро подошел к Бетти и заботливо наклонился.

— Вы в порядке, дорогая?

— Да, это просто… о, бедный Тоби!

Бетти тоже была не глупа, и потому заплакала, уткнувшись в плечо Робертса.

Джейми, оказавшись третьим лишним, молча восславил Бога и поспешил убраться, бормоча слова сожаления.

Вне укрытия стен огорода дул холодный ветер, но он вспотел. Он пошел обратно к конюшне, кивнув Карен-Хаппук, которая стояла за калиткой с корзинкой укропа, терпеливо ожидая, когда безбожное поведение в стенах огорода прекратится.

— Смерть, не так ли? — сказала она, в конце концов убедившись, что совращение добродетели не было его целью.

— Печальная смерть. Не могли бы вы помолиться за душу Тобиаса Куинна?

Удивление на ее лице сменилось отвращением.

— За паписта?

— За бедного грешника.

Она поджала тонкие губы, что-то подсчитывая про себя, потом неохотно кивнула.

— Думаю, да.

Он благодарно коснулся ее плеча, кивнул и пошел своей дорогой.

Церковь действительно считала отчаяние грехом, а самоубийство непростительным грехом, в котором грешник не мог раскаяться. Поэтому самоубийцы были осуждены на ад, а молитвы бесполезны. Но ни Карен ни Бетти не были папистками, и, возможно, их протестантские молитвы будут услышаны.

Он же, в свою очередь, молился о Куинне каждую ночь. В конце концов, еще одна молитва не может повредить.

Глава 39 Туман сгущается

Боунес-он-Уиндермир был маленьким процветающим городком с лабиринтом узких мощеных камнем улочек, завязанных узлом вокруг центральной площади. На пологом склоне холма они разбегались шире, давая больше пространства для больших домов и коттеджей с садами и огородами, и плавно спускались к берегу озера, где на якоре качалась небольшая флотилия рыбацких лодок. Сюда пришлось довольно долго добираться из Хелуотера в дормезе, и лорд Дансени извинился за неудобства, объяснив, что его адвокат решил поселиться здесь, покинув тушеное мясо в Лондоне ради того, что он считал буколической идиллией сельского края.

— Просто не догадывался, какого рода дела творятся в среди сельских красот, — мрачно сказал Дансени.

— И какого же рода эти дела? — Поинтересовался Грей.

— О, — Дансени казался слегка озадаченным, он задумчиво хмурился, его трость равномерно постукивала по камням, пока он медленно, прихрамывая, шел по улице к конторе солиситора. — Ну, например, дело Морриса Хакаби и его жены, которая по сути оказалась его дочерью. А так же их дочери, которая, впрочем, не была дочерью Морриса вообще, потому что родилась от конюха, как заявила в суде ее мать. По обычаю, наследницей является жена — старый Моррис умер, оставив наследникам бесконечные раздоры — но возник вопрос: является ли брак на основе кровосмесительных отношений действительным? Хотя, конечно, старый грешник и не собирался заключать брак, просто представил ее всем как свою жену, никто и не думал интересоваться подробностями. Потому что, если брак недействителен, то дочь, то есть дочь жены-дочери унаследует все имущество. При таких обстоятельствах деньги обычно переходят к законным детям, но можно ли считать законной дочь, рожденную не от Морриса, хотя по закону рожденными в браке считаются все дети, независимо от того, что их отцом в действительности может быть мясник или пекарь или свечник…

— Да, понимаю, — поспешно сказал Грей. — Боже мой.

— Да, это было настоящим откровением для Троубриджа, — ответил Дансени с усмешкой, продемонстрировав немалое количество сохранившихся зубов, хотя и стертых и пожелтевших от возраста. — Я ожидал, что он продаст дом и сразу вернется в Лондон, но он выдержал испытание.

— Троубридж? Я думал вашим адвокатом является мистер Уилберфорс.

— О, — снова сказал Дансени, уже не так весело. — Он мой адвокат, действительно. Но занимается только вопросами собственности. Я не хотел использовать его в этом деле, знаете ли.

Грей не знал, но понимающе кивнул.

Дансени вздохнул и покачал головой.

— Я беспокоюсь о бедняжке Изабель, — сказал он.

— Вы беспокоитесь? — Грей было решил, что пропустил некое замечание, устанавливающее связь между Изабель и мистером Уилберфорсом, но…

Вот как, воскликнул он про себя. Он позабыл, как леди Дансени озабоченно заметила, что мистер Уилберфорс оказывает преувеличенные знаки внимания Изабель; тон этого замечания давал понять, что у леди Дансени есть существенные сомнения относительно мистера Уилберфорса.

— Да, понимаю. — ондействительно все понял. Они отправились к адвокату с целью внести новое добавление в завещание лорда Дансени касательно опеки над Уильямом. Если мистер Уилберфорс имел брачные намерения относительно Изабель, то лорд Дансени желал бы, чтобы адвокат был последним, кому станут известны положения его последней воли.

— Брак ее сестры оказался таким… — губы Дансени скрылись в морщинах, ему трудно было выговорить эти слова. — И у меня есть некоторые опасения. Но я не хочу ошибиться. Пойдемте, лорд Джон, нам нельзя опаздывать.

* * *

Стоял редкий уже солнечный день, последнее теплое дыхание того, что местные жители называли Мартиновым летом; скоро холодные дожди и осенние туманы затянут окружающие холмы серой пеленой. Тем не менее, Крузо окинул критическим взглядом вершины далеких гор и поднял глаза к небу.

— Что-то приближается, — сказал он. — У меня все кости ноют.

Он выпрямился с громким хрустом, как бы подтверждающим его слова, и громко застонал. Джейми незаметно согнул правую руку. Он тоже так проверял перемену погоды; его неправильно сросшиеся кости, казалось, сохранили несчетное количество трещинок, в которые просачивалась холодная сырость. Он ничего не чувствовал, но не собирался называть Крузо в лицо лжецом.

— Может быть, — безразлично произнес он. — Но мисс Изабель и леди Дансени хотят отвести мастера Вилли на маленькую прогулку к хижине пастуха.

Утром после завтрака он проходил под окнами дома и слышал яростные вопли из детской, похоже, предложенный пикник был актом капитуляции и родительского отчаяния.

В кухне сплетничали, что у мастера Вилли выходит новый зуб, причем задний, и он идет очень трудно, особенно для тех, кто няньчит мальчика. Мнения о лечении этого недуга разделились, некоторые советовали пиявку на десны, небольшое кровопускание, другие припарку из горячей горчицы на шею под затылком. Джейми предполагал, что эти вещи годны только на то, чтобы отвлечь ребенка от страданий и дать ему другой повод поплакать; сам бы он протер десны малыша виски.

«Использовать в достаточном количестве, — говорила его сестра, засовывая палец в рот своей младшей дочери, — и зуб выйдет без слез. Не помешает принять маленький глоточек самому, если это не поможет». Он коротко улыбнулся при этом воспоминании.

Изабель, очевидно, решила, что прогулка отвлечет Вилли от его зуба, и послала за лошадьми и конюхом. Леди Дансени, леди Изабель, Бетти (старая няня Элспет наотрез отказалась лезть на лошадь, у Пегги болела нога, поэтому Бетти была завербована следить за ребенком, и Джейми от всей души желал ей удачи), затем мистер Уилберфорс, а Джейми завершал кавалькаду.

Джейми подумал, что скажет леди Изабель, когда обнаружит, что именно он сопровождает экспедицию, но он был слишком доволен перспективой несколько часов видеть Вилли — ревущего или нет — чтобы беспокоиться об этом.

Оказалось, леди Изабель, едва заметила его. Она была очень румяна и весела, без сомнения, от присутствия адвоката Уилберфорса, хотя ее веселость была несколько нервической. Даже леди Дансени, сосредоточившая почти все свое внимание на Вилли, заметила настроение Изабель и слегка улыбнулась.

— Ты сегодня весела, дочка, — сказала она.

— Как можно не веселиться, — ответила Изабель, резко откинув голову и подняв лицо к солнцу, — в такой опьяняющий день!

День был прекрасен. Небо казалось бесконечно высоким. Золото медных буков уже тронула ржавчина, и теплый, но резкий ветерок крутил опавшие листья над их корнями. Джейми вспомнил один такой день, залитый воздухом, словно голубым вином, и Клэр в облаке сияющих кудрей.

Господи, храни ее в безопасности. Ее и дитя. На какой-то миг ему показалось, что он покинул свое тело и свое время, чувствуя теплую руку Клэр в своей руке, видя улыбку, с которой она смотрит на Вилли — потного, краснолицего и явно несчастного, но такого славного паренька.

Когда мир вернулся на место, он взял мальчика, чтобы посадить его в седло перед Бетти. Уильям пнул его в живот, запрокинул лицо и завыл.

— Нееееет! Не хочу ее, не хочу ее, хочу ездить с тобоооой, Мак!

Джейми зажал Вилли под мышкой, так чтобы крепкие ножки месили воздух без членовредительства и ожидал решения дам, вопросительно подняв бровь. Бетти, судя по всему, предпочла бы делить седло с дикой кошкой, но промолчала. Леди Дансени с сомнением перевела взгляд со служанки на Джейми, но леди Изабель — ее отвлекли от разговора с мистером Уилберфорсом — натянула поводья и нетерпеливо сказала:

— О, пусть.

Вот таким образом они двинулись к холмам, огибая мшары, хотя в это время годы они были, в основном, сухи и безопасны. Вилли громко дышал через рот, нос был заложен после слез, и то и дело пускал слюни, но Джейми наслаждался его присутствием, хотя сильно расстроился, обнаружив, что у малыша под рубашкой надет корсет.

Как только партия достигла участка дороги, где лошадям не приходилось продвигаться цепочкой, он пришпорил своего коня, чтобы догнать Бетти и ехать рядом с ней.

— За какие грехи ребенка зашнуровали, как рождественского гуся? — прямо спросил он.

Застигнутая врасплох, Бетти моргнула.

— Что… А, вы имеете ввиду корсет? Он очень легкий, почти без костей. На него не наденут настоящий, пока ему не исполнится пять, но его тетя и бабушка считают, что надо привыкать уже сейчас. Пока они еще могут с ним справиться, — добавила она вполголоса, с невольной усмешкой. — Маленький разбойник пробил вчера ногами дыру в панели в детской, а позавчера разбил шесть лучших чайных чашек. Украл их со стола и швырял в стену, чтобы слышать, как они звенят, и хохотал при этом все время. Он станет настоящим дьяволом, когда вырастет, попомните мое слово, — сказала она, кивая на Уильяма, который засунул большой палец в рот и молчал, убаюканный движением лошади и успокаивающей близостью большого тела Джейми.

Джейми ограничился нейтральным мычанием, хотя чувствовал, как горят его уши. Корсет не сможет дисциплинировать мальчика, но все же они затягивали его сладкое тельце в лен и китовый ус, чтобы сузить его плечи и спину в угоду тому, что они считали модой.

Он знал, что обычай корсетирования детей очень распространен среди богатых англичан, они с детства формировали фигуру с наклонными плечами и высокой грудной клеткой, но такие вещи не были приняты среди горцев, за исключением, возможно, некоторых дворян. Идиотский обычай, Джейми чувствовал под рукой жесткий край, глубоко врезающийся в нежную плоть ребенка; его так и подмывало стянуть с Вилли корсет и бросить его где-нибудь в кусты. Но он не мог этого сделать, и продолжал ехать вперед, обнимая Вилли одной рукой и кипя от возмущения.

— Он продает, — пробормотала Бетти, отвлекая его от мрачных мыслей, — но леди Ди не покупает. Бедняжка Изабель!

— А?

Она кивнула, и Джейми посмотрел вперед, на мистера Уилберфорса, раскачивающегося между двумя дамами, подобно маятнику; он то и дело бросал быстрые призывные взгляды на Изабель, но большую часть своего шарма расточал перед леди Дансени. Которая, как сказала Бетти, не была в нем заинтересована.

— Почему Изабель бедняжка? — спросил Джейми, с интересом наблюдая эту сцену.

— Потому что она так мила с ним, разве не видите?

— Да, и что?

Бетти вздохнула и закатила глаза, но так как ей было скучно, она решила уделить ему некоторое время.

— А потому, — сказала она, — что леди Изабель хочет выйти за него замуж, и он единственный кандидат, подходящий хотя бы наполовину. Но только наполовину, и я не думаю, что этого будет достаточно, — Бетти оценивающе прищурилась на Уилберфорса, который чуть не вываливался из седла, чтобы прокричать комплимент на ухо леди Дансени, успешно притворяющейся глухой.

Из-за плеча Уилберфорса Изабель смотрела на мать со смешанным выражением опасения и разочарования на лице. Одна леди Дансени, ехала спокойно, равномерно раскачиваясь в дамском седле, время от времени бросая на адвоката рассеянный взгляд, который говорил: «О, ты еще здесь?».

— Почему они не поощряют его? — спросил невольно заинтересованный Джейми. — Они вообще не хотят выдавать ее замуж?

Бетти фыркнула.

— После того, что случилось с Дженивой? — спросила она и многозначительно посмотрела на Уильяма, а потом подняла лицо с кривой усмешкой к Джейми. Он сумел сохранить безразличное выражение, несмотря на сжавшиеся в комок внутренности, и ничего не ответил.

Они немного проехали в тишине, но врожденная общительность Бетти не терпела долгого молчания.

— Конечно, они позволят ей выйти замуж за подходящего джентльмена, — сказала она шепотом. — Но это не значит, что они позволят ей броситься в объятия адвоката. Тем более, этого.

— Да? А что с ним не так? — Джейми мало интересовали дела Изабель, и еще меньше Уилберфорса, но разговор отвлекал его от мыслей о корсете Вилли.

Бети поджала губы, но была рада поделиться информацией.

— Говорят, что он слишком много времени тратит на своих клиенток, а на дам, не имеющих мужей, даже слишком много, гораздо больше, чем должен. И живет он не по средствам, — добавила она чопорно. — Ну, просто слишком.

А это более серьезное обвинение, подумал Джейми. Он предполагал, что Изабель ждало неплохое приданое. Она была единственным выжившим ребенком Дансени, хотя, конечно, Уильям унаследует основную часть имущества.

* * *

Когда они поднялись к хижине старого пастуха, у него внезапно скрутило живот, но здесь не было никаких признаков присутствия человека; он издал короткий вздох облегчения и прочитал молитву за упокой души Куинна. С собой привезли корзину с жареной курицей, хлебом, небольшим куском хорошего сыра и бутылку вина. Вилли, выйдя из оцепенения, был вспыльчив и плаксив, отвергая всю предложенную пищу. Мистер Уилберфорс попытался заигрывать с мальчиком и взъерошил его волосы, за что был жестоко укушен за палец.

— Ах ты, дрянь такая, — лицо адвоката покраснело, но он мудро кашлянул и произнес. — Бедный малыш, мне жаль, что ты так страдаешь.

Джейми сохранил каменное выражение лица, но случайно встретился глазами с леди Дансени, и они обменялись взглядами совершенного понимания. Еще мгновение, и они бы расхохотались, но леди Дансени отвернулась, кашлянула и потянулась за салфеткой, которую предложила адвокату.

— У вас кровотечение, мистер Уилберфорс? — сочувственно спросила она.

— Уильям, — резко сказала Изабель. — Ты очень злой. Сию минуту извинись перед мистером Уилберфорсом.

— Нет, — коротко ответил Уильям и, перевернувшись на живот, обратил все свое внимание на ближайшего жука.

Изабель замерла в нерешительности, явно не желая расставаться с образом женственной мягкости в глазах адвоката, но не в силах примирить это желание с порывом оттаскать Вилли за уши. Мистер Уилберфорс попросил ее сесть рядом и выпить бокал вина, а Бетти с тяжелым вздохом присела рядом с Уильямом и стала учить его, как с помощью сорванной травинки гонять туда-сюда несчастного жука.

Джейми стреножил лошадей и выпустил их на короткую траву за стенами хижины. Он не нуждался в компании, и потому, захватив хлеб и сыр, который дала на дорогу кухарка, пошел смотреть на лошадей, наслаждаясь кратким одиночеством.

Ему надо быть осторожнее и не слишком пялиться на Уильяма, увлеченного новой игрой, так что он сел у разрушенной стены спиной к обществу, но ему были хорошо слышны звуки скандала, разразившегося, когда Вилли засунул обреченного жука себе в нос, а потом взвизгнул, удивленный результатом. Несчастная Бетти получила громкий выговор от всех троих сразу. Суматоху усугубил Уильям, начавший реветь, когда жук зашевелился в носу.

— Уходи! — кричала Изабель Бети. — Езжай домой, от тебя нет никакой пользы!

Рот Джейми был полон сыра и хлеба, и он чуть не подавился, когда Бетти отделилась от группы и, рыдая, бросилась к нему.

— Лошадь, — крикнула она, ее грудь вздымалась, — приведите мою лошадь!

Он сразу поднялся и оседлал ее лошадь, глотая последние куски хлеба.

— Разве они… — начал он, но Бетти не остановилась, чтобы выслушать его. Она поставила ногу в его протянутую ладонь и вскочила в седло, бешено взмахнув юбками. Она перебросила повод через шею испуганной лошади и погнала бедное животное, словно у нее горел хвост.

Остальные суетились вокруг Уильяма, который, казалось, сошел с ума и понятия не имел, что он хочет, но только не то, что ему предлагали. Джейми отвернулся и, ворча, отошел за пределы слышимости. Чем раньше они оставят его в покое, тем быстрее он успокоится.

Здесь не было укрытия от ветра и его однообразный свист перекрывал крики внизу. Оглянувшись, он увидел Уильяма, свернувшегося в клубок рядом с юбкой тетушки, его куртка задралась на голову, штаны были грязными, а проклятый корсет торчал под шеей. Он отвел глаза в сторону и увидел Бетти, пробирающуюся через мшару. Его губы сжались. Он надеялся, что лошадь не забредет в болото и не сломает ногу.

— Вот чертовка, — пробормотал он, качая головой. Несмотря на старую вражду, он чувствовал себя немного виноватым перед ней. И она его удивила.

Она не была сегодня дружелюбной, совсем нет. Просто она разговаривала с ним более свободно, чем раньше. После того, что произошло между ними, он ожидал, что Бетти будет игнорировать его, или обращаться только по необходимости, но нет. Почему?

«Она хочет выйти замуж», — сказала девушка про Изабель. Возможно, мисс Бети хотела того же. Она не подходила ему. Может быть, Джейми покраснел от догадки, она просто хотела спать с ним, то ли из развратности, то ли из любопытства, он не мог сказать. Он был почти уверен, что она знала о них с Дженивой. Но что, если она наметила его в мужья, предпочтя Джорджу Робертсу? Боже, Грей ничего ей не сказал? Эта мысль его сильно встревожила.

На первый взгляд, ему казалось, что ни одна женщина в здравом уме не будет рассматривать его в этом качестве. Ни денег, ни собственности, ни свободы, он даже сомневался, не придется ли просить разрешения у Джона Грея. Бетти не могла не знать о его обстоятельствах, во всяком случае, об имущественном положении, и должна была догадываться, кем он был.

Кем. Вот именно, кем. Он проанализировал свои чувства — смесь удивления, тревоги и легкого отвращения, и ему недолго пришлось размышлять, чтобы понять — они порождены гордостью, греховной гордостью, глубоко укоренившейся в его натуре. Бетти была обыкновенной девушкой, дочерью бедного арендатора, и он был поражен и растерян, обнаружив, что несмотря ни на что все еще думает о себе, как о лэрде из Лаллиброха.

— Как глупо, — пробормотал он, отмахиваясь от облачка мошек, зудящий вокруг головы. Он женился на Клэр без единого сомнения в ее или своем положении. Ему было достаточно того, что она существует. Он невольно улыбнулся. Он был изгнанником вне закона, за его голову была назначена цена. Но он никогда не женился бы на крестьянке или служанке.

— Но на тебе я женился бы все равно, — сказал он тихо. — Я бы не отказался от тебя, даже, если бы знал правду с самого начала.

Он почувствовал себя лучше. Это было главным корнем его чувств в отношении Бетти. Он просто не мог смириться с мыслью о новой женитьбе. Это…

Он остановился, как вкопанный, увидев в углу, где когда-то сидел Куинн, странные светлые глаза ирландца, горящие жаром. Бетти была невесткой Куинна, конечно, она знала, кем был Джейми. Должна была знать.

Внезапно его шеи коснулся холодный ветерок, он быстро обернулся и сразу заметил, что на холмы опускается туман. Он быстро встал. Туманы здесь были быстрыми, внезапными и опасными. Он мог убедиться в этом, видя, как приближается большая темная пелена, словно слепой зверь, нащупывая дорогу усиками тумана, стелющимися по земле, как щупальца осьминога.

Он побежал вниз по склону, глядя на лошадей, которые перестали есть траву и дружно смотрели вверх, беспокойно обмахиваясь хвостами. Он снимет путы за несколько секунд, лучше бежать к Дансени и попросить их быстро собраться; он приведет лошадей, пока они управятся со своими делами.

С этими мыслями он посмотрел на компанию и нашел их. Автоматически пересчитал их. Три головы, три человека. Только три. Он сломя голову бросился вниз по склону, прыгая через камни и спотыкаясь о кочки.

— Где Уильям? — выдохнул он, когда трое людей удивленно уставились на него. — Мальчик, где он?

* * *

Мальчика с ними не было, но он не мог уйти далеко. Он не мог, твердил себе Джейми, пытаясь унять панику, которая заполняла его разум так же быстро, как туман покрывал землю.

— Оставайтесь здесь и будьте вместе! — Сказал он Изабель и леди Дансени, которые моргнули на него, совершенно ошеломленные. — Кричите, зовите мальчика, но не отходите ни на шаг. Вот, держите лошадей. Он сунул вожжи в руки Уилберфорса, и адвокат открыл было рот, собираясь протестовать, но Джейми не остановился, чтобы выслушать его.

— Уильям, — заорал он, погружаясь в туман.

— Вилли! Вилли! — высокие женские голоса услужливо подхватили его зов, однообразные, как звуки колокола на судовом буе. — Вилли! Где тыыыы?

Воздух неожиданно изменился, уже не ясный и прозрачный, а заполненный клубящейся дымкой, в которой звук доносился, казалось, ниоткуда и отовсюду.

— Уильям! — голос отражался от камней, от покрытой короткой травой почвы. — Уильям!

Он ушел вверх по склону, Джейми был уверен. Возможно, Уильям решил исследовать хижину пастуха. Теперь Уилберфорс присоединился к женщинам, но кричал не в унисон, а в контрапункт.

Джейми начало казаться, что туман душит его, но это была ерунда. Чистая иллюзия.

— Уильям!

Его голень ткнулась в порог хижины. Он ничего не видел за ближней кучей камней, но чувствовал, что надо искать внутри. Он пошел вдоль стен, выкликая мальчика. Ничего.

Туман может длиться час или несколько дней.

— Вилли — ям — Виль — Вилли — ям — Вилли!

Джейми стиснул зубы. Если они не будут делать паузы, то он может не расслышать ответного крика Вилли. Если мальчик еще способен кричать. Опора была ненадежная, трава скользкая, земля скалистая. А если он пошел по холму вниз, на мшары…

Он пошел вверх, пробираясь меж камней. Переходя от одного к другому, чувствуя их под подошвами, ударяясь пальцами ног. Серый туман холодной болью заполнял грудь. Его нога наступила на ткань, и сердце подпрыгнуло — куртка Вилли.

— Уильям!

Тихий звук, всхлип? Он остановился, прислушиваясь, стараясь услышать сквозь шепот тумана и перезвон далеких голосов, беспорядочных, как какофония церковных колоколов.

А потом, совершенно неожиданно, он увидел в скалистой впадине свернувшегося калачиком малыша, его желтая рубашка мелькала сквозь клочья тумана. Он рванулся вперед и схватил Уильяма, прежде чем он исчез, прижал к своей груди и сказал:

— Все в порядке, chuisle,^[54] ничего не бойся, мы идем к бабушке, да?

— Мак, Мак, Мак!

Вилли прилип к нему, как пиявка, пытаясь глубже вжаться в грудь, он крепко обнял мальчика, слишком взволнованный, чтобы говорить.

До этой минуты, Джейми не мог сказать, действительно ли он любит Уильяма. Он чувствовал всю тяжесть ответственности за него, да. Он воспринимал его, как драгоценный камень в кармане, к которому можно время от времени прикасаться с удивлением и восторгом. Но теперь он всем своим существом ощущал хрупкое совершенство косточек Вилли, шелковистую гладкость его тяжелого тельца, запах невинности, чистого белья и чуть-чуть какашек. И думал, что его сердце разрывается от любви.

Глава 40 Гамбит

Грей часто видел Джейми, в основном издали, когда тот занимался своей работой. У них не было возможности поговорить, и он никак не мог выдумать предлог, не говоря уже о том, что он сам мог бы сказать, окажись они наедине. Он чувствовал себя удивительно застенчивым, как юноша, не смеющий заговорить с привлекательной девушкой. Он покраснел от этого сравнения, и почувствовал отвращение к себе самому.

Тем не менее, факт оставался фактом, ему больше нечего было сказать Джейми Фрейзеру, и наоборот.

Нет, не нечего, поправил он сам себя. Им всегда находилось, о чем поговорить. Но сейчас не было никакого предлога для беседы.

Рано утром, за три дня до запланированного отъезда, он проснулся с твердым убеждением, что он должен так или иначе поговорить с Фрейзером. Не в официальном порядке, как условно-досрочно освобожденный заключенный с офицером Короны, а как человек с человеком. Если разговор получится, он сможет с легким сердцем вернуться в Лондон, веря, что где-то и когда-то они снова смогут стать друзьями, даже если это невозможно здесь и сейчас.

Это было похоже на ожидание разведки боем. Он съел свой завтрак и попросил Тома одеть его для верховой прогулки. Затем он взял шляпу, и с учащенно бьющимся сердцем спустился к конюшне.

Он увидел Джейми издалека; невозможно было ошибиться, приняв за него другого человека, даже не видя его темно-рыжих волос. Сегодня они не были заплетены, а просто перехвачены шнурком, растрепанные пряди пламенели на фоне белой рубахи.

Уильям рысью носился за ним по пятам и трещал, как сорока. Грей улыбнулся, увидев его: в крошечных бриджах и широкой рубашке малыш выглядел настоящим всадником.

Он на мгновение замялся, ожидая, что Фрейзер заметит его; но лучше, если он не будет отрываться от работы. Они направились к загону, и Грей последовал за ними на расстоянии.

Там ожидал незнакомый молодой человек; он склонил голову перед Фрейзером, который пожал ему руку и что-то сказал. Возможно, это был новый конюх; вчера за чаем Дансени упоминал о необходимости взять нового человека на место Хэнкса.

Мужчина говорили несколько минут, Фрейзер указывал на группу лошадей в паддоке. Там играли три лошади, резвые двухлетние жеребчики толкали друг друга, время от времени поднимаясь на дыбы. Фрейзер взял с забора гибкий повод и мешок овса и передал их юноше.

Новый конюх осторожно взял их, а затем открыл ворота и вошел в загон. Грей увидел, что все его волнение исчезло без следа, как только он подошел к лошадям; это было хорошим знаком. Казалось, Фрейзер подумал так же, он коротко кивнул и, положив локти на верхнюю перекладину железных ворот, приготовился смотреть.

Вилли дернул Фрейзера за штаны, вероятно, желая подняться повыше и посмотреть. Вместо того, чтобы взять мальчика на руки, Фрейзер кивнул, наклонился и показал Вилли, как поставить ногу на перекладину, а затем подтянуться. Он подставил широкую ладонь под детскую попку и подтолкнул вверх, Уильям добрался до верхней перекладины и прижался к ней, хохоча от удовольствия. Фрейзер улыбнулся, что-то сказал ему и повернулся в сторону конюха.

Идеально. Грей мог подойти и посмотреть вместе с ними, нет ничего естественнее.

Он встал рядом с Фрейзером, коротко кивнул ему и с свою очередь оперся об ограду. Несколько мгновений они наблюдали молча, новый конюх подозвал лошадей свистом и, покачивая мешком перед их мордами, ловко накинул повод на шею одного жеребца. Остальные, поняв, что овса им не получить, взмахнули гривами и ускакали прочь; третий попытался уйти за ними и, недовольный тем, что его связали, дернулся.

Грей с интересом наблюдал за парнем; он не стал тянуть веревку или понукать, а положив руку на гриву, в одно мгновение оказался у лошади на спине. Он повернул смеющееся лицо к Фрейзеру, и Джейми засмеялся в ответ и поднял большой палец в знак одобрения.

— Молодец, — сказал он. — Проведи его кругом несколько раз, да?

— Молодец! — поддакнул Вилли и запрыгал на перекладине вверх и вниз, как воробей.

Фрейзер коснулся рукой плеча мальчика, и тот сразу успокоился. Все трое смотрели, как конюх едет вокруг загона на лошади без седла, цепко держась, несмотря на все попытки подловить и сбросить его, пока жеребец наконец не сдался и не пошел размеренным галопом.

Волнение зрителей прошло, они просто любовались. И, совершенно неожиданно, Грей понял, что сказать.

— Королевский конь, — сказал он тихо, — угрожает королеве.

Он знал, это было опасное начало. Фрейзер не пошевелился, но Грей чувствовал на щеке его косой взглдя. Поколебавшись немного, он ответил:

— Конь бьет ладью, — и Грей почувствовал, как упала тяжесть с сердца.

Это был ответ на гамбит Торремолиноса, тот самый, который они разыграли в тот далекий ужасный вечер в Ардсмуире, когда он впервые положил ладонь на руку Джейми Фрейзера.

— Молодец, молодец, молодец, — тихо пел Вилли себе под нос. — Молодец, молодец, молодец.

Глава 41 Лунная дорога

Время чаепития еще не наступило, но солнце зависло прямо над голыми медными буками, с каждым днем темнота приходила все раньше. Джейми возвращался из дальней конюшни, где держали хозяйственных лошадей. Ими занимались трое парней из деревни, на их ответственности были кормление, чистка и передача лошадей работникам; Джейми приходил проверить лошадей каждый вечер после дневных работ: кашель, потертости, хромоту нужно было лечить срочно, хозяйственные лошади для фермы были важны не менее, чем племенные.

Джо Гор, один из батраков, вышел из конюшни и тревожно оглядывался по сторонам. Увидев Джейми, он рванулся к нему, неуклюже размахивая руками.

— Пропала! Фанни, — выпалил он.

— Как? — спросил Джейми, пораженный. Фанни была большой бельгийской лошадью палевого цвета семнадцати ладоней в холке. Ее трудно потерять даже в сумерках.

— А я знаю? — Джо беспокоился и говорил очень быстро. — Айк налетел на камень и расколол обод колеса, он выпряг ее из повозки и оставил, а сам пошел с колесом к кузнице. Я пошел за ней, а ее там нет.

— Ты проверил изгороди, да? — Джейми уже шел к дальнему кукурузному полю, Джо следовал за ним по пятам. Поле не было огорожено, но с трех сторон его ограничивала высокая земляная насыпь, а с севера — густая и колючая живая изгородь. Невозможно представить, чтобы Фанни перемахнула через насыпь, но она могла проломиться сквозь изгородь, это была мощная лошадь.

— Думаешь, я новичок? Конечно, я проверил!

— Мы пройдем по дороге. — Джейми поднял подбородок в сторону дороги, идущей строго на восток; она служила границей земель Хелуотера и пролегала вдоль насыпи, с которой открывался отличный обзор на все дальние поля.

Они едва дошли до дороги, когда Джо с облегчением махнул рукой:

— Вот она! А что за ведьма на нее залезла?

Джейми на мгновение прищурился в ярком свете закатного солнца и почувствовал легкий укол тревоги — маленькой фигуркой на спине Фанни, в отчаянии пинающей флегматичную кобылу по бокам, была Бетти Митчелл.

Фанни была добродушной и ленивой особой, но, получив особенно чувствительный удар, вскинула крупную голову с раздувающимися ноздрями и резко рванула в галоп. Бетти вскрикнула и упала.

Джейми оставил Фанни заботам Джо, который схватил ее за гриву и повел к конюшне, где лошадь целеустремленно двинулась к своей кормушке. Джейми побежал к Бетти, но с облегчением увидел, что она с трудом поднимается на ноги, помогая себе теми самыми выражениями, которые он когда-то слышал от Клэр.

— Что… — начал он, подхватив ее под руки, но она не стала ждать, пока он договорит.

— Изабель! — выдохнула она. — Этот чертов адвокат увез ее! Вы должны ехать!

— Куда? — Он поставил ее на ноги, она покачнулась, и он снова схватил ее за локти, чтобы поддержать. — Вы говорите о мистере Уилберфорсе?

— А о ком, черт его дери, еще? — отрезала она. — Он приехал, чтобы прокатить ее в коляске. Она уже была во дворе со своим плащом, и садилась в нее, когда я увидела ее из окна. Я побежала вниз и спросила, что она себе думает? Она не может кататься с ним наедине, леди Ди оторвет ей голову! — она сделала паузу, чтобы отдышаться и собраться с мыслями. — Она попыталась отделаться от меня, но он засмеялся и сказал, что я совершенно права, незамужней молодой женщине не подобает оставаться с мужчиной наедине. Она поморщилась, потом хихикнула и сказала, что все в порядке, я могу ехать с ними. — волосы Бетти толстыми прядями свисали на лоб, она откинула из назад с раздраженным шипением и повернулась, указывая на дорогу. — Мы остановились на границе Хелуотера, и он предложил полюбоваться видом. Мы все вышли, я, как дура, стояла там и думала, что уже холодно, а я взяла только свой платок и про себя ругала Изабель за ее глупую беспечность, как вдруг мистер Уилберфорс хватает меня за плечи и толкает с дороги в канаву, чертов ублюдок! Посмотрите на это, вы только посмотрите! — она подхватила подол верхней юбки и помотала им перед носом Джейми, демонстрируя огромную дыру.

— Куда он поехал, вы знаете?

— Чертовски хорошо догадываюсь! В Гретну чертову Грин, вот куда!

— Иисусе! — Он глубоко вдохнул воздух, пытаясь сообразить. — Он не успеет добраться туда сегодня до ночи, не в коляске.

Бети раздраженно пожала плечами.

— Так почему вы стоите? Вы должны ехать за ними!

— Я? Почему я, Бога ради?

— Потому что вы можете ехать быстро! И потому что вы достаточно сильный, чтобы заставить ее вернуться! И вы сохраните это в тайне!

Он все еще не двигался, и она топнула ногой.

— Вы что, глухой? Надо ехать прямо сейчас! Если он ее продырявит, ей больше не светит ни один хрен! Ее забракуют! А у этого факера уже есть жена!

— Что? Жена?

— Хватит чтокать, как попка-дурак! — отрезала она. — Да! Пять или шесть лет назад он женился на девушке из Пертшира. Она оставила его и вернулась к родителям, а он приехал в Дервентуотер. Я сама это слышала от надежных людей! Просто идите, идите за ними!

— Но вы…

— Я справлюсь! Идите! — взревела она, ее лицо было пунцовым в блеске тонущего солнца.

Он пошел.

* * *

Первым его желанием было вернуться к дому, на главную конюшню. Но это займет слишком много времени и вызовет ненужные расспросы, они не только задержат его, но и переполошат весь дом.

«Вы должны сохранить это в тайне», сказала Бетти.

— Ага, без вариантов, — пробормотал он, направляясь к сараю. Есть ли возможность избежать публичного скандала, если она сама заявит, что спала с адвокатом?

Не было ни малейшего шанса догнать Уилберфорса на одной из рабочих лошадей, даже если бы они и не были так измотаны за день. Но здесь держали двух крепких мулов, Уайти и Майка, которые возили телегу с сеном. Они иногда ходили под седлом, и провели не меньше одного дня на пастбище. Он может просто…

К тому времени, как эта мысль сформировалась в его мозгу, Джейми уже шарил в седельной в поисках трензеля, и через десять минут удивленный и возмущенный Уайти во всю прыть рысил по дороге, а трое конюхов, разинув рты, глядели им вслед из-под руки. Он издали разглядел Бетти, хромающую к дому, вся ее фигура выражала крайнее негодование.

Сам Джейми не испытывал никаких сильных чувств. Он предпочитал думать, что Изабель сама может выбирать, в какую кровать ей ложиться, но, все же, она была очень молода и ничего не знала о мужчинах, не говоря уже о таких подлецах, как Уилберфорс.

И ее действительно забракуют, как некрасиво выразилась Бетти, если Уилберфорс заберет ее девственность. Проще говоря, ее жизнь будет разрушена. И ее семья сильно пострадает, больше, чем пострадает. Они уже потеряли двоих детей.

Джейми плотно сжал губы. Он полагал, что достаточно обязан Джениве и ее родителям, чтобы спасти ее младшую сестру.

Он пожалел, что не попросил Бетти предупредить лорда Джона, он бы знал, что делать, но было уже поздно, и Джейми в любом случае не мог ждать Грея.

Солнце уже опустилось ниже деревьев, но небо еще светилось, до полной темноты оставалось около часа. К тому времени он уже доберется до большака.

Если Уилберфорс собирается добраться до Гретна Грин у шотландской границы, где он сможет жениться на Изабель без согласия ее родителей и без специального разрешения, он должен держаться дороги, ведущей из Лондона в Эдинбург. Она проходит в нескольких милях от Хелуотера. И там по пути есть гостиницы.

Даже конченый негодяй не рискнет гнать коляску ночью. Они должны будут где-то переночевать, чтобы продолжить путь утром.

Он может успеть.

* * *

Ехать в темноте на муле было немногим безопаснее, чем править коляской, но ничего более разумного он придумать не мог. Он дрожал, и не только от холода, хотя, понуждаемый разъяренной Бетти, выехал в одной тонкой кожаной куртке поверх рубахи. Наконец, показались огни первой почтовой станции.

Он подвел мула к поилке и спросил конюха, не останавливалась ли здесь коляска с хорошо одетым мужчиной и молодой женщиной?

Их здесь уже не было, но конюх видел коляску как раз перед наступлением темноты, и решил, что управляет ею круглый идиот.

— Да, — коротко сказал Джейми. — Далеко ли до следующей гостиницы?

— Две мили, — ответил тот, глядя на него с любопытством. — Вы за ним? Что он натворил?

— Ничего, — заверил его Джейми. — Он адвокат, вызван к умирающему клиенту, который хочет изменить свою волю. Он забыл кое-какие документы, поэтому меня отправили вдогонку доставить их ему.

— О. - конюх, как и большинство людей, не питал интереса к правовым вопросам.

У Джейми с собой не было денег, поэтому он разделил воду с мулом, черпая ее рукой. Конюх воспринял отсутствие мзды как личное оскорбление, но Джейми грозно взглянул на него, и тот отошел на безопасное расстояние, бормоча себе под нос.

После короткой схватки характеров между Джейми и мулом, они вернулись на дорогу и продолжили свой путь. Растущий полумесяц был еще тонким, но он позволял видеть обочину дороги и не бояться заблудиться в темноте.

Биддл был не почтовой станцией, а небольшой деревушкой, которая могла похвастаться единственной таверной; коляска стояла перед ней, лошади были выпряжены. Джейми быстро прочитал Ave Maria, добавил для надежности «Отче наш» и спрыгнул с мрачного мула.

Он привязал Уайти к перекладине и минуту постоял, потирая заросший подбородок и размышляя, как действовать дальше. Одно дело, если они в разных комнатах, но другое, если они вместе. Джейми готов был поставить все свои деньги, что адвокат Уилберфорс именно такой человек, каким его считала Бетти. Он не рискнет быть пойманным, прежде, чем не обтяпает свое дельце; он не будет ждать брака для первой ночи, он заберет ее девственность, чтобы отрезать пути к отступлению.

Самым простым было войти внутрь и спросить, где находятся Уилберфорс с Изабель, но если его целью было предотвратить скандал и спасти маленькую дурочку, то лучше этого не делать. Он спокойно обошел таверну, глядя на окна.

Дом был небольшой: всего два окна наверху, и только одно из них освещено. Ставни были закрыты, но он увидел, как тень закрыла узкую полоску света, пробивающуюся между ними, услышал хихиканье Изабель, высокое и нервное, а затем громкий голос Уилберфорса.

Еще не поздно. Он глубоко вздохнул и потер руки, онемевшие от холода и долгой езды.

Слова старой горской песни звучали у него в голове, когда он шарил за домом в поисках какой-нибудь подставки. Он не мог вспомнить мелодию, но это была баллада о похищенной невесте.

…и без попа их благословили

и проводили к брачному ложу…

В песне девушка не желала похищения и отчаянно сопротивлялась попыткам жениха довести дело до заключения брака.

— …Прежде, чем я невинность утрачу, я с тобою померяюсь силой… — пробормотал он рассеянно, шаря под стеной. Достаточно будет пивной бочки, с его ростом он сможет дотянуться до подоконника.

Бесстрашной девушке удалось справиться со слабым мужем, и на рассвете она победительницей вышла из спальни, требуя, чтобы похитители вернули ее домой.

…я девой была и останусь девой…

Он не слышал ни шума, ни визгов, так что еще оставался шанс вернуть Изабель домой в таком же состоянии. Бочки не было, но нашлось кое-что получше, короткая лестница, лежавшая на боку под стеной сарайчика. Он взял ее, двигаясь как можно тише, и осторожно приставил к стене.

Из таверны доносился привычный шум — смех, голоса, и еще запах жареного мяса, от которого его рот наполнился слюной, несмотря на всю его тревогу. Он сглотнул и ступил на лестницу.

Изабель закричала.

Звук был резко прерван, словно ей зажали рот рукой, и через три секунды Джейми свирепым ударом разбил ставни вместе со стеклами и головой вперед нырнул в комнату.

Адвокат Уилберфорс вскрикнул, пораженный. Изабель закричала опять. Мужчина прижимал ее к постели, рубашка на нем задралась, и его волосатая задница непристойно торчала между ее округлых белых бедер, мягко сияющих в свете свечей.

Джейми в два прыжка достиг кровати, схватил Уилберфорса, сдернул его с Изабель, ударил кулаком в лицо и швырнул об стену. Он взял подсвечник и наклонился, чтобы бросить один быстрый взгляд между ног Изабель, но не увидел ни крови ни других признаков недавнего вторжения, поэтому поставил свечу, одернул ее рубашку вниз, поднял ее с кровати и направился к окну, но сразу вернулся за одеялом.

Кто-то поднимался вверх по лестнице, чтобы узнать, что происходит. Джейми оскалился на Уилберфорса и резко провел ребром ладони по горлу, требуя молчания. Адвокат полулежал на полу, прижавшись спиной к двери, но при этом жесте предпринял энергичную попытку забиться в щель под дверью.

— Я не могу, я не могу… — бормотала Изабель, задыхаясь. Джейми не знал, что она имела ввиду, то ли не может спуститься по лестнице в темноте, то ли не могла справиться с истерикой, он не успел спросить. Он поднял ее на плечо, набросил сверху одеяло, встал на подоконник и шагнул в ночь.

Лестница была достаточно крепкой, но явно не предназначалась для двойного груза. Перекладина обломилась под ногой и большую часть спуска он скользил вниз, отчаянно цепляясь за направляющие, в то время, как лестница кренилась вбок. Он ударился ступнями о землю, удержавшись на ногах, но уронив и лестницу и Изабель. Лестница упала на землю с глухим стуком, а Изабель со сдавленным воплем.

Он снова подхватил девушку и побежал к мулу, Изабель скулила и царапала ногтями его шею. Он коротко шлепнул ее по заду, чтобы утихомирить, положил на мула, отвязал его и быстро направился к дороге, когда дверь гостиницы открылась и разъяренный мужской голос крикнул из безопасного прямоугольника света:

— Я тебя вижу, мерзавец! Я тебя вижу!

На обратном пути в Хелуотер Изабель не сказала ни слова.

* * *

Джон Грей лежал в своей постели, наслаждаясь романом миссис Хэгвуд «Возвышенная любовь или роковая тайна», когда он услышал громкий шорох и шаги в коридоре. Том уже давно спал на чердаке со слугами, поэтому Грей отбросил одеяло и потянулся за халатом. Он едва успел накинуть его, когда доски двери вздрогнули, словно от пинка ногой.

Кто это мог быть?

Он распахнул дверь и в спальню ввалился Джейми Фрейзер, мокрый, с завернутым в одеяло телом на руках. Тяжело дыша, он пересек комнату и положил свой груз на смятую постель Грея. Груз испустил слабый писк и крепче вцепился в одеяло.

— Изабель? — Грей испуганно взглянул на Фрейзера. — Что случилось? Она ранена?

— Вы должны успокоить ее и отправить в свою комнату, — сказал Фрейзер на довольно приличном немецком.

Это поразило Грея не меньше, чем само вторжение, хотя он сразу вспомнил, что Изабель говорит по-французски, но не знает немецкого.

— Яволь, — ответил он, искоса глядя на Фрейзера. Он не знал, что Джейми говорит по-немецки, и короткая мысль о Стефане фон Намцене промелькнула у него в голове. Господи, что они могли наговорить в присутствии Фрейзера? Хотя, это сейчас не имело значения.

— Что случилось, дорогая?

Изабель сжалась в комок на краю кровати, сопя и икая. Ее лицо было красным и опухшим, мокрые светлые волосы спутанными прядями свисали на плечи.

— Я была полной идиоткой, — громко сказала Изабель и уткнулась лицом в ладони.

— Она попыталась сбежать с адвокатом Уилберфорсом, — сказал Джейми по-английски. — Ее горничная прибежала и встретила меня, так что я поехал за ними. — Джейми снова перешел на немецкий и несколькими короткими фразами ознакомил Грея с ситуацией, в том числе о наличии у Уилберфорса жены и интимной позе, в которой обнаружил адвоката и Изабель. — Schweine^[55] не вошел в нее, но был достаточно близко, чтобы напугать до смерти, — сказал он, бесстрастно оглядываясь на Изабель, которая почти спала от усталости, ее голова легла на плечо Грея, когда он обнял ее.

— Ублюдок, — сказал Грей. Это слово одинаково звучало и по-английски и по-немецки, Изабель судорожно дернулась. — Вы в безопасности, дорогая, — пробормотал он. — Не волнуйтесь, все будет в порядке. — сырое одеяло соскользнуло с ее плеч и упало за спиной, и он с болью увидел, что на ней была рубашка из белого газа с вышитыми розочками и бледно-розовой лентой на шее. Она готовилась к брачной ночи, но не была готова к насилию, бедная малышка.

— Что вы сделали с адвокатом? — спросил он Джейми тоже на немецком языке. — Вы ведь не убили его?

Дождь снаружи все усиливался, и он надеялся, что ему не придется ехать, чтобы спрятать тело Уилберфорса.

— Nein. — Фрейзер не стал уточнять, но присел перед Изабель. — Никто не знает, — мягко сказал он, пристально глядя ей в лицо. — Никто не должен узнать. Никогда.

Она не хотела смотреть на него, Грей чувствовал ее сопротивление. Но через мгновение она подняла голову и кивнула, рот был крепко сжат, чтобы губы не дрожали.

— Спасибо, — выпалила она. По ее щекам текли слезы, но она больше не рыдала и перестала дрожать, ее тело начало расслабляться.

— Все в порядке, девочка, — так же мягко ответил Фрейзер. Наконец он встал и подошел к двери. Грей похлопал Изабель по руке и, оставив ее, подошел к Фрейзеру.

— Если вы незаметно проведете девочку в ее комнату, Бетти позаботится о ней, — тихо сказал Джейми Грею. А потом по — немецки. — Когда она успокоится, скажите, чтобы она забыла об этом. Она не забудет, но я не хочу, чтобы она считала, будто находится в долгу передо мной. Это было бы неудобно для нас обоих.

— Тем не менее, это так. И, кроме того, она честная женщина. Она захочет в некотором роде отплатить вам. Дайте мне подумать, как лучше справиться с этим.

— Я был должен. — Фрейзер говорил рассеянно, все еще глядя на Изабель. — Хотя… если она… — его взгляд вдруг обратился к лицу Грея.

Лицо Джейми было красным и забрызганным грязью, глаза опухли и налились кровью. Грей видел, что кожа на костяшках пальцев левой руки содрана и кровоточит; скорее всего он ударил Уилберфорса по зубам.

— Есть одна вещь, — сказал Фрейзер очень тихо, все еще по-немецки. — Не считайте это шантажом или чем-то подобным ни вкоем случае. Если можно будет тактично предложить им…

— Я вижу, ваше мнение о моих дипломатических способностях улучшилось. Но чего именно вы хотите?

Мимолетная улыбка коснулась лица Фрейзера, но сразу исчезла.

— Маленький мальчик, — сказал он. — они заставляют его носить корсет. Я хотел бы, чтобы его освободили.

Грей был крайне удивлен, но молча кивнул.

— Все в порядке. Я прослежу за этим.

— Не сегодня, — поспешно сказал Фрейзер. Изабель с легким вздохом рухнула головой на подушку Грея, босые ноги оставались на полу.

— Нет, — согласился он. — Не сегодня.

Он тихо закрыл дверь за Фрейзером и вернулся к девушке на постели.

Глава 42 Последний долг

Тома и багаж погрузили на мулов, лошади ждали под седлом. Лорд Джон почтительно обнял леди Дансени, очень нежно Изабель и на прощание пожал руку лорду Дансени. Рука старика была холодной, а кости хрупкими, как сухие веточки. Он почувствовал укол боли — застанет ли он Дансени в живых в свой следующий приезд? — и еще более глубокий укол беспокойства, смерть старика означала для него больше, чем потерю давнего друга.

Ну… он уже перешел свой Рубикон, и, Бог даст, у него еще осталось время.

Погода портилась, первые капли дождя уже запятнали ступени крыльца. Лошади прядали ушами и фыркали, после долгого отдыха они не возражали против дождя, были свежими и стремились к движению.

Джейми держал мерина Грея. Он вежливо склонил голову и отступил, позволяя Грею сесть в седло самому. Когда Грей положил руку на край седла, он услышал тихий шепот шотландца:

— Ладья встает перед королем. Ваш ход.

Грей громко рассмеялся, взрыв веселья вытеснил беспокойство.

— Ха, — сказал он, не повышая голоса. — Ладья бьет коня. Ваш ход. И… мат, мистер Маккензи.

* * *

На этот раз Джейми не мог заручиться помощью Карен. Вместо этого, когда няня Пегги пришла забрать Вилли на чай, он попросил ее передать Бетти записку от него. Пегги не умела читать, так что она могла, конечно, рассказать, что он встречается с Бетти, но не знала, где и когда. Ему не нужны были слушатели.

Бетти ждала его за сенным сараем, брезгливо разглядывая огромную навозную кучу. Она изменила выражение лица, вопросительно подняв одну бровь.

— У меня есть для вас одна небольшая вещь, мисс Бетти, — сказал он без предисловий.

— Как кстати, — сказала она, расплываясь в кокетливой улыбке. — Надеюсь, не слишком небольшая? И так же надеюсь, что вы подыщете для нее место получше, чем это, — добавила она, бросив взгляд на навоз. Для мух уже было слишком холодно, и лично Джейми находил этот запах достаточно приятным, но видел, что она не разделяет его мнения.

— Это место вполне подходит, — сказал он. — Дай мне руку, девочка.

Она недоверчиво протянула ладонь. Ее взгляд выразил удивление, когда он положил ей в руку маленький кошелек.

— Что это? — спросила она, но звон монет, когда она встряхнула кошелек, был убедительным ответом.

— Это твое приданое, девочка, — сказал он, улыбаясь.

Она подозрительно смотрела на него, явно не зная, не принять ли это за шутку.

— Такая девушка, как ты, должна выйти замуж, — сказал он. — Но выходить тебе надо не за меня.

— Кто это сказал? — она уставилась на него круглыми глазами.

— Я, — ответил он твердо. — Как и у мерзавца Уилберфорса, у меня есть жена.

Она моргнула.

— Жена? Где она?

Ах, где она, в самом деле?

— Она не могла остаться со мной, когда меня взяли в плен после Куллодена. Но она до сих пор жива.

Господи, храни ее в безопасности…

— Но есть один подходящий человек, девочка, и ты хорошо его знаешь. Джордж Робертс отличный парень, и с этой мелочью, — он кивнул на кошелек в ее руке, — вы сможете построить небольшой дом. — она не отвечала, но поджала губы, и он видел, как она строит расчеты в голове. — У тебя должен быть свой собственный очаг, девочка, и колыбель с ребенком около него.

Она сглотнула, и впервые за то время, что он ее знал, ее взгляд стал нежным и неопределенным.

— Но почему мне? — она покачала кошельком, не предлагая вернуть его обратно. — Вам деньги тоже нужны.

Он покачал головой и решительно отступил на шаг назад.

— Поверь мне, девочка. Это лучший способ их использовать. Прими их с моим благословением, и, если можешь, назови первенца Джейми. — он улыбнулся ей, чувствуя, как в груди поднимается тепло.

Она издала бессвязный звук, шагнула к нему, поднялась на цыпочки и поцеловала в губы.

Хриплый вздох отбросил их друг от друга, Джейми обернулся и увидел, как Крузо смотрит на них выпученными глазами из-за угла сарая.

— На, что, черт возьми, ты уставился? — огрызнулась на него Бетти.

— Ни на что, мисс, — заверил ее Крузо и приложил большую ладонь ко рту.

Глава 43 Преемственность

26 октября 1760

Грей прибыл в Лондон под беспорядочный перезвон колоколов.

— Король умер! — выкрикивали продавцы памфлетов, газет, писаки, уличные мальчишки, и их голосам эхом вторил весь город. — Да здравствует король!

В суматохе яростных дебатов и общественных забот, которыми сопровождаются государственные похороны, последние аресты ирландских якобитов, которые именовали себя «Дикой охотой» прошли почти незаметно. Гарольд, герцог Пардлоу и его брат, почти не спали и не ели в течение нескольких дней, и уже находились в сомнамбулическом состоянии между сном и смертью, когда явились в Вестминстерское аббатство в вечер похорон короля.

Герцог Камберленд выглядел не лучше них. Грей видел, как глаза Хэла остановились на Камберленде со смешанным выражением мрачного удовлетворения и сдержанного сочувствия. После трибунала у Камберленда случился инсульт, и одна половина лица у него странно просела вниз, глаз почти закрылся. Но другой пылал боевым духом и метал молнии в сторону Хэла с противоположной стороны часовни Генриха VII. Временами внимание герцога отвлекал его родной брат, герцог Ньюкасл, который, всхлипывая, поочередно подносил к глазам то платок, то лорнет, высматривая знакомых в толпе. Выражение отвращения появлялось на лице Камберленда и он снова поворачивался к склепу перед которым возвышался задрапированный фиолетовым бархатом гроб, мрачный и величественный в свете шести огромных канделябров.

— Боюсь, Камберленд сам себя доконает в самый краткий срок. — За спиной Грея раздался тихий шепот Горация Уолпола, но он не мог сказать, обращается ли Хорри к нему или просто озвучивает свои наблюдения. Уолпол всегда рассуждал вслух, и его мало заботило, слушают ли его.

Чтобы ни хотелось сказать публике о поведении королевской семьи, а сказать накопилось много чего, они, в основном, проявили стойкость в эти дни скорби. Отпевание Георга II длилось уже два часа, и ноги Грея превратились в ледяные столбы, вросшие в холодный мраморный пол монастырского этажа, хотя Том и заставил его надеть две пары чулок и шерстяной жилет. Голени болели.

Спасаясь от пронзительной стужи, Ньюкасл тайком встал на полу длинного черного плаща Камберленда; Грей надеялся, что он успеет отступить, когда его брат двинется с места. Но Камберленд стоял нерушимо, как скала, несмотря на больную ногу. Бог знает почему, он выбрал темно-каштановый парик в стиле «Адонис», который странно сочетался с его искаженным и раздутым лицом. Может быть, Хорри был прав.

Зрелище открытого склепа было впечатляющим, Грей признавал эффектность этой сцены. Теперь Георг II раз и навсегда избавился от «Дикой охоты» и прочих земных неприятностей. Трое офицеров Ирландской бригады были тихо осуждены трибуналом и приговорены к казни. Повесят их тоже без излишнего шума. Монархия была в безопасности, общество пребывало в блаженном неведении.

Это сделал ты, Чарли, подумал Грей, прощай.

Через завесу внезапных слез огни свечей показались огромными и слепяще-яркими. Никто не заметил; немало людей в толпе молча утирали слезы. Чарльз Карруотерс умер в Канаде на чердаке и не имел последнего пристанища. Грей знал, что тело Чарли сожгли, а прах рассеяли; пакет тщательно подобранных документов был его единственным памятником.

— Так печально, мой дорогой, — говорил Уолпол Гренвиллу. — Я в последний раз был здесь десятилетним мальчиком, если не младше.

Огромный резной купол аббатства отражал шепоты и щебетанье, словно стал обиталищем стаи ночных мышей, в этот равномерный шум контрапунктом вторгался звон колоколов и залпы мелкокалиберных орудий снаружи. Кто-то застонал совсем близко, и Грей увидел, как Хэл прикрыл глаза от внезапной боли; брата настиг один из его приступов и ему трудно было оставаться на ногах. Если бы здесь курили ладан, это, вероятно, прикончило бы его; ему показалось, что Хэла вырвет, когда мимо прошел Ньюкасл, обдав их густой волной бергамота и ветивера.^[56] Для всех, кто не привык к мессе, клубам ладана и процессиям священников, церемония казалась достаточно пышной, даже если учесть отсутствие архиепископа. Правда, епископ оплошал, перепутав молитвы, но никто не заметил. Теперь под сводами все гудел и гудел бесконечный гимн, невыразимо утомительный. Грей подумал, не лучше ли было ему, как Джейми Фрейзеру, потерять способность слышать музыку? Просто ритмичный шум, не более того. Но Хэлу это не принесло бы никакой пользы, он издал сдавленный стон.

Он поспешно отогнал свои мысли о Фрейзере и придвинулся ближе к Хэлу, на случай, если он упадет. Непослушные мысли перекинулись на Перси Уэнрайта. Он так же вставал в церкви рядом с Перси — его новым сводным братом по браку матери Грея с отцом Перси. Достаточно близко, чтобы их руки могли найти друг друга в широких складках пальто.

Он не хотел думать о Перси. Поэтому его мысли услужливо вернулись к Джейми Фрейзеру.

Да отвяжитесь от меня, подумал он раздраженно и внимательно уставился на толпу перед собой: люди заполняли каждую щель часовни, сидя на всем, что только могли найти. Клубы пара от дыхания толпы смешивались с чадом факелов в нефе. Если Хэл уже в обмороке, подумал Грей, ему некуда упасть, места не было совсем. Тем не менее, он подошел еще ближе, коснувшись Хэла локтем.

— По крайней мере, теперь у нас будет король, говорящий по-английски. Более или менее. — циничное замечание Уолпола обратило блуждающий взгляд Грея к наследнику короля. Новый Георг выглядит так же, как все Ганноверы, подумал он, разглядывая клювообразный нос, тяжелые веки и студенистые глаза, не облагороженные никаким материнскими чертами; без сомнения, они выглядели так тысячу лет назад и будут так же выглядеть еще через тысячу. Георгу III было всего двадцать два, и Грей задавался вопросом, как хорошо сможет он противостоять влиянию своего дяди Камберленда, если последний решит обратить его интересы от скачек к политике.

Хотя, может быть, здоровье герцога недостаточно восстановилось, чтобы вновь бросаться в политические битвы. Он выглядел почти таким же больным, как Хэл. Грей не предполагал, что исход военно-полевого суда над Сиверли вызовет у Камберленда паралитический удар, скоре всего, это было случайностью.

Гимн начал стихать, люди зашевелились с облегчением, но это была ложное облегчение; тяжеловесный рефрен начался снова, на этот раз в исполнении стайки мальчиков с ангельскими лицами, и зрители покорно оцепенели. Возможно, долгие и утомительные похороны исчерпали их скорбь, уступив место более требовательным чувствам.

Несмотря на скуку, Грей находил нечто обнадеживающее в службе, с ее прямолинейной солидностью, настойчивым напоминанием о быстротечности жизни и крушении надежд. Жизнь была хрупка, но жизнь продолжалась. От короля к королю, от отца к сыну.

Отец и сын.

В один миг все разрозненные фрагментарные образы и фантазии вдруг сложились в одну яркую картину: спина Джейми Фрейзера, глядящего в загоне Хелуотера на лошадей. А рядом с ним на верхней перекладине железной калитки Уильям, граф Элсмир. Посадка головы, свободный разворот плеч, широкая стойка — те же самые. Они свидетельствовали так же убедительно, как ганноверский шнобель^[57] на лице нового короля.

Бесконечное чувство покоя заполнило его душу почти одновременно с последними звуками гимна и дружным вздохом, вознесшимся к куполу аббатства. Он вспомнил, как вспыхнуло лицо Джейми, когда они подъехали к Хелуотеру и увидели на лужайке женщин. И Уильяма.

Он начал подозревал, когда нашел Фрейзера в часовне перед гробом Дженивы Дансени. Но теперь он знал и не сомневался. Знал, почему Фрейзер отказался от свободы.

Внезапный толчок в спину отвлек его от нового открытия.

— Я вижу, Пардлоу умирает, — сказал Уолпол. Небольшая аккуратная рука протиснулась в узкую щель между братьями Греями, держа закупоренный стеклянный пузырек. — Не желаете ли воспользоваться моими солями?

Потрясенный, Грей посмотрел на брата. Белое, как полотно, лицо Хэла блестело от пота, глаза были огромными и расширенными, абсолютно черными от боли. Он раскачивался. Грей схватил одной рукой соли, а другой Хэла.

Под совокупным воздействием нашатыря и силы воли, Хэл удержался на ногах, служба милосердно завершилась через десять минут.

Джордж Гренвилл прибыл в паланкине, носильщики ждали на набережной. Гренвилл любезно передал его в распоряжение Хэла, и они бодро порысили в сторону Аргус-хауса, унося почти бессознательного герцога Пардлоу. Грей простился с друзьями, как только позволили приличия и направился домой пешком.

Темные улицы вокруг аббатства были запружены народом, лондонцы вышли засвидетельствовать свое почтение, они будут стоять здесь всю ночь и большую часть следующего дня, пока склеп не будет запечатан. Через несколько минут Грей пробрался через толпу газетчиков и оказался в относительном одиночестве под ночным небом, холодным и облачным, почти таким же фиолетовым, как покров на гробе старого короля.

Он чувствовал себя бодрым и спокойным, почти умиротворенным: неожиданное состояние души после похорон.

Частично из-за Чарли и знания, что он не подвел умершего друга. Но главным было сознание того, что он может сделать нечто важное для друга живого. Он не потеряет Джейми Фрейзера.

Начал капать дождик, но это была всего лишь вода с неба, не более того, и он не ускорил шага. Когда он достиг Аргус-хауса, он был свеж и промыт до дна души, дым и вонь толпы слетели с него, он даже чувствовал аппетит. От мыслей об ужине его отвлек лакей, терпеливо ожидавший в холле.

Стефан, подумал он, увидев характерные лиловые и зеленые цвета ливреи дома фон Эрдбергов, и его сердце екнуло. Что-то случилось с графом?

— Милорд, — сказал слуга, кланяясь. Он наклонился, поднял с пола большую круглую корзину с крышкой и подал ему, словно ее содержимое являлось величайшей ценностью, несмотря на грубую оболочку. — Его превосходительство граф надеется, что вы примете знак его дружбы.

Глубоко озадаченный, Грей поднял крышку корзины и в свете свечей обнаружил под ней пару веселых темных глаз, которые смотрели на него с длинноносой морды маленького черного щенка, свернувшегося калачиком на белом полотенце. У малыша были длинные мягкие уши и нелепо короткие и мощные лапы, а так же изящный длинный хвост, кончик которого бился в радостном приветствии.

Грей рассмеялся, совершенно очарованный, и осторожно взял щенка на руки. Это была барсучья собака, разводимая Стефаном; он ласково называл их дойчиками, уменьшительное от дойч-хаунд.

— Ах ты, собака ты моя барсучья, — крошечный розовый язык деликатно лизнул его пальцы. — Привет, малыш, — сказал он щенку. — Голодный? Я тоже. Пойдем поищем для тебя немного молока.

Он порылся в кармане и дал мелочь слуге, но обнаружил, что тот теперь держит перед ним запечатанную записку, которую и вложил в руку Грея с подобострастной улыбкой.

Отпускать щенка не хотелось, он смог сломать печать большим пальцем и открыть записку. В свете ближайшего настенного светильника, он прочитал несколько строк по-немецки, выведенных черными чернилами твердым почерком.

«Привезите его, когда приедете ко мне в гости. Мы все вместе славно поохотимся снова. С.»

Хелуотер, 21 декабря

На чердаке было холодно, и под шуршание ледяных сквознячков из теплого сна всплыли слова, все еще звеневшие у него в голове.

Славный парень.

Ветер ударил в стену конюшни и зашелестел соломой на крыше. Холодная струя воздуха, пахнущая снегом, всколыхнула сонную тишь, и две или три лошади зашевелились, сопя и фыркая.

Хелуотер, он понял, где находится, и яркая картинка Шотландии и Лаллиброха покрылась сетью трещин и осыпалась, хрупкая, как чешуйки засохшей грязи.

Хелуотер. Солома зашуршала под ним, покалывая через грубую ткань матраса и рубашки. Темный воздух ожил вокруг него.

Славный парень…

Сегодня они срубили большую ель, помогали все слуги, включая закутанных до бровей женщин; румяные и потные мужчины, пошатываясь, с пением тащили огромное дерево на веревках, его колючие ветки были забиты снегом, его след оставлял глубокую борозду в чистом снежном покрове.

Вилли ехал на верхушке ели, повизгивая от волнения и цепляясь за веревки. Вернувшись в дом, Изабель попыталась научить его петь «Доброго короля Вацлава», но это было выше его сил, он метался под ногами у слуг, пока бабушка не заявила, что он доведет ее до безумия и не велела Пегги отвести его на конюшню, чтобы помочь Джейми и Крузо привезти свежих веток сосны и ели.

Взволнованный Вилли ехал на седельной луке впереди Джейми и послушно стоял на пне, куда его поставили, чтобы уберечь от нечаянного удара, пока они рубили ветки. Потом он помогал грузить их, прижимая две или три душистых ветки к груди и послушно укладывая в корзину, снова и снова убегая назад, не обращая внимания на холод и глубокий снег.

Джейми перевернулся, глубже закапываясь в гнездо из одеял, сонно вспоминая прошедший день. Он бегал взад и вперед, взад и вперед, раскрасневшийся и сопящий, пока в корзину не положили последнюю ветку. Джеймс посмотрел вниз, чтобы встретить гордую улыбку Вилли, неожиданно рассмеялся и сказал:

— Да, ты настоящий славный парень. Пойдем. Пойдем домой.

Уильям уснул в дороге, его голова в шерстяной шапке, тяжелая, как пушечное ядро, покоилась на груди Джейми. Джейми осторожно спешился, держа ребенка в одной руке, но Вилли сонно моргнул на него и сказал:

— Динь-дан-дон, — звонко, как колокол, а затем снова провалился в сон. Он окончательно проснулся на руках у няни Элспет, но, уходя, Джейми слышал, как Вилли сказал няне:

— Я славный парень!

Эти слова пришли не из его сна, а откуда-то издалека. Может быть, их говорил ему его собственный отец?

Он подумал так, и на мгновение, на одну секунду оказался между отцом и Вилли, крепко держа леску, на конце которой била хвостом скользкая блестящая рыбина; оба смеялись и радовались за него. «Славный парень!»

Вилли, Боже, Вилли. Я так рад, что они дали ему твое имя. Он редко думал о своем брате, но часто чувствовал присутствие Вилли, реже отца или матери. Но чаще всего, Клэр.

Хотел бы я, чтобы ты увидела его, сассенах, подумал он. Он славный парень. Шумный и упрямый, честно добавил он, но очень славный.

Что бы его родители подумали об Уильяме? Ни один из них не дожил до первого внука.

Он лежал некоторое время в темноте, прислушиваясь к своему саднящему горлу, к темноте, к голосам дорогих покойников в свисте ветра за стеной. Его мысли начали расплываться, горе смягчилось, утешенное осознанием любви, все еще живущей в мире. Сон вернулся снова.

Он коснулся грубого распятия, лежащего у него на груди и прошептал в подвижный воздух:

— Господи, храни ее в безопасности. Ее и дитя.

И тогда он услышал, как она протянула руку сквозь завесу времени и коснулась его щеки.

Примечания

1

Партия в пикет состоит из 2 короликов, каждый королик — из 2 игр. См. правила игры в пикет

(обратно)

2

Дерьмо (нем.)

(обратно)

3

Огороженная, открытая или с навесом площадка, примыкающая к конюшне, предназначенная для содержания лошадей на открытом воздухе.

(обратно)

4

Смесь для кормления лошадей.

(обратно)

5

Д.Дидро. «Нескромные сокровища»

(обратно)

6

«Земная радость в Боге» (нем.)

(обратно)

7

Сын дьявола (гэльск.)

(обратно)

8

Ценуроз (лат. Coenurosis) — преимущественно хроническое заболевание, проявляющееся характерными симптомами нарушений координации движений, вызываемое гельминтозом из группы цестодозов вида Multiceps multiceps, характеризуется поражением головного, реже спинного мозга.

(обратно)

9

Розовая женщина (гэльск.)

(обратно)

10

RGB код цвета: CC8899 или на палитре: 204, 136, 153 (по данным сайта m-e-t-r.ru)

(обратно)

11

Горничная (франц.)

(обратно)

12

Ты (нем.)

(обратно)

13

Как дела? (франц.)

(обратно)

14

Красивого гэльского

(обратно)

15

Существенное (гэльск.)

(обратно)

16

Имя любимого мужчины… (гэльск.)

(обратно)

17

Женщина…идет (гэльск.)

(обратно)

18

…В здании церкви мне продемонстрировали массивное саксонское сидение, вырезанное из цельного камня. Это так называемый «фридстул», достигнув которого, беглецы обретали вожделенную безопасность. В дальнейшем зона защиты распространилась на всю территорию в радиусе мили от храма.

Подробнее: Мортон Генри Воллам, «По старой доброй Англии. От Лондона до Ньюкасла», гл.2 (в конце)

(обратно)

19

Люди охотно верят тому, чему желают верить. (лат.)

(обратно)

20

Приспособление для транспортировки личной одежды (устар.)

Предмет мебели, объединяющий шкаф для одежды и вешалку (устар.)

(обратно)

21

Первая мачта, считая от носа судна (sailhistory.ru)

(обратно)

22

Большое спасибо (гэльск.)

(обратно)

23

В Шотландии, каждый из двух главных судей, осуществлявших юрисдикцию к северу и к югу от залива Форт.

(обратно)

24

Башня (гэльск.)

(обратно)

25

Обращение к старшему в горной Шотландии, преимущественно к лэрду или родоначальнику.

(обратно)

26

Ночь кончается (гэльск.)

(обратно)

27

Главная башня в европейских феодальных замках.

(обратно)

28

Блэдхаунд или бладхаунд — порода служебных собак (розыск и охрана), но первоначально считалась гончей. Известна с XIII века.

(обратно)

29

Вильямиты — во время т. н. Славной революции сторонники нидерландского штатгальтера Вильгельма III Оранского, самопровозглашенного английского короля, узурпировавшего державные права Стюартов в Англии, Шотландии и Ирландии. Наиболее часто термин «вильямиты» употребляется в отношении воинских контингентов Вильгельма III в Ирландии во время войны в Ирландии 1689–1691 гг.

(обратно)

30

Мой мальчик. Букв. — ученик, студент.

(обратно)

31

Страшной смерти (гэльск.)

(обратно)

32

Сына (ирл.), т. е. далее идет по-нашему отчество. В Шотландии — mac.

(обратно)

33

Огамическое письмо — письменность древних кельтов и пиктов, употреблявшаяся на территории Ирландии и Великобритании в IV–X вв. н. э. наряду c латиницей и, возможно, являвшаяся тайнописью.

(обратно)

34

Рок (гэльск.)

(обратно)

35

Джейми, сын Бриана (гэльск.)

(обратно)

36

Отпусти меня (лат.)

(обратно)

37

Отпускаю тебе во имя Отца. (лат.)

(обратно)

38

и Сына, и св. Духа. Аминь.(лат.)

(обратно)

39

Мой Бог, отец (всего сущего…)

(обратно)

40

Мейсен — марка немецкого фарфора. Название произошло от саксонского города Майсен, где впервые в Европе стал производиться фарфор.

(обратно)

41

Наше Дело (гэльск.)

(обратно)

42

Я отпускаю (прощаю) тебя

(обратно)

43

Сейчас он идет по темной дороге, возвращаясь домой (лат.)

(обратно)

44

Английская мера веса, 1 стоун = 6.35 кг

(обратно)

45

Дерьмо (франц.)

(обратно)

46

Волонтеры, добровольцы (гэльск.)

(обратно)

47

Английская мера расстояния, 201.17 м

(обратно)

48

«Жабьи объятия» (лат.) При размножении жаб и лягушек самец обхватывает самку сверху, находясь в воде; такая поза и есть амплексус.

(обратно)

49

Бритва Оккама — закон достаточного основания, гласящий: «Не следует привлекать новые сущности без самой крайней на то необходимости» или «То, что можно объяснить посредством меньшего, не следует выражать посредством большего». Иначе говоря, все надуманные детали или основания должны быть исключены из объяснения.

(обратно)

50

Дерьмо (франц.)

(обратно)

51

Инсургент — повстанец, участник вооруженного восстания против правительства.

Толковый словарь Ушакова

(обратно)

52

Жертва (гэльск.)

(обратно)

53

Джеймс, сын Бриана (гэльск.)

(обратно)

54

Драгоценный (гэльск.)

(обратно)

55

Свинья (нем.)

(обратно)

56

Тропическая незаметная трава ветиверия ценится во всем мире благодаря своим мощным корням, из которых получают дорогое ветиверовое эфирное масло. Продукт переработки устойчив к разбавленным кислотам и щелочам, имеет тяжелый древесный вязкий земной запах. Используют масло ветивера для отдушек мыла, приготовления дорогостоящих духов, в косметологии и ароматерапии.

Подробнее здесь

(обратно)

57

Большой нос, рубильником (жарг.)

(обратно)

Комментарии

1

В соответствии с представлениями древней и средневековой медицины,

«В теле человека содержатся кровь (гумор), слизь (флегма), желтая желчь и черная желчь. Они и составляют природу тела, они и определяют болезнь и здоровье. При этом полное здоровье возможно тогда, когда жидкости, как в качественном, так и в количественном отношении, пребывают в верной пропорции между собой и смешиваются наилучшим образом. Болезнь наступает, если одной какой-нибудь жидкости становится слишком много или слишком мало и она отделяется от остальных. Больным становится не только то место, от которого она отхлынула, — страдание и боль ощущаются и в том месте, где она задерживается и накапливается, вследствие слишком сильной закупорки».

Полибий, «Природа человека»

(обратно)

2

Шпага — это вид холодного оружия, который произошёл от меча. Рапира как вид холодного оружия, а именно разновидность шпаги, возникла позднее, когда возникла потребность в использовании шпаг не в военных целях, а в спортивных и символических. Рапира была наиболее распространена в 1700-х годах, а классическая шпага — до этого. Обычная шпага тяжелее рапиры, и длиннее, а укороченная шпага — легче. К тому же, отличием шпаги от рапиры является то, что шпага может считаться рубящим оружием, а рапира утратила это качество, это оружие только колющее. Гарда (то есть часть рукояти, непосредственно примыкающая к руке) шпаги более сложна и проработана, что технически хорошо для тех, кто учится ей овладевать.

(обратно)

3

Барристер (англ. barrister) — категория адвокатов в Великобритании, которые ведут дела. Барристеры — адвокаты более высокого ранга, чем солиситоры.

Солиситор (англ. solicitor) — категория адвокатов в Великобритании, ведущих подготовку судебных материалов для ведения дел барристерами — адвокатами высшего ранга. Солиситоры также работают юрисконсультами в различных организациях и имеют право вести судебные дела в судах низших инстанций (магистратных судах графств и городов-графств).

Наличие двух категорий адвокатов не соответствует современной мировой практике и объясняется в основном историческими причинами, консерватизмом английской судебной системы, сложностью ведения судебных дел в странах англо-саксонской системы права (необходимостью применения значительного количества судебных прецедентов и отсутствием строгой системы правовых актов), а также нежеланием барристеров терять привилегированное положение и связанные с этим материальные выгоды.

(обратно)

4

Арбротская декларация (1320 год) — декларация независимости Шотландии в период борьбы за независимость с Англией.

В ответ на поддержку папством английского завоевания Шотландии и отлучение от церкви короля Роберта Брюса и его сторонников, духовенство и бароны Шотландии во главе с аббатом Арбротского монастыря Бернардом де Линтоном издали адресованную папе Иоанну XXII декларцию суверенитета Шотландии. Опираясь на историю страны, авторы декларации утверждали право Шотландии на суверенитет и независимость от Англии, а также право на шотландский престол короля Роберта Брюса, избранного народом. Тот факт, что Арбротская декларация опиралась на принцип народного суверенитета (правом на независимость и её защиту, согласно документу, обладает сам шотландский народ, а не его король), резко выделяет её в ряду общественно-политических памятников средневековья. Декларация сыграла важную роль в становлении национального самосознания шотландского народа и повлияла на развитие общественной мысли в Англии и других странах Западной Европы.

В день подписания декларации ежегодно отмечается День Тартана.

(обратно)

Оглавление

ЧАСТЬ I. ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ

  Глава 1 Игра в дурака

  Глава 2 Гэльский язык

  Глава 3 Ирландский джентльмен

  Глава 4 «Не годится»

  Глава 5 «Дать душе моей покой»

  Глава 6 Вызов

ЧАСТЬ II. ФОРС-МАЖОР

  Глава 7 «Если человек устал от Лондона, он устал от жизни»

  Глава 8 Долг чести

  Глава 9 Эрос всесильный

  Глава 10 Панч и Джуди

  Глава 11 Праздное любопытство

  Глава 12 Цвет блошиного животика

  Глава 13 Визиты в темноте

  Глава 14 Фридстул[18]

ЧАСТЬ III. ЗВЕРИНЫЙ СЛЕД

  Глава 15 Возвращение Тобиаса Куинна

  Глава 16 Старая башня

  Глава 17 Замок Атлон

  Глава 18 Сказки у огня

  Глава 19 Трясина

  Глава 20 Скачки с препятствиями

  Глава 21 Луковый компресс

  Глава 22 «Гластвиг»

  Глава 23 План «Б»

  Глава 24 Тайная дипломатия

  Глава 25 Побег из Атлона

  Глава 26 Опиумные грезы

  Глава 27 Верность и долг

  Глава 28 Амплексус[48]

ЧАСТЬ IV. АДСКАЯ ДЕСЯТИНА

  Глава 29 Дикая охота

  Глава 30 Близкие друзья

  Глава 31 Предательство

  Глава 32 Дуэль

  Глава 33 Розовые письма

  Глава 34 Первая добыча

  Глава 35 Справедливость

  Глава 36 Teind[52]

  Глава 37 Единственный свидетель

ЧАСТЬ V. ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ

  Глава 38 Исцеление

  Глава 39 Туман сгущается

  Глава 40 Гамбит

  Глава 41 Лунная дорога

  Глава 42 Последний долг

  Глава 43 Преемственность

*** Примечания ***