Крик души [Сьюзен Льюис] (fb2) читать онлайн

- Крик души (пер. Антонина Ивахненко) 1.66 Мб, 483с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Сьюзен Льюис

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Сьюзен Льюис Крик души

ПРЕДИСЛОВИЕ

Живет в современной Англии храбрая, удивительно добрая девушка по имени Николь Грант, для близких — просто Никки. А близких у нее достаточно! Помимо горячо любимого и любящего Спенса, подающего надежды молодого режиссера, кров с ней делят друзья: журналист Дэнни, талантливый оператор Дэвид и актриса Кристин. И конечно, у Никки есть родители, но они почему-то все больше отдаляются от нее. Их категорически не устраивают выбранный девушкой путь — она грезит созданием киносценариев, — и люди, с которыми умудрилось связаться любимое дитя. Как это ни банально, успешный финансист Джереми Грант мечтает, чтобы дочь сделала блистательную карьеру на том же поприще, что и он. Кроме того, не многим представителям британского высшего общества понравится, что лучшие друзья их единственной дочери — гей, индус и неуравновешенная вертихвостка.

Внезапно Никки сообщает родителям о своей беременности. Ей всего двадцать один год, и ее парень — почти нищий с весьма сомнительным прошлым. Никто из родителей не был бы в восторге от такой новости, но любовь и забота все равно взяли бы верх. В этой же семье происходит раскол. Пропасть непримиримости растет, и даже тяжелый удар — неизлечимое генетическое заболевание новорожденного — не возвращает былую близость. Уж не скрывают ли что-то Гранты от своей дочери, не хранят ли в роскошных антикварных комодах леденящие душу тайны? Жизнь Никки превращается в настоящий кошмар. Чем же девушка заслужила этот ужас и придет ли ему конец?

Роман, начинающийся как наполненная сложными взаимоотношениями сага, постепенно превращается в триллер, причем за жуткими событиями прячется подлинная драма человеческой жизни. Вот таким смелым смешением жанров угостила читателя Сьюзен Льюис, автор двадцати с лишним успешно продаваемых книг. Она родилась в счастливой семье в городе Бристоле, и, несмотря на то что часть ее жизни прошла в Голливуде, привязанность к родным местам осталась с ней навсегда. Дочь убежденного коммуниста и поэта, в детстве Сьюзен страстно увлекалась балетом, ораторским искусством и игрой на пианино. Когда девочке было всего девять лет, ее мама умерла от рака, и отец никогда больше не женился. Годы отрочества мисс Льюис вспоминать не любит, отмечая лишь, что они были слишком болезненными. А вот когда девушке исполнилось восемнадцать, ей улыбнулась удача: предложили работу на бристольском телевидении. В двадцать два, подталкиваемая жаждой успеха, она переехала в Лондон. Работа ассистентки в программе новостей и учеба на помощника продюсера всерьез ее увлекли. Растущие амбиции заставили девушку постучать в двери руководства, где на вопрос: «Что делать, чтобы стать классным продюсером?» — она получила лаконичный ответ: «Иди и попробуй написать что-нибудь». Она попробовала. И у нее получилось.

Единственное, о чем сожалеет сейчас популярный автор, так это о том, что ни одна из ее книг до сих пор не экранизирована. Сьюзен обожает мир кино, герои ее романа принадлежат этому миру. Нас восхищают не только они сами, страстные, открытые и смелые, но и отдельные моменты их невероятных историй. Чего стоит один только дневник, который молодая мама пишет для своего еще не родившегося малыша! Теплота Никки по отношению к людям, редкий дар сострадать и чувствовать чужую боль, несмотря на собственную, — вот что по-настоящему завораживает и заставляет читателя на время выйти из узкого круга своих забот.

От чистого сердца пожелаем Сьюзен Льюис, чтобы ее замечательные романы «ожили» на экранах, а пока… готовьтесь услышать «Крик души». Как все-таки прав был мудрый грек Эпикур, заметив однажды, что счастлив тот, кто имеет в доме своем свежий цветок, непочатую бутыль вина и… новую книгу.

Посвящается Джону и Сэнди Голтон — друзьям минувших лет и, надеюсь, будущих

БЛАГОДАРНОСТИ
Прежде всего, я хотела бы выразить сердечную благодарность доктору медицины Лорейн Стерн за поистине неоценимую поддержку, наставление и возможность заглянуть в такой сложный мир детской медицины. Доктора Анирбан Маджумдар и Эндрю Л. Люкс также чрезвычайно щедро поделились своими знаниями в этой области. Огромное спасибо Карлу Гэдду, который совершает чудеса на грани возможного; Шону Гудриджу из отдела по расследованию насилия над детьми в графствах Эйвон и Сомерсет; Бобу Сомерсету из санитарной службы в графствах Эйвон и Сомерсет за помощь в написании сцен с парамедиками, а также Энди Гамильтону из Бристольской коронерной службы.

Отдельное огромное спасибо Сьюзи Малкок за внимание к деталям и кропотливый труд, вложенный в создание образа миссис Адани; и Джейн Пископо за то, что просветила меня во всем, чего я раньше не знала о деторождении.

Также хочу поблагодарить Саймона Пирса и Адель Ловетт за то, что напомнили мне, каково это — быть молодым и работать на телевидении и в киноиндустрии.

И снова я оказалась в неоплатном долгу перед Яном Келси за его неоценимую юридическую помощь и за то, что он познакомил меня с двумя бывшими обитателями тюрьмы Иствуд-парк, которые предпочли сохранить инкогнито. Они смогут узнать себя в этой книге, и я горячо благодарю их за готовность поделиться со мной историями о жизни по ту сторону решетки.

И конечно, я хочу искренне поблагодарить моего любимого агента Тоби Иди и моего замечательного редактора Сьюзен Сендон. Моя благодарность также распространяется на фантастическую команду в «Корнерстоун», и особенно — на Джорджину Хотри-Вур, Роба Вэддингтона, Кейт Элтон, Луизу Гиббз и Луизу Кэмпбелл.

ГЛАВА 1

— Ну, так с чего начать: с хорошей новости или плохой?

Синие глаза Никки Грант искрились лукавством, когда она смотрела на родителей. За ее улыбкой скрывалось беспокойство, которое свойственно актерам, ожидающим за кулисами и готовым эффектно выйти на сцену, как только прозвучит нужная реплика. В гостиной воцарилась тишина, что не могло не нервировать; однако Никки изо всех сил поддерживала в себе огонек веселья, пытаясь придать ситуации сходство с ожиданием большого сюрприза.

Ни отец, ни мать по-прежнему не отвечали.

В солидном георгианском доме в Бате они жили последние пять лет. До этого, все годы учебы Никки, семья Грант проживала в Лондоне: сначала — в красивом особняке фешенебельного района Бельгравия; затем, когда Никки исполнилось восемь, — в роскошной итальянской вилле на правой стороне Холланд-парка. Насколько Никки знала, причин их переезда в Бат было две: во-первых, ее мать обожала этот город, а во-вторых — он находился недалеко от Лондона, и отец мог несколько раз в неделю ездить в столицу — этого было достаточно, поскольку его компания, а значит, и его доход находились на должном уровне. И вот в шестнадцать лет Никки попрощалась с друзьями в Лондоне и, преисполненная энтузиазма по поводу новых впечатлений, с головой окунулась в жизнь подготовительного колледжа в Бате. Примерно в это время и возникли проблемы в ее отношениях с родителями.

Сейчас родители, представляя собой величественный дуэт, сидели рядом на одном из изящных кремовых диванов, которые так отлично сочетались с тщательно подобранной старинной мебелью и портьерами в комнате. Никки примостилась на краешке твердого кресла с подголовником в стиле королевы Анны, с тщательно вышитым гербом и восхитительными витыми ножками. Странно, но в последнее время, когда она приезжала навестить родителей, они приглашали ее к чаю, словно она была викарием или стареющей тетушкой.

Вообще-то, в данный момент она бы с радостью поменялась местами с упомянутыми особами. Еще лучше, если бы рядом была ее бабушка, она непременно поддержала бы ее морально; но бабушка Мэй умерла в прошлом году, и Никки все еще сердилась и грустила оттого, что родители не позволяли ей проводить много времени с бабулей. Конечно, до Шотландии далековато, но даже во время редких визитов туда Никки почти никогда не оставляли наедине с бабушкой, которая, несмотря на свой почтенный возраст и прикованность к инвалидному креслу, всегда была веселой, беззаботной и ни в коей мере не запуганной своим деспотичным сыном.

«Вот почему тебе нельзя доверять», — сообщал Джереми Грант своей матери всякий раз, когда она поощряла внучку на поступки, которых он не одобрял: например, Никки перемигивалась с мальчиками, красила ногти, делала стойку на руках в саду, так что каждый прохожий мог полюбоваться предметом ее стирки на следующей неделе. Вряд ли подобные проделки можно считать смертными грехами; а если учесть, что на пальчиках Никки красовался бледно-розовый лак, которым пользовалась ее собственная мать, да и отец пару раз хвалил ее за то, что ей так долго удавалось стоять на руках (на заднем дворе), — то его постоянные попреки в адрес бабули Мэй она восприняла как ужасную несправедливость.

«Ох, да ты не волнуйся обо мне, девочка, — говаривала бабуля Мэй. — Я его не боюсь, и ты тоже не должна его бояться». — «Я и не боюсь, — горячо уверяла ее Никки. — Хотя иногда он бывает очень властным». — «Точно так же, как его отец; но главное, не забывай: ты для него дороже всего на свете, и он готов сделать все ради твоего счастья».

Хотя Никки никогда не сомневалась в любви отца, за последние несколько лет она осознала, каким решительным и упрямым он может быть. Стоило ему вбить себе что-то в голову, и он не желал даже слышать о том, чего хочется ей, особенно в отношении выбора профессии. Впрочем, она ничем от него не отличалась. Несмотря на жизнерадостный и миролюбивый характер, она могла ничуть не менее бурно выражать протест и оказывалась даже еще более упрямой, когда решался вопрос, как ей жить дальше.

Теперь, пытаясь скрыть волнение, Никки натянуто улыбалась. Она пыталась подобрать слова, хотя, по справедливости, сейчас была очередь ее родителей, ведь это она задала им вопрос. Они же, судя по всему, отвечать не собирались, а ее отец, похоже, вообще проверял электронную почту на своем айфоне. Очевидно, какие бы новости там ни содержались, это было куда важнее того, что собиралась сказать его дочь. Никки понимала — он ведет себя так, чтобы выбить ее из колеи. Это была одна из уловок, которые он использовал в бизнесе, и наверняка с большим успехом.

В ее голове пронеслись воспоминания о том, как близки они были раньше. Отец всегда качал ее на руках и, поддразнивая, утверждал, что она прищуривает глаза, как заправская кокетка. Он расцеловывал ее в щеки и светился от гордости за все ее, пусть и небольшие, успехи. Он был любящим и внимательным, всегда готовым помочь сделать домашнее задание или взять с собой на интересную выставку. И ей становилось очень грустно оттого, что теперь ничего этого не было. Кое в чем он даже казался ей совершенно другим человеком. С тех пор как его мечты о вовлечении ее в серьезный бизнес потерпели крах, она иногда задавалась вопросом: а не вполз ли однажды ночью в его тело инопланетянин и не завладел ли его разумом? Неожиданно амбиции отца насчет ее будущего оказались единственным, что имело для него значение. Он тщательно разработал план, который должен был вознести ее к вершинам выбранной им профессии. Если она пойдет в нужный университет, изучит нужные предметы и заведет нужных друзей, ничто не помешает ей стать столь же успешным финансистом, каким был он, и, следовательно, такой же богатой.

Единственная проблема заключалась в том, что этот его великий проект совершенно не входил в планы Никки. Ей не было никакого дела до крупных финансовых операций, инвестиций, брокерских вознаграждений и страховых фондов. Все, чего она хотела, — это писать. Ее родители были ошеломлены, когда она объявила о своем решении прослушать курс «Писательское мастерство» в университете Фалмута. У отца был такой вид, словно с ним вот-вот случится сердечный приступ. Разумеется, он собирался отдать дочь в свою alma mater, Кембридж, или, если она не потянет, в университет в Эдинбурге. Он бы даже согласился на Бат, поскольку именно здесь ее мать слушала курс английского языка, прежде чем начать изучать право в Лондонской школе экономики. Однако Никки категорически возражала против Бата, поскольку тогда ее родители почти наверняка захотели бы, чтобы она жила с ними. Никки же к тому моменту, как ей исполнилось восемнадцать, так сильно хотела покинуть родительское гнездо, что готова была улететь, как на крыльях.

Сейчас ей уже двадцать один, и пять месяцев назад она получила высшее образование и диплом с отличием, проведя три своих самых счастливых года жизни в университете, который выбрала сама. Ей даже удалось получить приз — вообще-то, честно говоря, это был приз независимого телевидения за лучший короткометражный фильм, но так как она написала к нему сценарий, то, по крайней мере, часть славы законно принадлежала ей. Во всяком случае Спенсер, продюсер и режиссер, принимая приз, подчеркнул, что без нее фильма бы не было. Жаль, что родители не пришли на церемонию, но они должны были присутствовать на каком-то важном благотворительном вечере в Лондоне и при всем желании не могли перенестись из Бата в Бристоль. Впрочем, она не сильно расстроилась, поскольку они чувствовали бы себя чужаками в третьесортном кинотеатре, в толпе немытых представителей богемы, вынужденные смотреть шокирующие, претенциозные мультфильмы или сомнительные, непристойные, частично документальные, частично художественные фильмы на фестивале, о котором они и не слышали, пока их со Спенсером фильм не номинировали на награду.

— Дорогая, мы ждем, — укоризненно произнесла мать.

Никки так и подмывало напомнить маме, что та еще не выбрала, какие новости ей хотелось бы послушать вначале. Но тут она подумала, что это будет слишком лицемерно, поскольку, скорее всего, родителям не понравится ни одна из новостей, которые она собиралась им сообщить. Вообще-то, она уже пожалела, что не начала разговор как-то иначе: в стальном взгляде голубых глаз матери, слишком пристальном и подозрительном, явственно читались ее мысли о том, что Никки снова их подвела.

Никки откашлялась и собралась с духом. Хотя ее маленькие, красиво очерченные, но все же причудливой формы губы продолжали улыбаться, а глаза по-прежнему сияли, нервы были напряжены. Она легонько взбила густые темные волосы, свободно свисавшие до плеч — не так, как она привыкла носить обычно. Ее отец не одобрял неопрятный «конский хвост»: по его мнению, такая прическа намекает на то, что ее обладательница не мыла волосы или не расчесывалась больше недели. Когда Никки бывала дома (правда, в последнее время это случалось все реже и реже), отец требовал уважения к установленным им правилам и хотел, чтобы дочь выглядела так, словно он собирался представить ее королеве. Ну, может, это и преувеличение, но его одежда иногда бывала такой отутюженной, что казалось, стоит ему сделать непродуманный жест — и она разойдется по швам. Незнакомые с ним люди вполне могли решить, что он «чертов герцог» (так высокомерно он себя вел), а вовсе не умник, управлявший огромными инвестиционными фондами и сколачивавший небольшие капитальцы для уже и так неприлично богатых особ. Как-то раз она озвучила ему свои мысли и тут же выслушала в ответ одну из его знаменитых ханжеских лекций о манерах, языке, уважении и неслыханной удаче, благодаря которой она росла в любви и стабильности, с родителями, которые дали ей первоклассное образование и почти все, что можно было купить за деньги (ну, допустим, не все, потому что у отца был пунктик по поводу того, как бы не разбаловать дочь, — хотя, конечно, он ее разбаловал), а также с ощущением безопасности оттого, что знала: когда настанет время, все нужные двери распахнутся, открывая ей путь к великолепной карьере.

Опять этот старый камень преткновения. Интересно, он действительно никогда не простит ей нежелания покориться его воле? Сколько горькой обиды может скрываться в душе одного человека? Неужели вся эта обида только из-за нее, или случилось что-то еще, что превратило его в холодного и отстраненного человека, настолько непохожего на того папу, которого она помнит с детских лет? Если бы она могла пробиться к тому человеку, который поправлял ей одеяло и читал на ночь сказки, построил для нее домик на дереве в саду и всегда был рад ее друзьям, кем бы ни они были, — то ее новости, несомненно, не произвели бы эффекта разорвавшейся бомбы.

— Ладно, — заявила она, сжимая ладони. — Я приехала, чтобы сказать… — Она скользнула по ним взглядом. Они не были расположены к общению, а просто сидели и смотрели на нее, словно директор школы или полицейские. Она с легкостью представила, как отец арестовывает ее, если ему не понравится то, что она скажет: «Руки за спину… Лицом к стене… Вопросы здесь задаю я…» — это было весьма в его стиле. Или как мать запирает ее в карцер на несколько недель, а затем выставляет вон, заставив держать руки на затылке. Тем не менее она не боялась их, никогда не боялась, хотя иногда ей казалось, что именно этого им и хотелось. Она уже выросла. У нее своя жизнь, и она больше не обязана отчитываться перед ними, нравится им это или нет. На самом деле, своим визитом она оказывает им любезность, ведь она вполне могла бы сообщить им эту новость по телефону или даже по электронной почте.

Она уже начала жалеть, что не поступила именно так.

Сделав глубокий вдох и еще сильнее сжав руки, она внезапно выпалила:

— Я жду ребенка.

Мгновение спустя Никки просияла, возможно, от облегчения, что слова, которые она так долго готовилась произнести, наконец сорвались с языка. Или, возможно, ей казалось, что так уменьшится воздействие ее новости, словно это такая шутка, которая на самом деле шуткой не была, но и не представляла собой такой уж катастрофы.

Это не сработало: лицо отца потемнело, предвещая ужасную бурю, а мать, казалось, покинули все силы. Вообще, они были весьма красивой парой, словно сошедшей с витрины эксклюзивного магазина «Фортнум энд Мейсон»: откровенное совершенство представителей высших слоев общества, которые могут позволить себе все самое лучшее. Правда, очки в черной оправе придавали отцу немного совиный вид, и крючковатый нос лишь усиливал впечатление; но, когда он смеялся (что, надо признать, в последнее время случалось нечасто), его улыбка была отзвуком того Джереми Гранта, каким он был прежде, до того пока не стал чопорным викторианцем и не начал вести себя подобно диктатору по отношению к дочери. Ее мать в свои пятьдесят два (они с отцом ровесники) выглядела прекрасно: вокруг ее аквамариновых глаз не было ни одной морщинки, а в коротких светлых волосах не пробивалась седина — главным образом благодаря безукоризненно выполненному мелированию, в результате чего днем она казалась яркой блондинкой. При росте в метр шестьдесят пять она была чуть выше Никки и все еще могла похвастаться прекрасной фигурой, но то, как она одевалась — в темные платья с белым воротничком, плиссированные юбки и костюмы-двойки, — делало ее, с точки зрения Никки, ужасно старомодной и производило нелепое впечатление.

Впрочем, каждому свое, философски считала Никки, она была готова признать, что в хороший день ее родители вполне могли бы сойти за людей лет сорока пяти или чуть старше.

Но сегодняшний день хорошим назвать было трудно.

— Продолжай, — приказал отец. Его низкий голос походил на мощный прилив, подкатывающий к ее ногам, предупреждая, в какие опасные воды она заплывает.

Она пожала плечами.

— Это все, — сказала она, пытаясь оставаться в приподнятом настроении, но уже чувствуя, что тонет. Никки также заметила, что мать, нахмурившись, смотрит на отца, и не сомневалась: какую бы позицию он сейчас ни занял, она поддержит его. Не то чтобы Никки ожидала чего-то иного, поскольку ее мать никогда не шла против отца, но именно в этот единственный раз, в такой ситуации, было бы здорово, если бы она могла проявить немного женской — даже материнской — солидарности.

Но Никки хотела слишком многого.

— А какая хорошая новость? — спросил отец. Его тяжелый, квадратный подбородок был, как всегда, упрям, а взгляд так буравил, что она начинала чувствовать себя, как на углях. — Наверное, стоит услышать ее прежде, чем мы продолжим.

Никки покраснела от негодования. Это настолько типично для него — предположить, что ее беременность была плохой новостью, и вести себя так, словно она считала так же.

— Это хорошая новость, — едко заметила она, — да и вторая новость тоже хорошая, потому что мы со Спенсом женимся.

Тишина.

Еще немного тишины.

После чего — просто смертельная тишина.

Наконец Джереми Грант выпрямился во все свои метр восемьдесят пять и подошел к камину. Именно там он всегда стоял, когда говорил серьезно, — расставив ноги сантиметров на тридцать-сорок и сложив руки за спиной.

— Очевидно, — начал он и глянул на дочь с таким ледяным презрением, что ее пробил озноб, — у нас совершенно разное понимание, что такое хорошие и плохие новости. Поэтому, прежде чем обсудить вопрос, который ты только что подняла, ты бы сначала сообщила нам и плохие новости.

Никки беспомощно уставилась на него. Она полностью запуталась, что и чем он считает, и понимала одно: похоже, не было такой новости, которую бы он счел хорошей.

— Возможно, ты собираешься прервать беременность, — предположил он, — и хочешь, чтобы операцию оплатил я.

Никки со звоном поставила нелепую чайную чашку на блюдце и резко встала.

— Мне все равно, что ты там думаешь, — заявила она, — этот ребенок мой, и я его оставлю.

Отец не сводил с нее стальных глаз.

— Ты совершенно не представляешь себе, каково это — быть матерью, — резко напомнил он. — Ты сама еще почти ребенок, и если ты считаешь, что мы будем стоять в стороне и молча смотреть, как ты пускаешь все коту под хвост из-за какого-то жалкого подобия мужчины, с которым ты связалась…

— Вы даже не знакомы! — гневно перебила его Никки. — И прежде чем называть его…

— Я не собираюсь с тобой препираться! — закричал отец. — Ты не родишь этого ребенка и не выйдешь замуж за человека, чье происхождение столь же сомнительно, сколь и моральные качества…

— Да ты просто сноб! — выпалила Никки. — Только потому, что он вырос в южном районе Лондона и его отец не богат…

— По-моему, ты говорила, что отца у него вовсе нет? — теперь уже отец перебил ее.

— Да, это так. Он умер, когда Спенсу исполнилось пять лет. И мать тоже умерла. У него была действительно трудная жизнь, и достичь того, чего он смог…

— Избавь меня от слезных мелодрам, — взорвался отец. — Мальчишка жил в неблагополучном районе; к тому же его арестовывали за торговлю наркотиками…

— Ему пришлось этим заниматься, чтобы выжить. Ты даже не представляешь, каково людям…

— Я знаю намного больше, чем вы полагаете, юная леди, и мои знания подтверждают тот факт, что у него нет ни характера, ни дохода, чтобы выполнять обязанности мужа и отца.

— С каких это пор ты стал так авторитетно рассуждать о его характере, если вы даже не виделись?

— Тот факт, что его нет здесь сейчас, что он не оказывает тебе поддержку в то время, когда она тебе так необходима, говорит сам за себя.

— Его здесь нет потому, что ты ясно дал мне понять, что не хочешь его видеть. И я не хотела, чтобы он приезжал. Я знала, что вы станете на меня наезжать, и если вы оба…

— Наезжать?! — язвительно повторил он. — Пожалуйста, не выражайся, я не желаю слышать в своем доме столь низкий жаргон. Если ты знала о том, что я рассержусь, то так и говори.

Никки беспомощно взвыла.

— С тобой невозможно разговаривать, — крикнула она. — Кому какое дело до чертова жаргона и до того, что ты хочешь или не хочешь слышать? Я беременна и выхожу замуж! И нравится тебе это или нет, но так и будет.

Он поднял брови, как обычно делал, чтобы запугать ее, и это ему удалось, немного.

— Я прекрасно понимаю, ты уже достаточно взрослая, чтобы принимать решения самостоятельно, — спокойно парировал он. — Но прежде чем торопиться принять их, тебе стоило бы подумать о том, на что вы собираетесь жить, все втроем. Насколько мне известно, у мальчишки нет нормальной работы, а твои доходы от писательства поступают от случая к случаю. Ну и как вы собираетесь кормить и одевать себя, не говоря уже о ребенке? Где вы собираетесь жить?

Ее щеки пылали от негодования. Джереми ждал, что дочь попросит денег. Она это знала и не собиралась давать ему еще одну возможность уязвить ее, отклонив просьбу о деньгах.

— Мы справимся, — едко ответила она. — Мы все обсудили и решили: если к тому времени, когда появится ребенок, Спенс не уладит вопрос с финансированием своего фильма, он найдет другую работу.

— Другую — это какую же?

— Я не знаю! Любую, за которую платят деньги.

— И в такой шаткой ситуации вы собираетесь рожать ребенка? У отца нет ни работы, ни перспектив, которые можно было бы серьезно рассматривать; мать отказалась от огромных возможностей в погоне за каким-то романтическим бредом…

— Это не бред! — вскипела она. — Это именно то, чем я хочу заниматься, и, к твоему сведению, у меня неплохо получается!

— Неплохо — это не значит хорошо, — возразил он. — К счастью, ты еще достаточно молода, чтобы получить другое образование и более подходящий тебе диплом.

— У меня уже есть приличный…

— Также тебе пора отказаться от этой лачуги, за которую ты впустую…

— Это не «лачуга». Это очень даже хороший дом, за который мы платим арендную плату.

— И сколько вас там живет? Шестеро, семеро?

— Вообще-то, пятеро. К тому же именно там…

— Когда ты уже обзаведешься нормальными друзьями, хотел бы я знать? Это общение с людьми из неполных семей, этнических меньшинств, выходцами из бедных районов, гомосексуалистами…

— Это твое отвратительное предубеждение! — закричала она. — Меня бесит, когда ты говоришь в таком тоне.

— Это не предубеждение, — возразил он, — я просто указываю на то, что ты не общаешься с людьми своего круга, и я полагаю, что это такой способ действовать мне…

— Да причем тут ты?! — снова закричала она. — Если бы ты жил в реальном мире, то знал бы, что у всех есть проблемы, и нет ничего плохого в…

— И в чем же состоит твоя проблема? — перебил ее отец.

Она покраснела от гнева. Она не могла привести ни одной, и он знал это. Неожиданно ее осенило.

— Вообще-то, моя проблема состоит в том, что я — единственный ребенок в семье, — заявила она, — и она обостряется, когда ты ведешь себя подобным образом.

— Не вижу смысла продолжать этот спор, — отрезал он и, повернувшись к жене, приказал: — Организуй ей аборт.

— Даже не думай! — пронзительно завопила Никки.

— Это для твоего же блага. Когда-нибудь ты мне за это скажешь спасибо.

— У меня срок — двадцать семь недель, — закричала она, — так что ты опоздал. Ни один врач не согласится на это после двадцать шестой недели. И к тому же он вынужден будет спросить о моем согласии.

Глаза отца превратились в гранит, но в их глубине Никки все равно заметила боль, смятение и поражение. Он понимал: дочь ловко перехитрила его. Теперь, независимо от того, какие аргументы он выдвинет, у него не будет никакого шанса переубедить ее. По крайней мере, в том, что касается ребенка. Впрочем, он не собирался отговаривать ее и от бракосочетания со Спенсером, потому что она была преисполнена на этот счет такой же решимости, как и насчет ребенка.

Джереми Грант сокрушенно покачал головой, охваченный тревогой и разочарованием, затем обернулся к жене:

— Она твоя дочь. Поговори с ней. — После этих слов он направился к двери и молча вышел из комнаты.

Не будь Никки так расстроена, она наверняка посмеялась бы над его последней репликой. Она всегда оказывалась «дочерью своей матери», когда не слушалась или бунтовала. В остальное же время она, несомненно, была его дочуркой. «Моя дочь намерена следовать по стопам своего старика», — частенько шутил он с клиентами и коллегами. Или: «Позвольте представить вам мою дочь, Никки. Она собирается получить диплом с отличием в Кембридже, не правда ли, дорогая?» Или: «Признаю, моя дочь иногда доставляет мне хлопоты, но я предпочитаю рассматривать это как проявление ее силы духа и многообещающего ума». Последнюю фразу он выдал декану ее подготовительного колледжа, после того как Никки со своей лучшей подругой Джоэллой организовали у ворот акцию протеста, выступая против необоснованной отмены нескольких студенческих льгот и привилегий, существовавших с незапамятных времен. Он всегда гордился тем, что она имела мужество восставать против авторитарного притеснения, если, конечно, притеснение не исходило от него — тогда ему это совсем не нравилось.

Когда звук его шагов стих в коридоре, мать набросилась на нее.

— Ну ты и бессовестная, — сердито заявила она. — Мы дали тебе все, и вот как ты нас отблагодарила…

— Я не просила вас что-то мне давать, — закричала Никки. — Вы сделали это потому, что сами этого хотели.

— С каких это пор желать своей дочери добра считается грехом? — холеное лицо Адель Грант дрожало от обиды и негодования. — Неужели ты не понимаешь, что ты значишь для нас? Если ты сейчас все испортишь…

— Что может испортить рождение ребенка? — возмутилась Никки. — У тебя в жизни тоже был такой момент, и, мне кажется, ты неплохо это пережила.

— Но мне был не двадцать один год, и я… у меня… был твой отец, — когда голос Адель сорвался от переполнявших ее эмоций, Никки ощутила, как в ней всколыхнулось раздражавшее чувство вины. Она не хотела причинять им боль, но и не собиралась отступать от своего решения, независимо от того, насколько глупой, неблагодарной или плохой она выглядела в их глазах.

— Этот мальчик, Спенсер… — продолжала ее мать.

— Он не мальчик, он мужчина.

— Насколько ты можешь быть уверенной в том, что он поддержит тебя?

— Он в таком же восторге от того, что у нас будет ребенок, как и я. И это была его идея жениться, а не моя. Я была бы счастлива, даже если бы мы просто продолжали жить вместе.

Глаза ее матери сузились, как у кошки.

— Ты не представляешь, что делаешь, — горько заметила она. — Ты ни на мгновение всерьез не задумалась о том, что на самом деле ожидает родителей, особенно таких молодых и неподготовленных, как вы…

— Сколько предположений! А тебе никогда не приходило в голову спросить меня, что я думаю? Попытаться обсудить…

— Ты не дала нам возможности что-либо обсудить, — неистово перебила ее мать. — Если срок не позволяет законно прервать беременность, то обсуждать уже нечего. Теперь ты сможешь узнать, каково это — потерять все. Абсолютно все: возможности, друзей, стремления, даже мечты, потому что это — цена, которую тебе придется заплатить за появление ребенка. Ты вспомнишь мои слова, когда будешь сидеть дома и рвать на голове волосы от беспрерывного плача ребенка, и натыкаться на стены из-за недосыпания и постоянного беспокойства. А твой друг будет продолжать жить той жизнью, которой жила бы и ты, не соверши такую глупую ошибку. Он будет держаться за свою свободу, как и твои друзья, и в конце концов они все пойдут дальше, но без тебя. Никакой ребенок не будет их сдерживать. Это будет твоя ответственность, и только твоя. И не надо ошибочно думать, будто я не знаю, о чем говорю, я прекрасно это знаю. Я бросила карьеру, чтобы у тебя было надежное и любящее окружение, чтобы каждый раз, когда ты приходила домой, тебя встречала мать, а не какая-то нянька-гувернантка. Именно я, твоя мать, ждала тебя у ворот школы, и помогала выполнять домашние задания, и наводила порядок в твоем маленьком мире, когда тебе казалось, что все летит в тартарары. Именно я вела жизнь домохозяйки и матери, которая не может сказать ничего интересного, я стала пустым местом для окружения твоего отца и постоянно замечала, как взгляды приглашенных скользят мимо меня, когда произнесены все необходимые любезности. Мои друзья тоже исчезли очень быстро. У них у всех была карьера, новые интересные знакомства. У них не было времени на кого-то вроде меня; а с теми, у кого оно находилось, я так и не смогла сойтись, потому что изначально мы преследовали разные цели. Они были счастливы полностью посвятить себя материнству. Большинство из них не скорбело по неосуществленным планам, потому что именно рождение детей и составляло их план. Но этот план — не для тебя, Николь, ты будешь переживать это даже тяжелее, чем я. И будь я проклята, если я отступлю и стану спокойно смотреть на то, как ты теряешь свою жизнь. Конечно, сейчас ты думаешь, что знаешь уже все в этом мире, но это абсолютно не так.

Никки уставилась на мать широко открытыми, немигающими глазами. Она никогда еще не слышала от нее столь горьких слов и тем более не знала, что та отказалась от карьеры и была недовольна судьбой.

— Ты говоришь, что папа заставил тебя бросить работу? — спросила она, накрыв руками живот в том месте, где пошевелился ее будущий ребенок.

— Нет, я говорю, что знаю, каково это…

— Значит, у тебя был выбор? — перебила ее Никки.

— Да, но…

— И ты не считаешь, что нужно и мне разрешить сделать его?

— Конечно, ты имеешь право на выбор. Но когда я вижу, что твой выбор неправильный… Ты ведь не можешь ожидать от меня или от отца…

— Никто не ждет, что вы что-нибудь сделаете, — сердито перебила ее Никки. — Мне жаль, если из-за меня вся твоя жизнь оказалась пустой тратой времени, но я сомневаюсь, что стану воспринимать своего ребенка так же. Вообще-то, я уверена, что не стану, потому что я сделаю все, чтобы он чувствовал себя любимым и нужным… — ее голос задрожал. — Теперь я понимаю, что причинила тебе много неудобств. — Она преднамеренно вызывала в себе гнев, чтобы задавить другие эмоции. — Что ж, повторю: мне очень жаль. Если бы я знала, что ты будешь чувствовать, я потрудилась бы не рождаться.

— Николь, не уходи вот так, — закричала мать, когда Никки схватила сумочку и направилась к двери. — Ты неправильно поняла то, что я хотела сказать…

— Нет, я все поняла, ты очень понятно все изложила. А теперь моя очередь. Вам больше не удастся учить меня, что делать и как. Не ваше дело, как я живу или с кем.

— Если ты уйдешь, мы с отцом снимаем с себя всю ответственность, — пригрозила мать.

— Отлично. Вы же не устаете повторять, что для меня пришло время стать на ноги…

— Это значит, что больше мы не станем давать тебе денег, когда они у тебя закончатся. И на тот случай, если ты не веришь, что я говорю всерьез: подумай о том, что происходит в мире. Люди теряют все в этом глобальном кризисе, и твоего отца беда не обошла стороной. У нас больше нет тех средств, которыми мы располагали раньше, мы даже не знаем, сколько еще сможем жить в этом доме. Да, Николь, есть и другие проблемы в нашей жизни, проблемы, которые лишают твоего отца сна. А у него больное сердце…

— Перестань играть на моих чувствах, — закричала Никки, — потому что это больше не сработает. Я уже сказала, что прерывать беременность поздно, даже если бы я этого хотела, но я не хочу. Этот ребенок толкается прямо сейчас, когда я говорю эти слова, и, как мать, ты должна понимать, какая тесная связь возникает между нами. Но прости, я забыла, ты ведь не хотела меня рожать, так что…

— Я никогда не говорила этого. Я всегда любила тебя. Я только пыталась донести до тебя, насколько трудным может оказаться…

— Ладно, спасибо. Ну, что ж, твоя трудность уезжает. Я больше ничем тебя не побеспокою. Если хочешь, можешь даже забыть о моем существовании.

— Не искушай меня, — пригрозила мать. — И даже не думай приносить ребенка ко мне, когда поймешь, что самой тебе не справиться…

— После того что я услышала, ты будешь последним человеком, к которому я обращусь; но не волнуйся: я прекрасно справлюсь, потому что я уже сейчас люблю своего ребенка в десять раз больше, чем ты когда-либо любила меня.

Вылетев в коридор, она натолкнулась на отца: он стоял у открытой входной двери, чтобы выпроводить ее. Хотя этот жест глубоко задел ее, она была слишком сердита и горда, чтобы отреагировать на него.

— Когда-нибудь ты осознаешь, как эгоистично вела себя и как заблуждалась, — заявил он, когда Никки проходила мимо.

Хотя внутри она вздрогнула, ей удалось ответить ровным и спокойным голосом:

— Даже не надейтесь увидеть меня или своего внука, когда он родится.

Она сбежала вниз по ступеням и выскочила через черные кованые ворота на улицу, а отец еще долго стоял и смотрел ей вслед. В его темных глазах читались бушевавшие в душе огорчение и любовь. Мысли беспорядочно метались, перепрыгивая с одного события на другое, останавливались на мгновение и снова возобновляли бег.

Он словно наяву услышал ее веселый детский смех, почувствовал прикосновение ее рук, обхвативших его за шею, уловил ее сладкий аромат, когда он укладывал ее спать. Повзрослев, она кричала в припадке подросткового гнева, пела во весь голос, когда он просил ее перестать, дерзко спорила в вопросах, в которых ничего не смыслила. Она всегда была упрямой и самоуверенной, но при этом щедрой и великодушной. Она доводила его до предела терпения и одновременно заставляла тонуть в чувстве любви и гордости, и его всегда переполняло желание защитить дочь. Никто и никогда не проникал в его сердце так глубоко, как она, и маловероятно, чтобы это вообще было возможно.

Услышав, что жена вышла в холл, он закрыл дверь и повернулся к ней. В эту секунду Адель увидела на его лице следы всех прожитых пятидесяти двух лет.

— Я не хочу обсуждать это сейчас, — заявил он. — Я только могу сказать, что не собираюсь делать вид, будто рожать в ее возрасте — нормально, и точно так же я не намерен терпеть это трусливое подобие мужчины в качестве зятя.


Никки быстро шла к мосту Палтни. Это место она полюбила с того момента, как только они переехали в Бат, полюбила затейливые магазинчики по обе стороны узкой дороги, как на Понте Веккьо во Флоренции, и окружающую его романтическую атмосферу, которая, казалось, поднималась от бурлящей внизу реки.

Дойдя до ступеней, ведущих к кафе и маленькому парку под мостом, она сбежала по ним и направилась к плотине. Вокруг было много людей — главным образом туристы, а также пожилые пары, выгуливавшие собак, и группа молодых мамочек (возможно, на самом деле это были няньки): они сидели на расстеленных на траве одеялах со своими подопечными, окруженные стеной разных игрушек и детских колясок. Проходя мимо них, Никки улыбнулась и сдержала всхлип, но никто не обратил на нее внимания.

Дойдя до своего любимого дерева — гигантского клена с ветвями, нависавшими над травой, словно широкий, покрытый листвой зонтик, — она тяжело опустилась на землю под ним и начала рыться в сумке, пытаясь отыскать блокнот и ручку. Нащупав, она вытащила их и со вздохом облегчения оперлась затылком о чешуйчатую кору, словно наконец обрела способность дышать или обнаружила небольшое сокровище, которое считала потерянным.

Несколько минут она сидела с закрытыми глазами, пытаясь отключиться от всего, кроме шума играющих детей и воды, с плеском срывающейся с плотины. Она уловила густой запах земли и свежескошенной травы, теплые лучи осеннего солнца пытались найти ее, пробиваясь сквозь разноцветную массу листьев клена.

Наконец буря в ней начала стихать, и она позволила себе открыть глаза. Никки все еще сердилась и обижалась, но больше всего ее переполняла решимость не позволить горечи прошлого часа обосноваться в сердце — из боязни, что оттуда кровь донесет это чувство к ребенку. Было важно, жизненно важно, чтобы его невинная крошечная жизнь ни на йоту не соприкоснулась с отрицательным отношением ее родителей или негодованием, которое она испытывала.

Открыв блокнот, Никки достала из него драгоценную фотографию первого снимка УЗИ и почувствовала, как сердце переполняет любовь. Она знала, что носит под сердцем мальчика, но еще не говорила об этом никому, даже Спенсу. Она хотела рассказать ему сразу, когда узнала, но затем какая-то ее часть воспротивилась. Пусть на какое-то драгоценное, короткое время это останется тайной между ней и ребенком. Возможно, потом, когда он родится, будут и другие тайны, но эта была особенной, потому что была первой и появилась в то время, когда они были еще единым целым.

Беременность доставляла ей удовольствие. Ощущение того, что она носит ребенка, было настолько приятным и нежным, таким обогащающим, что она могла только дивиться подобному чуду. Весь мир казался ей теперь иным. Все было особенным, начиная с воздуха, который она всегда воспринимала как нечто само собой разумеющееся, и заканчивая прохожими, встреченными ею на улице, и пением птиц, и приближающейся бурей. Никки чувствовала себя сильной и храброй. Она совершенно не испытывала страха перед материнством, даже в тот момент, когда узнала, что беременна. Конечно, все получилось совершенно случайно, но с той минуты, как она увидела две синих полоски на тесте, она хотела ребенка больше всего на свете. Даже больше, чем Спенса, хотя он занимал второе место с очень небольшим отрывом. Кроме того, он столь же сильно хотел стать отцом, сколь она — матерью, и это было просто замечательно.

Она открыла блокнот на новой странице и, положив на колени, начала писать.

«Мой любимый Зак (это имя они со Спенсом договорились дать ребенку, если родится мальчик)!

Сейчас я сижу под деревом рядом с плотиной Палтни в Бате. Это красивый красный клен, и, пока я пишу, его листья меняют цвет и медленно планируют на землю, словно фрукты из бумаги. Мне кажется, я слышу, как они перешептываются, пролетая мимо. Когда ты родишься, я принесу тебя сюда, чтобы ты смог поиграть на траве и полюбоваться листьями. Я представляю твой восторг, и мне захочется громко смеяться, когда я буду смотреть, как ты гоняешься за птицами и кричишь от радости.

Однажды, много-много лет спустя, когда меня уже не будет, ты сможешь приехать сюда с этим письмом и понять, что мы сидели здесь вместе, когда я писала его. К тому времени ты станешь взрослым мужчиной, возможно, у тебя уже появятся собственные дети, и ты сможешь поделиться с ними своими чувствами. Я думаю, это будет нечто особенное.

Память о сегодняшнем разговоре с моими родителями давно сотрется, возможно, даже позабудется. Моя мать считает, что я не справлюсь, но она не права. Она говорит, что я слишком молода, чтобы жить собственным умом, но и тут она ошибается. Сегодня я поставила их перед выбором: они должны или принять тебя, или потерять меня. Они выбрали, мне пришлось уйти. Они решили больше не давать мне денег и, судя по всему, любви тоже, чтобы заставить меня подчиниться их желаниям, но я не подчинюсь. Мы не нуждаемся в их поддержке, чтобы выжить, мой любимый. Нас трое: ты, я и папа — и независимо от того, какие сюрпризыприготовила нам жизнь, мы найдем способ справиться со всеми трудностями».

К Никки, подпрыгивая, приблизилась общительная собака. Пришлось прерваться, почесать пса за ухом и улыбнуться владельцу. Возможно, Заку тоже захочется собаку, подумала она. Не сразу, потому что пока они не могут себе это позволить, но позже, когда у нее и Спенса все будет хорошо с работой… Никки быстро поняла, что, зарабатывая на хлеб писательством, у нее будет одно большое преимущество: она сможет сидеть дома с ребенком и одновременно работать.

Она задалась вопросом, какой карьерой мать пожертвовала ради нее. Уж точно не занятиями йогой, которые Адель в настоящее время давала в зале на улице Уидком Парейд. И не искусством составления букетов, которому она училась целый год в университете «Бат Спа», как только они переехали сюда. Но, что бы это ни было, она явно об этом горько сожалеет. Когда все утрясется и они поймут, что готовы простить друг друга, она попытается не чувствовать себя виноватой за то, что в какой-то степени разрушила жизнь матери. В конце концов, решение принимала не она, поэтому как она могла быть виноватой? Тем не менее она обижалась и сердилась на мать за то, что та, в свою очередь, негодовала на нее за сам факт рождения; и ей было горько от того, как отец открыл ей дверь, словно выгоняя.

Если она никогда не вернется, то так им и надо.

Она тяжело вздохнула. В этом состоял один из самых серьезных недостатков положения единственного ребенка в семье: ей приходилось нести на себе груз всех ожиданий и мечтаний родителей — и разочарований тоже, когда она не соответствовала их идеалам. Насколько было бы легче, будь у нее брат или сестра, которые разделили бы с ней это бремя; но их нет, и потому не имеет смысла думать об этом. Правда заключалась в том, что она была для родителей всем, и, несмотря на то что откровенный обмен мнениями сегодня был таким резким, на самом деле она сомневалась, что они окажутся в состоянии долгое время ее не видеть. Постепенно они простят друг друга, потому что так случалось всегда.

Однако она собиралась немного помучить их и была уверена, что и они намеревались поступить с ней точно так же. Интересно, кто в результате сделает первый шаг к примирению?

ГЛАВА 2

Сойдя с поезда, который отвез ее назад в Бристоль, Никки решила сэкономить на автобусе до Бедминстера и немного пройтись. Прогулка займет минут сорок пять, и небольшая физическая нагрузка пойдет ей только на пользу.

Пустившись в путь по скользкой дороге от станции Темпл-Мидс, куда постоянно подъезжали и отъезжали такси, а путешественники спешили к своим автомобилям или на автобусную остановку, она прикрыла рот и нос шарфом, чтобы не вдыхать выхлопные газы и песок, который нес резкий ветер. Батарея ее мобильного телефона разрядилась, и она не могла позвонить Спенсу и сообщить, что уже скоро вернется домой; если телефонная будка на Коронейшн-роуд работает, она позвонит оттуда, и, возможно, он приедет и встретит ее на полпути.

Она спрашивала себя, кто еще будет дома, когда она приедет, кто будет яростно стучать по клавишам ноутбуков за обеденным столом их старенькой, но уютной гостиной. Они были сплоченной группой: Спенс — продюсер и режиссер, Никки — сценарист, Дэвид — оператор и монтажер, Кристин — актриса и Дэнни — журналист, который также выполнял обязанности директора картины, когда они снимали. Получив награду от независимого телевидения в Бристоле за фильм «Распрощавшиеся с ночью», они надеялись, что она станет хорошим стартом для начала дела в этом городе. Да и, положа руку на сердце, в Лондоне было куда больше конкурентов. Кроме того, Дэвид был родом из Бристоля, а поскольку все обожали его семью, решение было принято довольно быстро.

Больше всего им, всем пятерым, хотелось снова работать вместе; но поскольку этот день, возможно, наступит не так скоро, они действовали практично и брались за любую работу, какую только им удавалось получить: вешали полки в местной тюрьме, открывали занавес в кинозале развлекательного центра — последнее было их любимым занятием, так как можно было смотреть фильмы бесплатно. Не то чтобы им вообще не удавалось работать по выбранной специальности: Никки часто наудачу рассылала статьи в местные газеты, и некоторые из них были напечатаны; а Дэвид, который, по всеобщему мнению, был талантливым кинооператором, — а по совместительству, вероятно, самым красивым парнем на планете, поскольку обладал классическими индийскими чертами и обезоруживающей улыбкой, — сумел несколько раз получить заказ на киносъемку от местных независимых кинокомпаний, а также от местной программы новостей независимого телевидения. Именно через Дэвида, а точнее через друзей его отца, они познакомились с организаторами фестиваля «Энкаунтерз», в результате чего их фильм включили в конкурсный показ и они получили приз. Также именно через отца Дэвида, фармацевта в Тоттердауне, они нашли для себя дом в квартале, застроенном такими же стандартными домами. К счастью, владелец дома не пытался ободрать их как липку.

Кристин Лил, вторая девушка в доме, была ослепительной блондинкой и по совместительству подругой Дэвида; именно она сыграла главную роль в короткометражке Спенса и Никки, получившей приз. Как и Никки, она прослушала в университете курсы «Английский язык» и «Писательское мастерство», но после того, как получила несколько положительных отзывов о своей работе в «Распрощавшихся с ночью», решила посвятить себя актерскому ремеслу. Пока ей не удалось найти агента или стать членом союза актеров «Эквити». Однако еще один друг семьи Дэвида несколько недель назад дал ей роль без слов в фильме «Пострадавший», который снимали в городе. И недавно она проходила пробы на роль Марии в «радикально сокращенной, динамичной версии» «Двенадцатой ночи» для театра, расположившегося в помещении бывшей табачной фабрики. Там же размещались просторный кафе-бар и студия танца, проводились концерты живой музыки и работал воскресный рынок — одним словом, это был центр жизни района. Никаких новостей из театра пока не поступало, но все скрестили пальцы на удачу.

Дэнни Вильямс был лучшим другом Никки в подготовительном колледже, наряду с Джоэллой, которая, когда пришла пора прощаться, переехала в Абердин изучать морскую биологию. Никки и Дэнни теперь редко общались с Джо, но сами они оставались такими же близкими друзьями, как и раньше. Спенс против этого не возражал, поскольку интересы Дэнни в области личных отношений никак не касались Никки.

Проходя по желтому пешеходному мосту, который изогнулся над искусственным каналом, словно гигантский банан, Никки подумала о Дэнни и почувствовала, как ее охватывает желание защитить его, что происходило всякий раз, когда перед ее мысленным взором возникало его ангельское личико. Не то чтобы он и сейчас нуждался в ее опеке, но это было очень актуально, когда он только поступил в колледж. Однажды она обнаружила его, окруженного группой сокурсников, которые явно получали удовольствие, унижая его. Никки лишь взглянула на него и поняла, что он до смерти напуган, — а если она и ненавидела что-то в этой жизни, то именно запугивание, и потому, не задумываясь, протиснулась сквозь толпу, чтобы его спасти. К ее изумлению, если не считать нескольких гадких фраз, никто на это никак не отреагировал. Когда толпа идиотов начала расходиться, она обняла Дэнни, который дрожал так отчаянно, что едва держался на ногах.

После этого они с Джоэллой все время приглашали его в свою компанию: не только для того, чтобы заботиться о нем, но и потому, что чем больше они узнавали этого парня, тем сильнее к нему привязывались. Как и у многих геев, у него был острый язык, он был нежным и преданным, а поведение его было одновременно по-женски мягким и по-мужски сдержанным. После нескольких недель знакомства Никки пригласила его домой, чтобы вместе позаниматься, никак не предполагая, что ее родители станут вести себя так ужасно. Они почти не скрывали, что считают его совершенно не подходящим другом для своей дочери. Никки была так этим смущена, что целую неделю не разговаривала с ними, а потом хоть и вступила в разговор, но с большой неохотой. Она больше не приглашала Дэнни к себе домой, и хотя он никогда не говорил об этом, она знала, что он был только рад.

Не желая думать о родителях, Никки поспешно прошла мимо школы Пресвятой Девы Марии в Редклиффе и свернула на Коронейшн-роуд, где над проезжающим мимо транспортом горделиво, словно древнегреческий храм в современных одеждах, возвышался Сайон-хаус; а магазин «Асда», приютившийся позади автостоянки, напоминал гигантского паука, затягивавшего в свою сеть все, до чего он мог дотянуться. Обнаружив, что телефон в будке не работает, Никки двинулась дальше, вдоль грязной реки, углубилась в тенистую аллею, потом прошла мимо ряда пыльных старых магазинов, а затем свернула на Гринвей-буш-лейн, чтобы перейти через Саутвил и выйти на Норд-стрит. Эта часть Бристоля становилась все более привлекательной для жилья, и признаки этого, определенно, были заметны: кое-где уже появились модные кафе и магазины по продаже диетических продуктов. Однако району еще предстояло пройти длинный путь, прежде чем ее родители сочтут его хотя бы отдаленно подходящим для их драгоценной дочери или действительно полностью безопасным.

Плотно закутавшись в куртку и наклонив голову, она быстро прошла мимо групп подростков, слонявшихся по улице, и каждый раз делала шаг в сторону, когда к ней кто-то приближался. Она предпочитала не начинать глупый спор о том, у кого больше прав на пользование тротуаром в этих каменных джунглях.

К тому времени, когда она наконец свернула на свою улицу, которая сначала круто спускалась, а затем выравнивалась на перекрестке с Кэррингтон-роуд, и где дома типовой застройки стояли так плотно, как карты в колоде, было уже начало седьмого и стало темнеть. Она любила это время дня, когда солнце садилось вдалеке, за Дандри-Хилл, и гостиные начинали освещаться, как крошечные сцены, что позволяло ей мельком увидеть разыгрывающиеся на них представления. Она очень полюбила некоторых соседей, особенно стариков, которые жили и работали в этом районе еще с того времени, когда табачная фабрика была именно фабрикой и в большом количестве выпускала сигареты «Вудбайн» и «Эмбасси Голд». На своем веку они повидали многое, включая Вторую мировую войну, холодную войну и даже несколько войн между криминальными группами, и они с удовольствием рассказывали Никки о старых временах всякий раз, когда она останавливалась с ними поболтать.

Здесь обитало много людей и более молодых, которые, как Никки и ее друзья, не могли себе позволить более шикарные кварталы Клифтон и Редленд, но они не переживали по этому поводу и были достаточно счастливы и здесь, регулярно встречаясь на «Фабрике» и помогая району вернуть жизненные силы.

Заметив, что мистер Глэдстоун, местный скряга, собирается задернуть занавески, Никки нахмурилась и отвернулась прежде, чем он это сделал. Его дом стоял на противоположной стороне улицы. Когда они только переехали, она заметила, что к нему никто не заходит в гости, и однажды перешла дорогу, чтобы познакомиться и спросить, не нужно ли ему чем-то помочь. Она имела в виду сходить в магазин или, возможно, иногда просто составить ему компанию, чтобы поболтать. Его ответ оказался совершенно неожиданным.

«Да, вы можете выкинуть с нашей улицы этих чертовых черномазых, — буркнул он, очевидно, подразумевая Дэвида и его родителей, которые помогли им с переездом. — Отошлите их назад, туда, где им и место, или прикажите убраться в район Святого Павла, нам они тут не нужны».

Никки была потрясена, она не успела сообразить, что ему ответить, как он уже захлопнул дверь у нее перед носом. В конце концов она прокричала в щель почтового ящика, что мир был бы намного лучше без ему подобных, после чего ураганом пронеслась обратно через дорогу, туда, где ее ждал Спенс, чтобы узнать, как все прошло. Теперь же она считала, что мистер Глэдстоун не достоин даже презрения, и если бы он умер от голода, никем не замеченный, то ее бы это совершенно не взволновало.

На зеленых воротах перед их домом уже облупилась краска, а петли еле держались. Она заглянула внутрь дома через окно эркера, и сердце ее заполнило ощущение счастья, когда она увидела взволнованное лицо Спенса. Заметив ее, он просиял.

— Я уже собирался посылать за тобой поисковую группу, — с упреком заметил он, открывая дверь прежде, чем она достала ключ. — Все нормально?

— Все классно, — ответила она, позволяя ему крепко обнять ее. — Рада вернуться домой.

Он сделал шаг назад, чтобы лучше ее рассмотреть, и прищурил бархатные карие глаза, ища на лице признаки слез, или радости, или чего-нибудь еще, что могло бы подсказать ему, как ее родители восприняли новости.

— Все хорошо, — уверила она его и улыбнулась, заметив, как его густые светлые волосы падают на воротник и вьются локонами над ушами и лбом. Ей редко удавалось сдержаться и не прикоснуться к ним. У Спенса было красивое грубое мужской лицо, и хотя его черты были несимметричными, это придавало легкий оттенок безрассудства его напористости, которую она считала такой же привлекательной, как и его ленивую сияющую улыбку. При росте чуть больше метр семьдесят его нельзя было назвать высоким, но тело у него было крепким, как у атлета-любителя, а поскольку сама Никки была чуть выше метра шестидесяти — если точно, то метр шестьдесят пять в ботинках на толстой подошве, — абсолютно не имело значения, что он был ниже Дэвида и Дэнни, поскольку вместе они смотрелись гармонично.

— Все уже дома, — сообщил он, закрывая дверь, пока она пристраивала пальто поверх других, навешанных гроздью, — и хотят узнать, как все прошло.

С наслаждением вдохнув аппетитный аромат экзотических специй, идущий из кухни, Никки удивленно посмотрела на него.

— Мама Дэвида тоже здесь? — спросила она, заранее зная ответ, так как ни один из них не мог творить такие кулинарные шедевры, которые миссис Адани производила безо всякого видимого усилия.

— Как выяснилось, сегодня у нас пир по поводу Навара-три, — сообщил он. — Надеюсь, я правильно понял.

Хотя родители Дэвида, англичане индийского происхождения, и были ревностными католиками, однако миссис Адани не позволяла религии или культуре встать на пути прекрасной кухни. Она любила готовить, а так как в индийском календаре, похоже, не было ни одного дня, на который не приходился бы какой-нибудь праздник, у нее всегда было оправдание, а главное — пять очень благодарных ртов.

— Ты знаешь, что такое Наваратри? — прошептала Никки, пока они шли в гостиную. Они все знали, что нельзя мешать миссис Адани на кухне. Когда ужин будет готов, она непременно всем сообщит.

— Понятия не имею, — прошептал он в ответ и, угостив ее нежным поцелуем в губы, в то время как его руки поглаживали ребенка, открыл дверь.

— Эй, она пришла, — закричала Кристин, вскакивая с пола, чтобы обнять Никки. — А мы уже начали волноваться. Как все прошло? — На миловидном личике Кристин в форме сердца, обрамленном влажным синим полотенцем, отразилось искреннее беспокойство.

— Был скандал, — сухо ответила Никки, беря маленькую упаковку витаминизированного напитка «Райбина», которую ей протянул Дэнни. Его она тоже коротко обняла. Растрепанные золотисто-каштановые волосы Дэнни торчали, как сломанные спицы велосипеда: в такой вид они приходили всегда, когда он работал за компьютером, поскольку он постоянно лохматил их руками, как будто пытаясь нарыть в них что-то подходящее. Если не считать цвета волос, он был точной копией Леонардо ди Каприо, из-за чего многие оборачивались ему вслед, когда они выходили на улицу, правда, к его огорчению, оборачивались в основном женщины. Честно говоря, его большой любовью был Дэвид, но тот, хоть одной очень пьяной ночью еще в универе и позволил Дэнни зайти слишком далеко, с тех пор находился в очень серьезных отношениях с Кристин.

— Как там младшенький? — спросил Дэнни, пока Дэвид взбивал потертую подушку, чтобы Никки могла сесть на диван.

— Шевелится, — ответила Никки, кладя ладонь на руку Спенса, лежащую на ее выпирающем животе. — Спасибо, — она улыбнулась Дэвиду.

Хотя Дэвид был немыслимо красив, он был худым, как жердь, и так же стеснялся своей внешности, как Кристин гордилась своей. Из них пятерых он сейчас зарабатывал больше всех, но настоял на том, чтобы деньги шли в общий котел и делились на всех поровну. Он был таким же щедрым и неотразимым, как и застолье его матери.

— Ну, давай, рассказывай, — попросил Спенс, обнимая ее одной рукой. Кристин присела на корточки на полу перед креслом Дэвида, а Дэнни уселся, скрестив ноги, на большую круглую подушку.

Никки отпустила соломинку в напиток и вздохнула.

— Они не обрадовались, — спокойно сказала она. — Даже распсиховались — по крайней мере, мама. Отец же повел себя, как всегда: разговаривал со мной так, словно мне все еще пять лет, а потом, можно сказать, выставил меня за дверь.

У Дэнни отвисла челюсть:

— Да ты шутишь. Ты сказала им, что беременна, и они выгнали тебя?

— Вообще-то, я и сама уже шла к двери, потому что оставаться там не было никакого смысла. Они не хотят, чтобы у меня был ребенок…

— Ты сказала им, что уже поздно что-то предпринимать? — перебил ее Спенс.

Никки кивнула и сжала его руку.

— Они не придут на свадьбу, — сообщила она. Улыбка ее была ироничной.

— Вы уже решили, когда это произойдет? — спросила Кристин.

Никки поглядела на Спенса.

— Совершенно определенно, только после рождения ребенка, — твердо заявила она. — С одной стороны, мы еще не можем себе это позволить; а с другой — я хотела бы, чтобы ребенок присутствовал лично.

Глаза Спенса засияли, когда он согласно кивнул, — если это сделает ее счастливой, то он не против.

— Твои родители непременно придут, как только увидят внука, — уверенно сказал Дэнни.

Никки подняла брови.

— Это зависит от того, разрешим ли мы им его увидеть, — раздраженно парировала она.

— Но вы о чем-то договорились? — не отставала Кристин.

— Ну, скажем так: я не собираюсь звонить им первой, а они довольно ясно дали мне понять, что помогать больше не будут.

— Господи! — ахнул Спенс. — Как же мы справимся без…

— Справимся, — упрямо заявила Никки. — Придется справиться.

Он обхватил ее лицо ладонями и повернул к себе.

— Конечно-конечно, — согласился он, и на его лице появилась улыбка, — и это прекрасный повод сообщить тебе новости.

— Тебе они обязательно понравятся, — взволнованно пообещала ей Кристин.

Все снова заулыбались, очевидно, уже зная секрет, в то время как Никки была несколько озадачена тем, что ситуация с ее родителями так быстро отошла на второй план. Впрочем, если новости хорошие, ей, конечно же, пойдет на пользу приятная информация, так что пусть раскрывают тайну.

— Со мной связались из офиса Дрейка Мюррея, — объявил Спенс, буквально светясь от гордости, — и предложили место второго режиссера в фильме, который он сейчас снимает.

У Никки отвисла челюсть.

— Быть того не может, — пробормотала она. — Ты говоришь о том самом Дрейке Мюррее?

Улыбка Спенса растянулась до ушей. Все улыбались.

— Мне позвонили примерно час назад, — продолжал он. — Очевидно, он посмотрел ту запись, которую я выслал, но он до этого уже знал обо мне. Помнишь агента Филиппу Сойер, с которой мы познакомились на фестивале «Энкаунтерз»? — Никки кивнула. — Ну, так вот, она рассказала ему обо мне.

— О, это потрясающе! — воскликнула Никки. — Если вы с ним поладите…

— Съемки будут идти только неделю, — снова заговорил Спенс, — но, если все пойдет как надо, это может стать воротами к успеху.

— Несомненно, — с нежностью произнесла Никки. — Как только он увидит, насколько ты хорош… Тебе заплатят?

— Я не знаю, не спрашивал.

Все рассмеялись, потому что понимали: эта работа не ради денег, а ради престижа — и нужно во что бы то ни стало использовать этот уникальный шанс работать в легендарной команде Дрейка Мюррея, давшей старт множеству успешных карьер.

— Когда это произойдет? — спросила Никки.

— Через неделю, в Лондоне. Я собираюсь взять с собой твой новый сценарий, чтобы показать ему. Вдруг у него есть спонсоры, которые только и ждут, чтобы вложить деньги во что-нибудь новенькое.

— У кого-то сейчас есть деньги? — поинтересовался Дэнни.

— Хороший вопрос, — серьезно ответил Дэвид. — Да, настали чертовски трудные времена: все теряют работу, пенсии…

— Рынки сегодня снова поднялись, — сообщил Спенс.

— На полпроцента, — уточнил Дэнни.

— Очевидно, и папа несет убытки, — сказала Никки. — По крайней мере, так утверждает мать. Возможно, она просто пыталась вызвать во мне чувство вины. Как бы там ни было, у него столько денег, что он, наверное, даже не заметит, если потеряет какую-то часть.

— Многие сейчас страдают, — мрачно добавил Дэнни. — У них забирают дома и…

— Эй, ребята, будет вам, — воскликнул Спенс, протянув к ним руки. — Я только что выложил вам просто фантастические новости, а вы вываливаете на меня сведения о резком спаде рынка и падении курса акций. Всё потеряли не все. Еще много наличных осталось, и если мне удастся провернуть это дело, есть шанс, что какая-то их часть может попасть и в наш карман.

— Ты еще не рассказал ей о Дэвиде, — напомнила ему Кристин.

— Я как раз собирался это сделать, — уверил ее Спенс. — Никки, меня и Дэвида нанимают вместе, как команду. Очевидно, Дрейка так впечатлила работа оператора в «Распрощавшихся с ночью», что он хочет нанять нас обоих на вторую часть.

Глаза Никки искрились от радости, когда она повернулась к Дэвиду.

— Крис Дойл, отойди в сторону, — заявил Дэвид, подразумевая одного из ведущих кинооператоров в мире, — твое место занимает Адани.

— Шути, сколько хочешь, — заметила Кристин, — но ты такой же гениальный, как Дойл.

— Да, точно, — засмеялся Дэвид. — Это ведь моя подруга говорит. Ничего личного.

— Так все говорят, — возразила она. — И не забудь об остальных, когда ваши имена будут сиять на афишах, потому что мы тоже хотим участвовать.

— Эй, детка, — произнес Спенс, растягивая слова и блестяще копируя ленивый говор кинорежиссера, — куда бы я ни пошел, ты пойдешь со мной, ясно? Ты — моя первая леди.

— Кх, кх, — прокашлялась Никки.

— На экране, — торопливо добавил он, заставив всех рассмеяться. Затем, уткнувшись лицом в шею Никки, он положил руку ей на живот и прошептал: — Я сделаю так, что наш ребенок будет гордиться нами. Он появится на свет с Оскаром в каждой руке, а большой, жирный, сумасшедший чек будет служить ему памперсом.

Улыбаясь, она спросила:

— Что заставляет тебя думать, что это мальчик?

— Шестое чувство; но я совсем не против, если родится девочка и будет похожа на тебя… Ладно, сколько счастья может свалиться на одного простого парня?

Когда Кристин и Дэнни начали играть на воображаемых скрипках, а Дэвид — напевать глупую любовную песенку, дверь в кухню распахнулась и на пороге появилась миссис Адани: светящаяся широкая улыбка и присыпанные куркумой щеки. Хотя ей было уже под пятьдесят, она все еще оставалась очень красивой женщиной, с темными миндалевидными глазами, восхитительно полными губами и осанкой манипурской танцовщицы. Однако засыпанный мукой передник, растрепанные волосы и лукаво блестящие глаза говорили о том, что она целиком земная женщина.

— Господи, это ведь сама Мадхур Джеффри, — поддразнил ее Спенс.

— Ха! Куда ей! — насмешливо парировала миссис Адани. — Ах, Никки, дорогая, ты уже вернулась. Чудесно. Проголодалась? У нас сегодня великолепный ужин в честь праздника Наваратри: в переводе это означает «девять ночей», он символизирует начало осени. Дэвид, мальчик мой, я просила тебя убрать со стола, а он до сих пор завален твоими компьютерами.

— Уже убираю! — прокричал Дэвид, вскакивая на ноги, несмотря на то что именно его компьютер и все остальное оборудование как раз находились в отдельной нише рядом с камином и не занимали ни единого сантиметра стола.

Пройдя мимо сына по пути в гостиную, миссис Адани взяла руки Никки в свои и легонько пожала их.

— Как прошла встреча с родителями? — вежливо спросила она.

Никки скорчила гримасу:

— Похоже, они вычеркнули меня из своей жизни.

На очаровательное личико миссис А. легла тень сожаления.

— Как грустно, — заметила она. — Но я уверена, что все наладится, когда родится ребенок. Знаешь, дети замечательно помогают расставить приоритеты и прояснить будущее.

Никки улыбнулась. Поскольку мать Дэвида была патронажной сестрой и повидала на своем веку очень много самых разных семейных ссор, она была, скорее всего, права. Никки нравилось думать так, несмотря на то что пока она была не готова простить родителей.


— Который час? — проворчала Никки, перекатившись на спину, когда Спенс сел в кровати, дернул за шнурок выключателя и яркий свет залил комнату.

— Без четверти семь, — прошептал он. — Спи дальше.

— Чего ты так рано? — пробормотала она, не открывая глаз.

— Хочу успеть на восьмичасовой поезд, — объяснил он, вставая с кровати.

Никки наморщила носик. Она не помнила, чтобы он сегодня куда-то собирался.

— Я говорил тебе вчера вечером, — пояснил он, присев на край кровати. — Я встречаюсь с агентом, Филиппой Сойер. Она отвезет меня на площадку, чтобы я провел какое-то время с Дрейком, просмотрел сценарий и отснятый материал, прежде чем начать предварительную подготовку к следующему уикэнду.

— А… — пробормотала она, спрашивая себя, о чем она думала, когда он сообщал ей это. — Дэвид едет с тобой?

— Нет, не сейчас.

— М-м, — пробормотала она. — А когда ты вернешься?

— Поздно. Дрейк сегодня вечером выступает в БАФТА[1], и Филиппа прислала мне билет.

— Круто. Никогда не знаешь, кого там можно встретить.

Он улыбнулся, явно обрадованный, что она не против.

— И мне сделали скидку в сто фунтов от полной цены; это вообще здорово, — добавил он.

Никки растерянно заморгала.

— И какая же была полная цена? — спросила она.

— Двести, но я заплачу только сотню. Конечно, это значит, что я опять превышу лимит на кредитке, но когда я в него укладывался?

Не зная, что на это ответить, она провела рукой по его волосам и с любовью посмотрела ему в глаза.

— Как босс сегодня утром? — спросил он, отбрасывая одеяло, чтобы поцеловать полоску тела, выглядывавшую между рубашкой и штанами ее пижамы.

— Все еще спит, — улыбнулась она и, продрогнув, натянула пуховое одеяло. Затем, устраиваясь поуютнее, попросила: — Позвони, когда доберешься до Лондона. Скажешь, как все идет, хорошо?

— Обязательно, — пообещал он и взлохматил ей волосы. Затем он потянул за шнурок выключателя, висящий над кроватью, и, оставив ее в темноте, пошел принимать душ.

Когда Никки наконец снова проснулась, было уже девять часов. Поняв, что не помнит, как Спенс вернулся из ванной и как потом ушел, она улыбнулась, представив, как он в поисках одежды ходит на цыпочках, чтобы ее не разбудить.

— О, наконец-то! — воскликнул Дэнни, просунув голову в дверь. — Я уже начал думать, что ты никогда не проснешься. Как самочувствие?

— Хорошо, — ответила Никки, хотя у нее немного закружилась голова, когда она попыталась сесть. — Правда, я не спала полночи.

Дэнни скорчил гримасу.

— Ребенок или родители? — спросил он, войдя и присев на кровать.

Никки вздохнула.

— Думаю, и то, и другое. Нет-нет, ребенок не толкался, он вообще ничего не делал; просто я люблю лежать в темноте и представлять, каково это — наконец-то держать его на руках… или ее, — она зевнула и потянулась. — Ты сегодня работаешь? — спросила она.

— Да. У меня смена на «Индепендент телевижн», но до часу дня я свободен и подумал, что могу составить тебе компанию и сходить поплавать, если ты пойдешь.

Настроение у Никки улучшилось.

— Прекрасно! — воскликнула она, подавив второй зевок. — Где остальные?

— Дэвид пошел собрать немного «гласа народа» для блога, а Кристин поехала на поезде вместе со Спенсом.

Никки нахмурилась.

— Она тоже поехала в Лондон? — спросила она, не припоминая, чтобы Спенс ей об этом говорил.

— Очевидно, Спенс хочет познакомить ее с Филиппой Сойер, потому что кто-то в ее агентстве ищет и актеров. Когда они уходили, то болтали о том, что, возможно, для Кристин найдется маленькая роль в фильме, — он пожал плечами. — Никогда нельзя знать наверняка; думаю, это возможно.

На лице Никки радости не было.

— Здорово, если так выйдет, — тем не менее сказала она. Почувствовав на себе взгляд Дэнни, она встретилась с ним глазами, зная, что иногда он видит ее насквозь. Не то чтобы она не любила Кристин, но временами жалела, что Дэвид привел ее в их группу. С другой стороны, она чувствовала жалость к Кристин, по крайней мере, когда они учились в университете, поскольку другие студентки откровенно игнорировали ее: не из-за красоты, а потому, что она бывала слишком эгоцентричной. Как только Никки по-настоящему узнала Кристин, то обнаружила, что та действительно могла быть занозой в заднице. Но у нее были и хорошие качества; а поскольку Спенс, с которым Никки встречалась уже около года, очень хотел работать с Дэвидом, ей ничего иного не оставалось, кроме как попытаться дружить с Кристин.

— Если ей хоть немного повезет, — пробормотал Дэнни, — они предложат ей сняться в «Истэндерах», и ей придется переехать в Лондон. Или еще лучше в «Холлиоксе»[2].

Никки хихикнула.

— Да, но тогда, скорее всего, уедет и Дэвид, — напомнила она ему. — Не думаю, что нам это понравится.

Дэнни передернуло.

— Ни в коем случае, — согласился он. — Только вот, похоже, они уже не так близки, по крайней мере, мне так кажется. А ты как считаешь?

Никки сжала его ладонь и ответила:

— Если их чувства и правда поостыли, то все, что я могу сказать, — надеюсь, она не начнет снова подбивать клинья к Спенсу. Я была просто в шоке, когда она выкинула это в прошлый раз. Я не знаю, что с ней, но она постоянно пытается отбивать парней у других девушек. Поэтому и в универе ее никто знать не хотел.

— Это называется «нарциссизм», — напомнил ей Дэнни, — она должна быть в центре внимания, все должны ею восхищаться, независимо от того, кто они и с кем встречаются.

Никки задумчиво надула губы.

— Это из-за того, что ее отец бросил семью, когда она была маленькой, — предположила она. — Потом ушел и отчим, а мама заболела раком… Неудивительно, что она так не уверена в себе.

Дэнни, куда менее склонный прощать Кристин ее недостатки, закатил глаза.

— Так или иначе, у тебя нет причин беспокоиться, — заявил он. — Спенс совершенно без ума от тебя, а Кристин его абсолютно не волнует. Он знает ее как облупленную, и его просто бесит, когда она начинает рассказывать о том, что все считают ее потрясающей, какой фурор она произвела на прослушивании, и так далее в том же духе, хотя единственная роль, которую она сыграла, — роль Tea в «Распрощавшихся с ночью».

— Именно тогда она и пыталась соблазнить Спенса, — буркнула Никки.

— Но не преуспела.

Никки покосилась на него.

— Знаешь, она ведь до сих пор не знает, что он тогда мне все рассказал.

— Я всегда говорил, что тебе стоит сказать ей об этом.

— Тогда был неподходящий момент. Мы собирались начать съемки, и уже было слишком поздно искать кого-то другого на роль. Вообще-то, никто другой и не был нужен, потому что она идеально подходила на роль Tea, и если забыть обо всем остальном, ты должен признать, что у нее есть талант.

Дэнни поморщился.

— Ну, так уж и должен, — недовольно проворчал он. Затем, лукаво улыбнувшись, он приподнял пуховое одеяло и спросил: — Ну, как дела у нашего парня?

— Есть хочет, — ответила Никки, отбросила его руку и натянула на себя одеяло. Затем, подавив очередной зевок, заметила: — Боже, мне и правда нужно поплавать, может, хоть тогда я проснусь. И пожалуйста, пусть мне кто-нибудь объяснит, как я могу умирать от голода, когда вчера столько всего съела. Настоящее пиршество! Разве не потрясающе?

Дэнни застонал от удовольствия, вспоминая ужин:

— И не говори. Да я за эту «сабудана пури» умереть готов. Кстати, там осталась еще куча еды, так что, считай, ужин у нас на сегодня есть. Ну, что еще стоит у тебя на повестке дня после плавания?

Никки нахмурилась, собираясь с мыслями.

— Вообще-то, можно было бы съездить на автобусе в Страуд. Там сейчас проходит что-то вроде свадебной ярмарки, если верить новостям «Индепендент телевижн». Думаю написать небольшой репортаж на тему «Романтичность и/или наличность», а затем попытаюсь продать его в газету «Глостершир лайф», или, быть может, в еженедельник «Ивнинг пост», или еще куда. О, я только что вспомнила: мы со Спенсом должны были сегодня вечером идти на второе дородовое занятие, — она закатила глаза. — Он, очевидно, тоже забыл. Вряд ли ты захочешь занять его место, но я все-таки спрошу.

На лице Дэна читалось сожаление.

— Я сегодня встречаюсь с Гасом, — признался он. — Мы идем на открытие нового винного бара на Вайтледиз-роуд. Можешь пойти с нами, если хочешь.

— Ты, конечно, шутишь, — рассмеялась она. — В любом случае, я бы не хотела пропустить занятие. И как дела с новым парнем на районе?

Дэнни пожал плечами и покраснел.

— Еще рано делать какие-то выводы, — заметил он, — но пока неплохо.

Никки игриво толкнула его локтем.

— Верю, что ты найдешь кого-то с хорошей работой, машиной и собственной квартирой, — поддразнила она его. — Мои родители гордились бы тобой.

Дэнни рассмеялся.

— Особенно тем, что он бухгалтер, — добавил он. — Мои родители одобряют его; впрочем, они будут рады любому, кто согласится подобрать их младшенького. Но, думаю, они все равно предпочли бы, чтобы Гас был девушкой. Ты можешь в это поверить: мне всего двадцать один, а мать уже зудит мне о внуках, хотя прекрасно знает о моей ориентации?

Сочувственно улыбнувшись и одновременно сожалея о том, что ее мать не разделяет такой позиции, Никки отбросила одеяло и опустила ноги на пол.

— Думаю, что бы мы ни делали, наши родители все равно будут недовольны, — сказала она, — так что можно перестать пытаться им угодить. Боже, я готова убить кого угодно за чашечку кофе.

— Извини, тебе нельзя, — напомнил ей Дэн.

Глаза Никки засветились нежностью, и она обхватила рукой свой живот.

— Никаких попоек, никаких косячков, никакого кофеина, никакой аэробики, никакого сахара… О скольких удовольствиях мне пришлось позабыть из-за этого шарика!

— Но оно того стоит?

— Еще бы!

Дэнни улыбнулся.

— Знаешь, а тебе идет быть беременной, — неожиданно сказал он. — У тебя внутри царит такое спокойствие — мне даже жутко становится. Будто у тебя наступило Дзен.

Никки рассмеялась:

— Если бы ты видел меня вчера у моих родителей, ты бы так не сказал. Знаешь, моя мать фактически обвинила меня в том, что я сломала ей жизнь, вот ведь дура! Удивительно, как ей всегда удается обвинить во всем меня. Вчера я оказалась виноватой в том, что она бросила какую-то дурацкую карьеру, о которой я даже не подозревала, пока она внезапно не решила поднять эту тему. Конечно, она не посмела бы обвинить в этом моего отца, хотя, держу пари, именно он заставил ее бросить работу, потому что всем известно, как он любит все контролировать. Ну, да ладно, не будем о грустном. Я начинаю злиться, когда вспоминаю о них, а я категорически не желаю, чтобы отрицательные флюиды навредили малышу. Они больше не управляют моей жизнью, и если они когда-нибудь захотят поучаствовать в жизни своего внука, я сначала потребую, чтобы они полностью изменили свое отношение к детям.

Слишком хорошо зная, какие сложные у Никки отношения с родителями, Дэнни просто пожал плечами и пошел вниз, на кухню. В раковине и на сушке все еще высились горы грязной посуды от вчерашнего пиршества в ожидании, когда ее помоют.

— Черт побери, — простонала Никки. — Ну почему именно мне приходится заниматься домашним хозяйством?

— Потому что ты всегда дома, — напомнил ей Дэн, — но не расстраивайся, сейчас я помою, а ты вытрешь, а потом, окунувшись разок, мы вкусно позавтракаем.

Несколькими часами позже Дэнни отправился на велосипеде в студию, Никки же передумала ехать в Страуд, вместо этого она села в автобус, идущий в Броудмид. Ей захотелось походить по детским магазинам, хотя ничего покупать она не собиралась. Теперь им придется очень осмотрительно тратить деньги, ведь ее родители не поддержат их в трудную минуту; но это не страшно, они справятся, особенно если Спенсу оплатят работу с Дрейком Мюрреем. Но даже если и не оплатят, то Дэвид и Дэнни, два настоящих кормильца в доме, по-прежнему предлагают взять расходы по арендной плате на себя, если возникнет такая необходимость.

— Мы — одна семья, — твердо заявил Дэвид вчера вечером. — И у ребенка будет все только самое лучшее, когда он или она появится на свет. Я не собираюсь бросать своего крестника на произвол судьбы.

— И я тоже, — эхом откликнулся Дэн.

— Никки, знай: я готова сидеть с малышом, купать его, вообще, делать все, что нужно, кроме памперсов, конечно, — заверила ее Кристин. — А если я получу работу, то все останется по-прежнему: что мое — то твое.

Спенс был столь растроган их преданностью, что даже не смог ничего сказать и просто взял Никки за руку.

— Я обещаю вам всем, — наконец произнес он, — что когда я стану мегарежиссером в Голливуде, а Никки будет паковать мешками Оскары за свои сценарии, мы этого не забудем.

— Мы поднимемся на вершину все вместе, — напомнила ему Никки.

— Только так, — согласился он.

Никто никогда не вспоминал, что интересы Дэнни лежат несколько в иной сфере. У них был негласный договор — чем бы они ни занимались, он так или иначе тоже будет в этом участвовать: или получит право на эксклюзивное интервью, или возьмет на себя работу со СМИ, или будет делать что-то еще, что сочтет для себя подходящим.

Приехав в Броудмид, главный торговый район города, Никки решила сначала пройтись по «Уотерстоуну», поскольку ее всегда, словно магнитом, тянуло в книжные магазины. Раньше она могла проводить в них целые дни и в результате пополнить свою коллекцию всего лишь одной-единственной книжкой, например новым переведенным романом или непонятным справочником для писателей. Теперь же книги, посвященные уходу за детьми, кучей громоздились возле книжного шкафа в их спальне, а рядом лежала стопка подсказок родителям, которые Спенс скачал из Интернета, поэтому Никки решила сегодня не заглядывать в этот отдел магазина и направилась к полкам поэзии. Эмили Дикинсон давно стала ее кумиром, наряду с такими поэтами-метафизиками, как Донн и Марвелл; а после того как на прошлое Рождество миссис Адани подарила ей небольшую книжечку индийской поэзии, ее заинтересовало и это направление.


Индийские поэты в этом магазине были представлены слабо, но она наткнулась на экземпляр «Упанишад», сняла его с полки и начала листать. Через несколько мгновений она уже мечтательно улыбалась, читая следующие строки:

«Из Блаженства родились все эти существа, благодаря Блаженству они существуют и растут, к Блаженству они возвращаются».

Как просто и вместе с тем — невыразимо прекрасно, думала она, переписывая эти строки в блокнот. Она обязательно прочитает их вслух ребенку, а потом добавит к следующему письму, которое напишет ему.

Хотя ей ужасно хотелось купить эту книгу, она удержалась, напомнив себе, что им еще столько всего предстоит купить: колыбельку, коляску, одежду, нежные, как лепестки, одеяльца и целую страну чудесных игрушек, которые она уже начала собирать и хранила в большом плетеном ящике под кроватью. В голове у нее промелькнула мысль о стоимости билета для Спенса на выступление Дрейка Мюррея в БАФТА сегодня вечером, но это были необходимые инвестиции: там будет полно людей из киноиндустрии, а Спенсу было жизненно важно завести нужные знакомства.

Еще немного полистав книгу, она вернула ее на полку и вышла на Юнион-стрит. Вниз по склону холма, по направлению к кинотеатру, шел поток транспорта, а небо над дорогой приобрело свинцово-серый оттенок. Если бы с ней сейчас была мама, они бы почти наверняка отправились в торговый центр «Кэбот-серкус», чтобы заглянуть в «Харви Николз» и «Хаус оф Фрейзер». Если быть абсолютно честной, то глубоко-глубоко, в потаенных уголках ее души, содержались крупицы сожаления, что сейчас они не вместе, не делают покупки для ребенка и не наслаждаются той близостью, которую она замечала у других беременных и их матерей. Однако нет ничего хорошего в том, чтобы жалеть себя; она здесь, ее мать в Бате, и, прежде чем это расстояние сможет сократиться, должны измениться их отношения. Кроме того, все эти дорогие магазины были ей не по карману, и потому, развернувшись, она прикрыла нос и рот шарфом, чтобы оградить себя от выхлопных газов, и направилась в центр города к остановке, чтобы сесть на автобус домой.

По дороге она мысленно разговаривала с Заком, рассказывая ему обо всех достопримечательностях, мимо которых проходила, начиная со старого района Касл-стрит, который подвергся бомбардировке во время Второй мировой войны («Но теперь по нему этого никак не скажешь», — уверила его она), и заканчивая неправдоподобно красивым зданием Хлебной биржи: в XIX столетии торговцы из Бристоля использовали стоящие снаружи столбы с плоскими навершиями, называемыми «бочкой», для обмена денег. «И отсюда, — сообщила она Заку, обхватив его тельце засунутыми в карманы руками, — пошло выражение “деньги на бочку”».

Об истории города она знала немного, да и эти сведения она получила от супругов Адани, которые устроили им своеобразную экскурсию вскоре после их переезда сюда. Никки сразу стало теплее, как только она вспомнила, с какой почтительностью Адани рассказывали об изумительных свершениях Королевства Бруней, потом привели их к всемирно известному Клифтонскому висячему мосту, а затем — к самой старой железнодорожной станции в мире, Темпл-Мидс, и легендарному авиазаводу ВАС. Их поразил старый пароход, очевидно, самый быстрый в свое время; он впервые вышел из Бристольской верфи в 1843 году, а сейчас стоял на якоре в том самом доке, в котором был построен, сверкая восстановленным великолепием. Супруги Адани явно испытывали трепет перед Брунеем, но не меньшей была их любовь к городу, который они называли домом в течение последних тридцати лет.

Никки попыталась представить, как ее родители находят время, чтобы показать им Бат, и не смогла.

Дойдя до центра, она издали заметила, что приближаетсяее автобус, и подбежала к остановке. Двадцать минут спустя она уже выходила на Норд-стрит и, поскольку чашка травяного чая в кафе Пита стоила вдвое дешевле, чем на «Фабрике», решила заскочить туда, вместо того чтобы проверить, кто из посетителей-завсегдатаев заглянул сегодня на «Фабрику».

Стоя в очереди у прилавка за парой глухих старичков, она повернулась спиной к искушению — подносам с пирожными на сверкающих стеклянных полках. Заметив, что с нее не сводит глаз маленькая девочка, стоящая рядом со своей коляской, Никки улыбнулась ей. Ребенку было, наверное, года два, и выглядела эта девчушка с розовыми заколками в волосах и в такого же цвета пальто настоящей красоткой.

Выражение лица маленькой девочки не изменилось, но она моргнула пару раз, а затем ударила кулачками воздух.

Никки рассмеялась, и внезапно услышала вопль какой-то женщины:

— Какого черта ты на нее уставилась?

К своему ужасу, Никки поняла, что женщина обращается к ней.

— Никогда не видела ребенка в розовом пальто? — грубо прорычала женщина.

Лицо Никки залила краска:

— Да я же просто…

— Да? Просто что? Пялилась, вот что ты делала. Ну, так вали отсюда и пялься где-то в другом месте, ясно? Вы мне на нервы действуете, шикарные мерзавцы, приходите сюда, пялитесь на нас, будто мы в чертовом зоопарке или где еще. Вали отсюда, ты…

— Кей, успокойся, — вздохнула женщина рядом с ней и подергала ее за рукав. — Не думаю, что она хотела навредить тебе.

— Откуда тебе знать? — проворчала Кей и, резко посадив малышку к себе на колени, начала кричать на нее за то, что та смотрит на незнакомцев.

Потрясенная, не зная, что делать, Никки решила, что будет лучше, если она уйдет. Однако не успела она направиться к выходу, как женщина внезапно сунула ребенка в коляску, схватила пальто и вышла из закусочной.

Никки посмотрел на другую женщину, которая бросила несколько монеток на стол и пошла за подругой.

— Насмотрелась? — злобно спросила женщина.

Никки вздрогнула.

— Не обращайте внимания, — посоветовал Пит; он появился за прилавком, когда за женщинами громко захлопнулась дверь. — Они приходят сюда и скандалят со всеми, кто только посмеет взглянуть на бедного ребенка. Именно из-за таких, как они, район и пользуется дурной славой. Хоть бы они ходили пить чай куда-нибудь в другое место: они мне все время распугивают клиентов.

— Так вы их знаете? — спросила Никки.

— Они живут на Сент-Джон-лейн. Я слышал, что мать, та, которую звать Кей, немного тронулась, когда родился ребенок.

Никки была обескуражена:

— Но почему?

Пит, кажется, удивился:

— Вы не заметили? У девочки синдром Дауна.

Почувствовав прилив жалости, Никки ответила:

— О, теперь понятно. Какая жалость. А так и не скажешь.

— Это видно, если присмотреться, — сообщил он ей и повернулся к пожилой паре, все еще бормочущей у прилавка. — Мистер Одли, я принесу ваш пирог. Вы идите присядьте, пока ваш чай не остыл.

Несколько минут спустя Никки со своим травяным чаем сидела за столом у окна, смотрела на проезжающие мимо автомобили и думала о той женщине, Кей, и ее милой дочурке. Ей было жаль, что она никак не сможет помешать матери снова так ужасно кричать на своего ребенка. Может, это ее и не касается, но девочка не виновата в своей болезни, она, наверное, даже не понимает, что она особенная, и тем более ей непонятно, почему мама так реагирует, когда кто-то заговаривает с ней. Однако эта женщина наверняка очень любит своего ребенка, иначе она не старалась бы его защитить, пусть даже так своеобразно.

Потягивая чай, Никки подняла глаза, когда Пит, подмигнув, придвинул ей тарелочку с печеньем. Он болтал с кем-то по мобильному телефону, и потому она одной улыбкой поблагодарила его и принялась грызть угощение. Теперь ее мучил вопрос: как она будет реагировать, если с Заком что-то будет не так.

Никки похолодела от одной только мысли об этом. Она сдала положенный анализ крови на сроке в пятнадцать недель, и результаты оказались значительно ниже опасной линии в 295, так что для нее было очень маловероятно родить ребенка с синдромом Дауна. Но она все равно продолжала беспокоиться, как это обычно бывает у всех будущих мамочек, особенно с первенцем. Она видела достаточно много сюжетов в новостях и читала в газетах, чтобы понимать, через что приходится проходить родителям таких детей. И она могла только спрашивать себя, хватит ли у нее сил быть такой же храброй, как они, если нечто подобное случится с ней.

Остается только надеяться на лучшее и прекратить мучить себя страхом перед болезнями, или все закончится тем, что она передаст отрицательные эмоции Заку, а она с самого начала пообещала себе не делать этого. Она хотела, чтобы он вошел в этот мир храбрым и уверенным, настоящим маленьким борцом, с большим запасом очарования и доброты, как его отец. Допив чай, она съела еще одно печенье и пошла к прилавку, чтобы расплатиться.

Родители даже не представляют себе, как живут реальные люди, думала она, возвращаясь домой. Заперлись в своем роскошном особняке, имеют больше денег, чем большинство обычных людей могут себе даже представить, и дочь, которая за всю жизнь ни разу не болела, если не считать обычной простуды и гастроэнтерита. Конечно, она бывала упряма и импульсивна, возможно, не всегда так благодарна, как следовало, но больше им не на что жаловаться. Им следует считать настоящей удачей то, что у них была она, а не выставлять ее за дверь, наказывая за ужасное преступление — собственную точку зрения на то, как прожить жизнь.

Так им и надо, решила она, если отец действительно потеряет все деньги в этом глобальном кризисе кредитов. Возможно, тогда они начнут немного иначе смотреть на жизнь и ценить действительно важные вещи, например обладающую идеальным здоровьем, умную, законопослушную, социально ответственную, получившую приз за лучший сценарий дочь, не говоря уже о внуке, когда он появится на свет. Однако, учитывая великолепный дар проницательности ее отца в финансовых вопросах, ей долго придется ждать, когда по ним ударит кризис.

ГЛАВА 3

— А я уже начал беспокоиться, куда ты подевалась, — заметил Дэвид, отрываясь от компьютера, когда Никки вошла в дом. — Посетила приятное место?

— Просто съездила в город, — ответила она. — Есть какие-нибудь новости от Кристин или Спенса?

— Да, мне пришла СМС от Крис где-то в обед: она в восторге от Дрейка Мюррея.

Никки кивнула, просматривая почту. Для нее ничего не было, и, отложив конверты в сторону, она повесила пальто на крючок и подошла к Дэвиду.

— О Господи, кто это такой? — она рассмеялась, увидев, как чрезвычайно странный человечек, одетый в половину костюма кролика и подтяжки, запрыгал на экране компьютера.

Дэвид улыбнулся:

— Он был в Клифтоне, по его словам, ходил по магазинам. В общем, он не возражал, чтобы я его снял; вот, прошу любить и жаловать.

С некоторых пор Дэвид вел еженедельный блог о людях, приезжающих по делам в город. Поскольку он обладал безошибочным чутьем на интересные события, которые вот-вот произойдут, ему уже удалось собрать достаточно занятный материал. Лучшим, по единодушному мнению, был ролик с невестой, чей свадебный автомобиль сломался. Дэвиду удалось снять на камеру ее отца, бьющего кулаком водителя, затем невесту, которая наносила быстрые удары отцу; когда же они поняли, что их снимают, то попробовали поколотить и самого Дэвида. В результате Дэвид остановил проезжавшую мимо машину, водитель которой, к счастью, согласился подвезти их всех к церкви, и Дэвид остался там до конца, чтобы снять появившуюся из церкви улыбающуюся невесту вместе с немного растерянным и не совсем трезвым новоиспеченным мужем. С разрешения молодоженов отредактированный материал показали в местных теленовостях. Он стал гвоздем программы, и с тех пор на страницу Дэвида заходят тысячи людей, главным образом для того, чтобы проверить, не снял ли Дэвид их или кого-нибудь из их знакомых, или чтобы просто вдоволь посмеяться над простофилями, которые часто сами напрашивались на то, чтобы их сняли.

— Тут действительно попадаются весьма странные люди, — прокомментировала Никки, открывая свой ноутбук.

— Тащи их сюда, — хихикнул Дэвид, возвращаясь к редактированию. Потарабанив немного по клавиатуре, он сказал: — Думаю, я мог бы как-нибудь пойти в тот гей-клуб с Дэнни и его новым парнем. В последний раз, когда я там был, то снял довольно хороший материал. Пойдешь со мной, если я все-таки решусь?

— Возможно. Зависит от того, когда именно, — ответила Никки, открывая электронную почту. Сообщений от ее родителей не было, и это вызвало у нее несколько большее раздражение, чем следовало бы; не было и никаких предложений о работе, кроме сообщения о заинтересованности статьей, которую она отправила в «Вестерн дейли пресс». Ответив, что она с радостью приедет к ним и обсудит этот вопрос подробнее, она закрыла электронную почту и повернулась к Дэвиду: — Так что, Кристин пойдет на выступление сегодня вечером?

Дэвид снова сосредоточился на монтаже.

— Какое еще выступление? — буркнул он. — Ах да, в БАФТА. Не уверен, но, наверное, пойдет, потому что она приедет домой тем же поездом, что и Спенс.

Решив не выискивать в этом ничего, кроме самого факта, что Кристин тоже пойдет на выступление, Никки невозмутимо заметила:

— Если у тебя нет планов на сегодняшний вечер, можешь сходить со мной на дородовые занятия.

Его пальцы замерли над клавиатурой, а затем снова быстро застучали по ней.

— Вообще-то, я собирался сходить в кино с народом, — ответил он, имея в виду людей, с которыми он обычно общался на «Фабрике».

Она рассмеялась, и он виновато посмотрел на нее.

— Прости, — простонал он. — Ты же знаешь, это действительно не для меня: все эти беременные, играющие с куклами, и все такое.

— Не переживай, — ответила она, — я просто пошутила. Что вы собираетесь смотреть?

— Я еще не проверял, что там идет, но наверняка можно посмотреть «Места встречи». Если хочешь присоединиться… Блин, я только что потерял… А, вот оно.

Никки встала, чтобы принести местный журнал с афишей, когда ее мобильный телефон запищал — пришла СМС: «Все супер! Жаль, тебя не было. ДМ в восторге от кино. Ему точно понравится твой сценарий».

Она уже собиралась отправить сообщение в ответ, когда пришло еще одно: «Как там мой сын/дочка и его/ее мама? Люблю вас».

Ощутив прилив любви, от которой у нее засияли глаза, Никки нажала кнопку «ответить» и написала: «Скучаем. Ждем — не дождемся. Надеюсь, разговор интересный и полезный. Расскажешь? Люблю тебя».

— Спенс? — спросил ее Дэвид, когда она положила телефон.

Она кивнула:

— Похоже, они там замечательно проводят время, так почему мы должны отказывать себе в удовольствиях, даже если это всего лишь местные… Ой, — она ахнула и засмеялась, поскольку Зак угостил ее одним из самых сильных пинков. — Вот задира, — сказала она ему, положив руку на живот.

По-мальчишески красивое лицо Дэвида расплылось в улыбке, как только он понял, что произошло.

— Можно? — спросил он, протягивая руку.

— Конечно, но кажется, он или она снова успокаивается… А, хотя нет, опять начинается. — Взяв его руку, она прижала ее к своему животу, удерживая на нужном месте.

— Это потрясающе, — пробормотал Дэвид, когда Зак начал ворочаться, посылая легкие толчки им в ладони. Дэвид уже не в первый раз чувствовал шевеление ребенка, но он по-прежнему восхищался этим, как и все остальные, и редко упускал возможность пообщаться с будущим крестником.

— Так, — начал он, когда Никки плюхнулась обратно на стул с экземпляром «Места встречи», — Спенс говорит, что ты не против, если мы снимем процесс рождения.

Никки подняла голову.

— На камеру, в родильной палате, — объяснил Дэвид.

— Я поняла, о чем ты, — сказала она. — А когда он говорил это?

Он пожал плечами:

— Вчера? Нет, позавчера. Он просто сиял от радости. По словам Спенса, тогда будет что показать ребенку, когда он вырастет. Кроме того, это прекрасный материал, который может пригодиться во время съемок сцены рождения ребенка.

Никки несколько раз моргнула. Дэвид сконфуженно улыбнулся.

— Ты как-то странно на меня смотришь, — заметил он. — Только не говори, что я глупый осел. Он сказал, что ты не против.

Она улыбнулась.

— Нет, все нормально, — весело ответила она. — Правда, он забыл сказать об этом мне, но ты же знаешь Спенса: когда его осеняет, он думает, что сообщил об этом всем, но в половине случаев идея все еще существует только у него голове.

— В этом весь он, — хихикнув, согласился Дэвид. Он явно испытывал облегчение оттого, что ничего не испортил. — Ну, ты будешь выбирать нам кино? — напомнил он, возвращаясь к редактированию. — Только уговор: никаких дамских фильмов. Мы все парни, и если «Мамма миа!» все еще идет, никто из нас не захочет смотреть его еще раз.

Никки рассмеялась. Она, Дэнни и Кристин смотрели этот фильм дважды, так он им понравился, и оба раза таскали с собой Дэвида и Спенса, напоминая им, что следить за коммерчески успешными фильмами не менее важно, чем за серьезным арт-хаусным кино, которое они обычно смотрели.

В конце концов Никки решила не идти в кино. Вместо этого она, как и планировала, отправилась в дородовой класс. Там она была не только не единственной ученицей без партнера, но и далеко не самой молодой будущей мамочкой. Одной девочке, примерно на том же сроке, что и у нее, только исполнилось пятнадцать, а другой, чья мать ожидала снаружи, непрерывно куря и споря с кем-то по мобильному телефону, было только шестнадцать, и это был ее второй ребенок! Фактически, из всего класса, который сегодня вечером состоял из десяти женщин, только две выглядели старше Никки, хотя и им, похоже, было не намного больше двадцати пяти. Конечно, Никки с удовольствием сообщила бы об этом своим родителям; однако она понимала, что их эта информация совершенно не впечатлила бы и они, несомненно, не преминули бы покритиковать людей, с которыми теперь общается их дочь. Одним словом, Никки была почти рада тому, что они не разговаривали.

Вернувшись домой, она устроилась перед телевизором с большой тарелкой остатков вчерашнего ужина и стаканом «Райбины». За сегодняшний день она сильно устала, но не уснула и посмотрела очередную серию «Отчаянных домохозяек», а после фильма снова взялась за блокнот.

«Дорогой Зак, — написала она, и ее снова окатила волна удовольствия от единения с ребенком, которое создавал этот маленький, незамысловатый ритуал, — мы с тобой сегодня ездили в город.

Я переписала для тебя небольшое стихотворение из «Упанишад», которым начинается это письмо. Я надеюсь, ты получил удовольствие от этой небольшой туристической поездки. Я встретила прекрасную маленькую девочку в кафе, владелец которого дал мне печенье, чтобы приободрить после того, как мама девочки накричала на меня».

Она задумалась, стоит ли рассказывать ему, почему женщина накричала на нее, и решила не делать этого.

«Папа сегодня в Лондоне. Мы все очень взволнованы, потому что он получил просто потрясающее предложение стать режиссером второй части фильма Дрейка Мюррея. Оператором будет Дэвид, и мы надеемся, что одна из ролей достанется Кристин».

Никки прикусила колпачок ручки, задумавшись, как она отреагирует, если Кристин действительно дадут роль. Неожиданно сердце у нее сжалось, а в памяти, отражая страхи, всплыли слова матери: «Твой друг и дальше будет вести ту жизнь, которая была бы твоей, если бы ты не совершила такую глупую ошибку. Он будет держаться за свою свободу, как и ваши друзья, и в конечном счете они все пойдут дальше без тебя. Никакой ребенок не будет сдерживать их. Это будет твоя ответственность, и только твоя».

Выражение лица Никки ожесточилось. «У меня такого не будет», — твердо сказала она себе. Ее мать не знала ни Спенса, ни ее друзей. Как она могла решать за них, не имея ни малейшего представления о том, насколько близки они все, как поддерживают друг друга? Так или иначе, ей казалось довольно маловероятным, что Кристин получит роль в фильме, поскольку актерский состав уже наверняка определен. Однако, если бы для Кристин действительно нашлась небольшая роль, Никки только искренне порадовалась бы за нее.

Возвращаясь к письму, она написала: «Интересно, как все сложится к тому моменту, когда ты сможешь прочитать это письмо? Мы действительно находимся у порога чего-то большого для всех нас? Я надеюсь, что это так».


Завтрак следующим утром был очень шумным, всех охватило волнение, которое Спенс привез с собой из Лондона. Он также привез огромного плюшевого мишку для ребенка и яркий фиолетовый шарф для Никки — фиолетовый цвет был последним писком моды. Хотя она спала, когда Спенс вошел (было уже за полночь), он разбудил ее, споткнувшись о ее туфли в темноте, и она долго смеялась, когда, включив свет, увидела, как он сражается на полу с гигантским пушистым медведем.

Потом они занялись любовью, но не обычной — безумной, страстной, не знающей запретов, — а более нежной, спокойной, потому что боялись причинить вред ребенку. Он устроился позади нее, как если бы она сидела у него на коленях, дыхание у него слабо пахло пивом, а в волосах все еще сохранился запах осенней прохлады.

Теперь, когда он сидел на диване, обнимая ее одной рукой, грыз тост и заражал всех своей неуемной энергией, Никки чувствовала, что любовь к нему настолько переполняет ее, что ей хотелось обхватить его лицо ладонями и зацеловать до смерти. Спенс полностью раскрывался в такие моменты, когда рассказывал им, какая блестящая жизнь их ожидает; что он, как режиссер, сделает для них всех и что по-настоящему серьезная удача находится просто за поворотом.

— Он фактически считает, что мы должны переехать в Голливуд, — продолжал он, имея в виду Дрейка Мюррея. — У него куча связей: агенты, продюсеры. Он может свести нас с ними, плюс — его собственная команда.

— Дрейк так высоко оценил «Распрощавшихся с ночью»? — воскликнул Дэвид. Он не верил, но все равно был в восторге.

— Абсолютно. Он сказал, что фильм чертовски профессиональный, живой, что он цепляет, что все мы продемонстрировали настоящий талант…

— Кроме меня, — вставил Дэнни.

— Да, но ты ведь будешь нашим менеджером, или рекламщиком, или сопродюсером, — напомнил ему Спенс. — Мы ничего не сможем сделать без тебя.

— Жаль, что вы не слышали, что он сказал о моей работе, — вклинилась в разговор Кристин, тряхнув волосами.

— Он считает, что она сексуальнее, чем Бардо в фильме «И Бог создал женщину», — ответил за нее Спенс. — Вообще-то, ему все напомнило этот фильм: моя режиссура, освещение Дэвида… Все вместе — так он сказал.

— Ты видел этот фильм? — спросила Никки.

— Нет, и нам нужно достать его.

Дэвид уже сидел за монитором и искал фильм онлайн.

— Он считает, нам следует также внимательно пересмотреть некоторые фильмы Бунюэля, — добавил Спенс.

— Боже, я просто обожаю Бунюэля, — у Никки закружилась голова. — Его «Забытые», с моей точки зрения, один из лучших фильмов всех времен и народов.

— Нет, нет, — возразила Кристин, качая головой, — нам нужно посмотреть его «Дневную красавицу». Все знают, что это его бесспорный шедевр.

Никки не стала спорить, так как не видела в этом никакого смысла.

— Еще один режиссер, которого он упомянул, — продолжал Спенс, — это Фернанду Мейреллиш…

— «Город Бога», — воскликнула Никки. — Он просто потрясающий. У нас где-то есть копия. И «Преданный садовник» тоже. Но, честно говоря, он мне не очень понравился.

— Мне тоже, — согласился Спенс. — Так или иначе, главное, что мы с Дэвидом выполняем для него фантастическую работу со второй частью фильма. Вы же понимаете, как нам повезло. И все потому, что другой режиссер не смог снимать…

— Эй, вы ведь еще не знаете моих новостей, — вмешалась Кристин, переводя взгляд на Никки. — Мне вчера позвонил режиссер «Двенадцатой ночи». Мне дают роль Оливии.

Когда лицо Никки засияло от удовольствия, Дэнни заметил:

— А я думал, что тебя прослушивали для Марии…

— Да, но, очевидно, они решили, что главная роль мне больше подходит, — она поиграла бровями, показывая, насколько она довольна собой. — Мы начинаем репетировать уже в этом месяце, двадцать восьмого числа. А это значит, что я могу переехать в Лондон с вами, ребята, уже через две недели после того, как вы начнете снимать материал второй части.

— Это значит, что ты вчера не получила роль? — уточнил Дэнни.

Кристин покачала головой.

— Актеры у них уже набраны, чего я, собственно, и ожидала, но все равно я рада, что съездила, потому что Филиппа познакомила меня с другим агентом, который работает с актерами. Мы договорились о встрече в следующий вторник.

— Чудесно! — искренне воскликнула Никки. В конце концов, она вовсе не хотела, чтобы Кристин потерпела неудачу; просто ей было жаль, что у нее нет таких хороших новостей.

— Просто круто, что ты будешь рядом, — сказал Дэвид, опустившись в кресло и стянув Кристин с подлокотника, так что она оказалась у него на коленях. — Ты тоже приедешь, Никки?

— Разумеется, — ответил вместо нее Спенс. — Мы поедем всей командой, все вместе. И ты тоже, Дэн. Мы можем остановиться у Сэма Предди, в Воксхолле.

— У кого? — переспросила Кристин.

— Ты должна помнить его по универу. Он встречается с Кайлой МакКлейн — или тогда встречался, по крайней мере. Как бы там ни было, квартира у него такая большая, что мы все поместимся и не будем его стеснять.

— Я не могу вырваться отсюда, — сообщил Дэнни. — Мне только что предложили сделать еще четыре сюжета для новостей.

— А мне в следующую среду нужно сходить к врачу: ребенку будет уже двадцать восемь недель, — скорчила гримаску Никки. — К тому же у меня встреча кое с кем из «Вестерн Дейли пресс» во вторник. Впрочем, мы все равно не можем ехать все вместе. Им нужны только вы с Дэвидом. Если остальные члены команды будут там болтаться без толку, может создаться очень глупое впечатление, будто мы — ваши поклонники или еще кто.

Спенс рассмеялся и громко чмокнул ее в щеку.

— Думаю, я просто хочу похвастаться перед собственным ребенком, — признался он. — Ну, ты понимаешь: потом мы сможем сказать ему, что он был с нами, когда я снимал своей первый фильм, за который мне заплатили.

Никки широко раскрыла глаза от изумления.

Он прошептал что-то ей на ухо, и у нее отвисла челюсть.

— Ты не шутишь? — пробормотала она.

Он покачал головой. Затем, широко улыбнувшись, повернулся к остальным:

— Три штуки в день в течение пяти дней, — сообщил он, и его глаза сияли от гордости. — А Дэвид получит две.

У Дэвида был такой вид, словно он сейчас потеряет сознание.

— Да мы будем просто купаться в деньгах! — воскликнула Никки. — Пятнадцать штук от тебя и десять — от Дэвида! О, мы сможем купить все, что нужно для ребенка!

— А за жилье нам не нужно платить, по крайней мере, еще девять месяцев, — вставил Дэвид.

— Если мы не переедем в Голливуд к тому времени, — добавила Кристин. — Я, правда, считаю, что мы должны последовать совету Дрейка и побыстрее туда отправиться. Что мы теряем? Мы молоды, ни у одного из нас нет ни обязательств, ни серьезной работы…

— Гм, — прервал ее Дэнни.

— Кроме тебя, — уступила она, — но ты — внештатный работник и можешь работать журналистом где угодно.

— Ну да, конечно, — саркастически произнес Дэнни. — Как бы там ни было, ты ничего не забыла?

Кристин выглядела озадаченной.

— А, ты о фильме и о моей пьесе… Ну, я же не говорю, что мы должны ехать немедленно, а благодаря тем деньгам, которые парни заработают на следующей неделе, и моему небольшому гонорару за роль мы сможем купить билеты в Лос-Анджелес. И у нас еще останутся средства, чтобы снять жилье, когда мы туда доберемся.

Спенсу и Дэвиду идея определенно понравилась.

— Я думаю, что Дэнни имел в виду ребенка, — предположила Никки.

Дэнни кивнул, и у Кристин хватило совести покраснеть.

— Прости, да, конечно, — сказала она, — но слушай, какая разница: здесь или в Голливуде? Он может родиться где угодно, правильно? И мы все будем помогать тебе так же, как если бы оставались здесь. К тому же подумайте, насколько потрясающим будет для него или нее расти в киностолице мира с отцом — известным кинорежиссером.

— И матерью — еще более известным сценаристом, — добавил Спенс, обнимая Никки.

— Уж простите, что уничтожаю грандиозный мыльный пузырь, — раздраженно вмешался Дэнни, — но есть маленькая проблема, касающаяся медицинского обслуживания, которую ни один из вас не учел. Никки не может просто прийти в больницу в Лос-Анджелесе и родить, а здесь — может. Там нам придется платить, а мы определенно не потянем и это, и оплату жилья, и питание, пока будем пытаться устроиться.

Когда все замолчали, Никки почувствовала, как ее охватывает чувство вины. Она уже мешала их мечте осуществиться, а ведь это было только начало!

— Все очень просто решается, — заявил Спенс. — Мы просто подождем, пока родится ребенок, а уже потом переедем. Сколько осталось ждать? Месяца четыре, максимум пять, к этому времени ребенок будет уже дома.

— Это приемлемый вариант, — согласился Дэвид, — мы не уедем, пока Никки не будет готова.

— Или, — мгновенно перебила его Кристин, — мы могли бы отправиться сейчас, а Никки с ребенком нас догонят, когда придет время.

У Дэнни был такой вид, словно ему хочется ударить ее.

— Ты что?

— Почему бы не решать проблемы по мере их поступления? — предложила Никки, перебив Дэнни, пока не вспыхнула ссора. — Давайте на следующей неделе сначала справимся с первой. Кроме того, никогда не знаешь, может, в результате что-то интересное появится и здесь, в Англии, и нам не захочется упускать шанс, не так ли? Может, мы даже сможем еще немного заработать, и эти деньги помогут нам начать жизнь в Лос-Анджелесе.

— Верно подмечено, — согласился Спенс. — Вполне вероятно, что Дрейк придет в восторг от твоего сценария, и если это произойдет, то снимать точно будут здесь.

— Но что, если ему не понравится? — спросила Кристин. — Я все равно считаю, что пора уже начинать собираться.

— Да, мы знаем, что ты думаешь, — съязвил Дэнни, — но давайте не гнать лошадей, а? Большая часть этих пятнадцати штук пойдет на приданое для ребенка, не забывай.

— Конечно, но Дэвид получит десять, и что может помешать нам поехать раньше остальных?

— Нет, или мы поедем все вместе, или не поедет никто, — отрезал Дэвид. — Так или иначе, мы хотим быть здесь, когда появится ребенок.

Лицо Кристин помрачнело.

— Говори за себя, — буркнула она, встала и вышла из комнаты.

Дэнни посмотрел таким взглядом, который мог убить.

— Иногда мне хочется ее прибить, — зло заявил он, не потрудившись говорить тише. — И все из-за того, что она не получила того, что хотела! Я не знаю, как ты ее выдерживаешь, Дэвид.

— У нее есть и положительные качества, — тактично возразил Дэвид, хотя было видно, что он тоже шокирован.

— Сейчас, — продолжал Спенс, словно ничего не случилось, — мне нужно разобраться, как снимать сцены, которые нам дали, а ты, Дэвид, должен посмотреть сценарий.

— У тебя не найдется лишнего экземпляра для меня? — спросила Никки.

— Конечно, найдется. — Он взял ее за руку, в то время как остальные уже собрались уходить. — Но я бы хотел, чтобы дом…

— …был предоставлен в твое распоряжение на ближайшие несколько часов, — закончила она за него. — Не вижу проблемы. Нам нужно кое-что купить в супермаркете. Боюсь только, что в банке пусто. Значит, по пятерке с каждого?

— Вот десятка, — сказал Дэнни, вытаскивая из кармана банкноту. — Мне пора идти, иначе я опоздаю. И оставь тяжести для меня, я захвачу их по пути домой, — заботливо предложил он. — Только пришли мне СМС со списком, я все сложу в корзину на велосипеде.

— Давай я схожу с тобой в супермаркет, — предложила Кристин, возвращаясь в комнату; лицо у нее все еще было обиженным, но глаза смотрели виновато. — Прости, что я так сказала, — извинилась она, прежде чем обнять Никки. — Я немного увлеклась…

— Ничего страшного, — ответила Никки, глядя на Дэнни. Тот хмуро смотрел в спину Кристин.

— Крис, ты не знаешь, куда я засунул бумажник, когда пришел вчера вечером? — спросил Дэвид, роясь в карманах.

— Меня вчера вечером здесь не было, — напомнила ему она.

— Конечно. Наверное, он наверху, в другой куртке. Ладно, вот тебе пятерка, — сказал он, хлопая смятой банкнотой по ладони Никки. — Все, мне пора. Я должен сделать в «Эвейлебл лайт» монтаж всего, что они наснимали за день. Я возьму сценарий с собой, — сказал он Спенсу. — Мы сможем встретиться в Клифтоне часиков в шесть?

— Я там буду, — сказал Спенс и, поцеловав Никки в лоб, исчез в спальне: там, в эркере, выходившем на улицу, стоял его письменный стол, Не совсем то, что он мог бы получить в Голливуде, но пока ему этого хватало.

Никки и Кристин переглянулись и пожали плечами.

— Можем идти, если ты готова, — заметила Никки.

— Только возьму сумки, — предложила Кристин. — Ты написала список?

— Он висит на холодильнике. Не стесняйся и помой посуду, пока нас не будет, — крикнула она Спенсу. — Это поможет тебе сосредоточиться.


Полтора часа спустя Никки и Кристин уютно устроились в глубоких красных кожаных креслах на «Фабрике», пристроив в ногах пакеты из магазина «Альди». Они пили чай с ромашкой и розой и наслаждались пирожками, купленными в магазинчике напротив. Кафе было огромным: по потолку вились стальные трубы, словно оторвавшийся от земли спортивный лабиринт; вдоль стены вытянулась оцинкованная стойка, за которой на стенах было мелом написано меню; высокие подъемные окна выходили на оживленную улицу; а на стенах из красного кирпича висела интересная коллекция картин в стиле Обри Бёрдслея.

Никого из завсегдатаев кафе сейчас не было — они обычно появлялись ближе к вечеру. Но в другой половине комнаты на диванах и пуфиках сейчас расположилась группа молодых мамочек, которых знала Никки, а за многочисленными столиками сидели старички, которых она иногда видела, когда заходила в магазин на главной улице. Она поздоровалась со знакомыми, повозилась с детишками, а также, пока Кристин ходила заказывать чай, спросила у одного из соседей, получил ли он письмо, которое по ошибке доставили им.

— У тебя хотя бы есть оправдание, когда ты ешь за двоих, — проворчала Кристин, набив рот вкусным пирогом с рубленой говядиной в соусе. — А я просто омерзительно слабовольная особа, но этот пирожок — точно последний. Меньше всего я хочу вылезти на сцену в театре, словно отвратительная беременная утка… — В следующую минуту она широко раскрыла глаза от ужаса, осознав, что произнесла, а затем у нее изо рта полетели крошки, потому что они обе прыснули со смеху. — Извини, — сказала Кристин, промокая губы салфеткой. — Ты же знаешь, что я имела в виду.

— Не думаю, что один пирожок принесет столько вреда, — утешила ее Никки. — Если бы ты постоянно объедалась ими, возможно… Боже, они просто восхитительны. Я бы с удовольствием съела еще один. Ну да ладно; расскажи мне подробнее о том, что было вчера и что… — Она замолчала, поскольку у Кристин зазвонил мобильный телефон.

— Моя мама, — сообщила Кристин, посмотрев на экран. — Привет, как дела? — она знаком извинилась перед Никки и стала слушать ответ. — О, хорошо. Когда тебе нужно быть там?

Пока она болтала, Никки прикончила остатки пирога и, отхлебывая чай, заметила девочку со своих дородовых курсов, которая махала ей в окно. Это была та, чья мать постоянно курила.

Никки помахала ей в ответ и одними губами произнесла:

— Как дела?

Девочка погладила свой восьмимесячный живот и подняла большой палец вверх.

— Мне очень жаль, — сказала Кристин и посмотрела через плечо, нажимая кнопку отбоя. — Кому ты махала?

— Я не знаю ее имени, — ответила Никки. — Мы ходим на одни курсы.

Кристин немедленно потеряла всякий интерес.

— У моей мамы сегодня плановый осмотр у врача, — тяжело вздохнула она. — Она немного нервничает, а моей сестры нет рядом, и ей придется идти одной. Наверное, мне надо было остаться вчера вечером в Лондоне и поддержать ее сегодня.

Зная, как сильно Кристин переживает за маму, Никки спросила:

— А сейчас уже поздно поехать к ней?

Кристин кивнула.

— Ей назначили на двенадцать. Какая я идиотка, — сердито проворчала она, — нужно было подумать об этом вчера. Как бы там ни было, сейчас уже поздно; надеюсь, она прекрасно справится сама, — она мотнула головой и принужденно улыбнулась.

Никки сжала ей руку.

— Все будет хорошо, — тепло сказала она. — Это ведь всего лишь осмотр.

Кристин благодарно улыбнулась ей, а затем, желая сменить тему, сказала:

— Так на чем мы остановились? Ах да, я собиралась…

— Прости, — поморщилась Никки, поскольку теперь зазвонил ее телефон. Посмотрев, кто это, она расплылась в улыбке. — Мама Дэвида, — сказала она и ответила на звонок.

— Передавай ей привет, — одними губами произнесла Кристин.

Никки кивнула.

— Здравствуйте, миссис А. — сказала она. — Как дела?

— Здравствуй, дорогая, — бодро прощебетала миссис Адани на том конце провода. — Я надеюсь, что не помешала; мне нужно тебе кое-что сказать. Ты не занята?

— Нет-нет, я слушаю, — уверила ее заинтригованная Никки. — И кстати, ужин, который вы нам приготовили, был просто потрясающий. Жаль, что вы не остались и не попробовали его вместе с нами.

— Ну, зачем же мне путаться у вас под ногами, — возразила миссис А. — Кроме того, у меня много дел дома, которые я хочу сделать, пока мистер Адани в отъезде.

— Есть какие-нибудь новости насчет того, когда он возвращается?

— К сожалению, нет. Его мать очень больна, и врачи считают, что ей уже не подняться. Одним словом, он останется с нею до конца.

— Мои соболезнования, — пробормотала Никки, думая о том, как же они, наверное, соскучились друг по другу.

— Это очень мило с твоей стороны, — сказала миссис Адани. — Моему мужу нелегко, потому что, как тебе известно, мы не видели свои семьи в Индии уже много лет. Теперь он чувствует себя виноватым, что не навестил их раньше. Ты знаешь, он поругался с матерью еще перед тем, как мы уехали, и прошло очень много времени, прежде чем они снова начали разговаривать, да и то — только по телефону. Это очень плохо, когда такое случается между матерью и ее ребенком, очень плохо. Однако Господь в милости своей помог им помириться, и они пребудут в мире друг с другом, прежде чем она покинет этот свет.

— Это хорошо, — пробормотала Никки, подозревая, что таким образом миссис А. намекнула, что ей следует наладить отношения с ее родителями, прежде чем это окажется слишком поздно. Однако, по мнению Никки, первый шаг к примирению должны были сделать ее родители, а не она.

— Ну, теперь о том, почему я звоню, — продолжала весело болтать миссис А. — Я знаю, как это важно, когда ждешь первого ребенка, чтобы все было новеньким, поэтому я хотела бы купить тебе очень хорошую коляску в магазине «Джон Льюис». Я сейчас как раз в нем нахожусь. Если это не…

— Миссис А., вы не должны этого делать! — запротестовала Никки.

— Так, не надо мне указывать, что я должна делать, а что нет. Я уже обсудила это по телефону с мистером Адани, и он согласился, что мы должны сделать такой подарок для крестника нашего сына. Мы были бы очень рады, если бы вы покрестили ребенка в католическую веру, но, конечно, настаивать не будем. Все имеют право выбирать религию, которая им близка, при том что истинная вера только одна.

Сердце Никки переполняла любовь:

— Право, миссис А., это действительно лишнее…

— Если она придется тебе не по вкусу, — перебила ее миссис А., — то мы сможем ее поменять, но, когда мы рассматривали каталог еще на прошлой неделе, то решили, что это именно та коляска, которая тебе понравится. Я привезу ее в машине в пятницу вечером, по пути с работы. Да, пожалуйста, передай привет моему сыну, если он рядом, и всем остальным. Ну, я пойду, мне еще нужно сделать и другие покупки, прежде чем забрать коляску на кассе, — и не успела Никки передать ей привет от Кристин, как она закончила звонок.

— Извини, — сказала Никки, — она не дала мне возможности…

Кристин махнула рукой.

— Так что она не должна делать? — спросила она.

Никки немного покраснела и ответила:

— Она хочет купить ребенку коляску.

Кристин удивленно распахнула глаза:

— Но зачем? Ты ведь не ее внука носишь.

Чувствуя себя неловко, Никки сказала:

— Она говорит, что, поскольку Дэвид будет ему или ей крестным отцом, это делает ребенка в какой-то мере членом их семьи.

Кристин все еще казалась раздраженной.

— Знаешь, ты ей всегда нравилась больше меня, — резко заметила она. — Будто я недостаточно хороша для ее сына.

— Это неправда! — горячо возразила Никки. — Она прекрасно к тебе относится. Помнишь того замечательного Ганешу, которого она подарила тебе на день рождения?

— Извини, конечно, но что мне делать с богом-слоном? Я похожа на индианку?

— Дело не в этом. Это был очень милый жест, кроме того, этот подарок ты сможешь передать своей дочери, если она у тебя когда-нибудь появится.

Кристин передернуло.

— Ни за что не стану рожать детей, по крайней мере, в ближайшее время. Мне есть, чем заняться и куда поехать… — Она неловко посмотрела на Никки. — Извини, я не хотела быть грубой, — сказала она, — но правда, последнее, что мне сейчас нужно, это ребенок, который будет меня тормозить.

Улыбка исчезла с лица Никки.

— Это не обязательно будет именно так, — услышала она собственный голос, хотя в последнее время все больше сомневалась. — Мы со Спенсом решили, что ребенок будет все время с нами, везде, куда бы мы ни поехали…

— Да? А как насчет того, когда он пойдет в школу, или заболеет, или еще что случится? Слушай, я знаю, уже поздно что-то предпринимать, да и не считаю, что тебе следовало это делать, но, Никки, если бы ты видела Спенса на площадке вчера, когда он болтал с актерами и остальными, словно они уже сто лет знакомы, как серьезно он ко всему отнесся и как группа сразу полюбила его. Ты же знаешь, как это бывает: где бы Спенс ни появился, он становится всеобщим любимцем. Ты в курсе, что Дрейк Мюррей сказал ему, что у него удивительный талант и он должен раскрыть его сейчас, пока молод, пока отцовство и семейная жизнь не начали давить на него.

— Я не давлю на него, — возразила Никки. — Независимо от того, что он хочет сделать, я только «за». Он знает, что я всегда поддержу его.

— Действительно?

— Да, действительно.

— Ты хочешь сказать, что так было и сегодня утром, когда он понял, что покорение Голливуда откладывается, поскольку ты не сможешь родить ребенка там. На моем языке, это и означает «давить».

Никки раздраженно парировала:

— Это ты хотела ехать немедленно, а вовсе не Спенс. Он совершенно спокойно может подождать, а если появится еще какая-то возможность поработать здесь, в Англии, то он не упустит ее. Никто не знает, может, и появится.

— Да, а может и не появится. Так какой вред от поездки туда, где столько всего происходит?

— Никакого. Я только говорю, что торопиться нет необходимости. Он еще даже не снял материал второй части, и, опять же, как насчет твоего спектакля? Может, потом тебе предложат сыграть где-нибудь еще…

— Я не хочу играть в театре. Сейчас я не против, это хорошее дополнение к моему резюме, но кино и телевидение — вот, где все вертится.

— Неужели? Люди из кино- и телеиндустрии тоже ходят в театр. В зале может сидеть кто угодно.

— Здесь? На «Табачной фабрике»? — презрительно фыркнула Кристин. — Ой, только не надо.

— Это единственный приличный театр в городе, с тех пор как закрыли «Олд Вик», — заметила Никки, — а значит, именно сюда заходят хедхантеры[3].

— М-м, — неохотно проворчала Кристин. — Как бы там ни было, я просто хочу сказать, что все считают, что у Спенса большое будущее…

— И я согласна с ними, — перебила ее Никки. — Слушай, хорошо, пусть этот ребенок был незапланированный, но мы все вместе долго обсуждали это и решили идти до конца, и вообще-то Спенс настаивал на этом куда больше, чем я.

— Ой, да ладно, ты ведь знаешь его лучше, чем кто-либо. Он готов на все, если это сделает кого-то счастливым. Слушай, я не собиралась говорить тебе это, но ты знаешь, что он сказал, когда мы возвращались домой вчера вечером? Он сказал: «Я полностью отвечаю за Никки и ребенка теперь, когда ее родители от нее отказались». Я знаю, с твоей точки зрения, это круто и благородно, но подумай, какой это груз для него, когда он еще даже не начал строить карьеру.

Никки побледнела.

— Мы отвечаем друг за друга, — возразила она. — Мы вдвоем прекрасно справимся с…

— Он также сказал мне, — перебила ее Кристин, — что немного жалеет, что ты не похожа на меня.

Никки ошеломленно уставилась на нее. Щеки Кристин пылали.

— Извини, но именно так он и сказал, — неловко пробормотала она, — и я знаю, что он имел в виду. Я куда более честолюбива, чем ты. Я готова рискнуть, наладить нужные связи и вообще сделать все остальное, что требуется в этом бизнесе.

— Ты думаешь, что я не готова? — с вызовом произнесла Никки.

Кристин пожала плечами.

— Нет никакого смысла спорить об этом, — заявила она, — я просто передала тебе его слова. Ой, я уже засиделась, — продолжала она, посмотрев на часы. — Мы встречаемся с Дэвидом в двенадцать, так что мне пора.

Никки молча смотрела, как она взяла свою сумочку и встала.

— Увидимся позже, — сказала она, глядя на Никки сверху вниз.

— Да, конечно, — пробормотала Никки, и только когда Кристин ушла и ей наконец удалось придумать несколько убийственно оскорбительных реплик, она поняла, что теперь ей самой придется нести все покупки домой.


— Ты действительно это сказал? — требовательно спрашивала Никки, впиваясь взглядом в Спенса. Тот стоял в другом конце спальни, где норовистые лучи солнечного света пробивались через жалюзи, отбрасывая причудливую полосатую тень на еще не застеленную кровать. — Ты действительно жалеешь, что я не похожа на нее, потому что…

— Ни в коем случае, — воскликнул он и начал смеяться.

— Тогда почему она сказала, что ты так считаешь?

— Понятия не имею, то есть, скорее всего, она неправильно поняла какие-то мои слова. Ты ведь знаешь ее. Она все поворачивает в свою пользу… Ну, не сердись и не расстраивайся, — сказал он, вставая из-за стола и подходя к ней, чтобы обнять. — Ты позволила ей задеть тебя за живое, а не надо было.

Вглядываясь в его нежные глаза, она сказала:

— Похоже, она действительно считает, что я не даю тебевозможности идти вперед или давлю на тебя, как она выразилась. Ты тоже так считаешь?

Спенс прижался к ней лбом:

— Все, довольно об этом. Ты же знаешь, я без ума от тебя. Я не могу дождаться, когда родится ребенок, и я ни в коем случае не хочу, чтобы ты походила на Кристин Лил. Поэтому, пожалуйста, не надо перекрашиваться в блондинку, заниматься актерской игрой и ссорить всех, потому что тогда у нас действительно будут проблемы. Я люблю тебя именно такой, какая ты есть, — он нахмурился. — Это не строчка из старой песни?

Она пожала плечами:

— Да какая разница, я просто хочу убедиться, что ты честен со мной.

Он наклонил ее голову так, чтобы смотреть ей прямо в глаза.

— А когда я был не честен? — серьезно спросил он.

Зная, что такого еще не случалось, она заставила себя улыбнуться:

— Прости. Ты прав, я не должна позволять ей выводить меня из себя, но, если честно, иногда я с трудом могу вспомнить, есть ли у нее вообще хорошие качества. На самом деле, если бы не Дэвид…

Засмеявшись, он поцеловал ее в губы и сказал:

— Мне нужно продолжить работу со сценарием. Я принес экземпляр для тебя, положил внизу, рядом с твоим компьютером. Я отметил сцены, которые буду снимать, и хочу обсудить их с тобой, прежде чем поеду на встречу с Дэвидом. Ты согласна?

Раздражаясь на саму себя за то, что ей хотелось получить еще больше заверений, она заставила себя отпустить его и только молча провожала взглядом, пока он возвращался к столу. Почти немедленно она ощутила, как он отключился от внешней среды, словно перешел из этого мира в иной, который доступен только ему. Это случилось столь быстро, что она почти почувствовала сквозняк.

Подойдя к двери, она обернулась. Ей, на самом деле, не очень хотелось произносить то, что вертелось на языке, но сдержаться она уже не могла:

— Если ты чувствуешь, что та ситуация, в которой мы оказались из-за моей ссоры с родителями, как-то на тебя давит…

— Никки, прошу тебя, — застонал он. — Мне нужно сосредоточиться.

— Прости, — буркнула она и, закрыв за собой дверь, стала спускаться по лестнице, чувствуя большее беспокойство, чем когда-либо раньше. Тем не менее, сценарий она все же взяла.

Спустя некоторое время, поняв, что до нее не доходит смысл прочитанного, Никки отложила сценарий и вернулась к компьютеру. Нравится ей это или нет, Кристин была права: она действительно не очень активна. Ей нужно было начать устанавливать контакты самой, а не ждать, когда Спенс приведет их к известности и благосостоянию. Правда, они были знакомы примерно с одним и тем же кругом людей, но теперь это начинало меняться, поскольку Спенс и Дэвид проводили больше времени, общаясь с другими режиссерами и операторами не только в Бристоле, но и в Лондоне. Они также набирались опыта в умении продвигать себя на местном кинорынке — общались с представителями кинокомпаний, а также различных предприятий, которые могли бы заказать съемку рекламных роликов или фильмов для проведения тренингов. Практически все, с кем знакомился Спенс, были потенциальными спонсорами, клиентами или знакомыми тех, кто мог бы помочь сделать следующий шаг в его карьере, а поскольку он буквально излучал очарование, талант и заразительную энергию, большинство людей были готовы ему помочь.

А кем была она? Сценаристом, получившим приз за короткометражку, а также создавшим сценарий полнометражного фильма, который еще даже не начали снимать. Оба пункта, несомненно, делали ей честь, признавала она, но последний, на самом деле, ничего не стоил, пока кто-то не профинансирует его. Естественно, Спенс уже начал продвигать ее сценарий и даже дал его почитать Дрейку Мюррею, но и ей следовало приложить усилия для его продвижения.

Открыв «Гугл», она напечатала в строке поиска: «Агенты для сценаристов».

Просмотрев несколько выпавших ссылок, она почувствовала еще большую подавленность. Предоставить сценарий кому-то из агентов, так сказать наудачу, не было никакой возможности. Большинство агентов предупреждали об этом в резкой форме, создавалось впечатление, что получить такой материал в свое распоряжение они хотели так же, как, скажем, заразиться сибирской язвой. Сначала нужно было написать письмо и отправить образец своей работы, а затем дожидаться целых три месяца — при этом ответ она могла получить, только если вышлет конверт с маркой и адресом. Вероятно, если бы они решили, что ее работа достаточно высокого качества, они бы не особо переживали из-за необходимости покупать марку или даже снимать телефонную трубку; и потому ей показалось несколько подлой уловка сценаристов, заставлявших заказчиков оплачивать стоимость пересылки собственных писем-отказов.

Она вернулась к «Гуглу». На сей раз в строке поиска Никки напечатала: «Финансирование фильмов».

Двадцать минут спустя она уже жалела, что тратит время. На эту тему в Интернете не нашлось абсолютно ничего, не обнаружила она и никаких приличных книг по данному предмету, которых бы у Спенса еще не было. Никки заранее знала, что он скажет, если она сообщит ему, чем занималась, — что она должна полностью сосредоточиться на написании классных сценариев, а обо всем остальном он позаботится сам.

Что ж, возможно, именно так она и поступит, а Кристин, эта чертова Королева пользователей сети, звездная искательница шансов, которая на самом деле не завязала ни единого полезного контакта и никогда не рисковала, насколько могла вспомнить Никки, пусть катится!..

Удовлетворившись таким решением, она открыла новую страницу и какое-то время просто сидела и смотрела на нее. В отличие от большинства сценаристов она любила чистые страницы. Для нее они были приглашением на вечеринку, полную людей, которых она еще на самом деле не встретила, но о которых уже многое знала, и как только она открывала страницу, вечеринка начиналась. Взаимосвязь между писателем и персонажем, приключения, в которые они попадают вместе, падения и триумфы на этом пути были для нее столь же захватывающими и вдохновляющими, как появление перед камерой или на сцене — для Кристин. И то, что у Кристин была публика, следящая за тем, как она ходит с важным видом и произносит текст, не делает ее работу более квалифицированной или ценной, чем ту, что делала Никки. Вообще-то, без таких людей, как Никки, Кристин просто нечего было бы произносить.

Она с радостью начала заполнять страницу различными идеями новых сценариев, и в тот момент, когда слова, персонажи, сюжеты, кусочки диалогов вытекали из-под кончиков ее пальцев, время для нее останавливалось. Наконец она сохранила написанное и открыла электронную почту. Сегодня она еще не была готова начинать писать сценарий. Она должна была созреть для этого; сначала провести какое-то время, обдумывая персонажей в уме, затем обсудить свои идеи с другими, причем это касалось всего; основной мысли, сюжетной линии, структуры, — и только потом Никки начинала составлять диалоги и описывать события. Вклад всей команды был такой же жизненно важной частью процесса, как и собственно сидение за компьютером, и поиск нужных слов. Ей это нравилось, и всем остальным это тоже нравилось, поскольку сплачивало, как ничто другое (с этим процессом могли сравниться еще только съемки). Они перебрасывались репликами, словно труппа комедиантов, критиковали предложения, пытаясь превзойти друг друга, и в полной мере раскрывали свое воображение и интеллект. И все это, по мнению Никки, делало ее клеем, который держал их вместе. Так что пусть Кристин намотает это на свой амбициозный ус!

Почувствовав, что ребенок зашевелился, и представляя его, зависшего у нее в животе, словно маленький космонавт, она прикрыла его руками, мысленно разговаривая с ним: «Надеюсь, ты не слушал, когда Кристин несла всю эту чушь. Иногда она говорит просто ерунду. Наверное, я должна была сказать ей, что она права: миссис А. действительно ее не очень любит; это бы заставило ее примолкнуть, потому что она выходит из себя, когда кто-то не в восторге от нее. Правда, вынуждена признать, миссис А. никогда не говорила, что чувствует к ней, но у меня создалось четкое впечатление, что особой симпатии она не испытывает. Кристин не была бы частью нашей команды, если бы не Дэвид. До ее прихода нас было четверо: я, твой папа, Дэнни и Дэвид. Мы с папой иногда спрашиваем друг друга: не может ли быть так, что Дэвид использует Кристин, чтобы убедить всех, что он — стопроцентный гетеросексуал. Не то чтобы она ему не нравилась (я уверена в обратном), но мы с папой считаем, что он несколько иной, чем хочет казаться. Вообще-то, мы уверены, что он другой, но поскольку его родители католики, он, вероятно, слишком боится дать себе волю. Впрочем, неважно. Он сам никогда об этом не заговаривал, так что мы можем только предполагать. Они с Дэнни станут потрясающими крестными для тебя, вот увидишь. Мне пришлось и Кристин предложить стать крестной, ты уж меня прости. Я знаю, она слишком поглощена собой, чтобы быть хорошей крестной, но мне показалось, что немного некрасиво вычеркивать ее из списка. Вообще-то, я, возможно, так бы и сделала, но твой папа такой щепетильный, когда дело касается чувств других, так что нам пришлось включить и ее».

— Никки… Никки!

Она вздрогнула и подняла глаза.

Спенс рассмеялся.

— Ты была где-то далеко отсюда, — сказал он. — Я тебя звал целую вечность.

Глубоко вздохнув, она ответила:

— Я немного поговорила с Мартышкой.

Он удивился:

— Действительно? И о чем же?

Она пожала плечами:

— Да так, просто ввела его или ее в курс всего, что происходит вокруг. Кстати, она очень рада в связи с твоими съемками второй части фильма, — глаза у нее немного сузились, — но не слишком уверена в том, что хочет сняться в своем первом фильме, вылезая из живота мамочки.

Спенс нахмурился.

— Мы это обсуждали, а я все проспала? — спросила она.

Он скорчил гримасу.

— Да нет, — признался он, — я хотел сказать тебе… Но ведь идея-то хороша, верно?

Она протянула к нему руку и сжала его ладонь.

— Я понимаю, почему тебе так кажется, — сказала она, — но сомневаюсь, что ему когда-либо захочется посмотреть этот фильм. Ты сам бы захотел увидеть фильм о том, как мать тебя рожает?

Увидев, что он задумался, она тут же пожалела о том, что задала вопрос, так как в тех немногих воспоминаниях, которые у него остались о матери, она или бесновалась от выпитого, или теряла из-за этого сознание, или таскала к ним в дом незнакомцев, чтобы заработать себе на бутылку. Если бы не тетя, которая забрала его к себе после того, как его мать сломала шею, скатившись с лестницы их высотного дома, одному Богу известно, как бы сложилась его жизнь. Тетя жила в том же доме и была не намного лучше своей сестры, но, по крайней мере, она кормила его и проверяла, пошел ли он в школу. Спасибо одному из его учителей, который заметил его любовь к кино, несмотря на агрессию и страх, которые переполняли его. Именно он помог Спенсу сдать выпускные экзамены в школе, занимаясь с ним после уроков, а еще один заботливый наставник натаскал его перед сдачей экзаменов при поступлении в университет. Если бы не они, Спенс, скорее всего, никогда бы не вырвался из той порочной среды, в которой родился. И, слава богу, что ему это удалось, ведь он был настолько талантлив, можно сказать, уникален, и столько всего мог дать миру, а еще — их отношениям и их ребенку. Теперь она не могла даже представить себе жизнь без него.

Наморщив нос, он признался:

— Я тебя понял. Вообще-то, если хорошенько подумать, мы хотим, чтобы его рождение было частным делом и касалось только нас двоих, точнее — троих.

Она рассмеялась и обняла его:

— Я с тобой согласна.

— Вообще-то я тебя позвал, — продолжил он, возвращаясь к тому, на чем они закончили, — чтобы узнать, добралась ли ты уже до сцены 88. Я никак не могу в ней разобраться, а это одна из сцен, которые я, вроде бы, должен снимать.

Используя его поддержку, чтобы взять себя в руки, она сказала:

— Я немного увлеклась, но прямо сейчас вернусь к сценарию и подойду к тебе, как только доберусь до этой сцены.

— Великолепно! — возвестил он, уже направляясь к двери. — Я что хочу сказать: мне кажется, я понимаю, что к чему, но уже через минуту… Ну, сама увидишь. Ах да, у меня есть возможность выпить чашечку кофе, когда ты закончишь?

— Хоть сейчас, но только если ты сам его сваришь.

— Ник! — простонал он. — Перестань!

— Хорошо, я напою тебя кофе, но только при условии, что ты не начнешь относиться ко мне, как к прислуге.

— Этого никогда не произойдет, — уверил он ее, прыгая через ступеньку. — О, чуть не забыл, — сказал он, обернувшись, уже наверху. — Дэвид прислал СМС, что Стиви Манстер устраивает вечеринку в пятницу в баре «Вздор». Думаю, нам всем нужно пойти и хорошенько оторваться, как думаешь?

Он ушел прежде, чем она успела напомнить ему, что «отрываться» она больше не может. Впрочем, он вспомнит об этом, и достаточно скоро, а затем почувствует ужасную вину за то, что ей от столького приходится отказываться ради ребенка. Но, может, один бокал вина она все-таки выпьет, поинтересуется он у нее. Она откажется, и он согласится, что это правильное решение, и предложит остаться им вдвоем дома, если ей не хочется сидеть абсолютно трезвой в компании, где все в конце концов оказываются под столом. Ей не хочется, но она все равно туда пойдет, потому что обнаружила, что теперь ей не нужно напиваться вдрызг, чтобы хорошо провести время.

Она устроилась в углу дивана и открыла сценарий на первой странице. Теперь, когда ее мнение заинтересовало Спенса, возможно, ей удастся сосредоточиться. Однако она добралась уже до сцены 33, но так и не поняла ни слова. Вместо этого она была странно возбуждена и ощущала что-то такое, что могло сильно навредить ее ребенку. Ей следовало быть спокойной и хладнокровной, но что-то было не так, и это по-настоящему начинало действовать ей на нервы.

Бывают ли у беременных дурные предчувствия? Она никогда о таком не слышала. Может, в ней поселился какой-то мрачный гормончик, который бродит по всему организму, как страшилка, и пугает остальных? Или это просто заноза в заднице по имени Кристин Лил, которая заставляла ее сожалеть, что она забеременела, когда на самом деле это лучшее, что могло с ней случиться, и она ни на секунду не жалела об этом?

ГЛАВА 4

Десять дней спустя Спенс и Дэвид отправились в Лондон, чтобы начать подготовку к съемкам, но Кристин к ним присоединиться не смогла: репетиции странной версии «Двенадцатой ночи» начались раньше запланированного. Дэнни же получил предложение работы от «Е»! Онлайн.

— Ты даже не сказал мне, что подал туда заявку, — обвинила его Никки, после того как поздравила. — Что это за работа? Когда ты к ней приступаешь?

Улыбаясь во все тридцать два зуба, Дэнни ответил:

— Я буду работать со съемочной группой новостей, ну, ты знаешь: они берут интервью у знаменитостей и знают абсолютно все сплетни. И это просто здорово, ведь я смогу завязать столько нужных знакомств для тебя и Спенса.

— Это и тебе будет полезно, — заметила она. — Ты просто создан для этого: общаться с богатыми и знаменитыми, ходить по красной ковровой дорожке, хлопать по плечу участников вечеринок для избранных… Я уже вижу тебя на обложке. Это просто фантастика. Когда начинаешь?

Он поморщился.

— В начале декабря, и ты не поверишь… — у него было такое лицо, словно он вот-вот даст деру. — Мне придется переехать в Лондон.

Сердце Никки сжалось. «Друзья тоже очень скоро исчезли из моей жизни», — услышала она крик матери. Однако ей удалось поддержать в себе чувство эйфории, и она сказала:

— Это же замечательно! Именно там тебе и следует быть.

— Да, но ты, и Дэвид, и Спенс — вы все здесь, и я действительно хочу быть рядом, когда родится ребенок. Собственно, я обязательно буду, — решительно объявил он. — Я просто возьму выходной.

— А если не сможешь, то все равно увидишь его или ее, и очень скоро, — уверила его Никки. — Не успеешь оглянуться, как мы все переедем к тебе, потому что именно в Лондоне делаются дела. Конечно, нам нравится жить здесь, но все большие возможности там.

— Ты права, — согласился он, — но пока вы не переедете, я буду навещать вас так часто, как только смогу. Вам так просто от меня не отделаться!

— Да мы и не хотим, — рассмеялась она. — Слушай, а как же Гас? Ты уже ему сообщил?

— Нет, но вообще-то у нас все не так уж и серьезно. Я не думаю, что он сильно расстроится. Расстаться с тобой мне будет гораздо сложнее — это как вырвать зуб без обезболивающего.

Принужденно рассмеявшись и одновременно сдерживая глупые эмоции, она сказала:

— Это обязательно нужно отпраздновать. Может, я даже рискну выпить бокал шампанского. Или полбокала.

Дэнни вздрогнул.

— О нет, я не хочу, чтобы ты нарушила свои обещания, — сказал он. — Ты ведь поклялась не употреблять алкоголь во время беременности, а я всегда готов опрокинуть стаканчик «Райбины». Мы можем разлить по бокалам газировку и притвориться, что это — коктейль «Кир Рояль».

Крепко обняв его в знак благодарности за то, что он такой, какой есть, она сказала:

— Не могу передать, как я за тебя рада.

— А я не могу передать, как мне становится плохо при мысли о том, что меня, возможно, не будет рядом с тобой, когда мой первый крестник войдет в этот мир.

— Не волнуйся, ты будешь первым, кому Спенс позвонит и сообщит об этом, — пообещала она. Образ родителей пронесся у нее в памяти, вызвав укол совести. Им тоже надо бы сообщить об этом, подумала она, с другой стороны, разве она не хотела позволить им до конца проигнорировать ее?

Она решит, как поступить, когда придет время.

— Ладно, — сказала она, когда они отправились в кухню выпить безалкогольный коктейль, — хочешь услышать, как у меня все прошло в «Вестерн дейли пресс»?

Лицо Дэнни превратилось в маску вины.

— О боже, я забыл, что ты туда ходила! — воскликнул он. — Это так характерно для меня, я всегда думаю прежде всего о себе…

— Это как раз для тебя нехарактерно, — перебила она, — и давай смотреть правде в глаза: твои новости просто потрясающие, тогда как мои… Одним словом, все в порядке. Они хотят, чтобы я написала цикл статей о людях, которые живут и работают в этом районе, ну, ты понимаешь, о торговцах, рестораторах, учителях, врачах, школьниках, безработных. Я чувствую большое воодушевление, да и платят неплохо по сравнению с теми копейками, которые они бросали мне раньше. Два очерка в неделю в течение следующих трех недель, в них нужно затронуть семейные проблемы, описать необычные истории любви, рассказать о том, как люди справляются с тяжелой утратой, или описать случаи семейной вражды, если мне удастся добыть такой материал.

Дэнни захлопал в ладоши от гордости.

— Это именно то, что тебе нужно, — заявил он. — Ты так хорошо ладишь с людьми, и я убежден, что у тебя прекрасно получится убедить их раскрыться. Если уж на то пошло, скорее всего, они будут сами стучать в твою дверь и умолять написать о них, как только узнают о твоем задании. Они принесут с собой цифровые камеры, а их семьи…

Никки прыснула со смеху.

— Да, это точно про меня, — сухо кивнула она. — Принцесса Ди и Брэд Питт, отойдите, Никки Грант — вот первый номер в списке людей, которых больше всего хотят встретить.

Как выяснилось, Дэнни не так уж и ошибался, говоря о популярности Никки у героев ее интервью. У нее действительно был дар заставлять людей рассказывать о себе, даже когда удача им не улыбалась. Конечно, случались и неловкие ситуации, когда собеседники пытались выставить ее дурой или посылали куда подальше; а одна хулиганка, работавшая автомехаником, даже угрожала побить ее, если она немедленно не уберется. После этого Никки не рисковала забираться в Хартклифф или в Ноул Вест. Там жило слишком много подобных женщин, которые, не задумываясь, облили бы ее грязью или сделали чего-нибудь и похуже, если бы она застала их в дурном расположении духа.

Она держалась в пределах более безопасных районов: Саутвиль, Эштон, Виктория-парк. Интервью, которые она подавала в газету, производили достаточно хорошее впечатление, в результате она получила еще несколько заказов и ей даже предложили поработать внештатным сотрудником в «Бристол мэгэзин».

К тому времени Дэвид уже вернулся домой и работал на местном независимом телевидении, а у Кристин должна была вот-вот состояться премьера спектакля. Спенс все еще оставался в Лондоне и работал с материалом, который они с Дэвидом отсняли. Он сообщил приятные для Никки новости: Дрейк Мюррей положительно отзывался о ее сценарии и хотел поговорить с ней об этом, когда фильм, который он все еще снимал, будет закончен. Но сказать точно, когда это произойдет, никто не мог, поэтому она старалась не слишком обольщаться.

Тем временем состоялась премьера «Двенадцатой ночи». Кристин так великолепно сыграла свою роль в этой достаточно путаной постановке, что никто не удивился, когда на нее обрушился поток хвалебно-восторженных рецензий в местной прессе. Воспользовавшись ситуацией, Никки взяла у нее эксклюзивное интервью для блога Дэвида, затем его передали по местному телевидению и разместили на других веб-сайтах, в том числе, с подачи Дэнни, и на «Е»! Онлайн.

Неделю спустя Кристин позвонил ее новый лондонский агент и сообщил, что у нее скоро состоится прослушивание на роль в сериале «Чисто английские убийства». Ее героиня была бывшей моделью, подсевшей на кокаин, а ее друг, рок-звезда, был арестован за изнасилование пятнадцатилетней девочки.

Кристин пришла в восторг, и Никки, несмотря на легкий укол зависти, не могла не порадоваться за нее.

Хотя Спенс был на премьере спектакля Кристин («Мы должны поддержать ее», — объявил он), к тому времени, как она узнала о прослушивании, он уже вернулся в Лондон. Узнав об этом, он немедленно приказал Никки заставить Кристин приехать на день раньше, чтобы он мог немного позаниматься с ней, прежде чем она отправится на кастинг.

— Она рядом со мной, — сообщила ему Никки. — Я передам трубку, и ты ей сам все расскажешь.

Оставив их разбираться в деталях, Никки вернулась к статье, которую доводила до ума, и вполуха слушала потоки благодарности и восторженные восклицания Кристин:

— Это просто фантастика, я отправлю тебе СМС, когда доберусь до Пэддингтона. Какая ближайшая станция метро? Ага… Если бы ты встретил меня… Прекрасно. Увидимся завтра, возле станции Воксхолл… Классно. Передать трубку Никки? Конечно. Пока, — и, задержавшись возле Никки лишь на секунду, чтобы вернуть ей телефон, она вытащила собственный и помчалась вверх по лестнице, чтобы начать отсылать СМС с прекрасными новостями всем, кого знала.

— Слушай, — сказала Никки Спенсу. — Кажется, сработало.

— Еще бы, — немного рассеянно ответил он. — Подожди минутку, мне пришла СМС от… Супер, теперь я знаю, где мне нужно быть завтра. Ну, как у тебя дела? — спросил он, снова сосредоточившись на разговоре. — Ты ходила сегодня к врачу?

— Да, все просто прекрасно. Сердце ребенка стучит, как маленький барабан. Акушерка снова дала мне послушать его, это так здорово.

Охрипшим от гордости голосом он сказал:

— Как давление на сей раз?

— Все превосходно. Беременность проходит, как по учебнику.

— Это именно то, что я хотел услышать. Я очень постараюсь пойти с тобой в следующий раз. Когда ты идешь к врачу?

— Через четыре недели, то есть за десять дней до Рождества. После этого я буду ходить к ней каждые две недели, пока… наши жизни не изменятся навсегда. — Как только эти слова были произнесены, она пожалела о них, и последовавшая за ними тишина лишь ухудшила ситуацию. Очевидно, глубоко внутри он был так же обескуражен и взволнован, как и она.

— Надо же, как быстро летит время, — пробормотал он, а потом добавил: — Не могу дождаться, когда же увижу его или ее, а ты?

— Я все время представляю себе, как ты возьмешь ее или его на руки, и мне каждый раз хочется плакать.

Он рассмеялся.

— Ну, я буду не настолько плохим отцом, — пошутил он. — У меня тут есть кукла, и я каждый день тренируюсь.

Никки с удовольствием представила себе эту картинку, хоть и понимала, что это неправда. Тут она увидела, что в комнату входит Дэнни, и помахала ему рукой.

— Кто-то свистнул мой велосипед, — сердито бурчал Дэнни, — и мне пришлось тащиться пешком от самого Клифа… — заметив, что Никки говорит по телефону, он остановился, вернулся в холл и начал снимать пальто и шарф.

— У Дэнни украли велосипед, — сообщила Никки Спенсу.

— Вот незадача, — посочувствовал он. — В последнее время ему откровенно не везет; еще и с Гасом расстался. Как он к этому теперь относится?

— Вроде бы нормально. Ведь это было его решение, помнишь, но он чувствует себя виноватым. Гас звонил пару раз, но не думаю, что Дэн передумает.

— Если хочешь знать мое мнение, он все еще тоскует по Дэвиду, — предположил Спенс.

— М-м, думаю, ты прав, — пробормотала Никки, — но давай не углубляться в эту тему. Ты приедешь на его прощальную вечеринку?

— Разумеется. Когда?

— В следующую субботу. Мы собираемся начать со всеми на «Фабрике», а потом он хочет пригласить нас пятерых на ужин в «Клифтон соседж». Я все время говорю ему, что мы заплатим, но он…

— Повиси немного, у меня другая линия, — перебил ее Спенс. Проверив, кто именно звонит, он сказал: — Все в порядке, они могут перезвонить. Скажи Дэнни, что мы заплатим, и все тут. Как он собирается перевезти в Лондон все свое добро?

— Отец отвезет его в воскресенье.

Немного помолчав, Спенс заметил:

— Без него будет как-то непривычно…

— И не говори, но он не мог отказаться от этой работы. От таких возможностей нельзя отказываться.

— Конечно. Вообще-то, я давно хотел поднять этот вопрос… Я считаю, что мы все должны переехать в Лондон, после того как родится ребенок. Я понимаю, что Лондон — не Голливуд, но о Голливуде грезит только Кристин. Здесь тоже много чего происходит, а учитывая, сколько знакомств мне удалось завести… Ладно, давай поговорим об этом, когда я вернусь, то есть на следующих выходных.

— Я с радостью последую твоему решению, независимо от того, каким оно будет, — произнесла она, и это была не дежурная отговорка. — Если ты выбираешь Лондон, то мы обустроимся там, и ничуть не хуже, чем здесь. Ты прав, нам нужно переехать. Я понимаю, что денег будет уходить гораздо больше, но если мы найдем больше работы… Дэвид и Кристин обязательно тебя поддержат, если только Кристин все еще не грезит о переезде в Голливуд.

— Все мы грезим о нем, — напомнил он, — но это будет позже. Сейчас у нас в планах Лондон, здесь мы должны встать на ноги в своей профессии. Дрейк считает: еще один фильм, такой же хороший, как «Распрощавшиеся с ночью», и мы получим визитные карточки, которые откроют перед нами все двери.

— Ты говоришь о еще одной короткометражке?

— Возможно. Или о художественном фильме по твоему сценарию, но, правда, это слишком большой проект, так что, возможно, пока придется остановиться на короткометражке. Дрейк с радостью станет сотрудничать с нами, как только у нас появится сценарий, который можно будет запустить в производство. Я надеюсь, что он согласится стать нашим продюсером, поскольку, если рядом с названием фильма будет стоять его имя, у нас не будет никаких проблем с финансами.

— Это было бы потрясающе! — разделила его восторг Никки. — Как ты считаешь, он согласится?

— Думаю, да. Он действительно классный парень: никакого хвастовства регалиями, выпячивания себя, никаких придирок. Он тебе обязательно понравится, когда вы познакомитесь. Все его любят.

С нетерпением ожидая этого дня, Никки сказала:

— Что ж, думаю, мне надо начать работу немедленно. Вообще-то, у меня возникло несколько идей. Мы могли бы устроить мозговой штурм на следующих выходных, если тебя это устроит.

— Безусловно, устроит, — отозвался Спенс, а затем, после короткой паузы, добавил: — Как же я скучаю по тебе. Это же самый долгий срок, на который мы разлучались, с тех пор как познакомились.

Улыбаясь, она ответила:

— Да, я тоже это заметила, но у нас нет выхода. Такие наставники, как Дрейк Мюррей, на дороге не валяются, и если ты приедешь, когда я буду рожать…

— Можешь на это рассчитывать. Слушай, боюсь, мне пора. Сэм и остальные уже ушли, и они будут беспокоиться, не случилось ли чего со мной.

— Куда вы идете?

— Перекусить в китайском ресторанчике.

— Ладно, передавай всем привет от меня. А где будет ночевать Кристин, когда приедет?

— Кайлы сейчас нет, так что Кристин может занять ее комнату. Это неслыханная удача, что я получил пятнадцать штук, теперь я смогу платить за аренду более регулярно. Конечно, Сэм с меня денег не требует, но он точно в них не купается, поэтому лишними они для него не будут. Кстати, а как у тебя с деньгами? Я могу переслать тебе, сколько нужно.

— Вообще-то, у меня доход неожиданно вырос, — заметила она. — «Вестерн дейли пресс» только что раскошелилась за цикл статей о южном Бристоле, и еще пара чеков пришла от «Веню» и журнала «Изиджет», который раздают в самолетах, ты можешь в это поверить?

— Ты гений, — он рассмеялся. — Прежде чем мы завершим разговор, можно мне поговорить со своим сыном или дочерью?

Чувствуя, как тает ее сердце, она приложила телефон к своему животу и слушала, как он говорит ребенку, что скоро вернется и что ему жаль, что он не смог присутствовать сегодня на консультации в тридцать две недели, но он обязательно приедет на следующую, в канун Рождества.

— И я обязательно возьму тебя на матч «Бристоль-сити», как только ты появишься на свет, — сообщил ребенку Спенс, — потому что мамочка говорит, что ты уже полюбил футбол.

— Похоже, ты будешь разочарован, если родится девочка, — упрекнула его Никки, прикладывая телефон к уху.

— Даже не думай, — приказал он. — Ладно, мне действительно нужно идти. Веди себя хорошо. Я позвоню завтра.

Вешая трубку, Никки все еще улыбалась, хотя внутри она напряглась от беспокойства, которое в последнее время иногда накатывало на нее, после чего она дрожала, чувствовала себя сбитой с толку и не знала, что же теперь делать. Чаще всего она относила эти приступы на счет грусти по отсутствующему Спенсу, продолжающемуся отчуждению с родителями и, разумеется, старых добрых гормонов, но иной раз она не знала, как избавиться от мысли, что ребенок круто изменит их жизнь. Слова матери продолжали звучать у нее в мозгу, и ее охватывало желание куда-нибудь убежать, скрыться, словно этот бессмысленный поступок заставит ужасное ощущение страха исчезнуть. Конечно, и она, и Спенс храбрились друг перед другом, но, возможно, они действительно не были готовы к рождению ребенка.

Пару раз за последнее время ее так разрывали сомнения и неуверенность и так напугали ночные кошмары, в которых она причиняла ребенку ужасный вред, что она рассказала об этом миссис А., когда та заглянула к ней в гости. Как всегда невозмутимая миссис А. только рассмеялась и уверила Никки, что она отнюдь не первая будущая мамочка, которая неожиданно струсила или которой снятся кошмары в последние месяцы беременности.

Хотя Никки вроде бы успокоилась, небольшие приступы психоза продолжали возвращаться. Если быть до конца честной перед собой, то изредка на какие-то доли секунды ее охватывала паника, что она больше не хочет этого ребенка. Она пресекала эту мысль как зло. Конечно, она хотела его. Определенно хотела. Просто она начала переживать, что в то время как все остальные мчались в Лондон, находили наставников, проходили прослушивание, получали потрясающую работу, она сидела здесь, в этом небольшом доме, все толстея и толстея и все сильнее пугаясь того, что должно случиться, когда ребенок наконец родится.

«Мне правда жаль, Зак, — написала Никки в своем блокноте той ночью, — что я так мало успеваю сейчас, но я не хочу, чтобы ты думал, будто так будет и дальше. Это просто такой период, я немного волнуюсь перед твоим предстоящим рождением и переживаю о том, как стать для тебя хорошей мамой».

Никки должна была написать что-то в этом роде, поскольку ни за что не хотела, чтобы он (или кто-то еще) узнал ее самые темные мысли. Да, она была слишком молода для этого. Да, она пускала коту под хвост возможность сделать блестящую карьеру. Да, она может сколько угодно твердить себе, что все наладится, как только они с ребенком привыкнут друг к другу; но что, если этого не произойдет? Что, если все это окажется слишком тяжело для нее? Или для Спенса, и он решит уйти?

— Ты с ума сошла, — рассмеялся Дэвид, когда однажды поздно ночью Никки проболталась ему об этом страхе. — Ни за что на свете Спенс не бросит тебя или ребенка. Ты так доведешь себя до нервного срыва на пустом месте.

Они стояли в кухне, закутавшись в халаты, и дрожали от холода, ожидая, когда закипит чайник. В правой руке Дэвид сжимал крикетную биту, которую захватил с собой, поскольку, проснувшись от шума внизу, он подумал, что к ним в дом залез грабитель.

— Я знаю, знаю, — повторяла она, прижимая ладони к щекам. — Вот только эти чувства никуда не деваются… Акушерка говорит, что такое бывает, я должна прислушаться к ней и успокоиться. Вообще-то, я уже успокоилась. Я только не могла уснуть и… Я спокойна, — она сделала глубокий вдох, затем еще один. Никки встретилась с Дэвидом взглядом и, увидев его нежное, заслуживающее доверия лицо, переполненное беспокойством, почувствовала, как последние капли паники уходят прочь. — Правда, я успокоилась, — уверила она его, еще сильнее запахивая халат.

— Я приготовлю какао, — решительно заявил он и, прислонив биту к мусорному ведру, открыл холодильник, чтобы достать молоко. — Почему бы тебе не вернуться в постель, там не так холодно, — предложил он. — Я принесу, когда оно будет готово.

К тому времени, когда он пришел, неся поднос с двумя дымящимися чашками какао, она уже уютно устроилась под пуховым одеялом, а рядом с ней лежал огромный медвежонок, предназначенный для ребенка.

— Спенс знает о том, что ты спишь с другим? — подколол ее Дэвид, ставя какао рядом с ней.

Никки хихикнула, садясь в кровати и поддергивая пуховое одеяло под самый подбородок, чтобы не замерзнуть.

— Спасибо, — прошептала она, обхватывая ладонями кружку с какао. — Прости, что разбудила.

— Все в порядке, — заверил он ее, усаживаясь на край кровати и потягивая напиток. — Теперь я знаю, что ты не какой-то грабитель, решивший стибрить мою камеру и программу «Адоб премьер про»[4].

Она снова улыбнулась, затем вздрогнула, поскольку горячее какао обожгло ее губы.

— Прости, — сказал он.

— Ничего страшного. Я сама виновата, — затем, уже осторожнее отпивая какао, она обвела взглядом комнату, ненадолго останавливаясь на фотографиях и постерах, которые были едва видны в полутьме, и на новой детской колыбельке, еще не собранной, прислоненной к столу Спенса.

Дэвид тоже огляделся и сказал:

— Помнишь, как мы раньше, когда учились в университете, сидели ночами напролет, болтали, курили косячок и пили дешевое вино? Кажется, это было так давно, правда?

Она улыбнулась, затем, поддавшись минутному желанию, сказала:

— Может, поболтаем, как в старые добрые времена? Впрочем, нет, ты, наверное, устал.

— Я не хочу спать, — возразил он, повернулся, прислонился к спинке кровати рядом с ней, завернул ноги в халат, который она оставила в ногах кровати, и притянул к себе мишку, чтобы быстрее согреться.

— Боюсь, от наркотика или выпивки придется отказаться, — заметила она.

— Правда? — переспросил он, прикидываясь удивленным и разочарованным. — В таком случае я ухожу.

Но он остался там, где сидел, и после очередного глотка какао сказал:

— Так о чем ты хочешь поболтать? Мои предложения: историческое и современное кино в жанрах документального и короткометражного фильма; футбол 1952–1988; младенцы и то, как из-за них беременные мамочки получают по голове крикетными битами.

Она прыснула со смеху.

— Ты и правда использовал бы ее, если бы это оказался грабитель? — спросила она.

— Можешь не сомневаться! — заверил он ее, превосходно сыграв вспышку мужественного гнева. — Только потом я, наверное, выронил бы ее и улизнул наверх, чтобы спрятаться за спиной плюшевого мишки, а грабитель, скорее всего, подхватил бы биту и отдубасил нас всех до смерти. И ты, правда, считаешь, что после этой милой, приятной беседы тебе будет легче заснуть?

Ее зевок перешел в смех, и она сказала:

— К счастью, я, кажется, больше никого не разбудила.

— Крис и пушками не поднять, если она уснула, — сухо заметил он.

— Тем не менее, думаю, завтра ночью она не уснет: будет волноваться перед прослушиванием.

— Конечно, ты права. Со стороны Спенса очень любезно, что он предложил с ней порепетировать. Она блестяще сыграла у него в «Распрощавшихся с ночью», так что он знает, как заставить ее играть в полную силу.

— Угу, — буркнула она. Гордость и любовь, прозвучавшие в его голосе, когда он говорил о Кристин, заставили ее не упоминать о Дэнни и не спрашивать, может ли тот надеяться. — Сколько вы с Крис уже вместе? Наверное, года два?

— Почти, — согласился он.

— Значит, у вас все довольно серьезно?

Похоже, вопрос его удивил.

— Думаю, двадцати месяцев достаточно, чтобы оценить это, не так ли? — заметил он.

Она кивнула.

Он улыбнулся, вглядываясь в полумрак.

— Боюсь, временами я ей до чертиков надоедаю, — признался он, — но она все еще меня не бросила, а значит, я кое на что гожусь.

Никки посмотрела на него и почувствовала, как сердце ее переполняет любовь.

— Если хочешь знать мое мнение, ей ужасно повезло с тобой, — искренне заявила она.

Он рассмеялся:

— Ну вот, ты заставляешь меня краснеть.

— Я серьезно.

Он снова отхлебнул какао.

— Значит, она действительно тебе не безразлична? — рискнула спросить она.

Он нарочито изумленно поднял брови.

— Прости, я чересчур любопытна. Я сейчас оставлю тебя в покое, ты только скажи, с кем собираешься встречать Рождество. С Крис и ее семьей?

Он удивился:

— Ты шутишь? Ты можешь себе представить, как на это отреагировала бы моя мама, особенно теперь, когда папа так далеко? Если только она не решит присоединиться к нему в Индии, что вполне вероятно. Мои сестры определенно поедут, вместе с мужьями и всеми тремя детьми.

— Разве тебе не хочется тоже поехать?

Он пожал плечами:

— Я не настолько интересуюсь своими корнями.

— Даже не знаю, что и сказать, — призналась она. — Я бы что угодно отдала за возможность иметь такое же восхитительное наследие, как у тебя. Индия всегда восхищала меня, это просто сказочная страна. Я знаю, что там ужасающая бедность и все такое, но вся эта история… а природа! Только представь, как круто было бы поехать туда на сафари.

— Может, вам со Спенсом стоит провести там медовый месяц?

Она улыбнулась:

— Это будет несколько проблематично, учитывая наличие младшенького, — напомнила она ему, думая, что настоящее приключение в медовый месяц — это еще одно событие, которое они вынуждены пропустить, — но ход твоих мыслей мне нравится. Что ж, вернемся к Рождеству. Дэнни обещал приехать и провести его с нами; было бы просто здорово, если бы и ты к нам присоединился.

— Разве он не едет к родителям?

— Нет, насколько я знаю, его родители уезжают на месяц в Австралию в начале декабря, решили погостить у друзей, которые эмигрировали туда в прошлом году.

— Ох уж эти родители! Не успеешь вылететь из гнезда, как они уже начинают жить собственной жизнью! Что они себе думают? Новостей от твоих не поступало, я так понимаю?

Сердце Никки сжалось.

— Ни единого слова, — ответила она, — и если честно, я надеюсь, что так и останется.

Он повернул голову и посмотрел на нее.

— Ты, наверное, шутишь.

Она вздохнула.

— Нет, вовсе нет, — возразила она. — А может, и да. Чем дольше это продолжается, тем легче: теперь мне не приходится смотреть, как они закатывают глаза каждый раз, когда я говорю что-то, что их раздражает (а это чаще всего так и бывало), или терпеть их отношение к себе как к преступнице всякий раз, когда я смела высказывать собственное мнение.

— Таковы большинство родителей.

— Тогда, пожалуйста, застрели меня, если когда-нибудь заметишь, что я именно так веду себя с ребенком. В нашем доме должна царить свобода слова наряду со свободой решать, как он или она хочет прожить свою жизнь.

— Они просто беспокоятся за тебя, — мягко возразил он.

Она покосилась на него.

— Ты начинаешь походить на свою мать, — сообщила она.

Он засмеялся.

После этого они на некоторое время погрузились в уютное молчание, каждый остался со своими мыслями, пока дорога памяти, казалось, не открылась и они не начали вспоминать события, случившиеся с ними за прошедшие три года. Никки почувствовала, что их связь еще больше окрепла. Он стал ей братом, которого у нее никогда не было, но которого она хотела бы иметь: добрым, веселым, всегда присматривающим за ней и, похоже, понимающим о ней такое, что она и сама едва понимала. Слушая нежный тембр его голоса, Никки сама удивлялась тому, что никогда не пыталась флиртовать с ним, хотя от его красоты захватывало дух. Тем не менее она любила его, в этом Никки не сомневалась, а также обожала его мать. Сердце ее кольнуло чувство вины, когда она подумала о своих родителях, и сама себе она задала вопрос: не позволила ли она гордыне стать на пути общения с ними? Иногда она была уверена, что так и есть, а в других случаях — сердилась и обижалась на то, что они не усмирили свою гордыню и не сделали первый шаг. Это был нелепый тупик в отношениях, и, наверное, им он нравился ничуть не больше, чем ей; но, учитывая их отношение к Спенсу, ей приходилось задумываться: а не лучше ли все так и оставить?

Было уже почти пять часов, когда Кристин на цыпочках вошла в спальню и обнаружила Дэвида, невинно сопящего рядом с Никки, ее голова покоилась у него на плече, а рука — на макушке игрушечного медвежонка. Хотя глаза Кристин сузились, но вместо того чтобы разбудить их и закатить истерику (так она и хотела поступить в первый момент), она тихо вышла и закрыла дверь так мягко, что никто, кроме нее, не услышал щелчка.


— Я буду скучать по вам, ребята, — признался Дэнни, и в глазах его заблестели слезы, поскольку он, не моргая, вглядывался в их знакомые любимые лица. — Вы для меня как семья. Нет, даже больше, потому что дома я не мог дождаться, когда же начну жить отдельно, а от вас я, правда, не хочу уезжать.

Они были уже в «Клифтон соседж», а до этого немного накачались на его прощальной вечеринке на «Фабрике», где он тоже растрогался.

— Ты вернешься раньше, чем через четыре недели, — напомнил ему Спенс; ему приходилось кричать, чтобы перекрыть шум, — амы переедем в Лондон, как только Никки и ребенок будут к этому готовы.

— Не забывай, ты должен найти нам жилье недалеко от себя, — напомнила ему Никки. — Я ничего не знаю о районе Шепардс-Буш, кроме того что он недалеко от центра; так что это тоже должно работать на нас.

— Точно, — согласился Спенс, кивком благодаря официанта, который поставил на их столик третью бутылку вина.

— Не забывай нас, — вставила реплику Кристин.

— Я придумал! — воскликнул Дэвид. — Почему бы нам не попробовать найти дом для нас всех, такой же, как и здесь, но большего размера?

Спенс пожал плечами и поглядел на Никки: похоже, эта мысль ему понравилась.

— Никки и Спенс захотят жить с ребенком отдельно, — напомнила Дэвиду Кристин. — Вообще-то, — сказала она, кладя ладонь на руку Спенса, — думаю, вам лучше всего поселиться в каком-нибудь шикарном районе вроде Хэмпстеда или Кенсингтона… Или нет, в потрясающих апартаментах у реки, в Баттерси. Знаешь, недалеко от моста, куда мы ездили накануне вечером, — повернувшись к Никки, она заметила: — Тебе стоит посмотреть на это место. Оно словно не из этого мира. Принадлежит тому дистрибьютору, с которым Дрейк хотел познакомить Спенса. Там все отделано хромом, а вид на реку просто бесподобный. Да, определенно, — она снова повернулась к Спенсу, — это именно то место, которое тебе идеально подходит.

Дэнни не сводил с нее злобного взгляда.

— С ребенком? — переспросила Никки, страстно желая, чтобы Спенс выдернул руку из-под ладони Кристин, даже несмотря на то, что вторая его рука лежала на спинке стула Никки. Она никогда раньше не возражала, если он прикасался к другим девушкам, но сегодня ее это просто бесило, особенно потому, что Кристин, похоже, была неспособна держать свои руки при себе. Она сидела во главе стола, между Спенсом и Дэвидом, занимая именно тот стул, на котором должен был сидеть Дэнни, учитывая, что это был его прощальный вечер.

— Ребята, кто будет десерт? — спросил Дэвид, когда официант начал раздавать меню. — Лично я просто обязан съесть кусочек чизкейка.

— Подумай о своей фигуре, милый, — упрекнул его Дэнни.

— Ему не о чем волноваться, — парировала Кристин, — а вот я на диете, и все из-за новой роли. Я, между прочим, играю модель, прости господи. Просто удивительно, что они выбрали именно меня. Я никогда даже не пыталась стать моделью, да и роста во мне меньше, чем метр семьдесят, но ассистент режиссера сказал, что его убедили мои ноги. И моя игра, очевидно. Я говорила вам, что, по их словам, я была просто великолепна на прослушивании? Судя по всему, они даже не стали продолжать прослушивание после моего показа, и все это — благодаря тебе, — сообщила она Спенсу, снова сжимая его руку. — Если бы ты не порепетировал со мной накануне, я бы села в лужу.

— Похоже, еще один бокал — и ты эту лужу сделаешь, — проворчал Дэнни достаточно громко, чтобы она услышала.

Никки с трудом сдержала смех, а Кристин бросила на него косой взгляд, затем икнула и хихикнула.

— Прости, я знаю, что немного перебрала, — призналась она, — но я сейчас на таком подъеме! Все идет просто блестяще. Я уже говорила вам, что у меня еще одно прослушивание на следующей неделе?

— Да, говорила, — сообщила ей Никки, единственная из всех, кто оставался трезв как стеклышко, и искренне жалевшая об этом. — Дэвид, ты уже что-то узнал о работе в Париже? — спросила она, полная решимости заставить Кристин замолчать.

— Они свяжутся со мной в понедельник, — ответил он.

— Как долго ты будешь там жить? — спросил Дэнни.

— Всю первую половину января, скорее всего.

— Как ты считаешь, там найдется роль для меня? — тут же поинтересовалась Кристин.

— Нет, если только ты не научилась готовить, — засмеялся он.

— Ой, прости, я совсем забыла, это ведь кулинарное шоу для какого-то поварского канала. Скукотища.

Глаза Никки расширились, когда Дэвид вспыхнул.

— Мне заплатят в два раза больше того, что я получаю за съемку новостей, — напомнил он Кристин.

— Ну, хоть что-то, иначе это было бы пустой тратой времени, — парировала она. — Вы меня, конечно, простите, — поспешно добавила она, когда Никки и Дэнни изумленно вытаращились на нее, — просто он суперталантливый оператор и должен снимать художественные фильмы или, по крайней мере, — телефильмы. Вот посмотрите на меня: я не распыляюсь!

— Крис, я думаю, тебе уже хватит, — сказал Дэвид.

— Я только говорю…

— Мы знаем, что ты говоришь, но давай теперь поговорим о Дэнни, хорошо?

Ноздри Кристин раздувались, а Дэнни покраснел. Дэвид не часто вставал на дыбы, но когда он это делал, зрелище получалось довольно увлекательным.

— Простите меня за то, что я смею дышать, — саркастически пробормотала Кристин.

Игнорируя ее, Дэвид сказал:

— Ну, давай, Дэн, расскажи нам, что произойдет в ближайшие несколько дней.

Сделав театральный жест рукой, Дэнни сказал:

— Милашка, ты большую часть уже знаешь. Завтра приезжает мой папа…

— И когда они едут в Австралию? — уточнил Спенс.

— В конце следующей недели. Вы ни за что не догадаетесь, что они собираются подарить своему драгоценному мальчику на Рождество!

Все застыли в предвкушении.

Глаза у него закатились, а губы сложились трубочкой, когда он придавил пальцем щеку.

— Новехонький велосипедик, — объявил он голосом ребенка.

Пока они смеялись и пили за новый велосипед, насущную потребность в Лондоне, подошел официант, чтобы принять заказ, и Спенс снова наполнил бокалы.

— Еще апельсинового соку? — шепотом спросил он у Никки.

— Если я соглашусь, то начну менять цвет, — простонала она.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Небольшое расстройства желудка, похоже, но в целом — нормально, — она хотела попросить его положить руку туда, где бы Кристин не могла до нее достать, но боялась показаться ему мелочной и ревнивой, а это было не в ее стиле. Или, во всяком случае, раньше было.

Дэвид собирался попросить Дэнни продолжать, когда тот сказал:

— Любимые мои, все знают, что я могу говорить о себе всю ночь, но я считаю, что мы должны провести коллективное обсуждение идей Никки для короткометражки, ведь в ближайшее время я не смогу принять в нем участие. Ну, давай, Никки, начинай. Какой новый добрый гений порхает в твоей великолепной головке?

Рассмеявшись и наклонившись к Спенсу, Никки сказала:

— Ну, вообще-то, я думала о каком-то новом подходе…

— О, прости, любимая, — вздрогнул Спенс, поскольку его мобильный зазвонил. — Это звонок, которого я жду. Придется мне выйти и поговорить.

Пока он шел, пробираясь через переполненный ресторан и прижимая к уху телефон, Кристин спросила у Никки:

— Кто это?

— Думаю, Дрейк, — ответила Никки.

— Что он хочет? Догадываешься?

Никки пожала плечами и покачала головой. Даже если бы знала, она вряд ли сообщила об этом Кристин.

— Спенс скоро вернется, так давайте начинать наш мозговой штурм, — предложил Дэвид. — Так значит, ты думала о новом подходе к…

— «Венецианскому купцу», — закончила фразу Никки. — Это пришло мне в голову, вообще-то, когда мы смотрели игру Крис в «Двенадцатой ночи». Не то чтобы новый вариант походил именно на данную постановку…

— Почему? Что плохого в той постановке? — холодно и требовательно поинтересовалась Кристин.

— Ничего, — уверила ее Никки. — Прекрасная постановка. Я просто хотела сказать, что не собиралась использовать тот же самый комедийный подход, но он заставил меня подумать об адаптациях Шекспира и о том, как обстоит дело сейчас — ну, вы меня понимаете: экономический спад, и все думают только о деньгах, — и я решила, что было бы здорово сделать такое современное попурри из истории ростовщика Шейлока.

Дэвида и Дэнни ее речь, похоже, впечатлила. Даже Кристин заинтересовалась.

— Продолжай, — подтолкнул ее Дэвид. — Нет, погоди, сначала скажи, сколько должен идти фильм?

— Минут сорок, не больше, — ответила Никки. — Я думала, что мы могли бы сохранить имена персонажей, но в Шейлоке я не вижу прежде всего еврея: он будет главой торгового банка — ну, вы знаете, как братья Леман…

— Ну, здрасьте! А они кто, по-твоему? — перебила ее Кристин.

— Ты ничего не поняла, — принялся втолковывать ей Дэнни. — Она хочет сказать, что не в национальности дело. Фильм — о нашей культуре жадности.

— Точно, — кивнула Никки. — Фильм о том, что все пострадали от развала системы кредитования. Если нам удастся провести правильные параллели, то, думаю, фильм может получиться действительно эффектным.

— Согласен, — поддержал ее Дэвид.

— Знаешь, ты удивительный человек, — неожиданно объявила Кристин. — Мне бы ничего подобного никогда в голову не пришло. Спенсу наверняка понравится, вот увидишь.

Хотя Никки не очень обрадовалась тому, что Кристин говорит за Спенса, она, тем не менее, была польщена и снова почувствовала к ней приязнь.

Когда Спенс вернулся с мороза, рассыпаясь в извинениях и пылая румянцем, он немедленно схватился за предложенную Никки идею. Вино стало исчезать с еще большей скоростью, когда они начали придумывать разнообразные точки зрения и аналогии, которые вызвали очень много веселых и серьезных предложений.

— Думаю, нам пора в клуб, — объявил Дэнни, когда принесли счет. — Ты с нами, Ник?

— Конечно, я тоже пойду, — ответила она, несмотря на то что уже начала дремать на плече Спенса.

— Знаешь, я всегда хотела сыграть римлянку Порцию, — объявила Кристин, когда они вышли в холодную ночь, чтобы найти такси. — Кого ты собираешь брать на роль Бассанио? — спросила она Спенса.

— Бог его знает, — ответил он. — А вот среди актеров, которые играют у Дрейка, есть человек, который бы идеально подошел на роль Шейлока. Впрочем, прежде чем набирать актеров, мы должны получить сценарий, так что все упирается в вас, миссис Шекспир.

Никки рассмеялась, затем вздрогнула, поскольку ее бок пронзила острая боль.

— Что с тобой? — заволновался Спенс.

— Все хорошо, — слабо произнесла она.

— Это из-за ветра, — сообщила ей Кристин. — У моей кузины постоянно были жуткие боли от ветра, когда она носила ребенка.

— Уже прошло? — спросил Дэнни; он встревожился не меньше Спенса.

Никки кивнула:

— Похоже на то, — и она выпустила воздух из легких.

— Такое раньше случалось? — не отставал Дэвид.

— Не так сильно, но да, бывало. Думаю, я просто слишком резко вдохнула. К тому же я немного устала, так что, может, вы продолжите веселиться в «Квинз шиллинг», а я возьму такси?

— Я отвезу тебя, — заявил Спенс, привлекая ее к себе.

— Знаете, давайте все поедем домой, — вмешался Дэнни. — У меня завтра тяжелый день, и лечь спать пораньше — неплохая идея, да и без тебя нам не будет весело, красотка.

Никки засмеялась.

— Если бы я поверила в это, то поверила бы во что угодно, — парировала она, прижимаясь к Спенсу и беря Дэнни под руку.

Меньше чем через час они уже были дома, но в то время как остальные были еще полны сил и хотели посмотреть видик и покурить травку, Никки и Спенс отправились спать.

— Ты уверена, что все в порядке? — спросил Спенс, когда они уже лежали в постели. — Ты в последнее время какая-то грустная. Если ты волнуешься о ребенке или еще о чем-то, то расскажи мне об этом.

Улыбнувшись, она прижала ладонь к его щеке и сказала:

— Обещаю, что скажу, если что-то пойдет не так, но правда, я просто счастлива, что ты проведешь со мной все выходные, и я в восторге от скорого переезда в Лондон.

— Это будет прекрасно, — бормотал он.

— Все будет именно так, — уверила она его, потому что в глубине души знала: так все и будет.

Его глаза смеялись, когда он заметил:

— Это маленькое чудовище, которое ты носишь, затащило нас на самые настоящие американские горки, верно?

Поскольку беременность пока протекала идеально, она поняла, что он имеет в виду внутренние проблемы, которые они по-настоящему не обсуждали. Они словно боялись, что если заговорят об этом, то вдохнут в них жизнь, и в результате не получится ничего хорошего.

— Помассировать тебе спинку? — предложил он.

— М-м, да, пожалуйста, — пробормотала она, повернулась на другой бок и закрыла глаза, как только он начал делать удивительно нежный массаж. — Кстати, — сонно произнесла она, — я так поняла, это тебе Дрейк звонил?

— М-м? — не менее сонно буркнул он. — А, да. Это он звонил.

— И что он хотел?

— Гм, ничего важного… Просто изменения в расписании на следующей неделе. С его стороны было любезностью сообщить мне об этом.

Прошло несколько минут, прежде чем его рука легла на ребенка и он уснул. Она тоже была очень близка к этому, но ощущение того, что он солгал, не давало ей спать.

ГЛАВА 5

На следующий день после того, как Дэнни уехал, возникло ощущение, что из дома высосали всю энергию, оставив атмосферу грусти и пустоты, — и в этом месте Никки уже не хотелось оставаться. Она знала, что будет ужасно скучать по нему, тем более что Спенс сейчас все время далеко; но он в конце концов вернется, тогда как Дэнни — нет.

— Он приедет на Рождество, — напомнил ей Спенс, когда Никки издала тяжкий вздох. Она махала на прощание рукой Дэнни и его отцу до тех пор, пока они не повернули за угол.

— Я знаю, — ответила она, облокачиваясь на него спиной, а он обнял ее одной рукой, — но сейчас это кажется так далеко. Знаешь, у меня возникает такое ощущение, словно наша небольшая семья разваливается, а я хочу, чтобы все оставалось по-прежнему.

Обняв покрепче, он поцеловал ее в лоб и повел обратно в дом.

— Так все и будет, — пообещал он. — То, что происходит сейчас, — это всего лишь начало переезда в Лондон, а потом мы снова станем жить вместе или так близко друг к другу, как только возможно.

— М-м, — пробормотала Никки, ей очень хотелось поверить, но верилось в это с трудом. Однако не в ее характере было долго грустить, а поскольку он, весьма вероятно, мог оказаться прав и через несколько месяцев они все снова могли бы собраться вместе, она выдавила из себя улыбку и подставила губы для поцелуя. — Когда уезжаешь? — спросила она, все еще прижимаясь к нему.

Он посмотрел на часы:

— Через час, — а затем, проведя рукой по ее волосам, добавил: — Почему бы тебе не поехать со мной?

Чувствуя, как по телу разливается приятное тепло, она минуту размышляла над этим предложением, но затем покачала головой.

— Я не могу, — сказала она. — Мне еще столько всего нужно сделать здесь. Тебя все равно не будет дома целыми днями, так что мы почти не будем видеться.

— Да, но по вечерам мы были бы вместе.

— Вряд ли, учитывая, как поздно ты возвращаешься домой в последнее время, — напомнила она. — Нет, у меня все будет хорошо. Дэвид все еще здесь, и я обещала немного поработать над его блогом во вторник, плюс я хочу начать писать новый сценарий.

Спенс тоже очень этого хотел, поэтому не стал продолжать спор. Он еще раз поцеловал Никки в лоб, а затем подошел к ее ноутбуку, чтобы проверить свою почту.

— Эй, вы, двое, — позвала их Кристин, спускаясь по лестнице со второго этажа, когда Никки уже устроилась в кресле с воскресной газетой. — Кто-нибудь видел мой мобильный? Я только что держала его в руках, но, наверное, где-то оставила.

— Он там, на полу, — ответила Никки, указывая на ковер перед телевизором. — Ты, случайно, не знаешь, когда Дэвид вернется от мамы?

— Он сказал, часа в три, так что, думаю, может появиться в любой момент. Просто превосходно! Пришла СМС от художника по костюмам, — она тихонько взвизгнула от восторга. — Завтра мы пойдем по магазинам. Разве это не чудесно? Значит, я поеду тем же поездом, что и ты, Спенс.

— Круто, — растерянно ответил он, а затем добавил: — Вообще-то Сэм только что прислал мне письмо: Кайла возвращается. Значит, я буду спать на диване, а ты можешь занять свободную комнату.

Глаза Кристин лукаво сверкнули, когда она оторвала взгляд от телефона.

— Мы всегда можем лечь вместе, — пошутила она и подмигнула Никки.

Хотя Спенс игриво поднял брови, показывая, что он услышал, гораздо больше его привлекало только что открытое письмо.

— И сколько времени ты проведешь в Лондоне? — спросила Никки, надеясь не показаться бесцеремонной.

Кристин пожала плечами:

— Точно не знаю. Зависит от того, зачем именно я им понадобилась. Съемки начнутся только за две недели до Рождества, но кто знает, какая еще работа может появиться, пока я буду там. А, вот и он, — сказала она, увидев, как Дэвид входит в ворота. Подскочив к входной двери, она распахнула ее и начала трещать о том, что переедет в Лондон раньше, чем ожидала, и не мог бы он пойти с ней наверх и подсказать, какие именно наряды стоит взять с собой.

— Бедолаге, очевидно, придется участвовать в своего рода модном показе, — заметила Никки, отбрасывая в сторону газету и с трудом вставая с кресла. — Что-нибудь интересное? — спросила она, подойдя к Спенсу и заглядывая ему через плечо.

Он покачал головой и закрыл почту.

— Только обычные сообщения, — ответил он, — кроме информации о том, над чем сейчас работает Филиппа: если у нее все получится, мы сможем заработать немного наличных.

— Продолжай, — попросила его заинтригованная Никки.

Он улыбнулся:

— Трудно поверить, но речь идет о сериале «Чисто английские убийства». Судя по всему, они действительно готовы поработать с новыми режиссерами, и у нее на завтра назначен обед с одним продюсером, классным парнем. Конечно, мы предпочли бы снимать фильм, но телесериал — это тоже очень хороший опыт. Да и наш маленький задира скоро появится на свет, — добавил он, и его голос наполнился нежностью, когда он погладил ее растущий живот, — так что нам нужно поддерживать приток денег.

Она засмеялась: ребенок толкнул ее ножкой.

— Я думаю, это был голос «за», — сказала она. — И это означает, что ты будешь работать с Кристин?

— Боже упаси, — возразил он. — Она закончит сниматься прежде, чем я начну, — если я вообще начну, — и, наклонившись, чтобы поцеловать ее в пупок, он сказал: — Привет, Бастер, не думай, будто я не знаю, как дорого ты нам обойдешься, особенно если ты девочка; я стараюсь изо всех сил. Знаешь, — сказал он Никки, — если что-нибудь действительно выйдет из этой истории с «Убийствами»… Думаю, у них такая же нехватка хороших сценаристов, как и режиссеров, так что, возможно, тебе стоит подать заявку?

Она чуть не рассмеялась:

— Ты меня знаешь, я только «за», но я ничегошеньки не знаю о расследованиях.

— Они наверняка помогут тебе разобраться, а еще сведут с кучей настоящих полицейских. Как бы там ни было, это хорошая мысль. Главное — попытаться достать из ящика твои собственные сценарии.

— Для начала их надо хотя бы написать, но на этой неделе я обязательно начну работать над Шейлоком.

Однако она была настолько занята написанием статей для «Вестерн дейли пресс» и помощью Дэвиду с семинаром в центре искусств «Уотершед», что приступить к новому сценарию ей удалось только на следующей неделе. Не успела она начать, как Дэвид поинтересовался, не возьмет ли она еще несколько интервью для его блога. Это оказалось настолько весело и захватывающе, что они потратили целых четыре дня и отсняли такое количество материала, что потребовались еще пять дней, чтобы все это просмотреть и отредактировать.

— Это безумие какое-то, — сообщила она Дэнни по телефону спустя три недели после того, как он уехал. — Единственный недостаток — то, что вы со Спенсом не можете к нам присоединиться.

— Я бы с удовольствием, — засмеялся он. — Здесь я работаю, как раб: «Щелкни кнутом, шевели задницей, ленивый мальчишка!» Но мне все равно нравится. Теперь скажи, как дела у чертенка и что бы он или она хотели бы получить в подарок на Рождество? Но прежде, чем отвечать, вспомни: я все еще не зарабатываю миллионы долларов, так что дизайнерским штучкам придется немного подождать.

Смеясь, она ответила:

— Не волнуйся о подарках, Дэн, просто обязательно приезжай: это все, что имеет для нас значение. Кстати, миссис А. уже решила, что обязательно поедет в Индию, так что Дэвид будет здесь.

— О боже, — он чуть не сошел с ума от радости. — Но еще больше ты бы меня порадовала, если бы сказала, что Кристин не будет.

— Тогда пляши, потому что она пойдет к матери. Дэвида, конечно, тоже приглашали, но он сказал, что проведет праздники с нами. Как ты догадываешься, это ее жутко разозлило.

— О, какая жалость, — нарочито сочувственно протянул он, — но я уверен, что она вскоре простит его. Она уже начала сниматься в «Убийствах»?

— Начнет на следующей неделе. Спенс говорил тебе, что он тратит много времени, просматривая сериал, чтобы понять стиль режиссеров? Он еще точно не знает, дадут ли ему эпизод, но он просто в восторге.

— Ну, ты знаешь Спенса, он умеет добиваться того, чего хочет, поэтому мы все и любим его.

— Это одна из причин… Не вешай трубку, у меня вторая линия, — опустив телефон, чтобы посмотреть, кто это, она почувствовала, как ее сердце сильно застучало.

— Дэн, я тебе перезвоню, — сказала она и быстро переключилась на вторую линию. — Привет, — произнесла она как можно нейтральнее, хотя это было нелегко, учитывая, какое сильное потрясение она испытала.

— Николь, это мама.

— Да, — ответила Никки, еще не зная, может ли она позволить себе чувствовать такое облегчение, какое на самом деле испытывала. — Как дела? — осторожно спросила она.

— Я Мы… прекрасно, спасибо. А у тебя как? — голос матери не отличался теплотой, но это было обычным делом, к тому же она явно беспокоилась о том, как дочь воспримет ее звонок.

— У меня все хорошо, — ответила Никки. — Рада, что ты позвонила, — добавила она, делая шаг навстречу.

Голос матери зазвучал чуть менее напряженно, когда она сказала:

— Я рада, что ты так считаешь. Мы беспокоимся о тебе.

«Тогда почему не позвонили раньше?» — хотела спросить Никки.

— Мы с отцом хотели бы увидеть тебя.

Никки тоже хотела их видеть, больше чем когда-либо, но она волновалась по поводу того, как они воспримут растущее доказательство ее беременности.

— Мы обязательно должны кое-что обсудить, — продолжала ее мать. — Мы с радостью приехали бы к тебе, но лучше, если ты приедешь к нам. Это возможно?

Никки нервно сглотнула.

— Наверное, — сказала она. — А что случилось?

— Это не телефонный разговор. Папа встретит тебя на вокзале, ты только сообщи время прибытия поезда. Почему бы нам не пообедать вместе? Завтра ты сможешь?

— Гм… спасибо, но встречать меня нет необходимости. Я с удовольствием пройдусь пешком, если не будет дождя.

— Прекрасно. Скажем, около полудня?

— Мама, — сказала Никки, прежде чем та успела повесить трубку, — я все еще беременна, и это заметно, так что…

— Мы не ожидали ничего другого, — заверила ее мать, — поэтому отец и предложил встретить тебя на машине. Он готов это сделать, только скажи.

В течение нескольких минут после окончания разговора Никки сидела, глядя в пустоту, и спрашивала себя, что же на самом деле случилось. Ей хотелось бы, что родители поменяли мнение насчет ребенка и принимали участие в его жизни, как это делали большинство бабушек и дедушек. Учитывая приближение Рождества, она предположила, что это возможно; однако шестое чувство не сильно поддерживало такую надежду.

Она не рассказала о разговоре Спенсу, когда они общались по телефону той ночью, в основном потому, что настолько погрузилась в обсуждение деталей его дня, что фактически забыла о звонке матери, пока не повесила трубку. Некоторое время она думала, не перезвонить ли ему, но в конце концов решила этого не делать. Никки хотела сначала выяснить, что случилось, потому что, если все закончится так, как в последний раз, когда она видела своих родителей, она не хотела, чтобы он волновался о ней и о том, как это ее расстраивает.

Итак, на следующий день, потратив много времени на выбор одежды и отрепетировав бесконечное количество возможных сценариев, чтобы подготовиться к «серьезному разговору», она села на одиннадцатичасовой поезд в Бат и без десяти двенадцать уже шла по Грейт-Палтни-стрит к дому родителей. Хотя дождя не было, в воздухе висели капли влаги, поэтому она подняла воротник толстого шерстяного пальто, а фиолетовый шарф, подаренный Спенсом, прикрывал нижнюю половину ее лица, защищая от ледяных порывов ветра.

Войдя в ворота, она только начала раздумывать, не воспользоваться ли своим ключом, когда дверь дома открылась и ее мать, похоже, обрадованная встречей (что не могло не успокаивать), проводила ее в тепло большого холла.

— Тебе стоило позвонить нам со станции, — упрекнула ее Адель. — Отец приехал бы и забрал тебя.

— Все хорошо, я немного прогулялась, — ответила Никки, начиная расстегивать пальто. Она вдохнула знакомые запахи и тут же почувствовала, как ее наполняет прекрасное чувство возвращения домой.

Забрав у Никки пальто, Адель на секунду смутилась, но затем положила ладонь на щеку дочери и наклонилась, чтобы поцеловать ее в лоб. Это было редкое, но не уникальное проявление любви, и теперь уже смутилась Никки, поскольку ей захотелось крепко обнять маму. Неужели они принесут извинения за те резкие слова, которыми они обменялись во время ее последнего визита, спросила она себя с робкой надеждой. Она была готова извиниться, и простить, и забыть — разумеется, если они примут ребенка. По дороге она даже заскочила в булочную на мосту и накупила пирожков с яблочной начинкой как своего рода предложение мира: она помнила, что отец их очень любит.

— Папа в гостиной, — сообщила ей мать. — После разговора пообедаем вместе. Папа собирается побаловать нас копченым лососем и блинчиками со сливочным сыром.

Это были любимые блюда Никки. Она улыбнулась тому, как все старались понравиться друг другу, и решила не напоминать маме, что беременным нежелательно употреблять мягкие сыры.

— Иди, — сказала Адель, повесив пальто и шарф. — Он с нетерпением ждет тебя.

Понимая, как сильно ей хочется повидаться с ним, Никки прошла в гостиную и увидела отца, который стоял на коленях и подкладывал дрова в камин.

— Привет, — сказала она.

— О, ты уже пришла! — воскликнул он и, отряхнув руки от пыли, начал вставать.

Никки поразилась и испугалась, заметив, с каким трудом он встает, словно повредил спину или у него болят ноги. Затем он обернулся, и ее сердце пронзила боль. Он выглядел уставшим, бледным и определенно похудел. Ее внезапно охватил страх: возможно, они хотят сообщить ей, что у него рак или что-то не менее ужасное, и кровь застыла у нее в жилах. «Господи, пожалуйста, прошу тебя, пусть он будет здоров», — тихонько взмолилась она, идя к нему, чтобы обнять.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила она.

— Да, хорошо, — ответил он, обнимая ее в ответ: не так сердечно, как когда она была маленькой, но достаточно тепло, чтобы напомнить ей о том, как сильно он любит ее, несмотря на разногласия. На тот случай, если новости окажутся именно такими, каких она так боялась, Никки обняла его еще крепче.

— Я скучала по тебе, — сказала она, задаваясь вопросом, что он почувствовал, когда к нему прижали его будущего внука.

— Я тоже скучал по тебе, — хрипло ответил он. — Не надо нам было в прошлый раз доводить все до скандала.

— Хочешь что-нибудь выпить? — предложила Адель, входя в комнату.

Когда Никки обернулась, ее беспокойство начало расти, потому что теперь, когда она хорошо разглядела мать, та тоже показалась ей не такой, как всегда. Лицо у нее было напряженным, глаза казались стеклянными, под ними залегли тени.

— М-м, нет, спасибо, — неловко ответила Никки. — Я подожду… когда мы сядем за стол.

— Сядь поближе к огню, — предложил ей отец, указывая на кресло напротив того, в которое сел сам. — Вот, возьми чипсы, если хочешь перекусить.

Чувствуя, что и в комнате тоже что-то изменилось, Никки сильнее натянула свитер, прикрывая выпирающий живот, и присела на краешек кресла. Между ними стоял журнальный столик, на нем царил беспорядок, к чему она не привыкла, поскольку ее родители были жуткими чистюлями.

— Вы все еще собираетесь на Барбадос на Рождество? — спросила она, пытаясь завязать светский разговор.

— Нет, мы все отменили, — ответил отец.

Сердце у Никки сжалось. Не такой ответ она ожидала услышать.

— Мы останемся здесь, — сказала мать. — Вообще-то, мы надеялись, что, возможно, ты захочешь присоединиться к нам.

Испугавшись, что это, возможно, последнее Рождество отца, но подозревая, что приглашение не распространяется на Спенса, Никки ушла от прямого ответа:

— Ну, думаю, это зависит от обстоятельств… То есть я, безусловно, должна праздновать Рождество вместе со Спенсом.

Ее отец кивнул и сцепил руки.

— У нас есть для тебя кое-какая информация, — начал он, глядя на Адель, которая села на диван рядом с его креслом.

«Пожалуйста, Господи, не дай ему умереть», — запаниковала Никки.

— Тебе будет нелегко услышать это, — продолжал он, и ее сердце практически остановилось, — но я думаю, что ты обязательно должна знать то, что мы обнаружили, особенно учитывая рождение ребенка.

Поразившись тому, что он упомянул о ребенке, Никки удивленно моргнула, не сводя с отца глаз.

— В прошлый раз, когда ты к нам приходила, — продолжал он, — меня так обеспокоили решения, которые ты приняла, и то, куда они могли тебя завести, что я взял на себя смелость нанять человека, который бы разузнал о прошлом твоего друга, и выяснилось…

Внезапная волна гнева захлестнула Никки.

— Что ты сделал? — неистово закричала она. — Ты что, хочешь сказать?.. Да как ты посмел? У тебя нет никакого права.

— Николь, пожалуйста, выслушай отца, — вмешалась мать. — Ты обязательно должна узнать то, что мы выяснили, это очень важно.

Никки вскочила на ноги.

— Что бы вы там ни разнюхали, это совершенно ничего не изменит, — решительно заявила она. — Спенс — отец ребенка, и если вы думаете…

— Николь, твой друг — сын человека, которого признали виновным в растлении малолетних, — прямо сообщил ей отец.

Никки зашатало от ужаса.

— В большинстве случаев его жертвам не было и пяти лет, — спокойно продолжал отец. — И теперь я должен спросить тебя: неужели ты готова подвергать такому риску…

— Его отец мертв, — закричала Никки.

— Но это не меняет того, кем или каким он был. И мы должны задать себе вопрос: насколько твой друг похож на своего отца? Не унаследовал ли он?..

— Не смей даже произносить это, — предупредила она, и в ее голосе появилась угроза.

— Что Спенсер говорил тебе о своем отце? — спокойно спросила ее мать.

Никки неистово набросилась на нее.

— Во всяком случае, не это, — процедила она, — потому что это неправда, а даже если и правда, это не означает, что Спенс такой же. — Она прижала ладони к вискам. — Я не могу поверить, что стою здесь и позволяю вам совать нос не в свое дело, — вспыхнула она. — Как вы посмели… Вы ни разу даже не видели Спенса, а фактически обвиняете его в том, что он педофил, в то время как он никогда не причинит вреда ни единому человеку, а тем более собственному ребенку… Вы мне омерзительны тем, что могли допустить такую мысль. — Она разрыдалась. — Я сожалею, что вообще приехала сюда. Я должна была догадаться, что вы попытаетесь заставить меня отступиться от него или совершить какую-нибудь подлость…

— Пожалуйста, успокойся, — перебил ее отец. — Я понимаю, как сильно ты расстроилась, но мы сделали это для твоей же пользы…

— Нет! Вы сделали это для себя! — закричала Никки. — Вы не можете смириться с тем, что у меня свой путь, и таким образом пытаетесь вернуть контроль надо мной. Что ж, вы добились прямо противоположного, потому что единственные, от кого я отвернусь, — это вы…

— Я просто оповещаю тебя, — напомнил он ей.

— Ты шпионил, — негодовала Никки. — И откуда вам знать, что человек, о котором вы говорите, действительно был его отцом? Я рассказывала вам, какая у него была мать…

— Это имя стоит в его свидетельстве о рождении.

— И это ничего не означает. Откуда мы знаем, может, она все просто выдумала: от нее это вполне можно ожидать. А вы обвиняете Спенса… — она задыхалась от слез. — Он сделал все, чтобы порвать с прошлым, и то, что вы так себя повели… Мне так… стыдно за вас. Неужели в ваших душах нет места состраданию или прощению? Можете не трудиться отвечать, я знаю ответ.

Когда Никки направилась к двери, мать стремительно последовала за ней.

— Дорогая, пожалуйста, попытайся понять наши мотивы, — быстро произнесла Адель. — Если ты так уйдешь, это не поможет ни тебе, ни ребенку.

— Ни одному из нас не легче от того, что мы собрались здесь, — выпалила Никки. — Боже, я не могу поверить, что вы зашли так далеко. Вы уверили себя, что кто-то, с кем вы даже не знакомы и не имеете о нем ни малейшего представления, — чудовище только на том основании, что его отец, который может и не его настоящий отец…

— У нас есть отчет детектива, — заметил ее отец. — Почему бы тебе самой не взглянуть на него?

Никки резко обернулась: ее глаза все еще сверкали от ярости.

— Мне не нужно ничего читать. Спенс вовсе не такой, каким вы пытаетесь его выставить, — от боли голос у нее дрогнул. — Я не намерена слушать дальше, — закричала она. — Не будет никакого обеда. Вообще-то, после того что вы сделали… Ваши мерзкие попытки управлять всем, что я делаю, и всеми, с кем я общаюсь… С меня довольно. Я не желаю больше иметь с вами ничего общего.

— Николь, мы должны еще кое-что обсудить! — закричала ей мать, когда Никки распахнула дверь.

— Мне все равно. Меня совершенно не интересует, что вы хотите сказать. — И, вылетев в зал, как ураган, она схватила свою сумку, пальто и шарф и изо всех сил хлопнула входной дверью.

Только когда Никки дошла почти до моста, она остановилась, надела пальто и шарф, закрыв лицо так, чтобы никто из прохожих не видел, что она плачет. В ней все еще кипел гнев, ей было ужасно обидно за Спенса и хотелось его защитить. Если бы она могла прямо сейчас пойти к нему и крепко обнять!.. Хорошо, что она не сказала ему о своих планах на день, потому что она ни за что не хотела бы, чтобы он узнал, что сделали ее родители. Это было отвратительно, предосудительно и совершенно непростительно. Тот факт, что он никогда не упоминал о приговоре своего отца, ясно свидетельствовал, что он слишком стыдился его, чтобы заставить себя говорить о нем. Могло быть и так, что он даже не знает правды об отце. Тогда уж он точно не узнает об этом от нее или от ее родителей: в этом она была абсолютно уверена. И потому, независимо от того, сколько боли это причинит ей и им, они видели ее в последний раз. Она не собиралась позволить им и их низким умишкам подобраться к Спенсу.


Возвращаясь домой, Никки сделала все, что могла, чтобы вытолкнуть из головы мысли о родителях, но это было нелегко и удалось, лишь когда раздался очень своевременный звонок от Спенса. Хотя он и заметил, что голос у нее грустный, Никки уверила его в том, что просто немного устала. Очень скоро он заставил ее рассмеяться, и вот она уже разделяла его восторг по поводу новостей, которые он ей сообщил.

— Два эпизода в «Чисто английских убийствах»! — воскликнула она. — Это же здорово!

— Это просто фантастика! Добрая старая Филиппа, ей это действительно удалось!

— Ну и когда ты приступаешь?

— В том-то все и дело. В первую неделю февраля. — Сердце Никки сжалось. Это было опасно близко к сроку родов. — Вот потому-то, — продолжал он, — я и отказался.

Никки не могла поверить своим ушам.

— Но, Спенс, ты не можешь… — у нее перехватило дыхание. — Это такой…

— Не переживай, — перебил он, — я объяснил, почему не могу начать именно в это время, и они со мной согласились. Сказали, что будут иметь меня в виду, если появится что-нибудь позже.

— Но…

— Никаких «но», вопрос решен, и я доволен.

Жалея, что родители не могут услышать этот разговор и понять, какой он замечательный человек, Никки улыбнулась и нежно ответила:

— Спасибо. Я действительно очень хочу, чтобы ты был со мной, когда все произойдет.

— Именно там я и буду, — уверил он ее. — Но это еще не все. Я рассказал Дрейку о твоей задумке насчет «Венецианского купца», и он хочет узнать побольше.

— Быть этого не может! Что он сказал?

— Он думает, что в этом что-то есть. Как только у тебя будет, что ему показать, он с удовольствием почитает сценарий.

— О боже! Мне нужно немедленно начинать писать.

— Это точно. А теперь приготовься, потому что следующая новость — просто бомба. Я только что получил работу режиссера рекламного ролика в январе — и все благодаря любезности Дрейка.

Чувствуя, что от эйфории у нее кружится голова, Никки лишь пожалела, что они сейчас не могут заключить друг друга в объятия и закружиться в танце от радости. Дела у него шли отлично (и он, бесспорно, этого заслуживал), и она просто не могла быть еще счастливее. Любовь ее была настолько сильной, что все, что с ним случалось, она чувствовала так, словно это случалось с ней.

Она все еще улыбалась и полчаса спустя, заходя в дом, где горели огни. Значит, Дэвид уже дома.

— Привет, я вернулась, — крикнула она, закрывая дверь и снимая пальто.

Ответа не последовало. Предположив, что он в душе или говорит по телефону, Никки вошла в гостиную, чтобы проверить, не лежит ли на столе почта. К ее удивлению, Дэвид сидел за компьютером, но неподвижно смотрел в черное окно, явно погрузившись в свои мысли.

— Эй, — тихо произнесла она. — Я дома.

Вздрогнув, он обернулся, и, хотя его губы тут же расплылись в улыбке, Никки не могла не прочитать в его глазах беспокойства.

— Все в порядке? — спросила она.

— Да, все классно, — заверил ее он. — Где ты была?

— Так, съездила кое-куда. Ты, похоже, немного взволнован?

Он рассмеялся и пожал плечами.

— У меня все нормально, — заявил он. — Просто задумался обо всем и пытаюсь кое-что решить, пока что мысленно. А у тебя что нового?

Понимая, что он не хочет обсуждать то, о чем думает, Никки оставила эту тему и, светясь от гордости, сообщила ему новости Спенса.

— Потрясающе! — воскликнул Дэвид. — Он действительно отказался от «Чисто английских убийств»? Вот это он отколол… А что рекламирует этот ролик?

— Какой-то шоколад, он не помнит названия, потому что никогда прежде о нем не слышал. Бюджет не очень большой, но это прекрасная возможность.

— Ты шутишь? Ты знаешь, сколько главных режиссеров Голливуда сделали карьеру благодаря рекламным роликам?

Она засмеялась:

— Ридли Скотт, Алан Паркер… Кстати, ты знал, что Дэвиду Линчу был только двадцать один год, когда родилась его дочь Дженнифер? Я вчера об этом прочитала.

— А теперь она тоже стала режиссером, — добавил Дэвид.

Никки положила руки на живот.

— Посмотри, какие у тебя перспективы, счастливчик, — сказала она Заку. И затем, в приступе эйфории, добавила: — Дэвид, все просто блестяще, правда? Я едва могу дождаться, когда Спенс вернется домой, чтобы Рождество мы отпраздновали вместе.

— Относительно Рождества могу сообщить следующее, — вставил он. — Сейчас сюда приедет моя мама, чтобы развесить по всему дому китайские фонарики и другие украшения, тем более что ей они в этом году не понадобятся. Так что, если ты не против, мы могли бы пойти купить елку, пока мама не явилась.

— Просто фантастика. Идем прямо сейчас! Я только пальто надену.

— Уже бегу, — рассмеялся он. — Только закончу письмо Крис.

— Передавай ей привет. Как у нее дела? Я не получала от нее известий, с тех пор как начались съемки.

— Она получает удовольствие от каждой минуты, не считая того, что никак не может избавиться от одного настырного поклонника.

— Мужчины или женщины?

— А ты как думаешь? — сухо спросил он.

Улыбнувшись, она оставила его за компьютером, а сама пошла наверх, чтобы переобуться в поддельные угги[5]. Она уже настолько растолстела, что могла натянуть их, только лежа на кровати и задрав ноги вверх. Спенс очень развеселился, когда застал ее в такой позе на выходных, и, похоже, ребенку это тоже очень нравилось, судя по тому, как он вертелся у нее в животе и, вероятно, потешался над ней.

— Тебе хорошо смеяться, тебе-то тепло и уютно, — шутливо поругала она его. — А на улице жуткий холод, так что я без этой обуви — никуда.

Она не была уверена в том, что он действительно икнул, но по ее ощущениям, это было именно так, и она нежно помассировала себе живот, словно могла помочь ему задержать дыхание.

— Чуть позже я напишу тебе чудесное письмо, — пообещала она Заку, — расскажу обо всех новостях у папы и о нашей поездке на рынок с Дэвидом, где мы хотим купить твою самую первую новогоднюю елку. Мы сделаем фотографии (я вставлю их в книгу, которую уже начала писать для тебя), так что ты сможешь увидеть себя в виде большой шишки вместе со мной и папой на твоем первом Рождестве в окружении кучи прекрасных подарков от Санта-Клауса.

В письме она не станет упоминать о том, что произошло в доме ее родителей, потому что это слишком ужасно. Она готова почти на все, лишь бы удостовериться, что Зак никогда не узнает об этом. Вообще-то Никки уже решила, что будет удалять все электронные письма, которые пришлют ей родители, стирать все СМС, не читая, и игнорировать их звонки, потому что для нее не было ничего важнее, чем защитить Спенса от их совершенно отвратительных инсинуаций.


В рождественский вечер, когда в камине лениво вздыхал и потрескивал огонь, а пол в комнате был покрыт разбросанными подарками и оберточной бумагой, мобильный телефон Никки запищал — ей пришла СМС.

— Кто это может быть? — раздраженно проворчала она, не желая менять удобное положение, которое она с трудом приняла на диване рядом со Спенсом.

— Не обращай внимания, — вяло буркнул он.

Приоткрыв глаза, она посмотрела на остальных. Дэвид растянулся на полу и крепко спал, его голова покоилась на ярко-оранжевой мягкой игрушке в виде страуса. Дэн свернулся калачиком в кресле, его бумажный колпачок сдвинулся под углом и дрожал при каждом новом приступе тихого храпа. Их рождественский ужин состоял сплошь из одних соблазнов: жареная индейка, пастернак с сыром, соте из белых кореньев и моркови, а также огромный рождественский пудинг, купленный в «Фортнум энд Мейсон». Все они так плотно поели, что Никки уже начинала сожалеть об опрометчивом решении устроить вечеринку. К счастью, всех остальных они пригласили на десять, поскольку надеялись, что к тому времени уже отойдут от утренней эйфории, когда открывают подарки, готовят угощение и принимают звонки от родных и друзей.

Когда ее мобильный телефон снова запищал, а на телеэкране запрыгали двести два далматинца, которых никто уже не смотрел, она поняла, что у нее действительнонет сил встать и подойти к столу. Кроме того, если бы она все-таки встала, то могла бы почувствовать себя обязанной начать убирать со стола, а мыть посуду — обязанность Дэвида и Спенса, поскольку потрясающий банкет из обычных продуктов стряпали они с Дэнни.

Когда телефон пискнул в последний раз и сдался, она поплотнее прижалась к Спенсу и закрыла глаза. Наверное, это просто очередное поздравление, десятки которых они уже получили от старых университетских друзей и новых знакомых; или кто-нибудь спрашивал, может ли он привести с собой на вечеринку друга, — в общем, ничего срочного.

Она что-то сонно пробормотала и вдохнула чудесный мужской запах, исходящий от кожи Спенса. Было так приятно и удобно лежать на диване в комнате, где находились четыре самых дорогих для нее человека, если считать Зака — а как его не считать, тем более что сегодня он был особенно активен. Сейчас он, кажется, успокоился: его, несомненно, ошеломило такое количество пищи и глоток вина, которые хлынули на него. Должно быть, его словно накрыло лавиной, улыбнулась она про себя и нежно погладила живот, будто пытаясь успокоить его.

Миссис Адани подарила ей еще одну книгу индийской поэзии, и Никки с нетерпением ждала момента, когда завтра уединится со сборником, пока другие будут маяться похмельем или наберутся смелости и пойдут гулять вдоль канала Даунс. Позже они планировали встретиться со всеми на «Фабрике», если она будет открыта. Если же нет, они вернутся домой и останутся там: таковы были их приблизительные планы на все время до Нового года, когда Спенс и Дэнни должны будут вернуться в Лондон, а Дэвид полетит в Париж снимать кулинарное шоу. Она задавалась вопросом, чем займется Кристин, ведь ее эпизод в «Чисто английских убийствах» уже был снят. Собирается ли она возвращаться в Бристоль или решила снова навязать свое общество Сэму и Кайле в Воксхолле?

Когда телефон запищал в очередной раз, Никки не разомкнула глаз, словно пытаясь отгородиться от мира в лени, счастье и довольстве, которые насыщали воздух таким же теплом, как и огонь в камине. Единственное, что могло быть еще более замечательным, чем нежиться в сладкой полудреме сейчас, — это смотреть, как маленький Зак довольно сопит на груди отца или дрыгает ножками в симпатичной плетеной корзинке, которую купил Дэнни, пытаясь рассмотреть горы игрушек, которые Санта-Клаус сложил под елкой. За всю свою жизнь Никки не видела такого количества подарков для одного-единственного человечка, при том что они со Спенсом купили всего лишь несколько из них. Главным образом их подарили друзья и соседи, которые заходили к ним на протяжении всей недели и приносили открытки и пакеты в ярких упаковках. В них оказались потрясающие комбинезончики, музыкальные карусельки, ходунки, зубные кольца и еще много других полезных вещей. Эта щедрость была просто удивительной и так растрогала Никки, что она в конце концов расплакалась.

— Ну вот, опять гормоны, — поддразнил ее Спенс.

Она рассмеялась, обняла его и отказалась поддаваться грусти или гневу из-за того, что единственными людьми, которые не приложили никаких усилий, чтобы порадовать ребенка на Рождество, были ее родители. Никки старалась не думать об этом факте, который бросал тень на прекрасный во всем остальном день.

Незаметно для себя она невольно погрузилась в мысли, как они сами провели этот день. Скорее всего, пригласили друзей к себе на обед, так как мама любит готовить; а возможно, пошли в гости в дом, где нанят целый штат прислуги и где собралось много раскрасневшихся близких и дальних родственников, и была новогодняя елка до самого потолка. Интересно, что они говорили тем, кто спрашивал о ней? Рассказывали им страдальческим голосом, типичным для большинства родителей, что она решила стать независимой и потому не приехала домой на Рождество в этом году? Или, возможно, солгали, сообщив, что она уехала кататься на лыжах или заниматься альпинизмом в Азию или в какое-нибудь другое не менее экзотическое место? Она не могла себе представить, что родители кому-то признаются, что она беременна и сидит дома, в Бристоле, с отцом ребенка, который вырос в южном районе Лондона и отец которого, хоть и давно уже умер, был страшным преступником. Ей было интересно, вспоминали ли они сегодня о ней. По крайней мере, на прошлое Рождество, которое она тоже провела со Спенсом, пока они отдыхали на Барбадосе, они позвонили, чтобы пожелать ей счастья и поблагодарить за подарки, которые она им послала. В этом году не было никакого обмена открытками или подарками, телефонными звонками или СМС. Нельзя сказать, чтобы Никки этого очень хотела, но ей все равно было больно знать, что родители даже не попытались связаться с ней.

Затем крошечная искорка надежды начала мерцать где-то в дальнем уголке ее сердца. Нет, она не собирается уговаривать себя, что та СМС может быть от них; не хотелось разочаровываться, если окажется, что она ошиблась. (Не то чтобы она собиралась ее прочитать, но она хотя бы имела возможность ее стереть.) Если бы кто-нибудь спросил ее, она могла бы поклясться, что ей все равно, но правда заключалась в том, что, несмотря на все еще испытываемый ею гнев за их слишком пристальный интерес к жизни Спенса, почти всякий раз, думая о родителях, она ощущала некоторую пустоту. Никки тосковала и печалилась о том, что все происходит именно так. В глубине души она действительно верила, что родители свяжутся с ней сегодня, но поскольку прошло уже очень много времени, а звонка так и не было, она решила, что пора уже с этим смириться.

Если только…

Не в состоянии продолжать дремать теперь, когда в ее душе пустила корни надежда, что СМС, возможно, пришла от родителей, Никки скатилась с дивана, приземлившись на четвереньки, и постаралась не рассмеяться над тем, какое неграциозное зрелище представляла ее попытка встать на ноги.

Обнаружив телефон под шляпой из золотой бумаги, к одной стороне которой приклеилась капля рождественского пудинга, Никки почувствовала, как ее окатила волна паники, когда она щелкнула на пункте меню «Новые сообщения».

Прочитав текст, она замерла на месте. Никки была слишком ошеломлена его содержанием, чтобы чувствовать раздражение или огорчение оттого, что СМС прислали не родители.

«Только что послала тебе е-мейл по ошибке. Пожалуйста, НЕ открывай. Сразу удали. Кристин».

Она вздрогнула, поскольку мобильный телефон внезапно зазвонил. Увидев, что это Кристин, Никки ответила.

— Привет, ты получила мою СМС? — требовательно спросила Кристин; судя по голосу, она нервничала или даже немного паниковала.

— Да, только что. Но…

— Ты ведь не открывала почту, нет? Пожалуйста, скажи мне, что не открывала ее.

— Я даже не включала свой компьютер, — сообщила ей Никки.

— Чудесно. Когда включишь, тут же удали мое последнее сообщение. Хорошо? Я просто сделала глупость… Ну, знаешь, как это бывает: я думала о тебе, размышляла, как у тебя прошел день и все такое, а в результате вставила твое имя в поле «адрес» вместо того человека, которому писала. Я заметила это только после отправления письма. Так что не читай его, ладно? В нем нет ничего такого, но знаешь, будет лучше, если… Ну, ты понимаешь, о чем я.

Подозревая, что слишком хорошо поняла ее, Никки ответила: «Хорошо, я удалю его», — тщательно следя за тем, чтобы не добавить «не читая». Однако Кристин, казалось, не заметила этого.

— Прекрасно, — сказала Кристин. — Извини, что подняла столько шума. То есть, как я и говорила, там ничего такого нет. Просто меня бы очень смутило, если бы кто-то еще прочитал его, потому что, ну, в общем, ты понимаешь…

— И кому же ты его хотела отправить? — спросила Никки.

— Это не имеет значения. В общем, извини, мне пора. Моя бабушка только что приехала. Передавай привет всем и скажи Дэвиду, что я позвоню ему позже.

Повесив трубку, Никки продолжала стоять, уставившись на ноутбук, который приткнули рядом с компьютером Дэвида в нише, где хранилось все его оборудование. Она слишком хорошо понимала, что ей только что навешали лапши на уши. Но действительно ли она хочет сейчас выйти в онлайн и узнать, что же ей прислали по электронной почте и почему она не должна это читать?

Ответом было «нет».


Было раннее утро после «Дня подарков». Все, кроме Никки, еще крепко спали: некоторые только недавно заснули после вечеринки, которая затянулась до утра. Гости спали по всему дому: на полу, диванах, стульях — одного человека, завернувшегося в пуховое одеяло, она обнаружила даже в ванне, и ей пришлось выдворить его оттуда, чтобы спокойно сходить в туалет. Когда она вернулась в спальню, он лежал, свернувшись калачиком, в кровати возле Спенса.

Никки даже не пыталась навести какой-нибудь порядок в доме, который был как после бомбежки: почти все поверхности были заставлены бутылками из-под пива, вина и более крепких напитков, по всему дому встречались переполненные пепельницы, пустые тарелки, колпаки Санта-Клауса и детские игрушки. Она лишь расчистила немного места на столе для ноутбука, потому что любопытство перевесило доводы рассудка, как только Никки проснулась.

Теперь она тупо смотрела на электронное письмо, которое ей нельзя было читать. Хотя никаких имен в нем не называлось, из содержания было ясно, для кого оно предназначалось:

«Я не могу перестать думать о тебе. Сегодня я ужасно несчастна, потому что рядом нет тебя. Меня мучит вопрос, рассказал ты ей уже или еще нет. Рано или поздно тебе придется это сделать, но думаю, сообщить ей об этом на Рождество было бы немного подло. Но ты все равно должен сказать ей о сценаристке, с которой работаешь. Она так или иначе узнает, и будет гораздо лучше, если ты сделаешь это сейчас. Не может же она ожидать, что ты будешь работать только с тем материалом, который пишет она, это слишком эгоистично. А она совсем не такая, так что, думаю, все пройдет нормально.

Пожалуйста, пришли мне электронное письмо или СМС, расскажи, как у тебя дела. Надеюсь, тебе понравилась открытка, которую я оставила для тебя у Сэма. С нетерпением жду, когда уже наступит январь и мы все вернемся в Лондон.

До скорой встречи.

К.»


Сердце билось так сильно, что она положила руки на ребенка, словно пытаясь его защитить. Голова у нее кружилась, она вся дрожала. Когда Никки попыталась встать, ноги были словно ватные, и она снова опустилась на диван.

Ну, конечно, она просто что-то неправильно поняла, потому что Спенс никогда бы не поступил с ней подобным образом. Это было совершенно не в его стиле — вести себя нечестно или двулично, и ничто даже не намекало на то, что он только притворялся, будто они счастливы, а на самом деле хотел быть с другой.

Прижав руку ко рту, чтобы сдержать плач, или крик, или приступ удушья, она заставила себя прочитать сообщение еще раз. Мысленно повторяя слова, она чувствовала, как в ней поднимается волна гнева и нежелания верить в это, и клокотавшая в ней ярость уже начала пробиваться сквозь барьер первого шока. Что бы там ни случилось, во всем виновата Кристин, в этом Никки не сомневалась: если Кристин чего-то хотела, она этого добивалась, несмотря на то что могла причинить кому-то боль. Но и Спенс не может быть невинной овечкой. Она должна показать ему письмо. Пусть он объяснит, почему Кристин отправила ему такое сообщение. Но уже поднявшись с дивана, Никки засомневалась в том, что окажется в состоянии вынести его признание.

— О боже, какая же она сука, — прошипел Дэнни, когда Никки вытащила его из кровати и приволокла вниз, к ноутбуку. Он еще раз перечитал письмо. — Знаешь, что я думаю? — спросил он.

В глазах Никки трепетал страх, она ждала.

— Я думаю, она сделала это специально, чтобы причинить тебе боль, — заявил он с таким осуждением, что Никки вцепилась в его слова, словно в спасательный круг. — Я думаю, она точно знала, что делает, когда отправляла это письмо, — продолжал он, — и эта ее просьба не читать письмо — ерунда на постном масле. Конечно, ты бы обязательно прочитала его. Любой бы прочитал, и она на это рассчитывала.

Никки снова посмотрела на письмо и пыталась решить, как ей поступить.

— Ты должна показать это Спенсу, — настаивал Дэнни. — Позволь ему объясниться.

— Но что, если они встречаются? Они жили вместе у Сэма все это время, а там есть только одна свободная комната. Я даже слышала предложение Кристин разделить ее…

— Просто она хотела, чтобы ты услышала это. Она так завидует тебе, что буквально источает злобу. И всегда завидовала, потому что тебя все обожают, а ее терпеть не могут.

Слова утешения Дэнни на самом деле ничего не доказывали.

— Эта ситуация испортит нам Рождество, если тут действительно что-то происходит, — пожаловалась она.

— Она уничтожит намного больше, чем Рождество, — уточнил он не задумываясь, но, заметив выражение лица Никки, быстро добавил: — Но клянусь тебе, на самом деле ничего не происходит. Ты же отлично знаешь Спенса. Даже если бы от этого зависела его жизнь, он ничего не смог бы скрыть.

Никки кивнула и сглотнула.

— Ты прав, — согласилась она. — Только вот Спенс явно что-то от меня скрывает. Возможно, он действительно работает с другим сценаристом. Должна признаться, пару раз за последнее время, случалось, я думала, что он… ну, может, и не врет… но не говорит всей правды.

— Ты должна с ним поговорить, — твердо заявил Дэнни. — Нельзя ходить вокруг да около и ждать, ведь ты сама знаешь, насколько вредны отрицательные эмоции для малыша.

— Будет нечто куда большее, чем отрицательные эмоции, если…

— Прекрати! Отнеси ноутбук наверх прямо сейчас и покажи ему письмо.

— Рядом с ним спит Джаспер.

Дэнни растерянно моргнул.

— Я не стану даже заходить, — решил он. — Я выманю Джаспера и прослежу, чтобы горизонт оставался чист, пока вы доберетесь до сути этого дерьма.

Десять минут спустя Спенс, подслеповато щурясь, смотрел на экран и пытался понять, что там написано.

— Ты уверена, что это мне? — спросил он, подавив зевок. — Я не вижу там своего имени.

— А кому еще оно может быть адресовано? — с вызовом спросила его Никки.

Она сидела рядом с ним на кровати, поджав под себя ноги, а ее сердце то замирало, то снова начинало биться, как испорченный механизм.

Спенс еще раз прочитал письмо, и тут внезапно его глаза закрылись и он издал долгий растерянный стон.

— Я все понял, — заявил он. — Боже ж ты мой… Слушай, — он сжал ладонь Никки, — клянусь жизнью ребенка, это ничего не значит, но однажды вечером, когда мы все пошли в клуб… я танцевал с ней, а затем…

Лицо Никки побледнело.

— А затем что? — спросила она.

— Затем я типа ее поцеловал. Я не имел в виду ничего… Я просто потерял голову… Мы все хорошо выпили, а она уже много дней подбивала ко мне клинья, ну, ты понимаешь, флиртовала и все такое, что она обычно делает. Поверь, это — все, что между нами случилось. Один поцелуй, который продлился максимум секунды три.

Никки не сводила с него тяжелого взгляда, стараясь поверить. Она почти не сомневалась, что он говорит правду, но не знала, устроит ее такая правда или нет.

— А что насчет того другого сценариста, о котором она пишет?

Он глубоко вздохнул и медленно выдохнул.

— Ну, в общем, я хотел поговорить с тобой об этом. Она — одна из протеже Дрейка, написала сценарий для короткометражки, который Дрейку очень понравился, ну я и подумал… У тебя в этот момент не было времени на то, чтобы написать свой, а учитывая, что скоро родится ребенок, я думал, что тебе нужно дать небольшую передышку…

— Почему ты ничего не сказал мне? — перебила его Никки.

— Не хотел, чтобы ты считала, будто я пытаюсь идти дальше без тебя. Ты в последнее время немного нервничала из-за того, что мы все переехали в Лондон, вот я и хотел сначала убедиться, что сценарию дали ход, а уж потом рассказать тебе. Если бы его не запустили в производство, тебе и знать не надо было, что он вообще существовал.

— То есть у тебя появился от меня секрет. Спенс, если мы начнем скрывать друг от друга какие-то секреты, то чем все это закончится? — Мысль о его отце молнией промелькнула в памяти, но она тут же отбросила ее, потому что тут речь шла совершенно о другом.

— Слушай, прости, — сказал он и потер ладонями небритое лицо. — Я совершил ошибку, а это… письмо… Кристин просто напридумывала себе. Боже, только представь, что почувствовал бы Дэвид, если бы увидел его.

Никки отвела глаза.

— Вообще-то я не уверена, что он очень огорчился бы, — заметила она. — Ты видел его с Жасмин вчера вечером?

Спенс кивнул:

— Видел, а ты видела его потом с Дэнни?

Никки изумленно распахнула глаза. Она отправилась спать самой первой и потому, вероятно, многое пропустила.

— Ну, они дурачились. Ты же знаешь, как Дэнни с Дэвидом иногда дурачатся, но Дэвид явно его провоцировал.

Никки не знала, что и сказать.

Спенс пожал плечами:

— Это их дело, но держу пари, что у Дэвида сегодня голова просто раскалывается.

Никки снова посмотрела на электронное письмо.

— Ты думаешь, мы должны ему это показать? — неуверенно спросила она.

Спенс подавил очередной зевок.

— Наверное, нет, — ответил он. — На твоем месте я просто удалил бы его и сделал вид, что ничего не было.

Никки внимательно посмотрела на его сонное лицо и сказала себе, что он никогда не мог бы быть таким спокойным, если бы лгал.

— Ты собираешься сказать что-нибудь Кристин? — спросила она. Спенс открыл глаза: похоже, она его удивила. — Ну, она, должно быть, и тебе письмо отправила. Как ты собираешься на него отвечать?

Ее вопрос, похоже, сбил его с толку.

— Знаешь, — сказал он наконец, — я просто его проигнорирую.

— А когда вы вернетесь к Сэму, что тогда?

Явно опять испытывая замешательство, он покачал головой:

— Ничего не будет. Во всяком случае, не то, о чем ты подумала.

— Тем не менее, если она собирается и дальше приставать к тебе…

Но он не дал ей договорить:

— Слушай, может, я поселюсь с Дэнни, пока ты не переедешь в Лондон? Я знаю, у него там только одна спальня, но я могу и на диване поспать. Если только Дэнни согласится меня принять… Тогда мне не придется жить под одной крышей с Кристин.

Последние сомнения Никки испарились в порыве любви, она качнулась вперед, чтобы крепко обнять его.

— Это просто великолепная мысль. — Она рассмеялась. — Я знаю, что Дэн с удовольствием согласится. А пока будешь жить у него, сможешь подыскать какое-нибудь жилье для всех нас, потому что район чудесный.

Спенс улыбнулся, почувствовав, как ребенок начал пинаться. Он перекатил Никки на бок и обнял ее сзади, обхватив руками высокий холм, в котором жил их малыш.

— Как жаль, что ты не поедешь со мной в январе, — пробормотал он, зарывшись в ее волосы. — Я скучаю по тебе, мне нравится лежать с тобой вот так, притворяясь, что мы единственные люди в мире или что ты — уже известный сценарист, и я снимаю фильмы по твоим произведениям.

Она улыбнулась.

— Мы поселимся в Голливуде или Лондоне? — задумчиво спросила она, получая удовольствие от прикосновений его рук, поглаживающих ее кожу.

— Почему бы и не в обоих местах сразу? — предложил он. — Мы будем настолько богаты, что сможем летать туда и обратно.

— Первым классом.

— Конечно.

— И ребенок будет всегда с нами?

— Ну, разумеется. Мы можем нанять няньку, и личных помощников, и специалистов, чтобы варить ему кашу.

Она рассмеялась и прижалась к нему.

Через какое-то время, когда тишину дома нарушили звуки, говорящие о том, что гости начали просыпаться, он спросил:

— Ты очень расстроилась, что твои родители так и не позвонили?

Почувствовав, как темное пятно приглушило яркие тона ее счастья, она ответила:

— Нет, не особенно. Все, что для меня по-настоящему важно, — это мы с тобой.

Он еще крепче сжал ее в объятиях:

— Мы можем навестить их, если хочешь. Я пойду с тобой.

Ее сердце сжалось при одной только мысли о том, каким ужасным будет этот визит, и она сказала:

— Если они могут не беспокоиться обо мне, а они явно не беспокоятся, то я не понимаю, почему мы должны беспокоиться о них.

ГЛАВА 6

Они встретили Новый год шумным маскарадом на «Фабрике», причем костюмы искали в секонд-хендах и магазинах старого театрального реквизита по всему городу, а те аксессуары, которые найти не удалось, сделали из того, что было. Никки была достаточно убедительна в образе Шалтая-Болтая, Спенс стал удалым Капитаном Джеком Воробьем, Дэвид — великолепным хулиганом по прозвищу Зорро, а Дэнни — весьма надменной и величественной Великой герцогиней Йоркской. Кристин приехала из Лондона, чтобы принять участие в празднике. Она предстала на карнавале в очень сексуальном костюме Женщины-кошки, и на ее фоне Никки чувствовала себя такой же привлекательной, как бесформенный комок теста.

— Держи свои коготки подальше от Спенса, — прошипела ей Никки, когда вечеринка уже была в полном разгаре и Кристин, потеряв всякое чувство меры, стала увиваться вокруг всех мужчин, попадавших в ее поле зрения.

Пораженная Кристин резко обернулась и посмотрела на нее.

— Я знаю, что письмо предназначалось ему, — пояснила Никки, — но не хочу обсуждать это. Просто сбавь обороты и считай, что тебе повезло: я ведь не показала письмо Дэвиду…

Губы Кристин, не скрытые маской, побелели.

— Значит, ты все-таки прочитала, — заметила она. — Но ты же, вроде бы, говорила…

— Мы на вечеринке, — с улыбкой напомнила ей Никки. — Пей до дна!

— Ты уверена, что не показывала ему письмо? — требовательно уточнила Кристин, когда Никки отвернулась.

— Ну, я же тебе сказала…

— Просто он в последнее время как-то отдалился от меня. Ты не думаешь…

— Не сейчас, — не дала ей закончить мысль Никки, — уже почти полночь. — И с этими словами она отправилась на поиски Спенса. Они нашли друг друга за несколько секунд до боя часов и быстро заключили Дэнни (в парике из сахарной ваты) в новогодние объятия. Когда пробило двенадцать, все начали кричать и взрывать хлопушки, с потолка на них каскадом посыпались воздушные шары, и отовсюду полетели пробки шампанского.

Двадцать минут спустя Никки и Спенс тихонько выскользнули на улицу, чтобы продолжить празднование дома. Им предстоял очень важный год, и теперь, встретив его вместе с друзьями, они хотели побыть наедине, чтобы никто не мешал им думать друг о друге.


К третьему января, когда все уехали в Лондон, Никки была абсолютно уверена, что между Кристин и Спенсом совершенно ничего нет. Во-первых, Кристин практически не обращала на него внимания и даже не особенно удивилась, когда он объявил, что собирается переехать к Дэну. Возможно, она даже этого не расслышала, потому что была полностью поглощена Дэвидом — тот, похоже, уже интересовался ею не так, как раньше, и теперь она не могла сосредоточиться ни на чем другом.

Прошло уже несколько недель нового года. Никки жила одна в целом доме, так как Дэвид уехал в Париж. И вдруг недавно Дэнни проговорился, что Спенс собирается снимать Кристин в главной роли — роли Селесты — в короткометражке, готовой к запуску в производство, как только поступит последняя часть финансирования. Никки знала, что команда готовится к съемкам, и даже прочитала сценарий, который одновременно воодушевил и расстроил ее, поскольку был лучше всего, что она могла написать. Однако Спенс ничего не говорил ей о том, что Кристин участвовала в проекте. Спросить об этом ей просто не пришло в голову, поскольку по сценарию центральный женский персонаж был толстой азиаткой лет сорока.

— Вообще-то, мы внесли кое-какие изменения в сценарий уже после того, как ты его прочитала, — признался Спенс, когда Никки потребовала объяснений.

Никки растерянно заморгала.

— Ты хочешь сказать, что переписал его, чтобы Кристин могла в нем сниматься? — спросила она, молясь, чтобы это оказалось неправдой.

— Не я, — возразил он. — Кристин пошла к Дрейку, и он решил, что это будет прекрасный опыт для Вэл — нашей сценаристки — переписать материал под определенного актера, потому что в реальности это случается постоянно. Вот так Селеста стала молодой итальянкой вместо индианки средних лет.

— Ну и в чем суть фильма? Я думала, что основной смысл в нем — старания Селесты интегрироваться в общество. У девушки из континентальной Европы вряд ли возникнут подобные проблемы.

— Ты обязательно должна прочитать сценарий, — заявил он. — Все получилось, а, если честно, кое-где даже стало лучше.

— Значит, ты будешь видеться с Кристин каждый день, пока будут идти съемки?

— Никки, не начинай, — простонал он. — Она идеально подходит для этой роли, и она хорошая актриса. К тому же до этого еще надо дожить.

— Она собирается переехать к тебе и Дэнни? — рявкнула Никки.

Спенс вздохнул:

— Нет, конечно, нет. Слушай, на выходные я к тебе приеду. Я привезу сценарий, и ты сама поймешь, почему я не против изменений.

Все еще не успокоившись, Никки заметила:

— Знаешь, что меня особенно бесит? То, что я все узнала от Дэнни. Если бы ты сам мне обо всем рассказал, возможно, я бы так не переживала, но ты скрыл это от меня… Как, черт возьми, ты мог думать, что это сойдет тебе с рук? Я бы все равно об этом рано или поздно узнала.

— Я собирался рассказать тебе об этом на выходных, после того как ты прочитаешь сценарий, — перебил ее он. — Я подумал, что как только ты с ним познакомишься, то, возможно, сама предложишь взять на эту роль Кристин.

— Боже, иногда ты бываешь таким наивным, — вспылила Никки. — Весь этот обман, эти якобы отношения с Дэвидом… Она явно преследует тебя, а ты этого даже не замечаешь — или притворяешься, что не замечаешь. Или, быть может, врешь мне, что ничего не происходит, когда на самом деле происходит. Так что ты задумал? Подождать, пока ребенок родится, а затем — до свидания, Никки, мы едем в Голливуд?

— Не будь смешной. Я никому и ничему не позволю стать между нами; вспомни об этом в следующий раз, когда у тебя будет всплеск гормонов.

— Это никакие не гормоны, — взвилась она, — это огорчение, и одиночество, и страх. Я знаю, что ты любишь меня, но сейчас я такая толстая, что не стала бы винить тебя, если бы ты нашел себе другую. У нас даже секса давно нет…

— Это потому, что я вбил себе в голову, что могу навредить ребенку, если мы займемся сексом.

— Но ты же говорил с миссис А., она же тебе сказала…

— Я знаю, знаю, только ничего не могу с собой сделать. Но все наладится, когда ребенок родится. Все наладится. Вот увидишь… Ты переедешь ко мне в Лондон — кстати, я собираюсь завтра посмотреть один дом на соседней улице. Я еще не говорил об этом Дэну, но надеюсь, он пойдет со мной. В доме вроде бы три огромные спальни и две ванные, так что места хватит всем, особенно если учесть, как мы жили здесь. И рента там более-менее подъемная, если мы все продолжим работать.

Неожиданно Никки взбунтовалась.

— Не знаю, хочу ли я, чтобы мы жили все вместе, если с нами будет и Кристин, — упрямо заявила она.

— Ник, во-первых, это ты предложила, — напомнил он ей. — Но, если ты хочешь все переиграть, я согласен. Лишь бы ты была довольна.

Осознав, как сильно обидится Дэвид, если она предложит найти такой дом, места в котором хватит только для нее, Спенса и Дэнни, она сказала:

— Почему бы мне не сесть завтра на поезд и не приехать посмотреть дом? У меня нет никаких планов, которые нельзя было бы отложить на день.

Когда Спенс заговорил, голос у него был не очень радостным:

— Ник, до родов уже так близко…

— До них еще целый месяц!

— Даже если и так, мне не нравится, что ты хочешь ехать одна, тем более на поезде. Нет. Если бы Дэвид мог поехать с тобой, это было бы совсем другое дело. Когда он вернется?

— В воскресенье. Значит, мы приедем на следующей неделе, если он будет свободен и если ты решишь, что дом нам подходит. Я хотела бы его увидеть, прежде чем мы примем решение.

— Я совершенно не против. Действительно, почему бы тебе не попросить Дэвида привезти тебя к концу следующей недели? Тогда ты сможешь остаться со мной у Дэнни, а на выходных мы все вместе вернемся домой.

Облегченно вздохнув, она ответила:

— Думаю, этот вариант устроит всех, только обещай мне, что ты не позволишь Кристин посмотреть дом до меня.

— Даю тебе слово. Но Дэну я его покажу.

— Разумеется, — затем, снова вздохнув, она добавила: — Мне уже до чертиков надоело быть беременной. Такие габариты явно не в моем стиле.

— Я знаю, — сочувственно сказал он, — но осталось немного потерпеть. Ты только подумай, какой замечательной станет наша жизнь, когда в ней появится он или она.

— Угу, — пробормотала она, чувствуя сомнения и страх, но сейчас был неподходящий момент для того, чтобы демонстрировать свои опасения.

Она отложила их до того времени, когда к ней приехала миссис А., заваленная подарками из Индии. Миссис А. необычайно радовалась собственному возвращению, и Никки предположила, что, вероятно, престарелая свекровь миссис А. была не в таком уж восторге от необходимости делить с ней собственного сына в течение нескольких недель.

— Я так соскучилась по Раджану, — призналась миссис А., имея в виду своего мужа, — и мне было очень приятно повидаться с ним, но наша жизнь здесь, в Англии, очень отличается от жизни там, среди его и моих родственников. Наши отношения были совершенно другими.

— Как вы думаете, когда он вернется? — спросила Никки.

В глазах миссис А. зажегся лукавый огонек.

— Думаю, только после того, как моя милая свекровь прикажет долго жить, — ехидно заметила она, — но теперь, когда к ней вернулся ее драгоценный сыночек, ну, в общем, одному Богу известно, когда это произойдет. Как только он начинает говорить, что ему пора уезжать, ей снова становится хуже. Ну да ладно, хватит об этом. Как у тебя дела, дорогая? Ты похожа на розу в полном цвету.

— Вы намекаете, что я удвоилась в размерах и щеки у меня постоянно красные?

Миссис А. рассмеялась.

— Похоже, ты немного не в духе? — любезно спросила она.

Никки кивнула.

— Это все из-за книг, которые я читала, — пожаловалась она. — Они постоянно талдычат о том, как ребенок меняет жизнь. И теперь я все время задаю себе вопрос, а не были ли мы со Спенсом немного наивными? Понимаете, мы считали, что сможем продолжать жить, как жили, и появление ребенка ничего не изменит…

Со своей восхитительно шутливой теплотой миссис А. ответила:

— Все молодые родители наивны. Как вы можете не быть наивными, если у вас еще никогда не было ребенка? Но жизнь пойдет своим чередом, просто у вас поменяются приоритеты и появится намного больше радости, чем вы могли бы себе представить до этого.

— Но вдруг он окажется одним из тех младенцев, которые кричат, не умолкая ни на минуту?

— Тогда мы выясним, что его расстраивает, и предпримем меры, чтобы сделать его счастливым.

Никки захотелось ее обнять. Просто удивительно, но как только миссис А. вернулась, все снова стало хорошо.

— Мне жаль, что вы не сможете переехать в Лондон вместе с нами, — сказала Никки. — Нам будет очень вас не хватать.

— Я буду часто вас навещать, тем более что там живут две мои дочери. И возможно, вы тоже будете приезжать сюда время от времени. Теперь скажи мне, чем заняты остальные? И где мой сын?

— Он не говорил, что едет в Париж? Это так на него похоже! Он должен вернуться в воскресенье, но, наверное, вы можете поговорить с ним по мобильному.

— Я попробую. Он все еще встречается с Кристин?

Никки внимательно посмотрела на нее и кивнула.

— Однако они уже не производят впечатления той пары, которой были раньше, — ответила она.

— Гм, ну, меня это не удивляет. Я не думаю, что они подходят друг другу, если говорить откровенно, но лучше, если они поймут это сами. А как Дэнни?

— Великолепный и шумный, как всегда. Ему, конечно, очень нравится Лондон… Спенс собирается завтра поехать смотреть дом, в котором мы могли бы жить все вместе.

— Правда? И где находится этот дом?

— Недалеко от того места, где сейчас живет Дэнни, в Шепардс-Буш. Я хотела поехать с ними, но Спенс не хочет, чтобы я ездила одна, — и, честно говоря, я с ним согласна.

— Тогда почему бы мне не отвезти тебя?

Никки изумленно вытаращила глаза.

Миссис А. развела руками.

— Мне надо быть на работе только в следующий понедельник, и поскольку я достаточно опытна, то смогу помочь тебе, если вдруг ребенок решит появиться на свет раньше срока. Думаю, это превосходная мысль.

На этот раз Никки не стала подавлять желание и крепко обняла миссис А.

— Но вы только что с самолета и, наверное, очень устали.

— Я прилетела еще вчера, и к тому же я сделана из очень прочного материала. Что ж, если ты хочешь поехать в Лондон завтра, я отвезу тебя.


Никки не хотела признаваться себе, что пытается поймать Спенса на горячем, но в глубине души она знала: именно по этой причине она не сказала ему во время их вчерашнего вечернего разговора, что они с миссис А. приедут сегодня. Она просто спросила, в котором часу он собирается идти смотреть дом и пойдет ли с ним Дэнни. Оказалось, Дэнни дом смотреть не будет, вместо этого он пойдет на очень важное интервью, которое нельзя перенести; так что на встрече с агентом будет только Спенс.

— Проблема в том, — заметил он, — что здесь все происходит настолько быстро, что, если дом действительно окажется подходящим, думаю, мне придется дать ответ немедленно, или мы его упустим.

Подозрения Никки немедленно дали о себе знать.

— Ты что, пытаешься выдумать предлог, чтобы оправдать присутствие на встрече Кристин? — прямо спросила она.

— Что? — он недоверчиво рассмеялся. — Слушай, у тебя такая интересная логика… Мне это даже в голову не приходило. Я только говорю, что все приличное никогда не задерживается на рынке, и если дом меня устроит, то я немедленно схвачу его, а вам, ребятки, придется его полюбить.

Не в силах оспорить последнее замечание, она оставила при себе все возражения, и остальная часть разговора пошла намного легче, поскольку Спенс в основном рассказывал ей о том, что произошло в его мире за день. Она просто слушала, изредка издавая одобрительные возгласы, пока наконец ему не пришло время заканчивать, потому что он договорился с Сэмом и остальными встретиться где-то в Вест-Энде.

Положив трубку, Никки чуть не возненавидела свою мать за предрекание развала их отношений, словно, просто озвучив такой вариант событий, она могла воззвать его к жизни. Потом Никки стало еще хуже, потому что ей очень захотелось поговорить с мамой, как в детстве, когда ее родители могли все исправить. Однако те дни давно минули, и это очень огорчало ее, потому что она не могла придумать способ, как им всем снова сблизиться.

Когда миссис А. промчалась по шоссе мимо поворота на Бат, Никки поерзала в кресле, пытаясь найти удобную позу. Она не могла не думать о родителях, проезжая город, в котором они жили, но приложила максимум усилий, чтобы отбросить эти мысли. Она не хотела, чтобы ее опять захлестнули противоречивые эмоции.

Почувствовав на себе взгляд миссис А., она сказала: «Все хорошо», — прежде чем та успела задать ей вопрос:

— Схватки Брекстона Гикса или удар кулаком? — Миссис А. хихикнула.

— Первое, — ответила Никки, обхватывая руками воздушный шар, в который превратился ее живот. — Похоже, от поездки малыша клонит в сон.

Миссис А. снова посмотрела на нее.

— Похоже, ты и сама немного устала, — заметила она. — Он мешает тебе спать по ночам?

Опустив взгляд на живот, Никки отрицательно покачала головой.

— Вроде бы, нет, — ответила она. Затем, после паузы, добавила: — Я не сплю больше из-за того, что постоянно обо всем волнуюсь. Я знаю, что это нормально, что так бывает у всех… Думаю, мне просто не очень нравится находиться одной в целом доме.

— О чем именно ты волнуешься? — мягко спросила миссис А.

Никки пожала плечами:

— Ну, обычные вопросы: будут ли у него на месте все пальцы? Будем ли мы со Спенсом хорошими родителями? Правильно ли мы поступили, решив переехать в Лондон?

Миссис А., похоже, удивилась.

— Я думала, ты все уже решила, — сказала она.

— Да, конечно. Но, если Спенс снимет сегодня этот дом, мне придется переехать к нему как можно скорее, потому что это безумие — платить за два дома одновременно, а я не уверена, что готова к переезду… Нет, не так: думаю, я спокойно перееду, если буду нормально кормить грудью и ребенок будет здоров. Меня немного угнетает мысль о том, как я найду работу в Лондоне, если я там никого не знаю.

— Но Спенс уже установил кое-какие контакты, не так ли?

— Да, конечно. В общем, я уверена, что все у нас будет просто замечательно.

Ободряюще сжав ей ладонь, миссис А. сказала:

— Я в этом не сомневаюсь. То, что ты испытываешь сейчас, — это всего лишь небольшой приступ предродовой хандры. Все совершенно нормально.

Никки почувствовала, что в горле у нее встал комок. Она не хотела признаваться в том, что безумно боялась остаться без миссис А. Иначе ей придется признаться и в том, что присутствие миссис А. помогало ей чувствовать себя в безопасности. А это, в свою очередь, повлекло бы за собой признание в том, что она боится не справиться с новой для себя ролью. Она точно знала, что Спенс прекрасно справится, но предупреждения матери снова пронеслись у нее в голове, пронзая ее уверенность подобно кинжалу… «И пока ты будешь сидеть дома и рвать на голове волосы от беспрерывного плача ребенка, и натыкаться на стены из-за недосыпания и постоянного беспокойства, твой друг будет продолжать жить той жизнью, которой жила бы и ты, не соверши такую глупую ошибку. Он будет держаться за свою свободу, как и твои друзья, и, в конце концов, они все пойдут дальше, но без тебя. Никакой ребенок не будет их сдерживать. Это будет твоя ответственность, и только твоя».

Ее глаза закрылись, и она положила голову на подголовник. Никки уже любила ребенка больше, чем могла выразить это словами, но теперь, когда время родов неумолимо приближалось, она все сильнее нервничала.

Внезапно миссис А. спросила ее:

— Ты получила поздравления от своих родителей на Рождество?

Никки сглотнула и коротко ответила:

— Нет.

Некоторое время миссис А. молчала, она вела машину на скорости семьдесят километров в час, бросая взгляд в зеркало заднего вида каждый раз, когда обгоняла, а затем осторожно возвращалась в крайний правый ряд, чтобы позволить другим обогнать ее. Проявлять такое внимание к людям — в этом была вся миссис А. Ее второе «я». Мать Никки всегда занимала второй ряд, а ее отец обычно мчался на скорости около девяноста, яростно мигая фарами, чтобы ему немедленно уступили дорогу.

— Я полагаю, ты тоже не пыталась связаться с ними, — наконец произнесла миссис А.

Никки сглотнула слюну, приготовившись солгать.

— Нет, — ответила она, только это была не настоящая ложь, потому что связывались с ней они. Никки с радостью поделилась бы с миссис А. информацией, которую ей сообщили родители. Но это было бы предательством по отношению к Спенсу, обсуждать такие личные вещи, да еще до того, как она собралась рассказать обо всем ему. — Думаю, будет лучше, если мы все пойдем своим путем, — пробормотала она.

Миссис А. немного помолчала.

— Ты собираешься сообщить им о рождении ребенка? — спросила она.

Никки начала отвечать, но замолчала: Зак неожиданно толкнул ее в живот. Интересно, подумала она, ему снится сон или он слушает их разговор и пытается что-то сказать? Затем, отбросив в сторону эти странные мысли, она вернулась к вопросу миссис А., пытаясь решить, как на него ответить.

— Я думаю, — заметила миссис А., — что, когда ребенок родится, много чего изменится. Возможно, тебе лучше отложить этот вопрос до родов.

Хотя Никки слова миссис А. утешили, внутри у нее все перевернулось. Опять прозвучало слово «изменится», которое заставляло ее нервничать и испытывать желание убежать и спрятаться. Надо сказать, что до сих пор, если не считать редких всплесков гормонов, она с нетерпением ожидала того момента, как станет матерью. Большую часть времени она хотела танцевать и петь от радости, но только не в последние несколько недель.

— Думаю, — сказала она, потому что чувствовала, что должна что-то сказать, — я буду слишком занята, чтобы волноваться о них.

Миссис А. кивнула.

— Может быть, может быть, — любезно согласилась она, хотя, если судить по ее тону, совсем не была в этом уверена.


Было около двух часов, когда навигатор миссис А. объявил, что они достигли места назначения. Окончательно проснувшись и потягиваясь, чтобы размять мышцы, Никки с любопытством рассматривала дома из красного кирпича, возвышающиеся со всех сторон: одни — обшарпанные от старости и отсутствия ремонта, другие — блистающие новой краской и шикарными современными жалюзи. Миниатюрная квартирка Дэнни находилась под самой крышей дома номер сорок два, на четвертом этаже. Никки не очень хотелось подниматься туда пешком; но куда хуже этого нежелания был вернувшийся страх застать любовное свидание Спенсера и Кристин.

Она была не в своем уме, когда решила неожиданно приехать сюда. Все знают: кто ищет неприятностей, тот их обязательно находит. Она просто напрашивалась на то, чтобы ей причинили боль, обманули, разбили ей сердце, и все это — за месяц до предполагаемого дня рождения ребенка. Почему она себя так ведет? Что с ней случилось? Почему она хотела разрушить свою жизнь, когда все, что действительно имело для нее значение, — это Зак и его безопасность? Никки не понимала себя. Она не могла мыслить четко. Она стала жертвой какого-то странного психоза, который нужно поскорее взять под контроль.

Но как она могла сказать миссис А., когда они уже приехали в Лондон, что она передумала и не только не хочет смотреть дом, но и даже сообщать Спенсу, что она здесь? Миссис А. улыбнулась бы своей доброй, понимающей улыбкой, чувствуя на таком глубоком уровне, который Никки и представить себе не могла, что все совершенно нормально и нет причин волноваться.

Внезапно слова полились потоком.

— Я думаю, что, возможно, Спенс и Кристин… — Никки замолчала и резко остановилась, словно наткнувшись на кирпичную стену.

Миссис А. ушла вперед, она уже стояла у двери в подъезд. Нажав на кнопку звонка, она обернулась и переспросила:

— Прости, дорогая, ты что-то сказала?

Никки молча смотрела на нее. Она внезапно ощутила головокружение и такую усталость, словно слова и чувства смешались с небом и холодом. Ни до чего нельзя было дотрагиваться, а значит, ничто здесь не было реальным. Затем дверь открылась, и появился Спенс. От изумления он заморгал.

— Здравствуй, дорогой, — сказала миссис А.

— Ого! — воскликнул он, явно в восторге от встречи. — Что вы здесь делаете?

— Мы подумали, что хотимсделать вам сюрприз, — ответила миссис А.

Никки чуть не подскочила. Она ведь говорила миссис А., что Спенс ждет их, так почему она это сказала? Неужели у нее и правда такая сильная интуиция, что она умеет читать мысли или, по крайней мере, чувствовать, когда ей говорят не всю правду?

Когда руки Спенса сомкнулись вокруг нее, Никки расплакалась.

— Гормоны, — она одновременно всхлипывала и смеялась.

— А, так вот как вы добрались сюда, — усмехнулся он. — Наверное, они надежнее, чем «Фест Грейт Вестерн»[6]. И сколько еще это будет продолжаться? — спросил он у миссис А. — У нее же истерика, — он отстранил Никки, чтобы посмотреть на нее. — Как здорово, что вы приехали, — мягко сказал он. — Я хочу, чтобы с ребенком все было хорошо, а в этом ты разбираешься куда лучше меня.

Когда доказательства ее вины поползли у нее по щекам, она быстро посмотрела на часы.

— Это далеко? — спросила она. — Лучше бы нам не опаздывать.

— Я ведь говорил, это на соседней улице, мы даже можем пройтись. Агент только что позвонил и сообщил, что он уже на месте.

Поддавшись переполнявшим ее чувствам благодарности и облегчению, что сейчас она ошиблась и что оказалась права, когда выбрала его, Никки крепко взяла его за руку и не отпускала все время, пока они шли до места. Завернув за покрытый плющом угол здания в конце улицы, они сразу же остановились перед красивым домом с парадной черной дверью и высокими окнами, которые закрывали бамбуковые жалюзи, слегка приспущенные, словно сонные веки.

— Не может быть! — ахнула Никки от восторга.

Спенс улыбнулся:

— Круто, да? Мы с Дэном приходили сюда вчера вечером, чтобы взглянуть на него снаружи. У нас просто снесло крышу.

— Неужели мы действительно можем позволить себе такой дом? То есть я хочу сказать, что мы должны найти возможность. Независимо от того, какую арендную плату хотят за него, мы должны найти эти деньги.

— Может, сначала осмотрим его внутри, прежде чем принимать решение? — предложила миссис А., когда дверь открылась и из нее вышел мужчина в сером шерстяном пальто и блестящем темном костюме в полоску.

— Мистер Каррен? — спросил Спенс и подошел к нему, чтобы пожать ему руку. — Я Спенсер Джеймс.

Выражение лица Каррена было одновременно любезным и сдержанным.

— Рад встрече с вами, — вежливо произнес он. — К сожалению, владелец дома к нам не присоединится, у него неожиданно возникло срочное дело, но он уполномочил меня показать вам дом. Не желаете ли войти?

Пол в просторном холле был покрыт светлым ламинатом, лестница была окрашена ему в тон. Никки почувствовала, как ее переполняет восхитительное ощущение счастья. В общем, ей не нужно было идти дальше: положительные флюиды, царившие в доме, сразу же покорили ее.

— Здравствуйте, меня зовут Никки Грант, — представилась она агенту, протягивая руку для рукопожатия. — А это — миссис Адани.

Улыбка агента, когда они пожимали друг другу руки, была достаточно теплой, но когда он отвернулся, то посмотрел на часы.

— Извините, но у меня сегодня день расписан до самого вечера: много желающих посмотреть дом, — сообщил он. — Проходите, пожалуйста, сюда… Кухонную мебель уже расставили, вытяжку должны привезти завтра, так что к моменту начала аренды она будет установлена, а вон те коробки «Икеа» у стены — стол и стулья. Их, конечно же, соберут до того, как сюда въедут жильцы.

— Надеюсь, что так, — улыбнулся Спенс, — потому что ни один из нас так и не овладел наукой «Икеа».

Никки в восторге осматривалась. Хотя это явно была не самая дорогая кухня в мире (простые белые ящички и серые рабочие поверхности из огнеупорного пластика), ей казалось, что она попала в сказку. Тут был даже телевизор на стене и дверь, выходящая в крошечный внутренний дворик с садом.

— Судя по тому месту, где будет стоять стол, мы могли бы обедать здесь все вместе, — сказала она, все еще наслаждаясь этой роскошью.

Миссис А. в это время открывала ящики и шкафы: она обнаружила холодильник, целый набор кастрюль, набор посуды, столовые приборы на шесть персон и много пустого места, где можно было разместить множество мелочей, а еще — выдвижную кладовку для продуктов.

— А вот и посудомоечная машина, — объявила она, распахивая дверцу.

Никки чуть не упала в обморок, а когда рука Спенса легла ей на талию, она почувствовала, что его волнение слилось с ее собственным.

Затем они заглянули в просторную гостиную-столовую, очень похожую на ту, которая была у них в Бристоле, но большего размера и намного более шикарную благодаря деревянному паркету, диванам с обивкой под кожу и красивому камину из черного мрамора. В комнате имелись также встроенные полки и шкафы для посуды, длинный стол, который легко складывался и превращался в рабочий, и достаточное количество розеток, чтобы можно было установить плазменный телевизор, компьютеры и другие электроприборы, которые им понадобятся.

— Просто потрясающе, — бормотала Ники. Она выглянула в окно. Улица очень походила на любую другую в этом районе: те же старые викторианские здания и деревья с голыми ветками, — но для нее она была такой же волшебной, как Голливуд.

— Здесь не хватает ниши для вещей Дэвида, — заметил Спенс. — Но думаю, стоит посмотреть спальни. Возможно, он сможет работать наверху.

Когда они поднялись наверх, то сразу стало ясно: Дэвид сможет там работать, потому что рядом со спальней, где уже стояла очень большая кровать, пока еще покрытая целлофаном, и располагался отдельный душ и туалет (еще надо было установить раковину и положить кафель до конца), находилась комната, почти такая же большая, и в ней явно хватило бы места и для компьютеров, и для Дэвида, и для Кристин. Третья спальня, где мог бы поселиться Дэнни, была меньшего размера, но все равно достаточно большой, и в ней стояла двуспальная кровать, тоже пока еще в целлофане, и были встроены шкафы. Окно в этой комнате выходило на задний двор с видом на множество крошечных садов, которые обрамляли дома. Ванная комната располагалась на маленьком возвышении (нужно было подняться вверх на пару ступенек) и была выложена синей и белой плиткой; там находилась глубокая ванна на ножках в викторианском стиле, душевая кабинка, две раковины у одной стены, и еще оставалось место, где можно было поставить стол для детской ванночки.

Все было так прекрасно, что эйфория Никки начала спадать, уступая место сомнению. Дом казался слишком хорошим, чтобы быть правдой.

— Ты точно уверен, что мы можем себе все это позволить? — тихонько спросила она у Спенса, когда они шли за агентом назад вниз по ступенькам, а миссис А. осталась, чтобы проверить сантехнику. — Какова арендная плата?

Ответив на ее вопрос, Спенс открыл свой телефон-раскладушку, который как раз зазвонил.

— Привет, Джен, — сказал он. — Я могу перезвонить тебе минут через десять? Прекрасно. Значит, тогда и поговорим, — и, засовывая телефон обратно в карман, он спросил агента: — Вы можете дать нам минуту, чтобы обсудить решение?

Агент, который как раз говорил по телефону, сделал им знак пройти в кухню.

— Нужно снимать его прямо сейчас, — заявил Спенс. — Вы слышали, что он сказал: на дом масса желающих.

— Значит, мы соглашаемся на всю сумму? Цену сбивать не будем?

— Думаю, да, а ты как считаешь?

Никки кивнула.

— Да, мы же не хотим потерять его из-за попытки торговаться, но тысяча шестьсот в месяц — это намного больше того, что мы платим сейчас. Согласятся ли на это остальные?

— У меня не было возможности поговорить с Дэвидом, но Дэнни сказал, что готов платить триста. Это означает, что остальным нужно найти по шестьсот пятьдесят на пару, или по триста двадцать пять на каждого. Дэвид, безусловно, может себе это позволить, учитывая его нынешний заработок, к тому же скоро он начнет снимать короткометражку вместе со мной плюс еще кое-какой материал для второго эпизода фильма Дрейка. У Кристин еще много осталось от гонорара за съемки в «Чисто английских убийствах», а я на следующей неделе снимаю рекламный ролик…

— Но как же я? Я ведь некоторое время не смогу зарабатывать, так что…

— Тебе придется думать о самом важном, и моя обязанность сделать все, чтобы ты не волновалась.

Она смотрела ему в глаза и видела, как он взволнован и счастлив. Все ее дурные предчувствия растаяли, как дым. Они могли позволить себе этот дом, а пройдет не так уж много времени, и она тоже начнет вносить свою долю.

— Ну что, — поинтересовалась миссис А., присоединяясь к ним в кухне, — вы приняли решение?

Никки рассмеялась:

— Это же очевидно, как сказали бы вы.

Миссис А. улыбнулась:

— Но, возможно, немного другими словами. Вы уже спросили о задатке и когда сможете въехать?

— Еще нет, — ответил Спенс, — но в любом случае, я думаю, мы должны снять этот дом.

Миссис А. кивнула:

— Я с радостью дам вам долю Дэвида в задатке, если она будет нужна прямо сейчас.

— Значит, вы думаете, он тоже согласится? — сказала Никки, уже зная ответ.

— Если он не согласится, — заметила она, — то я сама сюда въеду.

Не успели они отсмеяться, как появился агент:

— К сожалению, прибыл следующий клиент. Вы позвоните мне в конце дня?

— Нет, мы снимаем этот дом, — сообщил Спенс. — Мы можем привезти вам задаток к пяти часам, только нам надо знать, сколько он составляет и когда мы сможем въехать.

Агент растерянно заморгал: он явно не ожидал от них такой прыти.

— Задаток составляет три тысячи, — сообщил он, — а дом сдается с первого марта. Однако сейчас я вам ничего обещать не могу. Я должен сначала поговорить с владельцем и получить указания.

— Я позвоню мистеру Фарреллу, — сказала Никки, доставая телефон. — Он сдает нам дом в Бристоле, — объяснила она агенту. — У вас есть адрес электронной почты или номер факса, по которому он может с вами связаться?

Вручив им свою визитку, агент повел их к двери.

— Я сообщу вам, как только решение будет принято, — сказал он им. — Большое спасибо за то, что приехали.

Когда они вышли на улицу, где своей очереди осмотреть дом ожидала пара лет тридцати, Никки подавила сильное желание злобно покоситься на них и быстро сказала по телефону секретарю мистера Фаррелла, что нужно сделать и как быстро.

— Мы должны получить его, — заявила она Спенсу, как только нажала кнопку «отбоя». — Просто обязаны.

— Так и будет, — уверенно кивнул он. — Привет, Джен, — произнес он, поднося телефон к уху. — Что случилось?

Он пошел по улице вперед, а Никки подошла к миссис А. и взяла ее под руку, они начали болтать о скользких листьях и потрескавшемся тротуаре.

— К первому марта ребенку будет несколько недель, — сказала она.

— К тому времени у вас уже все войдет в привычную колею, — уверила ее миссис А. — а я буду забегать к тебе на выходных, чтобы проверить, все ли в порядке и как ты питаешься.

Никки улыбнулась. Когда Спенс возвратился к ним, она почувствовала, как ее сердце вновь переполняется любовью.

— Это был один из директоров картины из команды Дрейка, — сообщил он. — Через час я должен встретиться с заказчиками рекламы. Очевидно, они хотят обсудить место съемок, так что я должен срочно возвращаться в Сохо. Хочешь поехать со мной?

От удивления Никки вытаращилась на него.

— Это будет прекрасная возможность познакомить тебя кое с кем из профессионалов Дрейка. И сценарист Дрейка тоже там будет, так что ты сможешь с ней поболтать. Она знает о тебе все и сказала пару чертовски приятных фраз о «Распрощавшихся с ночью».

Никки посмотрела на миссис А., которая, конечно, не захочет поехать с ними, поскольку лучше отправиться в обратный путь до начала часа пик.

— Вообще-то, если ты со Спенсом отлучишься на несколько часов, — сказала та, — у меня будет возможность заскочить в больницу на Грейт-Ормонд-стрит и навестить одного из моих младенцев.

Никки моргнула и, почувствовав, как ее охватывает беспокойство за совершенно не знакомого ей ребенка, спросила:

— Что с ним?

— Это девочка, — поправила ее миссис А., глядя на Спенса, который снова открыл телефон, чтобы ответить на очередной звонок. — Ей сегодня предстоит операция на бедрах. Ее мать звонила мне утром, просто чтобы поговорить, и я сказала, что постараюсь заскочить к ней в больницу.

— Да, конечно, поезжайте к ней, — горячо поддержала ее Никки. — Ей сейчас, вероятно, очень нужна моральная поддержка.

Миссис А. улыбнулась и погладила ее по руке.

— Давай позже созвонимся, — предложила она, — и договоримся о времени встречи.

— Нам сегодня везет! — заявил Спенс, заканчивая разговор. — Только что звонил Дрейк и сказал, что едет в офис, так что ты и с ним тоже познакомишься.

Никки немедленно превратилась в комок нервов:

— Ты уверен, что он не будет возражать, если ты притащишь свою беременную девушку?

Спенс поднял руку и снова принял звонок.

— Привет, Марк. Да, я уже еду. Я слышал. Мы все уладим. Дрейк собирается… Да, она сейчас со мной. Класс. Потрясающе. Хорошо. До встречи, — нажав на кнопку «отбоя», он заключил Никки в ликующие, хотя и немного неуклюжие объятия, после чего сказал: — Дрейку не терпится познакомиться с тобой. Он хочет поговорить с тобой об истории Шейлока.

— Сегодня?! — воскликнула Никки. — Но я не готова…

— К тому моменту, как мы доберемся до места, будешь готова, — пообещал Спенс и, взяв ее за руку, повел к метро. Он восхищенно засмеялся, когда ребенок зашевелился у него под рукой, которую он сунул в ее пальто.

ГЛАВА 7

Дрейк Мюррей так ярко напомнил Никки ее отца, что радостная улыбка начала потихоньку сползать с ее лица. Седые волосы, резкие, хищные черты лица, внушительный рост — это определенно был тот самый человек, которого она видела на многочисленных телешоу, но сейчас она уловила в нем жесткость, которая на экране была совершенно не заметна. Когда он поднял голову и увидел ее, его лицо вспыхнуло радостью, и у нее тут же возникло необъяснимое чувство, что они знакомы тысячу лет. Конечно, прежде ей не доводилось видеть его «вживую», но он действительно оказался таким доброжелательным, каким его описывал Спенс. Когда же Дрейк тепло сжал обеими руками маленькую ладошку Никки, ее лицо озарила искренняя улыбка.

— Никки, наконец-то, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — Надеюсь, что Спенсер передавал вам, что я ваш горячий поклонник. Нюансы и затаенное чувство угрозы в «Распрощавшихся с ночью» выполнены мастерски, особенно учитывая столь нежный возраст автора. Превосходно! Спенсер, безусловно, заслужил награду, но, по моему мнению, вы тоже должны были получить приз.

Никки вспыхнула от удовольствия.

— Спасибо, — сказала она, глядя на Спенса, который сиял, растянув улыбку до ушей. — Впрочем, в этом заслуга всей нашей команды, — добавила она.

Они находились на верхнем этаже офиса Дрейка в Сохо, который занимал все четыре этажа комплекса рядом с Бик-стрит. Именно в этом офисе многие из его протеже начинали свои карьеры, и некоторые из них по-прежнему работали тут: одни — на первом этаже, в монтажной; другие — постановщики, сценаристы, режиссеры — в производственном управлении на втором этаже. Опытные техники толпилась в студии на третьем этаже, где они руководили различными тренингами, когда павильон не сдавался в аренду другим компаниям или не использовался для съемок в помещении.

Глаза Дрейка весело заблестели.

— Нисколько не сомневаюсь, — согласился он, — но все же именно вы обеспечили их материалом, с которым они работали. Если бы не вы, им бы нечего было режиссировать, освещать, снимать или играть. Предоставленный вами материал оказался превосходной возможностью для каждого из них проявить свой талант.

Никки снова бросила взгляд на Спенса.

— Вы меня засмущали, — призналась она, понимая, что два личных помощника Дрейка, Марк и Диана, хоть и работали у себя за столами, но явно наслаждались моментом.

Он добродушно хихикнул.

— Не надо смущаться, — сказал он. — Я просто оцениваю то, что достойно похвалы. Вы привыкнете к этому, если мы начнем сотрудничать — а я уверен, что обязательно начнем, если все пойдет по плану. Ну-ка, проходите, поболтаем немного о ваших новых идеях. Я знаю, что одна из них особенно интересна, и хотел бы услышать о ней более подробно. Выпьете что-нибудь? Как насчет горячего шоколада, чтобы немного согреться?

Глаза Никки сияли, во рту потекли слюнки.

— С удовольствием выпью немного, — призналась она.

Он игриво подмигнул ей.

— Думаю, от пирожных вы тоже не откажетесь, — тихонько добавил он и, дав кому-то знак принести угощение, отправился в свой кабинет, на ходу разматывая ярко-красный шарф.

— Вынужден оставить вас, — сообщил Спенс, подходя к Никки, чтобы помочь ей снять пальто. — Мне пора спускаться, встреча вот-вот начнется.

Сопротивляясь сильному желанию потащить его с собой, Никки произнесла с таким спокойствием, что сама удивилась:

— Хорошо. Мы увидимся до того, как я уеду?

— Надеюсь. Если нет, я позвоню тебе, как только освобожусь. Удачи тебе со стариком; впрочем, я уверен, что вы замечательно поладите, — и, положив ее пальто на свободный стол, он побежал к лифту.

— Зови, если понадоблюсь, — крикнул ему вдогонку Дрейк, — хотя я знаю, что ты и сам справишься.

Спенс, не оборачиваясь, поднял руку. Эта его самоуверенность в ситуации, от которой могла зависеть его дальнейшая карьера, произвела на Никки огромное впечатление.

— Не стесняйтесь, заходите, заходите, — пригласил ее Дрейк, когда она осторожно переступила через порог его кабинета. — Давайте расположимся на диванах, тогда вы сможете положить ноги поудобнее. Ну, когда маленькое чудовище планирует появиться на свет? С минуты на минуту, полагаю?

Удивившись и обрадовавшись тому, как спокойно он воспринимает ее беременность, она ответила:

— Недели через три, если не решит задержаться. Или поторопиться.

Дрейк посмотрел на нее.

— Вы должны иметь в виду, что сроки он точно нарушит, — уверенно заявил он, подкладывая ей под спину подушку. — У меня самого шесть спиногрызов, и ни одному из них не хватило здравого смысла или совести появиться вовремя. И поверьте мне, с тех пор они не изменились. Кто-то из них уже подросток, кому-то за двадцать перевалило, но торопыги по-прежнему неизменно появляются раньше назначенного, в тот самый момент, когда вы этого совершенно не ожидаете; а неторопливые заставляют ждать часами, как будто в вашем распоряжении целая вечность и они имеют полное право на то, чтобы тратить ее по своему усмотрению.

Никки так понравилась нежность в его голосе, что ее переполнило головокружительное ощущение эйфории. Она удобно устроилась на диване и даже позволила Дрейку по очереди водрузить ее ноги (прямо в обуви) на стол. Никки не верила в реальность происходящего. Она сидит в кабинете самого Дрейка Мюррея, он ухаживает за ней, как за королевой, и говорит, какой она хороший сценарист! Неужели жизнь может быть еще лучше?

— Знаете, — сказала она внезапно, переполнившись ликованием, — даже в самых смелых мечтах я и представить не смела, что пойду на самую первую встречу со знаменитым кинорежиссером, будучи на девятом месяце беременности, едва успев отметить совершеннолетие, и он предложит мне горячий шоколад, подушку под спину и стол для моих уггов. Это, определенно, не тот сценарий, который бы я написала.

Он громко рассмеялся и сел напротив.

— Вот это мне больше всего и нравится в людях вашего возраста, — заметил он. — Вы не боитесь говорить то, что думаете.

Никки изумленно заморгала. Она преступила какую-то невидимую черту или сказала что-то такое, чего говорить не следовало?

— Именно так говорят со мной мои дочери, — доверительно сообщил он. — И мне это нравится. Конечно, иногда они заходят слишком далеко, но поскольку так вышло, что я — их отец, приходится с этим мириться.

Неожиданно она ощутила к нему такую симпатию, что ей пришлось прикусить губу, чтобы сдержаться и не выпалить сразу же признание в этом. С Дрейком она могла чувствовать себя непринужденно и не бояться сказать что угодно, зная, что он бы обязательно постарался понять ее, прежде чем хотя бы подумал об осуждении. Совсем не так, как ее отец.

— Знаете, я боялась, что вы решите, что я могу сдерживать Спенса, — призналась она ему в приступе доверительности, — ну, из-за ребенка и всего остального…

Он немного прищурился и посмотрел ей в глаза — но не сердито, а так, словно понял о ней то, что, возможно, она и сама не знала. «Миссис А. тоже так умеет», — подумала Никки. У нее был дар видеть или ощущать, и описать этот дар Никки была не в состоянии: ей просто не хватало слов. Как странно, что Дрейк напомнил ей одновременно об отце и миссис А. Она попыталась решить, взял ли он отрицательные качества первого и положительные второй или только положительные качества обоих, но так и не смогла прийти к определенному выводу.

— С моей точки зрения, — сказал он, — то, как вы справитесь с ребенком, семьей и карьерой, зависит исключительно от вас. Я думаю, что вы, Никки, уже решили, что вы справитесь. И поверьте мне: если ваш выбор таков, то вы справитесь. Кстати, вам это будет сделать легче, чем другим, потому что сценарист может работать дома. Конечно, время от времени вам придется просить кого-нибудь помочь в заботах о сорванце, когда у вас будут поджимать сроки сдачи работы. Но над чем бы вы ни работали и чей бы заказ ни выполняли, ничто и никогда не будет для вас более важным, чем он или она, — поверьте человеку, который через это уже прошел. — Он обвел рукой помещение офиса, стены которого были увешаны постерами снятых им кинофильмов и рекламных роликов, а также его многочисленными наградами. — Все, что вы здесь видите, все эти атрибуты успеха не значат для меня так много, как мои дети. И так будет всегда — только не говорите им этого!

Никки рассмеялась и почувствовала, что волна ликования поднялась в ней так высоко, что еще немного — и она поплывет.

— Материнство даст вам такой взгляд на жизнь, какой сейчас вы себе не можете даже представить, — продолжал он, явно оседлав любимого конька. — На весь мир, на свое место в этом мире и на место в нем Спенсера, на ваших друзей, планы, мечты… Этот ребенок изменит все. Я знаю, это немного пугает, но поверьте мне: материнство разовьет вас как личность, вы познаете такие чувства, которые просто невозможно осознать, пока их не испытаешь. Вы можете написать сколько угодно сценариев, Спенсер может снять сколько угодно фильмов, но ребенок — самое важное из созданных вами когда-либо произведений. Я знаю это и думаю, вы тоже это знаете, но смею предположить, что в данный момент вы переживаете из-за этого. Вы едва вступили во взрослую жизнь, и потому не удивительно, что вы беспокоитесь. Но поверьте, ничто не встанет у вас на пути, если вы не допустите этого. Я вижу, что вы не допустите. Вы справитесь.

Никки пылала. Энергия вдохновения настолько заполнила ее, что ей захотелось вскочить и сразу же помчаться писать наброски сценариев.

Но Дрейк еще не закончил.

— Вы созданы для успеха, — заявил он. — И Спенс, и Дэвид, и Кристин — они такие же, как вы. Лично я не думаю, что вы все встретились случайно, я считаю, сама судьба свела вас вместе. — Дрейк так широко улыбнулся, что она чуть не ослепла от его улыбки. — Вы верите во весь этот вздор? — спросил он, затем махнул рукой и продолжил: — Не имеет значения, верим мы или нет, факт остается фактом: вы — команда действительно талантливых новичков, и я с легкостью могу предсказать вам путь до самой вершины, конечно, при условии, что вы будете работать не покладая рук и что на вашем пути будут «правильные» препятствия. Они — необходимая часть процесса, и я всегда готов помочь вам преодолеть их. Что ж, лекция окончена, давайте перейдем к вашей современной интерпретации «Венецианского купца». Мне идея в принципе нравится, но я хочу, чтобы вы объяснили, каким образом собираетесь превратить пьесу в короткометражку.

Голова Никки кружилась, но его энтузиазм заразил ее такой энергией, что после некоторой вынужденной паузы, когда им принесли горячий шоколад и пирожные, она была готова начать фонтанировать идеями. Конечно, ей чрезвычайно помогло то, что она обсудила сценарий со Спенсом во время поездки в метро, но вера в нее Дрейка, а также перспектива насыщенной творчеством жизни, которую он ей обозначил, придали ее воображению крылья.

— Сколько, по вашему мнению, должен идти фильм? — уточнила она. — И следует ли мне учитывать конкретный бюджет?

Он засмеялся.

— Вы задаете вопросы как настоящий профессионал, — заметил он. — Хорошо. Скажем, минут тридцать-сорок, а бюджет, к примеру… десять тысяч.

Ее глаза чуть не вылезли из орбит. Их фильм «Распрощавшиеся с ночью» был снят на сущие копейки (меньше чем две тысячи, причем большую часть суммы они просто сняли со своих кредиток). Затем, напомнив себе, что на самом деле он не предлагал такую сумму, а просто назвал ее как гипотетический вариант, чтобы она знала, от чего отталкиваться, Никки решила обращаться с деньгами на свое усмотрение и в качестве места действия первой сцены выбрала Нью-Йорк.

Двадцать минут спустя, когда они пытались разобраться с тем, как следует обыграть «фунт мяса»[7], в дверь постучали, и Диана просунула голову в кабинет Дрейка.

— Простите, что прерываю вас, — сказала она, коротко улыбнувшись Никки, — но вам звонит Алан Глисон. Он говорит, что это срочно.

— Хорошо, переключите его на меня, — распорядился Дрейк. С усилием встав с дивана, он подошел к столу и поднял трубку: — Что случилось, Эл?

Никки как раз раздумывала, должна ли она выйти или остаться, когда ее телефон тоже зазвонил. Увидев, что это миссис А., она тут же ответила:

— Ну, как дела? — тихо спросила она.

— Я все еще в больнице, — доложила миссис А. — Но операция прошла успешно, мать и ребенок чувствуют себя хорошо. Я буду уходить через полчаса и хотела бы знать, где тебя подобрать.

Никки поморщилась.

— Я сейчас в Сохо, — сообщила она, все еще разговаривая вполголоса. — У меня потрясающее собеседование. Мы обсуждаем мой сценарий, и похоже, ему действительно нравится!

— Тогда не торопись, дорогая. Я заскочу к Нанетт, повидаю ее и мальчиков. Только позвони мне, когда закончишь.

— Миссис А., вы самый замечательный человек в мире, — воскликнула Никки. — Наверное, надолго я не задержусь. О, пожалуйста, передавайте привет Нанетт, — добавила она, несмотря на то что видела старшую сестру Дэвида лишь дважды. Но, черт возьми, почему бы и нет? У нее сегодня такое прекрасное настроение, что она готова им поделиться.

Повесив трубку, она услышала слова Дрейка:

— Думаю, лучше мне самому прийти. Скажите ей, что я уже еду, и если она снова нас подведет, то второго шанса не получит. — Положив трубку, он вернулся к Никки; вид у него был отвлеченный и не очень довольный. — Боюсь, у меня появились неотложные дела, — сказал он, — придется сократить нашу встречу, но я хочу, чтобы вы продолжали думать. И как только набросаете черновик сценария, вышлите его мне по электронной почте: тогда мы или снова встретимся, или обсудим его по телефону.

— Не могу дождаться возвращения домой, чтобы сразу сесть писать, — сказала она, пытаясь встать с дивана. — У меня просто куча идей.

Он подошел к ней, помог подняться и обнял за плечи.

— Не торопитесь, — посоветовал он. — Вам предстоит нечто куда более важное…

— Да, но не раньше, чем через три недели или больше, а за это время я, надеюсь, успею закончить первый вариант.

Он улыбнулся:

— Тогда буду с нетерпением ждать возможности прочитать его. А теперь мне пора. Вы подождете Спенса или мне вас подвезти?

— О, не волнуйтесь обо мне, — сказала она, волнуясь от одной лишь мысли, что может доставить ему неудобство. — Я встречаюсь с подругой, которая отвезет меня в Бристоль.

— Хорошо, тогда счастливого пути, — и по-родственному поцеловав ее в щеку, он вышел.

Не совсем уверенная в том, что ей следует делать, Никки сунула блокнот в сумку и тоже вышла из кабинета. И Диана, и Марк говорили по телефону. Она не хотела уходить, не попрощавшись как следует, и потому подошла к столу, взяла свое пальто, медленно надела его, затем еще немного потянула время, позвонив миссис А., чтобы договориться о месте и времени.

Через несколько секунд после того как Никки повесила трубку, Диана освободилась и повернулась к ней с любезной улыбкой.

— Все хорошо? — спросила она.

— Да, спасибо, — ответила Никки. — Все прошло просто потрясающе. Он такой милый, правда?

Диана рассмеялась.

— О да, это точно, — согласилась она. — Те, кто с ним работает, понимают, как им повезло.

— У него и в Голливуде есть офис?

— На углу бульвара Сансет и Норд-Свитцер авеню. Вы бывали в Лос-Анджелесе?

Никки покачала головой:

— Нет, но с удовольствием поехала бы.

— Судя по тому, что мы слышали о Спенсе, вы туда обязательно поедете. Дрейку он действительно очень понравился. Вы ведь знаете, что на следующей неделе Спенс снимает рекламный ролик? Дрейк почти никогда не дает такие серьезные проекты людям без опыта в режиссировании рекламы. Вот насколько он в нем уверен. И насколько клиент доверяет Дрейку.

Никки почувствовала такую радость за Спенса, что ей захотелось обнять и его, и Диану, и Дрейка, и всех остальных в этой чудесной, волшебной башне.

— Когда он вернется со встречи, не могли бы вы передать ему… — она замолчала на полуслове, так как двери лифта открылись и оттуда вышел Спенс — как раз вовремя.

— Ого, ты все еще здесь, — заметил он. — Дрейк только что заглянул ко мне и сообщил, что ты уходишь. Как все прошло?

— Потрясающе. Невероятно, — призналась она. — Я собираюсь сесть за работу, как только вернусь домой. Агент по недвижимости, наверное, еще не звонил?

— Я не знаю, у меня был выключен телефон. — Он достал мобильный из кармана и включил его: пришло несколько голосовых сообщений и СМС, но от агента ничего не было.

— Я так хочу, чтобы мы получили этот дом, мы просто обязаны! — с отчаянием в голосе воскликнула Никки.

Рассмеявшись, он обнял ее за плечи и повел к лифту.

— Мы его получим, — уверенно заявил он. — Мы первыми его осмотрели, мы согласились заплатить запрашиваемую цену, и мы не против подождать до марта. Все остальные, наверное, захотят снять жилье прямо сейчас.

Его слова успокоили ее. Она попрощалась с Дианой и Марком, а когда двери лифта закрылись, обняла Спенсера за шею.

— Я очень, очень люблю тебя, — призналась она. — Ты такой умный, а здесь все просто потрясающие. Неужели нам правда так везет? Неужели у нас действительно все получится?

Он улыбнулся:

— Не вижу причин, почему этого не должно произойти. Заказчики этой рекламы, конечно, действуют мне на нервы, но я справлюсь. Потом мы с Дэвидом должны начать снимать «Селесту» — по времени как раз тогда, когда мы собираемся переезжать в Шепардс-Буш, но ничего страшного, мы все успеем. Кстати, ты познакомилась с Вэл Флеминг?

— Ты о сценаристе «Селесты»? Нет, не успела.

Быстро нажав на кнопку, он остановил лифт на втором этаже, и они оказались в большом офисе, где с десяток человек работали за компьютерами или говорили по телефону.

— Встреча будет недолгой, — заметил он, прокладывая дорогу между столами, — потому что мне пора возвращаться. Привет, Вэл! — крикнул он женщине, которая смотрела в окно.

Очевидно, вернувшись из мира грез, женщина обернулась, и Никки почувствовала, что ее сердце на мгновение остановилось. Струящиеся густые черные волосы, изящные миндалевидные глаза, лицо цвета меда — она была потрясающе красивой китаянкой, при этом, когда она заговорила, в ее речи не было даже намека на акцент.

— Спенсер, привет, — сказала она, поднимаясь с кресла. — Я слышала, что ты в офисе. А вы, должно быть, Никки, — произнесла она, улыбнувшись своей очаровательной улыбкой. — Угадайте, откуда я это знаю.

Лукавый блеск ее глаз, а также слова Вэл заставили Никки рассмеяться.

— Мне понравился ваш сценарий, — призналась она. — Я еще не читала исправленный вариант, но Спенс обещал принести его домой…

— Я могу дать вам экземпляр, если хотите, — перебила ее Вэл и взяла сценарий, лежавший на самом верху высокой пачки. — Это довольно смелая переделка, но все думают, что она сработает. Я хотела бы знать ваше мнение, если вы найдете время, чтобы его прочитать.

Потрясенная, Никки взяла сценарий.

— Я люблю работать со Спенсом, — продолжала Вэл, коротко улыбнувшись ему. — У него бывают очень, как бы точнее выразиться, смелые идеи, например изменить главную героиню, поменяв неряху-индианку средних лет на тридцатилетнюю сексуальную итальянку. Я определенно представляла ее себе иначе, но это интересно, и к тому же это, несомненно, хорошая возможность научиться кардинально переделывать текст.

У Никки кровь застыла в жилах. Она поглядела на Спенса, ожидая, что вид у него будет смущенный или виноватый: ведь он сказал ей, что изменить сценарий предложила Кристин.

— Так и было, — рассмеялся он, когда она приперла его к стенке лифта. — Все было именно так, как я тебе сказал. Она пошла к Дрейку, они позвали меня, изложили свои соображения, и я согласился с ними. Потом мы пошли к Вэл, и она, очевидно, решила, что это была моя идея. Не волнуйся, я ей все объясню. И будь готова: Дрейк наверняка провернет точно такую же штуку с тобой, когда твой сценарий пустят в дело.

Чувствуя восторг от одной только мысли об этом, Никки позабыла о гневе и тихонько ахнула, когда у нее опять случились схватки.

— В последнее время у тебя это часто бывает, — обеспокоенно заметил Спенс, когда они вышли в вестибюль.

— Так и должно быть, — успокоила она его. — Ой, тебе пора возвращаться на встречу. Позвони мне, как только у тебя будут новости о доме, хорошо?

— Обязательно, а ты напомни этому маленькому негоднику, что ему еще рано: у него в запасе еще три недели.

— Не волнуйся, он не станет торопиться, потому что я хочу использовать это время для того, чтобы приступить к сценарию.


— Знаменитое решающее слово, — рассмеялась миссис А., когда Никки повторила фразу уже в машине. — Теперь он просто обязан появиться раньше срока.

Никки тоже засмеялась.

— На самом деле я не стану возражать, если так и произойдет, — призналась она. — Я сыта по горло тем, что чувствую себя настоящей горой, ведь чем дольше он остается во мне, тем больше становится мой живот. В любом случае я смогу писать сценарии, когда он будет спать.

Миссис А. покосилась на нее, но сказала лишь следующее:

— Я говорила с Дэвидом перед тем, как забрать тебя. Он просто в восторге от дома.

У Никки захватило дух.

— Я тоже. Так и должно быть, миссис А. Обязательно. Потому что все складывается просто прекрасно: сам дом, арендная плата, расположение, выбор времени — абсолютно все. Нам суждено поселиться в нем, я это чувствую.

Два часа спустя, когда они проезжали мимо станции Темпл-Мидс на пути к Бедминстеру, позвонил Спенс.

— Ник, — взволнованно закричал он, — ты только послушай! Если рекомендации будут хорошими и мы сможем заплатить задаток до конца следующей недели — и чек не вернут в связи с отсутствием средств на счету — дом будет наш с начала марта.

— О Боже! — завизжала Никки. — Миссис А., у нас получилось! Я же говорила вам, нам суждено там жить. Спенс, какой же ты молодец!

— Да я ведь ничего не делал, — рассмеялся он.

— Еще как делал, ты его нашел. И теперь самый прекрасный дом будет и у ребенка, и у всех нас. Мы будем работать на Дрейка, снимать кино и превратимся в потрясающих, сказочных мегазвезд.

«Венецианский купец.

Акт первый.

Сцена 1».

Никки минуту подумала над этой единичкой, затем поменяла ее на слово «первая». Решив, что первый вариант ей нравится больше, она вернула его, пару раз нажала клавишу «Ввод» и напечатала:

«Натура. Уолл-стрит. День».

Она вернулась из Лондона в прошлую среду, и вот только сегодня, во вторник вечером, у нее появилась возможность приступить к написанию сценария. Впрочем, на выходных она еще раз обсудила его со Спенсом и Кристин, которая тоже вернулась в Бристоль, восторгаясь тем, в какой прекрасный дом они скоро переедут и какой Спенс молодец, что нашел его. Сейчас Кристин была наверху вместе с Дэвидом; он помогал ей учить маленькую роль, которую ей удалось получить в малобюджетном художественном фильме; съемки должны были начаться на следующей неделе. Это была работа на один день, но Кристин так себя вела, будто ей досталась ведущая роль в очередном блокбастере Стивена Спилберга. Одному Богу известно, что с ней будет, когда начнутся репетиции «Селесты». Или когда по телевизору покажут ту серию «Чисто английских убийств», где она снялась.

Никки оперлась локтями о стол и какое-то время смотрела на свое отражение в темнеющем окне; затем она снова сосредоточилась на мониторе и попыталась вспомнить, к какому мнению они пришли по поводу первой сцены. Спенс набросал несколько вариантов, и один из них ей особенно понравился, но почему-то она никак не могла его вспомнить. Возможно, ей стоит позвонить ему. Ей все равно хотелось поговорить со Спенсом: не о чем-то конкретно, а просто услышать его голос, потому что на этой неделе она скучала по нему сильнее обычного. Она была немного не в настроении — просто чувствовала себя большой, уставшей и отчасти одинокой.

Она протянула руку к мобильному, но затем решила, что звонить не следует, потому что он сейчас очень занят: готовится к первому дню съемок рекламы. В конце концов, она всегда может спросить у Кристин и Дэвида, они наверняка вспомнят, потому что тоже участвовали в обсуждении. Правда, после этого они уезжали на некоторое время в Лондон и, переключившись на другие дела, могли позабыть.

Хотя Никки и была уверена, что не внесла в блокнот нужный ей план первой сцены, она все равно достала его и начала просматривать. Увидев там огромное количество писем к Заку, написанных ровным аккуратным почерком между кое-как набросанными заметками, она почувствовала, как сердце ее снова наполняет ощущение счастья. Она написала ему даже больше, чем помнила, рассказывала обо всем, что происходило с ним, и с ней, и со всеми остальными, особенно с его отцом. Она обязательно положит новый блокнот в сумку, с которой поедет в больницу, вместе с новым халатом и тапочками, подаренными ей Спенсом на Рождество, двумя послеродовыми бюстгальтерами, кое-какими туалетными принадлежностями и пакетом гигиенических прокладок. Ей казалось важным тщательно записать, как он вошел в этот мир. Она надеялась, что, когда придет время, ей будет не слишком больно, но даже если и так, она ему не скажет. Она не хотела, чтобы он винил себя в том, что ей было больно; и кроме того, поскольку он мальчик, он, вероятно, не оценит кровавых подробностей собственного рождения. Однако, возможно, он захочет знать другие детали, например как она попала в больницу, кто с ней поехал, что делал его папа, пока мама рожала, и как громко он кричал, когда родился.

Конечно, Никки была не настолько наивна, чтобы думать, что ей удастся записывать все прямо во время родов, но при первой же возможности она все запишет.

Застонав, когда в спине начала нарастать боль, Никки постаралась посильнее потереть спину рукой.

— Я могу помочь? — спросила Кристин, входя в комнату.

Никки вздрогнула и обернулась.

— Я не слышала, как ты… — она резко замолчала, широко раскрыв глаза от ужаса.

Лицо Кристин побледнело.

— Что случилось? — встревоженно спросила она. — У тебя такой странный вид…

Никки с трудом сглотнула.

— Кажется… кажется, у меня только что отошли воды, — сказала она дрожащим, как натянутая струна, голосом.

— О черт! Дэвид! — заорала Кристин. — Немедленно иди сюда! Что мне делать? — спросила она Никки. — Только скажи…

— Нужно позвонить в больницу, — перебила ее Никки, пытаясь встать.

— Нет. Сиди, где сидишь, — настаивала Кристин. — Мы все сделаем. Дэвид!

— Я здесь, — сказал он, неожиданно появившись у нее за спиной. — Что стряслось?

— Никки рожает. Вызови такси. Или «скорую помощь». Что нам делать? — еще раз спросила она.

— Звони в больницу. Номер здесь. — Никки быстро пролистала страницы блокнота. — Не надо, я сама. Лучше вызовите такси.

— Я позвоню маме, — заявил Дэвид, доставая мобильный телефон, в то время как Кристин бросилась в спальню за своим.

Несколько минут спустя Никки позвонили из больницы и подтвердили, что ей нужно срочно ехать к ним.

— Мне нужно взять сумку, — сказала она, выходя из комнаты.

— Она наверху? — спросила Кристин. — Я принесу. Такси уже едет.

— Мама тоже уже в пути, — объявил Дэвид, закрывая телефон-раскладушку. — Спенсу кто-нибудь звонил?

Никки неуверенно рассмеялась.

— О Господи, я чуть не забыла, — призналась она. — Никогда не говорите ему об этом, хорошо?

Дэвид улыбнулся.

— Могила, — пообещал он. — Мне позвонить ему?

— Не надо, я сама, — ее сердце уже переполняла радость от того, что сейчас она произнесет: «Я рожаю!» Или: «Время настало». Или еще что-нибудь — она еще не придумала, что именно. Она только знала, что еще никогда так не хотела видеть Спенса и никогда не чувствовала, что они так близки, несмотря на многие километры между ними.

Однако когда она дозвонилась до него, то попала на голосовую почту. Изо всех сил стараясь подавить разочарование, она посмотрела на Дэвида.

— Оставить ему сообщение? — спросила она. — Нет, попробую еще раз через минуту.

— Что нам теперь делать? — спросил Дэвид.

— Мне нужно пойти переодеться, — ответила она.

Похоже, он не расслышал, потому что переспросил:

— Потереть тебе спинку?

Она чуть не рассмеялась.

— Думаю, не нужно, — ответила она, и тут ей перестало хватать воздуха: начались первые схватки.

Дэвид вытаращил глаза.

— Все нормально? — взволнованно спросил он, затем обнял ее за плечи и помог сесть обратно в кресло.

— Вот твоя сумка, — сказала Кристин, притащив ее в зал. — Что случилось? — спросила она, увидев взволнованное лицо Дэвида.

Никки улыбнулась.

— У меня была схватка, — гордо ответила она.

Кристин посмотрела на нее; похоже, ответ привел ее в замешательство.

— Круто, — пробормотала она.

— Теперь я могу встать, — сказала Никки Дэвиду.

— Но я не думаю, что тебе следует это делать, — возразил он. — Давай подождем, пока сюда доберется мама. Или такси.

— Мне нужно переодеться. Кстати, я хочу еще раз попробовать дозвониться Спенсу.

Кристин немедленно возмутилась:

— Нет, нельзя ему звонить!

Никки изумленно заморгала:

— Но почему нет?

Залившись румянцем, Кристин развела руками ипосмотрела на Дэвида, словно ища у него поддержки.

— Почему нет? — эхом отозвался он.

— Ну, а чем он поможет? — спросила она. — Он очень далеко, а с самого утра у него съемки.

Никки повернулась к Дэвиду; она выглядела растерянной.

— Она должна позвонить ему, — заявил он Кристин. — Он отец ребенка.

— Будто я сама не знаю, — парировала она. — Но эта реклама чертовски важна для него. Он не может взять и уехать. Спенс же всех подведет, а он вряд ли этого хочет, особенно если учесть, что Дрейк из кожи вон лез, чтобы дать ему этот заказ.

— Но мы не можем не сказать ему! — возмутился Дэвид.

— Повторяю свой вопрос, — рявкнула Кристин. — Чем он поможет? Рожает-то Никки, а не он.

— Дело не в этом.

— Дело как раз именно в этом. Слушай, я знаю, мужчине тяжело такое слушать, но извини, в этом случае мужчина — как пятое колесо в телеге. Если у нее будет акушерка и доктор, есть ли необходимость в его присутствии?..

Никки хотела было возразить, но бок пронзила боль, заставив ее замолчать.

— Мы же рядом, — настойчиво продолжала Кристин, не заметив, как скривилась Никки, — а значит, нельзя сказать, что Никки бросили на произвол судьбы. Мы можем делать все… — она замолчала, услышав звонок в дверь. — Это, наверное, твоя мама или такси, — объявила она и пошла посмотреть, кто приехал.

Как только миссис А. вошла в комнату и Никки увидела ее волосы, сверкающие каплями дождя, и ее прекрасное лицо, успокаивающее не хуже ее стихов, она испытала такое облегчение, что ее тут же охватила уверенность: теперь она сможет пройти через что угодно.

— Ладно, давайте-ка посмотрим, где сейчас находится маленький негодник, — сказала миссис А., ставя сумку на пол. Осторожно подняв Никки на ноги, она стала осторожно, одними кончиками пальцев, ощупывать ее живот. — Прекрасно, — улыбнулась она и, погладив Никки по щеке, добавила: — Думаю, тебе стоит сходить наверх и переодеться, прежде чем ехать в больницу.

— У меня есть на это время? — уточнила Никки.

— Конечно, — улыбнулась миссис А. — Я отвезу тебя на своей машине. Мы доберемся до больницы еще до того, как все начнется всерьез.

Когда Никки исчезла в спальне, миссис А. посмотрела на Дэвида, затем на Кристин и рассмеялась.

— Ну-ну, можно подумать, это ваш первый ребенок, — лукаво заметила она.

— Так и есть, — с чувством ответила Кристин.

— А вот и такси! — воскликнул Дэвид, когда в двери снова позвонили. — Я не знал, кто доберется сюда первым, — объяснил он матери, — и решил, что лучше поторопиться.

— Ты все сделал правильно, — успокоила она его. — Ну, раз такси уже здесь, почему бы тебе и Кристин не воспользоваться им и не последовать за нами? Заднее сиденье у меня забито вещами, которые мне пригодятся завтра в клинике. Сейчас я позвоню в больницу и узнаю, кто сегодня вечером дежурит, — пусть им сообщат, что я еду.

Дэвид сходил к такси, чтобы попросить водителя подождать, вернулся в комнату и теперь стоял рядом с Кристин, ожидая, когда его мать закончит говорить по телефону. Они походили на две запасные детали, которые еще не поняли, где и для чего они пригодны, но не теряли надежды все-таки оказаться полезными.

— Это хорошо, — объявила миссис А., повесив трубку. — Сегодня вечером дежурит Мэтти Джарвис. Она позаботится о нашей девочке. Кто-нибудь уже звонил Спенсу?

Кристин поглядела на Дэвида.

— Вообще-то, мы как раз обсуждали это, когда вы приехали, — ответила она. — Я не думаю, что нам нужно ему сообщать, потому что завтра он снимает рекламный ролик и все уже оплачено: работа осветителей и актеров, даже аренда помещения… Все зависят от Спенса, поэтому он никак не сможет приехать сюда сегодня вечером.

Миссис А. перевела взгляд на Дэвида, и тот заметил:

— Он всегда говорил, что хочет быть с Никки во время родов. Именно поэтому он отказался снимать серию «Чисто английских убийств» и организовал все так, чтобы у него было несколько недель в запасе, независимо от того, родится ребенок раньше или позже срока. Так что, думаю, мы должны ему сообщить.

Миссис А. посмотрела на Никки, которая как раз спускалась по лестнице.

— Как ты хочешь поступить? — спросила она, догадываясь, что Никки, наверное, слышала их разговор. — Это твой ребенок, и, значит, решение принимать тебе.

Никки беспомощно посмотрела на нее.

— Я не знаю, — ответила она, — то есть я, конечно, очень хочу, чтобы он приехал, но Кристин права, он не может оставить всех без режиссера, а сейчас уже слишком поздно, чтобы искать нового.

Очевидно, решив пока не высказывать собственное мнение, миссис А. кивнула:

— Хорошо. Идем со мной к машине. Дэвид, сходи наверх, чтобы удостовериться, что Никки ничего не забыла.

— Например? — испуганно воскликнул он.

— Я схожу, — вызвалась Кристин, закатив глаза. — Иди проверь, заперт ли черный ход, а я догоню вас на улице.

Десять минут спустя миссис А. уже вела машину по короткому пути к церкви Пресвятой Девы Марии в Редклиффе, стрелки очистителей двигались по стеклу в почти бесполезной попытке обеспечить видимость. Никки сидела, сжимая мобильный телефон в одной руке, а другой рукой держалась за напрягшийся низ живота.

— Я буду эгоисткой, если позвоню ему? — задумчиво спросила она. — Ему придется отложить то, что он сейчас делает, а ведь Кристин права…

— Кристин, конечно, имеет право на свое мнение, — перебила ее миссис А., — но я думаю, что ты должна позволить Спенсу самому решать, хочет ли он приехать.

— Я знаю, что он хочет. Вот только…

Когда она замолчала, миссис А. посмотрела на нее, а затем резко ударила по тормозам, поскольку желтый свет светофора сменился красным.

— Будут и другие рекламные ролики, — сдержанно заметила она. — А вот первый ребенок бывает только один.

Никки посмотрела на зажатый в кулаке телефон.

— Ну, если так посмотреть… — прошептала она, но прошло еще несколько минут, прежде чем она набрала номер Спенса.

— Привет, — наконец радостно отозвался он. — Я как раз собирался тебе звонить. Как дела?

Никки нервно сглотнула, пытаясь подавить отчаяние. Она так ждала этого момента, и вот все пошло не так, как надо.

— Я еду в больницу, — сообщила она, глядя в запотевшие окна и видя, как ее отражение проезжает по офисам и ресторанам района Вэлш-Бэк. — Я рожаю.

— Что?! — взорвался он. — Ты шутишь? Этого не может быть.

— Я знаю, но это правда. Прости…

— Ник, это чертовски неудачный момент.

— Я не виновата, — закричала она. — Я не просила его появляться на свет прямо сейчас.

— Но ты ведь знаешь, какой завтра день. Я не могу приехать к тебе сегодня вечером…

— Ничего страшного, — ядовито заметила она. — Не нужно. Я просто сообщаю, что твой ребенок уже в пути и что в следующий раз, когда мы будем разговаривать, ты, наверное, уже будешь папой.

— О Ник, что ты со мной делаешь, — простонал он. — Я понимаю, что ты злишься, но пойми, если бы у меня была хоть какая-то возможность…

— Я только что сказала тебе, что ты не обязан приезжать, — рявкнула она. — Миссис А. со мной, мы прекрасно справимся и без тебя.

— Я знаю, что справишься, но дело не в этом. О Боже, Ник, ты ведь не затаишь на меня обиду, правда?

— Нет. Я понимаю, что ты должен остаться там. Я просто подумала, что ты захочешь знать…

— Конечно, я хочу знать. Я хочу быть там. Просто я никак не могу сейчас подвести Дрейка. У ролика бюджет в четверть миллиона, и…

— Мне пора, — перебила она его. Нажав на кнопку «отбоя», Никки откинула голову и крепко зажмурилась: острая боль второй схватки становилась нестерпимой.

— Не забывай дышать, — мягко напомнила ей миссис А. — Ты не забыла захватить свой план родов[8]?

— Он у меня в сумке, — с трудом произнесла Никки.

— Какое обезболивающее ты решила выбрать?

Никки полувздохнула-полурассмеялась.

— Что бы я ни выбрала, этого явно будет недостаточно, — объявила она. Она посмотрела на свой телефон: тот опять зазвонил. — Это он, — сказала она, нажала на кнопку приема и стала слушать, что ей говорит Спенс.

— Никки, пожалуйста, попытайся понять. Ты знаешь, как важен Дрейк для нашего будущего…

— Все в порядке, — перебила его она. — Я тоже не хочу, чтобы ты подвел его. Только обещай мне, что не станешь выключать телефон, и я позвоню, как только у меня будут новости.

— Конечно. Если это — единственная возможность для меня быть с тобой, придется нам ограничиться ею.

Нажав кнопку «отбоя», она откинулась на сиденье и стала спокойно смотреть на потоки дождя, которые затуманивали кромешную тьму и заливали дороги мерцающей светом водой. Люди, сгорбившись под зонтиками, бежали к автобусным остановкам, заскакивали в двери или выбегали из них: промокшие, расстроенные, желающие как можно скорее добраться домой. На самом деле она их не замечала, потому что думала о Спенсе и отчаянно пыталась не огорчаться из-за того, что он не приедет. Впрочем, это было тяжело: ей становилось почти плохо при мысли о том, что кто-то другой (Дэвид, или Кристин, или даже миссис А.) возьмет малыша Зака на руки до того, как такая возможность появится у его отца. Он должен был быть сейчас с ними, и все же она понимала, почему это невозможно.

— Думаю, ему сейчас очень тяжело, — заметила она миссис А.

Миссис А. успокаивающе сжала ее руку.

— Спенс уже большой мальчик, он справится, — сказала она. — Сконцентрируйся на ребенке, потому что у меня создается впечатление, что он немного сильнее торопится присоединиться к нам, чем я думала.

ГЛАВА 8

Было три часа ночи. Никки так устала и расстроилась, что не знала, что с собой сделать. Все инстинкты, которыми она обладала, требовали начинать тужиться, но акушерка продолжала говорить ей, что этого делать не следует, иначе она порвет себе шейку матки, а возможно, даже повредит ребенку.

Во время затишья, когда это желание становилось не таким нестерпимым, она начинала дремать, но ее снова будила такая боль, какую она ни за что не хотела бы испытать снова. Все ее тело ниже талии словно разрывали голыми руками. Она жадно вдыхала кислород, хватала ртом воздух, словно утопающий, перед тем как пойти ко дну, и так сильно сжимала руку Дэвида, что боялась, как бы не переломать ему кости.

— Все хорошо, — хрипло шептал он, пытаясь не морщиться от боли. — Ты просто молодец.

Кристин сейчас дремала в удобном кресле у монитора, положив на колени журнал, грозящий упасть на пол, а миссис А. вытирала Никки лицо и тихо шептала ей строки стихотворения, которое Никки никогда прежде не слышала, но, убаюканная его мерным, как волны прилива, ритмом, чувствовала, что уже любит его:

Из уютного, тихого мирка
Меня достала доктора рука.
Что ж не вернешь меня туда,
Где влагой парит темнота?
Нет, он кладет меня в кровать,
И я сержусь, хочу кричать.
Возможно, позже я усну…[9]
Она открыла глаза, когда акушерка — жизнерадостная, круглолицая женщина лет сорока — вернулась, чтобы проверить, насколько раскрылась шейка матки. К невыразимой тревоге Никки она покачала головой и заявила:

— Еще недостаточно, но теперь уже скоро.

В отчаянии Никки повернулась к миссис А. Это были те же слова, которые акушерка произнесла в последний раз, когда заскакивала к Никки. За это время в соседних палатах родились два младенца, их пронзительные крики, словно небольшие музыкальные фонтаны, перекрывали звучащие отовсюду радостный смех и поздравления.

Она снова начала мысленно говорить с Заком, поторапливая его, напоминая, как сильно его любят, и убеждая не бояться. «Я здесь, с тобой, — тихо шептала она. — И папа скоро приедет. Нам всем не терпится увидеть тебя, взять тебя на руки и подарить тебе счастливую жизнь».

Прошло несколько часов с тех пор, как она в последний раз говорила со Спенсом. Ему нужно поспать, а ей сообщить ему пока было нечего. Эгоистично было не давать ему заснуть только потому, что ей хотелось чувствовать, что он здесь, рядом, пусть и на другом конце провода.

Веки ее отяжелели. Зак, похоже, тоже уснул.

— Какой он упрямый, — пробормотала она. — Я хорошенько отругаю его, когда… — она внезапно вскрикнула: шейка матки изогнулась и вонзилась в ее внутренности.

Кристин вздрогнула и проснулась; миссис А. быстро передала ей кислородную маску; Дэвид храбро предложил вторую руку.

Никки с трудом втянула воздух: слезы ручьями текли по ее щекам, на коже выступили бисеринки пота. Она не хотела, чтобы это продолжалось. Она больше не выдержит! Ей следовало сделать перидуральную анестезию, или кесарево сечение, или лоботомию — что угодно, что спасло бы ее от этой неописуемой боли. Она хотела увидеть Спенса. Он должен быть здесь! Она не справится без него. Одним своим присутствием он бы навел здесь порядок. Тихий плач превратился в рыдания. Она замаскировала их короткими, тяжелыми вдохами. Все пошло не так. Совсем не так, как планировалось. Она хотела еще раз позвонить ему, но ему вставать в шесть утра, и она должна позволить ему немного поспать.

Она снова закричала — а потом опять. Ничто, абсолютно ничто ее к этому не подготовило. Разве она догадывалась, насколько плохо ей будет? В нее начал закрадываться страх. Сильный страх.

Вернулась акушерка; лицо у нее расплылось в довольной улыбке.

— Ну, наконец-то, — воскликнула она, — похоже, дело пошло на лад.

Никки внезапно охватило безрассудное желание отправиться домой и вернуться только тогда, когда настанет день запланированного рождения ребенка. Спенс тогда будет с ней. Все будет происходить согласно плану. Возможно, даже боль будет не такой сильной.

Все смотрели на нее, кроме акушерки, которая обвязывала ее живот двумя широкими поясами, чтобы начать следить за сердцебиением ребенка. Глаза Никки над прозрачной раковиной кислородной маски следили за каждым ее движением; когда раздались короткие гудки, сигнализировавшие о крошечной жизни в ней, ее окатило волной безудержной радости. Она подняла взгляд к потолку, словно ожидая увидеть там некое божество и вознести ему хвалу. Внезапно свет ламп начал расцветать, словно гигантские цветы, и стал слепяще-ярким, стены закружились, а кровать принялась покачиваться вперед-назад. Она услышала музыку, какой-то звон и тихий писк приборов. Кто-то, находящийся очень далеко отсюда, начал говорить голосом, который пробивался к поверхности со дна моря.

Медсестра сказала что-то миссис А., и та осторожно убрала маску с лица Никки.

— Ну что ж, начинаем тужиться, — приказала акушерка.

Никки вцепилась в края кровати. Колени ей уже подняли, а когда она напряглась изо всех сил, все ее тело ниже пояса словно вспыхнуло огнем, угрожая взорваться. «Спенс! — мысленно закричала она. — Спенс, Спенс, Спенс!» Она не стала произносить его имя вслух, потому что ему могли бы сказать об этом, а она не хотела, чтобы он казнил себя за то, что его с ней не было. Но потом она пронзительно, что есть мочи, кричала и едва осознавала, что именно кричит, потому что по ее телу, словно расплавившееся стекло, полилась раскаленная боль.

Казалось, прошла вечность, прежде чем акушерка наконец сказала:

— Умница, девочка. Я уже вижу головку.

Никки вырвала из рук миссис А. кислородную маску, сделала несколько судорожных глотков и снова стала тужиться.

Кристин стояла рядом с акушеркой; она остолбенела от ужаса.

Никки хотела, чтобы она ушла. Она не должна быть здесь. Никто не должен. Она стиснула зубы и сжала кулаки, напрягла все свое тело, зашипела и стала тужиться изо всех сил; боль была такой сильной, что ей захотелось умереть.

— Теперь уже скоро, — бормотала акушерка. — Совсем чуть-чуть.

Никки нервно засмеялась. Еще несколько минут — и она возьмет Зака на руки. Одна лишь эта мысль позволила ей продолжать тужиться. С ним все хорошо. Его сердце билось ровно — она слышала равномерный и сильный писк приборов. Она попыталась посмотреть на монитор, но его загораживал Дэвид.

Миссис А. все еще осторожно вытирала ее лицо и шею.

Издав дикий рык, Никки напряглась и стала выталкивать ребенка, используя все, до капли, силы, которые у нее еще оставались. Она чувствовала, как тельце ребенка движется в ней все ниже и ниже, раскрывая ее и пытаясь утащить с собой.

— Еще разок, и он будет с нами, — ободряюще прощебетала акушерка.

Никки приготовилась, вдохнула как можно больше кислорода, а затем — еще немного. Она скорее почувствовала, чем увидела, что Дэвид отошел от нее. Кристин зажимала руками рот, ее лицо было таким же белым, как халат, который ей дали, прежде чем пустить в палату. Никки тужилась, и шипела, и вопила, словно этот шум мог ухватить боль и унести ее в место, где царят бессознательность и тишина.

— А вот и он, — засмеялась акушерка. — Головка выходит.

— О Господи! — Кристин задыхалась.

Никки снова схватила кислородную маску, сделала гигантский вдох и начала тужиться, когда дверь распахнулась и в помещение влетел Спенс: запыхавшийся, промокший насквозь и хватающий ртом воздух.

Никки смеялась, и рыдала, и отчаянно рычала, и накапливала новые силы перед заключительным толчком, и мгновение спустя Зак смело вошел в этот мир, где его подхватил отец.


Никки не была уверена, когда именно все разошлись. Все, что теперь имело значение, это крошечный сверток, который Спенс держал на руках, кажущихся невероятно большими по сравнению с крошечными ручками и ножками младенца.

Приложив новорожденного к груди Никки, акушерка подождала несколько минут, позволяя им побыть вместе, после чего осторожно забрала Зака и передала его Спенсу, а сама перерезала пуповину и насухо вытерла младенца. Он все еще был покрыт красными пятнами, и, казалось, у него было слишком много кожи для крошечных воробьиных косточек, но он был здоров, на голове у него топорщился черный как смоль пушок, а глаза, часто моргающие от яркого света, отливали глубоким синим цветом.

Он был настолько идеален, насколько это вообще возможно.

Пока акушерка заворачивала его в мягкое белое одеяло, Спенс не сводил с сына испуганного взгляда: он все еще не мог поверить, что все-таки успел вовремя. На нем сейчас был больничный халат, а влажные волосы стояли торчком от того, что миссис А. быстро вытерла их полотенцем. В глазах у него стояли слезы.

— Он потрясающий, — пробормотал Спенс, не в состоянии отвести от ребенка взгляд. — Привет, — шептал он. — Ты — Зак, а я — твой папа.

Сердце Никки переполняла такая любовь, что она не могла произнести ни слова.

Довольно хмыкнув, акушерка снова стала раздавать распоряжения: она напомнила, что плацента еще не вышла, так что не мог бы Спенс стать в сторонку вместе с сыном, пока она доведет дело до конца.

Никки чуть не заплакала от радости, когда увидела, что Спенс просиял от гордости. Его сын.

Двадцать минут спустя акушерка вышла, сказав, что скоро вернется, чтобы проверить, как ребенок сосет грудь, и Никки и Спенс засмеялись от восхищения, когда крошечный ротик Зака открылся, как у рыбы, пытающейся взять приманку. После нескольких неудачных попыток он наконец взял грудь, и они легонько вскрикнули, испытывая одновременно удивление и торжество.

Когда он начал сосать, Никки переполнили ощущения, которые за всю жизнь она еще ни разу не испытывала — это было и неописуемое счастье, и чувство, что она стала чем-то гораздо большим, чем тот человек, которым она была меньше часа назад. Она больше не была просто Никки. Она была матерью, и если она считала, что любит Зака, прежде чем он родился, то это чувство было ничтожным по сравнению с тем, что она испытывала теперь.

— Поверить не могу, что он наконец с нами, — прошептала она, не сводя с него восторженного взгляда.

— Я тоже, — дрожащим голосом произнес Спенс.

Они соприкасались головами, глядя, как он ест, а глаза впитывали каждый глоток молозива с не меньшей жадностью, чем его рот.

— Я так рада, что ты успел, — прошептала Никки. — Ты идеально рассчитал время.

— Не надо, — попросил он, закрыв глаза, поскольку он задрожал при мысли о том, что он чуть не опоздал, — еще пять минут, и я бы все пропустил, и даже если бы ты простила меня, в чем я сильно сомневаюсь, сам я никогда бы себя не простил.

Никки улыбнулась и провела пальцем по его небритой щеке.

— Но кто будет снимать рекламу? — спросила она. Было уже почти пять часов утра, и ему ни за что не успеть вернуться в Лондон вовремя, чтобы начать съемку.

Спенс все еще, не отрываясь, смотрел на ребенка.

— Снимать ее будет Дрейк, — ответил он, касаясь пальцем покрытого пятнами личика Зака.

— Быть того не может! Как это получилось?

Он недоверчиво улыбнулся и покачал головой, явно еще не оправившись от потрясения.

— Все произошло после твоего последнего звонка, — сказал Спенс, — того, около полуночи. Вот тогда я и сделал то, что должен быль сделать с самого начала. Я позвонил Дрейку и сказал ему, что у тебя начались роды, и он даже не стал ждать, когда я его о чем-то попрошу. Он просто засмеялся и сказал что-то о том, что предупреждал тебя, что все пойдет вовсе не так, как было запланировано. Потом он приказал мне принести свои заметки и все остальное ему домой, а самому ехать к тебе. Просто счастье, что съемки его фильма возобновятся только на следующей неделе, но он сказал, что даже если бы сам не смог снимать мой ролик, то обязательно нашел бы кого-нибудь другого.

Хотя глаза Никки сияли, в мышцы ее начало проникать изнеможение, с которым она не могла бороться. Она чувствовала ноющую боль ниже талии, но это были цветочки по сравнению с острыми когтями, которые терзали ее на протяжении последних девяти часов. Она посмотрела на Зака и тихонько вздохнула: он выпустил сосок, засопел и, похоже, погрузился в сон.

— И как же ты добирался сюда? — пробормотала она, не понимая, что из-за усталости говорит нечленораздельно.

Проведя рукой по ее волосам, он ответил:

— Я опоздал на последний поезд, так что мне пришлось добираться автостопом: я приехал на грузовике, который вез товар в супермаркет «Теско».

Его слова доносились до нее словно с другого конца длинного туннеля. Тем не менее она ответила:

— Теперь мы будем ходить за покупками исключительно в этот магазин. Дэнни приехал с тобой?

— Он сейчас в Манчестере, но я позвонил ему и сообщил, что ты рожаешь. Он приедет прямо сюда утром, то есть, думаю, через несколько часов.

— М-м, — пробормотала она, больше не в состоянии сопротивляться желанию закрыть глаза.

Поддерживая ее руку, обнимавшую крошечный сверток, он лег рядом, положил голову Никки себе на плечо и обнял обоих уснувших.

Когда, несколько минут спустя, вернулась акушерка, мать, отец и ребенок уже давно путешествовали в царстве снов, а поскольку Дэвид успел заехать домой, чтобы взять фотоаппарат, который он в спешке позабыл, она разрешила ему войти на цыпочках и запечатлеть трогательную картинку новоиспеченной семьи в первый драгоценный час ее существования.


К середине дня Никки и Зак уже переехали в палату, где обитали с полдесятка других новоиспеченных мамочек: они спали, кормили грудью или осторожно передвигались по направлению к туалету — обычно в сопровождении медсестры, мужа или кого-нибудь из взволнованных родственников.

Место вокруг кровати Никки уже заполнилось открытками и подарками, включая большую плетеную корзину от Дрейка Мюррея и его жены, наполненную всем необходимым, начиная от пинеток и бутылочек и заканчивая мягкими игрушками, комбинезончиками и большой бутылкой вина «Моэ и Шандон». Ребята с «Фабрики» скинулись и прислали огромный букет цветов, который Кристин и Дэвид отвезли домой.

Дэнни примчался только в начале одиннадцатого, извергая потоки счастья и поздравлений и требуя дать ему подробный отчет о том, как проходили роды. Как только он перевел дыхание и заставил Никки так громко смеяться, что остальная часть обитателей палаты тоже присоединилась к ней, не понимая, в чем причина такого веселья, он стал с важным видом расхаживать вокруг кровати и потратил всю карту памяти на снимки того, как Зак моргает, спит, ест, вращает головой и молотит воздух крошечными кулачками. Однако когда пришло время менять подгузник, он чуть не грохнулся в обморок и передал камеру Спенсу.

Хотя Никки все еще ощущала усталость и боль, ей удалось не заснуть во время приема то увеличивающегося, то стихающего потока посетителей, который не прекращался весь день: все их друзья с «Фабрики» считали своим долгом заскочить в палату и поздравить Зака с приходом в мир; похоже, все они полюбили его с первого взгляда. Он ел, и срыгивал, и какал, а один раз, к восхищению родителей, даже тихонько пукнул после очередного приема пищи.

Ей удалось принять душ утром, пока Спенс сидел с Заком — тот все время спал, прижавшись к плечу отца, словно, как заявил Спенс, уже понимал, кто это.

— Я так горжусь им, — сказал он Никки, когда они снова остались одни, прежде чем вечером нагрянула очередная порция посетителей. — Я не могу поверить, что это мы его сделали, а ты?

— Это просто чудо, — пробормотала она, рассматривая ребенка на руках у Спенса, его пушистые темные волосы и сморщенное личико. — Я всегда знала, что он будет идеален, но должна признаться, под конец мне стало страшно.

Не поднимая глаз, Спенс спросил:

— Как ты считаешь, нужно сообщить твоим родителям?

Сердце Никки кольнула боль, и она закрыла глаза, чтобы скрыть свои чувства. Хотя какая-то ее часть отчаянно хотела позвонить им, она не могла рисковать, давая им возможность испортить это волшебное время. И потому она лишь сказала:

— Давай подумаем об этом позже.

Похоже, не имея ничего против такого поворота событий, Спенс продолжал смотреть на Зака.

— Нам так повезло, — пробормотал он, — но, даже если бы с ним что-то было не так, мы бы все равно его любили.

— Конечно, — согласилась она, наклоняясь вперед, чтобы поцеловать нежную, как бархат, щеку Зака. — Педиатр еще не видел его, но акушерка говорит, что мы, наверное, сможем забрать его домой уже завтра.

Когда Спенс встретился с ней взглядом, он был наполнен такой любовью, что в глазах у нее заблестели слезы.

— Сколько ты сможешь пробыть с нами? — спросила она, боясь услышать ответ. «Пожалуйста, пусть ему не нужно возвращаться в Лондон немедленно».

— Я еще не говорил с Дрейком, — ответил он, — но надеюсь, что он заменит меня на все три дня. Если так, я могу побыть с вами до конца недели.

— Нужно будет делать монтаж?

Он кивнул.

— Он уже сказал, что хочет, чтобы монтаж я взял на себя, потому что он должен подготовиться к собственным съемкам на следующей неделе. Так что, весьма вероятно, что мне придется провести в Лондоне как минимум воскресенье: нужно посмотреть первые дубли и обсудить, как он видит весь процесс.

Никки казалось неправильным говорить сейчас о других обязательствах, когда единственным значимым явлением был Зак, но ей пришлось заставить себя быть прагматичной и храброй. В конце концов, причина ведь была не в том, что она боится не справиться одна: она просто хотела, чтобы рядом с ней был Спенс. Или ее мать. Но ведь у нее есть еще миссис А., которая будет часто заходить к ней, оказывая ровно столько моральной и практической поддержки, сколько Никки понадобится. Местная акушерка тоже будет приезжать к ней, и почти целую неделю рядом будет Дэвид, а возможно, и Кристин, и у них столько друзей в округе, что она сможет получить столько помощи, сколько пожелает, если ей это понадобится — а скорее всего, ничего и не понадобится.

— Ты все еще собираешься взять отгул на две недели в начале февраля? — спросила она у Спенса.

— Конечно, — с жаром ответил он. — Я ни в коем случае не намерен это менять. Вообще-то, к тому времени мы уже должны будем начать упаковывать вещи для переезда, так что хорошо, что я буду поблизости, — он снова посмотрел на Зака так пристально, словно никак не мог насмотреться. — Жизнь станет потрясающей, как только мы все переедем в наш лондонский дом, — пробормотал он. — Только ты не должен нам мешать спать по ночам своими криками, — предупредил он сына.

— Давай я подержу его? — предложила Никки, чувствуя просто физическую потребность ощутить на руках тяжесть сына.

Спенс огорченно посмотрел на нее.

— Можно еще минутку? — грустно спросил он.

Растрогавшись оттого, что он тоже не хочет ни на минуту расставаться с младенцем, она подавила собственное желание и, подняв взгляд, увидела, как к одной из противоположных кроватей приблизились очередные посетители: охающие, ахающие, нагруженные подарками.

— Какие у тебя планы на вечер? — спросила она Спенса, который снова поцеловал Зака в лоб.

Он улыбнулся.

— Если мне не нужно будет возвращаться в Лондон, то мы, как и запланировали, будем праздновать день рождения ребенка, — напомнил он ей.

Она рассмеялась и закатила глаза.

— Дэнни остается?

— Да. Он вернется часов в шесть, чтобы повидаться с тобой, Крис и Дэвидом, так он сказал, а затем мы все встречаемся на «Фабрике» около восьми.

Она не сводила глаз с Зака. Жалела ли она, что не сможет участвовать в праздновании сегодня вечером? Быть среди друзей, блевать с перепоя и падать под стол? Нет, вовсе нет. Во-первых, она слишком устала, во-вторых, кормит грудью, и все, что она действительно хотела, это поближе познакомиться с сыном.

Ее сын.

Она теперь мать.

«Я — мать!»

Как же трудно это понять: самое волнующее и одновременно умиротворяющее чувство, которое она когда-либо испытывала в своей жизни.

— Он проснулся, — объявил Спенс, когда глаза Зака начали открываться. — Кажется, он смотрит на меня. Привет, мой мальчик. Как дела? — пробормотал он. — Ты хорошо поспал?

Крошечный ротик Зака сморщился и причмокнул. Затем он плотно зажмурил глазки и издал пронзительный вопль.

Спенс заволновался.

— Как ты считаешь, он хочет есть? — спросил он.

— Возможно, — ответила Никки. — Давай проверим?

Спенс так осторожно передал ей ребенка, словно тот был сделан из стекла.

Когда Никки приложила младенца к груди, в палату вошла медсестра и одобрительно кивнула, увидев, как Зак немедленно присосался к груди.

— Он умный мальчик, — заметила она. — Не все так быстро учатся кушать, как ты, — сообщила она Заку. Затем, проверив карточку Никки, добавила: — Три с половиной килограмма. Хороший вес. И первородный кал тоже хороший — липкий и зеленовато-черный, — объяснила она на понятном языке. — Он очень хорошо развивается. Вы знаете, что он, вероятно, немного потеряет в весе, прежде чем снова начнет набирать его?

Никки кивнула.

— Одна наша хорошая знакомая работает патронажной медсестрой. Она почти все мне объяснила.

— Превосходно. Вас завтра выписывают?

— Надеюсь, что так. Педиатр осмотрит нас часов в десять, и если все в порядке, мы сможем сразу же уехать.

Медсестра широко улыбнулась.

— Тогда оставлю вас до этого момента, — сказала она. — Позовите меня, если вам что-нибудь понадобится.

Когда она ушла, Спенс сказал:

— Я должен быть здесь, чтобы отвезти вас домой. Я еще не могу возвращаться в Лондон.

— Может, тебе и не придется это делать, — напомнила ему Никки.

— Я арендую автомобиль, — решил он.

— Мы можем взять такси.

— Да, наверное, так будет лучше.

— Или миссис А. могла бы… Что? — спросила она, когда он начал качать головой.

— Все могут собраться в доме, когда мы туда приедем, если им так хочется, но я думаю, что уезжать отсюда мы должны только втроем.

Улыбаясь, она подставила лицо для поцелуя.

— Но как мы сможем забрать домой все подарки? — уточнила она после того, как он нежно поцеловал ее в губы.

Он выглядел растерянным, но они тут же забыли об этом вопросе, поскольку Зак потерял грудь и начал громко выражать недовольство.

Приложив его к другой груди, Никки тихо заворковала с ним, а Спенс любовался ими, настолько очарованный удивительным зрелищем его подруги и сына, занятых тем, что было таким естественным и все же казалось таким волшебным, что его глаза снова наполнились слезами.

— Ты такой мягкосердечный, — поддразнила его Никки, когда заметила это.

— У меня дыхание перехватывает только от того, что я смотрю на вас двоих, — признался он. — Я никогда и не предполагал, что буду так себя чувствовать. Нет, я всегда хотел его, но теперь, когда он здесь… Видеть вас вместе… Это самое прекрасное зрелище в мире.

Сглотнув комок в горле, Никки снова посмотрела, как Зак сосет грудь, и провела пальцем по темному пушку на его голове.

— Думаю, он будет очень похож на тебя, — сказала она, желая еще больше сблизить Спенса с сыном.

Сидя около нее и положив ладонь на руку Никки на голове Зака, он сказал охрипшим от чувств голосом:

— Ты дала мне то, чего у меня никогда прежде не было, Ник, то, чего я всегда боялся хотеть, потому что это слишком много для меня значило, и если бы этого не случилось… — он нервно сглотнул. — Я всегда мечтал видеть это, стать частью семьи; хотел, чтобы у меня был кто-то, кого бы я любил, и кто бы любил меня. — Он замолчал на минуту, а затем продолжил: — Мы дадим этому парню все, чего у меня никогда не было. В его жизни не будет никаких банд или наркотиков, вечно отсутствующих мамы и папы, или тети, которая заботится о нем до окончания школы, а потом умирает. Мы сделаем так, чтобы он чувствовал себя в полной безопасности — чего никогда не чувствовал я, когда был малышом… Он будет знать, что мы всегда рядом, что бы ни случилось. Мы не подведем его, никогда и ни за что. — Под конец речи сто так переполнили чувства, что он издал тихий хрип. — Клянусь, Ник, я сделаю все, что смогу, чтобы стать лучшим в мире папой. Я никогда и никому не позволю причинить боль ему или тебе, потому что вы значите для меня больше, чем кто бы то ни было — в прошлом или будущем.

Он поднял голову и посмотрел в ее нежные синие глаза.

— Спасибо тебе за сына, — прошептал он. — И спасибо за то, что любишь меня. Я тоже всегда буду любить тебя, и я уже знаю, что ничто, даже Оскар, никогда не сможет сделать меня счастливее, чем сейчас.


Тем же вечером, после того как он помог Никки побаловать Зака первой в его жизни ванной и получил порцию мочи за свои усилия, Спенс оставил их спать, а сам поехал на «Фабрику», где их друзья уже вовсю предавались веселью. Как только он вошел, все тут же стали поздравлять его и пропели традиционную песню «Ведь он такой веселый добрый малый», а затем — несколько похабных частушек, совершенно не подходящих к такому случаю. В это же время на стойке бара расставили ряды двухпинтовых кружек пива, чтобы никто не жаловался на сухость в горле. Дэвид провел весь день за компьютером: он загрузил и распечатал более сотни фотографий, включая ту, на которой Спенс, Никки и Зак крепко спят в родильной палате.

После разговора с Дрейком несколько часов назад Спенс теперь имел возможность позволить себе по-настоящему оторваться, так как ему не нужно было возвращаться в Лондон до самого воскресенья. Однако он ни в коем случае не собирался приходить завтра за сыном в глубоком похмелье и потому настроился держать количество выпитого под контролем, избегая виски и отдавая предпочтение пиву.

В мгновение ока пол в заведении начал дрожать от громкой музыки и веселья. Даже люди, которых он не знал, подходили к нему, чтобы поздравить, а взглянув на фотографии, заявляли Спенсу, что у него великолепные сын и девушка.

— Я знаю, знаю, — весело кричал он в ответ. — Она — красавица, я — чудовище, и все вы знаете, что с ним в результате случилось.

— И что случилось? — прокричала ему на ухо Кристин.

Он удивленно обернулся к ней.

— С кем случилось? — переспросил он.

— Что случилось с чудовищем?

Не понимая, к чему она клонит, он сказал:

— Но ты же наверняка видела фильм.

— Конечно. Чудовище превращается в жутко классного парня и женится на принцессе, но с тобой такого не будет.

— Почему?

Она усмехнулась:

— Потому что ты уже — жутко классный парень, а вот Никки — никакая не принцесса.

Не желая оставаться рядом с ней, он заметил:

— Ты слишком буквально все восприняла. Это была только шутка.

— Я знаю. Как бы там ни было, — продолжала она, хватая его за руку, — я хотела сказать, что сожалею, что чуть не испортила вам с Никки Рождество. Просто, ну знаешь, я подумала…

— Все нормально, — уверил он ее, не понимая да и не тревожась о том, что она имела в виду. Господи, ну просто поцеловались — один раз. Если она вкладывала в это больше смысла, то ему жаль, но ей придется как-то справиться с этим. — Где Дэвид? — спросил он, окидывая толпу взглядом. — Он все это снимает?

Встав на цыпочки и прижавшись губами к его уху, она сказала:

— По-моему, ты пытаешься убежать от меня.

Он посмотрел на нее сверху вниз.

— Да, именно так, — согласился он и, отвернувшись, снова начал искать Дэвида; но, заметив, что к ним возвращается Дэнни, он закричал: — Дэн! Дэнни! Иди сюда. — Он стал пробиваться к нему, благодаря всех за предложение выпить и добрые пожелания, и наконец схватил Дэнни за руку, чтобы отвести его в «тихое местечко» в дальнем углу помещения, где какая-то пожилая пара ужинала восхитительным на вид турецким рагу.

— Я тут подумал, — сказал Спенс, понизив голос, — и считаю, что должен сообщить родителям Никки о рождении внука. Что скажешь?

Дэнни удивленно поднял брови.

— Я знаю, она хочет дать им шанс проигнорировать ее, — продолжал Спенс, — но я подумал, что, если я позвоню и они не захотят ничего слушать, я просто ничего ей не скажу, и все будет шито-крыто.

Дэнни окинул его неуверенным взглядом.

— А что, если они очень даже захотят тебя слушать? — спросил он.

Спенс пожал плечами:

— Зак — их внук. Если они захотят его увидеть, их ничто не остановит. Так или иначе, для него было бы хорошо иметь бабушку и дедушку. Ну, ты понимаешь, как в нормальной семье.

Дэнни еще немного подумал над предложением; очевидно, Спенс не убедил его в том, что это хорошая мысль, — но в конце концов он сказал:

— Ладно, почему бы и нет? То есть самое худшее, что они могут сделать, — это повесить трубку. Если они так и поступят, то это их проблемы.

Спенс уже вынимал из кармана телефон.

— Точно, — кивнул он. — Я сделаю это прямо сейчас, прежде чем вернуться туда, но мне нужен их номер. У тебя есть?

Дэнни тоже достал свой мобильный.

— Когда-то был, — ответил он, просматривая записную книжку. — Да, вот он…

Через несколько секунд пошел сигнал вызова, но услышав на том конце автоответчик, Спенс повесил трубку.

— Дай-ка я проверю номер, — сказал он, глядя на телефон Дэнни.

Дэнни прочитал номер вслух.

Спенс пожал плечами и попробовал еще раз.

— Что? — спросил его Дэнни, увидев, что Спенс нахмурился.

— Сам попробуй, — предложил Спенс.

Явно озадаченный, Дэнни набрал номер и приложил телефон к уху. Через секунду механический голос сообщил ему, что номер, который он набрал, больше не обслуживается.

— Наверное, они его поменяли, — предположил он.

— М-м, — ответил Спенс. — Если они действительно так поступили, я не знаю, как еще мы можем сообщить им; а ты?

Дэнни покачал головой.

— Разве что пошлем открытку. Или можем проверить мобильный телефон Никки, может, у нее записан другой номер.

Спенс посмотрел на него.

— Давай подумаем об этом завтра, — сказал он, — потому что не знаю, как у тебя, но у меня не очень добрые предчувствия на этот счет.

ГЛАВА 9

Следующие несколько дней, несмотря на то что боль и усталость так до конца и не ушли, Никки пребывала в ореоле счастья, какого она никогда прежде не знала. Приезд Зака домой стал еще одним волшебным моментом среди множества других: все уже были там и ждали, когда они войдут, чтобы поздравить; через весь фасад дома протянулись гирлянды с надписью «Добро пожаловать»; у всех в руках были камеры, чтобы запечатлеть событие; и, наконец, дом жарко натопили, чтобы вновь прибывший не простудился. Миссис А. приготовила торжественный ужин, ограничившись лишь мягкими приправами, чтобы не расстроить животик Зака, а Дэнни помог Дэвиду собрать вместе различные игрушки, детский манеж, который не потребуется еще, по крайней мере, четыре месяца (его придется снова разбирать), и красивую деревянную колыбельку, которую Спенс и Никки выбирали вместе, а Кристин украсила оборками из синей и белой тесьмы.

Первые выходные для Ники оказались волнительными во всех отношениях, но и изматывающими, главным образом из-за непредсказуемой смены настроения, которая продолжала накатывать на нее в самый неподходящий момент. Однако сейчас, когда ее окружали друзья, готовые поддержать ее, приступы беспокойства и беспомощности продолжались недолго, как и слезы или чувство абсолютной разбитости. В редкие моменты душевного равновесия она понимала (это утверждали все книги на данную тему, которые она успела прочесть), что проблемы вызваны резкими изменениями в гормональном фоне после родов и что со временем все наладится. Кроме того, в глубине души она знала, что справится. Она не боялась. Она собиралась сделать все возможное и невозможное, чтобы стать прекрасной матерью, потому что ничто не имело для нее такого значения, как Зак, и она была так счастлива, что ей совершенно не хотелось ничего писать, не считая дневников, которые она создавала для сына.

— Не торопись, — сказал ей Дрейк, когда позвонил, чтобы поздравить ее. — Наша экономика не скоро оправится от кризиса, так что современный «Купец» может и подождать. Я, сказать по правде, не могу поверить, что мы вообще говорим на эту тему, когда мальчишке не исполнилось и недели.

Никки засмеялась. Она упомянула о сценарии только потому, что считала, что Дрейк ждет этого, и когда ситуация прояснилась, снова обрадовалась.

— Жаль, что нам не пришло в голову вести дневники для наших детей, когда они были маленькими, — продолжал Дрейк. — Или что мои родители не вели его для меня. Теперь их нет, и нет никого, кто мог бы рассказать, каким я был в возрасте Зака или что они чувствовали, когда я появился на свет. Почему мы не интересуемся такими вещами до того, как становится слишком поздно?

Подхватывая тему, Никки сказала:

— Знаете, именно так я и подумала, когда не стало моей бабушки. Мы не так часто ее видели, но я очень любила ездить к ней в гости. У меня всегда накапливалось столько вопросов к ней! Никогда не хватало смелости задать их, когда мои родители были рядом, потому что они требовали, чтобы я не беспокоила ее. Но я всегда чувствовала, что она знала целую кучу вещей, о которых отчаянно хотела поговорить со мной. Однажды она сама призналась мне в этом.

— Правда? — переспросил Дрейк; похоже, он удивился. — Куча скелетов изаблудших овец, как вы думаете?

Никки засмеялась.

— Я не знаю, но даже и это куда интереснее, чем напыщенные легенды, которые родители с готовностью выкладывают мне по первому требованию.

Хихикнув, Дрейк сказал:

— Тогда, надеюсь, однажды вы узнаете, что ваша семья изобилует скандальными тайнами. И даже если это не так, притворитесь, что так оно и есть, потому что ни один из нас не хочет быть скучным или слишком правильным. Впрочем, есть еще одна польза от ведения семейных дневников: читая о своем раннем детстве, человек узнает много интересного о кормлении грудью и смене подгузников!

Несмотря на воспоминание о «скелете» Спенса, Никки залилась смехом и почувствовала, что энтузиазма Дрейка хватит для ее подпитки вплоть до того страшного момента, когда придет время всем, кроме Дэвида, возвращаться в Лондон. Она гнала мысли об этом, переживая, что дом без них будет казаться ужасно пустым, но, как ни странно, этого не произошло. Вообще-то, она искренне удивилась, обнаружив, как один крошечный человечек может заполнить собой целый дом, не говоря уже о времени, мыслях и способности любить. Его чудесный детский запах был повсюду: он переплывал из одной комнаты в другую, словно заклинание, освящая обстановку и превращая их дом по-настоящему в особое место. Когда она брала его на прогулку, люди, которых она никогда прежде не встречала, непременно хотели взглянуть на него и бесконечно говорили, что он просто чудесен. Он скоро приобрел такую популярность в округе, что почти все торговцы и даже их клиенты звали его по имени; его коляска даже получила личное место для парковки рядом с большими красными диванами на «Фабрике», куда она почти каждый день возила его, чтобы выпить чашечку чая и пообщаться с новыми друзьями, молодыми и пожилыми.

Его жесткие, черные как смоль волосы скоро выпали, и голова начала покрываться тонким пушком; а поскольку он хорошо кушал, то на его теле появились плотненькие складочки, делая его похожим на пухленькую колбаску. Теперь Никки очень часто хотелось, чтобы ее родители увидели его, и ей становилось грустно, что они пропускали первые драгоценные недели жизни их единственного внука. Но затем она напоминала себе о том, как сильно они были настроены против ребенка, и даже если они передумали… ну, в общем, ей очень жаль, но им некого винить, кроме себя, в том, что они не входят в этот круг. Им не следовало начинать рыться в грязном белье, скрывавшемся в прошлом Спенса. Если бы они не полезли туда, она не удалила бы единственное электронное письмо, которое получила со времени их последней встречи, и позволила бы Спенсу позвонить им, когда он предложил это.

Однако она не могла позволить себе слишком долго думать на эту тему, поскольку все ее мысли были заняты Заком, а он уже успел развить свои легкие так, что его было слышно во всех концах Норд-стрит. Как это ни странно, но никто, похоже, не возражал против шума, который он поднимал; а если и возражали, то никогда об этом не говорили. Впрочем, он не слишком часто кричал и в целом спал достаточно хорошо, хотя была одна ночь, когда он никак не хотел успокаиваться, и последующие дни оказались выматывающими из-за усталости и беспокойства, что она делает что-то не так.

— Все его крики — всего лишь небольшой приступ колик, — заверила ее миссис А. во время одного из своих регулярных визитов, — так что старайся следить за диетой и не употребляй продукты, из-за которых у него может расстроиться желудок. Теперь давай посмотрим, как он прибавляет в весе, хорошо? — Достав весы для младенцев, она начала устанавливать их на полу. — У вас медкарта с собой? Нам нужно вносить его данные.

— Конечно, — ответила Никки. — Я никогда без нее не выхожу, — и, покопавшись в сумке с подгузниками, она достала тонкую красную книжечку, где записывались все изменения, происходящие с сыном, начиная с окружности головы и заканчивая ростом и каждым граммом, который он терял или набирал.

Водрузив на весы голого и, похоже, испытывающего некоторое любопытство Зака, миссис А. расплылась в улыбке.

— Изумительно, — заявила она, поднимая его, и рассмеялась, когда в лицо ей чуть не попал фонтанчик мочи, изогнутый, словно выпущенный из водяного пистолета. — Вот негодник, — укоризненно произнесла она, пока Никки быстро вытирала его. — Что-то говорит мне, что у тебя развивается очень игривое чувство юмора.

— Не переживайте, мы все побывали на линии огня, — засмеялась Никки. — Это становится уже его фирменной шуткой.

Развеселившись от этого, миссис А. продолжила проверку, объявив в конце концов, что Зак прекрасно развивается, и погладила его по щечке.

— Ты у нас звезда, — сказала она, — и к тому же весьма привлекательный парнишка.

Прижав кулачки к лицу, Зак задрыгал ножками и издал забавный крик.

Просияв, Никки сказала:

— Я сделала, как вы мне посоветовали, промыла ему глазки охлажденной кипяченой водой, и выделения, кажется, прошли.

Миссис А. кивнула, проверила родничок у него на темени, и, удостоверившись, что ротик у него чистый, розовый и влажный, вернула ребенка Никки. Теперь Зака можно было одевать.

— А ты себя как чувствуешь? — спросила она.

Никки положила Зака на пеленальный столик: она собиралась растереть его кожу оливковым маслом от пересыхания.

— Вообще-то, просто прекрасно, пока не начинаю читать книги, которых мне дают слишком много, — ответила она. — С ребенком, оказывается, столько всего может произойти, что я пугаюсь до смерти.

— Например? — поинтересовалась миссис А.

— Ну, знаете, всякое: начиная с того, какого цвета должна быть моча, почему он срыгивает, о запрете пользоваться детским маслом из-за наличия в нем отдушки, и заканчивая признаками возможного менингита или тем, правильно ли я укладываю его и не случится ли с ним «смерть в колыбели». Представляете, я по-прежнему просыпаюсь по ночам, потому что мне кажется, что он перестал дышать…

Миссис А. накрыла ладонью ее руку.

— Это пройдет, — мягко сказала она. — Чем больше ты узнаешь о нем, тем увереннее будешь себя чувствовать. Я думаю, что ты очень хорошо подготовилась. Честно говоря, я тобой горжусь.

Никки заметно повеселела.

— Младенцы не такие хрупкие, как ты думаешь, — продолжала миссис А., — все, что им нужно, это чтобы мама была начеку и, — добавила она, лукаво подмигнув, — ела правильные продукты.

Никки поморщилась.

— Значит, на какое-то время мне придется отказаться от ваших карри?

Миссис А. рассмеялась:

— Боюсь, что да, но есть много других блюд, которыми вы оба сможете себя побаловать, кое-какие из них я привезу на выходных. Ну, что ж, мне пора ехать. Как бы я тебя ни любила, Зак Джеймс, есть и другие младенцы, которые требуют моего внимания, и не все они настолько здоровы, как ты.

После того как она ушла, Никки посмотрела на Зака, лежавшего на пеленальном столике, и засмеялась, увидев, как он рассматривает ее в ответ.

— Я твоя мамочка, — прошептала она, все еще не успев привыкнуть к этим словам и тем ощущениям, которые они вызывали в ней. Опустив голову, она поцеловала его пухлую щечку и вздрогнула, когда он схватил ее за волосы. Ей достаточно быстро пришлось понять, что, сжимая кулачки, младенцы не знают, как их разжимать, поэтому следующие несколько минут она провела, пытаясь придумать самый безболезненный способ достать свои локоны из его стиснутых пальчиков.

Затем, застегнув липучки на подгузниках «Хаггиз», надев на чего белую маечку и комбинезончик в стиле «Операция «Буря в пустыне»», она упаковала его в очаровательный кардиган на пуговицах и ботиночки на шнуровке в военном стиле, надела на голову темно-зеленую шапочку с помпонами, спрятала ручки в пушистые рукавицы, затем уложила его в детскую коляску фирмы «Макларен» и побежала наверх, чтобы обуться самой. Сделать это теперь было намного легче, чем когда она носила сына под сердцем, однако вес у нее до сих пор оставался избыточным, на что Кристин, ее «самая близкая подруга», не преминула любезно указать в прошлые выходные.

— Я говорю тебе это только потому, — заявила Кристин, — что все знают, насколько для женщины важно вернуться в форму после родов, ведь в противном случае она рискует потерять мужа.

Именно потому, что эти слова по-прежнему звучали в ее ушах, с понедельника Никки стала избегать кондитерской «У Кларка» и даже предпочитала перейти дорогу, лишь бы не проходить рядом, так как из магазина шел просто неудержимо аппетитный аромат. К тому же она записалась на занятия йогой и гимнастикой в местном зале. Сегодня была уже вторая тренировка; в прошлый раз случился небольшой казус: когда она попыталась принять совершенно немыслимую позу, ее леггинсы лопнули в промежности. Она их уже зашила двойным стежком и в этот раз поддела под них черные колготы на всякий случай.

Они с Заком приехали на место с большим запасом времени, и миссис Гиллам, следившая за детьми в яслях, которые были отгорожены веревками в дальнем углу зала, похоже, очень обрадовалась, снова увидев своего самого младшего подопечного. Так как он уже крепко спал, Никки оставила коляску по эту сторону веревочной ограды, чтобы оставить детям постарше больше пространства для игр, и пошла взять один из сильно потертых гимнастических матов, которые местный спортивный клуб пожертвовал для благотворительной ярмарки, и Мэгги, тренер Никки, быстро приобрела их для своих занятий.

К началу тренировки, назначенной на три часа, в зале собралось с полдесятка женщин — все с маленькими детьми, которые сразу же с шумом завозились в детском уголке. Мэгги собрала со всех по два фунта в качестве платы за вход и включила спокойную музыку, чтобы начать разминку.

Поскольку на сей раз обошлось без повреждений одежды, приводящих к взрыву хохота и остановке занятия, следующий час они провели, погрузившись в состояние медитации и расслабления, выполняя вслед за Мэгги обычные упражнения, которые она сама разработала: на улучшение осанки, кровообращения, укрепление мышц и растяжку. Когда тренировка закончилась, Никки почувствовал, что весьма довольна тем, как справилась с упражнениями. Затем она повернулась к детскому уголку и на мгновение застыла, оцепенев от растерянности. Рядом с коляской Зака стояла незнакомка: она качала его на руках и целовала в щеку.

Пытаясь не выставить себя на посмешище из-за охватившей ее паники, Никки мгновенно пронеслась через весь зал и приблизилась к женщине. Ее лицо, должно быть, исказилось от ужаса, потому что та немедленно передала ей Зака, и, пробормотав извинения, убежала.

Сердце Никки бешено колотилось, когда она прижала к себе ребенка. Она даже не заметила, как к ней подошла Мартина, смуглая девушка с вьющимися волосами, которая жила за скобяной лавкой на Норд-стрит.

— Вы что, не знаете ее? — спросила Мартина, беря своего малыша на руки. — Это же Терри Уолкер. — Лицо Никки вспыхнуло, когда она повернулась к девушке. — Надо заметить, миссис Гиллам не должна оставлять детей без присмотра, — продолжала Мартина, — даже если мы находимся в том же помещении.

— Кто такая Терри Уолкер? — спросила Никки.

Пухлые щеки Мартины порозовели в предвкушении возможности посплетничать.

— Она живет на Лаквелл-роуд, — ответила она. — Бедняжка отчаянно хочет ребенка, но она как раз должна была начать лечение от бесплодия, когда муж сделал ей ручкой. И знаете, почему? Подцепил восемнадцатилетнюю красотку в Хартклиффе, ублюдок.

Сердце Никки сжалось, но она не была уверена, от чего именно: от жалости или от неловкости. Возможно, от одного и от другого.

— Она уже поступала так раньше? — поинтересовалась она. — Я имею в виду, могла просто зайти и взять чужого ребенка на руки?

Мартина пожала плечами.

— Насколько я знаю, нет, но я сама пришла сюда только в четвертый раз. Впрочем, все говорят, что она действительно очень страдает из-за того, что с ней приключилось. Она говорила одному моему знакомому, что, если бы могла себе позволить, то родила бы ребенка для себя; но сейчас ей приходится выставлять дом на продажу, чтобы откупиться от лживого подонка, за которого вышла замуж. Жизнь ужасно несправедлива с некоторыми, правда?

— Да, — пробормотала Никки, — ужасно несправедлива.

Положив начавшего ворчать Зака обратно в коляску, она сняла с крючка пальто и шарф, завернулась в них посильнее, потому что на улице дул пронизывающий ветер, и поспешила домой.

К тому времени, когда она говорила вечером со Спенсом по телефону, она уже более-менее оправилась от шока, который испытала, обнаружив Зака на руках у Терри Уолкер, но все еще не могла перестать думать о ней.

— Как же ей, должно быть, тяжело, — вздохнула Никки, рассказав ему о том, что случилось, — видеть, как другие женщины рожают детей, не прикладывая к этому вообще никаких усилий, в то время как ее надежды родить исчезли вместе с мужем.

— И правда, трагично, — согласился он, — но это вовсе не означает, что она может ходить по району и вынимать младенцев из колясок, чтобы потискать их, не спрашивая на то разрешения.

— Я знаю, но когда думаю о ней… Она показалась мне такой одинокой и такой грустной. Наверное, у нее не много друзей…

— Ник, я понимаю, к чему ты клонишь, — перебил он ее, — но ты не можешь решить ее проблемы. Я уже не говорю о том, что ты недолго будешь здесь жить, так что подумай, как тяжело ей будет, если ты познакомишься с ней, а затем уедешь. Возможно, в результате она даже почувствует себя еще более обездоленной, чем сейчас.

Конечно, Спенс был прав, но, положив трубку, Никки все еще не могла перестать думать о Терри Уолкер и даже начала испытывать чувство вины за то, какой счастливой казалась ей собственная жизнь в сравнении с Терри. У нее был прекрасный ребенок, мужчина, обожавший их обоих, друзья, которые заменяли собой поддержку родителей, и будущее, которое выглядело настолько же светлым, насколько будущее Терри — безрадостным. Ей казалось несправедливым, что она получает столь много, в то время как другие вынуждены страдать, не будучи ни в чем виноватыми.

Забавно, подумала она спустя несколько дней после того случая, что она никогда раньше не замечала Терри в этом районе, но теперь, практически каждый раз, когда она подходила к Норд-стрит, она видела темно-синее пальто и тугой «хвостик» светлых волос, которые выходили из лавки мясника, или мелькали в витрине магазина «Риал олив компани», или снимали наличные в банкомате на углу Лаквелл-роуд. Она не появилась в спортивном зале в среду, но Никки заметила ее на следующий день на автобусной остановке возле аптеки. Хотя она улыбнулась, проходя мимо, Терри Уолкер, казалось, смотрела сквозь нее, очевидно, погрузившись в свои мысли. Если бы она ответила, Никки, возможно, спросила бы ее, не хочет ли она как-нибудь выпить с ней чашечку кофе, но Терри находилась в собственном мире, запершись в месте, наполненном такой печалью и одиночеством, которые Никки никогда не доводилось испытывать.

— Ник, послушай меня, ты должна прекратить пытаться спасти мир, — заявил ей Спенс, когда приехал домой на выходные. — Я знаю, ужасно, что у нее, похоже, совсем нет друзей, и жизнь действительно обошлась с ней довольно сурово, но ты ничего, совершенно ничего не можешь с этим поделать. Как я уже говорил, прежде всего, ей самой будет только хуже, если ты позволишь ей познакомиться с Заком, а затем заберешь его. Ей нужен собственный ребенок, а не тот, который принадлежит кому-то еще.

Не успела Никки на это что-то ответить, как вмешалась Кристин:

— Лично я не стала бы ей и на грош доверять. Стоит тебе только пустить ее в дом или в свою жизнь, и не успеешь оглянуться, как она сбежит с Заком, и мы никогда больше его не увидим, а ведь нам этого совершенно не хочется, не так ли? — сказала она Заку, которого держала так, чтобы он мог перебирать ножками у нее на коленях. — О нет, мы не хотим, потому что ты — самый лучший мальчик на всем белом свете, и мы никогда не допустим, чтобы с тобой случилось что-то плохое, о нет, ни за что!

Поскольку Кристин, фактически, озвучила худшие опасения Никки, она не пыталась оправдать себя или Терри; она просто повернулась к Дэнни, когда он сказал:

— Если уж речь зашла об этом, то я поддерживаю Кристин. То, что случилось с этой женщиной, действительно просто ужасно, но ты ее совсем не знаешь, Ник, а значит, не имеешь ни малейшего представления о том, насколько она нормальная или, наоборот, чокнутая.

— Ладно, ладно, я поняла ваше мнение, — примирительно сказала Никки, — и не стану спорить. Мне просто действительно очень жаль ее, вот и все. Как бы там ни было, его светлости пора обедать; так что если вы собрались идти на «Фабрику», то идите, а мы присоединимся к вам, когда он закончит трапезу.

— Я останусь с тобой, — сказал Спенс, забирая у Кристин сына.

Сомневаясь, что однажды ей наскучит смотреть на то, как Зак лежит на руках своего отца, Никки взяла его и восхищенно хихикнула, когда Спенс положил ее ноги на пуфик, который он купил специально для периодов кормления грудью. Зак был сегодня особенно хорош в своем темно-синем комбинезончике с красными кнопками в форме плюшевого медвежонка — одном из многочисленных подарков, которые Спенс привез домой за последние два воскресенья. Теперь же он пробудет с ними целых две недели!

Когда она устроила Зака поудобнее, а остальные начали надевать шарфы и пальто, чтобы выстоять перед резким ветром на улице, Спенс сказал:

— Я на секунду отлучусь: хочу перемолвиться словом с Дэном, пока он не ушел. Ты же справишься сама?

Удивленно подняв брови, она ответила:

— Думаю, да. Захвати заодно детские влажные салфетки из ванной на обратном пути. На шкафчике лежит новая упаковка.

Почтительно поклонившись в шутку, он вышел в холл и, схватив Дэнни за руку, пока он не ушел, заявил остальным: «Я должен заплатить ему свою долю за аренду, иначе он не сможет покупать вам выпивку», — и, игнорируя изумление на лице Дэнни, потащил его в кухню и закрыл за ними дверь.

— Не было никаких звонков или СМС до того, как ты уехал сегодня утром? — спросил его Спенс.

Мгновенно поняв, о чем он, Дэнни ответил:

— Нет, не было.

Эти слова, похоже, озадачили Спенса.

— Значит, номер телефона в доме ее родителей больше не обслуживается и номер мобильного, который я переписал из телефона Никки, тоже не работает. Или работает, просто ее отец проигнорировал мое сообщение.

— Я так понимаю, по электронной почте ты тоже ответа не получил? — уточнил Дэнни.

Спенс покачал головой.

— А девушка, которая подошла к телефону в его офисе, заявила, что не может сообщить мне, когда он вернется.

— Гм, все «страньше и страньше»[10], — пробормотал Дэнни. — Мне приходилось слышать о пропавших детях, но никогда — о пропавших родителях. Ты нашел номер мобильника ее матери?

Спенс снова покачал головой.

— Я мог бы как-нибудь попытаться съездить в Бат в ближайшие несколько недель, поскольку у меня появилось немного свободного времени. У тебя есть адрес?

— Конечно, их дом чертовски легко найти. Грейт-Палтни-стрит начинается сразу за мостом, если ты знаешь, где это. Один из потрясающих домов с террасами в георгианском стиле, которые встречаются по всему Бату. Я проверю адрес и вышлю его тебе СМС, чтобы он был у тебя в телефоне. Как я понимаю, с Никки они не связывались?

— Если бы связывались, она бы мне сказала, и, следовательно, ответ отрицательный. Сложно будет выбраться туда, не говоря ей, куда я направляюсь. Но, думаю, я найду способ, когда придет время.

— Слушай, почему бы мне не съездить туда завтра, на обратном пути в Лондон? — предложил Дэнни. — Я всегда могу сойти с поезда в Бате, нанести им короткий визит и сесть на следующий. Они ходят через каждые полчаса.

— Это было бы здорово! — воскликнул Спенс, хлопая его по плечу. — Только не говори пока об этом Никки, потому что, если они переехали, ничего ей не сказав… — он покачал головой, недоумевая, зачем им так поступать. — Давай сначала выясним, так ли все обстоит, — решил он. — Если так и есть… ну, в общем, тогда и решим.


На следующий день, верный своему слову, Дэнни сошел с поезда на станции Бат Спа, чтобы предпринять пятнадцатиминутную прогулку к дому родителей Никки. Ни для кого другого, кроме Никки, он ни за что бы не стал этого делать, да еще в такую дождливую погоду, но он был полностью согласен со Спенсом: эту тайну с ее родителями нужно раскрыть как можно скорее. Маловероятно, чтобы они дали деру; это определенно не соответствовало тому, что он знал о них, но кто знает, как далеко могли они зайти, чтобы постараться наказать Никки за то, что она не была почтительной дочерью.

Торопливо идя по Мэнверс-стрит мимо полицейского участка, он посильнее затянул тесемки капюшона, чтобы защититься от снега с дождем. К счастью, сегодня у него собой был только один маленький рюкзак, и он определенно не представлял, как бы тащил под таким ливнем что-нибудь громоздкое или тяжелое. Еще меньше он хотел бы вести унизительную борьбу с зонтиком, как эта бедная женщина, мимо которой он прошел: она походила на знаменитую Мэри Поппинс, которой достался удивительно упрямый вид транспорта.

Прижавшись к стене, чтобы не угодить под струю воды, вырвавшуюся из-под колес ярко-оранжевого автобуса, он злобно зыркнул на водителя и оценил иронию ситуации, когда заметил, что автобус мог бы довезти до дома, где жили его собственные родители, рядом с университетом, если бы шел по указанному на нем маршруту. Вообще-то, если бы у него было больше времени, он, возможно, заскочил бы к ним на чашку чая, но времени не было, и Дэнни отбросил эту мысль. Пожалуй, лучше даже не звонить им, чтобы они не знали, что он в городе, иначе обязательно попытаются убедить его приехать, ведь они не виделись с тех самых пор, как родители вернулись из Австралии. Отец, возможно, даже выгнал бы машину из гаража, чтобы приехать на вокзал и забрать сыночка. Однако в эту поездку он отправился не ради них и даже не ради себя, а только ради Никки, которая значила для него больше, чем собственная сестра, и он спокойно признавался в этом.

Приближаясь к мосту и плотине, с которой вода лилась настоящим водопадом Виктория, он размышлял о том, как сильно Никки отличалась от родителей. Каким-то чудом ей удалось отстраниться от их холодности и снобизма и стать одним из самых теплых и непредвзятых людей, которых он знал. Вообще-то, если бы не она, у него, вероятно, вообще не было бы друзей в колледже (Господь свидетель, в школе у него не было ни одного), и он очень сомневался в том, что в универе ситуация изменилась бы. Фактически, она заметила его одиночество и то, что остальные дразнили его, и затащила в свой волшебный круг, заставила его почувствовать себя нужным и особенным, чего прежде (да и потом) никто больше не делал. Если не считать его родителей, конечно, но даже они все еще не приняли тот факт, что он — гей.

— Не переживай, — сказала ему мать, погладив его по руке, когда он набрался храбрости и сообщил им о своей ориентации, — я уверена, ты это обязательно перерастешь. Лучше скажи, что бы ты хотел к чаю? Булочки с сыром или ячменные лепешки, которые испек папа?

Больше к этому вопросу они не возвращались.

Именно странная любовь Никки к аутсайдерам, изгоям или несчастным занимала мысли Дэнни сейчас, когда он шел мимо причудливых магазинчиков, словно сошедших со страниц романов Диккенса, выстроившихся по обе стороны всемирно известного городского моста. Он был не единственным, кого она взяла под свое крыло с тех пор, как они познакомились: их было много, включая и Спенса с его трудным детством и толстой папкой приводов в полицию. Правда, Спенса природа наградила очарованием, и к тому же он был одним из самых приятных и искренних ребят, каких Дэнни когда-либо знал, но он определенно не входил в список мужчин, которых мистер и миссис Г. выбрали бы в качестве друзей для своей драгоценной дочурки. В их мире существовал только один список, на который они бы согласились: самый лучший. Потом появился Дэвид, «цветной мальчик», как, скорее всего, презрительно называл бы его отец Никки. Никки ввела Дэвида в их группу как одного из самых сексуальных и талантливых операторов в округе, и она не ошиблась, во всяком случае, с точки зрения Дэнни. И электрический разряд, мгновенно прошедший между Дэвидом и Спенсом, по мнению Дэнни, должен был помочь им очень далеко пойти, и похоже, остальные с ним согласились. Кристин тоже можно было назвать спасенной Никки, даже если учесть, что в компанию привел ее Дэвид, возможно, для того, чтобы убедить себя в собственной гетеросексуальности (Дэнни все еще не был в этом убежден, но это вряд ли можно было считать объективным, учитывая чувства, которые он испытывал к Дэвиду, — он только знал, что в отношениях Дэвида и Кристин определенно не все гладко). Никки встретила Кристин так, как ее никто и никогда не встречал, поскольку ей удалось проникнуть за наносное превосходство и бесконечное «яканье» и обнаружить в ней не уверенную в себе маленькую девочку. Дэнни до сих пор так и не удавалось обнаружить эту девочку, но он считал, что она где-то там, если так говорит Никки.

Дэнни еще никогда не встречал никакой другой девушки, более нежной и особенной, чем Никки, но ее благосклонность к бедным овечкам иногда по-настоящему беспокоила его. Взять хотя бы эту Терри Уолкер. Зная Никки достаточно хорошо, он боялся, что она не сможет устоять перед искушением и потянется помогать этой женщине, а учитывая, какого рода у той проблемы… В общем, мысли об этом определенно вызывали у Дэнни дурные предчувствия. Не то чтобы он желал зла Терри Уолкер, но он не видел, что хорошего может получиться из такого знакомства. Так что, чертовски здорово, подумал Дэнни, поплотнее закутываясь в пальто, что Спенс будет рядом в ближайшие несколько недель: он позаботится о том, чтобы склонности Матери Терезы у Ники не взяли верх над здравым смыслом. Или, возможно, он соберет информацию об этой Терри Уолкер, прежде чем позволит Никки кидаться туда, куда простой смертный не решился бы ступить и шагу.

Только перебежав через Лора-Плейс, великолепную круглую площадь в георгианском стиле, и продолжив путь по не менее великолепной Грейт-Палтни-стрит, Дэнни с ужасом осознал, что трагедия Терри Уолкер превратила ее в его глазах в какое-то чудовище, или, по крайней мере, в создание, которого следует опасаться. Удивительно, как неудача может сотворить такое с человеком, думал он, словно люди в какой-то степени ответственны за козни судьбы, которая выбрала их в качестве жертвы. Впрочем, в результате он пришел к выводу, что ничего не может поделать с устройством собственного разума, и вообще он слишком много думает об этом: он ведь уже решил, что Спенс обо всем позаботится; а если все пойдет по плану, то через каких-то две недели после возвращения Спенса в Лондон Никки с Заком тоже присоединятся к нему.

Итак, отодвинув в сторону беспокойство о человеке, которого он даже ни разу не видел, он ускорил шаг, проходя мимо сверкающих черных оград и ворот, загораживавших фасады высоких каменных зданий Бата, чья удивительная элегантность была столь же пленительна, сколь их романтичное прошлое. В дальнем конце улицы великолепный палладианский фасад Музея искусств Хольбурна сейчас казался заброшенным из-за отсутствия транспарантов, приглашающих на выставки, и городских флагов и напоминал гранд-даму без украшений и парика. Его закрыли на реставрацию больше года назад, а открыться снова он должен был не раньше 2010 года, что, несомненно, весьма порадовало мистера и миссис Грант, поскольку это влекло за собой уменьшение количества туристов с рюкзаками за плечами и автобусов с открытым верхом, нескончаемым потоком ежедневно двигавшихся по их эксклюзивному бульвару.

Он уже проходил мимо отеля «Карфакс», представлявшего собой длинное, растянувшееся на целый квартал здание; это значило, что он вплотную приблизился к жилищу Грантов, и это вызвало у него ощущение дискомфорта. Впрочем, он не для того так далеко забрался, чтобы теперь давать задний ход. Однако он бы немного меньше волновался, если бы сумел придумать, что сказать, когда они откроют дверь. На самом деле ему, возможно, и вовсе не стоит волноваться, потому что, как только они увидят его, то, вполне вероятно, тут же захлопнут дверь. Но, по крайней мере, выяснится, что они все еще живут здесь — а ради этой информации он сюда, собственно, и приехал. Впрочем, это не раскрыло бы тайну того, почему их телефон больше не обслуживается, а мистер Г. не отвечает на звонки и электронные письма.

Тем временем ситуация становилась еще более странной, потому что, подойдя к дому, он сразу же понял, что тот пуст. Внутренние ставни на всех этажах были закрыты, не давая заглянуть внутрь, и громкий стук отполированного медного дверного молоточка одиноким эхом разнесся по холлу.

Достав телефон, он позвонил Спенсу.

— Ты можешь говорить? — спросил он, когда Спенс ответил.

— Конечно. Ты где?

— Возле дома, под моросящим дождем. Тут никого нет.

— Ты уверен?

— Насколько можно судить по тому, что все закрыто и на стук никто не отвечает.

— Ты можешь заглянуть в щель для писем?

Дэнни наклонился, открыл щель, смахнул дождь с глаз и пригляделся.

— О Господи, — пробормотал он, увидев пустой холл, — мебели нет, вообще ничего нет.

— Значит, они переехали?

Дэнни встал.

— Они что, действительно могли так поступить и ничего не сказать Никки? — уточнил он.

— Попробуй узнать у соседей, — предложил Спенс. — Спроси, не знает ли кто-нибудь, где они.

Дэнни послушно побежал к соседнему дому и нажал на кнопку звонка. Прошло несколько минут, но никто не открыл. Он нажал снова.

— Непохоже, чтобы здесь кто-нибудь жил, — сообщил он Спенсу.

— А с другой стороны?

Дэнни повернулся и побежал в противоположном направлении, чтобы попытать счастья у дома с другой стороны. На сей раз дверь приоткрылась на ширину цепочки; в образовавшейся щели показалось лицо старика.

— Кто там? — спросил он.

— Я ищу мистера и миссис Грант, которые живут по соседству, — объяснил Дэнни. — Вы, случайно, не знаете… Вы видели их в последнее время?

— Нет, — ответил старик, — я гостил у дочери и только что вернулся; меня не было пару месяцев.

— Понятно, — улыбнулся Дэнни. — Все равно спасибо, — и, развернувшись на каблуках, он сделал несколько шагов назад. — Я не знаю, что еще предпринять, — сказал он Спенсу.

Спенс молчал; похоже, он тоже пребывал в недоумении.

— По крайней мере мы попытались, — сказал он наконец. — Я только не думаю, что стоит говорить об этом Никки — по крайней мере не раньше, чем у нас появится возможность выяснить, что происходит.

— Согласен, — ответил Дэнни, задаваясь вопросом, как же они это сделают.

— Конечно, я знаю, это прозвучит дико, — продолжал Спенс, — но прежде, чем уехать, попробуй еще раз позвонить ему на мобильный, хорошо?

Дэнни опешил.

— Спенс, ты начинаешь пугать меня, — заметил он. — Ты ведь не думаешь, что он сейчас прячется внутри?

— Я уже не знаю, что думать. Просто попробуй.

— И что мне делать, если телефон зазвонит?

— Мы решим, если это произойдет. Погоди, я сам попробую позвонить с телефона Никки; повиси на линии… — Несколько минут спустя Спенс спросил: — Ты что-нибудь слышишь?

Очень неохотно Дэнни приблизил ухо к щели для писем.

— Ничего, — сказал он, испытывая глубокое облегчение.

— Ладно. Пожалуй, я лучше сотру звонок из ее телефона, а то вдруг заметит. Спасибо, что съездил. Поговорю с тобой позже.

Повесив трубку, Дэнни бросил последний взгляд на дом, затем сунул руки в карманы и отправился к станции, до конца не понимая, насколько он взволнован, или даже — есть ли причины для волнения. В одном Дэнни был уверен: он определенно рад двигаться в обратном направлении.

ГЛАВА 10

— Ух ты! — воскликнул Спенс, резко закрывая телефон. — Это агент из Лондона. Все уладилось, мы можем въезжать в начале марта, так что… давай начинать упаковывать вещи. — И он подхватил Никки на руки.

Засмеявшись, Никки обхватила его ногами и крепко обняла. Они просто чудесно провели эти две недели, а теперь еще и эта новость — о том, что они не расстанутся в марте… Лучше не бывает!

— Мы сегодня регистрируем Зака, — напомнила она ему. — И нужно будет предупредить хозяина дома, что мы переезжаем.

— Нет ничего невозможного, ничто не стоит у нас на пути, — улыбнулся Спенс. Затем, не сводя с нее влюбленных глаз, признался: — Боже, как я вас люблю! Ты и Зак — лучшее, что когда-либо случалось со мной. Я уже говорил тебе это?

— Пару раз, — поддразнила она его. — Знаешь, это забавно, но ты и Зак — тоже лучшее, что когда-либо случалось со мной.

Когда он приник к ее губам, она почувствовала, как ее обожгло желание.

— У нас есть время?.. — хрипло пробормотал он.

— Кому какое дело, — ответила она, и мгновение спустя они уже извивались на кровати. Они так забылись от соединяющей их страсти, что потребовалось несколько громких воплей Зака, чтобы вернуть их в действительность.

— Ты настоящий обломщик, — сказал ему Спенс, наклоняясь, чтобы достать младенца из колыбельки. — Нам непременно нужно выработать расписание, сынок, чтобы твое время приема пищи не совпадало с моей сексуальной жизнью, иначе мы начнем ссориться.

Вопли Зака прекратились, как только он обосновался на руках отца и уставился, часто моргая, на знакомое лицо.

— Я не думаю, что он хочет есть, — заметила Никки, когда Спенс перенес ребенка в кровать, — похоже, он просто хочет пообжиматься.

— Значит, надо ему это обеспечить, — объявил Спенс, ложась на кровать и водрузив ребенка себе на грудь.

Зак отчаянно замахал ручками, когда Спенс взял его под мышки, и задергал ножками так, словно пытался бежать.

— Он будет спортсменом! — засмеялся Спенс.

— Олимпийским чемпионом, — улыбнулась Никки, протягивая Заку палец, за который тот немедленно ухватился. Через минуту его личико покраснело, сигнализируя, что пора сменить подгузник.

— Я сам, — сказал Спенс, опуская его, чтобы поцеловать. — Похоже, у меня уже довольно неплохо выходит.

Не став спорить, потому что он был прав, Никки скатилась с кровати и потянулась за халатом.

— Эй, не делай этого! — возмутился Спенс.

— Что именно? — уточнила она, завязывая пояс.

— Не пытайся скрыть себя от меня. Да, у тебя пока есть лишний вес, но неужели ты думаешь, что для меня это столь важно?

Приблизившись к нему и поцеловав, она ответила:

— Вообще-то, это важно для меня, но я над этим работаю. Мне будет легче похудеть, когда я перестану кормить грудью и смогу начать активно заниматься аэробикой.

— Как хочешь, — пробормотал он, садясь на кровати и кладя Зака между колен. — Ты сегодня пойдешь на занятия?

— Зависит от того, когда мы вернемся из города, но хотелось бы.

— Ты слышал? — спросил Спенс у Зака. — Мамочка планирует снова оставить нас одних, так что мы сможем веселиться до упаду, пока ее не будет дома.

Смеясь, Никки оставила их наедине и пошла в ванную, чтобы привести себя в порядок перед поездкой в Бюро регистрации актов гражданского состояния. Еще одна маленькая веха в жизни Зака, которую ее родители пропустят, но она ничего не могла изменить. Потом она запишет все в своем дневнике, включая обед «У Карлуччо», куда они отправятся после регистрации вместе с Дэвидом и несколькими друзьями, чтобы отпраздновать это важное событие. Кристин собиралась идти с ними, но ее агент позвонил вчера вечером и сказал, что у нее сегодня прослушивание в Сохо на роль в рекламе.

— Я очень быстро делаю карьеру, не так ли? — самодовольно спросила она, повесив трубку. Затем, в приступе эйфории, добавила: — Держись, мир, скоро в твоем театре гастроли Кристин Лил!

Они все засмеялись и пожелали ей ни пуха ни пера, когда она поспешно собиралась, чтобы успеть на поезд, идущий в семь часов утра, но Никки знала (вчера вечером, оставшись с ней вдвоем, Кристин сама ей призналась), как она, на самом деле, сильно волнуется.

— Я знаю, что меня в последнее время почти не бывает дома, — жалуясь, сказала она, — но я ведь должна думать о своей карьере, верно?

— Конечно, — успокоила ее Никки, — и Дэвид это понимает.

Но это справедливое замечание, похоже, не очень убедило Кристин.

— Дэвид сильно отдалился от меня, — продолжала она. — Он даже не обнимает меня, когда мы ложимся спать.

— Я уверена, что все наладится, как только мы все переедем в Лондон, — утешительно сказала Никки, хотя и не была уверена, что так все и произойдет. Однако она не могла сообщить Кристин о своих подозрениях насчет поведения Дэвида: если он и правда изо всех сил пытается разобраться в своих сексуальных предпочтениях, она только навредит, высказывая предположения, которые могут оказаться неверными.

— Я уже просто обожаю этот дом, а ты? — выпалила Кристин. — Это был бы просто кошмар, если бы мы с Дэвидом расстались, потому что тогда я не смогла бы переехать туда… О, я даже думать об этом не хочу. То есть мы ведь команда, все мы…

— Что бы ни случилось, мы всегда будем командой, — мягко заверила ее Никки.

— О Господи, ты так говоришь, словно тебе известно что-то, чего не знаю я! — скорбно воскликнула Кристин. — Он тебе что-то сказал?

— Нет, ничего. Клянусь.

Теперь, вспоминая тот разговор, Никки испытала облегчение, оттого что Дэвид не доверился ей, поскольку в ней крепло убеждение: несмотря на внутреннюю борьбу, он собирался разорвать отношения с Кристин. Если он действительно бросит Кристин, несомненно, ей будет очень больно, и не только из-за комплекса оставленной женщины, но и из-за того, что это может повлиять на ее будущую карьеру с Дрейком и Спенсом. И Никки едва ли могла осуждать ее за эти переживания; звезда Спенса явно загоралась, а значит, любой человек, обладающий здравым смыслом, захочет делать карьеру вместе с ним, если это в принципе возможно.

Так или иначе, она не собиралась сейчас много думать над этим: пока Дэвид не решил, что именно ему делать, проблемы как таковой нет; а если он все же разорвет отношения… ну, в общем, Никки была уверена, что сделает все возможное, чтобы Кристин не оказалась на улице среди ночи.

— Только что звонил Дэнни, — сказал Спенс, когда она вернулась в спальню и обнаружила, что он все еще лежит на кровати с Заком, уже таким же голым, как и его отец. — Он пожелал нам удачи в регистратуре и предложил свое имя — на тот случай, если у нас возникнут проблемы с выбором второго имени для ребенка.

Никки засмеялась и поморщилась, взяв испачканный подгузник, который был лишь частично упакован в полиэтиленовый пакет.

— Вообще-то, я думала о втором имени, а ты?

Спенс покачал головой; он перебирал пальцами по животику Зака, имитируя паучка.

— Не могу сказать, что думал над этим, — ответил он, — но я соглашусь на любое, кроме Катберта или Кита. Мне никогда не нравилось имя «Кит» — наверное, потому, что так звали моего старика, а мы ведь не хотим, чтобы ты стал похож на него, не так ли, Тигр?

Хотя она и посмеялась над радостным писком, который издал в ответ Зак, но при этом не сводила глаз со Спенса, задаваясь вопросом, что на самом деле скрывалось за этими словами: знание всей правды или просто презрение к убогому алкоголику, о котором он ей рассказывал?

— Как хорошо ты помнишь отца? — спросила она нарочито небрежным тоном и начала одеваться.

Спенс удивленно посмотрел на нее.

— Не очень, — ответил он. — Сложно помнить человека, которого почти никогда не было дома. Как бы там ни было, я никогда не был на сто процентов уверен, что он был моим биологическим отцом, потому что тетя как-то раз заявила мне, что он сел примерно за год до того, как я родился, а когда освободился, я уже появился на свет… — Он пожал плечами. — Конечно, возможно, она что-то напутала, но слушай, кому какое дело? Они оба уже прошлое, а мой мальчик — будущее, и мы непременно сделаем его лучшим, которое только и достойно такого уникального парня, как он, верно, сынок?

Никки подошла к кровати, обняла их обоих и подарила каждому поцелуй. Спенс был прав: какая разница, кем был его отец, которого он едва знал и который был уже шестнадцать лет как мертв; но даже если он и был той презренной личностью, о которой разведали ее родители, любому, кто знал Спенса, было ясно, что у них не было ничего общего.

— Знаешь, я тут подумала, — сказала она, — если мы действительно решим дать ребенку второе имя, то можно было бы взять имя моего отца, если ты, разумеется, не против. Да, сейчас мы с ними не общаемся, но ситуация может однажды измениться, и если он поймет, что внуку дали его имя… Ну, я думаю, ему бы это очень понравилось, и это могло бы помочь улучшить отношения между всеми нами.

Спенс напрягся.

— Тебе это не нравится, — огорченно заметила она.

Перевернувшись, чтобы оказаться к ней лицом к лицу, и захватив с собой Зака, он ответил:

— Не то чтобы мне это не нравилось; вообще-то, я думаю, что с твоей стороны было бы правильно попытаться уладить конфликт между вами, но я просто удивлен, что ты хочешь сделать ему такой роскошный подарок, в то время как он так отвратительно поступил с тобой. Они даже не позвонили нам, чтобы поздравить с Рождеством, помнишь?

Никки немного покраснела.

— Вообще-то, приблизительно за неделю до Рождества они прислали мне письмо по электронке, — призналась она.

Спенс нахмурился.

— Ты мне об этом не говорила, — заметил он. — Что в нем было?

— Не знаю; я удалила его, не читая, — она пожала плечами. — Наверное, не стоило так делать, но я все еще сержусь на них и пока не уверена, что они могут принять тебя и Зака, поэтому не хочу получать от них известий.

— Но если ты не читала письмо…

— Не было необходимости. — Она даже не открыла его, но понимала, что не могла признаться ему в этом, поскольку он очень удивился бы, что она заранее ожидала самого худшего, и потому продолжила: — То есть я просмотрела его, и там снова говорилось о том, что ты мне не пара и что я не в своем уме… Меня это, естественно, взбудоражило, так что я не предлагаю поехать к ним в гости и все такое; мы ведь можем просто отправить им открытку с сообщением о том, что они стали бабушкой и дедушкой и что второе имя ребенка — Джереми.

Спенс покосился на нее. Затем, обхватив Зака одной рукой, он наклонился, чтобы поцеловать ее.

— Если ты хочешь назвать его Джереми, то так тому и быть, — заявил он. — Лично я думаю, что это имя для слюнтяя, но что я в этом понимаю? Но вот что я тебе скажу: если он произнесет хоть одно слово, которое огорчит тебя или моего мальчика… — Он замолчал, поскольку Никки приложила палец к его губам.

— Давай не начинать ссору, — мягко сказала она. — Мы с тем же успехом можем назвать его Зак Дэниел; правда,такое сочетание несколько смахивает на название виски (по крайней мере, мне так кажется), но если это доставит удовольствие вам с Дэнни, то я возражать не стану. — И, забрав у него Зака, она начала надевать на младенца свежий подгузник.

Из-за целого ряда звонков, связанных с «Селестой», на которые беспрерывно отвечал Спенс, как только они вышли из дому, а также на протяжении всей поездки в автобусе и по дороге до Бюро регистрации, вопрос о выборе имени всплыл снова уже непосредственно во время регистрации.

— Как вы хотите назвать ребенка? — спросил чиновник.

Никки посмотрела на Спенса, дав понять, что решать придется ему.

Спенс поморщился, не зная, что сказать. Затем решительно произнес:

— Зак Джереми! — И, почувствовав на себе взгляд Никки, взял ее за руку.

— Ты уверен, что не пожалеешь? — спросила она, когда они вышли из Олд-Каунсил-хаус на Броад-стрит, чуть не столкнувшись с двумя адвокатами в мантиях, которые куда-то спешили.

Спенс поморщился.

— Ну, уже немного поздно думать об этом, — заметил он. — Я только надеюсь, что твой старик оценит это, когда мы сообщим ему, но давай сделаем это в другой раз, хорошо?


— Ну, и что ты собираешься делать, если она предложит туда поехать? — спросил Дэнни, когда Спенс улучил момент и позвонил ему. Он был на улице, возле ресторана «У Карлуччо» на Кабо-серкус, стоя на морозе, пока мир торговли свистел и кружился вокруг него, а остальные наслаждались горячим супом и хрустящими французскими булочками по ту сторону двери.

— Не думаю, что Никки этого захочет, — ответил Спенс. — Она говорила, что надо послать им открытку, так что, если нам хоть немного повезет, она не станет предпринимать ничего другого, пока мы не выясним, где они.

— Я продолжаю задаваться вопросом: от чего мы ее защищаем? — вздохнул Дэнни. — Почему мы просто не скажем ей, что они сорвались с места и исчезли?

— Я тоже спрашиваю себя об этом, но я печенкой чую: здесь что-то не так. Если они пытаются отгородиться от нее — а, похоже, именно этого они и хотят, иначе уже давно бы сообщили, что уезжают, — то не думаю, что ее следует грузить сейчас еще и этой проблемой. С нее хватит забот о Заке и переезде.

— Точно. Она счастлива, так зачем лишать ее счастья? В конце концов, дерьмо все равно найдет ее, так или иначе, так что не стоит его искать. Думаешь, тебе удастся съездить туда, посмотреть, может, они сделали Бобби Ивинга?

— Кого сделали?

— Так сказал один из продюсеров сегодня утром. Очевидно, это как-то связано с какой-то программой восьмидесятых: одного парня все считают мертвым, но однажды утром он появляется в душе, — ну, типа все это было сном.

Спенс неодобрительно покосился на телефон.

— Я не думаю, что они мертвы, — заявил он. Затем, секунду спустя, спросил: — А ты?

— Нет. Ну… Нет, конечно, нет. Я просто считаю, что все это как-то подозрительно. Ну, так как, сможешь съездить?

— Нет, никак. Мы все время вместе, и, если я исчезну на всю вторую половину дня, мне придется сказать ей, куда я собрался.

— Ты говорил об этом Дэвиду? Что он думает?

— Еще нет, но собираюсь поболтать об этом с миссис А., если мне повезет остаться с ней наедине. Она ведь женщина, а значит, сможет придумать, как нам лучше сообщить обо всем Никки, если нам все-таки придется это сделать.

— Удачная мысль. Ладно, мне пора. Я редактирую эпизод для вечерней программы, но мы обязательно поговорим позже, хорошо? Мне все равно нужно позвонить Ник, чтобы продиктовать ей размеры окна, о чем она меня просила — при условии, конечно, что меня пустят в дом, но агент сказал, что проблем быть не должно.

Когда Спенс вернулся в ресторан, то увидел, что Никки осторожно кормит ребенка, в то время как Дэвид и остальные, кто приехал с «Фабрики», поглощают огромные тарелки пасты и громко обсуждают рецензии на фильмы, которые идут в кинотеатрах за углом. Именно там они собирались провести оставшуюся часть дня и сейчас отчаянно спорили, на какой из двух фильмов пойти.

— Хочешь пойти с ними? — спросила его Никки, когда Спенс скользнул на сиденье рядом с ней. — Я всегда могу взять Зака на занятия по растяжке.

— Нет, я пойду домой вместе с вами, — ответил он. — Все-таки мне легче заносить коляску в автобус и выносить ее оттуда, и к тому же мне не нравится, так сказать, зависать в мужской компании, когда тебя нет рядом.

Никки театрально закатила глаза.

— Верю, — сказала она, — но я также знаю, что ты все еще волнуешься из-за Терри Уолкер.

— Из-за кого? — переспросил он, притворяясь, что забыл.

Никки легонько ткнула его под ребра.

— Не играй со мной в эти игры! — засмеялась она. — Я читаю тебя, как открытую книгу. Обещаю, с ним ничего не случится. Миссис Гиллам в тот раз просто отлучилась в туалет, но она поклялась, что никогда больше не оставит детей без присмотра, даже если сломает себе шею.

— Шеей дело не ограничится, если какой-то чужак снова попытается протянуть лапы к моему сыну, — мрачно заявил он, — но в любом случае, дело не в этом. Я просто хочу поехать домой. К тому же, мне нужно просмотреть почту, если Бастер позволит, конечно, или я с удовольствием проведу это время с ним.

Решив закрыть тему, Никки несколько раз обернула спагетти вокруг вилки и отправила в рот, после чего приняла участие в дебатах по поводу рецензий, которые ей как раз удалось на днях прочитать, несмотря на всю свою занятость.

Позже, когда они уже везли коляску с Заком домой с автобусной остановки и заглянули в «Парсонз», чтобы купить домашнего хлеба, Никки заметила Терри Уолкер в окне кондитерской «Динки». Как обычно, ее внимание привлекло именно темносинее пальто, и уже не в первый раз у нее возникла ассоциация с маленькой девочкой в красном пальто из фильма «Список Шиндлера». Синее пальто не было особенно ярким, но все равно оно, казалось, было призвано выделять свою хозяйку примерно так же, как красное пальто выделяло маленькую еврейскую девочку в знаменитом фильме. Словно Терри нарочно надела это пальто, чтобы привлечь внимание Никки, заставить ее все время помнить о ней и о горе, которое она носит внутри.

Сегодня, к удивлению Никки, Терри, похоже, была с другой женщиной: старшей, более полной и более неряшливо одетой. По крайней мере, они болтали друг с другом, и потому Никки предположила, что они пришли вместе. Возможно, они просто встретились в магазине и обсуждали последние новости. Но все равно, увидев, что Терри говорит с кем-то, Никки почувствовала облегчение. Она уже не казалась ей такой одинокой или замкнутой, когда указывала на товар, кивала головой и разговаривала с кем-то.

Хотя теперь она встречала Терри почти каждый день — на самой Норд-стрит или где-нибудь в том же районе, — она все еще не заговорила с ней, но они несколько раз встретились взглядом; а пару дней назад, проходя мимо цветочного магазина и заметив Терри внутри, Никки преисполнилась уверенности, что та улыбнулась ей призрачной улыбкой. Однако не было никакого смысла пытаться подружиться с ней, пока Спенс оставался в городе; к тому же она все еще не была уверена, что это стоит делать; но то, что они продолжали время от времени встречаться в городе, казалось ей знаком, своего рода указующим перстом, пытающимся сблизить их.

Никки была уверена: если бы они не собирались вот-вот переехать в Лондон, она бы уже сделала все, чтобы найти возможность пригласить ее на чашечку кофе — но какой в этом смысл, если они уедут через несколько недель?


К концу второй недели пребывания Спенса дома они с Никки начали заполнять коробки многочисленными игрушками, которые Заку подарили на Рождество и на день рождения и которые ему не понадобятся в ближайшие несколько месяцев. Они также упаковали в коробки всю свою летнюю одежду, так как она определенно не пригодится им до середины марта, и все безделушки, которые Никки купила, чтобы придать домашний уют их новому жилищу.

Улучив подходящий момент для уборки, Спенс арендовал старый фургон и вместе с Дэвидом вывез все скопившееся ненужное барахло на свалку, а заклеенные скотчем коробки с нужными вещами — в гостиную миссис А., где все это будет храниться, пока они не соберутся переезжать. Когда придет время, им придется нанять большой фургон, в который они надеялись погрузить и перевезти все за один раз, включая Спенса, Дэвида и Дэнни, а миссис А. повезет Никки и ребенка со всеми удобствами в своем автомобиле к их новому месту жительства. Кристин еще не решила, с кем она поедет, но, похоже, склонялась к машине, поскольку Дэвид не слишком торопился приглашать ее присоединиться к нему в фургоне.

— Я никак не могу вызвать его на откровенный разговор, — однажды вечером пожаловалась она Никки, когда та купала Зака в большом тазу. — Он продолжает утверждать, что нам совершенно не о чем разговаривать. Я из-за этого с ума схожу; предполагается, что я не должна замечать, что он перестал целовать меня и не хочет заниматься сексом. Как ты считаешь, он встретил другую? — Ее лицо было такой трагичной маской неуверенности, что Никки постаралась говорить с ней как можно мягче.

— Если и так, мне он ничего не говорил; но, должна признаться, я заметила, каким… другим он стал с тобой в последнее время.

Лицо Кристин еще больше побледнело.

— Он ведь собирается попросить меня не переезжать в новый дом, да? — спросила она дрожащим голосом.

Никки быстро вытащила Зака из теплой мыльной воды и завернула в уютное полотенце.

— Ты уже внесла свою долю залога и арендной платы за первый месяц, — напомнила она Кристин, — и, значит, он не может так поступить.

— Но если он не захочет жить в одной комнате со мной… О Ник, что же мне теперь делать? Ты можешь поговорить с ним обо мне? Узнать, что происходит у него в голове.

Никки поморщилась.

— Крис, это не мое дело…

— Но он признается тебе, я знаю, обязательно признается.

— Он очень скрытен и раньше никогда не говорил со мной о личном.

— Да, но по такому поводу, думаю, он тебе откроется.

Никки вздохнула и сказала:

— Ладно, если появится такая возможность, я посмотрю, что смогу предпринять. Только не обвиняй меня, если ты не получишь тот ответ, на который надеешься, хорошо?

Кристин перекрестилась:

— Клянусь, не буду! Я просто должна знать, на каком я свете, потому что, если мы не… Если он больше не хочет быть со мной… — Ее глаза наполнились слезами. — Я правда люблю его, Ник, — сдавленно прошептала она. — Пожалуйста, не позволяй ему бросать меня. Пожалуйста!

— Я сделаю, что смогу, — пообещала Никки, не зная, что еще сказать. — А ты… О! Тш-ш, кажется, они вернулись, — прошептала она, услышав скрежет ключа в замочной скважине.

— Ты ведь поговоришь с ним, правда? — тихо напомнила ей Кристин, когда Спенс и Дэвид уже входили в холл.

— Я сказала, что попробую. Во сколько ты завтра уезжаешь?

— Повторные съемки в рекламном ролике в одиннадцать — значит, скорее всего, я поеду восьмичасовым поездом. Как думаешь, ты успеешь поговорить с ним до того, как я уеду?

Никки растерянно заморгала.

— Это когда? — возмутилась она.

Времени на ответ у Кристин не было, потому что в кухню вошел Спенс.

— Эй, посмотрите-ка на моего мальчика: чистый до скрипа и полный сил, — улыбнулся он, протягивая руки, чтобы взять сына.

— Его пижама греется на батарее в спальне, — сообщила Никки, вручая ему Зака и полотенце. — А на стуле лежит новый подгузник. Я приду, как только приберу здесь. Боже, с какой радостью я перееду в нашу новую кухню! Сколько там места, господи…

— И мы даже знаем, кто его заполнит, да? — поддразнил ее Дэвид, останавливаясь в дверях. — Как дела, паренек? — проворковал он, беря Зака за ручку и протягивая ему палец. — Выглядишь прекрасно, как на мой взгляд.

Заметив крестного, Зак откинул голову на плечо Спенса. Его полные щечки порозовели после купания, а ярко-синие глаза широко распахнулись.

— У меня идея! — внезапно пискнула Кристин. — Почему бы нам с Дэвидом не посидеть с малышом сегодня вечером? Тогда вы сможете немного побыть вдвоем.

Не успели Спенс или Никки отреагировать, как Дэвид сказал:

— Прекрасная идея, но я сегодня должен еще раз посмотреть монтаж в «Эвейлебл лайт», а это затянется минимум до полуночи. — Он посмотрел на часы: — Вообще-то, мне уже пора.

— Почему бы мне не поехать с тобой? — предложила Кристин.

Дэвид смущенно посмотрел на нее.

— Я не думаю, что режиссеру это понравится, — заметил он. — Может, как-нибудь в другой раз.

Кристин перевела обиженный взгляд на Никки, но та старательно избегала его.

— Его нужно поскорее одеть, пока он не простудился, — сказала она Спенсу.

— Конечно, — кивнул он и, посадив Зака на плечо, последовал за Дэвидом в холл, после чего повернул и пошел вверх по лестнице.

— Теперь ты поняла? — отрывисто прошептала Кристин, когда за Дэвидом закрылась входная дверь. — Он даже не поздоровался со мной, когда вошел.

— Я не думаю, что он это специально, — возразила Никки.

Но Кристин ей убедить не удалось.

— Как ты считаешь, он солгал об «Эвейлебл лайт»? Может, он пошел на свидание.

Понимая, как она мучается, Никки насухо вытерла руки и обняла ее.

— Может, он и не умеет смотреть правде в глаза, — заметила она, — но уж точно не умеет лгать.

— Я знаю. — Кристин впилась взглядом в Никки. — Я просто хотела бы знать, что сделала не так, — заплакала она.

Не желая продолжать тему, Никки сказала:

— Слушай, я обещаю, что найду время поболтать с ним. Очевидно, не сегодня вечером, но я попытаюсь сделать это прежде, чем ты вернешься сюда на выходные.

Кристин скорчила гримаску.

— Вообще-то, возможно, я не вернусь до того, как начнется переезд, — призналась она. — Моя мама опять плохо себя чувствует, и я пообещала побыть с ней какое-то время, а потом, думаю, мне предложат эту рекламу. Мой агент сказал, что они считают мою игру блестящей; так что, если все сложится, мне придется находиться в Лондоне всю следующую неделю, чтобы подогнать по фигуре костюм и все такое прочее.

— Хорошо, тогда я позвоню тебе, как только у меня появятся новости.


Была глубокая ночь, когда Спенс закричал:

— Ник! Ник!! Проснись, ради Бога! Что-то случилось.

Никки очнулась от крепкого сна и тут же вскочила.

— Что такое? — воскликнула она, бросаясь к детской кроватке.

Спенс держал Зака на руках.

— Он не может вдохнуть! — в панике заорал он. — Вот послушай.

Услышав резкие, хриплые вдохи, перекрывающие стук ее сердца, Никки схватила Зака и начала делать ему искусственное дыхание.

— Он весь посинел! — воскликнула она, с ужасом глядя на его лицо.

— Нужно срочно в больницу! — крикнул Спенс и, схватив одежду, быстро стал натягивать ее на себя, пока Никки продолжала отчаянно вдувать воздух в легкие Зака.

— Что происходит? — взволнованно спросил Дэвид, врываясь в комнату.

— Что-то с Заком. Он не может нормально дышать, — сказал Спенс, торопливо натягивая джинсы. — Звони своей маме, мы везем его в больницу.

Дэвид помчался назад в свою комнату.

— Дай его, — командовал Спенс, забирая ребенка у Никки. — Оденься. Нужно спешить.

Несколько минут спустя они уже бежали по лестнице, а Дэвид следовал за ними.

— Мама говорит, что мы поступаем правильно, — заявил он. — Она встретит нас там. Я поведу машину. — И, схватив со столика в холле ключи от фургона, он последовал за ними наружу, где завывал ветер.

ГЛАВА 11

К четырем часам утра нормальное дыхание у Зака все еще не восстановилось, и педиатр отделения неотложной помощи решил положить его в свою палату.

— У него то, что мы называем «бронхиолит», — объяснил врач Никки и Спенсу, которые до сих пор пребывали в таком шоке, что, казалось, еще немного — и оба рассыплются на части. — Это очень распространенный вирус, который поражает мелкие дыхательные пути, — продолжал он, — но не волнуйтесь: ребенок совершенно вне опасности. Из этой капельницы к нему поступает антибиотик, а вот эта штуковина, — он указал на прибор, присоединенный к правой ножке Зака, — пульсовой оксиметр. В настоящее время он показывает, что насыщенность крови кислородом составляет 80 %; это немного низкий показатель, и потому мы подержим ребенка несколько дней, чтобы контролировать его состояние. Я уверен, что все придет в норму, — добавил он с улыбкой, которая чуть-чуть согрела застывшую кровь в жилах Никки.

— Вы… Вы знаете, чем это вызвано? — с трудом выдавила она.

Доктор покачал головой.

— Боюсь, что нет, — ответил он, — но, к счастью, вы сразу же привезли его к нам, и мы получили необходимый запас времени.

— А… — Спенс откашлялся. — А мы можем что-нибудь сделать, чтобы это больше не повторилось?

— Вообще-то нет, разве что следить за тем, чтобы малыш не спал на животе и чтобы ничто не блокировало его дыхательные пути, например одеяло или игрушка.

— Мы можем остаться с ним? — спросила Никки. — Я еще кормлю грудью… — Внезапно ее глаза расширились от ужаса. — О боже, вы же не думаете… что это я виновата? — Она замолчала, когда врач положил ладонь на ее руку.

— Нет, — мягко ответил он. — Конечно, вы можете остаться с ним.

— А я? — уточнил Спенс.

Врач улыбнулся:

— Разумеется, и вы тоже. Консультант осмотрит ребенка утром. — Педиатр бросил взгляд на часы. — То есть через несколько часов, — уточнил он. — Медсестра принесет вам маски и халаты, и вы должны будете соблюдать все правила гигиены.

— Да-да, конечно, — кивнула Никки и, вернувшись к кроватке, вцепилась в бортики и пристально вгляделась в крошечное личико Зака, уже розовое и спокойное, без единого намека на синюшность.

Спенс подошел к ней и обнял одной рукой.

— Привет, мальчик мой, — пробормотал он. Его голос был тонким и дрожащим, и совсем не походил на его собственный. — Ну и напугал же ты нас, но доктор говорит, что ты скоро выздоровеешь.

Никки с трудом сглотнула и заставила себя говорить четко и твердо:

— Мы останемся здесь на несколько дней, милый, пока ты не выздоровеешь, а потом мы отвезем тебя домой.


Дэвид и миссис А. вышли из приемного отделения неотложной помощи, после того как Зака отнесли наверх, в палату, и сидели в главном вестибюле больницы, где находился один только охранник, а снаружи, в темноте, грохотал первый утренний мусоровоз. Ни один из них не был готов оставить здание, пока они не поговорят с Никки или Спенсом и не узнают наверняка, как себя чувствует Зак и не могут ли они еще чем-то помочь.

В который раз за время ожидания бархатные глаза Дэвида уставились на гигантские часы в виде дельфина от дизайнера Кита Вильямса, которые занимали значительную часть стены рядом со стойкой регистрации, затем он перевел взгляд на лестницу, украшенную ярким гобеленом, изображавшим «благодарственное дерево». Он когда-то снимал здесь фильм и знал, что фетровые сердечки-листочки были сделаны руками детей. Он также знал кое-что и о других художественных работах, располагавшихся на разных этажах больницы: они украшали коридоры, палаты и даже молитвенную комнату на четвертом этаже. Он не был таким религиозным, как его мать, но сейчас какая-то его частичка хотела подняться туда, чтобы попросить высшие силы вмешаться и позаботиться о том, чтобы у этого ужаса был счастливый конец.

Он все еще был взбудоражен от волны адреналина, который подпитывал его во время сумасшедшей гонки сюда, но сейчас по его венам постепенно растекалась смертельная усталость. Впрочем, он не позволит себе спать. Пока он не узнает, что случилось с Заком, он будет сидеть здесь и бодрствовать, готовый прийти на помощь в любой момент.

Почувствовав, как завибрировал его телефон, он выхватил его из кармана, думая, что это Спенс. Сердце у него упало, когда он увидел, кто это, и, убрав телефон обратно в карман, дал звонку переключиться на голосовую почту.

— Кристин? — спросила его мать.

Он кивнул.

— Где она?

— Дома. Поверить не могу, что она даже не проснулась.

Миссис А. обернулась и посмотрела на него:

— Разве ты не скажешь ей, что происходит?

Через некоторое время он ответил:

— Думаю, нужно сказать.

Снова достав телефон, уже на улице, где было еще темно и начинал накрапывать дождик, Дэвид сначала прослушал сообщения Кристин: каждый раз она спрашивала, где все. Голос ее звучал испуганно, и он устыдился, что не подумал о том, как, наверное, страшно проснуться и понять, что дом вдруг опустел.

— Дэвид! — закричала она, когда он дозвонился. — Что происходит? Где вы?

— В детской больнице, — ответил он. — Зак не мог вдохнуть.

— О Господи! Но теперь с ним все хорошо?

— Думаю, да. Опасность миновала, но я жду известий от Спенса.

— О боже, что мне делать? Я должна сесть на семичасовой поезд, но если ты считаешь, что я должна приехать…

— Решать тебе, — сухо заметил он.

— Я хочу приехать, — заверила она его, — конечно, хочу, но не могу же я пропустить съемку. Такая сказочная возможность.

Когда он ответил, его тон был очень ровным:

— Тогда тебе нужно ехать в Лондон.

— Как ты думаешь, Ник и Спенс поймут?

Он хотел сказать «нет», но промолчал.

В ее голосе звучали слезы, когда она сказала:

— Я знаю, ты считаешь меня эгоисткой, но я все равно ничем не смогу помочь, даже если приеду.

Он не стал напоминать ей, как важна бывает моральная поддержка. Если она сама этого не понимает, то слова здесь бесполезны.

— Дэвид, — прошептала она. — Я бы хотела, чтобы ты сказал мне, что я делаю не так. Я так стараюсь…

— Кристин, речь идет не о тебе и не обо мне, — перебил он ее. — Речь идет о Заке. А теперь извини, я должен идти. — И, нажав «отбой», он вернулся в больницу и снова сел рядом с матерью.

Через несколько минут после того, как он вернулся, открылись двери лифта, и оттуда вышел Спенс: он выглядел измученным и усталым, и даже слегка удивленным тем, что они еще здесь.

Лица их снова вытянулись, когда он объяснил, что врач сказал им с Никки, но постепенно миссис А. начала улыбаться.

— Слава Богу, — вздохнула она. — Я, собственно, и предполагала что-то в этом роде. Здесь о нем прекрасно позаботятся, и должна сказать, что в моей практике таких вот младенцев, которых в спешке отправляли в отделение «скорой помощи» из-за подобных проблем, было больше, чем горячих обедов.

Хотя глаза Спенса лучились благодарностью, он, похоже, все еще не оправился от шока.

— Что, если бы я не проснулся? — продолжал тревожиться он. — Что, если бы мы не добрались вовремя?

Миссис А. укоризненно покачала головой.

— Нет абсолютно никакого смысла запугивать себя, придумывая всякие «а что, если», — твердо заявила она. — Они не случились, и потому я не хочу больше о них слышать. Зак здоров. Просто несколько дней они подержат его под наблюдением, это совершенно нормально.

Спенс посмотрел на Дэвида: тот выглядел беспомощным и потрясенным.

— Я с тобой, дружище, — сказал Дэвид, хлопая его по плечу.

Спенс кивнул и провел ладонью по небритому подбородку.

— Пожалуй, лучше мне вернуться, — заметил он. — Ник кормила его, когда я ушел.

— О, это очень хороший знак! — просияла миссис А. и, обняв его, заявила: — Я, пожалуй, поеду домой, но, если я вам понадоблюсь, я на телефоне.

— Спасибо, — сказал Спенс и повернулся к Дэвиду: — Ты правильно поступил, что сел за руль. Я бы ни за что не смог вести машину.

Дэвид в ответ тоже обнял его и сказал:

— Я позвоню Дэну. Наверняка он захочет узнать, что случилось.


Ближе к вечеру, после того как им удалось поспать несколько часов, Спенс и Никки последовали совету медсестры и пошли в кафетерий, где от вкусных запахов у обоих заурчало в животе, но ни один из них не был уверен в том, что сможет проглотить хотя бы кусочек.

— Вы же слышали, что сказал доктор Пирс, — напомнила им медсестра. — Зак прекрасно себя чувствует, и нет абсолютно никаких причин для треволнений, так что идите спокойно.

Мистер Пирс был консультантом. Он осматривал Зака недолго, потому что должен был осмотреть и других детей, в куда более серьезном состоянии, чьи родители ни на шаг не отходили от их кроваток. Никки он сразу понравился, потому что, несмотря на тривиальность их случая, он не был с ними тороплив или небрежен и, когда говорил, смотрел им прямо в глаза.

— Не все врачи так себя ведут, — заметила она Спенсу, пока он гонял вилкой сосиску по тарелке.

— Может, и все, но лишь когда несут добрые вести, — предположил он. — А когда новости плохие, возможно, им просто тяжело смотреть в глаза.

— Ну, тогда нам действительно нечего волноваться, — сказала Никки. Она наколола на вилку несколько бобов и положила их в рот. — Он хороший человек, правда? — рискнула спросить она.

Спенс встретился с ней взглядом.

— Я только надеюсь, что нам никогда больше не придется его видеть, — ответил он.

Никки попыталась улыбнуться.

— Никогда, — уверила она его.

Несколько минут спустя на ее телефон пришла СМС: «Подъеду часам к 7. Думаю о вас. Люблю вас всех. Дэн».

— Дэнни уже едет, — сообщила она.

Спенс кивнул.

Положив вилку, она наклонилась к нему и сжала его руку.

— Думаю, ты должен поехать в Лондон в воскресенье, как и планировал, — сказала она. — Ты же не хочешь подвести Дрейка…

— Он поймет.

— Я тоже так думаю, но он и так пошел нам навстречу, когда родился ребенок, а сейчас опасность миновала. Нет, послушай меня, — перебила она его, когда он попытался было возражать. — Врач сказал, что мы, наверное, сможем вернуться домой в понедельник, и, значит, нам не придется оставаться здесь надолго без тебя, да и Дэвид будет рядом…

— Дэвид едет со мной, — напомнил он ей. — И тоже должен готовиться к съемкам, к тому же Дрейк хочет еще кое-что ему поручить.

— Ну ладно, миссис А. будет рядом. Я справлюсь. Честно.

В его глазах читалась нерешительность, когда он посмотрел на нее.

— Спенс, мы не должны заходить слишком далеко, — мягко сказала она. — Да, мы испугались, но ты сам слышал: все считают, что у него все хорошо. Они не позволили бы ему отправляться домой, если бы так не думали.

Наконец, Спенс вздохнул и отложил вилку.

— Ты права, — согласился он, ероша и без того взлохмаченные волосы. — Самое худшее позади… Я просто подумал… Если вдруг что-нибудь…

— Не надо об этом думать, — мягко посоветовала она.

— Не буду, — кивнул он и посмотрел ей в глаза. — Но ты тоже об этом думаешь.

— Конечно, но я должна успокоиться. Подумай обо всех остальных младенцах в отделении. Он в гораздо лучшем положении, чем любой из них, а значит, мы должны отпраздновать это или, по крайней мере, поблагодарить Бога за то, что Зак не находится в том же состоянии.

Он кивнул и потянулся за кофе.

— Ты уже связывался с Дрейком, чтобы сказать ему, что случилось? — спросила она, поднимая стакан сока.

— Нет. Я еще никому не звонил.

— Тем больше причин продолжать все, как запланировано. Езжай в Лондон, займись подготовкой к съемкам, а к тому времени, когда ты приедешь домой на следующие выходные, мы с Заком уже вернемся, и все это будет в прошлом.

Наконец, он выдавил из себя слабую улыбку.

— Звучит неплохо, — заметил он.

Никки тоже улыбнулась.

— А через две недели, — продолжала она, — мы отправимся в Лондон вместе с тобой и поселимся в нашем замечательном новом доме.

Они снова встретились взглядом.

— Звучит еще лучше, — сказал он, взял ее руку в свою и прижался к ней губами.


Когда наступило воскресенье и Спенсу пришла пора уезжать, Никки поняла, что отпустить его оказалось намного тяжелее, чем она ожидала. Не то чтобы она позволила себе показать это — Никки не хотелось, чтобы он переживал за нее, — но за прошедшие две недели она так привыкла к тому, что он всегда рядом, что ей было неуютно снова остаться одной, особенно после того, что случилось с Заком. Кроме того, время, проведенное в больнице, еще сильнее сблизило их, и потому ей пришлось собрать все свои силы, чтобы попрощаться с ним.

— Я так тебя люблю, — пробормотал он, зарывшись в ее волосы, прежде чем уйти.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала она и отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза.

Они были в палате, рядом с кроваткой Зака, где он дрыгал ножками и размахивал кулачками, словно маленький боксер с большим будущим. Дэнни и Дэвид стояли рядом, наклонившись над кроваткой, и отпускали шуточки, потешаясь над его телодвижениями, — да такие смешные, что трехлетний ребенок на соседней кровати хохотал от восторга.

— Ты удивительно хорошо держалась, — нежно заметил Спенс.

— Ты тоже, — ответила Никки. — Если бы не ты, я бы просто пропала.

Похоже, не слишком веря в это, Спенс сказал:

— У него самая лучшая мама в мире.

— Тогда он просто счастливчик, потому что папа у него тоже самый лучший.

Улыбнувшись, Спенс погладил ее по щеке и так глубоко заглянул в ее глаза, что у нее защемило сердце.

— Позвони, когда доберешься до Лондона, — попросила она.

— Конечно. Ты уверена, что не возражаешь против того, чтобы я…

Никки прижала палец к его губам.

— Уверена, — ответила она. — Мы должны вернуться к нормальной жизни, и это — первый шаг.

Спенс мельком взглянул на Зака и прыснул от смеха.

— Вы посмотрите на него! — воскликнул он, подхватывая его на руки. — Столько суеты вокруг тебя, а ты уже и позабыл обо всем.

Зак громко рыгнул и снова замахал кулачками.

Когда все засмеялись, Никки обняла Спенса за талию и положила голову ему на грудь. Разве может быть что-то прекраснее этих моментов, когда вся их маленькая семья собирается вместе?

Дэнни посмотрел на часы.

— Нам пора двигаться, если мы не хотим опоздать на поезд, — скривившись, сказал он.

Спенс еще крепче обнял Никки и поцеловал Зака в лоб. Затем, положив ребенка обратно в кроватку, он притянул Никки к себе и крепко сжал.

— Не обращайте на нас внимания, — сказал Дэнни пару минут спустя.

Никки залилась смехом.

— Вы двое все еще здесь? — пошутил Спенс.

Дэвид подошел к ним, привлек Никки к себе и обнял.

— Мама заедет за вами завтра, часов в одиннадцать, и отвезет домой, — напомнил он ей. — Она сказала, что не нужно беспокоиться о продуктах: она уже все уладила.

Рассмеявшись, Никки воскликнула:

— И что бы мы делали без нее?

— Наверняка умерли бы с голоду, — ответил Дэнни; он тоже подошел, чтобы получить прощальные объятия. — Ладно, прости, но мы должны забрать его, или мы действительно не успеем на поезд, а ваш покорный слуга сегодня вечером работает, так что он не может себе этого позволить.

После последнего долгого поцелуя Никки отпустила Спенса, а затем взяла на руки Зака, чтобы он мог посмотреть, как его отец с друзьями выходит из отделения. В дверях Спенс обернулся и помахал им рукой; и, махая ручкой Зака в ответ, Никки с трудом проглотила комок в горле.

Мгновение спустя дверь за ними закрылась, и, прижав к себе кашляющего Зака, она села на свою узкую кровать, стараясь не думать о том, когда же они смогут снова быть вместе.


«Дорогой Зак, — писала она на следующее утро, пока они ждали консультанта, — сегодня мы поедем домой, как только доктор тебя в последний раз осмотрит. Должна сказать, для меня это огромное облегчение. Тебе сейчас гораздо лучше: остались только небольшие приступы кашля, которые случаются все реже, да и медсестра не устает повторять, что мне не о чем беспокоиться. Я больше не буду упоминать, как ты нас всех напугал, потому что я достаточно писала об этом на предыдущих страницах.

Ты спишь сейчас, пока я пишу эти строки, и не слышишь детей в палате, хотя некоторые из них производят очень много шума, а Тодд, который лежит на соседней кровати, только что подходил ко мне и спрашивал, можно ли ему поиграть с тобой. Одна из сиделок сейчас занимается с ним рисованием, так что он не одинок. Грустно, что маме Тодда пришлось оставить его здесь одного, но у него нет папы, и ей пришлось уйти на работу. Она вернется позже, и, кажется, после обеда к нему приедет бабушка».

Она ненадолго прервалась, подумав о своей собственной матери и о том, как сильно ей не хватало ее на этих выходных. Никки не сомневалась: если бы Адель знала, что ее внук болен, она непременно приехала бы вместе с отцом, но Никки не хотела рисковать обращаться к ним, пока Спенс был с ней, ведь они могли сказать ему что-нибудь неприятное, и ему еще труднее было бы пережить это и без того непростое время. Она понимала, что теперь ничто не мешало позвонить им, но, хотя какая-то ее часть хотела этого, какой в этом смысл? Кризис миновал, и, вообще-то, она прошла через него вполне прилично и без них.

Вернувшись к дневнику, она написала:

«Сегодня я снова поняла, как мне повезло в том, что я, ты и папа есть друг у друга. Наша небольшая семья означает для меня целый мир, но я знаю, что для него она еще важнее. Иногда я чувствую, как он боится потерять нас. Это из-за того, что его родители им совсем не занимались, когда он был маленьким, и он был очень одинок, когда стал постарше. Я тоже была одинока, ведь я — единственный ребенок в семье, но это было ничто по сравнению с тем, через что довелось пройти папе. У меня ведь были родители, и они любили меня, хотя, вероятно, и слишком сильно, из-за чего у нас теперь проблемы.

О, похоже, ты просыпаешься, а значит, я прекращаю писать и пойду целовать твое милое нежное личико. (Я знаю, что ты возненавидишь поцелуи, когда немного подрастешь, но, надеюсь, мы вместе посмеемся над этим.)»

К тому времени, когда мистер Пирс, консультант, зашел в палату, окруженный группой студентов-медиков, миссис А. уже приехала и держала абсолютно голого Зака на одном плече, чтобы дать его коже подышать, между тем как Никки выбирала, во что его сегодня одеть. Спенс вчера съездил домой и привез синие джинсы и голубую курточку с капюшоном, а также очаровательные теплые ботиночки в виде динозавриков, которые все еще были великоваты, но Никки не могла удержаться и собиралась обуть его в них.

Пока мистер Пирс рассказывал студентам о бронхиолите, которым переболел Зак, миссис А. положила ребенка в кроватку, но не успела она отвернуться, как все засмеялись: Зак устроил им свой любимый трюк.

— Нет, спасибо, молодой человек, мы сегодня не нуждаемся в образцах мочи, — хихикнул мистер Пирс, пока Никки хватала подгузник. Затем врач повернулся к симпатичной темноволосой девушке, которая стояла рядом с ним: — Труди, почему бы вам не взять инициативу в свои руки?

Студентка была шокирована.

— Вы хотите, чтобы я его вытерла, сэр? — уточнила она.

Мистер Пирс изумленно поднял брови.

— Не сомневаюсь, его мать была бы рада, — лукаво усмехнулся он, — но я, вообще-то, имел в виду, не хотели бы вы провести неврологический осмотр?

Студентка заметно разволновалась и не знала, с чего начать.

Никки посмотрела на мистера Пирса, который успокаивающе подмигнул ей.

— Вы могли бы начать с оценки хватательного рефлекса, — предложил он.

Труди вышла вперед и, после недолгих колебаний, похоже, обрела уверенность в себе, поскольку начала осторожно поднимать Зака за руки, чтобы проверить, как он держит головку.

— Небольшое запаздывание в этом возрасте нормально, — сообщил к сведению остальных мистер Пирс, — но, как вы сами видите, как только его приподняли, он стал довольно уверенно держать головку. Ладно, Труди, возьмите его на руки.

Обхватив Зака поперек туловища, она подняла его.

— Если у младенца гипотония, — продолжал мистер Пирс, — он выскользнет у вас из-под руки, когда вы начнете его поднимать; но, как видите, малыш Зак бодр и активен, и его легко удержать. Хорошо, Труди, продолжайте.

В течение следующих нескольких минут студентка оценила тонус мышц Зака, осторожно подергивая его ручки и ножки, после чего она погладила ему ступни, чтобы удостовериться, что он поднимает их, а затем растопыривает.

— У детей постарше и у взрослых в результате такой проверки можно увидеть, что пальцы ног поджимаются, — говорил студентам мистер Пирс, — но у младенцев они поднимаются, пока те не начнут ходить. — Он посмотрел на Никки и улыбнулся, заметив, что она раскраснелась от гордости. — Так, Труди, — сказал он, — пора уже пускать в ход офтальмоскоп. Ричард, что мы сейчас ищем? — спросил он у другого студента, в то время как Труди начала светить Заку в глаза.

— Э-э, — испуганно промычал он, — гм, красный рефлекс, то есть отражение красного цвета в зрачке.

Мистер Пирс одобрительно кивнул.

— Продолжайте, — попросил он. — Зачем мы это делаем?

— Рефлекс скажет нам, что в глазу нет ни катаракты, ни опухоли, — неуверенно ответил Ричард.

— Правильно. Ну, Труди, что-то вы не торопитесь. Как наш зрачок?

— Хорошо, сэр, — ответила она. — То есть красный рефлекс, безусловно, присутствует, но… не знаю… — Она посмотрела на него. — Мне кажется, там есть более яркое пятно, и оно, похоже, то появляется, то исчезает, когда он двигает глазами.

Мистера Пирса это заинтересовало; он достал собственный офтальмоскоп и приступил к осмотру глаз Зака.

Никки замерла. Судя по поведению присутствующих, вроде бы ничего страшного не произошло, но все же ей показалось: что-то не так.

Выпрямившись, мистер Пирс сказал медсестре:

— Свяжитесь с Питом Лоуренсом, узнайте, есть ли у него сегодня прием в глазной клинике. — Затем он повернулся к Никки и произнес нарочито бодрым тоном: — Не надо так волноваться. Я просто хочу попросить офтальмолога взглянуть на ребенка, потому что Труди права: там действительно просматривается немного более яркое пятно.

ГЛАВА 12

Уже было начало пятого, когда миссис А. наконец-то повезла их на автомобиле домой через Бедминстер, где лучи вечернего солнца превращали лужи и витрины в зеркала, полные золотистых бликов.

Пока они ехали по Норд-стрит, Никки рассеянно смотрела на знакомый ей окружающий мир и чувствовала себя так, словно прошло очень много времени с тех пор, как она была здесь в последний раз. Она словно вернулась в предыдущую жизнь и обнаружила, что ничего не изменилось, хотя, наверное, должно было. Как-то странно и немного неуютно думать о том, что район продолжал жить нормальной жизнью, в то время как она была в больнице с Заком: магазины открывались и закрывались, автобусы приезжали и уезжали, люди торопились по своим делам — впрочем, Никки не могла сформулировать, чего она, собственно, ожидала.

Позади нее, в детском кресле, спал Зак и кряхтел во сне. Никки обернулась, чтобы посмотреть, как он, и почувствовала, как ее сердце переполняется любовью. Он был таким милым в шапочке с помпончиками и изображением Тигры и в модных ботиночках в виде динозавриков — таким очаровашкой, что ей хотелось его съесть.

— Думаю, он очень устал от обилия внимания, — заметила миссис А., останавливая машину возле дома.

— Благодарение Богу, все уже позади, — пробормотала Никки. Выйдя из машины, она открыла заднюю дверцу и начала отвязывать Зака. — Скоро он опять захочет есть, — добавила она, когда миссис А. пошла доставать вещи из багажника.

— Я бы не стала его будить, — посоветовала ей миссис А. — Он замечательно даст тебе понять, когда проголодается, так что не стоит волноваться.

Прижав Зака к себе и улыбнувшись ему, Никки уже собралась отнести его в дом, когда у нее зазвонил телефон. Выудив его из кармана пальто и увидев, что это Спенс, она ответила.

— Все хорошо? — спросил он.

— Да, мы только что вернулись домой. Я перезвоню тебе позже. О боже, ключи! — воскликнула она, положив трубку.

— Не волнуйся, Дэвид отдал мне свои, прежде чем уехать, — сказала миссис А. и помахала связкой. Погрузив все сумки в кресло Зака, она поднесла все сразу к входной двери и вошла в дом.

— О, как здесь тепло и уютно! — воскликнула Никки, внося Зака в гостиную. Все выглядело и даже пахло точно так же, как и когда она уезжала, если не считать куда большего порядка.

— Я отнесу вещи наверх! — крикнула миссис А. из холла. — Ты проголодалась?

Никки задумалась.

— Умираю от голода! — крикнула она в ответ. Затем, повернувшись к Заку, добавила: — Ну-ка, соня, давай положим тебя на диван и окружим подушками, чтобы ты не скатился на пол. Если понадоблюсь, кричи.

Устроив его поудобнее и подождав несколько минут на случай, если он проснется, она пошла в холл повесить пальто, прежде чем отнести сумки, оставленные миссис А. у подножия лестницы, в кухню. К ее удивлению, помещение было идеально чистым, и в раковине не было ни единой грязной тарелки. Обнаружив записку от Кристин, она включила свет и стала читать: «Прости, что не поехала в больницу; но зато я постаралась навести в доме идеальную чистоту и порядок, чтобы тебе было приятно вернуться сюда. Если тут будет грязно, то знай: это остальные напачкали; но я позвоню им и попрошу оставить все в таком виде, в каком было. Думаю о вас. Пожалуйста, позвони, когда сможешь. Люблю. Кристин».

— В холодильнике полно продуктов, — сообщила миссис А., спускаясь по лестнице. — Я подумала, может нам приготовить чудесные спагетти-болоньезе, как ты считаешь?

— Прекрасная мысль. Вы останетесь?

— Если ты этого хочешь.

— Очень хочу! — с чувством призналась Никки. — Я перезвоню Спенсу, а потом помогу накрыть на стол и приготовлю что-нибудь выпить.

Несколько минут спустя она сидела, скрестив ноги, на кровати, сжимая телефон в одной руке, а игрушечную собачку с музыкальным ошейником — в другой.

— Окулист сказал, что вряд ли это что-то серьезное, — сообщила она Спенсу. — Он осмотрел Зака, а потом взял у него кровь, просто на всякий случай, и после этого мне сразу разрешили отвезти его домой.

— И как он сейчас?

— Крепко спит и прекрасно себя чувствует. Ему очень не понравилась игла, когда они брали кровь, ты бы его слышал!

— Не могу его винить, — парировал Спенс, — сам этого не выношу. Миссис А. все еще с тобой?

— Да, мы пообедаем вместе, а затем я посмотрю, что его светлость захочет делать после того, как поест. Если мне хоть немного повезет, я сегодня лягу спать пораньше. Я выжата, как лимон.

— Последние несколько дней выдались нелегкими, — посочувствовал он ей, — а сегодня еще и лишнее беспокойство… Но раз они не думают, что нам стоит волноваться… Когда будут готовы результаты анализов?

Никки зевнула.

— Думаю, к концу недели. Кашель у него тоже практически прошел.

— Прекрасно. Он молодец, — и добавил чуть тише: — Жаль, что меня нет с вами. Я очень скучаю.

— И я тоже, но до выходных недолго, а через неделю мы все уже будем в Лондоне. О, кстати, мне пришла СМС от нашего хозяина, он спрашивал, можно ли приехать в среду показать дом желающим его арендовать.

— А тебя это не стеснит?

— Конечно, нет. Я постараюсь подгадать на это время занятия в группе растяжки, тогда они спокойно смогут осмотреть дом. А у тебя как дела? Работы много?

— Куча! Но генеральный продюсер картины держит все под контролем. График уже почти окончательно утвержден, а кастинг назначен на пятницу. На прослушивании народу будет немного, потому что в фильме мало ролей, так что я постараюсь быть дома в восемь, самое позднее — в девять. Дэвид тоже приедет. Мы подумали, что стоит арендовать фургон получше и перевезти кое-что из вещей уже в воскресенье. Вот только следует уточнить, можно ли сразу отвезти их в новый дом, потому что в квартире Дэна нас уже трое, и для лишних вещей просто нет места.

Хоть она и не была никогда в холостяцкой берлоге Дэна, ее развеселила мысль о том, как они там все умещаются: Дэн — в спальне, Спенс — на диване, а Дэвид? Наверное, на полу, но кто знает?

— Ты виделся с Кристин, с тех пор как вернулся? — спросила она.

— Да, она приходила сегодня в офис, искала Дэвида, но он был на съемках.

Никки заморгала:

— Он уже работает?

— Нет, просто присматривается. Но график у него довольно плотный, так как Дрейк отдал ему часть монтажа, и на следующей неделе он будет снимать корпоратив, потому что парень, который изначально должен был это делать, сломал руку. А потом наконец-то он будет работать в моей команде.

— Ух ты! — воскликнула она. — Держу пари, ты ждешь не дождешься.

— Это будет круто, — согласился он. — Только вот тебе придется устраиваться в доме самой, потому что все остальные будут заняты.

— Но вы же по вечерам будете дома, — напомнила она, — и мне будет полезно потихоньку привыкать заботиться о Заке и не отвлекаться ни на что другое. Мне только жаль, что мы не можем взять с собой миссис А. Я не могу себе представить, что Заком будет заниматься другая патронажная сестра. Все будет совсем по-другому.

— Я понимаю, о чем ты, но ты всегда сможешь позвонить ей, если понадобится, и я уверен, что новая патронажная сестра перестанет тебя раздражать, как только ты привыкнешь к ней.

— Наверное. Ну да ладно; Кристин получила роль в рекламе?

— Да. Я уверен, она непременно расскажет тебе все подробности, как только вы свяжетесь.

— Не сомневаюсь, — согласилась она. — Дэвид тебе что-нибудь говорил об их отношениях?

— Нет, но я с тобой совершенно согласен: он хочет порвать с ней. На данный момент не могу сказать, происходит ли что-то у них с Дэном, но я уверен, что все к тому идет. Впрочем, ничего утверждать не стану. Это их личное дело, и если они захотят обсудить это со мной, я готов. Но все это может привести к тому, что у нас станет на одного пайщика меньше. Или, другими словами, на одного человека меньше, чтобы платить арендную плату.

— М-м, — проворчала она, думая в настоящий момент больше о сердце Кристин, чем о своем кармане. Впрочем, Спенс прав. — Может, именно поэтому Дэвид пока не порвал с ней, — заметила она. — Он слишком хорошо понимает, в какое трудное финансовое положение тем самым поставит всех остальных.

— Ну, не может же он оставаться с ней исключительно по этой причине. Я только надеюсь, что он не бросит ее до того, как мы начнем съемки, потому что это может сделать всю ситуацию ужасно неловкой.

— Возможно, это еще одна причина того, почему он тянет время. К тому же он не хочет причинить ей боль, потому что терпеть не может причинять боль кому бы то ни было.

— Да, парень оказался в трудной ситуации, это понятно, но в результате в ней можем оказаться и все мы, если не в состоянии будем платить за дом.

— Мне придется подыскать себе работу, как только я перееду, — заявила она. — Я начну закидывать удочку уже на этой неделе: может, мне удастся договориться о собеседовании. И еще я хочу создать своего рода портфолио своих статей, чтобы потом рассылать их редакторам по электронной почте. О, похоже, наш сын и наследник проснулся: пойду-ка я, посмотрю, как он там. Я перезвоню позже, перед тем как лечь спать.

— Хорошо. Люблю тебя.

— И я тебя.

Повесив трубку, Никки сбежала вниз по лестнице, крича на ходу, что уже идет, хотя Зак так громко плакал, что она сомневалась, слышит ли он ее. Вбежав в гостиную, она увидела, что он покраснел от плача и, очевидно, перегрелся в своем шерстяном пальтишке, застегнутом на все пуговицы; впрочем, миссис А. его уже почти раздела.

— Ну, ну, — заворковала Никки, когда миссис А. передала ей ребенка. — Теперь все будет хорошо. Фу, ему нужно поменять подгузник, — заметила она, поморщившись от сильного запаха.

Миссис А. хихикнула и, наклонив голову набок, стала с обожанием смотреть на Зака, который повернул свое личико к Никки: его глаза были влажные от слез и такие же синие, как ночь цвета индиго.

— Привет, — улыбнулась Никки. — Мы уже дома, милый, в безопасности.

Миссис А. приложила палец к его щеке и засмеялась, когда он повернулся, пытаясь схватить его губами и начать сосать.

— Я не вижу у него в глазах никаких красных пятен, а вы? — спросила Никки.

Миссис А. покачала головой.

— Я тоже, — ответила она, — он очень здоровый и красивый маленький мальчик с самыми красивыми ясными синими глазами и явно — самой вонючей попкой во всем Бристоле.

Рассмеявшись, Никки достала из-за дивана пеленальный столик. Она чувствовала такую усталость, что не понимала, как еще умудряется оставаться на ногах.

Однако позже, когда она наконец доползла до кровати, после восхитительных спагетти-болоньезе, за которыми последовала чудесная ванна вместе с Заком, она неожиданно резко проснулась. Она понимала, что просто боялась, как бы у Зака снова не возникли проблемы с дыханием, — собственно, именно по данной причине он сейчас лежал в плетеной корзинке, а корзинка, в свою очередь, стояла на кровати рядом с Никки. Конечно, мысль поступить таким образом была не настолько уж хороша, ведь если она повернется во сне на другой бок и перевернет корзинку…

Никки встала с постели и пошла укладывать Зака обратно в кроватку. Она положила его на спинку и позаботилась о том, чтобы рядом с его лицом не было и следа одеял или игрушек. Но затем она испугалась, что он может замерзнуть и простудиться, и ей пришлось спуститься вниз и включить отопление посильнее.

В результате он мирно проспал всю ночь напролет, но Никки знала, что пройдет еще некоторое время, прежде чем она снова сможет спокойно спать по ночам.


Оставшаяся часть недели пронеслась незаметно, пока Никки, ужасно уставая, тратила всю возможную энергию на то, чтобы наладить привычную жизнь: продолжала составлять списки вещей для переезда, возила Зака на «Фабрику» повидаться с друзьями и отбирала свои самые лучшие статьи, чтобы Спенс, когда приедет домой, просмотрел их.

В среду Никки пошла на занятия по растяжке, пока хозяин дома показывал его предполагаемым новым жильцам. Понравилось им жилье или нет, она понятия не имела, потому что к тому времени, когда она вернулась, они уже ушли, но мистер Фаррелл оставил записку о том, что обязательно починит замок на входной двери. Никки, впрочем, не замечала, чтобы замок плохо работал, и сейчас дверь открылась легко. Впрочем, если владелец обнаружил какую-то неполадку, хорошо, если он сам собирается устранить ее.

К концу недели она просто жаждала увидеть Спенса, и он, очевидно, ожидал встречи с таким же нетерпением, потому что, как только переступил порог, тут же принялся целовать и обнимать ее и никак не мог остановиться, и рассмешил ее тем, как ему не терпелось заняться любовью: он с трудом дождался, когда же Зак уснет. К счастью, Дэвид отправился к матери, не заезжая домой, а поскольку ни Кристин, ни Дэн не приехали на уикэнд, дом оставался в полном распоряжении Спенса и Никки вплоть до обеда в субботу: именно тогда появился Дэвид за рулем недавно арендованного фургона.

Они потратили оставшуюся часть дня на погрузку вещей, пока Зак радостно агукал в своей кроватке, забавляясь новым мобиле «Веселое сафари», который Спенс подвесил над кроваткой, как зонтик.

— С тех пор как я приехал, он ни разу не кашлянул, — гордо заявил Спенс, когда они катили коляску на «Фабрику» пасмурным субботним вечером.

— Он явно выздоровел, — уверенно добавила Никки. — Миссис А. говорит, что Зак в прекрасной форме.

— Но ты все еще плохо спишь?

— Уже лучше. Вчера ночью мне было легче, потому что рядом был ты; поэтому, думаю, сегодня тоже все пройдет хорошо.

— Интересно, когда нам сообщат результаты анализа крови? — спросил он.

— Вообще-то, нам уже должны были сообщить, — ответила она, подавляя зевок, — но я утешаю себя тем, что отсутствие новостей — это хорошая новость.

— Ты уверена, что хочешь пройтись? — спросил он, привлекая ее к себе. — Мы всегда можем прихватить пиццу и съесть ее дома.

— Кстати, почему бы нам не выпить по стаканчику с остальными, а потом так и сделать? — предложила она. — По телевизору сегодня показывают триллер Роланда Жоффе, который я еще не видела, а в такую ужасную погоду мы вряд ли захотим долго гулять, правда?

— Согласен, — заверил он ее.

Когда они добрались до «Фабрики», большая часть их знакомых уже была там. Поскольку Дэвид приехал раньше и успел заказать всем выпивку, несколько двухпинтовых кружек «Номера 7» уже стояли на столе вместе с тапасом[11] и апельсиновым соком для Никки. Зак крепко спал, и они оставили его в коляске, припарковав ее возле Спенса; очевидно, малышу совершенно не мешали ни громкая музыка, ни поток голосов, то усиливавшийся, то стихавший, словно грохот волн.

Когда они устроились, им показалось легче остаться, чем уехать, а поскольку у них не много осталось ночей, когда они могли собраться все вместе, как сейчас, Никки и Спенс решили максимально использовать эту возможность. В какой-то момент, когда в динамиках зазвучала песня Габриэллы «Sweet About Ме», Никки даже нашла в себе силы встать и потанцевать, чего уже сто лет не делала, — она поняла это, когда плюхнулась обратно на диван, пытаясь восстановить дыхание. Но ей было по-настоящему хорошо, и еще лучше было ощущение того, что напряжение последних десяти дней наконец начало отпускать ее.

Никки была в таком прекрасном настроении, что, заметив в другом конце кафетерия Терри Уолкер, которая общалась с небольшой группой людей, она почувствовала желание подойти к ней и поздороваться. Впрочем, это была не очень хорошая мысль, учитывая присутствие Спенса; а кроме того, на самом деле Никки не очень хотелось оказывать поддержку этой женщине именно теперь — возможно, просто потому, что она еще не оправилась от испуга, через который им пришлось пройти вместе с Заком; а возможно, причина крылась в том, что на нее начала наваливаться ужасная усталость.


Было утро понедельника, примерно половина одиннадцатого, когда секретарь мистера Пирса позвонила Никки на мобильный. Никки гладила крошечные маечки Зака (она просто обожала это занятие), но, когда она поняла, кто звонит, отложила утюг и закрыла глаза, собираясь с духом, чтобы выслушать результаты анализа крови. «Боже, прошу Тебя, пусть все, все будет хорошо».

— Я звоню вам, — объяснила секретарь, — потому что мистер Пирс хотел бы поговорить с вами и вашим мужем.

Сердце Никки на мгновение замерло.

— Что-то не так? — спросила она охрипшим от дурного предчувствия голосом.

— К сожалению, я не знаю предмета разговора, — ответила секретарь, — вам придется спросить у мистера Пирса.

— Но речь пойдет о результатах анализов Зака? — не сдавалась Никки. Голова гудела и кружилась от страха, и ее слова походили на листья, кружащие в неистовой буре.

— Доктор вам все объяснит, я звоню, просто чтобы записать вас на прием.

Никки стало плохо; она отчаянно пыталась заставить себя думать. Спенс в Лондоне, а она — здесь. Она может пойти одна? Она хочет этого?

— Насколько это срочно? — удалось ей наконец выдавить из себя.

— Думаю, доктор хотел бы встретиться с вами на этой неделе, — ответила секретарь.

Внутри у Никки все перевернулось, а рука поднялась и зажала рот, чтобы сдержать крик. Так скоро? Они, должно быть, нашли в глазу Зака опухоль. Он ослепнет? Им придется оперировать его мозг?

— Спенсера сейчас нет в городе, — услышала Никки собственный голос. — Могу я… Можно, я возьму с собой кого-нибудь еще? — Миссис А. обязательно согласится, если она ее попросит.

— Думаю, мистер Пирс хотел бы встретиться лично с вами обоими.

Никки заставила себя оставаться спокойной, но это было трудно, почти невозможно.

— Э-э… гм, мне нужно спросить у него. Я вам перезвоню, — сказала она.

— Хорошо. Тогда я продиктую вам наш прямой номер.

Записав его такими каракулями, что она с трудом признала в них собственный почерк, Никки спросила:

— Не могли бы вы сказать мне, когда мистер Пирс будет свободен? — Если бы она смогла назвать Спенсу точные день и время, он бы постарался изменить расписание и приехать к врачу в назначенный час.

— Могу предложить вам прийти завтра, в два тридцать, — ответила секретарь, — или в четверг, в четыре.

Значит, все не так уж и плохо, если они предлагают ей прийти в четверг, попыталась убедить себя Никки. Они не собирались немедленно тащить его в больницу и класть на операцию. Впрочем, она понимала, что сойдет с ума, если ей придется ждать так долго.

— Вы можете записать нас на завтра? — спросила она. Чем бы сейчас ни занимался Спенс, ему придется отложить это. Зак должен быть на первом месте.

Спенс даже не колебался, когда Никки сообщила ему о записи к врачу.

— Конечно, — согласился он; похоже, он был напуган не меньше. — Без вопросов. Они хотя бы намекнули тебе, что показали результаты?

— Нет, она сказала, что нам нужно поговорить с врачом. — Никки прижала руку ко рту и посмотрела на Зака. — О боже, Спенс, что, если…

— Не думай ни о чем! — закричал Спенс. — Давай просто подождем и послушаем, что он скажет.

— Если бы это было что-нибудь серьезное, то он сказал бы нам приезжать немедленно, правда? — спросила Никки; она хваталась за любую возможность успокоиться.

— Определенно, — уверенно ответил Спенс.

— Вообще-то, секретарь даже не сказала взять Зака с собой. Так что, возможно, мы просто что-то неправильно делаем, и доктор хочет дать нам совет.

Хотя Спенс, похоже, не поверил ей, но сказал:

— Возможно; но думаю, нам все равно нужно взять его с собой. Кто позаботится о нем, когда нас не будет?

— Я не имела в виду, что следует оставить его здесь; просто, раз они не сказали, что хотят видеть ребенка… — Никки хваталась за соломинку, но та уже растворялась в воздухе. — Когда ты сможешь приехать? — дрожащим голосом спросила она.

— Постараюсь сегодня вечером. Я позвоню, как только мне удастся изменить график.


Миссис Адани сидела в машине возле Хеллс-парк на Даунтаун-роуд в районе Ноул-Вест. Она сжимала в руке телефон, ожидая, когда секретарь мистера Пирса соединит ее с педиатром.

Когда, наконец, в трубке зазвучал его голос и врач поздоровался, назвав ее по имени — Паллави, — она автоматически ответила, тоже назвав его по имени.

— День добрый, Антон, чем обязана? — спросила она, сумев говорить бодро, несмотря на снедавшее ее беспокойство. Разговор должен был касаться Зака, потому что на данный момент он был единственным младенцем, за которым присматривала она и которого вел Антон Пирс.

Однако, слушая то, что он говорил ей, она начала растерянно хмуриться.

— Я никогда не слышала об этом, — заметила она.

— Это очень редкая болезнь, — пояснил он ей. — Кроме того, она обычно встречается среди определенной части еврейского сообщества. Скажи, один из супругов Джеймс — еврей?

Миссис Адани покачала головой.

— Насколько я знаю, нет, — ответила она, спрашивая себя, не мог бы Спенс оказаться евреем, учитывая его сомнительное происхождение; но, как бы там ни было, результаты анализов от этого уже бы не изменились. — Какой прогноз? — спросила она обеспокоенно.

Когда он ответил, женщина почувствовала, как кровь застыла в ее жилах.

— Я хотел бы, чтобы вы присутствовали завтра, когда я буду беседовать с ними, — сказал он. — Им назначено на два тридцать.

— Конечно, — пробормотала она. Когда доктор повесил трубку, миссис А. уронила телефон на колени и закрыла лицо руками.


В Лондоне Спенс отчаянно пытался изменить график, чтобы уехать в тот же день, но это оказалось делом нелегким.

Неожиданно ему позвонила Никки и заявила:

— Думаю, тебе не стоит приезжать сегодня.

— Но…

— Нет, послушай меня: мы не имеем ни малейшего представления о том, что нам хочет сообщить педиатр, и, возможно, будет лучше, если у тебя будет свободное время после того, как мы поговорим с ним, а не до того.

Хотя он понимал разумность этого довода, но не был в восторге от того, что сегодня вечером она останется одна.

— Со мной ничего не случится, — настаивала она. — Честно. А если что, я всегда могу позвонить миссис А.

— Ты в любом случае должна ей позвонить, — сказал он.

— Уже позвонила, но у нее было занято; я оставила ей сообщение.


— Здравствуй, дорогая, — сказала миссис А., когда Никки сняла трубку. — Я позвонила бы раньше, но у меня было очень много дел сегодня. Как дела? — Она закрыла глаза от столь неискреннего вопроса, но она обязательно должна была казаться такой, как всегда, насколько это было возможно.

— Думаю, хорошо, — ответила Никки. — Вы получили мое сообщение о том, что на завтра мне назначена встреча с мистером Пирсом?

— Да, и я тоже буду там, так что не волнуйся…

— Вы знаете, что случилось? — перебила ее Никки.

Миссис А. очень не любила врать, но не ей сообщать новости, особенно в данном случае, когда она почти ничего не знала о состоянии дел.

— Мистер Пирс хочет обсудить с вами результаты анализов, — уклонилась она от прямого ответа. — Он все объяснит…

— Но он сказал вам, что конкретно случилось?

— Он объяснит мне все вместе с вами, — заверила она, снова не отвечая на вопрос. — Это обычная практика, и… — Она замолчала, услышав в отдалении от Никки плач Зака.

— По-моему, он просто хочет вывести меня из себя, — пожаловалась ей Никки.

— Может, и так, но разве ему не пора обедать?

— Да, пора. — И после паузы: — Вы не могли бы…

Миссис А. ждала, зная и боясь того, что Никки собиралась сказать.

— Ну, я тут подумала… не могли бы вы приехать ко мне сегодня вечером?

Сердце миссис А. разрывалось от чувства вины и стыда за то, что ей приходится снова лгать, но она ответила:

— Дорогая, я бы приехала, если б могла, но сегодня вечером у меня собирается группа по изучению Библии, и уже поздно ее отменить.

Им будет слишком тяжело находиться вместе, пока они не поговорят с мистером Пирсом — ведь она ничего не могла сказать Никки, и попытка сохранить тайну в такой ситуации только все ухудшит.

— Ничего страшного, — ответила Никки. — Я понимаю. Я только… Нет, неважно. Значит, увидимся с вами завтра.

— Да, — почти прошептала миссис А., — да, увидимся.


На следующий день, когда прибыл поезд Спенса, Никки ждала его на станции вместе с Заком.

Они слишком нервничали, чтобы поздороваться с обычной теплотой, и только чмокнули друг друга в щеку, прежде чем Спенс заглянул в коляску Зака и увидел, что тот рассматривает плюшевые игрушки, свисающие с мобиле «Веселые джунгли».

— Он прекрасно все видит, — заявил Спенс.

Никки кивнула. Ее лицо было бледным и измученным, но, понимая, как напуган Спенс, она попыталась улыбнуться.

Забрав у нее коляску, Спенс пошел искать такси. Миссис А. могла бы их отвезти, если бы уже не находилась в больнице по другому делу; и потому она предложила отвезти их потом домой. Сегодня никаких автобусов — ко всему прочему, учитывая еще и то, как они взволнованы, они просто могут перепутать номер маршрута и поехать не в ту сторону.

Небо над Темпл-Мидс было затянуто плотным слоем серых облаков, почти такого же оттенка, как и само здание величественной старой станции. Ни один лучик света не пробивался на землю, чтобы придать дню хоть какую-то теплоту, и было не похоже, что это может случиться позже.

К счастью, людей вокруг было немного, и им не пришлось долго ожидать такси на стоянке.

Двадцать минут спустя они уже были в больнице и поднимались в лифте, молчаливые и скованные страхом. Говорить было не о чем, а если бы и было, они слишком боялись пробить словами трещины в защитном панцире, благодаря которому еще хоть как-то держались.

Секретарша мистера Пирса была полной, доброжелательной женщиной, и она поздоровалась с ними, улыбнувшись так, что сердце Никки наполнилось надеждой. Она не улыбалась бы так, если бы новости были плохими.

— Мистер Пирс уже здесь, — сообщила она, — и миссис Адани тоже.

Когда она открыла дверь в кабинет, Спенс вошел туда вместе с Заком, а за ним шла Никки: ноги у нее налились свинцом и подгибались, а голова кружилась от страха.

Мистер Пирс встал из-за стола, а миссис А., как всегда, элегантная и свежая, в зеленовато-сером брючном костюме, подошла к ним, чтобы помочь с коляской.

Никки пожала мистеру Пирсу руку. Он показался ей другим в этой обстановке, но она не могла сказать точно, что именно в нем изменилось. Его седеющие волосы и кустистые брови остались прежними, как и теплая улыбка…

Он улыбался, а значит, не стоило так переживать.

После обмена рукопожатиями со Спенсом мистер Пирс предложил им присесть.

Кабинет его был небольшим, но в нем присутствовал какой-то домашний уют, главным образом из-за фотографий детей на стенах — пациентов или его собственных, Никки не знала, — и игрушек, сваленных кучей в одном углу.

Когда они со Спенсом присели на краешки кресел у стола, мистер Пирс устроился в своем, а миссис Адани придвинула кресло под углом.

— Мы привезли Зака, — сообщил Спенс, положив ладонь на ручку коляски. — Я думаю, мы поступили правильно?

Мистер Пирс улыбнулся и кивнул.

— Как он себя чувствует? — спросил врач. — Кашель уже прошел?

— Он, кажется, уже полностью здоров, — подчеркнуто заявила Никки. Или это прозвучало жалко? Она не знала, но ей было все равно. Она только хотела, чтобы все это побыстрее закончилось.

— Прекрасно, прекрасно, — пробормотал мистер Пирс и, сложив ладони, уставился на нее своими честными серыми глазами.

Ответив на его взгляд, Никки почувствовала, как в нее вонзился раскаленный нож страха. Она больше не хотела оставаться здесь. Она хотела пойти домой, перевести назад стрелки часов, спрятаться в месте, где было бы безопасно и где никто не мог бы достать ее и Зака.

— Я получил результаты анализа крови Зака, — начал мистер Пирс. Он пристально смотрел на них, зная, что лучше всего подобного рода информацию излагать сразу же, но это будет нелегко, потому что такие сведения всегда тяжело сообщать. — Именно красное пятно в его правом глазу позволило нам вычленить возможную проблему, — продолжал он, — и мне очень жаль, но вынужден сообщить вам, что у ребенка генетическая мутация, известная, как болезнь Тея-Сакса.

Несмотря на то что она никогда не слышала об этой болезни, мозг Никки парализовало от ужаса.

— Что… Что это? — запинаясь, спросил Спенс, и его руки сжались в твердые, как железо, кулаки. — Это серьезно?

Пирс встретился с ним взглядом.

— Это означает, что у него отсутствует жизненно необходимый фермент, который называется «гексоаминидаза А», — объяснил врач. — Или, короче, Гексо-А, — добавил он, понимая, что они никогда не запомнят правильного названия, не говоря уже о том, чтобы произнести его. — Без этого фермента в нервных клетках мозга накапливаются липиды, которые постепенно начинают вызывать прогрессивное разрушение центральной нервной системы.

Никки не слушала его. Она не могла позволить себе это слушать, ведь это просто ерунда, и, кроме того, с ней ничего такого произойти не может.

Голос Спенса звучал сдавленно и хрипло, когда он спросил:

— Это означает… Он скоро…

Мистер Пирс посмотрел ему прямо в глаза.

— Да, к сожалению, ребенок умрет, — кивнул он. Ему пришлось произнести это страшное слово, иначе действительность не ворвется в их сознание, и потому, как бы трагична ни была эта информация, он должен был удостовериться, что они его поняли.

Когда Никки отключилась от внешнего мира, Спенс вскочил на ноги.

— Нет! — дико закричал он. — Вы что-то напутали! Посмотрите на него — он совершенно здоров.

— Я знаю, сейчас он именно таким и кажется, — уступил мистер Пирс, — и он действительно очень живой и бойкий молодой человек, но это лишь потому, что симптомы обычно появляются только после того, как ребенку исполнится шесть месяцев. Единственная причина, по которой мы узнали о наличии болезни, как я уже говорил, состоит в том, что мы обнаружили темно-красное пятно в его правом глазу. Это первый признак болезни, редкой болезни.

— Но как он заболел? — возмутился Спенс, беспокойно ероша волосы. — Мы что-то сделали не так? И ведь должно быть какое-то лечение, верно?

Выражение лица мистера Пирса оставалось мягким и спокойным.

— Это генетическое нарушение, — повторил он, — то есть ребенок его унаследовал…

— Но этого не может быть! — перебил его Спенс. — Посмотрите на нас. Мы абсолютно здоровы.

— Действительно, но вам не обязательно болеть самим, чтобы быть носителем.

— Так это из-за меня? Неужели это сделал именно я? — Его голос, все его существо разрывалось от чувства вины.

— Вы оба должны быть носителями, — ответил мистер Пирс.

У миссис А., сидящей рядом с ним, было так тяжело на сердце, как никогда. Она боялась этого почти так же, как если бы Зак был ее ребенком, и, видя, как Никки пытается дистанцироваться от ужаса, она захотела подойти к ней, обнять ее и сказать, что все будет хорошо. Но как она могла такое сказать, если это — неправда?

— Скажите мне, — спросил мистер Пирс Спенса, — кто-то из вас еврей?

Спенс растерянно посмотрел на него.

— Нет, но какое это имеет значение? — удивился он.

— Болезнь Тея-Сакса очень редка среди обычного населения, — пояснил мистер Пирс, — но среди евреев-ашкенази она встречается весьма часто.

Спенс молча смотрел на него, не понимая даже, кто такие евреи-ашкенази, не говоря уже о том, как болезнь, обычная для этого народа, могла поселиться в теле его сына. Затем, вспомнив прогноз врача, он почувствовал, как от страха у него закружилась голова, а глаза ожгло слезами.

— Вы должны что-то сделать, — сдавленно пробормотал он. — Вы же не можете позволить ему… — Он не мог произнести это слово, просто не мог.

— Я обещаю: мы сделаем все, что в наших силах, чтобы облегчить симптомы, когда придет их время, — заверил его мистер Пирс, — и вы будете получать специальные консультации, чтобы помочь…

— Нам не нужны никакие консультации! — возмутился Спенс. — Нам нужен сын!

На лице мистера Пирса появилось глубочайшее сожаление.

— Нет! — заорал Спенс, ударив кулаком по столу. — Вы должны что-то сделать! Если бы это был ваш сын, то вы нашли бы, как ему помочь. Может, вам нужны деньги? Мы найдем их.

— Боюсь, деньги здесь не помогут, — мягко возразил Пирс, ненавидя себя за то, что ему приходится лишать их даже самой нелепой надежды. — Существуют предположения, что в будущем какая-нибудь форма генной терапии сможет излечивать подобные нарушения, но, боюсь, медицинская наука еще не достигла этого этапа.

Внезапно Никки очнулась.

— Сколько он сможет прожить? — спросила она; глаза ее были такими же невыразительными, как и ее тон.

Пирс внимательно посмотрел на нее. Конечно, молодая женщина пребывала в шоковом состоянии, но он подозревал, что она находится на стадии отторжения, и ему нужно постараться как-то вывести ее оттуда, потому что, только приняв случившееся, несчастная мать сможет справиться с этим.

— Лет до четырех, возможно, до пяти, — коротко ответил он.

Голова Спенса упала на руки, и он разрыдался.

Пирс смотрел, как миссис Адани подошла к Спенсу, чтобы успокоить, и его собственное сердце разрывалось от боли, которую испытывал молодой человек; но, по крайней мере, слезы подтвердили, что он осознал ситуацию. Однако мать ребенка явно блокировала информацию.

— Когда Заку исполнится месяцев шесть, — продолжил Пирс, обращаясь к Никки, — вы начнете замечать замедление в его развитии, а также потерю периферийного зрения.

Лицо Никки оставалось каменным.

— К тому времени, как ему исполнится два года, он, вполне вероятно, будет испытывать периодические приступы судорог, а его психическая функция значительно сократится. Двигательные навыки тоже будут затронуты; он не сможет ползать или сидеть. Затем он потеряет способность…

Никки вскочила на ноги.

— Думаю, нам пора идти, — заявила она Спенсу.

Спенс посмотрел на нее; его лицо покрывали мокрые борозды слез.

— Поймите, мы здесь, чтобы помочь вам, — сказал ей Пирс. — Я понимаю, каким шоком это для вас оказалось…

— Да, мы потрясены, — кивнула она, — но это нестрашно, потому что я не собираюсь позволить ему умереть. Он — мой сын, и я позабочусь о том, чтобы он выжил. — И, обойдя Спенса, она взялась за ручку коляски и повернула ее к двери.

— Не уходите вот так, — попытался убедить ее Пирс, встав с кресла. — Мы должны обсудить…

— Я лучше поеду домой, — ответила ему Никки. — Спенс, идем, Зака уже скоро нужно кормить.

Когда она открыла дверь, чтобы вытолкать коляску из кабинета врача, Спенс, очевидно, не понимая, что еще он может сделать, встал и двинулся вслед за ней, а миссис А. подхватила свою сумку. Быстро нацарапав что-то на листочке для заметок, она вручила его Спенсу, вместе с ключами от ее машины.

— Это номер моего места на парковке, — пояснила она. — Я спущусь следом за вами.

Спенс взял листок; миссис А. смотрела, как они уходят, и на лице ее отражалось все горе, которое она испытывала. Затем, обернувшись к мистеру Пирсу, она сказала:

— Я должна пойти с ними, но, возможно, мы сможем встретиться завтра. У меня к вам много вопросов.

— Конечно, — кивнул он. — Впрочем, я сейчас больше волнуюсь за мать ребенка. Она, очевидно, слышала все, что я сказал, но ничего не восприняла.

— Так и есть. И что мне с этим делать?

Вернувшись к столу, он написал что-то на листке того же блокнота.

— Этот веб-сайт даст вам основные сведения о болезни, — сказал он, вручая ей листок. — Почитайте и попытайтесь донести до нее информацию. Может, стоит даже заставить ее посмотреть сайт самой, прежде чем отправиться в самостоятельное плавание по Интернету, как сейчас поступает большинство. Попытайтесь позаботиться о том, чтобы с ней в этот момент были вы или кто-то другой, потому что там содержатся неприятные сведения.

— Спасибо, — сказала она, кладя листок к себе в сумку.

— Я уже связался со службой социального обеспечения, — продолжал он. — В подобных случаях мы можем предложить хорошую поддержку, если она захочет ее получить.

— И лечение для ребенка?

Он покачал головой.

— Сейчас он похож на любого другого здорового младенца его возраста, так что лечить там нечего. Позже, когда все немного утрясется и родители успокоятся, мы можем начать обсуждать, как справляться с симптомами, когда они появятся.

— А вы абсолютно уверены, что надежды нет? — уточнила она хриплым от напряжения голосом.

— Мне очень жаль, — мягко ответил он. — Конечно, вы можете узнать мнение другого врача, но боюсь, что диагноз от этого не изменится.

ГЛАВА 13

Всю дорогу домой они молчали. Ни Спенс, ни миссис А. не могли найти слов, которые бы достигли сознания Никки, чье молчание, казалось, само по себе вырабатывало энергию. Она смотрела в окно и ничего не видела, чувствовала еще меньше, а слышала только гул двигателя и тонкий шепоток посапывания Зака.

Когда они добрались домой, она вошла первой, обхватив Зака обеими руками, в то время как Спенс затащил детскую коляску, а миссис А. поехала на парковку дальше по дороге. К тому времени, когда миссис А. вернулась, Никки уже поставила чайник, а Спенс стоял посреди гостиной, очевидно, в полной растерянности.

Подойдя к нему и успокаивающе сжав ему руку, миссис А. сказала:

— Когда ты будешь готов, нам нужно сесть и поговорить.

Он судорожно сглотнул и рассеянно кивнул головой.

Понимая, что слишком рано ожидать более осмысленной реакции от любого из них, она вошла в кухню, где увидела Никки: та, все еще держа Зака, бросала чай в пакетиках в чашки. В ее движениях была скованность, которая делала ее такой уязвимой и хрупкой, что миссис А. подумала, что девушка разобьется, как фарфор, стоит только прикоснуться к ней.

— Разреши, я помогу тебе? — предложила она.

— Все в порядке, я справлюсь, — хрипло ответила Никки.

Миссис А. не сводила с нее взгляда, понимая, что двигаться нужно очень осторожно, но не представляла, в какую сторону идти.

— Давай, я возьму Зака, — рискнула она. — Наверное, ему жарко в пальтишке.

К ее удивлению, Никки передала ей ребенка, словно ожидала услышать это предложение, и пошла к холодильнику за молоком.

Оставив ее на минутку, миссис А. отнесла Зака к отцу, бережно передав его в руки Спенса. По тому, как плотно он сжал глаза, она поняла, как тяжело он это переживал: он уже почти боялся прикоснуться к сыну, но это было так важно, что он все же рискнул. Теперь Зак нуждался в родителях больше, чем когда-либо.

К ее облегчению, Спенс притянул к себе Зака и, всхлипнув, поцеловал его в лоб.

— Сними с него пальто, — посоветовала она, — и поиграй с ним.

Когда Спенс посмотрел на нее, женщина поняла, как близок он к нервному срыву.

— Ты справишься, — прошептала она и, погладив его по руке, вернулась в кухню, где увидела, что чайник давно кипит, а Никки смотрит в пустоту.

Выключив газ, миссис А. задвинула собственные эмоции подальше и, подойдя к Никки, стала перед ней и сжала ее руки, словно этот жест помог бы ей не рассыпаться на части.

— Мы должны поговорить о том, что сообщил вам врач, — заявила она.

Никки никак не реагировала. Непонятно было, слышит ли она вообще.

— Никки! — позвала ее миссис А.

— Зачем? — глухо спросила Никки. — Что тут можно сказать? Он болен этим Тей, чем бы оно ни было, и нет ничего, что бы они могли сделать.

Сердце миссис А. затопила боль, которую Никки так старалась не признавать. Ей пришлось дать себе минутку, прежде чем сказать:

— Ты сможешь кое-что сделать, чтобы помочь ему…

— Я не хочу обсуждать это, — перебила ее Никки и попыталась отвернуться.

Миссис А. отпустила ее.

— Я понимаю, ты сейчас в шоке, — сказала она, — но чем раньше ты сможешь мужественно взглянуть правде в глаза…

— Чего вы от меня хотите? — внезапно закричала Никки, и ее голос сорвался от переполнявших ее чувств. — Слез? Истерик? Этого вы ждете от меня? Ну, этим ему не поможешь, верно? Вы слышали, что сказал врач: ничто ему не поможет. Так какой смысл в том, чтобы проливать слезы?

— Они помогут тебе немного ослабить душевное напряжение.

Никки отвернулась.

В глазах миссис А. светилась жалость, но, рассудив, что она и так достаточно настаивала, решила оставить пока все как есть.

— Его нужно покормить, — внезапно объявила Никки; несколько минут спустя она грубо забрала Зака у Спенса и направилась вверх по лестнице.

Войдя в гостиную, миссис А. увидела, что Спенс сидит на диване, опустив голову на руки.

— Вот, — сказала она, вручая ему чашку чая.

Он посмотрел на нее, словно не понимая, что это такое, но затем поднял руку и взял чашку.

— Спасибо, — едва слышно произнес Спенс. Он сделал глоток, затем снова посмотрел на нее. — Простите Ник, — сказал он. — Все так внезапно…

— Тш-ш, не нужно передо мной извиняться, — успокоила его миссис А.

Какое-то время они молча сидели и слушали, как Никки ходит по дому и как кричит Зак, пока, очевидно, он не взял грудь, потому что затем все стихло.

— Она хорошая мать, — заметил Спенс, словно защищая ее.

Миссис А. кивнула:

— А ты — хороший отец.

Он покачал головой:

— Я не должен был так себя вести, там, у врача.

— Это была вполне нормальная реакция.

Спенс опустил глаза, словно не желая, чтобы его прощали, и миссис А. поняла, что он был бы рад, если бы она рассердилась или осудила его, — просто потому, что тогда у него появился бы повод спорить.

— Меня очень беспокоит Никки, — доверительно заметила она. — Мы не вправе позволять ей держать все в себе. Она должна осознать, что случилось, и обсудить это, возможно, не сегодня, но как можно скорее.

Он продолжал смотреть в чашку с чаем.

— Думаю, вы правы, — сказал он через некоторое время, — но кто может винить ее за то, что она этого не хочет?

Глаза миссис А. были полны печали.

— Никто, — ответила она, — но и для нее, и для Зака будет лучше, если она поговорит с людьми, которые могут помочь ей пройти через это. Я сейчас не о тебе или обо мне говорю, а о профессионалах, которых учат оказывать психологическую поддержку в таких случаях.

Спенс отвернулся.

— Я знаю, что вы желаете нам добра, миссис А., — сказал он, — но я не хочу думать о нас как о «таком случае». И Никки тоже не захочет.

Прекрасно понимая его, миссис А. полезла в сумку и достала адрес веб-сайта, который ей дал мистер Пирс, однако Спенсу его не вручила.

— Когда ты собираешься возвращаться в Лондон? — спросила она.

Спенс покосился на нее, а затем покачал головой.

— Понятия не имею… — Он даже не задумался. Он сделал еще один глоток чая, затем опять уставился в пол. — Я не понимаю, почему это случилось с нами, — отрывисто сказал он. — То есть мы же не тот еврейский народ, о котором говорил Пирс, так почему у нас есть этот ген?

Поскольку миссис А. только вчера вечером сидела в Интернете, то она смогла ответить:

— Этот ген встречается не только у евреев-ашкенази, такое может случиться с кем угодно, просто у них бывает чаще. — Она не могла высчитать вероятность того, что двое белых британцев окажутся носителями, но она точно знала, что у обычных людей приблизительно один из каждых трехсот двадцати тысяч младенцев рождается с болезнью Тея-Сакса, в то время как среди евреев-ашкенази носителем является один из тридцати. Вот почему еврейкам обязательно делают скрининг во время беременности, тогда как для таких, как Никки, это не считают нужным.

— Я знаю, что твои родители умерли, когда ты был ребенком, — рискнула начать она, — но как ты считаешь, есть ли какая-то вероятность…

— Они не были евреями, — перебил ее он. — То есть по поводу отца ничего сказать не могу, но даже если он и был евреем, какое теперь это имеет значение? Слишком поздно что-то предпринимать.

Вынужденная оставить эту тему, миссис А. показала ему листок, который держала в руке.

— Это адрес веб-сайта, который рекомендовал мистер Пирс. Здесь есть все об этой болезни и о том, как можно помочь Заку.

Он глянул на записку, затем скользнул взглядом по руке и уставился в пол.

— Когда ты будешь готов, мы можем посмотреть его вместе, если захочешь, — предложила она.

Спенс не ответил, и она поняла, что мыслями он сейчас в другом месте.

— Мне нужно подняться и посмотреть, все ли с ней в порядке, — сказал он.

Миссис А. улыбнулась.

— Отнеси ей чаю, — предложила она, — и посиди с ней, если она захочет.

Он встал и провел дрожащей рукой по волосам.

— Что вы будете делать? — спросил он, когда миссис А. тоже встала.

— Что захочешь, — ответила она. — Я могу остаться или уехать домой, и ты всегда сможешь позвонить мне.

Спенс на минуту задумался.

— Вы останетесь с нами ненадолго? — спросил он.

— Конечно! — Она ободряюще улыбнулась ему, догадываясь, что он боялся остаться в одиночестве, если Никки не станет говорить с ним. — Пойду приготовлю ей свежего чаю.


Никки подняла голову, когда Спенс вошел в спальню. Она сидела с Заком на кровати, вытянув ноги и опираясь спиной на кипу подушек, и кормила грудью.

— Привет, — сказала она; голос ее, подобно призраку, поплыл куда-то в полутьме.

— Привет, — ответил он. — Я принес тебе чаю. — Он поставил чашку на прикроватную тумбочку и стал смотреть на Зака.

Никки понимала, что он не знает, что сказать или сделать; но, что бы он ни решил, она знала, что решение будет неверным.

— Почему бы тебе не сесть? — предложила она.

Сев, он взял ее свободную руку и переплел свои пальцы с ее.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она. Ей не хотелось, чтобы он испытывал боль. Спенс не заслуживал этого. Никто не заслуживал.

— Думаю, нормально, — ответил Спенс и безрадостно рассмеялся. — Вообще-то, чертовски плохо, — признался он. — А ты как?

Никки посмотрела на Зака, который выпустил ее сосок.

— Все? — нежно спросила она. — Больше не хочешь?

Вместо ответа Зак отвернулся.

Улыбка Спенса была кривой от горя.

— Иногда мне кажется, что он все понимает, — признался он.

Никки не поднимала глаз.

— Я знаю. Он умный малыш, не так ли, милый? — И, подняв Зака, она поцеловала сына в щеку, как всегда это делала, прежде чем взять его на руки, чтобы покачать. Затем, поняв, что Спенс, возможно, не держал его с тех пор, как они вышли из кабинета доктора Пирса, она спросила:

— Хочешь покачать его?

Глаза Спенса внезапно заволокло слезами.

— Я не… Я думаю… то есть да, если ты не против, — отрывисто сказал он.

Чувствуя, как в горле у нее встает ком, она передала ему Зака и погладила Спенса по щеке.

— Все будет хорошо, — мягко сказала она.

Спенс ничего не ответил, потому что знал, что это неправда, и, в отличие от нее, он был не в состоянии притворяться.

— Миссис А. все еще внизу? — спросила она.

Спенс кивнул, не сводя глаз с Зака.

— Я должна пойти и извиниться за то, что повысила голос.

Их взгляды встретились.

— Я думаю, она понимает.

— Я уверена в этом, но она была так добра к нам… Мне не следовало… Я не хотела расстраивать ее. Ты здесь справишься, пока я спущусь?

— Конечно.

Обняв их обоих, она на мгновение крепко стиснула их, затем встала с кровати и пошла вниз.

После того как она ушла, Спенс сидел в сгущающихся сумерках, прижимая Зака к груди, любя его всей душой и отчаянно желая забрать его туда, где никто и ничто не сможет причинить ему боль. Он слушал тихое посапывание, чувствовал, как маленькое сердце бьется возле его собственного, и все это разрывало его на части. Он появился у них только шесть недель назад, но каждый день их любовь к нему удваивалась. Теперь он был для них всем. Он заполнил их мир так, как ничто иное не могло заполнить. Он был чудом, благословением, истинным даром Божиим. Именно так они считали раньше, но, похоже, к Божьим дарам могло прилагаться проклятие, потому что в эту минуту, когда они сидят здесь, вместе, крошечные клетки Зака не функционируют так, как должны. Виноват ли в этом Спенс? Может, его мать переспала с кем-то, кто передал этот ужасный ген? Человек, которого он называл отцом, евреем не был, но он былзаражен такими пороками, о которых Спенс никогда не позволял себе думать.

У него не было ответов на эти вопросы; все, что он знал, это то, что с Заком происходит что-то, чего он даже отдаленно не может понять. В это было трудно, почти невозможно поверить, ведь он казался таким нормальным! А что, если врач ошибся? Анализы крови часто путают, это достоверный факт, отовсюду только и слышишь об этом, а поскольку ни у него, ни у Никки нет предков-евреев — по крайней мере, насколько им известно, — возможно, им стоит попросить врача о повторном анализе.

Спенс был настолько поглощен решимостью поставить диагноз под сомнение, что прошло некоторое время, прежде чем он понял, что Зак успокоился и уснул. Весь гнев в его сердце растаял, когда он посмотрел на милое личико с длинными темными ресницами, носом-пуговкой и нежным, как бутон розы, ротиком. Этого не может быть! Это не могло быть правдой, потому что тогда все вообще не имело никакого смысла.

Через некоторое время он осторожно встал с кровати и отнес сына к окну. Как мог мир по ту сторону оконного стекла оставаться таким же, когда мир внутри их дома изменился до неузнаваемости?


Миссис А. была в кухне, а Спенс оставался наверху с Заком, когда они услышали, как закричала Никки:

— Нет! Нет, нет, нет…

Почти что уронив Зака в его кроватку, Спенс бросился вон из спальни и помчался по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки.

Когда он влетел в гостиную, то увидел, что Никки стоит на коленях и рыдает так, словно ее сердце разрывается на куски. Миссис А. стояла подле нее и энергично гладила ей спину.

— Что случилось? — воскликнул Спенс, падая на колени.

— О, Спенс! — беспомощно взвыла Никки. — Пожалуйста, сделай так, чтобы этого не произошло. Я этого не выдержу. Я просто не выдержу…

Прижав ее к себе, поскольку она дрожала и задыхалась от боли, он посмотрел на миссис А., которая кивком головы показала на ноутбук.

— …веб-сайт, — задыхалась Никки. — Там написано… О боже, Спенс, что нам делать? Мы не можем допустить, чтобы с ним это случилось.

Подойдя к столу, где экран ноутбука показывал сайт, который рекомендовал мистер Пирс, Спенс попытался прочитать текст, но он был слишком напуган, чтобы понять, что там написано. Его взгляд не фокусировался, а мозг отказывался воспринимать слова. «Потеря координации… Неспособность глотать… Проблемы с дыханием…»

Затем он наткнулся на слова, из-за которых, как он догадался, и сорвалась Никки.

«В результате пораженный болезнью ребенок слепнет, отстает в развитии, его парализует и он перестает реагировать на внешние раздражители».


— Не стоило тебе читать это, — сказал Спенс Никки некоторое время спустя; голос его охрип от переполнявших его чувств, и он продолжал тихонько покачивать ее в своих руках. Прочитанные фразы все еще мучили его, но он должен был попытаться быть сильным ради нее, если уж ради себя не получалось. — Слишком рано.

Хотя эпицентр бури уже миновал, Никки все еще дрожала и хватала ртом воздух. Ее глаза покраснели и воспалились, лицо исказилось от безысходности и горя.

— Это я и пыталась ей объяснить, — вставила миссис А., похоже, потрясенная не меньше. — Завтра или послезавтра, возможно…

— Я должна была знать! — нервно перебила ее Никки. — Я не могу объяснить зачем. Это просто оказалось сильнее меня. — Она попыталась высморкаться, но ее все еще сотрясали сухие, мучительные рыдания. — Что-то с нами не так, — сказала она Спенсу, — в нас сидит какой-то злобный, вредный ген, и мы передали его… передали его… — Ее голос сорвался в пропасть ужаса, продолжавшую открываться в ней.

Спенс еще крепче обнял ее и зарылся лицом в ее волосы.

— Мы должны узнать другое мнение, — решительно заявил он. — Я тут подумал — возможно, анализы перепутали. Такое ведь случается, правда?

Его взгляд был таким отчаянным, что миссис А. смогла только кивнуть.

— Да, случается, — уступила она, потому что такое действительно случалось, и она уже молилась о том, чтобы на сей раз так и произошло. — Я поговорю с мистером Пирсом, — сказала она. — Я могу сама взять у Зака кровь, если хотите, и я сама отвезу ее в лабораторию, где я знаю одного из лаборантов. Таким образом, анализы не потеряются и не перепутаются с чужими.

Глаза Никки вспыхнули надеждой, когда она посмотрела на нее.

— Да, пожалуйста, сделайте это, — всхлипнула она. — Если у вас с собой все, что нужно…

— Нет, — ответила миссис А., — но вы можете привезти малютку в Хеллс-парк завтра. Мы возьмем анализы там.

Никки повернулась к Спенсу.

— Произошла ошибка, — сказала она, и голос ее звучал так уверенно, что это разбивало сердце. — Я просто знаю. Ничто из того, что мы прочитали, к нам не относится. Мы даже не евреи, не говоря уже о каких-то ашке-как-там-дальше.

— Ашкенази, — подсказала ей миссис А. Затем, поскольку она накануне вечером много об этом читала, она смогла сообщить им, что большинство евреев относятся к ашкенази. — Это не какая-то маленькая секта, как я подумала, когда впервые услышала о них, — продолжала она. — Ашкенази — это приблизительно восемьдесят процентов евреев.

Спенс и Никки переглянулись.

— Но не только евреи зачастую оказываются носителями этого мутировавшего гена, — продолжала миссис А., чувствуя, что она должна поделиться с ними всем, что обнаружила. — В канадском Квебеке есть один район, где обнаружили большое количество носителей. Это же касается народности кейджн в Луизиане, что в Соединенных Штатах, и группы аманитов в Пенсильвании, тоже в США.

И снова Спенс и Никки переглянулись.

— Я никого не знаю из Квебека или из других упомянутых вами мест, — заметила Никки.

Спенс покачал головой.

— Я тоже. Но кто может сказать, кого знала моя мать?

Никки повернулась к миссис А.

— Мои родители британцы, — заверила она медсестру, — и они стопроцентные христиане, а не евреи, или аманиты, или кто-то еще. Вот видите, я не могу быть носителем этого гена, даже если Спенс — носитель, а ведь для передачи нужно, чтобы носителями были мы оба. Кровь Зака, должно быть, просто перепутали с чьей-то еще.

Миссис А. кивнула и постаралась улыбнуться как можно бодрее.

— Это хорошая мысль, — согласилась она, — значит, так и поступим. Принесите Зака рано утром, и мы попытаемся получить результаты анализа к концу дня.

Увидев этот тонкий спасательный трос, Спенс и Никки ухватились за него: теперь они смогли немного больше поспать ночью, чем сумели бы в другой ситуации, и даже съели по тосту на завтрак следующего дня. Они не обсуждали, насколько хрупкой, а возможно, даже тщетной была их надежда, они просто цеплялись за нее и все еще не отпускали, когда, уже в клинике, миссис А. согнула локоток Зака, чтобы взять у него кровь.

Когда она закончила, Спенс и Никки отвезли его домой, и ужасное ожидание началось. Миссис А. не могла гарантировать, что ее друг в лаборатории сможет сообщить им результат сегодня, но они все равно надеялись и боялись, что ему это удастся.

— Если окажется, что у него действительно эта болезнь, — сказала Никки к середине дня, — то я не смогу переехать в Лондон в конце недели.

Хотя Спенс и смотрел на нее, он не понимал, о чем она говорит.

— Я не хочу, чтобы он очутился среди чужих людей, — продолжала она. — Миссис А. знает и любит его…

— С ним все будет хорошо! — резко перебил ее Спенс.

— Я знаю, — кивнула она, — я только хочу сказать… — Никки замолчала, когда на нее накатил очередной вал ужаса и затопил ее сердце. Она глубоко вздохнула, словно пытаясь вернуть все на свои места. — Ты прав, с ним все будет хорошо, — прошептала она, несмотря на снедавший ее страх.

Зазвонил телефон Спенса, и они оба подскочили от неожиданности. Его лицо полностью побелело; он посмотрел на Никки, затем проверил, кто это, и закрыл глаза от разочарования и облегчения.

— Дэвид, — пояснил он и ответил на звонок.

— Я только что говорил с мамой, — сказал Дэвид, и по тому, как дрожал его голос, было понятно, какой шок он пережил. — Господи, Спенс, ты должен был позвонить мне вчера вечером. Я приехал бы прямо туда.

— Спасибо, дружище, — ответил Спенс, — но нам нужно, чтобы ты руководил съемками фильма. Ты сказал Дрейку?

— Нет, но он волнуется. Мы все начали беспокоиться, когда ты не перезвонил.

Спенс перевел взгляд на Никки.

— Никому ничего не говори, — попросил он Дэвида. — Мы ждем новостей от твоей мамы: мы решили сдать анализы еще раз.

— Я знаю, она мне сказала. — Дэвид замолчал на минуту, а затем продолжил: — Я не знаю, как вы относитесь к Богу, — произнес он хриплым от переполнявших его эмоций голосом, — но я хочу помолиться за вас, Спенс. Я хочу попросить парня там наверху позаботиться о том, чтобы все это оказалось ужасной ошибкой. Я знаю, мама делает то же самое.

Внезапно у Спенса так сжало горло, что он не смог продолжать разговор.

Никки забрала у него телефон и сказала:

— Дэвид, это я. У нас все хорошо, Зак прекрасно себя чувствует. Мы знаем, что произошла ошибка, но мы должны получить подтверждение.

— Конечно, — согласился Дэвид. — Я увижусь с Дэном чуть позже; мне сказать ему, что происходит?

Несмотря на свой спокойный тон, Никки была слишком травмирована, чтобы сдерживаться достаточно долго или думать достаточно быстро.

— М-м, не знаю, — пробормотала она. — Все может измениться в любую минуту… Ладно, да, скажи ему, потому что тебе будет слишком тяжело держать все в себе, и, так или иначе, к тому времени, наверное, уже появятся хорошие новости.

— Наверняка так и будет, — заверил ее Дэвид.

Повесив трубку, она положила телефон на валик дивана, поближе к Спенсу, и села на полу рядом с корзинкой Зака, где он дремал урывками. По мере того как проходило время, тишина в доме уплотнялась и расширялась, окружая их и словно отделяя от остального мира. Они были на острове, в другом измерении, приговоренные к Чистилищу.

Наконец свет за окном начал меркнуть, и Зак, словно ощущая напряженность родителей, закапризничал. Он не хотел брать грудь, и его крики казались громче, чем когда-либо раньше, когда Никки попыталась одеть ему новый подгузник.

Спенс сменил ее, и Зак на какое-то время затих, но затем снова начал кричать, издавая резкие, повторяющиеся вопли боли. Никки закрыла ладонями уши, не в состоянии терпеть это. Спенс качал его на руках, меряя шагами комнату, пока Никки, внезапно вернувшаяся к действительности и охваченная чувством вины, не взяла Зака и не сделала все, что могла, чтобы успокоить его.

Похоже, именно этого он и хотел, потому что крики наконец стихли, но его тельце продолжала сотрясать дрожь после плача. Она представила судороги, которые у него со временем начнутся, и отвернулась, словно уходя от удара.

— Все будет хорошо, — бормотала она, щекоча дыханием его шелковистую щечку. — Не надо волноваться. Мама и папа здесь, и мы защитим тебя от всех нехороших вещей на свете.

— Никки, прекрати! — прорычал Спенс. — Мы еще не знаем ничего наверняка. Возможно, стоит подумать, как мы будем справляться с болезнью, если диагноз подтвердится.

— Этого не произойдет, — с нажимом заявила она.

— Но что, если произойдет?

Никки прижала к себе Зака, прижала так сильно, что он снова начал кричать.

— Прости, прости, — заплакала она, прижимаясь к нему щекой. Затем внезапно рассмеялась резким, отчаянным смехом, совершенно не в ее стиле. — Ах ты, маленький негодник, — укоризненно произнесла она, — может, ты еще и не умеешь говорить, но ты определенно знаешь, как объяснить, чего ты хочешь.

Зак несколько раз моргнул и выгнул бровь.

— Посмотри на него! — ахнула Никки. — Ты прав, он понимает, что мы говорим.

Спенс подошел и обнял их обоих.

— Если новости будут плохими, — заявила Никки, уткнувшись ему в плечо, — тогда, думаю, тебе нужно возвращаться в Лондон и продолжать работу над фильмом.

— Ради бога, Ник!

— Я не шучу, — сказала она, откидываясь назад, чтобы посмотреть на него. — Если это действительно болезнь Тея-Сакса и нет ничего, что мы могли бы сделать, то ты должен продолжать работать, иначе на что мы будем жить?

Спенс поднял руку, словно желая оттолкнуть ее.

— Давай не будем об этом сейчас! — взмолился он. — Мы можем принять решение, когда узнаем, на каком мы свете.

Они, похоже, метались от одной крайности к другой; сначала она пребывала в уверенности, теперь настал его черед.

Его телефон снова зазвонил, и они переглянулись, на этот раз так похолодев от ужаса, что ни один из них не мог пошевелиться.

— Это не она, — заявила Никки. — И даже если это она, то новости будут хорошие.

Спенс кивнул и провел рукой по лицу.

— Я отвечу? — предложила она.

Он глубоко вдохнул, резко выдохнул и раскрыл телефон. Он не поздоровался, потому что не мог протолкнуть ни слова сквозь пелену страха.

— Спенс, ты слышишь меня? — спросила миссис А.

Внутри у него все окаменело.

— Да, слышу, — прошептал Спенс. Он посмотрел на Никки, и, увидев выражение его лица, она зажала себе руками рот.

— Мне очень жаль, Спенс, — мягко сказала миссис А., — но ошибки нет.

Слова достигли его ушей со дна ямы, которую он не видел и не чувствовал. Он падал, тонул, и телефон выскользнул из его руки.

— О боже, нет! — закричала Никки. — Господи, нет!

Спенс рухнул на колени.

Никки схватила телефон.

— Миссис А.! — прорыдала она. — У вас ведь хорошие новости, правда?

— О, Никки… — только и смогла произнести миссис А.

— Скажите мне, что новости хорошие, — попросила ее Никки.

— Мне бы этого хотелось, правда, очень бы хотелось.

Никки открыла рот и закричала. Она чувствовала, как слова извергаются из неистового нежелания верить. «Нет! Нет! Я не позволю вам так поступить с ним! Это неправильно. Он не болен. Это видно невооруженным глазом». Все плавало и раскачивалось, отодвигалось от нее, затем возвращалось, словно какая-то чудовищная сила стремилась задушить и раздавить ее. Спенс скорчился на полу, зажав голову руками. Она слышала, как он рыдает, но звуки доносились до нее словно издалека. Она посмотрела на Зака и сжала ладонями лицо.

Его глаза были открыты: малютка наблюдал за ней. Ее сердце сжала такая мучительная боль, словно ей в грудь вонзили нож.

Она уронила телефон и подхватила ребенка на руки, прижала к себе с такой силой, словно могла вернуть его назад, в материнское лоно.

Где-то глубоко в душе одно слово начало прокладывать себе путь на поверхность, его подталкивали нужда и отчаяние, которые она испытывала. «Мама, мама!» — услышала Никки свой крик, словно все еще была ребенком. Она не вынесет этого, просто не вынесет. Ее родители должны сделать так, чтобы все прошло.

Никки ощутила в своих руках тельце Зака и вспомнила, что она теперь тоже мама. И ее долг — сделать так, чтобы все это прошло для него.

— Ты не будешь страдать, — отчаянно прошептала она. — Я не допущу этого, я позабочусь о твоей безопасности, обещаю. Слышишь меня, маленький? Я защищу тебя от всего, что они говорят, потому что это — неправда, так что не слушай их. Это все ерунда, и мама сделает так, что все пройдет.

ГЛАВА 14

Миссис Адани растерянно уставилась на Дэвида и Дэнни.

— То есть как это — дом был пуст? — спросила она.

— Там никого не было, — ответил Дэнни. — Ставни были закрыты, и в холле не было никакой мебели, насколько я понял. А раньше была, потому что я помню это. То есть я не могу сказать, какая именно мебель там стояла, но точно знаю, что какая-то там была.

Миссис А. растерянно моргала, пытаясь понять, что же могло случиться. Спросив мнения Дэвида и Дэнни о том, стоит ли ей сообщать о случившемся мистеру и миссис Грант, она узнала от Дэнни, что те больше не живут по старому адресу.

Они все находились в кухне миссис А., в ее доме на Сомерсет-роуд, и она как раз готовила бирьяни — цыпленка с рисом и овощами, собираясь отвезти еду Спенсу и Никки. В последнее время она готовила им по нескольку раз в день, зная, что, если бы не она, они, возможно, ничего не замечая, оставались бы голодными, а им нужно было поддерживать силы. Однако в целом, можно сказать, Спенс справлялся, хотя отчаяние, близкое к истерике, и накатывало на него каждые несколько часов; но, по крайней мере, он мужественно воспринял то, что случилось, и даже начал интересоваться тем, что они могут сделать, чтобы помочь Заку, когда придет время.

Никки же очень сильно беспокоила миссис А., потому что, с одной стороны, она, казалось, понимала то, что случилось, с другой — были все признаки того, что она все еще отрицает происходящее. Она отказывалась обсуждать состояние Зака с кем бы то ни было, и больше всего — с местным врачом или группой поддержки, которые попытались войти с ней в контакт. Она даже не говорила с мистером Пирсом по телефону, когда он звонил, а звонил он несколько раз в течение недели.

Дэвид и Дэнни приехали вчера вечером на выходные, смущенные и отчаянно желающие хоть что-то сделать, чтобы помочь. По их внешнему виду было ясно, что они очень страдают от похмелья, и миссис А. полагала, что и Спенс тоже. Ничего страшного нет в том, что он дал себе волю, учитывая чудовищность удара, который он перенес.

— И что дальше? — спросил Дэвид, доставая из холодильника две банки пива и передавая одну Дэну. — Съездим еще раз в Бат, чтобы посмотреть, не вернулись ли они?

Миссис А. отошла к плите. Когда ее руки были заняты, ей обычно легче думалось. С тех пор как результаты повторного анализа крови Зака оказались положительными, ее переполняла уверенность, что в ближайшие дни и месяцы Никки больше всего будет нуждаться в родителях. Конечно, она всегда готова помочь, но, судя по ее опыту, никто и никогда не мог по-настоящему занять место матери или отца в тяжелые времена. Да, Никки и ее родители некоторое время не разговаривали, но это вовсе не означало, что нельзя ничего сделать для восстановления их отношений. В глубине души миссис А. была растеряна, потому что ей было очень тяжело понять, как люди могут отторгнуть собственного ребенка так, как это сделали Гранты, особенно в такой ситуации, зная, что у них уже должен был родиться внук. И все равно она была уверена: если они узнают, через что приходится проходить их дочери, они постараются сделать все возможное, чтобы помочь ей.

— Полагаю, вы обращались в офис мистера Гранта, — сказала она, посыпая изюмом рис с цыпленком, которые уже закипали.

— Спенс обращался, — отвечал Дэнни, — и секретарь сказала, что не знает, когда он вернется.

— Ты говорила со Спенсом о том, чтобы связаться с ее родителями? — спросил ее Дэвид, откусывая пикантный домашний крекер.

— Еще нет, — призналась она. — Я собиралась заговорить об этом вчера, но там была Никки, и она очень… Я не знаю, мне трудно объяснить это словами. Какой она вам показалась?

Дэвид и Дэн обменялись взглядом.

— Отстраненной, я бы сказал, — ответил Дэвид. — Словно она на самом деле не воспринимает ничего, что ей говоришь.

Дэнни согласился.

— Но она все слышит, потому что потом говорит что-то, из чего это понимаешь. Вот только она, кажется, не воспринимает все именно тогда, когда с ней говоришь.

Миссис А. согласно кивнула.

— Да, именно так мне все и показалось. И иногда, когда я вижу ее с Заком, создается впечатление… Ну, мне кажется, она пытается использовать силу своей любви, чтобы вылечить его.

Дэвид изумленно поднял брови.

— Это не так уж и плохо, — заметил он, — если верить в чудеса.

— А я как раз верю, — кивнула она, — и надеюсь, что Никки тоже, потому что чудеса случаются. Однако пока мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы оказать ей и Спенсу поддержку, в которой они нуждаются. Они сейчас не готовы принять ее от профессионалов и вообще от посторонних, и потому я еще больше убеждаюсь, что мы должны срочно связаться с ее родителями.

— И как нам их найти? — спросил Дэнни.

— И как ты считаешь, нужно ли говорить Спенсу, что мы пытаемся их найти? — добавил Дэвид. — Лично я думаю, что да, на тот случай, если он решит, что это плохая идея.

— Учитывая, что он хотел сообщить им о рождении ребенка, я не думаю, что он будет против, — заметила миссис А., — но вы правы: мы должны посоветоваться с ним, прежде чем действовать дальше.


Спенс и Никки лежали на кровати, уложив Зака между собой, щекотали ему пяточки и смеялись над звуками, которые он издавал.

— Он сейчас точно улыбнулся, — сказал Спенс.

— Да, когда ты рисовал крути у него на животике, — согласилась Никки.

Снова это проделав, Спенс хихикнул, когда Зак задрыгал ножками и прижал кулачки ко рту. В следующую секунду Спенса обдал фонтанчик мочи.

— Готов поклясться, что он это специально! — воскликнул Спенс, откатываясь в сторону.

Смеясь, Никки схватила полотенце, обернула в него Зака и отнесла его в ванную.

— Ну, чем бы ты хотел сегодня заняться? — поинтересовалась она, собираясь обтереть ребенка губкой. — На улице не так холодно, как вчера, так что мы могли бы пойти в парк. Или мы можем заскочить на «Фабрику», повидать друзей. Думаю, тебе бы это понравилось, правда? О, точно, почему бы нам сначала не сходить в парк, а затем — на «Фабрику»? — Она заговорщецки шепнула: — Сегодня папа страдает от жуткого похмелья, потому что он выпил слишком много виски вчера вечером, так что с ним нужно быть помягче.

Зак рыгнул, потом зевнул.

Улыбаясь, Никки сказала:

— Надеюсь, ты не будешь напиваться, когда вырастешь, мой мальчик. Ну, по крайней мере, не часто, потому что, думаю, все иногда напиваются. Я тоже так делала, еще до того, как забеременела тобой, и, сдается мне, что снова начну, когда больше не буду кормить грудью. Но, в любом случае, не так, как раньше, потому что я все еще буду заботиться о тебе, а я не хочу давать плохой пример. И мы определенно не захотим стать такими, как родители папы, которые большую часть времени были пьяными. Они совершенно не занимались папой, когда он был маленьким, а это просто ужасно, и теперь мы должны о нем заботиться и показывать ему, как сильно мы его любим. Он в воскресенье вернется в Лондон, чтобы продолжать снимать фильм. Однажды он станет очень известным режиссером, и мы будем так им гордиться, что он совсем позабудет о том, как его мама и папа подвели его, потому что мы станем всем, что для него имеет значение. К тому времени, возможно, у тебя уже появятся братики и сестрички. Ты хочешь этого?

Спенс стоял на лестничной площадке, и сердце его разбивалось на тысячу кусочков. Не только из-за того, как она говорила о будущем Зака, а потому, что она, похоже, еще не поняла: вероятность того, что у них родятся еще дети, при наличии этого гена у обоих, была близка к нулю. Или, возможно, она понимала, но предпочитала игнорировать.

Услышав, что зазвонил мобильный, он вернулся в спальню и поднял его с кровати. Увидев на экране номер Дэвида, он принял звонок.

— Привет, — поздоровался Дэвид. — Можешь говорить?

Спенс покосился на ванную.

— Сейчас спущусь вниз, — сказал он и несколько минут спустя уже стоял в кухне, за закрытой дверью. — Что случилось? — спросил он.

— Мама хочет знать, как ты смотришь на то, что она попробует связаться с родителями Никки.

Глаза Спенса закрылись, и его окатила волна облегчения и надежды. Конечно, у них нет ни ответов, ни вариантов лечения, но если они сумеют помочь Никки пройти через это, то он сожалел только об одном: что не может связаться с ними прямо сейчас.

— А ты сказал миссис А., что мы не знаем, где они, — спросил он.

— Да, но она говорит, что сможет найти их.

— Как?

— Он хочет знать, как, — передал Дэвид своей матери.

— Можно проверить кое-какие документы, — услышал Спенс ее ответ, — и я попрошу мистера Пирса объяснить секретарю мистера Гранта, что это чрезвычайная ситуация; тогда ей придется сообщить нам его местонахождение, если она знает.

— Хорошо, — вздохнул Спенс. — Да, попросите ее это сделать. — Он услышал, как Никки поет Заку песенку, спускаясь по лестнице. — Чем скорее, тем лучше, — добавил он и быстро положил трубку.

— Ага, вот он где, — сказала Никки Заку, заходя с ним в кухню. — Кто звонил? — спросила она Спенса.

— Дэвид, — ответил он.

Проходя мимо него, она открыла дверцу стиральной машины и начала доставать только что выстиранное белье.

— Давай я это сделаю? — предложил Спенс. — Или я могу подержать ребенка — как хочешь.

Никки посмотрела на Зака.

— Хочешь пойти к папочке? — спросила она. — Ну-ка, посмотрим: он думает об этом, и ответ… да, хочет. — И, повернувшись, она передала сына Спенсу. — Я все забываю спросить, — сказала она, — ты заберешь цифровую камеру в Лондон?

— Гм, еще не знаю, — ответил он, решив не напоминать ей, что они планировали перевезти сегодня все вещи без исключения, чтобы они могли провести, по крайней мере, один день вместе в новом доме, прежде чем он вернется на работу. — А что?

— Я хочу еще поснимать Зака, — ответила она, вытряхивая детский комбинезончик и бросая его в корзину.

Понимая, что лучше не спорить, он оставил ее в кухне и отнес Зака в гостиную. Он знал, что Никки все еще ведет дневник из писем к Заку, словно он будет с ними в последующие годы и сможет прочитать написанное — и это его убивало. Он не знал, что сделать, чтобы вытрясти ее из этого состояния. И опять-таки, он не был абсолютно уверен, что это следует делать, потому что каждый раз, когда он решал, что она полностью все отрицает, у нее начиналась истерика и она жаловалась на то, в какой невыносимой ситуации они оказались.

Он не знал, на каком он свете с ней, и старался молчать, боясь, что если заговорит, то выберет неправильный тон, и потому никто из них ни разу не заговорил о том, как долго она собиралась оставаться здесь, в Бристоле. Однако он уже связался с мистером Фарреллом, чтобы объяснить ситуацию и попросить его пока не пересдавать дом. Теперь, когда им приходилось платить аренду за два дома, здесь и в Лондоне, он не знал, как они выживут, особенно если Дэвид в результате расстанется с Кристин, что с каждым днем казалось все более вероятным. Возможно, стоит продолжать жить в квартире Дэна, но она такая маленькая, и если они переедут туда втроем…

Нет, они должны переехать, решил он, потому что у него еще остались деньги за съемки второго эпизода, которые Дрейк заплатил ему в ноябре. Правда, оставалось там немного, потому что, как он постоянно убеждался, младенцы — удовольствие не из дешевых, но, если они с Никки будут экономить, им должно хватить, чтобы содержать оба дома, по крайней мере, в течение нескольких месяцев. Будет ли Никки готова переехать в Лондон, когда истечет и этот срок, можно было только гадать, а он, конечно, не собирался торопить ее с решением, понимая, почему она хотела остаться здесь. Вообще-то, он тоже хотел, чтобы она оставалась в Бристоле, где живут и миссис А., и другие люди, которых она знала, потому что в Лондоне она была бы целыми днями одна с Заком, и ей не к кому было бы обратиться за помощью.

Достав снова зазвонивший мобильный, он увидел, что это Кристин, и ответил.

— Привет, — сказал он. — Какие новости?

— Я могу приехать, — заявила она. — Я сяду на поезд завтра и останусь с Никки до среды. Мне нужно быть в Лондоне в среду, но Дэн сказал, что он, возможно, сможет взять несколько выходных, чтобы побыть с ней, пока ты не вернешься в субботу.

— Классно, — сказал он, жалея, что не может обнять ее. — Спасибо. Я правда ценю это.

— Мне только жаль, что сейчас меня нет рядом с ней, — искренне добавила Кристин. — Но мне нужно закончить съемки, то есть это было бы очень непрофессионально, если бы я взяла и ушла, но я знаю Никки, она поймет.

— Конечно, — заверил он ее. — Позвони, когда уточнишь день приезда, и кто-нибудь заберет тебя со станции.

— Хорошо. Вы ведь отвезете мое барахло в Лондон, да? — осторожно осведомилась она.

— Думаю, твои вещи уже в фургоне, — ответил он, надеясь, что не ошибается. «Пожалуйста, Дэвид, не бросай ее сейчас, — мысленно взмолился он, — потому что она нам очень нужна».

— О’кей, спасибо. Как там Никки?

Он заглянул в кухню, но Никки уже была в кладовке и загружала белье в сушилку.

— Честно говоря, я не знаю, — ответил он, — то лучше, то хуже. Мне будет очень интересно послушать твое мнение, после того как ты проведешь с ней несколько дней.

— Конечно. Я только что разговаривала с Дэном, и он сказал, что миссис А. хочет попытаться связаться с ее родителями.

— Так и есть. Может, хоть здесь нам немного повезет и ей это удастся. Нам сейчас пригодится любая поддержка, какую мы сможем получить, — и моральная, и финансовая.


На следующий день, когда пришло время уезжать, Спенс чувствовал себя таким несчастным, как никогда в жизни. Теперь, когда большая часть его вещей была погружена в фургон, а в Лондоне его ждали работа и новый дом, ему казалось, что он бросает двух человек, которых он любит больше всего на свете. Накануне вечером он чуть было не позвонил Дрейку с просьбой поискать другого режиссера. Именно Никки напомнила ему, как важно сейчас поддерживать связи, даже если ему пока что и не очень много платили.

— Он может найти тебе другую работу, которая принесет тебе большие деньги, — заметила она, и ее голос был настолько же взвешенным и спокойным, насколько его собственный был вымученным и трагическим. — И как только все это… Ну, гораздо легче собрать все в кучу, если у нас будет цель, к которой стоит двигаться.

В тот раз она подошла ближе всего к признанию, что Зака не будет с ними через несколько лет, и он понял, что где-то, на каком-то уровне сознания, она понимала, что происходит. Он испытал облегчение, но все еще хотел, чтобы она нашла в себе силы говорить об этом более открыто.

Теперь, когда он крепко обнимал ее, Никки сказала:

— Увидимся в конце следующей недели.

Так просто, словно это было обычное прощание. Он невольно почувствовал себя обиженным.

— Ты уверена, что с тобой ничего…

— Все прекрасно, — заверила она его. — Кристин здесь, а миссис А. — на другом конце провода.

— Ты ведь позвонишь мне, если будет нужно, правда? Не имеет значения, в котором часу или где я буду.

— Я обещаю. — Ее глаза были такими ясными и синими, а улыбка такая красивая, что почти причиняли боль. На какое-то мгновение у него заныло сердце, словно он видит ее в первый, а возможно — в последний раз. Затем он задвинул подальше эту тревожную мысль, опасаясь накликать еще большую трагедию в их жизни, чем та, с которой они уже столкнулись.

Дэвид подошел и крепко сжал ее в объятиях.

— Телефон мамы ты знаешь, — напомнил он ей. — Можешь звонить ей в любое время суток.

Никки улыбнулась.

— Зак не болен, — в свою очередь, напомнила она, — так что, пожалуйста, прекратите волноваться.

И правда: Зак не был болен — пока что. И волновались они все за нее.

Дэнни подошел следующим, и все, что он мог сделать, чтобы держать себя в руках, это обнять ее.

— Я приеду в среду вечером, — пообещал он, — и останусь до вечера пятницы, пока Спенс не вернется.

— Прекрасно! — воскликнула она. — Зак будет ждать встречи с тобой, и я приготовлю нам что-нибудь вкусненькое, или миссис А. приготовит. — Никки прыснула со смеху. — Она в последнее время столько времени проводит на кухне, что, наверное, ей стоит открыть ресторан. Как ты считаешь, Дэвид? Твоей маме стоит открыть ресторан?

Дэвид улыбнулся. Слова были произнесены беззаботно, но звучали совершенно неестественно, и это заставило его еще сильнее переживать за нее. Это была не Никки.

Наконец Кристин, стоя у дверей, взяла ребенка на руки, а Никки подошла к воротам и стала махать вслед отъезжающим. Дэвид повел машину вперед, в то время как Спенс оглядывался через плечо и тоже махал рукой на прощание. Зажатый между ними, Дэн изо всех сил пытался сдержать слезы.

— Это хорошо, что с ней Кристин, — заметил Дэвид, когда они повернули за угол. — Девочки справятся лучше нас.

— Правильно, — согласился Дэнни.

— Да, — кивнул Спенс. — Они справятся.

Он хотел спросить у Дэвида о его планах касательно Кристин, но в настоящий момент у него все силы уходили на то, чтобы совладать с чувствами, и потому он не мог ничего произнести. Почему Бог так поступает с ними, мысленно кричал он. Как Он может быть настолько жесток по отношению к такой невинной маленькой душе? Что хорошего могло получиться из того, чтобы заставить ребенка страдать так, как будет страдать Зак, прежде чем в конце концов умрет? Какая цель может быть в том, чтобы заставить их всех мучиться, наблюдая, как он угасает?

Его глаза закрылись, когда они свернули с Бойли-роуд и въехали в туннель. Возможно, судьба Зака была достаточным доказательством того, что нет никакого Бога, а если так, то почему бы им не взять вопрос жизни и смерти в собственные руки? Потому, что закон против них? Или потому, что у них не хватит храбрости, чтобы зайти так далеко?

Эти сумасшедшие мысли крутились в его голове уже много дней. Он никогда не осмелился бы произнести их вслух, потому что не хотел осуществлять их, но просто не мог не думать об этом.

ГЛАВА 15

Был вторник, вторая половина дня, и миссис Адани только что оставила свою «Воксхолл Корса» в подземном гараже универмага «Уайтроуз» в Бате и направилась по Палтни-бридж по направлению к адресу, где, по словам Дэнни, проживали мистер и миссис Грант.

Хотя мистер Пирс добился вчера некоторых успехов в разговоре с секретарем мистера Гранта, ему удалось узнать лишь то, что инвестиционная маклерская компания, которой раньше владел мистер Грант, перешла под руководство временной администрации в связи с банкротством, и что секретарь будет отвечать на телефонные звонки только лишь до конца месяца. Похоже, она не получала никаких известий от мистера Гранта вот уже несколько недель, но, если он вдруг даст о себе знать, она пообещала передать ему, что с ним хочет связаться мистер Пирс.

Были и другие возможности, которые миссис Адани намеревалась использовать, если сегодняшний визит не увенчается успехом: она могла обратиться в Отдел земельного кадастра и узнать, принадлежит ли еще дом Грантам; или посмотреть списки избирателей, чтобы проверить, не вынырнет ли их фамилия в другом районе города. Однако она хотела сначала посетить пустой дом, прежде чем двигаться дальше.

Когда она добралась до места, то, к своему удивлению, обнаружила, что все ставни открыты, — явное подтверждение того, что внутри кто-то есть. Поскольку она и раньше подозревала, что Гранты просто были в отъезде, когда к ним заглянул Дэнни, теперь она убедилась, что именно так и было.

Поправив ремешок сумки, она толкнула ворота и постучала в переднюю дверь.

— Я открою! — закричал кто-то в доме, и через минуту ее уже удивленно, но доброжелательно рассматривала очень привлекательная молодая женщина с густой гривой светлых волос и очень большим животом — очевидно, она была на последнем месяце беременности.

— Здравствуйте, — сказала она. — Полагаю, вы не водопроводчик.

Миссис А. улыбнулась.

— Так и есть, — кивнула она. — Меня зовут миссис Адани. Я ищу мистера и миссис Грант.

Женщина слегка нахмурилась, но затем ее приятное лицо снова просияло.

— О, вы о тех людях, которые жили здесь раньше? — уточнила она. — Да, точно, их фамилия была Грант.

Миссис А. внимательно посмотрела на нее.

— Вы знаете, куда они переехали? — спросила она.

Женщина снова нахмурилась, но на этот раз скорее подозрительно, чем задумчиво.

— Я хочу сообщить им кое-какие новости об их дочери, — пояснила миссис А.

Женщина медленно кивнула, словно пытаясь оценить правдивость ее слов. В конце концов, очевидно, решив, что миссис А. выглядит как человек, заслуживающий доверия, она сказала:

— Думаю, у них начались определенные финансовые трудности, но я вам этого не говорила, хорошо? Все, что я знаю наверняка, — что мы купили у них дом приблизительно месяц назад, и с тех пор о них ничего не слышали. Ну, собственно, с чего бы нам о них слышать, если мы не были знакомы? Впрочем, они оставили адрес для пересылки почты, и, думаю, я смогу его найти. У нас тут все еще небольшая неразбериха после переезда, — объяснила она, возвращаясь внутрь.

Оставив дверь открытой, она стала пробираться через нагромождение коробок. Добравшись до письменного стола где-то в центре холла, она открыла один из ящиков и стала рыться в нем.

— Ага, вот и адрес, — объявила она, вытаскивая маленькую белую визитную карточку. — Я перепишу его для вас.

Несколько минут спустя она вручила миссис А. листок бумаги и сказала:

— Боюсь, они не оставили телефонный номер, но указан адрес в Бате, и я не думаю, что это слишком далеко отсюда. Мне посмотреть его в адресной книге или вы знаете Беннетт-стрит? Это где-то недалеко от комплекса «Королевский Полумесяц», если не ошибаюсь.

— У меня есть карта, спасибо, — сказала миссис А., похлопав рукой по сумке. — Вы мне очень помогли, мэм. Желаю удачи с малышом, — добавила она, кивая на восьмимесячный живот молодой женщины.

Та счастливо просияла.

— Он должен родиться через три недели, — сообщила она. — Это наш первенец.

Вспомнив о Никки и о том, с какой гордостью и нетерпением она ожидала родов несколько месяцев назад, миссис А. доброжелательно улыбнулась и, еще раз поблагодарив милую женщину, вернулась на улицу.

К счастью, сегодня дождя не было, и ветер, завывавший всю ночь, к утру стих, так что ей удалось воспользоваться картой без особых трудностей. Обнаружив, что Беннетт-стрит расположена рядом с Серкус, который действительно находился поблизости «Королевского Полумесяца», она пустилась в пеший поход минут на двадцать.

И хотя миссис А. в целом наслаждалась прогулкой по историческому городу, сегодня она шла быстрее обычного, а мысли ее больше вращались вокруг Никки, чем вокруг памятников роскошной архитектуры, мимо которых она проходила. Она заскочила утром к Никки, уже почти решив рассказать ей, куда она едет, но в последний момент передумала. Куда разумнее было сначала выяснить местонахождение мистера и миссис Грант, и если ей не удастся обнаружить их сегодня, то нет никакого смысла расстраивать Никки и сообщать ей, что они, похоже, исчезли.

Однако они не исчезли, потому что, когда миссис А. добралась до нужного адреса, фамилия Грантов красовалась возле одного из звонков. Очевидно, этот величественный георгианский дом, протянувшийся на длину всего квартала, был разделен на квартиры.

Решительно нажав кнопку звонка, она стала обдумывать, что ей следует сказать. Миссис А. немного волновалась, частично из-за того, что была наслышана о родителях Никки — хотя и знала, что дети, критикуя родителей, часто преувеличивают, — но беспокойство доставляло и предчувствие, насколько трудным будет разговор, даже если они встретят ее приветливо.

Женский голос в домофоне спросил:

— Кто там?

Миссис А. сделала шаг вперед.

— Меня зовут миссис Адани, — сказала она. — Я — друг Никки Грант.

Последовавшая тишина заставила миссис А. задаться вопросом, какую реакцию она вызвала и не обдумывает ли женщина — миссис Грант? — стоит ли ей спуститься на улицу и проверить, что за человек этот неожиданный посетитель, прежде чем впускать ее.

Наконец голос произнес:

— Мы на втором этаже, — после чего миссис А. услышала гудок: это сняли блокировку с замка.

Вестибюль сверкал свежей краской, широкая лестница с удобными низкими ступеньками была покрыта коврами. Все в этом месте, начиная от глянцево-черной входной двери и заканчивая акварелями на стенах и изящными резными перилами, говорило миссис А. о богатстве и респектабельности. Конечно, это не то место, где она ожидала обнаружить людей, испытывающих финансовые трудности; но затем, припомнив роскошный особняк на Грейт-Палтни-стрит, она подумала, что в жизни все относительно.

Добравшись до первой лестничной площадки, она собиралась уже постучать в единственную дверь, когда та открылась, и элегантно одетая дама с яркими серо-голубыми глазами и немного обеспокоенным выражением лица сказала:

— Здравствуйте. Простите, я не разобрала, как вас зовут.

Миссис А. улыбнулась и снова представилась.

— А вы — миссис Грант? — вежливо поинтересовалась она.

— Я? Да. Я Вы сказали, что вы друг Николь. У нее все в порядке?

— Вполне, — заверила ее миссис А. — Я — ее патронажная сестра и также друг; и я подумала, что мне стоит приехать, потому что… Ну, я не уверена, знаете ли вы, что у вас теперь есть внук. Его зовут Зак, и он прекрасный маленький мальчик.

Хотя глаза госпожи Грант, казалось, смягчились, румянец, заливший щеки, выдал ее смущение оттого, что ей это сообщает незнакомка.

— Он… как? — Похоже, она не знала, что спросить.

Решив, что пора перейти к делу, миссис А. сказала:

— Боюсь, у меня для вас очень печальные новости.

Тревога заострила черты лица миссис Грант.

— Мне показалось, вы сказали, что он — прекрасный маленький мальчик, — напомнила она.

— О да, разумеется, — согласилась миссис А., — но, к сожалению, недавно у него обнаружили очень редкое заболевание.

Кровь отлила от лица миссис Грант.

— О чем вы? Какое заболевание? — спросила она с таким видом, словно в случившемся была виновата миссис А.

Гостья выдержала ее пристальный взгляд.

— Если позволите мне заметить, я считаю, что такие вещи не стоит обсуждать на лестнице.

Миссис Грант, похоже, только теперь сообразила, что позабыла о хороших манерах, и тотчас отошла от двери.

— Конечно, вы правы, — сказала она, делая миссис А. знак войти. — Я сожалею. Пожалуйста, проходите. Вторая дверь справа.

Следуя указаниям, миссис А. оказалась в просторной элегантной гостиной с двумя высокими подъемными окнами, выходящими на улицу, и эклектичным собранием антикварной мебели, которая, казалось, призвана была скорее производить впечатление, нежели обеспечивать комфорт. «Ой!» — испуганно воскликнула она, когда с одного из многочисленных кресел неожиданно встал высокий мужчина с хищным лицом. На нем были вельветовые брюки и серый пуловер, и он был небрит.

— Это миссис Адани, — сообщила ему миссис Грант. — Патронажная сестра Николь. Выясняется, у ребенка… некое заболевание.

Близко расположенные глаза мистера Гранта потемнели от беспокойства, когда он снова перевел взгляд на миссис Адани.

— Какие печальные новости, — угрюмо заметил он. — Не желаете ли присесть?

Устроившись на краешке указанного им кресла, миссис А. переплела руки и положила их на сумку; мистер и миссис Грант тоже присели. Она пыталась найти хоть какое-то сходство между Никки и ними, но родители ни единой чертой не походили на свою дочь, кроме, возможно, матери: что-то неуловимое в очертаниях губ… Если бы она улыбнулась, может быть, сходство усилилось бы, но миссис А.вынуждена была признать, что сегодня мало что могло вызвать у нее улыбку.

— Итак, что это за заболевание? — спросил мистер Грант несколько более приветливо, чем ожидала миссис А.

— Оно называется «болезнь Тея-Сакса», — ответила она.

Гранты беспомощно переглянулись. Очевидно, они никогда не слышали об этой болезни.

— Это серьезно? — уточнила миссис Грант.

— Да, боюсь, что так, — ответила миссис А. — Это наследственное заболевание, и оно неизлечимо.

Миссис Грант ахнула и прижала руку ко рту.

Мистер Грант, похоже, не менее огорченный, спросил:

— Она получила квалифицированную помощь? Обращалась ли к другому специалисту?

— Да. К сожалению, вынуждена сказать, что диагноз подтвердился.

Миссис Грант встала с кресла; выражение лица у нее было одновременно взволнованное и растерянное.

— Эта болезнь, — сказала она, — как он ее получил? Как это вообще обычно происходит?

— Это аутосомное рецессивное нарушение, — пояснила миссис А.

— Вы хотите сказать, что он ее унаследовал? — внезапно рассердилась миссис Грант. — Я так и знала, что из ее отношений с тем мальчиком не выйдет ничего хорошего, а теперь полюбуйтесь, что он сделал: передал ее ребенку…

— Простите, пожалуйста, — мягко перебила ее миссис А., — но, чтобы болезнь передалась по наследству, мутировавший ген должен присутствовать в организме обоих родителей, так что ваша дочь — тоже носитель.

Глаза миссис Грант распахнулись от ужаса, а затем сразу же стали враждебными.

— Вы пытаетесь сказать, что у нас тоже есть этот ген? — возмутилась она.

Миссис А. ничего ей не ответила и внезапно подумала, не является ли худшим ударом для матери Никки понимание того, что она может обладать каким-то типом гена, какой есть у семьи Спенсера Джеймса и им подобных.

Наконец миссис Грант повернулась к мужу, который, казалось, от изумления потерял дар речи. Достаточно раздраженным тоном она произнесла:

— Джереми, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь!

Он поднял голову, но не успел ответить, как Адель Грант уже снова повернулась к миссис А.

— Почему Николь не приехала, чтобы сообщить нам это лично? — возмутилась она.

— А ты как думаешь? — вмешался ее муж. — Она все еще рассержена на нас…

— Но мы нужны ей, — заявила Адель, — и просто смешно посылать посредника…

— Вообще-то, она не знает, что я здесь, — заметила миссис А.

Притворившись, что не расслышал, Грант спросил:

— Ей нужны деньги? Боюсь, если так, то она опоздала.

— Ради бога, не своди все к деньгам! — раздраженно воскликнула Адель.

Он продолжал, словно его жена ничего не говорила:

— Эта квартира и все, что вы видите здесь, принадлежит нашим друзьям. Мы едва можем позволить себе платить аренду.

— Мой муж потерял все во время экономического кризиса, — по-прежнему раздраженно заметила Адель, словно пытаясь закрыть вопрос, прежде чем Грант начнет разглагольствовать на эту тему. — Это было очень трудное время.

— К сожалению, все, кто обращался к нам за последние несколько месяцев, хотели только денег, которых у нас больше нет, — упрямо продолжал Грант.

— Есть и другие формы поддержки, помимо финансовых, — как можно мягче заметила миссис А., — например, эмоциональная и родительская.

— Да-да, конечно, — поспешно закивала миссис Грант, — но я все еще не понимаю, почему Николь не подняла трубку и не приехала, чтобы лично повидаться с нами. Она могла бы и догадаться, что мы захотим помочь.

Быстро решив не упоминать тот факт, что Дэнни и Спенс пытались связаться с ними после рождения ребенка, поскольку это не относилось к делу, миссис А. повторила:

— На самом деле Никки не знает, что я здесь, и я не понимаю, как она могла приехать, чтобы повидаться с вами, если вы не сообщили ей, что сменили адрес.

Мистер Грант удивленно заморгал.

— Но я отправил ей письмо по электронной почте, — возразил он. — В нем было все: наш новый адрес, телефонные номера и причина, по которой мы вынуждены переехать. Абсолютно все.

— Она никогда не говорила мне об этом письме, — заметила миссис А. — Позвольте поинтересоваться, когда вы его отправили?

— Приблизительно за неделю до Рождества. Мы так и не получили ответа и потому решили, что она все еще сердится на нас.

— Мы просили ее приехать к нам в гости, пока не родился ребенок: хотели объяснить ей, что произошло с бизнесом ее отца, — продолжала Адель, — но она сбежала от нас, как черт от ладана, прежде чем мы вообще об этом заговорили. Она очень расстроилась, и сейчас я понимаю, что мы неправильно себя вели. Не нужно было сразу рассказывать ей, что мы узнали о ее друге. Я хотела подождать, но ты, — повернулась она к мужу, — настаивал на том, чтобы сначала обсудить это, чтобы, как ты выразился, «убрать с дороги эту проблему».

Миссис А. переводила взгляд с Адели на ее мужа.

— Позвольте полюбопытствовать, не сочтите за дерзость, — что именно вы рассказали Никки о ее друге?

Снова Адель посмотрела на мужа, и на лице ее застыло выражение неловкости и гнева.

— Мы… То есть мой муж нанял частного сыщика, чтобы изучить прошлое Спенсера Джеймса. И что же мы обнаружили… — Она нервно сглотнула. — Оказалось, что его отец был признан виновным… в педофилии. Мы думали, что Николь обязательно должна знать об этом, на случай, если ее друг, возможно, унаследовал… На тот случай, если он в некотором роде… — Голос отказал ей, и она закрыла лицо руками. — Но, похоже, он передал нечто не менее ужасное, — печально заключила она.

— Возможно, он унаследовал болезнь от матери, — напомнила ей миссис А. Она не могла оправиться от потрясения: ничего подобного она никогда не слышала об отце Спенса и потому спрашивала себя, знает ли об этом сам Спенс. Если знал, то она едва ли могла осудить его за то, что он держал это в тайне.

Адель сделала глубокий вдох, пытаясь собраться.

— Если Николь не знает, что вы здесь, — сказала она, — то, возможно, она не… Что мы можем сделать? — беспомощно закончила миссис Грант.

— Это зависит от вас, — ответила ей миссис А. — Теперь я понимаю, почему Никки не стала приезжать к вам сама. Она боится того, что вы скажете Спенсу, если увидите его. Вы случайно не знаете, известно ли ему о приговоре отцу?

Адель покачала головой:

— Но это едва ли важно сейчас, не так ли?

— Неважно, — согласилась миссис А. и, встав с кресла, сказала: — Я дам вам возможность самим решить, когда и как вы свяжетесь со своей дочерью, но осмелюсь посоветовать вам заверить ее, что вы не собираетесь поднимать тему отца Спенса. Как вы сами только что сказали, это сейчас действительно неважно.

Когда она направилась к двери, ни один из них не пошевелился. Очевидно, шок нанес значительный удар по их манерам.

— Прежде чем вы уйдете, — сказала миссис Грант, — пожалуйста, скажите нам еще раз название болезни.

Миссис А. обернулась:

— Болезнь Тея-Сакса, обычно она никак не проявляется, пока ребенку не исполнится шесть месяцев; но у Зака однажды ночью начались проблемы с дыханием, и его отвезли в больницу. Тогда все и обнаружилось.

Миссис Грант нервно сглотнула.

— Что… что это за болезнь? — спросила она. — То есть как она проявляется?

Достав из сумки ручку и блокнот, миссис А. написала адрес сайта, который дал ей мистер Пирс.

— Здесь вы подробно обо всем узнаете, — сказала она, отрывая страничку и передавая ее. — Эта болезнь чаще всего встречается у евреев и в некоторых группах аманитов, так же как… — Она остановилась, заметив, как внезапно побледнело лицо миссис Грант.

Сделав шаг вперед, словно желая защитить жену, Грант заявил:

— Спасибо за визит, миссис…

— Адани.

Он кивнул.

— Я так понимаю, Николь все еще живет по тому же адресу в Бристоле?

— Да, — подтвердила миссис А. и, совершенно не понимая, что именно произошло в последние несколько минут, последовала за ним к двери.


Как только Грант вернулся в гостиную, Адель закричала:

— Я всегда говорила, что нужно ей сказать!

Его лицо вытянулось от удивления.

— Но, Адель, ведь именно ты не хотела, чтобы она знала.

Она обхватила руками голову, отчаянно пытаясь совладать с новым ужасом, угрожающе нависшим над ними.

— Бедный ребенок! — простонала она. — О боже, подумать только, мы ведь могли… — Она замолчала, не в силах продолжать.

— Могли — что? — переспросил он.

— Ты прекрасно понял, о чем я! — взвилась Адель. — Мы ответственны за…

— Да откуда, откуда нам было знать, что произойдет нечто подобное? — сердито перебил он ее. — Я даже не слышал об этой болезни до сегодняшнего дня. А ты?

Она покачала головой.

— И что же нам делать? — беспомощно спросила она, а сердце ее сжималось от отчаяния.

Он молча смотрел на нее, и его глаза темнели от внутренней муки, которую он не мог облечь в слова.

— Я не знаю, — хрипло ответил он. — Правда, не знаю.


— Похоже, в последнее время им пришлось столкнуться с трудностями, — говорила миссис А. по телефону Спенсу, возвращаясь к своей машине. — Они продали дом и живут в квартире друга.

— И они утверждают, что сообщили дочери о переезде. Когда именно? — сердито спросил он.

— Они говорят, что отправили ей письмо по электронной почте, как раз перед Рождеством.

— Но они… О боже, это, должно быть, то самое, которое она удалила.

— Понятно. Она когда-либо говорила тебе, что ездила к ним в гости примерно в то же время?

Похоже, вопрос удивил и сбил его с толку, потому что он переспросил:

— Нет, а что? Она ездила к ним?

— Похоже, что так, но они снова не сошлись во взглядах, и, по-видимому, по этой причине Никки удалила их письмо.

— Но почему она не сказала мне, что ездила к ним? — пробормотал он.

Решив, что не ей давать ему правдивый и полный ответ, миссис А. предположила:

— Вероятно, потому, что не хотела волновать тебя.

— Но это же…

— Возвращаюсь к цели моего посещения, — прервала его миссис А. — Так вот, они очень расстроились, узнав о болезни Зака.

— Ну, по крайней мере, это показывает, что им не чуждо все человеческое. И что они собираются делать?

Миссис А. задумчиво ответила:

— Я не могу быть уверена, но думаю… Ну, возможно, они далеко не все мне рассказали.

Спенс, помолчав, переспросил:

— Что вы имеете в виду?

— По-моему, миссис Грант очень расстроилась, когда я упомянула основных носителей гена.

Спенс снова затих.

— Вы намекаете на то, что она может быть еврейкой или аманиткой? — неуверенно спросил он. — Или французской канадкой?

— Честно говоря, я не знаю, что и думать, — призналась она.

— В общем-то, нельзя забывать, о ком идет речь, — заметил Спенс. — Мистер Грант — банкир или, по крайней мере, специалист по финансовым инвестициям. Почти все в этом бизнесе — евреи, и, возможно, он тоже, просто скрывает свое происхождение.

— Но зачем ему это?

— Бог его знает; все, что мне известно, это то, что у моего сына неизлечимая болезнь из-за чертова гена, который он унаследовал, и если один из них знал, что они могут быть носителями, то, промолчав, они фактически приговорили его к смерти.

Понимая гнев Спенса, миссис А. не стала напоминать ему об ответственности его собственных родителей, потому что сейчас это было ни к чему; да и спрашивать ему было уже не с кого. Сейчас он просто искал кого-то, кого можно было бы обвинить, и это тоже было понятно, ведь ему приходилось терпеть такую боль.

— Вопрос в том, — заметила она, — говорить ли мне Никки, что я ездила к ним.

— Нет, разрешите мне поговорить с ней первым, — попросил он. — Если они расстроили ее, когда виделись в последний раз… Я хочу знать, о чем они говорили, почему она ушла и почему мне ничего не сказала. Если они… Минуточку… — Его голос зазвучал приглушенно: он с кем-то говорил; затем он вернулся на линию и сказал: — Мне пора идти, но спасибо, миссис А., за то, что съездили туда. Я поговорю с Никки и перезвоню вам.


Никки и Кристин лежали на полу гостиной вместе с Заком, смеясь над его комичными попытками привлечь их внимание. Он явно оттачивал мастерство радостного крика, в результате которого мама наклонялась к нему, чтобы поцеловать, а он в этот момент мог схватить ее за волосы. А еще он умел пускать пузыри и дрыгать при этом ножками, что всегда вызывало всеобщий восторг и заставляло окружающих охать и ахать.

Кристин очень нравилось, когда во время игры он хватал ее за палец и не отпускал, получая от этого, похоже, массу удовольствия.

— Он такой милый и красивый, — засмеялась она, не сводя с него глаз. «Невозможно поверить, что с ним что-то не так», — подумалось ей.

— Он сорванец и тигр, — шутливо заметила Никки и наклонилась, чтобы подуть ему на животик.

Наблюдая за ней, Кристин чувствовала, как ее переполняют противоречивые эмоции. Она совершенно не понимала, как Никки могла вести себя так обыденно в свете случившейся с ними трагедии, но продолжала говорить себе, что если Никки может, то и она тоже. Она не была уверена, хочется ли ей, чтобы Никки говорила об этом, и она определенно не знала, как самой затронуть этот вопрос. Прошло целых два дня, и ни одна из них ни разу не упомянула о болезни. Это было странно, отчасти — даже страшно. Никки не обсуждала это и со Спенсом, когда тот звонил, насколько знала Кристин, часто слышавшая их разговоры. В манере Никки говорить так, словно все классно и абсолютно нормально, было что-то сюрреальное.

Однако вчера вечером они, похоже, поссорились: из-за того, что Никки, кажется, ездила навестить родителей, но ему ничего об этом не сказала.

— Да ничего там не случилось! — кричала Никки. — Они просто опять начали пытаться контролировать меня, и я ушла.

Кристин не слышала ответа Спенса, но затем Никки попросила:

— Пожалуйста, Спенс, я не хочу говорить о них. Я сожалею, что не сказала тебе, но давай не будем об этом, хорошо? Это так неважно.

Очевидно, Спенс сменил тему, потому что к концу разговора голос Никки опять звучал нежно, а положив трубку, она продолжала вести себя так, словно никакой ссоры не было и в помине, и вообще, в ее мире все идеально и гладко.

Было странно смотреть на нее, такую спокойную, зная, что внутри она наверняка ужасно несчастна. Любой был бы несчастен в ее положении, но Никки никогда не показывала своих чувств — она надежно спрятала их, и единственной переменой в ней, по мнению Кристин, было то, что с ней стало тяжело разговаривать. Кристин даже не знала, как подступиться к теме о Дэвиде и как спросить у Никки, говорила ли она с ним о том, о чем обещала. Если да, то, возможно, просто забыла об этом из-за всего, что случилось; так что, может быть, ей нужно самой начать разговор? А если нет… Ну, тогда, вероятно, нужно попросить ее сделать это в следующий раз, когда она его увидит. Однако Кристин никак не могла найти нужные слова.

— Знаешь, чего мне хочется? — сказала вдруг Никки, рисуя пальцем круги на крошечной груди Зака. — Мне хочется, чтобы он мог уйти сейчас, пока с ним не начали происходить все эти ужасы.

Кристин замерла и впилась взглядом в лицо Никки. Это был первый намек на болезнь Зака, который она сделала, и хотя Кристин могла понять ее мотивы, все равно, желать такого было несколько странно.

— Ты ведь не всерьез это сказала, верно? — спросила она.

Никки пожала плечами.

— Я не знаю, — призналась она. — Вот что бы ты чувствовала, будь он твоим ребенком? Ты же читала материал в Интернете; ты действительно хотела бы, чтобы он провел следующие четыре года, испытывая подобные страдания?

Кристин затруднялась с ответом, потому что, конечно, она бы этого не хотела; но, с другой стороны, Никки была такой странной в последнее время, что нельзя предугадать, как она отреагирует на ее слова.

— Как ты думаешь, что было бы милосерднее: позволить ему уйти сейчас, — продолжала Никки, — или дать ему пройти через все: потерю зрения и слуха, невозможность говорить, ходить или даже сидеть? Ему придется прилагать массу усилий, чтобы дышать и глотать. Он будет цепляться за жизнь, у которой нет вообще никакого смысла, потому что, видите ли, только Богу решать, когда мы умрем… — Она сделала паузу, чтобы вытереть слюну с рук Зака. — Я не знаю, есть ли на свете Бог, — продолжала она, — но я точно знаю, что никакое живое существо не должно терпеть такие страдания. Так скажи мне, Крис, ты хотела бы этого своему ребенку?

Не будучи уверенной в том, что она действительно способна на нечто подобное, но отчаянно желая поддержать ее, Кристин сказала:

— Ты не виновата в том, что случилось с Заком, Никки. Это просто случилось. Ты ведь понимаешь, всякое бывает, и ты ничего не можешь изменить.

— Нет, могу, — упорствовала Никки.

Кристин внимательно наблюдала за ней, но Никки не поднимала голову, и она не могла увидеть выражение ее лица.

— Я считаю, — продолжала Никки, — у меня есть выбор. Я могу или позволить своему сыну — своему здоровому сыну — превратиться в овощ, который испытывает ужасную боль, или дать ему уйти с достоинством и без боли. Что бы ты сделала на моем месте?

— Ой, Никки, не делай этого! — взмолилась Кристин. — Я понимаю, как это тяжело для тебя, но то, что ты говоришь… Если я правильно тебя понимаю…

— Правильно, — заверила ее Никки. — То, о чем ты сейчас думаешь, — это именно то, что я имею в виду.

Кристин побледнела.

— Но это противозаконно, Ник, — возразила она.

— Я знаю; но сколько мне придется отсидеть? Пять, шесть лет? Десять, пятнадцать — самое большее? Да сколько бы ни пришлось, все равно оно того стоит, не так ли? Что угодно, лишь бы спасти его от всех тех страданий, которые уготовила ему судьба. Почему я должна позволить этому случиться, если в моих силах не допустить этого? Разве это не жестоко с моей стороны — сидеть сложа руки, когда я могу уберечь его от всего этого? Он — мой сын, так почему у меня должно быть меньше прав решать, что с ним случится, чем у чего-то неопределенного: судьбы, Бога, доли или всякой остальной чуши?

Хоть ее слова звучали очень эмоционально и дико, в них был определенный смысл, и потому Кристин не знала, что сказать.

— Только одно останавливает меня, — добавила Никки, беря Зака на руки.

Кристин смотрела на нее, едва осмеливаясь дышать.

— У меня не хватит духу, — заключила Никки и, прижавшись лицом к шее Зака, разрыдалась.

ГЛАВА 16

На следующий день приехал Дэнни, чтобы остаться с Никки до конца недели, пока не вернется Спенс. Трудно было сказать, сколько еще им удастся вот так не спускать с Никки глаз, но, учитывая, что график работы у всех уплотнялся, вряд ли это продлится долго. О том, что может случиться потом, когда они будут вынуждены оставить ее одну, ни один из них не хотел думать; они просто надеялись, что Никки снова станет такой, как раньше, и им не придется так волноваться о ней.

Перед отъездом Кристин удалось отвести Дэнни в сторонку, чтобы предупредить его о том направлении, в котором работал ум Никки.

— Я, правда, не думаю, что Никки что-нибудь сделает, — шептала она, закрыв дверь кухни, — но я решила, что нужно сообщить об этом тебе — вам, ну, знаешь, на всякий случай.

Дэнни побледнел, а глаза его потемнели от беспокойства; он пытался придумать, что же делать.

— Ты уже говорила об этом с миссис А.? — спросил он.

— Нет, со вчерашнего утра она не заходила, но сегодня придет, так что, думаю, ты должен сказать ей.

Дэнни кивнул.

— А в остальном как у Никки дела?

Кристин пожала плечами.

— Трудно выразить словами: она будто здесь и не здесь одновременно, если ты понимаешь, о чем я. Она плакала вчера, но недолго. Словно она не может плакать или просто не позволяет себе. — Она смотрела на лицо Дэнни, пока он переваривал информацию, и ее беспокойство о Никки внезапно ушло на второй план; она подумала, нельзя ли сейчас поговорить с ним о Дэвиде.

— Как там дом? — все же рискнула она. — Вы уже обустраиваетесь?

Дэнни на секунду встретился с ней взглядом.

— Более или менее, — ответил он. — Ни один из нас не бывает там долго, так что мы еще даже не все распаковали.

Беспокоясь о том, где хранится ее личное имущество, она сказала:

— Я, наверное, смогу начать разбирать вещи в конце недели. Дэвид будет там, не знаешь?

Дэнни пожал плечами.

— Вчера вечером он упоминал о том, что приедет сюда, но точно я не знаю.

Подозревая, что, если бы Дэвид знал, что она будет в Лондоне, он обязательно решил бы приехать в Бристоль, Кристин изо всех сил пыталась сдерживать эмоции, когда сказала:

— Хорошо, я позвоню ему. — Она посмотрела на часы, пытаясь скрыть слезы. — Мне уже пора идти, я рискую опоздать на поезд. Передавай при встрече привет миссис А., и, если я могу что-нибудь сделать для тебя, пока буду в Лондоне, только скажи.

После того как она ушла, Дэнни остался в кухне, разбираясь с такой нахлынувшей бурей чувств, с какой он совсем не хотел иметь дело прямо сейчас. Ему было интересно, как отреагирует Кристин, обнаружив все свои вещи в спальне с одноместной кроватью. Возможно, ей будет легче, когда она увидит его вещи вместе с вещами Дэвида в одной из комнат на двоих. Хотя он и не самый горячий поклонник Кристин, тем не менее он чувствовал неловкость оттого, что скрывал свои отношения с Дэвидом, — плохо, конечно, но что он мог поделать, если не он должен сказать ей об этом? Это дело Дэвида, а Дэнни понимал, как тяжело тому ошеломить всех подобным признанием, особенно когда он так долго боролся со своими наклонностями. Однако Спенсу они все же сообщили, и он отреагировал на это совершенно спокойно; Дэнни был уверен, что Никки тоже проявит толерантность, когда узнает об этом.

Сейчас же явно не время для этого, потому что миссис А. только что вошла в дом, и, хотя Дэнни и Спенс были уверены, что она будет в состоянии принять гомосексуализм Дэвида, тот не уставал напоминать им, что она — набожная католичка, для которой акт любви между двумя мужчинами в лучшем случае неестествен, а в худшем — является грехом пред лицом Господа.

— Здравствуйте, — сказал Дэнни, подходя к ней, чтобы обнять ее. — Я не знал, что у вас есть ключ.

— Дверь была открыта, — пояснила она, снимая пальто, — но я думаю, что это хорошая мысль — завести собственный ключ. Ну, как дела, дорогой?

— Все классно, — ответил он, тихо надеясь, что она не разлюбит его, когда узнает.

Миссис А. с любопытством рассматривала его, склонив голову набок.

— У тебя новая сережка? — спросила она. — Кажется, раньше я ее не видела.

Дэнни улыбнулся.

— Вы иногда пугаете меня, когда замечаете такие мелочи, — поддразнил он ее, радуясь тому, что ей неоткуда знать, что это подарок Дэвида.

Она хихикнула и похлопала его по руке.

— И не забывай об этом, — игриво заметила она. — Ну, где мои подопечные? Сегодня день осмотра Зака: нужно проверить, как он развивается.

Ненавидя себя за кощунственную мысль — а зачем все это надо обреченному Заку? — Дэнни сказал:

— Я хочу пошептаться с вами кое о чем, что Никки сказала Кристин.

Миссис А. удивленно подняла брови.

— Не сейчас, — прошептал он, услышав шаги Никки на лестнице, и, подняв голову, улыбнулся ей. На ней были ботинки и шапка с помпоном, а Зак был завернут в бледно-голубое флисовое одеяло.

— О чем это вы тут шепчетесь? — спросила она, подозрительно глядя на них. Затем, похоже, утратив интерес, заявила: — Через десять минут начинается вечернее занятие по растяжке, так что мне нужно спешить.

Миссис А. протянула руки к Заку, но Никки отвернулась.

— Он идет со мной, — заявила она. — Ему пойдет на пользу свежий воздух, и ему нравится быть с другими детками.

Руки миссис А. опустились.

— Сегодня у него осмотр, — напомнила она Никки.

— Я знаю; но нам не нужно больше обо всем этом беспокоиться, не так ли? — произнесла Никки скорее небрежно, чем с горечью. — Через несколько месяцев это все равно уже не будет иметь никакого значения, так что давайте не будем суетиться.

Миссис А. покосилась на Дэнни.

— Хорошо, — уступила она, очевидно, решив пока не спорить, — мы пропустим сегодняшний осмотр, но я должна продолжать регулярно его осматривать.

Никки, то ли не услышав ее, то ли просто проигнорировав, положила Зака в коляску и достала пальто.

— Мы вернемся через час с небольшим, — сказала она Дэнни. Затем, повернувшись к миссис А., добавила: — Спасибо, что пришли. Кстати, бирьяни был восхитителен. Одно из ваших лучших блюд.

Поскольку предупреждение Кристин все еще звучало у него в ушах, Дэнни наклонился к коляске, чтобы откинуть одеяльце и проверить, все ли у Зака в порядке. К его облегчению, малыш не спал и внимательно смотрел на него, и Дэнни немедленно почувствовал укол вины за то, что заподозрил худшее.

После того как Никки ушла, он предложил миссис А. чаю, и они направились в гостиную, где он и сообщил слова Кристин.

Хотя на лице миссис А. отразилось беспокойство, она произнесла своим обычным небрежным тоном:

— Для Никки сейчас вполне естественно так думать; на ее месте так рассуждала бы любая мать. Вообще-то, я полагаю, было бы очень странно, если бы она считала иначе, потому что страдания твоего ребенка намного хуже, чем твои собственные.

Хотя Дэнни и был готов согласиться с этим, но все же возразил:

— Но ведь она не права, верно? Я хочу сказать, она явно сама не своя.

— Ожидать от нее чего-то другого на данном этапе было бы преждевременно, — ответила миссис А. — Пройдет какое-то время, прежде чем Никки сможет смириться с тем, что ждет ее в будущем, и вполне понятно, что она пытается не допустить этого.

— Но она только что так об этом говорила… Ну, не знаю, почти бесчувственно, что ли.

Миссис А. кивнула.

— Никки пытается сдержать эмоции, чтобы справиться с ситуацией, — пояснила она. — Время от времени она отпускает их, но я думаю, этот процесс затянется, и мы должны позволить ей сделать это по-своему, пока она не окажется в силах принять всю правду целиком. — Она отхлебнула из чашки и поставила ее обратно на блюдце. — Ты не знаешь, родители Никки не связывались с ней? — спросила она.

Он покачал головой.

— Кристин ничего не говорила об этом. Но из того, что Спенс сообщил мне о вашей встрече с ними, я сделал вывод, что они все-таки уже связывались.

— Да, похоже, — согласилась она. — Я только задаюсь вопросом… Они как-то странно отреагировали, когда я упомянула, что болезнь свойственна аманитам и евреям. Интересно, не это ли удерживает их?

Дэнни только пожал плечами, не в силах предложить объяснение.

— Как вы считаете, может, вам стоит снова наведаться к ним? — спросил он.

Она задумчиво кивнула:

— Возможно, но сначала я поговорю об этом со Спенсом.


«Дорогой Зак, — писала Никки в своем дневнике на следующий день, — ты в последнее время стал довольно капризным, часто плачешь и отказываешься есть. Я не виню тебя, потому что мне тоже плохо, только я не плачу и пытаюсь есть. Я знаю, тебе страшно, нам обоим страшно, но я уже обещала не позволить тебе страдать, и я клянусь, что не подведу тебя. Я уже давно думаю о том, что, когда придет время, мы отправимся с тобой в место, где все обстоит так, как и должно быть, и ничто не сможет причинить тебе боль. Там я смогу позаботиться о твоей безопасности и всегда буду рядом с тобой. Я неуверена, что папа пойдет с нами, это не тот вопрос, который легко задать, и мне пока не удалось найти подходящих слов. Наверное, он будет шокирован, но он очень любит нас, и поэтому, я думаю, он предпочтет отправиться с нами, чем остаться здесь в одиночестве.

Иногда все происходящее кажется мне сном. Мне жаль, что это не так, потому что тогда я могла бы проснуться и увидеть, что все обстоит, как прежде, еще до того, как ты попал в больницу. Я все время вспоминаю, как счастливы мы были всего лишь две недели назад, и мне кажется, что с тех пор прошла целая вечность. Наверное, так и есть. Распалась связь времен. Мир перестал быть нашим домом, я больше не могу иметь с ним ничего общего. Все кажется чужим, неясным и потерявшим форму. Иногда речь людей кажется мне растянутой и искаженной, словно доносится до меня из-под толщи воды. А возможно, это я оказалась под водой и пытаюсь слушать и понять, что они говорят, — но не могу, потому что тону.

Интересно, будешь ли ты помнить хоть что-то, когда вырастешь. Я все еще представляю себе, как ты растешь, потому что так я освобождаю тебя… Я уверена, если я стану мысленно посылать тебе образы того, кем ты станешь в шесть лет, затем в шестнадцать, затем в двадцать шесть, то ты тоже себя увидишь: сильного и успешного спортсмена, или солидного адвоката, или талантливого режиссера, как папа. Нет никакой причины, по которой жизнь должна заканчиваться на земном уровне реальности. Наш ум с легкостью может перенести нас в другие места или в другие измерения, где все происходит именно так, как мы того хотим. Именно так мы защищаемся от судьбы или такого существа, как Бог, которые не позволяют нам получить право голоса или контроль над тем, что происходит с нами в этом мире. Мы можем находиться вне его досягаемости так часто, как нам того хочется, и даже можем остаться там, если такова будет наша воля. Думаю, мы так и поступим, но мы должны дать папе возможность уйти с нами, и потому, пока я не поговорю с ним об этом, мы останемся здесь, потому что с нами пока не происходит ничего плохого».

Оторвавшись от блокнота, когда Зак засопел и заворочался в своей кроватке, Никки какое-то время сидела, уставившись в пустоту, позволяя мыслям порхать у нее в мозгу подобно птицам, которые суетятся вокруг и никак не могут усесться на жердочку. Или слишком быстро сбиваются в стаю и создают слой непроницаемой черноты. Вчера она написала, что между ней с Заком и остальной частью мира словно выросла стеклянная стена, и это была правда. Она видела и слышала все, но на самом деле не подпускала к себе ничего. Воздух наполнял ее легкие, но не слишком глубоко, ее руки и ноги двигались, но уже не так плавно, как раньше.

За прошедшую неделю Никки заполнила целый блокнот длинными, хаотичными мыслями, в которых зачастую было не больше смысла, чем в тех, которые она записала сейчас, — она просто чувствовала, что должна это делать, особенно в то время, когда Зак спал, словно, водя ручкой по бумаге, она могла попасть в его сны. Некоторым это могло бы показаться сумасшествием, но какое это имело значение? Никки не была уверена, что теперь для нее хоть что-то имело значение. Да, это пораженческое настроение, и это грустно — но такова правда.

Когда Зак уйдет, какое будущее ожидает ее и Спенса? Она достаточно прочитала о генах, носителями которых они были, чтобы понимать — они не смогут иметь детей, да и захотят ли после всего случившегося? Конечно, всегда можно сделать скрининг плода, но что, если результат окажется положительным? Это означало бы аборт, а значит, убийство еще одного невинного существа…

Все эти мысли беспрестанно крутились у нее в голове, час за часом, день за днем. Иногда ей хотелось покончить со всем этим, иногда — бороться до конца. Впрочем, Никки не сомневалась, что справится; она просто еще не смогла выбрать, каким путем идти.


На следующий день она снова делала записи в дневнике, когда услышала, что Спенс вошел в дом. Он приехал раньше, чем ожидалось, и в обычной ситуации она обрадовалась бы и помчалась вниз по лестнице навстречу ему, но сейчас ей нужно было изложить еще много накопившихся мыслей, и потому она продолжала писать, пока он не зашел к ней в спальню.

— Привет, — сказал он, останавливаясь в дверях. — Что ты делаешь, Никки?

Она закрыла блокнот.

— Да так, записываю кое-что. Дэвид с тобой?

— Он пошел к своей маме и будет позже.

Ей, похоже, больше нечего было сказать, и он подошел посмотреть на Зака.

— Сколько он уже спит? — спросил он, поглаживая Зака по щеке пальцем.

— Не знаю, но, думаю, ему уже пора просыпаться.

Взяв сына на руки, Спенс вдохнул его теплый детский аромат и закрыл глаза, когда его чистота прокралась ему в сердце.

Никки смотрела на них, пытаясь соединить увиденное с тем, что она чувствовала. Чувства были на месте, но они словно замерзли или оказались запертыми по другую сторону стеклянной стены.

— Ты спустишься? — спросил он.

— Через минуту, — ответила она. — Можешь взять его, если хочешь. Ему, наверное, нужно сменить подгузник. — И снова взялась за блокнот.

Оставив ее заниматься своими делами, которые, похоже, в последнее время уже переросли в одержимость, Спенс отнес Зака в гостиную, где Дэнни смотрел «Е-новости».

— Она все еще пишет? — спросил Дэнни.

Спенс кивнул.

Он не хотел признаваться даже своему лучшему другу Дэнни, как боялся возвращаться домой сегодня вечером, но это была правда. Пока неделя набирала обороты и его все сильнее поглощали съемки, релиз, уход от реальности, который обеспечивала эта работа, ему все меньше и меньше хотелось возвращаться к действительности. Его настроение не улучшалось и от того, какой непредсказуемой бывала Никки каждый раз, когда он звонил ей: в один миг ее голос звучал сухо и равнодушно, словно она пыталась вытолкать его из их жизни, а в следующий — она уже так отчаянно нуждалась в нем, что не могла прожить в разлуке и часа. Спенса постоянно мучила совесть, заставляя думать о ней каждую секунду и чувствовать себя плохим профессионалом из-за желания послать кино к черту и все время проводить с сыном.

Сегодня, когда пришло время уезжать в Бристоль, его внезапно захлестнуло отчаянное желание взять билет на поезд куда угодно, лишь бы не сюда. Он ненавидел себя за это, но в минуты особо сильного нервного напряжения почти жалел, что Зак еще не ушел, потому что не знал, как он сумеет выдержать следующие четыре или пять месяцев, видя, как растет его абсолютно нормальный ребенок, и зная, что это всего лишь иллюзия, уловка, злая шутка, которую коварная природа проделала со всеми ними, без последующего искупления или жалости.

— Какой-то ты понурый, — заметил Дэнни. — Похоже, неделька выдалась не из легких?

— Так и есть, — признался Спенс и, сев на диван, начал осторожно будить Зака, думая о том, как легко, наверное, просто прижать одеяло к его личику, и…

— Прости! — прорыдал он, когда Дэнни подошел к нему и забрал Зака. — Я просто не… Наверное, я…

— Ничего страшного, — успокоил его Дэнни. — Ты устал, и сегодня ты увидел его в первый раз за всю неделю, вот на тебя все и навалилось.

Спенс кивнул и попытался сдержать слезы.

— Много же от меня будет пользы, если я продолжу в том же духе, — заметил он. — Я оставляю ее на целую неделю, бросаю одну, а как только возвращаюсь… — Он в отчаянии покачал головой. — Если бы она только поговорила со мной! — простонал он. — Если бы рассказала, что происходит в ее душе, то, возможно, я сумел бы помочь ей или, по крайней мере, почувствовал, что делаю что-то стоящее; но она совершенно замкнулась… Сколько она уже сидит наверху?

— Большую часть дня, — ответил Дэнни, покачивая начавшего просыпаться Зака.

— Она и с Кристин так же себя вела, а теперь вот возражает, чтобы миссис А. проводила регулярный осмотр… Ради Бога, разве она не понимает, что страдаем мы все? У меня тоже есть чувства, и о Заке нужно заботиться так, словно он здоров, потому что сейчас он и вправду здоров!

— Тш-ш, — проворковал Дэнни, когда Зак захныкал. — Думаю, вы голодны, молодой человек, но, к сожалению, мне нечем вас угостить.

— И сколько она еще собирается торчать там? — сердито прорычал Спенс, ударяя кулаком по дивану.

— Ты, главное, успокойся, — посоветовал ему Дэнни. — Она придет через минутку, она слышит его крик, а если вы двое собираетесь устроить скандал, я не смогу никуда уйти.

Вспомнив, что Дэнни и Дэвид сегодня вечером собирались пообедать с родителями Дэнни, Спенс изо всех сил постарался совладать с разочарованием. Это было очень важно для Дэна, так как он никогда никого еще не приводил домой, и, вероятно, это было еще важнее для его мамы и папы, которые, к изумлению Дэна, не имели ничего против, когда он сказал им, что приглашенный друг — мужчина.

Поскольку Спенс пару раз общался с предками Дэнни, он мог себе представить состояние паники, в котором они находились; но как бы ему хотелось, чтобы его единственным беспокойством о Заке сейчас была боязнь, как бы сын не вырос геем.

Какой удачей, истинным благословением было бы это!..


На следующий день Никки снова сидела на полу в спальне, опершись спиной о кроватку Зака, и рассеянно смотрела в стену, держа на коленях блокнот. В руке она сжимала ручку, но уже какое-то время ничего не писала.

Она слышала, как в окно барабанил дождь, и представляла себе, как капли отлетают от тротуаров, заполняя водой сточные канавы и атакуя зонтики, пока ее соседи ходят по своим делам. Кто они на самом деле, эти люди? Какую жизнь они ведут? У них есть семьи или среди них есть одинокие? Если есть, то она с удовольствием крепко обняла бы их, чтобы дать им ощутить себя нужными и в безопасности. Никки испытывала глубокую грусть, думая об их изоляции и отторжении. Она чувствовала какую-то связь с ними, кем бы они ни были. Их одиночество она ощущала, как собственное, и ей хотелось помочь им излечиться от него.

Мысли Никки переключились на Дэвида и Дэна. Теперь они были парой, и это чудесно. Она не удивилась, когда Спенс сказал ей, только порадовалась за них и огорчилась из-за Кристин. Они вчера поздно вернулись от родителей Дэнни и проспали почти все утро. Когда они наконец встали, то убедили Спенса пойти на «Фабрику» и пообщаться со старыми приятелями. Никки не испытывала никакого желания идти туда: Зак, кажется, немного простудился, и она осталась дома, чтобы присматривать за ним.

Спенс уже вернулся. Она слышала, как он вошел примерно полчаса назад, но Дэна и Дэвида с ним не было. В доме было необычайно тихо, словно он затаил дыхание. Она предположила, что он занялся работой за компьютером. Ему нужно много потрудиться и отправить множество электронных писем. Но неожиданно он поднялся по лестнице и вошел в комнату. Она посмотрела на него, и ее сердце беспокойно забилось, когда он снял дорожную сумку с платяного шкафа и начал упаковывать вещи.

— Что ты делаешь? — спросила она, выталкивая голос из темницы горла. — Я думала, ты останешься до завтра.

— Нет, — коротко ответил он. Его взгляд, движения, все поведение были сдержанными. Разочарование кипело в нем, гнев бился в его сердце. Внезапно он взорвался. — Я так больше не могу! — закричал он. — Это сводит меня с ума. Я не могу поговорить с тобой, ты не хочешь говорить со мной… Мне нужно убираться отсюда!..

Его слова ударяли ее, словно камни.

— Спенс! Нет! Подожди! — невнятно бормотала она, начиная вставать. — Ты не можешь уйти. Ты не можешь вот так просто оставить меня.

— Почему? Я тебе не нужен. Тебе вообще никто не нужен… Все, что ты делаешь, это сидишь и пишешь что-то в этой чертовой книжке, прикидываясь, что скоро он вырастет, и разговариваешь, будто с ним все будет хорошо… Нет, я так не могу. Он умрет, Никки. Ты должна признать это…

Стеклянная стена в ее душе рушилась, разлетаясь острыми смертоносными осколками.

— Я знаю это! — в отчаянии простонала Никки. — Но я… Спенс, нет! Не уходи! — Она запаниковала, когда он повернулся к двери.

— Я должен… — Его голос срывался от горя, когда он обернулся. — Я не настолько силен для этого, Никки. У меня не хватит духу смотреть, как он умирает, и одновременно чувствовать, как ты ускользаешь от меня. Я не…

— Он — твой сын! — закричала она, когда он сбежал вниз по лестнице. — Ты не можешь просто бросить его! О боже, Спенс, пожалуйста! — взмолилась она, перегнувшись через перила, когда он сорвал с вешалки пальто. — Не оставляй меня. Я одна не справлюсь.

— Прости! — всхлипнул он, распахнул входную дверь и исчез в потоках дождя.

Никки уже преодолела половину лестницы, бросившись за ним, когда услышала крик Зака. Она помчалась обратно в спальню и схватила его на руки.

— Все хорошо, — шептала она сквозь горе и страх, разрывавшие ее на части. — Все хорошо. Мама здесь.

Зак продолжал кричать громче, чем когда-либо прежде, словно каким-то невероятным образом чувствуя, что происходит.

Она подошла вместе с ним к окну, но Спенса и след простыл.

— Он не может уйти, — задыхалась она, не чувствуя, что по щекам у нее текут слезы. — Он нам нужен. О боже, Спенс! — стонала она, и ее голос превратился в вопль муки и отчаяния. — Спенс, вернись, пожалуйста, вернись!

Зак все еще кричал — громкие очереди стаккато резали уши. Она смотрела на него и не знала, что делать. Его лицо было красным и недовольным, щеки намокли от слез.

— Мне жаль! — Она заплакала и поцеловала его. — Мне правда очень жаль.

Никки легла рядом с ним и расстегнула лифчик. К ее облегчению, он взял грудь и начал сосать, а она продолжала плакать, и ее плечи сотрясались от рыданий. Она не знала, что делать или к кому обратиться. Где же родители? Миссис А. рассказала им о Заке, так почему же они не приехали? Уму непостижимо! Они ведь не оставят ее наедине с бедой? Ужас начал безжалостно пробиваться в ее душу. Она тоже хотела уехать, но не могла. У нее не было никакого выхода. Она была всем, что оставалось у Зака, и она должна сделать все возможное, чтобы защитить его, пусть и зная, что в конце концов потерпит фиаско.

Она посмотрела на свой мобильный телефон на полу: он начал звонить. На экране появилась фотография Дэнни. Она не могла дотянуться до трубки, да и не хотела говорить сейчас ни с кем. Она только желала, чтобы Спенс вернулся и их жизни снова стали прежними, такими, какими они были до того, как все разрушилось.

Час спустя она все еще лежала на кровати с Заком, наблюдая за ним, когда он поднял на нее взгляд. Как это будет, когда он не сможет больше видеть или слышать? Насколько тяжело ему будет, когда ему придется прилагать все свои силы, чтобы дышать или глотать, когда его крошечные ножки и ручки потеряют способность двигаться, а мозг перестанет функционировать? Она не думала, что сумеет выдержать это — она знала, что не сумеет, — и все же ей как-то придется это сделать.

Она лишь смутно осознала, что входная дверь открылась и закрылась, и услышала шаги на лестнице. Где-то в глубине сознания сформировалась мысль, что это может быть Кристин или Дэвид с Дэном. «Пожалуйста, пусть это будет Спенс! — мысленно взмолилась она. — Пожалуйста, пожалуйста…»

— Привет, — сказал он, появляясь в дверях.

Ее сердце осуществило свой следующий ритмичный удар с таким трудом, что это причинило боль. Она посмотрела на него и ощутила невыразимый прилив любви. Его волосы были мокрыми, лицо исказилось от нестерпимой муки и страдания, которые сокрушали их сердца.

— Прости! — хрипло произнес он, подходя к кровати и садясь рядом с ней.

— Все нормально, — прошептала она, беря его за руку. — Ты вернулся,и это все, что имеет значение.

Он заключил ее и Зака в объятия и крепко сжал, и эти объятия давали ощущение защищенности и единения.

— Прости, прости, — повторял он. — Я не знаю, что… Я просто сорвался, но клянусь: это никогда больше не повторится.

— Это я виновата, — промолвила она, отстраняясь, чтобы посмотреть на него. — Я отталкивала тебя… О боже, Спенс, прости… Это… Это так тяжело…

— Я знаю, но мы справимся, — сказал он ей.

Никки кивнула, словно набравшись сил из света, сияющего в его глазах.

— Я буду больше стараться, — пообещала она. — Я просто… Я так боялась идти дальше… Я думала, что если остаться там, где я была тогда, то ничего страшного не произойдет. Я знаю, это звучит дико… — Ее взгляд, когда она снова посмотрела на него, был одновременно печальным и умоляющим. — Ты ведь никогда не бросишь нас, правда? — резко выпалила она.

— Никогда, — поклялся он. — Моя жизнь ничего не стоила бы без тебя. Или тебя, — добавил он с кривой улыбкой, глядя на Зака. — Мы будем здесь, рядом с тобой, мой замечательный, особенный мальчик. Независимо от того, что случится, или как трудно нам будет, я клянусь, что никогда не подведу тебя. Или тебя, — сказал он Никки. — Я никогда, никогда больше не оставлю вас, как сегодня.

ГЛАВА 17

Прощаться в это воскресенье для Спенса и Никки оказалось намного труднее, чем когда-либо раньше, но, вместе с тем, в некотором смысле и легче. Проведя остальную часть субботы и большую часть утра в разговорах, часто прерывавшихся совместным плачем, они почувствовали, что связь между ними окрепла настолько, что, по их обоюдному мнению, могла теперь дать им силу, которая будет поддерживать их в разлуке.

— Ты точно уверена, что справишься сама? — пробормотал он, зарывшись лицом в ее волосы, когда они крепко обнялись при расставании.

— Все будет прекрасно, — пообещала она. — Я буду очень скучать по тебе, но ты вернешься в следующие выходные, и к тому же мы будем болтать по телефону каждый день. — Она улыбнулась ему. — Ты расскажешь мне о съемках, о том, как они продвигаются, — предложила она. — Какое-то время мне придется виртуально жить твоей жизнью.

Он погладил ее по щеке.

— Ты подумаешь о переезде в Лондон? — мягко спросил он.

Хотя внутри у нее все сжалось от подобной перспективы, Никки понимала, что рано или поздно ей придется это сделать, а потому ответила:

— Я поговорю с мистером Пирсом и миссис А., спрошу, смогут ли они познакомить меня с кем-то там.

— И ты свяжешься с группой поддержки на этой неделе? — напомнил он ей об их договоре.

— Обязательно. Вот только найду такую группу в этой стране. Должны же они где-то быть. Если же нет, то, возможно, мы могли бы поехать в Штаты, чтобы поговорить с кем-нибудь там.

— Любой вариант подойдет, — кивнул он. — Если мы будем делать все возможное, чтобы помочь ему, да и самим себе, то, я думаю, мы непременно справимся.

Испытывая к нему больше любви, чем когда-либо, она привстала на цыпочки, чтобы его поцеловать.

— Тебе уже пора, — сказала она, — у тебя завтра много дел.

Вспомнив о том, что его ожидало в лондонском доме, он застонал и горестно вздохнул.

— Я только надеюсь, что Дэн и Дэвид уладят все с Кристин к тому моменту, когда я туда доберусь, — заметил он. — Какой она показалась тебе в прошлый раз, когда ты с ней говорила?

Никки скорчила гримаску.

— Сердитой, обиженной, именно такой, какой и стоило ожидать. Но сейчас, по крайней мере, она, кажется, хочет остаться жить с нами. Хотя следующие несколько недель ей будет очень нелегко и жить, и работать с Дэвидом.

— Именно этого я и боялся, — сказал Спенс, — ну что ж, будем надеяться, что они, как профессионалы, оставят выяснение личных отношений до того момента, как мы закончим съемки. — Затем, подойдя к дивану и подняв Зака на руки, он нежно поцеловал сына в макушку. — Я хочу, чтобы ты позаботился о маме, — прошептал он, — и был хорошим мальчиком. Больше не плачь, хорошо?

Зак сложил губки в букву «о», заставив их обоих растаять от умиления, а когда у него изо рта появился маленький пузырь, они засмеялись и заплакали от гордости и отчаяния. Достав телефон, Спенс сделал снимок и поставил его как заставку.

— Можешь еще записать его крики и использовать как рингтон, — пошутила Никки.

Он поднял бровь.

— Наверное, я так и сделаю, — сухо ответил он и, обняв их обоих напоследок, передал Зака матери и взял сумку. — Нет, оставайся здесь, в тепле, — сказал он, когда Никки пошла за ним к двери. — Я позвоню, как только доберусь до станции.

— За это время столько всего может произойти, — поддразнила она его, — так что смотри, не забудь.

Рассмеявшись и ощутив наконец уверенность в том, что она действительно в состоянии справиться со всем сама, он лукаво подмигнул ей и уехал.


Когда Спенс ушел, Никки снова уложила Зака спать и принялась за уборку, так как на выходных в доме никто ничего не убирал. В раковине было полно грязной посуды, по всему дому валялись воскресные газеты, игрушки Зака, с десяток пустых кофейных чашек и наваленные кучей диски. Ей не очень много удалось сделать к тому времени, когда Спенс позвонил и сообщил, что он уже в поезде. Не успела она договорить с ним, как позвонила Кристин — уже в третий раз за день: ей снова хотелось поплакаться.

— Скажи мне честно, — закричала она, — ты знала? Именно поэтому ты и не хотела говорить с ним обо мне?

— Крис, у меня голова совсем о другом болит, — напомнила ей Никки.

— Это вовсе не означает, что ты не знала, так почему не сказала мне? Как моя ближайшая подруга, ты должна была поступить по совести…

— Кристин, я ничего не знала, — перебила ее Никки. — Ладно, у меня были подозрения, но кто я такая, чтобы высказывать их тебе?

— Как ты можешь так рассуждать, когда ты обязана говорить мне правду и поддерживать меня во всем? Если бы я знала, что происходит, то, возможно, была бы в состоянии остановить это.

— Крис, сексуальную ориентацию Дэвида ты вряд ли смогла бы «остановить».

— Какая еще ориентация? Мне лучше знать, я достаточно с ним встречалась, и если бы ты была мне хоть чуточку подругой, ты бы уже звонила Дэнни, чтобы сказать ему: «Отвали!»

Рассердившись, Никки возразила:

— Кристин, ты должна просто пережить это. Ваши отношения с Дэвидом все равно никогда не были особенно близкими, по крайней мере, в моем понимании, и я думаю, не стоит так заводится из-за…

— Вы только послушайте ее! — возмущенно вскричала Кристин. — Она думает, что знает все на свете. Так вот, заруби себе на носу: мы с Дэвидом были ничуть не менее близки, чем вы со Спенсом, и если бы Дэнни не влез…

— Дэнни и Дэвид были друзьями еще до того, как мы познакомились с тобой, — напомнила ей Никки. — А теперь извини, мне пора. Зак в любую минуту может захотеть есть…

— Я понимаю, тебе абсолютно все равно, что я там чувствую, но только вспомни: я — та подруга, которая поддерживала тебя всю прошлую неделю, и если ты не можешь сделать того же для меня… ну, в общем, по крайней мере, я теперь знаю цену нашим отношениям.

— О Крис, не начинай! — простонала Никки. — Я действительно ценю все, что ты для меня сделала, но, что бы я ни сказала, Дэвид все равно не передумает.

— Откуда ты можешь это знать, если даже не пробовала?

— Я просто знаю. Ну, хорошо, если хочешь обсудить это подробнее, давай, я слушаю.

— Ты точно уверена? — спросила Кристин уже более кротким тоном. — То есть, если у тебя нет времени…

— Повтори мне еще раз, что тебе сказал Дэвид, когда вы с ним виделись.

И когда Кристин вернулась к самому началу, добавляя даже больше деталей, чем в течение последних трех телефонных звонков, Никки устало примостилась в углу дивана, чтобы выслушать ее, как и подобает хорошей подруге.

За время пока Кристин изливала душу, Никки удалось накормить Зака, сменить ему подгузник и даже уложить спать. Когда подруги закончили разговор, Зак заснул почти немедленно. К этому моменту она сама так устала, что решила перенести уборку на завтра, и тоже легла спать.

Она свернулась калачиком под пуховым одеялом и выключила свет, но снова ощутила, как знакомый страх происходящего начинает наступать на нее из темноты, словно физическая сила, намеревающаяся ее задушить. Эта неизвестная сила всегда находилась рядом, притаившись, словно хищник, и крала ее радость, сон, способность мыслить логически, даже удары ее собственного сердца. Никки была настроена отбить ее поползновения, постоянно напоминая себе, что здоровье Зака еще даже не начало ухудшаться и что она должна дорожить каждым днем, проведенным с ним, и прекратить пугать себя до полусмерти мыслями о будущем, — но сделать это было нелегко.

Несмотря на ужасную усталость, ей удалось укротить демонов и заснуть только за полночь, но в два она снова проснулась из-за криков Зака, таких же сильных, как и в предыдущую ночь. Она понятия не имела, отчего он кричал: от гнева, боли или голода. Грудь он брать отказывался, и при этом успокоить его можно было не больше чем на час.

К утру она была совершенно разбита и находилась в полном отчаянии из-за беспомощности и беспокойства. Он все еще капризничал, но, по крайней мере, немного поел, и она решила пока не звонить миссис А. Все младенцы иногда кричат по причинам, которых никто не может определить, напомнила себе Никки, и другие матери как-то справляются, а значит, и она выстоит. Однако у большинства матерей не было ребенка, страдающего неизлечимой болезнью, и даже если симптомы, по мнению врачей, еще не должны начинать проявляться, откуда ей знать, не с ними ли связано его нынешнее состояние?

Наконец, после бесплодных попыток успокоить его в течение всего утра, она позвонила миссис А., чтобы спросить ее, что происходит.

— Не волнуйся, — ответила миссис А., — день у меня сегодня весь расписан, но я приеду при первой же возможности.

К тому времени, когда она приехала, Никки была готова лезть на стену от беспокойства и усталости.

— Он никак не утихает, — заплакала она, вручая орущий сверток миссис А. — Я не знаю, что с ним случилось. Он никогда раньше не вел себя так.

— Тш-ш, — начала успокаивать ребенка миссис А., покачивая его на руках, — что с нами такое, а? Животик болит? Или мы сегодня просто немного не в духе?

Зак продолжал кричать, и миссис А. провела обычный осмотр, словно ее совершенно не тревожил производимый им шум.

— Я не думаю, что он страдает от боли, — заметила она, когда Никки закрыла ладонями уши.

— Тогда почему он не умолкает?

— Похоже, это просто такой период развития, но, если он не успокоится к следующему утру, отвези его к педиатру. Завтра дежурит доктор Мертон. Я знаю, он тебе больше нравится, чем доктор Миллз.

— А что мне делать до этого времени? — беспомощно спросила Никки.

— Попробуй с ним погулять. Возможно, поездка в коляске убаюкает его, и он уснет. Если это не сработает, позвони мне, я попозже приеду и покатаю вас в машине. Обычно это достигает цели.

Миссис А. была права насчет коляски. Это и правда сработало, но только пока Никки толкала ее взад-вперед. Как только она вернулась домой и достала Зака из коляски, он начал кричать, а она просто слишком устала, чтобы снова выходить на прогулку. Верная своему слову, миссис А. заехала за ними, и все вместе они отправились кататься. К счастью, дождь перестал лить, но был час пик, и потому они постоянно останавливались, пока не выехали на окраину города. Через несколько минут после того, как они оказались на загородном шоссе, Зак и Никки уже крепко спали и оставались в таком состоянии всю дорогу до самого Уэллса и обратно. Притормозив у дома Никки, миссис А. осторожно разбудила ее.

К невыразимому облегчению, Зак проснулся лишь тогда, когда Никки переодела его ко сну. Она уложила его, даже не давая ему грудь; ей так хотелось спать, что она уснула, как только ее голова коснулась подушки.

Час спустя Зак снова вопил. Вспомнив о том, что он голоден, Никки приложила его к груди, он немедленно присосался к ней и стал жадно есть. Она задремала и уже почти уснула, когда ее вернул к реальности еще более нетерпеливый крик. Встав с кровати и взяв сына на руки, Никки начала мерять шагами комнату, туда-сюда, туда-сюда. Она бормотала детские стишки, гладила ему спинку, давала грудь. В конце концов он уснул, но не прошло и часа, как снова начал беспокойно кричать.

Доктор назначил осмотр на следующее утро, на десять тридцать, и к тому времени, как она добралась туда, Зак крепко уснул. Он продолжал спать во время осмотра и не просыпался, пока они не вернулись домой. Но как только Никки положила его в кроватку, он сразу же заорал. Она была настолько измотана, что хотела накричать на сына и даже потрясти его, лишь бы заставить замолчать, но Зак по-прежнему орал, и никак нельзя было понять, что с ним не так.

В отчаянии Никки снова позвонила миссис А., и та пообещала приехать, как только освободится. Через несколько минут после того, как она положила трубку, Зак прекратил кричать. Он лежал в своей кроватке, пристально глядя на нее воспаленными, влажными глазками, а нежный румянец на щеках придавал ему такой умильный вид…

— Ты маленький хулиган, — нежно укорила она его. — Я знаю, что это не твоя вина, но мне так жаль, что ты не можешь сказать мне, что случилось.

Он булькнул и причмокнул губами, а затем, пару раз забавно хмыкнув, уснул.

Никки смотрела на него и не знала, смеяться ей или плакать. Она была так измучена, что ни на то, ни на другое у нее просто не осталось сил.

Хотя ей ничего не хотелось так, как рухнуть на диван и провалиться в сон, она оглянулась, увидела беспорядок в комнате и подумала, что в душе у нее творится не меньший кавардак. Ее это волнует? Ответ отрицательный — во всяком случае, не сейчас. Все, что имеет значение, это упасть на подушку и закрыть глаза, пока есть такая возможность. Она укрылась одеялом и уже через несколько минут, а может, и секунд спала мертвецким сном.

И тут зазвонил телефон, вырывая ее из глубин небытия и возвращая в действительность.

Заставив себя открыть глаза, она поняла, что звонит Спенс, и высунула руку из-под одеяла, чтобы взять телефон. Если бы это был кто-то другой, она бы проигнорировала звонок, но она пообещала позвонить ему после посещения врача, и он будет волноваться, не получив от нее никаких известий.

— Привет, — сказала она, пытаясь придать голосу бодрость.

— Привет, все нормально?

— Да. Похоже, с ним все хорошо. Просто такой период. Он сейчас спит.

— У тебя такой голос, словно ты тоже спала.

— Ну да.

— Прости, я должен был догадаться.

— Ничего страшного. А у тебя как дела?

— Хорошо. Дэвид сейчас заново устанавливает свет, а я решил позвонить тебе. Все, спи. Позвони, когда проснешься.

Не в состоянии даже попрощаться, она уронила телефон на пол и только снова укуталась в одеяло, как кто-то постучал в дверь. Где-то далеко, в самых дальних закоулках ее памяти зашевелилось воспоминание, что миссис А. обещала зайти попозже: значит, ей надо открыть дверь, иначе миссис А. будет волноваться. С трудом встав на ноги, она потерла руками лицо, чтобы привести себя в чувство, и, молча произнеся благодарственную молитву за то, что Зак все еще крепко спал, пошла к двери, чтобы впустить миссис А. в дом.

— Нам действительно нужно дать вам ключ, — открывая дверь, сказала она, зевая. — Спенс должен был заказать дубликат… — Она замолчала, внезапно смутившись и растерявшись, как только увидела, кто стоит на пороге.

У нее закружилась голова.

Это сон?

— Мама… Папа… — пробормотала она. Они выглядели здесь настолько не к месту, что Никки никак не могла поверить в то, что это и правда ее родители.

— Можно войти? — спросил отец.

Сердце у нее сжалось. Он выглядел… другим. Постаревшим и как-то странно съежившимся. Затем Никки вспомнила, как еще во время прошлой встречи заметила, что он похудел.

— Мы узнали… — начала мать. — Мы приехали, потому что…

Никки перевела на нее взгляд. Сомнения были так не свойственны стилю ее матери! Ее лицо было бледным, и в его выражении было что-то такое, что заставило Никки ощутить неловкость. Где же то облегчение, которое она должна бы испытать оттого, что они наконец приехали? Возможно, для этого чувства уже было слишком поздно. Они слишком долго собирались.

Никки отошла в сторону, пропуская их в дом, а затем, вспомнив, какой там ужасный бардак, с трудом сдержалась, чтобы не попросить их подождать немного за дверью. Они могут воспринять хаос как доказательство того, что она не справляется с ситуацией. Они наверняка предположат, что она расклеилась, скатывается в депрессию, корит себя на чем свет стоит за ошибку, которую допустила, решив сохранить ребенка. Именно это и предсказывала ее мать, и, как только она войдет в гостиную, непременно объявит о своей правоте. Возможно, даже заявит: «Ну, что я тебе говорила?»

И тут сердце Никки ухнуло куда-то вниз: она вспомнила ужасную, невероятную действительность того, что происходит с Заком. По сравнению с этим ничто иное не имело никакого значения.

Никки смотрела, как мать обводит взглядом гостиную, словно впитывая в себя обстановку, и взмолилась, чтобы та не стала ее судить. Ну почему ей нужно было приехать именно сегодня, в тот единственный день, когда Никки чувствовала себя совершенно разбитой и измученной? Она не могла понять, что творится у нее в душе. Все происходило совсем не так, как она себе представляла.

Она напряглась, когда Адель подошла к кроватке, в которой спал Зак. Она не видела ее лица, заметила только, как мать прижала руку к горлу и издала приглушенный крик… Чего? Радости? Гордости? Стыда за то, что не хотела его рождения? Ужас от того, что его ожидало? О чем она думала?

Никки смотрела, как отец подошел к матери и заглянул через ее плечо. Создалось впечатление, что он хотел увидеть внука, но боялся подойти слишком близко. Любой другой новоиспеченный дедушка взял бы ребенка на руки и почувствовал, как его постепенно переполняет гордость. Почему он не может так поступить?

— Может, хотите чаю? — услышала она свой собственный голос. Она любила их и была рада, что они приехали, хотя и понимала, что они ничего не сумеют исправить, как они всегда могли исправить все остальное. Этой ситуацией отец управлять не мог.

Никки не знала, известно ли им что-нибудь о болезни Тея-Сакса. Теперь они все стали жертвами этого мутировавшего гена. И это было тем, что связывало их — ее, Спенса, его родителей, ее родителей; они все, должно быть, носители, по крайней мере, один из ее родителей и один из родителей Спенса.

Она спросила себя, кто — мать или отец?

Отец казался больным.

— У тебя усталый вид, — заметила мать. В ее тоне не было и следа самодовольства, только забота, и внезапно Никки захотелось заплакать.

— Присутствие маленького ребенка утомляет, — ответила Никки, пытаясь говорить иронично-беззаботно. Ей очень хотелось, чтобы они узнали, каким был Зак до того, как жестокая болезнь отняла их светлые мечты, поэтому она добавила: — Все так прекрасно начиналось, он спал большую часть ночи, хорошо кушал, но выяснилось, что он просто притворялся, чтобы вызвать у нас ложное чувство безопасности.

Ее мать улыбнулась.

— Да, они это умеют, — согласилась она, словно знала о младенцах все, хотя сама родила лишь одного.

Никки посмотрела ей прямо в глаза, но тут же отвернулась, испугавшись, что из нее польются слова, возможно, не имеющие никакого смысла. Быстро расчистив место, чтобы родители могли сесть, она сказала:

— Пойду поставлю чайник.

— Не суетись, — остановила ее мать. — Мы не хотим чаю. Мы… — ее взгляд метнулся к мужу, — приехали, чтобы посмотреть, как ты живешь. — Она повернулась и снова взглянула на Зака, в то время как отец не спускал глаз с дочери.

— Нам нужно кое-что сообщить тебе, — тихо произнес он. — Так, может…

— …присядем? — закончила за него мать.

Никки доводилось слышать, что люди, прожившие долгое время вместе, становятся способны начинать и заканчивать фразы друг друга. Их мысли следуют друг за дружкой, как нитка за иголкой.

Этому ее научила бабуля Мэй. Ей внезапно остро захотелось, чтобы и бабуля Мэй была рядом. С ней она всегда чувствовала себя в полной безопасности, а ее родители — почему-то совсем наоборот.

Усталость взяла над ней верх, все стало казаться похожим на сон, почти ирреальным.

Когда они сели, мать снова осмотрела комнату, очевидно, задерживая взгляд на грязных тарелках, разбросанных подгузниках, газетах и дисках, сваленных в кучу.

Отцу, похоже, было неудобно: он оказался слишком крупным для этого кресла. «Нам нужно кое-что сообщить тебе», — начал он, и, вспомнив, что произошло в прошлый раз, когда он произнес эти слова, Никки почувствовала желание защищаться. Внезапно вспыхнул неконтролируемый гнев на то, как ее отец рылся в жизни Спенса и пытался намекнуть, что он похож на своего покойного родителя, который, возможно, вообще не приходился ему отцом. Если сегодня они произнесут хоть слово против Спенса… Она не допустит этого. Ей сразу захотелось, чтобы они ушли. Однако еще больше ей хотелось наброситься на них с упреками за то, что они передали ей ген, который со временем убьет Зака. Было бы хорошо обвинить их во всем, но в то же время она их все-таки любила и так радовалась, что они приехали. Ей хотелось обнять их крепко-крепко. Они здесь. Наконец-то.

Она снова посмотрела на отца и увидела человека, который всегда приходил к ней на помощь, считал ее рождение лучшим событием в своей жизни и хотел сделать ее мир идеальным во всех отношениях.

Она спросила себя, каково это — быть родителем, который отдавал своему ребенку все в течение восемнадцати лет, а в результате ребенок заявил, что ему все равно, чего они там хотят, ибо он избрал себе другой путь.

Должно быть, это намного хуже, чем быть родителем, чей ребенок капризничал в течение трех ночей и двух дней подряд.

Но далеко не хуже, чем быть родителем ребенка, страдающего болезнью Тея-Сакса.

— Похоже, тебе нужен помощник, — заметила мать, все еще рассматривая беспорядок в комнате.

Никки снова посмотрела на нее. Это что — критика? Она что, чувствует некоторое удовлетворение от того, что жизнь доказала ее правоту? Никки больше не могла сдерживаться. Друзья ее бросили. Ребенок скоро умрет, его отца вечно нет дома… Его отец — сын педофила. Зачем они копались в прошлом Спенса? Почему они хотя бы для начала не познакомились с ним лично? Они явились сюда, чтобы попытаться разлучить их?

Внезапно Никки вскочила на ноги, и не успела она оглянуться, как с языка у нее полились слова — сердитые, горькие, обличительные.

— Только в вашем мире люди нанимают помощников! — кричала она. — В моем мы не можем позволить себе горничных, прислуги или как вы их там называете. Но, по крайней мере, мы правильно выбираем приоритеты. Для меня на первом месте — мой ребенок, и так будет всегда. Так что не смейте являться сюда и смотреть сверху вниз на меня и мой дом… — Ее голос начал срываться. — Я хочу, чтобы вы ушли! — продолжала кричать она. — Пожалуйста, уходите немедленно. Мне не интересно, что вы собирались сказать, точно так же, как вам не интересна я.

— Николь, пожалуйста, постарайся успокоиться, — тихо попросил ее отец.

— Не говори со мной так! — бушевала Никки.

Мать встала.

— Она переутомилась, — пояснила Адель мужу. — Сегодня мы ничего не сможем сделать. Пусть поспит.

— Да, вот именно, уходите! — вопила Никки, когда они направились к двери. — Не трудитесь помогать мне прибираться здесь, я знаю, что это ниже вашего достоинства — касаться чего-то, что могло бы принадлежать Спенсу или даже вашему собственному внуку. Нет, не надо! — крикнула она, когда ее мать попыталась прикоснуться к ней. — Просто уходите. Вам здесь не рады, так что даже не думайте о возвращении. У вас больше нет ни дочери, ни внука! Вы слышите меня? Теперь вы, наверное, счастливы, потому что я никогда не была вам нужна. Я — та, кто разрушил вашу жизнь, помните?

Лицо ее матери превратилось в маску горя.

— Я понимаю, мы выбрали неудачное время, — примирительно сказала она, — но мы любим тебя, Николь, и мы готовы помочь тебе, в чем…

Никки закрыла ладонями уши.

— Оставьте меня в покое! — неистовствовала она. — Я не хочу больше вас видеть. Просто уходите.


Никки все еще рыдала, когда, полчаса спустя, приехала миссис А.

Впустив ее в дом, Никки села на диван и прижала к себе Зака, словно в целом мире ничего больше не имело значения. На самом деле так и было. Она держала ребенка на руках с тех самых пор, как уехали ее родители: ей нужно было чувствовать тепло его крошечного тельца и ту неразрывную связь, которая существовала между ними. Почему все было совершенно по-другому между ней и ее матерью? Или она просто каким-то образом потеряла это чувство?

Миссис А. пошла в кухню, чтобы приготовить чай, а потом села на диван и взяла на руки Зака, пока Никки рассказывала ей о том, что произошло.

— Я знаю, что не должна была вот так взрываться, — шмыгнула она носом, — но я не могла сдержаться. Я так устала, столько всего навалилось на меня. Я подумала, что они опять хотят сказать какую-то гадость о Спенсе или попытаться разлучить нас…

Миссис А. понимающе улыбнулась.

— Они его хоть раз упомянули? — спросила она, наблюдая за тем, как бархатные голубые глаза Зака осматривают комнату, возможно, в поисках матери, чей голос он слышал, но понимал, что держит его другая женщина.

Никки покачала головой и посмотрела на Зака.

— Они даже не спросили, можно ли им подержать внука, — жаловалась она, чувствуя, что снова оказалась на грани срыва. — Я так хотела, чтобы они приехали, а теперь я жалею, что увидела их. — Она посмотрела на миссис А. — Вы думаете, я слишком остро отреагировала? Я погорячилась, да?

Откинувшись на спинку дивана и устроив Зака поудобнее, миссис А. ответила:

— Очень трудно думать логично, когда у тебя нет возможности выспаться, и я уверена, что твои родители поняли это.

Никки почувствовала беспокойство и ощутила укол вины, спросив себя, действительно ли они все поняли. Из того, что сказала мать, похоже, она поняла состояние дочери, но Никки было жаль, что нельзя повернуть время вспять: теперь она, по крайней мере, попробовала бы выслушать их.

— Когда я встречалась с ними, — осторожно начала миссис А., — они рассказали мне о том, что им удалось узнать о семье Спенса.

К возникшей в голове Ники тяжести добавилась резкая боль в сердце.

— Вы имеете в виду — о его отце? — уточнила она, почувствовав, что ей стало плохо до тошноты и она сейчас просто упадет в обморок.

Миссис А. кивнула:

— Я так понимаю, ты еще не говорила об этом Спенсу.

Никки качнула головой:

— Может, он и не знает, а если так… Даже если он знает, им не следовало так поступать. Это было ужасно, а когда они попытались намекнуть мне, что он, возможно, похож на отца… Как они могли подумать такое, если даже не видели его ни разу?

В глазах миссис А. была печаль.

— Я согласна, это неправильно, — сказала она, — но их поступок… Это, возможно, не лучший способ продемонстрировать свои чувства, но я не сомневаюсь: они так поступили из беспокойства и любви к тебе.

— И все равно, так нельзя.

Поскольку спорить тут было не с чем, миссис А. сменила тему и спросила:

— Они сказали тебе, что у них сейчас некоторые трудности?

Никки почувствовала, как у нее перехватило горло.

— Похоже, твой отец потерял свой бизнес, — продолжала миссис А., — и они были вынуждены продать свой дом.

Никки внезапно стало жарко.

— И где они теперь живут? — хрипло спросила она. — Где вы их нашли?

— Они все еще в Бате, но в квартире друга, которую снимают.

Никки отвела взгляд, не в состоянии представить себе отца, переставшего быть богатым и успешным; и все же это объясняло, почему он вел себя и даже говорил так… униженно. Теперь, хоть и с большим опозданием, она поняла, почему гостиная их дома, когда она была там, показалась ей незнакомой. Просто там не было многих предметов. Они, должно быть, продали картины и старинные вещи, но этого все равно не хватило, чтобы сохранить дом.

— Так, значит, вот что они хотели сообщить мне, вот для чего приходили, — пробормотала она, чувствуя себя хуже, чем когда-либо раньше, из-за того, что накричала на них.

— Возможно, — согласилась миссис А., — но я также думаю, что они хотели повидаться с внуком.

Это немного ободрило Никки.

— Но они даже не спросили, можно ли взять его на руки.

— Возможно, они не хотели тревожить его, если он спал.

Никки разорвала салфетку, которую сжимала в руках, на мелкие кусочки; она выбросила обрывки и достала новую.

— Думаю, они приехали, потому что хотели, чтобы я знала: они не могут помочь мне, потому что у них больше нет денег.

— Есть и другие способы оказать поддержку, — напомнила ей миссис А.

— Не для моих родителей. Для них деньги и статус означают все.

— Конечно, ты знаешь их лучше, чем я, — уступила миссис А., — но считаю, что ты станешь мыслить чуть более объективно после того, как немного поспишь. Думаю, мне лучше переночевать у тебя.


К тому времени, когда Спенс приехал домой на выходные, Никки лишь один-единственный раз удалось насладиться такой роскошью, как полноценная ночь сна, — именно тогда, когда у нее осталась ночевать миссис А.; но все-таки иногда ей удавалось поспать урывками, и даже по несколько часов подряд.

Конечно, она устала и была раздражительна, и ей ничуть не стало легче, когда в первую же ночь Спенс отправился в пустую спальню Дэвида и Кристин, заявив, что обязательно должен немного поспать, иначе он не сможет снимать кино в понедельник.

В субботу утром Спенс спустился вниз свежим и исполненным желания ехать работать. Однако одного взгляда на Никки было достаточно, чтобы понять: у нее совершенно нет сил даже для того, чтобы выйти из дому.

— Почему бы мне не отвезти его на «Фабрику», пока ты немного поспишь? — предложил он, доставая кричащего Зака из кроватки. — Я не знаю, как ты, сын мой, но я умираю от голода.

— Я тоже, — сообщила ему Никки, — но ничего страшного, идите развлекайтесь, а я пока приберу здесь.

Спенс обернулся.

— Ты намекаешь, что я мог бы помочь тебе сделать работу по дому? — удивился он.

— Я была бы рада, если бы кто-нибудь это сделал.

— То есть я работаю всю неделю, иногда по пятнадцать-шестнадцать часов в день, а когда приезжаю домой, то должен надевать фартук? Этот номер не пройдет.

Никки мгновенно вскипела:

— Тогда, возможно, тебе не стоит трудиться приезжать домой!

Он немедленно дал задний ход:

— Ладно, прости, был не прав. Я просто не хочу, чтобы то недолгое время, которое мы проводим вместе, мы тратили на стирку, уборку и всю эту чушь. Надо же иногда и расслабиться. Зак, мой мальчик, что случилось? У-a, у-a… Ты должен остановиться.

Никки молча наблюдала за тем, как постепенно горестный плач Зака стих, и вот он уже смотрит на отца мокрыми от слез глазами, но, очевидно, вполне счастливый, и протягивает ручонку, пытаясь схватить Спенса за нос. Похоже, в Спенсе есть некое волшебное очарование, которого она лишена. Сдержав укол зависти, она сказала:

— Мои родители приезжали сюда во вторник.

Спенс удивленно повернулся к ней.

— И ты говоришь мне об этом только теперь? — спросил он.

Она пожала плечами.

— Что произошло?

— Ничего. Они быстро ушли. Я… я фактически выгнала их.

Нахмурившись от беспокойства, он обхватил Зака поудобнее и другой рукой коснулся ее подбородка, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Что они тебе сказали? — спросил он.

— Я не дала им возможности хоть что-то сказать, — призналась она. — Я не выспалась… В доме был беспорядок… Моя мать заметила что-то на этот счет, и внезапно я взорвалась. Я просто не могла остановиться. Я боялась, что они скажут что-то о тебе или попытаются заставить меня уехать домой с ними и забыть о тебе. Я не знала, пока мне не рассказала миссис А., что они потеряли все. Они даже не живут в своем доме. Я думаю, именно это они и хотели мне сообщить, для этого приехали.

Спенс привлек ее к себе и поцеловал в макушку.

— Ты хочешь навестить их? — спросил он. — Я не против отвезти тебя к ним, или я могу посидеть с Заком, пока тебя не будет.

Немного подумав над его предложением, она покачала головой:

— Нет, не теперь. Я все еще чувствую себя уставшей и не хочу тратить на визит выходные.

— Ладно, но если передумаешь…

Подойдя к дивану на ватных ногах, она начала собирать разбросанную одежду Зака и аккуратно складывать ее.

— Дэвид и Дэн приедут в эти выходные? — спросила она, сознательно меняя тему, потому что не могла решить, какие чувства у нее вызывает появившаяся возможность навестить родителей.

Спенс удивленно посмотрел на нее.

— Я ведь говорил тебе по телефону, — напомнил он ей, — в Лондоне на этих выходных состоится ретроспективный показ фильмов Дерека Джармена[12], поэтому они останутся в городе.

Теперь она вспомнила и, осознав, как сильно Спенсу хотелось тоже пойти туда, почувствовала себя виноватой в том, что вынудила его приехать в Бристоль. На нее снова накатило раздражение, однако ей удалось не позволить эмоциям взять верх, и она только сказала:

— Было бы замечательно, если бы ты смог взять его на «Фабрику». Спасибо.

Спенс наклонился и поцеловал ее в щеку.

— А ты за это время попробуй немного поспать, — нежно посоветовал он, — а когда я вернусь, помогу тебе со всем остальным.

Было приблизительно три часа дня, когда рев пылесоса вырвал ее из причудливого и страшноватого сна, в котором она пыталась поставить Зака на землю, а он плавал вокруг нее в воздухе, как мыльный пузырь.

Спенс рассмеялся, когда она рассказала ему об этом.

— Ты смотри, — сказал он Заку, — ты умеешь летать; а как насчет других сверхвозможностей?

Никки посмотрела на Зака, и ее сердце оттаяло, когда она увидела, каким довольным и сонным он казался.

— Ты давал ему сцеженное молоко? — спросила она у Спенса.

— Да, и он с такой жадностью ел, просто оторваться не мог! Что, впрочем, не означает, что ноги у него оторвались от земли, как это произошло в странном космосе, живущем в голове его мамы… Эй, что с тобой? — спросил он, поскольку Никки зашаталась.

Он поддержал ее; прислонившись к нему, она подождала, пока головокружение пройдет, и улыбнулась, когда в ее животе громко заурчало.

— Я и не помню, когда в последний раз ела, — призналась она.

Спенс удивленно заморгал.

— Значит, мы правильно сделали, когда заскочили к Кларку за пирожками во время прогулки, не так ли? — обратился он к сыну, будто тот его понимал. — Мы подумали, что мама, возможно, захочет съесть один, но, если она такая голодная, мы можем разрешить ей взять два.

Смеясь, Никки ответила:

— Я могла бы проглотить шесть штук сразу, и во мне еще осталось бы место.

Спенс скорчил гримасу.

— Тогда нам ничего не достанется, — сообщил он Заку, — но ничего страшного, мы все равно наелись досыта. Так, дорогая, — повернулся он к Никки, — если ты сейчас пойдешь в гостиную — побить баклуши, мы угостим тебя пирожками, а потом принесем любой десерт на твой выбор.

— М-м, дай-ка подумать, чего мне больше хочется, — вслух размечталась она. — Тирамису, яблочный пирог, чизкейк…

— Как насчет восхитительного шоколадного эклера? — предложил Спенс. — У нас его нет, — прошептал он, повернувшись к Заку, — но мы принесем его к тому моменту, как она прикончит пирожки.

Никки захлестнула любовь к Спенсу: и за эту беззаботность, и за то, что он уговаривал ее отдохнуть. Она пошла в гостиную и ощутила новый прилив любви, когда увидела, насколько чище стала комната.

После того как Никки съела принесенные пирожки, она едва могла двигаться, так она наелась. К счастью, двигаться необходимости не было, потому что Зак уже тихонько сопел в своей кроватке, а Спенс корпел за компьютером, проверяя электронную почту. Когда он закончил, она похлопала по дивану рядом с собой, приглашая его сесть и рассказать, как прошла неделя.

И только когда Спенс начал рассказ, Никки поняла, как ему не терпелось поговорить об этом; он так оживился, что она пожалела, что не может увлечься его энтузиазмом. Он словно говорил о другом мире, который она, возможно, и посещала когда-то, но почти забыла. Хотя Никки подозревала, что все еще не оставила желания стать его частью, однако больше не испытывала такого стремления погрузиться в него, как когда-то. И вопрос о переезде в Лондон оставался таким же нерешенным, как и неделю назад. Она понимала: если все и дальше будет идти так, как сейчас, то ничего не изменится. У нее просто не хватит энергии собрать то, что останется, и устроиться на новом месте, где она еще никого и ничего не знала, несмотря на то что дом ей безумно понравился с первого взгляда. К тому же она даже не пыталась поговорить с миссис А. или мистером Пирсом о том, где в Лондоне можно найти новую патронажную сестру и педиатра. Она догадывалась, что рано или поздно ей придется сказать об этом Спенсу, но решила не затрагивать эту тему, пока он сам не начнет задавать вопросы.

К счастью, он ни о чем не спрашивал — возможно, потому, что уже чувствовал, каким будет ее ответ, или потому, что сейчас ему было легче возвращаться по ночам в дом, где его не ждет жена. Или — где его не ждет орущий ребенок. Хотя Зак, похоже, вел себя намного лучше, когда Спенс был рядом.

Когда они легли спать, Никки поняла, что не может заснуть, несмотря на то что Зак успокоился, а Спенс отрубился, как только лег. Она все время порывалась обсудить визит своих родителей, но все еще не знала, что именно хотела сказать. Никки понимала, что совершенно запуталась, а поскольку ей никак не удавалось отоспаться, чтобы более-менее владеть эмоциями, наверное, лучше не видеться с ними, пока к ней не вернется самообладание. Но ей было обидно, что они не предприняли еще одну попытку связаться с ней. Почему так, недоумевала она, лежа и пристально глядя в темноту. Она понимала, что все они любят друг друга, возможно, даже слишком сильно любят; так почему им всем так трудно общаться друг с другом?

ГЛАВА 18

— Ему уже, кажется, намного лучше, — сказала Никки миссис А. в следующую среду. — Он прекрасно спал в субботу и большую часть ночи в воскресенье.

Миссис А. подняла Зака на руки, удовлетворенно улыбаясь.

— Ты хороший мальчик! — весело сказала она ему. — И я рада отметить, что твоя мамочка сегодня больше похожа на себя.

— Это, наверное, потому, что мне удалось принять душ и вымыть волосы перед тем, как вы пришли, — заметила Никки, жалея, что она чувствует себя не так хорошо, как, очевидно, выглядит. Почему в голове у нее по-прежнему туман, а тело такое тяжелое? — Вчера вечером Зак вел себя не так хорошо, но, по крайней мере, в конце концов успокоился.

Они обе обернулись, услышав стук в дверь.

— Ты кого-то ждешь? — спросила ее миссис А.

Никки покачала головой, и ее сердце застучало сильнее, когда она подумала о родителях. В прошлый раз они пришли без предупреждения, так что, возможно, это опять они.

Поскольку миссис А. собиралась взвешивать Зака, Никки оставила их и вышла в холл. Ни одно окно не выходило на крыльцо, и, не имея возможности посмотреть, кто пришел, Никки просто распахнула дверь, приготовившись оказать родителям более теплый прием, чем в прошлый раз.

К ее изумлению перед дверью стояла Терри Уокер в своем «фирменном» синем пальто и черных сапогах.

— Привет, — поздоровалась Терри; на ее бледном лице появился легкий румянец, когда она увидела изумленный взгляд Никки. — Я не хочу вас беспокоить, но… — Она пожала плечами и еще больше покраснела. — Ну, я слышала о вашем мальчике и спросила себя… Я только хотела сказать, если я могу как-то помочь…

Все еще не оправившись от изумления, но все равно растроганная, Никки ответила:

— Спасибо, это очень любезно с вашей стороны. — Она бросила взгляд через плечо. — Гм, я предложила бы вам войти, — извинилась она, — но у нас сейчас патронажная сестра.

— О, ничего страшного, — заверила ее Терри, делая шаг назад. — Я вовсе не хочу навязываться вам, я просто зашла сказать… ну, знаете, если вам нужен друг, кто-то, с кем можно поболтать или посидеть с ребенком несколько часов… Я живу совсем рядом, за углом. Или вы можете найти меня в «Хен энд Чикен», я буду там работать почти каждый день.

Никки снова поблагодарила ее и смотрела вслед, пока она не вышла за ворота, при этом она чувствовала ужас при мысли о том, чтобы хоть на минуту отдать Зака кому-то, кто был ей почти не знаком, — особенно тому, у кого собственных детей быть не могло. Раньше Никки возмущала такая предвзятость, но, похоже, она была подвержена ей ничуть не меньше, чем другие.

Закрыв дверь, она вернулась в гостиную, собираясь рассказать миссис А., кто приходил, но та разговаривала по мобильному, другой рукой пытаясь застегнуть подгузник Зака. Когда разговор наконец закончился, миссис А. заторопилась уходить.

— Прости, я сегодня что-то немного задержалась, — сказала она, обнимая Никки на прощание. — Он прибавил целый фунт с прошлой недели, так что, могу сказать, он просто прекрасно развивается.

Почувствовав, как гордость в ней взлетает вверх, Никки посмотрела на Зака — и стала погружаться в болото отчаяния. Она знала, что никогда и никого так не любила, как его, и что сделает все возможное, чтобы его короткая жизнь была максимально комфортной. Однако понимание того, что она не в силах изменить ход следующих нескольких лет, казалось, превращало все ее материнские инстинкты в насмешку.

Когда Зак начал ворчать, она подняла его и, нежно покачивая, прижалась лицом к его щечке. Обычно ему это нравилось, но сегодня он продолжал хныкать, пока она не дала ему еще немного молока. Сейчас, правда, не время кормления, но какое это имело значение? Почему бы не давать ему все, что ему хочется, всякий раз, когда он попросит? Она все равно не успеет слишком избаловать его, учитывая, какое короткое время он проведет с ними.

Когда Зак решил, что сыт, она подержала его столбиком, а следующий час или даже больше провела, шагая взад-вперед в попытке прекратить его крик. Как раз когда Никки решила, что сын уже закончил худшую часть представления, как это называла миссис А., он — вот незадача! — принялся кричать с удвоенной силой. Наверное, он чем-то огорчен, или у него что-то болит, или, возможно, она ему просто надоела, потому что его вопли казались громче и более сердитыми, когда его держала она, чем когда это делал кто-либо другой. Казалось, это так несправедливо по отношению к ним обоим, что они должны так страдать, особенно если учесть, что ничем хорошим это все равно не закончится. Впереди их ждалабесконечная борьба с болезнью и почти никаких радостей, и так до того момента, когда он умрет. Как они могли жить нормальной жизнью, если их постоянно держала в напряжении такая предопределенность и горе? Она даже не могла заставить себя поехать в Лондон, присоединиться к Спенсу — интересно, сколько времени пройдет, прежде чем Спенс продолжит свой путь уже без них?

Понимая, что накопившаяся усталость вносит не меньшую лепту в ее мрачное настроение, чем страх перед будущим, Никки решила, что, как только ей удастся успокоить Зака, ей нужно попробовать связаться с группой поддержки. Так, и только так она сможет пройти через этот кошмар: ей нужен совет от тех, кто уже был на ее месте, или она рискует оказаться там, откуда невозможно сбежать.

Однако Зак так долго не мог уснуть, что к тому времени, когда Никки положила его в кроватку, молясь, чтобы он неожиданно не проснулся, она так устала и была так подавлена, что ей было в пору и самой немного поспать. Однако своенравный остаток энергии, словно последний рабочий провод в разорванном кабеле, заставил ее подойти к компьютеру и открыть страницу, которую рекомендовал мистер Пирс.

Когда Никки сидела, наблюдая, как загружается сайт, она внезапно поняла, что не сможет сделать и шага дальше. Конечно, она отчаянно нуждается в помощи, но слишком устала, чтобы искать ее теперь. Никки встала со стула и медленно отправилась наверх, чтобы прилечь. Можно было бы написать что-то в дневнике, подумала Никки, двигаясь в спальню, словно зомби. Выплескивая на бумагу все свои несвязные и растерянные мысли, она немного успокаивалась и даже находила в себе новые силы. Нет, сегодня она не будет писать очередное послание Заку, она просто поставит дату и позволит руке следовать за чередой ее мыслей.

Однако не прошло и нескольких минут с тех пор, как Никки открыла блокнот, как глаза у нее начали закрываться, и вскоре она, как сказочная Алиса, которая упала в кроличью нору, провалилась в странный и бездонный сон.


Никки резко проснулась час спустя, очнувшись ото сна, в котором она бежала в кромешной тьме, зная, что в любой момент может столкнуться с чем-то ужасным, и ничто и никогда уже не будет таким, как прежде. Она еще не отошла ото сна, поэтому дрожала, дико озираясь по сторонам. Все вокруг казалось чужим, оно словно убегало, исчезая в темноте, такой всепоглощающей и бесконечной, что вырваться из ее плена было абсолютно невозможно.

Вставая с кровати, она услышала, как ее блокнот с глухим стуком упал на пол. Оставив его лежать там, где он приземлился, Никки подошла к кроватке Зака, но, вспомнив, что он остался внизу, подняла блокнот и взяла его с собой.

В ту самую секунду, как Никки вошла в гостиную, она ощутила: что-то не так. Затем, встревоженная, подошла к кроватке, и ее сердце резко остановилось.

Сначала она решила, что Зака там нет, но затем увидела крошечную ручку, выглядывающую из-под одеяла, которое закрыло ему лицо.

Охваченная паникой, Никки бросилась на колени, отдернула одеяло и прижала ребенка к себе. Она оставила его одного, и одеяло каким-то невероятным образом… Нет, нет, нет, нет!

В отчаянии она начала делать ему искусственное дыхание, а затем, понимая, что без помощи не обойтись, схватила мобильник и трясущимися пальцами набрала телефон службы спасения.

— Мой ребенок! — закричала она оператору. — Он не дышит. Кажется, он… О Господи, кажется, я убила его.

Оператор была спокойна, но настойчива:

— Пожалуйста, послушайте меня, мэм, — твердо сказала она, — мне нужно знать ваше имя и адрес. Мы сразу же отправим к вам реанимобиль.

Никки пробормотала нужную информацию, а затем отбросила телефон в сторону. Она должна спасти его! Она должна заставить его снова дышать!

Схватив крошечное тельце, она открыла ему рот и снова попыталась наполнить воздухом его легкие. С ним все будет хорошо, отчаянно убеждала она себя. Он может задышать в любую секунду.

Шесть минут спустя она все еще делала ему искусственное дыхание, когда появился парамедик[13].

— Думаю, с ним все будет хорошо, — заявила она, в ужасе поднимая на него глаза.

Тот, не отводя взгляда от Зака, резко открыл чемоданчик и достал оттуда кислородный мешок и маску, собираясь приступить к реанимации.

— «Скорая помощь» уже в пути, — сказал он и, протолкнув трубку в горло Зака, разорвал его комбинезончик. Положив два пальца на крошечную грудь Зака, он начал массаж сердца.

Никки стояла рядом с ним: ее била дрожь, руки судорожно зажимали рот, а сердце отчаянно колотилось, как будто призывая следовать за ним и сердечко Зака.

Где-то далеко послышался рев сирен. Затем в комнату вошли еще два парамедика. Один из них отвел ее в сторону, в то время как другой приложил датчик к вялому тельцу Зака.

— Сердцебиения нет, — пробормотал один из них, и Никки едва сдержалась, чтобы не закричать.

Другой парамедик набрал в шприц какую-то жидкость. Никки ахнула, когда он воткнул иглу Заку прямо под колено.

— Везем его в реанимацию, — произнес кто-то и, схватив Зака на руки, побежал к двери.

Никки помчалась за ними, бросив все. Она не замечала ни толпу зевак, собирающихся снаружи, ни патрульную машину, поворачивающую на улицу, — она только видела, как Зак исчез в задней двери «скорой», и еще заметила руку, которую ей протянули, помогая забраться внутрь.

Сирена немедленно взвыла, и, когда машина сорвалась с места, попытки реанимировать Зака возобновились.

В больнице, в отделении экстренной помощи, их ждал педиатр, уже один раз спасший жизнь ее сыну.

«Он снова спасет Зака! — настойчиво внушала себе Никки. — Обязательно спасет, потому что иначе и быть не может».

Один из парамедиков говорил что-то об адреналине.

Врач слушал его, одновременно подсоединяя Зака к другому датчику.

К Никки подошла медсестра и обняла ее за плечи.

— Они сделают все, что в их силах, — сказала она, пытаясь увести ее. — Он в самых надежных руках.

Монитор показал прямую линию.

— Нет! — закричала Никки, вырываясь из рук медсестры. — О боже, нет!

Медсестра снова схватила ее, в то время как врач возобновил непрямой массаж сердца.

— Вы должны спасти его! — взмолилась Никки. — Пожалуйста. Не дайте ему умереть.

Попытки спасти ребенка продолжались. Врачи казались такими большими и страшными, они так нависали над крошечным тельцем Зака… Никки не видела сына, но они обязательно спасут его, она просто знала это.

Прошло еще несколько минут, пока наконец врач не отошел от кровати и коротко покачал головой. Он повернулся к Никки; его бледные глаза были полны сожаления.

Зак оставил их.

Никки уставилась на него.

— Нет! — закричала она, и пол ушел у нее из-под ног. — Он не может… Нет, не может! — завизжала она, когда врач подошел и обнял ее. — Прошу вас, — прошептала она, — умоляю… Верните мне сына!


— Вам есть кому позвонить? — спросил врач несколько минут спустя.

Никки безучастно смотрела на него.

Они находились в небольшом помещении где-то недалеко от отделения экстренной помощи. Она смутно помнила, как шла сюда мимо аквариумов и игрушек, мимо знака, на котором было написано: «Зал для кормления грудью. Свободно». Тогда она мало что воспринимала, но сейчас сознание у нее немного прояснилось, словно легкая дымка появилась в густом тумане.

Она огляделась и заметила, что стены окрашены в разные цвета. Красный, желтый, розовый, зеленый… Радуга.

— Вот, возьмите, — сказала медсестра.

Никки подняла взгляд и заметила, что медсестра поставила перед ней на столик чашку чаю. Она подняла руку, но снова безвольно опустила ее. Все было странным и нереальным. Она не должна находиться здесь. Эти люди ей не знакомы…

Врач повторил свой вопрос.

— У вас есть телефон? — спросила медсестра.

Никки покачала головой. В панической спешке она ничего с собой не взяла. «Зак! Зак! Где ты?» — мысленно кричала она. Видит ли он ее, где бы сейчас ни находился? Она нужна ему? Он пытается найти ее? Ее охватило страшное нетерпение. Она должна пойти к нему…

Врач выудил из кармана мобильный.

— Вот, — произнес он, протягивая ей телефон.

Никки взяла его, но не стала ничего предпринимать. Ей было совершенно все равно, какие кнопки нажимать.

— Выпейте чаю, — посоветовала ей медсестра.

Никки покорно взяла чашку, но, сделав первый глоток, почувствовала, как внезапно вместе с теплой жидкостью в ее внутренности влилась ноющая боль.

— Это я виновата, — прошептала Ники, — я знаю. Но я не хотела этого!

— Тш-ш, — стала успокаивать ее медсестра. — Вы не должны винить себя.

Глаза Никки, когда она взглянула на нее, были пусты. Где-то глубоко-глубоко в душе она ощутила потребность поговорить с родителями, такую сильную, какую никогда еще не испытывала.

Открыв телефон, она набрала их номер и стала ждать соединения. После трех гудков ее переключили на автоответчик, который сообщил ей, что номер больше не обслуживается. Тогда Никки вспомнила, что родители переехали, и, возможно, это только к лучшему, потому что теперь она не была уверена, действительно ли хочет поговорить с ними.

Она хотела поговорить со Спенсом, хотела больше, чем чего бы то ни было, но она не помнила его номер наизусть.

— Мне нужно ехать домой, — заявила она.

— Я думаю, будет лучше, если кто-то приедет и заберет вас, — посоветовал ей врач. — Давайте я позвоню.

Никки посмотрела на него.

— Вы знаете миссис Адани? — спросила она, чувствуя некоторый подъем при одной только мысли о миссис А. — Она патронажная сестра.

— Нет, — ответил он, — но если вы хотите, чтобы мы ее вызвали…

— Я не помню ее номер, — объяснила Никки.

— Не волнуйтесь, я узнаю его, — заверила ее медсестра и, ободряюще сжав ей руку, тихо вышла из комнаты.

Никки посмотрела на врача.

— Вы помните его? — спросила она. — Мы привозили его приблизительно три недели назад, когда он не мог дышать.

Доктор кивнул:

— Да, я помню.

Никки обвела взглядом комнату: она хотела найти конец нарисованной радуги.

— Он все равно умер бы, — хрипло заявила она. — Вы знали?

— У вас сейчас шок, — мягко ответил он.

Ее безжизненный, размытый взгляд встретился с его глазами.

— У него была болезнь Тея-Сакса, — сообщила она. — Ему поставили диагноз сразу после того, как вы спасли ему жизнь. — Ее лицо сморщилось. — Возможно, хорошо, что он ушел сейчас… так легко, — заметила она. — Как вы думаете, он страдал?

Накрыв ее руку своей, врач сказал:

— Мы узнаем больше, как только сделают вскрытие; но, полагаю, это маловероятно.

— Где это сделают? — спросила она.

— Вероятно, на Грейт-Ормонд-стрит, в Лондоне.

Она нахмурилась:

— Но почему так далеко?

— Туда передают все наши случаи педиатрической патологии, — пояснил он.

Во рту у нее пересохло. Педиатрическая патология… Но ничего страшного, это ведь просто сон. Через минуту она проснется.

— Я могу поехать с ним? — запинаясь, спросила она.

— Думаю, это не очень хорошая мысль. Вам сейчас лучшего всего побыть со своей семьей. У вас есть муж? Родители?

Когда она собралась ответить, слезы хлынули из ее глаз, оставляя мокрые дорожки на щеках.

— Я не знаю их номера! — всхлипывая, проговорила она.

— Ничего страшного, — заверил ее врач.

Какое-то время они сидели молча, пока не вернулась медсестра с сообщением, что миссис Адани уже едет. Никки прошептала: «Спасибо».

Неожиданно ее стало знобить от холода, словно в комнате подул арктический ветер. Она вся задрожала, и ее кости, зубы, сама ее душа разом затряслись в ней.

— Я принесу одеяло, — быстро сказала медсестра.

Врач обнял Никки и попытался согреть, пока медсестра не вернулась с мягкой розовой шалью.

Вскоре после этого приехала миссис А.

Хотя ее лицо было искажено от боли и слез, она излучала какую-то согревающую энергию, которая передалась Никки, когда они обнялись.

— О дорогая, дорогая, — бормотала она, прижав ее к себе, когда Никки расплакалась. — Моя бедная девочка, — успокаивала она ее, гладя по голове.

— Я не хотела этого! — рыдала Никки. — Я просто подумала… Я не имела в виду…

— Я знаю, я знаю, — отвечала миссис А., изо всех сил сдерживаясь, чтобы тоже не заплакать. — Это ужасная трагедия, но, возможно, это также Божья помощь.

Никки откинула голову и напряглась, пытаясь унять слезы.

— Я должна сообщить Спенсу, — сказала она, но от одной мысли об этом снова расплакалась. — Он же на съемке, — сдавленно произнесла она, утыкаясь лицом в плечо миссис А. — У него, наверное, отключен телефон…

— Не волнуйся об этом, — сказала ей миссис А., — я найду способ сообщить ему. — Она посмотрела на врача: — Теперь я могу отвезти ее домой?

Он собрался ответить, но тут открылась дверь и высокая женщина с ухоженными светлыми волосами в темно-сером брючном костюме под желтовато-коричневым плащом извинилась, что вынуждена помешать.

— Вы Николь Грант? — спросила она, глядя прямо на Никки.

Никки кивнула, ее взгляд переместился с женщины на мужчину с бледным лицом, взъерошенными каштановыми волосами и в круглых очках, стоявшего позади нее.

— Я сержант полиции Хелен МакАллистер, — представилась женщина, предъявляя значок. — А это констебль Оливер Фримен. Мы из отдела по защите детей. — Современное название отдела звучало совершенно иначе, но Хелен МакАллистер не хотела представляться матери, только что понесшей тяжелую утрату, служащими отдела по расследованию жестокого обращения с детьми. — Мы могли бы побеседовать? Пожалуйста.

Никки нервно перевела взгляд на миссис А., которая, похоже, готовилась отразить нападение.

— Разве это не может подождать? — поинтересовалась она у Хелен МакАллистер. — Вы же видите, в каком состоянии сейчас мисс Грант.

— Это не займет много времени, — пообещала детектив. Выражение ее лица было слишком официальным, чтобы понять, что у нее на уме, но вела она себя вежливо.

— Я оставлю вас, — сказал врач.

— Вообще-то, с вами я бы тоже хотела поговорить, сэр, — заметила женщина, — так что, если дежурство у вас уже закончилось…

— Я буду здесь на протяжении еще шести часов, — заверил он ее.

Когда доктор ушел, Хелен МакАллистер предложила Никки сесть.

— Я очень сочувствую вашей потере, — начала она, придвигая к себе стул.

Никки сглотнула и прижала пальцы к губам, чтобы сдержать рвущийся наружу крик. Происходящее казалось ей абсолютно ирреальным. Она не могла понять, почему она еще не проснулась.

— Полиция обязана расследовать все случаи внезапной смерти, — мягко сообщила МакАллистер. — Вы об этом знали, мисс Грант?

Никки кивнула, хотя на самом деле не подозревала об этом.

— Возможно, вы сможете дать мне общее представление о том, что происходило перед тем, как вы поняли, что с вашим ребенком что-то случилось, — предложила МакАллистер.

После нескольких неудачных попыток начать, Никки наконец удалось описать, как она накормила Зака, затем провела час или больше, пытаясь заставить его уснуть.

— Вы были с ним одна? — уточнила МакАллистер.

Никки кивнула:

— Да. Миссис А. заезжала раньше, чтобы провести плановый осмотр.

МакАллистер посмотрела на патронажную сестру.

— Где отец ребенка? — спросила она. — Он живет с вами?

Лицо Никки стало таким бледным, как никогда ранее. Она ведь еще ничего не сообщила Спенсу! Он по-прежнему работает, получая удовольствие от понимания того, что он режиссер и отец. Он понятия не имеет, что здесь происходит.

— Он сейчас в Лондоне, на съемках, — дрожащим голосом произнесла она. — Я не… Я еще не говорила с ним.

Миссис А. утешающе обняла ее за плечи.

МакАллистер не отводила глаз от Никки.

— Как вы в итоге заставили ребенка уснуть? — спросила она.

Плечи Никки задрожали: она разрыдалась.

— Я качала его и ходила туда-сюда. Он не переставал кричать. В последнее время было трудно заставить его замолчать.

МакАллистер, похоже, поняла ее.

— Так как же вам все-таки удалось заставить его замолчать? — снова с мягким нажимом спросила она.

Миссис А. беспокойно заерзала. Она слишком часто видела, как убитые горем родители в разговоре с полицейскими выставляли себя в невыгодном свете, просто чтобы побыстрее закончить эту неприятную процедуру, не понимая, что они делают.

— Я не думаю, что вы должны и дальше расспрашивать ее, — сказала миссис А. — Она еще не оправилась от шока и не может достаточно ясно мыслить.

МакАллистер по-прежнему наблюдала за Никки.

— А вы что скажете? — спросила она. — Вы достаточно ясно мыслите, мисс Грант? Вы помните, как уложили ребенка спать?

Похоже, вопрос озадачил Никки, но она кивнула.

— Я положила его в кроватку, — сказала она. — А затем я… Я почувствовала ужасную усталость и пошла наверх, чтобы прилечь.

— Вы заснули?

Никки кивнула.

— Как долго вы спали?

— Я не знаю.

— А когда вы проснулись? Что вы тогда сделали?

— Я пошла вниз, чтобы посмотреть, как там Зак, и он… Он… Я его не видела… — Никки закрыла лицо ладонями. — Я знаю, возможно, это и к лучшему, — всхлипывая, сказала она, — но я не хотела, чтобы он умер. Я думала, что хочу, но…

— Довольно, — твердо заявила миссис А. — Вы и сами видите, как она несчастна. Она не понимает, что говорит, так что, пожалуйста, оставьте ее в покое.

МакАллистер собралась было возразить, но затем, очевидно, передумала и встала. Еще раз принеся соболезнования, она сделала знак Фримену следовать за ней и покинула комнату.

Никки повернулась к миссис А. Как оказалось, последние слова все-таки проникли в ее сознание, и она в ужасе вытаращила глаза.

— Они что, думают… О Господи, они думают, что я… — Следующую фразу она произнесла быстро и невнятно: — Они думают, что я убила его.

Миссис А. схватила ее руки и крепко сжала их.

— Независимо от того, что они думают, мы знаем, что ты этого не делала, — с нажимом заявила она, — так что не волнуйся, все наладится. Теперь, я думаю, нам пора возвращаться домой.

— А можно… Как вы думаете, они позволят мне увидеть его? — спросила Никки.

— Конечно, — заверила ее миссис А. — Я пойду и найду врача.


Прошел всего час после того, как это дело легло на стол сержанта полиции Хелен МакАллистер, однако она уже довольно много узнала об умершем ребенке, Заке Джеймсе, и его матери Николь Грант. Например, она узнала о звонке, который Николь сделала в службу спасения, что она сказала и сколько времени потребовалось бригаде, чтобы добраться по вызову. Ей также удалось определить местонахождение одного из парамедиков, и он рассказал ей о том, как они пытались реанимировать ребенка. Затем она поговорила с дежурным педиатром, который констатировал смерть.

Однако в настоящий момент ее больше всего интересовало редкое заболевание, которым, как оказалось, страдал умерший ребенок. Она поищет сведения об этой болезни в Интернете, как только вернется в офис, но, исходя из того немногого, что смог рассказать ей реаниматолог, вовсе не будучи специалистом в этом вопросе, похоже, мальчик был обречен.

— Консультант сегодня читает лекции в Бирмингеме, — сообщил ей констебль, закрывая телефон. — Его секретарь свяжется с ним и попросит перезвонить нам.

МакАллистер кивнула, затем подняла руку, давая ему знак замолчать: ее соединили с коронером[14]. Сообщив необходимые детали для того, чтобы оформить разрешение на проведение вскрытия, она сказала:

— Я хочу присутствовать на вскрытии, так что буду вам очень признательна, если вы перезвоните мне, как только назначите время.

Повесив трубку, она задумчиво посмотрела на констебля, чьи зеленые глаза за толстыми линзами очков казались огромными.

— Ты связался с окружным педиатром? — спросила она.

— Он уже едет.

— С представителем отдела соцобеспечения?

— Тоже скоро будет.

— Хорошо. Надеюсь, у дома кого-то поставили? Нельзя допустить, чтобы кто-либо мог проникнуть туда и что-нибудь взять.

— Я проверю, но уверен, что об охране уже позаботились.

— Хорошо. Ты не знаешь, кто-то уже говорил с отцом ребенка?

Он покачал головой.

— У нас есть основания думать, что он сейчас не в Лондоне, как нам поведала миссис Грант?

— На данный момент — нет.

— Хорошо. — МакАллистер на минуту задумалась. — Похоже, очень многое будет зависеть от результатов вскрытия, — пробормотала она и, снова открыв телефон, связалась со своим инспектором, чтобы сообщить ему последнюю информацию по данному делу.


Глядя на милое личико Зака, Никки зажимала руками рот. Она уже почти жалела, что пришла сюда, и все же в некотором смысле ей стало легче, когда она увидела, что он выглядит вполне мирно, словно уснул. Никки спрашивала себя, какими бы были его глаза, если бы она подняла ему веки. Она хотела взять его на руки и крепко прижать к себе, но боялась, что если она поступит так, то уже не сможет его отпустить. Никки хотела вернуть его. Ей было все равно, как серьезно он заболеет или что в конце концов все равно умрет: она хотела снова держать на руках своего ребенка.

Почувствовав на плече руку миссис А., Никки поняла, что пора уходить. Каким-то образом сдержав рвущийся наружу крик, она наклонилась и нежно поцеловала Зака в лобик. Больше она никогда не сможет целовать его. С этой мыслью Никки не могла смириться.

Когда они шли назад к комнате с радугой, Никки чувствовала тесную, сильную и неразрывную связь с Заком, и какая-то неведомая сила влекла ее назад, туда, где она оставила его. Нельзя ему лежать там. Зак боится оставаться один. Он должен быть с ней.

— А вот и Дэвид, — сказала миссис А., когда у нее завибрировал телефон. — Пойди присядь, а я пока поговорю с ним.

Никки послушно вошла в комнату и попыталась заставить себя перестать мысленно кричать: «Зак! Зак, прости меня. Я не должна была оставлять тебя внизу одного. О Господи, это я во всем виновата. Он был бы сейчас жив, если бы я не оставила его одного».

Она спрашивала себя, что миссис А. сказала Дэвиду и как он воспринял страшную новость. Ее сердце разрывалось на части при мысли о Спенсе и о том, как он отреагирует, когда узнает, что его сын мертв. Это не должно было произойти сейчас. Они собирались жить в Лондоне вместе. Все было запланировано.

Дверь открылась, и вошла миссис А.

— Дэвид отведет Спенса в сторонку и расскажет ему, — сообщила она.

Никки кивнула. Глаза у нее опухли, в них плескался страх, она автоматически сжимала и разжимала руки, словно не знала, что с ними делать.

— Что Дэвид сказал? — спросила она.

— Он был ужасно потрясен, — ответила миссис А. — Я думаю, Спенс перезвонит на этот номер, — добавила она и, вручив телефон Никки, сняла с нее больничную шаль и накрыла одеялом, которое принесла из машины. — Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

Никки покачала головой:

— Я не знаю. Думаю, мне страшно и… — Она с трудом сглотнула. — Я иногда думала, что было бы лучше, если бы он умер сейчас, до того… но я не хотела. Не на самом деле. Это так эгоистично. Но ведь у него была бы ужасная жизнь? И теперь я все время думаю, что, возможно, в конце концов, на свете есть Бог.

— Ты можешь в этом не сомневаться, — заверила ее миссис А.

Глаза Никки снова наполнились слезами.

— Я буду очень по нему скучать, — отрывисто сказала она, — и я чувствую себя такой виноватой, что оставила его одного и что когда-то думала так, как думала. Я действительно любила его, вы же знаете, правда?

— Конечно, знаю. Мы все его любили. Он провел с нами очень мало времени, но ты сделала все, что могла, чтобы быть лучшей матерью в мире. Я очень горжусь тобой, но, пожалуйста, думай, что именно ты говоришь полиции. Как сказала тебе детектив, они обязаны расследовать случаи внезапной смерти, а ты ведь не хочешь произвести на них ложное впечатление.

Сердце Никки резко дернулось, когда она вспомнила, что уже успела сказать. Неожиданно она подскочила: у нее завибрировал телефон. Увидев, что это Спенс, она посмотрела на миссис А.; в ее глазах читались страх и отчаяние.

Миссис А. забрала у нее телефон, приняла звонок и передала телефон обратно Никки.

— Привет, — тихо произнесла Никки.

— Ник! О Господи! — закричал Спенс. — Дэвид сказал мне, но… Как это… Ты как?

— Думаю, нормально, — удалось ей выдавить из себя. — Я не знаю. Все произошло так быстро…

— Где ты сейчас?

— Все еще в больнице, вместе с миссис А. Полиция хочет поехать к нам домой.

— Что? — переспросил он, явно ошеломленный. Затем добавил, и по его голосу было слышно, что он на грани срыва: — Выезжаю немедленно. Дэвид едет со мной.

— А как же фильм?

— Я не знаю. Я не могу об этом думать… Я приеду, как только смогу, так что держись, малышка. Все будет хорошо.

Положив трубку, Никки спросила себя, почему он так сказал; руки ее так отчаянно ощущали пустоту, а сердце раскололось на столько осколков, что она и представить себе не могла, что когда-нибудь все снова может стать хорошо.

ГЛАВА 19

Когда Никки и миссис А. вернулись домой, то у входной двери обнаружили полицейского, что само по себе было достаточно ужасно; но, когда они вошли внутрь и увидели, что в комнате все осталось точно так, как Никки оставила — постель Зака была разбросана по полу, а его колыбелька лежала на боку, — Никки упала на колени, и ее начали сотрясать глубокие, душераздирающие рыдания.

— Зак! — в отчаянии закричала она. — Я хочу, чтобы он вернулся, миссис А. Прошу вас, пожалуйста, верните мне его!

Миссис А. крепко обняла ее, пока сержант МакАллистер оставалась в холле, держась на приличном расстоянии от них, наблюдая и выжидая, когда пройдет приступ самого острого отчаяния.

— Я должна покормить его, — сказала Никки; в ее голосе звучали боль и смятение. — У меня молоко сейчас польется… Я… О боже, миссис А., я не знаю, что делать.

— Тш-ш, тш-ш, — успокаивала ее миссис А., утирая слезы, когда в комнату вошла сержант МакАллистер.

— Я понимаю, как вам сейчас тяжело, — вежливо сказала детектив, — но я вынуждена просить вас сохранить постель ребенка… Это простая формальность, — торопливо добавила она, увидев, что у Никки вот-вот начнется истерика. — Как только мы получим результаты вскрытия…

— Что, по-вашему, я могу с ней сделать? — прорыдала Никки. — Она принадлежит моему сыну. Я не могу просто выбросить ее.

Лицо МакАллистер не выражало ничего, кроме сочувствия, когда она ответила:

— Конечно, я понимаю.

Никки закрыла лицо руками.

— Простите, — задыхаясь, произнесла она. — Я просто… Я просто хочу вернуть его, и посмотрите на меня… — Спереди ее одежда буквально пропиталась молоком, вытекающим у нее из груди.

— Нужно сцедить, — мягко пояснила ей миссис А. и посмотрела на МакАллистер. — Это разрешается? — неуверенно спросила она.

МакАллистер кивнула и, решив оставить их, вернулась к своей машине. Она вполне могла позволить себе заняться сейчас чем-то другим, например собрать побольше информации об этом смертельном заболевании.

После того как детектив ушла, миссис А. помогла Никки сцедить молоко, и, хотя процедура была мучительной, она все же заставила себя дотерпеть до конца, а ближе к концу начала ощущать неимоверную усталость. Затем у нее в мозгу вспыхнуло видение крошечного тельца Зака, запертого в холодном, стерильном ящике морга, и она резко очнулась.

— О боже, о боже!.. — Она хватала ртом воздух, словно не могла дышать.

— Тш-ш-ш, — успокаивала ее миссис А., — тише, тише… Дыши… Вот так… Вдох-выдох, вдох-выдох… Молодец. — И как только приступ паники прошел, она прижала голову Никки к своему плечу, обнимая ее, как ребенка, и одновременно пытаясь примириться с тем, что произошло.

— Тебе нужно постараться что-нибудь поесть, — заметила миссис А. немного позже, когда Никки отстранилась от нее и выпрямилась.

Никки покачала головой. Во рту у нее по-прежнему было сухо, а желудок все еще скручивало ужасными спазмами.

— Я все время задаю себе вопрос: каким образом одеяло оказалось у него на лице, — хрипло произнесла она.

Миссис А. грустно улыбнулась.

— Такое иногда происходит, когда они сучат ножками, — ответила она.

Никки знала это, но если бы она была там, то, возможно, успела бы убрать одеяльце на место. Ее голова опустилась, словно груз вины в сердце тянул ее к земле. Все матери спят одновременно с младенцами, поэтому она не должна так мучить себя, но как она могла успокоиться, если ясно помнила, о чем думала еще утром? Она хотела, чтобы Зак умер: это облегчило бы не только его участь, но и ее тоже. Насколько это эгоистично и безнравственно!

Наклонившись вперед, она прижалась лицом к коленям и обхватила себя руками. Даже если это и неправильно, где-то глубоко в душе, хотя и совершенно четко, она чувствовала радость оттого, что он наконец свободен, но в то же самое время ей так хотелось вернуть его, словно кто-то вырвал у нее из груди сердце. Никки не знала, как она сможет жить в будущие дни и недели, но понимала, что прямо сейчас, в эту минуту, готова отдать все на свете за то, чтобы быть с ним, где бы он ни находился.

Прошло какое-то время, прежде чем Никки поняла, что, наверное, уснула, потому что, когда она открыла глаза, миссис А. не было рядом. Никки слышала, как она ходит на втором этаже, скорее всего, собирает вещи Зака. Никки охватила такая беспощадная тоска, что ей пришлось приложить всю оставшуюся силу воли, чтобы не побежать туда и не остановить ее.

Говоря себе, что нужно помочь миссис А. или, по крайней мере, переодеться, Никки заставила себя встать и, когда волна головокружения прошла, уже собиралась пойти вверх по лестнице, когда внезапно услышала звук подъехавшей к дому машины.

«Пожалуйста, пусть это будет Спенс!» — молча взмолилась она и, подойдя к окну, увидела, что от дома отъезжает такси, а в ворота входит Дэвид. В парадной двери повернулся ключ, и несколько мгновений спустя она оказалась в объятиях Спенса, который с такой силой прижал ее к себе, что они не могли сделать вдох, чтобы зарыдать, или поговорить, или сделать что-то большее, чем просто прижаться друг к другу, словно без этой поддержки они неизбежно рухнут.


Той ночью, страстно желая увидеть сына в последний раз, Спенс взял с собой Дэвида и отправился в морг, а миссис А. и Никки остались дома. Никки просто не могла заставить себя снова идти туда. Если бы это было возможно, она бы заблокировала в памяти прошедшие двадцать четыре часа, чтобы помнить Зака живым и здоровым, дрыгающим ножками на кровати или мирно лежащим у нее на руках, комично размахивая кулачками и изучая этот мир.

Когда Спенс вернулся, он помог ей пройти через ужасный процесс сцеживания молока, и, когда все было сделано, они молча полежали на кровати, глядя на фотографии и крепко прижимаясь друг к другу, а слезы абсолютного горя текли у них по щекам. Наконец Никки приняла таблетку валиума, выписанного ей педиатром в реанимации, и сумела проспать большую часть ночи. Спенс тоже спал, а проснувшись утром, испытал сильное чувство вины и стыда. Он не мог понять, как он оказался в состоянии так отключиться, словно это была самая обыкновенная ночь.

Часам к десяти приехали Дэнни и Кристин, такие же потрясенные, как все остальные. Поскольку ничего нельзя было предпринимать, до того как станут известны результаты вскрытия, они просто сидели без дела, пристально рассматривая фотографии, разговаривали и плакали, иногда даже смеялись, особенно когда вспоминали любимый фокус Зака. В дом постоянно заглядывали друзья и соседи, чтобы выразить им свои соболезнования, и, хотя всеобщая доброта и поддержка несколько ослабили у Никки мучительное чувство утраты, приступы неудержимой тоски становились все более длительными.

В середине дня она пошла наверх, чтобы поискать дневник, а Спенс, Дэнни и Дэвид отправились к Норд-стрит немного подышать свежим воздухом, а заодно заказать пиццу, потому что все они весь день ничего не ели.

— Ты что-то ищешь? — спросила ее Кристин, входя в спальню и обнаружив Никки на коленях рядом с кроватью. — Я могу помочь тебе?

Никки с озадаченным видом окинула комнату взглядом.

— Я знаю, что еще вчера утром он был здесь, — сказала она, — но сейчас его нет. — Осознав, что Кристин не понимает, о чем идет речь, Никки объяснила ей. Раздался звонок, и она достала телефон из кармана джинсов. Увидев, что это звонит их общий друг с «Фабрики», очевидно, желая выразить соболезнования, она подождала, пока его переключат на голосовую почту, и попробовала вспомнить, что только что делала.

Сев на край кровати, Кристин заявила:

— Я так понимаю, теперь ты переедешь в Лондон.

Никки встретилась с ней взглядом, и, хотя она все слышала и даже все поняла, ей не хотелось отвечать, потому что она была не в состоянии заставить себя думать о таком далеком будущем. Ей это казалось предательством по отношению к Заку, словно она была рада, что он больше не стоит у нее на пути, и она теперь может продолжать вести обычную жизнь; а это было так далеко от правды, что Никки почувствовала, как ее глаза вновь наполнились слезами при одной только мысли об этом.

— Прости меня! — поняв, пробормотала Кристин. — Это было так глупо с моей стороны. Очевидно, еще слишком рано говорить об этом.

Никки снова опустилась на колени и вытерла слезы рукавом.

Прошло несколько минут, а они все еще молча сидели, глядя в пустоту. Наконец Кристин спросила:

— Вы собираетесь хоронить его или кремировать?

Никки прерывисто вздохнула.

— Это будет решать Спенс, — ответила она.

Кристин кивнула.

— Вы примерно знаете, когда именно вам выдадут тело? — спросила она.

Сердце Никки обожгло жгучей болью. Этот вопрос был слишком тяжелым, но ей придется отвечать на такого рода вопросы, и потому она заставила себя сказать:

— Нет, еще нет. Я… Мы не знаем точно, у кого спрашивать.

Поскольку Кристин тоже этого не знала, они снова замолчали, пока Кристин не расплакалась.

— Прости меня, — простонала она, — просто я все время думаю, что для него это даже лучше, а затем чувствую себя такой виноватой! Он был таким милым и очаровательным, и все мы просто обожали его. Без него все кажется таким чужим.

Взгляд Никки оставался холодным и безучастным; она не знала, что сказать.

Вытирая слезы, Кристин поинтересовалась:

— И о чем полиция вчера тебя спрашивала?

Никки посмотрела на нее, а затем снова отвела взгляд.

— Хотели знать, что произошло, — ответила она, чувствуя, как у нее засосало под ложечкой. Никки уже не помнила большую часть того, что наговорила им, но они, разумеется, поняли, в каком эмоциональном состоянии она была, когда отвечала на их вопросы. Они постоянно имели дело с людьми в аналогичных ситуациях, и, значит, им как никому известно, как легко может создаться неправильное впечатление, когда человек находится в шоке.

— Но правда, что произошло? — настаивала Кристин. — То есть я знаю, что ты пошла наверх, чтобы прилечь, но…

Никки встала.

— Я не хочу снова говорить об этом, — заявила она. — Я просто хочу найти свой дневник.


Были времена, когда сержант уголовной полиции Хелен МакАллистер терпеть не могла свою работу. Конечно, работу с жертвами жестокого обращения с детьми увлекательной не назовешь, хотя аресты мерзавцев и негодяев, считавших, что им сойдут с рук издевательства над беззащитными детьми и даже убийства, приносили ей определенное чувство удовлетворения. Однако, когда речь шла о случаях, подобных тому, с которым ей пришлось столкнуться сейчас, она часто жалела, что не выбрала карьеру в компании Диснея, если уж так безумно любит детей, — или не пошла работать воспитательницей в детский сад, даже нянечкой — кем угодно, лишь бы это позволило ей отгородиться от столкновения лицом к лицу с чьей-то подлинной трагедией.

Она сидела в машине, возвращаясь из Лондона, где провела последние четыре часа, присутствуя при вскрытии тела Зака Джеймса. Это была вторая часть ее работы, которая ей не очень-то нравилась, но закон требовал, чтобы следователь присутствовал при аутопсии с целью удостоверения личности погибшего и наблюдения за процессом вскрытия, так что выбора у нее, по сути, не было. Она, возможно, послала бы туда Оливера Фримена, но он был очень нежным молодым человеком, и как-то раз, не успел патологоанатом сделать первый разрез, как бедолагу вырвало, что определенно не добавило веселья и без того не слишком увлекательному процессу.

Ожидая, когда он ответит на звонок, она нажимала кнопки на панели управления, перебирая волны радиостанций в поиске информации о пробках на дороге. Было еще только четыре часа, и, если на дороге не будет ремонтных работ и позволят погодные условия, она вернется в Бристоль в пять тридцать, самое позднее — в шесть.

Наконец, Фримен поднял трубку, но он, очевидно, еще не закончил разговор на другой линии, потому что она слышала, как он кого-то благодарит и говорит, что перезвонит, как только у него появятся новости.

— Привет, сержант, — сказал он, наконец переключаясь на нее. — Как все прошло у ПМ?

В другом мире эта аббревиатура означала бы, возможно, что она возвращалась из резиденции премьер-министра, что на Даунинг-стрит, а в их мире это означало всего лишь лабораторию, где лежали трупы и мозги в формалине. Только подумать…

— Кровь в носу и в легких, — начала перечислять она, вытесняя из головы неуместную аналогию, — кровоизлияние в сетчатку глаза, порванная уздечка языка, гематомы на лице… Другими словами, профессор вполне уверен, что наш ребенок был преднамеренно задушен.

— Ого! — буркнул Фримен. — Так, значит, ничего общего с болезнью Тея-Сакса?

— Очевидно, нет, — ответила она. — Профессор абсолютно уверен в этом, так что, учитывая, что Никки Грант признает, что, кроме нее и ребенка, на тот момент в доме никого не было, и что у нас есть запись ее звонка в службу спасения, плюс повод, который мог бы заставить любую другую мать двигаться в том же направлении, — думаю, ты понимаешь, что я хочу сказать.

— Да, сержант, — ответил он, судя по голосу, не менее взволнованный из-за неотвратимой необходимости сделать следующий положенный по закону шаг. — Я сам к ней схожу, — заявил он. — Полицейский участок находится на Броудбери-роуд. Вы хотите, чтобы я отвез ее туда?

МакАллистер попыталась сдержать стон.

— Можешь найти нам номер люкс в пятизвездочном «Отеле дю Ван», — рявкнула она. — И позаботься о том, чтобы кто-нибудь забрал постель ребенка и все, что, как они считают, может понадобиться. Криминалисты будут просто в восторге, — продолжала она, — ведь мы выдернем их из дому в самый разгар вечера, когда они, возможно, тупо смотрят телевизор. Конечно, много информации с места преступления они не выудят, учитывая, сколько народу там потопталось…

— Это вечная проблема с младенцами, сержант, — наставительным тоном сообщил ей Фримен, словно за четырнадцать лет работы она не поняла этого.

— Да, Олли, — сказала она, зная, что он очень не любит, когда его так называют. — Будь повежливее с нашей подозреваемой, — добавила она, — помни, мисс Грант все еще обездоленная мать. — И МакАллистер повесила трубку.


Никки лежала на кровати рядом со Спенсом, читая в его глазах растерянность и боль и словно пытаясь понять, что еще может происходить у него в душе. Хотя они много говорили и делились воспоминаниями о последних семи неделях, как если бы в них поместилось много лет, она хотела — нет, ей было просто необходимо — разобраться в некоторой сложности его эмоций: возможно, тогда она сумеет сблизиться с ним настолько, как никогда раньше не удавалось. Сейчас он стал для нее своеобразным спасательным кругом, и, возможно, она была тем же для него. Весь этот опыт — радость рождения Зака, любовь, которую они разделяли к нему, надежды и мечты, разбившиеся еще до его смерти, — всегда будет связывать их.

— О чем ты думаешь? — мягко спросил он. Голос его стал другим от такого количества пролитых слез.

Никки улыбнулась.

— Я спрашивала себя, о чем думаешь ты, — ответила она.

Они словно попали в дыру во времени, где все застыло, между тем как остальной мир продолжал жить своей жизнью.

Он устало вздохнул и перекатился на спину.

— Как ты считаешь, еще слишком рано звонить коронеру? — спросил он. — Готовы ли уже результаты?

Чувствуя, как ее горло постепенно сковывает сухость, она тоже легла на спину и слепо уставилась в потолок.

— Ненавижу это ожидание, — проворчал он. — Оно только продлевает муку. Что они думают обнаружить?

— Они должны это сделать, — ответила она, повторяя то, что ей сказали.

— Но зачем? У него и раньше были проблемы с дыханием… — Спенс резко сел и свесил ноги с кровати. — Это была «смерть в колыбели», — проворчал он, словно пытаясь убедить себя, а может, ее — кого именно, она не была уверена.

Никки закрыла глаза. Она пыталась не дать себе заразиться его дурными предчувствиями, но ее собственные страхи были так близки к поверхности, что она ощущала, как они постепенно прорываются наружу.

— Ник, прости меня, — внезапно сказал он, — но я должен спросить тебя: это ты? Ну… есть ли вероятность того, что… — Спенс повернулся к ней: его глаза потемнели от боли и отчаяния. — Я не стану тебя осуждать, если ты действительно это сделала, — искренне добавил он. — Бог свидетель, я и сам думал совершить нечто подобное…

Поняв, что именно он имеет в виду, Никки почувствовала, что теряет самоконтроль.

— Это случилось именно так, как я тебе сказала! — отчаянно закричала она, и по ее щекам снова заструились слезы. — Я никогда не смогла бы причинить ему боль, и если ты считаешь, что я… — Никки почувствовала себя такой несчастной, что едва могла говорить. — Тогда ты меня вообще не знаешь, — отрывисто закончила она.

— Прости меня, прости, — бормотал он, крепко обнимая ее, когда она разрыдалась. — Я знаю, что ты не могла, я просто… Наверное, это из-за того, о чем я думал. И мы должны признать: хотя мы будем очень скучать по нему, для него так будет даже лучше.

— Я знаю, — плакала она, — но это так ужасно, что я даже думать об этом не могу! — Она посмотрела на него. — Клянусь, если бы я могла заново прожить вчерашний день, — неожиданно заявила она, — ни за что бы не оставила его одного внизу, потому что, если бы я была там, то заметила бы, как одеяло накрыло ему личико… Я могла бы спасти его, но я так устала, а он так сладко спал… — Никки задыхалась. — У него, должно быть, случился еще один приступ, такой же, как раньше, но меня не было рядом… — Она не могла вынести это: ей было слишком больно даже просто думать об этом. — Он боролся за жизнь, один, и не было никого, кто бы помог ему, — сдавленно произнесла она. — Это я во всем виновата, и я знаю, что никогда себеэтого не прощу, пусть даже теперь он спасен от тех ужасных мук, на которые был обречен.

Прижав ее к себе еще сильнее, словно пытаясь вобрать в себя ее боль, он почувствовал, что и сам опять плачет, и сказал:

— В этом нет твоей вины. Ты была прекрасной мамой. Даже миссис А. так говорит, а она в таких вещах разбирается.

Кто-то постучал в переднюю дверь внизу, но они остались сидеть на кровати, поскольку Дэвид отправился открывать, а затем встревоженно переглянулись, услышав голос, не знакомый ни одному из них.

Дэвид пригласил незнакомца войти в дом, и Никки почувствовала, как в горле поднимается тяжелый ком, когда, несколько мгновений спустя, шаги Дэвида зазвучали на лестнице. Затем он появился в дверях спальни и, глядя на нее своими большими проницательными глазами, сообщил:

— Это полиция. Они хотят поговорить с тобой.

Паника обрушилась на нее, словно удар кулаком.

— Так со мной или с нами обоими? — дрожащим голосом переспросила Никки.

— Им нужна именно ты.

— Ничего страшного, я пойду с тобой, — заверил ее Спенс. — Наверное, они приехали, чтобы сообщить нам результаты вскрытия.

Встав с кровати, Никки прижала ладони к щекам, приказывая себе быть сильной.

— Все будет хорошо, — заверила она Спенса, чтобы поддержать и его, и себя.

— Конечно, — согласился он, беря ее за руку. Они последовали за Дэвидом вниз по лестнице.

Когда Спенс и Никки шли в комнату, констебль Фримен и другой детектив стояли перед камином. Фримен скрестил руки перед собой, а в его очках отражался свет лампы, так что они не видели его глаз. Его коллега стоял немного позади, и выражения его лица тоже не было видно. Дэвид, Дэнни и Кристин сидели рядом, их лица были такие же бледные, как и у Никки, словно они, как и она, задержали дыхание.

Фримен откашлялся.

— Где мы можем уединиться для беседы? — спросил он.

Никки была удивлена и встревожена.

— Я… Гм… В кухне, но…

— Пожалуйста, скажите, что вы должны нам сообщить, — попросил его Спенс. — Мы среди друзей. Нам совершенно нечего скрывать.

Фримен, казалось, колебался, но потом снова повернулся к Никки и спросил:

— Вы Николь Грант?

Смешавшись, потому что он уже знал, что это она, Никки ответила:

— Да.

— Назовите дату вашего рождения, — продолжал он.

Она покосилась на Спенса, чтобы посмотреть, понимает ли он, что здесь происходит, но он казался таким же сбитым с толку.

— 14 июля 1988 года, — сказала она.

Фримен сделал шаг вперед. Теперь они видели его глаза: большие, круглые, и в них плескалось какое-то чувство, похожее на сожаление.

— Николь Грант, — официально объявил он, — вы арестованы по подозрению в убийстве Зака Джеймса…

Никки в ужасе отшатнулась.

— Нет! — крикнула она. — Я не делала этого! Вы не можете арестовать меня…

Спенс закрыл ее руками и кричал на полицейских, требуя оставить ее в покое.

Второй полицейский выступил вперед, словно собираясь обуздать Спенса.

Дэвид и Дэнни вскочили; Кристин от ужаса словно приросла к дивану.

Фримен все еще говорил:

— …вы не обязаны отвечать на вопросы, но это может повредить вашей защите, если во время допроса вы умолчите о чем-то, на что позже будете опираться в суде. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас.

Ошеломленная, Никки молча таращилась на него. Голова у нее кружилась; сердце билось слишком часто.

— Вы не можете так поступить со мной, — отрывисто заявила она. — Я его мать, я никогда не причинила бы ему боли.

— Я должен напомнить вам, что вы только что получили предостережение, — заметил Фримен, — и потому для вас желательно ничего не говорить.

Никки внезапно захотелось завопить и сорваться с места, вонзить ногти ему в лицо, сделать что угодно, лишь бы заставить его остановиться, но она могла только слушать, как он говорит остальным, что в доме будет произведен обыск и что им придется временно покинуть помещение.

— Какие у вас доказательства? — внезапно выпалил Спенс, когда Никки повели к двери. — Вы не можете арестовать ее без доказательств.

Фримен обернулся к нему.

— Вы отец ребенка? — уточнил он.

Спенс кивнул.

— Тогда вынужден сообщить вам, что вскрытие подтвердило смерть от преднамеренного удушья.

Никки показалось, что она задыхается. Или ее сейчас вырвет.

— Я клянусь, что ничего плохого не делала, — хрипло пробормотала она. — Я знаю, что вчера я говорила…

— Я должен попросить вас замолчать, — заявил он, снова напоминая ей, что она получила предостережение.

Делая сверхчеловеческие усилия, чтобы взять себя в руки, несмотря на то что ее колотила дрожь, она сказала Спенсу:

— Ничего страшного. Мы все уладим…

— Куда вы ее везете? — неожиданно спросил Дэвид.

— В полицейский участок на Броудбери-роуд, — ответил Фримен.

— А как насчет адвоката? — не отставал Спенс. — Она имеет право на защиту.

— У вас есть адвокат? — уточнил Фримен у Никки.

Ее глаза превратились в темные омуты страха, когда она покачала головой.

— Тогда мы вам его предоставим, — уверил он ее и, подождав, когда она наденет пальто, вывел ее на улицу, где уже находилась группа экспертов-криминалистов, собравшихся, чтобы превратить дом в место преступления, и несколько полицейских в форме, которые уже готовы были получить предварительные показания у Спенса и его друзей.

ГЛАВА 20

На улице было темно, хоть глаз выколи, когда констебль Фримен остановил машину у полицейского участка на Броудбери-роуд. Ему предложили войти в здание через канцелярию — ввиду работ по ремонту системы безопасности, которые велись в задней части участка. Так как стоянка перед главным входом была забита полицейскими микроавтобусами и машинами, он оставил свое авто на улице, буркнув что-то о надежде на то, что колеса все еще будут на месте, когда он вернется, и вышел, чтобы открыть заднюю дверцу для Никки.

Когда она вышла, сильный порыв ледяного ветра заставил ее пошатнуться. Фримен помог ей устоять на ногах, а затем, придерживая за локоть, повел через дорогу. Другой детектив остался в машине: он говорил с кем-то по телефону.

Хотя Никки и была напугана сверх всякой меры, она прилагала все усилия, чтобы не поддаться чувствам и не думать, к чему это может привести: она понимала, что в противном случае ей вряд ли удастся пройти через все это. Не отрываясь, она смотрела на двухэтажное здание, с фасадом из красного кирпича и обшитое панелями белого цвета, пытаясь не видеть в нем то, чем оно на самом деле являлось. Это было просто место, мимо которого она время от времени проходила и которое едва замечала до сих пор, потому что здание это стояло на своем месте, как школа, или церковь, или магазин, заходить в который у нее не было никакой причины. Разумеется, Никки знала о нем понаслышке, его часто показывали в местных новостях как место, куда свозят головорезов и преступников, арестованных за ограбление с отягчающими обстоятельствами, или нанесение тяжких телесных повреждений, или еще что похуже.

Когда Никки осознала, что она относится к последней категории арестантов, ее грудь сковал железный обруч ужаса. Этого не может быть, просто не может, и все же это происходило. Ей снова захотелось умереть. Ведь тогда она бы воссоединилась с Заком, и никто и никогда не смог бы причинить им вреда.

В канцелярии царил сумасшедший дом, поскольку два полицейских в форме сражались с парочкой сердитых женщин, очевидно, одержимых желанием разорвать друг друга в клочья, в то время как стоящему за стойкой дежурному сержанту приходилось надрываться, чтобы его услышала пожилая пара, с которой он пытался разговаривать; те, в свою очередь, тоже что-то кричали ему.

Проходя по комнате, Никки низко опустила голову и остановилась, когда они дошли до двери, потому что Фримен завозился с карточкой-ключом. Дав ей пройти вперед, он провел Никки по лабиринту коридоров в заднюю часть участка, где находились камеры предварительного заключения.

Дежурный сержант как раз регистрировал кого-то, так что им пришлось подождать, как животным, загнанным в западню из темных стен и бетонированных полов. Наконец Фримен отвел ее в небольшое помещение, во всех стенах которого были сделаны двери, собранные из деревянных и стеклянных панелей, с запорами; там же находилась высокая стойка, отгораживающая дежурного сержанта от посетителей.

Следующие несколько минут прошли в перекрестном обмене короткими вопросами и такими же немногословными ответами; в том числе ее спросили, поняла ли она, за что ее задержали, и знает ли она свои права. В конце ей велели поставить подпись в документе, который сержант подтолкнул в ее сторону. Конфисковывать у нее было нечего: никаких шнурков в полусапожках, никакого пояса или драгоценностей, никакого содержимого карманов, кроме смятой салфетки и неиспользованного пакета для стирки многоразовых подгузников. Увидев пакет, Никки почувствовала, как внутри у нее что-то сломалось, и, поднеся его к лицу, заплакала. В это же самое время каких-то сорок восемь часов назад у нее все еще был Зак и ничего еще не успело случиться. Казалось, с тех пор прошло так мало и одновременно так много времени.

— Ничего-ничего, — бормотал Фримен, отчаянно пытаясь успокоить ее. — Я знаю, что вам тяжело.

— Я не убивала его, — сдавленно прошептала она. — Клянусь, я не убивала.

Фримен повернулся к дежурному сержанту:

— Док уже приехал?

— Едет, — ответил сержант.

Никки же Фримен сказал:

— Вам обязательно нужно помочь с молоком. Врач, наверное, сделает вам укол.

Никки едва ли расслышала, так горько она рыдала. Она попыталась дышать глубже, чтобы вернуть контроль над собой, но это было нелегко, ведь внутри у нее все сжалось от страха.

— Защитник у нее есть? — спросил сержант.

— Нет, — ответил Фримен, — так что придется нам его обеспечить.

— Ясно; можете заняться этим, пока я буду ее оформлять.

С этого момента она словно погружалась все глубже и глубже в ад на земле: у нее взяли отпечатки пальцев, образец ДНК, затем сфотографировали. Ей сказали, что она может оставить свою одежду, после чего у нее внутри все сжалось: ей в голову не приходило, что у нее могут забрать даже одежду.

Затем ее отвели в камеру. Как только она переступила порог, ее охватили недоумение и безысходность. Как такое могло случиться? Она только что потеряла ребенка, а они так себя с ней ведут… Они походили на механизмы, не имеющие понятия о добре и зле, просто запрограммированные на выполнение обязанностей, ничего не понимая и не чувствуя, лишь слепо следуя предписаниям протокола.

— Дежурный адвокат в дороге, — сообщил ей Фримен, — а врач уже здесь.

Никки услышала свой собственный голос, прошептавший «спасибо». У нее создалось впечатление, что говорит не она, а кто-то другой.

Фримен с сержантом говорили ей что-то о постоянном наблюдении, службе уголовного преследования и Хелен МакАллистер. Слова отскакивали от нее и падали вниз, как камни, а она стояла, словно разваливающаяся скала, и впитывала в себя враждебность окружающих стен. Она выхватила взглядом тонкий матрац из поливинилхлорида на бетонной плите, служащей койкой, и унитаз из нержавеющей стали без сиденья или какой-либо загородки. Затем массивная стальная дверь захлопнулась, и, когда лязг отдался в ней физическим толчком, Никки захотелось закричать и умолять их выпустить ее отсюда.

Она села на койку, дрожа и все еще сотрясаясь от нечастых рыданий. Все ее существо пыталось отрицать это безумие, словно оно было физическим телом, которое она могла не подпускать к себе, или спрятаться от него, или, возможно, даже сражаться с ним, если бы только знала, как. Ее единственным оружием была правда, она уже сказала ее, но никто не стал слушать. Вместо этого ее привели сюда, заперли дверь и оставили здесь, лишив возможности уйти. Именно лишение свободы, невозможность поговорить с кем-либо, чтобы ей поверили, пугали ее все больше по мере того, как текли секунды. Какой ужасный грех она совершила, если ее так сурово карают за него? Что бы она ни сделала, конечно, это не могло быть достаточно ужасным, чтобы обрекать ее сначала на потерю сына, а затем — на обвинение в его убийстве. Она любила его больше собственной жизни и так отчаянно нуждалась в нем теперь, когда ее руки, все ее тело ощущали жгучую потребность снова прикоснуться к нему.

Чувствуя приближение нового приступа паники, Никки заставила себя успокоиться, каким-то шестым чувством понимая, что если она вообще сумеет себе помочь, то лишь при условии, что сможет оставаться спокойной и мыслить логично. Она не сделала ничего плохого, и потому, какой бы ужасной ни была ситуация, ей следует неустанно напоминать себе, что полицейские просто выполняют свою работу. Тот факт, что они считали, будто Зака задушили, был чудовищен, но это всего лишь ошибка, и в какой-то степени понятная, ведь он задохнулся, оттого что одеяло накрыло ему лицо. Никто его туда не клал, конечно: оно само наползло из-за того, что он сучил ножками, отчаянно пытаясь вдохнуть.

Когда образы последних моментов его жизни с ужасающей ясностью возникли у нее в воображении, Никки почувствовала, что опять оказалась на грани нервного срыва. Ее не было рядом с ним, когда он больше всего в ней нуждался, и теперь ей придется корить себя за свою небрежность всю оставшуюся жизнь.

Никки подумала, где он теперь. Аккуратно ли обращался с ним патологоанатом? Ее руки взметнулись в воздух, словно пытаясь оттолкнуть образ его изрезанного тельца. Она не должна позволять воображению двигаться в этом направлении, или же она закончит тем, что станет рыдать, или бросаться на стены, или делать еще что-то, что заставит их думать, что она безумна. Хватит с нее того, что они считают, будто она причинила боль своему сыну. Если они решат, что она еще и сумасшедшая, одному Богу известно, где она в результате окажется.

Звук отпираемой двери пробился сквозь пелену ее страха, и ее сердце отчаянно заколотилось. Тут же надежда вспыхнула в ней, словно пламя. Они поняли свою ошибку, они отпустят ее!

— Пришел доктор, — сообщил ей сержант. — Мы отведем вас в медпункт.

Когда на нее накатил новый приступ страха, она сползла по стене, прижав колени к груди, словно пытаясь защитить ее. Молоко предназначалось для Зака. Если она позволит им сделать так, что оно перестанет поступать, то она словно еще раз подведет его. И хотя Никки прекрасно понимала, что в этом нет никакого смысла, именно так она чувствовала. Она не хотела, чтобы они прикасались к ней.

Сержант подошел к ней и присел на корточки. Его глаза были добрыми, а голос понимающим, когда он сказал:

— Так будет лучше.

Хотя где-то глубоко в душе Никки знала, что он прав, прошло довольно долгое время, прежде чем она смогла заставить себя встать и пойти с ним.

Когда врач закончил, она, двигаясь, словно зомби, вернулась в камеру и потом уже вряд ли осознавала, сколько минут или часов прошло. Она только знала, что к тому времени, когда ее повели в комнату для допросов, она слишком боялась, чтобы позволить себе на что-то надеяться. Никки продолжала думать о том, как Спенс сомневался в ней, и если даже он сомневался, то как же она собиралась заставить других людей перестать подозревать то же самое?

Комната для допросов ничем не отличалась от тех, которые она видела в сериале «Чисто английские убийства»: маленькая, темная, без окон, с единственным столом и несколькими стульями, расставленными по всему периметру. Она подумала о сценах, в которых снималась Кристин, с подобными же декорациями, и спросила себя, представляла ли актриса хоть на минуту, каково это — оказаться в подобном месте взаправду. Она прекрасно сыграла свою роль, но это было всего-навсего ее работой. Когда она отыграла, то смогла уйти и, вероятно, шутила с актерами, играющими детективов, которые только что стали жертвой ее наигранного гнева.

Где сейчас Кристин? Где Спенс и остальные? Что они делают?

На какое-то время ее оставили одну, но затем дверь открылась и в проеме появилась голова женщины с полным лицом и непослушной копной золотисто-каштановых волос.

— Николь Грант? — спросила она.

Никки откашлялась и ответила:

— Да.

Женщина, похоже, вздохнула с облегчением; войдя в комнату, она поставила на стол портфель и сбросила пальто.

— Мария Таунсенд, — представилась она. — Я буду представлять ваши интересы.

Никки смотрела, как адвокат резко открыла замки на портфеле и достала оттуда большой желтый блокнот с линованными страницами, после чего поместила его на стол, рядом с шариковыми ручками и мобильным телефоном.

— Вы уже сделали заявление? — усаживаясь, спросила ее Таунсенд.

— Нет, — ответила Никки. — Меня об этом никто не просил.

Таунсенд, похоже, расстроилась; затем, внезапно закатив глаза и улыбнувшись, она сказала:

— Простите, я перепутала вас с фигурантом другого дела. Слушание назначено на сегодня, и я… Впрочем, неважно. Итак, вы здесь, потому что они считают, что вы задушили своего ребенка? Это правда?

Никки нервно сглотнула.

— Вы действительно это сделали?

Никки вытаращила глаза.

— Нет, — только и произнесла она.

Таунсенд коротко, но доброжелательно улыбнулась.

— Тогда вам совершенно не о чем волноваться, — объявила она и, сделав несколько пометок в своем блокноте, откинулась на спинку стула и снова подняла глаза. — Ну, ладно, расскажите мне подробно, что произошло, — велела она, — с того момента, когда вы в последний раз видели своего ребенка живым, и до того, как приехал констебль Фримен, чтобы арестовать вас.

Почерпнув немного мужества из очевидной уверенности Марии Таунсенд в том, что у нее нет абсолютно никаких поводов для беспокойства, Никки еще раз откашлялась и заставила себя говорить.

Возможно, описание произошедших событий заняло бы меньше времени, если бы Мария Таунсенд не остановила ее прямо в середине рассказа, чтобы ответить на срочный телефонный звонок. И тот факт, что Никки затем пришлось кое-что повторить, заставил ее задуматься: она непонятно рассказывает или адвокат невнимательно ее слушает?

Наконец, Таунсенд перестала делать заметки и, быстро набрав СМС, заявила:

— Ладно; в общем, я думаю, что мы готовы поговорить с сержантом МакАллистер. — Она бросила взгляд на часы. — Если нам немного повезет, мы выйдем отсюда через двадцать минут. Максимум через час.

Как оказалось, она катастрофически ошибалась, поскольку в ту самую минуту, как сержант МакАллистер вошла в комнату, недовольно поморщившись при виде Таунсенд, стало ясно, что Никки вовсе не собираются немедленно отпускать домой.

Сдернув упаковку с двух новых аудиокассет, она вставила их в стоящий на столе магнитофон, назвала себя, затем попросила, чтобы Никки и Таунсенд сделали то же самое. Затем она удостоверилась, что Никки знает о своих правах, — весь процесс занял достаточно много времени, так что Таунсенд несколько раз демонстративно поглядывала на часы и раздраженно складывала руки на груди.

Игнорируя ее безмолвные намеки, МакАллистер начала допрос по сути, попросив Никки описать, что случилось утром в день смерти Зака, начиная с того момента, когда она проснулась. Никки все рассказала, пытаясь излагать мысли как можно более понятно и четко, и вежливо слушая всякий раз, когда МакАллистер прерывала ее, задавая уточняющий вопрос или комментируя ее слова. Да, Зак много плакал в то утро, согласилась она. Да, она очень устала, и ей было немного грустно. Нет, она не страдала от послеродовой депрессии.

— Это официальное мнение врача или ваше собственное? — уточнила МакАллистер.

Никки растерялась.

— Думаю, мое собственное, — ответила она. — В то утро мне просто было немного грустно. Я мало спала в последнее время, да и трудно поддерживать себя в хорошем настроении, когда ты знаешь… Ну, я ведь знала, что Зак отличается от других детей.

Таунсенд нахмурилась.

— Почему? — поинтересовалась она.

МакАллистер холодно посмотрела на нее:

— Ребенку поставили диагноз: болезнь Тея-Сакса. — Ее тон однозначно давал понять, что она не очень высокого мнения об адвокате, которая не позаботилась о том, чтобы узнать эту чрезвычайно важную информацию.

— Что это за штука, если говорить человеческим языком? — возмутилась Таунсенд.

— Посмотрите в Интернете, — предложила ей МакАллистер и снова повернулась к Никки: — После того как вы узнали о болезни Зака, вы когда-либо думали о том, что было бы лучше, если бы он умер сейчас, до того как ему придется терпеть все то, что его ожидало?

Лицо Никки побледнело, во рту пересохло.

— Ну, я… Не то чтобы…

— Это была бы понятная реакция, — сочувственно заявила МакАллистер.

Сердце Никки застучало быстрее.

— Да… Но я никогда не сделала бы этого, — искренне сказала она. — Если бы вы когда-либо были на моем месте, вы бы знали, что пошли на что угодно, лишь бы спасти своего ребенка от такого кошмара, но…

— На что угодно? — эхом отозвалась МакАллистер. — Например, прижать к его лицу одеяло?

— Нет! — крикнула Никки. — Я вовсе не это имела в виду. Вы спросили, думала ли я когда-либо об этом, и я честно ответила вам: да, думала, но я никогда не причинила бы ему боль, независимо от того, как бы отчаянно мне ни хотелось спасти его от той ужасной болезни.

МакАллистер откинулась на спинку стула.

— Вчера утром вы были дома одна? — произнесла она с вопросительной интонацией.

Никки кивнула.

— Для записи: Николь Грант утвердительно кивнула, — сказала МакАллистер в микрофон.

— Миссис Адани, моя патронажная сестра, пришла в десять, — добавила Никки.

— И в отчетах миссис Адани будет написано, что ребенок был вполне здоров, когда она его увидела?

В глазах Никки светилась искренность, когда она ответила:

— Да, будет, потому что она сказала мне, что он поправился на полкило и хорошо развивается.

МакАллистер кивнула.

— В котором часу миссис Адани оставила вас?

Никки задумалась.

— Я точно не знаю. Около половины одиннадцатого, наверное.

МакАллистер сделала примечание в блокноте, который лежал перед ней на столе, и продолжила допрос:

— И что вы делали после того, как она уехала?

— Я покормила Зака и попыталась уложить его спать. На это ушло очень много времени, потому что он никак не мог успокоиться.

— Он плакал?

— Да.

— Можно ли сказать, что у него было сильное недомогание?

— Я думаю, да. Никто не мог найти причины такого поведения, но в последнее время он часто и долго плакал. Когда он только родился, он вообще почти никогда не плакал.

Ей было тяжело говорить о жизни Зака до того, как все пошло наперекосяк, но она не могла позволить себе сорваться.

— Все ли медицинские проверки были осуществлены должным образом?

— Да. Миссис Адани очень щепетильно подходит к выполнению своей работы, и к тому же мы ходили к врачу. Они оба сказали, что это просто такой период в жизни Зака и что это вскоре пройдет.

— Но этот период не закончился?

— Нет, ну, в общем, прошло не так уж и много времени.

— Вам просто казалось, что все это длится очень долго, потому что вы устали, волновались и были очень расстроены диагнозом, который ему поставили?

Никки начала было кивать, но затем в ее глазах появился испуг.

— Я вижу, к чему вы клоните, — заявила она, — но вы ошибаетесь.

— И к чему же я, по-вашему, клоню?

— Вы намекаете, что я не могла больше этого выносить, и потому… Я… — Она опустила голову, не в силах больше произнести ни слова.

— Но вы сказали нам, что, когда это случилось, в доме не было никого, кроме вас, — напомнила ей МакАллистер. — Так кто еще мог совершить это?

Никки подняла голову.

— Никто этого не делал! — закричала она. — У него и раньше были проблемы с дыханием, и однажды нам даже пришлось срочно отправить его в реанимацию. Должно быть, это снова произошло, когда одеяло наползло ему на лицо… Во всяком случае, именно в таком виде все и было, когда я зашла в комнату.

МакАллистер внимательно смотрела на нее. Оценивала ли она правдивость данного утверждения или ожидала, когда Никки продолжит рассказ, — сказать было трудно.

— Позвольте мне объяснить вам ситуацию простыми словами, — начала МакАллистер, — патологоанатом, когда вскрыл тело вашего ребенка, кое-что обнаружил. Помимо крови в легких, носу и глазах, у него была порвана связка в гортани, а на лице остались следы многочисленных ушибов. Полагаю, вы согласитесь, что вес одеяла не может вызвать такие повреждения.

Никки в ужасе уставилась на нее.

— Нет, но я… Это, возможно, случилось, когда я пыталась реанимировать его.

— Внутренние повреждения этим объяснить нельзя, — заметила МакАллистер, мысленно спрашивая себя, когда уже Таунсенд включится в их разговор. — Кто-то прижал одеяло к лицу Зака и удерживал его.

— Это не я! — закричала Никки. — Я знаю, что я была там одна, но я спала… Я действительно нашла его в таком виде, клянусь, — они все неправильно поняли… Не могло быть никакой крови или синяков, потому что Зака никто не убивал.

— У кого еще есть ключи от дома? — спросила ее МакАллистер.

Никки попыталась заставить себя думать.

— У всех, кто в нем живет, и у владельца.

— Мог ли кто-то из ваших друзей одолжить свои ключи?

Никки покачала головой.

— Я так не думаю. Я… Ах да, Дэвид давал свои ключи матери. Она — миссис Адани, моя патронажная сестра, но, по-моему, она их вернула.

МакАллистер сделала еще одну пометку в блокноте, а затем продолжила:

— Ладно, значит, вы утверждаете, что нашли его под одеялом. Он еще дышал, когда вы отдернули одеяло?

Сердце Никки на мгновение замерло. Она не знала ответа на этот вопрос.

— Я, гм… Я не уверена. Он просто очень плохо выглядел, и я начала реанимировать его, а затем набрала «999» и…

— Почему вы сказали оператору, что убили ребенка? — перебила ее МакАллистер.

Внутри у Никки все сжалось.

— Я… Я не знаю. То есть я была так расстроена… Я думала…

— Моя клиентка в тот момент находилась под влиянием серьезного стресса, — наконец вмешалась Таунсенд, — а все мы знаем, как матери обвиняют себя в ситуациях, где их вины вообще никакой нет.

МакАллистер бросила на нее холодный взгляд и собиралась уже продолжить допрос, когда Никки почти прокричала:

— Я думала, что меня считают невиновной, пока не доказано обратное, а вы ведете себя со мной так, словно…

— Это — для суда, — перебила ее МакАллистер, хотя и достаточно любезно. — Мы же работаем с предположениями, и боюсь, Николь, что я могу только предположить, что вчера утром у вас либо закончилось терпение, либо, возможно, вы уже давно планировали спасти своего сына от неминуемой судьбы…

— Это неправда! — решительно заявила Никки. — Я признаю, что не хотела, чтобы он мучился, но, когда это время настало бы, я бы все равно любила его и делала все, что в моих силах, чтобы сделать жизнь Зака терпимой.

МакАллистер, прищурившись, посмотрела на нее.

— Сейчас это очень легко утверждать, ведь теперь невозможно проверить! — заметила она.

— Это правда!

Наклонившись вперед, МакАллистер положила сцепленные руки на блокнот и посмотрела Никки прямо в глаза.

— Как бы там ни было, теперь, когда я узнала кое-что о болезни, я могу понять, почему вы сделали это…

— Но я ничего не делала!

— …и я уверена, что судья тоже поймет вас, так что, если вы полностью признаете свою вину, очень вероятно, что…

— Но я не могу признаться в том, чего не делала! — закричала Никки; ее голос словно прорывался наружу из глубин растерянности и страха.

МакАллистер поджала губы, по-прежнему глядя на Никки, а затем, внезапно выключив запись, достала кассету и убрала ее.

— Я так понимаю, моя клиентка может идти? — требовательно поинтересовалась Мария Таунсенд.

МакАллистер посмотрела на нее.

— Нет, Мария, вы понимаете неправильно, — парировала она и, забрав кассеты и блокнот, вышла из комнаты.

— Не волнуйтесь, — уверенно заявила Таунсенд. — Я была здесь, в этой комнате, уже сто раз. Все будет хорошо.


Констебль Фримен все еще находился неподалеку от камер, когда МакАллистер вышла из комнаты для допросов.

— Ты нашел нам свободный кабинет? — спросила она, с щелчком открывая телефон, чтобы проверить сообщения.

— Он прямо у вас за спиной, — ответил он, указывая туда, где обычно сидел юрист отдела судебного преследования.

Сообщив своему многострадальному мужу, что она задерживается в участке на Броудбери-роуд, МакАллистер убрала телефон и вместе с Фрименом направилась в кабинет, где тяжело упала в кресло и водрузила ноги на стол. Она выглядела и чувствовала себя так, словно ей уже очень давно нужно было пойти домой.

— Отец ребенка и соседи по дому переехали в Тоттердаун, — сообщил ей Фримен. — Дом принадлежит патронажной сестре, которая одновременно приходится матерью одному из друзей.

МакАллистер кивнула.

— Кто-то снял уже с них показания?

— Да, сейчас их копируют; все эти люди готовы еще раз все рассказать, если потребуется. Они просто рвутся нам помочь. Криминалисты уже собрали материал в доме, а ее медкарту должны привезти нам к полудню.

— И карточку ребенка тоже?

— Вот. — Он открыл папку и передал ей книжку в мягкой красной обложке. — Это его личная медкарта, — объяснил он, словно она не видела уже тысячу таких же.

— Что-нибудь необычное? — спросила она, просматривая карточку.

— Нет. Если верить документам, он развивался, как любой нормальный ребенок.

— Как и следовало ожидать, согласно тому, что мы узнали о болезни Тея-Сакса. — Вздохнув, она закрыла книжку и толкнула ее через стол. — Она по-прежнему утверждает, что не совершала этого, — сообщила детектив, — и, должна отдать ей должное, она говорит довольно убедительно.

— Так обычно и бывает, — заметил он. — Вспомните Хантли и ту нищенку из Дьюсбери, как там ее звали?

— О ней лучше не вспоминать, — ответила МакАллистер, — и ты прав: мы здесь видели представления, более достойные Оскара, чем любые из тех, что показывают по телевидению, но я также думаю об Анжеле Каннингс и Салли Кларк, которые, как выяснилось, говорили правду.

— Но здесь речь не идет о «смерти в колыбели», — напомнил он ей.

— Однако я не хочу немедленно предъявлять ей обвинение — по крайней мере, пока не прочитаю все показания и не проверю алиби всех.

— Понятно, — кивнул Фримен, — но вот еще кое-что, что вас, возможно, заинтересует. — И, снова открыв папку, он достал оттуда черный блокнот и толкнул его ей через стол.

У МакАллистер ушло немного времени, чтобы понять, что это своего рода дневник, и, прочитав лишь несколько первых страниц, она смогла сказать, что дневник обеспечит самое серьезное доказательство против Николь Грант.

— С него уже сняли копию? — уточнила она.

— Да. И есть еще два таких же: оба исписаны от корки до корки; так что, если вам пока нечего почитать перед сном…

— Очень смешно, — язвительно заметила она и, встав с кресла, протянула ему кассеты с записью допроса. — Сделай все, что нужно, — приказала она и вздрогнула, услышав, как какой-то пьянчужка пытается закатить скандал дежурному сержанту. — Мы можем задержать ее на двадцать четыре часа, не предъявляя обвинения. Но если только никто не признается в совершении преступления и все алиби подтвердятся, завтра в это же время она окажется в Иствуд-парк.

ГЛАВА 21

— Я не могу больше выносить эту неизвестность! — прорычал Спенс, меряя шагами кухню миссис А. — Мне дурно становится, когда я думаю о том, что она сейчас там, в окружении злодеев и подонков. Мы даже не знаем, предоставили ли ей адвоката.

— Они сказали, что предоставят, — напомнил ему Дэвид. — Я думаю, они обязаны.

— Но он или она может принести хоть какую-то пользу? Вот, что я хочу знать.

— По крайней мере, ей ни с кем не придется делить камеру, — заметила Кристин. — То есть такого не было в «Чисто английских убийствах», а ведь сценаристы и редакторы проделывают уйму работы, чтобы представить все как можно ближе к действительности.

Спенс наградил ее взглядом, заметив который, она пожалела, что вообще заговорила. Затем, прижав стиснутые кулаки к голове, он беспомощно зарычал.

Однако Кристин была права насчет камеры: по крайней мере, ему не придется волноваться еще и о том, что Никки может в физическом смысле тереться около отребья рода человеческого. Но мысли о том, что ее где-то заперли, что она испугана до безумия, горюет о Заке и, возможно, ни на минуту не сомкнула глаз за всю ночь, явно не принадлежали к тем, которые можно легко отогнать. Господь свидетель, он и сам почти не прилег, так же как и Дэнни, который делил с ним комнату для гостей, и когда они за полночь спустились на первый этаж что-нибудь выпить, то обнаружили за столом миссис А. и Дэвида, монотонно потягивающих чай.

Там они сейчас и сидели — за столом, только к ним присоединилась еще и Кристин, и все молча смотрели, как Спенса колотит дрожь от безысходности и страха.

— Я только не знаю, как кто-то вообще мог подумать, что она способна на такое, — разглагольствовал он, — кроме меня: я, гребаный идиот, — простите, миссис А., — идиот, каким я являюсь, отправился к ней вчера и спросил, не совершила ли она это на самом деле. О чем, черт возьми, я думал? Все мы знаем, что она и мухи не обидит, не говоря уже о собственном сыне; и как мне такое даже в голову могло прийти?!

— Перестань себя так казнить, — сказал ему Дэвид. — Этим ты ей точно не поможешь, и тебе от этого тоже никакой пользы. Мы должны думать о чем-то созидательном, о том, что можем сделать.

Миссис А. встала из-за стола.

— Сегодня утром мне нужно съездить на работу, — сказала она. — Придет менеджер; он возьмет мои отчеты и отвезет их в полицию. — Она посмотрела на Спенса. — Пока я буду там, я наведу кое-какие справки о… теле и о том, когда мы сможем его забрать. Мы должны организовать похороны.

Когда ее слова проникли в его сознание, Спенс снова прижал кулаки к голове и с силой надавил, словно пытаясь заставить замолчать шум и ужас, царящие у него в голове.

После того как миссис А. ушла, все остались сидеть там же, где и раньше, подавленные нарастающим беспокойством, а Кристин мучилась усугубленным чувством вины за то, что она сообщила полиции, когда давала показания. Правда, лгать было нельзя, а значит, она не могла не сообщить им о разговоре, который произошел у нее с Никки и во время которого та доверительно поделилась желанием, чтобы Зак умер сейчас. Конечно, это не означало, что Никки это сделала, но она ведь сказала, что сделала бы, если бы у нее хватило храбрости; так что, возможно, что-то произошло, и она нашла-таки в себе силы. Откуда им знать наверняка, если в то утро Никки была дома одна? Могло случиться что угодно, что заставило ее слететь с катушек. Или, возможно, она спланировала все заранее… Как бы там ни было, главное — что она не хотела, чтобы Зак прошел через все муки ужасной болезни, и никто не мог винить ее в этом; к тому же его присутствие чертовски портило ей жизнь и в других отношениях. Так или иначе, независимо от того, во что другие хотели верить, в глубине души все они должны были признать, что велика вероятность того, что Никки действительно задушила Зака, а теперь сожалеет об этом и пытается выйти сухой из воды.

Встав со ступа, Дэнни подошел к окну и слепо уставился на пруд, полный золотых рыбок, и на живописный вид на город, раскинувшийся внизу. Он понимал, что в данный момент ему полагалось быть на пути в Лондон, но об отъезде не могло быть и речи, ведь Никки все еще находилась в полицейском участке, — даже если бы это и значило, что в результате он потеряет работу. Никки всегда поддерживала его, и, значит, он просто не вправе оставить ее сейчас, хоть и не знал, чем именно может помочь.

Через некоторое время он спросил:

— Никто не знает, ее родителям уже сообщили?

Выйдя из задумчивости, все уставились на него.

Почувствовав спиной их взгляды, он обернулся.

— Я просто подумал… То есть Зак ведь был их внуком, и она — их дочь…

Они все посмотрели на Спенса, но именно Дэвид спросил:

— Кто-то из нас знает, как с ними связаться? — И поскольку все отрицательно покачали головой, он достал телефон. — Я спрошу у мамы, — сказал он, — по крайней мере, она знает, где они живут, даже если у нее нет их номера.

— Возможно, именно миссис А. стоит сообщить им, — предложил Дэнни. — Или тебе, Крис?

Кристин чуть не отшатнулась.

— Почему сразу я? — воскликнула она. — Я всего-то и видела их один раз, да и то это было давным-давно. Они, вероятно, теперь и не вспомнят, кто я такая.

— Даже если и не вспомнят, ты все еще белая девушка из среднего класса, и, с их точки зрения, им однозначно лучше услышать это от тебя, чем от гея, индуса или наркомана.

Кристин переводила взгляд с одного на другого.

— Простите, но я не думаю, что это должна делать я, — заявила она. — Ты намного ближе Никки, чем я, Дэнни. Ты дольше ее знаешь, а твои родители живут в том же городе.

Дэнни наградил ее косым взглядом.

— И как это связано с нашей задачей? — саркастически спросил он.

— Это должен сделать я, — подал голос Спенс.

— Вообще-то, — заметил Дэвид, — я думаю, Дэнни прав, это должна быть мама. На тебя столько всего навалилось, Спенс, так что я не думаю, что тебе стоит выслушивать их дерьмо, если они вдруг решат наехать на тебя… — Он замолчал, поскольку у Спенса зазвонил мобильный.

Вытащив телефон, Спенс увидел, что это Дрейк. Сдержав стон разочарования от того, что это не Никки, он принял звонок.

— Как у вас там дела? — поинтересовался Дрейк. — Уже есть новости о вскрытии?

Взяв себя в руки, Спенс ответил:

— Есть… только новости плохие. Они, кажется, думают, что Никки могла… — Он с трудом сглотнул. — Вчера вечером ее арестовали.

— Господи Боже! — в ужасе пробормотал Дрейк. — У нее есть адвокат?

— Я думаю, что в полиции предоставили ей адвоката. Мы до сих пор не смогли с ней поговорить, так что… — Он набрал в грудь воздуха. — Я хочу сказать вам, Дрейк, что со всеми этими делами, ну, вы понимаете, похороны и все остальное, я не думаю, что смогу скоро вернуться в Лондон. Мне действительно жаль, что подвел вас…

— Выбрось это из головы, — твердо заявил Дрейк. — У Вэл руки чешутся попробовать себя в роли режиссера, так что, похоже, у нее появится неплохой шанс, если только… Как насчет Дэвида и Кристин? Они останутся с тобой?

Спенс посмотрел на Дэвида.

— Это Дрейк, — сообщил он, — и он хочет знать, какие у вас планы.

Взяв трубку, Дэвид сказал:

— Дрейк, мне очень жаль, дружище, но я не могу бросить Спенса в беде. Слишком многое не складывается.

— Я понимаю, — ответил Дрейк. — Я всегда могу попросить Скотта или Фрэнсис заменить тебя. Однако Кристин — совсем другое дело, и потому скажи, вы могли бы хоть примерно узнать, что она намеревается делать?

— Она здесь. Передаю ей трубку, — произнес Дэвид и отдал телефон Кристин, сказав ей: — Он может найти замену мне и Спенсу, но, если ты не поедешь, все полетит к черту.

В глазах Кристин отразилась борьба от осознания собственной значимости и ощущения неловкости, когда она посмотрела на него.

— Что мне делать? — прошептала она. — Все будут считать, что я поступила ужасно, если я вернусь, когда у Никки такие неприятности? Однако, если я профессионал, а я должна им быть…

Спенс перебил ее:

— Прямо сейчас продолжать съемки фильма — лучшее, что ты можешь сделать для всех нас. Тогда мы с Дэвидом не будем так корить себя за то, что всех подводим.

Кристин чуть не улыбнулась от облегчения.

— Ты прав, — объявила она и, взяв телефон, сообщила Дрейку: — Я приеду в Лондон следующим поездом, так что к полудню уже появлюсь в гримерке.

— Умница, — пробормотал Дрейк. — Передай трубку Спенсу, хорошо?

— Да, слушаю, — сказал Спенс, когда Кристин торопливо вышла из комнаты, чтобы начать упаковывать вещи.

— Я хочу, чтобы ты держал меня в курсе, — сказал ему Дрейк. — Сообщи мне, если что-то понадобится, хорошо?

— Спасибо, — сказал Спенс. — Я очень ценю это.

После того как он положил трубку, Дэнни вновь вернулся к вопросу о родителях Никки.

— Им нужно сообщить о Заке, — решительно заявил он, — но я думаю, что мы должны попытаться узнать у Никки, что еще она хотела бы им передать.

— Ты прав, — согласно кивнул Спенс, — потому что, если полицейские поймут, что совершили ошибку, и в конце концов выпустят Никки сегодня же, не будет никакой причины посвящать ее родителей во все это.

— Ну, и как мы у нее спросим? — задумался Дэвид. — Если они никому не позволяют видеться с ней…

— Мы должны будем узнать, кто ее адвокат, — предложил Спенс.

— Или, — внес свою лепту Дэнни, — мы могли бы отвезти в полицейский участок чистую одежду и спросить, можем ли мы передать вещи Никки.

Спенс и Дэвид переглянулись. Это уже походило на план.

— Даже если они скажут, что мы не можем увидеть ее, — продолжал Дэнни, — ей, наверное, так или иначе пригодится одежда, потому что она ничего не взяла с собой прошлой ночью.

— Есть только одна проблема, — заметил Спенс, — они могут не позволить нам войти в дом, чтобы взять вещи.

— Тогда мы купим новые, — объявил Дэвид. — Мы можем заехать в торговый центр «Броудвок» по пути туда.

Спенс уже был на ногах.

— О’кей, давайте отправляться, — подытожил он: ему не терпелось действовать, поскольку теперь у него наконец появилась четкая задача.

Когда они подошли к двери, Дэвид сказал:

— Вы идите, а я должен поговорить с Кристин, прежде чем она вернется в Лондон. Встретимся в участке.

Спенс уже выходил через ворота, то есть находился вне пределов слышимости, когда Дэнни шепотом спросил у Дэвида:

— Это именно то, о чем я думаю?

Дэвид кивнул:

— Ты, случайно, не говорил Спенсу о том разговоре между Никки и Кристин?

— Нет, конечно, — прошептал Дэнни.

— Тогда и не говори — по крайней мере, пока я не узнаю, что она сказала полиции, когда давала показания. Если Кристи проболталась о том разговоре, у Никки будут очень серьезные проблемы.


Никки сидела на койке в своей камере, опершись спиной о стену, положив на колени экземпляр старого романа Ладлэма; книга была открыта, но Ники так и не начала ее читать. Женщина-полицейский, которая принесла завтрак, сказала:

— У нас тут нет настоящей библиотеки, но эта книга довольно неплоха, и, по-моему, все страницы на месте.

Никки вежливо поблагодарила ее, а затем лишь молча наблюдала, как та уходит, и никак не могла смириться с тем, что сама она не может вот так же выйти отсюда.

Женщина-полицейский оглянулась, закрывая дверь, и улыбнулась ей, словно говоря: «Возьми себя в руки, все будет хорошо». ИНикки улыбнулась ей в ответ. Она продолжала считать, что, если будет доброжелательна и почтительна с окружающими, они наконец поймут, что перед ними не тот человек, который способен убить собственного ребенка, и тогда они, возможно, отпустят ее. Это был абсурд, и Никки знала, что так не бывает; но, с другой стороны, если она будет вести себя так грубо и вызывающе, как это делали некоторые, судя по доносившимся ночью звукам, ей это тоже мало чем поможет.

Она не стала есть кукурузные хлопья и булочку, которые ей дали, и не притронулась к кофе. Сейчас был неподходящий момент, чтобы снова начинать употреблять кофеин, как бы ей того ни хотелось. Приступ диареи не доставляет никакого удовольствия даже в нормальной ситуации; теперь же, когда у нее было лишь несколько клочков туалетной бумаги, а в дверь, расположенную прямо напротив унитаза, был вкручен глазок, чтобы контролировать каждое ее движение, это было еще неизведанной частью ада, которую ей не хотелось бы исследовать.

Никки понятия не имела, что сейчас происходит или даже который час. Она предположила, что еще утро, потому что еще никто не принес ей обед. Впрочем, она все равно не стала бы его есть. Во рту у нее пересохло, а внутренности так сжались, что вряд ли были в состоянии справиться с пищей. Однако, похоже, теперь ей лучше удавалось сдерживать панику, чем прошлой ночью, когда она совершенно измучила ее. Никки подремала час или два лишь перед самым рассветом, а когда проснулась, то обнаружила, что рациональная, здравомыслящая Никки пытается проложить себе путь сквозь стену демонов. Она ничем себе не поможет, если отпустит свое воображение на волю, не переставала говорить ей эта Никки. Ей нужно оставаться сосредоточенной и сильной и ни на минуту не забывать: она не сделала ничего плохого, а значит, ей совершенно нечего бояться. Это Англия, здесь правосудие одинаково для всех, а ошибки, сделанные во время вскрытия, быстро обнаруживают, и потому все ложные предположения и неправильные допущения можно вовремя исправить и сдать в архив.

Неожиданно в ней робко проснулся оптимизм: она решила, что затянувшееся сидение в камере может быть вызвано повторным вскрытием. Как бы там ни было, вчера вечером ей явно удалось убедить сержанта МакАллистер в том, что она говорит правду; следовательно, детектив или обратилась к другому специалисту с просьбой проанализировать результаты, или, возможно, вообще предложила заново провести экспертизу. Если это так, то в любую минуту дверь может распахнуться, и ей сообщат, что первоначальные результаты были или неверными, или перепутаны с другими и она может идти домой.

Однако время шло, а единственными звуками, которые до нее доносились, были стук и скрежет других дверей, бренчание ключей и редко — громкие голоса; и шаги, которые приближались и удалялись, но ни разу не остановились у ее камеры.


Сержант уголовной полиции МакАллистер вернулась в полицейский участок на Броудбери-роуд, проведя все утро за столом, разбираясь с новыми данными по другим делам, которыми она занималась и от которых большинство среднестатистических граждан вывернуло бы наизнанку. Она тоже не воспринимала их как поучительные, но, по крайней мере, они не мучили ее сознание так, как это было в случае с Николь Грант. Она сочувствовала девушке и жалела, что не в силах ничего предпринять, чтобы помочь ей; но закон есть закон, и, независимо от того, насколько понятным мог быть мотив, никому нельзя было позволить избежать ответственности за убийство невинного младенца, даже если этому самому младенцу все равно суждено было умереть.

Подняв глаза, когда в комнату для допросов, где их разместили, вошел Фримен, она откинулась на спинку стула и спросила:

— Ну как, все алиби подтвердились?

Фримен кивнул.

— Друзья были в Лондоне на съемочной площадке; патронажная сестра находилась на запланированной встрече с представителями службы социального обеспечения, и ни у кого больше, кроме владельца, нет ключей от дома.

— Кто-то уже говорил с владельцем?

— В настоящее время он находится в Испании, куда уехал в прошлую пятницу; и поэтому, думаю, его можно вычеркнуть из списка подозреваемых.

— Никаких признаков взлома?

Фримен покачал головой.

МакАллистер вздохнула и снова посмотрела на папку с делом.

— Итак, если соединить выводы патологоанатома с признаниями нашей девушки (сначала оператору службы «999», затем дежурному реаниматологу, затем мне), а также с записями в ее дневнике и показаниями… как там ее зовут?

— Кристин Лил, — напомнил ей Фримен.

МакАллистер нашла нужную бумагу в куче других.

— Тогда все указывает на преднамеренное убийство, — заключила она, еще раз просматривая показания. — «Мне хочется, чтобы он мог уйти сейчас, пока с ним не начали происходить все эти ужасы… Я не знаю, есть ли на свете Бог, но я точно знаю, что никакое живое существо не должно терпеть такие страдания… Он — мой сын, так почему у меня должно быть меньше прав решать, что с ним случится, чем у чего-то неопределенного: судьбы или…» — МакАллистер поморщилась и покачала головой.

— Служба уголовного преследования наверняка возбудит дело по этой статье, — заметил Фримен.

МакАллистер подняла глаза, когда в дверь протиснулась голова полицейского в форме.

— Простите, что помешал, — сказал он. — Пришли друзья Николь Грант. Один из них — отец ребенка. Они принесли ей одежду и спрашивают, могут ли повидаться с ней.

МакАллистер посмотрела на Фримена.

— Пойди поговори с ними, а я отнесу это к начальнику уголовного отдела, — сказала она. — Он на месте? — спросила она у полицейского.

— Был у себя, когда я видел его в последний раз, — ответил тот.

Фримен встал.

— И что мне им сказать?

Сердце МакАллистер сжалось, когда она сказала:

— Поблагодари их за одежду и скажи, что если они хотят увидеть ее, то пусть приходят в суд магистрата ближе к вечеру, потому что ей будет предъявлено обвинение.


— Да нет же! — бушевал Спенс. — Нельзя обвинять человека в том, чего он не совершал. Я не допущу, чтобы это произошло.

— Я понимаю, вы расстроены, — примирительно произнес Фримен, — но, боюсь, все доказательства…

— Какие еще доказательства? У вас на нее ничего нет…

— Результаты вскрытия…

— …дерьмо. Они ничего не доказывают, потому что я говорю вам: она его не душила. Никто не душил.

— Это противоречит заключению патологоанатома. Результаты совпадают с…

— Плевать я хотел, с чем они там совпадают, я говорю вам, что она не делала этого. Спросите любого, кто ее знает: это не в ее характере — причинять вред кому бы то ни было, не говоря уже о собственном ребенке.

Тон Фримена оставался сочувствующим, когда он повторил:

— Я еще раз вынужден сказать вам, что доказательств против нее предостаточно.

— Мы можем, по крайней мере, передать ей одежду? — спросил Дэнни, отрывая взгляд от телефона, на который пришло СМС от Дэвида.

Фримен взял протянутую ему Дэнни сумку и заглянул внутрь.

Дэнни уточнил:

— Одежда совершенно новая: там нижнее белье, пара джинсов и топ. Еще есть спрей и расческа.

Проверив содержимое сумки, Фримен сказал:

— Если у суда будет время, ее дело заслушают сегодня.

У Спенса был такой вид, словно его ударили.

— А потом? — спросил он.

— Это зависит от решения мирового судьи, — объяснил ему Фримен, и, зажав сумку под мышкой, быстро воспользовался контактной картой, чтобы поскорее скрыться в безопасных глубинах участка.

Спенс повернулся к Дэнни.

— Я должен кое-что сказать тебе, — вздохнул Дэнни. — Давай пойдем в ближайший паб. Я отправлю СМС Дэвиду, чтобы он встретил нас там.


Никки смотрела на сержанта, на то, как двигаются ее губы, слышала слова, которые она произносила, но пребывала в таком всеобъемлющем состоянии дезориентации, что прошло какое-то время, прежде чем она поняла, что кричит на нее и требует замолчать.

Но та в ответ не пошевелила ни единой мышцей, не произнесла ни единого слова. Ники стояла и смотрела на нее, а по щекам текли слезы. Она твердила себе, что таково ее наказание за те ужасные мысли, которые она допустила о будущем Зака.

— …Вы обвиняетесь в убийстве Зака Джереми Джеймса, возраст семь недель, — говорила сержант, — в том, что вы прижали к его лицу одеяло и приложили достаточно сил, чтобы не давать ему дышать.

Никки тоже чувствовала удушье: от вины, ужаса и страха перед тем, что теперь с ней будет.

Сержант спросила Никки, понятно ли ей предъявленное обвинение.

Она попыталась ответить, но у нее перехватило горло. В голове стоял странный шум, глаза горели. Она словно ступила в темный и пугающий мир, где никогда не происходит ничего хорошего и ни у кого нет ни времени, ни желания прислушиваться к ее словам.

Никки слышала, как они говорят о суде магистрата и вызывают машину, чтобы отвезти ее туда. Кто-то упомянул Марию Таунсенд и что-то о новой одежде. У нее закружилась голова, но ей казалось, что это весь мир кружится вокруг нее, а она стоит на месте и постепенно ее засасывает в бездну, которую никто, кроме нее, не видит. Ей захотелось исчезнуть, превратиться в ничто, стать пустым местом, которое не может ни думать, ни говорить, ни чувствовать.

Она не понимала, почему они до сих пор не обнаружили свою ошибку. Почему все пошло не так, как надо? Почему они продолжали процедуру, если она невиновна? Она не убивала его, и, значит, они не могли доказать, что она это сделала. Но они, похоже, думали, что могут, и теперь она оказалась в ловушке, в безвыходной ситуации, и рядом нет никого, кому было бы не все равно.

Когда рыдания прорвались наружу из ее сердца, она закричала, зовя родителей, но их здесь не было. Они не знали, что с ней происходит, а она не знала, как связаться с ними.


Спенс смотрел на Дэвида и Дэнни, не веря своим ушам. Они сидели в пабе недалеко от полицейского участка, и несколько минут назад к ним присоединился Дэвид.

— И ты хочешь сказать, что Кристин рассказала полиции об этом разговоре? — возмущенно спросил он таким тоном, что и Дэнни, и Дэвид поняли: Кристин повезло, что она сейчас не здесь.

— Она почти сразу призналась, когда я спросил ее, — продолжал Дэвид. — Она явно очень ругает себя за это.

Глаза Спенса оставались ледяными.

— И ты знаешь, что в ее словах есть правда?

Дэвид смущенно посмотрел на Дэнни.

— Когда Кристин в первый раз сказала мне об этом, — заявил Дэнни, — она была действительно расстроена, и… Не то чтобы я оправдываю то, что она сделала, — торопливо добавил он, — я только… Ну, я не думаю, чтобы она стала лгать в таком вопросе.

— А я думаю, лучше надеяться, что таки солгала! — прорычал Спенс и, выхватив из кармана мобильник, сердито набрал номер Кристин.

Она ответила после второго гудка.

— О чем, черт возьми, ты думала? — с ходу бросился он в атаку. — Ты должна была понимать, как будут выглядеть такие показания…

— Мне очень жаль, правда, — отчаянно воскликнула она, — но именно это она и сказала, и не могла же я солгать…

— Но тебя никто не заставлял сообщать им об этом! — взревел он. — Ты хоть понимаешь, что натворила? Из-за того, что ты им наговорила, они теперь обвиняют Никки в убийстве.

— О боже! — голос Кристин звучал испуганно. — Они не могут… Но, Спенс, тут нет моей вины. Я не заставляла ее говорить это, и тебе придется взглянуть правде в глаза: я хочу сказать, я знаю, что ты этого не хочешь, но ты должен признать, что есть вероятность того, что она таки сделала это.

Спенс побледнел.

— Я никогда не ожидал такого от тебя! — прорычал он. — Ты достаточно долго ее знаешь…

— У нее в последнее время был большой стресс! — закричала она. — С ребенком все шло наперекосяк, она не могла переехать в Лондон, вся ее карьера рухнула…

— Иисусе Христе, да что с тобой? — вскипел Спенс. — Ты задумала ее уничтожить или что? Потому что именно это и произойдет, если ты будешь продолжать в том же духе. Разумеется, у нее был стресс, но это не означает, что она причинила ему боль; и то, что ты считаешь, будто она так поступила или хотя бы могла поступить, говорит мне, какой ты гребаный друг, ведь Никки всегда тебя поддерживала…

— Я на ее стороне, — растерянно возразила Кристин. — Я не хочу, чтобы с ней случилось что-то плохое, клянусь! Но когда они спрашивали меня о том, в каком состоянии она была перед тем, как все произошло… у меня просто не было выбора, я должна была сообщить им то, что она сказала.

— Нет! Ты могла сообщить им, что у нее был стресс, что она волновалась, была несчастна из-за диагноза, очень хотела переехать в Лондон. Ты могла сообщить им все что угодно из вышеперечисленного и замолчать. Вместо этого ты просто уничтожила ее шансы на то, чтобы этот кошмар когда-нибудь закончился. Ну что ж, надеюсь, ты готова к тому, что скоро произойдет, потому что ты окажешься перед необходимостью стоять и смотреть на нее из другого конца зала суда, и, когда ты это сделаешь, я хочу, чтобы ты вспомнила о той роли, которую сыграла в этом, потому что если бы не ты, то, вполне возможно, она бы туда не попала. — Нажав кнопку «отбоя», он с такой силой швырнул телефон на стол, что из него выпал аккумулятор, а все стаканы подпрыгнули.

Понимая, что сейчас не время напоминать Спенсу, что результаты вскрытия являются куда более серьезной уликой против Никки, чем слова, которые Кристин, возможно, произнесла, Дэнни и Дэвид хранили глубокое молчание, пока наконец Спенс не заявил:

— Я хочу, чтобы Кристин съехала из дома к тому времени, когда я туда вернусь. Что касается меня, то для меня она умерла.

Никто не осмелился возразить ему, пока он допивал пиво.

— Идемте, — сказал он, — нам нужно связаться с адвокатом, чтобы узнать, когда она появится в суде.


Никки сидела на заднем сиденье в машине МакАллистер. Очевидно, ей слишком поздно назначили первичное судебное разбирательство, и автозак не смог ее забрать, хотя обычно именно так транспортировали заключенных в суд; в результате, доставлять ее пришлось детективам самим. Они немного поспорили о том, стоит ли надевать на нее наручники на время поездки, но МакАллистер отказалась от этого, напомнив всем, что Никки впервые оказывалась на скамье подсудимых, а до того не имела ни одного привода в полицию. Теперь Никки сидела около констебля Фримена: ремень безопасности надежно удерживал ее на сиденье, а дверца возле нее была заблокирована, чтобы не дать ей возможности выскочить на ходу.

Никки успела переодеться во все новое. Одежда, которую привез ей Спенс, состояла из пары голубых джинсов, на размер больше, чем нужно, теплого синего флисового свитера, нижнего белья и носков. Он даже позаботился о том, чтобы положить ей расческу и спрей — а возможно, это организовал Дэнни. Да, думать о подобных мелочах больше в стиле Дэнни, но, кто бы это ни был, понимание того, что они учли все ее потребности и даже потрудились привезти все в участок, так укрепило дух Никки, что она лишь жалела, что не может сказать им об этом сама.

Когда они ехали по отрезку шоссе, где дорожные работы затрудняли движение транспорта, из глаз Никки тихо лились слезы: она смотрела на такой знакомый мир, но воспринимала его как место, которое лишь сбивает с толку. Она чувствовала себя призраком, двигающимся незаметно, путешественником из другого времени, который больше здесь не живет. Ей было слишком тяжело осознавать реальность происходящего, и все же она была столь же непогрешимой и бескомпромиссной, как высокие офисные здания и пешеходные дорожки вдоль реки. Она опустила взгляд на свои руки — они вцепились в сумку, в которой принесли новую одежду. Теперь здесь лежали ее ношеные вещи, нуждавшиеся в стирке.

Она спрашивала себя, приедет ли Спенс в суд, и одновременно боялась и ждала этого. Думать о нем было почти так же тяжело, как думать о Заке. От таких мыслей ее охватывала всепоглощающая тоска, такая сильная, словно ее душа пыталась вырваться из груди и полететь к нему. Никогда еще Никки не испытывала такой большой любви и отчаяния. Ей хотелось верить, что он сумеет все исправить или, по крайней мере, поддержит ее, и этот жест с одеждой сказал ей, что Спенс действительно солидарен с нею. Однако воспоминание о том, что он сомневался в ней, пусть только на мгновение, все еще преследовало ее. Каждый раз, когда Никки мысленно возвращалась к событиям последних двух дней, она обнаруживала, что ускользает в такое необычное, ирреальное состояние, что даже сама начинает в себе сомневаться. Может, она спустилась вниз, к ребенку, в состоянии лунатизма? Может, она задушила его и каким-то образом сумела начисто стереть это событие из своей памяти? В последние несколько месяцев у нее случались провалы в памяти, так может, она сделала это, а потом забыла? Безумием было даже просто думать об этом, но детективы продолжали настаивать, что кто-то убил ее сына, и поскольку в доме она была совершенно одна, то было понятно, почему они считали, что именно она и совершила убийство.

К тому времени, как они добрались до здания суда на Мальборо-стрит, моросящий дождик начал добавлять сырости холодному мартовскому воздуху. Она смотрела, как поднимается электрическая дверь, и почувствовала, что задыхается от приступа клаустрофобии и отчаяния, когда сержант уголовной полиции МакАллистер повела машину вперед, в подземный гараж. После этого дверь гаража снова благополучно закрылась, и констебль Фримен обошел вокруг машины, чтобы выпустить Никки из задней двери.

— А я надеялся, что здесь будет хоть парочка журналистов, — услышала она, как он говорит МакАллистер.

Никки не уловила ответа МакАллистер: она закрыла лицо руками и стала так жарко молиться, как еще никогда не молилась за всю свою жизнь. Ей даже не приходило в голову, что СМИ могут заинтересоваться ее делом; все, вокруг чего были сосредоточены ее мысли, — это ошибка полицейских и то, как скоро они поймут свою оплошность. Все остальное виделось ей просто как испытание, которое нужно пройти, опыт, который однажды она, возможно, даже использует как материал для исследования; но теперь, когда она поняла, что ее дело будет рассматриваться не только в суде, но и станет объектом обсуждения в прессе… Она этого не выдержит. Она просто не сможет. Кто-то или что-то должны остановить все это, потому что она этого больше не вынесет.

МакАллистер и Фримен повели ее в подвал, мало чем отличающийся от камеры, из которой она не так давно вышла. Впрочем, на служащих была другая форма, а на бейджах было написано «Служба охраны Релайанс». Ее зарегистрировали, на сумку повесили бирочку с номером, совпадавшим с номером камеры, в которую ее отвел служащий «Релайанс». Они прошли мимо других камер, со стальными решетками вместо дверей, сквозь которые заключенные могли видеть, что происходит снаружи, а Никки — заглядывать внутрь камер. Некоторые камеры были пусты, в других находились преступники, ожидающие, когда за ними приедет автозак. Никки, впрочем, не знала об этом; она только понимала, что они насмехаются над ней на языке, в котором она с большим трудом признала английский, — и чувствовала сильный запах пота, мочи и чего-то еще, приторно-сладкого.

Ее камера была под номером шесть. В ней были те же самые стальные решетки вместо двери, как и у остальных, единственная бетонная койка с матрацем и унитаз, огороженный низкой стенкой. Когда служащий «Релайанс» повернул ключ, она посмотрела на него взглядом, в котором читалось непонимание, почему и как он может с ней так поступать. Он проигнорировал ее и пошел назад к столу, где МакАллистер и Фримен разговаривали по мобильным телефонам.

Другие заключенные продолжали орать и ругаться, и Никки закрыла ладонями уши, поскольку ей необходимо было хоть как-то отгородиться от всего этого ужаса. Она не может быть здесь, в месте, где люди похваляются своими злодеяниями, бранят на чем свет стоит своих адвокатов и угрожают друг другу. Шум их голосов, зловоние их тел доносились до нее резкими урывками, словно короткие периоды бодрствования среди сна.

Ночной кошмар…

Именно кошмаром все это и было: ужасным, безумным кошмаром, который закончится, как только она заставит себя проснуться.

Текли долгие, ужасные минуты. Неужели с этого момента в этом и будет состоять вся ее жизнь: переезд из одной камеры в другую, нападки и оскорбления со стороны других заключенных, отсутствие доверия к ее словам? Она закрывала глаза, как только перед ними начинал вырисовываться ужасающий призрак тюремной жизни. Никки крепко сжимала голову руками, словно желая отгородиться от этого кошмара. Несколько коротких мгновений она пыталась мыслить логически и найти в сложившейся ситуации хоть какой-нибудь смысл, но затем оставила свои попытки. В этом не было никакого смысла, потому что даже когда она пыталась его обнаружить, единственное, что появилось, это трехмерное изображение вины.

Она была там одна, у нее были и мотив, и возможность, а значит, это должна была быть она. И если все говорят, что это правда, то, возможно, они правы.

Вот только они не правы.

Она вздрогнула, услышав скрежет ключа; подняв голову, она увидела, что это вернулся служащий «Релайанс».

— Адвокат пришла, — сообщил он.

Встав на ноги, Никки снова проследовала за ним мимо других камер, пытаясь не слышать злобного кудахтанья, ржания и ругательств, которыми ее награждали их обитатели. Однако они все равно вонзались в нее, подобно когтям, пропитывая ее ядами страха, паники и ненависти к себе.

Мария Таунсенд стояла спиной к двери комнаты для допросов, когда Никки вошла туда. Обернувшись, она посмотрела на часы.

— Привет, как дела? — спросила она. — Извини, Никки, меня задержали. Они собираются заслушать твое дело, так что времени на разговор у нас не много, но все в порядке, ничего не изменилось, с тех пор как мы виделись вчера вечером.

— Очень даже изменилось, — недоверчиво поправила ее Никки. — Они обвинили меня в… Они… — Она набрала в грудь побольше воздуха. — Вы говорили, что мне совершенно не о чем волноваться.

— Не о чем, если ты этого не совершала, — с улыбкой заявила Таунсенд. — Я так понимаю, ты все еще утверждаешь, что не виновата?

— Конечно. Зачем мне признаваться в том, чего я не делала?

Таунсенд удивленно подняла брови.

— Это один из способов получить меньший срок, — пояснила она, — и, возможно, в скором будущем ты отнесешься к этому варианту более благосклонно. Пока, тем не менее, ты не должна ничего говорить. Просто доверься мне, и тебя выпустят отсюда в мгновение ока.

И снова Мария Таунсенд катастрофически ошиблась, потому что, когда доказательства вины Никки были представлены судьям, даже Никки поняла, почему никто не верит ей. Самым большим потрясением для нее оказалось то, что прокурор привел цитату из ее дневника: она ведь даже не знала, что полиция нашла его. Затем он привел выдержки из показаний Кристин, и Никки едва могла поверить своим ушам.

Неужели Кристин и вправду все это им рассказала?

Ей стало еще хуже, когда прокурор заявил, что она не только может сбежать, но ее следует держать под стражей еще и потому, что она в состоянии причинить вред самой себе.

Голова Никки закружилась. Разве она когда-нибудь говорила или совершала что-либо, что могло бы вызвать подобное опасение? Этот человек, этот абсолютный незнакомец, нагло лгал, чтобы помешать ей обрести свободу. Почему? Какую цель он преследует? Что он мог выиграть, причиняя ей это зло?

Затем говорили все остальные: адвокаты, судьи, совершенно незнакомые ей люди, — решая ее судьбу, но, несмотря на рвущийся наружу крик, ей не позволили произнести ни слова. Она знала, что где-то здесь, за ее спиной стоят Спенс и остальные, почти физически ощущала их присутствие, словно они касались ее; но она не смела обернуться. Вместо этого она продолжала смотреть, вытаращив глаза, на людей с суровыми лицами, которые каким-то образом взяли на себя ответственность за ее мир.

Они встали, и, когда адвокаты начали говорить друг с другом, Спенс закричал:

— Нет! Я не допущу, чтобы вам сошло это с рук.

Никки опустила глаза, когда стоящий рядом с ней мужчина протянул ей наручники.

— Она его не убивала! — вопил Спенс. — Арестуйте меня, если вам непременно нужно кого-то арестовать. Только не поступайте так с ней.

Она перевела взгляд на служащего «Релайанс», который защелкивал наручники вокруг ее запястий. Он опустил голову, и потому все, что она могла видеть, это колючие завитки седеющих волос и красные мочки ушей. Затем он повел ее прочь из здания суда, к лестнице, по которой они шли, казалось, целую вечность. Она обернулась, чтобы посмотреть на Спенса, но их взгляды так и не успели встретиться до того, как ее вывели за дверь.

— Я этого не делала! — закричала она, надеясь, что он услышит.

— Знаю! — крикнул Спенс в ответ, и она едва не разрыдалась от облегчения.

Сила, скрывавшаяся за этим словом, сказала ей, что хотя бы он верит ей, но сейчас у нее не было времени хорошенько обдумать это. Она возвращалась в недра здания суда, и, несмотря на то что она не расслышала слов заключительного постановления, ей было ясно, что домой она не едет.

Вместо этого она направлялась в тюрьму, где находились люди, совершившие реальные преступления и презиравшие любого, кто причиняет вред ребенку.

В глубине ее души начал формироваться еще один тихий крик, возникший из такого ужаса, какой она за всю свою жизнь ни разу не испытывала; но, когда он достиг ее горла, все, что вышло оттуда, были два коротких слова, и даже они были не громче шепота.

— Знаешь, давно хочу тебя спросить, — неожиданно произнесла Таунсенд, подходя к ней сзади, — где твои родители? Ты могла… Что? — переспросила она, когда служащий «Релайанс» заговорил с ней.

— Я говорю, вашему клиенту повезло, — повторил он. — Автозак уже у дверей, и в нем осталось только одно свободное место, так что ждать он не будет.

— Что ж, в каждой бочке дегтя есть ложка меда, — пробормотала Таунсенд. Затем, повернувшись к Никки, сообщила: — Сейчас тебе вернут вещи; можешь взять их с собой.

Никки молча смотрела на нее.

— Все будет хорошо, — почти бодро заверила ее Таунсенд. — Деньги есть?

Никки покачала головой.

Таунсенд закатила глаза.

— Нужно было подумать об этом раньше, — объявила она, словно Никки могла откуда-то знать, что это насущная необходимость. — Впрочем, не беспокойся. Поскольку теперь ты официально содержишься в камере предварительного заключения, ты можешь принимать посетителей каждый день, так что пусть тебе кто-нибудь принесет пару фунтов. Это поможет и с телефоном, и с другими не менее важными мелочами, пока ты находишься там. Кстати, думаю, будет лучше, если ты попросишь отправить тебя по Правилу, как только доберешься туда: это означает, что тебя поместят отдельно от других заключенных. Думаю, это разумно, если учесть, по какой статье ты проходишь. О, наконец-то, я ждала этого звонка! — И, занявшись телефонным разговором, она отвернулась.

Никки смотрела, как ее пальто натянулось на спине. Она не знала, что именно хочет сказать или спросить. Все, что она знала, — это то, что в любом случае в этом не было никакого смысла, потому что даже адвокат не стала ее слушать.

ГЛАВА 22

Выражение лица Спенса являло собой маску гнева и смятения, когда он вышел из зала суда, двигаясь так стремительно, словно точно знал, куда идет и что должен делать.

— Этот адвокат хуже, чем бесполезный, — объявил Дэвид, как только за ними закрылись двери. — Она ни слова не произнесла в защиту Никки.

— Именно поэтому мы должны найти ей другого, — коротко ответил Спенс и резко остановился у обочины, прямо перед носом у автобуса.

— Ты кого-то знаешь? — спросил его Дэнни.

— Нет, я не знаю, — отвечал Спенс, — да мы и не можем позволить себе адвоката. Но я знаю, кто может.

Дэнни поглядел на Дэвида.

— Ты говоришь о ее родителях? — уточнил Дэвид.

— Точно, — энергично кивнул Спенс, когда они начали переходить дорогу. — Мне нужно, чтобы ты узнал их адрес у своей матери, и тогда я бы первым делом завтра же навестил их. Тем временем нужно зайти на сайт Иствуд-парк и выяснить о нем все, что можно, а также узнать, когда у них приемные часы… — резко открыв зазвонивший телефон, он рявкнул: — Слушаю!

Прижимая трубку к уху, он сделал еще несколько шагов, но потом замедлил шаг и остановился; с лица у него схлынула кровь.

— Что стряслось? — взволнованно воскликнул Дэнни.

Спенс поднял руку, продолжая слушать, затем, еще сильнее побледнев, произнес:

— Я перезвоню позже. — И, нажав «отбой», уставился на остальных в страхе и недоумении.

— Кто это был? — не отставал Дэнни.

Спенс все еще не мог переварить то, что только что услышал.

— Спенс, скажи нам, что случилось. Это нас всех касается, помнишь?

Спенс перевел на него взгляд.

— Звонили из офиса коронера, — наконец выдавил он. — В общем, тело Зака вернулось… — Он вздохнул. — Они могут отдать его нам для похорон, но его… Его мозг пока останется в Лондоне.

У Дэнни от неожиданности отвисла челюсть.

— Они говорят, что он должен оставаться в лаборатории, пока не закончится суд, — продолжал Спенс. — Так как мы решим: хоронить Зака без мозга или оставить у них тело, пока они не смогут отдать нам и мозг тоже?

— Боже правый!.. — пробормотал Дэвид; на лице у него читалось глубокое потрясение.

Спенс закрыл глаза, словно желая отогнать новые мучительные картины крошечного тельца его сына и того состояния, в котором оно, должно быть, находится.

— А что будет с мозгом, если ты все же решишь похоронить его сейчас? — через некоторое время спросил Дэнни.

Спенс покачал головой:

— Я не спрашивал. Думаю, что нужно узнать, прежде чем я сообщу об этом Никки.

Дэнни и Дэвид беспомощно посмотрели на него. Ему не было необходимости озвучивать свое нежелание поднимать с ней этот вопрос именно сейчас, как и не нужно было объяснять, какую боль причинил ему этот телефонный звонок. Между ними повисло решение, понятное без слов, принимать которое никакому родителю не пожелаешь.

Наконец Спенс обернулся и посмотрел на здание суда магистрата с таким выражением лица, словно уже почти решил вернуться туда.

— Знать, что она все еще там, — бессильно прорычал он, — и что я не могу подойти к ней!.. От этого мне хочется взорвать все к чертовой матери и вытащить ее оттуда.

Дэнни утешительно похлопал его по плечу, а Дэвид сказал:

— Единственное, что теперь имеет значение, — это сделать все возможное, чтобы обеспечить ей хорошего адвоката. — И, достав из кармана мобильник, он нажал на кнопку быстрого набора телефона матери.


До сих пор Никки понятия не имела, что такое автозак. Если бы ее попросили угадать, то, наверное, она представила бы себе заключенных, сидящих на длинных скамьях за толстой стальной сеткой или даже за пуленепробиваемым стеклом, и еще, наверное, все они были бы скованы между собой.

Но реальность совершенно не походила на ее фантазии.

Задняя часть микроавтобуса, в котором она ехала, была разделена на шесть микрокамер: три с одной стороны центрального прохода и три с другой. Они были настолько маленькими, что в них едва хватало места, чтобы развернуться, и ее колени почти касались противоположной стены, когда она села на сваренное из металлических трубок сиденье. После того, как охранник снял с Никки наручники, и перед тем, как запереть ее, он сообщил ей, что в крыше есть люк, чтобы полиция или пожарная команда в случае крайней необходимости могла вытащить ее наружу.

Каждый раз, когда она думала, что в этом тяжелом испытании она прошла все и уже не может быть хуже, это происходило.

Никки знала, что они едут по шоссе А-38, в северном направлении, потому что увидела дорожный знак. Окно было сильно тонированным, но она предположила, что это скорее защита от нескромных взоров прохожих, чем препятствие для любопытных взглядов заключенных. Странная уступка, которая, впрочем, наверняка таковою и не была.

В мыслях Никки перестала быть тем, кем являлась в действительности; вместо этого она представляла себя актером, которому нельзя смотреть на кинокамеры или пытаться общаться со съемочной группой. Она просто должна была верить, что они рядом и старательно захватывают в объектив мчащийся по сельской местности автозак, несущий свой груз актеров в роли охранников и правонарушителей. Некоторые заключенные, набитые в камеры, как сардины в консервную банку, громко выкрикивали слова из сценария, которого Никки не видела, на языке, который она знала, но никогда не использовала. Время от времени слова оказывались такими грязными, что ее начинало тошнить, а резкий смех так вонзался в нее, что она невольно вздрагивала. Ее выражения и реакции были частью фильма. Они тоже не были настоящими. Они исчезнут, как только режиссер крикнет: «Стоп! Снято!»

Она жадно смотрела на проносящиеся мимо пейзажи, пытаясь по-прежнему играть роль, хотя и не знала наверняка, кого, собственно, должна играть. Ее обвиняли в убийстве, что делало ее серьезной преступницей, но она себя не чувствовала таковой, поскольку пыталась разучиться чувствовать что-либо вообще. Если она выйдет из роли, то ей придется постараться стать сторонним наблюдателем за собственной жизнью, отстраненным умом, наблюдающим за тем, как послушное тело, влекомое исподволь, сливается с тюремной системой, словно труп, который засасывает могила.

Последние слова Марии Таунсенд отдавались зловещим эхом в ее смятенном уме. «Попроси, чтобы тебя оформили по Правилу… Тебя отделят… разумно, учитывая твою статью». Что означает «Правило»? Кого она должна просить? Отдельно — как это? По-видимому, лучше, чем столкнуться с теми, кто считал своей ролью в тюремной жизни (как, впрочем, и в кино) обрушивать собственное наказание на заключенных, обвиняемых в причинении вреда своим детям.

Заключенные.

Она теперь заключенная. Ее не признали виновной, но все равно взяли под стражу. Осудили на тюремное заключение в ожидании судебного процесса по делу об убийстве ею новорожденного сына.

Горе и паника стали нарастать в ней, как взрывная волна, но Никки быстро оттолкнула их и снова стала смотреть в окно. Все части пейзажа проносились мимо нее размытым пятном: поля, деревья, дома, магазины «Все для сада и огорода», пабы… Съемочная группа находилась где-то снаружи, кинокамеры катились вслед за ней.

Они повернули, съехали на другую дорогу, которая шла через однообразный жилой массив. Никки заметила знак «Тюрьма Ее Величества Иствуд-парк», и, поскольку фургон замедлил ход, поняла, что они добрались до места назначения. Ей хотелось бежать и никогда не останавливаться, но места в камере было так мало, что она не могла сделать даже шага. Все, что она видела в окно, это высокие заборы, поверх которых шли ряды толстой, угрожающего вида колючей проволоки, и камеру видеонаблюдения, указывающую ей путь. Камера напомнила ей о роли, которую она якобы играла, но минуты шли, микроавтобус снова покатился вперед, и все ее попытки остаться в мире грез стали утекать, как вода из раковины, оставляя ее в холодной, жесткой хватке невероятной действительности.

Микроавтобус наконец остановился, но прошло какое-то время, прежде чем служащие «Релайанс» начали принимать прибывших заключенных. Никки молилась, чтобы этот процесс подольше затянулся, но слишком скоро кто-то уже отпер ее дверь, и, когда она встала, служащий «Релайанс» протянул наручники. Через мгновение ее запястья снова сковали стальные оковы, и ее вывели в холодный вечер, а затем ввели в дверь, открывшуюся в унылую, тускло освещенную комнату, где стояли две одетые в форму надзирательницы и ждали, когда она подойдет, чтобы начать регистрацию.

Внезапно ее ужас достиг такого накала, что ее чуть не вывернуло наизнанку, и, возможно, это действительно произошло бы, но одна из надзирательниц вышла вперед и сжала ее руку. Это была молодая женщина с зализанными назад светлыми волосами и доброжелательной улыбкой.

— Что, первый раз? — спросила она.

В горле у Никки было так сухо, что она не могла произнести ни слова, и потому просто кивнула. Меньше всего она ожидала встретиться здесь с доброжелательностью — это шло вразрез абсолютно со всем, что ей доводилось слышать о тюрьмах.

— Мы зарегистрируем вас как можно быстрее, — сказала служащая, оборачиваясь через плечо, потому что зазвонил телефон.

Другая надзирательница подняла трубку, а молодая светловолосая женщина перевернула страницу на планшете и сказала:

— О’кей, имя и дата рождения.

Никки ответила охрипшим почтительным голосом.

Записав данные, надзирательница перешла к следующему вопросу:

— Как вы здесь оказались?

Никки засомневалась, и ее глаза заволокло слезами, когда она отрывисто ответила:

— Они думают, что я убила своего ребенка, но я этого не делала.

Женщина подняла глаза, почти незаметно улыбнулась и собиралась продолжать, когда Никки заявила:

— Мой адвокат посоветовала мне спросить, можно ли пойти по Правилу. Я не знаю, что это такое, но…

Теперь служащая нахмурилась, но ее тон не был враждебным, когда она ответила:

— Имеется в виду Правило № 43 Тюремного кодекса, которое дает вам право на отдельное размещение, если вы этого хотите. — Она мельком взглянула на бланк. — Да, возможно, в вашем случае это хорошая мысль, — решила она и, повернувшись к коллеге, которая только что закончила говорить по телефону, спросила: — У нас тут Правило № 43, возьмешь?

— Уже, — ответила та и снова сняла трубку.

Продолжая регистрацию, светловолосая надзирательница спросила:

— Ближайшие родственники?

Никки запуталась: она понимала, что должна назвать родителей, но ей очень хотелось, чтобы записали Спенса. Наконец она ответила:

— Ближе моего парня у меня никого нет. Можно…

— Это должен быть член семьи, — объяснила женщина. — Если у вас есть семья.

Никки сглотнула.

— Тогда — мой отец, — сказала она. — Джереми Грант.

Ее попросили произнести имя и фамилию по буквам.

— Контактная информация? — продолжила она.

У Никки перехватило горло.

— Телефонный номер, адрес? — подсказала ей женщина.

— Я… я не знаю, — выдавила Никки. — Но думаю, что могу узнать.

Служащую это, очевидно, не смутило: она быстро заполнила остальную часть формы, подписала ее внизу, затем присвоила Никки номер.

— Так, что у нас здесь? — сказала она, откладывая бланк и поднимая запечатанную сумку, которую служащий «Релайанс» бросил на стол, когда ввел Никки. Порывшись в сумке, надзирательница, описала ее содержимое в другом бланке, добавив еще несколько «галочек» и приписок, затем указала на дверь, говоря: — Вы получите свой набор новичка, как только вас обыщут; проходите туда и ждите. Вас вызовут, когда придет ваша очередь.

Чувствуя, как по венам растекается ледяной страх, Никки отправилась в соседнее помещение, подозревая, что сейчас случится ее первая личная встреча с другими заключенными. Она оказалась права: в комнате ожидания уже находились две женщины; одна вытянулась на скамье, вторая ссутулилась на койке напротив, прижав подбородок к груди и глубоко засунув руки в карманы. Когда она подняла голову, Никки быстро отвела взгляд, решив, что будет лучше избегать зрительного контакта, если другие не будут настаивать.

Решив расположиться как можно дальше от них, Никки присела на краешек стула у самой двери. Затем она попыталась погрузить рассудок в безопасную гавань залов ожидания и приемных, в которых ей доводилось бывать, например у врачей и дантистов, но они заставили ее вспомнить о матери, а поскольку нужда увидеть родителей стала нестерпимой, ей пришлось вернуться мыслями к настоящему: она понимала, что в противном случае расплачется. Ей сразу нужно было сообщить родителям, что именно случилось с Заком. Они бы приехали, в глубине души Никки это знала, но не дала им такой возможности.

Она подняла голову: дверь открылась, в комнату заглянула еще какая-то служащая, сверилась со списком и крикнула:

— Николь Грант!

Лежащая на спине женщина открыла глаза.

— У нас тут что, уже любимчики появились? — проворчала она.

Служащая, заметив ее, удивилась.

— Я и предположить не могла, что тебе так не терпится снова присоединиться к нам, Джина, — заметила она.

Женщина презрительно проворчала что-то и закрыла глаза.

Надзирательница кивнула Никки: та встала и последовала за ней в другое помещение, где у нее взяли отпечатки пальцев, а затем вручили махровый халат и приказали раздеться до белья.

Никки задрожала — как от холода, так и от страха, — расстегнула джинсы и позволила им скользнуть вниз, на пол. Затем она стянула флисовый свитер через голову, завернулась в халат, сильно запахнув его спереди, и постаралась собраться с духом перед личным досмотром как спереди, так и сзади, с целью проверки, не принесла ли она с собой наркотики. Ей отчаянно хотелось отказаться от процедуры, но сейчас у нее не было никаких прав, а значит — и другого выхода, кроме как сжать зубы и терпеть.

— О’кей, спусти халат до талии, — приказала надзирательница.

Выполнив приказ, Никки уставилась в пустоту, пока женщина обходила вокруг нее, прося поднять сначала руки, а затем чашки лифчика, чтобы видеть, не выпадет ли что-нибудь; после чего спросила:

— Грудью кормишь?

— Кормила, — ответила Никки. — Врач сделал мне укол, чтобы молока больше не было.

Женщина записала это, затем сказала:

— Так, верхнюю часть можешь вернуть на место, а теперь подними подол до талии.

Еще раз служащая обошла вокруг нее, прося поднять сначала одну ногу, затем другую, после чего распорядилась оттянуть резинку трусиков: если бы там было что-то спрятано, оно бы выпало.

— Годится, — резюмировала женщина. — Душ там. На полке, рядом с набором новичка, лежит новый спортивный костюм, полотенце и шлепанцы. Долго не возись, нам еще четверых обработать надо.

Быстро раздевшись, Никки ступила в душ. Сначала вода была чуть теплой, но затем полилась горячая, и это ощущение так успокаивало, что она бы осталась там на всю ночь, если б могла.

Однако, вспомнив о том, что ее просили поторопиться, она быстро намылилась и почти сразу же вышла и схватила ближайшее полотенце. Синий тренировочный костюм упал на влажный пол, вместе с парой больших коричневых шлепанцев, но она не собиралась переживать из-за размера обуви или состояния одежды. Она не была даже уверена, нужно ли ей сразу надевать все это, и потому решила облачиться в джинсы и флисовый свитер, главным образом потому, что это давало ей ощущение близости Спенса. Затем она сунула ноги в кроссовки и подобрала с пола свой тюремный дресс-код.

Несколько минут спустя еще одна надзирательница заглянула к ней в душ.Это была приземистая и сердитая женщина, с огромной связкой ключей на поясе, которые бренчали и позвякивали, ударяясь о ее бедро при ходьбе.

— Грант? — рявкнула она.

— Да, — ответила Никки.

— Следуй за мной.

Никки засеменила следом за ней, все еще прижимая к себе спортивный костюм, полотенце, шлепанцы и набор новичка, в который она еще даже не заглядывала. Туфли тюремной тетки скрипели по бетонному полу, а ее толстые бедра, обтянутые серыми нейлоновыми слаксами, издавали не то свист, не то шипение, пока она шла вразвалку от одних железных дверей к другим, отпирая их и запирая, стараясь, чтобы зловещий лязг, когда она закрывала ворота, эхом разносился по бетонным каменным коридорам. Затем они вошли в дверь, на которой было написано «Крыло А», и шум и зловоние оглушили Никки, словно физический удар.

— Значит, ты на Правиле, — холодно заметила надзирательница.

Сердце Никки сжалось от страха, когда она кивнула. Она ясно понимала: к этой женщине вряд ли стоит обращаться в поисках защиты.

Словно подтверждая это, женщина окинула ее язвительным взглядом, затем пинком открыла дверь и резко мотнула головой в сторону камеры, давая Никки знак войти.

Почти ожидая тоже получить пинок, Никки вошла в камеру и буквально заставила себя не задерживать дыхание. Здесь было совсем не так ужасно, как в камерах в полицейском участке и суде. Эта камера была выкрашена в унылый белый цвет, вдоль одной стены стояла настоящая кровать, в ногах кровати располагался шкафчик с маленьким телевизором наверху, а у противоположной стены — раковина, унитаз и зарешеченное окно, расположенное достаточно низко, так что в него можно было смотреть.

Пытаясь убедить себя, что это лучше, чем спать на улице, она повернулась к двери как раз в тот момент, как ее захлопнули прямо у нее перед носом. Никки от неожиданности подскочила на месте и испуганно уставилась на дверь. Когда в замке заскрежетал ключ, ей захотелось броситься на дверь, завизжать и доказывать, что они должны немедленно выпустить ее, но вместо этого она заставила себя сделать несколько глубоких вдохов и положить то, что она по-прежнему сжимала в руках, на кровать.

Ей нужно найти способ справиться с этим, или она погибнет. По возможности, она должна перестать думать о Спенсе и Заке и о том, что сейчас, может быть, происходит за стенами тюрьмы, а вместо этого — попытаться сосредоточиться на происходящем здесь и сейчас. В настоящий момент стоящая перед ней задача заключалась в раскладывании на кровати мягкого пухового одеяла и простыни, и она заставила себя приступить к ее выполнению.

Когда Никки закончила, то подняла пакет новичка и исследовала его содержимое: маленький тюбик зубной пасты, складная зубная щетка, двойной пакетик шампуня, мягкая мочалка для лица, кусок мыла и маленький мешочек табака вместе с бумагой, чтобы крутить сигаретки. Еще там были плитка шоколада и две обернутые полиэтиленом имбирные булочки.

Никки не хотелось есть, но, возможно, ночью проголодается, и потому она убрала продукты в тумбочку, сунула туда же спортивный костюм и шлепанцы и взяла пульт от телевизора.

Внезапно ей показалось, что стены стали надвигаться на нее, и она, словно из камеры начал вытекать воздух, запаниковала и стала хватать его ртом. Она не могла оставаться здесь. Просто не могла. Она хотела вернуться к Спенсу и своим родителям. Ей нужен был ребенок, нужно было чувствовать его тяжесть в своих руках и знать, что он в безопасности. Почему Бог так жестоко наказывает ее? Уж ему-то должно быть известно, что она не причинила вреда Заку. Возможно, она и думала об этом, но она бы никогда, ни за что не осуществила это.

— Пожалуйста, Господи, прошу Тебя, прошу, прошу! — рыдала она, падая на колени рядом с кроватью. — Я сделаю что угодно, что угодно, только, пожалуйста, вытащи меня отсюда!..


Спенс и остальные набились в кабинет миссис Адани, где и засели за Интернет и телефоны, как только вернулись из суда. Помимо другой жизненно важной информации, им удалось также узнать, что Никки имеет право на юридическую помощь, если ее родители не помогут с деньгами на хорошего адвоката. Но Гранты обязаны помочь, в этом Спенс был непреклонен. Миссис А. собиралась отвезти его к ним утром, а во второй половине дня он пойдет навестить Никки. Он уже просил свидания, и, поскольку ее заключение было всего лишь предварительным, он совершенно не сомневался, что получит разрешение. Дэвид в данный момент загружал указания о том, как добраться до Иствуд-парк на автобусе, потому что миссис А. после обеда должна была вместе с полицией просмотреть медкарту Никки; а Дэнни обзванивал всех знакомых, чтобы узнать, не сможет ли кто-то связать их с блестящим адвокатом, который был бы готов взяться за дело Никки, как только у них появятся деньги.

Спенс собирался пойти поговорить с миссис А., которая возилась в кухне, организуя вкусную передачку для Никки, когда ожил его мобильный телефон.

— Алло, — кратко сказал он.

— Привет, — мягко произнесла Никки, — это я.

Нервное напряжение исчезло так быстро, что он едва не зашатался.

— Ник! Слава богу! — ахнул он. — Ты как, нормально?

Остальные немедленно повернулись к нему.

— Мне доводилось жить в отелях и получше, — язвительно заметила Никки, но она говорила слабо и в нос из-за того, что так много плакала. — Они дали мне телефонную карточку с пин-кодом, но надолго ее не хватит, и я…

— Не волнуйся. Я приеду к тебе завтра, тогда и поговорим. Только скажи мне, дорогая: тебе привезти что-нибудь? Что тебе нужно?

— Гм, блокнот и карандаши… Несколько книжек — ты знаешь, какие мне нравятся. И фотографию Зака. Ту, с тобой, где у него такой вид, словно он вот-вот тебя поцелует.

Чувствуя, как сжалось сердце, Спенс сказал:

— Считай, что они уже у тебя. Что-нибудь еще?

— Деньги для телефона.

— Без проблем. И слушай: мы собираемся нанять тебе лучшего адвоката, ясно? Мы занимаемся этим вопросом прямо сейчас…

— Значит, ты и правда веришь, что я этого не делала?

— Я совершенно точно знаю, что ты невиновна, — проворчал он, — но если верить полиции, то следует признать, что кто-то все же виноват, и, значит, нужно найти хорошего адвоката. Я хочу утром съездить к твоим родителям… Пожалуйста, скажи мне, что ты не против.

Она промолчала.

— Ник! Ты меня слушаешь?

— Да, — сказала она. — Они захотят помочь, я знаю, что захотят. Только скажи им… Скажи, что мне очень жаль, что я не позвонила им, как только узнала о болезни Зака, но я тогда… — Ее голос затих; она начала всхлипывать. — О Боже, Спенс, здесь так ужасно! Я не выдержу, я просто не выдержу.

— Мы обязательно вытащим тебя оттуда! — убежденно воскликнул он.

Никки начала отвечать, но что она хотела сказать, так и осталось неясным, потому что связь оборвалась.


На следующее утро, по настоянию Спенса, Дэнни вернулся в Лондон: по графику у него на выходных была рабочая смена.

— Если ты не поедешь, то можешь потерять работу, — сказал ему Спенс, — а кто-то ведь должен продолжать платить арендную плату, пока остальные решают другие проблемы!

Поскольку с таким утверждением Дэнни поспорить не мог и к тому же чувствовал, что терпению начальства приходит конец, он согласился уехать, взяв со всех твердое обещание держать его в курсе каждого шага.

Высадив Дэнни на станции, миссис А. выехала с привокзальной площади, осторожно прислушиваясь к тому, что Дэвид говорит Спенсу:

— Знаешь, если ничего не получится с родителями Никки, ты всегда можешь попробовать поговорить с Дрейком о том, чтобы он выплатил тебе аванс.

Спенс кивнул, глядя вперед, туда, где поток машин вливался в дорогу на Бат.

— Я тоже так подумал, — признался он, — но он уже не раз шел нам навстречу, а ты знаешь, какие гонорары у этих юристов. Мы не можем просить его выложить на бочку непонятно какую сумму, если мы, к тому же, не представляем, как или когда сможем вернуть ему долг.

— Но он, возможно, посоветует нам действительно хорошего адвоката, — заметил Дэвид. — То есть такого, который оказывает юридическую помощь бесплатно.

— Ну, Бристоль — не его вотчина, но попытка не пытка, так что — почему бы и нет?

— Я позвоню ему, пока ты будешь разговаривать с родителями Никки, — предложил Дэвид, — по крайней мере, как запасной вариант это тоже сгодится.

— А я позвоню мистеру Адани, в Индию, — включилась в разговор миссис А. — Я вчера вечером подробно рассказала ему о том, что произошло, и он напомнил мне, что знает очень много представителей юридических кругов в нашем городе, потому что иногда его просят выступить в суде в качестве эксперта. Он говорит, что позвонит кое-кому; я свяжусь с ним и спрошу, есть ли у него новости.

Пожимая ей руку, Спенс заметил:

— Я просто не представляю, как бы мы без вас справлялись, миссис А.

— Ой, вот только не надо говорить глупости, — укоризненно произнесла она. — Это очень серьезная ситуация, и все прилагают максимум усилий, чтобы помочь.

— Остается только надеяться, что родители Никки тоже так считают, — вмешался Дэвид, озвучивая общее мнение, — впрочем, никто и предположить не может, что они откажутся.

Было уже почти десять часов, когда они свернули на Беннетт-стрит, и хотя ни за что на свете Спенс не отступил бы от своего решения, он вынужден был признать, что испытывал некий трепет, обдумывая все, что слышал о Грантах. Однако он не ставил под сомнение их любовь к дочери; значит, по крайней мере, в этом вопросе они были единодушны, и он не мог поверить, что они откажут ей в помощи исключительно из неприязни к нему.

Когда они остановились у великолепного дома в георгианском стиле, миссис А. заглушила двигатель и повернулась к Спенсу, глядя на него широко открытыми взволнованными глазами. Еще вчера вечером она хотела сообщить ему то, что Гранты узнали о его отце; но после звонка Никки он так расстроился, что она была просто не в состоянии еще усилить тяжесть его ситуации. Если бы она могла быть уверена в том, что ему уже все известно, ей, вероятно, было бы легче; но она этого не знала, а сейчас тоже был не самый подходящий момент для подобных откровений. Она могла только надеяться, что сами Гранты не поднимут этот вопрос, и как только они поймут, почему Спенс приехал, то будут слишком расстроены из-за Зака и Никки, чтобы беспокоиться о таких прозаичных вещах, как родственники Спенса.

— Не забывай, — мягко сказала она, когда он посмотрел на дом, — ты собираешься сообщить им, что они потеряли внука; так дай им время, чтобы немного прийти в себя, прежде чем сообщать о том, что случилось с Никки.

Спенс дернул кадыком; во рту у него пересохло.

— Они и видели-то Зака один раз, да и то минут пять, — напомнил ей Дэвид.

— И тем не менее он был частью их семьи, — возразила его мать.

— А что мне делать, если они откажутся впустить меня? — спросил Спенс. — Кроме того, чтобы вышибить дверь?

— Ты сначала попробуй, — посоветовала ему миссис А., — и если возникнут проблемы, мы посмотрим, не окажутся ли они более благосклонны к разговору со мной.

Спенс снова посмотрел на дом, а затем, тяжело вздохнув, заявил:

— Ладно, я пошел. — И, распахнув дверцу машины, вышел наружу, чуть не сбив с ног мужчину с собакой. — Простите, — пробормотал он, почесав собаку за ухом, подошел к двери и позвонил в квартиру Грантов.

Несколько минут спустя грубый мужской голос из домофона спросил, кто там.

— Это Спенсер Джеймс, парень Никки, — ответил Спенс. — Я должен поговорить с вами, сэр. — Он надеялся, что проявленная почтительность позволит ему хотя бы войти в дом.

К его облегчению, это, похоже, сработало, потому что раздался звук отпираемой двери, и ему предложили подняться на второй этаж.

Когда он добрался, его уже ждал мистер Грант: глаза у него были не такие безжалостные, как навоображал себе Спенс, но губы были поджаты, а растрепанные волосы и небритый подбородок оказались сюрпризом. Когда Спенс присмотрелся к нему, то заметил, что он ссутулился, что придавало ему вид человека, у которого вынули стержень; и если то, что Спенс слышал, соответствовало действительности, то, вероятно, так и было. Как же тяжелые времена подкашивают сильных мира сего, подумал он; и такие мысли отнюдь не укрепили в нем уверенности в благоприятном исходе встречи.

— Здравствуйте, сэр, — сказал он, протягивая руку для рукопожатия. — Я надеюсь, что мой приезд не сильно помешал вам, но у нас нет номера вашего телефона.

Грант достаточно крепко пожал ему руку.

— Моя жена должна вернуться с минуты на минуту, — сообщил он. — Она выскочила на минутку в город.

— Понятно, — ответил Спенс, не уверенный, хорошо это или плохо, что ее сейчас нет, и спросил себя, долго ли его будут держать на лестничной клетке.

— Прошу вас, входите, — пригласил его Грант и, отступив так, чтобы дать Спенсу пройти, закрыл дверь. — Прошу, сюда, — сказал он, делая жест рукой в нужном направлении.

Отметив великолепие квартиры, Спенс сразу понял, что вряд ли сможет сдержаться, если Грант попытается уклониться от своих обязанностей. Ладно, пускай у него сейчас трудные времена, а квартира вообще арендуется, но она все равно стоит кучу денег, и он никогда не поверит, что кто-то в положении Гранта не может, в случае необходимости, залезть в кубышку.

— Итак, — произнес мистер Грант, жестом приглашая Спенса садиться, — я полагаю, что нам просто суждено было однажды встретиться. Но я весьма заинтригован, почему это должно было произойти именно сегодня.

Хотя его поведение не было холодным, доброжелательным его тоже назвать было трудно, но Спенс был полон решимости не позволить Гранту задеть его за живое, когда на кону куда более важные вещи, чем его гордость.

— Боюсь, сэр, — начал он, — что я принес печальные известия о Заке.

Хотя выражение лица Гранта не изменилось, он, казалось, напрягся, и Спенс интуитивно ощутил в нем какую-то перемену, которую никак не мог понять. Возможно, это было чувство вины и смущения за то, что он вычеркнул из своей жизни собственную дочь и внука.

— Он умер три дня назад, — решительно заявил Спенс, вонзаясь ногтями в ладонь, чтобы физическая боль заглушила душевную.

Грант мигнул, затем отшатнулся, словно его ударили.

— Сожалею, что вынужден вам это сообщить… — Спенс замолчал, услышав, как в замке входной двери повернулся ключ. Он вопросительно посмотрел на Гранта, но тот, похоже, ничего не слышал. — Я думаю… Полагаю, ваша жена вернулась, — сказал он.

Когда Адель Грант вошла в гостиную и обнаружила, что муж общается с каким-то незнакомцем, она широко раскрыла глаза от удивления.

— Здравствуйте, — сказала она, с любопытством переводя взгляд со Спенса на мужа и обратно. — Мы…

— Я Спенсер Джеймс, миссис Грант, — представился Спенс, протягивая руку для рукопожатия.

Хотя она была потрясена и даже не испытывала особого желания так здороваться, но все же пожала ему руку.

— Джереми? — спросила она, глядя на мужа, который рухнул в кресло.

Спенс сглотнул.

— Боюсь, что только что был вынужден сообщить мистеру Гранту дурные вести, — признался он.

В глазах Адели вспыхнула паника.

— О Господи, что-то случилось с Никки?

Поняв свою ошибку, Спенс поспешно заверил ее:

— Нет, у нее все хорошо, миссис Грант, то есть… — Он начал сначала. — Это Зак. Он умер три дня назад.

Адель в ужасе замерла.

— Но я думала, что это заболевание…

— Он умер не из-за болезни Тея-Сакса, — объяснил ей Спенс. — Он умер, потому что… Гм, я думаю, вам лучше присесть, миссис Грант.

Сделав, как он сказал, Адель не сводила с него глаз, словно боясь, что он может убежать или совершить какой-то безумный поступок, например ударить их или перевернуть все в комнате вверх дном.

— Это имело какое-то отношение к его болезни? — спросила она.

Взяв себя в руки, Спенс ответил:

— Нет, это… Ладно: полицейские считают, что его задушили.

Адель моргнула. Она, похоже, окончательно растерялась.

— Вы хотите сказать, что…

Спенс кивнул.

— Вообще-то, все гораздо хуже, — продолжал он, — потому что они думают, что это сделала Никки, и они арестовали ее.

Адель издала крик ужаса, а Грант опустил голову на руки.

— Нет, нет, нет, — бормотал он. — Только не это!

— Не может такого быть! — возмутилась Адель. — Она бы никогда не… Почему они так считают?

— Потому, что в тот момент в доме больше никого не было.

Адель покачала головой.

— Это невозможно, — упорствовала она. — Они ошиблись. Моя дочь никогда и никому не причинила бы вреда, и меньше всего — собственному ребенку.

— Я знаю, — согласился Спенс, — но ее взяли под стражу и дали худшего в мире адвоката, и я надеялся… Я приехал сюда, чтобы попросить вас сделать что-то, чтобы помочь ей.

— У нас нет денег, — отрывисто заявил Грант.

Игнорируя его, Адель спросила:

— А вы уверены, что в доме больше никого не было? Где были вы, когда это случилось?

Озадаченный, Спенс ответил:

— В Лондоне.

— Полицейские это проверили?

Не веря в то, что она говорит всерьез, Спенс сказал:

— Насколько я знаю, да.

— Значит, вы создали себе алиби и наняли кого-то, чтобы он сделал все за вас? Думаю, необходимые связи у вас есть.

Спенс изумленно уставился на нее.

— На что, черт возьми, вы намекаете? — закричал он. — Вы говорите о моем сыне, и, независимо от того, насколько он был болен или сколько времени ему, возможно, пришлось бы страдать, я бы ни за что, никогда не совершил ничего подобного. А даже если бы и так, неужели вы всерьез полагаете, что я позволил бы Никки угодить за решетку?

Адель, похоже, ни в чем уже не была уверена, когда ответила:

— Это бы спасло вашу шкуру и дало бы вам возможность уехать и жить любой жизнью, какой пожелаете, в то время как моя дочь отбывала бы тюремный срок за то, чего не совершала.

Спенс едва сдерживал гнев.

— Послушайте! — прорычал он. — Мне все равно, что вы там думаете обо мне; все, что имеет значение, это то, что Никки сейчас находится в Иствуд-парк, и я — мы — должны вытащить ее оттуда.

— А как, по-вашему, нам это удастся? — обескураженно спросил Грант.

— Ей нужен приличный адвокат, — ответил Спенс. — Она имеет право на бесплатную юридическую помощь, но я надеялся, что вы, как ее отец, захотите оплатить самого лучшего юриста.

У Гранта снова был вид человека, потерпевшего кораблекрушение.

— Боюсь, это невозможно, — дрожащим голосом заявил он. — Нам пришлось продать свой дом и большую часть активов из-за этой экономической катастрофы, и мы все равно остались в долгах.

Спенс сжал кулаки.

— И вы думаете, что я этому поверю? — возмутился он.

Адель напряглась.

— Откровенно говоря, нас не волнует, чему вы верите, — холодно заявила она.

— Значит, вы утверждаете, что не можете помочь собственной дочери, несмотря на то что вы ей нужны сейчас, как никогда? — бросил ей вызов Спенс.

Адель вспыхнула:

— Конечно, мы вовсе так не говорим! Если бы у нас были средства, то они были бы ее, но у нас их нет.

— А знаете что: я вам не верю, — искренне сказал он, — потому что я знаю, как действуют такие люди, как вы. У вас наверняка есть сбережения…

Выражение лица Адели стало ледяным.

— Вам не дано знать о таких людях, как мы! — словно выплюнула она. — Да и откуда, если ваша мать была проституткой, а отец педофилом?

Спенс побледнел. Голова у него закружилась.

— Откуда… Откуда вы это узнали? — заикаясь, спросил он.

— Это было нетрудно. Мы провели небольшое расследование, и…

— Никки знает? О Господи, так вот что вы ей рассказали в канун Рождества. Вот, почему она не хотела вас больше видеть…

— Я надеюсь, вы гордитесь тем, как стали между нами и нашим единственным ребенком! — злобно перебила его Адель. — Мы никогда не хотели, чтобы она связывалась с таким человеком, как вы, и посмотрите, что получилось. Она…

— Адель, остановись, — перебил ее муж. — Он прав. Все, что сейчас имеет значение, это Николь и ее спасение.

Она повернулась к нему:

— И как мы это сделаем, когда…

Грант протянул руку.

— Спасибо, что навестили, молодой человек, — сказал он Спенсу. — Вам не стоит больше волноваться. Мы сами разберемся, что нужно сделать для нашей дочери.

— Я тоже несу за нее ответственность! — воскликнул Спенс. — И я не дам вам воспользоваться моментом, чтобы вычеркнуть меня из ее жизни. Я не позволю вам. И она тоже.

— Еще как позволит, если ей придется выбирать между вами и свободой, — злобно бросила ему Адель.

В этот момент на лице Спенса явно читалось желание ударить ее.

— Только попробуйте поставить Никки перед таким выбором, — пригрозил он.

— Адель! Достаточно! — рявкнул ее муж, когда она снова открыла было рот. — Ты не понимаешь, что поставлено на карту. Речь идет не об этом мальчике и его прошлом. Речь идет о нашем внуке, нашей дочери и о ее свободе.

Адель закрыла глаза, когда ужас случившегося вонзился в ее сознание, заставив задрожать и возвращая ей разум.

— Так и есть. Прошу прощения, — прошептала она, но относилось это к Спенсу или к ее мужу, было неясно.

— Если вы не возражаете, мы с женой хотели бы обсудить это наедине, — сказал Грант Спенсу.

— Не волнуйтесь, я уже ухожу, — ответил тот. — Не надо меня провожать.

Несколько секунд спустя он уже захлопнул за собой входную дверь и сердито затопал вниз по лестнице.

Лицо Дэвида вытянулось, как только он увидел выражение лица Спенса.

— Боже, только не говори, что они отказались помочь! — воскликнул он, когда Спенс сел в машину.

— Я не знаю, что они намерены делать, — ответил Спенс, — но, в любом случае, ее отец утверждает, что денег у него нет.

— Что ж, рада сообщить, что у меня есть хорошие новости, — вмешалась миссис Адани. — Мистер Адани связался с очень важным адвокатом в Бристоле, с которым он работал несколько раз. Его зовут Джолион Крейн, и он назначил тебе встречу в его офисе в понедельник на самое утро, перед тем как он пойдет в суд.

Спенс в изумлении повернулся к ней, и его глаза наполнились слезами, когда он крепко обнял ее.

— Я же говорил: без вас мы как без рук, — заявил он, — теперь вы согласитесь со мной?

Она улыбнулась.

— Благодарите за это мистера Адани, — напомнила она ему. — Он шлет вам наилучшие пожелания и хочет, чтобы вы знали: если он еще чем-то может помочь, то мы обязательно должны позвонить ему.

— А этот солидный адвокат согласен оказать помощь бесплатно?

— Мистер Адани говорит, что, скорее всего, да, но лучше обсудить это с мистером Крейном.

— Вот, — заявил Дэвид, протягивая ему смартфон, подключенный к Интернету, — это регалии Джолиона Крейна. Старший партнер фирмы; президент Бристольского общества юристов; двадцатилетний опыт защитника; выступал адвокатом в делах о предумышленном убийстве, убийстве по неосторожности, сексуальном насилии и грабеже… Тут целая куча всего. Я думаю, если нам удастся заполучить его на свою сторону, то это значит, что папе удалось вытащить суперкролика из своей шляпы.

Миссис А. гордо улыбнулась.

— Дорогой Раджан, — заметила она, — даже когда он далеко, он с нами. А теперь мне нужно отвезти вас, молодые люди, обратно в Бристоль, или я опоздаю на встречу.

— А я должен повидаться с Никки, — напомнил ей Спенс. — Я благодарю Бога — и мистера А. — за то, что у меня есть хорошие новости, потому что если уповать на ее родителей… Ладно, думаю, пора мне поразмыслить над тем, что мне рассказать ей о них.

ГЛАВА 23

Адель Грант мерила шагами гостиную: она была так возбуждена, что никак не могла заставить себя остановиться.

— Не может быть, чтобы у тебя не было нужных знакомых! — в сотый раз кричала она мужу. — Ты столько лет управлял чужими финансами, и, конечно же, хоть один из твоих клиентов должен быть адвокатом!

— Да, и не один, — уступил Грант, просматривая записную книжку, — но мы все потеряли много денег, Адель, и я уверен, что нет необходимости напоминать тебе о том, что большинство из них обвиняет в этом меня. Будет не так-то просто просить их выручить нас, особенно сейчас, когда мы даже не в состоянии заплатить им.

— Но мы можем продать облигации, которые ты бережешь на случай крайней необходимости, потому что, если уж это не крайняя необходимость, тогда я не знаю, какой она может быть.

В этот момент Грант словно еще сильнее ссутулился.

— О Господи, — прошептала она. — Пожалуйста, Джереми, только не говори, что ты их уже потратил! Как? Когда?

Он поднял дрожащую руку, чтобы вытереть слезы с глаз.

— Все ценное, что у нас еще осталось, — сказал он, — это твоя машина.

Она зашаталась и закрыла лицо руками. Затем, внезапно поняв, что он задыхается, она подбежала к нему.

— Джереми, что с тобой? — воскликнула она.

— Я… Нет, ничего! — простонал он.

— Сердце? У тебя что-то болит?

— Все нормально. Уже… уже проходит.

Она сжала его ладони.

— Давай, я вызову «скорую»!

Он покачал головой.

— Сначала нужно разобраться с этим, — напомнил он ей. — Я… займусь продажей твоей машины.

Но Адель слишком волновалась о его здоровье и потому сказала:

— Посиди минутку спокойно. Слабость есть? Может, тебе что-нибудь принести?

Его глаза закрылись, и он откинулся на спинку кресла. Его кожа казалась серой и дряблой, а щеки были мокрыми от слез.

— На тебя столько всего навалилось, — всхлипнув, заметила она, и по ее лицу тоже потекли слезы. — Стресс, то, что все винят тебя в своем финансовом крахе, а теперь еще и Николь…

— Все нормально, — перебил он жену, поглаживая ее руку. — Мне просто нужно немного спокойно посидеть.

Страх никак не отпускал ее.

— Я принесу тебе чаю, хорошо? — предложила она. — Или виски?

Прошло какое-то время, прежде чем он ответил:

— Пожалуй, виски.

Подойдя к тележке с напитками, она вылила остатки «Гленфиддик» в бокал без ножки и подала ему.

Когда Грант сделал глоток, его бледные щеки немного порозовели.

— Мы ужасно обошлись с этим мальчиком, — заметил он. — Парень потерял сына, а мы…

— О Джереми, перестань! — жалобно простонала она. — Я знаю, мне не следовало так вести себя. Я не понимала, что делаю, и теперь мне так стыдно. Он пытается помочь ей, а я…

— Ты знаешь, как с ним связаться?

Она покачала головой.

— Только через Николь, но как нам связаться с ней, пока она находится там?..

— Ей наверняка разрешены свидания.

— Но захочет ли она видеть нас? Если он расскажет ей, что я ему наговорила, как я швырнула ему в лицо преступление его отца…

— Судя по его поведению, он куда сильнее обеспокоен положением Никки, чем тем, что ты ему сказала. — Он попытался сесть прямо и вздрогнул, когда в груди у него снова кольнуло.

— Джереми, Ты должен позволить мне вызвать врача.

— Ничего страшного. Не суетись, дорогая. А теперь передай мне записную книжку, пожалуйста.

Взяв книжку, она вложила ее ему в руки и присела на подлокотник кресла, наблюдая за тем, как он листает страницы.

— Что бы ни случилось, мы не можем допустить, чтобы Никки предстала перед судом, — внезапно выпалила она. — Если это произойдет, то все выйдет наружу, и…

— Тш-ш, — сказал он, прося ее замолчать. — Ситуация не улучшится, если ты будешь без конца думать об этом.


Никки шла рядом со светловолосой надзирательницей, которая вчера регистрировала ее, и старалась держать голову выше, но глаза опустила, пока они двигались по направлению к комнате свиданий. «Идти по Правилу» означало, что она никуда не ходила без сопровождения, даже вчера вечером, чтобы позвонить, но это никак не сдерживало других заключенных, и они выкрикивали оскорбления ей вслед.

Никки пыталась не слушать, но то, как они обзывали ее, когда она проходила мимо их камер, вызывало у нее чувство стыда и тошноты, даже несмотря на то что она знала, что она не была ни педофилкой, ни извращенкой, ни детоубийцей.

— Я никогда не бываю уверена в том, правильно ли идти по Правилу, — заметила надзирательница, которую звали Джейн, после того как приказала женщине по имени Сирина закрыть рот. Сирина. Какое нежное, женственное имя, думала Никки, ожидая, когда Джейн отопрет очередные двери. Оно вызывало в памяти образы нимф и сильфид или элегантных дам с кроткими улыбками. И, уж конечно, не бабу, щелкающую дешевыми зубными протезами, с ужасно окрашенными в рыжий цвет волосами и покрытыми татуировками лапищами, которая только что обозвала ее «влагалищем больной суки».

— Видишь ли, — продолжала Джейн, отступая в сторону и давая Никки пройти, — в таком случае, как твой, всем становится известно о том, что ты сделала, и если в результате тебя признают виновной, то тебе, скорее всего, придется весь срок отбывать в одиночке. Нет, я, конечно, понимаю, что наркоманки и прочий сброд, с которым сталкиваешься здесь, это не та компания, с которой стоит водиться в нормальной ситуации, но не все такие. Есть здесь и другие: убийцы из сострадания, и мошенники (эти, на самом деле, довольно безобидны), и мужеубийцы, чьих супружников ты бы и сама столкнула с утеса, доведись тебе жить с ними. Понимаешь, о чем я? Ты замужем, Николь?

— Нет, — ответила Никки, отводя взгляд, пока Джейн запирала двери и, очевидно, не замечала жесты тех, кто наблюдал за ними. Они проводили ребром ладони по горлу, совали руку между ног, прижимали к лицу кулак. — Но мы собираемся пожениться, — добавила она, когда они повернулись, чтобы продолжить путь. Она должна выбросить этих омерзительных женщин из головы, притвориться, что их не существует, и возблагодарить Бога за то, что у них сегодня нет посетителей и что они не в состоянии добраться до нее, пока она находится в отдельной камере.

— Значит, думаешь, ему хватит терпения дождаться тебя, верно? — спросила Джейн безо всякой злобы, просто из чистого интереса.

Никки не пришлось отвечать, потому что рация Джейн пронзительно запищала.

Заключенные, у которых сегодня были посетители, уже находились в комнате для свиданий, и понимание того, что, как только она войдет в комнату, ей придется находиться среди них, просто лишало ее сил. Закоренелые зачинщицы заперты в камерах, твердо напомнила она себе. Остальные же, похоже, куда больше интересовались собственными проблемами, нежели чужими.

— А у тебя крепкие нервы, скажу я тебе, — заметила Джейн, возвращая рацию на место. — Ты вся из себя такая стильная, и мне это нравится. Имей в виду, именно это и бесит тех, кто остался там, в камерах. Я вот о чем: они не любят, когда с детьми случается что-то плохое (вообще, конечно, этого никто не любит); хотя из того, что я слышала, то, что ты сделала со своим, было хорошим поступком.

— Ничего хорошего тут нет, и я этого не делала, — возразила Никки.

Джейн покосилась на нее.

— Если бы я получала пять фунтов каждый раз, как слышала это, то я бы уже жила на Французской Ривьере, и в саду за домом у меня были бы бассейн и корт, а у дверей стоял бы крутейший «Мерс», — ответила она, — а я тут всего три года работаю.

Понимая, что нет никакого смысла в том, чтобы опять утверждать о своей невиновности, Никки просто молчала, в то время как Джейн болтала о том о сем, пока они не дошли до комнаты свиданий, где ее передали дежурным надзирателям.

Место было забито людьми: по одну сторону столов сидели заключенные, а по другую — посетители. Некоторые сидели группами, и в помещении было много детей: кто-то из них бегал, другие играли в специально отведенной задней части. Шум стоял оглушительный, но Никки услышала, как Спенс позвал ее по имени в тот самый момент, как ее глаза нашли его. Он сидел в задней части комнаты, у окна, и его несимметричное, но красивое лицо выражало одновременно беспокойство и облегчение от того, что он ее видит. Хотя все, что она хотела, это подбежать к нему, прижаться и обнимать, пока руки не отвалятся от усталости, Никки помнила предупреждение о том, что резкие жесты или откровенная демонстрация эмоций запрещены. И потому она преодолела разделявшее их расстояние как можно более стремительно и схватила его за руки, словно боясь, что он может ускользнуть.

— Привет, — пробормотал он, глядя ей прямо в глаза. — Ты как, нормально?

— Теперь да, — ответила она, впитывая каждую черту любимого лица. — А ты?

— У меня все классно, но я волнуюсь, что тебе приходится находиться в этом месте. С тобой хорошо обращаются?

Она пожала плечами.

— Нормально. — Ей не хотелось углубляться в подробности гнусных оскорблений и всего прочего, чтобы лишний раз не волновать его.

— Давай присядем? — предложил он.

Все еще не выпуская его рук, Никки опустилась на стул напротив него, продолжая смотреть на Спенса так, словно с момента их последней встречи прошло не двадцать четыре часа, а двадцать четыре дня.

— Я оставил фотографию, блокнот и все, что ты просила, у регистратора, — сказал он. — Мне не позволили передать их тебе лично. А миссис А. приготовила тебе немного поесть. Поскольку ты ждешь суда, тебе можно получать еду в передачах. Не знаю, в курсе ли ты. Ее нужно просто разогреть. Держу пари, это намного лучше, чем та дрянь, которую они подают здесь.

Никки улыбнулась.

— Ее стряпня намного лучше, чем в большинстве ресторанов, — напомнила она ему, надеясь, что такая привилегия не вызовет у нее проблем с работниками кухни или зависть среди заключенных.

— Ты права, — согласился Спенс. Затем, сжав ее ладони в своих, он придвинулся еще ближе к ней и сказал: — У меня хорошие новости, Ник. Мистер А. познакомил нас с лучшим адвокатом Бристоля. Я договорился о встрече с ним в понедельник утром, чтобы обсудить твое дело. Он очень крутой, Ник. Мы читали о нем в Интернете, и я думаю, что если кто и сможет помочь нам, так это он.

Робкая надежда просочилась в сердце Никки.

— Это просто фантастика, — прошептала она, — но откуда мы возьмем деньги на его гонорар? Ты встречался с моими родителями?

Спенс опустил глаза.

— Да, встречался, — признался он. — Они полностью тебя поддерживают, я уверен в этом, но я не знаю, как у них с деньгами. Но это неважно. Юрист, с которым нас свел мистер Адани, возможно, согласится помочь нам бесплатно.

— Так что сказали мои родители? — настаивала Никки, крепче сжав его руки.

Он поднял глаза.

— О Господи! — ахнула она. — Они рассказали тебе о твоем папе, да?

— Это не имеет значения, — заверил он ее. — Мне только жаль, что ты узнала о нем вот так. Мне нужно было самому тебе все рассказать.

— Я понимаю, почему ты этого не сделал, — успокоила она его, придвигаясь поближе. — И даже если тот человек и был твоим папой, я всем своим сердцем знаю, что ты на него совершенно не похож.

Спенс слабо, но благодарно улыбнулся.

— Абсолютно не похож, — согласился он. — Но давай не будем о нем больше говорить. Он, в любом случае, не имеет отношения к тому, что происходит сейчас.

Однако Никки, не в состоянии сменить тему на такой ноте, пристально посмотрела ему в глаза и сказала:

— Это совершенно не повлияло на то, что я к тебе чувствую. Ни на мгновение.

Спенс был откровенно растроган.

— Если я сейчас расплачусь, при всей этой куче народа… — сказал он.

Никки рассмеялась, когда и ее глаза заволокло слезами.

— Ну, давай, расскажи об этом адвокате, которого вы нашли, — попросила она, понимая, что к теме родителей ей придется вернуться как-нибудь позже.

— Его зовут Джолион Крейн, — начал Спенс. — Мистер А., очевидно, хорошо с ним знаком, и я надеюсь, что в понедельник он скажет мне, что нужно обратиться к независимому эксперту и проверить результаты аутопсии. Возможно, он даже будет настаивать на повторном вскрытии, кто знает. Дело в том, что я все еще не убежден, что Зака преднамеренно задушили, как они сейчас утверждают. То есть я знаю, что, возможно, все выглядит именно так, но они же все время что-то путают. В «Новостях» об этом постоянно говорят, и если нам удастся получить другие доказательства…

— Я думаю, что удастся, — нетерпеливо перебила его Никки. — Я много раз мысленно прокручивала это; и если результаты вскрытия окажутся правильными… ну, в общем, есть кое-что, о чем я не говорила полиции, когда они меня допрашивали, потому что я забыла об этом и вспомнила только вчера вечером. Это случилось приблизительно три недели назад, когда я была на занятиях по растяжке. Мистер Фаррелл приводил кого-то посмотреть на дом, и когда я вернулась, то нашла записку, в которой речь шла о том, что он поменяет замок на входной двери. Я даже не заметила, что с замком что-то не так, но у него, наверное, была причина так считать, и возможно… Ну, я думаю, что если дверь не закрылась до конца после того, как миссис А. ушла, а я ничего не заметила… — Она в отчаянии посмотрела на него, от всего сердца надеясь, что этой тоненькой соломинки окажется достаточно, чтобы спасти ее.

— То есть если дверь тогда была открыта, то в дом мог войти кто угодно? — уточнил Спенс, явно ухватившись за эту версию. — Мы должны безотлагательно связаться с мистером Фарреллом и узнать, почему он решил, что замок нужно менять потому что это определенно то, что обязательно нужно сообщить адвокату, когда я его увижу.

— А ты не считаешь, что это нужно сообщить и полиции? — напомнила ему Никки.

— Думаю, это сделает адвокат. Давай я поговорю с ним и спрошу у него совета. О Ник! — сказал он, так сильно сжав ее руки, что она поморщилась. — Все обязательно закончится хорошо, я просто уверен в этом. Мы вытащим тебя отсюда, и как только все будет позади… — Его голос сорвался от эмоций, но через минуту, понимая, что время свидания вот-вот закончится, он снова стал серьезен и сообщил ей, несколько впопыхах: — Мне вчера звонили по поводу тела Зака. Они готовы отдать его нам для похорон, но… — Он замолчал, поняв, что, пожалуй, не стоит ей сейчас говорить о мозге: теперь, когда у них вот-вот появится приличный адвокат, все может измениться. — Я скажу им, что мы, возможно, обратимся к независимому эксперту, — сказал он, — и чтобы они пока ничего не предпринимали.

— Это означает, что он вернулся в Бристоль? — спросила Никки, и ее глаза потемнели от горя.

Спенс кивнул.

— Ты уже видел его?

— Нет. Я подумал… Ну, может, лучше как-нибудь потом.

Никки с трудом сглотнула и кивнула.

— Думаю, ты прав, — прошептала она. — Боже, как трудно поверить, что еще каких-то четыре дня назад он был с нами. С тех пор столько всего произошло…

— Я знаю, и еще во многом нам нужно разобраться, но мы справимся, Ник, я обещаю. Я все еще не верю, что кто-то убил его, но если это так, а это большой вопрос, то мы должны узнать, кто это сделал, потому что я всем сердцем верю, что ты не виновата.

Она опустила глаза; по ее щекам побежали слезы.

— Мы вытащим тебя отсюда! — отчаянно повторил он. — Мне хочется верить, что, возможно, это произойдет уже в понедельник. Как ты думаешь, ты потерпишь до понедельника?

Ироничная улыбка скользнула по ее дрожащим губам, и она снова посмотрела на него.

— Меньше чем час назад я боялась, что, возможно, останусь здесь лет на десять, а то и больше, — призналась она, — так что, думаю, пару дней я как-нибудь выдержу, — Никки оглянулась на других женщин, которые были поглощены разговорами с собственными посетителями. Некоторые или хотя бы одна из них наверняка тоже горюют об умершем ребенке, и если бы только кто-то мог понять, что они чувствуют… — Может быть, я даже заведу парочку подруг, — прошептала она, спрашивая себя, рискнет ли она отказаться от отдельной камеры. — У большинства здешних обитательниц жизнь с самого начала была тяжелой, и далеко не всем хватает мужества стать выше этих невзгод — так, как это удалось нам.

Спенс картинно закатил в отчаянии глаза.

— Однажды, — пообещал он, — ты все-таки поймешь, что пришла на эту землю вовсе не для того, чтобы спасти все остальное человечество. Ник, все, о чем ты теперь должна думать, это ты и я и что мы будем делать, как только все это останется позади.

Она попыталась улыбнуться.

— А оно останется, правда ведь, Спенс? — спросила она, сжимая его руки. — И скорее раньше, чем позже, потому что я не делала этого. Клянусь Богом! Клянусь нашими жизнями…

Он мягко приложил палец к ее губам.

— Я знаю, — прошептал он, — так что не надо постоянно пытаться убедить меня в этом.

ГЛАВА 24

В понедельник утром Спенс подъехал к офису Джолиона Крейна за пятнадцать минут до назначенного времени. Однако входные двери были уже открыты, и он, войдя в здание, поднялся по лестнице в холл. Здание было таким же старым и своеобразным, как диккенсовская «Лавка древностей»; впрочем, то же можно было сказать о большей части строений того района Бристоля, где располагались юридические конторы. Понимание того, что он добрался до самого главного механизма, способного влиять на суть вещей, придало еще больше уверенности шагам Спенса. Это место было средоточием силы и мощи, и только человек, обладающий здесь влиянием, способен был помочь Никки. Насколько Спенс понял, Джолион Крейн обладал более солидным юридическим весом, чем большинство его коллег.

Не обнаружив никого в приемной, он огляделся, заметил колокольчик и, несколько минут спустя, услышал тяжелые шаги человека, спускающегося по лестнице.

— Так вы, должно быть, Спенсер Джеймс, — заявил, заходя в комнату, крупный мужчина в сером костюме с пронзительным взглядом и вежливой улыбкой.

Спенс пожал протянутую руку.

— А я знаю, что вы — мистер Крейн, потому что видел ваше фото в Интернете, сэр.

Джолион Крейн хихикнул.

— Значит, вы проверяли меня, и правильно сделали, — заключил он. — Что ж, пойдемте ко мне в кабинет. Я должен присутствовать на досудебной встрече в девять, но это в здании напротив, так что у нас есть добрый час времени, и его должно хватить, чтобы обсудить основные моменты.

— Вообще-то, — заявил Спенс, поднимаясь вслед за ним по скрипящей лестнице, — я видел Никки в субботу, и у меня появилась дополнительная информация, о которой полиция еще не знает.

Это явно заинтересовало Крейна, поскольку тот, обернувшись, посмотрел на Спенса.

— Тогда я должен услышать ее, — ответил он. — Думаю, я тоже могу предложить вам кое-какую информацию. Вон туда, — добавил он, указывая путь в темную приемную, которая выходила в яркий и просторный кабинет с огромным дубовым столом в центре, двумя высокими окнами с видом на здание Королевского суда напротив, и штабелями папок и книг, закрывающими стены. — Прошу вас, присаживайтесь, — любезно предложил адвокат, закрывая дверь. — Боюсь, что не могу предложить вам кофе, потому что я еще не варил его, но…

— Не беспокойтесь, сэр, — заверил его Спенс. — Я просто хочу убедиться, что вы согласитесь взяться за наше дело на основе правовой помощи, потому что у нас нет денег…

Крейн махнул рукой.

— С этим вопросом обратитесь в бухгалтерию, они все уладят, — сказал он, — а нам с вами следует сосредоточиться вот на чем. — Крейн поднял пачку документов, перевязанных розовой ленточкой. — Записи по делу Николь, — пояснил он. — Мне прислали их из офиса Марии Таунсенд в субботу. — Адвокат посмотрел на Спенса из-под опущенных век. — К несчастью, вынужден сказать, что не все адвокаты выполняют свою работу так хорошо, как следовало бы, и на государственных защитников часто давят, ну да ладно. Однако я хотел бы подробно остановиться на нескольких моментах, которые бросились мне в глаза, когда я читал дело. Впрочем, сначала скажите мне, какую дополнительную информацию вы получили.

Спенс подался вперед в кресле.

— Это касается входной двери в наш дом, — сообщил он, пытаясь сдерживать волнение. — Несколько недель назад владелец обнаружил какие-то неполадки с замком. Теперь, когда нам позволили вернуться домой, я сам его проверил и понял, что он имел в виду. Иногда замок заедает и не закрывается полностью. То есть дверь кажется запертой, потому что она рассохлась и застревает, но если ее просто толкнуть, то она открывается.

В пристальном взгляде Крейна читалось одобрение.

— Да, это могло бы объяснить, каким образом первому врачу удалось войти в дом, — заметил он, — потому что ни в его показаниях, ни в показаниях Никки нет ни слова о том, кто открыл дверь, когда он приехал. А вам она не говорила, отпирала ли она дверь?

Сердце Спенса застучало сильнее, когда он покачал головой:

— Никки об этом никогда не упоминала.

— Меня также удивляет тот факт, что, похоже, соседей никто не опрашивал, — сообщил ему Крейн, — так что мы понятия не имеем, видел ли кто-нибудь что-либо подозрительное в то утро.

В глазах Спенса вспыхнула надежда. Однако он не хотел терять голову и потому, заставив себя быть осмотрительнее, спросил:

— Если бы кто-то что-то видел, разве бы он сам не заявил об этом в полицию?

— Вовсе не обязательно, и потому я считаю, что вы должны поговорить со своими соседями.

— Я? — удивленно воскликнул Спенс.

Крейн улыбнулся.

— Правовая помощь не очень-то щедро финансируется, — пояснил он, — и у нас очень насыщенное расписание, но я намерен приставить к вашему делу одного клерка на тот случай, если вам понадобится совет, и она будет отчитываться мне лично в конце каждого дня.

Чтобы убедиться, что он все правильно понял, Спенс уточнил:

— То есть вы хотите, чтобы я провел расследование?

— Насколько это в ваших силах. Не все захотят говорить с вами, конечно, а поскольку у вас нет таких полномочий, как у полиции, успешность вашей работы, возможно, ограничена, но все равно стоит попробовать, как вы считаете?

Спенсу уже не терпелось приступить к делу.

— Полностью согласен, — кивнул он. — Ну, я пошел?

Крейн хихикнул и покачал головой.

— Я еще не все вам сказал, — заметил он. — Основываясь на отсутствии показаний соседей, информации о том, как именно врач «скорой» вошел в дом, а также на том факте, что замок был сломан, я хочу сегодня до обеда попробовать подать прошение об освобождении Николь под залог. Если судья даст согласие, ее могут выпустить уже сегодня.

Спенс вытаращил глаза.

— Это просто фантастика! — воскликнул он. — О боже, я не знаю, как вас благодарить, мистер Крейн, потому что она невиновна. Клянусь, она невиновна, и я думаю, что мы уже можем предъявить кое-какие доказательства.

Крейн предостерегающе поднял руку.

— До этого еще очень далеко, — предупредил он, — и я бы не советовал вам врываться в дома соседей и забрасывать их вопросами до того, как вы решите, что именно у них спросить. Ведите себя осторожно, объясните, почему пришли именно вы — потому что полиция не выполнила свою работу, — и что вы надеетесь, что, вероятно, они смогут пролить свет на некоторые возникшие противоречия.

Спенсу пришлось напрячься, чтобы понять последнюю фразу.

— «Некоторые возникшие противоречия», — повторил он, запоминая выражение. — Мы сообщим полиции о замке?

— Конечно. Я попрошу Фелисити позаботиться об этом, как только она появится. Она — тот самый клерк, которого я собираюсь прикрепить к вашему делу.

— Фелисити[15]? Круто! Гм, только один вопрос, сэр: если вы собираетесь провести в суде все утро в связи с другим делом, как вы успеете организовать что-то по нашему?

— Такого рода прошения об освобождении под залог можно подавать в кабинете судьи, — объяснил ему Крейн, — и на это не должно уйти много времени, так что я смогу просто выйти из зала суда и подать его. Нужно будет вызвать в суд представителей Службы уголовного преследования, но не волнуйтесь: я об этом позабочусь. Или я, или Фелисия позвоним вам, как только появятся какие-нибудь новости.

Спенс вскочил с кресла и протянул ему руку.

— Большое вам спасибо, сэр, — искренне сказал он. — Мне только жаль, что я не могу сообщить это Никки, потому что, когда она звонила вчера вечером, она, похоже, очень нервничала и совсем пала духом. Я думаю, что она боится надеяться, потому что, возможно, ничего и не получится.

— Ей, должно быть, нелегко находиться в подобном месте, — посочувствовал ему Крейн, — но, если у нас получится, это суровое испытание закончится к трем часам: именно до этого времени ее нужно забрать, иначе ей придется провести там еще одну ночь. Не забудьте оставить нам свой номер телефона, — добавил он, придвигая к Спенсу через стол блокнот и ручку.

Быстро записав номер, Спенс еще раз поблагодарил адвоката и не успел дойти до двери, как Крейн сказал ему:

— Помните, если мы действительно заберем ее, она будет выпущена под залог, а значит, должна будет выполнять определенные условия.

— Да, пожалуйста, мы все сделаем! — заверил его Спенс и, радостно попрощавшись, опрометью сбежал по лестнице и выскочил на улицу.

— Дэвид, — сказал он, как только их соединили, — мы станем детективами, и нужно узнать, что твоя мама делает сегодня днем, чтобы понять, сможет ли она быть на подхвате, чтобы отвезти нас к тюрьме.

— Ты шутишь! — воскликнул Дэвид. — Что случилось?

— Расскажу, когда приеду. Если твоя мама занята, поговори с Руфусом на «Фабрике». Он говорил как-то, что мы можем одолжить у него машину в любое время, если она ему не нужна. С нас бензин.


К полудню Спенс и Дэвид вернулись домой после удивительно безрадостного утра. Они поговорили с таким количеством соседей, с каким только смогли, спрашивая, не видели или не слышали ли они что-либо необычное или подозрительное примерно в то время, когда умер Зак.

Никто ничего не видел и не слышал, но, поскольку большинство очень любили Никки, все хотели знать, как у нее дела, и передавали ей соболезнования.

— Это сам дьявол вмешался в гены, — сурово заявила одна старушка.

— Подумать только, такая милая девочка, — сказала другая. — Всегда улыбается и из кожи вон лезет, чтобы помочь мне донести покупки. Поверить не могу, что она способна причинить вред своей деточке. Очаровательный был парнишка.

Единственные хорошие новости (к тому же обладающие потенциалом перерасти в великолепные) состояли в том, что парамедик, с которым Дэвид связался по телефону, подтвердил, что входная дверь была открыта, когда он приехал.

— Я решил, что она заранее открыла мне дверь, — сказал он с сильным западным акцентом, — но я не могу поклясться, что именно так все и было, потому что я этого не видел. Все, что я знаю, это что дверь была не заперта.

— Это все, что нам нужно знать! — ликующе заметил Дэвид. — Вы не против, если мы сообщим это полиции?

— Нет, конечно. Я скажу им то же самое, если меня спросят.

Хотя они так и не узнали, входил ли кто-то еще в дом между отъездом миссис А. и появлением врача, это уже можно было сообщить Джолиону Крейну или его клерку, когда кто-то из них позвонит.

Джолион позвонил как раз перед полуднем.

— Так, можете забрать ее сегодня днем, — объявил он, не вдаваясь в подробности. — Ей сообщат все условия освобождения под залог, прежде чем выпустить, но не забудьте: вам нужно подъехать туда не позже трех, иначе ей не разрешат выйти до завтрашнего дня.

— Мы будем там! — заверил его Спенс, едва сдерживаясь, чтобы не закричать от радости, и одновременно почти не веря, как быстро все происходит теперь, когда у них есть приличный адвокат. — И, мистер Крейн, — искренне добавил он, — спасибо!

— Надеюсь, когда все закончится, вы успеете еще все произнести, — решительно заметил Крейн. — Что-нибудь удалось узнать у соседей?

— Нет пока, но мы не сдаемся.

— Хорошо, и попросите своего арендодателя подтвердить в письменной форме дату, когда он понял, что замок плохо работает.

— Сделаю. Парамедик говорит, что дверь точно была открыта, когда он приехал; значит, теперь нужно узнать у Никки, отпирала она дверь или нет.

— Решающий вопрос, — заметил Крейн, — потому что если отпирала, то такой ответ нам не поможет. Однако если она не отпирала, то мы сможем распахнуть перед ней двери на свободу, простите невольный каламбур. Что ж, удачи вам в поездке. Я позвоню вам ближе к вечеру, часов в пять, когда вернусь в офис.


Никки сидела на кровати, маниакально строча в блокноте, который ей принес Спенс, детально описывая все, что произошло за последние пять дней. Когда она описывала смерть Зака, сердце у нее так разрывалось от боли, что она с трудом видела страницу сквозь завесу слез. Даже сейчас, когда она перешла уже дальше к ужасу ареста и времени, проведенному в полицейском участке, она все еще тосковала по своему мальчику, хотела взять его на руки и нежно убаюкивать его, пока он не уснет. Она начала писать ему письмо, к чему она уже привыкла, рассказывая ему о детективах и суде; но, вспомнив, что он никогда не прочтет его, упала духом.

Несколько минут спустя она снова вернулась к блокноту, понимая, что если не будет писать, то беспокойство, мешавшее ей спать большую часть ночи, снова охватит ее.

«Господи, прошу Тебя, пусть Спенс и адвокат вытащат меня отсюда! — в отчаянии писала она. — Я должна вернуться домой. Я больше не могу здесь оставаться».

Она огляделась, обводя взглядом стены, окно, унитаз, тумбочку и телевизор, и почувствовала, что они надвигаются на нее, словно желая задавить всякую надежду в ее сердце. Она подняла фотографию Зака, но ей было так больно смотреть на него, что она закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь взять страх под контроль. Все обязательно будет хорошо. Они проверят входную дверь, узнают, что она говорила правду, что замок действительно был поврежден, и тогда вынуждены будут признать, что если Зак и был задушен, то существует возможность того, что это сделал кто-то другой. С вопросом о том, кто именно, они будут разбираться потом; все, что пока имеет значение, — это ее освобождение отсюда и возвращение домой.

Она думала о Спенсе и жалела, что у нее нет возможности связаться с ним и узнать, что происходит. Это ожидание и отсутствие информации было уже невозможно терпеть. Однако гораздо, гораздо хуже были страхи, которые затопили ее сознание ночью, когда она представляла себе, как останется здесь на долгие-долгие годы, потихоньку загнивая, как забытая часть прошлого, в то время как Спенс будет продолжать жить своей жизнью. Даже если он и дождется ее, она понимала, что их отношения уже никогда не будут прежними. К тому времени, как ее выпустят, они стали бы чужими друг другу. Она стала бы другим человеком, и в ней не осталось бы ничего от той Никки, которую он знал и любил. Но, впрочем, к тому времени он бы нашел себе другую: сценаристку или актрису, — кого-то, у кого не было бы ужасного гена, который разрушил невинную маленькую жизнь Зака. Он бы, несомненно, завел себе детей — нормальных, здоровых детей, и был бы окружен друзьями, которые бы точно так же любили его и восхищались им, как сейчас это делают она, Дэнни и Дэвид.

«Этого никогда не случится! — отчаянно твердила она. — Меня обязательно выпустят отсюда, и однажды все это будет казаться ничем иным, как обычным ночным кошмаром».

Не успела она додумать эту мысль, как поняла, что кто-то возится с замком в двери в ее камеру. Она прикипела к двери взглядом. Ключ скрежетал. Сердце у нее глухо колотилось. Еще только полдень, но, возможно, ей принесли новости.

Она растерялась: несколько минут ничего не происходило. Снаружи не доносилось никаких звуков, и никто не входил. Решив проверить, что происходит, она двинулась к выходу из камеры, но тут дверь распахнулась, и сердце ее превратилось в комок малодушного ужаса: перед ней стояла Сирина, обладательница татуированных, как у байкера, рук и стоящих торчком оранжевых волос; растянутые в недоброй ухмылке губы демонстрировали два ряда крупных зубов. Из-за ее спины вышли еще две женщины, такие же крупные и недобрые, и стали по бокам от нее.

Сердце Никки панически забилось. Кто их впустил? Они воспользовались ключом, значит, они взяли его у какой-то надзирательницы, и, следовательно, звать на помощь совершенно бессмысленно.

— Я тут подумала, что тебе должно быть интересно, что мы делаем с таким дерьмом, как ты! — прорычала Сирина, поставив татуированные руки на внушительные бедра.

Никки молча смотрела на нее; от ужаса ее глаза так широко открылись, что еще немного — и они могли бы выскочить из орбит.

Сирина выдвинулась на шаг вперед.

— А делаем мы, — продолжала она, — то же самое, что ты сделала со своим несчастным бэби. Понимаешь, о чем я?

Никки вжалась в стену.

— Ты понимаешь, тварь, о чем я? — требовательно переспросила Сирина.

Откуда-то у Никки взялись силы, и она покачала головой. Она так дрожала, что не могла говорить, и у нее заныло под ложечкой. Она уже чувствовала зловонный запах женщин: запах табака и немытого тела. Что они хотят с ней сделать? «Господи, прошу, помоги мне!»

— О’кей, девочки, она наша! — рявкнула Сирина, и не успела Никки пошевелиться, как они прижали ее к кровати: одна села ей на ноги, другая удерживала ее за руки, а Сирина схватила подушку и, навалившись всем своим весом, притиснула к ее лицу.

Никки попыталась глотнуть воздуха, но не могла.

— Понимаешь теперь, что чувствовал он? — прорычала одна из подруг Сирины.

Никки отчаянно пыталась вырваться, но все ее усилия были тщетны, и она едва могла пошевелиться. Ее охватила паника, она попыталась вскочить, закричать, позвать на помощь, но звук был ослаблен подушкой, а тело по-прежнему придавлено ужасным весом.

Она абсолютно ничего не могла поделать. Она пыталась вдохнуть, но это было невозможно. Они душили ее, и никто не собирался остановить их. Ее легкие пылали, голова разрывалась.

Значит, вот что довелось испытать Заку…

О Господи Боже! Его ужас и попытки вырваться стали ее собственными. Она видела и слышала его, чувствовала, как агония разрывает мышцы…

Воздуха нет. Спасения нет.

Они не отпустят ее.

Темнота вспыхнула разноцветными пятнами, голова вот-вот взорвется.

На лицо ей давил огромный вес. Боль была сокрушительна.

Прошла целая вечность, и одновременно — меньше мгновения, прежде чем она начала терять сознание. Словно со стороны, она наблюдала, как силы оставляют ее члены, как темнота начинает вращаться.

Ее тело постепенно теряло чувствительность.

Воздух исчез. Исчезла и паника. Остались только темнота и эхо, а затем… все пропало.

ГЛАВА 25

Поскольку машина миссис А. была нужна ей самой, Спенс и Дэвид напомнили Руфусу о его предложении и взяли его авто. К двум часам они подъехали к тюрьме, не зная наверняка, когда именно Никки выйдет, только помня, что это должно произойти до трех часов.

— И как я не сообразил привезти ей чистые вещи! — сокрушался Спенс, когда Дэвид проехал тоскливый микрорайон типовой застройки и въехал на тюремную автостоянку, которая была не намного лучше утоптанного поля.

— Она все равно не сможет прямо здесь переодеться, — заметил Дэвид. — Шампанское было бы куда лучше, но мы и об этом не подумали.

— Шампанское мы выпьем сегодня вечером, на «Фабрике», — решил Спенс. — Или нет; лучше дождемся, когда дело наконец закроют, потому что это уже скоро произойдет, я точно знаю.

— Я тоже, — уверенно заявил Дэвид.

Слишком волнуясь, чтобы оставаться в машине, Спенс вышел наружу и пошел к тюрьме.

— Интересно, откуда она выйдет, — размышлял он, когда к нему присоединился Дэвид. — Давай осмотримся здесь, поглядим, что да как.

Когда они вышли с автостоянки, то уперлись взглядом в беспорядочную группу зеленовато-серых зданий напротив, сбившихся в кучу за высоким забором, поверх которого шли ряды колючей проволоки и цепь камер.

— У меня просто в голове не укладывается, что она сейчас находится там, — пробормотал Дэвид, ежась от холода.

— Уже недолго осталось, — напомнил Спенс.

Хотя они и так знали, что по понедельникам посетителей не пускают, они остановились почитать надпись на входе для посетителей.

— Она точно должна выйти отсюда, — решил Спенс. — Похоже, другого выхода нигде нет.

Дэвид смотрел в другую сторону.

— Боже, как ты считаешь, что это такое? — спросил он, кивком головы указывая на готическое чудовище, взгромоздившееся, словно замок графа Дракулы, на вершине соседнего холма и окруженное деревьями.

— Понятия не имею, — пробормотал Спенс, — но не хотел бы я оказаться там после наступления темноты.

Дэвид задрожал, затем достал из кармана зазвонивший телефон.

— Дэн, — сообщил он Спенсу, принимая звонок.

— Она уже вышла? — поинтересовался Дэнни.

— Нет, но мы возле тюрьмы.

— Хорошо. Скажи Никки, что я хочу поговорить с ней, как только вы сможете передать ей трубку.

— Сделаю.

— Как там Спенс?

Дэвид покосился на друга.

— Немного взволнован, но держится хорошо.

— Скажи ему, что все получится. Я не могу сейчас вдаваться в подробности, но позже обязательно все расскажу.

Нажав кнопку «отбоя», Дэвид подошел к Спенсу и встал рядом с ним возле входа для посетителей. Забор вокруг был сплошной, так что заглянуть за него было невозможно. В одних воротах было маленькое окошко, но оно было плотно закрыто, и, сколько они ни прислушивались, с той стороны не доносилось ни звука.

Минуты шли, и холодный ветер начал поднимать мусор из сточных канав, рассеивая его по дороге, как жуткое конфетти. Голые ветви деревьев тянулись ввысь, словно пальцы скелетов. Место было таким же унылым и безмолвным, как забытая могила.

К трем часам Спенс уже был готов начать колотить в ворота.

— Что-то случилось, — решил он, пытаясь не поддаваться панике, — а никто и не пошевелится, чтобы сообщить нам.

Дэвиду очень хотелось как-то убедить его в обратном, но назначенное время уже истекло, а в ворота никто не входил и не выходил из них.

— Это уже смешно! — нервничал Спенс, резко открывая телефон. — Я сейчас позвоню этой, как ее, Фелисити, и спрошу, что ей известно.

Быстро набрав номер, он начал мерить шагами площадку в ожидании ответа. Дэвид не спускал глаз с его лица, разделяя напряжение друга и испытывая желание вопить и стучать в ворота, словно от этого будет какой-то толк.

— Фелисити? — пролаял Спенс в трубку. — Это Спенсер Джеймс. Да, мы в тюрьме, но ничего не происходит. Я знаю… Я…

— Спенс, подожди, — перебил его Дэвид. — Смотри. Ворота открываются.

Спенс мгновенно обернулся, и, когда ворота распахнулись, в них появилась надзирательница с зализанными назад светлыми волосами, явно ожидавшая их прихода.

Спенс закрыл телефон. Сердцебиение у него участилось, разнося по венам страх. Что происходит? Где Никки?

И тут неожиданно появилась она: лицо бледное, как осеннее небо, глаза опухшие и со следами кровоподтеков. Едва заметив Спенса, она сорвалась с места и не останавливалась, пока не оказалась в безопасности его объятий.

— О, благодарение Богу, благодарение Богу, — повторял Спенс, крепко обнимая ее, а Дэвид обнимал их обоих. — Я уже начал думать… Я не знаю, что, черт возьми, я думал. Ты как?

— Нормально, — прошептала она. — Там Я Это не имеет значения. — Не надо говорить ему, что ее только что выпустили из лазарета. Все уже позади, она жива, и он рядом, и Дэвид тоже, и все, чего она хотела, это продолжать обнимать их, крутиться, вертеться, взмывать и падать, словно жаворонок в небе, и упиваться своей свободой, словно она так же материальна и драгоценна, как сам Спенс.


— Нам нужно знать, Ник, — сказал Спенс, пока Дэвид вез их домой, — отпирала ли ты дверь первому парамедику?

Никки моргнула, пытаясь вспомнить; затем, когда она осознала важность вопроса, в ее испуганных глазах появилась тревога.

— Нет, — ответила она, — не отпирала. А что? Он говорит, что, когда он приехал, она была не заперта? Наверное, так и было, потому что я точно знаю, что не впускала его.

Чуть не расплакавшись от облегчения, Спенс уточнил:

— Ты абсолютно уверена, что не подходила к двери после того, как набрала «999»? — Он знал, что нужно быть на сто процентов уверенным.

— Абсолютно. Я записала в дневник все, что произошло, потому что подумала, что это может как-то помочь, и я знаю, что не отпирала дверь. Клянусь, я не оставляла Зака даже на секунду.

— А ты не заметила, что дверь открыта, когда пошла в спальню отдохнуть, или потом, когда спустилась в гостиную?

— Нет. Если бы заметила, я бы заперла ее, верно?

— Конечно.

— Мы опросили почти всех соседей, — вмешался Дэвид, — и никто ничего не видел и не слышал. С теми, кого не было дома, мы собираемся поговорить сегодня вечером. Ты, конечно, не удивишься, когда я скажу тебе, что сварливый старый хрыч напротив не открыл нам.

Никки встретилась с ним взглядом в зеркале.

— Вообще-то, если кто что и мог видеть, так это он, — заявила она. — Он никогда ничего не пропускает, потому что постоянно сидит за своими жуткими занавесками, словно высохший старый карлик, переполненный ужасной злобой. Кто из вас ходил к нему? Если ты, Дэвид, то понятно: он никогда не откроет дверь иностранцу, а с его точки зрения, ты стопроцентный чужак.

— Мы ходили вместе, — сказал Спенс. — И ты права, он сразу же начал орать о пакистанцах, как и всегда, расистский ублюдок; и потому мы просто ушли.

Никки задумалась.

— Я сама схожу к нему, когда мы вернемся домой, — решила она. — Я скажу ему, что, если он не захочет говорить со мной, ему придется говорить с полицией; возможно, это заставит его хоть раз в жизни пойти кому-то навстречу.

Она поняла, что была одновременно и права, и нет, когда меньше чем через тридцать минут барабанила в видавшую виды входную дверь Глэдстоуна. Спенс ходил взад-вперед у калитки.

— Кто там? — прокричал старик, словно не зная этого: он не мог не видеть, как они подъехали.

Играя по его правилам, Никки ответила:

— Это Никки Грант, я живу напротив. Мне нужно поговорить с вами, сэр.

— Ну, а мне это не нужно, так что уходите.

— Мистер Глэдстоун, меня обвинили в убийстве собственного ребенка, но это неправда. Если вы кого-то видели возле нашего дома в тот день, когда мой сын умер…

— У вас там постоянно толклись черномазые и педики, — проворчал он.

Сдерживая вспышку гнева, она сказала:

— Это не то, о чем я спрашиваю. Вы видели кого-то, кого обычно там не было? Или даже если…

— Был кто-то, в синем пальто, — проворчал он. — А теперь уходите.

Глаза Никки округлились, и она уставилась на дверь. Ее мозг работал теперь так быстро, что она с трудом удерживала нить рассуждений. Ну конечно, Терри Уолкер! В тот день она была так растеряна и напугана, что совсем позабыла, что к ней заходила Терри, когда миссис А. еще не ушла.

— Мистер Глэдстоун! — закричала она, опять стуча в его дверь. — Подождите. Когда именно вы видели этого человека?

— Откуда мне знать? Или вы думаете, что я смотрю на часы каждый раз, когда к вам приходят гости?

— Это очень важно, — объяснила она. — Пожалуйста, попытайтесь вспомнить. Который был час, когда…

— Приблизительно спустя час после того, как ушла ваша черномазая! — прокричал он в ответ. — А теперь уходите и оставьте меня в покое.

Никки вернулась к Спенсу, все еще подпиравшему ворота. В сумерках он походил на призрак.

— Ты что-то расслышал? — спросила она.

— Кое-что. Очевидно, для тебя эта информация важна.

— Мы должны вызвать полицию, — сказала она, подходя ближе. — Они должны поговорить с ним, потому что я думаю, что он видел, как эта девушка, Терри Уолкер, приходила к дому после того, как уехала миссис А. Я точно помню, что она приходила раньше, но я ее не впустила. Возможно, она вернулась.


Сержант уголовной полиции МакАллистер приехала в дом Никки Грант, где она жила вместе с друзьями, и смотрела на девушку не то чтобы откровенно враждебно, но и не совсем дружелюбно. Она приехала лично, потому что получила информацию из Службы уголовного преследования, что Никки отпустили под залог из-за некоторых оплошностей в расследовании, а она пока не хотела передавать дело кому-то другому. Позже она обязательно переговорит с начальством и напомнит им о том, что такое случается, когда бюджет настолько урезан, что дело приходится передавать в суд сразу же, как только следователь начинает чувствовать, что вину подозреваемого можно доказать. Пока же она хотела добраться до сути.

Никки говорила:

— Я знаю, все выглядело так, словно я и вправду это сделала, и я понимаю, что только все усугубила, когда сказала то, что сказала. Так что я не могу винить вас в том, что вы сделали поспешные выводы, но…

— Стоп, — перебила ее МакАллистер, поднимая руку, — давайте вернемся к этому вашему соседу. Вы говорите, что он видел, как женщина в синем пальто подъехала к дому…

— Правильно. Если это та, о ком я думаю, то ее зовут Терри Уолкер, и в то утро она уже приезжала, когда миссис Адани была здесь, но я не впустила ее.

— Почему вы не рассказали нам об этом раньше?

— Я просто забыла. Все произошло так…

— Допустим. Зачем она приезжала?

— Она сказала, что услышала о Заке и хотела спросить, может ли чем-то помочь.

— Она говорила что-то такое, наводящее вас на мысль, что она может причинить ему вред?

— Нет, но…

— Ладно, что еще она говорила?

— Только то, что она собирается приступить к работе в «Хен энд Чикен»; это дальше по дороге…

— Я знаю, где это.

— …и если мне нужен друг или кто-то, кто мог бы позаботиться о Заке, то я могу сообщить ей.

МакАллистер была озадачена.

— И, основываясь на этом, вы полагаете, что она вернулась сюда приблизительно час спустя и задушила вашего ребенка. Зачем ей это делать?

— Я не знаю. То есть мне сказали, что у нее не может быть собственных детей, и муж ее бросил… Возможно, она рассердилась, потому что я не впустила ее…

— Никки, я действительно стараюсь вам помочь, — перебила ее МакАллистер, — потому что последнее, чего я хочу, это засадить человека за решетку за преступление, которого он не совершал, но то, что вы мне говорите…

— Он сказал, что это был кто-то в синем пальто, — вмешался Спенс, — а эта женщина всегда ходит в синем пальто. Однажды, когда Никки была на занятиях по растяжке, она взяла Зака на руки, не спросив разрешения.

— Слушайте, я тоже не хочу никого обвинять в том, чего этот человек не совершал, — сказала Никки, — но…

— …вы должны, по крайней мере, поговорить с ней, — закончил за нее Спенс.

МакАллистер кивнула. Когда подозреваемый вызывает у тебя симпатию, трудно оставаться объективной.

— Вы знаете, где живет эта женщина? — спросила она.

— Лакуэлл-роуд, — сказала Никки. — Я не знаю номера дома, но…

— Выясним, — перебила ее МакАллистер. Затем, поднявшись, она с прищуром посмотрела на Никки. — Я слышала о том, что сегодня случилось в тюрьме, — сказала она. — С вами все в порядке?

Никки испуганно покосилась на Спенса.

— Да. Ничего страшного, — ответила она.

МакАллистер саркастически подняла бровь.

— Кулаки Сирины — это всегда страшно, — заметила она, — но, возможно, вам станет легче, если я скажу, что надзирательница, открывшая дверь, временно отстранена от работы.

Вообще-то, ей действительно стало легче, поняла Никки, но эта проблема уже относилась либо к прошлому, либо к далекому будущему. Единственное, что сейчас имело значение, это на самом ли деле Терри Уолкер приходила к ней в то утро дважды.


Выйдя на улицу, сержант МакАллистер сделала несколько звонков, выяснила номер дома Терри Уолкер и решила, что с тем же успехом может и сама сходить к ней и посмотреть, дома ли это вероятное чудовище с проблемой бесплодия.

Короткой прогулки до «Хен энд Чикен» и десяти минут разговора с Терри оказалось достаточно, чтобы убедить МакАллистер: Терри в синем пальто, красной куртке или даже в ядовито-розовом пончо не возвращалась в тот день к дому Никки Грант.

— Она заступила на смену ровно в половине одиннадцатого, — подтвердил владелец паба, — а уехала, когда уже было начало четвертого. Я точно знаю, потому что вводил ее в курс дела и не выходил из бара, кроме как в сортир, так что ей нужно было бы очень быстро бежать, если она хотела смотаться туда и обратно. А что она, Терри наша, натворила? Только не говорите мне, что я должен уволить ее, потому как я считаю, что она девчонка экстра-класса. Моя старуха тоже может за нее поручиться, потому что она была в баре в тот день: у них тут проходило собрание Клуба любителей книги.

— Думаю, вы можете и дальше с ней работать, — ответила МакАллистер и, проглотив порцию лимонного биттера, добавила, что, возможно, к нему зайдут, чтобы снять письменные показания, и ушла.

Теперь она стояла перед аляповатой развалюшкой мистера Глэдстоуна, стучала в обшарпанную дверь и спрашивала себя, когда по ней в последний раз проводили кистью с краской.

И почти тотчас изнутри раздался крик:

— Кто там? — что прозвучало как: «Проваливайте к чертовой матери!»

— Полиция, откройте! — громко сказала она.

— Отвали, — ответил он.

«Очаровательно», — подумала она.

— Если вы не откроете, то дверь сломают, и мы позволим вам замерзнуть насмерть, — пригрозила она, делая себе зарубку в памяти о том, чтобы проверить, стоит ли его фамилия в списках социального обеспечения.

— Она обещала мне, что не станет вызывать полицию, — обозленно проворчал он.

— Ну, в таком случае — поздравляю: сюрприз! А теперь открывайте, мистер Глэдстоун, пока у меня терпение не лопнуло.

Времени ушло немного, но, как только дверь открылась, оттуда вырвалось зловоние, такое ужасное, что она невольно сделала несколько шагов назад.

Пожалев, что не прислала сюда Фримена, который всегда пах, как лавандовое саше, она с трудом удержалась от того, чтобы замотать нос шарфом. Показав полицейский значок, она сказала:

— Вы сообщили Николь Грант, что видели, как человек в синем пальто входил в ее дом в тот день, когда умер ее ребенок. Во-первых, почему вы не сообщили об имеющейся у вас информации, прежде чем…

— А меня никто и не спрашивал, — проворчал он. — И я не говорил «пальто», я сказал «машина». Это был человек в синей машине. Он появился там после того, как уехала эта черномазая, и до того, как появилась «скорая помощь».

МакАллистер помолчала.

— Так, значит, машина, а не пальто, — повторила она, чтобы исключить ошибку.

— Да вы все что, глухие, что ли? — проворчал он.

— Нет, и к тому же от меня не воняет, — язвительно добавила она, не в силах сдержаться. — Что за машина? — не отставала она.

— Я в них что, разбираюсь?

— Большая, маленькая, хетчбек, седан?

— Это был «мерс». Двухдверный.

Она подняла брови.

— Вы когда-либо прежде видели его здесь?

— Я не знаю. Возможно. Неделю назад, примерно.

— Вы видели, кто из нее выходил?

— Нет.

— Так откуда вам знать, что это имеет отношение к Николь Грант?

— А я и не знаю. И никогда не утверждал, что знаю. Я просто говорю вам, что видел в то утро машину, ясно?

— И, полагаю, вы не заметили, какой у нее регистрационный номер?

— Это ваша работа, а не моя.

Она приветливо улыбнулась.

— Спасибо, — сказала она. — Мой коллега заскочит к вам завтра, чтобы снять показания. Его зовут Оливер Фримен; думаю, он вам понравится. Я так понимаю, вы не планируете никуда уезжать.

— Отвали, — буркнул он.

И она едва не рассмеялась.


Никки отвернулась от сержанта МакАллистер, прижимая ладони к щекам.

— Значит, это не могла быть Терри Уолкер, — сделал вывод Спенс.

МакАллистер покачала головой.

— Ее еще раз допросят, но алиби у нее железное, и…

— Нет, не надо ее больше допрашивать, — вмешалась Никки. — Мне и так очень стыдно за то, что мы думали, что это, возможно, она. Терри очень расстроилась?

— Я не думаю, что это самое приятное событие в ее жизни, — заметила МакАллистер, — но я поеду туда завтра и лично принесу ей извинения. Надеюсь, это ее немного успокоит…

— Это я должна перед ней извиниться, — перебила ее Никки.

— Нет, но вы должны сообщить мне, знаете ли вы кого-то, кому принадлежит синий двухдверный «Мерседес».

Лицо Никки, когда она посмотрела на Спенса, было белым как мел.

— Не думаю, что знаем, — ответил он.

— А вы, Никки? — повернулась к ней МакАллистер.

Никки покачала головой.

— Нет, никого… Я раньше никогда не замечала такую машину на нашей улице.

МакАллистер встала.

— Ладно, подумайте над этим, — сказала она. — Я вернусь утром, и тогда еще раз поговорим.

Проводив ее до двери, Спенс вернулся в комнату, беспокойно хмурясь.

— Ник, что происходит? — спросил он. — Я ведь вижу, когда ты…

— У моей матери есть светло-голубой винтажный «Мерседес», — ответила Никки, и, когда ужас того, что она произносит, сжал в комок ее сердце, она зажала кулаком рот. — Это, должно быть, просто совпадение, — дрожащим голосом произнесла она. — То есть, не может быть, что… Она бы никогда…

Спенс молча смотрел на нее; его лицо было такого же пепельного цвета, как и ее.

Она отвела глаза, но затем снова посмотрела на него.

— Ты помнишь, где они живут? — спросила она.

— Думаю, да, — хрипло ответил он, все еще не в состоянии оправиться от шока из-за вывода, к которому они оба пришли.

Она подняла сумку и пошла за пальто.

— Я так понимаю, мы едем к твоим родителям, — сказал он, догоняя ее.

— Мы должны это сделать, — ответила она и, вручив ему ключи от машины Руфуса, первой вышла на улицу.

ГЛАВА 26

Когда Спенс и Никки свернули на Беннетт-стрит, в квартире на втором этаже горел свет, показывая, что дома кто-то есть, но шторы были задернуты, так что заглянуть в окно возможности не было.

Когда Спенс выключил двигатель, Никки осталась сидеть в машине, стараясь настроиться на то, что, возможно, ждет ее впереди. Помимо того, что Никки ужасно нервничала, она никак не могла понять, страшно ли ей или она просто все еще слишком ошеломлена, чтобы осознать, что именно происходит у нее в голове. Как только МакАллистер упомянула синий «Мерседес», Никки сразу же подумала о своей матери; но по дороге сюда она взвесила вероятность совпадения, причины — и, похоже, так и не смогла прийти к какому-то определенному выводу.

— Ты точно уверена, что хочешь это сделать? — спросил ее Спенс.

Никки снова посмотрела на окна.

— Мы должны, — ответила она немного дрожащим голосом, повернулась и посмотрела на него. В ярком свете фонаря его глаза казались темными провалами на бледном фоне лица. — Я все время думаю, — продолжала она. — Я не могу… то есть, я…

— Мы должны узнать, действительно ли это была ее машина, — мягко закончил он за нее.

Признав его правоту, Никки глубоко вздохнула и открыла дверцу.

Как только Спенс вышел и присоединился к ней, она взяла его за руку, затем подошла к входной двери и нажала кнопку звонка рядом с фамилией родителей. У нее возникло какое-то чувство нереальности происходящего из-за того, что она пришла в то место, где они жили, но частью которого она никогда не была, словно они перенеслись в сон; а возможно, она обнаружит, что их здесь вообще нет.

— Да? — прозвучал голос в домофоне.

Чувствуя, как у нее участился пульс, Никки наклонилась вперед и произнесла:

— Мама, это я.

На мгновение воцарилась тишина, а затем ее мать переспросила:

— Николь? Я думала… О Господи! Входи же, входи! — И дверь, загудев, открылась.

Покосившись на Спенса, Никки первой вошла в вестибюль и заморгала, когда лестничную площадку залил яркий свет.

— Поднимайся на второй этаж! — крикнула ее мать. — Ты как? Твой друг сказал, что ты…

— Все нормально, — заявила Никки. — Спенс пришел со мной.

Так как ее мать не стала возражать, Никки держала Спенса за руку, пока они поднимались по лестнице. Они увидели, что Адель ждет их у двери в квартиру, одновременно взволнованная и с выражением облегчения на лице; но что еще горит у нее в глазах: готовность защищаться, страх, сожаление? У Никки перехватило дыхание.

— Дай-ка посмотреть на тебя, — попросила Адель, беря Никки за руку. — О чем они думали, когда сажали тебя в это ужасное место?

— Все хорошо, — заверила ее Никки, осторожно высвобождая руку. — Они совершили ошибку, но я думаю, они уже осознали это.

— Смею надеяться, — ответила ее мать.

Глядя на нее, Никки пыталась представить себе, как она в тот день входит в дом, обнаруживает, что Зак спит в колыбельке… Ее мозг взорвался от того, что произошло потом. Она не могла в это поверить. Ее мать могла быть холодной и нетерпимой время от времени, могла быть фанатичной, заносчивой, даже жестокой в своих высказываниях, но Никки не могла убедить себя в том, что она когда-либо зайдет так далеко, что… Она просто не смогла бы.

Адель перевела взгляд на Спенса. Ей, казалось, было неловко, и она была смущена: лицо у нее пошло пятнами.

— Я… рада, что вы приехали, — сказала она. — Когда вы были здесь в прошлый раз… Я должна принести вам свои извинения за то…

Спенс поднял руку, чтобы остановить ее.

— Ничего страшного, — ответил он. — Это вообще было неважно.

Сглотнув и пытаясь демонстрировать радость встречи, Адель снова повернулась к Никки.

— Входите же, — тепло сказала она, делая шаг в сторону. — Ты точно хорошо себя чувствуешь? Это ужасно, немыслимо думать о том, через что тебе пришлось пройти… Бедная моя девочка…

Никки слушала ее вполуха, когда вошла в зал и увидела картины, которые никогда прежде не видела, и мебель, должно быть, принадлежащую кому-то другому. Ее родители стали для нее незнакомцами, подумала Никки. За последние несколько месяцев между ними разверзлась пропасть, казавшаяся непреодолимой, и она не хотела, чтобы все так и осталось. Она не хотела потерять их, но, если машина и правда принадлежала ее матери, пути назад не будет.

— А где папа? — спросила Никки, двигаясь к комнате, где горел свет.

— Он принимает ванну, но я сказала ему, что ты приехала. Принести вам что-нибудь выпить? Да ты садись, садись.

Никки подошла к камину и на секунду встретилась взглядом со Спенсом, когда он присоединился к ней. Какая бы пропасть в комнате ни разверзлась, она знала, что он на ее стороне и всегда будет рядом, готовый протянуть руку.

Теперь ее мать казалась нервной и, похоже, никак не могла придумать, что сказать, — Никки не часто доводилось видеть ее в таком состоянии. Странно, но ей захотелось успокоить мать, словно это заставило бы все ужасные подозрения исчезнуть; но пока она не задаст вопрос…

— Мне так жаль, что ты не получила от нас письмо с новым адресом, — быстро произнесла ее мать, мельком взглянув на Спенса. — Мы отправили его, но оно, должно быть, потерялось, потому что твой друг, миссис Адани, сказала нам… Ну ладно, по крайней мере, ты знаешь, где мы теперь живем. — Она неловко улыбнулась. — Думаю, ты слышала, что у твоего отца дела в последнее время идут не очень хорошо, — продолжала Адель, и ее глаза словно умоляли понять ее. — Все это отразилось на его здоровье…

— Мама, — перебила ее Никки, — ты приезжала повидаться со мной в прошлую среду? — Никки с такой силой сжала кулаки, а сердце колотилось так отчаянно, что она почти не слышала собственный голос.

Лицо Адели Грант выражало только удивление и, возможно, легкую растерянность.

— Нет, — ответила она. — Мы приезжали за неделю до того. Ты должна помнить…

— Я помню, — кивнула Никки, — но сосед видел голубой «Мерседес» возле нашего дома в прошлую среду, примерно в то время, когда Зак… умер. — У нее кружилась голова от ужаса: «Что я такое говорю?!» — но Спенс стоял рядом, и одно его присутствие придавало ей силы.

Адель, похоже, все еще была растеряна.

— Я не понимаю, — призналась она. — Ты… — Она замолчала, и ее глаза расширились от ужаса, когда она наконец поняла, к чему клонит дочь. — О Господи, Николь! Неужели ты и правда считаешь, что я способна причинить боль твоему ребенку? Пожалуйста, прошу тебя, не говори, что ты действительно так думаешь…

— Вы были там в прошлую среду? — спросил ее Спенс.

Взгляд Адели метнулся к нему, затем назад к Никки.

— Нет, — с нажимом ответила она. — О боже… — Она резко обернулась: в комнату вошел ее муж. — Джереми, Николь приехала, — сообщила она, очевидно, забыв, что уже сказала ему об этом.

Лицо Гранта выглядело болезненным и напряженным, а под глазами залегли тени, словно он в последнее время не высыпался.

— Николь, — произнес он, и в его голосе сквозила такая усталость, словно ему приходилось прикладывать усилия, чтобы выдавить из себя хоть слово. Тем не менее он, похоже, был рад тому, что она приехала.

— Привет, папа, — сказала Никки, и внутри у нее все сжалось от страха, когда она заметила, каким изнуренным и безразличным ко всему он стал.

— Я пытался собрать для тебя немного денег, — признался он, — но вижу, они и так освободили тебя.

— Под залог, — объяснила она. Затем спросила: — Папа, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, хорошо, не волнуйся, — заверил он ее.

Никки посмотрела на Спенса, затем на свою мать.

— Джереми, Николь приехала, чтобы спросить нас, не приезжали ли мы к ней в прошлую среду, — сказала ему Адель. — Кто-то видел голубой «Мерседес» возле их дома примерно в то время, когда ребенок… — Создавалось впечатление, что она не может заставить себя произнести это слово.

Грант перевел взгляд с нее на Никки, а затем на Спенса.

— Я была в магазине, — напомнила ему Адель, — как и всегда по средам, а ты… А где был ты, любимый?

Глаза Гранта стали стеклянными; он, похоже, уже ни на кого конкретно не смотрел.

— Джереми, — настаивала Адель; на ее лице появилось испуганное выражение, — где ты был в прошлую… — Она всхлипнула и закрыла ладонью рот.

Никки была так напугана, что просто молча смотрела на отца, когда ее мать продолжила:

— Джереми, пожалуйста, скажи мне…Боже мой! — ахнула она. — Джереми, ты ездил туда?

Грант не смел поднять на нее глаз.

— Господи, это сделал ты, да? — закричала Адель.

Никки все еще не сводила с него глаз, ожидая, что он станет все отрицать, но он этого не делал. Она больше не могла сдерживаться и, сорвавшись с места, набросилась на него с кулаками.

— Как ты мог? — кричала она, и слезы ярости, ненависти и неверия ручьями текли по ее щекам. — Он ведь ребенок, твой внук! Как ты мог причинить ему боль?

Грант стоял как вкопанный, позволяя ей осыпать его ударами.

— Зачем ты это сделал? — рыдала Никки. — И почему ты решил, что тебе это так просто сойдет с рук?

Грант вздрогнул, когда она ударила его по лицу.

— Отвечай мне! — вопила она. — Зачем ты это сделал? Он был беззащитным ребенком. Отвечай немедленно! Только не стой вот так… О боже! — Она ахнула, когда Спенс подскочил к ней и крепко обнял. Никки повернулась к нему, рыдая так отчаянно, что едва держалась на ногах. — Он убил моего ребенка! — плакала она. — Он убил моего ребенка…

Адель ломала руки, будучи не в состоянии или просто не желая осознать чудовищность происходящего. Конечно же, Джереми не совершал этого ужасного поступка. Он на это не способен; но почему же он не защищается?

— Ради Бога, скажи хоть что-то! — взмолилась она. — Пожалуйста, скажи мне, что ты не причинял вреда ребенку.

Никки обернулась и посмотрела на него; она все еще ловила ртом воздух и пыталась вытереть слезы руками.

В глазах Спенса горела угроза, пока он ждал, когда же этот монстр ответит. Не будь он отцом Никки, Спенс давно бы уже избил его до полусмерти.

— Конечно, ты ведь не поехал туда, намереваясь причинить ему боль! — умоляла Адель, содрогаясь от ужаса при одной мысли об этой невероятной возможности.

Грант покачал головой.

— Нет, я приехал, чтобы повидаться с тобой, — сказал он Никки. — Я хотел… Это было… Есть одна тайна, о которой мы с твоей матерью так тебе и не сказали, — наконец произнес он, — и когда мы услышали, чем именно болен ребенок... ЯЯ подумал, пришла пора тебе узнать правду.

— О Джереми! — ахнула Адель и зажала ладонями рот.

— Твоя мать не хотела, чтобы ты знала, — продолжал он, — она сказала, что это ничего бы не изменило, и я думаю, что она была права, но я… — Его голос стих, когда он прикоснулся трясущейся рукой к голове. — Я думал, что тебе нужно понять, как такое могло случиться, почему в тебе есть тот самый ген, и потому я приехал, чтобы сказать тебе.

Адель повернулась к Никки, глядевшей на них замученными глазами.

— Это не… Я не хотела…

— Просто скажи, в чем дело! — закричала Никки.

Адель повернулась к мужу. Он казался таким болезненным и разбитым, словно еще немного, и он упадет в обморок.

— Тебе с этим не справиться, — заметила она. — Почему бы мне…

Он кивнул.

— Да, расскажи ей, — согласился он.

Целое мгновение ничего не происходило; затем Адель кивнула, словно наконец смирившись с тем, что у нее нет выбора, и, нервно сглотнув, заставила себя повернуться к Никки и Спенсу.

— Для всех нас это будет нелегко, — предупредила Адель, — но я хочу, чтобы ты знала, Николь, что я всем своим сердцем сожалею… — она смахнула со щеки слезу. — Я совершила много ошибок… Мне бы хотелось… — Когда ей не хватило слов, к ней подошел Джереми и положил руку на ее плечо, и она крепко сжала его ладонь. — Я не знаю, с чего начать, — призналась она.

Словно набравшись сил или, возможно, собравшись с мыслями, Грант сказал:

— Давно, много лет назад, у меня был деловой партнер. Звали его Мэтью. Мэтью Кэрнс. Он твой настоящий отец, Николь. Я удочерил тебя, когда тебе было несколько месяцев.

Никки внезапно почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног, словно мир начал вращаться и разваливаться на куски. Она видела, как мать закрыла лицо руками, и ощутила, как Спенс еще крепче обнял ее, но все это словно происходило с кем-то другим. Все это было иллюзией. Ее отец не был ее отцом. Человек, которого она любила всю свою жизнь, с кем боролась и кому бросала вызов, доверяла, смеялась и испытывала, но чьего одобрения никак не могла добиться, оказывается, даже не был ее кровным родственником — и он задушил ее сына. Ужасные, отчаянные рыдания вырвались из самых глубин ее души. Она не была уверена, что сможет слушать дальше.

И тут ее мать, очевидно, обретя дар речи теперь, когда ее муж показал ей путь, сказала:

— Мэтью умер, когда я была на седьмом месяце беременности. Мы были женаты, но брак… Брак был неудачным. Мэтью… Он любил выпить, а когда был пьян, становился жестоким. Я думала, что, если забеременею, он бросит пить, но вот только, похоже, это лишь все усугубило. Разочарование застилало ему разум, и он винил всех, кроме себя, в том, что его жизнь катится вниз. Он отчаянно хотел стать успешным сценаристом. Это была его страсть, навязчивая идея, но все сценарии, которые он отправлял, в результате возвращались к нему с отказом. Раз за разом. Это сводило его с ума. Он просто не мог смириться с этим. То, что фирма, которую основали он и твой отец… — она неловко посмотрела на Гранта, — становилась успешной, казалось, не имело никакого значения. Он умел ладить с людьми, все любили его и хотели вложить деньги в их бизнес, но затем на него наваливалась ужасная черная хандра и он топил ее в виски. Он не хотел быть биржевым маклером, он ненавидел эту работу, несмотря на явный талант, и чем успешнее он становился, тем сильнее отрицал свой успех. Он перестал заботиться о клиентах, потерял их деньги и даже начал кричать на них, когда они звонили с законными претензиями. Он всегда был пьян; когда это стало происходить в особенно безобразной форме, ни Джереми, ни его родителям, имевшим на него влияние, не удавалось убедить его вернуть контроль над своей жизнью.

У Никки кружилась голова от образа человека, испытывающего муки, человека, которого она уже никогда не узнает. Она спросила:

— Он… Я так понимаю, он был евреем? — Ее голос был хриплым и срывался от замешательства.

Глаза ее матери заволокло слезами, и она кивнула.

— Его родители были прекрасными людьми, — сказала она. — Они так старались помочь Мэтью, но ему это было совершенно не нужно, и он перестал навещать их. Затем перестал ходить на работу. Он просто сидел дома и писал, писал, а затем швырял исписанные страницы мне в лицо, когда вечером я возвращалась домой. Он, похоже, считал, что это я виновата в том, что все пошло не так, как ему хотелось, и когда он рвал сценарии в клочья, то словно пытался наказать меня.

Она вздохнула, затем заставила себя продолжать рассказ.

— Когда я в первый раз очутилась в больнице, повреждения были не особенно серьезными: трещина в ребре и несколько синяков. Во второй раз все было хуже, и врачи решили оставить меня на ночь в больнице. Они вызвали полицию, потому что он явился в палату пьяный и угрожал, как он сказал, вырезать из меня ребенка. — Она нервно сглотнула, поскольку воспоминания вскрыли старые раны. — Его арестовали, — дрожащим голосом произнесла она, — и был выдан судебный запрет приближаться ко мне. Я… я любила его, когда мы только начали жить вместе: тогда у него было много достоинств; но к тому времени, как суд вынес запрет, я его уже боялась. Ситуация мешала моей работе, сильно мешала, но старшие партнеры в моей фирме пытались отнестись ко мне с пониманием. Я всегда хотела быть адвокатом, и они были убеждены в том, что я стану хорошим юристом. Я просто должна была разорвать брак и переехать туда, где бы я могла чувствовать себя в безопасности.

— Твой отец… — Адель снова посмотрела на Джереми. — Он… Он оказывал мне большую поддержку в тот период, можно даже сказать — единственную поддержку, хотя родители Мэтью тоже помогали. Они очень хорошо ко мне относились, но как только Мэтью понял, что они все еще видятся со мной, то решил, что я настроила всех против него. Я так боялась того, что он может сделать со мной и с тобой, что, когда Джереми предложил мне переехать к нему на некоторое время, я согласилась.

Я понимала: если Мэтью узнает, это окончательно выведет его из себя, но я так боялась, что пошла бы жить к кому угодно, если бы этот человек хотел меня защитить. Конечно, Мэтью в результате все узнал и немедленно предположил, что у нас с Джереми связь. Ее не было, но… Не то чтобы я так уж была нужна Мэтью; думаю, к тому времени ему уже вообще никто не был нужен; ему просто была невыносима мысль о том, что я променяла его на человека, который преуспевал, когда его собственная жизнь разваливалась. Для него это оказалось еще одним отказом, смириться с которым он не мог, еще одним событием, которое заставило его чувствовать себя пустым местом, и еще одной причиной, чтобы продолжать пить.

И вот однажды ночью он, должно быть, дождался, пока из дома, где находилась квартира Джереми, кто-то выйдет, и проскользнул внутрь. Я бы сама никогда его не впустила, даже когда Джереми был дома, а он в ту ночь был. Как только мы услышали сильный удар в дверь, мы сразу же поняли, кто это. Мэтью начал кричать и стучать ногами, он устроил такой скандал, что у Джереми не было другого выхода, кроме как пойти и попытаться успокоить его. Как только он открыл дверь, Мэтью ударил его кулаком в лицо и ворвался в квартиру. Он заметался по квартире, требуя, чтобы я перестала прятаться и вышла к нему. Я скрывалась в спальне и не видела, как он схватил кухонный нож, я только поняла, что он у него есть, когда услышала, как Джереми кричит, требуя, чтобы Мэтью немедленно бросил нож.

Как только я это услышала, побежала к телефону, но не успела я поднять трубку, как Мэтью ворвался в спальню. Я попыталась убежать от него, но он загнал меня в угол за кровать. Неожиданно рядом со мной оказался Джереми: он схватил Мэтью, оттащил его от меня, а затем… Затем… Всюду была кровь. Поначалу я решила, что это кровь Джереми, что он получил удар ножом, или что это моя кровь… но тут Мэтью упал на колени, а когда перевернулся, я увидела, что в груди у него торчит нож. Он смотрел на меня, его глаза были открыты и… — Она прижала руки ко рту. — Я не могла больше смотреть на него, и Джереми вывел меня из спальни, усадил на кухне и стал смывать с нас кровь. Кажется, я не расслышала его в первый раз, когда он сказал мне, что нужно делать, и даже когда поняла, чего он хочет, я не помню… Я не знаю, что подумала.


— Ты поняла, почему ты должна сказать, что это ты нанесла ему удар? — спросил Джереми, осторожно вытирая кровь с ее лица влажной салфеткой.

Адель слишком дрожала, чтобы кивнуть, но да, она считала, что поняла.

— Он ведь уже нападал на людей, — напомнил ей Джереми. — Против него даже вынесли судебный запрет. Мы расскажем полиции, как он ворвался сюда. Мы скажем, что мы с ним боролись, а ты так испугалась, что он убьет меня или тебя, что бросилась на кухню и схватила нож. Все поймут, почему ты так поступила. Ты пыталась защитить нас, но — что еще более важно — ты должна была защитить ребенка. Он уже однажды угрожал убить его, при свидетелях, и потому даже полиция согласится, что у тебя были серьезные основания для опасений. А теперь нужно возвращаться в спальню: ты должна обхватить ладонью рукоять ножа. Ладно?

Адель вздрогнула и отшатнулась.

— Нет, пожалуйста, не заставляй меня прикасаться к нему! — взмолилась она.

— Я знаю, что тебе этого не хочется, и я был бы рад, если б в этом не было необходимости, но если они узнают, что это был я… Адель, они посадят меня в тюрьму, а ведь я всего лишь защищал тебя. Его невозможно было остановить. Ты же видела его, ты бы никогда не смогла побороть его в одиночку, мне пришлось вмешаться. Это было единственное верное решение, единственный способ заставить его остановиться. Я спас и тебя, и ребенка, так, пожалуйста, Адель, спаси теперь меня. Если ты скажешь, что это сделала ты, они поймут, что у тебя не было выбора. Это была самозащита. Я поклянусь, что все так и было, и ни у кого не возникнет причины считать, что все было иначе. Пожалуйста, Адель, сделай это ради меня. Нет, не только ради меня, но и ради ребенка, потому что я могу обеспечить вам хорошую жизнь, вам обеим. Я буду заботиться о тебе с этого момента и гарантирую, что больше с вами ничего подобного не случится. Все, что ты должна сделать, это вернуться туда со мной и положить ладонь на рукоять.


Сейчас Адель дрожала почти так же сильно, как и тогда.

— Итак, я вошла в спальню, где в луже собственной крови лежал Мэтью, и сжала в руке нож.

Никки затаила дыхание. Ее глаза округлились от ужаса. Она видела произошедшее тогда так ясно, словно лично была там, и все же это было пугающе ирреально. Люди, о которых говорила ее мать, были ее родителями, все трое, но они казались ей чужими. Единого целого не получалось. Все казалось поломанным и ненормальным, и она словно проваливалась в эти трещины.

— Когда приехала полиция, — продолжала Адель, — то говорил с ними Джереми. Все решили, что я находилась в шоке, да так оно и было. Мне и в голову не приходило, что мы поступаем неправильно, потому что я действительно боялась, что Мэтью убьет меня, и я не могла позволить Джереми сесть в тюрьму за то, что он меня защитил. Так что взять вину на себя показалось мне единственно возможным и даже правильным поступком.

Она снова нервно сглотнула.

— После этого все происходило более или менее так, как того ожидал Джереми. Было много вопросов, очевидно, даже заходил разговор о том, чтобы выдвинуть мне обвинение в непредумышленном убийстве, но у нас был хороший адвокат, и в результате все обвинения были сняты. Все были на нашей стороне, все нас поняли, даже семья Мэтью, — но потеря сына так их потрясла, в особенности такая потеря, что они больше не могли найти в себе силы встречаться со мной. Не то чтобы они обвиняли меня, и я не обвиняю их теперь, потому что, кому захочется продолжать отношения с убийцей твоего сына?

Еще не затихло эхо последних слов, как взгляды Никки и Спенса устремились к ее отцу. Он выглядел таким потрясенным и охваченным чувством вины, что, несмотря на все случившееся, Никки не могла не испытывать жалость к нему. Но могут ли они со Спенсом продолжать общаться с ним, после того как он убил их сына? Прямо сейчас было трудно такое себе представить, но им всем предстояло столько всего обдумать, что было невозможно понять, в какую сторону пойдет каждый из них.

— Я была глубоко потрясена всем случившимся, — продолжала Адель, — и все начали волноваться, что я потеряю ребенка. Доктор рекомендовал мне оставаться дома до самого твоего рождения, и я не спорила. Моя уверенность в себе разлетелась в клочья, я все равно не смогла бы выполнять свою работу. Джереми продолжал заботиться обо мне, делая все возможное, чтобы я ни в чем не нуждалась, только не стал оплачивать мне психолога, потому что, конечно, мы не могли так рисковать. Приехала бабуля Мэй, чтобы помочь Джереми заботиться обо мне, и они были добрее ко мне, чем кто бы то ни было на моей памяти. А поскольку я никуда не выходила, прошло совсем немного времени, как они стали центром моего мира. Мне уже не хотелось быть адвокатом, мне даже не хотелось общаться с друзьями. Я только хотела быть в безопасности своего дома и ждать возвращения Джереми с работы, а еще — твоего рождения. Я думала, что, как только ты появишься на свет, все снова встанет на свои места, но этого не произошло. Я любила тебя и хотела твоего рождения, но я не могла убедить себя в том, что я тебя заслуживаю… Словно я действительно убила Мэтью. Я винила себя в его смерти и наказывала себя за это. Бабуля Мэй чудесно ко мне относилась и помогала мне, но на самом деле именно Джереми кормил тебя и менял подгузники, купал и укладывал спать. Я наблюдала за ним и страстно желала все делать сама, но я боялась, что, если я позволю себе проявить чувства, непременно случится что-то ужасное, и я тебя потеряю.

Потрясенная трагизмом в голосе матери, а также отчаянием и смятением, вмешавшимся в ее отношения с ребенком, Никки могла только желать, ради своей мамы, чтобы можно было повернуть время вспять и предоставить ей второй шанс.

— Когда Джереми попросил моей руки, — продолжала Адель, — это показалось мне совершенно естественным, а когда он предложил удочерить тебя, это тоже показалось мне правильным. В конце концов, мы уже жили с ним, а поскольку у меня не хватало духу возвращаться на работу и делать карьеру, я согласилась с ним, когда он предложил мне остаться дома и полностью посвятить себя твоему воспитанию. Своих детей у него быть не могло, именно по этой причине его бросила первая жена; и он хотел дать тебе — нам — все, что мог, и разве я могла не радоваться этому его желанию? И я была счастлива, насколько возможно, потому что к тому времени я полюбила его. Прошли годы, пока я не поняла, что мы попали в ловушку собственной лжи. Она связывала нас сильнее, чем наши брачные обеты. Не то чтобы я хотела расторгнуть брак, но осознание этого вызвало между нами много горечи и боли, и каждый раз, когда я думала, смогу ли я развестись, я вспоминала о том, что случилось и на что он пошел ради тебя. Я знаю, тебе с ним не всегда было легко, но я никогда не сомневалась в его любви к тебе или в твоей любви к нему. Тем не менее мне всегда разбивало сердце понимание того, что мы с тобой никогда не были так близки, как мне хотелось бы. Я уговаривала себя, что ты знаешь, как сильно я тебя люблю, и потому мне не обязательно говорить тебе об этом; и если я не произнесу этого вслух, то никто меня не услышит и, значит, никто не сможет нам ничего испортить. Только последние несколько месяцев, когда я начала посещать психотерапевта, я настолько выздоровела, что нашла в себе силы начать признавать свои ошибки. К сожалению, я все еще не уверена в том, что я смогу сделать все, чтобы исправить их.

Она посмотрела на своего мужа. Он, не шевелясь, стоял в дверях, устремив неподвижный взгляд в никуда. Не было даже ясно, понимает ли он, о чем говорит его жена.

— Думаю, ты постепенно начинаешь понимать, — сказала она Никки, — почему мы с твоим отцом так отреагировали, когда ты заявила, что хочешь стать сценаристом. Это было напоминанием о том, чьей дочерью ты являлась на самом деле, а следовательно — о том ужасном поступке, который мы совершили. А когда к нам приехала твоя знакомая, миссис Адани, и сказала нам о ребенке… — Ее голос задрожал от нахлынувших на нее чувств. — Мы никогда раньше не слышали об этой болезни, но когда она упомянула о том, что заболевание часто встречается у евреев… Это было второе напоминание о Мэтью, и я просто не знала, что и делать. Если бы мы рассказали тебе о нем, это бы ничего не изменило для ребенка: уже было слишком поздно; к тому же я не уверена, что, знай ты о Мэтью до того, как забеременеть, ты бы осознала возможную опасность. Я не смогла бы предупредить тебя, ведь я сама ничего не знала, но, возможно, если бы я поддерживала хоть какую-то связь с твоими бабушкой и дедушкой… Они никогда не говорили мне об этом во время моей беременности, но я не еврейка, и, наверное, они решили, что для меня опасности нет. Если я угадала, то не вижу причины, по которой бы они сказали что-нибудь тебе, потому что, полагаю, твой друг не еврей?

По лицу Спенса почти ничего нельзя было прочитать, когда он покачал головой. Насколько он знал, он не еврей, но знать наверняка он не мог, и, кроме того, какое это имело теперь значение?

— Я не думаю, что мы реально могли что-то сделать, — продолжала Адель, — даже если бы ты решила сообщить нам о своей беременности, как только сама узнала о ней, потому что мы действительно не знали. Конечно, мы попытались бы убедить тебя не довести все до завершения, но не по этой причине, а по той, которую я приводила тебе в то время. Пойми: я знаю, каково это — отказаться от своей мечты и смотреть, как твоя жизнь уходит в таком направлении, о котором ты никогда не думала и с которого ты уже не сможешь свернуть. Ты, похоже, не понимала, что появление ребенка на свет изменит всю твою жизнь, потому что так происходит всегда. Если бы у меня не было тебя, то, возможно, я снова обрела бы уверенность в себе и вернулась на работу, кто знает? Но это уже не имеет никакого значения. Все, что теперь важно, это ты и то, что ты делаешь со своей жизнью. — Она прижала к голове дрожащую руку. — Ты должна понять, что бы вам время от времени ни казалось, я просто всегда хотела, чтобы у тебя было все самое лучшее, и так будет всегда. Я бы отдала все что угодно, лишь бы тебе не пришлось пройти через те испытания, которые выпали на твою долю, и, Богом клянусь, мне очень жаль, что у меня не было никакой возможности изменить это или, по крайней мере, создать понимание между нами, потому что мне хотелось бы думать, что с этого момента мы сможем идти дальше так, чтобы… Я не хочу потерять тебя, потому что ты значишь для меня больше, чем моя собственная жизнь; но ложь, тайны, а теперь еще и это… — Она снова смахнула с лица слезы и беспомощно посмотрела на мужа — человека, который убил и отца, и сына ее дочери. Разве Николь сможет когда-нибудь простить это? Никто не смог бы.

Грант по-прежнему молчал и не шевелился, словно ушел в транс.

— Ты поехал к Николь, намереваясь совершить то, что совершил? — хрипло спросила его Адель.

Он покачал головой:

— Нет, конечно же, нет.

— Ты сделал это потому, что он был внуком Мэтью?

Он перевел на нее взгляд и снова покачал головой.

— Тогда почему? — спросила она. — Он был невинным ребенком. Он ведь не мог даже защищаться…

— Я этого не делал! — выпалил Грант. — Все произошло совсем не так… — Он провел по лицу дрожащей рукой.

— Ты должен сказать нам, что случилось, — настаивала она.

Он кивнул и несколько раз попытался откашляться.

— Когда я… Когда я приехал туда, — начал он, — то постучал в дверь, но никто не ответил. Я постучал снова, и на второй раз дверь приоткрылась. Я вошел внутрь, и… Я сразу услышал его дыхание… Я сначала не понял, что это, но когда я увидел его в гостиной… Он задыхался… Хватал воздух… Я хотел взять его на руки, хотел помочь ему, но затем вспомнил, какая жизнь ему суждена, и я… Я подумал, как он будет страдать, и как тяжело будет Николь, если она привяжется к ребенку, который… который не будет в состоянии даже отправлять естественные надобности, и все ради чего? Вся ее драгоценная молодость будет потрачена впустую на попытки улучшить его жизнь — бесплодные попытки. Я не хотел, чтобы она так страдала, и потому… — Его голос сошел на шепот. — Я поднял одеяло и… Не знаю, как долго я держал его, но я уверен: прошло лишь несколько секунд, прежде чем я понял, что делаю, и я… Я не смог. Я думал, что смогу, но… — Он перевел взгляд на Никки. — Когда я уехал, то был уверен, что он еще дышит… Я слышал его дыхание…

— Почему ты не позвал меня? — закричала Никки.

Он покачал головой:

— Я не знал, где ты. Я думал, что ты вышла и оставила его одного, или… Я не знаю, что думал. Я был так потрясен тем, что пытался сделать, что не знал… Это было… О боже, прости меня, прости! — Он задыхался и едва мог держать себя в руках. — Я не хотел причинить ему боль… Я жалею, что вообще поехал туда…

Никки потрясенно посмотрела на Спенса, чье лицо было белее мела. Она почти физически чувствовала, как внутри у него сжалась пружина жажды насилия, и поняла его.

— Все эти годы, — продолжал ее отец, — я считал тебя своим ребенком, Николь. Ты значишь для меня больше, чем кто бы то ни было, но однажды стали проявляться признаки того, что ты — дочь Мэтью. Ты хотела писать… Возможно, я и сумел бы заставить себя поддержать тебя в этом, но твоя мать не могла. Она все еще носит шрамы с того времени, которое провела с ним. Ночные кошмары не прекратились, но они стали менее частыми, пока мы не узнали о болезни Тея-Сакса. Я не мог вынести мысль о том, что вы обе опять страдаете из-за него… А потом выяснилось, что и ребенок тоже обречен страдать. Я хотел положить всему этому конец, и в те моменты, когда я был с… Когда я… Но я не смог сделать этого… Я клянусь… — Ему становилось все труднее дышать, и, когда он прижал руку к груди, Никки и ее мать метнулись к нему.

— Джереми! — воскликнула Адель. — Что с тобой?

— Все хорошо, — проскрипел он. — Все хорошо. Просто… Все хорошо.

С трудом подавив ярость, Спенс подошел к нему и помог добраться до кресла.

— Сядьте, — сказал он, почти жалея, что не может просто выйти отсюда и позволить этому человеку страдать — поступить с ним так, как он поступил с Заком.

Тяжело опустившись в кресло, Грант поблагодарил Спенса и повернулся к жене.

— Ты должна вызвать полицию, — заявил он.

Лицо Адели стало пепельно-серым.

— Давай покончим с этим, — спокойно произнес он.

Адель перевела взгляд на Никки.

— Молодой человек, пожалуйста, принесите мне телефон, — попросил Грант Спенса.

Спенс окинул взглядом комнату.

— Нет, подожди! — крикнула Никки, когда Спенс пошел за трубкой. — Давайте сначала подумаем…

— Мы должны реабилитировать твое имя, — сказал ей отец, все еще задыхаясь. — Однажды я уже позволил твоей матери взять на себя мою вину, и я не собираюсь позволить тебе… — Он закашлялся и снова приложил руку к груди. — Телефон, — напомнил он Спенсу.

Никки покачала головой.

— Нет, — твердо заявила она. — Рано. Сначала я хочу тебе кое-что сказать.

Когда взгляды всех присутствующих устремились на нее, она подошла к дивану и села на краешек, положив на колени сжатые в кулаки руки, и пристально посмотрела на отца. Когда ей показалось, что Спенс хочет сесть рядом с ней, она сделала ему знак оставаться на месте, а затем подождала, когда сядет мать.

К тому времени, как она закончила говорить, Спенс вышел и ждал ее в машине, а отец, которого сотрясал кашель после больше чем часа споров, ушел в спальню, чтобы прилечь.

— Она твоя дочь, Адель, — напомнил он своей жене. — Мне все равно, как ты это сделаешь, просто заставь ее образумиться.

В комнате теперь оставались только Никки и ее мать, и им еще многое нужно было обсудить, но обе они были слишком измучены, чтобы продолжать разговор.

Взгляд Адели был тяжелым и глубоко расстроенным, когда она окинула им дочь.

— Это потому, что ты понимаешь, что с ним станет, если…

— …если ему предъявят обвинение, и он предстанет перед судом, — закончила за нее Никки. — Да, частично, но я думаю и о Заке, и о моем настоящем отце… И о тебе.

Адель медленно покачала головой.

— Ты бы предпочла не слышать последнее, и ты сама это знаешь, верно?

Никки встала.

— Спенс меня уже заждался, — сказала она и, не попрощавшись, ушла.

ГЛАВА 27

Миссис Адани ждала на улице, возле станции Темпл-Мидс, когда Дэвид вышел с платформы и направился к ней: дорожная сумка висела на одном плече, чехол с камерой — на другом. Стоял прекрасный апрельский день, теплый, словно уже пришло лето, — а ведь было еще раннее утро. Ночью прошел сильный дождь, и булыжная мостовая влажно блестела на неожиданно ярком солнце, а с цветущих деревьев сыпались лепестки, словно дождевые капли. И утренняя свежесть, и общее настроение дня заставляли поверить в то, что весна пришла.

При взгляде на приближающегося Дэвида бархатно-карие глаза миссис А. вспыхнули материнской гордостью — он по-настоящему красивый парень, подумала она, хотя и понимала, что никогда ему об этом не скажет. В Лондоне у Дэвида все складывалось как нельзя лучше: с начала марта у него почти не было выходных, он постоянно снимал рекламные ролики или дополнительный материал для фильмов, а в последнее время — еще и короткометражку, сценаристом и режиссером в которой выступала Вэл Флемминг, одна из новых восходящих звезд киноиндустрии. После того как Дэвид отказался снимать первый фильм Вэл, чтобы поддержать в горе Никки и Спенса, он был уверен, что никто в компании Дрейка не захочет дать ему второй шанс; но, к счастью, он ошибся.

— Привет, мама, — сказал он, открывая заднюю дверцу и сваливая вещи на сиденье. — Все в норме?

— Все в норме, — заверила она его, когда он скользнул в машину на пассажирское сиденье и чмокнул ее в щеку. — Ты, наверное, встал сегодня ни свет ни заря.

— Еще бы! — Он зевнул. — Не мог же я опоздать, верно? Ну, как делишки?

Тронув машину с места, она выехала с привокзальной парковки и влилась в утренний поток транспорта.

— Делишки, в общем, ничего, — призналась она, — но все будет еще лучше, когда на следующей неделе домой вернется папа.

Дэвид подавил второй зевок.

— Держу пари, ты очень скучала по нему, — заметил он.

Конечно, она скучала.

— Очень, — призналась она, — но ему было нужно повидаться с матерью.

— И в глубине души ты вовсе не жалеешь о том, что старая калоша наконец отбросила коньки! — Он засмеялся. — Слушай, классно получилось: калоша отбросила коньки!

— Как ты можешь так говорить, — упрекнула его миссис А. — Я рада за твою бабушку, что ее душа воссоединилась с Создателем.

Дэвид усмехнулся.

— Да, точно, — кивнул он. — Ну как, папа сильно настаивал на том, чтобы ты все-таки приехала на похороны?

— Он, конечно, был бы рад, если бы я приехала, но понял, почему это невозможно.

При этих словах лицо Дэвида посерьезнело: он слишком хорошо знал, почему. По этой же причине он провел весь вторник здесь, в Бристоле, а сегодня вернулся опять.

Уткнувшись в мобильный, он начал набирать СМС.

— Просто хочу сообщить всем, что я приехал, — пояснил он. — Ты сегодня уже кого-нибудь видела?

— Только Дэнни. Он не поехал со мной на станцию, потому что ему нужно было что-то сделать на компьютере, но он пообещал к нашему приезду приготовить завтрак.

— Круто! — кивнул Дэвид. — Спасибо, что разрешила ему остаться вчера вечером.

Миссис А. улыбнулась и остановила машину на красный свет светофора. Она чувствовала, что ее сын собирается с духом, чтобы начать разговор на тему, трудную для них обоих, и не стала нарушать тишину, надеясь, что это ему поможет, хотя, по правде говоря, она предпочла бы не затрагивать этот вопрос. Однако она не хотела, чтобы он почувствовал, что лучше не посвящать ее в свою тайну.

Интуиция ее не подвела: как только светофор сменился зеленым и она направила машину на Уэллс-роуд, Дэвид сказал:

— Мама, насчет Дэна…

Миссис А. молчала, давая ему время подобрать слова; но слов он не находил, и потому она заметила:

— Он очень хороший друг, и я всегда рада, когда он приезжает и остается на ночь.

Дэвид неловко посмотрел на нее; его небритые щеки заалели от смущения.

— Но ты знаешь, мама, мы с ним…

— Да, знаю, — мягко ответила она. — Может, больше не будем об этом?

Дэвид не сводил с нее взгляда, пытаясь понять ее реакцию.

— Но ты же католичка, — напомнил он ей.

— Я в курсе, — кивнула она.

— И что, тебя это, ну, в общем, не беспокоит?

Она окинула его взглядом и, пожалев, что не может сжать его милое лицо в ладонях, сказала:

— Должна признаться, это не то, чего бы я хотела, но для меня куда важнее, что ты здоров, счастлив и что в душе у тебя есть та добродетель, которая, знаю, обязательно отнесет тебя на Небеса.

Дэвид поморщился.

— Интересно, почему у меня такое чувство, будто сейчас вырастут крылья и я воспарю в лазурь небес? — пошутил он.

Миссис А. засмеялась.

— Ты ужасно непочтителен, — заметила она, — но я так рада тебя видеть, что не стану обращать внимания. Однако попрошу позволить мне сообщить эти новости твоему отцу.

— О, всегда пожалуйста, — великодушно ответил Дэвид. — Между прочим, Нанетт и Диана в курсе, и они не переживают.

— Это хорошо, — сказала она, подозревая, что ее дочери не будут переживать, что бы их братик ни натворил: они слишком сильно его любят.

— Что ж, — заметил он, отворачиваясь и глядя в окно, — значит, день открытия второго фронта, наконец, наступил. Я так понимаю, ты сегодня еще не говорила с Никки?

Миссис А. покачала головой.

— Когда я ушла, было еще слишком рано, но у нее сегодня много дел, и я уверена, что она уже проснулась.

— Как ты думаешь, мне стоит ей позвонить?

— Думаю, пока будет достаточно, если ты отправишь ей СМС и сообщишь, что приехал.

Он уставился на телефон, представляя Никки и Спенса в доме, который они все вместе снимали в Бристоле и где они все еще живут, хотя прошло уже много недель после того, как они должны были переехать в Лондон.

— Ее родители остались у нее на ночь? — спросил он.

— Они пробыли там всю неделю, так что, думаю, да, остались.

Выражение лица Дэвида мгновенно помрачнело.

— Должно быть, это их самый страшный кошмар, — заметил он.

— Да, конечно, — согласилась миссис А., — но думаю, настоящий кошмар начнется сегодня, когда присяжные вынесут вердикт.

Полностью с ней согласившись, Дэвид закрыл глаза и обратился к Богу с молчаливой молитвой о том, чтобы все прошло так, как надо, поскольку в противном случае он даже подумать не смел о том, что будет дальше.


— А, вот ты где, — сказала Никки, обнаружив отца в гостиной, уже в пальто. — Ты хорошо себя чувствуешь?

Хотя его лицо было пожелтевшим и измученным, а взгляд в последнее время часто становился затуманенным, он, похоже, уже взял себя в руки после приступа беспокойства, длившегося всю ночь.

— Я буду рад, когда сегодняшний день закончится, — признался он.

Утешительно сжав ему руку, она сдержала собственную нервозность и вышла в холл, где Спенс помогал ее матери надевать пальто.

— Когда должно приехать такси? — спросила она, снимая с вешалки верхнюю одежду.

— В девять, — ответил он. — Адвокаты хотят, чтобы мы были на месте в половине десятого.

Хотя Никки уже знала это, она кивнула и надела синий двубортный пиджак, принадлежавший ее матери. Он был элегантным и сдержанным, а они все согласились, что именно такое впечатление должны производить в течение этой решающей недели.

Цвет лица Адель и темные круги под глазами демонстрировали, как ужасно она спала последние несколько ночей.

— Спасибо, — прошептала она Спенсу, когда он передал ей шарф. За последние несколько недель они стали удивительно близки, и, хотя никто об этом не говорил, Никки знала, что симпатия и уважение ее матери по отношению к Спенсу увеличивались день ото дня — благодаря его преданности и поддержке.

— Все будет хорошо, — уверенно заявила Никки, когда отец присоединился к ним. — Я обещаю, все будет хорошо.

Отец посмотрел на нее, и по его взгляду Никки поняла, с каким трудом он держится. Она почти не могла вынести этого.

— Если все пойдет не так…

— Все пройдет нормально, — твердо перебила она его. — Должно пройти. — И, повернувшись к матери, она обняла ее.

Хотя в обычной ситуации Адель отвечала на объятие лишь пару секунд, этим утром она так вцепилась в Никки, что той в результате пришлось рассмеяться, чтобы не заплакать.

— Это, должно быть, такси, — сказала она, когда снаружи раздался сигнал автомобиля.

Всю неделю Спенс возил их в суд и обратно на четырехлетней «Фиесте» Адели — «Мерседес» давно продали, чтобы оплатить судебные издержки, — но вчера вечером они решили, что сегодня никто из них не должен садиться за руль. Хотя в кошельке оставалось немного, этого хватит на оплату нескольких такси, и даже останется на праздничный ужин, если вдруг, каким-то чудом, все разрешится в их пользу.

Когда такси отъехало от дома — Спенс сел впереди, а Никки и ее родители сзади, крепко держась за руки, — Никки отчаянно взмолилась о том, чтобы вечером они вернулись домой в том же составе.

Поездка в центр Бристоля заняла целых полчаса, главным образом из-за большого количества машин в час пик и дорожных работ. Они ехали молча, поскольку никто не хотел обсуждать дело в присутствии таксиста, да и говорить им было особо не о чем. Исход дела находился сейчас в руках суда присяжных — или, точнее, окажется в их руках, как только адвокат и прокурор произнесут заключительное слово.

Услышав хрипы в груди отца, Никки обернулась и посмотрела на него, испугавшись, что он страдает сильнее, чем признается. Он слегка кивнул ей, словно говоря, что все в порядке, но она все равно волновалась, потому что напряжение судебного процесса, случившегося после того, как отец потерял дом, бизнес и фактически весь капитал, оказалось для него слишком сильным. За последние два месяца его дважды госпитализировали, оба раза с подозрением на инфаркт, но, к счастью, выяснилось, что это всего лишь приступы паники, вызванные нервным перенапряжением. Однако врачи предупредили Адель, что кровяное давление пациента вызывает серьезное беспокойство; ко всему прочему, Грант терял вес из-за того, что почти не мог есть.

Когда они приехали, вокруг здания суда толпились репортеры как местных, так и национальных СМИ, потому что это дело вызвало большой общественный резонанс. Адвокаты советовали им не смотреть новости и не читать газет, потому что стиль рассчитанных на сенсацию сообщений мог навредить пониманию происходящего и подорвать их боевой дух.

Итак, опустив, как обычно, головы, они прокладывали себе путь в толпе; Никки крепко держалась за руку Спенса, Адель — за руку Джереми. Они игнорировали все вопросы и направленные на них камеры, пока не оказались в здании суда. Сотрудник службы безопасности просканировал их сумки и пальто, после чего пропустил в центральный зал.

Джолион Крейн приехал несколько минут спустя и, обменявшись с клиентами рукопожатием и наградив уверенной улыбкой, провел их в пресс-центр на втором этаже, с чего начинался каждый день на этой неделе. Помещение было небольшим, но вокруг стола хватало места, чтобы усадить восемь человек, а на подносе их ждали термосы с чаем и кофе — один из помощников Джолиона готовил их каждое утро, прежде чем начиналась встреча.

Первые несколько минут Джолион посвятил короткому пересказу событий предыдущего дня: он объяснил важность свидетельства миссис Адани и то, почему ее оценка состояния здоровья Зака и ситуации в доме так важна для защиты, несмотря на то что миссис А. была свидетелем обвинения. Затем вошел Адам Монк, их барристер[16], уже в традиционном парике и мантии, как всегда, спокойный и торжественный. Однако за этой степенностью скрывалась осторожность, которая с самого начала вселила в Никки веру в него. Ее отец тоже чувствовал себя увереннее в присутствии Монка, который вел себя решительно, но не покровительственно, а его английский язык произвел на них всех глубочайшее впечатление. Фактически, за прошедшую неделю, уважение Джереми к молодому человеку достигло почти преклонения и обожания, и, когда Никки заметила это, она была очень тронута. Однако она не могла не размышлять о том, изменится ли отношение ее отца к адвокату в конце дня.

Рассказав им, что должно произойти в следующие несколько часов, Монк отвел в сторону Джолиона Крейна, чтобы обсудить с ним заключительное слово, которое они готовили до поздней ночи. Затем Джолион, выступавший в роли помощника Монка, ушел в гардеробную, оставив в пресс-центре клерка: тот наливал кофе всем желающим — хоть как-то успокоить нервы.

В девять сорок пять двери в зал суда открылись, и все начали регистрироваться. Места для прессы и публики снова быстро оказались забитыми до отказа, а скамьи для адвокатов вскоре заполнились юристами в черных мантиях и завитых париках, а также клерками в темных костюмах и белых рубашках. В настоящий момент скамья судьи была пуста, но величественный герб позади нее был столь же королевским и пугающим, как и сам судья, достопочтенный сэр Марк Ледел, кавалер Ордена Британской империи. Адам Монк, королевский адвокат, сообщил им, что Ледел справедливый человек, проявляющий склонность к вынесению достаточно мягких приговоров, и совершенно ясно, что именно такой судья и устраивает их, учитывая обвинение в непредумышленном убийстве, совершенном в состоянии аффекта.

Не поднимая глаз всю дорогу до скамьи подсудимых, куда ее вели под конвоем, Никки попыталась черпать силы из того факта, что сегодня здесь собрались самые близкие ее друзья: не только Дэвид, Дэнни и миссис А., но и целая толпа ребят с «Фабрики» и даже несколько соседей. Она знала, что ее поддерживает не только Спенс, ее самая надежная опора, но и, конечно, ее родители; и даже сержант уголовной полиции МакАллистер, которую она увидела, прежде чем войти сюда, дружески улыбнулась ей. Никки понимала: никто не хочет, чтобы ее признали виновной, но закон есть закон, поэтому должны быть соблюдены все требования судопроизводства. Хотя в глубине души она знала, что за прошедшую неделю была озвучена отнюдь не вся правда.

— Всем встать!

Когда присяжные встали и в зал вошел судья в красной мантии и в парике из конского волоса, Никки чувствовала, что от страха у нее подкосились колени. Она почти пожалела, что настояла на своем, но уже было слишком поздно что-то менять, и даже если бы это было возможно, в глубине души она знала, что снова поступила бы так же. Она бы никогда не смогла продолжать вести обычную жизнь, если бы ее отец попал в тюрьму, страдая так, как она даже не хотела себе представлять. Не то чтобы она смирилась с тем, что он сделал с Заком, но она не снимала вины и с себя: ведь, если бы она тогда взяла Зака к себе в спальню или осталась с ним и спала на диване, то, возможно, он все еще был бы с ними. И как бы настойчиво и раздраженно Спенс и ее мать ни пытались отговорить ее от этого решения, она не поддавалась. Самый сильный аргумент привел ее отец, который приказывал, просил и даже угрожал ей: она должна образумиться и позволить ему заплатить за то, что он совершил.

— Ты говоришь, что не сможешь продолжать жить своей жизнью, думая о том, каково мне сидеть за решеткой! — закричал он. — Но разве ты не понимаешь, что я тоже не смогу так жить — если это произойдет с тобой? Как ты считаешь, как я смогу жить, зная, что ты платишь за преступление, которое совершил я?

— Этого не произойдет, — выдвинула она запасной аргумент, мысленно молясь о том, чтобы не ошибиться. — Поскольку я мать Зака, присяжные отнесутся ко мне с большей симпатией, и даже если мне вынесут обвинительный приговор, то, возможно, срок будет небольшим.

— Но ты ведь не можешь быть в этом уверена! — в отчаянии воскликнул он. — Нет, Николь, прости, но я не могу позволить тебе так поступить.

— Это не обсуждается! — закричал Спенс. — Ты не можешь обмануть закон, Никки, во всяком случае, не так, как предлагаешь…

— Я не пытаюсь обмануть закон! — гневно заявила она. — Я пытаюсь обмануть судьбу. Почему считается нормальным позволить ребенку заболеть ужасной болезнью, почему все ожидают, что мы отойдем в сторону и сложим руки? Мы не беспомощны. Мы можем сами принимать решения, и я, со своей стороны, рада, что Зака никто не вынудит остаться здесь и терпеть одному Богу известно какую боль и муку, лишь потому, что мы слишком щепетильны, трусливы или слепо моральны, чтобы помочь ему.

— Мы все понимаем, что тычувствуешь! — прорычал Спенс. — И я не стану оспаривать ни одно твое слово; я просто хочу сказать, что ты не можешь предстать перед судьей и присяжными за то, чего не совершала.

— Нет, могу. Могу и предстану.

— Нет, — твердо заявил ее отец. — Я тебе не позволю.

— Ты чертовски прав, что не позволишь! — с горечью воскликнула ее мать. — Я не допущу, чтобы она…

— Прекратите, да прекратите же! — закричала Никки. — Я приняла решение и не отступлюсь от него. Папа, даже если ты пойдешь в полицию и признаешься во всем, я скажу им, что ты просто пытаешься взять мою вину на себя. И полицейские поверят мне, а не тебе, так что, пожалуйста, не делай этого. Это только еще больше все усложнит, а ситуация и так достаточно сложная.

— Вот это сказала так сказала, напрямик, без утайки! — возмутился Спенс. — Ты, очевидно, просто спятила, Никки, и я не собираюсь тебя в этом поддерживать. Я сам пойду в полицию и позабочусь о том, чтобы они знали: твой отец говорит правду.

— И они решат, что ты делаешь то же, что и он, то есть пытаешься защитить меня, — резонно возразила она. — Нет, вы меня простите, но я сказала вам, что я собираюсь сделать, и если ни один из вас не захочет поддержать меня, то я попытаюсь уважать ваше решение, но мне будет очень больно, если вы откажетесь прийти на слушание моего дела.

В конце концов, именно первое подозрение на инфаркт у отца несколько остудило их пыл и даже убедило ее мать посмотреть на вещи глазами дочери.

— А ты думала о том, на что будешь жить, если папа действительно заболеет или попадет в тюрьму? — спросила ее Никки. — Я не хочу тебя обижать, но ты уже немолода и вряд ли сумеешь сделать карьеру — я не хочу сказать, что это совершенно невозможно, но никакая работа не обеспечит тебе такой доход, к которому ты привыкла.

— Сейчас я трачу куда меньшие суммы, — напомнила ей мать.

— Да, и тебя это ужасно раздражает; но даже и это больше, чем ты смогла бы заработать самостоятельно. Пожалуйста, попытайтесь понять: я должна знать, что вы с папой ни в чем не будете нуждаться, прежде чем я смогу продолжить жить своей жизнью.

— Ты не несешь за нас ответственность! — закричала ее мать. — Мы взрослые люди, а ты не совершала никакого преступления.

— Давайте не будем возвращаться к этой теме! — взмолилась Никки. — Вы — мои родители, поэтому, конечно, я несу за вас ответственность, по-другому и быть не может.

Ее мать в отчаянии покачала головой.

— Как ты вообще умудрилась стать такой? — удивилась она. — Такой упрямой и… нравственной. Этому ты явно научилась не от меня.

— Может, и от тебя, — возразила Никки, — особенно в том, что касается упрямства, но этот вопрос мы обсудим как-нибудь в другой раз. А сейчас важно не допустить, чтобы папа пережил еще больший стресс. Сердце у него слабое, а давление высокое, так давайте подумаем о том, что с ним может произойти, если мы внезапно повернемся к нему и скажем: «Ладно, Джереми, можешь идти за решетку, удачи тебе с отбыванием наказания; будем надеяться, что другие заключенные не выяснят, за что тебя посадили; но если вдруг и выяснят, то ничего страшного: тюремные врачи свое дело знают».


Вспомнив теперь, как вытянулось лицо ее матери, когда она это произнесла, Никки почувствовала, как кровь отхлынула от ее собственного лица, пока она слушала, как Адам Монк произносит свое заключительное слово. Он сумел покорить весь зал суда. Никто не шевелился и даже не кашлял, очевидно, не желая пропустить ни единого слова, слетавшего с его уст. Он, несомненно, убедителен, подумала Никки, по крайней мере, с ее точки зрения, и она попыталась сказать себе, что, будь она членом суда присяжных, после этого выступления определенно вынесла бы вердикт — «невиновна». Никки даже видела, как несколько присяжных заседателей вытирают слезы, она же позволила слезам свободно течь по ее щекам, когда Монк говорил о Заке и его болезни. Ей все еще так сильно его не хватало, что сердце разбивалось каждую ночь, когда она ложилась спать, и каждое утро, когда вставала. Ей было жаль, что члены суда не были с ним знакомы: не потому, что она думала, что это может повлиять на их решение, а просто потому, что она хотела, чтобы мир знал его как красивого, живого маленького мальчика, а не как невинную жертву редкой и неизлечимой болезни.

Внезапно все словно смешалось, слова адвоката и ее собственные проходили через ее мозг, как чужие, не находя себе нигде места и потому двигаясь дальше, туда, где она не могла поймать их. Затем стены зала суда, высокие и белые, начали напоминать ей стены в тюрьме и то, как они надвигались на нее. Она чувствовала, как ее затягивают в пропасть воспоминания о тех бесконечных, ужасных нескольких днях, которые она провела в Иствуд-парк, и то, что случилось потом.

Во рту у нее пересохло; она не могла сглотнуть. Голова все еще кружилась. Неужели Сирина и ее подельщицы действительно пытались убить ее? Неужели они зашли бы так далеко, если бы надзирательница и другие заключенные не оттащили их от нее? Она тогда потеряла сознание, и окружающие считали, что она, возможно, уже испустила дух; так что, вполне вероятно, они довели бы дело до конца.

Ужасный жар распространялся по ее телу. Вполне вероятно, следующие пять или больше лет ей придется провести с подобными женщинами. Какой она станет к тому времени, как выйдет из тюрьмы? Где будет Спенс? Почему она не уделила ему больше внимания в своей схеме? Он сказал, что отказывается поддерживать ее, но солгал, потому что был здесь с самого начала.

Придется ли им сегодня попрощаться, когда все закончится?


Слушая заключительную речь адвоката и чувствуя, как жена вцепилась в его руку, Джереми Грант мучился от такого стыда, который не мог вынести. Но поскольку слова сами по себе были как наказание, а его душа должна была испытать это, он не стал пропускать их мимо ушей. Вместо этого он впускал все слова в свое сердце, увеличивая за их счет невыносимое бремя горя и вины, уже выросшее там. Хотя он сейчас ничего не говорил и даже почти не шевелился, он нисколько не сомневался в том, что как бы громко его дочь ни возмущалась, но если результат этого испытания окажется не таким, на который они надеялись, то ничто в мире не заставит его позволить ей заплатить за преступление, которое совершил он. Он уже позволил расплатиться за свой проступок ее матери, и сказать, что он сожалел об этом, было бы неслыханным преуменьшением. Он мучился с тех пор и знал, что мучения продлятся до конца его дней. Его единственное оправдание того, что он позволил Адель взять вину за смерть Мэтью на себя, состояло в том, что в горячке событий он запаниковал, а когда пришел в себя, она уже не позволила ему повернуть все вспять. Впрочем, он все равно пошел бы в полицию, если бы она не заставила его понять, как сильно они с Николь нуждаются в нем: она была все еще глубоко травмирована тем, что случилось, и едва могла справиться с собственной жизнью, не говоря уже о ребенке. И потому он пустил все на самотек, и в течение долгого времени они прикладывали максимум усилий, чтобы забыть о прошлом, но оно всегда было рядом, в тени, оно просачивалось сквозь трещины в их браке и руководило почти всеми их поступками.

Возможно, потеря всего станет справедливым наказанием за его ложь.

То, что он сделал с Заком, тем не менее было гораздо, гораздо хуже. Хотя ребенок все еще дышал, когда он покидал дом, Джереми был абсолютно уверен (он знал это в глубине души, как и все остальные), что сыграл не последнюю роль в преждевременной кончине Зака. Тот факт, что его жизнь была бы отравлена всевозможными увечьями и болью, в любом случае, не оправдывал то, что сделал Джереми: в какой-то степени его поступок, похоже, все только усугубил. Господь свидетель, он отдал бы все что угодно — свободу, даже собственную жизнь, — лишь бы суметь вернуть ребенка матери. Но это было для него настолько же невозможно, как и искоренить тот ген, который стал причиной беды.

Однако кое-что все-таки оставалось в его силах: он мог позаботиться о том, чтобы его дочь ни единой минуты не страдала, отбывая наказание за преступление, которое совершил он.


Судья закончил подведение итогов, и присяжные удалились, чтобы начать обсуждение. Когда Никки смотрела, как они уходят, ее сердце так отчаянно колотилось, что она почти не слышала скрипа стульев и перешептывания вокруг. Хотя Никки украдкой бросала на них взгляды в течение всей этой недели, и особенно сегодня утром, пытаясь оценить, как они реагируют на выступления обвинителя и Адама Монка, но она так и не поняла, какое мнение могло у них сложиться. Ее собственные мысли походили на шарики ртути: они ускользали от нее, как только она пыталась поймать их. Никки не могла разобраться в своем душевном состоянии, она только ощущала тяжесть страха, из-за которого встать со скамьи подсудимых для нее было почти невозможно.

Однако когда она присоединилась к Спенсу, друзьям и родителям в отдельном помещении, которое подыскал для них Джолион Крейн, она была уже преисполнена решимости не показывать своего страха. Она надела широкую улыбку и соглашалась со всеми, когда они говорили, какую блестящую заключительную речь произнес Адам Монк.

— Я наблюдал за присяжными, — сказал ей Дэнни, — они определенно на твоей стороне.

— Полностью согласен, — кивнул Дэвид. — Это было заметно, и пресса говорит то же самое. Тебе стоило послушать их, когда они выходили.

Чувствуя необходимость оставаться, насколько это возможно, в мире, параллельном прессе, Никки повернулась к миссис А.

— Спасибо, что снова приехали, — сказала она, крепко ее обнимая, — это много для меня значит.

Миссис А. ласково похлопала ее по спине, а затем протянула руки, чтобы поздороваться с родителями Никки, которые как раз входили в комнату. Никки с большим удовольствием смотрела, как между ее матерью и миссис А. устанавливаются теплые отношения, потому что, Бог свидетель, в это непростое время Адель нуждалась в подруге — человеке, с которым она могла бы поговорить, излить душу и который бы не был членом семьи. Сохраняя, как всегда, невозмутимое спокойствие, миссис А. была рядом, и, хотя Никки понимала, что они давно взвалили на нее тяжелую ношу, она находила утешение в том, что эта женщина, несомненно, сумеет оказать моральную поддержку ее матери, если присяжные вынесут вердикт «виновна». О том, как отреагирует отец, она даже не позволяла себе думать: ей оставалось только надеяться, что этого не произойдет.

Миссис А., как обычно, прихватила с собой корзинку с сэндвичами и различными соусами, но к еде никто не притронулся, а когда время ожидания затянулось, стало ясно, что нервы у всех напряжены до предела. Никки сидела рядом с отцом, вцепившись в его руку, а Спенс и остальные прилагали максимум усилий, пытаясь переплюнуть ее мать в энциклопедическом познании старых фильмов — об этом увлечении матери Никки даже не подозревала.

— Если тебя признают виновной, — пробормотал отец, — я…

— Тш-ш, — перебила его Никки. — Давай не будем об этом сейчас.

— Но я хочу, чтобы ты знала…

— Нет, папа. Пожалуйста. Я знаю, что ты хочешь сказать, но сейчас неподходящее время, чтобы обсуждать это. — И, выпустив его руку, Никки пошла к двери. Однако не успела она дойти, как раздался стук, и дверь открылась.

— Присяжные приняли решение, — сообщил ей Джолион.

На одно ужасное мгновение Никки захотелось немедленно броситься бежать. Но затем, напомнив себе, что все, кого она любит, — рядом, и что она справится, Никки гордо расправила плечи и вышла из комнаты.

Несколько минут спустя она уже смотрела, как присяжные возвращаются в зал и занимают свои места. Она еще раз попробовала прочитать выражения их лиц, но, поняв, что ни один из них не смотрит на нее, почувствовала, как в душу ее вползает ледяной страх. То, что они не встречались с ней глазами, могло означать лишь одно.

И снова потекли томительные минуты ожидания. Она все больше теряла ощущение происходящего, словно смотрела фильм, постоянно ускользающий из фокуса ее внимания. Ей приказали встать, и охранявший ее полицейский взял Никки за локоть. Она встала со скамьи и посмотрела на судью, сидящего по ту сторону зала-колодца. Кто-то уже вручил ему приговор, написанный на листке бумаги. Судья уже прочел его, но на его лице не отражалось ничего, что могло бы подготовить ее к тому, что там написано.

— Члены суда присяжных, вы пришли к единому мнению? — вопрос зловещим эхом разнесся по залу.

Старшина присяжных был низеньким лысеющим человечком с двойным подбородком. На носу у него красовались круглые очки.

— Так точно, ваша честь, — ответил он.

— Тогда прошу сообщить суду: каков ваш вердикт по делу об убийстве в состоянии аффекта?

Никки показалось, что, отвечая, коротышка вытянул шею:

— Мы признаем обвиняемую виновной, ваша честь.

Когда Никки стала заваливаться набок, стоящий рядом с ней полицейский подхватил ее и помог устоять на ногах.

— Все в порядке, я держу, — пробормотал он.

Она слышала, как кто-то в зале закричал и как судья призвал всех к порядку, но у нее было ощущение, что все происходит далеко-далеко.

Наконец в зале суда воцарилась тишина. Никки слушала, как судья благодарит присяжных за работу и распускает их. Она смотрела на его лицо, но перед глазами стояло угрюмое убожество «салона» тюремного микроавтобуса, в котором ее везли в Иствуд-парк. Грохот и скрежет ключа в замке. Холодные, сырые душевые. Зловоние давно немывшихся женщин. Стены, надвигающиеся на нее. Никки не позволяла себе верить в то, что это случится, но непоправимое все же произошло, и только теперь она осознала, какой наивной была, когда только начала задумываться о том, чтобы обмануть закон.

Судья все еще говорил: он сообщил о своем намерении выслушать просьбу о смягчении наказания, если защита готова. Адам Монк встал, но, когда он начал выдвигать причины, по которым наказание не должно включать в себя лишение свободы, мысли Никки улетели к ее отцу. Ему сейчас наверняка еще хуже, чем ей, а значит, она должна приложить максимум усилий, чтобы заставить его думать, что она достаточно сильная, она справится. Никки понимала, что он, наверное, уже выходит из зала суда, чтобы сказать кому-то — да кому угодно, — что она невиновна и что именно он должен заплатить за совершенное им преступление. Если его и станут слушать, то наверняка спишут его слова на естественное горе отца, на его потребность взять на себя страдание своего ребенка.

— …учитывая заключение психиатра, представленное суду, — говорил судья, и его голос прорывался через водоворот мыслей в ее уме, — а также отчеты патронажной сестры и педиатра, я пришел к выводу, что в момент совершения преступления обвиняемая находилось в состоянии сильного стресса. Согласно всем заключениям экспертов, данное состояние носило временный характер и на данный момент обвиняемая в состоянии полностью отвечать за свои поступки. Таким образом, я пришел к следующему выводу: несмотря на тот факт, что данное дело явно требует наказания в виде лишения свободы, я полагаю, что более уместным будет тюремное заключение сроком на один год с отсрочкой исполнения приговора на два года. Тем не менее…

Его следующие слова утонули в торжествующих криках публики.

Судья призвал всех к порядку.

Спенс, Дэвид и Дэнни послушно сели, но Никки чувствовала, как их радостное возбуждение и облегчение пронизывают воздух, словно связывая ее с ними.

— Тем не менее, — повторил судья, — я рекомендую осужденной пройти длительный курс психиатрического лечения с тем, чтобы и она сама, и члены ее семьи могли убедиться, что полученная ею психологическая травма была соответствующим образом распознана и излечена. — Обернувшись к Никки, он сказал: — Спасибо, вы свободны.

Сердце Никки остановилось. Она свободна! Свободна! Она внезапно почувствовала, что стала легкой как перышко, что может полететь в синее-синее небо прямо из зала суда, как пузырек воздуха. Ее родные и друзья радостно прыгали и поздравляли друг друга. Слезы текли по ее щекам. Она испугалась, что это просто сон, когда поднялась со скамьи подсудимых, но в следующее мгновение очутилась в объятиях Спенса и вцепилась в него так, словно больше не хотела отпускать. Затем рядом с ними оказались ее родители, которые плакали и смеялись одновременно, и миссис А., и Дэвид, и Дэнни… Их быстро окружила толпа друзей с «Фабрики» и соседей — словно команда регби, сгрудившаяся вокруг Никки.

Наконец, Джолиону Крейну удалось к ней пробиться.

— Пресса захочет услышать заявление, — сказал он ей. — Я подготовил текст на всякий случай, но если вы предпочтете сделать собственное…

Никки повернулась к Спенсу.

— Я думаю, — сказал он Джолиону, — что если вы не против прочитать свою речь, то, наверное, это будет лучше всего. Не то чтобы нам было нечего сказать, но, несмотря на потрясающий итог слушаний, я бы хотел, чтобы все помнили, что мы с Никки недавно потеряли сына, и потому предпочитаем уединиться, чтобы совладать с горем и постепенно вернуться к нормальной жизни.

Прекрасно поняв его чувства, Джолион пожал им обоим руки и, бросив любопытный взгляд на Джереми, ушел общаться с прессой.

— Мистер Монк, — сказала Никки, когда барристер присоединился к ним, — мне жаль, но я не знаю, что сказать еще, кроме «спасибо». Я все еще не могу поверить, что…

— Вы проделали удивительную работу, — заметил Спенс. — Вы просто в точку попали, когда говорили о судье: он действительно снисходителен… — И он засмеялся, словно еще не до конца осознав, что произошло.

Монк, ничуть не менее довольный, чем его клиенты, поздравил их и, пожелав им всех благ, вслед за Джолионом вышел на улицу.

— А знаете, что нам обязательно нужно сделать? — воскликнул Дэнни. — Надо вернуться на «Фабрику» и напиться!

Когда все бурно выразили свое согласие, Никки заметила родителей, неловко переминающихся с краю толпы; она тут же подошла к ним и крепко обняла.

— Пойдемте с нами, — прошептала она. — Я знаю, это не в вашем стиле, но… — Никки замолчала, когда ее мать неожиданно улыбнулась.

— С удовольствием, — ответила Адель, и, когда их взгляды встретились, сердце Никки радостно затрепетало: она поняла, что, в конце концов, нет худа без добра.

— Я хочу, чтобы ты знала, — заявил отец в такси, по дороге на «Фабрику», — что я никогда не позволил бы тебе оказаться в тюрьме.

Понимая, насколько для него важно, чтобы она поверила, Никки прижалась к нему и ответила:

— К счастью, это уже не актуально, папа, но да, я знаю это.

Ее слова, похоже, приободрили его, но к тому времени, как они добрались до «Фабрики», она заметила, что он снова ушел в себя.

— Возьми мать с собой, — прошептал он, когда Никки вслед за ним вышла из такси, — и позаботься о том, чтобы она хорошо провела время. А я вернусь домой и прилягу. Сегодня на меня столько всего навалилось…

Он внезапно показался ей таким старым и измученным, что Никки почувствовала укол тревоги.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросила она. — Ты просто устал, да?

Отец опустил глаза.

— Мне стыдно, — хрипло уточнил он. — Прости, что не занял твердую позицию и не остановил тебя…

— Я уже взрослая, — мягко напомнила она ему. — Пора мне уже и самой принимать решения.

Грант прикоснулся к ее лицу и пристально посмотрел в глаза.

— За свою жизнь я совершил много ошибок, — признался он, — но, слава Богу, они не сделали из тебя другого человека. Я так горжусь тобой, Николь, я… — Его голос задрожал, и, когда по щеке у него потекла слеза, глаза Никки тоже заблестели. — Ты не должна была так рисковать ради меня, — отрывисто произнес он.

— Нет, должна, — возразила она. — Ведь много лет назад ты спас меня и маму. Затем ты пытался спасти Зака от ужасной болезни. С моей точки зрения, настал мой черед спасать тебя.

Все еще считая себя не достойным такой заботы, он сказал:

— Я обязательно расплачусь с тобой. Я не знаю как, но я обещаю тебе это.

Ее глаза лукаво заблестели.

— Ты можешь начать прямо сейчас, просто пойдем вместе с нами, — мягко промолвила Никки, а когда ее мать обошла машину и присоединилась к ним, она взяла их обоих за руки и предложила последовать за Спенсом. К ее облегчению, отец больше не возражал.

ГЛАВА 28

Десять дней спустя Никки, Спенс, Адель и Джереми сидели в одном из любимых ресторанов ее родителей в Бате, наслаждаясь тихим празднованием двадцать второго дня рождения Спенса. В обычной ситуации они отметили бы этот день с друзьями: либо шумной компанией на «Фабрике», либо шумной вечеринкой у себя дома. Но сейчас, когда стресс судебного разбирательства наконец остался позади, началось время оплакивания Зака, и у них не было никакого желания организовывать празднество. Не то чтобы они позволяли себе заливаться слезами или купаться в жалости к самим себе: просто бурный праздник казался неуместным, учитывая то, что только вчера они похоронили Зака.

Никки знала: воспоминания о том, как ее отец и Спенс вместе несли крошечный гробик в крематорий, навсегда останутся с ней и, наверное, всегда будут вызывать слезы. Это зрелище растрогало всех присутствовавших, как и слова Спенса, когда он встал и прочел речь голосом, преисполненным силы и гордости, но иногда срывавшимся от горя.

— Зак пробыл с нами так недолго, — сказал он тогда, — но мы с Никки стали гораздо богаче оттого, что познакомились с ним. Он принес нам много радости, он также часто испытывал нас, но мы любили его с той самой минуты, как узнали, что он у нас родится, и всегда будем любить его.

Потом был поминальный обед на «Фабрике», и именно тогда Адель и Джереми спросили Спенса, как он смотрит на то, чтобы отметить свой день рождения с ними.

И вот они сидят в ресторане и не успели еще доесть закуски, как официант снова наполнил их бокалы.

Когда он ушел, Джереми поднял свой бокал.

— Я хотел бы сказать тост, — начал он.

Сердце у Никки сжалось, когда она услышала, как дрожит его голос, а когда она поймала взгляд матери, то заметила, что Адель тоже переполняют чувства.

— Прежде всего, — Джереми обратился к Спенсу, — мы с Адель хотим пожелать вам счастливого дня рождения и поблагодарить за то, что вы согласились отпраздновать его с нами.

— С днем рождения, Спенс! — эхом отозвались Никки и Адель.

Глаза Спенса сияли радостью и немного — любопытством. Он печенкой чуял: это все неспроста, Джереми к чему-то клонит, но к чему — пока понять не мог.

— Я очень многим вам обязан, — продолжал Джереми, — столь многим, что я едва знаю, с чего начать, но самой большой благодарности заслуживает то, что вы нашли в себе силы поддерживать нас все это время, несмотря на все неприятности, возникшие у вас из-за меня. Я знаю, что вы не сделали бы этого, если бы не Никки, и потому сразу же за этой благодарностью идет вторая: спасибо вам за то, что так сильно любите ее. И я ни секунды не сомневаюсь в том, что она стала еще лучше, с тех пор как познакомилась с вами.

Спенс с застенчивой улыбкой посмотрел на Никки и подмигнул ей.

— Я не знаю, задумывались ли вы всерьез над вопросом о том, будут ли у вас когда-нибудь дети, — продолжал Джереми, — но надеюсь, вам сможет помочь то, что я вам сейчас расскажу. На прошлой неделе я обратился за советом к одному специалисту, и он заверил меня в том, что вероятность повторения той же трагедии крайне мала. Никки может пройти скрининг во время беременности, и если он ничего не покажет, то вам не о чем будет волноваться.

Хотя Никки и Спенс уже знали это, они все же решили, что, когда будут готовы, они, скорее, подумают об усыновлении, а не о рождении собственного ребенка, ведь в мире столько детей, лишенных родительского тепла. Но сейчас ни один из них не хотел испортить важный для Джереми момент. Кроме того, до этого было еще очень далеко, потому что, по крайней мере, в обозримом будущем они станут оплакивать Зака, одновременно делая все возможное, чтобы вернуть свою жизнь в нормальное русло.

— Кроме того, я должен принести множество извинений, — продолжал Джереми. — Отнюдь не самым маленьким моим грехом было копаться в вашем прошлом так, как я это сделал. За последние несколько месяцев я узнал, что, несмотря на все привилегии и так называемое хорошее воспитание, я и вполовину не такой замечательный человек, как вы, и, наверное, никогда таким не стану. Я многому научился у вас, Спенс: прощению, смирению, верности, непредвзятости — этот список можно продолжать, но я вижу, что смущаю вас, и, наверное, придется мне на этом закончить.

Снова встретившись взглядом со Спенсом, Никки прижала пальцы к губам, чтобы сдержаться и одновременно не расплакаться и не рассмеяться.

— Несколько недель назад вы спросили меня, — продолжал Джереми, — не могу ли я связаться с тем человеком, который изучил ваше прошлое, и попросить его узнать, действительно ли человек, чье имя стоит в вашем свидетельстве о рождении, приходится вам отцом.

Спенс замер, и Никки тоже. Эта информация была очень важной для Спенса, и она мысленно попросила Бога, чтобы надежды его оправдались.

— Как выяснилось, — слегка покраснев, сообщил Джереми, — ваша тетя была права. Кит Джеймс был заключен в тюрьму Уондсворт за десять месяцев до того, как вы родились, и не вышел оттуда, пока вам не исполнился почти год. Таким образом, я счастлив сказать вам, что вы не можете быть его сыном.

Спенс, казалось, вот-вот упадет в обморок от облегчения, и Никки поспешила его обнять.

— Я знала это! — ликующе воскликнула она. — Ты настолько на него не похож, и вообще, даже если бы он оказался твоим отцом, это не означало бы, что ты должен унаследовать его склонность, потому что это происходит далеко не всегда.

— Так и есть, не всегда, — подтвердил ее отец, — и с моей стороны было совершенно непростительно предположить, что это могло быть иначе. Так что мое второе извинение, Спенс, за то, что я…

Спенс рассмеялся и поднял руки.

— Да ладно, все путем, — сказал он. — Не парьтесь.

Джереми восхищенно хихикнул, похоже, получая удовольствие от жаргона Спенса, чего никогда раньше Никки за ним не замечала. Затем, неожиданно встревожившись, она заметила:

— Интересно, узнаем ли мы когда-нибудь, кто твой настоящий отец.

— Тш-ш, — шепотом предупредил ее Спенс, — потише, или они будут из кожи вон лезть, чтобы получить эту привилегию.

Когда все засмеялись, Джереми и Адель переглянулись.

— А теперь я хочу кое-что сказать, — заявила Адель.

— Ой, как интересно, — поддразнила ее Никки. — Я следующая.

Ее мать улыбнулась, затем повернулась к Спенсу.

— Конечно, я хочу повторить все сказанное моим мужем, — начала она, — но кое-что хочу и добавить: мы с Джереми готовы сделать все, что в наших силах, чтобы попытаться искупить вину за свое отношение к вам. Очевидно, наша дочь намного умнее и проницательнее, чем мы когда-либо были, она способна видеть в людях хорошее. Благодаря ей и вам мы очень выросли за эти последние месяцы, и я уже слышу ваш комментарий: «Ну, наконец-то!»

Когда Никки и Спенс засмеялись, Джереми положил ладонь на руку жены и легонько сжал ее.

— Спенс, — продолжала Адель, — я пойму, если вы будете против, но Никки не раз говорила мне, как важна для вас семья… И потому я хотела бы сказать вам, что для нас будет большой честью, если вы разрешите считать вас членом нашей семьи. Я понимаю, начало наших отношений оставляет желать лучшего, но, как я уже упомянула, мы с Джереми намерены сделать все возможное, чтобы загладить вину.

Поскольку Спенс был слишком ошеломлен, чтобы ответить ей, за него это сделала Никки:

— Спасибо, мама, спасибо, папа. Это так много значит для нас обоих.

— Да, это так, — заверил их Спенс. — Спасибо.

— Вы знаете, что мы переезжаем в Лондон на этих выходных, — сказала Никки, — но это недалеко, и мы… — Она прыснула со смеху, заметив, что рядом с ними топчется официант с очень взволнованным выражением лица. — Похоже, уже пора подавать следующее блюдо, — пояснила Никки, и после того как перед каждым из них возникла очередная порция угощения, она пережила чудесную, счастливую минуту, когда Спенс обнял ее родителей, и все они посмеялись над необходимостью вытереть слезы.


Два дня спустя Никки, Дэнни и Дэвид собрались в доме в Бедминстере: они упаковывали последние вещи и приводили жилье в порядок перед въездом в него следующих арендаторов, которые должны были поселиться здесь в конце месяца.

— Все собрали? — крикнул Дэнни из холла.

— Кажется, да! — ответила Никки из спальни.

— Тогда я тащу все это в машину, — сообщил он. — Твои родители приехали. Похоже, Спенс с ними.

— Очень на это надеюсь, — ответила Никки, выходя из комнаты и свешиваясь через перила; но Дэнни уже ушел.

— Я и не знал, что у меня еще столько барахла здесь осталось, — проворчал Дэвид, изо всех сил пытаясь вытащить тяжелую коробку из комнаты. — Тебе протянуть руку помощи?

— Если у тебя есть запасная, то да, — ответила она и снова исчезла в спальне, чтобы проверить, все ли ящики и шкафы пусты. С минуты на минуту они отправятся в Лондон. Даже миссис А. решила поехать с ними, отчасти чтобы помочь перевезти все вещи в дом в Шепардс-Буш, а отчасти — чтобы быть ближе к аэропорту, поскольку завтра должен был прилететь мистер А.

— Убью одним выстрелом двух зайцев! — счастливо прощебетала она, когда посвятила их в свои планы.

Когда Никки окинула последним взглядом спальню, в которой она и Спенс провели время, теперь казавшееся целой жизнью, а на самом деле составлявшее немного больше восьми месяцев, она ощутила, как сердце сжалось от переполнявших ее чувств. Она посмотрела на кровать, где они столько раз лежали с Заком; на небольшие вмятины в ковре, где стояла кроватка Зака; на комод, некогда забитый мягкими игрушками; и на угол, где они хранили его детское креслице. Все исчезло, главным образом оказалось у друзей или в благотворительных лавках — они раздали все и теперь были готовы начать новую жизнь. Все, что осталось здесь, в этом доме, это небольшой браслет, который ему надели, когда он только родился. Младенец Джеймс. Никки сохранила его, чтобы позже положить к письмам, которые она писала сыну, и всем его фотографиям. Все эти предметы они сохранят, спрячут в таком месте, о котором будут знать только она и Спенс: напоминания об их первом ребенке, который прожил недолго, но изменил их так, что они еще до конца и сами не осознали.

— Привет, — мягко произнес Спенс, входя в комнату и останавливаясь у нее за спиной.

Она улыбнулась и прислонилась к нему.

— Ты как? — спросил он.

— Гм, — произнесла она. — Вчера вечером я скучала по тебе.

— Я тоже по тебе скучал, — признался он, целуя ее в шею. Затем, обхватив Никки за талию, Спенс спросил: — Ну, и о чем ты тут думаешь?

Она легонько вздохнула.

— О Заке, конечно. Я боялась, что у меня создастся впечатление, будто мы бросили его здесь, но, как ни странно, я ничего такого не чувствую.

— Потому что он в наших сердцах, а это значит, что он едет с нами.

Обернувшись и обняв его, она заметила:

— Это восхитительный взгляд на ситуацию, и ты прав: он всегда будет с нами.

Поцеловав ее, Спенс убрал с ее лба волосы и посмотрел прямо в глаза.

— Мама говорила тебе, что в банке осталось еще четыре тысячи фунтов? — спросила она. — Они с папой хотят, чтобы мы взяли эти деньги как подъемные.

Спенс удивленно поднял брови:

— Но на что будут жить они?

— Папа сказал, чтобы мы не волновались об этом: у него есть кое-какие идеи.

Спенса это не убедило.

— Он еще не оправился, — напомнил он ей.

— Я знаю, но думаю, ему сразу станет лучше, если мы примем деньги. Или, по крайней мере, половину суммы. А теперь расскажи мне, как все прошло у Дрейка. Он отказался от нас? Я не стану осуждать его, если он не захочет иметь с нами дела, но все же надеялась…

Приложив палец к ее губам, Спенс сообщил:

— Он хочет, чтобы ты знала: в его офисе тебя ждут персональный стол и стул. Ты можешь их занять, как только почувствуешь, что готова приступить к работе.

Глаза Никки вспыхнули изумлением, а затем наполнились слезами.

— Ты надо мной смеешься, — сказала она.

— Вовсе нет, — возразил он.

— О Спенс! — ахнула она, снова обнимая его. — Нам так повезло, не правда ли, что у нас есть Дрейк? Я даже не представляю, что бы мы делали без него.

— Мы бы что-нибудь придумали, — заверил он ее, — но признаю: с ним все намного легче.

— А с кем ты еще встречался, когда был там? — спросила она. — С Вэл?

— Да, и она передает тебе привет. Судя по всему, съемки прошли очень хорошо. Все, похоже, остались довольны, а она мне заявила: «Режиссура и правда срывает крышу, Спенс. Надо заниматься ею почаще».

Никки засмеялась:

— Я так рада, что первая попытка у нее прошла удачно.

— Я тоже, — признался он и добавил: — Кстати, я и Кристин видел.

Никки внимательно посмотрела на него:

— Вы поговорили?

Он кивнул:

— Она хочет знать, можно ли ей позвонить тебе.

От удивления у Никки екнуло сердце.

— Она сказала, что в суде сделала все возможное, чтобы загладить вред, который причинила, рассказав о вашем разговоре в тот день. И ей действительно жаль, что она вообще все рассказала полиции.

Никки вздохнула и покачала головой.

— Думаю, у нее действительно не было выбора, — заметила она, будучи теперь в состоянии оценить ситуацию более объективно.

— Чушь! — презрительно фыркнул Спенс.

— Вообще-то, я действительно все это говорила, — напомнила она ему. — Но что ты ей ответил?

— Я сказал, что считаю ее жуткой нахалкой, — парировал он, — однако решать тебе.

Никки недолго думала, прежде чем ответить:

— Знаешь, я не уверена, что кому-то из нас станет легче, если мы будем вспоминать старые обиды; кроме того, мы знаем, как тяжело ей заводить друзей. Поэтому я сама позвоню ей на следующей неделе.

Спенс засмеялся и картинно закатил глаза. Именно такого ответа он от нее и ожидал, поскольку знал, что Никки не способна долго злиться на кого бы то ни было. И если бы способность к прощению измерялась в деньгах, то богатство Никки затмило бы самые безумные мечты.

Услышав шаги на лестнице, он снова заключил ее в объятия и заметил:

— Пойдем, пора уже вывозить отсюда всю эту кучу вещей.

— А, вот вы где! — воскликнул Дэнни. — Я подумал, что вам будет интересно узнать, что у дома собралась целая толпа.

Никки выглядела озадаченной.

— Почему? — спросила она. — Что случилось?

Дэнни засмеялся.

— Ты уезжаешь, — напомнил он ей. — Они все хотят попрощаться. Даже… Постой-ка… Женщина-детектив, как же ее зовут?

Лицо Никки изумленно вытянулось.

— Сержант МакАллистер здесь? — переспросила она. Затем вспомнила об отце, и внутри у нее все сжалось. «Пожалуйста, Боже, не дай ему сделать глупость. Только не сейчас».

Оставив Спенса выносить последние коробки с их имуществом, она сбежала вниз по лестнице и выскочила на улицу, где вокруг двух машин, уже готовых к отъезду, слонялась группка людей.

Засмеявшись, когда воздух огласился приветствиями, Никки огляделась, ища взглядом отца и молясь о том, чтобы не застать его за серьезным разговором с сержантом полиции МакАллистер. Наконец она заметила его: он изучал карту вместе с миссис А., МакАллистер поблизости, к счастью, не было. Облегченно вздохнув, она начала обнимать всех и благодарить за то, что они пришли. Несмотря на свою готовность двигаться дальше, Никки не могла не грустить, что оставляет их. Конечно, они будут поддерживать отношения, по крайней мере, какое-то время, но она догадывалась, что рано или поздно их пути разойдутся и воспоминания о жизни в Бристоле начнут постепенно уходить в прошлое, как это всегда происходит. Даже ужасная боль и тоска по Заку пройдут, хотя представить это сейчас было очень трудно.

— Приятно видеть, сколько у тебя друзей, — заметила ее мать, когда Никки подошла и стала рядом с ней. Адель стояла немного в стороне, наблюдая за тем, как разворачивается сцена прощания, и ее глаза сияли от гордости.

— Ты как? — спросила Никки, беря ее за руку.

— Прекрасно, — улыбнулась Адель. — Я рада, что мы с отцом вместе с вами едем в Лондон. Мне не терпится посмотреть, где ты будешь жить.

— Тебе там понравится, — заверила ее Никки, пытаясь не думать о Заке и о том, каким идеальным для него был бы их новый дом. Теперь не время позволять себе снова окунаться в горе: для этого будет достаточно времени в ближайшие недели и месяцы, а сегодняшний день должен стать символом всего нового. — Я надеюсь, что вы будете нас часто навещать, — призналась Никки.

— Обязательно, — пообещала Адель.

Никки улыбнулась, затем наклонила голову набок, чувствуя себя немного неловко, поскольку собиралась задать матери вопрос, который уже некоторое время не давал ей покоя.

— Я тут подумала, — начала она, — ну, как ты считаешь, возможно, моя бабушка и дедушка все еще живут здесь?

Адель прижала ладонь к щеке Никки и заглянула ей в глаза.

— Я так и думала, что ты обязательно спросишь, — призналась она, — и потому я сделала несколько звонков. Да, они все еще живут здесь. Я не стала звонить им: подумала, что лучше подождать, когда ты будешь готова.

Внезапно сердце Никки захлестнула надежда.

— Я хотела бы познакомиться с ними, — произнесла она дрожащим голосом. — Конечно, не прямо сейчас, но скоро.

Адель улыбнулась, по-прежнему не сводя с дочери глаз.

— Я думаю, что они будут очень гордиться тобой, — призналась она. — Я ведь горжусь.

Никки смущенно пожала плечами.

— Ты многое взяла от Мэтью, — продолжала ее мать; взгляд ее затуманился. — У него был твой дух, твое умение ладить с людьми, пока его жизнь не пошла наперекосяк.

Чувствуя странную радость от ее слов, Никки спросила:

— Как ты думаешь, папу это раздражает?

— Иногда, — допустила ее мать. — Или, скажем так, раньше раздражало. За последнее время столько всего изменилось… — В ее глазах мелькнул огонек иронии, и Никки захотелось рассмеяться и обнять ее.

— Ты уже получила ответ от психотерапевта, которого тебе рекомендовала миссис А.? — спросила Адель.

— Того, в Лондоне? Да, и он хочет работать со мной, так что, надеюсь, судья будет доволен.

— Не думай о нем. Единственное, что имеет значение, — это ты. Этот опыт для тебя значит гораздо больше, чем ты сейчас понимаешь, и профессиональная помощь пойдет тебе на пользу. — Затем, уже тише, она добавила: — У нас впереди много времени для разговоров, а сейчас с тобой, похоже, хочет поговорить один человек.

Никки обернулась и увидела, что рядом переминается с ноги на ногу сержант МакАллистер.

— Здравствуй, Никки, — сказала Элен МакАллистер и протянула ей руку.

Пожав ее, Никки ответила:

— Здравствуйте. Не ожидала увидеть вас здесь.

— Я услышала, что ты сегодня уезжаешь, и хотела пожелать удачи.

Никки посмотрела детективу в глаза и увидела в них только доброжелательность.

— Спасибо, — сказала она. — Это очень любезно с вашей стороны.

МакАллистер кивнула, но не отвела взгляда.

— Забавно, что мы так и не узнали, кому принадлежал синий «Мерседес», — заметила она.

Во рту у Никки пересохло.

Еще крепче сжав руку Никки, МакАллистер наклонилась к ней и заметила:

— То, что ты сделала, невероятно благородно, но чертовски глупо. Я очень рада, что это не привело к неприятным последствиям.

Когда она ушла, Никки смотрела ей вслед, слишком ошарашенная, чтобы пошевелиться.

— И я хочу, чтобы ты пообещала мне прямо сейчас, — заявил Спенс, когда она пересказала ему их беседу, — что ты больше никогда, никогда не сделаешь ничего подобного.

Никки уже собиралась ответить, но в ее глазах вспыхнул лукавый огонек.

— О нет! — простонал Спенс. — Обещай, Никки, или, клянусь, я умываю руки.

— Но что, если в неприятности попадешь ты? — спросила она.

— Знаешь что? — заявил он. — Я даю тебе слово здесь и сейчас, что никогда в них не попаду.

Рассмеявшись, она крепко обняла его и от всего сердца пообещала, что никогда и ни за что больше не поступит так, как в этот раз.

Наверное, не поступит. Возможно…

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Британская академия кино и телевизионных искусств. (Примеч. перев.)

(обратно)

2

«Истэндеры», «Холлиокс» — популярные британские телесериалы.

(обратно)

3

Хедхантер — работник, занимающийся подбором персонала, посредник между работником и работодателем. В отличие от рекрутеров, выбирающих подходящего кандидата из большого числа соискателей, хедхантеры ищут людей, не заинтересованных в смене работы, хорошо зарабатывающих и вполне успешных.

(обратно)

4

Программное обеспечение Adobe* Premiere* Pro для профессиональной обработки видеоматериалов.

(обратно)

5

Угги — обувь для мужчин и женщин, изготовленная из овчины ворсом внутрь и гладкой поверхностью наружу, часто с синтетической подошвой. Впервые появились предположительно в Австралии или Новой Зеландии.

(обратно)

6

Название одной из крупнейших железнодорожных компаний Великобритании.

(обратно)

7

«Фунт мяса с тела незадачливого купца» — залог, выплатить который требует Шейлок. Это выражение вошло в английский язык и означает теперь «причитающееся по закону и требуемое безжалостно».

(обратно)

8

План родов включает в себя пожелания роженицы относительно того, хочет ли она, чтобы при родах присутствовал отец ребенка; какие обезболивающие можно использовать; хочет ли она рожать в воде; в какой позе она будет рожать, каким образом следует наблюдать за плодом, и т. д.

(обратно)

9

Стихотворение современногоанглийского поэта Тома Ганна.

(обратно)

10

Дэнни использует цитату из сказки «Алиса в Стране чудес» Л. Кэрролла.

(обратно)

11

Тапас — любая закуска, подаваемая в баре к пиву или вину.

(обратно)

12

Знаменитый британский режиссер-авангардист.

(обратно)

13

Парамедик — специалист со средним медицинским образованием, работающий в службе скорой медицинской помощи, а также в аварийно-спасательных и военных подразделениях и обладающий навыками оказания экстренной медицинской помощи на доклиническом этапе. Существуют также парамедики-волонтеры, которые могут оказывать помощь до приезда машины «скорой помощи».

(обратно)

14

Коронер — должностное лицо в Англии, обязанное разбирать случаи скоропостижных смертей.

(обратно)

15

Фелисити (англ. Felicity) — буквально означает «счастье, блаженство, успех».

(обратно)

16

Адвокат, выступающий в суде.

(обратно)

Оглавление

  • ПРЕДИСЛОВИЕ
  • ГЛАВА 1
  • ГЛАВА 2
  • ГЛАВА 3
  • ГЛАВА 4
  • ГЛАВА 5
  • ГЛАВА 6
  • ГЛАВА 7
  • ГЛАВА 8
  • ГЛАВА 9
  • ГЛАВА 10
  • ГЛАВА 11
  • ГЛАВА 12
  • ГЛАВА 13
  • ГЛАВА 14
  • ГЛАВА 15
  • ГЛАВА 16
  • ГЛАВА 17
  • ГЛАВА 18
  • ГЛАВА 19
  • ГЛАВА 20
  • ГЛАВА 21
  • ГЛАВА 22
  • ГЛАВА 23
  • ГЛАВА 24
  • ГЛАВА 25
  • ГЛАВА 26
  • ГЛАВА 27
  • ГЛАВА 28
  • *** Примечания ***