Группа «Михал» радирует [Ежи Зюлковский] (fb2) читать постранично, страница - 3

несколько часов кряду муштровал, обучая заправлять койки, укладывать обмундирование «в конверт» и устанавливать сапоги по стойке «смирно». А дабы нам не наскучило монотонное повторение одних и тех же упражнений, разнообразил их другими: «Под кровать ложись!», «По казарме вприсядку, марш!» и т. д.

С первого взгляда Басте «не показался» мой сосед и товарищ Юрек Маринж. Обладая мягким характером и философским складом ума, Юрек не был убежден в необходимости идеально расправлять простыню на койке с помощью табуретки, а поскольку еще и талантом в этой области не блистал, сержант при виде его койки нередко впадал в бешенство. Он назначал Юрека на самые тяжелые и неприятные работы, раскидывал его постель, выбрасывал содержимое из тумбочки, допекал где и как только мог. Тайком я стал помогать Юреку в заправке непокладистого ложа, но Баста прихватил меня как-то на месте преступления, и с этих пор жизнь наша в отделении стала тяжкой. Так продолжалось до первых учебных стрельб.

Торжественность, с какой обставлялся первый выход на стрельбище, и присутствие давно не виденного нами командира роты свидетельствовали о том, что за всем этим что-то кроется. И действительно, позже мы узнали, что на этих пехотных курсах существует традиция выдвигать по службе и награждать командиров отделений и рот за лучшие показатели в стрельбе подчиненных им солдат.

Результаты стрельбы явились для Басты полной неожиданностью. Наша «парочка», подвергавшаяся гонениям и муштре как материал, малопригодный для военной службы, выбила одни десятки, его же любимцы, лихо щелкавшие каблуками и заправляющие по струнке койки, сплоховали.

Со стрельбища по ритуалу мы с Юреком возвращались в первой шеренге. По месту в строю возвращающегося подразделения можно было сразу определить, кто как стрелял. Во главе отделения шествовали подхоронжие с отличными оценками, за ними — с хорошими, с удовлетворительными несли масленки, ветошь, документацию, а с неудовлетворительными сгибались под тяжестью дощатых щитов, ящиков с патронами, столов, скамеек и т. п. По возвращении в казармы получившие неудовлетворительные оценки попали под «особую опеку» отделенного. Они назначались на самые трудные и особо нелюбимые работы: мыть полы, подметать казармы, чистить умывальники и уборные. Зато отношение к нам Баста изменил в корне. Он делал вид, что не замечает не слишком опрятной койки Юрека или неровно поставленных сапог. По-прежнему не делал он нам исключения лишь при самом тяжком преступлении, каковым почитался мусор в казарме. Заметив на полу окурок, Баста багровел, обращал на нас грозный взор и хриплым голосом ревел:

— Тревога-а-а!

По этому сигналу надлежало мгновенно уложить вещмешок, скатать в скатку одеяло, надеть шинель и фуражку, застегнуть ремень с саперной лопаткой и подсумками, разобрать винтовки и встать в строй. Затем следовали несколько приседаний и команда: «Разойдись, приготовиться к отбою». Когда мы оставались уже в одном белье, снова звучала резкая команда: «В две шеренги становись!» Четыре человека выделялись к одеялу, остальные — приседать. Далее следовала церемония водружения окурка на одеяло, а потом прыжками вприсядку все отделение препровождало «пожароопасный предмет» на помойку. Минуту спустя снова тревога и выход на плац. И вот уж тут-то Баста выдавал нам концерт: «Бегом марш!», «Ложись!», «Встать!», «Бегом марш!», «Становись!» и т. д. Через час, когда, задыхаясь, мы из последних сил едва волочили ноги, он возвращал отделение в казарму. Так в нас вколачивалась любовь к порядку и дисциплине.

Но подлинного Басту, настоящего солдата и командира, мы узнали несколько позже, во время тактических учений. Несмотря на застарелую рану в ноге, этот немолодой уже человек никогда не использовал преимуществ своего командирского положения. Вместе с нами он бегал, показывал, как нужно ползать по-пластунски, находить укрытие, как ложиться, окапываться, идти в атаку. После занятий, как и мы, он возвращался запыленный, усталый, страдая от боли в ноге, но довольный, что чему-то нас научил.

Окончание общевойсковых курсов завершилось торжественно — парадом, наградами и речами. Всем предоставлен был краткосрочный отпуск, после которого мы опять явились в свою школу.

Авиационно-техническая школа подхоронжих размещалась на площади Унии Любельской. Под школу переоборудовали бывшие цехи авиационного завода, разместив в них мастерские и лаборатории, а в административных корпусах — аудитории, кафедры и спальные помещения. Уровень обучения был высоким. Во всяком случае, так оценивала его техническая печать того времени, подчеркивая удачное сочетание теоретического курса с практическими занятиями. Преподавали нам известные авиаконструкторы и инженеры авиационных заводов.

Весь учебный день до отказа был заполнен занятиями. В шесть утра — подъем, физзарядка, фехтование, уборка помещения и завтрак. После завтрака восемь часов лекций, потом обед и короткий отдых.