Свадебный бунт [Евгений Андреевич Салиас] (fb2) читать постранично

- Свадебный бунт 877 Кб, 266с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Евгений Андреевич Салиас

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Евгений Андреевич Салиас Свадебный бунт

(1705 г.)
ИСТОРИЧЕСКIЙ РОМАНЪ.

I

Там, где пустыня соприкасается с морем, степные пески с морскими волнами, — стояли тихие и душистые дни мая месяца, и солнечный зной игом лег на окрестность…

Пустынная, голая, почти одичалая равнина горит в прямых лучах полдневного солнца и, прокаленная огнем, вся пышет и будто мерцает в блестках. Словно тяжелое горячее облако распласталось на земле и давит свинцовой пеленой всю окрестность. Все замерло, придавленное этим игом. Всякий куст и листок, малейшая травка, медленно прожигаемые солнечным полымем, уныло недвижны, каждый камень раскален насквозь…

Кой-где только мелкая тварь, букашки и козявки еле-еле движутся, тихо переползают камушек или листок, ищут не корма, а тени, прохлады, спасенья от небесного полымя. Южное солнце стоит среди голубого купола неба без единого облачка в выси и с белесовато-туманным мерцанием ближе к земле, которое кругом кольцом облегло весь горизонт, окаймляя желтовато-серую пустыню. Только в одной стороне кольцо прорвалось и небо будто сливается с землей. Здесь за серой пустыней началась другая равнина, однообразно белая, без единой отметины, ярко сияющая и чем дальше с глаз, то шире разверзающаяся, уходя в бесконечную даль…

Эта, равнина — море, тоже будто мертво уснувшее на безветрии, безлюдное, одичалое. Порою и часто просыпается оно, поднимается и злобно ревет, грозно опрокидываясь на свою соседку песчаную равнину.

Между сероватой, унылой степью без растительности и этой белой и блестящей равниной спящих вод, будто гранью между обеими, виднеется что-то темное, круглое… Будто муравьиная кучка иль будто чье гнездо! Да, почти то же… Только, глянув ближе, надо назвать иначе, — это людское гнездо.

Это город с домами и улицами, где копошатся большие муравьи — люди-человеки.

В самый полдень, в нескольких верстах от этого города, тащился верхом на изморенной лошаденке молодой парень, лет 25-ти, одетый опрятно, по рубахе и кафтану — простолюдин, по шапке — посадский человек горожанин, а не мужик. За поясом с насечками заткнут турецкий пистолет, а с боку висит большой кинжал, чуть не шашка. Оружие при нем — не по званию воина, а лишь примета, что он путник издалека.

Всадник еще до рассвета выехал с постоялого двора, где ночевал, и тихо, то рысью, то шагом, двигался по безлюдной и мертвой степи. Давно уже видел он вдали на горизонте эту голую, белую равнину, что сливается с небосклоном, и зная, что это — море, обрадовался. Стало быть, и до города недалеко. Но много прошло времени, с тех пор много он проехал, а водная равнина все белелась на горизонте, будто уходила от него, как заколдованная.

— Едешь, едешь, а все будто на одном месте стоишь, — ворчал он, погоняя лошаденку. — Все та же степь, та же мертвечина окрест тебя. Поганый край. Не будь здесь моей любушки дорогой, во веки не заглянул бы я в эту землю треклятую.

Изредка попадались всаднику встречные из города. Шли пешеходы, двигались обозы, громыхали телеги, скрипели арбы; то плелась с телегой в дуге и оглоблях худая сивка или гнедко, то волы, наклонив будто злобно и упрямо свои рогатые лбы, лениво шагали с возом, мерно качая на шеях деревянное ярмо… То важно, с глуповатой гордостью, выступали горбатые верблюды с длинными изогнутыми шеями, с отвислыми губами, с выпуклыми и добрыми глазами, а за ними нестерпимо визжала, будто завывая на всю степь, немазанная арба. Изредка попадались всадники, то казаки в лохматых шапках, то персы в остроконечных колпаках из черной мерлушки, то калмыки или башкиры. Иногда встречалась длинная крытая фура, тройкой и четверкой, и в ней сидела целая семья спутников, родом армян или родом греков. По всем этим встречным трудно было бы решить, в каких пределах мира находишься — в Азии или в Европе, в православной земле, в магометовой или в иной какой…

— Ишь, сторона какая… Диковина сторона. Пестрая! — бормотал верховой молодец и прибавил шутливо: — конец свету здесь!

Вскоре в глазах молодого малого зачернелось что-то вдали и стало рости и расширяться… Это и был город, в который он ехал, и из которого все двигались ему навстречу: и персы, и русские и татарва. За этим городом чернели, как громадный частокол, ряды мачт корабельных и расстилалось, далеко расходясь во все края, светлое и ровное, зеркалом лежащее море, на котором сияли рассеянные по синеве белые паруса… Наконец, глаз мог уже различать слободы, прилегающие к каменному городу, его высокую зубчатую стену, на подобие Московского кремля, а за ней куполы и кресты храмов Божьих. Но около тяжелых колоколен с золотыми крестами тянулись и тонкие, высокие минареты с серпами мечетей мусульманских.

Через час всадник въезжал уже в город, и на улицах встретила его еще пущая пестрота одежд и лиц, а кругом раздавался говор на всех, казалось, языках, какие только существуют на белом свете.

Действительно, направо и