Амелия [Генри Филдинг] (fb2) читать постранично

Генри Филдинг Амелия

ГЕНРИ ФИЛДИНГ

Портрет работы У. Хогарта. 1762.

Выполнен по памяти восемь лет спустя после смерти писателя для предпринятого А. Мерфи первого издания собраний сочинений Филдинга.

РАЛЬФУ АЛЛЕНУ,^[1] ЭСКВАЙРУ

Сэр, цель этой книги – искреннее содействие добродетели и разоблачение наиболее вопиющих зол, как общественных, так и частных, поразивших ныне нашу страну; однако, насколько мне помнится, в моем труде едва ли возможно отыскать хоть один сатирический выпад, направленный против какого-либо определенного лица.

Кому же и быть покровителем такой попытки как не лучшему из смертных. С этим, я полагаю, охотно согласится каждый; да и вряд ли, мне думается, мнение публики будет менее единодушным относительно того, кто более всего заслуживает такого титула. Ведь если на письме вместо адреса указать DeturOptimo,^[2] лишь очень немногие сочли бы необходимыми еще какие-то разъяснения.

Не стану обременять Ваше внимание предисловием к моей книге, равно как и попытками отвести всякого рода критические замечания, которые могут быть по ее поводу высказаны. Если благожелательный читатель будет растроган, он, испытав столь отрадное чувство, легко извинит многочисленные изъяны; что же до читателей иного толка, то чем больше погрешностей им удастся обнаружить, тем, я убежден, большее удовлетворение это им доставит.

Не стану также прибегать к отвратительной манере, столь свойственной авторам посвящений. Я не преследую в этом послании их обычной цели,^[3] а посему мне нет надобности заимствовать их язык. Да будет как можно более далек тот час, когда ужаснейшее несчастье предоставит любому перу возможность нарисовать Ваш портрет правдиво и нелицеприятно, не возбуждая в завистливых умах подозрений в лести. Итак, я отложу эту задачу до того дня (если уж мне суждена будет печальная участь дожить до него), когда каждый добропорядочный человек заплаmum слезой за удовлетворение своего любопытства, – словом, до того дня, о котором и сейчас, я полагаю, едва ли хоть одна добрая душа на свете способна помыслить безразлично.

Примите же сей скромный знак той любви, благодарности и уважения, которые всегда будет почитать для себя величайшей честью бесконечно Вам, сэр, обязанный нижайший и покорнейший слуга

Генри Филдинг.

Боу-стрит,^[4] 12 декабря 1751.

Felices ter εamplius

Quos irrupta tenet copula.

Трижды и более счастлив,

Кто прочными узами связан.

Γνναικόζούδεν хящ' cxvfiQληίζεται

ΕσθλίΊζάμεινον, ούδεQiyiovκακήζ

Для мужа счастье – добрая жена,

И горе-горькое – жена плохая.^[5]

Книга первая

Глава 1, содержащая вступление и прочее

Предметом нижеследующей истории будут всякого рода испытания, которые пришлось претерпеть весьма достойной супружеской паре уже после того, как она соединилась брачными узами. Выпавшие на ее долю невзгоды были подчас настолько мучительными, а вызвавшие их обстоятельства до того из ряда вон выходящими, что, казалось, для этого требовалась не только необычайная враждебность, но и изобретательность, которые невежество всегда приписывало Фортуне, хотя в самом ли деле сия особа приложила к этому руку и существует ли вообще на свете подобная особа, – это вопрос, на который я никоим образом не берусь ответить утвердительно. Говоря начистоту, после многих зрелых размышлений я склонен подозревать, что во все времена общий глас несправедливо осуждал Фортуну и слишком часто винил ее в проступках, к которым она не имела ни малейшего касательства. Я нередко задаюсь вопросом: нельзя ли объяснить естественными причинами процветание мошенников, злоключения глупцов, да и все те беды, которые навлекают на себя люди здравомыслящие, когда, не внемля голосу благоразумия, слепо отдаются господствующей в их душе страсти, – одним словом, стоит ли, как водится, безосновательно приписывать все обыкновенные события вмешательству Фортуны, столь же нелепо обвиняя ее в неудачах, как клянет плохой игрок в шахматы свое невезение.

Однако люди не только возводят подчас на это вымышленное существо напраслину; равным образом они склонны, желая загладить свою неправоту, воздавать Фортуне почести, столь же мало ею заслуженные. Уметь исправить пагубные последствия неблагоразумного поведения и, мужественно противостоя невзгодам, преодолеть их – вот одна из достойнейших целей мудрости и добродетели. Следовательно, называть такого человека баловнем Фортуны так же нелепо, как называть баловнем Фортуны скульптора, изваявшего Венеру, или поэта, написавшего «Илиаду».

Жизнь по праву можно с таким же основанием назвать искусством, как и