«Чай по Прусту» (восточно-европейский рассказ) [Казимеж Орлось] (fb2) читать постранично

Чай по Прусту: восточно-европейский рассказ

Казимеж Орлось Памяти Яруся © Перевод С. Равва

При крещении ему дали имя Людвик. Мать хотела модное — Кристиан или Патрик, но дед ребенка, старик Янушевский, настоял на Людвике. Так вроде бы звали его деда, которого он помнил с детства. Уговаривал Крысю, уговаривал, и она в конце концов уступила. Людвика Янушевского, которого все называли Людек, любили жильцы нашего дома и тети — мамкины подружки, и разные дяди, приходившие к его матери в семьдесят восьмую квартиру на четвертом этаже.

Людек был поздним ребенком; отец неизвестен. Может, его произвел на свет один из тех алкашей, что вечно толклись у Крыси? Говорили, отец — из Труймяста^[1], куда Крыська к школьной подруге четыре года назад ездила. Во всяком случае, среди здешних ее приятелей отца, скорее всего, не было, хотя дяди и шутили между собой: «твой наверняка, глянь, как похож!», «поцелуй сыночка!», «дай ему соску» и так далее. Пока, маленьким, он ползал у гостей под ногами.

Мать никогда не распространялась о том, как оно было, никого не обвиняла, алиментов не требовала. Старику Янушевскому не сказала ни слова. Только иногда улыбнется: «Маленький принц» — или говорила, например: «Бог мне его дал на счастье» и так далее.

Жизнь у Крыси была нелегкая. Еще в шестнадцать лет она связалась с неким Малишевским, известным на районе алкоголиком. Еле-еле восемь классов окончила, работы никакой, мать с отцом несколько лет назад уехали в Гронково под Сохачевом, откуда Чеслава Янушевская была родом. Отец, по профессии каменщик, при коммунистах работал на стройке и даже стал передовиком. Фотографии Янушевского висели на Досках почета, о нем писали в «Трибуна люду». Пока другой каменщик по фамилии Баран не скинул на ноги стоявшего ниже отца Кристины двадцать кирпичей с носилок. Кончилась работа, кончились фото на Досках почета, статьи. Одну ступню пришлось Янушевскому ампутировать, и в пятьдесят четвертом он ушел на инвалидность. Теперь все больше сидел дома с женой Чеславой. У них одна дочка была на содержании, но прожить на пенсию тяжело. Поэтому, когда родители Чеславы умерли, Янушевские перебрались в деревню. А в городской квартире осталась Крыся, тогда десятилетняя, под присмотром сестры Янушевского, вдовы Медушевской Марии, портнихи.

И так, с начала шестидесятых и по сегодняшний день, Крыся, которую позднее прозвали Алкашкой, жила в нашем доме, постепенно опускаясь все ниже на дно, как говорила пани Коханкевич, соседка с третьего этажа. Они даже с портнихой Медушевской подружились, ходили друг к дружке в гости. Крысю пани Коханкевич помнила с давних лет — маленькая школьница с мешком для сменной обуви, с ранцем из кожзаменителя, тоненькая, с худыми ножками, всегда растрепанная; нечесаные светлые волосы и голубые глаза. Вскоре и мать ее умерла в Гронкове; Крыська еще при жизни матери стала гулять. Как говорится, зарабатывала на улице. Начались пьянки, друзья-алкоголики, всякий сброд, бездельники, бомжи.

Иногда из деревни приезжал отец. Грохоча деревянной ступней, поднимался на четвертый этаж, и сразу же через стены доносилось, как он прогоняет дочкиных гостей.

— Убирайтесь, вашу мать, не то поубиваю! — кричал он. — Здесь что — хлев или квартира?

И так далее, и так далее, пока все эти дружки-алкаши не уходили. Еще на лестнице слышался голос старика, Крыська отвечала, иногда плача, иногда, если была сильно пьяна, сама набрасывалась на отца и грязно ругалась.

И в этой квартире, под присмотром непутевой матери, без отца, среди дядей и тетей вечно пьяных, неожиданно вырос хороший мальчик Людек, любимец соседей из нашего подъезда, да и из других подъездов, со всего двора — людей, которые видели мальца каждый день на лестнице, или в песочнице, или у помойки между домами. Четырех лет от роду, в зеленой шапочке с болтающимися ушами (купленной за два злотых в секонд-хенде), бордовой курточке, немного длинноватой (тоже из секонд-хенда), и с цветным рюкзачком, который он получил на день рождения от пани Коханкевич (на клапане — плюшевый телефон, Людек много раз пытался отцепить трубку, чтобы поднести ее к уху, но не смог), он каждый день спускался с четвертого этажа, держась за стойки перил. Останавливался, о чем-то размышляя, всегда здоровался, охотно отвечал на вопросы. Бойкий такой мальчишечка.

На третий этаж к пани Коханкевич он звонил два раза (так она просила), поднимаясь на цыпочки, и, если шел дождь, засиживался подольше. Добрая соседка, пенсионерка, одинокая, уже пожилая, подкармливала Крыськиного сына. Каждый день Людека ждал завтрак: чашка молока или какао, булочка с маслом и сыром, творожок, иногда рогалик с маком. Кусочек шоколадки, груша. Людек, сидя в кухне на подушках, принесенных из комнаты, за покрытым клеенкой столом, все съедал, а пани Коханкевич смотрела на малыша и подсовывала добавки.

Иногда они долго