Наемник [Джерри Пурнель] (fb2) читать онлайн

Джерри Пурнель Наемник

Посвящается сержанту Герману Личу, регулярная армия США, и младшему лейтенанту Зенеке Асфау, батальон «Кэнью», императорская гвардия Эфиопии, воевавшим на полях Корейской Войны.

Признание: бой в главе ХIХ основан по большей частью на действительном опыте Асфау во время Корейской войны.

Хронология:

1969 г. Нейл Армстронг ступил на поверхность Луны.

1990 г. Серия договоров между США и Советским Союзом положила начало Кодоминиум. Военные исследования и разработки объявлены вне закона.

1996 г. Французский Иностранный Легион образовал ядро вооруженных сил Кодоминиума.

2004 г. В Калифорнийском Технологическом институте усовершенствован двигатель Олдерсона.

2008 г. Первые исследовательские корабли с двигателем Олдерсона покинули Солнечную Систему.

2010 — 2100 гг. Спецслужбы Кодоминиума предприняли серьезные усилия для подавления всех исследований в технологиях с военным применением. Им помогают организации нулевого прироста/населения/. Большинство научных исследований прекращаются.

2010 г. Открыты необитаемые планеты. Начинается их коммерческая эксплуатация.

2020 г. Основаны первые межзвездные колонии. Созданы космический военный флот /ВКФ/ и десантные войска Кодоминиума, поглотившие первоначальные силы КД.

2020 г. Начинается период колонизации, названный Великим Исходом. Первые колонисты-диссиденты, недовольные и добровольцыавантюристы.

2030 г. В Москве родился Сергей Лермонтов.

2040 г. Бюро перемещения начинает массовую отправку за пределы Солнечной Системы недобровольных колонистов.

2043 г. В Риме родился Джон Кристиан Фалькенберг.

ПРОЛОГ

Острый, маслянистый запах бил в ноздри, непрерываемый шум оглушал. Сотни тысяч человек прошли через космопорт. Их запах пропитал погрузочный зал, и сливался с гомоном очередных жертв втиснутых за ограду.

Длинное и узкое помещение. Выкрашенные белым бетонные стены, скрывавшие яркое флоридское солнце потускнели от пленки налипшей грязи, которую не удалили рабочие-арестанты Бюро Перемещения. С потолка изливали яркий холодный свет люминесцентные панели.

И запах, и звуки, и свет сплетались с его собственными страхами. Его место было не здесь, но он никого не мог в этом убедить. Все, что он говорил, терялось в непреклонной грубости выкрикнутых приказов, рычании угрюмых охранников-капо в решетчатых загородках, тянувшихся рядами вдоль всего зала; в низком гуле испуганных людей, маршировавших вперед, к кораблю, который увезет их из Солнечной Системы навстречу неизвестной судьбе.

Одни колонисты бушевали и сопротивлялись, другие сдерживали ярость до тех пор, когда ее можно будет использовать. Серолицое же большинство плелось вперед без всяких эмоций, находясь по ту сторону страха.

На бетонном полу были начертаны красные полосы и колонисты старательно оставались в их пределах. Даже дети научились сотрудничать с охранниками Бюрнера. В колонистах была какая-то одинаковость: одетые в поношенную одежду из Благополучной ткани усеянной одноразовыми украшениями, выброшенными налогоплательщиками и собранными со складов вторсырья, или выклянченных в Миссии какого-нибудь благополучного округа.

Джон Кристиан Фалькенберг знал, что он не выглядел очень уж похожим на типичного колониста. Выросший в бандитском районе, в свои пятнадцать лет он приближался к шести футам роста, но худоба указывала на то, что он еще не исчерпал отпущенных ему природой пределов роста, так что никто бы не принял его за мужчину, как бы сильно он не пытался себя вести как таковой.

Прядь волос песочного цвета спадала юноше на лоб, угрожая ослепить его и он нервным жестом машинально смахнул ее. Осанка и поза отделяли его от других, так же как и почти комически серьезное выражение лица. Одежда тоже была необычной: новой, хорошо пригнанной и явно не бывшей в употреблении. На нем был и парчовый френч из настоящей шерсти и хлопка, ярко пылающие брюки, новый пояс и кожаная сумка-планшет на левом боку. Его одежда стоила больше, чем мог себе позволить его отец, но здесь от нее было мало проку. И все же он стоял, высокий и прямой, вызывающе сжав губы.

Джон шел вперед, чтобы сохранить свое место в длинной очереди. Его чемодан — обычный космический саквояж без ярлычков лежал перед ним, но он предпочитал пинком поддавать его вперед, чем нагибаться и поднимать. Он думал, что наклоняться выглядело бы недостойным, а достоинство было всем тем, что у него оставалось.

Впереди находилась семья из пяти человек: трое визгливых детей и их апатичные родители, возможно, подумал он, и не родители. Семьи граждан никогда не были стабильными. Агенты Бюрпера набирали свою квоту, где придется, и как придется, а их начальство редко заботила личность тех, кого они нахватали.

Беспорядочная толпа неуклонно продвигалась к концу помещения. Каждая очередь заканчивалась у решетчатой клетки, где находился лишь стол из пластистали. Очередная семейная группа заходила в клетку, двери закрывались и начиналось собеседование.

Скучающие чиновники-капо, ведавшие распределением едва слушали своих клиентов, а колонисты не знали что сказать. Большинство ничего не знало о планетах вне земной системы. Немногие знали, что на Танит было жарко, на планете Фульсона было холодно, а на Спарте жить тяжело, но зато там свобода. Некоторые понимали, что Хэдли обладала хорошим климатом и находилась под милостивой защитой «Америкэн Экспресс» и министерства колоний. Для приговоренных к транспортации без ограничений, знание столь малого могло бы сделать большую разницу в их будущем; большинство не знало и отправлялось на жаждущие рабочей силы горнодобывающие и сельскохозяйственные планеты, или в Танитский ад, где их уделом будет каторжные работы, чтобы там ни гласил их приговор.

Пятнадцатилетний мальчик — он любил считать себя мужчиной, но знал, что многие из его эмоций были мальчишескими, как бы упорно он ни старался их контролировать — почти достиг клетки собеседования. Он почувствовал отчаяние.

Коль скоро он пройдет собеседование, его запихнут в Бюрперский транспортный корабль. Джон снова повернулся к охраннику в серой форме, стоящему позади защитного ограждения в виде большой сети.

— Я все пытаюсь объяснить вам, что произошла ошибка! Мне не…

— Заткнись, — ответил охранник. Он угрожающе двинул своим ультразвуковым станнером с дулом в форме колокола. — Это для всех ошибка, верно? Всем здесь не место. Скажи это собеседователю, сынок.

Губа Джона искривилась, он хотел наброситься на охранника, чтобы заставить его выслушать. Он боролся с собой, чтобы удержать подымающийся поток ненависти.

— Черт вас побери, я…

Охранник поднял оружие. Семья граждан впереди Джона сбилась в кучу, толкаясь вперед, чтобы убраться подобру-поздорову от этого бешеного парнишки, который мог всех втравить в неприятности. Джон покорился и мрачно поплелся в очередь. Телекомментаторы говорили, что глушилки были безболезненными, но Джон не горел желанием испробовать их на себе. Телевизионщики много чего говорили. Они говорили, что колонисты были добровольцами, и они говорили, что Бюро Перемещения достойно обходилось с Транспортируемыми.

Никто им не верил. Никто не верил ничему, что говорило им правительство. Они не верили ни в дружбу между народами, создавшими Кодоминиум, ни цифрам голосов на выборах, ни чему другому.

Он достиг клетки собеседования. На трасти была та же форма, что и на охранниках, но на груди и спине серой спецовки были нарисованы по трафарету номера. Между неровно заостренных зубов этого человека зияли широкие пустоты, и когда он улыбался, его зубы показывали желтые пятна. Улыбался он часто, но в выражении лица не было никакой теплоты.

— Что имеем для меня? — спросил трасти, — паренек одетый как ты, может позволить себе все, что захочет. Куда ты хочешь отправиться, мальчик?

— Я не колонист, — настаивал Джон. Гнев его возрос. Сам-то трасти был не больше, чем арестантом. Какое право он имел так разговаривать? — Я требую разговора с офицером Кодоминиума.

— Один из Тех, да? — усмешка трасти исчезла. — Танит для тебя. — Он нажал кнопку и открылась дверь в противоположной стороне клетки. — Топай, — отрезал он, — пока я не позвал охранников. — Его палец угрожающе завис над маленькой консолью на столе.

Джон достал документы из внутреннего кармана своего френча.

— У меня назначение на Космическую Службу Кодоминиума, — сказал он. — Мне приказано явиться на Канаверальскую Погрузочную Станцию для транспортировки на лунную базу.

— Двига…а? — трасти остановился и его усмешка появилась вновь. — Дай мне посмотреть их. — Он протянул свою грязную руку.

— Нет. — Теперь Джон был более уверен в себе. — Я покажу их любому офицеру Кодоминиума, но вам их в свои руки не заполучить. А теперь вызовите офицера.

— Разумеется, — трасти не шевельнулся. — Обойдется в десятку кредиток.

— Что?

— Десять кредиток. Пятьдесят баков /долларов/, если у тебя нет кредиток КД. Не бросай на меня таких взглядов, малыш. Не заплатишь, отправишься на Танитский корабль. Может они там и разберутся, а может и нет, но ты опоздаешь с явкой. Лучше всего тебе сунуть мне чтонибудь.

Джон вынул двадцатидолларовую монету. — Это все, что у тебя есть? — раздосадованно спросил трасти. — Ладно, ладно, должно сойти. Он выбил на телефоне код и спустя минуту старшина в синей форме Космических Вооруженных Сил Кодоминиума вошел в клетку.

— Чего тебе надо, Смайли?

— Получил одного из ваших. Новый гард. Смешался с колонистами, — трасти засмеялся в то время, как Джон с трудом держал себя в руках.

Старшина с отвращением глянул на Смайли.

— Вам приказ, сэр? — спросил он у Джона. Джон передал ему документы, боясь, что он никогда не увидит их вновь. Флотский быстро просмотрел их. — Джон Кристиан Фалькенберг?

— Да.

— Благодарю вас, сэр. — Он обернулся к Смайли. — Отдай.

— О, он может это себе позволить.

— Хочешь, чтобы я вызвал десантников, Смайли?

— Господи, ну и сволочь же ты, — трасти вынул монету из кармана и отдал ее.

— Сюда, пожалуйста, сэр, — предложил флотский.

Он нагнулся поднять саквояж Джона. — И вот ваши деньги, сэр.

— Спасибо. Оставьте их себе.

Старшина кивнул. — Благодарю вас, сэр. Смайли, пощупаешь одного из наших людей снова и я направлю Десантников повидаться с тобой вне службы. Идемте, сэр.

Джон последовал за космолетчиком из куба клетки. Старшина был вдвое его старше и никто никогда не называл его раньше «сэр». Это дало Джону Фалькенбергу чувство принадлежности, ощущение, что он нашел что-то, что искал всю свою жизнь. Даже уличные банды были для него закрыты, а друзья, с которыми он рос, всегда казались частью жизни кого-то другого, не его. Теперь, за несколько секунд, он казалось нашел… Хотел бы он знать, что…

Они прошли через узкие выбеленные коридоры, затем на яркое флоридское солнце. Узкий трап вел к переднему концу огромного крылатого корабля, способного опускаться на Землю, плавающего у конца длинного пирса, где толпились колонисты и матерящиеся охранники.

Старшина коротко переговорил с часовыми Десантниками у офицерского трапа, затем четко отдал честь офицеру на верхней площадке трапа. Джон хотел сделать то же самое, но он знал, что в штатском честь не отдают. Отец заставил его читать книги по военной истории и обычаях воинской службы, как только он решил найти Джону назначение в Училище.

Неразборчивые звуки, издаваемые колонистами заполняли весь воздух, пока они не оказались внутри корабля. Когда люк закрылся за ними, последними услышанными им звуками были ругательства охранников.

Если позволите, сэр, в эту сторону. — Старшина вел его через лабиринт из стальных коридоров, герметичных переборок, лестниц, труб проводки и другого незнакомого оборудования. Хотя им управлял флот КД, большая часть корабля принадлежала Бюрперу и поэтому воняло. Не было никаких иллюминаторов и после нескольких поворотов по коридорам, Джон окончательно потерял ориентировку.

Старшина все вел его строевым шагом, пока не подошел к двери, которая ничем не отличалась от любой другой. Он надавил на кнопку в панели двери.

— Войдите, — ответила панель.

В каюте имелось восемь столов, но только три человека. Все сидели в одном углу. По контрасту с серо-стальными коридорами снаружи, каюта была почти веселой на вид, с картинами на стенах, мягкой мебелью, и тем, что походило на ковры. На противоположной от двери стене висел герб Кодоминиума — Американский орел и советский серп и молот, красный белый и голубой цвета, белые и красные звезды.

Трое держали стаканы со спиртным и сидели в расслабленных позах. Все были в штатском, не намного отличавшимся от одежды Джона, за исключением мужчины постарше, на котором был более консервативный френч. Другие были примерно ровесниками Джона, может быть на год постарше Джона, не больше.

— Один из наших, сэр. — Объявил старшина. — Новый гард затерялся среди колонистов.

Один из тех, кто помоложе рассмеялся, но офицер оборвал его резким взмахом руки. — Хорошо, шлюпстаршина, благодарю вас. Заходи. Мы не кусаемся.

— Благодарю, сэр, — ответил Джон. Он неуверенно переминался в дверях, гадал, кто это такие. Вероятно, офицеры КД, решил он. Старшина не вел бы себя так по отношению к кому-нибудь другому.

Как он ни был испуган, его аналитический ум продолжал работать, а глаза зыркали по каюте. Определенно офицеры КД, — решил он, — возвращаются на Лунную Базу после увольнения, или, наверное, после положенного тура в нормальную гравитацию. Естественно, они были в штатском. Носить на Земле вне службы форму КД являлось просьбой об убийстве.

— Лейтенант Хартманн, к вашим услугам, — представился старший. — А это гардемарины Рольников и Бэйтс. Ваш приказ, пожалуйста.

— Джон Кристиан Фалькенберг, сэр, — сказал Джон. — Гардемарин. Или я полагаю, что гардемарин. Но я не уверен. Я не давал присягу или что-нибудь.

На это все трое рассмеялись.

— Дадите, мистер, — пообещал Хартманн. Он взял таки его приказ. — Но все одно — вы один из проклятых, присягнувший или нет. — Он изучил пластиковый лист, сравнивая лицо Джона с фотографией, затем читая нижние строчки. Он присвистнул. — Гранд Сенатор Мартин Грант. Назначен другом ВК, никак не меньше. С ним у тебя за спиною, я бы не удивился, что через несколько лет ты обгонишь меня в чинах.

— Сенатор Грант — бывший студент моего отца, — пояснил Джон.

— Понятно, — Хартманн вернул приказ и сделал Джону знак сесть рядом с ними. Затем он повернулся к одному из гардемаринов. — Что же до вас, мистер Бэйтс, то я-то не вижу юмора. Что такого забавного в том, что один из ваших собратьев-офицеров затерялся среди колонистов? Разве вы никогда не терялись?

Бэйтс неловко поежился. Голос его был высок и Джон понял, что он был не старше, чем он сам.

— А почему он не показал карточку со статусом налогоплательщика? — спросил в ответ Бэйтс. — Они бы отвели его к офицеру. Разве нет?

Хартманн пожал плечами.

— У меня ее нет, — ответил Джон.

— Гм. — Хартманн, казалось, отпрянул, хотя на самом деле он не шевельнулся. — Ну, — произнес он, — мы обычно не получаем офицеров из семей Граждан.

— Мы не Граждане, — быстро сказал Джон. — Мой отец — профессор Университета Кодоминиума и я родился в Риме.

— А… — протянул Хартманн. — Долго вы там жили?

— Нет, сэр. Отец предпочитает быть наведывающимся членом факультета. Мы жили во многих университетских городах. — Ложь пришла теперь легко, и Джон подумал, что профессор Фалькенберг, вероятно, поверил в нее после того, как столько раз ее повторял. Джонто лучше знал: он видел, что отец отчаянно добивался стабильности положения, но всегда, всегда наживал слишком много врагов. Он был слишком прям и слишком честен. Одно объяснение — он — мятежный сукин сын и не мог ни с кем поладить. Это другое. «Я так долго жил в такой ситуации, что она меня больше не волнует. Однако, приятно было бы иметь родной дом, я думаю».

Хартманн расслабился.

— Ну, по какой бы там ни было причине, вы, мистер Фалькенберг, поступили бы лучше, если бы устроились родиться налогоплательщиком в Соединенных Штатах. Или советским членом партии. К несчастью, вы, как и я, обречены оставаться в нижних рядах офицерского корпуса.

В голосе Хартманна чувствовался след акцента, но Джон не мог точно определить его. Немец, конечно. В боевых частях КД было много немцев. Этот немец, однако, был необычным. Джон достаточно долго жил в Гейделберге, что научиться многим оттенкам немецкой речи. Восточный немец? Возможно.

Он понял, что другие ждали, что он что-нибудь скажет.

— Я думал, сэр, что в службах КД существует равенство.

Хартманн пожал плечами.

— В теории, да. На практике — генералы и адмиралы, даже капитаны кораблей, всегда, по-видимому, бывают американцы или советские. Это не предпочтение офицерского корпуса, мистер. Между собой у нас нет никаких стран происхождения и никакой политики. Никогда. Флот — наше отечество и наше единственное отечество. — Он взглянул на свой стакан. — Мистер Бэйто, нам нужно налить еще стакан и для нашего нового товарища. Мигом.

— Есть, сэр. — Коротышка-гард оставил каюту, пройдя по пути оставленный без внимания бар в углу. Он быстро вернулся с полной бутылкой американского виски и пустым стаканом.

Хартманн налил стакан доверху и толкнул его к Джону.

— ВКФ научит вас многим вещам, мистер гардемарин Джон Кристиан Фалькенберг. Одна из них — это умение пить. Мы все слишком много пьем, но прежде, чем узнать почему мы пьем, вы должны узнать как.

Он поднял стакан. Когда Джон поднес к губам свой и сделал только глоток, Хартманн нахмурился.

— Еще, — сказал он приказным тоном.

Джон выпил половину виски. Он не один год уже пил пиво, но отец не часто позволял ему пить крепкие напитки. На вкус оно было неплохим, но обожгло горло и желудок.

— А теперь, почему ты присоединился к нашему благородному отряду братьев? — спросил Хартманн. Его голос нес предупреждение: он использовал шутливые слова, но под этим было серьезное настроение — наверное, он вовсе не насмехался над своей службой, когда назвал ее отрядом братьев.

Джон надеялся, что нет. У него никогда не было братьев. У него никогда не было друзей, родного дома, а отец был строгим воспитателем, учившим его многим вещам, но никогда не дававшем ему никакого тепла или дружбы.

— Я…

— Честно, — предупредил Хартманн. — Я открою тебе тайну. Тайну флота. Мы не лжем своим. — Он посмотрел на двух других гардемаринов и они кивнули. Рольников слегка позабавленный, Бэйтс серьезный, словно в церкви.

— Там… — сделал жест Хартманн, — там они лгут, обманывают, используют друг друга. С нами же это не так. Нас используют, да. Но мы знаем, что нас используют и мы честны друг с другом. Вот почему солдаты верны нам. И почему мы верны флоту.

И вот это-то и значительно, подумал Джон, потому что Хартманн поглядывал на знамя Кодоминиума, но совсем ничего не сказал про КД. Только флот.

— Я здесь потому, что отец хотел убрать меня из дому и сумел достать для меня назначение, — выпалил Джон.

— Ты найдешь другую причину или же не останешься с нами, — сказал Хартманн. — Выпей.

— Да, сэр.

— Надлежащий ответ — «есть, сэр».

— Есть, сэр, — Джон осушил свой стакан.

— Отлично, — улыбнулся Хартманн. Он снова наполнил свой стакан, затем стаканы других. — Что является задачей ВКФ Кодоминиума, мистер Фалькенберг?

— Сэр? Выполнять волю Гранд Сената.

— Нет. Он должен существовать. И существуя, поддерживать некоторую меру мира и порядка в углу Галактики. Чтобы выиграть для людей достаточно времени для того, чтобы убраться достаточно далеко от Земли, чтобы, когда эти дураки убьют себя, они не убили человеческую расу. И это наша единственная задача.

— Сэр? — спокойно и настойчиво проговорил гардемарин Рольников. — Сэр лейтенант, следует ли вам так много пить?

— Да, следует, — ответствовал Хартманн. — Благодарю вас за заботу, мистер Рольников. Но, как видите, я в настоящее время пассажир. На Службе нет никаких правил против выпивки. Совсем никаких. Есть сильный запрет против того, чтобы быть непригодным для выполнения своего долга, но ничего против выпивки. А в данный момент я не обязан выполнять никакого долга. — Хартманн поднял свой стакан. — Кроме одного. Поговорить с вами, мистер Фалькенберг, и сказать вам правду, так чтоб вы либо сбежали от нас, либо были чертовски с нами до конца своей жизни, потому мы никогда не лжем своим.

Он замолк на миг и Фалькенберг гадал, насколько же пьян был Хартманн. Офицер, казалось обдумывал свои слова более внимательно, чем делал его отец, когда выпивал.

— Что вы знаете об истории ВКФ Кодоминиума, мистер Фалькенберг? — потребовал ответа Хартманн.

«Вероятно, больше, чем ты,» — подумал Джон. Отцовская лекция о росте Кодоминиума была знаменита. — Это началось с разрядки и скоро стало паутиной формальных договоров между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Договоры не положили конец основам вражды между этими великими державами, но их общие интересы были больше, чем их разногласия; потому что явно было лучше, чтобы только две великие державы. — Нет. Хартманн не хотел услышать лекцию профессора Фалькенберга.

— Очень мало, сэр. Мы были созданы из французского Иностранного Легиона, — сказал Хартманн. — «Легиона чужаков», чтобы сражаться за искусственный альянс наций, которые ненавидят друг друга. Как может человек отдать за это душу и жизнь, мистер Фалькенберг? Какое у альянса сердце? Какая власть может вдохнуть верность в солдат?

— Не знаю, сэр.

— И они не знают. — Хартманн махнул на других гардов, которые осторожно откинулись на спинки своих кресел, ведя себя так, словно они не слушали или не слышали… — Джон не мог сказать. Наверно, они считали, что Хартманн был безумно пьян. И все же это был хороший вопрос.

— Я не знаю, — повторил Джон.

— А-а. Но ведь никто не знает, потому что ответа нет. Люди не могут умирать за альянс. И все же мы сражаемся. И мы умираем.

— По приказу Сената, — спокойно заметил гардемарин Рольников.

— Но мы не любим Сенат, — ответил Хартманн. — Вы любите Сенат, мистер Рольников? А вы, мистер Бэйтс? Мы знаем, что такое Гранд Сенат. Продажность, политиканы, которые лгут друг другу и которые используют нас, чтобы приобрести богатства для себя и власть для своих фракций. Если смогут. Они не используют нас так много, как когда-то. Выпьем, джентльмены. В ы п ь е м.

Виски произвело свой эффект и голова у Джона закружилась. Он почувствовал, что пот у него выступил на макушке и под мышками, а желудок забунтовал, но он поднял стакан и снова выпил в унисон с Рольниковым и Бэйтсом и это было более значительно, чем когда-то была Чаша Братства. Он попытался спросить себя почему, но тут были только эмоции, а не мысль. Его место было здесь, с этими людьми и с ними он был человеком.

Словно прочтя мысли Джона, Лейтенант Хартманн положил руки на плечи трем паренькам, двум слева, Джону справа и понизил голос, чтобы сказать им всем:

— Нет, мы здесь потому, что флот — наше отечество, а наши братья по Службе — наша единственная семья. И если флот потребует когданибудь наши жизни, мы отдадим их как мужчины, потому что нам некуда больше идти.

Глава ПЕРВАЯ

Двадцать лет спустя…

Земля плыла в вечной красоте над мрачными лунными горами. Дневной свет падал на Калифорнию и часть Тихого океана и пылающий океан создавал невозможно голубой фон для воронки ярких облаков, кружащихся в массивном тропическом вихре. За лунными скалами родной дом человека выглядел хрупким шариком среди усеянного звездами черного бархата космоса; шариком, который человек мог схватить и раздавить голыми руками.

Гранд адмирал Сергей Лермонтов смотрел на яркие изображения на обзорном экране и думал как легко было бы для Земли погибнуть. Он сохранил ее образ на обзорном экране, чтобы напоминать себе об этом каждый раз, когда он поднимал взгляд.

— Это все, чего мы могли добиться для тебя, Сергей. — Его посетитель сидел, аккуратно сложив руки на коленях. Фотография показала бы его в расслабленной позе, удобно сидящего в большом кресле для посетителей, покрытом кожей животных, выросших на планете в сотне световых лет от Земли. При более близком взгляде, сей человек вовсе не был расслабившемся. Он выглядел таким из-за своего долгого опыта политика.

— Я желал бы, чтобы было больше. — Гранд Сенатор Мартин Грант медленно покачал головой. — Это по-крайней мере хоть что-то.

— Мы будем терять корабли и распускать полки. Я не могу управлять флотом при таком бюджете.

Голос Лермонтова был ровным и четким. Он переместил на тонком носу очки без оправы в более удобное положение. Его жесты, подобно его голосу были точными и правильными, и в кают-кампаниях ВКФ поговаривали, что Гранд Адмирал практиковался перед зеркалом.

— Тебе придется делать все, что в твоих силах. Нет даже уверенности, что Объединенная Партия сможет пережить следующие выборы. Видит бог, мы будем не в состоянии прожить, если дадим флоту сколько-нибудь больше.

— Но вот для национальных армий денег хватает. — Лермонтов многозначительно посмотрел на изображение Земли на видеоэкране. — Армий, которые могут уничтожить Землю, Мартин, как же мы можем поддерживать мир, если вы не даете нам ни кораблей, ни солдат?

— Вы не сможете поддерживать мир, если не будет Кодоминиума.

Лермонтов нахмурился, — значит есть настоящий шанс, что Объединенная Партия проиграет?

Мартин Грант почти на мгновение вскинул голову. — Да.

И Соединенные Штаты выйдут из КД? — Лермонтов подумал, что это будет означать для Земли и почти для ста планет, где жили Люди.

— Немногие из колоний выживут без нас. Еще слишком рано. Если бы мы не подавили науку и исследования, могло бы быть иначе. Мартин, мы слабо распространены по колониальным планетам. Кодоминиум должен помочь им. Мы создали их проблемы с нашими колониальными правительствами. Мы совершенно не дали им шансов прожить без нас. Мы не можем так вдруг отпустить их на все четыре стороны.

Грант сидел не двигаясь и ничего не говоря.

— Да, я проповедую обращенному. Но ведь это флот дал Гранд Сенату эту власть над колониями. Я не могу не чувствовать себя не ответственным.

Голова сенатора Гранта снова дернулась, то ли кивок, то ли дрожь. — Я бы подумал, что есть многое, что ты мог бы сделать, Сергей. Флот подчиняется тебе, а не Сенату. Я знаю, мой племянник дал это понять достаточно ясно. Воины уважают другого воина, но к нам, политикам, у них только презрение.

— Ты предлагаешь измену?

— Нет. Конечно, я не приглашаю флот попробовать заправлять спектаклем. Военное правление не очень то хорошо сработало для нас, не так ли? — Сенатор Грант слегка повернул голову, показывая на земной шар позади него. — Двадцать государств на Земле управлялось армиями, но ни одно из них не делало этого хорошо.

С другой стороны политики делали свое дело немногим лучше, подумал он. Никто не делал лучше. — У нас, кажется нет никаких целей, Сергей. Мы просто болтаемся на весу, надеясь, что обстановка станет лучше. С чего бы это?

— Я почти перестал надеяться на лучшие условия, — ответил Лермонтов. — Теперь я только молюсь, чтобы она не ухудшалась. — Его губы слегка дернулись в тонкой улыбке. — На такие молитвы редко отвечают.

— Я говорил вчера с моим братом, — сказал Грант. — Он снова угрожает подать в отставку. Я думаю, на этот раз он всерьез.

— Но он не может этого сделать! — Лермонтов содрогнулся. — Твой брат — один из немногих людей в правительстве США, который понимает, сколь отчаянно нам нужно время.

— Я говорил ему об этом.

— И?..

Грант покачал головой. — Это крысиная гонка, Сергей. Джон не видит ей никакого конца. Конечно, очень хорошо играть в авангард, но ради чего?

— Разве выживание цивилизации — не стоящая цель?

— Если мы идем именно к этому, то — да. Но какие у нас гарантии, что мы достигнем даже этого?

Улыбка Гранд Адмирала стала ледяной.

— Никаких, конечно. Но мы можем быть уверенными, что ничто не выживет, если у нас не будет еще времени. Несколько лет мира, Мартин. Многое может случиться за эти несколько лет. А если ничего не случиться — ну, тогда у нас будет несколько лет мира.

Стенка позади Лермонтова была покрыта знаменами и панелями. В центре, среди них был герб Кодоминиума: американский орел, советские серп и молот, красные и белые звезды. Под ним был официальный девиз Военно-Космического флота: МИР — НАША ПРОФЕССИЯ.

Мы выбрали этот девиз для них, подумал Грант. Сенат заставил ВКФ принять его. Хотел бы я знать, сколько офицеров флота верят в него кроме Лермонтова? Что бы они выбрали, если предоставить это им самим?

Всегда есть воины, и если не дашь им что-то, за что стоит драться… Но мы не можем жить без них, потому что грядет время, когда необходимо иметь воинов. Вроде Сергея Лермонтова.

Но необходимо ли иметь нам политиков вроде меня?

— Я снова поговорю с Джоном. В любом случае я никогда не был уверен насколько он серьезен насчет отставки. К власти привыкаешь и трудно сложить ее с себя. Требуется лишь немного убеждения, какойнибудь аргумент, чтобы позволить тебе оправдать ее сохранение. Власть — наркотик, посильней опиума.

— Но вы ничего не можете поделать с нашим бюджетом.

— Да. Дело в том, что есть еще проблемы. Нам нужны голоса Бронсона, а у него есть требования.

Глаза Лермонтова сузились, а голос стал густым от отвращения.

— По-крайней мере, мы знаем, как иметь дело с людьми вроде Бронсона. — И это было странно, подумал Лермонтов, что презренные твари, вроде Бронсона, вызывали столь мало проблем. Им можно было дать взятку Они ждали, что их купят.

Настоящие-то проблемы создавали люди честные, вроде Гармона в Соединенных Штатах и Каслова в Советском Союзе, люди имеющие дело, за которое они готовы умереть — они-то и довели человечество до нынешнего состояния. Но я предпочел бы знаться с Касловым и Гармоном и их друзьями, чем с людьми Бронсона, которые поддерживают нас.

— Тебе не понравится кое-что из того, что он просит, — предупредил Грант. — Ведь полковник Фалькенберг твой особый фаворит, не так ли?

— Он один из лучших наших людей. Я использую его, когда ситуация кажется отчаянной. Его солдаты последуют за ним куда угодно и он не теряет зря жизней в достижении наших целей.

— Он явно чересчур часто наступал на мозоль Бронсона. Они хотят его уволить.

— Нет, — голос Лермонтова стал тверд.

Мартин Грант покачал головой. Он вдруг почувствовал себя очень усталым, несмотря на низкую гравитацию луны. — Выбора нет, Сергей. Это не просто личная неприязнь, хотя этого тоже много. Бронсон стыкуется с Гармоном, а Гармон считает Фалькенберга опасным.

— Конечно он опасен. Он — воин. Но он опасен только для врагов Кодоминиума…

— Именно. — Грант снова вздохнул. — Сергей, я знаю. Мы отнимаем у тебя лучшие орудия, а потом ожидаем, что ты выполнишь работу без них.

— Тут больше, чем это, Мартин. Как управлять воинами?

— Прошу прощения?

— Я спросил: «Как управлять воинами?» — Лермонтов переместил очки кончиками пальцев обеих рук. — Заслужив их уважение, конечно. Но что случится, если право на это уважение потеряно? Им нельзя будет управлять, а ты говоришь об одном из лучших ныне военных умов. Вам может придется жить, жалея об этом решении, Мартин.

— Ничего не поделаешь, Сергей, ты думаешь, мне нравится говорить тебе выбросить хорошего человека ради змеи вроде Бронсона? Но это не имеет значения. Патриотическая партия готова поднять из-за этого дела большой шум и Фалькенберг все равно не смог бы пережить такого рода политического давления, ты это знаешь. Никакой офицер не сможет. Его карьера кончена не смотря ни на что.

— Ты всегда поддерживал его в прошлом.

— Я, черт побери, Сергей, сам в первую очередь дал ему направление в училище. Я не могу поддержать его, и ты тоже не можешь. Он уйдет или мы потеряем голоса Бронсона по бюджету.

— Но почему? — потребовал ответа Лермонтов. — Настоящая причина?

Грант пожал плечами.

— Бронсона или Гармона? Бронсон всегда ненавидел Фалькенберга после того дела на Кеникотте. Семейство Бронсона потеряло там много денег, и делу не помогло то, что Бронсон тоже вынужден был проголосовать за награждение медалями Фалькенберга. Я сомневаюсь, что тут есть что-нибудь больше этого. Гармон — другое дело. Он действительно верит, что Фалькенберг может повести своих солдат против Земли. А раз он просит скальп Фалькенберга как услугу от Бронсона…

— Понятно. Но причины Бронсона нелепы. По крайней мере в данный момент…

— Если он так чертовски опасен, убей его. — Сказал Грант. Он увидел выражение лица Лермонтова. — Я на самом деле не имею в виду этого, Сергей, но тебе придется что-нибудь сделать.

— Сделаю.

— Гармон думает, что ты можешь приказать Фалькенбергу идти в поход на Землю.

Лермонтов в удивлении поднял взгляд.

— Да. Дошло и до этого. Даже Бронсон не готов просить т в о й скальп. Пока еще. Вот и еще причина, почему твоим фаворитам придется теперь не высовываться.

— Ты говоришь о лучших наших людях.

Взгляд Гранта был полон боли и печали.

— Разумеется. Всякий, кто эффективен, насмерть пугает патриотов. Они хотят вообще ликвидировать КД, а если не смогут этого добиться, то будут ослаблять его. Они будут продолжать пережовывание к тому же, избавляясь от наших самых компетентных офицеров и мы мало что сможем поделать. Может быть, через несколько лет положение улучшиться.

— Но скорее ухудшиться, — ответил Лермонтов.

— Да, всегда есть и такой вариант.

Долгое время после того, как Гранд Сенатор Грант покинул кабинет, Сергей Лермонтов глядел невидящим взором на обзорный экран. Темнота медленно проползла через Тихий Океан, оставляя в тени Гавайи, а Лермонтов все еще сидел, не двигаясь, беспокойно барабаня пальцами по полированной поверхности стола.

Я знал, что дойдет до этого, думал он. Правда, не так скоро. Еще так много надо сделать, прежде чем мы сможем махнуть на все это рукой.

И все же недолго осталось ждать, пока у нас не будет никакого выбора. Наверно, нам следует действовать сейчас.

Лермонтов вспомнил свою юность в Москве, когда президиум контролировали генералы и содрогнулся. Нет, подумал он. Военные доблести бесполезны для управления штатскими. Но политики-то управляли не лучше. Если бы мы не подавили научных исследований! Но это было сделано во имя мира. Чтобы сохранить контроль в руках правительства над технологией, не допустить, чтобы она диктовала политику всем нам. Это казалось таким разумным и, кроме того, теперь такая политика была очень старой. Осталось мало тренированных ученых, потому что никто не хотел жить под ограничениями Бюро технологии.

Но что сделано, то сделано. Он оглядел кабинет. Полки открытых шкафов были усыпаны сувенирами с дюжины планет. Экзотические раковины лежали рядом с набитыми чучелами рептилий и обрамлялись светящимися камнями, за которые можно было получить баснословные деньги, потрудись он их продать.

Он импульсивно протянул руку к настольной консоли и переключил селектор. По экрану замелькали изображения, пока он не увидел колонну солдат, марширующих через огромный открытый каменный пузырь. В этой огромной пещере они казались карликами.

Подразделение Десантников Кодоминиума маршировало через центральный район лунной базы. Палата Сената и правительственные кабинеты были намного ниже пещеры, столы глубоко похороненные в скале, что никакое оружие не могло уничтожить лидеров Кодоминиума внезапным ударом. Над ними были охраняющие их воины, а эта группа шла сменить охрану.

Лермонтов включил звук, но услышал не больше, чем четкий размеренный звук марширующих солдат. Они шли осторожно в низкой гравитации, приспособив шаг к своему низкому весу; и они, думал он, шагали бы столь же четко на планете с высокой гравитацией.

На них были ало-голубые мундиры, со сверкающими золотыми пуговицами, значками из темных, богатых бронзой сплавов, найденных на Кенникоте, береты, сделанные из какой-то рептилии, плавающей в Танитских морях. Подобно кабинету Гранд Адмирала, Десантники Кодоминиума демонстрировали влияние планет, находящихся во многих световых годах от Земли.

— Запевай!

Приказ донесся через динамик так громко, что поразил Адмирала и он убавил звук, когда солдаты начали петь.

Лермонтов улыбнулся про себя. Эта песня была официально запрещена и она, конечно, неподходящим выбором для караула, собирающегося занять посты перед палатами Гранд Сената. Она также была очень близка к официальной маршевой песне Десантников. И это, подумал Лермонтов, должно было-бы кое-что сказать любому слушающему Сенатору. /Если Сенаторы когда-нибудь слушали армейцев/.

Донеслись размеренные стихи, медленно, в такт со зловещим скользящим шагом солдат:

Стихи кончились с грохотом барабана и Лермонтов переключил селектор на вращающуюся Землю.

— Наверно, — сказал он вслух, — наверное, есть надежда, но только если у нас будет время. Могут ли политики выиграть достаточно времени?

Глава ВТОРАЯ

Достопочтенный Джон Роджерс Грант положил ладонь на мигающий огонек на консоли письменного стола и тот исчез, отключив телефон безопасности с Лунной Базой. Его лицо сохраняло выражение удовольствия и отвращения, как всегда, когда он кончал разговор с братом.

— Не думаю, что я когда-нибудь выиграю спор с Мартином, — думал он. — Может быть это потому, что он знает меня лучше, чем я сам.

Грант повернулся к телевизору, где оратор был в полной готовности. Речь началась спокойно, как начинались все речи Гармона. Полная резонирующих тонов и призывов к разуму. Спокойный голос просил внимания, но теперь он стал громче и требовал его. Фон позади него тоже изменился, так что Гармон стоял теперь под звездами и полосами, покрывающими полушарие, с огромным американским орлом над Капитолием. Гармон доводил себе до одного из своих знаменитых приступов бешенства, и его лицо искажалось от обилия эмоций.

— Честь? Это слова, значения которых Липскомб теперь не понимает! Чем бы он ни мог быть — а, друзья мои, мы все знаем, сколь велик он некогда был, — он больше не один из нас! Его камарилья, темные людишки, нашептывающие ему, разложила даже такого великого человека, как президент Липскомб! А наша нация истекает кровью из тысяч ран! Народ Америки, услышь меня! Она истекает кровью из незаживающих ран в лице этих людей и их Кодоминиума!

Они говорят, что если мы покинем Кодоминиум, это будет означать войну. Я молю бога, чтобы этого не случилось, но если это случится, то зачем эти тяжелые времена. Многие из нас будут убиты, но мы умрем как мужчины! Сегодня наши друзья и союзники, народы Венгрии, Румынии, чехи, словаки, поляки — все они стонут под гнетом своих коммунистических хозяев. Кто держит их там? Мы! Наш Кодоминиум! Мы не стали больше, чем рабовладельцами. Лучше уж умереть как мужчины.

Но до этого не дойдет. Русские никогда не станут драться. Они размякли. Так же размякли как и мы. Их правительство охвачено тем же разложением, что и наше. Народ Америки, услышь меня. Народ Америки, слушай!

Грант тихо произнес два слова телевизору и тот выключился. Ореховая панель скользнула над потемневшим экраном и Грант снова проговорил два слова.

Стол открылся, предложив бутылочку молока. Он ничего не мог поделать со своей язвой, несмотря на все достижения медицинской науки. Деньги не были проблемой, но никогда не было времени для хирургического вмешательства и недель с регенерационными стимуляторами.

Он полистал документы на столе. Большая часть была рапортами с ярко-красными обложками службы безопасности и Грант на миг закрыл глаза. Речь Гармона была важной и, вероятно, повлияет на предстоящие выборы. Этот человек начинает досаждать, подумал Грант.

— Не следует ли мне предпринять что-нибудь относительно него. — Он с содроганием отложил эту мысль в сторону. Гармон когда-то был его другом. — Господи, до чего же мы докатились? — Он открыл первый рапорт.

Произошли беспорядки на съезде в Международной Федерации Труда. Трое убиты и гладкие планы переизбрания Матта Бреди полетели к черту. Грант снова поморщился и выпил еще молока. Сотрудники разведки заверяли его, что это пройдет легко.

Он порылся в рапортах и обнаружил, что ответственность за это несут трое из детей крестоносцев Харви Бертрама. Они установили подслушивающие устройства в номере Бреди. Этот идиот не придумал ничего лучше, как заключать сделку именно там. Теперь ребята Бертрама имели достаточно доказательств продажности боссов, чтобы воспламенить чувства делегатов на дюжине съездов.

Рапорт заканчивался рекомендацией правительству бросить Бреди и сосредочить поддержку на Макнайте, который обладал хорошей репутацией и чье досье в здании ЦРУ разбухло от информации. Макнайтом будет легко управлять. Грант кивнул про себя и нацарапал свою подпись на бланке действия.

Он бросил его на поднос «Совершенно секретно: исходящее» и следил как он исчез. Не было смысла терять время. Затем он праздно поинтересовался, а что будет с Бреди. Матт Бреди был хорошим членом Объединенной Партии, во всяком случае, не давал спуску ребятам Бертрама.

Он взял следующую папку, но прежде чем он открыл ее, вошла секретарша. Грант поднял взгляд и улыбнулся, радуясь своему решению игнорировать электронику. Некоторые администраторы неделями не видели своих секретарш.

— Ваша встреча, сэр, — напомнила она. —И время для вашего нервного тоника.

Он крякнул.

— Я предпочел бы умереть. — Но позволил ей налить мензурку горького снадобья, опрокинул его в горло, запив затем молоком. Потом он взглянул на часы, но в этом не было необходимости. Мисс Экридж знала время пути до каждого кабинета в Вашингтоне. Не было времени браться за другой рапорт и это устраивало Гранта.

Он позволил ей помочь ему облачиться в черный пиджак и расчесал немногочисленные седые волосы. Он не чувствовал себя шестидесятилетним, но выглядел теперь таковым. Это случилось как-то все сразу. Пять лет назад он мог бы сойти за сорокалетнего. Джон видел девушку в зеркале за ним и знал, что она его любила, но из этого ничего не получится.

А почему нет, черт возьми? — спросил он себя. Ведь дело не в том, что ты тоскуешь по Присцилле. К тому времени как она умерла, ты молился, чтобы это случилось и мы поздно поженились, чтобы начинать. Так почему же, черт возьми, ты ведешь себя так, будто навек ушла великая любовь из твоей жизни? Все, что тебе надо сделать — это обернуться, сказать пять слов, и что? Она больше не будет превосходной секретаршей, а секретаршу найти труднее, чем любовницу. Оставь это дело в покое.

Она постояла там еще миг, потом двинулась прочь.

— Ваша дочь хочет вас видеть этим вечером, — сказала она ему. — Она приезжает в полдень и говорит, что это очень важно.

— Не знаете, почему? — спросил Грант. Экридж знала о Шарон больше, чем Грант. Возможно намного больше.

— Могу догадываться. Я думаю, ее об этом попросил ее молодой человек.

Джон кивнул. Это не было неожиданным, но все же причинило боль. Так скоро, так скоро, так скоро… Они так быстро растут, когда ты старик. Джон-младший был командиром в ВКФ Кодоминиума, скоро будет командовать своим кораблем. Фредерик погиб в той же катастрофе, что и его мать. А теперь Шарон, дитя, нашла иную жизнь… не то, чтобы они были близки с тех пор, как он взялся за эту работу.

— Пропустите его имя через ЦРУ, Флора. Я не один месяц собирался это сделать. Они ничего не найдут, но нам это понадобится для справок.

— Да, сэр. Вам лучше теперь поспешить. Водители ждут за дверью.

Он подхватил свой чемоданчик.

— Я сегодня не вернусь. Пришлите мою машину к Белому Дому, хорошо? Я сегодня поеду домой один.

Он ответил на отданную шофером с вооруженным механиком честь небрежным взмахом руки и последовал за ними к лифту в конце длинного коридора. По стенам висели картины и фотографии древних битв и на полу был ковер, но в остальном коридор был как пещера. Проклятый Пентагон, в сотый раз подумал он. Глупейшее из когда-либо построенных зданий. Никто не мог ничего найти и его нельзя было укараулить ни за какую цену. Почему кто-нибудь не мог взорвать его?

Они отправились к Белому Дому наземной машиной. Полет был бы лишней деталью для беспокойства и, кроме того, этим путем он получал возможность увидеть вишневые деревья и цветочные клумбы вокруг Джефферсона. Потомак был коричневым месивом. В нее можно было плавать, если обладать крепким желудком, но несколько администраций назад армейские инженеры дали ему бетонные берега. Теперь они сдирали их и это вызывало обвалы грязи.

Они проехали через ряды правительственных зданий, некоторые в запустении. Городское возрождение дало Вашингтону все конторское пространство, которое когда-либо могло понадобится правительству, и больше, так что тут были заброшенные здания как реликты времени, когда округ Колумбия был самым пораженным преступностью городом в мире. Однако, когда-то, в юности Гранта из Вашингтона вышвырнули всех, кто там не работал, и быстро последовавшие затем бульдозеры снесли жилые дома. По политическим причинам офисы исчезли столь же быстро, как были разрушены другие здания.

Они проехали мимо бюро Контроля над населенностью, объехали Эллипс и мимо старого Госдепа к воротам. Охранник внимательно проверил его личность и заставил положить ладонь на маленькую сканирующую панель. Затем они въехали в туннель к подвалу Белого Дома.

Президент встал, когда Грант вошел в Овальный Кабинет и остальные вскочили на ноги, словно их катапультировало. Грант пожал всем руки, но внимательно посмотрел на Липскомба. Сомнений нет, президент чувствовал напряжение. Ну, они все чувствовали.

Министра обороны не было, но впрочем, его всегда не было. Министр был политическим битюгом, контролировавшим блок голосов Аэрокосмической гильдии и даже большой блок акций аэрокосмической промышленности. Покуда правительственные контракты обеспечивали его фирмы заказами, а его людей работой, он плевать хотел на политику. Он мог присутствовать на формальном заседании Кабинета, где никогда ничего не говорилось и никто бы не увидел разницы. Джон Грант был в такой же степени обороной, как и ЦРУ.

Немногие из людей, сидящих в Овальном Кабинете были хорошо известны публике. За исключением Президента, любой из них мог прогуляться по улицам любого города, кроме Вашингтона, без страха быть узнанным. Но власть, которую они контролировали как помощники и заместители была огромной и они все это знали. Здесь не было нужды притворяться.

Служитель принес напитки и Грант и принял Шотландское виски. Некоторые не доверяли человеку, который не пил с ними. Его язва устроит ему кромешный ад, а его врач еще один, но врачи и язвы не понимали реальной власти. Так же как и я, подумал Грант, или любой из нас, но мы обладаем ею.

— Не начнете ли, мистер Карниз? — предложил Президент. Головы повернулись к западной стене, где у справочного экрана стоял Каринз. Справа от него пылала огоньками полярная проекция Земли. Огоньки показывали расположение вооруженных сил, которыми командовал Президент, но контролировал Грант.

Каринз стоял уверенно, с брюшком, переваливавшимся через ремень. Этот жир был просто неприличен в столь раннем возрасте. Герман Каринз был вторым самым молодым человеком в этой комнате, помощник отдела административно-бюджетного управления и был, говорят, самым блестящим экономистом когда-либо выпускавшимся Иельским университетом. Он был также самым лучшим политическим техником в стране, но этому он научился не в своем университете.

Он активизировал экран, чтобы показать набор цифр.

— У меня самые последние результаты опросов, — слишком громко произнес Каринз. — Это настоящие, а не мусор, что мы даем прессе. Они воняют.

Грант кивнул. Разумеется воняют. Объединенная партия колебалась примерно на тридцати восьми процентах, как раз почти поровну разделившихся между республиками и домократическим крылом. Патриотическая партия Гармона получила как раз за двадцать пять. Крайне левая освободительная партия Миллингтона получила свои обычные десять, но настоящим ударом была Бертравова партия Свободы. Популярность Бертрана стояла на невероятных двадцати процентах населения.

— Эти цифры для тех, кто имеет мнение и может голосовать, — пояснил Каринз. — Конечно есть обычная орава, которой наплевать, но мы знаем как они разделяются. Они так или иначе последуют за всяким, кто доберется до них последним. Вы видите, новости плохие.

— Вы уверены в этом? — спросил помощник генерального почтмейстера. Он был лидером республиканского крыла Объединенной партии и не прошло еще и шести месяцев, с тех пор как он говорил им, что они могут забыть о Бертраме.

— Да, сэр, — ответил Каринз. — И поддержка растет. Эти беспорядки на труловом въезде, вероятно, дали им еще пять пунктов, здесь не показанных. Дайте Бертраму шесть месяцев и он нас опередит. Как вам нравятся ихние яблочки, мальчики и девочки?

— Не нужно быть легкомысленным, мистер Каринз, — сказал Президент.

— Сожалею, мистер Президент, — Каринз совсем не сожалел и он победоносно ухмылялся помощнику генерального почтмейстера. Затем он щелкнул переключателем, демонстрируя иные расклады.

— Мягкие и твердые, — объяснил Каринз. — Заметьте, что голоса Бертрама весьма мягкие, но твердеют. Гармоновские настолько тверды, что их у него не отнять без ядерного оружия. А наши малость походят на масло. Мистер Президент, я не могу даже гарантировать, что мы будем самой большой партией после выборов, не говоря уж о том, что сможем сохранить большинство.

— Невероятно, — пробормотал председатель комитета объединенных начальников штабов.

— Хуже, чем невероятно, — покачала головой представитель коммерции. — Катастрофа. И кто победит?

— Бросайте жребий, — пожал плечами Каринз. — Но если бы мне пришлось говорить, я бы выбрал Бертрама. Он получает больше наших голосов, чем Грамон.

— Вы все молчали, Джон, — сказал Президент. — Что вы об этом думаете?

— Ну, сэр, довольно ясно, какой будет результат, кто бы ни победил, это пока что не мы. — Грант поднял стакан виски и с облегчением глотнул. Он решил выпить еще и черт с ней, с этой язвой. — Если победит Гармон, он выйдет из Кодоминиума и мы получим войну. Если верх возьмет Бертрам, он ослабит безопасность, Гармон со своими штурмовиками выгонит его и мы все равно получим войну.

Каринз кивнул. — Я не представляю, чтобы Бертрам продержался у власти больше года, вероятно, и того меньше. Этот человек слишком честен.

Президент громко вздохнул. — Я помню время, когда люди это говорили обо мне, мистер Каринз.

— Это все еще правда, мистер Президент, — поспешно заверил Каринз. — Но вы достаточно реалистичны, чтобы позволять нам делать то, что мы должны делать. Бертрам не позволил бы.

— Так что же нам делать с этим делом? — тихо спросил Президент.

— Смухлевать выборы, — быстро ответил Каринз. — Я выдаю здесь цифры популярности. — Он привел схему, указывающую большинство популярности в пользу Объединенной партии. — Потом мы продолжим накачивать липовые данные, в то время как люди мистера Гранта поработают на подсчитывающих голоса компьютерах. Черт, это же делалось и раньше.

— А на этот раз не сработает.

Они повернулись посмотреть на самого молодого человека в комнате. Ларри Мориарти, помощник Президента и иногда именуемый «еретиком на жаловании», покраснел от внимания к нему.

— Люди Бертрама уже работают в компьютерных центрах, но так ли, мистер Грант? Они разглядят это в один миг.

Грант кивнул. Он послал доклад днем раньше; интересно, что Мориарти уже переварил его.

— Сделайте это напрямик смухлеванными выборами и вам придется использовать для поддержки порядка Десантников Кодоминиума, — продолжил Мориарти.

— День, когда мне понадобяться Десантники Кодоминиума для подавления беспорядков в Соединенных Штатах, будет днем моей отставки, — холодно отчеканил Президент. — Я могу быть реалистом, но есть пределы того, что я сделаю. Вам понадобится новый шеф, господа.

— Это легко сказать, мистер Президент, — сказал Грант. Он хотел закурить свою трубку, но врачи запрещали ему это делать. Черт с ними, подумал он, и вынул сигарету из пачки на столе. — Это легко сказать, но вы не сможете этого сделать.

— Это почему же, — нахмурился Президент.

Грант покачал головой, — Объединенная партия поддерживает Кодоминиум, а Кодоминиум сохраняет мир. Худой мир, но клянусь богом — это мир. Я желал бы, чтобы поддержка договоров с Кодоминиумом не была столь основательно связанной с Объединенной партией, но это так и ничего тут не поделаешь. И вы чертовски хорошо знаете, что даже в партии Кодоминиум поддерживает только слабое большинство. Верно, Гарри?

Помощник генерального почтмейстера кивнул. — Но не забывайте, в группе Бертрама есть сторонники КД.

— Разумеется, но они слишком ненавидят нас, — сказал Мориарти. — Они говорят, что мы коррумпированы. И они правы.

— Ну и что с того, что они правы? — огрызнулся Каринз. — Мы здесь, а они там. Всякий, кто здесь ненадолго, коррумпирован. Если он не коррумпирован, его здесь не будет.

— Я не вижу смысла в этой дискуссии, — перебил Президент. — Лично я не люблю напоминаний обо всем, что я сделал, чтобы удержаться в этом кабинете. Вопрос в том, что же нам делать. Я считаю, что будет честно предупредить вас, что ничто не сделало меня бы счастливей, чем мистер Бертрам, сидящий в этом кресле. Я был Президентом долгое время и я устал. Я не хочу больше этой работы.

Глава ТРЕТЬЯ

Все заговорили сразу, крича Президенту, перешептываясь с соседями, пока Грант громко не прочистил горло.

— Мистер Президент, — произнес он, используя командный тон усвоенный во время краткого пребывания в армейском резерве. — Мистер Президент, простите меня, но это предложение нелепо. В Объединенной Партии нет никого, кто обладает даже призрачным шансом на победу. Вы один сохраняете популярность. Даже мистер Гармон говорит о вас столь хорошо, как он не говорит ни о ком, кто не в его группе. Вы не можете уйти в отставку, не потянув за собой Объединенную Партию и вы не можете отдать кресло мистеру Бертраму, потому что он не сможет продержаться в нем и шести месяцев.

— Неужели дела так плохи? — Президент Липскомб нагнулся к Гранту в конфеденциальной манере, используемой им в разговорах по душам. — Действительно ли мы столь уверены, что только мы можем спасти человеческую расу, Джон? Или мы всего лишь хотим удержать власть?

— И то и другое, я полагаю, — ответил Грант. — Не то, чтобы я сам возражал против того, чтобы уйти на покой.

— Уйти на покой, — фыркнул Каринз. — Пустите чистых деток Бертрама на два часа в архивы и никто из нас не уйдет на покой, кроме как на тюремную планету КД. Вы, должно быть шутите… Уйти на покой?!

— Может быть и верно, — согласился Президент.

— Есть другое средство, — предложил Каринз. — Генерал, что произойдет, если Гармон возьмет верх и начнет свою войну?

— Мистер Грант знает лучше меня, — ответил генерал Карпентер. Когда другие уставились на него, он продолжил, — никто никогда не вел атомной войны. Почему мундир делает меня большим экспертом, чем вы? Может быть, мы сумеем победить. С тяжелыми потерями, очень тяжелыми, но наша оборона хороша.

Карпентер сделал жест в сторону двигающихся огоньков на настенной карте.

— Технология у нас лучше, чем у русских. Наши лазерные пушки должны бы сбить большинство их ракет. Флот КД не позволит никому из нас воспользоваться космическим оружием. Мы можем победить.

— Можем, — мрачно повторил Липскомб. — Джон?

— Мы можем и не победить. Мы можем убить больше половины человечества. Может и больше. Во имя бога, откуда я знаю что произойдет, когда мы станем швыряться атомными бомбами?

— Но русские не подготовлены, — заметил представитель коммерции. — Если мы ударим по ним без предупреждения… Люди никогда не меняют правительства посреди войны.

Президент Липскомб вздохнул. — Я не собираюсь начать атомную войну, чтобы остаться у власти. Чтобы я ни сделал, я это делал для сохранения мира. Это мое последнее оправдание. Я не мог бы жить в мире с самим собой, если принесу мир в жертву для сохранения власти.

Грант откашлялся.

— В любом случае мы не могли этого сделать. Если мы начнем обращать оборонительные ракеты в наступление, разведка Кодоминиума прослышит про это через десять дней. Договор, знаете ли не допускает этого. — Он закурил еще одну сигарету. — Так или иначе, мы не единственная угроза КД. Всегда есть Каслов.

Каслов был чистым оптимистом, желавшим освободить Землю для коммунизма. Некоторые называли его последним коммунистом, но он, конечно, не был последним. У него имелась масса последователей. Грант хорошо помнил тайную конференцию с послом Черниковым всего лишь несколько недель назад.

Советский посол был опытным дипломатом, но было ясно, что он отчаянно чего-то хотел. Он хотел, чтобы Соединенные Штаты поддерживали давление, не ослабляли своей обороны на границах американской сферы влияния, потому что если коммунисты когданибудь отберут что-то у США без тяжелого боя, Каслов приобретет дома больше влияния. Он может даже захватить власть над Президиумом.

— Повсюду национализм, — вздохнул Грант. — Почему?

На это ни у кого не было ответа. Гармон набрал силу в США, а Каслов в Советском Союзе, в то время как дюжина мелких националистических лидеров набрала власть в дюжине других стран. Некоторые думали, что это началось с японского националистического оживления.

— Все это чепуха, — заявил помощник генерального почтмейстера. — Мы не собираемся уходить и не затеиваем никаких войн. А теперь, что потребуется для того, чтобы отобрать поддержку у мистера Чистюли Бертрама и направить ее обратно к нам, где ей и надлежит быть? Хороший скандал, верно? Срабатывало прежде не раз. Можно в наглую обокрасть людей, если достаточно громко орешь, какой жулик другой парень.

— Например? — поторопил его Каринз.

— Работает с япошками. Может дать япошкам ядерное. Поддерживает движение независимости Мэйдзи. Я уверен, что мистер Грант может что-нибудь устроить.

Каринз энергично закивал. — Это может сработать. Развеет иллюзии у организаторов его кампании. Сторонники Кодоминиума враз переметнутся к нам.

Каринз помолчал и засмеялся. — Конечно, некоторые из них направятся и к шайке Миллингтона тоже.

Все рассмеялись. Никто не беспокоился насчет Освободительной партии Миллингтона. Его сумасшедшие вызывали беспорядки и поддерживали страх в налогоплательщиках и делали популярными многие мероприятия по линии безопасности. Освободительная партия давала возможность полиции разбить несколько голов, прекрасные беспорядки для телевидения к вящей забаве Граждан и счастью налогоплательщиков.

— Я думаю, мы можем спокойно предоставить детали мистеру Гранту, — широко ухмыльнулся Каринз.

— Что вы сделаете, Джон? — спросил Президент.

— Вы действительно хотите узнать, мистер Президент — перебил Мориарти. — Я — нет.

— И я нет, но если я могу это разрешить, я могу по-крайней мере выяснить, что именно. Что вы сделаете, Джон?

— Слепим чепуху, полагаю. Состряпаем заговор, а потом раскроем его.

— Вот как, — покачал головой Мориарти. — Он должен быть состряпан хорошо. Люди начинают сомневаться насчет всех этих заговоров.

Грант кивнул. — Будут доказательства. Вещественные доказательства. Тайный арсенал ядерного оружия.

Все кивнули. Затем снова ухмыльнулся Каринз.

— Вот здорово. Вот это рванет так рванет. Спрятанное ядерное. Настоящее, я полагаю?

— Конечно. — Грант с отвращением посмотрел на толстого юнца. Какой бы был смысл в липовом ядерном оружии? Но Каринз до такой степени жил в мире обмана, что липовое оружие могло быть для него приемлемым.

— Лучше выставить побольше копов, когда вы объявите об этой истории, — заметил Каринз. — Коль люди прослышат об этом, они разорвут Бертрама на части.

«Достаточно верно, подумал Грант. — Вот этот пункт ему надо запомнить. Защитить этих ребят будет нелегко. С тех пор, как одна воинственная группа устроила атомную бомбежку Бейкерсфилда в Калифорнии, а преступный синдикат пытался шантажировать Сиэтл ради ста миллионов выкупа, люди не считали частные запасы ядерного оружия чем-то смешным».

— Мы не будем вовлекать лично мистера Бертрама, — мрачно заявил Президент, — ни при каких обстоятельствах. Понятно?

— Да, сэр, — быстро ответил Джон. Ему и самому не нравилась эта идея. — Просто несколько из его главных помощников. — Грант раздавил сигарету. Она или что-то иное оставила дурной привкус во рту. — Я выдам их КД для окончательного решения. Приговоренными к транспортации. Мой брат может устроить так, чтобы они не получили тяжелых приговоров.

— Разумеется. Они могут стать независимыми плантаторами на Танит, если станут с нами сотрудничать, — сказал Каринз. — Вы можете присмотреть, чтобы они не пострадали.

«Черта с два, — подумал Грант, — жизнь на Танит была не в радость при самых лучших условиях».

— Есть еще одно дело, — сказал Президент. — Как я понял, Гранд Сенатор Бронсон что-то хочет от КД. Какой-то офицер был излишне эффективен в разоблачении действий семейства Бронсон, и они хотят его уволить. — Президент выглядел так, словно попробовал прокисшего молока. — Мне крайне неприятно, Джон. Мне крайне неприятно, но мне нужна поддержка Бронсона. Ты не мог бы поговорить со своим братом?

— Я уже поговорил, — ответил Грант. — Это будет устроено.

Грант покинул совещание спустя несколько минут. Другие могли продолжать бесконечные дискуссии, но он не видел в них ни малейшего смысла. Было ясно, что надо действовать и чем дольше они ждут, тем больше будет у Бертрама времени собрать своих сторонников и укрепить поддержку. Если что-то надо было сделать, то это следовало делать сейчас.

Всю свою жизнь Грант находил, что неправильные действия предпринятые решительно и своевременно были лучше, чем правильные, но позже. Добравшись до Пентагона, он вызвал своих замов и отдал приказы. Приведение машины в движение заняло не больше часа.

Коллеги Гранта всегда говорили, что он торопыга, слишком скорый на действия без изучения последствий. Они также допускали, что ему везет. Для Гранта дело было не в везении, и он-таки учитывал последствия, но он скорее предвидел события, чем реагировал на кризис. Он знал, что за последние недели поддержка Бертрама тревожно возросла и прежде, чем отправится на совещание с Президентом, составил черновые планы.

Теперь было ясно, что акция должна быть совершена немедля. Через несколько дней будут утечки с совещания. Ничего о предпринимаемых действиях, но будут слухи о тревоге и озабоченности. Одна секретарша заметит, что Грант вернулся в Пентагон после того, как отпустил своего шофера. Другая увидит, что Каринз посмеивался больше обычного, когда покинул Овальный Кабинет или, что два политических врага вышли вместе и отправились выпить по одной. Еще одна услышит разговор о Бертраме и скоро по всему Вашингтону будет гулять слух, что Президент обеспокоен популярностью Бертрама.

Поскольку утечки были неизбежны, ему следовало действовать, пока это могло сработать. Грант распустил своих помощников с чувством удовлетворения. Он был готов и кризис кончится прежде, чем начнется. И только оставшись один, он прошел через украшенную тисовыми панелями комнату к бару в стене и налил двойного шотландского.

Мерилендский пейзаж скользил мимо далеко внизу, когда Кадиллак летел себе на автопилоте. Лента-антенна тянулась почти до дома Гранта и он следил за сумеречным видом с максимальной расслабленостью, которой он когда-либо достигал в последнее время. Огни дома мигали внизу и немногие поверхностные машины неслись по дорогам. Позади него раскинулся массивный Остров Благополучия «Колумбия», куда убрались те перемещенные лица из Вашингтона. Нынешние обитатели были третьим поколением и никогда не знали никакой иной жизни.

Он поморщился. Острова Благополучия были глыбами бетонных зданий, контейнерами для кипящего негодования бесполезных жизней, где спокойствие поддерживалось правительственными запасами танитского гашмера и борлоя, а также дешевыми американскими виски. Человек, родившийся в одном из этих комплексов мог оставаться там всю жизнь. И многие оставались.

Грант попытался представить себе, на что это похоже, но не мог. Рапорты от его агентов давали интеллектуальную картину, но не было никакой возможности отождествить себя с этими людьми. Он не мог испытывать безнадежности и притупленных чувств, горючей ненависти, страхов, горькой гордости уличных банд.

Каринз, однако, знал. Он начал жизнь на Острове Благополучия, где -то на среднем западе. Каринз зубами и костями проложил себе путь через школы к университетской стипендии и выходной билет на всю вечность. Он устоял перед стимуляторами, наркотиками и трилевидением. Стоило ли оно того, гадал Грант?

И, конечно, был еще один путь с Острова Благополучия — добровольным колонистом, но столь немногие ступали теперь на эту дорожку. Некогда их были массы.

Динамик на приборном щитке вдруг ожил, оборвав Бетховена посреди ноты:

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. ВЫ ПРИБЛИЖАЕТЕСЬ К ОХРАНЯЕМОМУ РАЙОНУ. НЕ УПОЛНОМОЧЕННЫЙ ТРАНСПОРТ БУДЕТ УНИЧТОЖЕН БЕЗ ДАЛЬНЕЙШИХ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЙ. ЕСЛИ У ВАС ЕСТЬ ЗАКОННОЕ ДЕЛО В ЗАПРЕТНОЙ ЗОНЕ, СЛЕДУЙТЕ ЗА НАВОДЯЩИМ ЛУЧОМ ДО КОНТРОЛЬНОГО ПОЛИЦЕЙСКОГО ПОСТА. ЭТО ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.

«Кадиллак» автоматически свернул с курса налево, к штабквартире полиции штата и Грант выругался. Он активировал микрофон и тихо проговорил:

— Это Джон Грант из Пичмонс Бэй. С моей машиной что-то случилось.

Возникла короткая пауза, а затем из динамика донесся мягкий женский голос:

— Мы очень сожалеем, мистер Грант. Ваш сигнал правильный. У нас не в порядке прибор идентификации. Пожалуйста, следуйте к своему дому.

— Исправьте эту проклятую штуку, прежде, чем она застрелит налогоплательщика, — велел Грант. — Избирательный округ Энн Арундел был твердыней Объединенной партии. Долго ли так будет после несчастного случая.

Он перешел на ручное управление и пошел напрямик, игнорируя правила. Они теперь могли только оштрафовать его, поскольку знали, кто он такой. Его банковский компьютер расплатится даже не затруднившись сообщить ему об этом.

Это вызвало не его лице мрачную улыбку. Правила нарушились, компьютеры это замечали и штрафовали. Другие компьютеры платили им и ни один человек не осознавал их присутствия. Налогоплательщик узнавал о событиях только если набиралось достаточно пробитых талонов для предупреждения о временном лишении водительских прав, если, конечно, он не любил проверять свой банковский счет сам.

Его дом лежал впереди, большое, раздавшееся здание начала двадцатого века на берегу бухты. Его яхта стояла подальше от берега и вызывала у него угрызения совести. Ею не пренебрегали, но она слишком много пребывала в руках платного экипажа, слишком долго без внимания своего владельца.

Корвер, шофер, бросился помочь выбраться Гранту из Кадиллака. Хэпвуд ждал его в большой библиотеке со стаканом «шерри» в руке. Князь Бисмарк, дрожа в присутствии своего бога, положил на колени Гранту свою доберманскую морду, готовый прыгнуть по команде хоть в огонь.

Была своеобразная ирония в том, что дома он наслаждался властью феодального владыки, но она была ограничена тем, сколь сильно слуги хотели оставаться вне Острова Благополучия. Но ему нужно было только поднять трубку телефона безопасности в углу, и его настоящая власть, совершенно невидимая и ограниченная только тем, что хотел выяснить Президент, придет в действие. Деньги давали ему видимую власть, наследственность давала ему власть над собакой, а вот что давала ему реальная власть телефона безопасности?

— В какое время вы хотели бы пообедать, сэр? — спросил Хэпвуд. — А мисс Шарон здесь с гостем.

— С гостем?

— Да, сэр. Молодой человек, мистер Аллан Торри, сэр.

— Они ели?

— Да, сэр, Мисс Экридж позвонила и сказала, что вы опоздаете к обеду.

— Хорошо, Хэпвуд. Я пообедаю сейчас и встречусь с мисс Грант и ее гостем после.

— Отлично, сэр. Я уведомлю повара. — Хэпвуд незаметно покинул комнату.

Грант снова улыбнулся. Хэпвуд был еще одной фигурой с Острова Безопасности и вырос он говорят на диалекте, которого Грант никогда бы не понял. По какой-то причине на него произвели впечатление английские дворецкие, коих он видел по трилевидению и он культивировал их манеры и был теперь известен по всему округу как превосходный управляющий домохозяйством.

Хэпвуд этого не знал, но у Гранта был записан каждый цент принятый его дворецким: подарки от бакалейщиков и поставщиков, взносы от садовников и удивительно хорошо управляемый портфель вкладов. Хэпвуд мог легко уйти на покой со своим домом и жить жизнью вкладчика налогоплательщика. Почему? — праздно гадал Грант. — Почему он остается? Это делает жизнь легче для меня, но почему?

Это достаточно заинтриговало Гранта, чтобы он велел своим агентам приглядеться к Хэпвуду, но у него не было никаких политических взглядов, кроме стойкой поддержки Объединенной Партии. Единственным подозрительным пунктом в его контактах была уточненность, с которой он выжимал деньги из каждой сделки, вовлекавший дом Гранта. Детей у Хэпвуда не было, а его сексуальные потребности удовлетворялись нечастыми визитами на окраинные районы вокруг Острова Благополучия.

Грант ел механически, спеша кончить и увидеться с дочерью, и все же он боялся встретиться с парнем, которого она привела в дом. На миг он подумал было воспользоваться телефоном безопасности и выяснить о нем побольше, но тут же сердито покачал головой. Слишком много думанья о безопасности не к добру. На сей раз он будет родителем, встречающимся с суженым своей дочери, и ничего более.

Он оставил свой обед незаконченным, не думая о том, сколько будут стоить остатки жареного мяса, ни о том, что Хэпвуд, вероятно, их где— нибудь продаст и прошел в библиотеку.

Сев за массивный стол восточного дерева он взял бренди. За ним, по обеим сторонам от него стены были простроченными книжными полками, безупречно чистыми от пыли отчетами о мертвых империях, но он уже много лет ни одной книги не читал. Теперь все его чтение было отдано рапортам в ярко-красных обложках. Они рассказывали живые повести о живых людях, но иногда поздно ночью Грант спрашивал себя, не такая же мертвая страна его, как и империя в книжках?

Грант любил свою страну, но ненавидел ее народ, всех их: Каринза и эту новую породу: транквилизированных Граждан в их Островах Благополучия, надменных налогоплательщиков, мрачно держащихся за свои привилегии.

— Что же тогда я люблю? — спрашивал он себя. — Только нашу историю и то величие, коим некогда были Соединенные Штаты? И которое находилось в этих книгах и в древних зданиях, но никогда в рапортах безопасности. Где патриоты? Все они стали Патриотами, глупцами, следующими за вожаком к ничему. Даже не к славе…

Тут вошла Шарон. Она была впечатляющая девушка, намного красивее, чем когда-либо бывала ее мать, но у нее отсутствовала материнская осанка. Она привела высокого парня, лет двадцати с небольшим.

Грант изучал новоприбывшего, пока они подходили к нему. Симпатичный мальчик, аккуратно подстриженные длинные волосы, консервативные для нынешних времен усы. Сине-фиолетовый френч, красный шарф, немножко щеголевато, но даже Джон-младший одевался щегольски, когда выбирался из формы Кодоминиума.

Паренек шел колеблясь, почти робко и Грант гадал, было ли это от страха перед ним и его положения в Правительстве или же всего лишь от естественной нервозности молодого человека, собравшегося встретиться с богатым отцом своей невесты. На руке Шарон, в желтом свете камина искрился крошечный бриллиант и она держала руку в неестественном положении.

— Папа… я так много рассказывала о нем, это Аллан. Он только что попросил меня выйти за него замуж! — она вся светилась, видел Грант и говорила доверчиво, уверенная в его одобрении, никак не думая, что он может быть против. Грант иногда хотел знать, не была ли Шарон единственным человеком в стране, не испытывавшим страха перед ним. За исключением Джона-младшего, которому незачем было его боятся. Он был вне досягаемости грантовского телефона безопасности. Флот КД заботился о своих.

По крайней мере, он попросил ее выйти за него замуж. Он мог бы просто переселиться к ней. Или уже переселился? Грант встал и протянул руку.

— Хэлло, Аллан.

Рукопожатие Торри было твердым, но глаза его избегали встретиться с глазами Гранта.

— Так значит вы хотите жениться на моей дочери? — Грант указующе взглянул на ее руку. — Похоже, что она одобряет эту идею.

— Да, сэр. Э-э, сэр, она хотела подождать и спросить у вас, но я настоял. Это моя вина, сэр. На этот раз он посмотрел ему в глаза почти вызывающе.

— Да. — Грант снова сел. — Ну, Шарон, раз уж ты дома этим вечером, я желал бы, чтобы ты поговорила с Хэпвудом насчет князя Бисмарка. По-моему, животное неправильно кормят.

— Ты хочешь сказать, прямо сейчас? — надула она губы. — В самом деле, папа, это уже викторианство! Высылать меня из комнаты, пока ты говоришь с моим женихом!

— Да, действительно, не так ли? — Грант не сказал больше ничего и она, наконец, повернулась к двери.

— Не давай ему себя запугать, Аллан. Он примерно так же опасен как вон та мышиная голова в комнате охотничьих трофеев! — и выскочила, прежде чем мог быть какой-нибудь ответ.

Глава ЧЕТВЕРТАЯ

Они уселись, испытывая неловкость. Грант оставил стол и сел рядом с Торри у камина. Бренди, предложение курить и все обычные любезности — он их все выполнил; но наконец Хэпвуд принес им освежающее и дверь закрылась.

— Ладно, Аллан. — Начал Джон Грант. — Давайте будем банальными и покончим с этим. Как вы намерены ее содержать?

На этот раз Торри посмотрел ему прямо в глаза. В его глазах плясало то, что было /Грант был в этом уверен/ скрытым весельем.

— Я ожидаю, что меня назначат на хороший пост в Министерстве Внутренних Дел. Я по образованию инженер.

— Внутренних Дел? — Грант задумался. Такой ответ удивил его — он как-то не думал, что парень был еще одним искателем теплого местечка. — Я полагаю, что это можно будет устроить.

Торри улыбнулся. Это была замечательная улыбка и Гранту она понравилась.

— Ну, сэр, это уже устроено. Я не прошу работы.

— О? — Грант пожал плечами. — Я что-то не слышал.

— Заместителем помощника секретаря по природным ресурсам. У меня диплом магистра по экологии.

— Это интересно, но я думаю, что слышал бы о вашем предстоящем назначении.

— Оно еще не является официальным, сэр. И не будет, пока мистера Бертрама не изберут Президентом. В данный момент я в его штабе. — Улыбка по-прежнему играла не его губах и она была дружелюбной, а не враждебной. Парень думал, что политика — это игра. Он хотел победить, но это была только игра. И он видел настоящие опросы, подумал Грант.

— А что именно вы делаете для мистера Бертрама?

Аллан пожал плечами.

— Пишу речи, разношу почту, печатаю на ксероксе — да вы бывали в штаб-квартире избирательной компании. Я — тот парень, которому достается работа, которую не желает больше никто другой.

— Я начинал как мальчик на побегушках, — засмеялся Грант. — Но скоро я сам нанял такого на то, что некогда пожертвовал на партию. Больше они этого фокуса со мной не пробовали. Я полагаю, что для вас этот курс закрыт.

— Да, сэр. Мой отец — налогоплательщик, но платить нам сейчас весьма тяжело…

— Да.

Ну, по-крайней мере он был не из семьи Граждан. Детали Грант завтра узнает от Экридж, а сейчас важно было познакомиться с парнем поближе.

Это было трудно. Аллан был искренен и не напряжен и Грант был доволен, увидев, что он отказался от третьей рюмки; но им было не о чем говорить. Торри не имел ни малейшего представления о реальностях политики. Он был одним из детей-крестоносцев Бертрама и он собирался спасти Соединенные Штаты от людей вроде Джона Гранта, хотя он был слишком вежлив, чтобы прямо так и сказать.

"И я когда-то был таким же молодым, — подумал Грант. — Я хотел спасти мир, но насколько все тогда было иначе. Когда я был молод,никто не хотел положить конец Кодоминиуму. Мы были слишком счастливы покончить со второй холодной войной. Что произошло с великим чувством облегчения, когда мы смогли перестать беспокоиться об атомных войнах. Когда я был молод, мы думали только об этом, о том, что мы будем последним поколением. Теперь они воспринимают как должное, что у нас будет мир на веки веков. Неужели мир это такая малость?

— Впереди столько дел, — говорил между тем Торри. — Проект «Байя», тепловое отравление моря Кортеса! Они убивают всю экологию просто ради создания поместий для налогоплательщиков. Я знаю, это на ваш департамент, сэр, вы, вероятно, даже не знаете, что они творят. Но Липскомб слишком долго был у власти! Коррупция, особые интересы, настало время, чтобы мы снова получили истинно двухпартийную систему вместо положения, при котором маятник власти ходит взадвперед между крыльями Объединенной партии. Настало время для перемен и мистер Бертрам самый подходящий человек, я знаю это.

Улыбка Гранта была натянутой, но он сумел улыбнуться.

— Едва ли вы ждете, что я соглашусь с вами.

— Да, сэр.

— Но, наверное, вы в этом правы, — вздохнул Грант. — Должен сказать, что я бы не возражал против ухода на покой, так чтобы я смог жить в этом доме вместо того, чтобы навещать его только лишь по выходным.

«Какой в этом смысл, — подумал Грант. — Ему никогда не убедить этого парня, а Шарон хотела его. Торри бросит Бертрама после начала скандала. Да и вообще, какие тут объяснения? Проект „Байя“ был создан в помощь синдикату налогоплательщиков в шести штатах, бывших прежде Мексикой. Правительство в них нуждалось, а они плевать хотели на китов и рыбу. Близорукие, да, и Грант пытался уговорить их на изменение проекта, но они не соглашались, а политика это искусство возможного».

Наконец, болезненно, беседа закончилась. Вошла Шарон, робко улыбаясь от того, что она обручилась с одним из ребят Бертрама, но она это понимала лучше, чем Аллан Торри. Это была только игра. Бертрам победит, а Грант уйдет на покой и никому никакого вреда.

Как он мог сказать им, что так больше не получалось. Объединенная партия стала не самой чистой партией в мире, но покрайней мере в ней не было фанатиков. А по всему миру поднимались сектанты. Друзья Народа были на марше, а все это случалось и раньше, все это снова и снова рассказывалось в этих асептически чистых книгах на полках над ним.

ПОМОЩНИКИ БЕРТРАМА АРЕСТОВАНЫ МЕЖКОНТИНЕНТАЛЬНЫМ БЮРО РАССЛЕДОВАНИЙ!!! МБР ЗАХВАТЫВАЕТ ТАЙНЫЙ СКЛАД ОРУЖИЯ В ШТАБ-КВАРТИРЕ БЕРТРАМА. НАМЕКАЮТ НА ЯДЕРНОЕ ОРУЖИЕ.

Чикаго. Пятнадцатое мая /ЮПИ/ — агенты МБР арестовали здесь пять главный помощников сенатора Харви Бертрама за то, что правительственные чиновники называют одним из самых подлых из когда-либо раскрытых заговоров.

Грант без удовлетворения прочел сообщение на своем настольном дисплее. Все вышло согласно плану и ничего больше не оставалось добавить, но он ненавидел это.

По крайней мере сработано чисто. Улики были налицо. Ребята Бертрама могли получить свой суд, отводить присяжных, отводить судей. Правительство откажется от своих прав по тридцать первой поправке и позволит судить дело по старым правилам противоборства сторон. Это уже не имело значения.

Затем он прочел мелкую печать внизу:

"Были арестованы: Грегори Каламинтор, девятнадцать лет, прессекретарь Бертрама; Тимоти Джордано, двадцать два года, секретарь; Аллан Торри, двадцать два года, административный помощник…

Страница расплылась перед его глазами и Грант спрятал лицо в ладонях.

— Боже мой, что же мы наделали!

Он не шевельнулся, когда загудел интерком мисс Экридж.

— Ваша дочь на четвертом канале, сэр. Она кажется расстроена.

— Да. — Грант резко ударил по кнопке. Лицо Шарон появилось в поле зрения. Ее косметика была пересечена длинными бороздами слез. Она выглядела старше, чем была, очень похожей на свою мать.

— Папа! Они арестовали Аллана! И я знаю, что это неправда, он не имеет никакого отношения к ядерному оружию! Многие сотрудники мистера Бертрама говорили, что в этой стране никогда не будет честных выборов. Они говорили, что Джон Грант об этом позаботится! Я отвечала им, что они неправы, но они были правы, не так ли? Ты сделал это, чтобы остановить выборы, так ведь?

Сказать было нечего, потому что она была права. Но кто мог услышать?

— Я не знаю, о чем ты говоришь? Я только видел сообщение трилевидения об аресте Аллана, ничего больше. Призжай домой, киска, и мы поговорим об этом.

— Ну, нет! Ты не заманишь меня туда, где доктор Поллард сможет сделать мне милый дружеский укольчик и заставить забыть об Аллане! Нет! Я остаюсь с моими друзьями и дома не буду, папочка. А когда я обращусь к газетам, то они, я думаю меня выслушают. Я еще не знаю, что скажу им, но я уверена, что люди мистера Бертрама что-нибудь придумают. Как вам это нравиться, мистер Бог?

— Все, что ты скажешь прессе, будет ложью. Ты ничего не знаешь.

Вошел один из его помощников и теперь покинул кабинет.

— Ложью? А где же это я научилась лгать? — Экран померк.

Неужели они были столь хрупкими, спросил он себя. Все, доверие и любовь, смогли исчезнуть так быстро, неужели они были такими хрупкими?

— Сэр?

Это был Хартман, его помощник.

— Она звонила из Шампани, Штат Иллинойс. — Штаб-квартира Бертрама, о которой они думают, что мы не знаем. На телефоне одно из тех устройств, гарантирующих непрослеживание.

— Доверчивые ребята, а? — заметил Грант. — Поставьте несколько надежных людей следить за тем домом, но ее не трогайте. — Он встал и ощутил столь сильный приступ тошноты, что вынужден был ухватится за край стола. — Удостоверьтесь, черт возьми, что они ее не тронут. Понятно!! — выкрикнул он.

Хартман стал так же бледен как и Грант. Шеф пять лет не повышал голоса на своих сотрудников.

— Да, сэр, понял.

— Тогда убирайтесь отсюда. — Грант говорил размеренно, пониженным тоном и этот механический холодный голос был ужасней, чем крик.

Он сидел один, уставившись на телефон. Что пользы было теперь в его власти?

"Что мы можем сделать? То, что Шарон была обручена с этим парнем не было общеизвестно. Он отговорил их от формальной помолвки, пока это нельзя будет объявить в Национальном соборе и они не смогут устроить большой светский прием. Было что-то, что можно было сделать для них со временем, но…

Но что? Он не мог освободить паренька. Такой не станет хранить молчание в качестве цены за собственную свободу. Он возьмет Шарон в газету через пять минут после своего освобождения, а заголовки, в результате, уничтожат Липскомба, Объединенную Партию, Кодоминиум и — мир. Газетчики послушают дочь совершенно секретного начальника тайной полиции страны.

Грант выстучал код на коммуникаторе, затем другой.

— Да, мистер Грант?

— Вы одни?

— Да.

Разговор был болезненным и долгая задержка, пока сигналы достигали Луны и возвращались обратно, не делала его легче.

— Когда отбывает из Солнечной системы ближайший боевой корабль КД? Не колониальный корабль, и уж особенно не тюремный. Военный корабль.

Еще долгая пауза. Даже дольше, задержка.

— Я полагаю, что-нибудь можно будет устроить, — сказал Гранд Адмирал. — Что вам нужно?

— Мне надо… — Грант поколебался, но нельзя было терять времени. Времени не было вовсе. — Мне надо место для двоих очень важных политзаключенных. Женатой пары. Экипаж не должен знать кто они и всякий кто узнает должен оставаться вне Солнечной системы по меньшей пять лет. И я хочу, чтобы их поселили на хорошей колониальной планете, в достойном месте. На Спарте, наверное. Со Спарты никто никогда не возвращается. Можете ли вы это устроить?

Грант мог наблюдать перемены в лице Лермонтова, когда слова достигли его. Адмирал нахмурился. — Это достаточно важно. Мой брат, мистер Мартин, после объяснит все, что вам нужно знать. Заключенные будут доставлены сегодня ночью,Сергей. Пожалуйста, подготовь корабль. И… и пусть это будет не «Саратога». На ней служит мой сын и он узнает одного из заключенных. — Грант с трудом сглотнул. — На борту должен быть капеллан. Ребят надо будет обвенчать.

Лермонтов снова нахмурился, словно гадал, не сошел ли с ума Джон Грант. И все же он нуждался в Грантах, в них обоих, и разумеется Джон Грант не попросил о такой услуге, не будь она жизненно важной.

— Будет сделано, — пообещал Лермонтов.

— Спасибо, я также оценю, если ты присмотришь за тем, чтобы они получили хорошее поместье на Спарте. Им незачем знать, кто это устроил. Просто позаботься об этом и пришли мне счет.

Все было так очень даже просто. Направить агентов, арестовать Шарон и препроводить ее в разведку КД. Он не хотел бы сперва повидать ее. Министр юстиции пошлет Торри в то же место и объявит, что он сбежал. Это было не так аккуратно, как обвинить их всех на открытом суде, но это сделают, а то, что один из них сбежал от правосудия, даже поможет. Это будет признанием вины.

Что-то в нем снова и снова кричало, что это его девочка, единственный человек в мире, не боявшийся его, но Грант отказался его слушать. Он откинулся на спинку кресла и почти спокойно продиктовал приказы.

Он вынул тонкий лист из печатной машинки и его рука совершенно не дрожала, когда он подписывал его.

"Ладно, Мартин, — подумал он. — Ладно. Я выиграл время, о котором вы просили, ты и Сергей Лермонтов. Можете вы теперь чтонибудь сделать с ним?

Глава ПЯТАЯ

Две тысячи восемьдесят седьмой год нашей эры.

Десантная шлюпка отвалила от военного корабля на орбите. Когда она отошла на безопасное расстояние, включились задние двигатели и после того, как она достигла верхних слоев атмосферы планеты, на носу открылись заборные ковши. Разреженный воздух был всосан и сжат, пока температура в камере прямоточного турбореактивного двигателя не стала достаточно высокой для зажигания.

Двигатели включились с ревом пламени. Выскочили крылья, чтобы дать поддержку космоплану на сверхзвуквой скорости и он полетел через пустой океан к континенту в двух тысячах километров отсюда.

Корабль перевалил через горы, высотой в двенадцать километров, затем снизился над густо поросшей лесом равниной. Он сбавлял скорость до тех пор, пока не стало больше опасности для тонкой полоски обитаемых земель вдоль океанских берегов. Великий океан планеты соединялся с меньшим морем, почти совсем окруженным сушей, каналом не больше пяти километров в поперечнике в самом широком месте и почти все колонисты жили неподалеку от этого соединения вод.

Столица Хэдли притулилась на длинном полуострове в устье этого канала и две морских гавани, одна морская, другая океанская дали городу подходящее название — Рефьюдж /англ. — прибежище, тихая пристань/. Название предполагало спокойствие, которого город более не знал.

Корабль до предела выпустил крылья и проплыл низко над тихими водами порта на канале. Затем он приводнился. Через ясную синюю воду к нему бросились буксиры. Потные матросы бросили концы и отбуксировали десантное судно к доку, где и закрепили его.

Со шлюпки промаршировала длинная цепь Десантников Кодоминиума в гарнизонной форме. Они построились в шеренги ярких цветов на длинном сером бетонном пирсе. Следом за ними вышли двое мужчин в штатском.

Они прищурились от непривычного синебелого солнца Хэдли. Оно находилось так далеко, что показалось бы только маленькой точкой, если бы у кого-нибудь из них хватило глупости посмотреть прямо на него. Малые на вид размеры были всего лишь вызванными расстоянием иллюзией. Хэдли получала столько света от своего более жаркого светила, сколько Земля от своего Солнца.

Оба мужчины были высокими и стояли так же прямо, как и Десантники перед ними, так что за исключением одежды они могли быть ошибочно приняты за часть высадившегося батальона. Меньший ростом нес багаж за них обоих и стоял уважительно позади; хоть и старший по возрасту он был младше по званию.

Они следили как двое мужчин помоложе шли неуверенно вдоль пирса. Лишенные украшений мундиры новоприбывших резко контрастировал и с ярко-красными и золотыми цветами мельтешивших вокруг них Десантников Кодоминиума. Те уже основали к шлюпке и обратно, вынося казарменные ранцы, оружие и все прочее личное снаряжение легкого пехотного батальона.

Тот из штатских, который был повыше ростом, повернулся к пришельцам в мундирах:

— Как я понял, вы встречаете нас? — любезно спросил он. Голос его звенел сквозь шум на пирсе и доносился легко, хоть он и не кричал. Акцент его был нейтральным, почти универсальный английский нерусских офицеров на военной службе Кодоминиума и он отмечал его профессию так же верно, как выправка и командный тон.

Но даже теперь встречающие не были уверены. В последнее время развелось много бывших офицеров Военно-Космического Флота Кодоминиума, ставших бичами, так как КД с каждым годом снижают бюджет.

— Я думаю, что так, — сказал наконец один. — Вы Джон Кристиан Фалькенберг?

На самом деле его звали Джон Кристиан Фалькенберг Ш и он подозревал, что его дед настаивал бы на этом отличии.

— Совершенно верно, и глав-старшина Кальвин.

Рад вас видеть, сэр. Я лейтенант Баннеро, а это — поручик Маурер. Мы из штата Президента Будро. — Баннеро оглянулся, словно ожидая подхода других, но никого вокруг не было, кроме Десантников. Он бросил на Фалькенберга слегка озадаченный взгляд, а затем добавил: — У нас есть транспорт для вас, но вашим солдатам, боюсь, придется идти пешком. Это, примерно, одиннадцать миль.

— Миль, — улыбнулся про себя Фалькенберг. — Это и в самом деле захолустье. — Я не вижу никакой причины, почему бы десять здоровых наемников не могли бы промаршировать восемнадцать километров, лейтенант.

Он повернулся лицом к черному отверстию входа на шлюпку и окликнул кого-то изнутри:

— Капитан Фест, транспорта нет, но кто-нибудь покажет вам куда отвести людей. Прикажите им отнести все снаряжение.

— Э-э, сэр, в этом нет необходимости, — запротестовал лейтенант. — Мы можем достать, ну, у нас есть гужевой транспорт для багажа. — Он посмотрел на Фалькенберга так, словно ждал, что тот засмеется.

— Это едва ли редкость на колониальных планетах, — сказал Фалькенберг. — Лошадей и мулов можно было перевозить в виде замороженных эмбрионов и им не требовался для воспроизводства высокий технологический уровень промышленности, они не нуждались и в промышленной основе для своей заправки.

— Этим займется поручик Маурер, — сказал лейтенант Баннерс. Он снова замолк и, похоже задумался, не уверенный как сказать что-то Фалькенбергу. Наконец он покачал головой. — Я думаю, будет разумно, если вы раздадите своим солдатам личное оружие, сэр. На пути к казармам не должно быть никаких неприятностей, но… так или иначе десять вооруженных солдат, конечно, не столкнутся ни с какими проблемами.

— Ясно. Наверное, мне следует отправиться с моими солдатами, лейтенант. Я не знал, что дела на Хэдли так плохи. — Голос Фалькенберга был спокоен и ровен, но он внимательно следил за младшими офицерами.

— Нет, сэр. Они на самом деле не настолько плохи… Но нет смысла идти на риск. — Он взмахом руки указал поручику Мауреру на десантное судно и снова повернулся к Фалькенбергу. Из воды за бортом десантного судна появилась большая черная махина. Она плеснула водой и исчезла. Баннерс, казалось, ее не заметил, но Десантники взволнованно закричали. — Я уверен, что поручик и ваши офицеры смогут управиться с высадкой, а президент хотел бы увидеться с вами немедленно, сэр.

— Несомненно. Ладно, Баннерс, ведите. Я захвачу с собой главстаршину Кальвина. — Он последовал за Баннерсом с пирса.

«Нет смысла в этом фарсе, — подумал Фалькенберг. — Всякий, увидев десять вооруженных людей в сопровождении президентского поручика, поймет, что они наемники, в штатском они или нет. Еще один случай неверной информации».

Фалькенбергу велели хранить в тайне свой статус и статус своих солдат, но это не пройдет. Он спрашивал, не сделает ли это более трудным сохранение его собственной тайны.

Баннерс быстро провел их через шумные казармы Десантником Кодоминиума, мимо скучающих часовых, полуотдавших честь мундиру президентской гвардии. Крепость Десантников была активным муравейником, все открытое пространство было забито вещмешками и оружием — признаками вооруженных сил, собирающихся переезжать на другую базу.

Когда они покидали здание, Фалькенберг увидал пожилого флотского офицера.

— Извините, Баннерс, я на минутку задержусь. Он повернулся к капитану Военно-Космического Флота Кодоминиума. — Они прислали за мной. Спасибо, Эд.

— Никаких проблем. Я доложу о твоем прибытии Адмиралу. Он хочет быть в курсе твоих дел. Неофициально, конечно. Желаю удачи, Джон. Видит бог, она тебе сейчас понадобится. Подлое это было дело.

— Так уж повелось.

— Да, но флот, бывало, лучше заботился о своих. Я начинаю задумываться, а в безопасности ли хоть кто-нибудь? Проклятый сенатор…

— Забудь об этом, — перебил его Фалькенберг. Он быстро оглянулся, чтобы убедиться, что Баннерс был за пределами слышимости. — Передай мой привет остальным твоим офицерам, ты командуешь хорошим кораблем.

Капитан тонко улыбнулся.

— Спасибо. От тебя это высшая похвала. — Он протянул руку и крепко сжал ладонь Джона. — Слушай, мы отчаливаем через пару дней, не больше. Если понадобиться куда-нибудь подбросить, я могу это устроить. Проклятому сенатору не обязательно об этом знать. Мы можем отвезти тебя куда угодно, на территории КД.

— Спасибо, но я полагаю, что я останусь.

— Здесь может стать тяжко, — предупредил капитан.

— А разве повсюду в Кодоминиуме не будет тоже самое? — Спросил Фалькенберг. — Еще раз спасибо, Эд. — Он было отдал честь, но остановился.

Баннерс и Кальвин ждали его, и Фалькенберг повернулся и подошел к ним. Кальвин поднял три чемодана с личными вещами так, словно они были пустыми и одним гладким движением распахнул дверь. Капитан смотрел им вслед, пока они не покинули здание, но Фалькенберг не оглянулся.

— Будь они прокляты, — пробормотал капитан. — Будь они прокляты все.

— Машина здесь, — Баннерс открыл заднюю дверцу помятой машины на воздушной подушке совершенно неопознаваемой марки. Ее соорудили из чистой дюжины других машин, а некоторые части были явно самоделкой неуверенного механика. Баннерс влез на сиденье водителя и завел мотор. Тот дважды кашлянул, потом заработал гладко и они отъехали в облаке черного дыма.

Они проехали мимо другого дока, где с десантного судна, у которого крылья были величиной с целую десантную шлюпку, выгружали бесконечный поток штатских пассажиров. Дети визжали, а мужчины и женщины неуверенно глазели по сторонам, пока их бесцеремонно не толкали охранники в форме как у Баннерса. Кислый запах немытых людей смешивался с живительно чистым соленым воздухом близкого океана. С выражением отвращения на лице Баннерса поднял стекла окон.

— Всегда так, — заметил Кальвин, ни к кому в особенности не обращаясь. — При той водной дисциплине, что царит на тюремных кораблях, требуется неделя грязноты, чтобы добиться чистоты.

— Вы когда-нибудь бывали на одном из этих кораблей? — спросил Баннерс.

— Нет, сэр. — Ответил Кальвин. — Быть на десантной шлюпке, я думаю, так же плохо. Но я не могу сказать, что горю желанием оказаться втиснутым на шесть месяцев в одну бочку с десятью-пятнадцатью тысячами штатских.

— Мы все можем очутиться в одной из этих бочек, — сухо заметил Фалькенберг. — И будем рады своей удаче. Расскажите мне о здешней ситуации, Баннерс.

— Я даже не знаю с чего начать, сэр. — Ответил Баннерс. — Я… вы знаете о Хэдли?

— Считайте, что не знаю, — предложил Фалькенберг.

«Можно вдобавок посмотреть какую оценку ситуации способен дать офицер президента», — подумал он.

Он пощупал как оттопыривается во внутреннем кармане его френча доклад флотской разведки, но эти доклады всегда оставляли за бортом важные детали, а позиция президентской гвардии могла быть важна для его планов.

— Да, сэр. Ну, для начала, мы находимся вдалеке от ближайших корабельных линий. Но это, я полагаю, вы знаете. Единственной причиной, по которой у нас вообще существует какая-то торговля, были рудники. Торий, на какое-то время, самые богатые залежи из всех известных, пока они не стали истощаться.

— В первые несколько лет это было все, что у нас имелось. Рудники там, в горах, примерно восемьдесят миль в ту сторону, — он показал на еле видимую на горизонте тонкую голубую линию.

— Должно быть весьма высокие горы, — заметил Фалькенберг. — Какой диаметр у Хэдли? Примерно восемьдесят процентов от земного?.. Что-то вроде того. Горизонт должен быть весьма близко.

— Да, сэр. Это высокие горы. Хэдли мала, но у нас все здесь больше и лучше. — В голосе молодого офицера звучала гордость.

— Чемоданы у них кажутся весьма тяжелыми для такой маленькой планетки, — заметил Кальвин.

— Хэдли очень плотная, — объяснил Баннерс. — Гравитация почти девяноста процентов от стандартной. Так или иначе, рудники там и у них неподалеку от озера имеется свой собственный космопорт. Рефьюдж, весь этот город, был основан компанией «Америкэн Экспресс». Она же доставила и первых колонистов и довольно много.

— Добровольцев, — спросил Фалькенберг.

— Да, все добровольцы. Обычные неужившиеся на Земле. Я полагаю, мой отец был довольно типичен. Инженер, который не мог выдержать крысиной гонки и устал от ограничений Бюро Технологии на то, что он мог узнать. Они были первой волной и взяли самую лучшую землю. Они основали город и привели в движение экономику. «Америкэн Экспресс» в двадцать лет расплатилась за все авансы. Гордость Баннерса была явной и Фалькенберг понял, что это было трудной задачей.

— Это было когда, пятьдесят лет назад? — спросил Фалькенберг.

— Да.

Они проезжали по заполненным народом улицам, вдоль которых выстроились деревянные дома и немногочисленные каменные здания. Тут были жилые дома, бары, матросские бордели — все обычные заведения припортовой улицы, но на мостовой не было других машин. Вместо автомобильного движения сплошь были телеги запряженные лошадьми и быками, велосипеды и пешеходы.

Небо над Рефьюджем было чистое. Не было никаких следов смога или промышленных отходов. В порту буксиры двигались с бесшумной эффективностью электрической энергии, а также гонимые ветром парусные суда, омароловы на веслах и даже одна замечательно красивая на фоне чистой голубой воды марсельная шхуна. Она подымала белые буруны, устремляясь в открытое море. На верфи был причален трехмачтовый корабль с полной оснасткой и его вручную грузили огромными тюками того, что могло быть хлопком.

Они проехали мимо повозки с дынями. Нарядно одетая парочка весело помахала им, затем мужчина щелкнул длинным кнутом, тянувшую повозку упряжку лошадей. Фалькенберг какое-то время изучал эту первобытную сценку и наконец произнес:

— На вид непохоже, чтобы вы пробыли здесь пятьдесят лет.

— Да, — Баннерс бросил на них горький взгляд. Затем он свернул, чтобы избежать бесформенной группы слонявшихся на припортовой улице подростков. Ему снова пришлось свернуть, чтобы избежать закрываемой ими баррикады из булыжников. Машина дико затряслась и Баннерс газанул, чтобы поднять ее повыше и направил к самому низкому месту в баррикаде. Она скребанула по ней, когда проходила, а затем он и прибавил ходу.

Фалькенберг вынул руку из-за пазухи. Позади него Кальвин проверял автомат, появившийся из принесенного им с собой крупногабаритного ранца. Когда Баннерс ничего не сказал об этом инциденте, Фалькенберг нахмурился и слушая дальше откинулся на спинку сиденья. Рапорты разведки упоминали о беззаконии, но тут было худо как на Острове Благополучия на Земле.

— Да, мы не очень индустрилизованы, — продолжал Баннерс. — Сперва не было никакой нужды развивать основные виды промышленности. Рудники сделали всех богатыми, так что все, что нам было нужно, мы импортировали. Фермеры продавали горнякам продукты за громадные цены. Рефьюдж был городом индустрии обслуживания. Работавшие здесь люди скоро могли позволить себе домашних животных и рассеялись по равнинам и лесам.

Фалькенберг кивнул.

— Многим из них нет дела до городов.

— Именно так. Они не желали промышленности, они же сюда и приехали, чтобы сбежать от нее. — С минуту Баннерс ехал молча. — А потом какой-то проклятущий бюрократ Кодоминиума прочел экологический отчет с Хэдли. Бюро контроля над населенностью решило, что это превосходное место для недобровольной колонизации. Корабли все равно приходили сюда за торием, так что вместо предметов роскоши и машинерии им приказали привозить осужденных. Сотни тысяч, полковник Фалькенберг. За последние десять лет на нас сваливали более пятидесяти тысяч человек в год.

— И вы не могли содержать всех, — тихо произнес Фалькенберг.

— Да, сэр, — лицо Баннерса сжалось. Он, казалось, боролся со слезами. — Видит бог, мы пытаемся. Каждый эрг, который могут произвести плавильные генераторы, уходит на обращение нефти в протоуглероды, только для того, чтобы их прокормить. Но они не такие как первые колонисты! Они ничего не знают, они ничего не делают! О, не в самом деле, конечно. Иные из них работают. Некоторые из наших лучших граждан — ссыльные. Но ведь тут столько совсем иного рода.

— А почему вы не велели им работать или пусть подыхают с голоду? — напрямик спросил Кальвин. Фалькенберг бросил на него холодный взгляд и сержант слегка кивнув погрузился в спинку своего сиденья.

— Потому что КД нам бы не позволил! — крикнул Баннерс. — Черт побери, у нас же не было самоуправления. Сотрудники Бюро Перемещения указывали что нам делать. Они заправляли всем…

— Мы знаем, — мягко вставил Фалькенберг. — Мы видели результаты влияния на Бюрпер Лиги Гуманности. Мой главстаршина не задавал вам вопрос, а выражал мнение. Тем не менее я удивлен. Я бы подумал, что ваши фермы могли бы поддержать городское население.

— Это должно бы быть им по силам, сэр, — долгую минуту Баннерс ехал в мрачном молчании. — Но нет никакого транспорта. Народ здесь, а большая часть обрабатываемой земли находится в пятистах милях вглубь материка. Есть и ближе пригодная для обработки земля, но она не расчищена. Наши поселенцы хотели убраться подальше от Рефьюджа и Бюрпера. У нас есть железная дорога, но ее без конца взрывают бандитские шайки. Мы не можем полагаться на продукцию Хэдли в сохранении жизни Рефьюджа. На Хэдли миллион населения и половина его набита в один этот неуправляемый город.

Они приближались к огромному чашеобразному строению, соединенному с массивным квадратом каменной крепости. Фалькенберг внимательно изучил их, а затем спросил что это за здания.

— Наши стадионы, — ответил Баннерс. На сей раз в его голосе не было никакой гордости. — Его построил нам КД. Мы скорей бы предпочли новый плавильный завод, но получили стадион, который может вместить сто тысяч человек.

— Построенный, как я думаю компанией «ГЛК Констракшн энд Девелопмент», — сказал Фалькенберг.

— Да… Откуда вы знаете?

— По-моему, я это где-то видел. — Он не видел, но догадаться было легко: ГЛК принадлежала акционерной компании, которая в свою очередь принадлежала семейству Бронсонов. Было достаточно легко понять, почему посланная Гранд Сенатом помощь, в конечном итоге использовалась на то, в чем могла принять участие ГЛК.

— У нас есть очень приличные спортивные команды, — зло сказал Баннерс. — Здание рядом с ним — Президентский Дворец. Его архитектура совершенно функциональна.

Перед ними вырисовывались смутные очертания дворца, приземистого и массивного. Он походил скорей на крепость, чем на столичное здание.

По мере их приближения к дворцу город становился все более густонаселенным. Здания здесь были по большей мере из камня и литого бетона, а не из дерева. Немногие были более трех этажей в высоту, так что Рефьюдж далеко расползался вдоль берега. За пределами дворцовостадионного комплекса плотность населения стремительно возрастала. Баннерс внимательно смотрел вперед, когда они ехали по широким улицам, но казался менее нервозным, чем в районе доков.

Рефьюдж был городом контрастов. Улицы были прямые и широкие и тут, по-видимому, существовала хорошая система удаления отходов, но нижние этажи зданий были открытыми лавками, а тротуары заставлены лотками. Мимо этих киосков и лавок двигалась толпа пешеходов.

По-прежнему не было ни моторного транспорта, ни движущихся тротуаров. Вместе с совершенно функциональными фонарями и водозаборными колонками были поставлены с частыми интервалами ясли для лошадей и коновязи. Немногие признаки технологии контрастировали с общим примитивным видом города.

На уличном переходе пробивал себе дорогу сквозь толпу контингент людей в форме. Фалькенберг внимательно посмотрел на них, а затем на Баннерса:

— Ваши солдаты?

— Нет, сэр. Это форма дома Гленна Фостера. Официально они — неорганизованные резервы Президентской Гвардии, но тем не менее это частные войска. — Баннерс зло рассмеялся. — Звучит словно из какого-то исторического романа, не правда ли? Мы почти вернулись к феодализму, полковник Фалькенберг. Всякий достаточно богатый держит наемных телохранителей. Они в ы н у ж д е н ы. Преступные шайки настолько сильны, что полиция не пытается поймать тех, кто под организованной защитой, а судьи не карают их, если те попадутся.

— А частные телохранители в свою очередь сами становятся бандами?

Баннерс остро поглядел на него.

— Да, сэр. Вы видели такое и раньше?

— Да, я видел такое и раньше.

Баннерс был не в состоянии разобрать выражение лица Фалькенберга.

Глава ШЕСТАЯ

Они въехали в президентский дворец и получили честь от солдат в синей форме. Фалькенберг заметил надраенное оружие и четкую вымуштрованность Президентской Гвардии. Здесь на посту были хорошо обученные солдаты, но часть-то была маленькая. Фалькенбергу хотелось знать, смогут ли они так же хорошо драться, как стоять на посту. Они были местными гражданами, верными Хэдли и были непохожи на привычных ему Десантников КД.

Его провели через серию комнат в каменной крепости. В каждой имелись металлические двери и некоторые были кордегардиями. Фалькенберг не видел никаких признаков правительственной деятельности, пока они не прошли через внешние слои огромного дворца в открытый двор, а через него во внутреннее здание.

Здесь было полно народа. Клерки носились по коридорам, а девушки, задрапированные в тоги модные на Земле много лет назад, сидели за столами по кабинетам. Большинство, казалось, упаковывало содержимое столов в ящики, а другие шныряли по коридорам. Некоторые кабинеты были пустыми, а их столы покрыты легкой пылью, а перед ними были свалены передвижные пластмассовые ящики.

У кабинета Президента было две приемных, сам Президент Будро был высоким худощавым мужчиной с рыжими тонкими усами и быстрыми жестами. Когда их ввели в эту чересчур изукрашенную комнату, Президент оторвался от кипы бумаг, но глаза его не сразу сфокусировались на посетителях. Его лицо было маской беспокойства и озабоченности.

— Полковник Джон Кристиан Фалькенберг, сэр, — доложил Баннерс. — И главстаршина Кальвин.

Будро поднялся на ноги.

— Рад вас видеть, Фалькенберг, — выражение его лица говорило им иное; он посмотрел на своих посетителей с легким отвращением и знаком велел Баннерсу покинуть кабинет. Когда дверь закрылась, он спросил:

— Сколько вы привезли с собой людей?

— Десять, мистер Президент. Всех, кого могли провести на борт ракетоносца, не возбуждая подозрений. Нам повезло, что и столько-то смогли. Гранд Сенат направил в погрузочные доки инспекторов, проверять нарушения антинаемнического кодекса. Если бы мы не дали взятку портовому чиновнику, чтобы тот отвлек инспектора, нас бы здесь не было вообще. Мы с Кальвином отправились бы на Танит ссыльными.

— Понимаю, — судя по выражению лица, он не был удивлен. Джон подумал, что Будро был бы больше доволен, если бы инспектор его поймал. Президент нервно побарабанил пальцами по столу. — Наверное, этого хватит. Как я понял, корабль, которым вы прибыли, привез так же Десантников, собравшихся добровольно поселится на Хэдли. Они должны создать ядро превосходных полицейских сил. Хорошие солдаты?

— Это был демобилизованный батальон, — ответил Фалькенберг. — Это солдаты, которые больше не нужны Кодоминиуму. Могут быть поскребыши со всех гауптвахт на двадцати планетах. Нам повезет, если во всей компании хоть один настоящий солдат.

Лицо Будро вернулось к прежней маске отчаяния. Было видно, что надежда покинула его.

— У вас наверняка есть свои собственные войска, — заметил Фалькенберг.

Будро поднял кипу бумаг.

— Все они здесь. Я как раз просматривал их, когда вы вошли. — Он протянул рапорт Фалькенбергу. — В них мало обнадеживающего, полковник. Я никогда не думал, что существует военное решение проблем Хэдли и это подтверждает тот страх. Если у вас только десять человек плюс батальон Десантников-мародеров, военный вопрос не стоит даже рассматривать.

Будро вернулся в свое кресло. Его руки беспокойно бегали по морю бумаг на столе.

— Будь я на вашем месте, Фалькенберг, я бы вернулся на ту шлюпку ВКФ и забыл про Хэдли.

— А почему вы этого не сделаете?

— Потому что Хэдли мой дом! Никакой сброд не выгонит меня с плантации, которую мой дед создал собственными руками. Они не заставят меня сбежать. — Будро стиснул руки вместе, пока костяшки пальцев не побелели от напряжения, но когда он снова заговорил, голос его был спокойным. — У вас здесь ничего не поставлено на кон, а у меня стоит.

Фалькенберг взял рапорт со стола и полистал его, прежде чем передать Кальвину.

— Мы проделали долгий путь, мистер Президент. Вы можете с таким же успехом рассказать нам в чем заключается проблема, прежде чем я отчалю.

Будро кисло кивнул. Рыжие усы дернулись и он разгладил их.

— Она достаточно проста. Внешняя причина вашего пребывания здесь, причина, данная нами Министерству Колоний для позволения вербовать нам планетные полицейские силы, — это бандитские шайки в горах. Никто не знает, сколько их там, но они достаточно сильны, чтобы нападать на фермы. Они также прерывают сообщение Рефьюджа с провинцией когда захотят.

— Да, — Фалькенберг стоял перед столом, потому что его не пригласили сесть. Если его это и беспокоило, то внешне ничем не проявлялось. — Партизанствующие гангстеры не имеют никаких шансов, если у них нет политической базы.

Будро кивнул.

— Но, как вам сказал вице-президент Брэдфорд, настоящая проблема не в них. — Голос Президента был сильный, но в нем имелась нотка раздражительности, словно он привык, что его выводы всегда оспаривались и ждал, что Фалькенберг за это примется. — На самом деле, бандитов мы могли бы пережить, но они получили политическую поддержку у Партии Свободы. Моя Прогрессивная Партия больше ее, но прогрессисты рассеяны по всей планете. ПС же сосредоточена прямо здесь, в Рефьюдже и у них тут бог знает сколько избирателей и примерно сорок тысяч активистов, которых они могут сконцентрировать, когда бы им не вздумалось устроить беспорядки.

— У вас очень часто бывают беспорядки? — спросил Джон.

— Слишком часто. Их мало чем обуздаешь. У меня триста солдат в Президентской Гвардии, но они рекрутированы и обучены КД, вроде юного Баннерса. От них мало пользы в прекращении беспорядков и в любом случае они верны своей работе, а не мне. У ПС есть в гвардии свои люди.

— Значит, мы можем вычеркнуть Президентскую Гвардию, когда дело дойдет до укрощения Партии Свободы, — заметил Джон.

— Да, — Будро невесело усмехнулся. — Потом есть полиция. Всей моей полицией командуют офицеры КД, которые уезжают. Мой административный аппарат был набран и обучен Бюрпером и всех компетентных людей отозвали на Землю.

— Я вижу, что это создает проблему.

— Проблему? Это невозможное положение. Не осталось никого, умеющего управлять, но эта работа досталась мне и все другие хотят ее получить. Я могу наскрести тысячу активистов и еще пятнадцать тысяч членов партии, которые будут сражаться за нас, если положение станет отчаянным, но они совершенно не обучены. Как они могут устоять перед срока тысячами ПС?

— Вы серьезно верите, что Партия Свободы подымет бунт?

— Как только уберется КД, можете на это рассчитывать. Они потребовали собрать новый конституционный съезд, сразу после отбытия губернатора Кодоминиума. Если мы не дадим им съезда, они поднимут бунт и увлекут за собой много колеблющихся. В конце концов что неразумного в съезде, когда отбудет колониальный губернатор?

— Понимаю.

— А если мы дадим им съезд, какого они хотят, то они будут тянуть резину, пока на нем не останется никого, кроме их сторонников. Моя Партия состоит из работающих избирателей. Как они смогут оставаться столько дней? А безработные ПС будут заседать, пока не выбросят прогрессистов из правительства. А коль они придут к власти, они разрушат планету. При таких обстоятельствах я не вижу, что может сделать для нас военный, но вице-президент Брэдфорд настоял, чтобы мы наняли вас.

— Наверное, мы сможем что-нибудь придумать, — гладко сказал Фалькенберг. — У меня нет опыта в управлении, как таковом, но Хэдли не уникальна. Я так понял, что партия прогрессистов это старые поселенцы?

— И да и нет. Прогрессивная партия хочет провести индустриализацию Хэдли, а некоторые из наших сельских семей против. Но мы хотим провести ее немедленно. Мы закроме большинство рудников и будем добывать столько тория, сколько надо продать для получения основного промышленного оборудования. Остальные я хочу сохранить для наших собственных плавильных генераторов, потому что позже нам это понадобится.

— Мы хотим развивать сельское хозяйство и транспорт и урезать основной рацион граждан так, чтобы у нас была правильная энергия, доступная для нашей новой промышленности. Я хочу закрыть производство сервиса и ширпотреба и не открывать его, пока мы не сможем себе этого позволить. — Голос Будро поднялся, глаза его сверкали, теперь было легче понять, почему он стал популярен. Он верил в свое дело. — Мы хотим создать орудия самообеспечивающегося мира и прожить без всякого Кодоминиума, пока мы не сможем вновь присоединится к Человечеству как равные! — Будро оборвал себя и нахмурился. — Извините. Не собирался закатывать речь. Садитесь, что вы?

— Благодарю вас, — Фалькенберг сел в тяжелое кожаное кресло и оглядел помещение. Мебель была вычурной и доставить с Земли обстановку кабинета стоило целое состояние, но большая часть ее была безвкусной — скорее броской, чем элегантной. Министерство Колоний делало много вещей подобного сорта и Фалькенберг гадал, какому Гранд Сенатору принадлежала фирма снабжавшая всех конторской мебелью. — А чего хочет оппозиция?

— Я полагаю, вам действительно нужно все это знать. — Будро нахмурился и его усы нервно вздрогнули. Он сделал усилие, чтобы расслабится и Джон подумал, что некогда Президент производил впечатление. — Лозунг Партии Свободы — «Сервис для народа». Сервис для них значит товары ширпотреба и сейчас. Они хотят выпотрошить рудники. Это получило поддержку горняков, можете не сомневаться. ПС изнасилует планету для покупки товаров с других систем и черт знает как они за это будут расплачиваться. Галопирующая инфляция будет только одной из созданных ими проблем.

— Они, похоже, с амбициями.

— Да. Они даже хотят ввести экономику, основанную на двигателе внутреннего сгорания. Бог знает как, ибо тут нет никакой поддерживающей технологии, но есть нефть. Нам придется покупать все это вне планеты. Здесь нет тяжелой промышленности, чтобы изготовлять двигатели, даже если экология может поглотить их. Но для ПС это не имеет значения. Они же обещают всем машины. Немедленную модернизацию. Больше продуктов, роботизированных фабрик, развлечений, короче говоря, рай и прямо сейчас.

— Они это всерьез или это лозунг?

— Я думаю, что большинство всерьез, — ответил Будро. — В это трудно поверить, но тем не менее…

— Где, по их словам, они достанут деньги?

— Из карманов богачей, как будто здесь хватит состоятельных людей для этого дела. Тотальной конфискации всего, чем владеет каждый, не расплатиться за все обещанное. Эти люди не имеют ни малейшего понятия о реальности нашей ситуации, а их лидеры готовы винить во всем, что не так, Прогрессивную партию, администраторов Кодоминиума, что угодно, только не признать, что обещанное ими просто невозможно. Некоторые из партийных лидеров, может быть, это и знают, но если и так, то они в этом не признаются.

— Я так понимаю, что эта программа приобрела поддержку.

— Конечно, приобрела, — вспылил Будро. — И каждый бюрперский корабль привозит еще тысячи, готовых голосовать за линию ПС. — Будро поднялся из-за стола и подошел к настенному бару в противоположной стене. Он достал бутылку бренди и три стакана, затем налил и вручил их Кальвину и Фалькенбергу. Он игнорировал сержанта, но ждал, пока Фалькенберг не поднимет свой стакан. — Ваше здоровье. — Будро осушил свой стакан одним глотком. — Некоторые из самых старых семей на Хэдли вступили в эту проклятую партию свободы. Они обеспокоены предложенными мной налогами! ПС им вовсе ничего не оставит, но они все-равно присоединяются к оппозиции, в надежде заключить сделку. Похоже, вы вовсе не удивлены.

— Да, сэр. Эта повесть древняя, как сама история, а военный читает историю.

Будро в удивлении поднял взгляд.

— В самом деле?

— Умный солдат хочет знать причины войны. А также как кончать их В конце концов, война это нормальное положение дел, не так ли? Мир это название идеала, который мы выводим из факта, что между войнами бывают интерлюди. — Прежде, чем Будро ответил, Фалькенберг добавил: — Неважно. Как я понимаю, вы ждете вооруженного сопротивления сразу после ухода Кодоминиума.

— Я надеялся это предотвратить. Брэдфорд думал, что может быть вы сумеете что-нибудь сделать, а я одарен в искусстве убеждения, — вздохнул Президент. — Но это, кажется, безнадежно. Они не хотят компромиссов. Они думают, что могут одержать полную победу.

— Я бы подумал, что у них невелик послужной список для агитации, — заметил Фалькенберг.

Будро рассмеялся.

— Активисты ставят себе в заслугу изгнание Кодоминиума, полковник.

Они рассмеялись. Кодоминиум отчаливал потому, что рудники больше не стоили того, чтобы управление Хэдли оплачивалось. Если бы рудники были так же продуктивны, как бывало в прошлом, никакие партизаны не выгнали бы Десантников.

Будро кивнул, словно читая его мысли.

— Ну, так или нет, у них есть люди верящие в это. Много лет шла компания терроризма, ничего особо серьезного. Она не угрожала отправки грузов с рудников, иначе Десантники положили бы ей конец. Но они деморализовали столичную полицию. Там, в лесах народ вершит свое собственное правосудие, но здесь, в Рефьюдже, большую часть города контролируют банды ПС. — Будро показал пачку бумаг на столе. — Вот отставки из полиции. Я даже не знаю сколько у меня останется полицейских, когда уйдет КД.

Кулак Будро сжался, словно он хотел трахнуть по столу, но он не двинулся.

— Уйдет. Годами они заправляли всем, а теперь предоставляют убирать за ними. Я — Президент по милости Кодоминиума. Они поставили меня у власти, а сейчас отчаливают.

— По крайней мере во главе вы, — заметил Фалькенберг. — Бюрперовцы хотели кого-то другого. Брэдфорд отговорил их.

— Разумеется. И это стоило нам немало денег. Ради чего? Может, было бы все намного лучше, случись все по-другому…

— Я думал, вы сказали, что их политики разрушат Хэдли.

— Я сказал это. Я в это верю. Но политические вопросы возникли после раскола. — Будро говорил не столько с Джоном, сколько с самим собой. — Теперь они так ненавидят нас, что будут из противоречия против всего, что мы хотим. А мы делаем то же самое.

— Похоже на политику Кодоминиума. На русских и американцев в Гранд Сенате. Точь в точь как дома.

В последовавшем вежливом смехе не было веселья.

Будро открыл ящик стола и достал пергамент.

— Я, конечно, сохраняю в силе соглашение. Вот ваше назначение командующим полицейскими силами, но я по-прежнему думаю, что вам может быть лучше уехать с ближайшим кораблем. Проблемы Хэдли не могут быть разрешены военными консультантами.

Главстаршина Кальвин хмыкнул. Звук был почти неразличимым, но Фалькенберг знал, что он думал. Будро шарахался от нехорошего термина «наемник», словно «военный консультант» было легче для его совести. Джон допил свое бренди и встал.

— С вами хочет встретиться мистер Брэдфорд, — сказал Будро. — Лейтенант Баннерс покажет вам его кабинет.

— Благодарю вас, сэр. — Фалькенберг широким шагом вышел из комнаты. Закрывая за собой дверь он увидел, что Будро возвращается к настенному бару.

Вице-президент Эрнест Брэдфорд был маленьким человеком с казалось никогда не тающей улыбкой. Он упорно работал над тем, чтобы нравиться, но это не всегда удавалось. Тем не менее, он приобрел сторонников среди тех, кто всецело посвятил себя партийной работе и мнил себя законченным политиком.

Когда Баннерс ввел Фалькенберга в кабинет, Брэдфорд улыбнулся еще шире, но предложил Баннерсу показать Кальвину дворцовые кордегардии. Фалькенберг кивнул, отпуская их.

Кабинет вице-президента был абсолютно рационален. Столы и стулья были изготовлены из местного дерева с безразличной отделкой и украшением служила лишь одинокая роза в хрустальной вазе. Одет Брэдфорд был на тот же манер, в бесформенную одежду, купленную в дешевом магазине.

— Слава богу, наконец-то вы здесь! — сказал Брэдфорд, когда дверь закрылась. — Но мне сообщили, что вы привезли с собой только десять солдат. Мы ничего не сможем сделать всего лишь с десятком людей! Предполагалось, что вы привезете свыше ста верных нам солдат! — Он взволнованно вскочил со стула, затем снова сел. — Можете вы что-нибудь сделать?

— Во флотском корабле со мной было десять солдат, — сказал Фалькенберг. — Когда вы покажете мне где я буду тренировать полк, я найду остальных наемников.

Брэдфорд заговорщицки подмигнул ему и просиял.

— Значит, вы привезли больше! Мы им покажем — всем им. Мы еще победим. Что вы думаете о Будро?

— Он, кажется, достаточно искренен. Обеспокоен, конечно. Я думаю, что на его месте и я бы был обеспокоен.

Брэдфорд покачал головой.

— Он не может принимать решений. Ни в чем! Раньше он был не так уж плох, но в последнее время его приходилось заставлять принимать каждое решение. Почему Министерство Колоний выбрало его? Я думал, вы собираетесь устроить так, что Президентом стану я. Мы дали вам достаточно денег.

— Не все сразу, — ответил Фалькенберг. — Зам.министра не смог оправдать ваше назначение перед министром. Нельзя, знаете ли, подкупить всех. Профессору Уитлоку было достаточно трудно добиться от них одобрения Будро, не говоря уж о вас. Мы покрылись кровавым потом, стараясь добиться хотя бы того, чтобы они забыли о Президенте из Партии Свободы.

Голова Брэдфорда вскидывалась и падала как у марионетки. — Я знал, что могу доверять вам, — сказал он. Улыбка его была теплой, но несмотря на все его усилия быть искренним, этого никак не выходило. — Так или иначе, вы выполнили свою часть сделки. А когда уберется КД…

— У нас будет свобода рук.

Брэдфорд снова улыбнулся.

— Вы очень странный человек, полковник Фалькенберг. Был разговор, что вы предельно верны Кодоминиуму. Когда доктор Уитлок высказал предположение о том, что вы доступны для найма, я был поражен.

— У меня не было выбора, — напомнил ему Фалькенберг.

— Да, — Брэдфорд не сказал, что у Фалькенберга и сейчас не многим больше, но явно это подумал. Его улыбка конфиденциально разъехалась. — Ну, теперь мы должны позволить мистеру Хаммнеру встретиться с вами. Он — второй вице-президент. Затем мы можем ехать в поместье «Вагнер». Я устроил так, что ваших солдат расквартировали там. Это именно то, что вам надо для тренировочной базы. Вас там никто не потревожит. Вы можете сказать, что другие ваши солдаты — местные добровольцы.

— Можно, — кивнул Фалькенберг. — В последнее время я становлюсь довольно-таки хорош в сочинении легенд для прикрытия.

— Разумеется, — снова просиял Брэдфорд. — Клянусь богом, мы еще выиграем. — Он коснулся кнопки на столе. — Попросите, пожалуйста, зайти мистера Хамнера. — Он подмигнул Фалькенбергу. — Нельзя слишком долго оставаться наедине. Это может вызвать мысль, что мы строим заговор.

— Как Хамнер ладит с остальными членами правительства? — спросил Фалькенберг.

— Погодите, пока не увидите его. Будро ему доверяет, но он опасен. Он представляет в Прогрессивной партии технологов. Мы не можем действовать без него, но его политические взгляды нелепы. Он хочет все выпустить на свободу. Если бы он мог добиться своего, не было бы вообще никакого правительства. А его люди ставят себе в заслугу все, словно только технологией и нужно управлять. Он не знает асов правления. Всех людей, которых мы должны ублажать, митинги, он считает глупым, думая, что можно создать партию, работая инженером.

— Иными словами, он не понимает политических реальностей, — заключил Фалькенберг. — Именно так. Тогда, я полагаю, ему придется уйти.

Брэдфорд кивнул, снова улыбнувшись.

— В конечном итоге. Но в данный момент мы нуждаемся в его влиянии на технологов. И конечно, он ничего не знает о наших с вами приготовлениях.

— Конечно, — Фалькенберг спокойно сел и изучал карты, пока интерком не объявил, что Хамнер ждет за дверью. Он праздно прикидывал безопасно-ли говорить в этом кабинете. Брэдфорд был, вероятно, тем самым человеком, который всаживает подслушивающие устройства в кабинеты других, но он мог быть не единственным, выгадывающим на этом, а посему никакое место не могло быть абсолютно безопасным.

«Если это так, то я мало что могу поделать, — решил Фалькенберг. — А кабинет, по всей вероятности, чист».

Джордж Хамнер был рослым человеком, выше, чем Фалькенберг и даже тяжелее, чем главстаршина Кальвин. У него были расслабленные движения великана и многое от легкой уверенности, завоевываемой, обычно, массивными размерами. Люди не затевали драк с Джорджем Хамнером. Его рукопожатие было мягким, но когда они протянули друг другу руки, он безжалостно сомкнув кулак осторожно испытывал Фалькенберг. Когда он почувствовал ответное давление, он похоже удивился и они долгий миг стояли молча, прежде чем Хаммнер ослабил хватку и махнул рукой Брэдфорду.

— Так значит вы наш новый полковник полиции? — сказал Хамнер. — Надеюсь, вы знаете, во чтоввязались. Мне следовало бы сказать, надеюсь, не знаете. Если вы знаете о наших проблемах и все равно беретесь за это дело, нам придется усомниться в вашей нормальности.

— Я все слышу как тяжелы проблемы Хэдли, — проговорил Фалькенберг. — Если многие из вас только и будут говорить об этом, может я и поверю, что дело обстоит безнадежно, но прямо сейчас я этого не вижу. Итак, молодчики партии Свободы нас численно превосходят. Каким оружием они располагают, чтобы причинить нам неприятности?

— Прямой парень, не так ли? — рассмеялся Хамнер. — Мне это нравится. В их оружии нет ничего особенного, просто его много. Ничего крупного, никаких танков, или бронемашин, черт, не хватает вообще всяких машин, чтобы была какая-то разница. Горючего нет, а энергораспределительную сеть иные так создали, что машины все равно бесполезны. У нас есть метро, пара монорельсовых дорог для передвижения в городе и то, что осталось от железной дороги. Но ведь вы не просили прочесть лекцию о состоянии транспорта.

— Да.

— В данный момент это моя любимая мозоль, — снова рассмеялся Хамнер. — У нас его не хватает. Давайте посмотрим оружие… — Великан развалился в кресле. Он перекинул одну ногу через подлокотник кресла и взъерошил свои только-только начавшие редеть с широкого лба густые волосы. — Никаких военных самолетов, вообще, едва ли есть какойнибудь воздушный транспорт, кроме нескольких вертолетов. Никакой артиллерии, пулеметов, вообще тяжелого вооружения. По большей части мелко калиберные охотничьи винтовки и ружья. Кой-какое полицейское оружие. Военные винтовки со штыками, немного, и почти все у нас. А на улицах можно найти почти все, что угодно, полковник, я имею в виду буквально все. Луки и стрелы, ножи и сабли, топоры, молоты. Называйте что хотите.

— Ему незачем знать о таком устаревшем добре, — бросил Брэдфорд. Голос его был насыщен презрением, но он по-прежнему носил свою улыбку.

— Никакое оружие не бывает никогда по настоящему устаревшим, — возразил Фалькенберг. — Во всяком случае в руках человека, который им воспользуется. Что насчет доспехов? Насколько приличные у вас запасы немурлона?

На секунду, казалось, Хамнер раздумывал.

— На улицах есть немного доспехов и у полиции кое-что. Президентская Гвардия этим добром не пользуется. Я могу снабдить вас немурлоном, но вам придется самим делать из него доспехи. Вы это сможете?

— Да, — кивнул Фалькенберг. — Я привез превосходного техника и кое-какие инструменты. Итак, господа, ситуация примерно такая, как я и ожидал. Я не могу понять, почему все так обеспокоены? У нас есть батальон Десантников КД, правда не самых лучших, но все же они обученные солдаты. С оружием легкого пехотного батальона и тренировкой, которую я могу дать рекрутам, добавленных к нашему батальону, я берусь встретиться лицом к лицу с вашими сорока тысячами молодчиков из партии Свободы. Проблема партизан будет несколько более трудной, но мы, ведь контролируем все распределение продуктов в городе. С продуктовыми карточками и удостоверениями личности будет не так уж трудно установить контроль.

Хаммнер рассмеялся. Смех был горький.

— Хотите сказать ему, Эрни?

Брэдфорд был смущен.

— Сказать ему что?

Хаммнер снова рассмеялся.

— Не выполняете домашних заданий. Это было в утреннем рапорте пару дней тому назад. Министерство Колоний решило по совету Бюрпера, что Хэдли не нуждается ни в каком военном оружии. Десантникам КД повезет, если они сохранят свои винтовки и штыки. Все остальное снаряжение уйдет с кораблями КД.

— Но это безумие, — запротестовал Брэдфорд. Он повернулся к Фалькенбергу. — Почему они это сделали?

Фалькенберг пожал плечами.

— Наверное какой-то деятель из партии Свободы добрался до чиновника Министерства Колоний. — Я полагаю, они не выше подкупа?

— Конечно, нет, — подтвердил Брэдфорд. — Мы должны что-то сделать.

— Если сможем. Я подозреваю, что это будет нелегко, — Фалькенберг сжал губы в линию. — На это я не рассчитывал. Это значит, что если мы попытаемся завинтить гайки через нормирование продуктов и удостоверения личности, то столкнемся с вооруженным мятежом. В любом случае, насколько хорошо организованы эти активисты ПС?

— Хорошо организованы и хорошо финансированы, — заверил его Хамнер. — В любом случае я не так уж уверен, что продуктовые карточки были бы ответом на проблему партизанской войны. Кодоминиум был способен примириться со множеством диверсий потому, что они не интересовались ничем, кроме рудников. Но мы не можем жить при таком уровне террора, который существует в городе прямо сейчас. Тем или иным способом, мы должны восстановить порядок и справедливость, если уж на то пошло.

— Справедливость это не то, с чем обычно имеют дело солдаты, — сказал Фалькенберг. — Порядок — другое дело. Этим, я думаю, мы сможем обеспечить.

— С сотней-другой солдат? — недоверчиво спросил Хамнер. — Но мне нравится ваш подход. Вы, по крайней мере не сидите и не хнычете, чтобы кто-то помог вам. Не сидя думая, а так и не принимая решения.

— Мы посмотрим, что можем сделать, — сказал Фалькенберг.

— Да, — Хамнер встал и направился к двери. — Ну, я желал с вами встретиться, полковник. Теперь я встретился. У меня еще много дел, у Эрни, я думаю, тоже, но я не замечал, чтобы он ими много занимался. — Он больше не оглядывался на них, а вышел, оставив дверь открытой.

— Видите, — улыбнулся Брэдфорд. — Он тихо прикрыл дверь. Улыбка его была знающей. — Он бесполезен. Мы найдем кого-нибудь для работы с техниками, как только вы возьмете под контроль все остальное.

— В некоторых пунктах он, кажется, прав, — заметил Фалькенберг. — К примеру, он знает, что нелегко будет установить надлежащую полицейскую защиту. По пути сюда я видел пример того, что происходит в Рефьюдже. И если всюду так плохо…

— Вы найдете способ, — перебил его Брэдфорд. Он, казалось, был уверен. — Вы можете рекрутировать, знаете ли, довольно крупные силы. И многое в беспорядках это не более, как уличные банды подростков. Они ничему не верны, ни партии Свободы, ни нам, ни кому-либо иному. Они всего лишь хотят контролировать район, где живут.

— Разумеется, но они едва ли вся проблема.

— Да. Но вы найдете способ. И забудьте о Хамнере. Вся его группа — гнилье. Они не настоящие прогрессисты, вот и все. — Голос его был полон эмоций, а глаза, казалось, сверкали. Нагнувшись вперед, Брэдфорд понизил голос. — Хамнер, знаете, раньше был в партии Свободы. Он утверждает, что порвал с ними из-за политики в области технологии. Но подобному человеку никогда нельзя доверять.

— Понимаю. К счастью, я и не должен этого делать.

— Именно, — просиял Брэдфорд. — А теперь, давайте приниматься за дело. У вас много работы и не забывайте, что вы уже согласились обучать для меня некоторые партийные войска.

Глава СЕДЬМАЯ

Поместье было большим, почти двадцать пять квадратных километров, расположенное на невысоких холмах в дневном переходе от Рефьюджа. Там имелась центральная усадьба и амбары, все сделанное из напоминающего дуб местного дерева. Здания располагались в лесистой впадине в центре поместья.

— Вы уверены, что вам больше ничего не нужно? — спросил лейтенант Баннерс.

— Нет, спасибо, — поблагодарил Фалькенберг. — Те немногие, что с нами, сами принесут свое снаряжение. Нам придется организовать доставку продовольствия и горючего, когда придут другие, но пока мы сами справимся.

— Ладно, сэр, — согласился Баннерс. — Я вернусь с Маурером и оставлю вам машину. И у вас есть животные…

— Да, благодарю вас, лейтенант.

Баннерс отдал честь и сел в машину. Он начал было еще что-то говорить, но Фалькенберг уже отвернулся и Баннерс уехал из поместья. Кальвин следил за его отъездом.

— Этот — любопытный, — заметил он. — Я считаю, он хотел бы побольше знать о том, что мы делаем.

Губы Фалькенберга дернулись в тонкой улыбке. — Я и ждал, ему этого захочется. Ты позаботишься о том, чтобы он не узнал больше того, что мы хотим.

— Есть, сэр. Полковник, что это мистер Брэдфорд говорил о партийных солдатах? Много их у нас будет?

— Думаю, что да. — Фалькенберг пошел по широкой лужайке к большому ранчо. Капитан Фаст и несколько других ждали на веранде, а на столе ждала бутылка виски.

Фалькенберг налил порцию и опрокинул стакан одним махом.

— Я думаю, что у нас будет довольно много активистов Прогрессивной партии, коль скоро мы начнем, Кальвин. Я этого не жажду, но этого не избежать.

— Сэр? — капитан Фаст слушал спокойно.

Фалькенберг наградил его полуулыбкой.

— Ты действительно думаешь, что власти собираются вручить нам монополию на вооруженные силы?

— Вы думаете, они нам не доверяют?

— Амос, ты стал бы нам доверять?

— Нет, сэр, — признался капитан Фаст. — Но мы могли надеятся.

— Мы будем выполнять свою миссию не на надежде Капитан, главстаршина.

— Да, сэр.

— У меня есть для вас поручение на этот вечер, попозже. Пока же найдите кого-нибудь проводить меня до квартиры, а потом позаботьтесь о нашем обеде.

Фалькенберг проснулся от тихого стука в дверь его комнаты. Он открыл глаза и положил руку на пистолет под подушкой, но не сделал никакого другого движения.

Стук раздался вновь.

— Да, — тихо откликнулся Фалькенберг.

— Я вернулся, полковник, — ответил Кальвин.

— Верно. Заходи. — Фалькенберг скинул ноги и натянул сапоги. В остальном он был полностью одет.

Вошел главстаршина Кальвин. Он был одет в легкий кожаный френч и брюки боевой формы Десантников КД. Из военного вещмешка на его плече выпирала полная чернота ночного боевого комбинезона. На ремне висел пистолет, а в ножнах на левой стороне груди — тяжелый окопный нож. С Кальвином вошел невысокий жилистый человек с тонкими каштановыми усиками.

— Рад вас видеть, — сказал Фалькенберг. — Были ли какие-нибудь неприятности?

— Банда хулиганов попыталась что-то заварить, когда мы проходили через город, полковник. — По волчьи оскалился Кальвин. — Протянула недостаточно долго, чтобы установить какие-нибудь рекорды.

— Кто нибудь ранен?

— Ни одного такого, чтобы не смог уйти сам.

— Хорошо. Есть какие-нибудь проблемы в бараках перемещенных?

— Нет, сэр, — отрапортовал Кальвин. — Они их там не охраняют. Всякий, кто хочет убирается от благотворительности Бюрпери, им позволяют уходить. Без продуктовых карточек, конечно. Это были просто недобровольные колонисты, а не осужденные.

Слушая доклад Кальвина, Фалькенберг изучал вошедшего с ним человека. Майор Джереми Сэвидж выглядел усталым и намного старше своих сорока пяти лет. Он был тоньше, чем помнил его Фалькенберг.

— Так плохо как я и слышал? — спросил его Джон.

— Не сахар, — ответил Сэвидж на отрывистом диалекте, усвоенном им пока он рос на Черчилле. — Да этого и не ждали. Но вот мы и здесь, Джон Кристиан.

— Да. И слава богу. Вас никто не заметил? Люди вели себя как надо?

— Да, сэр. С нами обращались точно так же как и с другими недобровольными колонистами. Солдаты вели себя великолепно и неделя-другая тяжелых упражнений должна вернуть нас всех обратно в форму. Главстаршина говорит мне, что батальон прибыл в целости.

— Да. Они все еще в казармах Десантников. Это наше слабое звено. Джереми. Я хочу иметь их здесь, где мы контролируем, с кем они болтают и как можно скорее.

— Вам достались наилучшие. Я думаю, с ними будет полный порядок.

Фалькенберг кивнул. — Но держи глаза открытыми, Джерри. Будь осторожен с солдатами, пока не отчалит КД. Я нанял проверить для нас положение доктора Уитлока. Он еще не докладывал, но я считаю, что он на Хэдли.

Сэвидж понял взмах руки Фалькенберга и сел на единственный стул в комнате. С кивком благодарности он взял у Фалькенберга стакан виски.

— Не скупился с наймом экспертов, а? Говорят, он наилучший из всех доступных… Ого, хорошее. На этих бюрперовских кораблях совершенно нечего пить.

— Когда Уитлок доложит, у нас будет полный сбор штаба, — сказал Фалькенберг. — А того — держитесь плана. Брэдфорд предполагает прислать завтра батальон и вскоре после этого он начнет собирать добровольцев из своей партии. Имеется в виду, что мы будем обучать их. Разумеется, все они будут верны Брэдфорду. Не партии и уж, конечно, не нам.

Сэвидж кивнул и протянул стакан Кальвину наполнить по новой.

— А теперь расскажите мне о тех хулиганах, с которыми вы подрались по пути сюда, главстаршина, — предложил Фалькенберг.

— Уличная банда, полковник. Не плохи в индивидуальном бою, но никакой оганизации. Для, примерно, сотни наших не соперники.

— Уличная банда. — Джон задумался, оттопырил нижнюю губу, потом усмехнулся. Сколько ребят из нашего батальона были такой же шпаной, главстаршина?

— Минимум половина, сэр. Включая меня.

Фалькенберг кивнул.

— Я думаю, что было бы хорошо, чтобы Десантники встречались с некоторыми из этих ребят, главстаршина. Неформально, знаете ли.

— Сэр! — квадратное лицо Кальвина засияло от удовольствия.

— Теперь, продолжал Фалькенберг. — Нашей настоящей проблемой будут рекруты. Можете головы позакладывать, что некоторые из них попытаются завести дружбу с солдатами. Они захотят поразузнать у бойцов об их прошлом и об их компаниях. А солдаты будут выпивать, а выпивши — болтать. Как ты с этим управишься, первый солдат?

Кальвин, похоже задумался.

— Какое-то время будет несложно. Мы будем держать рекрутов в стороне от солдат, кроме инструкторов по строевой подготовке, а ИСПы с рекрутами не болтают. Когда же они пройдут основы, будет труднее, но черт возьми, полковник, бойцы любят приврать о своих компаниях. Мы просто будем поощрять их немного подзагнуть. Истории будут такими диковинными, что в них никто не поверит.

— Правильно, мне незачем говорить вам обоим, что некоторое время мы будем кататься по очень тонкому льду.

— Сумеем, полковник. — Кальвин говорил убежденно. Он долгое время был с Фалькенбергом и, хотя другой человек мог ошибаться, по опыту Кальвина, но Фалькенберг бы нашел выход из любой дыры, куда бы они не провалились. А если они не выбирутся… ну, над дверью каждого кубрика Флота КД был плакат: «Вы — Десантники, для того, чтобы погибнуть, а Флот отправит вас туда, где вы это сможете сделать». Кальвин прошел под этим плакатом, когда записывался на Флот и с тех пор еще тысячи раз.

— Вот так, Джереми. — Сказал Фалькенберг.

— Да, сэр. — Четко ответил Сэвидж. Он встал и отдал честь. — Будь я проклят, если не приятно почувствовать, что ты снова это делаешь, сэр.

Годы спали с его лица.

— Рад вас снова видеть на борту, — ответил Фалькенберг. Он встал и отдал честь в ответ. — И спасибо, Джереми. За все…

Батальон Десантников прибыл на следующий день. Их привели в лагерь офицеры регулярных войск КД, передавшие их Фалькенбергу. Возглавляющий их капитан хотел остаться и понаблюдать, но Фалькенберг нашел для него поручение и услал его, чтобы осталась только компания майора Сэвиджа. Час спустя в лагере не было никого, кроме людей Фалькенберга. Два часа спустя, солдаты занялись сооружением своего собственного базового лагеря.

Фалькенберг наблюдал за ними с крыльца своего ранчо.

— Есть ли какие-нибудь проблемы, главстаршина? — спросил он.

Кальвин поскреб щетину на квадратной челюсти. На гарнизонной службе он брился дважды в день и в данный момент он подумывал не побриться ли ему вторично.

— Ничего такого, что не исцелит солдатский мат, полковник. С вашего разрешения, я приволоку несколько баррелей виски и дам им раздавить им прежде, чем придут рекруты.

— Разрешаю.

— Они будут мало на что годны до завтрашнего полудня. Но мы теперь на расписании, лишняя работа будет им на пользу.

— Сколько сбегут?

Кальвин пожал плечами.

— Может быть нисколько, полковник. У нас хватит работы, чтобы занять их, а они плохо знают эту местность. Рекруты — другое дело и, коль скоро они сюда прибудут, у нас может быть пара смывшихся.

— Да. Ну посмотрим, что можно будет сделать. Нам понадобится каждый боец. Ты слышал анализ ситуации от президента Будро.

— Да, сэр. Это сделает солдат счастливыми. Похоже, что предстоит хорошая драка.

— Я думаю, ты можешь спокойно обещать солдатам какие-нибудь тяжелые бои, главстаршина. Им также лучше понять, что если мы этого боя не выиграем, деваться будет некуда. На этом туре не будет никакой ракетной эвакуации.

— На половине наших заданий не было никакой ракетной эвакуации, полковник. Мне лучше повидаться с капитаном Фастом насчет бренди. Не присоединитесь к нам около полуночи, сэр? Солдаты хотели бы этого.

— Не подведу, главстаршина.

Предсказание Кальвина не оправдалось. Солдаты были бесполезны весь следующий день. Рекруты прибыли день спустя.

Лагерь кипел деятельностью. Десантники вновь усваивали уроки основной тренировки. Каждый манипул из пяти человек сам себе варил, сам себе стирал, сам себе строил укрытия из плетеной синтетики и веревок и выделял людей для работы на окопах и палисадах лагеря.

Рекруты занимались тем же самым и под руководством фалькенберговских наемных офицеров и младкомов. Большинство из прибывших с Сэвинджем на бюрперовском корабле были офицерами, центурионами, сержантами и техниками в то время, как в батальоне Десантников было необычно большое число мониторов и капралов. Между этими двумя группами было достаточно лидеров для целого полка.

Рекруты учились спать в своих военных плащ-палатках и жить в полевых условиях без всякого обмундирования, кроме боевой формы и обуви из синтекожи. Они делали себе все сами и не зависели ни от кого за пределами полка. После двух недель их обучили самим себе изготовлять доспехи из немурлона. Завершив это, они жили в них и любой, пренебрегавший своим долгом, обнаруживал, что его доспехи отяжелены свинцом. Марширующие в наказание манипулы, отделения и целые секции рекрутов и ветеранов стали в лагере обычным зрелищем после наступления темноты.

У вертолетов было мало времени панибратствовать с ветеранамиДесантниками. Сэвидж, Кальвин и другие офицеры безжалостно прогоняли их через строевую подготовку, полевые испытания, боевые упражнения и ремонтные работы. Формирование рекрутов с каждым днем становилось все меньше и меньше, так как людей доводили до покидания службы, но откуда-то был постоянный приток новых бойцов.

Эти все были помоложе и приходили мелкими группками прямо в лагерь. Они появлялись перед полковой канцелярией на побудку и их часто сопровождали кадровые Десантники. В их формированиях наблюдалось такое же истощение, как и среди партийных волентеров, но службу покидало намного меньше и они жаждали боевой тренировки.

Через шесть недель лагерь посетил вице-президент Брэдфорд. Прибыв, он обнаружил весь лагерь на построении, рекруты — по одну сторону плаца, ветераны — по другую.

Главстаршина Кальвин читал солдатам:

— Сегодня на Земле тридцатое апреля, — гремел голос Кальвина, он не нуждался в рупоре. — Это день Камерона. Тридцатое апреля тысяча восемьсот шестьдесят третьего года капитан Жан Данжу из Иностранного Легиона с двумя офицерами и шестьюдесятью двумя легионерами столкнулся с двумя тысячами мексиканцев у асьенды Камерона. Бой продолжался весь день. У легионеров не было не пищи ни воды. У них не хватало боеприпасов. Капитан Данжу был убит. Его место занял лейтенант Биллэн. Он тоже был убит. В пять пополудни все, кто остались, это были лейтенант Модэ и четверо бойцов. У них было по патрону на каждого. По команде они выстрелили свой последний заряд и бросились на врага в штыки. Выживших не было…

Солдаты молчали. Кальвин посмотрел на рекрутов. Они стояли, застыв по стойке смирно под жарким солнцем. Наконец Капитан Кальвин проговорил:

— Я не жду, чтобы кто-нибудь из вас когда-нибудь достиг такого… Но может быть, один из вас когда-нибудь узнает однажды, что же это такое Камерон.

Сегодня вечером каждый получит добавочную порцию вина. Боевые ветераны также по пол-литра бренди. А теперь слушай приказ.

Фалькенберг провел Бредфорда в дом. Он теперь был приспособлен под офицерскую кают-компанию и они уселись в одном углу гостиной. Стюард принес напитки.

— И для чего же это все было? — Требовательно спросил Брэдфорд. — Это же не иностранный Легион! Предполагается, что вы обучаете полицейские силы планеты.

— Полицейские силы, у которых на руках дьявольская драка, — напомнил ему Фалькенберг. — Верно, в этой воинской части у нас нет никакой преемственности с Легионом, но вы должны помнить, что наши основные кадры — Десантники КД, или были ими. Если бы мы пропустили день Камерона, у нас был бы мятеж.

— Я полагаю, вы знаете, что делаете, — фыркнул Брэдфорд. Его лицо почти потеряло носимую им вечную улыбку, но были еще ее следы. — Полковник, у меня жалобы от людей, поставленных нами офицерами. Мои люди из Прогрессивной партии отделены от других солдат и им это не нравится. Мне тоже.

Фалькенберг пожал плечами. — Вы выбрали их произвести еще до обучения, мистер Брэдфорд. Это делает их офицерами из вежливости, но они ничего не знают. Они выглядели бы нелепо, если бы я смешал их с ветеранами, или даже с рекрутами, пока они не усвоят основ военного дела.

— Вы к тому же избавились от многих из них.

— По той же причине, сэр. Вы дали нам трудное задание. Нас превосходят в численности и нет никаких шансов на внешнюю поддержку. Через несколько недель мы столкнемся с сорока тысячами молодчиков из партии Свободы и я не стану отвечать за последствия, если мы скуем войска некомпетентными офицерами.

— Ладно. Я этого ожидал. Но дело не только в офицерах, полковник. Волонтеров-прогрессистов тоже выгоняют. Ваши тренировки слишком тяжелы. Это верные люди, а верность тут важна!

— Согласен, — мягко улыбнулся Фалькенберг. — Но я предпочел бы иметь один батальон хороших солдат, на которых я смогу положиться, чем полк солдат, которые могут сломаться под огнем. После того как я получу голый минимум первоклассных солдат, я подумаю о взятии других для несения гарнизонной службы. Прямо сейчас нам нужны солдаты, которые смогут драться.

— А разве у вас их еще нет? Эти Десантники кажутся вполне дисциплинированными.

— В строю разумеется. Но неужели вы действительно думаете, что КД отпустило бы надежных солдат?

— Может быть и нет, — уступил Брэдфорд. — О,кей. Вы — эксперт. Но где, черт побери, вы берете других рекрутов? Тюремные птахи, ребята, состоящие на учете в полиции. Вы сохраняете их, позволяя в то же время моим прогрессистам убегать!

— Да, сэр! — Фалькенберг дал знак еще по кругу спиртного. — Мистер вице-президент…

— С каких это пор вы стали таким формальным? — спросил Брэдфорд. Улыбка его вернулась.

— Извините, я подумал, вы прибыли сюда проконтролировать меня.

— Нет, конечно же нет. Но я, знаете, должен отвечать перед президентом Будро. И Хамнером. Я сумел добиться, чтобы вашу деятельность перепоручили моему министерству, но это не значит, что я могу сказать Кабинету не соваться.

— Правильно, — согласился Фалькенберг. — Ну, насчет рекрутов. Мы берем то, что можем получить. Тренировка зеленых солдат требует времени и если уличные бойцы держатся крепче, чем ваши партийные силачи, я ничего не могу поделать. Вы можете сказать Кабинету, что когда у нас будут кадры, на которые мы сможем положиться, мы будем обращаться с волонтерами полегче. Мы даже сможем сформировать своего рода неполнодневную милицию. А прямо сейчас есть нужда в людях достаточно крепких для того, чтобы выиграть предстоящий бой. И я не знаю никакого лучшего способа сделать это.

После этого Фалькенберга вызывали во дворец каждую неделю с докладами. Обычно он встречался только с Брэдфордом и Хамнером. Президент Будро ясно дал понять, что он считал военную силу злом, необходимость которого не установлена и только благодаря настояниям Брэдфорда полк продолжали снабжать.

На одном совещании Фалькенберг встретился с шефом рефьюджской полиции Хорганом.

— У Хоргана есть жалобы, полковник, — сообщил Будро.

— Да, сэр? — спросил Фалькенберг.

— Все дело в этих чертовых Десантниках, — сказал Хорган. Он потер подбородок. — Они устраивают в городе дьявольский тарарам по ночам. Мы ни разу не словили ни одного из них, потому что мистер Брэдфорд хочет, чтобы мы спускали это дело на тормозах, но это становится тяжело.

— Что они делают? — спросил Фалькенберг.

— Называйте все, что хотите. Они захватывают пару таверен и никого туда не пускают без своего разрешения, хотя бы. И они каждую ночь затевают драки с уличными бандами. Все это мы могли бы пережить, но они заходят и в другие части города. Их множество. Они пьют всю ночь в кабаках, а потом говорят, что им нечем платить. Если владелец не отстает, они громят все его заведение.

— И исчезают прежде, чем туда добираются ваши патрули, — закончил за него Фалькенберг. — Это старая традиция. Они называют ее «Система Д» — дерябнул и деру. На планирование этих операций у них уходит больше времени и усилий, чем я могу добиться от них в бою. В любом случае, я постараюсь положить конец «Системе Д».

— Это помогло бы. И еще одно. Ваши ребята заходят в самые опасные части города и затевают драки с кем попало, кого только могут найти и с кем связаться.

— И как они действуют? — заинтересовался Фалькенберг.

Хорган усмехнулся, затем поправился под строгим взглядом Будро.

— Очень хорошо. Как я понял, они ни разу не были биты. Но все это вызывает кошмарный эффект среди граждан, полковник! И еще один фокус всех сводит с ума! Они во все часы ночи маршируют по улицам отрядами в пятьдесят человек, играя на волынках! Волынки в ночные часы, полковник, могут быть страшной вещью.

Фалькенберг подумал, что увидел крохотную искорку в левом глазу Хоргана и шеф полиции сдерживал кривую улыбку.

— И я хотел спросить вас, полковник, — вмешался второй вицепрезидент Хамнер. — Это ведь едва ли шотландская часть, почему же у них вообще есть волынки?

— Волынки стандартны во всех частях Кодоминиума, — пожал плечами Фалькенберг. — С тех пор как русские части КД начали принимать казацкие обычаи, полки западного блока нашли себе свои. В конце концов, десантные войска были сформированы из множества старых воинских частей. Иностранный легион, сайландеры. И многие люди любят волынку. Я, признаться, сам люблю.

— Разумеется, но не посреди ночи в моем городе, — сказал Хорган.

Джон открыто улыбнулся шефу полиции.

— Я постараюсь держать волынщиков по ночам в лагере. Я могу себе представить, что они плохи для морального состояния граждан. Но что касается удержания в лагере Десантников, то как мне это сделать? Они нужны нам все, до одного, а они — добровольцы. Они могут сесть на транспортный корабль КД и отчалить, тогда уедут остальные. И мы ничерта не можем с этим поделать.

— До спуска флага Кодоминиума осталось меньше месяца, — с удовлетворением сказал Брэдфорд. Он взглянул на знамя КД на флагштоке снаружи. Орел с красным щитом и черным серпом и молотом на груди; вокруг него красные и синие звезды. Брэдфорд удовлетворенно кивнул. Висеть ему не долго.

Этот флаг мало что значил для народа Хэдли. На Земле его было достаточно, чтобы вызвать беспорядки в националистических городах как в США, так и в Советском Союзе, в то время как в других странах он был символом альянса, не дававшего другим государствам подняться выше второразрядного статуса. Для Земли альянс Кодоминиума предоставлял мир за высокую цену, для многих — за слишком высокую.

Для Фалькенберга он представлял почти тридцатилетнюю службу, кончившуюся военным трибуналом.

Осталось еще две недели. Затем губернатор Кодоминиума отбудет восвояси и Хэдли официально станет независимой.

Вице-президент Брэдфорд навестил лагерь поговорить с рекрутами.

Он рассказал им о ценности верности правительству и о наградах, которые они все получат, как только Прогрессивная партия официально придет к власти. Лучшая оплата, больше свободы и возможность продвижения в увеличившейся армии, премиальные и легкая служба. Его речь была полна обещаний и Брэдфорд ею очень гордился.

Когда он кончил, Фалькенберг отвел вице-президента в отдельную комнату офицерской кают-компании и захлопнул дверь.

— Черт вас побери, н и к о г д а не делайте предложений моим солдатам без моего разрешения. — Лицо Джона Фалькенберга было белым от гнева.

— Я буду делать со своей армией, что мне угодно, полковник, — надменно ответил Брэдфорд. Улыбочка на его лице была совершенно лишена тепла. — Не рявкайте на меня, полковник Фалькенберг. Без моего влияния Будро вмиг бы вас уволил.

Затем его настроение изменилось и Брэдфорд достал из кармана фляжку бренди.

— Вот, полковник, давайте выпьем, — его улыбка была заменена чем— то более искренним, — мы должны работать вместе, Джон. Слишком много надо сделать. Сожалею, в будущем я буду советоваться с вами, но разве вы не думаете, что солдатам следовало бы узнать меня. Я же скоро буду президентом. — Он посмотрел на Фалькенберга, ища поддержки.

— Да, сэр. — Джон взял фляжку и поднял в тосте. — За нового президента Хэдли. Мне не следовало бы на вас рявкать, но не делайте предложений солдатам, не показавшим себя в бою. Если вы дадите людям причину думать, что они хороши, когда они плохи, то у вас никогда не будет армии, стоящей того, что ей платят.

— Но ведь они хорошо действовали на тренировке. Вы сами говорили.

— Разумеется, но не говорите этого им. Гоняйте их до тех пор, пока им будет нечего больше выдавать и дайте им понять, что это лишь елееле удовлетворительно. Тогда в один прекрасный день они выдадут больше, чем по их мнению у них за душой. Вот в тот день можете предлагать награды, только к тому времени вам уже не понадобиться это.

С неохотой соглашаясь, Брэдфорд кивнул.

— Если вы так говорите, тогда ладно. Но я бы подумал, что…

— Слушайте, — предложил Фалькенберг.

За окном промаршировали рекруты. Они пели и слова песни доносились в открытое окно.

Когда ты просадишь последний свой грош

На баб и в канаве проснешься,

Тогда на вербовочный пункт ты пойдешь

В десантники ты наймешься.

И скажешь сержанту, что ты молодец,

Что крупно ему повезло,

А он заплачет и спросит, подлец,

Кому причинил он зло.

За что, мол, он так обижен судьбой,

Отчего неудача такая,

Что прут на вербовочный пункт гурьбой

Дураки без конца и края.

И если уж крупно тебе повезет,

Он примет тебя в войска,

Паршивым солдатом тебя обзовет

Кормить тебя станет с ножа.

Бегом, арш! — Песня оборвалась, когда солдаты бросились бежать через центральный плац.

Брэдфорд отвернулся от окна.

— Такого рода вещи очень хороши даже для каторжиков, полковник. Но я настаиваю на сохранении также преданных мне людей. В будущем вы не станете увольнять прогрессистов без моего одобрения. Это понятно?

Фалькенберг кивнул. Он уже давно видел, что это надвигалось.

— В таком случае, сэр, может лучше будет сформировать отдельный батальон. Я сведу всех ваших людей в четвертый батальон и отдам их под начало назначенных вами офицеров. Это будет удовлетворительно?

— Если вы присмотрите за их тренировкой, да.

— Разумеется.

— Хорошо. — Улыбка Брэдфорда расширилась, но предназначена она была не для Фалькенберга. — Я также думаю, что вы будете консультироваться со мной насчет любых продвижений по службе в этом батальоне. Вы, конечно, согласны с этим?

— Да, сэр. Могут возникнуть некоторые проблемы с нахождением местных для заполнения мест старших младкомов. У вас есть потенциальные мониторы и капралы, но у них нет опыта, чтобы быть сержантами и центурионами.

— Я уверен, что вы найдете средства, — осторожно ответил Брэдфорд. — У меня есть некоторые довольно э… особые задачи для Четвертого батальона, полковник. Я бы предпочел, чтобы он был целиком укомплектован подобранными мною партийными активистами. Ваши люди должны быть там только для наблюдения за тренировкой, но не как командиры.

— Вы согласны с этим?

— Да, сэр.

Улыбка Брэдфорда, когда он покинул лагерь, была искренней.

День за днем солдаты потели под палящим солнцем. Подавление беспорядков, штыковой бой, использование доспехов в обороне и нападение на людей в доспехах, более сложные упражнения. Были форсированные марши под безжалостным управлением майора Сэвиджа, резкие крики сержантов и центурионов, капитан Амос Фаст с его крошечным стеком и язвительными насмешками.

И все же число покидавших полк было меньше, чем раньше и попрежнему был приток рекрутов от ночных экскурсий Десантников. Офицеры, набиравшие рекрутов могли даже проявлять разборчивость, хотя они редко когда это делали. Десантные войска, подобно Легиону до них, принимали всех тех, кто был готов драться. А все офицеры Фалькенберг были Десантниками.

Каждую ночь группы Десантников проскальзывали мимо часовых выпить и закусить и покуролесить с батраками соседних ранчо. Они играли в карты и орали в местных тавернах, мало обращая внимания на своих офицеров. Было много жалоб и протесты Брэдфорда становились все сильней.

Фалькенберг давал всегда один и тот же ответ: «Они всегда возвращаются обратно и они не обязаны оставаться здесь. Как вы мне предлагаете соблюдать дисциплину? Поркой?»

Полицейская армия имела определенный раскол в личном составе, с рекрутами обращались жестче, чем с ветеранами. В то же время Четвертый батальон становился больше с каждым днем.

Глава ВОСЬМАЯ

Джордж Хамнер старался каждый вечер быть дома к ужину, чего бы это ни стоило в смысле ночной работы позже. Он считал, что обязан сделать для семьи хотя бы это.

Его обнесенная стенами усадьба была сразу за пределами дворцового округа. Она была построена его дедом на деньги, одолженные у «Америкэн Экспресс». Старик гордился, что расплатился за каждый цент прежде положенного. Это был большой удобный дом, хитроумно комбинировавший местные материалы и импортированную роскошь и Джордж всегда был рад сюда вернуться.

Дома он чувствовал, что был хозяином чего-то, что, по-крайней мере, один предмет находился у него под контролем. Это было единственное место в Рефьюдже, где он мог испытывать подобное чувство.

Меньше, чем через неделю отчалил губернатор Кодоминиума. Независимость была близка и полагалось считать, это временем надежд, но Джордж Хамнер испытывал только страх. Официально проблемы общественного порядка были не его. Он занимался Министерством Технологии, но брешь в законе и порядке нельзя было игнорировать. Уже половина Рефьюджа была недоступна для правительства.

Были районы, куда полиция заходила целыми отделениями или не заходила вовсе, а бригады ремонтников приходилось охранять или же они не могли войти.

Сейчас-то Джордж сопровождали Десантники Кодоминиума, но что же будет, когда они уедут?

Джордж сидел в обитом панелями кабинете и смотрел на удлинявшиеся тени в роще за окном. Они создавали пляшущие узоры среди деревьев и на аккуратно подстриженных лужайках. Наружные стены портили вид проходившего ниже скоростного канала и Хамнер проклинал их.

Почему мы должны иметь стены? Стены и дюжины охранников, чтобы патрулировать вдоль них. Я еще помню, как сидел в этой комнате с отцом, мне было не больше шести и мы могли смотреть на лодки в канале. А позже у нас были такие большие мечты насчет Хэдли. Дед рассказывал почему он покинул Землю, что мы могли бы сделать здесь. Свобода и изобилие. У нас был рай и Господи, Господи, что же мы с ним сделали!

Он проработал час, но мало что сделал. Не было никаких решений, только вереницы проблем, ведших обратно в замкнутый круг. Разрешить одну — и все станет на свои места, но ни одна не была разрешима без решения других. И все же, если бы у нас было несколько лет, подумал он. Несколько лет, но мы их не получим.

«Через несколько лет фермы будут снабжать городское население, если мы сможем переселить людей в сельскохозяйственную глубинку и заставить их работать. Но они не покинут Рефьюдж, и мы не можем заставить их это сделать. Если бы, однако, мы смогли. Если бы можно было убавить городское население; энергию, которую мы обращаем на производство пищи можно было бы использовать на создание транспортной сети. Тогда мы могли бы организовать лучшую жизнь в сельской местности и могли бы получать оттуда больше продовольствия. Мы могли бы сделать достаточно такого, чтобы сельская жизнь была приятной и люди захотели покинуть Рефьюдж. Но нет места для первого шага. Люди не хотят переселяться, а партия Свободы обещает, что им этого и не понадобится».

Джордж покачал головой. «Сможет ли армия Фалькенберга заставить их переселиться? Если у него будет достаточно солдат, сможет ли он принудительно эвакуировать часть города? — Хамнер содрогнулся от такой мысли. — Будет сопротивление, будет бойня, будет гражданская война. Нельзя строить независимость Хэдли на фундаменте из крови. Нет».

Другие его проблемы были схожими. Правительство перебинтовывало раны Хэдли, но это и все. Лечило симптомы, потому что никогда не было достаточно контроля над событиями, чтобы лечить причины.

Он взял доклад по плавильным генераторам. Они нуждались в запчастях и он гадал сколько еще протянет даже такая немыслимая выносливость. Он не мог по настоящему ждать больше нескольких лет, даже если все пойдет хорошо. Несколько лет, а потом — голод, потому что транспортную сеть нельзя было создать достаточно быстро. А когда откажут генераторы, продовольственные запасы города исчезнут, санитарные службы придут в упадок… голод и мор. Было ли это лучше, чем бунт и война?

Он подумал о своей беседе с лидерами партии Свободы. Генераторы их не волновали потому что они были уверены, что Земля не допустит голода на Хэдли. Они думали, что Хэдли сможет использовать собственную беспомощность как оружие для выжимания платежей из Кодоминиума.

Джордж выругался себе под нос. Они были неправы. Земле наплевать на Хэдли и Хэдли находилась слишком далеко, чтобы заинтересовать кого -бы там ни было. Но даже если они были правы, то они продавали независимость Хэдли. И ради чего? Неужели настоящая независимость для них ничего не значит?

Вошла Лаура со стайкой орущих детей.

— Уже время спать? — спросил он. Четырехлетний сын схватил его карманный калькулятор и сел к нему на колени, нажимая на кнопки и любуясь как вспыхивают цифры и огоньки. Джордж поцеловал их всех и отправил спать, гадая про себя какое же их ждет будущее.

Мне следовало бы уйти из политики, сказал он себе. Я не приношу ни какой пользы и добьюсь лишь того, что Лауру и ребятишек прикончат вместе со мной. Но что случится, если мы уедем? Какое будущее ждет их тогда?

— Ты выглядишь обеспокоенным, — уложив детей, Лаура вернулась.

— Всего лишь через несколько дней…

— Да.

— И что на самом деле тогда произойдет? — спросила она.

— Не обещания, которые мы все время слышим. Что на самом деле произойдет тогда, когда Кодоминиум уйдет? Плохо будет, не так ли?

Он привлек ее к себе, чувствуя ее тепло и пытаясь утешиться ее близостью. Она на миг прильнула к нему, а затем опять отступила.

— Джордж, а не стоит ли нам взять все, что можно и уехать на восток? У нас мало что останется, но мы будем живы.

— Т а к плохо не будет, — сказал он ей. Он попытался рассмеяться, словно она пошутила, но звук вышел пустым. Она не поддержала его смех.

— Для этого будет время позже, — сказал он ей. — Если ничего не получится. Но сперва все должно быть хорошо. У нас есть планетные полицейские силы. И должно хватить сил для защиты правительства, но через пару дней я переведу вас всех во дворец.

— Армия, — произнесла она с сильным презрением. — Та еще, Джордж. Добровольцы Брэдфорда, которые могут свободно убить тебя. И не думай к тому же, что он не хотел бы увидеть тебя мертвым. А эти Десантники! Ты сам говорил, что они подонки космоса.

— Я это говорил. Хотел бы я знать, верю ли я в это. Здесь происходит что-то очень странное, Лаура. Что-то, чего я не понимаю.

Она уселась на кушетку рядом с его рабочим столом и подобрала под себя ноги. Ему всегда нравилась эта ее поза. Она подняла широко раскрывшиеся глаза. Она никогда не смотрела так ни на кого другого.

— Я сегодня ездил повидать майора Карантова, — сказал Джордж сыграть на старой дружбе и получить немного информации об этом Фалькенберге. Бориса в кабинете не было, но один из младших лейтенантов, парень по фамилии Клейст…

— Я его встречала, — сказала Лаура. — Милый мальчик. Немного молод.

— Да. Так или иначе, у нас завязался разговор о том, что произойдет после независимости. Мы обсудили уличные бои, беспорядки толп, ну сама знаешь и я сказал, что желал бы, чтобы у нас было немного надежных Десантников, вместо оставляемой ими здесь демобилизованной части. Он странно посмотрел на меня и спросил, а что же я хотел, Гвардию Гранд Адмирала?

— Странно.

— Да, а когда пришел Борис, и я спросил, что имел в виду Клейст, Борис ответил, что паренек был новичком и не знал о чем говорит.

— А ты думаешь, что он знал? — спросила Лаура. — Борис не стал бы тебе лгать. Прекрати это! — поспешно добавила она. — У тебя назначена встреча.

— Она может подождать.

— При всего лишь паре дюжин машин на всей этой планете и одной из них, прибывшей за тобой, ты не заставишь ее ждать, пока занимаешься любовью со своей женой, Джордж Хамнер! — Ее глаза сверкнули, но не гневом. — Кроме того, я хочу знать, что сказал тебе Борис. — Она отпрянула от него и он вернулся за стол.

— Дело не только в этом, — сказал Джордж. — Я все думал об этом. Эти солдаты не кажутся мне не пригодными к службе. Вне службы они пьют и уже вынудили батраков запирать своих жен и дочерей, но ты знаешь, приходит утро и они на том же плацу. А Фалькенберг не похож на человека, который примириться с недисциплинированными солдатами.

— Но…

Он кивнул.

— Но это не имеет смысла. И есть вопрос офицеров. У него их слишком много и они не с Хэдли. Вот почему я собираюсь отправиться туда сегодня без Брэдфорда.

— Ты спрашивал об этом Эрни?

— Разумеется. Он говорит, что достал несколько партийных активистов с офицерской подготовкой. Я немного медлителен, Лаура, но не настолько глуп. Может я и не все замечаю, но если бы было пятьдесят прогрессистов с военным опытом, то я бы об этом знал. Брэдфорд лжет. А почему?

Взгляд Лауры стал задумчивым и она потянула себя за нижнюю губу жестом, который Хамнер теперь едва заметил, хотя подшучивал над ней из-за него прежде, чем они поженились.

— Он лжет для практики, — сказала она. — Но его жена болтала о независимости и она обронила что-то насчет того, что Эрни станет президентом.

— Ну, Эрни ждет, что наследует Будро.

— Нет, — возразила Лаура. — Она вела себя так, словно это случится скоро. Очень скоро.

Джордж Хамнер покачалголовой.

— У него не хватит пороху для переворота. — Твердо сказал он. — И техники в ту же секунду выйдут на улицы. Они терпеть не могут его и он это знает.

— Эрнест Брэдфорд никогда не признавал никаких ограничений, — возразила Лаура. — Он действительно верит, что может заставить любого полюбить его, если только приложить усилия. Сколько бы раз он ни пинал человека, он считает, что несколько улыбок и извинений все уладят. Но что сказал тебе Борис о Фалькенберге?

— Сказал, что он самый хороший, какого мы только можем получить. Лучший командир Десантников, начинал во флоте и перешел в десантные войска потому, что в ФВК он не мог достаточно быстро продвинуться.

— Честолюбивый человек. И насколько он честолюбив?

— Не знаю.

— Он женат?

— Как я понял, когда-то был, но давно нет. Я получил релиз по тому военному трибуналу. Не было никаких открытых вакансий для продвижения. Но когда наблюдательный совет обошел Фалькенберга продвижением, которого адмирал в первую очередь не мог дать ему, он поднял из-за этого такой шум, что его уволили за неподчинение.

— Можешь ли тогда доверять ему? — спросила Лаура. — Его солдаты могут быть единственным, что сохранит тебе жизнь…

— Я знаю. И тебе, и Джимми, и Кристи, и Питеру… Я спросил об этом Бориса и он сказал, что лучше человека по росту нет. Нельзя нанять солдат КД с активной службы. Борис его высоко рекомендует. Говорит, что солдаты его любят, что он блестящий тактик, имеет опыт как в командовании войсками, так и в штабной работе.

— Похоже на большую удачу.

— Да, но Лаура, если он такой уж ценный, почему его тогда выперли? Боже мой, все это кажется таким запутанным.

Загудел телефон и Хамнер с отсутствующим видом ответил. Это был дворецкий, объявивший, что его машина и шофер его ждут.

— Я вернусь поздно, милая. Не дожидайся меня. Но ты можешь подумать над этим… Я клянусь, что Фалькенберг является ключом к чему-то и желал бы я знать к чему?

— Он тебе нравится? — спросила Лаура.

— Он не тот человек, который пытается нравиться.

— Я спросила, нравится ли он т е б е?

— Да. И для этого нет никакой причины. Он мне нравится, но могу ли я ему доверять?

Выходя из дому он думал об этом же. Мог ли он доверять Фалькенбергу? Жизни Лауры… детей… и, если уж на то пошло, всей планеты, которая, казалось, направлялась прямо в ад и не могла отвернуть.

Солдаты расположились лагерем в виде правильного квадрата. По периметру были насыпаны земляные валы, а палатки были установлены рядами, четкими, словно проложенными с помощью теодолита.

Снаряжение было надраено и отполировано, одеяла скатаны туго, каждый предмет на одном и том же месте в двухместных палатках… но солдаты мельтешили вокруг, орали, открыто играли у костров. Даже изза внешних ворот было видно множество бутылок.

— Стой! Кто идет?

Хамнер вздрогнул. Машина остановилась у забаррикадированных ворот, но часового Хамнер не видел. Это был его первый визит в лагерь ночью и он нервничал.

— Вице-президент Хамнер, — ответил он.

Мощный луч света осветил его лицо с противоположной стороны машины. Значит часовых было двое и оба невидимы, пока он не вышел на них.

— Добрый вечер, сэр, — сказал первый часовой. — Я передам, что вы здесь.

Он поднес к губам маленький коммуникатор.

— Капрал охранения. Пост номер пять. — Затем он крикнул то же самое и призыв четко разнесся в ночи. Несколько голов возле костров повернулись к воротам, а затем вернулись к прежней деятельности.

Хамнера переправили через весь лагерь к офицерскому ряду. Хижины и палатки стояли по другую сторону от густо забитых ратных войсковых улиц и имели свою собственную охрану.

По всему ротному району солдаты пели и Хамнер остановился послушать.

Фалькенберг вышел из своей хижины.

— Добрый вечер, сэр. Что привело вас сюда?

«Держу пари, тебе как раз хотелось бы знать, — подумал Хамнер».

— Мне надо обсудить с вами некоторые вещи, полковник. Относительно организации полицейских сил.

— Конечно, — голос Фалькенберга был резок и казался слегка нервным. Хамнер гадал, не пьян ли он. — Не пройти ли нам в офицерскую кают-компанию? — предложил Фалькенберг. — Там удобней, да и я не приготовил свою квартиру для посетителей.

«Или ты приготовил здесь что-то, что не следует мне видеть, — подумал Джордж. — Что-то или кого-то. Местную девчонку? Какая разница? Боже, желал бы я, чтобы мог доверять этому человеку».

Фалькенберг провел его на ранчо в центре офицерского ряда. Солдаты все еще орали и пели и одна группа гонялась друг за другом по плацу. Большинство было одето в придуманную Фалькенбергом синежелтую гарнизонную форму, но другие трусили мимо них в боевом обмундировании из синтекожи. Они тащили винтовки и тяжелые ранцы.

— Наряд в наказание, — объяснил Фалькенберг. — Не так много, как раньше.

Из здания офицерской кают-компании раздался грохот: барабан и волынки, дикие звуки войны, слитые вместе с громким смехом. Внутри, за длинным столом сидело два десятка людей, а стюарды в белых пиджаках уверенно двигались вокруг со стаканами и бутылками.

Вокруг стола маршировал оркестр волынщиков в шотландских юбках. В одном углу стояли барабанщики. Когда вошел Фалькенберг, оглушающий шум прекратился и все поднялись на ноги. Некоторые очень даже не твердо.

— Продолжайте, — сказал Фалькенберг, но никто не стал. Они нервно глядели на Хамнера и по взмаху тамады во главе стола, волынщики и барабанщики вышли. Несколько стюардов с бутылками в руках последовали за ними. Другие офицеры сели и стали говорить на пониженных тонах. После всего этого шума в помещении, казалось, стало очень тихо.

— Мы посидим здесь, хорошо? — предложил полковник. Он отвел Хамнера к столику в углу. Стюард принес и поставил два стакана виски.

Помещение показалось Хамнеру курьезно голым. Несколько знамен, немножко картин и почти ничего другого. Как-то, подумал он, должно быть больше. Словно они ждали. Но это было нелепо.

Большинство офицеров было чужаками, но Джордж узнал с полдесятка прогрессистов, званием не выше младшего лейтенанта. Он махнул рукой тем, кого знал и получил в ответ быстрые улыбки, казавшиеся почти виноватыми, прежде чем партийные добровольцы повернулись обратно к своим товарищам.

— Итак, сэр? — поторопил его Фалькенберг.

— Кто именно эти люди? — спросил Хамнер. — Я знаю, что они не уроженцы Хэдли. Откуда они взялись?

— Офицеры Кодоминиума, ставшие бичами, — быстро ответил Фалькенберг. — Сокращение вооруженных сил. Многих хороших солдат шуганули в досрочную отставку. Некоторые из них прослышали, что я отправился сюда и решили покинуть свои резервные ряды. Они прибыли колониальным кораблем на случаи, что я найму их.

— И вы наняли.

— Естественно, что я ухватился за шанс получить опытных солдат за цену, которую мы можем себе позволить.

— Но зачем вся эта секретность? Почему я не слышал о них раньше?

Фалькенберг пожал плечами.

— Мы, знаете ли, нарушили несколько постановлений Гранд Сената о наемниках. Лучше всего не болтать о таких вещах, пока КД определенно не уберется. После этого солдатам уже будет некуда деваться. Они будут верными Хэдли. Фалькенберг поднял стакан с виски. Вице-президент Брэдфорд все знал об этом.

— Да уж, точно знал. — Хамнер поднял свой стакан. — Ваше здоровье.

— Ваше здоровье.

"И я хотел бы знать, о чем еще знает этот змееныш, — подумал про себя Хамнер. — Без его поддержки Фалькенберг в минуту вылетел бы отсюда… и что тогда?

— Полковник, вчера в мой кабинет ваш план организации. Вы сохранили всех Десантников в одном батальоне с этим ново-нанятыми офицерами. Кроме них у вас есть три батальона местных, но все стойкие члены партии — в четвертом. Во втором и третьем — местные рекруты, но под начальством ваших людей.

— Это достаточно хорошее описание, сэр, — согласился Фалькенберг…

«И ты знаешь мой вопрос», — подумал Джордж. — Почему, полковник? Подозрительный человек подумал бы, что вы собрали здесь собственную маленькую армию, со структурой, устроенной так, что вы можете взять полный контроль над ней, если когда либо возникнет разница во мнениях между вами и правительством.

— Подозрительный человек мог бы так сказать, — опять согласился Фалькенберг. Он осушил свой стакан и подождал, пока Джордж сделает то же самое. Подошел стюард со свеженаполненными стаканами. — Но человек практичный мог бы сказать нечто иное. Вы что, ждете, что я поставлю зеленых офицеров командовать этими ветеранами гауптвахт? Или ваших добросердечных прогрессистов командовать зелеными рекрутами?

— Но вы ведь сделали именно это…

— По приказу мистера Брэдфорда я сохранил четвертый батальон по возможности свободным от наемников. Это, между прочим, не помогает их обучению. Но у мистера Брэдфорда кажется та же жалоба, что и у вас.

— Я не жаловался.

— Я подумал, что жаловались, — сказал Фалькенберг. — Тем не менее, у вас есть свои партийные вооруженные силы, если вы пожелаете контролировать меня. Фактически, у вас есть весь контроль, который вам нужен. В ваших руках финансовые нити. Без снабжения этих ребят продовольствием и деньгами я и часа не смог бы удержать их.

— Солдаты всегда находили, что легче ограбить тех, кто им платит, чем сражаться за него, — сказал Хамнер. — Ваше здоровье.

Он осушил свой стакан, затем подавил кашель. Напиток был крепкий и он не привык пить чистое виски. Он гадал, что произойдет, если он закажет что-нибудь другое: пиво или коктейль. Это как-то казалось неподходящим для данного собрания.

— Такого замечания я мог бы ожидать от Брэдфорда, — сказал Фалькенберг.

Хамнер кивнул. Брэдфорд всегда что-то подозревал. Иногда Джордж задумывался, а совершенно ли нормален Первый вицепрезидент, но это было глупо. И все же, когда давление возрастало Эрни Брэдфорд умел действовать людям на нервы своими подозрениями и он скорей бы предпочел, чтобы ничего не делалось, чем бросить контроль над чем бы то ни было.

— Как я, по-вашему организую этот переворот? — осведомился Фалькенберг. — У меня есть кучка верных мне солдат. Остальные — наемники или ваши местные. Вы много заплатили за то, чтобы привезти сюда меня и мой штаб. Вы хотите, чтобы мы сражались с невозможным неравенством в силах и несуществующим снаряжением. Если вы также настаиваете на своей собственной организации вооруженных сил, то я не могу принять на себя ответственность.

— Я этого не говорил.

Фалькенберг пожал плечами.

— Если Президент Будро так прикажет, а он прикажет по вашей рекомендации, я передам командование любому, кого он выберет.

"А он назовет Брэдфорда, — подумал Хамнер. — Я уж скорей доверюсь Фалькенбергу. Что там ни сделает Фалькенберг, это будет сделано по крайней мере профессионально. С Эрни же нет никакой уверенности в том, что он не выкинет чего-нибудь и, что он сможет достичь чего-нибудь, если не выкинет.

— Что вы хотите получить, полковник Фалькенберг?

Вопрос, казалось, удивил полковника.

— Деньги, конечно. Немного славы, наверное, хотя ныне этим словом не очень-то пользуются. Ответственный пост, соразмерный моим способностям. Я всегда был солдатом, ничего иного я не знаю.

— Я почему вы не остались в КД?

— Это есть в послужном списке, — холодно ответил Фалькенберг. — Наверняка вы знаете.

— Но я не знаю, — Хамнер был спокоен, но выпитого виски было достаточно, чтобы сделать его смелей, чем он намеревался, даже в этом лагере, окруженном солдатами Фалькенберга. — Я совсем не знаю то, что мне рассказывали не имеет никакого смысла. У вас не было причин жаловаться на продвижение, а у Адмирала Лермонтова — обвинять вас. Все выглядит так, словно вы сами себя уволили.

Фалькенберг кивнул.

— Вы почти правы. Проницательно с вашей стороны. — Губы солдата были туго сжаты, а серые глаза впились в Хамнера. — Полагаю, вы заслужили право на ответ, Гранд Сенатор Бронсон поклялся уничтожить меня по причинам, которые вам незачем знать. Если бы меня не уволили по тривиальному обвинению в техническом подчинении, я столкнулся бы с серией сфабрикованных обвинений. Таким путем я, по-крайней мере, ушел с чистым послужным списком. С чистым послужным списком и и большей горечью и злостью.

— И это все?

— Это все.

Это было праводоподобным. Так же, как и все другое, сказанное Фалькенбергом. И все же Хамнер был уверен, что Фалькенберг лжет. Нет, не прямо лжет, но и не говорит всего тоже. Хамнер чувствовал, что если бы он знал правильные вопросы, то он получил бы и правильные ответы, но вопросов не было.

«И, — подумал Хамнер, — я должен либо довериться этому человеку, либо избавиться от него, а раздражать его, сохраняя его на службе — самая глупейшая политика».

Вернулись волынщики и тамада посмотрел на Фалькенберга.

— Еще что-нибудь? — спросил Фалькенберг.

— Нет.

— Благодарю вас, — полковник кивнул младшему офицеру. Тамада взмахом руки дал добро главному волынщику. Тот поднял свой жезл и затрещали барабаны. Заиграли волынщики сперва стоя на месте, а затем маршируя вокруг стола. Офицеры заорали и помещение наполнилось массовыми криками. Собрание пошло гулять снова.

Джордж поискал глазами кого-нибудь из рекомендованных им и обнаружил, что все офицеры-прогрессисты в комнате были его собственные. Не было ни одного из брэдфордского крыла партии. Имело ли это значение?

Он поднялся и встретился взглядом с лейтенантом-прогрессистом.

— Пускай Фаркхар проводит меня, полковник, — испросил Хамнер.

— Как пожелаете.

Шум преследовал его, пока он выходил из здания и шел по лагерной улице. С плаца и лагеря за ним доносились новые звуки. Костры ярко горели в ночи.

— Ладно, Джейми, что здесь происходит? — требовательно спросил Хамнер.

— Происходит, сэр? Насколько я знаю, ничего. Если вы имеете в виду собрание, то мы праздновали окончание солдатами тренировки. Завтра они начнут отрабатывать усложненную программу.

— Может я имел в виду и собрание, — произнес Хамнер. — Ты, кажется, весьма дружен с другими офицерами?

— Да, сэр. — Хамнер заметил энтузиазм в голосе Джейми Фаркхара. Мальчик был достаточно молод, чтобы заразиться представлении об избранности военных. И Джордж испытывал к нему жалость. — Они хорошие люди.

— Да, и я полагаю, что так. А где другие? Люди мистера Брэдфорда?

— У них возникли левые проблемы, задержавшие их допоздна вне лагеря, — ответил Фаркхар. — Мистер Брэдфорд приехал к обеду и попросил, чтобы их отправили куда-то на митинг. Он проводит с ними много времени.

— Не сомневаюсь, — сказал Хамнер. — Слушай, ты был среди Десантников, Джейми. Откуда эти солдаты, каких частей КД?

— Я по-настоящему не знаю, сэр. Полковник Фалькенберг запретил нам их расспрашивать. Он говорит, что солдаты начинают здесь с чистым послужным списком.

Хамнер заметил, что тон использованный Фаркхаром, когда тот упомянул Фалькенберга больше, чем уважение. Благоговейный ужас, наверное.

— Кто-нибудь из них служил раньше с полковником?

— Я думаю, что да, сэр. Они его не любят, клянут полковника совершенно открыто. Но они боятся этого его здоровенного главстаршину. Кальвин предлагал помахаться с любыми двумя солдатами в лагере и и правила выбирают они сами. Некоторые из новичков попробовали это, но из Десантников никто не стал. Ни один.

— И ты говоришь, что полковник не популярен среди солдат?

Фаркхар на минутку задумался.

— Я бы не сказал, что он п о п у л я р е н, нет сэр.

«И все же, — подумал Хамнер, — Борис говорил, что он был популярен среди солдат». Виски гудело в голове у Джорджа. — А кто популярен?

— Майор Сэвидж, сэр. Солдаты его любят. И капитан Фаст. Его Десантники особенно уважают. Он командует строевой подготовкой.

— Ладно. Слушай, может ли эта часть драться? Есть у нас шанс, после того, как КД уйдет?

Они стояли и наблюдали лагерную жизнь в свете костров. Солдаты крепко пили, орали, пели песни и гонялись друг за другом по лагерю. Перед одной из палаток шел кулачный бой и ни один офицер не двинулся, чтобы прекратить его.

— Вы такое позволяете? — потребовал ответа Хамнер.

— Мы стараемся не вмешиваться слишком много, — ответил Фаркхар. — Полковник говорит, что половина офицерского образования — это усвоение того, чего не надо видеть. В любом случае, сержанты прервали драку, видите?

— Но вы позволяете солдатам пить.

— Сэр, нет таких правил против выпивки. Только против непригодности для выполнения своего долга. А эти солдаты крепкие. Они выполняют приказы и они могут драться. Я думаю, мы будем действовать действительно хорошо.

Гордость. Они вложили кое-какую гордость в Джейми Фаркхара и может быть в некоторых из этих тюремных птах.

— Ладно, Джейми. Возвращайся на свое собрание. Я найду своего шофера.

Отъезжая, Джордж Хамнер чувствовал больше уверенности в будущем Хэдли, но он был по-прежнему убежден, что здесь что-то не так, но не имел ни малейшего понятия, что же именно.

Глава ДЕВЯТАЯ

Стадион был построен с расчетной вместимостью в сто тысяч человек. Сейчас там было набито как минимум столько, и такое же число людей кишело на прилегающих к нему рыночных площадях и улицах. Весь гарнизон Кодоминиума был в карауле для поддержания порядка, но в этом не было нужды.

Празднование было бурным, но никаких неприятностей сегодня не будет. Партия Свободы была не меньше Десантников озабочена тем, чтобы избежать инцидентов в этот день, величайший для Хэдли со времен открытия.

Кодоминиум передавал власть местному управлению и убирался восвояси. Ничто не должно было испортить это.

Хамнер и Фалькенберг следили с верхнего яруса стадиона. Ряд за рядом пластсистальные скамьи спускались каскадами, словно гигантская лестница, с их галерки до центрального поля внизу. Все места были заняты, так что стадион пестрел разными цветами.

Прямо напротив них стояли в президентской ложе президент Будро и Губернатор Флаэрти. Вокруг высоких чинов стояли по стойке «смирно» президентские гвардейцы в синих мундирах и Десантники Кодоминиума в ало-золотых.

Президентскую ложу разделяли вице-президент Брэдфорд, лидеры оппозиционной партии Свободы, деятели Прогрессивной, чиновники уходящего в отставку правительства Кодоминиума и все другие, кто смог выклянчить приглашение.

Джордж знал, что некоторые из них гадали, куда он делся.

Брэдфорд точно заметит отсутствие Хамнера. Он может даже, подумал Хамнер, подумать, что второй вице-президент поднимает оппозицию или бунт. В последнее время Брэдфорд обвинял Хамнера во всевозможной нелояльности к Прогрессивной партии, и недолго потребуется ждать, прежде чем он потребует, чтобы Будро дал ему отставку. К дьяволу этого коротышку!

Джордж терпеть не мог толп, и мысль о необходимости стоять там и слушать все эти речи, быть вежливым с партийными функционерами, которых он ненавидел, была уже сама по себе нестерпимой. Когда но предложил посмотреть с другого наблюдательного пункта, Фалькенберг быстро согласился. Солдат, кажется, тоже не слишком уважал формальные церемонии. «Гражданские церемонии, — поправил себя Хамнер. — Военные парады Фалькенберг, вроде бы, любил».

Ритуал был почти окончен. Оркестры Десантников КД промаршировали через поле, речи были произнесены, подарки доставлены и приняты. Сто тысяч человек прокричали «Ура!», и это был звук, внушающих ужас. Голая сила была пугающей. Хамнер взглянул на часы. Когда он это сделал, оркестр Десантников загрохотал в барабаны. Массовый барабанный бой прекращался смолканием одного барабана за другим, пока не остался один-единственный, который все продолжал и продолжал выбивать раскатистую дробь, пока, наконец, не замолк. Весь стадион ждал.

Раздалась одна труба, не больше. Ясный звук, заунывный, но победный, последняя честь знамени Кодоминиума над дворцом. Ноты повисли в воздухе Хэдли, словно нечто осязаемое, и ало-голубое знамя медленно, ровно спустилось с флагштока, и поднялось пылающее золотисто-зеленое знамя Хэдли.

По всему городу люди в мундирах отдавали честь этим флагам. Одному поднимавшемуся, другому сползающему. Голубые мундиры Хэдли отдавали честь с улыбками, красно-мундирные Десантники с безразличием. В этом году знамя Кодоминиума поднималось и падало на протяжении двухсот световых лет и на семидесяти планетах, какая разница от одной мелкой планеты?

Хамнер бросил взгляд на Джона Фалькенберга. Полковник не смотрел на поднимающееся знамя Хэдли. Его застывшая честь была отдана флагу КД, и когда замерла последняя нота финального трубного салюта, Хамнеру показалось, что он заметил, как Фалькенберг вытер глаза.

Жест этот был столь поразительным, что Джордж поглядел снова, но видеть было больше нечего, и он решил, что ошибся.

— Вот так, значит, — отрывисто сказал Фалькенберг. Голос у него был напряженным. — Я полагаю, нам следует присоединиться к остальным. Нельзя заставлять Его Шефство ждать.

Хамнер кивнул. Президентская ложа была прямо связана с дворцом, и все чины прибудут на прием быстро, в то время, как им предстоит пересечь переполненный стадион. Люди уже устремлялись вниз, чтобы присоединиться к торжествующим толпам на траве в центре чаши.

— Давайте отправимся этой дорогой, — предложил Хамнер. Он провел Фалькенберга на самый верх стадиона в маленькую нишу, где он воспользовался ключом, чтобы открыть не очень-то заметную дверь. — Система туннелей доставит нас прямо во дворец через стадион и под ним, — объяснил он Фалькенбергу. — Не то, чтобы секрет, но мы не хотим, чтобы люди об этом знали, иначе они потребуют, чтобы мы открыли туннели для публики. Система создана в основном для ремонтных бригад.

Он запер за ними дверь и выразительно махнул рукой в сторону широкого внутреннего коридора.

— Это здание было в самом деле весьма хорошо спроектировано.

Тон неохотного восхищения не был для него естественным. Коль вещь была хорошо сделана, то она хороша и все тут… но в последнее время он обнаружил, что говорит так о проектах Кодоминиума. Он негодовал на администрацию КД и тех людей, что бросали работу по управлению после создания многочисленных проблем, которые никто не мог разрешить.

Они спустились вниз по лестнице, прошли через какие-то переходы, а затем еще через один набор запертых дверей. Сквозь них они вышли во внутренний двор дворца. Празднование было уже в разгаре, и ночь, вероятно, будет долгая.

Хамнер гадал про себя, что же их теперь ждет. Утром уйдет последняя шлюпка КД, и Кодоминиума не будет… Завтра Хэдли остается один на один со своими проблемами.

— Смир-рна! — прорезала гул голосов четкая команда Кальвина.

— Сидите, пожалуйста, господа, — Фалькенберг занял свое место во главе длинного стола в командном помещении того, что что было центральным штабом Десантников Кодоминиума.

За исключением мундиров и знамен было мало перемен по сравнению с тем, что уже называли «старыми временами».

Офицеры сидели на обычных местах для заседания штаба полка. На одной стене висели карты, а на другой господствовал выводной экран компьютера. Стюарды в белых куртках принесли кофе и незаметно удалились за двери, охраняемые вооруженными часовыми.

Фалькенберг смотрел на знакомую сцену и знал, что полицейские силы занимали казармы Десантников всего три дня, Десантники же были здесь двадцать лет.

На месте, зарезервированном для полкового офицера разведки, сидел, развалясь, штатский. Его френч был пестрого цвета, он был одет по нынешней земной моде: яркий галстук и мешковатые рукава. Вместо ремня был длинный кушак, скрывавший его карманный калькулятор. Высшие классы Хэдли только-только начинали носить такие наряды.

— Мы все знаем, почему мы здесь, — обратился Фалькенберг к собравшимся офицерам. — Те из вас, кто служил со мной раньше, знают, что я не часто провожу штабные совещания. Они, однако, общеприняты среди наемных частей. Главстаршина Кальвин будет представлять рядовой состав полка.

Послышались приглушенные смешки. Кальвин воевал вместе с Фалькенбергом восемнадцать стандартных лет. Предположительно у них бывали различия во мнениях, но их никто никогда не замечал. Мысль, будто ПГС будет противостоять полковнику от имени солдат, была забавной. С другой стороны, никакой полковник не мог позволить игнорировать взгляды своего сержантского кубрика.

Жесткие черты лица Фалькенберга слегка расслабились, словно он оценил собственную шутку. Его глаза прошли по лицам присутствующих. Все в комнате прежде были десантниками, и все, за редким исключением, служили с ним и раньше. Офицеры-прогрессисты были где-то на задании. И чтобы этого достичь, не вызывая подозрений, потребовалось осторожное планирование начальника строевой подготовки.

Фалькенберг повернулся к штатскому.

— Доктор Уитлок, вы пробыли на Хэдли шестьдесят семь дней. Это не очень долгий срок для изучения планеты, но это примерно все то время, что у нас есть. Вы пришли к каким-нибудь выводам?

— Да, — Уитлок говорил, сильно растягивая гласные и, по мнению большинства, не из-за природного акцента. — Немногим отличается от оценки флота, полковник. Не могу понять, зачем вы пошли на лишние расходы, связанные с доставкой меня сюда? Ваша разведка знает свое дело примерно так же хорошо, как и я свое.

Уитлок откинулся на спинку кресла и выглядел очень расслабленным и беззаботным посреди военной формальности других. В его манере держаться не было никакого презрения. У военных был один набор правил, у него — другой. Но он прекрасно срабатывался с военными.

— Значит, ваши выводы сходны с выводами Флота, — заключил Фалькенберг.

— В пределах анализа — да, сэр. Сомневаюсь, что любой компетентный человек мог прийти к иным выводам. Эта планета движется полным ходом к варварству при жизни одного поколения.

Со стороны офицерства не раздалось ни звука, но некоторые были поражены. Хорошая тренировка удержала их от явного проявления чувств. Уитлок достал сигарету из нарукавного кармана и внимательно изучил ее.

— Хотите услышать анализ, — спросил он.

— Суммарно, пожалуйста, — Фалькенберг снова оглядел лица собравшихся. Майор Сэвидж и капитан Фаст не были удивлены. Они знали это еще до прибытия на Хэдли. Некоторые из младших офицеров и командиров рот догадывались и раньше.

— Достаточно просто, — сказал Уитлок. — Нет никакой самообеспечивающейся технологии, для населения и вполовину меньше. Без импорта жизненный уровень обязательно упадет. В некоторых местах это могут перетерпеть, здесь — нет. Здесь, когда люди не смогут получить своих приборчиков, то вместо того, чтобы работать, они тут, в Рефьюдже, потребуют, чтобы правительство на этот счет что-нибудь предприняло. А оно не в таком положении, чтобы отказывать. Не достаточно сильное.

Так что им придется обратить вложенный капитал на производство товаров ширпотреба. Возникнет снижение технологической эффективности, а потом уменьшение количества товаров, ведущее к новым требованиям, то есть еще к одному циклу — такому же, как и предыдущие. Трудно сказать, что именно грядет после этого, но хорошего быть не может.

В скором времени у них не останется чего-нибудь стоящих технологических ресурсов. Картина не нова, полковник. Флот предвидел заранее, что это произойдет. Я удивлен, что вы не положились на их слово.

Фалькенберг кивнул.

— Я положился, но решил, что со столь важным делом мне лучше получить еще одно мнение. Вы, доктор Уитлок, встретились с лидерами партии Свободы. Есть какой-нибудь шанс, что они сохранят цивилизацию, если будут править?

Уитлок рассмеялся. Это был долгий, протяжный смех, непринужденный, но совершенно неуместный на военном совете.

— Примерно столько же шансов, что аллигатор выпустит хрюшку, полковник. Даже если исходить из того, что они знают, что делать, как они это смогут сделать? Предположим, на них снизойдет прозрение, и они попытаются изменить свою политику? Кто-нибудь создаст новую партию в русле нынешнего мышления партии Свободы?

Полковник, вы НИКОГДА не убедите весь их народ, что есть вещи, которые правительство просто НЕ СМОЖЕТ сделать. Они не захотят этому верить, и всегда найдутся ловкие ораторы, готовые сказать, что все это — заговор. А вот если бы Прогрессивная партия, у которой уже есть правильные идеи, сумела бы установить сильное правительство, они имели бы шанс удержать на плаву что-то немного дольше.

— Вы думаете, они смогут, — спросил майор Сэвидж.

— Нет, они могут повеселиться, пытаясь, — ответил Уитлок. — Проблема в этой независимой глубинке. Для того, что они должны сделать, не хватает поддержки ни в городе, ни в деревне. В конечном итоге все должно измениться, но революция, что даст этой стране понастоящему мощное правительство, будет сплошной кровавой свалкой, могу вас заверить. И притом надолго растянувшейся.

— Неужели у них нет никакой надежды? — спросивший был младшим офицером, недавно произведенным в ротмистры.

Уитлок вздохнул.

— Куда ни глянь, везде увидишь проблемы. Город, к примеру, уязвим для любой диверсии, что остановит заводы по производству пищи. И плавильные генераторы тоже не вечны. Они крепко гоняют их, не останавливая на достаточный срок для ремонта. Хэдли живет на свой капитал, а не на доход, и весьма скоро не останется никакого капитала, чтобы на него жить.

— И в этом ваш вывод? — сказал Фалькенберг. — Похоже, тут не самое подходящее место для нашего ухода на покой.

— Разумеется, — согласился Уитлок. Он с хрустом потянулся, — как ни прикинь, этой планете не видать самообеспечения без большого кровопролития.

— А не могут ли они попросить помощи у «Америкэн Экспресс»? — спросил тот же ротмистр.

— Попросить-то они могут, но получить — нет, — усмехнулся Уитлок. — Сынок, эта планета была нейтрализована по соглашению, еще когда Губернатор КД поднялся на борт корабля. И теперь русские не собираются позволять американской компании, вроде «Америкэн Экспресс», забрать ее обратно в сферу американского влияния, точно так же, как США не позволит комми явиться сюда и открыть лавочку. Гранд Сенат прикажет наложить карантин на эту систему, только так, — историк щелкнул пальцами. — И в этом-то и весь смысл Кодоминиума.

— Меня беспокоит одно, — сказал капитан Фаст. — Вы исходили из того, что КД просто-напросто позволит Хэдли вернуться к варварству. Разве Бюрпер и Министерство колоний не возвратятся обратно, если положение станет отчаянным?

— Нет.

— Вы, кажется, в этом убеждены, — заметил майор Сэвидж.

— Убежден, — ответил доктор Уитлок. — В этом году снова урезали бюджеты. У них не хватит ресурсов, чтобы взять планету вроде Хэдли. У Бюрпера хватает своих забот.

— Но… — ротмистр, задававший вопросы, похоже, забеспокоился. — Полковник, что же могло случиться с Бюро Перемещений?

— Как говорит доктор Уитлок, никаких бюджетов, — ответил Фалькенберг. — Вообще-то, господа, мне нет необходимости говорить вам об этом. Вы видели, что Гранд Сенат сделал с Флотом. Потому-то вы и деморализованы… А люди Каслова будут иметь несколько лишних кресел в Президиуме в следующем году, точно так же, как банда Гармона победила на некоторых мелких выборах в Штатах. Обе эти компании хотят отменить КД, и у них хватает влияния, чтобы до костей урезать всем ассигнования.

— Но ведь бюро контроля над населенностью должно отправлять людей из солнечной системы, — запротестовал ротмистр.

— Да, — лицо Фалькенберга стало мрачным, наверное, он вспомнил свой опыт знакомства с методами демографического контроля. — Но ближе к Земле, невзирая на проблемы, которые это может вызвать у колонистов. Отдаленные ненадежные предприятия типа Хэдли закрываются. Эта планета не единственная, которую КД бросает в этом году, — в его голосе звучала нотка тяжелой иронии. — Извините, предоставляет независимость.

— Так значит, они не могут полагаться на помощь Кодоминиума, — заключил капитан Фаст.

— Да, если Хэдли хочет добиться подъема, то это ей придется сделать самой по себе.

— Что, как говорит доктор Уитлок, невозможно, — заметил майор Сэвидж. — Похоже, Джон, мы попали в капкан, не так ли?

— Я сказал, что это маловероятно, а не невозможно, — напомнил доктор Уитлок. — Однако, потребуется правительство посильнее, чем любое, которое достанется Хэдли. И несколько умных людей, делающих правильные ходы. Ими может быть какая-нибудь удача, вроде избирательной чумы. Вот она дело сделает. Чума, которая перебьет нужных людей. Но если она уничтожит слишком много народу, оставшихся не хватит, чтобы использовать преимущества технологии, так что я полагаю, это тоже не ответ.

Фалькенберг мрачно кивнул.

— Благодарю вас, доктор Уитлок. Теперь, господа, я хочу, чтобы командиры батальонов и штабные офицеры прочитали рапорт Уитлока. В то же время у нас есть еще один вопрос. Майор Севидж скоро будет докладывать кабинету Прогрессивной партии, и я хочу, чтобы вы обратили на это внимание. После того, как он представит свой доклад, мы проведем критическое обсуждение. Майор?

Сэвидж встал и подошел к дисплею.

— Господа, — он воспользовался пультом управления, чтобы вывести на экран схемы организаций. — Полк состоит приблизительно из двух тысяч солдат и офицеров. Их них — пятьсот — бывшие Десантники и еще пятьсот — активисты прогрессивной партии, организованных под началом офицеров, назначенных вице-президентом Брэдфордом. Другая тысяча — обычные рекруты. Некоторые из них годятся в наемники, а некоторые — местные молодчики, захотевшие поиграть в солдатики, годятся лишь в национальную гвардию. Все рекруты прошли основную тренировку, сравнимую с основной тренировкой Десантников КД, правда, без обучения полетам и прыжкам. Они показали себя несколько лучше, чем мы могли ожидать от сравнимого числа рекрутовДесантников на службе КД.

— Этим утром мистер Брэдфорд приказал полковнику удалить из четвертого батальона последних из наших офицеров и младкомов. И уже с полуночи четвертый батальон будет под контролем офицеров, назначенных вице-президентом Брэдфордом. Он не проинформировал нас о причинах этого приказа.

Фалькенберг кивнул.

— По вашей оценке, майор, войска готовы к выполнению боевого долга?

Фалькенберг, праздно слушая, попивал кофе. Выступление было отрепетировано, и он знал, что ответит Сэвидж. Солдаты были обучены, но они еще не представляли боевой части. Фалькенберг ждал, пока Сэвидж не кончил свой доклад.

— Рекомендации?

— Рекомендуется интегрировать второй батальон с первым, сэр. Нормальная практика — формировать каждый манипул одним рекрутом, тремя рядовыми и монитором во главе. При равном числе новичков и ветеранов у нас будет более высокая пропорция рекрутов, но это даст нам два батальона солдат под командованием наших ветеранов МКС с рядовыми Десантниками для закваски. Таким образом, мы порываем с временной тренировочной организацией и устанавливаем полк с новой постоянной структурой, первый и второй батальоны — для выполнения боевого долга; третий, составленный из местных, — с бывшими офицерами -Десантниками — для резерва; а четвертый не будет под нашим командованием.

— Ваши причины для такой организации? — спросил Фалькенберг.

— Повышение боевого духа, сэр. Новые солдаты чувствуют, что против них существует дискриминация. Они находятся под более жесткой дисциплиной, чем бывшие Десантники, и возмущаются этим. Отправка их в один манипул с Десантниками это прекратит.

— Давайте посмотрим новую структуру.

Сэвидж поманипулировал с выключателем ввода, и по экрану поплыли схемы. Административная структура была стандартной, основанная частично на десантных войсках КД, а в основном на национальных армиях с Черчилля. Важно было не это, в глаза это не бросалось, но структура требовала, чтобы все ключевые посты занимали наемники Фалькенберга.

Лучшие из рекомендованных Прогрессистов были либо в третьем, либо в четвертом батальоне, и на планете не было никого из местных с должным опытом командования войсками, так что имелось оправдание. Для Фалькенберга все выглядело хорошо, и не было никакой причины, чтобы поставить план под вопрос. Брэдфорд будет столь доволен своим новым контролем над четвертым батальоном, что не посмотрит на остальное, во всяком случае, пока. А у других не хватит военных знаний, чтобы возразить.

«Да, — подумал Фалькенберг, — это должно сработать».

Он подождал, пока Сэвидж не закончил, и поблагодарил его, затем обратился к другим.

— Господа, если у вас есть критические замечания, давайте, выслушаем их сейчас. Я хочу иметь твердый фронт, когда мы будем завтра на заседании кабинета, и я хочу, чтобы каждый из вас был готов ответить на любой вопрос. Мне незачем говорить вам, как важно, чтобы они купили это.

Все кивнули.

— И еще одно, — добавил Фалькенберг. — Главстаршина.

— Сэр?

— Как только Кабинет купит этот новый план организации, я хочу, чтобы в полку была нормальная дисциплина.

— Сэр!

— Вбей им это покрепче, Первый солдат. Скажи Сорок Второму, что спектакль окончен. Отныне с рекрутами и стариками будут обращаться одинаково,и первый, кто причинит мне неприятности, пожалеет, что родился на свет.

— Сэр! — Кальвин счастливо улыбнулся. Последние месяцы были для всех напряженными. Теперь полковник, слава богу, снова забирал вожжи в свои руки. Солдаты несколько потеряли сноровку, но он снова сложит ее обратно в них. Настало время сбросить маски, и Кальвин был этому рад.

Глава ДЕСЯТАЯ

Звук кричащих в унисон пятидесяти тысяч человек может быть ужасающим. Он возбуждает страх на инстинктивном уровне, вызывает панику более древнюю, чем страх перед ядерным оружием и всеми достижениями военной технологии. Это неприкрытая голая сила из котла звука.

Все во дворце прислушивались к скандирующей толпе. Члены правительства были внешне спокойны, но передвигались по коридорам тихо и говорили на пониженных тонах — или беспричинно кричали. Дворец был наполнен безымянным страхом.

Заседание Кабинета началось на рассвете и шло все утро. Оно все тянулось и тянулось, ничего не решая. Как раз перед полуднем вицепрезидент Брэдфорд встал со своего места за совещательным столом, твердо сжав губы от ярости. Он ткнул дрожащим пальцем в сторону Джорджа Хамнера.

— Это ваша вина! Теперь техники присоединились к требованию принять новую конституцию, а их контролируете вы. Я всегда говорил, что вы предатель Прогрессивной партии!

— Пожалуйста, господа, — настаивал президент Будро. В его голосе звучала безграничная слабость. — Перестаньте, что это за выражения!

— Предатель? — переспросил Хамнер. — Если бы ваши проклятые чиновники обращали немного внимания на моих техников, этого бы не случилось. За три месяца вы сумели превратить техников из самых стойких сторонников партии в мятежников, несмотря на все, что я мог сделать.

— Нам нужно сильное правительство, — заявил Брэдфорд. Голос его был пронзительным, и легкая полуулыбка вернулась на место.

Джордж Хамнер сделал огромное усилие, пытаясь сдержать свой гнев.

— Вы не получите его таким способом. Вы гоняли моих техников, как скот, заставляли их работать сверхурочно без дополнительной платы и поставили к ним своих проклятых солдат, когда они запротестовали. Одному человеку стоило жизни то, что ваши жандармы взбеленились на него.

— Сопротивление полиции, — отмахнулся Брэдфорд. — Мы не можем этого допускать.

— Вы не знаете, что значит «править»! — крикнул Хамнер. Его сдержанность исчезла, и он встал, возвышаясь над Брэдфордом. Коротышка отступил на шаг, и его улыбка примерзла к губам. — У вас хватило наглости назвать меня предателем после того, что вы сами сделали! Мне следовало бы свернуть вам шею!

— Господа! — Будро встал со своего места во главе стола. — Прекратите!

Со стадиона донесся рев. Дворец, казалось, завибрировал от криков конституционного съезда. В кабинете на миг воцарилось молчание. Будро устало продолжил.

— Это ни к чему нас не приведет. Я предлагаю сделать перерыв на полчаса, чтобы дать остыть страстям.

Все согласились.

— И я хочу чтобы, когда мы соберемся снова, не было больше этих обвинений и угроз, — добавил президент Будро. — Понятно?

Другие нехотя согласились. Будро ушел один. Затем Брэдфорд с кучкой самых близких сторонников позади. Остальные министры поспешили, показывая, что они уходят с ним, словно находиться, по их мнению, в оппозиции к первому министру было опасно.

Джордж Хамнер остался в комнате один. Он пожал плечами и вышел. К Эрнесту Брэдфорду подошел человек в форме. Хамнер узнал в нем подполковника Кордову, командира четвертого батальона и фанатичного сторонника Брэдфорда. Хамнер вспомнил, что это он впервые предложил назначить на этот пост Кордову, и каким это казалось тогда неважным. Группа Брэдфорда направилась налево по коридору. Они, казалось, о чем -то перешептывались и подчеркнуто игнорировали второго вице-президента. Хамнер лишь пожал плечами.

— Вам взять кофе? — раздался сзади голос, заставивший Джорджа вздрогнуть. Он повернулся и увидел Фалькенберга.

— Разумеется. Не то, что от этого будет какая-то польза, но все же

… Мы в беде, полковник.

— Что-нибудь решили? — спросил Фалькенберг. — Ожидание было долгим.

— И бесполезным, полковник. Им следовало бы приглашать вас на эти заседания Кабинета. Вы могли бы дать несколько хороших советов. Разумеется, нет никакой, к черту, причины, чтобы заставлять вас ждать в приемной, пока мы орем друг на друга. Я пытался изменить эту политику, но я сейчас не пользуюсь поддержкой.

Со стадиона донесся еще один вопль.

— Все правительство не слишком популярно, — заметил Фалькенберг. — А когда этот съезд закончится…

— Еще одно, чему я пытался помешать на прошлой неделе, — сказал ему Джордж. — Но у Будро не хватило духу им противостоять. Так что теперь мы собрали пятьдесят тысячбродяг, у которых нет лучшего занятия, чем заседать в качестве народного собрания.

Фалькенберг пожал плечами. Может, он хотел что-то сказать, подумал Джордж, но если и так, то передумал. Они достигли административной столовой и заняли места возле стены. Группа Брэдфорда сидела за столиком напротив, и все его люди посмотрели на них с подозрением.

— На вас повесят ярлык предателя за то, что вы сидите со мной, полковник, — засмеялся Хамнер, но голос его был серьезен. — Я, знаете, думаю, что и впрямь так будет. Брэдфорд винит меня в наших проблемах с техниками, и, между нами говоря, он настаивает, что вы недостаточно делаете для восстановления порядка в городе.

Фалькенберг заказал себе кофе.

— Нужно мне объяснять вам, почему мы это делаем?

— Нет, — огромная ручища ДЖорджа Хамнера облапила стакан. — Видит бог, последнюю пару месяцев вам не оказывали почти никакой поддержки. Отдавали невыполнимые приказы и никогда не позволяли сделать ничего решительного. Я вижу, вы прекратили рейды на штабы мятежников?

Фалькенберг кивнул.

— Мы никого не захватывали. Слишком большая утечка информации во Дворце. И, по большей части, оказывалось, что четвертый батальон уже взбаламутил воду.Если бы нам дали делать наше дело вместо необходимости по правительственным каналам просить разрешения на каждую проводимую нами операцию, враг, может быть, не знал бы так много о том, что мы собираемся делать. Теперь я прекратил спрашивать.

— Вы весьма хорошо действовали с железной дорогой.

— Да. Это, во всяком случае, единственный успех. В провинции, где мы предоставлены сами себе, стало очень тихо. Странно, не правда ли, что, чем мы ближе к опытному руководству, тем менее эффективными кажутся мои солдаты?

— Но неужели вы не можете контролировать молодчиков Кордовы? Они заставляют перебегать от нас к мятежникам больше людей, чем вы можете подсчитать. Я не могу поверить, что неудержимая жестокость полезна.

— Я тоже. Если у вооруженных сил нет цели, они не очень эффективный инструмент правительства. Но вы наверняка знаете, что я не имею никакого контроля над четвертым батальоном. Мистер Брэдфорд увеличил его с тех пор, как забрал под свое руководство, и теперь он такой же по численности, как остальной полк. И под полным его, а не моим контролем.

— Брэдфорд обвинял в предательстве меня, — осторожно произнес Хамнер. — Имея собственную армию, он может что-то планировать…

— Некогда вы думали это обо мне, — сказал Фалькенберг.

— Это очень серьезно, — сказал Хамнер. — Эрни Брэдфорд создал армию, которую контролирует только он, и он предъявляет дикие обвинения.

Фалькенберг мрачно улыбнулся.

— Я бы не слишком беспокоился об этом.

— Вот как? Да, вам нечего беспокоиться. Но я напуган, полковник. Я должен думать о своей семье, и я здорово напуган.

«Ну, теперь, подумал Джордж, карты открыты. Могу я думать, что он не человек Эрни Брэдфорда?»

— Вы считаете, что Брэдфорд планирует незаконный шаг? — спросил Фалькенберг.

— Не знаю, — Джорджа вновь охватил страх. Он не видел никакого сочувствия в глазах собеседника.

«А кому я могу доверять? Кому? Кому бы то ни было?»

— Вы бы чувствовали себя спокойнее, если бы ваша семья была бы в наших полковых казармах? — спросил Фалькенберг. — Это можно будет устроить.

— Сейчас самое время для нас кое-что открыть, — наконец, произнес Хамнер. — Да, я бы чувствовал себя в большей безопасности, коль моя жена и дети будет находиться под вашей защитой. Но я бы почувствовал себя еще в большей безопасности, если бы вы были честны со мной.

— В чем? — выражение лица Фалькенберга не изменилось.

— Для начала насчет этих ваших Десантников. Это не штрафбатовцы. Я наблюдал за ними, они слишком хорошо дисциплинированы. И носимые ими боевые знамена получены ими не за какую-то ерунду, на этой планете или еще где-нибудь. Кто именно эти солдаты, полковник?

Джон Фалькенберг тонко улыбнулся.

— Я все гадал, когда вы про это спросите. Почему вы не подняли этот вопрос у президента Будро?

— Не знаю. Я думаю, потому, что доверяю вам больше, чем Брэдфорду. Наш президент — всего лишь спросил бы его… Кроме того, если президент удалит вас, не будет никакого способа противостоять Эрни. То есть, если вы станете противостоять ему, но вы, во всяком случае, можете это выдержать.

— Что заставляет вас думать, что я стал бы? — спросил Фалькенберг. — Я подчиняюсь законным приказам гражданского правительства.

— Да, разумеется. Хэдли столь стремительно катится вниз по склону, что одним заговором больше, одним меньше, все равно не будет никакой разницы… Вы не ответили на мой вопрос.

— Боевые знамена из Сорок Второго полка Десантных Войск Кодоминиума, — медленно ответил Фалькенберг. — Он был распущен изза бюджетных сокращений.

— Сорок Второй? — Хамнер на секунду подумал. Он порылся в памяти, отыскивая информацию о Фалькенберге. — Это был ваш полк?

— Конечно.

— Вы привели его с собой?

— Один его батальон, — согласился Джон Фалькенберг. — Их женщины ждут, чтобы присоединиться к нам, когда мы устроимся. Когда Сорок Второй был распущен, солдаты решили остаться вместе, если смогут.

— Так значит, вы привели с собой не только офицеров, но и солдат тоже.

— Да, — в выражении лица Фалькенберга по-прежнему ничего не изменилось, хотя Хамнер вглядывался в лицо собеседника.

Джордж испытывал и страх, и облегчение. Если это были солдаты Фалькенберга…

— В чем ваша игра, полковник? Вы хотите большего, чем просто плата для ваших солдат. Хотел бы я знать, не следует ли бояться вас больше, чем Брэдфорда?

Фалькенберг пожал плечами.

— Решение должны принимать вы, мистер Хамнер. Я мог бы дать вам слово, что мы не собираемся причинять вам никакого вреда, но что бы это стоило? Я клянусь позаботиться о вашей семье, если вы захотите этого.

Со стадиона донесся еще один крик, на этот раз громче. Брэдфорд и полковник Кордова покинули свое место, все еще говоря на пониженных тонах. Разговор был оживленный, с сильной жестикуляцией, словно Кордова пытался уговорить брэдфорда на чтото. Когда они выходили из столовой, Брэдфорд согласился.

Джордж проследил,как они покинули помещение. Толпа закричала, принимая решение за него.

— Я пришлю Лауру и ребят к вам в штаб в полдень.

— Лучше сделайте это немедленно, — спокойно посоветовал Фалькенберг.

Джордж нахмурился.

— Вы имеете в виду, что осталось мало времени? Что бы вы ни планировали, оно должно быть скоро, но в этот полдень? — Джордж покачал головой.

— Вам кажется, что у меня есть какой-то гениальный план, мистер вице-президент? Я предлагаю вам отправить вашу жену в наши казармы, пока мне не приказали не брать ее под защиту, вот и все. В остальном же я только солдат в острой политической ситуации.

— С подающим вам советы доктором Уитлоком, — сказал Хамнер, пристально посмотрев на Фалькенберга. — Удивил я вас этим, не правда ли? — спросил Хамнер. — Я видел, как Уитлок ходит кругами, и задумался, почему он не зашел к президенту. У него, должно быть, прямо сейчас человек пятьдесят политических агентов на съезде.

— А вы кажетесь наблюдательным, — заметил Фалькенберг.

— Разумеется, — разозлился Хамнер, — только что хорошего мне это приносит, черт возьми!? Я не понимаю ничего, что происходит, и никому не доверяю. Я вижу куски головоломки, но не могу сложить их в целое. Иногда я думаю, что мне следует употребить все оставшееся у меня влияние, чтобы как угодно убрать из картинки ВАС.

— Как вам угодно, — улыбка Фалькенберга была холодно-вежливая. — Кому вы предложите охранять вашу семью после этого? Шефу полиции? Послушайте.

Стадион снова взревел гневным гулом, набравшим громкость.

— Вы выиграли, — Хамнер покинул столик и медленно пошел обратно в комнату совещаний. Голова у него шла кругом. Четко выделялось только одно: Джон Кристиан Фалькенберг контролировал единственную военную силу на Хэдли, которая могла противостоять компании Брэдфорда… — и гангстерам из партии Свободы, которые и были в первую очередь главными врагами. Нельзя забывать о них просто потому, что мне становится страшен Эрни, подумал Джордж.

Он повернул от совещательной комнаты и спустился по лестнице в назначенные ему аппартаменты. Чем раньше Лаура окажется в казармах Десантников, тем безопаснее он будет себя чувствовать.

"Но не посылаю ли я ее к своим врагам? О, боже, могу ли я вообще кому-нибудь доверять? Борис говорит, что он человек чести. Всегда помни это. Честь. У Фалькенберга есть честь, а у Эрни Брэдфорда ее нет. А я? Что я получил за то, что я покинул партию Свободы и привел своих техников к прогрессистам? Ничего не значащий титул второго вице — президента? А…

Толпа снова заорала:

— ВЛАСТЬ НАРОДУ!

Джордж пошел быстрее.

Улыбка Брэдфорда вернулась. Это было первым, что заметил Джордж, когда он вошел в палату совещаний. Маленький человечек стоял за столом с веселой улыбкой. Она казалась совершенно искренней и больше, чем малость пугающей.

— А вот и наш благородный министр Технологии и второй вицепрезидент, — осклабился Брэдфорд. — Как раз вовремя. Мистер президент, эта банда там угрожает городу. Я уверен, что вам будет приятно узнать, что я предпринял шаги для окончания этой ситуации.

— Что вы сделали? — потребовал ответа Джордж.

Улыбка Брэдфорда расширилась еще больше.

— В данный момент полковник Кордова арестовывает лидеров оппозиции. Включая, мистер президент, лидеров Ассоциации Инженеров и Техников, которые присоединились к ним. С этим бунтом будет покончено в течение часа.

Хамнер уставился на него.

— Вы дурак! Вы заставите всех техников в городе присоединиться к партии Свободы! А техники контролируют электростанции, наше последнее средство воздействия на толпу. Вы проклятый поганый дурак!

— Я думал, Джордж, вы будете рады, — проговорил Брэдфорд с преувеличенной вежливостью, — видеть, что с бунтом так легко покончено. Естественно, что я послал людей обезопасить электростанции. А! Послушайте-ка!

Толпа за стенами больше не скандировала. Возникло путаное бурление, затем глухой шум. Никаких разборчивых слов до них не доходило, только страшный, гневный рев. Потом раздалась частая стрельба.

— Боже мой! — президент Будро уставился в замешательстве в пространство диким взглядом. — Что происходит? В кого они стреляют? Вы начали открытую войну?

— Требуются строгие меры, мистер президент. Хэдли не могут управлять слабовольные люди. Наше будущее принадлежит тем, у кого есть сила воли ухватить его!

Джордж Хамнер повернулся к двери. Прежде, чем он дошел до нее, Брэдфорд его окликнул.

— Пожалуйста, Джордж, — его голос был полон заботы. — Боюсь, что вам пока еще нельзя уйти. Это было бы небезопасно и для вас. Я взял на себя смелость приказать людям полковника Кордовы э… охранять эту комнату, пока мои войска восстанавливают порядок.

На стадионе воцарилась беспокойная тишина, и они ждали долго. Затем раздались вопли и новые выстрелы.

Шум приблизился, словно он был за пределами стадиона так же, как и на нем. Брэдфорд нахмурился, но никто ничего не сказал. Они ждали, казалось, целую жизнь, когда стрельба продолжалась. Ружья, крики, выстрелы, сирена и тревога — все вперемежку.

Дверь резко распахнулась. Вошел Кордова. Теперь на нем были знаки отличия полного полковника. Он огляделся по комнате в поисках Брэдфорда.

— Сэр, не могли бы вы выйти на минутку?

— Вы сделаете доклад Кабинету, — приказал президент Будро.

Кордова взглянул на Брэдфорда.

— Сейчас же, сэр.

Кордова все еще глядел на Брэдфорда. Первый вице-президент слегка кивнул.

— Отлично, сэр, — согласился молодой офицер. — По указанию вице-президента подразделения четвертого батальона прошли на стадион и арестовали около пятидесяти лидеров так называемого конституционного съезда. Наш план был быстро войти и отвести арестованных через президентскую ложу во дворец. Однако, когда мы попытались провести аресты, нам оказали сопротивление вооруженные люди, многие в форме частных охранников. Нам сказали, что на стадионе не будет никакого оружия, но это случилось по ошибке.

Толпа одолела моих офицеров и освободила пленников. Когда мы вновь попытались захватить их, мы были атакованы толпой и были вынуждены пробиваться со стадиона.

— Господи помилуй, — вздохнул Будро. — Сколько ранено?

— Электростанции?! Вы обезопасили их? — крикнул Джордж.

У Кордовы был несчастный вид.

— Нет, сэр. Моих людей не впустили. Электростанции держит совет техников и инженеров. Они угрожают уничтожить их, если мы попытаемся войти силой. Мы попробовали отгородить их от внешней поддержки, но я не думаю, что мы сможем поддержать порядок с одним только моим батальоном. Нам понадобится вся полицейская армия, чтобы…

— Идиот! — Хамнер стиснул левый кулак в правом и до боли сжал его. — Совет техников. Большинство из них я знаю. Мои друзья или были ими. Станет ли мне теперь кто-нибудь из них доверять? По крайней мере, Брэдфорд не контролирует плавильные заводы.

— Каково текущее положение дел снаружи? — спросил президент Будро. Они все еще слышали стрельбу на улице.

— Э… одна толпа забаррикадировалась на рынке, другая — в театре напротив дворца, сэр. Мои солдаты пытаются выбить их, — голос Кордовы был оправдывающимся.

— Пытаются. Как я полагаю, они вряд ли преуспеют, — Будро поднялся и подошел к двери в приемную. — Полковник Фалькенберг?

— Да, сэр, — Фалькенберг по знаку президента вошел в комнату.

— Полковник, вы знакомы с ситуацией на улицах?

— Да, мистер президент.

— Черт вас подери, можете ли вы что-нибудь сделать?

— А что мне предлагает сделать президент? — Фалькенберг посмотрел на членов Кабинета. — Три месяца мы пытались сохранить порядок в этом городе. Мы были не в состоянии это сделать даже при сотрудничестве с техниками.

— Это была не моя вина, — начал было и полковник Кордова.

— Я не разрешал вам говорить, — губы Фалькенберга были сжаты в мрачную строчку. — Господа, вы теперь имеете открытый бунт и одновременно отчуждение одного из самых мощных блоков вашей партии. Мы больше не контролируем ни электростанции, ни центры производства пищи. Я повторяю: что предлагает мне сделать президент?

Будро кивнул.

— Достаточно честная критика.

Его перебил Брэдфорд.

— Выгоните толпу с улиц! Используйте своих драгоценных солдат для боя, именно для этого вы здесь и находитесь.

— Разумеется, — сразу же согласился Фалькенберг. — Не подпишет ли президент объявление чрезвычайного положения?

Будро неохотно кивнул.

— Я полагаю, что должен.

— Отлично, — сказал Фалькенберг.

Хамнер вдруг встрепенулся. Что он заметил в голосе и манере Фалькенберга? Что-то важное?

— Для политиков стандартно впутываться в ситуацию, из которой их могут вытащить только солдаты. Для них также стандартно винить после во всем военных, — заявил Фалькенберг. — Я готов принять на себя ответственность за проведение чрезвычайного положения. Но я должен командовать всеми правительственными силами. Я не стану пытаться восстанавливать порядок, когда некоторые войска не ответственны за линию.

— Нет! — Брэдфорд вскочил на ноги, кресло упало на по позади него. — Я понимаю, что вы делаете! Вы тоже против меня! Вот почему:"еще не время действовать", «еще не время для меня быть президентом». Вы сами хотите получить контроль над этой планетой! Ну, так это у вас не пройдет, дешевый диктатор! Кордова, арестуйте этого человека!

Кордова облизнул губы и посмотрел на Фалькенберга. Оба солдата были вооружены. Кордова решил не рисковать.

— Лейтенант Харгрив! — позвал он. Дверь в приемную открылась шире. Никто не вошел. — Харгрив! — снова крикнул Кордова. Он положил руку на пистолет в кобуре. — Вы под арестом, полковник Фалькенберг.

— В самом деле?

— Это абсурд! — закричал будро. — Полковник Кордова, снимите руки с этого оружия! Я не позволю, чтобы заседание моего Кабинета превращалось в фарс.

Какой-то миг ничего не происходило. В комнате было очень тихо, и Кордова переводил взгляд с Будро на Брэдфорда, гадая, что делать.

Затем Брэдфорд повернулся к президенту.

— И ты тоже, старик? Арестуйте и мистера Будро, полковник Кордова. Что же касается вас, мистер предатель Джордж Хамнер, то вы получите то, на что напрашивались. У меня солдаты по всему этому дворцу. Я знал, что мне, возможно, придется это сделать.

— Вы знали — что это, Эрнест? — президент Будро казался сбитым с толку, и его голос был заунывен. — Что вы делаете?

— А, заткнись, старик, — зарычал Брэдфорд. — Я полагаю, что тебя мне тоже придется расстрелять.

— Я думаю, мы слышали достаточно, — отчетливо произнес Фалькенберг. Его голос прозвенел по помещению, хотя он не кричал. — И я отказываюсь быть арестованным.

— Убей его! — крикнул Брэдфорд и сунул руку под френч. Кордова выхватил пистолет. Тот еще не покинул кобуры, когда от двери раздались выстрелы. Их резкий лай заполнил комнату, и у Хамнера зазвенело в ушах.

Брэдфорд с удивленным выражением крутанулся к двери. Затем его глаза остекленели, и он соскользнул на пол, все еще с полуулыбкой на губах. Раздался треск автоматического оружия, и Кордову отшвырнуло к стене палаты совещаний. Там его и держало разрывными пулями. На его форме выступили красные кляксы.

В комнату вошел главстаршина Кальвин с тремя Десантниками в боевом обмундировании: коже над выпуклыми доспехами. Их шлемы были тусклыми в голубоватом солнечном свете, струившемся из окна. Фалькенберг кивнул и сунул пистолет в кобуру.

— Все обеспечено, главстаршина?

— Сэр!

Фалькенберг снова кивнул.

— Цитируя мистера Брэдфорда, я взял на себя смелость обезопасить коридоры, мистер президент. Теперь, сэр, если вы издадите это объявление, я взгляну на ситуацию на улицах снаружи. Главстаршина!

— Сэр!

— У вас при себе объявление чрезвычайного положения, набросанное капитаном Фастом?

— Сэр, — Кальвин достал скатанный в трубку документ из кармана своего кожаного френча. Фалькенберг взял его и положил на стол перед президентом Будро.

— Но… — тон Будро был безнадежным. — Ладно. Не то, чтобы было много шансов, — он взглянул на тело Брэдфорда и содрогнулся. — Он готов был убить меня, — еле слышно пробормотал Будро. — Слишком много всего произошло, и слишком много надо было сделать.

Звуки боя снаружи стали громче, а комната наполнилась резким медным запахом свежей крови. Будро притянул к себе документ и, бросив на него лишь быстрый взгляд, достал из кармана ручку. Он нацарапал поперек него свою подпись и передал засвидетельствовать Хамнеру.

— Вам лучше поговорить с президентской гвардией, — посоветовал Фалькенберг. — Она не будет знать, что делать.

— Разве вы не собираетесь использовать ее в уличных боях? — спросил Хамнер.

Фалькенберг покачал головой.

— Я сомневаюсь, будет ли она драться. У них много друзей среди мятежников. Они будут защищать дворец, но будут ненадежны для всего другого.

— У нас есть шанс? — спросил Хамнер.

Будро оторвался от своих дел во главе стола.

— Да. Есть ли у нас шанс?

— Возможно, — ответил Фалькенберг. — Это зависит от того, насколько хороши люди, с которыми мы сражаемся. Если их командир наполовину так хорош, как я о нем думаю, на мне выиграть этой битвы.

Глава ОДИННАДЦАТАЯ

— Черт побери, мы не станем этого делать! — лейтенант Мартин Латэм уставился на капитана Фаста. — Этот рынок — смертельная ловушка. Эти люди не для того присоединились к войскам, чтобы атаковать через открытые улицы засевших в безопасности мятежников.

— Да. Вы присоединились, чтобы стать славной полицией, — спокойно сказал капитан Фаст. — А теперь вы позволили обстановке выйти из-под контроля. Кому же лучше снова привести ее в порядок?

— Четвертый батальон подчиняется приказам полковника Кордовы, а не вашим, — Латэм огляделся, ища поддержки. Несколько взводов четвертого находились в пределах слышимости, и он чувствовал себя уверенней.

Они стояли в глубокой выемке дворцовой стены. Всего лишь снаружи и за углом они слышали эпизодическую стрельбу, когда другие части полка не давали мятежникам отдыха. Здесь Латэм чувствовал себя в безопасности, но там…

— Нет, — повторил он. — Это самоубийство.

— Так значит, это отказ подчиниться приказу, — спокойно произнес Амос Фаст. — Не оглядывайтесь и не повышайте голоса. А теперь поглядите за меня на стены дворца.

Латэм увидел их. Блеск стволов винтовок, расплывчатые пятна одетых в кожу фигур, расположившихся на стенах и окнах, выходивших в эту нишу.

— Если вы не пойдете в атаку, вы будете разоружены и отданы под трибунал за трусость перед лицом врага, — так же спокойно объяснил Фаст. — Исход такого суда может быть только один. И только одно наказание. Вам лучше идти в атаку. В этом мы вас поддержим.

— Почему вы это делаете? — потребовал ответа Мартин Латэм.

— Вы создали эту проблему, — ответил Фаст. — А теперь приготовьтесь. Когда вы ворветесь на рыночную площадь, остальной полк двинется на поддержку.

Атака была успешной, но она стоила четвертому батальону тяжелых потерь. После этого произошла еще одна серия атак. Когда они кончились, мятежники были изгнаны из района, непосредственно прилегающего ко дворцу. но полк Фалькенберга дорого заплатил за каждый приобретенный метр.

Когда бы они ни захватывали здание, враг оставлял его подожженным, когда полк брал в клещи большую группу мятежников, Фалькенберг бывал вынужден бросать наступление для помощи в эвакуации госпиталя, подожженного врагом. В пределах трех часов повсюду вокруг дворца бушевали пожары.

В палате совещаний не было никого, кроме Будро и Хамнера. Тела были удалены, и пол вымыт, но Джорджу Хамнеру казалось, что в комнате всегда будет запах смерти; и он не мог заставить свои глаза не коситься время от времени, не упираться взглядом в аккуратную строчку дыр, пробивших на уровне груди дорогую панель.

Вошел Фалькенберг.

— Ваша семья в безопасности, мистер Хамнер, — он повернулся к президенту. — Готов доложить, сэр. будро поднял затуманенный взгляд. Звуки перестрелки были слабыми, но все же слышимыми.

— У них хорошие лидеры, — доложил Фалькенберг. — Покинув стадион, они немедленно направились в полицейские казармы. Они захватили оружие и распространили его среди своих союзников после того, как перерезали полицию.

— Они убили…

— Разумеется, — подтвердил Фалькенберг, — им требовалось здание полиции как крепость. И мы сражаемся там не со всего лишь с толпой, мистер президент. Мы неоднократно сталкивались с хорошо вооруженными и обученными бойцами. частные войска. Утром я попробую предпринять еще одну атаку, но сейчас, мистер президент, мы удерживаем немногим больше километра вокруг дворца.

Пожары горели всю ночь, но боев было мало. Полк удерживал дворец, ста бивуаком во внутреннем дворе, и если кто-нибудь задавался вопросом, почему четвертый расположился в центре дворца, окруженный другими частями, они делали это молча.

Лейтенант Мартин Латэм мог бы иметь ответ для каждого, задавшего вопрос, но он лежал под флагом Хэдли в зале чести перед госпиталем.

Утром атаки начались вновь. Полк наступал тонкими струйками, просачиваясь всюду, где были слабые места, обходя сильные, пока снова не расчистил прилегающий ко дворцу район. Затем он наткнулся на еще одну хорошо укрепленную позицию.

Час спустя полк был сильно скован снайперами на крышах, забаррикадированными улицами и горящими повсюду зданиями. Манипулы и отделения попытались прорваться в здание, но были отброшены.

Четвертый понес значительные потери в неоднократных атаках против баррикад.

Джордж Хамнер отправился с Фалькенбергом и стоял в полевом штабе. Он наблюдал, как была отбита атака еще одного взвода четвертого.

— Они весьма хорошие солдаты, — заметил он.

— Хорошие. Сейчас, — сказал Фалькенберг.

— Но вы использовали их весьма быстро.

— Не было выбора. Президент приказал мне сломить сопротивление врага. Что выводит солдат в расход. Я скорее использую четвертый, чем притуплю остроту полка.

— Но мы ничего не достигаем.

— Да. Противник слишком хорош, и его слишком много. Мы не можем заставить их сосредоточиться для правильного боя, а когда мы настигаем их, они поджигают часть города и отступают под прикрытием огня.

Капрал связи сделал настойчивый жест, и Фалькенберг подошел к низкому столику с кучей электроники. Он взял предложенный наушник и послушал. Затем поднял микрофон.

— Отойди ко дворцу, — приказал он.

— Вы отступаете? — спросил Хамнер.

Фалькенберг пожал плечами.

— У меня нет выбора. Я не могу удержать такой тонкий периметр, и у меня только два батальона. Плюс то, что осталось от четвертого.

— А где третий? Активисты Прогрессивной партии? Мои люди?

— У электростанций и центров производства пищи, — ответил Фалькенберг. — Мы не можем ворваться, не дав времени техникам все там поломать, но мы можем помешать попасть туда новым мятежникам. Третий не так хорошо тренирован, как остальной полк, — и кроме того, техники могут им довериться.

Они шли обратно по выжженным улицам. Звуки боя следовали за ними, когда полк отступал. Государственные служащие боролись с пожарами и заботились о раненых и убитых.

«Безнадежно, — подумал Хамнер. — Безнадежно. Не знаю, почему я думал, что Фалькенберг вытащит кролика из шляпы, коль скоро Брэдфорд исчез. Что он мог сделать? Что может кто-нибудь другой сделать?»

Выглядевшие обеспокоенными гвардейцы впустили их во дворец и захлопнули за ними тяжелые двери. Гвардейцы удерживали дворец, но не выходили наружу.

Президент Будро был в своем изукрашенном кабинете с лейтенантом Баннерсом.

— Я собирался послать за вами. Мы не сможем выиграть, не так ли?

— Судя по ходу дел — нет, — ответил Фалькенберг. Хамнер, соглашаясь, кивнул.

Будро быстро кивнул, словно про себя.

— Именно так я и думал, — его лицо было маской утерянных надежд. — Отведите своих людей ко дворцу, полковник Фалькенберг. Или вы собираетесь отказаться?

— Нет, сэр. Солдаты уже отступают. Они будут здесь уже через полчаса.

Будро шумно вздохнул.

— Я ведь говорил вам, Фалькенберг, что военный ответ здесь не сработает.

— Мы могли бы чего-нибудь достичь в первые месяцы,если бы нам дали шанс.

— Могли бы, — президент слишком устал, чтобы спорить. — Но возложение вины на бедного Эрни уже не поможет. Он, должно быть, сошел с ума.

— Но сейчас — не три месяца назад, полковник. Даже не вчера. Я мог бы достичь компромисса прежде, чем начались бои. Но я не достиг, а вы проиграли. Вы мало, что делаете, кроме сжигания города… По крайней мере, я могу избавить Хэдли от этого. Банеерс, ступайте и скажите лидерам партии Свободы, что я не могу больше этого вынести.

Гвардейский офицер отдал честь и вышел с непроницаемой маской на лице. Будро следил за его выходом из кабинета. Его глаза сфокусировались далеко за пределами стен с их земными украшениями.

— Так, значит, вы подаете в отставку? — медленно произнес Фалькенберг.

Будро кивнул.

— Вы подали в отставку, сэр? — потребовал ответа Фалькенберг.

— Да, черт побери, моя отставка у Баннерса.

— А что вы теперь будете делать? — спросил Джордж Хамнер. В его голосе было и презрение, и изумление. Он всегда восхищался и уважал Будро. А что теперь им оставлял великий вождь Хэдли?

— Баннерс обещал меня вывести отсюда, — сказал Будро. — У него есть лодка в порту. Мы отплывем вдоль побережья, высадимся на берег и отправимся к рудникам. Там, на следующей неделе будет звездолет, и я отправляюсь на нем со своей семьей. Вам лучше отправиться со мной, Джордж.

Президент закрыл лицо ладонями, затем отнял их.

— Вы знаете? Большое облегчение сдаться. Что будете делать вы, полковник Фалькенберг?

— Мы сумеем выкрутиться. В порту много лодок, если они нам понадобятся. Но вполне вероятно, что новое правительство будет нуждаться в тренированных солдатах.

— Совершенный наемник, — с презрением бросил Будро. Он вздохнул, затем обвел глазами кабинет, задерживаясь взглядом на знакомых предметах. — Это — облегчение. Я больше не должен решать дела, — он встал, и его плечи больше не были расправлены. — Я заберу семью. Вам лучше тоже уходить, Джордж.

— Я догоню, сэр. Не ждите нас. Как говорит полковник Фалькенберг, лодок много, он подождал, пока Будро не вышел, а затем повернулся к Фалькенбергу

— Ладно, а что теперь?

— А теперь мы сделаем то, что мы пришли сюда делать, — отчеканил Фалькенберг. Он подошел к столу президента и изучил телефоны, но отверг их ради карманного коммуникатора. Он поднес его к губам и довольно долго говорил.

— Что же вы все-таки делаете? — потребовал ответа Хамнер.

Вы еще не президент, — сказал Фалькенберг. — И не будете им, пока не присягнете. А этого не произойдет, пока я не закончу. И нет никого, чтобы принять вашу отставку тоже.

— Какого черта? — Хамнер внимательно посмотрел на Фалькенберга, но не мог прочитать выражение лица офицера. — У вас явно есть идея. Давайте выслушаем ее.

— Вы еще не президент, — повторил Фалькенберг. — Согласно объявленному Будро чрезвычайному положению я должен предпринять любые действия, какие сочту нужными, для восстановления порядка на Рефьюдже. Этот приказ остается в силе, пока его не отменит новый президент. А в данный момент нет никакого президента.

— Но Будро капитулировал! Партия Свободы изберет президента.

— По конституции Хэдли только Сенат и Ассамблея на совместной сессии могут изменить порядок наследования. Но они рассеяны по всему городу, а палата Собраний сожжена.

К двери подошел главстаршина Кальвин и несколько помощников Фалькенберга. Они стояли, выжидая.

— Я разыгрываю юриста с гауптвахты, — усмехнулся Фалькенберг. — Но президент будро не имеет права назначать нового президента. Со смертью Брэдфорда вы здесь главный, но не раньше, чем вы явитесь перед магистратом и дадите присягу.

— Это не имеет смысла, — запротестовал Хамнер. — В любом случае, сколько, по-вашему, вы можете здесь оставаться у руля?

— Сколько мне потребуется, — Фалькенберг повернулся к адьютанту. — Капрал, я хочу, чтобы мистер Хамнер оставался со мной, а вы с ним. Вы будете относиться к нему с уважением, но он никуда не пойдет и ни с кем не встретится без моего разрешения. Понятно?

— Сэр!

— А теперь что? — спросил Хамнер.

— А теперь вы будете ждать, — тихо произнес Фалькенберг. — Но не слишком долго…

Джордж Хамнер сидел в палате совещаний спиной к запятнанной и простроченной стене. Он старался забыть об этих пятнах, но не мог.

Фалькенберг сидел напротив него, а его помощники — на противоположном конце стола. Средства связи были разложены на одном из боковых столов, но не было никакой тактической карты; Фалькенберг не перенес сюда свой командный пункт. Время от времени прибывали офицеры с боевыми рапортами. Фалькенберг их едва слушал. Однако, когда один из помощников доложил, что вызывает доктор Уитлок, Фалькенберг немедленно взял наушники.

Джордж не мог расслышать, что говорит Уитлок, а фалькенбергова часть разговора состояла из односложных слов. Единственной, в чем Джордж был уверен, это то, что Фалькенберг был очень заинтересован в том, что делал его политический агент.

Полк пробил себе дорогу обратно ко Дворцу и находился теперь во внутреннем дворе. Входы во Дворец охранялись президентской Гвардией, и бои прекратились. Мятежники оставили гвардейцев в покое, и в городе Рефьюдже воцарилось тревожное перемирие.

— Они идут на стадион, сэр, — доложил капитан Фаст. — Это «ура!», что вы слышали, было, когда Баннерс передал им отставку президента.

— Понятно. Спасибо, капитан, — Фалькенберг знаком велел подать еще кофе. Он предложил чашку Джорджу, но тому не хотелось.

— Долго это еще будет продолжаться? — раздраженно спросил Джордж.

Они просидели еще час, Фалькенберг с наружным спокойствием, Хамнер — с растущим напряжением. Затем в комнату вошел доктор Уитлок.

Высокий штатский посмотрел на Фалькенберга и Хамнера, затем небрежно уселся в кресло президента.

— Не думаю, что у меня будет еще раз шанс посидеть в кресле власти, — ухмыльнулся он.

— Но что происходит? — не выдержал Хамнер.

Уитлок пожал плечами.

— Примерно то, что я и рассчитывал, полковник Фалькенберг. Толпа двинулась прямо на стадион. Никто теперь не хочет оставаться в стороне, когда они думают, что победили. Они отловили всех сенаторов, каких только смогли найти, и теперь готовятся избрать себе нового президента.

— Но эти выборы не будут иметь законной силы, — сказал Хамнер.

— Да, сэр. Но это их, кажется, ничуть не смущает. Они, я думаю, считают, что завоевали это право. А гвардейцы уже заявили, что они будут чтить выбор народа, — Уитлок иронически улыбнулся.

— Сколько там, в этой толпе, моих техников? — спросил Хамнер. — Они меня выслушают, я знаю это.

— Они там могут быть, — сказал Уитлок, — но не так много, как бывало. Большинство из них не смогло переварить поджогов и грабежей. Все же есть приличное число.

— Вы можете их убрать оттуда? — спросил Фалькенберг.

— Прямо сейчас этим и занимаюсь, — усмехнулся Уитлок. — Одна из причин, по которой я пришел сюда, — было получить в этом помощь мистера Хамнера. Мои люди толкаются кругом, говоря техникам, что они уже получили в президенты мистера Хамнера, так зачем им нужен еще кто -то? Это тоже срабатывает, но несколько слов от их вождя тоже могут помочь.

— Верно, — согласился Фалькенберг. — Ну, сэр?

— Я не знаю, что говорить, — запротестовал Джордж.

Фалькенберг подошел к контрольной панели в стене.

— Мистер вице-президент, я не могу отдавать вам приказы, но я бы предложил вам дать несколько обещаний. Скажите, что вы скоро примете командование на себя, и что дела пойдут по-другому. Потом прикажете им отправляться по домам, в противном случае они будут обвинены в мятеже. Или попросите отправляться по домам в качестве услуги для вас. Что по вашему выбору сработает.

Речь была не бог весть что, и в любом случае из-за рева толпы снаружи ее мало кто расслышал. Джордж пообещал амнистию всем, кто покинет стадион, и попытался воззвать к прогрессистам, захваченным мятежом. Когда он отложил микрофон, Фалькенберг казался довольным.

— Полчаса, доктор Уитлок? — спросил Фалькенберг.

— Около того, — согласился историк. — Все, кто уйдет, к этому времени будет уже далеко.

— Идемте, мистер президент, — предложил Фалькенберг.

— Куда? — спросил Хамнер.

— Увидеть конец этого. Вы хотите посмотреть или предпочтете присоединиться к своей семье? Вы можете идти куда угодно, кроме как к магистрату или кому-нибудь, кто может принять вашу отставку.

— Полковник, это смешно! Вы не можете заставить меня быть президентом, и я не понимаю, что происходит.

Улыбка Фалькенберга была мрачной.

— А я и не хочу, чтобы вы понимали. Пока. Вам и так будет достаточно трудно жить в мире с собой. Идемте.

Джордж Хамнер последовал за ним. В горле у него пересохло, а внутри было такое ощущение, будто кишки завязались в тугой узел.

Первый и второй батальоны собрались во дворе. Солдаты стояли в строю. Их боевой обмундирование из синтекожи было замызгано, покрыто грязью и дымом уличных боев. Из-под формы выпирали доспехи.

Солдаты стояли молча, и Хамнер подумал, что они могли быть высеченными из камня.

— Следуйте за мной, — приказал Фалькенберг. Он повел их ко входу на стадион. В дверях стоял лейтенант Баннерс.

— Стой! — скомандовал он.

— В самом деле, лейтенант? Вы станете драться с моими войсками? — и Фалькенберг указал на мрачные ряды позади него.

Лейтенант Баннерс глотнул. Хамнеру показалось, что гвардейский офицер выглядел очень молодым.

— Нет, сэр, — запротестовал Баннерс. — Но мы заложили двери. Чрезвычайное заседание Ассамблеи и Сената избирает там нового президента, и мы не разрешим вашим наемникам вмешиваться.

— Они никого не избрали, — возразил Фалькенберг.

— Да, сэр. Но когда изберут, Гвардия будет находиться под его командованием.

— У меня есть приказ вице-президента Хамнера арестовать лидеров мятежа и имеющее силу объявление чрезвычайного положения, — настаивал Фалькенберг.

— Сожалею, сэр, — Баннерс, казалось, и впрямь сожалел. — Наш офицерский совет решил, что капитуляция президента Будро имеет законную силу. Мы намерены чтить ее.

— Понятно, — Фалькенберг отступил. Он жестом подозвал своих помощников, и Хамнер присоединился к группе. Никто не возразил.

— Не ожидал этого, — произнес Фалькенберг. — Потребуется неделя, чтобы пробиться через эти кордегардии.

Он с минуту подумал.

— Дайте-ка мне ваши ключи, — резко скомандовал он Хамнеру. Тот, сбитый с толку, достал их. — Туда,знаете, есть еще один путь туда. Майор Сэвидж! Возьмите роты Г и Х из второго батальона и перекройте выходы со стадиона! Окопайтесь и выставьте все оружие. Арестовывайте всякого, кто выйдет.

— Сэр!

— Окопайтесь, как следует, Джереми. Они могут выходить с боем. Но я не жду, что они будут хорошо организованы.

— Нам стрелять по вооруженным?

— Без предупреждения, майор, без предупреждения. Главстаршина, ведите остальные войска за мной. Майор, у вас будет двадцать минут.

Фалькенберг повел своих солдат ко входу в туннель и воспользовался ключами Хамнера, чтобы отпереть двери.

Фалькенберг его игнорировал. Он повел свои войска вниз по лестнице и дальше под полом.

Джордж Хамнер оставался поблизости от Фалькенберга. Он слышал, как длинная колонна вооруженных людей топала позади него. Они двинулись вверх по лестнице на другой стороне скорым шагом, пока Джордж не начал задыхаться. Солдаты, казалось, не замечали. Разница в гравитации, подумал Хамнер, и тренировка.

Они достигли верха и развернулись вдоль коридора. Фалькенберг расположил солдат у каждого выхода и вернулся к центральным дверям. Потом подождал. Напряжение росло.

— Но…

Фалькенберг покачал головой. Его взгляд требовал молчания. Он стоял, ожидая, пока текли секунды.

— ВПЕРЕД! — скомандовал Фалькенберг.

Двери разом распахнулись. Вооруженные солдаты быстро распространились по верху стадиона. Большая часть толпы находилась ниже, и немногие безоружные были сшиблены, когда пытались противостоять штурму. Взмах прикладов, а затем миг спокойствия. Фалькенберг взял громкоговоритель у сопровождающего его капрала.

— ВНИМАНИЕ. ВНИМАНИЕ. ВЫ НАХОДИТЕСЬ ПОД АРЕСТОМ В СИЛУ ОБЪЯВЛЕННОГО ПРЕЗИДЕНТОМ БУДРО ЧРЕЗВЫЧАЙНОГО ПОЛОЖЕНИЯ. СЛОЖИТЕ ОРУЖИЕ, И ВАМ НЕ БУДЕТ ПРИЧИНЕНО НИКАКОГО ВРЕДА. ЕСЛИ ВЫ ОКАЖЕТЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ, ТО БУДЕТЕ УБИТЫ.

Мгновение было молчание, потом крики, когда толпа поняла, что сказал Фалькенберг. Некоторые засмеялись. Затем с поля и нижних сидений стадиона раздались выстрелы. Хамнер услышал глухой щелчок пули, просвистевший мимо его уха. Потом услышал треск винтовочного выстрела.

Один из лидеров на поле внизу держал громкоговоритель. Он крикнул другим:

— АТАКУЙТЕ ИХ! ИХ ТАМ НЕ БОЛЬШЕ ТЫСЯЧИ, НАС — ТРИДЦАТЬ ТЫСЯЧ. АТАКУЙТЕ, УБЕЙТЕ ИХ!

Раздались новые выстрелы. Некоторые из солдат Фалькенберга упали. Другие продолжали стоять, не двигаясь, ожидая приказа.

Фалькенберг снова поднял громкоговоритель:

— ПРИГОТОВИТЬСЯ К СТРЕЛЬБЕ ЗАЛПАМИ. ТОВСЬ. ЦЕЛЬСЯ. ЗАЛПОМ ОГОНЬ!

Семьсот винтовок грохнули, как одна.

— ОГОНЬ! — кто-то пронзительно закричал, долгий протяжный крик, мольба без слов.

— ОГОНЬ!

Это был словно один выстрел, очень громкий, длящийся намного дольше, чем следовало винтовочному, но было невозможно расслышать индивидуальное оружие.

Линия людей, карабкавшихся к ним вверх по сидениям, заколебалась и сломалась. Люди кричали, некоторые толкались назад, ныряли под сиденья, пытались оказаться где угодно, лишь бы не под непоколебимыми дулами винтовок.

— ОГОНЬ!

Снизу раздались крики:

— Во имя бога…

— Сорок второй, в наступление. ПРимкнуть штыки! ВПЕРЕД МАРШ! ОГОНЬ! БЕГЛО ОГОНЬ!

Теперь был постоянный треск орудия. Одетые в кожу ряды двинулись вперед и вниз, через сиденья стадиона, непреклонно стекая к давке внизу, на поле.

— Главстаршина!

— Сэр!

— Снайперам и экспертам выйти из строя и занять позиции. Они будут отстреливать всех вооруженных.

— Сэр.

Кальвин заговорил в свой коммуникатор. В каждом секторе солдаты вышли из строя и заняли позиции за сидениями. Они принялись стрелять прицельно и быстро. Всякий внизу, поднимавший оружие, погибал. Полк наступал.

Хамнеру стало дурно. Вопли раненых были слышны повсюду. «Боже, сделай так, чтобы это прекратилось, сделай так, чтобы это прекратилось,» — молил он.

— ГРАНАТОМЕТЧИКАМ ПРИГОТОВИТЬСЯ! — грянул из громкоговорителя голос Фалькенберга. — ЗАЛП!

Из наступающего строя вылетела сотня гранат. Они упали в мечущуюся внизу толпу. ПРиглушенные взрывы были перекрыты воплями ужаса.

— ЗАЛПОМ ОГОНЬ!

Полк наступал, пока не вошел в контакт с толпой. Возникла короткая борьба. Винтовки стреляли, а штыки блестели красным. Строй остановился, но только на миг. Затем он двинулся дальше, оставляя за собой страшный след.

Мужчины и женщины забили выходы со стадиона. Другие лихорадочно пытались выбраться, карабкаясь через павших, отбрасывая с пути женщин, чтобы протолкнуться дальше, топча в свалке друг друга. Снаружи донесся треск винтовочного огня. Те, что в воротах, отшатнулись, чтобы быть раздавленными другими, пытавшимися выбраться.

— Вы даже не позволяете им убраться! — крикнул Хамнер Фалькенбергу.

— Не вооруженным. — И не для того, чтобы сбежать, — лицо полковника было твердым и холодным, глаза сузились в щелки. Он равнодушно смотрел на бойню, безо всякого выражения глядя на всю эту сцену.

— Вы собираетесь убить их всех?

— Всех, кто окажет сопротивление.

— Но они не заслуживают этого! — Джордж Хамнер почувствовал, что его голос ломается. — Они не заслуживают!

— Никто не заслуживает, Джордж. ГЛАВСТАРШИНА!

— Сэр!

— Половина снайперов теперь может сосредоточиться на лидерах.

— Сэр! — Кальвин быстро заговорил в командное радио. Снайперы сосредоточили огонь на президентской ложе напротив них. Центурионы бегали вдоль ряда укрывшихся солдат, указывая им цели. Снайперы поддерживали постоянный огонь. Кожаные ряды людей в доспехах непреклонно наступали. Они почти достигли нижнего яруса сидений. Стрельба поутихла, но окрашенные алым штыки блестели под полуденным солнцем.

Еще одно подразделение вышло из строя и отправилось охранять крошечное число пленных в конце стадиона. Остальной строй двигался дальше, наступая через сделавшиеся скользкими от крови сиденья.

Когда полк достиг уровня земли, его продвижение замедлилось. Противодействия было мало, но одна лишь масса народу задерживаласолдат. Было несколько очагов активного сопротивления, и летучие отряды бросились туда укрепить строй. Снова полетели гранаты. Фалькенберг спокойно наблюдал за боем и изредка говорил что-нибудь в свой коммуникатор. Внизу погибали новые люди.

Рота солдат построилась и взбежала по лестнице на противоположную стену стадиона. Они рассеялись по верхнему ярусу. Затем их винтовки прицелились и затрещали еще в одной страшной серии залпов.

Вдруг все было кончено. Не стало никакого сопротивления, оказались только кричащие толпы. Люди бросали оружие и бежали, подняв руки. Раздался последний залп, а потом на стадион пало смертельное молчание.

Но не тишина, сообразил Хамнер. Винтовки смолкли, люди больше не выкрикивали приказов, но шум был. Были вопли раненых, были мольбы о помощи, стоны, мучительный кашель, которому не было конца, когда кто— то пытался прочистить пробитые легкие.

Фалькенберг мрачно кивнул.

— Теперь вы можете найти магистрата, господин президент. Теперь.

— Я… О, боже мой! — Хамнер стоял наверху стадиона. Он стискивал колонну, чтобы удержаться на ногах. Сцена внизу казалась нереальной. Там было слишком много крови, реки крови, кровь, водопадом стекающая по лестницам, кровь, льющаяся в лестничные колодцы, чтобы впитываться в травянистое поле внизу.

— Все кончено, — мягко произнес Фалькенберг. — Для всех нас. Полк отбудет, как только вы надлежащим образом примете командование. У вас не должно возникнуть трудностей с электростанциями. Ваши техники будут теперь доверять вам, раз Брэдфорд исчез. А без своих лидеров горожане не станут сопротивляться.

Вы можете отправить в глубинку столько, сколько вам понадобится. Рассейте их среди лояльных людей, где они не причинят вам никакого вреда. Та ваша амнистия — это только предложение, но я бы его возобновил.

Хамнер обратил помутившийся взгляд на Фалькенберга.

— Да, сегодня было слишком много бойни. Кто вы, Фалькенберг?

— Наемный солдат, мистер президент. Ничего более.

— Но на кого же тогда вы работаете?

— Этого вопроса мне никто прежде не задавал. На Гранд Адмирала Лермонтова.

— На Лермонтова? Но ведь вас же выбросили из Кодоминиума! Вы хотите сказать, что вас нанял Адмирал? В качестве солдата удачи?

— Более-менее, — холодно кивнул Фалькенберг. — Флот малость тошнит от того, что его используют, чтобы поганить людям жизнь, и не дают людям шанс оставить дела в рабочем порядке.

— А теперь вы уходите?

— Да, мы не могли бы остаться здесь, Джордж. Никому не забыть сегодняшнего дня. Ты не смог бы сохранить нас тут и построить работоспособное правительство. Я возьму Первый и Второй и то, что осталось от Четвертого батальона. Есть еще работа для нас.

— А других?

— Третий останется тут помогать вам, — ответил Фалькенберг. — Мы свели в Третий всех женатых местных, солидных людей. И послали его к электростанциям. Они не были вовлечены в бои, — он обвел взглядом стадион, потом снова посмотрел на Хамнера. — Обвини во всем нас, Джордж. Ты не стоял у руля. Ты можешь сказать, что это Брэдфорд приказал устроить эту резню, а потом убил себя в раскаянии. Люди захотят этому поверить. Им захочется думать, что кто-то был наказан за это, — он махнул рукой на поле внизу. Где-то там рыдал ребенок.

— Это надо было сделать, — настаивал Фалькенберг. — Ведь никакого выхода не было, вы ничего не могли сделать, чтобы сохранить цивилизацию… По оценке доктора Уитлока треть населения вымерла бы, когда наступил коллапс. Разведка Флота поднимала еще выше. Теперь у вас есть шанс.

Фалькенберг говорил торопливо, и Джордж гадал, кого же он пытался убедить.

— Вывезете их, — говорил Фалькенберг, — вывезете их, пока они еще ошеломлены. В этом вам не понадобится много помощи. Они не будут сопротивляться. И мы наладим для вас железные дороги. Используйте их и отправьте людей на фермы. Без подготовки им будет тяжеловато, но до зимы еще далеко.

— Я знаю, что делать, — перебил Хамнер. Он прислонился к колонне и, казалось, набирал новую силу от этой мысли. — Да, я знаю, что делать сейчас. Я все время знал, что надо было сделать. Теперь мы можем этого добиться. Мы не будем благодарить вас за это. Но вы спасли весь этот мир, Джон.

Фалькенберг мрачно посмотрел на него, а затем показал на тела внизу.

— Не говорите этого, черт вас возьми! — закричал он. Его голос перешел почти в визг. — Я ничего не спас. Все, что может сделать солдат, — это выиграть время. Я не спас Хэдли. Это должны сделать вы; помоги вам бог, если вы этого не сумеете!

Глава ДВЕНАДЦАТАЯ

Крофтонская Энциклопедия

Современной Истории и

Социальных вопросов.

(2-е издание)

Наемные войска.

Наверное, самым беспокоящим результатом ухода Кодоминиума с наиболее отдаленных планет (см. движение за независимость) был быстрый рост чисто наемных частей. Тенденция эта была непредсказуемой и, наверное, неизбежной, хотя степень ее превзошла все ожидания.

Многие из бывших колониальных планет не имеют планетарных правительств. Поэтому эти новые нации не обладают достаточным населением или промышленными ресурсами, чтобы сохранять крупные и эффективные национальные вооруженные силы. Роспуск многочисленных Десантных частей Кодоминиума оставил без работы излишек тренированных солдат, и было неизбежно то, что некоторые из них соберутся в наемные войска.

Таким образом колониальные правительства столкнулись с жестокой и невозможной дилеммой. Оказавшись лицом к лицу со специализирующимися на насилии наемными частями, у них было мало выбора, кроме как отвечать в том же духе. Некоторые колонии разорвали этот круг, создав собственные армии, но были не в состоянии расплатиться за них.

Таким образом, вдобавок к чисто частным наемным организациям, таким как Легион Наемников Фалькенберга, теперь есть и национальные вооруженные силы, сдаваемые в наем, чтобы уменьшить расходы отечественных правительств. Некоторые бывшие колонии нашли эту практику столь прибыльной, что экспорт наемников стал их главным источником доходов, а вербовка и обучение солдат — их главной промышленностью.

Гранд Сенат Кодоминиума пытался сохранить свое присутствие в бывших колониальных областях через обнародование так называемых Законов Войн (см.), цель которых регулировать оружие и тактику, которые могут применять наемные войска. Проведение в жизнь этих законов носит спорадический характер. Когда Сенат приказывает Флоту вмешаться и принудить к законам войны, неизбежно возникает подозрение, что на кон поставлены другие интересы Кодоминиума или что один или несколько сенаторов имеют нераскрытые причины для своего интереса.

Наемные части набирают своих рекрутов в общем из тех же источников, что и Десантные Войска Кодоминиума, а обучение делает упор, скорее, на верность товарищам и командиру, чем какому-нибудь правительству. Степень, до какой командир наемников успешно отделил своих солдат от всяких нормальных общественных отношений и удивительна, и тревожна.

Наиболее известные наемные войска описаны в отдельных статьях. Смотри: КОВНАНТ, ФРИДЛАНД, ЗАНАДУ, ЛЕГИОН НАЕМНИКОВ ФАЛЬКЕНБЕРГА, НОВЫЙ ИНОСТРАНЫЙ ЛЕГИОН, КАТАНГСКИЕ ЖАНДАРМЫ, КОММАНДОС МУЛМЭНА.

Легион наемников Фалькенберга.

Чисто частная военная организация, сформированная из бывших строевых Десантников Сорок Второго Полка Кодоминиума под командованием Джона Кристиана Фалькенберга III. Фалькенберг был кассирован из Флота Кодоминиума при неясных обстоятельствах, а вскоре после этого был распущен его полк. Большая часть бывших солдат и офицеров Сорок Второго решила остаться с Фалькенбергом.

Легион Фалькенберга, похоже, впервые был нанят правительством только недавно обретшей независимость бывшей колонии Хэдли (см.) для подавления гражданских беспорядков. Были многочисленные жалобы, что в ходе безуспешного мятежа, последовавшего за уходом Кодоминиума, обеими сторонами было применено крайнее насилие, но правительство Хэдли выразило удовлетворение действиями Фалькенберга.

Вслед за наймом на Хэдли Легион Фалькенберга принимал участие в многочисленных мелких оборонительных и наступательных войнах, по крайней мере, на пяти планетах и в этом процессе приобрел репутацию одной из лучше всего тренированных и наиболее эффективных существующих ныне мелких военных частей. Затем он был нанят Губернатором Кодоминиума на тюремной планете КД Танит.

Этот последний найм вызвал большие споры в Гранд Сенате, так как Танит остается под контролем КД. Однако Гранд Адмирал Лермонтов указал, что его бюджет не позволяет ему располагать на Таните регулярные войска, обязанные выполнять другие задания, данные Гранд Сенатом. После продолжительных дебатов найм был одобрен как альтернатива набору нового полка Десантников КД.

По последним сообщениям Легион Фалькенберга остается на Танит. Его контракт с Губернатором, говорят, истек.

Яркий образ Танит заменил изображение Земли на обзорном экране Гранд Адмирала Лермонтова. Планета могла бы сойти за Землю: у нее имелись яркие облака, закрывавшие контуры земли, и моря, которые завихрялись в типичной картине циклона.

Более пристальный взгляд показывал различия. светило было желтым: звезда Танит была не такой горячей, как Солнце, но планета находилась к ней ближе. Там было меньше гор и больше болот, струившихся в желто— оранжевом мареве.

Несмотря на свой несчастный климат, Танит была важной планетой. Она являлась первой и ближайшей удобной свалкой для отщепенцев Земли. Не было лучшего способа иметь дело с преступниками, чем отправить их на полезные и каторжные работы на другую планету. Танит получала их всех: бунтовщиков, преступников, недовольных, жертв административной ненависти; все отбросы цивилизации, которая не могла больше себе позволить неуживчивых.

Танит также являлась главным источником борлоя, названного всемирным фармацевтическим обществом «совершеннейшим возбуждающим наркотиком». При больших запасах борлоя, крышку на котле с Гражданами в их Островах Благополучия можно было удержать. Вызываемое наркотиком счастье было искусственным, но от этого не менее реальным.

— Итак, я торгую наркотиками, — говорил Лермонтов своему визитеру. — Едва ли это то, чего я ожидал, когда стал Гранд Адмиралом.

— Мне очень жаль, Сергей, — Гранд Сенатор Мартин Грант постарел; за десять лет он стал выглядеть на сорок лет старше. — Факт, однако, тот, что ты лучше протянешь с Флотом, владеющим несколькими плантациями борлоя, чем полагаться на то, что я могу вырвать для тебя у Сената.

Лермонтов с отвращением кивнул.

— Это должно кончиться, Мартин. Где-то, как-то, но это кончится. Я не могу удерживать боевую часть от развала на выручку от продажи наркотиков — наркотиков, выращенных рабами! Солдаты не делаются хорошими рабовладельцами.

— Да, легко представить, не так ли? — Адмирал негодующе покачал головой. — Но есть пороки, естественные для солдата и матроса. Эти у нас имеются во множестве, но это не те пороки, которые разлагают его боеспособность. Рабовладельчество — это порок, разлагающий все, к чему прикасается.

— Если ты так чувствуешь, что я могу сказать? — спросил Мартин Грант. — Я не могу предложить тебе другой альтернативы.

— А я не могу пустить все это на самотек, — сказал Лермонтов. Он зло стукнул по пульту управления, и Танит растаяла на экране. Земля более голубая и для Лермонтова куда более прекрасная выплыла из минутной черноты. — Дураки они там, внизу, — пробурчал он словно про себя. — И мы не лучше. Мартин, я все снова и снова спрашиваю себя, почему мы не можем ничего контролировать? Почему мы подхвачены, словно щепки в бешеном потоке? Люди могут направлять свою судьбу. Я знаю это. Так почему же мы так беспомощны?

— Ты спрашиваешь себя не чаще, чем я, — ответил Сенатор Грант. Голос его был низким и слабым. — По крайней мере, мы все еще пытаемся. Черт, у тебя же больше власти, чем у меня! У тебя есть Флот и есть тайные фонды, полученные с Танит. Господи, Сергей, если ты не можешь что-либо сделать, имея это…

— Я могу помочиться на пожар, — сказал Лермонтов. — И ничего больше, — он пожал плечами. — Так что, если это все, что я могу поделать, то я буду продолжать сливать воду. Ты выпьешь?

— Спасибо.

Лермонтов подошел к шкафу и достал бутылки. Его разговор с Гранд Сенатором Грантом никто другой никогда не слышал, даже годами бывшие при нем ординарцы.

— Прозит.

— Прозит.

Они выпили. Грант достал сигарету.

— Кстати, Сергей, что ты теперь собираешься делать с Фалькенбергом, раз с неприятностями на Танит покончено?

Лермонтов холодно улыбнулся.

— Я надеялся, что у тебя есть решение этого вопроса. У меня больше нет фондов…

— Деньги с Танит?

— Нужны в других местах, просто, чтобы удержать Флот от развала, — убежденно ответил Лермонтов.

— Тогда Фалькенбергу придется просто самому найти свой путь. С его репутацией у него не должно быть проблем, — сказал Грант. — А даже если и будут, у него станет не больше неприятностей, чем у нас.

Глава ТРИНАДЦАТАЯ

2093 год н.э.

Жара навалилась на сырые поля. Два часа до полудня из пятнадцати с лишним часов танитского солнечного дня были уже жаркими. Даже посреди зимы джунгли курились и в полдень, и вечером.

Небеса над полковым лагерем были желто-серыми. Местность понижалась на запад и переходила в болото, где фыркали, зарываясь поглубже в грязь, звери Вима. В самом лагере завис горячий, влажный, тяжелый воздух с густым запахом брожения и разложения.

Полковой лагерь был островком геометрической точности в хаосе джунглей и холмов. Все казармы из желтой утрамбованной земли находились на перпендикулярных друг к другу линиях. Каждая рота вытянулась в единую линию от коттеджа ее центуриона на одном конце до коттеджа старшего взводного сержанта на другом.

Широкая улица отделяла Ряд Центурионов от Линии Ротных Офицеров, а за тем, что было более короткой Линией Полевых Офицеров, пирамида неизбежно сужалась, пока на ее вершине неизбежно не оказывалось одинокое здание, где жил полковник. Другие офицеры жили со своими женами, а квартиры женатых рядовых сформировывали одну из сторон лагеря; но полковник жил один.

Визитер стоял с полковником и следил за церемонией смотра, развившейся в Англии времен королевы Анны, когда полковым командирам платили согласно силе их полков, а мастера смотров королевы должны были определять, что каждый, тянувший плату, в самом деле пройти смотр, или вообще существовал.

Визитер был историком-любителем и обозревал парад с кривой усмешкой. Война переменилась, и солдаты больше не маршировали сомкнутыми рядами, чтобы давать залпы по команде. Но полковникам снова платили согласно силам, которые они могли повести в бой.

— Доложить! — команда начальника строевой подготовки легко донеслась по открытому плацу до неподвижных сине-золотых каре.

— Первый батальон: Рота "Б" в дозоре. Отсутствующих без уважительных причин нет, сэр!

— Второй батальон: отсутствующих без уважительных причин нет, сэр!

— Третий батальон: отсутствующих без уважительных причин нет, сэр!

— Четвертый батальон: четверо в самоволке, сэр!

— Ай, как неловко, — произнес визитер sotto voce ( франц. см в словаре).

Полковник попытался улыбнуться, но у него это не получилось.

— Артиллерия: отсутствующих без уважительных причин нет, сэр!

— Разведвзвод в полном составе, сэр!

— Саперы в полном составе, сэр!

— Оружейный батальон: авиавзвод в дозоре. Батальон присутствует или в отчете за отсутствующих, сэр!

— Штабная рота: свободные от караула в строю, сэр!

Начальник строевой подготовки ответил на каждую честь, а потом четко повернулся и отдал честь полковнику.

— В полку четверо солдат отсутствуют без уважительной причины, сэр.

Полковник Фалькенберг отдал честь в ответ.

— Займите свое место.

Капитан Фаст сделал поворот кругом и промаршировал на свое место.

— Торжественным маршем, арш!

— Играй!

Оркестр заиграл военный марш, который, должно быть, был старым и в двадцатом веке. Полк построился в колонну и замаршировал по плацу. Когда роты достигали командиров, и солдаты вскидывали в унисон головы, вымпела и знамена приспускали в салюте, а офицеры и центурионы размашисто вращали саблями.

Визитер кивнул про себя. Это было не самое подходящее. В восемнадцатом веке демонстрации способности солдат маршировать строем, а младкомов и офицеров умело пользоваться шпагой имели прямое отношение к боеспособности. Теперь же — нет. И все-таки это была впечатляющая церемония.

— Слушай приказ! — главстаршина стал зачитывать со своей планшетки приказы о повышениях, расписания дежурств — повседневная деятельность полка, в то время, как визитер обливался потом.

— Очень впечатляюще, полковник, — похвалил он. — Наши вашингтонцы и в лучшие дни не выглядели так четко.

Джон Кристиан Фалькенберг холодно кивнул.

— Подразумеваете, что они могут быть не так хороши в бою, господин министр? Вы хотели бы демонстрацию иного рода?

Говард Баннистер пожал плечами.

— Что бы это доказало, полковник? Вам нужен найм, прежде чем полк пойдет к черту. Я не могу себе представить, что ловля беглецов на тюремной планете Кодоминиума сильно привлекает хороших ребят.

— Да. Когда впервые прибыли, дела обстояли не так просто.

— Это я тоже знаю. Сорок Второй был одной из наилучших частей десантных войск КД. Я никогда не понимал, почему распустили именно его? Я говорю о вашей нынешней ситуации с вашими войсками, застрявшими здесь без транспорта — вы ведь наверняка не собираетесь сделать Танит своей пожизненной штаб-квартирой?

Главстаршина Кальвин покончил с приказами на день и терпеливо ждал инструкций. Полковник Фалькенберг изучал своих солдат в ярких мундирах, стоявших по стойке «смирно» под палящим танитским солнцем. На миг на его лице могла заиграть легкая улыбка. Было мало людей из четырех тысяч, чьих имен и историй он не знал.

Лейтенант Фаркхар был партийным функционером, навязанным ему, когда Сорок Второй наняли политизировать Хэдли. Он стал хорошим офицером и выбрал возможность уехать с полком после дела. Рядовой Алькасар был задумчивым великаном с неутолимой жаждой, самый медлительный солдат в роте "К", но он мог поднять в пять раз больше собственного веса и спрятаться в любой местности. Дюжины, тысячи бойцов, каждый с собственными сильными и слабыми сторонами, складывались в полк наемных солдат без шансов отправиться по домам и неприятным будущим, если они не уберутся с Танит.

— Главстаршина!

— Сэр!

— Вы останетесь со мной и засечете время. Трубач, играй «Седлай», «С полной выкладкой» и «Товсь на борт».

— Сэр! — трубач был седоватый ветеран с капральскими лычками. Он поднял сверкающий инструмент с синими и золотыми кисточками, и по плацу полились маршевые ноты. Прежде, чем они замерли, стройные ряды растворились в массах бегущих солдат.

Суматохи было меньше, чем ожидал Говард Баннистер. Казалось, прошло невероятно короткое время прежде, чем первые солдаты снова стали строиться. Они выбегали из казарм мелкими группами, по несколько человек на каждую роту, потом еще, еще и, наконец, поток разрозненных солдат. Теперь вместо ярких цветов было тусклое разнообразие выпирающей над немурлоновыми доспехами синтекожи. Яркая надраенность исчезла с оружия. Фуражки были заменены боевыми касками, сверкающие сапоги — сапогами из кожи помягче. Когда полк построился, Баннистер повернулся к полковнику:

— А почему трубы? По-моему, это довольно несовременно.

Фалькенберг пожал плечами.

— Вы бы предпочли, чтобы приказ кричали? Вы должны помнить, господин министр, наемники живут в гарнизонах так же, как и в боях. Трубы напоминают им, что они солдаты.

— Думаю…

— Время, главстаршина, — потребовал начальник строевой подготовки.

— Одиннадцать минут, восемнадцать секунд, сэр.

— Вы пытаетесь сказать, что солдаты сейчас готовы грузиться на корабли? — спросил Говард Баннистер. Выражение его лица показывало вежливое недоверие.

— Собрать снаряжение оружейного и артиллерийского батальонов потребовало бы больше времени, но пехота может подняться на борт корабля прямо сейчас.

— Я считаю, что в это трудно поверить — солдаты, конечно, знали, что это только тренировка.

— Откуда бы им это знать?

Баннистер рассмеялся. Он был крепким мужчиной, одетым в дорогой деловой костюм, присыпанный сигарным пеплом спереди. Часть пепла улетела, когда он рассмеялся.

— Ну, вы и главстаршина все еще в парадной форме.

— Оглянитесь, — предложил Фалькенберг.

Баннистер оглянулся. Караул Фалькенберга и их трубач были попрежнему на своих местах с их сине-зеленым обмундированием, дико контрастировавшим с мрачной синтекожей, построившихся с ними других.

— Наше снаряжение у штабной роты, — объяснил Фалькенберг. — Главстаршина!

— Сэр!

— Мы с мистером Баннистером проинспектируем войска.

— Сэр!

Когда Фалькенберг и его визитер покинули смотровую площадку, Кальвин встал в строй к дежурному отделению позади него.

— Выберите пару наугад, — посоветовал Фалькенберг. — Здесь жарко, как минимум сорок градусов.

Баннистер думал то же самое.

— Да, нет смысла быть слишком жестоким с солдатами. В их доспехах им, должно быть, невыносимо.

— Я думал не о солдатах, — ответил Фалькенберг.

Военный министр выбрал для осмотра роту "Л" Третьего Батальона. Солдаты все выглядели одинаковыми, если не считать размеров. Он искал что-нибудь выделяющееся: незастегнутый ремень, что-нибудь, указывающее на индивидуальное отличие, но ничего не нашел. Баннистер приблизился к покрытому ранами рядовому, выглядевшему лет на сорок. С регенерационной терапией он мог бы снова стать наполовину моложе.

— Вот этого.

— Висорик, выйти из строя! — приказал Кальвин. — Выложите свое снаряжение.

— Сэр! — рядовой Висорик вроде бы тонко улыбнулся, но Баннистер в этом не был точно уверен. Он легко скинул с плеч ранец с рамой и поставил его на землю. Штабное отделение помогло ему разложить его нейлоновый маскхалат, и Висорик опустошил свой ранец, раскладывая каждый предмет в отдельности: новоабердинская семимиллиметровая полуавтоматическая винтовка с обоймой на десять патронов и пятидесятизарядным магазином, полным и, как и винтовка, безупречно чистым; патронташ, нейлоновый ремень со штыками, пять гранат, флягой, ложкой, стальной кружкой, служившими столовым набором рядового, плащ— палатка и пончо, нижнее белье в сетку, слои одежды.

— Заметьте, что он экипирован для любого климата, — прокомментировал это Фалькенберг. — Он будет ожидать, что его снабдят специальным снаряжением для неземной среды, но он может жить с тем, что у него есть на любой, пригодной для обитания планете.

— Да, — Баннистер следил с интересом: ранец не казался тяжелым, но Висорик продолжал вытаскивать из него снаряжение. Аптечка первой помощи, снаряжение и защитные таблетки для химической войны, концентрированные полевые пайки: порошковые супы и напиток, крошечная полевая керосинка.

— Что это? — спросил Баннистер. — Все солдаты носят их?

— Один на каждый манипул, сэр, — ответил Висорик.

— Его доля из общего снаряжения пятерки солдат, — пояснил Фалькенберг. — Монитор, трое солдат и рекрут составляют основную боевую единицу данной части, и мы стараемся держать манипулы на самообеспечении.

Из ранца появлялось новое снаряжение. Многое в нем было из легких сплавов, но Баннистер гадал, какой же будет общий вес. Саперная лопатка, колышки для палатки, нейлоновые веревки, миниатюрный автоген, еще полевое снаряжение для полевого ремонта как механизмов, так и немурлоновых доспехов, инфракрасный прицел для винтовки, маленькая пластиковая труба полметра длиной и восемь сантиметров в диаметре.

— А это? — спросил Баннистер.

— Противовоздушная ракета, — сообщил ему Фалькенберг. — Неэффективна против скоростных реактивных самолетов, но вертолеты сбивает в девяноста пяти случаев из ста. Имеет также некоторую пригодность против танков. Мы не любим, чтобы солдаты слишком зависели от частей с тяжелым вооружением.

— Понимаю. Ваши солдаты кажутся хорошо экипированными, полковник, — прокомментировал Баннистер. — Это, должно быть, их сильно отягощает.

— Двадцать один килограмм в стандартном гравиполе, — ответил Фалькенберг. — Здесь больше, на Вашингтоне немного меньше. Каждый солдат носит недельный паек, боеприпасы для короткой схватки и достаточно снаряжения, чтобы прожить в поле.

— А что это за подсумок у него на ремне? — заинтересовался Баннистер.

Фалькенберг пожал плечами.

— Личное имущество. Вероятно, все, чем он владеет. Если вы хотите это изучить, вам надо будет спросить разрешения у Висорика.

— Не имеет значения. Благодарю вас, рядовой Висорик, — Говард Баннистер извлек из внутреннего кармана яркий цветастый платок и вытер им лоб. — Ладно, полковник, вы убедительны, или ваши солдаты таковы. Давайте пройдем к вам в кабинет и поговорим о деньгах.

Когда они ушли, Висорик и Главстаршина Кальвин обменялись многозначительным подмаргиванием, в то время, как монитор Харцингер испустил вздох облегчения. Только представить себе, что эта визитствующая важная шишка выбрала рекрута Латтерби! Черт, этот парень собственного зада не смог бы найти обеими руками.

Глава ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

В кабинете Фалькенберга было жарко. Это была просторная комната, и вентилятор на потолке безуспешно пытался создать ветерок. Все было влажным от мокрого воздуха танитских джунглей. Говард Баннистер подумал, что он увидел плесень, растущую в узком пространстве между шкафчиком и стеной.

По контрасту с самой комнатой мебель была хорошей выделки. Она была вырезана вручную и являлась продуктом сотен часов солдатского труда, которые могли мало что дать своему командиру, кроме времени. Они привлекли к заговору главстаршину Кальвина, поручив ему уговорить Фалькенберга отправиться в инспекционный тур, пока они уволокли его старое, строго функциональное полевое снаряжение и заменили его оборудованием столь же легким и полезным, но украшенным боевыми сценами.

Стол был большим и абсолютно голым. На одной стороне в пределах досягаемости был стол, покрытый бумагами. На другой стороне двухметровый куб показывал местные звезды с обитаемыми планетами. Средства связи были встроены в длинный шкаф на ножках, в котором также хранилось виски. Фалькенберг предложил своему визитеру выпить.

— Нельзя ли нам чего-нибудь со льдом?

— Конечно, — Фалькенберг повернулся к шкафу и повысил голос, говоря с отчетливой переменой в тоне. — Ординарец, два джина с тоником и много льда, будьте любезны. Это будет удовлетворительно, господин министр?

— Да, спасибо, — Баннистер не привык, чтобы электроника была столь обычным делом. — Слушайте, нам нет нужды спорить. Мне нужны солдаты, а вам нужно убраться с этой планеты. Вот так все просто.

— Едва ли, — ответил Фалькенберг. — Вы еще упоминали о деньгах.

Говард пожал плечами.

— У меня их немного. У Вашингтона чертовски мало экспорта. Франклин высушил его блокадой. Наша транспортировка и зарплата используют большую часть того, что у нас есть. Но я полагаю, что вы уже знаете это — мне говорили, что у вас есть доступ к источникам разведки флота.

— У меня есть свои каналы, — пожал плечами Фалькенберг. — Вы, конечно, приготовились положить нам за обратный проезд плату на хранение на Даяне.

— Да, — Баннистер был поражен: «В Даяне?». — У вас все-таки есть источники. Я думал, наши переговоры с Новым Иерусалимом были тайной. Ладно, мы договорились с Даяном организовать перевозку. Это потребовало все наши наличные. Так что все прочее — условные деньги. Мы, однако, можем предложить кое-что, нужное вам. Землю, хорошую землю и постоянную базу, которая намного приятней, чем танитская. Мы можем также предложить — ну, шанс быть частью свободной и независимой нации, хотя я не ожидаю, что это много значит для вас.

Фалькенберг кивнул.

— Вот поэтому вы и извините, — он замолк, когда ординарец принес поднос со звякающими стаканами. Солдат был в боевом комбинезоне, и через плечо у него висела винтовка. — Вам надо, чтобы солдаты снова показали себя?

Баннистер поколебался.

— Думаю, что нет.

— Ординарец, попросите главстаршину играть отбой. Свободны, — он снова посмотрел на Баннистера. — Итак, вы у нас потому, что вам нечего предложить. Новые демократы на Фридланде достаточно счастливы своей базой, так же, как и шотландцы на Ковенанте. Занаду хочет твердые наличные прежде, чем кинуть войска в бой. Вы можете найти каких-нибудь поскребышей на Земле, но в данный момент мы единственная первоклассная боевая часть в полосе невезения — что заставляет вас думать, что нам настолько тяжело, господин министр? Ваше дело на Вашингтоне проиграно, не так ли?

— Не для нас, — Говард Баннистер вздохнул. Несмотря на свои размеры, он походил на шар, из которого выпустили воздух. — Ладно, наемники Франклина разбили последнюю имевшуюся у нас организованную полевую армию. Сопротивление — это все партизанские операции, а мы с вами знаем, что этим не победить. Нам нужна организованная сила, чтобы собраться вокруг нее, но ее нет. Господи боже, нет ее у нас! — Баннистер вспомнил неровные холмы и леса, выщербленные горы с заснеженными вершинами, с долинами с густым и прохладным воздухом, где были ранчо. Он вспомнил равнины, золотившиеся мутировавшей пшеницей, и колыхающиеся кистями исконно вашингтонского злака, рябившего на ветру. Армия патриотов снова шла в бой — последний бой.

Они шли с песнями в сердцах. Дело их было правое, и после регулярной армии разгрома Франклина перед ними были только наемники. Свободные люди против наймитов в последней кампании.

Патриоты вступили на равнину перед столицей, уверенные, что наемники никогда не смогут выстоять против них. А враг не побежал. Лишенные юмора шотландские полки прогрызлись сквозь их пехоту, в то время, как Фриндландские танковые эскадроны прорвались на фланге далеко в тыл, уничтожая линии снабжения и захватывая штабы. Армия ВАшингтона не столько была разбита, сколько растворилась, превратившись в изолированные группы бойцов, чей энтузиазм не мог тягаться с железной дисциплиной наемников.За три недели они потеряли все, что приобрели за два года войны.

Но все же планета по-прежнему была мало заселена. Франклинская конфедерация имела мало солдат и не могла себе позволить держать на оккупационной службе большие группы наемников. Подальше в горах и на равнинах поселения бурлили и готовы были снова взбунтоваться. Потребуется лишь крохотная искорка, чтобы поднять их.

— У нас есть шанс, полковник. Я не стал бы тратить зря наших денег и рисковать жизнями наших людей, если бы этого не думал. Позвольте мне показать вам. Карта у меня с собой.

— Покажите мне на этой, — Фалькенберг выдвинул ящик стола, открыв маленькую панель ввода данных. Он коснулся клавиш, и полупрозрачная серая поверхность стола растворилась в цвете. Сложилась полярная проекция Вашингтона.

Там был только один континент, бесформенная масса, прилегающая к верхушке планеты. От 25' северной широты до южного полюса не было ничего, кроме воды. Земля выше была изрезана огромными заливами и почти окружающими сушу морями. Городки показывались как сеть красных точек по узкой полоске земли, доходившей до уровня 30'-50'.

— У вас не так уж и много земли для проживания, — заметил Фалькенберг. — Полоса в тысячу километров шириной на четыре тысячи длиной. Почему, кстати, Вашингтон?

— Первопоселенцы имели предков в штате Вашингтон. И климат тоже схожий. Франклин — соседняя планета. Там больше промышленности, чем у нас, но даже еще меньше посевной земли. Заселена, по большей части, южанами США, они называют себя Конфедерацией. Вашингтон — вторичная колония с Франклина.

Фалькенберг издал смешок.

— Диссиденты из диссидентской колонии. Вы, должно быть, чертовски независимые ребята.

— Настолько независимые, что мы не собираемся позволять Франклину управлять нашей жизнью! Они обращаются с нами, словно с принадлежащими им иждивенцами, и мы не собираемся этого сносить!

— Вам придется это сносить, если вы не сможете достать когонибудь сражаться за вас, — грубо напомнил ему Фалькенберг. — Итак, вы нам предлагаете транспортировку туда, залог для нашего возвращения, минимум платы войскам и землю для поселения?

— Да, совершенно верно. Вы можете использовать залог на возврат позже своих не-бойцов. Или превратить его в наличные. Но это все деньги, которые мы можем предложить, полковник. «И будь ты проклят. Тебе на все наплевать, но я вынужден иметь дело с тобой. Пока.»

— Да, — Фалькенберг кисло разглядывал карту. — Мы столкнемся с ядерным?

— У них есть кое-что, но и у нас тоже. Мы скрыли свое в столице Франклина, чтобы уравнять шансы.

— Угу, — Фалькенберг кивнул. Ситуация не была необычной. Флот КД все еще пытался проводить запрет на это дело. — У них есть еще те Ковнантские Хайландеры, что высекли вас в прошлый раз?

Баннистер моргнул при таком упоминании.

— Черт побери, в том сражении были убиты хорошие люди, и вы не имеете права…

— У них есть еще ковнантцы, господин министр? — повторил Фалькенберг.

— — Да. Плюс бригада фридландских танков и еще десять тысяч земных наемников на гарнизонной службе.

Фалькенберг презрительно фыркнул. Никто не был высокого мнения о пушечном мясе с Земли. Лучшие земные вояки вступали в растущие национальные армии. Баннистер, соглашаясь, кивнул.

— Потом есть около восьми тысяч солдат-конфедератов, исконно франклинских войск, которые не чета нашим вашингтонцам.

— Надейтесь. Но не сбрасывайте Франклин со счетов. Они собирают ядро чертовски хороших боевых сил, мистер Баннистер, — как вам известно. Я так понимаю, что у них есть планы дальнейших завоеваний, коль скоро они укрепят власть на новом Вашингтоне.

Баннистер осторожно согласился.

— Это главная причина, почему мы дошли до такого отчаяния, полковник. Мы не купим мира, отдавшись Конфедерации, потому что они замыслили дать бой Кодоминиуму, когда смогут построить флот. Я не понимаю, почему ВКФ КД не обращает внимания на мелкий замысел Франклина, но Земля явно не собирается ничего делать. Через несколько лет конфедераты будут иметь свой флот и станут столь же сильны, как Занаду или Дунай, достаточно сильны, чтобы дать КД настоящий бой.

— Вы чересчур изолированны, — ответил Фалькенберг. — Гранд Сенат не сохранил сил Флоту, достаточных даже для удержания того, что у КД уже есть, не говоря уже о том, чтобы найти деньги для вмешательства в вашем секторе. Эти близорукие ублюдки носятся, устраивая пожары, а те немногие сенаторы, которые смотрят на десять лет вперед, не имеют никакого влияния, — он вдруг тряхнул головой. — Но это не наша проблема. Ладно, что насчет безопасной высадки? У меня нет десантных шлюпок, и я сомневаюсь, что у вас есть деньги для проката их у Даяна.

— Дело тяжелое, — признал Баннистер. — Но через блокадные спутники можно проскочить. Приливы на Новом Вашингтоне огромные, но мы знаем свои берега. Даянский капитан может высадить вас ночью. Вот здесь, или там… — мятежный военный министр указал множество глубоких заливов и фиордов на изрезанном побережье, яркие голубые брызги на карте стола. — У вас будет примерно два часа стоячей воды. В любом случае это все время, что у вас будет, прежде чем спутникишпионы конфедератов заметят корабль.

Глава ПЯТНАДЦАТАЯ

Роджер Гастингс привлек к себе свою хорошенькую женубрюнетку и прислонился к решетке очага. Поза получилась красивой, и фотографы сделали несколько снимков. Она умоляли позволить им еще, но Гастингс покачал головой.

— Хватит, ребята, хватит! Я принес присягу как мэр Алланспорта, а вы думаете, видно, что я — генерал-губернатор всей планеты!

— Но дайте нам заявление, — взмолились репортеры. — Будете ли вы поддерживать планы Конфедерации по перевооружению? Я так понял, что плавильник переоборудуется для производства оружейных сплавов на космические корабли…

— Я сказал — ХВАТИТ, — скомандовал Роджер. — Идите лучше выпейте.

Репортеры неохотно рассеялись.

— Нетерпеливые ребята, — сказал Гастингс жене. — Жалко, что тут только маленькая газета.

— Ты попал бы в столичную «Таймс», если бы был способен доставить туда фотографии, — засмеялась Хуанита. — Но это был хороший вопрос, Роджер. Что ты собираешься делать относительно военной политики Франклина? Что случится с Харли, когда они примутся расширять Конфедерацию? — веселье исчезло с ее лица, когда она подумала об их сыне в армии.

— Я мало что могу сделать. С мэром Алланспорта не советуются по делам высшей политики. Черт побери, милая, не заводи и ты меня тоже. Сегодня слишком радостный день.

Дом Гастингса из карьерного камня стоял высоко на холме над заливом Нанаимо. Ниже расползался на холме Алланспорт, протянувшийся почти до самой приливной черты, шедшей вдоль омываемых бесконечным прибоем песчаных пляжей. По ночам они слышали рокот волн.

Они держались за руки и смотрели на море за островом, создававшим алланспортскую гавань.

— Надвигается! — сказал Роджер. Он показал на стену несущейся воды высотой в два метра. Прилив прокатится до конца острова Наада, а потом забурлит обратно к городу.

— Жаль бедных моряков, — посочувствовала Хуанита.

Роджер пожал печами.

— Контейнеровоз заякорен достаточно хорошо.

Они следили за стопятидесятиметровым судном, швыряемым приливом. Течение настигло его почти на траверзе, и оно опасно закачалось прежде, чем развернуться на своих цепях и направиться в поток приливных вод. Казалось, ничто не сможет удержать его, но эти цепи были сделаны в литейных Роджера, и он знал их крепость.

— Это был приятный день, — вздохнула Хуанита.

Их дом находился в одной из крупных озелененных общин, тянувшихся вверх по холму от Алланспорта, и празднование вылилось из их двора через сад и во дворы соседей. Портативные бары, обслуживаемые активистами предвыборной кампании Роджера распределяли бесконечные запасы местных вин и бренди.

На западе сосед-близнец Нового Вашингтона, Франклин, висел на своем вечном месте. Когда закат повел к концу ново-вашингтонский двадцатичасовой день, он прошел путь от пылающего шара в ярком дневном небе до горбатой лучины в темноте, а затем быстро расширился. По облачному лику Франклина заплясали красноватые тени.

Роджер и Хуанита молча стояли, любуясь звездами, планетой. закатом. Алланспорт был первопроходческим городком на незначительной планете, но он был родной, и они любили его.

Вечер по случаю вступления в должность был опустошающе успешным. Роджер с радостью пошел в гостиную в то время, как Хуанита поднялась по лестнице уложить в постель их сонных детей. Как управляющий плавильным и литейным заводами, Роджер имел один из наилучших домов на всем полуострове Фанье. Дом стоял высокий и гордый — большой каменный особняк в старом стиле с широкой прихожей и отделанными панелями комнатами. Теперь к нему присоединился в его любимой небольшой гостиной Мартин.

— Еще раз поздравляю, Роджер, — прогудел полковник Ардуэй. — Мы все будем за тебя горой.

Слова эти были больше, чем обычное похлопывание по плечу в день вступления в должность. Хотя сын Ардуэя, Иоганн, был женат на дочери Роджера, полковник был против избрания Роджера, а Ардуэй имел много последователей среди лоялистов твердой линии в Алланспорте. Он был также командиром местного ополчения. Иоганн получил капитанское звание. Собственный сын Роджера, Харли, был всего лишь лейтенантом, но зато в регулярных войсках.

— Ты сообщил Харли о своей победе? — спросил Ардуэй.

— Нельзя. Связь с Ванкувером исчезла. Фактически, если уж о том речь, вся наша связь в данный момент пропала.

Ардуэй флегматично кивнул. Алланспорт был единственным городом на полуострове, в доброй тысяче километров от ближайших поселений. Новый Вашингтон находился так близко к своему солнцу — красному карлику, что потеря связи была обычным делом. В большей части года из пятидесяти двух дней. Когда начался мятеж, планировалось продолжить подводный кабель до Престон-Бея, а теперь, когда с ним было покончено, работы должны были начаться снова.

— Я серьезно говорю о том, что я за тебя, — повторил Ардуэй. — Я все еще думаю, что ты неправ, но в этом деле не может быть больше одной политики. Я надеюсь, что она сработает.

— Слушай, Мартин, мы не можем продолжать обращаться с мятежниками, слово с предателями. Мы слишком сильно в них нуждаемся. Здесь мало мятежников, но если я стану проводить в жизнь законы о конфискации, то это вызовет негодование на востоке. Хватит с нас кровавой бойни, — Роджер потянулся и зевнул. — Извини. День был тяжелый, а я уж давненько не добываю камень в карьере. Бывали времена, когда я мог вкалывать весь день и пить всю ночь.

Ардуэй пожал плечами. Подобно Гастингсу, он некогда был горняком, но в отличие от мэра он не держался в форме. Он не был толстым, но стал крупным, лысеющим, округлым человечком с брюшком, переваливающимся через широкий гарнизонный ремень. Это портило его внешность, когда он носил военную форму, что он делал, как только возможно.

— Во главе ты, Роджер. Я не стану у тебя на пути. Может быть, ты даже сможешь заполучить старые мятежные семьи на свою сторону против этой проталкиваемой Франклином глупой империалистической авантюры. Видит бог, у нас достаточно проблем дома и без того, чтобы искать новые. По моему мнению… Что там, черт возьми, происходит?

В городе внизу кто-то кричал.

— Господи боже, это были выстрелы? — спросил Роджер. — Нам лучше выяснить, — он неохотно вытолкнул себя из легкого кожаного кресла. — Алло, алло… Что это? Телефон не работает, Мартин. Оглох.

— Это были выстрелы, — заключил полковник Ардуэй. — Не нравится мне это — мятежники? В полдень нынче пришел контейнеровоз, но ты же не думаешь, что мятежники были у него на борту? Нам лучше спуститься и посмотреть. Ты уверен, что телефон оглох?

— Совсем оглох, — спокойно сказал Гастингс. — Господи, надеюсь, это не новый мятеж. Однако, вызови своих солдат.

— Верно, — Ардуэй достал из подсумка на ремне карманный передатчик. Он говорил в него с возрастающим волнением. — Роджер, там что-то случилось! Я не получаю ничего, кроме радиошумов. Кто-то забивает всю полосу коммуникаций.

— Чепуха. Мы близки к периастрию (аналогично нашему перигелию). Это вызвано солнечными пятнами, — Гастингс говорил уверенно, но мысленно молился, чтобы только не началась новая война. Она не была бы угрозой для Алланспорта и полуострова — здесь было не больше кучкимятежников, но войска вызовут на восток сражаться в мятежных районах, вроде Форд Хайтс и колумбийской долины. Это было так пакостно! Он помнил горящие ранчо и плантации во время последней вспышки мятежа.

— Черт их всех побери, неужели это люди не знают, что потеряют в этих войнах больше, чем стоят их наемники Франклина? — но он уже говорил для пустой комнаты. Полковник Ардуэй выскочил из дома и призвал соседей выходить с военным снаряжением.

Роджер последовал за ним. На западе Франклин заливал ночь светом, в десять раз перекрывавшим лучшие усилия луны на Земле. Из главной части города по широкой улице приближались солдаты.

— Кто? Черт возьми, это не мятежники, — крикнул Гастингс. Это были бойцы в обмундировании из синтекожи, и они двигались слишком четко. Это были регулярные войска.

Раздался рев моторов. Над головой прошла волна вертолетов. Роджер услышал за посадками шум машин, и, по крайней мере, двести солдат целеустремленно побежали по улице к его дому. У каждого дома ниже пятерка солдат отделилась от колонны.

— Выходи! Ополченцы, выходи! Мятежники! — кричал полковник Ардуэй. С ним была дюжина людей, все без доспехов, и их наилучшим оружием были винтовки.

— В укрытие! Свободный огонь! — пронзительно крикнул Ардуэй. Его голос нес в себе решимость, но явно чувствовался страх. — Роджер, проклятый дурак, убирайся в дом!

— Но… — наступавшие солдаты были уже в ста метрах от них. Один из ополченцев Ардуэя выстрелил из автоматической винтовки из соседнего дома. Одетые в кожу солдаты рассыпались, и кто-то выкрикнул приказ.

Огонь хлестнул и прочесал стену дома. Роджер стоял в переднем дворе, ошеломленный, не верящий своим глазам, когда под ярким красноватым светом Франклина продолжался этот кошмар. Солдаты снова наступали, и больше не было никакого сопротивления со стороны ополченцев.

ВСЕ ПРОИЗОШЛО ТАК БЫСТРО. Даже когда Роджер подумал это, кожаные ряды солдат добрались до него. Офицер поднял мегафон.

— Я ПРИЗЫВАЮ ВАС СДАТЬСЯ ИМЕНЕМ СВОБОДНЫХ ШТАТОВ ВАШИНГТОНА. ОСТАВАЙТЕСЬ В СВОИХ ДОМАХ И НЕ ПЫТАЙТЕСЬ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ. В ВООРУЖЕННЫХ ЛЮДЕЙ БУДУТ СТРЕЛЯТЬ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ.

Подразделение из пяти бойцов пробежало мимо Роджера в переднюю дверь его дома. Это вывело его из шока.

— Хуанита! — закричал он и кинулся бежать к дому.

— СТОЙ! СТОЙ, СТРЕЛЯЕМ! ЭЙ, ТЫ, СТОЙ!

Роджер побежал дальше, не обращая внимания.

— ОТДЕЛЕНИЕ, ОГОНЬ!

— ОТМЕНИТЬ ТОТ ПРИКАЗ!

Когда Роджер добрался до дома, один из солдат схватил его и отшвырнул к стене.

— Стой на месте, — мрачно посоветовал вояка. — Монитор, у меня пленный.

В широком входе появился еще один солдат. Он держал в руках планшетку и посмотрел на адрес дома, сверяя его со своими документами.

— Мистер Роджер Гастингс? — спросил он.

Роджер ошарашенно кивнул. Потом он сообразил, что лучше будет не признаваться. — Нет. Я…

— Не выйдет, — отрезал солдат. У меня есть ваше фото, мистер мэр.

Роджер снова кивнул. Кто был этот человек? Акцентов существовало множество, а офицер с планшеткой обладал еще одним.

— Кто вы? — спросил Роджер.

— Лейтенант Джейми Фаркхар из Легиона наемников Фалькенберга, действующий по поручению свободный штатов Вашингтона. Вы под военным арестом, мистер мэр.

Снаружи снова послышалась стрельба. Дом Роджера не затронуло. Все выглядело абсолютно ординарно. Это добавляло ужаса.

Голос сверху крикнул:

— Его жена и дети здесь наверху, лейтенант.

— Спасибо, монитор. Попросите даму спуститься, пожалуйста. Мистер мэр, не беспокойтесь, пожалуйста, о своей семье. Мы не воюем со штатскими.

С улицы снова донеслись выстрелы.

В голове Роджера кипели тысячи вопросов. Он стоял, ошеломленно пытаясь привести их в какой-то порядок.

— Вы застрелили полковника Ардуэя? Кто там стреляет?

— Если вы имеете в виду толстяка в мундире, то он достаточно цел. Мы взяли его под арест. К несчастью, некоторые из ваших ополченцев игнорировали приказ сдаваться, и им придется плохо.

Словно в подтверждение сказанного раздался приглушенный взрыв гранаты, затем на автоматную очередь ответил медленный прицельный огонь автоматической винтовки. Звуки боя откатились за гребень холма, но дробь перестрелки и выкрикиваемые приказы доносились и сквозь грохот прибоя.

Фаркхар справился с планшетом.

— Мэр Гастингс и полковник Ардуэй. Да, благодарю вас за его опознание. У меня приказ отвести вас обоих на командный пост. Монитор!

— Сэр!

— Ваш манипул останется здесь в карауле. Вы не давайте никому входить в этот дом. Будьте вежливы с миссис Гастингс, но держите ее и детей здесь. Если будет какая-нибудь попытка грабежа, вы воспрепятствуете ей. Эта улица находится под защитой Полка. Понятно?

— Сэр!

Худощавый офицер удовлетворенно кивнул.

— Если вы пройдете со мной, мистер мэр, за деревьями ждет машина.

Когда Роджер немо последовал за ним, он увидел часы в прихожей. Он дал присягу мэра меньше одиннадцати часов назад.

Командный пункт Полка расположился в палате заседаний Городского Совета с кабинетом Фалькенберга в небольшой примыкающей комнате.Само помещение совета было заполнено электронным оборудованием, и по нему постоянно сновали связисты, покуда майор Сэвидж и капитан Фаст управляли военным покорением Алланспорта. Фалькенберг следил за развитием ситуации по картам на поверхности стола.

— Это было так быстро! — говорил Говард Баннистер. Молодой военный министр недоверчиво покачал головой. — Я никогда не думал, что вы сможете это сделать.

Фалькенберг пожал плечами.

— Легкая пехота может двигаться быстро, господин министр. Но это стоило нам немало. Нам пришлось оставить на орбите артиллерийский обоз с большинством наших машин. Я могу экипироваться трофейным имуществом, но с транспортом у нас будет небольшая нехватка, — он наблюдал, как на секунду огоньки на дисплее смущенно замигали прежде, чем возобновить движение красных огоньков в зеленые.

— Но теперь вы без артиллерии, — произнес Баннистер. — И у меня ее нет.

— Нельзя иметь и то, и другое. Мы имели меньше часа на высадку и убирание даянских шлюпок с планеты прежде, чем пролетит спутникшпион. Теперь у нас есть город, и никто не знает, что мы высадились. Если все пойдет, как надо, Конфедераты впервые узнают о нас, когда их спутник-шпион перестанет работать.

— Нам выпала кое-какая удача, — заметил Баннистер. — Судно в порту, вышедшая из строя связь на материке…

— Не путайте удачу с факторами решения, — ответил Фалькенберг. — Почему бы я выбрал изолированную дыру, полную лоялистов, если бы тут не было некоторых преимуществ?

Лично он-то знал, в чем дело: телефонный разговор, подслушанный просочившимися разведчиками, почти неохраняемая электростанция, павшая после трех минут короткого боя, — это все была удача, на которую можно было рассчитывать с хорошими солдатами, но все равно удача.

— Извините, — он коснулся кнопки в ответ на низкую гудящую ноту. — Да?

— Подходит поезд с рудников, Джон Кристиан, — доложил майор Сэвидж. — Мы заняли вокзал. Нам позволить ему пройти мимо перекрытия на окраине города?

— Разумеется. Держись плана, Джерри. Спасибо.

Горняки, ехавшие домой после недели работы на склонах кратера Рейнир, получат сюрприз.

Они ждали, пока все огоньки не сменились на зеленые. Все объекты были взяты. Электростанции, коммуникации, дома ведущих граждан, общественные здания, железнодорожный вокзал и аэропорт, полицейский участок… Алланспорт и его одиннадцать тысяч граждан были под контролем. Таймер дисплея отсчитывал последние минуты, пока не пройдет над головой спутник-шпион.

Фалькенберг сказал в интерком:

— Главстаршина, у вас есть двадцать минут, чтобы добиться нормального вида этого города на это время ночи. Проследите.

— Сэр! — лишенный эмоций голос Кальвина был успокаивающим.

— В любом случае, я не думаю, что Конфедераты тратят много времени на изучение фотографии этого захолустья, — сказал Фалькенберг Баннистеру. — Но лучше всего не идти на риск.

Заревели моторы, когда машины и вертолеты были укрыты. Еще один вертолет пролетел над городом, выискивая, нет ли чего, выдающего их присутствия.

— Как только эта штука пролетит, отправить войска на борт контейнеровоза, — приказал Фалькенберг. — И пришлите капитана Свободу, мэра Гастингса и местного полковника-ополченца Ардуэя, кажется.

— Да, сэр, — ответил Кальвин. — Полковник Мартин Ардуэй. Я посмотрю, годен ли он к этому, полковник.

— «Годен ли?» Он что, ранен, главстаршина?

— У него был пистолет, полковник. Двенадцатимиллиметровая штука, большой заряд, медленная пуля, не может пробить доспехов, но он наставил шишек двум солдатам. Монитор Бадников успокоил его прикладом винтовки. Хирург говорит, что с ним полный порядок.

— Порядок. Если он способен идти, я хочу, чтобы он был здесь.

— Сэр.

Фалькенберг снова повернулся к столу и воспользовался компьютером для создания планетарной карты.

— Куда отсюда должен был плыть контейнеровоз, мистер Баннистер?

Министр указал курс.

— Он стал бы и станет оставаться в пределах цепочки этих островов. На этой планете никто, кроме самоубийц, не направляет кораблей в открытое море. Безо всякой земли, ослабляющей их, волны в штормы доходят до шестидесяти метров, — он показал путь от Алланспорта к мысу Титан, затем через цепочку островов в море Матросов. — большинство кораблей останавливаются в Престон-Бее, чтобы доставить металлоизделия для ранчо на плато Форд Хайтс. Весь этот район — территория Патриотов, и вы сможете освободить его одним ударом.

Фалькенберг изучил карту, а затем сказал:

— Нет. Так, значит, большинство кораблей останавливаются тут, а некоторые плывут прямо в Асторию? — он показал на город в тысяче километров от Престон-Бея.

— Да, иногда. Но Конфедераты держат в Астории большой гарнизон, полковник. Намного больше, чем в Престон-Бее. Зачем плыть двадцать пять сотен километров, чтобы сражаться с большими вражескими силами, когда есть хорошая патриотическая местность на полдороги?

— По той же причине, по какой Конфедераты не поставили в Престон— Бее больших сил. Этот район изолированный. Ранчо Форд Хайтс рассеяны — смотрите, господин министр. Если мы возьмем Асторию,у нас будет ключ ко всей долине реки Колумбии. Конфедераты не будут знать, собираемся ли мы двигаться на север к Доунс Ферри, на восток к Гранд Фокс и дальше, на столичную равнину, или на запад к Форд Хайтс. Если я возьму сперва Престон-Бей, они будут знать, что я намерен делать, потому что есть только одно, что нормальный человек может сделать оттуда.

— Но народ Колумбийской долины не надежен! Мы не получим хороших рекрутов!…

Их прервал стук в дверь. Главстаршина Кальвин препроводил в комнату Роджера Гастингса и Маритана Ардуэя. У ополченца был синяк под левым глазом и перевязана щека.

Фалькенберг поднялся, чтобы его представили, и протянул руку, которую Роджер Гастингс игнорировал. Ардуэй несколько секунд стоял недвижим, потом подал свою.

— Не стану говорить, что я рад вас видеть, полковник Фалькенберг, но поздравляю с хорошо проведенной операцией.

— Благодарю вас, полковник. Садитесь, пожалуйста, господа. Вы знакомы с капитаном Свободой, моим провостом? — Фалькенберг показал на долговязого офицера в боевом обмундировании, вошедшего с ними. — Капитан Свобода будет комендантом в этом городе, когда уйдет Сорок Второй.

Глаза Ардуэя заинтересованно сузились. Фалькенберг улыбнулся.

— Вы увидите это достаточно скоро, полковник. Итак, правила оккупации просты. Как наемники, господа, мы попадаем под действие Законов Войны Кодоминиума. Общественная собственность захватывается именем свободных штатов. Частное имущество гарантировано, и за любое реквизированное имущество будет заплачено. Любая собственность, используемая в пользу сопротивлению, либо прямо, либо косвенно, будет конфискована немедленно.

Ардуэй и Гастингс пожали плечами. Все это они слышали и раньше. Одно время КД пытался подавить наемников. Когда это не удалось, Флот жестко начал проводить Гранд Сенатские Законы Войны, но теперь Флот был ослаблен бюджетными сокращениями и новым взрывом американо-советской ненависти. Новый Вашингтон был изолированным, и могли пройти годы, прежде чем появятся десантники КД проводить в жизнь правила, до которых Гранд Сенату не было дела.

— У меня есть проблема, господа, — между тем говорил Фалькенберг. — Этот город — лоялистский, а я должен увести свой полк. Никаких солдат-патриотов еще нет. Я оставляю достаточно сил, чтобы завершить завоевание полуострова, но у капитана Свободы будет мало войск в самом Алланспорте. Поскольку мы не можем оккупировать город, его можно законно уничтожить, чтобы помешать ему стать базой противника в моем тылу.

— Вы не можете, — запротестовал Гастингс, вскакивая на ноги и разбив стеклянную пепельницу. — Я был уверен, что весь этот разговор о сохранении личного имущества — болтовня!

Он повернулся к Баннистеру.

— Говард, я говорил тебе в прошлый раз, что все, что вы сумеете сделать, — это сжечь планету! Теперь вы импортируете солдат, чтобы сделать это за вас! Что, во имя бога, вы можете получить от этой войны?

— Свободу! — гордо ответил Баннистер. — Все равно Алланспорт — гнездо предателей.

— Подождите, — мягко сказал Фалькенберг.

— Предателей! — повторил Баннистер. — Вы получите то, чего заслуживаете, вы…

— СМИР-НА! — рявкнул главстаршина Кальвин. — Полковник сказал вам подождать.

— Благодарю вас, — спокойно сказал Фалькенберг. Молчание было громче, чем прежние крики. — Я сказал, что я могу сжечь город, а не что намерен его сжигать. Однако, поскольку я это делаю, я должен иметь заложников, — он вручил Гастингсу лист с компьютерной распечаткой. — В домах этих лиц будут расквартированы войска. Заметьте, что вы и полковник Ардуэй в верхней части моего списка. Все будут взяты под стражу и всякий сбежавший будет заменен членами его семьи. Ваше имущество, в конечном счете, ваша жизнь будут зависеть от вашего сотрудничества с капитаном Свободой, пока я не пришлю сюда регулярный гарнизон. Все понятно?

Полковник Ардуэй мрачно кивнул.

— Да, сэр. Я согласен на это.

— Благодарю вас, — сказал Фалькенберг. — А вы, мистер мэр?

— Я понимаю.

— И?… — поторопил его Фалькенберг.

— Что "и"? Вы хотите, чтобы мне это нравилось? Вы что, садист?

— Мне безразлично, нравится ли вам это, или нет, мистер мэр. Я жду вашего согласия.

— Он не понимает, полковник, — вмешался Мартин Ардуэй. — Роджер, он спрашивает, согласен ли ты служить заложником за город. Других тоже спросят. Если он не найдет достаточно согласившихся, то сожжет город до основания.

— О! — Роджер почувствовал холодный нож страха. — Какой дьявольский выбор!

— Вопрос в том, — пояснил Фалькенберг, — примете ли вы на себя должностную ответственность и удержите своих проклятых людей от причинения неприятностей?

Роджер с трудом сглотнул.

— Я хотел стать мэром, чтобы помочь искоренить порожденную мятежом ненависть. Да, я согласен.

— Превосходно. Капитан Свобода.

— Сэр.

— Возьмите мэра и полковника Ардуэя в свой кабинет и опросите других. Уведомьте меня, когда у вас будет достаточно заложников для обеспечения безопасности.

— Да, сэр. Господа?

Трудно было прочесть выражение на его лице, когда он предложил им пройти. Забрало его шлема было поднято, но угловатое лицо Свободы оставалось в тени. Когда он выпроводил их из комнаты, загудел интерком.

— Спутник над нами, — доложил майор Сэвидж. — Все в порядке, Джон Кристиан. И мы позаботились о пассажирах с того поезда.

Дверь кабинета закрылась. Роджер Гастингс двигался, словно робот, через суету в палате заседаний городского совета, лишь смутно сознавая мельтешенье штабной деятельности вокруг него.

Проклятая война, дураки, проклятые поганые дураки, — неужели они никогда не смогут оставить людей в покое?

Глава ШЕСТНАДЦАТАЯ

Дюжина солдат в маскхалатах провела хорошенькую стройненькую девушку по твердо спрессованному песку к краю воды. Они были рады убраться с более мягкого песка выше приливной отметки почти в километре от бушующего прибоя. Идти по песку было адским делом из-за его зыбучести, кишащей, к тому же, мелкими землеройными плотоядными, слишком глупыми, чтобы не нападать на человека, обутого в сапоги, созданиями.

Отделение без всяких слов забралось в поджидавшую их лодку, в то время как предводитель пытался помочь девушке. Она не нуждалась в помощи. На Гленде Рут Хортон был коричневый нейлоновый комбинезон и пояс со снаряжением, и она знала эту планету и ее опасности лучше солдат. Гленда Рут сама о себе заботилась двадцать четыре года из своих двадцати шести.

Усеянные обнаженной отливом морской жизнью песчаные пляжи тянулись в обоих направлениях насколько хватало глаз. Только лодка и ее экипаж показывали, что на планете имелась человеческая жизнь. Когда рулевой завел мотор лодки, жужжание его привело в лихорадочную активность крошечных морских птиц.

Быстрый грузовоз «Марибелл» находился в двенадцати километрах далеко за горизонтом. Когда лодка приплыла, палубные краны спустились подхватить ее и втянули плоскодонное суденышко на шлюпбалки. Капитан Ян Фрейзер проводил Гленду Рут в штурманскую рубку.

Там нетерпеливо ждал боевой штаб Фалькенберга, некоторые потягивали виски, другие разглядывали карты, чью информацию они давным-давно поглотили. Многие выказывали признаки морской болезни: восьмидесятичасовое плавание от Алланспорта было тяжелым, и делу не помогало даже то, что корабль шел при тридцати километрах в час, врезаясь в большие валы среди островов.

Ян отдал честь, затем взял стакан у стюарда и предложил его Гленде Рут.

— Полковник Фалькенберг — мисс Хортон. Гленда Рут — лидер патриотов в колумбийской долине.Гленда Рут, вы должны знать министра Баннистера.

Она холодно кивнула, словно не интересовалась министрами мятежников, но подала руку Фалькенбергу и пожала ее довольно-таки на мужской лад. У нее были и другие мужские жесты, но даже с аккуратно забранными под фуражку волосами никто бы не принял ее за мужчину. У нее было овальное лицо и большие зеленые глаза, а ее постоянному загару могли бы позавидовать гранд-дамы Кодоминиума.

— Рад познакомиться, мисс Хортон, — небрежно бросил Фалькенберг. — Вас видели?

Ян Фрейзер выглядел обиженным.

— Нет, сэр. Мы встретились с группой инсургентов, и дело казалось достаточно безопасным, так что мы с центурионом Майклом одолжили у ранчеро одежду и позволили Гленде Рут провести нас в город для того, чтобы самим посмотреть.

Ян подошел к столу с картами.

— Форт расположен вот на этой высоте, — показал Фрейзер на карту побережья.

— Типичная стено-окопная система. В контроле над городом и устьем реки они, по большей части, полагаются на фридландскую артиллерию.

— Что там имеется, Ян? — спросил майор Сэвидж.

— Самое худшее — это артиллерия, — ответил командир разведвзвода. — Две батареи стопяток и батарея стопятидесятипяток, все самоходные. Насколько мы могли вычислить, это стандартный фридландский отдельный батальон.

— Значит, около шестисот фридландцев, — задумчиво произнес капитан Роттермилл. — И нам говорят, что есть полк земных наемников. Еще что?

Ян взглянул на Гленду Рут.

— На прошлой неделе прибыл мобильный эскадрон регулярных войск Конфедератов, — сказала она. — Легкие бронемашины. Мы думаем, что они должны двигаться дальше, потому, что здесь им делать нечего, но никто не знает, куда они направляются.

— Это странно, — заметил Роттермил. — Здесь для них нет надлежащих запасов бензина. Куда же они направляются?

Гленда Рут задумчиво посмотрела на него. Она не очень желала присутствия наемников. Свобода была тем, что завоевывают, а не покупают и оплачивают. Но они нуждались в этих людях, а этот, по крайней мере, выполнял задание на дом.

— Вероятно, в долину реки Снейк; там есть скважины и нефтеочистительные заводы, — она показала на равнину, где Снейк и Колумбия сливались у Доукс Ферри в шестистах километрах к северу. — Это — страна патриотов, и мобильные части могут быть полезными для усиления Доукс Ферри.

— Все равно, чертовски неудачно, полковник, — сказал Роттермилл. — В этой проклятой крепости почти три тысячи солдат, а у нас немногим больше. Как охранение, Ян?

Фрейзер пожал плечами.

— Не жестко. Земные громилы патрулируют вдоль и поперек в городе, несут полицейскую службу, проверяют документы. Их нетрудно избежать.

— Земляшки составляют значительную часть караула, — добавила Гленда Рут. — Их там целый стрелковый полк.

— Нам не взять этой позиции штурмом, Джон Кристиан, — осторожно взвешивая каждое слово, произнес майор Сэвидж. — Не выйдет без потери половины пока.

— А для чего существуют, собственно, ваши солдаты? — поинтересовалась Гленда Рут. — Они иногда сражаются?

— Иногда, — Фалькенберг изучил кроки, сделанные командиром разведчиков. — У них расставлены часовые, капитан?

— Да, сэр. Пары на вышках и патрульные. Каждые сто метров стоят радары, и я ожидаю, что снаружи протянута проволока.

— Я же говорил вам, — высокомерно сказал министр Баннистер. В его голосе был триумф, контрастирующий с мрачной озабоченностью Фалькенберга и его офицеров. — Вам придется набрать армию, чтобы взять эти укрепления. Форд Хайтс — наш единственный шанс, полковник. Астория слишком велика для вас.

— Нет! — сильный низкий голос Гленды Рут требовал внимания. — Мы рисковали всем, чтобы собрать патриотов Колумбийской долины. Если вы не возьмете Асторию сейчас, они разойдутся по своим ранчо. Я была против начала новой революции, Говард Баннистер. Я не думаю, что мы сможем вынести еще одну долгую войну, вроде последней. Но я организовала друзей моего отца, и через два дня я буду командовать боевыми силами. Если мы сейчас рассеемся, я никогда не смогу снова собрать их для боя.

— Где ваша армия, насколько она велика? — спросил Фалькенберг.

— Район сбора в двухстах километрах к северу отсюда. У меня сейчас шестьсот стрелков и еще пять тысяч на подходе. Силы таких размеров нельзя спрятать! — она без энтузиазма разглядывала Фалькенберга. Чтобы победить, они нуждались в крепко организованном ядре, но она доверяла жизни друзей человеку, с которым никогда не встречалась. — Полковник, мои ранчеро не могут встретиться с регулярными войсками конфедератов или фридландскими танками без поддержки, но если вы возьмете Асторию, у нас будет база, которую мы сможем удержать.

— Да, — Фалькенберг изучал карты, думая об этой девушке… Она более рационально оценивала их регулярные силы, чем Баннистер, — но насколько она была надежна? — Мистер баннистер, мы не сможем взять Асторию без артиллерии, даже имея ваших ранчеро с Форд Хайтс. Мне нужны пушки Астории, и в любом случае этот город — ключ ко всей кампании. С ним в руках есть шанс быстро выиграть эту войну.

— Но этого нельзя сделать! — настаивал баннистер.

— И все же это надо сделать, — напомнил ему Фалькенберг. — И у нас есть преимущество внезапности. Никто из конфедератов не знает, что мы находимся на этой планете и не узнают, — он взглянул на свой карманный компьютер, — еще двадцать семь часов, а затем оружейное отделение собьет спутник. Мисс Хортон, вы в последнее время досаждали Астории?

— Не трогали много месяцев, — ответила она. «Был ли этот наемник, этот Фалькенберг иным?» — Я забралась так далеко на юг только для встречи с вами.

Сделанные капитаном Фрейзером кроки Форта лежали на столе, как смертный приговор. Фалькенберг молча наблюдал, как разведчик подрисовывал по стенам пулеметные гнезда.

— Я запрещаю вам рисковать революцией в какой-то безумной операции! — закричал Баннистер. — Астория чересчур сильна. Вы сами это сказали.

Поднявшиеся было надежды Гленды Рут снова умерли. Баннистер давал наемникам превосходный выход.

Фалькенберг выпрямился и взял у стюарда наполненный до краев стакан.

— Кто здесь младший по званию? — он оглядел склепанную сталь штурманской, пока не увидел офицера, стоявшего у переборки. — Великолепно. Лейтенант Фуллер, бывший танитский заключенный, мистер Баннистер. Пока мы не поймали его… Марк, дай-ка нам тост.

— Тост, полковник?

— Тост Монтроза, мистер. Тост Монтроза.

Страх стиснул внутренности Баннистера в твердый комок. Монтроза! А Гленда Рут уставилась непонимающим взглядом, но в ее глазах была вновь родившаяся надежда.

— Есть, полковник! — Фуллер поднял свой стакан.

Руки Баннистера тряслись, когда офицеры выпили. Кривая улыбка Фалькенберга, ответный взгляд Гленды Рут, полный понимания и восхищения — они все были сумасшедшими! На кон были поставлены жизни всех патриотов, а эти, мужчина и девушка, они были безумцы!

«Марибелл» бросила свои якоря в трех километрах от Астории. Вокруг нее быстро текущие воды Колумбии неслись к океану в каких-то девяти километрах ниже по течению, где волны дробились о линию волноломов высотой в пять метров. Пройти через портовые боны было делом хитрым, и даже в самом порту приливы и отливы были чересчур свирепы, чтобы позволять кораблю причалить.

Краны «Марибелл» гудели, снимая с палубы грузовые лихтеры. Машины на воздушной подушке без изящества двигались по воде и через песчаные пляжи к складам из рифленого алюминия, где они оставляли контейнеры с грузом и забирали пустые.

В крепости над Асторией караульный офицер, как положено, занес в журнал время прибытия корабля. Это было самым волнующим событием за две недели. С конца мятежа его солдатам было нечего делать.

Он повернулся от вышки в сторону укреплений. Чертовски пустяшное употребление хороших бронеходов, подумал он. Нет смысла держать самоходные орудия в портовых караулках. Бронеходы не использовались, поскольку пушки находились в бетонных гнездах. Лейтенант был обучен мобильной войне, и хотя он мог оценить необходимость контроля над устьем самой большой реки Нового Вашингтона, ему эта задача не нравилась. Нет никакой славы в охране неприступной крепости.

Прозвучал отбой, и по всей крепости солдаты повернулись лицом к флагам. Цвета Конфедерации Франклина приспустились с флагштока в чести, отдаваемой гарнизоном. Хотя ему, как караульному офицеру, делать этого не полагалось, лейтенант отдал честь, когда запели трубы.

Солдаты у орудий стояли по стойке «смирно», но они честь не отдавали. Фридландские наемники не были обязаны Конфедерации какой-либо верностью, кроме той, какая была куплена и оплачена. Лейтенант восхищался ими как солдатами, но они были неспособны вызвать уважение как люди.

С ними, однако, стоило знаться, поскольку никто не мог управлять бронеходами подобно им. Он сумел завести с некоторыми дружбу. В один прекрасный день, когда Конфедерация станет сильнее, они обойдутся без наемников, а до тех пор он хотел научиться всему, чему только мог. В этом секторе космоса имелись богатые планеты — планеты, которые Франклин мог бы добавить к Конфедерации, когда с мятежом будет покончено.Со слабеющим с каждым днем флотом КД возможности на краю обитаемого космоса возросли, но только для тех, кто готов к ним.

Когда отбой кончился, он снова повернулся к порту. По широкой дороге к Форту ехал уродливый грузовой лихтер. Лейтенант озадаченно нахмурился и спустился с вышки.

Когда он добрался до ворот, лихтер уже там стоял. Его мотор рычал, и было очень трудно понять водителя, широкоплечего морякагрузчика, который на чем-то настаивал.

— У меня нет приказа, — возражал караульный, наемник с Земли.

Он обратился за поддержкой к лейтенанту.

— Сэр, они говорят, что у них есть для нас груз на этой штуке.

— Что это? — крикнул лейтенант. Ему пришлось сделать это вновь, чтобы быть услышанным сквозь рев мотора. — Что за груз?

— Провались я, ежели знаю, — весело отвечал водитель. — В накладной сказано: «Крепость Астория, для интенданта». Слушайте, лейтенант, нам надо двигать. Если капитан не поймает прилива, он не сможет проскочить портовые боны сегодня и спустит с меня шкуру за милую душу! Где интендант?

Лейтенант посмотрел на часы. После отбоя солдаты разошлись быстро, а интенданты на службе не задерживаются.

— Тут некому разгружать, — крикнул он.

— У меня есть кран и бригада, — успокоил шофер. — Слушайте, вы только скажите, куда положить это добро. Нам надо отплыть по стоячей воде.

— Выкладывайте здесь, — сказал лейтенант.

— Лады. Вам, однако, будет адова работа перетаскивать его, — он повернулся к своему спутнику в кабине. — О'кей, Чарли, сваливай его!

Лейтенант подумал о том, что скажет интендант, когда обнаружит, что ему надо перетаскивать контейнеры размером пять на десять метров. Он залез у кузов лихтера. В кармашке для накладной каждого контейнера был ярлык, гласящий «ИНТЕНДАНТСКИЕ ПРИПАСЫ».

— Подождите, — приказал он. — Рядовой, откройте ворота. Водитель, отвезите это туда, — он указал на склад неподалеку от цента лагеря.

— Сгружайте у больших дверей.

— Можно. Постой, Чарли, — весело велел главстаршина Кальвин. — Лейтенант хочет завести это добро внутрь… — он уделал все внимание ведению неуклюжей машины.

Бригада лихтера споро работала с краном, ставя контейнер с грузом у дверей склада.

— Распишитесь здесь, — попросил шофер.

— Я… Мне, наверно, лучше найти кого-нибудь инвентаризировать груз.

— Ох, Христа ради, — запротестовал водитель. — Слушайте, вы не видите, что пломбы не сорваны?

— Вот, я запишу это. Печати целы, но груз не проверен полу… Как пишется: получатель или получитель, лейтенант?

— Вот, я запишу это для вас, — он записал и поставил свою подпись и звание. — Хорошее было плавание?

— Не-а. Тяжеловато там, и становится еще хуже. Нам надо уматывать. Еще груз есть…

— Не для нас!

— Не, для города. Спасибо, лейтенант.

Машина развернулась и с рычанием умчалась в то время, как лейтенант покачивал головой. Какой кавардак. Он поднялся на вышку и записал происшедшее в журнал. Записав, он вздохнул. Один час до темноты и три до смены. Это был длинный скучный день.

За три часа до рассвета грузовые контейнеры бесшумно раскрылись, и капитан Ян Фрейзер вывел своих разведчиков на затемненный плац. Без единого слова они двинулись к укрытым пушкам. Одно отделение построилось и замаршировало к воротам, держа винтовки на сгибе локтя.

Часовые обернулись.

— Какого черта? — спросил один. — Еще не время для смены. Кто идет?

— Что такое? — сказал капрал отделения. — У нас приказ выйти в какой-то проклятый дозор вдоль периметра. Разве вам не сообщали?

— Никто мне ничего не сообща… — часовой крякнул, когда капрал ударил его кожаным мешочком с патронами. Его спутник быстро обернулся, но слишком поздно. Отделение уже добралось до него.

Двое солдат стояло, выпрямившись в звездном свете на покинутых часовыми постах. Астория была далеко за горизонтом от Франклина, и только слабое красное пылание на западе указывало на присутствие соседней планеты.

Остальное отделение вступило в кордегардию. Они умело двигались среди спящих сменных караульных, и когда они кончили, капрал снял с пояса коммуникатор. — Лаэрт.

На другой стороне плаца капитан Фрейзер провел группу отборных солдат в центр управления радарами. Был бесшумный шквал прикладов. Когда короткая борьба закончилась, Ян проговорил в свой коммуникатор:

— Гамлет.

Внизу в городе другие грузовые контейнеры открывались в темных складах. Вооруженный люди построились повзводно и замаршировали по припортовым улицам. Несколько увидевших их штатских поспешило укрыться — никто не любил нанятых конфедератами земных громил.

Полная рота маршировала вверх по холму к форту. По другую сторону подальше от города остальной полк полз по вспаханным полям, не беспокоясь о радарной сигнализации, но опасаясь часовых на стенах. Они прошли первую линию проволочных ограждений, и майор Сэвидж задержал дыхание. Десять секунд, двадцать… Он облегченно вздохнул и сделал знак солдатам продолжать движение.

Марширующая рота достигла ворот. Часовые окликнули их в то время, как другие на сторожевых вышках с любопытством следили. Дежурный офицер, должно быть, имел специальный приказ.

Рота двинулась в парк бронеавтомобилей. На противоположной стороне плаца часовой вгляделся в ночь. Было ли там что-то?

— Стой! Кто идет?

В ответ было только молчание.

— Что-нибудь видишь, Джек? — спроси его товарищ.

— Не знаю… Смотри… вон там. У кустов. Что-то. Боже мой, Гарри! В поле полно народу! Капрал караула! Подымай караул!

Он поколебался, прежде чем сделать последний шаг, но он был достаточно уверен, чтобы рискнуть язвительным неудовольствием своего сержанта. Указательным пальцем он ткнул в красную кнопку тревоги, и по всему лагерю вспыхнули огни. Завыли сирены, и у него хватило времени увидеть тысячи солдат в поле около лагеря, затем его настигла автоматная очередь, и он упал.

Лагерь погрузился в сумятицу. Первыми проснулись фридландские артиллеристы. Они потеряли меньше минуты, прежде чем их офицеры поняли, что тревога была настоящей. И тогда артиллеристы выплеснулись из казарм спасать свои драгоценные бронеходы, но из каждого пушечного гнезда их сражали пулеметные очереди. Артиллеристы падали пачками, тогда как остальные метнулись в укрытие. Многие, торопясь спасать пушки, не захватили личного оружия, и они потеряли время, возвращаясь за ним.

Солдаты майора Сэвиджа добрались до стен и перебрались через них. Второй эшелон держал стены под постоянным огнем. И несмотря на свои тяжелые доспехи, солдаты карабкались легко при более низкой гравитации Вашингтона. Офицеры послали их на плац, где они добавили свой огонь к огню солдат в орудийных гнездах. Постепенно установленные пулеметы изолировали укрытия артиллерии огненной завесой.

Эта артиллерия была главной защитой форта. Удостоверившись, что с ней все благополучно, майор Сэвидж отправил волны своих наступающих в казармы лагеря. Они ворвались с гранатами и винтовками наготове, захватывая целые роты прежде, чем офицеры успели прибыть с ключами от козлов с оружием. Таким образом Сэвидж взял регулярных конфедератов, и только фридландцы вышли с боем, но их усилия были направлены к своим пушкам, а там у них не было шансов.

В то же время земные наемники, и в лучшие времена не бывшие особо стойкими солдатами, запросили пощады. Многие не сделали ни единого выстрела. Защитники лагеря сражались дезорганизованными группами против дисциплинированных сил, чья связь работала превосходно.

В здании штабквартиры крепости тревога разбудила коменданта Альбертиса Морриса. Он с недоверием вслушивался в звуки боя, и, хотя он выбежал полуодетым, он прибыл слишком поздно. Его команды заглушались криками почти четырех тысяч солдат. Моррис с миг постоял в нерешительности, терзаемый желание бежать к ближайшим казармам и собрать силы, какие только можно, но он решил, что его долг быть в комнате связи.

Надо было сообщить столице. Он отчаянно побежал к радиостанции.

Внутри все казалось нормальным, и он выкрикнул приказ дежурному сержанту прежде, чем сообразил, что никогда не видел этого человека раньше. Он повернулся и оказался перед отделением нацеленных винтовок. Из темного угла комнаты резануло ярким светом.

— Доброе утро, сэр, — произнес ровный голос.

Комендант Моррис зажмурился, а затем осторожно поднял руки, сдаваясь.

— У меня нет оружия. Кто вы, черт возьми?

— Джон Кристиан Фалькенберг, к вашим услугам. Вы сдадите эту базу и спасете своих солдат?

Моррис мрачно кивнул. Он увидел снаружи достаточно, чтобы знать, что битва была безнадежной. С его карьерой тоже было покончено, что бы он ни сделал. И не было смысла позволять перерезать фридландцев.

— Кому сдаваться?

Зажегся свет, и Моррис увидел Фалькенберга. На губах полковника была мрачная улыбка.

— Да ясное дело, Великому Иегове и Свободным Штатам Вашингтон, комендант…

Альберт Моррис, не бывший историком, не понял ссылки. Он взял микрофон лагерных громкоговорителей, врученный ему мрачными солдатами. Крепость Астория пала.

В двух тысячах трехстах километрах к западу от Алланспорта сержант Шерман Уайт включил пуск трех маленьких, но солидных ракеток. Это были не очень мощные птахи, но их можно было быстро установить, и они обладали способностью вознести сто килограммов крошечных стальных кубиков на высоту сто сорок километров. Уайт имел очень хорошую информацию об эфемериде спутника конфедератов: он наблюдал его последние двадцать орбит.

Цель была невидима за горизонтом, когда сержант Уайт выпустил свои перехватчики. Когда спутник проходил над головой, ракетки добрались до точки встречи. Их радарные взрыватели определили точный момент, а затем они взорвались в облаке, поднимавшемся по мере распространения. Оно продолжало подниматься, остановилось и начало падать обратно на землю.Спутник заметил атаку и пробибикал тревогу своим хозяевам. Затем он прошел сквозь это облако со скоростью тысяча четыреста метров в секунду относительно взрыва. На его пути оказалось четыре стальных кубика.

Глава СЕМНАДЦАТАЯ

Фалькенберг изучал руководство по снаряжению в конфедератской командной машине, когда та мчалась на север к Доукс Ферри по дороге колумбийской долины. Где-то впереди находились разведчики капитана Фрейзера на трофейных машинах, а позади Фалькенберга растянулся — часть за частью — полк. Там были бойцы на мотоциклах, в частных грузовиках, влекомых лошадьми фургонах и пешие.

Пеших скоро будет больше. Захваченный транспорт был зигзагом удачи, но Колумбийская долина не была технически развитой. Большая часть местного транспорта являлась тягловой силой, и фермеры в смысле отправки продукции в глубоководный порт Астории полагались на реку. Речные суда и горючее были ключом к операции. Не хватало ни того, ни другого.

Гленда Рут удивила Фалькенберга тем, что не спорила насчет нужды в спешке, и ее ранчеро сходились во все речные порты, неся тяжелые потери для того, чтобы захватить суда и горючее прежде, чем их смогли бы уничтожить разбросанные силы конфедератов. В то же время Фалькенберг отважно бросил полк вперед на север.

— Впереди бой, — предупредил водитель. — Еще один из их батарейных постов.

— Правильно, — Фалькенберг поколдовал над незнакомым управлением, пока карта не сфокусировалась почетче, затем активировал связь.

— Сэр, — ответил капитан Фрейзер. — У них там батарея 103-ок и пулеметная рота. Больше, чем я могу управиться.

— Верно. Обойди ее. Пусть ранчеро мисс Хортон держат ее в осаде. Нашел какое-нибудь горючее?

Фрейзер неприятно рассмеялся.

— Полковник, карбюраторы в этих машинах можно переоборудовать для переваривания многого, но ей богу, они никак не могут работать на керосине. Здесь нет даже сельхозмашин! Мы сейчас едем на парах и притом чертовски низкокондиционных.

— Да, — конфедераты становились умнее. Первые сто километров они брали склады с горючим в целости, но теперь, если патриоты уже не овладевали положением, горючее поджигалось прежде, чем прибывали быстро действующие разведчики Фрейзера.

— Продолжай катить сколько можешь, капитан.

— Сэр. Конец связи.

— У нас есть кое-какое резервное горючее с пушками, — напомнил ему главстаршина Кальвин. Большой ПГС сидел в башне командного фургона и в частых интервалах гладил тридцатимиллиметровую пушку. Оружие не бог весть какое, но ПГС давно уже не был стрелком в бронемашине. Он надеялся вступить в какой-нибудь бой.

— Эти пушки должны двигаться на восток к перевалам. Из столицы наверняка пришлют силы для контрудара, Первый солдат. «Но пошлют ли?» — гадал Фалькенберг. Вместо того, чтобы двигать из столицы на северо-запад подкрепления к Доукс Ферри, они могли послать войска морем отбивать Асторию. Это был бы глупый ход, а Фалькенберг рассчитывал, что конфедераты будут действовать умно. Насколько все знали, над устьем реки господствовали пушки Астории.

Там оставалось подразделение оружейного батальона с противовоздушными ракетами, чтобы держать на расстоянии авиаразведку, так как Асторию удерживали только поспешно набранные силы Патриотов, укрепленные кучкой наемников. Фридландские пушки были выведены ночью.

Если план Фалькенберга сработает, к тому времени, когда конфедераты поймут, с кем они имеют дело, Асторию будут прочно удерживать. Армии Патриотов переправятся по воде удерживать Алланспорт. Это был рискованный боевой план, но он имел одно преимущество: это был единственный план, который мог рассчитывать на успех.

Ведущие части полка покрыли половину из шестисот километров до Доукс Ферри за десять часов. За несущимися ведущими группами Фалькенберга основная масса полка двигалась более тяжеловесно, останавливаясь выжечь очаги сопротивления там, где это могло быть сделано быстро, или обходя их и предоставляя нерегулярным силам патриотов голодом привести их к покорности. Вся долина подымалась и, чем дальше продвигался Фалькенберг, тем большее число патриотов он встречал.

Когда они достигли четырехсоткилометровой отметки, он отправил Гленду Рут Хортон на восток к перевалам присоединиться к майору Сэвиджу и фридландской артиллерии. Подобно волку, ранчеро передвигались различными средствами: вертолетами, МЖП, грузовиками, мулами и пешком.

— Настоящий сброд, — сказал Хирам Блэк.

Блэк был невысоким дубленым ранчеро, произведенным Советом Свободных Штатов в полковники и посланный с Фалькенбергом, чтобы содействовать в управлении мятежными силами. Фалькенбергу понравился сухой юмор и твердый реализм этого человека.

— У нас самая проклятущая кампания истории военных действий, генерал Фалькенберг.

— Да, — сказать было больше нечего. Вдобавок путаной ситуации с транспортом не было никакой стандартизации вооружения: у них имелись охотничьи ружья, захваченное у врага оружие, собственное снаряжение полка и запасы оружия, контрабандно доставленные Свободными Штатами до прибытия Фалькенберга.

— Именно для этого и существуют компьютеры, — сказал Фалькенберг.

— Скоро перекресток, — предупредил шофер. — Держитесь.

Перекресток был, вероятно, пристрелян пушками невзятого поста километрах в восьми впереди.

Мобильный отряд Фрейзера, прежде чем обойти его, ослепили ему радары наблюдения на холме, но командный фургон окажется на мгновение на виду батареи. Водитель вдруг затормозил. Раздался резкий свист, и фургон качнуло взрывом. По его бронированным бокам забарабанила шрапнель. Машина резко ожила иприбавила газу.

— Вы мне должны десять кредиток, старшина, — сказал шофер. — Говорил же я вам, что они ждут, пока я нажму на акселератор.

— Думаешь, я хотел выиграть это пари, Карпентер? — спросил Кальвин.

Они мчались по пологим холмам, покрытым золотыми кистями зерновых растений. Генная инженерия сделала природное зерно Нового Вашингтона одной из самых ценных продовольственных культур в космосе. Поверхностно схоже с земным маисом, это зерно имело цикл роста в два земных года. К концу цикла гидростатическое давление нарастало до тех пор, пока оно не лопалось, но собранное в сухой сезон ново-вашингтонское зерно было высокопротеиновой обезвоженной пищей: вкусной, если сварить в воде, и хорошим кормом для животных.

— Теперь уже мы не должны встречать противника, — сказал Хирам Блэк. — Я бы ожидал, что федераты отсюда отойдут в форту Доукс Ферри.

Его оценка подтвердилась полчаса спустя, когда запищала рация Фалькенберга.

— Мы находимся в маленьком городке, именуемом Медселин, полковник, — доложил Фрейзер. — Здесь стоял гарнизон, но сбежал на север. Нас вышел приветствовать комитет граждан.

— К черту комитет граждан, — отрезал полковник Фалькенберг. — Преследуйте врага!

— Полковник, я был бы очень рад это сделать, но у меня совсем нет бензина.

Фалькенберг мрачно кивнул.

— Капитан Фрейзер, я хочу, чтобы разведчики оказались как можно дальше к северу. Неужели там нет НИКАКОГО транспорта?

Последовало долгое молчание.

— Ну, сэр, тут есть велосипеды…

— тогда воспользуйтесь велосипедами, клянусь богом! Воспользуйтесь, чем придется, капитан, но продолжайте наступать, пока вас не остановит неприятель, обходя сосредоточения. Кусайте их за пятки, Ян, они испуганы. Они не знают, что их преследуют, и если ты будешь поддерживать давление, они не остановятся, чтобы выяснить. Продолжай в том же духе, малыш. Если ты попадешь в беду, я возьму тебя на поруки.

— Есть, полковник. Увидимся в Доукс Ферри.

— Правильно. Конец связи.

— Вы сможете сдержать это обещание, генерал? — спросил Хирам Блэк.

Бледно-голубые глаза Фалькенберга смотрели сквозь ранчеро.

— Все зависит от того, насколько надежна наша Гленда Рут Хортон, полковник Блэк. Предполагается, что ваши ранчеро будут собираться по всей долине. С угрозой своим флангам конфедераты не посмеют сформировать линию обороны южнее Доукс Ферри. Если же ваши Патриоты не покажутся, то это будет совсем другая история, — он пожал плечами. Позади него полк растянулся на триста километров по дорогам, и его единственной защитой была его скорость и неуверенность врага. — Это зависит от нее больше, чем в одном смысле. Она сказала, что главные силы фридландских танков находятся в районе столицы.

Хирам Блэк не очень-то по-военному втянул воздух сквозь зубы.

— Генерал, если Бленда Рут в чем-то уверена, вы можете чертовски спокойно рассчитывать на это.

Главстаршина Кальвин хмыкнул. Звук этот говорил о его мыслях лучше, чем слова. Дьявольское это положение, когда жизнь Сорок Второго должна была зависеть от молодой девушки из колонии.

— Как вообще вышло, что она стала командовать ранчеро долины? — спросил Фалькенберг.

— Унаследовала, — ответил Хирам Блэк. — Ее отец был дьявол, а не человек, генерал. Погиб в последнем бою первой революции. Она была его начальником штаба. Старик Джонс доверял ей больше, чем большинству своих офицеров. Так же, как поступил бы и я, будь я на вашем месте, генерал.

— Я уже так и сделал, — для Фалькенберга полк был больше, чем наемным войском. Подобно произведению искусства, он был превосходно сработанным инструментом — его существование и совершенство были собственными причинами для существования.

Но в отличие от произведения искусства, от того, что полк был воинской частью, он должен был вести бой и нести потери. По погибшим в бою скорбели. Они, однако, не являлись полком, и тот будет продолжать существовать, когда все входящие в него ныне бойцы погибнут.

Сорок Второй и раньше сталкивался с поражениями — но на этот раз в опасности оказался сам полк. Фалькенберг рисковал не всего лишь их жизнями, а жизнью самого Сорок Второго.

Он изучал боевые карты, когда они мчались на север. Держа врага в неуравновешенности, один полк мог выполнить задачу пяти. В конечном итоге, однако, конфедераты перестанут отступать. Они отойдут к своей крепости в Доукс Ферри, соберут силы и сосредоточат их для битвы, которую Фалькенберг никогда не сможет выиграть. Таким образом, эта битва не должна произойти, пока не сосредоточатся ранчеро. В то же время полк должен обойти Доукс Ферри и повернуть на восток к горным перевалам, закрыв их прежде, чем фридландские бронеходы и ковенантские Хайландеры смогут вырваться на западные равнины.

— Думаете, вы сможете это сделать? — спросил Хирам Блэк. Он следил, как Фалькенберг манипулировал управлением, чтобы передвинуть символы на карте командного фургона. — Мне кажется, что фридландцы достигнут проходов прежде, чем это сможете сделать вы.

— Достигнут, — подтвердил Фалькенберг. — И если они пройдут — мы проиграли, — он повернул рукоять, отправив яркий огонек, представляющий майора Сэвиджа с артиллерией, в путь диагонально от Астории к ущелью Хильер, в то время, как главные силы полка продолжали продвигаться вверх по течению Колумбии, а затем свернули на восток, к горам, образуя две стороны треугольника. — Джерри Сэвидж может оказаться там первым, но у него не хватит сил, чтобы остановить их.

По карте пополз еще один набор символов. Вместо отчетливо сформированного тела это было серией ручейков, сходящихся у перевала.

— Мисс Хортон также обещала быть там с подкреплением и боеприпасами, достаточными для того, чтобы выдержать в первом бою. Если они задержат фридландцев достаточно долго, чтобы туда добрались остальные из нас, мы будем владеть всем сельскохозяйственным районом Нового Вашингтона. Революция будет больше, чем наполовину законной.

— А что, если она не сможет туда вовремя добраться или сдержать фридландских и ковнантских парней? — снова спросил Хирам Блэк.

Главстаршина Кальвин снова хмыкнул.

Глава ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Ущелье Хильер было холмистым шестикилометровой ширины дефиле в высокогорной цепи. Горы Олдайн шли приблизительно с северо-запада на юго-восток и соединялись посредине с тянущимися на юг Темблорами. Как раз на месте соединения и находилось ущелье, связывающее столичную равнину на востоке с Колумбийской долиной на западе.

Майор Джереми Сэвидж удовлетворенно рассматривал свою позицию. У него имелись не только двадцать шесть пушек, отнятых у фридландцев в Астории, но и еще дюжина захваченных в разрозненных аванпостах по нижнему течению Колумбии, и все были надежно укрыты в ячейках за выходящими в ущелье холмами.Впереди пушек расположились шесть рот пехоты, Второй батальон и половина Третьего, с тысячей ранчеро позади в резерве.

— Во всяком случае, нас не обойдут с флангов, — заметил центурион Брайант. — Должны бы удержаться просто прекрасно, сэр.

— У нас есть шанс, — согласился майор Сэвидж. — Благодаря мисс Хортон. Вы, должно быть, гнали своих бойцов напрямик.

Гленда Рут пожала плечами. У ее иррегулярных войск иссякло горючее в ста восьмидесяти километрах к западу от ущелья, и она привела их пешком одним тридцатичасовым форсированным маршем, после отправки вперед боеприпасов на последних каплях бензина.

— Я просто пошла сама, майор. Не было и речи о том, чтобы гнать их, мужчины, само собой, отстать не могли.

Джереми Сэвидж быстро посмотрел на нее. Стройная девушка была в данный момент не очень хорошенькой в своем замызганном грязью и оружейным маслом комбинезоне, с вылезающими из-под фуражки прядями волос, но как раз теперь он предпочел бы видеть ее, а не текущую мисс Вселенную. С ее войсками и боеприпасами он имел шанс удержать свою позицию.

— Я полагаю, они от этого не пострадали, — центурион Брайант быстро отвернулся из-за чего-то, попавшего ему в горло.

— Мы сможем продержаться, если сюда не доберется полковник Фалькенберг? — спросила Гленда Рут. — Я ожидаю, что они бросят сюда все, что у них есть.

— Мы искренне надеемся, что они так и сделают, — ответил Джереми Сэвидж. — Это, знаете ли, наш единственный шанс. Если эти танки вырвутся на оперативный простор…

— Другого пути на равнины нет, майор, — ответила Гленда Рут. — Темблоры тянутся вплоть до Мотсонетских болот, и нет такого дурака, чтобы рисковать пройти там. Большой изгиб — край Патриотов. Между болотами и иррегулярными силами Патриотов чтобы пересечь Мотсон, потребуются недели. Если они придут по суше, — они пройдут здесь.

— А они пойдут сушей, — закончил за нее Сэвидж. — Они захотят помочь крепости Доукс Ферри прежде, чем мы сможем взять ее в тесную осаду. По крайней мере, именно таков план Джона Кристиана, а он обычно прав.

Гленда Рут изучала в бинокль дорогу. Там ничего не было. Пока…

— Этот ваш полковник. Что тут за интерес для него? Никто не разбогатеет на том, что мы сможем заплатить.

— Я бы подумал, что вы будете достаточно рады, что мы здесь, — произнес Джереми.

— О, я, безусловно, рада. За двести сорок часов Фалькенберг изолировал все гарнизоны конфедератов к западу от Темблор. Силы столицы — единственная оставшаяся для боя армия — в одну кампанию вы почти освободили планету.

— Удача, — пробурчал Джереми Сэвидж. — Большое везение — и все наше.

— Хе, — презрительно бросила Гленда Рут. — Я в это не верю, и вы тоже. Разумеется, при конфедератах, рассеянных на оккупационной службе, всякий, кто мог заставить войска двигаться достаточно быстро, мог разрезать конфедерашек на части прежде, чем те соберутся в достаточно большие формирования, чтобы сопротивляться. Факт тот, майор, что никто не верил, будто это можно сделать, кроме как на карте, не с настоящими войсками. А он сумел это сделать. Это не удача, это — гений.

Сэвидж пожал плечами.

— С этим я спорить не стану.

— Не больше, чем я. А теперь ответьте — что же делает настоящий военный гений, командуя наемниками на отсталой сельскохозяйственной планете? Такому человеку следовало бы быть генерал-лейтенантом Кодоминиума.

— КД не заинтересован в военных гениях, мисс Хортон. Гран Сенат хочет послушания, а не блеска.

— Может быть. Я не слыхала, чтобы Лермонтов был дураком. А его сделали Гранд Адмиралом. Ладно. Кодоминиум для Фалькенберга бесполезен. Но почему Вашингтон, майор? С таким полком вы могли бы захватить любое место, кроме Спарты, и там уж заставили Братстона попотеть.

Она провела биноклем вдоль горизонта, и Сэвидж не мог видеть ее глаз. Эта девушка его беспокоила. Никто из прочих деятелей свободных Штатов не ставил под вопрос большую удачу с наймом Фалькенберга.

— Полковой совет проголосовал отправиться сюда, потому что нас тошнило от Танит, мисс Хортон.

— Разумеется, — она продолжала сканировать лишенные растительности подножия гор перед ними. — Смотрите-ка. Мне лучше пойти отдохнуть немного, если нам предстоит бой. А он нам предстоит. Смотрите прямо на горизонт по левой стороне дороги.

Когда она повернулась, загудела рация центуриона Брайанта. Аванпосты заметили разведчасти танковых экспедиционных частей.

Когда Гленда Рут возвращалась в свой бункер, с головой у нее было такое ощущение, будто она начинает кружиться. Она родилась там, на Новом Вашингтоне и привыкла к сорокачасовому периоду обращения планеты, но даже и так, отсутствие сна почти отравило ее.

«Ходишь по подушкам», — сказала она себе. Именно так описывал Харли Гастингс то, как они себя чувствовали, когда не ложились спать до рассвета.

— Не был ли Харли там, с танками? — гадала она. Она надеялась, что нет. Из этого никогда бы ничего не вышло, но он был такой милый мальчик. Чересчур мальчик, однако, пытающийся себя вести, словно мужчина. Хоть иногда и приятно, что с тобой обращаются, как с леди, он никогда не мог поверить, что я вообще способна сделать что-нибудь для себя.

У ее бункера стояли в карауле два ранчеро и один из капралов Фалькенберга. Капрал вытянулся по стойке «смирно», ранчеро поздоровались. Гленда Рут сделала жест, полувзмах-полуответ на честь капрала и прошла в бункер. Контраст не мог бы быть больше, подумала она. Ее ранчеро не собирались выглядеть глупцами со взятием на караул, честью и всем прочим.

Спотыкаясь, она прошла внутрь и, не раздеваясь, завернулась в тонкое одеяло. Инцидент снаружи как-то беспокоил ее. Люди Фалькенберга были военными-профессионалами. Все, как один. Что они делали на Новом Вашингтоне?

Их пригласил сюда Говард Баннистер. Он даже предложил им землю для постоянного поселения, а делать это он не имел права. Нет никаких средств контролировать военную силу, не держа большой постоянной армии, а такое средство хуже болезни.

Но без Фалькенберга революция была бы обречена.

«А что произойдет, если мы выиграем? Что станет делать Фалькенберг после того, как все будет кончено? Уедет? Я боюсь его потому, что он не того типа, чтобы просто уехать. И, — подумала она, — если быть честной, то Фалькенберг очень привлекательный человек. Мне понравилось, как он устроил тост. Говард дал ему превосходный выход, но он не приял его.»

Она все еще помнила его с поднятым стаканом, с загадочной улыбкой на губах — а потом он сам полез в упаковочную тару, вместе с Яном и своими солдатами.

Но смелость — это не что-то особенное. В чем мы здесь нуждаемся, так это в верности, а этого он совсем не обещал…

Некому было посоветовать ей. Ее отец был единственным человеком, которого она когда-нибудь действительно уважала. Прежде, чем погибнуть, он пытался объяснить ей, что выиграть войну было только малой частью проблемы. На Земле были страны, прошедшие через пятьдесят кровавых революций, прежде чем были достаточно удачливы, чтобы, дав тирану захватить власть, прекратить их. Правление после нее — нечто совсем иное.

Заснув, она видела во сне Фалькенберга. Что, если Фалькенберг не позволит им сохранить свою революцию? Его твердые черты смягчал клубящийся туман. На нем была военная форма, и он сидел за столом со стоящим рядом с ним главстаршиной Кальвином.

— Эти могут жить. Этих убить. Этих сослать в рудники, — приказывал Фалькенберг.

Рослый старшина передвигал крошечные фигурки, выглядевшие, словно игрушечные солдатики, но только они не были солдатиками. Одна была ее отцом. Другая была группой ее ранчеро. И они были совсем не игрушечными. Они были реальными людьми, уменьшенными до миниатюрных размеров, чьи крики едва можно было расслышать, когда строгий голос продолжал решать их судьбы.

Бригадный генерал Вильфред фон Меллентин посмотрел на холм, где расположились войска мятежников, а затем влез обратно в свою командную машину ждать доклада своих разведчиков. Он настаивал, чтобы Конфедерация послала его танки на запад немедленно после того, как прибыли новости, что пала Астория, но Генеральный штаб ему не позволил.

Дураки, подумал он. Штаб утверждал, что это слишком большой риск. Фридландские бронетанковые экспедиционные силы фон Меллентина были самой лучшей частью Конфедерации, и нельзя было рисковать, что они попадут в ловушку.

Теперь Генеральный штаб был убежден, что перед ними только один полк наемников. Один полк, и он должен был понести тяжелые потери, штурмуя Асторию. Так утверждал штаб. Фон Меллентин изучил стол с картой и пожал плечами.

Кто-то да держал ущелье, а он питал большое уважение к нововашингтонским ранчеро.Учитывая лежащую перед ним пересеченную местность, они могли дать хороший бой. Достаточно хороший, чтобы притупить его силы. Но, решил он, дело того стоило. За ущельем лежала открытая местность, а там у ранчеро не было шансов.

Картина изменялась и плыла перед его глазами. Разведчики докладывали, а штабные офицеры проверяли рапорты, корректировали данные и скармливали их дисплеям. Карта показывала хорошо окопавшуюся пехоту, намного больше, чем ожидал Меллентин. Чертов Фалькенберг! Этот человек обладал сверхъестественной способностью перемещать войска.

Фон Меллентин обернулся к начальнику штаба.

— Хорст, ты думаешь, у него уже есть тяжелые пушки?

Оберст Карнап пожал плечами:

— Возможно. Каждый час дает Фалькенбергу время окопаться в ущелье, а мы уже потеряли много часов.

— Не Фалькенбергу, — поправил фон Меллентин, — Он сейчас обкладывает крепость в Доукс Ферри. У нас есть сообщение от тамошнего коменданта. Большая часть сил Фалькенберга должна быть на западе.

Он повернулся к картам. Они были настолько полными, насколько возможно без более близкого наблюдения.

Словно читая его мысли, Карнап спросил:

— Мне выслать разведку боем, бригадир?

Фон Меллентин рассматривал карту, словно она могла сообщить ему еще одну деталь, но не сообщала.

— Нет. Мы пойдем со всеми силами, — сказал он, внезапно решившись. — Пнем их в задницу, а не помочимся на них.

— Слушаюсь, — Карнап тихо проговорил в командную радиосвязь. Затем снова поднял взгляд. — Мой долг указать на риск, бригадир. Мы понесем тяжелые потери, если они подвезли артиллерию.

— Я знаю. Но если мы не сумеем прорваться с боем сейчас, мы можем вообще не помочь крепости вовремя. Когда возьмут Доукс Ферри, полвойны будет проиграно. Лучше сразу тяжелые потери, чем затяжная война. Я сам поведу в атаку. Вы останетесь с командным фургоном.

— Да, бригадир.

Фон Меллентин перелез из тяжелого фургона в средний танк. Он занял свое место в башне, а потом спокойно произнес водителю:

— Вперед.

Бронеходы отмели пехотные заслоны в сторону, словно их и не было. Танки фон Меллентина и поддерживающая их пехота превосходно взаимодействовали в прижимании к земле и искоренении противника. Колонна быстро продвигалась вперед, расчленяя врага на дезорганизованные осколки для того, чтобы тех убрала следующая за танками лейтенантская пехота.

Фон Меллентин постепенно пережевывал препятствующие ему силы, быстро углубляясь внутрь ущелья, и он подумал, что почему-то все шло слишком легко.

Вспотевшие танкисты подошли к неровному хребту на самом верху перевала. Неожиданно по ним пронесся шквал автоматного и минометного огня. Танки продолжали двигаться, но пехота поползла вниз, в укрытия. На миг бронеходы и пехота расчленились, и в этот-то момент его ведущие танки вышли на минные поля.

Бригадный генерал Фон Меллентин забеспокоился. Логика говорила ему, что минные поля не могли быть широкими и густыми, и если он долбанет, то доберется до мягких штабных районов своих врагов. Коль скоро его танки сделают окорот штабам и складам, ковнантская пехота обеспечит перевал, и его бригада сможет вырваться на оперативный простор за перевалом.

Но если защитники обладали лучшим транспортом, чем считал Генеральный штаб, и, следовательно, тысячами мин, он обрекал свои танки на гибель.

— Оценку, — потребовал он. Дублирующий экран в его командном танке поплыл, а затем показал уточненные и дополненные кар. Его силы сбились в кучу, а поддерживающая пехота была прижата к земле и несла потери. — Рекомендации?

— Выслать силы для разведки боем, — искушал голос Карнапа.

С миг Меллентин обдумывал это. На войне компромиссы хуже, чем любой курс действий. Небольшие силы можно было потерять, ничего не достигнув. Разделенные силы могут быть разбиты по частям. У него были только мгновения, чтобы прийти к решению.

— Бьем сапогом, а не опрыскиваем, — произнес он. — Мы двигаемся вперед.

Они достигли самой узкой части ущелья. Его силы были теперь даже больше скучены, а его танкисты, вплоть до настоящего момента автоматически избегавшие тех складок местности, которые могли быть пристреляны артиллерией, вынуждены были приблизиться к приметным ориентирам. Бригадный генерал фон Меллентин скрипнул зубами.

Артиллерийский залп был обрушен превосходно. Бригада имела меньше четвертьминутного предупреждения, когда радары засекли летящие снаряды. Затем снаряды все разом взорвались, падая среди его танков и сметая последнюю пехоту прикрытия.

Когда бригада оправилась, словно из-под земли появились сотни бойцов. По его танкам ударил почти безупречный залп противотанковых ракет, наносимый пехотой. Затем радары показали новую посылку и поплыли в сумятице.

— Ага, и это тоже, — пробормотал фон Меллентин. Его контбатарейные экраны показали дождь «киселя».

Защитники стреляли мякиной, сотнями тысяч крошечных кусочков металлической стружки, медленно опускающимися на землю. Ни одна сторона не могла пользоваться радарами для направления навесного огня, но танки фон Меллентина находились под визуальным наблюдением, в то время, как местонахождение пушек врага таки не было точно установлено.

Обрушился еще один залп точно в цель.

— Чертовски хорошая стрельба, — ругнулся фон Меллентин своему водителю. Прошло не больше пяти секунд между прибытием первого и последнего снаряда.

Бригаду рвали на кусочки в этой убийственной местности. Головные части наткнулись на новые минные поля. Обороняющаяся пехота скрючилась в щелях и окопах, крошечные группки, которые его пехота прикрытия могла бы снести в один миг, если бы смогла пробраться вперед, но пехота перемалывалась огненным валом, падавшим позади и вокруг танков.

Не было ни места для маневра, ни поддержки пехоты — классический кошмар танкового командира. И так уже пересеченная местность была усеяна ямами и рвами. Повсюду среди его сил падали кумулятивные танковые снаряды. Пока еще было мало поражений, но любые выведенные из строя танки можно было раздолбать на куски, а стрелять в ответ было не во что. Головные танки находились под непрерывным огнем, и наступление замедлилось. Неприятель расходовал свои снаряды расточительно. Мог ли он продолжать это до бесконечности? Если у него иссякнут снаряды, то все будет кончено. Фон Меллентин колебался. Каждый миг держал его танки в аду.

Его решимость подрывали сомнения. Только Генеральный штаб заверял его, что перед ним не больше, чем Легион Фалькенберга, а штаб оказался ранее неправ. Что бы там ни находилось, а Астория была взята прежде, чем ее комендант успел отправить хоть одно сообщение. Почти в ту же минуту над Алланспортом был сбит наблюдательный спутник. В пределах нескольких часов были обложены все крепости вдоль Колумбии. Наверняка даже Фалькенберг не мог сделать этого со всего лишь своим полком. С чем он сражался? Если перед ним были хорошо снабженные силы, имеющие достаточно транспорта, чтобы продолжать этот обстрел часами, не минутами, бригада пропала. Его бригада, наилучшие танки во всех мирах, пропала из-за ошибочных разведданных этих проклятых колонистов!

— Отозвать войска. Объединиться на участке Хильдебранд.

Приказ разнесся молниеносно, и танки отошли, выручая примятую пехоту и прикрывая ее отступление. Когда бригада собралась в восточной части ущелья, фон Меллентин потерял восемь танков и сомневался, что вытащит хоть один из них.

Глава ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Охрана штаба взяла на караул, когда командный фургон открылся. Фалькенберг отдал ей честь и строевым шагом прошел в штабной бункер.

— Смир-рна! — скомандовал главстаршина Кальвин.

— Вольно. Господа, майор Сэвидж, вам будет приятно узнать, что я привел полковую артиллерию. Мы высадили ее вчера. Немного поиздержались, не так ли?

— Вот именно, Джон Кристиан, мрачно ответил Джереми Сэвидж. — Если бы бой продолжался еще час, у нас бы иссякло все. Мисс Хортон, вы можете теперь расслабиться. Полковник сказал «вольно».

— Я не была уверена, — задиристо сказала Гленда Рут. Она взглянула за дверь, где рассыпался почетный караул из штабной охраны и неодобрительно нахмурилась. — Мне было бы крайне неприятно оказаться расстрелянной за несоблюдение формальностей.

Офицеры и солдаты на КП напряглись, но ничего не случилось. Фалькенберг повернулся к майору Сэвиджу.

— Какие потери, майор?

— Тяжелые, сэр. Во Втором батальоне у нас три активных полка.

Лицо Фалькенберга оставалось невозмутимым.

— А сколько ходячих раненых?

— Сэр, это включает и ходячих раненых.

— Понятно. Шестьдесят пять процентов потерь, не включая ходячих раненых. А Третий?

— Я не смог был собрать из двух рот капральского караула. Уцелевшим поручена служба при штабе.

— Кто же там держит фронт, Джереми? — спросил Фалькенберг.

— Иррегулярные части и то, что осталось от Второго батальона, полковник. Мы довольно-таки рады вас видеть, вы разве не поняли?

Какой-то миг Гленда Рут боролась с собой. Что бы там она ни думала обо всех этих бессменных милитаристских ритуалах, столь милых Фалькенбергу, честность требовала, чтобы она что-то сказала.

— Полковник, я обязана извиниться перед вами. Я сожалею, что предполагала, что ваши солдаты не станут сражаться в Астории.

— Вопрос в том, мисс Хортон, станут ли они нашими. У меня есть две батареи артиллерии Сорок Второго, но я ничего не могу добавить к самой линии фронта. Мои войска обкладывают Доукс Ферри, мои мобильные части и Первый батальон — на плато Форт Хайтс, и полк будет рассеян еще три дня. Вы говорите, что ваши ранчеро не могут действовать так хорошо, как мои наемники?

Она несчастно кивнула.

— Полковник, мы никогда бы не смогли устоять перед той атакой. Старший центурион Второго говорил мне, что прежде, чем кончился бой, многие из его минометов обслуживали только одни ваши солдаты. У нас никогда не будет таких стойких бойцов.

Фалькенберг, видимо, испытал заметное облегчение.

— Значит, центурион Брайант уцелел?

— Ну да.

— Значит, и Второй еще жив, — Фалькенберг удовлетворенно кивнул про себя.

— Но мы не можем остановить еще одну атаку этих танков! — запротестовала Гленда Рут.

— Нам, может быть, и не понадобится, — сказал Фалькенберг. — Мисс Хортон, я держу пари, что фон Меллентин не рискнет своими танками, пока пехота не прочистит это отверстие. С его точки зрения он попробовал и столкнулся с чем-то таким, с чем он не может справиться. Он не знает, насколько он был близок к цели. В то же время, господа, благодаря вашим усилиям в нахождении транспорта мы частично вновь снабдили артиллерию боеприпасами. Давайте посмотрим, что мы можем сделать с тем, что у нас есть.

Спустя три часа они оторвались от карт.

— Вот так, значит, — сказал Фалькенберг

— Да, — Гленда Рут оглядела расположение войск. — Ключ ко всему этому — те передовые дозоры, — осторожно произнесла она.

— Конечно, — он сунул руку в полевую сумку. — Выпьете?

— Сейчас?

— Но почему бы и нет?

— Спасибо, да.

Он налил две кружки почти доверху виски и вручил ей одну.

— Я, однако, не смогу остаться надолго, — сказала она.

Он пожал плечами и поднял свою.

— За старательного врага. Но не слишком…

Она с миг поколебалась, а потом выпила.

— Для вас это игра, не так ли?

— Наверно. А для вас?

— Мне ненавистно все это. Я не хотела снова поднимать это восстание, — она содрогнулась. — С меня было достаточно убитых, искалеченных, сожженных ферм…

— Тогда почему вы здесь? — спросил он. В его голосе не было никакой насмешки и никакого презрения. Вопрос был искренним.

— Мои друзья попросили вести их, и я не могла отмахнуться от них.

— Хорошая причина, — сказал Фалькенберг.

— Спасибо, — она осушила чашку. — Теперь я должна идти. Мне надо надеть свои боевые доспехи.

— Это вполне разумно, хотя бункеры выстроены хорошо.

— Я буду не в бункере, полковник. Я иду в дозор с моими ранчеро.

Фалькенберг критически оглядел ее.

— Я бы не сказал, что это мудро, мисс Хортон. Личная смелость в командире достойна восхищения, но…

— Я знаю, — мягко улыбнулась она. — Но ее нет нужды демонстрировать потому, что она само собой подразумевается, верно? Но не с нашими. Я не могу приказывать ранчеро, и у меня нет многолетних традиций, чтобы держать их, — это-то и есть причина всех церемониалов, не так ли? — удивленно спросила она.

Фалькенберг игнорировал вопрос.

— Суть в том, что бойцы следуют за вами. Я сомневаюсь, что они станут столь упорно сражаться за меня, если вас убьют.

— Не о том речь, полковник. Поверьте мне, я не хочу выходить в этот дозор, но если я не выйду в первый раз, другого может не быть. Мы не привыкли держать фронт, и требуются некоторые действия, чтобы поддержать стойкость моих бойцов.

— И поэтому вам надо стадом гнать их в бой.

— Если пойду я, пойдут и они, — она пожала плечами.

— Я одолжу вам центуриона и нескольких штабных караульных.

— Нет. Пошлите со мной тех же солдат, что пошлете с любыми частями Патриотов, — она с минуту покачивалась. Отсутствие сна, виски и узел страха в животе на миг соединились. Она секунду держалась за край стола, пока Фалькенберг глядел на нее.

— О, черт, — произнесла она. Затем слегка улыбнулась. — Джон Кристиан Фалькенберг, неужели вы не понимаете, почему это должно быть именно так?

Он кивнул.

— Мне это не нравится. Ладно, получите последние наставления от главстаршины через двадцать пять минут. Желаю удачи, мисс Хортон.

— Спасибо, — она поколебалась, но больше ей нечего было сказать.

Дозор бесшумно двигался сквозь низкий кустарник. Что-то промелькнуло мимо ее лица. Белка-летяга, — подумала она. На Новом Вашингтоне водилось много планирующих зверей.

Низкий холм пропах толуолом от выпавших там в последнем бою снарядов и мин. Ночь была темной, как смоль, только с тусклым красным отсветом Франклина на дальнем западном горизонте, настолько слабым, что он, скорее, чувствовался, чем виделся. Мимо стреканула еще одна летучая лисица, гонявшаяся за насекомыми и пронзительно кричавшая в ночи.

Дюжина ранчеро следовала единой цепью. Позади них шел связной манипул из отряда Сорок Второго. Гленда гадала, что они делают с инструментами, когда выполняют боевой долг, и жалела, что не спросила. Последним в цепи был сержант Грушка, отправленный главстаршиной Кальвином в последнюю минуту. Гленда Рут была рада его видеть, хотя и чувствовала себя виноватой в том, что он идет с ними.

— А это глупо, — сказала она себе. — Так склонны думать муж чины. А я не должна. Я не пытаюсь ничего доказать.

Ранчеро несли винтовки. Трое из бойцов Фалькенберга тоже. Двое других несли средства связи, а сержант Грушка автомат. Это казалось жалко малыми силами для оспаривания территории у ковнантских хайландеров.

Они прошли аванпосты и двинулись в лощину между холмами. В безмолвии ночи Гленда Рут чувствовала себя совершенно одинокой. Она гадала, чувствовали ли это и другие. А что насчет наемников, — гадала она. — Они, во всяком случае, были тут не одни. Они были с товарищами, делившими с ними еду и бункера.

Пока был жив хоть один из бойцов Фалькенберга, будет кому позаботиться о пропавших. А их заботят другие бойцы, сказала она себе.

Главстаршина Кальвин с его грубоватым отстранением от себя сообщений о потерях: «ба, еще один солдат», сказал он, когда ему сообщили о старом товарище, павшем в бою с танками. Эти мужчины…

Она попыталась представить себе мысли наемного солдата, но это было невозможно. Они были слишком чужими.

Был ли Фалькенберг подобен остальным?

Они были почти в километре от линии фронта, когда она нашла узкую лощину глубиной в два метра. Она извивалась вниз по склону вдоль подходов к оставшимся позади аванпостам, и любые наступающие войска, атаковавшие ее участок, должны были пройти мимо нее. Она сделала бойцам знак окапываться.

Ждать труднее всего. Ранчеро постоянно двигались кругом, и ей пришлось проползти вдоль лощины и шепотом велеть им не шуметь. Часы тянулись один за другим. Каждый— мука ожидания. Она взглянула на часы и увидела, что с тех пор, как она смотрела на них последний раз, не прошло никакого времени, и твердо решила не смотреть на них полные пятнадцать минут.

После того, что казалось пятнадцатью минутами, она ждала то, что наверняка было еще десятью, затем посмотрела и увидела, что в целом прошло только одиннадцать минут. Она в отвращении обратилась к пялению глаз в ночь, щурясь на формирующиеся силуэты, силуэты, которые не могли быть реальными.

«Почему же я все время думаю о Фалькенберге? И почему же я называю его по имени?» Его вид во сне тоже продолжал преследовать ее. В свете звезд она почти могла видеть вновь миниатюрные фигуры. В ее ушах звенели равнодушные приказы Фалькенберга: «Этого убить. Этого сослать в рудники». Он мог бы это сделать, подумала она. Он мог бы… К миниатюрным присоединились фигуры побольше — в боевых доспехах. С неожиданным осенением она поняла, что они были реальными. Ниже ее, в лощине, стояли, не двигаясь, двое солдат.

Она коснулась сержанта Грушки и показала. Солдат внимательно посмотрел и кивнул. Пока они следили, к паре разведчиков присоединились новые фигуры, пока в складке холма, в двухстах метрах от них не оказалось около пятидесяти солдат. Они были слишком далеко, чтобы оружие ее отряда произвело большой эффект, и по лощине шепотом поползла команда Грушки, велевшего бойцам оставаться неподвижными и не шуметь.

Группа продолжала расти. Она не могла видеть их всех, и, поскольку она могла насчитать почти сотню, то, должно быть, наблюдала место сбора целой роты, Были ли они страшными хайландерами? Пришли незваные воспоминания о поражении ее отца, и она отмахнулась от них. Они были всего лишь наймитами — но они сражались ради славы, и этого как-то было достаточно, чтобы сделать их ужасающими. После долгого ожидания неприятель начал двигаться к ней. Они построились клином, с острием, нацеленным почти прямо на ее позицию, и она пронялась искать концы построения. То, что она увидела, заставило ее ахнуть.

В четырехстах метрах от нее была еще одна рота солдат в двойной цепи. Они бесшумно и быстро двигались вверх по холму, и ведущие части были уже далеко за ее спиной. Она лихорадочно посмотрела направо, фокусируя большой электронный светоусилительный бинокль, и увидела в полукилометре еще одну роту солдат. Прямо на ее холм двигался полный батальон хайландеров, построенный в виде перевернутой "М", и группа перед ней была связующим звеном, соединившим атакующие колонны. Через несколько минут они окажутся среди ранчеро на линии обороны.

И все же она ждала, пока дюжина хайландеров на острие не оказалась в десяти метрах от нее. Она выкрикнула приказ:

— ОГОНЬ! Прямо по ним!

С обоих концов ее лощины застрекотало автоматическое оружие наемников, затем к их огню присоединились ее стрелки. Острие было срезано до одного, и сержант Грушка направил огонь на основные силы, в то время, как Гленда Рут крикнула в коммуникатор:

Была мгновенная задержка, показавшаяся годами.

— Огонь по Дяде Четыре!

Еще одна долгая пауза.

— На пути, — ответил ровный голос.

Она подумала, что он походил на фалькенберговский, но была слишком занята, чтобы это выяснять.

— Сообщаю, — доложила она. — По меньшей мере один батальон легкой пехоты наступает атакующими колоннами на высоту 004 по гребням Дяди Зебры.

— Они смещаются налево.

Она подняла взгляд и увидела Грушку, Сержант показывал на роту перед ее позицией. Мелкие узелки солдат отползли вправо. Они прижимались к земле и были видны только секунду.

— Переместить несколько бойцов в тот конец лощины, — приказала она. Было слишком поздно смещать артиллерийский огонь. В любом случае, если хайландеры когда-нибудь доберутся до верха гребня, ранчеро их не удержат. Оно затаила дыхание и ждала.

Раздался свист подлетающих снарядов, затем ночь осветилась яркими вспышками. Снаряды падали среди отдаленного врага на левом фланге.

— Сыпь подальше, — крикнула она в коммуникатор. — В яблочко!

— Верно. На пути.

Она была уверена, что отвечает сам Фалькенберг. И по-кошачьи усмехнулась в темноте. Что делал полковник в качестве телефонного связного? Беспокоился ли он за нее? Она почти рассмеялась над этой мыслью. Конечно, беспокоился, без нее будет трудно управлять ранчеро.

Гребень сверху изрыгал огонь. К молотящей левую атакующую колонну артиллерии присоединились минометы и гранаты. Гленда Рут остановилась изучить критическую обстановку справа. Атакующие силы в пятистах метрах были нетронуты и продолжали наступать к вершине гребня. Дело будет сложным.

Она позволила артиллерии еще пять минут держаться своей цели в то время, как ее стрелки занимались ротой перед ней. Затем она снова взяла рацию. Колонна справа почти достигла гребня, и она гадала, не слишком ли долго ждала.

— Батарея. Огонь по Зебре Девять.

— Зебра Девять, — ответил лишенный эмоций голос. Возникла задержка, а затем: «На пути».

Огонь почти немедленно перенесся с левого фланга и спустя две минуты начал обрушиваться в пятистах метрах направо.

— Они обходят нас с флангов, мисс, — доложил сержант Грушка.

Она была так занята корректировкой огня артиллерии по атакам вдоль линии огня, что действительно забыла о своих двадцати бойцах, завязавших перестрелку с почти сотней врагов.

— Мы отступим? — спросил Грушка.

Она пыталась думать, но это было невозможно в этой сумятице и шуме. Атакующие колонны все еще продвигались вперед, и у нее была единственная группа, которая могла наблюдать всю атаку. Надо было учитывать каждый драгоценный снаряд.

— Нет. Мы будем держаться здесь.

— Верно, мисс, — сержант, казалось, наслаждался. Он переместился направлять автоматный и винтовочный огонь.

— Сколь долго они смогут продержаться, — гадала Гленда Рут.

Она позволила артиллерии двадцать минут молотить атакующие силы справа. К тому времени хайландеры почти окружили ее и были готовы атаковать с тыла. Она молитвенно подняла рацию снова.

— Батарея. Дайте мне все, что сможете, по Джеку Пять. И ради бога, не дальше. Мы на Джеке Шесть.

— Огонь по Джеку Пять, — немедленно подтвердил голос. Возникла пауза. — На пути.

Это были самые прекрасные слова, когда-либо слышанные ею.

Теперь они ждали. Хайландеры поднялись в атаку. Ночь наполнили дикие звуки. «Боже мой, волынка», — подумала она. Но даже когда пехота двинулась вперед, волынка заглушила свист снарядов. Гленда Рут нырнула на дно лощины и увидела, что остальные ее бойцы сделали то же самое.

Мир взорвался звуками. Миллион несущихся с огромной скоростью крошечных осколков заполнил ночь смертью. Она осторожно подняла маленький перископ и огляделась.

Рота хайландеров растворилась. Снаряды падали среди убитых, снова и снова разрывая их на куски, когда среди них падали снаряды с радарными взрывателями. Гленда Рут сглотнула и повела перископом вокруг. Левая атакующая колонна перестроилась и снова разворачивалась атаковать гребень.

— Огонь по Дяде Четыре, — тихо произнесла она.

— Неразборчиво.

— ОГОНЬ ПО ДЯДЕ ЧЕТЫРЕ!

— Дядя Четыре. На пути.

Как только огонь позади них прекратился, ее бойцы вернулись на край лощины и возобновили стрельбу, но звуки начинали замирать.

— У нас теперь подходят к концу боеприпасы, мисс, — доложил Грушка. — можно мне воспользоваться вашими запасными магазинами?

С неожиданно пораженностью она поняла, что не сделала ни одного выстрела.

Ночь кончалась. Когда бы неприятель не выстраивался атаковать ее позиции, его разрубал на части безжалостный огонь артиллерии. Однажды она попросила полный огневой вал повсюду вокруг своей лощины — к тому времени у бойцов было по три патрона на винтовки, а для автоматического оружия — совсем ничего. Голос без эмоций просто ответил: «На пути».

За час до рассвета на холме ничего не двигалось.

Глава ДВАДЦАТАЯ

Тонкие ноты военной трубы прозвучали над голыми холмами ущелья. Гребни холмов к востоку от боевой линии Фалькенберга лежали мертвые, листва на них была в клочья изрублена осколками снарядов, сама земля превращена в лоскутное одеяло из воронок, частично заваленных мертвецами. Через ущелье дул холодный ветер, но он не мог рассеять запахов нитроглицирина и смерти.

Вновь прозвучала труба. Бинокль Фалькенберга показал трех безоружных офицеров Хайландеров с белым флагом. Одного поручика отправили встретить их, и молодой офицер вернулся, ведя Хайландерского майора с повязкой на глазах.

— Майор Мак-Рей, Четвертый Ковнантский пехотный полк. — Представился он, когда повязка была снята. Он сощурился от яркого света в бункере. — Вы будете полковник Фалькенберг.

— Да. Что мы можем для вас сделать, майор?

— У меня есть приказ предложить перемирие для погребения убитых. Двадцать часов, полковник, если вы на это согласны.

— Нет. Четыре дня и ночи — сто шестьдесят часов, майор. — Ответил контрпредложением Фалькенберг.

— Сто шестьдесят часов, полковник? — Дородный Хайландер подозрительно поглядел на Фалькенберга. — Вам нужно это время для завершения оборонительных укреплений.

— Наверно. Но двадцать часов — недостаточный срок для передачи раненных. Я верну всех ваших — под честное слово, конечно. Не секрет, что у меня не хватает медикаментов, и они получат лучшую заботу от ваших собственных хирургов.

Лицо Хайландера ничего не показало, но он помолчал.

— Вы не скажете, сколько там будет? — он замолк еще на миг, и затем, говоря очень быстро, добавил: установленный вами срок в пределах моих полномочий, полковник. — Он протянул объемистую сумку. — Мои полномочия и инструкции. То была кровавая битва, полковник. — Сколько моих ребят вы убили?

Фалькенберг и Гленда Рут переглянулись.

Есть узы между теми, кто участвовал в бою, и они могут включать и тех, что с противной стороны. Ковнантский офицер стоял невозмутимо, неготовый сказать больше, но его глаза умоляли их.

— Мы насчитали четыреста девять тел, майор. — Мягко сказала ему Гленда Рут. -… — Она посмотрела на Фалькенберга и тот кивнул. -… мы принесли еще триста семьдесят раненных.

Обычное соотношение в бою:"четыре раненных на одного убитого", в той атаке, должно быть, вышли из строя почти тысяча шестьсот ковнантцев. Под конец хайландеры теряли бойцов в своих усилиях вытащить убитых и раненных.

— Меньше четырехсот. — Печально произнес майор. Он вытянулся по стойке «смирно» — Прикажите своим солдатам как следует осмотреть местность, полковник. Там есть еще и другие мои ребята. — Он отдал честь и подождал, пока ему снова завяжут глаза. — Благодарю вас, полковник.

Когда офицера-наемника увели, Фалькенберг с грустной улыбкой обернулся к Гленде Рут.

— Попытайся подкупить его деньгами. Он бы вызвал меня на дуэль, но когда я предложил ему вернуть его солдат… — Он печально покачал головой.

— Они действительно сдались? — спросила Гленда Рут.

— Да. Перемирие кончает дело. Их единственный шанс был прорваться, прежде чем мы подтянем еще боеприпасы и резервы, и они знают это.

— Но почему? В последнюю революцию они наводили такой страх, а теперь… Почему?

— Это-то и есть слабость наемников. — Четко разъяснил Фалькенберг. — Плоды победыпринадлежат нашим нанимателям, а не нам. Гридланд не может потерять свои танки, а Ковнант не может потерять своих солдат, иначе им нечего будет продавать.

— Но они не дрались раньше!

— Разумеется, в текучем маневренном бою. Фронтальная атака всегда была самым дорогостоящим видом боя. Они попытались силой преодолеть перевал, а мы их честно отбили. Честь удовлетворена. Теперь Конфедерации придется приводить собственные регулярные войска, если она хочет силой проломить путь через ущелье. Я не думаю, что она станет так вот разбрасываться солдатами, и в любом случае это требует времени. В то же время нам надо отправиться в Алланспорт и заняться кризисом.

— Что там случилось? — Спросила она.

— Вот это пришло полковым кодом сегодня утром. — Он протянул ей тонкое сообщение:

«Фалькенбергу от Свободы: АРМИЯ ПАТРИОТОВ ГРАБИТ АЛЛАНСПОРТ ТЧК Просьба организовать следственную комиссию расследовать возможные нарушения законов войны. ТЧК Для меня крайне нежелательно выполнить ваш приказ присоединиться к полку ТЧК Действия Армии Патриотов провоцируют саботаж и бунт среди горожан и горняков ТЧК Для удержания граждан города в повиновении могут потребоваться мои силы безопасности ТЧК Жду ваших приказаний ТЧК Уважением Антон Свобода ТЧК Конец послания».

Она дважды перечла его.

— Боже мой, полковник, — что там происходит?

— Не знаю. — Мрачно сказал он. — Я намерен выяснить. Вы отправились со мной как представитель Совета Патриотов?

— Конечно. Но не следует ли нам послать за Говардом Баннинстером? Совет избрал его президентом.

— Если он нам понадобится, мы его достанем. Главстаршина.

— Сэр!

— Положите вещи Мисс Хортон в бронетранспортер вместе с моими. Я возьму в Алланспорт взвод Штабного караула.

— Сэр. Полковник, я вам там понадоблюсь.

— Да? Я полагаю, что так, главстаршина. Погружайте свое снаряжение.

— Сэр.

— Оно, конечно, по всей вероятности уже там. Едем.

Бронетранспортер отвез их на небольшой аэродром, где ждал реактивный самолет. Он был одним из сорока имевшихся на планете, и способен был перевозить сотню солдат, но он сжигал горючее, необходимое для доставки боеприпасов. Пока не будут обеспечены нефтяные поля в Доукс Ферри, это было горючее, едва ли для них позволительное.

Самолет летел над районами, удерживаемыми Патриотами, держась подальше от остававшихся к западу от Ущелья изолированных укрепленных пунктов конфедератов.

Самолет имел мало шансов уцелеть в боевом окружении, когда любой пехотинец мог таскать самонаводящиеся ракеты, в то время, как грузовики могли перевозить оборудование для нейтрализации самолетных контрмер.

Они пересекли Колумбийскую долину и свернули на юго-запад над широкими лесами плато Форд Хайтс, затем снова на запад, чтобы избежать Престон Бея, где после падения главной крепости оставались очаги конфедератов.

— Вы ведь делаете то же самое, не так ли? — Сказала вдруг Гленда Рут. — Когда мы атаковали Престон-бей, вы позволили моим людям нести потери.

Фалькенберг кивнул.

— По двум причинам. Мне так же неохота терять людей, как и Хайландерам — и без полка вы и тысячи часов бы не удержали район Патриотов. Мы нужны вам как нетронутые силы, а не куча трупов.

— Да. — Это было достаточно верно, но в атаке-то погибли ее друзья. Будет ли исход стоить того? Позволит ли Фалькенберг ему стоить того?

Капитан Свобода встретил их на Алланспортском аэродроме.

— Рад вас видеть, сэр. В городе весьма плохо.

— Что именно произошло, капитан? Свобода критически посмотрел на Гленду Рут.

— Докладывайте.

— Да, сэр. Когда прибыл временный губернатор, я как приказано сдал ему управление городом. В то время полуостров был умиротворен, по большей части благодаря усилиям мэра Гастингса, желающего избежать повреждений городу. Он считает, что Франклин пришлет с родной планеты крупную армию и говорит, что не видит никакого смысла допускать гибель лоялистов и сожжение города из-за сопротивления, которое в любом случае не изменит окончательного исхода событий.

— Бедный Роджер, он всегда пытается быть разумным и это никогда ему не удается. — Сказала Гленда Рут. — Но войска Франклин пришлет.

— Возможно. — Ответил Фалькенберг. — Но им потребуется время, чтобы мобилизовать и организовать транспорт. Продолжайте, капитан Свобода.

— Сэр. Губернатор издал список лиц, чья собственность подлежит конфискации. Словно этого было недостаточно, он сказал своим солдатам, что если они найдут какое-нибудь конфедератское государственное имущество, то они могут иметь его за полцены. Результат вы увидите, когда попадете в город, полковник. Были грабежи и пожары, которые мои силы безопасности и местные пожарники только едва-едва сумели контролировать. — О, господи. — Пробормотала Гленда Рут. — Почему?

Свобода скривил губы.

— Грабители часто это делают, мисс Хортон. Нельзя позволить солдатам грабить город и не ожидать повреждений. Исход был предрешен, полковник. Многие граждане подались в город, особенно горняки. Они отбили несколько горняцких поселков.

Капитан Свобода беспомощно пожал плечами.

— Железная дорога перерезана. Сам город в безопасности, но не могу сказать, сколь на долго. Вы оставили мне сто пятьдесят солдат для управления одиннадцатью тысячами человек, что я и делал с помощью заложников. Губернатор привел еще девяносто солдат, но и этого не достаточно, чтобы править на их лад. Он запросил у Престон-бея еще солдат.

— Именно оттуда и явилась первая группа? — Спросила Гленда Рут.

— Да, мисс. Во всяком случае, многие из них.

— Тогда это понятно, если и не извинительно, полковник. — Сказала она. — Многие ранчо на Форд Хайте были сожжены лоялистами в первую революцию. Я полагаю, они думают, что расплачиваются с лоялистами.

Фалькенберг кивнул.

— Главстаршина.

— Сэр.

— Караулу одеть боевые доспехи и разобрать боевое оружие. Капитан, мы собираемся нанести визит вашему временному губернатору. Поднимайте своих людей.

— Полковник, — запротестовала Гленда Рут. — что собираетесь делать?

— Мисс Хортон, я оставил неповрежденный город, который теперь гнездо оппозиции. Я хотел бы знать, почему. Идемте, Свобода.

Муниципалитет стоял невредимый среди выжженных улиц. Город пах паленым деревом и смертью, словно в самом его центре произошел крупный бой. Фалькенберг сидел с равнодушным лицом, в то время как Гленда Рут глядела не веря своим глазам на то, что было богатейшим городом за пределами столичной области.

— Я пытался, полковник. — Глухо говорил Свобода. И все равно он винил себя. — Мне пришлось бы стрелять в Патриотов и арестовать губернатора. Связи с вами не было, а без приказа я не хотел брать на себя такой ответственности. Мне следовало, сэр?

Фалькенберг не ответил. Возможные нарушения контрактов с наемниками всегда были деликатными ситуациями. Наконец он произнес:

— Я едва ли могу винить вас за нежелание вовлекать полк в войну с нашими нанимателями.

Караульные из иррегулярных сил Патриотов в муниципалитете запротестовали, когда Фалькенберг строевым шагом проследовал к кабинету губернатора. Они попытались было загородить дорогу, но когда увидели его сорок караульных в боевых доспехах, посторонились.

Губернатор был широкоплечим бывшим ранчеро, преуспевшим в спекуляции продуктами. Он был умелым коммивояжером, мастером дружески сжать локоть и похлопать по плечу, сказать несколько набожных слов в нужных местах, но не имел никакого опыта военного командования. Он нервно взглянул на главстаршину Кальвина и караульных с мрачными лицами перед его кабинетом, когда Гленда Рут представила Фалькенберга.

— Губернатор Джек Силана, — сказала она. — Губернатор был активен в первую революцию, и без его финансовой помощи мы никогда не смогли бы оплатить ваш проезд сюда, полковник.

— Понятно. — Фалькенберг игнорировал протянутую руку губернатора. — Вы уполномочили новые грабежи, губернатор? Я вижу, некоторые все еще продолжаются.

— Наши наемники получили все налоговые деньги, — возразил Силана. Он попытался улыбнуться. — Мои войска разоряются, платя вам. Почему же федерашкам не внести свой вклад в войну? В любом случае настоящая беда началась, когда одна девчонка из города оскорбила моего солдата. Тот ее ударил. Вмешались несколько горожан, а его товарищи пришли на помощь. Началась драка и кто-то вызвал гарнизон прекратить ее…

— И вы потеряли контроль. — Заключил Фалькенберг.

— Эти предатели получили не больше, чем заслужили. Не думайте, что они не грабили города, когда победили, полковник. Эти солдаты видели сожженные ранчо, и они знают, что Алланспорт — гнездо предателей — федерашек.

— Понятно. — Фалькенберг повернулся к своему провосту. — Капитан, вы передали формально контроль губернатору Силане, прежде, чем это случилось?

— Да, сэр. Как было приказано.

— Тогда это не забота полка. Были вовлечены какие-либо из наших солдат?

Свобода несчастно кивнул.

— У меня под арестом семеро солдат и сержант, сэр. Шестеро других я лично передал дисциплинарному суду.

— Какие обвинения вы выдвигаете против них? — Некогда Фалькенберг лично повысил этого сержанта. Была у этого человека жилка садиста, но он был хорошим солдатом.

— Грабеж. Пьянство на боевом посту. Воровство. И вредное поведение.

— А другие?

— Три изнасилования, четыре крупные кражи и одно убийство. Их держат для суда. У меня также просьба провести расследование моих действий, как командира.

— Удовлетворена. Главстаршина.

— Сэр!

— Возьмите арестованных и созывайте общий суд. Какие у нас есть офицеры для следствия?

— Капитан Гринвуд признан хирургом годным только для легкой службы, сэр.

— Превосходно. Пусть он проведет формальное расследование действий капитана Свободы по управлению городом.

— Сэр.

— Что случится с этими людьми? — Спросила Гленда Рут.

— Насильники и убийца, если их признают виновными, будут повешены. Остальным — штрафная рота.

— Вы повесите собственных солдат? — спросила она. Она явно этому не верила, что выдавал ее голос.

— Я не могу допустить гнили в моем полку. — Отрезал Фалькенберг. — В любом случае Конфедерация подаст протест Кодоминиуму о нарушении Законов Войны.

Губернатор Силана рассмеялся.

— Мы в последнюю революцию протестовали достаточно часто, и из этого ничего не вышло. Я думаю, мы можем этим рискнуть.

— Неверно. Я так понял, что вы ничего не станете предпринимать?

— Я издам приказ прекратить грабежи.

— Разве вы еще этого не сделали?

— Ну, да, полковник. Но бойцы, они, вроде, как взбесились теперь.

— Я думаю. Если это не прекратили прежние приказы, новые этого не сделают. Вам придется наказывать нарушителей. Вы станете?

— Будь я проклят, если буду вешать собственных солдат, чтобы защитить предателей!

— Понятно. Губернатор, как вы намерены умиротворить эту область?

— Я послал за подкреплением…

— Да. Благодарю вас. С вашего позволения, губернатор, у нас с мисс Хортон есть одно дело. — Он вытолкнул Гленду Рут из кабинета. — Главстаршина, приведите мэра Гастингса и полковника Ардуэя в кабинет капитана Свободы.

— Они расстреляли полковника Ардуэя. — Сказал Свобода. — Мэр в тюрьме.

— В тюрьме? — произнес словно про себя Фалькенберг.

— Да, сэр. Я держал заложников в отеле, но гебернатор Силана…

— Понятно. Выполняйте, старшина.

— Сэр.

— Чего вы теперь хотите, проклятый ублюдок? — спрашивал Гастингс десять минут спустя. Мэр был изможден, с острейшей щетиной, и его лицо и руки демонстрировали грязь заключения без надлежащего гигиенического оборудования.

— Не все сразу, мистер мэр. Какие-нибудь трудности, главстаршина?

Кальвин усмехнулся.

— Не много, сэр. Офицер не захотел иметь никаких проблем с караулом. Полковник, они распихали всех заложников по камерам.

— Что вы сделали с моей женой и детьми? — Лихорадочно потребовал Роджер Гастингс. — Я много дней ничего не слышал о них.

Фалькенберг вопросительно посмотрел на Свободу, но тот только помотал головой.

— Повидайте семью мэра, главстаршина. Приведите 453п$%%^$%#$%

— Если бы вы не взяли этот город…

— Это была законная военная операция. У вас есть обвинения против моих солдат?

— Откуда я знаю? — Гастингс почувствовал слабость. Его много дней не кормили как следует, и его мутило от беспокойства за семью. Оперевшись на стол, он в первый раз увидел Гленду Рут. — И вы тоже, да?

— Это было не моим делом, Роджер. — Он чуть было не стал ей свекром. Она гадала, где-то теперь был лейтенант Харли Гастингс. Хотя она давным давно разорвала их помолвку, разногласия у них были, по большей части, политические, и они все еще оставались друзьями. — Я сожалею.

— Это было твоим делом. Твоим, и ваших проклятых мятежников. О, разумеется, тебе не нравится сжигать города и убивать штатских, но это все равно случается — а войну начали вы. Вы не сможете снять с себя ответственность.

— Мистер мэр, — Перебил его Фалькенберг. — У нас еще есть, все еще, общие интересы. Этот полуостров выращивает мало пищи, и без снабжения ваш народ не сможет выжить. Мне говорили, что в беспорядке было убито свыше тысячи человек, и почти столько же находятся в горах. Вы можете пустить в действие автоматизированные фабрики и сталеплавильные заводы с тем, что осталось?

— После всего, вы ожидаете, что я… — я не хрена не стану для вас делать, Фалькенберг!

— Я не спрашивал, станете ли вы, только можно ли это сделать.

— А какая разница?

— Я сомневаюсь, что вы хотите увидеть, как остальные ваши сограждане умирают с голоду, мистер мэр. Капитан, возьмите мэра в свой штаб и предоставьте ему возможность привести себя в порядок. К тому времени, когда вы это сделаете, главстаршина Кальвин узнает, что случилось с его семьей. — Фалькенберг кивнул, разрешая уйти и повернулся к Гленде Рут. — Ну, мисс Хортон? Вы увидели достаточно?

— Не понимаю.

— Я прошу вас сместить Силану с его поста и вернуть управление городом полку. Вы сделаете это?

«Господи боже!» — подумала она, — у меня нет полномочий.

— У вас большой влияние в армии Патриотов, чем всех прочих. Совету это не может понравиться, но от вас он это стерпит. В то же время, я посылаю за саперами, чтобы отстроить город и пустить в ход сталелитейные заводы.

В с е д в и ж е т с я т а к б ы с т р о. Даже Джошуа Хортон не заставлял так быстро врашаться колеса, как этот человек.

— Полковник, что у вас за интерес в Алланспорте?

— Это единственный контролируемый нами промышленный район. Снабжения военными припасами с других планет больше не будет. Мы держим все, западнее Темблор. Долина реки Метсон восстала в поддержку революции, и мы скоро ее заполучим. Мы можем последовать вниз по течению Метсона до Ванкувера и взять его, а потом?

— Да, ясно, а потом мы возьмем столицу. Революция окончена!

— Нет! Именно такую ошибку вы и сделали в прошлый раз. Вы действительно думаете, что ваши фермеры, даже с помощью Сорок Второго, смогут переместиться на ровную, изрезанную дорогами территорию и сражаться в заранее подготовленных боях? При таких условиях у вас нет шансов.

— Но… — Он был прав. Она всегда это знала. Когда они нанесли в ущелье поражение Фридландцам, она осмелилась надеяться, но столичные равнины — это не ущелье Хильер. — Так, значит, возврат к войне на истощение сил.

Фалькенберг кивнул.

— Мы ведь держим все сельскохозяйственные районы. Конфедераты начнут ощущать нехватку продуктов достаточно скоро. В то же время, мы изрядно потрепали их. Франклину придется махнуть на нас рукой — нет выгоды сохранять колонии, которые стоят денег. Они могут попытаться высадить армию с родной планеты, но они не захватят нас врасплох и у них нет такой большой армии. В конечном итоге мы измотаем их.

Она печально кивнула. Значит, в конце концов, это будет долгая война, и ей придется участвовать в ней, всегда набирать новые войска, когда ранчеро начнут опять расходиться по домам — будет достаточно тяжело удержать то, что у них есть, когда народ поймет, что его ожидает.

— Но как же вы станете платить своим солдатам в долгой войне?

— Наверно, вам придется действовать без нас.

— Вы ведь знаете, что мы не сможем. И всегда это знали.

— Чего вы хотите?

— Прямо сейчас я хочу, чтобы сместили Силану, немедленно.

— Что за спешка? Как вы говорите, война будет долгой.

— Она будет еще дольше, если сожгут этот город. — Он чуть было не сказал ей больше и обругал себя за слабость искушения. Она была всего лишь девушкой, а он знал их тысячи с тех пор, как Грейс покинула его все эти долгие годы назад. Брачными узами этого не объяснить, он знал и других девушек, бывших компетентными офицерами, многие из них — так почему же у него вообще возникло искушение. — Так. Сожалею. — Грубовато сказал он. — Но я должен настаивать. — Как вы говорите, вы не сможете действовать без нас.

Гленда Рут выросла среди политиков и четыре года сама была революционным лидером. Она поняла, что мир Фалькенбергского колебания был важен, и что ей никогда не выяснить, что он означал.

Что скрывалось под этой маской? Не был ли там человек, принимавший все три стремительные решения? Фалькенберг доминировал в каждой ситуации, куда попадал, а подобный человек хотел больше, чем денег. Ее все еще преследовало видение Фалькенберга, сидящего за столом, оглашая судьбу ее людей.

И все же. Тут было большее. Воин-вождь воинов, завоевавший поклонение необразованных рядовых — а также людей вроде Джереми Сэвиджа. Она никогда не встречала никого, подобного ему.

— Я это сделаю. — Она улыбнулась и пройдя через комнату, встала рядом с ним. — Не знаю, почему, но я это сделаю. У вас есть какие-нибудь друзья, Джон Кристиан Фалькенберг?

Вопрос его поразил. Он автоматически ответил:

— Нет. У командующего не может быть друзей, мисс Хортон.

Она снова улыбнулась.

— У вас теперь есть один. При одном условии. Отныне вы будете называть меня Гленда Рут. Хорошо?

На лице солдата появилась странная улыбка. Он, явно позабавленный, рассматривал ее, но было также и еще что-то.

— Из этого, знаете ли, ничего ничего не выйдет.

— Что не выйдет?

— Что вы там ни пытаетесь сделать. Как и на мне, на вас лежит ответственность командующего. Это обрекает на одиночество и вам это не нравится. Причина, по которой у командующего нет друзей, Гленда Рут, не для того лишь, чтобы избавить командира от боли, посылая своих друзей на смерть. Если ты не усвоила остальное, усвой сейчас, потому что в один прекрасный день тебе придется либо придать своих друзей, либо свое командирство, а такого выбора следует избегать.

Ч т о я д е л а ю? Пытаюсь ли я защитить революцию, стараясь познакомиться с ним получше, или он прав, у меня тоже нет друзей, и он — единственный встреченный мною мужчина, который мог бы быть… Она дала этой мысли растаять, и на короткий миг дотронулась до его руки ладонью. — Давай отправимся уведомить губернатора Силану, Джон Кристиан. И позволь девочке самой беспокоиться о своих эмоциях, ладно? Она знает, что делает.

Он стоял рядом с ней. Они находились очень близко друг от друга и на миг ей подумалось, что он собирается поцеловать ее.

— Нет. Ты не знаешь.

Она хотела ответить, но он уже покидал комнату и ей пришлось поспешить догонять его.

Глава ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

— А я говорю, что предатели-конфедерашки получили то, что заслужили! — Крикнул Джек Силана.

Раздался рокот одобрения со стороны делегатов и открытые крики в поддержку с открытых трибун спортзала.

— Я питаю большое уважение к Гленде Рут, но она не старый Джошуа. Ее действия о снятии меня с поста, данного Президентом Баннистером, были никем не уполномочены. Я требую, чтобы совет отрекся от них.

Раздались новые аплодисменты, и Джек Силана занял свое место.

С минуту Гленда Рут оставалась на своем месте. Она внимательно оглядела каждого из тридцати мужчин и женщин за столом в виде подковы, пытаясь прикинуть, сколько у нее будет голосов. Не большинство, разумеется, но наверное, с дюжину. Ей придется убедить не больше трех-четырех покинуть фракцию Баннистера-Силаны, но что потом? Возглавляемый ею блок был не более тверд, чем коалиция Баннистера. Кто же, все-таки, правит Свободными Штатами?

Перед столом Совета в спортзале сидели и другие люди. Это были свидетели, но их размещения в фокусе внимания Совета придавало сцене такой вид, словно Фалькенберг и его невозмутимые офицеры могли находиться на скамье подсудимых. Мэр Гастингс сидел вместе с Фалькенбергом и иллюзия усиливалась следами, полученного им жестокого обращения. Некоторые из его друзей выглядели даже хуже.

Позади свидетелей зрители болтали между собой, словно это был баскетбольный матч, а не торжественное заседание высших властей трех четвертей Нового Вашингтона. Спортзал, в любом случае, казался не очень-то достойным местом для заседания, но в крепости Астория на было зала просторней.

Наконец она встала.

— Да, я — не мой отец. — Начала она. — Он расстрелял бы Джека Силану за его действия!

— Дай им, Гленда Рут! — Крикнул кто-то с балкона.

Говард Баннистер в удивлении поднял взгляд.

— Мы наведем здесь порядок!

— Засохни, Престон-Вейский ублюдок, — ответил тот же голос.

К пожилому ранчеро присоединился кто-то в партере.

— Верно, черт возьми, Форт Хайтс не управляет долиной.

На это раздались одобрительные крики.

— К порядку! К порядку! — Команды Баннистера заглушили крики, когда техники включили усилители на полную мощность. — Мисс Хортон, вам слово.

— Благодарю вас. Я пытаюсь сказать, что мы начали эту революцию на для того, чтобы уничтожить Новый Вашингтон! Нам придется жить вместе с лоялистами, когда война закончится, и…

— Федераха. Она была обручена с солдатом— федиком.

— Заткнись и дай ей сказать!

— К порядку! К порядку!

Фалькенберг сидел, не шевелясь, когда зал вернулся к порядку и Гленда Рут попыталась заговорить вновь.

— Чертовски шумная компания. — Пробормотал Джереми Сэвидж.

Фалькенберг пожал плечами.

— Победа делает такое с политиками.

Гленда Рут описала обстановку, увиденную ею в Алланспорте. Она рассказала о выгоревшем городе, о загнанных в камеры заложниках.

— Так и надо этим федерахам! — перебил кто-то, но она сумела продолжить, прежде, чем смогли ответить ее сторонники.

— Разумеется, они лоялисты. Как и свыше трети народа на контролируемой нами территории. В столице лоялистов большинство. Разве поможешь делу, если мы будем преследовать здесь их друзей?

— Нам никогда не взять столицы при таких методах войны… Верно, черт возьми!.. Время двинуться на федерашек… Послать туда наемников, пусть отрабатывают налоги, которые мы платим!

На этот раз Баннистер приложил мало усилий для успокоения толпы. Они говорили, то, что он предлагал Совету, и одной из причин его поддержки Силаны было то, что он нуждался в согласии с ним коммерческого блока губернатора по военному вопросу. После того, как толпа вдосталь наоралась о возобновлении войны, Баннистер воспользовался микрофоном для восстановления порядка и позволил Гленде Рут говорить.

Совет сделал перерыв на день так и ничего не решив. Фалькенберг дождался Гленду Рут и вышел вместе с ней.

— Я рада, что мы сегодня не голосовали. — Сказала она ему. — Не думаю, чтобы мы выиграли.

— Шумные ребята. — Снова заметил майор Сэвидж.

— Демократия в действии. — Холодно разъяснил Фалькенберг.

— Что вам нужно, чтобы убедить Совет, что Силана не годится в губернаторы?

— Настоящий вопрос не в том, Джон, — ответила она. — Речь идет о войне. Никто не удовлетворен тем, как она ведется.

— А я думал, что мы действуем великолепно, — огрызнулся Сэвидж. — Последняя вылазка Конфедератов в Мэтсоне, как и запланировано, попала в нашу засаду.

— Да, это было блестяще. — Согласилась Гленда Рут.

— Едва ли. Это было единственно возможное направление атаки. — Ответил Фалькенберг. — Вы что-то очень притихли, мэр Гастингс.

Они покинули спортзал и шли через плац к принадлежавшим фридландцам казармам. Теперь их занимали войска Фалькенберга и они держали Алланспортских заложников при себе.

— Я боюсь этого голосования. — Сказал Гастингс. — Если они пришлют Силану обратно, мы потеряли все.

— Так поддержите меня! — Отрезал Фалькенберг. — Мои механики уже привели автоматизированные фабрики и заводы в разумно годное состояние. С некоторой помощью от нас они снова заработают. Тогда у меня будут реальные аргументы против политики Силаны.

— Но это же измена. — Возразил Гастингс. — Нам нужна промышленность Алланспорта для военных целей. Полковник, это плохой способ благодарить вас за спасение моей семьи от этого мятежника, но я не могу этого сделать.

— Я полагаю, что вас спасет чудо? — спросил Фалькенберг.

— Нет. Но что случится, если вы победите? Долго ли вы будете оставаться на полуострове Рейни? В один прекрасный день там там окажутся люди Баннистера — полковник, мой единственный шанс в том, что Конфедерация приведет франклинские войска и раздавит вас всех!

— И вами будут править с Франклина. — Указала Гленда Рут. — Они не дадут вам столько самоуправления, как в прошлый раз.

— Знаю. — Ответил с горечью Роджер. — Но что я могу поделать? Этот бунт разрушил наши наилучшие планы. Со временем Франклин мог стать поразумней — я собирался хорошо править для всех. Но вы это прикончили. — Не все Франклинские солдаты были похожи на вас, Роджер. — Возразила Гленда Рут. — И не забывайте о их военной политике! Они бы втянули нас в свои замыслы, и в конечном счете, мы дрались бы с самим Кодоминиумом. Полковник Фалькенберг может рассказать вам на что это похоже — быть жертвой карательной экспедиции КД!

— Господи! Я просто не знаю, что делать. — Сказал несчастный Роджер.

Фалькенберг пробурчал что-то не уловленное другими, а затем сказал: — Гленда Рут, если вы извините меня, нам с майором Сэвиджем надо обсудить административные дела. Я был бы рад, если бы вы присоединились ко мне на обеде в офицерской столовой в двенадцать ноль-ноль.

— Ну, разумеется, спасибо, Джек. Я хотела бы, но я должна повидаться сегодня вечером с другими делегатами. Может быть мы сумеем выиграть завтра это голосование.

Фалькенберг пожал плечами.

— Я в этом сомневаюсь. Если вы не сможете его выиграть, то, может, сможете его задержать?

— На несколько дней, наверное. А что?

— Это может помочь, вот и все. Если не сможете попасть на обед, полковые офицеры развлекают гостей допоздна. Вы присоединитесь к нам, когда кончите с политикой?

— Спасибо. Да, присоединюсь. — Когда она перешла через плац к собственным квартирам, она желала знать, что же обсуждали Фалькенберг и Сэвидж. Не административные вопросы, явно. Не имело ли это отношения к тому, что решил Совет?

Она с нетерпением дожидалась встречи с Джоном после, и это предвкушение заставило ее чувствовать себя виноватой. Что же есть такое в этом человеке, что так на меня действует? Он достаточно красивый, широкоплечий, военная косточка — чепуха. Будь я проклята, если поверю в какой-то атавистический порыв влюбляться в воинов. Плевать, что говорят антропологи. Так почему же мне хочется быть с ним?

— Она оттолкнула эту мысль. Было подумать о чем поважнее: что предпримет Фалькенберг, если Совет проголосует против него? А помимо этого, что предпримет она, когда он это сделает?

Фалькенберг провел Роджера Гастингса в свой кабинет.

Роджер сел, чувствуя себя не в своей тарелке.

— Послушайте, полковник, я бы хотел помочь, но…

— Мэр Гастингс, владельцы алланспортской промышленности предпочли бы иметь половину из действующих предприятий, или все из ничего?

— Что бы это значило?

— Я гарантирую защиту литейных и плавильных заводов в обмен на половинный интерес в них.

Когда пораженный Гастингс уставился на него, Фалькенберг продолжал:

— Почему бы и нет? Все равно их захватит Силана. Если мой полк будет совладельцем, я может, сумею остановить его.

— Если я дам согласие, это не будет иметь никакого значения. — Возразил Гастингс. — Владельцы-то на Франклине.

— Вы являетесь высшим официальным представителем Конфедерации на всем полуострове Райнгер. — Старательно разъяснил Фалькенберг. — Законно это, или нет, я хочу иметь вашу подпись на этом дарственном акте. — Он вручил Роджеру пачку документов.

Гастингс внимательно прочел их.

— Полковник, этот документ также подтверждает дарственную на землю, данную мятежным правительством! Я не могу этого сделать!

— Почему бы и нет? Это ведь все государственная земля — и это в пределах вашей власти. Документ гласит, что в обмен на защиту жизни и собственности граждан Алланспорта вы вознаграждаете мой полк соответствующими землями. Он отмечает, что вы не считаете прежнюю дарственную Правительства Патриотов имеющей силу. Об измене и речи быть не может, вы ведь хотите защитить Алланспорт от Силаны, не так ли?

— Вы предлагаете обмануть Патриотов?

— Нет. Но контракт с Баннистером специфически оговаривает, что меня нельзя делать участником нарушения Законов Войны. Этот документ нанимает меня провести их в жизнь вы уже умиротворенной области. Он не оговаривает, кто мог их нарушить.

— Вы катаетесь по чертовски тонкому льду, полковник. Если Совет когда-нибудь увидит эту бумагу, вас повесят за измену. — Роджер снова перечел его. — Я не вижу никакого вреда в подписи, но заранее скажу вам, что Конфедерация не станет его читать. Если Франклин победит, вас выбросят с этой планеты, если не расстреляют.

— Позвольте мне беспокоиться о будущем, мистер мэр. Прямо сейчас ваша проблема — это защита своего народа. Вы можете помочь этому, подписав дарственную.

— Сомневаюсь. — Ответил Гастингс. Он потянулся за ручкой. — Покуда вы знаете, что это не имеет и тени силы, поскольку меня дезавуируют с планеты-метрополии… — Он нацарапал свою фамилию и должность на документах и отдал их обратно Фалькенбергу.

Гленда Рут услышала шум полковой вечеринки еще через плац. Когда они с Хирамом Блэком приблизились то, казалось, рассекали грудью поток волн звука, треск барабанов, пульсирующий вой волынок, смешанных с песнями, мотивы которых перевирали подвыпившие мужские баритоны.

Внутри было еще хуже. Когда они вошли, в нескольких дюйма от ее лица сверкнула сабля. Молодой капитан отдал честь и извинился целым потоком слов.

— Я показывал оберлейтенанту Марксу новый прием, которому научился на Спарте, мисс. Пожалуйста, простите меня.

— Когда она кивнула, капитан оттащил своего товарища в сторону и сабля завращалась вновь.

— Это ведь фридландский офицер. Здесь все фридландцы. — Сказала Гленда Рут. Хирам Блэк мрачно кивнул. Пленные наемники были одеты в парадную форму, зелено-золотое контрастировало с синезолотым бойцов Фалькенберга. Поблескивали в ярком свете верхних ламп медали.

Она посмотрела через сверкающую комнату и увидела полковника за столом на противоположной стороне.

Фалькенберг и его собеседник встали, когда она добралась до стола, после опасного путешествия через набитое народом помещение. Мимо промаршировали волынщики, изливая новые звуки.

Лицо Фалькенберга было раскрасневшимся, и она гадала, не пьян ли он.

— Мисс Хортон, могу я представить вам майора Оскара фон Тома? — формально произнес он. — Майор фон Тома командует Фридландским артиллерийским батальоном.

— Я… — она не знала, что сказать. Фридландцы были врагами, а Фалькенберг представлял ей офицера, как своего гостя. — Рада познакомиться. — Запинаясь, выдавила она из себя. — А это полковник Хирам Блэк.

Фон Тома щелкнул каблуками. Мужчины стояли навытяжку, пока она не села рядом с Фалькенбергом. Такого рода рыцарство почти исчезло, но здесь оно казалось как-то подходящим. Когда стюарды принесли стаканы, фон Тома повернулся к Фалькенбергу:

— Вы запрашиваете слишком много. — Сказал он. — Кроме того, к этому времени вы можете выжечь нарезы из стволов.

— Если выжжем, то сбавим цену. — Весело ответил Фалькенберг. Он заметил озадаченное выражение лица Гленды Рут. — Майор фон Тома спрашивает, не сможет ли он выкупить свои пушки обратно, когда кончится компания. Мои условия его не заботят.

— Мне кажется, — сухо заметил Хирам Блэк. — что Совет захочет сказать свое слово в установлении этой цены, генерал Фалькенберг.

Фалькенберг презрительно фыркнул:

— Нет.

"Он пьян. — Подумала Гленда Рут. — Это не очень заметно внешне. Но неужели я уже так хорошо его знаю?

— Эти пушки были захвачены Сорок Вторым без помощи Совета. Я присмотрю за тем, чтобы их не использовали против Патриотов, и у Совета больше нет никаких интересов в этом деле. — Фалькенберг повернулся к Гленде Рут. — Вы выиграете завтра голосование?

— Завтра голосования не будет.

— Значит, вы не можете выиграть. — Пробормотал Фалькенберг. — Этого я и ожидал следующие. Что насчет голосования по военной политике?

— Они будут дебатировать следующие два дня. — Она нервозно взглянула на майора фон Тома. — Я не хочу быть невежливой, но следует ли нам обсуждать это при нем?

— Понимаю. — Майор фон Тома нетвердо поднялся на ноги. — Мы еще поговорим об этом, полковник. Рад был познакомиться, мисс Хортон. Полковник Блэк. — Он церемонно поклонился каждому и пересел к большому столу в центре, где множество фридландских офицеров пило с фалькенбергскими.

— Мудро ли это, Джон? — Спросила она. — Некоторые из советников итак обвиняют тебя в нежелании драться…

— Черт, они называют его предателем, — перебил Хирам Блэк. — Мягок с федерашками, общается с врагами. Им даже не нравится, что вы вербуете новых солдат, чтобы возместить потери.

Блэк взял стакан виски и осушил его залпом.

— Желал бы я, чтобы некоторые из них ехали с нами по долине! Прогулка эта, Гленда Рут, была что надо. А когда у капитана Фрейзера иссякло горючее, Фалькенберг говорит ему так вот спокойненько, воспользоваться велосипедами! — Блэк засмеялся, предаваясь воспоминаниям.

— Я серьезно. — Запротестовала Гленда Рут. — Джон Баннистер ненавидит тебя. Я думаю, он всегда ненавидел. — Стюарды принесли виски для Фалькенберга.

— Вина или виски? — Спросил один из них.

— Вина… Джон, пожалуйста, они собираются приказать тебе наступать на столицу!

— Интересно. — Черты его лица вдруг напряглись, а глаза стали бдительными. Затем он расслабился и позволил виски произвести свое действие. — Если мы подчинимся этим приказам, мне понадобятся добрые услуги майора фон Тома, чтобы вернуть мое снаряжение. Разве Баннистер не понимает, что случится, если мы позволим им застигнуть нас на открытых равнинах?

— Хови Баннистер знает толк в заговорах куда лучше, чем поле боя, генерал. — Заметил Блэк. — Мы дали ему титул военного министра потому, что думали, что он сумеет заключить трудную сделку с Вами, но в битвах он не силен.

— Я заметил. — Обронил Фалькенберг. Он положил ладонь на руку Гленды Рут и мягко погладил ее. Это был первый раз, когда он прикоснулся к ней, и она сидела крайне неподвижно. — Ведь предполагается, что это вечеринка. — Засмеялся Фалькенберг. — Он поднял глаза и поймал взгляд тамады.

— Лейтенант, пусть глава волынщиков споет нам песню!

В помещении мгновенно стало тихо. Гленда Рут чувствовала тепло руки Фалькенберга. Мягкая ласка обещала намного больше, и она вдруг была рада, но был и укол страха.

Он сказал так тихо, и все же все эти люди перестали пить, смолкли барабаны, волынки, все, по одному его небрежному кивку. Подобная власть была пугающей.

Дородный волынмажор выбрал молодого тенора. Когда тот начал петь, играли одна волынка и барабан:

— Джон, пожалуйста, выслушайте! — взмолилась она.

— Джон, в самом деле!

— Наверное, тебе следовало бы выслушать. — Мягко сказал он и поднес стакан ко рту, когда юный голос поднялся и набрал темп.

Он стол схватил рукою.

Он заставил красное вино пролиться.

"Пусть божье проклятие падет на мою голову, Сказал он. Но лорду Скрипу я отомщу.

Иль шлем мой — вдовье покрывало?

Иль моя пика — палочка из ивы?

А моя рука — лилейная дамская ручка?

Чтобы этот английский лорд обращался со мной

Пренебрежительно?"

Песня кончилась. Фалькенберг просигналил стюарду.

— Мы выпьем еще по одной. — Сказал он. — И больше никаких разговоров о политике.

Они провели остаток вечера, наслаждаясь собранием. И фридландцы и фалькенберговские наемники-офицеры были людьми образованными, и это был очень приятный вечер для Гленды Рут, располагавшей командой, полной воинов, наперебой стремившихся ей угодить. Они учили ее танцам и диким песням дюжины культур, а она выпила чересчур много.

Наконец Фалькенберг встал.

— Я провожу вас до квартиры. — Сказал он.

— Отлично. — Она взяла его под руку и они прошли через редеющую толпу. — Вы часто устраиваете подобные вечеринки?

— Когда можем.

Они добрались до двери. Из ниоткуда появился рядовой в белой куртке, чтобы открыть ее.

Лицо его пересекал рваный шрам, спускавшийся по шее, пока не исчезал за воротником, и она подумала, что побоялась бы с ним встретиться где-нибудь в другом месте.

— Спокойной ночи, мисс. — Сказал рядовой. Голос у него был странный, почти хриплый, словно он был крайне озабочен насчет нее.

Они прошли через плац. Ночь была ясная, и небо полно звезд. Шум бегущей реки слабо доносился до старой крепости.

— Я хотела бы, чтобы это никогда не кончилось. — Сказала она.

— Почему?

— Потому, что вы создали там искусственный мир, стену славы, отгородившую от реальностей того, что мы делаем. А когда это кончится, мы возвращаемся к войне. И к тому, что ты там хотела сказать, когда велел тому парню спеть ту зловещую древнюю пограничную балладу.

— Это хорошо сказано. Стена славы, наверное, это конечно то, чем мы и занимаемся.

Они добрались до блока номеров, отведенных старшим офицерам. Его дверь была по соседству с ее. Она остановилась перед ней, не испытывая охоты заходить. Комната будет пуста, а завтра ждет Совет, и… Она повернулась к нему и с горечью спросила:

— А должно ли это кончиться? Я была счастлива на несколько минут. А теперь…

— Это не обязательно должно кончиться, но знаешь ли ты, что ты делаешь? — Нет. — Она отвернулась от собственной двери и открыла его. Он последовал за ней, но не вошел. Она с миг постояла в дверях, а затем рассмеялась. — Я собиралась сказать что-нибудь глупое. Что-нибудь вроде: «Давай выпьем по последней!» Но я бы имела ввиду не это, и ты бы знал. Так какой смысл играть в игры?

— В играх нет никакого смысла. Между нами. Игры — для солдатских девушек и влюбленных.

— Джон, боже мой, Джон, ты так же одинок, как и я?

— Да. Конечно.

— Тогда мы не можем позволить этой вечеринке окончиться. Нельзя, пока есть хоть один миг, когда она может продолжаться.

Она прошла в его комнату.

Помедлив несколько секунд, он последовал за ней и закрыл дверь.

За ночь она сумела забыть конфликт между ними, но когда утром она покинула его квартиру, баллада снова стала преследовать ее.

Она знала, что должна что-то предпринять, но не могла предупредить Баннистера. Совет, революция, независимость — все не утратило своей важности. Но хотя она будет служить этому делу, она чувствовала себя отделенной от него.

— Я — совершеннолетняя дура. — Твердила она себе. Но дура она или нет, она не могла предупредить Баннистера. Наконец, она убедила встретиться с Фалькенбергом Президента, подальше от кричащих масс Палаты Совета.

Баннистер перешел прямо к сути дела.

— Полковник, мы не можем бесконечно держать в поле крупную армию. Ранчеро мисс Хортон из Долины, может быть, и готовы платить эти налоги, но большинство нашего народа не может.

— А чего вы, собственно, ожидали, когда начали это? — Спросил Фалькенберг.

— Затяжной войны. — Признал Баннистер. — Но наши первоначальные успехи подняли надежды, и мы получили неожиданных сторонников. Они требуют кончать.

— Солдаты хорошей погоды. — Презрительно фыркнул Фалькенберг. — Дело достаточно обычное, но почему вы позволили им приобрести столь много влияния в вашем Совете?

— Потому что их было много.

«И все же они поддерживают тебя в Президенты, — подумала Гленда Рут. — Пока мои друзья и я были на фронте, ты здесь, в тылу, организовывал новоприбывших, заграбастывал власть… Ты не стоишь жизни ни одного из тех солдат, Джона или моих.»

— В конце-концов, это ведь демократическое правительство. — Сказал Баннистер.

— И, таким образом, совершенно неспособное совершить чеголибо, требующего постоянных усилий. Можете ли вы позволить себе этакую значительную демократию?

— Вас наняли не для того, чтобы изменять структуру нашего правительства! — Закричал Баннистер.

Фалькенберг активировал карту на столе.

— Смотрите, мы окружили равнины войсками. Иррегулярные части могут удерживать перевалы и болота практически вечно. Любая реальная угроза может быть парализована моим полком, держимом в мобильном резерве. Конфедераты не могут добраться до нас. Но мы не можем рисковать открытым боем с ними.

— Так что же мы можем предпринять? — Потребовал Баннистер. — Франклин наверняка пришлет подкрепления. Если мы станем ждать, то проиграем.

— Я в этом сомневаюсь. У них тоже нет десантных судов. Они не могут высадить сколь-нибудь реальные силы на нашу сторону фронта, а что им толку добавлять к своим силам в столице?

— В конечном итоге мы уморим их голодом. Сам Франклин, должно-быть испытывает трудности от потери снабжения зерном. Они будут не в состоянии вечно кормить свою армию.

— Рай для наемника. — Пробормотал, словно про себя, Баннистер. — Затяжная война и никаких боев. Вам придется, черт побери, атаковать, пока у нас еще есть войска! Говорю я вам, наша поддержка тает.

— Если мы двинем свои войска туда, где до них смогут добраться танки вон Меллентина имея место для маневрирования, они не растают, а сгорят.

— Скажи ты ему, Гленда Рут. — Обратился к ней Баннистер. — Меня он не станет слушать.

Она посмотрела на невозмутимое лицо Фалькенберга и хотела закричать: «Джон, он может быть прав! Я знаю своих людей, они не могут держаться вечно. Даже если бы они могли, Совет будет настаивать…»

Его взгляд не изменился. Я ничего не могу сказать, подумала она, я не знаю ничего, чего не знает он, потому что он прав, но и не прав тоже. Это всего лишь вооруженные штатские. Они нежелезные. Все то время, что мои люди охраняют эти перевалы, их ранчо приходят в упадок.

Не правда ли, Говард? Не рай ли это для наемника? Но она не хотела этому верить.

Вернулось незванным то видение, что посетило ее той ночью. Она боролась с ним памятью о вечеринке и после нее.

— Какого черта вы, собственно, ждете, полковник Фалькенберг? — Потребовал ответа Баннистер.

Фалькенберг ничего не ответил, и Гленда Рут хотела заплакать, но не стала.

Глава ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Совет не проголосовал и шесть дней спустя. Гленда Рут использовала во время заседаний все парламентские трюки, которым научил ее отец, а после того, как они делали каждый раз перерыв на день, она сновала от делегата к делегату. Она давала обещания, которые не могла выполнить, эксплуатировала старых друзей и приобретала новых, и каждое утро была уверена, что не сможет больше долго затягивать.

Она сама была не уверена, зачем она этим занимается. Голосование по военной политике было связано с назначением Силанты вновь губернатором Алланспорта, а она знала, что этот человек был некомпетентным, но самое главное, что после дебатов и политических встреч, Фалькенберг приходил за ней, или присылал младшего офицера проводить ее до ее квартиры. И она была рада пойти. Они редко говорили о политике, или даже вообще много разговаривали. Достаточно быть с ним. Но когда она уходила, то снова боялась. Он никогда ей ничего не обещал.

На шестую ночь она присоединилась к нему на поздний ужин. Когда ординарцы увезли тележку с едой, она мрачно сидела за столом.

— Именно это ты и имел ввиду, не так ли? — Спросила она.

— Насчет чего?

— Что мне придется предать либо своих друзей, либо свое командирство. Но я даже не знаю, друг ли ты мне, Джек. Что мне делать?

Он очень мягко коснулся ее щеки:

— Тебе предстоит говорить разумно, взывая к здравому смыслу, и удержать их от назначения Силаны в Алланспорт.

— Но чего мы ждем?

Он пожал плечами.

— Ты предпочла бы, чтобы дело дошло до открытого разрыва? Их не остановить, если мы проиграем это голосование. Толпа уже сейчас требует твоего ареста. Последние три дня Кальвин держат Штабной Караул в полной готовности на случай, если они будут достаточно глупы попытаться его произвести.

Она содрогнулась. Но прежде, чем смогла еще что-нибудь сказать, он мягко поднял ее на ноги и прижал к себе. Снова все ее сомнения исчезли, но она знала, что они вернуться. Кого она предавала? И ради чего?

Толпа заорала прежде, чем она смогла заговорить.

«Наемникова шлюха!» — Крикнул кто-то. Ее друзья ответила своими эпитетами, и прошло пять минут, прежде чем Баннистер смог восстановить порядок.

«Долго ли я смогу продержаться? По крайней мере еще день, или около того, я полагаю. Я его шлюха? Если нет, то я не знаю, что я. Он никогда мне не говорил.» Она старательно достала бумаги из чемоданчика, но возникла еще одна перебивка: через зал быстро, почти бегом, прошел курьер и вручил Говарду Баннистеру тоненькое послание. Коротышка президент мельком пробежал его, потом стал читать внимательно.

Зал замолк, так как все следили за лицом Баннистера. Президент продемонстрировал целую гамму эмоций: удивление, недоумение, затем старательно сдерживаемую ярость.

Он снова прочел сообщение и пошептался с курьером, который кивнул. Баннистер поднял микрофон.

— Советники! Я получил… я полагаю, будет проще прочесть это вам: «ВРЕМЕННОМУ ПРАВИТЕЛЬСТВУ СВОБОДНЫХ ШТАТОВ ВАШИНГТОНА ОТ ВК КД КРЕЙСЕРА „НЕУСТРАШИМЫЙ“ ТР ТР МЫ ПОЛУЧИЛИ ДОКУМЕНТИРОВАННУЮ ЖАЛОБУ ОТ ПРАВИТЕЛЬСТВА КОНФЕДЕРАЦИИ, ЧТО СВОБОДНЫЕ ШТАТЫ НАРУШАЮТ ЗАКОН ВОЙНЫ ТЧК ДАННОМУ СУДНУ ПРИКАЗАНО РАССЛЕДОВАТЬ ТЧК ДЕСАНТНАЯ ШЛЮПКА ПРИБУДЕТ В АСТОРИЮ В ШЕСТНАДЦАТЬ НОЛЬ-НОЛЬ СЕГОДНЯ ТЧК ВРЕМЕННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО ДОЛЖНО БЫТЬ ГОТОВО ОТРЯДИТЬ КОМИССИЮ ПО ПЕРЕМИРИЮ ДЛЯ ВСТРЕЧИ С ДЕЛЕГАТАМИ ОТ КОНФЕДЕРАЦИИ И ВЕДУЩИМИ СЛЕДСТВИЕ ОФИЦЕРАМИ КОДОМИНИУМА НЕМЕДЛЕННО ПО ПРИБЫТИИ ДЕСАНТНОЙ ШЛЮПКИ ТЧК КОМАНДУЮЩИМ ОФИЦЕРАМ ВСЕХ НАЕМНЫХ СИЛ ПРИКАЗЫВАЮ ПРИСУТСТВОВАТЬ ДЛЯ СДАЧИ ПОКАЗАНИЙ ТЧК ТР ТР ДЖОН ГРАНТ КАПИТАН ВОЕННО-КОСМИЧЕСКОГО ФЛОТА КОДОМИНИУМА ТР КОНЕЦ СООБЩЕНИЯ»

— Возник миг полнейшего молчания, а затем спортзал разразился шумом: «Расследовать нас?» «Проклятый КД не…», «К черту перемирие!»

Фалькенберг поймал взгляд Гленды Рут. Он сделал жест по направлению к выходу и покинул зал. Она присоединилась к нему спустя несколько минут.

— Мне на самом деле следовало бы остаться, Джон. Мы должны решить, что делать.

— Что вы решите, стало просто неважным. — Ответил Фалькенберг. — Ваш Совет имеет не так много карт, как бывало.

— Джон, что они сделают?

Он пожал плечами.

— Попытаются прекратить войну раз уж они здесь. Я полагаю, Силане никогда не приходило в голову, что жалоба франклинских промышленников с большей вероятностью привлечет внимание КД, чем схожий вопль кучки фермеров…

— Ты ждал этого! Именно этого ты и дожидался?

— Чего-нибудь вроде.

— Ты знаешь больше, чем говоришь! Джон, почему ты мне не скажешь? Я знаю, что ты е любишь меня, но разве я не имею права знать?

Он долгое время стоял вытянувшись по стойке смирно под ярким красноватым солнцем. Наконец он сказал:

— Гленда Рут, в политике и на войне нет никакой уверенности. Я однажды пообещал кое-что одной девушке, но не смог его дать.

— Но…

— Каждый из нас имеет ответственность командующего — и один другого. Ты поверишь мне, когда я скажу, что пытался удержать тебя от необходимости выбирать — и удержать тебя от такого же выбора? Тебе лучше подготовиться. Следственная комиссия не имеет привычки дожидаться людей, а она должна прибыть немного позже, чем через час.

Комиссии пришлось проводить слушание на борту «Неустрашимого». Четырехсотметровый бутылкообразный корабль на орбите вокруг Нового Вашингтона был единственной доступной нейтральной территорией. Когда делегаты Патриотов прибыли на борт, десантники в причальном доке отдали честь Баннистеру точно так же, как и генерал-губернатору Конфедерации, а затем провели делегацию по серым стальным коридорам в зарезервированную для них каюткомпанию старшин.

— Генерал-губернатор Конфедерации Форрест уже на борту, сэр. — Сообщил им сопровождающий их сержант-десантник. — Капитан хотел бы видеть полковника Фалькенберга в своей каюте через десять минут.

Баннистер огляделся в маленькой кают-компании.

— Я полагаю, она прослушивается. — Сказал он.

— Что теперь произойдет, полковник?

Фалькенберг заметил принятый Баннистером искусственный тон.

— Капитан и его советники выслушают каждого из нас наедине. Если вы захотите вызвать свидетелей, он об этом позаботится. Когда комиссия сочтет, что время подходящее, он сведет обе стороны. КД обычно скорей пытается добиться, чтобы все согласились полюбовно, чем навязывать какое-либо урегулирование.

— А если мы не сможем согласиться?

Фалькенберг пожал плечами.

— Они могут дать вам подраться. Они могут приказать наемникам покинуть планету и установить блокаду. Они могут даже набросать собственное разрешение противоречий и приказать вам принять его.

— А что случится, если мы попросту предложим им убраться? Что они могут сделать? — спросил Баннистер.

Фалькенберг натянуто улыбнулся.

— Они не могут завоевать планету, поскольку у них недостаточно десантников, чтобы оккупировать ее. Но существует мало другого, чего они не могли бы сделать, мистер Президент. На борту этого крейсера достаточно мощи, чтобы сделать Новый Вашингтон непригодным для проживания.

— У вас нет ни планетарной обороны, ни флота. Я бы дважды подумал, прежде чем рассердить капитана Гранта. И раз о том зашла речь, меня вызвали в его каюту.

Фалькенберг отдал честь. В жесте этом не было и следа насмешки, но Баннистер поморщился, когда солдат покинул каюткомпанию.

Фалькенберга препроводили мимо часовых-десантников в каюту капитана. Ординарец открыл дверь, впустил его, а затем вышел.

Джон Грант был высоким, худощавым офицером с преждевременно седеющими волосами, заставляющими его выглядеть старше его лет.

Когда Фалькенберг вошел, Грант встал и приветствовал его с искренней теплотой.

— Рад тебя видеть, Джон Кристиан. — Он протянул руку и с удовольствием оглядел своего визитера. — Ты достаточно хорошо сохранил свою форму.

— Так же, как и ты, Джонни. — Улыбка Фалькенберга была равноискренней. — А семья как, здорова?

— С Инес все благополучно, а отец умер.

— Печально это слышать.

Капитан Грант вынес из-за стола кресло и поставил его перед Фалькенбергом. Тот бессознательно закрепил его на месте.

— Думаю, это было освобождением для него. Несчастный случай в одноместном флаере.

Фалькенберг нахмурился, и Грант кивнул.

— Коронер сказал, несчастный случай. — Сказал капитан. — Но это могло быть и самоубийством. Он сильно сломался из-за Шарон. Но ты ведь не знаешь об этой истории, не так ли? Неважно. С моей сестричкой все благополучно. Им досталось хорошее местечко на Спарте.

Грант дотянулся до стола и коснулся кнопки. Стюард принес бренди и стаканы. Десантник поставил между ними раскладной стол и исчез.

— С Гранд-Адмиралом все в порядке? — спросил Фалькенберг.

— Держится. — Грант сделал глубокий вдох и быстро выдохнул. — Однако, только еле-еле. Несмотря на все, что мог сделать дядя Мартин, бюджет в этом году снова сократился. Я не могу долго здесь оставаться, Джон. Еще один патруль, и станет трудно прикрывать в судовом журнале эти несанкционированные задания. Ты выполнил свою задачу?

_ Да. Вышло быстрее, чем я думал. Последние сто часов я провел, желая, чтобы мы организовали твое прибытие раньше.

Он подошел к экрану с пультом на переборке каюты.

— Получил ту жалобу, переданную торговым судном, когда мы подошли. — Сказал Грант. — Дьявольски меня удивила. Вот, дай я сделаю, эту проклятую штуку усовершенствовали и она хитрая. — Он поиграл на пульте, пока на экране не показались обитаемые области Нового Вашингтона. — О"кей?

— Отлично. — Фалькенберг завращал ручками, показывая текущую военную ситуацию на планете внизу. — Пат. — Объяснил он. — Так обстоит дело. Но коль скоро ты прикажешь всем наемникам покинуть планету, мы возьмем планету без особого труда.

— Господи, Джон, я не могу сделать ничего столь наглого! Если уберутся фридландцы, вам тоже придется убраться. Черт, ты же выполнил свое задание. Мятежникам, может, будет дьявольски тяжело взять без тебя столицу. Но не имеет никакого значения, кто победит. Ни одна из сторон долго не может построить флот по окончании войны. Хорошая работа.

Фалькенберг кивнул.

— Именно таков был план Сергея Лермонтова. Нейтрализовать эту планету с минимальным вкладом Кодоминиума и без уничтожения промышленности. Кое-что, однако, подвернулось, Джонни и я решил его немного изменить. Полк остается.

— Но я…

— Только не спеши. — Широко усмехнулся Фалькенберг. — Я не наемник, в смысле этого акта. У нас есть дарственная на землю, Джонни. Ты можешь оставить нас, как поселенцев, а не наемников.

— Да брось ты. — Голос Гранта показал раздражение. — Дарственная на землю от мятежного правительства, не находящегося у власти? Слушай, никто не станет слишком пристально присматриваться к тому, что я делаю, но Франклин может купить, по крайней мере, одного Гранд Сенатора. Я не могу этим рисковать, Джонни. Желал бы, чтобы мог.

— А что, если эта дарственная подтверждена местным правительством лоялистов? — Игриво осведомился Фалькенберг.

— Ну, тогда все о"кей. Как ты, черт возьми, сумел сделать это? — Грант снова заулыбался. — Выпей и расскажи мне об этом. — Он налил им обоим. — И где вступаешь в игру ты?

Фалькенберг посмотрел на Гранта, и выражение его лица переменилось во что-то похожее на пораженность. — Ты этому не поверишь, Джонни.

— Судя по твоему виду, — ты тоже.

— Не убежден, что я сам верю, Дженни, у меня появилась девушка. Солдатская девушка и я собираюсь на ней жениться. Она — лидер большей части мятежников и мятежной армии. Кругом есть много политиков, думающих, что они чего-то стоят, но…

Он сделал резкий жест правой рукой.

— Жениться на королеве и стать королем, да?

— Она больше похожа на принцессу. В любом случае, лоялисты не станут сдаваться мятежникам без боя. Та, посланная ими жалоба, была совершенно искренней. Нет ни одного мятежника, которому доверятся лоялисты. Даже Гленде Рут.

Грант понимающе кивнул.

— И тут на сцену выступает солдат, вводящий законы войны. Он женится на принцессе и командует единственной имеющейся армией. Какая твоя настоящая ставка здесь, Джон Кристиан?

Фалькенберг пожал плечами.

— Может быть принцесса и не покинет королевства. В любом случае, Лермонтов пытается сохранять баланс сил. Ради бога, кто-то должен. Прекрасно. Грант Адмирал смотрит на десять лет вперед, но я уверен, что Кодоминиум протянет десять лет, Джонни.

Грант медленно кивнул, соглашаясь. Голос упал и в нем появилась нота ужаса.

— И я не уверен. Только за последние несколько недель стало еще хуже. Старик сходит с ума. Есть, однако, хорошее известие. Некоторые Гранд Сенаторы пытаются не дать ему развалиться. Некоторые из них бросили русско-американские драки и стали вместе против собственных правительств.

— Их хватит? Могут они преуспеть?

— Если бы я знал. — Гранд в замешательстве покачал головой. — Я всегда думал, что Кодоминиум был единственной стабильной вещью на старушке Земле. — Словно удивляясь, сказал он. — А теперь все, что мы сможем сделать — это не дать ему развалиться. Националисты продолжают побеждать, и никто не знает, как их остановить.

Он осушил свой бокал.

— Старику будет очень горько потерять тебя.

— Да. Мы долгое время работали вместе. — Фалькенберг с грустью оглядел каюту. Когда-то он думал, что это станет высшей точкой в его жизни, — быть капитаном военного корабля Кодоминимума. Теперь он мог никогда больше не увидеть его вновь.

Затем он пожал плечами.

— Есть худшие места пребывания, Джонни. — Сказал Фалькенберг. — Окажи мне услугу, ладно? Когда вернешься на Лунную базу, попроси адмирала присмотреть за тем, чтобы все копии отчетов о геологоразведке на Новом Вашингтоне были уничтожены. Мне было крайне неприятно, если бы кто-нибудь узнал, что здесь в самом деле есть такое, что стоит захапать.

— Ладно. Ты будешь находиться далеко от всего, Джон.

— Я знаю. Но если кругом Земли все полетит кувырком, это может оказаться самым лучшим местом пребывания. Слушай, Джонни, если в один прекрасный день вам понадобится безопасная база, мы будем здесь. Скажи старику.

— Разумеется. — Грант дал Фалькенбергу кривую усмешку.

— Никак не можешь завязать с этим делом. Собираешься жениться на этой девушке, да? Рад за вас обоих.

— Спасибо.

— Король Джон. В любом случае, какое ты установишь правительство?

— Не думал. Мифы меняются, может быть, при этом народ снова будет готов к монархии. Мы что-нибудь придумаем, Гленда Рут и я.

— Я-то держу пари, что вы придумаете. Она, должно быть, женщина еще та.

— Она такая.

— Тогда тост за невесту. — Они выпили и Грант вновь наполнил стаканы. Затем он встал.

— По последней, а? За Кодоминиум.

Фалькенберг встал и поднял свой стакан. Они выпили тост в то время, как под ними вращался Новый Вашингтон, а в ста парсеках от них Земля вооружалась для своей последней битвы.

Оглавление

Хронология:

ПРОЛОГ

Глава ПЕРВАЯ

Глава ВТОРАЯ

Глава ТРЕТЬЯ

Глава ЧЕТВЕРТАЯ

Глава ПЯТАЯ

Глава ШЕСТАЯ

Глава СЕДЬМАЯ

Глава ВОСЬМАЯ

Глава ДЕВЯТАЯ

Глава ДЕСЯТАЯ

Глава ОДИННАДЦАТАЯ

Глава ДВЕНАДЦАТАЯ

Глава ТРИНАДЦАТАЯ

Глава ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Глава ПЯТНАДЦАТАЯ

Глава ШЕСТНАДЦАТАЯ

Глава СЕМНАДЦАТАЯ

Глава ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Глава ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Глава ДВАДЦАТАЯ

Глава ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Глава ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ