Я не собирался убивать [Джон Кризи] (fb2) читать онлайн

Джон Кризи Я не собирался убивать

1 Концепция

Когда я уходил из дома утром в тот понедельник, мысль об убийстве была последней, которая могла прийти мне в голову.

Уик-энд прошел хорошо, лучше, чем обычно на протяжении многих месяцев. Все подозрения Лилиан наконец рассеялись; она и я окончательно примирились и нашли часть того огромного счастья, которое знали в начале нашего брака. В сорок один год она была еще очень красива и способна на самую сильную страсть. Быть мужем Лилиан, познать великое счастье в супружеских отношениях, а затем увидеть жену сдержанной и даже фригидной — думаю, несколько месяцев, предшествовавших тому понедельнику, были самыми несчастливыми в моей семейной жизни, как, возможно, и в жизни Лилиан.

Она считала, что у меня есть другая женщина, что каждый месяц я уезжаю провести несколько дней с этой шлюхой, а возвращаясь домой, жду, что все будет как обычно. Хорошо зная меня — за двадцать один год супружеской жизни многое узнаешь о человеке, — она понимала, что я не говорю ей правды о моих ежемесячных отлучках. Ссылки на работу ее не удовлетворяли, несмотря на доказательства, которые я мог ей представить. Она думала, что есть другая причина, а поскольку я ее скрывал, единственным возможным объяснением было то, что я имею любовницу.

Это ее убеждение с годами окрепло. Первые смутные подозрения превратились в абсолютную уверенность после одной из моих самых успешных и самых опасных краж.

Никогда не забуду эту ночь почти четыре года назад: возбуждение от того, что успех почти в руках; мгновение тревоги, когда женщина проснулась и я решил, что она меня узнала; шок, испытанный, когда я думал, что убил ее. Правда, вскоре я мог посмеяться над абсурдной стороной дела, мысленно видя сцену снова и представляя себе, как комично мы оба выглядели, когда боролись каждый за свою жизнь. Но несмотря на чувство юмора и легкость, с какой я вспоминаю этот случай, я никогда не забуду дрожь страха.

Оглядываясь назад, я думаю, что именно в ту ночь в моем мозгу впервые возникла мысль об убийстве, однако в тот момент я был в ужасе от того, что мог убить женщину. Эта женщина, сама того не ведая, усилила подозрения Лилиан, и в конце концов из-за любви к жене я убил человека. Видите ли, я пережил очень грустные годы разделявшей нас фригидности, годы, в которые Лилиан занималась домашним хозяйством как добросовестная супруга, лишь время от времени давая своим страхам прорываться наружу и принимать форму открытых обвинений, вызывавших ссоры. Я ненавидел эти годы. Однако они показали мне, как глубока моя любовь к Лилиан и как она мне нужна.

В тот роковой понедельник я был счастлив, потому что убедил ее, что у меня нет другой женщины, только клиенты, которых я должен навещать, живущие слишком далеко от Лондона, чтобы можно было объехать их всех в один день.

По причине полного примирения и очевидного счастья родителей дети в этот уик-энд были особенно оживленными. Джулия — ей тогда было девятнадцать — и семнадцатилетний Роберт всегда были веселыми и жизнерадостными. У них было много друзей, жили они в Хемпстед-Хиз, одном из самых красивых жилых кварталов Лондона, и хотя были достаточно дисциплинированны — Лилиан строго следила за их воспитанием, — не знали по-настоящему, что значит нуждаться в деньгах. Каждый год они проводили с нами три недели на континенте, Рождество было сплошной чередой праздников, и их жизнь не могла быть более наполненной. Ни он, ни она не блистали в учебе. У Роберта была склонность к математике, и он надеялся заняться ядерной физикой, если его надежды и оптимизм его учителей оправдаются. Единственным талантом Джулии была кулинария, и она собиралась в один прекрасный день стать владелицей изысканного ресторана.

Я легко мог осуществить мечты моих детей… благодаря деньгам, которые мне доставляло мое любимое времяпрепровождение.

Думаю, было бы пустой тратой времени пытаться объяснить вам, как и почему я стал заниматься этой дополнительной «работой». Это произошло вследствие стечения обстоятельств плюс, разумеется, совершенно аморального отношения к чужим деньгам и прочей собственности. Если вы проводите большую часть жизни, занимаясь страховкой — а моя полностью посвящена этому, — вы черствеете. Невероятно, сколько комбинаций и уловок может придумать хитрый и изобретательный человек, чтобы раздобыть деньги. На мошенничество со страховой компанией решаются немногие — это не самое легкое дело, — но эксперт в страховом деле должен быть в курсе различных способов мошенничества, поскольку по степени доверия он занимает в иерархии бизнесменов третье место после нотариуса и бухгалтера. Не только коммерсант, но и любой человек всегда ищет новые законные источники доходов, изобретая способы уклонения от уплаты некоторых налогов и предлагая новые варианты вложения прибылей в особо рентабельные дела, не возбуждая ничьих подозрений. Из-за всего этого я довольно рано понял, что в жизни существуют легальные финансовые тонкости, и первая кража, совершенная мною, была прямым следствием этого. Жертвой стал человек, пришедший спросить у меня совета по страховке. Он собирался застраховать и настоящие драгоценности своей жены, и их копии, но по особым сертификатам. Я оставил им поддельные, а настоящие драгоценности продал за две тысячи фунтов, или за половину их реальной цены, что совсем неплохо для первого раза.

Естественно, я знал, что если хочу заниматься воровством серьезно, то должен относиться к этому занятию как к коммерческой деятельности. В жизни проблема имела три различных аспекта. Прежде всего найти кого обокрасть и убедиться, что дело стоящее; затем совершить кражу и исчезнуть, не оставив ни малейшего следа; наконец, избавиться от приобретенного товара за приличную цену и также не оставляя следов. Я с самого начала знал, что необходимо тщательно составлять план любой операции и что фактор времени имеет первостепенное значение. Долгосрочный проект предпочтительнее краткосрочного хотя бы потому, что позволяет товару перестать быть опасным. Все, что я делал, все, кого обворовывал и кому сбывал добычу, должны быть изучены до мелочей, с таким вниманием, как если бы я изучал кандидата на страхование жизни на большую сумму. (Попутно замечу, что есть форма мошенничества, которую используют почти все толстяки — похудеть за короткое время, снизить давление, пройти медосмотр с целью получения страховки, а когда договор заключен, снова начать есть без меры и хвастаться тем, что сумел сделать. Занятная комбинация, потому что, если клиент умирает, она ничего не дает, а если живет достаточно долго, чтобы получить капитал, то он уже достаточно заплатил за него своими взносами.)

Неожиданность и случайность — единственные элементы, которые нельзя предусмотреть в краже или страховании. Возможно, я говорю банальные вещи, но подозрения Лилиан я возбудил самым банальным образом. Уверен, что это следует объяснить, поскольку тот случай имел очень важные последствия для моих отношений с женой.

Моя компания «Уэдлейк», ведущая много дел в провинции, за три месяца до того застраховала драгоценности некой миссис Джун Эндерсон на сумму семь тысяч пятьсот фунтов стерлингов. Я занимался этим делом, давшим мне случай познакомиться с миссис Эндерсон. В «Уэдлейке» я выполняю разные функции: продаю полисы, проверяю суммы страховок, иногда занимаюсь разбирательством спорных вопросов. Думаю, в Англии мало столь же эффективных работников на все руки вроде меня, и если бы я получал приличное жалованье и солидные комиссионные, то, возможно, никогда бы не занялся этой дополнительной «работой». Но в течение многих лет я никогда не сожалел об этом занятии, потому что оно мне нравилось. Как и в путешествии, в нем приятнее составлять планы, чем осуществлять их, но даже когда проходит чувство новизны и исчезает нервозность, каждая новая кража сохраняет свой особый интерес. Невероятная беззаботность людей будет удивлять меня всегда.

Миссис Эндерсон была ярким примером этой самой беззаботности.

Возможно, у нее были некоторые извинения. Об этой пустоголовой дамочке, дожившей до двадцати пяти лет, всю ее жизнь кто-то заботился: сначала родители, потом, в течение двух лет, муж, вдвое старше ее. Родители погибли в автокатастрофе на континенте, а муж умер от коронарного тромбоза. Думаю, ей понравилась свобода, которую ей дали эти трагические события. Должно быть, в глубине души она сама удивлялась тому, как легко восприняла их. Когда я встретился с ней после того, как она написала в компанию, попросив прислать представителя, я понял, что она идеальная жертва. Миссис Эндерсон была классическим образцом красивой, но глупой молодой женщины. Ничего не зная о страховках и драгоценностях, она полностью полагалась на меня, нуждалась в советах и в сейфе или по крайней мере в надежном тайнике для своих драгоценностей. Что я мог ей предложить?

Я, конечно, дал ей все необходимые сведения, даже назвал тип сейфа, который, как я предполагал, она купит, хотя люди редко идут на достаточные траты на сейфы и замки, чтобы надежно защититься от краж. Обычно они перекладывают всю ответственность на страховые компании, не понимая, что предметы, имеющие ценность из-за связанных с ними воспоминаний, незаменимы, а стоимость ювелирных изделий скорее возрастает, чем понижается.

Итак, миссис Эндерсон приобрела сейф «Секьюрити три», рекомендованный ей мною, но купила его на лондонской выставке компании и через много месяцев после подписания страхового полиса. Кстати, я был убежден, что она не сделает этого сразу. Я знаю модель «Секьюрити три» так же хорошо, как механик фирмы-изготовителя, потому что всегда был силен в механике. В дождливые воскресные дни, например, я обычно запираюсь в гараже и разбираю мотор моего «ягуара». Десять месяцев я только наблюдал за миссис Эндерсон. Вдовство и деньги вскружили ей голову. Она жила в Челси, в прекрасной квартире с окнами на Темзу, и зачастую возвращалась поздно в обществе друга, остававшегося на ночь. Я не защитник морали, но мне все-таки было жалко, что она ступила на такой опасный путь: мужчины начинали понимать, что она доступна со многих точек зрения. Я знал, что она часто бывает в подпитии, если не откровенно пьяной, когда возвращается не одна, и вообще пьет слишком часто. Я совершенно ничего не знал о том, что ее заставляет так себя вести, потому что меня интересовали не мотивы, а ее поведение и привычки. Она все больше и больше становилась идеальной жертвой, и я понял, что настал момент действовать, когда от нее ушла служанка — кажется, вышла замуж. Короче, миссис Эндерсон несколько недель обходилась без служанки, потому что в доме была служба, занимавшаяся домашней работой у жильцов.

Я следил за квартирой три вечера. Каждый раз это был понедельник. Я сидел в моей машине, стоявшей недалеко от дома. В третий понедельник миссис Эндерсон привез на «МГ» довольно молодой мужчина. Я вылез из своей машины и медленно прошел мимо них. Молодой человек не вошел в дом. Мне было достаточно услышать, как моя будущая жертва сказала своему спутнику «до свидания», чтобы понять по ее голосу, что она выпила лишнего.

Когда я приходил к ней за четыре месяца до того, я сумел снять слепок с замка дома и знал, что дверь квартиры открою без всякого труда. Я отправился в одно кафе в Вест-Энде, остававшееся открытым всю ночь, вернулся на такси, высадившем меня на некотором расстоянии от дома, где жила миссис Эндерсон, и остаток пути проделал пешком. Я вошел в парадную дверь, поскольку знал, что по ночам консьержа никогда не бывает. Подойдя к двери квартиры, я сразу заметил, что она закрыта на задвижку. К счастью, задвижка была почти на уровне замка, и с хорошими инструментами открыть ее было легко. Я проник в квартиру, осмотрел ее, чтобы убедиться, что в ней не скрывается никакой опасности, и вошел в спальню, где в шкафу был спрятан сейф: миссис Эндерсон говорила мне, что, когда купит его, поставит именно там.

Я до сих пор вижу ее лежащей на спине, руки поверх одеяла, на волосах сетка. Помню, что, когда я при свете уличного фонаря всмотрелся в ее лицо, меня поразило что-то необычное. Я только позднее понял, что именно. Она дышала с некоторым трудом, немного задыхаясь, что часто бывало у Лилиан после того, как она выпьет один-два стакана. Я не опасался всерьез, что миссис Эндерсон проснется, но все-таки надел на лицо маску. Это была простая маска для костюмированного бала, занимавшая в кармане очень мало места; ее легко надевать, и она не затрудняет дыхание, как платок или шарф, закрывающий нос и рот. На мне, как обычно, были полотняная кепка, надвинутая на глаза, и шарф вокруг шеи.

Сейф был открыт в пять минут. Я взял драгоценности и положил их между двумя слоями ваты, чтобы избежать трения камня о камень: в конце концов, ничто не режет алмаз лучше, чем другой алмаз. Затем я закатал каждое украшение в сверток и уложил в полиэтиленовый пакет, чтобы кусочки ваты не остались на моей одежде. После этого я взял деньги — около сотни фунтов, — лежавшие в обычной металлической коробке. Я положил их в задний карман брюк, закрыл дверцу сейфа, обернулся… и увидел смотревшую на меня миссис Эндерсон. Ее правая рука была протянута к телефону, стоявшему на ночном столике.

Это было первое страшное потрясение, испытанное мной в жизни.

Ситуация была очень затруднительной, к тому же я сидел на корточках в неустойчивом равновесии. Миссис Эндерсон открыла рот, и я понял, что сейчас она закричит. Я бросился вперед. Моя нога зацепилась за край густого ковра, и, споткнувшись, я буквально взлетел на кровать. Женщина была слишком напугана, чтобы закричать. Падая на кровать и на нее, я чувствовал ее свистящее дыхание. В падении я ударился правой рукой о край кровати, да так сильно, что даже вскрикнул от боли и несколько мгновений ничего не мог сделать. Я услышал, как миссис Эндерсон глубоко вздохнула, как бы осознав, что ей предоставлена передышка. Я был уверен, что она закричит. Если бы она это сделала, ей могли прийти на помощь соседи или прохожие с улицы.

Правой рукой я пользоваться не мог, левая оказалась зажатой между ее телом и моим, а сделать что-то нужно было немедленно, иначе… И я поцеловал ее так, как никогда не целовал женщину ни до того, ни после. Я слышал затрудненное дыхание миссис Эндерсон и, когда прошел первый шок, почувствовал, как ее грудь сильно вздымается и опускается. Она была худой, — и мне казалось, что ее тело должно быть костлявым, поэтому я удивился, увидев, какое оно нежное и привлекательное. Она, разумеется, решила, что я ее изнасилую, и стала бить меня по голове. Но у меня было странное ощущение, что бить она могла бы и сильнее.

Я хотел только одного: уйти, предварительно удостоверившись, что она не сможет поднять тревогу. Боль в правой руке уменьшалась. Я сумел медленно освободить левую. Мои губы прижимались к ее, и я чувствовал ее зубы своими, я даже слышал их скрежет. Потом она обмякла, все ее мышцы расслабились. Это произошло мгновенно. Моей первой реакцией было огромное облегчение, но я тут же насторожился. Я боялся, что она притворяется. Я немного отодвинулся, но она не пошевелилась, даже не пыталась закричать. Она была в обмороке. Я отодвинулся чуть дальше. Она могла только делать вид, что лежит без сознания. Я должен был проверить, прежде чем уйти. Секунду я неподвижно смотрел на нее, и вдруг мне стало страшно. Казалось, она не дышит. Я почувствовал, что парализован и холодею от ужаса. Через несколько секунд я приблизился к ней и взял за руку.

Пульс бился.

Я не решался заткнуть ее рот кляпом из боязни, что она очнется, если я буду тормошить ее; кроме того, она могла задохнуться. В тот момент, как и четыре года спустя, мысль об убийстве была последней, которая могла прийти мне в голову. Мои инструменты были в полотняном мешке, на руках оставались хлопчатобумажные перчатки, которые я всегда надевал для этих операций. Миссис Эндерсон лежала на спине, и я мог различать слабое движение ее груди. Жестом, спокойным, как у врача, я убедился, что сердце бьется нормально, затем закрыл окно, подошел к двери, вытащил из замка ключ и, выйдя, запер дверь на двойной оборот. Я ушел из квартиры незамеченным, не услышав ни малейшего шума. Драгоценности лежали во внутреннем кармане моего пиджака, деньги — в заднем кармане брюк, но я был не очень доволен собой. Я впервые едва не попался. Я не только был счастлив выбраться на улицу, но и пребывал в жутком страхе. В другом конце улицы шли двое мужчин, и я подумал, что это детективы в штатском, но они не обратили на меня никакого внимания. Свой «ягуар» я поставил на стоянке, где не обязательно было оставлять позиционные огни включенными. Я сел за руль и уехал как можно скорее. Я и сегодня помню, как дрожали мои руки и губы и как щекотало от страха в желудке. Я уехал от набережных, в первый раз пересек Темзу по Баттерси-бридж, во второй — по Ламбет, чтобы проехать на север Лондона. Я намеревался отправиться в Сент-Олбенс, где зарезервировал номер в гостинице, но был вынужден остановиться на обочине дороги и закурить сигарету. Только тогда я понял, почему миссис Эндерсон показалась мне странной, когда я посмотрел на нее в первый раз: она легла спать, не сняв с губ помаду, и теперь мой рот был измазан ею. Я мысленно ругнулся из-за того, что вел себя так неосторожно, вытер рот платком и сунул его в карман пиджака. Я энергично запихивал его… и думал, что он слишком испачкан и Лилиан не должна его увидеть. На нем не было ни моих инициалов, ни номера прачечной, потому что у нас есть прислуга, стирающая в доме. Я просто выбросил платок из окна машины и снова тронулся в путь в гораздо лучшей форме.

Но на платке было столько помады, что он запачкал второй, лежавший в том же кармане. Этим чистым платком я не пользовался дня два, а когда сделал это, Лилиан увидела следы губной помады.

Разумеется, миссис Эндерсон оправилась от шока, получила деньги от страховой компании и большую шумиху вокруг своего имени. На следующее утро ее фото красовалось на первой странице большинства газет, и все заголовки статей содержали слово «поцелуй». Было по меньшей мере пять карикатур, изображавших «сентиментального вора». Миссис Эндерсон нисколько не пострадала в этом приключении, а я даже не понял, что в ту ночь сделал первые шаги по долгой дороге, приведшей меня к обвинению в убийстве.

Если бы я знал, куда это может меня привести, я бы пошел другим путем, но события обогнали меня, и с тех пор я плелся у них в хвосте.

2 Счастливое утро

Да, это был счастливый уик-энд.

В то утро в понедельник Лилиан была очень уставшей, что совершенно понятно! Ее глаза под длинными изогнутыми ресницами припухли, но скоро они снова станут блестящими. Я не знаю, понимает ли Лилиан, что у нее самые прекрасные глаза в мире. Каждый раз, когда она уставала и не хотела браться за работу, она потягивалась и зевала почти по-кошачьи. Одеваясь, я смотрел, как она пьет чай. Мои мысли вернулись на двадцать лет назад, когда такое утро было правилом, а не исключением.

— Лежи, я все приготовлю сам, — предложил я.

— Не будь смешным, дорогой, — сказала Лилиан нежным, воркующим голосом. — Я еще никогда не позволяла тебе готовить завтрак, так зачем начинать сегодня? К тому же дети все равно опоздают. Который час?

Будильник стоял рядом с ней, но она не потрудилась повернуть голову, чтобы посмотреть на него.

— Чуть больше восьми, — ответил я. — Послушай, дорогая, я могу позвать ребят, а ты…

— Пожалуй, — согласилась Лилиан. — Обычно их приходится звать по три раза. Роберт еще хуже, чем Джулия.

— Я займусь ими, — хвастливо заявил я.

Лилиан спустила на пол голые ноги. Я остановился на пороге и посмотрел на жену. Она вытянула губы, посылая мне воздушный поцелуй.

— Боб, — сказала она в тот момент, когда я выходил, — закрой дверь. Эта комната, как салон, полный зеркал.

Она всегда боялась, что Роберт пройдет мимо открытой двери и увидит ее полуголой. Я уверен, что ей было бы все равно, если бы она была голой, но она предпочитает оставаться одна на той стадии, когда ни одета, ни раздета. Я закрыл дверь, и площадка погрузилась в полутьму, потому что в окнах здесь и в прихожей были цветные стекла. Наверху лестницы скрипели доски. Я уже много лет говорил себе, что это нужно как-то исправить, но ничего не делал, потому что скрип не становился сильнее. Построенный до войны, дом был крепким и прекрасно оборудованным. Всякий раз, когда можно было установить что-то новое, я это делал. Не далее как в этот уик-энд Лилиан сказала мне, что каждое новое приспособление в доме было своего рода извинением, чтобы заставить ее простить мою неверность. Я мысленно посмеялся над ее словами и прошел по коридору к комнате Роберта. Его спальня выходила на восток, наша — на юг, на парк, который в это утро был просто великолепен. Комната Джулии выходила на запад, частично тоже на парк.

Я с силой постучал в дверь Роберта.

— Поторопись, старина, — крикнул я и прошел к комнате Джулии. Джулия не ответила на стук. Я медленно повернул ручку, приоткрыл дверь, заглянул в комнату и увидел, что моя дочь еще спит. Не помню, когда именно Джулия начала меня стесняться — кажется, довольно поздно, всего год или два назад. Лилиан всегда придерживалась мнения, что показная скромность хуже наигранной добродетели, но наступил момент, когда она решила, что Роберту не стоит слишком рано открывать глаза.

Я затаил дыхание, увидев, как Джулия красива. Она лежала в той же позе, в какой часто спала ее мать: повернув лицо к окну и положив поверх одеяла голые по плечи руки. В отличие от Лилиан у Джулии были светлые, почти пепельные волосы, вьющиеся от природы. Сейчас они разметались по подушке, как шелковые ленты, расходясь от лба и щек, оставляя открытым левое ухо. Лучи солнца осторожно ласкали их. Я медленно подошел к кровати, но Джулия не пошевелилась. Я залюбовался нежными линиями ее губ, небрежностью, с какой была застегнута пижама, изящными очертаниями ее еще не вполне сформировавшегося бюста. Прошло несколько секунд, прежде чем я позвал:

— Джулия, пора вставать.

Она не пошевелилась.

— Джулия! Поднимайся!

Ее тело слегка шевельнулось под одеялом, и я понял, что у нее такая же, как у Лилиан, манера потягиваться и зевать, словно кошечка, перед пробуждением. Я поближе подошел к кровати, протянул руку и легонько коснулся кончика ее носа. Она нахмурилась. Я продолжал щекотать ее указательным пальцем и увидел, как дрогнули ее веки и она подняла руку, чтобы оттолкнуть то, что ей досаждало. Она коснулась моих пальцев, тут же замерла, потом медленно открыла глаза.

— Поверишь или нет, уже четверть девятого.

Она опустила веки и посмотрела на меня сквозь ресницы.

— Да? — спросила она сонным голосом.

— Я тебе когда-нибудь врал?

— Ой! — Джулия снова потянулась с невинным сладострастием. — Ладно, я проснулась, — заявила она, широко открыв глаза. — Я больше не засну, обещаю.

— Надеюсь, — сказал я.

Дочь наморщила нос и дождалась, пока я дойду до двери, чтобы позвать меня:

— Папа…

Она произнесла это ласковым тоном, каким говорила, когда была маленькой девочкой и подлизывалась ко мне, желая получить что-то особенное. Она сохранила эту привычку, и, должен сказать, меня это радовало.

— Что теперь? — спросил я. — Если денег…

— Конечно, денег, — ответила она, быстро поднявшись.

Джулия сидела прямо. Ее пижамная куртка широко распахнулась, но она этого не замечала, по крайней мере, я так думал. Ее васильковые глаза были совершенно круглыми и откровенно просящими.

— Как я могу жить без денег? — спросила она. — Папа…

— Если ты сумеешь обернуться в ванной меньше чем за пять минут, обещаю выслушать тебя за завтраком.

Я вышел, быстро закрыв дверь, и услышал, как Джулия вскрикнула. Дверь Роберта была по-прежнему закрыта. Я громко постучал и вошел. Роберт лежал на спине, заложив руки под голову, с приоткрытым ртом. Его черные как смоль волосы выглядели блестящими на фоне белизны подушки. Роберт даже красивее, чем его сестра, но у него слишком тонкие черты лица. Когда он отдыхает, а тем более спит, у него всегда суровый вид. В это утро он хмурил брови, как будто с кем-то ругался во сне. Я подошел к нему ближе и прищемил пальцы ног под одеялом.

— Просыпайся! — крикнул я.

Он заворчал, открыл глаза и посмотрел в потолок.

— Мне кажется, тебя надо показать доктору, — сказал я.

— А? — пробормотал он. — Чего? Что это за история с доктором? — спросил он, снова закрыв глаза, потому что комнату ярко освещало солнце.

— Я думаю, у тебя сонная болезнь.

— Ой, это старая шутка! — сказал он. — Спокойной ночи.

— Пять минут, — бросил я в заключение.

Я вышел в тот момент, когда Лилиан появилась на пороге ванной комнаты, соседней со спальней Роберта; вторая ванная комната находилась в другом конце дома. Ею пользовались Роберт и я сам; Лилиан и Джулия предпочитали эту, нежно-желтого цвета, в которой всегда царил мягкий свет.

— Он никогда не поднимется, — сказала Лилиан.

— Посмотрим, — отозвался я. — И могу поспорить, что Джулия тоже не будет возиться.

— Меня это не удивит, — рассмеялась Лилиан. — Она хочет, чтобы ты оплатил ей углубленный курс обучения французскому кондитерскому делу. Вообще-то, дорогой, — продолжала Лилиан, направляясь к спальне, волоча по полу подол халата, а ее волосы, черные, как у Роберта, плясали в такт ее шагам, — она просила меня поговорить с тобой, но я ответила, чтобы она сама обратилась к тебе. В конце концов, мне ведь тоже может что-то понадобиться.

Я остановился и посмотрел, как она величественно входит в комнату.

— Чувствую, это утро будет мне дорого стоить, — сказал я, не обращаясь ни к кому конкретно.

Через секунду из ванной комнаты вышла Джулия. Ее походка очень напоминала походку ее матери, даже фигура была такой же, как у Лилиан, с необыкновенно тонкой талией и высокой грудью. Она сильно затянула поясок халата.

— Я сумела! — торжествующе воскликнула она.

— Что сумела, хронометр ты мой?

— Вышла за четыре минуты без трех секунд… Папа!

Она остановилась рядом со мной и, взявшись за лацканы моего пиджака большими и указательными пальцами, стала водить руками вверх-вниз. «Да поможет Бог мужчине, который в нее влюбится», — подумал я. Ей совершенно невозможно сопротивляться. Я искренне надеялся, что она найдет человека, который ей нужен. Пока в моей голове мелькали эти мысли, она продолжала водить пальцами по лацканам моего пиджака. При этом она смотрела мне в глаза, но не ребячилась. Однако в ее умоляющем взгляде было что-то совсем детское.

— Папа, — сказала она, — ты не мог бы одолжить мне пятьдесят фунтов?

— Пятьдесят фунтов?! — воскликнул я.

Она кивнула, и ее губы скривились.

— Но зачем…

Я замолчал, вспомнив, что мне сказала Лилиан: пятьдесят фунтов стоил трехнедельный специальный курс обучения французскому кондитерскому искусству. Нельзя сказать, что Джулия или ее мать чрезмерно требовательны, но обе стоят мне дорого. Я сам всегда поощрял их любовь к красивым вещам.

Если бы это было другое утро, я, быть может, ответил бы, что подумаю. Естественно, проблема была не в деньгах: я имел почти тридцать тысяч фунтов, спрятанных в самых различных местах, часто под вымышленным именем, и я внимательно следил, чтобы никто не мог обнаружить, что я богаче, чем могу быть. Но я привык показывать детям, что недостаточно просто попросить денег, чтобы получить их, и что деньги не растут на деревьях. Но в то утро я был особенно счастлив, снова узнав радость, которая заставила себя так долго ждать, а потому не стал мучить дочь.

— Они тебе очень нужны? — спросил я.

— Ага, — кивнула она, продолжая поджимать губы.

— Это поможет тебе получить хорошее место?

— Ага.

— Какое?

— Второй ассистентки в «Мод», — ответила Джулия.

Я знал, что Джулия давно мечтает там работать.

— Ты уверена, что получишь это место?

— Если пройду этот курс, да… Мне обещала сама Мод.

— Ладно, Джу-Джу. Тебе наличными или чек?

Она заколебалась. Я понял, что она не рассчитывала получить деньги, во всяком случае, так быстро. К моему огромному удивлению, я увидел, как ее глаза наполнились слезами. Она не повисла у меня на шее, как часто делала, когда я дарил ей что-то, что она особенно хотела, а пристально посмотрела мне в глаза, наклонилась и совсем легко поцеловала меня в губы.

— Спасибо, папа, — сказала она. — Спасибо.

Я стоял неподвижно, глядя, как она быстро идет в сторону ванной. Она не обернулась. Я спросил себя, не означает ли ее поведение чего-то другого? Что происходит в голове моей дочери? Или тут дело в сердце? Надо будет поговорить об этом с Лилиан в среду. Я должен вернуться в этот день.

Роберт, кажется, не пошевелился после моего ухода. Я снова с силой постучал в его дверь и позвал. Он ответил мне ворчанием. Я отправился на кухню. Через несколько минут ко мне присоединилась Лилиан. Она оделась в старое домашнее японское платье со стоячим воротничком, украшенное великолепными золотыми вышивками. Это платье ей удивительно шло. Когда она купила его, мы назвали его одеждой для соблазнения.

— Ну, ты уступил? — спросила она.

— Да. Не следовало?

Лилиан заколебалась, открыла холодильник, взяла ведерко с яйцами и горшочек с жиром, поставила их на стол рядом с газовой плитой и заявила:

— Да, я так считаю, Боб. Я спрашиваю себя, понимают ли Роберт и Джулия, как им повезло?

— Повезло?

— Разве ты не даешь им почти все, что они могут пожелать? Иногда я задаю себе вопрос, сумеем ли мы когда-нибудь заставить их понять, что скоро им придется летать на своих крыльях и что мы не можем вечно содержать их?

— Пока что мы можем это делать, — ответил я. — Мне кажется, ты тоже хотела…

— Нет, — сказала Лилиан довольно резким тоном. — Я пошутила, Боб. Я ничего не хочу. Я слишком счастлива, что мы смогли наконец прогнать тот ужасный старый призрак. Никак не могу понять, почему я верю тебе теперь, хотя так долго сомневалась?

— Я бы обратил твое внимание на другое, — пошутил я. — Когда я был жертвой этих гнусных подозрений, ты не заставляла меня ждать завтрак.

Она сделала точно то же самое, что и Джулия: пристально посмотрела на меня, наклонилась вперед, легко поцеловала меня в губы и вернулась к плите, взяв два яйца. Она умеет делать невероятный трюк — брать одной рукой одновременно два яйца, сразу их разбивать и быстро выливать на сковородку. И только в очень редких случаях туда падал кусочек скорлупы.

Таковы были причины, по которым я был так счастлив, когда уходил из дома.

Мне кажется, что человек, играющий в бильярд или в гольф, занимающийся парусным спортом или имеющий такое распространенное хобби, как филателия, фотография или изготовление моделей кораблей, думает об этом очень часто. Точно не знаю, зато мне известно, что лично я всегда очень много думаю о своем любимом времяпрепровождении и уже долгие годы считаю его своей второй работой. Естественно, я думаю об опасности и возможных последствиях ошибки, но редко… Только когда опасность совсем рядом, как в случае с миссис Эндерсон. Тем не менее я тщательно продумываю каждую операцию. Я никогда не занимаюсь несколькими делами одновременно, поскольку каждое требует полной концентрации. Раз шесть я, все подготовив, возвращался с полпути, не обокрав дом; это происходило исключительно из-за того, что я чувствовал себя неуютно, сомневался, не упустил ли из виду какую-нибудь деталь. Если бы эта работа кормила меня, все было бы иначе, но она просто позволяла мне жить лучше. Большую часть доходов от нее я тщательно прятал. Я собирался в один прекрасный день совершить с Лилиан долгое и роскошное путешествие. Мы бы объехали весь мир, останавливаясь там и настолько, где и насколько захотели бы. Иногда я представлял себе, как расскажу ей, что сэкономил все эти деньги, даже заготовил объяснения и биржевые отчеты, фальшивые, но очень убедительные, которые оставалось только предъявить ей в удобный момент. В то утро мне было приятно помечтать, как я расскажу Лилиан об этом и какой будет ее реакция, но я с сожалением согласился с фактом, что не могу сделать это.

Вечером я должен был отправиться на «работу». Оставалось только закончить приготовления к краже, которую я собирался совершить в Эшере.

Места я всегда выбирал с особой тщательностью. Они должны были находиться возле большого шоссе, чтобы едущий ночью автомобиль не был редкостью. Кроме того, требовалось, чтобы на дороге было достаточно людей и пешеход не привлекал особого внимания. Еще я любил, чтобы рядом находился источник периодически повторяющихся шумов — например, железнодорожная линия, автовокзал, сильный склон или сложный поворот, на котором неизбежны оглушительные звуки типа сигналов клаксона или переключения скоростей тяжелыми грузовиками, что заглушало бы звуки, производимые мною. Вначале я говорил себе, что не всегда возможно собрать все эти достоинства. Но опыт доказал мне, что это необходимо. Кража у Джун Эндерсон была последней, которую я совершил, не удостоверившись в наличии сильных шумов.

В тот вечер к моим услугам был крутой поворот дороги, за которым следовал сильный уклон. Тяжелые грузовики ездили там всю ночь, и им приходилось по нескольку раз переключать скорость. Кроме того, приближение грузовиков было слышно издали, что позволяло подготовиться произвести шум, избежать которого я не мог. Со временем и опытом такие уловки становятся второй натурой.

Моя будущая жертва — иногда я думал о них как о клиентах — была молодой женщиной, которая должна была оставаться одна в доме еще целый месяц. Ее муж уехал за границу по делам фирмы, занимающейся промышленным строительством, в которой он работал. Эта женщина сильно отличалась от миссис Эндерсон. Я был убежден, что она не изменит мужу в его отсутствие: они сильно любили друг друга. Он был старше ее на десять лет и год назад купил ей великолепные драгоценности: серьги, браслеты, броши и кольца — все украшенные бриллиантами. Комплект был застрахован на десять тысяч фунтов, что почти полностью соответствовало его реальной стоимости. Я рассчитывал перепродать его через полгода за шесть, а то и за семь тысяч фунтов, поскольку камни были достаточно крупными, чтобы не слишком потерять в стоимости после новой огранки. В момент подписания страхового договора, который я помогал составлять, я сказал себе, что стоит попытаться их украсть. Муж, мистер Клайтон, принес их в «Уэдлейк», едва купив, даже до того, как показал жене. Я не занимался оценкой, просто зарегистрировал покрываемый риск. С Клайтоном я виделся всего один раз около пяти минут, но с тех пор много раз видел миссис Клайтон, что позволило мне заметить идеальное, с моей точки зрения, местонахождение их дома и изучить способы залезть в него, а также расположение помещений.

Ничто не мешало мне совершить кражу в присутствии Клайтона, но когда я прочитал в «Суррей сэнтинел», что он на два месяца уезжает, мой интерес вдруг проснулся. Я знал, какой модели сейф и где он находится: в его кабинете, а не в их спальне. Я прекрасно знал эту модель и то, что мне понадобится примерно полчаса, чтобы открыть сейф без особого шума. Я убедился, что миссис Клайтон — Оливия Клайтон — осталась дома одна с семилетней дочерью: она не была нервной женщиной. Ее служанка приходила только на день.

Дело казалось мне очень интересным. Днем я заново перебрал в уме все детали и не обнаружил ни одного изъяна в своем плане. К тому же я совсем не предчувствовал провала. В тот вечер, когда я ехал в Эшер, я был так же счастлив, как и утром, когда уходил из дома.

3 «Красный дом»

Поскольку днем мои легальные занятия приводили меня в большинство кварталов Лондона и окрестностей города, мне было легко подготавливать почву для моих ночных походов. Я достиг той стадии, когда изучал сцену будущей кражи автоматически и с таким же вниманием, как солдат — участок расположения противника, который должен атаковать и захватить. Это были в некотором роде военные походы. Думаю, я никогда не пойму, насколько на мой интерес к кражам повлиял мой военный опыт, когда я прошел подготовку в разведывательно-диверсионной группе. Эту подготовку я не раз применял на практике во время и после войны. В течение нескольких секунд в начале каждой операции, когда сжималось горло, я чувствовал скорее воодушевление, чем страх. Все эти симптомы были мне прекрасно знакомы. Я хорошо помню, как один известный политик сказал мне, что перед произнесением речи чувствует щекотку в желудке, уверенный, что то, о чем он собирается говорить, совершенно неинтересно и окажется не к месту. Если я не чувствовал этой щекотки перед началом кражи, то считал, что дело не выгорит. Именно поэтому я иногда и возвращался в последний момент. Годы удач создали у меня убеждение, что все пройдет хорошо. Оглядываясь назад, я понимаю, что такой настрой был нехорошим: я был слишком уверен в себе, потому что очень давно не имел неприятностей.

Однако в операции «Клайтоны» возбуждение и нервная реакция появились раньше, чем обычно. Частично это было вызвано тем, что я не совершал краж уже больше трех месяцев. Я с большим трудом убедил себя, что прекрасно понимаю всю силу и слабость моего положения, и, возможно, именно из-за этого не воспринимал всерьез возможность катастрофы.

Дорога проходила за домом, недалеко от него; именно там был уклон, о котором я уже упоминал. Между дорогой и стеной владения была рощица — идеальное место, где можно спрятаться в случае необходимости. К тому же под деревьями было достаточно места даже для нескольких маленьких машин. Они стояли там порой до полуночи, а некоторые — и всю ночь. Это были либо автомобили жильцов многоквартирного дома, находившегося в нескольких минутах ходьбы от рощицы, либо их гостей. Полиция не удивилась бы, увидев незнакомую машину под деревьями. В тот вечер у меня был старый «форд» с помятым кузовом. Необходимость иметь вторую машину в комментариях не нуждается. Последний раз, когда я пользовался при краже собственной машиной, была операция у Джун Эндерсон.

Я оставил «ягуар» в одном гараже в Вест-Энде, потом на такси и автобусом добрался к торговцу подержанными автомобилями, выбрав квартал, возможно более удаленный от того, где я собирался действовать. За наличные маленькую машину купить легко, и продавец никогда не удивляется, когда покупатель достает из кармана толстую пачку банкнотов. Я купил «форд» в Илинге за двести семьдесят фунтов, зная, что завтра смогу перепродать его другому торговцу с минимальным убытком. Иногда мне даже удавалось получать на этом прибыль! По правилам регистрационные документы на машину следует отправлять властям, чтобы они могли отметить смену владельца, но я тщательно подбирал торговцев и никогда не имел неприятностей. Разумеется, я всегда назывался вымышленным именем, всякий раз другим. В качестве дополнительной предосторожности я немного изменял лицо. Это могли быть накладные усы, или бакенбарды, или тампоны, подложенные под щеки или расширявшие ноздри. Я никогда не пользовался гримом, только элементами, которые мог снять мгновенно. Изменяя внешность, я хотел быть уверенным, что описание, которое свидетели могли дать полиции, не будет соответствовать моим приметам. В эти вечера я обычно надевал очень заметные вещи спортивного покроя, тогда как обычно, даже в выходные дни и в отпуске, моя манера одеваться крайне консервативна.

Таким образом, «человек, купивший машину», наверняка будет описан как тип спортивного сложения.

Во второй половине дня, предшествовавшего моей экспедиции к Клайтонам, я сходил к торговцу подержанной одеждой на Эджвер-роуд и купил серые брюки, коричневую спортивную куртку, кепку и шарф. Как обычно, я надел свои собственные носки, белье и ботинки для игры в гольф. Я переоделся в туалете Пэддингтонского вокзала и пошел к «форду», оставленному на Проэд-стрит.

Предзнаменования были благоприятными. Я чувствовал себя полным энтузиазма и был так возбужден, что захватывало дух. Одежда была удобной, мотор машины тихо урчал… а мощность этих маленьких «фордов» замечательна. Сначала я вел осторожно, чтобы привыкнуть к этой машине, но когда приехал в Эшер, у меня было чувство, что я знаю ее так хорошо, словно пользовался ею много недель.

Я остановился среди деревьев. Две другие машины, без пассажиров, стояли совсем рядом, а третья — чуть дальше от дороги. Ее окна были закрыты шторами. Я пережил тревожные мгновения, когда выходил из машины, потому что рядом прошел мужчина с фокстерьером на поводке. Как раз в тот момент мое лицо было освещено фарами ехавшей по шоссе машины, но я быстро отвернулся.

Снова поворачиваясь к улице, я услышал, как два грузовика шумно переключили скорость. Каждый раз, когда это будет повторяться, я смогу хоть бросать кирпичами в дом Клайтонов. Ничто не могло быть более успокаивающим.

Вокруг было мало людей.

Я всегда беру с собой мешочек с шоколадом, чтобы съесть его после кражи, потому что такого рода операции вызывают у меня волчий аппетит. Сладости помогают мне и перед операциями. Зато пить алкоголь было бы чистым безумием. Я всегда кладу шоколадки в полотняный мешо-¹ чек, потому что он не шуршит, как бумага. Я взял себе за правило съедать перед началом ночной работы легкий ужин. Плотная еда может давить на желудок и сделать мои движения менее быстрыми и неуверенными.

Я вернулся пешком в рощицу. Майская ночь была темной. Ничто не заставило бы меня идти на дело при лунном свете, а опыт научил, что в три первых часа сон человека самый крепкий. Я предпочитал совершать кражи между полуночью и часом ночи. В фешенебельном жилом квартале Эшер много тупиков, а улицы плохо освещены и вдоль улиц растут деревья, хорошо закрывающие свет от домов и фонарей. Было больше одиннадцати часов. Я прошел мимо владения Клайтонов, «Красного дома», и заметил, что над входной дверью горит свет. Я услышал, как по склону с завыванием поднимается грузовик, в тот же момент из-за угла выехала машина. Я сделал шаг в сторону, чтобы скрыться в тени ворот, и подождал, пока машина проедет мимо. Я проследил взглядом за ее красными огнями, потом снова посмотрел на входную дверь «Красного дома». Свет, шедший через стекло двери, исчез, и почти сразу загорелась лампа в одной из двух главных спален. «Красный дом» был достаточно большим: в нем насчитывалось шесть спален и две ванные комнаты. Клайтон был богат и занимал очень хорошее положение. Кстати, у меня возникло впечатление, что двухмесячная поездка была предлогом для увеличения производственных расходов,чтобы таким образом уклониться от уплаты некоторых налогов. Именно поэтому он не решился взять с собой жену.

Единственным пробелом в подготовке этого дела была причина, по которой миссис Клайтон осталась в Англии, но я не понимал, как ее присутствие может поставить под угрозу успех моей операции. Я много раз следил за домом с того же наблюдательного пункта и знал, что миссис Клайтон обычно ложится в половине двенадцатого. Мне казалось, что в этот вечер она ляжет раньше, чем всегда. Каждый раз, когда я приезжал наблюдать за домом, я замечал, что она сначала включает свет в ванной комнате справа, потом в угловой комнате — спальне ее дочери. Все огни зажглись и погасли, как обычно. Мои губы сложились в улыбку. Я был доволен, и щекотка в желудке прекратилась.

Свет в спальне миссис Клайтон погас в одиннадцать двадцать, так что я мог позволить себе войти в дом в полночь. Ожидание ставило одну проблему: сохранить тепло. Холодные руки и даже ноги могут привести к опасным последствиям, когда мозг и тело должны максимально сосредоточиться на том, что делаешь. Суперинтендант Плейделл из Скотленд-Ярда рассказывал мне, что однажды полиция взяла вора потому, что у него от долгого ожидания на одном месте озябли и затекли ноги. Лучший способ согреться в весеннюю ночь, конечно, походить, к тому же это не представляет никакой опасности. Я погулял минут двадцать и вернулся к воротам. Полный энтузиазма, я вошел в сад и двинулся вдоль стены дома. Гараж был расположен со стороны фасада, и я бы укрылся там, если бы было холоднее: девять гаражей из десяти обогреваются в холодные ночи маленькой печкой на мазуте.

Я прошел через сад, стараясь идти под фруктовыми деревьями, чтобы меня не мог заметить сосед, если бы он вдруг выглянул в окно. К стене, стоявшей позади владения, вела тропинка. Стена была меньше четырех с половиной футов в высоту, и ее гребень не был утыкан острыми прутьями или осколками битого стекла. Мне бы потребовалось максимум три минуты, чтобы выскочить из дома и оказаться за рулем «форда», оставленного на площадке, плавно спускавшейся под уклон, развернутого в сторону дороги и стоявшего так, чтобы никто не мог, поставив свою машину, помешать мне быстро уехать. Я достал сигарету и сунул ее в рот, но не стал прикуривать: сейчас было не время привлекать к себе внимание подобными глупостями. Когда конец сигареты совсем намок, я убрал се в свой портсигар — я ни за что не бросил бы сигареты, чтобы доставить удовольствие полиции — и сунул в рот два кубика шоколада. Затем я подошел к двери для прислуги и при свете карманного фонарика внимательно осмотрел замок. Этот фонарик я снабдил резиновым капюшоном, который мог сложиться, как абажур, и раскрыться, чтобы только тоненький лучик освещал замок или оконный запор и чтобы его не было заметно издалека. Все мои инструменты размещались на специальном поясе, который я носил под брюками, но поверх рубашки. Я точно знал, где что находится, и взял себе за непреложное правило класть инструмент на его место, прежде чем брать другой. Я был всегда готов удрать, ничего за собой не оставив.

Я капнул в замок немного масла, вставил в скважину отмычку и стал медленно поворачивать ее. Я машинально улыбнулся: замок был одним из тех, открывать которые легче всего. При этом я повернул отмычку, и как раз в тот момент, когда должен был прозвучать щелчок, грузовик на дороге переключил скорость.

Синхронность была настолько полной, что я хохотнул вслух.

Отперев замок, я мог надеяться легко открыть дверь, но в ту ночь удача сопутствовала мне не во всем: дверь была закрыта на задвижки вверху и внизу. Проблема задвижек — это больше вопрос времени, чем сложности, и с соответствующими инструментами легко прорезать или пропилить дерево, чтобы просунуть тонкую проволоку и отодвинуть задвижку. Правда, мне понадобился год, чтобы усовершенствовать необходимые инструменты. Двери из дуба и вишни обычно прочнее других, но единственная разница — в затрачиваемом времени.

В тот вечер это заняло семь минут, в течение которых пять грузовиков переключали скорость.

Я бы никогда не согласился спать в таком шумном доме, но, очевидно, миссис Клайтон и ее дочь так привыкли, что даже не замечали эти шумы. Я вошел на кухню, закрыл дверь и включил свой фонарик. Из крана капала вода, гудел холодильник, но этого было недостаточно, чтобы заглушить звуки, которые могли возникнуть при моей работе. Я глубже сунул пальцы в перчатки, ощупал инструменты, чтобы убедиться, все ли на месте, и вышел из кухни в коридор. Он был довольно широким, как и холл в форме буквы «L». В одном конце была маленькая столовая, справа — гардеробная и длинная гостиная, занимавшая весь фасад. Я заглянул во все эти комнаты, но не заметил ничего, кроме запаха сигаретного дыма.

Я повернул к лестнице, перебирая в памяти все, что знал о расположении комнат второго этажа. Оно было простым. Кабинет, где стоял сейф, находился справа от лестницы. Сейф был модели «Герметик» — надежный, но легко открываемый, когда знаешь, как он сделан. Это был лучший из сейфов с двойным замком, открываемым двумя ключами. Более сложные модели были мне не по зубам. Мне часто приходилось отказываться от великолепных возможностей, потому что они требовали слишком много времени и специальных инструментов для разрезания дверцы. Поднявшись на площадку, я внимательно прислушался, но не услышал никакого другого звука, кроме далекого гудения холодильника, который видел на кухне. Я воспользовался проездом грузовика, чтобы открыть дверь кабинета: она не была заперта на ключ. Я закрыл ее за собой, включил фонарик и подошел к шкафу, где, как я знал, стоял сейф. Дверь была закрыта на ключ, что являлось хорошим признаком. Мне потребовалось меньше минуты, чтобы открыть ее, предварительно убедившись, что от нее не отходят провода сигнализации. Существует новый тип сигнализации. Ее можно и нужно установить на каждой двери, за которой могут лежать крупные ценности. Звонок устраивает жуткий шум в течение нескольких минут, и, хотя его можно отключить, я всегда радуюсь, если его нет.

Я открыл дверь. Сейф был передо мной, даже не накрытый куском ткани. Слово «Герметик» заблестело золотыми буквами в луче моего фонарика. Я опустился на одно колено, осмотрел замок, проверил, нет ли системы сигнализации, и взялся за работу. Я рассчитал, что мне понадобится полчаса. Особого шума быть не должно, только скрежет тонкого напильника по металлу. Я давно усовершенствовал способ, позволявший мне использовать ключи из мягкого металла, которые не производят резкого звука, когда их подтачиваешь, но достаточно прочны, чтобы открыть замок, когда подходят по размеру. Я запасся наборами ключей от всех сейфов, интересовавших меня, потом заучил наизусть размеры различных моделей, а потом вытачивал и подпиливал ключи в моем гараже до тех пор, пока они не становились нужного размера. Принципиальная сложность операций вроде той, что я проводил, была в том, как получить точный рисунок внутренней части замка. Для этого я намазал мои ключи лаком для ногтей и подождал, пока он высохнет, затем вставил ключи в оба замка и повернул их, насколько возможно. Я твердо удерживал их в этом положении, потом повернул в обратную сторону и вынул. Детали, помешавшие ключам повернуться до конца, оставили тонкие царапины на лаке. Тогда я подпилил ключи до этих царапин. Иногда приходилось вставлять ключ раза два-три, прежде чем удавалось открыть замок, но я научился работать очень быстро.

В тот вечер ни один замок не доставил мне неприятностей.

Я считаю, что момент открывания дверцы сейфа приносит самое сильное, почти чувственное удовольствие. Я знал, что замки открыты. Оставалось взяться за ручку и открыть дверцу. Я сделал это медленно, с нетерпением ожидая секунды торжества, когда дверь полностью повернется на петлях. Воровство и взламывание замков — это дело, содержащее две стадии: постепенное развитие напряжения и его кульминация — открывание двери.

Эмоции при этом, как я замечал, настолько сильны, а дело так поглощает, что я даже не думаю о том, что может произойти в ближайшие минуты. Однако с той секунды, как дверца открыта, я падаю с небес на землю, а в мозгу растет страх быть пойманным. Обычно самый неприятный момент тот, когда я, положив драгоценности и деньги в карман, должен закрыть дверцу и уйти.

Я направил луч моего фонаря на содержимое сейфа. Там оказалось больше денег, чем я рассчитывал найти: три пачки пятифунтовых купюр, в каждой билетов по пятьдесят. Мне пришлось сначала взять их, чтобы добраться до шкатулки с драгоценностями. Я помнил описание украшений и, открыв футляры, проверил, всели на месте. Было маловероятно, что это копии. Если настоящие драгоценности лежат в надежном месте — например, в сейфе банка, — стоимость страховки значительно понижается, а люди всегда рады сэкономить на страховке. Однако Клайтоны поступали иначе.

Все, что я надеялся найти, лежало там: на десять тысяч фунтов драгоценностей и почти тысяча фунтов в банковских билетах. Эта операция была одной из наиболее успешных. Я, как обычно, положил драгоценности в вату, убрал в пакет, положил его во внутренний карман пиджака и разложил деньги по трем остальным карманам. Банковские билеты доставляли мне радости больше, чем все остальное: я как будто получал неожиданный приз.

Начиналась вторая стадия напряженности. Я сделал то, что всегда делаю после случая у миссис Эндерсон: встал и обернулся, прежде чем закрыть дверцу сейфа. Я никогда больше не дам застать себя в неблагоприятном положении, сидящим на корточках, спиной к вошедшему. Дверь кабинета была почти закрыта, как я ее и оставил. Я снова опустился на корточки и закрыл сейф на ключ. Так кража могла оставаться незамеченной несколько дней, а то и недель. Затем я закрыл шкаф, похлопал по карманам, посмотрел на пол, чтобы убедиться, что ничего не уронил, и направился к двери, положив в рот кубик шоколада.

На погруженной в темноту площадке стоял мужчина.

4 С поличным

Он стоял в темноте как огромное привидение. На нем была светлая пижама. На его лице я различил только блестящие глаза. Единственное освещение шло от карманного фонарика, но я не сразу выключил его. Я был парализован. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем ужасное напряжение начало уменьшаться. Неподвижность моего тела нарушали только удары сердца, ставшие такими сильными, что я был почти оглушен. Мне казалось, что я задыхаюсь.

Мужчина был в двух ярдах от меня.

Толчки моего сердца усилились настолько, что я чувствовал, как кровь бьет в уши и вдоль рук и ног. Я был не способен шевелиться и даже думать. Потрясение было настолько сильным, что, как я думаю, прошло добрых пять минут, прежде чем мой мозг снова заработал.

Я услышал, как позвала женщина:

— Тим, все… все в порядке?

Это, конечно, была миссис Клайтон, но в тот момент я о ней не думал. Она была лишь голосом, только увеличившим напряжение в моих венах.

— Я взял его с поличным, — ответил мужчина. — Не волнуйся. Включи свет.

В следующее мгновение в главной спальне, по другую сторону площадки, загорелся свет. Появилась миссис Клайтон, нервно сжимавшая ворот своего длинного халата, как обычно делают женщины, когда боятся. Она остановилась на площадке. Мужчина выделялся на освещенном фоне огромной тенью. Затем зажглась лампа на площадке, что позволило мне лучше рассмотреть его. Он был на два-три дюйма выше меня, и, значит, его рост был более шести футов. Его плечи казались еще шире из-за того, что у него была очень тонкая талия. Позже я прикинул, что ему было лет тридцать пять. Он выглядел необыкновенно сильным. Я знал, что это не Клайтон, хотя и видел того не более пяти минут. Он наклонил голову набок, словно хотел рассмотреть меня под другим углом.

— Одет, как на маскарад, а? — сказал он. — Оливия, ты можешь снять с него маску?

Я глубоко вздохнул.

— Вам это не нравится, не так ли? — насмешливо спросил он. — Ну что ж! Не могу сказать, что вы неправы, но на этот раз вы попались.

Его голос стал жестче. Эффект шока начинал проходить, и я чувствовал, что мои реакции становятся более естественными, более эмоциональными. Этот человек казался настолько уверенным в себе, что я сразу почувствовал к нему сильную ненависть.

— Снимайте вашу маску, мистер Сайкс^[1].

Сайкс?

Он, очевидно, решил пошутить.

Я не пошевелился. Он секунду колебался, потом сжал правую руку в кулак. Я понял, что он собирается делать. Он посмотрел на свой кулак, потом медленно разжал его и ударил меня ладонью. Удар пришелся на левую щеку и заставил меня покачнуться. Тут я понял, как он силен… Но удар оказал на меня благотворное воздействие: боль заметно снизила напряжение, и я снова мог думать. Женщина подошла к мужчине и сказала ему что-то вроде «Не делай этого». Она казалась очень маленькой и некрасивой потому, что из-под сетки, надетой на волосы, выбивались пряди, а лицо блестело от крема. Эта деталь должна была насторожить меня, но я еще не совсем четко соображал.

— Снимайте маску, Сайкс, — приказал мужчина, когда я восстанавливал равновесие.

— А вы не совершаете ошибку? — спросил я.

Мой вопрос заинтриговал их обоих и спас меня от нового удара. Мужчина нахмурил брови. Он был довольно красив, со светлыми вьющимися волосами, атлетически сложен: он бы хорошо смотрелся на площадке для регби. Его глаза казались очень блестящими. Он заколебался.

— Какую ошибку? — спросил он наконец. — Не хотите ли вы сказать, что вы наш ангел-хранитель? Вы в этой комнате по меньшей мере двадцать минут и явно не собирались там лечь спать.

От мысли, что он с самого начала знал, что я здесь, меня замутило. Должно быть, это было видно по моему лицу, потому что он насмешливо улыбнулся. Эта усмешка встала между мной и моим будущим, между мной и… Лилиан. Я вдруг подумал о своей жене и о том, что произойдет, если меня арестуют, осудят и посадят в тюрьму. Это стало бы катастрофой для семьи. «Этого не должно произойти», — решил я.

Тогда я понял, что должен бороться.

— Вы говорили об ошибке, — сказал мужчина.

Я облизал губы. Во рту, полном растаявшего шоколада, было вязко, и я с трудом проглотил его остатки. Мужчина, которого звали Тим, увидел, как я сглотнул, и стал потирать руки, словно готовился к новой атаке.

— Клайтон в отъезде, — начал я. — Думаете, она захочет огласки? — спросил я, глядя на женщину.

Я был уверен, что он не найдет ответа, но, как я уже говорил, мои мысли были еще неясными. Я увидел, как на его лице появилось выражение бешенства.

— Что он хочет сказать? — спросила женщина.

Я понял правду, только когда мужчина воскликнул:

— Грязная свинья!

Он сопроводил свои слова двумя сильными пощечинами, которые заставили меня откинуться вправо, потом влево. Его палец задел угол моего правого глаза, который сразу наполнился слезами. Мне пришлось зажмуриться, чтобы попытаться совладать с болью.

— Тим! — закричала миссис Клайтон.

— Я должен разбить ему морду, — буркнул он. — Он думает, что ты в отсутствие Ральфа принимаешь любовника. Так, Сайкс?

Не знаю, какое удовольствие доставляло ему употребление этой фамилии, но оно точно его радовало.

— Ну, отвечайте, — продолжал он. — Вы это думали, да?

— Да, — ответил я.

Только тогда мои мысли прояснились окончательно, и я понял, что женщина никогда не будет принимать любовника в таком малопривлекательном виде, как Оливия Клайтон: в этом случае она не легла бы в постель с сеткой на волосах и кремовой маской на лице. Эти двое не были любовниками. «Брат и сестра», — глупо подумал я, но вдруг степень их родства потеряла для меня всякий интерес. Все мои мысли заняла опасность того, что произойдет дальше. Я увидел Лилиан на месте этой женщины, вспомнил безумно счастливый уик-энд и радость Джулии. Я не мог позволить этому человеку снять с меня маску; я должен был помешать ему увидеть мое лицо.

— Так вот, вы ошибаетесь! — сказал он. — Я — ее брат.

Он разжал руку, раздвинул пальцы и слегка согнул их, как будто держал большую чашу. Затем он положил руку на мою голову и начал ее сжимать. Сначала это показалось мне смешным, но скоро я почувствовал сильную боль. В пальцах этого человека была невероятная сила, они были будто из стали. Словно винт сжимал мою голову. Видимо, он хотел напугать меня.

Я вдруг услышал, как миссис Клайтон проговорила:

— Тим, может, мне вызвать полицию?

— Немного погодя, — ответил Тим.

Он резко сжал мою голову, но потом убрал руку.

— У нас еще много времени, — добавил он резким, насмешливым голосом. — Я хочу посмотреть, знаю ли я этого шутника.

Он немного отошел от меня, явно собираясь воспользоваться ситуацией. Хотя я мог только строить предположения на его счет, я был уверен, что он получает удовольствие, сильную радость, заставляя меня страдать. Когда мной займется полиция, он уже не сможет повеселиться, потому-то он совершенно не торопился вызывать ее.

— Ладно, — сказал он. — Снимайте маску, мистер Сайкс, иначе я раздавлю вам череп и так разукрашу вашу физиономию, что вам больше никогда не понадобится гримироваться и даже родная мать вас не узнает.

Я медленно поднес руку к затылку, словно собираясь подчиниться. Мне все еще казалось, что его пальцы сжимают мою голову. Прикосновение к ней причинило мне страшную боль. Этот человек не был вооружен, и я пытался рассчитать мои шансы на то, чтобы побороть его. Он был мускулистым и, казалось, не имел ни грамма жира; я знал, что в его руках огромная сила, но я был не стар и в прекрасной форме. Я часто устраивал соревнования с Робертом, очень неплохо научившимся боксу на занятиях в колледже. Лучшим способом победить этого человека было напасть на него внезапно, а для этого создать у него впечатление, что я в ужасе. Возясь с резинкой, поддерживавшей мою маску, я говорил себе, что должен атаковать прежде, чем мужчина и женщина смогут увидеть мое лицо. Еще я думал, как поведет себя миссис Клайтон. Я был готов наброситься на него и ударить ногой в живот. В этот момент я даже не вспомнил об инструментах, находившихся на моем поясе.

И тут произошло нечто неожиданное и, однако, совершенно естественное. Скрипнула дверь, и ребенок позвал:

— Мама!

— Джейн! — воскликнула миссис Клайтон и быстро выбежала в коридор.

Я машинально посмотрел в ту сторону и увидел вышедшую из комнаты девочку. У нее были совершенно круглые и очень блестящие глаза, а волосы, в беспорядке падавшие на плечи, были почти того же цвета, что у Джулии.

— Все в порядке, Джейн. К дяде Тиму пришел друг! — сказала миссис Клайтон, встав так, чтобы ее дочь не могла меня видеть. — Быстро возвращайся в постель.

Она была охвачена паникой, несомненно боясь, что на глазах у девочки начнется драка. Я перенес свое внимание на мужчину, а миссис Клайтон взяла дочь на руки, чтобы отнести ее в спальню. Я услышал, как она что-то проговорила приглушенным голосом.

— Давайте все-таки посмотрим на ваше лицо, мистер Сайкс, — приказал мужчина, — а потом решим…

Я с силой ударил его ногой.

Выражение удивления еще не ушло из его глаз, когда он схватил меня за лодыжку и с силой сжал ее. Он рванул мою ногу и быстрым движением отшвырнул меня. Если бы я ударился головой об пол, то, возможно, потерял бы сознание, но я упал на ковер, хотя и это причинило мне сильную боль. Я не успел ни к чему приготовиться, как он уже набросился на меня и стал изо всех сил колотить. Когда он наконец перестал, у меня так гудело в ушах, что я не мог ни о чем думать.

Я чувствовал, что он снова схватил меня за голову. Его ногти оцарапали меня, когда он снимал маску. Я увидел, как он отбросил ее в сторону, но когда снова смог четко разглядеть его, он стоял передо мной, готовый ударить снова. Он смотрел на меня так пристально, что я был уверен: мое лицо он не забудет никогда. Я начал с трудом подниматься, и он ничего не делал, чтобы помешать мне, даже отступил. Я встал. Кружилась голова, гудело в ушах, а в глазах стоял красный туман.

— Теперь выкладывайте все из карманов, — приказал он.

Если бы я не подчинился немедленно, он бы наверняка опять ударил меня, а я чувствовал, что больше не смогу выдерживать его оплеухи. Я подумал о своем специальном поясе. В нем был очень тонкий трехгранный напильник, которым я подтачивал ключи. Он был очень острым и мог стать смертоносным оружием. Я и сегодня не знаю, как бы повел себя, если бы этот человек не был таким жестоким, если бы ему не доставляло удовольствие причинять боль. Думаю, я все равно решил бы убить его. Ради Лилиан. Несмотря на все полученные удары, мои мысли были ясными и я размышлял четко и быстро.

— Все находится в специальном поясе, — заявил я.

— Так снимите его, — приказал мне Тим.

— Его… его не просто расстегнуть, — прошептал я.

Я искал отговорки, стремясь выиграть время и поудобнее взяться за ручку напильника, чтобы воспользоваться им как кинжалом. Риск, конечно, был огромным: он мог почувствовать опасность, ударить меня и скрутить. Полиция сочла бы этот напильник смертоносным оружием, и я был бы обвинен в краже с отягчающими обстоятельствами. Таким напильником я, как и любой бывший коммандос, легко мог убить человека.

Я делал вид, что стараюсь расстегнуть пряжку моего пояса, а брат миссис Клайтон тем временем следил за мной. Должно быть, я казался очень нервозным, но в действительности был абсолютно спокоен. Я знал, что буду делать, зачем и как. Было необходимо, чтобы напильник вошел между ребрами и попал прямо в сердце; это должно было произойти молниеносно, чтобы он не успел закричать или сделать что-то, что привлекло бы внимание миссис Клайтон.

— Поживее, а то я сниму с вас штаны…

Я вытащил напильник из чехла на полтора дюйма. Думаю, этот человек совершенно не догадывался, что я делаю. Я точно знал, куда бить, и его пижама не могла стать препятствием. Не было даже риска наткнуться на пуговицу. В этот роковой момент я забыл о боли.

— Пошло, — сказал я.

Я медленно подвинул правую руку и убедился, что он считает, будто я оттягиваю застежку пояса. И тогда я бросился на него. Не было даже блеска металла, потому что напильник был черным. Когда тот человек ударил меня, было слишком поздно. Я почувствовал мгновенное сопротивление кожи, прежде чем острие пробило ее, потом напильник пошел легко. Мужчина издал приглушенный крик. Вместо сильного удара его рука вяло упала, едва коснувшись моей. Я увидел, как у него закатились глаза. Напильник позволил мне секунду удержать его, но я знал, что он рухнет, как только я вытащу острие. Я взял его за левую руку, чтобы поддержать, потом, вынув напильник, дал тихо сползти на пол.

Его глаза закрылись.

Крови было очень мало. Помню, что очень обрадовался этому. Я заметил загорелый торс и мощные мускулы, когда нагнулся, чтобы вытереть напильник об его пижаму, продолжая удивляться, как мало было крови. Затем я отошел от него. В тот момент я не испытывал никакого чувства вины, ни даже ярости. Только облегчение… однако я сознавал огромную опасность. Я молился, вернее, надеялся, что миссис Клайтон останется в комнате своей дочери. Я подобрал маску и осторожно надел на лицо на случай, если она придет посмотреть, почему ее брат так долго занимается мной. С другой стороны, миссис Клайтон явно боялась того, что могло произойти. Возможно, она хорошо знала брата и не удивлялась тому удовольствию, которое он получал от ситуации. Кроме того, она с самого начала пыталась помешать ему покарать меня и хотела вызвать полицию. Было много шансов, что она не покажется теперь, когда у нее было извинение — необходимость успокаивать дочь. Она будет ждать, пока ее брат позвонит в полицию.

Он как будто спал, а недостаточное освещение подчеркивало его красивые, но агрессивные черты.

Я перешагнул через тело и направился к двери. Я слышал голоса, один из них — девочки, и, спускаясь по лестнице, не сводил глаз с двери спальни. Когда мои глаза оказались на уровне низа двери, я смог различить тонкую полоску света под ней, но никакого движения не было. И тут миссис Клайтон запела, а скоро дочь стала ей подпевать. Мелодия была мне знакома, но я не мог ее вспомнить; очевидно, это была старая колыбельная. Спустившись в холл, я все еще слабо слышал мелодию, но разобрать слова было невозможно. Я быстро пересек кухню и как можно скорее вышел из дома. Насколько помню, я ничего не ощущал, пока шел по саду под деревьями. Между последними деревьями и стеной владения оставалось ярдов двадцать открытой местности. В двух соседних домах не было ни одного освещенного окна, а в «Красном доме» — одно, несомненно, в спальне девочки.

Я добежал до стены и перелез через нее в тот момент, когда в тридцати ярдах от меня переключал скорость грузовик. Я видел лучи фар, пляшущие на ветвях деревьев и отбрасывающие движущиеся тени. Это придавало ночи нереальный вид. Я снял маску и направился прямо к «форду». Машины, припаркованные там, когда я приехал, исчезли, зато появились две новые. Я сел за руль, включил позиционные огни, слегка повернул руль и подождал, пока проедут две машины, чтобы пристроиться на шоссе за ними. Я заставлял себя ехать с такой же скоростью, как они. Мне казалось, что три машины, едущие друг за другом, привлекают меньше внимания, чем одна. Разумеется, я думал о внимании полиции, хотя в тот момент не решался доверять тому, что происходило в моей голове.

Я начал дрожать, как после случая с миссис Эндерсон. В моем мозгу постоянно мелькали картинки. Я видел, как миссис Клайтон идет по коридору посмотреть, что происходит. Несомненно, она звала своего брата: «Тим, где ты? Тим, все в порядке?» Я представлял себе, как она нашла труп. Я видел ее с дочкой. Я так дрожал, что едва мог держать руль, и знал, что состояние еще больше ухудшится, если я не отдохну. Заставив себя внимательно следить за дорогой, я наконец увидел закрытый гараж, перед которым было достаточно места для парковки. Я сбавил скорость и свернул с шоссе. Красные огоньки двух других машин поплясали в темноте и исчезли за поворотом. Тогда я остановился по другую сторону гаража и выключил фары. Если не считать дрожи, я был совершенно неподвижен. Через некоторое время я сунул руку в карман за пачкой сигарет, но тут же вынул ее: я не мог позволить себе закурить — даже малейший огонек мог привлечь внимание. Пришлось ограничиться куском шоколада.

Вдруг у меня началась сильная рвота, и я едва успел открыть дверцу. После этого я сел как можно более удобно, положив голову на край спинки сиденья, и закрыл глаза. Мне было холодно, лоб взмок, но дрожь постепенно стихала и наконец прекратилась совсем. Минут через десять я снова включил мотор в тот момент, когда мимо проезжали в обе стороны несколько машин. Мне было нужно попить теплого, и скоро я заметил на обочине дороги освещенную вывеску: «У Фреда. Открыто круглые сутки». Я заметил машину между большим грузовиком с ярко-красным капотом и двумя грузовиками поменьше; один из них был нагружен песком. Мне хотелось воткнуть напильник в песок, чтобы очистить его, прежде чем выбросить, но я сказал себе, что нужно дождаться более благоприятного момента. Я был убежден, что меня никто не заподозрит, поэтому нечего бояться разоблачения, коль скоро я не оставил никаких улик. В ярко освещенном кафе из проигрывателя лилась томная музыка. Я подумал о той песне, что пели миссис Клайтон и ее дочь. Она так отличалась от этой мелодии, что мне почти захотелось смеяться. Я заказал чай и сандвич с ветчиной, хотя не собирался его есть. Трое мужчин, водители грузовиков, сидели за одним столом и играли в домино. Пожилой человек, казавшийся очень усталым, сидел за стойкой и отбивал пальцами ритм. Что же это за детская песня? Я был уверен, что знал ее, но никак не мог вспомнить. Чай был горячим, крепким и очень вкусным, какой обычно подают в придорожных кафе. Я положил много сахара и, когда чашка опустела, сделал знак принести мне еще одну. Пластинка кончилась, и после щелчка проигрыватель замолчал.

Я встал и вышел.

Ночь была великолепной, такой светлой и спокойной. Ученые говорят, будто свет звезд, который мы видим, доходит до нас за двадцать миллионов лет. Двадцать миллионов. Подобные цифры не имели для меня смысла, но Роберт способен их понять. Он многое знает о звездах.

Я затаил дыхание, потому что вспомнил песню, которую миссис Клайтон пела, чтобы попытаться скрыть свой страх и успокоить любопытство дочери: «Все красивое и блестящее, все большие и маленькие…»Я вспомнил Джулию, певшую хорошо, и Роберта, всегда опаздывавшего на один или два такта. Я представил их себе такими, какими они были в возрасте малышки Клайтон. Потом спросил себя, записалась ли Джулия на свой специальный курс, и еще, смогу ли вести себя так, словно не произошло ничего необычного, словно я ничего не знаю о смерти брата Оливии Клайтон?

У меня возникла странная и неприятная мысль: будет ли продажа этих драгоценностей опаснее, чем прочих, украденных мной, повлияет ли на поведение покупателя то, что С ними связано убийство?

Драгоценности по-прежнему лежали в моем кармане; пятифунтовые купюры — тоже.

5 Личность жертвы

Я сел в «форд» и включил зажигание. В этот момент мимо проехала машина и я увидел на ее крыше надпись: «Полиция». Она не была освещена, но свет от вывески кафе позволил разобрать это слово. Эшер, возможно, был слишком далеко, чтобы эти полицейские могли направляться на место преступления. В моей голове еще был туман, и появление полиции заставило меня собраться с мыслями. Я выбрал бриллианты миссис Клайтон потому, что они были достаточно крупными. Их можно было заново огранить так, что никто не догадался бы об их происхождении. А поскольку я сам обтачивал камни, я мог обращаться с ними, как обычно, будто никого и не убивал.

Если отложить это в сторону, я отдавал себе отчет, что могли быть и другие элементы, которые я пока видел не в том свете или с неверной точки зрения. Мне требовалась ночь отдыха, чтобы взглянуть на ситуацию ясно и беспристрастно.

Мои нервы подверглись новому испытанию, более суровому, чем когда бы то ни было. После кражи у миссис Эндерсон я едва сомкнул глаза и теперь спрашивал себя, смогу ли заснуть в эту ночь. Я часто задавался вопросом, как поведу себя, если возникнут неприятности, но всегда уходил от ответа. Мне казалось бессмысленным ломать голову над тем, что никогда не произойдет. Но теперь я был встревожен. Я достал бумажник и вынул из него маленький конвертик с двумя таблетками снотворного. После дела Эндерсон я сказал себе, что не могу проводить без сна ночь после кражи. Наличие этих таблеток меня успокоило и само по себе, и потому, что доказывало, насколько я предусмотрителен как в этом, так и в других деталях. Я взял их из пузырька с лекарством, которое врач два года назад прописал Лилиан. В то время она страдала от бессонницы после одной из наших ссор по поводу «другой женщины».

Я включил мотор и медленно выбрался на шоссе, бросив взгляд в ту сторону, куда уехала полицейская машина. Я спрашивал себя, что буду делать, если меня начнут преследовать, обгонят и остановятся перед моей машиной? В конце концов, в моих карманах лежало все содержимое сейфа Клайтонов.

Следующая проблема была мне знакома, но стала более настоятельной и, может быть, более сложной из-за убийства: где провести ночь?

Я редко возвращался после кражи на то же место, а если делал это, то с интервалом в несколько месяцев, а то и в год. Расследования, проводимые полицией и детективами «Уэдлейка» и других страховых компаний, научили меня, что лишнее слово или случайная встреча могут навести полицию на след злоумышленника. Чтобы уменьшить риск быть арестованным, для переодеваний я пользовался различными вокзалами и работал в разных кварталах. Иногда я переодевался в машине, но всегда боялся, что кто-нибудь появится в неудобный момент и проявит излишнее любопытство. Я отправлялся на вокзал, чтобы забрать чемодан с моей обычной одеждой, потом шел в отель типа «Палас» или «Кемберленд», всегда выбирая большую гостиницу. Прежде всего мне были нужны комфорт, полная разрядка и чувство затерянности в толпе. В разгар туристского сезона я обычно бронировал номер заранее, но в апреле или мае это было излишним, и в тот раз я этого не сделал. Я доехал до центра Лондона и там решил, что на эту ночь мне подойдет «Кемберленд». Чем быстрее я лягу в постель, тем лучше.

Все прошло без происшествий, мне дали номер на десятом этаже. Я был уверен, что носильщик, несший мой чемодан, горничная и работник отдела регистрации сменятся, когда я буду уходить утром. Я всегда проверял это, потому что хотел убедиться, что никто не интересуется мной больше обычного. Войдя в номер, я запер дверь на ключ и на секунду прислонился к ней. Напряжение постепенно уходило, оставляя странное ощущение отупения.

Когда я шел через комнату, мои колени еще дрожали. Я вошел в ванную, посмотрел на себя в зеркало и… замер.

Мои руки поднялись, а рот медленно открылся. Над правым глазом было маленькое пятно крови, а на лбу — большая царапина.

Я осторожно приблизился к зеркалу. Мне казалось, что я задыхаюсь: ведь все те, кто видел меня внизу, видели и эти ранки. Я заставил себя осмотреть их внимательнее. Любой поймет, что человек с длинными ногтями расцарапал мне лицо. Я вспомнил того, кого убил, как он попал мне пальцем в глаз, как его Ногти причинили мне боль, когда он срывал с меня маску. Когда я смотрел в зеркало, передо мной открылась ужасная правда: под ногтями убитого остались кровь и частицы кожи, а следовательно, полиция будет искать человека с царапинами.

Пришлось бороться с новым приступом тошноты. Я вымыл лицо, не обращая особого внимания на ранки, но стараясь не касаться больных мест головы. Я снова подумал о газетах, которые не замедлят приступить к поискам сведений о мужчине с царапинами на лице или на руках. Полиция допросит швейцаров и дежурных гостиниц. След моего пребывания в «Кемберленде» найдут легко… Но это произойдет не сегодня вечером. Расследование начнет полиция графства Суррей, которая наверняка не обратится в Скотленд-Ярд раньше завтрашнего дня. У меня было достаточно времени. Когда я уйду завтра, никто не узнает, кто я такой, если какой-нибудь знакомый не заметит меня в отеле или в тот момент, когда я буду из него выходить.

Я закрыл глаза и попытался взять себя в руки, убеждая, что напряжение и волнение, вызванные убийством, ослабили мой здравый смысл и я вижу больше опасностей, чем есть на самом деле. В действительности я знал, что к аресту убийц порой приводят самые невинные мелочи, но эту истину я повторял себе недостаточно часто. Я открыл глаза и внимательно осмотрел царапины. Та, что в углу глаза, как раз над веком, была маленькой, хотя и сильно кровоточила. Оторван мог быть только крохотный кусочек кожи; для лабораторного анализа этого, возможно, было недостаточно. Царапина на лбу почти исчезла, когда я умывался, остался только розовый след. Но когда я осмотрел ее получше, то заметил, что кожа была сильно содрана. Невозможно было догадаться, сколько кожи вырвано ногтями того человека. Я был уверен, что скоро узнаю все подробности, потому что суперинтендант Плейделл из Скотленд-Ярда расскажет о них в конторе, даже если газетам не дадут разрешения публиковать это.

Щипала только царапина возле глаза, но это было не страшно. Я вынул из чемодана маленькую аптечку, необходимую при моих ночных походах. В ней лежал тюбик мази, самой эффективной для лечения таких маленьких ранок. Я немного выдавил ее и втер, но это легкое движение заставило кожу дернуться и сделало резче боль в висках, там, куда давили пальцы того человека.

Я быстро принял душ и после этого заметил один обнадеживающий признак: мне захотелось есть. Единственным выходом было заказать омлет или сандвич, и я поколебался всего секунду или две, прежде чем снять трубку. Когда мне принесут еду, будет достаточно крикнуть из ванной, чтобы заходили, и никто не увидит следов на моем лице. Я стал гораздо спокойнее. Это произошло потому, что шок от обнаружения царапин заставил меня действовать быстро и оценивать ситуацию более здраво. Если не считать этих следов, я не имел никакой причины думать, что исход дела будет сильно отличаться от завершения моих предыдущих краж. Только случайность могла вывести полицейских на мой след. Но меня беспокоили мои собственные реакции. Я почти потерял голову… И, если бы радом со мной кто-нибудь был, я бы наверняка вел себя виновато.

Действительно ли я чувствовал себя неуверенно из-за того, что убил человека?

Блюдо сандвичей с поистине восхитительной ветчиной и виски с содовой подняли мне настроение. Я выпил снотворное с последним глотком виски, повесил на наружную ручку двери табличку «Не беспокоить» и лег в постель. Матрас был удобным, а простыни приятно пахли. Минут десять мой мозг занимали обрывочные мысли, сомнения и тревоги, но скоро мне захотелось спать: начали действовать таблетки. Это придало мне смелости. Я хорошо отдохну ночью, проснусь свежим, выспавшимся и смогу четко обдумать, что делать. Кстати, узнаю, кого убил: Тим-как-дальше?

Последней осознанной мыслью было, что я ненавижу человека из «Красного дома», умер он или нет. Если бы его там не было, не было бы и неприятностей и страхов. Оглядываясь назад, я, конечно, понимаю, что эти мысли были нелогичными, но было легко недооценить влияние, оказанное на меня прошедшими годами. Я пришел к тому, что стал считать свое занятие законным или, по меньшей мере, нормальным. Любой человек, мешавший ему, был мне антипатичен. В следующие дни я много раз спрашивал себя, что происходило в моей голове, до какой степени ложны мои понятия и насколько ненормальным я стал? Но в тот вечер я не считал себя ненормальным. Я просто ненавидел человека, которого убил, и не испытывал ни малейших угрызений совести.

Снотворное заглушило страх.

Когда я проснулся, было почти одиннадцать часов. Меня это нисколько не беспокоило: я всегда брал выходной на следующий за кражей день, чтобы иметь время оправиться от напряжения и решить, что нужно делать. Эта манера действовать была причиной подозрений Лилиан. Я никогда не рассказывал ей о клиентах, с которыми встречался, и она думала, что они вообще не существуют. Я не решался придумывать клиентов. Трудно точно запомнить вымышленные детали. Дирекция «Уэдлейка» предоставляла мне время от времени два-три дня на «прощупывание почвы», не требуя отчета в том, что я проделал. Это объяснялось тем, что я заключал для компании очень много договоров. Впрочем, несколько лет назад мне пришлось усиленно поработать, чтобы получить эту привилегию. Я выдвинул довод, что для заключения крупных страховых договоров нужно задолго тщательным образом изучать ситуацию. Я сказал, что один или два дня на свежем воздухе, в деревне, помогают составить план кампании. Один из старейших членов административного совета попросил меня доказать мою точку зрения на практике и поставил передо мной серьезную задачу: получить долю в акциях фирмы «Фей и сын, страховые агенты», которая заключала огромное количество договоров с морскими компаниями и продавцами автомобилей. Я попросил неделю отпуска на размышления и вернулся с очень простым планом: предложить директорам «Фея» долю акций «Уэдлейка». Мне потребовалось полчаса, чтобы убедить их, что другого способа повлиять на бизнес нет. И мои директора согласились, что моя «неделя размышлений» не пропала даром. Результаты подтвердили это, и с того момента мне предоставляли короткие отпуска без проблем, а поскольку я брал их каждые две-три недели, совпадение времени кражи с одним из моих отпусков не должно было привлечь внимание.

Я заказал завтрак и попросил принести мне газеты. Затем я позвонил дежурному администратору, чтобы сохранить за собой номер до часа, а не до полудня. После этого я осмотрел царапины. Та, что возле глаза, была почти незаметна и должна была совершенно исчезнуть через день-два; та, что на лбу, должна была продержаться еще несколько дней. Голова болела, но, пока я не касался больных мест, все было нормально.

Я должен был найти объяснение, удовлетворяющее и домашних, и сослуживцев. Мне потребуется простое объяснение, чтобы отделаться от их любопытства и насмешливых вопросов. Это меня не особо беспокоило. Зато когда я брился, то был сильно озабочен состоянием моего мозга и нервов. Я чувствовал себя совершенно нормально. Ночь сна произвела на меня то действие, на которое я надеялся, и я был способен ясно рассуждать об основных проблемах: как поступить с бриллиантами, деньгами и «фордом». Не сознавая, что делаю, я в очередной раз отогнал мысль о катастрофе, сказав себе, что ее не будет.

Я знаю, что годы легких удач приучили меня рассчитывать только на успех и никогда не думать о провале. Мысль, что может произойти крах, казалась мне необоснованной.

«Фордом», стоившим мне двести семьдесят фунтов, следовало пожертвовать. Шины наверняка оставили отпечатки в том месте между деревьев, где я его оставлял, а полиция будет заниматься убийством больше, чем простой кражей. Прежде чем взять мой чемодан, я припарковал машину у Паддингтонского вокзала, пусть там и остается. Может быть, пройдут недели, прежде чем полиция установит, что рисунок ее шин совпадает с оставленными недалеко от места преступления следами. Принятие этого решения придало мне смелости. Мне не терпелось получить завтрак и газеты. Я отчетливо помню, как подумал, что должен был бы испытывать угрызения совести, что хладнокровное убийство человека должно было потрясти меня. Но меня беспокоило только одно: моя собственная безопасность. Еще я вспомнил, что служил в коммандос, где меня научили убивать именно так, и что в армии я убивал много раз, но этот аргумент не показался мне убедительным. Больше всего мне помогали глубокая ненависть к этому самоуверенному человеку и злость за ту боль, что он мне причинил. Я спрашивал себя, что стал бы делать, если бы он оказался хорошим парнем, но это было пустой тратой времени, а мне надо было заниматься действительностью. Итак, я не испытывал угрызений совести, мои нервы были спокойны, и, наконец, моя голова была ясной.

Это подтвердилось, когда сильные удары в дверь удивили меня, но не напугали. Я был уверен, что это принесли завтрак. Я открыл дверь. Но это был портье с утренними газетами. Я заплатил ему и дал чаевые, внимательно наблюдая за ним. Казалось, в его взгляде не было ничего необычного. Он убрал мои деньги в карман. Я вернулся в комнату и развернул газеты.

Сверху лежала «Дейли глоб». Четверть ее первой страницы занимало лицо моей жертвы под броским заголовком:

УБИТ ГЕРОЙ

УКРАДЕНО БРИЛЛИАНТОВ НА ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ФУНТОВ.

6 Национальный герой

Выходит,я убил национального героя.

Это открытие смутило меня больше, чем что бы то ни было, и изменило ход моих мыслей, заставив думать, что, раз этот человек был известной личностью, полиция поведет расследование с удвоенной энергией. Дело получит широкое освещение в газетах и, возможно, на радио и по телевидению, и это продлится долго. Я подошел к кровати, сел и начал медленно читать статью. Она не сообщила мне ничего, кроме имени убитого; ничто не указывало на то, что полиция кого-либо подозревает.

Майор Тимоти Уайт Маллен был награжден крестом Виктории за свой героизм в Корее, где он в течение трех дней без воды и пищи сдерживал натиск северокорейских орд, чем спас жизни более пятидесяти своих подчиненных, занимавшихся специальными саперными работами. Также майор Маллен был кавалером Военного креста, полученного за подвиги во Франции, когда в возрасте девятнадцати лет руководил группой коммандос, которая…

Значит, мы оба были бывшими коммандос.

Детали убийства были даны сжато и ясно со слов миссис Клайтон. Я обратил внимание, что ни ее фотографии, ни фото ее дочери опубликовано не было. В коротеньком абзаце упоминалось, что она пострадала от полученного шока и находится под медицинским наблюдением, а о ее дочери заботится соседка.

Орудием преступления был трехгранный инструмент, возможно, специально заостренный. Вероятно, речь идет о трехгранном напильнике, используемом для некоторых слесарных работ. Металлическая стружка, найденная на полу комнаты, где был убит майор Маллен, указывает, что убийца подтачивал ключи, чтобы открыть сейф.

Затем шли короткое описание пропавших драгоценностей и указание, заинтриговавшее меня:

Также похищено около двухсот фунтов в бывших в употреблении однофунтовых банковских билетах…

Ни слова о семистах пятидесяти фунтах в пятифунтовых бумажках. Это умолчание не могло быть случайным: должно быть, полиция попросила газетчиков не упоминать про пятифунтовые купюры, но я не видел причин для этого. Я не понимал, какое это могло иметь значение, если обращаться с деньгами очень осторожно. Я отложил газету, услышав, что в дверь стучит гарсон. Человек маленького роста, очень нервный, с зубами белыми, как на рекламе зубной пасты, и черными волосами, напоминавшими волосы Роберта, принес мне завтрак. Утром я почти не думал о Лилиан и детях. Они, несомненно, были взволнованы известием об убийстве. Мне действительно не повезло: убийство любого другого человека занимало бы первую страницу один день, а это останется на неделю. Мне было нетрудно представить себе возмущенные замечания людей.

Мне показалось, я снова слышу его жестокий голос, вижу его угрожающие движения. Я помню, что в моем батальоне коммандос были люди такого типа: почти нечеловечески смелые и абсолютно безжалостные к себе подобным. Их было немного, но Тимоти Маллен принадлежал именно к этой категории.

Яйца и сосиски моего завтрака были горячими и, что меня приятно удивило, оказались вкусными. Каждый глоток доставлял удовольствие. Закончив, я почувствовал себя совершенно уверенно. У меня не было никаких причин портить себе нервы. Когда будут спрятаны драгоценности, деньги и напильник, я могу позволить себе забыть об этом. Я спрашивал себя, почему Маллен не понял, что я собирался делать, почему такой человек, как он, пошел на риск. И еще я старался найти причину молчания о пятифунтовых купюрах. Мне пришла в голову мысль, что полиция может знать их номера и, умалчивая о них, надеется, что я постараюсь их потратить. Но я был слишком хитер, чтобы сделать это.

Я ушел из гостиницы без двадцати час. Драгоценности и деньги лежали в моих карманах, а не в чемодане. Я понимал, что так разгуливать опасно, но убеждал себя: маловероятно, чтобы кто-нибудь положил мне руку на плечо и попросил следовать за ним в Скотленд-Ярд. Однако мне не хотелось покидать иллюзорную безопасность, которую давал отель. В конце концов, это была нормальная реакция. Я заставил себя перебрать в памяти все, что сделал, и пришел к выводу, что не брался голыми руками ни за одну деталь «форда». Это укрепило мое решение оставить его там, где он стоял. Я поехал на такси к вокзалу Ватерлоо. Поставив ноги на чемодан с подержанной одеждой, я рассматривал заголовки, сообщавшие почти все одно и то же:

УБИТ ГЕРОЙ

Вдруг меня поразила странная деталь: нигде не упоминалось о миссис Маллен и не было ни слова о причинах его присутствия в доме сестры. Это не имело значения и нисколько меня не беспокоило, но немного дразнило мое любопытство. Я поместил чемодан в камеру хранения, вложил жетон в конверт, который адресовал К. Смиту, до востребования, вокзал Ватерлоо. Так я мог получить одежду, если бы она мне понадобилась. Я люблю иметь в своем распоряжении сменную одежду, бритву, аптечку и другие полезные вещи, храня их на главных вокзалах. Это избавляет меня от слишком частых их покупок всякий раз, когда я ухожу в ночной поход.

Вокзал Ватерлоо, как и обычно, выглядел грустным, но народу было не особенно много. В зале ожидания на маленьком киноэкране шли новости. Такси ждали всего двое. Я остановил машину и в тот момент, когда садился в нее, заметил Плейделла.

Кровь во мне застыла.

Даже если бы обошлось без убийства, мое сердце все равно бы безумно заколотилось. Я достаточно хорошо знал суперинтенданта Мориса Плейделла, чтобы понять: несомненно, именно его Скотленд-Ярд направил в Эшер. Может быть, Плейделл ждал поезда? Газеты не упомянули, что полиция Суррея обратилась в Скотленд-Ярд, но, вероятно, она это сделала сегодня утром. Плейделл прохаживался один. Он прошел мимо и мог заметить меня. Решение надо было принимать быстро: должен ли я попросить шофера остановиться? Что удивит Плейделла больше: если я вернусь и заговорю с ним об убийстве или если сделаю вид, что не заметил его? Я постучал в стекло, отделявшее меня от шофера.

— Вы не могли бы остановиться за тем углом и подождать меня несколько минут? — спросил я. — Я увидел друга.

Он остановился без возражений. Я вышел из машины и быстрым шагом направился к главному входу вокзала. Плейделла я увидел сразу. Он разговаривал с двумя другими детективами — инспектором и сержантом. Трое высоких мужчин стояли плотной группой. Я уже не мог отступать и двинулся прямо к ним, хотя в тот момент меня охватили сомнения… Полицейские могли говорить обо мне. Я пытался убедить себя, что это крайне маловероятно, но… вдруг они видели, как я клал чемодан в камеру хранения? Сам по себе этот факт не имел никакого значения, но стечение обстоятельств могло придать ему смысл, который детективы обязательно бы поняли. Я не видел помощников Плейделла, но это вовсе не значило, что они не видели меня. Пришли ли они специально следить за камерой хранения или по другому делу? Проблема, которую я должен был решить прежде всего, была в том, следует ли сказать, что я приезжал положить чемодан.

Я был совсем рядом с ними, когда вспомнил, что бриллианты по-прежнему лежат в моем кармане.

Первым меня заметил инспектор Корри. Он удивился. Если бы он уже видел меня сегодня на вокзале, то более или менее подготовился бы к встрече. Плейделл увидел удивление на его лице и повернул голову.

Плейделл высокий, массивный мужчина, ростом больше шести футов; у него крупный подбородок и крючковатый нос. Бледно-серые глаза маленькие и очень пронзительные. В Скотленд-Ярде никто не разбирается в драгоценностях так же хорошо, как он, разве что Кармайкл из лаборатории.

— Добрый день, суперинтендант, — сказал я. — Возможно, встреча с вами избавит меня от одной поездки.

— В чем дело? — спросил Плейделл.

Его голос меня всегда удивлял: серьезный, приятный, манера говорить воспитанная. Выглядит Плейделл грубым, но на самом деле это не так; он гурман, знаток хороших вин, а его познания в древнем и современном искусстве просто невероятны.

— Здрасте, мистер Кент, — произнес Корри.

Сержант, фамилии которого я не помнил, что-то пробормотал.

— Я брал пару дней отпуска, но, прочитав газеты, спросил себя, не могу ли быть вам полезен в деле Клайтонов? Я как раз направлялся в контору, чтобы узнать это.

— Очень любезно с вашей стороны, — ответил Плейделл.

Он стоял неподвижно, держа руку в кармане и глядя на меня. Я часто спрашивал себя, что чувствует подозреваемый под этим проницательным взглядом?

— Не знаю, понадобится ли нам что-нибудь. Ваша компания передала нам все характеристики пропавших драгоценностей. Они здесь, в моем кармане, — заявил он, похлопывая себя по груди. — В них есть что-нибудь необычное?

— Не думаю, — ответил я. — Насколько помню, для их защиты были приняты все меры предосторожности. В конторе сказали, кого собираются послать для ведения расследования?

— Да. Перси Готча, — сказал Плейделл. — Я хотел бы, чтобы это были вы. Готч действует мне на нервы: он постоянно шмыгает носом. Но он уже в пути. Впрочем, мы тоже. Я еду поездом. Возможно, убийца выбросил свое оружие из дверцы вагона.

— Вы считаете, он ехал на поезде? — спросил я.

— Три человека, не являющиеся служащими эшерского вокзала, сели вчера в ноль пятьдесят девять на поезд до Ватерлоо. Один из них может быть тем, кого мы ищем. Я еду по железной дороге, потому что люблю знать местность. Тот тип мог спрыгнуть на ходу в месте, где поезд замедляет ход, или выбросить оружие, полагая, что оно будет надежно спрятано в траве, растущей вдоль полотна.

— Не исключено, — согласился я. — Если вы найдете драгоценности, то доставите «Уэдлейку» большое удовольствие. Речь идет об огромной сумме, а мы уже и так много выплатили в этом году.

— Это доставит удовольствие и многим другим, — заявил Плейделл отвлеченным тоном и поднял голову, чтобы взглянуть на вокзальные часы. — У меня осталось пять минут. Поговорим в другой раз, мистер Кент.

Он повернулся, и остальные простились со мной кивком, прежде чем последовать за ним. Они отошли уже ярдов на десять, а я направился к такси, когда услышал голос Плейделла:

— Мистер Кент!

Думаю, я обернулся достаточно медленно, но этот оклик заставил меня потерять хладнокровие.

— Да.

Он почти бегом подошел ко мне, потому что его ждали двое других, и я почувствовал, как у меня напрягаются мускулы и натягиваются нервы.

— Я был бы рад, если бы в Эшер поехали вы, — сказал он.

— О, Готч как раз тот человек, что вам нужен, — ответил я. — Я просто думал, что должен предложить вам свою помощь. Не опоздайте на поезд.

— Не опоздаю. — Он кивнул на прощание и ушел.

Я двинулся быстрым шагом, борясь с желанием обернуться, прежде чем дойду до угла. Я почти налетел на тяжело нагруженного носильщика, и это дало мне предлог повернуть голову. Трое детективов вошли в здание вокзала, и видна была только спина Плейделла. Такси ждало меня. Мне было по-прежнему неуютно из-за этого совпадения и из-за того, что они могли видеть, как я клал чемодан в камеру хранения. Надо было узнать, так ли это, но я все время успокаивал себя, говоря, что у меня нет никаких причин для беспокойства и что положить багаж в камеру хранения — не преступление.

Однако меня беспокоил один момент. Подойдя к Плейделлу, я нарушил правило, которое обычно соблюдал: не проявлять особого интереса к краже, когда нахожусь не на работе. Плейделл не слепой, у него феноменальная память и отличная наблюдательность. Если я вел себя необычно, он мог это заметить.

До этого раза я никогда не сталкивался с ним на вокзале.

Вместо того чтобы пойти в контору, — кстати, она совсем рядом с Ватерлоо — я отправился в Королевский клуб автолюбителей, членом которого состою много лет. Там удобно, нет риска встретиться с членом семьи и можно думать сколько угодно. Я позвонил в контору и поговорил с Харрисоном, директором лондонского отделения компании. Он рассказал мне все то же самое, что я уже знал от Плейделла: этой ужасной историей занимается Готч, и действительно печально, что такой выдающийся человек, как Маллен, погиб столь нелепой смертью. Я терпеливо слушал. У Харрисона есть манера говорить банальности, но он не дурак. Он хотел узнать, когда я приду в контору. Я пообещал выйти в среду, положил трубку и уселся в курительной. Поступили первые вечерние газеты. Я взял одну и прочитал невероятное нагромождение патетической чуши. Редкий человек удостаивался такого некролога, какой был посвящен Тимоти Маллену. Снова его фотопортрет и еще снимок, сделанный в королевском дворце на церемонии награждения. Его держала под руку женщина, едва достававшая до его плеча. По-прежнему не упоминалось о жене или подруге, вызванной в связи с его смертью, и, что было еще непонятнее, никак не упоминалось о пятифунтовых купюрах. Последняя деталь начинала действовать мне на нервы. Мне казалось, что эта загадка может повлиять на расследование больше, чем я думал сначала.

Также были фотографии миссис Клайтон и ее дочери Джейн: мать улыбалась и выглядела счастливой, а у ребенка был торжественный вид, как у Джулии, когда ее фотографировали в том же возрасте. Газетчики взяли у миссис Клайтон интервью, но она рассказала только правду. Кажется, она обнаружила труп минут через двадцать после моего ухода. Она оставалась возле дочери, ожидая, пока та уснет. Один из заголовков гласил:

КОЛЫБЕЛЬНАЯ В ДОМЕ СМЕРТИ

Я вспомнил голоса и мелодию: «Все блестящее и красивое, все большие и маленькие…»

Для меня не характерны ни сентиментальность, ни привычка долго сохранять в памяти мелодию. Эту я запомнил, возможно, из-за того, что Джейн Клайтон была очень похожа на Джулию в детстве. Я выпил чаю и сосредоточил свои мысли на следующей проблеме: куда спрятать драгоценности и деньги. Все было подготовлено, но я начал сомневаться, разумно ли идти в мое обычное укрытие.

О нем никто не мог знать.

Но так ли это?

Я давно не имел на этот счет сомнений, однако проблема, куда прятать добычу, всегда была очень серьезной. Для известного преступника, имевшего хотя бы одну судимость или просто бывшего несколько раз на подозрении, первейшая необходимость — сбросить товар. Меня это никогда особенно не волновало. Я мог бы протаскать все это в карманах несколько дней при условии, что не стал бы снимать пиджак в месте, где может орудовать карманник, и, возвращаясь домой, следил бы, чтобы необычно оттопыренные карманы не привлекли внимания Лилиан. Я предпочитаю выждать дней пять, прежде чем принести товар в укрытие: в это время полиция уже не так интересуется делом, а риск быть заподозренным уменьшается. Опыт научил меня, что три или четыре первых дня после обычной кражи самые опасные. Потом внимание полиции переключается на новые дела. Не может же она сконцентрироваться на всех текущих делах!

Конечно, Скотленд-Ярд сосредоточит на убийстве все свое внимание, но в принципе для меня это ничего не меняло. Я должен был спрятать деньги и драгоценности. У меня было правило не носить краденое домой. Я пользовался различными тайниками: вокзальными камерами хранения, гардеробными отелей, банковскими сейфами, которые снимал на вымышленные имена, а иногда маленькой квартиркой в Блумсбери, которую снимал много лет. Я никогда не ходил туда сразу после кражи. Это была своего рода страховка.

Я давно решил завести эту квартиру, потому что даже во время моих первых походов осознавал опасность быть разоблаченным, когда возникла бы необходимость на некоторое время исчезнуть. Лучшим местом, конечно, был центр Лондона. Я выбрал эту квартиру по многим причинам. Главной была та, что в одной-двух минутах ходьбы от нее было много магазинов, где я мог купить еду, сигареты и газеты. Мне хватало пяти минут, чтобы запастись всем необходимым. Квартира располагалась над конторами трех не очень крупных фирм, по ночам в доме никого не бывало. Перед тем как я въехал туда, хозяин сделал ремонт, а так как бывал я там редко, все было чисто и в хорошем состоянии. Телефон я никогда не устанавливал. У меня была привычка заходить туда раз в неделю и время от времени проводить ночь. Насколько я знаю, никто не догадывался, что это моя квартира. Договор о найме я заключил под фамилией Кеннеди и квартплату вносил чеками.

В конце того дня я пришел к выводу, что должен спрятать драгоценности под полом квартиры, вернее, в досках паркета. Я заранее приготовил там тайник для экстренного случая. Пришлось поднять несколько досок толстого паркета и выдолбить их изнутри. Это была трудная работа, занявшая два месяца, но я считал, что нашел идеальный тайник. Я мог засунуть завернутые в вату драгоценности и деньги в доски, заложить отверстие куском дерева, а пустоты залепить пластилином. Полиция могла несколько дней искать под полом, но ей вряд ли пришло бы в голову осмотреть сами доски. Те, что я выдолбил, были около стены, так что на них редко давил вес всего моего тела. Решив, куда спрятать драгоценности, я спешил привести свой план в действие, но предпочитал подождать, пока пройдет час пик и в Блумсбери будет поменьше народу. Я уже собрался уходить, когда два члена клуба сели возле меня и заговорили об убийстве Маллена. То, что люди говорили об этом, было нормально, но я удивился, когда один из них заявил:

— Кажется, это был тот еще мерзавец.

— Кто? Маллен? — спросил его собеседник.

— Да. У меня есть друзья, которые хорошо знают его жену. Вам известно, что они разошлись, да? Она потребовала развода из-за жестокого обращения. Странно для такого смельчака, как он.

— Пожалуй, — согласился второй. — Должен сказать, что вид у него был жестокий. Помните эти тонкие губы? Но чтобы хладнокровно убить его… Надеюсь, они быстро арестуют убийцу. Моя жена уже заговорила о том, чтобы положить все свои драгоценности в банк.

Меня совершенно не интересовало, куда его жена собирается деть свои драгоценности, но мысль, что Маллен, может быть, действительно был жестоким человеком и, возможно, многие люди обрадовались известию о его смерти, будоражила меня.

7 В безопасности?

Те двое говорили еще довольно долго, не сообщив мне ничего интересного, но они разбудили во мне такое любопытство насчет личности Маллена, что я захотел узнать о нем больше, и как можно быстрее. Я подождал, пока они углубятся в чтение своих газет, и ушел. Улицы были мокрыми от мелкого дождика. Мне повезло прошлой ночью. Я бы ни за что на свете не пошел на операцию под дождем или снегом; зато туман и ветер были желанными помощниками.

Два почти полных автобуса и дюжина пешеходов перед закрытыми магазинами и пустым кафе унылого вида — вот все, что я увидел, когда вышел из автобуса на Силлер-стрит. Я купил две плитки шоколада и двинулся быстрым шагом, как будто хотел поскорее уйти из-под дождя. Миновав маленький бакалейный магазинчик, расположенный на углу Силлер-стрит, я направился к дому восемнадцать. Магазин на первом этаже торговал всевозможными товарами для студентов и любителей музеев: подержанными книгами, старинными гравюрами, обычно не имеющими никакой ценности, учебниками, открытками, ручками и карандашами. Он был закрыт, как и конторы на втором и третьем этажах. Одну занимало маленькое издательство, другую — фирма, торгующая по почте, чьи объявления регулярно появлялись в газетах. Она использовала под склад две комнаты верхнего этажа. Я открыл дверь моей квартиры. Чтобы не объяснять, откуда в связке дополнительный ключ, я переделал замок так, что его можно было открыть ключом от гаража.

Все было тихо и спокойно. Было шесть часов двадцать пять минут.

В квартире у меня были радио, магнитофон, проигрыватель и много старых книг, особенно любимых мной: в большинстве произведения Диккенса и Голсуорси, а также несколько авантюрных романов. Еще там лежала одежда и немного еды, чтобы все выглядело естественно, если бы кто-нибудь вошел сюда. Я считаю, что в каком-то смысле ключ к моему успеху находился в этой маленькой комнате. Успех зависит от возможности переделывать украденные драгоценности и продавать их. Как я уже говорил, я сам гранил и шлифовал камни. Спрятать машину и необходимые инструменты было очень трудно. Огранка алмазов — настолько специфическая работа, что редко бывает безупречной. К тому же сейчас богатых людей стало гораздо больше, чем раньше. Раз клиентов много, ювелиры работают все менее добросовестно — ведь покупателя находят даже не лучшим образом ограненные камни, в том числе и мои. У меня были электромотор, циркулярная пила, вращавшаяся на повышенной скорости, и полировальный станок, тоже очень быстрый.

То, что я сделал, было просто, но невероятно изобретательно. Я заменил мотор холодильника другим, более мощным и способным работать на высоких скоростях, нужных мне. Отдельные его детали можно было использовать по другому назначению, хотя на вид они были нормальными деталями от обычного мотора. Никто не мог увидеть в этом моторе ничего необычного, разве что очень внимательно присмотревшись к нему.

Здесь я полностью чувствовал себя дома. За все годы, что я ходил сюда, меня побеспокоили всего два раза: в первый это был человек, ошибшийся домом, а во второй — полицейский, разыскивавший сбежавшую из дома девушку. Поскольку дверь дома запиралась на ключ, меня не могли застать врасплох, а мой звонок срабатывал не только при нажатии на кнопку, но и когда при этом наступали на коврик.

Я опустился на колени, вынул из холодильника мотор и начал обтачивать камни над пластмассовой миской для сыра, чтобы уменьшить риск попадания алмазной пыли на одежду и на пол. Непрерывное течение тонкой струи воды делало операцию почти бесшумной. Я работал уже минут пять, когда раздался звонок, так неожиданно нарушивший тишину, что я резко распрямился и уставился на дверь. Мне казалось, я слышу удары своего сердца. У меня было ощущение, что мои легкие сейчас разорвутся. Я не выключил мотор, просто стоял неподвижно и смотрел на дверь… до тех пор, пока звонок не прозвучал во второй раз. Мое сердце забилось сильнее, а дыхание стало еще более затрудненным. Я представил себе полицейских перед дверью и на улице, и мне никак не удавалось прогнать из ума эту картинку.

Звонок зазвонил в третий раз. Он был не слишком громким, и услышать его вне квартиры было невозможно, но в тот вечер он казался мне оглушительным.

Я выключил мотор, его легкое гудение постепенно уменьшилось и совсем прекратилось. Тишина была такой, что я ясно слышал удары своего сердца и прерывистое дыхание.

— Ошиблись дверью, — сказал я вслух.

Тишина после третьего звонка затягивалась, и ко мне мало-помалу возвращалось спокойствие. Я снова мог рассуждать. Никто не мог прийти сюда ко мне. На этой улице жило много людей, и звонивший, конечно же, ошибся домом. Через две или три минуты я выключил свет, вышел из квартиры и подошел к окну лестничной площадки. Было достаточно темно, и меня не могли увидеть. Я прижался лицом к одному из квадратиков стекла. Хотя разум говорил мне, что бояться нечего, я все же опасался увидеть перед домом полицейских в форме или просто нескольких мужчин, которые могли оказаться детективами в штатском.

Вместо этого я увидел одинокую фигурку, медленно уходившую в сторону Хай-Холборна, она была уже ярдах в пятидесяти от дома. Это был мужчина, ноя не мог ясно различить его, даже когда он остановился и обернулся. Я подождал, пока он зайдет за угол, потом вернулся в квартиру, закрыл дверь и включил свет. Прежде чем я возобновил работу, прошло некоторое время, но через два часа с четвертью половина бриллиантов миссис Клайтон была заново огранена и стала неузнаваемой. Я положил их в тайник вместе с остальными и с деньгами, затем поставил доски и мотор на место. Я устал, у меня онемели пальцы. Я проработал на час больше обычного, но это казалось мне крайне нужным. Меня подталкивало непривычное чувство срочной необходимости. Звонивший сильно поколебал мою уверенность в безопасности, хотя я повторял себе, что он просто ошибся дверью. Но если это было действительно так, почему тот человек ушел с улицы? Почему не заметил свою ошибку и не направился к одному из соседних домов?

Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, я решил сосредоточиться на другой стороне проблемы. Что за человек был Маллен? Насколько можно доверять разговору, услышанному в клубе? Наконец, как я мог узнать о Маллене больше, не показывая, что меня это очень интересует? Мне пришло в голову, что им должны интересоваться, даже очень интересоваться, многие, так что я никак не рискую. С другой стороны, я должен был ждать, пока эти сведения мне сообщат. Было бы безумием начать задавать вопросы о его личной жизни. В ходе расследования я мог встретиться с человеком, хорошо знавшим его. Кое-какие сведения мог обронить Плейделл, который обычно любил поговорить.

Я открыл банку мясных консервов, спустился купить галет, масла и молока — было разумно время от времени показываться в ближнем магазине — и спокойно ел, слушая симфонический концерт по Би-би-си до тех пор, пока они не начали играть первую симфонию Брамса, которая всегда действовала на меня удручающе. Я выключил радио и позднее включил его снова, чтобы послушать информационную передачу. Единственной новостью было то, что полиция Суррея обратилась за помощью в Скотленд-Ярд и они разыскивали маленькую машину. Означало ли это, что они прекратили проверку пассажиров поезда? Меня это ничуть не беспокоило. Я был уверен, что у меня нет причин для волнений из-за «форда».

Едва я закончил ужин, как звонок раздался вновь.

Дважды за вечер такого никогда не происходило. Даже истошный вопль не заставил бы мое сердце забиться сильнее. Я старался сохранять хладнокровие и пытался рассуждать. Убийство ужасно потрясло меня, гораздо больше, чем я думал. Смерть Маллена и последствия обнаружения трупа сделали меня нервным, и я должен был обязательно взять себя в руки. Пока я ждал, прозвучали еще два звонка. Было три возможности: затаиться, убежать по пожарной лестнице или открыть дверь. В конце концов, я имел все права находиться здесь, квартирная плата была внесена, а от работы с бриллиантами не осталось никаких следов. Что мне терять? Не опаснее ли скрываться, чем открыть дверь? Я никак не мог принять решение.

Звонок трещал и трещал, как будто визитер настаивал, чтобы ему открыли. Наконец он оборвался, повторился короче и замолк. Тогда я понял, что кто-то взломал дверь и привел звонок в действие, наступив на коврик. Теперь этот человек поднимался по лестнице.

8 Визитер

Да, я слышал шаги на лестнице. Я оставался у двери. Мои нервы были натянуты, я внимательно вслушивался, пока не убедился, что поднимается только один человек. Шаги были тяжелыми, но уверенными, почти наверняка мужскими. Я подумал об удалявшейся по Силлер-стрит фигуре. Скрипнула доска. Затем послышались более громкие шаги, показывавшие, что человек поднялся на площадку второго этажа. Я хотел убедить себя, что он направляется в одну из контор, но нет… он стал подниматься выше.

Я не знал, что делать.

Этот визит был необъясним. Я был уверен, что сотрудник полиции не придет один, или если сделает это, то только для того, чтобы ввести подозреваемого в заблуждение, в то время как другие полицейские будут ждать этажом ниже, готовые прийти на помощь. Кто другой мог прийти сюда? Кто еще стал бы проявлять столько настойчивости?

Визитер поднялся на верхний этаж и остановился возле двери. Хотя его дыхание не было прерывистым, мне показалось, что он взволнован. Я провел рукой по горячему и влажному лбу. Я должен был принять решение: открыть дверь или сделать вид, будто не знаю, что кто-то пришел. Был один тревожащий момент: пришедший взломал замок двери дома. Это было не так уж сложно. Я бы смог это сделать за несколько минут, но справиться с замком так быстро мог только человек, хорошо знакомый с этим делом.

Зачем такому человеку приходить ко мне?

Я услышал два быстрых шага. Очевидно, он наконец решился действовать без промедления. Глухой удар в дверь, возможно, кулаком. Я по-прежнему не знал, что делать. Я осознавал серьезную опасность, если кто-то видел меня и нашел связь с тем, что произошло, но… кто мог обнаружить связь между мной и событиями прошлой ночи?

Я боялся, потому что не мог найти объяснения, потом сказал себе, что не делаю ничего плохого и имею полное право находиться здесь. Тщательный обыск, особенно с пылесосом, возможно, позволил бы полиции найти алмазную пыль и обнаружить два моих тайника, но это заняло бы много времени. Один человек никак не мог провести подобную операцию. К тому же мне хотелось увидеть визитера.

Он постучал снова.

Рассердился? Отчаялся? Спешит?

— Секунду, — крикнул я и тут же добавил: — Кто там?

После короткой паузы визитер ответил мне взволнованным, но хорошо знакомым голосом:

— Прости, что побеспокоил тебя, папа, но мне нужно с тобой поговорить.

Я открыл дверь и включил свет. Секунду Роберт стоял ослепленный. Я вдруг вспомнил, что вчера утром видел его лишь мельком, вспомнил, как он ворчал и как Лилиан была уверена, что он не встанет после моей попытки поднять его. Когда я ушел из дома, он был еще в ванной.

Его глаза казались огромными и блестящими. Он производил впечатление человека, столкнувшегося с серьезными неприятностями. Его взгляд ушел поверх меня в квартиру. Я молчал, еще не решаясь заговорить. Я просто кивнул, отодвинулся и заметил, что Роберт колеблется. Он глубоко вздохнул, словно стараясь придать себе смелости, потом вошел в комнату и быстро, почти украдкой, посмотрел по сторонам. Тогда я понял, что он ожидал найти меня в обществе женщины.

— Нет, — сказал я, — я один, сынок.

— Я… я думал…

Роберт облизал губы и робко вышел на середину комнаты. Он продолжал озираться, как будто не мог поверить в мои слова. Диван-кровать в порядке, а дверь на крохотную кухоньку приоткрыта.

— Снимай пальто и садись, — предложил я.

Теперь главной проблемой было скрыть свои собственные волнение и неуверенность. Надо было подождать, пока он заговорит первым. Я не мог размышлять о том, что его навело на мой след, но, очевидно, у него были те же подозрения, что так долго терзали Лилиан. А ведь ему еще не было восемнадцати! Он стоял неподвижно и смотрел на меня.

— Ну, Роберт, очнись, — резко проговорил я. — Снимай пальто и садись. Хочешь виски?

Его глаза загорелись.

— О да, — ответил он.

— Ладно… — Я пошел на кухню.

Я ничего не пил весь вечер, потому что взял за правило не брать в рот ни капли спиртного, пока работаю, но сейчас это было мне необходимо, так же как моему сыну. Дома он иногда выпивал стаканчик виски, сильно разбавленного водой. Лилиан поощряла это больше, чем я. Я взял бутылку виски, бутылку минеральной воды, потом открыл кран холодной воды и сполоснул лицо, чтобы выглядеть максимально свежим. Когда я вернулся в комнату, Роберт, сняв пальто, сидел на подлокотнике единственного кресла. Он быстро взял стакан, который я ему протягивал, но было ясно, что он не привык к крепким напиткам. Он отпил маленький глоток и попытался подавить гримасу. Я осушил половину моего стакана одним глотком, подождал, пока алкоголь начнет согревать меня изнутри, и спросил:

— Что случилось, Роберт? Ты стал сторожевой собакой семьи?

— Нет, — прошептал он и отпил новый глоток. — Нет, я…

Ему явно было трудно объяснить причину своего прихода. Я злился на него и на себя, будучи уверен, что он следил за мной и ожидал застать меня с женщиной. Виски настолько разогрело мне кровь, что я высказал бы ему все, что думал, если бы меня не поразило его лицо. Он выглядел испуганным и совершенно потерянным. Сильная бледность подчеркивала блеск его карих глаз. Пока мы разглядывали друг друга, я пытался вспомнить, выглядел ли он встревоженным в последнее время. Насколько я знал, все в доме было нормально. Во всяком случае, Лилиан не говорила мне ничего, что могло бы навести на мысль, будто у моего сына возникли неприятности. Мое раздражение только усилило бы его волнение и сделало бы объяснение более сложным. Поэтому я постарался начать спокойно:

— О чем ты хотел со мной поговорить, Боб?

Дома его редко звали Бобом, почти все время Робертом, чтобы различать нас. Иногда уменьшительное имя произносили ласковым тоном. Во всяком случае, на этот раз оно произвело благотворное действие. Я увидел, что его глаза наполнились слезами, а губы задрожали.

— Папа… я влез в отвратительную историю.

Я уже представил себе, что у него неприятность с какой-нибудь девчонкой, и, конечно, он не захотел бы разговаривать на эту тему с матерью. Я надеялся, что это не так уж серьезно, но Роберт явно был другого мнения. В тот момент его занимали только его заботы. То, что он нашел меня в одиночестве, удивило его, но он больше об этом не думал. Я спрашивал себя, как он меня нашел. Нужно было узнать это как можно скорее, но это вполне могло подождать до тех пор, пока он не расскажет, что у него за проблема.

— Из-за девушки? — спросил я.

— О господи, нет, конечно! — воскликнул он.

В выражении его лица было что-то настолько комичное, что я не смог удержаться от смеха. Он улыбнулся, и это сделало атмосферу менее напряженной. Когда я задал следующий вопрос, мой голос был уже намного более уверенным:

— Что тогда, Боб? Деньги?

— Э-э… да.

— Сколько?

— Мно… много.

— Рассказывай до конца, — сказал я, чтобы подбодрить его.

Он выпил виски, встал, начал расхаживать по комнате и ответил только тогда, когда я уже собирался его поторопить. Когда он заговорил, его голос был жестким и серьезным, как будто он знал, что для меня все это будет потрясением и он должен высказать все, пока еще может владеть своим голосом.

— Речь идет о двухстах одиннадцати фунтах, но это еще не все. Я хочу сказать, что это не самое страшное. Я… я украл их. Я был в сложной ситуации. Мне представился случай достать деньги. В тот момент я не думал красть их, просто брал взаймы. Поскольку никто не заметил, я повторил это.

Он замолчал, перестал ходить и посмотрел мне в глаза.

— Я делал это много раз, в клубе. Я не думал, что меня могут найти, но однажды вечером мистер Чим, секретарь, вызвал меня и сказал. Он… был очень добр.

Я был удручен. Если бы Роберт поставил в затруднительное положение девушку, ранил кого-нибудь в драке, залез в долги… Пожалуй, все, что угодно, было бы лучше этого. У меня в голове постоянно крутилась идиотская фраза: «Он пошел по стопам своего отца». Я чувствовал, что ничего не могу сказать. Он воображал, что я ужасаюсь его поступку, и он не мог догадаться о жестокой иронии его признания, о том, что за холодный пот прошиб меня.

— Мистер Чим сказал, — продолжал Роберт, — что будет скрывать это до тех пор, пока бухгалтеры не начнут проверку счетов, и дал мне шанс возместить ущерб. Я уже отдал ему семнадцать фунтов и десять шиллингов, но… Сегодня днем он сказал мне, что завтра с утра начнется проверка счетов. Если обнаружится недостача, эта история всплывет наружу.

Каков отец, таков сын.

Я забыл точную сумму.

— Сколько ты… должен, ты сказал?

Сумма не имела значения, главным был сам факт.

— Двести одиннадцать фунтов, и… и они нужны мне до десяти часов утра, — ответил он с отчаянием. — Если в этот час деньги не будут в сейфе клуба, это станет катастрофой.

— Понимаю, — сказал я неуверенным тоном.

Я не знал, как реагировать. Мне приходилось вести себя, как любому нормальному отцу в подобной ситуации. Я должен был показать, что потрясен, продемонстрировать свое осуждение, но слишком далеко заходить не стоило. Впрочем, я сомневался, что сумею это сделать. Я еще не оправился от шока.

— Полагаю, ты понимаешь, что вел себя как дурак?

— Да, — прошептал он.

— И что почувствует твоя мать, если эта история получит огласку?

— Да, — ответил он дрожащим голосом. — Поэтому я пришел к тебе, папа. Я… я ждал до последней минуты. Я не думал, что ревизия будет так быстро. Мистер Чим тоже. Он… не мог бы сделать для меня больше, чем сделал.

— В этом я тебе верю, — сказал я. — Как ты взял эти деньги?

В каком-то смысле это не имело никакого значения, но я должен был узнать всю историю целиком и заставить его говорить. Мои мысли были заняты совсем другим — естественно, я думал о том, где найти деньги до открытия банков. Клуб Роберта находился в Хемпстеде. Мне потребовалось бы три четверти часа, чтобы дойти до него от моей конторы, но контора открывалась в половине десятого, и, возможно, прошло бы минут десять, прежде чем открылась касса.

— Я… я слишком много потратил на гуляния с девушками, — объяснил Роберт. — Я… я был в компании ребят старше меня и хотел вести себя так же, как они. Тогда я попытался поправить положение, играя на собачьих бегах, но только ухудшил дело. Ты ведь знаешь, что я работаю несколько часов в клубе, и… в общем, иногда я брал деньги из бара. Я всегда имел доступ к кассе и спер…

— Спер! — воскликнул я.

— Э-э… я знаю, что выгляжу несерьезно, — хрипло проговорил Роберт, — но… В общем, сначала я брал из кассы несколько шиллингов, но… сейф был открыт часто. Секретарь и бармен клуба пользовались им. Тогда… тогда… э-э…

— Ты спер больше, — недовольно сказал я.

Он кивнул головой.

— Мне надо подумать, — бросил я. — Это страшный удар, Боб.

Он снова кивнул. Я осушил свой стакан и сказал себе, что было бы неразумно наливать второй: стакан Роберта был еще наполовину полным.

— Не говоря обо всем остальном, найти двести фунтов до десяти часов утра будет непросто, — заметил я и добавил: — Если я решу это сделать…

Роберт закрыл глаза, и я услышал, как он шумно вздохнул.

— Может быть, наилучшим выходом было бы принять все последствия, — рассуждал я. — Не думаю, чтобы клуб заявил в полицию, если деньги будут быстро возвращены. Тебя просто попросят уйти из клуба, и все.

Он открыл глаза и остановил на мне встревоженный, умоляющий взгляд.

— Я… я сделаю все, что угодно, чтобы возвратить деньги, сдохну на работе, но прошу тебя, папа, не заставляй меня предстать перед комитетом. Я… я не смогу выдержать такой позор.

Я не стал ему говорить, что сейчас поздно думать о позоре. Это означало только повернуть нож в ране. К тому же в моей голове непрерывно крутились две фразы: Каков отец, таков и сын… Он пошел по стопам своего отца… Каков отец, таков…

— И… об этом узнает мама, — добавил он, встав передо мной. — И Джулия тоже. Я… никогда больше не посмею подойти к маме, я знаю. Она меня возненавидит.

Она его не возненавидит, но будет потрясена, задета и расстроена. И неудивительно. Я всегда был очень щепетилен в мелочах: учил детей возвращать взятые в долг деньги, отдавать сдачу, когда они ходили за покупками, не грызть ногти… Когда было нужно, я их наказывал. Но Лилиан, которая проводила с ними гораздо больше времени, приходилось быть более строгой в вопросах честности. Я всегда соглашался с ней. Две стороны моей жизни были так далеки друг от друга, что я редко видел в этом иронию, а когда это случалось, быстро отгонял подобные мысли.

— Я сказал, что не смогу вынести…

— Хватит, успокойся, — велел я. — Сейчас не время рыдать над твоей судьбой. Я постараюсь найти деньги, но это будет трудно. Банки открываются не раньше десяти, а на работе у меня может не оказаться такой суммы. Я не знаю никого, кто мог бы мне одолжить столько денег за такой короткий срок.

В тот момент я, правда, не думал о деньгах, спрятанных под ковром, под нашими ногами. Я видел проблему как таковую. К тому же у меня в голове метался целый рой мыслей. Он не попросил помощи у меня или у своей матери раньше, конечно, потому, что сумма была столь велика. Легко понять, как это произошло: несколько пенни там, несколько пенни тут, а общий итог оказывается внушительным. Этот Чим, которого я немного знал, должно быть, внимательно следил за своими счетами, но он был человеком немного богемного склада, и меня не удивляло, что он не всполошился раньше.

Каков отец, таков и сын.

Роберт стоял передо мной. Он был почти одного роста со мной. Его лицо не очень похоже на мое, хотя лоб и брови почти одинаковы. Он был потрясен, даже в отчаянии, а я ничего не делал, чтобы помочь ему. Правда, у меня у самого нервы были натянуты до предела.

Двести одиннадцать фунтов…

— Какого дьявола ты столько ждал? — раздраженно спросил я. — Если бы ты сказал мне в уик-энд, я бы, может быть…

— Я уже сказал тебе, что только сегодня днем узнал, насколько это срочно, — перебил он меня. — Я думал, проверка начнется не раньше чем через месяц. Я… хотел с тобой поговорить, но дома у нас никогда не бывает возможности. Когда мы разговариваем, обязательно приходят мама или Джулия. Вообще-то я пытался поговорить с тобой три недели назад, когда ты возился с машиной, но ты сказал, что у тебя нет времени слушать меня до обеда, а… В общем, об этом нельзя говорить урывками.

Это понятно.

— Поэтому мне пришлось прийти сюда, — сказал Роберт.

Это замечание удивило меня. Я был так озабочен его проблемой, что забыл об этой тайне: как он сумел найти мое убежище? И еще одна деталь поразила меня так сильно, будто я получил мощный удар кулаком: как он сумел открыть дверь дома?

Каков отец, таков и сын.

— Понимаю, Боб.

Я сел ближе к креслу, на диван, хотя предпочел бы кресло. Стараясь придать своим движениям непринужденность, я подложил под спину подушку.

— А как ты узнал, где меня найти? — спросил я совершенно спокойным голосом.

— Я тебя уже видел здесь, — ответил он.

— Ты меня видел? — повторил я, сделав ударение на последнем слове.

— Да, — подтвердил Роберт приглушенным голосом. — Совершенно случайно. Я был в Британском музее. Мне дали для изучения очень специальную тему, и я часто ходил в каникулы в Британский музей. Там в библиотеке есть нужные мне книги. Иногда я заходил в магазин на первом этаже этого дома: в нем бывают очень дешевые книги.

— А… — сказал я.

— Я был в магазине однажды вечером, когда ты пришел.

Я радовался, что сижу.

— Я не мог не смотреть на тебя, пока ты открывал дверь, — продолжал Боб. — Ты меня не видел, но старик, владелец магазина, спросил, почему я так удивлен. Я ответил, что мне показалось, будто я узнал тебя… будто ты похож на моего дядю. Не знаю почему, но я почувствовал, что не должен говорить ему правду. Он сказал, что ты уже много лет снимаешь здесь квартиру…

Я не мог говорить.

— Он… он мне сказал, что ты редко приходишь днем, — добавил Роберт. — Он мне заявил, что ему абсолютно безразлично, чем ты занимаешься, зачем тебе эта квартира и когда ты в нее приходишь, лишь бы своевременно получать плату за нее.

— Значит, ты разговаривал с домовладельцем, — с трудом произнес я.

Было трудно поверить, что это происходит на самом деле, а еще труднееосознать, что мой собственный сын много месяцев знал о моем укрытии. Я говорил себе, что если это обнаружил Роберт, то же самое могли сделать и другие. Например, Плейделл или другие полицейские, знающие меня, или коллеги. Было нетрудно предположить, что другие тоже в курсе и думают точно так же, как Роберт.

— С тех пор… с тех пор я больше не приходил в этот магазин, — пробормотал Роберт.

— Гм… А как ты думал, зачем я прихожу сюда?

— Я… я ничего не думал.

— Боб, — произнес я, стараясь говорить спокойно, — скажи мне всю правду. Нельзя, чтобы что-то однажды могло обернуться против нас. О чем ты думал?

— Я… думал, что у тебя… у тебя есть любовница, — ответил он глухим голосом.

Какова мать, таков и сын!

— Так вот, у меня ее нет, — ответил я бесстрастным тоном.

Мне требовалось время на раздумья, на то, чтобы оценить все происшедшее. Я с горестью думал, что это обрушилось на меня сразу после убийства Маллена, когда я еще не успел убедиться, что не разоблачен и даже не под подозрением.

— Я… я знал, что мама…

— Что ты знал? — спросил я.

— Ты сам сказал, что я не должен ничего от тебя скрывать, — сказал Роберт энергичным тоном, понравившимся мне. — Мама несколько лет считала… что в твоей жизни есть другая женщина, так? Она этого не говорила, но Джу и я иногда слышали, как вы руга… спорили. Нам это было неприятно, и мы раза два говорили между собой об этом…

— Ты и Джулия?

— Да.

— Господи!

— Это ужасно, — согласился Роберт. — Я хочу сказать, любой мог видеть, что вы совершенно счастливы… и ссоры происходят, только когда ты уезжаешь на несколько дней, как сейчас. О чем еще мы могли подумать? Я решил, что нашел… нашел…

Он замолчал, очевидно подбирая подходящее слово. Я мог лучше контролировать свои реакции и уже не чувствовал необходимости опираться на подушку. Я наклонился вперед и спросил резким тоном:

— Любовное гнездышко, так?

— Полагаю… да, так.

— Ты ошибся, — быстро сказал я. — И твоя мать тоже ошибалась, Боб. В моей жизни никогда не было и не будет другой женщины… И не смотри на меня так, словно не веришь, — добавил я после короткой паузы. — Это чистая правда. Подростку это может показаться странным, но я до сих пор влюблен в твою мать.

— О, в это я верю! — воскликнул Роберт. Его вдруг повеселевшее лицо показывало, что он забыл о своих неприятностях. — Но если эта квартира нужна не для… не для того, о чем я думал, то зачем она, папа? Я хочу сказать, почему ты много лет снимаешь ее для себя одного? Мне это совершенно непонятно.

9 Двести одиннадцать

Конечно, это было совершенно непонятно для него и для любого другого. Объяснить это было трудно. Однако я должен был найти удовлетворительный ответ. Врать было нельзя потому, что он мог это понять и связывавшие нас нити оборвались бы. Впрочем, у меня было ощущение, что после сегодняшнего вечера эти нити должны стать прочнее, чем когда бы то ни было.

— Все просто, — ответил я, — даже очень.

— Как? Зачем нужно приходить в подобное место?

Роберт обернулся и осмотрел дешевую мебель, весьма посредственный ковер, стершийся паркет у двери. Он явно сравнивал это с хорошей мебелью нашего дома и изысканным вкусом Лилиан.

— То, что кажется логичным одному человеку, совершенно необязательно будет казаться таким же другому, — сказал я. — Много лет назад, Роберт, я решил, что это может мне потребоваться…

Я замолчал, стараясь четко выстроить свои мысли.

— Предположим, — добавил я более сердечным тоном, — ты хотел поговорить со мной наедине, но не имел возможности… Ведь так?

— Да, конечно, но…

— Это примерно тот же самый случай, — перебил я его. — Только мне в некотором смысле хотелось поговорить с самим собой. Подумай, Боб, когда я бываю дома по вечерам или в выходные, в любой момент можете зайти ты или Джулия. Что бы ты сказал, если бы я послал тебя подальше, потому что хотел подумать? А если не ты или твоя сестра, то приходит твоя мать. Я тебе уже сказал, что люблю ее, как в первые дни нашего брака, но было бы смешно утверждать, что наши вкусы во всем совпадают и нет риска вызвать друг у друга раздражение. Кроме того, Боб, я отношусь к своей работе серьезно… очень серьезно. Я тебе всегда говорил, что успех дела основывается на предварительном его изучении, длительном и тщательном. Нет нужды напоминать тебе, что было бы, если бы ты подумал, прежде чем спереть деньги в первый раз, не так ли?

— Угу, — угрюмо ответил он.

— Так вот, мне было нужно время подумать — над работой, над семейными делами и о жизни вообще. Я методичный по природе человек. Еще задолго до женитьбы я в одиночестве бродил по холмам Суррея или Сассекса, чтобы что-то обдумать… или просто дать свободу своим мыслям. Это примерно то же самое, как в хороший день выйти на сильный ветер. Возникает ощущение, что ветер проходит сквозь тебя, чувствуешь себя посвежевшим, тело и мозг как бы очищаются, снова открываешь для себя радость жизни. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Да, конечно! — воскликнул он.

— Вот объяснение этой квартиры и моих отлучек. Этот принцип приняли и у меня на работе: они никогда не задают мне вопросов, если я исчезаю на несколько дней. Иногда я провожу день за городом, а бывает, что остаюсь в Лондоне, но тоща я рискую встретиться с кем-нибудь из знакомых. Я всегда провожу ночь здесь. У меня тут есть проигрыватель, радио и мои любимые книги. Это как отдых после борьбы. Впрочем, при моей работе и моем складе ума я действительно постоянно веду борьбу. Но если бы твоя мать узнала об этом, думаю, она была бы так же оскорблена, как если бы я имел любовницу! — воскликнул я и даже сумел засмеяться. — У нее возникло бы чувство, что она не может дать мне все, что нужно. Я сильно сомневаюсь, что женщины, во всяком случае замужние, могут понять эту потребность в одиночестве. Ты понимаешь, что я хочу сказать? — спросил я после короткой паузы.

Его взгляд был чистым, и он казался менее смущенным. Я понял, что его настроение и нервозность шли от того, что он ожидал здесь найти. Я спрашивал себя, как у него хватило смелости прийти сюда, думая застать меня в постели с чужой женщиной.

— Да, — ответил он. — Иногда я чувствую то же самое. Я готов заорать, если Джулия скажет лишнее слово, или даже встать и уйти из дома, например, когда мама начинает петь.

— По крайней мере в этом вопросе наши мнения совпали, — сказал я.

«Каков отец, таков и сын», — вдруг всплыло у меня в голове. Я встал, положил правую руку на плечо Роберта и с силой сжал его.

— Пойду налить себе еще стакан, — сказал я. — Хочешь? Или лучше кофе или чай?

— По правде говоря, я бы с удовольствием съел одну из твоих шоколадок. Можно?

Я как бы впервые увидел этого мальчика. Никогда не замечал, как мы похожи, сколько у нас общего.

— Да, разумеется, — ответил я. — В холодильнике есть сидр… или ты предпочитаешь фруктовый сок?

— Лучше сок.

— Хорошо, — сказал я, — сейчас принесу. А пока, Боб, ответь мне еще на пару вопросов… Например, как ты смог войти в дом?

Он ничего не сказал, и я отпустил его, когда он потянулся за шоколадкой. Я наполнил стаканы и добавил во фруктовый сок немного минералки. Хорошо хоть, я знал, что он любит эти напитки. Когда я вернулся в комнату, он медленно ел шоколад.

— Так вот, — начал он, беря стакан, который я ему протягивал, — я знал, что ты не откроешь, а мне обязательно нужно было поговорить с тобой. В конце концов, ты сам научил меня этому.

Я так сильно вздрогнул, что пролил немного виски.

— Я научил тебя взламывать дверь дома? Что за чушь?

Тон моего голоса удивил его, и он помолчал, прежде чем ответить:

— Ты не помнишь? Однажды мы ушли из дома без ключей, и ты отпер кухонную дверь инструментами для машины. Думаю, это было года три назад. Я держал инструменты и был просто зачарован. Я восхищался тем, как ты работаешь, но в тот день… Вспомнил?

Теперь я вспомнил и увидел сцену такой, как он мне описывал. Это произошло в прекрасный летний день. Мы ездили на побережье Сассекса и вернулись как раз перед наступлением темноты. Лилиан и Джулия отправились навестить больную подругу и должны были вернуться не раньше чем через два часа. У Лилиан была привычка все запирать, когда мы уходили. Меня эта мания веселила, но я никогда не возражал против таких предосторожностей. В тот вечер передо мной и Робертом были три выхода: ждать два часа, разбить стекло или открыть замок. Помню, я старался действовать неловко, чтобы не показаться слишком опытным.

— …Думаю, тебе понадобилось не больше пяти минут, — заявил Роберт.

Я сказал себе, что мне было нужно две-три минуты, чтобы открыть этот замок; пять минут показались мне тогда очень долгими.

— Может быть, — сухо отозвался я. — И сколько раз ты занимался этим с тех пор?

— Думаю, раз шесть, — ответил Роберт.

— Что? — воскликнул я.

— Ты не волнуйся, — поспешил он добавить, — я никогда не залезал в дома. Однажды заблокировалась дверь раздевалки клуба, еще раз то же самое случилось в школе, но я сумел их открыть. Я много раз упражнялся на боковой двери гаража. Механика всегда меня интересовала, но ты это знаешь, папа. Сегодня вечером… я впервые так вошел в дом. Признаюсь тебе, я жутко боялся, что кто-нибудь появится.

— Пусть это будет первый и последний раз, — велел я. — Никогда не знаешь, куда могут завести привычки такого рода. Тебе и так хватает неприятностей.

Его лицо мгновенно покраснело.

— Да, я знаю, — сказал он, — но прошу тебя, не думай, что я взломал… замок… сделал что-то в этом роде, чтобы взять те деньги. Я не…

— Закон назвал бы тебя вором, и не будем играть словами, — возразил я. — Не убаюкивай себя иллюзиями, Боб.

Я осушил свой стакан и бросил взгляд на стоявшие на камине часы.

— Господи, твоя мать будет в пацике! — воскликнул я. — Уже половина двенадцатого, и ты вернешься домой после полуночи.

— Я ее предупредил, что вернусь поздно, так как в клубе будет нечто особенное, — поспешил он объяснить. — Я… приходил в начале вечера, но ты не ответил, и я не знал, здесь ты или нет. Понимаешь, я был уверен, что, когда ты уезжаешь на несколько дней, ты приходишь сюда. Я просидел два часа в кино, а когда вернулся, заметил свет на верхнем этаже и понял, что ты точно здесь. Я думал… Но это не имеет значения, правда?

Он облизал губы, потом поднес руку ко лбу. Лилиан делала тот же жест, когда была расстроена.

— Папа, ты думаешь, что сумеешь выручить меня? Я найду способ вернуть тебе деньги, клянусь. Я сделаю это, но… я не могу сказать, в каком я отчаянии. Мне жутко неприятно, что я тебя расстроил, но… у меня было чувство, что ты поймешь, когда я все расскажу. У меня бы не хватило смелости рассказать маме.

Я прекрасно понимал его.

— Да, я думаю, что смогу тебе помочь, — сказал я. — И думаю, ты прав. Лучше замять это дело, чтобы никто о нем не узнал. Когда тебя ждет этот Чим?

— У него квартира в клубе, — сообщил Роберт. — Он мне сказал, что было бы прекрасно, если бы я пришел с деньгами до десяти часов… Он вел себя просто здорово.

— Он знает, что должен был раньше это обнаружить и рискует быть обвиненным в пособничестве или по меньшей мере в крайней небрежности. У него есть работа, и он не хочет ее потерять. Ладно, Боб, я найду эту сумму. У меня есть друг, который обычно держит в доме крупные суммы наличными, во всяком случае, я так считаю. Думаю, я смогу взять у него взаймы. Ты хочешь, чтобы с Чимом встретился я?

— Я… я предпочитаю отдать ему деньги сам.

— Как хочешь, — согласился я. — Возвращайся домой. Завтра утром, в половине десятого, я буду на станции метро «Суисс-Коттедж». У тебя еще будет время доехать до клуба на велосипеде?

— Да, времени вполне достаточно!

— Ну ладно, Боб. — Я остановился, не решаясь продолжить.

Я смотрел ему прямо в глаза, как делал, когда он был маленьким, а я хотел заставить его признаться, что он соврал или сделал что-то нехорошее.

— Ладно, Боб, — повторил я, — но не строй иллюзий. Это должен быть последний раз. Никогда не бери чужие деньги, даже если думаешь, что только одалживаешь их на несколько часов. Не бери ни у кого деньги. Ты понял?

— Да, папа, — послушно сказал он.

— Никогда не забывай об этом.

— Обещаю.

Роберт облизал губы, когда понял, что я ничего не добавлю. Он явно набирался смелости что-то сказать мне.

— Папа, мне… мне очень стыдно, что я так поступил. После всего, что ты и мама сделали для меня, я… Господи, я настоящий мерзавец!

— Боб, — произнес я очень мягким голосом, — мы все имеем право на ошибки. Не повторяй этого больше, вот и все.

— Обещаю, — прошептал он сдавленным голосом, стараясь сдержать подступившие к глазам слезы.

Роберт больше ничего не сказал, пока не вышел на лестницу. Он остановился в распахнутом пальто, с беретом в руке. Свет падал на его лицо.

— Я очень рад и насчет другого дела. Я хочу, чтобы ты знал, что я понимаю.

— Тогда возвращайся домой, — сказал я.

Он повернулся и быстро спустился по лестнице. Я подождал, пока звякнет звонок, когда сын наступит на коврик, и закроется дверь, потом медленно вернулся в квартиру и бросился к окну на площадке. Роберт, выпрямившись, шел по другой стороне улицы. Полы его расстегнутого пальто развевались. Он снова был полон жизни. Если бы он шел так же в первый раз, когда я увидел его сегодня, я бы его моментально узнал.

Наконец невероятный кошмар закончился. Может быть, узы, связывавшие меня с сыном, сегодня невероятно укрепились. Однако в тот момент это казалось мне неважным, потому что я думал о том, как легко меня было разоблачить. Я спрашивал себя, что будет с Лилиан и детьми, если раскроется правда обо мне.

Я понимал, что никогда не буду испытывать угрызения совести из-за того, что убил Маллена. Если бы я снова оказался в той же ситуации, я бы действовал точно так же. Не было смысла искать себе оправдание. Мне оставалось одно: сохранить эту тайну в себе.

В эту ночь я решил никогда больше не совершать преступлений. Я дошел до последнего поворота, крайнего предела. Достаточно пережить ближайшие дни, и никакой опасности не будет. Денег у меня много. Я могу еще несколько лет поработать в «Уэдлейке», а потом уйти на пенсию. Я не должен больше подвергаться риску и опасностям прошлой ночи и этого вечера.

Но все же оставались другие проблемы.

Прежде всего, двести одиннадцать фунтов для Боба. Хотя я сказал ему, что могу взять их в долг, я не знал никого, кто мог бы одолжить их мне в столь короткий срок. В моем бумажнике было всего фунтов двадцать. Приходилось брать из тайника в полу, а это было рискованно. Я скатал ковер и взялся за работу, понимая опасность: если в банке были номера банкнотов, однажды их след найдут в клубе. Этот след выведет полицию на Боба, а потом на меня.

Настоящая опасность таилась в пятифунтовых билетах. Сначала я взял однофунтовые и стал их пересчитывать, не обращая внимания на усталость и время, которое потребовалось для выполнения этой работы. Мое настроение немного поднялось, поскольку вместе с деньгами, что были у меня в кармане, набралось на семь фунтов больше нужной суммы. Риск по-прежнему сохранялся, но был не так велик, как я боялся.

Однако в том, что касалось Маллена, ситуация не изменилась. Оставались тайна его характера и загадка пятифунтовых купюр. Ничего не изменилось… но я теперь понял значение фразы «со смертью в душе».

«В конце концов, ты сам научил меня этому!» — сказал Боб.

— Этот поход должен стать последним, — хмуро проворчал я. — Так надо.

Готовясь ко сну, я был просто болен от тревоги. Я боялся, что этот «последний поход» выведет полицию на мой след.

Потом я сказал себе: «Никакой опасности быть не может».

Через несколько минут, в крохотной ванной, держа в руке зубную щетку, я посмотрел в зеркало и увидел царапину на лбу. Пройдет много дней, прежде чем она исчезнет окончательно, зато вторую, в углу глаза, почти не было видно. Да, опасность существовала, и не маленькая: однофунтовые банкноты могли попасть в сейф миссис Клайтон прямо из банка, где был список их номеров.

Такого рода случайности могли привести меня на эшафот.

10 В конторе

Я заснул сильно за полночь. Я провел очень плохую ночь и проснулся сразу после шести с ясной мыслью, что в половине десятого должен быть на «Суисс-Коттедж». Больше всего прочего меня беспокоили однофунтовые купюры. Я снова ломал себе голову, кто бы мог одолжить мне деньги или принять чек в такой ранний час, но никого не нашел. Мне оставалось пойти на риск: я не мог бросить Боба.

Пока я ехал в метро, я постоянно видел перед собой сына и, казалось, слышал, как он повторяет: «В конце концов, ты сам научил меня этому». Я чувствовал, как мое тело холодело до дрожи. Я многому научил его, а еще больше он унаследовал. Боб занимал мои мысли гораздо больше, чем майор Тимоти Маллен, чья фотография была на первой странице большинства газет. Были также фотографии миссис Клайтон и жены Маллена, хотя в статьях о ней ничего не говорилось. Я старался думать о майоре и о том, что должен узнать о нем побольше, но то обстоятельство, что Боб нашел мою квартиру, и мои тревоги о нем прогнали все остальные мысли, на которых я пытался сосредоточиться. Я знал, что это безумие, что я должен заниматься этим делом больше, чем всем остальным, но это было невозможно.

Боб ждал на станции, возле сигаретного киоска. Когда он заметил меня, его глаза загорелись. Я обратил внимание на женщину средних лет, заинтригованно смотревшую на меня. Она слегка улыбалась, как будто догадывалась, что происходит что-то необычное.

— Здравствуй, Боб, — сказал я. — Как дела дома?

Он приглушенно хохотнул, прежде чем ответить:

— Мама не верила своим глазам… Я встал так рано!

Это рассмешило и меня тоже.

— Может быть, это хороший случай избавиться от всех недостатков, — усмехнулся я. — У Джулии вчера все прошло хорошо?

— Она пошла на работу очень рано, и, кажется, у нее был отличный день, — ответил Боб.

После нескольких секунд молчания я протянул ему пакет. Он взял его левой рукой, а правой сжал мою так сильно, что мне показалось, он раздавит ее. Потом, когда слезы начали туманить его взгляд, он вдруг развернулся и быстро ушел. Я подождал несколько минут, купил «Таймс» и медленно спустился на платформу. Час пик прошел, и мне было легко найти сидячее место.

Лицо Боба долго преследовало меня… до тех пор, пока я не увидел фото Маллена в «Таймс».

Из статьи я узнал, что десять лет назад Маллен женился на некоей Вайолетт Чепс и имел сына и дочь. Он учился в Кембридже. Его любимыми развлечениями были зимние виды спорта и охота на крупных зверей. Вообще-то в тексте статьи не было ничего интересного. Я отправился в Британский музей и прочел все, что смог найти о Маллене. Книги и статьи, просмотренные мной, рассказывали только о его подвигах. Было очевидно, что этот человек обладал львиной храбростью и никогда ничего не боялся. По данным «Кто есть кто», его единственным лондонским клубом был Клуб путешественников. Это дало мне зацепку, которую я искал: я знал одного старого и очень богатого человека, женатого на молодой красивой женщине, который был моим клиентом. Однажды я встретился с ним в Клубе путешественников. Я легко мог найти предлог встретиться с ним и в удобный момент без труда перевести разговор на Маллена.

Я пришел в контору в половине двенадцатого.

Страх из-за однофунтовых банкнотов терзал меня все утро, и я был очень взволнован, когда входил в холл. Меня радостно встретила молоденькая секретарша, которая могла бы выиграть множество конкурсов красоты, если бы не была такого маленького росточка. Я направился в кабинет, который делил с Перси Готчем.

Страховая компания «Уэдлейк» занимает целый этаж старинного дома. Несомненно, его в скором времени снесут, чтобы заменить одним из многоэтажных зданий, конечно, очень чистых и хорошо вентилируемых, но уж очень похожих на огромные ящики из стекла и бетона. Уже больше двадцати лет я входил в это здание и выходил из него. Кабинеты дирекции и начальников отделов находились с одной стороны, справа от лифта. Там были мой кабинет, кабинет директора лондонского отделения, секретариат, бухгалтерия, юридический отдел и актуарий. Все эти помещения были разделены толстыми стенами. На каждой двери на квадратном матовом стекле черными буквами были написаны фамилии и должности. Слева от лифта размещались остальные службы.

Хотя я прихожу на работу каждый день, порой я по нескольку недель не вижу никого из руководства.

Прежде всего я хотел узнать детали об однофунтовых купюрах, а Готч, конечно, знал все необходимое. Едва открыв дверь, я чуть не прокричал свой вопрос. Он сидел во вращающемся кресле. Это был высокий худой мужчина с серебряными волосами, изрезанным глубокими морщинами лицом, торжественным, как у патриарха, и производящим обманчивое впечатление мудрости. Я никогда в жизни не встречал человека, до такой степени лишенного чувства юмора. Несмотря на благородную внешность Готча, он был самым нудным из всех моих знакомых, но зато он знал все, что возможно, об «Уэдлейке» и, думаю, о страховом деле вообще. Его мозг — настоящий склад фактов и прецедентов. Всякий раз, когда у нас бывали проблемы с определением типа страховки, он называл причины, по которым выгоднее принять то, а не иное решение. Думаю, он помнил все судебные дела, которые вела фирма. У него были очень бледные голубые глаза, выглядевшие странными и совершенно бесцветными, когда солнце светило на них прямо. В то утро они как раз были на свету. В шестьдесят четыре года он не носил очков.

— Добрый день, Перси, — сказал я.

Он вытянул шею, словно его ослепляло солнце, но он прекрасно видел, кто вошел.

— Я… О, Боб! Здравствуй. Должен признаться, я рад, что ты пришел, — произнес он тоном, явно означавшим «что ты соизволил прийти».

— У тебя была работа? — спросил я.

— Выше головы.

— Печально слышать, — заметил я, сняв шляпу и вешая ее на вешалку. — Дело Маллена?

— Дело Клайтона, — уточнил Готч. — Но это еще не все. В воскресенье умер старик Кармоди, и сложности…

Я был в курсе дела Кармоди. Он был одним из тех бизнесменов старой школы, что руководят дюжиной компаний, не соглашаясь превратить их в акционерные общества. Все понимали, что в тот день, когда он умрет, ситуация станет жутко сложной, придется все изучить, проверить, кто получит суммы по сотням страховок, многие из которых были заключены лет пятьдесят назад. Речь шла о гигантской работе, но настоящей проблемы не было. Конечно, Готч рассматривал дело под другим углом.

Я дал ему поговорить несколько минут. В это время я пролистывал досье, сложенные на моем столе. На лежавшей сверху папке было написано: «Клайтон». Значит, мне придется им заниматься. Я был уверен, что Готч позаботился, чтобы Харрисон положил досье на мой стол. Готч предпочитал заниматься дюжиной дел Кармоди, чем одним делом, связанным с убийством.

— …а вчера утром мне пришлось ехать в Эшер, — сказал он хныкающим голосом. — Полиции была нужна помощь. Этот Плейделл!

— Что он еще сделал?

— Этот человек просто невыносим, — заявил Готч. — Допрашивать, опять допрашивать, все время допрашивать…

— О чем? — спокойно спросил я.

— Обо всем, — с отчаянием ответил Готч. — Он как будто считает нас ответственными за тот тип сейфа, в котором миссис Клайтон хранила свои вещи. Это его беспокоило больше всего… Он хотел, чтобы миссис Клайтон дала ему полный список того, что лежало в сейфе. Он не переставал донимать ее своими расспросами, а меня попросил проверить и удостовериться, что она перечислила все, что застраховала. Бедная женщина была в отчаянии, но Плейделл не хотел оставить ее в покое. Я считаю, что это ярчайший пример крайней жестокости.

Мне стало трудно дышать.

— Должно быть, у него были свои причины, — сказал я. — Он серьезный тип.

— Это ты так думаешь.

— У миссис Клайтон был полный список того, что она хранила в сейфе?

Обычно такого рода вопросы задают с циничным смешком, потому что никто не имеет полного списка ценностей, хранящихся в домашнем сейфе. Об этом имеют общее представление. Просто невероятно, сколько женщин «могли бы поклясться», что положили дорогостоящее колье или кольцо в сейф, а потом «обнаруживали» их в шкатулке для драгоценностей, стоявшей на туалетном столике на виду у слуг. Даже осторожная и аккуратная хозяйка, хранящая свои самые дорогие вещи в закрытом на ключ ящике, больше полагается на свою память, чем на список, но ведь с годами память ослабевает. Однако в моем вопросе не было никакого цинизма. Я дожидался ответа Готча.

— Разумеется, нет, — сказал он.

— Вообще никакого?

— Абсолютно.

Я почувствовал, как спадает напряжение.

— А деньги в сейфе были?

— Почти двести фунтов в однофунтовых купюрах, — ответил Готч.

С натянутыми нервами я ждал дополнительного объяснения, что у банка есть список номеров банкнотов, но мой коллега промолчал. О спрятанных под полом моей квартиры пятифунтовых бумажках я больше не думал.

— Хорошенькая сумма, — сказал я, надеясь, что Готч не заметил моих губ, поджатых на короткое мгновение, предшествовавшее следующему вопросу. — Номера известны?

— Что?

— Номера банкнотов известны?

Почему сегодня этот дурак был тупее, чем обычно?

— Не слишком ли ты оптимистичен? — с презрением спросил он. — Разумеется, нет. Такая женщина никогда не отмечает даже чеки, которые подписывает. Она…

— И в банке списка тоже нет?

— Нет, — ответил Готч.

— Как получилось, что у нее оказалось столько денег?

— Вообще-то они не ее, а ее брата. Ему повезло на скачках в Хейдок-парке. Он выиграл двести фунтов, может быть, даже больше, и попросил у сестры разрешения положить их в ее сейф.

— Простой способ делать деньги, — заметил я.

Я чувствовал огромное облегчение. Если деньги пришли от букмекера, почти наверняка никто не записывал номера банкнотов. Это могло объяснить и присутствие пятифунтовых купюр; возможно, они были не опаснее других. Я так обрадовался, что Боб унес с собой не заряд динамита, что несколько минут не задавал вопросов. Я рассеянно пролистал досье Клайтона и отчет Готча, приложенный к нему. Его отчеты похожи на него: жутко нудные и набиты деталями и банальными рассуждениями.

— Как думаешь, они предъявят рекламацию на что-либо, кроме бриллиантов и денег? — спросил я.

— Вряд ли, — ответил Готч. — Нужно доказать, что все бриллианты были там, и все.

Я едва не сказал: «Да, они там были».

Мои губы раздвинулись, готовые произнести эти слова, даже прежде, чем я осознал, что собираюсь говорить. Мной снова овладел страх. Что со мной, черт возьми? Такого со мной еще не бывало! Я всегда говорил себе, что риска совершить ошибку не существует. И вот я чуть-чуть не выдал себя. Я почувствовал, что мой лоб покрылся ледяным потом, но Готч, кажется, этого не заметил. На его столе зазвонил телефон, избавивший меня от продолжения разговора. Я закрыл досье Клайтона, снова открыл его и начал внимательно читать отчет Готча. Он записал все, о чем его спрашивала полиция, и было очевидно, что Плейделл очень хотел узнать, было ли в сейфе что-либо еще. Некоторые фразы наводили на мысль, что он в этом уверен. Если это было именно так, то эта мысль, несомненно, родилась в его голове от сложившегося у него впечатления о миссис Клайтон. «Он, — подумал я, — главным образом хотел получить возможно более полный список похищенного в надежде, что вор проявит неосторожность с той или иной вещью».

— Кажется, мне осталось мало работы, — сказал я, когда Готч положил трубку.

— Не строй себе иллюзий, — возразил он. — Плейделл зайдет к тебе в полдень. Кажется, он что-то нашел и хочет поговорить об этом с тобой.

Я вовремя удержался, чтобы не спросить: «Почему со мной?»

Я посмотрел на часы: было без десяти двенадцать, а Плейделл отличался пунктуальностью. В обычный день я бы не волновался, но этот был необыкновенным, и, что было куда страшнее, я не мог больше быть уверенным в самом себе. Плейделл замечает и внимательно анализирует любое неудачно сказанное слово. Один вопрос крутился у меня в голове, как будто без него не хватало забот.

Почему этот детектив хотел увидеть меня?

11 Просьба о помощи

Когда секретарша предупредила меня о приходе детектива из Скотленд-Ярда, я вышел из кабинета ему навстречу. Я увидел его в самом узком месте коридора, и он показался мне огромным. Еще он показался мне старее, чем в тот момент, когда я увидел его на вокзале Ватерлоо. У него был мрачный вид, как будто он все время ожидал, что дела пойдут плохо и над ним станут насмехаться. Его рукопожатие было энергичным. Ничто не говорило, что он пришел допрашивать меня как подозреваемого, для этого не было никакой причины, но страх глубоко въелся в меня.

Плейделл редко приходил в контору. Обычно я встречался с ним на месте кражи или в Скотленд-Ярде. Я всегда считал, что он приходил сюда, желая отдохнуть от атмосферы Ярда. Но мне было трудно убедить себя, что и сегодня он пришел по той же причине.

Готч вышел. Харрисон послал его встретиться с клиентами, догадываясь, что я захочу остаться в кабинете один. Я поговорил по телефону с Харрисоном, не видевшим ничего необычного в том, что случилось.

— Садитесь, суперинтендант, — сказал я, указывая на кресло, и в ту же секунду отметил, как удобно оно стоит: солнце как раз светило в лицо детективу.

Сам я сел перед окном так, чтобы Плейделл не мог видеть мое лицо достаточно четко.

— Готч мне сказал, что вы не совсем удовлетворены делом Клайтона. Если я могу вам чем-либо помочь…

— Не знаю, можете вы помочь или нет, — ответил он.

В моем кабинете было очень жарко, и суперинтендант расстегнул ворот рубашки. Он взял сигарету из серебряного портсигара, который я ему протянул.

— Спасибо. Вы хорошо знаете миссис Клайтон?

— Почти совсем не знаю, — ответил я. — Я ее встречал раз или два в то время, когда мы готовили документы по страховке. Ее мужа, конечно, я видел чаще.

— Вы его знаете?

— О, нельзя сказать, что знаю по-настоящему, — ответил я.

Я не видел опасности в вопросах этого рода, однако у меня было ощущение, что Плейделл пришел ко мне со вполне определенной целью. Думаю, если бы я почти не выдал себя в разговоре с Готчем, эта беседа доставляла бы мне удовольствие, тем более что теперь я знал, что однофунтовые билеты, отданные мной Бобу, не представляют никакой опасности. Но сейчас мне надо было взвешивать все мои слова, в то же время делая вид, что отвечаю без затруднений.

— Однажды я обедал с ним, — сказал я. — Он показался мне хорошим парнем.

— Вы знали Маллена? — спросил Плейделл.

К чему он клонит? У меня появилось чувство, что мне не хватает воздуха, и я спросил себя, сумею ли вести себя нормально в ходе этого разговора.

— До того как прочитал газеты, я даже не подозревал о его существовании, — ответил я. — Помню, было написано, что он награжден за героизм крестом Виктории… В общем, ужасно, что такой человек умер подобным образом.

Плейделл смотрел на меня проницательным взглядом. Дым, поднимавшийся от сигареты, образовывал завесу перед его глазами, что придавало им почти зловещий вид. Я заставил себя перестать играть с портсигаром. Одно во всяком случае утешало: Плейделл смотрел на меня против света.

— Да, — согласился он. — Это невероятно.

— Что невероятно?

— Я не могу найти никого, по-настоящему знавшего Маллена.

— Не понимаю, почему его должен знать я?

— Вы не сталкивались с совпадениями? — спросил он тоном, явно показывавшим, что он говорит, только чтобы провести время, хотя думает совсем о другом. — Вы знаете кого-нибудь, кто знал его?

— Нет, — ответил я, думая о старике из Клуба путешественников. — Впрочем, я не задумывался об этом. Фамилия показалась мне знакомой, когда я увидел, что Маллен был награжден крестом Виктории, но полагаю, что само по себе его имя у меня ни с чем не ассоциировалось. Я не очень хорошо вас понимаю… Почему вам не удается найти кого-нибудь, кто его знал?

— Он много лет провел за границей, — заявил Плейделл, — и вернулся всего две недели назад.

— Я где-то читал, что у него есть жена?

— Была, — поправил суперинтендант.

— Она умерла?

— Развелась.

— О, — сказал я и почти добавил — почему.

Мне показалось, теперь я могу продемонстрировать, что не заинтересован разговором и даже что он начинает мне надоедать. Я стал водить пальцем вдоль края портсигара, наблюдая за Плейделлом, продолжавшим пристально смотреть на меня. Мне не нравилось то, как он на меня смотрит, и я все больше убеждался, что его мысли приняли угрожающее направление. Это была почти передача мыслей: он хотел дать понять, что считает, будто я знаю о деле больше, чем показываю. Я не мог бы объяснить, что чувствовал: возможно, это была интуиция или просто мнительность. Плейделл, казалось мне, пытался дать понять, что если бы мог, то задавал бы совсем другие вопросы. Я вспомнил о длинном разговоре, который состоялся у нас с ним однажды за обедом, когда он рассказал мне о важной роли психологии в изобличении преступника, особенно не профессионала, например человека, убившего всего раз в жизни. Главное в общении с подозреваемым или тем, кто может им стать, как он мне заявил, — вызвать у него тревогу. Настороженный или неуютно чувствующий себя человек скорее совершит ошибку. Он рассказал мне, как сломил сопротивление одного человека, звоня ему по телефону ежедневно в течение семи месяцев, правда, всего раз в день, чтобы задать тот или иной невинный вопрос. Таким был склад ума Плейделла. Он спокойно сидел в кресле, не говорил ничего особенного, а я думал о человеке, снимавшем трубку телефона всякий раз, когда он звонил, и приходившем в ужас при мысли, что услышит голос Плейделла. Тот человек покончил с собой. Он предпочел это суду, который, скорее всего, привел бы его на эшафот.

— Я не хотел бы выставлять вас за дверь, суперинтендант, — сказал я, — но мне нужно заниматься многими срочными делами…

— Вы свободны, чтобы пообедать? — спросил он.

Его вопрос настолько удивил меня, что мне пришлось поторопиться с ответом. Я должен был выбрать немедленно: сделать вид, что слишком занят работой, или принять это неожиданное приглашение.

— Не могу себе позволить засиживаться, — ответил я, — но час найду.

— Прекрасно, — произнес Плейделл. — Пойдем в «Симпсонс»?

Я знал, что Плейделл иногда приглашал людей на обед, в том числе и меня, но чаще все-таки бывало наоборот: обычно полицейский рассчитывал, что счет оплатит бизнесмен. Но я никогда не слышал, чтобы он приглашал кого-нибудь в такое шикарное место, как «Симпсонс». Обычно он выбирал ресторанчики и бистро, где кормят хорошо, а цены не слишком высоки. Правда, «Симг^онс» находился как раз напротив нашей конторы; может быть, этим объяснялось его приглашение.

— Очень любезно с вашей стороны, — сказал я.

— Я ведь должен вам один обед, — заявил Плейделл, но не встал.

Было почти половина первого. Он медленно произносил каждую фразу, и мне казалось, что он делает это с целью.

— Что же все-таки произошло с Малленом? — спросил я.

— Кажется, его убили, потому что он застал вора.

— А разве это не так? — удивился я, пристально глядя на него.

— Пока я этого не знаю.

Меня бы не удивило, если бы он спросил: «А вам что-нибудь известно?» Я был почти уверен, что он скажет, будто я знаю о деле больше, чем должен бы. Он старался напугать меня, лишить возможности ясно рассуждать, и мне пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы казаться не слишком заинтересованным делом.

— Но улики ясно показывают…

— Какие улики? — перебил он меня.

— Газеты пишут…

— Журналисты этого не понимают, но часто пишут то, что хотим мы.

— Я не ставлю это под сомнение, но Готч, кажется, уверен, что вор убил, чтобы не попасться.

— А вы согласны с Готчем?

— Нет, я так не считаю, — ответил я с усилием, настолько у меня пересохло в горле.

— Я тоже, — отозвался Плейделл.

Он раздавил сигарету, которую курил очень долго, потому что практически не подносил к губам.

— Первое правило расследования, проводимого полицией и, как я полагаю, страховой компанией тоже, никогда не верить очевидному, если это нельзя доказать, — заявил он, и его губы сложились в слабую улыбку. — Фактически мы очень мало знаем о Маллене.

— Я, во всяком случае, не знаю практически ничего.

— Знаете, чем можете мне помочь? — вдруг заторопился Плейделл, и я понял, что он подошел к истинной цели своего визита. — Постарайтесь узнать о нем все, что сможете. Его сестра могла бы рассказать о нем больше, чем кто бы то ни был. Вы найдете предлог навестить ее?

— Э-э… Миссис Клайтон?

— Да.

— Я не должен…

— Нет, я вас не заставляю, но Готч не хочет к ней ехать, — сказал Плейделл, и его лицо расплылось в улыбке. — Вчера он ясно дал мне это понять. Никогда бы не подумал, что у Готча чувствительное сердце. В любом случае он не тот человек, который нужен для этого. Он не способен хранить тайну. У него не тот склад ума… он не так ловок, как вы.

— К чему вы клоните? — спросил я.

Я жалел, что в комнате так жарко, а улыбка Плейделла начинала меня раздражать.

— Ну что ж! — начал он. — Когда от человека нужно что-то получить, приходится быть с ним любезным. Видите ли, Кент, Маллен прожил за границей более шести лет. Его бывшая жена, вторично вышедшая замуж, до сих пор живет в Кении. Мы не можем ее допросить, а друзей у Маллена, кажется, не было. Знакомых много, а друзей нет. Его сестра, по всей видимости, единственный человек, знающий о нем то, что я хочу выяснить. Вас не смутит, если я буду говорить с вами совершенно откровенно?

— Мне это нравится больше.

— Спасибо. Я убежден, что она от меня что-то скрывает, потому что я полицейский. Я сказал себе, что дело пойдет лучше, если с ней поговорит кто-то другой, о чьей связи с полицией она не знает. Ее все равно должен допрашивать представитель вашей компании, так что ваши вопросы ее не удивят. Почему бы этим не заняться вам?

— Мне это не очень нравится, — заметил я.

— Почему?

— Разве непонятно?

— Не очень. Страховщики умеют взяться за дело, а для этого случая вы подходите лучше, чем кто-либо другой.

Плейделл оставался совершенно неподвижным, и я мог поклясться, что за время разговора он ни на мгновение не спускал с меня глаз. Он как будто хотел быть уверенным, что заметит на моем лице любую перемену, малейшее колебание, самый ничтожный признак беспокойства. Это было невыносимо, но я почти не сомневался, что выдержал это испытание. Я заговорил намного более естественным голосом, когда убедил себя, что он меня не подозревает:

— Не понимаю, почему я подхожу лучше, чем кто-либо другой?

— Вы прекрасно знаете почему, — ответил он решительным тоном.

Это был как бы ультиматум, и мое сердце забилось сильно и болезненно. Правда была проста: я не мог отказаться выполнить его просьбу. Политикой компании было всегда помогать полиции. У меня не было никакого желания разговаривать с миссис Клайтон, потому что она могла меня узнать. Меня это безумно страшило, а в полицию вселяло большие надежды. Не знаю, с особым умыслом или нет, но Плейделл хотел, чтобы сестра Маллена и я встретились лицом к лицу.

— Ладно, если вы хотите, я сделаю, что смогу, — заявил я. — Я бы не колебался, будь это простая кража, но…

Я готов был добавить, что миссис Клайтон видела убийцу потому, что провела там большую часть времени, но вдруг понял, что не помню, читал ли об этом в газетах, возможно, об этой детали не писали. Готч об этом ничего не говорил.

— Но что?.. — спросил Плейделл.

— Она пережила тягостные минуты, — нашелся я.

— Возможно, но мне бы все-таки хотелось узнать, скрывает она от меня что-нибудь или нет. Видите ли, Кент, не исключено, что кража — только маскировка для чего-то другого. Я пока не встретил ни одного человека, сказавшего бы о Маллене доброе слово… Никто не знал его хорошо, но то, что о нем известно, далеко не лестно. Его сестра — единственный человек, который может нам объяснить почему.

— Хорошо, — согласился я после долгого молчания. — Но раз я буду вам помогать, мне бы хотелось узнать, о чем вы думаете. Тогда я буду знать, в каком ключе задавать вопросы. Я хочу сказать… что вы подразумеваете под маскировкой чего-то другого? Не думаете же вы, что его убила сестра?

— О нет, — ответил шокированный Плейделл. — Мы знаем, что это был мужчина. На линолеуме кухни найдены мужские следы. Возможно, он уехал на «форде-префект»; такая машина некоторое время стояла недалеко от дома. Мы ее еще не нашли, но это скоро произойдет. Нет, я не считаю, что Маллена убила миссис Клайтон, но спрашиваю себя, нет ли человека, ненавидевшего его до такой степени, чтобы убить, пока он находился у сестры. Еще я спрашиваю себя, была ли она в курсе? Кажется, Маллен был жутким бабником. Мстительный муж…

Плейделл замолчал.

Я не знал, искренне ли он говорит или это всего лишь уловка, призванная ввести меня в заблуждение. Если он говорил правду, я мог не бояться: поиски обманутого мужа надолго уведут полицию по ложному следу, и через неделю-две усилия детективов ослабнут. У меня даже появилась возможность найти людей, ненавидевших Маллена до такой степени, чтобы убить его. От этого никому не будет плохо, только появятся несколько новых подозреваемых.

Мне впервые захотелось поскорее увидеть миссис Клайтон. Однако была опасность, что при встрече она по какой-то мелочи сможет меня опознать.

Я по-прежнему пребывал в нерешительности: действительно ли Плейделлу нужна моя помощь или он просто хочет свести меня лицом к лицу с миссис Клайтон?

За обедом мы практически не разговаривали о деле Маллена, главным образом из-за шума вокруг. Когда мы покинули ресторан, было четверть третьего.

— Мне нужно ехать в Эшер, — сообщил Плейделл, когда мы вышли на улицу. — Хотите, я вас туда отвезу? Вы быстро вернетесь. Где ваша машина?

Она, конечно, стояла в гараже Селфриджа. Обычно же я ставил ее на боковой улице, где портье отеля всегда оставлял для меня место для парковки. Если Плейделл будет очень интересоваться, то обнаружит, что машина стоит в необычном месте.

— Она на профилактике, — непринужденно ответил я. — Так что, взяв меня с собой, вы окажете мне большую услугу.

Но я без всякого удовольствия ехал в Эшер в обществе. детектива. Мы устроились рядом на заднем сиденье, наши руки и ноги соприкасались, а шофер «ровера» несся, словно ведя погоню. Плейделл все время высказывал замечания об убийстве Маллена, повторяя то, что уже говорил, поворачивая время от времени голову, чтобы пристально посмотреть наменя, будто хотел убедиться, услышал ли я, или проверить, как я реагирую на то или иное его рассуждение.

Рассказанная им история с ежедневным телефонным звонком вновь и вновь приходила мне на ум и казалась все более грозной… Иногда я замечал, что мои кулаки сжаты, и пытался вспомнить, бывали ли случаи, когда полиция так настаивала на моей помощи.

В прошлые разы, во всяком случае, я никогда не возражал. Впрочем, Скотленд-Ярд всегда считал мою помощь совершенно естественным делом.

Я спрашивал себя, пойдет ли Плейделл провожать меня до двери дома. Если он это сделает, значит, соврал мне и хочет присутствовать при моменте, когда миссис Клайтон увидит меня. Я, конечно, мог спросить его, но это показалось бы странным. Я должен был делать вид, что не происходит ничего особенного. С другой стороны, я понимал, что ситуация довольно необычна и Плейделл может удивиться моему равнодушию.

Мы подъехали к месту, где переключали скорость грузовики, потом поднялись вверх по уклону и остановились около рощицы, где я оставил в понедельник машину. Я увидел трех детективов в штатском и двух полицейских в форме. На земле было большое белое пятно — вероятно, гипс.

— г Они снимают отпечатки следов, оставленных колесами машины, — объяснил Плейделл. — Единственной машины, принадлежность которой не удалось установить. Мы возьмем этого мерзавца. Вас высадить здесь?

Я мог сказать «да» и тем самым подтвердить, что знаю дорогу, ведущую к забору. Вместо этого я повернул голову и посмотрел на него с удивленным видом.

— Разве мы уже приехали?

— Есть способ войти с этой стороны… через забор.

— Вы хотите, чтобы я перелез через забор?

— Вас высадят в конце улицы, — произнес Плейделл другим тоном. — Вы слышали, Чарли?

— Да, сэр, — ответил шофер.

— Около дома наши люди. Обратитесь к одному из них, когда захотите вернуться в город, — сказал Плейделл.

По крайней мере одним страхом меньше: он не будет рядом со мной, когда я встречусь с миссис Клайтон. Но за мной будут следить другие полицейские. Когда машина замедлила ход возле дома, где я прятался вечером в понедельник, я распрямился. Она остановилась, и я открыл дверцу.

— Осторожнее! — бросил мне в эту секунду Плейделл.

— Что такое? — спросил я.

— Я испугался, что вы ударитесь головой, — ответил он. — С вас хватит и этой царапины.

С этого момента я был уверен, что он меня подозревает.

12 Лицом к лицу

Если бы я промолчал, могло показаться, будто я знаю, на что намекает Плейделл. Если бы попытался сказать что бы то ни было, это создало бы впечатление, что я пытаюсь обмануть его. Я рисковал, что меня поймают на лжи. Я повернул голову:

— Какая царапина? Ах да, — добавил я с улыбкой, — этот чертов кот…

Шофер поспешил выйти и встал рядом с дверцей. Я машинально нагнул голову и вышел из машины. Водитель закрыл дверцу.

— Спасибо, — сказал я.

— Не за что, сэр.

Плейделл опустил стекло со своей стороны и наполовину высунул голову из окна. Я не мог не заметить, как он щурит глаза. Помню, я почувствовал к нему те же чувства, что к Маллену, и это меня поразило. Я затаил дыхание и ждал, скажет ли он что-нибудь. Глядя на грубые черты его лица, приоткрытые губы, я понял, что сильная неприязнь, которую я почувствовал к Маллену, была вызвана его жестокостью, а жестокость Плейделла совсем другая, гораздо более утонченная и опасная.

— Удачи, — пожелал он любезным тоном, что было совершенно неожиданно.

— Сделаю все, что смогу, — ответил я и пошел прочь, а шофер снова включил мотор.

Я заставлял себя идти медленно, чтобы постараться вернуть спокойствие. Несколько секунд я ненавидел этого человека такой же ненавистью, какая толкнула меня на убийство Маллена. Я вошел в ворота и зашагал быстрее, зная, что за мной наблюдают. Один человек пропалывал сорняки на клумбе, но он совсем не был похож на оплачиваемых по часам садовников, которых обычно встречаешь в этом квартале. Этот был молодым и сильным и работал энергично, а настоящий садовник никогда не спешит. Еще один человек стоял возле двери соседнего дома и копался в моторе автомобиля, но я сразу решил, что это тоже детектив. Кто-то наверняка был и в доме. Мне в голову пришла мысль, что Плейделл мог установить магнитофон или скрытый микрофон, чтобы услышать мой разговор с миссис Клайтон.

Я впервые осознал, что, несмотря на тщательно разработанные планы и непринужденное отношение к профессии вора, никогда серьезно не задумывался о возможности ареста. Все мои планы, вся изобретательность служили только для того, чтобы совершить кражу, исчезнуть, не оставив улик, и продать добычу.

Я никогда не думал о том, что может произойти потом.

Да, разумеется, эти мысли приходили мне в голову, я допускал, что может произойти катастрофа, но никогда не верил в это по-настоящему. Мои планы заканчивались тайником на Силлер-стрит.

Я был слишком уверен в себе, и удачные годы только усилили иллюзию безопасности.

Сейчас я стоял лицом к лицу с возможностью полного краха всего, чем я дорожил.

Меня могли арестовать, судить за убийство и повесить. Я должен был увидеть Лилиан, рассказать ей правду. Увидеть детей.

Или попытаться бежать.

В тот же момент, когда в моем мозгу мелькнула эта мысль, я понял, что бегство невозможно. Я не подготовил его потому, что был убежден в своей неуязвимости. Я никогда не думал об укрытии за границей, куда ко мне могли бы приехать Лилиан и дети.

А ведь я почти всю свою жизнь слышал от коллег и людей вроде Плейделла, что воры глупы. Однажды Плейделл сказал мне: «Они думают, что никогда не попадутся, всегда смогут выкрутиться. Если бы они в это не верили, то не совершали бы преступлений».

Все воры, все преступники глупы, и я не исключение.

Мое поведение ничем не отличалось от поведения обычного карманника.

Плейделл вел себя, как будто все знал, и ликовал.

«Он только делает свою работу», — внушал я себе. Мне было страшно и очень холодно. Я поднял взгляд на окна дома. Роковой момент быстро приближался. Возможно, миссис Клайтон запомнила фигуру убийцы. Предстоявшую встречу можно было сравнить с опознанием. Если миссис Клайтон заявит, что узнала меня, не будет никакой надежды убежать.

Я старался убедить себя, что Плейделл не имеет против меня никаких улик, что я неверно интерпретирую его слова, что он просто хочет побольше узнать о жизни Маллена, что он мог говорить правду, заявляя, будто кража могла и не быть подлинным мотивом убийства.

Я позвонил в дверь.

Через несколько секунд я услышал звук шагов и женский голос. В доме ли ребенок и есть ли служанка? Что мне делать, если, открыв дверь, миссис Клайтон узнает во мне вора? Стиснув зубы и сжав кулаки, я с нетерпением ждал перед дверью. За ней звучали шаги быстро приближавшейся женщины.

Дверь открыла довольно молодая женщина, которую я никогда раньше не видел.

— Здравствуйте, — сказала она.

— Здравствуйте, мэм, — ответил я и почувствовал, что вызову подозрения, если не возьму себя в руки и не начну говорить спокойно. — А… э-э… миссис Клайтон дома?

— С кем имею честь? — спросила она.

Она разговаривала довольно сухо. На ней были темный твидовый костюм и светло-зеленая блузка. Хорошенькая молодая женщина с тонкой талией, но явно деревенская.

— Я из страховой компании «Уэдлейк», — представился я. — Моя фамилия Кент.

— Да, мистер Кент, миссис Клайтон ждет вас. — Женщина немедленно отошла в сторону, пропуская меня. — Нам сообщили о вашем визите телефонным звонком из компании.

Я вошел в дом, заметив, что садовник прекратил работу, распрямился и внимательно смотрит на меня. Интересно, есть ли в доме кто-то еще, кроме двух женщин, и спрятан ли там магнитофон?

— Миссис Клайтон спустится через одну-две минуты. Подождите ее здесь, пожалуйста.

Женщина открыла дверь в комнату, занимавшую всю длину дома, комнату, куда я заглядывал две ночи назад. Она была прекрасно меблирована. На полу лежал толстый мягкий ковер. Единственное, что мне не понравилось, — освещение. В окна лились солнечные лучи. Я заметил на пианино фотографии ребенка, Клайтона и Маллена.

— Спасибо, — сказал я. — Я не тороплюсь.

— Очень любезно с вашей стороны, — отозвалась она несколько принужденным тоном и остановилась на пороге. — Я Силвия Уэбб, золовка миссис Клайтон.

Она вышла, оставив дверь приоткрытой. Бросив взгляд в окно, я обнаружил невдалеке садовника, которого, несомненно, интересовало, что я делаю. Я достал сигарету и закурил, изобразив, что рассматриваю фотографии, но на самом деле наблюдал за садовником. Окно было широко открыто, и я понял, что соответствующей камерой он мог снимать на пленку все происходящее в комнате. К тому же он стоял достаточно близко, чтобы заметить малейшее изменение выражения лица миссис Клайтон.

Я отошел от пианино и притворился, что заинтересовался висящим над камином парижским пейзажем. В этот момент я услышал шаги: кто-то тихо спускался по лестнице. Шаги были не такими быстрыми, как у открывшей мне дверь сестры Клайтона. Я повернулся лицом к двери, но как бы я ни встал, мое лицо все равно оставалось освещенным одним из трех окон. Я был уверен, что миссис Клайтон идет получше рассмотреть меня.

Дверь открылась, и в комнату вошла хозяйка дома.

Она не улыбнулась, ничего не сказала, а остановилась на пороге, внимательно глядя на меня. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так смотрел на меня. В это мгновение по моей спине пробежала холодная дрожь.

— Здравствуйте, мистер Кент, — сказала она наконец.

— Здравствуйте, миссис Клайтон. Я очень сожалею, что работа заставила меня побеспокоить вас.

— Не сомневаюсь. Что вы хотите, чтобы я сделала?

— Просто заполните формуляр для нашего юридического отдела.

Я удивился, как трудно мне давалось сдержать дрожание губ. Я был жутко напряжен как физически, так и умственно. Как я мог спросить у этой женщины сведения о ее брате? У полиции были основания задавать вопросы, а у меня — никаких. Мне вдруг показалось, что я никогда не смогу выдержать это испытание. Теперь, стоя перед этой напряженной женщиной с темными кругами вокруг глаз, я понял, что Плейделл не нуждался в моей помощи: он просто хотел показать меня миссис Клайтон, чтобы она могла ему сказать, я ли тот вор.

Она смотрела на мой лоб. Ее внимание, конечно, привлекла царапина, о которой говорил Плейделл. Могла ли эта деталь погубить меня?

Эта женщина не видела меня после того, как Маллен сорвал с меня маску, — следовательно, никогда не видела эту царапину. Не успела ободряющая мысль мелькнуть в голове, как другая уничтожила ее. Вдруг я получил царапину раньше, чем думал? При одном из сильных ударов Маллена, например. Все это происходило наверху. Я четко помнил каждое мгновение. Мне казалось, что я еще чувствую мощные и звонкие оплеухи, боль в глазу и сдавленной голове. Но я не помнил, когда получил царапину на лбу; очевидно, когда он срывал с меня маску.

— Разве столь необходимо делать это так быстро? — спросила миссис Клайтон. — Что… ах да, формуляр для юридического отдела…

— Чем раньше, тем лучше, миссис Клайтон. Нам нужен полный список пропавших ценностей, и как можно раньше, как только вы вспомните все, что лежало в сейфе.

— Я это прекрасно помню, — сказала она.

— В таком случае все будет просто.

Я открыл портфель и вынул обычный формуляр. Он всегда был приколот к дощечке, так что я мог заполнять его без необходимости садиться.

— Помнится, было оговорено, что вы можете подписывать формуляры такого рода в отсутствие вашего мужа.

— Это так, — подтвердила миссис Клайтон.

— Может быть, вы хотите взглянуть на это? — сказал я, протягивая бланк.

Она взяла его и сделала вид, что читает. Я был уверен: она только притворяется, потому что видел ее взгляд, направленный намного выше напечатанного текста. Она дважды быстро посмотрела в сторону окна на главном фасаде, словно хотела убедиться, что «садовник» там. Он действительно был там. В какой-то момент она посмотрела в противоположную сторону, и хотя я никого не увидел, но был уверен, что за домом стоит еще один человек. Это произвело на меня такой эффект, будто стены комнаты сдвигались, закрывая меня, как в коробке.

— Миссис Клайтон! — сказал я.

— Да? — отозвалась она, подняв голову.

— Кажется, в сейфе, кроме ваших драгоценностей, лежали деньги?

— Да.

— Сколько?

— Двести один фунт.

— Это все?

— Да.

— Вы в этом уверены?

— Разумеется, уверена.

Она явно не знала о существовании пятифунтовых банкнотов.

Я заставил себя продолжать допрос:

— Я не ставлю ваши слова под сомнение, но, как вы знаете, страховка распространяется и на деньги… если они принадлежали вам. Вы, кажется, сказали моему коллеге Готчу, что ваш брат положил в ваш сейф свои деньги. Это верно?

Миссис Клайтон посмотрела на меня с заинтригованным видом, но ее глаза ясно говорили, что у нее есть подозрения. Она казалась мне гораздо старше, чем когда я ее видел в последний раз. У меня создалось впечатление, что даже смерть мужа не могла бы подействовать на нее сильнее. Мои страхи из-за ее поведения становились все отчетливее. Я был уверен, что нашел настоящую причину, по которой Плейделл прислал меня сюда. Теперь оставалось попытаться выкрутиться. Если бы хоть эта женщина не смотрела на меня так. Ее ненормально блестевшие глаза говорили, что она не спала ни в эту ночь, ни в предыдущую. У нее было маленькое лицо с тонкими, правильными чертами. Я вспомнил, что когда увидел ее впервые, то подумал, что она очень хорошенькая, почти такая же, как маленькая секретарша конторы. Но сейчас от ее красоты ничего не осталось: она была усталой, даже изможденной. Кроме того, она казалась несчастной.

Какое это имело значение? Почему я не мог сосредоточиться на том, что должен был сделать? Если у Плейделла есть подозрения, а главное, если эта женщина опознает меня, некоторое время я буду себя чувствовать, как на раскаленных углях. Надо быть очень внимательным к тому, что я делаю… прямо с этого момента. Я должен вести себя как представитель «Уэдлейка», делать все возможное, чтобы компанию не обманули, нравится это миссис Клайтон или нет.

— Да, — сказала она, — мой брат положил в сейф свои деньги.

— Вы давали ему ключ?

— Естественно.

— Спасибо, миссис Клайтон. Простите… вы дали ему ключ, и он был один, когда положил двести один фунт в сейф. Как же тогда вы можете быть уверены, что он больше ничего не клал в сейф? Или ничего из него не взял?

Ее глаза вспыхнули.

— Мне не нравится тон ваших вопросов, мистер Кент, — заявила она резким голосом, потом повернулась, прижала руку ко лбу и продолжила: — Мой муж прилетает завтра. Всеми делами займется он.

— О, понимаю, — сумел сказать я. — Я этого не знал.

Но я был уверен, что об этом знал Плейделл. Он четко знал, что делает, знал, что Оливия Клайтон не в состоянии дать мне сведения, которые он просил узнать. Она, не оборачиваясь, направилась к двери. Мне показалось, она плакала… Возможно, это было потому, что она устала и еще не оправилась от шока. Как бы то ни было, я ничего не мог сделать.

— До свидания, — сказала она и вышла.

Я секунду поколебался, посмотрел в окно и увидел в саду двух мужчин, склонившихся над белыми пятнами. Было нетрудно понять, что это гипс, а они снимают слепки с отпечатков ног, оставленных, как они полагали, вором. Еще двое стояли возле стены, через которую я перелез с такой легкостью. Они внимательно осматривали ее, словно что-то нашли на грубом кирпиче. Но, в конце концов, мой костюм вместе с ботинками был на вокзале Ватерлоо, и я…

Плейделл мог видеть, как я клал чемодан в камеру хранения. Хорошо натренированный наблюдатель запомнил чемодан и может узнать. Когда я придумал пользоваться вокзальными камерами хранения, это казалось мне очень хитроумным решением. Только теперь я начал понимать, как могут проваливаться самые хорошо продуманные планы.

Все мое поведение, все замыслы основывались на обычном заблуждении преступников: на глубокой уверенности в своей безопасности, на уверенности, что катастрофы не случится.

С моей стороны это было чистым безумием.

Быстро вошла золовка миссис Клайтон. Она принадлежала к типу вечно спешащих женщин, во всяком случае, делающих все проворно. Она широко открыла дверь и любезно улыбнулась.

— Мне очень жаль, — сказала она, — но моя невестка находится в таком состоянии большую часть дня. Вы смогли добиться от нее всего, чего хотели?

— Кажется, мистер Клайтон возвращается завтра?

— Да. Полиция попросила своих южноафриканских коллег сделать для этого все необходимое, — ответила миссис Уэбб. — Он должен приехать завтра вечером.

— В таком случае, мы закончим с ним, — заверил я.

Она повернулась к двери. Хотя мой взгляд был направлен на женщину, я ее едва видел. Я спрашивал себя, что произойдет, когда я выйду из дома. Возможно, что миссис Клайтон переговорила с детективом, находившимся в другой части дома, возможно, она сделала знак одному из полицейских в саду. Я остановился на крыльце.

— Еще раз спасибо, миссис Уэбб, — произнес я.

— Не за что, — ответила она, улыбаясь, и закрыла дверь.

«Садовник» с ножницами в руках возился вокруг лужайки, бордюр которой явно был подстрижен несколько дней назад. Полицейское наблюдение было совершенно открытым. Я направился к воротам и по дороге приветствовал «садовника» легким кивком. Эта открытая слежка, несомненно, была намеренной. Плейделл хотел дать мне понять, что я под подозрением; он хотел заставить меня потерять хладнокровие. Ежедневный телефонный звонок в течение семи месяцев. Я ничего не мог сделать, только бороться и цепляться за надежду. Бежать было невозможно. Кроме всего прочего, это стало бы признанием моей вины.

К тому же я должен был увидеть Лилиан.

Лилиан.

Я вышел на тротуар. Из рощицы выскочил человек.

— Возвращаетесь, сэр? — спросил он.

— Вас… вас прислал мистер Плейделл?

— Да, сэр. Я должен проводить вас в участок.

В этот момент я почувствовал желание развернуться и удрать, но только пристально посмотрел на человека и наконец кивнул. Он пошел к машине, стоявшей в нескольких ярдах. Я последовал за ним. Он открыл переднюю дверцу, и я сел, пригнув голову при воспоминании о том, как Плейделл сказал, что с меня хватит и одной царапины. Сев, я достал из кармана портсигар. Полицейский, полный жизни молодой человек с вьющимися волосами, одетый в светлый костюм, обошел автомобиль, сел за руль и включил двигатель.

— Все в порядке, сэр?

— Да, спасибо, — ответил я.

Через несколько минут я буду в полицейском участке Эшера, и вполне возможно, что Плейделл предъявит мне обвинение; даже наверняка, если миссис Клайтон узнала меня. Может быть, именно в эту секунду она звонила Плейделлу. Я смотрел в одну точку перед собой. Шофер вел машину гораздо осторожнее, чем можно было предположить по его энергичному виду. Мне показалось, что он не торопится в участок. Наконец мы выехали на узкую улицу, и я увидел слово «полиция» на многих машинах, стоявших во дворе, и на синей лампе над унылой черной дверью. Машины Плейделла я не заметил. Полицейский в форме отдал честь. Шофер проводил меня на второй этаж и постучал в дверь, на которой было написано: «Дежурный суперинтендант».

— Входите! — крикнул Плейделл, и шофер открыл дверь.

Я вошел в кабинет.

Плейделл и человек, которого я никогда раньше не видел, вероятно дежурный суперинтендант, сидели за маленькими письменными столами, оба спиной к окну. Они не встали, чтобы поздороваться со мной.

— Мистер Кент, — объявил шофер.

Я услышал, как сзади меня захлопнулась дверь. Если бы моя совесть была чиста, я счел бы поведение обоих полицейских грубым и даже наглым. Но когда Плейделл заговорил, тон его голоса был относительно приятным, и ничто не указывало, что мне должно быть страшно. Я вспомнил, что должен бороться.

— Ну, вам повезло? — спросил он.

— Нет, — ответил я резким тоном.

— Жаль. Она на вас рассердилась?

— Примерно так же, как я на вас, — ответил я.

— Да? — заинтригованно спросил он. — А что я сделал?

— Заставили меня задаром потерять полдня и прекрасно об этом знаете. Она не в состоянии даже заполнить формуляр для юридического отдела. Завтра возвращается ее муж… Он наверняка сможет вам рассказать то, что вы хотите узнать. У меня не было возможности выяснить что бы то ни было. Что вы затеяли, Плейделл?

Он отодвинул кресло назад.

— Мой дорогой друг! Я вас совершенно не понимаю, — мягко сказал он. — Нам нужно побольше узнать о Маллене, и я надеялся, что миссис Клайтон расскажет вам то, что не захотела сказать нам. В конце концов, вы все равно должны были с ней встретиться, не так ли?

— С этим можно было подождать, — ответил я.

Суперинтендант, которого мне даже не представили, только разглядывал меня. Плейделл в течение нескольких секунд делал то же самое. Я спрашивал себя, правильно ли сделал, что разозлился. Я хотел ему показать, что обижен. Если бы я промолчал, это выглядело бы как признание вины. С другой стороны, возможно, я зашел в своих претензиях слишком далеко. В любом случае, от их манеры смотреть становилось не по себе. Было нетрудно представить, что в любую секунду один из этих двоих встанет и предъявит мне обвинение.

— Мне очень жаль, что у вас создалось такое впечатление, мистер Кент, — сказал наконец Плейделл. — Я понял так, что ваша компания и вы хотите нам помочь. Как вы знаете, перед нами стоит срочная задача: найти безжалостного человека, убийцу. Ничто не должно нам мешать.

Его взгляд поднялся и остановился на царапине на моем лбу.

— Ну что же, суперинтендант, — проговорил я, — маловероятно, чтобы ваша задача приблизилась к решению, если вы будете сидеть в этом кабинете и допрашивать меня.

Он ответил не сразу, а бросил взгляд на своего коллегу.

— У вас есть для него машина, Артур?

— Да, если он готов немного подождать, — ответил Артур. — Большинство наших машин в разъездах из-за вооруженного ограбления на Биг-стрит.

Я знал, что это неправда. Несколько минут назад я видел во дворе много полицейских машин. Это просто входило в тактику, призванную лишить меня хладнокровия. Плейделл как будто ожидал моих протестов.

— Скоро будет поезд на Лондон? — спросил я. — Мне нужно возвращаться.

— В шестнадцать двадцать одну, — ответил коллега Плейделла. — Мы могли бы отвезти вас на вокзал.

— Вас это устраивает? — спросил Плейделл.

— Ничего не поделаешь, — ответил я.

Я просто не знал, как лучше себя вести: протестовать, холодно спросить у них, что происходит, или принять ситуацию, не особо показывая свое недовольство. Это был очень деликатный момент. Поведение Плейделла было настолько необычным, что я обязательно должен был это заметить.

Детектив из Скотленд-Ярда встал и направился ко мне. Несколько жутких мгновений я думал, что его рука опустится на мое плечо и он предъявит мне обвинение. Но он прошел мимо и открыл дверь.

— Мне очень жаль, мистер Кент, но мы не могли предвидеть это вооруженное ограбление, — заявил он. — К тому же на поезде вы доедете до Лондона быстрее. Спасибо за попытку нам помочь.

— Я продолжаю думать, что это было пустой тратой времени, — заметил я.

Плейделл остановился на пороге и пристально посмотрел на меня. Все мои страхи снова вернулись. Выражение его лица казалось угрожающим, а взгляд — таинственным.

— Правда? — только спросил он.

— Вы это прекрасно знаете…

Я замолчал, увидев быстро поднимавшихся по лестнице двух людей. Один из них был шофер, привезший меня сюда. Плейделл велел ему отвезти меня на вокзал, простился со мной кивком и вернулся в кабинет. Эта намеренная грубость могла иметь только одно объяснение, но у меня была причина чувствовать облегчение и даже надежду.

Миссис Клайтон не узнала во мне вора, иначе меня бы арестовали.

Шофер высадил меня на вокзале за пять минут до прибытия поезда. Я взял билет первого класса и прошел на платформу. Купив газету, я снова увидел фотографию Маллена. Был там и снимок стены за «Красным домом» с пояснением: «Стрелка указывает, где перелез убийца». Толстая стрелка показывала место точно.

К вокзалу подошел состав. Садясь в вагон, я заметил мужчину, пробежавшего мимо контролера и бросившегося к поезду. Это был молодой полицейский, который привез меня в участок, а потом на вокзал.

Я не мог не понять причину его присутствия здесь: за мной установили слежку.

13 Слежка

Когда я вышел из поезда на вокзале Ватерлоо, полицейский пошел за мной. Я бросил взгляд на камеру хранения, но там не происходило ничего необычного. Перед стойкой ждали всего два человека. Я направился к стоянке такси. Был уже шестой час, и толпа густела. Я увидел, что шофер-полицейский заговорил с одним из своих коллег, тоже в штатском, который двинулся в том же направлении, что и я. Он сел в следующее такси за тем, в которое сел я. Я откинулся на спинку заднего сиденья и закрыл глаза. У меня жутко болела голова, и мне показалось, что открылась рана в боку. Я безуспешно пытался представить себе, что вызвало подозрения Плейделла. Должно же что-то быть!.. Если бы я только знал, что это, то, возможно, сумел бы найти способ устранить причину подозрений. Я был не способен размышлять: в мозгу был туман, как в тот момент, когда Маллен застал меня с поличным. Я всегда гордился своим ясным и хорошо организованным умом, но вот теперь был в таком смятении, как никогда.

Чем я был ослеплен? Почему так верил в свою неуязвимость?

Задавать себе вопросы было бессмысленно. Ответ был настолько очевиден, что только усиливал мое презрение к себе. Я просто следовал линии поведения настоящего вора и был слеп, как все преступники.

Презрение к себе ничего не давало. Мне надо было бороться в тех обстоятельствах, что сложились реально.

Я направился прямо в контору, официально закрывавшуюся в половине шестого, но большая часть персонала уже ушла. Готча не было, а Харрисон сидел в своем кабинете. Он поднял голову, когда я, постучав, вошел. Место было знакомо, и обыденность обстановки помогла мне вернуть хладнокровие.

— Добрый вечер, Боб, — сказал Харрисон и отодвинул кресло, потянувшись. — Как все прошло?

— Зря потерял время, — ответил я. — Старик Плейделл, должно быть, не в себе.

Харрисон расхохотался. Это был человек средних лет, но молодо выглядевший. У него была пышная черная шевелюра, обычно плохо причесанная. Обветренное лицо выдавало, что он проводит одну половину жизни в море, на маленькой яхте, а другую — на площадке для игры в гольф. Где бы он ни был, пил всегда столько, сколько хотел. В его внешности не было ничего изысканного. Слушать набор его сальных анекдотов было настоящим мучением, зато его приличные истории представлялись просто занудными. Однако в нем было что-то симпатичное. Он необыкновенно умел ладить с самыми разными людьми.

— Я никогда не видел, чтобы Плейделл что-то сделал, не имея на то веских оснований, — заявил он.

— Значит, это был первый раз, — парировал я.

— Меня это удивляет, — сказал Харрисон. — Не стойте у двери. Проходите, выпейте стаканчик и послушайте последнюю историю.

— Джордж, я не могу…

— Да ладно, старина, заходите. Судя по вашему виду, вы нуждаетесь в подбадривающем. А история будет не об амазонке с тремя грудями, а о Маллене. История невероятная.

Он встал, подошел к шкафу, вынул из него два стакана и бутылку виски и с шумом поставил их на стол. Из-за его слов мое сердце снова бешено заколотилось.

— Вы помните Мак-Майкла? — спросил он. — Восьмидесятилетнего старика, у которого тридцатилетняя жена, очень хорошенькая и отлично сложенная?

— Та, что любит одеваться только в бриллианты и норковые накидки, — добавил я.

Харрисон говорил о том самом члене Клуба путешественников, которого я как раз собирался повидать, но события заставили меня забыть, что я хотел собрать дополнительные сведения о Маллене.

— А какое отношение он имеет к этому делу? — спросил я.

Я взял один из стаканов и присел на край стола, потому что боялся, что у меня откажут ноги.

— Плейделл спросил меня, знаю ли я кого-нибудь, кто был знаком с Малленом, — заявил Харрисон, — и я вспомнил старика Мак-Майкла. Его жизнь и бриллианты застрахованы минимум на двести тысяч фунтов. Помните, вы говорили мне, что он состоит в Клубе путешественников?

— Да.

— Так вот! Я позвонил старику и пригласил его на обед, — сказал Харрисон, осушил свой стакан и задумчиво посмотрел на бутылку — он всегда много пил после работы. — В общем, он согласился… Не думайте, что я залезаю на вашу территорию, Боб. Если из этой встречи выйдет дело, я прослежу, чтобы вы получили то, что вам причитается. Я заговорил с ним о переоценке драгоценностей его жены из-за общего подорожания стоимости жизни, и старик согласился. Главное, он многое знает о Маллене.

— Вы рассказали это Плейделлу? — спросил я.

— Да. Он звонил полчаса назад, — ответил Харрисон, наливая себе новую щедрую порцию виски. — Отличный скотч. Там была такая история! Маллена вышвырнули из Клуба путешественников пинком под зад, от которого он улетел в другой конец улицы.

— За что?

— Он разбил лицо официанту, — ответил Харрисон. — Судя по рассказу Мак-Майкла, в клубе было несколько цветных официантов, и один из них пролил немного супа на плечо Маллена. Тот пришел в ярость, и беднягу-официанта пришлось убрать из зала ресторана. В тот вечер этот официант замещал отсутствующего бармена. Маллен заказал виски с водой. Официант засуетился и пролил немного… естественно, на Маллена. Тот был без ума от ярости. Его уволокли силой. Дело замяли, но комитет дал Маллену понять, что в клубе для него больше нет места.

— Кажется, убийца сделал полезную работу, — произнес я охрипшим голосом.

— Вы почти слово в слово повторили то, что сказал Мак-Майкл, — заметил Харрисон и, добавив в виски немного минеральной воды, начал медленно смаковать питье. — Вообще-то Маллен уже не впервые отличился подобным образом… но не здесь, а в Африке. Кажется, он убил носильщика во время сафари… То дело тоже замяли — представили как несчастный случай. Но наш герой, награжденный крестом Виктории, был просто зверь. Мак-Майкл сказал, что он едва не убил свою жену.

— Господи! — воскликнул я.

— Из-за него она жила как собака. Он половину времени бегал за другими женщинами, особенно когда был за границей. Он завладел состоянием своей жены и моментально промотал его. Кажется, он запугивал ее, чтобы она не потребовала развода. Развелись они в Кении, совершенно законным образом. У Мак-Майкла в Кении есть земли и дюжина шахт. Он знает там практически всех и смог дать мне все нужные сведения. Еще один? — спросил он, допив свой стакан.

— Нет, спасибо.

Сидя на краю стола, обхватив руками колени, я чувствовал себя совсем другим человеком. Маллен заслужил смерть. Кто мог в этом усомниться? Кто, зная его подлинную натуру, мог сожалеть о его судьбе? Если я должен был совершить убийство, кто мог стать лучшей жертвой? Я чувствовал огромное облегчение, радость, грозящую стать очень опасной: если дать чувствам увлечь себя, то дальше я буду относиться к происходящему слишком легковесно.

— Мне показалось, — сказал я, стараясь говорить естественным голосом, — что Плейделл считает, будто за этим убийством скрываются вещи, о которых мы даже не подозреваем.

— О да, конечно.

— Правда? — спросил я и перестал болтать ногами.

Харрисон нахмурил брови и секунду рассматривал меня.

— Он вам ничего не говорил? — спросил он.

— Очень мало.

— О, от меня он ничего не скрывал. Он думает, что, когда правда об этом убийстве станет известна, нас ждут сюрпризы. В общем, из его слов я сделал вывод, что он имел в виду, будто Маллена убил ревнивый муж, а кража — только маскировка. Он даже дал мне понять, что почти нашел убийцу. Он почти убежден, что мы вернем бриллианты… вернее, их вернет миссис Клайтон… и у нас нет никаких причин для волнений.

— Тем лучше, — сказал я.

— Вы чувствуете себя лучше, Боб? — спросил Харрисон.

Я слез со стола и остановился, глядя на него. Как лучше ответить? Он явно был заинтригован, и у меня создалось впечатление, что скоро он начнет спрашивать себя, почему Плейделл рассказал ему больше, чем мне.

— Нет, — ответил я. — Поэтому я и взял два дня отдыха. В последнее время меня беспокоит сердце.

Я драматическим жестом поднес руку к сердцу и увидел, что лицо моего директора выразило живейшее беспокойство.

— О, ничего серьезного, — поспешил я добавить. — Я очень не хочу, чтобы узнала Лилиан, но думаю, мне придется пройти полный осмотр.

— Вы были бы дураком, если бы не сделали это, — ответил Харрисон. — Пенгелли — вот кто вам нужен. Знаете что? Мы попросим его осмотреть вас за счет компании, отчет сохраним в секрете, и никто не узнает, что вы прошли медосмотр.

— Отличная мысль, Джордж, спасибо. Я начну завтра с утра. Но не заблуждайтесь, я не собираюсь завтра умирать. Однако признаю, что иногда испытываю недомогание.

— Возможно, вам просто нужен хороший отдых. Я скажу об этом Пенгелли и попрошу его подумать, что именно вам нужно. Что вы скажете об одном или двух месяцах на юге Франции?

— Это было бы превосходно, — ответил я.

Я мгновенно понял, что он предлагает на самом деле: повод покинуть на несколько недель страну, уйти из-под давления, которое Плейделл хитроумно оказывал на меня. Осмелюсь ли я ухватиться за этот случай?

Может быть, это было безумием, но его предложение дало мне новые надежды, тем более что я уже не испытывал особого чувства вины из-за того, что убил Маллена. Уходя из конторы в шесть двадцать, я был почти счастлив, почти убежден, что, если бы у Плейделла были доказательства, он бы уже выложил свои карты. Все это было блефом. Человек мог сломаться после ежедневного звонка на протяжении срока, казавшегося ему целой вечностью. У меня было достаточно времени, чтобы перевести дыхание и мужественно встретить дальнейшие события.

Снаружи я не увидел никого знакомого или хотя бы интересующегося мной. Кажется, впервые с момента, когда я ушел от миссис Клайтон, будущее не казалось мне черным. Я перешел улицу и направился к автобусной остановке у вокзала Черинг-Кросс. Остановившись, чтобы купить газету, я кинул взгляд в витрину. Следят за мной или нет? Уверенности не было, но я не увидел никого, кто мог быть полицейским. Я сел в автобус и взял билет до Селфриджа. Когда выходил из автобуса, то посмотрел налево и направо.

Мне показалось, я узнал таксиста, которого уже видел в Стрэнде, но полицейских я не заметил. Я направился пешком к гаражу, расположенному на Уигмор-стрит, остановился проштамповать билет и заплатить и в этот момент увидел у входа в гараж блондина — шофера Плейделла. Он читал газету и делал вид, что не замечает меня, но мое сердце безумно заколотилось. Я прошел мимо него, поднялся в лифте на шестой этаж и вошел в маленькую будку, где находились служащие, проверявшие поступление и выезд машин. Мне показалось, что они как-то странно посмотрели на меня, когда я протянул билет.

— Черный «ягуар», сэр, да? — спросил меня один из них.

— Да.

— Одну секундочку, сэр.

Мне оставалось только ждать. Насколько я мог заметить, возле лифта никого не было, две машины съезжали по серпантину, скрипя шинами. У меня снова возникло почти непреодолимое желание убежать, но оно быстро прошло. Это стало бы слишком ярким доказательством моей вины, но меня беспокоило то, что это искушение постоянно возвращалось ко мне. Я впервые столкнулся с серьезной проблемой и вот теперь не мог с собой справиться.

Служащий вернулся за рулем моей машины.

— Спасибо, — сказал я.

Я был уверен, что он смотрит на меня необычно внимательно. В ту же секунду я понял, что у Плейделла появились основания интересоваться моей машиной. Не слишком задумываясь, я машинально соврал ему. «Где ваша машина?» — спросил он совершенно естественным тоном. «Она на профилактике», — соврал я, чтобы дать ему удовлетворительный ответ.

Достаточно было задать любому из этих служащих один-единственный вопрос… и Плейделл тут же узнал, что машина была поставлена сюда не для профилактического осмотра.

Пока я съезжал по серпантину, за мной не следовала ни одна машина. Я остановился на одну или две секунды, прежде чем выехать на Уигмор-стрит. Машина, стоявшая возле тротуара, в этот момент тронулась с места. Водитель словно хотел, чтобы я его обязательно заметил. Я его не узнал. Черный «хамбер-хок» довольно старой модели, с сиреной над крышкой радиатора, следовал за мной до Оксфорд-стрит, а оттуда к Эжвер-роуд. Обычно между нами была одна или две машины. Несмотря на все усилия, мне не удавалось оторваться. Подъехав к дому, я понял, что водитель «хамбера» более ловок, чем я. Может быть, я бы мог оторваться от него на шоссе, но в оживленном движении города — никогда.

Я свернул на Хэдсайд… и увидел двух мужчин в маленькой «М Г» с открытым верхом, стоявшей напротив моего дома. Это был самый ужасный момент.

Я должен был войти в дом. Мне нужно было увидеть Лилиан. Возможно, и Роберт с Джулией были дома. Надо было вести себя нормально, как если бы я не был напряжен до предела. Я сбавил ход, чтобы въехать в свое владение, и в эту секунду осознал, что забыл обдумать, как объяснить свое странное поведение, которое могли заметить Лилиан и дети. Мне это не пришло в голову, и теперь оставалось всего несколько секунд перед тем, как я столкнусь с новым кризисом. Ворота гаража были широко открыты. Это позволяло предположить, что Роберт дома: обычно он открывал их для меня, особенно когда хотел подлизаться.

Я въехал в гараж, вернулся к воротам, выходившим на проспект, закрыл их и посмотрел на двух мужчин в красной «МГ». Они не обращали на меня особого внимания, но расположились так, чтобы иметь возможность следить за обоими концами улицы. Они были как раз напротив нашего дома. Он назывался «Стоунхорст», потому что такое же имя носил дом родителей Лилиан. Все дома улицы были построены до войны. Они были просторными, удобными и относительно роскошными. Каждый стоял посреди обнесенного стеной садика, и у многих были ворота, выходящие прямо в парк. В квартале было много зелени.

«Стоунхорст» был одной из самых маленьких вилл и самых недавних по времени постройки.

Я направился к задней части дома, как часто делал, когда летом возвращался вечером домой. Лилиан любила сидеть на лужайке и вязать или вышивать, поглядывая, как соседи играют в теннис. Роберт и Джулия часто ходили на этот корт. В тот вечер было недостаточно тепло, чтобы сидеть на улице, но я все-таки ожидал увидеть Лилиан на лужайке.

Ее там не было. Зато в парке, как раз напротив нашей калитки, стоял человек. В этом месте почва немного приподнята и растут несколько кустов ежевики, лавровых деревьев и много молодых березок. Несколько лет назад это было любимое место игр Роберта. Человек, стоявший возле деревьев, ничего не делал… Он ждал.

Я подошел к двери кухни. Когда я взялся за ручку, моя рука дрожала. К счастью, тот человек не мог этого видеть. Дверь не была заперта на ключ. Я закрыл за собой дверь и с минуту стоял совершенно неподвижно. Мне казалось, что я потеряю сознание, что голова и легкие испытывают жуткое давление. Я услышал быстрые шаги. Лилиан увидит меня в таком состоянии и сразу поймет, что произошло что-то ужасное. Заставив себя открыть глаза, я сделал шаг вперед, дошел до двери в коридор, откуда наверх вела лестница, и тут услышал голос Джулии:

— Папа! Это ты?

Я не ответил.

— Папа! — снова крикнула она.

Она спустилась по лестнице бегом и радостно закружилась на месте. Юбка ее взлетела, а волосы взметнулись, как свежескошенный хлеб, выброшенный комбайном. Лицо ее сияло.

— Папа, у меня был чудесный день. Мод возьмет меня на работу через две недели, а учиться я буду в свободное время. А теперь скажи мне, что у тебя замечательная дочь.

— Я всегда знал, что у меня замечательная дочь.

Она подошла ближе и как будто оступилась.

— Папа, ты плохо себя чувствуешь?

— Жутко болит голова, вот и все.

— Ты ужасно выглядишь, — сказала она так заботливо, что я вдруг почувствовал огромную любовь к ней. — Тебе лучше сесть, а я налью тебе выпить.

Дочь взяла меня за руку, как будто сам я не мог устоять на ногах. Только тогда я понял, какой больной вид у меня должен быть. Она открыла дверь в малую гостиную, где мы обычно смотрели телевизор. Кроме того, эта комната служила мне кабинетом, особенно в выходные дни. Джулия подошла к креслу и внимательно посмотрела на меня.

— У тебя глаза как стеклянные, — заявила она и, поколебавшись, добавила: — Не знаю, поможет тебе выпивка или только усилит головную боль.

— Я хочу чаю, — сказал я. — Очень крепкого.

— Сейчас принесу. И несколько таблеток. — Джулия быстро повернулась.

— Джу…

— Что?

Она смотрела через плечо. Ее блестящие глаза выражали тревогу. Она была такой юной, что не могла догадываться о трагедии, в которую я попал.

— Где мама?

— Пошла к миссис Бомонт. Бедняжка заболела, — ответила Джулия. — Я сейчас вернусь.

Джулия ушла прежде, чем я успел спросить о Роберте. Его наверняка не было дома, иначе бы он вышел меня встретить. Я был рад, что Лилиан ушла: у меня появилось время немного прийти в себя. Причиной моего состояния был шок, испытанный, когда я увидел людей в машине и в парке. Я сел в кресле, выпрямившись. Кровь циркулировала по венам свободнее, и ощущение давления уменьшилось. Когда Джулия вернулась с подносом и сняла с него маленький серебряный чайник и пузырек с таблетками, я чувствовал себя гораздо лучше. Кажется, она это тоже заметила.

— Я дам чаю завариться в течение минуты, — сказала она.

Джулия подошла к столу, села на его край и посмотрела на меня с серьезным видом, болтая изящными красивыми ногами, поразительно напоминавшими ноги Лилиан.

— Папа, со мной сегодня произошел странный случай, — весело проговорила дочь.

— Просто странный или забавный?

— Полагаю, и то и другое, — ответила она. — За мной весь день следил мужчина. Неизвестный. Никогда раньше я его не видела. Должно быть, у меня появился тайный поклонник.

14 Тайный поклонник

— Да, у тебя должен быть поклонник, — согласился я. — И я не могу сказать, что у него плохой вкус.

Я снова поднес руку ко лбу. Джулия поспешила налить мне чаю, положила много сахара, потом выкатила на ладонь три таблетки и поднесла их к моим губам. Руки у нее изящные, как у Лилиан. Я взял таблетки, без труда проглотил их, отпил немного чая и посмотрел Джулии в глаза.

— И куда делсяэтот тип, Джу-Джу?

— Он ушел, — ответила она непринужденным тоном. — Походил минут пять вокруг дома, потом ушел. Я видела, как он махнул рукой двум типам в спортивной машине, стоящей на той стороне улицы… Ты их заметил?

— Кажется, смутно припоминаю.

— Не знаю, как ты мог не заметить это красное чудище! — воскликнула она, но я понял, что ее мысли заняты другим. — Ты не будешь возражать, если я уйду?

— А почему я должен возражать?

— Ну… мама может вернуться через час или два и если ты хочешь горячий ужин…

— Иди, если хочешь, я не голоден. В крайнем случае сделаю себе пару сандвичей.

— О, я могу приготовить их для тебя. У нас еще остался вчерашний ростбиф. Ты пропустил нечто!

Она убежала на кухню. Я сел так, чтобы голова удобно лежала на верхушке спинки кресла. Давление Плейделла становилось почти невыносимым. Раз следили за Джулией, го, очевидно, и за Бобом, а может быть, и за Лилиан. При двух парнях перед домом и одном сзади я был буквально пленником.

Я продолжал задавать себе один и тот же вопрос, пусть даже ответ на него не мог ничего изменить в теперешнем положении: что вывело Плейделла на мой след? О чем я не подумал? Какую ошибку допустил? Если бы я нашел ее, то, может быть, сумел бы выкарабкаться, хотя бы шансы на это были невелики.

Мне казалось, я только что закрыл глаза, когда быстрым, легким шагом, характерным для молодости, вошла Джулия.

— Съешь это прямо сейчас. Уверена, ты почувствуешь себя лучше, — сказала она. — Мама всегда говорит, что ты плохо питаешься, когда уезжаешь. Может, из-за этого у тебя и разболелась голова.

— Может быть, — согласился я, глядя на тонкие ломтики свежего хлеба, между которыми лежала щедрая порция ростбифа. — Выглядит аппетитно, Джу-Джу. Роберт вернулся?

— Нет. Спорю, он опять в своем клубе.

Она взглянула на поднос, как будто хотела убедиться, есть ли на нем все, что может мне понадобиться, быстро повернулась и помахала мне с порога рукой. Я дождался, пока она закроет дверь дома, и откусил один из сандвичей. Я проголодался больше, чем думал.

Было восемь часов, скоро должно было стемнеть. В темноте свобода действий для меня увеличивалась, но зачем мне она? Теперь вопрос о бегстве даже не стоял: я бы не смог выбраться даже из Хемпстеда. Противостоять Плейделлу я мог только в двух местах: здесь и в конторе. Я все пытался вспомнить, что могло привлечь ко мне внимание полиции. Узнала меня все-таки миссис Клайтон или нет? Если да, Плейделл бы уже начал действовать.

Я хотел привести мысли в порядок, но не мог, потому что беспокоился о Бобе. Меня удивляло, что его не оказалось дома к моему возвращению, особенно сегодня вечером. Сдержал Чим свое обещание или началось расследование?.. Могли ли Роберту предъявить обвинение в краже? От этой возможности меня прошиб холодный пот. Я пытался себе представить, что бы произошло, если бы вместо дружелюбного Чима он имел дело с обвинителями-контролерами. Если полиция найдет эти однофунтовые купюры… Господи! Я забыл одну деталь, которая могла иметь катастрофические последствия.

Я забыл совсем простую вещь: на купюрах могли быть отпечатки пальцев Маллена или миссис Клайтон. Правда, сам я не трогал их голыми руками. Скорее всего, решил я, отпечатки не имеют особого значения, а единственная опасность может исходить от номеров.

Не так уж все плохо.

Если бы Роберта арестовали, я обязательно узнал бы об этом. Но так было бы в обычное время, а сейчас Плейделл старался заставить меня потерять самоконтроль, и он, несомненно, знал, что наиболее эффективный способ воздействия заключался в том, чтобы подвергнуть угрозе моих близких, а не меня самого.

Я покончил с сандвичами и чаем и поднялся на второй этаж. Почти совсем стемнело. Сосед сжигал обрезанные ветки, в его саду был виден отблеск костра, поднималось легкое облачко дыма, чувствовался запах сока и горелого дерева. За окном, в парке, четко виднелась фигура мужчины. Он курил сигарету, как будто хотел быть уверенным, что его заметят. Я прошел в спальню, выходившую на улицу. Двое других просто сидели в «МГ» и даже не притворялись читающими газету. Соседи наверняка заметили их и спрашивали себя, что они делают. Пока я смотрел на них, один вышел из машины, потянулся, подняв руки над головой, и спокойно направился в сторону парка. Затем он на секунду остановился, развернулся и двинулся назад, прикурив сигарету. Он не мог показать яснее, что намерен оставаться поблизости долго.

На улицу свернул велосипедист. Это мог быть Роберт, но из-за темноты я не мог его узнать. Фара была мощной, как у его велосипеда. Я объяснил Роберту, что просто необходимо иметь хорошее освещение как спереди, так и сзади. Человек у парка обернулся, как будто следил за велосипедистом. Луч фары качнулся, показывая, что колесо наехало на кочку, потом направился к воротам, ведущим в гараж. Я понял, что это Роберт.

Едва он исчез из поля моего зрения, как на углу улицы остановился мотороллер. Детектив из «МГ» подошел к нему и заговорил с приехавшим человеком, будто обмениваясь новостями.

Я вышел на площадку. На первом этаже хлопнула дверь.

— Ma, ты дома? — крикнул Роберт.

Я не ответил.

Он прошел из кухни по коридору, насвистывая, и снова позвал:

— Мама!

Я увидел макушку его темноволосой головы, потом лицо с красными от физической нагрузки щеками. Он нагнулся, снимая с брюк булавки.

— Она ушла, старик, — сказал я.

Он резко распрямился, держа булавку в руке.

— Папа!

— Добрый вечер, Боб.

— А Джулия…

— Тоже ушла.

— Тем лучше! — воскликнул Роберт.

Выражение его лица показывало, что он испытывает одновременно радость и облегчение. Я никогда не видел, чтобы у него так горели глаза.

— Все прошло прекрасно, — сказал он. — Я никогда не смогу отблагодарить тебя… никогда.

— Сможешь, — ответил я. — Не начинай снова.

— Никогда в жизни, — заявил он, глядя, как я спускаюсь по лестнице. — Никогда не забуду прошлую ночь. От одной мысли, что меня могут обвинить в воровстве… Это было невыносимо! Каждый раз, когда я видел полицейского, мне казалось, что он смотрит на меня с подозрением. Ты не должен волноваться за будущее, папа, — добавил он со смущенным смешком.

— Тем лучше. Почему ты так задержался?

— Заехал в клуб, чтобы убедиться, что нет никаких осложнений. Бармена не было, так что я помогал Чиму подавать выпивку. В среду всегда много народу. Где мама?

— У миссис Бомонт.

— А! Слушай, па!

— Да.

— Ничего, если я снова уйду? Я хотел обязательно вернуться, чтобы увидеть тебя, но в «Одеоне» идет потрясающий фильм. Вестерн с Аланом Лэддом. Я еще успею, но если ты хочешь…

— У тебя есть деньги?

— На билет хватит.

— Тогда иди. Я предупрежу маму.

Через пять минут он снова уехал на своем велосипеде, но человек на мотороллере не последовал за ним. Нетрудно догадаться почему. Пока я не вернулся домой, существовала возможность, что я встречусь в городе с одним из членов семьи, а здесь полиция могла следить за мной, так что передвижения остальных были менее важны. Роберт не заметил за собой слежку. Велосипедисту ее обнаружить сложнее, чем пешеходу. Девушка скорее, чем парень, заметит следующего за ней мужчину.

Наконец Роберт избавился от своих страхов.

Я буду один, когда вернется Лилиан.

— Я должен найти, какую ошибку совершил, — сказал я вслух, — и попытаться перейти в контратаку.

После того как я поел и принял таблетки, я чувствовал себя лучше. Одиночество тоже пошло мне на пользу. Я прошел в гостиную, включил свет и задернул шторы, но не совсем, чтобы те двое из «МГ» могли меня видеть. Потом я сел за пианино. Я только бренчу на нем, а вот Лилиан была бы отличной пианисткой, но она никогда не занималась этим всерьез. Мои пальцы осторожно коснулись клавиш, и это сразу принесло мне облегчение. Я начал играть мелодию «В персидском саду», потом медленнее более современную — «Любовь сложна и прекрасна». Поскольку окно было открыто, дежурившие могли меня слышать. Им не придется писать в своих рапортах, что дом был погружен в тревожную тишину. Играя, я ломал себе голову над ответом на важнейший вопрос: как полиция заподозрила меня… и есть ли у нее хоть какое-то доказательство. Музыка успокаивала, одни и те же ритмичные движения пальцев помогали прийти в себя. В моих мыслях появилось нечто похожее на надежду. Если бы в руках Плейделла были конкретные факты, он бы действовал соответственно. Что точно он говорил за тем совместным обедом несколько лет назад? Слов я не помнил, но смысл был такой: «Действуйте человеку на нервы, и рано или поздно он сломается». Если бы у него были бесспорные доказательства, ему бы не пришлось действовать мне на нервы. Хотя я немного успокоился от бесконечных повторений этого утверждения, но так и не нашел, что же привлекло ко мне внимание полиции. Очевидно, это была случайная встреча на вокзале Ватерлоо. Опасность со стороны однофунтовых купюр миновала, но, отдавая их Бобу, я не понимал, что совершаю ошибку, не стерев с них отпечатки пальцев. Возможно, я забыл что-то такое же простое. Моя уверенность в себе как в человеке, готовом привести в исполнение блестящий план и никогда не ошибающемся, полностью рухнула. Я даже готов был счесть себя способным на любую ошибку.

Раздался звонок телефона.

Я замер посреди аккорда и повернулся на табурете. Один аппарат стоял в прихожей, другой — в гостиной-кабинете. Звонки продолжались. Я медленно встал. Смешно… У меня не было никаких причин бояться телефонного звонка. История Плейделла слишком занимала мои мысли. Возможно, звонили Джулии: ей всегда звонили чаще, чем всем остальным. Или это мог быть деловой звонок. Я вышел в прихожую и снял трубку.

— Роберт Кент.

— С вами говорят из Скотленд-Ярда, — произнес женский голос. — Одну секунду, пожалуйста.

Я остался стоять возле стола, сжимая в руке трубку и стиснув зубы. У меня было чувство, будто обруч сдавливает мне голову и грудь. Я слышал неясные звуки: голоса, треск пишущих машинок, звонки. Некоторое время, показавшееся мне очень долгим, на линии никого не было. Через стекло двери я видел красный огонек. Почти наверняка это был один из задних огней «МГ», деформированный толстым стеклом. Я представил себе человека, дежурившего в парке, и мне захотелось закричать в телефон, но, к счастью, у меня хватило времени опомниться, прежде чем зазвучал мужской голос:

— Мистер Кент?

Это был не Плейделл.

— Да, — ответил я.

— С вами хотел бы поговорить суперинтендант Плейделл.

— Соедините меня с ним, — сказал я.

Я услышал шум снаружи. Красный огонек скрылся. Значит, кто-то подходил к двери. Чьи шаги я слышал: мужские или женские? Я смотрел на квадратик стекла, и мои ногти вонзались в трубку. Плейделл заставлял себя слишком долго ждать и… Какая у него была причина звонить мне? Мне было страшно и казалось, что я задыхаюсь. Потом я понял, что подходит женщина. Она вставила в замок ключ. Это была Лилиан… Сейчас она войдет, включит лампу, висящую как раз над моей головой, и увидит выражение моего лица. Оно многое ей расскажет о моем состоянии. Дверь начала поворачиваться на петлях.

— Кент? — спросил Плейделл.

— Да.

— Я могу с вами встретиться?

— А, черт…

Я замолчал. Лилиан вошла в прихожую, заметила, что я разговариваю по телефону, и тихо прикрыла дверь.

— Прямо сегодня вечером? — спросил я.

— Да, если можно.

— Где?

— Я приеду к вам, — сказал Плейделл. — Мы нашли бриллианты и хотели бы показать их вам. Может быть, вы сумеете их опознать…

— Послушайте, — возразил я резким тоном, — мы застраховали эти драгоценности несколько лет назад, и с тех пор я их больше не видел.

Во мне поднималась новая волна облегчения. Если они нашли бриллианты, похожие на те, что исчезли, значит, я зря беспокоился. Лилиан прошла мимо и, подняв руку, коснулась кончиками пальцев моей щеки. Она пересекла прихожую и стала подниматься по лестнице. Каждое ее движение было грациозным. Слава богу, она не заметила ничего необычного. Мне удалось разговаривать нормально.

— А ювелир, продавший их…

— Закрыл свое дело, — перебил меня Плейделл. — Нам не удается найти никого, кто знал бы украденные драгоценности, кроме миссис Клайтон, а она не обладает необходимыми техническими познаниями. Они вынуты из оправ.

Я сказал себе: «Может быть, мне даже удастся убедить его, что это бриллианты миссис Клай…»

Новая мысль обрушилась на меня, как удар грома: вдруг Плейделл побывал в моей квартире на Силлер-стрит и нашел бриллианты под полом? Если это произошло, защищаться дальше бессмысленно.

— Вы слушаете? — резко спросил он.

С самого начала разговора его голос был более резким и агрессивным, чем обычно. Я еще никогда не слышал, чтобы он разговаривал подобным образом. Это, несомненно, входило в его план сломить меня. Я не был обязан встречаться с ним. Я находился на грани отчаяния и был буквально болен от страха. Но отказ ничего бы не дал. Если мне должны предъявить обвинение, пусть это произойдет здесь. Сегодня вечером.

Что его вывело на мой след?

Лилиан уже спускалась по лестнице.

— Ладно, — сказал я, — приезжайте. Когда вас ждать?

— Через полчаса, — ответил Плейделл и положил трубку прежде, чем я успел что-либо добавить.

Лилиан остановилась и испытующе взглянула на меня, словно поняв вдруг: что-то не так.

15 Бриллианты

Не говоря ни слова, Лилиан смотрела, как я кладу трубку. Она чего-то ждала. Я вдруг понял — просто поцелуя, обнял ее и прижал к себе. В это объятие я вложил все свои страхи, всю любовь к ней, все мое напряжение. Она откинула голову назад и посмотрела на меня сквозь изогнутые ресницы. Ее прекрасные глаза, очаровавшие меня много лет назад, были блестящими и вместе с тем прозрачными. Одна из странных особенностей Лилиан в том, что она может иметь необыкновенно сладострастный вид и вести себя очень соблазнительно, но в то же время оставаться настоящей пуританкой в вопросах секса.

— Ну? — спросила она.

— Добрый вечер, дорогая, — быстро сказал я. — Джулия думала, ты вернешься позже. Как здоровье миссис Бомонт?

— Ее состояние не ухудшилось, вот и все, — ответила Лилиан, смотревшая на меня с заинтригованным видом, который я не понял. — Ты себя хорошо чувствуешь, Боб?

Я на секунду заколебался.

— Ты себя хорошо чувствуешь? — встревоженно повторила она.

— Не на сто процентов, — ответил я как можно более веселым тоном. — Наша любящая дочь напичкала меня таблетками перед тем, как пойти на вечерние занятия, и я чувствую себя лучше, чем когда пришел. У меня жутко болела голова.

— Мне очень жаль, — сказала Лилиан и повернула голову так, чтобы видеть телефон. — К тебе кто-то придет?

— Да, — сказал я, борясь с чувством удушья. — Один тип из полиции… из Скотленд-Ярда. Он хочет, чтобы я помог ему опознать бриллианты, украденные позапрошлой ночью.

— Почему он выбрал для этого тебя?

— Я бы тоже хотел это понять. Кажется, он не может найти ювелира, продавшего их. Поскольку именно я осматривал их для заключения страховки, то работу поручат мне. Это ненадолго.

— Надеюсь, что так. Когда он приедет?

— Минут через тридцать.

— Хочешь пока чего-нибудь?

— Нет, спасибо, — ответил я.

Мы вместе прошли в малую гостиную, находившуюся в задней части дома. Я заметил огонек сигареты между двумя прутьями решетки. Тот человек продолжал дежурство в парке. Я хотел задернуть шторы, но Лилиан оказалась проворнее и бросилась к окну. Вдруг она замерла с поднятыми руками, держась за края штор. Она не знает, насколько прекрасна, когда так соблазнительно вытягивает руки. Глядя на нее, я с ужасом думал, что будет значить для меня разлука с ней. Я стиснул зубы.

— На улице человек, — сказала она. — Посмотри, Боб.

— Не может быть, — ответил я, не трогаясь с места. — У тебя слишком богатое воображение.

— Да нет же. Подойди.

Я приблизился к окну, зная, что человек в парке может увидеть нас вдвоем. Его фигура была едва различима, но огонек сигареты виднелся ясно. Должно быть, он курил без перерыва, желая, чтобы я знал, что он здесь.

— Боб, — начала Лилиан, — происходит что-то странное.

— Послушай, дорогая…

— Когда я шла из дома, за мной следили, — перебила она. — Это был мужчина.

— Послушай…

— Боб, дорогой. — Ее тон означал, что она не позволит мне отделаться от нее. — Раз я говорю, что за мной следили, значит, это правда. Я пошла короткой дорогой через парк. Мне не понравился вид этого человека. Он следовал за мной ярдах в пятидесяти, а потом с полчаса болтался вокруг дома миссис Бомонт.

— Я не могу осуждать человека, следующего за тобой, — сказал я резким тоном, — но хотел бы разбить ему физиономию. Он шел за тобой, когда ты возвращалась?

Несомненно, я сумел придать своему голосу необходимую резкость, потому что Лилиан огорчилась. Я заметил это по выражению ее глаз, а в уголках губ залегла складка, делавшая ее менее привлекательной. У Лилиан редко бывали «приступы недовольства», и случались они почти всегда в тех случаях, когда у нее возникали подозрения насчет другой женщины. Я понял, что должен очень внимательно следить за тем, что говорю.

— Нет, не шел, — ответила она.

Я так обрадовался, что улыбнулся. Лилиан, очевидно, сочла, что я насмехаюсь и хочу дать ей понять, что она навыдумывала того, чего не было. Я осознал, что вызвал ту реакцию, которую не следовало. В тот момент я больше, чем когда бы то ни было, нуждался в понимании со стороны Лилиан.

— Дорогая, я не имел в виду…

— Я шла по парку не с закрытыми глазами, и я не романтичная девочка, воображающая, что за ней идут, когда ничего такого нет. Это был молодой человек. Он шел не очень быстро, и у меня создалось впечатление, что он не собирался на меня нападать. Но все равно он следил за мной.

— Лил, я не хотел тебя обидеть. У меня действительно болит голова, и если я сказал что-то не так, то именно поэтому.

Она не совсем успокоилась, но смягчилась. Мысль, что между нами может существовать напряжение, была для меня невыносима, и я должен был его устранить. Скоро приедет Плейделл и… А если он побывал на Силлер-стрит? Эта мысль привела меня в такое состояние, что некоторое время я не мог говорить. Машина остановилась перед домом прежде, чем Лилиан успела что-нибудь сказать, прежде, чем рассеялось это смехотворное напряжение. Почти тотчас хлопнула дверца, словно приехавший очень торопился. Лилиан бросила взгляд в сторону прихожей.

— Это твой полицейский? — спросила она.

— Возможно.

— Где ты хочешь его принять?

— Думаю, здесь. Свет хороший.

— Ладно, — сказала Лилиан и заторопилась на кухню. — Я не хочу, чтобы он увидел меня в таком виде…

Возможно, она хотела поправить прическу или макияж, и я дал ей несколько секунд, прежде чем направиться к двери. Звонок ударил меня по нервам. Невозможно было точно знать, Плейделл это или нет. Я попытался вспомнить, как работают полицейские. Если он решил предъявить мне обвинение, то явится с коллегой, а я был почти уверен, что слышал шаги только одного человека. Я направился к двери. Слова, мелькнувшие в моем мозгу, казались написанными на стекле огненными буквами. Если он решил предъявить мне обвинение…

Я открыл дверь. Плейделл стоял почти вплотную к ней. За ним стоял человек, которого я не знал. Остановившаяся перед домом машина закрывала от меня «МГ».

— Вы теряете время, — сказал я. — Заходите.

— Мы не теряем время. Мы ищем убийцу, — ответил Плейделл и вошел в прихожую впереди своего спутника. — Представляю вам инспектора Лоусона.

— Рад познакомиться, инспектор, — кивнул я, закрывая дверь. — Сюда, пожалуйста.

Плейделл казался мне ужасно огромным в коридорах «Уэдлейка», но здесь, под низким потолком, он выглядел просто гигантом.

— Раздевайтесь, — предложил я, пока он проходил со шляпой в руке.

Я взял пальто у него и Лоусона и повесил в стенной шкаф в прихожей, а затем провел обоих в малую гостиную — небольшую уютную комнату, в которой телевизор, задвинутый в угол, занимал очень мало места.

— Располагайтесь, — пригласил я, указывая на кресла.

— Я предпочитаю стул, — сказал Плейделл энергичным тоном.

Он сел, а Лоусон остался стоять у двери, чтобы я не смог убежать, если у меня вдруг появится такое желание. Мысль о бегстве казалась идеей, которую Плейделл сумел имплантировать в мой мозг. Глядя на него, я понимал, до какой степени возненавидел его за несколько часов и насколько хочу остаться с ним один на один, как с Малленом…

Он поднял глаза, и наши взгляды встретились. Он сунул руку во внутренний карман пиджака. Его движения были медленными и тщательно рассчитанными. Лоусон, высокий блондин с узким лицом и сжатыми ноздрями, казалось, смотрел на меня с тем же обвинительным видом. Были ли принесенные ими бриллианты теми, что я спрятал на Силлер-стрит? Этот вопрос ужасно давил мне на нервы. Я обязательно должен был взять себя в руки, но мне было так страшно, что я сомневался, удастся ли мне казаться невозмутимым, сохранять ничего не выражающее лицо. Плейделл вынул из кармана кожаный мешочек, похожий на те, в каких ювелиры перевозят камни без оправы. У меня таких не было, но он вполне мог положить в него найденные в моей квартире бриллианты. Он развязал шнурок и сунул в мешок руку, чтобы расширить горлышко. Я заметил немного ваты. Я всегда клал драгоценности в вату, но это ничего не доказывало.

Плейделл вытащил пальцы из мешка.

— Вы эксперт, — произнес он, протягивая мне мешочек.

Я не был экспертом, и он это прекрасно знал. Его слова могли быть только намеком на кражу. Не было ни тени сомнения, что он продолжает давить на меня в надежде заставить потерять хладнокровие и совершить ошибку. Но я думал, снимая вату, что он вел бы себя совсем иначе, если бы это были камни, найденные в моей квартире. К тому же вата была низкого качества, а я всегда пользовался хирургической, потому что она компактнее и не прилипает к одежде. Когда я снимал с камней вату, мои руки совершенно не дрожали.

Первый камень был великолепным, заново отшлифованным и на первый взгляд безупречным. Второй был таким же. Оба, вероятно, были вынуты из серег или колец. Они были почти такого же размера, что и камни миссис Клайтон, может быть, немного побольше, но я бы не заметил разницы, если бы не держал в руках те, что украл. Ключ к разгадке заключался во внешнем виде камней: если все они были заново обработаны, значит, их взяли не из моего тайника. По мере того как я доставал их один за другим, ко мне возвращалась уверенность. Когда я закончил, передо мной лежала серия прекрасных бриллиантов, безукоризненно ограненных и отполированных, но эти камни не принадлежали миссис Клайтон.

— Ну что? — спросил Плейделл.

— Пожалуй, это тот же род белых бриллиантов, — ответил я. — Я пытаюсь вспомнить, какими были камни миссис Клайтон… Я их видел четыре года назад.

Плейделл промолчал.

— Их вес совпадает? — спросил я.

— У вас есть ювелирные весы?

— Нет, — ответил я и открыл ящик стола, чтобы достать оттуда лупу часовщика. Я вспомнил, что на камне одной из серег был небольшой дефект: пятнышко, портившее отражение и блеск, впрочем, нисколько не снижавшее ценность украшения. Бриллианты, как и все драгоценные камни, имеют свои отличительные знаки.

Я взял один из камней пинцетом и начал осмотр. Я был уверен, что не найду дефект. Его действительно не оказалось. Плейделл и Лоусон внимательно смотрели на меня, и я слышал шумное дыхание суперинтенданта. Наконец я отложил бриллиант и заявил:

— Ручаться я не могу, но не думаю, что это камни миссис Клайтон.

— А нет способа определить точно?

— Я почти уверен, что ни на одном из этих нет дефекта, имевшегося на камне миссис Клайтон, но поклясться под присягой в суде я не могу, — сказал я, пристально глядя на Плейделла. — Вы нашли вора?

— Почти, — бросил Плейделл резким тоном.

— Тем лучше, — отозвался я.

Воцарилось молчание. В это время я должен был решить, протестовать или нет по поводу людей, дежуривших вокруг дома и следивших за Лилиан, Джулией и Робертом. Если я это сделаю, то, возможно, заставлю Плейделла выложить свои карты, сказать, почему он меня подозревает и почему начал против меня кампанию. С другой стороны, может быть, разумнее ничего не говорить и сделать вид, что я не заметил слежку. В конце концов, бывало же, что молодые люди в спортивных машинах ждали на улице или в парке, готовые пойти следом за девушкой. Лилиан и Джулия не обязательно должны были мне сообщить, что за ними следили.

Плейделл продолжал смотреть на меня, и в его глазах, казалось, появилось разочарование. У меня было ощущение, что он не получил того, что хотел. Я принял решение.

— Вы ожидаете сегодня вечером неприятностей? — спросил я совершенно естественным тоном.

Мой вопрос удивил его.

— Неприятностей какого рода? И где?

— В парке.

— Почему вы так решили?

— Там, в парке, в нескольких футах от моего забора, стоит тип, напоминающий одного из ваших людей, — сказал я. — И еще два типа в «МГ»… во всяком случае, были несколько минут назад. Мне показалось, я узнал одного из них. Я видел его в Ярде. Помню, когда вы искали в прошлом году уимблдонского душителя, парк кишел полицейскими и на улице дежурили два детектива. Я спросил себя, что же происходит сегодня вечером?

— Ясно, — хмуро произнес Плейделл. — Э-э… я. во всяком случае, ничего не организовывал. Вы не в курсе наблюдения в парке? — спросил он, повернувшись к Лоусону.

— Нет, сэр, — ответил инспектор.

— Не говорите мне, что я не могу узнать полицейского! — Я даже сумел засмеяться. — Что скажете о стаканчике? — предложил я, вставая. — Я могу все приготовить, пока вы будете убирать эти камни. Сожалею, что не смог быть вам более полезен.

Плейделл посмотрел на бриллианты, потом поднял глаза на меня. Мне показалось, на его губах мелькнула легкая улыбка.

— Нет, спасибо, мы не можем задерживаться, — ответил он. — Спасибо за помощь.

Он сделал знак Лоусону, и тот стал складывать драгоценности в мешочек. Через пять минут оба ушли.

Я чувствовал слабость и думал, что сейчас у меня откажут ноги. Пришлось прислониться к стене. Хлопок дверцы машины прозвучал так, будто она была очень далеко, потом заработал мотор. Плейделл снова пытался блефовать: он ясно показал, что подозревает меня, но ничего не мог доказать. В этом был ключ к разгадке: отсутствие улик. Насколько я мог судить, единственное возможное доказательство находилось на Силлер-стрит, и я не должен был привести туда полицию. Если бы они были в курсе существования моей второй квартиры, то уже сказали бы об этом. Они будут внимательно следить за мной много недель; возможно, установят наблюдение и за членами моей семьи Я почти поверил, что Плейделл закрыл дверь не только своим надеждам, но и моим страхам.

В этот момент на пороге кухни появилась Лилиан.

— Что происходит, Боб? Почему ты так испуган?

16 Правда

Соври я, Лилиан бы это поняла. Она могла сделать выводы, очень далекие от истины, но поняла бы, что я вру. За двадцать лет совместной жизни мужчина и женщина узнают душевные состояния друг друга. Эмоциональное напряжение одного передается другому. Я знал, что сейчас произошло именно это. К тому же я не слышал, как открылась дверь. Я был глух ко всем звукам, слеп к свету с кухни. Я уставился на Лилиан, ничего не говоря. Она медленно, почти бесшумно подошла ко мне. Еще никогда она не казалась мне такой привлекательной.

— В чем дело, Боб? — спросила она. — Это как-то связано с твоими отлучками?

— Лилиан, — сказал я, — не проси у меня объяснений.

— Я должна знать, что происходит, — твердо проговорила она.

Именно такой ее знали дети: заботливой, но требовательной.

— Мне нужно все знать, Боб, — добавила она. — Кто тот человек у забора? Что делают те двое на улице?

Я не ответил.

— И почему за мной следили? Скажи мне, Боб.

— Лилиан, — ответил я, — тебе лучше этого не знать.

— Не будь смешным, — отозвалась Лилиан тоном, которым иногда разговаривала с Джулией, когда в чем-то убеждала ее. — Мне нужно это знать. Как я смогу тебе помочь, если не буду знать, в чем дело?

Я молчал.

— Ты боялся, потому что должны были прийти эти полицейские, и после их ухода…

Она протянула ко мне руки. Я схватил их, притянул ее к себе и сжал так сильно, что ей, наверное, стало больно. Она ничего не сделала, чтобы высвободиться. Мои губы коснулись ее волос. Она откинула голову назад, и наши взгляды встретились. На ее губах была та самая улыбка, что всегда так много значила для меня, улыбка, способная разогнать все напряжение, что возникло между нами.

— Боб, — быстро спросила она, — что ты сделал?

Для нее моя виновность была точно установленным фактом.

Кажется, я собирался ей рассказать только о краже. Как я мог признаться, что совершил убийство? Кража была достаточно страшным известием. Наказанием за нее могли стать три, даже семь лет тюрьмы. Но убийство… Это было пожизненное заключение или, при некотором снисхождении, минимум пятнадцать лет. Тело Лилиан было так близко к моему, что мысль оказаться разлученным с нею была невыносимо мучительной. Мои пальцы глубоко вдавились в ее руки. Должно быть, это причинило ей сильную боль, но она по-прежнему держала голову откинутой назад и смотрела на меня.

— Боб, — сказала она, — ты прекрасно знаешь, что должен мне все рассказать. Это слишком важно, чтобы скрывать от меня. Что ты сделал?

— Нам лучше не…

Лилиан прижалась ко мне так, что мы стояли тело к телу, грудь к груди, сердце к сердцу, и она не могла не чувствовать, как сильно стучит мое. Лилиан слегка приоткрыла губы, обнажив замечательно белые зубы. Она медленно поднялась на цыпочки. Этот момент воскрешал чудесные мгновения, которые порой становились почти священными и такими запечатлевались в памяти после экстаза, всегда следовавшего за ними. Потом, лежа рядом в тепле, усталые, но счастливые, мы называли его «сценой обольщения». Я почувствовал тепло ее губ, твердость зубов и нежность тела.

— Скажи мне, что случилось, дорогой, — прошептала она через некоторое время.

— Лилиан… — хрипло произнес я.

— Скажи мне, — шепотом повторила она. — Я должна это знать, дорогой. Обязательно должна знать.

Она немного отодвинулась. Мы по-прежнему стояли очень близко, но ее тело уже не прижималось к моему. Она с нетерпением ждала. Если бы речь шла только о краже, я бы легко признался, но, к моему отчаянию, дело было хуже. Кражу она бы не простила, но поняла. Я был готов сделать что угодно, чтобы помешать ей узнать правду, но не мог сознаться, что убил человека.

Она посмотрела на меня сквозь изогнутые ресницы и спросила:

— Это ты убил Маллена, Боб?

Ничто не могло подействовать на меня сильнее, чем это. Вопрос был настолько неожиданным, что у меня не было ни секунды, чтобы приготовиться отрицать. То, как я отреагировал — тело напряглось, лицо окаменело, выступил пот, застучало в ушах, — все выдавало меня. Как бы со стороны я услышал, что отвечаю шокированно и даже оскорбленно:

— Что за чушь ты несешь?

— Не притворяйся, Боб, — взмолилась она. — Это ты убил Маллена?

— Лилиан, я не понимаю…

— Этот человек был Плейделл. Суперинтендант Морйс Плейделл из Скотленд-Ярда. Я узнала его по фотографии, которую видела сегодня в «Стар». В статье сказано, что он ведет расследование убийства Тимоти Маллена, кавалера креста Виктории. Он приходил из-за этого, да? Поэтому у тебя был такой расстроенный вид, когда он уходил? Поэтому ты чуть не упал в обморок после его ухода? Ты думал, он пришел тебя арестовать?

Лилиан задавала мне вопросы бесстрастным тоном. Она догадалась об истине: я совершил убийство.

— Боб, — настаивала она, — ты должен сказать мне правду. Если ты ничего не скажешь, я не смогу тебе помочь.

Она замолчала, как будто поняла, что я не в состоянии говорить. Мое горло, казалось, было буквально парализовано. Потом я почувствовал, что мое тело расслабляется: напряжение спадало. Ничего не говоря, Лилиан отодвинулась еще немного, не отпуская, однако, мою руку. Наши пальцы переплелись, как часто бывало, когда мы гуляли. Она повела меня за собой в малую гостиную, нагнулась и включила электрообогреватель. Я и не заметил, что было довольно прохладно. Зато я увидел несколько кусочков ваты и представил себе сидящего на стуле Плейделла. Лилиан осталась стоять, глядя на меня. Самым удивительным было то, что я не испытывал никакого потрясения, никакой боли, я даже не боялся.

— Я налью чего-нибудь выпить, — произнесла она.

Лилиан повернулась и быстро вышла. Я услышал, что она возится в соседней комнате, и вспомнил, как Плейделл отказался выпить стаканчик. Я медленно опустился в кресло и положил голову на спинку. Закрыв глаза, я пытался размышлять. Невыносимый груз необходимости признаться Лилиан исчез. Она все поняла сама.

Она вернулась, не торопясь, неся серебряный поднос, на котором стояли бутылка виски, сифон и два стакана. Когда она наполняла их, ее жесты были нормальными. Она налила в мой стакан много виски, а себе — всего несколько капель; в мой она долила совсем немного воды, а свой заполнила ею до краев. Протянув мне стакан, она подождала, пока я выпью половину, и спросила:

— Плейделл может это доказать?

— Пока нет, — хрипло ответил я. — Если бы мог, то уже предъявил бы мне обвинение.

Я не сказал четко «да», до сих пор ни в чем не сознался, но слова были не нужны. Лилиан подошла к пуфу, подтолкнула его ногой и села рядом с моим креслом. Она слегка откинула голову назад, чтобы смотреть на меня. Эта поза тоже была мне знакома и в тот момент только усилила мои муки. Тишина показалась почти сюрреалистической.

— Пожалуй, — согласилась она. — Почему он тебя подозревает?

— Понятия не имею.

— Ты уверен, что не знаешь, Боб?

— Я считал…

Я замолчал, чтобы проглотить комок, застрявший у меня в горле.

— Я считал, что сделал это без единой ошибки.

— Сколько раз ты делал это «без единой ошибки»?

Я впервые осознал, что ее спокойствие чисто внешнее, и спросил себя, не возьмут ли верх ее эмоции с той же силой, как в те времена, когда она верила в существование другой женщины. Однако у нее были спокойное лицо, твердый голос, а губы не дрожали.

— Часто, — с трудом выговорил я.

— Ты делал это, когда уезжал?

— Да.

— Каждый раз?

— Один раз из трех-четырех. Чаще было опасно. Кто-нибудь мог заметить совпадение.

— Сколько раз ты крал, Боб?

Слова по-прежнему застревали у меня в горле, но я все-таки сумел ответить:

— Три-четыре раза в год в течение последних пяти лет.

— Что стало с деньгами?

— Они отложены на нашу старость. Я надеялся, что однажды…

Я замолчал, увидев, что ее глаза подернулись слезами, губы затряслись, кулаки сжались. Я ничем не мог ей помочь. Ее нервы были напряжены, а спокойствие давалось с трудом. Я видел, что она страшно встревожена и хочет знать абсолютно все, а я теперь хотел ей все рассказать. Хотел разделить с ней мое прошлое, поскольку надежда разделить будущее погрузилась во тьму неопределенности.

— Сколько?

— Около тридцати тысяч.

— Это много.

— Я думал… что ты того стоишь.

— Ты всегда крал у людей, застрахованных «Уэдлейком»?

— Да.

— Что они подумают? — спросила она, и ее голос сломался.

Вопрос не был смешным, напротив, он был полон смысла. Все эти годы «Уэдлейк» оплачивал пострадавшим убытки, и, следовательно, я обворовывал компанию. Пусть они плохо платили персоналу, но они были хорошими начальниками, по-человечески относившимися к своим служащим. Я без труда представил себе их реакцию: подавленный вид Харрисона, ужас Готча. Я не ответил. Лилиан отпила виски и поменяла позу.

— Тебя уже подозревали раньше? — спросила она твердым голосом.

— Не думаю.

— И ты не знаешь…

Она замолчала. Она не имела привычки говорить без толку, а спрашивать у меня, знаю ли я, что вызвало подозрения Плейделла, было бессмысленно. Наступило несколько секунд молчания, но на этот раз напряжение не так давило мне на нервы. Мы довольно часто сидели так и обсуждали проблемы, касающиеся детей, внутренней и внешней политики и даже возможности жизни человека на Луне.

— Ты не знаешь, как они могут доказать в этот раз, Боб?

— Нет, но…

— Что «но»?

— Я уже видел полицию за работой и знаю, что они сосредоточили на этом деле большие силы. Все было бы иначе, если…

— Если бы не было убийства. Почему ты воспользовался напильником?

— Он был слишком силен для меня… Страшный зверь.

— Что он сделал?

— Я был жутко напуган и думал, что он убьет меня.

— Полагаю, ты не можешь осуждать его?..

— Это ничего бы не дало, — ответил я с горечью.

Я рассказал ей все, что знал о Маллене, и как он себя вел, как чуть не раздавил мне голову. Вся ненависть и вся горечь, что я испытывал к нему, всплыли на поверхность. Думаю, я никогда не рассказывал эту историю с большей четкостью и ясностью. Все это время Лилиан сидела на пуфе, пристально глядя мне в лицо, словно пытаясь понять нечто, выходившее за рамки ее понимания. Когда я закончил, она наклонилась вперед и положила руку на мою, а я накрыл ее другой своей рукой. Ее пальцы были ледяными, а щеки совершенно белыми. Просто чудо, что она оставалась такой спокойной.

— Узнав, что Маллен был зверем и садистом, я пытаюсь себя оправдывать, — хмуро проговорил я. — Это не снимает с меня вины, но немного помогает. Думаю, в тот момент я уже догадывался обо всем, что знаю про него сейчас. Он так сжимал пальцами мою голову…

Лилиан закрыла глаза.

— Я понимаю, почему ты его убил, — сказала она, — и думаю, что поступила бы точно так же, если бы оказалась на твоем месте. Боб, а что, если ты попытаешься бежать?

Я не ответил.

— Что будет, Боб?

— Я сильно сомневаюсь, что полиция даст мне возможность покинуть страну морем или самолетом. Куда бы я ни пошел, за мной будут следить, и если потеряют мой след, то объявят общий розыск. Они найдут какой-нибудь предлог, чтобы арестовать меня, и уже не выпустят.

Я был в этом убежден и, казалось, должен был впасть в отчаяние, но отношение Лилиан спасло меня. Понять ее я не мог, однако сознавал, что ее поведение полностью соответствует характеру Лилиан, которую я знал: внимательной, рассудительной, расчетливой, хорошей хозяйки и прекрасной поварихи; женщины, отлично обустроившей наш дом; матери, воспитавшей Роберта и Джулию в строгих пуританских правилах.

Я спрашивал себя, что бы она подумала, если бы узнала правду о Роберте.

Она наклонилась вперед, упираясь подбородком в ладони и обхватив пальцами лицо.

— Боб, — сказала она, — ты мог бы настаивать, что действовал в пределах законной самообороны. Кажется, это так называется?

— Да, это называется так, но к моему случаю это не подходит.

Лилиан хотела, чтобы я попытался оценить все происшедшее беспристрастно, объективно, не давая страху ослепить себя, но это не спасало меня от ощущения жуткой подавленности.

— Я совершил кражу со взломом, — объяснил я. — Маллен имел право убить меня, и полиция ничего не могла бы возразить. Он мог бы разбить мне лицо, изувечить и не понести никакого наказания, заявив, что я сопротивлялся и пытался убежать.

— Разве… разве его поведение не может быть истолковано как смягчающее обстоятельство?

— Милая моя Лилиан, — сказал я, — ответ простой: нет. Мне грозит веревка, но я думаю, что у меня есть шанс получить пожизненное заключение и однажды министр внутренних дел может подписать мое освобождение. Это самое лучшее, на что мы можем надеяться, если меня будут судить и признают виновным.

Лилиан ничего не сказала. Ее глаза были сухими, а сама она невероятно спокойной. Я уже видел ее такой, когда она хотела получить что-то почти недостижимое. И она редко не добивалась своего. Я спрашивал себя, что происходит в ее голове, и видел, что она старается осмыслить все случившееся.

— Они могут найти драгоценности? — неожиданно спросила она.

— Может быть, — ответил я и задумался.

Я понял, что домовладелец и пожилая пара, державшая бакалейный магазинчик на углу улицы, знают меня в лицо, и как только мое фото появится в газетах, один из них обязательно известит полицию, что я жил в квартире на Силлер-стрит. Когда полиция убедится, что эту квартиру занимал именно я, она все перероет и разберет каждую досочку, если это будет нужно. Я всегда был уверен, что доски паркета и мотор холодильника никто никогда не будет изучать внимательно. На них могли не обратить внимания при рутинном обыске и даже при интенсивном поиске украденных драгоценностей, но теперь речь пойдет о том, чтобы найти улики для осуждения убийцы… Убаюкивать себя иллюзиями бессмысленно. Они найдут камни, а когда докажут, что взял их я, им будет очень легко добиться моего осуждения.

Хитроумные проекты, бесчисленные предосторожности, моя уверенность… все было напрасно, все развалилось. Не было смысла врать самому себе, а также скрывать правду от Лилиан.

— Боб, ты правда считаешь, что нет никакой надежды? — спросила она.

— Да, — ответил я. — К сожалению.

— Возможно, есть способ помочь тебе.

— Послушай, дорогая, если бы я знал, что есть шанс, каким бы ничтожным он ни был, я бы дал тебе возможность попробовать, но…

Я нагнулся и взял ее руки. Когда я заговорил снова, мой голос был хриплым и, казалось, выходил из глубины горла:

— С того момента, как ты начнешь мне помогать, милая, даже с того, когда полиция узнает, что ты была в курсе, ты станешь моей сообщницей…

— Именно этого я хочу, — заявила Лилиан. — Это может стать способом вытащить тебя.

17 Последняя провокация

Пока Лилиан говорила, зазвонил телефон. Я был так удивлен ее словами, что, хотя и слышал звонок, не обратил на него внимания. Он продолжал дребезжать, но это было неважно. Я сильно сжал руки Лилиан в своих, возможно, сделал ей больно, но она этого не показала. Она тоже не обращала внимания на телефон.

— Не знаю, к чему ты клонишь, — сказал я, — но если ты воображаешь, что я втяну в это дело тебя, ты…

— Сейчас не время для сантиментов, Боб.

— Послушай, дорогая, ты, кажется, не понимаешь…

Динь-динь, динь-динь, динь-динь…

— Я не понимаю?! — закричала Лилиан.

В одно мгновение все в ней изменилось: тело, выражение лица, голос. Она вырвала свои руки из моих и вскочила на ноги. Ее губы затряслись. Она безуспешно пыталась заговорить, глубоко дышала, как плачущий ребенок. Я как будто открыл клапан всем ее страхам.

Телефон продолжал звонить.

— Я не понимаю?! — снова возмущенно крикнула она. — За кого ты меня принимаешь? Ты что, ослеп? Сидишь наместе и говоришь, что я не понимаю? Ты, наверное, сошел с ума! Ты…

— Лилиан, прошу тебя…

Динь-динь, динь-динь, динь-динь…

— Ты спокойно рассказываешь, что совершил преступление, за которое тебя могут повесить. Ты спокойно говоришь, что уже много лет воруешь, что всегда надеялся выкрутиться, что хотел спокойно доживать со мной… Ты смеешь рассказывать все это и еще утверждаешь, что я чего-то там не понимаю! — орала Лилиан. — Ради бога, скажи, за кого ты меня принимаешь? За кого ты меня принимаешь? Я тебе скажу, что я понимаю! Я тебе скажу…

Динь-динь, динь-динь, динь-динь…

— Ради бога, — крикнула она, — сделай что-нибудь, чтобы этот чертов звонок прекратился!

Я стоял совершенно неподвижно. Звонок и крики Лилиан ужасно оглушали меня, однако часть моего мозга осталась способной рассуждать. Я говорил себе, что, если сниму трубку и начну говорить по телефону, Лилиан, может быть, замолчит. Она должна была замолчать. Я мог выдержать все, кроме этого.

Я машинально протянул руку к аппарату, а Лилиан неотрывно смотрела на меня, стараясь сдержать рыдания. Когда я поднес трубку к уху, она резко повернулась ко мне спиной и закрыла лицо руками.

— Роберт Кент слушает, — сказал я.

— О, Кент, — заговорил Плейделл, — я просто хотел узнать, могу…

— Нет, — перебил я его. — Сегодня вечером я больше ничего не буду делать. Моя жена себя неважно чувствует, и я занят. До свидания.

Я медленно опускал трубку, и голос Плейделла постепенно становился тише:

— Кент! Я только хотел…

Трубка опустилась на рычаг и разъединила нас. Я не знал, что сказать. Я видел согнутую спину Лилиан, ее вздрагивающие от рыданий плечи. Никогда я не чувствовал себя такой презренной тварью, как в тот момент. Я не знал, следует ли подойти к ней и обнять за плечи или подождать. В таком состоянии Лилиан бывала, когда обвиняла меня в том, что я имею любовницу. В эти моменты мне было достаточно только прикоснуться к ней, чтобы у нее началась истерика. Голова моя раскалывалась, а глаза, казалось, пылали.

— Лилиан, — заговорил я умоляющим тоном, — не плачь, пожалуйста. Я не могу это вынести…

Она молчала. Я даже не знал, слышала ли она меня. Я положил руки ей на плечи. Вдруг я почувствовал движение ее тела. Она обернулась, и я увидел мокрые глаза, залитое слезами лицо, блестящий нос и растрепанные волосы. Это было невероятно редкое зрелище. Несколько секунд она смотрела мне в глаза. Ее губы тряслись, как будто она не могла больше совладать с ними. Потом она спрятала лицо у меня на груди. Я обнял ее и прижал к себе, чувствуя, как ледяной холод будущего проникает в мои кости.

Через несколько секунд она оторвалась от меня, подошла к камину и посмотрелась в зеркало. Сначала она поправила несколько прядей волос, потом взяла из коробки на моем письменном столе бумажный платок и промокнула глаза. Ее губная помада лежала неровными пятнами. За все годы, что мы прожили вместе, я никогда не видел ее в таком состоянии. И то, что я был виной всему этому, заставило меня презирать себя еще сильнее. Да, я был мерзавцем. Всего за несколько минут Лилиан постарела на много лет.

Она обернулась и посмотрела на меня.

— Прости меня, Боб.

— Разве ты должна просить прощения? — хрипло произнес я.

— Я… Господи, да какое имеет значение, кто кого прощает? — произнесла она дрожащим голосом. — Что мы будем делать?

Я не ответил.

— Боб, ты действительно считаешь, что Плейделл рано или поздно…

Ее перебил телефонный звонок, жесткий и угрожающий. Я машинально сжал кулаки и стиснул зубы. Если бы Плейделл оказался в комнате, я бы его ударил. Я неподвижно стоял, не сводя глаз с аппарата и борясь с искушением подскочить к столу и смести его на пол. Было видно, что Плейделл снова начал игру, которой однажды хвастался. Мерзавец, гнусная тварь…

Лилиан сама сняла трубку и заговорила фальшиво-спокойным голосом:

— Слушаю вас.

Она слушала, поджав губы и глядя на меня. Я был уверен, что звонит Плейделл, и выражение лица Лилиан, казалось, подтверждало эту догадку. Я видел, как она сжимает зубы; должно быть, у нее были натянуты все нервы.

— Да, я ему передам, — сказала она наконец. — Спасибо.

Она положила трубку, но ничего не говорила.

— Плейделл? — спросил я.

— Нет.

— Тогда…

— Это был Харрисон, директор «Уэдлейка».

— Харрисон! — воскликнул я.

— К нему приходили из полиции.

Я промолчал. Мне казалось, что стены комнаты надвигаются на меня и я задыхаюсь. Что именно полиция могла рассказать Харрисону, не имело значения. По лицу Лилиан я прекрасно видел, что не было сказано ничего благоприятного для меня. Теперь мне уже ничто не могло помочь.

— Его попросили проверить даты некоторых краж и установить, кто из персонала отсутствовал в эти дни.

— О… — выговорил я и после короткой паузы добавил: — Это все?

— Он просто хотел, чтобы ты знал, что… что несколько твоих отсутствий на работе случайно совпали с некоторыми кражами.

Очевидно, Харрисон знал правду или, по крайней мере, догадался по вопросам полиции, о чем именно идет речь. Своим звонком он хотел предупредить меня. Я представил себе его красное лицо и удивленные глаза. Я представил и Готча, настолько шокированного, что у него перехватило дыхание, и других членов персонала. Я видел административный совет, собравшийся за безупречно навощенным овальным столом.

— Мы обязательно должны что-то сделать, Боб!

— Да, да. Теперь, когда все раскрыто, надо скорее кончать. Чем быстрее все закончится, тем лучше будет для всех… — Я закрыл глаза. — Думаю, я не смогу выдержать… встречу с детьми перед тем, как уйти.

— Не говори так, — запротестовала Лилиан твердым голосом, хотя было видно, как трудно ей сохранять спокойствие. — Не может быть, чтобы не было надежды. Это невозможно!

Я не возразил, понимая, каким беспомощным стал.

— Я думаю… думаю, что смогу тебе помочь, — добавила она.

— Милая, я не могу тебе позволить…

— Выслушай меня ради бога! — крикнула она.

— Ладно, — прошептал я.

— Выслушай меня, Боб, — проговорила она охрипшим голосом. — Эта идея пришла мне в голову, когда ты рассказывал о характере Маллена. Это могло бы тебе помочь. Я уверена, что это может что-то дать. Одно дело убить человека, чтобы уйти от наказания за кражу, и совсем другое… убить того, кто… кто позволил себе вольность с твоей женой.

Я не понимал. Фраза «кто позволил себе вольность с твоей женой» казалась странной и нереальной.

— Ты не слушаешь, Боб. Никто не может знать, что он этого не делал, так? Он мертв. Ты мне рассказывал, что полиция заявила, будто сумела узнать о нем очень немного и… Боб, послушай меня!

— Я тебя слушаю, — сказал я.

— Это верно? Убийство из корыстных побуждений — одно, а убийство…

— Это исключено, — жестко ответил я.

— Мы должны что-то сделать.

— Это совершенно невозможно. Даже если…

— Послушай, Боб… — Лилиан говорила таким напряженным и странным голосом, что он казался мне совершенно чужим. — Если тебя признают виновным и осудят, тебя могут… могут повесить. Ты сам знаешь, что в самом лучшем случае получишь не меньше пятнадцати лет. Как по-твоему, что это будет означать для меня? Какая жизнь у меня будет? О детях беспокоиться нечего. Они молоды и быстро оправятся, но… но я, что буду делать я? Ты — моя жизнь. Я не преувеличиваю, ты — моя жизнь. Я знаю, ты всегда считал, что я слишком шумела по поводу… той женщины, которая никогда не существовала, но ты не понимаешь… Мысль, что ты можешь спать с другой женщиной, целовать ее, ласкать, была для меня невыносимой. И это потому… в общем, потому, что ты — моя жизнь. Все, что я делаю, это для тебя, все мои мысли о тебе, все мое счастье от тебя. Это правда, Боб. Я полагаю, ты этого не знаешь. Я даже думаю, что для мужчины невозможно жить полностью для другого человека, но именно так я живу: для тебя и с тобой. Если тебя не будет, мне незачем жить.

Она говорила именно то, что чувствовала.

Я мог бы ей сказать, что она станет жить для Джулии и Роберта, но она бы меня не услышала, она искренне верила в то, что говорила, в каждое слово.

— Так что ты понимаешь, мы должны что-то сделать, — заявила она. — Не говори, что это невозможно или исключено. Подумай серьезно. В конце концов, ты должен был часто строить планы такого рода, — заметила она без оскорбительной задней мысли. — Маллен мертв, и полиция очень мало о нем знает. Он вернулся в Англию всего несколько недель назад. Друзей у него не было, а если и были, он мог и не хвастаться перед ними своими победами. Если я скажу, что Маллен и я были… любовниками, кто сможет доказать обратное? Кто?

— Полагаю, никто, — с трудом выговорил я.

— Слушай, Боб, никто не сможет доказать обратное, и ты это знаешь. Если присяжные будут думать, что ты убил Маллена из-за меня, они сочтут это местью обманутого мужа… Это будет не так ужасно. Не должно быть… Ты… ты мог бы даже сказать, что ходил к нему потребовать, чтобы он больше не приближался ко мне.

Слушать это было настоящей мукой. Она была в отчаянии и плохо знала методы полиции. Строить мою защиту на подобных заявлениях было невозможно, даже если бы я согласился принять предложение Лилиан. В конце концов, я же взял драгоценности. Миссис Клайтон была там и могла поклясться, что о ревности не было сказано ни слова… Было много причин. Но ничто не имело значения рядом с любовью Лилиан, с ее замечательной волей сделать все, что угодно, только бы помочь мне.

— Что ты стоишь и смотришь на меня? — крикнула Лилиан. — Есть хоть одна причина, по которой мы не можем рассказать это полиции? Это же все изменит! Разве… ты не можешь спрятать эти драгоценности…

Она вдруг замолчала, начиная понимать тщетность своих усилий.

18 Полиция

Насколько сильно обиделась бы Лилиан, если бы я ей сказал, что ее предложение неосуществимо, что я не могу спрятать драгоценности так, чтобы полиция их никогда не нашла? Если бы я соврал ей, если бы ответил, что стоит попробовать, помогло бы это мне по-настоящему? Она бы скоро поняла, насколько бесполезно пытаться осуществить этот ход.

У меня в голове мелькали и другие мысли. Я хотел дать ей понять, что ее любовь и преданность, которые она только что доказала, навсегда сохранятся в моем сердце. Однако, если я скажу ей это, если сумею найти нужные слова, чтобы выразить свои чувства, поможет ли это в момент кризиса? Это грозило усилить ужас случившегося и сделать расставание еще более мучительным. Что я мог сказать, что сделать, чтобы помочь ей?

— Скажи что-нибудь, Боб, — взмолилась она. — Ты должен что-нибудь сказать.

Я, естественно, не мог сказать ничего дельного. Наоборот, мои слова могли причинить ей еще большую боль.

Но я понимал, что должен что-то сказать. Я открыл рот, чтобы ответить… и шум в доме заставил нас вздрогнуть. Лилиан показалась мне менее напряженной. Она перевела взгляд поверх меня, в сторону прихожей. Я обернулся. «Полиция все-таки не станет взламывать дверь», — подумал я в секунду паники, а потом услышал шаги и голос Роберта:

— Мама! Папа!

Я не мог отделаться от затопившей меня паники. «Он же в кино и должен вернуться поздно», — подумал я.

— Мама! Ты дома? — снова крикнул он.

Голос выдавал его беспокойство. Я сказал себе, что, может быть, дела в клубе пошли плохо и Чим выдал моего сына. О господи, только не сейчас. Нельзя, чтобы у Лилиан появились новые заботы. Она пристально смотрела на приоткрытую дверь и казалась такой же ошеломленной, как я, и охваченной дурными предчувствиями.

— Ma!

— Мы здесь, Боб, — ответила Лилиан.

Я заметил, что в секунду напряжения она назвала сына уменьшительным именем. Он подошел к двери, открыл ее и остановился на пороге. Он не вынул из брюк булавки, а его красные щеки показывали, что он гнал на велосипеде так быстро, как только мог. В его глазах читались любопытство и тревога.

— Да… добрый вечер, папа. Что… случилось?

— Почему ты вернулся, сынок? — спросил я хмурым тоном.

— По… полиция нашла меня в кино. Констебль сказал, что дома неприятности и мое присутствие необходимо, — ответил Роберт и вопросительно посмотрел на нас. — Мама! — вдруг вскрикнул он. — С Джулией ничего не случилось, да? С ней ничего не случилось?

— Нет, с ней все в порядке, Боб, — ответила Лилиан, казалось, лучше меня реагировавшая на происходящее. — Неприятности совсем другого рода. Это…

Она замолчала, несомненно, потому, что ей было трудно найти подходящие слова, а еще потому, что перед домом остановилась машина и хлопнула дверца. Лилиан, очевидно, подумала о том же, о чем я: вернулась полиция. Я уже не спрашивал себя, что они нашли, какую улику обнаружили, чтобы иметь возможность арестовать меня. На крыльце послышался шум. Роберт оглянулся, явно удивленный.

В замок двери, выходящей на улицу, вставили ключ.

— Это Джулия! — воскликнула Лилиан.

Дверь открылась.

— Мама! Папа! — крикнула Джулия.

— Мы в…

У Лилиан не хватило сил закончить фразу. Боб бросил на нас удивленный взгляд и отступил в прихожую.

Хлопнула дверь дома, потом дверца машины. Я услышал шаги Джулии в прихожей.

— Они здесь, Джу-Джу, — крикнул Роберт. — Тут происходит что-то чертовски странное, — добавил он едва слышным голосом.

Джулия появилась рядом с ним. Наш сын и наша дочь, оба удивленные, но она выглядела не такой испуганной, как ее брат, потому что еще недостаточно хорошо видела наши лица. Она остановилась, не дойдя до середины комнаты, и вопросительно посмотрела на нас.

— Почему ты вернулась, Джулия? — спросил я.

— Приехали полицейские, — ответила она, — и сказали, что мне необходимо вернуться домой, потому что у нас какие-то неприятности. Они меня даже подвезли.

Она замолчала, и я увидел, что она бледнеет.

— Я думала, произошел несчастный случай, — добавила Джулия упавшим голосом.

Поскольку мы ничего не говорили, она посмотрела на свою мать, сделала еще несколько шагов и спросила:

— В чем дело, мама?

— Что происходит? — спросил Роберт испуганно. — Что происходит?

Лилиан ответила очень медленно, но чистым и ясным голосом:

— Дети, у вашего отца серьезные неприятности. Его обвиняют в очень серьезном деле.

Я никогда не узнаю, где она нашла необходимые силы, чтобы говорить таким твердым тоном и найти столь точный ответ. Я почувствовал, как ее рука ищет мою, как ее ледяные пальцы нервно сжимают мои.

— Я полагаю, полиция решила, что вам лучше вернуться домой, чтобы я не осталась одна, — добавила она. — Ты не думаешь, что это так, Боб?

Мне действительно показалось, что это единственно возможное объяснение: их вернул Плейделл.

— Да, — прошептал я. — Да, я согласен.

— Но какого рода обвинения? — спросил Роберт. — Па, это как-то связано с…

— Это самое серьезное обвинение из всех, которые могут существовать, — ответил я.

Через ледяные пальцы Лилиан в меня как будто вливалась ее сила. Слова шли без труда, но тем не менее я едва слышал свой голос:

— Я не могу сообщить детали, но меня будут обвинять в убийстве.

Я чувствовал, что не могу добавить ни слова. Я увидел, как округляются глаза Джулии. Казалось, они становились все больше и больше. Я видел ее изумленное, но не испуганное лицо. Слава богу, в ее глазах не было ужаса. Она выглядела свежей и красивой, как всегда. Роберт тоже был потрясен, но по-другому. Его глаза сузились, и я видел, как по нему ударила эта новость. Он глубоко вздохнул и поджал губы. По его взгляду я понял: он раньше Джулии сообразил, что это будет значить для него, для нее, для их матери.

— Но… но это безумие! — вдруг воскликнула Джулия. — Они свихнулись, если думают, что папа…

Она замолчала, будто что-то в моем взгляде сказало ей, что это не безумие. Ее лицо выразило испуг.

— Нет! Нет! — проговорила она.

— Но… — начал Роберт и посмотрел на меня, словно умоляя сказать ему, что я невиновен. — Нет, они не могут…

Он снова замолчал.

— Боб, — сказал я. — Джулия…

Я боролся, чтобы сохранить спокойствие, и молился, чтобы найти слова, которые могли бы более или менее ясно объяснить моим детям, о чем идет речь.

— Я глубоко увяз и думаю, что будет суд, — сказал я. — Все не так просто, как кажется сейчас, но две вещи однозначны. Мне предъявят обвинение и уведут, и я просижу в тюрьме по крайней мере до конца процесса. Это абсолютно точно.

Я хотел сделать паузу, но не решился. Если бы я замолчал, то не смог бы заговорить снова.

— Теперь вот что, — добавил я. — Вашей матери понадобится огромная помощь от вас обоих. Для нее жизненно необходимо получить ее. Она никогда так в вас не нуждалась. Я знаю, что вы ее не разочаруете.

Я замолчал. Тишина была полной, прекратились не только звуки и движения, но и время тоже остановилось.

Роберт не выдержал первым. Он нахмурил брови, сжал кулаки и поднял их к груди, как будто приготовился боксировать. С его губ слетели всего два слова:

— Господи боже.

Джулия смотрела на Лилиан. Ей было страшно — никаким другим, словом нельзя было передать этот остановившийся взгляд, выражение глаз, усиливающуюся бледность лица.

Вдруг в дверь сильно постучали. На этот раз я был уверен, что пришла полиция.

Впоследствии я узнал, что Плейделл и инспектор, которого я раньше никогда не видел, бесшумно подкрались к двери. Думаю, Плейделл боялся, что я попытаюсь убежать прежде, чем он успеет предъявить мне обвинение. Как бы то ни было, он хотел застать меня врасплох, и это ему удалось. Но, с другой стороны, я почти обрадовался его приходу.

— Боб, ты можешь открыть дверь? — спросил я.

Я немного отодвинулся от Лилиан, расстегнул воротник и посмотрел на себя в зеркало, висевшее над камином. Я удивился, заметив, что у меня не слишком жалкий вид. Кроме того, головная боль почти прошла. Я был ненормально спокоен, но в тот момент это казалось мне естественным.

Роберт задержал дыхание и, ничего не сказав, вернулся в прихожую. Я услышал его неуверенные шаги и сказал себе: «Несправедливо было посылать его». Я бросил взгляд на Лилиан, потом быстро вышел. Роберт стоял у лестницы, уцепившись за пилястр.

— Ладно, Боб, — сказал я ему. — Если хочешь, иди к остальным.

Я прошел мимо него, но он не шевельнулся. Я резко распахнул дверь. Мне показалось, что Плейделл занимает весь проем, а человек, стоящий за ним, столь же массивен «МГ» оставалась на заднем плане, а два человека ждали на тротуаре.

— Добрый вечер, мистер Кент, — произнес Плейделл.

— Опять? — спросил я.

— Да. Я могу войти?

Я молча посторонился, пропуская его. Хотя я был абсолютно уверен в цели его прихода, в глубине души у меня оставалась какая-то надежда. Я пытался убедить себя, что у него нет доказательств, а если бы они были, он бы начал действовать раньше. Это было абсурдно, и однако, когда он вошел в прихожую, что-то убеждало меня, что я не уйду из дома вместе с ним. Я видел, что он смотрит на Роберта. Уверен, его лицо выражало грусть и даже подавленность. Он направился к единственной закрытой двери — в малую гостиную. Я двинулся следом за ним, а инспектор шел сзади меня. Плейделл остановился на пороге. Я снова увидел грусть на его некрасивом лице. То, что он собирался сделать, явно было ему не по душе. Джулия, по-прежнему выглядевшая испуганной, держалась за мать. Невероятно: Лилиан сумела припудриться и немного пригладить волосы. Я заметил на моем столе раскрытую сумочку Джулии.

— Мадам, — Плейделл поклонился. — Мисс.

— Суперинтендант, — сказал я, — надеюсь, ваше вторжение мотивировано.

— О да, — заверил Плейделл. — У меня есть ордер на обыск, а также ордер на ваш арест, мистер Кент.

Он замолчал, но звук его голоса и эхо его слов отдавались у меня в ушах. «У меня есть ордер на обыск, а также ордер на ваш арест, мистер Кент».

Значит, у него были все необходимые улики: ордер на арест выдают, только когда полиция совершенно уверена в своей правоте.

Я услышал шум в прихожей, повернул голову и увидел идущего ко мне Боба. Второй полицейский пропустил его.

— В чем меня обвиняют? — спросил я.

— Будет лучше, если мы поговорим наедине, мистер Кент, — медленно ответил Плейделл.

Естественно, он был прав. Этот грубоватый на вид здоровяк не мог сделать для меня больше. Он проявил огромную деликатность, даже позаботился, чтобы дети были здесь, возле Лилиан, но теперь он понимал, что для них было бы слишком тяжело слушать, как он предъявит мне обвинение.

— Я… я хотел бы остаться, — проговорил Боб высоким голосом.

— Думаю, нам лучше уйти, — заявила Лилиан.

Она обняла дочь за талию. Думаю, Джулия действительно не могла бы идти без посторонней помощи.

— Мы будем на кухне, — продолжала Лилиан. — Пошли, Боб.

Она взяла его за руку. Высокий полицейский, пришедший с Плейделлом, посторонился, пропуская их. Джулия испуганно, наполовину недоверчиво взглянула на меня, а у Боба не хватило смелости посмотреть в мою сторону.

Они ушли.

Спутник Плейделла закрыл дверь. Суперинтендант повернулся ко мне, а второй встал так, чтобы пресечь всякую попытку бегства с моей стороны. Я ждал, что Плейделл официально предъявит мне обвинение и сделает обычное предупреждение, но вместо этого он направился к моему столу, нагнулся и вынул нечто, спрятанное за ним. Его жесты были медленными и размеренными. Я увидел кожаный футляр, потом ручку и, наконец, ящичек. Я сразу понял, что это такое.

Полиция сумела установить магнитофон, когда в доме никого не было.

Плейделл взял ящичек и открыл его. Две катушки с пленкой были неподвижны, но начали медленно вращаться, когда он спросил меня:

— Вы знаете, что это?

Мотор заработал от звука его голоса.

Я кивнул; я был слишком ошарашен, чтобы говорить.

— Хотите услышать, что он записал? — спросил Плейделл.

— Когда…

Я не смог закончить вопрос.

— Сразу после обеда, — ответил Плейделл. — В тот момент у меня уже был ордер на обыск. Один из моих людей вошел и установил здесь магнитофон. Второй установлен в гостиной, третий — в вашей спальне. Ну, хотите послушать запись?

Все, что говорила Лилиан, все, что она предложила, было записано на этих безобидных на вид катушках, и Плейделл, конечно, видел по моему лицу, что у меня нет ни малейшего желания слушать это.

— Нет, не хочу. Я…

Я замолчал, борясь с резкой болью в глазах.

— Кончайте, ради бога, — добавил я.

— Отлично, — сказал Плейделл. — Роберт Алек Кент, мой долг предъявить вам обвинение в убийстве Тимоти Маллена, совершенном в ночь на седьмое мая, около половины первого ночи, в «Красном доме», Эшер, графство Суррей. Мой долг предупредить вас, что все, что вы скажете, будет записано и в дальнейшем может быть использовано как свидетельство против вас. Вы хотите что-нибудь заявить или о чем-либо попросить? — добавил он, пристально глядя на меня.

19 Удача полицейского

Я спешил из дома, от Лилиан и детей. Я знал, что момент расставания будет самым тяжелым. Когда он пройдет, они смогут свыкнуться с положением и подумать о будущем. Каждая проходившая минута делала расставание более мучительным для них и для меня. Поэтому я ответил:

— Я предпочитаю поговорить в машине. Можно мне остаться на несколько минут наедине с женой?

— Нет, — сказал Плейделл. — Сожалею. Наедине — нет.

Я не хотел спорить. Он мне не доверял и боялся, что я попытаюсь покончить с собой.

— Ладно, — согласился я, уронив руки.

— Вы можете сходить за миссис Кент? — спросил он второго детектива и, когда коллега открыл дверь, повернулся ко мне. — Я думал, лучше, если дети будут дома.

— Да. Я ценю ваш жест.

— Лучше рассказать нам всю правду, — заявил Плейделл. — Кроме того, что это облегчит нашу задачу…

— Мы можем поговорить в машине?

— Да, да, конечно.

На пороге появилась Лилиан, за ней — дети, а инспектор стоял сзади, как тень. Плейделл высморкался. Лилиан стояла с высоко поднятой головой. Хотя ее глаза блестели от слез, она говорила твердым голосом:

— Мы справимся, Боб, за нас не волнуйся.

— Мы вытащим тебя из этой передряги, — хрипло произнес Роберт.

Джулия ничего не сказала.

Я вышел из комнаты. В моих ушах звучали всхлипы Джулии и голос Роберта, но перед глазами стоял единственный образ: лицо Лилиан. Я сел на заднее сиденье машины Плейделла. Он устроился рядом со мной, а инспектор — возле шофера. Я пристально всматривался в неясные контуры вилл на Хэдсайд, в силуэты деревьев, выделявшиеся на не совсем черном небе, в белый забор одного из соседей, с кем я иногда играл в гольф.

— Маллен жестоко избил вас? — спросил меня Плейделл в тот момент, когда машина повернула на первом перекрестке.

— Плейделл, — сказал я, — вы проявили большую деликатность, которую я ценю и никогда не забуду. Но я не хочу делать никаких заявлений до встречи с адвокатом.

— Это совершенно справедливо, но я надеюсь вам объяснить, что вам выгодно рассказать все. Маллен был зверем, в этом нет никаких сомнений. Миссис Клайтон нам рассказала, что он начал вас бить и…

— Вы не слишком торопитесь? — спросил я.

В наступившей тишине я сделал примечательное, почти удивительное открытие. У меня еще были силы бороться… бороться и надеяться. Несколько мгновений назад я достиг дна отчаяния и теперь поднимался на поверхность. Я знал, что это благодаря Лилиан. Я понимал, что должен бороться всеми имеющимися у меня средствами, чтобы вернуться к ней как можно скорее. Плейделл был хитер. Он заставил меня растратить все силы, а теперь пытался разговорить, но я не собирался попадать в еге*ловушку. Пока ничто не указывало на то, что он знает о существовании моего укрытия на Силлер-стрит. Возможно, в этом вопросе я выкручусь, несмотря на газеты, которые не преминут опубликовать мое фото. У нас с Лилиан еще существовало будущее. Мы еще будем жить вместе, даже если меня приговорят к пожизненному заключению, потому что есть шанс, что лет через пятнадцать меня освободят.

— Мы, Кент, имеем все доказательства, которые нам нужны, — заявил ПлейделЛ, — и почти убеждены, что вы совершали и другие кражи. Вы могли бы выкрутиться и в этот раз, если бы нам не повезло.

— Повезло? — произнес я, заставляя себя не показывать удивления.

— Да. В Эшере один сосед узнал вас в «форде». Он выгуливал собаку и увидел вас.

Я отдавал себе отчет в том, что он продолжает попытки получить от меня признание и для этого делает вид, что говорит с открытым сердцем. В ужасе, с натянутыми нервами, я слушал, как он рассказывает о своей удаче, погубившей меня:

— Этот человек видел, как вы приехали в «форде» и припарковали его в рощице. Он прошел мимо вас. Этот человек твердо опознал вас, когда мы показали ему вашу фотографию, на которой художник одел вас в спортивную одежду. Сначала свидетель говорил, что ему кажется, будто это были вы, но потом твердо удостоверил это. Удача улыбнулась нам еще дважды. Когда возникло ваше имя, один из наших людей из отдела по борьбе с мошенничеством, специализирующийся на делах со страховками, сообщил нам, что несколько раз видел вас выходящим из одного дома на Силлер-стрит, где на первом этаже книжный магазинчик. Где вы спрятали драгоценности, Кент? Должен признаться, мы их еще не нашли.

— А какая третья удача? — спросил я.

— Это очень просто, — ответил Плейделл тоном, показывавшим, что он горд собой. — Наша встреча на вокзале Ватерлоо. Толькв в Эшере, когда тот сосед дал нам описание внешности, подходящее к вам, я вспомнил об этой встрече. Нам понадобилось не очень много времени, чтобы найти в камере хранения ваш чемоданчик… Один из моих людей узнал его. В нем изнутри были ваши отпечатки. В чемодане мы нашли ваши ботинки, а у стены сада «Красного дома» обнаружили два четких отпечатка следа. Мы не могли проиграть, Кент… Поверьте мне, вам следует заговорить, если вы хотите облегчить свое положение. Я хорошо знаю присяжных: они склонны проявлять снисхождение к подсудимым, которые пострадали. Если ваш адвокат знает свое дело, он сможет выставить Маллена в очень неприглядном свете. Маллен был не слишком приятным человеком. Миссис Клайтон нам рассказала, что испугалась, как бы он не изувечил вора. Скажу в скобках, что мы попросили ее подтвердить опознание, сделанное соседом, но она не стала утверждать, что это были вы. Поймите мои слова правильно, Кент: чем меньше вы скажете, тем более усложните нашу работу и тем более безжалостными нам придется быть, чтобы подтвердить свою точку зрения.

Он просто пытался заставить меня говорить.

— Я обсужу это с моим адвокатом, — ответил я.

Несмотря на темноту, мне показалось, что Плейделл улыбнулся.

В тот же вечер я провел три часа с адвокатом по фамилии Эмери. Я немного знал его, потому что он защищал двух человек, обокравших компанию «Уэдлейк». Эмери был массивным человеком среднего возраста, почти совершенно лысым, с резкими манерами, производившими впечатление, что он занимается делом очень неохотно. Но это было только впечатление. Его вопросы были настолько проницательными, что я думал о них и после его ухода. Я знал, что именно такие мне будет задавать полиция, а возможно, и прокурор, если я окажусь на скамье подсудимых. Эмери пообещал, что мою голову осмотрит врач и что он сам вернется завтра в полдень. Доктор провел у меня десять минут. В Кеннон-Роу со мной обращались достаточно хорошо. Эмери пришел снова в назначенный им час.

— Я вам советую настаивать на своей невиновности, — сказал он. — Если будет нужно, мы сменим тактику защиты на втором или третьем заседании суда. Мы будем бороться за то, чтобы свести обвинение к непредумышленному убийству. Не сознавайтесь в прошлых кражах. Не признавайтесь вообще ни в каких кражах.

— Но они знают о квартире на Силлер-стрит, — возразил я, — и наверняка найдут драгоценности и представят их как улики…

— Совершенно верно, — кивнул Эмери. — Я обдумаю это и поговорю с вашим защитником. Вас обещал защищать Хильдебранд. Лучшего вам не найти. Вы что-нибудь хотите?

— Я бы хотел увидеть жену, как только она почувствует в себе силы прийти.

— Вы сможете ее увидеть сегодня днем, я это улажу, — ответил Эмери и посмотрел на меня с суровым видом, как будто собирался за что-то ругать. — Что записал магнитофон, который полиция спрятала у вас? — добавил он резким тоном.

— Почти все.

— Хитроумно, очень хитроумно. Они не могут использовать запись в суде, но прокурор будет задавать крайне неприятные вопросы. На Плейделла нельзя обижаться, но…

Он замолчал, потом поскреб подбородок. Это была одна из его привычек, действовавших мне на нервы.

— Что вы имеете в виду под «почти все»? — спросил он.

— Ну…

— Секунду, — перебил меня Эмери. — Вы должны зарубить себе на носу, Кент: вы рискуете своей жизнью. Вы не можете себе позволить относиться к делу легкомысленно. Отвечайте на мои вопросы как можно точнее, особенно в том, что касается этой записи. Вы меня поняли?

Мне не нравилось его поведение, но я все же ответил:

— Да.

— Прекрасно. Вы говорили жене, что убили Маллена умышленно?

— Нет.

— Точно?

— Господи, вы думаете, у нее создалось впечатление, что…

— Вы были потрясены, — перебил он меня, — находились в почти истерическом состоянии и, возможно, не могли рассуждать разумно. Однако вы старались причинить ей по возможности меньшую боль. Ладно. Вы ей сказали, что вынули из пояса напильник с намерением нанести смертельный удар… убить?

— Нет.

— Вы в этом полностью уверены?

— Абсолютно.

— Почему вы ей это не сказали, раз выкладывали все, что было у вас на совести?

Я заколебался.

— Ну, у вас должен был существовать какой-то мотив, — сказал Эмери.

Я бросил на него холодный взгляд, но в глубине души понимал, что он ведет себя так умышленно. Он хотел быть уверенным, что я смогу позднее выдержать все колкие вопросы, которые мне будут задавать в суде.

— Ну? — рявкнул он.

— Я просто не знаю, — ответил я.

— Должны знать!

— Полагаю, что не рассказал ей все из боязни, что она будет считать меня хуже, чем я есть на самом деле. Убийство в припадке ярости или со страха как бы смягчено, а…

— Хорошо, — одобрил Эмери. — Очень хорошо. Мне очень нравится этот момент со смягчением. Вы абсолютно уверены, что не сказали жене, будто убили умышленно, просто ради того, чтобы не попасться и не доставить ей огорчения?

— Я ей этого не говорил.

— Что вы ей сказали?

— Я сказал…

— Отвечайте быстро.

— Слушайте, вам обязательно разговаривать со мной как с идиотом?

Эмери заколебался, наклонил голову набок и ответил хмурым тоном:

— Мне нужно услышать вашу версию правды, потом я сравню ее с официальной правдой. У меня не очень много времени. Я бы хотел ввести Хильдебранда в курс прямо сегодня. Чем больше у него будет времени для размышлений, тем лучше он справится с задачей. Наконец, я хочу, чтобы ваше дело слушалось до роспуска судов на каникулы. Знаете почему? Эта история еще не успела забыться, и так будет менее мучительно для вашей семьи и для вас самого. Поймите меня правильно, Кент, я на вашей стороне. Что вы рассказали вашей жене о нападении?

— Я ей сказал, что Маллен начал меня жестоко избивать, — медленно ответил я. — Нет, это фраза Плейделла. Я ей сказал, что он почти раздавил мне голову… Да, я употребил именно эту фразу. Я ей сказал, что он сильно ударил меня, потом сдавил мне голову, и я подумал, что он ее раздавит. У меня так болела голова, что я почти не соображал, что делаю. Я был в ужасе…

— Вы употребили слово «ужас»?

— Я… я не уверен…

— Слово, употребленное вами, находится на магнитной ленте, так что вам лучше его вспомнить. Это было слово «ужас»?

— Нет.

— Какое?

— Я сказал, что был жутко напуган.

— Это все?

Я закрыл глаза, и прошло довольно много времени, прежде чем я ответил:

— Нет, не все. Я жутко испугался, решил, что он меня убьет, и подумал о том, что будет с ней и с детьми. Я сказал ей, что увидел красное…

— Красное?

— Да, я…

— Правда?

— Что «правда»?

— Что увидели красное?

— Да. Мне показалось, что у меня перед глазами появился красный туман. И я испугался того, что он мог со мной сделать.

— Послушайте, — произнес Эмери более дружелюбным тоном. — Он вас оцарапал. Помните? — спросил он, глядя на мой лоб. — Он вас оцарапал, из ранок текла кровь. Она стекала вам в глаза?

Я не ответил.

— Вот эта царапина, — указал Эмери на мой глаз, — зарастанию которой вы так радовались. Она кровоточила?

— Да, даже больше, чем вторая.

— Было больно?

— Да, довольно больно.

— Одна царапина на лбу, другая — в углу глаза, обе кровоточили… и вы испугались. Именно это вы рассказали вашей жене?

— Да.

— Если вы вспомните, что рассказали ей что-то другое, немедленно сообщите мне. Жизненно важно извлечь из правды максимум выгоды. Так. Вы защищались от Маллена?

— Я воспользовался напильником.

— А до того?

— Я знал, что не смогу с ним справиться голыми руками… Он был вдвое сильнее и уже причинил мне боль.

— Вы воспользовались напильником в присутствии миссис Клайтон?

— Нет.

— Вы его били?

— Один раз попытался.

— Почему всего один?

— Я вам сказал. Он был таким здоровым, что мог сломать меня пополам, а я был потрясен.

— Вы его боялись?

— Да.

— Физически?

— Да, я вам это уже говорил.

— Вы должны быть абсолютно уверены. То, что вы рассказываете мне, будете говорить и в суде.

— Ладно, ладно, — заговорил я высоким голосом. — Вот правда. Он ударил меня так сильно, что я свалился. Я был не в форме, он был моложе меня, и я бы никогда не победил его в борьбе. Я все это знал и был в ужасе.

— Вы достали напильник до или после мысли о том, что он может вас серьезно искалечить?

Я заколебался. Эмери молчал, впервые не торопя меня с ответом. Он внимательно смотрел на меня. У него были совсем маленькие глаза, как у Плейделла, только черного цвета, а у полицейского — бледно-серые. Он сидел напротив меня в комнате с дверью, защищенной решеткой. В нем было что-то обезьянье. Он все время говорил тихим голосом, словно желая быть уверенным, что его не услышит никто посторонний.

— Итак? — произнес он наконец.

— Что вы хотите? — спросил я. — Правду или то, что хотите услышать?

— Я хочу правду, всю правду. По крайней мере все, что вы можете вспомнить. Вы схватились за напильник потому, что боялись?

— В тот момент я очень боялся. Боялся, что он меня изувечит.

— Вы думали, что это было преднамеренное убийство, — громко сказал Эмери, — но, возможно, это не так. Я еще не сталкивался с подобным случаем. Я не уверен, что в тот момент вы сами понимали свои намерения. Возможно, это было убийство при самозащите. Думаю, Хильдебранд будет со мной согласен… не могу в этом поклясться, но думаю, будет. Так. Вы рассказывали вашей жене что-нибудь еще?

— Нет.

— Прекрасно, — резко сказал Эмери. — Прекрасно. Мы сможем… во всяком случае, побороться стоит. И послушайте меня: в вечер убийства человек в вашем положении не мог полностью отвечать за свои поступки и мысли. Вы должны зарубить это себе на носу: вы ударили в целях самообороны. Вы должны подчеркивать жестокость Маллена. Совершенно логично, что вы подумали, будто он собирается вас убить, и поэтому постарались защитить себя. Я хочу снова показать врачу ваши царапины и синяки и…

Эмери секунду поколебался и внимательно посмотрел на меня.

— Вам необходимо понять следующее: ваш мотив не совсем ясен. Вам было больно, глаза заливала кровь, вы боялись, а тот человек был намного выше и моложе вас, в лучшей, чем йы, физической форме. Не совсем отдавая себе отчет в том, что делаете, вы в отчаянии нанесли ему удар. Запомните это. А теперь о пятифунтовых купюрах. Вы говорили…

20 Адвокат защиты

Я смотрел на адвоката Хильдебранда. Как почти все, я был очарован им. Думаю, так было бы даже, если бы в его руках не находилась моя жизнь. Странно, что, пока адвокат не начинал говорить, он выглядел самым заурядным человеком. Ему не помогал даже голос. Он был шотландцем и, стараясь скрыть акцент, прибегал к тому, что ему казалось истинно оксфордским произношением, но это ему редко удавалось. Секрет его силы как адвоката состоял в умении собирать факты и представлять их таким образом, чтобы их значение стало ясно всем.

Шел четвертый день процесса, и он подходил к концу. Лилиан, Джулия и Роберт сидели каждый день в первом ряду трибуны для зрителей. Они почти не сводили с меня глаз. Зал суда был полон. Хильдебранд ясно очертил характер Тимоти Маллена. Никто уже не сомневался в жестокости этого разнузданного человека. Мой защитник теперь допрашивал миссис Клайтон, вызванную в качестве свидетеля обвинения, чтобы опознать драгоценности и подтвердить факт, что Маллен поймал меня с поличным. До сих пор Хильдебранд говорил мягко и деликатно, но вдруг тон его голоса стал жестче:

— Миссис Клайтон, вы видели, как ваш брат бил подсудимого?

— Да… да, видела.

— Удары были сильными?

— Да… полагаю, да.

— Я знаю, что вы их не чувствовали, миссис Клайтон, но они казались вам простыми пощечинами или сильными ударами?

— Они… они были довольно сильными.

— Громкие?

— Да… довольно громкие.

— Подсудимый выдержал их?

— Он упал.

— Упал? — воскликнул Хильдебранд.

— Он отлетел от ударов.

— Понимаю. Рост подсудимого немного меньше шести футов. Он довольно сильный человек. Могу вам сообщить, что сегодня он весит двести фунтов. Как вы думаете, чтобы свалить с ног и отбросить такого человека, нужен сильный удар?

— Да.

— Миссис Клайтон, ваш брат был сильным человеком?

— Да.

— Очень сильным?

— Да… он был очень сильным.

— Подсудимый пытался каким-либо образом защищаться?

— Нет.

— Вы пытались помешать брату бить его?

— Я… попросила его прекратить.

— Он вас послушался?

— Нет.

— Почему вы попросили его прекратить, миссис Клайтон?

Несколько секунд в зале царила полнейшая тишина. Мне показалось, что даже судья зачарован почти гипнотическим обаянием маленького адвоката. Ответ миссис Клайтон был едва слышен, но все, находившиеся рядом, разобрали:

— Я боялась, что он убьет этого человека.

Прошло десять минут после того, как миссис Клайтон покинула место для свидетелей, но я все еще чувствовал огромную надежду, которую породил во мне ее последний ответ. Лилиан откинулась на спинку стула. Ее глаза были закрыты, словно она пыталась сдержать слезы. Свидетельское место занял другой человек. Это была женщина среднего возраста, очень красивая и одетая с большим шиком. Однако выглядела она необыкновенно напряженно. Судья и секретарь тихо о чем-то переговаривались. Наконец Хильдебранд встал и заговорил почти умоляюще:

— Ваша честь, я попросил суд отнестись к этому необычному случаю с большим тактом, поскольку свидетельница, готовящаяся принести присягу, находится в крайне деликатном положении. Поэтому я прошу, чтобы ее не заставляли называть свое имя. Могу заверить, что полиции известна личность свидетельницы, и убежден, что допрос покажет…

— Да, да, — сказал судья. — Переходите к делу.

Этот краснолицый человек высокого роста немного напоминал Харрисона и даже Маллена. Говорил он мало, но делал много заметок. Он рассеянно слушал, как свидетельница приносит присягу. Я спрашивал себя, к чему ведет Хильдебранд и почему Лилиан так внимательно смотрит на женщину, занявшую свидетельское место.

Хильдебранд заговорил очень уважительно:

— Миссис Икс, я бы хотел, чтобы вы поняли, что лица, заинтересованные в защите подсудимого, очень высоко оценят жертву, которую вы принесли, придя сюда, и искренне желают, чтобы ваши личные неприятности счастливо разрешились. Я не задержу вас надолго. Вы были знакомы с Тимоти Малленом?

— Да, — ответила свидетельница.

— Близко?

— Да.

— Вы были его любовницей?

— Да.

— Ваша честь, — мягко произнес прокурор, — я не вижу связи этого свидетеля с данным делом.

— Мэтр Хильдебранд? — вопросительно сказал судья.

— Ваша честь, я уверен, что вы и мой уважаемый коллега поймете значимость свидетельства, которое я намерен представить.

— Хорошо, — кивнул судья.

Хильдебранд повернулся к свидетельнице.

— Вы замужем? — спросил он.

— Да, — ответила она строгим голосом.

— Ваш муж в курсе вашей внебрачной связи?

— Нет.

— Вы боялись, что он о ней узнает?

— Да.

— Я так и не понимаю значения этого свидетельства, которое, очевидно, крайне мучительно для свидетельницы, — заявил прокурор.

— Признаюсь, мэтр Хильдебранд, я тоже, — признал судья.

— Уверен, что если теперь, когда выяснены отношения между свидетельницей и… покойным майоромМалленом, вы, ваша честь, позволите мне задать еще два вопроса, вы поймете, какое значение это может иметь, — ответил Хильдебранд. — Миссис Икс, вы пытались порвать свою связь с Малленом?

— Да.

— Могли бы вы объяснить суду, что вы для этого предпринимали?

— Я сказала ему, что хочу прекратить нашу связь, — спокойно ответила она. — Тогда он пригрозил все рассказать моему мужу. Мой брат… все слышал и решил поговорить с майором Малленом. Он… мой брат… был жестоко избит им и пролежал две недели в больнице. Брат замял дело, чтобы не пострадала я.

— Спасибо, — мягко сказал Хильдебранд. — Ваша честь, я считаю, что суду необходимо знать, насколько жесток был убитый… и как велики были основания моего подзащитного опасаться за свою жизнь.

— Ваша цель совершенно ясна, мэтр Хильдебранд, — заявил судья.

— Спасибо, ваша честь, — ответил Хильдебранд. — Если мне позволят задать свидетельнице вопрос о содержимом сейфа миссис Клайтон, то уверен, это очень заинтересует суд.

— Можете продолжать.

— Спасибо, — поблагодарил Хильдебранд и снова повернулся к женщине. — После этого случая вы прекратили попытки положить конец этой связи?

— Нет.

— Что вы сделали?

— Я предложила ему деньги, и он согласился. Накануне его смерти я дала ему семьсот пятьдесят фунтов в пятифунтовых купюрах. Это все, что я могла собрать, не вызывая подозрений. Он пригрозил избить меня, если я не смогу…

Она не смогла продолжать и, кажется, даже не слышала, как Хильдебранд особо выделил факт, что Маллен часто прибегал к насилию или угрожал его применить. Я окаменел, с трудом веря услышанному. Свидетельнице помогли уйти, и шепот толпы скоро прекратился. Только через много минут я почувствовал, как надежда возвращает мне силы.

— Дамы и господа присяжные, — сказал Хильдебранд по-прежнему мягким голосом, — признаю, что некоторые аспекты этого дела не оставляют у вас никаких сомнений. Подсудимый действительно вызвал смерть майора Маллена. Корона обвиняет его в убийстве. Ряд вопросов, касающихся причин присутствия моего подзащитного на месте преступления, трудно неверно истолковать. Однако вопрос, поставленный перед вами, совершенно конкретен. Совершил ли Роберт Кент убийство или законным образом защищал себя единственным способом, находившимся в его распоряжении? Был ли он доведен до пределов человеческого терпения жестоким человеком? Вы слышали, какие физические страдания стерпел Роберт Кент. Вы слышали, что сестра покойного обрадовалась возможности уйти к дочери, поскольку боялась, что ее брат убьет моего подзащитного в ее присутствии. Вы слышали… Но я не хочу вас утомлять, дамы и господа присяжные. Я не считаю, что Роберт Кент совершил преднамеренное убийство. Я убежден, что Кент убил Тимоти Маллена, действуя в пределах законной самозащиты.

Хильдебранд сел. Момент напряжения почти прошел.

Вердикт настолько известен, что повторять его нет необходимости. Присяжные признали меня виновным не в преднамеренном, а в неосторожном убийстве. Напряжение окончательно спало, когда судья добавил: «…к лишению свободы сроком на десять лет». Десять лет! Не на всю жизнь, не навсегда. Десять лет…

После суда я смог несколько минут поговорить с Лилиан, потом с детьми. Затем меня отвели в камеру, а позже перевезли в тюрьму Брикстон.

Пройдут годы, прежде чем я снова увижу Роберта и Джулию. За это время Джулия выйдет замуж, Лилиан станет работать в журнале, специализирующемся на вопросах декора помещений, а Роберт затеряется в безликом мире ядерной физики в одном исследовательском центре на юге Англии.

Для меня стало небольшим утешением, что я все-таки не совсем испортил им жизнь. Я никогда не узнаю, какие лишения и горечь они пережили из-за меня, но легко могу себе представить, насколько Лилиан была оскорблена моим поведением и в каких тревогах жила с тех пор. В некотором смысле это самое большое мое преступление.

Лилиан навещает меня раз в месяц. Каждый раз я рассказываю ей о прошлом чуть больше. Вернувшись домой, она записывает для меня эту историю, которая будет издана под моим именем. Одна воскресная газета предложила мне крупную сумму за права на нее…

В общем, будь что будет. День моего освобождения, моего возвращения к Лилиан медленно приближается.

ББК 84.4 (Вл.)

К82

Составитель Н. Саркитов

Кризи Джон

К82 Вопль убийства. Сборник: Романы. / Собрание сочинений — Перев. с англ. — М.: «Канон», «Гранд-Пресс», 1994. — 400 с.

В этот том собрания сочинений Джона Кризи включена повесть «Странный уик-энд инспектора Роджера Уэста» а также романы, опубликованные им под псевдонимами Гордон Эш («Вопль убийства») и Джереми Йорк («Я не собирался убивать»).

К 4703010100-008 Подписное

4У5(03)—94

ББК 84.4 (Вл.)

ISBN 5-86999-010-6 (т. 8)

ISBN 5-86999-004-1

© Составление, оформление: издательство «КАНОН», 1994.

По вопросам оптовой закупки книг обращаться: 121165, г. Москва, ул. Студенческая, дом 39. Издательство «КАНОН» Тел. 240-61-93.

БОЛЬШАЯ БИБЛИОТЕКА КРИМИНАЛЬНОГО РОМАНА

Кризи Джон

ВОПЛЬ УБИЙСТВА

Собрание сочинений

Заведующая редакцией Н. Зорина

Редакторы Т. Саркитова, Е. Белова

Художественный редактор Н. Смирнова

Художник И. Воронин

Корректоры Л. Далимова, О. Андрюхина

Компьютерная верстка В. Родин

Издательство «КАНОН», 121165, Москва, ул. Студенческая, дом 39, Информационно-издательский центр «Гранд-Пресс», 123557, Москва, М. Грузинская ул., 38

ЛР № 030519 от 15 апреля 1993 г.

Подписано в печать с оригинал-макета 25.03.94. Формат 84×108¹/₃₂. Печать офсетная. Бумага офсетная. Гарнитура тип Таймс. Усл. — печ. л. 21,0. Тираж 60 000 экз. Заказ 327.

Отпечатано в типографии издательства «Белорусский Дом печати». 220013, Минск, пр. Ф. Скорины, 79

Примечания

1

Сайкс — персонаж романа Чарлза Диккенса «Оливер Твист», бандит и убийца (примеч. перев.).

(обратно)

Оглавление

1 Концепция

2 Счастливое утро

3 «Красный дом»

4 С поличным

5 Личность жертвы

6 Национальный герой

7 В безопасности?

8 Визитер

9 Двести одиннадцать

10 В конторе

11 Просьба о помощи

12 Лицом к лицу

13 Слежка

14 Тайный поклонник

15 Бриллианты

16 Правда

17 Последняя провокация

18 Полиция

19 Удача полицейского

20 Адвокат защиты

*** Примечания ***