Вист: Аластор 1716 [Джек Холбрук Вэнс] (fb2)

Джек Вэнс. Вист: Аластор 1716

Некоторые называли это Утопией

«Аррабус — ритмично бьющееся сердце Виста. Вопреки измышлениям, распространяемым недоброжелателями, Аррабус работает, Аррабус живет, Аррабус потрясает воображение! Сомневающийся может прилететь на Вист и во всем убедиться собственными глазами. В связи с перегрузкой общественных служб, вызванной перенаселением, иммигранты больше не приветствуются. Тем не менее, любой человек, достаточно нечувствительный к мелким неудобствам, может принять временное или постоянное участие в фантастическом социальном эксперименте — в Аррабусе право на пищу и жилье, подобно праву дышать воздухом, считается неотъемлемой естественной привилегией всех и каждого.

Новоприбывший обнаруживает, что внезапно избавился от всех забот и тревог. Аррабин работает (на местном жаргоне — «тухтит») всего два раза в неделю по пять с половиной часов. Еще два часа в неделю он обязан «придуриваться», то есть производить уборку и ремонт в многоквартирном блоке, где он прописан. Чужестранца с первой минуты захватывает головокружительный вихрь общества, посвятившего себя праздному самовыражению и легкомысленным развлечениям. Аррабины поют и танцуют, сплетничают, занимаются бесчисленными амурными похождениями и бесконечно ездят на «полотне» куда глаза глядят, беспричинно и бесцельно, проводя долгие часы в характерном для жителей мегаполиса состоянии «балдения» — напоминающего сон наяву созерцательного рассредоточения внимания в неподвижно движущейся толпе.

Каждый, кто посещает Вист, ожидает потрясений и неожиданностей, но никогда не готов воспринять умопомрачительный шквал впечатлений, обрушивающийся на него со свойственной реальности бесцеремонностью».

Из секретного досье Коннатига.




Глава 1


Аластор[1], скопление тридцати тысяч видимых звезд, несчитанных останков погасших светил и огромного множества старментов — скитающихся лун, астероидов и комет — приютилось на краю галактики между зияющими пустотой Злополучной бездной и Несбыточной пучиной, в стороне от основного витка Ойкумены, кажущегося оттуда пеленой мерцающего тумана. Откуда бы ни приближался к Аластору космический странник, взору его открывается примечательное зрелище — отливающие белыми, голубыми и красными сполохами созвездия, подсвеченные завесы разреженной материи, местами разорванные, местами затемненные кляксами пыли, блуждающие внутрь и наружу вереницы звезд, завитки и всплески фосфоресцирующего газа.

Следует ли рассматривать Аластор как часть Ойкумены? Жители Скопления — от четырех до пяти триллионов человек, населяющие более трех тысяч миров — редко об этом задумываются и, по сути дела, не считают себя ни ойкуменидами, ни аластридами. Отвечая на вопрос о происхождении, типичный обитатель Скопления назовет, пожалуй, родную планету или, что более вероятно, страну, где он появился на свет и вырос — как будто его отечество настолько знаменито и замечательно, что его название должно быть на устах каждого встречного и поперечного во всех городах и весях необъятной Галактики.

Поглощенность местными интересами отступает перед славой Коннатига, правящего скоплением Аластор из дворца в Люсце на планете Нуменес. Дворец Коннатига — сооружение на пяти гигантских опорах, укоренившихся в пяти островах — пользуется известностью во всех населенных человеком областях Вселенной.

В трехстах метрах над поверхностью моря крестовый свод, образованный опорами, поддерживает усеченную пирамиду прогулочных террас. Над террасами находятся правительственные учреждения, церемониальные залы и центральный Аласторский коммуникационный комплекс, а еще выше — знаменитое Кольцо Миров, ярусы исследовательских институтов и палаты для почетных гостей. На самом верху, более чем в трех километрах над океаном, гнездятся персональные апартаменты Коннатига. Шпиль дворца скрывается в облаках, порой пронзая их насквозь и воспаряя в вечно ясное небо. Когда шпиль Люсца радужно сверкает в солнечных лучах, дворец Коннатига поражает воображение — сказочное, фантастическое видение! Его нередко называют самым вдохновляющим творением человеческих рук.

Присутствуя на официальных приемах, Коннатиг носит строгий черный мундир и черную каску, производя впечатление суровости, бдительности, непреклонного могущества — таким он остается в воображении подданных. В поднебесной обители, однако, его существование не отягощено лишними формальностями. Представляясь высокопоставленным чиновником на службе Коннатига, странствуя инкогнито по отдаленным уголкам Скопления или размышляя в заоблачном уединении, он выглядит как благожелательный, благовоспитанный обыватель ничем не примечательной наружности, выделяющийся разве что ненавязчивой компетентностью.

В Люсце кабинет Коннатига ютится под куполом на самом острие гигантской башни, откуда во всех направлениях открывается вид на беспредельные просторы космоса, облаков и океана. В обстановке кабинета преобладает массивная мебель из черного дерева: пара мягких кресел, рабочий стол и большой сервант с полками, пестрящими всевозможными сувенирами, фотографиями и достопримечательностями — среди них небольшой глобус древней Земли. Чуть поодаль от стола на обширной схематической карте Скопления мерцают три тысячи разноцветных огоньков[2] — символы населенных миров.


Коннатиг привык к одиночеству, в кабинете он чувствовал себя легко и удобно. Темнело — из панорамных окон сочился сливово-синий сумеречный свет. Коннатиг стоял у западного окна, любуясь исчезающими сполохами заката и пробуждением звезд.

Тишину нарушил ясный короткий звук — тинк! — будто капля упала в бассейн со спокойной водой. Коннатиг отозвался, не оборачиваясь:

— Эсклавад?

Ответил голос:

— Из Аррабуса, с планеты Вист, прибыли четыре делегата, величающих себя «Шептунами». Они просят аудиенции — если появится такая возможность.

Не отрывая глаз от догорающей вечерней зари, Коннатиг помедлил пару секунд, после чего сказал:

— Могу принять их через час. Проведите их в Черную гостиную, предложите подходящие закуски и напитки.

— Как вам будет угодно.

Отвернувшись от окна, Коннатиг подошел к письменному столу и произнес:

— Тысяча семьсот шестнадцать!

В углубление стола выпали три карточки. Первая, отправленная двумя неделями раньше из Уонисса, одного из городов-округов аррабинского мегаполиса, содержала следующее сообщение:


«К Вашему сведению:

Кодовые номера предыдущих отчетов, посвященных тому же вопросу, указаны ниже. Вкратце: в Аррабусе в ближайшее время ожидается празднование Фестиваля Века — столетнего юбилея самоуправления под эгидой так называемого «Эгалистического манифеста». Осмелюсь напомнить, что этот документ предписывает всем людям (в частности, гражданам Аррабуса) руководствоваться принципом всеобщего равноправия, исключающим нужду, а следовательно и принуждение, в том числе необходимость тяжелого труда.

Посвятив себя практическому осуществлению этих идеалов, аррабины столкнулись с определенными трудностями (см. мои предыдущие отчеты).

Шептуны (исполнительный комитет четырех представителей округов) в высшей степени обеспокоены сложившейся ситуацией. Неутешительные прогнозы убедили их в необходимости некоторых фундаментальных реформ. Во время юбилейных торжеств они намерены объявить о программе перестройки и оздоровления экономики Аррабуса, но опасаются, что она не будет пользоваться популярностью — аррабины, как и многие другие народы, ожидают от будущего лишь улучшения обстоятельств существования, а не ограничения возможностей. В настоящее время каждый аррабин работает тринадцать часов в неделю, выполняя более или менее необременительные обязанности. Аррабины, однако, надеются на дальнейшее сокращение этого срока.

Шептуны направляются в Люсц, чтобы подчеркнуть необходимость перемен. Они намерены обсудить с Вами реальные перспективы реформ. Они надеются также, что Вы почтите своим присутствием Фестиваль Века, тем самым демонстрируя поддержку новой программы, и, возможно, окажете Аррабусу экономическую помощь. Я ездил в Уонисс, чтобы проконсультироваться с Шептунами. Завтра они выступят перед народом в Унцибале, после чего сразу же отправятся на Нуменес.

Считаю, что их оценка сложившейся ситуации отражает действительное положение вещей, и рекомендую Вам уделить посланникам Аррабуса благожелательное внимание.

Бонамико,

курсар Коннатига,

Унцибал, Аррабус».


Внимательно прочитав донесение курсара, Коннатиг взял вторую карточку, датированную днем позже:


«Коннатигу в Люсце:

Шептуны Аррабуса приветствуют Вас!

Мы скоро прибудем в Люсц, где надеемся встретиться с Вами, чтобы обсудить неотложные дела чрезвычайной важности. Кроме того, Вы получите приглашение к участию в Фестивале Века — торжестве, посвященном столетию эгализма. В ходе совещания мы подробно разъясним цель приглашения и посвятим Вас в наши планы на следующее столетие, в том числе сообщим об ожидающих Аррабус неизбежных переменах. Рассчитывая на Ваше конструктивное содействие, мы обратимся к Вам за советом.

С уважением,

Шептуны Аррабуса».


Коннатиг уже просматривал эти два сообщения, когда они прибыли; теперь он перечитывал их для того, чтобы освежить в памяти их содержание. Третьего послания, полученного через некоторое время после второго, он еще не видел:


«Коннатигу в Люсце:

Депеша из Аластроцентрала в Унцибале, Аррабус.

Вынужден взять на себя эту обязанность и сообщить о необычных, вызывающих беспокойство обстоятельствах. Некий Джантифф Рэйвенсрок явился в Аластроцентрал и утверждает, что должен срочно, совершенно безотлагательно поставить Вас в известность о событиях, чреватых катастрофическими последствиями. Курсар Бонамико отсутствует самым непостижимым образом. Мне остается только предложить Вам отправить в Аррабус следователя, способного разобраться в сложной и, возможно, достаточно серьезной ситуации.

Клод Морре,

секретарь Аластроцентрала,

Унцибал, Аррабус».


Пока Коннатиг размышлял, не выпуская из руки третью карточку, в прорези стола появилась четвертая:


«Коннатигу в Люсце:

Сплошной кошмар, я ничего не понимаю и боюсь! Боюсь прежде всего за несчастного Джантиффа — его могут схватить с минуты на минуту! Если кто-нибудь не положит конец этому безобразию. Хорошо, если просто убьют, а то еще что-нибудь похуже придумают, с них станется. Его обвиняют в жутком преступлении, а он невинный ребенок — что они придумывают? Секретаря Морре убили! Курсар Бонамико пропал без вести! Я сказала Джантиффу, чтобы он бежал на юг, в Потусторонние леса. Там опасно, но здесь ему оставаться нельзя.

Скорее пришлите кого-нибудь на помощь! Я одна и не знаю, что делать.

Алейда Гластер,

дежурный регистратор,

Аластроцентрал, Унцибал».


Читая последнее сообщение, Коннатиг нахмурился и некоторое время стоял без движения, после чего повернулся, бросив карточку на стол, и спустился по деревянной винтовой лестнице на площадку лифта. Перед ним сдвинулась в сторону дверь — Коннатиг вошел в кабину, спустился до Кольца Миров и, пользуясь одним из радиальных туннелей, предназначенных только для него, доехал в той же кабине до кабинета № 1716.

На табличке в вестибюле перечислялись важнейшие данные Виста — населенной тремя миллиардами людей единственной небольшой, прохладной и плотной планеты белого солнца, Двона. Коннатиг прошел в обширный кабинет. Посреди зала плавал в воздухе глобус трехметрового диаметра — миниатюрная реплика Виста с десятикратно преувеличенным для наглядности рельефом поверхности. Прикасаясь к глобусу, Коннатиг мог поворачивать его в любом направлении. Когда перед ним оказались Трембал и Тремора — два континента, противолежащих подобно искаженным зеркальным отражениям — Коннатиг остановил глобус. Континенты, похожие на огромные песочные часы с не слишком тонкой талией, раскинулись вдоль меридианов Виста на шесть тысяч километров от Северного залива до Стонущего океана на юге. Около экватора, в талии «песочных часов», их разделяет Саламанское море — затопленный океаном сейсмический разлом шириной километров сто пятьдесят. Прибрежные полосы Трембала и Треморы, каждая не больше тридцати километров в поперечнике, тянутся извилистыми лентами между морем и яйлами — крутыми эскарпами на севере и на юге. Эти взморья получили наименование «Аррабус». На южном берегу раскинулись города-округа Унцибал и Серсе, на северном — Пропунция и Уонисс. Пары городов неразличимо слились: по сути дела, весь Аррабус покрылся непрерывной застройкой. За северной и южной яйлами начинаются так называемые Потусторонние леса — некогда населенные и местами цивилизованные, а ныне одичавшие просторы, заросшие темной тайгой.

Повернув глобус другим полушарием к себе, Коннатиг бегло осмотрел Зумер и Помбал — островные континенты поменьше, тоже «противостоящие», но далеко разнесенные на север и на юг от экватора. Оба отличаются малопривлекательным рельефом полузамерзших, часто заболоченных фьордов, разделенных почти отвесными гребнями гор. Здесь тоже живут люди, но их мало.

Отойдя от глобуса, Коннатиг прошелся по залу, разглядывая манекены в традиционных нарядах, панорамные пейзажи и прочие экспонаты. Ближе всех под стеклянным колпаком застыла пара аррабинов — почти одинаково одетые мужчина и женщина в свободных блузах кричащей расцветки, шортах и сандалиях из синтетического волокна. Их несимметричные прически, местами завитые или фигурно выстриженные, с торчащими и висящими локонами, служили, по-видимому, средством выражения индивидуальных предпочтений. На смугловато-бледных лицах — шаловливое рассеянное выражение, как у детей, замышляющих озорную проказу. Будучи потомками множества смешанных рас и народов, никакими другими особенностями физиономий или телосложения аррабины не отличаются.

Рядом выпрямились манекены горцев Помбала и Зумера — мужчины и женщины гораздо более характерной внешности: высокие, ширококостные, с длинными горбатыми носами, выдающимися скулами и подбородками. На них подбитые мехом одежды с орнаментами из медных шпилек и подвесок, высокие сапоги и ермолки из мятой кожи. На стене за манекенами — фотография наездника-зура на внушающем ужас шунке[3] в спортивной попоне, выезжающего на стадион для «шункерии». Чуть поодаль от других манекенов сгорбилась на корточках женщина средних лет в длинном платье с капюшоном из вертикальных желтых, оранжевых и черных полос —ногти ее блестят, как позолоченные. На табличке написано: «Ведьма из Потустороннего леса».

Приблизившись к справочному терминалу, Коннатиг изучил краткую историю Аррабуса[4] — с ней он был знаком весьма поверхностно. Читая, он медленно кивал, будто находя подтверждение некоему давно сложившемуся мнению. От терминала он перешел к трем большим фотографиям на стене. Первая, вид Унцибала с воздуха, на первый взгляд могла показаться геометрической абстракцией — бесчисленные ряды разноцветных, но одинаковых многоквартирных блоков, постепенно уменьшались в перспективе и сливались с горизонтом. Второй снимок позволял понять, каким видел стадион 32-го района зритель, сидящий на трибуне: скамьи, сплошь покрытые порослью человеческих тел, окружали арену, где набычились два шунка, готовых схватиться насмерть. На третьей фотографии корреспондент запечатлел вид, открывающийся вдоль одного из знаменитых аррабинских движущихся «полотен» — битком набитая людьми скользящая лента больше тридцати метров в ширину стремилась вдаль и растворялась в дымке расстояния.

На лице Коннатига, изучавшего объемные изображения, появилось выражение, свидетельствовавшее о некотором почтении. Мысль о сосредоточении огромного множества человеческих существ на относительно небольшом пространстве была ему в принципе знакома, но виды Аррабуса наглядно демонстрировали, каким образом эта отвлеченная идея воплощалась в жизнь.

Коннатиг нашел папку с отчетами курсара[5] и пролистал их. В подробном обзорном отчете десятилетней давности содержалось следующее описание:


«Аррабус — ритмично бьющееся сердце Виста. Вопреки измышлениям, распространяемым недоброжелателями, Аррабус работает, Аррабус живет, Аррабус потрясает воображение! Сомневающийся может прилететь на Вист и во всем убедиться собственными глазами. В связи с перегрузкой общественных служб, вызванной перенаселением, иммигранты больше не приветствуются. Тем не менее, любой человек, достаточно нечувствительный к мелким неудобствам, может принять временное или постоянное участие в фантастическом социальном эксперименте — в Аррабусе право на пищу и жилье, подобно праву дышать воздухом, считается неотъемлемой естественной привилегией всех и каждого.

Новоприбывший обнаруживает, что внезапно избавился от всех забот и тревог. Аррабин работает (на местном жаргоне — «тухтит») всего два раза в неделю по пять с половиной часов. Еще два часа в неделю он обязан «придуриваться», то есть производить уборку и ремонт в многоквартирном блоке, где он прописан. Чужестранца с первой минуты захватывает головокружительный вихрь общества, посвятившего себя праздному самовыражению и легкомысленным развлечениям. Аррабины поют и танцуют, сплетничают, занимаются бесчисленными амурными похождениями и бесконечно ездят на «полотне» куда глаза глядят, беспричинно и бесцельно, проводя долгие часы в характерном для жителей мегаполиса состоянии «балдения» — напоминающего сон наяву созерцательного рассредоточения внимания в неподвижно движущейся толпе. Аррабин завтракает, обедает и ужинает питательной «всячиной», запивая ее витаминизированным «смолокном», а на десерт закусывает миской «студеля», чтобы, как принято говорить, «замочить червячка». Предусмотрительный иммигрант быстро привыкает к такой диете и даже учится получать от нее удовольствие — ибо другой еды нет и не будет.

«Жрачка» или «жранина» — пища естественного происхождения — в Аррабусе почти не встречается. Решение проблем, связанных с выращиванием, распределением и приготовлением «жранины» для трех миллиардов человек, немыслимо в обществе, решительно покончившем с позорной несправедливостью изнурительного труда. Время от времени «жрачка» становится предметом мечтательных сожалений и завистливых разговоров, но ее отсутствие никого, по-видимому, серьезно не беспокоит. Человек, слишком озабоченный мыслями о еде, с точки зрения большинства аррабинов заслуживает некоторого порицания. Иммигрант или турист, не желающий, чтобы за спиной его называли «жлобом», воздерживается от критических замечаний по поводу однообразия аррабинского стола. Таким образом, Аррабус — не место для гурмана. Равенство превыше всего: ни о традиционных блюдах, ни об изысканных творениях вдохновенных кулинаров не может быть и речи. В заключение следует отметить, что в Аррабусе ни одно из предприятий общественного обслуживания не производит каких-либо опьяняющих жидкостей. Диссельберг не признавал вина, пива и крепких напитков, провозгласив их «мочой цивилизации». Тем не менее, на каждом этаже каждого многоквартирного блока у кого-то в углу побулькивает незамысловатый змеевик, заправленный остатками недоеденной всячины и ежедневно «накапывающий» бидон-другой браги, именуемой предпочитающими неизящные выражения аррабинами просто-напросто «пойлом».


В другом отчете пропавшего без вести курсара Коннатиг обнаружил еще одно достойное внимания отступление:


«Каждый, кто посещает Вист, ожидает потрясений и неожиданностей, но никогда не готов воспринять умопомрачительный шквал впечатлений, обрушивающийся на него со свойственной реальности бесцеремонностью. Его взору представляются бесконечные кварталы одинаковых жилых блоков, уменьшающиеся в строгом соответствии с законами перспективы и пропадающие в грязноватой дымке горизонта. Он стоит на эстакаде путепровода, наблюдая за несущейся внизу тридцатиметровой рекой человеческих фигур с блаженно застывшими бледными лицами. Он посещает Дисджерферакт в пойменной низине Унцибала — карнавальный комплекс, где к числу популярных аттракционов относится так называемый «Парк смерти», позволяющий любому желающему выступить перед зеваками с волнующей речью и покончить с собой под аплодисменты прохожих. Он наблюдает за парадным караваном шунков, обреченной поступью сотрясающих мостовую по пути к стадиону. Он спрашивает себя: не грезит ли он, возможно ли это? Он протирает глаза — небывальщина остается явью. Но ощущение невероятности происходящего не исчезает!

Чужестранец может покинуть тесноту и толкотню Аррабуса, чтобы побродить по туманным Потусторонним лесам северного или южного континента. Как только путник поднимается на плоскогорье за гигантской стеной яйлы, он оказывается в другом мире, существующем, по-видимому, лишь для того, чтобы напоминать аррабинам об удаче, выпавшей на их долю. Трудно представить себе, что тысячи лет тому назад эти дикие просторы были уделами герцогов и принцев. Тайга скрывает последние следы роскоши их дворцов. Вист — небольшой мир, всего лишь восемь тысяч километров в диаметре. Горизонт относительно близок, даже до самого дальнего ориентира меньше часа спокойной ходьбы. Направляясь на юг через Потусторонний лес, странник в конце концов выходит к берегу Стонущего океана, где начинается совсем другая страна, со своими особенностями и красотами. Одного зрелища матово-молочных лучей Двона, отражающихся от холодных серых волн, достаточно, чтобы оправдать далекий путь.

Любопытствующий посетитель Виста, однако, редко покидает мегаполис Аррабуса, где в конце концов он начинает ощущать почти непреодолимый, удушающий гнет вездесущей толпы — своего рода психическую клаустрофобию. Человек чувствительный скоро осознает присутствие некой подспудной темной силы, заставляющей его испуганно озираться и поеживаться подобно первобытному гоминиду, вглядывающемуся в темный провал незнакомой пещеры с убежденным недоверием, внушенным опытом поколений: в глубине неизвестности неизменно таится безжалостное чудовище».


Коннатиг усмехнулся: его позабавила витиеватая пылкость отчета, представленного все тем же Бонамико человеком, по-видимому, чересчур эмоционального склада. И все же — как знать? Сам Коннатиг никогда не бывал на Висте. Возможно, для недобрых предчувствий Бонамико были серьезные основания. Коннатиг взглянул на примечание к отчету, тоже подписанное курсаром Бонамико:


«Зумер и Помбал, небольшие континенты другого полушария, гористы и наполовину покрыты ледниками. Они заслуживают упоминания лишь потому, что там разводят и дрессируют непокладистых шунков не менее раздражительные шункобои и зуры-наездники».


Время истекло: через несколько минут Коннатиг должен был встретиться с Шептунами. Уходя, он бросил последний взгляд на глобус и провел по нему ладонью — теперь невесомой, но массивной реплике Виста предстояло крутиться день за днем в опустевшем зале, пока ее не остановит трение воздуха.

Вернувшись наверх, Коннатиг сразу прошел в гардеробную, где занялся приготовлением той версии самого себя, какая, по его мнению, производила должное впечатление на аластридов любого происхождения. Сначала он нанес несколько мазков грима телесного тона чуть темнее оттенка кожи, чтобы подчеркнуть очертания скул и висков, после чего покрыл зрачки мягкой влажной пленкой, делавшей их темнее и значительно ярче. Наконец, искусственная накладка создала горбинку на носу, придававшую профилю дополнительную решительность. Коннатиг надел строгий черный мундир, оживленный лишь серебряными пуговицами на эполетах, и обтянутую черной тканью каску, почти закрывавшую коротко остриженные волосы.

Коннатиг нажал кнопку — у противоположной стены появилось голографическое изображение его самого: подтянутый мрачноватый человек неопределенного возраста, олицетворение непререкаемого авторитета власти. Правитель трех тысяч миров рассматривал трехмерное отражение деловито, не проявляя ни одобрения, ни разочарования — как плотник, надевший привычный фартук перед тем, как подойти к верстаку.

Из неизвестного источника послышался тихий голос Эсклавада:

— Шептуны ожидают в Черной гостиной.

— Благодарю вас, — Коннатиг прошел в соседнее помещение, точную копию Черной гостиной, где уже разговаривали голографические реплики Шептунов: трое мужчин и одна женщина в типичных для современного Аррабуса повседневных, довольно-таки легкомысленных нарядах «веселенькой» расцветки. Коннатиг внимательно изучал их изображения — такую разведку он производил практически в отношении каждой делегации, чтобы хотя бы частично нейтрализовать уловки и ухищрения ходатаев, надеявшихся повлиять на него в своих целях. Неловкость, напряжение, гнев, безразличное спокойствие, отчаяние, фаталистическое оцепенение — Коннатиг научился распознавать признаки всех этих состояний и оценивать общее настроение прибывших к нему депутатов.

По мнению Коннатига, в данном случае перед ним, несмотря на однообразие костюмов, была достаточно разношерстная группа. Каждый из Шептунов олицетворял психологический аспект, в чем-то несовместимый с другими тремя и свидетельствовавший о разобщенности или даже взаимной неприязни членов делегации.

«В случае Шептунов, выбираемых почти случайно из числа всех желающих представлять интересы населения, отсутствие психологической совместимости может ни о чем не свидетельствовать», — подумал Коннатиг.

Старейший депутат, седой субъект тщедушного сложения, с первого взгляда ничем не напоминал государственного деятеля. Долговязый и костлявый, он сидел, подергивая хитрым длинным носом, в некой напряженно-перекошенной позе, вытянув шею, откинув назад и чуть склонив набок голову, широко расставив вытянутые ноги, неуклюже опустив один локоть и выпятив другой. Он говорил капризно и беспокойно:

— Меня мутит от высоты. Здесь окон нет, но я не могу забыть, что до земли три километра. Нужно было потребовать, чтобы нас приняли на нижнем этаже.

— До воды, а не до земли, — проворчал другой Шептун, тяжеловесный мужчина с неприветливым лицом. Его темные волосы, висевшие влажными кудрявыми локонами, не были взбиты так, как это было принято среди аррабинов — этот не уступал диктату моды. Он производил впечатление самого решительного и волевого человека в группе.

Третий Шептун сказал:

— Коннатиг живет себе помаленьку и не боится за свою драгоценную шкуру — так что не беспокойся, сквозь пол не провалишься. Хотя за твою шкуру, конечно, никто гроша ломаного не даст.

— Ничего я не боюсь! — возмутился старикан. — Разве я не забрался на Пьедестал? Разве я не скакал куда-то сломя голову в гидродиске, разве я не летел сюда в звездолете?

— Да-да, все правильно, — успокоил его третий. — Твоя отвага общеизвестна. ...

Скачать полную версию книги