Про город Кыштым [Михаил Петрович Аношкин] (fb2) читать онлайн

Про город Кыштым

Города, как и люди, имеют свои биографии. И если нет на свете одинаковых людей, значит нет и похожих городов. Одни города родились на бойких перекрестках истории, и слава их сияла веками. Но минуло время, и бойкий перекресток переместился на другое место, и слава тех городов навсегда померкла. Иные строились не сразу, но капитально, и силу набирали постепенно. Ветер истории всегда дул им в паруса и дует по сей день.

Но, пожалуй, больше всего насчитывается городов — и великанов и невеликанов — тех, которые не знакомы с громкими взлетами и падениями. Эти города славу зарабатывают трудом и упорной борьбой. Это — города-труженики, города-рабочие. К категории таких городов относится и Кыштым — один из старейших на Южном Урале.

Но невозможно проследить биографию города с момента основания и до наших дней, если задаться целью восстановить каждый день его существования. Случаются десятилетия, похожие на один день — они не оставили сколько-нибудь заметного следа. Однако, история порой неожиданно выдвигает на первый план какой-то маловажный эпизод, заслоняя им факты, более значительные и интересные. Порой эти факты покрываются суровой тайной, и историки годами стремятся к тому, чтобы проложить к ним дорогу, отвоевать их у забвения.

Цель этой работы — не исследование. Это скорее всего попытка очерковыми и публицистическими средствами оживить биографию Кыштыма. Конечно, автор стремился сосредоточить внимание только на узловых событиях двухвековой интересной, а зачастую и трагической биографии этого города.

ТИХОЕ ЗИМОВЬЕ

Более двух веков минуло с тех пор, когда началась биография Кыштыма.

Какое это было время?

Не так давно закончилось бурное царствование Петра I. Преобразования, проведенные им, самым непосредственным образом коснулись Урала. По личному государеву повелению появился на Каменном поясе тульский промышленник Никита Демидов и прибрал к рукам все богатство края. Один за другим строятся заводы. Столицей демидовского царства стал Нижний Тагил. На заводах гнули спину крепостные, согнанные из центральных губерний России. На вспомогательные работы привлекались крестьяне, живущие поблизости, так называемые приписные крестьяне. Их семьи приписывались к тому или иному заводу на определенный срок. Объявлялись здесь и беглые — непомнящие родства. Их принимали охотно и закабаляли навечно.

К середине XVIII столетия на том месте, где текли речки Сугомак и Егоза, раскинулась тайга, богатая всякой дичью. Озера, разбросанные вокруг, кишели рыбой. Летом на лесных солнечных еланях стеной поднималась сочная трава. Зимой лютовали морозы, но ветров было мало. Морозы без ветров переносятся легче. Не случайно в этом благословенном уголке часто зимовали башкиры. Они и место это называли так — зимовье, а то еще точнее — тихое зимовье.

Слово «Кыштым» дословно перевести трудно. В данном случае башкирское слово в русском языке получило новую транскрипцию, но все же внутренний, а не буквальный смысл слова означает именно это — тихое зимовье.

Башкиры жили здесь испокон веков.-.Они вели кочевой образ жизни. В летнее время угоняли табуны в равнинную часть, на восток, где были отменные пастбища. Зимой укрывались в тайге. Большие табуны коней и отары овец принадлежали баям. Они присвоили и лучшие земли. Бедняки-батраки либо служили у баев — пасли их табуны, либо промышляли охотой и бортничеством.

Башкирин-бедняк был добродушен и уступчив. Он хорошо понимал русского, который прятался от лютых господ. И первыми поселенцами на речке Егозе оказались беглые крестьяне. Одни бежали от помещиков, другие чудом спаслись от изнуряющей демидовской каторги Тагильских и Невьянских заводов и рудников. Башкиры принимали их без ропота, делились с ними съестными припасами.

Кто был он, тот беглый крестьянин, который первым выкопал на берегу Егозы свое убежище — балагушу? Кто первый увидел эти места в их первозданной прелести? А ведь изумительно было кругом: тихие летние закаты над островерхой горой Сугомак, густые черемуховые и ольховые заросли по берегам речушек, уйма непуганой птицы и зверя. Как его звали — первого поселенца? Никто и никогда не ответит на этот вопрос. Надо полагать, что первый поселенец остался здесь жить и тогда, когда дотянулись сюда загребущие руки Демидова.

А случилось это так. Лавры Никиты Демидова не давали покоя и другим, желающим так же сказочно разбогатеть. Благо, царское правительство устанавливало всякие льготы для тех, кто затевал самостоятельное дело. Появился в Екатеринбурге тульский купец Яков Коробков. Ему захотелось попытать купецкого счастья. Соваться на север он не мог — там распростерлось царство Демидова. Подался на юг. Сам ездил приглядывать земли. Южнее Екатеринбурга верстах в 100—120 приглянулось ему место — и озер вдоволь, и руда имелась, и красота неописуемая. Принадлежала та земля башкирам Мякотинской волости, а по соседству с ними — земледельцу Клепину. Купил Коробков у башкир землю за бесценок, да небольшой куш у Клепина. И за два года (1746—1747) построил Каслинский чугунолитейный и чугуноделательный заводы.

По всей вероятности, Коробков не рассчитал своих сил и возможностей, не учел могущества своего соседа и ярого конкурента. Деятельность купец развернул бурную — свозил в Касли крепостных, принимал под свое крыло беглых и раскольников. А из Нижнего Тагила наблюдал за ним Никита Демидов, выжидал.

Только Коробков развернулся, дал заводу полную силу, вот тут Демидов и сказал себе — пора! Повез Коробков продавать железо — и Демидов там со своим железом, гонит за бесценок. У тагильского заводчика мошна тугая, а Коробков тянется изо всех сил. Видит, плохо приходится. Сдался, продал каслинский завод Демидову.

Новый хозяин через своих доглядчиков досконально изучил здешние места и понял, что не зря прогнал алчного купца. Места оказались богатые. Можно расширить каслинский завод и построить новый. Для нового завода облюбовал место в 30 километрах на юго-запад. Место отменное по всем статьям. Речушки можно запереть плотиной, и энергия будет даровая, и пруд образуется большой, вокруг которого можно селить крепостных. Рядом залежи железной руды. Много дичи, рыбы, ягод, грибов — тоже немаловажное дело. Меньше придется заботиться о пропитании.

Начинаются торги с башкирами о земле. Они заканчиваются сделкой. Покупается земля площадью 20×50 верст, по другим источникам 29×49 версты. В этом разнобое нет ничего удивительного. Земля не мерялась. Продавали на глазок.

«Начав с первого пункта подле озера Кашптол, идти логом текущего ключика Кузькина, смежного по прикосновенности с землей Метлино, по меже последнего до реки Бижеляка и по ней до озера Улагач, — значится в купчей и заканчивается: — …далее до деревни Амеевой и от нее берегом по генеральной линии, разделяющей Пермское и Уфимское наместничество, прямо в большое болото, лежащее между озерами Волком и Аргазями, а отсюда по межам владений соседних башкирских волостей (таких-то), а оттуда примкнуть к исходному пункту».

При такой постановке дела нетрудно было оттянуть любой земельный клин в свою пользу, потому что кто там мерил количество верст между «большим болотом» и «генеральной межой»?! И все это за бесценок, почти даром — за 72 рубля ассигнациями.

При сделке было оговорено следующее:

«В означенной окружности на вечное и неоспоримое продовольствие со скотом в уральских частях, по отводу приказчиков, а не самостоятельно самим, и отнюдь не на пахотных и сенокосных местах, кошевать каждолетно, в надлежащее время стоять им, башкирцам, невозбранно, пользуясь рыбной ловлей, хмелевым щипаньем, гонкою зверей, владением бортевых прежний дерев и рубкою леса на строение юрт и дрова».

Каждый мало-мальски грамотный человек, вдумаясь в эту оговорку, поймет, что она, по существу, лишала башкир всего. Отныне они имели право ловить рыбу, рубить лес, щипать хмель и т. д. только с разрешения приказчиков, а «не самостоятельно самим». На купленных землях развернулись работы по строительству заводов сначала Верхнего, а потом Нижнего Кыштыма.

Это было в 1757 году. Россия переживала великие трудности. Не утихали царские междоусобицы. На престоле оказалась дочь Петра Великого Елизавета. Прусский король Фридрих II двинулся на Россию войной, которую назвали Семилетней. Русские войска разгромили пруссаков. От полного разгрома Фридриха спасла смерть Елизаветы.

И вот первые годы существования Кыштыма приходятся как раз на период Семилетней войны. Металлургия Урала достигла значительного развития. Выплавка чугуна здесь составляла 65 процентов всего чугуна, производимого в России. Часть этого металла стали поставлять и кыштымские заводы.

ПРИПИСНЫЕ ВОЛНУЮТСЯ

Никаких литографий или рисунков Кыштыма тех первых лет история не сохранила. Даже описания, дошедшие до нас, например, «Дневниковые записки» Лепехина, много путешествовавшего по Уралу, сухи и перечислительны и касаются, главным образом, описания оборудования заводов.

Мы можем лишь представить, как они выглядели, заводы тех времен. Верхний завод являлся главным. В нем одновременно плавили чугун и делали железо. На Нижнем чугун не плавили. На Верхнем заводе стояли две приземистые, похожие на самовар, домны и несколько фабрик (цехов), сложенных из кирпича и покрытых чугунными досками. Три молотовые фабрики имели 12 молотов, девять из них действовали, а три были запасными. В 18 горнах постоянно бушевал огонь. Молоты приводились в действие водой. В фабриках и у домен всегда стояла адская жара. Люди работали голые по пояс. Солнечный свет в помещения почти не проникал. От дыма и копоти в них царил полумрак, расцвечиваемый красноватыми отблесками пылающих горнов.

Работа была изнурительной, жаркой, многочасовой. Делали ее крестьяне, привезенные из России. На новом месте они селились землячествами. Крестьяне из Нижнегородской губернии образовали свою улицу — Нижнегородскую, из Симбирской — Симбирку и т. д. Избы рубили крепкие, но слепые, курные. Чистые избы появились позднее.

Лепехин свидетельствует:

«В обоих заводах мастеровых и работных людей считается 748 душ, из коих 707 собственных и 41 отданных от ревизии на заводскую работу из числа непомнящих родства и незаконнорожденных».

Заводу требовались руда и топливо. Нужна была дополнительная рабочая сила. Еще в начале века был издан указ, по которому разрешалось приписывать крестьян к фабрикам и заводам. Никита Демидов и обратился к царице с челобитной, просил приписать к своим новым заводам крестьян, проживающих возле Камышлова, Ирбита и Шадринска. Высочайшее разрешение было дано. К кыштымским и каслинскому заводам было приписано в общей сложности 7667 душ. Приписные обязаны были вести вспомогательные работы, которые распределялись посезонно: весной рубили дрова и заготовляли бревна, летом делали то же самое и плюс к этому заготавливали кучи для жжения угля, осенью жгли его и перевозили разные заводские грузы, зимой вывозили из леса заготовленные бревна, уголь, дрова, доставляли камень, кирпич, руду. То, что на зимнее время приходилось больше работ по перевозкам, объяснялось просто. Зимние дороги всегда лучше и прямее, ибо прокладывались они напрямик через озера и болота. Зимняя дорога в просторечье называлась «зимником».

Можно представить себе положение приписных крестьян. Жили они от Кыштыма в 150—200 верстах. На завод приезжали на конях. По закону крестьянам вменялось быть на заводе треть года, а их держали вдвое, втрое больше. По закону приписывались они на три-четыре года, а владелец завода не считался ни с какими сроками. Он самолично творил суди расправу, был царьком. Крестьяне же не хотели мириться с таким положением. Поэтому начальная история кыштымских заводов связана с крупными волнениями приписных крестьян.

Самыми ближайшими притеснителями были приказчики, среди них попадались очень жестокие. Крестьяне поначалу считали, что они — виновники всех бед, а Демидов про то не знает. Крестьяне послали к нему ходоков, но заводчик прогнал их. Тогда ходоки появились в Камышловской управе и Екатеринбургской канцелярии. Их схватили и отправили в Кыштым. Там наказали палками, обрили головы и заковали в кандалы. Крестьяне Юрмыцкой слободы, что под Камышловым, которые посылали ходоков, в ответ на это вооружились палками и наотрез отказались идти на заводские работы. В Юрмыцкое послали команду солдат, и крестьяне были пороты кнутом.

Волнения не утихали. Особенно сильно волновались крестьяне Маслянского острога, что возле Шадринска. Дело доходило до вооруженных столкновений. В декабре 1760 года под Маслянским острогом завязалась битва между царскими войсками и крестьянами. Тогда 300 крестьян было схвачено и отправлено в Шадринскую тюрьму. Дело рассматривалось в сенате, но требование крестьян не удовлетворили. А просили они одного — отписаться от заводов.

Кыштым, между тем, разрастался. Рядом с заводом сооружался господский дом — двухэтажный с мезонином. По углам воздвигли островерхие башни. Впоследствии господский дом сгорит и на его месте будет построен красивый дворец с колоннами. Таким он дошел и до нас.

Недалеко от дома, на острове, строили церковь.

Первоначальные годы истории города не оставили ни одной фамилии из числа работных и приписных. Лишь мелькнула стороной фамилия Слудников и то по случаю волнений в Шадринском уезде. Беглый казак Слудников объявил себя за царского курьера, и к нему потянулись крестьяне, приписанные к кыштымским заводам. Маслянцы выдвинули от себя понятых и послали их со Слудниковым в Петербург. Но по дороге Слудникова схватили по доносу.

Кыштымские заводы крепли. Руда давала 30—40% металла — это очень высокое содержание. За год домны выплавляли до 190 тысяч пудов чугуна. Девять молотов выковывали до 120 тысяч пудов железа.

В 1769 году Никита Демидов поделил заводы между сыновьями. Кыштымские достались Евдокиму, но тот не захотел их иметь. Тогда с согласия отца владельцем заводов стал Никита — третий в демидовской династии.

ПУГАЧЕВЦЫ

Накануне крестьянской войны под предводительством Пугачева в Кыштыме создалась сложная обстановка. Не утихала борьба приписных крестьян, что, конечно, влияло на настроение работных людей. Они сами жили в кабальных условиях, приказчики и надсмотрщики помыкали ими как хотели. Осложнялись отношения с башкирами, которые давно уже убедились, что русские заводчики и свои баи их жестоко обманули. Сохранилось любопытное предание. Будто башкиры выговорили у Демидова подарок — обутки. Тот распорядился обутки выдать — это ему почти ничего не стоило. Когда оформили купчую на землю, отданную за бесценок, Демидов спросил:

— Ну, как?

— Ладно, барин, обул ты нас.

Обутки скоро износились, жизнь на проданной земле стала невыносимой. Только тогда башкиры поняли, как сильно «обул» их заводчик. Пойдешь рыбу ловить или хмель щипать — спрашивай приказчика, а тот еще куражится: хочу — разрешу, хочу — не разрешу. Выгнал скот пасти — доглядчики тут как тут: сенокосные угодья принадлежат заводу. Обозлились башкиры, люто они ненавидели приказчиков. А мулла еще шепчет — не одни приказчики виноваты, все русские виноваты, все они неверные.

Осенью 1773 года Пугачев двинулся походом на Оренбург и осадил его. К нему примыкали, на этом этапе, главным образом, казаки, башкиры, татары. Башкиры, как и другие национальности, живущие на Урале, испытывали двойной гнет. Их притесняли свои национальные феодалы, не было им житья и от царских властей.

Слухи о выступлении Пугачева докатились и до Кыштыма. Первыми заволновались башкиры. Их конные группы появились в районе заводов. Верхний Кыштымский завод был обнесен тогда деревянной стеной.

В ту осень похолодало рано. Уже в октябре забелел снег. Потом он растаял и снова выпал. И Сугомак с Егозой покрылись снегом, только свинцово серел заводской пруд. Но и его скоро схватит морозом.

Яньку Селезнева опять заставили нести караул на стене. Бревна, из которых сделана стена, здоровущие, заплот высокий. На верху полати. Заберешься на них по лестнице, сколоченной из высушенных на солнце ошкуренных березок-соковин, и станет тебе сразу видно, что делается вокруг. Нижний завод не виден, его закрывает тайга. Днем караулить еще куда ни шло, а вот ночью — не приведи господи. Нынче вот пришлось заступить ночью.

Янька любит озорничать, такой уж у него характер. Летось обрядился в медвежью шкуру, а когда стемнело, пошел бродить по улице и насмерть напугал конторщика, этого вредного ярыжку. Рассвирепел тогда конторщик, кнутом выпороть обещал. Невзлюбил с тех пор Яньку. Ярыжку не разольешь водой с приказчиком, сатана да черт. Приказчик друг-приятель надзирателю. Все они на цыпочках ходят перед управителем Селезневым, Янькиным однофамильцем. Тот Селезнев лютый кат, лупит мужиков за каждую провинность кнутом. Девок заводских портит. Этого ката темной бы ночью в прорубь вниз головой.

Небо вызвездило, горошинами мигают звезды с высоты. К холоду. На западе стынут в темноте горы. К стене близко подступает лес. Ветерок барахтается в ветвях, шумят жалобно сосны, на душе муторно. За лесом — Нижний завод. Там стены нет. А ничего, живут люди. Но на Нижнем не живет начальство, оно все здесь — на Верхнем.

Зябко Яньке. Хоть бахилы на ногах теплые, сено в них вместо стельки наложил, портянку покрепче намотал, зато кафтан плохо греет. За поясом, который кафтан перепоясывает, топор засунут. Мало ли что может случиться, а с топором веселее. Заячья шапка на самые глаза натянута. Поплясывает тихонько Янька, полати скрипят, еще оборваться могут. В других местах тоже караульные стоят. Что караулят и от кого? Будто башкиры баловать стали. Будто где-то на юге самозванец объявился, царь Петр III. Кто говорит, что он самозванец, а кто — истинный государь. Волю дает бедным людям, а таким, как управляющий Селезнев, секир башка делает. Шепотом об этом бают мастеровые, по сторонам оглядываются, чтоб кто ненароком не подслушал и не донес.

Башкиры, сказывают, того царя сильно ждут, хотят обратно вернуть свои земли. А ведь башкиры тоже разные бывают. Приезжал один в гости к Селезневу-управляющему. Лицо круглое, заплыло от жира, глазки еле видны в щелочки. Бороденка клинышком, холеная. С коня кое-как слез, два башкира-слуги поддерживают. У этого лошадей тьма-тьмущая, да баранов столько, сколько в бороде волос.

У Яньки есть знакомый башкирец по имени Имагул. Гол как сокол, такой же сирота, как Янька. Чекмень на нем латан-перелатан, на ногах обутки из рысьей кожи, сам шил. Зимой и летом в одном малахае ходит. У него собственного коня даже нету, у бая служит. Если Имагул будет шалить, то Яньке опасаться нечего. Сам, пожалуй, вместе с ним пойдет озоровать, чтоб Селезнева, однофамильца, пощупать, а с ним заодно конторщика и приказчика.

Правду люди бают — неспокойно стали вести себя башкирцы. Ватагами собираются. Имагула что-то давно не видно, а то бы спросить можно было.

Конторщик жирный шепчет:

— Башкирцы, они кто? Басурмане, креста на них нет. Отца-мать могут продать. Намедни ко мне вваливается знакомый, без спроса берет, мое-то и берет. До перины добрался. Я ему толкую: «Пошто разбойничаешь? Ты мой хлеб-соль ашал? Ашал. А разбойничаешь». А он мне, басурман-то: «Я твой хлеб-соль ашал, я это помнил. Завтра придем и разом голова кончаем».

Яньке так и хотелось пройтись кулаком по упитанной роже конторщика, но потом запорют насмерть. Янька ему только зло возразил: «Все врешь, гусиное перо! Не трогал тебя башкирец!»

— А ты нишкни, беглый! Не твоего ума дело!

«Надо бы тебя пощупать, ну погоди», — подумал Янька и не стал пререкаться с ярыжкой. Опасно. На конюшню может отправить, а там кнутов попробуешь!

Стоит Янька на карауле, ежится от холода, бьет себя по бокам, чтоб согреться. И вдруг слышит конский топот. Может, ослышался? Нет, двое никак скачут. Кто бы это мог в полночную пору по лесу скакать? Хотел крикнуть во весь голос: — Эй! Кто там?

Побоялся. Двое на конях возле стены, недалеко. Разговаривают. Башкирцы. Янька понимает их язык. Прислушался и обрадовался. Один голос принадлежал Имагулу. Чего это он по ночам? Да еще на коне, на чьем же?

— Здорово, Имагул! — сказал Янька. — Пошто по ночам разъезжаешь?

— Салям, Янька! Айда к нам, говорить мало-мало надо.

У караульного на полатях всегда есть веревка, мало ли для чего понадобиться может. Привязал конец покрепче и спустился по веревке вниз. Поздоровался с башкирцами, хлопнул Имагула по плечу:

— Где ты пропадаешь, друг?

И только теперь приметил, что у Имагула на поясе кривая сабля, а за спиной лук.

— Живем-гуляем, — улыбнулся Имагул. — Айда с нами!

— Не, — покачал головой Янька. — У вас кони, сабли, а я не умею. Где ж ты, друг Имагул, коня достал?

— Бай взаймы дал, — усмехнулся башкирец.

— Оно и видно!

— Скоро сюда царь приедет, жди, Янька.

— Коли придет, примем. Царя посмотрим. В жизнь не видел царей.

— Солдат нет?

— Откуда им взяться, Имагул?

— Ладно, прощай. Ехать надо.

— Прощай, Имагул.

Башкирцы ловко вскочили на коней и исчезли в лесном мраке. Янька забрался на свое место, положил веревку на место.

Прошло совсем немного времени, как была у Яньки встреча с Имагулом, а жизнь на заводе круто изменилась. В новый 1774 год остановились кыштымские заводы, заволновались работные люди. К ним проникли гонцы от пугачевского полковника Белобородова. Из уст в уста передавался царский манифест. Янька слушал и от радости руки потирал. Манифест обещал вольность и свободу, награждал крестьян «владением землями, лесными, сенокосными угодиями и рыбными ловлями», освобождал от «прежде гонимых от злодеев дворян и градских мздоимцев — судей крестьянам и всему народу налагаемых податей и отягощениев».

Позднее пришли пугачевцы. Оба завода сдались без сопротивления. Управитель Селезнев хотел было улизнуть, но его схватили и повесили.

Работные люди примкнули к пугачевцам, пошел с ними и Янька. Под Челябинском он встретился с Имагулом, но потом их пути разошлись. Сказывали знакомые башкирцы, будто подался Имагул к батыру Салавату Юлаеву.

Есть в статье историка Зырянова «Пугачевский бунт в Шадринском уезде» свидетельство. Перебежчик от пугачевцев Прокопий Чебыкин показал, что под Челябинском к ним примкнул отряд в 400 человек из кыштымских крестьян с двумя пушками. А под деревней Шершни присоединилось еще несколько отрядов, состоявших из работных людей Кыштыма, Каслей и Уфалея.

ЗАВОДЧИК

Время неумолимо двигалось вперед. Отгремела крестьянская война. Оба кыштымских завода пострадали от нее сильно. На Верхнем были сожжены все деревянные устройства, господский дом, 19 изб жителей. Выжжен был и Нижний завод, а вместе с ним 17 изб жителей. Есть основания предполагать, что сожженные избы принадлежали приказчикам и их холуям.

Время залечивает все раны. Кыштым отстроился заново. Оба завода стали работать на полном ходу.

Интересно познакомиться с образчиком эпистолярного наследства заводчика Никиты Демидова. Его письмо было опубликовано в «Пермском сборнике» в 1859 году.

17 января 1788 года Демидов писал из Санкт-Петербурга на завод:

«Караванному: Тихону Блинову, Герасиму Тимофееву, Михаилу Блинову, заводским приказчикам. Никифору Блинову, Ивану Блинову, Ивану Серебрякову, Якиму Аврамову, Прохору Блинову (сколько их много было Блиновых! — М. А.), конторщику Алферову и служителю Щеголеву.

Два письма от вас от 7 и 12 декабря за № 228 и 229 с приложениями получил, а што на заводах и прочих местах благополучно, за то благодарение Всевышнему — и на то подтверждаю: доменные суточные выходы и передел из криц в железе с большим недоделом по репортам на Кыштыме и Каслях — пакостные, паршивые и совсем бесстыдные (ишь как его понесло, когда прибыль убавилась, матершинник, видать, был и малограмотный к тому же — М. А.), а паче на Кыштыме недодел из криц в железе и лишнее сожжение из криц угля, против и Каслинского несравненно даже с большим беззаконием, на Кыштыме сожжено более; так же и выход к суточному чугуну из Кыштыма, наипаче из одной верхней домны, неслыханной и препакостно малой. Проснись отчаянной, двухглавой архибестия, торгаш и промышленник озерной и явной клятвопреступник и ослушник, смелоотчаянной кыштымской Блинов! Ребра я тебе, ей же ей, божусь, не оставлю, за такие паршивые малые выходы, за торги и промыслы с озерами и за явную такую ослушность и клятвопреступство (вот разошелся! — М. А.), и хотя бы у тебя десять голов на плечах было, у смелоотчаянного сквернавца Блиненка, то истинно, за все такие вышеописанные дурности и ослушности, все головы твои поломаю, и, как рака, раздавлю и вечно в навоз, как каналью, ввергну».

В этом письме весь Демидов. Лучшего портрета его никто бы не сумел написать, чем написал он сам. Во-первых, от каждой строчки веет несусветной глупостью и тупостью. Вместе с тем, это ничтожество имело неограниченную власть. По всей вероятности, и караванный Тихон Блинов и его однофамильцы тоже охулку на руку не клали, отчаянно воровали, были подстать своему хозяину. А работные люди и крестьяне день и ночь гнули спину.

* * *

Кыштым прожил первые свои полстолетия. Окреп, расстроился. В 1809 году кыштымские и каслинский заводы у Демидова купил вольский купец Лев Расторгуев. От смены хозяев работным людям легче не стало. Они по-прежнему трудились в кабальных условиях у домен и молотов. Оставаясь нищими, обогащали хозяев.

Расторгуев дело повел с размахом. Купил Нязепетровский чугунолитейный и железоделательный заводы, села Рождественское (Тютняры) и Воскресенское, деревни Селезни и Мылари, Азям-Уфимский завод, на месте которого построил новый завод, назвав его Шемахинским. Приписных крестьян к этому времени не стало. Забегая вперед, можно сказать, что позднее Расторгуев построил Сак-Элгинский медеплавильный и Теченский листопрокатный заводы. Сак-Элгинский завод действовал недолго, лет шесть, и был закрыт «по убожеству руд», а фактически из-за несовершенства и дороговизны производства.

Образовался Кыштымско-Каслинский горный округ, чаще его называли просто Кыштымским горным округом.

КЛИМ КОСОЛАПОВ

Косолапов стоял у окна. Днем солнце стало заметно пригревать. С крыш повисли сосульки. В замерзших окнах появились отталины. Через такую отталину Клим Фомич видит кусочек палисадника, сделанного из сосновых жердочек-тычинок. На одной жердочке примостился воробей и чего-то хорохорится.

Клим одет в овчинную нагольную шубу, в пимы, в шапку. Собрался в дальнюю дорогу. Обуревали всякие нехорошие мысли.

Вчера вечером состоялся мирской совет, на котором решено, что Косолапов должен ехать в Каслинский завод, куда прибыл из Екатеринбурга берг-инспектор Андрей Булгаков. Не опасался Клим берг-инспектора, на раздумье наводило другое обстоятельство: вместе с ним в Касли прибыла команда солдат. Ясно, зачем их туда пригнали.

Дело заварилось нешуточное. Вот уже несколько месяцев, почитай с конца 1822 года, а сейчас февраль 1823 года, главной властью в Кыштыме была мирская контора, верховодил в которой он, Клим Косолапов, а помогали ему Терентий Устинов и Прокопий Щукин.

Клим Фомич хорошо помнил с чего началось. Три года подряд в Кыштымском округе был недород. Весна и лето 1819 года стояли сухие, вокруг заводов горели леса, а вместе с ними заготовленные дрова и кучи леса, уложенные для томления на уголь. В довершение ко всему осень грянула дождливая, и случилась сплошная бездорожица.

Не принесли утешения весна и лето будущего года. Опять был большой недород, который повторился на третий год. В обычные годы хлебом народ снабжала заводская контора, у нее были свои провиантские оклады. Можно было прикупить хлеба и на базаре. У каждого, к тому же, был хоть маломальский, но огородишко. И люди как-то сводили концы с концами. Три года недорода совсем опустошили конторские склады. То, что оставалось, хозяева сбывали за бешеные деньги. Кыштымцы бедствовали. Расторгуев дела вел из рук вон плохо. Выход чугуна и железа резко снизился, доставка его на пристань задерживалась. Мастеровым и работным людям не выдавали ни денег, ни хлеба. Началось брожение.

В феврале 1822 года решили послать своих уполномоченных в Екатеринбург, искать справедливости. Но делегатов схватили и отправили работать на дальние заводы.

Тогда летом избрали мирскую избу, сделали это по предложению хорошо знакомых Косолапову Андрея и Алексея Дайбовых и Василия Куренкова. И вдруг Дайбовых арестовали, вот тогда-то кыштымские работные люди задумали второй поход в Екатеринбург, тоже пытаясь найти справедливость. Но и этот поход провалился. У царских жандармов справедливости искать было нельзя.

Здесь и пришла пора Клима Косолапова. Волнения охватили все расторгуевские заводы, всколыхнулось около 10 тысяч мастеровых.

Собрались у господского дома и шумели. Волновал один вопрос: как теперь жить? Управляющий Яков Расторгуев, родственник самого купца, махал руками, горячился — призывал к терпению. Приказчик Федор Алферов дудел в его же дуду, увещивал работных людей не шуметь, вернуться на работу. Мол, потерпите еще одну малость, зато потом вам оплатится сторицей. Вот и решали: остановить завод и тем самым, понудить хозяев найти и выдать продовольствие и жалованье, или же поверить уговорам и запастись терпением.

Когда Алферов кончил уговаривать, наступила тишина. Терентий Устинов повернулся к Косолапову и спросил: «Как ты кумекаешь, Фомич?»

Терентий спросил вроде негромко, а услышали почти все. На Косолапове скрестились сотни взглядов. Яков Расторгуев был слюнтяем, Косолапов никогда не принимал его всерьез. Управляющий смотрел на Клима с надеждой, вроде бы даже плаксиво: мол, не подведи, голуба, ну, скажи, что сказал и я. Алферов тот хитрый, властный, Расторгуева в кулаке держит. Он смотрел, прищурившись, уверенно и полупрезрительно. Свои работные ждали с надеждой и верой — что скажет Клим, то и будет.

Нет, Косолапов никогда и ни перед кем не заискивал. Работать умел, как никто другой, у молота мог стоять сутками. Все знали косолаповскую хватку. Перед приказчиком держался гордо, с достоинством, говорил ему в глаза то, что думал. За такую прямоту и смелость работные люди уважали его, спрашивали совета, просили заступничества. Чего греха таить, силушкой природа Клима не обошла. Железную кочергу мог узлом завязать.

— Так как же ты кумекаешь, Фомич? — повторил свой вопрос Терентий Устинов.

— Шабаш! — сказал тогда Косолапов. — Остановим заводы, но…

Кругом загалдели. Клим повысил голос:

— Но, други, порядок должен быть! Вот мое слово.

И решили: соблюдением порядка и управлением всякими делами будет ведать мирская контора, а при ней — мирской совет. Теперь по всем делам люди шли в контору. Никогда не думал Клим Косолапов, что так трудно и хлопотно быть вожаком. Он и не рассчитывал им быть, а вот, поди-ка, волной вынесло. Плохо с хлебом — надо кумекать, как помочь горю. Остатки в заводских складах учесть и выдавать понемногу, чтоб с голоду не умерли. Федор Алферов народ смущает, запугивает, всяких шептунов рассылает — надобно пресечь. Седельничиха за правдой пришла, а чем он мог ей помочь? Савелия ее несколько лет назад на каторгу сослали. Против приказчика поднялся, за то, что тот хотел дочек на заводские работы послать. На заводе же девок портили и выгоняли. Савелий и не хотел своих отпускать, а его на каторгу упрятали. Бают, будто бежал он с каторги, да где-то возле Кыштыма в лесах хоронится.

А дела в Кыштыме начинались не шуточные. Яков Расторгуев подался в Екатеринбург, и там стало известно о волнениях на кыштымских заводах. Косолапов не знал, что указом Александра I был учрежден особый комитет, которому поручалось разработать и принять меры в связи с неурожаем в Питерской, Могилевской и Псковской губерниях. Этому же комитету было предложено произвести расследование о волнениях крестьян на кыштымских заводах Расторгуева. Прикатил сюда уездный исправник Шудров, дабы пресечь беспорядки. Помнит Косолапов — увещевания исправника народ слушал в гробовой тишине. Вышли на заводскую площадь кто с чем: кто с ломом, кто с кувалдой, кто с железной полосой. Ко всякому приготовились. Шея у Шудрова бычья, сам побагровел от волнения. Попади такому под горячую руку — до смерти забьет и глазом не моргнет. Адскими муками стращает бунтовщиков-кыштымцев.

Снова работные ждали, что скажет он, Клим Косолапов. А Косолапов наблюдал за исправником исподлобья и думал — отпусти этого борова, солдат приведет, до смерти будет пороть правого и виновного. Посадить его в избу, подержать на голодном пайке, авось поумнеет и спесь лишнюю сбросит с себя.

Разозлились работные люди. Похватали стражу и самого исправника. Наверно бы, насмерть прикончили, если бы не вмешался Клим Косолапов.

Посадили Шудрова в избу, где по случаю зимы куры да телята содержались. Ногами топал исправник, кулаками потрясал, казнь египетскую на головы кыштымцев призывал… Но пожил малость с телятами, присмирел, обмяк. Посидел на голодном пайке, жирок с него лишний согнало. На пользу.

Заседателю земского суда Кашину были причинены побои, от коих он заболел. Так ему и надо.

Восстание кыштымских работных людей в 1822 г. под руководством Клима Косолапова. Репродукция с картины Орешкова.

А сегодня решили выпустить исправника подобру-поздорову, и то чуть не три месяца просидел. Что же еще с ним делать? Правда, Терентий Устинов, горячая голова, предлагал вздернуть исправника на осине. Нет, этого делать было нельзя. Солдаты вон в Каслях объявились, вооружены, при пушках. А у кыштымцев одна защита — кувалда и ломы, есть старая, еще времен Пугачева пушчонка, да и та не стреляет, наладить ее что-то не торопились. Ждал этого часа Клим, с содроганием ждал. Рано или поздно из Екатеринбурга должны были послать солдат, поскольку сами кыштымцы с повинной не идут. У Косолапова в распоряжении восемь тысяч человек. Клим Фомич не знал, что готовится документ, который пройдет через века и косвенно определит его место во всех этих событиях. Вот выдержка из этого документа:

«…Статскому советнику Федоровскому и подполковнику горной инвалидной команды князю Уракову причинены жестокие оскорбления, что чиновники были задержаны в Кыштыме трое суток под строгим караулом, освобождены, наконец, по приказу Косолапова с объявлением, что могут ехать куда хотят, что секретарь Екатеринбургского земского суда Грехов, губернский секретарь Грехов же и бывший у них на квартире подпоручик Кузнецов взяты в дом Косолапова и содержатся под строгим караулом».

Бурный был мирской совет. Терентий Устинов требовал драки. Вооружиться, кто чем, и встретить солдат, пусть попробуют сунуться. В душе Клим Фомич был за то же, но чем вооружаться? Побьют солдаты кыштымцев, много крови пролиться может. Прокопий Щукин — человек рассудительный, степенный. Не зря писарем избрали — грамотенку знал. Советовал исправника выпустить, дабы не отягощать своей вины, а Климу Фомичу ехать в Касли для переговоров с берг-инспектором Андреем Булгаковым. Нужно рассказать ему о положении работных людей. Он должен их понять и помочь и выпустить арестованных.

Предложение Прокопия вызвало бурные споры. Кричали, ругались, за грудки хватали друг друга. Но сколько ни спорили, все-таки лучшего выхода не нашли, чем тот, который предлагал Прокопий. И, наконец, решили — надо ехать на переговоры. И выпустили арестованных.

Смутно было на душе у Клима. Чего ждать от хозяев? Но он готов был принять любые муки, лишь бы помочь народу. Скрипнула дверь. Вошел Терентий Устинов, встал рядом. Увидел на палисаднике воробья, вздохнул:

— Ни заботушки у него, ни горюшка. Вольная птаха.

— Не завидуй, Терентий.

— Неужто я завидую? Это так, к слову. Не ездил бы ты, Фомич. Чует мое ретивое — не к добру.

— Как решил мир, так и будет.

— Тогда посидим на дорожку. Тройка подана.

Они сели на лавку. Разные они были люди: один красивый, с окладистой бородой, с могучими плечами, а второй щупленький, но с прямым смелым взглядом. Побратимы по огневой работе, товарищи по единой борьбе.

Через несколько минут Косолапов поудобнее уселся в кошевку, завернул ноги в тулуп, чтоб не мерзли, и натянул вожжи.

— С богом! — крикнул ему вслед Терентий. Летел снег из-под копыт. Ехал через Нижний завод, по Травакулю и Иртяшу. Не доезжая километров пять до Каслей, наткнулся на заставу. Косолапов натянул вожжи, мелькнула мысль: развернуться с ходу и — айда обратно. Но эта мысль еще не успела завладеть им, когда маленький юркий солдатик схватил коренника под уздцы. Ловко это у него получилось, сразу видать, что крестьянский сын. К кошевке подбежал унтер-офицер:

— Кто таков?

— Из кыштымского завода.

— Куда едешь?

— В Касли к обер-инспектору Булгакову.

— Вылазь!

Косолапов вылез и не успел глазом моргнуть, как был скручен. В Каслях его заковали в кандалы и поспешно отправили в Екатеринбург. В Кыштым направились солдаты. На заводской площади установили пушки. 96 наиболее активных участников восстания сослали на богославские заводы.

Судьба Косолапова сложилась трагически. За возмущение работных людей его отдали под суд и содержали под стражей на монетном дворе. Но Клим сумел бежать и укрылся в лесах возле Кыштыма. Здесь он и встретился с беглым каторжником Савелием Седельниковым.

А между тем в Кыштыме произошли изменения. Лев Расторгуев умер. Управляющим кыштымскими заводами сделался Григорий Зотов, женатый на младшей дочери заводчика. С первых же дней Зотов проявил зверский нрав. Он избивал людей до смерти и кидал их трупы в заводской пруд. О его зверствах ходили легенды, его прозвали кыштымским зверем. Косолапову рассказывали об этих зверствах. В сентябре 1824 года в Екатеринбург приезжал Александр I. До Зотова дошли слухи, что беглый кузнец, возмутитель кыштымских людей Климка Косолапов собирается подать челобитную императору и в той челобитной поведать о зверствах, чинимых им, Григорием Зотовым. Это сильно обеспокоило управляющего, и он решил убрать с дороги кузнеца. Зотов позвал заводского человека по фамилии Блиновсков и предложил ему 1500 рублей за то, чтобы тот убил Косолапова. Блиновсков был связан с Савелием Седельниковым, наобещал ему всякого, чтоб тот выдал, где скрывается Косолапов. И Савелий согласился. В облаву на Клима отправилось 50 солдат, застали его врасплох. Как только Косолапов вышел из балагана, в него выстрелили сразу двое — солдат и Блиновсков. Исправник составил акт, будто Косолапов был арестован, а при попытке к бегству был ранен в ногу. Когда его везли из села в Кыштым, телега якобы перевернулась и насмерть зашибла арестанта. А через несколько дней Блиновсков по поручению Зотова убрал и Савелия Седельникова. Задушил его. Исправник и на этот раз составил акт, будто узнать причину смерти Седельникова невозможно, так как труп сильно разложился. Но исправник упустил одну деталь — убийство было совершено в конце октября, когда стояли холода.

Это были только отдельные звенья в цепи зверств Григория Зотова. Они были настолько чудовищны, что даже в Петербурге не могли пройти мимо их.

Впоследствии граф Строганов, расследовавший это дело, писал:

«Зотов по всему хребту Урала столь же известен бесчеловечием в обращении его с заводскими людьми, сколь же в России доведением до совершенства выковки железа. Вступив в 1823 году в управление заводами покойного купца Расторгуева, обратил он исключительное внимание свое на разработку золотодержащих песков и в скорое время довел добычу сего металла до 50 пудов в год».

Это золото добывалось в Соймановской долине. Каторжный труд, бесчеловечное обращение, убийства дают нам полное право сказать, что каждый пуд золота обильно был полит кровью и потом бесправных кыштымских людей.

Дело Зотова затянулось на годы. В Кыштыме производилась одна ревизия за другой. А в 1830 году, когда это дело разбиралось в высших судебных инстанциях, загадочно загорелась главная заводская контора. В огне погибла масса ценных документов, нужных следствию. Зотова сослали в Кексгольм, где он и умер.

ПЕРЕД РЕФОРМОЙ

Последующие десятилетия не оставили в биографии Кыштыма сколько-нибудь значительного следа. Жизнь работных людей была по-прежнему трудной и безысходной. Никаких социальных потрясений не отмечалось. Лишь отдельные явления частного порядка зарегистрированы в летописи. Не могла же, в самом деле, жизнь замереть совсем. Менялись управляющие. Расширялся поселок.

Управляющий Тит Зотов решил построить новую церковь. Был он раскольником, но понимал купчишка, что выгоднее ему сделаться единоверцем. В честь этого и соорудил храм. В наше время эта церковь переоборудована в клуб им. Кирова.

Через год новую церковь замыслили строить хозяева завода — на Каслинской дороге. Только денег пожалели. Решили проехаться за счет работных людей. Поначалу вычитали с каждого рубля полкопейки, а потом и по копейке. Десять лет строилась церковь. Называлась она новой, а впоследствии стала собором. Новую церковь видно почти из каждой точки города.

Несколько раньше, в 1840 году, за мостом была построена заводская больница, затем ее обнесли чугунной решеткой.

В 1848 году в Кыштыме, Каслях и в селе Рождественском свирепствовала холера. А через восемь лет в Кыштыме случился пожар — сгорела почти вся Ильинка. Теперь там Советская улица.

Обычные рядовые явления. А между тем крепостничество трещало по всем швам. Оно сдерживало развитие промышленности и сельского хозяйства. Все яростнее и настойчивее вгрызался в экономику новый способ производства — капиталистический. Именно в то время Маркс и Энгельс написали свой знаменитый «Коммунистический Манифест». Еще в глубоком политическом сне пребывала Россия, но были уже декабристы и петрашевцы. Потребовалась Крымская война, чтобы крепостнической системе был нанесен окончательный удар и бесповоротный приговор. И все эти события, конечно, позднее отразились и на биографии Кыштыма. А пока там шла неторопливая обыденная жизнь. Она могла всколыхнуться в любой момент.

УСТАВНЫЕ ГРАМОТЫ И КЫШТЫМЦЫ

Мастеровые и крестьяне Кыштымского горного округа после отменыкрепостного права оказались в трудных условиях. Согласно местного положения, мастеровые и крестьяне, освобожденные от крепостной зависимости, должны были быть наделены усадебной, выгонной, пахотной и сенокосной землей. Но не даром, а за соответствующий выкуп.

Земельный надел отводился, в основном, небольшой — пять десятин на ревизскую душу мужского пола. На Сак-Элгинском выселке надел был и того меньше — одна десятина на ревизскую душу с оброком по одному рублю. Кроме оброка, крестьяне должны были платить земские повинности и вносить разные общественные сборы.

Кыштымские крестьяне на сходках от приема земельной нарезки категорически отказывались. Они заявляли так: землей пользуемся испокон веков, разработана она нашими дедами и отцами, поэтому она наша. И никаких договоров подписывать не будем. Речь шла об уставных грамотах, которые регламентировали землепользование между крестьянами и земледельцами.

Среди крестьян и работных людей шло глухое брожение. Некоторые кыштымцы бросили работу на заводах. Владельцы прекратили производство там, где больше всего не вышло на работу людей. Но запасов ни продовольственных, ни денежных ни у кого не было. Что ж оставалось делать? Наиболее бойкие отправились искать работу на Ревдинский завод, а семьи их остались пока в Кыштыме. Но, во-первых, положение работных людей в Ревде было нисколько не лучше, чем в Кыштыме. А во-вторых, скудный заработок приходилось делить на два пая — один на прожитье, а другой семье. Мало-помалу вернулись домой.

Наибольший спор между кыштымцами и заводоуправлением возник из-за покосов. Уставные грамоты работные люди так и не подписали, а потому считали себя необязанными их соблюдать. Рассуждали так: покосы наши и будем ими пользоваться так же, как пользовались раньше. Хозяева считали, что земля принадлежит им. Поэтому на пользование покосами кыштымцы должны брать в заводоуправлении билеты.

* * *

Стоял июнь. Мужики ходили на покосы смотреть траву. Залюбуешься. И то сказать — тепла и влаги вдоволь было. В огородах ботва у картошки словно на дрожжах растет. Не за горами и сенокос. Да только заковыка получается. От крепостного права освободили, вроде бы волю дали, каждый сам себе хозяин. Но вон как хитро повернулось. Всю землю и угодья хозяева за собой оставили. Хочешь надел — пожалуйста, но плати оброк. Хочешь покос — плати оброк, бери билет. Значит, рабочий человек уже ничему не хозяин, ничего у него нет за душой. Огород и тот принадлежит заводу.

Но каждый твердо знал, что пойдет косить траву на своем покосе. Да только начальство больно свирепое, расправой стращает за самовольство.

Вот и собрались на заводской площади, гудят, как шмели. Представитель заводоуправления Карпович увещевал кыштымцев: «Прогадаете, православные, останетесь без покосов. Пока вам их дают, выкупайте и дело с концом. Иначе посторонним отдадим. Желающих много».

— Не позволим! — кричит кто-то из толпы. К Карповичу пробивается Яким Вагин, шустрый рыжий мужичок, с умными проницательными глазами. Он работает на подвозе — уголь, дрова, случается, и железо везет на Ураим. Потому держит коней, без них ему жизни нет.

— Это кому же сулишь наши покосы-то? — вкрадчиво спросил он Карповича.

— Я тебе и толкую — желающие найдутся. Хотя бы каслинцы.

— На-ко, выкуси! — вдруг озлился Вагин и показал Карповичу кукиш. — Мой дед расчищал покос от кустарника, отец в порядке держал, я там балаган поставил, а ты меня оттуда гонишь?

— Бери билет и разговоров нет.

— Билет? А на рожон он мне? Я и без билета хозяин.

— Будешь куражиться, — нахмурился Карпович, — будешь народ смущать, в первую голову твой покос отдадим.

— Попробуй!

— Земля наша! Заводчики незаконно присвоили ее! — кричат враз несколько голосов.

Карпович машет рукой, призывая к тишине, но люди еще больше кричат. Накричавшись, расходятся по домам. Карпович угрозу сдержал. Приехал Вагин на свой покос, а там уже орудуют чужие, какой-то каслинский куркуль. Таких куркулей и в Кыштыме хватало. Косы только жихают. Хотел Яким сгоряча на косарей налететь, да вовремя спохватился. Наломают еще бока, вон их сколько. Вернулся домой Вагин и загрустил. Останутся кони на зиму без корма, хана придет. Помирать придется. Как он прокормит без лошадей семью, а у него детей полна изба.

И решил Вагин не сдаваться. Дождался, когда куркуль поставил сено в зароды, запряг своих лошадей, да еще соседей попросил помочь — и нагрянул на покос. Склал все сено на воза и привез домой. Узнал об этом куркуль, кинулся было в заводоуправление, а потом в лесничество. Разбушевался. Тюрьмой пригрозил. Народ собрался возле избы Вагина. Держит его сторону. Мужики наперли на полесовщика: правильно сделал Вагин, все мы сделаем так же, не троньте наши покосы! Без них нам не прожить.

Полесовщик с понятыми убрался восвояси. Пообещал Вагина притянуть к ответу. Однако хозяева побоялись принимать крутые меры, потому что это могло послужить искрой, которая разожгла бы пожар.

Постепенно страсти вокруг покосов улеглись. Осталось все по-прежнему. Вновь этот вопрос возник в конце 80-х и начале 90-х годов, уже при управляющем Карпинском. Этот твердо настаивал на выборке билетов на право пользоваться покосами. И плату за десятину установил вроде сходную — 20 копеек. Но кыштымцы билеты не выбирали. В конце концов, 20 копеек — сумма не великая. От нее никто бы не разорился. Дело было в другом. Взяв билеты, кыштымцы тем самым подтвердили бы право собственности заводчиков на землю. Как раз этого-то они и не хотели делать. Они упорно стояли на своем — земля наша, и потому никаких билетов мы не признаем.

Любопытно признание самого Карпинского. В 1899 году он выслал известному ученому Д. И. Менделееву один интересный документ. В нем, в частности, говорится о том, что о владении землей были выработаны определенные правила, которые и привились, кроме Верхне- и Нижне-Кыштымских заводов,

«население которых, несмотря ни на какие предложения заводоуправления, почти поголовно пользуется землей самовольно в размере более 5000 десятин, что вызывает составление свыше 600 протоколов в год только по одному пользованию покосами».

И далее Карпинский пишет:

«Такое неопределенное и натянутое положение в пользовании землей населения двух кыштымских заводов, конечно, не могло не отразиться на отношениях его к заводоуправлению, и конечным результатом мер, какие заводоуправление вынуждено было принимать для ограждения прав заводовладельцев, явился общеизвестный приговор 4 января 1898 года, требующий удаления управляющего из кыштымского завода. Приговор этот, конечно, отменен, но факт и земельная неурядица остаются по-прежнему, и следствием неприятия администрацией никаких мер было то, что 9 ноября настоящего года (это 1899 года — М. А.), было вооруженное сопротивление судебному и становому приставам при продаже имущества в возмещение убытков за самовольное пользование, причем толпа доходила до 100 человек».

Признание это очень красноречиво.

Но хоть и стояли кыштымцы на своем твердо, даже адвоката нанимали, гонца посылали в Петербург, однако то был стихийный протест, никакой организованности, разумеется, у них не было. Некоторые прятались в кустах: мол, не хотим мы ничего, заплатим несчастные эти 20 копеек, от нас не убудет, зато с начальством жить станем в мире. Были и такие — слово из песни не выкинешь.

Но наступали уже иные времена.

НОВЫЕ ВРЕМЕНА

Конец XIX столетия ознаменовался бурным ростом капиталистических отношений. Объем производства черной металлургии Урала заметно вырос. Однако его удельный вес в общем объеме производства металла в России заметно уменьшился. Это объяснялось тем, что феодально-крепостнические остатки на Урале удерживались дольше, нежели где-либо, и тормозили развитие промышленности.

В. И. Ленин отмечал:

«Итак, самые непосредственные остатки дореформенных порядков, сильное развитие отработков, прикрепление рабочих, низкая производительность труда, отсталость техники, низкая заработная плата, преобладание ручного производства, примитивная и хищнически-первобытная эксплуатация природных богатств края, монополии, стеснение конкуренции, замкнутость и оторванность от общего торгово-промышленного движения времени — такова общая картина Урала».^[1]

Кыштымский завод. Вид на пруд. Снимок сделан в конце XIX столетия.

В 90-е годы чувствуется некоторое оживление, особенно на Южном Урале. Для биографии Кыштыма немаловажное значение имела железная дорога. К тому времени были построены Уральская горнозаводская железная дорога, соединившая Пермь с Екатеринбургом, и Самаро-Златоустовская железная дорога, конечная ветка которой достигала Челябинска. Чтоб сомкнуть эти две важные магистрали, и была сооружена дорога Челябинск — Екатеринбург, прошедшая через Кыштым (1895 год).

Летом 1899 года в Кыштым приехал известный ученый Д. И. Менделеев. В его задачу входило обследование железоделательной промышленности Урала. Комиссия Менделеева должна была решить ряд немаловажных вопросов. В книге «Уральская железная промышленность. Кыштымские заводы» известный ученый пишет, что земли и лесов у кыштымских заводов много, почти в 2,5 раза более, чем в Уфалейских заводах, а производительность меньше, хотя явно и довольно быстро возрастает, так что и здесь надо видеть очевидное уральское прогрессирование. Менделеев заключает:

«Тут еще поработает будущность, копнули только снаружи, а пойдут же и поглубже».

В 1901 году была построена газогенераторная станция, которая дала первый электрический ток. Между прочим, именно на этой станции и работал Борис Швейкин, известный впоследствии революционер.

Однако все это не спасло кыштымские заводы от глубокого экономического кризиса, длившегося с 1900 по 1907 год. Появилась избыточная рабочая сила, даже в таких цехах, как доменный и пудлинговый, не говоря уже о вспомогательных участках. Теперь работы ведутся посменно. Одна смена, проработав недолго, уступает место другой. Практически рабочий, имея в месяц две свободные недели, как бы находился в бесплатном отпуске. Многие попутно начали заниматься кустарным промыслом, извозом или же отвоевывали у леса кусок земли и сеяли хлеб. Конкуренция южных металлургических заводов (Донбасс) вконец подрывает экономическое положение кыштымских заводов. Их продукция не находит сбыта. Рабочим, как правило, зарплату выплачивали с большими задержками. Положение ухудшается с каждым днем, с каждым годом. Растет недовольство. Зарождается революционное движение, возникает социал-демократическая организация.

Газогенераторная электростанция, построенная в 1901 г. Снимок относится приблизительно к 1933 г. Тогда здесь уже размещался механический цех.

В 1907 году кыштымские заводы переходят в руки акционерного общества, где ведущую роль играли англичане. Производство они повернули по-своему. Чугунолитейный и железоделательный заводы держать было невыгодно. Акционеры отлично понимали, что с ними они легко могут вылететь в трубу, ибо чугун и железо на других российских заводах выделывали намного дешевле.

Англичане ухватились за другое. Еще в середине XIX столетия Расторгуевы построили Сак-Элгинский медеплавильный завод, но вскоре закрыли его «по убожеству руд». Но эта причина выдвигалась, так сказать, для очистки совести. Дело заключалось в другом — не умели тогда плавить медь, приспособления были примитивными и затраты на производство не оправдывались.

Акционерное общество решило начать разработку медного колчедана. Нижне-Кыштымский завод срочно переоборудуется под электролиз меди, а Верхне-Кыштымский, до поры до времени, под медеплавильный. Сюда привозили из Сак-Элги колчедан, плавили его в черновую медь, рафинировали на Нижнем заводе. Потом догадались построить медеплавильный завод (Карабаш). Верхний Кыштымский завод стал подсобным.

Такова была обстановка в Кыштыме в начале XX столетия.

НЕЛЕГАЛЬНОЕ СОБРАНИЕ

Из Екатеринбурга приехал товарищ Азарий (Котов), Стоял ноябрь, снега было мало, но морозило крепко. Смеркалось рано. Когда стало совсем темно, Азарий условно постучал в ставню. Прислушался. Неумолчно глухо шумело бучило, завод вздыхал тяжело. Пруд схвачен льдом, а бучило не замерзло. Во дворе скрипнули половицы крыльца. Юношеский голос спросил:

— Кто?

— Азарий.

Калитка открылась, и Азарий шагнул в темень двора. Руку ему радостно стиснул Борис Швейкин, горячо зашептал:

— Ой, как славно, ой, как хорошо!

В жарко натопленной комнате Борис помог раздеться гостю, провел в горницу, представил матери. Потом гость и Борис ушли в кухню и о чем-то говорили до полуночи. Екатерина Кузьмовна тоже не спала. То прислушивалась, как ровно дышат во сне малые дети, то улавливала глухие голоса на кухне.

Гость весь следующий день сидел дома. Борис ушел на работу, там встретился со своими товарищами и договорился о собрании.

Поздно вечером Борис повел Азария к дому Михаила Щербакова, за речку. Решили собраться там. Правда, кое-кто возражал. Дело в том, что рядом со Щербаковым жили Кичины. Зять главы дома служил околодочным надзирателем, соседство опасное. Другие, наоборот, видели в этом соседстве преимущество. Никому и в голову не придет, что тайное собрание проходит под боком у надзирателя. К тому же, младший Кичин, сын хозяина дома, был своим человеком, в случае нужды мог предупредить.

Собрались в девять вечера. Окна закрыли ставнями, изнутри плотно завесили шторами. Набралось человек двадцать. Хозяйка водрузила на стол самовар, хозяин достал из подпола соленых огурцов и моченой брусники. Кое-кто принес водки, так, на всякий случай, для отвода глаз, если кто ненароком нагрянет.

Слово предоставили Азарию. Он собрался с мыслями, морща лоб и тихонечко дергал себя за ус, потом начал:

— Что могу сказать? Сами знаете, царское правительство терпит в войне с Японией одно поражение за другим. Япония лучше вооружена, лучше подготовлена. Наши генералы бездарны. Больше всего от этой войны страдают рабочие и крестьяне. Но рабочий класс поднимается на борьбу с царизмом. События в Златоусте, надеюсь, вам известны, ведь полтора года уже прошло с тех пор.

— Известны, — отозвался Живодеров. — Мы прокламацию по этому случаю откатали.

— На чем?

— На гектографе, сами сделали, — ответил Живодеров. — У себя хранил, да ненадежно стало. Вот Ивану Логинову отнес.

— Добро. Вы, видимо, в курсе, что на II съезде принят Устав партии?

— Да, и поддерживаем его решение.

— У рабочего класса есть своя партия, есть свой верный компас — марксизм. Но работу вести приходится в сложных условиях. К сожалению, на Урале пока нет единого комитета. В июле в Тагиле состоялась первая Уральская конференция РСДРП, она избрала областной комитет, но в сентябре комитет был арестован, хотя местные комитеты, в том числе и наш, Екатеринбургский, действуют. Я от него и приехал, чтоб информировать вас о положении. Есть у вас свой хороший агитатор, — улыбнулся Азарий и похлопал Бориса Швейкина по плечу.

В самом деле, молодой энергичный Борис успел обрести уважение у товарищей, сумел побывать в Екатеринбурге, наладить там связи. Даже нелегальную литературу привез. Мешок с литературой бросил у разъезда Липиниха, верстах в двух от станции. Потом в Екатеринбург ездил другой Борис — Меренков. Оба Бориса только начинали свою революционную работу, взялись за нее горячо, самоотверженно.

— Положение, товарищи, серьезное, — продолжал Азарий. — По всему видно — быть грозе. Мы должны быть готовы к ней. Видимо, начать надо со сбора средств. Они крайне нужны подпольной организации. В случае необходимости их можно пустить на покупку оружия.

Предложение Азария нашло единогласную поддержку. Азарий бывал в Кыштыме неоднократно. В 1907 году кыштымцы и уфалейцы избрали его делегатом на V Лондонский съезд РСДРП. Но в Перми делегат был случайно арестован. Тогда кыштымцы послали на съезд «Романыча» (Митрофанова). Окончательно Кыштымская организация РСДРП оформилась в начале 1905 года.

Бурные революционные волны 1905 года докатились и до Кыштыма. Квартира Швейкиных стала настоящим штабом всей организации. Представители от Екатеринбургского комитета останавливались здесь постоянно. Этому во многом способствовал общительный характер самой хозяйки дома — Екатерины Кузьмовны. Она кормила, поила всех, поддерживала ласковыми словами, а если требовалось, превращалась в караульного. Пока в доме шло собрание, женщина выходила на улицу и предупреждала об опасности.

События развивались грозно. В стране складывалась революционная ситуация.

Волнуются и кыштымцы. Через приезжих они узнают новости из центра России, о Ленине, о его статьях. Чаще и чаще возникает мысль о вооружении. Борис Швейкин предлагает создать вооруженную дружину, которая охраняла бы собрания и массовки рабочих. Деньги в Екатеринбург отвозил Швейкин. Горячее участие в работе организации этого периода принимал Н. К. Чуфаров.

Местное начальство устроило в честь царского Манифеста, выпущенного 17 октября 1905 года, молебны. Такой молебен, в частности, состоялся в пудлинговом цехе. После молебна на возвышение поднялся член РСДРП, ссыльный Шатов и обратился к рабочим с речью, в которой разоблачил маневр царизма. Вскоре Шатову пришлось скрыться из Кыштыма, он обосновался в Нязепетровске.

МАССОВКА В КРУТЫХ БЕРЕГАХ

Март 1906 года. Звенят ручьи. Снег согнало наполовину. Сугомак и Егоза чаще и чаще погружаются в синеву — верный признак приближающейся хорошей погоды. Лед на пруду посинел, но еще достаточно крепок. Возле берегов кое-где появилась вода — забереги. Днем на льду сидят рыбаки-любители. Хорошо клюет окунь и чебак. С продовольствием худо, потому рыба к столу не лишняя.

Мощными громовыми раскатами прогремел над страной девятьсот пятый год. Залиты кровью рабочих мостовые Пресни, Читы и Красноярска. Прокатилась волна арестов в Екатеринбурге, Челябинске, Златоусте. В Кыштыме пока арестов нет, но появились казаки. Царит мятежный дух. Борис Швейкин не умел бросать слов на ветер. Он создал рабочую дружину для охраны сходок и собраний, вооружил ее револьверами.

Кыштымская организация РСДРП решила провести массовку. Рабочие собрания состоялись во всех районах города. Накануне особо выделенные товарищи обошли цеха заводов, незаметно от мастеров объявили:

— Завтра массовка. Начало, когда стемнеет, в Крутых берегах. Осторожнее, не приводите «хвостов».

Крутые берега — это там, где речка Егоза впадает в заводской пруд. Место глухое, берега действительно крутые, а за ними непроходимые леса.

В сумерки со всех концов Кыштыма по одиночке и группами к Крутым берегам стали стекаться участники массовки. Собралось свыше 300 человек. Только с Солонцов явилось более 80 рабочих. Массовка охранялась. Патрульные попрятались в самых надежных и удобных местах. Приближение любой опасности они могли заметить и вовремя подать сигнал. В случае необходимости им разрешалось применить оружие.

Ораторы выступали горячо. Они говорили о революции, о решимости рабочих вести борьбу за свое освобождение, за свержение царизма, за лучшую жизнь. Они говорили, что закон, по которому избиралась государственная дума, антинародный, направленный против рабочих и крестьян.

Массовка окончилась в 11 часов вечера.

— Товарищи! — сказал один из ораторов. — Есть предложение до половины пруда идти организованно с флагом и песней.

Люди зашумели. Предложение всем понравилось. А вдруг казаки услышат пение и учинят расправу?

— Не выйдет у них! На конях на лед не выскочат, не рискнут!

— Тогда пошли!

— Давай строиться!

— Не так плотно, товарищи! Лед ненадежен!

В голове колонны плеснулся флаг, его плохо видно, однако все чувствовали его трепыханье на ветру. Передние тронулись. Кто-то вполголоса запел «Марсельезу», мотив нестройно подхватили другие. Пели вполголоса. Темная масса людей двигалась по льду, по направлению к заводу. Необычность обстановки, хватающая за душу песня, красный флаг впереди колонны, твердое плечо товарища — все это будоражило, вселяло уверенность и готовность пойти на любые лишения во имя свободы.

Массовка кончилась мирно. Казаки никого не тронули.

ФЛАГ НА ЧАСОВНЕ

Накануне 1 Мая Николая Колесникова вызвал из дома Фомин. У ворот спросил:

— Во дворе никого нет?

— Нет, а что?

— Слушай меня. Помнишь в прошлом году флаг на часовне?

Еще бы не помнить! В прошлом году, это значит в 1906, на Вознесенской часовне, что стояла на горе возле Тютнярского выезда, утром 1 Мая люди увидели красный флаг. Часовня видна издалека. Флаг гордо трепетал на весеннем ветру. Полиция проспала. Она хватилась лишь часов в десять утра, а к этому времени многие кыштымцы видели знамя. Об этом долго говорили.

— Помню, а что?

— Флаг-то я повесил.

— Али взаправду?

— Вот те крест!

— От себя, что ли?

— Почему, от себя. Поручение имел.

— Ну-у, никогда бы не подумал.

— Так слушай. Надо повесить флаг и нынче. Хочешь со мной?

— Да я что…

— Боишься, не надо. Я другого помощника найду.

Николай согласился. У Фомина красная материя была уже заготовлена — выкрасили кусок полотна. Вечером надели тужурки и ушли в лес. Там вырубили длинный шест, приколотили к нему флаг. Свернули и затемно, прячась, вернулись в Кыштым. Напротив часовни у дома Екимова лежали бревна. Фомин спрятал шест между ними. Огляделись, стали ждать удобный момент. На бугре четко выделялась часовня. Ее купол впечатался в синее звездное небо. Как будто тихо и спокойно. Фомин уже собрался идти к часовне, когда Николай схватил его за руку:

— Тсс!

— Чего еще?

— Калитка скрипнула.

— Показалось.

— Нет, смотри туда, видишь?

Фомин пристально поглядел туда, куда показал ему Николай. Верно, калитка чуть-чуть приоткрыта, кто-то там есть. Засада? Вроде никого не видно, а вот каждая нервинка чувствовала — там кто-то есть. А что? Полиция научена горьким прошлогодним опытом. Спать не будет. Она была уверена, что подпольщики и в этом году попытаются вывесить флаг.

— Пойдем, — говорит Фомин, и они уходят, оставив шест с флагом в бревнах. Двинулись в сторону завода. Николай неожиданно остановился.

— Смотри!

На дороге белели листки бумаги. Фомин нагнулся и поднял несколько листков. Поднял и Николай. Листки пахли типографской краской.

— Прокламации, — сказал Фомин. — Наши разбросали, из Златоуста привезли.

И сунул прокламации за пазуху, Николай тоже — потом почитает. Интересно, что в них пишут? Пошли дальше. Вдруг дорогу молодым людям преградили трое. В одном из них Николай узнал переодетого урядника.

— Кто такие? — спросил урядник.

— Мастеровые. Гуляем вот, — ответил Фомин.

— Гуляки, — усмехнулся урядник и приказал двум другим: — Обыскать!

У обоих нашли прокламации.

— Попались, голубчики. Кавалеры с прокламациями.

Отвели Фомина и Николая в становую избу. Там томились другие задержанные. Урядник выложил прокламации на стол, и Николай краем глаза прочел:

«Златоустовский комитет социал-демократической рабочей партии. Призыв к 1 Мая».

Ребят обыскали еще раз. В карманах нашли гвозди. У Фомина на тужурке обнаружили пятно из красной краски. Это пятно он посадил неосторожно, когда красил полотно.

Ночевали в становой избе. Утром принесли сюда шест с флагом. Полиция пошла с обыском по домам.

Николая и Фомина впоследствии отправили поездом в Екатеринбург. Очутились в Екатеринбургской тюрьме. Встретили там многих кыштымцев…

Николаю было все непривычно. И арестованные кыштымцы, которых мало знал, и тюремные порядки, и то, что кыштымцы не пали духом, спокойно относятся к своей участи. Фомина знали все, считали своим человеком. Однажды он шепнул Николаю:

— Наших провокатор выдал.

— Какой провокатор?

— Предатель, понял? Массовка была, провокатор и показал, где массовка. Вот полиция и нагрянула.

— Смотри ты!

— Ты не трусь. На суде все отрицай. Я, мол, ничего не знаю, прокламации на дороге подобрал. Про флаг ни-ни. Ничего, мол, не знаю.

На этот раз все обошлось. Николая и Фомина отпустили домой.

В 1907 году реакция свирепствовала вовсю. Иосиф Ноговицын приехал в Кыштым впервые в конце 1906 года. Тогда и встретился с Борисом Швейкиным. Привез литературу и уехал обратно. Вторично появился в начале 1907 года в качестве агитатора и пропагандиста. Именно к этому времени и относится образование Уфалейско-Кыштымской окружной организации РСДРП. Она охватывала Кыштым, Уфалей, Нязепетровск, Касли, села Рождественское, Воскресенское и некоторые другие. Устраивались массовки, созывались собрания, работали кружки. Здесь разъяснялись цели классовой борьбы, сущность разногласий между большевиками и меньшевиками, программа РСДРП. Слушателей знакомили с текущим моментом.

Окружной комитет помещался в доме Швейкиных. Здесь же состоялась первая Кыштымско-Уфалейская окружная конференция РСДРП. По числу членов организация была третьей на Урале (559 человек) после Мотовилихинской и Екатеринбургской. В конце 1907 года Бориса Швейкина, Иосифа Ноговицына и еще несколько человек арестовала царская охранка. Год их продержали в Екатеринбургской тюрьме, после этого состоялся суд.

БОРИС ШВЕЙКИН

Есть в письмах Бориса Швейкина такие строки:

«Спать при новой обстановке не хотелось… Побалакали, подремали и ночь прошла. Затемно еще были в Уфалее. Здесь никого не было из своих на станции, или ни мы их, ни они нас не видели. На рассвете миновали Кыштым».

В письмах Борис всегда обстоятельный, скрупулезно описывает перипетии, какие случались с ним и его товарищами в Екатеринбургской тюрьме и в дороге. А тут такая скупость: «На рассвете миновали Кыштым».

Б. Е. Швейкин.

Человек ехал мимо родного города, мимо места, где прожил лучшие годы своей недолгой жизни и будто бы оставался совершенно спокойным? Человек, осужденный царским правительством на вечное поселение в Восточной Сибири, сейчас проезжал мимо Кыштыма, где остались мать, братья и товарищи по борьбе, и будто бы у него не трепыхало сердце?

Полноте! У Бориса Швейкина была чуткая и отзывчивая душа, он замечал малейшую фальшь в отношениях, всегда бурно восставал против несправедливости. Но откуда было ждать справедливости политическому ссыльному, откуда ждать гуманного отношения к себе? Куда ни шло, если конвойный солдат позволит тебе налить лишнюю кружку кипятку или посмотрит сквозь пальцы на какую-нибудь вольную проделку заключенного. Солдату тоже несладко живется, если даже он и конвойный. А начальство? Начальство не церемонилось. Оно вообще не считало себя обязанным притворяться, будто считает заключенных людьми. Взять хотя бы историю с телеграммой. Когда вернулись документы из Перми, от губернатора, и стало ясно, что Швейкин и некоторые его товарищи поедут на поселение в Енисейскую губернию и что в путь тронутся именно в такую-то пятницу, Борис обратился с просьбой разрешить ему отправить домой телеграмму. Хотел, чтобы кто-нибудь из родных приехал в Екатеринбург попрощаться. Тюремное начальство не возражало. Это значит, что телеграмму требовалось послать на досмотр прокурору. Борис расстроился. Ясно же, что телеграмма потеряется в дебрях прокурорской канцелярии и опоздает домой. Но, возможно, начальство разрешит послать, в виде исключения, без прокурорского надзора? Ведь нет в телеграмме ничего крамольного. Но начальство тупо стояло на своем, и Борис согласился. Ладно, пусть посылают прокурору, авось вернется быстро. Напрасные надежды. Телеграмма завалялась в канцелярии, а когда вернулась в тюрьму, посылать ее не было никакого смысла. Все равно не успеет дойти. Взять бы того чиновника и потрясти за грудки — неужели у тебя отмерло все человеческое, неужели ты стал чурбаном бесчувственным? И гневом клокотал Борис, но что сделаешь? Власть у них, сегодня они хозяева положения. Поостыв, Борис смотрел на эту историю уже с юмором, это у него было — чувство юмора.

Колеса отстукивали на стыках рельс, вагон покачивается, особенно на поворотах. Где-то дребезжит железка. У входа в вагон дремлет конвойный, над ним тускло мигает керосиновый фонарь.

Душно, хотя на улице крепкий мороз — январь, самое сердитое время года. На остановках колеса натруженно скрипят. Окна забраны решетками. Стекла прихватило куржаком.

Иосиф Ноговицын, которого Борис зовет по-своему — Осипом, дремлет. За сегодняшнюю длинную ночь о чем только они не переговорили. Собирались суматошно, своих и казенных вещей оказалось много, кто-то шептал, что все это не позволят взять с собой. Потом, когда надзиратель должен был сдать заключенных конвою, вдруг возникло недоразумение. Оказалось, что ссыльные переселенцы до места нового жительства должны ехать в кандалах. Борис замотался, собираясь, отстал от своих, а они ушли в кузницу, что находилась на заднем дворе тюрьмы, надевать кандалы. Борис прибежал туда, когда кузнец деловито заканчивал «обувать» последнего, и Борису достались кандалы великоватые и тяжелые. Кузнец надел их прямо поверх сапогов. Но караульный начальник, уже перед самой отправкой на станцию, обнаружил несоответствие — нельзя кандалы надевать на сапоги. Приказал переделать. Сапоги у Бориса содрали, не снимая кандалов. Вместо них сунули лапотки. В них запросто можно поморозить ноги, но что делать? Однако, когда шел до станции, не то, что не замерз, пот градом катился. В кандалах с непривычки ходить трудно, да они еще и тяжелые. В пути оборвался подхват, который поддерживал кандалы — крепился он за пояс. Пришлось приспособить носовой платок. Но худо ли, бедно ли, а до вагона добрался. Уголовники и беспаспортные, у которых кандалов не было, заняли нижние полки, кандальникам досталось «поднебесье». Ладно конвойный заступился, прогнал беспаспортных на «поднебесье», а то бы совсем плохо было. Полазь-ка на верхние полки с такой тяжестью на ногах!

Осип сладко похрапывает во сне. Хороший, душевный человек. У Бориса с ним дружба завязалась сразу, как только Осип появился в Кыштыме — это в конце шестого года. Борису нравились в нем убежденность и собранность. К социал-демократическому движению Швейкин примкнул сразу и убежденно еще задолго до приезда Ноговицына. Много читал, да кое-что понимал чутьем. А вот долгие откровенные беседы с Осипом помогли молодому революционеру яснее и определеннее понять великие цели борьбы, свое место в ней.

Нам сейчас, спустя почти шестьдесят лет, вроде бы все ясно. На поселение Швейкин уезжал в январе 1909 года, а через восемь лет его освободила Февральская революция. Да, они все тогда твердо верили — революция грянет, она не могла не грянуть, но они не знали, когда это случится. То была пора реакции, только недавно потонула в крови революция девятьсот пятого года. Столыпинские галстуки зловещей тенью простерлись над измученной Россией. Швейкина и его товарищей царизм решил упрятать подальше — в Сибирь, упрятать навечно. И кто из них гадал-ведал, что сумеет дожить до светлой зари? Но они шли навстречу лишениям и мукам непокоренные, глубоко веря в то, что правое дело рабочего класса победит.

Чего хотел он, Борис Швейкин? Он отлично знал жизнь кыштымских рабочих, сам работал слесарем на электрической станции. Рабочие жили плохо, особенно невмоготу стало в последние десятилетия.

Заводы влачили жалкое существование, начальство взбесилось совсем, заработки были низкие. Кругом бездарность и рутина. Царизм в каждом, даже мелком деле, показывал свою несостоятельность и гнилость. Поэтому неудивительно, что к таким несметным богатствам, какие имелись на Урале, потянулись иностранные капиталисты. Англичане прибрали к рукам кыштымские заводы. Эти постараются выжать из рабочего человека все, они мастера закручивать гайки. А ведь если бы эти богатства отдать в руки рабочего человека и поставить на службу народу, какие бы чудеса можно было делать! Рабочие должны быть хозяевами своих заводов и хозяевами своей судьбы!

Борис иногда мечтал. Он представлял Кыштым красивым городом — с прекрасными домами, утопающими в зелени, а на заводах трудятся машины, люди ими умело управляют. И люди станут добрее, приветливее, красивее. Нет, это не утопия, это реальная мечта, ради осуществления которой они готовы идти и на каторгу, и на смерть.

Поезд торопливо отсчитывает версты. Была остановка в Уфалее. Проснулся Осип. Прижались лбами к вагонной решетке, стараясь разглядеть, что делается на станции. Темно. Стекло до половины замерзло. Слышны чьи-то голоса. Хрустит снег под тяжелыми шагами. Заливисто верещит кондукторский свисток. Ему басовито откликнулся паровозный гудок. Скрипнули колеса, и поезд покатился дальше.

— Спи, не мучай себя, — сказал Осип.

— Нету сна. А то нету и все.

— А я подремлю, — Ноговицын опять лег на свою полку, последний раз звякнули на ногах кандалы и смолкли. На верхней полке во сне скрежещет зубами и стонет уголовник. В другом купе бубнит чей-то бас, ему тихо вторит баритон. Тоже кому-то не спится.

Скоро Кыштым. Поезд там не остановится, пойдет напроход. За Кувалжихой будет разъезд Липиниха. Памятное место. Нелегальную литературу, которую приходилось возить из Екатеринбурга, сбрасывали здесь. Лес тут глухой.

Борис прикрыл ладонью глаза явственно представил родные места. Кусты ольхи прячут от посторонних глаз светлую Егозу. По весне в ней хорошо ловить мордами чебака и ельца. В синеву окутались горы. Возле родного дома неумолчно шумит бучило — лишнюю воду из пруда сбрасывает в речку. Летней ночью, бывало, прислушаешься, шумит бучило, значит, жизнь идет, значит, скачет она по дням, как речка по камням. Мать не спит. Она, наверно, не знает, что сын сейчас едет в арестантском вагоне мимо родного дома, но все равно ей что-то вещает сердце.

У любой матери сердце — вещун. Трудно было Екатерине Кузьмовне поднимать ребят, но не это главное. Главное то, что семья была дружной.

В детстве Борис бродил по лесу, забирался на горы, рыбачил на Сугомаке и в заводском пруду. Золотая невозвратная пора! Синий, до боли родной Урал. Прощай или до свидания? Борис будет о нем тосковать, но никому он не откроет ее, свою тоску! И всегда его неодолимо тянуло к бумаге. Хотелось писать. Рассказать людям о своих мечтах, о том, как красив кыштымский край, какие здесь синие-синие горы и голубое небо, какая мягкая и ласковая вода в озерах. Еще хотелось рассказать о страданиях, которые терпит народ.

Но у него не хватало времени на писание. Он полностью отдал себя борьбе за это лучшее будущее, и другой доли себе не хотел. Самый верный путь к новой жизни — через свержение самодержавия, уничтожение капитализма.

Бежит поезд по рельсам в холодную зимнюю ночь. На востоке уже посветлело, значит светает. Скоро Кыштым. Он промелькнет за стылыми решетчатыми окнами вагона, спящий, притихший под снежным покровом, и Борис его не увидит. Но в мыслях представит все до мелочей, вплоть до маленькой желтой бронзы колокола на привокзальном домике.

Прощай, Кыштым! Мы должны еще встретиться. Нас позовет сюда набатный колокол революции. А она придет, непременно придет!

Пять лет спустя после этого памятного дня Борис запишет в ссылке:

«…Вспомнилась далекая родина на Урале, далекая не только в смысле расстояния, сколько по законно-полицейской невозможности быть на ней, Вспомнилось детство, начиная с того времени, когда, вооружившись палками, вели войны с крапивой, являющейся в наших глазах либо дикими печенегами, либо турецкими баши-бузуками, которых, не щадя своих ног, уничтожали, и вместо бывшего недавно еще целого леса крапивы получалось поле, усеянное мертвыми телами. Вспомнилось и начало своей крамольной деятельности с того времени, когда, не быв еще знаком ни с какими партиями и организациями, на примитивном самодельном гектографе печатал случайно попавшее воззвание. Дальше организация, работа на заводе, кружки, собрания, массовки в лесах, подымавшие настроения, вливавшие новую силу, энергию, и долго потом заставлявшие вспоминать о себе. Затем обыски, аресты, тюрьма, а потом суд с суровым приговором — ссылка на поселение, выслушанным с улыбкой и не напугавшим своей суровостью, а обрадовавшим, как скорое избавление от медленного убийства тюрьмы с ее физическими и моральными истязаниями. Потом ожидание отправки и сборы, приготовления к походу, рассказы старых, бывших в ссылке товарищей про Сибирь, про этапы… Наконец, отправка.

— Прощай, тюрьма! — И кой-кто оглядывается на нее, по поводу чего получает замечания от уголовника, что коли оглядываешься, так еще побываешь в ней.

Настроение бодрое, приподнятое. Ведь не в тюрьму, а из тюрьмы на волю. Что ж ссылка — все-таки воля!»

СТОЛКНОВЕНИЕ НА ЯРМАРКЕ

После небольшого затишья жизнь кыштымцев взбудоражило два события.

В августе 1909 года произошла стычка с ингушами, которых губернатор прислал для охраны «порядка и общественного покоя». Ингуши гарцевали по Кыштыму на лошадях и частенько пускали в ход нагайки. Действовали они заодно с местными полицейскими.

На площади, как всегда, открылась ярмарка. В Кыштым приехал губернатор и остановился в господском доме. По случаю его приезда улицы заполнили усиленные наряды ингушей. На площади крутилась карусель. Народ толпился вокруг нее, веселый и нарядный по случаю праздника. Шла бойкая торговля пряниками и конфетами. Под гармошку парни лихо отплясывали барыню. Вот один из них, облюбовав деревянного коня на карусели, ловко вскочил на него и поманил пальцем кареглазую толстушку: мол, давай вместе прокатимся. Невдалеке маячило трое конных ингушей. Одному из них что-то не понравилось в парне. Ингуш натянул поводья и, направив коня к карусели, схватил парня за шиворот, стащив его с «коня». Новая рубаха-косоворотка порвалась. Парень ошалел от обиды. Кто-то крикнул:

— За что? Что он тебе сделал?

Ингуш развернул лошадь и огрел нагайкой первого подвернувшегося мужика. На спине, на белой рубахе, отпечатался кровавый след. Мужик изогнулся от боли и со слезами на глазах спросил:

— Да ты что?

Тогда ингуш замахнулся еще раз, но нагайку перехватили. Несколько человек схватили его за ногу и сбросили с коня. Кто-то закричал:

— Бей царских холуев!

Недалеко от завода лежала поленница дров. Мужики кинулись к ней, похватали поленья и с ними ринулись на ингушей. Урядник, побагровев от злости, потребовал прекратить безобразие. Мастеровой Михаил Дурашкин налетел на урядника, схватился с ним и порвал ему погон. Здоровенный бородач сорвал с околоточного шашку. Ингуши ускакали с площади, но скоро вернулись с подмогой и открыли огонь. Началась паника. Кое-кто побежал домой за берданками. Ингуши, воспользовавшись бестолочью и паникой, врезались в толпу и стали ее избивать.

Люди разбежались. Начались аресты. Четверо человек было отдано под суд. Михаил Дурашкин, подравшийся с урядником, отсидел в тюрьме восемь месяцев. Многие считали, что он отделался легко.

Нижне-Кыштымский медеэлектролитный завод был пущен в ноябре 1908 года. Через два года управителем его акционерное общество назначило американского инженера Горация Эмрича. Это был формалист и человеконенавистник. Он штрафовал рабочих из-за всяких пустяков. Издал приказ, запрещающий курить в рабочее время. Тех, кого заставал курящим, немедленно увольнял. Установил десятичасовой рабочий день.

Эмрича возненавидели. И он это почувствовал. По-русски американец ничего не понимал. Ходил по заводу с охраной. Из дома, где жил, устроил потайной ход на завод.

5 октября 1911 года Эмрич вернулся домой, поужинал и лег на диван с книгой. Раздался выстрел, тренькнуло разбитое стекло, и Эмрич был убит наповал.

Убийца скрылся. Полиция с ног сбилась, а найти никого не могла. Местные власти готовы были замять неприятное дело. Однако из Лондона настаивали — убийца должен быть найден. И царские сатрапы пошли на подлог. Они сфабриковали обвинение, подкупили лжесвидетелей и арестовали 19-летнего Седельникова. Явной была лишь одна улика. Когда-то Эмрич уволил Седельникова с завода за то, что он курил в цехе. После смерти управителя Седельникова вновь приняли на работу. Восемь дней бился исправник, чтоб вырвать у парня признание. Наконец, пошел на крайность — пообещал расстрелять Седельникова, если он не сознается. Мол, если сознаешься, то дадут тебе каторгу, но зато останешься жив.

И парень сдался. Судили его в Екатеринбурге. Когда судья спросил, считает ли он себя виновным, Седельников встал и честно сказал — нет, не считает. Суд пришел в замешательство, ибо материалы следствия подтверждали, что Седельников в убийстве признался. Но ни суд, ни власти не были заинтересованы в объективном разборе дела. Акционеры из Лондона грозили поднять международный скандал, если преступник не будет наказан. Эмрич был гражданином Северной Америки. Поэтому из Петербурга последовал сильный нажим, и суд приговорил Седельникова к 12 годам каторги. Но учитывая то обстоятельство, что подсудимый не достиг совершеннолетия (тогда совершеннолетними считались те, кто достиг 21 года), срок наказания был снижен на одну треть. Подтасовка оказалась настолько очевидной, что публика в суде после вынесения приговора заволновалась. Раздались крики:

— Судебная ошибка! Невиновного засудили!

Но какой справедливости можно ожидать от царского суда, тем более, если судил он простого рабочего?!

А вскоре кыштымцев потрясли вести с далекой Лены, где была зверски расстреляна мирная демонстрация рабочих. Россия забурлила. Не остались в стороне и кыштымские рабочие. Они организовали сбор пожертвований в пользу семей, у которых во время дикой расправы погибли кормильцы. Деньги собирали тайно, но кто-то донес об этом в полицию. Становой пристав вызвал к себе Логинова, который был казначеем, и учинил допрос. Отрицать о сборе денег Логинов не стал. Его административно выслали за пределы Пермской губернии. Одновременно с ним, тоже за сбор средств в пользу ленских рабочих, были высланы Соломатин А. А., Крючков М. О., ссыльный Заикин Ф. Г. Они поселились в Челябинске, поскольку город входил в Оренбургскую губернию.

В конце января 1914 года забастовали рабочиеНязепетровска, их требования были удовлетворены. Однако в апреле забастовка вспыхнула с новой силой. Повторилась она и в августе.

* * *

Империалистическая война принесла лишения и горе всему русскому народу. Многих кыштымцев мобилизовали на фронт. Были призваны запасники сразу 8 возрастов, а потом проходили новые мобилизации. Цены на продукты и предметы первой необходимости бешено подскочили.

Среди рабочих зрело недовольство. Они требовали увеличения заработной платы. Большевики разъясняли им грабительскую сущность войны, ее антинародный характер.

Верхне-Кыштымский завод был приспособлен для литья бомб. Начали строиться два новых завода — динамитный и сернокислотный. Сернокислотный выдал первую продукцию весной 1916 года, а динамитный чуть позднее. На заводах работало много военнопленных.

Появились первые признаки хозяйственной разрухи. Карабашский медеплавильный и Кыштымский электролитный заводы резко снизили выпуск меди. Не хватало квалифицированных рабочих. С огромными перебоями доставлялись кокс, каменный уголь и необходимое сырье. В конце 1916 года на Верхнем заводе потухла первая домна, а немного погодя и вторая.

Позднее, после победы Октябрьской революции, в Екатеринбурге собралась уральская конференция фабрично-заводских комитетов. В газетном отчете об этой конференции, в частности, говорилось:

«Из докладов с мест вырисовывалась печальная картина уральской разрухи, точный сколок с действительности. Обнаружилась особенно эта разруха в тех округах, которые находятся под непосредственной диктатурой финансовых акул. Тут прежде всего бросается в глаза Кыштымский округ. Это вотчина «самого либерального на свете» английского капитала, вотчина мирового медного синдиката. В ней от каждой затопленной копи, от каждой мастерской, уголка выжженного леса протягиваются невидимые нити к Лондону… Кыштым — это разбойничье гнездо шайки мародеров и, разумеется, там о рабочем контроле слышать не хотят. Тут предстоит борьба».

ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Народный дом набит до отказа — семечку негде упасть. Собрались представители обоих заводов, пришли и обыватели. На белом свете творилось невероятное — царя Николая II рабочие Питера сбросили с престола. Объявлена свобода. А какая она будет эта свобода — многие не знали. Днем на площади состоялся митинг. Ораторы поднимались на трибуну, сделанную наспех из ящиков, один за другим. Кричали «ура». Старушки крестились и не понимали, как же теперь жить без царя, не иначе придет конец света. На шубах и пальто красные банты, даже конторские нацепили. Попил народной кровушки царь Николай. Сначала Златоустовскую бойню устроил, потом Кровавое воскресенье в Петербурге, потом на Лене, виселицами да расстрелами усмирял непокорных. В довершение мясорубку устроил — эту проклятую войну. Дали ему по шапке, хорошо. А дальше что? На заводах, к примеру, что будет? Кто станет командовать?

В литейном цехе Верхнего завода рабочие посадили на тачку ненавистного мастера и вывезли вон, крича:

— Долой паразита! Поиздевался — хватит!

Повыгоняли и других начальников.

На собрании в Народном доме в ораторах избытка не было. Все они говорили разное. Некоторые лебезили перед публикой, били себя в грудь, кричали, что приветствуют свободу, а речь свою заканчивали: «Война до победного конца!» Ничего себе краснобай выискался! До победного конца. Все сыты этой войной по горло, кончать ее пора.

Одно из старинных зданий Кыштыма — Народный дом. Теперь здесь городской Дом культуры.

А вот слово взял свой оратор, мастеровой Николай Кузьмич Чуфаров. Что он скажет?

— Товарищи! — начал он свою речь. — Царя спихнули, туда ему, палачу, и дорога. Это хорошо. Но надо свою власть создавать, власть рабочую. Отныне мы должны быть хозяевами жизни.

Его поддержали горячо, кричали:

— Правильно! Даешь рабочую власть!

Особенно крепкую поддержку оказали Чуфарову ораторы из литейного и электрического цехов Верхнего завода.

На первых порах был образован комитет общественной безопасности. Вошли в него эсеры и меньшевики. От большевиков в комитете был представлен Н. К. Чуфаров.

Позднее на Верхнем и Нижнем Кыштыме возник единый Совет рабочих депутатов. В нем преобладали большевики. Часть членов комитета безопасности стала заседать в Совете. На заводах создавались свои органы управления. Появился контрольный Совет, который должен был следить за деятельностью администрации, и фабрично-заводской комитет, являющийся представительным органом самоуправления. В этот комитет избирались не только рабочие, но инженеры, техники и служащие.

Весной 1917 года сформировалась и Красная гвардия. Ее первым ядром стали семь человек — Н. Зотов, Е. Рожков, В. Шимансков, А. Казанцев, Ф. Трифонов, Максимович, В. Рыков. Затем число красногвардейцев увеличилось до 60 человек, причем, 20 состояло на постоянной службе, жили они в казарме. Остальные продолжали работать на заводах, но всегда были готовы выполнить задание. Первым начальником Кыштымской Красной гвардии был Е. Рожков, его помощником В. Шимансков.

События в стране четко определили позиции политических партий и Временного правительства. Кое-где эмиссары Временного правительства пытались подчинить себе Советы. В центре России, благодаря соглашательской линии меньшевиков, некоторые Советы оказались беспомощными.

Рабочие Кыштыма внимательно следили за всеми событиями, чутко прислушивались к голосу большевиков.

Если в первые дни революции эсеры и меньшевики как-то сумели обеспечить себе влияние, то скоро их оттеснили. Произошла перегруппировка сил, которая повлекла за собой обновление Совета рабочих депутатов. Был переизбран президиум Кыштымского Совета, в который вошли большевики. Комитет общественной безопасности был распущен. Красная гвардия и милиция стали подчиняться непосредственно Совету.

В это время вернулся из восьмилетней ссылки Борис Евгеньевич Швейкин и его брат Владимир, который был сослан в 1914 году. Борису Евгеньевичу рабочие устроили теплую встречу. Старые друзья собрались в доме Швейкиных, радостная, как-то сразу помолодевшая Екатерина Кузьмовна угощала гостей чем могла. Из ссылки Борис Евгеньевич вернулся бодрый, жизнерадостный, как всегда деятельный, ему тогда был тридцать один год. Но тот, кто знал его раньше, не мог не заметить и перемену. Он стал чаще задумываться, вроде бы уходя в себя, сильно кашлял. Ссылка подточила его крепкое здоровье. Начал развиваться туберкулез. Но об отдыхе Борис Евгеньевич даже не велел заикаться. Работа, работа и еще раз работа — вот главное лекарство.

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА

К августу 1917 года Кыштымский Совет рабочих депутатов был безраздельно большевистским. Красногвардейцы прочно контролировали почту и телеграф. Урал готовился ко всеобщей политической стачке, назначенной на 1 сентября, которая была направлена против Корниловского заговора. Но в связи с тем, что Корнилов выступил именно в дни стачки, было принято решение не распространять ее на самые жизненные объекты. Например, на железную дорогу. В Кыштыме Совет постановил не проводить стачку на электрической станции. Энергия подавалась только в места, определенные Советом.

22 сентября солдатки Кыштымского завода на своем собрании четко и ясно высказались об отношении к текущему моменту. Они приняли резолюцию:

«Собрание солдаток Кыштымского завода в числе 600 человек 22 сентября, рассматривая вопрос о своем тяжелом положении, которое мы терпим во время войны, требует: первое — немедленно приступить к мирным переговорам, так как мировая война ведется в угоду кровожадных капиталистов. Второе — так как наше Временное правительство по своему составу неспособно, не желает кончать войну, но в угоду капиталистам требует от наших мужей-солдат жизни, (требуем) немедленной передачи всей власти в руки Советов рабочих, крестьянских депутатов и создания ответственного исполнительного органа перед народом.

Председатель Ерошкина

Секретарь Щукина

Кыштымский совет».

А 8 октября 1917 года состоялось общее собрание Кыштымской организации РСДРП, которое потребовало передачи власти Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и осуществления важнейших задач социалистической революции. Революция выдвигает целую программу того, что должно сделать сразу же новое демократическое правительство: добиться мира, контроля над производством, национализации банков, конфискации монастырских земель и т. д.

«Российская революция, — говорилось в резолюции собрания, — возникнув как революция буржуазная, в ходе своего развития переходит в революцию социалистическую».

Победу Великой Октябрьской социалистической революции кыштымцы встретили радостно. Октябрьские дни прошли без каких-либо эксцессов, ибо власть с августа прочно принадлежала большевикам.

В областном партийном архиве сохранился листок протокола № 1 собрания членов комитета Кыштымской организации Российской социал-демократической партии (большевиков), состоявшегося 14 января 1918 года. Жаль, что сохранился только один листок, протокол обрывается на полуслове.

На собрании присутствовали Б. Швейкин, М. Крючков, В. Фомин и другие. Почему-то в перечне отсутствует фамилия Н. Чуфарова. По всей вероятности, это надо отнести за счет рассеянности секретаря собрания, ибо потом эта фамилия фигурирует. Были рассмотрены вопросы: 1) выбор президиума; 2) доклад делегата конференции Б. Швейкина (он ездил в Екатеринбург — М. А.); 3) выписка газет и скорейшее получение таковых; 4) о собрании комитета; 5) о членских билетах и учете членов; 6) о просьбе тт. Астахова B. C. и Пыхова Ф. Я.; 7) разное.

Собрание постановило избрать председателем президиума Н. Чуфарова, товарищем председателя Б. Швейкина и секретарем В. Фомина.

Борис Швейкин доложил об обстановке в стране после победы Октябрьской революции. Особый упор он сделал на укрепление Красной гвардии, сказав, что каждый член партии должен находиться в авангарде этой гвардии.

В декабре 1917 года был принят декрет Совнаркома РСФСР о конфискации имущества акционерного общества Кыштымского горного округа:

«Ввиду отказа заводоуправления акционерного общества Кыштымского горного округа подчиниться декрету Совета Народных Комиссаров о введении рабочего контроля над производством, Совет Народных Комиссаров постановил конфисковать все имущество акционерного общества Кыштымского горного округа, в чем бы это имущество ни состояло, и объявить его собственностью Российской республики.

Весь служебный и технический персонал обязан остаться на местах и исполнять свои обязанности.

За самовольное оставление занимаемой должности или саботаж виновные будут преданы революционному суду.

Порядок управления делами общества в Петрограде и условия передачи отдельных заводов, предприятий и отраслей во временное ведение местных Советов рабочих и солдатских депутатов, фабрично-заводских комитетов и подобных учреждений будут определены особыми постановлениями народного комиссариата торговли и промышленности.

За председателя Совета Народных Комиссаров

И. Сталин».

Итак, власть, перешла в руки рабочих. Нужно было решить вопрос о судьбе заводов. Надо было, засучив рукава, приступать к социалистическому строительству.

С чего начать? Партийная организация решает созвать конференцию рабочих, служащих и технических работников Кыштымского горного округа. Одним из секретарей этой конференции являлся Борис Евгеньевич Швейкин. Это было в январе 1918 года. Делегаты от рабочей группы поставили вопрос о том, чтобы конференция высказала свое отношение к текущему моменту. Некоторые выступили с возражением против этого, отмечая, что цель конференции — обсуждение чисто экономических вопросов, а не обсуждение политических проблем. Но таких было меньшинство.

«Пролетариат Кыштымского округа, проводя декрет Совета Народных Комиссаров о национализации заводов и освобождаясь от гнета капитала, выражает всемерную поддержку всем борющимся за Советскую власть, как предвестницу всемирной социалистической революции», —

говорилось в резолюции конференции. Конференция выработала положение о деловых Советах и провела выборы на основе этого положения. Был избран центральный деловой Совет, который находился в Кыштыме, и местные деловые Советы. В первый состав Центрального делового Совета вошел большевик Андрей Гузынин. В то время и позднее он занимался налаживанием работы профессиональных Союзов.

Сохранился еще один протокол собрания исполкома Совета рабочих депутатов, датированный 15 марта 1918 года. На собрании председательствовал Б. Е. Швейкин, а секретарем был В. Л. Мокичев. Рассмотрению подлежало 9 вопросов, в основном регулирующих работу отделов Совета, определяющих их структуру. Кроме того, общественное имущество и помещения — Народный дом, кинематограф, биржа труда, имущество земства и т. д. передавались в ведение соответствующих отделов.

Процитируем два немаловажных пункта:

«Признано необходимым избрать председателем Исполнительного Комитета, таковым из трех намеченных кандидатов (Баланцова, Швейкина, Тимонина) большинством голосов тайным голосованием избирается Швейкин Б.»

И второй:

«С 18 сего марта снять военное положение в Кыштымском заводе. Военно-революционный комитет со всем при нем имуществом и денежными средствами реформировать в штаб Красной гвардии».

В то время, когда рабочие, крестьяне и солдаты приступили к строительству своего государства, контрреволюция накапливала черные силы. Буржуазия не хотела мириться с потерей своего господства. В стране зреют контрреволюционные заговоры. Один за другим вспыхивают кулацкие мятежи на Урале. Кыштымские красногвардейцы активно участвуют в их подавлении. Такие мятежи кулаки подняли в деревне Асаново, в селе Метлино, в Каслях. Нависла более суровая опасность — дутовщина. На борьбу с нею уехали добровольцы и из Кыштыма. Впоследствии они влились в отряд Блюхера. Кстати сказать, среди добровольцев было 24 человека, которых рекомендовал Союз Социалистической молодежи.

В конце мая в Кыштыме стало известно о выступлении белочехов. Было ясно, что белочехи, а вместе с ними и белогвардейцы, двинутся из Челябинска на Екатеринбург. Значит, путь их пройдет по железной дороге через Кыштым. Большевики приняли меры к организации отпора. 1 июня произошла реорганизация Военно-революционного комитета Кыштымского завода и переход к нему всей полноты власти в районе военных действий. На объединенном заседании Военно-революционного комитета и представителей штаба войск, действующих против белочехов, в частности, указывалось:

«Вступая в фазис боевых действий, Кыштымский военно-революционный комитет присваивает себе права районных Советов и подчиняет своему влиянию в военном и политическом отношении весь район военных действий, в который входят: Каслинская волость с примыкающими деревнями, Кыштым с Сак-Элгинским выселком, Карабашским заводом и поселком Селезни, Рождественская волость в целом, Верхний и Нижний Уфалейские заводы и волости: Полдневская, Воскресенская, Куяшская, Тюбукская, Карабальская, с примыкающими деревнями».

Были сформированы отряды Красной гвардии в Кыштыме, Карабаше, в селе Рождественском. К этому времени белочехи высадились в Аргаяше. Там кыштымцы и получили свое первое боевое крещение, а затем под Селезнями. Особенно проявила себя пулеметная команда под началом рабочего Михаила Мещерякова. Бок о бок с кыштымцами сражались уфалейцы, карабашцы, екатеринбуржцы, а также полк «Красных мадьяр». Но белочехи были лучше организованы и вооружены.

Началось отступление. Об этом оповестил верхних и нижних заводцев протяжный гудок. Он извещал о приближении опасности. Коммунисты собрались во дворе исполкома Совета, вооруженные кто чем. Собрались, чтобы покинуть родной город, чтобы продолжать борьбу в другом месте.

Белочехи двигались по железной дороге. Касли были в тридцати километрах от нее. Туда отправилась разведка красногвардейцев. Она напоролась на белых. Завязалась перестрелка, и наши разведчики вернулись к своим.

В боях под Аргаяшом и Селезнями хорошо проявил себя отряд кыштымцев, которым командовал Василий Крючков. И вот когда вернулись пешие разведчики, которые были обстреляны возле Каслей, Крючков попросил послать его с группой конных разведчиков. Разрешение было получено. Крючков подобрал наиболее надежных и смелых и поскакал в сторону Каслей.

Это один из многочисленных эпизодов той поры.

Был летний теплый день. Легкий ветерок шелестел листвой берез, шевелил колючие лапы сосен. Одна половина озера подернута мелкой рябью, а другая оставалась совершенно чистой, гладкой, будто остекленевшей. Крючков мерно покачивался в седле. За ним поспевали Казанцев и Мыларщиков, потом все остальные. Казанцев сорвал с ближайшей березки несколько шершавых листочков, размял их в руке и поднес к носу. Глубоко затянулся горьковатым запахом и сказал:

— Сейчас бы чебаков половить, костерок сварганить, ушицу…

— Лучку, — насмешливо вторил ему Мыларщиков. — А казак, а то чех только и ждет, чтоб ты ушицей увлекся! Быстро из носа красную юшку пустит.

— Ясное дело, — вздохнув, согласился Казанцев. — Под Аргаяшом да Селезнями наших полегло немало. Чего этим чехам надо? А буржуи за глотку норовят взять — по-человечески жить не дают. Да неужто мы для себя какую хочешь жизнь не сделаем?

— Не дают вот.

— Тихо! — скомандовал Крючков и свернул в лесок погуще. Остальные за ним. Впереди маячил мост через речушку, мельница тут, что ли? Спешились. Около дороги чернела яма. Старатели когда-то проходили, вот и выкопали шурф. А может, просто брали глину?

— Вот что, — сказал Крючков Казанцеву и Мыларщикову, — прячьтесь в яме. Кто появится на дороге, хватай — и сюда.

Мыларщиков и Казанцев оставили в лесу коней, перебежками добрались до ямы и спрятались в ней. Ждать пришлось недолго. Со стороны Каслей двигались два мужика, без оружия. Поравнялись с ямой, а оттуда грозный оклик:

— Стой, мужички, откедова и куда?

— Каслинские мы.

— Куда вас черти несут в такое время?

— По нужде, в Маук надо бы.

— Белых не видели?

— А как же не видели? За нами вот четверо идут.

— Тогда проваливайте скорее. Обманете — догоним. А ну!

Мужики бросились наутек. И в самом деле, из-за поворота, из-за березового колка, вывернулось четверо солдат. Видно, разведка. Идут не опасаются. Мол, напугали красных, больше не сунутся. Засаду встретить не ожидали. Не успел Казанцев и Мыларщиков крикнуть им, чтоб руки поднимали кверху, как выскочили конники Крючкова и окружили оторопевших солдат. Они отдали оружие и охотно рассказали то, что знали. Оказывается, возле кордона, при въезде в Касли, постоянно находятся казаки, даже броневик у них есть. Пленных отправили в штаб и решили попытать счастья. Смелость города берет. Хотели с налету смять казацкий разъезд, посеять панику и ждать подмогу. Но казаков кто-то предупредил. Видимо, количество красных было преувеличено. Казаки оставили кордон настолько поспешно, что забыли две винтовки и несколько шинелей. К этому времени остальные разведчики из команды Крючкова прискакали на кордон. Посоветовались и решили, не ожидая пехоты, ворваться в Касли. На окраине разведчиков встретил броневик. Конники рассыпались. Спешившиеся смельчаки стали подкрадываться к неуклюжей машине и забросали ее гранатами.

Ожесточенное сражение между красногвардейцами и белочехами произошло позднее на Кыштымско-Каслинской дороге у ручья. Бой был кровопролитный, много людей пало с той и другой стороны. А между тем, основные силы уже оставили Маук, Крючков же со своими бойцами туда опоздал. В Мауке хозяйничали чехи. Отряд подался в горы, миновал озеро Аракуль и появился на разъезде возле Уфалея. Но и там уже были белые. Догнали своих за Екатеринбургом. Кыштымцы отступали со всей армией до Вятки. Путь был тяжел, с постоянными боями. Сколько безызвестных кыштымцев осталось навечно лежать в незнакомых краях. Их можно было встретить в любом воинском соединении: и у Блюхера, и в дивизии Азина, но особенно много кыштымцев воевало во 2-ом Горном советском полку. Собственно, они да уфалейцы были в этом полку главным костяком.

ОСВОБОЖДЕНИЕ

В Кыштыме наступили черные дни.

Жил на заводе честный и мужественный человек, ровесник и товарищ Борису Швейкину — Николай Горелов. Они знали друг друга, вместе начинали кыштымское подполье, организовывали массовки, доставали нелегальную литературу. 1 мая 1906 года Николай Горелов провел маевку в своем районе. Когда начались аресты, скрылся в Карабаше. После Февральской революции Горелов вступил в Красную гвардию, а через год партия послала его в Соликамск, по продовольственному вопросу.

Сложное положение было в Соликамске в марте 1918 года. Активно поднимала голову местная буржуазия. Особенно свирепствовали кулаки, у которых по решению Совета изымались излишки продовольствия. На одном из городских собраний с горячей речью выступил кыштымский большевик Николай Федорович Горелов. Раздался выстрел. Горелов упал замертво. В него стреляла дочь крупного торговца.

Боевые товарищи решили увезти тело Николая Горелова на родину, дали об этом знать в Кыштым. Кто из рабочих обоих заводов не знал тогда Николая Горелова, стойкого большевика, горячего оратора, справедливого человека?

Поезд медленно подошел к станции. Сотни людей, обнажив головы, встречали гроб с телом несгибаемого борца. Гроб кладут на скрещенные винтовки, и друзья и соратники несут его к центру города. К процессии присоединяются новые и новые люди. В самом центре, на бугре, выкопана могила. Пролетариат Кыштыма постановил похоронить своего верного сына, в знак уважения к нему и к его революционным заслугам, вот на этом видном почетном месте.

Гроб медленно спускается в могилу. Гремит прощальный салют.

Еще не высохла земля на могиле, когда Кыштым заняли белочехи и белогвардейцы. И первое, что они сделали — надругались над могилой революционера. Они выкопали гроб, уволокли его на кладбище и никому, кроме родных, не разрешили присутствовать при этом.

В Омске объявился верховный правитель — Колчак. Под страхом постоянного террора жили кыштымцы. В доме Швейкиных все перевернули кверху дном, наведывались с обыском и в ночь и в полночь. Искали оружие.

В доме Миронова (ныне там размещена аптека) помещался штаб белых. В Народном доме стал на постой артиллерийский дивизион. В «Белом доме» (как кыштымцы называли бывший господский, дом) расположилась школа прапорщиков.

Колчаковцы свирепствовали. Каталажка была полна. Особенно старался известный тогда контрреволюционер Лукашка Батыз. Это он производил аресты и обыски. По лесам искали дезертиров и партизан. Работали военные суды. Удалось выследить группу рабочих, скрывавшихся в лесу. Рабочих избили и отправили в Екатеринбург. Сопровождал арестованных помощник коменданта прапорщик Чижов. Он довез арестованных до Уфалея, в Екатеринбург поезда не пускали, говорили, что туда рвутся красные. Тогда прапорщик решил по-своему. Он договорился с машинистом и тот прицепил вагон к составу, который следовал в Челябинск. В Кыштыме Чижов выпустил всех арестованных, посоветовал им не показываться дома, а уходить опять в лес, к партизанам. Вот таким образом спаслись от расстрела Ф. Живодеров, брат Бориса Швейкина Николай, С. Мокичев и некоторые другие. Сам Чижов тоже ушел в леса, к партизанам.

Между тем, Красная Армия освободила Екатеринбург и подходила к Кыштыму. Бои за город длились три дня. Артиллерийские батареи наших стояли у горы Сугомак, наблюдательный пункт располагался на самой горе. Бои разгорелись на острове, у старой церкви, и на станции, где у белых был броневик. В критический момент кто-то распустил слух, будто на помощь белым спешат англичане. Это могло изменить обстановку не в пользу наступающих. Но оказалось, что разведка приняла за англичан сибиряков из 35-й дивизии, которые были насильно мобилизованы Колчаком и одеты в английские мундиры. Сибиряки воевать против красных отказались и стали сдаваться в плен.

Под сильным напором частей Красной Армии колчаковцы бежали из Кыштыма. Это было 22 июля 1919 года. В городе навсегда утвердилась Советская власть.

Революция и гражданская война выдвинули немало славных имен, которыми кыштымцы могут гордиться по праву. Иван Гузынин проявил свои незаурядные способности еще во времена царизма. По партийной мобилизации он ушел на гражданскую войну, воевал против Колчака. Тиф прервал его жизнь в самом расцвете. Видным партийным организатором был и его брат Андрей, который тоже погиб от тифа.

«Еще одна черная скорбная весть, — писала газета «Уральский рабочий» 12 марта 1920 года, — не успели забыть, привыкнуть к мысли, что не стало между нами Бориса Швейкина, как еще одна жертва. Умер тов. Гузынин Андрей. Неумолимый враг — возвратный тиф унес его от нас. Со смертью тов. Гузынина партия потеряла стойкого и честного работника».

Борис Швейкин в конце 1919 года заразился тифом и умер в январе 1920 года. Через месяц, тоже от тифа, скончался его брат Владимир.

Николай Кузьмич Чуфаров вступил в партию в 1903 году. Он пользовался любовью кыштымцев, был участником апрельской конференции РСДРП(б) в 1917 году, комиссаром финансов Екатеринбургского уезда, В Кыштыме организовывал Советскую власть, создавал Красную гвардию, а потом сражался на фронтах гражданской войны. Был секретарем Кыштымской партийной организации. И тот же неутомимый враг — тиф — унес Николая Кузьмича в марте 1921 года.

Аркадий Романов вступил в Красную гвардию в первые дни революции, был, пожалуй, самым молодым изо всех. Добровольцем уехал на фронт, воевал на Восточном фронте и героем погиб осенью 1919 года.

Народ не забыл своих героев. Их именами названы улицы города, их биографии знает стар и мал, о них пишут в газетах. В народном музее Кыштыма есть экспозиции, посвященные этим замечательным людям.

Живет в городе член КПСС с 1917 года Мария Петровна Пыхова. Она была первым женорганизатором, активно участвовала в жизни партийной организации. В период колчаковщины оставалась в городе, подвергалась аресту. В 1921 году она встречалась с М. И. Калининым.

ПРИЕЗД М. И. КАЛИНИНА

Страна была разорена двумя войнами — империалистической и гражданской. Большинство заводов и фабрик не работало. Пустовали поля. Случился, в довершение ко всему, недород, начался голод. Ущерб, нанесенный промышленности Урала гражданской войной, достигал астрономической цифры — 539 миллионов рублей золотом.

Партия предпринимала титанические усилия, чтобы вывести страну из разрухи. X съезд Коммунистической партии, состоявшийся в марте 1921 года, принял решение о переходе к новой экономической политике.

1921 год был для кыштымцев, пожалуй, одним из самых трудных. Заводы не работали. Весна выдалась жаркой. Небо стало белесым. Все живое пряталось в тень. И вот начался пожар. Пламя взметнулось вдруг на складе серной кислоты. Образовались воздушные вихри. Их силой из самого пекла выбрасывались горящие плетеные корзины, в которых когда-то хранились бутылки. Занялись близлежащие дома, потом огонь охватил целую улицу. Вторую, третью. Пожар буйствовал. Люди не в силах были с ним справиться.

На Урал приехал агитпоезд «Октябрьская революция». На нем совершал поездку Всероссийский староста Михаил Иванович Калинин. Поезд прибыл в Екатеринбург, оттуда на станцию Маук. Михаил Иванович на автомобиле отправился в Касли, а из Каслей — в Кыштым.

Корреспондент, следовавший с Калининым, так описывает пожарище:

«Въезжаешь в город с грустным гнетущим чувством. Перед глазами безотрадная, унылая картина. Целые ряды улиц выгорели буквально дотла. От домов остались одни печи, от строений — только фундаменты. Деревья и те сгорели. Цветущий город превращен в пустыню. Кругом мертвая тишина. Нигде не сохранилось даже травы. Только, словно в насмешку, горделиво возвышается над мертвыми сгоревшими улицами белая церковь».

Михаил Иванович с дороги решил отдохнуть. А кыштымцы прослышали, что он приехал, и стали стекаться к «Белому дому». Чуть не весь город пришел. Ждут и волнуются. Мужики курят самосад. Серый деручий дым ползет над толпой. Пищат грудные младенцы. Баба побойчее кричит:

— Начинайте!

Михаил Иванович появился на балконе. Председатель волисполкома Клепацкий начал речь. За ним выступали другие ораторы, а народ ждал, когда слово возьмет Калинин. Ждал, что скажет Всероссийский староста. После пожара осталось без крова четыре тысячи человек. К этому времени для них была открыта столовая, готовилась к открытию детская столовая. Комиссия по оказанию помощи погорельцам распределила среди них и выдала много различной посуды, полотна, рубашек, брюк, всякой обуви. Но этого было мало.

«Белый дом». Раньше здесь жил управляющий заводами. В 1921 г. с балкона этого здания выступал М. И. Калинин. Сейчас «Белый дом» занимают Дворец пионеров и медицинское училище. Около здания установлен памятник М. И. Калинину.

Площадь перед «Белым домом» замерла. Начинает говорить Михаил Иванович. Он сказал, что теперь представляет размеры бедствия, постигшего Кыштым. Правительство окажет пострадавшим помощь, даст то, что сможет дать. Но обстановка в России тяжелая. На правительство надейтесь, но и сами не сидите сложа руки. Иначе помрете.

— Помрем с ребятенками вместе! — кричит все та же бойкая баба.

— Вот видите, — подхватил Михаил Иванович, — тут кое-кто и в самом деле собрался помирать. Ты кто будешь, гражданка?

— Я-то? — неожиданно оробела баба. — У меня семеро по лавкам. Вдовушка.

— Красноармейка?

— Как есть красноармейка. Колчак мово мужа сгубил.

— Советская власть не даст вам помереть. Трудные, страшно трудные у нас времена, товарищи, однако, хлеба вам Советская власть даст. По шесть фунтов — мало, конечно, а красноармейкам побольше — по двенадцати. Только вам самим надо проявлять самодеятельность.

Пообещал Калинин погорельцам бесплатного леса, гвоздей и всякого такого, без чего нельзя строиться. Облегченный вздох пронесся над площадью. Поначалу вроде головы понурили, а тут плечи расправили. Советская власть в беде не оставит, потому что она своя, родная, рабочая, потому что завоевана она в тяжелой борьбе, ценой крови и жизни лучших людей.

Осенью 1922 года на Урале собрали богатый урожай, и с продовольственным кризисом было покончено. В 1922—1923 гг. промышленность достигла всего лишь одной трети довоенного уровня. Многие предприятия бездействовали, велика была безработица. Серьезную трудность создавали так называемые «ножницы» — при низких ценах на сельскохозяйственные продукты существовали непомерно высокие цены на промышленные товары. Партия приняла ряд энергичных мер по ликвидации этого ненормального положения.

НАПЕРЕКОР ТРУДНОСТЯМ

В свое время в газете «Кыштымский рабочий» были опубликованы воспоминания члена КПСС с 1917 года В. В. Зайцева. На наш взгляд, они представляют интерес, тем более, что годы, о которых идет речь, мало освещены в печати.

В. В. Зайцев вспоминает:

«В Кыштым я прибыл из Екатеринбурга в феврале 1921 года из ЧОНа (частей особого назначения). В руках у меня директива Екатеринбургского губкома партии и путевка, в которой значится, что я, как бывший работник лесной промышленности, направляюсь для организации лесозаготовок, чтоб снабдить топливом железную дорогу Екатеринбург — Челябинск и Западно-Уральскую железную дорогу. В наши задачи входило и снабжение топливом заводов. Приписаны были лесничества Кыштымское, Карабашское, Каслинское, Воздвиженское, Уфалейское, Нязепетровское и Шемахинское. Межрайонная контора располагалась в Кыштыме. Ликвидация топливного кризиса была задачей номер один. Мы с чувством партийного долга взялись за выполнение поставленной перед нами задачи. 14 мая 1922 года за хорошее выполнение плана по заготовке топлива коллектив рабочих и служащих «Южураллеспрома» вместе с приписными лесничествами решением топливного комитета СТО был отмечен благодарностью. Каслинский завод подарил нам бюст Карла Маркса. К 1 Мая 1923 года бюст был установлен в Кыштыме на площади.

Еще в 1921 году в помощь «Южураллеспрому» был передан стрелковый полк с его обозом. Один из батальонов полка был расквартирован в Кыштыме. Красноармейцы очень помогли нам. Весной 1921 года на городском партийном собрании обсуждался один вопрос: «Об особо тяжелом положении солдатских семей и помощи им». Докладывал председатель волисполкома Степан Иванович Клепацкий. Было решено создать комиссию по изысканию средств для помощи солдатским семьям. Но вскоре к двум бедствиям — голоду и тифу — добавилось еще одно горе — пожар.

Заводы Кыштыма и Карабаша не работали. Враг не дремал — сеял панику, недоверие к Советской власти, совершал диверсии. В лесах бушевали пожары. Горели не только леса, но и дрова, которые мы заготовляли с таким трудом.

Вскоре после пожара приехал Михаил Иванович Калинин. Клепацкий С. И., Крючков М. О. и я были у него. Мы подали ему докладную, в которой содержался протест на решение Екатеринбургского лесного управления, которое предлагало «Южураллеспрому» отпускать лес для погорельцев в перестойных сосновых насаждениях, что в 6—8 километрах. Мы же просили отпускать лес недалеко от городской черты, причем бесплатно. Михаил Иванович живо интересовался жизнью Кыштыма, нашей партийной организацией. На нашей докладной он сделал резолюцию: «Считаю поставленные вопросы правильными. Прошу разобраться и удовлетворить. М. Калинин».

Вскоре был пущен, хотя и не на полную мощность, Нижне-Кыштымский завод. Улучшилось продовольственное положение, ибо 1922 год был урожайным.

В соответствии с решениями X съезда партии перестраивалась вся работа. Секретарем Кыштымского райкома партии был избран Саломатин А. А., С. И. Клепацкий был отозван в Екатеринбург. В 1923 году состоялось решение о ликвидации «Южураллеспрома». Торговый отдел вместе с базой и другим имуществом был передан потребкооперации.

Особенно горячо к строительству новой жизни приступила молодежь. Мне сейчас трудно вспомнить все имена и фамилии, но некоторых я хорошо знаю — Костя Мокичев, Саша Богомолов, Вася Деньщиков, Миша Карташов, Вячеслав Широков, Вера Саломатина, Гриша Мартынов, Максим Долгов и другие.

Летом 1921 года трагически погиб Вася Деньщиков. Его нашли убитым в березовой роще близ села Метлино. Лицо и тело его были в синяках, пальцы на руках и ногах сломаны, выбит глаз, а во рту был кляп. Убийцу поймала губчека. Им оказался один из Злоказовых, а им принадлежала мельница в селе Метлино. Надо бы увековечить память одного из первых комсомольцев-земляков».

* * *

Восстановительные работы в Кыштыме начались летом 1922 года на медеэлектролитном заводе. В декабре был восстановлен электролитный цех. Но, к сожалению, задерживалось восстановление Карабашского медеплавильного завода. Он был введен в строй лишь в мае 1925 года и только тогда обеспечил полную загрузку медеэлектролитного завода. Через год была построена лыжная фабрика, затем организованы артели «Швейник» и «Пролетарий», возобновилась добыча живицы.

До 1929 года Верхне-Кыштымский завод был превращен в ремонтно-механические мастерские.

Заканчивался восстановительный период. Перед Уралом во весь рост встала новая задача — добиться быстрого развития тяжелой индустрии — металлургии, машиностроения, топливной и энергетической промышленности. Эти задачи перед страной, и в частности перед Уралом, выдвинул XIV съезд партии.

В грандиозных наметках первого пятилетнего плана Кыштыму отводилась немалая роль. Предусматривалось увеличение выплавки меди и организация ряда производств, имеющих подсобное значение. В связи с этим в июле 1930 года ремонтно-механические мастерские становятся литейно-механическим заводом, который должен был специализироваться на производстве оборудования, предназначенного для горнодобывающей промышленности. В этом же году рядом со станцией начал строиться графито-корундовый комбинат. Рабочий поселок Кыштым официально переименовался в город. В мае вышел первый номер газеты «Социалистический штурм».

ГОРОД РАСТЕТ

В январе 1932 года состоялась районная партийная конференция, которая обсудила три доклада: о положении в стране и в партии (докладчик секретарь Уралобкома тов. Икс), о работе Кыштымского райкома партии (докладчик ответственный секретарь райкома тов. Савина) и о развитии промышленности района (докладчик тов. Гриневецкий).

Любопытно начал свою речь представитель Уралобкома:

«Разрешите от имени обкома партии отдать привет всей Кыштымской партийной организации и от имени обкома заверить, что вашим графитом запишем по вашей меди о том, что вся наша партийная организация придет сплоченными рядами под руководством Центрального Комитета ВКП(б) к 11-й областной и 17-й Всесоюзной партийным конференциям».

Коммунисты обнаружили немало неурядиц в работе партийных организаций и промышленности города и района и, вместе с тем, по-хозяйски заглянули в будущее. Если в 1931 году сумма капиталовложений по району составляла 6 142 тысячи рублей, то уже в 1932 году она возросла в 2,5 раза.

Летом 1933 года на Урале произошло два больших радостных события — в Челябинске с конвейера тракторного завода сошла первая машина, а в Свердловске был пущен Уральский завод тяжелого машиностроения («Уралмаш»). На пуске тракторного присутствовал Михаил Иванович Калинин. Он выступил здесь с речью. Чуть позднее в Свердловск приехал Народный комиссар тяжелой промышленности т. Орджоникидзе, который затем посетил Кыштым.

Литейно-механический завод по-настоящему набирал силы. Работали цехи — чугунолитейный, кузнечный, паровозоремонтный, вошел в строй сталефасонный цех. Дала первую плавку мартеновская печь.

Кыштымцы устроили Орджоникидзе теплую встречу. Нарком посетил литейно-механический завод, осмотрел почти все цехи, беседовал с рабочими, интересовался их жизнью. Рабочие в беседу вступали вначале настороженно, но видя, что Орджоникидзе простой и отзывчивый человек, внимательный собеседник, охотно рассказывали ему не только о работе, но и о своей жизни, о трудностях, с которыми им приходится сталкиваться.

Руководителям завода т. Серго сделал замечание — уж очень была захламлена территория предприятия.

К началу Великой Отечественной войны завод выпускал вагонетки, лебедки, два типа перфораторов — ручной и колонковый, три типа автоподатчиков, торфорезательные машины и другое оборудование. Первый перфоратор на заводе собрал в 1934 году слесарь Павел Михайлович Астахов.

Реконструировался и расширялся медеэлектролитный завод, особенно электролитный цех. Был построен купоросный цех.

Перед войной цех огнеупоров медеэлектролитного завода выделился в самостоятельное предприятие. Именно с этого момента и ведет свою летопись Кыштымский завод огнеупоров.

С ростом промышленности расширялся и город. На берегу озера Коноплянка появился целый поселок медеэлектролитчиков. На окраине, за графитовой фабрикой, возник хлебозавод. Открылся клуб литейно-механического завода. В тридцатые годы начали работать две средние школы, педагогическое и медицинское училища. Действовал городской драматический театр.

Старшее поколение кыштымцев отлично помнит, как в их город пришло звуковое кино. Первый звуковой фильм «Встречный» демонстрировался в бывшем Народном доме. Позднее была оборудована звуковая киноустановка в клубе им. Кирова. В начале тридцатых годов появилось в Кыштыме и радио. Первый громкоговоритель был установлен на площади им. Карла Маркса.

Возможно, все эти события сейчас покажутся мелкими. Но тогда для молодой Советской республики они были этапными. Страна, окруженная со всех сторон враждебным миром, без чьей-либо помощи с великим энтузиазмом строила новую жизнь. И в ногу со страной шагали трудящиеся Кыштыма.

ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОИНА

Началась Великая Отечественная война. Она принесла неисчислимые лишения и беды советским людям. Фашистские полчища топтали и жгли земли Украины, Белоруссии, РСФСР. Вся страна поднялась на защиту завоеваний Октября.

Суровой военной жизнью зажил и Кыштым. И хотя над ним не вились фашистские стервятники, не рвались снаряды, не было ночного затемнения, все равно город можно было назвать фронтовым, как и многие большие и малые города Урала.

Тысячи кыштымцев ушли на фронт, в том числе 480 девушек и женщин. Не было такого фронта, на котором бы не воевали кыштымцы. Многие из них стали бойцами Уральского добровольческого танкового корпуса.

Город жил одной думой: все для фронта, все для победы. Механический завод переключился на производство боеприпасов, хотя продолжал выпускать и необходимое оборудование для горнодобывающей промышленности, особенно насосы и перфораторы. Завод расширился — появились кислородный цех, две испытательные станции, полуторатонная сталеплавильная печь, камернозакалочная печь, соляные электрические ванны и т. д.

Героизм, проявленный трудящимися Кыштыма в военное время, можно проиллюстрировать на многочисленных примерах. Возьмем тот же огнеупорный завод. Как уже упоминалось, он выделился в самостоятельный из цеха медеэлектролитного завода накануне войны. Собственно, к началу войны у огнеупорщиков еще не окончился организационный период, немало им предстояло еще сделать.

Война в корне изменила обстановку. Тысячи предприятий из центра страны, из ее западных районов были эвакуированы в Сибирь и на Урал. Развернулось строительство новых предприятий, особенно металлургических — фронту требовалосьоружие и броня. Спрос на динас и шамот неимоверно возрос.

Огнеупорный завод, еще не преодолев организационный период, должен был с ходу увеличить свою мощность. Для того, чтобы подвозить сырье и вывозить продукцию на станцию, требовалось, по самым скромным подсчетам, 10—15 трехтонных машин, а имелась всего лишь одна полуторка. Остальные машины, их было семь, были отправлены вместе с шоферами на фронт. Не хватало рабочих — больше половины.

Под руководством партийной организации нашли временный выход. Завод расположен на берегу пруда, который с другого берега близко подходит к станции. Решили использовать этот водный путь. Были собраны все имеющиеся лодки, построены новые. На них стали возить уголь и готовую продукцию. Конечно, решение вопроса было примитивным и временным, но это позволило выстоять, пока не вступила железнодорожная ветка на медеэлектролитный завод.

Создалась трудность с сырьем. Его нужно было ввозить издалека, а транспорт отсутствовал. Тогда решили разведать старые выработки возле завода. В отвалах и разрезах обнаружили кварц. Его собирали по кусочкам.

Коммунисты подняли народ на сбор сырья. Иногда приходилось останавливать завод и всех посылать за кварцем. Создавали запас и снова возвращались в цехи.

Бывали случаи, когда готовая продукция долго задерживалась на складе — некому отгружать. А перевалки было две: со склада в лодки, из лодок в вагоны. На отгрузку выходили все служащие и инженерно-технические работники. Люди не уходили с завода сутками. Никто не жаловался на трудности.

За время войны в Кыштыме было построено несколько новых предприятий. Интересно, что еще в 1911 году частник Рожков соорудил маленькую установку по производству графита. Она была маломощной, в официальных документах вовсе и не значилась. Сырьем снабжалась из Сибири. Только в 1930 году стала строиться графитовая фабрика, опять же на привозном сырье. Правда, геологи обнаружили в районе Кыштыма три месторождения графита — Тайгинское, Сугомакское и Татышское, но содержание углерода здесь было скудное. Поэтому месторождения не разрабатывались. Когда началась война, в Кыштым эвакуировали оборудование Завальевского и Мариупольского графитовых комбинатов. Наиболее перспективным, с промышленной точки зрения, являлось месторождение в районе озера Тайги. В трудную годину, когда на западе грохотал тысячеверстный фронт, сюда пришли строители. Первый взмах топора — и упала первая сосна, освобождая место будущему комбинату. Трудности поджидали строителей на каждом шагу. Не баловала их и погода — строительство началось осенью 1941 года, в дождевую слякотную пору. Продолжалось оно и в лютую зиму. Однажды, когда уже пошел графит, сгорела трансформаторная установка. Производство остановилось. Были приняты самые экстренные меры по устранению аварии.

Первый графит Тайгинский комбинат выдал 27 июня 1942 года. Первыми строителями комбината явились инженеры Лехтман и Качаловский, первыми освоили производство инженеры Смелинский, Татарников, Панаев, Клыков и другие. Значение пуска комбината трудно было переоценить. Графит использовался в аккумуляторах всех боевых машин, употреблялся при выплавке броневой стали, сверхпрочной стали и т. д.

Тайгинский графито-каолиновый комбинат. Корпус графитовой фабрики.

В конце 1942 года возле озера Амбаш появились палатки и землянки. Стали готовить фундамент для будущего каолинового комбината. Обогащенный каолин требовался для бумажной, резиновой, автомобильной и других отраслей промышленности. Строительство закончилось в 1944 году. Были введены в строй заводы мокрого обогащения и санитарно-фаянсовый, рудник. Возник новый поселок каолинщиков. Первыми эксплуатационниками были инженеры Данциг, Кондратович, Свирский и другие.

В военные годы был усовершенствован слюдяной рудник. Если до войны он давал только забойный сырец, то теперь стал перерабатывать этот сырец в колотую слюду, а впоследствии — в очищенную слюду. Эта продукция широко применяется в электропромышленности.

Трудовой энтузиазм кыштымцев возглавляли коммунисты. Они работали на самых решающих участках, там, где труднее. В марте 1943 года состоялась очередная районная партийная конференция. Здесь отмечалась самоотверженность, с которой трудящиеся района преодолевают тяготы войны и вносят свой посильный вкладе завоевание победы над врагом. Многие коммунисты ушли на фронт, на их место пришли новые. В партию подавали заявления самые передовые. Среди них были строгальщик механического завода Хлопцев, тракторист Кузнецкой МТС Глухов и другие. Комсомольская организация района проводила на фронт 515 своих членов, из них 95 девушек. Оставшиеся комсомольцы показывали образцы героического труда. На механическом заводе работало 116 комсомольцев, все они выполняли и перевыполняли нормы. На огнеупорном заводе действовала фронтовая молодежная смена, которой руководила комсомолка Протасова. Коллектив смены систематически перекрывал задания на 150 процентов. Кыштымцы активно подхватывали все передовые патриотические начинания, сами становились застрельщиками новых дел. Так, на механическом заводе соревновались между собою токаря, а в артели «Объединенный металлист» развернулось соревнование за звание лучшего мастера. И все это под одним лозунгом: «Все для фронта, все для победы!»

Не отставали от рабочих и труженики села. В Кыштымском районе располагались Кузнецкая МТС, семь колхозов и несколько подсобных хозяйств. Несмотря на трудности, посевная площадь колхозов в годы войны увеличилась на 6,4 процента. Подсобные хозяйства значительно расширили посевы овощных культур и картофеля.

В Кыштым были эвакуированы некоторые организации и учреждения, в том числе Ленинградский педагогический институт им. Герцена. Город принял 1175 эвакуированных семей, здесь возникло три госпиталя.

Ничего не жалели уральцы для фронта. Кыштымцы собрали средства на постройку танковой колонны «Челябинский колхозник», эскадрильи самолетов им. Марины Расковой, а также боевых кораблей. Только в 1942 году в фонд обороны поступило 1 463 800 рублей. Для воинов Советской Армии было собрано много теплых вещей.

В школах города занятия продолжались так же, как и до войны. Незначительное сокращение учащихся произошло лишь потому, что часть старшеклассников добровольно уехала на фронт. Продолжалась и подготовка пополнения рабочего класса. К 1942 году было обучено 2 522 молодых рабочих, в том числе для промышленных предприятий города 1 759 человек.

Вот так и жил Кыштым в годы Великой Отечественной войны — напряженной трудовой жизнью, с непоколебимой верой в победу над коварным врагом, жадно слушая фронтовые сводки, радуясь каждой победе и огорчаясь неудачам.

И ждал писем с фронта. Почти в каждой семье были воины, сражавшиеся с фашистами. Более двух тысяч кыштымцев-фронтовиков не вернулись домой. Они пали смертью храбрых на поле боя.

Кыштымцам отлично известны имена своих знатных земляков — ныне здравствующих Героев Советского Союза Л. А. Каскова, С. С. Репина и А. И. Суслова.

* * *

Герой Советского Союза Леонид Александрович Касков так рассказывает о своем подвиге:

«…Весна. Мартовский снег был рыхлым, дороги превратились в месиво грязи. Люди устали, кони с трудом передвигали ноги. Но наступательный порыв советских войск рос. Впереди Берлин! Впереди победа!

Кавалерийский корпус, где я служил, стоял на подступах к городу Блюмберг. Путь конникам преграждала река Одер. Отдельные попытки наших войск форсировать Одер успеха не имели.

Вызвали меня в штаб корпуса. Разговор был коротким: «Сегодня ночью вашему эскадрону предстоит форсировать Одер, занять плацдарм на стыке железной и шоссейной дорог и удержать его до прихода главных сил. Вам придаются подразделения легкой артиллерии и минометов».

Ночью эскадрон двинулся на выполнение боевой задачи. По данным разведки, в этом районе через Одер имелся мост.

В моей голове один план захвата плацдарма сменялся другим. Прорваться на полном скаку через мост — не годится. Противник может опомниться и организовать упорную оборону. Подавить боевые точки противника силой артиллерии и минометов — значит, дать понять врагу, что на этом участке готовится наступление.

Герой Советского Союза Л. А. Касков.

Я принял решение: коней и часть подразделения оставить в тылу, а с группой спешившихся бойцов сбить боевое охранение и занять переправу. Тихо, без единого выстрела бойцы ворвались на мост. Короткая схватка с немецкими солдатами, охранявшими его, — и переправа в наших руках. Не давая опомниться врагу, подразделение с налета заняло небольшую станцию — опорный пункт немцев. Там стояли два эшелона с боеприпасами. В одном из них находились фаустпатроны. Они очень нам пригодились. Круговую оборону захваченного участка пришлось держать более двух суток. Немцы всеми силами пытались сбить нас с занимаемого рубежа. В один из дней они предприняли шесть атак, обрушивая на нас массу огня. Когда оказались на исходе боеприпасы, мы пустили в ход немецкие фаустпатроны.

За этот подвиг мне и шести бойцам и командирам было присвоено звание Героев Советского Союза».

Леонид Александрович после войны вернулся в Кыштым и снова стал работать на механическом заводе. Сейчас он трудится на радиозаводе.

ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ

Отгремели победные салюты в Москве. Страна возвращалась к мирной жизни. Экономика стала перестраиваться применительно к условиям мирного времени. В областях, подвергнувшихся оккупации, восстанавливалось разрушенное фашистами хозяйство.

Как выглядели заводы Кыштыма в первые послевоенные годы? Производство валовой продукции на механическом заводе в 1946 году по сравнению с 1942 и 1944 гг. несколько снизилось. И это естественно. В 1945 году завод прекратил выпуск боеприпасов, но еще не сумел полностью переключиться на производство мирной продукции. В 1942 году здесь не было выпущено ни одного насоса, а в 1946 году их было выдано всего лишь 142 штуки. В годы войны был совершенно прекращен выпуск лебедок и вагонеток. Мало выпускалось перфораторов. Однако в первый послевоенный год начал осуществляться ряд мероприятий, направленных на резкое увеличение этих видов продукции, столь необходимых народному хозяйству. Составлялись планы на ближайшее будущее, намечались крупные вложения, предусматривающие расширение и реконструкцию завода.

Перестраивались на решение новых задач и другие предприятия города. Огнеупорный завод увеличил производство кирпича в 1946 году по сравнению с 1940 годом в четыре раза.

В первые послевоенные годы в Кыштыме начали осваивать производство товаров народного потребления — мебели, обуви, чулок, шерстяных изделий и т. д. Всего к 1947 году здесь выпускалось более 70 наименований различных изделий, предназначенных для населения.

Страна переживала огромные трудности, считала каждую копейку. Целые города, где прогремела война, лежали в развалинах, груды руин остались на месте крупных заводов, тысячи сел были сожжены дотла, люди ютились в землянках. Шахты Донбасса были взорваны и залиты водой. Знатоки-экономисты из Западной Европы, и особенно из Америки, пророчествовали великую нищету нашей стране: мол, Советской России потребуются многие десятилетия, чтоб она смогла восстановить хотя бы то, что имела перед войной.

Именно в это неимоверно трудное время бюджет небольшого уральского городка, который не пострадал от войны, имеет тенденцию к росту. Если на конец войны он составлял 4 975 000 рублей, то в 1947 году вырос до 8 954 000 рублей, т. е. увеличился почти вдвое. Какой же прочностью и силой должно обладать государство, если оно после такой опустошительной войны нашло возможность позаботиться о дальнейшем росте таких городов, как Кыштым! Естественно, возросли ассигнования на народное образование, здравоохранение, культуру.

В эти годы большим уважением и общей признательностью пользовались такие труженики механического завода, как формовщик чугунолитейного цеха Я. Карпов и сталевар сталефасонного цеха В. Самойлов, садчица огнеупорного завода А. Гуськова, учителя М. Ф. Меньшикова и К. Д. Куприянова, награжденные орденами СССР, врачи В. А. Сергеева и Е. Д. Башлыкова и другие.

Начинается движение за благоустройство города. Кыштым первых послевоенных лет был озеленен плохо. Насаждения на площади Карла Маркса в войну вырубили. Улица Республики не имела почти ни одного деревца, не была вымощена. О других улицах вообще и говорить нечего.

Коллектив механического завода обратился к трудящимся города с призывом: «Превратим Кыштым в один из красивейших и благоустроенных городов Южного Урала». Призыв повсюду нашел всеобщий отклик.

Это было началом многолетнего упорного похода за красоту родного города. И сейчас, спустя двадцать лет, мы можем с полным основанием сказать — сделано очень много. Не надо приводить какие-то цифры в подтверждение этого. Просто стоит пройтись по улицам Кыштыма, особенно по улицам Республики и им. Ленина, чтоб убедиться в этом.

* * *

1957 год был для Кыштыма вдвойне юбилейным. Страна отмечала сорокалетие Советской власти, а город, к тому же, свое 200-летие. К этому времени вышла книга «Кыштым». Это был плод труда целого творческого коллектива. И любопытно сейчас заглянуть в эту книгу, половина которой посвящена историческому прошлому. Что же говорилось в книге?

Вот что писалось о механическом заводе. Осваивается производство вагонеток; новых шахтных насосов и перфораторов, скреперных пневматическо-электрических лебедок, буровых коронок, молотовых дробилок, электровозов «Лилипут», венцовых шестерен для шаровых мельниц, работающих на обогатительных фабриках. Группа ведущих конструкторов завода разрабатывает новый тип ручного перфоратора ПР-30К. Создается буровая машина БМК-25. Кыштымские перфораторы ПР-20КС и ТП-5С обеспечили сухое беспыльное бурение и этим снискали себе всемирную известность.

Медеэлектролитный завод быстро наращивал темпы производства, здесь реконструированы буквально все цехи. Особое внимание было уделено механизации тяжелых работ. Модернизировались плавильные печи, разливочные машины анодных печей, механизировалась транспортировка вайербарсов и т. д.

В 1953 году Тайгинский графитовый комбинат, графитовая фабрика и каолиновый комбинат объединились в единый Кыштымский графито-каолиновый комбинат и за три года, прошедших после этого, новый комбинат дал более трех миллионов рублей прибыли.

Набирал силу и завод «Шлифзерно». Он стал выпускать наждачные зерна, микропорошки, используемые при производстве синтетических стекол, освоил выпуск микропорошков из искусственного электрокорунда.

К 200-летию города в Кыштыме насчитывалось более двух десятков предприятий, которые производили в год валовой продукции почти на полмиллиарда рублей в старых ценах.

Во все концы страны и за рубеж со станции Кыштым отправлялись поезда, груженные перфораторами и шахтными вентиляторами, электролитной медью и медным купоросом, графитом, каолином и санитарным фаянсом, шлифовальным порошком, настольными сверлильными станками и кирпичеделательными агрегатами, трикотажем и чулками, шамотными огнеупорами, кирпичом и живицей, деловой древесиной. Поистине богатый и щедрый пай вносил Кыштым во всенародную копилку!

Город интенсивно строится. Преображается улица Ленина. Хорошеет поселок электролитчиков и огнеупорщиков на Коноплянке. Добротными благоустроенными домами пополняется поселок графитчиков — Тайгинка. Над домами запестрел лес телевизионных антенн. Тогда кыштымцы принимали передачи лишь Свердловской студии телевидения. Челябинская студия только еще строилась. Входят в строй две новых школы. Расширились возможности медицинского обслуживания населения. В новом помещении городской поликлиники оборудуются рентгеновский и физиотерапевтический кабинеты, лаборатория, пункт скорой помощи. Открываются больницы в поселках Тайгинка и Кузнечиха. В городе работают Дом культуры, заводские клубы, а также красные уголки на отдаленных участках леспромхоза и слюдорудника.

В самом центре усиленными темпами строился новый широкоэкранный кинотеатр. Он вошел в эксплуатацию накануне юбилея, и потому кинотеатр так и назван «Имени 40-летия Октября».

Вот вкратце о чем рассказывалось в книге «Кыштым», выпущенной в 1957 году.

* * *

В сводках, отчетах, в газетных информациях и в этой брошюре по-разному звенят наименования машин и различной продукции с маркой предприятий Кыштыма. Только нет в этих отчетах и сводках одной продукции — поэтического слова.

А между тем, мы обедним биографию города, если не скажем, что в Кыштыме производится и эта редкостная продукция — стихи. Начинающих поэтов там много, они группируются вокруг газеты «Кыштымский рабочий», а признанным старейшиной у них считается Василий Щербаков, который родился в Кыштыме, живет в нем постоянно. Единственно длительной его отлучкой из родного города была отлучка на войну. Василий Щербаков выпустил несколько поэтических книг, в том числе «Тайгинка» и «Кыштымская тетрадь».

Воевал поэт в Заполярье.

Воспоминания о фронте у Щербакова всегда яркие. Но ярче их, пожалуй, стихи о родном крае:

Ему все здесь дорого, его все здесь волнует:

Но самое сокровенное, радостное и окрыляющее связано с именем Ильича:

Вся жизнь и все творчество Василия Щербакова связаны с Кыштымом, и это замечательно, что у города есть свой поэтический летописец.

Боевым помощником городской партийной организации является газета. Сначала она называлась «Социалистический штурм», потом «За цветные металлы», а теперь «Кыштымский рабочий». В годы строительства социализма и Великой Отечественной войны, в период послевоенного строительства и теперь, в период строительства коммунистического общества, газета выступает коллективным организатором, пропагандистом и агитатором. Первым ее редактором был С. П. Мелентьев, сейчас он пенсионер. Редактировавший газету перед войной, Я. С. Меньщиков потом стал комиссаром саперного батальона и погиб смертью храбрых. Погиб на фронте также журналист из этой газеты И. Старцев, он защищал Ленинград. В годы войны газету редактировал Н. И. Борноволоков, который и сейчас живет в Кыштыме.

ГЛАЗАМИ ОЧЕВИДЦА

Давайте представим себе человека, который не был в Кыштыме двадцать лет. И вот летом он приехал из Челябинска поездом.

Июльский вечер тих и светел. Солнце еще довольно высоко, но от домов и деревьев падают длинные тени. Вершины гор Сугомака и Егозы освещены солнцем. И чем ниже от вершин, тем гуще и темнее становятся тени. Горы остались такими же, какими были и сто и тысячу лет назад.

За станцией, с северной стороны, высятся корпуса графитовой фабрики и завода абразивных изделий. Тут мало что изменилось с тех пор, как возникли эти корпуса, то есть со времен первой пятилетки.

Снаружи вокзал изменился незначительно, лишь с боков появились пристрой. На привокзальной площади уже есть новое — городские дома из силикатного кирпича. Рядом с обычными, рубленными из сосновых бревен, они высятся горделиво.

Приехавший человек идет по улице Республики, направляясь к центру. Он приятно удивлен тем, что главная улица города хорошо забетонирована. Движение на ней оживленное, особенно много мотоциклов.

Человек поднимается на бугор, на тот, где улицу Республики пересекает Пушкинская улица. Ему открывается поразительный вид на центр. На самом дальнем бугре хорошо видна белая церковь, а вокруг нее широко разросся новый район, состоящий из трех- и пятиэтажных домов. Центр и сама улица Республики в лучах вечернего солнца. Она по-настоящему красива. Двадцать лет назад деревьев и кустарников на ней почти не было. Сейчас тротуары ее утопают в зелени. Возле моста через речку, вытекающую из пруда, построен красивый, в современном стиле микрорайон. Это отлично благоустроенный уголок.

Приезжий человек порадовался такими отрадными переменами. Назавтра радушные хозяева показали ему все, чем богаты новые заводы, новостройки, обновленные старые заводы.

* * *

Механический завод теперь зовется машиностроительным им. Калинина. У «Белого дома» кыштымцы поставили памятник Всесоюзному старосте в знак благодарности за ту помощь, которую Михаил Иванович оказал городу после опустошительного пожара в 1921 году.

Заводу тесно на территории, которая когда-то ему была отведена. Вширь расти почти уже некуда! С одной стороны, центр города, а с другой, пруд. Но все-таки завод растет, осваивается каждый метр земли. Совершенствуется само производство, его технологические линии. Кыштымские перфораторы знают в ряде стран мира, продукция завода не раз была представлена на разных международных выставках и ярмарках. Буровые машины, перфораторы, скреперные лебедки экспонировались на ВДНХ. Особенно возрос выпуск горного оборудования за семилетку. Объем производства увеличился в 2,3 раза, а производительность труда — в 2,2 раза. Конструкторы завода продолжают совершенствовать машины, стараются, чтобы они стали удобны в обращении, чтоб облегчали труд горняков, по своим качествам превосходили бы аналогичные образцы зарубежных механизмов. В последние годы предприятие освоило выпуск более экономичных машин — самоходных буровых машин 1-СБУ-125, скреперных лебедок нового параметрического ряда и другой техники. Использование их в промышленности даст стране свыше 10 млн. рублей годовой экономии.

Приезжему человеку не без гордости покажут территорию завода. Она отлично выглядит и скорее напоминает сад. Не зря же машиностроители двадцать лет назад бросили клич: «Кыштымцы, благоустроим родной город!» Они показали пример того, как надо выполнять взятые обязательства.

Нарядно выглядели вечером в день 50-летия Великого Октября корпуса машиностроительного завода им. М. И. Калинина.

И, конечно же, расскажут приезжему человеку о людях. О прекрасных, трудолюбивых мастерах на все руки. Токари перфораторного цеха Н. Д. Храмов и В. А. Булаев составили личные планы повышения производительности труда, их почину последовали труженики других предприятий. Опытнейшие конструкторы И. С. Пискунов, С. Н. Васильев, В. С. Усков внесли немало оригинальных новшеств в конструкцию машин.

В механосборочном цехе по пролету движется мостовой кран. Любую тяжелую деталь перенесет куда надо и поставит на место с большой аккуратностью. Управляет им Дарья Михайловна Тараканова. Еще вчера мало кто ее знал, а теперь она одна из лучших работниц завода, депутат областного Совета депутатов трудящихся.

И сколько их таких на предприятии. Они составляют его золотой фонд.

В новой пятилетке у завода светлая перспектива. Он подвергнется коренной реконструкции. Будет освоен выпуск высокопроизводительных буровых машин и буровых кареток.

* * *

Гостю непременно покажут и другой старейший завод — медеэлектролитный. За семилетку объем производства здесь увеличился в 1,4 раза. Построен единственный в Советском Союзе цех электролитической фольги, сейчас освоен выпуск медной фольги, необходимой для радиопромышленности.

Кыштымцы гордятся рабочей гвардией металлургов-медеэлектролитчиков. О любом можно много рассказывать. Об одной трудовой биографии как-то рассказала газета «Кыштымский рабочий». Помощник плавильщика Ю. Гребеньков задушевно поведал читателю о своем старшем товарище — Николае Ивановиче Шарманове. Когда началась война, ему было тринадцать лет. Потом учеба в ремесленном училище, работа на металлургическом заводе и служба в армии. После демобилизации приехал в Кыштым, поступил на медеэлектролитный завод.

— Медеплавильные печи, — рассказывает Ю. Гребеньков, — по режиму работы резко отличаются от сталеплавильных. Пришлось переучиваться. К новичку присматривались. Сразу заметили его старательность, отметили деловитость и смекалку.

Через три года Николай Иванович овладел профессией старшего плавильщика, вступил в ряды Коммунистической партии.

Рабочая смена для Николая Ивановича — это не просто часы труда, чтобы заработать деньги. Это то время, когда тебя захватывает сам процесс рождения металла.

Трудно быть человеком, идущим всегда впереди. Но для людей с горячим сердцем — это жизненная необходимость. Жизнь от рабочего требует нынче многого:

Николай Иванович болеет о государственном добре. Он не допускает выхода меди в шлак. Стремится уменьшить время доводки и плавления металла.

Николай Иванович всегда готов прийти на помощь товарищу, особенно на таких операциях, как зачалка пачки вайербарсов захватами тельфера или как заброска в печь древесного угля.

За самоотверженный труд Н. И. Шарманов удостоен звания «Почетный металлург».

Заканчивается трудовой день, а Николай Иванович не спешит домой. Он — член партийного бюро завода, у него серьезное поручение — контроль за стенной печатью во всех цехах завода. Правительство высоко оценило заслуги Шарманова, наградив его орденом Ленина.

И таких, как Шарманов, на заводе немало. Взять хотя бы медеплавильщиков Навруза Фаталиева и Геннадия Киселева. О них говорят, что они умеют работать на любом переделе и на любой операции. Трудятся рядом, бок о бок — русский и лезгин, строят коммунизм и свое личное счастье. В седые далекие времена русский Янька Селезнев и башкир Имагул также бок о бок сражались в пугачевской армии за лучшую долю.

* * *

Гость несказанно удивится, когда его привезут в поселок Новогорный. Здесь поднялись корпуса и трубы тепловой электростанции. Возле нее возник поселок. Он хорошо благоустроен — весь в зелени, улицы одеты в асфальт. В центре красуется здание Дворца культуры. А ведь совсем недавно на этом месте шумели на ветру белоствольные березы. Далее чуть просматривается деревня Селезни, немного дальше расположена железнодорожная станция Бижеляк. Там в 1918 году кыштымские красногвардейцы дали бой чехам, поднявшим контрреволюционный мятеж, и белогвардейцам. Отсюда началась у кыштымцев кровопролитная, трудная, но в конечном (итоге победная дорога в будущее. И ТЭЦ, и поселок как бы безмолвно свидетельствуют о том, что кровь, пролитая бойцами революции, не пропала даром.

И если гость спросит, что же еще нового произошло за эти годы, то ему скажут, что построен радиозавод, который выпускает радиолы «Отдых», сданы в эксплуатацию новые здания обувной и трикотажной фабрик, строятся здания филиала политехнического института, благоустроенной гостиницы, ведется жилищное строительство. За семилетие в жилищное и культурно-бытовое строительство вложено 12 миллионов рублей, введено в эксплуатацию 53 тысячи квадратных метров жилья и плюс к тому 18 тысяч квадратных метров построено индивидуальным способом. Для города, который насчитывает около 50 тысяч человек, такой прирост довольно ощутим.

Недавно свое 25-летие справил графито-каолиновый комбинат. Увеличивается и увеличивается семья кыштымских заводов. Родоначальником их всех был машиностроительный, за ним появился медеэлектролитный, потом огнеупорный и вот уже графито-каолиновому комбинату перевалило за четверть века, четырнадцать лет насчитывает биография ТЭЦ, радиозавод же выглядит по возрасту сущим младенцем.

Старое и новое.

Да, удивительным свойством обладают наши большие и малые города — у них идет процесс омоложения. Старое обновляется, город меняет лицо, становится красивее. Процесс этот протекает хотя и медленно, но неотвратимо. И тот, кто видит повседневные обновления, тот привыкает к ним, перестает их замечать. Свежему же человеку они бросаются в глаза, как это заметил тот человек, который появился в Кыштыме после двадцатилетнего перерыва.

ГОРОД РАЗВИВАЕТСЯ ГАРМОНИЧНО

Было бы неправильно думать, что город развивается однобоко — только в сфере производства. Развитие идет всесторонне, гармонично. С увеличением города растет и его культура, здравоохранение. Здесь насчитывается 18 общеобразовательных школ, в которых обучается 8,5 тысяч учащихся. Имеется, кроме того, пять школ рабочей молодежи, где занимается 1600 учащихся. Работают механический техникум, медицинское училище, ГПТУ, филиал Челябинского политехнического института, детская музыкальная школа. Филиал выпустил недавно вторую группу инженеров. В городе 29 библиотек. Их фонд составляет полмиллиона книг. Молодые революционеры, собиравшиеся тайно на массовки и сходки в 1905—1906 гг., только мечтали о такой жизни. То семя, которое Борис Швейкин положил в благодатную почву, как первый заведующий отделом народного образования, дало прекрасные всходы.

Когда-то в Кыштыме были всего-навсего два врача и маленькая больница. До революции город располагал 60 больничными койками. Сейчас лишь одних врачей здесь около сотни и почти 370 средних медицинских работников, которые трудятся в пяти больницах. Только городская больница имеет 400 коек.

Удивительно любознательный народ кыштымцы! Более 33 тысяч из них состоят читателями библиотек. Практически книги не читают разве что дети дошкольного и ясельного возраста. Почти каждый кыштымец выписывает либо газету, либо журнал. Газету «Кыштымский рабочий» получает каждый десятый житель. На живописных берегах озера Увильды в лагерях с поэтическими названиями «Жемчужина», «Волна», «Радуга» отдыхают юные кыштымцы.

В городе много клубов, киноустановок, широкоэкранный кинотеатр. Построены городской стадион и спортзал на Аргаяшской ТЭЦ.

Многое предстоит сделать в области строительства культурно-бытовых учреждений в текущем пятилетии. Намечено ввести в эксплуатацию здание механического техникума, новые школы, магазины, столовые, прачечную и т. д.

Крепнет новая отрасль — бытовое обслуживание населения. Если в первые годы семилетки объем бытовых услуг составлял 5 р. 40 к. на человека, то в 1966 году он достиг уже 13 р. 70 к. Появилась фабрика химчистки и крашения одежды. Открыто несколько новых магазинов и столовых.

Кыштым шагает в ногу со временем. Жители города смотрят телепередачи из Челябинска, Свердловска и Москвы.

Дом культуры медеэлектролитного завода. Сдан в эксплуатацию в дни празднования 50-летия Советской власти.

УСТРЕМЛЕННОСТЬ В БУДУЩЕЕ

Кыштымцы, как и весь советский народ, отметили 50-летие Советской власти замечательными трудовыми делами. Они рапортовали о выполнении социалистических обязательств, взятых в честь юбилея. Городу и машиностроительному заводу им. Калинина присуждены Памятные знамена обкома КПСС, облисполкома и облсовпрофа. Значительных успехов добились инициаторы предпраздничного соревнования Николай Храмов и Владимир Булаев. Они ежемесячно выполняли производственные задания не ниже 160 процентов, повысили производительность труда на 10 процентов. Успешно справились с обязательствами и их последователи — старший плавильщик медеэлектролитного завода М. Анощенко, токарь машиностроительного, завода Н. Мартынов, плотник «Кыштымстроя» Н. Курчавов, швея комбината бытового обслуживания Т. Пискунова и многие другие.

Промышленные предприятия города — машиностроительный, медеэлектролитный и огнеупорный заводы работают по новой системе планирования и экономического стимулирования. Они дали государству 845 тысяч рублей сверхплановой прибыли. В 1968 г. перешли на работу по новой системе радиозавод, Аргаяшская ТЭЦ и другие предприятия.

Растет культура, улучшается быт. В квартиры кыштымцев пришел газ. Построена водонапорная башня, что значительно улучшило снабжение города водой. Открыты новые магазины, столовые, детские сады и ясли, работает телевизионный ретранслятор.

Готовясь к юбилею, кыштымцы провели конкурс на эмблему города. Очень хорошо, что восстанавливаются славные старинные традиции — каждый город должен иметь свой символ. Лучшей признана работа Алексея Чичкова, начальника БРИЗа машиностроительного завода.

Перед юбилеем возле машиностроительного завода, на площади, открыт памятник воинам-кыштымцам, павшим смертью храбрых в борьбе с фашистскими захватчиками. Он построен на средства, заработанные трудящимися на субботниках и воскресниках. В мраморную стену, расположенную рядом с памятником, замурован список погибших. На памятных зданиях установлены мемориальные доски.

Город хорошеет на глазах. Заканчивается строительство гостиницы. Берега заводского пруда покрываются камнем. Красиво отделана набережная возле городского Дома культуры. На площади им. К. Маркса появилась новая, облицованная мрамором, трибуна. Накануне праздника хороший подарок получили медеэлектролитчики — Дом культуры металлургов.

В один из предпраздничных дней в клуб им. Кирова пришли ветераны партии. Здесь чествовали таких заслуженных людей, как старейшую коммунистку Марию Петровну Пыхову, члена КПСС с 1918 года, бывшего кремлевского курсанта, неоднократно встречавшегося с Лениным, Алексея Ефимовича Кулакова, участников гражданской войны Дмитрия Павловича Щербакова, Павла Николаевича Орешкова, бывшего рабочего Путиловского завода, участника подавления корниловского мятежа Алексея Павловича Симонова и других.

А 4 ноября Указом Президиума Верховного Совета СССР представители старой ленинской гвардии, проживающие в Кыштыме, были награждены орденами и медалями: орденом Красного Знамени — Кулаков А. Е., орденом Красной Звезды — Орешков П. Н., орденом «Знак Почета» — Пыхова М. П., Фадеев П. А., Чаадаев Ф. Н., медалью «За боевые заслуги» — Симонов А. П., Шарабрин Г. Н., Щербаков Д. П., Попов В. В., медалью «За трудовое отличие» — Бобылев И. Ф.

П. А. Фадеев, член КПСС с 1919 г. Сейчас пенсионер, руководитель секции ветеранов гражданской войны.

М. П. Пыхова, член КПСС с 1918 г., пенсионерка, активная общественница.

Страна вступила во второе пятидесятилетие. С новой силой развернулось соревнование за достойное выполнение пятилетнего плана. И снова кыштымцы в первых рядах соревнующихся. На этот раз инициатором соревнования выступил кавалер ордена Ленина рабочий машиностроительного завода Иван Блаженков.

Кандидат в члены обкома КПСС, один из лучших токарей машиностроительного завода им. М. И. Калинина И. С. Блаженков.

А сделать кыштымцам до конца пятилетки нужно многое — построить второй цех электролитической фольги на медеэлектролитном заводе, фабрику по обогащению гранулированного кварца, рудник и фабрику по обогащению вермикулита, здание учебного комбината на радиозаводе, сталелитейный цех и цех по сборке скреперных лебедок и буровых кареток на машиностроительном заводе им. Калинина, главный флотационный корпус и завод мокрого обогащения каолина на графито-каолиновом комбинате, 20—25 тысяч квадратных метров жилья, продолжить реконструкцию огнеупорного завода, завода абразивных материалов, трикотажной и обувной фабрик и т. д.

В рапорте, принятом на юбилейном торжественном заседании 5 ноября 1967 года, трудящиеся города пишут:

«Заверяем Ленинский Центральный Комитет КПСС и Верховный Совет СССР, что труженики Кыштыма отдадут всю свою энергию, весь свой разум на осуществление решений XXIII съезда КПСС и к 100-летию со дня рождения В. И. Ленина добьются еще больших успехов, внесут достойный вклад в построение коммунистического общества».

Двести с лишним лет назад обосновался на берегу тихой речушки Кыштымки первый безымянный житель. История не оставила о нем никаких сведений, хотя его балагуша как бы стала родоначальницей нынешнего города. Много бед и ненастий пережил Кыштым, он мужал год от года, набираясь сил. И стал он красивым социалистическим городом. Завтрашний день сулит ему новый расцвет, новые свершения, завтрашний день его, как и всей великой страны нашей, озарен светом коммунизма.

Крепким упругим пульсом бьется трудовая жизнь Кыштыма. О тружениках этого уральского города можно слагать поэмы. Но у Кыштыма есть и другая красота — природная. Он раскинулся в ожерелье озер. Их бесчисленное множество, больших и малых, один другого живописнее. Это и своенравный Сугомак, и две тихие Акули — Большая и Малая, и широченное Плесо, и изумрудное Темное, и светлый Акакуль, и необъятный Иртяш. Всех и не перечислишь!

Кыштымцам с природой повезло. Ее изумительная красота порождает красоту душевную. А когда человек красив душой, он везде, даже в самой трудной прозаической работе, найдет искорки поэзии. Это самая главная, самая отличительная черта кыштымца. Он прекрасен в труде и неутомим в отдыхе. А настойчивость и бесстрашие он заимствовал у своих предков.

Каждый новый день — новая страница содержательной биографии города-труженика. И сколько еще много интересного и героического будет в ней записано со временем!

Примечания

1

В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 3, стр. 488.

(обратно)

Оглавление

ТИХОЕ ЗИМОВЬЕ

ПРИПИСНЫЕ ВОЛНУЮТСЯ

ПУГАЧЕВЦЫ

ЗАВОДЧИК

КЛИМ КОСОЛАПОВ

ПЕРЕД РЕФОРМОЙ

УСТАВНЫЕ ГРАМОТЫ И КЫШТЫМЦЫ

НОВЫЕ ВРЕМЕНА

НЕЛЕГАЛЬНОЕ СОБРАНИЕ

МАССОВКА В КРУТЫХ БЕРЕГАХ

ФЛАГ НА ЧАСОВНЕ

БОРИС ШВЕЙКИН

СТОЛКНОВЕНИЕ НА ЯРМАРКЕ

ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА

ОСВОБОЖДЕНИЕ

ПРИЕЗД М. И. КАЛИНИНА

НАПЕРЕКОР ТРУДНОСТЯМ

ГОРОД РАСТЕТ

ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОИНА

ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ

ГЛАЗАМИ ОЧЕВИДЦА

ГОРОД РАЗВИВАЕТСЯ ГАРМОНИЧНО

УСТРЕМЛЕННОСТЬ В БУДУЩЕЕ

*** Примечания ***