Блеск и нищета номенклатуры [Вячеслав Васильевич Костиков] (fb2) читать постранично

Вячеслав Костиков Блеск и нищета номенклатуры

Блеск и нищета номенклатуры

Помните, как приехавшего в заштатный городок Ивана Александровича Хлестакова, чиновника из Петербурга, местный казенный люд принял с испуга за путешествующее инкогнито важное должностное лицо. Разумеется, помните, знаете еще со школы. Но, вероятно, не все знают, что путешествовать инкогнито имеют свойство не только люди, но и слова. Одним из таких живущих и путешествующих инкогнито слов является слово «номенклатура». Сколько ни рыскал я по весям российской нашей прессы, сколько ни плутал — по привычке прежних лет — с лупой между строк, так ни одного и не обнаружил. Точно бы оно надело шапку-невидимку.

А между тем в обыденной жизни оно во плоти, и замечу, в весьма откормленной плоти то и дело шмыгает мимо нас на черных рысаках, именуемых ныне автомобилями. Инкогнито достоинством пониже можно в известных местах встретить идущим по улице пешком в неизменной ондатровой шапке, и, сколько мне известно, во многих наших столицах да областных центрах имеются даже «слободки», именуемые в просторечии «Царским селом».

Едва ли не каждый день в том или ином разговоре, особенно если в центре Москвы, нам приходится слышать вполне привычные для уха фразы: «Иван Иванович попал в номенклатуру», «это номенклатурная должность», «номенклатурный список».

Отчего же делается вид, что понятия не существует?

Да оттого, что в течение многих десятилетий вся наша политическая жизнь была неким эвфемизмом, административным инкогнито, при которой единственной точкой соприкосновения народа с властью были непроницаемые для глаза заборы.

Если не предаваться лукавым играм «первых отделов» в секретность, понятие номенклатуры предельно просто. Nomenclamra по-латыни означает роспись имен, а переведенное на язык наших политических реалий — верхний эшелон власти, список высших должностных лиц. И едва новые общественные условия, рожденные, перестройкой, сняли с наших уст сургучные печати, как о высшем бюрократическом слое стали говорить, разве что не произнося еще сакраментальных слов. И первые же анализы (см., в частности, статью «Бюрократизм и бюрократия: необходимость уточнений» в журнале «Коммунист» № 12 за 1988 год), первые споры показали, что ничего запредельного ни в этом понятии, ни в явлении нет, что говорить об этом нужно — и не только для пользы общества и перестройки, но и для блага самой же номенклатуры. Ей, номенклатуре, ведь тоже полезно понять, почему в перестройке она играет столь противоречивую роль: и локомотива, и тормоза одновременно.

Долгие годы глухого молчания создали вокруг номенклатуры некий соблазнительный миф.

В сознании народа, вытесненного с площадей власти в «людскую», понятие номенклатуры стало ассоциироваться не с сутью, а с атрибутами. И мы можем оценить степень «прищура», с которым улица поглядывала на проносящиеся черные лимузины, и по тем ядовитым словечкам, которые она намертво связала с понятием номенклатура, — «авоська», «корыто», «паек», «бронь» и т. д. В последние годы застоя уже не редкостью было слышать — разумеется, шепотом — мнения о том, что номенклатура деградировала и что она-то и есть тот тромб, который не дает играть живой крови социализма. И только теперь, когда мы стали спорить, а значит, и думать, нам становится яснее, что причина не только в полипах и бородавках, которыми оброс социализм, а прежде всего в извращенной сталинизмом политической системе, в которой номенклатура лишь одно из заржавленных и искривленных колес. Я бы сказал, что номенклатура в том виде, в каком она существует до сих пор, является и порождением, и жертвой сталинизма.

Власть идей или идея власти?

У психологов есть известное наблюдение о том, что первое движение есть движение сердца, а не разума. Оно-то и является наиболее искренним. По первым поступкам можно достаточно верно определить характер человека, по первым литературным пробам — талант писателя.

В 1895–1896 годах в тифлисских газетах «Иверия» и «Квали» были напечатаны несколько стихотворений, подписанных никому не известным именем И. Дж-швили и Соселло. Новорожденный поэт писал:

Стихи принадлежали юному Иосифу Джугашвили, будущему «отцу народов».

Едва ли следует верить всерьез нынешним, столь обильным задним числом утверждениям о невежестве Сталина. Разумеется, он не был крупным теоретиком, но многочисленные свидетельства людей, близко знавших Сталина, говорят о том, что это был человек, наделенный природным умом, великолепной памятью, хитростью. Распиливая на куски поваленные на землю памятники Иосифу Виссарионовичу, не следует забывать, что он был среди ближайших соратников Ленина; я сомневаюсь, чтобы Ленин стал держать около себя