Янтарное ожерелье [Леонид Федорович Земляков] (fb2) читать постранично

Л. Земляков Янтарное ожерелье

1

— Сэр! Разрешите сойти на берег?

Паркинс повернулся в кресле и посмотрел на стоявшего в дверях каюты матроса.

Самоуверенный тон, каким была выражена просьба, не понравился старшему офицеру. И вообще, этот человек производил на него неприятное впечатление.

Свенсон явился на «Манитобу» в Нью-Йорке, за час до отхода. Когда старший офицер заявил, что экипаж укомплектован и вакантных мест нет, посетитель настоял, чтобы о нем доложили капитану.

И тот, к немалому удивлению Паркинса, приказал:

— Принять!

Весь рейс от Нью-Йорка до Сингапура, куда «Манитоба» зашла для бункеровки, новый матрос держался особняком. На палубе он работал не хуже других, отлично стоял за рулем, точно выполнял приказания.

Но его поведение казалось натянутым, искусственным. В коротких односложных фразах, которыми Свенсон обменивался по долгу службы с командой и офицерами корабля, порой звучали высокомерные нотки. Паркинс не мог не видеть, что капитан «Манитобы» Ричард Холл относится к Свенсону иначе, чем к другим членам экипажа. За все время плавания он ни разу не позволил себе повысить голос на нового матроса.

Устремив пристальный взгляд серых глаз на Паркинса, Свенсон ждал ответа.

Старший офицер нервным движением зажег сигарету и, стараясь быть спокойным, спросил:

— Разве вам не известно, Свенсон, что в полночь мы снимаемся с якоря?

— Известно, сэр.

— Может быть, вы не знаете, что команде сегодня запрещено сходить на берег?

— Знаю, сэр.

— И тем не менее обращаетесь ко мне с подобной просьбой?

— Да, сэр, — произнес Свенсон резко.

Старший офицер вскипел. Еще мгновение, и он выставил бы матроса за дверь.

Но тот, будто ничего не замечая, добавил:

— Я имею разрешение капитана, сэр!

Паркинс не выдержал:

— Тогда какого черта вы обращаетесь ко мне?

— Для порядка, сэр, — последовал невозмутимый ответ.

— Можете проваливать! — резко произнес Паркинс. — Но помните: если опоздаете к отходу, — пеняйте на себя.

— Есть, сэр! — приложив руку к козырьку фуражки, матрос круто повернулся и вышел.

В небе зажглись первые звезды, когда Свенсон по узкому качающемуся трапу спустился на набережную.

Порт жил обычной шумной жизнью.

Разгружаясь, стояли у причалов океанские корабли. Отовсюду доносились гортанные возгласы грузчиков. Гремели лебедки, мягко жужжали портальные краны. По черно-масленой воде бухты скользили цветные огоньки судов.

Едкий запах гниющих водорослей и смолы стоял в воздухе.

Вдоль линии причалов протянулся ряд винных лавок и кабаков, где в пьяном угаре веселились свободные от вахт матросы и кочегары. Здесь они отводили душу после тяжелых рейсов, расплачиваясь за бурные ночи жалованием.

Держась в тени, Свенсон шел, засунув руки в карманы короткой куртки.

Ему хотелось побыть одному, чтобы хоть на время отдохнуть. Так надоела роль, которую он вынужден играть на борту «Манитобы».

Ради этого, собственно говоря, он так настойчиво и добивался разрешения сойти на берег.

В его распоряжении было несколько часов. А затем снова в рейс, и снова он перестанет быть самим собой.

Конечно, Свенсон не отказался бы побыть в компании тех. кто сейчас лихо отплясывает джигу.

Но приказ капитана Фостера — закон. И он, Свенсон, обречен на одиночество до прибытия «Манитобы» в советский порт.

«Что если воспользоваться передышкой и слегка развлечься...» — подумал Свенсон.

Но ему это категорически запрещено. А впрочем, кто узнает, что делает он здесь, ночью, среди множества глухих переулков?

Конечно, ему не следует показываться в людных местах. Но если свернуть в сторону, то, пожалуй, можно разыскать укромное местечко...

Свенсон дошел до перекрестка и углубился в узкую, образованную двумя рядами покосившихся домов улицу.

Здесь царил мрак. Время от времени попадались наглухо закрытые двери. На промасленных стенках фонарей четко выделялись цветные изображения драконов.

Свенсон знал, что это — опиумокурильни, которыми изобиловал портовый район Сингапура.

Все глуше и глуше становился шум, доносившийся из порта. Теперь шаги Свенсона четко звучали в тишине.

Наконец он поравнялся с застекленной до половины дверью.

Бар «Три креста» — прочел Свенсон надпись на английском языке.

Он толкнул дверь и оказался в небольшой, с низким потолком комнате. Вдоль стены протянулась длинная стойка. За ней, опустив голову на руки, дремал бармен. Его лысая голова блестела, освещенная висячей керосиновой лампой.

В углу, у деревянного стола, сидели за бутылкой двое. Один из них, в темно-синем берете и свитере, походил на матроса торгового корабля. Правый глаз другого был закрыт черной повязкой.

Когда вошел Свенсон, собутыльники проводили его