Приезжайте к нам на Колыму! Записки бродячего повара: Книга первая [Евгений Венедиктович Вишневский] (fb2) читать постранично

Евгений Вишневский Приезжайте к нам на Колыму Записки бродячего повара. Книга первая

Безалаберные и отрывочные, но абсолютно достоверные путевые заметки о путешествиях в различные экзотические уголки нашей страны, сделанные в промежутках между поимкой рыб, добычей зверей и птиц, а также варкой, жарением, печением, пассированием, солением, вялением, копчением и последующим поеданием созданного.

Предисловие

Мой отец говорил мне одно и то же всякий раз, когда, сидя дома за обильным столом, с любовью накрытым моей матерью, в кругу родственников и друзей, я рассказывал о своих необыкновенных путешествиях:

— Ну ладно, вот объездил ты весь белый свет, в какой только тмутаракани не побывал, а ни одной фотографии оттуда не привез — поглядеть-то ни самому, ни другим не на что... Вот погоди, состаришься, и никакой памяти у тебя об этих диковинных местах не останется. Заводи, заводи себе, пока не поздно, фотоаппарат.

— Да ведь я не умею фотографировать, — разводил я руками. — Пробовал — не получается.

— Да чего там уметь-то? Поставил диафрагму, нужную выдержку, навел на резкость, нажал на кнопку — готово!

— Э-э нет, отец, фотографирование — это искусство. А ко всякому искусству непременно нужно иметь талант, иначе лучше и не связываться, — отвечал я.

— Ну да, скажи уж лучше, что тебе денег жалко, — усмехаясь, начинал подначивать он меня. — Хочешь, я подарю тебе фотоаппарат, если уж ты такой жмот.

Такие вот шутливые перепалки возникали у нас с отцом всякий раз, как я возвращался откуда-нибудь с Алтая, Ямала, Полярного Урала, Восточных Саян или Байкала. Это шутливое пикирование, превратившись в обязательный ритуал, по-своему забавляло меня, я начал даже считать его непременной точкой к каждому своему путешествию. Однако с течением времени, сперва незаметно, затем все сильнее и сильнее, мною начало владеть некое чувство, похожее на беспокойство: а ведь, пожалуй, в чем-то отец и прав — надо как-то останавливать прекрасные мгновения моих действительно замечательных путешествий, каким-то образом фиксировать их с тем, чтобы потом, в будущем, вновь переживать с помощью своей памяти. Фотографировать я, надо прямо признать, не умею, и похоже, в этом даре мне отказано раз и навсегда, но ведь я худо-бедно могу описывать свои переживания словами. И тогда я решил писать дневники, причем непременно описывать каждый день, каким бы скучным и ординарным он ни казался.

Я записывал события каждого прошедшего дня обычно вечерами у костра, печки или примуса (в зависимости от местности и обстоятельств) и взял себе за правило описывать как можно подробнее не только все произошедшие события, не только все разговоры, которые велись у нас в отряде, но и какие-то мысли, пришедшие мне в связи с этими разговорами. (Впоследствии, много лет спустя, а иногда и почти сразу же становились очевидными наивность, дилетантизм многих мыслей и суждений, а частенько и самое обыкновенное завирание. Но я решил ничего в дневниках не исправлять, оставить все, как было: ведь и дилетантизм, и наивность, и желание подзагнуть ради красного словца — все это тоже было частью того времени и того путешествия.) Разумеется, писал я наспех, небрежно, но, удивительное дело, несмотря на это (а может, как раз наоборот, именно благодаря этому), мне самому и моим ближайшим друзьям, которым я давал эти заметки, читать их было интересно. Видимо, основную прелесть в них составляет не художественное и стилистическое достоинство (откуда там оно?!), но то, что называют «обаянием факта». Так в посредственном кинофильме совершенно прекрасными выглядят вмонтированные туда кадры хроники, и самой выразительной и яркой кажется «игра» обычного прохожего, который не подозревает, что его снимают на пленку.

К сожалению, я пришел к мысли описывать каждый день своих экспедиций довольно поздно, и об очень многих моих путешествиях, увы, не сохранилось ни строчки. Несколько раз я пробовал, напрягая свою память и фантазию, восстановить их (хотя бы частично, самые яркие моменты!), получалось все же не то. Мало того, некоторые свои записи мне пришлось оборвать задолго до окончания путешествия: на Курильских островах у меня просто кончилась бумага, а на Восточном Таймыре, на мысе Цветкова, мне было так плохо, что даже писать об этом не хотелось...

И вот теперь, по мере того как все большее время отделяет меня от моих путешествий по Алтаю, я начинаю забывать яркие и жутковатые подробности ночной грозы, которая застала нас на самой вершине горы Ревнюхи (огненные стрелы молний вонзались прямо у наших ног, и одна попала даже в наш котелок и расплавила его). И мерзкую сцену убийства медведя, которого лесник поймал в петлю и продал геологам-съемщикам на мясо. Три часа палили они в бедного зверя из двух карабинов, мелкокалиберной винтовки и жаканами из ружья. Медведь уж был весь дырявый, как решето; кровь хлестала из него фонтанами, а он все рвался в этой