Хозяйка города [Мария Александровна Чурсина] (fb2) читать онлайн

- Хозяйка города (а.с. Маша Орлова) 231 Кб, 69с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Мария Александровна Чурсина

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Мария Александровна Чурсина Хозяйка города

Маша сидела над полусобранным чемоданом, покачивая на ладони телефон. Из открытого окна доносились радостные детские вопли, и одуряюще пахло цветами. Было так жарко, что Маша сидела на полу в майке и шортах, и всё равно по телу под майкой текли ручейки пота.

Она бросила телефон на кровать, вынула из чемодана тщательно уложенное платье, расправила его. Синие розы на белом фоне, корсажные косточки в лифе, короткий пышный подол. Она мечтала, как наденет его на неторопливую прогулку по чужому городу, чтобы обязательно маленькие кафе на набережной и свежий ветер теребил подол. Куда его теперь?

Брошенный на кровать телефон противно запищал. Маша покосилась в его сторону и не шевельнулась. Трель затихла, раздалась снова, потрезвонила секунды три и опять замерла. Заиграла ещё раз.

Маша со вздохом поднялась и подцепила телефон с покрывала.

— Я слушаю.

Ничего ей не хотелось слушать, но это должно было когда-нибудь прекратиться.

— Маша, ты имеешь право на меня сердиться, но будь разумным человеком.

— А когда у разумного человека путёвка в санаторий на море, а его вызывают на работу, это как называется?

На том конце провода Антонио тяжело вздохнул.

— Я уже всё тебе объяснил. Если хочешь поругаться — приезжай, поругаешь меня лично.

Она смотрела на платье — скомканные синие розы на полу, — и внутри тоскливо ныло.

— Я тебя ненавижу.

— И это тоже расскажешь. Приезжай.

Она вздохнула, не находя, что ответить. Как ни крути — приказ старшего по званию есть приказ, даже если высказан извиняющимся тоном.

— Хорошо.

На полянке перед домом загорала Сабрина. В такт её дыханию тихонько шевелились ветви яблонь. Когда хлопнула входная дверь, Сабрина обернулась.

— Всё-таки вызвали?

— Угу.

— Смотри, может, Антонио понадобилось то, чего никто кроме тебя сделать не может. Ты ценный сотрудник.

Маша внимательно рассматривала дорожку у себя под ногами.

— Ну да. Восторженная девочка ему понадобилась, чтобы бегала за ним и руками махала, а он был бы такой герой-герой.

Сабрина усмехнулась и снова закрыла глаза. Ветер шуршал в яблоневой листве.


Антонио бросил на неё всего один взгляд.

— Ты же не на море.

— Ну да, и кто в этом виноват?

Он отвернулся к этажерке с бумагами, как будто специально избегая смотреть на Машу. Она придвинула стул ближе и села. Платье фигурно очерчивало грудь, розы пышным веером расходились по подолу. В кабинете из белого пластика и холодного металла Маша была ещё неуместнее, чем если бы в форме отправилась в санаторий. Но её это не смущало — она закинула ногу на ногу.

— Слушай, может, у меня и был долгий больничный, за который накопилась куча отложенных дел, но ты не имеешь права утверждать, что я плохо работала. И я не виновата, что один убийца-рецидивист запустил в меня сгустком огня.

— Прости, я не так выразился. Ты работала хорошо, но мало. Вот. — Антонио бухнул на стол пухлую папку. — Я и так сбросил большинство твоих недоработок на Кайла, так что сделай одолжение, разберись хоть с этой.

— Значит, так, да? Мог бы просто попросить.

Она сгребла папку со стола — та оказалась неожиданно тяжёлой, — и пошла к выходу, раздумывая, что бы сказать ещё пообиднее. Антонио и так ударил в самое драгоценное. Прекрасно же знал, что она весь год едва не ночевала на работе. Последние четыре недели выходила даже по воскресеньям. И так с утра до вечера, с вечера до утра.

Так нет: мало, мало ему. Знает, умник, чем зацепить.

— Изучи пока, я позвоню тебе, когда понадобишься, — бросил ей вслед Антонио.

Закрывая ногой дверь его кабинета, Маша ещё не обрела дар речи.

В коридорах Центра было непривычно пусто, колыхались от сквозняка прозрачные шторки на окнах, и эхо отзывалось на каждый шаг.

— Ненавижу тебя, — сказала Маша двери ещё раз, чтобы уж наверняка, и ушла к себе.


В папке лежало несколько дел двадцатипятилетней давности: девочка шагнула с набережной в воду, школьник погиб при странных обстоятельствах, и, кажется, ещё кто-то выпал из окна. От листов пахло пылью. Вероятно, каждое в отдельности и было любопытным, но за сроком давности уже не подлежало раскрытию. Но под стопкой пожелтевших бумаг нашлись свежеотпечатанные документы.

Маша уже видела их — девчонку-подростка нашли мёртвой в городском парке, и думать тут, конечно, можно было всё, что угодно, вот только причину смерти так и не установили. Девочка выглядела совершенно спокойной, на её теле не было повреждений, и даже самое тщательное вскрытие ничего не показало, кроме того, что Алиса мертвее всех мёртвых.

Маша не взглянула на закипевший чайник, зачем-то включила компьютер и понаблюдала за тем, как ползёт по экрану цветная змейка загрузки. Покосилась на телефон: Антонио звонить не торопился.

Она ещё раз перелистала досье девочки. Ничего любопытного — родилась в обычной семье, училась в школе, занималась танцами, и в сентябре ей исполнилось бы четырнадцать лет. Обычный подросток, впрочем, как и остальные трое в этой компании. Маша не могла понять, зачем Антонио собрал все четыре дела вместе, разве только из-за возраста.

Маша скользнула взглядом по координатам школ. Той, в котором учились убитые со сроком давности дети, давно уже не было. Вместо школы там расположился то ли колледж, то ли курсы повышения квалификации. А парк, в котором нашли Алису, был вообще на другом краю города. Если бы совпадало хотя бы место смерти, Маша заподозрила бы аномалию или не в меру разгулявшуюся сущность, а так…

Она подняла телефонную трубку, в задумчивости покусала ноготь.

— Семнадцатая гимназия. С вами говорит следователь Центра. Будьте добры переслать мне актуальный список учителей. Да, всех, которые работают с детьми. Да, обслуживающий персонал тоже было бы неплохо. Нет, строителей, которые приходили прошлым летом, не обязательно. Спасибо.

Маша долго рылась в базах данных, пока не нашла данные об учителях исчезнувшей школы. Дотошно сравнила их со списками учителей семнадцатой гимназии: ни единого совпадения.

— Тьфу, — сказала Маша с чувством глубокого удовлетворения. Антонио был неправ — возможно, смерти и могли показаться похожими, но внешнее сходство ещё ничего не обозначало. Нужно разбираться детально в каждом случае. Точнее говоря, в последнем случае. В предыдущих трёх уже не разберёшься.

Она всё-таки налила себе чаю и ещё раз перелистала базы данных по исчезнувшей школе. Любопытная деталь: если верить документам, трое детей погибли как раз в тот момент, когда у класса сменился руководитель. Как, интересно, связаны эти факты? Может быть, бывшего уволили в связи с профнепригодностью?

Чай неприятно горчил, и Маша отставила кружку, снова уставившись в компьютер. Что, если поговорить с кем-нибудь из одноклассников убитых? Наверняка такие вещи хорошо запоминаются. Она пролистала списки класса — всего двенадцать человек. Прижала к щеке прохладную телефонную трубку.

— Мартимер, я сейчас вышлю тебе список людей, мне нужны их телефоны и адреса, по возможности, если эти люди живы, конечно.

— Ага, — чуть отстранённо отозвался Мартимер из телефонной трубки. — Высылаешь? Ага, получил. Ты смеёшься? Это же твоя мама.

Мгновение она не мигая смотрела на экран, потом поняла: та тринадцатилетняя девочка в списке класса действительно её мать, не однофамилица, не опечатка в электронном реестре.

— Так что, найти тебе её телефон и адрес? — меланхолично поинтересовался Мартимер.

— Нет, ищи всех остальных.

Маша положила трубку. Звонить или нет? Дело есть дело, и у неё нарисовался замечательный шанс узнать, что же на самом деле произошло в том классе. С другой стороны, мама никогда не отличалась болтливостью. В третьей стороны — отпуск, в который Антонио её не отпустит с нераскрытым делом, нет-нет, тут уж хоть тресни.

Телефон отозвался утомительно долгими гудками.

…Маша поднялась и открыла окно: ей вдруг стало невыносимо душно.

— Но ты же можешь рассказать мне, почему погибли трое твоих одноклассников?

— Я мало что знаю о том деле. Лучше поговори с нашей классной. Ей тогда досталось из-за этих смертей, она должна помнить. — Голос мамы был делано-безразличным. Именно таким, каким говорят, если стремятся всеми силами обозначить свою непричастность.

— Я не понимаю.

— Я помню её имя — Раскольникова Елизавета Николаевна. Поищи по своим каналам. Я уверена, это будет несложно.

— И на том спасибо, — выдохнула Маша, хотя её так и тянуло высказать, что имя учительницы она и так знает. Компьютер перешёл в ждущий режим, телефонная трубка замолчала.

— Всё? — спросила мама.

— Да. Пока.

Оборванное вышло прощание. Маша села в кресло и повозила мышкой по столу — компьютер ожил. Раскольникова Елизавета Николаевна. Если верить документам, проработала в школе месяца два, не больше. Не удивительно, если при ней покончили с собой трое учеников.


Она жила в спальном районе, где оранжевые свечки высоток подтыкали прозрачное небо. На детской площадке было пусто, в палисадниках цвёл жасмин. Маша прорвалась через препятствие кодового замка, и в чистом подъезде быстро нашла квартиру.

Тогда она впервые пожалела о том, что надела платье. Как знак мести Антонио оно вполне подходило, но в глазах бывшей учительницы не добавило бы Маше и капли серьёзности и профессионализма. Она замерла под дверью, вздохнула и надавила на звонок.

Дверь открыли почти сразу. На пороге возникла стройная женщина в тёмном не по-летнему платье. Светлые волосы, стянутые на затылке, спускались почти до поясницы. Учительница она там была или нет, но в её присутствии Маша вдруг оробела.

— Здравствуйте. Вы Елизавета Николаевна?

— Да, это вы мне звонили? Проходите.

Она посторонилась, впуская Машу. Вся квартира была наполнена солнечным светом. Походя Маша рассматривала толстые научные книги на полках, путалась в названиях — слишком длинные слова.

— Я так понимаю, вы пришли из-за тех случаев в школе. — Елизавета усмехнулась. — Да уж неужели в тот раз не закончили?

Они расположились на кухне.

— Видите ли, похожие смерти детей повторились. И мне передали это дело только сегодня, а до этого его вёл другой следователь.

Елизавета смотрела на Машу очень внимательно, и та мысленно не прекращала ругать себя. Ещё бы — девчонка в мини-платье, какой следователь! Сейчас выскажет все свои мысли по этому поводу.

— Спрашивайте, что хотели, — только и произнесла бывшая учительница, усаживаясь за стол напротив Маши. — С тех пор я никогда не работала в школе, но до сих пор преподаю в университете. Биологический факультет. А вы случайно не дочь той самой Веры Орловой?

— Совершенно случайно, — кивнула Маша.

Елизавета положила локти на стол, чуть склоняясь к ней.

— Надо же, как тесен мир. Вера была первой красавицей в моём классе.

Маша ждала вопросов и охов-вздохов, но ничего подобного.

— Расскажите мне о случаях с детьми. Что произошло?

В окна подглядывало искреннее солнце. На пятнадцатом этаже — слишком высоко, чтобы слушать шум машин и разговоры прохожих — пели птицы. В светлой кухне с белыми шторками на окнах и старомодными вязаными кружевами на полочках, пахло далёкими мирами. Маша не представляла, что история будет такой долгой.

— Когда я приехала в этот город по направлению, мне сразу же дали восьмой «А». Разумеется, я понятия не имела, что с классом что-то не так. Но как выяснилось, одна смерть уже произошла — девочка выпала из окна, как вы знаете. Буквально сразу после этого умерло ещё два ребёнка. Дела замяли под каким-то благовидным предлогом, то ли повесили на маньяка, то ли сочли суицидом, я уже не помню. Но потом я выяснила. Мой класс… видите ли, я приехала издалека, не сразу разобралась, а когда разобралась, то не могла поверить. Дети вызвали фантом города, который вырос и стал съедать их друг за другом. Он черпал силы из их жизней.

— То есть дети вызвали некую сущность? — Воспользовавшись долгой паузой, уточнила Маша.

— Ну да, это никакая не тайна, я более чем уверена, что в ваших кругах об этом случае всем известно. Я не знаю, как это сказать правильно. Предпочитаю не углубляться в специальную терминологию. — Елизавета невесело улыбнулась. — Понимаете, у меня на руках умирали школьники. Было не до научных изысканий.

— Понимаю. И что же было потом? Смерти прекратились?

Она дёрнула плечом.

— Да, военные обо всём узнали, вцепились в это дело. Вроде бы хотели использовать фантом для своих целей. Но он сам собой исчез.

— Нетипичная история, — призналась Маша. Она не имела привычки делиться своими мыслями с кем бы то ни было, но Елизавета почему-то вызывала у неё доверие. — Первый раз слышу, чтобы сущность действовала так разнообразно и долго.

— Да, этому все удивлялись.

Они говорили ещё о каких-то мелочах, спокойно — как будто обсуждали рецепт пирога, а солнечный свет за окном постепенно утихал. Когда Маша спустилась к жасминовым кустам у подъезда, она обнаружила, что в сумке давно надрывается на беззвучном режиме её телефон.

— Антонио, прости, я говорила со свидетелем. — Маша обнаружила, что вся злость на него куда-то испарилась.

Он тяжело вздохнул.

— Убежала куда-то, не предупредила даже. Давай я тебя заберу. У меня есть кофе и бутерброды.

— Не откажусь.

Маша ждала его на автобусной остановке и не успела устать от ожидания. Тихий летний вечер прогуливался ветерком по высокой траве. Она обожала наблюдать за людьми: рядом на скамейке сначала примостились старик с мальчиком — мальчишка выпросил у деда мелкую монетку и побежал к магазину. Потом они загрузились в автобус. Прошли мимо мужчина и женщина — мужчина с ворохом пакетов в руках, его супруга — налегке. Проскакала группа шумных подростков.

— Ты решила остаться здесь? — К остановке подъехала знакомая машина, стекло со стороны водителя опустилось, и Антонио поманил её пальцем. — Приятный район?

Маша устроилась на переднем сиденье. В приоткрытое окно дуло вечерним городом.

— Одна интересная женщина рассказывала мне историю о том, как сущность поедала детей.

— Правда? — Антонио даже не улыбнулся. — Быстро же ты до неё добралась, а я думал, что расскажу тебе сам.

Маша сделала вид, что не видит его хмурого лица, выпросила термос с кофе и пакет с бутербродами и занялась всем этим. Город за окнами машины серел и подёргивался туманом. Она забралась так далеко от центра, что даже сама не ожидала.

— Рассказывай, — разрешила Маша. — Кто эта женщина?

— Короткий рассказ получится. Эта женщина — хозяйка города. Она же говорила тебе о неком фантоме города, который вынужден питаться детьми? Этот фантом — полностью подконтрольная ей сущность.

Маша чуть не подпрыгнула на сиденье, подавившись последним кусочком сыра.

— Предупреждать надо.

— Я собирался, — пожал плечами Антонио.

Она завязала пакет, понимая, что есть больше не сможет, и бросила его на заднее сиденье. Апатично отряхнула руки одну о другую. На голубой розе серело непонятно как посаженное туда пятнышко.

— То есть она сама убивала детей? Натравливала на них свой фантом?

Взгляд Антонио был хуже некуда — безнадёжный и усталый.

— Технически всё обстояло немного не так — вначале всё и вправду было неожиданно. Она приехала издалека, ничего не знала, на неё обрушились проблемы с учениками, эти убийства. Но потом она, скажем так, поближе познакомилась с фантомом и прониклась к нему.

— И вот теперь убийства стали повторяться? — закончила за него Маша. Голос сделался нервно-громким. Бродячая сущность — вещь более чем неприятная. Сущность, которой управляет маньяк-убийца — просто кошмар.

— Во-первых, это ещё не доказано. Во-вторых…

Машина вильнула в тёмный переулок, так что низкие ветки деревьев заскреблись по крыше, и вынырнула на проспекте.

— Не думаю, чтобы Вета стала нарочно кого-то убивать. А в-третьих… — Он замолчал, глядя в одну точку. Ехать-то оставалось всего ничего, но машина установилась на парковке рядом с университетом, не доехав до Центра один квартал.

— В-третьих? — напомнила Маша.

— Фантом города — не призрак в заброшенной бане. Он очень опасен. Постарайся не приближаться к нему. Не хочу найти тебя в ближайшем парке… безо всяких признаков насильственной смерти, понимаешь?

Маша не была уверенна в том, насколько хорошо она всё поняла, но на всякий случай кивнула.


Легко пообещать — сложно усидеть на месте. Она искусала ногти, но всё-таки не удержалась, и как только город укутался в ночь, вышла из дома, полагаясь только на собственное чутьё.

Маша искала фантом города под ночным небом, в силуэтах теней и отблесках сырно-жёлтых фонарей. На пустых улицах звук её шагов эхом отскакивал от спящих домов. Деревья молчали вслед. О бетонные парапеты шептали волны Совы. Мать-птица парила над городом, раскинув широкие крылья. Набережная тянула Машу сильнее, но даже здесь было пусто — призрачное ощущение и только.

Под утро Маша вернулась домой, усталая, мокрая от ночного дождя. Она приняла душ и рухнула в кровать — к полудню ей нужно было предстать перед Антонио с каким-нибудь более или менее вменяемым планом следственных действий. И ночные прогулки в него, конечно, входить не будут.

Выспаться всё равно не получилось: солнце жарило сквозь шторы, но за несколько часов дремы Маше привиделся город, каким он был двадцать лет назад, как старый чёрно-белый фильм. Чёрное — небо и дома, белое — редкие фонари.

Бродили военные патрули. Ни огонька в окнах домов, и даже фонари светили через один. Комендантский час — и ни одного прохожего на улицах. Только мать-птица парила, и шептала Сова, и всё. В этом городе жила молодая учительница — с волосами до самой поясницы, и однажды тихой ночью учительница встретилась с фантомом города.

Он был похож на человека, но только издали. У него не было лица — вместо лица серое ничто, вроде старой мешковине. Когда он пытался говорить по-человечески, ничто мялось и шло складками. Звуки выходили отрывистыми, сипящими. Ему легче было говорить гудением ветра в переулках и скрипом тяжёлых механизмов.

— Ты скучал по мне? — спросила учительница.

Он принёс и бросил ей под ноги букет из жёлтых листьев.

— Я тоже скучала, — произнесла она, охрипнув от волнения. — Веришь? Конечно, ты веришь.

…Маша поднялась с тяжёлой головой. За окном вовсю кричали птицы.

— Будешь салат? — поинтересовалась Сабрина с кухни.

— Почему я его не чувствую? — Вместо ответа Маша шлёпнулась на табуретку. Потянула носом запах свежезаваренного чая, но даже не прикоснулась к нему. — Почему? Это очень сильная сущность, я ведь должна была её почувствовать, ну хоть немного, хоть приблизительно. Каких демонов я ничего не ощущаю? Или я уже потеряла нюх?

— Спокойнее. — Сабрина едва спасла чашку от её неловкого взмаха рукой.

— Послушай, мне всю жизнь твердили, какая замечательная у меня чувствительность, и что? Я только вчера узнала, что у города есть некий фантом, который убивает, как нечего делать!

Сабрина поставила миску с салатом на стол, в задумчивости перемешала его ещё раз.

— Если он убивает, как нечего делать, то и от тебя может спрятаться, как нечего делать. Ну, исходя из человеческой логики.

Такое случалось и раньше — сущности убивали людей. Поэтому она легко могла предположить, что одна из них двадцать пять лет назад убила троих детей, а бедная учительница ничего не смогла с этим поделать. Может быть, теперь эта сущность вернулась и продолжила убивать.

Всё это хорошо складывалось в логическую цепочку, но интуиция упиралась. А Маша привыкла доверять своей интуиции.


На работе её ждал подарок — ответ на запрос о подростковых самоубийствах за год. Маша пролистала его по дороге до кабинета и ужаснулась: сто сорок пять тринадцатилетних девочек и мальчиков, которые решили уйти из жизни — это много или мало? Стоит ли подозревать хоть в половине из них жуткий фантом города, или эта грустная статистика целиком и полностью на вине недосмотревших взрослых?

Печальная цифра отправилась в кучу других бумаг, и Маша некоторое время безучастно смотрела на выключенный монитор. Если Антонио связал смерть Алисы со смертями двадцатипятилетней давности, выходит, он был уверен в том, что виноват фантом. Но чего же тогда он хочет от неё, не признательных же показаний от бестелесного призрака! Если он уверен, почему не высылает бригаду на уничтожение сущности?

Если же нет, зачем тогда весь этот спектакль с архивными делами? «Я хотел рассказать тебе сам». Так почему же сразу не рассказал? Дождался, когда она влезет в это дело по уши.

Бесполезные размышления. Если Алису убил не фантом города, то у Маши есть только один способ доказать это — выяснить, кто её убил.


— Видите ли, я понятия не имею, из-за чего она могла покончить с собой. Выпускные экзамены на носу, а она весь год к ним готовилась, курсы, репетиторы. Правда, уставала очень сильно. Не высыпалась. И тут… я понятия не имею.

С фото на полке на Машу смотрела та самая Алиса — обычная девочка-подросток, она улыбалась и делала какие-то пасы руками на фоне старинного, явно западного города. Ещё были привявшие цветы, весь дом утонул в цветах. От их сладкого запаха делалось тошно.

Мама Алисы — её звали Русланой — была очень моложавой — и очень поблекшей, словно картина, которая долго висела под солнечным светом. Кроме неё в квартире никого не осталось. Даже делалось странно, обычно в таких случаях приезжают родственники.

— Вы говорили, она уже пыталась покончить с собой?

— Пугала, только пугала меня. Один раз мы с ней сильно поругались. Было поздно, я кричала, чтобы она выключила компьютер и шла спать, а она тогда обернулась на меня и так зло послала куда подальше. Никогда раньше так не говорила. Я выскочила, хлопнула дверью. А потом вернулась — а она сидит на окошке, ногами в воздухе болтает. Говорит: «Хочешь посмотреть, как птички летают». А я стою на пороге и не могу шевельнуться.

Маша бросила взгляд в окно — восьмой этаж, новенькая высотка. Напротив — ещё одна такая же, и стёкла в ней блестят, как драгоценные камни в жиле.

— Вы после этого с ней говорили? Ходили к психологу?

— Вы что, я даже заикаться боялась об этом! Мы никогда не касались этой темы.

Маше было жаль её — не хотелось долго мучить расспросами. Ещё больше ей сделалось жаль тринадцатилетнюю девчонку, замученную уроками и репетиторами и не понятую даже тогда, когда она напрямую заявила о своих намерениях.

— Вы сказали, что Алиса хотела поступать в медицинский?

— Да, она же выиграла районную олимпиаду по биологии. Её даже преподаватели университета очень хвалили. Предлагали к ним поступать.

У неё в руках был альбом — газетные вырезки и яркие грамоты в прозрачных файлах. Она принялась показывать Маше какие-то статьи из местной газеты, где имя подчёркнутое синей ручной было сплошь Алиса, Алиса, Алиса. На чёрно-белой фотографии Маша разглядела здание государственного университета.

На полках в её комнате теснились учебники и девчачьи романы. Яркие открытки, пришпиленные иглами к доске для заметок, картинки с котятами, записки на цветных стикерах.


Вета не терпела школьных олимпиад. Отговаривалась, как могла, но в этот раз не вышло: в этот раз её послали сидеть с восьмыми классами. Как будто нарочно.

В коридоре они развесили цветные плакаты: предполагалась стендовая конференция. Открывая дверь, Вета почувствовала тот самый трепет — даже похолодели коленки. Она вошла, и на неё уставились двенадцать пар глаз. Нет. Она моргнула, прогоняя наваждение. Не двенадцать — участков олимпиады было гораздо больше. Всё, что оставалось — выйти к доске и заговорить.

— На титульном листе напишите… Вскрываем пакет с заданиями по жёлтой линии. В каждом есть чёрная ручка — пишем только ею.

Вета говорила спокойно и холодно, как обычно со студентами. Она научилась говорить так, но иногда — по ночам — с содроганием вспоминала, как выходила к доске перед двенадцатью взглядами, и голос её против воли вздрагивал и скатывался на высокие ноты.

Они вскрыли задания и начали: кто расписывал ручку на черновике, кто листал задачи, шаря по ним почти обезумевшим взглядом, кто отрешённо смотрел в окно, настраиваясь на работу. Дети. Её восьмиклассники тоже были всего лишь — детьми.

Вета прошла к кафедре и села. Четыре часа, и это кончится. Письменный тур олимпиады длится всего-то четыре часа. Ничего страшного. Нужно просто переждать.

Как всё-таки хорошо, что она больше не работает в школе. Только иногда ей почему-то снится Рония — она сидела вон там, за третьей партой у стены — а потом шагнула с парапета в серую воду. Иногда приходит Игорь — его нашли в парке. Без признаков насильственной смерти.

«Без признаков насильственной смерти», — какая гадкая фраза, протокольный язык, синими чернилами по белой бумаге.

— Можно выйти? — девочка на третьей парте у стены по-школьному тянет руку. Девочка бледная и рука у неё дрожит. Ещё бы, городская олимпиада, и главный приз — поступление в университет без экзаменов. Есть, за что поволноваться.

Вета кивнула. Выйти и позвать сопровождающего, чтобы проследил.

Девочка ушла, а Вета осталась в классе. В этот раз ей не хотелось бродить между рядами, чтобы вылавливать списывающих. Это полезно со студентами, а со школьниками можно просто заглядывать в глаза каждому — по очереди — и делать вид, что всё-всё про него знаешь.

Вета смотрела на них и вертела в руках карандаш. Всего четыре часа. А этой ночью ей снились все сразу — все двенадцать человек, — как будто они встречали её после каникул и бросились обниматься, спрашивать, не разлюбила ли она их. Во сне Вета знала, что любит их. Что умрёт без них.

А когда проснулась, не могла понять, с чего вдруг так извернулось её подсознание. Они ведь ненавидели её и даже не скрывали этого. Не считали нужным скрывать.

«Проваливайте лучше отсюда, — вот как они говорили. Майский Арт, он сидел за второй партой среднего ряда. — Вам тут не рады, разве не видно».

Ей было видно.

Мальчик со второй парты уронил на пол фирменную чёрную ручку — в тишине испуганного класса она прозвучала, как грозовой раскат. Вета вздрогнула и посмотрела на парня — тот сжался в комок под её взглядом. Вета долго училась холодному взгляду и холодному голосу, чтобы не быть такой, как раньше.

Вот только сны — слишком часто они возвращались к ней. Рония брала за руку и говорила: «Вы нас полюбите? Правда? Полюбите?». Игорь сидел за партой рядом с Артом, и они почти всегда молчали, но за детской обидой Вета снова видела отчаянную просьбу о помощь. Им была так важна её любовь.

Больше они никогда не увиделись. Только во сне.


— Я думала, раз она увлекалась биологией и химией, есть вероятность, что Алиса сталкивалась с этой вашей Елизаветой Николаевной, на олимпиадах, скажем. Так что…

Телефон Антонио не отвечал. Маша наговорила всё, что думала, на автоответчик, тут же пожалела об этом и отключилась. Ей до смерти не нравились все версии, но хотелось поговорить хоть с кем-то.

У Антонио наверняка нашлись дела поважнее, и Маша, прикинув, что до встречи с экспертом осталась ещё уйма времени, решила повторить свой ночной маршрут.

Хоть день был не выходной, народу на набережной собралось достаточно. О том, чтобы почувствовать фантом и речи не шло, любая не-жизнь оказалась бы просто погребена под наплывом живой энергетики.

Распластав гранитные крылья по ветру, Мать-птица парила над пляжем и широкой лестницей к нему. Маша остановилась в тени стелы, отыскивая на карте парк, в котором нашли Алису. Доехать до него было бы проще, но ей хотелось дойти пешком — повторить путь фантома, если таковой был, конечно.

Маша подняла голову от карты и увидела их. По асфальтовым дорожкам набережной сновали велосипедисты и роллеры, а ещё неспешно прогуливались отдыхающие. Но этих двоих Маша заметила сразу же. Они выделялись.

Маша отступила дальше за стелу, хотя и сомневалась, что на неё обратят внимание. Женщина была в светлом платье. Распущенные волосы спускались до талии. Ещё она улыбалась, но куда-то вдаль, как будто разглядела там невыносимо прекрасную картину. Антонио, который шёл рядом с ней, Маша узнала бы просто по звуку шагов. И он так по-особому держал спутницу под руку, что раздумывать тут было не над чем — всё становилось ясно с первого взгляда.

Маша кое-как сложила карту и спрятала её в сумку. Ясно теперь, почему Антонио свалил это дело на неё. Ещё бы, самому не с руки, тем более, тут и дураку ясно: преподавательница биологии — единственная подозреваемая. Даже если с треском натянуть теорию о том, что девочка покончила с собой, всё равно не докажешь, как она это сделала.

Подождав, пока они уйдут на достаточное расстояние, Маша зашагала в обратном направлении. Если она правильно прочитала карту, здесь было не так уж далеко: до самого конца бетонного парапета, потом перейти через железнодорожные пути по высокому мосту и ещё немного — плутать в переплетениях улиц.

Пока Маша добиралась до парка, она трижды убедила себя в том, что детей убивает фантом города. С этим всё было ясно, неясно, что делать теперь. Антонио ей здесь не помощник, а фантом, пожирающий детей сотнями, явно не такой уж слабый противник.

Парк был прекрасен: в ветвях деревьев гулял свежий ветерок, шумел фонтан в центре. Дальний конец дорожек терялся во влажной тени и запахах прелых листьев. Там редко ходили, никогда не стригли деревьев и не сажали цветов.

Маше повезло — парк оказался безлюден, только у входа бродила девочка с щенком на красном поводке. Маша быстро миновала открытые дорожки, а там, где аллеи сходились в небе куполом, замедлила шаг.

Тоненько гудела мошкара, прохлада хватала за голые коленки, но было здесь что-то ещё, то, от чего кожа покрывалась мурашками. Маша прошла ещё с десяток шагов и остановилась. Она с самого института не занималась ловлей сущностей, и уж точно прошли те времена, когда она безрассудно резала руки в кровь, чтобы призвать какую-нибудь не-жизнь. Тогда, после нескольких неудачных попыток, которые чуть было не закончились трагедией, она запретила себе ввязываться в подобное.

С тех пор её способностей никто не развивал. Теперь она могла разве что учуять, ощутить кончиками пальцев потусторонний холод, всё равно как птицы ощущают смутную тревогу перед бурей.

Ей стало жарко — даже в майке на тонких бретельках, — жар поднялся по спине и ударил в затылок. И тут же по позвоночнику на тонких лапках пробежал холод. Маша стояла в тени раскидистых лип и бездумно потирала покрытые мурашками предплечья.

— Иди сюда, — приказала Маша. Тот голос, который слышат сущности, после долгого перерыва не желал ей подчиняться. Горло обдало холодом. — Выходи.

Маша закашлялась. Она зашагала по едва заметной тропинке, примятая трава расправлялась, стоило ей поднять ногу. В глубине липовой рощи не нашлось беседок и фонарей. Старый памятник — местами обнажилась ржавая арматура. Маша обошла его со всех сторон и спряталась за широким плащом памятника.

— Иди сюда, — повторила она. На этот раз голос поддался лучше. Во рту появился привкус дорожной пыли и степной полыни. — Иди.

Протухшим ветром дохнуло ей в лицо. Маша постояла с закрытыми глазами, прислушиваясь. Отголоски дара пробуждались в ней, как обнажается земля из-под снега ранней весной. Она вспомнила тяжелое ощущение чужого присутствия — теперь такого не было.

Здесь было пусто. Маша подпрыгнула и села на засыпанный сухими листьями постамент. В парке остались только его следы — того, кто убил Алису. Следы, которые всё ещё пахли степной полынью, от которых ещё бежали мурашки по коже.

Колени дрожали. Ей бы прилечь, но до дома ещё добираться — минут сорок с пересадкой. Маша склонила голову на подставленные руки, и далёкое гудение машин сделалось эфемерным.

Была бы она талантливым медиумом — она бы взяла его след и пошла по нему. Она бы нашла и — возможно — спасла бы ребёнка, которого он собирался убить следующим. Но следы были такими слабыми, что пока она добьётся привлечения к работе штатного медиума, они простынут совсем.

Маша достала мобильный и нашла в списке номер Антонио. Секунду думала, стоит ли, палец повис над зелёной кнопкой. Вздохнула и сунула телефон в карман шортов.


Ночью Маша снова была на набережной, под раскрытыми крыльями Матери-птицы. Села на высокий парапет, подтянула колени к груди и прислушалась, закрыв глаза. Чувствительность к не-жизни возвращалась — по каплям, по иголочным уколам на подушечках пальцев.

Город, который лежал за аллеей клёнов, был теперь не просто расплывшимся пятном света. Он был живой тенью, которая вот-вот распадётся на тысячи теней поменьше, и каждая будет мыслить и двигаться. Затаив дыхание, Маша искала среди них фантом города, не представляя даже, какой он. Она только знала, что он должен быть очень сильным, а значит — очень ярким. Холодный ветер с реки щекотал ей спину — по телу бежали мурашки.

— Открой глаза.

Маша дёрнулась от испуга: женский голос прозвучал очень близко, так близко, что, казалось бы, она должна была слышать шаги и дыхание. Перед ней стояла Вета — привалившись плечом к стеле, она разглядывала фонарные блики на поверхности Совы.

— Ты меня хотела найти?

Маша спрыгнула с парапета. Как бы там ни было, а уверенно стоять на ногах — никогда не лишнее.

— Фантом города, если говорить точнее. — Откровенность за откровенность.

— Смотри. Зря что ли ты вторую ночь на спишь.

Маша прикрыла глаза — знакомое покалывание в кончиках пальцев не стало сильнее, но она вдруг ощутила это, словно бы ей позволили ощутить. Пришлось открыть глаза: он стоял за спиной Веты, шагах в пяти, в лужице темноты между двумя фонарями.

Пришлось долго моргать, прежде чем она его рассмотрела — тёмный силуэт как будто расплывался, стоило только обернуться в его сторону.

— Теперь, когда ты насмотрелась, мы сможем поговорить серьёзно? — произнесла Вета. Он так же стоял за её спиной, но теперь — совсем невидимый. Маша чуяла его разве что только собственным страхом. Остальные чувства не работали.

— Говорите. — Голос подрагивал от напряжения. За эти секунды Маша устала так, как не устала за всю вчерашнюю ночь.

— Я не убивала детей. Когда я говорю о себе, я имею в виду и его, конечно. — Вета едва заметно дёрнула головой влево.

— Но вы же сами говорили, что дети вызвали фантом города, и он начал их убивать.

— Да, это правда. Но с тех пор, как мы с ним вместе, он никого не убивал. Теперь ему это не нужно, у него есть я.

Маше почему-то вспомнилось, как сегодня днём Вета и Антонио шли по набережной, и он осторожно держал её под руку. Представилось вдруг, как след в след за ними шагает фантом и чуть зубами не скрипит от ревности и злобы.

— Я слышала, конечно, что некоторые сущности привязываются к людям и уже потом могут питаться только энергетикой определённого человека, но чтобы настолько…

Вета чуть улыбнулась — её улыбка хорошо была видна в сырно-жёлтом фонарном свете.

— Я же говорила, что не разбираюсь в специальных терминах.

— А кто тогда убивает детей? — вздохнула Маша. Ей не нравился разговор. Ничего приятного, когда за плечом твоего собеседника стоит призрачная сущность, которая ещё неизвестно, на что способна.

— Я очень хочу, чтобы это выяснилось. И когда я говорю про себя, я имею в виду и его, как ты понимаешь, Маша.

— Я это уже поняла.

Маша отвернулась, чтобы разложить по полочкам все свои мысли. Но это не получалось, хоть Вета и молчала, но сущность, которая маячила в лужице темноты, нервировала и притягивала к себе всё Машино внимание. Вета заговорила снова.

— Это странно: на олимпиаде я знакомлюсь с тринадцатилетней девочкой, и она умирает. Случайно узнаю об этом — она прыгнула из окна. Обычный случай — самоубийство подростка, да? В автобусе рядом со мной садится мальчишка, и через месяц я слышу, что он покончил с собой. Со мной по соседству жила милая леди, и однажды вечером… Я могу не продолжать, да?

Маша качнула головой, всё ещё чувствуя на себе тяжёлое прикосновение сущности. Её держали, как будто она могла бы сбежать.

— Ты же разберёшься со всем этим, правда?

— Это вы подговорили Антонио, чтобы…

Вета пожала плечами, так естественно, словно каждый день вела пространные беседы на ночных аллеях.

— Я попросила Антона. То есть сначала он рассказал мне о тебе. Говорил, у тебя особая чувствительность.

Это не было лестью — просто констатацией факта. У тебя особая чувствительность — ты должна разобраться со всем этим.

— Ерунда какая, пару раз в институте я общалась с сущностями, вот и вся чувствительность. У вас, видимо, тоже чутьё неплохое.

Маша сузила глаза, рассматривая фантом за спиной Веты. Первый раз — или он сам ей позволил, наконец — она разглядела его получше. Высокий человек, старик или просто мужчина в возрасте, не разобрать, он был одет в просторный сюртук, тёмные брюки, вот только штанины и рукава были как будто пустыми. Видимость тела. Одежда, натянутая на каркас. Огородное пугало.

— У меня тут не в чутье дело. — Вета смотрела на Машу выжидательно, серьёзно, так что ей осталось только кивнуть:

— В любом случае, это моя работа. Мне придётся найти виноватых.

— Я рада, что мы договорились. — Чуть мягче сказала Вета и зачем-то поправилась: — Мы рады.

Ощущение тяжелого взгляда отпустило Машу, и она покачнулась, как будто выпуталась из цепких рук конвоира.

— Не ищи нас больше на набережной. — Голос, которым заговорила Вета, стал другим. Теперь сложно было сказать, женский он или мужской. Теперь он больше походил на вой воды в трубах и скрежет подъёмных кранов. — Мы сами к тебе придём чуть позже. Узнать, как дела.


У неё был всего один свидетель — неразговорчивый, хладнокровный и неподатливый к давлению — всего один, но он был. С него Маша и начала рано утром, когда поднялась с кровати, всё ещё разбитая, с трясущимися руками и жаром. Свидание с фантомом города не прошло бесследно.

Она взяла телефон, не успев даже переодеться. Как будто боялась, что чуть придёт в себя, и уже не сможет решиться. Едва попадая пальцами по кнопкам, набрала номер.

— Хочу увидеться с тобой.

Мама помолчала в трубку, но даже это молчание было её характерное, отличное от любой другой тишины.

— До следующей недели не подождёт?

— Нет, сегодня.

— Подъезжай к моей станции метро.

Когда Маша вошла на кухню, Сабрина чуть не подавилась чаем.

— Что, ночью было восстание сущностей? Ты выглядишь так, как будто сражалась с десятком одновременно. И нельзя сказать, что победила.

Маша села рядом и отобрала у неё чашку. Отхлебнула, совершенно не чувствуя вкуса. Верный признак того, что силы истощены — слабость, и не хочется даже есть. Хочется спать и не спится — снятся яркие картинки и пронзительные крики.

— Примерно так всё и произошло. Только сущность была всего одна, но — фантом города.

— Ух ты, — пробормотала Сабрина после нескольких секунд напряжённого молчания. — Ты его нашла.

Маша взяла в рот кусочек печенья и с трудом проглотила — организм отозвался мучительной тошнотой. Плохо, очень плохо. Жар, кажется, спадал, но легче от этого не становилось.

— Это он меня нашёл и решил слегка взять в оборот. Теперь буду искать то, не знаю, что. Ещё одну сущность, которая убивает детей, или человека, который так мастерски водит всех за нос. Можно сказать, из следователя меня опять перевели в поисковики.

Сабрина её перебила:

— Я тебя одну не отпущу.

Маша вздохнула — Сабрина обладала исключительной бесчувственностью к не-жизни, даже хуже — она просто распугивала сущности послабее одним своим появлением. Но могла и вправду помочь, если дело зайдёт за ватерлинию.

— Только не на встречу с мамой. Я боюсь, она и мне-то ничего не расскажет.

— Ничего, я понаблюдаю издалека. Я твой законный боевик.

Маша не сдержалась.

— Боевик в отпуске.

— Ничего. Ты тоже.


По утрам Вета просыпалась всегда в шесть. Открывала глаза и ещё несколько минут лежала, прислушиваясь к уличному шуму. В её комнате всегда было прохладно, постель рядом пахла речным ветром. Она протягивала руку, чтобы разгладить примятые простыни, и только потом вставала.

— Доброе утро, — говорила она Городу, проходя мимо окна. Вместо ответа ей в оконное стекло стучался ветер, и Вета открывала окно пошире, запуская его в дом.

Потом она ставила на плиту чайник. Завтрак на одного — привычное дело. Она была замужем, но не сложилось. Детей Вета никогда не хотела. Она боялась детей, тех самых детей — двенадцать настороженных внимательных взглядов, — а заодно и всех остальных.

Хорошо, что студенты — это всё-таки не дети. В последнее время она брала под своё руководство только старшие курсы, хотя среди новичков видела порой много талантливых и упорных, она могла бы их вытянуть на неплохой уровень, могла бы сделать хорошими учёными. Но они всё ещё слишком походили на её восьмиклассников, и Вета холодно улыбалась, холодно разговаривала и поспешно уходила в свою лабораторию, где могла запереться.

На плите закипал чайник, Вета заваривала листья малины и мелиссы, брала из буфета баночку с медово-ореховой смесью, раскладывала на столе непроверенные контрольные, или наброски статьи, или документы для оформления гранта, и начинала работать. Круглые настенные часы показывали шесть пятнадцать.

На ночь она никогда не закрывала окна. Город уходил и возвращался, когда ему вздумается, словно кот из сказки. Но возвращался он обязательно — и опять же, словно кот, ложился у её ног, чуть касаясь голых коленей прохладным ветром с реки.

Вета, забывшись за работой, гладила бестелесную сущность. Они могли называть его как угодно, столько кличек сочинили, что все не запомнить: фантом, пугало, сущность второго порядка. Вета никогда так его не называла. Всё равно если после двадцати лет брака называть супруга — человеческое существо, млекопитающее, хомо сапиенс.

Его звали Город. Она называла его именно так. Город замирал у её ног и слизывал с её пальцев мёд и запах мелиссы.

Допив чай, она собиралась и уходила в университет. А если оставалась дома — споласкивала чашку под краном, собирала с кухонного стола бумаги и уходила работать в комнату. Прохладный ветер двигался следом за ней. Отлаженный быт — часы показывали семь утра, потом восемь, потом девять, и Вета поднималась, чтобы прикрыть окно, опять ставила чайник, и прохладный ветер обнимал её за плечи.

Но этой ночью ей плохо спалось. Ей снова снились дети — двенадцать пар злых, настороженных глаз. Она как будто снова замирала у доски,пригвождённая к ней. Тревожный сон, нехороший. Вета уже знала, что он предвещает ей волнения.

Город стоял за её спиной, успокаивающе касался рук, но это не помогало.

— Боюсь, нам нужно готовиться к неприятностям, — сказала Вета. — Кажется, началось.


Паршивый выдался денёк: дождь то затихал, то принимался снова. Пока Маша ждала под навесом автобусной остановки, он успел наплакать лужи. Люди приходили и уходили, подъезжали и уезжали автобусы. Маша не видела Сабрину, но чуяла, что та где-то рядом. Мама опаздывала на добрых полчаса.

Наконец она появилась — в летящем плаще и под зонтом. Прошла мимо остановки, даже не оглянувшись, и Маша вскочила, чтобы догнать её. Зонт сразу был убран — небо чуть-чуть очистилось от ватных туч.

— Ты всё ещё о той истории с фантомом города?

Маша следила за её аккуратно подкрашенными губами. Было даже странно, что эти губы, это лицо принадлежит живому человеку, а не глянцевой фотографии. Её новые духи — запах жжёных апельсинов — если бы он не был таким резким, Маше почудились бы зимние праздники.

— Да. Я уже говорила с вашей учительницей и, собственно, у меня только один вопрос — как вы его вызвали?

Маша удостоилась её беглого взгляда. Без сомнений, это мог быть взгляд именно той Веры, которая весь класс подбивала на всякие глупости, а потом ещё и на то, чтобы вызвать сущность. Ничуть она не изменилась. И, наверное, не пожалела.

— Можно сказать, случайно вышло. Знаешь, как дети вызывают гномиков, пиковых дам, кого там ещё. А мы взяли и вызвали дух города.

— Удивительно. Все военные и научные центры города бились над этим годами, и безрезультатно, а вы взяли и случайно вызвали.

Вера дёрнула плечом, как будто отогнала муху.

— Так всегда бывает. У тебя ещё есть вопросы, или только этот?

Потрясающая способность обрывать диалог в самом начале — Маша успела отвыкнуть. Она даже поотстала немного, чтобы придумать подходящий аргумент.

— Не рассказывай, если не хочешь, вот только у меня есть подозрения, что кто-то создал ещё один фантом города. Сегодня ночью я была на набережной и… видела его следы. Это опасно, как ты понимаешь.

На этот раз она даже беглого взгляда не заслужила. Переходя дорогу, Вера ускорила шаг. По ту сторону трассы был сквер с намокшими скамейками, целая стая маленьких магазинов и станция метро, похожая на цирковой купол.

— Не говори глупости. Город один и фантом только один. Другого быть не может.

— И всё-таки как вы его вызвали?

Вера остановилась прямо посреди тротуара. Она ведь ничего не знала: как Маша резала ладони, когда сама вызывала сущностей, как ощущала себя разбитой и бессильной после встреч с ними. А вот про особую чувствительность знала. Считала, наверное, что это дар, а не проклятье.

— У нас в классе был парень, Арт Майский. Полукровка. Он кое-что соображал в этом. Подробностей ритуала я не помню, уж прости.

До станции метро оставалось совсем ничего, и Маша знала, что рядом со входом их разговор и завершится. Мама не хотела этого разговора — чего уж тут неясного, и это тревожило Машу больше всего. Зачем скрывать проступки двадцатипятилетней давности, последствия которых уже отгрохотали?

— Ну, пока.

Вера растворилась в людском потоке у дверей в станцию, а Маша осталась стоять. Майский Арт, Арт Майский. Где она могла слышать это имя? Мама никогда не баловала её рассказами о своём прошлом, поэтому — вряд ли от неё.

Бесшумно подошла Сабрина.

— Быстро вы. — Она кивнула в сторону станции. — Сказала хоть что-нибудь?

Дождь припустился снова, пятная подсохший асфальт.

— Майский Арт, — повторила Маша, просто чтобы запомнить. — Не слышала о таком?

Сабрина мотнула головой, нетерпеливо сбрасывая с лица прядь волос.

— Это тот, которого года два назад на заброшенном складе нашли? Тебе лучше знать, там, кажется, что-то из сущностей. Скрипач что ли.


Скрипач. О нём в городе не слышал разве что глухой капитан дальнего плавания. История гремела во всех новостных передачах, поднимали переполох газеты. Скрипач жил на старом складе, в промышленном районе города, и дело зашло так далеко, что его «скрипку» каждую ночь слушали жители всех окрестных домов.

Хотя называть это скрипкой было сложно — дикое сочетание воя, скрипов и стонов, которое уж никак не принять за вздохи сквозняка. Говорили, Арт жил в одном из соседних домов. Говорят, однажды ночью он рискнул сунуться туда и больше не вернулся. Врали безбожно, Маша знала это, конечно. Ни один человек, будь он в здравом уме, не пойдёт в пасть сущности, а тем более маг. Маги в этих вопросах просвящены, и соображают в целом получше.

Но они имели то, что имели: разошедшуюся аномалию и труп мужчины на заброшенном складе. С ним не стали разбираться, убит сущностью — короткая пометка в личном деле. Разбираться пришлось со Скрипачом, долго и трудно. Впрочем, это была работа боевиков, а не следователей.

— Версия такая, — сказала Маша, когда дождём их загнало под своды ближайшего торгового центра. — Арт вызвал сущность вроде фантома города, которая его и убила, а потом эта сущность ещё подросла и пошла кушать детей.

Сабрина стояла в двух шагах от стеклянных дверей и провожала взглядом катящиеся по ним дождинки.

— Слабенько. Мы же уничтожили сущность. Можешь поискать дело в архиве.

— Нужно и правда поискать.

В кармане её брюк запищал телефон. Маша достала его и покачала на ладони.

— Антонио. Что опять? Не всех любовниц ко мне прислал?

— Возьми, — потребовала Сабрина, отворачиваясь от дверей.

Рядом с ними ещё несколько человек ждали, когда закончился дождь, а он только припускался сильнее. Маша нехотя приняла вызов.

— Подъедешь? — спросил Антонио вместо приветствия.

— Подъеду. Что случилось?

— Давай быстрее, — буркнул он, и связь оборвалась.


Как только она добралась до Центра, дождь прекратился. Припоминая самые жуткие ругательства, Маша отжала воду с волос и прошла через проходную. Сабрина с ней не поехала — рассудила, что если там Антонио, то вряд ли Маше что-нибудь угрожает. Разве что начальственный строгий взгляд.

Она пешком взбежала на седьмой этаж — от злости прибавилось сил — и дёрнула дверь в кабинет майора.

— Ну и что опять… — выдала Маша автоматически и осеклась: кроме Антонио тут были ещё трое мужчин. Незнакомцы в военной форме, судя по знакам отличия, из поисковиков и боевиков Центра, звание самого младшего было выше Машиного. Все они чинно сидели вдоль стены. Маша застыла в дверном проёме.

Антонио, как всегда похожий на шерифа из старых детективов — в потёртых джинсах и рубашке навыпуск, — кивком пригласил её войти. Вода с мокрых волос текла по шее и попадала Маше за шиворот, пока она шагала под четырьмя испытывающими взглядами к свободному стулу.

— Ну, Антон Павлович, люди работают, а вы их дёргаете, — улыбаясь одним уголком губ, сказал военный. На его кителе была нашивка — соцветие чертополоха. Поисковик.

— Ничего. Мария Алексеевна расскажет нам, как продвигается дело. Есть новости? — Он так посмотрел, что Маша была уверена — это что-то да значит. Вот только никак не могла сообразить, что.

— Продвигается, — сказала она как можно более уверенным тоном. — Я вышла на мага, который двадцать пять лет назад провёл ритуал. Тем интереснее, что два года назад он погиб. Есть подозрения…

— Так-так, я не разберу, вы о чём говорите? — перебил её тот самый поисковик рангом никак не меньше полковника.

— Фантом города, — напомнил Антонио. Не поисковику, Маше. Она непонимающе уставилась на начальство.

— Да. Хотелось бы знать, как вы объясните ночные события на набережной, — вступил в разговор второй военный. Из знаков отличия на его рубашке была только чёрная трапеция со стилизованным глазом в центре — войска внутренней обороны.

Маша вопросительно глянула на Антонио. Он как будто ждал этого взгляда — и сразу же подвинул к ней стопку фотографий в прозрачной папке. Все в комнате терпеливо наблюдали.

Она не сразу поняла, что изображено на фотографиях. Обломки камня громоздились в беспорядке, их облизывал прибой, только монументальная стена справа показалась знакомой. Нет. Не в беспорядке. Казалось, гигантское животное зубами вцепилось в парапет набережной и вырвало кусок, и тут же выплюнуло. Обломки каменной кладки были стёсаны ровно.

— Всё говорит о том, что вернулся фантом города, который появился двадцать пять лет назад, а потом исчез. Что ты думаешь? — Антонио смотрел на Машу с тем же странным выражением в глазах, и она не могла понять, какого ответа он ждёт.

— Я думаю… вернее, я совершенно уверена, что это не тот фантом города, который вы знали двадцать пять лет назад.

Она обернулась на военных: их лица остались безучастными. Антонио откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Маша сказала то, что он хотел — она это почувствовала.

— Почему вы так думаете? Мы уже видели такое, — произнёс поисковик, наклоняясь вперёд, как будто собирался поведать ей секрет. — Вас тогда ещё на свете не было, а фантом уже жрал людей.

— Понимаю, что вы видели. — Она подняла фото. Только подумать — она была на набережной ночью, а чуть позже, может, всего через час, неизвестный уже отжевал кусок каменной кладки. — Но у меня есть сведения, что фантом вызвали ещё раз. Теперь он — нечто другое. Это плохие новости, мы не знаем, чего ждать. Есть и очень плохие новости — новый фантом жил куда дольше вашего. Этот успел наесться людей до отвала, и теперь неизвестно насколько он стал силён.

Полковник отвернулся к Антонио, бросил непонятную фразу. Тот ответил в четверть голоса — Маша ничего не разобрала.

— Приходится вам верить, — сказал полковник, обращаясь теперь к ней.

— Почему? — Она бросила фотографии на стол. Серые снимки действовали угнетающе, как будто Машу насильно заставляли вернуться в прошлое. — Можете не верить мне. У вас есть методы, есть силы — ловите новый фантом, уничтожайте его.

В повисшей тишине она поняла, что опять говорит не то. Антонио смотрел куда-то в угол, нервно поигрывая связкой ключей. Никто не собирался отвечать, и сделать это пришлось ему.

— Потому что приборы его не фиксируют. То, что берёт остальных сущностей, его не берёт. И медиумы тоже ничего толком не могут выяснить.

«Скорее, просто не желают связываться с существом, которое отжевало кусок набережной», — чуть не брякнула Маша. Она хотела объяснить, что и сама толком не чувствует его, но теперь уже говорить это — значило бы ставить под сомнение предыдущие слова.

— Вы поедете туда с нами. Сколько нужно на сборы? — Полковник встал.

Маша беспомощно оглянулась на Антонио — тот спрятал глаза.


Через оцепление было не пройти — даже чтобы спрятаться в тени деревьев, а солнце палило, как будто нарочно. Маша побродила вдоль обглоданного парапета. Сейчас на неё обращали мало внимания, неясно, зачем вообще привезли.

Эксперты копались в обломках. По периметру оцепления — солдаты. Маша бессмысленно слонялась туда-сюда. Она поймала за локоть Антонио, отвела его в сторону.

— Это надолго? Я следователь, а не медиум, ты же знаешь.

Он развёл руками.

— Ну прости. Ни у меня, ни у тебя нет выхода.

— Слушай, ты меня в это втянул, ты и вытаскивай. Ты же знаешь, что я его тоже не чувствую. Сейчас меня заставят работать с ним, и что мне делать?

Он грустно улыбался и смотрел в сторону.

— Но ты так уверенно рассказывала про второй фантом. Развивай эту тему.

— Это просто мои предположения, — прошипела Маша. — Догадки. Я тебя покрывала, между прочим. Если бы я им сказала, что тот фантом ещё существует, что он ещё с ней, они бы… да они…

Она отвернулась, проглотив очередной упрёк. Хотелось пойти и выдать Вету с потрохами. Пусть бы хозяйка города их убеждала, что она тут ни при чём. Но никаких доказательств. Всего-то — её слова против слов Маши.

— Значит, мы оба влипли, — сказал Антонио, снова разводя руками, и, пользуясь её замешательством, поспешил уйти.

Маша постояла, рассматривая трещину в асфальте. Их теперь было много — свежих и не очень. В трещины набились оборванные с деревьев листья. Краем глаза она заметила знакомую машину на аллее и зашагала к ленточкам оцепления. Из машины выбралась Сабрина.

— Ты здесь надолго? — Безо всяких предисловий.

Маша раздражённо дёрнула плечом и ничего не ответила. Многое хотела сказать, но не здесь же обсуждать любовницу Антонио.

— Хорошо, я подожду, — заявила Сабрина. Сунула руки в карманы и приготовилась ждать. А ждать она могла часами. Молчание длилось всего полминуты, но Маша сдалась первая.

— Не нужно. Лучше помоги мне. Езжай в архив и найди там дело Скрипача. Когда найдёшь — позвони мне, ладно?

Сабрина внимательно оглядела Машу, потом искорёженный берег.

— Пока я езжу, он явится ещё раз и…

— Не явится. — Вот в этом Маша совсем не была уверена, но говорила, как будто собиралась переубедить саму себя. — Но если я не придумаю чего-нибудь дельного, меня съедят совсем не инфернальные существа.

Она дёрнула головой в сторону, где Антонио с полковником наблюдали за работой экспертов.

— Ну хорошо, — решилась, наконец, Сабрина.

Она уехала, а Маша вернулась к разрушенному парапету. Закрыла глаза и прислушалась. Сначала она ощущала только разговоры вполголоса — всех тех, кто был вокруг, шаги — тоже вполне человеческие. Волны бились о разрушенный берег. А потом она окунулась в глубину ощущений, как в воду.

Он был здесь. Маша ощутила присутствие не-жизни, такое спокойное, что даже не испугалась. Открыла глаза: на грани видимости, за кленовой аллеей стояла женщина в светлом платье. Тень, мелькнувшая за её плечом, была просто тенью от широких листьев или же духом города. Дух город позволил маше увидеть себя, иначе она бы ничего не ощутила.

Вета почувствовала её взгляд и отступила дальше, сделавшись совсем неразличимой в зелёных и жёлтых бликах. Маша поискала глазами Антонио, но и он куда-то делся, зато к ней подошёл мужчина в светло-зелёном рабочем халате.

— Простите, вы заняты?

— В чём дело? — не слишком вежливо бросила она, сощурилась и опять посмотрела в глубину аллеи. Веты там не было, даже её эфемерной тени.

— Нужна ваша помощь.

Нехотя Маша отправилась за ним следом. Там, где не справился десяток ведомственных медиумов, она справится. Ну конечно, держите карман шире.

По шевелящейся осыпи камней они спустились почти к самым волнам. Здесь пахло тиной и холодом бетонного дна. Сова была серой, тёмно-серой, как мокрый асфальт, и ни капли не прозрачной.

— Здесь его следы сильнее всего. Вы могли бы проследить, куда он ушёл? Наши приборы не могут сказать ничего определённого.

Маша окинула эксперта взглядом, обернулась: за ними все наблюдали — исподтишка, прислушивались — вполуха. Она присела на корточки, зачем-то обмакнула руку в набежавшую волну. Вода была холодной. Странно — такое жаркое солнце, такая холодная вода. Маша бросила, не оборачиваясь:

— Отойдите подальше, вы меня путаете.

Разумеется, никто её не путал. Нельзя запутать то, чего нет. Но всеобщее внимание действовало ей на нервы.

По шороху осыпи поняла, что отошли, или сделали вид, но остановились, чтобы понаблюдать. От неудобной позы у неё заныли коленки, но вставать не хотелось. От воды тянуло не-жизнью. Оставалось только услышать её.

Кончики пальцев онемели. Маша закрыла глаза и прислушалась, привычно отгоняя от себя все звуки жизни. Она снова ощутила спокойное присутствие — почти на грани сознания. Была ли Вета всё ещё рядом, или рядом стояло нечто другое? Маша не удержалась и позвала его к себе.

Она очень давно не делала этого. Сказать по правде — с третьего курса. Да и тогда — разве можно называть профессиональным опытом эксперименты девчонки, которая резала руки, чтобы кровью приманить не-жизнь? Она знала, что так нельзя, но не имела понятия, как можно.


Этот город был — серый туман над рекой. Волны со всех сторон тянули к нему длинные гибкие пальцы. В городе бок о бок жили люди и те, кто людьми не были. Мать-птица раскрывала свои крылья и над теми, и над другими. Город был сам — призрак жизни, он так долго стоял на грани, что не заметил, как врос в этот туман, и в бетонный парапет набережной, и в распластанное изваяние птицы, которое парило над ним.

Этот город не выпускал своих — он держал их щупальцами тумана и гибкими пальцами серой реки. Даже тех, у кого были силы разрушить бетонные парапеты набережной.


— Один из медиумов согласился с нами работать.

Маша встала. Её слегка покачивало, и пальцы онемели от холода. Во рту остался настойчивый привкус крови. Она обернулась: за ней больше никто не наблюдал, если не считать угрюмого конвоя наверху, на остатках ограждений.

Она не могла понять: это небо потемнело, или у неё стало темно в глазах. Едва удерживая равновесие, Маша забралась по каменной осыпи наверх.

У оцепления замер служебный автомобиль, а из него выбралась девушка — тонкая, с длинными неубранными волосами, которые тут же подхватил ветер. Ёжась в полупрозрачном платье она сделала пару шагов, словно бы ступала по кипящей лаве, обернулась к Маше, и Маша её узнала.

— Луиза, как ты здесь?

Луиза училась на курс старше, в третьей группе, расписание которой висело в отдельном закрытом коридоре. Ничего удивительного, что они с Машей так мало общались. Точнее сказать, удивительно, что общались вообще. Луиза была разговорчива, вот только её разговоры могли свести с ума кого угодно.

— Сказали — нужно приехать.

— Сказали, все медиумы отказались работать здесь, — в тон ей возразила Маша. Она поняла, что не почудилось — стало гораздо холоднее, и солнце закрылось тучами. Солдатам в форме — ещё ничего, а ей в шортах и летней футболке сделалось не по себе.

— Правда? Но ты-то здесь что делаешь? Подожди, ты же не в нашей группе училась. — Луиза нахмурилась ещё больше и зашагала к разрушенной набережной, по дороге пощипывая Машу за руку. — И что ты здесь услышала?

— Ты права, я училась не в вашей группе. И что я могла здесь услышать? Я следователь, а не медиум.

— Правда? — ошарашено переспросила Луиза, словно бы забыла, о чём они говорили в прошлую секунду. — А, ты же не в нашей группе училась.

Маша терпеливо вздохнула. Пока они стояли у кромки обрыва, Луиза держала её за руку и дышала так мерно, как будто спала. Потом вздрогнула и переспросила:

— Прости, ты говорила, а я не разобрала, так что ты здесь услышала?

Ветер с реки пробирал до костей. Маша надеялась, что вот-вот позвонит Сабрина и отвлечёт её от странного разговора, но телефон в кармане шортов по-партизански молчал.

— Ничего, Луиза. Я просто предположила, что существует фантом города. Второй, а не тот, что был здесь двадцать пять лет назад. Этот второй фантом долго прятался и рос, и вот он решил заявить о себе.

Тонкие руки Луиза покрылись мурашками, но она как будто не замечала. Она походила на девушку со старинной фотографии: серая река, ветер и она в развевающемся платье. Холодные ладони, паутинка её волос на ветру.

— Ты точно уверена?

— Нет, — в который раз вздохнула Маша. — Это мои предположения.

— Почему ты думаешь, что они твои?

Телефон молчал. Маша начинала терять нить разговора. Она так устала и проголодалась, что съела бы, наверное, Антонио вместе с тем полковником без майонеза. Уйти бы. Просто уйти, выключить телефон, пусть ищут.

Нужно уходить.

— Луиза, слушай, — начала она и поняла, что не знает, как продолжить.

— Это его мысли, — сказала та, пожимая плечами — так просто, как пятиконечный кленовый лист.

Первые капли дождя ударили по асфальтовой тропинке. Холодная вода — Маша подняла лицо к небу, и ещё несколько капель потекли по её щекам.


Этот город был серым призраком над серой рекой. Холодные камни набережной, холодная стела, ступеньки — много ступенек, много деревьев, много листьев, много тех, кто живёт среди камней, ступеней и деревьев. Не все из них живы. Некоторые не-живы.

Он не-жив. Он хотел сбежать, но город его не отпускал. Город не отпускал своих. Город был очень силён. Гораздо сильнее.


Её передёрнуло.

— Значит, ты тоже это слышишь?

— Что слышу? Нет. — Луиза покрутилась на месте, как будто выясняла, откуда дует ветер. Маше уже казалось, что он дует со всех сторон сразу. — Я просто рассказываю тебе то, чему нас учили пять лет. А, точно, ты ведь была в другой группе! Всё время забываю. А ещё…

Спасительный телефонный звонок застал их не вовремя. Маша и Луиза стояли на краю разрушенной набережной, держась за руки, словно подружки на прогулке, и если бы не ветер, если бы не вывороченные камни, всё это выглядело бы ещё как невинно.

— Прости. — Маша сделала шаг в сторону, выуживая телефон из кармана. Здесь, внизу, ветер и вода шумели так, что она боялась не расслышать голос в трубке, но выбираться к Антонио и остальным тоже не хотелось.

— Сабрина?

Сабрина заговорила не сразу, чем заставила Машу ещё пару раз прокричать «алло».

— Знаешь, — сказала она, помолчав немного, — чем Скрипач отличается от фантома города?

Связь была на редкость хорошей, словно бы Маша стояла не в аномальной зоне под рухнувшим парапетом, а прямо в центре города под вышкой.

— Чем? — спросила она, смутившись от неожиданности.

Послышалось шуршание бумаги, такое отчётливое, будто шуршали у Маши перед носом.

— Вот и я не знаю… — задумчиво проговорила Сабрина. — Точно так же зародился с пустого места, тоже исчез в неизвестном направлении. Отчёты поисковиков какие-то мутные. Кажется, они его всё-таки не уничтожили. Тут написано, что Майский Арт вызвал к жизни сущность, а потом сущность его же и убила. Заколдованный круг — и дело можно закрывать.

— Подожди, — перебила её Маша, перехватывая телефон другой рукой — правая занемела от холода. — Есть несколько формулировок, которые пишут в отчётах по уничтожению. «Полная зачистка» — если медиумы подтвердили, что сущности больше нет. «Информационная чистота» — это если чистоту подтвердили приборы, а медиумы засомневались. И последнее…

— Отработано, — отчётливо произнесла Сабрина и перестала шуршать бумагой.

— …Это значит, что исчезновение сущности ничем не подтвердилось, но и сделать что-то ещё у них не вышло. Вот демоны, — ругнулась Маша с опозданием. — Значит, я была права. И что теперь делать?

— Натрави их друг на друга, — сказала Сабрина.

Маша быстро глянула на уцелевшую часть парапета: оттуда за ней уже наблюдали с недоброжелательным интересом. Нужно бы вернуться к работе или хотя бы сделать вид.

— Правильно. Пусть разнесут полгорода, нам же не жалко. Ладно, приезжай. — Маша торопливо сбросила вызов, потому что по осыпавшимся камням к ней спускался товарищ полковник поисковых войск.

Она была уверена, что этой ночью кому-то пришла в голову точно такая же мысль, как и Сабрине. Натравить их друг на друга. Город оказался сильнее. Второй — как мелкий хищный зверёк — вцепился в него и рвал зубами, и даже нанёс кровоточащую рану, но не убил. Не хватило сил, чтобы убить.

— Приношу свои извинения, но вам придётся сдать все средства связи.

— Я арестована? — поинтересовалась Маша. Она сдала телефон — разве могла бы не сдать?

— Нет. Вы задержаны до выяснения обстоятельств. У нас появились сведения, что этой ночью вы были на набережной.

Маша посмотрела в его застывшее лицо, взглядом поискала Антонио среди выстроившихся на парапете военных. Бесполезно. В их сторону смотрела теперь и Луиза, хотя до этого она беспечно вглядывалась в горизонт, раскинув руки по ветру. В её лице было беспокойство.

— И что же? — нервно переспросила Маша. Ей следовало бы вести себя спокойнее, но теперь уже не получалось.

— Именно в то время, когда произошло обрушение.

Она почти рассмеялась.

— Это не доказательство.

— Пожалуйста, пройдёмте.

Что она могла сделать? Разве что нырнуть в ледяную воду и утонуть в воспоминаниях о фантоме, в его призрачном следе. Но в машине было хотя бы теплее, и скучал водитель.


День начался паршиво, а закончился ещё хуже. Маша сидела в допросной комнате — но по другую сторону стола. Было непривычно. Ощущение затянувшейся ошибки мешало ей думать.

— Нет, вы серьёзно полагаете, что я вызвала фантом города, чтобы разрушить набережную?

Разумеется, с ней разговаривал не полковник. Полковник наверняка давно был дома и поглощал поздний ужин. Маше ужина не полагалось. Напротив неё сидел майор поисковых войск, и рубашка его в приглушённом свете казалась то пыльной, то промасленной. Белый свет бил Маше в лицо, потому ни узнать, ни запомнить лица следователя она не могла.

Это был не Центр, где она знала каждый тёмный угол. Это была контора поисковиков — основательное приземистое здание, окна которого выходили прямо на набережную. Ко входу вела каменная лестница, а в коридорах нет-нет да и попадались патриотические военные плакаты, пожелтевшие, но не покорённые.

Маша отчётливо ощущала, как рушится её мир под напором серого камня и старых военных плакатов, и от этого ей делалось ещё хуже.

— Мы серьёзно полагаем, что вы обладаете большей информацией, чем рассказали. Зачем вы пришли ночью на набережную?

— Я вам уже сказала, зачем! — Она прекрасно знала, что так нельзя. Она ещё лучше знала, что нужно говорить спокойно и убедительно, но голова раскалывалась, внутренности сводило, и спокойно не получалось. — Я вела дело об убийстве девочки. Подозревала, что оно произошло по вине фантома города, как и двадцать пять лет назад.

— То есть изучив данные о самоубийстве, — он сделал красноречивую паузу, — девочки, вы тут же подумали о фантоме города?

Маша вжалась в спинку стула. Антонио не придёт её спасать. Может, не посчитает нужным, а может, он просто понятия не имеет, как её спасти. Сабрина, наверное, рвёт и мечет, но она тоже ничего не сможет поделать. Неужели придётся ночевать в камере? Худшего варианта и не придумаешь.

— Не тут же. Я нашла в архиве дела о подобных самоубийствах. Можете вскрыть мой кабинет и проверить. Я даже запрашивала данные о подростковых самоубийствах по всему городу.

У неё ко всему прочему болели глаза.

— И всё же я не понимаю вашей логики. — Следователь собирался уходить — складывал в стопку бумаги и выравнивал края. Наверное, если он уйдёт, к ней отправят другого, или же не пустят никого, а оставят поразмышлять в гнетущей тишине. Возможно, это была уловка, но Маше стало ещё тревожнее — он собирался уходить, так и не придя к утешительным выводам.

Он хмыкнул и поднялся.

— Я хотел бы услышать от вас о фантоме. Поймите, что информация нужна для блага города. Что мы будем делать, если ночью он разгромит не набережную, а пару домов центре?

Маша отвернулась от белого света, как могла, а он продолжал.

— Я и мои коллеги хотим избавить мирных жителей от такой угрозы. А вы, чего хотите вы? Почему вы запираетесь, старший лейтенант Орлова? У нас есть видеозапись, датированная вчерашней ночью. Вы пришли на набережную, и в ту же ночь она рухнула. Что вы там делали?

— Это не доказательство, — фыркнула Маша в отчаянной попытке быть невозмутимой.

— Конечно. Но у меня есть все основания, чтобы задержать вас.

Она упрямо склонила голову.

— По какому праву?

— По подозрению в злом умысле. Вы могли вызвать сущность и разрушить набережную. Конечно, потом вы бы переключились на что-то более существенное. Терроризм? Научный эксперимент? Шутка юмора? Я не знаю, зачем вы это сделали. Выдайте нам сущность, чтобы мы смогли её ликвидировать, и ваша совесть будет чиста, товарищ старший лейтенант.

Было много доводов и ещё больше возмущения, но Маша сдержала внутри и то, и другое. Следователь понимал и сам: ей незачем крушить набережную. Но она вдруг оказалась единственным его способом докопаться до правды. Как же вовремя появилась эта видеозапись! Словно кто-то ждал, пока она влипнет в это дело по самые уши, а потом взял и подсунул запись товарищу полковнику. Взял и подсунул. Маша вздрогнула.

Следователь принял её реакцию на свой счёт и усмехнулся. Решил добить:

— Хорошо, вы можете подумать в тишине. Надеюсь, за эту ночь не случится больше никаких катастроф. Но если же случится — они будут на вашей совести. И девочка Алиса Васильева. Помните её? А знаете, скольких ещё детей он может убить?

Он вышел. Вместо него явились два конвоира и проводили Машу до дверей. В конце стерильно-светлого коридора нашлась всего одна дверь — с замком и паутинкой из тонких полупрозрачных нитей. Отсюда не сбежишь, разве что только ты — фантом города.

Единственное окно в камере находилось под потолком. Через стекло молочного цвета пробивались лучи солнца. У стены — узкая койка с тонким поролоновым настилом. Здесь было чисто и пахло нежилым помещением.

Единственное, что она услышала — звук собственных шагов. Ни шума ветра за окном, ни звуков в гулком коридоре — ничего. И ещё целая ночь один на один с мыслями. В углу комнаты Маша сползла по стенке вниз и сжалась там, обхватив коленки руками.

Она могла бы сдать Вету вместе с её фантомом города, вместе с Антонио, их неудавшимся романом, их загадочным прошлым и недоговорками. Несправедливо — они ведь даже не рассказали Маше всего. Велели, как служебной собаке: иди и найди.

Но жалость к самой себе не была конструктивной. Маша сморщилась, ткнулась лицом в локоть. Там всё ещё пахло лавандовым мылом и солнечным светом. И, чтобы не расстроится окончательно, заставила себя думать о другом. Видеозапись. Антонио не мог её подставить — зачем бы ему, вдруг она бы выдала его любимую биологичку? Тогда кто?

Алиса Васильева. Девочка тринадцати лет, которая сбросилась с крыши. Какая-то мысль об Алисе не давала Маше покоя с тех самых пор, как следователь вышел из допросной комнаты. Васильева Алиса. Такая распространённая фамилия, но Маше казалось, она слышала её совсем недавно, совсем не в контексте самоубийства несчастной школьницы.

Перед глазами встал список, распечатанный прямо из базы данных. Васильева — девочка из класса Елизаветы. Кажется, её зовут Руслана. Возможно ли, что погибшая Алиса — дочь той самой Русланы, или у Маши температурный бред после двух ночей, проведённых на набережной. Может же это быть другая Руслана Васильева — по отчаянному, головокружительному совпадению.

Первым Скрипач убил Арта, и теперь уже не выяснить, был ли Арт единственным создателем, или вместе с ним на заброшенный склад явился весь бывший восьмой А класс. Она могла бы узнать чуть точнее, но мама не расскажет. И по её взгляду не понять, скрывает ли она страшную тайну, или просто не в настроении болтать.

Ночь в камере — в целом, прекрасное время, чтобы подумать. Маша перебралась из своего угла на кровать. Плохо, что не прихватила с собой хотя бы куртку. Она была точно уверена, что не сумеет здесь заснуть.


— Дом с видом на набережную, — сказала Вета, спиной прижимаясь к Матери-птице. — Отлично помню.

Вооружённое оцепление к вечеру сняли, и теперь обрушенный парапет охраняли лишь трепещущие красные ленточки. Прохожих не было: все праздные гуляки переместились к зданию речного вокзала, а здесь даже фонари как будто светили не так ярко.

— Я там бывала, помнишь? Несладко, — произнесла она, не особенно рассчитывая на ответ.

Антон стоял в тени стелы, хмуро уставившись в асфальт. Он помнил — Вета и не сомневалась, — но кому же захочется обсуждать давнюю и неприятную историю, после которой тебя бросила девушка. Правда, её тогда очень быстро выпустили. Обнаружили, что на такую наживку фантом города не поймать.

Стремительно холодало, и ветер с реки доносил запах осени. Вета ощутила на своих плечах прикосновения этого ветра, он скользнул под распущенные волосы, в ямочку между ключицами, обхватил её под грудью. Если бы Антон вгляделся повнимательнее в вечерний сумрак, в призрачные блики фонарей, он бы увидел Город — силуэт за левым плечом Веты. Но Антону не особенно хотелось вглядываться.

Он смотрел на светящиеся окна казённого дома и знакомо щурился.

— Как вышло, что её камеры засекли, а тебя нет?

— Мы вышли на набережную разными дорогами. Что будет, если она расскажет? — Тон Веты сам собой сделался тревожным и резким. Ветер обхватил её сильнее, прижался, успокаивая. — Чего они вообще хотят?

— Я не знаю, веришь? Я попытался выяснить, но поисковики и Центр — слишком независимы друг от друга.

— Да-да, — с невесёлой улыбкой остановила его Вета. Почему-то перед ней майор Центра делался испуганным мальчишкой. Собирался рвать противников и рыть землю, а потом вдруг угасал, как почерневшая спичка. — Но если просто предположить?

Антон отвернулся, чтобы уж точно не различить призрачный силуэт за её левым плечом.

— Это ясно. Они хотят найти фантом города. Как и тогда — двадцать пять лет назад — они хотят найти его. Ты же помнишь?

Вета кивнула. Сейчас им не с кем было воевать. Но почему бы не заиметь себе совершенное оружие, пока оно само идёт в руки. Это ведь так удобно, разрушать набережные силой бестелесной сущности. Уничтожать неугодных силой Города.

— Боюсь, тебе лучше не возвращаться домой. Там тебя станут искать в первую очередь. Поймают и посадят в соседнюю с Машей камеру. Уезжай из города.

Вета улыбнулась краешком губ. Он забылся. Они так давно не виделись.

— Как, любопытно, я могу уехать? Ты сам прекрасно знаешь, что это невозможно — даже физически.

Город дохнул осенним теплом ей в шею и сжался там, уцепился за пряди волос. Словно боялся, что его бросят.


От лязга замков Маша вздрогнула и проснулась. В камере сделалось ещё темнее. Значит, подумала она, уже ночь. В светлом прямоугольнике открытой двери проступил чёрный силуэт.

— Поднимайтесь, вас вызывает следователь.

Она часто заморгала, пока мир перед глазами снова не стал чётким. Сухой воздух при каждом вдохе царапал горло, губы запеклись.

Следователь был тот же самый — Маша рассмотрела его тёмные круги под глазами и худые пальцы с костяшками, похожими на вишнёвые косточки.

— Мы надеялись на ваше благоразумие. Не собираетесь дать показания?

— О чём? — взглянула исподлобья Маша. Голос спросонья вышел грубым.

— Всё о том же. О фантоме города, который вы видели на набережной прошлой ночью. — Слово «видели» — как обвинение в страшном. Он выискал новые факты, и потому притащил её сюда, явился сам, листал теперь бумаги в папке. Внимательно наблюдал за её руками. — Мне рассказали, что в институте вы демонстрировали такие потрясающие умения. Вы общались с сущностями, как не могут профессионалы.

Свет опять был ей в лицо, но Маша хотя бы стряхнула с себя сонную одурь. Вот что он нарыл. В институте, значит.

— Глупости. Пару раз нарваться на призраков в заброшенных домах — это ещё не значит демонстрировать прекрасные способности.

— А я беседовал с вашим преподавателем.

— Я не знаю, как вы с ним беседовали. К вашему сведению, мой преподаватель погиб, потому что слишком часто общался с призраками в заброшенных домах.

Следователь посмотрел на неё в упор. Злые уставшие глаза. Маша так часто бывала на его месте, что никак не могла смириться, что сейчас она — по другую сторону допросного стола.

Она убеждала себя не злиться на этого невыспавшегося тоскливого человека. Вряд ли он желал зла ей лично. Скорее просто хотел заверить работу и уйти домой. Тем более что злость не исправит ситуацию. Здесь поможет только терпение и сила воли.

— С другим преподавателем. Про Мифодия Кирилловича мне всё известно. Кстати, этот эпизод будет нелишним разобрать, но позже, позже.

Маша хмыкнула и отвернулась в угол. Чувства, приглушённые сном, возвращались, и она опять ощущала себя вымотанной, продрогшей и голодной. Какая разница, с кем он беседовал, и что ему рассказали. Даже если у неё и были способности, это не делает её виноватой.

Следователь ни капли не смутился. Наверное, он даже решил, что последнее слово осталось за ним — он победил в этой крошечной словесной дуэли.

— Так что, вы расскажете мне о фантоме города?

— Вряд ли я расскажу больше, чем жёлтые газеты, — пожала плечами Маша и зевнула в кулак, чтобы следователь слишком не расслаблялся.

Она не строила из себя партизана и не слишком желала выгораживать Вету вместе с Антонио, но вместе с тем знала — стоит ей заговорить, проболтаться о самой незначительной мелочи, и следователь, как за ниточку, вытянет из неё столько, что хватит на самое жуткое обвинение.

Впрочем, качать права и требовать адвоката тоже бессмысленно: в их городе военные свои дела решали сами. Так уж повелось, что ни полиция, ни судебная система не рисковали влезать между. Сегодня встанешь на пути поисковика, а завтра в твой дом явится чёрная сущность, пройдёт через стену и сожрёт всех, не оставив ни крови, ни трупов. Доказывай потом — кому, что?

Следователь ждал. По его лицу Маша читала — ведь прекрасно знала все эти стратегии изнутри — он готов ждать и час, и два, и восемь. Столько, сколько она попытается выдержать. Можно неделю или месяц.

Человеческий организм имеет вполне определённый предел прочности. Однажды она сдастся и всё расскажет, и всё подпишет, и примет на себя все преступления, лишь бы закончить пытку.

— Тогда, может, объясните, что вы делали ночью на набережной?

В его руках — то ли чётки, то ли россыпь мелких брелоков, сцепленных друг с другом кольцами. Свет слишком бил в глаза, чтобы она смогла разглядеть точнее. Но его руки нервные и ни секунды не лежат спокойно. А её руки — устало опущены на край стола — бледные, в царапинах, в следах чернил и городской пыли.

— Вы о чём? Я не понимаю, — зевнула она снова. Пусть видит, что ей не страшно.

Страх нельзя пропускать внутрь. Стоит только позволить ему усесться на самый краешек сознания, и всё пропало. Следователь учует её страх, как старый охотничий пёс — раненую куропатку, и вцепится зубами.

— То есть вы хотите сказать, что не были на набережной?

— Я этого не говорила. И не говорила, что была. Я ничего не говорила. Запишите в протокол именно так.

Она прикрыла глаза. Факт в том, что вытащить её отсюда способен только Антонио. А если он не сможет — о боже-боже, вдруг он даже не захочет, — то её спасёт разве что чудо. Не стоит даже загадывать.

Это в сказках говорится, что чистосердечное признание облегчает меру наказания. Нет, ни капли. Разве что — приближает исход. Впрочем, иногда это тоже делает жизнь легче.

Следователь царапал что-то плохо пишущей ручкой на листе бумаги. Он не торопился, куда ему было торопиться. Белая лампа высвечивала чернильные строчки, и Маша не могла разобрать ни буквы, как ни щурилась.

Страшные мысли уже закрадывались ей в голову, хотя Маша пыталась их гонять. Под гудение белой лампы и быстрые взгляды следователя получалось не очень. От усталости в душу лезла страшная ересь. Что если Антонио сам её подставил? Решил таким образом убрать опасного свидетеля, защитить свою биологичку. Что если ему предоставили выбор: Вета или Маша?

Одна из них призовёт второй фантом. Одной из них придётся пожертвовать собой на благо города. Маша опустила голову и тряхнула волосами. Нельзя поддаваться упадническим настроениям. Это просто ночь и недосып.

Она играла со следователем в слова, пока не устала. Он делал вид, что не устал совершенно, но костистые пальцы дёргали странные чётки, едва не разрывая металлические кольца.

— Я ничего вам не говорила. Запишите в протокол.

— Откуда вы знаете, что существует второй фантом?

Она облизнула пересохшие губы. Нужно же было так разговориться сегодня утром перед троицей старших офицеров. Вот ей и аукнулось.

Угнетает, когда факты входят в игру по одному, словно козырные карты, и каждая — сильнее предыдущей.

— Моё предположение. Фантазия.

— И вы всегда делитесь фантазиями с высшими чинами?

Тлеющие апельсины — вот чем пах её страх. Он шаг за шагом прокрадывался в душу. Маша молчала, разглядывая край стола. В особенно глубоких царапинах набилась пыль и запёклась старая кровь. Кровь и тлеющие апельсины. Предчувствие уже жгло изнутри, но ещё не обернулось в догадку.

В комнату вошли ещё двое. Маша видела только ноги в форменных брюках и начищенные ботинки. Заглядывать им в лица ей не хотелось. Следователь поднялся и вышел вместе с ними, и бормотание за дверью быстро заглохло.

Пытаясь отвлечься, Маша снова думала о видеозаписи. Она пришла на набережную не со стороны речного порта, где даже в полночь ярко горят фонари и бродят гуляющие. И не из центра города — так, чтобы через железнодорожные пути и мосты. Она вышла к Матери-птице по узенькой тропинке через рощу, нацепляв на себя ёжиков чертополоха и собрав подошвами кроссовок непросыхающую грязь. Где там могли найтись камеры?

Нет, камер быть не могло. Определённо — не могло. А это значит только одно, Машу подставили. Кто-то выдал её, тот, кто знал, что ночью она была на набережной. Кто, Вета и Антонио?

Дверь снова открылась, и вошёл следователь. Хлопнул об стол толстой папкой с делом, но садиться не спешил. Маша подняла глаза: следом за ним в комнату вошла женщина в тонком летящем плаще. Неслышный стук каблуков по звукоизолирующему полу Маша ощутила всем телом.

Она села на место следователя, хотя и брезгливо поджала губы. Это было не самое приятное место, не самое приятное время — на часах с запястья пришелицы Маша рассмотрела время. Половина третьего ночи. Ещё пара часов, и над рекой займётся рассвет.

— Может быть, ты расскажешь?

Демоновы жжёные апельсины. Мама принесла их с собой — так пахли её волосы и просторные рукава блузки. Вычерненные ресницы и высветленные губы.

Маша выдохнула и откинулась на спинку стула, чтобы сделаться подальше. От апельсинов — а, может, от недосыпа — слезились глаза.

— О чём ты? Ничего не понимаю.

Прежде чем старые обиды рванули наружу, Маша успела увидеть на её лице испуганное нетерпение.

— Хватит ломать комедию! Ты понимаешь, насколько всё серьёзно? Ты не была там, а я была. Двадцать пять лет назад. Это жутко, можешь поверить. Почему ты ведёшь себя, как обиженный детсадовец? Ты обязана повзрослеть.

Маша не испугалась этой вспышки: разговоры на повышенных тонах, впрочем, как и холодные, сквозьзубные отговорки, для них были нормой.

— Я хочу вернуться в камеру, — сказала она, поймав взгляд следователя. — Я имею на это право после трёх часов допроса.

Он глянул на часы. Выполнять её просьбы он, конечно, не торопился, и Маше некому было жаловаться. Но чем больше они на неё давили, тем меньше ей хотелось сдаваться.

— Лучше бы вы начали с нами сотрудничать. Я бы посодействовал, чтобы вас отпустили под подписку.

Маша слишком устала, чтобы злиться.

— Я сотрудничала с вами, или вы не заметили? Я сама приехала нанабережную, чтобы поймать фантом. А теперь вам что ещё нужно? Из этого застенка я точно никого не поймаю. — Она резко дёрнула головой, обозначая своё зажатое в угол положение.

Руки мамы лежали неподвижно — таких идеальных рук не было ни у кого во всём мире. Если не считать торжественной бледности и вовсе не торжественной дрожи.

— Нам нужна помощь другого рода, — выдавил следователь. Вымучил из себя по слову, как будто это его пытали, а он мужественно держался.

— И какого рода? — Маша смотрела исподлобья. Свет резал глаза, а от жжёных апельсинов некуда было деваться.

— Ваши преподаватели говорили, что у вас есть способность призывать сущности. Нам необходимо, чтобы вы привели фантом города в одно строго определённое место.

Закрыв на мгновение глаза, Маша подумала, что рассвет уже занимается над серыми водами реки. Над обрушенной набережной. Какая же долгая ночь.

— Это невозможно. Вы же понимаете, что это невозможно, правда? — Она нервно рассмеялась. Мама царапнула длинными ногтями по столешнице. — Это как если бы в институте я решала квадратные уравнения, а вы бы пожелали: докажи теорему Ферма. Это невозможно и это опасно для жизни. Не только для моей.

Мама смотрела на неё, не отрываясь. Морщинки залегли у уголков её губ, на переносице и тонкая паутинка подёрнула виски. Но всё равно это была та самая Вера, которую преподавательница биологии так легко назвала первой красавицей класса. Та Вера, которая вместе со своими друзьями-идиотами вызывала первый фантом. Она-то конечно знала, чем всё может обернуться теперь, потому и дрожали её пальцы. А вот Маша не знала, потому ей было проще.

— Не беспокойтесь, о своих жизнях мы как-нибудь позаботимся, — монотонно отозвался следователь.

Маша бросила взгляд на часы — маленькие золотые часики на мамином запястье — стрелка неугомонно ползла к четырём.

— Я имею право вернуться в камеру на следующие три часа. Протокол о защите прав подследственных. Знакомо?

— Правильно ли я понял, что вы отказываетесь сотрудничать? — безо всяких эмоций осведомился следователь.

Мама смотрела испуганно и зло. Даже не понять, чего больше в её взгляде: страха или злости.

— Правильнее и не бывает. — Маша протянула руки конвойному — кулаки сжаты, беззащитна тыльная сторона запястий. Пусть бы скорее зазвенел металл наручников. Даже это лучше, чем прожигающая ненависть этих двоих.

— Проводите её, — разрешил следователь после секундной заминки и кивнул Маше, как будто прощался с ней на вокзале. — Встретимся через три часа.


В общей зале, которая амфитеатром спускалась к трибуне, было непривычно пусто. Сабрина сидела в первом ряду, забросив ноги на соседний стул, и юбка широкими складками стекала к полу, обнажая загорелые щиколотки.

— Сегодня в восемь утра они позвонили в институт, — сказал Антонио, выключая телефон. Его шаги в пустых проходах между столами отдавались коротким эхом.

Она была непривычно медлительна, и десяток секунд потратила на то, чтобы расправить подол как следует. Но её медлительность обманчива — это Антонио прекрасно знал.

— И что это значит?

Плетёные браслеты на её руках, собранные на затылке волосы, голые загорелые руки.

Он встал, оперевшись кулаками на стол. Бессонная ночь пока что не давала о себе знать: в голове было светло и спокойно.

— Ли сказал, у них там есть аспирантка. Она давно сотрудничает с поисковиками, и вот сейчас собрала вещи и уехала. За ней даже выслали машину.

Сабрина опустила и подняла ресницы: «понятно».

— Она занимается созданием каких-то знаков, я не вдавался. Главное, что с помощью этих знаков она может призывать сущностей.

— Призывать? — медленно, как будто шла по тонкому льду, спросила Сабрина.

— Призывать, притягивать, ловить, не знаю, не важно. Это военная тайна вообще-то, мне и так рассказали по большому секрету.

— Нет, это важно. Очень важно!

Она накручивала на палец прядь волос и размышляла вслух:

— Получается, они хотят вызвать фантом. И удержать его. Сделать его своим. А что потом? Потом они её отпустят?

Антонио смотрелся в лакированную столешницу как в зеркало и видел там себя двадцатисемилетнего — как во время пришествия первого фантома. Такого же до беспомощности деятельного и до самозабвения неверящего.

— Отпустить человека, который всё знает об их секретном оружии? Самой-то не смешно?

Он постоянно забывал, что Сабрина не понимает шуток.

— Смешно? — сказала она, поднимая суженные от сдержанной ярости глаза. — Нет, мне не смешно. Сегодня ночью умерла Руслана — та, что была в классе вашей биологички. Знаете, как она умерла? Она танцевала по комнате — и рядом был её брат — танцевала, танцевала, а потом открыла окно. Он не успел даже понять, что происходит.


За три часа, проведённых то в размышлениях, то в равных снах, Маша не успела толком ни поспать, ни прийти хоть к каким-нибудь выводам. Выяснилось, что в окно её камеры свет не пробивается — за ним постоянно висел серый сумрак. Видимо, уловка, чтобы ещё больше сбить её с толку.

Но, она была уверена, следователь вызвал её ровно минута в минуту. Он тоже не спал и вряд ли придумал что-нибудь новое. Разве что вот — выложить свой последний козырь. Рядом с ним за противоположным от Маши краем стола сидела девушка — напуганная и дёрганая.

— Познакомьтесь, это Владислава Григорьевна. Она расскажет вам, что вы должны будете делать, чтобы помочь нам.

Владислава — как-её-там-Григорьевна — затравленно посмотрела на следователя. Она, кажется, хотела с ним сотрудничать ничуть не больше, чем Маша.

— Не припомню, чтобы я давала согласие, — затянула старую песню она. Разговор, прерванный три часа назад, так продолжился заново, по кругу.

— Достаточно с меня ваших кривляний. Я с вами вежливо беседовал, но теперь это уже вышло за всякие рамки. Вы понимаете, что пока вы тут строите из себя породистую кобылу на ярмарке, там, — он ткнул пальцем за грань видимого пространства, — люди погибают. За это ночь умерла женщина. Руслана Васильева. Та самая девочка из класса, призвавшего фантом. Между прочим, жизнь вашей матери тоже под большой угрозой.

Он выговаривал это так спокойно и внятно, что Маша невольно позавидовала. Она бы не смогла так — она брызгала бы эмоциями во все стороны. А пока говорил он, Маша ёжилась от холода.

— Как умерла Руслана?

Никакая это была не тайна. Даже напротив — ещё один козырь, который следователь вытащил из кармана и шмякнул на исцарапанный стол перед Машей: смотри, любуйся, радуйся, это ты во всём виновата.

— Выпрыгнула из окна, как и её дочь. Всего из класса остались живы шестеро человек. Мы охраняем каждого из них, но понятия не имею, как долго ещё сможем удерживать фантом. И что, если он пойдёт убивать других людей?

— Он не пойдёт, — сказала Маша просто потому, что если бы не сказала — у неё свело бы скулы. — Ему нужны только эти, потому что…

Она захлопнула рот, так что клацнули зубы. Владислава вздрогнула у противоположного края стола. Маша поняла, что уже поддаётся на их игру, играет вместе с ними, и уже готова всё принять. Ах как недолго она всё-таки выдержала.

Следователь сделал вид, что ничего не заметил.

— Но ведь раньше он убивал и других, да?

— Верно. Но это была вынужденная мера. Он должен был стать сильнее, а теперь… — Она снова играла их краплёной колодой, но испытывала почти физическую боль от невысказанных слов. Как же сложно молчать. Невыносимо. — Теперь ему нужны только они. Он должен стать ещё сильнее, чтобы победить.

Она замолчала, глотая остальные слова. В горле от них першило.

Молчание вытянулось такой долгой минутой, что следователь с грохотом отодвинул стул и в несколько шагов приблизился к Маше. Он взял её за плечо и заставил подняться. Костистые пальцы больно впивались, и Маше приходилось смотреть ему в глаза.

Он так же не спал — как она, и точно так же — не мог выбраться из заколдованного круга мыслей. Только у него была дорога к выходу, а у Маши — нет. Она-то знала, что дорога призрачна, а все двери давно захлопнулись.

— Договаривайте, — сказал он. Сжал и разжал пальцы. Хотел бы ударить, но почему-то остановился. — Не вынуждайте меня.

Она уже знала, что на этот раз скажет правду.

— Фантом должен стать сильнее, чтобы победить того, первого. Или победить, или умереть. Два не могут ужиться в одном городе, и разойтись не могут, потому что оба рождены здесь. Скажите им. Скажите моей маме, что они сами во всём виноваты. Какого демона они его вызвали? Второй фантом сожрёт их, чтобы сделаться сильнее первого.

Следователь отпустил её плечо, и Маша упала на стул, тяжело переводя дыхание.

— Владислава Григорьевна, — сказал он презрительно холодным тоном. — Вы готовы? Мы можем начинать.


Угрюмые голые стены без окон. Комната была размером с баскетбольную площадку, и выстелена чем-то бело-чёрным. Маша не сразу поняла, что перед ней — огромный лист пенопласта, утыканный булавками. Они стояли так плотно друг к другу, что превращались в огромный игрушечный лабиринт, в переплетение сумасбродных узоров.

— Что это? — Руки всё ещё были скованы за спиной, и снимать наручники, похоже, никто не собирался, потому Маша ограничилась быстрым кивком.

— Результат двухлетней работы Владиславы Григорьевны, — с чуть заметной гордостью произнёс следователь, запирая дверь изнутри.

Тут — у порога была площадка два на три шага, Влада опустилась на корточки, провела рукой над ровными строями булавок. В воздухе щёлкнуло, как будто вырвался электрический разряд.

— Влада, — начала Маша и замолчала.

Та впервые за всё их знакомство заговорила — её голос был сродни шёпоту трав под летним ветром. Маше приходилось напрягать слух, чтобы разбирать слова.

— Это лабиринт, в который можно поймать фантом города. Раньше я создавала только небольшие для мелких сущностей. А этот у меня не было возможности протестировать. Наверное, будем разбираться по ходу. Идите в центр. — Она не поднялась с корточек, и растопыренные пальцы застыли над ровным строем булавок.

Следователь достал ключ от наручников.

Маша стащила кроссовки, не расшнуровывая, и босиком ступила на пенопласт. Дорожка между булавочных сооружений была узкой, так что едва помещалась ступня. Коридоры переплетались и выводили её вовсе не в центр, Маша пробовала перешагивать через несколько булавочных строёв сразу, но чёрный металл впивался в кожу, и никак не выходило поставить ногу поудачнее. Идти пришлось, как лабораторной мыши, выбирая дорогу самостоятельно. Только иногда Влада догадывалась подсказать:

— Налево. Нет, третья развился. Ещё раз налево.

Маша обернулась, когда оказалась в центре: фигуры следователя и Влады отсюда казались почти нереальными.

— Приступайте, — разрешил следователь.

В центре лабиринта негде было даже присесть. Она стояла, по-солдатски сдвинув ноги вместе, и пыталась держать равновесие. Голова шла кругом, и как вызывать сущность в таком положении, Маша понятия не имела. Она и в более удобных позах не всегда могла призвать.

«Точно ведь ничего не получится», — подумала Маша и всё-таки закрыла глаза.

Мир вокруг, судя по ощущениям, тут же завертелся бело-чёрным хороводом.


Солёным капнуло на губы. Маша, плюя на всё на свете, стояла на коленях, одной ладонью упираясь в пол. Попавшие под её давление булавки гнулись или втыкались глубже в пенопласт.

Не открывая глаз, она вытерла кровь. Бессмысленно — из носа опять потекло. Влада что-то говорила, не замолкая. Что — Маша уже не слышала за постоянным гулом в ушах. То, что она ощущала, было настолько огромным, что протолкнуть его в угольное ушко собственного сознания просто не представлялось возможным. И вернуться назад она тоже не могла. Притянутая сущность намертво вцепилась невидимыми пальцами, обхватила сзади, присосалась, теперь не отцепишь.

Влада говорила — и уже почти кричала, — а в общую какофонию звуков вклинился голос следователя.

— Прекратите.

Она не поняла смысла сказанного.

— Прекратите!

Кое-как Маша открыла глаза. Пенопласт перед ней был весь заляпан кровью — светло-алой, нестрашной, но всё-таки кровью. То, что стояло у неё за спиной, коснулось плеч и снова потянуло к себе.

— В лабиринте ошибка, — вдруг очень чётко произнесла Влада, как будто стояла в шаге, не дальше. — Он не проходит. Не получится! Уходи!

Машу тряхнуло. Она ощутила, как хватка не-жизни начала ослабевать. Гудение в ушах сделалось на полтона тише. Она смогла поднять голову. Фигурки у двери теперь ещё и расплывались.

— Выходите, — сказал следователь.

«Выходите, — передразнила его Маша, правда, мысленно. У неё не хватило бы сил говорить вслух. — Это он дельно придумал».

Булавочные коридоры двоились и троились. Она едва дошла сюда, а теперь предстояло продраться назад. Ладонь была вся в мелких уколах, о коленях не хотелось даже думать.

— Выходите, за вами туда никто не полезет.

— Я исправлю ошибку в лабиринте. Мне нужно от силы два часа, только все булавки остались дома, — говорила Влада, как будто оправдывалась за невыученный урок.

Следователь ни слова не произнёс, но смотрел безрадостно. Маше было всё равно: ни думать о том, что будет дальше, ни попытаться вникнуть в происходящее. Она еле добралась до казённой кровати и упала, сразу же проваливаясь в беспамятство.


Она знала только, что Влада не вернулась. Знала из разговора следователя с одним из конвойных. Впрочем, знание этого витало в воздухе, как предчувствие грозы, влажное душное ощущение.

С Маши сняли наручники уже в коридоре, и дальше повели почти свободной. Мысленно она всё ещё плавала в оборванном куске сна и не особенно воспринимала реальность, потому и не удивлялась.

— Никакого понятия о законности, — резко высказывал следователь. — Нелегальное применение паранормальных способностей, видите ли. Говорят, это должно быть согласовано с Центром. Где согласие? Нет согласия. Девчонку держат в застенке. Равноценный обмен, говорят. Без Влады мы ничего не сделаем.

Дневной свет после приглушенных белых ламп заставил Машу зажмуриться. Свет лился в огромные квадратные окна. В холле рядом с КПП её ждала Сабрина. Непривычно — она была в форме, вот только без оружия. Наверное, заставили сдать.

Маша не сразу увидела Антонио, он стоял в стороне. Щёлкнули магнитные замки — терминал на входе выпустил их. Пока Антонио говорил со следователем, подмахивая какие-то бумаги, Сабрина оглядела Машу с ног до головы. Ей не понравилась футболка, залитая кровью, определённо, не понравилась.

— Что они с тобой делали?

— Дверной косяк подкрался и коварно ударил в спину, — мрачно пошутила Маша и поторопилась исправиться: — Ничего страшного. Вызывала сущность, кровь — носом, как обычно.

Сабрина взяла её за локоть и вывела на каменное крыльцо. Следом вышел Антонио. Весь горизонт от края до края занимала серая набережная и серая река, подсвеченная яростным летним солнцем.


Вета стояла у раскрытого окна, когда они приехали. Дверь была открыта, квартира остыла за ночь, и рано утром, когда Антонио повернул дверную ручку, уже была холодной и неприветливой. Никаких полотен солнечного света на деревянном полу.

Когда хлопнула дверь, Вета обернулась на секунду — глянуть, кто пришёл, и тут же снова припала к окну. Антонио сразу убрался на кухню, а Маша вошла в комнату и села на край дивана. Меньше всего Маша ожидала, что Вета с ней заговорит.

Пять утра — показывали настенные часы.

— Что-то происходит, — вечно холодный голос преподавательницы теперь пророс тревогой. — Что-то случилось. Он никогда не уходил так надолго.

Антонио вернулся с кухни со стаканом воды, вложил его Вете в податливую ладонь. Она скользнула по нему невидящим взглядом и опять уставилась в окно.

— Он ведь всегда приходил под вечер, ночевал тут, а утром уходил, но ненадолго, — дрожа, проговорила она.

Антонио попробовал увести её от окна, но Вета с силой вывернулась из-под его рук.

Очень редко Маше приходилось сообщать родственникам о смерти. Она же не врач, а следователь. Она не привыкла приносить плохие новости. Теперь же ей приходилось делать это, потому что никто другой не мог.

— Я скажу сразу, не люблю ходить кругами. Я не знаю, что с ним, никто не знает. Но есть ещё один фантом, теперь он тоже достаточно сильный, чтобы сражаться. И дело в том, что из них останется только один. Оба не могут жить здесь, как два тигра на одной территории.

Вета ей не ответила. Маша ожидала чего угодно — криков, слёз, отрицания — вот только глухого молчания она ожидать не могла. Касаясь подоконника кончиками пальцев, Вета поднималась на цыпочки и смотрела вдаль, как будто на горизонте, загромождённом высотками, могла рассмотреть плывущий к ней корабль.

Маша поймала ничего не выражающий взгляд Антонио, пожала плечами. Мол, что я могу с этим поделать. В доме было так холодно, как не может быть холодно просто из-за распахнутых в раннее утро окон. Стакан с нетронутой водой остался стоять на подоконнике, и мениск призрачно колыхался.

Маша покачала головой — Антонио развернулся и вышел, неровно ступая по деревянному полу. Когда дверь за ним хлопнула, Вета снова обернулась.

— Зачем они вызвали того, второго? Они хотели уничтожить меня?

— Никто не хотел вас уничтожить. Они совершили ошибку, и только.

— Вам так сказала Вера, да?

Маша не выдержала — усмехнулась. Слишком больная тема, чтобы обсуждать её вдобавок ко всем остальным проблемам.

— Вера ничего мне не сказала. Вы сами знаете, наверное, что из мамы слова клещами не вытянешь, не то что исповедь. Но есть ещё Марк и Анна, помните их? Антонио вызывал их вчера вечером. Они в один голос твердили, что понятия не имели, как всё выйдет.

Вета её снова не слушала — вглядывалась в тени от деревьев на серых тротуарах.

— Нет, — сказала она, теребя кулон на кожаном шнурке. — Они собирались меня уничтожить. Они меня так и не простили за те времена. Зачем, по-вашему, взрослым людям собираться за заброшенном складе и вызывать фантом города? Вам часто приходит в голову мысль — пойти и вызвать парочку фантомов?

— Сейчас не важно, зачем они это сделали, — сказала Маша, просто чтобы перебить её страшный монолог. — Прошлое мы уже не отменим. Теперь нужно думать, как предотвратить катастрофу.

Не оборачиваясь, Вета подвинула к окну стул и села. Руки она вытянула через весь подоконник, так чтобы касаться кончиками пальцев уличного ветра.

— И что мы можем сделать?

— Не знаю, — честно призналась Маша после минутных раздумий. — В битву сущностей людям нельзя вмешиваться. Я думаю, всё, что в моих силах — попытаться защитить вас.


Город вернулся под вечер, вместе с холодным речным ветром. Вета сидела у окна, ткнувшись подбородком в изгиб локтя. Клёны за окном шарили ветками в небе. Она ощутила лёгкое прикосновение к плечу, и на подоконник спикировал тронутый желтизной кленовый лист. Откуда ему взяться в середине лета?

Сердце зашлось в приступе отчаянной радости, а потом пропустило удар: что-то было не так. Город ткнулся ей в плечо и тут же замер у ног комочком ветра. Его прикосновения были ледяными и короткими, как никогда раньше.

Полумрак в комнате шевельнулся: это Маша привстала с дивана, где сидела, притянув колени к груди. До того она вела себя так тихо, как будто спала.

— Что с ним?

Она тоже это ощутила — натянутую поперёк комнаты нить тревоги. Вета поднялась и торопливо закрыла окно, как будто этим могла бы защититься и защитить его. Свет уличного фонаря выбелил пол под её ногами: там растекалось эфемерное тёмное пятно. Секунда — и пятна не было, можно подумать — показалось. Но она знала: всё, что кажется, существует на самом деле.

Маша тоже это видела, потому опустилась на корточки рядом. Ветер тяжело ударил в окно, замельтешили тени листьев, и фонарный свет брызнул во все стороны. Стекло опять дрогнуло.

— Задёрните шторы, — прошипела Маша, не поднимаясь с пола. — Задёрните, он потеряет нас из виду и уйдёт. Иногда это срабатывает.

Вета рванула тяжёлые шторы на одном окне, бросилась ко второму. Ветер всё ещё грохотал о стёкла, скулил и царапался. Они просидели в полном безмолвии на холодном полу час или два — время уже потеряло смысл. Удары и вой становились всё тише, пока не изошли на нет.

Маша судорожно перевела дыхание.

— У него, видимо, ещё недостаточно сил. Нам повезло.

Она поднялась и прошлёпала на кухню, оттуда послышался шум воды. Маша вернулась с намокшей чёлкой и влажными руками, на ощупь попыталась найти в прихожей свою сумку. Ругнулась и включила свет.

Город всё ещё неподвижно лежал на полу. Вета сидела рядом, откинувшись на стену, и осторожно касалась его, как будто укрывала ладонью новорожденного щенка. Она наблюдала, как в молчании Маша бродит по комнате, подновляя символы на стенах. В тех местах, где её чёрный карандаш касался обоев, съёживались голубенькие цветочки и воздух подёргивался дымкой.

Потом в ход пошёл красный песок, от которого пахло подземельем. Вета не стала уточнять, что это. Маша рассыпала его тонкими полосками по подоконникам и у порогов, а остатки завернула в бумажный пакет и спрятала в сумку.

— Мне нужно уйти домой, хотя бы на ночь, — сказала она, замерев посреди комнаты. — Подновить запасы и подумать, что ещё можно сделать. Но вы не бойтесь, я позвоню Антонио, чтобы он приехал, ладно?

Вета усмехнулась, глядя в пол. Антон, старый лис, он ведь специально прислал её днём, чтобы сменить на ночь. Неужели он до сих пор не понял, что ничего не выйдет. Рука Веты дрогнула, и комок ветра болезненно сжался, ощутив её тревогу.

— Понимаю. Конечно, идите.

Маша постояла под лампой ещё. Может, ей хотелось оправдаться в своём отступлении. Напрасно — Вета и так видела, что она делала всё, что могла. И чертила на обоях символы чёрным карандашом — наверное, только они и спасли оконные стёкла от вторжения фантома. И рассказала всю правду о том, что Городу ничем нельзя помочь. Правда дорогого стоила. Антон никогда бы не сознался, он бы юлил и умалчивал.

Маша ещё покопалась в сумке и бросила Вете связку брелоков на большом кольце: пластиковая летучая мышь, деревянный шахматный конь, крошечный стилизованный кинжал.

— Держите пока, вам нужнее. Это будет защищать вас, пока я жива. Вернёте, когда сможете.

Хлопнула входная дверь. Вета крутила в пальцах связку потёртых брелоков. Хуже всех выглядела летучая мышь: одна пластиковая лапа отвалилась совсем, клыки погнулись и пожелтели.

* * *
Ровно в полночь в комнату вошла Сабрина. Маша подняла голову от собственных исписанных тетрадок. Чернильные крючки расплылись перед глазами.

— А тебе чего не спится?

Сабрина по-турецки села на кровать, медленная, как кошка, и такая же гибкая. Сидеть вот так и наблюдать за Машей она могла бы сколько угодно. До утра, если потребуется.

— Антонио сказал присмотреть за тобой.

Маша озадаченно почесала за ухом остриём карандаша.

— А за мной-то зачем?

— Как это, зачем? Ты ведь дочка Веры, а Вера вызвала фантом. Судя по тому, что говорят о её одноклассниках, их дети погибают. Антонио сказал, так фантом добирается до родителей — убивает детей, чтобы родители стали уязвимее. Поэтому ты в опасности.

Маша хмыкнула. В окно к ним заглядывала обкусанная облаками луна, жёлтая, как фонари на набережной. Маша ощутила голыми плечами ночной ветер, покосилась на плед, но вставать и идти за ним было лень.

— Не беспокойся, я не собираюсь прыгать из окна. Да тут всего-то второй этаж.

Сабрина не шевельнулась и, кажется, даже не моргнула.

— Ладно, сиди, я не против. Что на самом деле плохо, так это то, что у меня нет ни одной идеи, как хотя бы смягчить нападение второго фантома. Я уже не говорю, чтобы уничтожить его. Наверное, после неудачи поисковиков, это невозможно. У нас ещё не таких методов. И всё, что я могу сказать о нём — он обожает высоту, крыши и небоскрёбы. Наверное, искать его следовало бы на самой высокой крыше города.

Она с таким же успехом могла бы разговаривать сама с собой. Маша поднялась и закрыла окно. Отчего-то подползающая к самому подоконнику ночь вызывала теперь в ней острую тревогу. Впрочем, с чего бы, интересно? Дом она защитила куда лучше, чем квартиру Веты.

Эту защиту Маша строила годами. Эфемерная безопасность большого города не могла её обмануть. Когда-то давно Маша на собственной коже ощутила всю хрупкость окружающего мира. Она знала, что такое сущности, многих она знала даже лично.

Теперь: кирпичная крошка под порогами, символы на окнах она рисовала прозрачным маркером каждую вторую пятницу месяца. Над входной дверью висела безобидная, на первый взгляд, безделушка: вышитая крестом собака. Конечно, были и тряпичные куклы: всего четыре, по четырём углам дома. И самое главное: никто не сможет войти, если хозяин дома действительно воспротивится этому. Маша знала, что это значит: воспротивиться по-настоящему. Но для этого она не должна была спать, потому что спящий не может сопротивляться.

Возвращаться к тетрадкам не хотелось. От яркого света резало глаза — Маша приглушила настольную лампу и легла на край кровати.

— Всего пять минут, и я вернусь к работе.

— Ну да, — вздохнула Сабрина. То ли сарказм, то ли сожаление. Она провела рукой по Машиным волосам. — Бедная ты моя.

В ночном небе по одному гасли отражения фонарей.

Маша заснула и очень скоро ощутила, как её накрывают пледом. В бледном свете лампы она открывала глаза: присутствие рядом Сабрины явственно ощущалось, она и правда лежала рядом, глядя на Машу. Было же сказано — присмотреть.


В шесть утра улицы были пусты, в открытые окна пели птицы.

— Куклы были разорваны.

— Значит, ты спала, когда она ушла? — повторил Антон.

— Я не спала, — в третий раз повторила Сабрина, спокойно и даже холодно, но не верить ей он почему-то не решился. — Я клянусь, что я ни секунды не спала. У меня был приказ охранять её.

— Тогда как Маша ушла?

Между ними повисла тишина. Вета, сидящая на полу под окном, опустила лицо в раскрытые ладони. Бессонная ночь туманом стояла в голове. Вете то хотелось рассмеяться из-за какой-нибудь совершеннейшей глупости, то — зарыдать, обхватив руками спящий тут же Город.

Антон взял со стола мобильный, слепо потыкался в кнопки. Сабрина стояла напротив него, в дверном проёме, сжимая и разжимая кулаки.

— Она не отвечает.

— Я… нет. — Он выбрал, наконец, какой-то номер, нажал на вызов и отвернулся к стене, как будто боялся, что Сабрина прочитает на его лице что-нибудь эдакое. — Дежурный?

Они молча ждали, когда Антон закончит выслушивать отчёт пол мучительной минуты, или даже целую минуту. Потом он хлопнул крышкой мобильного и сунул его в задний карман джинсов.

— Плохая новость. Примерно в час ночи умерла ещё одна девочка из класса. — Он быстро глянул на Вету, но ей было всё равно, ничто уже не заставляло сердце зайтись. — Анна. Её охраняли поисковики, но, кажется, не очень-то качественно охраняли.

— Как она погибла? — перебила его тяжёлым вздохом Сабрина.

— Бросилась с крыши. Причём уехала от своего дома в противоположный конец города. Как будто специально, чтобы не остановили. Как будто специально, нашла здание повыше.

Сабрина закрыла глаза, открыла. В её лице ничего не поменялось. Вереница цветастых браслетов перепуталась на запястьях. Город встрепенулся под рукой Веты. Она успокаивающе коснулась его.

— Он не убьёт Машу, — сказал, наконец, Антон и под испытывающим взглядом Сабрины добавил: — Пока что она — единственная, кому более или менее удалось выйти с ним на связь. Скорее всего, он воспользуется ею, чтобы установить контакт с нами.

— Ты так уверен, — протянула она. Взгляд был тяжёлым, смертельно тяжёлым, неясно, как вообще Антон выдерживал его. — Или есть хоть один шанс из ста, что в следующий раз дежурный доложит тебе об ещё одном самоубийстве?

Город снова дёрнулся под рукой Веты. Её пальцы напряглись, а внутри сжался холодный ком. Она его не опустит. Защиты чёрных символов, нарисованных на обоях, призрачны и эфемерны, но пока что они работали, и Вета не выйдет отсюда, зная, что Город за пределами квартиры может пострадать.

— Успокойся. — Антон так и стоял напротив, зажав телефон в руке. — Мы всё равно не узнаем, где она.

— Я предполагаю, где она. — Сабрина стрельнула глазами в сторону Веты. — И думаю, что вы тоже предполагаете, просто боитесь сознаться. Не хотите уходить отсюда, из-под защиты символов. Не хотите оставлять её. Великолепно работаете, товарищ майор.

Больше она ничего не сказала, хотя взгляд стал ещё смертоубийственнее. Антон сделал вид, что не прочитал откровенной угрозы в её взгляде.

— Хорошо, и где же?

Вете жутко было от того, какой неподвижной стала Сабрина. Она говорила, но, кажется, почти не шевелила губами. Лицо закаменело в выражении холодной отстранённости.

— Судя по всему, второй фантом обожает крыши. Значит, прятаться он будет на самой высокой крыше в городе. Разве это не ясно? А самое высокое здание в городе — бизнес-центр Консул на проспекте Рождественского, помните его наверняка.

Город под пальцами Веты взвился, обжигая её ладонь холодным дыханием. Она до скрипа сжала зубы.

«Ты останешься здесь».

Антон щёлкнул крышкой телефона. Решился:

— Ну хорошо, поехали. — Он повернулся к Вете. — Ты оставайся в квартире, так безопаснее.

Она собиралась сказать ему, что с радостью так и сделает, но Город уже просыпался. Холод под её рукой сделался невыносимым. Он поднялся вверх и впервые — по собственному желанию — стал видимым для всех. Высокий человекоподобный силуэт — ростом под самый потолок, — он казался сшитым из мешковины и старых лоскутков, сотканным из слишком густого тумана и дыма. Вместо лица была смятая материя, вместо рук и ног — полые отростки реальности.

— Я поеду с вами, — обречённо сказала Вета. — Мы поедем.


Автоматические двери бизнес-центра застряли в неопределённом положении. Антон протиснулся между не до конца съехавшимися створками и предъявил выскочившему охраннику удостоверение.

— Центр, открывайте.

— Наконец-то вы приехали! Всё утро звоню в дежурную часть, а мне говорят, что все оперативники сейчас заняты. У нас тут такое творится, что бежать хочется.

Сабрина без усилий прошла мимо заклинивших створок следом за Антоном. Вета ещё постояла на открытом воздухе, воображая, что видит чистое небо в последний раз, и Город потянул её внутрь.

В просторном холле было пусто и тревожно. Лысеющий охранник, крест-накрест перечёркнутый оружейными ремнями, махнул рукой в сторону пропускных терминалов.

— Это началось примерно в четыре утра. Электричество выключили, я звонил на подстанцию — там ничего понять не могут. Вместо воды из кранов хлещет какая-то чёрная дрянь. Запах болота. И ещё это… слышите? Слышите, да?

По пустым коридорам разнёсся жуткий скрежет металла об металл, долгий, переходящий с одной ноты на другую, жуткий и говорящий. Вета вздрогнула.

— Скрипач, — чётко выговорила Сабрина, развернулась и ушла в сторону шахты лифта.

— Не работает, — крикнул ей вслед охранник.

— Ключи от выхода на крышу, — потребовал Антон.

— У старшего по смене.

На двадцатый этаж они пришли чуть запыхавшись: Антон и старший по смене, бряцающий связкой магнитных ключей. Сабрина уже ждала их там, у металлической двери, намертво впаянной в проём. Вета с охранником отстали на три этажа.

Начальник охраны бессмысленно подёргал за ручку, попробовал зачем-то все ключи — один за другим. Дверь стояла намертво. Он развёл руками. Город рванулся туда, но Вета отчаянным усилием удержала его.

— Чёрт знает, что такое, — пробормотал охранник у неё над ухом.

Начальник смены глянул в их сторону и, кажется, заметил Город, потому что лицо его стало озадаченным, потом — побледнело почти до синевы.

И тут захрипела система громкой связи — одновременно и громко, на всех этажах. Хрип смешался с металлическими ударами и почти живым знакомым голосом сказал:

— Мне нужна хозяйка города. Я буду говорить с ней.

Ветер ударил в огромные окна, и на секунду Вете почудилось, что здание с бешеной скоростью несётся вниз и вот-вот рухнет поперёк трассы.

— Где здесь пульт управления громкой связью? — обернулся к ним Антон. До сих пор он внимательно изучал дверь.

Пульт управления нашёлся на шестнадцатом этаже. Антон включил микрофон, потрогал его пальцем и только потом пропустил к нему Вету.

— Я здесь, — сказала она чужим голосом, разнёсшимся по всему зданию. Город стоял у неё за плечом, непривычно материальный, сгусток утреннего тумана с росчерками пасмурного неба.

— Ты поднимешься ко мне, — произнёс Скрипач голосом Маши. — Но сначала брось амулеты в окно.

На всех этажах разом захрипело, и через пелену потустороннего шума прорвался её настоящий голос:

— Не надо, не отдавай амулеты.

Отражения Сабрины и Антона в тёмном стекле переглянулись. Вета достала из кармана платья связку брелоков, умилительно бесполезных на вид. Единственное окно в комнате со щелчком открылось, и утро захотело пробраться вовнутрь, но наткнулось на стену из глухого протеста.

Вета бросила вниз связку и не дождалась звука от удара об асфальт. Может быть, туман внизу просто проглотил её последнюю защиту. Проглотил и тут же начал переваривать.

Антон взял её за локоть, Вета походя дёрнулась и легко увернулась от следующего прикосновения.

— Я всё сделала.

— Поднимайся, — произнесла Маша, наполнив всё здание эхом от своего голоса. Последняя нота дрогнула и неуловимо изменилась: — Уходите отсюда. Уходите.

Вета повернулась к двери — Антон преградил ей дорогу.

— Пусть он идёт. А ты останься. Это их конфликт, а не твой.

Она выдохнула, потому что мгновение не знала, что ему ответить.

— Антон. Ты ничего не понимаешь. И двадцать пять лет назад ничего не понимал. Знаешь, почему я выбрала его, а не тебя? Потому что ты умеешь любить только самого себя. А он любит меня. И я люблю его. Я его не оставлю.

Он выпустил её руку и сам отошёл в сторону.

— Прости меня.

Она ничего не ответила. Под четырьмя внимательными взглядами Вета зашагала по лестнице вверх. Город шёл не сзади — теперь он шёл вровень с ней, и даже опережал на полшага.


Чахоточно-бледный рассвет, занявшийся над соседними высотками, так и не расцвёл в полную силу. Сабрина сидела на подоконнике распахнутого окна, покачивала ногой и смотрела вниз. Ватное одеяло тумана только сильнее сгустилось.

Было тихо. Тихо, как бывает в шесть утра в городе, и даже ещё тише.

— За что ты просил прощения?

Охранник, забившийся в угол, поднял голову, но быстро уловил, что Сабрина обращается не к нему. Она говорила с Антонио — а тот стоял у стены, ткнувшись в неё лбом, и даже не шевелился.

— Так за что? — повторила Сабрина, выждав положенное количество секунд.

Он наконец обернулся. Буркнул:

— Не свались.

Вернулся измотанный начальник смены. От него пахло чёрной водой и болотом, а лицо влажно блестело. Умыться он что ли пытался из-под неработающего крана.

— Там дверь открылась. Я не стал заходить.

Сабрина мгновенно слетела с подоконника. Она первой оказалась на лестнице, первой — у двери, в которую теперь влетал тонкий хвостик сквозняка. Крыша здания точно грибами поросла шахтами вентиляции и усиками громоотводов. Влажное покрытие было цвета предрассветного неба. Или, может, небо было цвета покрытия.

Маша нашлась у одной из шахт — сидела там, привалившись спиной к влажной стене, тяжело дышала.

— Как ты?

Хватаясь за горло, Маша глянула на неё. Выдавила из себя улыбку.

— Жива, и на том спасибо.

Подоспевший Антонио по-деловому осведомился:

— Врач нужен?

Можно было подумать, что это не он стоял, ткнувшись лбом в стену.

— Переживу как-нибудь. Ненавижу высотки. Терпеть не могу крыши. Терпеть не могу высоту, — пожаловалась Маша и встала, опираясь на руку Сабрины.

Поднималось из-за облаков жёлтое солнце. Крыша блестела в его свете, совершенно пустая крыша: ни пятнышка крови, ни следа от каблука. Видимо, ему хотелось задать Маше один единственный вопрос: что здесь произошло, но он не задавал. Боялся услышать ответ что ли.

Туман схлынул, как море. Когда они спустились на первый этаж, в здании включился вдруг свет, уверенно загудели лифты в шахтах. Из тумана, как из-за рухнувшей стены выступили боевые машины поисковиков, похожие на передвижные метеостанции, и люди в форме. Откуда-то из-за их спин выступила Вера, но ближе не подошла.

— Она ушла, — сказала Маша, ни к кому не обращаясь: поисковики были слишком далеко, Антонио демонстративно не слушал, а Сабрина и так поняла.

* * *
Когда Антонио вошёл в комнату отдыха, Маша сидела в углу, уставившись в стену. По плечам вниз тянулись тонкие проводки наушников. Она покачивала ногой — словно бы в такт музыке. Антонио окликнул её — не обернулась.

Он достал телефон и очень вовремя, потому что он зазвонил сам.

Пока Антонио молчал и слушал, Маша перестала качать ногой. В оконном стекле он отражался во весь рост — и как напряжённо поджимает губы, и как стреляет глазами в её сторону: заметила или нет. Она заметила, только виду подавать не хотела. Она собиралась послушать, о чём он говорит.

— Она отказывается рассказывать. Говорит, что не помнит. Нет, Вету не нашли. Никаких зацепок. Вчера вечером… не знаю, может, просто совпадение. — Голос прозвучал глухо. Маша убрала руку с подлокотника и поправила наушник. Музыка в нём давно уже не играла, наушник был её щитом, прочной защитой от внешнего мира. Иногда достаточно было просто намекнуть, что она имеется. — Мне на подоконник прилетел жёлтый кленовый лист. Откуда ему взяться посреди лета?

Он быстро глянул в её сторону: в отражении Маша поймала этот взгляд, но не обернулась.

Разговор кончился, и Антонио в оконном стекле нерешительно застыл. Потом всё-таки подошёл и коснулся её плеча.

— Что? — поинтересовалась Маша преувеличено громко, словно бы из-за грохота музыки не слышала собственного голоса. Выдернула один наушник и уставилась на Антонио.

— Ты не заснула тут? Иди домой что ли. Всё уже кончилось.

Маша молчала секунд десять, ждала, пока он скажет что-нибудь ещё, но Антонио молчал и не уходил.

— А говорить мы не будем?

Он улыбнулся — ждал, значит.

— Пойдём в мой кабинет. У меня есть кофе с ванилью. Хочешь?

Маша с тяжелым вздохом — «ну так уж и быть, тащи свой кофе» — поднялась из кресла.

Антонио включил чайник, прикрыл распахнутое настежь окно — слишком уж шумел проспект внизу — и сел. Маша устроилась напротив, удобно подогнув под себя ноги. Возвращаться сейчас домой — всё равно ведь застрянешь в пробке и простишь час на выезде из центра. Так что спешить ей некуда, можно подождать, когда закипит вода в чайнике и послушать молчание Антонио.

— Так, значит, всё началось, когда вы расстались?

Он просто кивнул.

— Да. Она переехала, порвала все контакты. После этого я попытался найти Вету, но узнал, что фантом города давно поселился у неё за плечом. Это серьёзный соперник, знаешь ли. Тут уж вряд ли что-то можно поделать.

Щёлкнул кнопкой чайник, и Антонио очень удобно спрятался от Машиного взгляда. Ушёл наливать кофе. Маша втянула рождественский запах ванили, и ей сделалось спокойнее. Как будто она даже готова его простить.

— И тогда ты решил создать ещё один фантом?

— Создать фантом? Ужас, Маша. Ты говоришь так, как будто я великий колдун и чернокнижник, и в полночь режу кроликов и девственниц в заброшенных храмах.

Она нервно усмехнулась. Антонио много говорил, а значит, волновался. Неужели ему всё ещё не было безразлично?

— Ничего я не создавал. Просто в один день меня взяла злость. Такая злость, такая ревность, что я не нашёл ничего лучше, как только поднять из архива это старое дело. Я помню класс, руководство над которым поручили Вете. Веришь ли, помню, как будто сам ими руководил десять лет. Имена, фамилии, лица — всё. Нашёл того парня. Нужно признаться, что даже этот мальчишка оказался умнее меня. Он всё не соглашался, я его уговаривал. А за моей спиной была сила, как ты понимаешь, за моей спиной был закон, а у него имелась просроченная регистрация. Если бы он не согласился, я мог бы устроить ему кучу проблем.

Антонио поставил на стол две чашки с горячим напитком. На одной был нарисован весёлый заяц, и чёрные цветы — на другой. Маша подтянула к себе ту, что с цветами. Смотреть в коричневую глубину кофе оказалось проще, чем в лицо Антонио.

— И ты его уговорил?

— Да. Он, конечно же, заявил, что ничего обещать не может, что только попробует, и он не виноват, если сущность не создастся вообще.

Маша понимающе качнула головой, потому что в затянувшейся паузе она была обязана хоть как-то проявить своё участие в разговоре.

— Впрочем, сначала я так и думал, что ничего не вышло. Позлился и оставил его в покое. Я не подумал тогда, что ему просто нужно вырасти, подкормиться. Даже когда он убил своего создателя, я как-то не подумал, Маша.

Он как будто извинялся. Странно — перед ней-то за что? Маша подняла взгляд от чашки кофе.

— Ты всё ещё любишь её, да?

Антонио сузил глаза. Маша знала: то, что она сказала — жуткая вещь. Нельзя любить ещё кого-то, если давно и прочно женат. А то, что он женат именно давно и прочно, Маша была уверена. Она-то видела его жену.

— Может быть, стоило всё изменить?

— Есть правила, — вздохнул Антонио.

— Разрушить правила.

Он засмеялся, откидываясь на спинку стула.

— Типичный ответ молодой девушки. Разрушить правила! Видишь ли, правила создавались не дураками. Они ведь зачем-то нужны, эти правила. Так может быть не стоит их нарушать?

Маша обиженно уткнулась в чашку. Она от всей души хотела ему помочь. Теперь — даже после этого гадкого предательства. А за это её ещё и назвали наивной дурочкой.

— И всё-таки ты мог рассказать мне сразу. Я бы поняла. Постаралась понять.

Антонио так и не притронулся к своему кофе. Весёлый заяц на чашке был весь в коричневых подтёках, как будто его обрызгала проезжающая мимо машина.

— Прости, — сказал Антонио, обращаясь то ли к Маше, то ли к зайцу.

Они посидели ещё немного, ломая на кусочки песочное печенье и облизывая крошки с пальцев. Судя по звукам, пробка на проспекте успела рассосаться, и на высотки наползли жемчужные сумерки. Маша поднялась, решив, что пора бы уже и закончить эту историю. Завтра утром она вспомнит её как ещё один любопытный эпизод.

Она сказала на прощание:

— Если интересно, мой плеер был выключен. Я всё слышала.

Антонио хитро сузил глаза.

— Да? Но ты всегда сидишь здесь с плеером и отрешённым видом, и неотзываешься.

— Я просто слушаю, что вы обо мне говорите. Интересно же.

Он усмехнулся.

— А я всегда прихожу туда, чтобы поговорить с выключенным телефоном. Ну, ты же иногда не желаешь меня слушать.

© Copyright Чурсина Мария Александровна (imperatrizamagov88@mail.ru), 13/11/2013.