Утка, утка, Уолли [Гейб Роттер] (fb2) читать онлайн

Утка, утка, Уолли

Не ходи в эту мафию, Бобби

Уолли Москович

Папа у Бобби серьезный мужчина,

Водит конкретный такой «кадиллак»,

В золоте весь, как звезда кинофильмов.

Реально крутой, не какой-то тюфяк.

Бывает, в багажнике «кадиллака»

Что-то скребется, бунтует, стучит,

Бобби папаша сказал: «Это раки.

Я их сегодня в реке наловил».

Как-то про черную грязь под ногтями,

Папу решился спросить сорванец.

«Это цветов накопал я для мамы», —

Тут же соврал аллергичный отец.

Старший Руссо обожает трудиться,

Дома имеет он свой «кабинет».

Ночью там часто такое творится,

Что Бобби боится выключить свет…

Отцовских друзей Бобби тоже боится,

Пусть и смешно их порою зовут:

Фрэнки Кувалда и Джонни Синица —

Шуток не любят, все время жуют.

Бобби не плачет, когда ему больно,

Зубы сжимает и только молчит.

«Деньги иметь, делать маму довольной,

Крутым надо быть», — так отец говорит.

Когда папа зол, он посуду швыряет,

Маму ругает и дома не спит.

Потом мама долго его умоляет

Обратно вернуться и не уходить.

Так что за работа у нашего папы?

Волнуется Бобби, не может понять.

«Руссо — мафиози!» — болтают ребята,

«Мафия? Что это?» — спросил Бобби мать.

Тут мама вздохнула: «Опасные люди,

Приносят несчастья и слезы другим.

И ты не ходи в эту мафию, Бобби.

Не надо, не надо плохим быть таким!»

Из сборника «Недетские стихи» ^[1]

Тема 1

Я немного волнуюсь. А вдруг я вам не понравлюсь?!

Нет, правда, волнуюсь. Мне даже вроде как боязно. Боязно и волнительно. Я совершенно неинтересный. Такой, знаете, скучный маленький человечек, нескладный и толстый. С чего бы вам вдруг проявлять интерес к моему рассказу? Сразу предупреждаю: ничего интересного и захватывающего в нем нет. И с эстетической точки зрения моя история на шедевр не потянет. Я не умею писать изысканно и красиво. Опра ^[2] не пригласит меня на свое шоу. В смысле, я же не гейша и не потомственный колдун. Не знаменитый символогист и не путешественник, переплывший какой-нибудь океан на деревянном плоту в компании с диким голодным тигром. И уж точно не тридцатилетняя незамужняя цыпа, которая живет в большом городе, занимается сексом, покупает себе дорогие туфли и вообще замечательно проводит время, будучи круче нас всех, вместе взятых.

Я всего-навсего толстый, нескладный придурок, которому вздумалось рассказать о своих приключениях.

Даже не знаю, с чего начать. В смысле, история должна начинаться с чего-то такого, что сразу зацепит. С чего-то похожего на Большой Взрыв, пусть и не в столь монументальных масштабах. Например, можно было бы начать с того, что в тот день, когда моя жизнь принялась распадаться на части, я с утра был на море. Сидел на пляже в Санта-Монике и жутко мерз.

Да, я согласен, такое начало совсем не похоже на эпохальное «БУМС!», но именно так все и было. Я сидел на промозглом пляже, и вдруг ОН ВЗОРВАЛСЯ! Весь пляж! БА-БАХ! Просто так. Безо всякой причины. Все взлетело на воздух и рассыпалось серией ярких фрагментов, наподобие нарезки из кадров в замедленной съемке. Вот вам обещанный взрыв. Надеюсь, что он оправдал ожидания.

А потом, после этого ВЗРЫВА, совершенно безумного, необъяснимого и дикого, когда возбуждение улеглось, все снова стало, как прежде. Я сидел на пляже и мерз. Потому что действительно было холодно. Ну, как всегда в декабре. То есть, конечно, Лос-Анджелес это не Антарктида и не Нью-Джерси, но все равно… в декабре наша погода как-то не располагает к прогулкам по пляжу. И тут вполне закономерно встает вопрос: тогда с какой радости я вдруг поперся на пляж? Честно сказать, я не знаю. Делать было особенно нечего (вот такая паршивая у меня жизнь), и я решил съездить к морю. Я люблю море и пляжи. На пляже мне хорошо думается. Мозги сразу включаются в рабочий режим. Пусть даже все остальные органы и части тушки при этом рискуют метафорически отморозить себе задницу.

В общем, в то утро я сидел на пляже, одинокий, задумчивый и замерзший. Я был в джинсах, толстом вязаном свитере и драповой куртке. Чайки исправно кричали над морем, не обращая внимания на зимнюю стужу. Равнодушные волны бились о берег, исполняя свой вечный спектакль, несмотря на дубак и отсутствие значимой публики. В воздухе пахло просоленной свежестью. Время от времени ветер кидал мне в лицо обжигающие мелкие брызги. Я смотрел на спокойную зеленоватую воду, и в голове, словно волны, качались мысли. «Тихий океан. Огромное, безжалостное, чарующее чудовище, исполненное странной жизни: акулы, морские ежи и другие создания, прекрасные и отвратительные одновременно». Я оглянулся на город и завершил мысль таким образом: «В точности, как Лос-Анджелес».

Мне самому это понравилось, и я сказал себе, в лучших традициях правильного рэперского жаргона: «Йоу, бро, а ты крут. Получилось в натуре ништяк. Охренительная аналогия!» После чего я пошел домой, потому что задница уже онемела сидеть на холодном песке, и щеки горели от холода, и я себя чувствовал победителем, поскольку мне удалось не попасть под казавшуюся неизбежной массированную бомбардировку из птичьего помета.

Свое мастерство аналогий я взял с собой. Не оставил на стылом пляже, где холодные волны смыли бы его и унесли в океан, точно яркое пластмассовое ведерко, вырванное из рук старательного малыша в пароксизмах восторженного строительства песчаных замков. (Круто завернуто, да?!) Нет, я не бросил свое мастерство на волю студеных волн. Я принес его в теплый дом и принялся строить свой собственный маленький замок из песка — нет — из аналогий. (Ну, ведь классно же, да?!) После той удивительной и глубоко поэтичной корреляции моря и города, проделанной мною на пляже, меня захватил неудержимый порыв найти столь же удачную аналогию и для моей жизни. Мне нужно было нарисовать себе мысленную картинку, незамутненную и очень четкую — с тем, чтобы лучше понять ту безумную игру, в которой я так безнадежно запутался. Кстати, игра. Жизнь. Игра. Жизнь — игра…

И тут меня осенило:

Вся моя жизнь — бесконечная игра в «Утку, утку, гуся» ^[3].

Я с замиранием сердца жду метафорического прикосновения к макушке, и когда это прикосновение случается, я моментально срываюсь с места и бегу за водящим, бегу со всей мочи, но мне еще ни разу не удавалось осалить этого проворного юркого кекса по имени Успех. И каждый раз мне остается только уныло бродить по кругу горького разочарования и мучительно думать, что делать дальше. Это тот самый порочный круг, который не разорвешь, как ни старайся. Игра, в которой мне никогда не выиграть.

Нет. Не так.

Может, вот так: Вся моя жизнь — бесконечная игра в «Утку, утку, гуся». Я с замиранием сердца жду метафорического прикосновения к макушке, но меня никогда не выбирают. Всех остальных выбирают, и они моментально срываются с места и устремляются за водящим. А я сижу и смотрю, как они убегают. Все время сижу и смотрю. Я — вечная утка. Меня не выберут. Никогда. Я не стану гусем.

Ну, хорошо, хорошо. Я не такой уж и мастер аналогий. Та гениальная мысль про океан и город родилась чисто случайно.

Давайте начнем все сначала. Не стоило начинать с пляжа. Как-то оно получилось бессмысленно и бездарно. Вы ведь даже не знаете, кто я. И с чего бы вам вдруг проявлять интерес к незнакомому парню, который холодным декабрьским утром сидел на морском берегу и проводил сомнительные аналогии? Ладно. Пункт первый: меня зовут Уолли. Уолли Москович. Возраст: тридцать один год. Рост: пять футов шесть дюймов, если в ботинках на каблуках. Недавно мои и без того жидковатые волосы приняли решение, что пора начинать выпадать, и, как я понимаю, мои волосья, в отличие от меня, всегда исполняют свои решения. Я уже говорил, что я толстый и неуклюжий. Ну, то есть не то чтобы совсем-совсем толстый, но все же. И так было всегда. Я люблю чизбургеры с беконом, причем исступленно и страстно, с тем же томлением и пылом, которое многие приберегают для своей первой любви. Иными словами, я думаю о них постоянно, и если их долго нет рядом, я впадаю в отчаяние и уныние. Да, это очень печально, когда, рассказывая о себе, человек прежде всего вспоминает о своей страстной любви к чизбургерам. Но я действительно их очень люблю. И бекон тоже. Мой старый добрый друг бекон; мы с ним вместе уже столько лет. Я его обожаю. Если бы у меня были друзья — настоящие, живые друзья, — я бы сказал им, что если я вдруг хлопнусь в обморок, то не надо мне делать искусственное дыхание «рот в рот». Надо просто пожарить кусочек бекона в непосредственной близости от моей бессознательной тушки, чтобы его соблазнительный запах проник ко мне в ноздри и вернул меня к жизни. Блин, меня самого угнетает, что я столько времени потратил на рассуждения о беконе. Хотя тут я слукавил. Время, потраченное на бекон, — это время, потраченное не зря. Но пойдем дальше.

Я ношу мешковатую одежду, но это стильные и концептуальные шмотки. Футболки я покупаю в секондах. Потому что мне нравятся старые, поношенные футболки (в идеале где-то в районе 1986 года) с прикольными надписями типа «Учителя тоже люди!» или «Бег трусцой Христа ради!». Я ношу очки. (Очень даже козырные, правда. В модной оправе, и все дела.) Я выгляжу умным и интеллигентным, и я действительно интеллигентный и умный. Нет, я сейчас как-то не так высказал свою мысль. Я вовсе не самоуверенный хвастун. Наоборот, я ужасно стеснительный. И неуверенный в себе. И у меня куча комплексов.

Я просто пытаюсь изложить факты: у меня короткие толстые пальцы. Я не умею грести на лодке. Я вообще не приспособлен для скорости и проворства. Я редко пользуюсь зубной нитью. Ну, хорошо. Я вообще ею не пользуюсь. Но если бы я ею пользовался, я бы покупал не обычную заурядную нитку, а навороченные зубочистки со специальным держателем для зубной нити на кончике. Да, я такой. Человек-гаджет. Люблю всякие новомодные приспособления.

Я живу в Лос-Анджелесе, но по мне этого не скажешь. Я почти безвылазно сижу дома. Вид у меня безрадостный и нездоровый. Я не могу похвалиться красивым загаром и хорошей физической формой. У меня серая кожа с бледным зеленоватым оттенком плохо очищенного огурца. Цвет, вполне симпатичный для обоев в гостиной или обивки диванчика из «Икеи», но не совсем подходящий для кожи лица.

Я люблю слова. Люблю находить всякие заковыристые словечки и употреблять их в повседневной речи, хотя, надо признаться, я не всегда употребляю их к месту (…или это я просто скромничаю?). У меня на тумбочке у кровати лежит словарь, и я каждый день учу новое слово. Эту привычку в меня заложил отец. Когда мне было одиннадцать, он продемонстрировал мне значение слова «ирония», УМЕРЕВ в ЖИЛОЙ комнате. Он был очень хорошим учителем.

Может быть, у кого-то из вас есть знакомые, похожие на меня. У меня в голове — настоящий словарь цитат из кинофильмов. Я люблю слушать музыку. Иногда читаю книги. Обычно как раз перед тем, как на экраны выходит фильм, снятый по этой книге. Исключительно для того, чтобы при случае ввернуть в разговоре (этак претенциозно): «А книга все-таки ЗНАЧИТЕЛЬНО лучше». Втайне я предпочитаю журналы типа «US Weekly» и «Рeople» изданиям типа «Sports Illustrated». Умею пользоваться палочками для еды. Я скорее умру, чем сяду срать в общественном туалете. У меня есть девушка, ее зовут Сью. Я люблю ее больше, чем она любит меня. Я неплохо играю в «Счастливый случай», но скорее всего потому, что у меня хорошая память, и я помню почти все ответы. Я отношусь к тому типу людей, которым звонят за подсказкой из студии телеигры «Кто хочет стать миллионером?», когда у соискателя миллиона случается затык, и у него есть возможность использовать «звонок другу». Да, я как раз этот «друг». Но сам никогда не участвовал ни в одной телеигре. Потому что, несмотря на стильный прикид и модные очки, я законченный неудачник, и даже если бы я и попал на «Кто хочет стать миллионером?», я бы наверняка облажался. Например, самым первым мне бы достался такой вопрос: «Каково официальное прозвище города Нью-Йорка: А) Город на острове, В) Самый большой маленький городок, С) Большое яблоко или D) Город бубликов?». Я бы тут же впал в панику. Официальное прозвище? Наверняка это вопрос с подвохом! Да, все называют Нью-Йорк «Большим яблоком», но это еще не значит, что таково его официальное прозвище. Это было бы слишком просто. «Самый большой маленький городок». Да, вполне может быть. Э… Хотя… Ньюйоркцы же любят бублики… БЛИН! «Вариант „А“. Город на острове. Да. Нет… Нет, наверное, все-таки „А“. Черт! Блин!» После чего они дали бы крупный план студии и ушли на рекламу. Потому что я законченный неудачник — косая черточка — идиот.

Я извиняюсь, если какие-то мои словечки оскорбляют ваш нежный слух. Я человек совершенно не претенциозный и не умею говорить красиво. В смысле, я не дебил, и я знаю, как складывать слова в предложения, но давайте смотреть правде в глаза, я все же не Эрнест Хемингуэй, не Джером Дэвид Селинджер и не Даниэлла Стил. Собственно, я и не претендую. Пусть даже я иногда употребляю слова типа «претенциозный» или «претит». Вот, кстати. Если вам претит мой просторечный стиль, тогда лучше сразу закройте книгу, уберите ее подальше и больше о ней не вспоминайте. Но, с другой стороны, если вы не знакомы с понятием «просторечный», тогда, может быть, вы нашли то, что надо.

Вам, наверное, интересно, чем я занимаюсь. В смысле, чем зарабатываю на жизнь. Одним словом, моя «карьера». Я расскажу, обязательно расскажу. Но сначала мне хочется рассказать, что стало началом конца пресловутой карьеры. Началом конца стал мой собственный конец. А точнее, мочевой пузырь. Да, именно так. Мое падение началось с общественного сортира. Или, что более правильно грамматически, в общественном сортире. Давайте сразу проясним ситуацию. Я не хочу, чтобы у кого-то сложилось ошибочное представление, что я какой-то козырный чувак и вообще важная шишка, лишь потому, что я употребил высокопарное слово «падение». Падать было невысоко. И все равно это было падение. Сверху вниз. Так что, хотя это слово действительно несколько претенциозно, тем не менее оно здесь уместно. (Наверное, тут стоит упомянуть, что слово «претенциозный» я вычитал в словаре только вчера.)

Может быть, эта история кому-то покажется невероятной. Но так все и было на самом деле. На несколько дней моя жизнь превратилась в убийственный вихрь совершенно безумных событий. Предупреждаю в последний раз: моя история — отнюдь не образчик изящной словесности. В ней нет ничего увлекательного и волнующего. Никаких неожиданных поворотов сюжета, никаких заманчивых развязок. Это не сладкие грезы. Это не Голливуд. То есть формально все это произошло в Голливуде. Я имею в виду место действия. Просто я говорю о том, что это не тот слезливо-сентиментальный Голливуд в сверкающих стразами розовых соплях, предназначенный исключительно для того, чтобы выбить из вашей подружки растроганную слезу и подвигнуть ее на покупку такого же платьица, какое было у главной героини. Нет, это жизнь. Моя жизнь. Пусть безумная, пусть совершенно неправдоподобная, но зато настоящая. Без прикрас. Без сладкой вишенки сверху — в качестве завершающего штриха. Но опять же всему свое время. До конца нам еще далеко. А начинать надо с самого начала.

Я испытал настоящий культурный шок, когда вошел в тот сортир. Такого количества писсуаров я не видел ни в одном общественном туалете. Ну, хорошо. Может быть, «культурный шок» это сказано слишком сильно. Но, как бы там ни было, я немедленно позвонил в Книгу рекордов Гиннесса и сказал, чтобы они присылали сюда своих людей. В срочном порядке! Там было, наверное, восемьдесят писсуаров: стойкие фарфоровые солдатики, они выстроились в ровный ряд вдоль стены, готовые к битве с бесконечным потоком мочи из бесконечно сменяющих друг друга членов, вездесущих и вездессущих. Неравная битва. Неблагодарная война. Война, в которой им не победить.

Сам сортир располагался на огромном, недавно отстроенном стадионе. Это был очень пафосный стадион. Лучший в линейке аналогичных продуктов, говоря языком рекламы. Но в сортире все равно пахло мочой. Используем риторические фигуры, как-то: метафоры, наглядные образы и сравнения. Здесь пахло, как пахнет в школьном сортире для мальчиков: едкий запах дешевого дезинфицирующего порошка отчаянно сражался в заведомо проигрышной схватке против мощного, неутомимого войска всесильной мочи — под резким светом флуоресцентных ламп.

К счастью, я был совершенно один в этой огромной вонючей пещере. Я прошел к самому дальнему писсуару. На тот случай, если кому-то еще вдруг приспичит поссать. Меня ну ни как не прельщают какие бы то ни было коммуникативные взаимодействия в общественных туалетах. Лично я захожу в сортир исключительно по делу. Причем по сугубо приватному делу. Я не знаю, что может быть хуже, чем общительный незнакомец, которому хочется поболтать со случайным соседом по писсуару в процессе справления малой нужды. Я бы вообще не ходил в общественные сортиры, если бы у меня был нормальный мочевой пузырь. Но мне постоянно хочется в туалет. Постоянно.

Да, я не спорю: я слегка ненормальный, что называется, не без придури, но мне действительно неприятно ссать, когда на меня кто-то смотрит. Или пусть даже не смотрит, а просто находится рядом. У меня паранойя: почему-то мне кажется, что этот «кто-то» обязательно станет прислушиваться к звуку моей струи, ударяющей в писсуар — чтобы по силе напора определить размер моего члена. Ну, типа чем больше писун, тем более тугой и обильной выходит струя, и звук получается громче и резче, в то время как маленький член (я говорю это чисто гипотетически) производит приглушенный и деликатный журчащий звук. То есть не то чтобы меня это парит. У меня член обычный: не маленький и не большой. Средний. Нормальный. Мне просто не хочется, чтобы кто-то подумал, что он у меня маленький. И поэтому, если я не один в сортире, я уже безотчетно стараюсь ссать поэнергичнее, что создает дополнительное напряжение, в результате чего звук получается громким и резким. Как у большого болта.

Мне пришлось пройти семьдесят девять писсуаров, и я, понятно дело, слегка огорчился, когда обнаружил, что последний писсуар — на который я, собственно, и нацеливался — был переполнен ярко-желтой мочой. Чуть ли не до самого края. Я не люблю ссать в чужую мочу. При одной только мысли, что мелкие брызги мочи неизвестно кого (или даже известно кого) попадут мне на кожу (или хотя бы даже на джинсы), мне становится плохо. Жители Лос-Анджелеса повернуты на экологии и придумали себе какое-то идиотское экологическое оправдание, почему они не спускают за собой воду после того, как сходят по-маленькому. В восьмидесятых годах в Калифорнии были проблемы с водой, ее катастрофически не хватало, и по радио и телевидению шла реклама«, призывавшая граждан экономить воду: «Пока желтая, пусть будет. Побуреет — можно смыть». Я не шучу. Честное слово. Но ребята. Восьмидесятые давно прошли. Пора бы уже научиться спускать за собой после того, как поссали. И не надо выдумывать никаких оправданий своему свинству.

Приняв во внимание, что в намеченном писсуаре плескалась моча, то есть скорее всего в сливе что-то забилось, было бы логично предположить, что человек сделает свое дело в соседний писсуар. К несчастью, я не руководствуюсь логикой в своих поступках. Вместо того чтобы просто отлить в соседний писсуар, я закатал рукав и нажал на кнопку слива у номера 80 (как будто, с точки зрения укрытия от вероятных посторонних глаз, номер 79 был хоть сколько-то хуже восьмидесятого). Разумеется, солдат под порядковым номером 80 изобразил звук отрыжки и изверг свое желтое содержимое прямо на пол, и что самое ужасное — мне на ботинки. Я принялся дрыгать ногами в заведомо бесполезных попытках стряхнуть смесь мочи и воды с моих черных «Конверсов», а потом все-таки перешел к писсуару номер 79. И как только я расстегнул ширинку и достал свой прибор, дверь распахнулась, впустив звуки громкого рэпа, и в сортир вошел здоровенный черный чувак. Я пытался полностью сосредоточиться на своем члене, чтобы заставить его выдать тугую и мощную струю. А черный амбал направился вдоль ряда писсуаров — прямо ко мне.

— Йоу! Толстячок Уолли Моско! Какие люди! Как оно, бро? Все ништяк? — спросил он.

Я поднял глаза. Совершенно безумные дреды, типа иголок взбесившегося дикобраза. Расческа, как будто застрявшая в волосах. Неубедительная, явно фальшивая хромота.

— А, Дизи! Привет, братан!

Фанк Дизи. Так его все называют. Я не знаю его настоящего имени, да мне оно, собственно, и без надобности. Мы с ним особенно не приятельствовали. Я даже не знаю, с чего он решил, что мы с ним такие большие друзья, что он может так вот запросто предварять мое имя «толстячком». И, похоже, он вознамерился подойти ко мне как можно ближе, хотя в его распоряжении была уйма свободных, пригодных к употреблению писсуаров. У меня в голове зазвонил первый тревожный звоночек.

— Просто чума, а не шоу, скажи, да?

Теперь нас разделяло всего двадцать писсуаров, и Дизи целенаправленно шел ко мне.

— Э… Да. Отличное шоу. Э… чумовое.

Десять писсуаров. И Дизи даже не сбавил шаг.

— Точняк. Ага. Ништяковый музон. И текста тоже реальные. Текста ты ему накатал? Круто вышло. Прими респект.

— Э… да. То есть нет. Так, по мелочи.

Вот. Теперь вы все знаете. Именно этим я и занимаюсь. В смысле, чем зарабатываю на жизнь. Я пишу тексты для рэпа. Но Дизи не должен был этого знать. Это великая тайна. Я поясню, но чуть позже. Нас разделяло всего-навсего пять писсуаров, а Дизи и не думал останавливаться. Я на миг задержал дыхание. У меня начинался мандраж. Как у актера перед выходом на сцену. Я вдруг с ужасом понял, что не могу выдавить из себя ни капли.

— Нет, Моско, правда. Ты крут и неслаб. Наш человек! — заявил Дизи, пристраиваясь к писсуару, соседнему с моим. Я слегка отодвинулся в сторону. — Может, когда-нить напишешь чего-нибудь и для меня, а, братан?

Я не на шутку запаниковал. И тому было несколько причин. Во-первых, он самым что ни на есть вопиющим образом нарушал самое главное, фундаментальное правило сортирного этикета (это правило гласит: по возможности старайся встать так, чтобы между тобой и соседом оставался хотя бы один свободный писсуар), а во-вторых, я из-за этого испытывал очень серьезные проблемы с мочеиспусканием. Иными словами, мне категорически не ссалось. Что подумает Дизи?! Реальные пацаны не стоят столько времени над писсуаром, не в силах выдавить из себя ни капли. А если он еще увидит мой член?! Да, у меня он не маленький. Но по сравнению с Дизиным хозяйством он может казаться вообще МИКРОСКОПИЧЕСКИМ!

На самом деле, мне надо было тревожиться совсем о другом. А именно: откуда Дизи узнал, что я пишу тексты для Орал-Би, безусловного рэпера номер один, того самого Орал-Би, который в данный момент делал свой чумовой рэп на сцене, устроенной на стадионе.

Господь Бог все же явил свою безграничную милость, и я выдал тугую и жаркую струю (с полным напором, в манере большого члена). Вновь обретя уверенность в себе, я выпалил на одном дыхании:

— Слушай, Дизи, а тебе действительно необходимо писа… э… ссать прямо рядом со мной? Тут же полно писсуаров.

Дизи косо взглянул на меня, и моя вновь обретенная уверенность тихо зачахла.

— Что говоришь, бро?

— Э… я сказал… я спросил… ну, то есть… не мог бы ты отодвинуться на пару-тройку писсуаров. Здесь полно места. И нет никакой настоятельной необходимости… ссать… э… стоять так близко друг к другу. А то это как-то… ну, ты понимаешь…

Блин. Я себя чувствовал полным поцем. Дизи вытаращился на меня:

— Ты че, больной? Я что, по-твоему, пидор или чего?

— Нет, Дизи, какой же ты пидор?! Ты ни разу не пидор! Тут ваще без вопросов.

Даже не знаю, почему при общении с черными рэперами я всегда начинаю разговаривать таким вот корявым тупым языком. По какой-то неведомой мне самому причине я вдруг теряю дар нормальной человеческой речи. Ну, типа как будто они меня будут считать крутым, если я стану коверкать слова и игнорировать правила грамматики.

Я услышал, как мощная струя Дизи ударила в писсуар. Черные парни, наверное, вообще никогда не парятся насчет звука их струй. Дизи улыбнулся, язвительно и недобро.

— Все, братишка. Поздняк метаться. Оно уже потекло. — Он запрокинул голову, наслаждаясь процессом, и вдруг рассмеялся. Он смеялся надо мной.

— Ты чего? — спросил я.

— Ха-ха-ха!

— Что смешного? — Я снова вдарился в панику.

— Ха-ха-ха! Я врубился, чувак! Ты боишься, что я увижу твою маленькую пыпыску! Ха-ха-ха! — Он умудрялся ссать и смеяться одновременно.

— Нет! — выдавил я.

— ХА-ХА-ХА! У малыша Уолли пыпыска с мизинчик! ХА-ХА-ХА!

— Нет! Совсем не поэтому, нет! — Я сорвался на крик.

— ХА-ХА-ХА! Я все видел!

— Дизи!

— У Уолли Моско хуек с ноготок!

— НЕТ! — завопил я.

— ХА-ХА-ХА! Не ссы, Моско! Я никому не скажу, что у нашего Уолли невидимый членик! ХА-ХА-ХА!

— У меня он нормальный!

— Да ладно, бро. У каждого свои недостатки. ХА-ХА-ХА!

— НЕТ!

Дальше события развивались стремительно и в то же время как будто в замедленной съемке.

Во мне включился какой-то странный, бесконтрольный защитный механизм. Я сам не понял, как это произошло. Меня развернуло в сторону Дизи, и, точно пожарный, борющийся со взбесившимся шлангом, я облил мочой штанину Дизиных ярко-оранжевых спортивных штанов. И как фехтовальщик, отражающий нацеленный на него удар в силу чистого инстинкта, Дизи повернулся ко мне и тоже облил меня мочой.

Время вернулось к нормальной скорости.

— ЧЕ ЗА ХУЙНЯ?! — закричал он.

— Ой, Дизи. Прости! Госпо… блин. Прости! Я не хотел…

— НЕТ, ЧЕ ЗА ХУЙНЯ?! Я НЕ ПОНЯЛ!

Мы стояли друг против друга с приспущенными штанами и болтавшимися членами. Наверное, это была самая неловкая и неудачная пантомима за всю нашу жизнь. (Так неловко мне не было даже тогда, когда я пытался изобразить «бегущего человечка» на гулянке по случаю бармицва Джошуа Финкеля и приземлился на задницу прямо перед Эшли Вайнтраубом.)

— Дизи, ПРОСТИ… — но я не успел даже закончить фразу. Последнее, что я помню: огромный черный кулак, утяжеленный массивными золотыми перстями, летящий мне прямо в лицо. Я думаю, Дизи ударил меня два раза. Но я почувствовал только первый удар.

Тема 2

— Прошу прошения, вы говорили, что пишете музыку? Рэп? — спросил излишне навязчивый пожилой джентльмен-азиат, стоявший рядом со мной у стиральных машин в прачечной-автомате. Миниатюрный, костлявый, одетый в совершенно обворожительном эклектично-фактурном стиле вельвет-плюс-хлопок-плюс-фланель-плюс-нейлон-плюс-джинса, лысый, в очках, он был очень похож на мистера Мияги из фильма «Малыш-каратист». На самом деле, его единственное отличие от Мияги-сана заключалось в фуражке: ядовито-зеленой шоферской фуражке с ярко-красными китайскими иероглифами над козырьком, явно выбивавшейся из обшего стиля, но в то же время вполне гармонирующей с общей эклектикой его наряда. Я так и не понял, что он делал в той прачечной.

— Ага. Рэп. — Я был не в том настроении, чтобы беседовать с незнакомыми дядьками в прачечных. Когда у тебя вся одежда пропитана мочой, под заплывшим глазом чернеет фингал, разбиты очки и кровит переносица, это как-то не располагает к приятной и непринужденной беседе. Плюс к тому всю дорогу до прачечной я просидел на мешке для мусора, расстеленном на сиденье автомобиля — чтобы не испачкать его мочой, — а сейчас восседал на стиральной машине в одних носках, трусах и футболке с портретом великолепного Орал-Би, которую я прикупил на концерте еще до того, как мне пришлось в спешном порядке покинуть стадион, воняя, как подкладное судно. Я остановился у первой попавшейся автоматической прачечной, и мне сейчас меньше всего хотелось беседовать с двойником Пэта Мориты.

— Э… — Он задумчиво почесал подбородок, украшенный редкой бородкой. — Мммммосковит, вы сказали?

— Да.

— Рэп.

— Ага.

— Типа как музыка чернокожих.

— Да!

— Рэп.

Я отвернулся к окну. В противном случае я бы просто вцепился в горло этого колоритного старика. Я старательно не обращал на него внимания, наблюдая за прохожими — то ли самыми смелыми, то ли просто бездомными, — которые шлепали по лужам под проливным дождем. На окне красовалось какое-то замысловатое граффити, вытравленное на стекле, так что мир за окном еле-еле проглядывал сквозь густую сеть линий. Видимо, какому-то хулигану пришлось перестирать целую гору шмоток, чтобы изобразить эту монументальную фреску.

— Московит… как-то совсем не похоже на имя рэпера, — озадаченно проговорил азиатский старик.

Мне хотелось послать его всем известным маршрутом, но я все-таки сдержался.

— Я сам не рэпер… сэр. Я просто пишу для них тексты. Только об этом никто не знает. Меня вроде как нет. Я — автор-призрак. — Я провел пальцем по дугам и линиям граффити. Там было написано то ли «Ньютон», то ли «Мамфор». Сложно сказать.

— Приииииизрак, — задумчиво протянул старик, смакуя слово, как первый кусочек любимого деликатесного блюда, которого он не вкушал уже много лет.

— Ну, да. Потому что я есть, но меня вроде как бы и нет. Я невидимый… меня не видно, и никто обо мне не знает. — Про себя я отметил, что описание моей работы — это отличная метафора для всей моей жизни.

— Да, да. Я понял. Да, да. Просто пытаюсь осмыслить.

— Ага. Но теперь вам понятно? — Даже не знаю, почему я с ним разговаривал, а не послал его куда подальше.

— Ну, вы как-то не производите впечатления богатого человека… Я всегда думал…

— Что?

— Я всегда думал, что… а для кого вы пишете тексты?

Я тяжко вздохнул. Похоже, мне уже не отвертеться от обстоятельного пояснения. Есть люди, которые просто не понимают нюансов риторики.

— Я пишу тексты для очень известного рэпера. Вы вообще знакомы с жанром?

— Жан-Ра? Это его так зовут? — Старик снял фуражку и почесал лысую черепушку.

— Нет, я имею в виду, вы знакомы с рэп-музыкой? Знаете кого-нибудь из певцов или групп?

— Из певцов или групп… нет. Не знаю.

— Ну и какая тогда вам разница, для кого я пишу? — рявкнул я.

Он обиженно сморщился. И мне вдруг стало стыдно, что я ему нагрубил.

— Да. Понятно. Я просто подумал, что, может быть, это известное имя, и я его слышал. — Старик отвернулся. — Я знаю такого Эль-Эль Кула Дзю.

— Кула Джи.

— Что?

— Эль-Эль… впрочем, ладно, забейте.

— Просто я всегда думал, что рэперы зарабатывают кучу денег. Я их видел по телику. — Старик сложил руки на груди в неумелом и неубедительном подражании рэперской позе. — Они всегда говорят: «Нигга, нигга, нигга, эй, чувак, у меня куча телок. Йоу!» Правильно?

Я не мог не улыбнуться. Ему все-таки удалось расположить меня к себе.

— Ага. Именно так. Вы очень здорово изобразили, мистер…

— Чу. Линь-Линь Чу. — Он протянул мне руку для рукопожатия.

— Рад познакомиться, мистер Чу.

— И почему же вы сами не зарабатываете кучу денег, Московит? Я не понимаю. Вы что, слишком толстый?

Так, теперь главное не взорваться.

— Да нет. Просто мне… простоя предпочитаю работать за сценой.

— Там у вас все очень жестко?

— Жестко?

— Ну, засилье насилия.

— А, я понял. Нет. Никакого засилья насилия нет. Это все театральщина. Работа на публику. Я ни разу не сталкивался с проявлением насилия, а я работаю в этой области уже почти десять лет.

— Да? А что у вас с глазом?

Я улыбнулся. Все-таки классный старик.

— Да так, подрался с одним рэпером.

— Вот! А вы говорите, что нет никакого насилия!

— Я его обоссал.

— Обоссали?

— Да. Ладно, проехали. — Я опять отвернулся к окну.

Старик помолчал пару минут, а потом спросил:

— А его как зовут?

— Кого? Того парня, которого я обоссал?

— Для которого вы пишете рэп.

— Я не могу вам сказать, мистер Чу.

— Называйте меня Линь-Линь. А почему вы не можете мне сказать?

— Понимаете, это секрет. Если кто-то узнает, что я об этом рассказываю… — Я полоснул себя пальцем по горлу. — В общем, вы понимаете.

Он задумчиво посмотрел на меня и медленно кивнул.

— Да, я все понимаю. Он не хочет, чтобы люди знали, что белый мальчик по имени Московит пишет для него рэп.

— В самую точку.

— Да, я понимаю. — Он покачал головой. — Но мне-то можно сказать, Московит! Все равно я его не знаю!

Я до сих пор не могу понять, что тогда на меня накатило, но я наклонился поближе к нему и шепнул ему на ухо:

— Его зовут Орал-Би.

— Орал-Би?! — повторил он слишком громко.

— Тсс. Тише. — Я огляделся по сторонам.

— Какое-то глупое имя! У меня такая зубная паста!

— Он очень известный, Линь-Линь. Один из самых продаваемых рэперов в мире.

— Выходит, Московит, вы глупый и не понимаете собственной выгоды! Вы могли бы делать хорошие деньги! Почему вы тогда их не делаете?!

Я пожал плечами и снова уставился в окно. Мне хотелось ответить: «Потому что я — неудачник. Законченный неудачник. Ты это хочешь услышать, китайский хрен? Я — неудачник. И к тому же боюсь всех и вся». Но я ничего не сказал. Просто сидел и смотрел в окно. И чувствовал на себе пристальный взгляд Линь-Линя.

— Несчастный вы человек, Уолли Московит, — сказал старик-азиат в ядовито-зеленой шоферской фуражке, стоявший рядом со мной у стиральных машин в прачечной-автомате. Я рассеянно кивнул, наблюдая за тем, как капли дождя струятся по стеклу. В мутном крапчатом отражении они были похожи на слезы, стекающие у меня по щекам.

Сушилка громко зажужжала, сообщая о том, что моя одежда уже высохла. Я попрощался со своим новым приятелем Линь-Линем Чу, который сказал мне:

— Запомните, Московит, без обработки алмаз не превратится в бриллиант, а человек совершенствуется испытаниями.

Мы посмотрели друг другу в глаза, а потом он поклонился и вышел на улицу.

Я влез в горячие после сушилки джинсы и обжег себе причинное место раскаленной «молнией». Я вскрикнул от боли и огляделся, чтобы убедиться, что поблизости нет никого, кто мог бы стать очевидцем этого проявления слабохарактерности.

Я увидел его, и у меня все внутри оборвалось.

Я испытал то же самое чувство, какое испытывает водитель, когда его останавливает полицейский. У стиральной машины прямо за моей спиной стоял молодой черный парень, одетый во все черное. Его волосы были заплетены в тугие косички. Он стоял, опираясь обеими руками о машину, и смотрел на меня. Меня напугал не его общий вид. Меня напугало его лицо. Выражение лица. Он усмехался, и от этой зловещей усмешки у меня похолодела кровь. Он усмехался не потому, что увидел, как я обжегся горячей «молнией». Нет. Причина была в другом. Неужели он слышал мой разговор с Линь-Линем? Наши взгляды встретились на долю секунды, а потом он отвернулся. Мне показалось, что он понимающе ухмыльнулся.

Когда я вышел из прачечной, дождь зарядил еще сильнее. Буквально за пару секунд я промок насквозь. Замечательно. Только что из сушилки. Я добежал до машины. До своей старенькой «вольво 200» 1979 года выпуска. Мне показалось, что с ней что-то не так. Как-то она кособоко стояла… Я обошел машину по кругу.

Ну, да. Так и есть. Спереди, со стороны водительской дверцы, спущено колесо.

Просто волшебно.

Я стоял под проливным дождем и смотрел на спущенное колесо. Я не думал о чем-то конкретном и важном. У меня не случилось божественного откровения, как бывает с героями фильмов, когда они вдруг понимают, что надо менять свою жизнь. Это был просто очередной безусловно дерьмовый эпизод моего безусловно дерьмового существования, который плавно вписался в ряд остальных эпизодов из той же серии.

Тема 3

Я был не так далеко от дома и поэтому просто сказал себе: «Да ебись все конем», — и поехал на спущенной шине. Под проливным дождем. На скорости 20 миль в час. Если бы это был фильм, то такая картинка сопровождалась бы мрачной зловещей музыкой — непременно со скрипками и фортепьяно. А в общем и целом, саундтрек моей жизни был бы унылым, дисгармоничным и режущим слух. Я очень надеялся, что Сью будет дома.

Собственно, я потому и заехал в прачечную. Я надеялся, что Сью будет дома, когда я приеду, и мне не хотелось предстать перед ней в одеждах, щедро политых чьей-то мочой. Но это был самообман. Потому что в последнее время Сью вообще перестала бывать у меня. Наши отношения сделались вымученными и натужными. А ведь раньше мы так любили друг друга. Любили безумно. Каждую ночь занимались сексом. И каждое утро! И никак не могли насытиться! У Сью очень умелые руки. Да-да, именно в ЭТОМ смысле. Собственно, так и должно быть. Руки — это ее рабочий инструмент. Она зарабатывает ими на жизнь. Сью — собачий массажист. Смейтесь, если хотите, но Сью очень даже неплохо живет. Она массажирует четвероногих друзей многих известных актеров и звезд Голливуда. Раньше я часто шутил, что она делает ши-тцу шиацу, и Сью громко смеялась. Искренне, от души. Но теперь она уже не смеется.

Да, теперь все изменилось. Мне приходится умолять, чтобы Сью уделила мне пусть даже самую малую толику теплоты и внимания. А про секс я вообще молчу. У меня постоянно такое чувство, что я се раздражаю. Мы ведем себя, как парочка престарелых супругов, которые прожили вместе всю жизнь и обрыдли друг другу по самое не хочу. Ни объятий. Ни возбуждающих прикосновений. Ни поцелуев. Вообще ничего. Никаких подержаться за ручку. Никаких безобразий в постели. Мы вечно ругаемся и терпим друг друга исключительно в силу привычки.

Я взлетел вверх по лестнице, хотя «взлетел» не совсем верное слово в приложении к моей пухлой тушке. У нас в подъезде почти всегда пахнет карри — стараниями Пардипа Вишватмы из квартиры 2-С. Он замечательный человек — очень добрый и очень радушный, иногда даже слишком, — но от него вечно пахнет какими-то специями.

Входная дверь в мою квартиру выкрашена совершенно кошмарной мутно-голубой краской. Номер давно отвалился. Остался лишь ржавый призрачный силуэт, в котором еще угадываются очертания «4-D». У меня нет дверного глазка. Вернее, он есть, но в нем нет линзы. Когда я смотрю в глазок, ветер из коридора дует мне прямо в глаз, и глаз начинает слезиться. Я вставил ключ в набалдашник круглой дверной ручки, после которой моя рука всегда пахнет так, как будто я долго сжимал в кулаке горсть медяков, и почувствовал заплесневелый, несвежий запах старушки, которая всегда выглядывает из квартиры миссис Хорович, когда кто-то на нашей лестничной площадке открывает дверь. От старушки пахло весьма ощутимо. Вся моя жизнь провоняла насквозь.

Я вошел в темную прихожую. Мой лучший друг, маленький толстомясый английский бульдог по имени Доктор Барри Шварцман, радостно выскочил мне навстречу и наступил мне на ногу. Он так делает каждый раз. Наступает одной толстой лапой мне на ногу и выжидательно смотрит на меня. Какая у него морда! Я точно не знаю, какой он доктор, но думаю, что ортопед. Я чувствую ногой его теплое дыхание, и, как ни странно, мне сразу становится легче. Доктор — как мы со Сью называем его сокращенно — похож на маленький и коренастый коричнево-белый гриб. Такой симпатичный гриб с лапами. Он мое самое любимое существо, и я ни капельки не сомневаюсь, что если бы Доктор умел говорить, он бы сказал то же самое и обо мне. Он любит меня безоговорочно и безусловно, и я люблю его так же. У меня есть только одно требование: не гадить мне на постель. Я думаю, что это вполне справедливо, и он упорно над этим работает.

Сью дома не было. В общем, и неудивительно. Хотя я втайне надеялся, что сейчас в комнате включится свет, и Сью выскочит в прихожую с горшочком куриного рагу (непременно с беконом) в одной руке и прелестным десертом собственного изготовления — в другой, и закричит: «Сюрприз!». Разумеется, этого не случилось.

Я не стал включать свет. Мне было тоскливо, и темнота соответствовала моему настроению. Плюс к тому мне совсем не хотелось смотреть на царящий в квартире бардак и мерзость запустения. В темноте мое логово смотрится лучше. Как и я сам. Моя квартира напоминает разгромленный склад наполовину поломанных вещей из «Икеи» и товаров из секонд-хенда. По стенам развешаны афиши фильмов (они классные, правда), а на подвесных шкафчиках в кухне стоят батареи пустых бутылок из-под пива и прочих алкогольных напитков. С виду мой дом мало чем отличается от комнаты в студенческом общежитии, а по запаху — от комнаты в общежитии для собак. Поистине, ничто не сравнится с родимым домом! И я сейчас говорю вовсе не в положительном смысле.

Я уныло поплелся в гостиную, являя собой воплощение вселенской скорби. Мельком взглянул на телефон, надеясь увидеть красный мигающий огонек, означающий, что на автоответчике есть новое сообщение. Ни огонька. Ни сообщения. Сью не только ко мне не приехала, она даже не позвонила пожелать мне спокойной ночи. Бессердечная тварь, сука-стерва.

Я пошел в спальню и упал на постель. Доктор Шварцман встал у кровати и принялся шумно пыхтеть. Он слишком толстый и не может самостоятельно запрыгнуть на кровать, и поэтому каждый раз очень старательно изображает из себя несчастного зверя — пока я не растрогаюсь и не подниму его на постель. Я подхватил его и взял к себе. Он уткнулся морщинистой мордой мне в бок. Я лежал, чесал ему шею и смотрел в потолок.

Что вообще произошло? До вечера все было нормально. Утром я ездил на пляж, и меня мало что волновало, кроме патологической неспособности придумать яркую и образную аналогию для моей жизни. После обеда, ближе к двум, позвонил Бранден и пригласил меня на концерт. Я не хотел никуда идти, но когда Бранден Белл, он же Орал-Би, просит тебя что-то сделать, ты это делаешь. Без вопросов. Бранден — конкретный чувак. Уважаемый ниггер. В свои двадцать пять лет он, по слухам, успел получить три огнестрельных и четыре ножевых ранения, несколько раз отсидеть в тюрьме общим сроком три года и поучаствовать в стольких драках, что даже если вы соберетесь всем вашим семейством, все равно вам не хватит пальцев на руках и ногах (приплюсуем сюда и другие выступающие части тела), чтобы их сосчитать. С ним шутки плохи. Во всяком случае, так о нем говорят. Хотя это может быть просто игра на публику: такой же обман, как и тексты его знаменитых песен. Впрочем, мне никогда не хотелось проверить, так ли это на самом деле. Бранден, он непредсказуемый, как питбуль. Может сделать тебе комплимент, что у тебя классные ботинки, и тут же ткнуть тебя кулаком в живот за то, что ты носишь такие козырные ботинки в его присутствии.

Бранден называет себя Орал-Би, потому что — цитирую — «все, что выходит у меня изо рта, оно эта… чистое, свежее и охрененно приятное». На самом деле, чисто теоретически, он классный рэпер. Вообще образцовый. Агрессивный, отвязанный и бесноватый. В общем, реальный чувак. Идействительно один из лучших. Его альбомы продаются по всему миру запредельными тиражами. Проблема в том, что он тупой, как пакет сырных чипсов. Видимо, это врожденный дефект. Би не смог бы срифмовать и двух строк даже под страхом мучительной медленной смерти. Мне вообще удивительно, что он может прочесть то, что я для него пишу, не говоря уж о том, чтобы запомнить и проговорить наизусть эти тексты. Я даже не знаю… Может быть, это какая-то особая форма аутизма, которой подвержены парни из черных гетто. Все тексты с его знаменитых альбомов — до последней строки, до последнего слова — это плод моего креативного ума и в меру художественных талантов. Например: «Я ей суке, заправлю по самые гланды. Переломаю ей ноги, чтобы от меня не сбежала. Да, я с ней ласковый, как Лабрадор. Но суну ей в репу, и весь разговор. Она меня любит, я парень козырный. У меня болт размером с глушак автомобильный».

Ужас, правда? Я сам все знаю. Но для Би просто нельзя сочинять по-другому. Мне приходится как-то подстраиваться под его скудный словарный запас. И не будем сейчас проводить литературный анализ. Я знаю, «козырный» и «автомобильный» — убогая рифма, а «гланды» и «не сбежала» вообще не рифмуются друг с другом, но когда Орал-Би их начитывает под музыку, они звучат складно и в рифму. Поверьте мне на слово. Этот блестящий образчик антиизящной словесности взят из песни «Обсосу твою целку, как куриную кость». С хвалебными отзывами о названиях композиций — это уже не ко мне. Это, пожалуйста, к Орал-Би. Он их сам сочиняет.

Я бы очень хотел писать песни для более интеллигентного рэпера, хотя бы чуть-чуть обезображенного интеллектом. И таких, кстати, немало. Проблема в том, что они не нуждаются в теневых авторах, которые будут писать за них тексты. Они прекрасно справляются сами. А я крапаю стишки для черного Человека Дождя.

Я бы с большим удовольствием занялся чем-то другим. Я, Уолли Москович, никогда не стремился сделать карьеру на поприще рэпа. Я самый обычный еврейский мальчик из Вестчестера, штат Нью-Йорк. Когда я сказал своему еврейскому деду, чем зарабатываю на жизнь, он спросил: «А ты когда-нибудь срал прямо в море? Это так ВОЗБУЖДАЕТ!» Дед страдал болезнью Альцгеймера, так что в его словах и не надо было искать никакого смысла. Но когда мама узнала, чем я занимаюсь, она воскликнула: «О Боже! Ты работаешь на черномазых?! Замечательно! То, что надо! Теперь у тебя будут деньги, чтобы оплачивать счета из больницы, так что я совершенно спокойно могу свалиться с сердечным приступом!»

Как будто мне самому нравится заниматься такой фигней! «Godz-Illa Records», студия звукозаписи, где я работаю, платит мне сущие гроши. Верите? Нет? Правильно, и не надо. Потому что это неправда. Это просто прикрытие. Легенда. На самом деле мне платят прилично. Даже очень прилично. Но с одним непременным условием. Официально я числюсь «младшим помощником администратора». Все мои сослуживцы (и прочие знакомые, не с работы) считают, что я действительно выполняю обязанности мальчика на побегушках в административном отделе, и, разумеется, мне приходится создавать видимость хотя бы какой-то работы в офисе, потому что если хоть кто-то (даже кто-то со студии) узнает, чем я занимаюсь на самом деле… я думаю, вы сами все понимаете. И получается очень забавно: мне платят хорошие деньги, чтобы я держал язык за зубами, но платят их «в-черную», в конвертике, из рук в руки — чтобы никто ни о чем не догадался. И наш босс очень доходчиво мне объяснил, что я не могу тратить деньги на покупку дорогих вещей, чтобы тем самым не выдать свое истинное финансовое положение. И как вам ТАКОЕ понравится?! У меня куча денег, но при этом я не могу их потратить и изображаю из себя нищего клерка без гроша в кармане! И что самое поганое, я боюсь даже открыть счет в банке. Так что все эти тысячи долларов хранятся в коробке из-под обуви, которая стоит в платяном шкафу у меня в спальне. И какой тогда смысл иметь деньги?! Деньги нужны для того, чтобы их тратить! А я не могу их потратить! Наш главный босс, Авраам Лайонз по прозвищу Денди, следит за мной, вы не поверите как. Однажды Сью надоело, что я вечно хожу в рванье, и она чуть ли не силой заставила меня пойти в магазин и купить себе пару приличных вещей — Сью вечно брюзжит, что у меня куча денег, а я не трачу ни цента (ни на себя, ни на нее) — мы пошли в магазин вместе, и я потратил-таки пару сотен на новые шмотки. На следующий день я пришел на работу в новой стильной рубашке, новых джинсах и новых ботинках. Ровно через десять минут Денди вызвал меня к себе в кабинет и заставил раздеться. Потом взял ножницы и искромсал мою новую рубашку на мелкие фигурные кусочки типа бумажных снежинок, которые мы вырезали в детском саду.

— Ты кем себя возомнил?! Пи Дидди?! — Он швырнул мне в лицо изрезанную рубашку. — Еще раз так выступишь, мистер Москович, и все твои выступления на этом закончатся! Хочешь жить, сиди тихо!

Теперь я боюсь даже просить, чтобы мне в чизбургер положили двойной бекон — а то вдруг из ближайших кустов выскочит Денди или кто-то из его громил и искромсает меня на бумажные снежинки тупыми ножницами. У Орал-Би есть три «бентли», «майбах», «ламборджини», «феррари», «Астон Мартин», «порше GT2», два навороченных «мерса», «рендж ровер», «рендж ровер спорт», небольшой парк «хаммеров», два «BMWX5», «BMW765i», два мотоцикла «BMW», четыре «харлея», три «дукатти» и еще воз и маленькая тележка. И все это — благодаря мне. А я езжу на старом «вольвешнике» 79-го года. У него все шоколадно, а у меня — явно неладно. Вот такой парадокс бытия. Экзистенциальный абсурд. История моей несложившейся жизни. Я — неудачник. Законченный неудачник.

Единственное существо в этом мире (не считая Доктора Шварцмана, но Доктор действительно не считается, потому что он не человек), которому не все равно, проснусь ли я утром, это Сью. То есть так было раньше. А теперь я уже в этом не уверен. В последнее время она стала какой-то холодной и равнодушной. Мы встречаемся четыре года. Четыре года. Раньше она оставалась у меня чуть ли не каждую ночь. А теперь я обмираю от счастья, если она позвонит мне и спросит, как у меня дела. Секс! Ха! Хорошо, что я еще помню значение этого слова. В Голливуде есть пудели и болонки, которым моя девушка уделяет больше внимания и ласки, чем мне. Я много думал, в чем дело, и пришел к выводу, что, наверное, ее не устраивает мой член. Ее бывший бой-френд — нападающий лос-анджелесских «Клиперов». Он очень высокий — шесть футов семь дюймов, — и, насколько я знаю, размер его члена прямо пропорционален его колоссальному росту. Сью вечно твердила, что он у него слишком большой и что ей это не нравилось. Таким образом, она пыталась меня успокоить. Поднять мою самооценку. Ага, щаз. Все равно что сказать: «Не хочу эту „феррари“. Она слишком классная. Мне больше нравится твоя старая „вольво“ 1979 года». До встречи со Сью я болел за «Клиперов», но теперь я всегда втайне злорадствую, когда они просирают матч.

Я что, настолько тоскливый и нудный? Со мной вообще не о чем поговорить? Нет, сказал я себе. Просто у нас необычное распределение ролей. Сью — крутая девчонка. Стерва, каких поискать. Она знает, чего ей хочется, и умеет этого добиваться. Она — младший ребенок в семье. Представьте: пять старших братьев и Сью — единственная девочка. Она привыкла, что все делается для нее. Если брать наши с ней отношения, то вполне можно сказать, что штаны носит она. Только это не штаны, а юбка из «Прада».

Раньше мы с ней разговаривали. Звонили друг другу по сто раз на дню и болтали вообще ни о чем. Иногда доходило до абсурда. «Давай ты первым повесишь трубку. Нет, давай ТЫ! Ты первый! Нет, ты! Ну ладно, давай на счет „три“…» Но теперь этого нет. Теперь Сью почти перестала со мной разговаривать. А когда я звоню, отвечает мне коротко и раздраженно. Я стараюсь быть ласковым и внимательным. Проявлять интерес. Что она делала? Как прошел день? Не то чтобы меня это сильно волнует. Я просто пытаюсь быть правильным, хорошим бойфрендом. Я убеждаю себя, что когда все получится, как я задумал, и я смогу осуществить свой проект и заработать нормальные деньги, у нас все наладится. Непременно наладится. Ведь тогда я смогу уделять Сью больше времени и внимания…

Кстати, да. Может быть, этот проект и стал истинной причиной нашего с ней разлада.

Понимаете, я пишу книжки. Воплощаю одну концептуальную идею. Может быть, я действительно чересчур увлекаюсь своей задумкой. Может быть, это уже одержимость. Но я верю, что их напечатают. И я стану богатым и знаменитым. У меня даже есть литературный агент, который тоже верит, что все получится. Он говорит: «Хорошая идея никогда не останется невостребованной. Мы тебя напечатаем». И я ему верю.

А идея такая: я пишу грязные «детские» стихи для взрослых. По форме и языку — это самые настоящие детские стишки, но совершенно недетского содержания. В них говорится о мире взрослых, как его видит невинный ребенок. Эти стихи предназначены для взрослых. В них говорится о всякой похабщине, о наркотиках и проститутках. Представьте, что Говард Стерн изнасиловал Доктора Сьюза, и у них родился внебрачный ребенок. Это и будут мои стихи. Идеальное сортирное чтиво. Они действительно очень смешные. Так все говорят. Все, кто читал. Даже издатели! Во всех письмах с отказами говорится ОДНО И ТО ЖЕ: «Очень смешно! Безусловно, талантливый автор. Замечательные стихи. Но, к сожалению, не наш формат». Да пошли вы все В ЖОПУ! Пидарасы паршивые, мудаки, идиоты, кретины, придурки! Я их всех ненавижу. Но не держу на них зла.

Прошу прощения, я отвлекся. Я рассказывал о том, что случилось в сортире на стадионе. Все-таки гадкая штука — жизнь. Человек стоит у писсуара и невинно справляет нужду, а уже в следующее мгновение он лежит на полу лицом в луже мочи. Вот так оно все и бывает.

Этот Дизи — вообще никто, ноль без палочки. Он даже не рэпер. Во всяком случае, не того уровня, который стоило бы принимать в расчет. Он не работает в «Godz-Illa». То есть мне кажется, что не работает. Да, Дизи постоянно ошивается на студии, но мне всегда представлялось, что он всего лишь один из «крутых братанов» в свите Орал-Би. Я не думаю, что у него есть какие-то тесные отношения с Би, и, что важнее, с Лайонзом. Я не знаю, как Дизи попал в тусовку. Может, они там проводят письменный экзамен. Или собеседование. Или требуют рекомендации. Я не знаю. Хотя вполне вероятно, что конкретно для этой тусовки достаточно лишь устрашающей внешности и полного отсутствия интеллекта.

Больше всего меня беспокоило то, что Дизи знает, что я пишу тексты для Орал-Би. Это БОЛЬШОЙ секрет. НИКТО не должен об этом знать. Абсолютно никто. Дважды подчеркнуто. Три восклицательных знака. Если станет известно, что какой-то зачуханный толстый еврейский задрот пишет тексты для Орал-Би, самого понтового из хардкоровых ганста-рэперов, карьера Би тут же накроется одним интересным местом. Он получал музыкальные премии за свои тексты! Даже был номинирован на «Грэмми». Его позиционируют как человека ученого. Грамотея из гетто. Поэта городских окраин. Журнал «Source» назвал его лучшим текстовиком всех времен и народов. В его мире рэп — это все. Собственно, это и есть его мир. А если люди узнают правду, великого Би просто-напросто засмеют. Зачморят по полной программе. И его звездной карьере придет конец. И их студии тоже. И лейблу, который сейчас стоит где-то в районе 300 миллионов долларов. А меня просто грохнут. С Авраамом Лайонзом и Орал-Би шутки плохи. Мне оставалось только молиться, чтобы Дизи меня не спалил.

И еще я очень надеялся, что никто не узнает о казусе у писсуаров. Мне и без того приходилось несладко в «Godz-Illa Records». И без того все сотрудники студии усмехались, встретив меня в коридоре, и обращались ко мне не иначе как «Пышка Уолли», «Толсто-Моско» и «Уолли, мой мальчик». Мне совсем не хотелось, чтобы эта история просочилась в массы. Надо мной и так все смеются. А тут будет еще ТАКОЙ повод. Утешало одно: Дизи тоже вряд ли захочет, чтобы кто-то узнал, что его обоссали в общественном сортире. Потому что оно как-то не по-пацански. Это может разрушить его имидж крутого ганста и, как следствие, — рэперскую карьеру, о которой он явно мечтал.

Обычно я долго не могу заснуть: ворочаюсь с боку на бок, думаю разные мысли. И эта ночь не стала исключением. Тем более что мыслей было предостаточно. О тщете всего сущего, о мелочах жизни, которые копятся-копятся, и сама жизнь получается в итоге какой-то мелочной. И у меня было столько вопросов… Узнает ли Лайонз, что наша страшная тайна известна Дизи? Может быть, мои книги и вправду фигня? Что происходит у нас со Сью? Она меня еще любит? Или уже нет? Наверное, я действительно слишком толстый? Может быть, стоит попробовать диету Аткинса? И кто этот парень, который был в прачечной? Слышал он или нет, как я выболтал свой секрет Линь-Линю? И почему я вообще разоткровенничался с Линь-Линем? Что на меня накатило? А вдруг он кому-нибудь скажет, и правда все-таки выплывет наружу? Это, наверное, нехорошо, что сегодня я съел целых два чизбургера с беконом — и на обед, и на ужин?

Вот она, моя жизнь. С каждым днем веселуха все больше. Я лежал на кровати, одетый, пойманный, словно в ловушке, в своей захламленной квартире, в своей несложившейся жизни, и медленно — со знанием дела — изводил себя тревожными мыслями, пока не заснул.

Дядя Вилли ест котов

Уолли Москович

Мой дядя Вилли — парень будь здоров.

Но, кажется, он кушает котов.

Я рад бы не верить, но как отрицать,

Своими ушами довелось услыхать.

Мы дядюшку Вилли видим нечасто,

Он младший брат папы, играет в канасту.

Большой, волосатый, с животиком тряским,

И предков моих вгоняет он в краску.

Мама сердита, когда он приезжает.

Говорит, много жрет, унитаз засоряет.

Гостит месяцами, ужасный бездельник,

Работать не хочет, в кармане нет денег.

Но Вилли смешной и веселый верзила.

Меня зовет «боссом» и даже «громилой».

Мы ходим в кафе, где пьют воду и пиво,

Они все похожи, но там так красиво.

Там можно на стульях вертеться юлой

И время занять на бильярде игрой.

Мне дядя дает отхлебнуть из стакана

И всем представляет меня «капитаном».

Мы как-то пораньше вернулись из бара,

Он встретил там толстую тетю — Клару.

Она целовалась с ним, счастья не пряча,

И мне говорила, что Вилли «горячий».

Я дома остался, а Вилли уехал.

Он что-то бубнил про «ночные утехи».

Утром я понял: с ним что-то неладно,

Селедкой усы провоняли изрядно.

Он кашлял, плевался — я даже спросил:

«Что стало с тобой, дорогой дядя Вилл?»

Он мне улыбнулся, ответил: «Пустое!

Я волос вчера проглотил за едою.

Ужин вчера получился изрядный,

Мне пришлось попотеть, не поймите превратно».

Он отцу подмигнул и заржал громогласно,

А я отошел — а вдруг это заразно?

Так как же узнать мне, что съел ночью дядя?

Как разобраться мне в этой шараде?

Это, наверно, редчайший обед,

Мед, шоколад или с кремом рулет.

Я решил погулять, но, когда уходил,

Услышать успел, что сказал папе Вилл.

Не верю, не верю! Ведь так не бывает!

Неужто наш Вилли котов поедает?!

Но я это слышал, я был очень близко:

Признался он сам, что всю ночь лизал киску.

Из сборника «Недетские стихи»

Тема 4

Мне приснился чудесный сон, но досмотреть его не получилось. Меня разбудил звонок. Спросонья я даже не сразу сообразил, что это звонит телефон. Кажется, в кухне. Я ломанулся туда и, разумеется, не успел.

На стене висела бумажка с номером для проверки моей голосовой почты. Я набрал этот номер и прослушал сообщение, начитанное напряженным высоким голосом Рене, молоденькой секретарши из «Godz-Illa Records». Большой босс Авраам Лайонз по прозвищу Денди хотел меня видеть. «Блин, пиздец». Это была моя первая мысль. Кажется, я уже говорил, что Денди Лайонз — суровая личность. Страшный человек. Свирепый, безжалостный и беспощадный. По сравнению с ним Орал-Би — Микки Маус. Нет, Минни Маус. Я сейчас расскажу о своей первой встрече с Лайонзом. Я сидел у него в приемной, и вдруг дверь в его кабинет распахнулась, и оттуда выскочил белый парень. Выскочил с воплями. Держась за голову. У него были длинные темные волосы, и среди них хорошо выделялось голое ярко-розовое пятно. Кровящая лысина. Следом за парнем в приемную вышел Лайонз. Спокойный, как слон. В кулаке он сжимал толстую прядь длинных темных волос. Положив свежевыдранный локон на стол секретарши, он сказал: «Выбросьте это куда-нибудь, Рене. — А потом посмотрел на меня. — Вы, наверное, мистер Москович. Проходите». Я очень надеялся, что предыдущий товарищ приходил не по поводу трудоустройства на ту же должность, на которую нацелился я.

Я лихорадочно размышлял. Наверное, Дизи все-таки побывал у большого босса. Иначе с чего бы вдруг Лайонз возжелал меня видеть? Такое случалось нечасто. В последний раз, когда он вызывал меня для разговора, это было стотысячное предупреждение, что если я проболтаюсь о том, для кого пишу тексты, и в чем заключается моя настоящая работа, он самолично оторвет мне яйца, зальет их золотом и будет носить на цепочке на шее. Такие беседы у нас с ним случаются регулярно, примерно раз в год, и каждый раз Лайонз красочно живописует картины болезненных процедур, которым он собственноручно подвергнет меня, если я не оправдаю возложенного на меня доверия. В Денди Лайонзе нет вообще ничего от утонченного «денди». Денди Лайонз — это такой оксюморон. Сочетание несовместимых понятий.

Но прежде чем ехать к Лайонзу, мне надо было дождаться механика из AAA ^[4], чтобы он заменил мне спущенную шину, а в десять утра у меня была назначена встреча с моим самозваным литературным агентом, даже, я бы сказал, суперагентом Джерри Сильвером, или дядюшкой Джерри, как он любил, чтобы его называли. У него свое маленькое агентство в Лос-Анджелесе. С изобретательным оригинальным названием «Агентство Сильвера». Дыра дырой, если честно. Но это все-таки лучше, чем вообще ничего. Джерри утверждает, что он представляет интересы некоторых довольно известных актеров, актрис и сценаристов, хотя я ни разу не видел живьем ни одного из его остальных клиентов. Офис агентства располагается в старом задрипанном здании в Беверли-Хиллз, но единственное, что в нем есть привлекательного — это элитный почтовый индекс.

Я не знаю, насколько успешно идут дела Джерри. Деньги у него есть, это точно. Он ездит на очень пристойной машине. Ну, хорошо, может быть, «очень пристойной» — это сказано слишком громко. Но его тачка всяко получше моей. Серебристый «корвет» 1996 года выпуска. С номерным знаком: «ДЯДЯ СИЛЬВЕР». «Сильвер» значит «серебряный». Я часто задумываюсь: это его настоящее имя, или его так прозвали из-за количества серебра, которое он носит на себе и собирает вокруг себя?

Я познакомился с Джерри лет десять назад, через приятеля моего друга. Тогда у меня еще были друзья. Мы пошли в гости по случаю чьего-то дня рождения, и я был немного нетрезв. Мне сказали, что Джерри — литературный агент, и я рассказал ему о своих книжках. В редком приступе храбрости. Джерри понравилась моя задумка. На следующий день мы с ним встретились и подписали договор о сотрудничестве. Это было давным-давно (десять лет назад), и пока что нам не удалось пристроить ни одной моей книги. Но он в меня верит. И, наверное, это о чем-то говорит.

Я вошел в кабинет Джерри, и запах его одеколона ударил мне в нос посильнее, чем кулак Дизи. Я едва не упал, но Бет, молоденькая секретарша, стройная очаровательная афроамериканка, подхватила меня под локоть. Она смешно сморщила нос и помахала рукой у себя перед лицом:

— Я вот тоже никак не привыкну…

Я согласно кивнул. Джерри был занят, разговаривал по телефону. Он махнул мне рукой, мол, я уже скоро закончу. Присаживайся.

Джерри Сильвер, одетый, по своему обыкновению, в строгий костюм с яркой, броской рубашкой, сидел за массивным дубовым столом, отполированным до зеркального блеска. Его тучная задница была так плотно втиснута в кресло — больше похожее на царский трон, стыренный из дворца, — что у меня было стойкое ощущение, что сейчас кресло развалится, не выдержав напряжения. Из-под рубашки, расстегнутой на груди, торчали жесткие черные волосы, в которых практически терялись толстые серебряные цепи. Влажная и в то же время вечно дымящаяся сигара, перманентно свисавшая из уголка его рта, грозила поджечь рубашку, пропитанную одеколоном и крепкими спиртными напитками. Джерри Сильвер — человек резкий, где-то даже бесцеремонный и грубый. Но при этом он очень славный. На самом деле.

— Все, Ричи, хватит! Я сказал, хватит! Послушай меня! ПОСЛУШАЙ! — орал он в трубку. — Нет, теперь говорить буду я! Если уж ты оказался в глубокой жопе… Я сказал, СЛУШАЙ МЕНЯ! Если уж ты оказался в глубокой жопе, так хотя бы потом помойся… Да, Ричи! Да! И не хозяйственным мылом, а нормальным гелем для душа! Да! А не можешь купить себе нормальный гель, так вообще не высовывайся! Погоди! Да! Потому что тебе не хватает мозгов. У тебя есть хотя бы одна идея, которую можно продать?! Хорошо тебе! Да! Ричи, таких, как ты, я съедал по десятку на завтрак. Хорошо. Давай пообедаем. В пятницу, в полдень. На «Фабрике плюшек». Все, до свидания! — Он бросил трубку. — Какие люди! Уолли Москович! Единственный в мире ганста из иудейской диаспоры! Рад тебя видеть, дружище! Дай я тебя поцелую. — Он встал, перегнулся через стол и звонко чмокнул меня в щеку. Мне пришлось задержать дыхание, чтобы случайно не вдохнуть его едкие токсичные пары. — Ну, рассказывай, как жизнь молодая? Судя по твоему бледному виду, не очень?

— Ну, это долгая история. А что ты так взвился на этого Ричи?

Джерри Сильвер занимается не своим делом. Ему надо было становиться актером. Он — очень милый и славный, настоящий плюшевый мишка, но об этом знают немногие. Только самые близкие люди, которые его хорошо знают. И я отношусь к их числу. Ему нравится изображать из себя брутального дядьку, неприятного, мерзкого, громкого и свирепого — когда он считает, что так будет лучше для бизнеса. И у него получается мастерски. Джереми Пайвену есть чему поучиться у Джерри. Иногда это его «раздвоение личности» граничит с клинической шизофренией, но Джерри мне нравится. Со мной он всегда искренний и честный.

— Да ничего я не взвился. Просто играю на публику. — Джерри взял со стола бутылку и отпил из горлышка. Бутылка была необычная: высокая, узкая, без этикетки, с голубой пластмассовой крышкой и ярко-красной неразборчивой надписью курсивом по кругу. — Мм-мм! Волшебный напиток! Держу пари, ты такого еще не пробовал. И даже не слышал!

— А что это? С виду обычная минералка.

— Это и есть минералка, дружище. «Гласьяль». Чистая, как лед в ледниках на вершинах гор. Про нее все сейчас говорят. Восхитительная вода!

— Все говорят об обычной воде?

— Да, о воде. Но она не обычная, — сказал он без тени улыбки. — Самая чистая из всех. Чище уже не бывает.

— Да? А на вкус она как?

— «Эвиан» по сравнению с ней — поносная жижа, разлитая по бутылкам.

Я рассмеялся.

— А знаешь, что будет, если прочитать «Эвиан» наоборот? «Наив». Вот. А «э» не считается.

— Ага. — Он улыбнулся и отпил еще глоток.

— И все-таки, что в ней такого волшебного, Джерри?

— Дядюшка Джерри, — поправил он. — Помяни мое слово, малыш, не пройдет и полгода, как весь наш бомонд будет пить только «Гласьяль». И ты в том числе.

— Ну, хорошо. Убедил.

— Да, и ты в том числе. Кстати, держи. — Он пошарил рукой под столом, достал непочатую бутылку и вручил ее мне. — Она еще не продается. По крайней мере у нас в Америке. Мне прислали из Канн пару ящиков. Один друг-дистрибьютор. И я выдаю по бутылке всем моим клиентам. — Он отпил еще. — Мм-мм. Волшебный напиток! — повторил он, цитируя реплику из фильма Квентина Тарантино. Джерри постоянно цитирует фильмы Тарантино, и это было бы даже прикольно — я люблю Тарантино, — но Джерри утверждает, что он не видел ни одного тарантиновского фильма. Меня это бесит. И Джерри так делает постоянно.

— Ладно, солнце мое, ты давай расскажи, что у тебя стряслось. Вид у тебя совершенно убитый. Что-то случилось? Расскажи дядюшке Джерри.

— Да все то же самое. Я ненавижу свою работу. Я — законченный неудачник. И вообще жизнь не сложилась.

— Да ладно, Моско. Кончай прибедняться. Какой же ты неудачник?! Ты — победитель. Слышишь меня? Победитель! Иначе ты бы тут не сидел. Я не работаю с неудачниками. — Он сурово нахмурился. — Или ты думаешь, я работаю с неудачниками?

— Нет, Джерри. Ты не работаешь с неуда…

— В самую точку, Моско! Я не работаю с неудачниками. Джерри Сильвер никогда не работаете неудачниками! Слышишь меня? Повтори.

— Джерри Сильвер никогда не работает с неудачниками.

— И кончай прибедняться, Моско. У тебя есть мозги. Слышишь меня?

— Тогда почему мы не можем опубликовать ни одной моей книги, Джерри? Творцу нужно признание, правильно? А так у меня опускаются руки…

— Уолли, ты закончил всю серию два года назад! Два года — это не срок! Вот ответь мне, пожалуйста. Можно было построить Эмпайр-стейт-билдинг за какие-то два года?!

— Вообще-то, насколько я знаю, его построили за год и сорок пять дней.

— Вы, нью-йоркские евреи, воплощение вселенского пессимизма. Слушай меня! Мы тебя напечатаем. Я обещаю! Вот скажи, я бы стал тебе врать?

— Джерри…

— И не надо мне «джеррить». Слушай правильный ответ: «Нет, дядюшка Джерри. Ты никогда бы не стал мне врать».

— Хорошо, дядюшка Джерри.

Я не мог не улыбнуться. С Джерри просто нельзя по-другому.

— «Хорошо, дядюшка Джерри» — что?

— Ты никогда бы не стал мне врать.

— Все правильно, Уолли. И давай уже договоримся: никакой больше вселенской скорби. Я не твой психиатр, и не буду тебя лечить. Ты — умный мальчик, и сам все понимаешь.

— Да, Джерри. Прошу прощения.

— Никогда не проси прощения. Только слабые просят прощения. Кстати, а сколько времени? У меня назначена встреча на 10.30.

— А зачем ты хотел меня видеть?

У меня было стойкое ощущение, что меня вежливо прогоняют.

— А, ну да. — Он протянул мне большой конверт из плотной желтой бумаги. Я открыл его и просмотрел содержимое. Сплошные письма с отказами из разных редакций.

— Замечательно. Как раз то, что нужно для поднятия настроения.

— Привыкай, малыш. Это не первые и не последние.

— Да я уж привык…

— Моско, не надо отчаиваться. На каждую историю успеха приходится миллион неудач…

Это я уже слышал.

— Джерри, не надо меня уговаривать. Я все знаю.

— А, ну хорошо. Кстати, надо бы нам обсудить одну вещь, — сказал он, глядя в стол.

— Какую вещь? — У меня сразу возникло предчувствие, что мне не понравится то, что он сейчас скажет.

— Я хочу поменять тебе имя.

— В каком смысле?

— Мне кажется, все дело в имени. Оно тормозит весь процесс. Я думаю, надо его поменять.

— Типа как взять псевдоним?

— Да, что-то типа того.

— Нет, Джерри. Я не согласен. Мне нравится мое имя. Нормальное имя, не хуже любого другого.

— Честно сказать, оно слишком еврейское. Москович. Звучит, как фамилия какого-нибудь раввина или… ну, я не знаю… дантиста. Я просто подумал, что читатель не клюнет на автора с такой фамилией.

— Что?

— Я пытаюсь продать твои книги!

— Нет, Джерри! Я не согласен… Кстати, а как твоя настоящая фамилия? Сильверштейн?

— Да! И я ее поменял! Подумай как следует, Моско. Красивое звучное имя — это уже полдела! Вот хотя бы Кэтрин Зета-Джонс. Без «Зеты» у нас остается банальная Кэти Джонс. Так что подумай.

Я подумал, и мне показалось, что это глупо. В конце концов, я ведь не порнозвезда.

— Нет, Джерри. Я не хочу.

— Уоллис Кью Москоу. — Он мечтательно уставился куда-то вверх, словно рассматривал большую афишу на премьере своего первого фильма, в котором сыграл главную роль. — Без точки после Кью. По-моему, очень даже неплохо, да?

— Нет.

— А мне кажется, да.

— Нет, — повторил я с нажимом.

— Да, да, да. Уоллис Кью Москоу. Да, как раз то, что надо.

— Нет, Джерри. Пожалуйста. Я тебя очень прошу, не надо менять мое имя. Я не хочу.

— Поздно, дружище.

— Что значит, поздно?

— Я его уже поменял.

— Что?!

— Да. Поменял. В последней рассылке твои вещи ушли по издательствам уже под новым именем.

— Джерри…

— Ты доверяешь мне, Моско?

— Надо было сначала спросить у меня…

— Ты мне доверяешь?

— Джерри…

— Ты… мне… доверяешь? Просто ответь.

Я раздраженно вздохнул.

— Да, Джерри, я тебе доверяю, но…

— Ну, вот и славно. Дело сделано. Сделанного не воротишь. — Он деловито хлопнул в ладоши. — Теперь ты у нас Уоллис Кью Москоу. Мои поздравления, Кью. Кстати, отныне и впредь я так и буду тебя называть. Кью.

Я схватился за голову, закрыл глаза и принялся раскачиваться на стуле.

— Ой, мама родная.

— Ну вот. Опять ты со своими еврейскими штучками. Кстати, а как у тебя на работе? Все нормально? Ганста не обижают? — Джерри явно хотел сменить тему.

— Я сегодня встречаюсь с большим боссом.

— Это с кем? С Лайонзом?

— Да.

— А по какому такому поводу?

— Я так думаю, по поводу того, что я обоссал одного из его сотрудников.

— Что ты сделал?!

— Обоссал одного парня. Случайно.

— Что-то я не понимаю…

Я рассказал ему всю историю. Он озадаченно хмурился, качал головой и цокал языком.

— Господи, Уолли, — сказал он, когда я закончил. — Это нехорошо. У тебя могут быть неприятности. Лайонз — тот еще отморозок. Бешеный, как ядерный взрыв. — Еще одна цитата из Тарантино. — Кстати, ты с ним говорил о повышении зарплаты? — Он опять сменил тему.

— Нет. И уж точно не буду сегодня!

— Давай я ему позвоню и решу это дело?

— Ага, а потом ты потребуешь пятнадцать процентов моей зарплаты в качестве комиссионных? Спасибо, Джерри. Но я справлюсь сам.

— Ты у нас самостоятельный мальчик.

— Ага.

Джерри задумчиво посмотрел на меня, а потом улыбнулся своей белозубой радушной, слегка снисходительной улыбкой, как улыбался всегда, когда собирался меня выгонять.

— Ладно, Моско. Давай иди, а то что-то мы заболтались. И напиши мне еще пару сборников своих гениальных творений от Уоллиса Кью Москоу, а уж я их пристрою в ведущие издательства. Можешь не сомневаться. Да, и непременно передавай привет своей очаровательной подруге. — Он подмигнул мне и усмехнулся. Зазвонил телефон. Джерри взял трубку. — Джерри Сильвер. Это кто? Винни!!! Жутко рад тебя слышать!

Я потихонечку встал и ушел.

Тема 5

Когда я шел к машине, у меня зазвонил мобильный. Это была Сью.

— Привет, солнышко, — сказал я самым нежным и ласковым голосом, какой сумел изобразить.

— Привет, — вяло отозвалась она.

— Ты как, малышка?

— Нормально. А ты? — Мне нравится эта игра. Как будто рвешь больной зуб. Ясно, что Сью совершенно не хочется разговаривать. Я даже не знаю, зачем она мне позвонила. С какой такой радости.

— Тоже вроде нормально.

Весьма содержательный разговор.

— Ты где? Очень шумно. Тебя плохо слышно, — сказала она раздраженно. Вот видите. Я умудрился ее рассердить уже тем, что нахожусь в не совсем подходящем месте как раз в тот момент, когда она мне позвонила!

Я прикрыл телефон рукой и повернулся спиной к проезжей части.

— Я… э… в Беверли-Хиллз.

— А что ты там делаешь? — спросила она тем несносным тоном, который всегда меня бесит. Все-таки жалко, что нельзя умертвить человека по телефону, а то бы я точно ее придушил.

— Я встречался с Джерри.

— О, милый дядюшка Джерри. — Сью и Джерри питают друг к другу острую обоюдную неприязнь. Она ненавидит его просто за то, что он мой агент, а он ненавидит ее просто за то, что она хладнокровная стерва. Причины, надо сказать, уважительные. Джерри пытается уговорить меня бросить Сью. Он считает, что она душит мои творческие порывы. — Есть такие-то новости?

— Нет. Все то же самое. Сплошные отказы.

— Ой. Ну, ничего, солнце мое. Не расстраивайся. Тебя обязательно напечатают. Я даже не сомневаюсь. Я тебя очень люблю и знаю, какой ты талантливый. — Ну, хорошо. Она ничего этого не говорила.

На самом деле она сказала:

— Ага. Замечательно.

— Да. У тебя есть какие-то планы на вечер? Может быть, вместе поужинаем?

— Мм-мм. Может быть. Еще не знаю. Я позвоню ближе к вечеру. Сегодня много работы. — Мне показалось, что ее голос звучит как-то странно. Даже не знаю… нервно?

— У меня тоже много работы. И мне еще надо встретиться с Авраамом Лайонзом.

— Как там Доктор? — спросила она, в первый раз за все время беседы с искренним интересом, совершенно не обращая внимания на то, что я ей сказал. Сью любит Доктора Шварцмана гораздо сильнее, чем меня.

— Доктор отлично. Но он по тебе скучает. И я тоже скучаю.

— Да, я знаю. Но у меня была сумасшедшая неделя.

— Понятно.

— Я позвоню ближе к вечеру.

— Хорошо. Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, милый. Очень сильно люблю! Я, наверное, не дождусь вечера. Знаешь, может быть, ну его, этот ужин, давай я сразу приеду к тебе и сорву с тебя одежду зубами!

Ну, хорошо, хорошо.

На самом деле она сказала:

— Ага. Ну, пока.

Неужели нельзя было сказать хотя бы «Я тоже тебя люблю»?! Мне стало обидно и горько. Сердце сжалось в тугой комок. У меня даже живот заболел от расстройства.

«Godz-Illa Records». Агрессивное, зловещее сооружение в западной части города, состоящие из ломаных линий, углов и затемненных зеркал, оно угрожающе возвышается над другими постройками района, заявляя свои безоговорочные права на все окружающее пространство. Зданием владеет Авраам Лайонз. Первые двадцать три этажа арендуют компании, в которых Лайонз имеет свою долю. Например, на этажах с пятнадцатого по восемнадцатый располагается модельный дом «Денди: пошив одежды высокого класса». «Голодные львы», видеокомпания «только для взрослых», которой Лайонз владеет на пару со своим младшим братом Дарреллом, занимает несколько нижних этажей. И так далее. Самая главная кормушка, студия «Godz-Illa Records», располагается на этажах с девятнадцатого по двадцать четвертый.

Главный офис не поражает блескучей кричащей роскошью, которую можно было бы ожидать от представительства компании, занимающейся производством рэп-музыки. Здесь царит строгий минимализм в индустриальном стиле. Голые цементные полы, открытые вентиляционные шахты, провода, проходящие прямо по потолку, большие высокие окна, много света. На стенах висят платиновые диски, оправленные в изящные рамки, выполненные с большим вкусом. Большинство этих дисков было записано стараниями Орал-Би. В общем, стильное место. Но наиболее впечатляющие помещения располагаются на самом верхнем, двадцать пятом этаже.

Кабинет Лайонза занимает весь пентхаус. Если офис Джерри Сильвера — это типичный образчик заурядной дизайнерской посредственности, то кабинет Авраама Лайонза — это подлинное произведение искусства. Первое, что приходит на ум: «Потрясающе, изумительно». Да, я знаю, звучит несколько педиковато, но по-другому никак не скажешь. Стены приемной выкрашены в ослепительно белый цвет. Такой яркий и чистый, что я бы нисколько не удивился, если бы мне сказали, что их каждый день красят заново. Диваны в приемной — белее, чем самое белое облако в голубом небе (еще одна замечательная аналогия). Пол выложен плитками из выбеленной древесины. Стол секретарши сделан из белого дерева. Даже сама секретарша выглядит так, как будто ее долго вымачивали в отбеливателе. Ее кожа — такого же мертвенно-белого оттенка, как и обивка диванов. У нее такие светлые волосы, что я всегда жду, что она заговорит со скандинавским акцентом. На самом деле она из Джерси. Ее вообще было бы не видно посреди этой слепящей белизны, если бы не маленькая черная шляпка «Кангол», которую она носит слегка сдвинутой набок. Господи, я бы очень хотел быть таким же крутым и стильным! Но, как говорится, каждому свое…

Вам, наверное, интересно, как меня вообще занесло в эту компанию, и как получилось, что я пишу тексты для самого понтового и знаменитого ганста-рэпера в мире. История действительно забавная. Когда я окончил университет, у меня были все данные для жалкого, безрадостного существования: я был одиноким, безработным, бедным и меланхоличным. Я жил один и писал свои книжки. У меня даже не было телевизора. Потому что не было на него денег. Я снимал комнату-студию. У меня был матрас и компьютер. И, собственно, все. Каждый месяц мама переводила мне деньги, чтобы я мог платить за квартиру и хоть как-то питаться. Вместе с чеком мне приносили еврейскую газету, на которую меня подписала матушка, «The National Jewish Times», и там на последней странице был обширный раздел «Знакомства». Мама была абсолютно уверена, что именно в этом разделе мне попадется некое судьбоносное объявление, и я встречу хорошую еврейскую девушку своей мечты. Меня, разумеется, никак не прельщало встречаться с девушкой, которой, чтобы найти себе парня, приходится давать объявление в разделе «Знакомства» в еврейской газете, так что газеты я сразу выкидывал. Не глядя.

И вот как-то раз у меня приключился понос. Совершенно кошмарный понос. А туалетной бумаги не было.

Было действительно стремно подтираться религиозной газетой, но что мне еще оставалось делать?! Беднякам выбирать не приходится, и я был уверен, что Бог меня простит. Я рассудил так: если Богу плевать на то, что я не могу наскрести денег на рулон туалетной бумаги, то пусть тогда и не обижается. Я оторвал полосу от страницы «Работа» и уже собирался использовать ее по назначению, как вдруг мой взгляд совершенно случайно упал на крошечное объявление в рамке: «ТРЕБУЕТСЯ ТАЛАНТЛИВЫЙ ПИСАТЕЛЬ. ОПЫТ СОЧИНЕНИЯ ПОЭТИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ ПРИВЕТСТВУЕТСЯ. УМЕНИЕ РИФМОВАТЬ — ОБЯЗАТЕЛЬНО. ОБРАЗЦЫ СОЧИНЕНИЙ — ОБЯЗАТЕЛЬНО. ПОЛНАЯ ЗАНЯТОСТЬ. НАЧАЛЬНАЯ ЗАРПЛАТА $20000. РАССМОТРИМ ТОЛЬКО СЕРЬЕЗНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ».

Надо ли говорить, что я сразу заинтересовался. В последние месяцы я только и делал, что писал стихи. Так что умение рифмовать у меня было. Равно как и опыт поэтических сочинений. Я уже не говорю про образцы. Так что эта работа как раз для меня. Тем более двадцать тысяч — это хорошие деньги. На тот момент для меня это было вообще богатство.

Иными словами, надо попробовать.

Как говорится, попытка — не пытка.

Я позвонил по номеру, указанному в объявлении, и мне назначили время собеседования. Когда я приехал по указанному адресу и увидел, что предполагаемое место работы — это студия «Godz-Illa Records», я слегка прифигел.

Потом, как вы помните, я стал свидетелем устрашающей сцены, когда из кабинета Лайонза выскочил белый парень, прикрывавший ладонью кровоточащую лысину на голове, а следом за ним вышел сам Лайонз, держа в руках клок выдранных волос. Так что на собеседование я шел с опаской. Однако Лайонз принял меня на удивление радушно и проявил искренний интерес к моим сочинениям. Я просидел у него где-то около получаса. Лайонз так и не объяснил толком, в чем конкретно заключается моя будущая работа — если, конечно, меня на нее возьмут, — но сказал, что оставит мои стихи, чтобы почитать их повнимательнее, и что в течение нескольких дней он обязательно мне позвонит.

Он позвонил мне на следующий день и попросил приехать. Я приехал, и Лайонз ввел меня в курс дела. Как оказалось, я должен был писать тексты для восходящей звезды рэпа — нового кумира, которого Лайонз сейчас создавал в буквальном смысле из ничего. Мне нравился рэп (ну, где-то как-то), мне нравилось писать остроумные прикольные стихи, и я был не в том положении, чтобы быть слишком разборчивым. Это был шанс. И я вовсе не собирался его упускать. В общем, я согласился.

Под конец разговора я задал Лайонзу только один вопрос:

— Мистер Лайонз, а можно спросить, почему вы дали объявление в еврейской газете?

— Хороший вопрос, мистер Москович. И я отвечу предельно честно.

Я молча кивнул.

— Тут дело такое: мой врач — еврей. Мои два бухгалтера — евреи. Мои семь адвокатов — евреи. Мой архитектор, дантист, инвестиционный менеджер, четыре агента, специалист по рекламе, мой фондовый брокер, дизайнер по интерьеру и гинеколог моей жены — они все евреи. Понимаете, что это значит? Когда мне нужны умные, знающие специалисты, я знаю, где их искать. И такого еще не случалось, чтобы кто-то меня подставил. Так сказать, не оправдал доверия. И я очень надеюсь, что вы тоже меня не подставите.

Я тоже очень на это надеялся.

И вот теперь спустя почти десять лет я сидел в ослепительно белой приемной, страшно нервничал и боялся, что, может быть, сам того не желая, я все же подставил большого босса. Ну, то есть не то чтобы прямо подставил… но все-таки дал повод во мне усомниться. Я сидел как на иголках и жутко переживал, что мои джинсы (не стиранные неделю) оставят уродливое пятно на ослепительно белой обивке дивана. Наконец призрачная секретарша сказала, что мистер Лайонз готов принять меня прямо сейчас. Я поднялся и украдкой взглянул на диван. Никаких пятен не было.

Ну, хоть какая-то радость в жизни.

Кабинет мистера Лайонза был обставлен со вкусом. Я не особенно разбираюсь в декоре, но я бы назвал этот стиль стилем японского минимализма. Приглушенные тона: черный, серый, коричневый. Тщательно продуманные вкрапления бамбука. Огромная белая орхидея в каменной вазе на уголке стола — в таком месте, которое я никогда бы не выбрал сам, но которое, я более чем уверен, полностью соответствует правилам фэн-шуй. В помещении было прохладно, и я подумал, что если бы я снял ботинки, то ногам сразу стало бы холодно на сером цементном полу. Конечно, мне бы и в голову не пришло снять ботинки. Если бы я учудил что-то подобное, меня бы прибили на месте. Кто-то (а может быть, и оба сразу) из этих гориллообразных громил в черных костюмах, стоявших по обе стороны от входной двери.

Строгая элегантность убранства и атмосфера спокойной, уверенной в себе силы, царившая в кабинете, говорили о многом. Лайонз сидел за черным бамбуковым столом. Когда я вошел, он не встал, чтобы со мной поздороваться. На самом деле, он даже не поднял глаза, чтобы удостоить меня уничижительным взглядом. Впрочем, я был даже рад. Потому что когда Авраам Лайонз смотрит тебе в глаза, у тебя возникает такое чувство, как будто он смотрит тебе прямо в душу. Пробирает изрядно. Я так думаю, медосмотр прямой кишки с помощью ректального зонда — это было бы гораздо приятнее.

Лайонз был в темно-сером костюме, который наверняка был придуман и сшит той же командой, что занималась дизайнерским оформлением кабинета — так безупречно он вписывался в окружающую обстановку. Тонкие светлые полоски на ткани гармонировали с едва различимыми прожилками на темных обоях и на поверхности бамбукового стола. Черная кожа Лайонза пребывала в абсолютном согласии с общей цветовой гаммой помещения. Как человеческий экземпляр Авраам Лайонз был поистине великолепен.

— Садитесь, — сказал он своим мягкимраскатистым баритоном.

Я сел. Лайонз молчал. Я тоже молчал. Ждал, что он скажет. Так прошло минут пять. Лайонз внимательно изучал какую-то бумагу, лежавшую на столе. Или, может быть, просто собирался с мыслями. Или даже медитировал.

— Вы зассали одного моего сотрудника, — наконец вымолвил он, по-прежнему не поднимая глаз.

— Не зассал, а обоссал, — сказал я с улыбкой и сам испугался. Что на меня вдруг нашло? С чего бы я так расхрабрился? Фраза вырвалась сама. Наверное, я подсознательно надеялся, что мне удастся его рассмешить и тем самым снять напряжение. Лайонз не рассмеялся. Я вообще сомневаюсь, что смех входит в его репертуар эмоций. Но он поднял голову, и у меня все внутри оборвалось, когда взгляд его черных пронзительных глаз пробуравил меня, как электродрель — дыню.

— Шутки, стало быть, шутим?

Мое сердце ухнуло вниз и едва не вывалилось через задницу. Под кем-то из нас скрипнуло кресло, и я невольно поморщился. Звук прошелся по нервам почище напильника.

— Н-нет, м-мистер Лайонз. Прошу прощения, — выдавил я, заикаясь.

Лайонз сдержано кивнул двум гориллам у входа. Я был уверен, что это сигнал, означающий команду: «Проломить ему череп». Но они просто вышли за дверь. Видимо, Лайонз не захотел лишать себя удовольствия проломить мне череп собственноручно. В конфиденциальном порядке. Собственно, я его понимаю. Я тоже предпочитаю проламывать черепа тет-а-тет, без свидетелей.

— Мистер Москович, это совсем не смешно. И меня удивляет ваше легкомысленное отношение. Вы помочились на одного из моих сотрудников.

— Да. Я все объясню…

— Помолчите, пожалуйста.

— Да, сэр.

— Из-за вас, мистер Москович, я попал в очень неловкое положение. Видите ли, в чем дело. Я как раз собирался избавиться от мистера Маскингама, которого вы скорее всего знаете под именем Фанка Дизи.

— В-вы с-собирались его убить?

Лайонз одарил меня таким взглядом, по сравнению с которым его предыдущий взгляд показался нежным поцелуем в щечку.

— Нет, мистер Москович. Я собирался его уволить. Никакого убийства. Я бизнесмен, а не какой-то бандюга, и, честно признаюсь, меня очень обидело ваше предположение, что я способен на такой отвратительный, ужасный поступок.

«Ага, как же», — подумал я. Вполне вероятно, только сегодня до завтрака он прибил больше людей, чем Тед Банди, Тед-Потрошитель, в свой наиболее удачный день.

— Прошу прощения, мистер Лайонз. Я совсем не хотел…

— Помолчите, пожалуйста.

— Да, сэр.

— Понимаете, мистер Москович, мистеру Маскингаму нельзя доверять. Это испорченный, лживый, скользкий человек, и я не хочу, чтобы такой человек работал в моей компании. Но из-за вас, мистер Москович, я попал в очень неловкое положение.

— Я все объясню…

Он поднял руку ладонью ко мне. Этот был сильный жест. Жест, который остановил бы даже бегущего носорога. Ну, если бы не остановил, то хотя бы заставил сменить траекторию.

— По-мол-чи-те, — произнес он с расстановкой. — Теперь, когда вы совершили свою необдуманную миктурацию на мистера Маскингама, я не могу просто уволить его из компании. У него будет повод подать иск в суд, а я не хочу никаких неприятностей с законом. Получается, я вынужден терпеть у себя в компании человека, которому не доверяю и который мне очень несимпатичен.

Мысленно я сделал заметку посмотреть в словаре слово «миктурация». Почему-то я был уверен, что это из «Большого Лебовски».

Лайонз снова уставился на лист бумаги, лежавший перед ним на столе. Прошло еще минут пять тягостного молчания. Шестеренки у меня в голове закрутились с предельной скоростью: Значит, Дизи все-таки РАБОТАЕТ в компании? А что он делает? Знает ли Лайонз, что Дизи известен наш самый страшный секрет? Наверняка знает. Но все равно… наверное, надо ему сказать? Да, наверное, надо. Обязательно. Определенно.

— Мне придется принять непростое решение, мистер Москович, — сказал Лайонз, прервав бешеный ход моих мыслей. Я посмотрел на него, как нашкодивший сын смотрит на строгого папу, который уже вынимает ремень из штанов. Я был уверен, что меня уволят. Вот прямо сейчас и уволят. — Да, непростое решение. Я вас очень ценю. Вы одаренный писатель и хороший работник. Я доверил вам самый большой секрет нашей фирмы. — Затаив дыхание, я ждал, когда мне на шею обрушится нож гильотины. — Я не хочу вас увольнять. — Уф! — И особенно из-за дурацкого недоразумения с каким-то ничтожеством типа Де Андре Маскингама.

— Спасибо, мистер Лайо…

— Я еще не закончил, — поморщился он.

— Прошу проще…

— В ОБЩЕМ, ТАК. Поскольку слухи об этом досадном недоразумении уже просочились в наш дружный спаянный коллектив… — Мысленно я застонал. Блин. Черт. Пиздец. Теперь меня точно все засмеют! — …Я вынужден принять меры. Я решил отстранить вас от работы. Временно. Скажем, на пару недель. С сохранением зарплаты. На половинный оклад. Я думаю, вам сейчас лучше не появляться в здании. Это было бы непродуктивно.

Я не знал, что мне делать: радоваться неожиданному оплачиваемому отпуску (ну, что-то типа) или злиться, что меня отстранили от работы из-за такого дурацкого случая. Как бы там ни было, все-таки надо сказать Лайонзу, что Дизи знает нашу великую тайну.

— Мистер Лайонз…

— Мистера Маскингама тоже отстранят от работы.

— Мистер Лайо…

— Это не обсуждается.

— Но…

— Я УЖЕ ПРИНЯЛ РЕШЕНИЕ.

— Вы должны знать…

— Нет.

— Но…

— Я СКАЗАЛ: НЕТ.

Ничего не получится. Лайонз не даст мне сказать. «Ну и ладно», — подумал я. А то еще неизвестно, как бы все повернулось. Да, я часто жалуюсь на жизнь. Но все-таки не хочу с ней расстаться. Я с ней как-то сроднился. Наверное, просто привык.

— Я хочу, чтобы вы залегли на дно, мистер Москович. Сидите тихо. По возможности не выходите из дома. Пусть все уляжется. Мы вам позвоним, сообщим дату, когда можно будет опять выходить на работу. Ничего никому не рассказывайте. Я имею в виду, об этом досадном недоразумении. Не пытайтесь связаться с Де Андре Маскингамом. Не пытайтесь связаться с Орал-Би. Я уже подыскал вам временную замену. Парень надежный, смышленый. Думаю, справится. Надеюсь, вы помните нашу договоренность?

— Насчет моих яиц на цепочке?

Он даже не улыбнулся. Он лег грудью на стол и посмотрел мне прямо в глаза. В третий раз за сегодняшний день.

— И они будут не первыми. Все ясно?

— Да, сэр.

Он кивнул и запустил руку под стол. Видимо, там была кнопка вызова, потому что буквально через пару секунд громилы в темных костюмах вернулись в комнату. Я не стал дожидаться формального ритуала прощания: и так было понятно, что мне пора. Я тихо встал и ушел. Мне даже хватило ума не заводить разговор о повышении зарплаты.

Тема 6

Как только я вышел из здания, у меня в кармане пискнул мобильный, информируя о том, что в ящике голосовой почты есть новые сообщения. Я набрал номер службы переадресации, ввел свой код и услышал противный компьютеризированный голосок: «У/вас/два/новых/сообщения… Первое/сообщение/получено/сегодня/в/двенадцать/двенадцать: Йоу, толстый. Это я, Би. Звякни мне на трубу, нигга. Надо тут кое-что перетереть. В общем, жду». Замечательно. Просто волшебно. Большой босс уже дал мне больших пиздюлей, а теперь мне еще предстоит разговор с боссом рангом поменьше. Орал-Би не обрадуется, когда узнает, что меня временно отстранили. Бранден (или Би, как он сам себя называл) привык звонить мне по сто раз на дню, в любое время суток. Причем, по его представлениям, у меня всегда должны быть для него готовые «вылизанные» текста в количестве нескольких штук, и плюс к тому мне не раз приходилось выдумывать тексты в режиме реального времени, импровизировать прямо по телефону, если Би клинило затеять крупномасштабный мозговой штурм по поводу темы для новой, естественно, гениальной песни. К счастью для меня, в девяти случаях из десяти все его гениальные прозрения не выходили за рамки «трахнуть телку», «прикупить тачку», «разжиться баблом и купить себе новую цацку с брюликом», так что мне надо было всего лишь иметь наготове запас сырых «рыб», раскрывающих данные темы.

Я стер сообщение.

«Второе/сообщение/получено/сегодня/в/двенадцать/тридцать/два: Уоллис Кью Москоу! Привет, дружище. Это я, добрый дядюшка Джерри. Есть хорошие новости. ОЧЕНЬ хорошие новости! Я только что разговаривал с директором одного из издательств, куда мы посылали твои гениальные творения. Они хотят с тобой встретиться. СЕГОДНЯ! Им очень понравились твои книги. Они там просто пищат от восторга! В общем, перезвони мне. НЕМЕДЛЕННО! Все, отбой».

НЕУЖЕЛИ?! Я не ослышался?! Это правда?! Кто-то заинтересовался моими книгами! Голос у Джерри был очень взволнованным. Наверное, это хороший знак.

Я тут же перезвонил Джерри. Бет взяла трубку после второго гудка.

— «Агентство Сильвера».

— Бет, привет. Это Уолли Москович, — сказал я, вдруг преисполнившись ощущением собственной значительности.

— А, Уолли, привет. Подожди пару секунд. Сейчас Джерри освободится.

Я подождал пару секунд, нетерпеливо притоптывая ногой и сопя в трубку. Но когда со мной снова заговорили, это опять была Бет, а не Джерри.

— Уолли?

— Да?

— Давай он тебе перезвонит.

— Ч-что? — Блин. Ну, что за фигня?! — Он сам просил меня перезвонить. Причем срочно.

— А… понятно… Хочешь, чтобы я… э…

ДА, ТУПАЯ КОРОВА! Немедленно соедини меня с Джерри!

— Нет. Все нормально. Не надо. Скажи ему, пусть он мне перезвонит, когда сможет. П-пожалуйста.

— Хорошо, Уолли.

— Сразу, как только освободится.

— Хорошо, Уолли.

Несмотря на такую фигню, которая немного подпортила мне настроение, я все равно пребывал в эйфории. Это были действительно хорошие новости, и меня аж распирало: так хотелось кому-то о них рассказать. Поделиться своей радостью. Я набрал номер Сью. Послушал длинные гудки. После десятого вкпючилась голосовая почта. Это было обидно. Обидно и неприятно. Это значило, что Сью не ответила на звонок, потому что на определителе высветился мой номер, и она не захотела со мной разговаривать. Я доподлинно знаю, что когда у нее отключен телефон, или когда он находится вне зоны действия сети, звонки принимаются сразу на голосовую почту. Без гудков, без всего. То есть Сью просто решила не отвечать на мой звонок. Причем она знает, что я знаю про эту хитрость с голосовой почтой, и все равно не берет трубку. Что обидно вдвойне. Бессердечная тварь, сука-стерва. Я оставил ей сообщение: что у меня есть хорошие новости, что после беда я встречаюсь с владельцем издательства насчет публикации моих книг и что дома я буду, наверное, не раньше пяти. Может быть, Сью все же порадуется за меня и сподобится перезвонить и поздравить. Может быть, даже зайдет ко мне на предмет небольшого поздравительного секса. Ага, щаз.

Я сделал долгий глубокий вдох и набрал номер мобилы Орал-Би. Он ответил на пятом звонке, когда я уже принялся составлять в голове текст сообщения для голосовой почты.

— Ага, — сказал он.

— Б-Бранден? Би? Это Уолли.

— А, толстый, привет.

— Привет.

— Как оно? Все зашибись? Твоя чикса вот тока от нас ушла.

— Что?

— Ну, подруга твоя. Как ее там, я всегда забываю. Моя Вандиша ее приглашает к нашим собачкам. ГАВ! ГАВ!

Я так и не понял, то ли он подражал лаю своих собак, то ли параллельно общался и с ними тоже.

— Сью? У вас была Сью?

— Ну да, я ж тебе говорю. Растирала им брюхо. Чтобы их не так пучило. Ну, ты понимаешь.

— Ага. Я просто не знал, что она ходит к вам…

— Кстати, толстый, ты где?

— Только что вышел от Авраама.

— О как. И че он сказал?

— Он отстранил меня от работы на пару недель.

— Хуясе. Только за то, что ты обоссал этого дятла Дизи? Блин. Он уже знает.

— Ага. А откуда ты знаешь?

— Да Дизи как раз заходил, рассказал. Я долго ржал.

Ну, хорошо, хоть кому-то смешно.

— Меня отстранили от работы. Я вообще не должен с тобой общаться.

— Ладно, как скажешь. Слушай, мне тут седня попала одна идея. В общем, мне надо, чтобы ты написал мне убойный текст.

— Э… а он… Авраам вроде нашел мне замену. Он тебе не говорил?

— Да хрен бы с ним, нигга. Ты мой дружбан. Слышишь, толстый? Ты мне почти что как брат. А тот пацан, он ваще ни во что не въезжает. В общем, слушай сюда. Ручка есть? Ты давай сразу записывай. Это будет ваше мегахит. Я назову эту тему «Я чувак на районе известный». Это такая история лютой любви. В общем, был такой чел, крутой гангстер, а еще один чел, простой парень из гетто, который влюбился в его жену. А у этого парня, который влюбился — неслабый болт, и жена того гангстера, ясное дело, запала. В общем, случилась у них любовь, все дела. И вот они, значит, сношаются прямо в ее машине, он ее пялит сзади, она вся из себя распалилась и прямо-таки умоляет: «Давай еще!». А тот гангстер, он все узнал и подрядил людей грохнуть этого парня. И они его грохнули прямо в процессе. Так он, бедняга, и умер. Прямо на своей бабе. Но это хорошая смерть. За любовь. — Я не уверен, что Би сказал именно это. Причем это я перевел его речь на нормальный язык. Перевел так, как понял. Хотя, если по правде, скорее домыслил. Обычно я более или менее понимаю его жаргон, но в этот раз я вообще не врубился, о чем шла речь. Дословно я это не воспроизведу, потому что такое запомнить нельзя, если ты не владеешь темой. — В общем, к завтраму сделаешь, да?

— Би, я вообще-то не должен…

— Значит, завтра созвонимся. Все, я ушел.

И он отключился.

Тема 7

— Заправь рубашку, Моско. Ну, у тебя и видок! Маргинал маргиналом.

Мы с Джерри стояли и ждали лифта, чтобы подняться в офис «Bionic Books», небольшого издательства в Санта-Монике.

— У меня не было времени зайти домой и переодеться во что-то приличное.

Он наклонил голову и посмотрел на меня поверх темных стекол очков в серебристой оправе.

— Уолли, мой мальчик, ты уж не обижайся, но у тебя просто-напросто нет ничего приличного. В смысле, во что можно переодеться.

— Нет, Джерри. Это не так… Хотя да. Наверное, ты прав.

Уж кто бы говорил?! Джерри и сам одевался, как не особенно преуспевающий продавец подержанных автомобилей, но мне хватило ума не отпускать никаких комментариев по этому поводу.

— Джерри, мне даже не верится! Неужели мы правда встречаемся с издателями?!

— Давай пока что не будем торопиться отсасывать друг другу, — ответил Джерри.

— Ха-ха. «Бешеные псы».

— Что?

— Тарантино. «Бешеные псы». — Он посмотрел на меня, как будто я вдруг заговорил по-португальски. — Ты только что процитировал реплику из фильма «Бешеные псы». Или это из «Криминального чтива»?

Лифт тихонечко звякнул. Серебристые зеркальные дверцы разъехались в стороны. Из кабины вышли несколько человек с усталыми лицами и в строгих деловых костюмах.

— Ты о чем, Моско?

— «Давай пока что не будем торопиться отсасывать друг другу». — Серьезного вида женщина средних лет, блондинка с короткой стрижкой, одетая в элегантный костюм преуспевающей бизнес-леди, с омерзением глянула на меня, проходя мимо. — Это цитата из фильма Тарантино. Да?

Джерри не слушал меня. Он что-то записывал в своем желтом блокноте.

В лифте было всего пять кнопок. Вместо цифр с номерами этажей — таблички с названием компаний. Я нажал на кнопку, обозначенную «Bionic Books».

— Слушай, Моско, сейчас мы войдем, и рулить буду я. Хорошо? А ты молчи и кивай.

— Джерри, это все-таки мои книги. И мне бы тоже хотелось…

— Нет. Моско, слушай меня. Говорить буду я. Ты здесь лишь для того, чтобы дать им понять, что ты человек деловой и серьезный. А не какой-то спесивый задрот, за которого все делает его агент.

— Но, Джерри, мне же не безразлична судьба моих книг…

— Нет. Слушай меня. Ты раньше общался с издателями, Моско?

— Нет, но мне кажется…

Он достал из кармана визитку и вручил ее мне. Потом протянул руку для рукопожатия.

— Очень рад познакомиться. Я Джерри Сильвер. АГЕНТ. — Он указал на свое имя на карточке, под которым было написано жирным курсивом «агент». — Я обо всем позабочусь. О’кей?

Лифт тихо звякнул. Двери разъехались в стороны. Я улыбнулся Джерри слабой улыбкой, признавая свое поражение. Мы вышли из лифта. Название издательства было написано огромными разноцветными буквами на стене над столом секретарши в приемной. В невидимых колонках играла какая-то жуткая музыка, что-то похожее на версию хита девяностых «I Saw the Sign» шведской команды «Асе of Base» в исполнении одинокого кларнета. Маниакально радушная секретарша являла собой одну сплошную улыбку.

— Добрый день! Добро пожаловать в наше издательство! — пропела она с таким видом, как будто была страшно рада нас видеть. Она была из того типа женщин, которые держат дома по десять—двенадцать кошек и посвящают им все свободное время.

— Э… Добрый день… — выдавил я.

— Здравствуйте, барышня, — перебил меня Джерри. — У нас назначена встреча с… — он заглянул в свой желтый блокнот, — …с Гари Картером и Говардом Джонсоном.

— Замечательно. За-ме-ча-тель-но. А ваши фамилии?..

— Джерри Сильвер и Уоллис Кью Москоу.

— Замечательно. Сейчас я о вас доложу. Вы пока что присаживайтесь, не стесняйтесь. — Ее фонтанирующее радушие будило во мне нехорошие желания. Например, вмазать ей по зубам.

Мы с Джерри уселись на стулья, обтянутые красной кожей. На стенах приемной висели большие плакаты в рамках. Как я понял, это были обложки книг, выпущенных издательством «Bionic Books». Там была книжка под названием «Тимми любит ягоды» с изображением донельзя счастливого маленького осьминога в синий горошек и с разными ягодами в каждом щупальце. Еще одна книжка называлась «Бо-Бо Лошадка идет в детский сад». Испуганный маленький пони в матросской шапке, синих штанишках и белой футболке с синим якорем на груди стоял посреди небольшой группы человеческих детишек, улыбавшихся натужными неестественными улыбками. А главным бестселлером и визитной карточкой издательства (если судить по размеру плаката) была история про мартышку и льва под названием «Удивительные приключения Левы-Левы и Марты-Марты». Лева-Лева был в шлеме-сафари, из-под которого выбивалась густая непослушная грива, а Марта-Марта, наряженная в хаки с головы до ног, держала цепким хвостом карту сокровищ.

Я как раз повернулся к Джерри, собираясь высказаться в том смысле, что мои книги, похоже, не вписываются в формат «Bionic Books», как вдруг одна из дверей, выходящих в приемную, распахнулась, и нашему взору предстали два плотненьких коротышки, похожие на пожилых Тру-ля-ля и Тра-ля-ля, с одинаково красными лицами, одинаково лысыми черепушками и одинаково круглыми фигурами в форме репы на ножках. Они вышли в приемную, приплясывая на ходу. Тот, который шел чуть впереди (в совершенно кошмарном светло-зеленом костюме), протянул руку Джерри. Второй (в совершенно кошмарном светло-голубом) держался так близко за первым, словно приклеился к нему пузом. В целом все это смотрелось так, будто они приобрели эти костюмы на пару где-нибудь в 1975 году на гаражной распродаже, устроенной не особенно преуспевающим продавцом подержанных автомобилей.

— Прииииивет, привет! Вы, наверное, Джерри Сильвер!

— В самую точку! — радостно завопил Джерри, переключаясь в режим жизнерадостного добряка. Мгновенно подлаживаясь под настрой собеседника. Играя на публику, как всегда. — А вы?..

— Гари Картер! А это Говард Джонсон, мой партнер и сообщник. Подельник по бизнесу, так сказать.

Они энергично пожали друг другу руки.

— Можете называть меня просто Го-Джо, — предложил Говард. У него были пухлые щеки, огромные круглые очки и совершенно дебильная улыбка.

— Душевно рад познакомиться, джентльмены. А это мой клиент, мистер Уоллис Кью Москоу.

— Очень приятно, мистер Москоу! Мы большие поклонники вашего таланта!

— Очень приятно, мистер Картер, Го-Джо. Нам не хватает лишь Муки Уилсона и Дарила Строберри, и вся великолепная четверка нью-йоркских «Метсов» образца 86-го года была бы в сборе! — Ответом на мою шутку было недоуменное молчание. Очевидно, я один из всех присутствующих был в курсе, что в 1986 году, когда «Нью-Йорк Мете» стали чемпионами США по бейсболу, двух игроков этой команды звали как раз Гари Картер и Говард Джонсон. — М-да. Кит Эрнандес? Нет? — Я улыбнулся. Я ждал, что они рассмеются хотя бы из элементарного человеческого милосердия.

Но никто не рассмеялся.

Гари Картер деловито хлопнул в ладоши.

— Ну, что? Займемся делами? — Он указал рукой в глубь коридора. — Го-Джо вас проводит. А я сейчас подойду.

Репообразный Говард Джонсон привел нас в небольшой кабинет, вся обстановка напоминала страницу из каталога бюджетной офисной мебели. Сплошной пластик «поддерево».

Мы с Джерри уселись на неудобные жесткие стулья с одной стороны большого письменного стола. Буквально через пару секунд подошел Гари Картер. Он сел за стол, а Говард Джонсон встал рядом с ним, опираясь обеими руками о столешницу. В дальнем углу стола я приметил огромное пресс-папье с какими-то странными надписями, среди которых, как мне показалось, была фраза «А нехорошие люди пусть идут в попочку». Легкий зуд беспокойства, донимавший меня с самой первой секунды, как мы вошли в это здание, превратился в полноценную нестерпимую чесотку.

— Прежде всего я хотел бы сказать, что мы получили громадное удовольствие. — Он взял со стола какую-то папку, в которой, наверное, лежали мои стихи, и энергично потряс ею над головой. — Это поистине гениально!

Только теперь я заметил, что оба — и Картер, и Джонсон — моргали, как заведенные. В смысле, моргали не переставая. Это действовало мне на нервы. То есть, конечно, оно не заразно. Я знаю. Но у меня было такое чувство, что от этого их непрестанного моргания у меня у самого сейчас приключится какой-нибудь нервный тик.

Я сидел и молчал, поскольку меня вполне недвусмысленно просили не выступать.

Но потом я поймал на себе выжидательный взгляд Джерри и понял, что от меня все же ждут какой-то реакции.

— Э… Спасибо. Большое спасибо.

— Да! Да! Так свежо, так остроумно! Замечательные стихи!

— Спасибо. — Я взглянул на Джерри и неуверенно улыбнулся, не зная, надо ли говорить что-то еще. Вернее, можно ли мне сказать что-то еще.

— Что касается публикации, тут может выйти весьма интересный проект, — сказал Гари.

Мое сердце забилось в два раза быстрее.

— Замечательно! — воскликнул Джерри.

— Да. Весьма интересный проект, — сказал Говард. — Давайте мы сразу изложим свою точку зрения.

— Надеюсь, со зрением у вас все в норме? — усмехнулся Джерри. А я подумал: «О Господи. Это что, типа юмор?» Но Гари с Говардом заржали, как кони.

— У нас стопроцентное зрение, Джерри! — выдавил Го-Джо сквозь смех.

— В этих книгах — немалый потенциал, — сказал Гари, когда они с Говардом наконец отсмеялись.

— Это да. — Говард поднял вверх большой палец.

— Замечательно, джентльмены. Мы вас внимательно слушаем.

Я видел, что Джерри не нравится эта сладкая парочка жизнерадостных придурковатых дебилов, но он старательно сдерживал свою неприязнь и даже подыгрывал им, как мог.

— Помимо прочего, это очень полезный обучающий материал, — сказал Говард.

— Да! — радостно согласился Гари.

— В детской литературе подобные темы никогда прежде не обсуждались, — объяснил Говард. — Ваши книги могут стать замечательным методическим материалом для родителей, которые испытывают определенные трудности с тем, чтобы открыто и честно поговорить со своими детьми о вещах, о которых никто не стремится беседовать с детьми. Поскольку это действительно сложный и неоднозначный предмет.

— Да! — снова поддакнул Гари.

Мне очень не нравилось то направление, которое принимал наш разговор.

— Представьте себе, — продолжал Го-Джо. — Маленькие утятки и цыплята.

— Прелестно! — умилился Гари.

— Мне уже нравится, — сказал Джерри.

— Так вот… Маленькие утятки и цыплята. — Го-Джо в упоении зажмурился. — У которых талант… или, скажем так, поразительная способность… влипать в ситуации, в которые категорически нестоит влипать маленьким деткам утяткам-цыпляткам! Но в конечном итоге они все же находят разумное объяснение всему, что видят, потому что они очень умные и сообразительные птенцы. — Он улыбнулся и посмотрел на нас с Джерри, явно ожидая восторженного одобрения. — Ну как?

Я сидел, чуть не плача. Но Джерри, похоже, воспринял все это нормально.

— В самую точку! Вы, ребята, действительно просекаете, что к чему. Собственно, Уоллис так все и задумывал… да. — Я умоляюще посмотрел на Джерри. Но он не видел меня в упор. — Да, все правильно. Вы ухватили самую суть!

— Замечательно! Значит, мы понимаем друг друга.

И хлоп-хлоп-хлоп глазами.

— Безусловно, — ответил Джерри.

— Что не может не радовать! Теперь, что нам нужно от вас, мистер Москоу… я могу называть вас Уоллис?

— Э… — «А я могу называть вас Моргунчик?» Я сидел, словно ударенный пыльным мешком. Наверное, я все же кивнул.

— Значит, что мы хотим, чтобы вы сделали, Уоллис… Надо немного подчистить текст. Ну, хорошо. Его надо подчистить практически полностью. — Блядь. Это я так подумал: «Блядь». Без комментариев. — Смягчить язык. Так сказать, облагородить. Это все-таки детские книжки. Для начала, я думаю, мы возьмем только несколько ваших стихов. Или, может быть, все. Кто знает? Но в соответствии с форматом издательства. Никаких бранных слов. Все пристойно. Утятки-цыплятки… Вы понимаете, что я имею в виду?

— Э… не совсем…

— Ну, в таком виде, как оно есть сейчас, ваши стихи… как бы это сказать… слишком рискованные и сомнительные. Вряд ли родители захотят покупать детям такие книжки. Мне это не нравилось. Очень не нравилось. Наверное, пора было высказаться.

— Вообще-то они предназначены не для детей…

— Да! — перебил меня Джерри. — Все правильно. Мы с вами согласны на сто процентов. Мы как раз обсуждали с Кью этот вопрос по дороге сюда. Правда, Кью? — Он пристально посмотрел на меня. «Метсы» моргали глазами, глядя на нас с идиотскими улыбками на пухлых лицах.

— Нет… — выдавил я.

— На самом деле это моя вина. Я всегда говорил ему: «Ты должен выйти за рамки, Кью. Не ограничивай себя общепринятыми представлениями. Не бойся быть дерзким, не бойся, что тебя не поймут». А он отвечал: «Джерри, но это же для детей. Тут надо смягчать выражения».

Я хотел возразить. Я действительно хотел возразить. Но я не сказал ни единого слова. Я проглотил свою гордость и подавил тошноту, подступившую к горлу.

— Замечательно! Просто отлично! Я рад, что мы понимаем друг друга, — расплылся в улыбке Говард.

— Да, — сказал Джерри. — Ну так что, джентльмены? Как говорится, заляжем в кроватку все вместе?

— Джерри! Как можно?! — воскликнул Гарри. — Мы же только что познакомились!

Они все рассеялись. Все, кроме меня. Я сидел, словно в оцепенении.

— Давайте попробуем переработать тексты. Может быть, через недельку вы нам покажете пристойные, веселые, по-настоящему детские произведения, и тогда мы уже обговорим все условия вашего официального вступления в небольшую, недружную семью «Bionic Books». — Гари потер большим пальцем по указательному и среднему, изобразив международный жест, обозначающий «бабки».

— Замечательно. — Джерри поднялся со стула. — Было приятно с вами пообщаться.

— Не просто приятно, — ответил Го-Джо, — а очень-очень приятно!

— Джерри, что за херня? — прошептал я уже в лифте.

— Пока, красавица. — Джерри радостно помахал рукой секретарше. Двери лифта закрылись. — Херня такая, мой мальчик, мы только что продали твои книги! — Он поднял руку, типа «дай пять». Но я не стал хлопать его по ладони. Я просто тупо смотрел на него. Лифт поехал вниз. Джерри приобнял меня за шею одной рукой и сдавил мне горло. Я едва не задохнулся. В частности, и от убойного запаха Джерриного одеколона. В непосредственной близости это было действительно почти смертельно. — Да что с тобой?! Что ты такой недовольный?! А? У нас все получилось!

— Правда? А по-моему, у нас получилась какая-то ху… Джерри, мы только что продались с потрохами!

— Ты о чем, Моско? Кому мы продались?! Мы просто продали твои книги! Мы же этого и добивались! Вот и радуйся! Ты получил, что хотел.

— Нет, Джерри! Нет. Я хотел не того. Не того!

— Моско, ты, что ли, сбрендил на радостях?! Тебя напечатают! Тебе заплатят! Сколько ты этого добивался?!

— Джерри… — Я положил руку на лоб, словно меряя температуру. Я изо всех сил старался не психануть. — Джерри, ты просто не понимаешь…

Лифт приехал на первый этаж. Дверцы бесшумно раздвинулись в стороны. Солнечный свет, проникавший в огромные окна фойе, ударил мне прямо в глаза. Перед глазами поплыли пятна.

— Я понимаю все правильно, Уолли. Очень скоро ты станешь богатым и знаменитым. И это надо отметить. Можно прямо сегодня.

— Отметить?! Джерри… ты не понимаешь…

— Я все понимаю. Поверь мне, Уолли, я все понимаю. Вы, люди искусства, существа тонкие и ранимые. Самолюбие художника! Таланты не продаются! Но если ты хочешь денег и славы еще в этой жизни, тогда, мой тебе добрый совет, давай избавляйся от этих своих возвышенных идей. Я тебе помогу. Собственно, для этого мы, агенты, и нужны.

Мы подошли к его серебристому «корвету».

Джерри предложил подбросить меня до дома. И все пятнадцать минут, что мы ехали, он что-то яростно мне втолковывал. Но я отключился, не слушал. Наверное, он пытался учить меня жизни. Но для меня это звучало, как фоновое бу-бу-бу. Как голос нудной училки в культовом мультсериале «Чарли Браун». Мы подъехали к моему дому.

— Я тебе позвоню чуть попозже, ага? — сказал Джерри. — У меня в восемь встреча с людьми. Я позвоню и скажу точно где. Ты тоже присоединяйся. Отметим, выпьем, расслабимся. Договорились?

— Не знаю, Джерри. Посмотрим. — Я вышел из машины.

Когда я уже открывал дверь в подъезд, Джерри крикнул мне в спину:

— Поздравляю, Кью! Ты давай не печалься! Взбодрись! Скоро ты станешь богатым!

Я не удостоил его ответом. Вошел в подъезд и закрыл за собой дверь.

Резкий запах карри ударил мне в ноздри. На втором этаже все сотрясалось от грохота индийской поп-музыки, закрепляющей впечатление, что я иду по базару где-нибудь в Бангладеш. Когда я проходил мимо двери в квартиру Пардипа, мой сверх дружелюбный сосед и любитель карри вышел на лестницу поболтать. Только этого мне сейчас и не хватало.

— О, Олли Москович! Как жизня, друг? — заорал он, пытаясь перекричать грохот музыки. Он хорошо говорил по-английски, но с заметным индийским акцентом.

— Отлично, Пардип. А как сам? — Я попытался решительно пройти мимо, но Парди хотелось общения.

— Олли, я тебе говорил, говорил, говорил многа раз. Называй меня Дипом.

— Ага… Дип.

— Да, вот так, друг. Вот так. Можна спросить, мистер Олли, почему у тебя на лице стока грусти? Тебя что-та печалит?

— Нет, Дип. Все хорошо. Не волнуйся. Я просто устал. У меня был тяжелый день.

— О, Олли. Эта совсем-совсем плохо. Может, зайдешь? Накормлю тебя вкусным, поднимем тебе настроение. У меня стока еды, хватит на целую армию ослов!

— Нет, Дип, спасибо. Я только что пообедал.

— О, эта совсем-совсем плохо. Ну, ладно, Олли. Еще увидимся. И ты не грусти. Завтра будет лучше, чем вчера и сегодня.

— Да, конечно.

Я сказал это только из вежливости. На самом деле я уже начал всерьез сомневаться, что когда-нибудь и мне будет счастье.

— Помнишь, что говорил Форрест Гамп? Он сказал очень умную вещь. «Жизнь — как коробка шоколадных конфет. Никогда не знаешь, какая начинка тебе попадется». Помни об этом все время, и тебе станет лучше.

— Да, Дип. Спасибо. — Пардип очень любил вот такие избитые фразы и цитировал их не всегда к месту, но ведь он искренне хотел мне помочь. А это самое главное.

Мы распрощались, и я поднялся к себе на четвертый этаж.

По дороге я думал: «Жизнь СОВСЕМ НЕ ПОХОЖА на коробку шоколадных конфет, Пардип. Она НЕ ВСЕГДА сладкая, вкусная и приятная. Больше того, если ты не живешь в диких степях Монголии, или на Южном полюсе, или в северной части штата Нью-Йорк, или в какой-то другой отдаленной от цивилизации части света, где в принципе не существует коробок с шоколадными конфетами, потому что они просто не выживают в таких условиях, так вот, во всем остальном мире, где люди знакомы с таким артефактом, как коробка шоколадных конфет, ты всегда ТОЧНО ЗНАЕШЬ, какая именно начинка тебе попадется. Тем более что на каждой коробке всегда нарисована наглядная таблица, в какой конфете какая начинка. Но мы все равно покупаемся на красивые мудрые фразы. Иногда у меня возникает вопрос; Мы что, все дебилы? А не пошел бы ты в жопу, Форрест?! Ты хоть сам понимаешь, что ты наделал?! Твой шоколадно-слезливый бред забился в мозги вот таких дефективных придурков, как Пардип Вишватма, и они его кушают, жрут не в себя, а потом извергают отрыжкой вселенской мудрости. Нет, последние слова я беру обратно. Ты ни в чем не виноват, Форрест. Виновата твоя мамаша. Это она, идиотка, научила тебя сей убогой слащавой премудрости, заразила твой разум, и без того тронутый слабоумием, чтобы потом, когда ты вырастешь и станешь большим, ты бы сидел на скамеечке и поучал одиноких, несчастных, надломленных кретинов, которым и так-то не слишком везет в этой жизни, а тут еще не посчастливилось сесть рядом с тобой на автобусной остановке. Как будто им мало печалей и горестей! Господи! И теперь я еще должен выслушивать эту херню от какого-то жизнерадостного придурковатого иностранца, который вообще ни о чем не тревожится, разве что только о том, сколько тмина класть в карри. Господи Боже, вся моя жизнь сосет».

Вот что я думал, пока поднимался к себе.

Уже подходя к двери в квартиру, я понял, каким был козлом, и мысленно извинился и перед Пардипом, и перед семейством Гампов. Неужели моя жизнь настолько паршива, что я решил выместить недовольство и злость на совершенно невинных людях, один из которых отнюдь не пытался меня «лечить», а искренне пытался подбодрить, а второй был и вовсе вымышленным персонажем. В общем, мрак.

Беспросветный.

Я вошел в квартиру и даже не сразу сообразил, что что-то было не так.

Не так, как должно быть.

Тема 8

Лишь через пару минут до меня дошло, что Доктор Шварцман не встретил меня в прихожей.

Я не заметил этого сразу, потому что вернулся домой в совершенном раздрае. Я быстро обшарил квартиру, постепенно впадая в панику.

— Доктор?

Он не отозвался.

Я громко свистнул. Он не вышел на свист.

Я метался по комнатам. Я не знал, что мне делать.

Спальня:

— Док? Где ты есть?

Ничего.

Ванная:

— Доктор?

Тишина.

Снова гостиная:

— Доктор Шварцман?

Доктора нет как нет.

Снова спальня.

Под кроватью? Нет. Может, в шкафу? Нет, нет, нет.

Было уже очевидно, что Доктора Шварцмана нет в квартире.

Мне стало страшно. По-настоящему страшно.

Я успокаивал себя, как мог. Может быть, Сью зашла и, не застав меня дома, решила вывести Доктора на прогулку? Да, точно! Я схватил телефонную трубку и набрал номер мобильного Сью. Ее телефон сразу включился на голосовую почту. Я оставил ей сообщение, стараясь, чтобы мой голос звучал сдержанно и спокойно. «Привет, малыш. Это я. Я вот только пришел домой. Смотрю, а Доктора нет. Я подумал, что ты зашла и решила сводить его погулять. Потому что я просто не знаю, как еще объяснить, что его нет… дома вроде бы все в порядке. В смысле, следов взлома нет… и вообще… Вот я и подумал, что вы, наверное, пошли прогуляться. И это здорово. Позвони мне, ага? Или мы уже скоро увидимся. Через пару минут. Когда вы вернетесь с прогулки. Ведь вы же гуляете, да? Я надеюсь… В общем, скоро увидимся. Я вас жду. И надеюсь, что вы уже скоро вернетесь. Да. Все, пока». Я положил трубку на место и только тогда заметил, что на автоответчике мигает красная лампочка. Новое сообщение. Наверное, от Сью. Наверное, она позвонила и оставила мне сообщение, что они с Доктором пошли гулять. Ну, чтобы я не волновался. Я включил автоответчик на прослушивание и испытал несказанное облегчение, когда услышал голос Сью. Да, испытал облегчение. Но лишь на долю секунды. «Уолли, привет. Это Сью. Сейчас… э… почти два часа дня. Сегодня вечером у нас ничего не получится. Я не смогу. Я сама очень расстроилась. Но мне позвонила Камилла, жена Билла Косби. У их чихуахуа, Тринидада и Тобаго, серьезный стресс… в парке их напугала большая собака… в общем, им нужен сеанс расслабляющего массажа. Они живут загородом, так что я освобожусь очень поздно. Но я обязательно позвоню. Ближе к вечеру. Или завтра. Ага?» Все, конец сообщения.

То есть Сью не брала Доктора на прогулку. Но тогда где он?! Я снова вдарился в панику. Побежал к входной двери проверить замок. Замок был в порядке. То есть не было никаких признаков, что его кто-то взламывал. Хотя у меня такой стремный замок, что его запросто вскроет даже трехлетний ребенок. Блядь! Блядь, блядь, БЛЯДЬ! Я носился по комнатам, как цыпленок, которому отрезали яйца. Голова кружилась, мысли неслись со скоростью взбесившегося локомотива. Думай, Уолли, думай. Должно быть какое-то разумное объяснение. Куда мог подеваться Доктор? Ладно… Сью мы вычеркиваем. Кто-то из друзей? У меня нет друзей. Мама? Мама живет в Нью-Йорке. Может, его увела на прогулку собачья няня? Что за бред?! У меня нет никакой собачьей няни! Может, та девушка, которая выгуливает собаку мужика со второго этажа… В общем, понятно, что на данном этапе моя способность к логическому мышлению сошла на нет.

В глубине души я знал, что случилось.

Мне не хотелось об этом думать, но я уже знал.

Доктора Шварцмана похитили.

И тут на меня снизошло вдохновение. Я выскочил из квартиры и побежал вниз по лестнице. Последний пролет перед площадкой второго этажа я преодолел практически одним прыжком. Стены по-прежнему сотрясались от грохота индийской поп-музыки.

— Пардип! — закричал я, колотя кулаками в его открытую дверь. — Пардииииип!

Он выглянул в коридор.

— А! Снова мой добрый друг Олли Москович! Все же решил отобедать…

— Пардип? Ты видел моего пса? В смысле, за последние два-три часа?

— О, Доктора? Нет. Нет, к несчастью. Я не видел моего доброго друга Доктора Барри Шварцмана. А что, он куда-то пропал?

Мне было тошно смотреть на его идиотскую блаженную улыбку.

Хотелось дать ему в зубы.

— А ты не видел, никто не спускался по лестнице вместе с Доктором? Ну, за последние пару часов?

До Пардипа вроде бы начало доходить, что случилось что-то нехорошее.

Блаженная улыбка сменилась настороженным беспокойством.

— Нет, не видел. Что-то случилось, Олли?

— Блин! Случилось! Еще как случилось! Кто-то украл моего пса.

— О НЕТ! Олли! Нет! Нет! НЕТ! — Похоже, он искренне огорчился. — Эта ужасна!

— Ты видел кого-нибудь, Пардип? Может быть, кто-нибудь поднимался по лестнице? Или спускался? За последние два три часа?

— Нет. Нет, Олли. Не видел. Но у меня музыка громка играет. Так что я бы все равно не услышал, если бы кто-то ходил по лестнице. — Пардип нахмурился, а потом широко распахнул глаза, как будто вдруг что-то вспомнил.

— Что, Пардип?

— Ой, Олли. Как-то я не подумал сразу… Пойдем! — Он поманил меня в комнату, подвел к окну и показал пальцем на улицу, подпрыгивая от волнения. — Видишь?! Там! Вот я глупый!

Я посмотрел в окно, но не заметил ничего странного.

— А что там?

— Машина! Вот эта черная, видишь? — Он показал на большой черный автомобиль, припаркованный на той стороне улицы прямо напротив нашего дома. Здоровенный джип. Вроде бы «кадиллак эскалайд», хотя я и не был уверен. — Эта машина стоит тут весь день. И там какие-то люди. Похоже, они наблюдают за домом. Я их приметил еще с утра…

Я недослушал. Выскочил из квартиры, побежал вниз по лестнице. Пардип бросился следом за мной. Я распахнул дверь подъезда. Черный автомобиль был на месте. Удар стальной двери о кирпичную стену привлек внимание водителя джипа. Он увидел меня и завел мотор. Я рванул к машине.

Но не успел. Джип уехал. Прямо у меня из-под носа. Не знаю, чтобы я сделал, если бы мне удалось его перехватить. Как-то я не представляю себя в роли крутого героя, который рывком открывает дверцу, вытаскивает водителя из машины и методично его избивает, пока тот не расколется, кто его подослал и зачем.

Я не сумел разглядеть, кто сидел за рулем. Я не запомнил номер.

Мы с Пардипом стояли на улице, беспомощно глядя вслед удалявшемуся автомобилю.

— Нет, ну что за херня?! — крикнул Пардип, яростно потрясая кулаком.

Он прямо читал мои мысли.

Впрочем, тогда я еще не знал, что это только цветочки. А настоящая херня — впереди.

Тема 9

Я предпочел бы вообще не рассказывать о событиях, произошедших в течение двух следующих дней. Это была полная жопа. Причем во всех смыслах. Но я должен о них рассказать, потому что иначе вы не поймете, что творилось у меня в голове и почему я принимал столь идиотские решения и совершал всякие неосмотрительные поступки и опрометчивые шаги.

Вот как все было: я убивался по поводу таинственного исчезновения Доктора Барри Шварцмана. Я обыскал весь район. Причем несколько раз. Но все тщетно. Я обошел всех соседей в подъезде. Может быть, кто-нибудь что-то видел? Я заходил в дом напротив. Даже в полицию позвонил. Но там явно решили, что у меня не все дома. Сказали (с таким характерным смешком), что они не занимаются похищением домашних животных. Уроды.

Джерри, как добрый ангел с небес, предложил штуку баксов в качестве вознаграждения тому, кто найдет Доктора. Я расклеил объявления по всему району: «Пропала собака… Нашедшему — вознаграждение». (Листовки, надо сказать, были просто кошмарными в смысле цветовой гаммы. Л иловые буквы на розовом фоне. Других цветов в ближайшем «Kinko’s» не нашлось.) Я их расклеил везде, где можно. На всех фонарных столбах. В ветеринарных клиниках, на автозаправках, в круглосуточных продуктовых, в магазинах зоотоваров, игрушек, музыкальных инструментов, алкогольных напитков и порнопродукции — в радиусе трех миль от моего дома.

Я сидел в своей грязной тесной квартирке, томился отчаянием и одиночеством и ждал известий. О том, что с Доктором все хорошо. Но никто не звонил. Никто не требовал выкупа.

Не происходило вообще ничего.

ЕДИНСТВЕННОЕ, что еще как-то радовало: тот, кто проник ко мне в дом и похитил Доктора, не знал о коробке, набитой деньгами. Коробка с деньгами осталась на месте. Хоть какое-то, да утешение.

В голову лезли самые разные мысли. Догадки, теории, предположения проносились в моем воспаленном мозгу, как мародеры во время большого восстания. Врывались, грабили, уходили, а потом возвращались и снова грабили и бесчинствовали, как хотели.

Предположение номер раз: Может быть, Доктор каким-то образом выбрался из квартиры, вышел на улицу и потерялся? Может быть, моя теория о похищении — это самая обыкновенная паранойя и вообще полный идиотизм?

Нет. Никакой это не идиотизм. Идиотизм — этопредполагать, что толстый ленивый уродец (я говорю это любя) Доктор Шварцман мог совершить столь решительный, смелый и дерзкий поступок. Ему бы такое и в голову не пришло.

Предположение номер два: Авраам Лайонз. Может быть, он пытался меня припугнуть, чтобы я сидел тихо и не болтал лишнего. Может быть, он рассудил, что мое временное отстранение от работы — вкупе с досадной финансовой ситуацией на фоне общей депрессии — может подвигнуть меня на то, чтобы предать огласке самую страшную тайну об Орал-Би. Если об этом узнают, я поимею свои пресловутые пятнадцать минут славы, а Орал-Би и «Godz-Illa Records» придет конец. Орал-Би пойдет по стопам «Milli Vanilli» — станет коротенькой сноской в Энциклопедии неудачников от поп-культуры. Однако чем больше я размышлял над этой теорией, тем меньше верил в ее вероятность. Лайонз не стал бы похищать мою собаку. Это не его стиль. Он бы скорее похитил кого-нибудь из моих близких друзей (если бы у меня были друзья). Плюс к тому ему хорошо известно, что я — трусливый, запуганный слюнтяй, и буду молчать даже без дополнительных санкций устрашения.

Предположение номер три: Может быть, это Фанк Дизи? Может быть, он украл Доктора, чтобы мне отомстить? С него бы сталось. Я только не понимаю: неужели я так сильно его обидел? Хотя, наверное, да. Обоссать человека с головы до ног — это серьезное оскорбление. И особенно для такого крутого ганста, каким он себя почитает. Да, похоже, что Дизи — наиболее вероятный из всех кандидатов. Тем более что он знает, что я пишу тексты для Орал-Би. И скорее всего знает, что у меня есть деньги, то есть с меня можно требовать выкуп. И хорошо, если выкуп… Насколько я знаю Дизи, убить собаку для него — раз плюнуть. Терять ему нечего. И вообще он законченный отморозок. И ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ?!

Страшная правда заключалась в том, что я ничего не мог сделать. Только ждать и надеяться. Главное, чтобы Доктор был жив и здоров. А если за него потребуют выкуп, у меня в шкафу, в коробке из-под обуви, лежит почти двадцать пять тысяч долларов.

Размышления об этих параноидальных теориях заговора перемежались болезненными воспоминаниями о том, как мы с Доктором весело жили вдвоем. Помнится, как-то раз я вернулся домой с работы и обнаружил, что у моего бесхвостого четвероногого друга неожиданно вырос длинный черный хвост. Я не поверил своим глазам! Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что Доктор съел один из моих черных носков, который, понятное дело, не переварился и вышел наружу, но застрял на середине и прикинулся хвостом. Доктор тихонечко взвизгнул, когда я вытащил злополучный носок у него из задницы, а потом он заныкался в шкаф, где просидел часа три, приходя в себя. Да, хорошее было время. Я даже пошел и надел тот носок. В память об этом забавном случае.

Не бойтесь. Я пошутил.

Сью позвонила на следующий день после исчезновения Доктора. Когда я ей все рассказал, она страшно расстроилась. Хотя не то чтобы очень уж страшно. Похоже, ее вообще не волновало, что происходит со мной. А мне так хотелось сочувствия и поддержки. Я ведь немного требую, правда? Но хрен там. Сочувствием даже не пахло. У Сью неожиданно образовалась внеплановая работа. Барбаре Стрейзанд надо было срочно уехать на несколько дней в Лас-Вегас, и она искала сиделку-тире-массажистку для своей папийонки Сплетницы. То есть вечером Сью отбывала в Вегас на личном самолете звездной Барбары, и поэтому никак не могла помочь мне в поисках Доктора. Да, она очень любила Доктора. Но Барбара Стрейзанд, понятное дело, важнее.

Как я уже говорил, это были не самые приятные двое суток в моей жизни.

Под конец второго дня я уже начал всерьез опасаться, что схожу с ума. Где-то в семь вечера позвонил Джерри и застал меня в полном раздрае. Я лежал на полу в одних трусах и носках, держал на груди фотографию Доктора в рамочке и распевал дурным голосом «Кто выпустил пса из дома», только не бодро, а очень печально. Я был похож на потерпевшего кораблекрушение путешественника, который несколько месяцев дрейфовал на спасательной шлюпке в открытом море. На щеках — клочковатая щетина, волосы нечесаные и немытые. Я не помню, чтобы хоть что-нибудь ел за последние два дня.

Джерри звонил несколько раз, но не мог сообщить ничего утешительного. Я даже не стал отвечать на его последние три звонка. Но в конечном итоге ответил, когда он позвонил еще раз. Потому что подумал, что если этот ебучий телефон снова будет трезвонить у меня над ухом, тогда все, пиздец, я уже точно сойду с ума. Джерри спросил, есть ли какие-то новости, и я ответил ему — слабым, трагическом голосом, — что никаких новостей нет. Кажется, Джерри искренне огорчился. Предложил сходить куда-нибудь выпить, развеяться. На самом деле мне и самому хотелось куда-нибудь выйти. Тем более встретиться с Джерри. Чтобы доходчиво ему объяснить, что меня вовсе не интересует контракт с «Bionic Books». Да, мне хочется, чтобы мои книги печатались многотысячными тиражами и хорошо продавались (еще бы мне не хотелось!), но я не хочу и не буду превращать свои вещи в сладенькие и жеманные познавательно-дидактические материалы в стиле «Улицы Сезам», чтобы мамы и папы смогли разъяснить своим деткам, что в жизни бывают не только приятности, но и всякие разные бяки.

Ноя решил никуда не ходить, предпочтя унылую тишину своей одинокой берлоги какофонии голливудского бара. Джерри не стал меня уговаривать. Сказал, если я вдруг передумаю, он будет в «Комнате поцелуев» на Сансет.

Спустя пару часов, насквозь пропитавшись тоской и отчаянием, я решил, что мне все-таки надо выпить. Причем немедленно.

Это, в сущности, простое решение, как потом оказалось, изменило всю мою жизнь.

Но тогда я об этом еще не знал.

* * *

Я позвонил Джерри, чтобы он объяснил мне, куда идти.

— А, Уолли! Все же решился?! Отлично, отлично! Тебе действительно надо выпить! Поднять настроение! Давай оторвемся по полной программе! Может быть, снимем девчонок. А что?! Я почему-то уверен, что твоя снежная королева тебе не дает. Да ладно, Моско, не обижайся. Я же все понимаю… Она что, сейчас рядом с тобой? Ну, вот видишь. Небось, покаты там изнываешь в тоске и печали один-одинешенек, она дрочит какому-нибудь далматинцу и даже не думает о тебе!

Судя по всему, Джерри пребывал в изрядном подпитии. Я уже начал жалеть о своем решении. Но ведь что самое поганое: Джерри был прав. В том, что касается Сью.

Минут через двадцать, совершенно убитый, я вошел в «Комнату поцелуев». Должно быть, когда-то это было действительно модное заведение. Но, как говорится, расцвет его славы давно миновал. Народу практически не было. Обстановка нисколько не располагала. Тесное, неуютное помещение с низким, давящим потолком. Сумрачное освещение. Диваны и стулья, обтянутые темно-красной кожей. Воздух, сизый от сигаретного дыма.

Джерри сидел у стойки в компании двух симпатичных блондиночек. Когда я вошел, он как раз обращался к бармену:

— Еще три яблочных мартини, капитан. И в этот раз налей водки побольше! Чтобы нам сразу стало хорошо!

Да, он был пьян. Определенно. И явно выдрючивался перед девочками. Играл на публику, как всегда. Красавец-бармен страдальчески закатил глаза и пошел делать коктейли. Блондинки, сидевшие рядом с Джерри (одна — с короткой взъерошенной стрижкой, вторая — с длинными волосами), одобрительно улыбнулись друг другу, соблазнительно раскачиваясь на высоких табуретах. Дерзкие шумные манеры дядюшки Джерри явно произвели впечатление на этих цып.

Я твердо решил: «Выпью пару стаканов, не больше, поставлю Джерри в известность, что с „Bionic Books“ у нас ничего не получится, и пойду домой». Я подошел к Джерри сзади и положил руку ему на плечо. Он обернулся ко мне:

— А! Уоллис Кью Москоу! Какие люди!

Я изобразил слабое подобие улыбки.

— Привет, Джерри.

— Милые дамы, позвольте представить вам моего гениального, не побоюсь этого слова, клиента, мистера Уоллиса Кью Москоу. Без точки после Кью.

Девушки обвели меня тем характерным лос-анджелесским взглядом (типа ну, да, ага), в котором отвращение, неприязнь и равнодушие смешивались в равных пропорциях, маскируясь при этом под вежливый интерес.

— Давай выпьем, Кью. — Джерри обратился к бармену: — Эй! Сэм Малон… две текилы. — Бармен, уже даже и не пытавшийся скрыть раздражение, пододвинул нам две большие стопки с текилой. Было вполне очевидно, что Джерри его задолбал. — А где лайм и соль, Сэмми? — Скрипя зубами, бармен аккуратно поставил перед нами солонку и блюдце с дольками лайма. Мне показалось, что он еле сдерживает себя, чтобы не перелезть через стойку и не оскорбить Джерри действием.

Мы с Джерри подняли стопки.

— За «Bionic Books»! — громогласно объявил Джерри. — И за их нового, самого успешного автора!

Он улыбался во все тридцать два зуба. Я замялся, но лишь на мгновение.

— Да, кстати, Джерри, по поводу…

Он опрокинул в себя текилу, проглотил с видимым усилием и впился зубами в дольку лайма.

— Уф! Хорррррроша гадость! Пей, Моско!

— Джерри, послушай…

— Пей!

И я выпил. А спустя пару минут выпил еще. И еще, и еще, и еще.

Кажется, я оприходовал стопок семь-восемь. Иными словами, ужрался в хлам. Помню, как я сидел, подперев подбородок ладонью, и тупо таращился в пространство невидящим взглядом. На стойке передо мной образовался живописный кладбищенский пейзаж из пустых стопарей и лаймовых корок. Джерри вовсю флиртовал со своими двумя блондинками, которые слушали его пьяный бред с откровенно скучающим видом. Помню, смотрел я на них и думал: «Суки, стервы. Как ни старайся, ты их не побьешь. Во всех смыслах слова». Мне показалось, что это блестящая мысль и что надо ее записать. Да вот хотя бы на салфетке. Но у меня не было ручки. Вот так всегда…

Собственно, ради того, чтобы добыть пресловутую ручку, я повернул голову влево и увидел ее. Она сидела за стойкой, буквально на расстоянии вытянутой руки. Нас разделяло лишь два пустых табурета.

Самая красивая девчонка на свете.

Я уставился на нее. Все смотрел, и смотрел, и смотрел. Но она меня не замечала. Или просто привыкла, что на нее все таращатся. Такая спокойная, невозмутимая. Холодная как лед. Холодная и в то же время горячая — как бенгальский огонь. Она вся буквально искрилась. У нее были волнистые волосы до плеч. Угольно-черные, с несколькими кислотно-розовыми прядями. Ярко-зеленые глаза, розовые губы идеальной формы. Красные сережки в форме звездочек. И офигительная фигура, затянутая в черную кожу. Мне почему-то представилось сиденье навороченного мотоцикла, на которое мне отчаянно хотелось сесть. Я в жизни не видел такой потрясающей, великолепной, сногсшибательной женщины. И еще: в ней было что-то до боли знакомое. Но я не мог понять что.

Она сидела, вертела в руках свой бокал, а я смотрел на нее, и внутри у меня разрасталась томительная, ноющая пустота. Одиночество за гранью отчаяния. Я хотел подойти к этой женщине, заговорить. Но не мог. Ведь у меня была девушка, которая меня любит… да?

Знаете что? Я подумал: «Да хрен бы с ней, с этой Сью. Когда она мне нужна, где она?! Рядом со мной? Хрена с два!»

Я оглянулся на Джерри. Как оказалось, он очень внимательно наблюдал за тем, как я наблюдаю за ней. Он подмигнул мне и указал кивком на красавицу в черном, поощряя меня сделать решительный шаг. Текила придала мне смелости. Одним плавным, изящным (хотелось бы думать) движением я преодолел эти два табурета, которые нас разделяли.

От нее восхитительно пахло. Так пахнет от сочного спелого персика, когда надкусишь его в первый раз.

— Э… добрый вечер… Меня зовут Уолли. — Я очень старался, чтобы мой голос звучал в меру небрежно и в меру учтиво. — Мне очень нравится… ваша прическа. Ну и вообще.

Она посмотрела на меня своими невероятно зелеными глазами — зеленее, чем весенняя трава на лугу. Я всерьез испугался, что у меня остановится сердце. Оно действительно остановилось. Она молча смотрела на меня. Секунду. Другую. А я думал: «Господи, я ее знаю. Но не помню откуда». А потом она наклонилась ко мне и прошептала на ухо:

— Привет, Уолли. Мне скучно.

У меня тут же встало.

— Э… да… это нехорошо, когда скучно.

— Давай поедем к тебе.

— Что? — Я расплылся в идиотской улыбке.

Она слегка отстранилась, но только слегка.

— Давай поедем к тебе, Уолли. Мне скучно.

— Ко мне?! Э… дело в том, что я…. у меня… э…

— Уолли, есть два варианта развития событий. Либо ты так и сидишь тут один, как дурак, — она опять наклонилась ко мне, и ее дыхание опалило мне ухо, — либо мы едем к тебе, и ты меня трахнешь.

Уже в следующую секунду я был на улице.

Прямо перед баром, как по заказу, стояло свободное такси. Мы сели в машину. За всю дорогу никто из нас не произнес ни слова, потому что мы взахлеб целовались и прижимались друг к другу, как два возбужденных подростка в период интенсивного полового созревания.

Мы ворвались ко мне в квартиру, не переставая целоваться. Неистово, жадно и ненасытно. Когда мы рухнули на кровать, мы оба были уже раздеты. От нее пахло персиком, но на вкус она была, как текила. Не скажу, что я помню все восхитительные подробности, но это было волшебно! Охуительно, феерично! Такого у меня еще не было. Ни разу в жизни. Что за ночь! И как раз тогда, когда мне это было действительно нужно. Чтобы хоть на какое-то время забыться и не думать вообще ни о чем.

Тема 10

Солнце било в окно, как луч прожектора полицейского вертолета. Его яркий свет проникал под закрытые веки и резал глаза. Спросонья я даже не сразу сообразил, что никакого полицейского вертолета нет, что это самое обыкновенное солнце. Я растерянно огляделся. Я был в постели один. Женщина, с которой я провел лучшую ночь в своей жизни, исчезла. И только потом я услышал, что звонит телефон (наверное, он трезвонил уже давно, и этот звонок меня и разбудил). Я откашлялся, прочищая горло, и несколько раз произнес вслух: «Алло». В плане проверки. Голос звучал хрипловато и сипло, но вполне адекватно. Я схватил трубку.

— Алло?

— Ваша собака у нас, — произнес глухой голос, явно пропущенный через компьютерную программу. Я посмотрел на часы. Было десять утра. А точнее, 10:04.

— Что?

— У нас… ваша… собака… Доктор… Барри… Шварцман, — проговорил с расстановкой компьютерный голос.

— Ч-что? А где… Это кто говорит?

— «Блокбастер-Видео». Торговый центр «La Cienega», Беверли-Хиллз. Отдел комедий. Дальнейшие инструкции — в коробке с «Тернером и Хучем».

И все. Короткие гудки.

ЧТО?! Я тупо уставился на телефонную трубку у себя в руке, как будто ждал визуального пояснения к услышанному. Это что, типа юмор?! «Тернер и Хуч»? Полицейская комедия восьмидесятых с Томом Хэнксом и этим огромным слюнявым псом?

У нас… ваша… собака… Доктор… Барри… Шварцман…

Я сорвался с кровати и принялся одеваться. Натянул первое, что попалось под руку: драные джинсы и синюю футболку с надписью «Я (сердечко) волшебные булочки тетушки Шерли». Я даже не стал заморачиваться на носки. Надел кроссовки на босу ногу и бросился к входной двери.

Схватился, не глядя, за ручку… и замер на месте.

На дверной ручке висели розовые кружевные трусики.

Я слегка растерялся. Снял трусики с ручки и принялся их рассматривать. Красивая вещица. Весьма сексапильная. Маленькая эротическая тайна. Я почувствовал, как мои губы растянулись в дурацкой мечтательной улыбке. В штанах шевельнулось заветное, И только потом я заметил, что к трусикам был прикреплен сложенный в несколько раз небольшой листок. Мне уже нравилось такое развитие событий. Я развернул записку.

Милый Уолли, спасибо за чудную ночь. Сделай мне одолжение: пей сегодня поменьше, если тебе вдруг захочется все повторить. В то же время, на том же месте. Целую, Джем.

Я буквально расплылся в улыбке. Джем. В этой горячечной спешке после звонка похитителей я почти позабыл про волшебную ночь. ДЖЕМ! У нее есть имя! Великолепная Джем, которая пахнет сочными персиками. Которая на вкус, как текила. И которая трахается, как богиня. Как порнозвезда.

Какая у нас была ночь! Идеальная ночь. Воплощенная мечта. Никаких разговоров. Никаких идиотских «давай узнаем друг друга поближе». Сразу — к делу. Без всяких прелюдий. А под утро она ушла. Невероятно. И вот теперь—эта записка. Обещание неземного блаженства уже в самом ближайшем будущем. И еще трусики, да. Тайный знак. Сувенир из страны восхитительных наслаждений. Я рассматривал их, чуть ли не прижимал их к лицу…

И тут случилось немыслимое.

Дверь открылась, и вошла Сью.

Я быстро убрал трусики от лица и засунул их в задний карман джинсов.

Похоже, это резкое движение слегка напугало Сью.

— Ой, это что у тебя?

— Сью! Привет! Да так, ничего! Ты меня напугала!

— А… — Она стояла на пороге, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, как будто никак не могла решить, надо ли ей заходить, или лучше уйти. Мне показалось, что она что-то подозревает. Я смотрел на нее совершенно невинными глазами. А внутри страшно нервничал. Несмотря ни на что, я любил ее. Да, любил. Во всяком случае, меня к ней влекло. Как ни странно. Даже не знаю почему… Сью — изрядная стерва. Прямо-таки воплощение стервозности. И тем не менее… Она не красавица. В смысле, не сексапильная красотка в общепринятом понимании. Она невысокого роста, слегка полноватая. У нее неплохая фигура, но без всяких заманчивых, ярко выраженных выпуклостей и изгибов, которые, по мнению редакторов журнала «Максим», побуждают мужчин воспылать вожделением и любострастием. У нее длинные светлые волосы цвета мацы и самое обыкновенное лицо. Да, у нее удивительные голубые глаза, которые временами искрятся, как будто их подключили к источнику электропитания. Но меня в ней привлекают не только глаза, а все в целом. Есть в ней что-то такое… своеобразное. У Сью есть свой стиль. Она интересная, яркая. Оригинальная. Она хорошо одевается — в дорогих бутиках от известных фирм, — но при этом не выглядит высокомерной гламурной цыпой. В ней есть что-то особенное. Что-то, что сразу располагает к себе людей. Она обаятельная. Харизматичная, как теперь принято говорить. К ней проникаются симпатией с первого взгляда.

— А что ты здесь делаешь? — просил я. — В смысле, ты говорила, что улетаешь в Лас-Вегас…

— Да. Я вернулась.

Она вела себя как-то странно. Вроде как нервничала. Все пыталась убрать с лица невидимую прядь волос. А вот я точно нервничал, да. Но у меня были на то причины: сексапильные трусики другой девчонки в кармане джинсов. Только теперь до меня дошло… В смысле, я осознал в полной мере, что изменил Сью с другой женщиной.

— А что случилось? Концерт отменили?

— Ну… я… оказалось, я там не особенно-то и нужна, и я… я хотела с тобой повидаться, узнать, что тут с Доктором, как ты справляешься, ну и вообще… — Она умолкла на середине фразы, спрятала руки в карманы и уставилась себе под ноги.

— Э… спасибо.

Она подняла глаза и как-то странно посмотрела на меня. Толи с жалостью, то ли с сочувствием. А может быть, и с отвращением.

— Так что там с Доктором? — спросила она, нарушив тягостное молчание.

И хотя я уже не был уверен, что Сью по-прежнему меня любит, я был уверен в одном: Доктора она любит. Любила и будет любить всегда. Это грустно, на самом деле. Когда человек говорит о своей девушке, и единственное, что он может сказать о ее чувствах к нему: «Да, она любит мою собаку». Но, с другой стороны, хотя Доктор пухлявый и толстый, как я, он не лысеет, не страдает хронической неврастенией и не требует секса — всегда. Так что, наверное, в этом есть некий смысл.

— Его похитили! И требуют выкуп! — выпалил я, все еще ошеломленный ее неожиданным появлением.

Сью удивленно тряхнула головой.

— Кто требует выкуп?

— Не знаю. Тот, кто похитил Доктора!

— Вот в этой записке? — Она указала глазами на листок у меня в руке.

Ну, я и тормоз! Спрятал трусики Джем в карман, а спрятать записку ума не хватило.

— Нет! Этот-так… этод-другое, — пробормотал я, заикаясь.

— Ага…

— Просто записка от моего агента. — Я смял листок и небрежно засунул в карман.

— От кого?

— От моего агента. Ну, от Джерри. Он мой агент. Написал мне записку.

— Ага…

— Да… Нет. А записка о выкупе — в «Блокбастер-Видео». В коробке с «Тернером и Хучем». В отделе комедий.

— Уолли, ты бредишь? Ты хорошо себя чувствуешь?

— Извини. Я, наверное, и правда слегка не в себе. Просто мне только что позвонили… — Я рассказал Сью о звонке.

Она озадаченно нахмурилась.

— Погоди. Они сказали, что Доктор у них? В смысле, твой пес?

— Да! А есть какой-то еще Доктор, который пропал? Типа… ну, я не знаю… они похитили и моего стоматолога доктора Леви?

— То есть Доктора кто-то похитил?

— Да!

— И этот кто-то оставил тебе записку? В видеопрокате? И ты собираешься ее забрать?

— Да! Если хочешь, поехали вместе.

— Э… да, наверное. В смысле, конечно, поедем. Как-то все это странно…

Только теперь до меня дошло, что мы со Сью даже не поцеловались при встрече. Еще вчера я бы страшно расстроился по этому поводу. Меня бы это убило. Но не сегодня! Нет, нет! Не сегодня. Теперь у меня была Джем! Дайте, дайте мне Джем! И побольше! Побольше! ДЖЕМ! С кем я провел эту ночь? С восхитительной Джем! С кем я буду сегодня ночью? С Джем! С обольстительной Джем! Счастье все-таки есть!

Прошлая ночь была просто ВОЛШЕБНОЙ, по всем стандартам.

Мне хотелось заорать Сью в лицо: «И как я тебе ТЕПЕРЬ, стерва?!».

Но я не стал этого делать.

С одной стороны, меня мучило чувство вины перед Сью — все-таки она моя девушка, а я ей изменил, — но с другой стороны, мне хотелось достать из кармана трусики, сунуть их ей под нос, чтобы она разглядела, что это такое, а потом прыгать по комнате и распевать песни о том, как я славно потрахался с девушкой по имени Джем. Интересная дилемма. Но была еще третья сторона. И с этой третьей стороны, я обмирал от ужаса при одной только мысли о том, что Сью все узнает. Стало быть, никаких песен и танцев. Никаких демонстраций постороннего кружевного белья.

— Ладно. Поехали в «Блокбастер», — сказал я.

Сью была на машине, что оказалось очень даже кстати, поскольку моя машина так и осталась стоять у бара, где я бросил ее вчера. А мне хотелось как можно скорее добраться до «Блокбастера» и выяснить наконец, что происходит. Правда, ехали мы медленно. И меня это бесило. Сью не стала включать музыку, и тишина была оглушительной. Сью сидела, погруженная в свои мысли. Вся какая-то напряженная, хмурая — верный знак, что ее что-то серьезно тревожит. Я даже подумал, что она все-таки заметила трусики, и мысленно приготовился к неминуемому «разбору полетов». Хотя, может быть, все было проще. Наши с ней отношения в последнее время действительно сохли, чахли и дохли, как пресловутая цапля, а при таком положении дел нормальное общение вряд ли невозможно. Тем более, как я уже говорил, Сью — изрядная стерва. И ее напряженное молчание вполне могло быть проявлением ее изрядно стервозной сущности. Как бы там ни было, после того, как мы сели в машину, в первые минут пять пути никто из нас не произнес ни слова. Я все же не выдержал:

— У тебя все нормально?

Очевидно, я перебил ее сосредоточенный внутренний монолог. Сью удивленно взглянула на меня, как будто только сейчас поняла, что она не одна в машине.

— Что? — рассеянно спросила она.

— У тебя все нормально? А то у тебя такой вид… ну, как будто ты чем-то встревожена.

— Да. Нет. Не знаю… Просто все это так странно…

— Странно — не то слово.

— Да. А ты хорошо держишься. Такой спокойный… В смысле, я думала, ты с ума сходишь от беспокойства!

Я коротко хохотнул.

— Ты бы видела меня вчера! Я и вправду был сам не свой. Сегодня, наверное, первый день, когда я… более или менее пришел в себя.

— И все равно… ты какой-то уж слишком спокойный.

— Я спокойный?! Это я-то спокойный?! Поверь мне, Сью. Я люблю этого пса БОЛЬШЕ ВСЕГО НА СВЕТЕ! Когда он пропал, я действительно чуть с ума не сошел. В прямом смысле слова. Просто я… даже не знаю. Сегодня меня отпустило. То есть не то чтобы совсем отпустило. Но у меня появилась уверенность, что все будет в порядке. Не знаю, откуда она взялась, эта уверенность. Но мне стало легче.

— Ну, так это же хорошо. Я за тебя очень рада. — Она улыбнулась мне вымученной улыбкой, и я улыбнулся в ответ. Мне было приятно услышать, что она за меня рада. Может быть, ей действительно не все равно, что со мной происходит. Мне опять стало стыдно за то, что я ей изменил. И собирался это повторить. Как можно быстрее.

Когда мы въехали на стоянку перед входом в «Блокбастер», я был уже весь на нервах. Выскочил из машины еще прежде, чем она полностью остановилась. Сью раздраженно окликнула меня, но я даже не оглянулся. Я ворвался в «Блокбастер» и ломанулся в отдел комедий. Было еще очень рано, где-то четверть одиннадцатого, и народу в прокате практически не было. Я представил, как выгляжу со стороны, и слегка поумерил пыл, сбавив шаг. А вдруг те, кто похитил Доктора, сейчас наблюдают за мной?! Мне не хотелось, чтобы они видели меня в таком раздрае. Хотя, с другой стороны, если за мной наблюдают, то они уже видели, как я ворвался в салон, весь взбудораженный, с безумным взглядом и явно в расстроенных чувствах на грани отчаяния. Я опять перешел на бег. Да ебись оно все конем. Я уже раскрыл свои карты. Кстати, а где тут отдел комедий? Я метался по лабиринту полок, словно толстая неуклюжая мышь в поисках сыра. Наконец нашел стойку с комедиями. Так. Буква «Т». «Такси». «Танго втроем». «Тампопо (Одуванчик)». Вот он! «Тернер и Хуч». Я открыл пластиковую коробку. Внутри был белый конверт, приклеенный скотчем к крышке.

Я оторвал его и открыл. При этом подумал, что я идиот. Как теперь с него снять отпечатки пальцев?! Наверняка отпечатки там были. Что мне скажут в полиции? Вот так и скажут, мол, идиот. Блин! Какая полиция?! Я же не хочу уподобиться тем дебилам из фильмов, которые, несмотря на вполне однозначное предупреждение похитителей, все равно обращаются в полицию. И все обычно кончается очень плохо. Так что, хрен с ними, с отпечатками.

Записка была исполнена в стиле традиционных посланий от похитителей из кинофильмов:

тЫ зНАешь, кТо мЫ. Не ПЫтайСя с нАМи сВЯзатьСЯ. Сиди тиХо, и когДА все зАКОнчитСЯ, полУчиШЬ сВОего псА обраТНО. еСЛи поПРоБуеШЬ с наМи свяЗаТься, еслИ скАжеШЬ кОмУ-то хОТь слОВо, ДОктОР уМРет. сИДи тИхо и жДИ дальНЕйшИх инСТрУкЦИй.

Я перечитал записку два раза. Больше всего меня порадовало начало. «Ты знаешь, кто мы». И кто вы, блин?

Сью подошла и прочитала записку, глядя мне через плечо.

— Ты знаешь, кто мы? — прочла она вслух.

— Вообще без понятия, — сказал я. Хотя у меня появились какие-то мысли. Собственно, за последние пару дней они появлялись не раз. Мне надо было вернуться домой и спокойно подумать.

— Какой-то бред сумасшедшего, — заметила Сью.

— Фредерик, я тебя очень прошу, ПОЖАЛУЙСТА, помоги мне перемотать кассеты. Я один не успеваю, — раздался раздраженный звенящий голос у меня за спиной. Я обернулся и увидел тощего парня с длинными сальными патлами, лет двадцати с небольшим, в сине-желтой футболке с эмблемой «Блокбастер-Видео», небрежно заправленной в широкие штаны цвета хаки. Почему-то я сразу решил, что он тут за главного. Может быть, из-за его старомодных квадратных очков в толстой оправе. Может быть, из-за походки, небрежной и в то же время такой… даже не знаю… уполномоченной. И еще мне показалось, что этот парень явно не блещет умом.

Впрочем, мне это было лишь на руку.

У меня появился план.

Я подошел к длинноволосому парню:

— Привет… — Я прочитал имя на карточке, прикрепленной к его футболке. — Клиффорд. Меня зовут Уолли.

При общении с подобными экземплярами я проникаюсь уверенностью в себе.

Это тот редкий случай, когда я себя чувствую представителем более развитого вида.

— Чем я могу вам помочь?

— Вы тут менеджер, Клиффорд?

— Помощник менеджера, ага.

— Замечательно. Вы сегодня здесь были с самого открытия? — Мне было очень непросто смотреть на его лицо, представлявшее собой сплошную воспаленную корку из прыщей разной степени созревания. Вкупе с сухими губами, с которых кожа сходила лохмотьями, и кривыми зубами, покрытыми влажным желто-коричневым налетом, это смотрелось весьма тошнотворно. Меня действительно малость подташнивало. Я старался не подходить к нему близко. При одной только мысли о том, как у него может пахнуть изо рта, мне хотелось бежать в туалет и блевать.

— Да. А чего?

— Кто-нибудь заходил в ваш прокат? В смысле, из посетителей?

— Ну, да. А чего?

— Много было народу?

— Да нет. Не особенно. А чего?

— А не сможете вспомнить, кто именно к вам заходил?

— Э… нет, наверное, нет. Не смогу, — сказал он.

Когда он говорил, его губы были похожи на затвердевшую землю в глинистой пустыне во время землетрясения, когда почва ломается и идет трещинами.

— Нет?

— Девушка заходила. Потом еще парень. Два парня. Женщина. Какие-то дети. — Он пожал плечами.

— Ага, хорошо. А вы не помните…

— А почему вы меня расспрашиваете? Вам это зачем? Вы из полиции или чего? Типа тайный агент под прикрытием…

— Тише! — Я заговорщицки огляделся по сторонам и понизил голос до конспиративного шепота. — Да, Клиффорд. Да. Мы проводим тайную операцию. По делу пять-шесть… э… шесть-две-сти… тире… два-два-семь. Пожалуйста, говори тише и не задавай никаких вопросов. Отвечай на мои, четко и по существу, и все будет, как надо, Клиффорд. Без каких-либо проблем.

Он смотрел на меня широко распахнутыми глазами. В его взгляде читался испуг и восторженное предвкушение приключения.

— Вы не похожи на полице…

— Тише, Клиффорд! Я же просил! В том-то и дело. Я же тебе говорил, у нас тайная операция. И нам нужна твоя помощь, Клиффорд. Помогать стражам закона — это долг каждого честного гражданина. — Он тяжело сглотнул и кивнул, весь такой из себя серьезный. — Опиши мне, пожалуйста, всех людей, которые заходили сегодня в «Блокбастер».

— Да я их не запомнил… просто какие-то люди, самые обыкновенные. Меня вообще почти не было в зале. Я перематывал кассеты. А Фредерик должен был мне помогать…

— Клиффорд, послушай меня. Ты не заметил, кто-нибудь из посетителей не задерживался в отделе комедий? Вон там. — Я указал на стойку с комедиями.

— Не-нет. Вроде бы никто.

— Ты уверен?

— Э… нет.

— Никто не спрашивал, где стоит фильм «Тернер и Хуч»? В смысле, сегодня?

— Э… нет. Хотя… Нет, никто.

— А что «хотя»?

— Нет, ничего.

— Ладно. Спасибо, Клиффорд. Ты нам очень помог. Береги себя.

Я уже понял, что с ним разговаривать бесполезно.

Сью дожидалась меня у выхода.

— Ну что, пойдем? — спросила она раздраженно. Ее явно взбесило, что я потратил столько времени на разговор с Клиффором. — В смысле… это же глупо.

— Да, наверное. Пойдем.

Сью распахнула входную дверь и вышла на улицу первой.

— ПОДОЖДИТЕ! — крикнул кто-то нам вслед. Это был Клиффорд.

Я подлетел к нему.

— Да, Клиффорд?

Он огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что нас никто е подслушивает.

— Я тут кое-что вспомнил.

— Что вспомнил?

— Вчера вечером заходил парень. Спрашивал о фильмах про собак.

— А конкретнее?

— Он спросил, есть ли у нас фильмы про собак.

— Ага, понятно. И что ты ответил?

— Я ответил, что есть.

— И что дальше?

— Он спросил: «А какие?».

Я подумал, что этот Клиффорд — законченный тормоз.

— А ты?

— А я сказал… э… — Он снова завис. Я нетерпеливо взмахнул рукой, подгоняя его. — Я сказал: «Все собаки попадают в рай». Он сказал: «Во, давай!». Но фильм был на руках.

Он опять замолчал.

— И чего? — Мне очень хотелось стукнуть его чем-нибудь тяжелым.

— Я сказал: «Есть еще «Собачий полдень». Но сам я его не видел. И он тоже не видел. И спросил, есть ли что-то еще. И я сказал… я сказал «Тернер и Хуч»!

— Да! Клиффорд, ты молодец! — Я чуть не бросился ему на шею и не расцеловал в эти кошмарные губы в ошметках пересохшей растрескавшейся кожи. Ну, то есть образно выражаясь. На самом деле, у меня никогда бы не возникло таких извращенных желаний. — Замечательно! А теперь самый главный вопрос… как он выглядел, этот парень?

— А, ну, это легко. Чернокожий. С этими… как их… ну, косички такие… А, дреды! И в волосах — расческа. Ну, как будто она там застряла.

— Ага. — Я знал одного чернокожего с дредами и расческой.

— Да! — воскликнул Клиффорд. — Он был в оранжевой спортивной куртке.

Ну, да! Точно! Фанк Дизи.

Тема 11

— Блин, я так и думал… Ну, что за херня? — пробормотал я, усаживаясь в машину.

— Уолли, в чем дело? — раздраженно спросила Сью.

Ее явно бесило, что я до сих пор не сказал ничего вразумительного, а только тихо ругался себе под нос.

— Блин, это полный пиздец.

— Уолли, что он тебе сказал?

— Это Дизи.

— Что?

— Этот мудила Дизи похитил мою собаку.

— Что?! Нет. Нет, нет, нет. Зачем бы ему похищать Доктора? Он бы не стал этого делать. Только из-за того, что ты случайно описал ему штаны… Не может быть. Нет.

— Да! Да, да, да! Он… погоди… а откуда ты знаешь про описанные штаны? Я тебе ничего не рассказывал.

— Ну, просто я слышала… э…

— Когда слышала? От кого?

— Ну…

— Наверное, когда была у Орал-Би. Когда тебя пригласили сделать массаж их собакам. Кстати, ты мне об этом не говорила. Ну, что ты туда ходишь. — Сью на миг растерялась, но быстро взяла себя в руки. Очевидно, она не рассчитывала, что я об этом узнаю. И она не привыкла, чтобы я в чем-то ее уличал и вообще шел на конфликт. Но после ночи с блистательной Джем и моего гениального выступления в видеопрокате, когда мне удалось «расколоть» старину Клиффорда, я себя чувствовал очень уверенно.

Как никогда. Сью молчала, и я пошел в наступление. — Почему ты мне ничего не сказала, Сью?

— Не знаю. Я просто…

— Забыла? — подсказал я ехидно.

Вот теперь она растерялась по-настоящему. Растерялась и разозлилась.

— Да, представь себе. Просто забыла. И что?!

— Ничего. Я тебе не верю. Она пожала плечами:

— Это уже твои трудности.

— Сью, почему ты мне не сказала, что ходишь к Орал-Би? Боялась, что я разозлюсь? Но с чего бы мне злиться?! Я бы и не разозлился, если бы ты мне сказала… И почему ты так уверена, что Дизи не мог забрать Доктора? Ты же его совершенно не знаешь. Ты его видела раз в жизни.

Сью познакомилась с Дизи на прошлогодней рождественской корпоративке в «Godz-Illа Records». Они немного поболтали, потому что он, как оказалось, знал ее бывшего бойфренда из «Клиперов».

— Уолли. Ты такой… такой… — Она издала странный гортанный звук, воплощавший в себе все ее раздражение.

— И какой же я, Сью? Ну какой? По-моему, это вполне адекватная реакция. Ты бываешь в доме моего босса, а я ничего об этом не знаю. Как ты вообще там оказалась?

— Господи! Уолли, что я такого сделала?! С чего ты вдруг на меня набросился?

— Я на тебя не набросился. Я просто спрашиваю.

— Нет, вот именно, что набросился! И мне это не нравится!

— Ну, хорошо. Извини. Просто мне странно, Сью. Очень странно…

— Что тебе странно?

— Ну, все эти тайны. Я действительно не понимаю…

— Ну, блин.

— Что «ну, блин»?

— Да достал уже, Уолли. Вот просто достал. Ненавижу, когда ты такой.

Мы уже подъехали к моему дому, и Сью резко затормозила у подъезда.

— Что?! Но ведь я ничего… Знаешь что, Сью? Ты меня тоже достала. Вот просто достала. Что я такого сделал?! Я на тебя не набрасывался. Я просто спросил, как получилось, что ты бываешь в доме моего босса, а я ничего об этом не знаю? А ты почему-то взбесилась. Принялась защищаться. Я даже не знаю…

— Да, Уолли, я все поняла. Но ты ведешь себя, как последний мудак. Не знаю, что на тебя нашло… может быть, у тебя нервный срыв из-за Доктора, ну и вообще… И я тебе очень сочувствую и понимаю, как тебе трудно. Но знаешь что? Меня действительно бесит, как ты до меня докопался… причем безо всякой причины.

— Сью…

— Все, до свидания.

Я смотрел на нее. Очень долго смотрел. Она сидела, стиснув зубы и глядя прямо перед собой. Не замечая меня в упор. Я понял намек. Открыл дверцу, вышел из машины. Оглянулся, посмотрел на Сью. Она все так же смотрела вперед.

— Сью…

— Я позвоню, — процедила она сквозь зубы.

— Хорошо, — сказал я, захлопнул дверцу и пошел к своему подъезду, кипя праведным гневом. Если бы я не был так взбешен, я бы, наверное, заметил черный «кадиллак эскалайд», припаркованный на той стороне улицы прямо напротив моего дома, и двух мужиков на передних сиденьях, наблюдавших за мной.

Я поднялся к себе на этаж и достал из кармана ключи, стараясь, чтобы они не звенели. Мне удалось проскользнуть незамеченным мимо квартиры Пардипа, и мне не хотелось, чтобы он услышал, что я вернулся. Я был не в том настроении, чтобы общаться с радушными жизнерадостными соседями. За последние несколько дней Пардип поднимался ко мне раз, наверное, сто пятьдесят. Проверить, как у меня настроение. Я игнорировал его настойчивые звонки и стук в дверь и старался не чувствовать себя бессердечной сволочью, когда он стоял у меня под дверью и горестно причитал:

— О, мистер Олли Москович. Мой бедный друг. Надеюсь, с ним все в порядке. О, бедный Доктор Барри Шварцман.

Да, Пардип — очень хороший, отзывчивый человек. Но, повторюсь, я был не в том настроении, чтобы общаться с людьми.

Радостное возбуждение после вчерашнего вечера и восхитительной ночи сошло на нет. У Сью просто талант портить мне настроение. Единственное, что меня утешало: предвкушение новой встречи с прекрасной Джем. Уже сегодня! Всего-то и нужно, что продержаться до вечера. Я вошел к себе и упал на диван в гостиной. До меня вдруг дошло, что я почти ничего не ел за последние три дня. Я позвонил в «Домино», заказал на дом пиццу. Большую пиццу-пепперони. И только потом заметил, что на автоответчике мигает красный огонек. Значит, есть новые сообщения.

Их было три. Одно от Джерри: «Привет, жеребец! Ну, как все было? Мой маленький Дон Жуан! Видел, видел, как ты ушел вчера с этой красавой. Девочка просто конфетка. Я бы и сам не отказался. Позвони мне. Я хочу знать подробности. Сью, если ты слушаешь… это я просто шучу». ДЗЫНЬ.

Второе сообщение представляло собой набор невразумительных трескучих звуков, и я сразу понял, кто это звонил. Я сам. Так происходит ВСЕГДА. У меня совершенно дерьмовый мобильный. Без откидной крышки, с открытыми кнопками. Мой домашний телефон записан у меня на мобиле на быстром наборе номера, и когда мобильный включается в кармане сам по себе — а включается он постоянно, при случайном нажатии на кнопки, — происходит спонтанное соединение с номерами, стоящими в списке быстрого набора. Чаще всего эти звонки попадают ко мне домой. Десятиминутные сообщения на автоответчике, состоящие в основном из различных шумов и фрагментов моих крайней редких и лимитированных разговоров с другими человеческими существами. А однажды я так же случайно позвонил Сью и оставил ей четырехминутное сообщение:проникновенное исполнение песни «Let’s Hear it For the Воу», хита восьмидесятых, которую я распевал во весь голос, убираясь в квартире.

Это сообщение я стер сразу.

Последнее сообщение было от Орал-Би. «Йоу, нигга. Где отвисаешь, братан? Трубу не берешь, че за фигня? Надеюсь, ты от меня не прячешься? Ты уже написал мне текст? Ну, для моей новой темы? Помнишь, я говорил? „Я чувак на районе известный“. Про любовь, все дела. Че-то ты долго с ним возишься, я уже весь заждался в натуре. В общем, звони, как появишься». ДЗЫНЬ.

— Ой, бля. — Я схватился за голову. В свете последних событий я совершенно забыл о том, что Би просил написать для него новый текст. Впрочем, чего я так распсиховался? Сейчас все будет. Еще до того, как притащат пиццу.

Я взял ручку, блокнот и залег на диване.

Чтобы долго не думать, я решил начать с «чувака, на районе известного». А дальше все пошло само. Я вообще не задумывался о том, что пишу. Просто гнал более или менее рифмованную пургу, не заморачиваясь на красоты стиля.

Минут через сорок все было готово.

И тут как раз позвонили в дверь. Я вырвал из блокнота листок с очередным шедевральным текстом, сложил его в несколько раз и убрал в задний карман джинсов. При одной только мысли о свежей горячей пицце у меня текли слюни. От нее так восхитительно пахло, что я даже не стал дожидаться, пока мне отсчитают сдачу. Вручил разносчику двадцатку, сказал, что сдачу он может оставить себе, и поспешно захлопнул дверь. Открыл картонную коробку, схватил первый кусок и запихал его в рот чуть ли не целиком. Говорят, если промокнуть пиццу бумажной салфеткой, убрав сверху лишнее масло, содержание жиров снижается почти на 20 процентов. Но мне ужасно хотелось есть. Я вгрызался в эту несчастную пепперони, как будто это была последняя пицца на всей Земле.

Расправившись с пиццей, я принялся размышлять о сложившейся ситуации. Выходит, Доктора похитил Фанк Дизи. Урод. И чего он надеялся этим добиться? Может, он думает, что у меня куча бабок? Ну да, целая коробка в платяном шкафу. Но ведь Дизи об этом не знает… Ладно, посмотрим, что будет дальше. Может, поговорить с Джерри? Может быть, он присоветует что-нибудь дельное?

Я набрал номер Джерри.

— «Агентство Сильвера», — ответила Бет.

— Бет, привет. Это Уолли Москович.

— Уолли! Привет! Подожди две секунды, ага?

— Да. Спасибо.

Джерри взял трубку, и мне было слышно, как он прощается с кем-то, кто, видимо, был у него в кабинете:

— Да, моя сладкая. Отличная работа. Ты самая лучшая. Я тебе позвоню. Конвертик возьмешь у Бет. Все, целую. Увидимся. Да… Уолли?

— Джерри, привет.

— Ага, наш могучий герой-любовник!

— Э… ну, не то чтобы герой… — Я не сдержал горделивой довольной улыбки. Джерри явно гордился мной, и мне было приятно, что кто-то знакомый стал свидетелем моего победоносного подвига.

— Да ладно, Моско, не прибедняйся. Такую девочку подцепил! Просто не девочка, а мечта!

— Ну, да. Неплохая девчонка.

— Неплохая?! Да она потрясающая! Говорю же, я сам бы не отказался! А вы с ней… ну… занялись безобразиями?

Я смущенно откашлялся.

— Я так и думал! Ну, ты и проказник! Мне это нравится! Нравится, нравится! И какова ее задница на вкус? Как французское ванильное мороженое?

Я был уверен, что это очередная цитата из Квентина Тарантино. Но не стал ничего говорить, потому что знал: Джерри скажет, что в жизни не видел ни одного тарантиновского фильма. А мне сейчас не хотелось с ним спорить.

— На самом деле, как персик, — сказал я.

— О-о, — простонал Джерри, изображая страстное томление. — А ты взял у нее телефончик?

— Ну, типа того. Мы сегодня встречаемся. В то же время, на том же месте.

— Замечательно! Рад за тебя!

— А уж я сам-то как рад! Но мне все равно очень тревожно. И грустно. Из-за Доктора. Сегодня мне позвонили…

— Но зажигательный перепихон помогает, да?

— Да, это лучшая панацея. Но, Джерри, ты слушай. С меня требуют выкуп. За Доктора.

— Да ты что?! Ну-ка,рассказывай поподробнее.

Я рассказал ему все, что было сегодня утром, начиная с неожиданного появления Сью.

— И что ты по этому поводу думаешь?

— Я думаю, жалко, что она не поймала тебя с поличным. Тогда бы она психанула, и ушла бы от тебя, и вы бы уже с ней расстались, и тебе сразу стало бы легче. Потому что сам ты ее не бросишь. Ты же у нас деликатный и робкий. Но ты способен на большее, Моско! И достоин лучшего! Сам вчера убедился, какие женщины проявляют к тебе интерес. Такая пойдет далеко не с каждым!

— Джерри, я спрашивал о другом. Что ты думаешь по поводу этой записки?

— Ну, тут даже думать особо не надо. Это твой крутой босс. Хочет тебя запугать. Чтобы ты сидел тихо и не болтал лишнего.

— Что?! Авраам Лайонз?! Нет. Ты действительно думаешь, это он?

— Да, я думаю, это он. А ты сам что думаешь?

— Я думаю, это Фанк Дизи. Которого я обоссал. Мальчик из «Блокбастера» сказал, что записку в коробке с кассетой оставил черный парень с дредами, с расческой в волосах и в оранжевой спортивной куртке.

— И что? Собственно, так все и делается. Пахан дает поручение шестерке…

— Нет, Джерри. Смотри. Когда я обоссал Дизи ногу, он был в оранжевом спортивном костюме. А тот парень в «Блокбастере» был в оранжевой спортивной куртке… вполне вероятно, что куртка — это верхняя часть костюма… а обоссанные штаны Дизи, наверное, сдал в химчистку.

— Моско, не делай поспешных выводов. Это мог быть кто угодно. Но я более чем уверен, что это был кто-то из банды Лайонза. Он просто боится, что ты психанешь и раскроешь их страшную тайну. После всего, что случилось. Вот он и хочет тебя заткнуть.

— Не знаю, Джерри. Я думал об этом, но если это действительно Лайонз, то почему он ждал целых три дня и только потом…

— Поверь мне, Уолли. Я знаю, что говорю. Для него это гарантия, что ты будешь молчать.

— Ну, ладно. Допустим, ты прав. И что теперь? Что мне делать?

— Что тебе делать? Сидеть, молчать и не рыпаться, если хочешь получить своего пса обратно. Не звони им, не пытайся ничего выяснять. Я серьезно, Моско. Они сами тебе позвонят. Когда сочтут нужным. За Доктора не переживай. Ему никто ничего не сделает. Лайонз все же не зверь. На этот счет можешь не беспокоиться. Тебе и так есть чем заняться.

— И чем же?

— Пункт первый: снова встретиться с той сексапильной брюнеткой из бара.

— И еще?

— Пункт второй: в четыре часа пополудни у нас назначена встреча в «Bionic Books».

— Что?!

— Да, малыш! Они только что позвонили!

— Нет! Джерри, нет!

— Да, Моско! Дело пошло!

— Джерррри. Нет. Слушай, я не хочу…

— Не буду я ничего слушать, Моско. Это ты послушай меня. Приводи себя в божеский вид, и встречаемся у меня в офисе в половине четвертого.

— Нет, Джерри. Я не хочу… То есть, мне кажется, это не совсем то…

— УОЛЛИ. Ты слушаешь, что я тебе говорю? Ты давай прекращай выкобениваться. Договорились? Это твой шанс. За него надо хвататься. И я не дам тебе упустить этот шанс из-за каких-то мудовых рыданий якобы ущемленного эго. Да, вы, художники, люди капризные, гордые, с тонкой душевной организацией… но всему есть предел. В общем, жду тебя в половине четвертого.

— Джерри… — Я тяжко вздохнул, давая понять, что не намерен с ним спорить по этому поводу. Не намерен в том смысле, что я уже все для себя решил. Но Джерри принял мой вздох за знак капитуляции. Типа я осознал, что не прав, и внял гласу разума в его лице. Может быть, так и было.

— Вот и славно! — воскликнул он. — До скорой встречи.

— Джерри…

Но он уже бросил трубку. Как всегда.

Тема 12

Я не попал на ту встречу в четыре часа.

Я собрался и вышел из дома без чего-то там три, исполненный самых благих намерений. Хотел взять такси, доехать до «Комнаты поцелуев» и забрать свою машину, которую бросил вчера у бара. Я шел по улице, как говорится, никого не трогал, и тут ко мне подрулил желтый «хаммер». Подъехал сзади, притормозил и медленно поехал рядом, не обгоняя меня, но и не отставая. Этакий угрожающий бегемот на колесах, сотрясавшийся от музыки, гремевшей внутри. Я испугался. Мне было страшно взглянуть на «хаммер», я не хотел на него смотреть, но меня словно что-то тянуло… Я повернул голову, быстро глянул на желтую грохочущую громадину, не сумел ничего разглядеть сквозь тонированные темные стекла и снова уставился себе под ноги. Интересно, кто там в машине? Они явно за мной наблюдали. И скорее всего замышляли недоброе. Я ускорил шаг. Впереди была автобусная остановка. До нее оставалось пройти ярдов сто. На остановке стояли люди, ждали автобуса. Я подумал, что люди — это хорошо.

С людьми оно безопаснее. Можно даже надеяться, что ничего страшного не случится. Потому что я был уверен, что готовится гнусное преступление. И даже догадывался, кто выступите роли жертвы. А если рядом будут люди, тогда, может быть, все обойдется. Во всяком случае, у злодеяния будут свидетели. Пусть и слабое, но все-таки утешение.

Окно у переднего пассажирского сиденья «хаммера» мягко опустилось вниз. Наружу вырвалась убойная волна очень громкого рэпа. Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох,-сдерживаясь из последних сил, чтобы не сорваться и не побежать.

Музыка сделалась чуть тише.

— ЭЙ! — окликнул меня злобный голос из «хаммера», звучавший именно так, как в моем представлении должен звучать голос очень сердитого черного отморозка. Я шел вперед, упорно глядя себе под ноги. — ЭЙ! Ты че, не слышишь, урод?! — Я сделал вид, что не слышу. — Эй, ты че, глухой?! Я ваще-то к тебе обращаюсь, задрот! — До автобусной остановки оставалось уже ярдов двадцать. — Ты че, самый борзый?! Смотри сюда! Тебе, что ли, жить надоело? Хочешь, чтобы тебя пристрелили в натуре? Щас пристрелим, какие проблемы?

Я подумал: «Ну, все. Пиздец».

— Эй! Я к кому обращаюсь, ваще?

Я вдруг очень остро и живо проникся мыслью, что сейчас мне предстоит умереть. И это будет уродская смерть. Меня застрелят какие-то черные отморозки из проезжающей мимо машины. Но за что? Почему? Что я им сделал? Блин, может быть, я одет в цвета банды, с которой у этих ушлепков война? Может, я выперся во всем синем? Блин, а ведь точно. О Господи. Я был во всем синем. В форменном цвете «Крипсов». Или это цвет «Бладов»? Блин, блин, блин. Я уже приготовился к самому худшему и вдруг услышал знакомый голос:

— Все, снежинка, готовься к смерти! Ха-ха-ха!

Я узнал этот смех.

Я поднял глаза и увидел широкую — во все тридцать два золотых зуба — улыбку Орал-Би, сиявшую в открытом окне «хаммера». Би был в черной спортивной кепке, надетой поверх камуфляжной банданы. Он нацелил на меня указательный палец, изображая пистолет.

— Пиф-паф, Толстячок! Все, ты убит. Ха-ха-ха. Здорово мы тебя напугали, нигга?

Из окна «хаммера» вырвалось облако сизого дыма с характерным запахом дури.

Я чуть не расплакался от облегчения.

— Напугали изрядно, дружище. Я тут чуть не обосрался с испугу.

Не знаю, сколько там было народу в машине, но все дружно заржали.

— Гы! Он сказал: «Я тут чуть не обосрался с испугу», — повторил кто-то на заднем сиденье, изображая утрированную пародию на голос белого человека в исполнении правильного черного пацана.

Орал-Би рассмеялся, ужасно довольный собой.

— Ладно, Моско, садись в машину. Мы как раз собрались раскуриться.

Я продолжал улыбаться, но уже из последних сил. «Интересно, — подумал я, — а Орал-Би знает, что Дизи (или, возможно, Лайонз) похитил мою собаку?». Вообще-то я не должен был с ним разговаривать, с Орал-Би. Лайонз велел мне залечь на дно и вообще никуда не высовываться.

— Э… н-нет, Би. Спасибо, но я не м-могу, — выдавил я, заикаясь. — У меня важная встреча.

— Ха-ха-ха! Он сказал: «Я не могу. У меня важная встреча»! — опять спародировал меня тот же голос с заднего сиденья.

— Какого хрена, братан? Что значит, важная встреча? У тебя есть что-то важнее МЕНЯ?! Нет, нигга, так не пойдет. Давай-ка садись. — Орал-Би вдруг посерьезнел. Я уже понял, что спорить с ним бесполезно. Себе дороже. Задняя дверца открылась, и я забрался в машину.

— Щас мы тебе сделаем важную встречу, — сказал Орал-Би. — Самую важную, сцуко, встречу с большим косяком.

Вообще-то я не курю траву. Мне своей дури хватает. Я и так ярко выраженный неврастеник со склонностью к паранойе, а трава это усугубляет, и я подгоняюсь до полной измены. Но я опять не стал спорить. Просто молча захлопнул тяжелую дверцу, и мы отъехали от обочины. Как я и предполагал, помимо самого Орал-Би, в машине сидел и два его паразита-братца, выступавшие в роли «телохранителей», сопровождавших его повсюду. Этим красавцам изрядно свезло по жизни. Исключительно на том основании, что им посчастливилось появиться на свет из одного с Би отверстия, они получили безоговорочное эксклюзивное право «охранять» своего знаменитого брата, что означало: тусоваться с ним целыми днями, не делать вообще ни хрена и при этом еще получать нехилую зарплату. Один из братьев сидел за рулем. Крупногабаритный толстяк с золотыми зубами по прозвищу Йо-Ио Па. Неизменный шофер Орал-Би. Я еще не встречал человека толще, чем Йо-Йо Па. Не знаю, откуда возникло такое прозвище, но, помнится, я просто выпал в осадок, когда узнал, что он играет на виолончели. Мне до сих пор в это не верилось. Я то и дело поглядывал на его огромный живот, втиснутый между рулем и сиденьем. Как он там помещался — вообще непонятно. Второй братец Би — тот самый весельчак на заднем сиденье, повторявший за мной мои фразы, изображая речь белого человека, — мускулистый верзила, самоуверенный, наглый и больной на всю голову, носил прозвище Тедди Биззл. Как и у всех братьев Беллов, у него тоже была «решетка» (так у них назывался полный рот золотых зубов), причем инкрустированная бриллиантами. «Т» — с одной стороны, «Б» — с другой. Я, наверное, не ошибусь, если скажу, что такая решетка стоила больше, чем зарабатывает за полгода офисный менеджер среднего звена.

Я сидел как на иголках. Я всегда себя чувствовал неуютно в компании братцев. Утешало одно: в машине не было Фанка Дизи.

— Ну, давай, Моско, показывай, что ты мне наваял. — Орал-Би обернулся ко мне с переднего сиденья, щурясь в густых клубах ядреного каннабисного дыма. Я почему-то воткнулся на Тедди Биззла, который возился со своей мобилой: то снимал братьев на камеру, встроенную в трубу, то активно общался с кем-то посредством эсэмэсок.

— А что я тебе наваял? — тупо переспросил я.

— Ты че, нигга?! Совсем затупил? Я ж просил сделать мне текст! Тока не говори мне, что он не готов! — Взгляд Орал-Би сделался пугающе хищным.

— А! Текст! Текст я сделал, а как же?! Да. Он у меня даже с собой… — Я полез в задний карман за листочком с текстом, состряпанным в ожидании пиццы.

— Погоди, бро. Не гони, — сказал Орал-Би. — Сперва мы накуримся. На-ка, дунь.

Он протянул мне косяк.

— А, может, на надо… э… знаешь, я… Ну, хорошо. Да, спасибо. — Я побоялся отказываться. Взял косяк двумя пальцами и неловко поднес к губам. Я себя чувствовал мальчиком-школьником, бесхарактерным вялым тихоней, который сам никогда ни на что не решится и вечно идет на поводу у своих более продвинутых одноклассников. Они все смотрели на меня. И Орал-Би, и ТБ. Даже Йо-Йо Па, сидевший за рулем, очень внимательно смотрел на меня в зеркало заднего вида. Для них это было нехилое развлечение. Я неумело затянулся. Раздался тихий щелчок, какой обычно издает камера, встроенная в мобильный телефон, когда кто-то делает снимок. Звук, имитирующий шелчок затвора фотообъектива. Я испуганно огляделся. Тедди фотал меня на мобилу, улыбаясь во все свои тридцать два золотых зуба. Замечательно. Только этого мне сейчас и не хватало для полного счастья.

Последний раз я курил траву в колледже. Я глубоко затянулся и задержал дым в легких, пока внутри не начало болеть. Я очень старался не кашлять. Типа я крут и неслаб. Наконец, я выдохнул облако молочно-белого дыма и все-таки закашлялся, задыхаясь и брызжа слюной. Все остальные истерически расхохотались. Тедди Биззл сделал еще пару фоток.

— Он сказал: «Кхе-кхе-кхе»! — Тедди буквально взвыл от смеха.

— У вас… есть… вода? — выдавил я между приступами надрывного кашля.

— Не, бро. Воды нет. Но ты не боись, щас все будет ништяк, — сказал Орал-Би, улыбаясь садистской улыбкой.

— Чем больше кашляешь, тем круче вставляет, — со знанием дела заметил Йо-Йо Па.

Наконец кашель прошел. Косяк пустили по кругу. Все сделали по хорошей неслабой затяжке. Орал-Би выпустил дым аккуратными волнообразными колечками и вновь протянул косяк мне.

— Не. Мне уже хватит. И так потащило. Спасибо.

— Ничего тебя не потащило. Потащит, когда мы прибьем эту дуру. Так что дуй, не выдрючивайся.

Я взглянул на косяк с неподдельным ужасом. Он был не скурен даже наполовину.

— Мне, правда, хватит…

— БЕРИ И ДЫМИ, — сказал Би с нажимом.

Ничего не поделаешь. Пришлось брать и дымить. На этот раз я затянулся не так глубоко. Прокашлялся и передал косяк Тедди.

— Вот сейчас тебя вштырит по полной, — сказал он, радостно улыбаясь.

Но меня как-то не штырило. Вернее, наверное, штырило, но это был нехороший приход. В голове все плыло. Сердце бешено колотилось в груди. Музыка, гремевшая в колонках, билась мне в мозг плотными волнами звука: БАМС БАМС БАМС БАМС. Тедди снова зафотал меня на мобилу. Мои веки налились тяжестью, глаза съехались в кучку. Мысли разбредались, натыкаясь одна на другую. Да, это был нехороший приход. При одной только мысли о том, что надо добить этот несчастный косяк, я подгонялся до состояния лютой паники.

Когда опять подошла моя очередь, я попытался схитрить и не затягиваться.

Но Тедди бдел и раскрыл мою хитрость.

— Не, бро. Так не пойдет. Давай-ка еще раз.

Мне все же пришлось затянуться. Сердце билось так сильно, что я всерьез испугался, что у меня сейчас будет сердечный приступ. Остановится сердце — и все, пиздец. Мне действительно было страшно. Перед глазами дрожала какая-то мутная пелена. Мир утратил обычную плотность и плескался вокруг густыми судорожными волнами.

При этом мне надо было старательно делать вид, что со мной все в порядке.

— Шухер! Легавые! — вдруг заорал Йо-Йо Па.

Мое бедное сердце забилось еще сильнее, если такое вообще возможно. Я схватился за грудь, как будто сердцебиение можно было унять вручную.

— Блядь, — нервно дернулся Тедди, послюнявил два пальца и затушил косяк. Потом они с Йо-Йо Па быстро открыли окна.

Я обернулся и посмотрел назад. Да, следом за нами ехала полицейская машина. Я поспешно отвернулся и уставился прямо перед собой, обмирая от страха. Сердце рвалось из груди по глухой параноидальной укурке. В голове судорожно билась мысль: «Меня посадят, непременно посадят. Нет, мне нельзя в тюрьму. Меня там протянут по полной программе. И потенциальные пидарасы, и неонацисты, все дружно». Я рассуждал так: «Я знаю, что надо делать. Когда меня привезут в тюрьму, я притворюсь сумасшедшим психом. Да! Я буду ходить, и кудахтать, и клевать зерна, и хлопать крыльями, как курица. И никто даже и не захочет ко мне подойти. А если кто-то и подойдет, я… я… я заору со всей дури: „ОТОЙДИ! ОТОЙДИИИИИ“, — и как закудахтаю, как наброшусь на него, как повыцарапаю глаза, и впредь никто не захочет связываться с бешеным человеком-курицей…»

— Так, они не за нами. Они свернули, — сказал Йо-Йо-Па с облегчением, оборвав мои параноидальные грезы. — Уф! А то мне действительно стало стремно.

Я обернулся и посмотрел назад. Полицейской машины не было.

— ЙООООООУ! — заорал я и потряс кулаком, как бесноватый футбольный фанат, чья команда забила решающий победный гол на последней добавленной минуте. Остальные зависли на пару секунд, молча глядя на меня. А потом они расхохотались. Все разом.

— Ха-ха-ха! Этот нигга укурен в какашку! — взвыл от смеха Тедди.

— ХА-ХА-ХА! — ржал как конь Йо-Йо Па, хлопая ладонями о руль.

— Он сказал: «ЙООООООУ!» Ха-ха-ха!

Они истерично смеялись, все трое, хлопая друг друга по плечам и подпрыгивая на сиденьях. Я тоже смеялся. Вместе со всеми. Моя паранойя прошла без следа. Мне было весело и хорошо. Я замечательно раскурился и смеялся вместе со всеми.

Это же классно!

— Да, ты был прав, — сказал Тедди, хлопнув Орал-Би по плечу. — Он и вправду смешной мазафака.

— Я ж тебе говорил, он прикольный. Слышь, Моско, ты молодца. Зажигаешь ваше не по-детски. Наш человек.

— Спасибо, Би. Я тебе очень признателен, правда.

Все приумолкли на долю секунды, а потом снова расхохотались.

— Ха-ха-ха! Он сказал: «Я тебе очень признателен». — Тедди снова изобразил свою насмешливую вариацию голоса белого человека, подняв кулак в традиционном приветствии «Власти черных». — Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!

— Вообще-то белые не так разговаривают, — сказал я Тедди.

— Именно так, нигга. Именно так!

Мы еще посмеялись все вместе, потом замолчали, чтобы отдышаться.

— Ладно, Моско. Теперь, когда тебе вставило, давай прогоним твой текст, — сказал Орал-Би.

— Прямо вот так и прогоним? — спросил я.

Я в жизни не был таким забалдевшим. Меня просто убило. Но теперь — по-хорошему.

— Прямо вот так и прогоним.

Я достал из кармана листок с текстом для Би.

— Мне его прочитать? Или сам прочитаешь?

— Нет, — сказал Би. — Ты не понял. Прогони нам телегу.

— Чего?

— Прочти нам рэп. Чтобы все по уму.

— Нет, — улыбнулся я глупой улыбкой. — У меня не получится.

— Не боись. Все получится.

— Ну, хорошо. Хорошо. — Трава и вправду избавляет человека от комплексов. А я был укурен по самое не хочу. — Значит, так…

— Включить тебе ритм? — спросил Би.

— Не, не надо. Хотя да. Включи. — Я взглянул на листок у себя в руках и вдруг с ужасом понял, что у меня вряд ли получится что-либо прочитать. Строчки плясали перед глазами, наползая одна на другую. Однако мне удалось собраться. Сам не знаю, откуда вдруг взялись силы. Орал-Би включил CD-плеер и нашел композицию только с музыкой, без слов. Я выждал пару минут, пытаясь проникнуться ритмом, и как только почувствовал, что уже можно вступать, сразу начал: — Я чувак на районе известный / Тем, что шишак у меня интересный. Бьет малафья, как из грозного штуцера, / Ваццкий восторг, бля, приходит вся шушера. Чпокаю щас одну дырку, Клариссу, / В мужниной тачке, как Кэрролл — Алису. / Как он заснет — а я тут уже, скоро, / С бабой евойной качаю рессоры. / Я, бля, ебу эту суку полгода реально, / А мужу, козлине, ниче так, нормально. / Но только Кларисса, та телка, что пялю, / Мои кровные бабки решила шакалить. / Тряпки, прически, короче, прикинь, / Сука, решила скупить магазин. / Мало того, ее мать, суперкляча, / Тоже решила отведать горячего. / Тетка костыль объезжать мастерица. / Стала с дочуркой за хуй мой биться. / Сто раз на дню теребили сосиску, / Я охуел — чересчур много риска. / Быстренько тема такая созрела — / Надо скорей информировать чела. / Мужа технично отследил я у хаты, / Это был ты — мудачина лохатый! / Так что скажи своим блядям домашним, / Типа послал их мужик настоящий. / Мол, не встает на их страшные рожи, / Больше в их дом ни ногою не вхож я.

Их просто ВЫНЕСЛО. Они хохотали до слез, хлопали себя по коленям и выдавливали одобрительные восклицания типа: «круто», «чума» и «пипец». Меня самого так растащило, что под конец я даже выдал небольшой экспромт, не предназначенный для исполнения со сцены:

— Я чувак на районе известный / Тем, что шишак у меня интересный. / Бьет малафья, как из грозного штуцера, / В аццкий восторг, бля, приходит вся шушера. / Би крут неимоверно, Би — супераппарат. / Все лейблы побережья писать его хотят, / Но Денди Лайонз платит реальное бабло, / А если кто-то против, получит щас в табло! / Йоу, йоу, йоу! В табло, бля! Точняк!

Я завершил читку известным жестом с демонстрацией среднего пальца, как это делают некоторые рэперы. Зал стоял на ушах.

— Да, Моско! — прохрипел Тедди сквозь смех. — Это было сильно!

— Это да, — подтвердил Йо-Йо Па.

— Да, нигга. Неплохо. Очень даже неплохо, — сказал Орал-Би. — Прими респект.

— Тебе понравилось? — тупо спросил я, чувствуя себя победителем на белом коне. Пусть даже и очень укуренным победителем, тупящим вовсю.

— Не то слово, бро. — Орал-Би замолчал, слушая музыку и подергиваясь в такт ритму. — А хороший музон. Зажигает. Что-то как-то меня растащило. Ща буду делать фристайл. А, братан? Сделать фристайл? — спросил он у Йо-Йо Па.

— А че, дело хорошее, — важно кивнул Йо-Йо Па, тоже дергая головой в такт ритмичному рэпу. Я подумал: «А может быть, лучше не надо?» Даже по сильной укурке я понимал, что Орал-Би на фристайл не способен. Просто ему не дано. Собственно, поэтому я и пишу ему тексты. Потому что он полный дебил. Хотя, с другой стороны, было бы интересно послушать, как он будет пытаться изобразить что-нибудь этакое в «вольном стиле». Главное, не рассмеяться. Иначе они меня грохнут. Прямо здесь и сейчас.

А это уже не смешно.

Орал-Би запрокинул голову и облизал губы, готовясь к рифмовке экспромтом.

— Так, так, так… Ну че? Все готовы? Щас. Щас, щас, щас. Значит, так… э… ну, ладно, погнали… Так… так, так… щас… В общем, меня зовут Орал-Би, и ты мне мозги не еби. А че?! Неплохо! Давай, Толстый. Читай фристайл. — Он обернулся ко мне и передал воображаемый микрофон. Так я и думал. Фристайлщик из Би никакой. Они все смотрели на меня, все трое. Ждали, когда я начну рифмовать.

— Хочешь, чтобы я сделал фристайл?

Я знаю, как писать тупой рэп. Дайте мне ручку, блокнот, словарь рифм и хотя бы минут сорок времени, и я напишу более или менее приличный текст. «Приличный», понятно с поправкой на то, для кого я пишу. Но я не могу сочинять на лету. Тот небольшой экспромт, который я выдал под конец читки текста, получился случайно. Исключительно по укурке. Но я был не в том положении, чтобы спорить. Один тихий забитый еврейский мальчик в одной машине с тремя суровыми конкретными черными пацанами — не самый лучший расклад для плодотворной дискуссии.

— Ага, бро. Хочу, — сказал Би. — Давай, захерачь нам фристайл. Чтобы мои братаны знали, куда идут мои баксы!

«Твои баксы идут прямиком в обувную коробку у меня в шкафу», — подумал я. Но вслух, разумеется, этого не сказал. Вслух я захерачил фристайл. Мне самому до сих пор непонятно, как я это сделал.

Я закрыл глаза и принялся, кивать головой в такт музыке.

— Так, так, так… Ну че? Все готовы? (Это стандартная процедура «разогрева» перед фристайлом.) Щас. Щас, щас, щас. Ну, ладно, погнали… Так… так, так… раз, два, три… Я у ниггера негр, пишу ему тексты. Это, наверное, даже уместно. А че бы мне призраком-то не писать? Если я белый, как призрак, но, блядь… Меня это, знаете, подзаебало, хотя чел он крутой, и мне платят немало.

Я старался сосредоточиться на рифмовке и более или менее попадать в ритм, но все же следил за реакцией публики, и мне было приятно услышать их одобрительный рев. Тедди Биззл, похоже, снимал меня на видеокамеру, встроенную в его навороченный мобильный телефон.

— Я укурен и весел, так что в жопу печаль. Мой кумир — Барри Уайт, мне траву обещал.

— ЙОУ! — публика билась в экстазе.

— Да, я толстый еврейский обжора неверный, / И свинину я ем очень даже кошерно.

— ХА-ХА-ХА!

— Он сказал: «Я ем кошерно свинину»! Ха-ха-ха!

— Я рифмую фристайл очень четко, на раз. Я умен и начитан, что твой пидарас.

— Ааааа! Чума!

— Я не порнозвезда, и мой болт — не с рессору, / Но всякая телка пойдет со мной без разговоров. / Потому что они знаю толк в правильных пацанах. / А которая не знает, пошла она нах.

— Ха-ха-ха!

— Мое слово дороже, чем все бабло Скруджа Макдака. А если не веришь, пойди отсоси, мазафака.

— ХА-ХА-ХА!

Композиция закончилась. Чему я был несказанно рад, поскольку мое поэтическое вдохновение уже начало иссякать. Если бы музыка продолжалась чуть дольше, я бы наверняка сдох. Даже в полном откате — а откат был неслабым, — в глубине затуманенных дурью мозгов все же брезжила наводящая панику мысль, что надолго меня не хватит.

Народу, похоже, понравилось. Судя по их одобрительным воплям и смеху. Я был горд собой и своим представлением. Повторюсь: мне самому до сих пор непонятно, как я это сделал. Не иначе, как по укурке.

— Круто, нигга, — сказал Орал-Би. — В натуре круто.

— Спасибо, дружище. Спасибо. — Я был искренне тронут. Тоже, наверное, по укурке. Орал-Би переключил трек на CD, и Йо-Йо Па затеял свой собственный фристайл. Он рифмовал плавно и без запинок. Но я не особенно вслушивался. Вернее, честно пытался слушать, но внимание рассеивалось, и звуки ускользали. Глаза закрывались, меня буквально срубало. И, наверное, все же срубило, потому что потом я очнулся от громкого крика мне в ухо:

— ТОЛСТЫЙ!

— Что? — Я открыл глаза и растерянно заморгал.

— Мы уже дома, дружище. Мы тебя подвезли. Ты как, в порядке? — спросил Орал-Би.

— Э… да, наверное.

Я плохо помню, что было дальше. Я кое-как выбрался из машины, вошел в подъезд, поднялся к себе на четвертый этаж, держась за перила. Все было словно в тумане — в мутном едком тумане. Ровно в четыре часа пополудни я вошел к себе в квартиру и — метафорически выражаясь — вляпался в очередную немалую кучу дерьма. А ведь до этого я был уверен, что хуже уже быть не может.

Кто эти тёти?

Уолли Москович

Уоллис Кью Москоу

Мой дядя Джонни живет в большом городе,

Где бомжи и бомжихи ночуют на холоде,

В грязном квартале, где мусор на улице.

И психи с тележками ходят, сутулятся.

Тети стоят там у дома толпой,

Их охраняет какой-то хромой.

Судя по виду — жуткий позер,

Дядя его называл «сутенер».

Я удивился: «А что это значит?»

«Вырастешь — сам все узнаешь, мой мальчик».

К ним иногда приезжают машины,

Тети подходят, садятся в кабину.

Но почему-то не уезжают,

А просто сидят, головою мотают.

Я подошел рассмотреть их поближе,

Тетки страшней не встречались мне в жизни.

Шерстистые руки, прыщавые лица,

Зубы кривые — кошмар, не девицы.

Дылды, толстухи, совсем коротышки,

Кричали, кривлялись они, как мартышки.

Одна была в сетчатом платье из блесток

Другая с серьгами размером с наперсток.

У третьей, по-моему, торчала щетина!

Четвертая скорчила страшную мину.

Кто они, что они тут потеряли?

Что они нам так истошно кричали?

Одна заявила, что «выйдет нам дешево»,

Другая сказала, что «глотка хорошая».

Кто эти тети? Зачем тут стоят,

Словно у них тут какой-то парад?

Дядин ответ был вообще непонятен:

«Это не тети, дружище, а дяди».

Тема 13

Я открыл дверь в квартиру и первое, что увидел: черный сверкающий пистолет, свисавший на бечевке с дверной перекладины. Он вертелся у меня перед носом наподобие какого-то безумного мобиля над колыбелью грядущего преступления.

И это мне не приглючилось по укурке.

Там действительно был пистолет.

Я подумал: «О Господи! Пистолет». Мысль, конечно, не самая оригинальная, но именно так я и подумал. Это была самая первая мысль. Вторая мысль: «Меня что, действительно ТАК убило?!» — тоже не отличалась оригинальностью. Третья мысль: «А чего он тут висит?!» — стала сигналом к действию. Я схватил пистолет. Бечевка, привязанная к предохранительной скобе, дернулась и натянулась. Я поднял глаза. Как оказалось, кто-то вбил маленький гвоздик в перекладину двери и повесил на нем пистолет. Как будто он, этот «кто-то», хотел, чтобы я взял пистолет и оставил на нем отпечатки пальцев. Что я сдуру и сделал. Пистолет был холодным и очень тяжелым. Тяжелее, чем мне всегда представлялось. До этой минуты я никогда в жизни не держал в руках огнестрельное оружие. Но ощущения мне нравились. Я провел пальцем по черному стволу. «Какого хрена?! — подумал я. — Все равно я уже взял его в руки, так почему бы и не посмотреть, как следует?!». Я сам поражался своему спокойствию. Наверное, если бы я не был укурен по самое не хочу, я бы уже давно вдарился в панику. А так я просто стоял, тупо разглядывая пистолет у себя в руках, и пытался придумать, что делать дальше.

Наверное, первым делом надо стереть с этой штуки мои отпечатки пальцев. И что потом? Вызвать полицию? Но я был не в том состоянии, чтобы общаться со стражами порядка. — Я решил так: сотру свои отпечатки, может быть, приму душ, дождусь, пока меня не отпустит, и уже потом позвоню в полицию. Но по дороге на кухню мой замечательный план был разрушен неожиданным появлением Гомера Симпсона, который выскочил из спальни и набросился на меня.

Да, именно так все и было. Гомер Симпсон. Выскочил из моей спальни. И опять же это была никакая не галлюцинация, порожденная злоупотреблением запрещенными веществами. Гомер Симпсон в синем вельветовом комбинезоне, с глупой улыбочкой на лице, выбежал из спальни с явным намерением перехватить меня по дороге на кухню.

— Эй, ты чего?! — Я обернулся к нему и безотчетно поднял пистолет.

Вот поэтому я и не курю траву.

И только потом мой затуманенный каннабисом мозг все-таки сообразил, что это был не настоящий Гомер, а человек в маске Гомера, и что он собирался наброситься на меня с кулаками, и что мне придется стрелять не в моего обожаемого Гомера, а в какого-то самозванца, а если так, я могу защищаться… Рассудив таким образом, я ничтоже сумняшеся нажал на спусковой крючок, и — БА-БАХ! Выстрел раздался за долю секунды до того, как лже-Гомер налетел на меня и сбил с ног. Падая, я ударился затылком о край кухонного стола и уронил пистолет. Я видел, как Гомер метнулся к упавшему пистолету, схватил его, сунул в карман комбинезона и выбежал из квартиры. А потом я отключился.

Яростный стук БАМ-БАМ-БАМ привел меня в чувства. Я открыл глаза и увидел — узрел — свою кухню в совершенно новом ракурсе. Вид сбоку и снизу. Такой я не видел ее никогда. Да, грязновато. Но что я мог сделать?! Я застонал и приподнялся, опираясь на локти. Я никак не мог сообразить, почему лежу на полу и почему у меня так болит голова. В дверь опять постучали. БАМ-БАМ-БАМ.

— ОТКРОЙТЕ! ПОЛИЦИЯ!

Дверь распахнулась, и в прихожую ворвались двое полицейских. В форме, с оружием. Все как положено. Увидев меня, они заорали на два голоса:

— НА ПОЛ! ЛЕЖАТЬ! НА ЖИВОТ!

— Что?..

— НА ПОЛ! ЛЕЖАТЬ! ПЕРЕВЕРНИСЬ! НА ЖИВОТ!

Собственно, я и так был на полу. Так что мне не составило труда выполнить их, скажем так, просьбу. Я послушно перевернулся на живот. Чтобы ребята не напрягались. Они и вправду слегка приутихли, прекратили орать и принялись переговариваться между собой на каком-то своем полицейском сленге, из которого я не понял ни слова. Я украдкой взглянул на них. Один из полицейских стоял в дверях кухни, держа меня на прицеле, а второй осматривал квартиру. Видимо, чтобы убедиться, что им ничто не угрожает.

— Все чисто, — сообщил второй полицейский, вернувшись на кухню. — В спальне все перерыто, а здесь у нас мокро. — Он указал пальцем на пол.

В спальне все перерыто?!

Мне стало нехорошо. Я тут же подумал о коробке с деньгами в шкафу. Блядь.

И что значит «мокро»?

— Где? — спросил полицейский, который приглядывал за мной.

— Вот здесь, — его напарник вновь указал на пол. — И еще у входной двери.

— И сильно мокро? — спросил тот, который держал меня на прицеле.

— Не очень.

— Зови бригаду.

Полицейский, который осматривал квартиру, сказал что-то по рации. Опять на своем полицейском сленге. Но я все-таки понял, что он вызывал подкрепление.

— ЧТО ЗДЕСЬ У ВАС ПРОИСХОДИТ, СЭР? — заорал полицейский, который присматривал за мной. Он действительно заорал в полный голос, как будто я был глухим. При этом он вежливо и аккуратно пнул меня в бок ногой, насколько понятия «вежливо» и «аккуратно» вообще применимы к пинку тяжелым полицейским ботинком.

— Н-не знаю. Я сам только вошел… В смысле, Гомер… На м-меня напали! — заикаясь, пролепетал я. Я хотел рассказать обо всем, что случилось, но не смог выдавить из себя больше ни слова.

— ВЫ ЗДЕСЬ ЖИВЕТЕ? — прокричал полицейский.

— Д-да, сэр, — сказал я, прижимаясь щекой к холодному паркету. Это действительно неприятно, когда в тебя целятся из пистолета. Даже если в тебя целится страж порядка, и ты точно знаешь, что он не будет стрелять.

— ЭТО ВЫ ЗДЕСЬ СТРЕЛЯЛИ, СЭР?

— Д-да, сэр.

— ЗНАЧИТ, У ВАС ЕСТЬ ОРУЖИЕ? И ГДЕ… ВАШЕ… ОРУЖИЕ? — спросил он, как я понимаю, своим наиболее вежливым тоном. Я имею в виду, исходя из всех представлений о вежливом тоне. И тут в кухню ворвался второй полицейский, выходивший в прихожую для сверхсекретных переговоров по рации.

— ГДЕ? ГДЕ ОРУЖИЕ? ГОВОРИ, ГДЕ ОРУЖИЕ! — заорали они хором. Мне хотелось сказать им: «Ребята, и незачем так орать. Я и в первый раз все прекрасно слышал». Но, разумеется, я не стал этого говорить. Я подумал, что эти двое, наверное, новички. Они были какими-то чересчур нервными и напряженными, слишком усердными в плане служебного рвения и… я не знаю… совершенно дурацкими.

Я растерянно огляделся и понял, что у меня в руке уже нет пистолета. Потом я вспомнил, что уронил его, когда падал. Но на полу его тоже не было. А, нуда! Точно! Гомер же забрал пистолет!

— Его з-забрали, — выдавил я.

— КТО ЗАБРАЛ? ТОТ, КТО НА ВАС НАПАДАЛ?

— Д-да, сэр.

Полицейский, который осматривал квартиру, а потом говорил по рации, метнулся к кухонному столу, резко выдвинул верхний ящик и принялся остервенело в нем рыться, причем половина того, что лежало в ящике, была извлечена и расшвыряна по полу. Та же участь постигла и все остальные ящики. Все это было весьма драматично.

— Можете не искать. Он забрал пистолет, — сказал я, обращаясь к полицейскому, державшему меня на прицеле.

— Я так и подумал, — как-то даже уныло ответил он, а потом вновь заорал во весь голос: — ВАМ НУЖЕН ВРАЧ, СЭР?

— Нет, спасибо. Со мной все в порядке…

— ТОГДА ОСТАВАЙТЕСЬ НА МЕСТЕ, СЭР. МЫ ЖДЕМ ДЕТЕКТИВОВ. ОНИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ЧЕРЕЗ ПАРУ МИНУТ.

И я остался на месте. Лежа на животе на полу. Прижимаясь щекой к холодному твердому паркету.

Минут через пятнадцать приехали два детектива в штатском и целая бригада криминалистов из следственного отдела. Я себя чувствовал героем полицейского сериала. Как будто попал в телевизор в какой-нибудь из эпизодов «Места преступления». Пока мы ждали прибытия детективов, двое придурочных полицейских все-таки поумерили пыл, разрешили мне сесть на диване в гостиной и даже еще раз спросили, не нуждаюсь ли я в медицинской помощи. Я вновь отказался. Вообще мне было стремно. Хотелось сказать что-нибудь умное типа: «Я требую вызвать моего адвоката». Но я не стал ничего говорить. Мне было страшно. И меня еще не совсем отпустило после травы. Хотя события последнего получаса, безусловно, способствовали ускоренному протрезвлению.

Первый детектив, суровый дядька в очках-хамелеонах, с мужественными залысинами, пышными усами, желтушной кожей и коричневыми зубами, выдававшими заядлого курильщика с многолетним стажем, представился как детектив Барнаби Склейдж. Второй детектив, молчаливая чернокожая женщина в строгом сером костюме, с гладкими иссиня-черными волосами, собранными в тугой пучок на затылке, и колючим недружелюбным взглядом, не представилась вообще. Она вошла следом за своим напарником и обвела комнату внимательным цепким взглядом.

— Это детектив Карин Стрикленд, — сказал детектив Склейдж. — Она у нас неразговорчивая. Говорит мало, но все подмечает. Оставайся на месте, сынок. — Он ушел в спальню в сопровождении офицера, который уже проводил осмотр раньше. Детектив Стрикленд продолжала осматривать помещение, периодически привлекая внимание криминалистов к чему-то такому, что казалось ей достойным внимания. Я настороженно наблюдал за тем, как они роются в моих вещах. Мне действительно было тревожно. Прятать мне было нечего. Но это не значило, что они ничего не найдут. Ведь мне же подсунули пистолет. Гомер был у меня в квартире, и кто его знает, какие еще «сувениры» он мог здесь оставить.

Детектив Склейдж вернулся в гостиную, хмурясь и качая головой. Вид у него был встревоженный.

— Мистер… Маркович?

— Москович.

— Да. Прошу прощения. Все время путаюсь с этими еврейскими фамилиями. Расскажите мне, что здесь у вас произошло. И, если можно, подробнее.

— Э… я вернулся домой, открыл дверь и увидел… Может быть, надо позвать моего адвоката? — спросил я, невинно хлопая глазами.

— Вы открыли дверь и увидели — что? — Он сел на диван рядом со мной. Достаточно близко, так что я чувствовал запах всех сигарет, которые он выкурил за последние два-три часа. Он положил руку мне на плечо и заговорил голосом доброго дядюшки а-ля Уилфорд Бримли: — Мистер Мокенберг, почему бы вам не рассказать старине Барнаби обо всем, что здесь произошло. Я здесь как раз для того, чтобы во всем разобраться и помочь вам.

Как ни странно, я сразу ему поверил.

— Э… я вернулся домой…

— Откуда вернулись?

— Я встречался с друзьями…

— И что было дальше?

— Ну… я открыл дверь и увидел п-пистолет. Он висел на веревочке. — Детектив Склейдж закрыл один глаз и слегка склонил голову набок. Он явно не понимал, о чем речь. — Он висел на веревочке. Свисал сверху. Пистолет.

— Давайте еще раз, мистер Мокштейн. Вы с друзьями вернулись домой…

— Не с друзьями.

— А мне показалось, вы говорили… — он заглянул в свой блокнот, который я заметил только сейчас, — …что встречались с друзьями.

— Да, встречался. Но до того как. Домой я вернулся один.

— Хорошо. Значит, один. Вы вернулись домой. Вошли в квартиру и увидели пистолет. Свисавший с потолка… на веревочке… И что было дальше? Вы его трогали?

— Д-да, сэр.

— Вы его сняли?

— Да, сэр.

— С веревочки?

— Да, сэр.

— Понятно. — Он сделал запись в своем блокноте. Детектив Стрикленд продолжала осматривать помещение. Мне показалось, она нашла дырку от пули в стене. — И что было дальше?

— Я отнес пистолет на кухню.

— На кухню?

— Да, сэр.

— А с какой целью?

Я ответил не сразу. Мне надо было подумать. Если сказать ему правду, что я собирался стереть с пистолета свои отпечатки пальцев, это будет звучать подозрительно. Весьма подозрительно. Может быть, это опять паранойя, но у меня с самого начала было нехорошее ощущение, что меня воспринимают не в качестве жертвы, а в качестве первого подозреваемого.

— Э… честно сказать, я не знаю, сэр.

— Вы не знаете, почему отнесли на кухню пистолет, который нашли у себя в квартире свисавшим с потолка на веревке?

— Не с потолка, а с дверной перекладины.

— А есть разница?

— То есть?

— Какая разница, мистер Мокберг, откуда именно свисал пистолет, с потолка или с дверной перекладины? Или это как-то повлияло на ваше решение отнести пистолет на кухню?

Я даже не стал поправлять детектива Склейджа, когда он в очередной раз переврал мою фамилию. Проблематично ему запоминать еврейские фамилии. Антисемитский усатый урод.

— Э… нет. Наверное, нет. Я просто рассказываю, как все было.

Склейдж посмотрел мне прямо в глаза. Словно пытался меня разгадать. Его усы дернулись, как ухо коня, которого донимает слепень, а потом растянулись в улыбку.

— Да, — сказал он, легонько похлопав меня по колену. — Продолжайте.

— Ну, я отнес пистолет на кухню, потому что… Я просто не знал, что мне делать. Я никогда в жизни не видел живой пистолет. Ну, не живой… В общем, вы понимаете. А по дороге на кухню…

— Мистер Маркштейн, вам не кажется, что вы должны были сразу же вызвать полицию? Сразу, как только вошли и увидели пистолет, свисавший с дверной перекладины?

— Да, сэр. Вы правы.

— Тогда почему вы не вызвали полицию сразу?

— Я был уку… э… я растерялся. Да, растерялся. И я хотел позвонить в полицию, но мне не дали.

Детектив Стрикленд со своей свитой криминалистов давно ушла в спальню и как-то не торопилась возвращаться. Это уже начинало меня беспокоить. Что они там рассматривают столько времени?!

— Кто вам не дал?

— Прошу прощения?

— Кто вам не дал позвонить в полицию, мистер Маркович?

— А… ну, да. Я шел на к-кухню, и тут из спальни выскочил м-мужик…

— Опишите его. Как он выглядел?

— Он был в м-маске. В маске Гомера Симпсона. И в синем комбинезоне.

— Ага. — Детектив Склейдж сделал запись у себя в блокноте. — Все интереснее и интереснее. Ну, ладно. И что было дальше? Вы стреляли в него… в этого Гомера Симпсона?

— Да, стрелял. Но не нарочно. Он набросился на меня, я испугался и рефлекторно нажал на спусковой крючок.

Детектив Склейдж резко поднялся с дивана и навис надо мной наподобие грозовой тучи. У него был такой вид, как будто ему вдруг явилось божественное откровение. Как будто он был на пороге разгадки великой тайны.

— Хорошо, мистер Маркович. С вашего позволения, я включу диктофон. Вы не волнуйтесь. Это стандартная процедура, которая вообще ничего не значит. Я включу диктофон, и мы продолжим беседу. Хорошо?

— Э… хорошо, — сказал я, слегка сбитый с толку. Он включил диктофон.

— Продолжайте, сэр. Что было дальше?

— Э… я нажал на с-спусковой к-крючок. Не нарочно. Случайно.

— И что… случилось… потом? — спросил он медленно, с расстановкой, словно обращаясь к трехлетнему малышу, или к иностранцу, или к клиническому дебилу.

— Не знаю. Может быть, я в него и попал. В того парня в маске Гомера Симпсона. Но он сбил меня с ног, я ударился головой и отрубился. Так что я ни за что не могу ручаться.

— Понятно, — сказал детектив, взъерошив усы кончиком ручки.

— Но скорее всего я в него не попал. Потому что ваши криминалисты нашли пулю в стене. — Я указал на то место, у которого чуть раньше возилась команда криминалистов.

Детектив Склейдж нахмурился, подошел к стене, внимательно осмотрел дырку. Как мне показалось, чуть ли не с разочарованным видом. Потом он обернулся ко мне:

— Где оружие, мистер Маркович?

— Наверное, его забрал тот мужик в м-маске.

— Понятно, — пробормотал Склейдж себе в усы. — Оставайтесь на месте, — велел он мне и ушел в спальню. Наверное, чтобы посовещаться со своей напарницей.

Я остался сидеть на диване. Кровь стучала в висках, перед глазами все плыло. Я прилег на подушку и уставился в потолок. Мысли неслись, обгоняя друг друга. Стоит ли рассказать детективу Склейджу о похищении Доктора Шварцмана? И о подозрительном черном джипе, который последние несколько дней постоянно дежурит у нашего дома? Наверняка это все как-то связано между собой…

Детектив Склейдж вернулся в гостиную вместе со своей молчаливой напарницей.

— К нам поступило два телефонных звонка. От свидетелей, слышавших выстрел, — сказал Склейдж, обращаясь ко мне. — Первый звонок был… — он заглянул в свой блокнот, — …в четыре ноль две. Абонент сообщил нам, что слышал выстрел. Вроде как в квартире этажом выше, расположенной прямо над его квартирой. По месту вызова немедленно выслали наряд. Патрульный автомобиль № 9039. Второй звонок поступил… в четыре ноль девять. С сообщением, что абонент видел какого-то странного человека, выбегающего из подъезда. Но не смог разглядеть его как следует. Когда нашипатрульные прибыли на место, они обнаружили вас. Вы сидели на полу в кухне, предположительно раненый, в полной растерянности и/или потрясении. В спальне — все перерыто. Как будто там что-то искали. А теперь объясните мне, мистер… э… Маркович, что здесь у вас происходит?

— Н-не знаю, сэр. Я уже все рассказал. Я вернулся домой и нашел пистолет. Потом на меня напал человек в маске, и я в него выстрелил. Случайно.

— Очень странная история, вы не находите.? Может быть, я упустил что-то важное? Что он здесь делал, этот ваш Гомер Симпсон? Что он искал?

— Я рассказал все, что знаю, сэр. Я понимаю, что это звучит совершенно безумно, но именно так все и было. Честное слово.

Детектив Склейдж посмотрел на меня очень внимательно.

— Все это более чем подозрительно, мистер Маркштейн. Вставайте. Поедем в участок.

— Моя фамилия Москович. Уолли Москович. Детектив взглянул на часы у себя на руке.

— Двадцать одна минута, сорок три секунды. Что же вы столько ждали и не поправили меня сразу? Какой-то вы невнимательный, мистер… Москович. — Он подмигнул мне, улыбнулся улыбкой довольного сытого аллигатора, подхватил меня под руку, помог встать с дивана, самолично довел до полицейской машины и усадил на заднее сиденье.

Тема 14

Меня привели в мрачную комнату для допросов. В точности такую, какие показывают во всех фильмах. Голый цементный пол, голые бетонные стены. Огромное черное зеркало-окно. Камера слежения под металлической защитной сеткой, прикрепленная под потолком и нацеленная на холодный металлический стол, за которым сидел я. Как я ни старался, у меня все равно не получалось не смотреть на черное зеркальное стекло и не думать о том, кто наблюдает за мной с той стороны.

Мне показалось, что я просидел в этой комнате целую вечность. Меня давно отпустило. Я был трезвым как стеклышко и чувствовал себя жуком, пойманным в коробок из-под спичек. Только теперь до меня дошло, что я пропустил встречу в «Bionic Books» и что у меня есть все шансы не встретиться вечером с Джем. Вот блин!

Наконец дверь открылась, и вошел детектив Склейдж. Его молчаливая напарница, детектив Стрикленд, бесшумно проскользнула в комнату следом за ним.

— Кровь, — сказал детектив Склейдж. Я удивленно взглянул на него.

— Прошу прощения?

— На полу. В вашей квартире. Пятна крови. Дорожка из пятен от кухни до входной двери. И в подъезде, на лестнице.

— О Господи.

— Да. Настоящая кровь. Такая, знаете, красная.

— Вы считаете, что я?.. Вы считаете, я его…

Склейдж наклонился ко мне, опершись обеими руками о стол.

— Это хороший вопрос, мистер Москович, — сказал он, глянь мне прямо в глаза. — Вопрос ценой в миллион долларов.

— Сэр… Я не хотел ни в кого стрелять. Я уже рассказал, как все было. Он набросился на меня! Я защищался! — Мне самому показалось, что мой голос звучит как-то уж слишком надрывно, почти истерично.

— У вас есть враги, мистер Москович?

Сложный вопрос. Еще три дня назад я бы твердо ответил: «Нет». А теперь я не знал, что сказать. Потому что не знал, о чем можно сказать, а о чем — лучше не надо. Я решил не говорить вообще ничего. Сейчас — ничего. А дальше будет видно.

— Э… нет, сэр. У меня нет врагов.

Детектив Склейдж взглянул на свою напарницу, которая пристально изучала меня своими колючими пронзительными глазами.

— Как-то вы неуверенно отвечаете. — Склейдж уселся за стол, прямо напротив меня. — Честно признаюсь, нас очень смущает ваше заявление, что пистолет висел на веревочке, на перекладине входной двери. Зачем его там повесили в вашей квартире? И, кстати, как он проник к вам в квартиру, этот таинственный злоумышленник? Мы не нашли следов взлома.

— А в-вы… вы разве не видели гвоздик, вбитый в перекладину двери? И привязанную к нему веревку? Он действительно висел на веревке. А зачем его повесили, я не знаю.

— Может быть, мистер Москович. Все может быть. Мы пока что не знаем, как связать все это воедино. Почему тот, кто проник к вам в квартиру, перерыл только спальню? Как-то все это странно, согласны?

— Согласен. Конечно, согласен! В смысле, в сложившейся ситуации я — пострадавший. Но тогда почему я себя чувствую преступником?

— Не знаю, мистер Москович. А почему вы себя чувствуете преступником?

— Наверное, надо позвать моего адвоката. И у меня, если не ошибаюсь, есть право на один телефонный звонок? — Я хотел позвонить Джерри и попросить найти мне адвоката, поскольку никакого «моего адвоката» у меня, разумеется, не было, а заодно объяснить, почему я не пришел на эпохальную встречу с издателями. А то вдруг Джерри волнуется, куда я пропал?

Детектив Склейдж поставил локоть на стол и подпер подбородок ладонью.

— Вы чем занимаетесь, мистер Москович? В смысле, где вы работаете?

— В студии звукозаписи.

— Правда? Вот здорово! Я люблю музыку. А в какой именно студии?

— А это важно? В смысле, что я такого сделал? Я просто вернулся домой.

— Я вас очень прошу, удовлетворите мое любопытство.

— Ну, хорошо. Хорошо. Я работаю в студии «Godz-Illa Records». Они пишут рэп.

Похоже, это название ничего не говорило детективу Склейджу. Зато детектив Стрикленд встрепенулась и посмотрела на меня уже по-иному, с каким-то даже интересом. Я тоже взглянул на нее, наши взгляды встретились на долю секунды, и я поспешно отвел глаза. Наверное, я даже слегка побледнел.

— Э… «Godz-Illa». Звучит знакомо… Карин, ты знаешь эту контору?

Мне показалось, что детектив Стрикленд слегка улыбнулась. Хотя скорее всего мне действительно показалось.

— Да. Кое-что слышала. — У нее был грудной, бархатистый голос. На удивление сексуальный для такой миниатюрной, невзрачной женщины. Она выразительно посмотрела на Склейджа и произнесла: — Эйб Лайонз.

Склейдж понимающе кивнул, потом на пару секунд задумался.

— Стало быть, рэп? Грязный бизнес. В котором участвует множество потенциальных убийц, да, мистер Москович? — Я не удостоил его ответом. — А что конкретно вы делаете в «Godzzz-Iller Records»?

Я секунду помедлил. Может быть, даже пару секунд. Или пять. Слишком долго. Это был критический момент. Время принять решение. Должен ли я сказать правду? Что «втихаря» пишу тексты для самого известного рэпера в мире — и что из-за этого в данный конкретный момент моя жизнь подвергается смертельному риску? Может, они мне помогут.

— Я…

— Да?

— Я… работаю…

Или, наоборот, напортачат и усугубят. Как это свойственно нашим доблестным полицейским.

И тогда мне уже точно наступит пиздец.

— Да?

— …в офисе. Младшим помощником. Что-то типа секретаря. Склейдж улыбнулся довольной улыбкой и, перегнувшись через стол, похлопал меня по плечу, как старого приятеля.

— Замечательно. Рад за вас, мистер Москович.

Детектив Стрикленд взглянула на свой пейджер и сделала молчаливый знак Склейджу, что ей надо что-то ему сказать. Он поднялся из-за стола и подошел к своей напарнице, стоявшей в дальнем углу. Стрикленд что-то шепнула ему на ухо, так чтобы я не услышал. Склейдж коротко кивнул, и Стрикленд быстро вышла из комнаты. Склейдж молчал пару минут. Ходил по комнате взад-вперед с задумчивым выражением на лице.

— Итак, что мы имеем. Два звонка от соседей. С интервалом в несколько минут. Один выстрел. Кровь на полу. Перерытая спальня. Жертвы не обнаружено. Ни в квартире, ни в подъезде, ни где-то поблизости. Почему у меня стойкое ощущение, что здесь чего-то не хватает, мистер Москович?

— Н-не знаю, сэр. Я рассказал все, как было.

— Давайте попробуем сделать предположение. Какова ваша гипотеза?

— Ну, я не знаю… Наверное, этот парень забрался ко мне в квартиру, чтобы… не знаю… что-то такое устроить. Может быть, это была подстава. Ну, то есть он собирался зачем-то меня подставить. Не знаю. Может быть, я вернулся чуть раньше, чем он рассчитывал, и он не успел все доделать… ну, что он там собирался сделать… и поэтому он на меня напал, а потом убежал.

Склейдж сделал такое лицо, как будто пил что-то через соломинку, а потом вдруг спросил:

— А что он искал у вас в спальне?

— Не знаю. — Я твердо решил не говорить ему о коробке с деньгами. Это был мой секрет. Никто не знал про коробку, и я очень надеялся, что когда я вернусь домой, она будет на месте.

— Да, загадочная история. Если кто-то хотел вас подставить, получается, вы очень сильно его разозлили. Или он просто хотел вас убрать, потому что вы сильно ему мешали. И он проник к вам в квартиру, и устроил там черт знает что… Странная ситуация для человека, у которого нет врагов, вам не кажется?

— Ну… мне кажется…

Склейдж ВПЕЧАТАЛ ладонь в металлический стол, так что я даже вздрогнул.

— Хватит держать меня за идиота, Москович. Расскажите мне, что происходит.

Я испугался. Теперь уже по-настоящему. Он был прав. То, что я говорил, действительно напоминало бред сумасшедшего. Но ведь так все и было на самом деле. Бред сумасшедшего, как он есть. Я же не врал. Говорил только правду. Разумеется, не всю правду, далеко не всю. Но не врал. Может быть, если бы Склейдж знал всю подноготную, он смог бы взглянуть на ситуацию с моей точки зрения. Может, действительно стоит поговорить с ним начистоту? Да, наверное. Я уже открыл рот…

И тут дверь распахнулась. В комнату заглянула детектив Стрикленд. Она даже не стала входить, просто сделала знак Склейджу, что им надо поговорить. С глазу на глаз. В коридоре. Перед тем как выйти из комнаты, Склейдж посмотрел на меня долгим тяжелым взглядом.

— Прошу прощения. Я вернусь через пару минут.

Он вышел в коридор и прикрыл за собой дверь. Я сделал глубокий вдох, медленно выдохнул и уронил голову на грудь. На меня вдруг навалилась какая-то монументальная усталость. Я себя чувствовал выжатым, как лимон. И физически, и морально. Я наклонился вперед и прижался лбом к краю холодного металлического стола. Потом взглянул на часы. 19.40. При таком положении дел у меня были все шансы опоздать на свидание с Джем. Я решил, что когда Склейдж вернется, я расскажу ему все. Вывернусь наизнанку. Да, наверное, так будет лучше всего. Мне нужно, чтобы он меня понял. В противном случае меня здесь промурыжат всю ночь. Также не исключено, что где-нибудь обнаружится тело убитого Гомера Симпсона, и вот тогда мне настанет пиздец.

Окончательный и бесповоротный.

Детектив Склейдж пробыл в коридоре значительно дольше обещанной пары минут. Вернувшись в комнату, он снял с меня наручники и сказал:

— Вы свободны. Можете идти.

— Ч-что? — Я подумал, что просто ослышался.

— Вы… свободны. Идите домой. У нас есть три свидетеля, подтвердившие ваши слова, так что у нас нет причин вас задерживать. Как вы и говорили, на вас напали. Так что быстрее идите домой, пока детектив Стрикленд не придумала причину, почему мы должны вас задержать.

— С-спасибо.

— Я тут ни при чем. Благодарите своего индийского друга и тех двоих итальянских жеребцов.

Пардип! Если бы он сейчас оказался рядом, я бы его расцеловал. И что это за итальянские жеребцы? Я был вообще без понятия, кого имеет в виду детектив Склейдж, но не стал выяснять этот вопрос. Если меня отпускают — надо скорее идти. Ну, пока они не передумали. Я вышел на улицу. Было почти восемь вечера. Времени оставалось в обрез: вернуться домой, быстренько принять душ и ехать в «Комнату поцелуев», где меня будет ждать Джем. Я дошел до угла и вдруг услышал быстрые, целенаправленные шаги у себя за спиной. Кто-то меня догонял. И догнал…

— Москович, вас подвезти? — спросил детектив Склейдж.

БЛИН.

— Нет, сэр, спасибо. Я возьму такси.

Он схватил меня за руку. Крепко.

— Нет. Давайте я вас подвезу.

Он потащил меня на стоянку к своему неприметному синему «форду». Открыл переднюю пассажирскую дверцу, усадил меня на сиденье, быстро огляделся, нет ли поблизости посторонних, которые могли бы стать свидетелями этого маленького похищения, сел за руль, включил двигатель.

— Сейчас мы немного прокатимся, Москович.

— И куда вы меня повезете?

— Увидишь, малыш. Увидишь.

Какое-то время мы ехали молча. По радио пел Джонни Кэш: что-то о том, что он все повидал и везде побывал, — детектив Склейдж пытался ему подпевать, но постоянно сбивался и страшно фальшивил. Впрочем, ему самому это нисколечко не мешало. Это было бы даже забавно, на самом деле, если бы не то незначительное обстоятельство, что полицейский детектив, наводящий на меня практически инфернальный ужас, чуть ли не силой усадил меня к себе в машину и везет неизвестно куда. В голову лезли совершенно бредовые мысли: сейчас он меня привезет на какой-нибудь заброшенный склад, загонит в темный подвал, свяжет и, угрожая табельным оружием, заставит выполнять все его извращенные сексуальные прихоти, как в «Молчании ягнят» или в «Криминальном чтиве». Когда песня закончилась, Склейдж выключил радио.

— Везучий ты парень, Москович.

Я промолчал. Я уже понял, что он собирался мне что-то сказать.

Вот и пусть говорит.

— Три свидетеля. Три! Такого вообще не бывает! Ну, один… В крайнем случае два. А у тебя сразу три!

— Вы везете меня домой?

— Этот индиец из вашего дома, он утверждает, что знает в лицо всех жильцов. Позвонил сразу, как только услышал выстрел. А потом позвонил еще раз, пару минут спустя. Сказал, что видел какого-то незнакомца, который выбежал из подъезда. Прекрасно. Это подтверждало твою историю, но у меня все же были сомнения. И тут вдруг появляются два макаронника. Приходят в участок и заявляют, что они частные детективы, и наблюдали за вашим домом по делу, никак не связанному с твоим делом, так вот, они наблюдали за домом и видели, как в ваш подъезд вошел чернокожий парень, а потом через какое-то время вышел. Причем явно в спешке. Они тоже слышали выстрел. В общем, все сходится. Три свидетеля!

— Да уж, действительно повезло…

— Не то слово!

— Самое странное, у меня нет ощущения, что мне повезло. Склейдж лишь качнул головой, словно желая сказать: «Да, я понимаю, о чем вы». Однако он ничего не сказал. Я тоже молчал. Судя по напряженному взгляду Склейджа, он пытался собраться с мыслями. Наконец он сказал:

— А теперь расскажи мне, Москович, чем ты там занимаешься на самом деле?

— Ч-что?

— Ты меня слышал, сынок. Что ты делаешь в «Godz-Illa Records»?

Блин. Он пытался меня расколоть. Добиться чистосердечного признания. Но откуда он знает?! Меня вновь охватила паника. Сердце забилось в груди часто-часто. В голове явственно прозвучал голос Лайонза: «Твои яйца. Оправлю в золото, повешу на шею». Сейчас, когда все вроде бы обошлось и меня выпустили из участка, мне уже расхотелось рассказывать Склейджу всю правду.

— Вы меня уже спрашивали, и я вам ответил. Я работаю помощником в офисе.

Склейдж тихо фыркнул себе в усы.

— Слушай, хватит держать меня за идиота. У меня нюх на неправду, а твоя байка про офис — это такая херня… Что ты делаешь на самом деле? Кого ты пытаешься прикрыть?

— Я никого не пытаюсь прикрыть! Вы спросили, я вам ответил…

— Хорошо, хорошо, — оборвал он меня, видимо, не желая выслушивать очередную порцию «такой херни». — А в чем заключается твоя работа помощника в офисе?

— Что? — спросил я, чтобы потянуть время. Мне надо было собраться с мыслями и припомнить свою «легенду», которую я сочинил уже очень давно. Как раз на случай чего-то подобного.

— Ты меня слышал, Москович. Что… конкретно… ты… делаешь? В офисе. В качестве офисного помощника. В чем заключаются твои обязанности?

— Ну… э… самые разные обязанности. Я… делаю копии документов. Отвечаю на телефонные звонки. Таскаю сотрудникам кофе. Раздаю флаеры… развешиваю афиши… рекламные плакаты. Это важная составляющая раскрутки. Ну, вы понимаете… афиши, рекламные листовки, плакаты. Анонсы новых альбомов рэпа… ну, которые выходят…

— Да? А кто выдает тебе эти плакаты? Как вообще все происходит?

— С плакатами? — тупо переспросил я.

— Да, с плакатами.

— Ну…

— Кто выдает тебе эти плакаты? Назови мне фамилию.

— Кто выдает? Да, по-разному бывает. То один, то другой. Кто-нибудь из начальства.

— Понятно.

— Ага. Я беру пачку плакатов, выхожу с ними на улицу и начинаю развешивать в разных местах…

— И сколько обычно берешь за раз?

— Плакатов?

— Плакатов.

— Ну, штук пятьсот. Где-то так. Когда чуть больше, когда чуть меньше.

— Пятьсот плакатов? Неслабо так!

— Да. Но их надо развесить по всему городу. Так что пятьсот, в общем, как раз и хватает.

Склейдж зарулил на темную стоянку, расположенную за заброшенным допотопным торговым центром. Остановил машину, заглушил двигатель. Кроме нас на стоянке не было ни души. Склейдж повернулся ко мне.

— А какие еще есть обязанности у офисного помощника?

— Да вроде бы никаких.

— Ты уверен?

— Да, сэр.

— Забавно. Ладно, Москович, давай уже начистоту. Я кое-что о тебе знаю.

Я молчал.

Ждал, что будет дальше.

— Да, Москович. Я знаю, чем ты занимаешься на самом деле. И я мог бы тебе помочь. Да, Уолли. Но это — твой последний шанс. Я не шучу. У тебя есть последний шанс. Если тебе нужна помощь, Я ТЕБЕ ПОМОГУ. Я серьезно. В чем бы ты там ни увяз, мы тебя вытащим. Так что решайся, Москович. И прямо сейчас. Потому что другого шанса не будет. Если ты что-то не договариваешь, если ты врешь для того, чтобы кого-то прикрыть, самое время сказать мне правду. Повторяю, это твой последний шанс. Сам ты не справишься, а мы тебя вытащим. Но ты должен сказать мне правду. Всю правду.

Я на секунду задумался. Но лишь на секунду. Я ему не доверял. Это было похоже на партию в покер. Если я слишком долго промедлю с ответом, тем самым я покажу Склейджу свои карты.

Я посмотрел ему прямо в глаза. Вернее, прямо в затемненные линзы «хамелеонов».

— Так я и сказал вам всю правду, сэр. И мне больше нечего добавить.

Мы смотрели друг другу в глаза, наверное, секунд пять. Склейдж явно пытался меня «прочитать», но я уже понял, что этот раунд остался за мной. Если бы на месте Склейджа сидела его востроглазая напарница, у меня бы не было никаких шансов. То есть вообще никаких. Она бы увидела меня насквозь и раскусила в момент. Она — да. А Склейдж — нет. Его усы растянулись в улыбке.

— Ну, ладно, приятель.

Он открыл свою дверцу и вышел из машины. У меня все внутри оборвалось. Что он сейчас собирается делать?! Он обошел машину, открыл мою дверцу и вытащил меня наружу.

— Пойдем. — Он потащил меня к задней двери одного из заброшенных магазинов.

— Куда мы идем? — спросил я, обмирая от ужаса.

Он не ответил. Подвел меня к массивной стальной двери и постучался. Явно каким-то условным стуком.

— КТО ТАМ? — спросил низкий приглушенный голос с той стороны.

— Поросенок Наф-Наф, — ответил детектив Склейдж. Дверь открылась.

В комнате было темно. Большое окно во всю стену, когда-то бывшее витриной, теперь было заклеено коричневой бумагой. Свет уличных фонарей пробивался лишь по краям плотных бумажных листов. Я не видел, кто открыл дверь: глаза еще не привыкли к темноте. Детектив Склейдж подтолкнул меня вперед. Я растерянно огляделся, хотя там было совсем ничего не видно. У двери, через которую мы вошли, маячили два силуэта, едва различимые в темноте. Два мужика устрашающих габаритов.

— Мистер Москович, — донесся из темноты очень знакомый голос. Я принялся озираться по сторонам, пытаясь определить направление, откуда именно он звучит. Слева от меня включилась настольная лампа. Лампа стояла на резном столике антикварного вида. За столом сидел Авраам Лайонз по прозвищу Денди. Я не знал, что и думать. Детектив Склейдж привез меня к Лайонзу?! Что происходит?!

— Кажется, я вас просил сидеть тихо и не высовываться, — сказал Лайонз своим глубоким раскатистым голосом. Голосом, который сразу давал понять, что его обладатель — человек серьезный. Я украдкой осмотрелся. Кроме стола и кресла, в котором сидел Лайонз, в комнате не было никакой мебели. Голый цементный пол. Стены и потолок в паутине электрических проводов в грязно-розовой оплетке. Со стен свисают куски пыльной полиэтиленовой пленки. Пол усыпан опилками и погнутыми гвоздями. Лайонз выжидающе смотрел на меня. А я не знал, что сказать. Я растерянно посмотрел на Лайонза, потом перевел взгляд на Склейджа, потом — опять на Лайонза. — Все в порядке, мистер Москович. Детектив Склейдж… э… старый друг нашей компании. И как он справился, детектив Склейдж?

— Малыш держался отлично, мистер Лайонз. Я не смог вытянуть из него ни слова, — чуть ли не с гордостью проговорил детектив и похлопал меня по спине. — И уж поверьте мне на слово, я очень старался его расколоть.

Стало быть, Склейдж работал на Лайонза, и допрос с пристрастием в машине был проверкой на верность фирме. Склейдж действительно очень старался меня расколоть, но я молчал рыбой об лед, не обмолвился ни единым словом насчет того, что я делаю в «Godz-Ша» на самом деле, и таким образом «с честью прошел испытание». Меня раздирали самые противоречивые чувства. Я гордился собой, и при этом чувствовал себя оскорбленным, и еще мне было любопытно — да, любопытство было извращенное, даже какое-то патологическое, — и тем не менее меня действительно занимал этот вопрос: а что было бы, если бы я сказал Склейджу правду?..

— Вы меня п-проверяли? — спросил я Лайонза.

Он посмотрел на меня, и мне показалось, что уголки его губ дрогнули в слабом подобии улыбки.

— Вас это обидело, мистер Москович?

— Н-нет, сэр. Вовсе нет, — быстро ответил я.

— Я надеялся, что вы именно так и скажете. И я в вас не ошибся, мистер Москович. Ведь вы понимаете всю серьезность сложившейся ситуации, да? И понимаете, почему это важно: проверить сотрудников на верность фирме?

— Д-да, сэр. Я все понимаю. Конечно.

— И радуйтесь, что вы прошли испытание. А теперь я повторю свой вопрос: кажется, я вас просил сидеть тихо и НЕ ОТСВЕЧИВАТЬ? — сказал Лайонз, перебирая какие-то бумаги, лежавшие перед ним на столе. «Интересно, — подумал я, — какое такое делопроизводство ведется в этом своеобразном офисе? И почему меня привезли сюда, а не в центральный офис на студии?» Я очень надеялся, что верный ответ: «Потому что Лайонз не хочет, чтобы детектив Склейдж появлялся на студии», — а не: «Потому что этим двум громилам у двери нужно какое-то тихое место, где можно было бы размозжить мою голову о стену и не испортить при этом обои».

Я не знал, что ответить Лайонзу. В конце концов, я бы действительно не «отсвечивал» и сидел бы себе потихонечку дома, если бы не совершенно безумные события последних нескольких дней. Мне вдруг вспомнились слова Джерри. Он был уверен, что похищение Доктора Шварцмана организовал Лайонз. Я сам так не думал, но ведь я мог ошибаться. Всякое в жизни бывает… Я решил, что, наверное, надо рассказать Лайонзу обо всем, что случилось. Как говорится, вреда не будет. Если он действительно приложил руку к похищению Доктора, может быть, я сумею это понять по его реакции. Как бы там ни было, рассказать все-таки стоит. Обо всем, что случилось. Включая и то, о чем я пытался ему сказать во время нашего последнего разговора: что Дизи знает правду обо мне и Орал-Би.

— Я так и делал, сэр. Ну, то есть пытался…

— Но?..

— Но за последние два-три дня случилось несколько странных событий, которые никак от меня не зависели.

— Расскажите подробнее, мистер Москович. Каких именно событий? — спросил Лайонз. Я очень надеялся, что он еще не утомился со мной беседовать. Потому что мне надо было ему рассказать о многом. И разговор предстоял долгий.

— Ну… я…

— Для начала объясните, пожалуйста, как получилось, что вы оказались в полицейском участке.

— Честное слово, не знаю, мистер Лайонз. По-моему, меня подставили.

— Подставили? Кто подставил? Зачем?

— Не знаю, сэр.

— Продолжайте, мистер Москович.

— Я вернулся домой…

— А где вы были?

— Я… я просто гулял. Встречался с друзьями.

Лайонз выразительно приподнял бровь, как будто он знал, что у меня нет никаких друзей.

— С какими друзьями?

М-да. Вот с этого места у меня могут начаться серьезные неприятности. Лайонз очень настойчиво попросил — а вернее приказал, — чтобы я не пытался связаться с Орал-Би. Даже по телефону.

— С Орал-Би, — прошептал я, склонив голову.

— Прошу прощения?

— С Орал-Би, сэр. Я шел на встречу со своим агентом, а Би перехватил меня по дороге. У меня не было выбора. Меня буквально заставили сесть в машину.

— Вас заставили, мистер Москович? Кто вас заставил?

— Орал-Би и его братья.

— Понятно, — задумчиво протянул Лайонз и почесал подбородок. Пару секунд он молчал, переваривая услышанное. — Продолжайте.

Я рассказал, как поднялся к себе, открыл дверь, обнаружил пистолет, свисавший с дверной перекладины, и т.д. Лайонз слушал не перебивая. Когда я закончил, он молчал больше минуты, все также задумчиво почесывая подбородок.

— А что это за итальянцы? — наконец спросил он.

— Не знаю. В полиции мне было сказано, что они наблюдали за моим домом. Они вроде как частные детективы и расследуют какое-то дело…

Лайонз внимательно посмотрел на меня. Я отвел глаза.

— Мистер Москович, скажите мне честно, как на духу: как вы сами считаете, что случилось сегодня у вас квартире?

— Честное слово, не знаю. Но у меня есть подозрение, что это Фанк Дизи. Де Андре Маскингам.

— Я что-то не понимаю. Почему вы решили, что лишь потому, что вы на него помочились, он стал бы… ну, я не знаю… что он там делал, по-вашему? Хотел вас подставить? Как-то все слишком сложно. Зачем ему так напрягаться? Он мог бы просто послать к вам своих, как у них говорят, братанов, чтобы они вас избили.

— Это еще не все, — сказал я. — Далеко не все.

Лайонз быстро взглянул на Склейджа, который только пожал плечами:

— Я тоже не в курсе.

— У вас еще что-то случилось, мистер Москович? Какая у вас интересная жизнь…

— Лучше бы она была скучной.

— Так расскажите нам, что случилось, — сказал Лайонз.

— Ну, во-первых, у меня украли собаку.

— У вас есть собака?

— Да, сэр. У меня есть собака. Ее украли. Прямо из квартиры.

— И что?

— Ну, я ужасно расстроился. А потом, спустя несколько дней, похититель связался со мной. Я так думаю, он собирается потребовать выкуп.

— За вашу собаку? — В голосе моего босса явственно слышался смех, и меня это задело.

— Да, сэр.

— Вы сказали, что похититель лишь собирался потребовать выкуп. А что конкретно он вам говорил? — Мне показалось, что Лайонз еле сдерживается, чтобы не рассмеяться.

— Он передал мне записку. И там было сказано, что со мной свяжутся в самое ближайшее время, а пока что мне надо сидеть тихо-тихо и никому ничего не рассказывать.

— О чем не рассказывать?

Либо Лайонз был гениальным актером, либо он действительно был непричастен к похищению Доктора и вообще в первый раз слышал, что у меня есть собака.

— Не знаю. В записке не уточнялось. Я могу говорить откровенно, сэр?

— Разумеется.

— Записка была составлена так, чтобы… при всем уважении, сэр… поймите, я просто пытаюсь рассказывать все как есть. Так вот, записка была составлена так, как будто… как будто ее передали от вас.

Лайонз откинулся на спинку кресла и сделал глубокий медленный вдох, раздув ноздри.

— От меня?

— Д-да, сэр.

— Иными словами, содержание записки навело вас на мысль, что это я взял в заложники вашу собаку, поскольку мне нужно, чтобы вы молчали о вашей работе, и чтобы уж до конца быть уверенным в вашем молчании, я применил к вам такой вот рычаг давления?

— Д-да, сэр. При всем уважении.

Лайонз задумчиво почесал подбородок.

— А зачем бы я стал это делать? Вы работаете на меня много лет. У нас никогда не возникало проблем. И с чего бы мне вдруг применять к вам давление именно теперь?

— Не знаю, сэр. Может быть… в свете временного отстранения от работы… Не знаю.

— Но ведь вы не подумали, что это был я? Вы говорили, вам кажется, это Дизи.

— Д-да, сэр. Наверное. Я не знал, что и думать. Я был в полной растерянности. И еще… я испугался.

— Но с чего бы вдруг Дизи стал вам угрожать и требовать, чтобы вы молчали? Кстати, молчали — о чем?

— Не знаю, сэр. Самому непонятно. Может быть, он того и добивался, чтобы я подумал, что записка была от вас.

Лайонз медленно кивнул, переваривая услышанное. А потом вдруг напрягся и тряхнул головой.

— Мне очень не нравится эта история, мистер Москович. Если вы не поверили, что записка была от меня, если вы посчитали, что это — затея Де Андре Маскингама, который хочет заставить вас думать, что-это я украл вашу собаку, это наводит на мысль, что Де Андре Маскингам знает наш с вами секрет. Знает, чем вы занимаетесь на самом деле.

Я всегда говорил, что Лайонз чертовски умен.

Я кивнул, глядя на босса глазами испуганного щенка.

Кивнул очень медленно и серьезно.

— Прошу прощения?

— Он знает.

— Что именно знает? — проговорил Лайонз с нажимом, так что последнее «т» в его фразе было острее, чем кончик чертежной кнопки.

— Знает наш с вами… — Я инстинктивно оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает. — Наш с вами секрет. Что я пишу тексты для Би. — Последнюю фразу я произнес едва различимым шепотом. Лайонз впился в меня взглядом такой убийственной силы, что я бы не удивился, если бы из его глаз неожиданно вырвались лазерные лучи и испепелили бы меня на месте.

— ЧТО? — спросил он тоже шепотом, только это был шепот, который страшнее крика.

— Д-да. Он з-знает.

Ну, все. Пиздец.

Больше я ничего не сказал. Боялся, что если скажу хоть слово, меня грохнут тут же, на месте. И хорошо, если быстро и сразу.

— Какого хрена… Откуда он ЗНАЕТ?

— Я н-не знаю, откуда он знает. Я сам не знал, что он знает. То есть он мне об этом сказал в туалете, в тот вечер…

— До того, как вы на него помочились или после?

— До того.

Лайонз сделал глубокий вдох, закрыл глаза и замер на несколько долгих, мучительно долгих секунд. Потом с шумом выдохнул воздух, и, клянусь, бумаги у него на столе всколыхнулись, словно по комнате прошел сквозняк.

— Сейчас вам надо уйти, мистер Москович. Уведите его, — сказал Лайонз, обращаясь к мрачным белым амбалам, стоявшим у двери. Они подскочили ко мне с двух сторон и схватили меня под локти. Я испугался до полусмерти. — Отвезите его домой. — Они потащили меня к выходу. — Мистер Москович? — окликнул меня Лайонз, когда мы были уже на пороге. — На этот раз я уже не шучу. Сидите тихо, как мышь. Я собираюсь во всем разобраться, и я не хочу, чтобы мне кто-то мешал.

Домой я попал только в десятом часу. Вся квартира была перевернута вверх дном: и гостиная, и спальня. Полицейские постарались не хуже Гомера. Все ящики выдвинуты, матрас сброшен с кровати, одежный шкаф перерыт, одежда разбросана по полу. Когда я увидел опустошенный шкаф в спальне, у меня все похолодело внутри. Я подошел — очень медленно — и заглянул на верхнюю полку, где хранилась коробка с деньгами. Коробки не было.

Я схватился за голову и пару минут простоял, тупо глядя на пустую полку.

В голове смутно забрезжила мысль, что если я собираюсь попасть в бар вовремя, мне надо поторопиться. Все равно я сейчас ничего не сделаю по поводу пропавших денег. Я подумаю об этом потом.

Я по-быстрому принял душ и оделся с рекордной скоростью. В четверть одиннадцатого я уже сидел в такси.

Оставалось надеяться, что Джем все же дождется меня.

Но она меня не дождалась.

Я вломился в «Комнату поцелуев» без четверти одиннадцать. Огляделся, старательно изображая небрежно индифферентный вид, хотя, наверное, со стороны я смотрелся, как маленький мальчик, потерявший родителей в огромном торговом центре: вот он стоит с широко распахнутыми глазами, вертится во все стороны и с надеждой высматривает маму с папой, которые должны быть где-то рядом…

Джем в зале не было.

Я сел у стойки и заказал стопку текилы. Немедленно выпил и попросил повторить. Похлопал себя по карманам. И где мой мобильный?! Кажется, я забыл его дома. Впрочем, разницы не было никакой. Все равно я не знал номер Джем, и она тоже не знала мой номер.

Я сидел, размышлял о событиях прошедшего дня. На самом деле беседа с Лайонзом навела меня на кое-какие интересные мысли. Если записку действительно написал Дизи, то чего он хотел этим добиться? Зачем ему надо, чтобы я решил, что это Лайонз похитил мою собаку? На самом деле все это время я думал, что Дизи просто доебывается до меня в меру своей явной испорченности: пытается отравить мое и без того совершенно безрадостное существование. Мстит за то, что я обоссал его в туалете во время концерта. Но как-то оно нелогично. Тем более при наличии записки. И еще один немаловажный вопрос: кто мог знать о коробке с деньгами? Я про нее никому не рассказывал. Никому.

Как-то все это странно.

Спустя двадцать с чем-то минут и четыре стопки текилы я уже смирился с мыслью, что намеченный праздник жизни не состоится. Таинственная и прекрасная Джем, вероятно, нашла другого несчастного и одинокого мужичка, чтобы скоротать вечерок. Может быть, она так развлекается постоянно. Или не развлекается, а исполняет филантропическую миссию. Добрая щедрая душа, она отдает себя людям, которые остро нуждаются в любви и ласке. Дарит жалким, пришибленным жизнью, унылым поцам, типа меня, мгновения запредельного счастья, о которых они будут помнить всю жизнь.

Эко меня растащило…

Все-таки пить надо меньше.

А потом, на самом пике пронзительного отчаяния, подогретого текилой, я, уже ни на что не надеясь, обернулся к двери и увидел, как Джем входит в бар. Моя прекрасная Джем. Моя сексапильная тайна. Она была просто великолепна (я снова подумал, что в ней есть что-то до боли знакомое, как будто я знал ее раньше). Я смотрел на нее, как завороженный. И все мужчины, сидевшие в баре, тоже смотрели на нее. Мне хотелось кричать на весь зал: «Я ее трахаю. Эту девчонку!» Мужики улыбались, глядя на нее, что-то шептали своим пьяным приятелям и даже украдкой показывали на нее пальцем. Я себя чувствовал этаким жеребцом, неутомимым героем-любовником.

Она приблизилась к стойке и прошла мимо меня. Мы посмотрели друг другу в глаза. Джем сдержанно закусила губу и подмигнула мне, почти незаметно. Но это было так сексуально! Я даже не думал, что можно так соблазнительно подмигивать.

Она села у стойки в двух табуретах от меня. Красавец-бармен, чью фотографию в полуголом виде я наблюдал на рекламном щите по дороге в бар — хотя, может быть, это был и не он, — улыбнулся ей, как старой знакомой, и спросил, что она желает. Я не слышал, что ответила Джем, но явно что-то веселое и остроумное, потому что бармен запрокинул голову и рассмеялся. Потом снял с верхней полки бутылку текилы «Patron» (очень хорошей текилы, замечу в скобках) и налил сразу четыре стопки. Первую стопку Джем опрокинула тут же. Без соли и лайма. Даже не поморщившись. Вторую стопку она поднесла к груди, кивнула бармену, чтобы он взял себе третью, а потом повернулась в мою сторону и указала на меня пальцем, давая понять, что четвертая стопка предназначалась для меня. Изящным плавным движением Джем развернула руку ладонью к себе и поманила меня пальцем: «Иди сюда». Это опять было так соблазнительно и сексуально! Я перебрался на соседний с ней табурет, но, будучи в изрядном подпитии, не проявил должную ловкость и едва не свалился на пол. К счастью, все-таки не свалился. Мы подняли стопки.

— За прекрасную даму, — сказал красавчик-бармен.

— Вот именно, — подтвердил я, ужасно собой недовольный. Мне хотелось сказать что-нибудь умное и изысканное, но ничего умного в голову не приходило. Мы выпили.

Я опять обломался. Второй раз за день. Я повернулся к Джем:

— Знаешь…

Она поднесла палец к моим губам:

— Тсс.

Она опять закусила губу — так соблазнительно, так сексуально! — и мне захотелось сорвать с нее всю одежду. Прямо там, в баре. Немедленно. Она взяла меня за руку, и меня поразило, какие мягкие и нежные у нее руки. У Сью руки грубые, шершавые. Хотя, конечно, ухоженные, с маникюром, но некрасивые, грубые. Руки собачьей массажистки. А руки Джем… это что-то невероятное! Прямо японская мраморная говядина, а не руки!

Джем поднялась с табурета и направилась к выходу, увлекая меня за собой. Я шел молча за ней следом, пылая клокочущей страстью в предвкушении еще одной сказочной ночи.

Тема 15

Клянусь, я проснулся с улыбкой. С довольной, сияющей улыбкой полного и безоговорочного сексуального удовлетворения. Потрясающая девчонка! Просто мечта! Мне хотелось написать о ней песню или хотя бы спеть для нее «У меня под крылами — ветер». Хотелось выйти на улицу, найти подходящее дерево и вырезать на стволе большое сердце с нашими именами внутри. Хотелось обнять ее крепко-крепко и вдохнуть запах ее волос. И я бы, наверное, так и сделал, если бы не одно небольшое «но». Ее не было рядом. Я снова проснулся в постели один. Как в прошлый раз. Джем убежала, пока я спал.

Прямо не девушка, а какой-то Гудини.

Я встал с кровати и пошел в ванную, думая разные мысли и удивленно качая головой. Почему она снова сбежала? Кто знает?! Такой девчонке, как Джем, в голову не залезешь. Впрочем, на данный момент меня больше всего занимало, как бы еще раз залезть к ней в трусы.

Я пописал, умылся, посмотрел в зеркало…

На зеркале висела записка, приклеенная капелькой зубной пасты.

Почему-то мне было страшно ее читать. В голове промелькнула тревожная мысль: «А вдруг это прощальная записка? Вдруг больше уже ничего не будет?!»

Я развернул листок:

Дорогой Уолли, ты просто великолепен! Настоящий свирепый тигр! С нетерпением жду продолжения. Сегодня вечером. В то же время. на том же месте Джем.

Расплывшись в самодовольной улыбке, я перечитал первые два предложения.

— ДА! — крикнул я своему отражению. — Кто тут у нас настоящий мужик? — Я показал на себя в зеркале. — Ты! А что?! Ты и вправду чертовски хорош, — сказал я, приосанившись и представляя себя этаким Робертом Де Ниро, секретным агентом 007, крутым супершпионом после свидания с загадочной обольстительной соблазнительницей. Это была лучшая женщина в моей жизни, и я не знал о ней ровным счетом ничего. Мы с ней практически не разговаривали. Только разнузданно трахались. Без лишних слов. И меня это не парило. Это было таинственно и возбуждающе. Я улыбнулся своему отражению в зеркале и решил, что заслужил обстоятельный плотный завтрак. Непременно с беконом!

Но по дороге на кухню случились две вещи, из-за которых намеченный завтрак «благополучно» закончился, не успев даже начаться. Во-первых: проходя мимо корзинки с собачьей подстилкой, я на мгновение остановился рядом с этой пустой сиротливой кроваткой, на которой должен был спать Доктор Шварцман. Потом поднял глаза и случайно увидел свое отражение в зеркале на стене. Вид у меня был цветущий и бодрый. Не такой бледно-задроченный, как обычно. Глаза горят, щеки подкрашены классическим посткоитальным румянцем. Это было приятно, но в то же время до крайности отвратительно.

— Ну, что? Доволен, скотина? И тебе даже не стыдно? Пока ты тут развлекаешься, Доктор страдает у чужих людей, — отчитал я свое отражение. — Прости меня, Доктор Шварцман, — сказал я, обращаясь к пустой собачьей кроватке. — Я найду тебя, друг. Обещаю. Сегодня ты будешь дома.

На данном этапе завтрак еще не отменился. Но настроение сразу испортилось, и если бы завтрак все-таки состоялся, это была бы печальная трапеза. Я бы нехотя съел весь поджаренный хрустящий бекон. Безо всякого удовольствия, исключительно в знак молчаливого протеста. Я бы поднял стакан апельсинового сока за пропавшего друга, Доктора Шварцмана. Это был бы завтрак в его честь. То есть мне представлялось, что именно так все и будет. Однако позавтракать мне не дали.

Зазвонил телефон.

Я взял трубку на третьем звонке:

— Алло?

— ГДЕ ТЫ БЫЛ? — прогремел прямо мне в ухо компьютеризированный голос похитителя.

— Я… я был дома.

— Я звоню со вчерашнего дня, — раздраженно сказал голос в трубке.

— А… да… я выходил… э… по делам…

— ПАСТЬ ЗАТКНИ! — рявкнул мистер Телефонный Робот.

— Д-да, сэр. Я просто хочу, чтобы мне вернули мою собаку. Скажите, что мне надо сделать…

— ЗАТКНИСЬ И СЛУШАЙ!

— Да, извините.

— Говоришь, хочешь, чтобы тебе вернули твою собаку? Тогда приходи за дальнейшими инструкциями в «Блокбастер-Видео», — сказал похититель.

— Но… — В трубке раздались короткие гудки. — Алло? Алло?

Я растерянно уставился на телефонную трубку у себя в руке.

Интересно, у меня хоть когда-нибудь получится по-человечески завершить разговор по телефону? Ну, как это делают нормальные люди.

Мне пришлось взять такси, чтобы все-таки добраться до своей машины, которая уже второй день стояла на улице перед баром. Я подъехал к «Блокбастеру» в полном раздрае. Я ничего не успел: ни поесть, ни помыться. Даже не причесался. Я уже говорил, что я толстый, и поэтому все время потею. И особенно когда сильно нервничаю. В общем, в салон я вошел мокрый, как мышь. И сразу направился в отдел комедий, намереваясь начать с «Тернера и Хуча». Краем глаза я заметил Клиффорда в желто-синей фирменной футболке, которая висела на нем как на вешалке. Он поднял голову. Наши взгляды на мгновение встретились.

Я прошел мимо.

— Эй! — окликнул меня Клиффорд спустя пару секунд. Нет, он не тормоз. Он просто медленно соображает.

Я обернулся к нему на ходу.

— Да?

Он подскочил ко мне, и мне пришлось сбавить шаг.

— Вы тот самый парень. Ну, из полиции, — заговорщицки прошептал он, оглядевшись по сторонам. — Правильно?

— Да, все правильно, — ответил я, тоже шепотом. — Клиффорд, послушай… я сейчас не могу разговаривать. Я на работе.

Я прибавил шаг.

— А, тогда ладно. Я просто хотел вам сказать… странно так получилось, что вы пришли именно сейчас. Буквально пару минут назад тут была мама с сыном. Они взяли «Тернера и Хуча»! А утром к нам заходил тот самый парень. Ну, черный. С дредами… — Он покачал головой. — Как-то все это странно.

Я замер на месте.

— Что ты сказал, Клиффорд?

Он тупо уставился на меня своим перманентно бессмысленным, пустым взглядом.

— Я сказал, мама с ребенком только что взяли «Тернера и Хуча», вот буквально перед вашим приходом. И это странно, потому что вы тоже спрашивали про это кино. Ну, когда приходили сюда в прошлый раз. Они сказали, что у них точно такая же собака, как в фильме. И правда. Точно такая же! Я ее видел. Она сидела снаружи. Ее привязали к стойке для велосипедов. Такой огромный лохматый пес…

— Клиффорд. Когда они ушли? Отвечай быстро!

— Да вот только что. Может быть, вы еще сумеете их догнать. Ну, если бегом…

Я бросился к выходу. Если они унесут кассету, в коробке которой лежит записка от похитителя, я рискую уже никогда не увидеть свою собаку.

Ну, да. С моим-то еврейским счастьем.

Я завернул за угол и выскочил на стоянку. Стоянка была достаточно большая, поскольку «Блокбастер» располагался в здании торгового центра. Я внимательно присмотрелся клюдям, которые садились в машины или уже сидели в машинах и готовились выезжать. Мое внимание привлекла женщина у черного джипа. На заднем сиденье сидел ребенок, а женщина помогала ему пристегнуть ремень. Пес тоже присутствовал. Большой и лохматый. Сидел в багажнике. Ура! Ура! Я бросился к ней со всех ног.

— Женщина!

Она даже не обернулась.

— Прошу прощения! ЖЕНЩИНА! Я К ВАМ ОБРАЩАЮСЬ!

Она наконец обернулась и увидела меня: потного, взъерошенного, с совершенно безумными глазами. Я бежал к ней, размахивая руками. На миг она словно окаменела. А потом быстро открыла сумочку и достала газовый баллончик.

Я был уже совсем рядом.

— СТОЙ! — закричала она. — НЕ ПОДХОДИ!

Она нацелила баллончик мне в лицо.

Я резко остановился и поднял руки.

— Нет, вы меня не так поняли! Я совсем не хотел…

— НЕ ПОДХОДИ, УРОД! ХУЖЕ БУДЕТ! — вопила женщина. Ребенок на заднем сиденье начал пронзительно орать во всю силу своих небольших, но сверхмощных легких. Пес в багажнике тоже разбушевался и принялся истошно лаять. — СТОЙ НА МЕСТЕ! — Женщина сделала глубокий вдох и закричала: — НА ПОМОЩЬ! НА ПОМОЩЬ!

Она так орала, как будто ее уже убивали. Ребенок тоже орал, как резаный.

Пес заходился истошным лаем. В общем, дурдом, как он есть.

— Нет! Женщина! Нет! Вы меня не так поняли! Я вовсе не собирался на вас нападать! Я хотел просто задать вам вопрос! Честное слово! Я ничего вам не сделаю!

— НА ПОМОЩЬ! ГРАБЯТ! — вопила она. Ребенок орал, пес в багажнике лаял.

— Нет! Нет! — Я отступил на пару шагов, по-прежнему держа руки вверх, чтобы она видела, что у меня нет никакого оружия. —-Я ничего вам не сделаю! Я просто хотел вас спросить…

Она внимательно посмотрела на меня, пытаясь понять, можно ли мне верить. Потом начала медленно опускать руку с баллончиком.

— Посмотрите на меня! — продолжал я, чтобы закрепить результат. — Я толстый маленький коротышка, совершенно безобидный. Я хотел просто спросить одну вещь и боялся, что вы уедете. Поэтому я так и мчался. — Она все же поверила мне и опустила баллончик. — Прошу прощения, я не хотел вас напугать, просто мне надо было… — Я не успел договорить. Что-то ударило меня сзади и сбило с ног. Судя по ощущениям, это, наверное, был бульдозер на полном ходу.

Я ударился головой об асфальт и, похоже, на миг отрубился. Потом открыл глаза, увидел синее-синее небо и белые-белые облака, медленно проплывавшие в вышине, и подумал: «Какие пушистые облака». Голова кружилась, я никак не мог сообразить, что со мной произошло и почему я лежу на земле. Мне было на удивление хорошо и спокойно, но безмятежный покой был нарушен пронзительным, резким ударом под ребра. Я согнулся пополам отболи. И вспомнил: кто-то сбил меня с ног. И теперь этот «кто-то» меня пинает.

— Нападаешь на слабую женщину, да, скотина?! — услышал я между двумя пинками. Я лежал, свернувшись калачиком и прикрывая руками голову, и поэтому даже не мог посмотреть, кто меня бьет. — Ты у нас самый крутой? — Пинок. — Ну, ничего. Есть и покруче тебя. — Пинок.

Мне показалось, что женщина сказала:

— Не надо! Хватит!

Хотя, может быть, я просто выдал желаемое за действительное.

Не знаю, сколько все это продлилось, но удары наконец прекратились. И очень вовремя. Еще пара пинков — и я бы, наверное, начал выкашливать куски легких. Я поднял глаза и увидел здоровенного мужика, которого держали Клиффорд и еще один парень в фирменной майке «Блокбастер-Видео». Клиффорд втолковывал мужику:

— Он из полиции! Прекратите! Он переодетый коп! Он тут на задании!

— О, Господи. Он из полиции? Правда? — растерянно проговорил мужик.

Клиффорд помог мне подняться. У меня все болело. В последний раз меня так избивали еще в средней школе. Судя по ощущениям, у меня были сломаны все ребра.

— Вы полицейский? — спросила женщина. Я посмотрел на нее и ничего не сказал.

У меня просто не было сил.

— Как-то вы не похожи на копа, — усомнился мужик, который едва меня не убил.

Я посмотрел на него с неприкрытой ненавистью.

— Он тайный агент, — сказал Клиффорд. — На секретном задании.

Они все смотрели на меня. Я никак не мог отдышаться. Клиффорд поддерживал меня под локоть. Наконец я немного пришел в себя, посмотрел прямо в глаза этого мудака, который чуть не запинал меня до смерти, и процедил сквозь зубы:

— Исчезни… уйди… с глаз… моих… на хуй…

Кажется, он проникся. Отступил на пару шагов, пробормотал:

— Прошу прощения, сэр. Я не знал, — и пошел прочь быстрым шагом, нервно оглядываясь через плечо.

— Вы как? В порядке? — спросила женщина.

Я сделал глубокий вдох, просто чтобы проверить, получится у меня или нет.

У меня получилось, но было больно.

— Да, я в порядке.

— О Господи. Мне очень жаль, что все так получилось. Просто я испугалась. Меня вообще очень легко напугать.

— Правда? Истеричка и дура. Таких надо лечить.

— Ну… э… а что вы хотели спросить?

— Спросить?

— Да. До того, как вы… как на вас… как он начал вас избивать. Кажется, вы говорили, что хотите задать мне вопрос.

— А, да. Я хотел вас спросить… это вы сейчас взяли в прокате «Тернера и Хуча»?

— Что? — растерянно переспросила она.

Она явно не ожидала такого нелепого вопроса.

— Это вы… сейчас взяли… в прокате… фильм… «Тернер и Ху…»

— Нет! Не она, — сказал Клиффорд.

Я посмотрел на него. Он покачал головой.

— Не она.

Клиффорд и его сослуживец привели меня обратно в «Блокбастер». Вернее, почти притащили на себе, поддерживая с двух сторон.

— А что в нем такого, в этом дивидюке с «Тернером и Хучем»? — спросил Клиффорд.

Я был не в том настроении, чтобы вести разговоры. На самом деле мне было больно произносить слова. Каждый вдох отдавался саднящей болью в груди. И не только в груди — во всем теле.

— Клиффорд, я не могу ничего говорить. Не имею права.

Меня усадили на стул, и я сидел, держась обеими руками за ребра и стараясь дышать как можно спокойнее, чтобы было не так больно.

— Фильмец-то поганый, на самом деле, — продолжал Клиффорд, качая не мытой с полгода засаленной головой. У меня что-то переключилось в мозгу, и я вдруг понял, что упустил одну важную деталь.

— Клиффорд, слушай, ты говорил, что тот черный парень заходил к вам сегодня утром?

— Ага, заходил.

— Тот же самый, который был в прошлый раз? С дредами? В оранжевой спортивной куртке?

— Тот же самый, ага.

— И что он делал?

— Ну, я за ним наблюдал. Потому что запомнил его с того раза. И мы с вами о нем говорили…

— Клиффорд, мне нужно знать, что он делал.

— Ну, он опять прошел в секцию комедий. Как в прошлый раз. В тот отдел, где кассеты.

Вот оно! Да! Клиффорд только что спрашивал: «А что в нем такого, в этом дивидюке с „Тернером и Хучем“?»

— Клиффорд!

— Да?

— Ты сказал, эта женщина взяла «Тернера и Хуча» на DVD?

— Ну, да.

— То есть… «Тернер и Хуч» на кассете стоит на месте?

— Да, наверное, стоит. Кто сейчас смотрит кино на кассетах? Я проверю по базе данных.

Клиффорд принялся стучать одним пальцем по клавиатуре компьютера.

— Не надо, Клиф. — Я медленно поднялся со стула и, превозмогая боль, подошел к полкам комедий на кассетах. «Тернер и Хуч» был на месте. В коробке лежала записка.

еСЛи хОчЕшЬ снОВа увИДеТЬ СВОю соБАкУ… пеРевеДи $ 50 000 в НАЦИОНАЛЬНЫЙ БАНК КАЙМАНОВЫХ ОСТРОВОВ на СчЕТ ноМЕр 476-899-6302487-WM3 в ТЕчЕниЕ 48 ЧасОВ. еСли НЕ выПОлНИшь наШЕ УСловИе, поЖАЛееШЬ.

Мне стало плохо. Пятьдесят тысяч долларов?! Где, интересно, мне взять столько денег? У меня в обувной коробке было тысяч двадцать пять, не больше. Но коробку с деньгами украли. У МЕНЯ НЕТ НИЧЕГО!!! У меня подогнулись колени, и я тяжело осел на пол. Меня как будто пришило. Доктор Шварцман. Мой единственный друг. Его больше нет. Как же я без тебя, Док?! Как же я без тебя?! Я подтянул колени к груди, закрыл лицо руками и разрыдался. В первый раз с той минуты, как начался весь этот хаос. В первый раз за долгие годы.

Тема 16

Я плакал навзрыд. Безутешно. Плакал о Докторе Шварцмане. Плакал о Сью. О своей идиотской работе. Об украденных деньгах. О покойном отце и о маме, которой, наверное, было стыдно, что ее единственный сын — патологический неудачник. Плакал о своей жизни. О том, какой эта жизнь была и какой не была, но могла бы быть. Впрочем, плакал я очень недолго. Мне пришлось прекратить рыдать, потому что каждое судорожное движение отзывалось пронзительной болью в отбитых и/или сломанных ребрах. Плюс к тому мне не хотелось, чтобы старина Клиффорд увидел меня в таком состоянии. Так что я метафорически взял себя в руки и поднялся на ноги — в буквальном смысле.

Я поблагодарил Клиффорда за помощь следствию (от чего тот раздулся от гордости), вышел на улицу и растерянно огляделся, не зная, что делать дальше. Я решил позвонить Джерри. Может быть, у него будут какие-то дельные соображения. Тем более что я ведь так и не удосужился позвонить ему и объяснить, почему меня не было на вчерашней встрече с издателями. Джерри, наверное, страшно злится. Или, может быть, беспокоится за меня: куда я пропал и вообще. Я набрал номер агентства, и Бет взяла трубку:

— «Агентство Сильвера».

— Бет, привет. Это Уолли Москович.

— Уолли! О Господи! Джерри тебя обыскался. Сейчас я вас соединю!

Джерри был подобен торнадо в Канзасе.

— Уолли?! — крикнул он так, что мне пришлось отнять трубку от уха.

— Джерри…

— Уолли, КАКОГО ХРЕНА?! Ты где?! Я тебе обзвонился! Со вчерашнего вечера! Чуть с ума не сошел от беспокойства!

— Джерри…

— Ты не явился на встречу! Ты, вообще, что себе думаешь?! С тобой все в порядке?

— Джерри…

— Ты не явился на встречу, а потом твой дурацкий мобильник опять позвонил у тебя из кармана, и я чуть ли не десять минут слушал какой-то весьма подозрительный шум и грохочущий рэп…

— Джерри…

— Уолли, я чуть с ума не сошел! У меня уже были мысли… совсем нехорошие мысли. Я подумал, что тебя тоже похитили. Знаешь, как я испугался?!

— ДЖЕРРИ!

— Что? Что у тебя происходит?! Ты где? Рассказывай все как есть! Где ты был?

— Я… — Я не знал, что ответить. Нет, правда, не мог же я сказать Джерри, что не явился на встречу с издателями, потому что отливал в компании рэперов, которые накурили меня в какашку. Он бы точно не понял. — Тут такое творится… такое…

— Что? ЧТО?!

— Джерри…

— Я тут с ума схожу от беспокойства, а ты даже не в состоянии толком все объяснить. Уолли, что происходит? Какого хрена, вообще?!

— Джерри…

— Ладно, Уолли, я понял. У тебя там все плохо. Но ты не волнуйся! Всякое в жизни бывает. Чего волноваться?! Забей и забудь!

— Джерри…

— Нет, Уолли, так не пойдет! Я жду объяснений! Ты не явился на встречу с издателями! На важную встречу! Ты меня очень подвел, и я жду объяснений. И на этот раз твои высокопарные излияния о достоинстве и чести художника не прокатят! Скажи мне, Уолли, что дело не в этом. Я тебя очень прошу! Пожалуйста!

— Да, Джерри. Дело не в этом. Мне очень жаль, что я не попал на встречу. Мне действительно очень жаль…

— И это правильно, Уолли!

— Да, Джерри.

— Очень правильно!

— Да, — сказал я, пытаясь унять стихию, которая в принципе не поддается умиротворению.

— Хорошо! А теперь объясни, почему ты не смог прийти. Я уже понял, что Джерри от меня не отстанет.

— Джерри… Я был с Орал-Би. — Даже не знаю, зачем я это сказал. Как-то оно само вырвалось. Нечаянно.

— Что?! Ты что, рехнулся?! Я тебе, кажется, говорил: держись подальше от этой шайки! Это опасно. И тем более в нынешней ситуации.

— Орал-Би не опасен. Ну, для меня…

— Уолли, ты сам понимаешь, что говоришь?! Что нужно этим ребятам?! Чтобы ты молчал! Может быть, это они и украли твою собаку!

— Нет, Джерри. Это не они. Даже если бы все это было действительно связано с «Godz-Illа», это был бы не Би, а Лайонз. Но я точно знаю, что это не они.

— Да? И с чего вдруг такая уверенность?

— Ну, это долгая история. Если вкратце, то я только что получил очередную записку от похитителей. Они требуют выкуп. — Меня вновь захлестнула волна пронзительной жалости к себе. Но сейчас я не мог разрыдаться. Впрочем, кажется, Джерри услышал неподдельную боль в моем голосе, потому что он вдруг смягчился и перестал орать.

— Вот, блин. Моско, ты там держись. И прости старого дядюшку Джерри. Я не должен был так на тебя орать, на тебя там и так столько всего навалилось. Ты давай успокойся и расскажи, что происходит. Что нужно этим маньякам?

Я сделал глубокий вдох.

— Они требуют пятьдесят тысяч.

— ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ?! Они что, охренели?! Пятьдесят косарей за собаку?! Они, вообще, что себе думают?!

— Дали срок сорок восемь часов.

— Да, дела… Знаешь, похоже, ты прав. Пятьдесят косарей — слишком мелко для Лайонза. Для него это так, капля в море. За подкладкой кармана и то больше мелочи… Пятьдесят тысяч! Пиздец!

— Да, Джерри. Пиздец как он есть. И что мне делать? Где я возьму эти пятьдесят тысяч?!

Джерри пару секунд помолчал, а потом вдруг рассмеялся.

— Что здесь смешного, Джерри?

Он продолжал хохотать.

— Джерри, чему ты смеешься? По-моему, это совсем не весело!

— Я скажу тебе, Моско, чему я смеюсь. У меня есть хорошие новости. И потом еще очень хорошие новости, а потом есть еще и плохие, но их немного.

— Какие новости? — спросил я с опаской. Я не мог себе даже представить, что сейчас скажет Джерри. Я очень надеялся, что он предложит мне денег. Но это была совершенно безумная надежда. Из разряда «мечтать не вредно».

— Ну, во-первых, хорошая новость. Я вчера был на встрече с издателями. Без тебя.

— Да?

— Ага. А теперь очень хорошая новость. Они сделали нам предложение.

— Ч-что? К-какое еще п-предложение? — Я вдруг стал заикаться.

Наверное, от общей нервозности организма.

— Они согласны платить тебе по десять тысяч за книгу. И это только аванс. Шесть книг. Шестьдесят тысяч долларов. Единовременно и сразу. Плюс к тому авторский гонорар: проценте каждого проданного экземпляра.

— Шестьдесят тысяч… О Господи, Джерри! Это… безумие! В смысле, это же здорово, правда? Да! — Я был возбужден и взволнован, но в то же время меня раздирали самые противоречивые чувства. В том смысле, что мне СОВСЕМ НЕ ХОТЕЛОСЬ продавать свои книги этим придуркам из «Bionic Books». Потому что от них ничего не останется. В смысле, от моих книг. Но с другой стороны… шестьдесят тысяч долларов! И я смогу вернуть Доктора! Моего лучшего друга! И мы опять будем вместе!

И тут я вдруг вспомнил, что Джерри еще говорил…

— А какие не очень хорошие новости, Джерри?

— Ну, я был в плохом настроении, Уол. Ты меня выбесил. Не явился на встречу, даже не позвонил…

— Да. И что?

— Это было действительно заманчивое предложение, ноя подумал: «Малыш не хочет иметь с ними дело? Я Тут стараюсь, пытаюсь продать его книги, а он даже не соблаговолил появиться. По сути, он попросту меня кинул. Ну и хрен с ним. Тогда он вообще ни хрена не получит».

— И что? — спросил я угрюмо, уже понимая, к чему он клонит.

— И я… ну, в общем, я им сказал, куда они могу засунуть эти свои шестьдесят тысяч.

В итоге мы с Джерри договорились, что он сделает все, от него зависящее, чтобы все-таки заключить эту сделку с «Bionic Books». Я кое-как доковылял до машины. Шел я медленно, у меня было время подумать. Национальный банк Каймановых островов. Так было сказано в записке. Может быть, стоит позвонить Лайонзу и все ему рассказать. Но это рискованно. Еще неизвестно, что сделает с Доктором этот маньяк-похититель, если вдруг узнает, что я кому-то звонил. И, если честно, я все еще не был уверен на сто процентов, что Лайонз НИКОИМ ОБРАЗОМ не причастен ко всему этому делу. Так что лучше пока ничего никому не рассказывать. А дальше уже будет видно.

Я сел за руль, держась за отбитые ребра и морщась от боли при каждом движении. Я был явно не в форме. Единственное, что на данный момент может хоть как-то облегчить мои страдания, это…

Чизбургеры с беконом!

Я приехал в любимую закусочную, где подавали, наверное, самые вкусные в городе гамбургеры. Заказал чизбургер с беконом, большую порцию жареного картофеля с острым соусом и кока-колу. Взял со стойки поднос и направился к свободному столику.

— Московит! — Кто-то дернул меня за рубашку сзади, и мне волей-неволей пришлось зарулить в кабинку, мимо которой я проходил в тот момент.

Это был мой старый приятель Линь-Линь Чу. Ядовито-зеленая шоферская фуражка с ярко-красными китайскими иероглифами над козырьком, эклектичный наряд в стиле «безумный коллаж», все дела.

— Добрый день, мистер Чу.

— Садитесь. — Он очень настойчиво потянул меня за рубашку, заставляя присесть рядом с ним. Морщась от боли, я плюхнулся на скамейку. — Что с вами, Московит? Вас опять кто-то избил? В прошлый раз вам подбили глаз. А что теперь? Снова ваши друзья рэперы, да?

— Нет. Нет, я просто… отбил себе ребра.

— Да, конечно, Московит. Отбить себе ребра — это надо уметь. А я уже и забыл, как этот эклектичный китайский дедок раздражал меня в прошлый раз. До того, как он начал мне по-настоящему нравиться.

— Знаете что, мистер Чу…

— Линь-Линь.

— Да, Линь-Линь. Я действительно очень рад, что мы с вами встретились снова. Понимаете… я хотел убедиться, что вы никому ничего не рассказывали. Я имею в виду, мой секрет. В общем, вы понимаете. Насчет моей работы.

— Да! Да! Я все понимаю, Московит. Большой секрет, страшная тайна. Можете не беспокоиться. Старый Линь-Линь знает жизнь. Он никому ничего не рассказывал. Так что не переживайте. Мухи не вьются над тем яйцом, у которого не надтреснута скорлупа.

— Хорошо. Замечательно. Большое спасибо. И еще я хотел вас спросить… Вы заметили того парня? Он сидел сзади нас. В тот вечер, в прачечной… Такой чернокожий, с дредами. Может быть, он что-то вам говорил… Ну, по поводу нашего разговора… Когда я ушел…

Линь-Линь задумчиво сморщил лоб.

— Нет. Я вообще никого там не видел. Вообще никого.

— Хорошо. Замечательно, — сказал я. Ну, хоть какое-то облегчение. За последние несколько дней я вспоминал того парня из прачечной неоднократно. Мне тогда не понравилось выражение его лица: какое-то оно было… весьма подозрительное. И я се терзался сомнениями: то ли у меня разыгралась паранойя, то. и тот парень действительно как-то завязан на всем этом деле. Сейчас, по прошествии времени, я уже начал склоняться к мысли, что это и вправду была обыкновенная паранойя. Может, он просто увидел, как я обжег себе яйца горячей «молнией», а я уже навыдумывал себе всяких ужастей…

— Я тоже хотел с вами встретиться, Московит, — сказал Линь-Линь.

Я удивленно взглянул на него:

— Да? А зачем?

Он посмотрел мне в глаза.

— Я много думал о вас. После той нашей встречи в прачечной. Много думал. И мне было грустно. — Он прижал руку к груди. Слева, где сердце. — У вас все так горестно, — сказал он сурово. Я очень надеялся, что он не затеет меня «лечить». Бесплатный сеанс психотерапии со старым китайцем в ярко-зеленой шоферской фуражке в роли психолога — это было бы уже слишком. Голова просто раскалывалась, желудок сводило спазмами боли, и мне хотелось лишь одного: спокойно поесть.

Так что я только угрюмо кивнул, всем своим видом давая понять, что я сейчас не расположен к задушевным беседам за жизнь.

— Вы хороший человек, Московит, — продолжал Линь-Линь. — Это видно с первого взгляда. Но, как я понимаю, вы ввязались в какое-то очень нехорошее дело. И это меня беспокоит.

— Не беспокойтесь, Линь-Линь. У меня все хорошо. Честное слово.

Я улыбнулся, но Линь-Линь не улыбнулся в ответ. Он посмотрел на меня точно так же, как мистер Мияги смотрел на молодого и глупого Даньела-сан, и покачал головой:

— Нет, Московит. У вас все плохо. Когда мы виделись в прошлый раз, я заметил, что вы преисполнены горечи и печали. И еще я заметил боль. Неизбывную боль. И не только в подбитом глазе. Не только в ребрах.

— Я очень признателен вам за заботу, Линь-Линь. Но, честное слово, вы зря беспокоитесь. У меня все хорошо.

— Маленький человек с большим сердцем.

— Что?

— В точности, как Линь-Линь.

Я улыбнулся.

— Наверное.

— Московит, вас могут ударить сюда, — он указал на мое лицо, — и оставить отметины, ссадины и синяки. Могут ударить сюда, — он указал на мои ребра, — и вам будет больно. Но это не самое страшное. Главное, не позволяйте, чтобы вас били сюда. — Он резко ткнул пальцем себе в грудь, указывая на сердце.

Я смотрел на него. Он смотрел на меня. Это был момент истины.

— Печаль… это ссадина на сердце. След от удара, — проговорил он очень тихо.

Он выжидательно смотрел на меня, а я молчал, переваривая услышанное.

Наконец я сказал, проглотив комок в горле:

— Да, я понял. Спасибо, Линь-Линь.

Он кивнул, по-прежнему глядя мне прямо в глаза.

Хотите верьте, хотите нет, но я был искренне тронут его заботой. Хотя, может быть, я еще просто не отошел после эмоционального взрыва в «Блокбастере». Ну, когда я разрыдался, как маленький. Впрочем, нет. Это действительно здорово, когда рядом есть человек, которому небезразлично, что с тобой происходит. Пусть даже это всего лишь случайный знакомый из прачечной.

Линь-Линь доел свой обед и поднялся из-за стола.

— Вы сильнее, чем думаете о себе, Московит. Поверьте старому Линь-Линю. Я достаточно пожил на этом свете. Самый сладкий сон — на рассвете, а мудрость приходит с годами.

Он сжал мне плечо и повернулся, чтобы уйти. Но, сделав пару шагов, обернулся ко мне:

— Да, Московит. Чуть не забыл. Когда у меня возникают какие-то сложности в жизни, я всегда вспоминаю, что говорил мне отец. Он говорил так: «Когда заходишь в дремучий и темный лес, ты идешь в темноту лишь половину пути. А потом ты уже идешь к свету на той стороне».

Он кивнул мне и ушел.

Я быстро съел все, что взял, вышел на улицу, сел в машину. Поехал домой.

Если бы я знал, чем все это закончится, я бы заказал еще один чизбургер.

Как только я вошел в подъезд, кто-то схватил меня сзади. Причем с двух сторон.

— Эй! — крикнул я возмущенно, но чья-то огромная сухая ладонь крепко зажала мне рот. Меня приподняли над полом в четыре руки и поволокли обратно на улицу. Я отчаянно извивался, позабыв о боли в отбитых ребрах. Страх и адреналин — лучшая анестезия. Я не сумел разглядеть тех двоих, которые явно меня похищали (средь бела дня! на глазах у прохожих!), но до того, как меня запихнули на заднее сиденье, я хотя бы увидел машину снаружи. Что-то вроде бронированного автомобиля для членов правительства или высших полицейских чинов. Мои подозрения подтвердились, когда я увидел перегородку из толстого пуленепробиваемого стекла между передними и задними сиденьями.

Мои похитители сели спереди. Один — за руль, а второй — рядом с ним на пассажирском сиденье. Я сразу узнал этих брутальных горилл в дорогих элегантных костюмах. Верные телохранители Авраама Лайонза, звероящеры в человеческом облике и убийцы мирных поселян.

Тема 17

Я разглядывал этих двоих гамадрилов сквозь стекло между сиденьями. Мне впервые выдалась возможность рассмотреть их как следует. Их габариты поистине устрашали. Я бы никогда не поверил, что люди бывают такими огромными — если бы не увидел своими глазами. Головы — в точности, как арбузы. В смысле, такие же большие и лысые, даром что не зеленые. Плечи — не меньше, чем размах крыльев каких-нибудь птеродактилей. Причем вы заметили, что я опустил описание шей? Поскольку шей у них не было вовсе: головы плавно переходили в плечи. Просто не люди, а какие-то звероящеры в приблизительно человеческом облике. Наверное, бывшие футболисты или что-нибудь в этом роде. При ближайшем рассмотрении оказалось, что один из них был вроде как самоанцем, а второй — белым. Их габариты явно не соответствовали размерам салона автомобиля обычных средних размеров. Им надо было бы взять что-нибудь попросторнее. Типа «хаммера» Орал-Би. Или «Боинга-747». Наверное, они взяли эту машину, чтобы привлекать меньше внимания. Хотя, я так думаю, трудно быть незаметным при росте в три с половиной метра. Ну, конечно, не в три с половиной… но где-то близко.

Мне было страшно. По-настоящему страшно.

На самом деле спрашивать не было никакой надобности, но я все равно спросил:

— Куда вы меня везете?

Великан-самоанец, сидевший на переднем пассажирском сиденье, повернулся ко мне, насколько это позволяли его габариты в рамках тесного пространства салона, и сказал:

— Мистер Лайонз хочет вас видеть.

— Ага, понятно… но он мог бы мне позвонить. Я бы и сам приехал, — сказал я тихо. Самоанец коротко хохотнул и отвернулся. Мне показалось, что он пробормотал себе под нос что-то типа: «Редкостный идиот». Хотя мне действительно могло показаться. Я был вне себя от ужаса. Я нисколько не сомневался, что мне конец. Что грядет что-то страшное и неотвратимое. Если бы Лайонз хотел со мной поговорить — просто поговорить, — он бы мне позвонил. Такого еще не случалось, чтобы он посылал за мной своих головорезов. Может быть, он им велел со мной не церемониться? Может быть, он им сказал: «Привезите мне этого мудака. Живым или мертвым, уж как получится». Да, наверное. В общем, я был уверен, что мне пиздец. Быть может, тот парень, который был в прачечной, и вправду подслушал, что я говорил Линь-Линю, а потом пошел к Лайонзу и попытался его шантажировать: требовал денег и угрожал предать нашу тайну огласке. Как бы там ни было, я вдруг преисполнился беспредельной уверенности, что Лайонз решил избавиться от меня навсегда. Поскольку я, видимо, стал для него большим фактором риска.

Мы подъехали к заднему входу в офисное здание, принадлежащее Лайонзу. В этом здании я проработал почти десять лет и даже не подозревал, что здесь есть задний вход. Худой чернокожий парнишка в смокинге выскочил из подъезда, метнулся к машине и открыл дверцу перед белым великаном, сидевшим за рулем. Великан-самоанец открыл заднюю дверцу и выжидательно посмотрел на меня, мол, давай выходи. Я думал, он вытащит меня из машины за шкирку. Но на этот раз обошлось без рукоприкладства. Наверное, они рассудили, что теперь я не стану рыпаться — теперь, когда они показали мне свою силу. И они не ошиблись. Когда привратник распахнул перед нами стеклянную дверь, сопроводив сие действие вежливым: «Проходите, пожалуйста, джентльмены», — я послушно последовал за великанскими звероящерами.

Мы подошли к лифту, и один из гамадрилов нажал кнопку вызова. Двери сразу открылись. На панели в кабине была всего одна кнопка. Двери бесшумно закрылись, и лифт резко взмыл вверх — так резко, что меня чуть не сбило с ног. Я привалился к стене и, морщась от боли, схватился за отбитые ребра. Самоанец это заметил.

— Мы что, тебя малость помяли? — спросил он с сочувствием. Мне показалось, что даже с искренним.

— Не, — сказал я небрежно, изображая крутого парня. — Я сегодня подрался с одним придурком…

Самоанец снисходительно хохотнул, а его белый товарищ удивленно приподнял бровь, как бы недоумевая: «Этот маленький толстячок с кем-то дерется?! Чего только в жизни не бывает!» Лифт остановился, двери открылись. Ну, хотя бы какое-то облегчение. А то я уже начал всерьез опасаться, что мы застрянем. Из-за явного превышения пределов грузоподъемности.

Мы вышли на маленькую площадкус серыми бетонными стенами, отполированными до зеркального блеска, и единственной дверью напротив лифта. Белый великан позвонил в неприметный звонок, дверь открылась, и мы вошли в кабинет Авраама Лайонза.

Я бывал в кабинете Лайонза не то чтобы часто, но все же не раз и не два, и как-то не замечал, что там есть еще одна дверь, кроме той, через которую я входил и выходил. Когда дверь за нами закрылась, я понял, что со стороны кабинета она представляется, как книжный шкаф. Если не знаешь, что это дверь — в жизни не догадаешься. Прямо как в сериале про Скуби-Ду: потайные ходы, замаскированные проходы и двери…

Лайонз с царственным видом восседал за своим лакированным столом из бамбука. Как обычно, босс был одет в элегантный костюм, явно сшитый на заказ у дорогого портного и безукоризненно гармонирующий с окружающей обстановкой. Как и в прошлую нашу встречу, он сосредоточенно изучал какие-то бумаги у себя на столе и даже не взглянул на меня, когда я вошел. Или, может, он просто сидел с закрытыми глазами — мне было не видно.

— Садитесь, — процедил он сквозь зубы, по-прежнему не глядя на меня. Я сел в кресло прямо напротив Лайонза и украдкой взглянул на него. И то лишь потому, что он не смотрел на меня. В противном случае я бы не решился поднять глаза. — У нас проблема, мистер Москович. Большая проблема. Как минимум на семь баллов по шкале Рихтера. А эпицентр проблемы, как я понимаю, это ВЫ, мистер Москович.

Мне стало страшно. То есть мне и до этого было страшно. Но теперь стало еще страшнее.

— В к-каком с-смысле, мистер Лайонз? — пробормотал я, заикаясь.

Он поднял голову и посмотрел на меня. Его взгляд пронзил меня насквозь, но что самое странное — мне удалось выдержать этот взгляд. Самому до сих пор непонятно, как мне хватило на это сил. Лайонз первым отвел глаза и кивнул двум великанам, которые бесшумно вышли за дверь, оставив нас с боссом наедине.

Лайонз по-прежнему смотрел на меня, но хотя бы не так убийственно, как еще пару секунд назад. Он сидел, стиснув зубы, и мне было видно, как на его скулах играют желваки: словно огромные черви копошатся под кожей. Мне было страшно. Молчание Лайонза меня пугало, и поэтому я заговорил сам. Выпалил на одном дыхании. Просто чтобы нарушить эту жуткую, давящую тишину.

— Что случилось, мистер Лайонз? Почему я… то есть меня… почему меня…

— Помолчите, пожалуйста, — перебил меня Лайонз. Он задумчиво посмотрел на меня и добавил: — Нам нужно кое-что обсудить.

— Да, — выдавил я, тяжело проглотив слюну.

— Мне тут прислали записочку. — Он ткнул пальцем в лист бумаги, лежащий у него на столе. Причем ткнул с такой силой, что палец ударился в стол со звуком, с каким птица бьется о стекло. Лайонз пододвинул листок ко мне. Я взял его, начал читать… и мне стало плохо.

ЛАйоНЗ — ЗРЯ тЫ счиТаешь, чтО со мной МожнО играТЬся! Я ЗНаЮ ваш сАМый боЛЬШой сЕкреТ! Твой зоЛотой Орал-Би не наПИсаЛ ни одной СВоеЙ пеСНи! Если ОБ эТОм узнаЮт, этО стаНЕТ веЛикОй сЕнсацИЕй! преДСтаВЬ, каКОЙ разРазитСЯ СкандАЛ! пеРевеДи ДЕСЯТЬ миЛЛионоВ доЛЛАров в НАЦИОНАЛЬНЫЙ БАНК КАЙМАНОВЫХ ОСТРОВОВ на СчЕТ ноМЕр 476-899-6302487-DM3 в течЕнИЕ 48 часОВ, есЛИ не хоЧЕШь, чтоБЫ ЗАвтрА же эта ноВосТЬ былА на первЫХ ПоЛОсах вСЕх гаЗЕТ. И не ПЫтайсЯ меНЯ доСТАть. СИДИ тиХо, не рыпАЙся. Н ИкомУ не поКАЗываЙ эту заПИСку. Я с тобой НЕ в игРУшкИ играЮ. вСЕ заМЕчаТельно, как нИКогдА, и лучШЕ уже НИкогДа не бУДЕт.

Все время, пока я читал записку, я чувствовал на себе пристальный взгляд Лайонза. Он следил за моей реакцией.

— Не может быть! — выдохнул я.

— Что не может быть, мистер Москович?

— Те, записки, которые я получил… они очень похожи на вашу… на эту… В общем, их явно писал один и тот же человек.

Но это было еще не все. Что-то в этой записке меня «резануло». Что-то такое, я даже не знаю… Как кость, застрявшая в горле. Где-то в глубинах сознания звякнул тревожный звоночек, но я так и не смог разобраться, что это было…

Мысль смутно забрезжила, но угасла, так и не давшись в руки.

— Вы сказали, записки? — переспросил Лайонз. — То есть их было несколько?

— Да. Сегодня утром мне передали вторую.

К счастью, эта вторая записка была у меня с собой. Я достал ее из кармана и передал Лайонзу. Он развернул листок, прочитал, а потом долго сидел и молчал, хмуро глядя в пространство. Мне показалось, что он молчал целую вечность, и это молчание меня пугало.

Наконец он очнулся и посмотрел на меня.

Заглянул прямо в глаза.

— Я задам только один вопрос, мистер Москович. Только один вопрос. И если вы мне соврете… — Он цокнул языком и покачал головой. — Не врите мне, мистер Москович, потому что иначе… — Он опять покачал головой, а потом произнес четко и с расстановкой: — Вы… имеете… хотя бы какое-то… отношение… к тому… о чем… упоминается… в этой записке? — Лайонз ждал моего ответа, как пес ждет подачки с хозяйского стола — сплошная готовность схватить и сожрать. Он смотрел на меня очень внимательно, следя за малейшим движением мускулов у меня на лице — движением, которое можно было бы расценить как признак лжи или заминки.

— Нет, мистер Лайонз! — выдохнул я.

На самом деле он даже не слушал, что я сказал. Ему это было не нужно. Если бы я солгал, он бы почувствовал это сразу. Но мне было так неуютно под его пристальным взглядом, пронзавшим меня насквозь. В голову лезли самые идиотские мысли. Может быть, мой ответ прозвучал виновато? Блин. Скорее всего так и было. Я вообще не умею врать, и даже когда я не вру, то все равно умудряюсь представить все так, будто вру, причем вру неумело, и теперь он меня убьет. Вот прямо сейчас и убьет. Собственно, мир ничего не утратит. Зачем миру какой-то никчемный придурок в моем лице?! Как говорится, невелика потеря.

Лайонз смотрел на меня целую вечность. Смотрел прямо в глаза. Я стойко выдерживал его взгляд. Я знал, что от этого зависит, жить мне или не жить. «Не моргай, Уолли, — твердил я себе. — Не моргай».

Наконец Лайонз кивнул.

— Я вам верю, мистер Москович.

— Да, мистер Лайонз! Вы должны мне поверить! — выпалил я, не подумав.

Он злобно прищурился и слегка подался вперед. Я тоже подался вперед, решив, что он хочет что-то сказать мне вполголоса, так, чтобы нас точно никто не подслушал, хотя в комнате не было никого, кроме нас двоих. Но он ничего не сказал. Резко выбросив руку вперед, он схватил меня за грудки — это было движение, подобное броску атакующей кобры, — потом поднялся из-за стола, выпрямившись во весь рост, приподнял меня над стулом и притянул к себе.

— Никогда, НИКОГДА не указывай мне, что я должен делать. Я никому ничего не должен. Ты меня понял? — Его глаза полыхали яростью. Я едва не обоссался от страха. На самом деле тонкая струйка мочи все-таки вытекла наружу, слегка обмочив мне трусы.

Но будем считать, что чуть-чуть не считается.

— Д-да, сэр. Извините, — выдавил я.

Лайонз отшвырнул меня от себя, так что я плюхнулся обратно на стул, едва его не опрокинув. Лайонз расправил несуществующие морщинки на боках пиджака и снова сел в свое тронное кресло. Он смотрел мимо меня и тяжело дышал носом, делая максимально глубокие вдохи и выдохи. Пытался взять себя в руки. Хотя Авраам Лайонз — поистине устрашающий человеческий экземпляр, этакий человек-зверь, сметающий все на своем пути, подобные всплески чувств для него нехарактерны. Он известен своим хладнокровием и непробиваемым самоконтролем. Никто ни разу не видел, чтобы Авраам Лайонз вышел из себя. И то, что сейчас он сорвался и дал волю своей вспышке ярости, — это был очень тревожный знак, означавший, что нервы Лайонза уже на пределе.

А напряженный Лайонз на грани срыва — это страшно. Действительно страшно.

— Значит, так, — сказал он, — как я уже говорил… я вам верю. Хотя бы уже потому, что вы не тот человек, который стал бы пытаться меня шантажировать, мистер Москович. Потому что вы знаете, кто я, а кто — вы. И я сейчас не хотел вас обидеть или оскорбить. Я имел в виду, вы порядочный человек. Прямодушный. Неглупый. Даже очень неглупый. И вы никогда бы не опустились до столь идиотского шантажа. И я думаю… я уверен… что вы умеете хранить тайны. Вчера вы с честью прошли испытание, которое мы вам устроили с детективом Склейджем. Но я хочу, чтобы вы знали, мистер Москович: я никому не доверяю на сто процентов. Никому. Даже собственной матери. Потому что я не сомневаюсь, что мама не преминула бы опустошить мои банковские счета, если бы ей представилась такая возможность. И поэтому я буду за вами приглядывать. Как у Оруэлла. Большой брат следит за тобой. Вы понимает, что я пытаюсь сказать?

— Да, сэр. Я все понимаю.

— Хорошо. А теперь расскажите подробно, что там произошло с вашей собакой.

— М-мою собаку украли. Похитили. П-прямо у меня из квартиры.

— И вы, как я понимаю, весьма дорожите своей собакой? Кстати, а как ее звать?

— Это он. Доктор Шварцман. Я люблю его как брата. — Я сам понял, как глупо это звучит, и тут же поправился: — То есть как сына. Он для меня — как ребенок.

— И тот человек или те люди, которые похитили ваши собаку, наверняка знают о тех теплых чувствах, которые вы к ней питаете, правильно?

— Да, наверное… я как-то об этом не думал. Но, наверное, знают. Да.

Я действительно не думал об этом в таком контексте, но сейчас до меня вдруг дошло, что похитители забрали Доктора именно потому, что он был единственной ценной вещью (прости меня, Доктор, за «вещь») у меня в доме. Не считая, понятное дело, моей обувной коробки.

— А как вы считаете, кто украл вашу собаку и передал нам обоим записки с требованием выкупа?

— Теперь, когда вы мне показали свою записку, я уверен, что это Фанк Дизи.

— Объясните, пожалуйста, как вы пришли к данному заключению, — попросил Лайонз.

— Ну, Дизи знает наш секрет. Но он не знает, что ВЫ знаете, что он его знает. Вы понимаете, что я пытаюсь сказать?

— Продолжайте.

— Я думаю, он пытается шантажировать нас обоих. Хочет вытянуть из вас деньги. Большие деньги. Наверное, он рассуждает так: он знает наш с вами секрет и поэтому может вас шантажировать, но вы при этом подумаете на меня, поскольку предполагается, что я — единственный человек, кроме вас и самого Орал-Би, посвященный в эту тайну. Записка, которую вы получили, составлена так, чтобы вы подумали, что она вроде как от меня. А записка, которую получил я, составлена так, чтобы я подумал, что она — от вас. Он старается меня запугать. Чтобы я молчал и не пытался связаться с вами. Потому что если мы с вами сличим записки, то сразу поймем, что нас шантажирует один и тот же человек, и объединимся против него.

Лайонз задумчиво кивнул.

— Мне тоже так кажется. Выходит, что он просто патологический идиот. И план у него идиотский.

— Да, сэр. Идиотский.

Я надеялся, что Лайонз предложит мне денег, чтобы заплатить выкуп за Доктора. Но он не предложил. И не предложит, пока не будет уверен на 110 процентов, что я не пытаюсь его обмануть. А скорее всего не предложит вообще.

— А мистер Маскингам знает, как сильно вы любите своего пса?

— Нет, сэр. Откуда бы ему это знать? Мы с ним практически не общались.

Лайонз снова кивнул и задумался. Мне показалось, что в уголках его рта скрывался слабый намек на улыбку.

— А скажите мне, мистер Москович. Как получилось, что мистер Маскингам узнал наш секрет?

— Я уже говорил, м-мистер Лайонз… сэр. Я не з-знаю.

Он опять посмотрел мне в глаза. Своим убийственным взглядом, пронзавшим насквозь.

— То есть вы абсолютно уверены, что ничего ему не говорили? Пусть даже нечаянно, непредумышленно?

— Клянусь жизнью, сэр. Своей жизнью, и жизнью мамы, и жизнью моей пропавшей собаки, я ничего ему не говорил. Ни умышленно, ни неумышленно. Ни единого слова.

Лайонз кивнул.

— Да… понятно. Надеюсь, вы понимаете, мистер Москович, что это и есть ключ к разгадке. Ключ к разгадке и корень всех наших проблем. Как получилось, что мистер Маскингам узнал наш секрет? — Он надолго задумался. — А скажите мне, мистер, Москович, как получилось, что ваша беседа с мистером Маскингамом тогда, в туалете, закончилась тем, что вы… облили его мочой?

Я беспомощно взглянул на Лайонза.

— Не знаю, сэр. Правда, не знаю. Это никак не связано с нашим секретом. Просто Дизи… мистер Маскингам… он на меня наезжал… ну, то есть… он говорил всякие обидные фразы. И я разозлился. Все случилось так быстро…

Лайонз снова кивнул и опять погрузился в задумчивость. Потом запустил руку под стол и нажал на кнопку. Дверь у меня за спиной открылась, и два великана вошли в кабинет, сотрясая пространства своими тяжелыми грохочущими шагами.

— Мне кажется, мистер Москович, мы упустили какую-то важную деталь. Мне надо подумать. Но я быстро во всем разберусь. И сразу же дам вам знать.

— Д-да, сэр.

— Сделайте мне одолжение, мистер Москович. Поезжайте домой. И НИКУДА не выходите. Сидите дома. Я вам позвоню. Уже в самое ближайшее время.

— Д-да, сэр.

— А теперь до свидания. У меня много дел.

Тема 18

Дома я был через час. Мне захотелось прилечь, и я опрометчиво плюхнулся на свой твердый как камень диванчик в гостиной. Боль прокатилась по телу взрывной волной. Я подумал, что надо бы обратиться к врачу. По поводу отбитых ребер. А вдруг не отбитых, а сломанных? А вдруг у меня повреждения жизненно важных органов? Или внутренние кровотечения? Может быть, я уже умираю. Вот прямо сейчас. Истекаю кровью внутри. Как же мне больно, ой мамочки.

Безо всякой особой причины — может быть, по устоявшейся ассоциации с болью — я стал думать о Сью. В первый раз за сегодняшний день. Наверное, надо ей позвонить. Мы с ней не созванивались после той давешней ссоры два дня назад. Почему она не позвонила? Хотя бы лишь для того, чтобы поинтересоваться, нет ли каких-то известий о Докторе. Бессердечная стерва.

Я всегда это знал.

Я решил: «Ладно, я сам позвоню». И даже взял телефонную трубку, а потом вдруг подумал: «Я мужик или тряпка?! Она могла бы сама позвонить! Да! Могла бы! Это мне нужно сочувствие и забота! Это я весь несчастный, избитый, обиженный жизнью. Без работы, без денег и без собаки… Или все-таки позвонить?». «Не звони! — строго прикрикнул невидимый мелкий бес на моем левом плече. — Если ты ей позвонишь, я перестану тебя уважать!». И он был полностью прав, этот бес. Пусть Сью звонит мне сама. И униженно просит прощения.

Я вернул трубку на место.

И снова задумался о записке с требованием выкупа, которую подкинули Лайонзу. Я попытался припомнить ее слово в слово, и у меня снова возникло непреодолимое ощущение, что я упустил что-то важное. Что же в ней было такого, в этой проклятой записке, что меня насторожило? А ведь меня что-то насторожило… Но за последние несколько дней у меня столько всего случилось, что мой мозг, перегруженный впечатлениями, просто не мог разобраться во всем этом хаосе и вычленить главное — это самое неуловимое «нечто», которое, как мне казалось, сразу же все прояснит. Я уже понял, что напряженные размышления не дадут никаких положительных результатов. Мне надо как-то отвлечься, не зацикливаться на поисках ответа, и тогда ответ «выплывет» сам собой. Так всегда и бывает. Озарения случаются сами. Когда ты меньше всего этого ожидаешь.

Я взял пульт и включил телевизор. Телевизор — это испытанный способ отвлечься. Включил и попал на «Цену удачи». Вот и отлично. Моя первая маленькая победа за этот день. Раздался резкий звонок БЗЗЗЗЗЗ, и неизменный ведущий программы Боб Баркер — который теперь превратился в дочерна загорелый скелет с ослепительно белыми волосами и тонким маленьким микрофоном в костлявой руке — радостно проговорил: «Извините, ребята, но вы все завысили цену». Когда старина Боб наконец объявилправильную розничную цену комплекта мягкой мебели, участница телеигры, которая ошиблась в своей догадке всего на доллар, пышногрудая блондинка в облегающей футболке с надписью «Возьми меня замуж, Боб!», подскочила на месте, тряхнув внушительным бюстом, издала торжествующий вопль и метнулась к ведущему. Я всерьез испугался, что она набросится на Боба с разбега и стиснет в объятиях (как это делали тетки и девушки в восьмидесятых, когда Боб был моложе и крепче), и он просто не выдержит этого натиска, упадет и рассыплется серым облачком костяной пыли. К счастью, ничего подобного не произошло. Блондинка по-быстрому проиграла дополнительный раунд, и Боб объявил рекламную паузу, предварительно заверив зрителей, что они непременно увидят эту прелестную участницу в финальной суперигре.

Мне так и не удалось посмотреть суперигру. Рекламная пауза перевернула все.

Я наконец понял, почему Джем казалась мне такой знакомой.

* * *

Я чуть не свалился с дивана, когда резким рыком приподнялся на локтях. Энергично протер кулаками глаза, как это делают герои мультфильмов, когда видят что-то такое, чего не ожидают или категорически не желают увидеть.

Я действительно очень надеялся, что мне это просто привиделось.

Но мне не привиделось.

На экране была она, Джем. Чуть помоложе, с другой прической, но точно — она. Широко раскинув руки, она кружится на месте посреди сочного зеленого луга в россыпи ярких цветов. Глядя в камеру, радостно произносит: «Жизнь прекрасна, когда ты здоров!». Смена кадра: Джем, промокшая до нитки, стоит под дождем без зонта. Она вся дрожит. Говорит тихо и грустно: «Но бывают такие минуты, когда жизнь становится серой и тусклой. И особенно когда у тебя все горит и отчаянно чешется там, внизу. Вам знакомы эти ощущения?» Наплыв: лицо Джем крупным планом. Джем смотрит в камеру и произносит, жестко и беспощадно: «Генитальный герпес». Опять смена кадра. Общий план. «Но не надо отчаиваться. Всякому горю можно помочь», — говорит Джем, и дружелюбный прохожий протягивает ей зонт. Джем раскрывает его и прячется от дождя. «Миллионы американцев, сами об этом не зная, являются носителями вируса герпеса второго типа. Но сейчас появилось средство, которое быстро и эффективно убьет этот вирус». Дождь прекращается. Джем стоит в лучах яркого солнца. Она улыбается и опускает зонт, на котором написано огромными яркими буквами: «Герпегра». «Оно называется „Герпегра“!»

Смена кадра: анимационная вставка. Красный силуэт человека, глотающего большую желтую таблетку. Таблетка проходит по схематическому пищеводу, падает в желудок и излучает полукруглые дуги-волны, направленные в сторону половых органов. Голос за кадром: «Герпегра» — лекарственный препарат для приема внутрь, быстро и эффективно снимает жжение и зуд, которыми часто сопровождается генитальный герпес. «Герпегра» облегчает симптомы заболевания и убивает сам вирус, источник инфекции«. Смена кадра: Джем на фоне живописного горного пейзажа в стиле Большого Каньона. «Побочные действия проявляются в исключительно редких случаях, однако возможны головокружение, дисфория, нервозность, тошнота, понос, кожные аллергически реакции, зуд, сыпь, выпадение волос, жар, обострение геморроя, кровотечения. Перед применением препарата необходимо проконсультироваться с врачом». Джем поднимается на вершину холма, и там — снова сочный зеленый луг, как в первых кадрах рекламы. «Не дадим генитальному герпесу испортить нам жизнь!» Джем кружится на месте и падает на спину на пружинистый ковер из травы и цветов. Крупный план: лицо Джем. Она улыбается, глядя в ясное небо, и произносит: «Герпегра».

Ролик закончился, начался следующий, но я, понятное дело, его не видел. Я сидел, словно ударенный пыльным мешком. У меня было стойкое ощущение, что челюсть, отвисшая еще в самом начале ролика с Джем, еще очень нескоро вернется в исходную позицию. Кое-как мне удалось выключить телевизор. Мысли неслись в голове, обгоняя друг друга в лихорадочном вихре. Она актриса, так? Снялась в рекламе? Просто сыграла роль. Это не значит, что У НЕЕ САМОЙ генитальный герпес. Она актриса! Правильно? Вот! Что она там говорила? Обострение геморроя? У меня вдруг зачесалось в пикантном месте. Я принялся яростно начесывать его через джинсы. И что теперь? Я не знал, что и думать. Так много вопросов!

Мне всегда было интересно, что себе думают актеры, снимающиеся в рекламе. Неужели у них все так тухло с нормальными ролями, что они соглашаются на такое позорище?! То есть, наверное, за съемку в рекламе платят хорошие деньги, и тем не менее… Вряд ли можно серьезно рассчитывать на солидную актерскую карьеру после такого нелестного эпизода в твоей биографии?! Актрисе, отмеченной клеймом «эта девица из рекламы генитального герпеса», или актеру с накрепко прилипшим к нему ярлыком «этот парень с хронической диареей» уже вряд ли когда-нибудь предложат хорошую роль в популярном телесериале или в серьезном кино. Да, молодые актеры хватаются практически за любые роли. Но есть роли, на которые просто нельзя соглашаться!

И как мне теперь продолжать отношения с Джем? Как я буду смотреть ей в глаза?! Как я смогу заниматься с ней сексом?! Каждый раз, прикасаясь к ней, я буду думать о том, как «все горит и отчаянно чешется там, внизу». И как бы я ни уговаривал себя, что это была просто роль, мне все равно будет страшно, что Джем заразит меня герпесом, и «жизнь станет серой и тусклой». Похоже, что это конец. Конец нашим волшебным, загадочным и феерическим отношениям. Джем уже не была для меня таинственной femme fatale. Я раскрыл ее тайну. Теперь мне стало понятно, почему Джем польстилась на такого невзрачного придурка, как я! Похоже, ее положение в смысле найти нормального партнера было не менее отчаянным и безысходным, чем мое собственное.

Я хотел прояснить все немедленно. Даже схватил телефонную трубку, чтобы позвонить Джем, и только потом сообразил, что у меня нет ее номера. Я даже не знаю ее фамилии. Блин, мы с ней даже ни разу не разговаривали! Вообще ни разу! Как у меня могут быть чувства к девчонке, с которой я даже ни разу не поговорил?! «Прекрати думать головкой члена, — сказал я себе, — и начни думать головой, в которой мозги». Лайонз запретил мне выходить из квартиры. Но мне надо было поговорить с Джем. Вечером я пойду в бар, встречусь с Джем и все выясню. Наплевав на приказы Лайонза. И все будет в порядке. Обязательно будет. Всему этому наверняка есть какое-то логическое и приемлемое объяснение.

Я пришел в бар около девяти. Я знал, что Джем появится не раньше, чем через час, но специально пришел загодя, чтобы провести небольшое расследование. Красавчик-бармен узнал меня, улыбнулся и кивнул. Как мне показалось, кивнул одобрительно. Я сел у стойки. На том же месте, где сидел всегда. Народу в баре было мало. Вечер только начинался. Впрочем, там никогда не бывало много народу.

— Как обычно? Текилу? — улыбнулся бармен.

— Э… да. Пожалуйста. — Бармен поднял два пальца и вопросительно посмотрел на меня. Я покачал головой. — Нет, давай сразу три.

Мне повезло, что сегодня работал тот же самый бармен, который был здесь и во все предыдущие вечера. Собственно, именно с ним мне и хотелось переговорить. Я уже догадался — то есть не догадался, а понял по его безупречному загару, по художественно-беспорядочному «дикобразу» на голове, по роду его теперешних занятий, — что он, как и Джем, тоже был начинающим актером, переживающим явно не лучшие времена. Так же тщательно проанализировав, как они с Джем общались друг с другом, я пришел к заключению, что они были в приятельских отношениях. Пусть даже и самых поверхностных. Красавчик-бармен поставил передо мной три стопки текилы. Первую я опрокинул немедленно.

— Лайма нарезать? — спросил бармен, обнажая в улыбке до неприличия белые и ровные зубы.

— Э… нет. Спасибо, не надо.

— Как скажешь, босс. Если что нужно, свисти. «Да уж, свистну, — подумал я, — БОСС». Меня жутко бесит,

когда меня называют боссом. А так же начальником или шефом. Подобная снисходительность, на мой взгляд, даже уже не граничит с хамством. Это и есть настоящее хамство. Я знал, что мне надо выпить как минимум две-три текилы, прежде чем я наберусь смелости обратиться к этому наглому Адонису с вопросом, который терзает меня весь вечер. Я всегда напрягаюсь в компании слишком красивых и слишком уверенных в себе людей. Они меня просто пугают.

Как я и предполагал, после третьей текилы мне удалось малость расслабиться. Я поднял над головой указательный палец, давая понять нашему фотомодельному бармену с разворота «Аберкромби и Фича», что я ему вроде как свистнул. Он подошел ко мне.

— Еще текилы солидному клиенту?

Так. Солидный клиент. Добавим в список.

— Э… да. Еще две. И еще… и еще я хотел спросить… — Я смущенно улыбнулся и принялся выписывать пальцем восьмерки по барной стойке.

Мне показалось, что он вдруг встревожился.

— А, да… конечно. О чем спросить, шеф?

— Ну, я заметил, что ты… э… ну, знаешь, весьма привлекательный парень и все такое…

— Нет, нет, нет. — Он выставил руки перед собой, словно защищаясь. — Извини, шеф, но я не по этому делу.

— Что? Да нет! Господи! Я вовсе не это имел в виду! Я не гей, и вообще…

— Да, я заметил, что ты не гей. Я видел, как ты пару раз уходил с этой красоткой, как ее…

— Джем! Да, я с ней уходил.

Мне было приятно, что он заметил, как я уходил с такой роскошной девчонкой, и, быть может, подумал, что я хотя с виду и неказистый, но зато настоящий жеребец в постели. Наверное.

Теперь бармен улыбался. Его улыбка была одобряющей и уважительной, но в то же время — насмешливой и иронической.

— Джем? Ее так зовут?

— Ага, — сказал я.

Он рассмеялся, слегка запрокинув голову.

— А мне казалось, ее зовут… э… ну, не знаю. Как-то по-другому. Так что ты там собирался спросить?

— На самом деле я собирался спросить о ней. Ну, о Джем. Я думал, ты ее знаешь. Ну, в смысле, может быть, вы знакомы. Вы же оба актеры и все такое… Но, как я понимаю, вы незнакомы.

— А кто тебе сказал, что я актер? — Похоже, он не на шутку обиделся.

— Нет! Я имел в виду…

— Ты так решил, потому что я бармен? Ты что, действительно думаешь, что любой симпатичный парень, который работает барменом или официантом в Лос-Анджелесе, обязательно должен быть, на хрен, каким-то актером?

— Нет! Нет! Ты извини, если что! Я совсем не хотел…

— Вот что за хрень, ты мне скажи!

— Слушай, прости меня. Я не хотел тебя обидеть, я просто хотел…

Он улыбнулся и вдруг рассмеялся.

— Ладно, друг. Я пошутил. Да. Я действительно актер. — Он опять рассмеялся и хлопнул меня по плечу, как будто мы были старыми друзьями. — А ты мне поверил! Ведь правда поверил! Выходит, что я неплохой актер!

Я рассмеялся в ответ. Вернее, попробовал рассмеяться. Почему всем и каждому обязательно надо делать из меня идиота?!

— Да! Очень даже хороший актер!

— Я тебя сделал! — Он был явно очень доволен собой.

— Как ребенка! — поддакнул я, потакая ему.

— Но эту цыпочку я не знаю. Знаю только… ну… — Он улыбнулся. — То, что все знают. Типа девочка с герпесом, и все такое.

— Ага. — Мне даже удалось улыбнуться. Вот, блин.

— Надеюсь, дружище, ты не забываешь надевать резинку! — Он рассмеялся и снова ударил меня по плечу. — Говорят, у нее очень запущенный герпес!

— Но это же просто реклама, правильно?

— Ну, я не знаю… Но очень на это надеюсь. Ради тебя!

— Нет, я серьезно. Это просто реклама лекарства!

— Ага, друг. Давай уговаривай себя.

Его смех уже начинал бесить меня по-настоящему.

— Слушай. А если серьезно… Ты про нее что-нибудь знаешь?

— Нет, не знаю. Иногда она к нам заходит. Наверное, живет где-нибудь неподалеку. Всегда такая красивая и аппетитная, просто конфетка. Но ты — единственный на моей памяти парень, который ушел с ней домой. В смысле, все видели эту рекламу. Ее крутят по телику еще со времен динозавров. Я так думаю, что все боятся. Называют ее не иначе, как «девочка с герпесом».

— О Господи.

— Ага. Хотя она очень приятная, милая и дружелюбная. Ну, насколько я вижу. Так что ты не волнуйся, приятель. Думаю, с ней все в порядке.

— Ага. Ладно. Спасибо. — Я опрокинул в себя очередную рюмку текилы.

— Да не за что, друг. И удачи, — улыбнулся бармен.

К тому времени, когда Джем вошла в бар, я был уже в изрядном подпитии. Хотя пять рюмок текилы все-таки не уняли моего беспокойства. Когда я увидел Джем, мое сердце, как пишут в сентиментальных романах, пропустило один удар. И вовсе не потому, что я нервничал. Как ни странно, но я абсолютно не нервничал, хотя мне предстоял очень неловкий и непростой разговор. Нет, сбой сердечного ритма был вызван причиной, которую вкратце можно было бы описать, как «девчонка, которая мне очень нравится, входит в школьную столовку». Она была в облегающем черном мини-платье. Похоже, из лайкры или какого-то другого эластичного материала, обтягивающего фигуру. Бусы из крупных красных камней. Красные босоножки. Ничего сверхшикарного, но блин… она выглядела потрясающе. Просто убийственно сексуально. Впрочем, стоило только подумать о генитальном герпесе, и у меня сразу же зачесалось в паху, и мое разгоревшееся возбуждение угасло в момент.

Все было так же, как и во все предыдущие вечера. Джем подошла, села у стойки, так чтобы нас разделяло несколько табуретов, и заказала текилу. Подмигнула мне соблазнительно и эротично, только теперь это было уже не так соблазнительно и эротично, как раньше. Теперь, когда в голове непрестанно свербела мысль о том, как у нее «все горит и отчаянно чешется там, внизу». Я заметил, что парни, сидевшие в баре, которые, как мне казалось вчера, улыбаются и поглядывают на Джем, потому что она вся такая красивая и сексуальная, и вправду поглядывали на нее и улыбались, но лишь потому, что они все были в курсе ее выдающихся творческих достижений в области телерекламы, и между собой называли ее не иначе, как очень нелестным прозвищем, связанным с венерическим заболеванием. Когда Джем схватила меня за руку и потащила к выходу, я больше не чувствовал себя королем секса, которому завидуют все вокруг. Я был прежним Уолли Московичем. Неудачником и придурком, над которым смеются все, кому не лень. И даже те, кому лень.

У входа в бар снова стояло такси. Как вчера и как позавчера. Наверное, Джем приезжает сюда на тачке и просит водителей подождать. Я покосился на счетчик. В окошке светилось: $14.47. Видимо, в две предыдущие ночи я был слишком взвинчен и пьян, и поэтому ничего не заметил. Но теперь я подмечал каждую мелочь: в машине пахло застарелым сигаретным дымом, несмотря на семнадцать ароматических елочек, свисавших с зеркала заднего вида. Сиденья, обтянутые синей искусственной кожей, были какими-то скользкими и засаленными. Я старался не прикасаться к ним руками. На толстом пластиковом щите, отделявшем задние сиденья от передних, красовалась полусодранная наклейка с надписью: «А ну, лизни!». Водителя звали Абдулла Абдуллахман, как-то так. Джем назвала ему мой адрес, и мы поехали. Джем придвинулась ближе, подставляя мне губы для поцелуя. Я пребывал в изрядном подпитии, и, несмотря на мои давешние антиэротические настроения, ее поцелуй был просто восхитительным. На вкус, как текила и персики. Язык Джем со знанием дела проник ко мне в рот, и я подумал, что даже если она и больна генитальным герпесом, вряд ли эта зараза передается через поцелуи. Я отстранился.

— Джем, я хотел с тобой поговорить…

— Тсс. — Она поднесла палец к моим губам.

— Нет, погоди. — Я мотнул головой. — Не сейчас. Нам надо поговорить.

Она прижалась ко мне и прошептала мне в ухо, легонько покусывая за мочку:

— Уолли, мы едем к тебе вовсе не для разговоров.

— Да, да. Я знаю. — Я едва не поддался ее сексуальному напору. Ее рука скользнула мне в джинсы, забралась в трусы. Это застало меня врасплох, но я тут же пришел в себя и решительно вытащил ее руку, не давая ей взяться за мои гениталии, не пораженные герпесом. Джем озадаченно нахмурилась.

— Что такое? — спросила она.

— Джем, не знаю, как это сказать… но я видел твой ролик.

— Что ты видел?

— Рекламу. По телику.

У нее был такой вид, как будто я ударил ее по лицу.

— И что? — спросила она напряженно.

— Не знаю… я просто…

Она отвернулась и уставилась в окно. Волосы падали ей на лицо, и я не видел его выражения.

— Джем?

Она ничего не сказала. Мы как раз проезжали под уличным фонарем, и я увидел ее отражение в стекле. У нее по щекам текли слезы.

— Джем…

— Остановите машину! — обратилась она к водителю. Он тут же подъехал к обочине, даже не поинтересовавшись, в чем дело. Джем выскочила из машины и хлопнула дверью.

— Подождите нас, не уезжайте, — сказал я водителю и бросился следом за Джем.

Она шла быстрым шагом в том направлении, откуда мы ехали.

— Джем, подожди!

Она даже не сбавила шаг.

— Джем, пожалуйста! Подожди! Дай мне сказать!

Она как будто меня и не слышала. Я побежал следом за ней, еще не зная, что я сделаю и скажу, когда догоню ее. Я даже не был уверен, что сумею ее догнать. Но все же как-то сумел.

— Эй, подожди! — выпалил я, задыхаясь, и положил руку ей на плечо.

— Отстань от меня! — выкрикнула она, сбрасывая мою руку.

— Джем! Послушай меня!

— Отстань!

— Джем, нам надо поговорить!

— Нет!

— Джем, пожалуйста!

— Пошел на хуй!

— Что? — Я даже слегка растерялся. — Джем! Пожалуйста, послушай меня! Это всего лишь реклама! Просто реклама! — Очевидно, эта последняя реплика была из тех фраз, которые не стоило произносить ни при каких обстоятельствах, когда обращаешься к Джем. Она резко замерла на месте и обернулась ко мне. Я не успел сбавить шаг и едва не налетел на нее.

— Просто реклама? — переспросила она, передразнивая меня.

— Ну, да. Обычная идиотская реклама.

«Сказал Уолли Москович, и сам тоже редкостный идиот», — добавил я про себя.

— Нет, это не просто идиотская реклама, кретин! — выкрикнула Джем сквозь слезы.

Мне показалось, что сейчас она меня ударит.

— Ну, хорошо. Хорошо.

— Хорошо?! Эта, как ты говоришь, «идиотская реклама» сломала мне жизнь! Все, пиздец. Понимаешь?! — Джем отвернулась и быстро пошла вдоль по улице. Я так растерялся, что даже не сразу сдвинулся с места. Я действительно не понимал, как такое могло случиться. Богиня секса, непонятно с какой такой радости снизошедшая до простого смертного меня, вдруг превратилась в заплаканную истеричную барышню…

Я бросился следом за ней.

— Джем, подожди. Давай все-таки поговорим. Она обернулась ко мне.

— Хорошо, давай поговорим. Мне тогда было всего девятнадцать лет, я приехала из Миссисипи, только-только сошла с автобуса, и в первый же день познакомилась с… — Она на мгновение умолкла, сделала глубокий вдох и вытерла слезы. — Познакомилась с дядькой, который уговорил меня сняться в этой рекламе. Он сказал, что все известные актрисы именно с этого и начинали, и что у меня есть все данные, бла-бла-бла. И я согласилась!

Но эту рекламу показывают до сих пор! Семь лет спустя! По сто раз на дню! Каждый раз, когда я прихожу на прослушивание, или на кастинг, и даже, бля, в РЕСТОРАН, все сразу же начинают шептаться, типа, «смотрите, вот пришла девочка с герпесом» или «и как она ходит с такой-то чесоткой». Так что вся моя звездная актерская карьера накрылась тем самым местом. Все надо мной потешаются. Я никому не нужна. Вот, теперь ты все знаешь. Ну, что? Доволен? — Она всхлипнула и вытерла нос рукавом.

У меня так и вертелось на языке: «То есть, на самом деле, у тебя нет никакого генитального герпеса?». Но я не сказал этого вслух. И даже не потому, что боялся обидеть Джем. Просто я понимал, что она должна чувствовать. Мы с ней были во многом похожи. Мы с ней оба изгои. Отверженные. Мишень для насмешек. Блин, я, по сути, сейчас разговаривал сам с собой! С женской версией Уолли Московича! Джем явно ждала, что я что-нибудь скажу. Но я стоял, как дурак, смотрел себе под ноги и не знал, что говорить. Она развернулась и пошла прочь, утирая слезы.

— Джем, подожди! Не уходи! Меня не волнует какая-то идиотская реклама! — крикнул я в спину Джем и вдруг понял, что это правда. Кто я такой, чтобы осуждать эту девушку? Я, может быть, и придурок, но все-таки не ограниченный недоумок. Если у нас с Джем может хоть что-нибудь получиться, мне не хотелосьбы упустить эту возможность. Мне с ней хорошо. По-настоящему хорошо. Со Сью я себя чувствую каким-то недоделанным и убогим. А с Джем все иначе. Мы с ней понимаем друг друга. То есть могли бы понять друг друга, если бы захотели. А я хочу, очень хочу.

Она остановилась и обернулась ко мне.

Щеки, мокрые от слез. Покрасневшие, припухшие глаза.

Она была просто великолепна.

— Правда? — спросила она.

— Не волнует ни разу, — улыбнулся я.

— Правда? — с сомнением переспросила она.

— Богом клянусь, — сказал я очень серьезно и поднял руку, как на присяге в суде. — Знаешь, я тоже не самый популярный мальчишка в классе. — Она пристально смотрела на меня. Мне показалось, что я выбрал правильный тон. — Эти ночи с тобой… это было волшебно. Джем, у меня в жизни такого не было. Ни с кем, никогда. Честное слово. И я не хотел бы, чтобы все закончилось. Я бы хотел сохранить наши с тобой отношения, если ты тоже этого хочешь. Может быть, даже… ну, я не знаю… мы могли бы еще разговаривать. Ведь люди же иногда разговаривают друг с другом, правда?

Она всхлипнула и вытерла слезы.

— Ладно, открою тебе секрет. — Она попыталась изобразить улыбку. — На самом деле у меня нет генитального герпеса.

— Я и не думал, что у тебя что-то такое есть. — Откровенная ложь. — Но даже если бы и был, меня бы это не испугало. — Еще одна ложь. — Мы бы вместе приняли «Герпегру», и все было бы классно. — Джем медленно подошла ко мне и вдруг упала в мои объятия, вцепилась в меня обеими руками, уткнулась лицом мне в грудь и разрыдалась. Я хотел сказать ей что-нибудь ободряющее, типа: «Не плачь. Все ерунда. Уолли с тобой, и теперь все будет хорошо». Но я ничего не сказал. Я не хотел, чтобы все получилось, как в тупой мелодраме. Потом она перестала плакать, и мы принялись целоваться. Самозабвенно и страстно. До сих пор это был наш самый лучший поцелуй. Потому что теперь, после всего двух минут разговора, мы уже знали друг друга. Между нами произошло что-то по-настоящему важное. Что-то передалось от меня к ней и от нее ко мне. К счастью, не венерическое заболевание.

Но все хорошее когда-нибудь подходит к концу, и этот волнующий миг запредельного откровения был разрушен вторжением грубой реальности, а именно грохотом хлопнувшей дверцы. Водитель такси вышел из машины, в бешенстве захлопнул заднюю дверцу, которую я оставил открытой, и вернулся за руль, бормоча нецензурные ругательства, перемежавшиеся непонятными фразами на языке, которого я не знал. Он, наверное, решил, что мы хотим сбежать, не заплатив.

— Эй, подождите! — крикнул я, схватил Джем за руку и потащил обратно к машине. — Мы поедем!

Я думал, что озверевший водитель не станет нас дожидаться. Но он все-таки дождался. Всю дорогу до моего дома он продолжал тихо ругаться себе под нос, хотя ему были обещаны хорошие чаевые. Мы с Джем целовались на заднем сиденье. Мне хотелось с ней поговорить. Хотелось, чтобы она рассказала мне о себе. Но и просто целоваться было приятно. Даже очень приятно.

Мы подъехали к моему дому, расплатились с водителем, вошли в подъезд и целовались еще минут пять, стоя у подножия лестницы. Потом Джем прошептала:

— Пойдем наверх, — и мы бросились вверх по ступенькам, держась за руки и смеясь. Мне показалось, я видел, как Пардип выглянул на лестничную площадку сквозь щелку приоткрытой двери. Мне представилось, как он улыбается, и мне стало радостно и хорошо. Я вспомнил, что еще не поблагодарил Пардипа за то, что он дал показания в полиции и, по сути, спас меня от тюрьмы и мысленно сделал заметку, что надо в ближайшее время зайти к нему и сказать спасибо.

Мы вошли ко мне. Мне так хотелось заняться любовью с Джем… но еще больше хотелось просто поговорить. Узнать о ней как можно больше.

— Значит, Джем, как в «Убить пересмешника»? — спросил я, прерывая страстный поцелуй.

Она закусила губу и сказала:

— Мне больше нравится, как в «Джем и «Голограммах».

Она имела в виду мультсериал восьмидесятых годов про озорую девчонку по имени Джем, рок-звезду с ярко-розовыми волосами, и ее группу «Голограммы».

— У нее волосы розовые, это просто отпад, это просто отпад, — пропел я строчку из главной песенки сериала, держа перед собой невидимый микрофон.

— Ты смотрел этот мульт? — Джем рассмеялась и в шутку ударила меня в грудь кулаком.

— Не-а. Это же девчоночий сериал. Просто он шел сразу после «Солдата Джо», и я всегда успевал захватить начало. — На самом деле он шел сразу после еще более девчоночьей передачи под названием «Ребята из Беверли-Хиллз», которую я тоже смотрел. — Расскажи мне еще что-нибудь, — попросил я, чтобы скорее сменить тему.

— О чем рассказать? — игриво проговорила она и потянулась губами к моим губам.

— О себе. Я хочу узнать о тебе все-все-все. — Я был пьян, но серьезен и искренен.

Одним стремительным плавным движением Джем сняла с себя платье. Под платьем не было ничего. Она стояла передо мной полностью обнаженная. Ее белая кожа искрилась, как свежий снег на вершине горы.

— Да, я знаю. И я тебе все расскажу. — Она прильнула ко мне, слегка прикусила мне мочку уха и прошептала: — Обязательно расскажу. Но не сейчас, чуть попозже. Потому что сейчас я хочу тебя. Прямо умираю, как хочу.

Я чуть не умер от счастья. Никогда в жизни мне не говорили подобных слов.

Никто, никогда.

Тема 19

Я проснулся с улыбкой. Третье утро подряд я просыпался с улыбкой, такого со мной не случалось уже очень давно. Я потянулся к Джем, чтобы поцеловать ее нежно-нежно, но ее не было рядом.

Она снова сбежала.

Я сел на постели и от досады ударил кулаком в подушку. У нас была потрясающая ночь любви! Наверное, самая лучшая до сих пор! Мы сделали это три раза! Три раза! А в перерывах лежали, обнявшись, и разговаривали. Я даже не помню, когда я в последний раз разговаривал с кем-то, кто слушал меня так внимательно, как Джем. И с таким искренним интересом, как Джем. И я тоже слушал ее с интересом. Потому что мне было действительно интересно. Мы дурачились и щекотали друг друга. Мы не говорили об этом прямо, но все-таки намекали на то, что мы оба, конечно же, чувствовали. Не могли не почувствовать, что между нами происходит что-то особенное. Мы заснули, обнявшись. Это было как чудо. Даже ребра уже не болели. Я исцелился.

Но Джем снова исчезла. Опять решила сыграть со мной в Гарри Гудини.

Я не знал, что и думать.

А потом я почувствовал запах…

Бекон!

Значит, Джем никуда не исчезла. Она осталась. И она жарила бекон. Это было чудесно. Как в сказке. Я сидел на кровати, вдыхал восхитительный запах и думал о том, что жизнь все же прекрасна. А потом Джем вошла в спальню. Она была в моей старой футболке и держала в обеих руках по тарелке. Яичница с беконом и блинчики. Это было так сексуально.

— Завтрак в постель? — прошептала она. Да, жизнь действительно прекрасна!

— Господи, — выдохнул я. — А я думал, ты снова сбежала.

— Сбежала?

— Ну, как ты делала раньше. Исчезала, оставив записку.

— Нет. Я больше уже никуда не исчезну. Игра закончилась.

— Хорошо. В смысле, все это было забавно, загадочно и все такое… но, знаешь…

— Я никуда не исчезну, честное слово. Ешь. — Она поставила тарелки мне на колени. На одной из тарелок лежали нож и вилка и сложенная салфетка. — Подожди. Одну секунду. — Она выбежала из спальни и тут же вернулась со стаканом апельсинового сока и бутылочкой кленового сиропа. Я не верил своему счастью. Так не бывает! Я вдруг подумал о Сью и почувствовал себя виноватым. Не перед Сью, перед Джем. Мне не хотелось сделать ей больно. Похоже, у нас намечалось что-то серьезное, а у меня вроде как была девушка…

— Джем, мне нужно тебе кое-что рассказать.

— Мне тоже нужно тебе кое-что рассказать.

— Я даже не знаю, с чего начать… э… дело в том… ладно, лучше скажу, как есть. У меня есть девушка…

— Я знаю.

— Я понимаю, я должен был рассказать тебе сразу… Ты знаешь?!

— Ага.

— Погоди. А откуда ты знаешь?

— Ну… у тебя здесь повсюду ее фотографии. Сью, да? Ее зовут Сью?

— Э…да.

— Как я понимаю, она не слишком тобой дорожит?

— Ну, да… наверное. Да, ты права. Она та еще стерва. Но откуда ты знаешь?

— Не знаю. Просто мне так показалось…

БА-БАХ! Что-то грохнуло в коридоре. Джем испуганно замолчала.

БАХ! БА-БАХ! БАХ!

— Это что? — прошептал я растерянно.

— Похоже, кто-то к тебе стучится, — проницательно заметила Джем.

— Какого хрена?! — Я встал с кровати, натянул старые драные джинсы и мятую футболку, которые валялись на полу. — Сколько времени? — спросил я, направляясь к двери.

— Десять, начало одиннадцатого.

Джем была перепугана не на шутку.

БАХ! БА-БАХ! БА-БАХ! БАХ!

— Сиди здесь, не высовывайся, — сказал я.

Я подошел к входной двери и выглянул в глазок, но тот, кто стоял с той стороны, закрывал его рукой.

— Кто там? — спросил я.

БА-БАХ!

Дверь задрожала, и я испуганно отшатнулся.

— Я не открою, пока вы не скажете, кто вы!

— Открывай, на хер, дверь, пока я ее, на хер, не вынес, — произнес очень тихий и очень спокойный голос с той стороны, вообще-то подобные вещи обычно орут, а не шепчут. А тут я даже как-то растерялся и, наверное, поэтому открыл дверь.

Идиот!

Как только я отпер замок и повернул ручку, дверь распахнулась, словно под ураганом, так что меня сбило с ног. Два давешних великана из горилл Лайонза вломились в квартиру, точно голодные бегемоты. А я, стало быть, выступил в роли добычи, предназначенной на съедение. Белый великан был в черных джинсах, элегантном черном пиджаке и шляпе. Самоанский великан — в камуфляже. Вид у обоих был очень злой.

Они остановились посреди коридора, плотоядно огляделись увидели меня, распростертого на полу. Самозванец поднял меня, хватив одной рукой за футболку, а другой — за штанину джинов. Что было дальше, я помню смутно. Кажется, он подбросил меня к потолку. На взлете я, видимо, задел ногой лампу, стоявшую на столике, потому что она упала. А следом за ней упал я, шмякнувшись о паркет, словно цельная мясная туша.

— Козел! Безмозглый кретин! — Самозванец набросился на меня, словно бешеный слон, и с размаху пнул прямо по больным ребрам. — Все, исуму, тебе пиздец. — Я попробовал увернуться от следующего пинка, но увернулся как-то неудачно. Удар пришелся по почкам. Я очень надеялся, что эти уроды не знают, что я тут не один. Скорее всего они правда об этом не знали, потому что белый великан не стал проходить в квартиру, а стоял в коридоре, спиной к двери в спальню, и наблюдал за тем, как его напарник из нацменьшинств превращает меня в отбивную.

— А что такое «исуму»? — спросил он с вежливым интересом.

— «Крыса» по-самоански, — сказал самоанец, после чего наклонился ко мне. Схватил за грудки и поднял на ноги резким рывком. — Крыса и есть. Что, не мог держать пасть на замке?! — Не дожидаясь ответа, он ударил меня кулаком по лицу. Было больно. Еще как больно. Похоже, это становится доброй традицией. В последнее время все только и делают, что бьют меня по лицу кулаками. Боль пронзила все тело. Глаза заслезились, из носа хлынула кровь. Самоанец меня отпустил, и я упал на пол. Я хотел притвориться мертвым, чтобы они потеряли ко мне интерес, но я боялся за Джем. Мне было страшно представить, что будет, если эти уроды ее найдут. Я не успел даже спросить, чем я их так рассердил.

Все произошло слишком быстро.

— Прикончи зверюшку, — сказал белый великан, по-прежнему стоя спиной к двери в спальню.

— Зачем? — спросил самоанец.

— За тем, что так велел Денди, дубина.

— Нет, Денди сказал измудохать его в лучшем виде и доставить к нему.

— Нет, он сказал измудохать и прибить. Точно-точно.

— Да нет, бро. Ты просто не понял… Кстати, ты взял веревку?

— Нет. Я думал, ты взял, — сказал белый великан.

— Я не взял. Потому что Денди мне ничего не сказал.

— Блядь. Ну, ладно. Тогда сделай так, чтобы он не трепыхался.

— Это я завсегда. — Самоанец еще раз пнул меня в живот. Вроде как даже не прилагая особых усилий, но мне хватило. Я закашлялся, сложившись пополам. Самоанец присел на корточки и ударил меня кулаком в висок. Перед глазами поплыли красные круги с черными завитушками. Я сам не понял, как мне удалось сесть, привалившись спиной к стене. Лучше бы я остался лежать! Потому что, как только я сел, мне стало видно, что происходит в конце коридора. Джем стояла за спиной у белого великана, подняв над головой большой красный огнетушитель, который я держал в спальне рядом с кроватью. Она собиралась ударить этого амбала огнетушителем по голове! Мне стало страшно. Я хотел крикнуть ей, чтобы она даже и не пыталась, но у меня получился лишь сдавленный хрип. Совершенно беспомощный, я наблюдал за происходящим.

Теперь оба амбала орали на меня в две глотки, но я не мог разобрать ни слова. Голова раскалывалась от боли, в ушах звенело. В ужасе я наблюдал за тем, как Джем слегка отклонилась назад, чтобы лучше замахнуться, и храбро обрушила огнетушитель на голову белого великана.

Она промахнулась.

Он был слишком высок для нее, а огнетушитель был слишком тяжелым и просто скользнул по плечу великана. С тем же успехом Джем могла бы ударить его и рулоном туалетной бумаги. Оба амбала повернулись к Джем. Она испуганно вскрикнула и принялась пятиться к двери спальню. Великаны переглянулись и расхохотались. Джем уронила огнетушитель, бросилась в спальню и захлопнула дверь. Великаны рванули за ней. Я не мог ничего сделать. Не мог даже пошевелиться. Я услышал, как дверь распахнулась и ударилась о стену с оглушительным грохотом, который саданул мне по мозгам. Мне показалось, я слышал крик Джем. Хотя, может быть, мне действительно лишь показалось.

А потом я увидел Джем. Кто-то из этих уродов толкнул ее так, что она налетела спиной на дверной косяк, упала на пол, словно тряпичная кукла, и застыла неподвижно. Белый великан поднял ее, схватив за руку и за ногу, и принялся раскачивать как бревно. Потом он швырнул ее на пол рядом со мной. Джем тихо вскрикнула. Она лежала лицом ко мне. Похоже, ей тоже досталось. Но, слава богу, не так капитально, как мне. У нее на лбу была небольшая царапина, которая слегка кровоточила, но других признаков зверского избиения не наблюдалось. На Джем была только моя футболка, которая теперь задралась, открыв ее голую задницу взору обоих горилл. Джем смотрела на меня широко распахнутыми глазами, в которых читался животный ужас.

— Так, так, так, — проговорил самоанец, указав взглядом на обнаженные прелести Джем. — Это что тут у нас?

Джем попробовала отползти подальше, хотя понимала, что это ее не спасет.

— Какая приятная неожиданность, — усмехнулся белый великан. — Ну что, позабавимся с этой сучкой?

— Это я завсегда, — отозвался самоанец. — Денди сказал привезти только его. А про нее ничего не сказал.

Они расхохотались.

— Сейчас, милая барышня, ты узнаешь, как это бывает, когда за дело берутся настоящие мужики. Уж мы порвем тебе попку по самые уши, — заявил белый амбал, давясь смехом. Джем закрыла глаза. Великаны не сразу взялись за дело. Они хохотали, упиваясь нашим страхом. Наконец они отсмеялись и направились к нам. Это было самое поганое мгновение в моей жизни. Казалось, оно растянулось на целую вечность…

Белый великан поднял Джем с пола и играючи перекинул себе через плечо.

— Ну, что? На кроватку? — спросил он своего напарника, махнув рукой в сторону спальни.

— Нет, давай лучше здесь. Пусть исуму тоже посмотрит, — сказал самоанец с нехорошей улыбкой.

Белый великан обернулся ко мне:

— Видишь, козлик, как это бывает?! И так будет со всяким, кто попытается подставить Эйба Лайонза и Орал-Би. Понял, крыса поганая?

— Занимайте места в партере! — рассмеялся самоанец, и они разложили Джем на диване, готовясь к показательному выступлению. Джем извивалась, пытаясь вырваться, но самоанец схватил обе ее руки своей огромной лапищей и пригвоздил их к дивану, а белый амбал раздвинул ей ноги и вклинился между ними всей своей необъятной тушей. Он встал на колени, зажал ноги Джем у себя под мышками и принялся расстегивать молнию на джинсах. Я силился встать. Я не мог допустить, чтобы эти уроды изнасиловали мою Джем. Мне удалось упереться ладонями в пол. Я попробовал приподняться, изо всех сил отталкиваясь руками.

— Наверняка эта цыпочка в жизни не пробовала настоящего хуя…

В этот миг, словно кто-то специально рассчитывал время, входная дверь распахнулась, и в квартиру ворвался очередной вихрь смятения, на этот раз — в облике двух относительно элегантно одетых мужчин с пистолетами наголо. Этакие красавцы из среднего эшелона нью-йоркской мафии, прямо из сериала про клан Сопрано. Первый — высокий, худощавый, с длинными темными волосами, собранными в хвост. Второй — низкорослый и крепко сбитый с редеющими волосами, зализанными назад. Оба были в черных брюках, черных рубашках и блейзерах. С золотыми цепями на шеях. «Итальянцы», — подумал я. Интересно, какими судьбами? Вновь пришедшие деловито осмотрелись и тут же взяли на мушку обоих великанов, которые, надо сказать, были не менее растеряны и озадачены, чем ваш покорный слуга. Я услышал два тихих хлопка, совсем не похожих на выстрелы. Великаны свалились замертво. «Наверное, с глушителями», — решил я, разглядывая пистолеты, которые были действительно странной формы. «Итальянцы» проверили пульс у поверженных великанов. Типа не нужен ли контрольный в голову. И тут в квартиру вошел еще один мужик. Этот выглядел посолиднев. Весь такой важный, в элегантном сером костюме в тонкую полоску. Одно слово — босс.

Он мельком взглянул на своих людей, поморщился и сказал:

— Бросьте этих горилл. Помогите детишкам. «Итальянцы» оставили бездыханных амбалов и бросились помогать мне и Джем.

— Вам нельзя здесь оставаться, — прошептал низкорослый мафиози. — Мы отвезем вас в надежное место.

Гм. Все интереснее и интереснее. Я откашлялся, прочищая горло, и кое-как прохрипел:

— А вы кто?

— Считай, что мы ваши ангелы-хранители, — улыбнулся босс.

— Сам стоять сможешь? — спросил низкорослый.

Я покачал головой. Он помог мне подняться, закинув мою руку себе на плечо.

Джем встала сама, опираясь руками о журнальный столик.

— Мне надо одеться, — сказала она.

— Только быстрее, — отозвался босс.

Джем умчалась в спальню. Босс и высокий мафиози оттащили тела великанов на кухню. Джем вернулась уже через пару минут. Вид у нее был по-прежнему перепуганный, но во взгляде читалось искреннее облегчение.

— Где ключи? — спросил босс.

— В спальне, — прохрипел я.

Босс резко дернул головой, отдавая безмолвный приказ высокому. Тот пошел в спальню и взял ключи. Я схватил со стола свой мобильный. Мы вышли из квартиры. Рядовые гангстеры весело подхватили меня с двух сторон и помогли спуститься по лестнице. Я пребывал в полной растерянности. Мне по-прежнему было страшно. Но у меня не было выбора. Волей-неволей пришлось идти с этими головорезами, которые и вправду явились, как ангелы хранители, и спасли нам с Джем жизнь.

Мы вышли из подъезда, перешли через улицу и направились к машине, припаркованной у тротуара. Еще один сюрприз: это был тот самый «кадиллак эскаладе», который уже несколько дней дежурил у нашего подъезда, причем те, кто сидел внутри, явно следили за моей квартирой.

Рядом с машиной стоял мускулистый смуглый мужик с аккуратной козлиной бородкой и старательно набирал цифры и буквы с номерного знака на клавиатуре маленького переносного компьютера с опцией распечатки квитанций. На груди его форменной куртки цвета хаки был приколот значок с именем: «Рико».

— Эй, приятель, ты чего делаешь, нах? — спросил низкорослый мафиози.

— Выбиваю квитанцию на штраф. Вы поставили машину на желтой разметке, а это, как вам должно быть известно, зона погрузки-выгрузки, и здесь нельзя просто ставить машину.

— Ну, да! — сказал босс. — Мы как раз загружаемся.

— Нет, сэр, — возразил ему щеголеватый Рико. — Я наблюдаю за этой машиной уже… э… семь минут. И в нее ничего не грузили.

— Сейчас распечатаешь эту квитанцию, и мы, нах, погрузим в багажник твой остывающий труп. — Суровый тон низкорослого мафиози не оставлял никаких сомнений, что его заявление — не шутка, а чистая правда.

— Прошу прощения, но если вы не хотите платить штраф, мне придется выписать вам повестку в суд.

— Слушай, парень, мы тебя по-хорошему просим, — прищурился босс, и этот прищур явно не обещал ничего хорошего. — Пожалуйста. Друг мой. При всем уважении… Я понимаю, ты просто делаешь свою работу, но мы уже уезжаем. Вот прямо сейчас. Так что, пожалуйста, я тебя очень прошу, давай обойдемся без всяких квитанций и повесток. Договорились?

— Нет, — заявил Рико с самодовольной улыбочкой. Мне очень не нравилось то, к чему все это шло.

— Так, я же сказал: НИКАКИХ квитанций, — проговорил босс с нажимом. — И на этот раз я уже не прошу.

— Поздно. Я уже ввел номера в компьютер, — сказал Рико, очень довольный собой.

Босс обернулся к низкорослому и выразительно приподнял бровь.

— Уже ввел в компьютер? — переспросил низкорослый и шагнул к Рико.

— Да! А когда номера уже вбиты в компьютер… — Рико пожал плечами.

Низкорослый мафиози сделал еще один шаг в его направлении.

— Значит, вбиты в компьютер?

— Отойдите, пожалуйста, сэр. — Рико наконец заметил, что мелкогабаритный Джо Пеши ^[5] подошел как-то уж слишком близко к нему. Его рука как бы невзначай легла на рацию, висевшую на поясе. Под форменной курткой цвета хаки заиграли бугристые мышцы.

— Ты у нас самый крутой или что? Типа большой хрен с бугра, ходишь по улицам со своей адской машинкой, портишь людям настроение? «Круче нас только яйца?» — Низкорослый уже подошел к Рико вплотную. Я подумал, что мускулистый служитель закона сейчас точно зарядит ему в ковш.

— Сэр-Низкорослый вырвал компьютер из рук Рико и с размаху грохнул его об асфальт. Аппарат раскололся. Мы с Джем аж подпрыгнули от неожиданности. Высокий мафиози наблюдал за происходящим с едва заметной улыбкой. Босс оставался невозмутимым, как индейский вождь.

— Еблысь! Ай-ай-ай! Наш крутой мачо уронил свой компьютер! Осторожнее надо с техникой, приятель. Все-таки хрупкая вещь! И, наверное, дорогая! Нехорошо получилось. Теперь жди пиздюлей от начальства.

Рико взглянул на номерной знак и закрыл глаза.

— EBR 512. EBR 512, — повторил он несколько раз, пытаясь запомнить номер.

— Как ты меня утомил, — сказал низкорослый и принялся методично, со знанием дела избивать незадачливогоконтролера. Первый удар — кулаком в челюсть. Потом в живот. Потом еще раз в живот и снова в челюсть. Рико упал на асфальт и свернулся калачиком, прикрывая живот и голову. — Надеюсь, ты ходишь в церковь. Причащаешься там, все дела… Тебе давно отпускали грехи, козел драный? Потому что иначе ты попадешь прямиком в ад, — приговаривал низкорослый, пиная Рико ногами.

— Ладно, поехали, — сказал босс.

Высокий мафиози оттащил своего коротышку-напарника от стонущего контролера. Мы загрузились в машину. За руль сел высокий, босс устроился на переднем сиденье. Мы с Джем и мелкокалиберным Наполеоном уселись сзади. Высокий завел мотор. Я оглянулся и посмотрел на контролера, распростертого на асфальте. Он вроде бы шевелился.

— Вот же мудила, — сказал низкорослый, проследив за направлением моего взгляда. — Одним мудаком меньше — мир чище, точно?

Мы с Джем переглянулись. Ее глаза потемнели от страха. Я смотрел на нее, и у меня разрывалось сердце. Я крепко стиснул ее руку. Джем прижалась ко мне и потерлась лицом о мое плечо, как делает кошка, когда лезет ласкаться.

Даже не знаю, с чего бы, но у меня вдруг случился прилив небывалой отваги.

— Кто-нибудь мне объяснит, что за хрень происходит? — спросил я.

— Да не парься, compadre ^[6]. Все в порядке, — сказал босс. Он сделал глубокий вдох, достал из кармана какой-то пузырек с таблетками, высыпал себе на ладонь сколько-то там пилюлек (сколько именно, я не видел) и проглотил их все. Прямо так, без воды.

Не будь рядом Джем, я бы, наверное, сразу притух. Но в присутствии Джем мне хотелось быть храбрым.

— Что значит не парься?! Вы ворвались ко мне в квартиру, убили двоих, вытащили нас из дома, куда-то везете… ни в полицию не сообщили, ни нам ничего не сказали… избили на улице контролера… я хочу знать, что происходит! — Мне самому показалось, что мой маленький монолог звучит, скорее, истерично, нежели твердо и требовательно.

— Ты бы, кум, приглушил громкость. — Босс принялся массировать горло, видимо, помогая таблеткам пройти по глотке. Он сдавленно кашлянул, как это делают кошки, когда выкашливают комки шерсти. — Если ты вдруг не понял, поясняю еще раз: мы спасли тебе жизнь. Вам обоим. И никого мы там не убивали.

— Как это не убивали?! Я своими глазами видел, как ваши красавцы их застрелили!

— Мы просто пульнули в них конским транквилизатором. Вкатили по лошадиной дозе, — усмехнулся высокий. — Покажи ему, Лу.

— Вот. Видишь? — Низкорослый, сидевший рядом со мной, показал мне огромный серебряный пистолет странной формы. Я бы в жизни не понял, что это такое: аппарат для введения успокоительного лошадям, приспособление для отстрела вьетконговцев или лазерный бластер для аннигиляции злобных инопланетных пришельцев.

— Мы и не думали никого убивать, тем более в твоем доме. Мы вообще-то пытаемся уберечь тебя от неприятностей, и два трупа в квартире тебе, как я понимаю, без надобности. Через пару часов они оба очухаются. И даже не поймут, что их вырубило. — Босс коротко хохотнул и обернулся ко мне всеми своими объемистыми телесами.

— А вы кто? — спросил я.

Он отвернулся и принялся барабанить пальцами по подлокотнику своего кресла, глядя прямо перед собой на дорогу.

— Друзья называют меня Душка Винни. Это Лу-Коротышка. А это Дылда Кевин.

«Очень мило», — подумал я.

— Нет, я имел в виду, кто вы такие? И почему вы спасли нас?

— Кстати, спасибо. Вернее, не за что, — сказал Винни и махнул рукой в направлении моего дома. — Похоже, мы подоспели как раз вовремя.

— Да, спасибо. Большое спасибо. Вам всем, — сказал я, обращаясь сразу ко всем троим. — И все-таки, может быть, вы нам расскажете, что происходит? Почему вы следили за мной?

— А ты заметил? Надо же, какой глазастый! Ну, скажем так: за мной был должок одному твоему доброму другу, и он попросил меня присмотреть за тобой. В качестве ответной услуги.

— Моему доброму другу? Какому другу?

— Старому доброму Джерри Сильверу. Он мне позвонил, рассказал о твоих затруднениях с… как бы это сказать… с небезызвестными в городе ганста. — Винни коротко хохотнул. — Он беспокоился за твою безопасность и попросил меня присмотреть за тобой пару дней, пока все не уляжется. Понимаешь, о чем я?

— Это Джерри вас попросил?!

«Я люблю тебя, Джерри», — подумал я.

— Ну, да. Джерри. Тебе повезло, парень, что ты его знаешь.

Мне надо было осмыслить услышанное. Выходит, у Джерри есть связи с мафией. Все интереснее и интереснее. Впрочем, это его дела, и меня не должно волновать, что там и как. Тем более в моей нынешней ситуации. Потому что если бы не Джерри и не его сомнительные знакомства…

— А к-как вы узнали, что н-надо вмешаться? — выдавил я, заикаясь. — Ну, то есть… в-вы и вправду пришли очень вов-вов-ремя…

— Я же сказал, мы присматривали за тобой, — отозвался Винни.

Я тряхнул головой:

— Я только не понимаю, почему они к нам вломились? Я вчера разговаривал с Лайонзом! И все было нормально!

«Правда, он мне велел сидеть дома и вообще никуда не высовываться…»

— Ты, как я понимаю, еще не видел сегодняшних новостей. — Винни передал мне газету. Сегодняшнюю «New York Post».

На первой странице была огромная фотография Орал-Би с бокалом шампанского в руках. На заднем плане маячил Авраам Лайонз. Похоже, снимок был сделан недавно. Наверняка на каком-нибудь приеме по случаю вручения очередной музыкальной премии. По низу страницы шла надпись большим жирным шрифтом: «ОРАЛ-БИ ОТ ОРАЛСЯ» Надпись под фотографией гласила: «Обер-продюсер и звездный рэпер оказались мошенниками. Подробности сенсационного разоблачения на стр. 2».

— Главная новость дня, — сказал Винни. — Во всех газетах прошло. Даже по ящику передавали. О тебе, кстати, тоже упоминается. «Уолли то, Уолли это». Только «Уолли». Без фамилии. Говорят, это ты выдал страшную тайну.

У меня тряслись руки. Сердце бешено колотилось в груди.

— Похоже, дружище, тебе пиздец. Как ни крути, — усмехнулся Винни.

Тема 20

Нас привезли в грязный невзрачный мотель в каком-то проулке рядом с Хайленд-авеню у бульвара Сансет и проводили на второй этаж, в совершенно кошмарный номер, пропахший блевотиной и использованными презервативами. Когда мы вошли, меня самого чуть не вырвало. Единственное, что хоть как-то бодрило: большая надпись «КАБЕЛЬНОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ — БЕСПЛАТНО!» над входом в мотель. Надо думать, в начале восьмидесятых, когда отель только-только построили и еще не успели его заблевать сверху донизу, это было действительно круто.

— А нам нельзя поселиться в каком-нибудь другом номере? — спросил я, зажимая нос. — А то тут воняет.

— Да ладно тебе! Потерпи! Это только на время. Как только будет готов наш номер в «Четырех временах года», так мы сразу же и переселимся, — сказал Душка Винни. Его подчиненные расхохотались. Весело там у них, в мафии. И ребята веселые, компанейские. Прямо цирк-шапито на выезде.

Номер был достаточно просторным. Там стояли две двуспальные кровати, большой диван с крупным узором в цветочек (отчасти это были действительно цветы, отчасти — фигурные подтеки, подозрительно похожие на засохшие пятна крови, живописно разбросанные по цветочному полю) и два засаленных темно-зеленых кресла. В общем, места хватало на всех пятерых. Не будь все так запущено, я бы добавил еще «чтобы расположиться с комфортом». Однако в данном конкретном случае само слово «комфорт» было явно неуместно. Коротышка Лу и Дылда Кевин уселись в кресла. Винни присел на краешек одной из кроватей. Джем по-прежнему держала меня за руку. С тех пор как мы вышли из моей квартиры, она не отпускала меня от себя ни на секунду. И мне это было приятно. Я чувствовал себя виноватым, что вовлек ее в эту историю, и был твердо намерен оберегать ее и защищать — даже ценой собственной жизни.

Я уныло оглядел номер и подумал, что это — явно не то, о чем я мечтал всю свою сознательную жизнь. И эта троица мафиози… тоже не самое приятное соседство. Хотя, с другой стороны, они все-таки спасли нам жизнь.

— На, звякни Джерри. — Винни бросил мне мобильный телефон. — Он, наверное, ждет твоего звонка. Как я понимаю, ему сейчас тоже не слишком весело.

— Ага, — сказал я невпопад и принялся набирать номер Джерри. Винни потянулся и сладко зевнул. Сейчас он был похож на сонного мультяшного медведя. Он встал, снял свой дорогой элегантный пиджак, сложил его пополам и аккуратно повесил на спинку кровати. Достал из внутреннего кармана пузырек с таблетками и принял одну, снова не запивая водой. Снял с руки золотые часы, положил их на тумбочку, а сам прилег на кровать, застеленную выцветшим покрывалом неопределенного оттенка. Я держал трубку возле уха, слушал длинные гудки, смотрел на Винни и думал, что я бы лично поостерегся ложиться на это так называемое покрывало. Пусть даже и в одежде.

— Да, я слушаю, — рявкнула трубка голосом Джерри.

— Д-Джерри, это я…

— Кто «я»?

— Я! Уолли.

— Моско? Какого хуя?!

— Что?

— УОЛЛИ, ЧТО ЗА ХУЙНЯ?!

— Что?

— ТЫ ЧТО, СОВСЕМ ЕБАНУЛСЯ?

— Что?!

— Я ГОВОРЮ, ТЫ СОВСЕМ ЕБАНУЛСЯ, МОСКО?! КАКОГО ХРЕНА ТЫ ЭТО ЗАТЕЯЛ?!

Я совсем растерялся. Я знаю Джерри уже много лет, но ни разу не слышал, чтобы он так ругался. Он не просто сердился. Он был по-настоящему взбешен. И я не знал почему.

— Джерри… я не понимаю. В чем дело?

— В чем дело?! Это, блядь, ты мне скажи, в чем дело!

— Я вообще ничего не делал. Почему ты кричишь на меня? Объясни.

— Слушай, Уолли, вот только не надо прикидываться дурачком. Он вообще ничего не делал! Тогда почему о тебе говорят во всех, блядь, новостях?!

— Джерри, я правда не знаю! Я видел газету, но я никому ничего не рассказывал! Никому! Я сидел дома, а потом эти… эти уроды ворвались ко мне и едва не убили!

«Как-то все это странно, — подумал я. — С чего бы вдруг Джерри так разъярился?»

— Моско, не надо ебать мне мозги! Ты все испортил!

— Джерри, я ничего не делал! Вообще ничего!

Я оглядел комнату. Джем смотрела на меня, и в ее взгляде читались тревога и страх. Винни лежал с закрытыми глазами. Его необъятный живот медленно опускался и поднимался, довершая обозначившееся ранее сходство с мультяшным медведем. Лу с Кевином пододвинули к креслам журнальный столик и увлеченно резались в карты, делая вид, что они меня не замечают.

— О тебе пишут во всех газетах! Слава богу, пока без фамилии… только имя. У меня тут газета, прямо перед глазами. И там написано, черным по белому: Орал-Би и Лайонз — мошенники, и все тексты для Орал-Би пишет какой-то пузатый, страдающий избыточным весом белый парень по имени Уолли тридцати с лишним лет, и именно он… то есть ты… сообщил эти сведения прессе!

— Да, я видел газету! Но я никому ничего не сообщал!

— Что за хрень, Моско?! И ты еще удивляешься, что тебя собираются грохнуть?! Да я бы сам лично тебя придушил, если бы ты мне сейчас попался! Я тебе что говорил?! Сиди тихо! Молчи и не отсвечивай! Говорил? Говорил! Я пытаюсь тебя защитить! Что на тебя нашло, Моско? Ты зачем это сделал?

— Да что я сделал?!

— Рассказал все газетчикам! Тебя что, обидели? Денег тебе не додали?!

— Джерри…

— Вот я и спрашиваю, что за хрень?! Знаешь, как я корячусь, чтобы прикрыть твою задницу?! И что получается?! Ты сам нарываешься. Сам! Тебе что, жить надоело? Ну, так и скажи. А еще лучше, пойди и повесься!

— Джерри…

— МОСКО, КАКОГО ХРЕНА?!

— Джерри, пожалуйста. Успокойся. Я никому ничего не рассказывал! Да и зачем бы я стал так себя подставлять?!

— Я не знаю зачем. Может, ты просто клинический идиот. Я не знаю! Но я знаю, что это ты! Больше некому! Кто еще был в курсе?!

— Дизи!

— Дизи? Тот парень, которого ты обоссал в сортире? Ты за кого меня держишь? За идиота?!

— Да, Джерри! То есть нет! Я не держу тебя за идиота. Но это Дизи! Да! Точно Дизи! Он похитил мою собаку. Он передал мне записку с требованием выкупа, и… и Лайонзу тоже! Он хотел вытянуть деньги из Лайонза, и…

Я умолк на середине фразы. Потому что мне вдруг пришло в голову, что тут явно какая-то неувязка. Если Дизи требовал у Лайонза деньги в обмен на молчание, то с какой такой радости он буквально на следующий день рассказал обо всем газетчикам? Теперь у него не осталось уже ни малейшего шанса получить с Лайонза те самые десять лимонов, которые он запросил в записке. Дизи, конечно, придурок. Но не в такой же степени…

— Это не он, — сказал Джерри.

— Точно он!

— Это не может быть он.

— Почему?

— Фанк Дизи? Настоящее имя: Де Андре Маскингам? Значит, точно не он!

— Откуда ты знаешь?

— Де Андре Маскингам не мог ничего рассказать газетчикам, Моско, потому что Де Андре Маскингам, ныне покойный…

— ЧТО?!

— Покойный, Моско, значит мертвый. Его тело нашли вчера вечером, в Эко Парке. В канаве. Убит выстрелом в голову. Одна пуля в мозг, и привет. — У меня все внутри оборвалось. Выстрелом в голову… Тот парень в маске Гомера Симпсона, который вломился ко мне в квартиру… Ведь я в него выстрелил. А если это был Дизи? Получается, я его и убил… Хотя нет. Если бы я попал ему в голову — в мозг, — он бы вряд ли сумел уйти самостоятельно. И потом, полицейские же нашли пулю в стене. — Так что, выходит, что это мог быть только ты! — продолжал Джерри. — Вот поэтому Лайонз и прислал к тебе своих звероящеров! Чтобы тебя замочили с особой жестокостью!

— О господи… господи… — Я принялся ходить взад-вперед по комнате, схватившись свободной рукой за голову.

— Моско, ты хоть понимаешь, что ты наделал?! Это же полный пиздец…

— Джерри, я ничего не делал! Клянусь! А если будешь и дальше меня обвинять, я вообще брошу трубку. Это меня собирались убить, не тебя! Это я должен спрашивать: какого хрена?!

— Ладно, ладно, дружище, ты прав. Прости, я слегка погорячился. Но ты тоже меня пойми. Я тут сижу весь на нервах. За тебя, между прочим, переживаю.

— Переживаешь?! За меня?! Господи боже! Как-то ты слишком уж агрессивно переживаешь!

— Уолли, я уже попросил у тебя прощения. Повторяю еще раз: прости меня, я просто погорячился. Блядь! — Мне было слышно, как Джерри сделал глубокий вдох и медленно выдохнул в трубку. — Просто я столько в тебя вложил… И когда у кого-то из моих клиентов… и особенно из самых любимых клиентов… ты же знаешь, как я к тебе отношусь… так вот, когда у кого-то из моих клиентов случаются крупные неприятности, я болею за них всей душой. А ты мне как сын!

— Слушай, Джерри, не надо. Да, большое тебе спасибо. Эти ребята и вправду спасли мне жизнь. Но я тебя очень прошу, не надо разыгрывать доброго папочку. И я понимаю, чего ты так злишься. Теперь ты уже точно ничего на мне не заработаешь!

— Ты меня обижаешь, Моско. А то ты не знаешь, что дядюшка Джерри любит тебя как родного сына! Взять хотя бы последние несколько дней… Думаешь, я почему напрягаюсь, пытаясь тебя защитить?! Потому что мне не все равно, что с тобой будет!

— Да, Джерри, я знаю. Но я в жизни не слышал, чтобы ты так ругался…

— Да, Уолли. Ты прав. Я еще раз прошу прощения. Хорошо? Дело не в деньгах. Я не должен был так срываться. Но ты меня тоже пойми… Да, я взбесился. Потому что мне не все равно, что с тобой происходит. Я за тебя беспокоюсь! Но теперь я убедился, что с тобой все в порядке…

— Ага.

— И, кстати, еще не все потеряно. Я только что говорил с «Bionic». Наш договор остается в силе. Все замечательно. Я даже договорился, чтобы тебе дали аванс, и ты теперь сможешь отдать выкуп за свою собаку. Я им все рассказал, и они очень тебе сочувствуют. Видишь, как я о тебе забочусь!

— Они дают мне аванс?

— Да, малыш.

— И я смогу отдать выкуп за Доктора?

— Считай, что Док уже дома.

— О господи, Джерри. Это же классно. Нет, правда.

— А то! Я обо всем позаботился. Дядюшка Джерри умеет вести дела. Все договоры подписаны, все бумаги оформлены. Деньги будут, наверное, уже завтра.

«Я смогу вернуть Доктора! И потеряю свои книги…»

— Спасибо, Джерри.

— Пожалуйста. Ну что, Уолли, мир? Мы по-прежнему друзья?

— Да, Джерри. Да.

— Вот и славно. В общем, ты там держись. А я попробую уладить все остальное. Хотя сразу скажу, это будет непросто.

— Джерри… я ничего никому не рассказывал, честное слово. Я здесь вообще ни при чем.

— Да, Моско. Я знаю. Я тебе верю. Просто я так за тебя волновался… вот поэтому и психанул. Я рад, что с тобой все в порядке. Я пытаюсь тебе помочь. Не волнуйся, с Винни ты в безопасности. У меня, кстати, есть план. Надо только продумать детали. Я тебе перезвоню. Как только, так сразу.

— Хорошо, Джерри.

Он отключился.

Я не знал, что и думать. Все так запуталось…

И у меня было дурное предчувствие, что это только начало.

Прошло полчаса. Душка Винни по-прежнему спал как младенец. Его подчиненные по-прежнему резались в карты, положив свои пушки на столик. Джем ушла в ванную и не торопилась выходить. Я сидел на диване и осторожно ощупывал себя. Пытаясь понять, где болит больше всего. Как ни странно, но после всех многочисленных избиений, выпавших на мою долю в последнее время, я себя чувствовал на удивление бодро. Я решил посмотреть телевизор. Может быть, в новостях что-нибудь скажут…

Мне даже не пришлось переключать канал. Еще до того как зажегся экран, хриплый голос в динамике отрывисто произнес: «…ганста». Я попал на CNN. Дородный, ухоженный чернокожий дядька с седеющей эспаньолкой и в темно-бордовом костюме в тонкую полоску (согласно надписи внизу экрана, Хайрам Джонс, профессор афроамериканской культуры в Университете Южной Калифорнии) говорил с нарастающим пылом:

— Этот человек, или, вернее, эти люди… на протяжении нескольких лет совершенно бессовестно обманывали все сообщество афроамериканцев. На протяжении нескольких лет! Они нагло обманывали людей, которые им доверяли, которые их уважали… я бы даже сказал, превозносили… людей, которые избрали их в качестве образца для подражания. Я убежден, что обманщики должны ответить за эту ложь. Речь идет не о банальном мошенничестве. Речь идет о крушении идеалов целого этно сообщества. Вы согласны?

— Нет, я не согласен, — ответил худощавый молодой человек азиатской наружности с прической в виде торчащих во все стороны игл дикобраза, с небольшой аккуратной эспаньолкой, в очках с квадратными линзами, в белой футболке и пиджаке спортивного покроя. Вон Юн Хонь, редактор журнала «BANG BANG», согласно надписи внизу экрана. — Во-первых, еще ничего не доказано. Обвинения, которые сейчас выдвигаются против Авраама Лайонза и Орал-Би, — это может быть обыкновенная клевета. На самом деле никто даже не знает, кто именно предал огласке эти сенсационные сведения…

— Эти сведения подтверждаются несколькими источниками! — перебил его профессор.

— Какими источниками, профессор?! — воскликнул молодой человек. — Какими источниками?! Я только слышал, что есть доказательства. Но я до сих пор их не видел! Вы обвиняете людей в мошенничестве, не имея вообще никаких убедительных доказательств…

— Я никого ни в чем не обвиняю, молодой человек. Но факты…

— Факты на данный момент таковы, что никаких фактов нет! — вновь перебил профессора Хонь. — Есть только слухи и некий мифический парень по имени Уолли!

Я испуганно вздрогнул, услышав свое имя, произнесенное с экрана.

— Мистер Хонь, позвольте, я все-таки завершу свою мысль.

— Да, конечно, профессор, — натянуто улыбнулся Хонь, хотя было видно, что он еле сдерживает себя, чтобы не броситься на культуролога с кулаками, и при этом старается сохранять показную преувеличенную невозмутимость, характерную практически для любого «простого смертного», который впервые «попал в телевизор».

— Спасибо, сынок. Так вот, если мы говорим о фактах, никто не станет оспаривать тот факт, что эти люди — в частности, мистер Лайонз — это не просто шоумены, а столпы современной афроамериканской культуры в нашей стране. Подобное положение накладывает определенные обязательства, в том числе и морально-этические.

— К вам это тоже относится, профессор!

— Прошу прощения?

— Вы обвиняете этих людей, даже не выслушав, что они скажут в ответ на подобные обвинения! А как же расовая солидарность?! «Мы своих не бросаем» и все такое!

— Молодой человек, уж поверьте мне на слово, я все-таки лучше вас знаю свой этнос…

— Дядя, я в этом [БИП] не один год кручусь! — выкрикнул Хонь.

— Джентльмены, прошу вас… — проговорил голос за кадром, и на экране сменилась картинка. Белый мужчина средних лет, что называется «белая кость», «истинный американец» консервативного вида в строгом синем костюме с красно-сине-белым галстуком, продолжал, глядя в камеру: — Страсти в студии накалились. Вот наглядный пример того, насколько полярные отклики вызвало в обществе это сенсационное, хотя, безусловно, сомнительное разоблачение. Очень хотелось бы послушать, что сам мистер Лайонз скажет по этому поводу. Так что мы с нетерпением ждем его пресс-конференции, которую он проводит сегодня вечером. А пока переходим к…

Пресс-конференция? Что, вообще, происходит?

Я переключился на четвертый канал. Ведущая, молодая азиатка, представленная как Сьюзен Хакатоми, говорила:

— …в прошлогодних чартах. Его последний альбом «Не зли меня, сука, а то прибью» разошелся трехмиллионным тиражом, а последний сингл, название которого я не могу произнести в эфире из соображений приличия, вот уже двадцать седьмую неделю подряд держит первое место во всех поп-чартах. — В верхнем правом углу экрана появилась фотография Орал-Би. — А на этой неделе сразу три его сингла попали в первую десятку лучших композиций. Случай беспрецедентный! Представитель «Godz-Illa Records» воздержался от каких-либо комментариев, однако сказал, что ответы на все вопросы мы получим на сегодняшней пресс-конференции в студии. — Меня немного утешило, что на этом канале мое имя не упоминалось, хотя меня и тревожила мысль о предстоящей таинственной пресс-конференции. На сердце было неспокойно. — Мы по-прежнему теряемся в догадках, кто он, этот загадочный человек, предположительный автор ВСЕХ текстов Орал-Би? — Фотография Орал-Би в уголке экрана сменилась надписью «КТО ТАКОЙ УОЛЛИ?». Большими красными буквами. Я подумал: «Ну, все. Пиздец». — На данный момент нам известно немногое. Это белый мужчина тридцати с лишним лет по имени или по прозвищу Уолли. Считается, что именно он предал эту скандальную историю широкой огласке. Следите за нашими выпусками новостей. Как только в редакцию поступит какая-либо достоверная информация об этом загадочном авторе-призраке, мы обязательно вам сообщим.

Я переключился на второй канал.

— …ведущих исполнителей хип-хопа. Его босс, известный предприниматель и шоумен, музыкальный магнат и владелец модельного дома, мистер Авраам Лайонз по прозвищу Денди, рискует потерять, по самым скромным подсчетам экспертов, несколько сот миллионов долларов, если его музыкальная империя — которая, по слухам, стоит более четырехсот миллионов долларов — не вернет себе доброе имя, запятнанное обвинением в мошенничестве. Но самый главный вопрос, который волнует нас всех: кто такой Уолли? Этот таинственный автор, который якобы сочинял тексты для всех композиций Орал-Би, общепризнанного гения так называемой ганста-лирики…

Я перешел на седьмой канал. Прямое включение с площади перед зданием студии «Godz-llla Records». Чернокожая рыжеволосая репортерша по имени Лена Чарльстон радостно наговаривает в микрофон:

— …этот Уолли. На данный момент мы не знаем его фамилии. Мы знаем только, что это белый мужчина тридцати с лишним лет. Предположительно, страдающий избыточным весом. Якобы именно этот таинственный Уолли на протяжении нескольких лет писал тексты для Брандена Белла, ганста-рэпера номер один, более известного под именем Орал-Би. Еще раз напоминаем, что это пока непроверенная информация. Сегодня вечером Авраам Лайонз проведет пресс-конференцию. Мы очень надеемся, что ситуация прояснится. Бетси?

Смена кадра. Мы переносимся в студию, где сидит молодая ведущая Бетси Робсон, тоже афроамериканка.

— Спасибо, Лена. Как нам только что стало известно, телеканал МТУ запустил крупномасштабную акцию «Фотоохота на Уолли» и назначил немалое денежное вознаграждение за фотографии или видеокадры с изображением этого таинственного человека. Сегодня они собираются показать все видеоклипы и фрагменты концертов Орал-Би. Практически без перерыва, вплоть до шести часов вечера, когда начнется та самая пресс-конференция, которую созвал мистер Авраам Лайонз, владелец студии «Godz-Illa Records». Слухи и домыслы уже облетели весь мир по всемирной компьютерной сети. В Интернете создан специальный сайт, посвященный загадочной личности Уолли: www.whoiswally.com. Создатель сайта также обещает немалое денежное вознаграждение всякому, кто предоставит подлинные фотографии Уолли или хотя бы проверенную информацию. «Extra» и «Entertainment Tonight» тоже назначили вознаграждение на достаточно крупную сумму. — Бетси улыбнулась и игриво подмигнула в камеру. — Я очень надеюсь, что Денди Лайонз сумеет снять с себя все обвинения. Я его ОБОЖАЮ!

— Красавец-мужчина, — сказал женский голос за кадром.

— Такой галантный…

Я выключил телевизор. Боже мой, как все плохо.

Мобильный телефон, по которому я разговаривал с Джерри, завибрировал и загудел. Определитель номера высветил на экране: «ДЖЕРРИ СИЛЬВЕР». Я нажал кнопку приема.

— Алло?

— Моско… поганые новости. — У меня внутри все оборвалось. — Авраам Лайонз только что объявил, что проведет пресс-конференцию. Сегодня в шесть вечера. Там будут ребята со всех центральных телеканалов и из всех крупных газет!

— Да, я смотрел телевизор. А чем это плохо?

— Чем плохо?! Моско, ты что, идиот?! Речь пойдет исключительно о тебе! Думаешь, для чего он все это затеял? Ходят слухи, что он собирается найти тебя раньше, по-тихому грохнуть, чтобы уж наверняка, а вечером на пресс-конференции объявить, что никакого такого Уолли в природе не существует. Что этот загадочный Уолли — просто бывший сотрудник компании, который пытался его шантажировать. Что вся эта история — вымысел обиженного неудачника, которому не удалось вытянуть деньги из своего бывшего босса, вот он и решил отомстить. А потом скрылся. Ты догадываешься, что теперь будет?! Представители возмущенной общественности станут наперебой поливать тебя грязью. А которые самые возмущенные, те ломанутся тебя искать. На предмет смертоубийства.

— Но почему?! Я ничего никому не рассказывал, Джерри!

— Но ты уже ничего никому не докажешь. Потому что тебя уже с нами не будет, дружище. Лайонз поднял всех черных ганста, всех городских отморозков, всех нелегальных рабочих, всех уличных дилеров, всех бомжей и проституток. Кстати, можешь гордиться. За твою голову назначена очень большая награда.

— Господи. Джерри, ты мне поможешь?!

— Да, Моско. Да, я тебе помогу. Уже помогаю. Чем, как ты думаешь, я сейчас занимаюсь?! Тебе нужно уехать из города, пока до тебя не добрались молодчики Лайонза. Но ты должен делать то, что я скажу. У него повсюду глаза и уши.

— Это прямо какой-то кошмарный сон! Наяву так не бывает! Джерри? А откуда ты все это знаешь?

— Я Джерри Сильвер, если ты вдруг забыл, Уолли. Может быть, у меня не такие обширные связи, как у Эйба Лайонза, но и у меня есть свои источники. Просто доверься мне, и все будет в порядке.

— Я тебе доверяю, Джерри. Говори, что мне делать.

— Пока ничего. Наберись терпения и жди. Сразу скажу, долго ждать не придется. Я не хочу, чтобы ты застрял в этом клоповнике. Мы же не знаем, кто видел, как ты туда заходил. Я тебе перезвоню уже в самое ближайшее время. Так что жди указаний и будь готов.

— Хорошо, ладно.

— Держись, Моско. Мы тебя вытащим.

— Да, Джерри.

— И вот еще что…

— Да?

— Ты, главное, не волнуйся. Я обо всем позабочусь.

— Да, Джерри. Спасибо.

— Дядюшка Джерри, ага? Ладно, я скоро перезвоню.

— Буду ждать.

— Ну, пока.

Он отключился. Только теперь до меня дошло, что впервые за несколько дней человек говорил со мной по телефону и закончил беседу по-человечески. Мне бы следовало догадаться, что это — не самый хороший знак.

Джем как-то уж слишком долго сидела в ванной. Я очень надеялся, что у нее нет поноса. Хотя даже если бы у нее вдруг приключилась мощнейшая диарея, мне бы это не претило. Все, что связано с Джем, для меня было прекрасно. Даже обширное расстройство желудка. Я приложил ухо к двери в ванную — не для того, чтобы прислушаться, есть ли у Джем диарея, а чтобы убедиться, что с ней все в порядке, — и услышал звук воды, льющейся из крана.

Я легонько постучал в дверь:

— Джем? Ты там как? Все нормально?

— Да, нормально. Я уже выхожу. — Ее голос звучал, словно с другой стороны водопада. Я едва разобрал слова сквозь шум бьющей из крана струи. Я обернулся. Лу и Кевин на мгновение оторвались от игры и вопросительно уставились на меня. Я пожал плечами.

— Ну, может, живот прихватило, — задумчиво проговорил Коротышка Лу, и Дылда Кевин понимающе хохотнул.

Я сел на диван и спросил:

— А почему его называют Душка Винни?

Лу с Кевином быстро переглянулись.

— Потому что добрейшей души человек, — сказал Лу. — Если, конечно, его не злить.

— Ага, понятно.

Я подумал: «Ну, да. Современные цивилизованные мафиози не обделены чувством юмора, ибо ничто человеческое им не чуждо. Они же культурные, даже где-то душевные люди… если, конечно, их не злить». В моем представлении всех мафиози должны были звать Джимми Кулак, или Тони Акула, или Бешеный Джо, как-то так. Но мои представления явно устарели. Скорсезе нервно курит в углу. Учись, Мартин. Учись.

— Жрать хочу, умираю, — сказал Лу.

— Ага, — кивнул Кевин. — Я бы тоже чего-нибудь перекусил. Джем вышла из ванной. У нее были красные припухшие глаза. Она плакала!

— Джем! — Я вскочил и бросился к ней. — Господи! Что с тобой?!

Она шмыгнула носом.

— Все нормально. Просто нервы…

— Джем, прости, что все так получилось. Это все из-за меня…

— Нет, Уолли. Ты ни в чем не виноват. — Она взяла меня за руку и посмотрела мне прямо в глаза. — Когда ты рядом, мне уже не так страшно. Хотя я действительно испугалась. И нам надо поговорить…

Она умолкла на середине фразы, и в номере воцарилась неловкая напряженная тишина.

— Я вас сейчас ненадолго оставлю. — Лу отправился в ванную, прихватив со стола колоду карт. — Если вдруг что, свистите. — Он плотно закрыл за собой дверь.

— А я, наверное, схожу куплю чего-нибудь пожрать. — Кевин надел пиджак и быстро вышел из номера.

— Иди ко мне. — Я притянул Джем к себе и обнял. Она уткнулась лицом мне в плечо. — Не бойся. Все будет хорошо. Эти ребята нас защитят.

— Я знаю. Просто… я хотела тебе сказать… но боялась…

— Мне ты можешь сказать что угодно, Джем.

Мне показалось, что она сейчас снова заплачет.

— Я как раз и хотела сказать. Я не… — Она сделала глубокий вдох и закрыла глаза, собираясь с мыслями. Я ждал продолжения. Но Джем молчала.

— Что, Джем?

— Я… я не Джем.

Я озадаченно нахмурился, пытаясь осмыслить услышанное. Не Джем? Что, черт возьми, это значит? Видимо, вид у меня был и вправду растерянный, потому что она бросилась объяснять, не дожидаясь шквала вопросов:

— То есть я это я. Только я не Джем. Не настоящая Джем. Ну, в смысле… Джем — это не настоящее имя.

— Ага, понятно.

Непонятно другое: чего она так смущается? Подумаешь, ненастоящее имя! Может, ей просто не нравится ее настоящее имя, и ей хочется, чтобы ее называли Джем…

— А как настоящее?

— Рамона. Рамона Мальтратадо.

— Ладно… Рамона. Тоже, кстати, красивое имя. Да ты не волнуйся! Думаешь, мне это важно? Многие актрисы берут себе вымышленные имена. Вроде как сценические псевдонимы. Так что ты не волнуйся, Дж… Рамона! У меня тоже есть псевдоним! Уоллис Кью Москоу! Без точки после Кью! — добавил я, надеясь ее развеселить.

— Нет, ты не понимаешь. Это не псевдоним, Уолли. Я его просто выдумала. Для тебя. Я тебя обманула, Уолли. Я не та, за кого ты меня принимаешь.

Что-то пронзительно запищало, где-то в комнате. Я бросился к столику, где лежал телефон Винни. Я подумал, что это, наверное, Джерри. Ведь он обещал перезвонить в самое ближайшее время. Но звонил не мобильный Винни. Я замер на месте, прислушиваясь. Джем/Рамона тоже прислушивалась, склонив голову набок. Только теперь я узнал тон звонка. Как говорится, знакомый до боли. Я попытался понять, с какой стороны идет звук.

Из моего собственного кармана.

Я совершенно забыл, как схватил со стола мобильный, когда мы в спешке покидали мою квартиру. Я быстро достал его из кармана, чтобы не пропустить звонок. Взглянул на экран — посмотреть, кто звонит, — и с удивлением обнаружил, что это Сью. Вот уж точно нежданно-негаданно. Я нажал кнопку приема.

— Да? Алло?

— УООООООООООЛИ! — пронзительный, на грани истерики вопль буквально вонзился мне в ухо.

— С-Сью? Сью?! Что случилось?!

— УООООЛИ! Его больше нет! Его убили! Убили! — Сью рыдала, захлебываясь слезами. Я в жизни не слышал, чтобы она так убивалась. Неужели… О господи… Доктор… А вдруг это Доктор?! У меня все оборвалось внутри.

— Сью! Что случилось?! Кого убили? Сью?

Я даже не знаю, слышала она меня или нет. Она так безутешно рыдала…

— О Господи, господииииии! Что мне делать?! Что мне теперь делать?! Его убили! Уолли, прости меня! Но я правда не думала… Я ужасная женщина, просто ужасная… Господи, что теперь будет?!

— Сью! Погоди! Успокойся, пожалуйста! Расскажи толком, что происходит? Успокойся, не плачь! Кого убили? Доктора?!

— Нет, не Доктора! Ди! Его больше нет! Понимаешь?! Его больше нет! — Сью продолжала рыдать. — А у тебя крупные неприятности! Это все я виновата, Уолли! Я видела новости по телевизору! Это все я виновата! И уже ничего не исправишь! О Господи! Как же так…

— Сью?

— Это все из-за меня.

— Сью? Погоди! Можешь хоть на минуточку успокоиться? Кто такой Ди?! Что происходит?!

— Я ужасная женщина, Уолли! Ужасная!

— Сью, я тебя очень прошу… Я ничего не понимаю! Вообще ничего! Давай ты успокоишься и объяснишь?

— Они убили Де Андре, Уолли! Любовь всей моей жизни! Его больше нет! И все это из-за меня… — Ее голос был хриплым от плача.

— Погоди… Де Андре? Любовь всей твоей жизни? Ты о чем, Сью?!

— Да, Уолли. Да. Мне очень жаль, что все так получилось. Я ужасная жен… я… я не знаю, что делать… я ужасная женщина… Господи, что теперь будет?! И Доктор… Боже мой, Уолли…

Я так обрадовался, что она говорит не о Докторе, что до меня даже не сразу дошло, кого именно убили и почему Сью так истерит. А потом у меня в голове что-то переключилось, и, должен сказать, это было не самое приятное озарение.

— Подожди… ты изменяла мне с Дизи?!

— Прости меня, Уолли! Прости! Но это была настоящая любовь, понимаешь?! Я никого в жизни так не любила! Мы с ним были как две половинки одной души! А теперь его нет… — Она вновь разрыдалась. — О Господи, Господи…

А я подумал: «Теперь понятно, откуда Дизи узнал мою тайну».

— А чего ты тогда мне звонишь? Ты мне изменяла, любила другого…

— Уолли. Мы были созданы друг для друга! У меня в жизни такого не было! Ни с кем! Мы собирались уехать из города, вместе. В эту субботу. Ты не должен был ничего знать. Я не хотела сделать тебе больно, Уолли. Мы собирались уехать! Втроем! И начать новую жизнь! А теперь все! Его нет! Его убили! Убили!!!

— Погоди, Сью. Что значит «втроем»?

— Уолли, я понимаю, я мерзкая тварь. Я не хотела, чтобы у тебя были какие-то неприятности! Я им не называла твою фамилию. Назвала только имя! Это все Лайонз! Я хотела ему отомстить! За то, что он сделал с Дизи! Прости меня, Уолли. Я ведь любила тебя когда-то. Правда, любила.

— Сью, ты о чем говоришь?! Кому ты там назвала мое имя? — Но я уже понял кому. Я уже понял. — Это ты обо всем растрезвонила?! Ты?!

— Прости меня, Уолли! Я хотела отомстить Лайонзу. Он убил моего Дизи!

— Ты сказала, что вы собирались уехать втроем. А кто третий?

Мне было слышно, как она глубоко вдохнула, пытаясь взять  себя в руки.

— До… док… — Она опять захлебнулась рыданиями. — Дооо-ооктор…

Доктор!

Тема 21

Я не верил своим ушам. Все это время Доктор был у Сью. Конечно, я знал, что она та еще стерва, и все равно… Украсть у человека собаку — это одно, но требовать за нее выкуп — совсем другое! Забрать самое дорогое, что у меня есть в этой жизни, а потом еще тянуть из меня деньги?! И изменять мне с таким мудаком! Это кем же надо быть?! Повторюсь: да, я знал, что Сью та еще стерва, но это уже не обычная бытовая стервозность! Это уже клинический случай! Может, она психопатка? Или просто больная? Если ей так хотелось денег, почему она не забрала коробку, когда приходила за Доктором? Что-то я не понимаю… Значит, так: Сью и Дизи забрали Доктора, а потом принялись шантажировать Лайонза, чтобы разжиться солидной суммой, уехать из города и жить долго и счастливо с моим псом и деньгами Лайонза. В общем, вполне вероятно. И все равно мне не верилось, что такое возможно. Я вдруг понял, что больше не чувствую себя виноватым за бурный роман с Джем/Рамоной, который до этого рассматривал чуть ли не как нарушение супружеской верности.

Я по-прежнему держал трубку возле уха. В трубке рыдала Сью. Я молчал, потому что не знал, что сказать. Наконец Сью более или менее успокоилась.

— Прости меня, Уолли. Просто я так люблю Доктора… собственно, именно из-за него… (щмыганье носом и сдавленные рыдания) …именно из-за него я не хотела уехать раньше. Кроме него… (сдавленные рыдания) …меня больше ничто не держало. — Я подумал: «Наверное, я сейчас должен рвать и метать? Или что?». — Мы хотели уехать… (шмыганье носом и сдавленные рыдания) …бросить все и уехать. Вообще без всего. Но Де Андре сказал… (сдавленные рыдания) …что я могу взять Доктора. Я понимала, что так нельзя… что тебе будет плохо… (еще одна порция рыданий) …но я не могла… Прости меня, Уолли. Прости!

— С ним все в порядке? Сью, как ты могла?! Ты же знала… ты знала, что кроме Доктора у меня больше никого нет! И что значит «бросить все и уехать вообще без всего»?! Что еще за патетика?! Хотя да… при таких-то деньгах! Ты пыталась меня шантажировать, Сью! И меня, и Лайонза! По-твоему, это нормально?!

— Что? Нет! Уолли! Это не мы!

— Ага, уже верю!

— Уолли, честное слово! Это не мы! Мы не писали никаких записок! Ни о каком выкупе!

— Сью, ты бы хоть постеснялась! Я своими глазами видел! Лайонз получил точно такую же записку! С него хотели десять миллионов! Вам, кстати, не жирно?!

— Уолли, это не мы! Думаешь, почему я поехала с тобой в «Блокбастер»?! Когда ты сказал, что у тебя требуют выкуп за Доктора, я сама офигела! Это не мы! И какие такие десять миллионов?! Ты о чем говоришь?

— Сью, ты действительно думаешь, что я тебе поверю?! Ты меня столько времени обманывала! Кстати, давно у тебя с ним любовь?

Сью опять разрыдалась.

— Уолли, я все понимаю… Прости меня, если можешь. Но мы не писали никаких записок! Ни тебе, ни Лайонзу! С Доктором — да, все в порядке. Но они убили Де Андре! Моего Де Андре! Мою самую большую любовь! Неужели тебе все равно?!

— А почему мне должно быть не все равно?! Ты вообще понимаешь, что ты сейчас говоришь?! У тебя как с головой?! Меня, кстати, тоже убьют! Когда найдут, сразу убьют! Потому что ты выдала мою тайну! Можно сказать, я уже покойник! Тебя это совсем не волнует?! Меня убьют, потому что вы с Дизи… с этим тупым недоумком… посчитали себя шибко умными и затеяли шантажировать самого крутого бандита Америки! А потом ты позвонила в газеты! А он считает, что это я!

— Нет, Уолли! Честное слово! Мы не пытались никого шантажировать!

— И не думай, что я стану тебя выгораживать, когда меня придут убивать. Я их прямо к тебе и направлю.

— Уолли…

— Ты где сейчас, дома? Я скоро приеду за Доктором. — Я ждал ответа, но Сью молчала. — Сью? Ты меня слышишь? Сейчас я приеду за Доктором!

Тишина. А потом:

— Что это было? — Голос Сью доносился откуда-то издалека, как будто она уронила телефон.

— Сью? Алло! Ты меня слышишь?

— Уолли!

В трубке раздался какой-то щелчок.

— Я приеду за Доктором, Сью! — Никакого ответа. — Сью?

Но она уже отключилась.

— Блядь!

Я еле сдержался, чтобы не швырнуть свой мобильный об стену. Лу выскочил из ванной и принялся махать мне обеими руками, мол, не ори — шефа разбудишь. Шеф, кстати, даже не пошевелился. Только тихонько посапывал во сне и свистел носом. Я устало присел на диван, закрыл глаза и обхватил голову руками. Голова, казалось, сейчас взорвется, а мозги закипят, пытаясь осмыслить услышанное. Рамона села рядом со мной и погладила меня по ноге.

— Все хорошо.

Нет, все плохо. Все очень плохо. Хотя я уже мысленно распрощался со Сью, потому что теперь у меня была (Джем) Рамона, мне все равно было больно. Это всегда очень больно, когда тебя так предают. В голове вихрем неслись вопросы. Может быть, Сью не врала? Может быть, это действительно не они с Дизи писали мне эти записки? Может быть, это был кто-то другой? Кто-то, кто знал, что у меня украли собаку, и решил, что нельзя упускать столь удачную возможность обогатиться на чужом несчастье? В конце концов, Сью действительно удивилась, когда я сказал ей про записку. Я помню. Она удивилась. И зачем бы ей было тащиться со мной в «Блокбастер», если бы это она все подстроила? И если это она, то почему она выжидала три дня, когда можно было бы передать мне записку уже на следующий день после того, как она забрала Доктора? Или вообще в тот же день? Тут явно что-то не сходится. И самое главное, если бы Сью хотела забрать мои деньги, она бы просто взяла из шкафа коробку, набитую долларами. Может быть, Дизи пытался меня шантажировать по собственному почину? За спиной Сью? И меня, и Лайонза… В общем, такое вполне допустимо. И даже более чем вероятно. Но мне никак не давала покоя записка, которую получил Лайонз… было в ней что-то такое… не знаю… что-то, что меня сразу насторожило, но я никак не мог сообразить, что именно…

А потом Дизи убили. Выстрелом в голову. Тут я знал точно, что именно меня беспокоит. Тело Дизи нашли наследующий день после того, как я стрелял в него из пистолета. То есть я не был на сто процентов уверен, что под маской Гомера Симпсона скрывался именно Дизи, но мне что-то подсказывало, что это был он. Кстати, а что он делал в моей квартире? Допустим, Сью рассказала ему про коробку с деньгами, и он пришел, чтобы ее забрать, но к чему была эта загадочная инсталляция с пистолетом, свисающим на веревочке? Прямо какой-то бредовый сюрреализм! Где тут связь?! Если она вообще есть…

Я хотел ехать за Доктором немедленно, но Лу категорически запретил мне: А) будить босса, чтобы спросить разрешения; или В) изображать из себя доблестного спасателя и мчаться к Сью одному. Пришлось смириться и ждать, пока не придет Дылда Кевин с провизией и пока Джерри не перезвонит и не скажет, что делать дальше.

Рамону мне послал сам Господь. Она разминала мне плечи, пока я, жалобно подвывая, излагал свои соображения игорько жаловался на жизнь. Меня убило предательство Сью. Предательство поистине вселенских масштабов. Сью — единственный человек в этом мире, который действительно меня знает, — подло ударила меня в спину, а я даже не подозревал о том, что она что-то такое готовит. Она знала все мои слабости. Я доверял ей безраздельно, и она этим пользовалась без зазрения совести. Она мне изменяла. Интересно, когда это все началось? Я вспоминал все ее телефонные звонки за последние несколько месяцев. Все ее сообщения в голосовой почте. Все ее оправдания, почему она не придет ко мне вечером, куда она едет на выходные и чью собаку ей надо отмассажировать завтра. И как выясняется, все это время она развлекалась с Дизи. Такой вот массаж во всех позах. С этим жалким придурком! Тупым, как коряга! С этим обоссанным мудаком! Мне вдруг подумалось, что в свете того, что я знаю теперь, тот досадный инцидент в сортире предстает в совершенно ином свете. Теперь понятно, почему Дизи тогда надо мной насмехался! Он спал с моей девушкой! Она изменяла ему со мной! Хотя, может быть, дело не только в желании крутого самца ущемить неудачливого соперника и лишний раз доказать свое превосходство? Может быть, он неспроста нарывался на ссору? Может быть, это было никакое не совпадение, и мы не случайно столкнулись друг с другом тогда, в сортире. Может быть, эта якобы случайная встреча должна была стать первым шагом в осуществлении какого-то плана, который я спутал в самом начале, нассав на ногу Дизи? Может быть, Дизи должен был что-то сказать или сделать, чтобы они со Сью могли приступить к исполнению своего плана. Надо будет еще поразмыслить об этом как следует… Допустим, Дизи зашел в туалет не без причины, и если бы я тогда не окатил его мочой, я бы сейчас не скрывался от разъяренного Лайонза, не сидел бы в этом вонючем мотеле и не трясся бы за свою жизнь… И ОПЯТЬ ЖЕ… Как будто мне было мало предательства этой сучки, этой лживой, коварной, безжалостной и бессердечной твари… Она не просто вонзила нож мне в спину. Она вырвала его из раны и ударила еще раз. Еще глубже, еще больнее. Я томился без любви и ласки, в которых она мне отказывала под любым мыслимым и немыслимым предлогом. Потому что ей было кому подарить и любовь, и ласку. Она забрала у меня самое дорогое. Единственное существо, которое я любил по-настоящему и которое тоже любило меня. Мою собаку. Это было не просто предательство. Это было… Я даже не знаю, как это назвать. В тот день, когда Доктор пропал, я чуть не умер от горя. И это не просто фигура речи. Мне в жизни не было так плохо. И все — из-за нее! Из-за Сью!

А потом появилась Рамона. И буквально вернула меня к жизни. В самую темную и, казалось бы, безысходную ночь души она помогла мне воспрянуть духом. И сейчас она была рядом со мной. И искренне радовалась за Доктора, про которого я ей столько всего рассказал вчера вечером.

— Я уже жду не дождусь! Хочу скорее его увидеть! — сказала она.

Она не стала возвращаться к нашему прерванному разговору о настоящих и вымышленных именах. Она все понимала. И не хотела меня грузить. Я и так был загружен по самое не хочу.

Через пару минут пришел Кевин с целой охапкой еды. В руках он держал огромную коробку с пиццей и большой белый бумажный пакет. В пакете лежали два алюминиевых лоточка с горячими спагетти. С мясными тефтелями и просто с сыром. Теперь в номере пахло, как, наверное, пахнет в итальянском доме, когда там готовят еду на заблеванной кухне.

Впрочем, Кевин и Лу не обращали внимания на запах. Они набросились на еду с таким пылом, как будто не ели как минимум несколько дней. Мне показалось немного странным, что они не разбудили босса. Как-то это невежливо. Неуважительно.

— Он всегда так крепко спит? — спросил я.

— Это из-за лекарств. Они навевают сонливость, — проговорил Кевин с набитым ртом.

— И чрезмерную раздражительность, — добавил Лу, отправляя в рот сложенную пополам треугольную дольку пиццы.

Мы с Рамоной тоже взяли себе по кусочку пиццы с копченой колбасой. Наверное, она была даже вкусной, и при других обстоятельствах я бы отдал ей должное, но сейчас мои мысли были заняты другим, и у меня, как говорится, кусок не лез в горло. Тревожный знак, очень тревожный. Если Уолли Москович не рад большому куску свежей пиццы, это значит, что все очень плохо. По-настоящему плохо.

Наконец перезвонил Джерри. Говорил очень резко, напористо. Я хотел рассказать про Доктора — сказать, что мне нужно забрать его у Сью как можно скорее, — но он не дал мне вставить ни слова. Впрочем, и так было ясно, что заикнись я о Докторе, Джерри бы только взбесился. У него был четкий план, и он бы не потерпел никаких отклонений от этого плана. «Главное — действовать быстро. Скорость решает все», — сказал он. А сам план был предельно прост. Джерри позвонил в 12.45. Из мотеля мы выйдем ровно в 13.00. Забросим «девчонку», как назвал Джерри Рамону, домой. Оттуда сразу рванем на пирс в Санта-Монике, где меня встретят. Джерри пока точно не знал во сколько. Сказал, что время еще уточнит. Так вот, на причале меня должен встретить один человек, колумбиец по имени Марко, «с виду такой неказистый и мелкий, но очень суровый мужик». Марко будет на машине. Он увезет меня из города в одно надежное место, а куда именно — мне это скажут позднее.

— Марко — великий перестраховщик. Сказал, что все сделает в лучшем виде, но о времени встречи сообщит дополнительно, — пояснил Джерри.

В общем, нам надо приехать на пирс в Санта-Монике и ждать звонка от Джерри. Если нас не будет на месте, когда Марко перезвонит Джерри, он сразу уедет. И мой единственный шанс на спасение накроется тем самым местом, о котором не принято говорить вслух в приличном обществе. И мне придется выкручиваться самому. «Интересные у Джерри знакомые», — подумал я, когда он дал отбой.

— Ну что, получен приказ на марш? — спросил Кевин.

— Выходим через пятнадцать минут. Ровно в час.

Двое головорезов, не сговариваясь, обернулись на впавшего в спячку босса, продолжая запихивать в рот спагетти вперемежку с пиццей.

— Завозим Рамону домой… потом едем к Сью, забираем мою собаку…

— Нет! — Рамона вскочила с дивана. — Я поеду с тобой!

Она стояла передо мной, такая тоненькая и хрупкая. В моей старой футболке, которая была ей велика размеров на десять, и в моих старых спортивных штанах. Вся растрепанная, взъерошенная. Коленки дрожат, но глаза полыхают огнем. В это мгновение она напоминала мне бусы из сухих макарон, которые мы делали в детском саду: бусы из хрупких раскрашенных макаронин, которые могли развалиться в любую секунду, грубые, в общем-то страшненькие, но при этом безумно красивые. Настоящие произведения искусства. Мое сердце наполнилось гордостью, радостью и… нет, еще не любовью, но чем-то близким. Тем, что предшествует любви, которая только еще зарождается в хрупком яйце в инкубаторе сердца. Да, я сам понимаю, что настоящее серьезное чувство не может возникнуть так быстро, ведь мы знаем друг друга всего ничего… И однако же, эта великолепная, потрясающая девчонка, с которой мы по-настоящему сблизились только вчера, готова ехать со мной в неизвестность. Несмотря на опасность. Она не хочет бросать меня одного. Я сам не верил такому счастью. И все-таки я понимал, что это не самая удачная мысль. За мной охотятся плохие парни, очень серьезные парни, и я просто не мог допустить, чтобы ради меня эта девушка подвергалась такой опасности. После того, что нас с ней связало… Нет, нет и еще раз нет!

— Нет, — решительно заявил я. — Ты никуда не поедешь. Мне надо скрыться. Исчезнуть на несколько дней. За мной охотятся очень злые и очень серьезные парни, и я не хочу, чтобы ты подвергалась опасности из-за меня. Сейчас ты поедешь домой. А когда все уляжется, я тебе позвоню, и мы встретимся. Береги себя, ладно?

— Уолли…

— Нет, Рамона. Это не обсуждается. Мы в надежных руках. Джерри знает, что делать. Я ему доверяю. Он хороший мужик. Он позаботится о том, чтобы со мной ничего не случилось. Но все равно это опасно. Так что ты едешь домой.

Она с сомнением покачала головой, но потом все же сдалась и кивнула.

— Пообещай, что приедешь за мной сразу, как только сможешь.

Она шагнула ко мне, обняла и уткнулась лицом мне в шею.

— Обещаю.

— Если ты соберешься уехать из города… я имею в виду, насовсем… я бы хотела поехать с тобой.

Я слегка отстранился и посмотрел ей в глаза.

— Да, я знаю. И даю тебе слово, если что, мы уедем вдвоем.

Она с трудом проглотила слюну:

— Хорошо.

— Надо быстрее доедать и валить, — сказал Коротышка Лу. — Уже без десяти час.

— Я еще ем! — пробурчал Кевин с набитым ртом. Проглотил то, что было во рту, и продолжил: — Все равно надо дождаться, пока не проснется Винни. Так что расслабься. Не дергайся.

Я покачал головой:

— Нам нельзя ждать, когда он проснется. Джерри сказал, что нам надо выйти отсюда ровно в тринадцать ноль-ноль. У нас все расписано по минутам. Меня будут ждать. Какой-то суровый нервный колумбиец, как я понимаю, очень напряженный дядька. И мне не хотелось бы злить сурового и напряженного колумбийца.

— Странно, я думал, наш толстый боров проснется сразу, как только почувствует запах жрачки, — хохотнул Лу.

Меня поразило, что Лу говорит о своем мафиозном боссе в таком уничижительном тоне.

— Я не буду его будить, — сказать Кевин. — Он же бешеный, если его разбудить.

Лу обернулся ко мне:

— Давай, парень. Вперед. Тебе надо его разбудить — вот сам и займись. А мы кушаем.

Меня что-то не вдохновляла подобная перспектива.

— Н-но… вы г-говорите, он бешеный?

— Мы же тебе объясняли. Его неспроста называют Душкой. — Кевин заговорщицки подмигнул Лу.

— Добрейшей души человек, — подтвердил Лу.

— Тогда, может, не надо его будить, — сказал я.

— Слушай, если ты очень торопишься, тогда надо, — решительно заявил Лу. — А то он продрыхнет до следующей зимы.

Я так думаю, ему просто хотелось увидеть смертельный номер под названием: «Уолли Москович, рискуя жизнью, будит спящего Душку Винни».

У человека явные садистские наклонности!

Я нерешительно взглянул на Рамону. Вид у нее был перепуганный.

Я посмотрел на Винни, который мирно похрапывал на кровати.

«Давай, парень, смелее, — сказал я себе. — Покажи своей женщине, что ты настоящий мужик».

Я подошел к Винни на ватных ногах и легонько встряхнул его за плечо, обмирая от ужаса.

— Винни, — проговорил я едва слышно. — Винни. Проснись. Нам пора ехать. — Он отрывисто всхрапнул, и я резко отдернул руку. Кто-то коротко хохотнул. То ли Лу, то ли Кевин. Собравшись с духом, я опять положил руку Винни на плечо и встряхнул его уже сильнее. — Винни! Давай просыпайся! Винни! — Теперь я тряс его по-настоящему, но он дрых, как суслик. — Винни! Вставай! Пора ехать! ВИННИ!

Он вдруг резко сел на кровати, схватился за пистолет и уставился на меня совершенно безумными глазами. Я застыл, затаив дыхание.

Лицо Винни скривилось в какую-то странную гримасу. Он обвел взглядом комнату, сосредоточенно хмурясь. Как будто пытаясь понять, где находится.

— Сколько времени? — спросил он.

— Э… уже п-почти ч-час, — пробормотал я, заикаясь. — Дж-Джери звонил. С-казал, что нам надо ехать. Вот прямо сейчас.

Безумный взгляд Винни наткнулся на коробку с пиццей и сразу смягчился.

— Пицца! — Он опустил ноги с кровати, поднял руки над головой, потянулся и проговорил нарочито обиженным тоном: — А чего вы меня не разбудили? Жрать хочу, умираю! — Он сорвался с кровати, схватил ломтик пиццы, свернул его в трубочку, запихал в рот целиком, прожевал, проглотил и сказал: — Ну, все! Можно ехать!

Мы направились к выходу.

Тема 22

Мы поехали к дому Рамоны. Поначалу Винни был бодр и весел, но когда я передал ему инструкции, полученные от Джерри, его настроение заметно испортилось. И стало совсем уже мрачным, когда я разъяснил ему ситуацию со Сью. Пока я говорил, он достал из кармана свой пузырек-с пилюльками и съел еще одну таблетку.

«Интересно, — подумал я, — что с ним такое? Может быть, сердце. А может, желудок…» Как бы там ни было, Душка Винни явно злоупотреблял медикаментозными препаратами.

Рамона назвала Кевину свой адрес. Как оказалось, она жила в Силверлейке. Всю дорогу она крепко держала меня за руку — так крепко, что я начал всерьез опасаться, как бы там не нарушилось кровообращение. Ноя знал, что Рамона тревожится за меня, и это было приятно. Несмотря на то (в сущности, незначительное) обстоятельство, что из-за этой тревоги я мог лишиться нескольких пальцев.

Мы остановились у дома Рамоны. Здание впечатляло. Старый добрый Голливуд: совершенно безумная смесь броской яркой Испании и дешевого средиземноморского шика. Огненно-оранжевые стены, ядовито-зеленая отделка, белые колонны, красная дверь, черепичная крыша.

— Я тебя провожу до квартиры, — сказал я.

— Нет, Уолли, не надо. Ты же торопишься. Поезжай. Я сама.

— Нет, я тебя провожу. Хочу убедиться, что с тобой все в порядке.

В подъезде пахло точно так же, как пахло в доме моей бабушки. Мы вошли в крошечный древний лифт. Если честно, я опасался туда заходить.

— Не бойся — сказала Рамона с улыбкой. — Он редко когда застревает.

Мы поднялись наверх. Рамона притихла. Мне тоже было не по себе. Мы оба знали, что сейчас нам предстоит расстаться. В лучшем случае на пару дней. Может быть, больше. Может быть, навсегда.

Рамона жила на пятом этаже. Держась за руки, мы подошли к ее двери.

— Блин, — нахмурилась Рамона. — У тебя есть кредитка?

— А что?

— Я забыла ключи у тебя. Нам пришлось уходить в такой спешке, что я все оставила у тебя. Сумку, ключи… вообще все.

— Вызовешь слесаря? — спросил я, отдавая ей кредитную карточку.

— Нет, сама справлюсь. — Она засунула карточку в щель между дверным косяком и замком, слегка надавила, и замок открылся. — Ну, вот! — улыбнулась Рамона, возвращая мне карточку. Если бы в это мгновение мне сказали, что сегодняшний день еще не исчерпал свой лимит неприятных открытий и убийственных откровений и что через пару минут меня ждет очередной «милый» сюрприз, я бы ни за что не поверил. Потому что так не бывает.

Но, как выяснилось, бывает. Однако не будем забегать вперед.

Мы с Рамоной вошли в ее крошечную квартирку. Мебели было мало, но смотрелась она очень стильно: огромный мягкий диван, накрытый бледно-розовым покрывалом, небольшой синий журнальный столик на колесиках, сделанный в форме фасолины, черный книжный стеллаж с полками, расположенными в шахматном порядке. Неброские декоративные безделушки, несколько совершенно потрясных картин в тонких рамках. Как говорится, простенько, но со вкусом.

Лично мне очень понравилось.

— Вот тут я живу, — сказала Рамона.

— У тебя очень здорово. — При других обстоятельствах я бы с удовольствием задержался тут на подольше, но сейчас мне надо было бежать.

Я сжал руку Рамоны.

— Я тебе позвоню. Сразу, как будет возможность.

Она погладила меня по руке, а потом притянула к себе и порывисто обняла:

— Я не хочу, чтобы ты уходил.

Это было как в сказке. А потом все изменилось, буквально в одну секунду.

Я случайно взглянул поверх плеча Рамоны. Дверь на кухню была открыта, и я увидел там на столе… Нет, ничего сверхъестественного там не было. Я вообще удивляюсь, как я заметил такую мелочь.

— Береги себя, Уолли, — прошептала Рамона, но ее голос донесся откуда-то издалека. Как будто я спал и услышал его сквозь сон. Меня уже не было рядом с Рамоной, я весь устремился туда, на кухню.

— Уолли?

Я ничего не ответил. Рамона растерянно отстранилась.

— Что случилось? — спросила она.

А случилось вот что: там, на кухонном столе, стояла бутылка. Очень знакомая бутылка. Длинная, узкая, с голубой пластмассовой крышкой и ярко-красной надписью курсивом по кругу: «Гласьяль». У меня в голове зазвучал голос Джерри: «Она еще не продается. По крайней мере у нас в Америке. Мне прислали из Канн пару ящиков, и я выдаю по бутылке всем моим клиентам. Мм-мм. Волшебный напиток!»

Я смотрел на эту голубую бутылку, и в моих перегруженных мозгах что-то переключилось. Какой-то важный рычажок. В мыслях сразу же прояснилось, и многое встало на свои места.

В Штатах она еще не продается. Джерри прислали всего пару ящиков, и он выдает по бутылке своим клиентам. Так сказать, приобщает к волшебному напитку.

Вот бля…

— Уолли? Что с тобой? Что случилось?

Я застыл как истукан, впившись взглядом в бутылку.

— Уолли?

Я попятился к двери, наткнулся на стул. Кое-как обошел его и продолжал пятиться к выходу, не сводя глаз с бутылки «Гласьяль» на кухонном столе. Рамона обернулась, проследив за направлением моего взгляда.

— О господи, Уолли. Это не то, что ты думаешь. Уолли, нет. Я пыталась тебе рассказать…

Чтобы не расплакаться, как девчонка, на глазах у Рамоны, мне пришлось развернуться и выбежать из квартиры. Рамона бросилась следом за мной, и я захлопнул за собой дверь, чтобы задержать ее на лишние две-три секунды. Потому что каждая секунда была на счету. Лифт стоял на этаже. Я влетел в кабину, нажал на кнопку первого этажа и сразу же — на закрывание дверей. В щели между закрывающимися дверями показалось испуганное лицо Рамоны. Лифт вздрогнул, издал тяжкий натужный стон и поехал вниз.

Я лихорадочно думал, пытаясь сообразить, что происходит. Еще одна ложь. Еще один подлый обман. Рамона знакома с Джерри. Как такое возможно?! И что это значит? Ну, первое, что приходит на ум: наша якобы случайная встреча в баре в тот первый вечер была не случайна. Это он все подстроил, Джерри. Он был там в тот вечер! Он наблюдал! Все, что было у нас с Рамоной… Получается, это был чистой воды обман. Меня опять обманула женщина, которая, как мне казалось… ну хорошо, пусть не любит, но все же питает ко мне хоть какие-то чувства. Настоящие чувства! Но это все была ложь. Мне стало горько и больно. По-настоящему больно. Даже больнее, чем со Сью.

Но тут было что-то еще… Еще более тревожное, чем ложь Рамоны. Когда я увидел эту злосчастную бутылку в кухне у Рамоны, у меня промелькнула какая-то мысль. Как раз после того, как мне вспомнились слова Джерри. «Волшебный напиток». Где-то на периферии моих затуманенных мозгов забрезжил слабенький лучик света. К несчастью, у меня просто не было времени, чтобы как следует все обдумать. Но одно я знал точно: нельзя доверять никому! Никому! Ни Сью, ни Рамоне, а теперь, может быть, даже и Джерри. Внутренний голос подсказывал: БЕГИ.

Я выскочил из лифта и услышал, как Рамона несется вниз по скрипучим деревянным ступеням и зовет меня. В ее голосе слышалось отчаяние. Настоящее отчаяние.

Но я уже никому не верил.

Я не мог выйти на улицу через переднюю дверь. Мафиози заметили бы меня сразу. А мафиози работали на Джерри. Надеяться мне было не на кого. Теперь я остался один, и выбираться придется своими силами. Я решил улизнуть через заднюю дверь (при условии, что таковая имелась). Я рванулся в ту сторону, где, как мне представлялось, должен быть пожарный выход. В дальнем конце длинного коридора. Мне повезло. Запасный выход действительно был. Но, как оказалось, дверь стояла на сигнализации, на что недвусмысленно указывала табличка под надписью ВЫХОД: «ОТКРЫВАТЬ ТОЛЬКО В ЭКСТРЕННЫХ СЛУЧАЯХ! ПРИ ОТКРЫТИИ СРАБОТАЕТ СИРЕНА ТРЕВОГИ!» Последняя фраза, конечно же, удручала. Но я все же решил, что мой случай — самый что ни на есть экстренный. Я навалился на дверь всей своей запыхавшейся тушкой, больно ударившись бедром о стальную задвижку. Дверь распахнулась, и буквально через мгновение включилась пронзительная сирена. Звук был настолько противным и резким, что у меня заложило уши.

Я выскочил в переулок и побежал в направлении ближайшей улицы, где были люди. Потенциальные свидетели. Я не думал, что делаю. Во мне включился звериный инстинкт выживания. Я бежал, прячась за мусорными контейнерами, лавируя между машинами, перепрыгивая через урны и пожарные гидранты, и постоянно оглядывался, нет ли погони.

Как Форрест Гамп, я бежал и бежал. Просто бежал и вообще ни о чем не думал.

А когда более или менее пришел в себя, даже не сразу сориентировался, где я. Кварталы богемного Силверлейка остались позади. Я оказался в районе, больше похожем на маленький филиал Мексики. Все вокруг говорили по-испански, у всех мужчин были усы. Я был уверен, что за мной больше никто не гонится, и поэтому остановился и попытался придумать, что делать дальше. Моя машина была далеко, и вообще я подумал, что мне сейчас лучше не возвращаться к себе домой. Это может быть небезопасно. И поэтому я решился на отчаянный шаг. С моей точки зрения, это было смерти подобно. Но у меня просто не было выхода.

Я сел в автобус! А в Лос-Анджелесе это действительно смерти подобно!

Мне нужно было добраться до дома Сью. Да, Рамона и гангстеры наверняка сообразят, что я именно туда и поеду, но у меня было одно очень существенное преимущество: я знал, где живет Сью. А им еще требовалось узнать ее адрес. Я был уверен, что успею доехать дотуда и спокойно уйти, прежде чем там появится «вся королевская конница и вся королевская рать». Я же не собирался задерживаться. Я собирался забрать Доктора, сказать Сью пару ласковых и сразу свалить. Куда? Я еще не придумал. Но, как говорится, надо сначала добраться до берега, а потом уже думать, как переправиться через реку.

Я вышел на остановке за пару кварталов до дома Сью. Она жила в двухэтажном здании с огороженным двором. Я не был у нее больше месяца, но помнил код на домофоне. Набрал нужные цифры. Домофон даже не пискнул. Я попробовал еще раз. Похоже, домофон умер. Я проверил все имена в списке. Да, вот она. С. ШЕЙДЕНФРЕЙД, кв. 105. Я набрал код еще раз, рядом с именем Сью, и домофон ожил. Звонок был похож на телефонный. Он звонил, и звонил, и звонил.

— Ну, давай, Сью, открывай, — проговорил я вслух, нервно переминаясь с ноги на ногу.

Включился автоответчик:

— Привет! Вы обратились в собачий массажный салон «Песье ранчо»! Если хотите оставить сообщение для Сью, говорите после сигнала «гав». ГАВ!

— Сью, это Уолли. Я тут, внизу. Открой. Пожалуйста. Я к тебе поднимусь.

Ответа не было. Замок не открылся. Я попробовал еще раз. Ничего. Либо Сью не было дома, либо она решила меня не пускать. Черт возьми, Сью. Я просто хочу забрать своего пса! Она не ответила ни на третий, ни на четвертый, ни на пятый звонок. Я уже начал отчаиваться. Стоял, сверлил взглядом ворота. Домофон располагался не у двери подъезда, а на воротах. Кажется, я уже говорил, что дом Сью был огорожен забором из вертикальных железных прутьев высотой футов восемь, с заостренными кончиками наверху, наподобие наконечников средневековых копий. «Вот же стерва, — думал я. — Ну, ничего. Я все равно заберу Доктора, и ничто меня не остановит!». Я обошел дом и свернул в боковой проулок. Там вплотную к забору рос высокий кустарник, за которым можно было укрыться, так чтобы меня не было видно с улицы. Я схватился обеими руками за верхнюю перекладину и попробовал подтянуться. В памяти всплыли школьные уроки физкультуры: маленький толстячок Уолли Москович пытается лезть по канату под сдавленный хохот своих одноклассников. Но теперь все будет иначе. Теперь у меня есть мотивация. Очень серьезная мотивация. Я мертвой хваткой вцепился в горизонтальную перекладину и даже уже подтянулся где-то до середины, как вдруг услышал тихое жужжание. Это открылась боковая калитка. Я обернулся в ту сторону и увидел, как во двор входят парень и девушка. Я отпустил перекладину, умудрился спрыгнуть на землю и не упасть, и одним прыжком преодолел расстояние до калитки — футов шесть, может, чуть меньше. Мне пришлось навалиться на нее с разбега, иначе она бы закрылась. Меня вынесло вперед, я упал и проехался по асфальту коленями и ладонями, но тут же вскочил и бросился к двери в квартиру Сью, располагавшуюся на первом этаже.

Я постучал в дверь. Мне никто не ответил. Я позвонил. Та же фигня.

— Сью?! Ты дома? В ответ — тишина.

Нет, нет, нет! Только не говорите мне, что она сбежала с моей собакой!

Только не это!

— Док! — Я подергал за ручку. Дверь была заперта. Я постучал еще раз. — Сью! Это Уолли! Открой дверь! — Тишина. — Сью!

Даже если она была дома, она явно не собиралась меня впускать. На мгновение я растерялся, но потом твердо сказал себе: «Нет. Я пришел забрать Доктора, и я его заберу!». Еще вчера я бы просто ушел, смирившись. Но сегодня я был уже новым Уолли, который сметает все на своем пути, и ничто его не остановит.

Я отступил на пару шагов для разбега, рванулся вперед и со всей силы пнул дверь. Боль прошла по ноге и ударила в спину. Я едва не упал. Дверь издевательски усмехнулась, типа «Надо же, как мы умеем». В первый раз в жизни я пробовал вышибить дверь. В первый раз! Так что будьте ко мне снисходительны. Это только в кино все легко и просто: один пинок, и тяжеленная дверь услужливо срывается с петель. Ноя был настроен весьма решительно. Опять отошел для разбега, примерился… Мыслительный процесс разделился на два параллельных потока: «Может, хватит изображать из себя супермена? Если ты снова ударишь по двери ногой, ты ее так отобьешь, что потом еще долго не сможешь ходить» и «Бей ближе к ручке. Твоя задача — не вынести дверь, а сломать замок». А потом мозг отключился, и я начал действовать по наитию, повинуясь каким-то глубинным инстинктам. Вскинул обе руки над головой, медленно поднял одну ногу и на секунду застыл в некоем подобии позы журавля а-ля Малыш-каратист. Сделал глубокий вдох и ударил ногой по двери. Вложив в этот удар всего себя. Деревянная рама хрустнула, и дверь распахнулась.

Я ворвался в квартиру. Пронесся, как вихрь, по всем комнатам. Никого. Ни Сью, ни Доктора. Блин, и что теперь делать?! Я присел на диван в гостиной и обхватил голову руками.

А потом я услышал какой-то скребущийся звук, доносившийся из коридорчика рядом с кухней.

Я сорвался с дивана и бросился туда. Звук стал громче, потом затих. Я как раз проходил мимо бельевого шкафа и на мгновение остановился, прислушиваясь. Звук раздался снова. Кто-то скребся как раз в шкафу! Я распахнул дверцу, и…

Да!

Мой малыш. Мой единственный друг в целом мире. Доктор Барри Шварцман. Живой и здоровый.

— Док! — Я присел на корточки, подхватил его на руки и прижал к себе. Он буквально дрожал от счастья и радостно тявкал. Он со мной разговаривал, я уверен. «Папа! Где же ты был?! Я так скучал, так скучал!» Я даже расплакался, честное слово. Наклонился к нему и поцеловал в макушку. Он принялся облизывать меня, возбужденно похрюкивая и пуская слюни. От него так вкусно пахло. Наверное, Сью его выкупала. Я подумал: «Сью, конечно, изрядная сука. Но с собаками она обращаться умеет». — Ладно, малыш. Нам пора. — Я поставил его на пол, похлопал по загривку и встал.

«Интересно, — подумал я, направляясь к выходу. — А почему Дока закрыли в шкафу? Сью, при всей ее закоренелой стервозности, любит животных. Она никогда бы не закрыла Доктора в шкафу. Разве что…»

Разве что для того, чтобы спрятать. Но от кого? Почему?! Я решил еще раз осмотреть квартиру. Заглянул в спальню. На первый взгляд — все нормально. Но потом я заметил несколько мелких, но значимых деталей: выдвинутые ящики комода, открытые дверцы шкафа, пустая верхняя полка, где Сью — я уверен — хранила свой красный чемодан. С туалетного столика убрана вся косметика. Фена тоже нет на месте.

Похоже, Сью в спешном порядке бежала из дома.

Я пошел в кухню. На столе лежал одинокий листок, прижатый солонкой. На листке было что-то написано. Ладно, посмотрим. «ТОМУ, КТО ЭТО ПРОЧТЕТ. ВСЕ, С МЕНЯ ХВАТИТ. Я УЕЗЖАЮ. НЕ МОГУ ЗДЕСЬ ОСТАВАТЬСЯ. МОЖЕТ БЫТЬ, Я ВЕРНУСЬ. МОЖЕТ БЫТЬ, НЕТ. ЦЕЛУЮ, СЬЮ».

«Подлая, трусливая сука», — подумал я. Не могла подождать, пока я не приеду за Доктором? Наверное, ей было стыдно смотреть мне в глаза… Я бросил записку на стол. И куда, интересно, она поехала? Может быть, к маме? Хотя это вряд ли. Ее несносная, монументально-противная маменька жила в столь же монументально-противном особняке в предместье Майами. Опять же донельзя противном. Сью ненавидела мать и ее особняк. Она никогда бы не бросилась за утешением к матушке. Но куда еще она может поехать? Я перечитал записку. «Тому, кто это прочтет». Какое-то странное обращение. Она знала, что я собираюсь приехать за Доктором. Почему она не написала, к примеру: «Дорогой, Уолли»? Или ладно, пусть просто «Уолли», без «дорогого»? Я попытался сосредоточиться. Значит, так, когда Сью мне позвонила, она билась в истерике. Записка написана ровным и аккуратным почерком, который совсем не вязался с безудержными истеричными рыданиями. Мне было как-то сомнительно, что Сью за пару секунд успокоилась, собрала вещи и отбыла в неизвестном направлении, не забыв оставить записку. Написанную, как я уже говорил, ровным и аккуратным почерком, чуть ли не печатными буквами. Я знал почерк Сью, он был совсем не похож на этот шедевр каллиграфии… Может быть, это писала вообще не она?! Или ее принудили силой?! Под конец разговора Сью вела себя очень странно. Вообще куда-то пропала, как будто… как будто у нее отобрали телефон. Я еще раз внимательно оглядел кухню. А потом кое-что вспомнил и бросился обратно в спальню. У Сью была одна вещь, которую она непременно взяла бы с собой, если бы действительно собиралась уехать из города — по собственной воле. Папа Сью умер, когда ей было всего десять лет. И незадолго до смерти он подарил ей плюшевого медведя по имени Фоки, с которым Сью не расставалась вообще никогда.

Я влетел в спальню.

Фоки сидел на кровати. Черт!

Доктор истошно залаял. Я обернулся.

У меня за спиной в дверях спальни стояли Душка Винни и двое его молодцов.

Тема 23

Драться или бежать. Такова первая, бессознательная реакция человека на опасную ситуацию.

Первобытный инстинкт, память предков.

Но со мной этот инстинкт не сработал.

Я вдруг понял, что у меня совершенно нет сил: ни физических, ни моральных. Я себя чувствовал леденцом с лакрицей, с которого уже слизали верхний карамельный слой, так что остался лишь темный и липкий центр.

Как будто мне было мало предательства Сью и Рамоны.

Неужели и Джерри тоже?!

Да, в тот момент я был готов сдаться.

У меня просто не было сил сопротивляться.

Но у Доктора, очевидно, были свои соображения на этот счет. А я привык доверять его компетентному мнению. В конце концов, он же Доктор. А доктор плохого не посоветует. Он угрожающе зарычал. Я в жизни не слышал, чтобы он так рычал. У него первобытный инстинкт сработал безотказно. Он прошел чуть вперед и встал между мной и зловещей троицей в дверях. Мой герой.

Я посмотрел в глаза Винни.

— Она здесь? — спросил Винни.

Я покачал головой и спросил:

— Что вам нужно?

Доктор сердито залаял.

— Слушай, может, утихомиришь зверюгу? Чтобы мне не пришлось запулить в него конским транквилизатором. — Коротышка Лу распахнул пиджак, демонстрируя серебристый ствол, небрежно заткнутый за пояс брюк.

— Нет, — сказал я и сам поразился собственной наглости. — И если вы подойдете ближе, кому-то из вас точно неслабо достанется. Он кусается.

— Да неужели? — Лу взялся за пистолет.

— Лу, хватит паясничать, — сказал Винни.

Лу посмотрел на него как-то странно, чуть ли не вызывающе, но все-таки убрал руку с оружия и запахнул пиджак. Винни обернулся ко мне:

— Уолли, нам надо поговорить. Это не то, что ты думаешь.

— Уже верю, — ответил я.

— Честное слово.

— Тогда чего вы сюда притащились? Почему вы меня преследуете?

Винни склонил голову набок.

— Иди сюда, — бросил он через плечо.

В дверях за спиной у бандитов показалась Рамона. Кевин и Лу расступились, как две половинки театрального занавеса, явив Рамону во всей ее сногсшибательной красоте. Должен признаться, мое сердце дрогнуло. Только уже не от нежности, а от обиды, и горечи, и чувства невосполнимой потери. Я ведь действительно думал, что у нас с ней намечается что-то большое и светлое…

Я отвел взгляд.

Я не мог на нее смотреть.

— Уолли, — прошептала она. Я промолчал. — Уолли, пожалуйста. — Я смотрел на грязные шнурки у себя на кроссовках. — Уолли, посмотри на меня.

Я посмотрел на нее.

Это было ошибкой, большой ошибкой.

В ее глазах я увидел все: нашу глубинную взаимосвязь. Глубину наших чувств. Страх потерять то, что есть между нами. Я увидел все это в ее глазах — настоящее, искреннее. Но во мне что-то сломалось. И я знал, что уже ничего не поправишь.

Все прошло. Безвозвратно.

В ее печальных глазах читались мольба, боль и горечь. Я вдруг понял, что это — зеркальное отражение моих собственных чувств, и попытался изобразить непроницаемый суровый взгляд.

— Думаешь, стоит меня поманить, и я тут же к тебе прибегу? Ну, уж нет. Ты такая же лгунья, как и все остальные. Уходите. Все уходите.

— Уолли, нет.

— Уходите! — закричал я. Мое раздражение передалось Доктору, и он снова принялся лаять и фыркать.

— Уолли! — Рамона тоже повысила голос. — Выслушай нас! Я тебя очень прошу! Это важно! Это не то, что ты думаешь!

«Это не то, что ты думаешь». — Она в точности повторила слова Винни.

О чем это они?! Что вообще происходит?! Я наклонился к Доктору и положил руку ему на загривок, чтобы его успокоить.

— Ладно, я слушаю.

— Это не то, что ты думаешь, — повторила Рамона.

— Это я уже слышал. Теперь хотелось бы поподробнее.

— Я говорю…

— Давай лучше я объясню, — перебил Винни. — Наглядно.

— Пожалуйста, — улыбнулась Рамона. Я так и не понял, что ее так позабавило.

Винни снял пиджак. Спустил с плеч подтяжки. Развязал галстук. Расстегнул три верхних пуговицы на рубашке. Взлохматил свою прилизанную набриолиненную шевелюру. Я смотрел на него в полной растерянности, не понимая, что происходит. У него даже лицо изменилось: в нем появилась какая-то интеллигентная мягкость, которой раньше не наблюдалось. Как будто он снял с себя маску.

Буквально у меня на глазах крутой мафиози превращался в доброго, немного чудаковатого дядюшку.

— Что за фигня? — пробормотал я растерянно.

— Вот такие дела, дружище. — Винни почесал нос, подслеповато прищурившись, и стал еще больше похож на доброго милого дядюшку. Он откашлялся, прочищая горло. — Я не Винни. — Теперь он говорил безо всякого акцента. Его голос звучал мягко и… очень душевно.

Теперь в нем уже ничего не осталось от прежнего мафиозного Дона.

— Что? — спросил я, хлопая глазами. Остальные сдержанно захихикали в ответ на мою в общем-то предсказуемую реакцию на столь радикальное преображение Винни.

— Я не Винни, Уолли. Я не итальянец. Меня зовут Марри. Марри Штейнбергер.

Он запустил руку за пазуху и достал золотую цепочку с кулоном в виде звезды Давида.

— Что?!

— Марри Штейнбергер. Это мое настоящее имя. Consigliere Душка Винни — это всего лишь роль, хотя я играю ее почти десять лет. Я актер, Уолли.

— Что?!

Да, это было уже четвертое «Что?!» подряд. Но я был не в том состоянии, чтобы думать о разнообразии и образной выразительности своей речи.

— Я тебе расскажу, как все было. Я приехал сюда из Нью-Йорка. Я был уже в возрасте. Пятьдесят лет — не шутка. Я был толстым, бедным и одиноким. На грани отчаяния. В полной депрессии. Я хотел начать жизнь заново. Хотел стать актером. Я прожил здесь полгода, но не смог получить ни одной роли, даже самой паршивой. Здесь просто не было ролей для толстых и пожилых-евреев. Потом я познакомился с Джерри Сильвером. Ему понравился мой типаж. Он сказал, что у меня фактурная внешность. И что он берется меня «протолкнуть». Но у него было одно условие: я не еврей, а итальянец. Не жалкий толстый неудачник, а крутой мафиози. И тогда у меня будут роли. И знаешь что? Он был прав! Я слегка изменил свою внешность, выучился говорить с итальянским акцентом, прикупил пару пафосных костюмов, и да — мне почти сразу же предложили работу. Потом — еще. И еще. Когда надо было сыграть мафиози в рекламе или в каких-то телесериалах. Я не стал знаменитым, но меня знали на студии. Меня приглашали. Я не сидел без работы. А потом со мной начали происходить странные вещи. Я вдруг обнаружил, что меня окружают настоящие итальянцы — даже когда я не на работе. Диаспора тут небольшая, но сильная. Я говорю о настоящих крутых парнях. Типа Лу и Кевина. — Он указал на них, ткнув большим пальцем себе за плечо. Кевин схватился двумя руками за воротник, изображая процесс удушения, а Лу с угрожающим видом почесал подбородок.

— То есть Кевин и Лу — не актеры? — спросил я.

— Ни разу, нах, не актеры, — сказал Кевин.

— Мы как раз настоящие, без дураков, — подтвердил Лу. — Вин, ты только не обижайся.

— Я и не обижаюсь, — продолжал Винни-Марри. — Да, Уолли, они настоящие. Без дураков. В этом, собственно, и заключалась моя проблема. Я создал себе новую личность. Придумал целую историю о своей жизни в Нью-Йорке, и все ее «скушали». Да. Эти ребята знали, что я снимаюсь в кино. Но это было нормально. Это Лос-Анджелес, здесь еще и не такое бывает. Они меня уважали. Им нужен был опытный лидер из настоящей «семьи». И я был таким лидером. По крайней мере они так считали. Но я устал врать. И особенно мне не хотелось обманывать этих ребят. Честно признаюсь, мне было страшно. Мне не хотелось влезать в это дело по самые уши. Не хотелось, чтобы настоящие серьезные люди в Нью-Йорке узнали, как я тут «выступаю». Я хотел просто играть в кино. Так что где-то через год я сказал Джерри, что выхожу из игры. Но Джерри не согласился. Сказал, что это разрушит мою карьеру. Что мне не дадут ни одной роли. У меня еще не было больших ролей, но на эпизоды меня приглашали часто. И все — стараниями Джерри. Он был хорошим агентом. И еще он сказал, что все будет. Что у него на меня грандиозные планы. «Марри мертв, — сказал он. — Забудь про него. Его нет!». И я постарался забыть.

— И давно они знают? — спросил я, кивнув в сторону двух бандитов.

Марри небрежно махнул рукой:

— Давно.

— Он нам как отец, — сказал Кевин.

— Это правда, — подтвердил Марри. — Я за них глотку перегрызу, и они это знают.

— Нас это не парит, — сказал Лу. — Пока люди верят, что Винни страшен и крут, Винни страшен и крут. Это же Голливуд!

— Эти двое — самые лучшие, — сказал Марри с подлинной гордостью за своих «подопечных». — Как бы там ни было, прошло еще два года, мне по-прежнему не предлагали больших ролей, но работа была всегда, и мы с Джерри делали хорошие деньги. Плюс к тому он использовал мои связи… в определенных кругах… для решения своих проблем. Мы помогали ему убеждать потенциальных партнеров заключать выгодные для него сделки. Типа если приходишь на переговоры в сопровождении серьезных ребят, это очень способствует быстрому взаимопониманию. Мы угрожали особенно несговорчивым. И охраняли его друзей. Как тебя, например. Но мне это не нравилось. У меня потихоньку сдавали нервы. Начались неврозы, панические атаки. — Он достал из кармана свой пузырек с таблетками. — Я глотаю ксанакс, как апельсиновый «тик-так». Каждые два часа. У меня полное нервное истощение! Я опять пошел к Джерри. Сказал, что я выхожу из игры. Что у меня просто нет сил. И вот тогда он прижал меня по-настоящему. Он стал меня шантажировать, Уолли. Сказал, что если я сделаю то, что задумал, он подключит своих людей, и я могу попрощаться с актерской карьерой. Хуже того: он пригрозил сообщить «семьям» в Нью-Йорке, что в Лос-Анджелесе появился некий самозванец, который действует якобы от их имени. Если бы он это сделал, меня бы грохнули в тот же день. Потому что именно этим я и занимался. Изображал из себя Джона Готти! Так что он крепко взял меня за яйца. Это было пять лет назад. И я продолжаю работать на Джерри. А что мне еще остается делать?! Но я устал, Уолли. Я страшно устал… А когда я узнал, что Джерри проделал с тобой то же самое… и с тобой, и с Рамоной… что-то во мне изменилось. Как будто что-то переключилось в мозгах. Я хочу помочь тебе, Уолли. И тебе, и себе. Его надо остановить. И мы это сделаем. Вместе.

Я уже ничего не понимал. Кого надо остановить? О чем он вообще говорит?! Когда он узнал, что Джерри проделал со мной то же самое… Со мной никто ничего не проделывал! Со мной никто ничего…

И тут до меня вдруг дошло.

Джерри.

Как же я раньше не догадался?! Джерри! Это он всем управляет! Бутылка «Гласьяль» у Рамоны на кухне — вот ключ к разгадке! В голове вдруг прояснилось. Как будто трубы в мозгах засорились, а теперь в них залили целый флакон «Драно» с усиленной формулой. Или как будто я принял изрядную дозу «брейн-о-флекса», известного средства для усиления мозговой деятельности, если вдруг кто не знает. Еще когда я увидел бутылку, мне сразу вспомнились слова Джерри: «М-мм. Волшебный напиток». Цитата из фильма Тарантино. Теперь я понял, что меня так тревожило в записке о выкупе, которую получил Лайонз. Я ведь сразу почувствовал, что там что-то такое есть, что-то очень знакомое… Только никак не мог сообразить… И теперь я понял, что именно.

Последняя строчка: «Все замечательно, как никогда, и лучше уже никогда не будет». Вот оно! Та самая пресловутая кость в горле! Теперь я вспомнил, где я это слышал. Кристофер Уокен сказал эту фразу Деннису Хопперу в фильме «Настоящая любовь».

По сценарию Квентина Тарантино.

Джерри Сильвер написал обе записки. Джерри Сильвер! Этот лживый, бесчестный, жадный до денег мерзавец! Как такое возможно?! Добрый дядюшка Джерри! Джерри — большой и уютный. Как плюшевый мишка!

Я думал, я знаю этого человека…

Я думал, я его знаю…

А я совершенно его не знал!

Кстати, это многое объясняло. Теперь я понял, почему Джерри так разъярился, когда большой секрет Лайонза стол достоянием общественности. Джерри лишился возможности вытянуть из Лайонза деньги! Десять миллионов долларов! И тут я понял кое-что еще.

— Мы с вами ехали не на встречу с каким-то там колумбийцем. Вы собирались отдать меня Лайонзу, — сказал я. Это был не вопрос, но Марри все равно печально кивнул, подтверждая мою догадку. Видимо, Джерри решил получить «утешительный приз». Вознаграждение за мою голову. Как говорится, пустячок, а приятно. Раз уж не удалось срубить десять лимонов…

— Вот это меня и добило, — сказал Марри. — Ты хороший человек, Уолли. Я не мог просто так взять и отдать тебя этому убийце. Я сразу понял, чем это закончится.

Вулкан осознания продолжал извергаться у меня в мозгах. Исчезновение Доктора вкупе с тем обстоятельством, что Лайонз взъярился на меня и временно отстранил От работы, стало для Джерри поистине благоприятным «расположением звезд». Он обвинил Лайонза в похищении Доктора, и я где-то даже ему поверил, потому что Лайонз действительно был зол на меня и мог сотворить что-то подобное. Это был беспроигрышный вариант: Джерри знал, что я буду молчать и не пойду «разбираться» с боссом. А Джерри тем временем шантажировал Лайонза, пытаясь вытянуть из него десять лимонов. Причем обставил все так, чтобы Лайонз подумал на меня.

Но при чем здесь Рамона? Я посмотрел нанее, втайне надеясь, что она сейчас скажет мне что-то настолько безумное и фантастичное, что это заставит меня позабыть о том, что наши с ней отношения были не более чем фарсом.

— Говори, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал презрительно и спокойно.

Она нервно сглотнула и убрала с лица прядь волос.

— Я не хотела сделать тебе больно, Уолли.

Я тихо фыркнул и тряхнул головой.

— Правда, Уолли. Мне очень жаль, что все так получилось. Но ты мне действительно небезразличен. И я знаю, что я тебе тоже небезразлична.

— Это все была ложь.

— Нет, Уолли… Да, Джерри заставил меня сделать то, что я сделала. Ноя же не думала, что ты мне понравишься. Да, сначала я притворялась. Играла роль. Но потом все изменилось… И я не знала, что они должны были отдать тебя Лайо Цзу. Поверь мне, пожалуйста! Если бы я знала заранее, я бы не стала в этом участвовать! Марри кивнул, подтверждая слова Рамоны.

— А как он заставил тебя, Рамона? Как он заставил тебя лечь со мной в койку?

— Помнишь, я тебе говорила про эту злосчастную рекламу? Что я познакомилась с одним человеком, который уговорил меня сняться в том ролике?

— Да. — Я уже понял, к чему все идет.

— Это был Джерри. Он уговорил меня сняться в этой рекламе. Стал моим агентом. Превратил меня в «девочку с герпесом». В посмешище всего Лос-Анджелеса. Именно из-за него эту дурацкую рекламу уже столько лет не снимают с эфира. Компании нравится ролик… они не хотят его снимать… Они говорят: «Это классика!». И они будут крутить его до тех пор, пока Джерри не расторгнет контракт. Но Джерри его не расторгнет, потому что мы получаем деньги! Я просила его столько раз, чтобы он убрал этот ролик. А он говорит: «Нам нужны деньги». Мне не нужны эти деньги! Я бы все отдала, лишь бы они сняли эту рекламу с эфира!

— Ладно, а я здесь при чем? — просил я.

— А дней пять назад Джерри мне позвонил и сказал: «Иди в этот бар, охмури этого парня, устрой ему райское наслаждение, отвлеки его, сделай так, чтобы он даже думать забыл обо всем, кроме тебя», и тогда он обещал снять рекламу с эфира! И я согласилась. А что мне еще оставалось делать?! Я встретилась с тобой. Ты оказался вполне симпатичным и милым, и мне было вовсе несложно сделать то, что просил Джерри.

— А ты не подумала, что это может задеть мои чувства? Или тебе было плевать на чувства какого-то жалкого неудачника?!

— Да, я понимаю, как это смотрится со стороны. Я была эгоисткой, думала лишь о себе. Но потом что-то произошло, Уолли! Между нами что-то такое произошло… Мы с тобой стали близки. То есть по-настоящему близки… — Она посмотрела на меня, как будто ища подтверждения, но я сделал каменное лицо. — Да, я все понимаю. Я не должна была этого делать. Это было нечестно и подло. Но теперь это уже не имеет значения. Потому что мы вместе, Уолли. Я знаю, ты понимаешь, что я пытаюсь сказать. Мы нашли друг друга! И я не хочу тебя потерять! — Она уставилась в пол и надолго замолчала. Потом подняла глаза. — С тобой я сумела забыть обо всей этой мерзости, Уолли. Ты заставил меня вспомнить, что это такое, когда тебе хорошо. По-настоящему хорошо.

— Откуда я знаю, а вдруг ты и сейчас пытаешься меня обмануть? Может быть, это тоже какая-то игра?

Она посмотрела мне прямо в глаза и нервно сглотнула.

— Я не знаю, что надо сказать, чтобы ты мне поверил.

Я смотрел ей в глаза: изумрудно-зеленые, полные слез. Эти слезы ударили по натянутым струнам моего бедного сердца, как Квазимодо — в колокола собора Парижской Богоматери, и я принял решение.

Я ей поверил.

— Да, — тихо выдохнул я, и она все поняла. Подбежала ко мне, обняла. Я зарылся лицом в ее волосы. Я так крепко ее обнимал, что, наверное, ей было больно.

— Знаешь… наверное, я тебя люблю, — прошептала она мне на ухо.

— Я, наверное, тоже тебя люблю, — прошептал я в ответ. Опять же я знаю, что это безумие: признаваться друг другу в любви на четвертый день знакомства. Но кто сказал, что любовь не безумна?

Я почувствовал у себя на плече чью-то тяжелую руку.

— Давайте все вместе завалим мерзавца, — сказал Марри. Наверное, в первый раз в жизни я почувствовал, что я не один.

Рядом со мной были люди, которые были готовы меня поддержать. Которым я был действительно небезразличен.

— Кх-кх, — громко откашлялся Лу.

Мы с Рамоной обернулись к нему. Я почти и забыл о присутствии двух гангстеров.

— Что, Лу? — просил я.

— Я… эта… я хочу вам помочь прижать этого Джерри Сильвера. По мне так, он гад, каких мало.

— Изрядный мудак, — сказал Кевин. Я улыбнулся.

— О’кей. — Марри хлопнул в ладоши. К нему снова вернулся его итальянский акцент. — Давно пора с ним разобраться.

Откуда взялся Динь?

Уолли Москович

Уоллис Кью Москоу

На прошлой неделе я новость узнал:

Совсем неожиданно братом я стал.

«Откуда вдруг младший братишка?»

Я маму спросил, бросив книжки.

«В капусте нашли, как тебя, мой сынок!»

Я выясню сам, дайте мне только срок!

Ведь я не дурак, и я кое-что знаю,

Когда ждут детей — животы вырастают!

А мама ходила все время худая,

Нет, как ни вертите, я кое-что знаю!

Имечко «Динь» — это странное что-то,

Прямо для Шерлока Холмса работа.

Есть еще одна странность у братика Диня:

Он угольно-черный, а мы все — блондины.

Глазки раскосые у ребятенка,

Желтая кожа, как шерстка у львенка.

Вчера мама долго с подругой болтала,

Я ее слушал — все ясно мне стало.

Я, правда, про «рынок» чего-то не понял,

Особенно «черный» — в каком он районе?

Как жалко мне мелкого братика Диня:

Купили его в Интернет-магазине!

Тема 24

Мы вышли из дома Сью и направились к машине, старательно изображая самую обыкновенную, среднестатистическую компанию: круглый толстяк со своим круглым псом, девочка из рекламы генитального герпеса и три ярко выраженных мафиози.

Повседневная жизнь Голливуда!

Впервые за последние несколько дней я себя чувствовал по-настоящему хорошо. Будущее уже не казалось таким безысходно-мрачным. Я вернул Доктора. Со мной — моя девушка. И друзья. Да, безусловно, был еще разъяренный ганста-магнат, алчущий моей крови, и целая армия отморозков, которые искали меня по всему городу по приказу вышеупомянутого магната. И полицейские тоже наверняка захотят побеседовать со мной и задать пару вопросов в рамках расследования убийства небезызвестного в узких кругах Де Андре Маскингама. И все-таки у меня появилась надежда на хеппи-энд.

Мы уселись в машину, и Лу включил двигатель.

— Куда едем? — просил он.

— Хороший вопрос, — отозвался Марри. — Может, я позвоню Джерри?

— А он ждет твоего звонка? — спросил я.

— Ну, наверное, не раньше, чем мы отдадим тебя Лайонзу и заберем деньги.

— А по времени это примерно когда?

— Ну… нам было сказано привезти тебя на пирс в Санта-Монике и там ждать звонка от Джерри. — Марри достал из кармана мобильник. — Он должен был позвонить и сказать, где мы встречаемся с Лайонзом, передаем ему тебя и забираем деньги.

— Ага. Значит, поехали в Санта-Монику, — сказал я.

Лу кивнул и отъехал от тротуара. Доктор Шварцман сидел у меня на коленях и влюбленно смотрел на меня. Я поцеловал его в макушку и принялся чесать за ушами.

— Ну что, малыш? Рад, что мы снова вместе? Да! Конечно, ты рад! — Я сам был так счастлив, что мне удалось вернуть Доктора, что даже совсем не стеснялся сюсюкаться с ним в присутствии посторонних. — Ты мой хороший! — Я прижал его к себе. На самом деле все это время я страшно боялся, что больше уже никогда не увижу Доктора. Но все обошлось! Мы снова вместе!

Доктор довольно зафыркал и завертелся у меня в руках.

Я гладил его по спине, а он облизывал мне руки и тихонько посапывал от удовольствия. Мои мысли вновь обратились к текущим проблемам. И что теперь? Я знал, что мне надо действовать. Надо сделать решительный шаг. Быть мужчиной, а не тварью дрожащей по имени Уолли Москович.

Надо позвонить Аврааму Лайонзу и заключить с ним сделку.

Это будет непросто. Лайонз явно жаждет моей крови. В данный конкретный момент я отравлял ему жизнь одним своим существованием. Я был той заразой, которую следует искоренить. Пресловутой занозой в заднице, которую следует вытащить и для верности сжечь.

Похоже, время переговоров прошло.

Но у меня появилась одна идея. Страховочный трос, который, быть может, спасет мне жизнь, если у меня будет шанс оправдаться. Я не был уверен, что Лайонз мне поверит. (При условии, что он вообще станет слушать.) Но это был мой единственный шанс.

— Я звоню Орал-Би. — Я достал свой мобильный. Все удивленно уставились на меня. Но в их взглядах читалось не только удивление, но и что-то похожее на уважение. Я так понимаю, никто даже не подозревал, что я способен на столь решительный дерзкий шаг. Я принялся набирать номер Би.

— Думаешь, надо? — спросила Рамона, сбросив с рельсов грохочущий поезд моей уверенности, происходившей, естественно, от отчаяния.

— Это наш единственный шанс, правильно? — сказал я и сбросил набранный номер.

— Это наш единственный шанс, — согласился Марри. — Нам надо связаться с Лайонзом как можно скорее. Заручиться его поддержкой, чтобы мы уже точно знали, что он на нашей стороне, а потом позвонить Джерри, и попросить Лайонза, чтобы он тоже позвонил Джерри и сказал, что все прошло как и было задумано. Что мы передали тебя ему, а он отдал нам деньги. Пусть Джерри думает, что все идет по плану. Иначе он скроется, и мы не успеем его перехватить.

— Есть два варианта, — сказал я. — Вариант первый: мы можем дождаться звонка от Джерри и поехать на встречу с Лайонзом, как и планировалось изначально. Встретиться с Лайонзом и попробовать отговорить его убивать меня сразу. Или второй вариант: я звоню Орал-Би и договариваюсь о встрече на наших условиях. Может быть, даже попробую объяснить ему все по телефону.

— Второй вариант, — хором сказали Марри, Рамона и Лу.

— Я слышал, что этот ваш Лайонз — страшный человек, — добавил Марри. — Мне бы не хотелось объясняться с ним лично без предварительной подготовки.

— Да я в любом случае в штаны наложу от страха, — честно признался я.

Мобильный в руке Марри пронзительно зазвонил. Марри вздрогнул от неожиданности.

— Ну, вот, — сказал он упавшим голосом. — Что будем делать?

— Отвечай! — одновременно выдохнули мы с Рамоной.

— Сделай вид, что все идет по плану, — быстро добавил я, пока он не откинул крышку.

— Да, Винни слушает. Что мы делаем? Так, ага. Да. Да, все в порядке. — Он покосился на нас с Рамоной. — Да, девчонку мы высадили. Да. Хорошо. Хорошо, Джерри.

Вид у Рамоны был очень встревоженный. Я обнял ее за плечи и прижал к себе.

— Сделаем все в лучшем виде, босс. Да, хорошо. Да, сейчас. — Марри протянул мне телефон. Я испуганно замахал руками, но потом сообразил, что Джерри не знает, что я все знаю, и, по его мнению, я сейчас пребываю в блаженной уверенности, что он на моей стороне. Марри прошептал мне одними губами: «Все нормально». Я взял телефон. Теперь главное, чтобы голос меня не выдал.

— Д-да, Джерри.

— Моско, привет, малыш. Ты готов? — Я не верил своим ушам. Его голос звучал так нормально. Как будто продать мою жизнь Аврааму Лайонзу для него равнозначно тому, чтобы подписать контракт на издание книжки.

— Э… да, наверное. Да, я готов.

— Не волнуйся, дружище. Марко о тебе позаботится. У нас все получится. Слушай. Винни уже получил подробные инструкции. Осталась только одна деталь.

— Что за деталь?

— Марко просит, чтобы тебе завязали глаза. Он не хочет, чтобы ты его видел. Просто законченный параноик. — «Ну, ты и мерзавец, — подумал я. — Лживый мерзавец. Ты просто не хочешь, чтобы я увидел, КТО придет за мной вместо этого мифического Марко. Потому что иначе я все пойму и попытаюсь сбежать».

— Хорошо, Джерри. Как скажешь.

— Отлично. Позвони мне, как только окажешься в безопасном месте.

— Да, Джерри. Конечно. Спасибо тебе. Спасибо за все.

Я захлопнул крышку телефона.

Я сам поразился, что мне удалось не сорваться на Джерри.

Я набрал номер Орал-Би с телефона Марри.

— Это кто? — раздраженно проговорил Би. Думаю, можно с уверенностью предположить, что сегодняшний день был не самым приятным днем в его жизни. С учетом сегодняшнего сенсационного разоблачения.

— Би, это я. Уолли.

На том конце линии стало тихо. Я представил себе картину: Орал-Би в одной комнате с Лайонзом. Лайонз спрашивает, кто звонит, а Би с бешеными глазами тычет пальцем в телефон у себя в руке, давая понять своему разъяренному боссу, что звоню я.

— Моско? Какого хуя?! Ты где?!

— Я тут, в одном месте. Би, слушай. Нам надо поговорить…

— Не называй меня Би, мазефака. Ты че, думаешь, мы по-прежнему дружбаны? Ты че, в натуре, так думаешь?!

— Би… Бранден, послушай. Это не то, что ты думаешь!

— Хуясе, нигга. Ты нас подставил! Моско, ты че, придурок?! На хуя ты им все рассказал?

— Нет…

— Все, козлина, считай, ты покойник. Слышишь меня? Мне было слышно, как кто-то что-то сказал ему на заднем

плане, а потом раздался приглушенный шуршащий звук, как будто Орал-Би прикрыл трубку рукой.

— Бранден, это не то, что ты думаешь! Пожалуйста, дай мне сказать. — Я знал, что он меня не слушает. Мне было слышно, как на том конце линии идет приглушенный разговор.

— Ты еще тут? — спросил Би.

— Да, я тут.

— Слушай, друг. Ты прости меня. Погорячился. Надо бы перетереть. Разобраться, че там и как. Подъезжай ко мне, поговорим.

— Бранден, послушай. Нам действительно надо поговорить. Но сначала мне надо поговорить с Лайонзом. По телефону.

— Не, бро. Давай подъезжай. Сядем поговорим.

— Нет! Бранден, послушай! Мне НУЖНО поговорить с Лайонзом. Дай ему трубку. Сейчас же! — Я пер напролом, сам шалея от собственной наглости. Краем глаза я видел, как Марри с Рамоной многозначительно переглянулись. Кажется, мне удалось произвести на них впечатление. Хотя, может быть, я ошибался.

— Эй, нигга, ты че раскомандовался? Ты че, нах, большой босс? — Орал-Би снова стал заводиться.

— Бранден, пожалуйста. Я не командую, я просто прошу. Ты не подумай, что я тебя не уважаю. Я всегда тебя уважал. И никогда не предавал. Я могу доказать. Но для этого мне надо поговорить с Лайонзом. Прямо сейчас.

Мне было слышно, как он опять прикрыл трубку рукой. Гул разговора на заднем плане, а потом:

— Перезвони через пять минут…

— Нет! — Я знал, что если сейчас Би прервет разговор, Лайонз тут же перезвонит Джерри, чтобы выяснить, с какой такой радости я звоню Орал-Би и требую передать трубку Лайонзу, в то время как Джерри заверил его, что меня уже везут к нему на серебряном блюдечке с голубой каемочкой.

Я не мог этого допустить.

Я ждал ответа. Ответа не было.

Орал-Би бросил трубку.

— Блядь!

— Он бросил трубку? — спросила Рамона.

— Да!

— Перезванивай! Быстро! — заорал Марри.

— Пока он не перезвонил Джерри! — закричала Рамона.

Я снова набрал номер Би. Один длинный гудок. Второй. Третий.

— Да. — Орал-Би все же ответил.

— У меня нет пяти минут! — закричал я — Мне надо поговорить с Лайонзом ПРЯМО СЕЙЧАС! Если он перезвонит Джерри Сильверу, нам всем хана. Дай ему трубку, сейчас же. Или я отключусь и исчезну уже навсегда.

Орал-Би вновь прикрыл трубку рукой. Я снова услышал приглушенный гул разговора на заднем плане. А потом в трубке раздался раскатистый бас Авраама Лайонза:

— Мистер Москович.

— Мистер Лайонз, нам надо поговорить.

— Приезжайте ко мне.

— Нет. Вы меня сразу убьете.

— Мистер Москович, Де Андре Маскингам мертв. Он умер еще до того, как эта история просочилась в газеты. Вот почему у меня есть все основания предполагать, что это вы и никто иной предали нашу тайну огласке. Если у вас есть что сказать в свое оправдание, приезжайте, и я вас выслушаю. Если нет, я сейчас же повешу трубку. Вы все равно от меня не сбежите. Я вас найду. И даже раньше, чем вам представляется. Но если вы выберете второе, мне уже вряд ли захочется вас слушать.

Я задумался над его предложением. Я не видел иного выхода, кроме как согласиться.

— Хорошо, я приеду. Но у меня два условия. Первое: вы НЕ БУДЕТЕ звонить Джерри Сильверу. Я знаю, он обещал, что отдаст меня вам, но план изменился. Если вы позвоните ему сейчас, это лишь еще больше запутает дело.

— Хорошо.

— И второе: я приду не один. Со мной будут друзья.

— Нет. Никаких друзей, — сказал он тоном, не терпящим возражений.

— Я приеду с друзьями, мистер Лайонз. Или не приеду вообще. Если хотите, можете устроить на меня охоту. Только не думайте, что я стану легкой добычей. Мы не сдадимся без боя, — сказал я холодно и спокойно.

Конечно, мне было страшно. Но я все же держался.

Мне самому до сих пор непонятно, как у меня получилось.

Лайонз долго молчал, а потом произнес:

— Хорошо.

— Где мы встретимся?

— Помнишь тот склад, где мы встречались в последний раз?

— Да, сэр.

— И я бы советовал тебе не задерживаться по пути. Лайонз отключился.

Я закрыл крышку мобильного и вздохнул с облегчением. Потом быстро пересказал всем присутствующим свой разговор.

— У меня не было выбора, — заключил я.

— Будем надеяться, он сдержит слово, — сказал Марри. — Если он позвонит Джерри… точно тебе говорю, нам конец. Джерри сразу поймет, что мы его кинули, и сумеет засрать Лайонзу мозги, чтобы тот поверил, что мы собираемся его подставить. И когда мы приедем на встречу, нас порубят в капусту.

— Вполне вероятно, что нас по-любому порубят в капусту, — сказала Рамона.

— Он не будет звонить. — Я очень старался, чтобы мой голос звучал уверенно, хотя, честно сказать, я сам в это не верил.

Тема 25

Мы заехали на стоянку на заднем дворе заброшенного торгового центра. Там стояли три машины: желтый «хаммер», черный «бентли» и черный «навигатор». Лу встал последним в ряду, ближе к выезду.

— Так, — сказал Марри. — Сколько у нас стволов?

— Один у меня, один у Кевина и один у тебя, — ответил Лу.

— У меня не настоящий, — сказал Марри.

Лу недоверчиво фыркнул:

— Шутки шутишь?

— Нет, ребята. Какие тут шутки?

— Ладно, фиге ним. Там в багажнике есть дробовик. Два транквилизатора. И твой все равно выглядит как настоящий.

— Ага. — Марри протянул мне свой фальшивый пистолет. — На, держи. А я возьму дробовик.

Я взял пистолет, сунул его за пояс и сразу почувствовал себя увереннее, хотя и знал, что это лишь видимость оружия.

— Заходим спокойно, стволами не светим, — продолжал Марри. — Уолли, ты прямо с порога сообщаешь Лайонзу, что мы при оружии. Мы пойдем первыми: я, Лу и Кевин. Ты — сразу за нами, все ясно?

— Ага.

— Если что, сразу падай на пол. Быстро ползи в ближайшее укрытие и не отсвечивай. — Он опять говорил с итальянским акцентом. Вновь входил в образ.

Душка Винни вернулся.

— Понял. — Я страшно нервничал, но был настроен весьма решительно.

— А я? — спросила Рамона.

— А ты остаешься в машине, — хором ответили мы с Марри.

— Нет, Уолли! Я пойду с тобой!

— Нет, не пойдешь!

— Нет, пойду!

— Рамона…

— Рамона, послушай, — перебил меня Марри. — Если что-то случится, нам нужно, чтобы ты смогла сесть за руль. Ты должна нам помочь, иначе мы все тут поляжем.

— Нет. Я иду с вами. Если с Уолли что-то случится, пусть и со мной тоже случится.

Ее глаза вновь наполнились слезами. Я подумал: «Вот это девчонка! И за что мне такое счастье?!»

— Нет, — сказал Марри.

— Марри, я иду с вами. Если вы уйдете без меня, я все равно пойду следом. Если хочешь, чтобы я осталась в машине, тебе придется пульнуть в меня этим конским транквилизатором.

Лу достал из-за пояса транквилизатор и вопросительно взглянул на Марри.

Марри покачал головой.

— Ладно, уговорила. Вот, возьми. — Он протянул ей крошечный ножик.

— Да на фига ей эта ковырялка? — Кевин нагнулся, задрал штанину и достал из кобуры на ноге маленький мелкокалиберный пистолет. — Вот. Спрячь в кармане, держи в руке. Если что, с предохранителя он снят. — Он улыбнулся и подмигнул Рамоне.

— Спасибо.

Мы с Рамоной переглянулись. Я взял ее за руку. Она резко подалась вперед и быстро поцеловала меня в губы.

— Сейчас мы их сделаем, — прошептала она.

Перед тем как выйти из машины, я потрепал Доктора по загривку и поцеловал его в лобик.

— Я скоро вернусь. А ты сиди тихо, понял?

Мне не хотелось оставлять его одного, но не мог же я взять с собой пса?!

Мы подошли к двери сплоченной группой. Лу постучал. Прошло секунд десять, показавшихся мне целой вечностью. Наконец дверь приоткрылась. Буквально на пару дюймов. Кто-то выглянул в щель, и дверь снова закрылась. Должно быть, охранник докладывал боссу о том, что увидел. Потом дверь опять приоткрылась, уже пошире. Толстяк Йо-Йо Па, крупногабаритный братец Орал-Би, махнул нам рукой, мол, заходите. В другой руке он держал пистолет, стволом вниз. Внутри громадного помещения было темно, и лишь в самом центре лежал тусклый круг света от единственного прожектора. Тишина была прямо-таки устрашающая.

— Войдите в круг, — сказал Йо-Йо Па. — Вы все.

Мы вслепую прошли к кругу света, напрягая глаза и стараясь разглядеть, кто еще прячется в темноте. Круг был совсем небольшим. Мы впятером еле-еле в нем уместились.

— Встаньте в кружок, спиной друг к другу, — велел Йо-Йо Па. Мы сделали, как он сказал.

Свет зажегся внезапно. Ослепительно белый, он залил пространство, резанув по глазам. Мы невольно зажмурились. Не знаю, как у остальных, а у меня перед глазами еще долго плясали «слепые» пятна. Наконец пятна поблекли, и я сумел разглядеть тех, кто был в помещении. Орал-Би, два его братца — Тедди Биззл и Йо-Йо Па, — Авраам Лайонз и два моих старых знакомца из породы великанов-людоедов. Они стояли полукругом и целились в нас из стволов всевозможных форм и размеров. Маленькие пистолеты, большие пистолеты, обрезы. У Лайонза был агрегат, очень похожий на «узи», но в микроверсии. В общем, нас встретили во всеоружии.

Я невольно поежился и почувствовал, как напряглись мои спутники, еще теснее прижавшись плечами друг к другу. Даже без всякого оружия Лайонз производил на людей устрашающее впечатление, а вид Лайонза с автоматом в руках действовал на психику неподготовленного человека с убойной силой «мгновенной» двухведерной клизмы, залитой под давлением. Я заметил, с какой неприкрытой злобой два великана поглядывают на Лу с Кевином. Впрочем, их можно понять. Я бы тоже, наверное, обиделся, если бы в меня пульнули ампулой с конским транквилизатором.

— Мистер Москович, у вас никогда не бывало такого, — проговорил Лайонз будничным тоном, словно продолжая беседу, — что вот слушаешь музыку по радио, а потом выключаешь его, и наступает приятная тишина, и ты вдруг понимаешь, что оно играло слишком громко?

— Ч-что?

— Вот и с людьми точно так же бывает. Иногда просто не замечаешь, как тебя раздражает какой-нибудь человек. Он болтает, болтает, а ты его слушаешь, слушаешь… а потом вырубаешь его навсегда, и становится тихо. И так хорошо. — Он снял «узи» с предохранителя и прицелился мне в голову. — Я вас внимательно слушаю.

Я нервно сглотнул.

— Д-да, м-мистер Лайонз. Я в-все объясню. В-все не так, как выдумаете. В-вас ввели в ззаблуждение. Я н-ничего нед-делал. В смысле, я никогда бы не с-стал… потому что я н-никогда бы не с-смог…

— Мистер Москович, я вам настоятельно рекомендую прекратить заикаться и мямлить. У меня мало времени. До пресс-конференции осталось всего три часа, даже меньше. Если я не услышу от вас вразумительных объяснений… Видите стену у вас за спиной? Думаю, ваши мозги будут неплохо на ней смотреться.

У меня не было времени заранее продумать свои объяснения. Я не ожидал такого жесткого прессинга. Нет, конечно, я знаю Лайонза, и знаю, чего от него можно ждать, но я все же надеялся, что наши переговоры будут происходить в более непринужденной обстановке. Я понимал, что мне надо собраться. Потому что иначе мне точно конец.

— Да, м-мистер Лайонз. Прошу прощения. — Я сделал глубокий вдох, стараясь взять себя в руки. — Вы о многом не знаете, мистер Лайонз. Я не предавал огласке наш с вами секрет. Я вообще никому ничего не рассказывал. Я не пытался вытянуть из вас деньги. Я всегда был с вами честен. С самого первого дня, как вы приняли меня на работу. Но я знаю, кто это сделал.

— Да? И кто же, по-вашему, это сделал? — Лайонз явно не верил ни единому моему слову. — Только не говорите опять, что это Де Андре Маскингам. Потому что я точно знаю, что мистер Маскингам не мог никуда позвонить со вчерашнего вечера. Ни в газеты, ни на телевидение — никуда. Разве что он нашел способ звонить с того света.

— Н-нет. Нет, это не Дизи. Он тоже в этом участвовал, да. Но он был просто марионеткой…

— Да? И кто же таинственный кукловод? Просветите меня, мистер Москович.

— Джерри Сильвер.

Лайонз расхохотался.

— Джерри Сильвер, — повторил он таким тоном, как будто они с этим Джерри были старыми друзьями. — Значит, Джерри Сильвер?

— Да, с-сэр.

— И почему я не удивлен? МИСТЕР Джерри Сильвер. Таинственный чертик из табакерки, который вдруг выскочил словно из ниоткуда и предложил мне тебя на серебряном блюдечке. Как по заказу. Как-то все это странно, тебе не кажется?

— Д-да, наверное.

— Ладно, детектив Москович. Что вам еще удалось узнать? И говорите скорее, а то у меня палец уже затекает. Как бы не дрогнул…

Он красноречиво взглянул на автомат у себя в руках.

— Хорошо-хорошо. Мистер Лайонз, Джерри Сильвер пытался шантажировать не только нас с вами. Мои друзья подтвердят…

— Да, компания у вас серьезная. Прямо-таки угрожающая.

— Сэр, эта… компания и есть подтверждение того, что я вам говорю про Джерри: что он главный кукловод. Он обманывал этих людей, он им угрожал,он ими манипулировал. Точно также, как он пытается манипулировать вами. И мной. Я уверен, что есть еще и другие люди, которых он шантажировал и которые могли бы подтвердить то, что я говорю. Обо всей нынешней ситуации. Связанной с нашей историей.

— И каким образом все это связано с нашей историей? — спросил Лайонз, и по его голосу я понял, что мне удалось его «зацепить». Теперь он меня слушал. И скорее всего выслушает до конца.

— Я еще не связал до конца все детали, сэр, но, как я понимаю, все началось с нашей давешней ссоры с Дизи, о которой вы знаете. Ну, тогда. В туалете на стадионе. Каким-то образом… я пока точно не знаю, как именно… эта ссора привела все в движение. О моей настоящей работе знал и лишь два человека. Мой агент Джерри, которого я знал много лет и которому полностью доверял, и моя девушка Сью Шейденфрейд, которой я тоже полностью доверял.

— Что и в том, и в другом случае было ошибкой, — заметил Лайонз.

— Что?

— Мне удалось выяснить, каким образом мистер Маскингам узнал наш с вами секрет, мистер Москович. Как оказалось, ваша девушка, которой вы полностью доверяли, втайне крутила любовь с мистером Маскингамом. Как я понимаю, у них там было все серьезно.

— Он с ней давно уже закрутил, — вставил Тедди Биззл.

— Да, — сказал я уныло.

— Да, я бы хотел побеседовать с мисс Шейденфрейд.

— Ее нет, — выпалил я. — Она сбежала из города.

— Сбежала из города? Это нехорошо! — Мне показалось, я видел, как его губы на миг сложились в некое подобие довольной улыбки. — Теперь мы, наверное, ее никогда не найдем. — В его голосе не было беспокойства. Один из великанов сдавленно хохотнул.

— Это она позвонила в газеты, — сказал я.

— Прошу прощения?

— Это она рассказала газетчикам о нашей тайне. Потому что подумала, что это вы убили ее… ее любовника… Д-Дизи.

Лайонз внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Он подвигал губами. Потом сделал глубокий вдох через нос и медленно выдохнул. Он переваривал информацию. Я тоже молчал, чтобы не сбивать его с мыслей. Наконец он сказал:

— Вот что, мистер Москович, если вы говорите правду, тогда помяните мои слова… — Он подошел вплотную ко мне и продолжал, глядя мне прямо в глаза: — …Мисс Шейденфрейд больше уже никогда никуда не позвонит. Ни в какую газету, вообще никуда. — Он отвернулся и отошел от меня нарочито ленивой небрежной походкой. — Но ОДНАКО же, мистер Москович… — он опять повернулся ко мне. — вы утверждаете, что всегда были честным со мной, с той самой минуты, как я принял вас на работу, то есть как бы даете понять, что вы заботитесь об интересах компании. Но я как-то этого не замечаю. Даже если вы не солгали насчет мисс Шейденфрейд, все равно это вы виноваты. Если уж так, по большому счету.

— Да грохнуть урода, и всего делов! — Орал-Би рванулся ко мне, угрожающе размахивая пистолетом.

— Нет! Би! Не надо! Пожалуйста! Я ни в чем не виноват… Мистер Лайонз! Ничего бы этого не было, если бы не Джерри Сильвер!

— Я бы советовал вам, мистер Москович, излагать свои доводы более внятно и по существу. — Лайонз сделал знак Орал-Би, чтобы тот опустил пистолет и отошел от меня. Би недовольно нахмурился, но все-таки подчинился.

— Хорошо. Я думаю, Джерри уже давно ждал подходящего случая, чтобы вытянуть из вас деньги… но по каким-то причинам все время откладывал. Потом мы с Дизи поссорились в туалете. Вы отстранили меня от работы. И мне кажется, эта моя ссора с Дизи была неслучайна. Мне кажется, Дизи был в сговоре с Джерри, и они подстроили это специально — может быть, именно для того, чтобы вы на меня разъярились. Хотя я не знаю… Может быть, я их переоцениваю. А потом у меня похитили собаку. Как позже оказалось, Доктора забрала Сью. Они с Дизи собирались уехать из города, и Сью решила взять Доктора с собой. Джерри этим воспользовался. Прислал мне записку с требованием выкупа за собаку. В той же записке он велел мне сидеть тихо и держать язык за зубами, то есть подстроил все так, чтобы я подумал, что эта записка — от вас. Он меня знает. Он знал, что я буду молчать. И все-таки он решил подстраховаться и подослал ко мне Рамону. — Я указала на Рамону. — И она согласилась, потому что он шантажировал и ее тоже. В общем, он подослал Рамону, чтобы она меня отвлекала: чтобы я думал только о ней и позабыл обо всем остальном. Я уверен, что Сью ничего не знала. В смысле, о Дизи и Джерри, об их сотрудничестве… но Дизи уговорил ее забрать Доктора, причем как-то так хитро, что она думала, будто это ее идея. — Мне пришлось сделать обширное отступление, чтобы объяснить Лайонзу, кто такая Рамона и почему она согласилась работать на Джерри. Лайонз внимательно слушал и задавал уточняющие вопросы. Похоже, его действительно заинтриговал мой рассказ о разветвленной запутанной сети, которую сплел хитроумный паук Джерри Сильвер. — И этот загадочный пистолет у меня в квартире… Я по-прежнему не понимаю, для чего он был нужен, но для чего-то он все-таки нужен. Потому что пока я лежал в отключке, а потом разбирался с полицией, Джерри неплохо на мне наварил. — Я вкратце пересказал Лайонзу всю историю с «Bionic Books», как я отказался подписывать с ними контракт, но Джерри все-таки продал им книги, пользуясь моим отсутствием, причем деньги за книги все равно бы достались ему, поскольку я собирался отдать гонорар похитителям в качестве выкупа за собаку. Лайонз слушал не перебивая. Только изредка задавал вопросы. — Итальянцы, которые отбили меня у ваших людей? Вот они, здесь, со мной. Они тоже работают… работали на Джерри. Собственно, это они и должны были передать меня вам. Но Джерри шантажировал и их тоже. Это мы уже выяснили. — Я рассказал Лайонзу историю Винни-Марри. Он внимательно выслушал и вновь задал пару вопросов. Вполне очевидно, что поистине поразительные способности Джерри использовать людей произвели на Лайонза впечатление. — А потом, по завершении первого, подготовительного этапа: я перепуган до полусмерти и буду молчать, а Дизи собрался исчезнуть, — Джерри послал вам записку с требованием десяти миллионов в обмен на молчание. Как я понимаю, он хотел, чтобы вы подумали, что записка была от меня. И в общем-то все получилось, как он задумал. А потом Дизи убили, и Сью предала нашу тайну огласке, и большой куш накрылся тем самым местом. Джерри этого не ожидал. Десять лимонов уплыли буквально из рук. И тут он узнал, что вы назначили за мою голову хорошую награду, и решил взять «утешительный приз». И вот мы здесь.

Когда я закончил, Лайонз долго молчал, задумчиво глядя в пространство. Я хотел добавить еще кое-какие соображения, но потом передумал. Наконец Лайонз проговорил:

— Да, мистер Москович… весьма занимательный рассказ. Но мне до сих пор кое-что непонятно. Может, вы мне объясните?

— Да?

Он снова снял с предохранителя свой микро-«узи», подошел ко мне и поднял автомат, целясь мне прямо в глаз.

— Объясните, пожалуйста, почему я не должен пристрелить вас на месте? Вас всех?

— Ч-что?

Рамона судорожно стиснула мою руку.

— Я, может быть, не совсем ясно выразился? — нехорошо усмехнулся Лайонз, по-прежнему держа меня под прицелом. — Я спросил: мистер Москович, объясните, пожалуйста… почему… я… НЕ ДОЛЖЕН… пристрелить… вас… на месте? Вас… и ваших… друзей? — произнес он с расстановкой, с упором на каждое слово. — Нажать вот на этот крючочек и развесить ваши мозги по стенам? Потому что, как это видится мне, мистер Москович, именно вы есть источник всех моих проблем. И вы же — их оптимальное решение. В конечном итоге все сводится к вам, а у меня пресс-конференция через… — он быстро взглянул на часы у себя на руке, — …два часа тридцать пять минут, на которой мне предстоит много чего объяснять. И мне было бы проще закончить все прямо здесь. Прямо сейчас.

По-своему Лайонз был прав. Если бы я не рассказал Джерри о своей настоящей работе на студии, он бы не смог шантажировать Лайонза. И если бы я не разоткровенничался со Сью, она не смогла бы раскрыть мой секрет своему полюбовнику, а потом и предать мою тайну огласке. Так что Лайонз был прав. Источник всех наших проблем — во мне. И если Лайонз меня убьет — и не только меня, а всех нас, — это решит все проблемы. А за ним не задержится. Я уже понял, что нам конец.

А потом вспомнил о своем страховочном тросе.

— Меня нельзя убивать, мистер Лайонз.

— Почему же нельзя?

— Потому что у меня есть неопровержимое доказательство, что все обвинения в ваш адрес — это наглая ложь и вообще полный бред.

— Вот как? И что же это за доказательство?

— Это я сам.

— Прошу прощения?

— Это я сам, — повторил я уже увереннее. — Более убедительного доказательства вам не найти. Живой я гораздо ценнее, чем мертвый. Чего вы добьетесь, если убьете меня сейчас? СМИ хотят знать, кто я. Обо мне говорит весь мир. А если я вдруг исчезну, или, еще того хуже, меня найдут мертвым, это будет как-то подозрительно, правда? Поползут слухи… предположения, догадки… И простите меня, конечно, но вам с Орал-Би не удастся сохранить лицо. Сомнения останутся. Но, с другой стороны, нет никаких доказательств, что я писал тексты для Орал-Би. Если я появлюсь на пресс-конференции ВМЕСТЕ с вами и скажу всем, что эта история — наглая ложь, сфабрикованная Джерри Сильвером, тогда вы предстанете перед публикой как невинные жертвы обмана, а не как вероятные обманщики. Все-таки разница есть, я не прав?

Лайонз крепко задумался. Мне было странно, что он сам не дошел до такой простой вещи. Видимо, ярость действительно ослепляет.

— Хм, — хмыкнул он, кивнул каким-то своим мыслям и снова надолго задумался. Его люди явно пришли в возбуждение. Я ждал, что он скажет. Стоял, глядя в пол. Мне было страшно случайно встретиться взглядом с Орал-Би, у которого явно чесались руки побыстрее прикончить меня и тем самым решить все проблемы рази навсегда. Я боялся, что он сорвется. Наконец Лайонз заговорил: — А где гарантия, что газетчики мне поверят и не скажут, что я силой заставил вас свидетельствовать в мою пользу?

— У нас есть доказательства, что все это — дело рук Джерри Сильвера. Мы расскажем на пресс-конференции, что он вас шантажировал, требовал десять миллионов долларов. У нас есть улика — его записка! И мы втроем… — я указал на Рамону и Марри, — …мы втроем подтвердим, что Джерри Сильвер не в первый раз шантажирует людей. Я уверен, что мы такие не одни. Может быть, нас поддержат и другие его клиенты, с которыми он обращался не лучше.

Лайонз долго смотрел на меня, а потом произнес:

— Докажите.

— Ч-что?

— Докажите, мистер Москович.

— Что доказать?..

— Пресс-конференция начнется через два с половиной часа. Хотите «сорваться с крючка»? Приведите ко мне Джерри Сильвера. Чем быстрее, тем лучше. Очень хочется выслушать его лично. С вами пойдут мои люди, и если вы попытаетесь сбежать, вас пристрелят на месте. То же самое произойдет и в том случае, если вы не приведете ко мне Джерри Сильвера через час. В общем, если хотите спасти свою задницу — ведите Сильвера.

— Но, мистер Лайонз…

— Все. — Он отвернулся и прошел к своему столу в глубине помещения. — Время пошло, мистер Москович.

Тема 26

Мы вышли на улицу, стараясь держаться поближе друг к другу. Орал-Би и два его братца проводили нас мрачными взглядами. Я уверен, что если бы взглядом можно было убить, я бы не вышел оттуда живым. Два великана замешкались на пару секунд — выслушать краткие инструкции от Лайонза, произнесенные шепотом, так чтобы мы их не слышали, — и вышли следом за нами.

Мы расселись по машинам и поехали «отлавливать» Джерри.

Мы — на своем «эскаладе», громилы Лайонза — на черном джипе.

— И что теперь? — спросил я.

— Ну, — задумчиво проговорил Марри, — есть два варианта. Либо мы пробуем оторваться от этих горилл и пускаемся в бега… теша себя надеждой, что длинные руки Лайонза до нас не дотянутся… либо едем «брать» Джерри.

В общем, выбор был небогат.

— Позвони Джерри, — предложил я. — Скажи, что все замечательно: вы передали меня Лайонзу, взяли обещанное вознаграждение и сейчас едете с деньгами к нему.

— Ага. — Марри достал мобильник.

— Если у нас не получится захватить Джерри, тогда нам точно придется пуститься в бега. И нужно заранее продумать план бегства. — Мы все понимали, что бегство — это не выход. Но надежда всегда умирает последней. — Где вы должны были встретиться с Джерри, чтобы передать ему деньги? — спросил я Марри.

— Мы еще недоговаривались, — отозвался он. — Мы договаривались созвониться. — Он набрал номер и поднес телефон к уху. Мы все притихли. Марри ободряюще подмигнул мне и поднял вверх большой палец. — Джерри, привет. Дело сделано… да. Все прошло, как по маслу. Да, они у меня. Дважды пересчитал, не волнуйся. О’кей. О’кей. Можешь не сомневаться! Мы уже едем. Ага. — Марри отнял телефон от уха и захлопнул крышку.

— Встречаемся у него дома, в Калвер-Сити, — сказал он, усмехнувшись.

— Очень хочется дать ему в морду, — проговорил я задумчиво, когда спустя пару минут мы остановились у светофора на Венецианском бульваре. — Наверное, я так и сделаю. А чего?! Не надо сдерживать свои порывы!

Да, новый Уолли Москович был способен на то, чтобы заехать кому-то по роже.

Старый Уолли Москович лишь подставлял свою рожу для чьих-то ударов.

— Э… да, дружище. Конечно, — проговорил Марри, явно сомневаясь в моих способностях врезать по морде кому бы то ни было.

— Мы позвоним, дверь откроется, и я ему прямо с порога: ХРЯСТЬ! Кулаком по зубам. Пока он приходит в себя, мы берем его под белы руки и запихиваем в машину. А что? По-моему, хороший план!

— В общем, да. Но мне кажется, будет лучше, если мы с мальчиками пойдем первыми, а ты подтянешься чуть попозже. Все-таки надо подстраховаться. На всякий случай. А то вдруг Джерри услышит, как мы подъезжаем, и выглянет в окно. Когда мы войдем, вы с Рамоной и теми двумя мясниками тоже можете заходить, и тогда бей его в ковш, сколько влезет. Согласен?

— Согласен.

Мы свернули на улицу частных домов в Калвер-Сити — не слишком богатых, но и не особенно бедных. За все эти годы, что я знал Джерри, я ни разу не был у него дома. Он меня не приглашал. В общем-то, как говорится, не больно-то и хотелось, но мне всегда было интересно, на что похоже его жилище. Просто так, из чистого любопытства.

Мы проехали всю улицу до конца, свернули за угол, проехали еще пару кварталов, и Марри попросил Лу остановиться. Я обернулся. Черный джип тоже подъехал к обочине и встал вплотную за нами.

— Пойду расскажу большим мальчикам про наш «план захвата», — сказал Марри. — Когда мы заедем к нему во двор, пусть они пару минут подождут, а потом заезжают следов. Кстати, может быть, вам с Рамоной имеет смысл пересесть в их машину.

Всю дорогу Рамона держала меня за руку, и сейчас ее пальцы судорожно сжались.

— Нет! — выкрикнул я. — Нет, Марри. Я не хочу, чтобы Рамона сидела с ними в одной машине. После того, что они собирались с ней сделать сегодня утром…

— Уроды паршивые, — пробурчал Лу себе под нос.

— Да, пожалуй, ты прав, — согласился Марри.

Он вышел из машины и направился к черному джипу.

— Спасибо, — шепнула Рамона мне на ухо и нежно поцеловала меня в шею. Волна приятного жара прошла по телу и отозвалась оживлением в штанах.

Марри вернулся через пару минут. Мы проехали еще два квартала и свернули в мощенный булыжником двор перед домом Джерри. Это было одноэтажное здание, выкрашенное коричневой и белой краской, с плоской крышей, постройки конца 1960-х годов. Краска на стенах потрескалась и местами осыпалась. Надтреснутые стекла в нескольких окнах дополняли впечатление унылой заброшенности. Лужайка у входа заросла сорняками. Новенький серебристый «корвет», стоявший на подъездной дорожке, испещренной рытвинами и выбоинами, как-то совсем не вязался с общей атмосферой «запущенного запустения».

Хотя окна нашего «эскаладе» были затемнены, мы с Рамоной решили не рисковать и сползли на пол между передним и заднем сиденьями, так чтобы Джерри уж точно не смог нас увидеть, если выглянет в окно.

— Удачи, ребята, — сказал я тихо.

Три дверцы захлопнулись одновременно. Мы с Рамоной сидели на полу, скрючившись в три погибели, и ждали.

БА-БАХ!

— Это что, выстрел? — спросил я, испуганно вздрогнув. Доктор Шварцман сидел рядом со мной в точно такой же встревоженной позе: голова чуть приподнята и настороженно склонена набок. С тех пор как ушли Марри, Лу и Кевин, прошло не более двух минут. Но, разумеется, они показались нам вечностью.

— Что? — рассеянно переспросила Рамона. — Я вообще ничего не слышала.

— Как же не слышала?!

БА-БАХ!

— Вот! Опять!

Рамона сосредоточенно нахмурилась:

— По-моему, это просто…

ТУК-ТУК-ТУК.

Громилы Лайонза стояли снаружи, всем своим видом давая понять, что нам с Рамоной пора на выход. Грохот, который я принял за выстрелы, — это был всего-навсего стук захлопывающихся дверей их джипа. «Спокойнее, Уолли. Дышите глубже», — сказал я себе, подхватил Доктора на руки и выскочил из машины. Нервы ревели, как двигатель, работающий на повышенныхоборотах. Да, на этот раз я решил взять Доктора с собой. В качестве немого укора. Может быть, когда Джерри увидит, какой он славный, ему станет хотя бы немного стыдно.

Мы впятером подошли к двери в дом: я с Доктором, Рамона и два великана.

— Не звони, входи так, — сказал самоанец.

В компании этих амбалов я себя чувствовал крутым парнем, прямо-таки супергероем, спасающим мир от вселенского зла. Я надавил на дверную ручку — дверь была не заперта. Я слегка приоткрыл ее, даже не приоткрыл, а чуть-чуть подтолкнул от себя, чтобы быть уверенным, что она точно откроется, когда я буду ее вышибать, потом отступил на полшага и со всей силы ударил по двери ногой. Дверь распахнулась, ударилась о стену и срикошетила обратно. Я придержал ее левой рукой — этак небрежно, почти элегантно, — правой рукой снял очки и вошел в дом, действительно ощущая себя крутым супергероем, который пришел разобраться с коварным злодеем по принципу противления злу насилием.

Прихожей в доме не было. Дверь с улицы вела прямо в гостиную. Джерри, Марри и «мальчики» стояли посреди комнаты. Услышав стук распахнувшейся двери, Джерри резко обернулся. Эмоции, последовательно отразившиеся у него на лице, были поистине достойны того, чтобы запечатлеть их в серии живописных полотен: сначала он испугался неожиданного грохота, испуг быстро сменился потрясенным недоумением, потом — замешательством, потом — страхом (это Джерри заметил громил у меня за спиной); потом был инстинктивный рывок спастись бегством, потом — смятение и бессильная ярость (когда Лу и Кевин схватили его и не дали сбежать), потом — окончательное осознание ситуации, которую можно было бы выразить емким определением «ну все, пиздец».

Впрочем, надо отдать ему должное, он быстро взял себя в руки.

— Ой-ой-ой, — сказал Джерри с ехидной усмешкой. — Джонни Лузер с командой замшелых придурков пришел разбираться с коварным злодеем. — Он улыбался. Этот урод улыбался! Будь у меня копье, я бы воткнул его в грудь мерзавца. Будь у меня самурайский меч, я бы снес ему голову. Будь у меня в руках серп, я бы… э… честно сказать, я не знаю, что делают с серпом.

— Мы все знаем, Джерри, — сказал я, презрительно щурясь. Во всяком случае, я очень старался, чтобы прищур получился презрительным. — Как ты мог, Джерри? Как ты мог так со мной обойтись?! Мы с тобой столько лет знаем друг друга!

— Слушай, Моско, давай без патетики. Я даже рад, что все так обернулось, и мне уже не придется работать с таким тупым идиотом, как ты. И к тому же на редкость занудным.

На самом деле мне было грустно. Наверное, это всегда очень грустно, когда узнаешь о предательстве человека, которому верил, как себе самому.

— Сейчас мы едем к Лайонзу, — сказал я. — И ты едешь с нами.

— Ой, не могу, — усмехнулся Джерри. Похоже, ему совсем не было страшно. Ни капельки. — Прямо цирк-шапито. «Кто у вас главный? Отведи меня к нему», — проговорил он голосом мультяшного злодея-инопланетянина. Я даже слегка растерялся. Неужели он совсем не боится?! Я бы на его месте уже сто раз обосрался от страха.

— Уолли, давай — сказал Лу. — Ты же хотел дать ему в морду?

Да, я хотел дать ему в морду. Хотя вообще-то я человек мирный. Даже, наверное, излишне мирный. Я подошел к Джерри. Лу с Кевином держали его за руки.

— Давай, — сказал Лу.

Я сжал кулак, прищурился, примеряясь, облизал губы. Джерри смерил меня презрительным взглядом и вдруг рассмеялся.

— Что смешного? — спросил я растерянно, непроизвольно разжав кулак.

— Ты смешной, — усмехнулся Джерри.

— А что такого смешного в том, что я собираюсь тебя ударить? Думаешь, это не больно, когда тебя бьют по морде?

— Смотря кто бьет.

— Правда? — Я опять сжал кулак. Насмешки Джерри разозлили меня всерьез. Я никогда в жизни не бил человека по лицу, но сейчас мне действительно хотелось ударить. Я подумал: «Вломи ему! Ну, давай! Все на тебя смотрят!» Я замахнулся, сжав кулак с такой силой, что у меня даже слегка свело руку. Я был полон решимости. Кровь бурлила адреналином. Все притихли, глядя на меня. Я уже собирался ударить, как вдруг…

— Ха! Уолли Моско — гроза негодяев, — расхохотался Джерри. — Так ты будешь бить, или что? Давай, Тайсон! Мы ждем! — Он покачал головой, давясь смехом.

«Бей! — сказал я себе. — Ну, ДАВАЙ!». Я отступил на полшага и вновь замахнулся…

— Моско, ты неудачник. Законченный неудачник. Всегда таким был и всегда таким будешь.

Вы, наверное, подумали, что это стало последней каплей, переполнившей чашу моего терпения? Что после этого я сорвался и таки врезал ему по роже? В стиле Джорджа Макфлая, да? Как ни странно, но все получилось с точностью до наоборот. Мой запал разом прошел. Ветер стих, паруса моей шхуны безвольно обмякли.

Я уронил руку.

— А чего ж ты возился со мной столько лет, если я весь из себя неудачник? Почему ты пытался продать мои книги? А? Наверное, ты все-таки в меня верил. Хотя бы немножко.

— Моско, ты снова впадаешь в патетику, — поморщился Джерри. — Я сразу понял, что ты неудачник. Еще с первой встречи. Помнишь, как ты подошел ко мне на вечеринке? Ты был в легком подпитии, и с ходу принялся толкать мне идею насчет твоей книжицы, а я подумал: «А что? В общем-то неплохая идея! Может, я сделаю на мальчике пару баксов!». Вроде как пустячок, а приятно. И я взялся тебя продвигать. Потому что идея и вправду была неплохая — тут я не спорю. Я сразу понял, что на тебе можно сделать хорошие деньги… В том смысле, что ты же лопух, каких мало, а таким людям всегда можно найти применение. Торопиться мне было некуда, я присматривался, выжидал… и не зря. Мне достался поистине счастливый билет. Как оказалось, мой маленький Уолли работает на одного из самых богатых людей в этом городе! Мало того! У него есть секрет! Страшная тайна, о которой известно лишь стерве-подружке и доброму дядюшке Джерри, которому, конечно же, можно доверить любой секрет. Так что чутье меня не подвело. Не зря я с тобой столько лет колупался. А ты думал, что я так стараюсь исключительно из доброго расположения к твоей скромной персоне и искренней веры в твои таланты?! Моско, ты прирожденный неудачник. Простодушный, наивный дурак. Вы все неудачники. Вы никогда ничего не добьетесь. Потому что… ну, нету вас данных. Вам ничего в этой жизни не светит…

Я ударил его с размаху, впечатав кулак в эту гадостную ухмылку. Брызнула кровь. Изо рта выпал выбитый зуб.

Тема 27

— Блядь! Ты что, совсем охренел?! Ты мне зуб выбил! — заорал Джерри, прикрывая ладонями разбитые губы. Когда я ударил Джерри, Лу с Кевином отпустили его руки. Видимо, от неожиданности.

Честно сказать, я и сам от себя такого не ожидал. В смысле, что я способен ударить так сильно.

— Это от всех нас, — сказал я, страшно гордый собой.

Джерри медленно поднял голову, недобро взглянул в. мою сторону и вдруг бросился на меня. Как-то уж слишком стремительно для такого громоздкого дяденьки с толстым брюхом. Словно большой разъяренный носорог или взбесившийся бронтозавр. Я испуганно замер на месте. В полном оцепенении. Он бы точно меня растоптал, если бы не белый великан, который буквально в последний момент встал между мной и Джерри и заехал тому кулаком под подбородок. Джерри упал на спину. Причем приложился неслабо. Затылком об пол.

Я взглянул на свою. руку. Как оказалось, я ссадил кожу о зубы Джерри, и из раны сочилась кровь. Восхитительное ощущение! В эту минуту я себя чувствовал самым крутым мужиком на свете. Я взглянул на Рамону. Вид у нее был испуганный, но при этом и гордый. Она мной гордилась! Моя девушка мной гордилась! Я подошел к Джерри, распростертому на полу, и встал над ним с торжествующим видом.

— Ну и как ощущения, Джерри, когда тебе выбивает зубы жалкий никчемный придурок и к тому же законченный неудачник?

— Иди на хуй, Моско, — выдохнул Джерри сквозь приступы кашля. Я с чувством пнул его в огромный живот. Джерри сложился пополам и снова закашлялся. Лу и Кевин одобрительно рассмеялись.

— Поднимите его, — велел Марри. Лу и Кевин помогли Джерри подняться. Они крепко держали его с двух сторон за мясистые руки, не давая ему упасть снова. Мы с Рамоной и Марри стояли прямо напротив него. Он дышал тяжело и натужно, злобно глядя на нас исподлобья налитыми кровью глазами.

— Можешь делать со мной все, что хочешь, — прошипел он, с трудом шевеля распухшими губами. — Все равно вам конец. А тебе, Моско, и вовсе пиздец. — Его разбитые губы сложились в подобие улыбки.

— Да? А откуда такие сведения? — спросил я, все еще упиваясь своей победой.

— А ты включи телевизор. — Он указал взглядом на плоский экран на стене. Я растерянно взглянул на Марри. Мне вдруг стало тревожно. Марри пожал плечами. Я прошел через комнату и включил телевизор.

— Второй канал, новости, — подсказал Джерри.

Мне стало совсем уже нехорошо. С чего это Джерри такой довольный? Что могли рассказать в новостях такого, о чем я не знаю?! Я переключился на второй канал и попал прямиком на окончание рекламного блока перед выпуском новостей. Внизу экрана мигала надпись «НОВОСТЬ ДНЯ. ЭКСТРЕННЫЙ ВЫПУСК» огромными красными буквами в сопровождении громкой тревожной музыки, явно с расчетом на усиление драматического эффекта. Диктор, Денис Фицпатрик, начал безо всякого предисловия:

— Нам только что сообщили новые подробности относительно скандала, разгоревшегося вокруг сенсационного разоблачения, связанного с деятельностью знаменитого лос-анджелесского рэпера Орал-Би и его босса, владельца студии «Godz-Illa Records» Авраама Лайонза по прозвищу Денди. Похоже, тот самый таинственный Уолли, якобы истинный автор текстов всех композиций Орал-Би, разыскивается по подозрению в убийстве. Полиция Лос-Анджелеса передает «Сигнал всем постам» ^[7]: разыскивается Уолли Москович, белый мужчина, возраст —тридцать один год. Тело жертвы убийства, двадцатидевятилетнего Де Андре Маскингама, уроженца Инглвуда, сотрудника студии звукозаписи «Godz-llla Records», обнаружили вчера вечером в Эко Парке. Смерть наступила в результате выстрела в голову. Пистолет — очевидное орудие убийства — нашелся неподалеку от места преступления. На нем обнаружены отпечатки пальцев подозреваемого Уолли Московича.

Теперь я понял, зачем мне в квартиру подбросили — а вернее, подвесили на веревочке — тот пистолет. Дизи убил не Лайонз, как я подозревал вначале. Его убил Джерри. Но сначала подстроил все так, чтобы на пистолете остались мои отпечатки пальцев. Ну, чтобы вернее меня подставить. Но если я не ошибся, и тот таинственный злоумышленник в маске Гомера Симпсона — это действительно был Дизи, то с чего бы он стал помогать Джерри обустраивать свое собственное убийство?! Это уже полный бред… Хотя, разумеется, если Джерри планировал грохнуть Дизи, он вряд ли бы стал посвящать в свои планы предполагаемую жертву.

Диктор тем временем продолжал:

— Я передаю слово нашему специальному корреспонденту Джули Морган, которая в данный момент находится на площади у здания студии «Godz-Illa Records» в Санта-Монике. Джули?

— С каждой минутой напряжение здесь, в Санта-Монике, нарастает. У здания студии собирается взбудораженная рассерженная толпа. Все ждут начала пресс-конференции, назначенной Авраамом Лайонзом на сегодняшний вечер. Люди, пришедшие к зданию студии, желают знать правду.

Смена кадра. Ранее отснятые и записанные интервью с оголтелыми фанами Орал-Би, собравшимися на площади у здания студии. Первой интервьюированной была дородная чернокожая женщина с необъятным бюстом, могущим составить достойную конкуренцию арбузам-рекордсменам, и в совершенно кошмарном парике а-ля «мелкий бес» с черными и ядовито-лиловыми прядями.

— Мы хотим знать правду! Что за бред, я вас спрашиваю? Какой-то белый чувак, да к тому же еще и убийца, пишет им песни?!

Бред сумасшедшего! Но мы с вами, ребята! Йоу! Орал-Би — лучший! У него классные песни. А все остальное меня не колышет.

Вторым интервьюированным был молоденький белый мальчик в помятой шляпе, похоже, укуренный в хлам.

— Да фигня это, йоу! Типа там кто-то пишет за Орал-Би тексты и все такое. Че за гнилые базары, ваше?! Я не понял! Орал-Би — чел конкретный, йоу! А кто на него наезжает, тот сам козел! Йоу!

И снова Джули Морган, выдающийся «боевой журналист»:

— Итак, люди желают знать правду. Мы все с нетерпением ждем информации, которая могла бы успокоить разволновавшуюся толпу.

— Джули, прошу прощения, мы вынуждены прервать прямое включение из Санта-Моники. В студию только что поступило сообщение… да, наш режиссер мне подсказывает… у нас есть первые подлинные фотографии подозреваемого Уолли Московича. — В правом верхнем углу экрана возникло размытое изображение. Снимок был откровенно поганого качества, но это была определенно моя фотография. На заднем плане маячил вполне узнаваемый Орал-Би. Похоже, что снимок был сделан в машине. — Человек на переднем плане — это и есть Уолли Москович, подозреваемый в убийстве, — продолжал диктор, — и предполагаемый автор текстов всех песен знаменитого рэпера Брандена Белла, больше известного под именем Орал-Би, которого мы также видим на снимке.

Я обернулся к Джерри:

— Твоих рук дело?

Он усмехнулся, ужасно довольный собой, и прищелкнул языком.

Денис Фицпатрик тем временем продолжал:

— Эта первая подлинна фотография бла-бла-бла… Мир как будто поблек и отодвинулся вдаль.

Осталась только размытая фотография в правом верхнем углу экрана.

Очень знакомая фотография. Моя одежда. Моя расслабленная поза. Мое выражение лица… И косяк у меня в руке. Надо срочно звонить Лайонзу!

— Звони боссу, — сказал я самоанцу.

— Погоди. — Он указал на экран. — Похоже, это еще не все.

— Мы только что получили сообщение из полиции, — продолжал Денис Фицпатрик. — Сегодня утром Рико Гомез, сотрудник городской службы контроля за дорожным движением и стоянками автотранспорта, видел подозреваемого Уолли Московича, который садился в черный «кадиллак эскаладе» в сопровождении трех неизвестных мужчин. Рико Гомез заявил, что когда он попытался выписать им штраф за неправильную парковку, на него было совершено нападение, в результате которого он получил очень серьезные травмы. В настоящее время полиция разыскивает черный «кадиллак эскаладе» с номерным знаком Е В R 5 1 2. Повторяю: Е В R 5 1 2.

Я выключил телевизор.

Итак, меня ищет полиция. По подозрению в убийстве. Бедный я, маленький Уолли Москович. Прежний Уолли Москович. Объявлен в розыск по всей стране. Злостно скрывается от закона. Новый Уолли Москович в полную силу и круть!

Впрочем, вновь обретенное ощущение собственной крутизны быстро увяло под напором суровой реальности: меня ищет полиция. По подозрению в убийстве.

Как-то оно совершенно невесело.

И особенно в свете назначенной пресс-конференции. Для того чтобы восстановить свое доброе имя (а также доброе имя Орал-Би и Лайонза), мне обязательно надо присутствовать на конференции. На сцене. Что вряд ли возможно, если у полиции есть ордер на мой арест. По подозрению в убийстве. Скорее всего меня схватят еще до того, как я доберусь до микрофона. Плюс к тому, в качестве подозреваемого в убийстве, я уже не представляю великой ценности для Лайонза. Вообще никакой ценности, на самом деле. Мой страховочный трос оборвался.

В общем, все было плохо.

Хотя во всем надо видеть светлые стороны, и теперь у меня есть доказательство — документальное подтверждение, — которое могло бы спасти мою задницу в разбирательстве с Лайонзом. Фотография, показанная в новостях. А вернее, фотограф.

Тедди Биззл.

Он зафотал меня на камеру в мобиле, когда мы курили траву в «хаммере» Орал-Би. Это значит, что Тедди был в сговоре с Джерри. Брат Орал-Би. В сговоре с Джерри. Ничего себе так «информация к размышлению»… Хотя я не был уверен, что этого будет достаточно, чтобы сорваться с крючка у Лайонза. Не говоря уже о том, чтобы разобраться с полицией.

Мне нужно что-нибудь более конкретное.

Причем прямо сейчас.

Я покосился на двух великанов. Будем надеяться, им не хватит ума сообразить, что означают эти сенсационные новости. Но если они все-таки уразумеют, что я уже бесполезен для Лайонза — они пристрелят меня на месте или все-таки дождутся приказа от босса? Я очень надеялся, что Лайонз в своем потайном кабинете на складе заброшенного магазина не смотрит телик и не слушает новости по радио.

Но это только отсрочка. Рано или поздно Лайонз все узнает, и тогда мне конец.

Надо срочно что-то придумать!

Я принялся нервно ходить взад-вперед. Запустил руку в карман и наткнулся на свой старый заслуженный мобильник, который давно собирался выкинуть и купить себе новый… потому что и вправду паршивенький аппарат… И тут на меня снизошло озарение. У меня появилась идея!

Совершенно бредовая идея.

Но других не было.

Я обернулся к Джерри. Покачал головой, являя собой живую картину вселенской скорби. Приложил руку ко лбу, изображая отчаяние. Наигранно вздохнул. Судорожно втянул носом воздух. Ударил кулаком по столу и выкрикнул: «Бля!». И все это время я держал правую руку в кармане.

— Да, Джерри, похоже, мне полный пиздец, — сказал я.

Джерри презрительно фыркнул.

— А ты думал, что ты самый умный? Решил потягаться со мной?! С Джерри Сильвером?! Вот тебе и наука!

— Я не знаю, как ты все это проделал… но должен признать, это было гениально. Блин! Даже не знаю… Ты сделал всех!

— Тут ты прав, мальчик, — заявил Джерри, ужасно довольный собой. Лу с Кевином по-прежнему держали его с двух сторон. Он пару раз дернулся, но ребята держали крепко. — Хотя в общем-то это несложно, когда тебя окружают одни идиоты.

— Но как же мы не догадались?! Ты шантажировал меня, и Рамону, и Марри, и Лайонза, и никому даже в голову не пришло заподозрить, что это ты — главный манипулятор! Честно сказать, я бы никогда не подумал, что ты способен на что-то подобное. То есть я знал, что ты умный мужик, но чтобы настолько\ В таких масштабах!

— Ой, да ладно, — поморщился Джерри. — У меня все СМИ ручные. Как говорится, с руки едят. И не только СМИ.

— Мне только одно непонятно, Джерри. Ты что, действительно убил Де Андре Маскингама? Но зачем? Чтобы вернее меня подставить?

Джерри обвел взглядом комнату. Мне показалось, что он размышлял, стоит ли откровенничать в присутствии всех этих людей. Но тщеславие и самолюбие взяли верх над осторожностью.

— Да, я убил этого недоумка! — Он рассмеялся. — Но сначала он сделал за меня всю грязную работу! Тоже, наверное, считал себя самым умным! Придурок! Вы все такие!

— Джерри, как ты мог убить человека?!

— Моско, я тебя умоляю! Речь идет о десяти миллионах баксов! А этот дебил мог запороть мне весь план! Одним идиотом на свете меньше! Мир как-то не обеднел! Ты вообще должен быть мне благодарен, что я его грохнул! Он заправлял твоей бабе!

Я покачал головой. А ведь я доверял этому человеку… Я думал, что я его знаю…

— Этот кретин искренне верил, что я поделюсь с ним деньгами Лайонза, — добавил Джерри. — ХА-ХА! Не устаю поражаться человеческому идиотизму!

— Знаешь что, гений злодейства? — спросил я, прищурившись. — Ты, конечно, все мастерски провернул. Вот только твой план не сработал! Никаких миллионов! Вообще НИЧЕГО! А сейчас ты поедешь с нами к Лайонзу. Ну, что скажете, мистер Самый Крутой и Умный?

Джерри нехорошо улыбнулся:

— У меня всегда есть запасной план.

У кого-то зазвонил мобильник. Великан-самоанец полез в карман.

Лайонз видел новости по телевизору. Ну, все. Приплыли. Джерри продолжал улыбаться.

— Да, босс, — сказал самоанец в трубку.

Тема 28

— Да, мы на месте. Ага, он у нас, — сказал самоанец Лайонзу. Я быстро взглянул на Марри, надеясь, что он понимает всю серьезность сложившейся ситуации. Марри едва заметно кивнул. Мы оба как бы невзначай положили руки поближе к спрятанным пистолетам. Мне показалось, Рамона сделала то же самое. Хотя, может быть, я выдавал желаемое за действительное. Лу с Кевином держали Джерри, так что они были заняты. Но я не думаю, что они просекли фишку. А вот Джерри точно просек — судя по его довольной ухмылке. Белый великан тоже, по-моему, еще не понял, что происходит. Он вообще отрешился от мира и с любопытством рассматривал безделушки на полках.

— Да, мы уже в курсе, — сказал самоанец Лайонзу. — Да. Что? Да? Черт. О’кей. Ладно. Да. Понял. Сделаем. — Он закрыл крышку мобильника.

Я напрягся, готовясь к тому, что сейчас воспоследует.

Самоанец убрал телефон в карман, но не спешил вынимать руку. На мой взгляд, как-то очень подозрительно не спешил. Я подумал: «Сейчас он достанет пушку».

Сейчас или никогда!

Я первым выхватил пистолет.

— Не шевелись! — крикнул я, целясь в оторопевшего самоанца. Марри встал рядом со мной. Он тоже достал пистолет и теперь целился во второго великана. Они растерянно переглянулись и быстро подняли руки, ладонями по направлению к нам.

— Ты че, брат? — нахмурился самоанец. — Совсем охуел?

— Ты что сейчас делал? — спросил я.

— Ничего я не делал! Просто убрал телефон! Мне показалось, что он был изрядно напуган. Уолли Москович — гроза местных гангстеров!

— Что ты там собирался достать из кармана? — полюбопытствовал я.

— Что?

— Что… ты… сейчас… собирался… достать… из кармана? — повторил я с расстановкой, копируя жесткий «хардкоровый» стиль Авраама Лайонза.

— Ничего! Честное слово, брат! Я просто убрал телефон!

— Что тебе сказал Лайонз? Приказал нас убить?

— Нет! Зачем ему вас убивать?!

Я подошел ближе к нему и угрожающе повел пистолетом.

— И не вздумай мне врать, приятель!

— Я не вру! Честное слово!

— Так что сказал Лайонз?

— Сказал, что ему только что позвонил детектив Склейдж. Намекнул, что в полиции знают, что вы с Сильвером как-то завязаны, и сейчас копы едут сюда. Лайонз велел нам смываться отсюда. Быстрее.

— Серьезно?

— Слушай, брат, я вообще человек серьезный. Если я говорю: «Надо, на хер, смываться», значит, надо смываться.

— А его куда? — Я кивнул в сторону Джерри.

— Лайонз сказал, взять с собой!

И я поверил ему. Да, поверил. Потому что он не производил впечатления человека, который способен вот так вот с ходу, без подготовки, за считанные секунды, придумать такую замысловатую историю. И еще потому, что я видел, что он действительно перепуган до чертиков. И вовсе не из-за моего пистолета — он вообще на него не смотрел. Он нервно поглядывал на дверь и на окна, как будто ждал, что в любую секунду сюда могут ввалиться спецназовцы.

— Ладно… — Я опустил пистолет. — Мы — команда?

— Да, брат! Мы команда! А теперь, на хер, уходим!

Я заткнул пистолет за пояс. Однако Марри не спешил убирать оружие.

— Отдайте мне ваши пушки, — сказал он, обращаясь сразу к обоим великанам.

— Что? Нет, друг! Без мазы! Моя пушка останется у меня! Все, уходим! Быстрее! Сюда уже едут!

— А откуда мы знаем, что вы нам не врете? Отдайте мне ваши пушки. И мы пойдем! Если Лайонз подтвердит вашу историю, мы отдадим вам оружие. Ничего личного, друг! Я просто пытаюсь обезопасить себя и своих друзей.

Как я понимаю, когда приходится выбирать: сдать оружие потенциальным союзникам или попасть в лапы к полиции, — тут выбирать не приходится. Хоть и с явной неохотой, но великаны все же отдали нам пистолеты. Я взял один, Марри — второй.

— БЛИН! Вы слышите? — спросила Рамона.

Мы все застыли, прислушиваясь.

Да. Мы все слышали. Они были еще далеко, но они приближались.

Полицейские сирены.

Мы бросились к выходу. Великаны первыми выскочили из дома и со всех ног ломанулись к своей машине. Марри задержался в дверях и обратился ко мне вполголоса:

— Что будем делать? Вернемся к Лайонзу? Думаешь, там безопасно?

Я кивнул:

— Будем надеяться. У меня есть план.

Марри встревоженно сморщил лоб.

— Ты уверен?

— План-то есть, я уверен. Но я не уверен, что он сработает.

— Замечательно. — Он покачал головой.

— Не то слово.

Я подхватил Доктора на руки, и мы выбежали на улицу. Я обернулся. Лу и Кевин тащили к выходу упиравшегося Джерри.

— Я поеду с большими мальчиками, — сказал Марри, направляясь к джипу великанов. Рев сирен приближался. Как только Марри сел в машину, джип сразу сорвался с места.

— Кто за рулем? — спросил я, хватаясь за дверцу «кадиллака». Лу бросил мне ключи, но я их не поймал. Ключи со звоном ударились о булыжную мостовую, испугав Доктора Шварцмана. Я поднял ключи, открыл дверцу с водительской стороны, отдал Доктора Рамоне, которая уже забралась на переднее пассажирское сиденье, и уселся за руль. «Не рассуждай. Не раздумывай, — сказал я себе. — Заводи агрегат, и поехали!». Я завел двигатель и уже собрался выезжать, и тут до меня вдруг дошло, что Лу, Кевин и Джерри еще не сели в машину. Я выглянул в боковое окно с пассажирской стороны, и то, что я там увидел, очень мне не понравилось. Очень-очень.

Джерри лежал на земле брюхом вниз, раскинув в стороны руки и ноги. Триста семьдесят пять фунтов живого веса. Лу с Кевином пытались тащить его к машине, держа за руки. Я выбрался наружу и бросился им помогать. Рев сирен сделался еще громче. Они были уже совсем рядом.

— Что случилось? — заорал я.

— Он упал! — закричал в ответ Лу.

— Живым я не дамся! — вопил Джерри снизу.

— Блядь! — Я схватил руку Джерри — ту, за которую держался Л у, — и потянул со всей силы. Но даже втроем мы едва сдвинули с места обмякшую тушку Джерри. С тем же успехом можно было бы запихивать в джип тело мертвой коровы. Не знаю, приходилось ли вам грузить в джипы дохлых коров, но удовольствие ниже среднего, поверьте мне на слово. Сирены были уже так близко, что нам приходилось кричать, чтобы слышать друг друга.

— ТЯНИ! — орал я.

Мы были в десяти футах от машины.

— Я ПЫТАЮСЬ! — прохрипел Кевин сквозь зубы. Его лицо было красным как свекла.

Восемь футов. Но мы продвигались катастрофически медленно.

— ТЯНИ! —орал Лу.

Сирены были уже совсем близко. Наверное, в двух-трех кварталах от нас.

Шесть футов…

Джерри упирался изо всех сил.

Четыре фута…

И тут случилось ужасное.

Мобильник выскользнул у меня из карманам упал на мостовую. И ладно бы просто упал! Но Лу наступил на него каблуком!

Разумеется, нечаянно. Он даже не видел, куда наступает. Он тащил Джерри к машине. Но как бы там ни было, моя старая заслуженная труба приказала долго жить.

Похоже, мой гениальный план грозил накрыться тем самым местом, о котором не принято говорить вслух в приличном обществе. Но в тот момент у меня были другие, более веские причины для беспокойства.

Мы подтащили Джерри к машине, но было уже очевидно, что у нас не получится загрузить его на заднее сиденье. Во всяком случае, не получится загрузить его быстро. А на счету была каждая секунда. Блин! Вот если бы сюда великанов! Но великаны были уже далеко.

— Ладно, хрен с ним! — сказал Лу. — Надо ехать! А то не уйдем! Я был полностью с ним согласен.

Мы бросили Джерри и быстро забрались в машину.

Я сел за руль. Лу и Кевин уселись на заднем сиденье. Я выехал со двора задним ходом и, даже не притормозив, переключился на первую передачу. При этом я слишком сильно нажал на газ, и мотор едва не заглох. Но все-таки не заглох. Я с такой силой вцепился в руль, что вовсе бы не удивился, если бы из него брызнул сок. Я доехал до первого перекрестка и сразу свернул. И буквально в ту же секунду на улицу, с которой свернули мы, вырулила первая из полицейских машин. Я успел мельком увидеть ее в зеркале заднего вида. Даже не знаю, заметили они нас или нет.

— Там за нами никто не пристроился? — спросил я.

— Пока непонятно, — ответил Кевин.

Я не очень хорошо знал этот район. Но все же достаточно для того, чтобы не запутаться в переплетении узеньких улочек и держать верное направление. А именно подальше от дома Джерри. Мы все сидели, затаив дыхание. Я нервно поглядывал в зеркало заднего вида: нет ли погони?

Секунд через тридцать сирены резко умолкли.

Я понял, что полицейские подъехали к дому Джерри.

— Так, кажется, оторвались, — сказал Лу, и я облегченно вздохнул. Джерри не захотел ехать к Лайонзу? Предпочел разбираться с полицией? Надеется выкрутиться? Ну, разумеется. Зная Джерри, можно предположить самое худшее. Кто знает, что он там наговорит полицейским?!

— Блядь! — Л у ударил кулаком по кожаному сиденью. — Мы все ЗАПОРОЛИ! У нас был ТАКОЙ шанс, и мы его запороли!

— Нам нельзя возвращаться к Лайонзу, Уолли, — сказал Кевин. Я посмотрел на Рамону.

Она была просто белой от страха.

— Он нас убьет? — тихо спросила она.

— Так, ребята-девчонки, быстренько все успокоились, — сказал я. — Он никого не убьет. И нам надо вернуться. Потому что у них Марри. Но у меня есть план. — На самом деле я еще не знал, получилось ли что-нибудь дельное из моей хитроумной задумки. Дело значительно усложнялось тем, что я расколошматил свой старый мобильник. В общем, еще предстояло выяснить, сработал мой план или нет.

Тема 29

Итак, мы вернулись к Лайонзу. Сказать, что нам было страшно — это вообще ничего не сказать. Лайонз сидел за столом, на котором лежал микро-«узи»: крошечный, но от этого не менее грозный. Орал-Би, два его братца и два великана сидели вокруг раскладного столика и смотрели выпуск новостей по маленькому переносному телевизору.

Марри сидел в одиночестве в самом дальнем углу и рассеянно вертел в руке золотую звезду Давида, свисавшую с одной из его многочисленных цепей. Когда мы вошли, все, кроме Лайонза, обернулись к нам. Они увидели, что мы явились без Джерри, и эмоции, отразившиеся на их лицах, прошли целую гамму от сдержанной злости — через удивление, недоумение и нервную растерянность — до тревоги и даже испуга.

Я очень старался не смотреть на Тедди Биззла. Я знал: как только Лайонз узнает, что это Тедди сделал ту фотографию, фотографу явно не поздоровится. То есть, цитируя классика, состояние его здоровья может резко ухудшиться. Причем процесс ухудшения будет не самым приятным для наблюдения со стороны. В здешнем зале суда подобный поступок рассматривается как тяжкое преступление. Как правило, со смертельным исходом для виновного.

Лайонз поднял глаза только тогда, когда мы все вошли в помещение и закрыли за собой дверь. Я увидел его лицо и удивленно застыл на месте. Впервые в жизни я видел Лайонза таким напряженным, расстроенным и усталым.

— Где он? — спросил Лайонз, оглядев нашу компанию.

Я понимал, что отвечать должен я, но у меня вдруг пропал голос.

— Где Джерри Сильвер, мистер Москович? — повторил Лайонз, и его напряженный голос выдавал крайнюю степень раздражения.

— Мы потеряли его по дороге, — признался я.

— Что значит, вы потеряли его по дороге? Он же не дамская сумочка! Мне сказали, что вы везете его сюда.

— Да, сэр. Он был с нами. Но ему удалось вырваться. А копы были уже совсем рядом, и нам пришлось уезжать в спешном порядке.

Я был уверен, что сейчас он сорвется. Но Лайонз молчал. И это было еще страшнее. Молчание Лайонза было как методичное избиение: тяжелым ботинком по яйцам.

Он смотрел на меня, но как будто не видел. Он словно спал с открытыми глазами. Я понимал, что если не сказать ему о предательстве Тедди вот ПРЯМО СЕЙЧАС, у меня есть все шансы погибнуть во цвете лет. Опять же прямо сейчас. А погибать не хотелось.

Совсем не хотелось…

— Это он! — выпалил я, указав пальцем на Тедди. Тот вскочил, чуть не опрокинув стул, и выставил руки перед собой, словно защищаясь. Сейчас с него можно было писать живописное полотно под названием «Оцепенение испуганного оленя, захваченного светом фар грузового автомобиля на скоростной трассе за секунду до гибели под колесами». Внезапное резкое движение привело в замешательство всех остальных. Они всполошились и принялись вертеть головами туда-сюда, точно зрители на теннисном мачте, происходящем в режиме «ускоренной съемки».

— Это он сделал ту фотографию! — выкрикнул я, указал на телевизор.

— Мистер Москович, вы бредите? — холодно спросил Лайонз, но мне показалось, что он слегка растерялся.

— Мою фотографию, которую показывали в новостях! Джерри Сильвер передал ее на телевидение, а фотографировал Тедди! На свой мобильник со встроенной камерой!

Тедди отреагировал неадекватно. Во всяком случае, с моей точки зрения, это был неуместный поступок в данной ситуации.

Он выхватил пистолет и прицелился в меня. Я поднял руки и непроизвольно отступил на пару шагов. Все остальные тоже схватились за пушки: Марри, Лайонз, Кевин, Лу, два великана — они все целились в Тедди. Йо-йо Па с Орал-Би, похоже, еще не решили, в кого им целиться. Их стволы дергались из стороны в сторону, словно две стрелки на барабане «Колеса фортуны».

Все орали друг на друга, так что и не разберешь, кто на кого. Я стоял в полном оцепенении, завороженно глядя на ствол пистолета Тедди, замерший в смертоносной готовности в шести футах от моего лица.

— Эй! — выкрикнул Тедди, но его никто не услышал. Все продолжали орать. — ЭЙ! Слушайте все! ЭЙ! — Тедди едва не сорвал голос, и на этот раз его услышали. Возбужденные голоса смолкли. — Значит, так, все молчите и слушайте меня!

Орал-Би с Йо-Йо Па уже окончательно растерялись. Вид у обоих был озадаченный и испуганный, как у детей, потерявшихся в парке или в толпе в магазине. Зато вид у Тедди был совершенно безумный.

— Какого хрена?! Нигга, что происходит? — спросил Орал-Би упавшим голосом. Я в жизни не видел, чтобы Би был так встревожен и обескуражен.

— Слушай, брат, это не то, что ты думаешь! — сказал Тедди.

— Ну, так объясни, — сказал Би.

— Да, объясни, — очень тихо проговорил Лайонз, пристально глядя на Тедди.

— Я только щас положу эту штуку… — Тедди медленно опустил руку и положил пистолет на стол, не сводя глаз с Лайонза. Теперь вид у Тедди был очень испуганный.

— Объясни, — повторил Лайонз, угрожающе щурясь. — Я ЖДУ!

— Вы только это… стволы уберите, ага? И я все объясню.

Лайонз яростно вскинул ствол автомата и прицелился Тедди в висок.

— ГОВОРИ! — рявкнул он.

— В общем, так, — пробормотал Тедди. — Я зафотал его в машине… ну, когда мы все вместе раскуривались. Просто так, по приколу. Но я не отдавал эти фотки на телевидение. Честное слово! Это ж мой брат!

Мне показалось, что он сейчас заплачет.

Его лоб покрылся испариной. Пот стекал по вискам.

— А зачем ты его фотографировал? И как эти снимки попали на телевидение? — спросил Лайонз чуть ли не ласковым тоном, который совсем не вязался с грозным оружием у него в руках.

— Я сейчас все объясню. Меня попросили… в общем^то пустяковое дело… Я никому ничего не рассказывал…

— Короче, — процедил Лайонз сквозь зубы и прищурил правый глаз, целясь в голову Тедди.

Тедди испуганно замахал руками, прикрывая лицо.

— Я сейчас все расскажу, погоди! Мне позвонил мой приятель, Фанк Дизи. Сказал: «Слушай, Биззл, такое дело… Хочешь подзаработать? Типа в легкую срубить капусты?». Я спросил: «А что надо, нигга?». В общем, он мне сказал, что надо выманить Уолли Моско из квартиры. В такое-то время. Обещал две штуки баксов! Поди плохо: две штуки баксов за такую херню! Я сказал: «Сделаем, бро!». А он такой: «Слушай, Биззл, даю еще три штуки, если сделаешь фотки Моско с Орал-Би». Ну а я че? Пять штук на дороге явно не валяются, да. Пять штук — это серьезно. В общем, я подгадал время. Сказал братьям, типа, может, прокатимся, выцепим Моско, оттянемся. Ну, мы и поехали. Потрындели чуток, раскурились. Я сделал фотки. Я же не думал, что все так выйдет! — Тедди наигранно развел руками и покачал головой. — Правда, не думал! Честное слово! Я вообще был без понятия, чего он затеял. Наверное, он передал фотки Сильверу! — Он обернулся к Орал-Би. — Брат, прости! Я не знал! — Он опустил голову и вдруг разрыдался.

Если бы я не видел своими глазами, я бы никогда не поверил. Тедди Биззл, реальный пацан, разрыдался, как маленький мальчик!

— Убери пушку, Денди, — тихо проговорил Орал-Би. Все обернулись к нему. Все, кроме Лайонза, который так и стоял, целясь в голову Тедди. С застывшим каменным лицом. — Ты меня слышишь, Эйб? — сказал Би чуть громче и вдруг поднял пистолет и прицелился в Лайонза. — Я сказал, убери пушку, нигга!

Лайонз даже не шелохнулся. Я нервно сглотнул. Лайонз мог выстрелить в любую секунду, а если он выстрелит, Орал-Би тоже выстрелит, и тогда… блин!

Я напряженно смотрел на Лайонза, на его палец, лежащий на спусковом крючке.

Палец напрягся и начал сдвигаться. Я это видел!

— А зачем Де Андре Маскингаму были нужны фотографии мистера Московича? — спросил Лайонз. Тедди покачал головой, глядя в пол. — И зачем Де Андре Маскингаму вдруг понадобилось, чтобы мистера Московича не было дома в определенное время?

— Не знаю, — выдавил Тедди.

— А тебе не показалось странным, что мистеру Маскингаму вдруг зачем-то понадобилась фотография Уолли Московича вместе с Би? — Лайонз спрашивал очень спокойно, но это было опасное спокойствие. — Ты что, не знал ситуацию? Ты не подумал, что это не самое удачное время для их совместной фотосессии?

— Да, я подумал! Но речь шла о пяти штуках баксов!

Я видел, как напряглись пальцы Лайонза.

— Зачем мистеру Маскингаму понадобилось, чтобы мистера Московича не было дома? — повторил он свой вопрос. А я уже понял зачем. Пока я отвисал вместе с Би и его братьями, Дизи проник ко мне в квартиру, подвесил у двери пистолет и забрал коробку с деньгами. Я уже знал, что подставу устроил Джерри. А Дизи с радостью взялся осуществить практическую часть, ведь он был не в курсе, что Джерри собрался его прикончить и что ему нужен был пистолете моими отпечатками пальцев, чтобы потом, когда Дизи найдут убитым, все подумали на меня. Тем более что Дизи спал с моей девушкой, и у меня вроде как были причины его убить. Убийство из ревности. В состоянии аффекта. Что, впрочем, не отменяет вины. Мне вдруг пришло в голову, что скорее всего Джерри собирался убить и Сью тоже. В общем-то это было логично. Как завершающий штрих. Чтобы, как говорится, подчистить хвосты.

Лайонз, похоже, еще не понял, в чем дело. Я не хотел ничего говорить. Потому что тогда Лайонз точно выстрелит, и мозги Тедди украсят ближайшую стену. И тогда Би сорвется. И это будет моя вина.

— Не знаю! Честное слово! — выкрикнул Тедди.

Я ему верил. Но, разумеется, речь сейчас шла не о том.

— Убери пушку, Денди! — повторил Орал-Би и нервно повел пистолетом в воздухе. Мне вдруг подумалось, что даже если Би выстрелит, пули просто отскочат от пуленепробиваемого черепа Лайонза. — Нигга, ты мне как отец, но я не дам тебе пристрелить моего брата! Какой бы он ни был, это мой брат! — Голос Би дрожал от страха.

Лайонз сделал глубокий медленный вдох. Мне показалось, что в комнате стало нечем дышать, потому что Лайонз втянул в себя весь кислород. У меня действительно слегка закружилась голова. Лайонз медленно повернулся к Орал-Би. Его верхняя губа подрагивала от предельного отвращения. Потом он опять обернулся к Тедди, и все… его сорвало. Опершись свободной рукой о столешницу, он с невероятным для его комплекции проворством перепрыгнул через громадный стол, словно Халк ^[8] из одноименного фильма. Все испуганно замерли. Лайонз издал странный, какой-то нечеловеческий крик — что-то вроде «РАААРХ!», подлетел к Тедди и ПНУЛ его в грудь (да, именно в грудь!). Тот упал на спину и проехался по полу, усыпанному опилками, как пингвин, поскользнувшийся на льду. Лайонз встал над ним, снова прицелился ему в голову и заорал во весь голос:

— Мне надо было уволить Де Андре Маскингама еще ПОЛГОДА назад! Но я его не увольнял! Не увольнял исключительно потому, что ОН БЫЛ ТВОИМ ДРУГОМ, ТЕДДИ! ТЫ УМОЛЯЛ МЕНЯ НЕ УВОЛЬНЯТЬ ЭТУ ШВАЛЬ! И Я СДЕЛАЛ ТЕБЕ ОДОЛЖЕНИЕ! — кричал Лайонз, брызжа слюной. Его лицо налилось кровью и стало красным, как вишня. — Ты МУДИЛА! — Он вскинул автомат и дал длинную очередь по розовым электрическим проводам, проложенным прямо по стене за спиной Тедди. ТРА-ТА-ТА-ТА. Это было похоже на звуковые эффекты в военном фильме, который смотрят на большом телевизоре в очень маленькой комнате, врубив громкость на всю катушку. Ошметки разодранных проводов брызнули во все стороны. Мы все пригнулись, пряча лица и зажимая уши ладонями. Я очень надеялся, что народ не затеет массовую перестрелку. Потому что иначе отсюда не выйдет никто. — И что ТЕПЕРЬ?! — кричал Лайонз. — Как выясняется, этот клоун был связан с ДЖЕРРИ СИЛЬВЕРОМ! — Он продолжал лупить из автомата по ни в чем неповинным стенам. ТРА-ТА-ТА-ТА. ТРА-ТА-ТА-ТА-ТА-ТА. — ЧТО, БЛЯДЬ, ПРОИСХОДИТ?! ПОЧЕМУ МЕНЯ ОКРУЖАЮТ ОДНИ НЕДОУМКИ! НИКТО НИХРЕНА НЕУМЕЕТ! НИКЧЕМНЫЕ ТВАРИ!

Лайонз орал, автомат грохотал. Доктор истошно лаял. Я схватил его, прижал к себе и забрался под стол Лайонза. Похоже, у босса окончательно сорвало крышу. Еще две-три секунды, и он перестанет палить по стенам и примется за людей. И вот тогда нам всем точно конец.

Но выстрелы вдруг прекратились, сменившись сухими щелчками. Патроны закончились. Лайонз в ярости швырнул автомат на пол. Я осторожно выглянул из-под стола. Лайонз сверлил Тедди убийственным взглядом. Мне показалось, что сейчас он прикончит его голыми руками. Но Лайонз вдруг как-то странно обмяк, сгорбился, втянул голову в плечи. У него был вид человека, который понял, что он проиграл, и смирился с поражением.

— Все, пиздец, — сказал он очень тихо и очень спокойно. — Пресс-конференция начнется уже через полчаса. А мы, стало быть, пролетаем…

В комнате воцарилась гнетущая тишина.

— На самом деле мы еще не пролетаем, — сказал я, выбираясь из своего укрытия.

Все удивленно уставились на меня.

— Что? — спросил Лайонз.

— У нас есть в запасе еще один выстрел.

— Это как? — уныло проговорил Лайонз.

— Я кое-что провернул. Еще по дороге сюда. Пока не знаю, получилось оно или нет, но шанс все-таки есть…

— МОСКОВИЧ, ДАВАЙ СРАЗУ ПО СУЩЕСТВУ, — рявкнул Лайонз.

— Да, хорошо. У меня очень паршивый мобильник. — Я достал из кармана остатки растоптанного телефона. — В смысле, сейчас он вообще не работает. Но дело не в этом. Видите, он совсем старый. Без крышки, кнопки открытые. И когда он валялся в кармане, часто случалось, что кнопки случайно нажимались. Они у меня были настроены на быстрый набор. Например, нажимаешь на «двойку», и набирается номер моей девушки. «Четверка» — номер Джерри. «Пятерка» — мой домашний. Она нажималась чаще всего. А у меня дома автоответчик. Если мобильный случайно соединялся с домашним номером, автоответчик записывал все, что творилось вокруг меня в те минуты. Меня это всегда раздражало. Но зато навело на мысль…

Я заметил, что Рамона понимающе улыбнулась.

— Что за мысль? — оживился Лайонз. Кажется, он тоже начал догадываться, к чему я веду.

— Когда мы были у Джерри, он там разговорился. Типа какой он крутой и как ловко онвсех нас сделал. А я потихоньку нажал «пятерку». Позвонил к себе домой. Будем надеяться, что все получилось, и у меня на автоответчике записано «чистосердечное признание» Джерри Сильвера.

Лайонз расправил плечи. В его глазах зажглась искра надежды.

— А можешь проверить? — выдохнул он.

— А вот с «проверить» беда, — сказал я. — Когда мы пытались затащить Джерри в машину, я уронил телефон, и мы еще по нему прошлись. Я не помню на память номер проверки голосовой почты. Он был забит в телефонной книжке. Единственный способ проверить, это поехать ко мне домой. У меня автоответчик настроен на голосовую почту. Так что непосредственно с аппарата сообщения не проверяются. Но номер службы проверки записан на бумажке. А бумажка прилеплена к холодильнику…

Лайонз обернулся к своим великанам:

— Звоните Склейджу. Пусть пулей мчится домой к Московичу. А нам уже надо ехать на пресс-конференцию.

Тема 30

На конференцию я поехал в пуленепробиваемом «форде экскурсионе» Лайонза, который уже дожидался снаружи, когда мы вышли. В составе кортежа из четырех машин, которых не было на стоянке, когда мы приехали на склад.

Когда я садился в машину, ко мне подошел Орал-Би, схватил за плечо и развернул лицом к себе. Посмотрел мне прямо в глаза, как-то странно прищурился. Я не знал, что говорить и что делать, и на всякий случай протянул ему руку для рукопожатия. Он взглянул на мою руку и покачал головой, типа «нет».

— Да, ладно, Би! Мы же друзья. Я никогда тебя не предавал. И никогда не предам.

Он с силой ударил меня по руке.

— Ой! — по-девчоночьи воскликнул я, быстро отдернул руку и помахал ею в воздухе.

Было по-настоящему больно.

Би продолжал смотреть на меня совершенно застывшим взглядом.

А потом вдруг обнял меня и сжал так, что мне стало нечем дышать.

— Прости, друг, — сказал он мне в плечо. — Ну, что я в тебе засомневался.

— Все нормально, Би. Я понимаю.

— Моско, ты настоящий чел, нигга. Наш человек. — Он похлопал меня по спине, как это делают ганста, когда хотят выразить дружескую привязанность.

— Поехали, — сказал Лайонз из джипа.

Би разжал объятия:

— Да, бро, поедем. Вместе мы — сила.

— Спасибо, Би.

— Мы у вас за спиной, — сказал он, имея в виду, что поедет в другой машине, следом за нами. Но мне хотелось думать, что он вкладывал в эти слова и другой, более глубокий смысл.

Я сел в машину Лайонза вместе с Рамоной, Марри и Доктором.

И уже через минуту наш кортеж из четырех одинаковых джипов мчался по скоростному шоссе в направлении Санта-Моники.

По дороге Лайонз позвонил детективу Склейджу, чтобы убедиться, что тот уже знает, что надо делать: проникнуть ко мне в квартиру (что, вполне очевидно, не составит ему труда), проверить, записалось ли «признание» Джерри на автоответчик голосовой почты, и если записалось, то переписать его на магнитофон или еще на какой-нибудь носитель — наверняка у полицейских есть свои прибамбасы для звукозаписи. Завершив разговор со Склейджем, Лайонз повернулся ко мне. И вот тут я слегка прифигел. Это был уже не тот Авраам Лайонз, которого я знал столько лет — крутой гангстер и зверский убийца мирных поселян. Это был совершенно нормальный дядька, только очень встревоженный и усталый. Авраам Лайонз в человеческом облике.

— Ладно, Москович, будем надеяться, что ваш план удался.

Нам надо было выработать стратегию, что говорить на конференции — и как говорить. Лайонз не раз повторил, что мы должны быть уверены в своей правоте и вести себя так, как будто у нас уже есть на руках запись признания Джерри, пусть даже пока не известно, будет она или нет. Он сказал, что если мы сможем убедительно объяснить людям, что сделал Джерри Сильвер — как я объяснил это ему самому, — тогда мы полностью реабилитируемся в глазах общественности и восстановим свое доброе имя. Оставалось надеяться, что меня не арестуют прежде, чем мы успеем заявить о моей невиновности и предоставить доказательства.

— А мне тоже придется выступать? — спросил я. — Или вы все объясните сами?

— Я буду говорить сам, но мне нужно, чтобы вы были рядом. Может быть, под конец вам придется отвечать на вопросы журналистов.

У Лайонза зазвонил мобильный. Он извинился и ответил на звонок.

Я очень надеялся, что мне не придется ничего говорить на этой пресс-конференции. Я вообще страшно стеснительный, а тут на меня будет смотреть вся страна! Насколько я понял, будет трансляция в прямом эфире. От меня столько всего зависит! Да я там умру от волнения…

Мне было страшно. По-настоящему страшно.

Я сидел и нервно грыз ногти.

Рамона как будто прочла мои мысли. Она наклонилась ко мне и шепнула на ухо:

— У тебя все получится.

Я посмотрел ей в глаза. Поцеловал ее, кое-как улыбнулся и опять погрузился в тревожные размышления.

Лайонз закрыл глаза и как будто отключился. Я так понимаю, он внутренне собирался. Готовился к представлению. Входил в образ. «Да уж, — подумал я. — Сейчас, как никогда, нам нужен прежний Лайонз: хищный зверь в человеческом облике, спокойный, как слон, но уверенный в своих силах и очень — очень — опасный».

— Ну ладно, вперед, — сказал он, открывая глаза.

Мы уже подъезжали к площади перед зданием студии «Godz-Illa Records», где прямо на улице соорудили большую импровизированную сцену. На площади было не протолкнуться. Фургончики телекомпаний выстроились на улице с двух сторон, причем эти ряды начинались в трех кварталах от площади. Журналисты, телевизионщики, возбужденные фаны, любопытные прохожие и многочисленные полицейские в форме расступались, давая дорогу нашему каравану джипов, медленно пробивающемуся сквозь плотную толпу. Повсюду сверкали вспышки фотокамер. Люди тянулись к машинам, стучали в окна. Полицейские не справлялись с напором толпы. Я сидел, обмирая от страха. Интересно, а что бы сделали эти люди, если бы им стало известно, что таинственный Уолли едет сейчас в одном джипе с Лайонзом?! При одной только мысли об этом у меня начиналась нервная трясучка. Лайонз достал мобилу и позвонил детективу Склейджу.

— Ты уже там?! Давай быстрее. Мы опаздываем. — Он убрал телефон в карман и повернулся ко мне: — Склейдж еще не доехал до вашего дома. — Теперь его голос звучал совершенно спокойно. Это снова был прежний Лайонз: обстоятельный, невозмутимый и неподвластный таким человеческим слабостям, как волнение или тревога. — Стив, у нас есть еще время в запасе? — спросил он угрюмого мужчину в сером костюме при галстуке и в темных очках, который сидел с нами в машине и всю дорогу сосредоточенно таращился в крошечный ноутбук у себя на коленях.

— Мы должны были начать конференцию еще десять минут назад, мистер Лайонз.

Перед высокой деревянной сценой, сооруженной на площади, стояли ряды раскладных стульев, отделенные от «стоячих мест» веревочным ограждением. Под самой сценой были установлены телекамеры, хищно нацеленные вверх. Мне показалось, что их было несколько сотен. Многочисленные репортеры и операторы пребывали в состоянии полной боевой готовности. «Господи Боже, — подумал я. — Еще дней пять назад никто бы, наверное, и не заметил, если бы меня вдруг не стало. А теперь…»

Возбужденные вопли толпы слились в оглушительный рев, когда наш кортеж остановился у сцены на специально расчищенной для этого площадке. Я выглянул в окно: тысячи лиц — любопытных, сердитых, взволнованных, напряженных.

Я испуганно вжался в сиденье.

Меня буквально парализовало от ужаса.

— Значит, так, — объявил здоровенный, бритый наголо чернокожий телохранитель, сидевший рядом с водителем на переднем сиденье. — Когда мы выйдем, держитесь поближе друг к другу. У нас в охране крепкие ребята, но толпа — штука непредсказуемая. Поэтому держимся плотной группой и быстро проходим на сцену. Все ясно?

— Да, сэр, — сказал я, активно потея. Меня мутило от страха. Я действительно испугался, что меня сейчас вырвет. Больше того, я подумал, что сейчас у меня приключится сердечный приступ.

Лайонз внимательно посмотрел на меня и положил руку мне на плечо:

— Не волнуйтесь, мистер Москович. И не переживайте за Склейджа. Он свое дело знает. А вы, пожалуйста, соберитесь. С вами все будет в порядке. А как же иначе?! Вы — мой козырной туз в рукаве. Так что не подведите меня, хорошо?

— Да, сэр. Да.

Лайонз проверил, нет ли пропущенных сообщений на мобиле, и обернулся к мужчине с ноутбуком на заднем сиденье:

— Мы можем еще подождать? Тот покачал головой. Лайонз повернулся к нам.

— Ну, ладно. Готовы? — спросил он. — Удачи!

Он кивнул и, не дождавшись, пока мы ответим: «И вам того же», распахнул дверцу и решительно вышел наружу. Его поглотила штормовая волна фотовспышек и криков. Я на секунду закрыл глаза, сделал глубокий вдох, схватил Рамону за руку и нырнул в это бурное море кошмаров.

Теперь я узнал, что должен чувствовать человек, заживо проглоченный гигантским китом. Мы продвигались сквозь плотную толпу, словно обломки разбитого корабля, попавшие в тесный пищеварительный тракт морского чудовища и увлекаемые вперед грохочущим, ритмично пульсирующим потоком. Но уже через пару секунд этот метафорический левиафан выплюнул нас на освещенную сцену — целых и невредимых и даже совсем не помятых. Я растерянно огляделся и увидел на сцене Лайонза, Орал-Би, Марри, Рамону, нескольких интеллигентного вида мужчин в дорогих элегантных костюмах — адвокатов, насколько я понял, — и целый штат техников, режиссеров и операторов. «Главное, не смотри на толпу, — твердил я себе, как заведенный. — Не смотри на толпу». И разумеется, как только меня усадили на определенный мне стул, я первым делом взглянул на толпу.

Лучше бы я умер вчера…

Это было покруче толпы болельщиков на финальном матче чемпионата НБА в «Staples Center». Партер с раскладными стульями, как я понимаю, предназначался для представителей прессы. Если считать вместе с телевизионщиками, их там было, как мне показалось, не меньше двух тысяч. Неужели наша история вызвала такой интерес?! Похоже, сегодня в стране и в мире не происходило вообще ничего: никаких значимых событий, достойных упоминания в новостях. Хотя, с другой стороны, Орал-Би — все-таки не местечковая знаменитость. Он у нас суперзвезда международной величины.

Я заметил, что полиция перекрыла улицу, ведущую на площадь, но когда они убрали барьер, чтобы пропустить наш кортеж, несколько сотен людей прорвались внутрь, и теперь полицейские пытались выпихнуть их за барьер. Я так понял, что непосредственно на площадь пропускали лишь представителей прессы и что конференция не начнется, пока не выдворят всех посторонних. Эта отсрочка была нам на руку. Может быть, Склейдж успеет доехать сюда с утешительными новостями еще до начала…

А вот чего я не заметил в своем шоковом оцепенении и страхе — вернее, заметил, но не сразу, — так это выразительной тишины, воцарившейся среди операторов рядом со сценой при моем появлении. Я оглядел ошеломленные лица людей, стоявших прямо под сценой. Они все смотрели на меня. Все как один.

Оглушительный рев толпы постепенно затих, превратившись сначала в настойчивый низкий гул, а потом — в тихий шелест приглушенных голосов. Когда же Лайонз в сопровождении своего адвоката подошел к центральному микрофону, на площади воцарилась почти абсолютная тишина. Я так понял, что мы начинаем.

Адвокат Лайонза, элегантный пожилой джентльмен, похожий на Кении Роджерса, но с ярко выраженными еврейскими чертами, встал перед микрофоном. Люди на площади затаили дыхание.

— Леди и джентльмены, спасибо, что вы пришли к нам сюда. Меня зовут Марк Левин. Я ведущий юрист студии «Godz-Illa Records». Как вы уже знаете, моих клиентов — Авраама Лайонза и Брандена Белла, более известного как Орал-Би (восторженные крики где-то в толпе, тут же заглушённые неодобрительным свистом, за которым последовало недовольное шиканье со всех сторон) — бездоказательно обвиняют в серьезном мошенничестве. Мы собрали вас здесь, чтобы ответить на все ваши вопросы и снять с себя эти нелепые обвинения. Мы дорожим репутацией студии и доверием наших многочисленных поклонников, и если кто-то решил очернить наше доброе имя, мы не будем сидеть сложа руки. Вот почему я немедленно передаю слово мистеру Аврааму Лайонзу.

Раздались сдержанные аплодисменты. Лайонз встал перед микрофоном. Не человек, а скала: невозмутимый, спокойный, с абсолютно каменным лицом. Площадь взорвалась сполохами фотовспышек.

— Леди и джентльмены, уважаемые представители прессы, наши верные друзья и поклонники, уважаемые телезрители, которые смотрят нас по всему миру, добрый вечер. — Лайонз с достоинством поклонился. Даже не поклонился, а чуть склонил голову. — Сегодня я буду говорить и от своего собственного имени, и от имени нашей компании, и от имени мистера Брандена Белла, наиболее талантливого исполнителя рэпа из всех, существующих на данный момент в индустрии, которую мы представляем, и от имени некоторых других очень достойных людей, которых я вам представлю чуть позже. Но прежде всего я хочу заявить, что обвинения, выдвинутые в наш адрес, совершенно абсурдны, нелепы, в крайней степени оскорбительны, и самое главное — категорически безосновательны и ЛЖИВЫ. Я повторяю для телекамер, — Лайонз взглянул прямо в нацеленный на него объектив ближайшей телекамеры, — все обвинения в мой адрес, в адрес нашей компании и особенно в адрес Орал-Би, наиболее успешного и одаренного исполнителя на современной рэп-сцене, абсолютно безосновательны и ЛЖИВЫ. Я попрошу журналистов, работающих для печатных изданий, выделить это последнее слово большими печатными буквами.

Щелчки затворов многочисленных фотокамер отдавался глухим звоном в ушах. В толпе раздавались какие-то единичные выкрики, но я не смог разобрать слов.

— Вчерашний день стал поистине печальным не только лично для нас, но и для всех представителей шоу-бизнеса, так или иначе причастных к культуре хип-хопа, — продолжал Лайонз. — Были поставлены под сомнение честность и искренность одного из наших величайших — не побоюсь этого слова — артистов. То, в чем его обвиняют, — это просто смешно. Орал-Би — настоящий. Настоящий, как сама жизнь. Все его композиции пронизаны болью и яростью. Болью, которую терпишь, стиснув зубы. Это та самая правда жизни, которую можно познать только на собственном опыте. Он пишет о том, что он выстрадал сам. О своем трудном детстве. О взрослении в гетто. О формировании характера. О воле к победе. О преодолении бессчетных препятствий на пути к становлению личности. О том, как человек из самых низов сумел добиться признания, богатства и славы. Такое, друзья мои, не получится подделать при всем желании. Талант такой мощи не вырастишь в тепличных условиях. Орал-Би — настоящий, и это его настоящая жизнь. (Театральная пауза.)

Я не уверен, что мне не послышалось, но я мог бы поклясться, что кто-то из задних рядов выкрикнул: «ЧУШЬ СОБАЧЬЯ!». Однако Лайонз, похоже, этого не слышал.

— Но что самое мерзкое, — продолжал он, — эти абсурдные обвинения — лишь малая часть всей истории. Очень нелицеприятной истории, а именно грязной попытки шантажа поистине эпического масштаба. Попытки, предпринятой одним джентльменом, если вообще можно назвать «джентльменом» настолько нечистоплотного человека — человека, которого я бы назвал «криминальным гением», но не назову исключительно в силу того, что мне не хочется сделать ему приятное. Потому что я доподлинно знаю, что он сам бы воспринял подобную характеристику как комплимент. Этот… змей в человеческом облике… на протяжении многих лет безнаказанно творил зло, манипулировал людьми с помощью принуждения, обмана и шантажа, беззастенчиво обогащался на чужом горе и ждал подходящего случая, чтобы провернуть свою главную аферу. Сорвать по-настоящему крупный выигрыш. Создать свой magnum opus ^[9]. — Лайонз вновь выдержал паузу, и я снова услышал, как кто-то из задних рядов выкрикнул что-то до жути похожее на «ЧУШЬ СОБАЧЬЯ! ДОЛОЙ!». Лайонз опять не услышал. Или просто сделал вид, что не слышит. — Этого человека зовут Джерри Сильвер. Мистер Сильвер — малоизвестный агент, представляющий интересы практически неизвестных, начинающих актеров, писателей, художников и музыкантов, — получал неплохие доходы, шантажируя своих бедных, отчаявшихся клиентов. Я бы сравнил этого человека с мастером-кукловодом, который посредством умелых манипуляций с привлечением зависимых от него людей — его послушных марионеток — на протяжении последней недели вымогал у меня и моей компании ДЕСЯТЬ… МИЛЛИОНОВ… ДОЛЛАРОВ, угрожая предать огласке эту вымышленную скандальную историю, которая, как он предполагал, даже будучи ложью, разрушит музыкальную карьеру Орал-Би и навсегда опорочит доброе имя «Godz-Illa records». — Лайонз покачал головой. Толпа загудела, переваривая услышанное. Теперь я уже явственно слышал возмущенные возгласы, но что именно кричали — так и не разобрал. — И Джерри Сильвер почти добился своего, — продолжал Лайонз. — Но нам удалось разгадать его подлый замысел.

Настроение в толпе изменилось. Я это почувствовал, хотя так и не понял, что произошло: толи Лайонзу удалось вызвать сочувствие аудитории, толи, наоборот, «коллективное бессознательное» стало проникаться к нему неприязнью, — но зрители явно разволновались.

— Этот мошенник создал сложнейшую оркестровку хитроумной симфонии лжи, угроз и всеобщего замешательства, — продолжал Лайонз. — Честно признаюсь, мы еще не раскрыли его подлый замысел до конца. Для воссоздания общей картины нам не хватает некоторых деталей. Но мы знаем достаточно. — Он снова выдержал паузу, чтобы собраться с мыслями и чтобы дать аудитории возможность осмыслить услышанное.

По рядам зрителей пронесся взбудораженный ропот.

— Леди и джентльмены… все закончится здесь. Сегодня. Я не один пострадал от его махинаций. Есть еще много клиентов-тире-жертв Джерри Сильвера — людей, чьим доверием он так беззастенчиво злоупотреблял. Трое из них сейчас находятся здесь, на этой сцене. — Лайонз указал на меня, Рамону и Марри. — Шантажом и обманом мистер Сильвер использовал их в качестве пешек в большой игре. Целью этой игры, как я уже говорил, был суперприз в десять миллионов долларов, которые мистер Сильвер вымогал у вашего покорного слуги. Он использовал этих людей, а потом, когда они стали ему не нужны, попытался от них избавиться. Как от ненужных свидетелей. Один из этих людей — сотрудник нашей компании, умный и одаренный молодой человек, чье доброе имя стараниями мистера Сильвера было попросту втоптано в грязь. Мало того, что его обвиняют в том, что он якобы пишет тексты для Орал-Би! Его еще подозревают в убийстве! Полиция объявила его в федеральный розыск по подозрению в убийстве, которое он не совершал! Я уверен, вы все удивились, увидев этого человека с нами на сцене. Да, друзья мои: ОН ТОЖЕ С НАМИ. Что бы ни говорили о нем журналисты, он не преступник! Он — пострадавший! Как я сам, как все мы — жертвы бессовестных махинаций мистера Сильвера! — Лайонз вновь сделал паузу, и в тишине, воцарившейся на площади, возник новый звук. Что-то похожее на гулкий речитатив, идущий из задних рядов огромной толпы. Лайонз молчал, напряженно прислушиваясь. Мне показалось… О Господи! Неужели они скандировали мое имя?! Люди из первых рядов начали оборачиваться назад, навстречу низкой волне звука, нарастающей с каждой секундой и катящейся к нам.

— ОООООЛЛЛ-ЛЛЛЛИИИИИ! ОООООЛЛЛ-ЛЛЛЛИИИИИ!

Они действительно кричали «Уолли»?!

— ОООООЛЛЛ-ЛЛЛЛИИИИИ! ОООООЛЛЛ-ЛЛЛЛИИИИИ!

Я безотчетно поднялся на ноги. Я был уверен, что они кричат мое имя.

А потом волна звука как будто разбилась о стену и накрыла меня с головой. Теперь я явственно слышал, что кричат люди на площади.

Они кричали не «Уолли».

Они кричали: «Долой!»

Значит, Лайонз их не убедил.

Люди на площади не приняли его объяснений. С каждой секундой все больше и больше рассерженных голосов присоединялось к возмущенному хору: «Долой!», «Чушь собачья!», «Туфта!», «Хватит гнать!». Лайонз уже не «держал» аудиторию. Пресс-конференция стремительно превращалась в подобие дурдома во время массовых беспорядков в отделении для буйно помешанных психов. Репортеры разом принялись выкрикивать вопросы. Толпа бесновалась. Мне показалось, что среди возмущенных воплей пробивались и крики поддержки, хотя, может быть, я выдавал желаемое за действительное.

Но что самое поганое, я ведь вправду подумал, что люди скандировали мое имя, и поэтому встал. И теперь стоял, как дурак, не зная, что делать дальше. Негативная реакция толпы все же пробила, казалось бы, непробиваемую невозмутимость Лайонза. Он обернулся и растерянно взглянул на меня. Его глаза умоляли: «Спасай». На какую-то долю секунды мы буквально сцепились с ним взглядами, и Лайонз кивнул головой. Господи, Боже мой! Он хотел, чтобы я выступил. Перед этой беснующейся толпой! У меня внутри все оборвалось. Лайонз повернулся обратно к микрофону:

— Прошу внимания! Леди и джентльмены! Позвольте представить вам МИСТЕРА УОЛЛИ МОСКОВИЧА!

Как только Лайонз произнес мое имя, на площади стало тихо. Крики разом умолкли. Остались только щелчки затворов бесчисленных фотокамер, сопровождаемые ослепительными вспышками. Я буквально оцепенел от ужаса. Я не мог сделать шаг, не мог даже пошевелиться. Все кошмарные события последних дней сошлись воедино в этой точке пространства и времени. Теперь все зависело лишь от меня. Я должен был встать перед этой враждебно настроенной толпой и убедить всех в своей правоте.

Я не мог этого сделать.

Клянусь, я собирался сбежать. Развернуться и просто уйти со сцены. А там — будь что будет. У меня больше не было сил выносить это безумие. Да, я уже собирался сдаваться, но тут что-то переключилось у меня в мозгах, и я вспомнил слова одного мудрого человека: «Когда у Линь-Линя возникают какие-то сложности в жизни, я всегда вспоминаю, что говорил мне отец. Он говорил так: «Когда заходишь в дремучий и темный лес, ты идешь в темноту лишь половину пути. А потом ты уже идешь к свету на той стороне».

Я шагнул к микрофону.

Я сделал шаг к микрофону и краем глаза заметил какое-то движение справа от сцены. Я глянул в ту сторону и обомлел: около дюжины полицейских пробились сквозь толпу журналистов, подступили практически вплотную к сцене и растянулись цепочкой вдоль правого края деревянного возвышения. Я повернул голову влево. Полицейские были и там тоже. Они все смотрели на меня, как голодные волки — на жирного зайца. Я сразу понял, что они пришли за мной. Ну, вот и все.

Я все-таки подошел к микрофону и оглядел притихшую толпу, расходящуюся от сцены концентрическими кругами: телохранители, операторы с телекамерами, фотографы, журналисты печатных изданий с диктофонами, ручками и блокнотами наготове, полиция, фаны, и дальше за ними — безбрежное море людских голов, развернувшееся в бесконечность. Они все смотрели на меня. Они ждали. Я сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Микрофон отозвался оглушительным треском.

— Прошу прощения, — сказал я. — Прошу прощения.

Я покачал головой, смущенный этой дилетантской ошибкой. Взглянул на Рамону. Она улыбнулась мне и ободряюще подмигнула. Я повернулся обратно к толпе.

Ну что, Уолли? Твой выход!

И я рассказал им свою историю. Именно так, как хотел этого Лайонз. Я рассказал им о том, как Джерри Сильвер использовал меня для достижения своих целей. И не только меня, но еще и Рамону, и Марри, и наверняка еще многих других, о которых я просто не знал. Я рассказал о записках с требованием выкупа. О том, как у меня похитили собаку. Я рассказал им о Сью. И о том, как меня обвинили в убийстве Дизи, сфабриковав убедительные улики. Я рассказал почти все (разумеется, за исключением того, что я действительно писал тексты для Орал-Би). Я не оправдывался, не пытался ничего доказывать. Я просто рассказывал свою историю. Так, чтобы люди прониклись. Чтобы они в полной мере прочувствовали мою боль. Чтобы они поняли, что мне пришлось пережить, и по-человечески мне посочувствовали.

Я говорил, говорил, говорил… и в какой-то момент вдруг осознал, что полицейские не торопятся меня прерывать. Никто не бросается меня арестовывать. Мне дают высказаться. И люди слушают. Слушают очень внимательно. Я подумал: «У меня получается! Они мне верят!» А потом, когда я уже приближался к концу своей пламенной речи, я почувствовал, как мне на плечо легла чья-то тяжелая рука.

Вежливо, но настойчиво меня оттащили от микрофона. Я был уверен, что это кто-то из полицейских и что сейчас мне предъявят ордер на арест и увезут в тюрьму. Ну, вот и все. Финита ля комедия. Я болезненно сморщился и приготовился подставить руки, чтобы на них надели наручники.

Тема 31

Это был Лайонз. Он кое-что прошептал мне на ухо, и я улыбнулся:

— Позвольте представить вам еще одного человека, у которого есть что сказать, — объявил я в микрофон. — Детектив Барнаби Склейдж из полицейского управления Лос-Анджелеса. — Я повернулся к детективу Склейджу, который шел к микрофону, пряча улыбку в густых усах. Проходя мимо, он подмигнул мне и добродушно похлопал по плечу.

— Спасибо, — сказал он, обращаясь к нам с Лайонзом. Потом достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги, развернул его и проговорил в микрофон: — Леди и джентльмены. Сегодня вечером в шесть часов тридцать минут мистер Джерри Сильвер был арестован по обвинению в убийстве мистера Де Андре Маскингама.

Толпа всколыхнулась. Кто-то радостно вскрикнул, кто-то зааплодировал.

Детектив Склейдж поднял над головой диктофон.

— У нас есть аудиозапись с признанием мистера Сильвера. Он сознается в убийстве мистера Де Андре Маскингама, а также в попытке вымогательства и шантажа, связанного с делом мистера Лайонза, студии «Godz-Illa Records» и мистера Уолли Московича. Мистер Сильвер не оказывал сопротивления при аресте и подписал письменное подтверждение, что данная аудиозапись является подлинной. В данный момент он находится в камере предварительного заключения в городской тюрьме Лос-Анджелеса. Суд над мистером Сильвером, которому уже предъявлены обвинения по целому ряду статей, состоится в самое ближайшее время. В свете признания мистера Сильвера с мистера Уолли Московича снимаются все обвинения, и ордер на его арест аннулируется. Собственно, это все, что я хотел вам сообщить. Спасибо за внимание.

Детектив Склейдж быстро спустился со сцены. Стоявшие поблизости журналисты попытались наброситься на него, словно стая голодных волков на вожделенную добычу, но их оттеснили полицейские.

Величайшая пресс-конференция всех времен и народов закончилась.

Лайонз шагнул к микрофону.

— Спасибо всем, кто был с нами сегодня! Благослови вас Господь! — Он помахал рукой взбудораженной ревущей толпе и направился к лестнице, ведущей со сцены. Мы дружно двинулись следом.

Когда мы спустились со сцены, Лайонз сделал нам знак, мол, идите за мной, и направился ко входу в здание студии. Я последовал за ним, практически таща на себе Рамону, которая повисла у меня на шее и никак не могла от меня оторваться. Марри и Орал-Би тоже пошли с нами. Мы вошли в здание, и Лайонз провел нас в свой личный кабинет на первом этаже. Дождавшись, когда все войдут, он тихонько прикрыл дверь. Мне показалось, что он сейчас завопит дурным голосом и подскочит на месте от радости. Но, разумеется, Лайонз ничего такого не сделал. Он просто сказал:

— Спасибо. Большое спасибо. Сегодня вы все замечательно потрудились. Вы спасли мою фирму и, надо думать, карьеру Би, и я никогда этого не забуду. Кроме того, я хочу вас отблагодарить и компенсировать моральный ущерб. Позвоните мне в офис в понедельник утром. Договоримся о личной встрече и будем уже говорить конкретно. — Он посмотрел мне в глаза, и я выдержал его взгляд безо всяких волевых усилий. Я уже не боялся. — И особенно это касается вас, мистер Москович. — Он улыбнулся мне. В первый раз за все время, что я его знаю.

Он уважительно поклонился нам всем, открыл дверь и вышел. Вот так и закончилась эта история — мое «испытание огнем и мечом», мой кошмар наяву.

Эпилог

Правда, было бы очень мило, если бы я сказал, что мы с Рамоной поженились, и через год после описанных выше событий у нас родились близнецы, два замечательных мальчика, и мы завели еще двух бульдогов, и жили «долго и счастливо» в собственном доме на острове в Карибском море, и только и делали целыми днями, что пили коктейли со льдом и ананасовым соком, и резвились на пляже с утра до вечера, и любовались роскошными закатами, когда солнце оранжевым пламенеющим шаром опускается в синее море?

Да, это было бы очаровательно. Я тоже люблю хеппи-энды.

Но я не хочу говорить неправду ради красивой концовки.

Джерри Сильвер прославился на всю страну. Да, его арестовали. Но это не помешало ему развернуться во всей красе. Каждый раз, когда ему выпадала возможность выступить перед телекамерой — а такое случилось достаточно часто, — он устраивал настоящее шоу, этакий «театр одного актера». Да, он сидел в тюрьме, но пусть это вас не обманывает. Он упивался своей громкой славой. Он стал самым известным преступником в стране. Продал (за миллион долларов, по непроверенным данным) права на экранизацию своей истории одной крупной кинокомпании и подписал миллионный (опять же, по непроверенным данным) контракт с одним солидным издательством, собиравшимся выпустить его биографию. Не сказать чтобы меня это очень обрадовало, но, с другой стороны, я их понимаю. Это действительно занимательная история — дикая история обаятельного негодяя, — и она, безусловно, будет иметь коммерческий успех.

Все подробности, прояснившиеся входе судебного разбирательства, почти полностью совпадали с моими догадками. На протяжении многих лет Джерри жил шантажом и обманом, вымогая деньги у своих доверчивых клиентов. Как оказалось, Джерри с Де Андре Маскингамом (он же Фанк Дизи) уже очень давно замышляли крупномасштабную операцию по «обработке» Лайонза и просто ждали удобного случая.

Джерри отзывался о Дизи как о глупом, бессовестном и жадном мерзавце, который стремился разбогатеть любой ценой и был готов уничтожить всякого, кто встанет у него на пути. (Замечу в скобках, что в этом смысле они с Джерри — практически близнецы-братья.) Джерри признался, что он использовал Дизи как пешку, заставляя его делать всю черную работу. Как я и предполагал, таинственным злоумышленником в маске Гомера Симпсона был Дизи. Джерри поручил ему проникнуть ко мне в квартиру и подкинуть туда пистолет. Причем Джерри представил все так, что Дизи был уверен: он это делает для того, чтобы обезопасить себя на будущее. Когда обнаружится, что Дизи пропал (а на самом деле уехал из города вместе со Сью и деньгами Лайонза — как он это себе представлял), полиция станет его искать и найдет пистолете моими отпечатками пальцев и, может быть, даже кровь и следы борьбы в квартире у Дизи, и, разумеется, все подумают, что я убил Дизи, и меня арестуют, и будут судить, и скорее всего признают виновным, а у него самого будет возможность спокойно скрыться и «залечь на дно» со своей долей денег Лайонза и моей девушкой. То есть так Джерри представил все Дизи. И Дизи купился. На самом же деле Джерри намеревался убить Дизи и Сью, подстроить так, чтобы в их убийстве обвинили меня, и смыться из города со всеми деньгами Лайонза. Сью, кстати, так и не объявилась. Я не знаю, что с нею стало, и не хочу даже думать об этом. Боюсь, что быстрая смерть от руки Джерри Сильвера — это был бы подарок судьбы. В смысле, всяко лучше того, что случилось с ней на самом деле.

Джерри утверждает, что он заранее предвидел возможность сделать хорошие деньги на продаже своей истории «из-за решетки», и что, собственно, это и был его гениальный запасной план. Честно сказать, я с нетерпением жду фильма. Мне интересно, кто будет играть меня. Надеюсь, он будет не слишком толстым.

И что самое удивительное, по отношению ко мне Джерри повел себя чуть ли не благородно. Уж не знаю, с какой такой радости, но он заявил журналистам, что я не писал никаких текстов для Орал-Би и что он выдумал эту историю, чтобы шантажировать Лайонза. Я не тешу себя иллюзиями, что под конец в Джерри проснулась совесть. После того как он со мной обошелся (едва не разрушил мне жизнь!), ни о какой совести говорить не приходится. Наверняка он преследовал свою выгоду. Может, хотел показаться еще более изобретательным и хитроумным — этаким гением злодейства. Но, как бы там ни было, именно Джерри в конце концов обеспечил полную сохранность нашей «страшной тайны».

После неистовой бури в СМИ, вызванной пресс-конференцией, бешеная популярность Орал-Би достигла вообще запредельных высот. Его фотографии — как и фотографии Лайонза — прошлись по обложкам всех журналов и по первым полосам всех газет. Лайонз с Би провели «затяжное турне» по всем более или менее рейтинговым телевизионным ток-шоу. Как и Джерри Сильвер, Орал-Би очень выгодно продал киношникам права на экранизацию своей истории и заключил контракте крупным издательством, собиравшимся выпустить книгу, основанную на его биографии. Его альбом «Не зли меня, сука, а то прибью» побил все рекорды и стал самым продаваемым рэп-альбомом за всю историю хип-хопа, а новый альбом «Я тебе вдую по самые гланды», выпущенный через несколько месяцев после скандала, был наиболее ожидаемым альбомом за последние несколько лет. Я не написал ни единого слова для этого проекта.

Лайонз нанял Марри, Л у и Кевина в качестве штатных телохранителей. Все остались довольны: им нравится выступать в роли крутых ребят при крутом боссе, который к тому же платит хорошие деньги, а Лайонз говорит, что это престижно, когда на тебя работают «славные парни» из мафии.

Первые две-три недели у нас с Рамоной все было чудесно. То есть по-настоящему чудесно. Но сказка не может быть вечной, и наш волшебный медовый месяц очень скоро закончился. У девушки явно нарушена психика. Ее паранойя — это уже клинический случай. Ей постоянно казалось, что все смеются над ней, и перешептываются у нее за спиной, и украдкой показывают на нее пальцем. На самом деле, такое случалось. Но не так часто, как представлялось Рамоне. Однако я жил в постоянном страхе, что кто-нибудь назовет ее «девочкой с герпесом», и она это услышит. Пару раз это произошло, и оба раза у Рамоны срывало крышу. Она билась в истерике и безутешно рыдала на протяжении нескольких дней. Я пытался ей как-то помочь. Я хотел, чтобы она поняла: оно не стоит того, чтобы так убиваться. Да, это обидно и неприятно. Но это еще не конец света. Жизнь продолжается, и не надо зацикливаться на плохом… Но Рамона уже не могла ничего изменить. Она именно что зациклилась на своем «горе-злосчастии», и оно поглотило ее целиком. Плюс к тому, как мне кажется, когда прошла новизна ощущений, и ненасытный восторг друг от друга слегка поутих, мой «славный мальчик» ей просто наскучил.

Очень скоро я понял, что мы с Рамоной совершенно не знаем друг друга. То, что мы пережили вместе — это было настолько безумно и дико, что мы волей-неволей прониклись безумием ситуации, потянулись друг к другу и решили, что это любовь. Хотя никакой любви не было. Кажется, у французов это называется «folie a deux». Обоюдное сумасшествие. Психоз на двоих. Ровно через месяц после пресс-конференции я обнаружил прощальную записку, прилепленную к зеркалу в ванной капелькой зубной пасты. И с тех пор мы с Рамоной Мальтратадо ни разу не виделись. Я даже не знаю, где она и что с ней. Иногда, сидя перед телевизором, я ловлю себя на том, что жду рекламной паузы — а вдруг Рамона появится на экране посреди цветущего луга?! — но, похоже, этот дурацкий ролик наконец-таки сняли с эфира.

На следующий день после пресс-конференции я позвонил в «Bionic Books», чтобы забрать у них мои книги и отказаться от всяких дальнейших контактов. Я боялся, что могут возникнуть какие-то сложности, но мне повезло: Гари Картер и Говард Джонсон недвусмысленно дали понять, что после такого скандала они знать не хотят ни меня, ни Сильвера. Они ужасно боялись, что кто-то может узнать о подписанном нами контракте и заподозрить их в связях с преступными элементами, и чтобы быстрее и вернее от меня отвязаться, заявили, что не намерены требовать возвращения аванса, который они уже выплатили Джерри Сильверу, и что я могу оставить эти двадцать тысяч себе. Я не видел ни цента из этих денег и, надо думать, уже не увижу — Джерри наверняка сразу же перевел их на какой-нибудь анонимный счет в заграничном банке, — но меня это ничуть не расстроило. Я был страшно рад, что мне удалось «выцепить» свои книги.

Я встретился с Лайонзом в тот понедельник, когда происходила раздача слонов. Он предложил мне уволиться по собственному желанию, причем на очень выгодных условиях. Помимо всего прочего, я теперь получал процент с прибыли за каждую песню, которую написал для Орал-Би: отныне и впредь, но самое главное — в ретроспективе. Этот контракт стоил почти миллион долларов.

— Нам надо закрыть это дело раз и навсегда, — сказал Лайонз.

И я с ним согласился.

В общем, я пробежался по кругу и вернулся в начальную точку к своему прежнему унылому существованию без работы, без женщины, без перспектив, но теперь хотя бы с деньгами. Целыми днями я только и делал, что смотрел телевизор и подолгу гулял с Доктором. Мы с ним съели немало пиццы и посмотрели почти все выпуски «Цены удачи». Я купил новую машину и кое-что из дорогой электроники. Честно сказать, иногда я скучал по работе в «Godz-Illa Records». То есть, конечно, это была неблагодарная работа, я не пользовался уважением среди сослуживцев, и хотя мне платили достаточно, все равно, получалось, я сидел без денег, и все-таки… все-таки у меня были причины гордиться собой. Потому что я делал большое дело, пусть даже об этом никто не знал. Я был как волшебник, прячущийся за кулисами и творящий свои чудеса незаметно для всех, кроме нескольких посвященных. А теперь все закончилось. Закончился целый этап моей жизни. Это всегда очень грустно, когда что-то кончается: что-то, чем человек жил столько лет. Но я решил, что нельзя предаваться унынию. Надо просто принять неизбежное и жить дальше.

Разумеется, в жизни все не так просто.

Взять хотя бы Орал-Би и «Godz-Illa Records». В первую пару недель после скандала СМИ буквально сходили с ума. Орал-Би стал звездой номер один. Его альбомы и синглы продавались многомиллионными тиражами. Но потом ажитация улеглась, и ревущий пожар пламенеющей славы постепенно затух. Новый альбом Би, которого все ждали с таким нетерпением, был встречен критиками с прохладцей и даже с некоторым недоумением. Он хорошо продавался в первую неделю — видимо, на волне недавнего скандала, — а потом объемы продаж резко снизились. Лишь одна композиция (из двадцати) со всего альбома стала синглом, хотя даже она в общем-то не тянула на сингл (она называлась «Отсоси, дура, и скажи спасибо»). Я купил диск исключительно из уважения к Орал-Би, и, честно сказать, это было плачевно.

Жизнь, как я уже говорил, штука непредсказуемая. Никогда не знаешь, где тебе повезет. Это случилось в середине июня, примерно через полгода после скандала с «Godz-Illa Records» и моего увольнения со студии. Как сейчас помню, была среда, я хорошо пообедал и устроился в гостиной на новом, удобном и мягком диване, перед новеньким плазменным телевизором с огромным экраном. Мы с Доктором Барри Шварцманом смотрели очередной выпуск «Цены удачи», ели вкуснейший попкорн из огромной миски и в общем-то были довольны жизнью. И тут раздался стук в дверь. Я подумал, что это опять мой не в меру радушный сосед Пардип, и чертыхнулся про себя.

— Кто там? — крикнул я раздраженно. Мне так не хотелось вставать с дивана.

Кстати, я еще в детстве задумывался, почему я не джедай и почему у меня нет никаких сверхъестественных способностей, например, открывать двери на расстоянии исключительно силой мысли и взмахом руки.

— Кто там? — повторил я.

Мне никто не ответил, а джедайский прием — машешь ручкой, и дверь открывается, — разумеется, не сработал.

— Кто там? — крикнул я в третий раз.

Тишина.

Я поднялся с дивана и подошел к двери.

— Кто там?

В ответ раздался настойчивый стук.

— Моя твоя не понимать? По-анлийский не говорить, нет? — Я распахнул дверь и немедленно пожалел о своих изощрениях в остроумии.

На пороге стояли амбалы Лайонза. Мои старые приятели-великаны.

— А, ребята, привет! Сто лет вас не видел! На этот раз пришли с миром? Не начнете меня убивать? — Это я так пошутил. Но в каждой шутке есть доля… шутки.

— Ну, зачем же сразу убивать? — чуть ли не застенчиво улыбнулся самоанец. — Мистер Лайонз хочет тебя видеть.

— Д-да? А зачем?

— Не знаю, дружище. Он нам не докладывает, — сказал белый великан.

— Э… хорошо. Я сейчас только переоденусь… в общем, через полчаса буду.

Я не знал, что понадобилось от меня Лайонзу, но, прежде чем ехать к нему, я хотел принять душ и вообще привести себя в порядок, чтобы выглядеть презентабельно.

— Ага, — сказал самоанец. — Через полчаса. Мы ему передадим. Заходи через задний вход.

Ровно через полчаса (ну, не совсем так уж ровно, но с опозданием всего в две минуты) мы с Доктором Шварцманом въехали на стоянку у служебного входа в здание студии. Всю дорогу я лихорадочно размышлял о том, зачем Лайонз вызвал меня к себе. За прошедшее время многое изменилось, и я был уже не тем Уолли, который пришел в это здание в тот достопамятный понедельник полгода назад. Теперь у меня были какие-то деньги, чуть больше уверенности в себе… и не было никаких причин для беспокойства.

До этой минуты.

Я вошел в лифт, пытаясь унять нервную дрожь — до боли знакомую дрожь в коленках, — нажал на нужную кнопку и поехал на встречу с самым опасным человеком в городе.

Обмирая от страха. Опять.

— Мистер Уолли Москович, — сказал Лайонз, и мне показалось, что он улыбнулся. Пусть и еле заметно, но все-таки улыбнулся. — С возвращением. Садитесь, пожалуйста. — Я подошел к его монументальному столу и сел в кресло прямо напротив Лайонза. Он смотрел на меня и молчал. Авраам Лайонз — мужчина серьезный. Он не тратит свое драгоценное время на дежурные банальности типа «Как жизнь?», «Как дела?» или «Ну как ты, вообще?». Он немедленно переходит к делу. Коротко и по существу. Сам не знаю, чего я ждал, но к тому, что сказал мне Лайонз, я был явно не готов. — Мы хотим, чтобы вы к нам вернулись.

* * *

— Ч-что?

— Вы нам нужны, Уолли.

Я заметил, что Лайонз назвал меня Уолли. Он никогда не называл меня просто по имени. Никогда.

— Вы… вы серьезно? — Я действительно растерялся.

— А вы хоть раз слышали, чтобы я шутил?

— Но, мистер Лайонз…

— Уолли, послушайте. Все очень просто. Последний альбом провалился. Волшебнаясила искусства иссякла. Без вас ничего не выходит. Вы нам нужны.

— Не знаю, мистер Лайонз. А если вдруг…

— Никаких «если вдруг». На этот раз все останется между нами. Мы даже Би ничего не скажем. Вы пишете тексты и отдаете их мне, из рук в руки. А я уже отдаю их Би. Риск нулевой.

— Не знаю, мистер Лайонз…

— Я буду платить вдвое больше, чем раньше.

— Дело не в деньгах. Просто мне больше не хочется этим заниматься.

Лайонз уставился куда-то под стол и покачал головой.

— А чем же вам хочется заниматься, мистер Москович?

Чем я хочу заниматься? Хороший вопрос. Во-первых, я не хочу проваляться всю жизнь на диване, тупо таращась в телевизор. Во-вторых, я действительно очень хочу, чтобы сбылась моя давняя мечта.

— Я хочу напечатать свои книги.

— Расскажите подробнее, что за книги.

И я рассказал ему все. Распахнул перед ним свое сердце, пропитанное жиром жареного бекона. Буквально вывернулся наизнанку. Я говорил (как мне казалось) увлекательно и остроумно, в меру сдержанно и в меру страстно. Когда я закончил, Лайонз задумчиво закусил губу и кивнул:

— То есть это стихи?

— Да, сэр.

— По-моему, я их уже где-то читал. Такое могло быть?

— Да, сэр. В самом начале, когда я устраивался на работу, я приносил образцы своих произведений. Собственно, это они и были. Так что какие-то из этих стихов вы читали.

— Да, я так и подумал. Они, кстати, забавные. Чем-то похожи на рэп.

— Э… да, сэр. Наверное, чем-то похожи.

— Но все-таки больше — на детские стишки, — сказал он.

— Да, оно так и задумано.

— Как стихи Матушки Гусыни, — добавил он.

— Только похабные.

— Только похабные, — повторил Лайонз и улыбнулся. — И написал их мужчина, а не старушка — божий одуванчик. То есть выходит, что вы… Папа Гусь? Или Папаша Гусак? — Похоже, Лайонзу и вправду понравились мои стихи. Во всяком случае, он проявил к ним интерес. И вроде бы искренний интерес.

Мне это было приятно.

— Папаша Гусак — это сильно! Мне нравится!

— Мне тоже нравится. — Лайонз хлопнул ладонями по столу. — Знаете, мистер Москович, я уже издавал книги под лейблом «Godz-Illa».

— Правда?

— Ну, да. Издательский дом «Godz-Illa Publishing» выпустил несколько книг. Например, биографии наших певцов.

— Ух, ты! А я даже не знал! — Я уже понял, к чему он клонит, но боялся поверить такому счастью.

— И, думаю, нам ничто не мешает издать еще несколько книг, — сказал Лайонз, глядя мне прямо в глаза.

— Что… правда?

Мне хотелось ущипнуть себя за руку, чтобы убедиться, что я не сплю.

— Ты — мне, я — тебе, — сказал Лайонз. Я сидел, совершенно ошеломленный.

И по-прежнему не верил своему счастью.

— Ну, что, мистер Москович? Мы договорились?

— А вы сомневались?! — воскликнул я.

Лайонз поднялся из-за стола и протянул мне руку для рукопожатия:

— Добро пожаловать в издательский дом «Godz-Illа», Папаша Гусак.

Так я и стал настоящим писателем, уже официально.

Сейчас я активно работаю над подготовкой своих книг к печати. Я сам себе и креативный, и маркетинговый отдел. Мне хочется, чтобы мои книги вышли в том виде, в каком они представляются мне в мечтах. Вот почему мне приходится контролировать весь процесс. Вплоть до мельчайших деталей: шрифты, расположение иллюстраций, дизайн обложек. Мистер Лайонз обещает, что книги выйдут как раз к Рождеству. Он ни капельки не сомневается, что они произведут настоящий фурор.

В связи с чем мне бы хотелось вернуться к началу и повторить: Вся моя жизнь — бесконечная игра в «Утку, утку, гуся». Только теперь — наконец-то! — я гусь. Меня все-таки выбрали. Ладно, смотрите, как я бегу.

Кокаин — это плохо!

Уолли Москович — Папаша Гусак

У мамы моей есть подруга смешная,

Больная на голову, как папа сказал.

Она к нам заходит порой выпить чаю,

И как-то с ней вышел скандал.

Она полдня проводит в ванной,

И, выходя, все морщит нос.

В чем смысл такой привычки странной,

Что там творится — вот вопрос.

Я тихо к ванной подошел,

Нажал на ручку, дверь открылась.

Лежал на полке порошок,

Как будто вьюга веселилась.

Она сказала: «Ой, дружок-с,

Не мелковат ты нюхать кокс?

Хотя, попробуй, что такого?

Поверь мне, зайчик, это клево!»

Но папа ворвался, как бешеный тигр.

Он дал ей по шее и вышвырнул вон.

А мне он сказал — никаких с этим игр!

«Кокаин — это плохо!» — напутствовал он.

Пока суд да дело, скандал и разборки,

Там мама рыдала, тут папа кричал;

Я трубочку взял, что лежала на полке,

И тем порошочком чуть-чуть подышал.

Примечания

1

Здесь и далее все стихотворения — в переводе А. Аракелова.

(обратно)

2

Имеется в виду Опра Уинфри, популярная американская телеведущая, чьи ток-шоу каждую неделю смотрят 30 миллионов американцев. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

3

«Утка, утка, гусь» (Duck Duck Goose) — детская фольклорная игра. Дети сидят в кругу, лицом к центру круга. Водящий ходит снаружи, дотрагиваясь до головы каждого из игроков, и произносит: «Утка, утка, утка…» Потом, дотронувшись до головы одного из играющих, водящий кричит: «Гусь!» — и бежит вдоль круга. Ребенок, которого выбрали, старается догнать и осалить водящего до того, как тот сядет на освободившееся место. Если «гусь» не успевает осалить водящего, он становится новым водящим. Если успевает, прежний водящий продолжает игру и выбирает нового «гуся».

(обратно)

4

AAA — Американская автомобильная ассоциация.

(обратно)

5

Джо Пеши — американский киноактер, сыгравший во многих гангстерских фильмах.

(обратно)

6

Compadre — кум, приятель, дружище (исп.).

(обратно)

7

В США — информационный бюллетень, рассылаемый полицией по всей стране с описанием примет разыскиваемого уголовного преступника.

(обратно)

8

«Халк» — фильм Энга Ли, главный герой которого, доктор Брюс Бэннер, ученый, работающий над изобретением новой бомбы, подвергся воздействию гамма-лучей и превратился в Халка — существо невероятной физической силы, которое в состоянии ярости становится огромным зеленым монстром.

(обратно)

9

Magnum opus — великая работа (лат.) — лучшая, наиболее известная работа писателя, художника или композитора. Термин также применяется к выдающимся литературным, художественным или музыкальным шедеврам.

(обратно)

Оглавление

Не ходи в эту мафию, Бобби

Тема 1

Тема 2

Тема 3

Дядя Вилли ест котов

Тема 4

Тема 5

Тема 6

Тема 7

Тема 8

Тема 9

Тема 10

Тема 11

Тема 12

Кто эти тёти?

Тема 13

Тема 14

Тема 15

Тема 16

Тема 17

Тема 18

Тема 19

Тема 20

Тема 21

Тема 22

Тема 23

Откуда взялся Динь?

Тема 24

Тема 25

Тема 26

Тема 27

Тема 28

Тема 29

Тема 30

Тема 31

Эпилог

Кокаин — это плохо!

*** Примечания ***