Русский из будущего [Алексей Широпаев] (fb2) читать постранично

Широпаев Алексей Русский из будущего (Слово о Константине Родзаевском)

Когда смотришь на один из его портретов — открытый лоб, ясные, дерзкие глаза, молодецкая борода, чёрная фашистская рубаха — рождается ощущение невыразимой нови, грядущего утра и думаешь: «Так вот каким ты можешь быть, русский человек!» Неведомая, непривычная Русь светит нам из глаз молодого вождя Всероссийской фашистской партии, зовёт и манит, запечатленная на фотографии заревых 30-х годов.

Вспоминая белогвардейскую молодёжь, ген. Туркул видел в её героическом облике искру нового национального качества, черты новой России, неуловимый образ которой мелькнул в пламени противобольшевицкой борьбы. «Такой России и не было никогда» — признаёт Туркул и добавляет, что она, «просиявшая в огне», ещё будет.

Эту мечту о новой национальной воле, о Новой России и Новом Русском молодые герои принесли с собой в эмиграцию. В лучшей, национал-революционной части русского Зарубежья крепло убеждение в том, что коммунизму можно противопоставить только «образ будущего», а не ностальгию по обанкротившемуся прошлому. Белых радикалов вдохновлял Муссолини, провозгласивший идеал нового итальянца, во всем не похожего на вчерашнего.

Накануне революции в полный рост стал вопрос о необходимости переосмысления и ревизии хрестоматийного образа русского человека, воспетого славянофилами и превращенного ими в «икону». Время грозно требовало от «русака» способности «мужественно творить жизнь, овладевать своей землей и национальной стихией», окончательно преодолеть в себе «бабье», пассивное начало, остаться достойным миссии импероносца. Речь шла, по сути, о новом рождении русской души в её первородном нордическом качестве. Русской душе пришла пора, омывшись в солнечных изначальных арийских стихиях, освободиться от слащавой славянофильской «иконографии», исторической усталости, наслоений и штампов, и заново открыть в себе Христа и Россию.

Слишком долго «русак» лелеял в себе всевозможную «обломовщину» и «достоевщину», двоился между полюсами бытия и при этом любил это двоение, кичился им как некой «широтой» души, не понимая, что любит в себе неоформленность, хаос, тёмную «бабью» стихию. Этот русский тип к 1917 году исчерпал себя. Закат петербургской империи взывал к Герою, к Сверх-русскому, преодолевшему в себе ветхость, свободному от «придавленности грехом», смеющему творить своё национальное Завтра.

Но судьба решила иначе. Хрестоматийный русский в 17-м году с треском обанкротился, а волевое, активное начало заявило о себе в России — но с отрицательным духовным знаком. «Мужественная русская сила проснулась в России после революции. Но ее пробуждение было оторвано от русских духовных течений…» — писал Бердяев. Трагедия в том, что наше антикоммунистическое сопротивление в целом не выставило ответной, положительной мужественности, светлой, арийской воли. Белые не противопоставили революции Красной, Интернациональной — революцию Белую, Национальную и свели свою борьбу к плоской полулиберальной, полумонархической реакции. Белое движение не посмело дерзать, «творить жизнь» и не стало горнилом национального Завтра, рубежом русского самопреодоления и прорыва в новое качество. Белое движение не ответило на большевицкий «футуризм» — «национал-футуризмом». Новая небывалая Россия, «просиявшая в огне», не воплотилась в идеологию, стиль и политическое действие, оставшись лишь неясным ощущением, мечтой, бросившей свои отсветы на погоны героев.

Белое движение не стало фашизмом. Но нет сомнения, что мощный фашистский импульс, глубокие внутренние протофашистские черты оно в себе несло. И не случайно во время показа в республиканской Испании кинофильма «Чапаев», лишь только на экране появлялись белогвардейцы в чёрной форме с черепами на рукавах, шагающие в полный рост на большевистские пулемёты, зал взрывался негодующими криками красных: «Долой фашистов!» Стиль узнавался сразу.

Этот стиль несла в своих сердцах покинувшая Крым боевая антикоммунистическая молодёжь — потому так сразу откликнулась она на победный марш черных фашин Муссолини и коричневых батальонов Гитлера. На фоне гнилостного, окончательно «обабившегося» Русского Зарубежья, погрязшего в архаике, ностальгии, поражённого старческим бессилием и маразмом, выступили молодые активисты, заряженные пафосом героизма и волей к будущему. Появились русские фашисты — посланцы «России грядущей». По прошествии гражданской войны история с новой силой потребовала от русского националиста дерзновенной, мужественной, творческой Воли, Белой Воли, Белого футуризма, солнечно-активного отношения к жизни. Не случайно И. Ильин, назвавший свой «Русский колокол» журналом волевой идеи, сразу отметил на его страницах появление русских фашистов и подчеркнул их волевой, активный характер.

Ильин же определил фашизм как возрождение рыцарственного начала — в ответ на «безбожие, бесчестие и