Жизнь замечательных котов… [Наталья Сергеевна Володина-Саркавази] (fb2) читать онлайн

Наталья Володина-Саркавази Жизнь замечательных котов…

Из жизни Мусича

из серии «ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ КОТОВ… и их верных врагов — собак»

В нашей семье принято придавать значение народным приметам. Одна из них гласит: если кот утепляется к зиме, то есть отращивает на пузе особенно густой и длинный мех — значит, зима будет холодной. А если мех при этом начинает желтеть и кучерявится — жди беды вроде лопнувших батарей и промёрзших кранов. Не знаю, почему кот желтел к холодам, но примета не подводила и мы всю осень наблюдали за процессами, происходящими на котовском животе.

В ту зиму кот особенно тщательно подготовился к зиме.

Он так распушился и раскучерявился, что мы заранее подоставали с антресолей валенки и навязали тёплых шарфов. И не напрасно. По случаю жестоких морозов не рекомендовалось лишний раз выходить из дома, но кот никого не слушал. Невзирая на запреты и предупреждения синоптиков, он гулял все ночи напролёт. Зря, что ли, шубу отращивал? И всё же случилось то, о чём мы не раз его предупреждали: кот заболел. Соблюдая строгий постельный режим, он лежал весь день на батарее отопления и потел. Глаза при этом у него были грустными, а нос сухим и горячим. Кот отказывался от еды, жаловался на жизнь и требовал сочувствия. Упарившись на батарее, он спрыгивал на пол и бродил по комнатам, тихонько бормоча что-то под нос и чихая на всю квартиру.

Что делать холодными зимними вечерами?

Время тянется медленно. Я лежала на диване, закутавшись в плед, и читала «Историю государства Российского». Кот сидел в прихожей, с любовью глядя на дверь. Ему очень хотелось гулять, но он понимал, что это было бы сущим безумием. Наконец он подошёл ко мне и застыл в своей любимой позе. Когда кот ставит лапы в третью танцевальную позицию и поднимает хвост, как восклицательный знак, это означает «Послушай!».

 — Что тебе, Мусич?

— Мяу! — говорит кот и кивает на дверь: пошли.

Мне ужасно не хочется вылезать из пледа, но у нас принято уважать капризы больных. Я поднимаюсь и иду вслед за Мусичем. С выражением необыкновенной важности на морде и по-прежнему поднятым хвостом, кот ведёт меня за собой. Представляю, как он хвастается перед дворовыми котами: «Хозяйка у меня… послушная… что хочу — делает».

В прихожей, на перекрёстке всех дорог, кот останавливается и думает. Иногда он просится в ванную. Иногда — в спальную, где любит посидеть в книжном шкафу. Мусич, конечно, не умеет читать книги, но зато может их нюхать. Это так интересно! Просто видишь, кто их читал! Мусич похож на одного знакомого, который выбирает книги в библиотеке… по запаху! Взяв книгу, он раскрывает её веером и быстренько пронюхивает. Я говорит, понимаю таким образом, какие люди читали эту книгу. Злые или добрые, умные или глупые. Чем старее книга, тем больше информации хранит на своих страницах. Мой кот «читает» так же.

Поразмышляв, Мусич ведёт меня на кухню, где у нас также два маршрута: к холодильнику, поинтересоваться насчёт мясного или к буфету, где хранится сухое кошачье питание. Минуя то и другое, он подходит к подоконнику, встаёт на задние лапы и тянется к блюдцу, на котором лежит большая чёрная редька. Странное желание! Что может быть горше чёрной редьки?

— Мусич! — говорю я коту. — Я понимаю, что ты болен и нос у тебя не работает. Но коты редьку не едят! Согласен? Ты видел когда-нибудь, чтобы кто-нибудь из твоих друзей её ел? То-то же.

Оставив кота, я возвращаюсь к книге. Мусич снова подходит ко мне, поднимает и ведёт на кухню. Может он, наконец, проголодался? Я предлагаю ему еду. Оставив без внимания любимые деликатесы, усатый тянется к блюдцу. Он требует, возмущается, настаивая на своём: дайте коту редьки!

Вот чудеса! Что случилось с моим котом? У больных бывают причуды, но не до такой же степени! Всё же кот, не коза. Я решаю исполнить котовскую просьбу, с единственной целью: показать, кто из нас был неправ.

Отрезаю тонюсенький, хрустящий ломтик, от аромата которого захватывает дух, и протягиваю Мусичу. Как это можно есть? Кот собирает всё своё мужество, затем закрывет глаза, и, давясь, чихая и обливаясь слезами, начинает жевать редьку! Сжевав кусочек, он открывает глаза, из которых ручьём льются слёзы и хватает ртом воздух, как рыба на берегу. Я вижу, как ему плохо.

Запей, говорю, водичкой. Кот соглашается, дует воду и с самым трагическим выражением, какое я видела когда-либо на кошачьей физиономии, просит добавки. Я скормила ему ещё два куска.

На поверхности редьки я замечаю следы кошачьих зубов. Как видно, он попытался откусить, но, не справившись с задачей, пришёл просить о помощи.

Наутро мой котик был здоров. А я до сих пор не могу понять: откуда он знал, что редька помогает при простудных заболеваниях?

Браво, Васька!

из серии «ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ КОТОВ… и их верных врагов — собак»

Никто не заметил, как он появился в нашем дворе.

Васька не был красавцем: обычный гладкий белый кот, слегка пыльноватый.

И рожа у него была простая, деревенская. Скуластую физиономию украшали только раскосые, жёлтые, как у рыси, глаза. Эти глаза сверкали таким недобрым блеском, что никто из дворовых котов не решился вступить с Васькой в единиборство, чтобы показать от ворот поворот. Только мой Мусич подбивал котов на драку, но желающих не нашлось. Среди животных тоже есть выдающиеся личности, и все это понимают. Я имею в виду котов. Людям все они кажутся одинаковыми.

Время от времени какая-нибудь сердобольная старушка пыталась усыновить Ваську. Он отчаянно флиртовал с бабушкой, нежно глядя в глаза и обещая любовь и преданность. Пару дней он отдыхал, пользуясь всеми коммунальными благами, наедался от пуза, но неизменно покидал гостеприимную квартиру. Никакие коврижки не могли удержать его в доме: Васька любил свободу. Но как тогда питаться? Кот начал думать.

В нашем доме — восемь подъездов, пять этажей. В каждом подъезде проживает как минимум три кошколюбивых семейства. Трижды восемь — двадцать четыре. Прокормиться можно. Кот быстренько всё это вычислил, со всеми перезнакомился и начал мыться: он знал, что грязного, а тем более, вонючего, кота никто на порог не пустит. Васька яростно драил шкуру, пока не вылизал её до зеркального блеска, а пятки порозовели, как у котёнка. Только на макушке, куда не доставала лапа, остался серый треугольник, как платочек. Платочек очень шёл Ваське.

С утра кот обходил все подъезды, начиная с первого, и вежливо скрёбся в нужные двери. Через две квартиры на третью ему открывали. Ко мне, в седьмой подъезд, он приходил уже порядком объевшись и шёл в гостиную — валяться на коврах. Ему нравились мои простые старые ковры. Упав на брюхо, кот закатывал глаза и впадал в экстаз. Он перекатывался с боку на бок, покусывая кончик хвоста, гладил ладошками ковёр и тёрся щеками о его мягкую поверхность. Сопя и подвывая, кот славил жизнь, свободную и сытую одновременно, такую, какой и была счастливая жизнь в его представлении. Это был настоящий гимн жизни, просто финал Девятой Симфонии Бетховена в интерпретации молодого одинокого кота. Он валялся на коврах минут двадцать и уходил. Я никогда не могла удержать его дольше.

Баба Валя, которая всё-таки считала Ваську своим, уезжала на лето в деревню, километрах в десяти от города. Там у неё был старый дом, огород, подвал и в подвале мыши. Не знаю, как уговорила она кота залезть в сумку, но всё-же как-то его упаковала и увезла в деревню. Кот вернулся через день. В деревне он вылез из сумки, полакал воды, задрал хвост, как восклицательный знак, и потопал в город. И не учите кота, как надо жить! Васька сам знает.

Вернувшись в город, он пришёл ко мне. Я в это время варила сосиску. Кот заскрипел, требуя еды. Я дала ему каши. Он пожевал из вежливости, потом забрался на табуретку и заныл, поглядывая на кастрюлю. Я объясняю, что сосиска всего одна, и вообще, приличные гости, тем более незваные, так себя не ведут. Эту воспитательную речь я заканчиваю, стоя у крана, где студила в проточной воде сосиску: очень хотелось кушать. Я ещё не знала, что кот решил во что бы то ни стало добыть колбасное изделие. Положила сосиску на тарелочку и несу к столу, возле которого сидит на табуретке и возмущается кот. Он внимательно следит за траекторией движения тарелки: вот она ближе… ближе… вот она непосредственно над котовской головой… бац!

Взмыв «свечой», как баскетболист на площадке, он ударяет башкой в дно тарелки с такой силой, что сосиска выскакивает из неё, в головокружительном пируэте ловит на лету добычу, толкает плечом дверь — и был таков. Всё я сообразила позднее, а в первый момент не поняла: была сосиска — нет сосиски.

Васькино коварство озадачило меня. Но потом я поняла, что именно такие животные — сильные, ловкие, смелые — выживают в природе, и дают сильное потомство, и оберегают кошачий род от вымирания. А потому — браво, Васька!

Кот — токсикоман

из серии «ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ КОТОВ… и их верных врагов — собак»

Зима в Сибири долгая и холодная.

Печка в доме — большая и тёплая. Если протопить её хорошенько, то она долго держит тепло, обогревая сразу несколько комнат. В детстве, когда все предметы кажутся живыми существами, печь представлялась мне заботливой курицей-наседкой. Набегавшись на морозе, мы, как цыплята, жались к её тёплым бокам и, приложив отмёрзшее ухо, слушали, как она гудит-ворчит низким голосом, как будто выговаривает за то, что не побереглись на морозе.

В печи пекут хлеб и готовят еду. Для этого в чугунной плите сделаны специальные круглые отверстия. Хозяйки рано, ещё до наступления больших холодов, начинают понемногу протапливать печь.

Мы все любили печку. Любили смотреть, как мама закладывает внутрь душистые берёзовые поленья, чиркает спичкой, разжигая огонь, он бежит золотистой змейкой по поленьям и они, разгораясь, отдают людям тепло, которое получили от солнца, когда были деревьями. То, что деревья получили от солнца — превращалось в жар и поднималось наверх, на небо, то, что получили от земли — превращалось в золу и возвращалось обратно в землю. Всю долгую жизнь деревья копили тепло и теперь жарко и радостно отдавали его людям.

Вот и в это осеннее утро, ещё по-летнему солнечное, но уже по-зимнему морозное, мы, три маленьких сестрёнки, смотрели, как мама разжигает огонь. Вот побежала огненная змейка, закурился дымок, затрещали поленья… Огонь завораживал… Невозможно было отвести взгляд, хотелось стоять и смотреть бесконечно и слушать эту тишину, нарушаемую лишь сухими щелчками разгорающихся дров.

Мама уже собиралась захлопнуть чугунную дверцу, когда непонятно откуда грянул крик, такой страшный, как может кричать только погибающее в муках животное. Мы остолбенели. Ужас смерти холодной ладошкой пробежал по коже. Что это? Откуда раздаётся этот кошмарный звериный вопль, достигший последней степени отчаяния? Вопила… печь. Мама быстрым движением распахнула пошире дверцу и начала выбрасывать горящие поленья, затем схватила кочергу и выволокла разом всю дымящуюся кучу. Дымом заволокло всю комнату, поленья трещали и сыпали искрами. Как мы не сожгли тогда дом?

Наконец, вслед за последним поленом, из чёрного жерла печки, как из преисподней, выскочило жуткое чудовище, отдалённо напоминающее кота. Некогда рыжий — а теперь чёрный, — дымя и воняя палёным валенком, он задрал дымящийся хвост и полетел по деревне. Обгоняя собственный крик, кот мчался по дороге, и искры сыпались из него, как бенгальские огни на новогодней ёлке. Такого деревня ещё не видела: картинка напоминала неудачный запуск ракеты на космодроме «Байконур». Псы разинули рты, а деревенские старушки крестились и качали головой, наблюдая это небывалое явление природы.

Мы пережили шок. Шутка ли — мы чуть не сожгли в печи живого кота! Но как он там оказался? И вообще — кто он такой?

Через пару дней, когда мы, так ничего и не поняв, немного успокоились, история повторилась. Теперь мы соображали быстрее, и, едва печь взвыла, быстренько повыбрасывали поленья. Кот успел лишь слегка задымиться. Он взвыл погромче и знакомой дорогой поскакал по деревне.

Соседи заподозрили неладное.

— Что это вы, Романовна, делаете с котом? Печёте его в печи, что ли?

— Ну конечно, — отшучивалась мать, — новое блюдо готовим. Называется — «Кот печёный».

Но нам было не до шуток.

В следующий раз, прежде чем растопить печь, мама вооружилась кочергой, пошарила в глубине и выволокла, вместе с кучей головёшек, старого знакомого! Кот шлёпнулся на пол, получил головёшкой по башке и открыл глаза. Он был невменяем. Если бы коты пили водку, то можно было бы сказать, что он пьян в стельку! Страшнее чёрта, с обгоревшими ушами, без усов и бровей, кот, между тем, был в прекрасном расположении духа. Глядя на нас блуждающим взглядом, он встал, отряхнулся от золы и замурлыкал простенькую песенку. Он любил нас, как никто в мире не любил нас в эту минуту. Пошатываясь на нестойких лапах, он глядел на нас с нежностью, недоумевая: ну что рты разинули? Котов не видали? В порыве чувств он задрал палёный хвост и потёрся ласково о мои коленки, окрасив их в приятный чёрный цвет.

Так мы стали обладателями уникального животного — кота-токсикомана.

Неизвестно как он пристрастился нюхать угарный газ, который выделяет остывающая зола. В небольших количествах этот газ может вызвать эйфорию. В больших — лучше не пробовать. Через отверстия в плите, которые мы, дети, часто оставляли открытыми, он проникал в печь, устраивался в глубине и ловил кайф. Потом засыпал тяжёлым наркотическим сном. Вот почему он не слышал, как мама закладывает дрова. И лишь когда огонь подбирался под бока, кот просыпался и просыпался в настоящем аду. Такого пробуждения никому не пожелаешь.

Ни один пожарный не посоветовал бы держать в доме это пожароопасное животное. Мы поселили его в курятнике, вызвав переполох среди кур и бурный протест петуха. «Кто-кто-кто?» — возмущался петух, налетая на незваного гостя. Он наступал на него боком, распустив крыло, как матадор красный плащ, и устраивая время от времени настоящую корриду с котом в роли боевого быка и курами в партере.

Всю зиму кот мышковал в сарае.

Там хранился бидон с керосином, и кот пристрастился нюхать керосин, что нам совсем не нравилось, но не представляло особой опасности. «Прячьте спички от кота!» — шутили в доме. Кот засыпал в обнимку с бидоном, а просыпался неизменно в боевом настроении. После керосина его тянуло на подвиги. Ему срочно требовалось набить морду какой-нибудь собаке, что удавалось с переменным успехом. Обратно во двор он влетал, преследуемый сворой собак, с покусаной мордой и драными боками. Кот позорил нас перед всей деревней, но что было делать? У животных, как и у людей, бывают пагубные привычки.

Мы терпели. Видимо, керосин не давал такого кайфа, как угарный газ. Постепенно кот потерял к нему интерес, отдышался на свежем воздухе, отъелся и отрастил растительность на морде. Он перестал дебоширить и превратился в добропорядочного дворового кота. Только обгоревшие уши напоминали о тёмном прошлом кота-токсикомана.

Легендарная Мурка

Я начинала новую жизнь в новом городе.

Город был вообще-то старым, если не сказать — древним, и имя у него было замечательное — Покров. Мы с городом приглянулись друг другу. Под покровом тишины и размеренности провинциальной жизни я почувствовала себя спокойно, как будто вернулась домой, и очень скоро, как ракушка водорослями, обросла новыми дружбами, знакомствами, просто хорошими людьми. Жизнь не была лёгкой, но была — замечательной…

Я размышляла о превратностях судьбы рано утром… как описать раннее летнее утро в уездном городке средней полосы России? Воздух не просто свеж и прозрачен, он так упруг, что поднимает, вместе с влажными испарениями земли куда-то вверх, и ты не идёшь, а паришь над пространством, и видишь всё как бы сквозь увеличительное стекло — крупно и выпукло.

Вот так, паря-переступая, я приближалась к дому доброй старушки тёти Нины, у которой «арендовала» грядку в огороде. Я сильно сомневалась в своих земледельческих способностях и не надеялась на урожай, но мне нравилось возиться с растениями. Особенно восхищал горошек. Вот в этой белой и твёрдой, как галька, горошине записана вся будущая жизнь растения — рост, цветение и увядание. Растение вырастет и запишет, в свою очередь, в плодах жизнь будущих поколений. Нравилось наблюдать, как разрезают землю остроконечные побеги с плотно прижатыми листьями, как раскрывают ладошки навстречу солнцу и выпускают усики, изучая пространство, как два нашедших опору растения протягивают руки третьему, лежащему на земле, и помогают подняться. Возьмёмся за руки, друзья…

Огород тёти Нины — необъятен. Царство Флоры. И фауны, представленной кошкой Муркой. Я никого не вижу, но откуда-то из глубины субтропических зарослей огуречника раздаются знакомые голоса.

— Ну что, милая, что ты за мной ходишь?

— Ммяя…я…я…

— Чем я тебе помогу?

— Ммяя…я…я…

— Сама виновата. Что, не так? Нечего было маленьких обижать. Сто раз тебе говорила. Теперь что? Плачь-не плачь, слезами горю не поможешь.

— Ммяя… я… я…

— Хватит ныть. Ну тебя в баню. Надоела. Мурка, иди в баню, говорю!

Мурка справедливо считала, что в бане кошке делать нечего, и продолжала свою скрипучую песню.

Наконец зелёные заросли раздвинулись, как занавес в театре, и на авансцене появилась плотная фигура тёти Нины, преследуемой Муркой.

Муркин огромный, мокрый от росы живот едва не волочится по земле, а заплаканная физиономия вызывает сочувствие.

— Беда мне с Муркой, Наташа. Ты посмотри: старая уже, песок сыплется, а рожать надумала. Второй день мучается. Ходит за мной. А чем я ей помогу? А Белка с Барсиком только и ждут…

Это была давняя, застарелая вражда между Белкой и Муркой.

Всем хороша молодость, кроме одного: она проходит. И у животных тоже. Давно ли была Мурка молодой, красивой кошкой, настоящей царицей в царстве Флоры? Талант отважного крысолова — редкой по нынешним временам кошачьей специальности — позволил ей занять совершенно особое место в мире людей и животных. Муркины охотничьи угодья были огромны. Они простирались во все стороны от хозяйского дома, включая сад, огород и хоздвор старинной больницы, построенной на деньги земского купечества сто лет назад. Тогда же были возведены складские помещения, амбары и конюшни.

Строительство больничного городка горячо приветствовалось местной крысиной колонией, не замедлившей заселить новую территорию. У нас своя стройка, а у них — своя. Прямо под больничным городком был вырыт другой город — с разветвлённой сетью улиц и переулков, площадями и многочисленными квартирами. С этого плацдарма, основательно укреплённого за годы напряжённой работы, совершались опустошительные набеги на близлежащие дворы. Зимой крысы протаптывали траншеи в снегу, окапываясь, как солдаты на поле боя: только усы чернели на снегу. Надень каску на башку — и готов солдат неприятельской армии. Бороться с несметными полчищами грызунов могла только сильная и смелая кошка. Такой и была Мурка. Очень скоро она поняла свою цену и стала требовать признания заслуг, выработав с годами жуткий ритуал демонстрации крысы.

Поймав крысу, Мурка совершала круг почёта по больничному двору, затем несла добычу домой, пугая прохожих. Она считала своим долгом показать зверя всем домашним, и каждый должен был сказать: молодец, Мурка!

Без похвалы кошка не уходила. Она настаивала, демонстрируя крысу со всех сторон — может, плохо видно? — и требуя морального вознаграждения за свой труд. Её совершенно не волновал случавшийся при этом переполох, когда слабонервные гости роняли чашки с горячим чаем, обливая друг друга и умоляя кошку скрыться с глаз подальше — ритуал демонстрации крысы никогда не нарушался, и чем скорее Мурка получала привычную похвалу, тем скорее уходила, а если вам нравится орать и визжать, то ничего, кошка может подождать. С крысой в зубах, она ждала, пока улягутся страсти, всем своим видом показывая, что доброе слово кошке не только приятно, но и необходимо.

Крысы были самыми лютыми, но далеко не единственными её врагами. Мурка не была бы Муркой, если б не перессорилась со всеми собаками.

Драка — дело хорошее, но как быть с разницей в весовых категориях? Очень скоро, на собственной шкуре, она поняла, что драться с собаками опасно.

Но разве можно оставить врагов без отмщения? Мурка долго думала, пока не придумала невероятно хитроумный и коварный способ мщения: она ходила по утрам дразнить собак.

Окраины нашего городка — это чисто деревенские улочки, с большими деревянными или каменными домами, окружёнными палисадниками. У ворот имеются скамейки, на которых любят сидеть по вечерам соседки, а за забором бегает по цепи собака. Без собаки — нельзя. Кто смотрит за домом, когда все уходят по делам? Собака. Почему-то именно по утрам Мурку тянуло на подвиги. Вот она подходит к соседскому дому, взбирается на скамейку и, шипя, просовывает лапу с растопыренными когтями сквозь доски забора. Собака видит вторжение на собственную территорию и бросается вперёд, чтобы схватить вражескую лапу. Не тут-то было! Мурка проворно отступает, и вот тут начинается самое главное. Продолжая шипеть, она воинственно размахивает хвостом, выполняющим в этот момент роль боевого флага и совершает оскорбительные пассы перед самым носом собаки, которая не может её достать. Оскорблённая до глубины души собака визжит от обиды, беснуется, рвётся с цепи, и, в надежде схватить-таки обидчицу, просовывает нос сквозь доски забора. Молниеносным движением Мурка наносит сокрушительный удар, вонзая зубы в собачий нос. Такого оскорбления не в силах вынести собачье сердце. Криком несчастного животного оглашаются окрестности, а Мурка, желая добить врага на его же территории, взбирается на дерево и уже сверху, в самых оскорбительных выражениях, завершает разгром неприятеля.

Мурка пакостила собакам, как могла.

Незнакомый пёс, лениво спешащий по своим, только ему известным делам, трусит по тропинке, не обращая на Мурку никакого внимания: мало ли кошек в округе? За всеми бегать лап не напасёшься… Мурка внимательно следит за неприятелем: она видит, что пёс настроен мирно и нападать не собирается. Вот он поравнялся с кошкой… вот пробежал вперёд… Подскочив, как воздушный шарик, в котором сделали дырку, Мурка неожиданно бьёт собаку по заднице и, не дожидаясь положенной сдачи, белкой взлетает на дерево. Обалдевший от возмущения пёс захлёбывается лаем: он такого в своей жизни не видел. Одно дело — сцепиться с противником в честной драке, и совсем другое — получить по заднице от какой-то паршивой кошки.

Несмотря на дурной характер, Мурка была большим авторитетом. Сама же она строго следила за соблюдением законов, принятых в кошачьем обществе, главный из которых гласит: уважай чужую территорию.

Что такое забор в понимании человека? Межа, разделяющая соседние участки. Для кошек забор — это граница суверенного государства, бдительно охраняемого котом-хозяином, и соплеменники не имеют никакого законного права вторгаться в чужие пределы. Случаются, конечно, тайные набеги, но кот-нарушитель понимает, что нарушает границу и может быть наказан. Зачем коту власть? Не знаю, и всё же вопрос — кто тут главный — всегда остро стоит в кошачьем обществе, и между ними нередки суровые разборки, но вы никогда не увидите, чтобы кот обижал кошку. В отличие от людей, у них не принято поднимать лапу на даму. Кошки, в свою очередь, не заводят подруг, считая дружбу совершенно лишним занятием и соперничают без всякой видимой причины.

Долгие годы Мурка была абсолютным лидером на обширном участке. Одни её боялись, другие уважали, третьи ненавидели. А соперниц не было и быть не могло: соседские кошки за версту обходили скорую на расправу Мурку.

Но случилось непредвиденное. Соседи, которые имели пса, который регулярно получал по морде от Мурки, принесли однажды домой крошечного котёнка необыкновенной красоты. Это была маленькая, с ладошку, белоснежная пушистая кошечка с голубыми глазами. Она была такая пушистая, что казалась «поперёк себя шире», как выразилась соседка, а тонкий хвостик тонул в пуховом облаке: хвост у пушистых котят распускается позднее.

Мурка не поверила собственным глазам, когда увидела это чудо красоты: соперница, да ещё под самым носом?! Мурка люто возненавидела Белку, но тронуть не смела: уважая законы, она не вторгалась на чужую территорию. Она ждала. Она знала, что глупый котёнок, везде сующий свой любопытный нос, рано или поздно нарушит границу, и тогда она покажет, кто тут хозяин. Так и случилось. Плохо пришлось бы Белке, если б на её отчаянный крик не прибежала хозяйка, которой с большим трудом удалось вырвать полузадушенного котёнка из зубов профессионального крысолова.

Прошли годы.

Мурка всё реже гонялась за крысами и всё чаще дремала у печки. Белка же превратилась в настоящую красавицу. Её любили. Ею восхищались. Белкины котята были нарасхват. Одного из них, Барсика, такого же белого и пушистого, оставили в доме. Как сумела Белка внушить Барсику ненависть к Мурке? Это был тот редкий случай, когда кот обижал кошку. Он мстил за маму. Вдвоём они преследовали теперь Мурку.

— Смотри, — тётя Нина показала в сторону соседского сарая: на его крыше, как часовые на посту, сидели Белка и Барсик.

Через неделю я снова пришла на «свою» грядку.

Из пустой собачьей будки, приспособленной под кошкин дом, доносился тонкий писк и задушевное мурлыканье: там была Мурка с котятами.

Три новорождённых котёнка слепились в тёплый клубок, и Мурка вдохновенно вылизывала его, облизывая то, что попадётся под язык: то ухо, то лапу, то нос.

Я заметила, как изменилась Мурка: передо мной была не грозная охотница, драчунья и скандалистка, а разомлевшая от близости котят счастливая мамаша.

Не успела я протянуть руку, чтобы погладить котят, как кошка поднялась и ушла.

— Куда это она?

— Погулять. Старая уже, устаёт с котятами. Она их ни на минуту не оставляет. А Белка с Барсиком только и ждут…

— Они что же, могут утащить котят?

— Ещё как! У котов, милая, всё как у людей: уж если война, то до последнего. Барсик может утащить новорождённого кота, а Белка — кошку. Кому нужны соперники?

— Ну и дела! Настоящая мафия. Что ж мне теперь делать? Я пришла грядки полить, а кошачьим бэби-ситтером как-то не собиралась…

— Посиди с котятами, пока Мурка придёт. Она ж их тебе доверила. Да она скоро придёт. Погуляет, поест немного. Смотри, какие забавные. Вот этот Вася: слепой ещё, а всё вперёд лезет, командует. А эта маленькая, точь-в-точь Мурка, и зубки острые, всё укусить старается. Эта будет крысоловка. Дай-то Бог, из Мурки теперь какая охотница…

Это были последние Муркины котята.

Когда они подросли, кошка заболела. Она перестала есть и стала уходить всё дальше от дома. Она ничем не хотела омрачить родной дом, даже собственной гибелью. Так и нашли её однажды за забором — неподвижную и неживую.

Как-то я стала свидетельницей разговора соседок, поджидающих коз на вечернюю дойку.

— Как плохо без Мурки-то! Совсем крысы обнаглели. Цыплят уже из-под носа таскают. Разве б Мурка позволила?

— Смотри, что получается, Семёновна: бывает, человек умрёт — и забудут. А Мурки вот не стало, и все её вспоминают, все жалеют. Эх, Мурка! Другой такой нет.

Дунькино счастье

из серии «ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ КОТОВ… и их верных врагов — собак»

Настя отвела глаза, повторяя заданный отрывок из Пушкина и глянула в окно. Тишина. День пасмурный. Серо-белый. Зима! Природа припорошилась снегом, припудрилась, засыпав белоснежной пеленой морщины-рытвины перепаханной земли, развороченный асфальт у подъезда, кучки смёрзшейся ботвы и сарай во дворе, что стоял, покосившись, со съехавшей набекрень крышей и раздумывал: упасть наконец или постоять ещё немного?

Малыши, как цыплята, возились под окнами, сгребая-разгребая снег, словно искали там зёрнышки. У них своя забота: расти! «Познавать свойства предметов», как учили их в педагогическом классе. Вот они и познавали, сгребая снег, уталкивая его в ведёрки и снова разбрасывая. «Хоть бы сарай на них не упал», — подумала почему-то Настя. Внезапно малыши побросали лопатки и сбились взъерошенной стайкой. Кто-то плачет! Жанночка? Накинув наскоро платок, Настя выбежала во двор.

Кто-то выбросил на мороз сиамского котёнка. Потомок знаменитой кошачьей династии, выращенной в незапамятные времена специально для охраны и развлечения тайских принцесс, погибал на жестоком российском холоде. Тощий головастик, с присохшей к рёбрышкам прозрачной шкуркой, он был похож на сушёного карасика. Котёнок даже не плакал, только смотрел на детей застывшим взглядом и непонятно было: жив он ещё или уже окоченел, превратившись в ледяную фигурку?

Внезапно котёнок сжался в комочек, качнулся вперёд-назад и прыгнул на стоящую рядом Оксанку, вцепившись коготками в мех искусственной детской шубки. Он уцепился за ребёнка, как за надежду. Надежда была последней. Жанночка, Оксанкина сестра, заплакала ещё горше. Она ещё не научилась говорить, но её чистая душа страдала. Она понимала горе котёнка.

Настя взяла за руки малышей. Так и ввалились они в квартиру ближайшей Настиной соседки: плачущая Жанночка и молчаливая, растерянная Оксана с висящим на ней тощим кошачьим скелетиком.

— Что случилось? Зачем вы принесли котёнка? — Надежда, молодая бабушка сестёр, которую все принимали за мать, оторвалась от швейной машинки. — Где вы его взяли?

— Он сам нас взял… нашёл… прыгнул! — как могла, объясняла Оксана.

Котёнок разжал коготки и шлёпнулся на пол: его силёнки на этом закончились. Он сделал всё, что мог, для собственного спасения. Жить или не жить — решайте сами…

— Только котёнка нам не хватало! Что мы будем с ним делать? Да не ревите вы все разом! Раздевайтесь. Что-нибудь придумаем…

В доме было холодно. Кое-как сваренная блочная пятиэтажка не держала тепло. Электричество вырубалось под натиском электроплит и обогревателей. Одежды не хватало. Сбылись пророчества гения философской мысли кота Матроскина: на дворе конец двадцатого века, а у нас одна пара валенок на двоих.

— Киска, дунька такая, ну что мы с тобой будем делать? — размышляла Надежда, наблюдая, как котёнок, словно пылесос, втягивает в себя молоко. — Самим есть нечего…

Так и прилипло к кошке это имя: Дунька.

Дунька мёрзла. Весь день она сидела на батарее отопления, подобрав под себя хвост и лапы: так лучше сохранялось тепло. Она требовала еды. Молодому кошачьему организму требовался полноценный белок.

— …Ммяусса! Ммяусса! — требовала кошка, теребя Надежду за юбку и сверкая хищным звериным взглядом.

— Подрастёшь — пойдёшь мышей ловить, — объясняла Надежда. — А сейчас ешь, что дают.

— А я хочу, чтоб была курица, — поддержала разговор Оксана. — И вся — моя.

— Ну, насчёт того, чтобы вся твоя — сомневаюсь. Но одну на всех обещаю.

Сказано — сделано. Дичь поместили в маленький чугунок без крышки и поставили на электроплитку. Курица варилась в бурлящем кипятке, высовываясь соблазнительным боком и расточая аромат, от которого, согласно учению академика Павлова, немедленно срабатывал рефлекс на слюноотделение. Все ждали. Но было в доме существо, которое ждать не могло. Ждать было — невыносимо! И опасно. Останется ли что-нибудь на кискину долю?

История умалчивает, как умудрилась тощая кошчонка, сама с кулачок, выудить из бурлящего кипятка целую курицу, и всё же факт, достойный упоминания в книге рекордов Гиннеса, факт, столь же печальный, сколь и удивительный, имел место. Дунька сообразила, что совершила не тот подвиг, за который дают медали, и уволоклась с добычей под ванную. Забившись в уголок, она пировала до вечера, оглашая дом сладострастными воплями и клацаньем зубов.

— Ба, — забеспокоилась Оксана, — она, может, объелась там под ванной?

— Да пусть подавится нашей курицей, зараза такая. Пригрели змею на груди…

Кошка всё же объелась и до утра мучилась отрыжкой. Наутро она выползла из-под ванной, с боками, раздутыми, как дирижабль, довольная и без тени раскаяния на морде: спасаюсь, как могу. Пока у вас жизнь наладится — кошка с голоду сдохнет!

Между тем время шло и подошло незаметно к Новогоднему празднику.

Решено было пригласить гостей и повеселиться на славу. «Кто лучше всех встретит Новый Год — тот будем самым счастливым, — объясняла Надежда, накрывая на стол. — Давайте загадаем!»

Аппетит гостей ни шёл ни в какое сравнение с Дунькиным. Салаты и закуски больше перемяли, чем съели. Ночью, проводив гостей, Надежда принялась убирать со стола. Большое блюдо с холодцом не помещалось в холодильнике, и она решила оставить его до утра на столе, прикрыв лёгкой пластмассовой крышкой. Будет чем позавтракать…

Наступило утро. Оксана, которой не терпелось посмотреть, какие подарки оставил Дед Мороз, поднялась раньше всех. Слышно было, как она прошлепала босыми ножками и зашуршала под ёлкой, как ёжик.

— Баба, баба, Дунька, смотри! — взволнованно зашептала вдруг Оксана. — Дунька, лучше всех!

— Что — лучше всех, Оксана?

— Лучше всех встретила Новый Год!

Надежда знала по опыту, что её могут обмануть любые предчувствия, кроме дурных. И точно: Дунька лежала посреди праздничного стола в блюде с холодцом. Она съела, сколько могла — а могла она много, — остальное же сгребла в кучку и спала невинным сном, обхватив лапами лучшую в мире подушку.

Надежда почувствовала, как мгновенная ярость поднялась волной и ударила в голову: убить гадину! Детям есть нечего! Рука сама собой поднялась, чтобы схватить негодяйку и вышвырнуть на мороз… и зависла в воздухе.

На Дунькиной морде было написано счастье.

Надежда задумалась. А ведь у неё, у Дуньки, тоже есть своё представление о счастье. Счастья, как ни странно, хочется всем. И находится оно здесь, в этом блюде. Поднятая для удара рука поскребла нерешительно в затылке и шлёпнула кошку по заднице, показывая направление полёта. Дунька мухой слетела со стола и до вечера не высовывала носа из-под ванной, демонстрируя несомненное знание поговорки «знает кошка, чьё мясо съела».

Добытые продукты пошли Дуньке на пользу: она расцвела, как китайская роза. Мордашка залоснилась чёрным бархатом, глазки заголубели. Она стала много воображать о себе. Теперь ей нравилось возлежать в прихожей на тумбочке среди меховых шапок и пуховых шарфов. Слившись с пуховой массой, она дремала, свернувшись клубочком, и блестящий мех великолепного качества вводил гостей в заблуждение: Дуньку неоднократно пытались примерить в качестве норковой шапки. За что и получали соответственно.

— С такой кошкой собаки не надо! — прихлёбывая валерьянку, уверяла очередная гостья после очередной «примерки»

Всю зиму Надежда подрабатывала шитьём. Богатые дамы, жёны состоятельных мужей, приходили на примерки. Сегодня ожидалась Марина, которая хотела сшить что-то особенное к празднику влюблённых — дню Святого Валентина. Надежда открыла дверь и ахнула: на Марине была длинная, до пят, норковая шуба, — Дунькиной расцветки, — заметила про себя Надя, и пушистая шапка, из-под которой сыпались по плечам серебристые локоны. Запах дорогих духов, здоровья и свежести заполнил прихожую. Марина подошла к зеркалу, снимая шапку, и увидела Дуньку, которая возлежала, как Шемаханская царица, на меховой перине.

— Ой, какая красавица! — восхитилась Марина. — Где вы её взяли?

— Где взяли — там уже нет, — объяснила Надежда.

Дунька почуяла носом, что наступил её звёздный час. Она сделала стойку, как борзая, нашедшая дичь. Дичь была крупной. Дунька задрожала, качнулась вперёд-назад и взлетела на грудь Марины, вцепившись острущими крючками в мех драгоценной норковой шубы.

— Кисонька, да мы же с тобой одинаковые! — ахнула Марина, увидев отражение в зеркале.

И правда: Марина и Дунька были похожи, как родные сёстры. Вспомнилось, как Марина выходила замуж: очень, очень похоже… Запах богатства ударил Дуньке в голову. Она возбуждённо сопела, обнюхивая Марину и ещё крепче прижимаясь к ней.

 — Нет, я без этой киски не уйду! Сколько вы за неё хотите?

 — Да мы вам сами за неё приплатим! Забирайте! Нам эту прорву всё равно не прокормить.

— А мышей она не хочет, — подтвердила Оксана.

Марина всё же дала за кошку приличные деньги: иначе не приживётся. Нет, уж пусть лучше приживается, — решила Надежда и купила на Дунькины деньги полную сумку продуктов, в том числе курицу и новый чугунок с крышкой. На всякий случай.

Вечером, плотно поужинав и вспомнив добрым словом кошку-кормилицу, уселись все перед телевизором. Жанночка, которая переживала из-за её отсутствия, моргала ресничками и пыталась спросить что-то на непонятном детском языке.

— Баба, — спросила Оксана, — а какая Дунька будет, когда вырастет?

— Она будет большая и красивая.

— А мы какие будем, когда вырастем?

— Внучки мои милые, — Надежда прижала к себе две пушистые головки. — Я всё время думаю об этом. Я хочу, чтобы вы выросли здоровыми и честными. А в остальном… Берите пример с Дуньки!

Пушок

Однажды летом к нашему дому прибился кот.

Три дня бродил он вокруг дома, и по тому, как внимательно вынюхивал завалинку, осматривал забор, подходы к чердакам и сараям, стало ясно: кот собирается здесь жить. Незаметно прошмыгнув в дверь, он осмотрел кухню и, найдя условия подходящими, остался в доме. Это был молодой пушистый кот с жёлтыми, не лишёнными нахальства глазами. Кот был не просто чёрный, а даже какой-то синий: ни единого светлого волоска нельзя было найти в струящейся по бокам шелковистой шерсти.

Вопрос — как назвать гостя — обсуждался недолго. Желая произвести впечатление, кот решил показать свои достоинства. Прикрыв разбойничьи глаза, он выгнул спину, засопел и, мягко ступая, поднял и распушил свой роскошный хвост, как павлин в заезжем зоопарке. «Пушок, конечно, Пушок!» — решили все, но скоро поняли, что выбрали не совсем подходящее имя: это был кот-неряха, драчун и бродяга. Попытки призвать его к порядку наталкивались на тихое упорное сопротивление, и, если кот находил давление чрезмерным, то просто исчезал на несколько дней.

Возвращение Пушка сопровождалось неизменным ритуалом: через окно проникнув в детскую, он шёл в гостиную и, взобравшись на диван, начинал терзать свой пушистый хвост, доставая из него колючки репейника и череды. Соорудив небольшой курганчик из клочьев шерсти и колючек, он некоторое время любовался содеянным, затем с наслаждением точил когти о диванную ножку и лишь после этого, подняв исхудавший хвост, с важным видом шёл на кухню. Можно было сколько угодно возмущаться, ругать кота и тыкать мордой в изуродованный диван — он оставался верен заведённой привычке. Из уважения к нам он мог вынести процедуру расчёсывания, но вид кота, тихо страдающего под расчёской, был невыносим, и мы оставили это занятие. Зато, когда мы попытались его вымыть, он завопил таким жутким голосом, точно его режут на мелкие кусочки. С душераздирающим стоном он выскользнул из рук, опрокинул таз, больно стукнувший его по макушке, и пулей вылетел в окно, сбив по дороге горшочек с рассадой. Через день он явился — седой от высохшего мыла, со свалявшейся валенком шерстью, худой и несчастный.

Не гнушался Пушок и воровством. Соблазнившись куском мяса, он мастерски расправлялся с ним и заваливался за сундук спать. После хорошего куска он мог проспать почти сутки, и мы начинали опасаться, не помер ли он от обжорства. Все так и знали: если кот дрыхнет за сундуком — значит, что-то стащил. Когда совесть его была чиста, он спал на подстилке.

В нашем доме, где никакие двери не запирались на ключ, пышным цветом расцвели его способности мелкого взломщика. Тихонько зайдя на кухню, можно было застать его за любимым занятием: просунув лапу в щель, кот изо всех сил упирался, пытаясь расширить её и открыть дверцу кухонного шкафа, что и удавалось с неизменным успехом.

Так и вёл Пушок безалаберную вольную жизнь, пока в нашем доме не появилась Разноглазая Кошечка.

Однажды утром мы нашли на крыльце элегантную стройную кошечку, почти котёнка — она пугливо глянула на нас и замерла, словно ожидая решения своей участи. Когда она снова с надеждой и тревогой глянула на нас, мы заметили, что глаза у неё разные: словно два прозрачных леденца — голубой и жёлтый — сияли на белоснежном блюдечке мордашки. Мы позвали кошку в дом, она подняла лапку и долго не решалась переступить порог, словно не веря, что её приглашают жить в этом большом уютном доме.

Пушок не заметил появления разноглазой гостьи: ему было не до неё. В тяжких битвах с соседскими котами он отвоёвывал право на обладание приобретённой территорией. Это был самый разгар Большой Котовской Войны, и вопли победителей и побеждённых оглашали ночами посёлок. Покинув поле битвы, Пушок приходил домой, валясь с лап от усталости, и долго зализывал раны. Потом он ел, отсыпался и снова исчезал.

Разноглазая Кошечка безропотно подчинялась ему, уступала место возле миски, матрасик, одного не могла простить коту — его неряшливость. Когда кот, раздобрев после еды, отдыхал на подстилке, она садилась рядом и начинала умываться, вылизывая и без того чистую шерсть. Но Пушок был не из тех, кого можно увлечь личным примером. Тогда Разноглазая Кошечка поступила по-другому: она подошла к коту, села рядом и стала осторожно вытаскивать из его шерсти застрявшие там колючки. Пушок зашипел, но, сообразив, что неплохо бы избавиться от досаждавших колючек, милостиво согласился на процедуру. Скоро он привык к этому и, возвратясь с ночных похождений, уже не безобразничал на диване, предоставив кошке заботу о своей внешности.

Со временем Пушок приобрёл вполне пристойный вид, но этого было мало кошке. Однажды, когда кот, по обычаю, валялся на подстилке и благодушествовал после сытного завтрака, она подсела к нему и принялась робко вылизывать шерсть у него за ухом. От неожиданности кот подскочил и со всей силы ударил кошку. Она отошла в сторонку и опустила голову, кончик хвоста её вздрагивал: она обиделась. Пушок повернулся мордой к стене и сладко зевнул в предвкушении сна, но не тут-то было. Переждав обиду, кошка снова подсела к коту, и её шершавый язык заскользил по другому уху кота. Это было слишком! Подскочив, как ошпаренный, Пушок залепил оплеуху кошке и выскочил вон. Он такобиделся, что не показывался сутки: невозможно было оскорбить его больше, чем заставив мыться.

Это повторялось ежедневно. Едва Пушок ложился передохнуть, как кошка садилась рядом и принималась вылизывать эту не знавшую чистоты шерсть. Кот злился, шипел гадюкой и ругался на всех кошачьих наречиях, но спасения не было. С поразительным терпением она вновь и вновь усаживалась рядом и продолжала своё нелёгкое дело.

Настал день, когда кот вытерпел процедуру без ругани и позволил вымыть себе морду и спину. В другой раз он даже прикрыл глаза и засопел простуженным носом, изображая мурлыканье. Но истинным праздником стало утро, когда по дому тихим шёпотом пронеслась весть: Пушок умывается! Сам! Боясь поверить в случившееся, мы тихонько прошли в прихожую и замерли: Пушок и Разноглазая Кошечка сидели рядышком и умывались, как и положено порядочным котам утром после завтрака.

Я вспомнила эту историю, когда, разбирая старые фотографии, наткнулась на изображения героев этой правдивой истории. Разноглазая Кошечка помогла мне что-то понять в этой жизни…

Антоновское яблоко

Антоновские яблоки не рождаются каждое лето.

Разродившись плодами, деревья долго собираются с силами, чтобы дать новый урожай. Но и среди урожайных бывает особенный год, когда из-за плодов не видно листьев. Когда, обременённые сладкой ношей, стоят яблони, не смея шелохнуться, и ломаются со стоном по ночам.

Вот и в тот год осень стояла золотая, драгоценная. Золото сыпалось с ветвей, шуршало под ногами, и всюду, среди листвы, лежали яблоки. Сладковато-кислый привкус носился в воздухе, и прохожие ходили по улицам, глотая слюну и облизываясь, как котята.

А я сбиралась в Москву. По делам, на один день. Зная, что за этот день столица из меня все соки выжмет, пережует, а потом выплюнет на платформу Курского вокзала, прямо в мутный поток людской реки. Захваченная этим потоком, я вольюсь вместе с ним в вагон электрички, прилеплюсь где-нибудь у стеночки и буду ждать, когда рассосётся поток по остановкам, чтобы где-нибудь в конце пути занять освободившееся место.

Но что делать? Дела…

Перематывая в воображении эту невесёлую картинку, я собирала сумку. И как было не вспомнить слова моей мудрой сестры? Чтобы не пропасть, — учила сестра, — в Москву, нужно брать с собой три вещи: термос, бутерброд и горшок.

— И что ты есть там будешь? — заглянувшая спозаранку соседка ревниво наблюдает за сборами. Сейчас начнутся советы.

— Что-нибудь. Бутерброд, пирожок, не знаю.

— Бутерброд? Это ж разве еда? А пирожок с чем? С таком? И потом, не забывай, милая. Это ж москвичи! Они ж разве дадут человеку поесть? Летят как ненормальные! Я вон давеча на ярманку ездила. И что? Чебурек с мясом взяла на Курском …

— Ну и как чебурек? Вкусный?

— А я почём знаю? Я и руку да рта донести не успела. Гляжу, летит один чокнутый с рюкзаком на плече. Как даст по чебуреку. Зря только рот растворяла. Тьфу! А ты ещё у нас такая…

— Какая?

— Мелкая! Тебя чемоданом зашибут и не заметят!

— Ой, тётя Нина, ну вы наговорите!

— Точно говорю. Вот помяни моё слово. Возьми, говорю, с собой что-нибудь. Вон хоть антоновское яблоко.

Антоновское яблоко? И то правда. Я выбежала во двор. Одного взгляда на сад было достаточно, чтобы проснулись и радостно запели все органы чувств. Я чуть не захлебнулась от набежавшей слюны, а в носу защипало от крепкого яблочного духа. Едва дотронувшись до ветки, сняла тяжёлое, в холодной росе яблоко, которое с облегчением плюхнулось мне в руку.

Яблоко грело.

Всю дорогу до Москвы я ощущала его спокойную тяжесть. А в толпе, в вагоне метро, развлекалась, наблюдая, как вокруг меня все начинали инстинктивно облизываться и оглядываться по сторонам, ища источник этого волнительного духа.

Покончив с делами, стала искать достойное место. Не бродить же по бульвару с яблоком в руке? Его ещё укусить попробуй! Я пожалела, что не взяла с собой ножа. И не поленилась дойти до сада «Аквариум». Там, в глубине, в тенистой тишине, на старой садовой скамейке, я нашла, наконец, место, достойное для моего антоновского яблока. Села, с облегчением вытянув ноги, достала пакет…

В воротах сада, между тем, показалась компания, которая состояла из двух мирных московских старушек и пса.

Они привлекали внимание своей забавной похожестью. Низенькие, полные старушки, — они шли медленно, переваливаясь, как уточки на своих широко расставленных, натруженных и разбитых полиартритом ногах, — и пёс, — французский бульдог, который отличался от них разве что своей молодостью. Такой же крепкий и коротконогий, блестя молодецкой грудью и поигрывая бицепсами, он бежал впереди, с хозяйским видом поглядывая по сторонам.

Цвет у него был замечательный: болотно-рыжий, как у десантника. Только берета на башке не хватает.

Мне, впрочем, не было до них никакого дела. Я достала из сумки яблоко и широко раскрыла рот.

Пёс увидел меня. Сделал стойку, нюхнул воздух — и помчался в мою сторону. Я боязливо огляделась: может, он преследует кошку? Но в обозримом пространстве кошки не было, и вообще никого не было вокруг! Мне стало не по себе. «Мики, назад, Мики!» — вопили перепуганные старушки. Изо всех сил перебирая ногами, они трусили вслед за псом, который в несколько прыжков достиг скамейки и плюхнулся рядом со мной. Ну и рожа!

— Что тебе? — спросила, съёжившись под взглядом громадных выпученных глаз. Сейчас как тяпнет…

— Мня-мня-мня… — захныкал пёс. Он чмокнул, облизнулся, и, роняя слюни, уставился на яблоко. Я не верила своим глазам.

— Ты что? Яблоко хочешь?

— Мня! — радостно взвыл пёс.

Я с опаской протянула яблоко. Он хряпнул половинку и посмотрел на меня, сложив складочки на роже в самую умильную гримаску, которую можно вообразить на бульдожьей физиономии. Вежливый, собака… Я повернула фрукт другим боком.

Старушки, между тем, достигли цели.

— Простите, пожалуйста, простите! Господи, стыд-то какой! Что делать? Мики, безобразник!

Они суетились, не зная, как загладить вину.

— У вас, наверное, антоновское яблоко?

— Было… А вы откуда знаете?

— Он только антоновские ест! И откуда напасть такая? Такой хороший пёс, культурный, воспитанный, но за антоновское яблоко душу продаст.

— Да уж…

Я подождала, когда улягутся страсти, простив псу его странный грех. А что мне оставалось? С сожалением повертев огрызок яблока — это был лучший экземпляр с лучшего дерева, — я бросила его в урну. Эх, права была тётя Нина. Это ж москвичи! Разве они дадут человеку поесть?!

Кошкотерапия

Пёс умирал.

— Тихон, Тишечка, дружочек, — Андрюшка мял родную мозолистую лапу.

Весь день он старался не плакать, но, видно где-то внутри переполнилась та чаша, в которую стекают невыплаканные слёзы, и внезапно они хлынули неудержимым потоком. Слезинки капали на сухой, горячий нос собаки. Тихон открыл глаза, внимательно и грустно посмотрел на маленького друга. Он прощался — и это было так понятно и так неотвратимо, что Андрей, не выдержав, с криком бросился к отцу.

— Да… — сняв очки и потирая переносицу, отец наклонился над псом.

Если бы он пил! Если б можно было раскрыть сведённые судорогой челюсти и влить хотя бы каплю влаги! Но в том-то и заключалось коварство болезни, что он не пил, и умирал от жажды, лёжа рядом с полными мисками. Восхитительные ароматы свежих бульонов — мясного, грибного и рыбного — витали в воздухе. И было совершенно ясно, что распростёртое у порога безжизненное собачье тело уже не имеет к этому никакого отношения.

Внезапно потемнело. Непрерывно лопотавшие деревья замерли в испуге — и на землю обрушился густой тяжёлый ливень. Треснул гром. Казалось, что кто-то большой колотит кулаком по небу и под его ударами трещит и рушится небесный свод. И стало вдруг темно и холодно. И страшно.

Вспомнили, что принесли когда-то Тишку в такой же точно ливень. Всю ночь грохотал тогда гром. Всю ночь щенок плакал, и они по очереди вставали к нему, утешая и подкармливая.

Зато наутро малыш повеселел, с аппетитом позавтракал и запросился на улицу. С радостным визгом скатился он с лестницы. Асфальт клубился паром. Кругом всё сияло: лужицы, осколки стёкол, капли на траве кололи глаз весёлым лучиком. Дворовые кошки сушили на солнце отсыревшие за ночь шубы. Огромный рыжий кот выбрался из подвала. Он был не в духе — и сверкающие лужи, и не в меру раскричавшиеся воробьи, устроившие баню в самой глубокой из них, не радовали его, а ещё больше злили. Хвосты бы им поотрывать! Да разве угонишься… Кот обошёл кругом цветочной клумбы, выбирая место потеплей да посуше, да чтоб цветами не воняло — и улёгся, накрывшись хвостом.

Тишка покатился по двору, приложив нос к асфальту — всё же потомок гончих псов, хоть и полукровка — и наткнулся на рыжего зверя.

От неожиданности щенок присел, потом радостно завертел хвостиком и, сопя от возбуждения, принялся обнюхивать незнакомую морду. В ту же секунду, подскочив, как надувной шарик, в котором сделали дырку, дико шипя и брызжа слюной, кот набросился на щенка. Тишка отчаянно завопил, а кот наседал на него, оттесняя к клумбе, и, пока Андрюшка бежал через двор, кот всё колотил щенка большой и сильной лапой. Бедный маленький Тишка! Он не знал, что это был Барс, злющий дворовый кот, некоронованный отец кошачьей мафии. С Барсом не связывались даже взрослые собаки, а девчонок он быстро отучил от привычки таскать себя за хвост. Лишь совсем маленьким детям позволял он иногда пройтись ладошкой по задубевшей шкуре, но при этом делал такую морду, что становилось понятно: лишь из особой милости терпит он это варварское вторжение в личную жизнь. И на этого зверя нарвался Тишка в свой первый выход. «Что ж ты, сын, не доглядел?» — выговаривал отец, смазывая зелёнкой распухший, мокрый от слёз щенячий нос.

С этого дня Тихон стал панически бояться кошек. А они, почуяв его слабость, наперегонки гонялись за ним. Завидев кота, Тишка со всех ног бросался к хозяину.

— А ты не бойся, — наставлял тот. — Возьми и гавкни! Рррр… гав! — показывал он, как нужно разговаривать с котами. Тишка вздрагивал и ещё теснее жался к ногам.

 — Вот паршивый кот! Испортил нам собаку.

Шло время. Тихон рос. Ему давно пора было лаять на чужих, ворчать и злиться, но он только пищал, как игрушечный мопсик, да ныл обиженным голосом. Иногда отец давал ему уроки художественного лая.

 — Тиш, — звал отец. — Иди сюда.

Он становился на четвереньки, набирал полную грудь воздуха и, жутко тараща глаза и шевеля усами, показывал: «рррр…» Тишка собирался в комочек и отступал, испуганно моргая.

— Рррр… — наступал хозяин, и, зажав его в углу, выдавал: — Гав! — Взвизгнув, щенок бросался к тёплым ногам хозяйки.

 — Ну что ты пугаешь его? — мать гладила Тишку, а он всхлипывал, преданно глядя в глаза и ища сочувствия.

Хозяйка посадила щенка на круглый стульчик от пианино. Потом взяла шнурок и помахала им перед собачьим носом. Он ухватил шнурок и потянул к себе. Не тут-то было! Тишка бросил шнурок и захныкал.

 — Не реви!

Мать погладила щенка — и пёстрый шнурок вновь замелькал перед носом. Он мелькал так соблазнительно! Ну, как удержаться? Тишка цапнул шнурок. Тот не поддавался. Щенок сердито зарычал — то пугают, то дразнят, это же чёрт знает что такое! Вконец озлясь, Тишка дёрнул шнурок — и залаял!

 — Лает! Лает! — взявшись за руки, все принялись танцевать вокруг стульчика какой-то невообразимый дикарский танец, а Тишка, войдя в раж, одурев от собственного голоса, облаивал всех подряд, пока не свалился прямо в руки счастливого хозяина.

Не переставая лаять, он вылетел во двор и столкнулся с полосатой Мурой, которая, бывало, не упускала случая поизголяться над щенком. Коротко фыркнув, она поспешила убраться с дороги. Щенок остолбенел. Ещё не поняв, что случилось, он бросился за кошкой. Мура проворно вскарабкалась на дерево и уселась там, шипя и ругаясь, как торговка, у которой украли бублик.

Тихон победил! Он преодолел свой младенческий ужас перед кошкой — этим таинственным зверем с мягкой поступью и леденящим взглядом. Перемена, произошедшая с ним, была так очевидна, что скоро все заметили: Тихон стал ярым кошконенавистником. Теперь он сполна отплатил всем обидчикам своего недавнего детства. Стоило ему выбежать во двор, как даже духу кошачьего не оставалось в обозримом пространстве. Не раз пытались примирить его с кошками. Не раз ему подсовывали, на предмет знакомства, безобидного маленького котёнка. Тихон свирепел, злобно рыча и показывая, что кошкам нет места в его собачьем сердце.

Сколько всего было за три года! И вот теперь любимец семьи умирал от страшной и непонятной болезни. Ливень стих. Лишь отдельные капли тяжко шлёпались о подоконник. За окном гасло солнце, растекаясь в грозовом облаке, и Андрею показалось, что вместе с ним угасает жизнь в глазах собаки. Отец то выходил на балкон, глядя вниз и напряжённо о чём-то думая, то возвращался к сыну. Наконец предложил:

— Ну что, сын, попробуем последнее средство?

— Какое?

 — Кошкотерапию.

Отец спустился вниз и скоро вернулся. Но не один. Отцовскую шею по-братски обнимал старый кот Вася. Вася прожил большую бурную жизнь. Когда-то он был храбрым крысоловом, спасавшим от грызунов подвал родного дома. Теперь он был туговат на оба уха, тощ, клочковат — и вечно голоден. К старости у Васи развился зверский аппетит, и на каждый кусок он бросался с боевым рыком, как на крысу в дни молодости. Очутившись на полу, Вася равнодушно огляделся. Чем можно было удивить старого, видавшего виды кота? Даже валяющаяся под ногами полудохлая собака не произвела на него должного впечатления. Он покорно стоял у двери, с философским видом ожидая дальнейших событий.

Но вот старый нос почуял божественные запахи, исходящие от мисок. Вася ожил. В глазах зажглись потухшие лампочки. Кот сделал стойку и, не сводя горящих глаз с добычи, прямо по собачьим лапам двинулся к мискам.

Он не стал задавать лишних вопросов и окунул морду в рыбный суп. Пёс лежал, закрыв глаза и не подавая ни малейших признаков жизни. Только нос, чуткий нос охотника ещё связывал его с окружающим миром. И вот он уловил ненавистный, отвратительно-тошнотворный запах кошачьего хвоста. Пёс застонал. Кот не ответил. Войдя в экстаз, он громко загундел, елозя по полу вмиг опустевшей миской. Он выудил рыбий хвост и взвыл, как взлетающий бомбардировщик. Давясь и громко чавкая, Вася принялся терзать добычу у самого Тишкиного носа. Шерсть на собачьем загривке медленно поднялась, а лапы дёрнулись в бессильной злобе. Кот тем временем слопал первое блюдо и принялся за второе. Не веря ни ушам своим, ни носу, пёс открыл глаза. И что же предстало взору несчастной, измученной собаки? Какой-то вонючий, жуткий, как привидение, кот, жрёт из её любимой миски! Собравшись с силами, пёс глухо зарычал. Кот скосил удивлённым глазом: как, эта дохлятина ещё рычит? — но на всякий случай быстрее заработал челюстями. Он с жадностью поглядывал на последнюю миску и даже прикрыл её лапой, показывая, что и эта миска, безусловно, принадлежит ему. Тишкины глаза потемнели от ярости: это чучело ещё и закрывает от него его же собственную миску?! Он взвыл от непереносимой обиды и начал подниматься. С превеликим трудом оторвавшись от пола, он встал и расставил пошире лапы. Всё плыло перед глазами, но в плывущем мраке он ясно видел усатую харю, с неописуемой скоростью пожирающую его любимый грибной суп.

— Пап, — улыбнулся Андрюшка, — кошки ведь не едят грибы, ты знаешь?

 — Я-то знаю, да Вася, видно, не знает.

Наконец пёс справился с дрожью, вздохнул и рявкнул прямо в нахальную морду. Кота как ветром сдуло. Так и стояли они по разные стороны миски: шатающийся от слабости пёс и всё ещё голодный кот с горящими жадностью глазами. Оценив обстановку, кот решил, что вернувшаяся с того света собака не опасна, и двинулся к миске. Пёс в ответ зарычал с такой нешуточной угрозой, что кошачьи нервы не выдержали. Кот отступил, а пёс, не сводящий с него полыхающих ненавистью глаз, опустил морду — и начал пить! С каждым глотком к нему возвращалась жизнь. Усохшие бока на глазах надувались. Андрей то благодарно смотрел на отца, то, восхищённо — на собаку. С невыразимым разочарованием кот наблюдал молниеносное опустошение последней миски. «Эх, не успел!» — читалось на морде. Андрею осталось только сбегать на кухню и долить бульон в пустеющую миску.

Так с помощью кошкотерапии был спасён наш верный Тихон, а Вася награждён большой куриной ножкой и пожизненным пенсионом.

Шарик

Во времена моего детства жил у нас во дворе великолепный пёс чистокровной дворняжьей породы. Это был настоящий собачий красавец, похожий на медведя. Звали его Шарик, но был он столь умён, что нам было как-то неловко звать его собачьим именем, и мы часто звали его «Шурик», на что пёс охотно отзывался. Перед красотой Шарика не могли устоять окрестные дворняжки, и мы с удивлением стали замечать, что во многих дворах стали появляться пушистые чёрные щенки, похожие на медвежат.

Пёс был не просто умён — он умел улыбаться и разговаривать, чего не умела даже маленькая короткошёрстая Чапа, жившая в доме и известная многими достоинствами. Когда на Шарика находило болтливое настроение, он вздыхал и произносил свою коронную фразу: «Гау… ввауу… аауу… аф!» Иногда он начинал её с короткого «аф!» — чтобы привлечь внимание к разговору. Можно было подойти к Шарику, затеять диалог, и он охотно поддерживал его, меняя порядок слов в своей фразе. При этом пёс морщил нос, показывая зубы и улыбаясь всей своей огромной пастью.

Всем хорош был Шарик, но водился за ним один серьёзный недостаток, почти сводивший на нет достоинства: он любил поймать иногда на обед себе курочку. Ни усиленное питание, ни наказание не действовали — куриное стадо редело на глазах. Это бы ещё полбеды, но одна из куриц села на гнездо высиживать цыплят и скоро должна была появиться с пушистым семейством. По этому поводу всё наше семейство пребывало в волнении, и без конца обсуждался вопрос — что делать с собакой. Отец хотел отдать кому-нибудь Шарика, но при упоминании об этом в детской поднимался страшный рёв. Между тем время шло, а вопрос оставался открытым.

Все сомнения разрешила мама:

— О чём мы спорим? Конечно, Шурику этих цыплят на один завтрак не хватит, но не убивать же пса за то, что он любит свежую курятину? Нужно объяснить ему, что нельзя есть цыплят!

— Но как это сделать?

Мама ужасно обиделась:

 — Неужели вы думаете, что педагог с двадцатилетним стажем не сможет объяснить собаке такое простое понятие? Нужно только подождать, когда появится первый цыплёнок.

С волнением ожидая это событие, мы без конца бегали к наседке и так надоели ей, что она всякий раз пребольно клевала руку, шарящую по гнезду в поисках претендента на главную роль. Наконец он появился. Когда птенец обсох и осмотрелся в окружающем мире, мы взяли его из гнезда.

Шарик беспечно грелся на солнышке и ничуть не испугался, когда мама подошла к нему с цыплёнком в одной руке и палкой — в другой. Он знал, что палка — это непедагогично и в доме не практикуется. Пёс даже не поднялся навстречу хозяйке и ограничился ленивым похлопыванием хвоста по пыльной дорожке. Приблизившись к нему, мама напустила на себя грозный вид и приказала: «Иди ко мне!» Шарик неторопливо поднялся, зевнул, с наслаждением потянулся так, что косточки захрустели и, гремя цепью, вразвалочку подошёл к хозяйке, словно говоря всем своим видом: «Ну, что ещё? Ходят тут…»

Мама дала ему понюхать цыплёнка, потом палку и заговорила сердитым низким голосом:

 — Вот я тебе! Попробуй только тронуть хоть одного цыплёнка!

Не ожидавший такого поворота событий, Шарик сначала присел, потом подобрал на всякий случай хвост, опустил уши и попятился к будке. Хозяйка наступала не него, тыча в нос цыплёнка, громко стуча палкой и приговаривая:

— Только тронь цыплёнка! Смотри у меня! Я эту палку о тебя сломаю! Нюхай цыплёнка. Теперь палку. Запоминай! Нюхай, тебе говорят!

Прижатый к самой будке, мигом потерявший всю самоуверенность, пёс отворачивал морду от птенца, показывая, что ему противно даже нюхать его, вилял задом и приседал. В порыве чистосердечного раскаяния он мотал мохнатой головой, словно говоря, что никогда не посмотрит в сторону курятника и жалобно скулил, прижимаясь брюхом к земле. Всем своим видом, просящим голосом, страдальческим выражением глаз Шарик давал обещание никогда в жизни не есть кур, цыплят, индюков, воробьёв и прочих представителей птичьего царства. Внушение продолжалось минут десять, после чего мама оставила цыплёнка возле Шарика и отошла в сторонку. Отвернув морду от постылого птенца, пёс юркнул в будку и не высовывал нос до самого вечера.

Внушение подействовало. Когда наседка, наконец, вывела во двор своё бестолковое семейство, Шарик бросился в будку и растворился в ней.

Сопровождаемая пушистой свитой, курица подошла к собачьей миске, деловито глянула в неё, вытащила корку хлеба и заквохтала, созывая цыплят на кормёжку. Она давала им первый урок обращения с пищей. Цыплята суетились возле миски, путаясь под ногами у курицы, которая по рассеянности то наступала на одного из них, то отбрасывала сильной лапой в сторону. Пёс замер. Мы с тревогой наблюдали за происходящим, готовые в любой момент прийти на помощь наседке.

Постепенно Шарик привык к цыплятам и уже не спасался в будке, завидев их, а отходил от греха подальше.

Эта история имела продолжение.

Через пару недель, когда птенцы окрепли и стали совершать дальние прогулки с наседкой, ясным днём хлынул неожиданно дождь, да такой сильный, что мы со всех ног бросились искать семейство. Обежали весь двор, сад, огород — цыплят не было.

 — Ищите, — кричала мама, — цыплята пропадут в такой ливень!

Мы сами вымокли до нитки, но продолжали поиск: заглянули под каждый куст, под каждый лист лопуха и капусты — нет цыплят, как растворились! Дождь на мгновенье утих, мы остановились передохнуть и неожиданно услышали цыплячьи голоса — но не пронзительный писк потерявшегося цыплёнка, а тихий говор засыпающих птенцов и ласково-ворчливый голос наседки.

 — Да где же они? Где-то рядом, а найти не можем.

 — Что это с Шариком? — спросила мама.

Мы глянули на пса и ничего не поняли: грязный, вымокший до последней шерстинки, он стоял возле будки, опустив нос и переминаясь с лапы на лапу.

 — Шарик, в будку! — скомандовала я.

Пёс не послушался, только глянул на нас и остался под дождём, виновато улыбаясь. И тут мы всё поняли.

— Шарик, миленький, какой же ты умный!

Оглавление

Из жизни Мусича

Браво, Васька!

Кот — токсикоман

Легендарная Мурка

Дунькино счастье

Пушок

Антоновское яблоко

Кошкотерапия

Шарик