Слухи оказались ложными: приговор был смягчен под давлением Запада.
Много лет спустя, в 70-е гг. Луцкий намеревался было написать воспоминания о парижской квартире на 101, rue Dareau, где жила В.С. Гоц[23] и которая превратилась в один из центров старой эсеровской интеллигенции, оказавшейся после прихода к власти большевиков в изгнании, однако, кроме отрывочных записей о своем друге народовольце С.А. Иванове, шлиссельбуржце с двадцатилетним стажем и также члене эсеровской партии[24], никаких других на эту тему не оставил. Как явствует из его письма В. Андрееву от 1 февраля 1975 г., все находившиеся у него материалы из архива В.С. Гоц, связанные с эсеровским движением, он отослал Р. Гулю, собиравшемуся работать над историей партии с.-р.
Но вернемся в годы молодости Луцкого.
Несмотря на блестящее окончание школы, он, из-за действовавшей в России процентной нормы, не позволявшей многим евреям получить высшее образование, отправляется за границу, сначала в Бельгию, в Льежский университет (1909–1913), а затем переезжает во Францию, где продолжает обучение в Гренобльском электротехническом институте[25]. Окончив его в 1915 г. и получив диплом инженера-электрика, он, после годовой стажировки, в течение 42 лет, до выхода в отставку 1 января 1958 г., проработал во французской электромеханической промышленности, причем 32 из них в фирме Alsthom. Одаренный от природы разнообразными талантами, Луцкий проявил себя как незаурядный инженер, автор ряда научных статей, опубликованных во французских журналах, и двух капитальных трудов по электромеханике[26]. На протяжении многих лет он преподавал в l’Institut Superieur des Travaux Publucs. Живя в мире своих профессиональных проблем и интересов, он воспринимал себя в первую очередь как «технарь», что, однако, не мешало его «параллельному» существованию в русском литературном Париже.
Наиболее продуктивный период литературно-общественном деятельности Луцкого пришелся на вторую половину 20-х вв. В конце 1924 г. возник Союз молодых русских писателей и поэтов в Париже, и Луцкий становится его членом, а с 10 октября 1926 г. входит в Правление. Он регулярно принимает участие в творческих вечерах, организуемых Союзом (вечера проходили в помещении самого Союза на 79, rue Denfert-Rochereau): 1925 г — 6 июня, 27 июня, 10 октября, 7 ноября, 19 декабря; 1926 г. — 16 января, 30 января, 27 февраля (вечер памяти С. Есенина, где он читает свое стихотворение На смерть Сергея Есенина), 27 марта, 17 апреля, 8 мая, 19 июня (вечер Ю. Терапиано по случаю выхода его книги стихов Лучший звук), 10 октября, 6 ноября[27]; 1927 г. — 1 января, 4 ноября; 1928 г. — 20 января, 19 мая, 27 октября, 24 ноября; 1929 г. — 26 января.
Посещает Луцкий в это время и салон Мережковских (см. запись в камер-фурьерском журнале В. Ходасевича: «4 <апреля 1926>, воскресенье, католическая пасха. Обедать в ресторане [кухн.]. В кафе (Терапиано)[28]. К Мережковским (Терапиано), Г. Иванов, Луцкий, Цетлин, Г. Оцуп, Бахтин, Адамович, Терапиано, Кнут, Бахрах»[29].
Когда весной 1928 г., по инициативе М. Слонима, возникло «свободное литературное объединение» Кочевье, собиравшееся в таверне Dumesnil на Монпарнасе (73, bd du Montparnasse), Луцкий примкнул к нему и первые два года посещал его заседания (см. его участие в вечерах 14 марта и 21 ноября 1929 г.; 20 февраля 1930 г. на заседании Кочевья разбиралась его книга «Служение»[30], а 27 марта 1930 г. в устном журнале звучали сочиненные им дружеские пародии[31]).
Возможно, что вступление Луцкого в Кочевье, помимо близкой ему эстетической программы этого литературного объединения, объясняется дружбой с В. Андреевым и В. Сосинским, а через них, женатых на сводных сестрах Черновых, Ольге и Ариадне, с домом Черновых-Колбасиных, политическую атмосферу которого журнал «Воля России» и «Кочевье» в каком-то смысле репродуцировали. Впрочем, не стоит преувеличивать долю участия Луцкого в литературной жизни эмиграции, в целом оно было весьма скромным и ограниченным. На протяжении всей жизни писание стихов являлось для него делом сугубо частным, «домашним». Самомнением Луцкий не страдал, был человеком скромным, требовательным, к себе относился сдержанно-критически. Некоторые его стихи опубликованы едва ли не через 50 лет после их создания (например, стихотворение «Вот и небо просыпалось золотом», открывающее сборник Одиночество, пролежало под спудом 49 лет, и оно далеко не единственное). Для него гораздо важнее оказалось тихо беседовать с Музой один на один. В этом смысле он разделил судьбу тех писателей— эмигрантов, для кого литература составляла не основной род занятий и «профессию», а
Последние комментарии
4 минут 56 секунд назад
1 час 38 минут назад
1 час 40 минут назад
1 час 49 минут назад
2 часов 8 минут назад
2 часов 48 минут назад