«Ни хитру, ни горазду…» [Дмитрий Анатольевич Гаврилов] (fb2) читать постранично

- «Ни хитру, ни горазду…» (а.с. Великий и Ужасный (сборник) -12) 92 Кб, 11с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Дмитрий Анатольевич Гаврилов

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Дмитрий Гаврилов

«Ни хитру, ни горазду…»

«Спросим! За всё спросим!» — шептал он, подбрасывая сучьев в огонь… Затрепетало, заалело пламя игривыми языками. Огнебог благосклонно принимал жертву.

Ругивлад расстелил плащ и, разоблачившись по пояс, снова подсел к костру. Руны привычно шершавили чуткие пальцы. Он скрестил ноги, крепко выпрямил спину, слегка прикрыл веки и высыпал стафры разом пред собой. Одни знаки тускнели, другие вообще не проступили, но были и такие, что сразу бросились в глаза, багровея кровью.

Тогда молодой волхв положил ладони на колени. Сжав губы, он начал сильно, с совершенно невозможной, для простого человека, быстротой прогонять сквозь обленившиеся легкие ещё морозный воздух. Вскоре по телу разлилась истома, граничащая с дурнотой, но волхв продолжал действо, впуская эфир через одну ноздрю — выдыхая через другую. Наконец, появилось ощущение, что воздух нагрет, и даже раскалён, словно на дворе не осень, а разгар летнего дня. Пред глазами замельтешили ярко голубые точки и пятнышки. Зашумело, тело покрылось испариной, точно в каждую пору вонзили по игле. Внутрь вливалось что-то жгучее, дрожащее, липкое. Мелькание усилилось, а в ушах уж звенели колокола.

Теперь воздух более походил на плотный, клубящийся, точно в бане, пар. Ругивлад достиг апогея. Последний вдох! Задержка! И мёртв!

А за этим следовало прозрение — знаки складывались в слова, события — в историю.

* * *
— Эк вымахал? — удивился Богумил, когда посыльный шагнул в горницу, и, даже наклонившись, чуть было ни расшиб лоб о притолоку.

— Да святится великий Свентовит! Будь здрав, мудрейший! — выпалил парень. — Скверные вести из Киева.

Сказал, да и умолк на полуслове.

— Как же, ждём! — молвил в ответ тысяцкий, нервно перебирая тронутою сединой бороду.

Богумил огладил свою, молча кивнул доверенному, мол, не тяни — всё, как есть, сказывай.

— Хвала Велесу, я обогнал их! — продолжил парень, — Ночью кияне сбились со следа, но князев дядя скоро будет здесь. У вас нет и дня в запасе. Худые дела творятся и в Киеве, и в Чернигове, и по всей земле русской. Чую, много крови будет.

— Не бывать тому, чтобы мать да отца поимела. Никогда Господин Великий Новград не покорится Киеву! Никогда Югу не владеть Севером! — воскликнул Угоняй.

— Тише, воевода! — спокойно произнес верховный волхв. — Реки дальше!

— Едет Добрыня-Краснобай, Малха-ростовщика сын, да дружина его, а с ними ещё Владимиров верный пёс, Путята, — рассказывал вестник. — И он ведёт войско ростовцев. Все воины бывалые, у всех мечи острые. Хотят кумиров наших посечь. Хотят снова вознесть веру чуждую!

— Уж не Христову ли? — грянул Угоняй. — Ишь, какие скорые. Ещё тлеют кумиры Рожаниц да Родича, а они снова тут объявились! Не пустим врага в Новгород, нехай за Волховом себе скачет. Попрыгает, помается — да назад повернёт.

— Ты дело говори, воевода!? — нахмурился Богумил, хотя сам недолюбливал Краснобая, а особливо — его выкормыша стольнокиевского. «Третий десяток разменял, а всё равно — мальчишка, да ещё злопамятный и честолюбивый. Не почтил ни Велеса, ни Свентовита, а объявился жрецом Громометателя», — злился он. — Как ворога отвадить? Выстоим али прогнёмся? — продолжал верховный волхв.

— Думаю я, — разобрать мост, а лодьи на наш берег переправить. Выиграем время — ушкуйники вернутся, и варягов с Ладоги вызовем.

— А коль пожгут супостаты торговую-то сторону? — осмелел посыльный.

— Что они, дурни? От того народ ещё злее станет. Правда, купчишки наши — эти заложить могут. Всюду поплавали, всем пятки да задницы лизали. Вот откуда предательство да измена будет, — развивал свою мысль тысяцкий.

— Прикажи бить набат, Угоняй! — молвил Богумил — Немедленно учиним вече. Буду говорить с новгородцами!

Тысяцкий поклонился верховному жрецу и спешно покинул палаты. Посыльный топтался, как несмышлёный конёк. Богумил хмуро посмотрел на него, неожиданно улыбнулся — лицо просветлело. Он поманил посланца, тот всё так же нерешительно приблизился.

— Садись, молодец, — продолжал Богумил, — Знаю, устал с дороги, но время не терпит. Сам ведь сказал.

— Истино так, не терпит, владыко!

— Хочу отписать я племяннику грамотку, ты и повезёшь бересту.

На столе он нашёл ещё совсем новое стило и несколько свитков.

«— Здрав будь, Ругивлад! Слово тебе шлю. Лучше убитому быть, чем дать богов наших на поругание, — медленно начал говорить Богумил. — Идут враги к Нова-городу. Молимся, жертвы приносим, чтобы не впасть в рабство. Были мы скифы, а за ними словены да венеды, были нам князи Словен да Венд. И шли готы, и за ними гунны, но славен был град. И ромеи были нам в муку, да били их дружины наши. И хазары жгли кумирни, но разметал их Ольг, коего звали Вещим. А прежний князь Гостомысл, что умерил гордыню свою, тем и славен. Как и прежде, в тресветлую Аркону, отчизну Рюрикову, слово шлём. Спеши в Новград, Ругивлад!