Господа, это я! [Ваник Александрович Сантрян] (fb2) читать постранично

Ваник Сантрян Господа, это я!

Документальные повести и рассказы

Май 1882 года.

В грузинском городе Гори, отдаленном от больших городов, мира, родился мальчик, которому суждена была жизнь, посвященная серьезной и опасной революционной деятельности — в Петербурге и Софии, Берлине и Вене, Париже и Москве, Тифлисе и Баку.

Это был Симон Аршакович Тер-Петросян, один из верных соратников великого Ленина, достойный сын армянского народа, известный под именем Камо.

Камо — легендарный революционер, вечно бдительный страж и рыцарь революции.

Недолгой была его жизнь — всего 40 лет. Летом 1922 года он трагически погиб в автомобильной катастрофе. Но он успел выполнить грандиозную работу во имя торжества светлых идей революции, во имя освобождения человека.

ГОСПОДА, ЭТО Я!

Была осень 1919 года.

Выстроившиеся вдоль Молоканской улицы большие деревья разрослись и перекинули свои ветви во двор. Не облетевшая еще кое-где багряная листва заметно поредела, и ветер беспрепятственно врывался во двор, где мужчина, выглядевший гораздо старше своих сорока лет, отдавал распоряжения боевым товарищам.

Это был Камо со своим боевым отрядом, который он сформировал в Москве, подобрав людей по поручению и с согласия В. И. Ленина, проверив каждого в отдельности, и теперь, преодолев массу трудностей, пройдя по дорогам Москва — Астрахань, Астрахань — Каспийское море — остров Булла — Баку, добрался до лудильной мастерской, расположенной на первом этаже дома по Молоканской улице. В отряде знали только, что хозяева мастерской — Серго^[1] и его жена Сато. Камо со своим отрядом намеревался через Тифлис отправиться на Северный Кавказ, чтобы взорвать там штаб Деникина. Продвигаться напрямик было рискованно, так как белогвардейское отребье отрезало Россию от Закавказья.

Шел 1907 год.

Реакция свирепствовала. Все жили в страхе, революционеры уходили в подполье.

Степан Шаумян перелистывал какие-то бумаги. В его дверь тихонько забарабанили. Слегка отодвинув занавес, он выглянул в окно. В темноте четко выделялся силуэт офицера, невысокого, не стройного, с броской самоуверенной осанкой.

— Кто там?

— Откройте. Я принес вам борчалинский арбуз!

— Арбузы еще не поспели.

— Поспели уже.

Пароль был точен, и дверь поспешно, отворилась. Шаумян, широко раскинув руки, сгреб в объятия вошедшего офицера:

— Камо?! Ты в Баку? Будь ты сейчас в Лондоне или в Париже, я б охотно поверил. Но в Баку да в такое время?! Нет, только не здесь.

— Именно в Баку, куда наверняка дошел звон разбивающихся стекол в караван-сарае Тамамшева, — прервал его Камо. — Ты-то прекрасно знаешь, чего я натерпелся с похищением этих денег? Ведь помнишь?

Как было Шаумяну не помнить об этом?

…В одном из дворянских особняков по Михайловской улице Тифлиса, снятом для подпольной работы членами боевого отряда Камо Бачуа Куприашвили и Вано Каландадзе, спорили Камо и Шаумян.

Шаумян: — Нет, тысячу раз нет! Революция — это вооружение трудящихся масс, организация их сплоченной борьбы!

Камо: — Не поймешь тебя: вчера ты говорил «да», сегодня — «нет». Послушай, Степан, не принимаешь же ты меня за сумасшедшего? Пусть будет вооружение. Но чем, чем ты их вооружишь? Степан, дорогой, неужели ты принимаешь меня за авантюриста, искателя приключений, которому не терпится прославиться в подпольных кругах? Повторяю твои слова: нет, тысячу раз нет! Ты же меня знаешь. Поэтому я удивляюсь, что и ты читаешь мне нотации. Но вся наша теория революции заходит в тупик, когда встает вопрос оружия и денег, которых у нас нет. Оружие необходимо, но чтобы его заиметь, нужны деньги. Аэроплана у меня нет, чтоб взлететь над банком и вмиг ограбить. Сколько я терзался из-за эксов. Я понимаю, что меньшевистское воронье не преминет обкаркать нас, но иного выхода у нас нет. Если он у тебя есть, давай выкладывай!

Камо прекратил нервно вышагивать по комнате. Сдерживая возмущение, он сел за стол напротив Шаумяна. Но тут же торопливо встал:

— Ты пришел ко мне на чашку чая, а я тебя заморочил совсем. Знаешь, мне почему-то вспомнился наш приходской священник из Гори, он частенько стращал нас господом богом. Однажды на уроке божьем я спросил у него: «Святой отец, бог всесилен?» А он: «Очень, сын мой». «Очень-очень?» «Да, сын мой». А я ему: «И он может дать мне пощечину?» «Может», — отвечает. «Раз так, — говорю, — пусть он спустится сверху и ударит меня». Тут священник влепил мне увесистую оплеуху, сказав: «Я — представитель бога». Класс расхохотался. Я потерпел фиаско.

Шаумян, улыбаясь, спросил в шутку:

— Выходит, священник воздал тебе по заслугам?

— Ну. А теперь вот царь отвешивает мне пощечины. Вчера на одной стене я увидел свой портрет, довольно симпатичный. За мою голову обещают солидный гонорар. Хочу повысить себе цену, что-то не