Освобождение Мастера [Юрий Самарин] (fb2) читать онлайн

- Освобождение Мастера 84 Кб, 12с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Юрий Самарин

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Юрий Самарин Освобождение Мастера

«Многое и другое сотворил Иисус: но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг»

Ев. от Иоанна (гл.21; 25)
Рассказ
Пустыня после дневного зноя остывала. Стремительно упала ночь. На густо-синем небе зажглись звезды, и полная луна властно поглядела с высоты.

Старик-отшельник направлялся к каменистому уступу. Наступал его любимый час, час ночных, проникновенных молитв, когда само дыхание Создателя жизни касается кожи и каждая песчинка тут, в горячем, выжженном краю ощущает его. Старик жил тут давно, так давно, что из памяти уплыли подробности прежней жизни. Он не помнил, почему покинул родное селение — то ли обида, то ли страсть послужили тому причиной. Прошлое изгладилось из его памяти, ибо его теперешняя уединенная жизнь была прекрасна. Свое жилище он сложил из камней, вернее, это был просто козырек над норой. Источник воды находился в трех часах ходьбы, неподалеку от селения. Кто-то из его родных помнил о нем, ибо, путешествуя за водой, отшельник всякий раз обнаруживал несколько пресных лепешек, завязанных в обрывок ткани, — большего и не требовалось его иссушенному зноем и ветром легкому старческому телу.

Единственным достоянием его была старинная книга: Библия на арабском языке в великолепном кожаном переплете, пять драгоценных камней украшали его. За годы, проведенные вдали от людей, старик забыл, какую ценность имеют камни, его интересовало то, что заключалось внутри. Каждый день он читал по нескольку стихов, зная многие места наизусть. Но всякий раз, приближаясь к тайне воскресения, отшельник испытывал восторг и ужас.

Вот и сейчас книга покоилась среди камней в его убежище, а он, бредя к утесу, все твердил про себя слова о том, как женщина стояла у гроба, и свитые пелены лежали в нем, как Господь явился ученикам, и Фома вложил персты в язвы. Старик вздрогнул, ощутив прикосновение живой плоти под пальцами. Он стоял на вершине, коленопреклоненный. Камни хранили дневное тепло, и от этой пустыни, от селения, спящего вдалеке, от источника, от таящейся в расселинах живности, — старик вознес первую молитву сегодняшней ночи.


В ярком лунном свете два силуэта — один повыше, другой — пониже, — скользнули к убогому жилищу отшельника.

— Послушай, — раздался свистящий шепот, — старик, конечно, маг и чародей, но все-таки я его дальний родственник, — маленький человек засмеялся, —   хотя он и не подозревает о моем  существовании, и на меня он порчу наводить не станет. Зато его книга заклинаний, я сам слышал от бабки, выложена драгоценными камнями, и торговец с базара немало даст за нее.

Торопясь, оба расшвыривали камни, рылись в песке. Высокому явно было не по себе, он то и дело оглядывался.

— Говорят, этот твой троюродный дед повелевает тиграми и змеями.

— Вот она, — перебил его спутник, — какая тяжеленная! И камни! Да они огромные! На, прячь ее за пазуху и в путь!

Двое двинулись прочь, все стихло. Ночь истекла, и первые солнечные лучи посеребрили песок, и, с каждой минутой входя в силу, солнце разлило зной над пустыней.

Вернувшись к своему жилищу, старик обнаружил разор и исчезновение Библии. Опустившись на колени, он возблагодарил Господа о совершившемся — ибо тот, кто украл книгу, прочтет ее и непременно обратится, но в слабости своей человеческой отшельник пожалел о той бесценной странице, которую он начал читать вчера и хотел бы читать сегодня.


Болото, камыши и заросшая травой и кустарником полоса берега — вот и весь мир Туманных слоев. Влажная духота застилала его, и тяжелый, насыщенный испарениями воздух дымился, окутывая окрестность. Пелена молчания покрывала царство земноводных. Пузыри на тягучей, густо-зеленой поверхности лопались беззвучно, беззвучно открывали рты лягушки и скользили в траве змеи, вернее — гуттаперчивые оболочки, наполненные влагой.

К плоскому камню, на котором так удобно лежать, свернувшись кольцом, скользнула гадюка. Ее пестрая головка поднялась, и молниеносный язычок обследовал гладкую поверхность. В этот самый момент, прорезав клубящийся туман, на камень неизвестно откуда упал луч света. Пробившееся желтое пятно сдвинулось, изменилось, превращаясь из одной субстанции в другую. Стремительный язычок наткнулся на бумажный лист, и в тот же миг гадюка была готова выполнить поручение.

Страница сама скрутилась трубочкой, тонкий язычок, словно нитка, охватил ее, и змея заскользила вдоль болота туда, где Туманный мир соприкасался с Покойным Углом.


Маргарита дремала, опершись рукой о стол, в другой держа страницу рукописи, прочтенную за эту ночь бесконечно много раз. Прекрасные слова завораживали своей красотой и повествовали о ненавистном городе, о грозе, разразившейся над Голгофской горой, об убийстве предателя. Тот, который соткал эту дивную прозу, сидел рядом. Мастер спал, уронив голову на стол, словно врасплох застигнутый усталостью. А женщина, любившая его, ночь напролет перечитывала написанное им. Так длилось вечно и так будет всегда, ибо это прекрасно — он пишет, а она упоенно повторяет слова, сплетенные им.

Внезапно застывший, дарованный, обещанный по их горячему обоюдному желанию покой был перечеркнут. Стремительная линия скользнула вниз, медленно потянулась вверх, и, обрываясь — вниз. Что это? Маргарита широко открыла удивленные глаза, в бледных предутренних сумерках вглядываясь в стену напротив: паучок! Соскользнул на серебряной нити и теперь карабкается вверх. Она положила листок на край стола и подошла поближе. Вместе с падением этой крошечной живой черной точки что-то как будто стронулось в ней самой. Странно! Женщина замерла, прислушиваясь к себе — привычная пустота заполнялась чем-то иным, а удары сердца отдаленно напоминали что-то знакомое. Она напряглась — да, это похоже на тиканье часов. Маргарита прикоснулась к груди — этого не было, не было, ничто не прерывало неподвижный покой, и вдруг у нее внутри включился отсчет (откуда ты взялся, паучок на серебряной нити?), ее неудержимо влекло в поток времени. То, что обволакивало и пребывало всегда, разорвалось и послужило началом чего-то иного. Теперь Маргарита знала — в этом их мире есть дыры, щели — ведь откуда-то проник сюда крошечный гость.

Она оглядела стены их жилища каким-то другим, новым взглядом. Пелена упала, приоткрывая суть, и женщина увидела, что в их сером, пыльном мире прямо на глазах стены и вещи в доме истончаются и уже успели из деревянных превратиться в фанерные. Вот оно — течение времени! Паучок сдвинул, потревожил что-то в пространстве и теперь их несет к концу. Она испугалась, потому что из фанерного Покойный Угол обратится в бумажный и растает вовсе. Паучок исчезнет в своем, ином измерении, но им с Мастером не уйти. Они ветшают и истончаются тоже, Маргарита взглянула на свои руки — тень прежних рук, бледные. Полупрозрачные.

Но выход был. Что-то подсказывало ей — ключ где-то рядом, его только нужно отыскать. Тревожное предчувствие пронзило Маргариту, в страхе она обернулась к столу. Спит Мастер, а на краю лежит исписанная страница. Страницы не было! Лишь горсть праха. Повинуясь не ожившему разуму, а привычке, женщина сгребла пепел в ладонь, бросила в приоткрытое окно, за которым — серый, неподвижный воздух и листья плюща, покрытые слоем пыли.

В этот момент Мастер поднял голову, протер глаза, улыбнулся Маргарите, придвинул к себе чистый листок, склонился над ним. Страница исчезла, но неужели он не помнит о том, что писал вчера? Женщина подошла, обняла за плечи (угловатые, тоже истончившиеся):

— О чем ты будешь писать?

— О, мне предстоит чудесная глава. Я опишу город с колоннами и дворцами, и грозу, которая надвигается на него, омывает гору, место казни, пустые кресты. Потоки несутся вниз. Ты прочтешь сама.

— А разве ты не писал об этом еще? — осторожно спросила она.

Он изумленно (нет, не так — только тень чувства скользнула в глазах) взглянул на нее и погрузился в работу. Опустившись в кресло, Маргарита дремала, пытаясь восстановить в себе безмятежность, но и сквозь дрему накатывал испуг; они исчезнут бесследно, она знает об этом, и потому выход предстоит искать ей.

Наконец Мастер отложил испещренную мелкими буквами страницу и в изнеможении уронил голову на руки. Он спал, повторялась вчерашняя ночь, но мир вокруг изменился, и казалось Маргарите, что сквозь полупрозрачные вещи она видит серые горы пепла. Маргарита взяла листок, пробежала глазами: замелькали знакомые слова — здесь перечеркнуто, здесь стоит стрелочка и сноска, вот — грамматическая ошибка, допущенная в пылу работы. Та же страница, точно отснятая копия (он не сотворил ее, — с ужасом подумала Маргарита, — а просто воспроизвел!), он пишет одно и то же раз за разом, не подозревая об этом.

Протекло время ночи, женщина не сводила глаз с листка бумаги, лежавшего на столе перед ней. Вдруг, в какое-то мгновение, листок скорчился, словно в судороге, обуглился под невидимым огнем и рассыпался в пепел. Маргарита сгребла его и выбросила в окно.

Мастер открыл глаза, потянулся за свежей страницей (чистая стопа не убывала) и принялся за работу:

— О чем ты пишешь сегодня?

Она знала, что услышит, и услышала:

— О ненавидимом городе, убитом предателе и омывающей грозе.

— А что было дальше?

— Дальше? Когда?

— После того, как Его сняли с креста?

Мастер растерянно улыбнулся:

— Я не знаю, что будет дальше, пока не написана эта страница.

И он погрузился в работу.

Раз за разом Маргарита, содрогаясь душой, наблюдала гибель страницы. Мастер споткнулся на подступах к тайне, а в ней заключался ключ. Проклятый отрывок обращался в прах, струился в окно, и серая пелена над Покойным Углом сгущалась. Страницу во что бы то ни стало нужно было спасти, сохранить, спрятать от невидимого огня, и тогда Мастер попробует угадывать дальше, и, может быть, тайна приоткроется ему, им вернут ключ, и они выйдут из исчезающего мира.

Маргарита пыталась спрятать страницу в доме: под столом, под стулом, за пыльным зеркалом, во всех укромных местечках, но — тщетно: листок распадался пеплом. Она пыталась спрятать страницу на груди, держать в руках, но неизменно невидимый огонь, не причиняя никакой боли ей самой, пожирал написанное. Однажды женщина решилась выйти из домика, хотя оставить Мастера хоть на мгновение было страшно, вдруг она вернется, а его — нет, и вообще ничего нет — ни стола, ни стула, ни этих стен, а просто гора серого праха. И утерян будет последний, единственный шанс, ибо спастись они могут только вдвоем.

Маргарита стояла на тропе. Она разулась, в надежде ощутить дыхание и тепло земли, но увы! — по картонному полотну ступала она, и внизу, под ним, угадывалась пустота. Женщина обернулась, коснулась плюща, увившего домик, вздрогнула — под рукой словно обрывки шершавой бархатной бумаги, старой, вытертой, покрытой пеплом. Повсюду лежал густой слой праха, будто заживо погребая мир. Маргарита ужаснулась протекшему времени — сколько же страниц он исписал, сколько раз она подходила к окну — выбросить невесомую серую горсть.

Покойный Угол окольцовывали холмы. Низкая серая пелена нависала над ним. Вскоре Маргарита увидела странную реку, которая не текла, а покоилась в берегах. Она наклонилась к воде, но не увидела своего отражения, да и вовсе это была не вода, а клочья серо-голубой ваты. Самый воздух, казалось, состоит из пыли. Маргарита попробовала спрятать страницу среди ватных клочьев — прах, под листьями плюща — прах, зарывала в пыль — прах. Она приходила в отчаяние — так будет всегда, всегда! Но ведь крошечный паучок — вестник на серебряной нити — как-то проник сюда, значит, должен быть ход в иное пространство, туда, где бесконечно повторяющаяся страница уцелеет, и наступит продолжение.

Внезапно какое-то движение в бумажной траве привлекло ее. Это было беззвучное стремление, словно скользнула полоса густой тени.


Гадюка задыхалась от пыли. Воздух Покойного Угла душил ее. Но не она выбирала пути, и, повинуясь импульсу, она обратилась в гонца, в слугу. Значит, только таким образом свернутый в трубочку листок мог попасть в нужное место. Змея замерла у подножия раздвоенного холма, взметнулась головка на тонком стебле, качающемся из стороны в сторону. Тонкая трещинка уже наметилась и разрасталась. Тут был выход в иной мир, и оттуда появился другой гонец, чтобы подхватить выпавший в разлом листок и отнести по назначению.

Пораженная Маргарита ждала. Она видела листок на траве, растущую щель меж холмами, змею, вернее, тень змеи, оболочку, наполненную невесомой пылью. И вдруг что-то изменилось в воздухе, какая-то струя ударила в лицо, дурманя, и два холма подались в стороны, и между ними мелькнул кусочек ослепительно знакомого голубого эфира. И тут же там, по ту сторону, затрепетала раздвоенная тень. Подол охватил ноги Маргариты, и волосы хлестнули по лицу. Она вздрогнула от узнавания. Весь хрупкий, бумажный мир затрепетал, подался туда, к разлому, втягиваемый потоком синевы. Вдруг страница с отрывком романа, выхваченная из рук, закружилась в легчайших струях. Маргарита протянула вслед руки, но внезапно успокоилась — может быть, вот он и открылся, угаданный выход, и там, неизвестном мире, написанные Мастером слова не обратятся в прах и бумажная плоть Покойного Угла не разрушится. Она не могла вспомнить — как и зачем они оба оказались здесь и кто обрек их на постепенное развоплощение, почему умерло их сознание. Одно поглощало ее теперь — путь спасения. Крошечный запредельный паучок, проскользив по серебряной нити, отрезал прошлое.

Женщина облегченно вздохнула, и тут под ноги ей покатилась другая страница, принесенная змеей. Машинально Маргарита нагнулась и подняла ее, арабская вязь под ее взглядом ожила, буквы потекли, меняя очертания, и она начала читать, с первых же слов захлебнувшись восторгом и слезами. Очнувшись, Маргарита побежала к домику, где вот-вот должен был проснуться Мастер.


Выпавшую в голубое поднебесье страницу подхватила ласточка и, крепко держа в ключе, понесла ее тому, кто ждал весть. Внезапно листок бумаги съежился и рассыпался, а ключ, сомкнувшись, щелкнул. Ласточка, жалобно крикнув, сделала несколько кругов над скалой, и старик-отшельник, отвлеченный ее криком от молитвы, проводил птицу глазами.


Маргарита вбежала в домик и встретила взгляд Мастера. Она бы не могла утверждать наверняка, что в его глазах стояло удивление. И все туманная пелена поколебалась: само сотрясение пыльного воздуха, хлопанье двери, звук шагов, — отвлекали его, нарушали покой.

— Скорее прочти!

— Я не могу отрываться. Я пишу о ненавистном городе, о предателе и грозе и не хочу перебивать настрой.

— Тогда я прочту тебе. — И она начала: — «В первый же день недели Мария Магдалина приходит ко гробу рано, когда было еще темно, и видит, что камень отвален от гроба…» — она читала дольше о двух Ангелах в белом одеянии, сидящих у пустого гроба, о том, как, «обратившись назад», Мария увидела Иисуса, стоящего, и подумала, что это садовник, об учениках и среди них о том, который вложил персты в язвы Его, чтобы удостовериться, и о том, что блаженны те, кто не увидевши — уверовали…

Маргарита взглянула на Мастера — серая пелена в глазах исчезла, смытая слезами, и он бормотал, повторяя последние слова: «Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его…»

Они читали и перечитывали главу, написанную любимым учеником, вслух, и слова не затирались от этого и не завораживали, а будто бесконечно одна за другой открывались потайные дверцы — своды все выше, все больше движения и ветра, молодящего лица. Они вышли на крыльцо. Мир вокруг по-прежнему выглядел Покойным Углом, но что-то подспудное сдвинулось и ожило.

— Он не умирает больше, — прошептала Маргарита.

Вдруг долетевшая воздушная струя принесла свежесть.

— Пойдем, — спохватилась она, — я покажу тебе кусочек неба.

Среди блекло-серого, выцветшего, засыпанного пеплом пространства стояли мужчина и женщина, ощущая преображение в себе и в мире. Проходя мимо реки, Маргарита наклонилась и сунула руку в пыльно-голубые клочья ваты, и — показалось ей или и впрямь — на самом дне пальцы обнаружили влагу.


Гадюка, скользнувшая сквозь пепел в обратный путь, замерла. Что-то произошло. Дуновение ветра потревожило серую пыль, закружило бурунчиками. Каждая чешуйка жаждала вернуться во влажную духоту. Но миссия была не выполнена. Крошечная головка тревожно дернулась, и в тот же миг трещина меж раздвоившихся холмов стремительно продолжилась, выросла вширь, чешуйчатое тело ощутило под собой пустоту, и змея, изгибаясь, провалилась куда-то вниз. Ее узкая плоть обрела упругость, и тоненький язычок обратился в смертоносное жало.


Солнце поднялось уже высоко, и идти становилось все труднее. Двое путников двигались в обход селения, торопясь удалиться от обители пустынника, где они побывали ночью. Один из них, настоящий силач по сложению, нес за пазухой огромную тяжелую книгу. Второй, маленький и тщедушный, едва поспевал следом.

— Послушай, а она не опасна, эта книга? Может, в ней колдовство и нас будут преследовать несчастья? — сказал силач.

— Какие несчастья, — завопил маленький, — старик выжил из ума. В ней древние легенды, зато камешки настоящие.

— И все же я хотел бы поскорее избавиться от нее.

В этот миг прямо из горячего воздуха возникла переливающаяся узкая лента, обвила шею верзилы, сомкнула кольцо, затягиваясь все туже на побагровевшей коже, по богатырскому плечу скользнула вниз и скрылась в песке.

Маленький в изумлении воззрился на полоску следа, тряхнул головой, пытаясь сбросить наваждение: ему показалось, что упавшая прямо с небес гадюка растаяла.

— Что это было?

Рот раскрылся сам по себе: его попутчик осел на песок и, содрогнувшись, застыл. Выкатившиеся от удушья глаза яснее ясного говорили о смерти. Книга, ослепительно сверкая на солнце, валялась рядом.

— Проклятый колдун, — пробормотал в ужасе оставшийся в живых и кинулся прочь от жуткого места. Однако, пробежав несколько метров, остановился и осторожно вернулся. Маленький, тщедушный человек, оглядываясь на каждый шорох, боясь появления таинственной змеи, кое-как привалил тело погибшего товарища камнями. Он приблизился к книге, но не решился взять ее целиком — слишком тяжелой была ноша и, видно, не так прост старик-отшельник, насылающий демонов в виде змей. Содрав кожаный переплет вместе с драгоценными камнями, вор сунул его за пояс и поспешно удалился, оставив на песке разодранные страницы.

Между тем, откуда ни возьмись, поднялся ветер, все выше и выше вздымая пожелтевшие крылья страниц и унося их в голубой беспредельный эфир. На безупречной глади неба появилась ласточка, покружив, словно прицеливаясь, она выхватила из веера страницу — одну — и унеслась.


Болото дымилось, насыщая воздух. Густые коричневые, зеленые тона слоились во влажной духоте. Трава на берегу шевельнулась. Огромная лягушка беззвучно плюхнулась в тягучую воду. Над плоским камнем поднялась крошечная головка с бисерными глазками, и подвижный язычок обследовал поверхность. Мгновение спустя чешуйчатая лента обвила камень. Туманные слои перемещались, на поверхности болота надувались и беззвучно лопались гигантские пузыри. Молчание покрывало мир земноводных.


Мастер и Маргарита бежали к холмам. Из огромного разлома тянулся вверх целый голубой столб, прорезая пыльную пелену, и вдруг откуда-то снизу выметнуло ворох страниц, еще и еще, ослепительно ярких в разреженной синеве. Мастер и Маргарита кинулись собирать их, руками ощущая тепло, исходившее от них. Вскоре целая стопа покоилась у Мастера на коленях, и он любовно перебирал ее, обретая то, что ему было нужно и чего так безнадежно жаждала его душа. Тут было все: и благая весть, и вода, обращенная в вино, и проповедь, и крестная мука, и та, золотая страница, где «гроб был пуст», и Спаситель въяве, вживе стоял среди учеников, Вечный Садовник, и длится жертва, и дается шанс во всякое время, пока не иссякли времена.

Тот, кого описал Мастер в романе, кого казнили на горе, был бледной тенью (нет — горстью праха!), и он не мог воскреснуть, и без конца страница обращалась в пыль, и мастер не мог угадать продолжения. Но Тот, Кто сиял сейчас с собранных драгоценных страниц, был другой. Но тяжести на душе не было, ибо главным стало не отразить невместимый облик в своем, а «веруя, иметь жизнь».

Покойный Угол распадался: осыпались бумажные лепестки и листья, рассеялась пелена, сглаживались холмы. Сквозь этот ветшающий, тленный мир властно струились голубые потоки, и тропа уводила прочь, в иное. Маргарита стояла, готовая идти, но Мастер, тщательно сложивший страницы по порядку, еще и еще раз перечитывал заветную фразу: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог…»


Старик-отшельник сидел на песке, глаза его были прикрыты. Молитва словно фимиам курилась над ним. И внезапно ему предстало видение: отверстый гроб, на дне его — пелены, сияющие Ангелы в ногах и изголовье, плачущая женщина, а там, позади нее, Тот, чей облик нельзя увидеть, но такая волна любви и света исходила от Него, что старик прикрыл рукой слезящиеся глаза и опустился на колени в нестерпимой жажде — приблизиться. Улыбка тронула бледные старческие губы. И тут он очнулся от крика ласточки: в подставленные сухие ладони прямо с небес опустился нетленный листок.