Квартирная страда [Николай Александрович Лейкин] (fb2) читать постранично

Н. А. Лейкинъ КВАРТИРНАЯ СТРАДА

I

— Баринъ! Вставайте! Семь часовъ… — стучалась въ полуотворенную дверь кабинета горничная и будила спавшаго тамъ дачника.

— М-м-мъ… — послышалось въ кабинетѣ.

Произошла пауза, горничная мела полъ въ столовой и умышленно стучала счеткой и громко передвигала стулья. Минутъ черезъ пять она снова подошла къ двери кабинета и заговорила:

— Баринъ! А баринъ! На службу пора. Скоро семь часовъ.

Изъ кабинета послышалось:

— М-м-мъ… Хорошо, хорошо… Покажи… Показывай…

— Что вамъ показать? — улыбнулась горничная. — Вотъ тоже странные-то… Какъ заспались! Вставайте.

— А во сколько комнатъ? — раздалось изъ кабинета.

— Ахъ, какъ заспались-то! Это просто удивительно. Неизвѣстно, что говоритъ. Вставайте, баринъ!

— Покажи, покажи… У тебя съ дровами?

— Ну, вотъ, еще того лучше! Баринъ, да вѣдь вы опоздаете службу и потомъ сами будете сердиться, — проговорила горничная. — Вставайте!

— М-м-мъ… Хорошо, хорошо… Встаю.

Горничная опять отошла отъ двери кабинета и начала прибирать комнаты. Въ кабинетѣ было попрежнему тихо.

Изъ спальной выплыла барыня. Она была съ заспанными глазами, съ папильотками на лбу, въ юбкѣ и кофтѣ.

— Самоваръ подала? — спросила она горничную.

— Сейчасъ подамъ-съ. Кипитъ и слегка крышкой прикрыть, — засуетилась горничная, бросая щетку и тряпку.

— Баринъ встаетъ? — задала вопросъ барыня.

— Три раза будила. Говорятъ: «хорошо, хорошо», а сами не встаютъ.

— Боже мой! Вѣдь онъ хотѣлъ сегодня до службы съѣздить на Пески и квартиру Ломатовыхъ посмотрѣть, а въ двѣнадцать часовъ у него докладъ, — воскликнула барыня и бросилась въ кабинетъ. — Максимъ Семенычъ! Что-же ты до сихъ поръ дрыхнешь!

— Сейчасъ, сейчасъ… Ты говоришь, что швейцару надо отдѣльно платить?

— Вставай. Какой тутъ швейцаръ!

— Постой… Погоди… Вѣдь въ четвертомъ этажѣ?

— Экъ, тебя! Вставай-же, Максимъ Семенычъ!

Жена схватила его за руку и стала трясти.

— Постой… Дай кухню посмотрѣть… — бормоталъ онъ.

— Боже милостивый! Можно-же такъ заспаться! А все винтъ, проклятый винтъ! Зачѣмъ вчера до бѣлаго свѣта просидѣлъ у Колотушкина? Вставай!

Супругъ поднялся, спустилъ ноги съ дивана, смотрѣлъ на жену посоловѣлыми отъ сна глазами и бормоталъ:

— Кухня только мала. Кухаркѣ отгородиться будетъ негдѣ.

— Вставай, вставай! Какая тутъ кухня! Очнись. Одѣвайся. Кухня какая-то…

— А въ этомъ домѣ.

— Въ какомъ домѣ? Вотъ тоже…

— А въ угловомъ.

— Да ты прежде очнись. Вотъ мокрое полотенце… Протри глаза.

Жена шлепнула ему въ лицо намоченнымъ въ водѣ полотенцемъ.

— Шестьдесятъ рублей съ дровами… — продолжалъ онъ бормотать.

— Фу ты, пропасть! Утирайся, утирайся полотенцемъ-то. И много водки на ночь пьешь. Это тоже нехорошо.

— Швейцару только отдѣльно платить, а полотеры хозяйскіе.

— Трись, трись мокренькимъ-то, такъ полотеры грезиться и перестанутъ.

Жена сама начала отирать ему лицо мокрымъ полотенцемъ.

— Фу-у-у! — послышался протяжный вздохъ. — Въ четвертомъ этажѣ, но всего шестьдесятъ семъ ступеней.

— Ужъ и ступени сосчиталъ! — улыбнулась жена. — Можно-же такъ спать!

Мужъ пришелъ въ себя отъ сна и умолкъ, начавъ одѣваться. Жена вышила въ столовую заваривать чай. Онъ шлепалъ въ кабинетѣ стоптанными туфлями и говорилъ:

— Вѣдь, вотъ, во снѣ сейчасъ найдешь подходящую квартиру, а наяву вторую недѣлю по Петербургу бѣгаю и ничего подходящаго найти не могу. Ахъ, Танечка! Если-бы ты видѣла, какой хорошенькій кабинетикъ съ каминомъ! и прямо изъ прихожей…

— Да вѣдь во снѣ…- откликулась жена.

— Во снѣ, во снѣ. Гдѣ-же наяву такое удобство найти! Спальная тоже въ два окна, и изъ спальной…

— Да будетъ тебѣ. Что тутъ разсказывать! Разсказываетъ, какъ будто онъ и въ самомъ дѣлѣ нашелъ подходящую квартиру!

— Но, вѣдь, какъ я явственно все это: видѣлъ во снѣ… Ахъ, кабы удалось сегодня что-нибудь наяву! Не смотрѣлъ я еще въ Чернышевомъ переулкѣ, не ходилъ и по: Лештукову…

— Ты, вотъ, на Пески-то съѣзди, Ломатову квартиру посмотрѣть, — сказала жена.

— Не поѣду я туда.

— Отчего?

— Да что-жъ зря ѣздить! Навѣрное квартира — дрянь. Вѣдь изъ-за чего-нибудь эти Ломатовы передаютъ ее другому.

— Вотъ дуракъ-то! Понимаешь, Ломатова, говоритъ, что они оттого ищутъ случая сдать ее, что она мала имъ. У нихъ приращеніе семейства, и имъ одной комнаты не хватаетъ.

— Вздоръ!

— Ломатова говоритъ: «я чуть не со слезами рѣшаюсь сдать эту квартиру».

— Крокодиловы слезы. По нынѣшнимъ временамъ, матушка, у кого хороша квартира и недорога, тотъ ея держится и не ломаетъ мебель перевозкой.

— Да вотъ мы, напримѣръ.

— Экъ! хватила! На насъ набавили, десять рублей въ мѣсяцъ набавили. Кабинетъ мой угловой, и въ немъ зимой волковъ морозитъ. Надъ нами пѣвунья каждый вечеръ воетъ, рядомъ за стѣной собаки подпѣваютъ, снизу сквозь полы кислыми щами воняетъ.

Послышался всплескъ