Убийства никого не красят [Сельма Эйчлер] (fb2) читать онлайн

- Убийства никого не красят (пер. Елена Полецкая) (а.с. Дезире Шапиро -2) 944 Кб, 237с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Сельма Эйчлер

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Убийства никого не красят

Посвящается Ллойду Эйчлеру — моему мужу, благодарному слушателю, словарю, подпольному редактору, моей энциклопедии и постоянному источнику идей, похвал и любви.

Отныне никаких грязных убийств. Никаких сумасшедших киллеров. И никаких знакомств, не совместимых с жизнью. Спасибо, с меня этого добра хватит. Я дала себе обещание: ни под каким видом не браться за расследование, если оно грозит большими неприятностями, нежели обычная царапина. Ни за какие коврижки…


Ещё полгода назад я зарабатывала на жизнь частным сыском и в ус себе не дула. Исправно оплачивала квартиру и весьма внушительные продовольственные счета, ибо неверные жёны и загулявшие мужья, а также липовые иски к стразовым компаниям вкупе с заблудившимися кошками-собаками в городе Нью-Йорке не переводятся, хотя и не слишком заметны на общем детективном фоне.

Положим, для подобного рода расследований особого ума и энергии не требуется, но, с другой стороны, в морг в качестве клиента они точно не заведут.

Но однажды случилось так, что моя племянница Эллен втянула меня в историю с двойным убийством, которое чуть не стала тройным: моё собственное тело — длинной 157 см, но весьма достойной ширины — едва не оккупировало третью каталку в городском морге. (И уж на узкой каталке было бы хорошо видно, сколь необъятны мои телеса.) Убийцу-то я нашла, но как подумаю, что было бы, потерпи я фиаско, и сейчас дурно становится. Вот почему я поклялась не лезть в расследования, мало-мальски угрожающие моему физическому или душевному благополучию.

Это вовсе не означает, что моё первое и единственное дело об убийстве превратило меня в законченную трусиху. Честно говоря, храбростью я с детства не отличалась.

Глава 1

Очевидно, в моих отношениях с мужчинами главную роль играет желание опекать. Иначе невозможно объяснить, почему я абсолютно не реагирую на рослых красавцев, но зато неравнодушна к маленьким и тощим. Знаете, к таким, которые выглядят по-настоящему недокормленными. Наверное, мои вкусы в какой-то степени определяет материнский инстинкт, ведь у нас с Эдом не было детей… Эд — мой покойный муж, Эд Шапиро, он тоже был частным сыщиком. Однако для человека, появившегося в ту знаменательную среду в моем офисе, я была готова сделать исключение.

Высокий, стройный, тёмные волосы, светлые глаза и очаровательная ямочка на раздвоенном подбородке. Ради столь симпатичного малого я бы даже попыталась избавиться от лишнего десятка — а то и дюжины — килограмм. Но когда он приблизился, я поняла, к собственному облегчению, что жертв с моей стороны не потребуется. Парень явно не годился для любовного приключения: веки воспалены, в глазах — при ближайшем рассмотрении они оказались голубыми застыла тоска, и в целом вид у него был очень подавленный. К тому же явно моложе меня — года на два. Ну ладно, побольше, чем на два.

— Простите, что не договорился о встрече заранее, — извинился он приглушённым тоном, который мы обычно сберегаем для церквей или, на худой конец, библиотек.

— Все в порядке. — Я указала посетителю на кресло у стола. — Очереди ко мне сегодня нет.

— Дело в том, что я лишь полчаса назад узнал, что вы в Нью-Йорке и работаете частным детективом, и решил, не теряя времени, обратиться к вам.

— Мы знакомы?

— Были. Я — Питер Уинтерс.

— Питер Уинтерс?.. — не сразу припомнила я, но уже через секунду радостно завопила: — Питенчик Уинтерс!

Посетитель выдавил нечто похожее. на улыбку.

— Боже мой! — Я не верила своим глазам. Вскочила, бросилась к нему и давай обниматься. — Ни за что бы тебя не узнала!

— Я бы тоже тебя не узнал. Ты теперь рыжая. — А затем, видимо испугавшись, что я могу воспринять его замечание как намёк на тусклые корни волос, из которых ныне произрастала самая яркая черта моей внешности, торопливо добавил: — Тебе идёт.

Каким милым, чутким человеком стал наш Питенчик, решила я, смущённо поправляя свою огненную, крашенную хной шевелюру. Я не всегда была к нему столь добра…


С Питенчиком Уинтерсом мы вместе росли по соседству в Аштабуле, штат Огайо, — признаюсь, я выросла несколько раньше Питера. Тем не менее, поскольку его сестра Морин и я, родившись с разницей в три дня, были с детского сада не разлей вода, я часто виделась с Питенчиком. Много чаще, чем хотелось бы.

Не счесть, сколько дней и вечеров я провела с Морин, помогая ей нянчить младшего братишку, словно он был и моим братцем. Наверное, поэтому временами я его люто ненавидела только за то, что он был. (Вы правильно догадались: желание опекать развилось у меня много позже.)

Однако в последнем классе школы мы с Морин несколько отдалились друг от друга. По той простой причине, что у неё возникло другое сильное увлечение, куда более захватывающее, чем дружба со мной. Его звали Рой Линдстром. Сразу после сдачи экзаменов они с Морин поженились и уехали в Калифорнию.

Поначалу мы, конечно, обменивались письмами, фотографиями и непременными поздравлениями на дни рождения и Рождество. Но потом все прекратилось.

Я поступила в колледж, затем перебралась в Нью-Йорк. Работа, замужество, вдовство… Но в тот момент, сидя напротив Питенчика, я вновь была в Аштабуле, штат Огайо, с моей самой близкой подругой.

Я вдруг живо припомнила (хотя, возможно, не совсем точно) её высокую угловатую фигуру, длинные каштановые волосы, ямочки, мелькавшие в уголках кукольных губ. Но лучше всего я помнила глаза Морин — большие, глубоко посаженные. Они были того же цвета и формы, что и голубые глаза, которые с невыразимым унынием смотрели на меня теперь.

— Как Морин? — осведомилась я.

— Всё нормально. Лет шесть назад она вернулась в Аштабулу. У неё пятеро детей, трое младших живут с ней, а бывшего мужа след простыл. Но Морин — сильный человек. Прошлой осенью она открыла собственное турагентство, и, похоже, дела у неё идут неплохо. Она-то и посоветовала обратиться к тебе.

— Вот уж не думала, что ей известны моя теперешняя фамилия и адрес!

— Одна старая приятельница, Эми… фамилии не помню… случайно узнала, где ты живёшь, чем занимаешься и как тебя нынче именуют — Дезире Шапиро.

При этом на его лице не промелькнуло и тени улыбки. Из чего я заключила, что у Питенчика Уинтерса (надо бы перестать думать о нём как о неоперившемся птенце) забот полон рот. Что и подтвердилось секундой позже.

— Дезире, мне нужна твоя помощь, — произнёс он, подавшись вперёд. — Очень нужна.

— Что случилось?

— Девушка, с которой я был помолвлен, возможно, убита.

— Что значит «возможно»?

— Никто не знает точно, мертва она или лежит в больнице в коме. Но я должен это выяснить. — Затем он медленно, запинаясь, поведал жуткую историю.

Двумя днями ранее на невесту Питера и её сестру-близняшку было совершено вооружённое нападение в их квартире в Челси. И теперь одна из девушек лежит в морге, а другая — в больнице Св. Екатерины.

— И невозможно определить, кто из них кто. — Голос Питера дрогнул. — Потому что нападавший выстрелил им в лицо. Обеим.

— Боже, какой ужас! — пробормотала я и попыталась найти слова утешения, но в голове вдруг стало совсем пусто. Посему призналась жалобно: — Даже не знаю, что тебе на это сказать.

— Понимаю, не переживай.

— Но кто мог их так ненавидеть?

— Их все любили, — шёпотом обронил Питер.

— Давай-ка я свяжу тебя со следователем…

— Но я надеялся, что ты возьмёшься за это дело!

— Не могу, Питер. Я не занимаюсь убийствами.

— Ты не понимаешь! — Отчаяние придало ему сил, голос зазвучал громче. — Кто совершил это… — Он запнулся. — Кто это сделал, меня интересует в последнюю очередь. Прежде всего я хочу знать, жива Мэри Энн или мертва.

— Почему бы немного не потерпеть? Будем надеяться, выжившая девушка скоро придёт в сознание.

Они… доктора… понятия не имеют, когда это случится. И случится ли вообще. Прошу тебя, Дезире.

При мысли оказаться втянутой в очередное дело об убийстве я содрогнулась. Но передо мной сидел Питер, бывший мне когда-то почти братишкой, а теперь попавший в переделку, страшнее которой и представить себе нельзя. Не смогла я ему отказать. А умоляющий взгляд чудных голубых глаз окончательно меня добил.

Порешили на том, что я берусь за расследование. Но прежде я сурово приказала себе держать чувства в узде, что бы по ходу следствия ни открылось, а Питеру поставила условие: моей единственной целью будет установление личностей потерпевших.

— Большего от меня не жди, — строго предупредила я.

— Большего мне и не нужно, — заверил мой новый клиент.

Глава 2

Было начало шестого, в голове у меня роилась сотня вопросов, а в желудке ощущалось изрядное беспокойство. (Отобедала я весьма скромно, честное слово, и случилось это много часов назад.) Я разглядывала Питера: сомнений быть не могло, щеки у парня совсем ввалились. Держу пари, с тех пор как произошла трагедия, он толком не ел. По крайней мере, «толком» в моем понимании. На мой взгляд, «опекать» вовсе не значит сажать человека на диету для похудения. Только не это!

Очень неохотно Питер согласился поужинать со мной в новом деликатесном ресторане, открывшемся неподалёку от моего офиса. Я на это заведение сразу глаз положила.

Мой покойный муж, еврей и уроженец Нью-Йорка, познакомил меня с деликатесами сразу, как мы стали встречаться, и с тех пор я жить без них не могу. По прошествии стольких лет я даже считаю себя в некотором роде авторитетом в этой области. Посему я расстроилась, когда Питер, сев за столик, заявил, что более одной чашечки грибов и тарелки ячменного супа ему не осилить.

Могла ли я позволить молодому человеку лишить себя неземного наслаждения?

Пришлось попотеть, но в конце концов я уговорила его заесть суп сандвичем. Мы оба заказали бутерброды с бастурмой — огромные и сочные, но, на мой вкус, чуть жирноватые. Следом умяли салат из цветной капусты, картофель во фритюре, маринованные помидоры и по щедрой порции фаршированных кишок. В целом ужин получился очень неплох (хотя до «Деликатесов» на Второй авеню им далеко), и, когда появился официант, чтобы убрать со стола, тарелки Питера сверкали, словно вынутые из посудомоечной машины.

— Наверное, я всё-таки был голоден, — смущённо признал он.

Настала пора приступать к делу. А поскольку народу в ресторане было не много, искать иное место для беседы не имело смысла.

— Расскажи о близнецах, — попросила я, и за кофе (наши чашки наполнялись раза три-четыре) Питер выполнил мою просьбу.

Мэри Энн и Мередит Фостер, поведал он, приехали в США из Лондона около полугода назад, сразу после смерти мужа Мередит.

— Мередит до сих пор носит девичью фамилию, потому что она актриса, а у её мужа была длинная итальянская фамилия, — пояснил Питер. — Кажется, она начиналась на «К». Или на «Р»…

Вскоре по приезде Мэри Энн, невеста моего клиента, открыла магазин подарков в Ист-Виллидже. А Мередит тем временем стали приглашать в небольшие театрики, большей частью очень далеко от Бродвея. Однако её карьера двигалась в гору. В декабре ей крупно повезло: она получила вторую по значимости роль в комедии, которую ставила труппа настоящих профессионалов. Сейчас эта пьеса репетируется.

Я спросила Питера, как он познакомился с Мэри Энн.

— Через Мередит. Я вроде упоминал, что занимаюсь отбором исполнителей, работаю на рекламное агентство в Сохо? И однажды, недели через две после приезда в Нью-Йорк, Мередит пришла к нам, чтобы попробоваться для рекламы на радио. Нам требовалась женщина с британским акцентом. Но наш главный по рекламе решил, что Мередит звучит фальшиво. Представляешь? — возмущённо вопросил он и, не дожидаясь ответа, пояснил: — Этот осел прицепился к тому, что Мередит родилась в Америке. Отец перевёз их в Англию, когда получил работу… какую, не помню. Но тогда Мэри Энн и Мередит были маленькими детьми! Да Мередит говорит как… английская королева! — Он сделал паузу, дабы я хорошенько уразумела, каким идиотом оказался его коллега. — По вине этого недоумка Мередит осталась без работы. Но дело кончилось тем, что я пригласил её пообедать. Не в моих привычках заводить знакомства с актрисами, однако в ней было что-то особенное.

Они встретились ещё несколько раз, сообщил Питер, но, хотя Мередит ему по-прежнему нравилась, искры между ними так и не пробежало. Потом она пригласила его на премьеру пьесы, в которой играла. К тому времени он уже почти твёрдо решил больше ей не звонить. Но Мередит застала его врасплох, да и обижать девушку не хотелось. Посему он пошёл на премьеру.

Там он и встретил Мэри Энн.

— Я сидел в зале, ждал, когда поднимут занавес, — растроганно вспоминал Питер, на его лице даже появилось подобие улыбки. — И вдруг девушка, сидевшая передо мной, повернула голову и я увидел её лицо в профиль. Я просто ошалел, честное слово. Она выглядела точь-в-точь как та девушка, которую я ожидал увидеть на сцене!

— Ты не знал, что у Мередит есть сестра-близнец?

Я знал, что у Мередит есть сестра и что они очень близки. Она говорила об этом, но не упоминала, что они близнецы… В антракте мы с Мэри Энн разговорились. В основном речь шла о том, какая идиотская постановка (её прикрыли через пару дней), и о том, как Мередит старается выжать максимум из своей небольшой роли. Мэри Энн страшно переживала за сестру, которой пришлось участвовать в этой халтуре. Меня поразило, до чего же она тонкий человек!.. Потом, после спектакля, мы втроём отправились поужинать. В ресторане мы провели не больше часа, но этого времени мне хватило, чтобы понять: Мэри Энн обладает всеми качествами, которые поначалу привлекли меня в Мередит, и многими-многими другими.

— Например?

— Ну, она мягче Мередит… Не заставляй меня объяснять, всё равно не сумею.

— Не так честолюбива? — подсказала я.

— Да, но не только. — Питер задумался на секунду. — Нет, не могу точно определить, — замотал он головой.

— Больше не стану тебя перебивать, продолжай.

— Мэри Энн чаще смеялась, — мечтательно произнёс он, а взгляд его устремился куда-то вдаль. — И она потрясающе умела слушать. У нас оказалось много общего: мы оба любим вестерны, эстрадных комиков, шпионские романы и музыку кантри. Оба обожаем ходить по воскресеньям в музеи и валяться на пляже. И терпеть не можем Мадонну. Пустяки, конечно, — признал он, застенчиво улыбаясь, — но в ту ночь нам казалось, что мы сделали величайшее открытие в мире. Знаешь, когда мы вышли из ресторана, я уже точно знал, что Мэри Энн и Мередит не так уж и похожи.

— Наверное, это любовь.

Питер расцвёл улыбкой:

— Конечно, они похожи, удивительно похожи. Но, приглядевшись, замечаешь различия. У Мэри Энн не столь правильные черты, как у Мередит, у неё даже есть маленькая горбинка на носу. И выражение лица разное. Мэри Энн выглядит более мягкой… Ох, — одёрнул себя Питер, — опять я за своё.

— У вас сразу начались серьёзные отношения?

— Сразу! Мы оба немедленно поняли, что нашли то, что искали. На следующий день я позвонил Мэри Энн в магазин. Вряд ли Мередит обиделась. Уверен, она не испытывала ко мне романтических чувств. Но в тот момент я даже не задумывался, порядочно ли поступаю, звоня её сестре. Это было совершенно неважно — Мэри Энн стала для меня всем.

— Когда вы собирались пожениться?

— Дату мы пока не назначили, но тянуть со свадьбой не собирались. Мы помолвлены уже несколько недель, правда, я всё ещё не подарил ей кольцо. Точнее, Мэри Энн до сих пор не ткнула пальцем в то, что ей нравится. Я всё время теребил её, мол, надо пойти и купить, — хотел, чтобы она выбрала по своему вкусу, — но каждый раз что-нибудь мешало: то она в магазине занята, то ещё какие-нибудь дела, так мы и не выбрались за покупкой. Я надеялся, что подарю ей кольцо на день рождения, первого февраля, но и тогда не получилось. А теперь какой-то подонок напал на неё и, возможно, даже убил! — Питер Закрыл лицо руками, а когда отнял их, глаза у него были влажными. Но он не дал волю слезам. — Хочешь взглянуть на лицо, которое эта сволочь уничтожила? — спросил он ровным тоном, доставая из кармана брюк потрёпанный кожаный бумажник. Затем бережно вынул из бумажника фотографию и положил её на стол передо мной. На снимке Питер стоял рядом с высокой худощавой блондинкой лет двадцати пяти. Девушка была одета в джинсы, майку и бейсболку с надписью «Нью-Йоркские янки». И если фотография не врала, спутница Питера была чрезвычайно хорошенькой.

— Это мы в Центральном зоопарке.

— Красивая.

— Видела бы ты её сейчас! У неё… то есть у девушки, которая лежит в больнице (молю Бога, чтобы это была Мэри Энн), челюсти скреплены проволокой. И вся голова обмотана бинтами. Она похожа на египетскую мумию! — Понизив голос так, что я едва расслышала, он продолжил: — Да этого подонка!.. — И стиснул зубы, не закончив фразы. Наступила пауза, и глаза Питера вновь стали наполняться слезами. Но он справился с собой и горестно произнёс: — А знаешь, Мэри Энн в тот вечер случайно оказалась дома. Она собиралась пойти поужинать с подругой, но та в последний момент отменила встречу. — Он умолк, а когда опять открыл рот, то лишь прошептал: — Господи!

Никогда прежде не слыхала, чтобы в одном-единственном слове прозвучало столько боли, печали и отчаяния. Несмотря на здравое решение держать свои чувства в узде, я почувствовала, как и на мои глаза наворачиваются слезы. Разреветься мне не дал Питер.

— Наверное, тебе и на это стоит взглянуть, — заметил он обычным тоном и вынул из бумажника ещё одну фотографию. — Мэри Энн и Мередит. — Я внимательно изучила снимок. Сестры были на редкость похожи. — Мэри Энн справа, — сообщил Питер, предваряя мой вопрос.

— Не знаешь, полиция беседовала с их зубным врачом? — Я вернула ему снимки. — Это может помочь.

Питер покачал головой:

— Следователь, сержант Филдинг, спрашивал меня, к какому дантисту они обращались, но я вообще понятия не имею, лечили они зубы или нет, после того как приехали в Нью-Йорк. Лично я сомневаюсь. Мэри Энн как-то сказала, что ей надо бы пойти провериться, я порекомендовал своего врача, но больше об этом речь не заходила.

— Возможно, она всё-таки пошла к нему, просто тебе не говорила, — с надеждой произнесла я.

— То же самое я сказал полиции, и они связались с доктором Фишелем, моим дантистом, но тот заявил Филдингу, что Мэри Энн среди его пациентов не значится. По-моему, она ему так и не позвонила.

Но в Лондоне они ведь лечили зубы. Может быть, кто-нибудь из членов семьи подскажет?

Не подскажет. Родители погибли в автомобильной катастрофе несколько лет назад, у девушек, остался один брат. Кстати, он сейчас в Нью-Йорке. Мы разговаривали с ним вчера вечером по телефону о дантисте, но он абсолютно не в курсе, где сестры лечили зубы. Полиция тоже спрашивала его об этом.

— А какие-нибудь другие родственники у них есть? Тётка? Или дядя?

— Вряд ли. По крайней мере, я о родственниках ничего не слыхал.

Наконец я собралась с духом и решила задать вопрос, который давно вертелся у меня на языке, ещё с того момента, как Питер, сидя в моем офисе, рассказал о преступлении. Мне всегда ужасно неловко спрашивать о таких вещах, вот и сейчас я почувствовала, как краска заливает физиономию от подбородка до огненно-рыжих волос.

— Послушай, когда вы с Мэри Энн… ну, то есть когда вы были вместе… э-э… ты ничего не заметил… хоть что-нибудь… на её теле? Родинку? Шрам? Родимое пятно? Что-нибудь, что могло бы помочь установить личность?

Настал черёд Питера краснеть.

— Мэри Энн очень застенчива, мы всегда занимались любовью в темноте…

Мне, как всегда, везёт. Только мой клиент мог связаться с девушкой — единственной во всём Нью-Йорке, — которая стыдится раздеться при свете!

Я быстренько сменила тему — к обоюдному облегчению:

— А что думает полиция? Они не считают случившееся ограблением?

— Похоже, они уверены, что это не ограбление. Нет ни малейших следов взлома.

— Ты сказал, что не знаешь никого, кто бы желал им зла. Однако печальный факт заключается в том, что такой человек нашёлся. Подумай хорошенько, — посоветовала я. — Не затаил ли кто-нибудь обиду на сестёр? Персонаж из прошлого. Не было ли у них проблем в отношениях с людьми?

— Не знаю, можно ли это назвать проблемой…

— Ты о чем?

— Мередит и её брат избегали друг друга. Но это давняя история, связанная с её замужеством. Кажется, брату не нравился тот парень.

— А Мэри Энн ладила с братом?

— Мэри Энн очень дорожит семейными отношениями. Она не переставала надеяться, что Мередит и Эрик сложат оружие. Наверное, для неё это стало особенно важно после смерти родителей.

— Мэри Энн держала магазин, так? На работе не возникло трудностей?

— Никаких. Она обязательно бы рассказала, если бы было о чем.

— А у Мередит? — допытывалась я. — Актёрская профессия зачастую смертельно опасна.

— Поначалу были конфликты. Мэри Энн однажды упомянула об этом, просто случайно всплыло в разговоре. Но у меня сложилось впечатление, что ничего серьёзного не произошло.

— И что тебе рассказала Мэри Энн?

— Одна актриса в труппе была в обиде на Мередит. Ей обещали роль, которая потом досталась Мередит, и этой актрисе — не помню, как её зовут, — пришлось удовлетвориться маленькой ролью.

— А как называется спектакль, ты случайно не знаешь?

— Конечно, знаю. «Любовь и всё прочее». Репетируют пьесу в театре «Беркли», в Вест-Виллидже.

— А на Мэри Энн никто не обижался?

Питер покачал головой:

— Все любили… любят Мэри Энн. Она необыкновенно милая, и с ней очень легко.

Увы, так не бывает, но вслух я этого не сказала.

— И она никогда ни с кем не ссорилась?

— Ну…

— С кем? — напирала я. Назойливость, конечно, не красит, но вы не представляете, сколь часто она бывает весьма уместна.

— С бывшим женихом. Но они расстались сразу же, как только она приехала в Нью-Йорк. Неужто он столько времени выжидал, чтобы отомстить?

Мэри Энн, по словам Питера, была помолвлена с парнем из Нью-Джерси. Жениха звали Роджер, фамилии Питер не помнил, а занимался бывший суженый то ли недвижимостью, то ли страхованием.

— Больше я ничего о нём не знаю, — смущённо произнёс Питер. — У меня очень плохая память на имена, — добавил он, что было совершенно излишне. — И об их отношениях мне тоже мало известно. Они познакомились в универмаге «Хэрродз». Мэри Энн там работала, а Роджер проводил в Лондоне отпуск. Видимо, он малый не бедный, поскольку продлил отпуск, чтобы подольше побыть с Мэри Энн, а потом летал туда-сюда.

— Когда это было?

— Кажется, они начали встречаться где-то за полгода — или больше?.. — до того, как Мэри Энн перебралась в Нью-Йорк.

— Мередит вернулась сюда вместе с ней?

Питер кивнул:

— Когда Мэри Энн начала готовиться к отъезду, муж Мередит был ещё жив, хотя уже и очень болен. Мэри Энн чувствовала себя страшно виноватой, что оставляет сестру одну, но Мередит настаивала на её отъезде. Ведь Мэри Энн была обручена и должна была ехать. — Если Питер и ревновал к предыдущему жениху, то виду не подал. Спокойным тоном он излагал факты, словно повествовал о чём-то, случившемся в другой жизни. Впрочем, для него, наверное, так оно и было. — Но потом муж Мередит умер, как раз накануне отъезда Мэри Энн. Мередит поспешила покончить со всеми делами и отправилась вместе с сестрой.

— Значит, Мэри Энн приезжает в Америку с намерением выйти замуж за Роджера…

— И сразу узнает, что он был уже дважды женат, о чем ни звуком ей не обмолвился.

— И она с ним порвала.

— И она с ним порвала, — эхом отозвался Питер.

— Вряд ли они расстались по-дружески.

— Верно. Роджер вроде бы разозлился, но Мэри Энн не вдавалась в подробности. По-моему, она вообще завела речь о той помолвке только потому, что полагала — я должен знать. Но было видно, что ей не хочется распространяться о Роджере, я и не настаивал. — Питер украдкой глянул на часы, очевидно не желая, чтобы я заметила.

— У тебя дела?

— Нет, просто хотел бы поскорее вернуться в больницу. Но ты не торопись, спрашивай…

— Ладно, иди. — Вопросы у меня почти иссякли. К тому же посетителей в ресторане прибывало, метрдотель уже начал посматривать на нас косо. — Я тебе позвоню, и очень скоро, — пообещала я.

Теперь, оглядываясь назад, я ясно вижу то, на что тогда предпочитала закрывать глаза: вопросы, заданные Питеру, имели отношение не только к установлению личности потерпевших. Не в меньшей степени они касались и установления личности убийцы.

Глава 3

В тот вечер я выждала до девяти и позвонила Эллен. Моя племянница — помощник завотделом в универмаге «Мейси»; иногда она работает до половины девятого, но я, хоть убей, не могу запомнить, по каким дням.

Шесть гудков спустя явно запыхавшаяся Эллен взяла трубку:

— Алло?

— Что с тобой? Ты только что вошла?

— Тётя Дез? — Эллен всё ещё не могла отдышаться. — Я услыхала звонок, когда отпирала дверь. Боялась, не успею добежать.

— Я и впрямь уже собиралась дать отбой. Мне нужно с тобой поговорить, но я могу потерпеть, пока ты снимешь пальто, а потом перезвоню. Или лучше сделаем так: перекуси и позвони сама.

— Нет-нет. Раздеться я могу и с телефоном, и я уже поужинала. Что случилось? — Я обдумывала, как ловчее подступиться к делу, вследствие чего наступила томительная пауза. То есть томительная для Эллен, потому что моя племянница — самый беспокойный человек на свете. — Несчастье, да?! — всполошилась Эллен. Её воображение уже рисовало одну катастрофу за другой.

Всё отлично, Эллен, правда, — поспешила заверить я. — Хотела лишь рассказать тебе об одном очень симпатичном парне… — Договорить мне не позволили.

— Ох-х, тётя Дез! — завопила племянница. — Ты с кем-то познакомилась! — Она верещала столь пронзительно, что мне пришлось отодвинуть трубку от уха. Эллен всегда преисполнена энтузиазма. Когда не изводится из-за какой-нибудь ерунды.

— Познакомилась и хочу познакомить с ним тебя. Это молодой адвокат, он работает у нас уже три недели.

Наверное, надо объясниться. Под «у нас» я подразумеваю юридическую фирму «Гилберт и Салливан», где арендую помещение. Эллиот Гилберт и Пат Салливан не только предоставляют мне возможность заниматься делом в приличном районе города, но иногда даже подкидывают работёнку. Кроме того, по договорённости с ними я имею право пользоваться услугами лучшей секретарши в Манхэттене. Но вернёмся к Эллен…

Она не обрадовалась новости, как я надеялась.

— Как ты могла! — возмутилась она, и опять я отставила трубку. Секунду спустя она заговорила спокойнее: — Тётя Дез, знаю, ты искренне заботишься обо мне, но я всегда чувствую себя ужасно неловко…

— Да подожди ты! Я ещё ничего не сделала, а ты уже набрасываешься. Уилл Фитцджеральд попросил с кем-нибудь его познакомить. В Нью-Йорке он недавно, усиленно готовится к сдаче экзамена, и у него нет времени заводить друзей. Мы разговорились сегодня утром, и он спросил, знаю ли я каких-нибудь хороших девушек. Я ответила «нет». Единственная известная мне хорошая девушка обожает делать поспешные выводы, а свою старую тётку держит за малолетнюю дурочку.

Эллен захихикала было, но осеклась.

— Прости. Я действительно иногда бываю слишком чувствительной, — раскаялась она. — Расскажи об этом парне.

— Собственно, мы с ним первый раз толком побеседовали, прежде только здоровались, но он интересный малый. А Эллиот Гилберт говорил, что он парень с головой. И физиономия у него симпатичная. Не очень высокий, но выше тебя — метр семьдесят или чуть больше, — волнистые каштановые волосы, хорошая фигура и потрясающая улыбка. — Я достаточно разрекламировала Уилла Фитцджеральда, пора было заключать сделку. — Послушай, что ты теряешь? Я приглашу вас обоих на ужин в воскресенье, а если он тебе не глянется, сразу после ужина извинишься и дашь деру.

Эллен признала, что совместный ужин — неплохая идея:

— Ты ведь знаешь, как я нервничаю в компании с незнакомыми людьми, а с тобой рядом мне будет полегче. Но ужасно не хочется тебя нагружать.

Положим, я люблю готовить, о чем племяннице отлично известно: уж кого-кого, а её я потчевала не раз! В общем, я заверила Эллен, что с удовольствием приготовлю праздничный ужин, она поблагодарила, воспрянула духом и пообещала быть.

Затем я поведала о моем новом деле.

— Какой ужас! — воскликнула племянница. — Я читала об этом в газетах. Они ведь были очень красивыми, да? И моложе меня! — Она умолкла, обдумывая ситуацию, а затем взволнованно произнесла: — Но ведь теперь у тебя есть шанс прославиться! — Не успели в её голосе отзвенеть восторженные нотки, как она тут же перешла на шёпот, на сей раз ограничившись лишь двумя словами: — Боже мой!

— Что случилось?

— Это ведь огромный риск, неужели не понимаешь? Ты говорила, что никогда больше не возьмёшься за убийство. И была права. Забыла, что тебе пришлось пережить в прошлый раз?

Я возразила, мол, моё участие в расследовании ограничено определёнными рамками.

— Мой клиент желает лишь выяснить, жива его невеста или мертва. Ему безразлично, кто преступник… по крайней мере, в данный момент. Но я поставила ему чёткое условие: как только узнаю, что случилось с его невестой, сразу умываю руки.

— И как, интересно, тебе удастся отделить одно от другого? — стояла на своём Эллен.

— Уж мне лучше знать, — парировала я тем едким тоном, который обычно приберегаю для ловкачей, пытающихся пробиться в кассу в универсаме без очереди. Подозреваю, взбеленилась я от нежелания признать правоту Эллен. И конечно, немедленно почувствовала себя законченной стервой. Но племянница не дала мне возможности извиниться.

— Всё равно, не нравится мне это, — проворчала она. — Будь очень, очень осторожна. Обещай. — Я обещала. Последнее слово осталось за Эллен: — Так кто кого держит за малолетнюю дурочку? Тебе бы такую тётку, как моя.

Я положила трубку и, улыбаясь, покачала головой. Эллен двадцать восемь лет, но иногда я готова поклясться, что её свидетельство о рождении поддельное. Она невероятно наивна и открыта, её молодость не в возрасте, но в свойствах характера. Трудно поверить, что она все эти годы прожила в Нью-Йорке. Но с другой стороны, Эллен бывает удивительно восприимчивой и прозорливой, иной раз находя истину там, где я даже не искала. Или же не желала искать, как в данном случае.

Уже лёжа в постели, я размышляла об Эллен и Уилле Фитцджеральде. Молодой человек и впрямь казался симпатичным, и я всей душой надеялась, что они понравятся друг другу. Должно же моей бедной племяннице наконец повезти! Её последний парень оказался настоящим дерьмом.

И я принялась строить воздушные замки, один за другим. Вот будет здорово, если у Эллен всё сложится. Я даже забеспокоилась, согласятся ли священник и раввин провести совместную брачную церемонию. (Забыла упомянуть, но Эллен — на самом деле племянница Эда. Она еврейка, а человек по имени Уилл Фитцджеральд, наш потенциальный жених, уж никак не может принадлежать к иудейскому племени.) Впрочем, неважно. Безумно счастливые влюблённые поженятся в мэрии, или их сочетает браком какой-нибудь мировой судья.

Только вот как отреагирует на их женитьбу моя золовка Маргот, мать Эллен? Да она убьёт меня, не иначе, когда обнаружит, что её дочь выходит замуж за ирландского католика!

Хуже того, возьмёт и не пригласит на свадьбу.

Глава 4

Утром я перво-наперво позвонила следователю, который, по словам Питера, вёл дело о нападении на близнецов.

Нас с Тимом Филдингом связывали особые отношения. Они с Эдом подружились, когда вместе служили в полиции, — до того, как Эд переквалифицировался в частные детективы, и задолго до нашей встречи. Я познакомилась с Тимом независимо от Эда (первое время я и понятия не имела о том, что они были друзьями), наши пути пересеклись на ниве криминалистики. Правда, в те времена Филдинг не расследовал убийств, да и я тоже, поскольку была моложе и умнее.

Филдинг, похоже, был рад меня слышать, пока я не сообщила, зачем звоню.

— В этом грязном деле не хватало только тебя, — съязвил он.

Не подумайте о Тиме плохо. Он милейший и добрейший малый, таких поискать. На мой взгляд, в трагедии с близнецами был лишь один положительный момент — то, что она произошла на участке Филдинга. Но вы бы никогда не догадались о наших взаимных симпатиях, слушая, как мы цапаемся. А цапаемся мы непрерывно. Наверное, мы оба по какой-то дурацкой причине не желаем демонстрировать свои истинные чувства — абсолютно платонические, уверяю вас. Вечные подкалывания стали стилем нашего общения. Настал мой черёд вонзить шпильку.

— Счастье снова работать с тобой, — пропела я. — У тебя изумительные манеры.

— «Работать с тобой»? Что ты мелешь? С каких это пор ты служишь в полиции? Кроме того, у меня уже есть напарничек. Может, забыла?

Хорошо, что я не успела позавтракать. От одного воспоминания об Уолтере Коркоране меня выворачивает наизнанку. И Филдингу об этом прекрасно известно.

— Помню, помню, — ласково отозвалась я, — и, судя по твоему поведению, ты берёшь у него уроки учтивости.

Некоторое время мы продолжали пикироваться, пока я не улучила момент и не попросила Филдинга о встрече. Он покочевряжился от души, как и положено по заведённой традиции, но в конце концов уступил. В чем я и не сомневалась.

Мы договорились встретиться в половине первого в кафетерии неподалёку от его участка.

* * *
Филдинга я углядела за квартал, он как раз входил в кафетерий. Его трудно не узнать даже со спины: коренастый и крепко сбитый, он похож на огнетушитель; волосы цвета соль с перцем коротко стрижены. И походка у Тима тоже редкостная. Впрочем, «походка» — не то слово: передвигается Тим, как бульдозер.

— Я думал, ты завязала с убийствами, — с вызовом бросил он, когда мы сели за столик.

— Совершенно правильно думал. У меня иная цель. Давай поедим сначала, потом объясню.

— Лучше начинай сразу, сделаем заказ и начинай. Мне через час возвращаться на службу.

Попросив официанта принести сандвичи, я рассказала Филдингу о Питере и Аштабуле, особо подчёркивая, что моя задача — помочь клиенту установить, жива его невеста или мертва.

— И больше тебя ничего не интересует, да?

— Ей-богу, Тим, только для этого меня и наняли, ничем иным я заниматься не стану. Ты мне веришь?

— Верю, что ты и в самом деле так думаешь. А точнее, хотела бы так думать. Но ты даже глупее, чем кажешься, если полагаешь, что расследование вот так запросто можно поделить на две части. (Потрясающе, все словно сговорились твердить мне одно и то же!) Но хватит дискутировать, — продолжил Тим. — Так чего ты от меня хочешь? Узнать, как всё произошло, правильно?

— Правильно.

— Ладно. — Тим поскрёб подбородок и сморщил лоб, добросовестно припоминая мельчайшие подробности. — Одна из сестёр, Мэри Энн, — позже расскажу, как мы узнали, что это она, — была обнаружена на полу в гостиной, приблизительно в метре от дивана. Никаких признаков борьбы, дверные замки тоже в полном порядке. Следовательно, мы вправе предположить, что она была знакома с преступником. Что касается другой сестры… как её звали?

— Мередит.

— Да, Мередит. Её подстрелили в конце длинного коридора, прямо у поворота в гостиную. Привратник уверен, что в тот вечер первая сестра — вероятно, Мэри Энн — вернулась домой около половины восьмого или чуть раньше. Он говорит, что она вошла одновременно с другим жильцом. Привратник запомнил их, потому что эти двое оживлённо беседовали и смеялись. Мы поговорили с этим жильцом — неким мистером Милано, — и он подтвердил слова привратника. Сказал, что вошёл в свою квартиру ровно в семь тридцать. Он отлично помнит время, потому что страшно расстроился, увидев, что его любимая «Опасность!» уже закончилась.

— Милано уверен, что он разговаривал с Мэри Энн?

— Нет. Они всего-то перебросились парой шуточек. Но не переживай, мы точно знаем, что это была она.

— А Мередит? Когда она пришла домой?

— Вот это точно вычислить не удалось. Привратник полагает, что вторая сестра появилась приблизительно на час позже, но утверждать наверняка не может. Других свидетелей нет. Но вряд ли Мередит пришла домой раньше восьми. Такой вывод мы сделали, исходя из имеющихся фактов.

— И каковы же они?

— Придержи лошадей, ладно? Будут тебе факты. Картину преступления мы представляем себе так: убийца и Мэри Энн сидели в гостиной и беседовали. Возможно, поджидали Мередит.

— Выходит, ты считаешь, что убийца охотился за Мередит?

— Вполне вероятно. Тебе известно, что Мэри Энн собиралась сразу после работы отправиться в ресторан?

— Да, от Питера. — Тут принесли наши сандвичи. Стоило официанту удалиться, как я затараторила: — Но ведь всё могло случиться ровно наоборот. Неизвестно, знал ли убийца о планах Мэри Энн на тот вечер. Возможно, он хотел убрать именно её. А Мередит просто под руку подвернулась, вошла сразу после выстрелов.

— Правильно мыслишь, — согласился Филдинг. — Но проблема в том, что по крайней мере без десяти восемь преступник уже находился в квартире. — Я открыла рот, но Тим опередил меня: — Не спрашивай, откуда мы знаем. По…

— «Позже всё объясню, придержи лошадей», — передразнила я следователя.

Он приставил ладонь ребром ко лбу в насмешливом салюте:

— Дело в том, что если Мэри Энн была целью преступника, то почему он, выстреляв, тут же не смотался? Почему отирался в квартире, пока не пришла Мередит? Не иначе как именно она и была намеченной жертвой, или же он с самого начала задумал дуплет. Верно я рассуждаю?

Он не ожидал ответа и не получил его. Я перешла к другому вопросу:

— А что ты?..

— Слушай, уймись на минутку и ешь. Твой сандвич остывает.

— Он с тунцом, Тим, — напомнила я, принимаясь тем не менее за еду.

— Тогда позволь мне поесть, — и он откусил изрядный кусок от сандвича с поджаренной ветчиной. — И между прочим, — сообщил Филдинг минуту спустя, — им выстрелили не только в лицо, первые пули попали в тело. Одна девушка ранена в торакс… то есть в грудную клетку…

— Я знаю, что такое торакс, — заявила я с набитым ртом.

— …а другая в живот, — продолжил Филдинг, игнорируя моё замечание. — Да только мы не знаем, у кого какое ранение, потому что медики всё перепутали. Это дело, Дез, — проворчал мой приятель, — отличнейший пример закона Мэрфи: «Всё плохое, что может случиться, обязательно случится». Я точно процитировал? — Прожевав второй кусок сандвича, Тим добавил: — Но винить во всем медиков у меня язык не поворачивается. (Весьма характерное для него замечание. Я же говорила — добрейший малый!) Обе девушки на тот момент были едва живы, и ребята со «скорой» страшно торопились. Посему возникшая путаница вполне объяснима. Но, черт возьми, всем было бы много легче, если бы мы знали, кто сейчас лежит в больнице Св. Екатерины!

— Так что же всё-таки произошло?

— Медики обнаружили телесные ранения, только когда девушек привезли в отделение, — вот что произошло.

Признаюсь, по крайней мере несколько секунд я никак не могла сообразить, куда клонит Филдинг. Тупое недоумение, очевидно, отразилось на моей физиономии, потому что Тим любезно растолковал:

— Мы уверены, что Мэри Энн ранили в гостиной, а Мередит нарвалась на пулю в коридоре. Если бы ребята со «скорой» могли сказать, где лежала девушка, раненная в грудь, — она в результате выжила, — мы бы знали, Мередит это или Мэри Энн.

Ну конечно! И как я раньше не сообразила!

— Не расстраивайся, — утешил Филдинг, заметив моё смущение. — Такого расследования врагу не пожелаешь, я уже все ногти искусал и за локти принялся. Если так и дальше будет продолжаться, скоро сам с собой начну разговаривать.

— Полагаю, вы беседовала с жильцами. — Мне не терпелось узнать, что полиция уже успела сделать.

— Нет, — отозвался Филдинг подозрительно сладким тоном. — Я для того и согласился встретиться с тобой: вдруг, думаю, подскажешь, как надо расследовать убийство.

— Извини. Конечно, вы их проверили. Просто иногда мои мозги не поспевают за языком.

— Иногда ничто и никто не поспевает за твоим языком, — буркнул Тим, но я заметила, что он пытается подавить улыбку. — К твоему сведению, мы начали опрашивать жильцов во вторник утром и до сих пор не закончили — а вдруг наткнёмся на кого-нибудь, кто хоть что-то видел. В одном мы уверены: никто ничего не слышал. Жертвы обитали в новом элитном доме, и стены там действительно звуконепроницаемые. Очень кстати, правда?

— А что сказал привратник? Я имею в виду, насчёт гостей? — осведомилась я.

— В этом деле всё идёт наперекосяк, так что нетрудно угадать, что он сказал. Утверждает, что к сёстрам в тот вечер никто не приходил, по крайней мере пока он был на дежурстве. Мол, мимо него и мышь не проскочит.

— Кстати, откуда вам известно, что выстрел в лицо был вторым?

— Баллистическая экспертиза, слыхала о такой? Преступник стоял над жертвами, когда стрелял им в лицо, а обе девушки лежали, распростершись на спине.

Я поёжилась и понадеялась, что Филдинг — закалённый всякими ужасами следователь — не заметит. Но он заметил:

— Если тебе даже слушать об этом неприятно, хорошо, что не видела.

— Каким оружием пользовался преступник?

— Револьвером тридцать восьмого калибра, и мы всё ещё его ищем.

— Поразительно, что одна из сестёр до сих пор жива.

— Более чем! Врач, с которым я говорил вчера утром, считает это чудом. Пуля прошла от сердца вот на столечко. — Тим сложил большой и указательный пальцы так, что между ними почти не осталось просвета. — А вторая пуля, направленная в лицо, срикошетила от челюсти и угодила в мозг. Ну и здоровье у этой малышки! Наверное, живучесть у них в генах заложена, потому что вторая сестра умудрилась дотянуть до операции, что, учитывая её ранения, является не меньшим чудом, как считают доктора. Но послушай, ты должна мне кое-что обещать.

— Что?

— О том, что выжившая девушка ранена в грудь, прессе трепаться не надо. У меня будут крупные неприятности, если выяснится, что я проболтался. Мы не хотим, чтобы преступник знал, которая из жертв до сих пор держится на плаву. Больничному персоналу строго-настрого приказано не обсуждать её состояние с посторонними, а в её палате выставлена круглосуточная охрана.

— Не скажу ни одной живой душе, честное слово.

— И клиенту в том числе. Мы даже заставили персонал обрядить её в хламиду, чтобы скрыть рану.

— От меня Питер не узнает… Уж не думаешь ли ты?..

— Не думаю, иначе не позволил бы ему дневать и ночевать в палате даже в присутствии охранника. Хотя, если честно, не нравится мне, что рядом с ней кто-тонаходится.

— Но ведь ты ему не запретишь её навещать?

— Врачи говорят, что кома или не кома, но если пациентка — Мэри Энн, присутствие Уинтерса ей необычайно полезно. Мередит оно тоже не повредит. При условии, конечно, что твои Уинтерс не убийца, которого мы ищем. — Я собралась было возразить, но Филдинг улыбнулся: — Ладно, если бы я всерьёз его подозревал, то не подпустил бы этого малого к ней и на сотню метров.

Видимо, я нахмурилась, сама того не сознавая, потому что Филдинг полюбопытствовал:

— Ты чего?

— Им обеим выстрелили в лицо. Как ты полагаешь, зачем?

— Хотел бы я знать! Могу лишь догадываться, что в этом поступке есть что-то личное. Очень личное.

— Согласна.

— Хотя бы по этой причине я отметаю версию ограбления. Но надо признать, вещички в этой квартирке не дешёвенькие. Жаль, ты не видела.

— И мне жаль, — с нажимом произнесла я.

Филдинг проигнорировал мои слова, заметив лишь, что после смерти родителей близнецы, должно быть, получили шикарное наследство.

— Я бы с удовольствием взглянула на их квартиру, — сделала я второй заход.

— Рассмотрю этот вопрос… когда закончим расследование. И чего тебе неймётся? Я же тебе всё рассказываю!

Ладно, оставим эту тему — на время.

— Кто их нашёл?

— Сосед. Зовут Чарльз Спрингер. Он позвонил в дверь примерно без десяти восемь. Когда ему не открыли, сильно удивился. Всего десятью минутами ранее он беседовал с Мэри Энн по телефону и предупредил, что скоро зайдёт.

Ну наконец-то мы добрались до самого интересного! Вот почему Филдинг так уверен, что в гостиной была Мэри Энн.

— Ага, теперь понятно, — пробормотала я себе под нос.

— Разве я не говорил: потерпи, и я всё объясню? — ухмыльнулся Тим. — Итак, из показаний Спрингера нам известно, что в половине восьмого домой вернулась Мэри Энн. Она даже сказала Спрингеру по телефону, что сестры ещё нет. Между прочим, Мередит ушла из театра до семи; выходила она с одной из актрис, которой поведала, что собирается заехать в «Мейси», чтобы вернуть блузку. Посему она никак не могла появиться дома раньше восьми. Ей пришлось бы развить бешеную скорость… Словом, в начале девятого Мередит открыла дверь своей квартиры, повесила пальто в стенной шкаф и двинулась по направлению к гостиной. До которой так и не дошла, — просто и печально закончил Филдинг, и у меня вдруг сжалось сердце, а потом ухнуло куда-то в пятки. Я представила себе Мередит, лежащую на полу, в нескольких метрах от неё Мэри Энн, обе залиты кровью, а их прекрасные лица уничтожены…

— Что с тобой, Дез? — обеспокоился Тим. — Вид у тебя какой-то странный.

— Ничего, всё в порядке. Расскажи о Спрингере.

— Ага. Через некоторое время он ещё раз позвонил Мэри Энн по телефону. Ответа не было. Тогда, уже около девяти часов, он зачем-то снова отправился к сёстрам. Дверь была слегка приоткрыта. Он вошёл и увидел Мередит в конце коридора. Бросился в свою квартиру и набрал 911.

— Выходит, Мэри Энн могли застрелить в любое время между половиной восьмого и девятью, — подытожила я сказанное Филдингом. — А на Мередит напали после восьми.

— Соображаешь.

— И когда Спрингер без десяти восемь звонил в дверь, — размышляла я вслух, — Мэри Энн либо уже была ранена, либо её держали под прицелом.

— Точно, — подтвердил Филдинг и вдруг заторопился: — Ладно, теперь ты знаешь всё, что известно мне, а вон на тех часах, что позади тебя, уже двадцать минут второго. Посему давай-ка расплатимся и двинем отсюда к чёртовой матери.

Я решила, в благодарность за откровенность, поделиться с Тимом сведениями, которые получила от Питера.

— Задержись на несколько минут. Хочу дать тебе кое-какие зацепки, — произнесла я тоном доброй волшебницы. Ты знаешь, что одна из актрис завидовала Мередит? Вроде бы роль, обещанная ей, досталась Мередит.

— Ту актрису зовут Люсиль Коллинз, — ответил Филдинг не без самодовольства.

— А тебе известно, что Мередит и её брат не ладили? — сделала я вторую попытку облагодетельствовать Тима.

— А то! Фостер объявился у нас на следующий день после убийства. Во вторник они с Мэри Энн собирались вместе пообедать, и она должна была связаться с ним утром, чтобы окончательно договориться. Не дождавшись от неё вестей, он позвонил в магазин, но там трубку не взяли. В конце концов он отправился обедать один и, выходя из ресторана, остановился у газетного киоска. И наткнулся на снимки сестёр на первой полосе «Пост». Ума не приложу, как они раздобыли эти фотографии.

— И он отправился в полицию?

— Сразу, как увидел газету. По крайней мере, так он утверждает.

— Ты спрашивал его о вражде с Мередит?

— Парень сам всё рассказал. Они с сестрой не разговаривали много лет, якобы из-за того, что он пытался помешать её замужеству. Мередит обручилась с наркоманом, в конце концов она всё равно вышла за него. Но он, Фостер, страшно переживал и долго не мог успокоиться.

— Ты разрешил ему взглянуть на сестру?

— Только один раз. Когда мы его допросили, он принялся умолять пустить его в палату. Мы с Уолтом глаз с него не спускали.

— Ясно, что опознать её он не смог.

— Ну ты даёшь, Дез. У девушки всё лицо — точнее, то, что от него осталось, — забинтовано!

— Да я не о том. Но он мог выдать какую-нибудь информацию, известную только членам семьи, о родинках, например, или о чем-нибудь в этом духе. — И тут я припомнила, чего мне стоило задать этот вопрос Питеру, и смутилась.

— Мы его спрашивали, но он без понятия… Да что с тобой опять? Красная как рак!

Я не соизволила объяснить.

— Фостера не придётся силой удерживать в Нью-Йорке?

— Нет, он добровольно сдал паспорт. Говорит, что не намерен уезжать домой, пока не закончится расследование. — Судя по направлению его взгляда, Филдинг опять смотрел на часы. — Черт, уже полвторого! — объявил он, подтверждая мою догадку. — Кое-кому пора на работу. Конечно, богатеньким частным детективам можно сколько угодно штаны просиживать.

Пока он безуспешно пытался привлечь внимание официанта, я выложила последнюю заначку:

— Наверное, тебе известно, что Мэри Энн уже была однажды помолвлена и что помолвка окончилась скандалом.

— Нет, вот этого я не знал. — Я поделилась с ним скупыми сведениями, полученными от клиента, и, когда закончила, Филдинг ухмыльнулся: — Похоже, у нас появился ещё один подозреваемый, а? То бишь появится, если мы сумеем узнать фамилию этого парня.

С Тимом я рассталась довольная собой. За обедом я только и делала, что внимала моему приятелю, но под конец мне всё же удалось кое-что ему подсказать. Пустячок, конечно, но я давно уразумела, как важно не только черпать из кассы взаимопомощи, но и вносить свою лепту.

Глава 5

Выйдя из кафетерия, я взяла такси и отправилась в Гринвич-Виллидж. Поиски театра «Беркли» вылились в целое приключение. Не знаю, доводилось ли вам бывать в том районе, но он похож на лабиринт. Улица там запросто может оборваться на перекрёстке, чтобы потом снова возникнуть через несколько кварталов к северу или к югу, — как уж ей заблагорассудится. Трудности усугублялись тем, что вёз меня молодой водитель, то ли индиец, то ли пакистанец, а может, выходец с Ближнего Востока, который почти не говорил по-английски. Удивительно, как мы вообще добрались до Виллиджа.

Мы кружили по одним и тем же кварталам минут пятнадцать, при этом я, не закрывая рта, уговаривала Ахмеда (такое имя значилось на его удостоверении) остановиться и спросить дорогу, на что он неизменно отвечал: «Конечно, мадам», проворно оборачиваясь и ослепляя меня белозубой улыбкой, и продолжал без толку колесить по этим чёртовым улицам. Я уже решила вылезти из машины и двинуться на поиски театра пешком, когда мы остановились у светофора рядом с другим такси.

Что ж, попытка не пытка. Высунувшись из окна машины так далеко, что почти повисла на раме, я заорала:

— Не подскажете, где театр «Беркли»?

На светофоре зажёгся жёлтый. Редкий свободный таксист в Нью-Йорке станет тратить время, дабы помочь ближнему.

— Два квартала бла-бла-бла, — крикнул водитель, прежде чем исчезнуть в облаке выхлопных газов.

Последнее слово я не разобрала: может, «вверх», может, «вниз». «Направо» и «налево» тоже не исключалось. Но небрежным взмахом руки, сопровождавшим невразумительный ответ, он, похоже, указывал налево.

— Слышали? — обратилась я к Ахмеду.

— Конечно, мадам, — улыбнулся тот и свернул направо.

Я велела ему развернуться. Он снова одарил меня сверкающей улыбкой, пробормотал: «Конечно, мадам», опять повернул, и — о чудо! — мы оказались прямо перед театром.

От сердца отрывая каждый цент (Питер, разумеется, оплатит накладные расходы, но дело в принципе!) я расплатилась по счётчику, на котором набежало нечто астрономическое. И даже добавила чаевые — весьма щедрые, учитывая обстоятельства. Когда же я выходила из машины, лицо мистера Улыбки просияло напоследок и он произнёс на безупречном английском:

— Вы замечательная пассажирка, мадам. Желаю вам приятно провести время.

* * *
«Беркли» — маленький театр, не более чем на сто мест. Когда я вошла в зал, репетиция была в полном разгаре. Углядев мужчину, устроившегося в середине десятого ряда, я на цыпочках двинулась по проходу, свернула в одиннадцатый ряд, склонилась над ухом мужчины и, похлопав его по плечу, шёпотом представилась. Ответом мне был протяжный и громкий храп.

— Эй, посторонним вход воспрещён! — раздался окрик со сцены. Все, находившиеся там, замерли и обернулись в мою сторону. — Вам придётся покинуть зал!

Наверное, будучи частным детективом с большим стажем, я должна была давным-давно привыкнуть к тому, что время от времени меня выставляют вон. Увы, подозреваю, что никогда к этому не привыкну, поскольку чувствовала себя сильно не в своей тарелке. Однако, чеканя шаг, устремилась к сцене и даже умудрилась придать голосу властности — словом, не посрамила хрестоматийных сыщиков, самоуверенных и хладнокровных, — обратившись к крупному мужчине с соломенными волосами, тому, что столь безапелляционно требовал удалить меня из зала.

— Я бы хотела побеседовать с актёрами о Мередит Фостер. Меня зовут Дезире Шапиро. Это не займёт много времени, — заверила я, размахивая удостоверением.

Блондин наклонился над краем сцены, взял у меня удостоверение, мельком взглянул на него и вернул обратно.

— Полиция уже опросила всю труппу, — радостно сообщил он, — и мы рассказали им всё, что знаем. А знаем мы, боюсь, не много.

— Понимаю, но у меня возникли дополнительные вопросы. — Физиономия моего собеседника со следами бурной сорокалетней жизни начала складываться в извиняющуюся гримасу, и я торопливо добавила: — Это очень важно. Мы ведь все заинтересованы в том, чтобы преступник был пойман, не так ли?

— Ну хорошо, — со вздохом согласился блондин— Ступайте за кулисы. Можете воспользоваться моим кабинетом.

Он завёл меня в такую крошечную комнатку, что непонятно было, как туда умудрились втиснуть мебель. Впрочем, мебели было не много. Жалкие квадратные метры делили меж собой маленький, сильно поцарапанный письменный стол, на котором высились горы бумаг, и два одинаковых и чрезвычайно шатких стула.

— Видимо, я должен представиться, — произнёс он, провожая меня. — Я — Ларри Шилдс, ставлю эту пьесу. Присаживайтесь, — пригласил он, указывая на стул, стоявший ближе к двери. Затем выдвинул второй стул из-за письменного стола и поставил его в метре от того, на котором восседала я, беспокойно ёрзая и думая только о том, как бы эта рухлядь не развалилась под тяжестью моего веса. — Актёры будут подходить по одному. Полагаю, у вас так заведено.

— Спасибо, вы очень любезны.

От первых пяти человек, явившихся в этот импровизированный кабинет следователя, я узнала, что все любили Мередит Фостер. Правда, сообщили мне, в труппе она ни с кем не успела подружиться, но лишь потому, что была сосредоточена исключительно на творчестве. Когда у неё выдавалась свободная минутка, восторженно поведали её коллеги-лицедеи, она всегда садилась в сторонке и самозабвенно учила роль.

Что касается Люсиль Коллинз, которой первоначально предназначалась роль Хоуп, в итоге отданная Мередит, все оказались не в курсе этой истории.

Ладно. Но кому же досталась роль после несчастного случая с Мередит?

Ну да, неохотно признали мои собеседники, сейчас эту роль играет Люсиль.

А не могла ли между двумя актрисами возникнуть неприязнь? Или — выразимся помягче — не было ли у Мередит оснований полагать, что Коллинз на неё в обиде?

Категорические опровержения, которые я услыхала в ответ, прозвучали весьма эмоционально. Все, твердили актёры снова и снова, все любили Мередит Фостер.

Затем в комнатушку вошла Тара Уайльд — невысокая, темноволосая, с огромными карими глазами. Судя по подкупающе непосредственным манерам, ей было не более девятнадцати. Я немедленно возложила на юную актрису свои самые большие надежды и решила не тратить времени на разогрев:

— Мне сказали, что Люсиль Коллинз жаждала сыграть Хоуп до того, как появилась Мередит.

— Я ничего об этом не знаю, — ответила девушка, опасливо косясь на меня.

— Насколько я понимаю, роль очень неплохая, так что…

— Неплохая? Шутите? Да ради такой роли убить можно! — Тара зажала рот рукой. — Ой! Я не то хотела сказать! Я бы никогда… И Люсиль бы никогда…

— Разумеется, никто из вас не стал бы убивать, — перебила я. — Но если Люсиль и вправду лишили столь выигрышной роли, то её зависть к Мередит могла быть вполне оправданной, вы несогласны?

— Люсиль хорошо относилась к Мередит, — буркнула Тара. А затем добавила, напомнив мне попугайчика: — Все любили Мередит.

Передать не могу, как мне надоел этот припев! К тому же я решила, что шоковая терапия в умеренных дозах никому здесь не повредит.

— Не все, — напомнила я с горькой иронией. — Кто-то настолько не любил Мередит Фостер, что изуродовал ей лицо. Посему, если вам есть что сказать…

— Нечего! — возразила Тара. Её и без того огромные глаза стали ещё больше, а голос взмыл вверх. — Иначе неужели бы я промолчала!

Из комнатёнки она выскочила чуть ли не в слезах. А я злилась на себя: если бы я сумела задеть нужную струну, то девушка, несомненно, выложила бы всё без утайки. Увы, из беседы с Тарой Уайльд я узнала лишь, как себя чувствуешь, когда пнёшь щенка.

Ещё двое, посетителей зашли и вышли, включая храпевшего давеча режиссёра, он и до сих пор не совсем очухался. Затем пожаловала Люсиль Коллинз собственной персоной.

Прежде я не задумывалась, как могла бы выглядеть соперница Мередит по сцене. Однако то, что увидела, меня обескуражило.

Высокой и тощей Люсиль оказалось далеко за тридцать. Я бы не колеблясь назвала её некрасивой, если бы не длинные густые волосы невероятного цвета осенней листвы (причём цвет, как я определила не без зависти, был естественным). Однако когда Коллинз заговорила, произошла метаморфоза. Голос звучал низко и даже хрипло, но, беседуя, она полностью сосредотачивалась на своём визави, приковывая его внимание пристальным взглядом дымчатых глаз, — а ведь казалось бы, глаза как глаза, ничего особенного.

Не мешкая попусту, я осведомилась, что она чувствовала, когда роль Хоуп отошла Мередит Фостер. Выяснилось, что Люсиль огорчилась, даже целую неделю была просто вне себя.

— Но я не обвиняла Мередит в случившемся. Как я могла винить её за решение, не ею принятое? — пояснила она.

Разумно, мысленно согласилась я, но снимать актрису с крючка не спешила.

— Скажите, пожалуйста, где вы были в понедельник вечером между половиной восьмого и девятью часами?

— Дома, одна, читала книгу. Книга оказалась никудышной.

В последующие несколько минут ничего более интересного Коллинз не поведала, и тут в дверь просунулась голова Ларри Шилдса.

— Закругляемся, — сообщил режиссёр. — Все прошли… за исключением меня. — Втиснувшись в комнатку, Шилдс опустил своё мощное тело — а ростом он был под метр девяносто — на стул. (С мрачным удовлетворением я отметила, что белобрысый бугай, садясь на этот хрупкий стульчик, рискует не меньше моего.)

— Насколько хорошо вы знали Мередит Фостер? — начала я.

— Очень хорошо, — угрюмо отвечал он. — Мы встречались.

Несколько секунд я переваривала эту весьма интересную — по крайней мере для меня — новость, а затем спросила:

— Как Люсиль Коллинз отнеслась к тому, что обещанная ей роль отошла к Мередит?

— Начнём с того, что никаких обещаний не было. Я давно планировал поставить эту пьесу и говорил о роли Хоуп с Люсиль. Я знал, что она сыграет блестяще. — И добавил с лёгкой иронией: — Что она сейчас и делает. Но стоило мне увидеть Мерри, как я понял, что мне нужна актриса помоложе… больше похожая на Мерри… хотя в тот момент приглашать саму Мерри я не собирался. Я лишь знал, что если отдам роль Люсиль, то испорчу спектакль.

— «Стоило Мне увидеть Мерри»… Когда же это случилось?

— В конце сентября. Я был на премьере «Шоу-парохода»[1] в одном маленьком театрике в Нижнем Ист-Сайде — тесном, заброшенном и оттого очень романтичном. — Он оживился, повествуя о близких ему вещах. — Спектакль получился вполне любительским. Актёры старались как могли, но почти все они были ещё очень молоды и просто не доросли до своих ролей. Все кроме Мерри. — Шилдс опустил глаза на свои руки. Я проследила за его взглядом. Режиссёр медленно и ритмично сжимал и разжимал кулаки. — Я бы многое отдал за то, чтобы остаться наедине с этим подонком. Пяти минут мне бы хватило. — Затем он неторопливо сложил руки на коленях, поднял голову и произнёс с виноватой улыбкой: — Простите, меня, кажется, занесло. — И хотя улыбка получилась вымученной, но его простецкая физиономия вмиг преобразилась.

— Не извиняйтесь. Вам, наверное, нелегко сейчас.

— Жутко, — подтвердил он одним немудрёным словом.

Значит, вы впервые увидели Мередит в Шоу-пароходе», — продолжила я допрос.

— Да. Она играла Джулию, вторую по значимости женскую роль. Голос у неё был не очень сильным, но она знала, как нужно читать стихи. Хотя больше всего меня впечатлило, как она подавала реплики — прозаические реплики. И акцента совсем не было слышно, вы бы ни за что не догадались, что большую часть жизни она провела в Англии. Словом, она была столь хороша, что я посмотрел спектакль ещё раз — незадолго до того, как его сняли.

— Итак, вы познакомились с Мередит в сентябре.

— Нет, мы не познакомились, даже когда я во второй раз пришёл в театр… а было это в начале ноября. После спектакля я отправился за кулисы и наткнулся на старого приятеля, а когда отделался от него, Мередит уже ушла. Тогда я огорчился, но решил, что, возможно, оно и к лучшему. В то время я встречался с другой женщиной и предчувствовал, что Мерри осложнит ситуацию.

— А потом?

— А потом, меньше чем через неделю, я отправился на вечеринку, и там была Мерри. С той, другой женщиной я порвал несколько дней спустя.

— Эта другая… Вы не скажете, как её зовут?

Шилдс замялся.

— Люсиль Коллинз, — пробормотал он, краснея.

Почему-то я совсем не удивилась. Что ж, похоже, у мисс Коллинз было по крайней мере две причины недолюбливать Мередит Фостер. Свои соображения я изложила Шилдсу.

— Вы ошибаетесь! Люсиль не такая. Кроме того, в наших отношениях к этому времени уже наступило охлаждение.

— С вашей стороны или с её?

— С обеих. — Краска на его лице стала гуще. — Думаю, мы всё равно бы расстались, даже если бы на горизонте не возникла Мерри.

Я задумалась было, насколько искренни его слова, но решила не морочить себе голову: правды ведь всё равно не узнаю. Да он и сам её не знал, если уж на то пошло. Наступил момент собраться с духом и снова задать тот самый вопрос. Он дался мне нелегко.

— И последнее. Скажите, не было ли у Мередит… у Мерри… каких-либо отметин на теле? (Поверьте, опыт далеко не всегда приходит со временем.)

— Полицейские уже спрашивали меня об этом. Интересовались, видел ли я маленькую родинку справа от пупка. Но если они обнаружили эту родинку у Мерри, то она должна быть о-очень маленькой, потому что я никогда её не замечал. — Голос его дрогнул, и он хрипло добавил: — Господи, хотел бы я, чтобы были хоть какие-нибудь приметы! Тогда бы я знал.

Я сочувственно кивнула. Похоже, Ларри Шилдс и впрямь страдает, как и Питер. Но он подозреваемый, напомнила я себе. Впрочем, в моих глазах пока все были подозреваемыми. За исключением моего клиента, разумеется.

— Они даже не пустили меня в палату. Я пытался их переубедить, но что толку разговаривать с этими кретинами! — Внезапно он вскочил. — Пожалуй, мне пора сваливать. Надо репетировать. Уж извините…

— Ещё один вопрос: как Коллинз отнеслась к тому, что её роль отдали Мередит? Вы так и не ответили.

— Естественно, в восторг она не пришла. Но поняла. И уж конечно, на Мерри она не взъелась. Люсиль — профессионал.

— Ещё кое-что, — зачастила я. — Где вы были в понедельник между половиной восьмого и девятью часами?

— В Бруклине, ужинал с матерью.

— Кто-нибудь может это подтвердить?

— А моя мать не в счёт? — насмешливо парировал Шилдс.

— Боюсь, не в счёт.

Вскоре я покинула театр, дивясь тому, сколь неразговорчивой оказалась эта маленькая труппа. Ведь никто, кроме самого Шилдса, ни словом не помянул прежнюю любовь режиссёра к Люсиль Коллинз (а я не сомневалась, что все об этом знали: театральные сплетни — часть профессии).

И разве не странно, что ни один человек не вспомнил о романе Мередит и Шилдса? И уж тем более удивительно, что ни одна добрая душа — в их-то мире, где честолюбия борются не на жизнь, а на смерть! — не обронила вскользь, будто этот роман и стал истинной причиной, по которой Мередит получила желанную роль.

Глава 6

Денёк в целом выдался утомительный. Посему, когда перевалило за половину девятого, я смыла косметику, натянула пижаму и облачилась в самый драный и самый уютный халат. Неоспоримое преимущество жизни в одиночестве в том, что никого не волнует, каким чучелом ты выглядишь. Пока ты обходишь стороной зеркала, разумеется.

Честно говоря, беседа с Филдингом повергла меня в уныние. На торжественной клятве держать эмоции в узде можно было ставить крест. Но, учитывая мои прежние достижения, следовало с, самого начала догадаться, что медаль в соревнованиях по хладнокровию мне не светит.

Одно обстоятельство особенно угнетало. Как ни крути, но существовала очень большая вероятность того, что Мэри Энн была ранена прежде, чем её сестра вернулась домой. Возможно, за час до появления Мередит. Получается, она могла пролежать в гостиной, истекая кровью, черт знает сколько времени, пока «скорая» не отвезла её в больницу. Что не повышало её шансы на выживание.

Но стоит ли вообще обращать внимание на эти проклятые шансы? Разве я не играю в лотерею? Стала бы я вбухивать кучу денег в билеты и почтовые марки, если бы не надеялась выиграть вопреки всяким шансам? Выкину-ка я из головы неприятные мысли. А заодно и все прочие мысли тоже.

Ломать голову не входило в мои планы. Я собиралась прочно угнездиться перед телевизором. Скоро начнутся «Друзья», а чуть позже "Полиция в Лос-Анджелесе" — подходящая программа, чтобы дать мозгам отдых. Но сначала неплохо бы договориться о встрече с Чарльзом Спрингером — соседом, обнаружившим раненых сестёр, — лучше всего на завтра, дабы не откладывать в долгий ящик. Я раскрыла телефонный справочник и нашла Ч. Спрингера, проживавшего по тому же адресу, что и близнецы.

Человек, ответивший на звонок, вызывал в памяти ярмарочного зазывалу. Он говорил в нос, пронзительным тенорком, а слова сыпались так быстро, что непонятно было, когда он успевает переводить дыхание. Услыхав, что я — частный детектив, работающий на Питера Уинтерса, жениха Мэри Энн Фостер, Стрингер заявил, что ждёт меня через час.

А я-то рассчитывала на передышку! Но что поделаешь, частных сыщиков далеко не всегда встречают с распростёртыми объятиями, и, если Спрингер желает меня видеть, пренебрегать такой любезностью не стоит.

Я собралась за рекордное время (мой личный рекорд, разумеется), буквально запрыгнув в костюм, кое-как намазавшись и напялив парик, который выглядит точно так же, как мои родные волосы, только с ним много проще управиться. Менее чем через четверть часа я сидела в такси, направляясь на Западную Пятнадцатую улицу.

Дом, в котором жили близнецы, напоминал картинки из модных журналов — новёхонький темно-зелёный козырёк над подъездом, портье в белоснежных перчатках и огромный зеркальный холл. Пожилой привратник беспрепятственно пропустил меня наверх: мистер Спрингер успел предупредить.

— Я — частный детектив, — доверительно сообщила я, перед тем как направиться к лифту. — Мы не могли бы поболтать немножко, когда я спущусь? Ведь это вы дежурили в понедельник вечером?

— Верно. Хотите разузнать, как было дело?

— Всего лишь кое-что выяснить.

— Ужасная история, да? И обе такие симпатичные девушки. И всегда такие вежливые. Ну и дела творятся — просто кошмар! Куда только катится Америка!

— Да уж, — закивала я. — Так я вернусь через полчасика, ладно?

— Нет проблем. Моя смена до одиннадцати.

* * *
Чарльз Спрингер оказался маленьким тщедушным человечком лет тридцати с плохим цветом лица, дружелюбными, если не суетливыми манерами и редкими волосёнками на куполообразном черепе. Через довольно тесный холл, обклеенный розовато-серебристыми обоями с оригинальным геометрическим рисунком, он провёл меня в просторную элегантную гостиную. Комната была обставлена суперсовременной мебелью вперемешку с замечательным антиквариатом, (либо очень хорошим новоделом, я не разобрала) и сверкала белизной. Небольшой бирюзовый диван с бархатной обивкой, на котором весьма эффектно смотрелись белые и розовые подушки, задумали как яркое пятно. Розовый цвет повторялся и в большинстве неброских пастелей, украшавших стены, и в изысканном букете шёлковых цветов. Хрустальная ваза современного дизайна выглядела очень неплохо на старинном комоде вишнёвого дерева.

— Какая красивая комната! — воскликнула я. Спрингер усадил меня на бирюзовый диван, а сам устроился в глубоком белоснежном кресле, стоявшем под прямым углом к дивану.

— Огромное спасибо, — просиял от удовольствия хозяин, а затем признался в своей скорострельной манере: — Обожаю декорировать. Жалко, что могу позволить себе только однокомнатную квартирку. Мне бы чуть больше места, тогда бы я по-настоящему развернулся. Конечно, такие апартаменты, как у близнецов, мне не нужны… — Тут он осёкся и блеск в глазах пропал. — Как она? Вам что-нибудь известно? Я только что звонил в больницу, но они сказали, что состояние остаётся критическим.

— К сожалению, не могу сообщить ничего нового.

— Вряд ли они выяснили, кто из них, Мэри Энн или Мередит… лежит в больнице?

— Не выяснили. На это потребуется время. Я слыхала, что именно вы нашли их.

— Да, и это было просто ужасно, — прошептал Спрингер. — Потом я не спал всю ночь.

— Я бы тоже не смогла заснуть, — честно призналась я. — Полицейские говорят, что в первый раз вы позвонили им без двадцати восемь.

— Верно.

— Ошибки быть не могло?

— О нет! У меня в духовке стояло суфле, и ему оставалось печься ровно десять минут. — Он убедил меня окончательно, добавив: — Когда готовишь суфле, необходимо строго следить за временем.

Истинная правда! Боюсь показаться нескромной, но два из очень немногих досадных промахов в моей успешной кулинарной карьере были связаны именно с суфле. Посему я внимала словам Спрингера как божественному откровению.

— Вы уверены, мистер Спринтер, что к телефону подошла Мэри Энн?

— Уверен. Она назвалась. И, пожалуйста, зовите меня Чак.

— Хорошо, а я — Дезире. Скажите, а из разговора с Мэри Энн у вас не сложилось впечатления, что в этот момент она была не одна в квартире?

— Нет, совсем наоборот! Я сказал, что у меня в духовке клубничное суфле, которое будет готово через десять минут, и попросил её и Мередит поучаствовать в эксперименте в качестве подопытных кроликов. Видите ли, — пояснил он, — я жду гостей на следующей неделе, а рецепт новый, вот я и хотел опробовать его заранее!

— И что она ответила?

— Сказала, что Мередит ещё не пришла, но она сама не откажется. Потом рассмеялась и произнесла: "А если Мерри опоздает, то так ей и надо. Я слопаю её порцию". Я отлично помню её слова. Она ведь не сказала: "У меня такой-то в гостях, и, возможно, он тоже захочет стать добровольным испытуемым". Нет, вряд ли в её квартире кто-то был.

С таким аргументом трудно не согласиться.

— Хорошо, вы поговорили, а потом?…

— Без десяти восемь я позвонил в дверь с суфле в руках. Но мне не открыли. Я страшно удивился, но что я мог поделать? Поймите, у меня не было причин подозревать, что произошло нечто чудовищное! — Взгляд Спрингера умолял поддержать его точку зрения.

— Ни малейших! — откликнулась я на мольбу.

— Тогда я вернулся к себе и попробовал суфле. Естественно, к тому времени оно было уже плоским как блин, но я не расстроился: я же видел, что оно может подняться до небывалых высот! Мне лишь хотелось узнать, каково оно на вкус.

— Что заставило вас снова наведаться к сёстрам Фостер? — вернула я Спрингера к предмету разговора.

— Трудно сказать. Ситуация была какая-то странная: Мэри Энн не открыла дверь. Я не мог понять — почему? И, выпив кофе с суфле, снова ей позвонил.

— Вам не пришло в голову, что, возможно, Мэри Энн вдруг срочно понадобилось уйти из дома?

— Разумеется, об этом я подумал с самого начала, но Мэри Энн ждала меня, а она не такой человек, чтобы уйти, не предупредив. Разве что в чрезвычайных обстоятельствах…

— Значит, вы беспокоились.

— Не очень, скорее мне было любопытно: что же такое случилось, чтобы Мэри Энн обо всем позабыла? Но мне и в страшном сне не могло присниться… — Заканчивать свою мысль он не стал, Спрингеру было явно не по себе.

— У вас не было причин что-либо подозревать. Ни малейших, — твёрдо заявила я.

Спрингер благодарно улыбнулся мне и продолжил:

— Позвонив, я сел за работу, которую взял из офиса на дом. Но никак не мог сосредоточиться. Кто знает, вероятно, в тот момент я уже начал беспокоиться. А возможно, это было своего рода предчувствие.

— И вы опять отправились к Мэри Энн. На сей раз дверь оказалась открыта?

— Чуть-чуть, сантиметров на десять. Стоя на пороге, я позвал Мэри Энн. Но из квартиры не доносилось ни звука. И я машинально шагнул в прихожую. Тогда я и увидел её — Мередит, как утверждают полицейские. Господи! Она была вся залита кровью… — Он помолчал немного, вспоминая пережитый кошмар, а потом спросил тихо и немного испуганно: — Они знают, кто это сделал?

— Пока нет.

— А как Питер?

— Мучается, бедняга, но держит себя в руках. Вы знакомы с ним?

— Да, мы встречались несколько раз.

— Похоже, вы дружили с близнецами.

— Мы были самыми добрыми друзьями.

— Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы желать их смерти?

— О господи, нет! Сестры были хорошими девушками.

— Подумайте хорошенько. Не случалось ли в их отношениях с другими людьми чего-нибудь такого, что могло бы помочь расследованию? Бывает, сущие пустяки ведут к трагедии.

Спрингер задумался, морщины на высоком лбу собрались в гармошку. Потом закрыл глаза, сжал губы и словно впал в транс. Но когда он снова заговорил, то поведал лишь то, о чем я уже знала: о давней ссоре Мередит с братом по поводу её будущего мужа, о помолвке Мэри Энн с каким-то проходимцем, имени которого Спрингер не помнил и сомневался, что при нем это имя вообще когда-либо произносили.

— У Мэри Энн никогда не возникало проблем с другими людьми? — упорствовала я.

— Если и возникало, то меня она в них не посвящала.

— А у Мередит?

— Мередит не любила болтать. Даже историю об Эрике, их брате, я услыхал не от неё — Мэри Энн обмолвилась однажды, когда Эрик в очередной раз приехал в Нью-Йорк. Дескать, как она переживает из-за этой семейной распри.

— Мэри Энн с вами откровенничала?

— Не то чтобы. В общем, она рассказывала о своих личных делах не больше, чем Мередит. И они обе не любили сплетничать. Иногда это огорчало, — Спрингер лукаво улыбнулся, — но, наверное, поэтому все к ним так хорошо относились. — Мой собеседник снова посерьёзнел. — Жаль, что не могу вам помочь, — печально закончил он.

Что ж, как говорится, и на том спасибо. С тем же успехом можно было остаться дома и посмотреть «Друзей». Я поднялась с дивана, но вопль Спрингера заставил меня замереть на месте.

— Погодите! — возбуждённо скомандовал он. — Вспомнил! И как я мог упустить такое! Ведь это случилось всего месяц назад!

— Что? — Моё сердце бешено заколотилось.

— Однажды вечером я зашёл, к близнецам узнать, нельзя ли оставить продукты в их морозилке: моя была битком набита, а их обычно пустовала. Дверь открыла Мередит — она была одна дома — и сказала, что нет проблем. Но когда я вошёл, то понял, что она плакала. Я не знал, как поступить — утешить её или сделать вид, что ничего не заметил. Не хотелось, чтобы она думала, будто мне наплевать на её горести. Вот я и спросил, в чем дело.

— И что она ответила?

— Мол, всё в порядке, но не сдержалась и разразилась слезами. Я стоял и похлопывал её по плечу, как последний идиот. Никогда не знаю, как себя вести в подобных ситуациях. Потом она утёрла слезы и сказала, что рассталась со своим парнем, с которым, совсем недавно начала встречаться. Я его никогда не видел, но зовут его Ларри Шилдс, он ставит пьесу, в которой она играла. Она утверждала, что расстались они по её вине, что она сделала что-то ужасное, непростительное… Именно это слово она употребила — «непростительное». Ещё она сказала, что поймёт, если он выгонит её из труппы. А если даже и оставит, то наверняка больше на пушечный выстрел к ней не приблизится.

— Она поведала, в чем именно провинилась?

— Нет, в подробности Мередит не вдавалась.

— Позже вы не возвращались к этому разговору?

— Да нет… Я тогда был загружен работой, и дней пять или шесть мы не виделись. Но я сочувствовал ей, — поспешил вставить Спрингер. Очевидно, его гиперактивное чувство вины опять пришло в действие. — Кроме того, она вроде бы не хотела говорить об этом, а мне не хотелось лезть к ней в душу, понимаете? — Он дождался, пока я кивнула, и продолжил: — А когда мы снова встретились, Мередит выглядела весёлой и довольной. И я решил, что она, повздорив со своим парнем, раздула из мухи слона, — знаете, как это бывает у влюблённых, — а теперь они помирились. Позже я выяснил, что именно так оно и было. — Спрингер с тревогой глянул на меня. — Понятно, почему я сразу не вспомнил об этой ссоре? Ведь казалось, что всё счастливо завершилось.

Похоже, теперь мне было чем вознаградить себя за пропущенное рандеву с полицейскими из Лос-Анджелеса. (Впрочем, они чересчур смазливы на мой вкус.)

Я стала прощаться. Со Спрингером мы вроде бы всё обсудили, и мне не терпелось побеседовать с привратником. Но уйти оказалось нелегко. Пришлось собрать в кулак всю мою жалкую волю, дабы отказаться от куска шоколадного торта. Спрингер утверждал, что торт испечён по совершенно изумительному рецепту.

* * *
Привратника звали Харрис. Уж не знаю, было это именем или фамилией, поскольку он сразу предложил:

— Зовите меня Харрис.

— Насколько мне известно, Харрис, — начала я, — вы сказали полиции, что в понедельник вечером гостей у сестёр не было.

— Я не так сказал, — с нажимом произнёс он.

— А как же?

— Я сказал, что никто не мог проникнуть в их квартиру во время моего дежурства. Я обязательно звоню хозяевам и предупреждаю о посетителях.

— Другой вход в здании есть?

— С тыльной стороны, но на той двери висит куча замков. Полиция проверяла, не было ли взлома, и ничего не нашла.

— Но как убийца проник в дом? Возможно, он здесь живёт?

— Надеюсь, нет!

— А что вы сами думаете по этому поводу?

— Думаю, что убийца проник в дом накануне моего дежурства. Диас — его смена с семи утра до трёх — бродит как в тумане последнее время. Жена у него должна рожать, это их первенец. Поймите меня правильно, Диас — паренёк хороший, но частенько витает в облаках.

К версии привратника я отнеслась скептически:

— Если убийца проник в дом во время дежурства Диаса, то, выходит, он несколько часов просто болтался неизвестно где.

— Точно. Но он мог спрятаться в подвале. Или в служебном помещении… Да мало ли где ещё, — упорствовал Харрис.

— Поговорим о выходивших из дома в понедельник вечером. Не было ли среди них знакомых вам посетителей сестёр Фостер?

— Те два детектива уже задавали мне такой вопрос, и я ответил "нет".

— А не мог ли посетитель выйти незамеченным? — настаивала я. — В конце концов, не так уж обязательно вглядываться в человека, если он уже побывал у кого-то из жильцов. И тем более не обязательно, когда вы заняты с вновь прибывшими людьми…

Харрис помолчал, обдумывая мои слова, а затем неохотно признал:

— Конечно, такое возможно. Ведь у меня нет глаз на затылке, так что на выходе я могу кого-нибудь упустить. Особенно когда говорю по внутреннему телефону или другими делами занят. Но повторяю ещё раз: в мою смену никто не войдёт, не назвавшись к не сказав, к кому направляется.

Я видела Харриса насквозь: ему трудно было смириться с тем, что трагедия произошла во время его дежурства. Возможно, он даже боялся потерять работу, потому и сумел убедить себя в виновности бедняги Диаса — мол, паренёк недоглядел и позволил убийце пробраться в дом. Но меня убедить ему не удалось.

— А что, если кто-нибудь вернётся домой с кучей сумок? — фантазировала я. — Разве вы не поможете этому человеку?

— Конечно, помогу, но такого в тот вечер не было. Кроме того, я всегда запираю двери, когда подношу вещи к лифту, даже если отлучаюсь с поста всего на пару минут. — Он свирепо глянул на меня и вновь подтвердил свою позицию по данному вопросу, раздражённо бросив: — Послушайте, сколько можно талдычить об одном и том же! Диас только присутствует на работе, а голова у него черт-те чем занята. Уж яснее некуда!

Режьте меня на куски, но я не в силах себе представить, как преступник, у которого руки чешутся (а возможна, не только руки, но ещё какая-нибудь часть тела), пробрался в дом в три часа дня (если не раньше), а потом тихонько выжидал пять часов, никем не замеченный. Неувязок я не люблю, посему мне было необходимо выяснить, каким образом убийца проскользнул мимо Харриса.

— А что, если ваше внимание отвлекли на несколько секунд? — кротко пролепетала я. — Нарушителю этого было бы достаточно…

— Сколько вам повторять! — взбеленился Харрис. — Никто не прошмыгнёт мимо меня! Никто!

— Простите. Последний вопрос, ладно?

— Что опять? — Судя по его виду, мой вопрос действительно должен был стать последним, дальнейших приставаний Харрис бы не потерпел.

— В тот вечер вам не приходилось оказывать кому-нибудь серьёзную помощь? Пожилому человеку, например? Или инвалиду в коляске? Или…

Он был готов вновь взорваться, но вдруг застыл. Челюсть привратника медленно поползла вниз, а лицо начало стремительно бледнеть.

— Что с вами?

У подъезда возникла молодая пара, и Харрис распахнул перед ними дверь. Когда привратник обернулся ко мне, его старческое лицо было серым.

— Господи, помоги, — тихо произнёс он. — Наверное, это случилось, когда миссис Гарвин приехала.

— В котором часу это было? — мягко спросила я. В тот момент я не радовалась моим профессиональным успехам.

— Около половины восьмого. Возможно, через несколько минут после того, как пришла первая сестричка Фостер, но наверняка сказать не могу. Но я точно помню, как удивился, мол, с чего это миссис Гарвин сегодня припозднилась. Обычно она появляется в шесть. — Привратник облизнул губы. — В понедельник вечером она подъехала на большом шикарном лимузине — никогда прежде на лимузине я её не видел, — и шофёр принялся выгружать огромные коробки из багажника. Потом мне сказали, что фирма миссис Гарвин переезжает, а в коробках лежали бумаги, которые она на время забрала к себе. Ну и пусть, кому какое дело? Но так случилось, что одна коробка, застряла в багажнике, шофёр принялся её тянуть, картон вдруг треснул, и парень чуть не упал. Я подумал, что он сейчас всё вывалит, и бросился ему подсобить. Но когда добежал до машины, он уже сам управился.

Харрис умолк и жалобно воззрился на меня. Я молчала.

— Всего-то делов: пробежал несколько метров к лимузину… и сразу вернулся. Сколько же времени меня не было на посту? — И сам ответил внезапно осипшим голосом: — Кому надо, хватило бы.

Глава 7

Отловить Питера оказалось нелегко. Утром первым делом я позвонила ему на работу. Его секретарша — а может быть, и не его, и не секретарша вовсе, — сообщила, что он взял отпуск. Позвонила домой. И пообщалась с автоответчиком. А потом стала ждать и ждать…

В полдень я отправилась на встречу, связанную с двумя другими делами, которые в тот момент вела. Часа через полтора вернулась в офис и ещё немного подождала.

Питер объявился ближе к четырём.

— Прости, — извинился он, — я с утра в больнице и только сейчас позвонил домой, узнать, что у меня скопилось на автоответчике.

— Как она?

— Почти без изменений, — ответил Питер, но его голос звучал более оживлённо, чем накануне. — Я разговаривал с нейрохирургом, и он сказал, что с каждым прожитым днём её шансы повышаются. Сегодня уже пятница, прошло четыре дня с тех пор, как в неё стреляли. А врачи не надеялись, что она протянет хотя бы сутки.

Мне очень хотелось проявить оптимизм, дабы Питер не падал духом, но я понимала, что состояние жертвы в любой момент может ухудшиться, и потому высказалась осторожно, хотя и весьма бодро:

— Она молодец, борется за жизнь.

— О да! — с горделивым изумлением отозвался Питер, словно и сам не ожидал такой стойкости от своей невесты. А потом заговорил о том, о чем я боялась даже думать: — Знаешь, врачи считают, что пока нельзя определить, насколько повреждён мозг, мол, ещё слишком рано. Но я вот что думаю: во-первых, надо выяснить, Мэри Энн это или нет, а во-вторых, дождаться, когда она выйдет из комы. А с тем, что будет дальше, я как-нибудь справлюсь.

Преданность и мужество Питера и его почти детская вера в свои силы не могли не растрогать. И я буду последней, кто захочет разбить его розовые очки.

— Возможно, мозг не так уж сильно затронут, — предположила я.

— Очень надеюсь. — Затем он осведомился шутливым тоном: — Ты опять вознамерилась устроить мнепытку?

— Послушай, давай встретимся у больницы и вместе поужинаем. А заодно и побеседуем.

Я не сомневалась, что Питер зачахнет от голода, если я не прослежу, чтобы он хотя бы изредка получал полноценное питание. И была готова к отпору: вот сейчас он попытается увильнуть, заявив, что не желает уходить из больницы, или попросту сошлётся на отсутствие аппетита. Однако сражаться с Питером не пришлось. К моему удавлению и радости, он сразу согласился:

— Отлично. Когда ты подъедешь?

Очевидно, сказалось томительное одиночество, которое он наверняка испытывал, сидя у постели больной.

* * *
Такси остановилось у главного корпуса больницы ровно в шесть. Питер ждал меня на улице.

К вечеру сильно похолодало, пронзительно завывал ветер. По моим ощущениям, на ветру было минус двадцать, не меньше. В такую погоду я бы с удовольствием осталась дома, устроившись у камина с хорошей книжкой. Если бы, конечно, у меня был камин.

Стоило мне выбраться из тёплой машины, как зубы начали отбивать дробь.

— Ок-колеть можно! — сообщила я Питеру. — Почему ты не ждал внутри?

— Тебе никогда не говорили, что свежий воздух полезен для здоровья? — улыбнулся Питер.

Он был даже без шапки и перчаток, и я с трудом удержалась, чтобы не прочесть ему нотацию. Но бедняге сейчас только увещеваний мудрой старшей сестры не хватало.

— Ты какую кухню предпочитаешь? — спросил он.

— Выбор за тобой.

— Я приметил один маленький итальянский ресторанчик. Никогда там не был, но выглядит он очень неплохо и находится в двух шагах отсюда.

— В д-двух шагах — это хорошо. — Зубы у меня стучали, как кастаньеты.

Рассмеявшись, Питер взял меня под руку. Впервые после Аштабулы я слышала, как он смеётся.

— Невероятно! Как ты можешь мёрзнуть? Только посмотри на себя! Пальто почти до полу, шляпа на самые уши натянута, а шарф даже нос прикрывает. И чем ты только дышишь?

Он опять расхохотался. Ладно, ради того, чтобы его повеселить, я была готова отморозить себе задницу. Но не насовсем. Мы завернули за угол.

— Осталось чуть-чуть, — обнадёжил Питер. — Минуты через три будем да месте.

Так оно и случилось. В баре было оживлённо и шумно: ещё бы, "час удачи", когда напитки отпускают за полцены, только начался. К бару примыкал обеденный зал, и, несмотря на столь, ранний час, он был почти полон. К счастью, в дальнем углу нашёлся свободный столик. Наши соседи ещё не успели наклюкаться на дармовщинку, посему у нас с Питером был шанс расслышать друг друга.

Я заказала бокал красного вина, чтобы оттаять. Питер попросил пива. Я не поверила ушам своим: холодное пиво в такую погоду! Но смолчала.

Когда официант торопливо удалился, Питер глянул на меня с лукавой усмешкой:

— Начинай!

Терпеть не могу обсуждать дела, вкушая пищу. Но в этом заведении не приходилось рассчитывать на то, что нам позволят неспешно побеседовать за чашечкой-другой ароматного кофе, поскольку у входа в зал уже вытянулась очередь желающих отужинать. Я не стала мешкать:

— Полагаю, ты знал, что Мередит и Ларри Шилдс, её режиссёр, встречаются.

— Конечно.

— Тогда тебе также известно, что недавно они поссорились?

— Но… Неужто я не упоминал об этом? — смутился Питер.

— Нет.

— Да что это со мной! — Он ударил себя ладонью по лбу. — Странно, что я ещё помню своё имя.

— Твоя забывчивость вполне объяснима, слишком многое на тебя свалилось в последнее время, — утешила я Питера. — Расскажи, что ты знаешь об этой размолвке.

— На самом деле ничего не знаю. Мэри Энн говорила, что Мередит и Ларри поссорились и что сестра места себе не находит. Но Мередит заставила Мэри Энн поклясться, что она никому не скажет, из-за чего они разругались, даже мне. Думаю, что она — Мередит то есть — считала себя виноватой. Это не Мэри Энн мне сказала, просто у меня сложилось такое впечатление. Но не прошло и недели, как мы уже вместе ужинали, в ресторане, и они казались безумно влюблёнными. Прямо-таки ни на шаг друг от друга не отходили. И я решил, что ссора была пустяковой.

— Возможно, по этой причине ты и не упомянул о размолвке? — предположила я.

— Скорее всего, — виновато улыбнулся Питер. — Ничего, если мы поторопимся с заказом? Я хотел бы вернуться ненадолго в больницу.

Мы заглянули в меню, лежавшие на столе, и быстро выбрали блюда. Как только официант отошёл, я решила сыграть роль старшей наставницы — больше сил не было терпеть.

— Питер, прости, что вмешиваюсь, — начала я, понимая, что он может и не простить, — но разумно ли проводить всё время в больнице? Ты уже на пределе, но ведь на данном этапе от тебя мало что зависит. Не лучше ли вернуться к работе, это отвлечёт тебя от тяжёлых мыслей.

— Меня не нужно отвлекать, — резко возразил Питер, но продолжил уже более спокойным тоном, подыскивая нужные слова: — Видишь ли, я должен быть там, я просто не в силах находиться где-нибудь в другом месте. Прихожу домой ночевать и беспокоюсь, как бы чего в моё отсутствие не случилось. Выхожу поесть — как сейчас, — а тревога не покидает. Ты меня понимаешь?

— Конечно, — пристыженно пробормотала я. — У меня длинный язык. Забудь, что я сказала, ладно? Но тебе надо есть, обязательно!

— Что я и собираюсь сделать, — с улыбкой согласился Питер.

— Я хотела тебя спросить ещё кое о чем.

— Спрашивай.

— Ты, случаем, не видел Мэри Энн в понедельник утром или днём?

— Нет. (Видимо, я не сумела скрыть своего разочарования.) А что? Это важно?

— Возможно. Но не бери в голову. Я легко отыщу кого-нибудь, кто видел её или Мередит в понедельник.

— А зачем это нужно?

— Тебе известно, что сестры были ранены дважды? Первые пули попали в тело.

— Разумеется. Неужели я не сказал тебе об этом? Видимо, опять упустил, — сокрушённо признал Питер.

— Ничего, не переживай. Вчера вечером мне пришло в голову, что если мы выясним, во что была одета хотя бы одна из сестёр, и сумеем отыскать их одежду, то по дыркам от пуль определим, кто куда был ранен. И, следовательно, узнаем, кто лежит в больнице.

— Дезире, ты гений! — восторженно произнёс Питер. — А почему полиция до этого не додумалась?

— Ха! Не переоценивай меня. Возможно, они и додумались. Но по какой-то причине не смогли найти одежду. Когда закончим ужинать, я попробую навести справки в отделении скорой помощи. А если там ничего не выйдет, то наведаюсь в театр и спрошу, не помнит ли кто, как была одета Мередит в…

— Стоп, вспомнил! — возбуждённо перебил Питер. — Я знаю, во что была одета Мэри Энн! Я звонил ей в понедельник утром, и она упомянула, что на ней жёлтый кашемировый свитер. Это мой подарок на день рождения, вот она и хотела, чтобы я знал: она его носит.

— Замечательно, — обрадовалась я. — То есть будет замечательно, если она не переоделась, когда пришла домой вечером. Послушай, Питер, сделай мне одолжение, не уповай чересчур на эту затею с одеждой. Сержант Филдинг — мой хороший приятель и компетентный следователь. Скорее всего, полиция меня опередила. Я просто стараюсь ничего не упускать, вот и всё.

— Не волнуйся, Дезире, я учёл. А теперь я хочу задать вопрос.

— Ладно, валяй.

— Филдинг случайно не упоминал, куда она ранена? Девушка из больницы?

Нарушать обещание, данное Филдингу, я бы ни за что не стала, поэтому твёрдо ответила:

— Нет. Но уверена, что скажет, если я сумею добыть доказательства, которые помогут установить её личность. А почему ты спросил?

— Только потому, что хотел бы знать как можно больше о её состоянии. Но все кругом такие скрытные.

Не успел он закончить фразу, как явился официант с нашим заказом, и на время мы с Питером постарались забыть, по какому поводу ужинаем вместе. Принявшись сразу за основное блюдо (из уважения к стремлению Питера побыстрее вернуться в больницу я отказалась от закусок), мы болтали о жизни, о работе и даже потчевали друг друга анекдотами. Однако на десерт у нас были капучино, творожный пудинг и опять вопросы.

— Ты не мог бы назвать имена друзей девушек? — осведомилась я. — Какие вспомнишь. И мне также необходимо знать, как связаться с их братом.

— Эрик остановился в «Гранд-Хайятте» на Восточной Сорок восьмой улице. Между прочим, Филдинг тоже спрашивал меня о друзьях вчера вечером. Мне удалось припомнить четверых. Вероятно, у Мередит были какие-то друзья, которых я не знаю, но с этими четырьмя сестры были особенно близки.

Три имени я записала в блокнот, четвёртое вносить не стала: с Чаком Спрингером я уже познакомилась.

— Телефоны не знаю, — извинился Питер, — но все они живут в Манхэттене. Наверняка их можно отыскать в справочнике.

— Не беспокойся, найду.

Когда пять минут спустя мы вышли из ресторана, ветер кусался ещё сильнее, и я жаждала лишь одного — поскорее попасть в помещение. Но по дороге к больнице Св. Екатерины мы наткнулись на маленькую овощную лавку — в таких обычно чего только не продают, — и Питер неожиданно остановился.

— Жди здесь, — приказал он, — я быстро.

Питер забежал в лавку, а я покорно дожидалась, трясясь от холода. Через пару минут он вернулся с двумя небольшими букетами роз — розовых и жёлтых.

— Я ещё с утра хотел купить цветы, чтобы отнести в больницу. Но ты же меня знаешь: как всегда, вылетело из головы. В этом магазинчике выбор небогатый, но всё же. — И он протянул мне розовые цветы. — Это тебе. Поздравляю с Днём святого Валентина!

Вряд ли стоит упоминать, что я с трудом удержалась, чтобы не разреветься, как девчонка.

* * *
Отделение скорой помощи больницы Св. Екатерины занимало целое здание. Когда я вошла, приёмная была почти пуста. Слева у входа торчал охранник, но, к счастью, он был по горло занят. Могучая женщина средних лет стояла практически вплотную к нему и орала — подозреваю, всякие гадости — по-испански. За подол дамы цеплялась плачущая малышка.

Я двинулась прямо вперёд через двойные двери, проигнорировав, что ВХОД ТОЛЬКО ДЛЯ ПАЦИЕНТОВ. Остановилась на секундочку, скинула пальто, задрапировала им розы (как-то непрофессионально вести расследование, прижимая к груди букет цветов), затем торопливо направились по коридору до конца, где снова обнаружила двери с воспретительными надписями. Распахнув их, я оказалась в самом сердце отделения.

Прямо за дверьми на носилках лежали два пациента, один из них жалобно стонал. Направо помещение было разгорожено занавесками на маленькие секции, где врачи и медсёстры оказывали неотложную и всякую иную помощь больным и увечным. За одной из занавесок прерывисто кричала женщина, а в промежутках между её криками до меня доносился чей-то тихий плач. Шестеро человек медперсонала носились туда-сюда, то ныряя за занавески, то выскакивая на свет божий, подчиняясь чьим-то-властным указаниям. Они настолько ошалели, что им было наплевать на моё присутствие; более того, они его даже не заметили.

Слева я углядела большой стол для медсестёр. За ним сидели три женщины, две из них разговаривали по телефону. Я приблизилась к третьей в этом триумвирате, пышногрудой блондинке латиноамериканского типа, она сосредоточенно изучала какую-то папку.

— Простите, — произнесла я. Удостоверение я уже держала в руке и, как только женщина подняла голову, на мгновение раскрыла кожаные корочки перед носом блондинки и тут же принялась запихивать документ обратно в сумку. — У меня есть несколько вопросов; это не займёт…

— Стоп, минуточку, дорогуша. Дайте-ка получше взглянуть на эту вашу штуковину. Частный-сыщик, — фыркнула она, когда я вручила ей удостоверение. — Вы не имеете права здесь находиться. Боюсь, мне придётся попросить вас выйти.

— Послушайте, это очень важно. Я не отниму у вас много времени.

— Это нарушение больничных правил. Сначала получите разрешение.

— Но не могли бы вы уделить мне одну-две минуты? — упрашивала я.

Она не ответила, но с её глазами стали происходить странные вещи. Я обернулась. Оказывается, блондинка подавала знаки охраннику, тощему противному малому; тот стоял в другом конце помещения, сложив руки на груди и кровожадно ухмыляясь. Опустив руки, охранник медленно двинулся к нам.

— Это касается близнецов Фостер, — затараторила я. — Тех несчастных девушек, которых ранили в лицо в понедельник вечером.

— Проблемы, Кармен? — раздался у меня за спиной высокий гнусавый голос.

Охранник взирал на меня с тем выражением, с каким большинство людей смотрит на маленьких членистоногих ползающих тварей. Я опять обратилась к Кармен:

— Мне необходимы кое-какие сведения. Это невероятно важно.

— Ну-у… — заколебалась блондинка, а я затаила дыхание. — Всё в порядке, Майк.

— Уверена?

— Да.

Как только разочарованный цербер удалился, я принялась за дело:

— Мне бы хотелось побеседовать с медсестрой, которая занималась ранеными в тот вечер.

— И о чем же вы хотите меня спросить?

— Так это вы!

— Одна из них. Но сейчас мне не до разговоров, я очень занята. Посидите-ка вон там, в уголке, — кивком головы она указала, куда мне следовало на время убраться, — я подойду к вам, когда освобожусь.

Точно следуя заданному направлению, я оказалась в узком коридорчике с рядами неуютных металлических стульев вдоль стен. Усевшись в центре ряда, я положила цветы на соседний стул, повесила на спинку пальто и бережно прикрыла им букет. И тут же в коридорчик влетела тяжёлая больничная каталка. Перемещаясь зигзагами, она так и норовила отдавить мне ноги. Я едва успела спрятать их под стул. Служитель, управлявший каталкой, заботливо предупредил об опасности.

— Дорогу! Берегите ноги! — заорал он. Когда уже проехал мимо.

Вот уж, поистине, в отделении скорой помощи здоровым не место: не успеешь и глазом моргнуть, как сам окажешься на больничной койке.

От нечего делать я принялась разглядывать единственное живое существо — то ли мужчину, то ли женщину, — делившее со мной коридорчик. О половой принадлежности существа я не бралась судить, поскольку оно было одето в штаны и кроссовки и сидело наискосок от меня, обхватив голову руками. Видна была лишь макушка, покрытая темно-каштановыми волосами.

Дабы чем-то заняться, я решила составить список продуктов для торжественного ужина в воскресенье с Эллен и её предполагаемым будущим мужем. Один такой список уже лежал в моей сумке, но я всегда умудряюсь что-нибудь забыть, потому не помешает подстраховаться, а потом сравнить оба варианта… Всё лучше, чем пялиться на перхоть на темно-каштановой макушке.

Я почти закончила список, когда кто-то тяжело опустился на соседний стул. Подняв голову, я с удивлением обнаружила рядом Кармен.

— Вот уж не ожидала, что вы так скоро освободитесь, — обрадовалась я.

— Выкроила минутку, но времени у нас с вами в обрез. Я и впрямь очень занята. Так что давайте ближе к делу.

Я последовала её совету:

— Где одежда, которая была на близнецах Фостер, когда их привезли сюда?

— Замявшись на секунду, медсестра, словно оправдываясь, ответила:

— Мы, конечно, пытались следовать предписаниям, но в тот вечер здесь был настоящий бедлам… то есть хуже, чем обычно… и…

— "Предписаниям"? — перебила я.

— Вы что, не знаете правил, касающихся жертв насилия? — подозрительно осведомилась Кармен.

— Да кто же их не знает, просто само слово «предписания» сбило меня с толку, — выкрутилась я, понятия не имея, о чем она толкует, и не желая признаваться в своём невежестве. В конце концов, не моя вина, что неверных супругов, которыми я обычно занимаюсь, не расстреливают за их прегрешения. — Итак, что произошло на этот раз? — Будем надеяться, что по ходу беседы ситуация прояснится.

— Ну, — продолжила Кармен, осторожно подбирая слова, — в понедельник вечером здесь был настоящий дурдом, как я уже сказала. Автобус попал в аварию, очень серьёзную, — кажется, на Восемьдесят третьей улице, — и на нас свалилась куча пострадавших. Мы носились как тараканы. А когда такое творится, ошибки неизбежны. — Она, глубоко и шумно вздохнула. — Двое молодых полицейских сидели за нашим столом, дожидаясь, когда им отдадут одежду…

— Так одежду забрала полиция? — Зря добряк Питер столь высоко оценил мои профессиональные навыки! Проверить имущество жертв — стандартная полицейская практика.

— Да нет, выслушайте же меня! — буркнула Кармен с унылым видом. — В неразберихе мы отдали им чужие вещи. А когда они вернулись через пару часов, было уже поздно. Мы успели выбросить вещички близнецов… то есть то, что от них осталось. Нам ведь пришлось разрезать одежду, чтобы оказать им помощь, и она превратилась в лоскутья..»

Филдинг был прав: закон Мэрфи в действии!

— Вы случайно не заметили, во что были одеты девушки?

— Да вы в своём уме! Они были все в крови. Где уж тут разглядывать, кто во что нарядился!

— Весьма вероятно, что на одной из них был жёлтый кашемировый свитер, — сделала я отчаянную попытку освежить её память.

— Послушайте, дорогуша, здесь дым стоял колесом. Сколько можно повторять одно и то же? И мир моды меня в тот момент не интересовал. Единственное, что всех нас заботило, — принять как можно больше людей и как можно быстрее. — Она с любопытством взглянула на меня. — А при чем здесь жёлтый кашемировый свитер?

— Не знаю, в курсе ли вы, но одна из сестёр умерла на операционном столе, а вторая всё ещё в коме.

— Знаю. Только сегодня спрашивала одну из больничных медсестёр о её состоянии, — смягчилась Кармен. — Вроде бы они были очень хорошенькими, хотя утверждать не берусь. После того, что этот сукин сын сделал с их лицами…

— Вот почему так важно выяснить, во что они были одеты. Пока никто не знает, которая из девушек умерла, а которая выжила. Жених одной из них — мой клиент. Вы не представляете, что он сейчас переживает.

— Бедняга. Вот уж кому тяжко пришлось, — пробормотала Кармен, сочувственно, качая головой..

— Но мы почти уверены, что одна из сестёр — Мэри Энн — была одета в жёлтый свитер.

Кармен быстро сообразила, к чему я клоню:

— Вы хотите узнать, куда была ранена девушка в жёлтом свитере? Жаль, что ничем не могу помочь. Правда, жаль. — Полагая или надеясь, что разговор окончен, она начала медленно, боком, подниматься со стула.

— Кармен, я буду вам чрезвычайно признательна, если вы дадите мне имена людей, которые занимались близнецами в тот вечер.

— Дохлый номер, дорогуша. — Сержант — забыла, как его, — уже опросил всех; кто находился рядом, и даже тех, кто близко к ним не подходил. Поверьте, если бы кто-нибудь хоть что-то знал, они бы ему сказали.

— Понимаю, но у меня есть обязательства перед клиентом, и личная беседа с ними облегчила бы мою совесть.

— Тоже верно. Ладно, дайте-ка вспомнить. Второй дежурной сестрой была Кирстен Андерсен. У неё сегодня выходной, и у меня нет времени прямо сейчас искать её телефон. Надо работать. Но я его найду, — пообещала она, опять приподнимаясь со стула.

— А врач?

— Ими занимались два врача, не помню, кто именно. Но я выясню. Вот что, оставьте мне ваш телефон, и я попрошу всех троих с вами связаться. Не волнуйтесь, я им растолкую, как это важно. — На сей раз Кармен решительно встала. Я тоже вскочила.

— Вот мои визитные карточки. — Прислонившись к стене, я искала бумажник в своём битком набитом, огромном, как чемодан, вместилище, которое я называю дамской сумочкой. Кармен явно не рассчитывала на скорый успех затеянных мною поисков.

— Бросьте их на мой стол, — посоветовала она. — Мне надо бежать. — И энергичным шагом двинулась прочь.

Стоило ей завернуть за угол, как я нашла бумажник.

— Погодите! — Я бросилась за медсестрой, на ходу вытягивая из бумажника визитки. — Я даже не успела вас поблагодарить. — Догнав Кармен, я вручила ей полдюжины картонок. — Вы мне очень помогли, огромное спасибо.

— Да не за что, — заверила Кармен, сунув карточки в карман. — Жаль, что мне нечего вам рассказать. Но я всё-таки надеюсь, что вы поймаете этого мерзавца. — Она сделала несколько шагов, потом вдруг остановилась и с лукавой усмешкой уставилась на меня. — Ох, чуть не забыла! С Днём святого Валентина! — Её улыбка стала ещё шире. — И не потеряйте букетик!

Глава 8

Как ни странно, больницу я покидала с лёгким сердцем. Верно, я не узнала ничего нового, но и ничего плохого. Укладываясь спать в пятницу, я радовалась тому, что мне не придётся сообщать Питеру страшную весть.

На-следующее утро, в субботу, я опять засучила рукава. Ещё не было десяти, а я уже названивала в отель «Хайятт». В номере Эрика Фостера телефон не отвечал, оставлять же сообщение мне не хотелось.

Ладно, изучим список имён, составленный со слов Питера. Первой значилась Лидия Бродски. Я нашла её номер в справочнике, и, к счастью, Бродски оказалась дома. Объяснив, кто я такая, попросила о встрече, предполагая, что она отошлёт меня на понедельник.

— Откуда вы звоните? — поинтересовалась моя собеседница.

— Из дома… я живу на Восточной Восемьдесят второй.

— Так… — размышляла она вслух. — В первой половине дня я свободна, если не считать одного небольшого дельца на Восемьдесят шестой. Это рядом с вами, да? Отлично. Пару часов мне надо, чтобы накинуть что-нибудь на себя и заехать на Восемьдесят шестую, но уже в половине первого я могу быть у вас. Нет, — решительно закончила она, — давайте-ка лучше в час. Годится?

— Замечательно. — Я продиктовала ей адрес.

Если не тянуть волынку, то у меня достаточно, времени, чтобы слегка прибраться, принять душ, одеться и выбежать за продуктами для завтрашнего ужина с Эллен.

Я поспела вовремя, вернувшись без четверти час, за пять минут до появления Лидии Бродски.

* * *
Когда я открыла дверь посетительнице, меня охватило странное чувство — словно увидела себя в зеркале. Женщина, стоявшая на моем пороге, была приблизительно одного со мной возраста — какого, я вам, разумеется, не намерена докладывать. Она была такой же маленькой, как я. И такой же широкой. Бродски куталась в просторное длиннополое пальто (ещё длиннее, чем моё), шарф натянут на нос, а шляпа спускалась на уши.

Однако сходство закончилось, стоило ей снять пальто. Лидия Бродски облачилась в жёлтые спортивные штаны и свитер в тон, чего я себе никогда не позволяю (носить штаны, я имею в виду). Сзади в своём жёлтом наряде она сильно напоминала багажник такси. А когда дама сняла и шляпу, я отметила, что волосы у неё слишком коротки для её полной физиономии, но, с другой стороны, слишком отросли, — пора бы этой квазиблондинке подкраситься. Моя огненная шевелюра выглядела куда лучше, просто никакого сравнения.

Тем не менее Бродски настолько напоминала моё отражение, что я поклялась в душе: с понедельника сажусь на диету, прекрасно при этом зная, что сама себя обманываю. Когда еда для тебя — почти религия, сидеть на диете — тяжкое испытание, и уж совсем немыслимо поститься, если ты обожаешь готовить. Впрочем, на моем счёту имеются две удачные попытки похудения, однако они не изменили коренным образом мою жизнь. То есть Прекрасный Принц за мной не явился и в закатную даль не увёз. А если принц не чешется, то зачем изводить себя голоданием?

Лидия вперевалку приблизилась к дивану (наверное, я тоже немножко переваливаюсь, как утка) и села. Отклонив предложение выпить чаю, кофе или газировки, она немедленно со слезами в голосе принялась рассказывать о близнецах:

— Мы с Мэри Энн должны были встретиться в понедельник вечером. Питер вам говорил? Если бы я не заболела, Мэри Энн была бы сейчас жива.

— Возможно, она до сих пор жива, — вставила я.

— Вы правы, — немного растерялась Лидия. — Я хотела сказать — её бы не ранили.

Говорят… их обеих ужасно изуродовали. — Слезы тонкими струйками потекли у неё из глаз. Она сунула руку в карман свитера, но поскольку тот оказался пуст, принялась рыться в необъятной кошёлке. Мне ли не знать, как трудно отыскать нужную вещь в дамской сумочке! Я принесла из ванной большую коробку с бумажными платками. Благодарно улыбнувшись, Лидия взяла несколько штук, вытерла щеки и вернула мне коробку. — Сроду ничего не могу найти в этом проклятом бауле!

Коробку с платками я положила на столик рядом с гостьей. У меня было предчувствие, что во время нашей беседы Лидия не раз и не два воспользуется её содержимым.

— В понедельник вы плохо себя чувствовали. По этой причине вы отменили встречу с Мэри Энн? — попыталась я деловитым вопросом отвлечь гостью от скорбных мыслей.

— Да. Мы собирались поужинать вместе и отправиться в кино. Но, проснувшись в то утро, я поняла, что со мной что-то неладно. До последней минуты я надеялась, что недомогание пройдёт, но мне становилось всё хуже и хуже. В семь вечера я наконец сдалась и позвонила Мэри Энн в магазин. Знаете, когда я добралась, до дому в тот вечер, у меня была температура под сорок… Ах, если бы она послушалась меня!

— В чем?

— Поскольку я её подвела, она могла бы позвонить Питеру и провести вечер с ним. Я ей это настоятельно советовала. Мне было ужасно неловко, оттого что я отменила встречу в последний момент.

— Она не захотела позвонить жениху?

— Сказала, что Питер ужинает со старым университетским приятелем и, наверное, уже ушёл с работы. Проверь, уговаривала я, возможно, ты его ещё застанешь, и она вроде бы со мной согласилась. Но потом передумала. Мол, она немного устала и уж лучше отправится домой и займётся счетами. Мне кажется, ей не хотелось стеснять Питера и его приятеля: они давно не виделись, и им непременно захотелось бы вспомнить прежние деньки… Хотя Питер звал её с собой, когда ещё не знал о нашей договорённости. Но Мэри Энн была… и осталась… ох, я не знаю… такой деликатной. Лидия опять потянулась к платкам. Захватив пригоршню, она промокнула глаза и шумно высморкалась. — Черт! Если бы она позвонила Питеру! Да хоть кому-нибудь! И надо же, чтобы я свалилась в тот вечер с гриппом! Со мной такое редко случается, я здорова как лошадь. — Она вымученно улыбнулась и потянулась за свежей порцией платков.

— А вы кому-нибудь говорили о том, что встречаетесь в понедельник с Мэри Энн?

— Что-то не припомню… Нет, точно, никому не говорила.

— А Мэри Энн?.. Не знаете, не говорила ли она кому-нибудь, кроме Питера?

— Да откуда ж мне знать, — с сожалением вздохнула Лидия.

— Как вы познакомились с сёстрами? — переключилась я на другую тему.

— Питер вам разве не рассказывал? Они покупали квартиру через меня. Мы очень подружились. Конечно, у нас небольшая разница в годах, — не без вызова отметила она, — но какое это имеет значение! С молодёжью у меня всегда было больше общего, чем с дамами моего возраста.

— Значит, вы были их агентом по недвижимости! — сделала я очевидный вывод. — Квартирка, говорят, у них загляденье.

Лидия кивнула:

— Мне бы такую.

— Сколько же она стоила?

— Но у нас не принято…

— Пожалуйста, — перебила я. — Это ведь не праздное любопытство. Всё может оказаться важным.

— Ладно, — подумав немного, снизошла Лидия. — Полтора.

— Миллиона? — оторопела я. Цифры с шестью нулями неизменно приводят меня в такое состояние.

— Миллиона, — подтвердила, ухмыляясь, Лидия.

— Кто же заплатил за квартиру — Мэри Энн или Мередит?

— Обе, жильё записано на обеих сестёр. Хотя, когда дело дошло до принятия решения, Мередит взяла инициативу в свои руки.

— Характерами, как я слыхала, сестры мало походили друг на друга.

— Мэри Энн была немножко… тихоней. А Мередит — энергичной и очень ответственной. Наверное, потому, что она была на месяц старше. — У меня челюсть отвисла. По-видимому, на такую реакцию Лидия и рассчитывала, поскольку с довольным видом пояснила: — Мэри Энн родилась на четыре минуты позже Мередит. День рождения они праздновали первого февраля, но на самом деле Мередит родилась тридцать первого января, за пару минут до полуночи, а Мэри Энн через несколько минут после полуночи. Мередит называла Мэри Энн младшей сестрёнкой. — Она помолчала немного. Оживление не замедлило смениться унынием. — Наверное, Мередит сильно повзрослела после того, что ей пришлось пережить. Не знаю, в курсе ли вы, но в прошлом году она потеряла мужа. Такие трагедии даром не проходят, они делают людей более жёсткими.

— Питер говорил об этом.

— Он тяжело болел перед смертью, и Мередит от него не отходила. Но она никогда не жаловалась и вообще не любила вспоминать о кончине мужа. О том, какие тяготы на неё свалились незадолго до переезда в Нью-Йорк, я узнала от Мэри Энн.

— Как вы думаете, кто мог расправиться с сёстрами? — задала я стандартный вопрос.

— Ума не приложу! А разве это не было обычным ограблением? — с надеждой спросила Лидия.

— Полиция исключает такую возможность.

— Но это… просто невероятно! — зашмыгала носом моя гостья. — До сих пор в голове не укладывается. — Ей срочно требовалась ещё одна пригоршня платков.

— У них были близкие друзья? — осведомилась я, выждав, пока она высморкается.

— Ну, во-первых, Питер. Бедняга, у него даже голос изменился. Я постоянно ему звоню, чтобы узнать, как она там… в больнице.

— А кто ещё?

— Режиссёр, дружок Мередит, по имени Ларри; я как-то видела его у них. Девушки также приятельствовали кое с кем из соседей, например с парнем, что живёт на их площадке, — уверена, он голубой, — и с молодой женщиной, живущей этажом выше. Имя парня запамятовала, но соседку зовут Клэр. Вот только фамилию не вспомню…

— Я вам помогу, Питер дал мне список. Джозефс. Клэр Джозефс.

— Точно!

— А что вам известно о Роджере, бывшем женихе Мэри Энн?

— Впервые слышу! Неужто до Питера был ещё какой-то жених? — вытаращила глаза Лидия.

Минут пять спустя она ушла, изведя за это время ещё пяток платков. На прощанье, пока она не надела пальто, я полюбовалась задом гостьи. Зрелище, столь живо напомнившее о моих собственных немалых размерах, подействовало на меня удручающе. Проводив Лидию, я прямиком двинулась к морозилке. После второй порции мороженого с вафлями мне заметно полегчало.

* * *
Питер позвонил в восемь вечера, когда я заканчивала ужинать.

— Что ты выяснила в скорой помощи? — осведомился он.

— Ничего. — Я коротко объяснила, что случилось с одеждой сестёр.

— Целый день тянул со звонком, всё надеялся, — признался Питер. — Хотя постоянно проверял автоответчик и твердил себе, что, будь у тебя новости, плохие или хорошие, ты бы оставила сообщение.

— Верно, я бы тебя из-под земли вырыла, будь у меня что сказать, — подтвердила я.

— Разговаривала с Эриком?

— Нет ещё. Звонила ему утром и вечером, но его не было в отёле.

— Наверное, до друзей тоже пока не удалось добраться?

— Ошибаешься. Лидия Бродски навестила меня сегодня.

— Узнала что-нибудь?

— Пока сама не пойму, узнала я что-нибудь или нет. Но ничего страшного она мне не сказала. Кстати, по её словам, ты приглашал Мэри Энн на ужин с приятелем в тот вечер.

— Приглашал. С этим приятелем мы вместе учились в школе в штате Мэн. Но Мэри Энн уже договорилась с Лидией. — Затем он горестно добавил: — Когда полицейские сказали, что в неё стреляли в её квартире, я сначала подумал, что они обознались. Я был уверен, что Мэри Энн не было дома, когда… это случилось.

— Значит, вы поужинали с приятелем вдвоём? — поспешила я с вопросом, не желая, чтобы и он зациклился на этой теме.

— Да. — Помолчав, Питер прошептал: — К несчастью.

— А могла ли Мэри Энн рассказать кому-нибудь — кроме тебя, разумеется, — о своей встрече с Лидией?

— Только Эрику. Он тоже хотел увидеться с ней в тот вечер. Но поскольку она была занята, они решили пообедать вместе во вторник.

А вот это уже интересно, подумала я…

— Послушай, Дезире, я не ел весь день, и если немедленно чего-нибудь не проглочу, то начну жевать телефонный провод.

— Тогда не стану тебя больше задерживать. — Но от меня так просто не отвяжешься. — Ты звонишь из больницы?

— Нет, уже из дома.

— Как она сегодня?

— Врачи говорят, держится.

— И на том спасибо. А теперь иди ужинай, будет что сообщить — позвоню.

Затем в течение получаса я собиралась с духом, дабы приступить к увлекательнейшему мероприятию, задуманному мною с утра: перевернуть вверх дном всю квартиру. А куда было деваться! Чармейн, которая вроде бы должна убирать моё жилище раз в две недели, не показывалась уже столь давно, что я забыла, как она выглядит. А когда мне самой приходится заниматься уборкой, что случается довольно регулярно, то совершенно не удаётся сосредоточиться на работе. Но в тот вечер я твёрдо решила посвятить всю себя уничтожению пыли, протиранию полов и чистке унитаза.

Не хватало только, чтобы Уилл возомнил, будто родственники Эллен — грязнули.

* * *
В воскресенье утром я встала в немыслимую рань, дабы заняться холодными закусками. Эллен позвонила в начале второго, когда я воевала с раскладным столом в гостиной.

— Тётя Дез, помоги!

— Непременно. А что случилось?

— Не могу решить, что надеть. Всё перемерила и теперь не знаю, что выбрать: то ли синее шерстяное платье, то ли чёрный буклированный свитерок с чёрной кожаной юбкой.

— Милая, да тебе всё к лицу.

— Помогла, называется.

— Платье, — решила я. — Синий цвет тебе очень идёт.

— Я и сама так думала. Спасибо.

Эллен объявилась в четверть восьмого — в чёрном кожаном наряде. Выглядела она… впрочем, мне Эллен всегда нравится.

Уилл Фитцджеральд позвонил в дверь в половине восьмого, минута в минуту. В руках он держал огромный букет цветов, который, признаться, произвёл на меня изрядное впечатление. Но стоило представить гостя племяннице, как я сразу поняла по выражению его лица, что к алтарю они прямым ходом из моей гостиной не двинутся.

Не только я считаю Эллен симпатичной. Она и вправду очень хорошенькая: высокая (с моей точки зрения, 165 см — немалое достижение) и по-мальчишески худенькая, с большими тёмными глазами, шелковистыми каштановыми волосами и чудесной улыбкой. По-моему, она похожа на Одри Хепбёрн. Может, и не один в один, но что-то есть. Кроме того, Уилл всего лишь просил познакомить его с хорошей девушкой; никаких требований к её внешности он не предъявлял.

Но теперь я почти не сомневалась, что под «хорошими» Уилл подразумевает красоток, с размерами 90–60—90.

Я подала закуски — вкуснейшие запечённые рачки и крохотные тартинки с грибами (все, кто их пробовал, обязательно просят рецепт). Затем, предоставив Эллен разливать напитки, отправилась взглянуть на главное блюдо. Из кухни мне было слышно, как Эллен пыталась завязать беседу и как Уилл односложно отвечал ей.

Сжав зубы, я полила соком свиные рёбрышки. Я решила приготовить простецкие рёбрышки, потому что знала: Уилл — мясоед; на работе он всегда жуёт гамбургеры. К мясу я вознамерилась подать йоркширский пудинг с соусом из редьки, запечённый картофель с сыром и овощной салат с вкуснейшим кислым соусом. Неплохое меню, как по-вашему? Но слишком хорошее для Уилла.

Когда я вернулась в гостиную, Уилл сосредоточенно поедал закуски, а Эллен сидела с потерянным видом и застывшей на губах улыбкой и мужественно пыталась скрыть обиду.

Ситуация стала совсем катастрофической, когда Уилл, угощаясь главным блюдом, решил пошутить.

— Тебе надо взять добавки картошки, — посоветовал он Эллен. — А то если на тебя набросится мужчина, то он зубы обломает о твои кости. — Его смех прозвучал не менее оскорбительно, чем само замечание.

И это он называет юмором? Эллен залилась краской. "Боже, — подумала я, — Уилла она мне никогда не простит". А сама себе я прощу?

Как же мне хотелось хорошенько отбрить мерзавца! Но это бы лишь ухудшило положение Эллен. Посему поистине нечеловеческим усилием воли я сдержалась.

Весь вечер мы, кажется, только и делали, что жевали. Я попыталась было завести беседу, но вскоре обнаружила, что утруждаться не имело смысла даже из вежливости. Уилла интересовала исключительно еда, которую он поглощал в безумных количествах.

Всему, слава богу, приходит конец, вот и ужин наш близился к завершению. Мой восхитительный гость уписывал вторую порцию лимонного суфле (десерт, который я готовлю-только в особых случаях и которым, я надеялась, Уилл подавится, — и я не стану стучать его по спине!), Эллен пила третью чашку кофе, а я мрачно раздумывала, не налить ли себе четвёртую. Вдруг раздался громкий писк; в удручающей тишине он прозвучал как сирена. Эллен пролила кофе, а со мной едва не случился сердечный приступ — стальными нервами я никогда не отличалась.

— Мой пейджер! — возопил Уилл, вынимая машинку из кармана. — Можно воспользоваться вашим телефоном? — чинно осведомился он.

Я направила его в спальню, и вовсе не для того, чтобы он мог побеседовать без помех. Мне было просто необходимо убрать гостя с глаз долой хоть на несколько минут. Но он предпочёл звонить из гостиной.

— В чем дело? — произнёс он в трубку и после паузы взволнованно выкрикнул: — Врёшь!

А затем посыпалось: возмущённое "Конечно, нет!", испуганное "Боже!" и повелительное "Вызови полицию!". Закончил он решительным "Немедленно еду домой!" и бросил трубку.

Где-то между "Врёшь!" и "Немедленно еду домой!" до меня дошло, что этот звонок Фитцджеральд подготовил заранее, словно запасной люк, через который он сбежит в случае необходимости. Я украдкой глянула на Эллен: увы, она тоже разгадала его хитрость.

— Это мой сосед, — пояснил Фитцджеральд. — Похоже, кто-то вломился в мою квартиру. Жюль, сосед, услышал сильный шум, но он знал, что меня нет дома. На всякий случаи решил проверить, не остался ли там кто из моих знакомых, прежде чем позвонить в полицию. — Играл он неплохо, даже вдруг задышал надсадно, словно у него сдавило горло. Какой трогательный молодой человек.

Не говоря ни слова, я подала гостю пальто.

— Жаль уходить, — заявил он, торопливо одеваясь. — Но, боюсь, у меня нет выбора. — Грустная улыбка промелькнула на его встревоженной физиономии лжеца.

Я с беспокойством обернулась к Эллен, от всей души надеясь, что ей удастся сохранить невозмутимость до тех пор, пока этот сукин сын не уберётся ко всем чертям. Зря я волновалась. Моя племянница повела себя превосходно, словно и не чувствовала унижения, — вот уж не предполагала в ней такой железной выдержки! (Впрочем, от Эллен никогда не знаешь, чего ждать.)

Проворно вскочив из-за стола, она бросилась к Уиллу и протянула руку. Когда тот ответил пожатием, Эллен глянула ему прямо в глаза.

— Думаю, нам стоит объясниться, — начала она спокойным и абсолютно искренним тоном, как а подобает умудрённой опытом женщине. — Было очень интересно с вами познакомиться. Однако надеюсь, вы не обидитесь, если я попрошу об одолжении.

— Нет, конечно нет, — пролепетал растерявшийся Уилл Фитцджеральд.

— Будьте любезны, не настаивайте на дальнейших встречах. Знаю, с моей стороны это глупый каприз, но я предпочитаю мужчин ростом повыше.

Глава 9

Каким-то чудом Эллен умудрилась продержаться аж до того момента, когда за гостем захлопнулись дверцы лифта. А затем слезы хлынули в три ручья.

— Он н-не знал, к-как отделаться от меня, — выдавила она между рыданиями. — И зачем юристу п-пейджер?

— На всякий экстренный случай вроде сегодняшнего, — съязвила я. — Держу пари, он своей пикалкой пользуется постоянно. — Я неловко обняла племянницу. — Этот парень — настоящая свинья. — И ринулась в ванную за остатками бумажных носовых платков.

Следующие четверть часа я объясняла Эллен, какой мерзавец Уилл и какая привлекательная она.

— Если мужчина оценивает женщину исключительно по размеру бюста, он просто недоумок и законченный кретин, — подытожила я. Ответ Эллен потонул в рыданиях, но я знала, чем её утешить: — Ладно, пусть у тебя не четвёртый номер… Как и у Одри Хепбёрн.

Думаю, ей полегчало. Вскоре рыдания прекратились, и по моему настоянию Эллен легла спать на моем диване.

Уложив племянницу, я тоже отправилась в постель, но заснула не сразу. Я строила планы.

Надо нанять киллера. Конечно, сначала требовалось выяснить, где их берут и каковы сейчас расценки… Но, подумав, я предпочла, чтобы Фитцджеральду разбили коленные чашечки. (Нужен ли мне для этого киллер или по коленным чашкам имеются отдельные специалисты?) Однако и эту блестящую идею я вскоре отбросила в пользу другого плана. Уже в полусне я представляла себе, как, сидя за рулём чёрного сверкающего автомобиля, я со счастливой улыбкой наезжаю на Фитцджеральда, а потом, дав задний ход, приминаю безжизненное тело этого подонка к земле.

* * *
Проснулась я в семь, и сценарии, сочинённые в полночь, при свете дня показались надуманными и не такими уж заманчивыми. (Хотя, если честно, мысль об одной перебитой коленной чашечке по-прежнему выглядела весьма соблазнительно.) После обильного завтрака, который по собственной инициативе приготовила Эллен, почти успокоившаяся, но ещё не повеселевшая, я отправилась в офис.

Джеки, моя секретарша, разговаривала по телефону, когда я вошла.

— Тебя, — протянула она трубку, — некая доктор Гейл Шонфилд.

Выяснилось, что доктор Шонфилд была одним из двух врачей, обследовавших раненых близнецов в отделении скорой помощи. Но, как и предсказывала Кармен, ей нечего было добавить к той смехотворной малости, которую я уже знала.

Почти всё утро я названивала по телефону, что очень не люблю делать (для частного детектива это настоящая беда). Но, увы, иначе как через этот чёртов аппарат с окружающим миром не свяжешься.

Сначала я набрала номер «Хайятта». И опять Эрик Фостер отсутствовал. На сей раз я решила оставить сообщение. Откровенничать с телефонисткой было не очень ловко, и потому я просто представилась частным сыщиком, работающим на Питера Уинтерса, и попросила, мистера Фостера перезвонить мне при первой же возможности.

— Вы проследите, чтобы ему передали сообщение? — задала я невинный, хотя, возможно, излишний вопрос.

— Да, конечно, — вежливо ответила телефонистка. Но по её тону только дура бы не поняла, что она на самом деле думает: "А для чего я, по-твоему, здесь сижу, дубина стоеросовая?"

Затем наступил черёд двух оставшихся друзей из списка Питера. В телефонном справочнике я нашла оба имени. Следом за Лидией Бродски в моем списке значилась Шарлотта Бромли. Некая Ш. Бромли проживала на Западной Двадцатой улице — в центре города, что соответствовало словам Питера.

Автоответчик дал мне понять, что я попала по адресу.

— Привет, это Шарлотта, — сообщил тоненький голосок маленькой девочки. — Я нахожусь в заслуженном отпуске, вернусь шестнадцатого марта. Пожалуйста, оставьте сообщение. Обещаю перезвонить, как только приеду. И не забудьте дождаться гудка!

Держи карман шире! Шестнадцатое марта! Целый месяц томиться в ожидании?!

У Клэр Джозефс, проживавшей в одном доме с близнецами, я тоже было напоролась на бездушную машину, но через пару секунд на другом конце провода раздался живой человеческий голос.

Ответившая женщина производила впечатление абсолютно ошалевшей. Оно и понятно: где-то рядом с ней орал ребёнок, да столь пронзительно, что даже у меня, находившейся на расстоянии нескольких миль, чуть не лопнули перепонки.

Когда я попросила о встрече, Джозефс поведала, что у её сынишки побаливает ушко. Педиатр, вызванный утром, заверил мамашу, что ничего серьёзного, но "попробуйте объяснить это Грегги", пожаловалась моя собеседница. Затем, очевидно обрадовавшись возможности побеседовать хоть с кем-нибудь, кому перевалило за три года, она сообщила, что уже привыкла к непрестанным воплям Грегги — у него колики с рождения, — но за последние два дня он довёл её просто до предела. Однако, закончила Джозефс, со мной она увидится с удовольствием.

— Может быть, ближе к концу недели? — предложила она. — Уверена, к этому времени он выздоровеет.

— Когда скажете.

— Тогда в четверг. Приходите днём. Около двух вас устроит? В это время малыш спит! — орала она во всё горло, стараясь перекрыть вопли ребёнка, становившиеся всё громче и громче. — Лучшее время для беседы!

Я поспешила согласиться, лишь бы только больше не слышать маленького крикуна. Оставила очумевшей мамаше оба телефона, служебный и домашний, на случай, если планы изменятся, и распрощалась. А потом сидела неподвижно, наслаждаясь роскошью тишины в нашем умеренно шумном офисе.

Без четверти одиннадцать, направившись к фонтанчику с питьевой водой, я столкнулась нос к носу с Уиллом Фитцджеральдом.

— Привет, Дезире, — поздоровался он как ни в чем не бывало. — Как раз шёл к вам. Вчерашний ужин был просто потрясающим, давно я так хорошо не ел! Только жаль, что пришлось рано уйти. Дома я застал полный кавардак. — Я слушала с каменным лицом. — Ребятки меня здорово обчистили. Унесли телевизор, новую аппаратуру, которую я купил за шестьсот долларов, когда приехал в Нью-Йорк, и часы «Омега». Их мне дедушка подарил, когда я закончил юридический факультет. И кто знает, что они ещё упёрли, я пока не всё осмотрел!

Естественное желание послать его куда подальше пришлось подавить, это бы прозвучало не слишком женственно.

— На вашем месте я бы застрелилась, Уилл, — обронила я, резко развернулась и удалилась прочь.

Около полудня позвонил второй врач из скорой помощи. Он был очень любезен, но рассказал не больше, чем его коллега.

— Мы были страшно загружены в тот вечер, — сожалел он. — К тому же девушки пробыли в нашем отделении недолго, мы спешно отправили их в операционную.

Что ж, ничего иного я и не ожидала, верно? Телефонные переговоры меня совершенно доконали, и на обед я решила побаловать себя пиццей. Но когда, сидя за стойкой "Малютки Анжи", я наслаждалась тончайшей хрустящей корочкой, какой больше нигде в городе не найти, перед моим мысленным взором вдруг возник зад Лидии Бродски.

И я ограничилась двумя порциями.

Глава 10

Домой я вернулась в начале седьмого. Огонёк на автоответчике призывно мигал.

Первое сообщение поступило от Кирстен Андерсен: "Кармен Велес просила позвонить вам. Я вместе с ней занималась близнецами. Но я не могу сказать, во что они были одеты". Следом она принялась в подробностях описывать, какой бедлам творился в отделении в тот вечер; медсестра тараторила и тараторила, пока милосердная машина не вырубила её на полуслове.

Вторым был неуловимый Эрик Фостер. "Сейчас я еду на деловую встречу с партнёром, — произнёс голос с акцентом истинного британца. — Перезвоню, когда вернусь в отель, если не будет слишком поздно. Или же свяжусь с вами завтра утром".

Затем доложился Питер: "У нас всё по-прежнему. Звоню, потому что на днях разговаривал с Морин и она просила передать тебе привет. А я забыл".

Я одновременно досадливо качала головой и улыбалась. В этом был весь Питер.

С аппетитом поужинав остатками воскресного праздничного застолья, — впрочем, праздничной эту посиделку, окончившуюся катастрофой, трудно было назвать, — я включила телевизор и вскоре обнаружила, что мой уровень терпимости по отношению к комедийным сериалам снизился до нулевой отметки. С полчаса скакала по каналам, пока совсем не одурела. В конце концов выключила ящик и взяла с полки Агату Кристи — "Печальный кипарис". Этот роман я читала только два раза — ну от силы три, — посему чтение обещало свежие и почти новые впечатления.

В десять я оторвалась от Эркюля Пуаро, чтобы позвонить Эллен. Но она меня опередила. Звонок раздался, когда я потянулась к телефону.

Мне хотелось расспросить, как она себя чувствует, но если племянница уже оклемалась, вопрос только навеет неприятные воспоминания. Я вовремя прикусила язык, ограничившись безобидным "Когда ты вернулась?".

— С полчаса назад. Коробка из-под торта, что ты мне всучила, очень пригодилась. Я съела большой ломоть мяса, кусок йоркширского пудинга, огромную порцию картошки, а лимонное суфле слопала всё без остатка. Наелась, как свинья, и сейчас захрюкаю.

— Ох, Эллен, спасибо, что не отстаёшь от меня. — Мы обе рассмеялись, — правда, Эллен не смеётся, она хихикает, — и я решила, что племянница вроде бы оправилась после чудесного вечера у тётушки Дез.

— Как, идёт расследование? — осведомилась она.

— Черт его знает, — буркнула я. Монументальных открытий в деле близнецов я до сих пор не сделала, и меня начинало одолевать уныние, поскольку такая похвальная вещь, как терпение, среди моих добродетелей не числится. Посему я не стала перебивать Эллен — президента и единственного члена моего фан-клуба, — когда она уверенно заявила, что я непременно доведу дело до конца и что я единственная, кто на это способен, потому что её тётка куда умнее и находчивее полицейских — и вообще всех. (Я же говорила, Эллен иногда бывает удивительно проницательной!)

Как бы то ни было, но разговор с племянницей взбодрил, и я вернулась к детективу, не сомневаясь, что теперь уж наверняка поспею за мыслью стремительного Пуаро. В конце концов, не первый раз читаю.

* * *
Утром в офисе меня ждала записка с номером рабочего телефона Эрика Фостера. Я не стала терять времени и позвонила.

— Фостер слушает, — ответил знакомый голос с британским акцентом.

— Это Дезире Шапиро.

— Ах да, мисс Шапиро, — произнёс он печальным тоном. — Вы звонили вчера. Вас интересуют мои сестры, полагаю.

— Верно. Не могла бы я заехать и побеседовать с вами… как можно скорее?

— Фирма как раз сняла для меня меблированную квартиру на время моего пребывания в Нью-Йорке. Я переезжаю туда во второй половине дня. Обустройство не займёт у меня много времени. Приходите вечером, если у вас нет других планов.

— Спасибо, вы очень любезны. Когда и куда?

— В восемь вам будет удобно? Восточная Сорок восьмая, номер триста пятьдесят четыре.

— Договорились.

* * *
Не предупредить ли Ларри Шилдса о моем предстоящем визите? — размышляла я. Но тогда у него появилась бы возможность сказаться занятым, — возможность, которую я не собиралась ему предоставлять. До половины двенадцатого я занималась кое-какими делами, а затем взяла такси до театра «Беркли», надеясь перехватить Шилдса в обеденный перерыв.

Труппа репетировала, когда я появилась в театре. Я огляделась, но Шилдса не увидела. Зато услышала знакомый голос, похожий на лай, отдававший указания актёрам. Пока я пыталась определить, откуда раздаётся голос, лай повторился. На сей раз я точно знала, в какую сторону мне двигаться, — к сцене. Шилдс скрывался в зрительном зале, где-то в конце шестого или седьмого ряда. Он сидел, скрючившись в кресле, над спинкой торчала лишь макушка.

Я приблизилась к нему на цыпочках, наклонилась и очень тихо назвала своё имя. Он едва не вывалился из кресла.

— Господи! — взвыл он. На сцене все замерли.

— Простите, — извинилась я, — не хотела вас пугать.

— Опять вы! — Он выпрямился и расправил плечи. — А если б меня кондрашка хватил! — Затем обратился к труппе: — Ладно, ребятки, перерыв на обед. На полчаса. И не больше, слышите? — Режиссёр взглянул на меня, причём для этого ему не пришлось задирать голову: сидя, Шилдс был почти такого же роста, как я стоя. — Есть новости?

— Увы. Послушайте, вы не могли бы уделить мне несколько минут?

— Идёмте в мой кабинет.

Припомнив его кабинет — и особенно те хлипкие стульчики, — я немедленно предложила альтернативу:

— А что, если я приглашу вас пообедать?

— Ни о чем так не мечтал, как о том, чтобы женщина заплатила за мою кормёжку! Но в последнее время у меня плоховато с аппетитом. Короче, я теперь не обедаю. Но всё равно спасибо. — Он встал. — Оказывается, нет худа без добра! За неделю я потерял почти три кило, — И он принялся вертеться с самым идиотским видом, демонстрируя свою стройность. Затем мы двинулись за кулисы.

— Я не заметила Люсиль Коллинз на сцене, — произнесла я на ходу.

— Отсиживается дома с простудой. Добравшись до кабинета, я обнаружила, что с момента моего последнего визита Шилдс умудрился достичь невозможного: количество хлама в комнатёнке удвоилось. Ему даже пришлось смахнуть кипы бумаг со стульев-убийц, дабы нам было куда сесть.

— Зачем я вам понадобился? — полюбопытствовал режиссёр, стоило мне очень осторожно опуститься на стул. Одна ягодица опиралась на хрупкое сиденье, другая висела в воздухе, и мой собеседник, глядя на меня, с трудом сдерживал улыбку.

— Почему вы не рассказали, что не так давно вы с Мередит поссорились? — Я намеревалась просто задать вопрос, но это прозвучало как обвинение.

Шилдс немедленно занял оборонительную позицию.

— Уж не знаю, кто вам наплёл такой ерунды, — раздражённо парировал он, — но всё враньё.

— Я узнала об этом из весьма авторитетного источника…

— Да хоть от Папы Римского! — перебил Шилдс. — Мы с Мерри никогда не ссорились. — Немного успокоившись, он продолжил нарочито терпеливым тоном: — Когда, мы начали репетировать, я думал только об одном: как бы побыстрей запустить пьесу. Возможно, в тот период между нами и наступило охлаждение. У меня просто больше ни на что, кроме работы, не оставалось времени. Но потом всё наладилось.

— Мередит говорила, что вы расстались, потому что она совершила нечто непростительное. Что именно, она не сказала, но употребила именно это слово — "непростительное".

Шилдс наморщил лоб, сдвинул брови, и над его носом пролегли две глубокие складки. Однако очень скоро лицо режиссёра разгладилось.

— Господи! Я понял, в чем дело! — объявил он. — Поначалу у Мерри возникли небольшие трудности с ролью. Драматическая часть ей отлично удавалась, но роль требовала и комедийных навыков, а у Мерри не было опыта игры в комедиях. И она немножко тормозила, вот и всё. Я твердил ей, что репетиции на то и существуют, чтобы овладеть ролью. — Его голос смягчился. — Но Мерри была… то есть… она ужасно взыскательна к себе.

Неловко было его терзать, но, в конце концов, для этого я сюда и пришла.

— Простите, но какое это имеет отношение к непростительному поступку, который она якобы совершила?

— Вы не дали мне закончить. Я знал, что к премьере она будет играть замечательно, но Мерри боялась меня подвести. Она говорила, что чувствует себя виноватой, потому что, сама того не сознавая, возможно, использовала наши личные) отношения, чтобы получить роль. Но роль я ей дал лишь по одной причине: она была для неё создана. Наверное, это она имела в виду, когда говорила о «непростительном», о чем же ещё? — втолковывал Шилдс, не спуская с меня пристального взгляда. Вероятно, вид у меня был скептический, и он точно отражал моё внутреннее состояние: я не верила ни одному слову. — Видите ли, Мерри склонна драматизировать ситуацию, все актёры к этому склонны. Заурядную проблему актёр раздует до катастрофы. Мерри очень заботило, как наши отношения влияют на работу. Но, поверьте, никаких обид между нами не было.

Говорил он весьма убедительно. Я была ему даже признательна за то, что так расстарался ради моей особы. Однако убедил он меня лишь в одном: Ларри Шилдс и сам очень хороший актёр.

Глава 11

В офис я вернулась с мятой бумажкой, на которой Шилдс неохотно нацарапал домашние телефоны актёров.

Люсиль Коллинз приветствовала меня чем-то вроде предсмертного хрипа. Увидеться со мной она не рвалась. Но, проявив умеренную любезность и изрядную настырность, я уговорила её впустить меня в дом на следующий день в обеденное время. Правда, сначала мне пришлось обещать, что приду не одна, а с кастрюлькой домашнего куриного бульона.

И лишь в начале шестого, когда уже уходила с работы, я вспомнила, что собиралась позвонить Стюарту Мейсону.

Наверное, стоит объяснить, кто такой Стюарт, чтобы вы поняли, что происходит. Буду краткой, поскольку испытываю некоторую неловкость, когда дело доходит до обсуждения моей сексуальной жизни. Пусть даже в последнее время и обсуждать-то особенно нечего, но всё же…

Стюарт Мейсон — мой бухгалтер, а также друг, ставший любовником, а потом снова превратившийся в друга. Мы знакомы сто лет, Эд ещё не появился в моей жизни, а со Стюартом мы уже были друзьями. Я испытываю к нему симпатию с того самого дня, как он принялся совать нос в мои приходно-расходные книги, хотя поначалу наше общение ограничивалось исключительно рабочим временем. Перемены наступили, когда мы с Эдом поженились. Мы часто обедали вчетвером — четвёртой была красавица жена Стюарта, по имени Линн. Потом, неожиданно, красавица Линн исчезла (понятия не имею, куда и как), и нас осталось трое. А потом умер Эд.

Более чем через год после смерти Эда наши отношения со Стюартом приобрели несколько иной характер — в подробности вдаваться я не стану, уж увольте. Думаю, так случилось оттого, что мы оба глубоко переживали понесённые потери и чувствовали себя одиноко, а кроме того, нравились и доверяли друг другу. То есть я хочу донести до вас, что между нами никогда не было любви или страсти — лишь приятные моменты, пережитые сообща очень хорошими друзьями.

Как бы то ни было, любовниками мы оставались довольно долго. Но затем случилась некая история, о которой мне и вспоминать не хочется. Мне вдруг стало стыдно за физический аспект нашей дружбы, и мы вернулись к прежнему платоническому статусу. В коем пребываем и поныне, нравится мне это или нет.

Но вернёмся к звонку… В среду у Стюарта день рождения, и я веду его в ресторан. Мы давно об этом договорились, но я подумала, что неплохо бы уточнить, и удивилась, застав его в офисе:

— Как хорошо, что ты ещё не ушёл!

— Издеваешься? Мне тут до ночи сидеть, пятнадцатое апреля на носу — налоговый судный день.

— Не стану тебя отвлекать. Я только хотела узнать: мы встречаемся завтра вечером?

— Не спеши, у меня найдётся минутка поболтать с тобой. Да, завтра точно встречаемся. Как ты поживаешь?

Я скорчила недовольную гримасу, но, сообразив, что по телефону гримасы всё равно не видно, ответила:

— Так себе.

— Неприятности?

Я редко жалуюсь — не чаще чем два-три раза в час. Кроме того, Эллен накануне вечером всадила в меня изрядный заряд самоуважения, потому я лишь ответила:

— Никаких. Правда, у меня новое дело… чрезвычайно запутанное. И порою берут сомнения, по плечу ли оно мне. А так всё в порядке. О деле расскажу при встрече. — И, желая похоронить тему на время, добавила игриво: — Захочешь ты меня слушать или нет.

— Определённо захочу, — усмехнулся Стюарт и тут же перешёл на серьёзный тон: — Ты — исключительно компетентный следователь, Дез. Если не веришь, вспомни, как ловко распутала убийства в доме своей племянницы. — После короткой паузы он добавил для пущей убедительности: — Не сомневаюсь, ты и на этот раз добьёшься успеха, вот увидишь.

Я была очень тронута. Но не удивлена. Стюарт — чуткий малый и добрая душа. Плохо только, что, на мой вкус, слишком интересный (вам уже известно, как я отношусь к мужчинам с привлекательной внешностью), в ином случае у нас могло бы быть будущее.

Дав ему адрес ресторана, настоятельно рекомендованного Эллен, я пообещала встретить его там в семь. На том и порешили, а затем я отправилась подкрепиться сандвичем перед встречей с Эриком Фостером.

* * *
Несмотря на час пик, я без труда поймала такси и прибыла к дому Фостера — старой, но ухоженной высотке — на десять минут раньше срока.

Лично я не бываю в восторге, когда гости являются раньше положенного времени. В последние минуты я обычно либо борюсь с моей невероятно строптивой шевелюрой, либо оттираю тушь, размазанную по векам, дабы не походить на регбиста, только что отыгравшего матч на сыром поле. Посему я решила неспешно прогуляться вокруг здания. В конце концов, не стоило начинать знакомство с бестактности.

Когда я наконец позволила себе подняться наверх, было ровно восемь.

Эрик Фостер оказался высоким, худым, подтянутым и тоже светловолосым, как его сестры. С первого взгляда я решила, что он молод, но, присмотревшись, заметила резкие складки, протянувшиеся от носа к уголкам рта; русая шевелюра тоже была изрядно подёрнута сединой. Возраст Фостера я определила как "ближе к сорока", предположив, что он лет на двенадцать старше сестёр.

Он пригласил меня в небольшую, абсолютно безликую гостиную, где я уселась на противный современный диван, из тех, что рассчитаны на людей ростом не ниже двух метров. Диван был таким глубоким, что мне пришлось сдвинуться на самый край, иначе ноги не доставали до полу. Фостер опустился в кресло напротив и, как только я перестала, ёрзать, устраиваясь поудобнее, пространно извинился за отсутствие иного угощения, кроме диет-пепси и растворимого кофе. Я бы не отказалась от кофе, но дневной лимит, строго соблюдаемый мною, был почти исчерпан; последнюю чашку я предпочла выпить дома, заедая лимонным суфле. Однако я с удовлетворением отметила приятные манеры хозяина. (Впрочем, англичане всегда кажутся более вежливыми, чем мы, американцы. Наверное, дело в акценте: для нашего уха даже "ну ты, сволочь!"; произнесённое британцем, звучит как комплимент.) Трудно было поверить, что Фостер американец. По крайней мере, был американцем, когда родился.

— Видимо, вы переехали в Лондон очень юным, — заметила я.

— В пятнадцать лет. А сёстрам не было и года, — отозвался он с благодушной улыбкой.

— Простите, а где вы находились в понедельник вечером, когда стреляли в ваших сестёр? Скажем, между половиной восьмого и девятью часами? — Я решила сразу покончить с самым щекотливым вопросом, дабы более к нему не возвращаться.

От благодушия Фостера не осталось и следа:

— Я уже давал показания в полиции.

— Знаю, но мне это необходимо для моих собственных записей.

— А также потому, что в ваших глазах я — подозреваемый, верно?

— В настоящий момент я считаю подозреваемым любого, кто хотя бы раз в жизни поздоровался с близнецами.

— Очевидно, полиция города Нью-Йорка тоже так считает, — сухо обронил Фостер. — Поймите меня правильно, я уважаю профессионалов. Но ваши полицейские усердствуют сверх всякой меры. Вам известно, что меня даже не пускают в больничную палату, и это несмотря на присутствие охраны двадцать четыре часа в сутки?! — Он возмущённо покачал головой. Затем глянул на меня, прищурившись, и, видимо оценив мои интеллектуальные возможности, пошёл в атаку с открытым забралом: — Скажите, мисс Шапиро, если я стрелял в сестёр, то что, черт возьми, меня на это толкнуло?

— Ну, вы с Мередит не слишком ладили и…

— Боже! Да вам известно, как давно мы с ней не ладим? — перебил Фостер. — И не я злился на Мерри, а совсем наоборот. Много лет я пытался помириться с ней. — Он умолк, погрузившись в свои мысли, но вскоре возобновил военные действия: — Ладно, оставим это. Но зачем мне понадобилось стрелять в Мэри Энн?

— Очевидно, у близнецов было немало денег. А вы ближайший родственник.

— Но они могли оставить деньги своим дружкам. Или какому-нибудь обществу охраны одноногих орангутангов.

— Значит, существует завещание?

— Не имею ни малейшего представления; то же самое я сказал вашему сержанту Филдингу. Однако эта линия тупиковая, поскольку у меня самого изрядное состояние и чужого мне не надо, спасибо. К вашему сведению, я занимаю хороший пост вице-президента "Нью-Дели импорт", очень солидной компании с филиалами по всему миру.

— Но я…

— И что самое главное, мисс Шапиро, — почти с яростью закончил Фостер, — я любил сестёр, очень любил. Обеих.

— Поймите, — примирительным тоном начала я, — я задаю вам вопросы не для того, чтобы вас подловить. Я лишь добываю информацию… которая, весьма вероятно, поможет снять с вас все подозрения.

— Боюсь, подобного рода информацией я не располагаю, — сухо улыбнулся Фостер. — По крайней мере, полиция её в грош не ставит. Но если я смогу помочь вам найти стрелявшего в сестёр… хотя ума не приложу как… — Он умолк. Затем, выпрямившись, решительно произнёс: — Хорошо, перейдём к делу. Вы желали знать, где я был в тот вечер. У нас было собрание в офисе, оно длилось до семи. Сейчас мои работодатели любезно позволили мне работать в нью-йоркском офисе до тех пор, пока ситуация не прояснится. Разумеется, это лучше, чем сидеть сутки напролёт в одиночестве и думать… О том, что какой-то маньяк сделал с моими сёстрами, — угрюмо добавил Фостер после паузы.

— И куда вы направились после работы? — участливо осведомилась я.

— Перекусить. В маленькое кафе на Пятьдесят третьей улице, где кормят гамбургерами. От офиса кафе находится всего в двух кварталах.

— Вас там запомнили? Фостер покачал головой:

— Полиция уже проверяла, показывала фотографию, но никто меня не опознал. Я даже обиделся: как же так, моё лицо, о котором моя мать всегда отзывалась как об одном на миллион, не произвело в кафе ни малейшего впечатления. — Отбросив шутливый тон, он продолжил: — Это неудивительно. Я здесь чужой, в кафе наведался второй или третий раз. И предварю ваш вопрос — платил наличными. "Божественный гамбургер" — не то место, где принимают карточки "Америкэн экспресс".

— Когда вы оттуда ушли?

— Точно не помню. Приблизительно без двадцати восемь.

— А потом?

— Вернулся в отель. У меня был довольно утомительный день, и я решил немного почитать и лечь спать.

— Значит, вы явились в «Гранд-Хайятт» до восьми часов?

— Скорее в восемь пятнадцать. Я шёл пешком, а поскольку я неисправимый зевака, то останавливался перед каждой витриной.

— Кто-нибудь в отёле видел, как вы вошли?

— Похоже, нет. Полиция таких не нашла.

— Вы приглашали Мэри Энн поужинать в тот вечер, верно?

— Да, но у неё уже были другие планы. Сам виноват, мог заранее сообщить ей, когда приезжаю.

— Вас не обидело, что она не отменила встречу с подругой? В конце концов, вы не часто бываете в Нью-Йорке.

— Она именно так и хотела поступить, но я уговорил её оставить всё как есть, а нашу встречу перенёс на вторник. Честно говоря, я не слишком расстроился, когда узнал, что в понедельник она занята. Меня немного лихорадило в воскресенье, когда мы разговаривали по телефону, и я опасался, что на следующий день не смогу проглотить ни куска. — Я открыла было рот, но Фостер продолжил не без ехидства: — Кстати, если бы у меня было намерение укокошить сестёр, вряд ли бы я выбрал тот день, когда точно знал, что Мэри Энн нет дома.

Интересная мысль, она стоила того, чтобы её хорошенько обдумать. Но в тот момент я не нашлась что ответить и перешла к другому вопросу:

— Расскажите о вашей вражде с Мередит. Вы возражали против её замужества?

— Настоятельно возражал. Мерри едва исполнилось двадцать, когда она начала встречаться с этим панком Гарибальди, — Джин Гарибальди, так его звали. (Вот и Питер говорил, что имя мужа Мередит начиналось то ли с «К», то ли с «Р». Всё-таки у моего клиента изумительная память!) Ему было хорошо за тридцать, — продолжал. Фостер, — и он был завзятым наркоманом. Когда они познакомились, Мерри училась в театральной школе и её уже приглашали на небольшие роли на Би-би-си. Немалое достижение для столь юной девушки, верно? Родители были тогда живы, они умоляли её прекратить отношения с Гарибальди и сосредоточиться на карьере. Но Мерри ясно дала понять, что не намерена бросать ни карьеру, ни парня. Он её обворожил. Он был… красивым, этого у него не отнимешь, — неохотно признал Фостер, — и обращался с ней, как с королевой. Естественно, он клялся завязать с наркотиками, и Мерри ему верила.

— И он завязал? С наркотиками?

— Возможно. Я не в курсе. Но не уверен.

— Итак, вы вмешались.

— Да, но не тогда, когда требовалось, — не в самом начале, когда ситуация была поправима.

Видите ли, в то время я был женат, обитал в Доркине и, в общем, был далёк от жизни сестёр. Конечно, я знал, как обеспокоены родители. Они постоянно просили меня поговорить с Мерри. Девочки всегда смотрели на меня снизу вверх, я ведь намного старше их. Но я был чересчур поглощён собственной жизнью, и на сестёр уже не оставалось сил. Посему я убедил себя в том, что мои увещевания не пойдут Мерри впрок. В конце концов моя мать настояла на том, чтобы я вмешался. Однако к тому времени Мерри была уже безнадёжно влюблена в этого человека.

Его удручённый вид не мог не тронуть моё глупое доброе сердечко (впрочем, растрогать меня удалось всем, с кем я беседовала о близнецах). Но я заставила себя продолжить допрос:

— И как Мередит отреагировала?

— Она сильно на меня обиделась, чего и следовало ожидать. Вскоре после нашей беседы они с Гарибальди обручились, и Мерри прекратила со мной все контакты.

Уж не знаю, чего я ожидала, — наверное, более драматического накала страстей, приведшего к многолетней вражде между братом и сестрой. Я была чуть ли не разочарована:

— И только поэтому она не разговаривала с вами все эти годы?

— Не только, — покраснел Фостер и пристально посмотрел на меня. — Пожалуйста, поймите, — мягко произнёс он, — верно, я перегнул палку, но я старался ради неё. Наркомания Гарибальди пугала меня, я беспокоился за Мередит. Да я пошёл бы на что угодно, лишь бы избавиться от этого человека! — Фостер замялся на секунду. Признание давалось ему с трудом. Я с нетерпением ждала продолжения. У меня даже перехватило дыхание. — И я отправился к нему. И предложил заплатить, если он оставит Мерри в покое. Что ж, теперь ненависть Мередит к брату стала более понятной.

— И?…

— И он послал меня к чёрту.

— Гарибальди, очевидно, доложил Мередит о вашем визите.

Фостер кивнул:

— Она позвонила и заявила, что отныне прекращает со мной всякие отношения. — Он запнулся на секунду и мрачно добавил: — И прекратила.

— Сочувствую. — Высказаться более пространно мне помешал комок в горле.

— Ни о чем в своей жизни я так не жалею, — пробормотал Фостер, — как о том, что произошла между мной и Мерри. Сестры — самые близкие мне люди. Я разведён — уже почти два года, — и у нас с Зоэ никогда не было детей.

Некоторое время он сидел в полном молчании, уставившись в одну точку. Но постепенно справился с унынием и заёрзал в кресле, поглядывая на меня. Я смекнула, что, вероятно, мне пора отчаливать.

— Последний вопрос, — заторопилась я, не дожидаясь, пока хозяин предложит мне (очень вежливо, разумеется) убраться. — Когда Мередит и Гарибальди поженились?

— В том же году, когда я обратился к нему с предложением отступного, — в восемьдесят восьмом.

— Его смерть… она была связана с наркотиками?

Фостер покачал головой:

— Незадолго до его смерти я виделся с Мэри Энн и спрашивал — как обычно — о Мередит. Мэри Энн сказала, что Гарибальди серьёзно болен. Неоперабельная опухоль мозга. Ему оставалось несколько месяцев. И вскоре он умер… Я лишь второй раз, в Нью-Йорке с тех пор, как сестры перебрались сюда. Я был здесь в октябре, но виделся с Мэри Энн реже, чем хотелось бы. На сей раз я продлил командировку на три дня, дабы как следует пообщаться с сестрой и познакомиться, с её женихом. Мы намеревались пообедать вместе в конце недели — Мэри Энн, Питер и я. А теперь… — Отвернувшись, Фостер вынул платок из кармана и украдкой вытер глаза. — Мы с Питером встречались на днях, но только вдвоём. — Фостер горестно усмехнулся. — Симпатичный парень этот Питер. Мы перезваниваемся каждый день. Он держит меня в курсе… событий.

Я кивнула и поспешила ещё с одним "последним вопросом":

— Что вам известно о человеке, с которым Мэри Энн была помолвлена? До Питера.

— О Роджере Хайере?

Наконец-то!

— Продиктуйте его имя по буквам, пожалуйста.

Фостер исполнил просьбу.

— Я видел его лишь однажды, — продолжил он. — Мы втроём пили чай в "Савое".

— Какого вы о нём мнения?

— Боюсь, не слишком лестного. Скользкий и отвратительно самодовольный тип. Он был дважды женат, но Мэри Энн не обмолвился о том ни словом. В общем, я не одобрил выбор ни одной из моих сестёр… Прежний выбор, — поспешил уточнить он.

— Что ещё вы могли бы сказать о Хайере?

— Лишь то, что он не беден; работает консультантом по инвестициям и весьма преуспевает. Кроме того, он мнит себя донжуаном и, разговаривая с людьми, не смотрит им в глаза.

— Случайно не знаете, где он живёт? — За последнюю неделю я научилась не слишком полагаться на память Питера.

— Дайте-ка вспомнить…

— Хиллсайд в Нью-Джерси?

— Точно.

Я мысленно попросила прощения у моего клиента, но оказалось, что преждевременно.

— Нет, не так, — внёс поправку Фостер. — Не Хиллсайд, а Хиллсдейл.

— Спасибо, мистер Фостер, большое спасибо, вы мне очень помогли. — Я с трудом поднялась с этого жуткого дивана. — С вопросами покончено, чему вы наверняка рады. — Он принялся было возражать, но я прервала его галантные потуги, добавив: — На сегодня, по крайней мере.

Он понял намёк.

— Если вас вдруг заинтересует ещё что-нибудь, — произнёс Фостер, вставая, — звоните по любому из этих телефонов. — Он вынул из бумажника визитную карточку и записал на ней оба номера.

— Надеюсь, вы пока никуда не уезжаете? — вскользь осведомилась я, когда хозяин передавал мне карточку. Однако мой небрежный тон никого не обманул: лицо Фостера потемнело, а взгляд, который он бросил на мою особу, заставил меня поёжиться. Тем не менее его ответ прозвучал чуть ли не любезно:

— Уж в этом можете быть уверены, мисс Шапиро. Даже если полиция позволит мне уехать — в чем я сильно сомневаюсь, — я не намерен двигаться с места, не выяснив, кто из моих сестёр лежит в больнице. И кто тот подонок, который упёк их обеих туда, где они сейчас находятся.

Глава 12

Добравшись до дому, я уже через две минуты звонила в справочную Нью-Джерси, дабы узнать номер телефона Роджера Хайера. На часах было чуть больше половины десятого.

Когда я первый раз набрала номер, у Хайера было занято. Тогда я решила, что неплохо бы связаться с Питером. Наш разговор был краток: в больнице ничего не изменилось, у меня тоже новостей не было.

Опять попыталась дозвониться до Хайера, и опять короткие гудки. Почти час я усердно тыкала пальцем в кнопочки, пока меня не осенило позвонить на станцию, — нормальному человеку эта идея пришла бы в голову много раньше. Телефонистка сообщила, что у абонента снята трубка.

Что ж, раз так, можно ненадолго расслабиться. Расслабляться я отправилась за кухонный стол: выпила чашечку кофе, которую давно себе посулила, и доела то, что осталось от лимонного суфле. Оно до сих пор было великолепно, и я оплакала его кончину.

Без десяти одиннадцать я в последний раз попыталась достать Хайера.

— Алло, — откликнулся глубокий мужской голос. Вы не представляете, сколь сексуально прозвучало это "алло".

— Мистер Роджер Хайер?

— Да.

Назвавшись, я извинилась за поздний звонок, пояснив, что не могла пробиться в течение часа — у него была снята трубка.

— Знаю, иногда её надо снимать. — Похотливый смешок не оставлял сомнений в том, чем он занимался всё это время.

— Хм, я… э-э… Наверное, вы слыхали о покушении на Мэри Энн и Мередит Фостер, — начала я. (Терпеть не могу, когда меня нарочно стараются смутить и добиваются своего.)

— Читал в газетах, — равнодушным тоном ответил Хайер. — Позвольте сэкономить вам время и силы. Я не видел сестёр с тех пор, как мы… то есть Мэри Энн разорвала нашу помолвку.

— Тем, не менее я бы хотела подъехать и побеседовать с вами. Возможно…

— Нет смысла, — перебил он. — Мне абсолютно нечего вам рассказать.

— Обычно все так говорят, но вы сами удивитесь, когда обнаружите, сколь много вы знаете…

— Ответ отрицательный, — твёрдо произнёс Хайер. И довольно грубо.

— Понимаю, вы с Мэри Энн расстались далеко не друзьями, но вы же не хотите, чтобы тот, кто стрелял в неё — а может быть, и убил, — остался гулять на свободе, — сделала я попытку воззвать к нравственности Хайера.

— Конечно, жаль, что так случилось. Но, простите за откровенность, поимка преступника, напавшего на мою бывшую невесту и её сестру, — сейчас не самое главное в моей жизни. Иными словами, мисс?..

— Шапиро. Дезире Шапиро.

— Иными словами, мисс Дезире Шапиро, поскольку ничем не могу вам помочь — и тут вам придётся поверить мне на слово, — я не намерен тратить ни своё, ни ваше время на встречу, от которой всё равно не будет толку.

— Послушайте, мистер Хайер, я частный детектив, и поэтому вы не обязаны встречаться со мной. Но полиции тоже неймётся побеседовать с вами; подозреваю, очень скоро они вас найдут. (Надо постучать по столу: а вдруг они уже его выследили и допросили?) А я очень тесно сотрудничаю со следователем, ведущим это дело, — прибегла я к вкрадчивому тону, — и если пойму, что вы не имеете никакого отношения к нападению, то, возможно, моё мнение повлияет на точку зрения полиции.

Я приготовилась услыхать ругань в ответ, но Хайер неожиданно расхохотался:

— Ну и ну! Похоже, леди Частный Детектив не гнушается шантажом.

— Погодите…

— Ладно уж, — добродушно перебил он, — мне нравится ваш запал. Вам повезло, я ужинаю в пятницу в Манхэттене. Давайте-ка пропустим вместе по стаканчику до ужина. В семь часов. В дубовом зале «Плазы». Я буду в синем костюме и галстуке в синий и красный горошек. — Он не приглашал, а приказывал. И, даже не спросив о моем наряде, закончил: — И не опаздывайте. — После чего раздались короткие гудки.

* * *
Утром, в среду, я позвонила в "Нью-Дели импорт". Меня переключали раза четыре, пока наконец не соединили с неким мистером Селби из отдела кадров. Мистер Селби вещал елейным тоном и к тому же гнусавил. Я представилась сотрудником "Косгроув, лимитед" (звучное название, по-моему) и объяснила, что навожу справки о месте работы мистера Эрика Фостера в связи с покупкой, которую он собирается сделать в нашей фирме. Мне сообщили, что мистер Фостер не только вице-президент компании, но и чрезвычайно ценный работник, прослуживший в «Нью-Дели» пятнадцать лет.

— А что именно мистер Фостер пожелал у вас приобрести? — полюбопытствовал гнусаво-маслянистый Селби.

Едва удержавшись от искушения ляпнуть: «Конкорд», я удовлетворилась иной, но тоже внушительной фразой:

— Простите, но я не вправе разглашать подобную информацию.

Можно было и не тревожить мистера Селби, содержание нашей беседы было нетрудно предугадать. Эрик Фостер не такой дурак, чтобы врать о том, где он работает. И всё-таки меня не покидало чувство, будто я что-то проворонила.

* * *
В начале первого я вышла из офиса и направилась в маленький продуктовой магазинчик, славившийся своим домашним куриным бульоном. (Я ведь не обещала Коллинз, что сама сварю бульончик.) Взяла литр супа, полкило ростбифа и индейки, немного картофельного салата, ржаного хлеба с тмином и полдюжины порций совершенно изумительного яблочного струделя. Если болезная Коллинз не сможет одолеть десерт, то у меня-то со здоровьем всё в порядке.

К логову актрисы в Сохо я явилась за десять минут до назначенного срока, но на сей раз задел во времени оказался как нельзя кстати. Коллинз жила на четвёртом этаже, куда я могла добраться только одним способом — пёхом. Последний из этих длиннющих пролётов я преодолевала уже почти на четвереньках. Стоит ли упоминать, что рекорда в преодолении лестниц я не поставила? Какой уж там рекорд, если между третьим и четвёртым этажом мне пришлось трижды присесть, дабы перевести дух.

Стоило актрисе открыть дверь, как я сразу догадалась: сегодня она видит мир далёко не в розовом свете, если, конечно, не смотрит через призму своего носа — тот был багровым. Лицо у неё было мучнистого цвета, глаза слезились. Даже чудесные пепельные волосы, которым я столь откровенно позавидовала, висела неопрятными жирными лохмами. И дополнял её милый облик грязно-серый фланелевый халат, который так и просился, чтобы его прокрутили в стиральной машине. Словом, Люсиль Коллинз являла собой печальное зрелище.

— Входите, — пригласила она и тут же разразилась сухим кашлем, отчего дивная проникновенность её голоса бесследно сошла на нет.

Я не замедлила воспользоваться приглашением и буквально рухнула в кресло.

— Я опять задремала, — объяснила хозяйка. — Пойду-ка приведу себя в божеский вид. — И она удалилась в ванную.

Тяжело дыша, я оглядывала просторное помещение, служившее одновременно гостиной, спальней и кухней. Белёные кирпичные стены были покрыты фотографиями — большей частью самой актрисы, — а также афишами и прочими театральными сувенирами. Неплохо бы взглянуть на них поближе, но для этого требовалось встать с кресла, к чему я пока не была готова. Посему ограничилась беглой инвентаризацией обстановки.

Голый щербатый деревянный пол, который не мешало подмести, и на удивление мало мебели, смотревшейся как-то сиротливо.

Темно-синий диван-кровать, разобранный и покрытый мятыми простынями и побуревшим от старости жёлтым одеялом, был усеян скомканными бумажными платками. На потёртом столике, придвинутом вплотную к дивану, возвышалась голубая китайская лампа, местами покорёженная, и опять платки. Завершало эту неприглядную композицию кресло в стиле королевы Анны — за что в данный момент я была чрезвычайно признательна хозяйке, — обитое засаленным твидом, который когда-то, вероятно, был бежевым, но теперь о его первоначальном цвете оставалось лишь гадать.

У стены напротив притулился кухонный хромированный столик и два таких же стула с драными виниловыми сиденьями. Крошечная плитка, полка с нехитрой утварью, всё потускневшее и заляпанное.

Оглянувшись, я увидела в дальнем конце комнаты, у большого трехстворчатого окна, новенький сверкающий тренажёрный велосипед, вокруг него валялось пять-шесть пухлых картонных коробок. Больше в комнате ничего не было. Глядя на коробки, я» задумалась: въезжает хозяйка или выезжает?

Звук шагов прервал мои размышления, я повернула голову и увидела куда более презентабельную Люсиль Коллинз.

Она переоделась, в чистый халат, аккуратно зачесала волосы назад и перехватила их лентой. Взгляд у неё тоже вроде бы прояснился. Она даже подкрасила губы и, если не ошибаюсь, слегка подрумянила щеки. Теперь лишь алый нос свидетельствовал о её болезненном состоянии.

Очевидно, либо Коллинз заметила, что я таращилась на коробки, либо считала своим долгом давать объяснения свежим посетителям:

— Всё никак не соберусь распаковать вещи.

— Вы только что переехали?

— Месяцев восемь назад, — ответила она, даже не покраснев.

Когда я предложила ей отдохнуть, пока буду готовить обед, то сопротивления не встретила.

— Спасибо, очень кстати. Чувствую себя погано. — Трубный звук — хозяйка высморкалась — и приступ удушливого кашля подтвердили её слова. — Сроду так сильно не простужалась, — пожаловалась она, забираясь в постель.

Пока я разогревала суп, ставила чайник и накрывала на стол, она руководила мною из горизонтального положения, указывая, где что лежит. Затем, дожидаясь, когда вскипит вода, я засучила рукава и — под вялые протесты хозяйки — взялась за посуду, наверное неделю копившуюся в раковине. Но не надо считать меня доброй самаритянкой. Просто-напросто жирная, с остатками засохшей пищи, посуда могла испортить аппетит даже мне. Если бы вы увидели мою квартиру, то поняли бы, что я отнюдь не помешана на чистоте.

Мы уселись обедать, и Коллинз нашла в себе силы отведать все блюда, включая струдель. (Человек с таким аппетитом мог бы и посуду помыть, подумала я.)

Я позволила актрисе спокойно отобедать, но когда вновь наполнила наши чашки чаем, срок её неприкосновенности закончился.

— Давайте поговорим о том вечере, когда стреляли в сестёр Фостер, — предложила я и оглушительное чиханье решила считать согласием. — Когда вы вернулись домой?

— Около семи. Точнее не помню. — У неё опять начался приступ кашля, столь сильный и продолжительный, что я забеспокоилась.

— Принести воды?

Коллинз покачала головой, продолжая надсадно хрипеть. Когда наконец кашель прекратился, лицо актрисы было того же цвета, что и нос.

— Вызывали врача? (А что, если у неё туберкулёз или ещё что-нибудь серьёзное?)

— Нет, не нужен мне врач. Мне уже много лучше, — заверила она. — Надеюсь, я вас не заражу. Что вы ещё хотите знать?

— Вы были дома весь вечер? — заторопилась я.

— Ага. Читала. Я уже говорила.

— Кто-нибудь может это подтвердить?

— Приятельница позвонила мне в начале одиннадцатого. Но, похоже, это поздновато для алиби, да? — Она устремила на меня чистый, ясный взор. — У меня не было причин убивать Мередит, а уж тем более её сестру. Неужели вы не понимаете? Ведь Мередит не сама взяла роль, ей её дали. — Хотя гипнотизерша Коллинз была и не в лучшей форме, но её взгляд был достаточно убедительным, чтобы раз и навсегда поверить в её искренность.

Настала пора выложить карты.

— Насколько мне известно, вы были близки с Ларри Шилдсом, пока не появилась Мередит, — со значением произнесла я.

— Да, но между нами всё кончилось много раньше. Мы просто не стали объявлять об этом публично.

— Вы удивились, когда Шилдс и Мередит воссоединились после разрыва?

— Понятия не имею, о чем вы говорите, — ровным тоном ответила Коллинз.

— Вы не знали, что они были в ссоре почти неделю?

— Нет. Но если бы и впрямь что-то было, уж я бы заметила. Когда репетиции только начинаются, Ларри вечно ходит сам не свой. Наверное, они не виделись несколько дней. Или неделю. Такой уж он человек, — добавила она с чуть печальной улыбкой, — мне ли не знать?

Мы сидели за столом, пока очередной приступ кашля, ещё сильнее, чем прежде, не прекратился и Коллинз не выпила ложку лекарства. Затем она легла, а я задержалась лишьдля того, чтобы помыть посуду, оставшуюся после обеда.

Пока я спускалась по лестнице, у меня было достаточно времени, чтобы поразмыслить. Первым делом мне пришло в голову, что я не говорила актрисе о том, что разрыв между Шилдсом и Мередит произошёл в самом начале репетиций. Весьма вероятно, что Люсиль Коллинз натаскали, как надо отвечать.

Поразительная она женщина, однако: столь ревностно защищает мужчину, который её бросил!

А может быть, всё ещё надеется заполучить его обратно?

Но более всего меня потрясло другое: неужто она и правда думала, будто я поверю в то, как она ни капельки не обиделась на девушку, которая увела у неё роль, а заодно и парня? А эта чушь об охлаждении, наступившем в их отношениях с Шилдсом ещё до появления Мередит? Уж со стороны Коллинз холодом и не веяло.

Да если я куплюсь на байки Люсиль Коллинз, то мне придётся признать её святой! Но где вы видели, чтобы святая жила в такой грязной келье?

Глава 13

Выбравшись на улицу, я почувствовала себя совершенно разбитой. Виной тому, несомненно, послужили непомерные физические нагрузки. И хотя ещё не было половины третьего, в офис я решила не возвращаться. Какого черта, могу ради разнообразия устроить себе короткий рабочий день.

Такси поймала без труда, это вам не час пик, дома была в три, а через десять минут — уже в постели, намереваясь вздремнуть до ужина со Стюартом. Будильник поставила на без пятнадцати пять, дабы не торопясь привести себя в порядок

Разбудил меня телефонный звонок, я резко села в постели.

— Йоу, малышка моя! — завопил молодой мужской голос.

К сожалению, чьей-либо малышкой я давно уже не значилась, о чем вежливо доложила телефонному Ромео. Когда мы распрощались — за себя могу поручиться, я точно сказала до свидания, — на часах было без четверти шесть. А со Стюартом мы встречаемся в семь. Как хорошо, что этот Ромео ошибся номером!

Я пулей вылетела из кровати, проклиная себя за то, что поставить-то будильник поставила, но забыла включить. Пенистая ванна отменяется; я быстренько приняла душ, а затем кое-как наложила косметику, размазав под глазами тушь и криво накрасив губы. Ладно, сойдёт.

Ещё четверть часа я возилась с причёской. Пятнадцать минут для меня не предел; однажды я сражалась с волосами — право, они что хотят, то и делают! — целый час. Когда на голове образовалось нечто сносное, я хорошенько полила шевелюру самым-самым стойким лаком. В результате даже под ураганным ветром на моей голове не шевельнулся бы ни один волосок.

Теперь можно было одеваться. Я заранее выбрала почти новое шёлковое платье насыщенного синего цвета. Продавщица в магазине одежды уверяла, что я выгляжу в нем стройной как берёзка. Разумеется, я не поверила ей ни на грош. Но платье мне всё равно нравилось.

Я осторожно надела его через ноги, застегнула пуговицы и посмотрелась в большое зеркало. Любуясь своим отражением, я вдруг увидела пятно — прямо под левой грудью!

Маленькое пятнышко, вряд ли кто-нибудь его заметил бы. Но беда в том, что я-то знала о его существовании. Понимаете, опрятность — это мой пунктик. Я имею в виду, когда речь идёт о внешнем облике. Наверное, это помешательство как-то связано с моим весом. Я ведь не могу запретить называть меня толстой (хотя и предпочитаю иные определения — «полная», «кругленькая» или даже "дородная"), но не желаю давать повод называть меня толстой неряхой.

Пришлось переодеваться — в светло-серое шерстяное платье. Оно тоже очень ничего и подходило к случаю. Но его надо было натягивать через голову.

Не могу передать, сколь медленно и с какими предосторожностями я влезала в эту серую смирительную рубашку. А когда закончила, то обнаружила, что волосы не растрепались в разные стороны. Они все дружно встали дыбом! И самое ужасное, я даже не могла расчесать эту склеенную массу!

Времени было уже без десяти семь. Стюарт, у которого совершенно нелепая привычка никогда не опаздывать, наверняка уже ушёл с работы. Я позвонила в ресторан и попросила передать ему, что немного задержусь, — оптимизм взял верх над прежним горьким опытом.

Вытащив парик, я с облегчением обнаружила, что он выглядит вполне презентабельно. Оставалось лишь напялить его и, сосредоточившись, довести до того же состояния, каким он был, когда я извлекала его из шкафа.

Из дома я вышла уже в половине восьмого и так спешила, что позабыла надеть золотые серёжки с фальшивыми жемчужинами, купленные специально для сегодняшнего события.

* * *
"Эннио и Майкл", расхваленный Эллен, находился в самом центре Гринвич-Виллидж, посему я опоздала на целый час. Я страшно испереживалась, однако всё обошлось — мы со Стюартом чудесно посидели.

Ресторан оказался очень милым и уютным. То же самое я могу сказать и о Стюарте. Он не только высок, светловолос и обаятелен, не только внимателен и заботлив, но ещё и на редкость компанейский малый. Поражаюсь, как его до сих пор, после развода с Линн, никто не прибрал к рукам. (Но я не жалуюсь, не думайте.)

Мы начали с тоста за его здоровье, наполнив бокалы очень хорошим бургундским. Стюарт редко позволяет себе выпить, но на сей раз уступил моему напору, когда я заявила, что никто после восемнадцати не имеет права праздновать день рождения без бутылки доброго вина. Бургундское мы закусили жареным цукини, хрустящим и вкусным, как и предсказывала Эллен. Следом я заказала телятину по-соррентски, настоятельно рекомендованную племянницей, а Стюарт — телятину с пармезаном, и оба остались довольны своим выбором.

Как обычно, когда мы встречаемся со Стюартом, мы много и оживлённо болтали. Он ни словом не помянул бумаги, которые я должна была собрать, дабы он мог заняться моими налогами, хотя твердил мне об этом с первого января. Вероятно, посчитал недостойным джентльмена донимать даму налогами, когда та раскошелилась на праздничный ужин. Однако из-за модного детектива, который мы оба недавно прочли, разгорелся жаркий спор. Я не уставала нахваливать книгу, а Стюарт полагал, что её достоинства сильно преувеличены. Дискуссии пришёл внезапный конец, когда он заявил довольно громко и без тени улыбки на лице:

— Знаешь, не стоит мнить себя авторитетом в убийствах только потому, что у самой на счёту парочка!

Дама за соседним столиком, которая до того внимательно прислушивалась к нашей беседе (не спрашивайте почему; ничего особенно интересного мы не сказали), уставилась на меня с неописуемым выражением, и мы со Стюартом зашлись в беззвучном хохоте.

— Кстати, — вспомнил Стюарт, когда мы пришли в себя, — ты ничего не рассказала о новом расследовании. — Я ввела его в курс дела, очень кратко, и, когда закончила, он тихо присвистнул: — Дикая история!

Стюарт явно хотел продолжить свою мысль, но обсуждать мои профессиональные трудности я совершенно не собиралась, хватит, сыта по горло. Потому и выпалила ни с того ни с сего:

— Видел в кино что-нибудь интересное?

Ляпнула и сама удивилась: Ну и дура! Нет более избитой темы, чем кино! А уж «интересного» мы давно не видели. Стюарт меня понял:

— Не извиняйся. Если бы я начал бубнить о графиках и схемах, ты бы уши заткнула. Но позволь всё-таки сказать одну вещь.

— Конечно, говори.

— А ты проверила алиби своего клиента? Питера? Да если бы Стюарт побеседовал с Питером хоть пару минут, ему бы в голову не пришло задавать такой вопрос! Я раскрыла было рот, но тут к нашему столику приблизился знакомый Стюарта, только поздороваться. А потом мы занялись огромными порциями трюфельного торта.

Покончив с десертом, я предложила зайти куда-нибудь выпить. Через два квартала от ресторана мы нашли тихий маленький бар, я заказала джин, а Стюарт опять перешёл на минералку, невзирая ни на день рождения, ни на мои пылкие уговоры.

В баре мы провели почти час, в основном беседуя, а не выпивая, но алиби Питера больше в разговоре не всплывало. Откуда мне было знать, что очень скоро я припомню слова моего друга и пожалею, что не отнеслась к ним всерьёз.

Домой мы ехали в одном такси, и всю дорогу я размышляла, пригласить ли Стюарта к себе, и как отреагировать, если он откажется, и разумно ли пытаться вернуть прошлое…

За этими размышлениями я и не заметила, как мы подъехали к моему дому. Стюарт вызвался проводить меня до квартиры и, выходя из машины, бросил водителю:

— Подождите меня. Я скоро вернусь. А я-то голову ломала!

Глава 14

Трехкомнатная квартира Клэр Джозефс располагалась на шестом этаже, двумя этажами выше жилья близнецов. Мебели в квартире оказалось не больше, чем у Люсиль Коллинз, но вся она была новой и — насколько я могла судить — очень качественной. Клэр, хорошенькая, но явно замученная жизнью блондинка лет двадцати пяти, поспешила объяснить скудость обстановки:

— Мы так много потратили на жильё — гораздо больше, чем могли себе позволить, — что на мебель почти ничего не осталось. Вот и прикупаем по одной-две вещи.

Устроились мы на кухне, и Клэр, налив кофе в чашки, предупредила, что её сынок может проснуться в любой момент.

— Обычно он спит не меньше часа, но в последние дни… — Она пожала плечами с видом человека, которого ни за что ни про что обрекли на муки в чистилище.

— Всё ещё болеет? — проявила я сочувствие, внутренне содрогаясь при воспоминании о воплях, слышанных мною по телефону.

— Нет, — озабоченно ответила Клэр. — Надеюсь, что нет. Я возила его к врачу сегодня утром, и доктор сказал, что всё уже позади. — И добавила с робким оптимизмом: — Что ж, посмотрим, возможно, он проспит до трёх.

Затем, без понуканий с моей стороны, — вероятно, понимая, что передышке в любой момент может прийти конец, — молодая мать принялась рассказывать о своей давней дружбе с сёстрами Фостер. Она говорила негромко, часто облизывая пересохшие губы и порой смахивая слезы:

— Я познакомилась с ними, когда мне было десять лет. Отца как раз перевели в американское посольство в Лондоне, и мы с близнецами ходили в одну школу. Мы быстро сблизились, чуть ли не с первого дня стали лучшими подругами. Наверное, потому, что все трое были американками.

— Долго вы жили в Лондоне?

— До четырнадцати лет. Но мы не потеряли связь после того, как я уехала на родину. Регулярно переписывались, а иногда, по какому-нибудь особому случаю, даже перезванивались. А потом, когда мне было семнадцать, родители сделали мне подарок к окончанию школы, отправив меня в Лондон. Месяц я жила у приятелей родителей, но с Мэри Энн и Мередит виделась почти каждый день. Странно, считается, что былой дружбы не вернёшь, но у нас всё было не так.

— Говорят, близнецы отличались друг от друга; по характеру, я имею в виду.

— О да, Мэри Энн очень добрая и… сердечная. Но и чувство юмора у неё отменное. И она ко всем относилась дружелюбно. Мередит более сдержанна. Не высокомерна, нет, — торопливо поправилась Клэр, — просто не столь общительна. Но она была твёрдой и решительной, в беде все шли к ней. И целеустремлённой. — Клэр грустно улыбнулась, припоминая. — С раннего детства Мерри хотела быть актрисой. Она была очень увлечена театром. Больше чем увлечена, она жила им. Однажды в школе мы ставили «Анни», и Мередит играла главную роль. Вы знаете пьесу?

— О, конечно.

— Тогда вы помните, что Анни — рыжая кудрявая девчонка. Все думали, что Мерри наденет парик. Она его молча примерила, но на следующий день пошла и купила состав для химической завивки и краску для волос, и мы с Мэри Энн сделали ей причёску. — У Клэр рот был до ушей. — Чего только не вытворяешь в детстве, — заметила она, с изумлением качая головой. — Так вот, мы — Мэри Энн и я — обрезали длинные красивые волосы Мерри, а то, что осталось, завили — ничего страшнее я в жизни не видела! У Мерри был такой вид, словно она сунула палец в розетку. Но завивка ещё куда ни шло, зато цвет получился совершенно обалденным — ярко-оранжевым! Я как увидела, тут же удрала домой и несколько дней тряслась, как бы миссис Фостер не позвонила моей маме и не рассказала, что мы натворили.

— Она позвонила? — рассмеялась я.

— Нет. Но самое забавное другое: Мерри прыгала от радости! Вот что я имею в виду, когда говорю, что она жила театром. Ей было наплевать, как она выглядит, лишь бы её облик подходил для роли. Ей и сейчас наплевать. Года два назад она играла Жанну Д'Арк и опять обрезала волосы. Она писала мне, что многие её принимали за мальчика. Но Мерри было всё равно! Однако нет худа без добра, из истории с «Анни» я извлекла кое-какую выгоду.

— Какую же?

— Сестры любили иногда меня разыграть. Я думала, что говорю с Мэри Энн, а это оказывалась Мередит. И наоборот. Они полагали, что это ужасно смешно, но мне их веселье вскоре поднадоело. А с рыжими кудрями Мерри они уже не могли меня дурачить. Когда же волосы отросли, эти розыгрыши им, наверное, приелись.

— Внешне сестры были неразличимы, да?

— Почти, но не совсем. У Мэри Энн на носу была маленькая горбинка. А у Мерри более выдающийся подбородок. И выражение глаз тоже разное. Думаю, различия стали более явными, когда они повзрослели. Или это я поумнела с возрастом и стала более наблюдательной. Но они были… — Клэр внезапно умолкла. — Ох, — выдохнула она с печальным изумлением.

— Что с вами?

— Вы заметили, что я всё время говорю о них в прошедшем времени… о моих самых близких подругах?

— Это естественно в данных обстоятельствах, — успокоила я Клэр. — К тому же вы в основном рассказывали о детстве, а оно осталось в прошлом.

Глаза девушки увлажнились. "Так, — подумала я, — готовься, Дезире, утирать слезы". Но Клэр меня удивила.

— Я дала себе слово, что не буду раскисать, — с усилием произнесла она: — Так на чем мы остановились?

— Я собиралась расспросить вас об их брате.

— Эрике? Я его почти не знаю. Он был намного старше нас и уже жил отдельно, когда я приехала в Лондон. Поэтому я редко с ним встречалась в Англии. А здесь, в Нью-Йорке, не видела вообще.

— Вам известно о размолвке между ним и Мередит?

— Конечно. Они разругались вдрызг из-за того, что будущий муж Мередит был наркоманом.

— А что Мередит говорила об этой ссоре?

— Только то, что Эрик пытался их разлучить и что она впредь не желает его видеть. Меня не было с ними, когда всё это происходило, поэтому я не очень в курсе… Постойте, а вы беседовали с Хелен Уорд? — встрепенулась Клэр.

Да я даже имени такого не слышала!

— Кто такая Хелен Уорд?

— Ещё одна подруга Мерри. Актриса. Они участвовали в одном спектакле, когда Мерри только приехала в Нью-Йорк. Пьеса долго не продержалась, но они очень подружились и часто виделись. Мерри была не из болтливых, поэтому я бы ни на что особенно не рассчитывала. Но вдруг она что-нибудь говорила Хелен.

— Вы знаете, как с ней связаться?

— По-моему, она живёт где-то в Верхнем Вест-Сайде, на Девяносто какой-то улице.

— И последний вопрос. — Как всегда, я не очень точно выразилась: до последнего вопроса было ещё далеко. — Вы когда-нибудь встречались с Ларри Шилдсом?

— Лишь однажды. Мерри притащила его к нам на чашку кофе. Он показался мне симпатичным парнем, а Мерри была от него без ума.

— А вам известно, что они расставались на некоторое время?

— Да, но всего на неделю.

— А какова была причина разрыва?

Клэр покачала головой:

— Мерри сказала, что не может говорить об этом, я и не стала допытываться.

— А Роджер Хайер? Что вы о нём можете рассказать?

В этот момент наша мирная беседа была прервана диким пронзительным воплем. Клэр подскочила, словно ей на стул подложили кнопку.

— Извините, — бросила она через плечо, выбегая из кухни.

Вскоре она вернулась с толстым, облачённым в Пижаму Буддой на руках. Божеству было месяцев шесть или того меньше — с детьми я мало имела дело. Но, несмотря на молодость, младенец взирал на мир с исключительным самодовольством.

— Считается, что не стоит брать его на руки, когда он плачет, — призналась Клэр. Она снова села за стол, утёрла слезинки, успевшие набежать на пухлые щеки сыночка, и с вызовом продолжила: — Доктору Финку легко говорить "не нервничайте". Его бы на моё место, Грегги бы ему показал, что такое нервы. — Злорадно подмигнув своему первенцу, она, принялась подбрасывать младенца на коленях. — Так на чем мы остановились?

— На Роджере Хайере, — напомнила я.

— Точно. — И в промежутках между гуканьем и цоканьем Клэр поведала мне то, что я уже знала от других.

— Вы лично встречались с ним?

— Несколько раз. Мне он не понравился, противный малый, но Мэри Энн я, конечно, ничего не сказала. Думаете, Роджер может иметь к этому отношение?

— Пока я совершенно не представляю, кто может. Надеялась, что у вас есть какие-то соображения.

— У меня? О нет! Я всё жду, что проснусь и вся эта история окажется ночным кошмаром. — Предавшись ужасным воспоминаниям, Клэр на мгновение прекратила качать Будду, и он немедленно подал голос.

Самое время было ретироваться.

Глава 15

Поскольку Хелен Уорд (девушка, с которой мне посоветовала встретиться Клэр Джозефс) была актрисой, я располагала неплохими шансами застать её дома а будний день, и уж тем более поутру. Появившись на работе в пятницу, я нашла в справочнике её телефон и выждала до половины одиннадцатого, полагая, что к этому времени даже представители богемы уже просыпаются. Но ошиблась.

— Да? Алло? — произнёс сонный женский голос. Следом раздался страшный грохот: очевидно, на том конце провода случилась небольшая катастрофа. — Извините, — после незначительной паузы объяснила девушка, подавив зевок, — уронила телефон.

— Нет, это вы меня простите. Я вас разбудила, правда?

— Ничего, мне всё равно надо было рано вставать, — великодушно ответила она.

Я назвалась и объяснила, почему мне столь необходимо с ней побеседовать. Выслушав, она недоуменно спросила:

— В кого, говорите, стреляли?

— В вашу подругу, Мередит Фостер, и её сестру-близнеца, — рассердилась я, но, в конце концов, речь шла о жизни и смерти.

— Мередит Фостер?

И тут до меня дошло. Да уж, сообразительности мне не занимать.

— Вы Хелен Уорд?

— Нет, я её соседка. — И она объяснила, что Уорд укатила на съёмки куда-то в дикие джунгли и что с ней абсолютно невозможно связаться. Она отсутствовала уже месяц, и о сроке её возвращения оставалось только гадать. — Честно говоря, — продолжала моя собеседница, — я думала, что она не задержится. — И добавила не без ехидства: — Роль-то у неё крошечная.

— Если она даст о себе знать, пожалуйста, попросите её мне перезвонить. — Я продиктовала мои телефоны. — Не забудете? Это очень, очень важно.

— Не забуду, — любезно пообещала девушка. — Я записала оба номера в блокнот Хелен. Но не рассчитывайте, что она позвонит оттуда. Уж сколько времени прошло, а от Хелен ни слуху ни духу.

— Хорошо, но когда приедет, пусть немедленно свяжется со мной. Передадите?

— Конечно.

— Это жизненно необходимо. (Каюсь, есть у меня склонность упорно долбить в одну точку.) И огромное вам спасибо, мисс?..

— Шакира. Просто Шакира. Знаете, как Мадонна. И Кении Джи.

Кто такой Кении Джи?

* * *
Старинный дубовый зал отеля «Плаза» завораживал своим несколько обветшалым благородством: панели тёмного дерева и очаровательные неброские росписи над ними, уютные кожаные кресла и истёртый дубовый паркет. Такой атмосферы в Нью-Йорке вы больше нигде не отыщете. Я-то уж точно подобных залов не видывала и потому одобрила выбор-Роджера Хайера.

Из нашего телефонного разговора я уже составила о нём определённое мнение и, думаю, могла бы узнать даже в многолюдной толпе. Синий костюм и галстук в горошек упростили задачу до предела.

Щеголеватый темноволосый мужчина лет под сорок рассеянно пялился на бокал с виски, когда я приблизилась к его столику.

— Вы…

— Роджер Хайер, — закончил он за меня. — А вы, надо понимать, Дезире. — Он осклабился; ровные, зубы сверкнули столь ярко на фоне его аристократического загара, что я едва не зажмурилась.

Поднявшись, он обогнул столик, дабы отодвинуть для меня кресло (излишняя галантность, на мой взгляд), и я обнаружила, что Хайер лишь на два-три сантиметра выше меня. Но сложен он был хорошо, ничего не скажешь, и дорогой костюм смотрелся великолепно на крепкой мускулистой фигуре.

Как только мы оба уселись, тут же подошёл официант.

— Придётся вам меня догонять, — сообщил Хайер и, указал на пустой бокал, стоявший перед ним.

Я заказала перье с лимоном, а Хайер — третий бокал виски, чистого.

— Вы не поверили, когда я сказал вам, что ничем не могу помочь, — начал Хайер. Его губы скривились в лёгкой усмешке. — И настояли на встрече. Что ж, валяйте. О чем вы хотели меня спросить? — ухмыльнулся он с нескрываемым высокомерием. Эрик Фостер был прав: этот человек действительно не смотрел в глаза собеседнику.

Но принимать близко к сердцу его манеры я не собиралась.

— Мне сказали, что в течение полугода вы были помолвлены с Мэри Энн Фостер.

— Точно. Не сомневаюсь, вам также сказали, что мы разорвали помолвку несколько месяцев назад — в августе.

— Да, но все по-разному объясняют причины вашего разрыва, — соврала я.

— Тогда позвольте просветить вас. Истинная причина заключается в том, что мисс Фостер всё ещё сущий ребёнок.

Очевидно, этот малый не из тех, что берут вину на себя.

— В каком отношении?

В этот момент принесли наши напитки, и Хайер немедленно сделал несколько больших глотков. Глядя куда-то поверх моей головы, он с горечью произнёс:

— Мэри Энн завелась из-за того, что я был женат, — невзирая на то, что это случилось за много лет до нашего знакомства!

— Дважды женаты. О чем не сказали ей ни слова, — напомнила я.

— Ладно, дважды, — согласился он, бросив на меня свирепый взгляд. — Кто, интересно, вам об этом успел доложить? Её напыщенный братец?.. Впрочем, неважно. Если вы на время отбросите свою идиотскую предубеждённость, то, возможно, поймёте, почему я промолчал.

— Вы правы, прошу прощения. Заранее осуждать человека несправедливо, — признала я.

— То-то, — Хайер удовлетворённо кивнул. — Так вот, когда мы с Мэри Энн только познакомились, с какой стати я должен был пускаться в откровений? Я же не предполагал, что наши отношения зайдут столь далеко. А позже, когда мы обручились, уже не имело смысла ворошить прошлое. Первый раз я женился в восемнадцать лет. О чем тут рассказывать? Слышите, в восемнадцать! Я был сопливым юнцом. Мы развелись через два года. Второй брак продержался меньше года, мне тогда было двадцать семь. Детей у меня нет, и как мой прежний семейный опыт мог повлиять на наши отношения с Мэри Энн, я ума не приложу! — Хайер отхлебнул виски и продолжил речь в свою защиту: — А после помолвки я решил: зачем об этом вспоминать? Какое отношение мои прежние браки имеют, к сегодняшнему дню и к нам с Мэри Энн? Вот я и не стал испытывать судьбу. Не думал, что она узнает. А если бы и узнала, то после свадьбы в моем распоряжении было бы достаточно времени и возможностей, чтобы всё ей хорошенько разобъяснить. — Странное выражение вдруг мелькнуло на лице Хайера, словно ему причинили боль; рука, потянувшаяся к бокалу, слегка дрожала. Он залпом допил виски и подал знак официанту снова наполнить бокал. — Похоже, я недооценил злобность некоторых людей. И переоценил мою невесту.

Я понимала, что толковать с ним о честности и доверии бесполезно. Кроме того, я не хотела растравлять его рану. Стыдно признаться, но против воли мне стало его немного жаль. Правда, оставалось только гадать, отчего он страдает — оттого ли, что потерял любимую женщину, или оттого, что в принципе не любит проигрывать. Как бы то ни было, я продолжила беседу:

— Кто-то нарочно рассказал Мэри Энн о ваших бывших жёнах?

— Возможно. Врагов у меня хватает.

— И кто это мог быть?

— Хотел бы я знать, — произнёс он глухим низким голосом, в котором отчётливо слышались зловещие нотки. Даже сквозь загар было видно, как краска заливает его лицо до самой шеи. — В любом случае, нашёлся доброжелатель, позаботившийся о том, чтобы она услышала о моем прошлом сразу по приезде в Нью-Йорк.

— Вы объяснили ей, почему прежде молчали?

— Скажем так, пытался. Но она спустила на меня всех собак. Бросила мне в лицо обручальное кольцо с бриллиантом в два с половиной карата! Что бы я ни говорил, она лишь твердила в ответ, что я ей лгал. Что само по себе враньё! Я никогда ей не лгал о моих женитьбах, просто промолчал. — Он задумчиво крутил бокал в руке. — Мэри Энн, — пробормотал он, — была не самой понимающей женщиной в мире. И не самой великодушной.

— С тех пор как она вернула вам кольцо, вы её больше не видели?

— Считайте, что не видел.

— Как это понимать?

— Я звонил ей раз пять, но она бросала трубку. Но я чувствовал, что должен сделать последнюю попытку. Однажды рано утром приехал в Нью-Йорк и припарковался напротив её дома. Прождал там часа два, пока она появилась. Но стоило ей меня заметить, она запрыгнула в такси и рванула прочь. — Он опять глотнул виски. — Спрашивается, разве взрослые женщины ведут себя подобным образом?

Я не стала возражать. Очевидно, Хайеру невдомёк, что молодая наивная девушка ожидает от мужчины, вознамерившегося на ней жениться, честной игры.

— Приехав в Штаты, она даже не пожелала перебраться ко мне! — кипятился Хайер. — Заявила, что поживёт в Нью-Йорке с сестрой, пока мы не поженимся. Молола какую-то чушь, что не хочет давать повод для сплетён. Это в наше-то время! Она была такой маленькой ханжой, что даже не могла заниматься любовью при свете! С ума сойти! Честно говоря, сейчас я просто ума не приложу, что находил в этой незрелой девчонке.

— Когда вы приезжали в Нью-Йорк, чтобы поговорить с ней?

— В конце августа.

— Наверное, вы расстроились, когда у вас ничего не получилось.

— Не отрицаю, я с ума по ней сходил, и мне было нелегко, пока я не осознал, насколько она инфантильна. А когда до меня дошло… словом, от одиночества я с тех пор не страдаю. Поверьте, на свете полно женщин куда более взрослых и, добавлю, более щедрых. — Если бы я сразу и не догадалась, что именно имеет в виду Хайер, то его сладенькая улыбочка развеяла бы последние сомнения.

Надо быть полной размазнёй, которой ни годы, ни опыт не впрок, чтобы взять да посочувствовать этому похотливому козлу! Но профессионал должен уметь держать себя в руках и ни в коем случае не выдать своего отвращения к свидетелю:

— Когда вы узнали, что Мэри Энн снова помолвлена?

Наступила пауза. Хайер ошарашенно взирал на меня, а потом переспросил ровным тоном:

— Она опять обручилась? (Почудилось мне или же его загар и впрямь слегка поблек?) Недолго девчушка переживала, а? И кто же счастливчик? — насмешливо осведомился он, одновременно подзывая официанта с требованием опять наполнить бокал.

— Он занимается подбором актёров для рекламного агентства в Нью-Йорке.

— Когда они обручились?

— За несколько недель до покушения. Вы не знали об этом?

— Стал бы я спрашивать, если б знал!

— Пожалуйста, исключительно для расширения моего кругозора, скажите, где вы были в ночь убийства?

— Я не обязан, вам докладывать, вы не полицейский. — Однако заявление Хайера прозвучало не слишком весомо. Очевидно, новость (если, конечно, он и вправду первый раз слышал о помолвке) немного сбила с него спесь.

— Верно, — согласилась я. — Но очень скоро полиция обратится к вам с тем же вопросом. И если меня удовлетворит ваш ответ…

— Опять вы завели эту песню… — огрызнулся он, принимаясь за пятую — или шестую? — порцию виски, незаметно поданную вышколенным официантом. Поразительно, но алкоголь, поглощаемый в изрядных дозах, казалось, не производил на моего собеседника никакого действия. Даже язык нисколько не заплетался. — Между прочим, когда это случилось?

— В понедельник, десятого февраля. Наморщив лоб и прижав ладонь к виску, он пристально разглядывал бокал, который держал в другой руке. Словно вглядывался в магический хрустальный шар, надеясь, что тот подскажет ответ.

У меня язык чесался ляпнуть: "Да ладно дурака валять, вы знали, что я спрошу вас об этом, и отлично помните, где были в тот день". Но я сдержалась.

— Вспомнил, — наконец произнёс Хайер с довольным выражением на лице. — Выходные накануне я провёл в Вермонте и вернулся в понедельник только в одиннадцать утра. Пришлось задержаться на работе, разбираясь с накопившимися делами. До начала восьмого.

— Вы были один на работе?

— Да. Все ушли по крайней мере на полчаса раньше.

— Вам звонили? Кто-нибудь может подтвердить ваши слова?

— Нет, во всяком случае, не помню. — И добавил нетерпеливо: — Разве это важно? Неужто меня можно подозревать? С чего бы я вдруг стал убивать Мэри Энн, когда уже столько времени прошло? — Хайер даже изменил своим привычкам, посмотрев мне в глаза. — Подумайте головой. Какой у меня мотив?

— Вы могли узнать, что она помолвлена с другим, — спокойно ответила я.

— Я понятия не имел, что Мэри Энн с кем-то встречается, пока вы мне не сказали, — разозлился Хайер. — Кроме того, если вы полагаете, что всё это время я таил на неё обиду, значит, вы вообще меня не слушали.

Ссориться нам было рановато, поскольку я ещё не покончила с вопросами.

— Видите ли, — произнесла я примирительным тоном, — всем, кто был знаком с близнецами, я задаю одни и те же вопросы. Между нами говоря, я даже не думаю, что убийца охотился за Мэри Энн. По-моему, она просто оказалась на его пути, когда он явился с визитом к Мередит. Но в мои записи я должна вносить всё…

— Ладно, проехали. Только давайте побыстрее, а? Всё-таки у меня сегодня свидание. — Он глянул на часы. — Без десяти восемь! Боже! В восемь я должен быть на другом конце города!

— Так позвоните даме и скажите, что немного опоздаете.

— Это лишнее. Подождёт.

"Не заводись, Дезире", — одёрнула я себя и любезным тоном сообщила:

— Мы почти закончили. Вы как раз собирались поведать, куда отправились после работы.

— Разве? — Неприятно улыбнувшись, он ответил: — Хорошо. Из офиса я двинул перекусить то ли в "Короля бургеров", то ли в «Мак-Доналдс», точно не помню. Короче, в одно из этих заведений нездоровой пищи. И не спрашивайте, запомнил ли меня там кто-нибудь.

Я вняла совету, а потому поинтересовалась:

— И куда вы направились потом?

— В бар, называется "Крик красного орла". Гамбургеры вызывают жажду.

— В котором часу?

— Наверное, около восьми, точнее, пардон, не скажу. И оставался там до половины первого, пока заведение не закрыли. Да спросите у Карла, тамошнего бармена! Не удивлюсь, если он меня запомнил, у парня феноменальная память. А теперь прошу меня извинить…" — С этими словами Хайер поднялся и сделал знак рукой. — Дама желает получить счёт, — объявил он подбежавшему официанту. Затем наклонился и с хитрой усмешкой прошептал мне в ухо: — Я ведь предупреждал, не надо было настаивать на встрече.

Глядя ему вслед, я с радостью обнаружила, что ошиблась: выпивка таки на него подействовала. Хайера слегка заносило в сторону.

Я осталась страшно довольна собой: сегодня вечером Роджеру Хайеру вряд ли достанет сил на часок-другой вырубить телефон.

Глава 16

В субботу я проспала до десяти. Даже не выпив кофе, набрала номер Питера и проинформировала его автоответчик: "Мы не общались несколько дней, и я беспокоюсь, как там, в больнице. Расследование движется, но пока ничего определённого, — торопливо добавила я. — В любом случае, позвони, когда сможешь."

И только затем включила кофеварку и приготовила завтрак. Насытившись, перепечатала заметки, сделанные предыдущим вечером. Потом прочла все заметки, касавшиеся расследования, — их уже набралось на целую папку — и огорчилась. Кое-какие факты я, конечно, собрала. Но ясности они не вносили.

Телефонный звонок прервал мои размышления — точнее, переживания — по поводу отсутствия всяких ценных мыслей.

— Дезире? Это Питер. Вот получил твоё сообщение, — произнёс он тусклым монотонным голосом. От прежнего оптимизма не осталось и следа.

— Что случилось? — спросила я, страшась ответа.

— Ничего особенного.

— Так в чем же дело?

— А дело в том, что иногда мне становится невмоготу.

— Послушай, — мягко начала я, — врачи говорят…

— Да знаю, что они говорят! Но не происходит никаких перемен!

— Значит, надо…

— Знаешь, что хуже всего? — перебил Питер. — Я не представляю, как с ней разговаривать.

— То есть?

— Я ведь надеюсь, что она так или иначе меня слышит, — пояснил он несчастным тоном. — И хотя не хочу об этом даже думать, но всё-таки должен учитывать вероятность того, что разговариваю с Мередит. — Его голос стал резче, напряжённее, теперь в нем звучала боль и растерянность. — И это накладывает некоторые ограничения. Не могу же я ей сказать, что люблю её. Поэтому я только и делаю, что держу её за руку и бубню про то, как она поправится и как все за неё молятся. — Он перевёл дыхание и после паузы тихо произнёс: — Но Мэри Энн хотела бы услышать от меня совсем другое… И я бы хотел ей сказать совсем другое…

И что прикажете на такое отвечать? К счастью, я не успела выступить с каким-нибудь дурацким предложением.

— Разнюнился я что-то сегодня, — смущённо усмехнулся Питер. — Веду себя как малолетний сопляк. Даже не спросил, зачем ты мне звонила.

— Просто хотела выяснить, как дела, — в свою очередь смутилась я. — Боюсь, мне не о чем тебе докладывать. А жаль. Всё равно, выслушай, что удалось нарыть… — Я вкратце поведала о моих последних находках, столь пустяковых, столь ненужных, что я решила подбодрить и Питера, и себя: — Конечно, радоваться пока рано, но не тревожься. Обещаю, очень скоро ты узнаешь, кто лежит в больнице Святой Екатерины.

— Спасибо, Дезире, — пробормотал Питер. Помолчав, опять поблагодарил: — Спасибо… А что полиция? У них есть идеи насчёт преступника?

— Нет пока, насколько мне известно. Но он от нас не уйдёт. Слово даю.

Лишь через несколько минут после окончания разговора я сообразила, что наконец признала — и притом вслух! — что активно ищу убийцу. А Питер, несмотря на наше первоначальное соглашение, даже не удивился.

Вероятно, он, как и все, понимал с самого начала: одно без другого не получится.

* * *
Моя бравада окончательно меня доконала. Ведь я открытым текстом обещала вскорости всё выяснить!

Горько сожалея, что не отрезала себе язык сразу после завтрака, я опять вернулась к своим заметкам. Просмотрела их снова и снова. Но так и не прозрела. Либо в них не содержалось ничего важного, либо, я упускала нечто важное, — последнее много хуже. Ну как тут не расстроиться? И я расстроилась, да так, что решила переключиться с умственной деятельности на физическую, дабы спустить пар. А поскольку даже короткая прогулка в холодную погоду — вещь для меня экзотическая, то принялась убирать квартиру.

В отсутствие Чармейн, моей фантомной уборщицы, опять не появившейся в эту субботу, противостоять моим амбициозным намерениям было некому. Удивляетесь, почему я её не уволю? Причина проста. Когда Чармейн соизволит наконец явиться, я буду настолько ей благодарна, что и думать забуду о том, как мечтала от неё избавиться. К тому же в тот день я была даже рада заняться чем-то стоящим.

Вытащила из шкафа полдюжины всяких чистящих-моющих средств, швабру, щётки, тряпки и новенький пылесос с четырьмя одинаково бесполезными насадками. Затем, полностью игнорируя то обстоятельство, что неделю назад уже переворачивала квартиру вверх дном, прошлась по жилищу, как трактор, — отскребая и полируя, вытирая и отмывая, подметая и всасывая пыль. Не поверите, с каким энтузиазмом я накинулась на уборку, хотя в нормальном состоянии мне и вспоминать о ней не хочется.

Покончив, со всеми делами, я испытала чувство законной гордости. Квартира выглядела такой… чистой. Но с другой стороны, я еле доковыляла до дивана и плюхнулась на него совершенно без сил. В семь часов я обещала моей соседке, Барбаре Глисон, поужинать с ней, а потом сходить в кино. Времени оставалось в избытке. Через несколько минут я снова буду как огурчик, — в конце концов, не инвалид же какой-нибудь. Возможно, даже успею кое-что простирнуть. А пока посижу и немного расслаблюсь…

Внезапно я осознала, что звонят в дверь. Огляделась. В комнате было темно. В первое мгновение я ничего не соображала, затем припомнила мой внезапный и изнурительный всплеск хозяйственной активности. Включив настольную лампу, я двинулась к двери. Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы посмотреть в глазок. Закутанная в пальто Барбара Глисон с обеспокоенным выражением лица давила на кнопку звонка.

— Ты заставила меня поволноваться! — набросилась на меня соседка, когда я её впустила. — Звоню и звоню. Подумала уж, что ты померла. — Она оглядела мой наряд — уродливый балахон в клеточку, которому сто лет в обед. В таком одеянии я не желала бы, чтобы меня видели даже в печи крематория. — Но не в этом же ты пойдёшь! — догадалась умница Барбара.

— Конечно, нет! — возмутилась я. — А сколько времени?

— Без пяти.

— Без пяти чего?

— Семь.

Я не поверила своим ушам:

— Боже! Извини! Я заснула на диване. Вот ужас!

— После ужина мы ещё поспеем на последний сеанс в десять тридцать. Если, конечно, ты не будешь возиться целую вечность.

— А может, отложим кино на завтра? — с надеждой осведомилась я: выходить совсем не хотелось.

— Я сказала приятельнице, с которой работаю, что не могу сегодня поужинать с ней, потому что договорилась с тобой.

Что мне оставалось делать?

Барбара вернулась к себе, а я принялась лихорадочно собираться. Опять быстренько приняла душ, кое-как наляпала косметику и вновь ожесточённо — но по необходимости коротко — повоевала с волосами. За соседкой я зашла через час.

— Ты похожа на енота, — припечатала Барбара и твёрдо постановила: — Поправишь глаза в такси.

Барбара обычно не разговаривает, она вещает. Очевидно, профессия сказывается: она преподаёт в третьем классе.

Ужинали мы в морском ресторане неподалёку от кинотеатра. Я нацелилась на креветки с чесночным соусом, но Барбара вытаращила глаза:

— С ума сошла! Ты представляешь, сколько в них холестерина? А калорий? Знаешь, Дез, не хотела говорить… — Но она всё равно сказала: — Тебе пора задуматься о своём весе. Стыдно так распускаться, ведь ты хорошенькая. (Вы заметили, что всем полным женщинам приписывают одно общее свойство? Ты можешь выглядеть как пришелец с дикой и ужасной планеты, но в нашем тощем мире все будут упорно называть тебя "хорошенькой".)

Мне хотелось втолковать Барбаре, что после пятидесятого размера жизнь, не кончается. Но холестерин у меня и впрямь немножко выше нормы, да и к чему ссориться? Мне нравилась моя соседка. Верно, иногда Барбара бывает немножко стервозной — а в тот вечер просто распоясалась, — но она была интересным и умным человеком. К тому же я испытывала к ней глубокую признательность уже за то, что она въехала в соседнюю квартиру. Прежде за стеной проживали два бесталанных, но истовых пианиста, многие годы сводившие меня с ума. И когда их сменила Барбара, я была готова чуть ли не прислуживать ей.

Словом, пришлось удовлетвориться запечённым лососем под соусом из петрушки. Лосось оказался неплох, но ни в какое сравнение с креветками и идти не мог.

После ужина нам хватило времени не торопясь прогуляться до кинотеатра, где на последнем сеансе показывали "Красавицу и чудовище" — совершенно очаровательный фильм, каких я давно не видела. Из кинотеатра я вышла, утирая глаза. Барбара потешалась надо мной.

— Отличный фильм для тех, кому нет двенадцати, — категорично изрекла она, когда мы уже ехали в такси. — Ума не приложу, зачем я на него пошла?

— Мне понравилось, — вставила я.

— Сколько тебе лет, Дезире? — Я почувствовала, что краснею. Барбара заметила моё смущение. — Ладно, можешь не отвечать. Мне сорок три, и такие фильмы я переросла много лет назад. А ты, оказывается, нет. Странно.

— Не будь такой циничной. Это прекрасная история о любви, — возразила я.

— Господи, да это же мультяшка!

Понять не могу, чем может не нравиться "Красавица и чудовище"! Но Барбаре я лишь сказала, что никому не возбраняется иметь своё мнение. Про себя же я порицала соседку за бесчувственность, заодно припомнив ей и креветки в чесночном соусе.

Глава 17

В воскресенье за ленчем я встретилась с Эллен — в ресторане на полпути между её домом и моим.

На мой взгляд, племянница выглядела потрясающе в новых коричневых брюках, белой водолазке и твидовом пиджаке от Харриса. Она как никогда походила на Одри Хепбёрн — я имею в виду, тот же стиль, — и настроение у неё тоже было хорошее.

После овощного салата Эллен заказала блинчики с яблоками, я же выбрала яйца по-бенедиктински: во-первых, я их люблю, а во-вторых, в пику благоразумной Барбаре.

По молчаливому согласию обсуждение моих дел мы оставили на десерт. Я расписала в красках "Красавицу и чудовище", Эллен поведала о работе, выказав немного больше, чем обычно, оптимизма по поводу своего профессионального роста в универмаге «Мейси», а затем поделилась последними известиями о родителях. Я с некоторой опаской ожидала вопроса об Уилле Фитцджеральде, но его имя так и не всплыло. И отлично: меньше всего мне хотелось, чтобы Эллен хоть на миг вспомнила об этой грубой скотине.

И лишь за кофе Эллен завела речь о расследовании:

— Как идут дела?

— Никак, — мрачно ответила я. — Ясности не больше, чем в тот день, когда мы с Питером заключили соглашение.

— У тебя всё получится! — не раздумывая заявила племянница. — Со временем.

— Надеюсь, ты права. — Будь у меня столько же уверенности в себе, частного детектива счастливее не сыскать бы во всём Нью-Йорке!

— Конечно, права, вот увидишь. Хотя я не в восторге от того, что ты взялась за это дело, — напомнила она. Я постаралась осадить её грозным взглядом. — Да, не в восторге, — пробормотала Эллен и тут же осведомилась не без трепета: — Но у тебя есть подозреваемые?

— Чего-чего, а подозреваемых хватает. — Я в подробностях выложила всё: о вражде Эрика Фостера с сестрой, затем о ссоре Ларри Шилдса с Мередит. — До сих пор не выяснила, из-за чего они поругались. А ещё есть Люсиль Коллинз. Она должна была играть в новой пьесе, но завидную главную роль у неё отобрали в пользу Мередит, ей же досталась роль второго плана. Мало-того, до появления Мередит у Коллинз был роман с режиссёром.

— Значит, ты думаешь, что убийца охотился, именно за Мередит?

— Не обязательно. По крайней мере один человек, из известных мне был очень обижен на Мэри Энн — некий Роджер Хайер, её бывший жених. Онапорвала с ним незадолго до знакомства с Питером.

— Когда это случилось?

— Разрыв? В августе. Но её новая помолвка могла окончательно разъярить Хайера.

— Он знал о помолвке?

— Говорит, что не знал.

— Похоже, ты ему не веришь.

Я пожала плечами:

— В данный момент я никому не верю.

— Ты всех опросила?

— Всех. И пока никаких серьёзных зацепок не нашла. Но исключить причастность этих людей к покушению тоже не могу. У Эрика и Люсиль Коллинз нет алиби на время преступления. Роджер Хайер утверждает, что провёл тот вечер в баре в Нью-Джерси, — на днях я это проверю. А Ларри Шилдс говорит, что ужинал с матерью.

— А что говорит его мать?

— Я не потрудилась узнать. А что бы сказала твоя мать в подобных обстоятельствах?

Эллен хихикнула (никто не умеет так хихикать, как Эллен!):

— Все матери одинаковы. — И продолжила: — Но Эрик Фостер… как-то не верится.

Неужто ты думаешь, что брат ждал столько, лет, чтобы убить Мередит? И зачем ему убивать Мэри Энн?

— Точно такие же вопросы он задавал и мне. Ответ: не знаю. Но есть ещё один аспект в этом деле, который не стоит упускать из виду.

— Понимаю.

— Что ты понимаешь? — Я была уверена, что она намекает на нечто совсем иное.

— То, как их обеих… э-э… куда их обеих… ранили? — выдавила наконец Эллен. Столь чувствительных созданий, как моя племянница, свет не видывал!

— Я о другом. Хотя ранения мне больше всего не дают покоя. Ну зачем кому-то понадобилось так уродовать жертвы? Ведь сначала пули попали в тело, а уж потом подонок, стоя над ними, выстрелил в лицо.

Эллен содрогнулась.

— Похоже, убийца их сильно ненавидел, — тихо заметила она.

— Обеих сразу?

Она задумалась, но ненадолго:

— Возможно, он ненавидел одну сестру столь неистово, что ему было невмоготу видеть похожее лицо.

— Возможно, — согласилась я без особой охоты: уж чересчур надуманно. Хотя, если мы имеем дело с преступлением по страсти, догадка Эллен могла бы пригодиться. — Я в таком ключе не размышляла, — призналась я.

Племянница просияла.

— Либо, — с жаром продолжила она, — у преступника было два разных мотива: один для убийства Мередит, другой для Мэри Энн. А никому даже в голову не приходит, что есть второй мотив! — И из уважения к моим чувствам торопливо добавила: — Пока.

Эта теория меня не прельстила, но Эллен я разочаровывать не стала, лишь неопределённо хмыкнула.

— Ой, — вдруг вспомнила племянница, — я тебя перебила. Ты начала говорить насчёт иного аспекта расследования, а я увела разговор в сторону.

— Разве? — Несколько секунд я тупо пялилась на Эллен, но потом припомнила: — Деньги.

— Деньги? — эхом отозвалась племянница.

— Судя по тому, как жили близнецы, нищими они не были. Родители погибли в автомобильной катастрофе и, очевидно, оставили им немалое наследство. Одна квартира обошлась сёстрам в полтора миллиона.

Эллен издала звук, который я расценила как жалкую попытку присвистнуть (мне ли не знать: со свистом у меня те же проблемы).

— И кому всё достанется в случае их смерти? — полюбопытствовала она.

— Если завещания нет, то, надо полагать, брату.

— Но разве он не получил свою долю после смерти родителей?

— Скорее всего. Но некоторым людям всегда мало. — Моя племянница, наверное, единственная, кому сегодня надо объяснять столь прописные истины. — Конечно, если имеется завещание, дело приобретает иной оборот. Так что необходимо выяснить, кто наследует сёстрам.

Когда мы пили по третьей чашке кофе, Эллен вдруг произнесла:

— Знаешь, что я думаю? — И выжидательно уставилась на меня.

— Что? — с интересом подхватила я.

— Я думаю, что если мы сумеем понять, почему их ранили в… ну, ты знаешь куда… мы узнаем, кто убийца!

Кто бы стал спорить…

Глава 18

Стоило моей голове коснуться подушки в ту ночь, как мозги усиленно заработали. Я неотступно размышляла над тем, что сказала Эллен. Не исключено, что это преступление замешано на страсти. Беда в том, что я представления не имела, как подступиться к этой версии. Пока не вспомнила показания Клэр Джозефс.

В детстве близнецы любили дурачить людей, меняясь ролями. Предположим, в тот понедельник Мэри Энн по неизвестной причине опять решила затеять игру — на сей раз со смертельным исходом. Пусть с годами во внешности сестёр и появились различия, всё равно они были удивительно похожи. И если бы Мэри Энн назвалась Мередит, то стал бы преступник пристально вглядываться в её черты? И кто знает, каким было освещение в квартире? (Кстати, удавлюсь, но заставлю Филдинга показать мне квартиру. Или Филдинга удавлю.)

Я мысленно представила, как могли развиваться события…

Убийца — существо без лица и пола — входит к сёстрам Фостер. Застаёт дома одну Мэри Энн, которая выдаёт себя за Мередит. Вот они сидят на диване в гостиной, болтая о том о сём. Затем Мэри Энн встаёт (возможно, чтобы открыть дверь Чаку Спрингеру), и, прежде чем она успела рассмеяться: "Обманули дурака!" — преступник, всё ещё полагая, что перед ним Мередит, стреляет в неё.

Вот она лежит на полу, тень убийцы склоняется над жертвой. У него (или у неё) появилась, возможность как следует разглядеть девушку, и становится ясно, что это не Мередит. Однако преступник не намерен уходить, пока не исполнит то, зачем пришёл. Он дожидается настоящей Мередит…

Что ж, неплохо придумано. Но зачем стрелять в лица?

В отношении Мередит я в конце концов изобрела приемлемый ответ. Не обязательно верный — и даже вероятный, — но приемлемый. Если преступление совершено по страсти, то не будет большой натяжкой предположить, что убийца желал уничтожить лицо жертвы.

Но зачем было намеренно уничтожать лицо ошибочной жертвы — вот в чем загвоздка.

Я ворочалась с боку на бок и колотила по подушке не меньше четверти часа, пока меня не осенило. Объяснение было простым, как правда: преступник страшно разъярился, когда понял, что его надули.

Разумеется, я отдавала себе отчёт в недоработках моей теории. Я даже не стала примерять её на подозреваемых. Однако основная идея казалась не лишённой здравого смысла.

Но в час ночи многие идеи кажутся просто гениальными.

* * *
На следующее утро, уходя на работу, я позвонила Питеру:

— Послушай, я тебя не задержу. Всего два вопроса. Первый: когда мы вместе поужинаем на этой неделе? — И, предвидя возражения с его стороны (я уже третий раз его приглашала), поспешила добавить: — Никаких отговорок не приму. Назначай сколь угодно поздний час.

Похоже, у него не было сил спорить:

— Спасибо. С удовольствием поужинаю с тобой… если тебя устроит девять часов вечера.

Мы договорились на четверг.

— И второй вопрос: скажи, Мэри Энн составила завещание?

— Не знаю, но сомневаюсь.

Черт побери! Да в этом расследовании любые сведения надо добывать с боем.

В офис я отправилась на машине, поскольку ближе к вечеру рассчитывала наведаться в "Крик красного орла". В заведение я начала названивать сразу после обеда, дабы удостовериться, что необходимый мне бармен сегодня на месте. Трубку взяли только в начале пятого.

— "Крик красного орла", — произнёс низкий хриплый голос.

— Когда вы открываетесь?

— Мы уже открыты, леди.

— А Карл сегодня работает?

— Это я и есть. А вы кто?

— Вас ждёт сюрприз, — пообещала я и закончила разговор.

Затем набрала номер соседнего кафетерия и заказала гамбургер и чипсы. Поработала над другим делом, которое, как и всё прочее, почти забросила с тех пор, как Питер вновь вошёл в мою жизнь. Перекусила, сплетничая с Джеки и названивая гинекологу и офтальмологу — оба ещё три месяца назад прислали мне, открытки с напоминанием о ежегодном обследовании, — и без четверти пять отправилась в гараж за машиной.

Стоило мне спуститься на первый этаж, как хлынул ливень. Стеной. Утром по радио предсказали холодную облачную погоду с небольшими кратковременными осадками. Повесить бы этого предсказателя за длинный язык.

Бросилась обратно в офис за зонтом, который я держу на всякий случай в столе, и опять двинула в гараж. Но зонт не спас, я промокла до нитки, пока добралась до машины. Волосы, которые я, как водится, скрепила четвертью банки лака, рыжей паклей прилипли к черепу. В замшевых туфлях, купленных две недели назад, хлюпала вода, у меня было такое ощущение, будто ступаю по лужам босиком. Но самое ужасное, что дождь проник сквозь пальто и окропил мою прекрасную бирюзовую шёлковую блузку.

Поездка в Хиллсдейл превратилась в кошмар. Видимость была на нуле, и мне пришлось несколько раз тормозить на обочине и выжидать, пока хоть немного просветлеет. Но стоило вернуться на шоссе, как ливень начинался с новой силой. При нормальной погоде самое большее через час я была бы на месте, в тот вечер ухлопала три часа. Честное слово, я добралась, бы быстрее, если бы ползла на четвереньках!

В "Крик красного орла" я явилась усталой, продрогшей и очень мокрой. Пришлось энергично встряхнуться, прежде чем снять пальто. Наверное, я походила на собаку, сбежавшую из приюта для бездомных животных.

Я устроилась в конце длинной полукруглой стойки, десяток пустых табуретов отделял меня от двух других посетителей. Умные люди предпочли в такую погоду отсидеться дома.

За стойкой прислуживал бармен — высокий кряжистый человек лет пятидесяти с редкими седеющими волосами и пустотами меж зубов. Я заказала смородинный бренди — профилактическое средство от простуды.

— Карл — это вы? — спросила я, когда бармен принёс напиток.

— Ага, я.

— А я ваш сюрприз. — Он тупо уставился на меня. — Помните телефонный звонок днём?

Он кивнул, но не улыбнулся. Похоже, этот парень не любитель сюрпризов. Я показала ему моё удостоверение личности, бармен едва на него взглянул.

— И что? — осведомился" он.

До сих пор в толк не возьму, что на меня нашло, но я вдруг принялась сочинять. Нет, я ничего не придумывала заранее, просто само собой, сорвалось с языка, а дальше уж пошло-поехало как бог на душу положит.

— Меня нанял адвокат, который разыскивает вашего клиента, некоего мистера Роджера Хайера, — начала я. — Мистеру Хайеру досталось наследство — не баснословное, но и не пустяковое, — и мы никак не можем с ним связаться.

Заметьте, я понимала, что Карла скорее всего подготовили к нашей, встрече. В свою защиту могу лишь сказать, что если бы бармен, паче чаяния, не ожидал моего визита, то мне было бы легче склонить его к сотрудничеству, поведав о наследстве, а не об убийстве, в котором подозревается завсегдатай его заведения. И что я теряла, в конце концов? Если он знает, что я вру, то очень скоро даст это понять.

— Я много раз звонила мистеру Хайеру, оставляла сообщения, но он так и не объявился, — лепила я. Карл взирал на меня холодными как лёд глазами. Я нервно поёжилась, но отступать уже было поздно. — Даже наведывалась к нему домой. Похоже, дома ему не сидится, а? — неуклюже пошутила я.

— А почему вы ищете его здесь?

1— Э-э… хм… я беседовала. с кузеном Хайера — он тоже упомянут в завещании, — и тот сказал, что бывал с ним здесь. Мол, Хайер — постоянный посетитель.

— Заходит раза два в неделю, — невозмутимым тоном отозвался бармен и прищурился. — И вы притащились сюда в такую погоду, думая его застать? А если он не придёт?

— Когда я выезжала, в Нью-Йорке дождя не было. Кроме того, я, надеялась, что если не застану его, то оставлю записку, а вы объясните ему, в чем дело.

— А письмо отправить не догадались? — Карл был не дурак.

— Отправляла… то есть адвокат писал ему с просьбой о встрече. Но Хайер так и не откликнулся. Возможно, письмо потерялось на почте. Так можно оставить ему записку?

— Валяйте. — Карл пожал плечами.

Я порылась в сумке в поисках листка бумаги, а затем сделала вид, будто пишу. Сунула чистый листок в конверт, надписала имя Хайера и запечатала.

— Знаете, — произнесла я, передавая бармену конверт, — когда я последний раз была в Хиллсдейле — десятого февраля, вечером, — то просидела в машине часа три у его дома, всё надеялась дождаться. Кстати, это был понедельник. Забавно будет, если всё это время, пока я торчала у его дома, он провёл здесь. — Я глупо хихикнула.

Карл медленно положил конверт на стойку, глаза его превратились в щёлочки. Он наклонился ко мне, обдав несвежим дыханием.

— А я-то думал, когда вы наконец расколетесь? — произнёс он неестественно спокойным тоном. Я даже слегка испугалась. Он выпрямился. — Послушайте, леди, я знаю, зачем вас сюда принесло.

Щеки мои горели, огнём.

— Вы о чем? — промямлила я.

— Роджер ещё пару дней назад предупредил, мол, жди гостей. И попросил рассказать вам всё, как было.

— Так что же вы до сих пор дурака валяли? — имела я наглость возмутиться. Страшно унизительно проигрывать в игре «кошки-мышки», особенно если сама её затеяла.

— Хотелось поразвлечься немного, — ответил бармен. Однако вид у него был далеко не весёлым.

— Ладно, прошу прощения. Просто я подумала, что вам будет легче общаться со мной, если не упоминать о преступлении, которое я расследую. Хайер заявил, что был здесь вечером десятого февраля и что вы можете это подтвердить.

— Он был здесь.

— Прошло две недели. Откуда такая уверенность?

— Моя дочка накануне выходила замуж. Цветочника рекомендовал Роджер. На следующий вечер после свадьбы — в понедельник, значит, — он зашёл узнать, остался ли я доволен тем парнем.

— Именно на следующий вечер? А может быть, пару дней спустя?

— Не может.

— Помните, когда он появился?

— Около восьми.

— Уверены?

— Послушайте, — взорвался Карл, — Роджер всегда приходит около восьми, плюс-минус пять минут. Я бы запомнил, если бы он пришёл в другое время.

— Хорошо. Надеюсь, вы были откровенны со мной. В тот вечер на двух девушек — одна из них бывшая невеста Хайера — было совершено нападение. Вы же не станете покрывать убийцу. (Глаза бармена опять начали медленно сужаться.) Конечно, не станете, — торопливо закончила я.

Расплатилась, собрала вещички, и меня как ветром сдуло.

Глава 19

Во вторник утром, в начале одиннадцатого, я наведалась в полицейский участок в надежде застать Тима Филдинга. Мне повезло: он сидел за рабочим столом. И ругался он совсем недолго, понося некоторых несносных особ, которые прохода ему не дают и тратят его драгоценное время. И даже тон был вполне нормальный, когда он осведомился:

— Неужто тебе невдомёк, что сначала неплохо бы позвонить и выяснить, на месте ли я, а не врываться без предупреждения?

После вчерашней прогулки в Нью-Джерси я еле ноги таскала, так что «ворваться» никак не могла, однако решила не придираться к словам.

— Виновата, прости, — извинилась я. — Но что тут такого? Просто заглянула по дороге на работу. И если ты в состоянии уделить мне пару минут…

— Кого ты дурачишь? Мне ли не знать, сколько тянутся твои пара минут!

Я вынула из пакета два стаканчика кофе и пончики и с умоляющим видом выложила снедь на стол перед Филдингом.

Уж не знаю, что на него подействовало, мой вид или пончики (восемь к одному, что пончики), но Тим пробормотал:

— Ладно, садись. — И взял пончик с шоколадной начинкой и орешками. — Но не устраивайся как дома; ты здесь ненадолго.

Я села напротив и сбросила пальто — Тим немедленно нахмурился.

— Держи, — я протянула ему кофе, — чёрный, без сахара. — Хлебнула из своего стаканчика и быстренько надкусила пончик с джемом, пока Филдинг жевал.

— Ну? — произнёс он, барабаня пальцами по столу. Моё угощение осталось недоеденным.

— Не пора ли нам поделиться информацией?

— Судя по моему прежнему опыту, сие означает, что ты желаешь выведать всё, что мне известно.

— Абсолютно неверный, вывод, — оскорбилась я. — Мне и самой есть что тебе рассказать.

— Отлично. Я слушаю.

Не так я планировала нашу беседу, но что поделаешь. Не то у меня положение, чтобы задавать тон.

— Не начать ли нам с финансовой ситуации близнецов?

— Правда? И что же тебе известно об их финансах?

— Во-первых, они заплатили больше миллиона за квартиру.

— Точнее, полтора миллиона. Наличными.

— Наличными?

— Ты оглохла? Выписали чек на полтора жирных куска. Чем ещё порадуешь?

— Питер полагает, что Мэри Энн не составила завещания.

— Он сказал мне об этом две недели назад. Будешь продолжать?

— Послушай, Тим, у меня действительно есть новости, честное слово, и я выложу их, но чуть попозже. Давай сначала обсудим, кому выгодна их смерть. Как у тебя с идеями?

Я приготовилась к насмешкам и брани, но Филдинг чуть ли не извинялся:

— Похвастаться нечем, Дез. Кроме твоего клиента, я опросил брата и дружка Мередит, Шилдса, и все заявляют, что ничего не знают о завещании.

— Возможно, у столь молодых девушек его и не было.

— Вполне вероятно. Но сейчас я намереваюсь действовать, исходя из предположения, что завещания всё же существуют.

— В таком случае искать их следует в какой-нибудь депозитной ячейке. Полиции позволят вскрыть ячейку? Ведь официально ни одну из жертв пока не признали умершей.

— Без веской причины… вряд ли. Но ты сильно забегаешь вперёд. Сначала хорошо бы выяснить, имелась ли у кого-либо из сестёр эта пресловутая ячейка. Мы проверили все банки в городе Нью-Йорке, и угадай результат?

— Ничего не нашли.

— Умница. Мало того — и это очень странно, — мы обнаружили всего два счета на имя сестёр Фостер: один совместный, там три тысячи баксов, и бизнес-счёт Мэри Энн с паршивой парой сотен. Что-то здесь не так… Если они могли себе позволить квартирку за полтора лимона, то у них должны водиться денежки.

— Может, остальные деньги они вложили в акции и ценные бумаги? Их отец был брокером.

— Мы перебрали все бумаги в их квартире, каждый клочок. Пусто: ни купчих, ни иных следов сделок.

— Постой, а тот чек, которым они расплатились за жильё?

— Они открыли счёт накануне покупки квартиры, перевели на него требуемую сумму, а потом счёт закрыли.

— Возможно, сестры полагали, что вкладывать деньги в недвижимость очень прибыльно, вот и истратили на жильё всё до последнего цента.

— Тоже вероятно, но почему-то меня это объяснение не устраивает. — Филдинг взял ещё один пончик. — Ладно, прежде чем ты уйдёшь, вспомни, зачем приходила. О чем ты мне собиралась рассказать?

— О женихе Мэри Энн. Его зовут…

— Роджер Хайер, — перебил Филдинг. — Фостер нам сказал, а Коркоран вчера беседовал с этим малым по телефону. Завтра Хайер будет в городе и согласился заехать к нам поболтать. Кстати, — он скроил печальную мину, — Уолт сегодня выходной. Ты не слишком расстроилась, не застав его?

Я заверила Тима, что по Уолтеру Коркорану, его хамоватому напарнику, я никогда не скучаю. Затем рассказала о пятничной встрече с Хайером.

— Он утверждает, что проторчал весь вечер в баре, в Нью-Джерси. Вчера я наведалась туда поговорить с барменом, и, кажется, Хайер не соврал.

— Только кажется?

— Бармен может оказаться приятелем Хайера — он называет его по имени. Либо Хайер мог заплатить бармену, чтобы тот подтвердил его алиби, или даже шантажировать его.

— Ладно, поглядим, что нам удастся выудить из этого бармена, когда покончим с Хайером. Что ещё?

— Хотела проверить на тебе одну версию. На днях мы встречались с Эллен — ты знаешь, о ком я, — и ей пришло в голову…

— Потрясающе! Продавщица из «Блумингдейла» будет учить меня, как надо работать!

— Не продавщица, а помощник завотделом по закупкам, и не в «Блумингдейле», а в «Мейси», — огрызнулась я. — Но в любом случае позволь закончить. Теория Эллен навела меня на мысль. И кстати, — добавила я, чтобы Филдинг чересчур не задавался, — у Эллен бывают удивительные озарения. Вот так.

Упрочив репутацию племянницы, я передала Филдингу суть моих ночных раздумий о том, как, припомнив детские проказы близнецов, я попыталась объяснить странный характер ранений. Изложив основную мысль, перешла на частности:

— Возьмём, к примеру, Ларри Шилдса. Ведь он мог настолько обозлиться на Мередит, чтобы изуродовать ей лицо. Ссоры на любовной почве ещё не до того доводят. А когда понял, что Мэри Энн его подставила…

— Постой, что это за ссора между любовниками? — встрепенулся Филдинг.

— А ты не знаешь?

— Откуда? Я ведь тупой коп, а не крутая частная сыщица и не её помощница из «Мейси». Куда мне до вас!

Я поведала ему ту малость, которую знала о размолвке между Мередит и Шилдсом.

— Но я ещё покопаюсь в этой истории и буду держать тебя в курсе, — пообещала я.

Филдинг кивнул и что-то невнятно пробормотал, возможно даже "спасибо".

— Каким образом твоя теория приложима к Люсиль Коллинз, я и сам могу сообразить, так что не утруждайся. И между прочим, эта самая Коллинз лишилась не только роли, но и сердечного дружка, — всё отошло Мередит Фостер.

— Я слыхала об этом.

— Ну конечно, ты уж везде сунешь свой нос, — язвительно откликнулся он. — Но вот в чем загвоздка, однако: если хотели разделаться только с Мередит, было бы разумно дождаться момента, когда она останется одна. Но ни Коллинз, ни Шилдс не знали, что Мэри Энн не будет дома.

— Это лишь наши предположения. Возможно, в понедельник на репетиции Мередит сказала Шилдсу — просто упомянула в разговоре, — что у Мэри Энн планы на вечер и ей предстоит коротать время в одиночестве. А возможно даже, она пригласила его к себе. А Коллинз подслушала. Заодно и услыхала, как Шилдс отказался, сославшись на договорённость с матерью.

— Сплошь одни «возможно»! Это не теория, а гадание на кофейной гуще. Но продолжай. Какое отношение твой обознавшийся преступник, убивший по страсти, имеет к Хайеру — или никакого не имеет?

— Ещё как имеет. Но в этом случае расклад немного иной.

— Валяй, я слушаю.

— Предположим, Хайер узнал, что девушка, к которой он пылал безответной страстью, обручилась с другим. Обезумев, он жаждет крови, — в таком состоянии ему наплевать, одну он её застанет или нет. Он мог представиться посыльным или сантехником, Мери Энн открывает ему дверь, и он врывается в квартиру. Нам известно, что Мэри Энн решительно не желала видеть своего бывшего жениха. Что она, по-твоему, делает?

Филдинг из тех, что схватывают на лету:

— Прикидывается Мередит, дабы поскорее избавиться от визитёра.

— Точно. Но Хайер не уходит. Они садятся в гостиной, и Мэри Энн — в роли Мередит — бросает какую-то фразу, от которой-гость приходит в бешенство: ему много не надо, он и так на взводе. К тому же парень пьёт — всерьёз, — что только усугубляет ситуацию. Словом, он палит в Мэри Энн и ждёт, когда та, которую он считает Мэри Энн, вернётся домой.

— До сих пор ты излагала довольно гладко. Не то чтобы я со всем согласен, но тем не менее. Но, извини, главного я так и не услышал: какого черта он выстрелил им в лицо?

— Конечно, до конца я не уверена…

— Как? Ты — и не уверена?! — в шутовском изумлении воскликнул Филдинг.

— Возможно, — продолжала я, не обращая внимания на его выкрутасы, — ему было невмоготу видеть это лицо. И он его уничтожил. Дважды. Или же под алкогольными парами вообще толком не соображал, что делает. Кто знает?

— Уж точно не я. — Филдинг покачал головой. — В твоей теории столько «если» и «возможно», что ты уж прости, но визжать от счастья я пока не стану. Однако если преступление совершено по страсти, то Фостер из подозреваемых выпадает. Или я делаю поспешные выводы?

— Не умничай. Разумеется, Фостер выпадает. Я склонна полагать, что если брат убил сестёр, то причиной были деньги. Он их прямой, наследник, и квартирка стоимостью полтора миллиона перейдёт к нему.

— В том случае, — напомнил Филдинг, — если не составлено завещание. А ежели оно составлено, то расклад получается совсем иной. Но скажи, — наверное, я сильно пожалею о том, что спросил, — есть ли у тебя теория, объясняющая выстрелы в лицо, если мотив преступления — деньги?

— Нет. Пока. Но с Фостером ещё не всё ясно. Возможно, его распря с Мередит имела какие-нибудь другие причины, о которых мы не знаем. И возможно, именно по этим причинам он уничтожил их лица.

— Всё, хватит с меня «возможностей». — Филдинг резко встал. — Спасибо за пончики, Дез, и позволь помочь тебе одеться.

— Ещё чуть-чуть, я не закончила!

— Закончила, — возразил Тим, поднимая меня на ноги и накидывая пальто мне на плечи.

— Оружие? — торопливо спросила я. — Вряд ли вы его нашли.

— Не нашли.

— А когда я смогу осмотреть квартиру?

— Я дам тебе знать. Теперь отправляйся на работу, а я приму пару таблеток от головной боли. Знаешь, — крикнул он вслед, когда я нехотя двинулась к выходу, — если вы с Эллен придумаете ещё какую-нибудь теорию вроде этой, вовсе не обязательно делиться ею с другими.

* * *
В тот вечер я ужинала с приятельницей. Пэт Мартуччи, бывшая Альтман, бывшая Грин, бывшая Андерсон, только что рассталась с "мужчиной её жизни". В таком разобранном состоянии я её никогда не видела. Судя по цепочке фамилий, которые Пэтти последовательно приобретала и утрачивала, существовать без "мужчины её жизни" она не умела, и в данных обстоятельствах я, как близкая подруга, сочла своим долгом уделить страдалице немного времени и постараться её утешить. Из моей благородной затеи ничего путного не вышло — ни для Пэтти, ни для меня.

Дело в том, что я давно коротала свои дни в одиночестве. Порою впадала в уныние, но в целом держалась бодро. Пока не провела два часа в обществе безмужней Пэт Мартуччи.

Прощаясь с ней у ресторана, я была на грани самоубийства. А Пэтти, рассыпаясь в благодарностях и уверяя, что теперь ей стало много легче, утирала слезы.

Расстались мы рано, в половине десятого. Я жалела подругу, ещё пуще — себя и просто не могла собраться с духом, дабы вернуться в мою пустую квартиру: пребывание в опасной близости от острых ножей и газовой плиты мне было противопоказано. Ноги сами принесли в кинотеатр. Не помню, что я смотрела, но помню, что это была комедия. К концу фильма я уже была готова без угрозы для жизни переступить порог кухни.

Дома первым делом включила автоответчик и получила одно-единственное сообщение, зато самое долгожданное.

Сначала я даже не узнала Питера. Его голос звучал на октаву выше, чем обычно, и чуть истерично. Слова сыпались как горох: "Дезире? Питер. Потрясающая новость! Сегодня я задержался в больнице, не знаю почему. И хорошо сделал: я был там, когда это случилось! Поверить не могу! Она вышла из комы! Неслыханно, правда?! Ты прыгаешь от восторга? Перезвонить мне нельзя, я не дома, а в баре, рядом с больницей. Надеялся, что мы встретимся с тобой и отпразднуем. Но тебя тоже нет дома. Какой я умный, что заметил! — И он разразился глупым детским смехом, очень похожим на хихиканье Эллен. — Только не подумай, что я налакался какой-нибудь дряни, — снова затараторил он. — Пью шампанское. Марочное. Жаль, что тебя здесь нет. — Опять взрыв смеха, совсем как у моей племянницы. — Позвоню завтра утром. Спокойной но…"

Несмотря на бешеную скороговорку, Питеру не удалось опередить нетерпеливую машину. Но самое главное он успел сказать: она вышла из комы!

Погодите… Кто вышел из комы? Я снова прокрутила сообщение. Имени Мэри Энн он даже не упомянул, наверное, сильно волновался. Но в конце концов, стал бы он так бурно ликовать, окажись это Мередит?

И всё же я немного нервничала.

Глава 20

Утром в среду я проснулась ещё до семи, но, хотя и сгорала от нетерпения, звонить Питеру столь рано не осмелилась. Судя по тому, как он верещал вчера вечером, похмелье бедному мальчику было обеспечено.

Я вылезла из-под одеяла, сварила кофе, а потом, сидя на кухне, пялилась на часы до половины восьмого. Дольше я терпеть не могла. Посчитав, что Питеру всё равно скоро уходить в больницу, набрала его номер.

Стоило ему взять трубку, как я поняла, что вытащила парня из глубокого сна.

— Какие новости? — спросил он, когда сообразил, с кем разговаривает.

— Это у тебя есть новости — фантастические! — напомнила я.

— Откуда ты знаешь? — сонно осведомился Питер, безуспешно пытаясь подавить зевок.

Добро пожаловать в "Мёртвую зону"!

— Ты звонил мне вчера, не помнишь?

На миг я решила, что телефон отрубился, так вдруг стало тихо в трубке. Наконец Питер виновато признал:

— Не помню. Я немножко отпраздновал, когда ушёл из больницы, и сейчас как в тумане.

— Ты оставил сообщение на автоответчике, — подсказала я.

— Верю тебе на слово, — застенчиво усмехнулся он и вдруг окончательно проснулся и разволновался: — Я сказал, что она пришла в сознание?

— Да! Я просто на седьмом небе! Как это случилось?

— Уф… Дезире, ничего, если я перезвоню тебе через пару минут?.. Меня, кажется, тошнит.

Перезвонил он через двадцать. Всё это время я ждала не шелохнувшись, даже не открыла коробку с кукурузными хлопьями.

Питер заявил, что чувствует себя лучше, хотя голос его звучал немного странно, словно ему удалили слюнные железы.

— Прости, что заставил тебя ждать. Пьяница из меня ещё тот. Но я должен был отпраздновать.

— Рассказывай!

— Это настоящее чудо, Дезире! — с воодушевлением начал он. — В начале восьмого я собрался идти домой. У меня жутко болела голова, и я решил закруглиться пораньше, перекусить где-нибудь и отправиться спать. А потом случилась странная вещь. Я надел пальто, даже пуговицы застегнул. Но что-то меня не отпускало — не могу объяснить что. Снял пальто и сел у кровати. Сидел и смотрел на неё и вдруг заметил, что её глаза… они будто немного приоткрылись. Небольшая щёлка, и я не был уверен — трудно разглядеть хорошенько под этими бинтами и повязками. Но всё равно я немного обезумел и побежал за дежурным врачом. Он взял её руку и заговорил с ней. Спрашивал, слышит ли она его, но с челюстью на проволоке ей трудно было отвечать. Либо у неё просто сил не было. Тогда он велел ей пошевелить пальцем, если она его слышит. И она пошевелила!

— Потрясающе! Сбылись наши надежды! — завопила я в трубку. Бедный Питер, от моего визга его похмельная голова, наверное, раскололась. — А дальше? — потребовала я.

— Врач подвёл меня к ней и спросил: "Вы знаете этого человека?" Она смотрела прямо на меня, но как бы не узнавала. И пальцем не пошевелила.

— Наверное, она толком не успела опомниться, — предположила я. — А что случилось потом?

— Потом она закрыла глаза и заснула. И тут все врачи забегали, ввалились к ней в палату, а меня выпроводили в коридор. Наконец один из них вышел и сказал, что есть небольшая проблема: она в сознании, но не помнит, кто она. (Всё не слава богу! Господи, да когда же это кончится!) Они впустили меня в палату и снова попробовали: велели ей пошевелить пальцем, если она меня узнает. Но ничего не произошло. Тут уж доктора меня чуть ли не выгнали и велели приходить сегодня утром. Но один из них попросил не беспокоиться, мол, она по крайней мере в сознании, что уже очень здорово.

— Конечно, — согласилась я, пытаясь сдержать дрожь в голосе. На меня вдруг нахлынуло столько разных эмоций: радость, облегчение, благодарность и сосущий страх за Питера — что-то ему ещё предстоит. Слезы готовы были хлынуть из глаз и залить телефонную трубку, но мне удалось их остановить. — Что ж, хотя бы одна загадка разрешилась, — пробормотала я, обращаясь не столько к Питеру, сколько к самой себе.

— Какая загадка?

— Почему ты не упомянул имени Мэри Энн. Я вчера дважды прослушала твоё сообщение.

— Я не упомянул её имени, — немедленно возразил Питер, — только потому, что боялся сглазить. Знаешь, я до сих пор не могу опомниться от счастья: неужто она выздоравливает?! Но самое главное, со вчерашнего вечера я точно знаю, что она — Мэри Энн. — Он повторил, торжествуя: — Да, это Мэри Энн.

— От всей души надеюсь, — тихо отозвалась я, из последних сил стараясь не расплакаться.

— Но это так, я уверен, — взволнованно настаивал Питер. — Не подумай, что у меня глюки начались, но ведь что-то заставило меня снять пальто, остаться с Мэри Энн и увидеть, как она выходит из комы! Будь это Мередит, такого бы не случилось, я убеждён. — Он замялся: — Надеюсь, ты не думаешь, что я совсем чокнулся?

— Только не я. Как там в «Гамлете» говорится? Насчёт многого на земле и на небесах, что не подвластно никаким мудрецам? Я в это верю.

И я вправду верила. Наверное, надо было осадить Питера, сказать, что пока рано трубить победу. Но на мой взгляд, после горестных бдений в больнице он заслужил немного счастья. Даже если оно продлится недолго.

* * *
Днём я опять принялась размышлять о завещаниях. Мысль о них не давала покоя, хотя я и понимала, что впустую трачу время. Ведь Филдинг усердно пахал в этом направлении, и если проклятая бумажка существует — что пока выглядит очень сомнительным, — то Тим в конце концов её найдёт.

Однако — сама не знаю почему — я продолжала мусолить эту проблему, пока не представила себя близнецами Фостер, только что приехавшими из Лондона. Предположим, я захотела составить завещание (естественно, при том условии, что оно не было составлено уже в Англии). Прежде всего мне следует обзавестись нотариусом. И где его взять?

Поскольку я никого в Нью-Йорке не знаю, то можно заглянуть в "Жёлтые страницы". А если знаю? Если моя подруга детства живёт в том же городе?

Возможно, я заразилась оптимизмом от Питера, но, набирая номер Клэр Джозефс, вопреки здравому смыслу верила в удачу.

— Да, Мерри действительно спрашивала, знаю ли я нотариуса, который мог бы помочь составить завещание, — ответила Клэр на мой вопрос.

— И вы ей кого-нибудь порекомендовали? — В ожидании ответа моё сердце на секунду перестало биться.

— Я переговорила с Риком — моим мужем, и он посоветовал юридическую фирму, расположенную в том же здании, где он работает. Сами мы никогда к юристам не обращались… хотя, наверное, уже пора написать завещание, ведь мы стали родителями. (Честное слово, она содрогнулась, произнося эти слова.) Рик сказал, что у фирмы хорошая репутация.

— Как она называется?

— Минутку… кажется, «Лефковиц». Нет, не так, но очень похоже. Погодите… — Клэр не успела порыться в памяти, её усилия были прерваны маленьким Буддой; малыш — докладываю, чтобы вы не переживали, — пребывал в отменной форме. — Перезвоню попозже, — заторопилась Клэр.

Я не могла усидеть на месте и принялась ходить взад-вперёд по комнате, но поскольку размеры моего офиса два на три, то у меня создалось впечатление, будто я марширую на месте. Когда Клэр позвонила десять минут спустя, я всё ещё была на ногах.

— Я спросила у мужа, — сообщила она. — Фирма называется "Лейбовиц, Лейбовиц и О'Доннелл". — Она дала мне номер телефона.

Я искренне, от всего сердца поблагодарила её за помощь и собралась уже попрощаться, но она задержала меня:

— Знаете, я и сама хотела вам позвонить.

— По какому поводу, Клэр?

— Помните, на прошлой неделе, когда вы были у меня, разговор зашёл о Роджере Хайере? (Разумеется, я помнила.) Возможно, это пустяк, но я забыла рассказать, как мой брат столкнулся с Роджером в "Ле Сирке" месяца два назад. Саймон, мой брат, — врач, он может позволить себе "Ле Сирк", — кисло заметила она.

— И?..

— Роджер специально подошёл к столику Саймона. Они познакомились у нас, когда близнецы только приехали в Нью-Йорк, и больше, по-моему, ни разу не виделись. Так вот, Роджер сказал, что просто хотел поздороваться, и тут же спросил о Мэри Энн. Саймон ответил, что с ней всё в порядке. Потом Роджер поинтересовался, встречается ли она с кем-нибудь. Саймон сказал «да» и что скоро состоится помолвка.

Я еле дышала. Наверное, я физически не способна вынести больше одной замечательной новости за раз.

— Это всё? — пролепетала я, желая удостовериться, что больше Клэр нечем меня потрясти.

— Всё, — с сожалением произнесла она. — Я же предупреждала, сущие пустяки.

Глава 21

Невероятной силы порыв немедленно связаться с нотариусами я подавила в зародыше, решив, хотя бы раз в жизни, сделать широкий жест и предоставить эту честь Тиму. Моё решение было продиктовано двумя соображениями: во-первых, ему, как официальному лицу, будет легче добыть желанную информацию; а во-вторых — и в-главных, — я сознавала, что мой вклад в "кассу взаимопомощи" пока не слишком велик. Однако, чего греха таить, в участок я позвонила скрепя сердце.

Филдинга — иначе и быть не могло — на месте не оказалось. Мне пришлось буквально сесть на ладони, чтобы удержаться от звонка в юридическую фирму. Я скрасила ожидание визитом к Джеки и продолжительной беседой с Эллен по телефону. Когда я закончила болтать с ними, мои электронные часы показывали 5.37. Лейбовиц, Лейбовиц и О'Доннелл, скорее всего, уже разъехались по домам, и бороться с искушением более не имело смысла.

На следующее утро я не стала полагаться на волю случая. Таксист-высадил меня у дверей двенадцатого участка полиции в начале десятого, и я немедленно столкнулась с Уолтером Коркораном — буквально. Он выходил из здания, когда я туда входила. Учитывая моё отношение к парню, я предпочла в столкновении обвинить его.

— Ради бога, Коркоран! Смотри, куда идёшь! Ты чуть меня с ног не сбил!

— Тебя и бульдозером не собьёшь, — съязвил он.

Вот так мы по-дружески общаемся. Тим обрадовался моему появлению не многим более своего напарника.

— Кажется, кто-то обещал предупреждать о своих визитах, — буркнул он.

Не припомню, чтобы я давала подобные обещания; возможно, Тим меня неправильно понял. Но не будем спорить, ведь я пришла по делу, да ещё по какому!

— Сейчас ты станешь более приветливым. У меня кое-что для тебя есть!

— С шоколадом или с вареньем?

— А, ты о пончиках, — не сразу сообразила я. — Некогда было. Спешила сюда с информацией.

— Могу себе представить. Ладно, садись. Коркоран как раз отправился за едой. Обещал принести мне булочку. И если расскажешь что-нибудь действительно стоящее, возможно, я с тобой поделюсь. Кофе хочешь?

Я уже имела удовольствие отведать участкового кофе и потому вежливо отказалась. К тому же не хотелось отвлекаться.

— Погоди, — скомандовал Филдинг, прежде чем я успела открыть рот. — Ты случайно не собираешься поведать о том, как жертва вышла из комы? Об этом мне уже известно.

Нет, заверила я и добавила, что тоже слыхала о счастливом событии.

— Похоже, она выкарабкается, а? — с довольным видом буркнул Тим и тут же помрачнел. — Однако полностью счастливым это событие не назовёшь.

— Ты о чем? — машинально спросила я, хотя прекрасно знала, что он имеет в виду.

— Амнезия. Твой клиент наверняка поставил тебя в известность. Она вышла из этой чёртовой комы, но по-прежнему не в состоянии сказать, кто в неё стрелял. Бедняжка до сих пор не знает, на каком она свете!

— Скорее всего, это временное явление. Память к ней может вернуться завтра… а то и сегодня. Так часто бывает.

— Ну-ну, — скептически отозвался Филдинг.

— А теперь ты готов услышать опровержение закона Мэрфи? — взялась я за дело. И, приберегая козырную карту напоследок, начала с Роджера Хайера.

Выслушав меня, Филдинг откинулся на спинку стула и заложил руки за голову. Ироническая улыбка мелькнула на его губах.

— Как тебе нравится этот парень, а? — проворчал он. — Ты бы слышала его вчера! Он сидел здесь, передо мной, и клялся всеми святыми, что понятия не имел об отношениях бывшей невесты с другими мужчинами. Неужто этому идиоту невдомёк, что тайное почти всегда становится явным?

— Невдомёк. Он же идиот, ты сам сказал.

— Разумеется, это не означает, что Хайер и есть наш убийца. Хотя, признаться, я бы не расстроился, окажись он им на самом деле, — очень уж противный этот сукин сын. Но весьма вероятно, что единственная причина, по которой он отрицал свою осведомлённость о помолвке, заключалась в том, что просто боялся попасть под подозрение.

— Я пришла к такому же выводу: возможно, это серьёзно, а с другой стороны, скорее всего, ерунда.

— То же можно сказать и насчёт алиби. Мы с Коркораном навестили вчера его дружка Карла, и такое у меня впечатление, что у бармена даже нет лицензии. Ну да я ещё побеседую с Хайером, и посмотрим, как он станет выкручиваться. С удовольствием бы прищучил этого наглого коротышку!

Слово «коротышка» вызвало у меня улыбку. Тим и сам далеко не Майкл Джордан. Но, памятуя, зачем сюда явилась, улыбнулась я про себя, чтобы никто не видел.

— Ладно, Дез, приношу свои извинения за то, что не встретил тебя с оркестром и на ковровой дорожке. Сегодня ты действительно чемпионка, и тебе причитается половина чёрствой булочки с черносливом… если её, конечно, доставят сюда в этом столетии.

— Но это ещё не всё! У меня есть новость поинтереснее — о завещании, — произнесла я волшебное слово.

Стул Филдинга мгновенно вернулся в исходное положение, а сам он подался вперёд:

— Что с завещанием?

Я поведала о Клэр и "Лейбовице, Лейбовице и О'Доннелле".

— И что они сказали?

— Я им не звонила. Подумала, что этим лучше заняться тебе.

Филдинг изумлённо помолчал, а потом медленно произнёс:

— Спасибо, Дез. Правда, спасибо. — И тут же подозрительно покосился на меня: — И в обмен на этот великодушный жест ты хочешь?..

— Посмотреть квартиру, всего-то.

— Уж не знаю, как тебе об этом сказать, но квартиру ты бы увидела и без вступительного взноса. Я как раз собирался пригласить тебя наведаться к Фостерам в субботу, если пожелаешь.

Черт бы всё побрал!

— Что вдруг?

— Понимаешь, я тут кое-что придумал, — с отчаяния, наверное. На первом допросе я спросил Эрика Фостера, знает ли он, к кому из дантистов или врачей обращались его сестры. Он понятия не имел, поскольку начал жить отдельно, когда близнецы были ещё маленькими.

— Знаю.

— Однако мне пришло в голову, Что если он наткнётся на знакомое имя, то сможет что-нибудь припомнить. Вдруг случайно когда-нибудь слышал фамилию их дантиста или врача. Вот я и попросил его наведаться с нами в квартиру и просмотреть чеки сестёр. Старые, конечно, ещё лондонские.

— В этом что-то есть, — с восхищением заметила я. Филдинга моя полупохвала явно смутила.

— Ты бы видела записи, которые вели эти девушки, — торопливо продолжил он. — В большинстве случаев они отмечали только имена и суммы, даже дату не ставили. И никаких указаний, за что было уплачено. Хотя бы сокращённо писали — «днт», так нет! Однако будем надеяться, что Фостеру удастся что-нибудь выловить. — Он глубоко вздохнул. — Нам бы не помешали записи дантистов. Или указание на какую-нибудь физическую особенность, которой обладала только одна из сестёр, — да что угодно!

— Вроде родинки у пупка? — ухмыльнулась я.

— Неужто твой клиент всё тебе рассказывает?

— О родинке я услышала от ЛарриШилдса.

— Короче, — подытожил Филдинг, — мы договорились с Фостером встретиться в квартире близнецов в субботу в половине одиннадцатого утра.

— И я приглашена?

— Ага. А теперь ты, может быть, свалишь? — буркнул Тим, но в глазах прыгали чёртики. — Ладно, Дез, — улыбнулся он, — будем звонить Лейбовицу, Лейбовицу и этому третьему?

— О'Доннеллу, — подсказала я и продиктовала телефон.

Филдинг уже взялся за трубку, но в этот момент к столу вихляющей походкой приблизился его напарник.

— Ой, ты ещё здесь, — ехидно запищал он. У мерзкого бугая Коркорана на удивление высокий голос. — А я-то надеялся, что ты уже сгинула. Видать, чёрная полоса у меня началась. — Не успела я достойно отбрить этого писклю, как он обратился к Филдингу: — С черносливом не было, взял с сыром. И, между прочим, наш новый вождь требует нашего присутствия в своём кабинете. "Пошевеливайся!", как он выражается. Полагаю, ты найдёшь в себе силы расстаться с мисс Пончик?

Филдинг бросил на него суровый взгляд.

— Надо идти, — обратился он ко мне. — Лейтенант впадает в бешенство, когда его заставляют ждать. Позвоню юристам, как только, смогу, и дам тебе знать. И возьми булочку!

Усилием воли я отклонила угощение:

— Спасибо, в другой раз. Мне тоже пора уходить.

* * *
По пути в свой офис я задержалась у стола Джеки. Выражение лица секретарши не сулило ничего хорошего. И я знала почему.

Обычно, следуя её строгим указаниям, я предупреждаю, когда задерживаюсь, но в то утро так спешила в участок, что не нашла времени позвонить. К тому же я не предполагала, что сильно запоздаю. Была и ещё одна причина: вероятно, я подсознательно решила проявить строптивость и поставить Джеки на место. Свободный предприниматель не обязан ни перед кем отчитываться, верно? Почему же мне возбраняется пользоваться преимуществами своего положения?

— Я боялась, что с тобой что-нибудь случилось, — укоризненным тоном произнесла Джеки. — Да тебя могли запросто пристрелить! — Она глянула на часы. — Без пяти одиннадцать. Я пытаюсь дозвониться до тебя с десяти. Ещё немного, и я бы подняла шум.

— Прости. Мне пришлось отлучиться по делу, но кто мог подумать, что оно займёт столько времени. — И добавила с честным видом: — Я не хотела тебя расстраивать.

— В следующий раз, когда опаздываешь, просто набери мой номер. Кажется, я не много прошу, а?

Я согласилась: да, не много. В конце концов, лучшая в мире секретарша — особенно если она одновременно хороший и преданный друг — не заслуживает пренебрежительного отношения. И столь ли уж необходимо проявлять строптивость на работе?

— Для меня есть сообщения? — робко спросила я.

— Если я тебе их не передала, значит, нет.

После чего я благоразумно удалилась: пусть Джеки остынет и позабудет, какому испытанию я её подвергла.

День я коротала, запершись в кабинете в ожидании вестей от Филдинга. Посматривала на часы каждые пять минут, и наконец в начале четвёртого он позвонил.

— Идея была чертовски неплохая, но, к сожалению, она не сработала, — угрюмо произнёс Тим. — Только что разговаривал с нотариусами. Мередит и Мэри Энн Фостер не являются их клиентами.

А я была так уверена!

— Ни та, ни другая? — подавленно переспросила я.

— Нет. Но не печалься, ещё не всё потеряно! — с деланным оживлением утешил Филдинг и решил скормить мне мой же оптимистический прогноз: — Возможно, очень скоро мисс Фостер сама нам обо всём расскажет.

Но в удачу я больше не верила. Как и Филдинг. Чтобы всё так просто завершилось? Да никогда!

* * *
К ужину пришёл Питер.

Пока запекалась лазанья, мы сидели в гостиной, прихлёбывая красное вино и закусывая оладьями из баклажанов.

— Прости, что не перезванивал тебе, — извинился Питер, имея в виду сообщения, которые я оставила ему утром и накануне вечером. — Но у меня в голове одна Мэри Энн и то, что с ней происходит…

— Понимаю, — перебила я. — Просто я беспокоилась, всё ли в порядке.

— Всё замечательно! Повреждение мозга минимально! Левая рука у неё практически парализована и левый глаз плохо видит, но, возможно, лечение ей поможет. А если не поможет, то я всё равно счастлив. Врачи твердят, как ей повезло, что пуля, попавшая в мозг, почти не повредила глазной нерв. И как они рады, что сохранились моторные навыки, хотя и не в прежнем объёме. Посему жаловаться не приходится, ведь могло быть куда хуже… — Его передёрнуло.

Даже в самые радужные моменты я не надеялась на большее — по крайней мере в отношении физического состояния, жертвы.

— Слава богу! — воскликнула я. А про себя добавила: "Только бы это была Мэри Энн!"

— Она до сих пор не помнит, кто она… — Питер снизил тон. — Поначалу я думал, что это последствия комы, но теперь врачи считают, что дело серьёзнее.

— Каковы шансы на восстановление памяти, как они полагают? Или пока помалкивают? — мягко осведомилась я.

— Доктор Бейкер, невропатолог, говорит, что с такими повреждениями ничего нельзя знать наверняка. Память может вернуться к ней в любую минуту, либо… — Питер умолк и с усилием закончил: — Либо никогда. — После паузы он снова оживился и довольно весело предложил: — Но не будем о грустном. Мэри Энн уже разговаривает! Это ей даётся нелегко из-за проволоки, я её с трудом понимаю, но всё-таки! Вчера она спросила, что с ней произошло, и врачи сказали, что она попала в аварию. Потом она спросила, как её зовут. Ей ответили: «Фостер». И она этим удовлетворилась, не стала интересоваться именем. А чуть позже захотела узнать, кто я такой. Врачи заставили меня пообещать, что, если она спросит, я назовусь просто хорошим другом. Я так и сделал. Но у меня сердце разрывалось.

— Не переживай. До поры до времени, наверное, лучше не заходить далеко.

— Наверное, — неохотно согласился Питер. И опять восторженный всплеск: — Знаешь, сегодня она поела, сама, через соломинку! Каков прогресс, а?

На этой счастливой ноте мы двинулись на кухню за лазаньей. Уже к концу ужина Питер опять воодушевился:

— Послушай, я говорил тебе, что сегодня утром врачи обсуждали пластическую операцию, совершенно серьёзно, будто и не сомневаются, что Мэри Энн она понадобится. Операций будет несколько, три или четыре. Но, конечно, надо подождать, пока она окрепнет и челюсть заживёт.

— Это очень обнадёживает, — заявила я, дивясь тому, сколь многое изменилось за последние двое суток.

Пусть мы не знаем, которая из сестёр лежит в больнице Св. Екатерины и выздоровеет ли она окончательно, но всё лучше, чем кома и подвешенное состояние, в котором пребывал Питер.

Но, одёрнула я себя, Питер, что бы он ни заявлял, по-прежнему находится в подвешенном состоянии, и останется в нем, покуда не будут установлены личности потерпевших.

И, ощущая неприятную тяжесть в желудке, я поняла, что надо смотреть правде в глаза: личности жертв могут никогда не установить.

Глава 22

Питер ушёл в начале первого с лишней сковородкой лазаньи, которую я ему навязала.

Не прошло и пяти минут, как за ним закрылась дверь, а я уже была готова выпороть себя. Как я могла хотя бы на миг допустить, что не доведу расследование до конца?! Питер положился на меня, и я должна из кожи вон вылезти либо сдохнуть, но своего добиться.

В пятницу я, засучив рукава, взялась за дело с другой стороны: надо же выяснить, отчего всё-таки произошёл разрыв — пусть и кратковременный — между Мередит и Ларри Шилдсом.

Начала я с Тары Уайльд, участницы спектакля "Любовь и всё прочее", не сомневаясь, что из неё гораздо быстрее, чем из кого-нибудь другого, вытяну правду. Иными словами, Тарой Уайльд было легче всего манипулировать.

Я позвонила ей из дома в половине седьмого. Нет ответа. И, неожиданно для актрисы, автоответчика также не было. Двадцать минут спустя опять набрала номер. Результат тот же. Возможно, у неё свидание. Или она всё ещё не вернулась с репетиции. В четверть восьмого я решила, что звоню в последний раз: мой желудок бунтовал, после скудного обеда во рту маковой росинки не было. На сей раз Тара взяла трубку на втором гудке.

Стоило мне представиться, как девушка насторожилась. Хорошо, когда тебя зовут Дезире Шапиро: такое имечко раз услышишь — никогда не забудешь. Учитывая обстоятельства нашей последней встречи, её холодность меня не удивила.

— Знаете, — заговорила я, постаравшись, чтобы вся моя врождённая доброта и искренность прозвучала в полную силу, — хотелось бы обсудить с вами одну маленькую деталь. Я сейчас нахожусь неподалёку от вас. Если вы ещё не ужинали, может, мы перекусим вместе и поболтаем?

Тара жила где-то в районе Западных Шестидесятых улиц, и мне до неё было ехать и ехать. Но наша встреча должна была выглядеть почти случайной, дабы вызвать у девушки как можно меньше подозрений.

Очевидно, я не сумела расположить её к себе с первого же захода. Тара попыталась от меня отделаться:

— Но тогда, в театре, я рассказала вам всё, что знаю.

— Разумеется! Но всплыли новые обстоятельства, и я надеялась, что вы прольёте на них свет. Я не задержу вас надолго, обещаю. Я нахожусь на Западной Шестьдесят седьмой у клиента, а потом у меня ещё одна встреча в десять пятнадцать, так что два часа мне просто некуда деться. Вы окажете мне огромную услугу, если согласитесь вместе поужинать. Пожалуйста. Я просто умираю с голоду и терпеть не могу ужинать одна. — Уж что-что, а последняя фраза была чистой правдой.

Тара колебалась, взвешивая все за и против. Когда она наконец раскрыла рот: "Ох, но мне…" — я поняла, что она сейчас откажется, хотя и не без сожалений, и добила девушку:

— Выбирайте ресторан на свой вкус. (Учитывая, сколько зарабатывают молодые актрисы, ради действительно вкусной еды она могла смириться даже со мной.)

— Ну… здесь, рядом есть замечательный морской ресторан. Но он довольно дорогой.

Мы договорились встретиться в десять минут девятого. По моим прикидкам, времени было в обрез, чтобы набросить пальто, выскочить на улицу, вступить в базарную свару из-за свободного такси и, перехитрив тех, чьи навыки городского жителя не столь хорошо развиты, как у меня, вовремя добраться до Вест-Сайда.

* * *
Ко «Взморью» я прибыла с опозданием в пять минут. Худенькая Тара стояла у ресторана, стуча зубами на холодном февральском ветру и кутаясь в пальто, которое было ей велико на два размера. Щеки и нос отливали ярко-розовым цветом.

— Почему вы не зашли внутрь? — воскликнула я.

— Мы так не договаривались. А вдруг вы бы туда не заглянули.

Ого, да они ещё проще, чем я думали!

За салатом из крабов я намеренно не заводила речи о расследований. Спросила, как идут репетиции. Тара сказала, что всё отлично, но премьера откладывается, потому что Люсиль Коллинз требуется как следует войти в образ. А как она сама справляется с ролью? Неплохо; правда, у неё только несколько реплик, посему сильно навредить спектаклю она не сможет. Тогда я поинтересовалась, о чем пьеса. Салат, видимо, подействовал расслабляюще, поскольку Тара выдала коммерческую тайну, с воодушевлением пересказав сюжет.

Когда официант убрал наши пустые тарелки, Тара пожелала узнать, как я стала частным детективом, и я уж постаралась её развеселить.

За креветками с чесночным соусом (да, Барбара, креветки!) мы уже болтали, как старые друзья. Проглотив третьего толстого сочного моллюска, я наконец затронула интересующую меня тему:

— Знаете, почему я хотела с вами побеседовать? Один из ваших актёров припомнил — не знаю только, правда ли это, — что Мередит за неделю до покушения была чем-то очень подавлена.

Тара широко раскрыла свои большущие глаза и замерла с поднятой вилкой:

— Кто вам это сказал?

— Боюсь, что не смогу ответить, это была конфиденциальная беседа…

— Я ничего не заметила, — заявила Тара и вновь с жадностью накинулась на еду. — Вы Ларри спрашивали?

Именно на такую реакцию я и рассчитывала.

— Нет пока. Надеялась, что не придётся. Ужасно не хочется его терзать, ему и без того тяжело.

— Ещё бы!

— Он ведь был от Мередит без ума, правда? Иначе не взял бы её обратно в спектакль после того, что она ему устроила.

— Вы и об этом знаете? — изумилась Тара.

— Мередит поделилась своим несчастьем с подругой, а та рассказала мне. — Я медленно покачала головой. — Ужасная история!

— Да уж! — Тара коротко кивнула и принялась подбирать сливочный соус щедро намазанной маслом булочкой.

— Надо быть очень добрым и понимающим человеком, чтобы простить её.

— Ларри, он такой.

— Думаю, — долбила я в одну точку, — на фоне его великодушия её поступок выглядит тем более… (Дай бог памяти, какое слово употребила сама Мередит, каясь перед Чаком Спрингером?.. Ага!) непростительным.

— Мы тоже так думаем. Вся труппа.

Что? Вся труппа в курсе прегрешений Мередит?!

— А как вы, об этом узнали? — спросила я. Вот теперь и меня наконец просветят!

— Видите ли, на следующий день после того, как Мередит ему сказала, они ссорились в кабинете Ларри. Все уже ушли из театра, поэтому они не опасались, что их могут подслушать. Но Мидж — помните её, рыжая, высокая? — забыла пакет. В обеденный перерыв она купила красивую бежевую юбку в «Болтоне» — очень дёшево, всего 59.95, — и спохватилась, когда уже прошла два квартала, так что пришлось вернуться. Но Ларри и Мередит не слышали, как она вошла. Мидж не подслушивала, честное слово, но ведь они не шептались. Она понимала, что им станет очень не по себе, если они застанут её в костюмерной и поймут, что их тайна раскрыта. Вот она и стояла не шевелясь, пока Мередит не ушла, а Ларри не отправился в туалет. Тогда она пулей вылетела из театра!

— И Мидж разболтала всей труппе?

— Да нет же! — Тара немедленно встала на защиту коллеги, как только закончила намазывать маслом четвёртую булочку. (Да я бы заложила душу дьяволу за такой обмен веществ!) — Мидж рассказала только Диане и мне. Она просто не могла это держать в себе и точно знала, что мы никому звука не пророним. (Диана? Я смутно припомнила невысокую пухленькую девушку; кажется, она числилась помощником режиссёра.) А потом Кэрол всё выведала, — продолжала Тара. (Как я ни тужилась, но Кэрол в памяти так и не всплыла.) — Уж не знаю как; наверное, слышала, как мы втроём разговаривали. И уж потом… — Она пожала плечами и развела руками, жестом давая понять, что в выбалтывании тайны Мередит и Ларри следует винить исключительно Кэрол.

— Мидж, наверное, была в шоке, когда услыхала признание Мередит.

— Она просто обалдела.

— А Ларри, конечно, взбесился. (Когда же, черт возьми, она наконец клюнет на приманку!)

— Кто бы не взбесился на его месте!

— Не я. — Проигрывая, я пошла ва-банк: — А в каких выражениях Мередит ему об этом сказала?

— Ну, меня там не было, но, по словам Мидж, она всё время твердила: "Прости, прости…" — и оправдывалась: мол, прежде у неё не хватало духу признаться. Мидж говорит, она раз сто извинилась. Можно подумать, если попросить прощения, всё сразу станет в порядке!

— А он что ей ответил? — Стиснув зубы, я приготовилась к столь же туманному ответу. Мои ожидания оправдались.

— Сказал, что в спектакле её оставляет, но личные отношения с такой заразой, как она, порывает навсегда.

— А потом всё же простил.

— Да. Поразительно!

От напряжения у меня голова шла кругом. Сколько я ни хитрила, простодушная и ни о чем не подозревавшая Тара ловко избегала подвохов, и что самое обидное, не прикладывая ни малейших усилий!

Все наводящие вопросы, какие только могла изобрести, я уже задала, спрашивать в лоб означало настроить собеседницу против себя. Ничего не оставалось, как выкинуть белый флаг, что я и сделала. Зато от души насладилась десертом.

Глава 23

После долгих уговоров, увещеваний и нытья меня наконец пообещали допустить на место преступления. Не знаю, что я там ожидала найти, но не успокоилась бы, пока не взглянула на квартиру близнецов Фостер.

Как только я назвалась, привратник, молодой чернокожий парень с приветливой улыбкой, направил меня наверх, заметив, что полицейские уже прибыли.

— И английский джентльмен тоже здесь; он вошёл как раз перед вами, — сообщил привратник.

Когда я свернула к лифтам, Эрик Фостер входил в один из них. Мне пришлось бы бежать сломя голову, чтобы догнать его. А я не люблю бегать. Впрочем, второй лифт не заставил себя ждать.

На четвёртом этаже я увидела, как англичанин пружинистой походкой удаляется по коридору, выстеленному плюшевым ковром. В моем доме гаркнуть: "Эй, подождите!" — обычное дело, никто и ухом не поведёт. Но здесь за такое, наверное, арестуют. Посему я решила придерживаться приличий. Фостер был уже в конце коридора; вот он свернул налево и исчез из виду.

Я двинулась за ним, правда не столь стремительно, и до двери квартиры 4-С добралась на пару минут позже.

Открыл мне Филдинг, и я вошла в дом, который при иных обстоятельствах назвала бы своей мечтой.

Я прошлась по просторному холлу с зеркалами, изумительным паркетом и изящной хрустальной люстрой. Впечатление испортил лишь поворот в гостиную: я немедленно представила Мередит Фостер, лежащую с изуродованным лицом, всю в крови.

Филдинг провёл меня дальше. Гостиная оказалась размером с бальный зал; на стенах обои от Веджвуда, окна от пола до потолка и — у меня перехватило дыхание! — широкая лестница, ведущая на второй этаж.

Мебели в комнате почти не было: диван с бархатной обивкой точно такого же цвета, что и стены, и прямоугольный стеклянный столик с медными ножками. Пара старых складных стульев и видавший виды торшер находились здесь явно временно, пока хозяйки не подыщут им замену. Пол устилал ковёр цвета, сливок с веджвудским орнаментом. Если бы у меня был такой ковёр, то максимум через две недели он был бы весь разукрашен трогательными сувенирами — остатками вкусностей от Д'Агостино, без которых мне жизнь не в радость.

Подойдя поближе, я увидела на ковре тёмные пятна, куда более печального происхождения. И опять моё воображение нарисовало распростёртую женскую фигуру, и пропитанный кровью жёлтый кашемировый свитер… Тряхнув головой, я запретила себе думать о Мэри Энн.

— Привет, — произнёс Эрик Фостер. — Как поживаете, Дезире? — Мы обменялись рукопожатием. — Вы позволите называть вас Дезире?

— О да, конечно.

— Полагаю, вы слышали, что моя сестра вышла из комы? — взволнованно осведомился он. Пальто и перчатки мистер Фостер аккуратно сложил на складной стул рядом с диваном и теперь стягивал с шеи шарф.

— Да, замечательная новость!

Эта беседа двух нормальных людей была прервана саркастическим и довольно писклявым замечанием:

— Я тоже очень рад тебя видеть, Шапиро.

Уолтер Коркоран развалился на втором стуле с другой стороны диваны, его длинные ноги чуть-чуть не доставали до того места, где стояли мы с Фостером.

— Привет, Уолтер. — Я постановила, что бы ни случилось, обращаться с Коркораном вежливо. Разумеется, дружелюбие и любезность исключались на корню: нельзя требовать от себя слишком многого.

— "Привет, Уолтер", — передразнил он. Из кухни вернулся Филдинг со стаканом воды. Предвидя перепалку между мной и своим напарником, он поспешил вмешаться.

— Ваши сестры хранили корешки от чеков ещё с лондонских времён и складывали их в пакеты, — обратился он к Фостеру. — Просмотреть их не займёт много времени, — по крайней мере, надеюсь, что не займёт. От вас лишь требуется найти знакомое имя.

— Хорошо. Говорите, корешки? А нет ли выписанных, но не отправленных чеков?

— Таких не обнаружено, хотя, уж поверьте, мы искали.

— Жаль, — обронил Фостер. — Что ж, ничего не поделаешь. Тогда давайте приступим, я готов.

Коркоран нехотя поднялся, и я проворно бросила свои вещи на освободившийся стул. Затем последовала за мужчинами через арку в дальний конец гостиной, свернула направо в небольшой коридор и из него попала в просторную комнату, служившую, очевидно, кабинетом: массивный стол красного дерева, большое кожаное кресло цвета красного вина. Рядом со столом два битком набитых пакета. Бедняге Фостеру сидеть тут до утра, подумала я.

— Не принести ли сюда складные стулья, а, Уолтер? — обернулся Филдинг к партнёру. Реакции не последовало. — Впрочем, я и сам могу за ними сходить.

Вернувшись со стульями и поставив их у письменного стола, он поманил меня пальцем:

— Идём, Дез… По-моему, ни к чему тебе тут болтаться два или три часа, пока Фостер ковыряется в этих бумажках. Оглядись — хотя убей меня, но не пойму, что ты тут собираешься увидеть, — и отправляйся восвояси. Если он что-нибудь найдёт, я тебе сообщу.

— Клянёшься?

— Клянусь, — улыбнулся Филдинг.

— Сегодня?

— Сегодня. — Он озабоченно нахмурился. — Итак, с чего ты хочешь начать?

— Тебе нет нужды таскаться за мной; я ни к чему не буду прикасаться, — возмутилась я.

— Знаю. Но я отвечаю за всё, а тебя здесь вообще быть не должно. Так что сделай одолжение, будь паинькой.

Ну если уж он просит, да ещё в таких выражениях…

С Филдингом на хвосте я вернулась в холл, отметив, что люстра, хоть и красивая, не столько освещала помещение, сколько отбрасывала тени. Затем внимательно осмотрела гостиную, где единственным источником света был торшер, а много ли от него толку? В полумраке, царившем в квартире по вечерам, нетрудно обознаться и принять одну сестру за другую, что отлично укладывалось в мою версию о перепутанных жертвах, если, конечно, эта версия вообще чего-нибудь стоила.

Выяснив, как обстоят дела с освещением, я призадумалась: что бы мне ещё проверить? Похоже, Тим был прав: осмотр квартиры поможет мне как мёртвому припарки. Но ему я в этом не собиралась признаваться. Позже — возможно, но не сейчас.

Пока я здесь, устрою-ка себе экскурсию по квартире. Кухня с огромным холодильником и необъятной плитой заворожила меня. А как не позавидовать большому столу, за которым близнецы вольготно завтракали; настоящей, как в старинных домах, кладовой; столовой, которая была в полтора раза больше моей гостиной! Не говоря уж о трёх туалетных комнатах на первом этаже.

Филдинг, который с унылым видом плёлся сзади, набычился, когда я попросила проводить меня на второй этаж:

— Извини, чего тебе там понадобилось?

— Да есть кое-какие соображения, — загадочным тоном изрекла я.

— Ладно, пять минут, не больше.

На втором уровне мы сначала попали в библиотеку — прелестную комнату с деревянными панелями и книжными полками всюду, куда ни бросишь взгляд, и лишь полудюжиной книг. Рядом с библиотекой — а как же иначе! — находилась туалетная комната, справа от неё — гостевая с отдельной ванной. И наконец на противоположной стороне коридора располагались две огромные спальни, каждая с примыкающей ванной, где я обнаружила джакузи, биде, длиннющую мраморную полку для косметики и восхитительную плитку с ручной росписью.

О том, кому, принадлежала каждая из спален, я догадалась с первого взгляда.

В одной комнате стояла широченная кровать с медными спинками, покрытая сине-красной простыней и стёганым одеялом с геометрическим рисунком тех же цветов. Сочетание ярких красок повторялось в большой картине современного автора, висевшей над кроватью, и в толстом восьмиугольном ковре — красном с синей бахромой. Остальные предметы — поцарапанное трюмо и обшарпанная тумбочка — определённо подлежали замене. В этой комнате, несомненно, хозяйничала Мередит — энергичная современная девушка.

Во второй спальне я обнаружила белую кровать с балдахином, постельное белье, щедро отделанное кружевами, белые невесомые занавески на окнах и прелестный чёрный мохнатый коврик с розовыми, жёлтыми и белыми цветами. Уют, очарование, романтика — Мэри Энн собственной персоной. Уходя, я наказала себе спросить Питера, верно ли я вычислила хозяек спален. И в тот же миг увидела на стареньком комоде фотографию в резной позолоченной рамке. Я сразу узнала этот снимок: девушка в джинсах, майке и бейсболке с надписью "Нью-йоркские янки" и парень, — разумеется, Питер.

Меня порадовало, что квартира была так скудно обставлена, и ночью, пытаясь заснуть, я принялась её мысленно декорировать. Но внезапно мне стало жутко. Стоп, надо унять некстати разыгравшееся воображение. Ведь это всё равно что плясать на чужих костях!

Уже засыпая, я почувствовала смутное беспокойство, словно хотела что-то вспомнить и не могла. И вдруг с полной ясностью осознала, что сегодня я видела или слышала нечто несообразное, нечто неправильное. Слова или образ ускользали от меня, но я знала, что они очень важны.

Наутро память ко мне так и не вернулась. Я изводилась целый день, время от времени обзывая себя последней дурой. В итоге визит в квартиру, куда я так стремилась, никаких открытий не принёс, но разочаровал безмерно. О чем тут вспоминать? Однако беспокойство не отпускало…

* * *
В тот вечер Эллен пригласила меня на ужин. Угощает Эллен всегда одним и тем же — блюдами из китайского ресторана, и слава богу. Дело в том, что кулинарные способности племянницы дальше завтрака, с которым она отлично справляется, не идут. Сложная стряпня не для неё — блюда выходят либо недоваренными, либо пережаренными, и мой желудок возблагодарил небеса, когда она прекратила попытки побаловать меня изделиями своих рук.

В тот вечер я оказалась неважной собеседницей. Мне стоило большого труда произнести два связных предложения, и Эллен даже встревожилась, уж не заболеваю ли я. И хотя моя племянница, судя по предыдущему опыту, умеет выбирать угощение, еда на сей раз не доставила мне никакого удовольствия. Очевидное отсутствие аппетита окончательно убедило Эллен в том, что я подхватила какую-то заразу.

И вдруг я прозрела.

Внезапно воспоминание, терзавшее меня почти сутки, всплыло на поверхность сознания и оформилось в вопрос.

Откуда он знал, куда идти?

Глава 24

Естественно, я поведала о своей догадке племяннице. Я так разволновалась, что мне и в голову не пришло попридержать язык. В конце концов, даже у Шерлока Холмса был свой Ватсон.

— И что ты намерена делать? — спросила Эллен.

— Встретиться с ним.

— Думаешь, это обязательно? А что, если он и есть серийный убийца? — Я улыбнулась: в устах Эллен фраза насчёт серийного убийцы прозвучала как-то нелепо. Племянница неверно истолковала мою ухмылку. — Да он запросто может тебя грохнуть!

"Грохнуть"? Это выражение даже я редко употребляю. Определённо, Эллен следует меньше времени проводить перед ящиком.

— Такое просто исключено, — заверила я племянницу. — Как он объяснит наличие моего необъятного трупа посреди своей гостиной?

— Ну-у… — подыскивала Эллен достойный ответ, но я очень удачно прервала её попытки:

— Вчера я отлично поела. Местечко называется «Взморье». Мы непременно должны туда наведаться.

— Не пытайся заговаривать мне зубы, — предупредила Эллен. И добавила: — А чем там кормят?

* * *
На следующее утро я позвонила Эрику Фостеру на работу. Договориться о встрече не составило труда.

— Сегодня часиков в восемь у меня, если вам удобно, — предложил он.

Я немедленно согласилась. Фостер был чрезвычайно доброжелателен в тот вечер. Открыв дверь, он сочувственно обронил:

— Замёрзли?

На улице было не так уж холодно, и посинела я чуть меньше, чем обычно.

— Я всегда так выгляжу, — пояснила я. — За исключением, может быть, одной недели в середине июля.

Он улыбнулся и помог мне снять пальто.

— Кофе? — любезно спросил хозяин, когда я опустилась на тот самый невероятно глубокий диван, превративший меня в прошлый раз в карлицу. — Могу даже предложить чай отменного качества, если пожелаете.

— Нет, спасибо.

— Вы пришли узнать о корешках?

Так вот почему он не удивился, когда я попросила его о свидании! Филдинг так и не позвонил мне в субботу, и я поняла, что ему нечего сказать. Однако сейчас решила, что лучше начать с корешков, а потом уж подобраться к истинной цели визита.

— Да, мне крайне любопытно, чем закончились ваши поиски.

— Полным фиаско, — огорчённо произнёс Фостер. — Потратил почти четыре часа и не нашёл ни одного знакомого имени, которое могло бы принадлежать врачу или дантисту. Сие не означает, что таких имён там нет. Просто я их не знаю.,

— Что ж, вы честно старались. Думаю, сержант Филдинг не возлагал особых надежд на эти корешки.

— Возможно, но для меня было крайне важно оказаться полезным.

— Хм… я хотела ещё кое о чем вас спросить.

— Пожалуйста, я слушаю!

— Вы бывали у сестёр прежде, до вчерашнего дня?

— При том, как Мерри ко мне относится? — Он коротко, и невесело рассмеялся. — А почему вы спросили?

— Я шла за вами по этажу от лифта, и в конце коридора вы, не колеблясь ни секунды, свернули налево. Очевидно, вы знали дорогу.

Фостер слегка раздвинул уголки рта в натянутой улыбке:

— Жаль вас разочаровывать, но моя осведомлённость имеет простое объяснение. И оно заключается отнюдь не в том; что я был там десятого февраля вечером и разделался со своими сёстрами.

— Простите, — промямлила я, — но я должна была спросить.

Он коротко кивнул и продолжил уже доверительным тоном:

— Я действительно был в том доме. Лишь однажды, в последний мой визит в Нью-Йорк. Но в квартиру не ступал и ногой.

— Когда это было?

— В октябре. Я приехал на две недели раньше, чем планировал, и задумал нагрянуть без предупреждения, устроить Мэри Энн сюрприз. Поскольку у Мерри в тот вечер был спектакль, я не сомневался, что её не будет дома. У подъезда я столкнулся с большой группой людей, входивших в дом, и невольно пристроился к ним. Привратник даже не обратил на меня внимания, к сожалению, и я прошёл незамеченным.

— Почему вы сожалеете о том, что привратник вас не заметил?

— В противном случае и я, и Мерри были бы избавлены от неприятной сцены.

— Она оказалась дома?

— О да! И сама открыла дверь.

— Не спросив: "Кто там?"

— Я назвался Чаком, соседом, о котором Мэри Энн упоминала в письмах… Я ведь по-прежнему думал, что дома только Мэри Энн. А потом, когда Мерр открыла… — Подавшись вперёд, Фостер не отрывал от меня глаз. — Это нелегко объяснить, Дезире, но, хотя я всегда прекрасно различал сестёр, в тот вечер я не ожидал увидеть Мерри и потому был уверен, что передо мной Мэри Энн. Впрочем, ведь они так похожи! Мерри даже рта не успела раскрыть, а я уже бросился её целовать. Она отпрянула от меня с невыразимым отвращением, как от прокажённого! И тут я, конечно, догадался. Это происшествие нас обоих очень расстроило.

— А что случилось потом?

— Потом она сообщила, что Мэри Энн нет дома, и быстро захлопнула дверь перед моим носом. Но, поверьте, я был только рад убраться оттуда поскорее.

— А почему Мередит не играла в тот вечер?

— Из-за гайморита, как я узнал позже от Мэри Энн. Ей пришлось пропустить несколько спектаклей. — Откинувшись в кресле, Эрик Фостер тихо закончил: — Тогда я видел мою сестру Мерри в последний раз.

* * *
Дома я хорошенько обдумала то, что услышала, и должна была признать, что объяснение Фостера прозвучало вполне исчерпывающе. И хотя я, например, запоминаю дорогу только с десятого раза, но не все же такие пустоголовые, как ваша покорная слуга. Всё-таки я решила проверить, рассказывала ли Мэри Энн о неожиданном визите своего брата Питеру. Однако телефон зазвонил прежде, чем я успела набрать номер моего клиента.

Эллен не терпелось убедиться, что я всё ещё жива, а также выведать подробности моей встречи с Фостером. Удовлетворив её любопытство, я немедленно позвонила Питеру.

— Мэри Энн ни словом не упоминала о визите Эрика, — подумав, ответил он. — Нет, не припоминаю такого.

Итак, подтвердить незапланированный поход Фостера к сёстрам было некому. Но с другой стороны, какие у меня причины сомневаться в его словах?

И тут я вспомнила о Ларри Шилдсе и снова сняла трубку. Как только режиссёр отозвался, без лишних околичностей приступила к делу:

— Хочу спросить, что вас заставило пойти на «Шоу-пароход», тот спектакль, где играла Мерри?

— Вы опять расставляете мне ловушку? — резко осведомился Шилдс.

— Нет, честное слово. Собственно, к вам мой вопрос непосредственного отношения не имеет.

Поколебавшись, он неохотно ответил:

— Ладно. Я пошёл, потому что пригласил приятель. Он ставил "Пароход".

— Отлично, мои ожидания оправдались! А нельзя ли выяснить у вашего приятеля, пропускала ли Мередит спектакли в октябре в связи с болезнью?

— Попробую, — вяло согласился он.

Шилдс перезвонил минут через двадцать:

— Рафаэль, режиссёр, говорит, что Мерри действительно несколько дней болела, но понятия не имеет когда. Он позвонил её дублёрше, и та сказала, что Мерри отсутствовала три дня в октябре, у неё было что-то с носом. Уж ей ли об этом не помнить.

— Да, наверное. Спасибо, Ларри, большое спасибо.

— Был рад помочь, — не без ехидства отозвался он.

Что ж, всё подтвердилось, и многообещающая зацепка в который раз сгорела синим пламенем. (Кстати, с самим Ларри Шилдсом я так до сих пор и не разобралась!)

Передать не могу, с каким унынием я мысленно перебирала оборванные ниточки расследования и тупики, в которые они заводили.

Но оказалось, что это ещё цветочки. Ягодки были впереди…

Глава 25

Во вторник с утра мне сообщили новость. Не новость, а просто обухом по голове.

— Я выяснил кое-что интересное о твоём клиенте, — произнёс Филдинг бесцветным тоном, когда я сняла телефонную трубку.

— Что? — невозмутимо осведомилась я. Разве у меня были причины волноваться?

— Насчёт того совместного ужина с приятелем в вечер убийства.

— Какие проблемы с ужином?

— Он не состоялся.

— Не состоялся? — тупо переспросила я.

— Иными словами, твой клиент солгал.

— Сейчас приеду.

У меня коленки подгибались, когда я рванула к лифту, и сердце колотилось как бешеное. И только в такси по дороге в участок я немного пришла в себя.

Даже если Питер и солгал насчёт ужина, к преступлению он всё равно никакого отношения не имеет. Он просто не способен на такое. Вооружённое нападение и Питер — вещи несовместимые. В этом я была уверена на тысячу процентов.

Когда я вошла, Филдинг разговаривал по телефону. Он жестом пригласил меня занять место у его стола. Коркорана — о радость! — нигде не было видно.

Филдинг вскоре закончил разговор и принялся громить мою нервную систему:

— В воскресенье у нас наконец дошли руки до алиби Уинтерса. Мы с Коркораном заглянули в ресторан, в котором он якобы ужинал.

— Якобы? А вы разве не допрашивали его бывшего однокашника? Они вместе там были.

— Конечно, допрашивали, — рявкнул Филдинг. — Ещё в самом начале, и он подтвердил слова твоего клиента. Вот мы и не стали копать дальше. Верно, по всем правилам следовало сразу наведаться в ресторан. Но у нас тогда хлопот был полон рот, да мы и не подозревали твоего паренька.

— А почему теперь стали подозревать? — еле выдавила я.

— Потому что, покрутившись изрядно, решили вернуться назад, к началу, и обдумать всё заново. И… — Он запнулся, а потом взревел: — Да я совсем рехнулся! Какого черта я должен перед тобой оправдываться? Ясно одно: твой клиент солгал. Ресторан, в котором, по его утверждению; они с приятелем сидели в понедельник, по понедельникам закрыт!

— Это всё? — У меня камень с души свалился. — Ты же знаешь, Питер бывает немного не в себе. — Пожалуй, я перегнула палку — Тим, чего доброго, решит, что у моего клиента случаются состояния аффекта, — и торопливо добавила: — Ведь на него такое горе свалилось. (Филдинг взирал на меня с каменным выражением лица.) Вероятно, он просто перепутал название…

— Побереги силы, — перебил сержант. — Вчера мы беседовали с его однокашником, зовут Норман Флинт. И после парочки весьма недвусмысленных угроз Флинт признался, что они с твоим клиентом не сдвигали стаканы в вечер убийства. (Я вдруг почувствовала себя так, словно некие злобные пришельцы разом выкачали из меня всю энергию.) Они намеревались так поступить, — продолжал Филдинг. — И даже в начале седьмого обсуждали по телефону, куда пойти, но тут кто-то позвонил в дверь Уинтерса. Он открыл, а потом сказал Флинту, что перезвонит через несколько минут. И перезвонил, чтобы отменить встречу. На следующий день Флинт уехал домой в Мэн, и в тот же вечер твой клиент по телефону попросил подтвердить его липовое алиби.

— Флинт сказал, где Питер на самом деле был в понедельник? — Сердце стучало так громко, что я едва расслышала собственный вопрос.

— Не-а, — ответил Филдинг. — Клянётся, что не знает. Мол, Питер никому не может сказать правду о том, где он был. Флинт согласился его покрывать, потому что уверен: Уинтерс — не убийца. — После паузы он мрачно добавил: — Мне бы его уверенность.

— Послушай, если Питер солгал…

— Если?

— Ну хорошо… Значит, у него были веские причины, чтобы говорить неправду. Он без ума от Мэри Энн. И он не убийца. Я знаю.

— Ты прямо слово в слово повторяешь лепет его однокашника. — Ещё немного, и я бы разразилась пламенной речью в защиту добродетелей моего клиента, но Филдинг смягчился: — Если честно, то и я не верю в виновность Уинтерса. Однако верить и знать — не одно и то же.

— Ты уже встречался с Питером?

— Мы с Коркораном наведались к нему сегодня в семь утра. Но ничего не добились. Посему я приказал не пускать его в больницу. Мы не можем подвергать девушку риску, один раз она уже чуть не погибла…

— Но в её палате сидит охранник, — возразила я.

— Верно. Тем не менее, случись что, мне с этим жить. Никто, на кого упало хоть малейшее подозрение, в палату не ступит ногой.

— Но зачем Питеру убивать?

— Понятия не имею. Однако это ещё не значит, что у него не было мотива. Он мог поссориться со своей подружкой, как Шилдс с её сестрой, а мог пуститься во все тяжкие ради денег. Откуда нам знать, не унаследовал ли твой клиент кругленькую сумму? — Тим медленно покачал головой и с яростью произнёс: — Хотел бы я взглянуть на это завещание… если оно, конечно, существует, — спохватился он, не дожидаясь, пока его одёрнут.

— Но Питер полагал, что Мэри Энн не будет дома, — освежила я его память по другому вопросу.

— Да? А разве она не могла сообщить, что у неё изменились планы?

Резонное возражение. Дальнейшее препирательство смысла не имело, и я решила зайти с другого боку:

— Видишь ли, Тим, по-моему, ты совершаешь огромную ошибку, запрещая Питеру бывать в больнице. Ты не хуже меня знаешь, что он не убивал. А он мог бы оказать девушке большую помощь. Больше, чем все врачи, вместе взятые.

— Это обсуждению не подлежит, — ровным тоном заявил Тим, и, судя по выражению его лица, решение было окончательное.

— Еду к Питеру, — заторопилась я.

* * *
Поверите ли, ближайшая к полицейскому участку телефонная будка стояла пустая, с сиротливо торчащими проводками! Что они себе позволяют — как воришки, так и стражи порядка! У следующего аппарата, чуть подальше, была оборвана трубка. Лишь через четыре квартала мне повезло: аппарат пребывал в целости, сохранности и рабочем состоянии.

— Мне необходимо с тобой встретиться, — заорала я, услыхав в трубке голос Питера.

— А, ты была в участке, — уныло догадался он.

— Можно заехать прямо сейчас?

— Прости, Дезире, но мне нечего тебе сказать.

— Нам надо поговорить.

— Ладно, — со вздохом согласился он.

Питер жил в шестиэтажной коробке на Западной Тридцать восьмой. Я не успела нажать на кнопку звонка, как он уже открыл дверь:

— Увидел тебя из окна.

Я впервые была в гостях у Питера. Маленькая чистая квартирка, далеко не блиставшая роскошью, но уютная и обжитая. Кроме непременных дивана, кресел и стола, я увидела пару книжных полок, забитых книгами, и массивную подставку под орех с прочими необходимыми аксессуарами: телевизором, видеомагнитофоном, проигрывателем и полками с видеокассетами и компакт-дисками. Стены украшали фотографии и репродукции, на светлом деревянном полу лежал пёстрый индийский ковёр.

— У тебя очень мило, — заметила я, дабы снять напряжение.

— Ничего особенного, но мне нравится, — вежливо улыбнулся Питер.

Я опустилась в кресло рядом с диваном, а он — на диван. Ходить вокруг да около я не стала:

— Питер, что происходит?

— Я не могу об этом говорить, Дезире. Но клянусь, что не имею никакого отношения к нападению. Ты мне веришь?

— Разумеется, верю. Но какой от этого прок? Полагаю, тебе известно, что, пока ты не представишь объяснения сержанту Филдингу, тебя не подпустят к Мэри Энн? — Произнося имя, я скрестила пальцы, чтобы не сглазить: а вдруг в больнице лежит Мередит?

— Я только что разговаривал с её невропатологом и, думаю, сумел уговорить его повлиять на полицию. Доктор Бейкер считает, что мои посещения очень важны для выздоровления Мэри Энн.

— Если он даже и замолвит за тебя словечко, я бы на это не очень рассчитывала. Вряд ли кому-то удастся переубедить Филдинга.

— Бейкер — уважаемый специалист; вполне вероятно, они его послушаются, — упорствовал Питер.

Передать не могу, что я испытывала, внимая моему клиенту. Однако, собрав остатки терпения, попыталась его вразумить:

— Не понимаю тебя. Если от твоего присутствия зависит здоровье Мэри Энн, то зачем ты нарываешься на запрет её видеть?

— Возможно, Филдинг отменит запрет, — с несчастным видом возразил Питер.

— Хорошо, оставим это. Но что бы ты ни делал в тот вечер, мне-то можешь рассказать! Без твоего разрешения дальше меня это не пойдёт.

И тут Питер ошарашил меня ещё раз:

— Легче было бы признаться полиции, чем тебе.

* * *
Короткое рандеву с клиентом привело меня в состояние шока. Что значит, легче признаться полиции, чем мне? Он настолько стыдится того, что сделал? Но что, ради всего святого, он мог такого ужасного натворить? Или же я повела себя слишком агрессивно и он постеснялся мне исповедаться? Вот такая у меня мерзкая привычка — хлебом не корми, а дай взвалить на себя хоть часть чужой вины.

Я была так огорчена, что решила устроить своей несчастной голове отдых. Например, пойти в кино, а намеченные дела перенести на другой день. Но в конце концов всё-таки не стала менять повестку дня и опять занялась актёрами, игравшими в "Любви и всем прочем".

В семь вечера связалась с Мидж Корсо, девушкой, которая, по словам Тары Уайльд, лично слышала, как Мередит ссорилась с Ларри Шилдсом. Пришлось проявить настойчивость, но своего я добилась и уговорила её выпить со мной.

Мидж была лет на пять старше Тары и лет на пятнадцать взрослее. Она мгновенно догадалась, к чему я клоню, стоило мне затронуть тему. А я ктому времени немного отточила технику и подъехала к ней куда ловчее, чем к Таре. По крайней мере, мне так казалось.

Ни три порции алкоголя, ни копчёные куриные крылышки, ни бесчисленные, наскоро сымпровизированные стратегические ходы не продвинули меня ни на шаг. Как и в случае с Тарой.

Только на сей раз поединок протекал в менее дружеской атмосфере.

Забегая вперёд, скажу: остальные члены труппы, согласившиеся повидаться со мной в последующие дни, вели себя ничуть не лучше. Собственно, от этой разношёрстной компании я узнала лишь одно: Ларри Шилдс умеет добиться исключительной преданности окружающих его людей. Как они дружно сплотили ряды и встали на защиту его секретов!

Но вернёмся к «травматическому» вторнику — так я обозначила тот день.

Когда, разочарованная встречей с Мидж Корсо, я вернулась домой, на автоответчике меня ждало сообщение от Питера. Похоже, он был совершенно раздавлен: "Позвони мне. Филдинг отказал доктору Бейкеру".

Глава 26

Питеру я перезвонила в восемь утра:

— Извини, что рано, но вчера я вернулась домой почти в полночь и побоялась, что разбужу тебя.

— Всё в порядке… Дезире, окажи мне услугу.

— С удовольствием. Какую?

— Поговори со своим другом Филдингом обо мне… Может, он передумает насчёт больницы. Пожалуйста.

— Уже говорила. Он даже слушать меня не стал. Питер, я уверена, к преступлению ты не имеешь никакого отношения, посему, что бы ты ни натворил в тот вечер, всё не столь ужасно, как ты себе воображаешь. И подумай о последствиях запирательства перед властями. Тебя не пускают к Мэри Энн. Стоит ли оно того?

— Не знаю, — горестно произнёс Питер, — но ничего не могу поделать.

Когда час спустя я заявилась на работу, Джеки передала мне, что Филдинг просил позвонить.

— Что поведал твой клиент? — с места в карьер начал Тим, стоило ему услышать мой голос.

— Я пока не успела с ним побеседовать.

— Думаешь, я тебе поверю? — разъярился он.

— Это правда, — не слишком убедительно возразила я. — Попробую немедленно с ним связаться.

— И не мешкай.

— Хорошо, однако…

Но Тим дал отбой. Ну и влипла же я!

Я решила выждать денёк, прежде чем снова подступиться к Питеру, надеясь, что отлучение от больницы поколеблет его упорство. Но в четверг он огорошил меня встречным предложением:

— Скажи Филдингу: если он позволит мне зайти к Мэри Энн хотя бы на несколько минут, я поделюсь с ним важной информацией.

— Что за важная информация? — сдержанно осведомилась я. Если этот щенок что-либо утаивал от меня, я сверну ему шею!

— О кольце.

— Каком кольце?

— А ты не в курсе?

— Каком кольце, Питер? — повторила я, скрежеща зубами.

— Разве Филдинг тебе не сказал? Удивительно, как я не разоралась.

— Расскажи о кольце, — попросила я. Ровный тон стоил мне нечеловеческих усилий.

— Полиция завладела им на прошлой неделе. Кольцо с аметистом, и вроде бы оно было на ком-то из сестёр в тот вечер. Филдинг показывал его мне, чтобы выяснить, чьё оно.

— И ты ни звука об этом не проронил?

— Я думал, Филдинг тебе рассказал. Он ведь тебя во многое посвящает.

— Но не по своей инициативе, — сухо заметила я. — Ладно, так что с кольцом? Ты вспомнил, кому оно принадлежит?

— Не совсем.

— Но что тебе известно?

— Когда Филдинг мне его показал и спросил, носила ли такое кольцо Мэри Энн, я ответил, что не помню. (Охотно верю!) А потом, во вторник утром, когда он пришёл ко мне вместе с другим детективом, Коркораном, я спросил, удалось ли им выяснить, кто хозяйка кольца, и он сказал, что пока нет. Но вчера я много думал об этом и очень старался вспомнить, видел ли его у Мэри Энн. Возможно, и видел, но, убейте меня, наверняка утверждать не могу. Словом, я расстроился, ведь если бы я смог опознать кольцо, то Филдинг, возможно, сменил бы гнев на милость… Мне хотя бы на полчаса зайти в палату к Мэри Энн.

— Сомневаюсь, что это бы тебе помогло, — вставила я.

— А потом меня осенило, — продолжал Питер, не обращая внимания на мой комментарий. — Шарлотта… Шарлотта Бромли, подруга Мэри Энн! Ты, кажется, говорила, что она в отпуске до середины месяца.

— Верно, — подтвердила я. — И что дальше?

— Шарлотта делает ювелирные изделия по собственным эскизам. Мэри Энн покупает у неё для магазина немало вещиц, на этой почве они и познакомились. Шарлотта должна знать, кто носил это кольцо. В конце концов, у неё глаз профессионала.

Неплохая идея! Ювелир наверняка замечает, какие украшения носят его знакомые. Вероятно также, что кольцо было сделано самой Бромли, и в таком случае она точно сможет сказать, кому оно принадлежало. Но секундой позже ехидный внутренний голос предупредил меня: "Ты ещё не поняла, кретинка? В этом деле ни на что уповать нельзя!"

— Значит, ты вспомнил о Шарлотте вчера вечером? — умерив энтузиазм, переспросила я.

— Да, и решил тебе рассказать. Вряд ли это важно, но, возможно, Филдинг смягчится.

— Думаю, что важно. Показания Бромли помогут установить личности потерпевших! — возразила я.

— В больнице — Мэри Энн.

— Однако кольцо станет доказательством, — настаивала я, уже не в силах сдерживать волнение. Да что он знает, этот внутренний голос!

— Мне не требуется доказательств, — спокойно и убеждённо парировал Питер. — Но вот Филдингу… Боюсь, если я сам попытаюсь с ним сторговаться, это будет похоже на шантаж. Но если ты с ним поговоришь…

— Это всё равно будет похоже на шантаж.

— И всё-таки попытайся, Дезире. Прошу тебя! Я рехнусь, если мне не позволят видеться с Мэри Энн.

После долгих уговоров я таки согласилась стать посредником между моим клиентом и полицией, однако ничего хорошего от этой затеи не ждала.

* * *
Филдинга не было на месте, когда я позвонила. Он связался со мной только через день.

Ни "Привет!", ни "Как дела?", ни прочих вступительных любезностей я не услышала. Первой фразой Тима было:

— Побеседовала с клиентом? — Он будто выплёвывал слова.

— Да, и у него есть предложение.

— Что у него есть?

— Не кипятись, Тим. То кольцо… Кстати, ты даже не удосужился мне о нём рассказать.

— Ах, прошу прощения, миссис Шапиро! — По преувеличенно вежливому тону я догадалась, что его распирает от злости. — Извините, но у меня вылетело из головы, что полиция обязана докладываться лично вам.

Ладно, замнём. Препирательства не сделают Тима более сговорчивым, а предложение моего клиента в любом случае его взбесит. И если бы не отчаяние Питера вкупе с моей мягкотелостью, ничто бы не заставило меня обратиться к Филдингу по столь щекотливому поводу.

— Так что же Уинтерс желает мне всучить?

— У него и в мыслях нет торговаться с тобой…

— Кончай темнить, Дезире, — прервал он мои возражения. — Выкладывай начистоту.

— Питер полагает, что есть способ выяснить, кому принадлежит кольцо, — скороговоркой начала я, дабы побыстрее покончить с этим. — И он просит разрешить ему увидеться с жертвой, а он в ответ назовёт этот способ. — Опережая реакцию Филдинга, я добавила: — Только один раз. И всего на несколько минут.

Отреагировал мой собеседник так, как я и ожидала. Или даже ещё хуже.

— Передай клиенту, что сделка не состоится. Если он хочет попасть в палату, пусть расскажет, где был в тот вечер. И более того, если у него имеется информация насчёт кольца, его прямой долг поделиться ею с полицией. Иначе я засажу его в тюрьму за сокрытие улик!

Как ни мало я была знакома с уголовным кодексом, но всё-таки понимала: Питер скрывает не улики, а лишь собственные соображения.

— Нет у него никаких улик, Тим, ему просто кое-что пришло в голову!

— Вот и поделись со мной его догадками! А то я и тебя отправлю в камеру с симпатичными маленькими мышками и тучными таракашками, чтоб тебе не скучно было. (Вообще-то я не очень впечатлительна, однако мне мгновенно почудилось, будто по моей ноге кто-то ползёт. Содрогнувшись, я скосила глаза вниз, чтобы проверить.) И не воображай, что я этого не сделаю, — пригрозил Тим. — Подонок, что стрелял в близнецов, от нас не уйдёт… чего бы мне это ни стоило!

Неужели это тот самый Тим Филдинг, симпатичный малый и добряк, которого я столько лет знаю! Теперь он больше походил на своего крайне несимпатичного напарника. Должно быть, неудачи в расследовании его совсем доконали, решила я, защищая Тима в собственных глазах. Такое поведение ему вовсе не свойственно.

— И не вздумай разводить бодягу насчёт "конфиденциальных сведений, полученных от клиента", — продолжал бывший добряк. — Я тебя не услышу. Ясно излагаю?

— Тим, я понятия не имею, что у Питера на уме. Знала бы, сказала бы.

— Тогда немедленно ему перезвони. И передай, что сделки не будет. А потом объясни — и очень доходчиво, — что я советую поскорее выложить нам всё, что он знает, если ему шкура дорога!

В трубке раздались противные короткие гудки. Тим не только не поздоровался, но и обошёлся без прощаний.

Глава 27

Да уж, вляпалась я по уши. И кой черт меня дёрнул взяться за это дело? Ведь могла бы порекомендовать Питеру полдюжины — нет, целую дюжину! — частных детективов, куда более квалифицированных, чем я. Любой из них уже давно бы закончил расследование. У меня даже мелькнула мысль: не отказаться ли прямо сейчас? Я же согласилась помочь Питеру с условием, что моей единственной целью будет установление личности выжившей жертвы. А Питер уверен, что девушку, которая лежит в больнице, зовут Мэри Энн. Следовательно, моя работа закончена, разве не так?

Ох, кого я хотела обмануть? Что бы Питер ни говорил и на чем бы ни настаивал, сомнения всё равно его гложут. Да теперь мне уже и не выбраться из этой заварухи. Волей-неволей придётся идти до конца.

Однако немедленно связываться с клиентом я не стала, спасибо, на сегодня мне хватило Филдинга. Опять спорить и что-то доказывать не было сил. И когда Питер позвонил днём на работу, я трусливо спряталась за Джеки, велев ей сказать, что меня нет.

Домой я попала в начале седьмого, и ещё из-за двери услышала, как заливается телефон.

— Давненько мы не виделись, — заявила моя соседка Барбара, когда я сняла трубку. — Если ты не занята, не пойти ли нам куда-нибудь поужинать?

— О, Барбара, я бы с удовольствием, но племянница пригласила на китайские яства. — Честное слово, соврала я из человеколюбия. Если бы сейчас Барбара проронила хоть слово о моем весе и холестерине, ей бы сильно не поздоровилось.

Я просто хотела посидеть дома и расслабиться. Налила себе бокал кьянти — а я очень редко пью в одиночестве, — сбросила туфли и забралась с ногами на диван. И в течение получаса, прихлёбывая вино мелкими глотками, ни о чем существенном не задумывалась, разве что о том, чем бы поужинать.

В лёгкой истоме я направилась на кухню, дабы приготовить себе "омлет из холодильника", как прозвала это блюдо Эллен, потому что готовится оно так: я бросаю на сковородку всё, что в данный момент найду в холодильнике, и заливаю яйцами. В тот вечер я обнаружила ветчину, пармезан, лук, зелёный горошек, кусочек красного перца и остатки курицы. Возможно, звучит не очень аппетитно, но на вкус не так уж плохо.

На десерт я слопала мороженое — которое определённо заслужила после всех сегодняшних треволнений — и размышляла, не ублажить ли себя «сникерсом», но телефонный звонок спас мою талию.

Дабы избежать объяснений с Питером, я подождала, пока включится автоответчик. Это был Филдинг. Беседовать с ним я испытывала ещё меньшее желание.

— До сих пор не слышал, что сказал твой клиент, — прорычал Тим. — Я уезжаю на выходные, но в понедельник жду голубчика у себя — в настроении пообщаться.

Последнее слово осталось за мной.

— Приятного отдыха, — огрызнулась я, когда Филдинг повесил трубку.

* * *
Субботу я провела, откровенно бездельничая. Записи не просматривала. Питеру не звонила. И на его звонки тоже не отвечала. Не убирала квартиру, не читала и не высовывала носу из дома. Просто сидела перед телевизором с одиннадцати утра до полуночи — с перерывом на еду, сладости и прочие насущные потребности, — без разбора поглощая одну программу за другой. Думаю, с той же радостью я пялилась бы и на рекламу. Я словно отправила мои неповоротливые мозги в короткий — но крайне необходимый — отпуск.

В воскресенье утром я наконец извинилась перед Питером за долгое молчание, сославшись на нездоровье. (Уж не помню, чем я отговорилась: то ли пищевым отравлением, то ли болезнью легионеров.) Когда я поведала о позиции Филдинга, Питер не слишком расстроился. Очевидно, он был более или менее готов к тому, что его предложение отвергнут. Но когда рассказала об угрозах, Питер встревожился:

— Одно дело засадить в тюрьму меня, но ты здесь при чем?

— Не беспокойся, — ответила я, тронутая его заботой. Но поспешила добавить: — Однако он может доставить нам обоим неприятности. — И опять, наверное уже в сотый раз, попыталась уговорить Питера не упрямиться и рассказать полиции правду. Но он вновь упёрся и, рассыпавшись в извинениях, ответил отказом.

Днём позвонила Эллен. Минут пятнадцать мы обсуждали её подругу Гейл, которая через месяц выходит замуж, но Эллен на свадьбу не пригласила. Племянница, во-первых, пристроила Гейл на работу в своём универмаге, а во-вторых, когда жених сгинул на три месяца, дабы, как он выразился, "разобраться в своих чувствах", возилась с подругой, то и дело угрожавшей покончить с собой.

— Понимаешь, — объяснила Эллен, — поначалу я не очень-то и обиделась. Подумаешь, на свадьбу не пойду. Но потом узнала, что другую девушку Гейл пригласила, а они знакомы-то всего полгода. А мы с Гейл дружим семь лет!

Ещё четверть часа мы посвятили глубинному анализу, сообщать Гейл о чувствах. Эллен или промолчать. Было решено, что Эллен скажет ей что-нибудь, но уже после свадьбы, — это я так, если вам интересно.

Затем настал мой черёд плакаться. Я начала с так и не разрешённой загадки, касавшейся ссоры Мередит с Ларри Шилдсом. И закончила сногсшибательной новостью о том, что клиент мне лгал.

Эллен была потрясена. А когда я сказала, что Питер скорее обсудит своё алиби с полицией, чем со мной, она поначалу даже отказывалась верить своим ушам.

— Ты уверена, что правильно его поняла?

— Абсолютно.

— А вдруг ты его толком не расслышала?

— Исключается.

— И ты не знаешь, как его убедить не играть в кошки-мышки с полицией?

— Ума не приложу. Поверь, я пыталась, и не раз. Завтра опять попробую, но только потому, что у меня шило в заднице.

— А если пригрозишь отказаться от дела? — робко подсказала Эллен.

— Он и ухом не поведёт. По сравнению с запретом посещать больницу, — пояснила я, — лишиться моих услуг для него сущий пустяк. — И, вспомнив об аметистовом кольце, рассказала, как Питер пытался заключить сделку.

— А откуда взялось кольцо?

— Хороший вопрос. Хотела бы я знать!

— Почему бы не спросить Тима? — предложила Эллен.

— Потому что Тим — это уже не Тим, а разъярённый зверь!

Глава 28

Бывает, тревога лишает сна. Ворочаешься всю ночь с боку на бок, а заснуть никак не удаётся. А бывает, сон приходит, как спасение, стоит голове коснуться подушки. В воскресенье я отключилась почти мгновенно.

Из глубокого забытья меня вырвал отчаянный трезвон. Я открыла глаза, плохо соображая, где я и ночь сейчас или день. Снимая трубку, взглянула на часы — 6.47.

— Надеюсь, я тебя не разбудила, — осторожно произнёс знакомый голос.

Я резко села в постели.

— Что случилось, Эллен?

— Нет, ничего. Пожалуйста, не сердись за столь ранний звонок, но мне необходимо с тобой поговорить. Я, кажется, знаю, почему Питер не хочет признаваться, где он был в тот вечер.

— А подождать пару часов было невмоготу? — проворчала я. Не припомню случая, когда бы я была столь же критически расположена к моей любимой и единственной племяннице.

— Извини. Но я так беспокоилась… — Она явно обиделась.

— Ладно, выкладывай, — немного подобрела я. Но только пусть попробует сморозить какую-нибудь глупость!

— После нашего разговора я всё время размышляла, почему Питер так себя ведёт. И в три часа утра до меня дошло.

Спасибо хоть не принялась названивать сразу, как только её осенило! Мне ещё повезло: Эллен удалось продержаться почти до семи.

— Что же до тебя дошло?

— Он боится тебя разочаровать.

— Не пойму, при чем тут…

— Не перебивай, ладно? Потом я задумалась, что же тебя может в нем разочаровать, а? — Не дожидаясь ответа, которого она всё равно бы не получила, Эллен объявила: — Женщина! — Судя по её тону, в этот момент должны были загреметь фанфары.

— Женщина? — тупо переспросила я. Что она мелет?

— Если он в тот вечер изменял своей невесте, он не захочет, чтобы ты об этом узнала. Голову даю на отсечение.

Я собралась было посмеяться над её теорией, но вдруг припомнила, что Эллен, несмотря на всю свою наивность, нередко бывает весьма прозорливой и замечает то, чего никто в упор не видит.

— Возможно, ты права, — снизошла я. — Обязательно проверю.

И довольная Эллен повесила трубку.

Питера я потревожила в восемь утра:

— Могу я навестить тебя прямо сейчас? Или заедешь ко мне на работу? Это очень важно.

— Нам не стоит встречаться, — тихо произнёс он, очевидно предвкушая, как я снова примусь его увещевать.

Ладно, рискнём, решила я.

— Питер, я уже знаю, что ты был с другой женщиной. — Тишина. — Питер?

— Когда мне заехать к тебе в офис? — шёпотом осведомился он.

* * *
Час спустя я появилась на рабочем месте, и Питер уже сидел у моего стола. Вид у него был как у приговорённого к казни. Я атаковала его, едва опустившись на стул:

— Думаю, пора выложить всё как на духу.

— Э-э… А что тебе известно?

— Достаточно. Но теперь я хотела бы послушать тебя.

Его бледная физиономия стала ещё белее.

— Наверное, через день-два я бы и сам раскололся, — уныло произнёс он. — Дольше бы не выдержал: это кошмар — не видеть Мэри Энн. — После продолжительной паузы он спросил: — А как ты узнала… об этой женщине?

— У меня свои источники, — пожала я плечами, а потом вспомнила о хороших манерах: — Хочешь кофе?

Питер покачал головой:

— Нет, спасибо. Лучше поскорей с этим покончить. — И он рассказал, старательно избегая моего взгляда: — В моем доме живёт одна женщина. С ней и её мужем у меня были хорошие отношения. Не то чтобы мы дружили, но так, общались по-соседски. Фрэнки — так её зовут — отлично готовит, и, зная, что я холостяк, она часто угощала меня пирожными, пирогами или печеньем, а однажды даже принесла суп из баклажанов. Взамен я давал ей и мужу билеты или пропуска в кино, на бейсбол, хоккей — через нашу фирму много чего проходит. Но примерно полгода назад её муж, Скотт, исчез. Позже мне сказали, что у него интрижка с секретаршей. И Фрэнки стала избегать людей, довольно долго я совсем её не видел.

Однажды, после работы, мы столкнулись у подъезда. Я удивился, как она похудела! Раньше у неё была хорошая фигура, а теперь она походила на голодающих в Африке. И лицо такое измождённое. — Питер нервно облизал губы. — Она сказала, что приготовила жаркое прошлым вечером, и попросила, если я не занят, составить ей компанию. Мне было её ужасно жаль, да и планов у меня никаких не было: Мэри Энн с Мередит собирались отправиться за покупками… вот я и согласился. — Он снова облизал губы. — Э-э, у вас здесь нет фонтанчика? Мне бы водички…

Бедный Питер, как он, наверное, мучился! Что ж, поделом ему! (Знаю, судить людей нехорошо, но когда это меня останавливало?) Я объяснила, где найти фонтанчик. Вернувшись через несколько минут, он продолжил с того места, где остановился:

— Я сбегал в магазин за бутылкой божоле, и к концу ужина мы её почти прикончили. А когда пили кофе, Фрэнки вдруг сказала: "Скотта я давно перестала привлекать, ты и не представляешь, как это тяжело для женщины". Что-то в этом роде… — Помолчав, он продолжил: — Я попытался её разубедить, мол, муж у неё придурок, а она очень даже привлекательная. Ты говоришь это по доброте душевной, сказала она. И не успел я опомниться, как мы уже целовались. А дальше всё покатилось само собой… ну, ты понимаешь. Мы оба изрядно опьянели. Иначе никогда и ничего бы не случилось.

До сих пор Питер смотрел на свои руки, пол, потолок — куда угодно, только не на меня. Но тут он вперился в меня взглядом, молившим хотя бы о капле сочувствия.

— Знаю, вино не может служить отговоркой, — с несчастным видом произнёс он, — но… трудно объяснить… у меня было такое ощущение, что всё происходит с кем-то другим, а сам я стою в сторонке и наблюдаю. (Не зная, что ответить, я лишь кивнула.) А когда мы… Потом она заплакала и призналась, что муж перестал заниматься с ней любовью задолго до того, как бросил её. И она поблагодарила меня — поблагодарила! Я даже почувствовал себя не таким уж виноватым. Но потом мне опять стало худо. — Очевидно, Питер ошибочно подумал, что я собираюсь, как-то отреагировать, потому что поспешил добавить: — Знаю, что ты скажешь. Но мы с Мэри Энн тогда даже не были обручены. — И сам же себя одёрнул: — Хотя в каком-то смысле мы были обручены с первой же нашей встречи.

— Вы не были обручены? — всполошилась я. — Так ты… э-э… ужинал с той женщиной не в тот день, когда произошло нападение?

— Нет! Это случилось много раньше.

— Теперь я совсем запуталась.

— Пожалуйста, потерпи немного.

— Извини, я внимательно слушаю.

— Потом я Фрэнки почти не видел, разве что пару раз мельком. Наверное, она тоже хотела забыть о том, что случилось… В тот вечер, когда в Мэри Энн и Мередит стреляли, она зашла ко мне после работы. Сказала, что ходила к гинекологу в обеденный перерыв и узнала, что беременна. По её словам, у неё никого не было после меня, значит, ребёнок — мой, и она подумала, что я должен об этом знать. — Питер глубоко вздохнул. — Не мог же я всё так оставить! Перезвонил приятелю — мы как раз разговаривали с ним по телефону, когда раздался звонок в дверь, — и отменил ужин. А потом отправился к Фрэнки обсуждать ситуацию. — Опять глубокий вздох. — Она сказала, что склоняется к аборту, но сначала хотела выяснить моё мнение. Я ответил, что ей решать, но я обязательно помогу ей воспитать ребёнка, если она надумает его оставить. Когда мы расстались, она уже почти не сомневалась в том, что сделает аборт. И лишь просила, чтобы я пошёл с ней в больницу; я обещал.

Кроме всего прочего, меня потрясло легкомыслие Питера.

— А презервативом ты почему не воспользовался?! — почти кричала я. — СПИД кругом, не говоря уж о прочей заразе. Надо же быть таким идиотом!

— Я и есть идиот, — удручённо согласился Питер. — Иначе никогда не лёг бы в постель с другой женщиной. — И пробормотал так тихо, что я едва расслышала: — Ты, наверное, считаешь меня подонком.

— Ну, подонком я тебя не считаю, но предательство близкого человека в восторг меня не приводит, — в праведном гневе заявила я.

Однако, если быть до конца честной, не измена Питера невесте волновала меня в тот момент. Как он мог так поступить со мной — вот что меня бесило! Я же знала его с давних лет, когда он ещё был маленьким Питенчиком! И взялась я за это проклятое расследование только потому, что он меня умолял, а я верила каждому его слову. Верила настолько, что даже не подумала усомниться в его алиби. Ну разве не идиотка! Вот уж два, сапога пара.

Послать себя куда подальше вместе со всеми моими обидами — это мне запросто. Мир не вращается вокруг Дезире Шапиро, вспомнила я. И чего я добьюсь, изображая лицемерную святошу? Бедному мальчику не хватало только моих порицаний.

— Ладно, все мы иногда совершаем глупости, — попыталась я утешить Питера. — Трудно поверить, но и я ошибалась в жизни пару-тройку тысяч раз.

— Спасибо, Дезире, — от души поблагодарил Питер.

— Но скажи на милость, почему ты отказался объяснить полиции, где на самом деле был в тот вечер?

— Как ты не понимаешь? Мою невесту серьёзно ранили — чуть не убили, — а я в это время был у другой женщины, матери моего ребёнка! Мне даже думать об этом было невыносимо, не то что говорить. А теперь Мэри Энн поправляется, и каково ей будет, когда она узнает, где я был?

— Ты мог бы сказать Филдингу, что навещал соседку, — возразила я. — Никто бы и не узнал, что вы обсуждали.

— Да, — глаза Питера увлажнились, — но я-то знал.

— Когда ты ушёл от Фрэнки?

— В десятом часу, точно помню. Около восьми мы заказали пиццу, и её привезли только через час.

— Послушай, Питер, я понимаю, что тебя мучила совесть, но я отказываюсь понимать, как, несмотря на все угрызения совести, ты допустил, что тебя заподозрили в убийстве!

— Но кто мог всерьёз считать, что я покупался на Мэри Энн? Какие у меня могли быть причины?

— Во-первых, Филдинг допускал, что вы с Мэри Энн поссорились.

— Слыхал. На днях он сказал мне, что, по его сведениям, у нас с Мэри Энн не всё было ладно. Но я знал, что он тычет пальцем наугад. Пальцев у него много, чего бы ими не потыкать в разные места. — Питер даже выдавил улыбку.

— Он также полагал, что ты мог бы убить её из-за денег.

— Но у Мэри Энн не было денег! Это Мередит богатая, — изумился он.

— Постой. Неужто родители исключили Мэри Энн из своего завещания?

— Родители?.. А, понятно, из чего ты исходишь. Но ты заблуждаешься, Дезире. Фостеры не были состоятельными людьми. За несколько лет до смерти они разорились на инвестициях в недвижимость, их денег едва хватило, чтобы оплатить похороны. Деньги водились у мужа Мередит. Он был изобретателем, я же тебе говорил.

— Не думаю. — В мрачном оцепенении я взирала на Питера.

— Так вот, — виновато зачастил он, — хотя жизнь у него была бурная, но успеха он добился. Изобрёл маленький приборчик — что-то связанное со сгоранием топлива — и продал его какой-то авиакомпании за три или четыре миллиона долларов.

Господи! А я столько времени потратила впустую, исходя из совершенно ложной посылки! И ведь сама виновата, с чем смириться было труднее всего. С какой стати я вдруг предположила, что близнецы унаследовали деньги от родителей? И что же я за частный детектив, коли лень проверить факты? Да мне даже нельзя поручить поиски пропавшей кошки, не то что убийцы!

— Ты как-то странно выглядишь, — сообщил Питер. — Знаешь, я понятия не имел, что ты считаешь Мэри Энн богатой. — И добавил: — Вот почему ты спросила, составила ли она завещание.

Мне хотелось биться головой о стенку! Но я укротила свои эмоции, поскольку в эту самую голову вдруг пришло одно соображение, которое хотя и не извиняло моей беспечности, но тем не менее могло слегка утешить.

— Квартира, — вспомнила я. — Она была записана на обеих сестёр.

— Верно, — подтвердил Питер. — Мэри Энн и Мередит были очень близки, ближе, чем обычные сестры. У близнецов, наверное, особые отношения. Кроме того, Мередит с самого детства заботилась а Мэри Энн, была ей как бы второй матерью. Когда Мередит покупала квартиру, Мэри Энн как раз разорвала помолвку и настроение у неё было паршивое. Возможно, это как-то повлияло на Мередит. Как бы то ни было, но она настояла, чтобы квартира была записана на обеих. Мэри Энн противилась, но переубедить сестру ей не удалось. В конце концов она согласилась, но с тем условием, что, если кто-нибудь из них выйдет замуж, она передаст свою долю Мередит.

— Вряд ли тебе известно, составила ли Мередит завещание? — с замиранием сердца произнесла я.

Ответ Питера едва не сокрушил меня:

— Составила, почти сразу, как приехала из Лондона. Я точно знаю.

— А в какой фирме?

— Уф, не помню.

— А ты, случаем, не знаком с содержанием завещания?

— В общих чертах. Мэри Энн однажды упоминала о нём.

С ума сойти! Что же он раньше молчал? Ответ напрашивался сам собой: А почему ты не спросила?

— Видишь ли, семья много значила для Мэри Энн, — продолжал Питер. — И она часто говорила, как её печалит нежелание Мередит помириться с братом. Но в тот раз она добавила, что сестра оставила всё ей, а если она — Мэри Энн — умрёт первая, деньги перейдут фонду по борьбе со СПИДом. Мэри Энн ужасно расстраивалась по этому поводу.

— По крайней мере, деньги Мередит послужили бы хорошему делу, — заметила я.

— Да, она очень этого хотела из-за мужа.

— Ты о чем?

— Я говорил, что он был наркоманом?

— По-моему, да. Не помню от кого, но я об этом слышала.

— А что он умер от СПИДа?

— А вот об этом ты не упоминал, — откликнулась я, ещё не сознавая истинного значения откровений Питера. — Я полагала, что у него была опухоль мозга. Так сказал мне Эрик Фостер.

— Мередит попросила Мэри Энн соврать брату про опухоль. Она не хотела, чтобы все знали о СПИДе, особенно Эрик.

Я открыла было рот — и вдруг позабыла, что хотела сказать. Лишь пробормотала:

— О боже…

— Что?

— Мередит… она не была… у неё не было СПИДа?!

— Мэри Энн говорила, что тесты у неё отрицательные, — не слишком уверенно ответил Питер.

— И ты ей поверил?

— Конечно. Но СПИД вроде бы не сразу проявляется. Должно пройти время, чтобы тесты показали истинное положение дел. Поэтому… кто знает, обошла ли её эта зараза стороной?

Глава 29

Сам Питер ничего не сказал, но у меня было такое впечатление, что ему сильно полегчало после исповеди. Теперь он прямо-таки рвался в участок. Ведь речь шла ни много ни мало о снятии запрета на посещение больницы.

Отклонив моё предложение сопровождать его, Питер позвонил Филдингу, дабы удостовериться, что тот на месте. Затем мы обсудили, что он поведает полиции. Сошлись на том, что распространяться о взаимоотношениях с Фрэнки не стоит; Филдингу будет вполне достаточно, если Питер укажет, где он находился во время совершения преступления. А если его спросят (непременно спросят, в этом мы оба не сомневались), почему он прежде отказывался давать показания, он ответит, что на то были личные причины. И Уолтер Коркоран получит немного пищи для своего грязного воображения.

Когда Питер ушёл, я милостиво постановила даровать прощение Эллен за то, что она делает мою работу лучше меня.

— Ты была права, — объявила я, дозвонившись до племянницы. Она пришла в такой восторг, словно это я оказала ей огромную услугу, а не наоборот.

Отдав долг Эллен, я занялась своими записями, а потом долго сидела, перемалывая собранную информацию.

В четыре часа я направилась в театр «Беркли» побеседовать с Ларри Шилдсом.

Режиссёр был на сцене, репетировал с несколькими актёрами. Не успела я перешагнуть порог зала, как Шилдс, заметив меня, разразился зычным воплем:

— Мы работаем!

Тем не менее я приблизилась к сцене. Глянув на меня сверху вниз, он знаком велел актёрам прерваться, подошёл к рампе и язвительно осведомился:

— Что вам ещё понадобилось?

— Я раздобыла новые сведения, которые могут вас заинтересовать.

Он задумался на секунду и деловито произнёс:

— Ладно, но сегодня мне некогда с вами беседовать. Приходите завтра… скажем, в половине восьмого.

— Вечера? — с надеждой спросила я.

— Утра. Какие-то проблемы?

— Нет-нет, никаких. — Черт возьми, в конце концов, на свете есть вещи поважнее сна!

* * *
Когда я подъехала, Шилдс отпирал дверь театра.

— Можно угостить вас завтраком? — предложила я.

— Нет, спасибо, — коротко отказался режиссёр.

Стоило нам устроиться в его кабинете, как одна загадка — почему он вдруг начал, проявлять враждебность к моей особе — тут же разрешилась. Смешно ведь было считать, что он так злился из-за телефонного звонка на прошлой неделе! И самое замечательное, мне даже не пришлось задавать вопросы.

— А вам известно, — грозно начал Шилдс, — что с помощью одного из врачей больницы мне удалось уговорить полицию впустить меня в палату?

— Нет, не известно.

— Правда? Удивительно, — едко отозвался он. — Но в палату я так и не попал, они передумали. Вроде бы кто-то рассказал сержанту Филдингу о моей мифической ссоре с Мередит. Говорят, будто вы с Филдингом закадычные приятели. Не вы ли ему насплетничали, а?

Мне стало жарко. Только бы не покраснеть, молилась я, чувствуя, как краска заливает лицо. Надо попытаться уйти от прямого ответа:

— А зачем мне это делать?

— Вот и я спрашиваю. Зачем распространять заведомую ложь?

— Ложь? Позвольте не согласиться, — тихо, но твёрдо возразила я. — Я недавно узнала, что муж Мередит умер от СПИДа.

Настал черёд Шилдса краснеть. Он молчал, глядя прямо перед собой, а я, дожидаясь ответа, от неловкости мяла сумку в руках.

— Кто вам сказал? — пробормотал он наконец.

— Разве это важно?

— Нет, — уныло согласился он.

— Вы пришли в ярость, оттого что Мередит не предупредила вас о СПИДе, верно? Прежде чем вы стали близки?

— Да, так оно и было. Но я недолго злился.

— Что вас заставило вернуться к ней?

— Во-первых, Мерри не была носителем, ни в коем случае. И она клялась — а я ей верю, — что они с Гарибальди, её мужем, прекратили супружеские отношения в октябре 1990 года, когда ему был поставлен диагноз. Мы с Мерри начали встречаться лишь в ноябре 1991 года — в середине ноября. К тому времени стало ясно, что угроза заражения её миновала. Считается, что если в течение года тесты на ВИЧ отрицательные, то, значит, риска заболеть нет.

— Но год — это минимальный срок.

— На самом деле это перестраховочный срок. Однако я полагал, что имел право знать о болезни её мужа. Потом поостыл немножко и попытался поставить себя на место Мерри. Ещё до нашего знакомства её заверили в том, что она совершенно здорова, то есть она не подвергала меня опасности заражения. А как бы я поступил, если бы риск исходил от меня? Конечно, мне хотелось думать, что я рассказал бы правду ещё до того, как мы стали любовниками. Но как заранее вычислить тот момент, когда становятся любовниками? Мерри — человек открытый и честный, и она очень сильная. Если ей было трудно касаться этой темы, то уж мне подавно было бы нелегко. — Шилдс улыбнулся, и я в который раз осознала, чем он так привлекает женщин. — Но, черт возьми, — признался он, — самое главное — наиглавнейшее — заключалось в том, что я любил её. И сейчас люблю.

— Кажется, я понимаю, почему вы хотели сохранить подробности вашей ссоры в тайне.

— Это секрет Мерри, — подтвердил Шилдс мою догадку. — Когда к ней вернётся память, она сама решит, как ей поступить. Но теперь, когда вы всё знаете, у меня, появится возможность посещать больницу. Доктор, о котором я упоминал, считает, что моё присутствие могло бы ускорить выздоровление… если, конечно, в палате лежит Мерри.

— Вероятно. Но, боюсь, полиция всё равно заартачится.

— А теперь почему?

— По их мнению — хотя они сами в это не очень верят, — вы могли лишь притвориться, что возобновляете отношения с Мередит, дабы впоследствии не попасть под подозрение.

— Да умей я так закручивать сюжет, — рассердился Шилдс, — был бы не режиссёром, а драматургом! Или, на худой конец, частным детективом.

* * *
Наша славная беседа с Шилдсом разрешила кое-какие мои сомнения. Однако на смену им пришли новые.

Может ли такой человек, как Ларри Шилдс, убить возлюбленную за то, что она замешкалась и не сразу поведал ему о СПИДе, которым болел её муж, даже если сам Шилдс был вне опасности? Ответ: может, но вряд ли. Но так ли уж мала вероятность виновности Шилдса?

Известно ли кому-нибудь наверняка, когда Мередит прекратила отношения с мужем? Не подозревал ли Шилдс её во лжи? А возможно, он сам лгал. А что, если он уже проверился на СПИД и получил положительный результат?

Секундочку… А Люсиль Коллинз! К ней мои догадки относятся самым непосредственным образом. Предположим, Коллинз надеялась вернуть расположение бывшего дружка (точно надеялась — у неё на лбу написано). И что же она должна была почувствовать, узнав, что разлучница Мередит подвергла возлюбленного риску подхватить СПИД?!

Я знавала куда более банальные причины для совершения убийства.

Глава 30

— Привет, Дез! Как раз собирался с тобой связаться, — вежливо заверил Филдинг, когда я позвонила ему с работы. Сейчас он много больше напоминал моего старого доброго знакомого Тима Филдинга.

— Правда? Что случилось? — осторожно осведомилась я.

— Во-первых, мы проверили алиби твоего паренька, и соседка подтвердила, что он был у неё с шести до половины десятого.

— Полагаю, ты разрешил ему вернуться в больницу?

— Наверное, в данный момент он там и находится. Но самое главное, я хотел перед тобой извиниться. Не знаю, какой бес в меня вселился. Жена даже пригрозила порубить меня на кусочки и выкинуть в мусоропровод.

— Это не расследование, а головная боль.

— Золотые слова! Всё равно нет мне прощения. И поскольку я виноват, за мной обед — если тебе не противно сидеть со мной за одним столом.

— Смотря куда ты меня пригласишь.

Филдинг рассмеялся и предложил встретиться в конце недели. Я не преминула воспользоваться его покаянным настроем:

— Послушай, Тим. Питер рассказал тебе о Шарлотте Бромли?

— О ювелирше? — Он опять рассмеялся. — Мы и без него все знали. Подружка близнецов, которая живёт в их доме, давно нам о ней поведала.

— А откуда взялось кольцо?

— Обещаешь помалкивать?

— Конечно.

— На руке выжившей девушки было кольцо. Но мы считаем, что об этом никто не должен знать. — Он подождал, пока я что-то промычала в знак согласия. — Дежурная медсестра заметила кольцо, когда девушку привезли в реанимацию, и, сняв его, положила в ящик стола для сохранности. Однако на следующий день она кольца на месте не обнаружила. Медсестра была новенькой и испугалась, что ей попадёт. Да и кольцо особой ценности не представляло — не бриллиантовое ведь, — к тому же эта дурёха не понимала, насколько оно важно для нас. Вот и промолчала. Но неделю спустя, когда рылась в том ящике, наткнулась на кольцо. Оно застряло между дном и стенкой. Медсестра отнесла его начальнице, рассказала всё, как было, а начальница передала кольцо мне.

— Вроде Питер говорил, что кольцо с аметистом. — Информацию моего клиента нелишне перепроверять, как я уже не раз убеждалась.

— Аметист фиолетовый?

— Да.

— Значит, с аметистом.

— Весьма вероятно, что Бромли знает, кому оно принадлежит.

— Я тоже надеюсь. Пока никто сказать наверняка не может. Бромли вернётся на следующей неделе, тогда всё и выясним.

Сердечно распрощавшись с Филдингом — не всё же ему бросать трубки! — я занялась счетами. А потом просто сидела за столом и думала. И надумала: а не сделать ли красивый жест и не простить ли себя за то, как безмозгло вела расследование до сих пор?

Признаю, я наделала кучу ошибок. Но ведь это только моё второе дело об убийстве. Если я когда-либо возьмусь за третье — в чем сильно сомневаюсь, — то справлюсь куда лучше. (Хуже просто некуда.) Кроме того, опытный Филдинг пока тоже не мог похвастать успехами. Ведь он, как и я, полагал, что близнецы унаследовали деньги от родителей. Или только делал вид? Неужто он меня водил за нос! Ну я ему устрою!..

Мой внутренний монолог прервала Джеки.

— Стюарт Мейсон в приёмной, — сообщила она по переговорному устройству.

Какой приятный сюрприз! С началом налогового сезона наше общение со Стюартом свелось практически к нулю. Мы беседовали с ним не более двух раз — да и то очень коротко, — с тех пор как он выкроил время, дабы отметить свой день рождения. Я уж думала, что не увижу его до мая.

— Был у клиента здесь, неподалёку, — пояснил Стюарт, когда я вышла его поприветствовать, — и решил заглянуть к тебе: вдруг ты свободна? Тогда мы могли бы наскоро пообедать.

* * *
Наскоро не получилось. Мы отправились в китайский ресторан, где подавали совершенно фантастическую утку по-пекински, и налопались до одурения разнообразных деликатесов. При этом мы непрерывно болтали, как и положено хорошим друзьям, которые давно не виделись.

Стюарт первым делом осведомился о прогрессе в расследовании.

— Кое-какой наблюдается, — сообщила я, — но ставить точку ещё очень рано. — И замялась, размышляя, стоит ли сказать, как он был прав, советуя проверить алиби Питера. Нет, скорее предпочту быть отданной на съедение диким зверям, чем признаюсь в чем-нибудь подобном. Одно дело позориться перед Эллен, и совсем другое — перед Стюартом. — Ты выглядишь усталым, — сменила я тему.

— Я уже ничего не чувствую, даже усталости. Впрочем, из тебя энергия тоже не бьёт ключом.

— На самом деле я в растерянности. Я знаю, что я что-то знаю, но не знаю что. Понимаешь?

— Боюсь, понимаю, — усмехнулся он. — И это меня очень беспокоит. Почему бы тебе не уехать ненадолго? — То же самое Стюарт предлагал мне, когда я билась над предыдущим убийством. — Мой брат с женой всё ещё владеют домиком в деревне, и в это время года они туда не ездят. Уверен, они с радостью сдадут тебе помещение на несколько дней… да на сколько пожелаешь, лишь бы ты убралась оттуда к июлю, — пошутил он. — Серьёзно, отдых освежит тебя, прояснит мозги, придаст сил.

— Спасибо, но сейчас мне никакой отдых не поможет. — Он попытался было возразить, но я его опередила: — Правда, Стюарт, я не могу всё бросить и уехать. — И, прежде чем успела прикусить язык, ляпнула: — А почему бы нам не дождаться, пока закончатся налоговый сезон и моё расследование, и не отправиться туда вместе?

Ляпнула и почувствовала, как физиономия медленно наливается огненной краской в тон моей шевелюре.

Стюарт отлично понял, что я ему предлагаю, — для этого не надо быть семи пядей во лбу! Он посмотрел мне в глаза:

— Буду только рад, Дез. Очень рад.

* * *
После ресторана наши пути разошлись. Я двинула обратно на работу, но стоило пройти два квартала, как хлынул дождь. (Метеорологи предсказывали безоблачное небо на весь день, посему я не удивилась.)

До офиса рукой подать, но без зонтика я бы всё равно вымокла. Как назло, ни одного свободного такси, но зато рядом оказался видеомагазин. Не такая уж я дура, чтобы мокнуть под дождём, когда можно от него спрятаться.

В магазине я решила, что неплохо бы заодно взять фильм напрокат, и направилась к полке с надписью «Драма». Найти бы какое-нибудь хорошее старое кино. "Дневник Анны Франк" — хм, слишком печально. «Галлиополи», прочла я на коробке, — звучит мрачно. «Лора» — один из моих самых любимых фильмов, но я видела его уже раз сто. "Разъярённый бык" — тоже уже видела, но только разок, и, насколько помню, в восторг не пришла. «Человек-слон» — слезами обольёшься. Перейду-ка я лучше в отдел новинок…

Да черт с ним. Дождь уже перестал, и мне пора возвращаться на работу. Лучше по дороге домой куплю какую-нибудь книжку, — например, детектив с убийством. То, что мне сейчаснадо!

Глава 31

Мне не терпелось узнать, как у Питера прошёл первый день в больнице после возобновления визитов. Вечером, покончив с ужином, я позвонила ему, но никто не ответил.

Ладно, тогда покопаемся в записях. Я почему-то не сомневалась: то, что я ищу, находится именно здесь, в моих заметках. И, вдохновлённая утренними размышлениями о собственной компетентности, я вбила себе в голову, что уж сегодня поиски непременно увенчаются успехом. Но когда я захлопнула папку, пройдясь по каждой странице три или четыре раза, то знала не больше, чем когда её открывала.

Чтобы не впасть в маниакальное состояние, я схватилась за книжку, купленную по дороге домой, но дальше третьего абзаца не продвинулась. Отложила книгу и зашуршала газетой, но не сумела сосредоточиться даже на заголовках. Просмотрела телевизионную программу, но ни одна передача меня даже отдалённо не заинтересовала. Надо было взять напрокат видеокассету…

Если я сто раз смотрела «Лору» с удовольствием, то и в сто первый, наверное, не заскучала бы. Или же следовало попытать счастья с "Разъярённым быком". Возможно, теперь, когда я вышла из нежного возраста, он мне больше понравился бы. Хотя уже и тогда мой возраст был не столь нежен… Фильм вроде бы о боксёре… как его звали? Роки Марчиано, кажется. Нет, Джейк Ламотта. Точно. Что-то я ещё помнила об этом фильме. Забыла. Что-то, связанное…

Я хлопнула себя по лбу сильнее, чем намеревалась. Роберт Де Ниро! Он играет в этом фильме главную роль. До чего же дырявая у меня башка!

Глава 32

Эврика!

До трёх утра я просматривала свои заметки, снова и снова, пока наконец всё не сошлось. Но как теперь распорядиться истиной, до которой я докопалась? Часа через два благодаря упорству и миллиону дурацких фильмов, виденных мною за всю жизнь, я составила абсолютно надёжный план поимки убийцы.

Наверное, я ненадолго задремала, не помню. Но в шесть уже была на ногах и с нетерпением поглядывала на часы, выжидая до семи, — раньше тревожить Филдинга было опасно для жизни. Продержалась я до половины седьмого.

— Чёрт, — охрипшим со сна голосом пробасил Тим, — лучше бы я и впредь вёл себя по-свински.

— Я бы всё равно позвонила. Хочу тебя обрадовать. — Я выдержала паузу, дабы подогреть его любопытство, а затем, стараясь не верещать во всё горло и чётко проговаривая каждое слово, торжественно объявила: — Я… знаю… кто… это… сделал.

Мою гениальность Филдинг совершенно не оценил.

— Что сделал? — зевнул он.

Как вам это нравится? Вот так и гасят энтузиазм!

— Я знаю, кто стрелял в близнецов!

И опять он не проявил восторга, только мрачно спросил:

— Знаешь? А через час забыла бы?

— Послушай, мне надо с тобой поговорить. Давай вместе позавтракаем.

— Хм. В девять мне надо быть у лейтенанта.

— Встретимся в десять.

— Лучше в пол-одиннадцатого.

— Договорились.

* * *
Мы встретились в ресторанчике рядом с участком. Я уже сидела за столиком, попивая кофе, когда появился Филдинг, опоздавший на четверть часа.

— Прости, это чёртово совещание…

— Ничего. — Не успел он снять пальто и сесть, как я заявила самым серьёзным тоном: — Тим, мне нужна твоя помощь.

— Да неужели?

— У меня есть план, как поймать убийцу. План абсолютно надёжный, но одной мне его не осуществить.

— Нечто подобное я уже от тебя слыхал. Давай по порядку, ладно? Кто, по-твоему, убийца? И предупреждаю сразу, чтобы ты зря языком не молола: если вообразила, что я соглашусь участвовать в твоей авантюре, не имея ни малейшего представления, за кем мы охотимся, то сильно ошибаешься.

Тим явно намекал на нашу предыдущую совместную операцию. Предвидя его реакцию, я сразу решила убрать камень преткновения:

— Не говори глупостей. У меня и в мыслях не было держать тебя в неведении.

С трудом выждав, пока официантка возьмёт у нас заказ, я принялась делиться своими открытиями:

— Каждый, замешанный в этом деле, хотя бы раз солгал. — В качестве примера я привела моего собственного клиента: — Даже Питер состряпал липовое алиби. — Но тут же поправилась: — Впрочем, разумеется, у него была веская причина.

— Не сомневаюсь, — ехидно вставил Филдинг. — Твой паренёк — вылитый Франциск Ассизский.

Я не стала спорить, мне не терпелось поговорить о деле:

— Но одна ложь немного отличалась от других, потому что она была произнесена со значением. И когда до меня это дошло, то я взглянула на дело по-другому. Более сфокусировано, ведь теперь я подозревала определённого человека. И тут я обратила внимание на факт, который прежде не бросался в глаза. И когда я проанализировала этот факт, то поняла, что, мотыга для совершения преступления был только у того человека, который солгал со значением!

— Надеюсь, я не обязан вникать во всю эту белиберду, — пробормотал Тим.

Захлёбываясь словами, я и не заметила, что они не выстраиваются в осмысленный ряд.

— Нет-нет, — спохватилась я. — Сейчас всё объясню. — И я подробно, шаг за шагом, растолковала, как мне удалось вычислить убийцу.

Когда я закончила, Тим надолго задумался, меня же охватил страх. Неужто я что-то упустила? А вдруг Филдинг располагает сведениями, неизвестными мне?

— Черт возьми, похоже, ты попала в точку, — услышала я наконец похвалу. — Знаешь, Дез, а ты не такой уж вшивенький детектив! — Улыбка вдруг сошла с его лица. — Минуточку, леди, а как насчёт общего котла, куда мы складываем информацию? Ты ведь постоянно об этом тарахтела, однако сыграла соло. Точнее, в компании со своей верной сообщницей, красоткой из универмага.

— Честное слово, Тим, я просто не сразу поняла, что важно, а что — нет, а потом… — Мои щеки пылали.

— Ладно, у нас будет время это обсудить, — пообещал Тим. — Ты, конечно, понимаешь, что прямых доказательств у тебя нет. Очевидно, по этой причине ты и кормишь меня завтраком. — Он взглянул на тарелку с яичницей и беконом, поставленную официанткой на стол. — Что от меня требуется взамен?

Я изложила свой план. Надо было снабдить преступника вымышленной информацией, дабы спровоцировать на новую попытку убийства.

— И ты хочешь, чтобы мы перевезли её в другую палату, а на её место положили нашу сотрудницу, так? — самостоятельно додумался Филдинг.

— Не обязательно сотрудницу. Можно просто манекен. Или даже подушки, накрытые одеялом так, чтобы казалось, будто на кровати лежит человек. Но ты понял мою мысль.

— Большого труда это не составило. Телевизор у меня тоже есть.

— Я же не утверждаю, что придумала нечто оригинальное, но мой план должен сработать.

— Ещё бы! — усмехнулся Филдинг. — В сериалах про полицию, которые крутят по ящику, он каждый день срабатывает.

— Ничего лучшего мне в голову не пришло. Скажи наконец, каково твоё мнение? — с тревогой осведомилась я.

— Попробовать можно. Но принимать окончательное решение буду не я, а начальство.

— Чем скорее мы это сделаем, тем лучше, ты не согласен? Я надеялась, что мы успеем подготовиться к понедельнику.

— Дез, поверь, никто так не жаждет разделаться с этой историей, как я. Но, повторяю, решения принимаются не мною. Дам тебе знать, как только мы определимся.

* * *
Когда в девять вечера зазвонил телефон, у меня немедленно пересохло во рту. С трудом прохрипев: "Алло!" — я услыхала восторженный голос Питера:

— Мэри Энн по мне скучала, я уверен! Во время моего вынужденного отсутствия один из врачей сказал ей, что я заболел, а когда я вчера вошёл, она спросила, как я себя чувствую, и в её глазах как будто зажёгся огонёк.

Учитывая, что девушка лежит вся забинтованная, так что глаз почти не видно, я сочла новость Питера плодом его воображения. Тем не менее произнесла:

— Это просто замечательно!

— Да! — блаженствовал, мой клиент.

Я едва не поддалась искушению намекнуть ему, кто убийца, и посвятить в свой гениальный план. Но отказалась от этой идеи. Питеру хватает забот; лучше подождать, когда всё закончится. Он облегчил мне принятие решения: дал отбой, даже не поинтересовавшись, как идёт расследование. По-моему, он уже давно ни на что не рассчитывал.

Побеседовав с Питером, я опять принялась репетировать, что да как скажу, дабы подвигнуть убийцу к действию.

Как только Тим даст мне зелёный свет, я позвоню под каким-нибудь предлогом — у меня их в запасе было несколько — и между прочим оброню, что очень скоро (в понедельник, если мои мечты сбудутся) круглосуточную охрану жертвы снимут; отныне полицейские станут дежурить лишь с десяти вечера до шести утра. И сразу начну возмущаться: они, видите, ли, более не в состоянии держать в больнице постоянную охрану! И почему, спрашивается? Только по той причине, что потерпевшая в течение дня находится в полной безопасности, поскольку рядом с ней всегда кто-то есть.

По моему сценарию, убийца спросит: "А это не рискованно?"

"Конечно, — отвечу я. — Сержант Филдинг злой как черт, но ничего не может изменить. Его шеф твердит, что, возможно, пройдут годы, прежде чем к ней вернётся память, — если вообще вернётся, — и ему не хватит ни денег, ни людей, Чтобы охранять жертву в три смены до бесконечности".

А затем я нанесу решающий удар.

"Нашёл время крохоборничать!" — замечу я как бы вскользь. "Вы о чем?" — непременно спросит убийца. "А вы разве не слышали? — отвечу я. — На днях она что-то вспомнила. Не знаю что; к нападению это, во всяком случае, отношения не имело. Тем не менее сейчас не самое подходящее время отменять охрану. Ведь доктора полагают, что теперь уж точно полное выздоровление не за горами".

В ситуации, когда жертва вот-вот всё вспомнит, убийце придётся пошевелиться. Держу пари, он предпримет какие-то действия в тот же день. Я даже определила время следующего преступления. Хотя жертву и не охраняют, вряд ли убийца набросится на неё средь бела дня. Нападение, вероятно, произойдёт вечером, между половиной девятого, когда прекращают пускать посетителей, и десятью, когда полицейский якобы, заступает на смену. Конечно, я допускала возможность того, что убийца осуществит свои злостные намерения ранним утром в понедельник или во вторник, но с большой натяжкой. Утром у больничного персонала куча дел, и они снуют туда-сюда по коридорам и палатам.

Разумеется, многое зависело от того, как я преподнесу всю эту чушь убийце. Но, честно говоря, эта часть плана меня не очень-то беспокоила. Хотя Мерил Стрип или Гленн Клоуз волноваться не о чем, но без ложной скромности скажу: я очень неплохая актриса. В школе я играла в драмкружке, вот!

Пусть даже я справлюсь со своей ролью не слишком убедительно и противник засомневается. Но сколько ни раздумывай, а деваться некуда: если в моих словах есть хотя бы толика правды, убийца не может позволить жертве остаться в живых.

Глава 33

Трудно сказать, сколько раз после нашей последней встречи с Филдингом я начинала набирать его номер, а потом, подобравшись к последней цифре, усилием воли заставляла себя прекратить это занятие. Когда он наконец сам позвонил в пятницу утром, я уже была одной ногой на лестничной площадке. На полной скорости рванула назад, в квартиру, дабы опередить автоответчик.

— Извини за задержку, — начал Тим. — Сама знаешь: скоро сказка сказывается… Короче, у меня есть хорошие новости и плохие.

У-у-ф-ф!

— Начни с плохих, — велела я, а во рту опять наступила засуха.

— Не получится. Хорошая новость: нам дали добро.

— Потрясающе! — И насторожённо продолжила:, — Ладно, а какая плохая?

— С операцией придётся повременить, в основном по той причине, что в данный момент у нас не хватает людей. Один парень в отпуске, двое больны, а наша сотрудница попала в больницу — трещина в ребре. К тому же необходимо скоординировать действия с больничной администрацией и прокуратурой. Без тщательной подготовки лучше и не начинать. Думаю, мы сможем провернуть операцию в середине будущей недели или самое позднее в следующий понедельник.

— Черт!

— Остынь, неуёмная ты наша, ты же не хочешь провала. Надо всё продумать, чтобы операция прошла без сучка без задоринки.

— Да, но…

— Между прочим, за это дело ты взялась, насколько я помню, лишь для того, чтобы выяснить, жива невеста твоего клиента или нет. В понедельник у тебя появится хороший шанс узнать ответ на этот вопрос. Ювелирша возвращается из отпуска — и где её столько времени черти носили! Довольствуйся пока этим. Дам тебе знать, как только всё устроится. Договорились?

Я нехотя промямлила: «Ладно». А куда было деваться?

* * *
Не знаю человека более нетерпеливого, чем я, любая проволочка просто выбивает меня из колеи. В офисе в пятницу я сидела чернее тучи. Около одиннадцати Джеки даже предложила мне запереться, дабы не пугать людей. Я последовала её совету: единственный, кто заслуживал столкновения со мной в тот день, был Уилл Фитцджеральд, но он отправился в отпуск. (Кстати, о Фитцджеральде: по офису ходили слухи, что его вот-вот уволят. Какая-то история, в которой фигурировала жена клиента и лифт. Это была ещё одна хорошая-плохая новость. Как истинный Скорпион, я бы радовалась бедам Фитцджеральда куда больше, если бы сама приложила к ним руку.)

К концу дня настроение у меня значительно улучшилось. Убийцу мы возьмём в любом случае, а какое-то время я могу и потерпеть. К тому же не сегодня завтра возвращается Шарлотта Бромли. Я всей душой верила, что она сможет сказать, кому принадлежало кольцо.

Ещё три дня, и мы всё узнаем, твердила я про себя. Всего три дня…

Глава 34

Ближе к вечеру я позвонила Эллен. О расследовании молчала в тряпочку, совершив тем самым немыслимый подвиг. Повесть о том, как я вычислила убийцу, решила приберечь для личной встречи. И не только потому, что Эллен забросала бы меня тысячью вопросов. Главная причина заключалась в другом. После стольких терзаний по поводу собственного непрофессионализма я хотела предстать перед племянницей во всём блеске, а мне это лучше удаётся, когда выступаю вживую, — особенно перед самой благодарной в мире слушательницей.

— У меня в морозилке лежат четыре совершенно великолепные телячьи отбивные. И если у тебя нет других планов, приходи ужинать.

— Ох, какая жалость, но я уже договорилась с Джинджер — той, что живёт в моем доме. Мы встречаемся после работы, идём в кафе, а потом в кино. Пойдём, с нами.

Глупо, конечно, но я почувствовала себя так, словно Эллен меня предала.

— Спасибо, но я уж лучше постираю, давно собиралась, — отказалась я, постаравшись не выдать своего разочарования. — Грязное белье уже не входит в ящик, скоро им будет завалена вся квартира.

— Хочешь, приду в воскресенье? — предложила Эллен.

Но на воскресенье у меня были иные планы. В конце концов мы решили, что Эллен заглянет в понедельник после работы. И как бы я ни сгорала от нетерпения выложить последние новости, поразмыслив, поняла, что понедельник — оптимальный вариант. К тому времени, если повезёт, Шарлотта Бромли поможет разгадать тайну личностей близнецов.

Словом, в понедельник Эллен будет о чем послушать, в том числе о неожиданных перспективах в моей личной жизни. За что мне, наверное, следует поблагодарить жаркое либидо Пэтти Мартуччи.

* * *
Всё утро в субботу я была не в духе. И сооружение ловушки для убийцы откладывается, и Бромли где-то застряла. В начале первого я заставила себя выйти из дома и неизвестно как оказалась в автобусе, направлявшемся в универмаг «Блумингдейл». На моё счастье — или беду, — в магазине была совершенно потрясающая распродажа обуви, и я купила красивые кожаные коричневые туфли — которые мне были абсолютно не нужны — по невероятно низкой цене. Дабы компенсировать прибыток, я заплатила бешеные деньги за сумку, единственную в магазине, мало-мальски подходившую к новым туфлям.

Выбросив столько денег на ветер, я решила, что, если истрачу ещё немного, это уже значения не имеет. Посему я завершила день во французском ресторане, побаловав себя любимыми блюдами: моллюсками, салатом «Цезарь», уткой с апельсинами и диким рисом, брокколи под голландским соусом и поистине незабываемым шоколадным муссом. Из ресторана я вышла килограмма на полтора тяжелее и на шестьдесят долларов легче.

Ночью я долго ворочалась в постели — воображала встречу с Бромли. Отчаявшись заснуть, в два часа включила телевизор, но в это время показывают только коммерческие новости и рекламу. Я провалилась в сон, так и не узнав, как без проблем стать миллионером, продавая недвижимость по определённой и невероятно простой схеме…

На следующее утро, еле передвигая ноги, я с ужасом вспомнила о своём обещании соседке Харриет отправиться с ней по магазинам. У её племянника должна была состояться свадьба через две недели, а она всё ещё не купила себе наряд. Как я могла её подвести!

С Харриет Гулд мы живём на одной лестничной площадке уже три года. Она мне очень нравится. Но ходить с ней за покупками — чистое мучение. Во втором по счёту магазине она обнаружила голубое креповое платье, в которое сразу влюбилась. И сидело оно на ней отлично, и, по её мнению, для такого торжества, как свадьба, подходило как нельзя лучше.

— Но не могу же я хватать первую попавшуюся вещь, — заявила Харриет.

Три с половиной часа спустя, перемерив десяток платьев и уморив нас обеих до смерти, она осознала, что надо купить голубое креповое. Мы ринулись обратно в магазин, но платье уже продали. Моя приятельница утирала слезы, внимая обещаниям менеджера справиться у поставщика, остались ли ещё такие же.

Вернувшись домой в полчетвёртого, я могла только лежать. Мы с Пэтти Мартуччи намеревались поужинать вместе, и я не представляла, где найду для этого силы. Но, подремав часок и приняв душ (плюхнись я в пенистую ванну, наверняка бы заснула и утопла), я немного ожила.

В шесть с четвертью, за полчаса до встречи, когда я уже застёгивала пальто, раздался звонок.

— Ты меня убьёшь! — выдохнула Пэтти.

— Почему? Что случилось?

— Ох, дело в том, что вчера я познакомилась с удивительно интересным мужчиной; его зовут Пол Касл. Он навещал сестру, которая живёт в моем доме, мы разговорились в холле, и он выпросил мой номер телефона. Он только что звонил. Его приятель буквально пять минут назад предложил ему два билета на сегодня на "Без ума от тебя". Он спросил, свободна ли я, а я сказала, что свободна. — Наступившую короткую паузу она использовала для того, чтобы сменить восторженный тон на умоляющий: — Не сердись, Дез. Знаю, я поступила нехорошо, но так уж вышло. Я ведь не шоу иду смотреть, ты же знаешь. Я бы ни за что не отказалась от встречи с тобой ради какого-то, шоу. На самом деле я уже видела "Без ума от тебя" с моим бывшим мужем — мы ходили на премьеру, — и мне не слишком понравилось. Честное слово. Но Пол Касл мне нравится. Увы, ничего с собой не могу поделать: таю, когда вижу привлекательного мужчину. — Пэтти виновато хихикнула и вкрадчивым голоском, напомнив мне кошку, которая ластится к хозяину, спросила: — Ты злишься на меня? (По-моему, она меня с кем-то перепутала!)

— Нет, не злюсь, — ответила я, прекрасно зная, что для Пэтти существовать без мужчины всё равно что для других без еды и питья: неизвестно, сумеет ли бедняжка выжить. — У меня был утомительный день, и, наверное, будет лучше, если я останусь дома и отдохну.

— Я так и предполагала! Когда я вспомнила, что ты собиралась с приятельницей по магазинам, то решила, что к вечеру ты совершенно вымотаешься и…

— Желаю приятно провести время, — перебила я. Ещё чуть-чуть, и она бы договорилась до того, что исключительно забота о моем самочувствии подвигла её отправиться в театр с новым ухажёром. Что, на мой взгляд, было бы чересчур. — Созвонимся завтра.

* * *
Неожиданная перемена планов с подачи Пэтти не расстроила меня. Идея закутаться в халат и растянуться на диване вдруг показалась очень заманчивой. Я принялась расстёгивать пальто. Но, дойдя до последней пуговицы, остановилась, задумавшись. Любопытно…

Направилась к телефону. Однако, взявшись за трубку, тут же отдёрнула руку. Предположим, я права и она уже дома. Мой звонок предоставит ей возможность сказаться слишком усталой либо слишком занятой, да мало ли ещё слишком какой, чтобы принимать гостей. Нет, лучше рискнуть и смотаться туда на такси.

Я представляла себе Шарлотту Бромли сидящей на кухне с чашкой кофе. Её автоответчик утверждал, что она вернётся шестнадцатого, то есть завтра. Но я, например, всегда в таких случаях немного хитрю: называю дату возвращения, а на самом деле появляюсь дома на день раньше, особенно если приезжаю поздно вечером.

Хотя, возможно, я просто дурила себе голову, приписывая Бромли свои личные заморочки только потому, что страстно хотела застать её дома. Сказано же — шестнадцатого, так зачем тащиться через весь город, когда я и без того устала? Прождав целый месяц, денёк уж как-нибудь потерплю. Я расстегнула последнюю пуговицу, даже вынула руку из рукава — и опять передумала.

Заняться мне всё равно нечем, а услышать, что она скажет, страсть как хочется. Так что стоит прогуляться и выяснить, приехала она или нет? Что я теряю? Решительно сунув руку в рукав, я застегнула пальто.

Внезапно я прониклась уверенностью, что обнаружу Бромли дома и что она знает, кому принадлежит кольцо.

Я это кожей чувствовала.

Глава 35

Таксист высадил меня перед кирпичным зданием блеклого жёлтого цвета. Дом был старым и изрядно обветшавшим. Но закруглённые углы, окна с двумя и тремя створками и внушительный портал предполагали, что когда-то это жильё считалось престижным.

Вечер выдался холодным — больше похожим на февральский, нежели на мартовский, — и, входя в просторный вестибюль, я дрожала как осиновый лист. Вдруг, ни с того ни с сего, я припомнила, что сегодня пятнадцатое марта — Мартовские Иды, и поёжилась, но уже не от холода.

Справа от двери висел список жильцов. На серебристой табличке чёрными буквами было выгравировано: "Бромли, художник-ювелир." Нажав на кнопку рядом с нужной фамилией, я замерла в ожидании. Тишина. Снова нажала. Результат тот же. Приуныв, я уже собралась было уходить, как дверь позади меня распахнулась; порыв холодного ветра прижал полы моего пальто к ногам.

Обернувшись, я столкнулась лицом к лицу с человеком, которого меньше всего хотела сейчас видеть.

* * *
— У меня револьвер в кармане, — услышала я тихий бесцветный голос. — Стойте спокойно, ни малейшего движения. Если будете делать то, что я скажу, с вами ничего не случится.

"Как же, рассказывай! Случится, да ещё как!" — думала я, покорно следуя указаниям, и тут же почувствовала, как меня ткнули чем-то между рёбер. Не надо было опускать глаза, чтобы догадаться: револьвер более не лежал в кармане. А мой пистолет тридцать второго калибра, разумеется, находился там, где от него не было ни малейшего толка, — в моей спальне, в нижнем ящике комода.

— Ни звука, — приказали мне, и палец с ухоженным ногтем нажал наугад на кнопку.

В домофоне раздался хриплый мужской голос: "Кто там?"

Палец нажал на другую кнопку, на сей раз замок щёлкнул.

Рука распахнула передо мной дверь, и меня впихнули в холл.

— Идём, — услышала я негромкую команду. Теперь одна рука сжимала моё предплечье, а другая приставила дуло револьвера — аккуратно замаскированного моим же пальто, — к боку.

Мы свернули в коридор. Пожилая пара выходила из лифта.

— Осторожно — и улыбайтесь, — предупредили меня, для убедительности посильнее ткнув дулом.

Пара почти поравнялась с нами, рассеянно оглядывая и приветливо улыбаясь. Новый толчок напомнил мне, что следует улыбнуться в ответ.

Вымученной улыбкой я постаралась выразить дикий ужас, в котором пребывала, мысленно умоляя этих двух людей посмотреть на меня — и увидеть! Но они прошли мимо, и я услыхала, как захлопнулась входная дверь.

— Не останавливайтесь, — велели мне. Мы шли по длинному, плохо освещённому коридору, единственными признаками жизни были звуки работающих телевизоров, доносившиеся из-за серых дверей квартир.

Мы приблизились к лифтам, и на секунду я вообразила, что убийца в компании со мной намеревается нанести Бромли неожиданный визит, — видно, не одной мне пришло в голову, что ювелирша уже дома. Но дуло дёрнулось вверх-вниз — мне было предложено проследовать дальше.

Я поняла, что мы движемся к лестнице. И стоит нам оказаться на пустынной лестничной клетке, как мне уже не о чем будет беспокоиться.

Внезапно — сама не понимая, что делаю, — я резко остановилась, подняла ногу и вонзила острую шпильку, утяжелённую моим немалым весом, в подъем чужой ноги. Любоваться, как скачет, схватившись за ступню, убийца, я не стала. Вырвавшись из хищных лап, я устремилась назад, к выходу.

— Помогите! — заверещала я. Мой вопль, наверное, на Луне было слышно.

Ни одна дверь не открылась — печальное свидетельство людской глухоты в больших городах в девяностые годы нашего века.

* * *
Поразительно, какие скорости может развивать нетренированное и неприспособленное к кроссам тело, когда его направляет страх. Однако убийце теперь тоже было чего бояться. Когда на меня снизошло вдохновение, между нами оставалось уже не более полуметра.

— Пожар!!! — взвизгнула я.

Немедленно распахнулась дверь. За ней другая. Из третьей выскочил кряжистый мужчина, столкнулся с нами, и револьвер полетел на пол.

Всё-таки в низком центре тяжести есть свои преимущества. Пошатнувшись, я быстро восстановила равновесие, а затем, увидев, как убийца нагибается за оружием, двинула ногой куда следует. Один хороший удар — и убийца согнулся в три погибели.

Жильцов в коридоре прибывало с каждой секундой, и тут же поднялся немыслимый шум и гвалт: "Что происходит?"; "Так горим мы или нет?"; "Чьи это дурацкие шутки?!"

Револьвер куда-то запропастился, кругом возбуждённая толпа — альтернативы у убийцы не было. И, расталкивая людей-в прискорбно неджентльменской манере, Эрик Фостер ринулся прочь в вечернюю тьму.

Глава 36

Больше всего мне хотелось бухнуться в обморок; но и времени было в обрез, посему, выдернув носовой платок из сумки, я бухнулись на четвереньки и принялась озираться по сторонам.

Револьвер я обнаружила почти сразу, но меня отделяли от него красный шлёпанец с меховой опушкой, пара кроссовок и прелестные чёрные туфли из телячьей кожи (несомненно, итальянские). Препятствия я убрала, постучав костяшками пальцев по лодыжкам. Затем под возмущённое ойканье бережно обернула револьвер платком и сунула в сумку.

Теперь времени у меня было хоть отбавляй. И я героически рухнула замертво.

* * *
Чихнув, я открыла глаза и увидела нависшую надо мной озабоченную физиономию. Молодой человек — лет тридцати, не более, — стоял на коленях, размахивая у моего носа ваткой, смоченной в какой-то вонючей дряни. Шея его была обмотана ярким полосатым шарфом, а из-под шарфа свисал фонендоскоп.

— Как вы себя чувствуете? — с тревогой спросил он.

— Нормально. — Закашлявшись, я оттолкнула смертоносную ватку от своего носа.

Пока молодой человек помогал мне принять сидячее положение, я одёрнула юбку, задравшуюся, до неприличных высот, и в смущении огляделась. Несколько зевак, оставшихся в холле, с любопытством наблюдали за нами и переговаривались приглушёнными голосами.

— Возвращайтесь к себе, пожалуйста, — обратился к ним молодой человек, — с дамой всё в порядке. — И, как только это маленькое собрание рассеялось, добавил: — Сосед сказал, что вас ограбили.

— Ну, не то чтобы ограбили. Я — частный детектив и случайно напоролась в вашем доме на вооружённого преступника. Его уже и след простыл, а когда всё закончилось, я, кажется, потеряла сознание.

— Значит, это вы орали истошным голосом "Пожар!"?

— Я.

— Отличная идея, — похвалил он. — Интересно, сообщил ли кто-нибудь в полицию?

— Полицию я беру на себя.

Я попыталась подняться, но мой благодетель остановил меня:

— Посидите здесь, пока я вернусь, только заброшу домой вещички.

Он сунул в стоявший рядом с ним саквояж фонендоскоп, затем поднял с пола пиджак, который, очевидно, подкладывал мне под голову, и бросился бегом по коридору.

Не успела я даже подумать о том, чтобы наплевать на его указания, как он уже был тут как тут:

— Где-нибудь болит?

— Угу.

— Тогда осторожнее. — Придерживая меня за руку и обхватив за талию, он помог мне встать во весь мой полутораметровый рост. — Зайдите ко мне и прилягте ненадолго, — предложил он с высоты своих ста восьмидесяти с гаком; у меня голова закружилась, когда я задрала её, чтобы взглянуть ему в лицо. — Я врач, — торопливо пояснил он.

Меня так и подмывало ляпнуть: "Кто же ещё станет разгуливать с фонендоскопом на шее!" — но ехидную реплику я оставила при себе, а вместо этого заверила:

— Спасибо, мне правда много лучше. Хотя с удовольствием воспользуюсь вашим телефоном, чтобы позвонить в полицию.

— Конечно, конечно!

Когда я с помощью доктора доплелась до квартиры, он тут же усадил меня в кресло и принёс трубку, а сам удалился на кухню.

Я набрала номер участка, но смена Филдинга уже закончилась, и я позвонила ему домой. На звонок ответила жена.

— Джо Энн, можно Тима? — попросила я. — Это Дезире Шапиро. Мне очень неловко беспокоить его, но это срочно.

— Что срочно? — Тиму понадобилось не меньше минуты, чтобы доползти до телефона. Он всегда считает, что я преувеличиваю.

Я принялась рассказывать. В подробности старалась не вдаваться, дабы побыстрее добраться до самого главного:

— …и когда все высыпали в холл, Фостер дал деру. Наверное, его надо бы поймать как можно скорее. — Я сделала паузу, чтобы перевести дыхание.

— Постой. С тобой всё в порядке? — Убедившись, что я буду жить, Филдинг заговорил так, словно хотел меня убить: — Ты полагаешь, что эта британская сволочь станет болтаться по городу, дожидаясь, пока патруль проверит у него документы? После того, как ты припёрлась в дом Бромли и вынудила его напасть на тебя при свидетелях? Жди! (Как вам это нравится? Оказывается, это я вынудила Фостера!) И зачем ты вообще туда потащилась? Даже если бы Бромли и впрямь приехала на день раньше, на кой черт она тебе так срочно понадобилась?

— Я всего лишь…

— Спасибо, уважила! Сейчас этот сукин сын уже катит неизвестно куда! Ищи-свищи!

— Но ведь он сдал паспорт… — возразила я, воспользовавшись паузой.

— А ты слыхала про Калифорнию? Или Нью-Джерси, что к нам ещё ближе? — На этом наша беседа внезапно оборвалась.

— Я включил кофеварку. Составите мне компанию? — предложил вернувшийся в гостиную доктор. Вот тут-то я впервые отметила, какая у неге приятная внешность. Очевидно, уже более или менее пришла в себя.

— Спасибо, но мне пора домой. Вы очень любезны. — Очень, очень. Я скосила глаза на «показательный» палец на левой руке — кольца не было! — Однако от стакана воды я бы не отказалась.

Несмотря на увещевания хозяина, я отправилась вместе с ним на кухню — абсолютно стерильную. Либо доктор был помешан на чистоте, либо здесь никто не готовил. На маньяка он не походил. Когда хозяин полез за водой в холодильник, я украдкой бросила взгляд на его содержимое: пакет молока, пара банок колы, упаковка пива и нечто, напоминавшее кусок сыра. Всё. Ни баночки йогурта, ни творога. В этом холодильнике сожительницей и не пахнет, обрадовалась я. Случай свёл меня с редчайшим экземпляром (на воле таких остались единицы!) — молодым одиноким мужчиной, привлекательным, располагающим к себе и к тому же врачом! Да моя золовка Маргот мне памятник поставит — независимо от того, еврей мой новый знакомый или нет!

Доктор настоятельно предлагал проводить меня до дому и, когда я отказалась, полагая, что в этом нет необходимости, вызвался посадить меня в такси. На улице я протянула ему руку:

— Хочу поблагодарить вас за всё, доктор?..

— Линтон, Майк Линтон. — Он пожал мою руку. — Простите, забыл представиться. Но когда мы встретились, — напомнил он с улыбкой, — вы пребывали в отрешённом состоянии. А потом как-то из головы вылетело.

— Ваше имя есть в телефонном справочнике?

— Да, но я пока не практикую, — неверно истолковал он мой вопрос. — У меня впереди ещё год ординатуры.

— Ничего страшного, я своим врачом довольна.

Из-за угла вывернуло такси и с диким скрежетом остановилось около нас. Майк Линтон помог мне сесть. Когда машина рванула с места, я вспомнила, что тоже забыла представиться. Высунула голову в открытое окошко и заорала во всё горло:

— А меня зовут Дезире Шапиро!

Глава 37

Шок догнал меня в такси, по дороге домой. Меня вдруг затрясло с головы до ног. У своего подъезда я кое-как выбралась из машины и на подгибающихся ногах дотащилась до лифта.

В тот вечер я легла спать, не смыв косметики, чего, никогда — почти никогда — себе не позволяю. Будучи совершенно измотанной, я надеялась немедленно погрузиться в сон, но долго лежала с открытыми глазами, слишком взвинченная, чтобы уснуть. А когда наконец под утро задремала, мне приснился жуткий кошмар…

Я была маленькой рыжей лисичкой и играла в одиночестве на зеленом лугу под ярким солнцем. И вдруг вдалеке заметила мужчину в щегольском костюме наездника: красный пиджак, чёрные брюки-галифе, чёрные сапоги и чёрный котелок на макушке. Он направился ко мне, и, когда подошёл поближе, я поняла, что это Эрик Фостер. Его размеренная поступь почему-то напугала меня, и я бросилась бежать по траве. Но и он тоже побежал. И как бы я ни напрягала силы, он неумолимо приближался.

Внезапно всё изменилось: я оказалась в Нью-Йорке. Не спрашивайте, почему я решила, что этот странный пустынный город именно Нью-Йорк. Кругом не было ни души, только я — маленькая лисичка — и еле различимый вдали силуэт — Эрик Фостер.

Теперь Фостер гонялся за мной по безлюдным городским улицам. От дикого ужаса мои лапки вспотели, а сердце билось как сумасшедшее. И когда я ощутила ледяное дыхание на холке, то поняла, что нет мне спасения.

Вдруг передо мной возникла водосточная труба, и я юркнула в неё. Спасена! Но секунду спустя я услышала громкий звук хлынувшей воды, в страхе подняла голову, и поток, бегущий по трубе, захлестнул меня и вынес на тротуар, прямо в лапы моего преследователя… но теперь у него было лицо Тима Филдинга.

Руки Филдинга легли на мою шею, сильные пальцы сдавили горло. Широко открытым ртом я хватала воздух…

Пронзительный звонок телефона избавил меня от ужасного конца. Всё ещё задыхаясь, как во сне, я с трудом выдавила "алло".

— Дезире?

— Да, — просипела я.

— Что случилось? — встревожилась Джеки.

— Случилось? — ошалело переспросила я, не очень соображая, где нахожусь. Помотала головой, взглянула на часы: почти половина одиннадцатого. — Прости, Джеки. Очень поздно легла и позабыла завести будильник.

— С тобой всё в порядке? — не унималась Джеки.

— Слегка трясёт, а в остальном нормально. Завтра всё расскажу, а сегодня я вряд ли выберусь на работу.

— Ты уверена, что тебе не нужна помощь?

Пришлось чуть ли не клясться, что не стою одной ногой в могиле, прежде чем она оставила меня в покое. Опять ложиться я побоялась — как бы снова не оказаться в том кошмаре. Что мне действительно было просто необходимо, так это душ и таблетки: голова буквально раскалывалась. Разделавшись с этими маленькими проблемами, я набрала номер Питера и поведала его автоответчику:

— У меня есть новости для тебя. Позвони, как только сможешь.

Лишь после двух чашек кофе и английского тоста я нашла в себе силы отправиться на встречу с Тимом Филдингом. Оставалось надеяться, что он не пристрелит меня, не дав и рта раскрыть.

* * *
Когда я заявилась в участок, Уолтер Коркоран сидел на краешке стола Филдинга и что-то негромко вещал. Заслышав стук моих каблуков, он поднял голову:

— Ой, кто к нам пришёл — наша золотая помощница!

Я притворилась, что в упор его не вижу и не слышу.

— Тим, можно переговорить с тобой наедине? — спросила я и торопливо добавила: — Это важно.

Филдинг оторвал глаза от бумаг. Вид у него был столь суровый, что я сразу припомнила, как он душил рыжую лисичку.

— Увидимся позже, Уолт, ладно? — с нажимом произнёс он, одновременно указывая мне на стул.

Пожав плечами, Коркоран удалился, что-то злобно бормоча себе под нос. Наверняка какие-нибудь гадости, не иначе; хорошо, что я их не расслышала.

— Зачем пожаловала? — Филдинг свирепо смотрел на меня, а голубая жилка на его виске бешено пульсировала.

Хотя Тим пару раз терял терпение с моей особой (история с Питером не в счёт, я отношу её к разряду недоразумений), но в общем он малый спокойный, и надо очень постараться, чтобы вывести его из себя. Однако сейчас он был на пределе, и я его не осуждала.

— Что с Фостером? — Ох, не следовало начинать с вопроса!

— Я думал, это ты собираешься мне что-нибудь, рассказать, — рявкнул Тим, и голубая жилка задёргалась ещё сильнее.

— Верно, собираюсь, — спохватилась я; — Я хотела…

— Тебе известно, что мы поймали этого сукина сына? В аэропорту Кеннеди! С билетом в Солт-Лейк-Сити на руках! Опоздали бы на семь минут и остались бы с носом!

— Уф-ф… Он… сознался? — нашла я в себе мужество спросить.

— А то! Он был очень мил и всё нам выложил, — негромким любезным тоном ответил Филдинг. И тут же заорал: — Когда мы взяли его за шкирку, этот подонок произнёс только четыре слова: "Я требую вызвать моего адвоката"! (Я не осмелилась заметить, что слов на самом деле было пять.) Весьма вероятно, что мы никогда не сможем увязать вчерашнее происшествие с покушением на его сестёр, — неистовствовал мой приятель. — Всё, что нам удастся на него повесить, — это стычку с тобой. Кто-нибудь видел, как он наставил на тебя револьвер?

— Вряд ли. Там…

— Та-ак! Значит, в осадке у нас остаётся только нападение, к тому же невооружённое! — Филдинг в ярости помотал головой и презрительно закончил: — А всё потому, что ты не могла потерпеть несколько часов и попёрлась к Бромли! Тебя, видите, ли, любопытство замучило!

— Извини, Тим. Просто…

— Небось возомнила, что допросишь её лучше, чем мы?

— Ни в коем случае, но…

— Отныне не жди с моей стороны никакой помощи в твоих идиотских делишках. — И это был ещё не конец. — Знаешь, я тебя не понимаю. Твой план был принят к осуществлению; у нас была хорошая — чертовски хорошая! — возможность застукать эту грязную сволочь на месте преступления. А теперь нам никогда не прищучить его за то, что он сделал с теми несчастными девушками!

Похоже, Тим выдохся, и я открыла сумку:

— По-моему, ещё не всё потеряно. — На его стол лёг предмет, обёрнутый в носовой платок.

Филдинг тихо и протяжно свистнул.

— Будь я проклят, — пробормотал он, приподнял кончиком карандаша платок и уставился на моё подношение.

— Во вчерашней неразберихе Фостеру пришлось сбежать без этой штуковины. Я не успела тебе сказать по телефону, ты бросил трубку. Как ты полагаешь, он из этого револьвера стрелял в сестёр?

Поддёв револьвер за дужку, Филдинг приподнял оружие. Он не мог глаз от него оторвать, словно загипнотизированный холодной сталью.

— Не удивлюсь, — тихо произнёс он. — Впрочем, мы скоро узнаем наверняка.

Я начала подниматься, но он удержал меня, положив руку на плечо.

— Дез, прости, что наорал на тебя. Знаю, я перегнул палку. Просто не мог смириться с мыслью, что сукин сын выйдет сухим из воды. — Теперь, — он неуверенно усмехнулся, — я должен тебе два обеда.

— Сойдёмся на одном, — великодушно отказалась я. — На это раз меня было за что ругать.

— И было, и есть, — подтвердил Тим, ухмыляясь во весь рот. — Но если револьвер тот же самый, всё забыто и прощено.

— Кстати, Тим…

— Что?

— Ты упомянул Бромли…

— Далась она тебе! Ну ладно, так что с Бромли?

— Ты уже связался с ней?

— Гос-с-споди! Сбавь хоть на секунду обороты! — завопил Филдинг, но уже притворно сердитым тоном, которым он привык разговаривать со мной с нашей первой встречи. Мне окончательно полегчало.

— Так… э-э… связался? — осторожно повторила я.

— Мы названивали ей всё утро. Но ничего, кроме старой записи на автоответчике, не услышали.

— И ещё одно…

— Ещё?!

— Ты ведь дашь мне знать о результатах баллистической экспертизы, а?

— Думаю, ты это заслужила, — признал мой опять очень хороший друг.

Глава 38

Четыре совершенно великолепные телячьи отбивные остались лежать в морозилке: готовить просто сил не было. Сегодня вечером мы отужинаем на манер Эллен, — иными словами, блюдами из китайского ресторана.

Поскольку Эллен должна была прийти поздно, я решила сделать заказ заранее и яства выбирала без колебаний: единственное, что я твёрдо знаю в этой жизни, — это кулинарные пристрастия моей племянницы. Она появилась в начале десятого.

— У тебя неприятности, — объявила Эллен с порога.

Режьте меня на куски, всё равно не скажу, почему она пришла к такому выводу. Я всего-то успела открыть ей дверь. И предварительно позаботилась хорошенько причесаться, как обычно сбрызнув волосы литром лака, а красилась уж точно не менее четверти часа. (Эллен очень чувствительна, и я не хотела подвергать её эмоциональной травме своим неухоженным видом.)

— С чего ты взяла? — осведомилась я.

— Не знаю… У тебя странное выражение лица. Так я не ошиблась?

— Ну, вчера вечером возникли кое-какие проблемы, но сейчас всё в ажуре. — Меня затошнило при одном упоминании о стычке с Фостером.

Краска немедленно сошла с физиономии Эллен.

— Рассказывай! — нервно потребовала она.

— Сначала поедим, иначе мне не удастся проглотить ни кусочка. Со мной всё в порядке, правда, — заверила я.

Она открыла было рот, чтобы возразить, но передумала. Свиные рёбрышки по-пекински напоминали угольки — именно в таком виде я их больше всего люблю. Яичные булочки были хрустящими и нежирными. Жареный рис таял во рту. Эскалопы в соусе из чёрной фасоли были… «божественные» — не то слово. А если я скажу, что вкуснее курицы с лимоном в жизни не ела, будет ли это считаться наивысшей похвалой?

Однако на Эллен искусство поваров из "Пин Чоу" не произвело столь же глубокого впечатления. Не исключено, что на мои вкусовые ощущения могло оказать прямое влияние вчерашнее происшествие, едва не закончившееся для меня самым фатальным образом. Наверное, еда кажется много вкусней после того, как вас чуть не лишили возможности наслаждаться ею на этом свете.

Выпив кофе с итальянскими пирожными, принесёнными Эллен (где написано, что кофе и итальянские пирожные несовместимы с китайской кухней!), мыперешли в гостиную. И как только расселись по углам моего заново обтянутого дивана, Эллен потребовала объяснений.

— Про то, что случилось вчера, я расскажу попозже. Сначала о другом, — произнесла я почти небрежным тоном. — В сестёр Фостер стрелял их брат, Эрик.

Эллен меня, ещё ни разу не подвела.

— Не-ет! — завопила она. — Видишь? Я же говорила, что у тебя всё получится! Как ты узнала?

— Начнём с того, что я ни минуты не сомневалась, — и ты тоже, между прочим, — что ключ к разгадке преступления следует искать в странных ранах, нанесённых девушкам. Я постоянно ломала голову, стараясь найти объяснение этим ранениям. Даже придумала такую теорию: Мэри Энн в шутку представляется убийце как Мередит; в детстве девушки любили разыгрывать людей подобным образом. Однако моя теория была не только большой натяжкой, но и совершенно не соответствовала поведению взрослой Мэри Энн. Словом, я, как обычно, наделала немало глупостей.

— Вечно ты себя принижаешь! Разве мало того, что ты докопалась до правды раньше всех? — с жаром возразила моя преданная племянница. И вдруг, усомнившись на секунду, робко пискнула: — Это ведь ты распутала дело, правда?

— Да.

— Не знаю, почему я спросила. Ну конечно ты, кто же ещё!

Как тут было не растаять в лучах столь жаркого восхищения, но я сдержалась — расплывусь попозже.

— Истинная причина нанесения увечий была куда проще, — продолжила я. — Без них намерения Фостера полностью не осуществились бы. Но я бы никогда не соединила разрозненные сведения в одну стройную картину, если бы не заглянула в видеомагазин. (Эллен, понятное дело, растерянно уставилась на меня.) Сейчас поясню… В этом расследовании все подозреваемые по разным причинам лгали, — повторила я то же самое, что прежде говорила Филдингу, постаравшись на сей раз придать своим речам больше стройности. — Ларри Шилдс наврал о ссоре с Мередит. Люсиль Коллинз солгала в поддержку Шилдса. Роджер Хайер отрицал свою осведомлённость об отношениях Мэри Энн с другим мужчиной. Даже мой клиент предоставил липовое алиби. Но Фостер солгал иначе, чем остальные. Своей ложью он прикрывал совершённое им преступление! — Последнее заявление следовало немедленно разъяснить. — Помнишь, как я удивилась тому, что он точно знает, где находится квартира близнецов?

— Конечно, — откликнулась Эллен. — Но ведь он был там раньше, в октябре, когда хотел устроить Мэри Энн сюрприз.

— В октябре он там не был, — покачала я головой. — Фостер врал, и врал с единственной целью — скрыть день и час, когда он действительно приходил в дом сестёр.

Эллен ненадолго задумалась.

— Но как ты об этом узнала?

— В октябре, когда Фостер якобы явился с визитом, Мередит играла в «Шоу-пароходе». И у неё была роль Джулии! — чуть ли не выкрикнула я. — Но Фостер заявил, что, когда Мередит открыла ему дверь, в первый момент он принял её за Мэри Энн.

— А почему нет?

— Да потому, что Клэр Джозефс в беседе со мной вспоминала, какой добросовестной актрисой была Мередит. Даже в детстве, играя Анни, она отказалась надеть парик, но выкрасила волосы и сделала химическую завивку. А не так давно для роли Жанны Д'Арк вообще обрезала волосы! Похоже, ты не видела "Шоу-пароход"? — спохватилась я, поскольку Эллен смотрела на меня довольно тупо.

— Видела ребёнком, но почти ничего не помню.

— Так вот, Джулия была мулаткой.

— Ох-х, поняла! Значит, тогда Мередит была брюнеткой. Правильно?

— Иначе и быть не могло.

— И Эрик не мог спутать её с Мэри Энн!

— Ни на секунду.

— Ну ты даёшь! Нет, ума у тебя просто палата!

— Не преувеличивай, — скромно возразила я. — Мне потребовалось много времени, чтобы увязать историю Фостера с рассказом Клэр. И сделала я это не без помощи "Разъярённого быка", на которого наткнулась в видеосалоне.

— Какого быка?

— Фильм такой, про боксёра по имени Джейк Ламотта. Для этой роли Роберт Де Ниро набрал бог знает сколько килограммов. Вот тогда я и вспомнила, что у Мередит был тот же подход к работе.

Эллен кивнула, но, поразмыслив, спросила: — Странно, зачем Фостер вообще упомянул о том, что Мередит была в тот вечер дома?

— Это и меня сбило с толку. Но, прикинув так и эдак, я поняла ход его мысли. Вероятно, Мэри Энн говорила ему, что Мередит по болезни пропустила несколько спектаклей. И, сказав мне, что она сидела дома с адским насморком, он придал своему вранью большую правдоподобность. Ведь болезнь Мередит могли подтвердить члены труппы. Они и подтвердили, а Фостер добился своей цели: казалось, что ему можно верить.

— Сообразительный малый, а?

— Надо отдать должное… хотя про волосы он не догадался. Но стоило мне уразуметь, что Эрик Фостер нагло врёт, как я взглянула на ситуацию с иной точки зрения. И всё вдруг встало на свои места.

— Ты сказала, что для осуществления своих планов ему было необходимо… э-э… так поступить с их лицами.

— Верно. Видишь ли, это связано с завещанием Мередит. Мы его пока не обнаружили, но, по словам Питера, — и в данном случае он для разнообразия твёрдо знал, что говорил, — Мередит завещала всё своё состояние сестре. Но если бы Мэри Энн умерла первой, то деньги отошли бы фонду по борьбе со СПИДом. Кажется, я не упомянула, что муж Мередит умер от СПИДа?

— Ни единым словом, — немедленно обиделась Эллен.

— Я сама узнала об этом совсем недавно, а потом всё так закрутилось… — Согласна, оправдание неуклюжее, Эллен продолжала дуться. Что ж, сама виновата — приучила племянницу к тому, что о подобных вещах она узнает первой. — А поскольку Мэри Энн, видимо, завещания не составила, то после её смерти имущество перешло бы к ближайшему родственнику.

— Эрику, — буркнула Эллен.

— Точно. Но если бы Мэри Энн умерла раньше Мередит, то её имущество досталось бы сестре и брату поровну. Однако всё дело в том, что у Мэри Энн не было ни гроша за душой.

— Разве? Я думала, они богатые.

— Богатой была только Мередит. Это я почему-то вбила себе в голову, что девушки получили наследство от родителей. Но на самом деле родители умерли чуть ли не в нищете. Деньги достались Мередит от мужа, который был изобретателем. Вроде бы он изобрёл некий хитрый прибор и продал его за несколько миллионов. — Помолчав, я произнесла (совсем как Питер!): — Похоже, об этом я тебе тоже не говорила, да?

— Нет, не говорила. — Взгляд, которым одарила меня племянница, не согрел мне душу. Но Эллен не злопамятна, она ведь не Скорпион, как я, а Весы. — Продолжай, — поторопила она.

— Думаю, Фостеру позарез нужны были деньги. Вероятно, он знал об условиях завещания Мередит — скорее всего, от Мэри Энн — и сообразил, как наложить свою грязную лапу на денежки покойного Гарибальди. Мэри Энн придётся умереть — но сначала она должна стать наследницей сестры. Иными словами, сперва ему следовало избавиться от Мередит.

В тот вечер он отправился к сёстрам, рассчитывая застать Мередит одну, а потом — несколько часов спустя — застрелить и Мэри Энн. Если помнишь, Мэри Энн сообщила ему, что идёт в кино с приятельницей. Но в последнюю минуту подруга отменила встречу. И когда Фостер позвонил в дверь, кто ему открыл? Мэри Энн.

Как развивались события дальше, пока не совсем ясно. Однако Мэри Энн наверняка поинтересовалась у брата, зачем он явился, и тот мог соврать, что хочет помириться с Мередит. Как бы то ни было, они прошли в гостиную — это нам точно известно.

И ещё в одном я абсолютно уверена: тянуть с убийствами Фостер больше не мог. Он должен был пойти на решительный шаг по двум причинам: во-первых, командировка скоро заканчивалась и ему надо было возвращаться в Англию; во-вторых, Мэри Энн собралась замуж. Ведь она была уже помолвлена, и Фостер автоматически выбывал из ближайших родственников. В тот вечер ему был предоставлен шанс добиться своей цели, однако его планы были нарушены. И, держу пари, спутал их Чак Спрингер…

— Чак Спрингер? — перебила Эллен.

— Сосед, который обнаружил раненых сестёр. Наверное, для Фостера всё изменилось, когда Мэри Энн сказала, что звонил Спрингер и что он скоро зайдёт. Или же в тот момент, когда Спрингер позвонил в дверь. В любом случае сосед стал для Фостера последней каплей. Мало того, что он застал дома не ту сестру, так теперь ещё явится Спрингер, и будет сидеть и болтать целую вечность. Фостер никак не мог допустить, чтобы Мэри Энн впустила этого парня в квартиру. И он…

— И он выстрелил в неё, — шёпотом подсказала Эллен.

— Так мне думается. Хотя, возможно, он Лишь наставил на неё оружие, ведь первой должна была умереть Мередит. Но когда Мэри Энн попыталась убежать или позвать на помощь, ему пришлось изменить график убийств.

— Постой… Но если Мэри Энн застрелили, когда сосед стоял у двери, то он должен был что-то слышать.

— Увы, стены там звуконепроницаемые. И кроме того, Фостер мог воспользоваться глушителем.

— Понятно. Давай дальше.

— Когда Фостер выстрелил в Мэри Энн, его замысел окончательно рухнул. Но ты верно заметила: этот сукин сын быстро соображает. Ему пришла в голову блестящая — иначе и не скажешь — альтернатива. — Я сделала паузу, дабы последующие слова, проливающие свет на странные обстоятельства трагедии, прозвучали с должной весомостью. — Он вознамерился представить дело так, чтобы никто не мог определить, какая из сестёр умерла первой.

Эллен потрясённо молчала, глядя на меня вытаращенными от ужаса глазами. Наконец она тихо промолвила:

— Так вот оно что… Так вот почему…

— Именно.

— Но неужто медэксперт смог бы с такой уж точностью определить, которая из сестёр была убита первой? В любом детективе говорится: "Убийство произошло между двенадцатью и часом" или "между двумя и четырьмя".

— Мы не знаем, сколько времени отделяло одно покушение от другого, и многие детали преступления нам тоже неизвестны. Но я слышала, что хороший патологоанатом порою определяет время смерти с точностью до получаса. Возможно, Фостер знал об этом. Либо, — шутливо предположила я, — он не читает детективов.

Впервые с тех пор, как я занялась воссозданием картины преступления, по лицу Эллен пробежало нечто, напоминающее улыбку.

— И как тебе только удалось вывести мерзавца на чистую воду! — восхитилась она.

— Лишь в этой версии все факты сливались в одно целое. А после того как я вспомнила про роль Мередит в «Шоу-пароходе» и сосредоточилась на Фостере, догадаться уже не составляло труда.

— Скромничаешь! Ты просто гений, я всегда это говорила! — с восторженным придыханием сообщила Эллен. Наверное, я должна была смутиться, но я не смутилась. Похвалы племянницы имели мало общего с реальностью, однако слушать их было приятно, тем более что в последнее время мне не раз пришлось усомниться в своих умственных способностях.

— Про гения я что-то не припоминаю. Но не смущайся, продолжай в том же духе, — откликнулась я.

Эллен усмехнулась, но вскоре опять нахмурилась:

— Предположим, план Фостера удался и никто не опознал сестёр. Получил бы он тогда деньги Мередит?

— Меня это тоже интересовало. И, ради удовлетворения своего любопытства, я справилась у Пата Салливана — одного из владельцев моей конторы, — что по закону принадлежало брату. Пат сказал, что, согласно законам штата Нью-Йорк, если бы близнецы умерли одновременно, Фостер унаследовал бы половину от их совместного имущества, а нам известно, что по крайней мере квартира была записана на оба имени. Выходит, братец получил бы приличную сумму после её продажи… Эллен, жаль, что ты не видела их гнёздышка, это что-то потрясающее! — припомнила я.

— А вторая половина денег? — не захотела отвлекаться Эллен. — Отошла бы на борьбу со СПИДом?

— Ага, согласно фантомному завещанию Мередит. Тим Филдинг постоянно твердит, что у девушек полно денег, но где они лежат — неведомо. Если это правда, то Мэри Энн, возможно, владеет не только половиной квартиры. Так что Фостер в любом случае не промахнулся бы, — брякнула я и тут же устыдилась, вспомнив, по каким целям не промахнулся преступник. — О черт.

Эллен, погруженная в финансовые проблемы, ничего не заметила.

— А если бы Мэри Энн умерла первой, то он остался бы ни с чем?

— Пат говорит, что если договор о совместном владении обусловливает право наследования после смерти совладельца, — как оно обычно и бывает, — то Фостеру ничего не светило.

— А если не обусловливает права… как ты его назвала?

— Наследования после смерти совладельца. В этом случае, наверное, Фостер мог бы рассчитывать на половину доли Мэри Энн как ближайший родственник.

Эллен подпёрла голову рукой, словно прислушиваясь к собственным мыслям.

— По-твоему, Фостер знал обо всех этих выкрутасах, когда замыслил изувечить их?

— О, сомневаюсь. Ведь он принял решение под давлением обстоятельств. Скорее всего, выстрелив в Мэри Энн, он занервничал и пустился во все тяжкие, дабы оторвать хотя бы кусок от миллионов Мередит.

— Теперь ясно, почему любящий братец пожелал остаться в городе: он боялся, как бы к его сестре не вернулась память.

— А зачем же ещё? — отозвалась я. — Ну и денег он тоже жаждал. Наверное, ему не терпелось прикончить её.

И я поведала о своём плане застигнуть Фостера на месте преступления.

И о том, почему этот план рухнул. Повествуя о вчерашнем приключении в самых смачных подробностях, я наблюдала за парадом эмоций, отразившихся на лице Эллен: удивление, тревога, ужас и, наконец, облегчение.

— Слава богу, ты не пострадала! — чуть не плача, воскликнула племянница. Потянувшись через диван, она сжала меня, в объятиях, едва не придушив. А глядя на неё, никогда не скажешь, что Эллен такая сильная девушка. — Но зачем он следил за тобой вчера?

— Вряд ли он следил за мной, — ответила я, отдышавшись. — Думаю, мы с ним пришли к одинаковому умозаключению: весьма вероятно, что Бромли вернётся из отпуска пораньше. А если он слышал о том, что она, как ювелир, может знать, кому принадлежало кольцо, то просто должен был добраться до неё прежде, чем она побеседует с полицией.

— Неужто он отправился туда, чтобы?.. — Эллен предоставила мне закончить фразу.

— Фостер не мог допустить, чтобы Бромли помогла полиции установить хозяйку кольца… Поверь, Эллен, если бы вчера вечером Бромли оказалась дома, в этом деле могла появиться третья жертва.

Глава 39

— Прости, что не перезвонил вчера, — извинился Питер. — Я не проверял автоответчик весь день. А после больницы встретил одного парня из агентства, и мы отправились выпить по стаканчику. Но стаканчиков набралось много больше. Домой пришёл только в два.

Я взглянула на часы: половина седьмого. Похоже, всем наплевать на мой драгоценный сон.

— Я тебя не разбудил?

— Всё в порядке. — Я безуспешно попыталась подавить зевок.

— Разбудил-таки, — расстроился Питер. — Конечно, я бы не стал звонить так рано, но ты сказала, что у тебя есть новости, и велела связаться с тобой как можно скорее.

И тут я проснулась:

— Мы поймали убийцу.

— И кто же это? — помолчав, осведомился Питер ровным тоном, только голос у него слегка сел.

— Эрик.

— Сволочь, — отозвался Питер тем же спокойным тоном. Но затем с каждым словом его голос становился всё громче и напряжённее: — Зачем? Зачем он это сделал?

— Долго рассказывать. Давай лучше встретимся, пообедаем вместе где-нибудь неподалёку от больницы.

— Нет, расскажи сейчас.

Пришлось выдать укороченный вариант истории, поведанной накануне Эллен, на что у меня ушло минут десять.

— Тварь! Подонок! — взревел Питер, когда я закончила. Он забросал меня вопросами, перемежая их проклятьями. А потом наступила пауза. И когда Питер снова открыл рот, его тон волшебным образом изменился. — А ты ведь ещё не слышала моих новостей! Врачи говорят, что первую операцию Мэри Энн сделают очень скоро — недельки через две, — радостно сообщил он.

— Замечательно!

Питер ещё долго рассказывал о том, как все довольны прогрессом в лечении девушки, и, несмотря ни на что, наша беседа завершилась на оптимистической ноте.

А я лишний раз осознала тот факт, что моя работа пока не закончена.

* * *
Без пятнадцати девять, практически машинально, я опять набрала номер Шарлотты Бромли. Автоответчик упорно твердил, что она вернётся вчера. Отправляясь на работу, я, поддавшись порыву, подъехала к её дому.

Жёлтый кирпичный фасад живо напомнил о моем последнем визите сюда. Открывая дверцу такси, я с неудовольствием отметила, что руки у меня дрожат. Однако в вестибюль я вошла, уже более или менее справившись с собой.

Найдя в списке жильцов "Р. Шмидта, старосту", я нажала на кнопку домофона, но ответа не последовало. Пока я раздумывала, что бы ещё предпринять, за дверью, ведущей в холл, послышался шум. Обернувшись, я увидела женщину с детской коляской, она сражалась с тяжёлой дверью. Я помогла ей благополучно преодолеть препятствие, а сама проникла в холл.

Если староста недоступен, можно хотя бы побеседовать с соседями Бромли.

По пути к лифтам я миновала то место, где давеча столь ярко продемонстрировала, какая же я размазня. И вспомнила, что в тот воскресный вечер я лишь второй раз в жизни грохнулась в обморок; в первый раз это случилось при схожих обстоятельствах, когда я расследовала предыдущее убийство. Выходит, я неизменно лишаюсь чувств, когда в воздухе начинает пахнуть жареным. Ну и что с того, у каждого свои привычки!

На седьмом этаже я первым делом позвонила в квартиру Бромли под номером 7-Н. Убедившись, что ювелирша отсутствует, перешла к соседней двери — опять не повезло. Тогда я нажала на звонок в квартиру 7-I, и не успела снять палец с кнопки, как услышала:

— Кто там? — Казалось, голос доносился откуда-то из немыслимых далей.

— Можно задать вам пару вопросов о вашей соседке? — крикнула я.

— Что?

— Это касается мисс Бромли!

— Громче! — Голос раздался чуть ближе.

— Я кузина Шарлотты Бромли! — орала я.

— Ни черта не слышу, — пробормотал обитатель квартиры 7-I. Очевидно, он уже вплотную приблизился к двери.

Он принялся отпирать замки — я насчитала пять. Дверь, удерживаемая цепочкой, немного приоткрылась. Невысокий мужчина, не выше меня, пялился на мою особу сквозь узкую щель.

— О, рыженькая, — произнёс он высоким надтреснутым голосом, и я почувствовала, как меня оглядывают с ног до головы. — У меня слабость к рыжим, если они, конечно, натуральные. А вы натуральная?

— Разумеется, — ответила я не моргнув глазом:

— Ну да, а я Роберт Редфорд, — хохотнул мой визави. — Я даже не возражаю, если мои рыженькие чуть полноваты, — великодушно добавил он, снял цепочку и открыл дверь пошире.

В проёме стоял маленький сморщенный человечек лет восьмидесяти, худющий — кожа да кости. Но такой густой седой шевелюры и таких озорных серо-зелёных глаз я давно не видела.

— Так кто вы будете? — переспросил он, и я заметила, что во рту у игривого старичка нет ни одного зуба.

— Кузина Шарлотты… Шарлотты Бромли, вашей соседки. Она должна была вчера вернуться из отпуска, но её всё ещё нет дома. Я подумала, может быть, вам что-нибудь известно.

— Ага! — Старичок расплылся в беззубой младенческой улыбке. — Ты правильно подумала, малышка.

Малышка?!

— Выходит, вы знаете, где она?

— Знаю, а как же. Староста менял мне раковину — чтоб её, опять прохудилась — и сказал, что соседка ещё погостит у своей заморской сестры. Жёлчный пузырь вдруг ни с того ни с сего разболелся, и ей его удалили. Доктора пока не велят путешествовать.

— А у вас случайно нет адреса сестры?

— А у тебя? Ты ж её кузина, не я.

— Точного нет, знаю только, что она живёт в Европе, — сочиняла я, отталкиваясь от слова «заморская». Но старичок взирал на меня скептически. — Я не здешняя, приехала в Нью-Йорк со Среднего Запада, — тараторила я. — По телефону Шарлотта лишь сказала, что едет к сестре… Хм… Майра часто переезжает. — Придуманное имя, на мой взгляд, хорошо сочеталось с " Шарлоттой".

— Майра?

— Её сестра.

— В Париже она, во Франции, — смягчился бдительный сосед. — А уж где там её искать, мне неведомо.

— Наверное, вы не в курсе, когда она вернётся домой.

— Опять промахнулась, малышка! — задорно усмехнулся старичок. — Староста сказал, что она возвращается в понедельник — двадцать третьего, значит, — если здоровье позволит. А на следующий день у моей жены день рождения, царствие ей небесное. Ей бы исполнилось семьдесят семь.

— Что ж, сэр, большое вам спасибо. Дождусь её возвращения. — И я двинулась прочь.

— Лео! — крикнул он, и мне пришлось остановиться. — Зовут меня Лео. А тебя как, малышка?

— Мэри, — брякнула я.

— А муж у тебя есть, Мэри?

— Я вдова.

— Слушай, а бифштекс ты любишь? — И объяснил, не дожидаясь ответа: — У меня сын мясник, и он приносит мне такую нежную вырезку, какой ты в жизни не едала. Ради неё я даже эти чёртовы челюсти вставляю — вот до чего хороша! Заходи ко мне вечерком, я ужин приготовлю — пальчики оближешь!

— Звучит ужасно соблазнительно, Лео. Но, боюсь, оставаться наедине с таким мужчиной, как вы, опасно — как бы чего не вышло!

Я уже входила в лифт, а в коридоре всё ещё звенел дребезжащий смех Лео.

Глава 40

"Мы прищучили подонка", — говорилось в сообщении от Филдинга.

— Победа! — завопила я.

— Речь идёт о том самом деле? — спросила Джеки, заражаясь моим восторгом.

— Именно! — Я расплылась в улыбке до ушей. Секретарша вскочила и, обежав вокруг стола, заключила меня в объятия. Обнималась она от всей души, как и Эллен. А поскольку наша Джеки — женщина крупная, мой нос уткнулся в её плечо, и дышать стало совсем нечем.

— Расскажи мне всё! — потребовала Джеки, разжав ручищи, — к моему великому облегчению.

— Обязательно, — пообещала я. — Но сначала позвоню.

Я двинулась по коридору, на ходу стаскивая пальто, и, войдя в офис, немедленно набрала номер Филдинга.

— Та же пушка тридцать восьмого калибра, из которой он стрелял в близнецов! — ликовал Тим. — И отпечатков Фостера не счесть.

— Аллилуйя! Ему уже предъявили обвинение?

— Конечно. И под залог не выпустят.

Я была так счастлива, что не могла не поделиться новостью с автоответчиком Питера, одобрительно промолчавшим. Потом позвонила Эллен на работу, и та щедро полила бальзамом мою душу — визжала и поздравляла.

Когда я немного успокоилась, настал черёд Р. Шмидта, старосты в доме Шарлотты Бромли. Он был дома, но отвечал сквозь зубы.

Торопливо представившись, я прокурлыкала, что буду весьма признательна, если он снабдит меня парижским адресом Бромли.

— Вот что, леди, полиция уже выпытывала у меня её адрес. Я им сказал и вам повторю: знать не знаю, где она гостит. — Судя по тону, староста счёл разговор законченным.

— Минутку! Откуда вам известно, что ей сделали операцию?

— Подружка какая-то заскакивала пару недель назад отдать квартирную плату — на четыре-то дня запоздала, как водится, — она и сказала. Да вам-то что за дело!.. А подружку эту я впервые видел, — предупредил Р. Шмидт мой следующий вопрос, — и как связаться с ней, не ведаю, и чего я с вами лясы точу, когда у меня работы по горло, это уж вовсе уму непостижимо!

* * *
Днём, часов в пять, ещё один кусочек головоломки лёг на своё место.

Перед уходом с работы я отправилась в туалет, а когда вернулась в офис, нашла на столе записку — с именем Хелен Уорд и номером телефона. Я не сразу сообразила, какое отношение мисс Уорд имеет к моей особе, но спустя минуту вспомнила: это та самая девушка, подруга Мередит, с которой советовала связаться Клэр Джозефс и которая улетала на съёмки куда-то в джунгли. Я немедленно перезвонила.

Хелен Уорд производила впечатление интеллигентной девушки. Явно волнуясь, она объяснила, что только что вернулась из Африки и узнала от соседки о том, что я её разыскивала. Хелен и сама рвалась побеседовать со мной; сообщение о покушении на сестёр потрясло её, и она желала выяснить, как себя чувствует выжившая девушка и установлено ли её имя. Я сказала, что жертва поправляется, но с идентификацией её личности мы пока далеко не продвинулись.

— Значит, она выздоравливает? Господи, просто камень с души! Соседка сохранила для меня вчерашнюю газету, но в ней о состоянии потерпевшей ни слова.

— Вчерашнюю газету? — Я газеты давно в руках не держала.

— В «Пост» напечатали о том, как Эрика поймали в аэропорту. Знаете, я ничуть не удивилась… насчёт Эрика.

— Почему?

— Если он мог так поступить с мужем Мередит, значит, на всё способен!

— Вы намекаете на тот случай, когда Фостер хотел от него откупиться?

— Кто вам это сказал? — фыркнула Уорд. — Всё было как раз наоборот. Эрик добивался от Джина, мужа Мередит, — хотя тогда они ещё не были женаты, — чтобы тот ему заплатил. Шантажировал его. Говорил, что, если Джин не выложит двадцать тысяч фунтов, Эрик позаботится, чтобы тот никогда не женился на его сестре.

— Вы уверены? — ошалела я. — Абсолютно. Эрик якшался с полицией, от них он и узнал, что Джина когда-то давным-давно арестовывали за перевозку наркотиков. А когда Джин отказался платить, Эрик привёл свою угрозу в исполнение и разболтал Фостерам о прошлом Джина. Родители пытались заставить Мередит порвать с ним, ей тогда туго пришлось. С тех пор отношения с родителями у неё так и не наладились.

— Каков мерзавец, а? Вы услышали эту историю от самой Мередит?

— Да. Обычно она о таких вещах не распространяется, но однажды я плакалась ей по поводу моей сестры, первой стервы в Западном полушарии. Мередит мне посочувствовала, мол, как это ужасно, когда сестра или брат так с тобой поступают, и рассказала об Эрике.

Хелен Уорд многое для меня прояснила. Теперь я отлично понимала, почему после стольких лет Мередит наотрез отказывалась общаться с братом. Но как же Мэри Энн? Зачем она рассказывала всем, включая собственного жениха, версию событий в редакции Эрика? Уорд словно подслушала мои мысли.

— Мередит говорила, что Мэри Энн не хотела верить в подлость Эрика, — продолжила моя собеседница. — Сначала она пыталась убедить Мередит, что Джин врёт, ведь наркоманы всегда врут. Потом твердила, что, вероятно, произошло недоразумение и что Мередит должна хотя бы дать своему единственному брату, шанс объясниться. Но Мередит в глубине души всегда знала, что когда-нибудь Мэри Энн поймёт: Джину не было нужды выдумывать такую ерунду. И кроме того, Эрик постоянно требовал с кого-нибудь денег. Когда сестры были детьми, он то и дело занимал у родителей. И разумеется, никогда не отдавал. Мередит переживала за Мэри Энн: каково ей будет, когда она наконец осознает, что на самом деле представляет собой её братец.

— Слепая преданность — опасная вещь, — заметила я.

— Золотые слова. Но что его заставило решиться на убийство?

— История немножко запутанная, но, если бы обе его сестры умерли, ему светило неплохое наследство.

— И как я сразу не догадалась: деньги! Этот малый завзятый игрок, скачки — его страсть. Да и некая дама, с которой он сейчас живёт, очень любит дорогие вещи.

Не девушка, а кладезь информации! Мне бы ещё один маленький кусочек, дабы окончательно решить головоломку. Я скрестила пальцы от сглаза:

— Вы случайно не замечали, носила Мередит кольцо?

— Что-то не припомню…

Не могла же она знать всё! Я распрямила пальцы и поблагодарила девушку за помощь.

— Шакира, соседка, говорила, что вы хотели со мной встретиться.

— В этом уже нет необходимости. — Я вновь рассыпалась в благодарностях. — Вы ответили на все вопросы, включая те, которые я бы не сообразила задать.

Глава 41

По дороге домой я думала о Мередит и Мэри Энн — обо всём, что с ними случилось. И вдруг меня осенило, где хранятся миллионы Мередит!

Могла бы и раньше догадаться, конечно. Одно утешало: Филдинг оказался таким же тупицей, как и я. Но всё равно было обидно.

На завтра Филдинг пригласил меня на обед, который он мне задолжал. Вот тогда и обсудим мою идею.

* * *
Зная, что я обожаю французскую кухню, Филдинг выбрал весьма недешёвый французский ресторан, расположенный рядом с моим офисом. Нам обоим расхваливали это место, и я предвкушала нечто особенное. В каком-то смысле мои ожидания оправдались.

Как только официант принёс бутылку каберне-совиньона и разлил вино по бокалам, Тим подался ко мне:

— У меня есть новости, Дез.

— Хорошие или плохие?

— Я бы назвал их интересными. Приберегал специально для личной встречи с тобой.

— Мне тоже есть что тебе рассказать.

— Даму пропускаю вперёд, — с насмешливой галантностью поклонился мой приятель.

— О нет, после тебя; ты старше.

— Утверждение спорное, — парировал этот нахал. — Ну ладно. Полагаю, тебе будет любопытно знать, где находятся деньги Мередит.

Как вам это нравится! Я залпом осушила чуть не полбокала.

— Где?

— Признаю, надо было раньше копать в этом направлении, — начал издалека Филдинг, и я поняла, что он вознамерился выжать из ситуации максимум. — И, когда я говорю «мы», то причисляю и тебя, Шапиро, к нашей компании. — Он прервал свой монолог, дабы я хорошенько осознала свои промахи. — Однако, — продолжил Тим, — стоило нам выяснить, что богатой была только Мередит, как мы сформулировали проблему несколько иначе: не где они хранили деньги, а где она могла хранить свои капиталы. Понятно? — Улыбаясь, он откинулся на спинку стула и выжидающе посмотрел на меня.

— Понятно, — нетерпеливо ответила я. — Продолжай.

— Гарибальди! — воскликнул он. — Фамилия Мередит по мужу— Гарибальди!

Выходит, я была права! Пусть и тугодум — как любезно отметил Филдинг, — но безмозглой меня никто не назовёт. Хоть это приятно.

— Всё было записано на имя Мередит? — осведомилась я.

— Точно! Более двух миллионов долларов. Кроме квартиры, на обеих сестёр был зарегистрирован только небольшой счёт в банке, который мы давно обнаружили. Однако при заполнении документов о совместном владении Мередит пользовалась фамилией Фостер, — наверное, чтобы путаницы не возникало.

— Поздравляю, Тим. Отличная работа, — искренне похвалила я.

— Но самое главное, мы нашли завещание, — зачастил Филдинг. (От комплиментов ему становится не по себе, оскорбления он переносит куда лучше.) — И оно сыграет роль в вынесении обвинительного приговора этому уроду.

— Завещание тоже было составлено на имя Гарибальди?

— Да. И ты верно смекнула: Мередит обратилась к Лейбовицу, Лейбовицу и О'Доннеллу. Там мы поначалу столкнулись с трудностями. Делами Мередит занимался какой-то сосунок, который много о себе мнит, и этот молодой крючкотвор отказался с нами разговаривать. А нам всего-то надо было удостовериться в том, что мы и так знали со слов Уинтерса об условиях завещания. Но юный Перри Мейсон заявил, что подобная информация, не подлежит оглашению. Мол, покажите ему свидетельство о смерти, тогда он утвердит завещание, и только затем мы узнаем, что в нем. Я чуть не придушил этого выскочку!

— А ты не объяснил ему, почему не можешь показать свидетельство о смерти?

— За кого ты меня принимаешь? В конце концов я ему велел… Впрочем, неважно, что я ему велел. Как бы то ни было, мы добились своего через суд, что оказалось не так уж сложно. Судья Уилхелм пошёл нам навстречу и выписал постановление на обыск и изъятие документов.

— И что вы обнаружили?

— Никаких сюрпризов. Твой клиент, как ни удивительно, выдал точную информацию.

Я понимала, что Филдинг меня подзуживает, но тем не менее сочла своим долгом заступиться за Питера:

— Постой, да что бы ты делал…

— Ладно уж, мне самому нравится Уинтерс, — перебил он, ухмыляясь. — Но, согласись, он малость без царя в голове.

— Неправда! — горячо запротестовала я. — Он очень умный, просто напряжение сказывается.

— Убедила! — Филдинг поднял обе руки. — Но вроде бы ты тоже намеревалась что-то рассказать.

Мой добрый приятель, обнаруживший наконец пропавшие миллионы, столь гордился собой, что мне не хотелось отравлять ему радость победы. Посему я не стала заявлять, что ещё накануне догадалась, где искать деньги Мередит (хотя, возможно, он всё равно бы мне не поверил). Я сказала, что подожду с откровениями, пока мы не закажем обед, надеясь выиграть время и сочинить какую-нибудь приемлемую замену той версии, которую с самого начала хотела с ним обсудить и которую он, ничего не подозревая, уже подтвердил. Я ясно выражаюсь?

Проволочка Филдинга почему-то не устраивала:

— Да уж выкладывай, чего ждать. — Он оглядел зал. — Нашего официанта нигде не видно; похоже, малый ушёл в учебный отпуск.

— В общем… ничего особенно важного, — уклончиво начала я и вдруг вспомнила: Хелен Уорд! — Но с другой стороны, — поспешила я исправить оплошность, — сведения более чем стоящие…

Не успела я быстренько пересказать то, что узнала от Уорд, как из небытия материализовался наш официант и мы сделали заказ.

Еда была восхитительной. Хотя я чувствовала себя немного-виноватой: наслаждаюсь за счёт Филдинга, а сама так и норовлю обскакать его и добраться до Бромли первой.

Филдинг отомстил, сам того не ведая. Из-за его проклятого ресторана я проснулась среди ночи с классическим пищевым отравлением.

Глава 42

Я просидела дома весь четверг и пятницу, избегая всякого человеческого общения. Правда, предупредила Джеки, что не приду на работу, — об этом я не осмелилась забыть. Телефон зазвонил лишь однажды, ближе к вечеру, но я даже не подумала взять трубку. Мне было на всё наплевать; скорей бы наступила смерть, молила я, и избавила, от мучений.

В пятницу немного полегчало. Поднявшись в восемь утра, я заварила чай и сделала тост, а в десять позвонил Питер. Его распирало от счастья.

— Вчера Мэри Энн начала вспоминать! Она произнесла: "Спектакль, это был спектакль…" Больше она ничего не сказала, но прежде вообще никаких воспоминаний не было. Вот тебе, Дезире, и доказательство, о котором ты постоянно твердишь: она действительно Мэри Энн! Не поняла? Мы познакомились во время спектакля! Именно об этом она говорила!

Что было толку возражать: мол, эти слова с той же очевидностью — и даже с большей — доказывают, что в больнице лежит Мередит. Не сомневаюсь, Питеру тоже приходила в голову такая мысль, но он от неё отмахнулся: И я его понимала.

Следующим был Стюарт. Он пытался застать меня в офисе, и Джеки поведала ему о пищевом отравлении.

— Как ты себя чувствуешь? — заботливо поинтересовался он, и я заверила, что много лучше, чем вчера. — Давно собирался тебе позвонить, да не получалось: дел по горло, в жизни не был так занят. Вот что я надумал: когда эта безумная чехарда закончится, зачем ехать в глушь, в деревню? Не лучше ли махнуть на недельку в Нассау или на Бермуды? Как ты считаешь?

Не будучи уверенной, о ком, собственно, идёт речь, я отвечала осторожно:

— Отличная идея. Ты сможешь замечательно провести отпуск после налогового сезона.

— Я имел в виду не только себя, но и тебя, нас обоих. Надеюсь, ты тоже скоро закруглишься с расследованием. Как оно продвигается, кстати?

Не желая надолго отрывать его от работы, я поведала лишь, что всё наконец улаживается, а подробности обещала рассказать при встрече. Мой ответ Стюарта более чем устроил.

— Так ты согласна немного расслабиться в тропическом раю?

— Ну, если ты настаиваешь, уж так и быть, согласна.

Стюарт пообещал купить дорожные чеки. Я попрощалась с ним, сияя от счастья.

Поймите меня правильно: мы со Стюартом — хорошие друзья, и ничем иным никогда не станем. Но в последнее время мне сильно не хватало физического аспекта наших отношений — вот такая я распутница. Кроме того, надо же каким-то образом сжигать калории!

Чуть позже, приготовив себе лёгкий обед и вдохновившись размышлениями о моих отношениях со Стюартом, я решила взяться за одно дельце, к которому давно примеривалась.

Набирая номер, я страшно нервничала и не бросила это занятие на полпути только потому, что была твёрдо убеждена: его нет дома.

— Линтон, — ответил он после первого же гудка.

— Майк, это Дезире Шапиро, та женщина, что валялась у ваших ног в прошлое воскресенье, помните?

На эту тщательно отрепетированную фразу я получила желаемый отклик.

— Помню, — засмеялся молодой доктор. Ну что ж, засучим рукава. Несколько дней кряду я ломала голову, как к нему обратиться и в то же время не произвести впечатление назойливой кумушки. Но в конце концов поняла: с какого бы боку я ни зашла, от образа кумушки так и так никуда не деться. Поэтому вдохнула поглубже и приступила:

— Надеюсь, вы не сочтёте меня чересчур развязной, но… э-э… скажите, у вас есть девушка? (Тактичные формулировки никогда не были моей сильной стороной.)

— Хм… Да, я встречаюсь с одной дамой, — уклончиво произнёс Линтон.

Ответ меня не убедил. И тут мне пришло в голову, что мы подразумеваем разные вещи.

— Уже не думаете ли вы… то есть, надеюсь, вы понимаете, что речь идёт не обо мне, — хихикнула я.

— Конечно, понимаю, — соврал Линтон, облегчённо вздохнув.

Прояснив ситуацию, я ринулась напролом:

— У меня есть очень милая племянница, и я чувствую, что вы удивительно подходите друг другу. Поверьте, я не стала бы выступать в столь дурацкой роли, если бы не была абсолютно убеждена: это то, что вам обоим надо.

— Не сомневаюсь, у вас замечательная племянница, но я никогда не хожу на свидания вслепую. — И, намереваясь закончить разговор, Линтон добавил: — Тем не менее спасибо, что вспомнили обо мне.

— Но почему же вслепую! — заторопилась я. — Я вам пришлю фотографию Эллен. Её зовут Эллен Кравиц, между прочим.

— Спасибо, но, право, я… — Линтона явно позабавило моё предложение.

— Видеокассету?

— Вы никогда не сдаётесь, а? — рассмеялся он.

— Послушайте, ну что вам стоит? Встретитесь в баре, выпьете по стаканчику. Если понравитесь друг другу, прекрасно. Если нет, полчаса, потраченные впустую, — не велика жертва.

— Не знаю… — замялся Линтон.

Его решимость была поколеблена, и всё же он собирался отказаться. Но я не позволила ему закончить фразу и выкатила тяжёлое орудие:

— Вы понимаете, каких чудесных приключений лишаетесь, чересчур осторожничая?

— Но…

— Она заплатит за свою выпивку. А может быть, мне удастся уговорить её заплатить и за вашу.

— Хорошо, хорошо, — смеялся он уже во всё горло. — Хватит меня обрабатывать, сдаюсь. Дайте мне её телефон.

— Вы ей позвоните?

— Позвоню. Честное скаутское.

Я еле дождалась вечера, мне не терпелось поведать Эллен о моем подвиге. Однако мои успехи никакого восторга у племянницы не вызвали.

— Как ты могла?! — так она отреагировала. — Представляю, что он обо мне подумал! Тётка пристаёт к молодым мужчинам, зазывая их ко мне на свидания. Наверное, он решил, что я — страх и ужас! И что дальше? Встанешь на углу с арканом? — В её голосе звучали слезы.

По прошлому опыту я знала, что Эллен наверняка будет смущена моей попыткой свести её с Майком Линтоном. Но тот же опыт подсказывал, что не пройдёт и пяти минут, как она преодолеет смущение. Однако расчёты не оправдались. И самое печальное, что я добилась прямо противоположного результата: нанесла урон её и без того потрёпанной уверенности в себе.

Я возразила: мол, Линтон скорее сочтёт придурковатой меня, а не её. А потом принялась нахваливать изумительного молодого доктора, что было непростой задачей, учитывая наше шапочное знакомство.

— Послушай, он не позвонит; пообещал, только чтобы отделаться от тебя. А если и позвонит, встречаться с ним я не стану, — твёрдо заявила моя обычно сговорчивая племянница. — Иначе напрочь перестану себя уважать.

На том мы и распрощались. После нашего разговора я долго пыталась оправдать свои действия.

Не знаю, чего бы я не сделала ради Эллен. А в данном случае всего лишь хотела познакомить её с парнем, который мог бы ей понравиться, — что тут плохого? К тому же надо было искупить грешок — Уилла Фитцджеральда.

Ладно, наверное, меня занесло; не стоило звонить человеку, которого я едва знала. Но ведь действовала я по велению сердца. Беда в том — признала я в конце концов, — что сердце-то у меня разумное, а вот голова набита ватой. По моей милости Эллен теперь причислит себя к первой десятке самых отчаявшихся женщин планеты.

И когда я прекращу вмешиваться в чужие дела?

Хорошо, клянусь: больше ни за что не стану совать нос в личную жизнь племянницы. Уж до тех пор, пока не забудется этот маленький инцидент, — точно!

Глава 43

Мы с Эллен никогда не ссорились — размолвки бывали, конечно, но не столь серьёзные. Посему я чуть умом не тронулась. Подумывала, не позвонить ли ей в воскресенье утром, но побоялась, что она опять начнёт меня упрекать или вообще откажется разговаривать. Потом, задним числом, я сообразила, что приписывала Эллен совершенно несвойственную ей манеру поведения, но тогда струсила, убедив себя, что лучше переждать пару дней — пусть она немного остынет.

В субботу днём объявилась Пэтти Мартуччи. Её последнее приобретение — Питер Касл (тот парень с билетами на "Без ума от тебя") уехал ненадолго, и Пэтти интересовалась, не хочу ли я поужинать и сходить в кино. Я обрадовалась приглашению: сидеть в четырёх стенах мне уже изрядно надоело.

Дома, когда я вернулась, меня ждала на автоответчике просьба Эллен: "Тётя Дез, пожалуйста, позвони". Я глянула на часы: пятнадцать минут первого. Черт! Слишком поздно; перезвоню ей с утра пораньше.

Но в воскресенье я проспала до десяти и Эллен уже не застала. Весь день она отсутствовала, а вечером и племянница, и её проблемы вылетели из головы: завтра наступало двадцать третье марта.

Всю неделю я намеревалась проверить, не вернётся ли Бромли не в понедельник, двадцать третьего, как было сказано, а накануне. Но меня вдруг одолели сомнения: если я её застану — в чем я была почти уверена, — Филдингу это не понравится, он обязательно припомнит мне свистопляску, случившуюся в прошлое воскресенье. Я живо представила себе его физиономию, когда они с Коркораном явятся к Бромли, а та заявит: "Ох, я только что всё рассказала частному детективу Дезире такой-то". Посему, после стольких усилий добраться до ювелирши, я решила отступить. Тим, несомненно, поделится полученной информацией. Да и кроме того, что мне мешает пойти по его следам?

Приняв столь мудрое решение, через четверть часа я уже набирала номер Бромли. Автоответчик порадовал той же заезженной записью.

Значит, не судьба. Я решила утешить себя "омлетом из холодильника" — на сей раз с зелёным луком, салями, грибами, зеленой фасолью и помидорами. Поев, опять попыталась достать Бромли.

— Алло, — произнёс тонкий девический голосок, замесяц с лишним ставший почти родным.

Я не верила своим ушам! Неужто мне ответила сама Бромли — живьём!

— Алло! — повторил голос в трубке.

— Мисс Бромли? — выдавила я. — Да. Кто это?

Брать быка за рога было бы опрометчиво: возможно, ювелирша, столь долго гостившая за границей, понятия не имеет о случившейся трагедии.

— Меня зовут Дезире Шапиро, я частный детектив и хотела бы побеседовать с вами о сёстрах Фостер. Это не займёт много времени.

— О Мэри Энн и Мередит? Но в чем дело?

— Можно я к вам заеду на пять минут и всё объясню?

— А по телефону это нельзя обсудить?

— Не думаю. Послушайте, я не стала бы вас беспокоить в день приезда без крайней нужды.

— Хорошо, — сдалась она. — Когда вас ждать?

— Через час. Устраивает?

— Ладно, но постарайтесь не задерживаться. Я с дороги неважно себя чувствую.

Обещав поторопиться, я впопыхах оделась, схватила парик, лак для волос, косметичку и уже через пятнадцать минут сидела в такси.

Если бы не спешка, я бы сейчас тряслась, как желе, волнуясь перед встречей с Бромли, — что-то она скажет? Но у меня были другие заботы: я приводила себя в божеский вид в условиях, которые вы себе и представить не можете, — если, конечно, не катались в нью-йоркских такси.

С водителем мне тоже повезло. По-моему, мы не пропустили ни одной выбоины между Восьмидесятыми и Двадцатыми улицами, а ехали мы со скоростью, которая не посрамила бы и гоночный автомобиль. Но, несмотря на то, что парик подпрыгивал у меня на коленях, я всё-таки умудрилась привести его в почти презентабельное состояние. А когда цементировала достигнутый результат сверхдозой лака, водитель развернулся ко мне почти на сто восемьдесят градусов, едва не врезавшись в автобус.

— Эй, полегче, леди! — возопил новоявленный Шумахер. — Хотите, чтобы я задохнулся? Вы что, не знаете, как нужно обращаться с аэрозолями?

Я не стала спорить — с гонщиком за рулём такси превращалось в смертельное орудие. Извинилась, аккуратно напялила парик и принялась краситься.

В тот же момент Шумахер круто повернул, завалив машину на два колеса, и от пузырька с крем-пудрой осталась ровно половина, остальное вылилось мне на колени. Затем я умудрилась, мазнуть тушью по подбородку, а с губной помадой справиться так и не удалось. Удовлетворилась тем, что накрасила кожу под носом.

Но нет худа без добра: доехали мы быстро — невероятно быстро.

Остановившись у дома Бромли, Шумахер опять развернулся ко мне, на сей раз для того, чтобы подвергнуть критике мои достижения:

— Не мешало бы вам попрактиковаться с помадой, леди. Вот моя жена, например, она берет карандаш для губ и рисует контур, а потом уж кисточкой всё замазывает. Вам бы так же надо делать.

Минуту спустя я стояла на тротуаре в облаке выхлопных газов. И тут меня пробрало: сейчас я узнаю ответ на вопрос, не дававший покоя многим людям.

* * *
В лифте я задумалась ещё над одним обстоятельством, вероятность которого прежде упорно не желала допускать: предположим, что девушка, лежавшая в больнице, надела в день убийства кольцо сестры.

Ведь сестры часто меняются вещами. А если у близнецов это было принято, то кто сможет ответить, кому принадлежит кольцо?

Хватит, приказала я себе. Вряд ли Мэри Энн одолжила у сестры кольцо только для того, чтобы поужинать с приятельницей после работы. И вряд ли Мередит понадобилась безделушка Мэри Энн — она всего лишь отправлялась на репетицию. К тому же вкусы у близнецов были очень разными.

В дверь Шарлотты Бромли я звонила, уже подавив тревогу: вероятность обмена была опять решительно отметена.

* * *
На вид хозяйке было за тридцать, — ближе к сорока. Невысокая, округлая, с длинными каштановыми волосами и лицом, как полная луна. Меня бы уже удивил наряд в крестьянском стиле — блузка с широкими рукавами и пышная юбка из трёх частей, что называется из-под пятницы суббота, подчёркивавшая её далёкие от изящества пропорции, — но аксессуары! Дама была просто ходячей выставкой своих поделок. Пара треугольных, свисавших до плеч серёг с полудрагоценными камнями, огромная серебряная булавка, с полдюжины перстней, браслеты на руках и ногах различной ширины и выделки и три увесистых ожерелья — одно о бронзовой подвеской, уютно покоившейся в ложбинке меж мощных грудей.

Однако на гостиную артистические наклонности мисс Бромли явно не распространялись: от мебели, которой была обставлена комната, отказалась бы даже Армия спасения. Стоило мне опуститься на утративший пружины диван, как хозяйка озабоченно произнесла своим тонким голоском:

— Вы хотели побеседовать о Мэри Энн и Мередит.

— Хм, да. Боюсь, произошла ужасная трагедия.

Бромли немедленно выпрямилась и подобралась и, пока я повествовала в самых деликатных выражениях о покушении, в результате которого одна из её подруг погибла, а другая была ранена, сидела не шелохнувшись. К концу рассказа лицо Шарлотты Бромли приобрело пепельный оттенок.

Она сгребла рукой блузку на груди, открыла рот, пытаясь что-то сказать, но голос изменил ей. Я испугалась страшно — только инфаркта нам не хватало. Но рука сползла на колени, и хозяйка заговорила как обычно — настолько, конечно, насколько позволяли обстоятельства:

— Утром я собиралась позвонить Мэри Энн и пригласить её и Мередит на ужин… О боже, их родной брат… Каким же зверем надо быть? — с тихим изумлением выдохнула Шарлотта, и на её глаза навернулись слезы. — Мэри Энн часто о нём рассказывала. И писала ему постоянно. Даже меня упоминала в письмах, хотя чем я ему могла быть интересна, ума не приложу. Мэри Энн хотела нас познакомить. — Вынув платок из кармана юбки, она утёрла глаза. Затем, словно очнувшись, с недоумением глянула на меня: — Но зачем я понадобилась частному сыщику?

— У меня к вам есть вопрос. Вы дружили с обеими сёстрами?

— Верно. Хотя сначала я познакомилась с Мэри Энн и виделась с ней чаще, чем с Мередит. Она покупала у меня вещи… для магазина; я художник-ювелир.

— Вот поэтому я к вам и обратилась. Надеюсь, вы сможете помочь установить личности потерпевших.

— Я? Но как?

— Вы не помните, носил ли кто-нибудь из сестёр кольца?

— Конечно, помню, — не задумываясь, ответила Бромли. — Уж этого я не могла не заметить!

Несколько месяцев назад Мэри Энн попросила меня сделать ей кольцо, она его часто надевала. — Наконец-то! Ещё секунда — и я бы взорвалась от нахлынувших чувств, но, увы, Бромли продолжила: — Мередит так понравилось это кольцо, что она попросила сделать и для неё такое же.

— Точно такое же? — Я была близка к тому, чтобы перерезать себе вены.

— Да, что удивительно, ведь обычно вкусы сестёр ни в чем не совпадали. Наверное, простота дизайна подкупила обеих.

Боже! Опять тупик!

Но Шарлотта Бромли ещё не закончила:

— Только камни были разными. В одно кольцо я вставила аметист, а в другое — гранат.

— Которое…

Звонок оборвал меня на полуслове. Хозяйка, извинившись, вскочила и бросилась на кухню к телефону, пообещав вернуться через минуту. Прошло немало минут, а она всё разговаривала.

Я не могла усидеть на месте. Встала и принялась вышагивать вдоль дивана. Кухня находилась совсем рядом, и оттуда отчётливо доносился детский голосок Шарлотты: "У меня гости, ма, я тебе перезвоню", "Обсудим это попозже" и трижды "Меня правда ждут, ма".

Внезапно я прекратила дёргаться. Напрасно Шарлотта торопила свою «ма». По мне, они могли бы беседовать хоть до скончания веков.

Ибо я уже знала, что ответит Шарлотта Бромли.

Глава 44

Когда хозяйка вернулась в гостиную, я опять сидела на диване. Но уверенность, охватившую меня пять минут назад, уже разъедали сомнения, блестящая догадка требовала немедленного подтверждения.

— Простите, мама звонила, — виновато пробормотала Бромли. — Она ужасно многословна, а я до сих пор не научилась её унимать. Вы спрашивали, кому какое кольцо принадлежало?

— Да. Но, кажется, уже знаю ответ на этот вопрос. Кольцо с гранатом носила Мередит, верно?

— Верно. А как вы догадались?

— Кто-то упоминал, что Мередит на самом деле родилась тридцать первого января, за несколько минут до полуночи; значит, гранат — её камень. А Мэри Энн появилась на свет первого февраля, после полуночи. И её камень — аметист. (Вот такой ерундой и забита моя голова.)

— Совершенно точно, — похвалила Бромли. — Аметисты Мередит не нравились. И когда она сказала, что родилась в январе, я предложила гранат. Гранаты — темно-красные, — несколько менторским тоном пояснила ювелирша, — а Мередит обожала красный цвет. (Я кивнула, припоминая спальню старшей сестры.) Но почему эти кольца вас так интересуют?

— На руке девушки, которая сейчас лежит в больнице, было кольцо. — И в ответ на немой вопрос Шарлотты добавила: — С аметистом.

* * *
Вернувшись домой, я тут же кинулась к телефону — нельзя было заставлять Питера дольше томиться.

Услышав запись: "Привет, это Питер…" — я чуть не заорала в голос, но взяла себя в руки и, скрежеща зубами, произнесла: "Питер, это Дезире. Позвони, как только вернёшься. Есть новости, которых ты так долго ждал!"

Но, едва положив трубку, тут же забеспокоилась: поймёт ли он, что новость хорошая? Точнее, потрясающая! Надо было яснее выразиться. И я снова набрала номер — такой уж невротичкой уродилась. "Питер, это опять я. Забыла упомянуть: новость фантастическая!"

И стала ждать. Сварила кофе, хотя не очень-то и хотелось. Но я не могу пить кофе пустым. Наведалась в морозилку за маленьким кусочком мороженого. Трудно насладиться крошечным кусочком, особенно когда видишь как на иголках. Однако мороженое подействовало на меня успокаивающе, и я опять двинула к морозилке — уже за более весомой порцией.

Телефон зазвонил, когда я подносила ко рту последнюю ложку. Питер! Впопыхах я запнулась о собственную ногу и не шмякнулась лишь благодаря удачному расположению кухонной мебели: под руку подвернулся край стола.

— Тётя Дез? — раздался в трубке неуверенный голос.

Эллен! А я совсем о ней забыла!

— Ой, как хорошо, что позвонила! Я разыскивала тебя.

— Я вернулась полчаса назад. Провела целый день у Вики, мы вместе работаем. Послушай, я ужасно переживаю из-за того, что в пятницу тебе нагрубила.

— И ты ещё извиняешься! Это я во всём виновата. Поставила тебя в неловкое положение. Прости.

— Но ты ведь не нарочно. Старалась ради меня.

— Не нарочно. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. И всё же я вела себя как последняя дура. Если я пообещаю больше никогда так не делать, ты простишь меня?

— Боюсь, что нет.

— Но почему?

— Я только что разговаривала с Майком Линтоном, — хихикнула Эллен.

— И?..

— Он был очень мил. Мы проболтали минут пятнадцать и договорились встретиться в среду вечером.

— Эллен! — заверещала я. — Как я рада! Вы обязательно понравитесь друг другу, я это чувствую!

— Если и не понравимся, всё равно попробовать стоит.

— Верно. Знаешь, если дело не выгорит, то у Питера наверняка есть очень…

— Тётя Дез!

— Никто не собирается ему навязываться, — поспешила заверить я, — но вдруг он случайно в разговоре упомянет…

* * *
Жизнь определённо налаживается, решила я, попрощавшись с Эллен. Племянница идёт на свидание с удивительно симпатичным молодым человеком, и кто знает, чем закончится эта встреча. Я невольно представила холодильник Майка Линтона, набитый до отказа полупустыми упаковками с китайской едой. А ещё лучше то, что невеста Питера жива, — жива и поправляется. Мне же предстоит чудесный отпуск со Стюартом.

Но когда же я услышу Питера?

Он позвонил в четверть двенадцатого.

— Питер! — завопила я. — Это Мэри Энн! Девушка в больнице — Мэри Энн!

— Ты уверена? — осторожно осведомился он.

— Абсолютно! Сегодня я виделась с Шарлоттой Бромли. По её словам, кольцо Мэри Энн было с аметистом — его-то и обнаружили на руке выжившей девушки. Лучшего свидетеля, чем Бромли, не найти, поскольку она собственноручно сделала кольцо по заказу Мэри Энн!

— Слава богу! — выдохнул Питер. — Я всегда знал! — Речь его становилась всё быстрее и быстрее: — Но иногда меня охватывал страх: вдруг я просто внушил себе, что это Мэри Энн? А вчера в больницу приходил Ларри Шилдс, и он вёл себя так, словно в палате лежит Мередит. Наверное, он тоже внушил себе. Но теперь, когда её личность официально установлена, я не знаю, как тебя благодарить, Дезире.

И он разрыдался — глухо, душераздирающе, освобождаясь от боли и ужаса, давивших на него столько дней. А я к нему присоединилась. (Поплакать без меня? Не выйдет, я всегда составлю компанию.) И тоже не могла остановиться. Даже когда Питер взял себя в руки, я всё ещё проливала слезы.

Они хлынули с новой силой, когда Питер сообщил, что сегодня утром Мэри Энн вспомнила, как пила чай в Лондоне, когда была ребёнком. Я ревела, когда Питер принялся настойчиво приглашать меня в "Четыре времени года", дабы отметить счастливое событие. И не унялась, когда он извинился за то, что довёл меня до слез.

— Это ведь я тебя завёл, да? — виновато переспросил он. — Прости, я расслабился. Наверное, слишком долго держал всё в себе, а теперь, когда я счастлив, оно и вырвалось наружу.

— Понимаю. — Я в последний раз шмыгнула носом и утёрла глаза. — А я реву от радости за тебя. Пожалуй, теперь нам обоим надо хорошенько отдохнуть.

— Отличная идея. Позвоню тебе утром. И — огромное спасибо, Дезире. За всё.

А потом я сидела и размышляла, и на душе становилось тяжелее и тяжелее. Неужто лишь несколько минут назад я ликовала вместе с Питером? А пару часов назад была довольна жизнью вообще? В тот момент мне, было трудно в это поверить. Потому что в тот момент меня не отпускала мысль о трагедии, случившейся с Мередит Фостер.

И я снова заплакала, на сей раз не от радости.

Я вспомнила, как Мередит выхаживала смертельно больного мужа. И как заботилась о сестре. И как была талантлива и предана своей профессии. Надо же чтобы это случилось, когда её карьера пошла в гору, а в её жизни появился любящий мужчина.

Ну почему в ссоре между братом и сестрой Мэри Энн заняла нейтральную позицию? Почему не встала на сторону Мередит?

Да что со мной, одёрнула я себя. Ведь расследование закончилось так, как я хотела, а Питер просто на седьмом, небе от счастья!

И всё-таки, размышляла я — и не в первый раз, — бывает ли в реальной жизни действительно счастливый конец?


Примечания

1

«Шоу-параход» (Show Boat; авторы Д.Керн и О.Хаммерстайн) — знаменитый мюзикл 1920-х годов, ознаменовавший новый этап в жанре и популярный до сих пор. — Примеч. ред.

(обратно)

Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Глава 26
  • Глава 27
  • Глава 28
  • Глава 29
  • Глава 30
  • Глава 31
  • Глава 32
  • Глава 33
  • Глава 34
  • Глава 35
  • Глава 36
  • Глава 37
  • Глава 38
  • Глава 39
  • Глава 40
  • Глава 41
  • Глава 42
  • Глава 43
  • Глава 44
  • *** Примечания ***