Коре Сарыг на Буланом коне [Эпосы, мифы, легенды и сказания] (fb2) читать онлайн

Коре Сарыг на Буланом коне

Хакасские народные сказки, предания и легенды

…Звезды в темном небе светятся.

Горит огонь в очаге. Трещат, рассыпая искры, смолистые поленья. Полным-полно народу в юрте. Звенит семиструнный чатхан. Всю долгую зимнюю ночь напролет, до самого утра, никто глаз не сомкнет, никто неосторожного слова не проронит — певец-хайджи сказки сказывает.

Слушают люди древние предания и легенды о могучих богатырях- народных заступниках, о злых, коварных и алчных ханах, побежденных мудростью, ловкостью и силой смельчаков, о чудесных приключениях и геройских подвигах простых охотников и пастухов, о борьбе против темных сил и духов.

Всегда так было в Хакасии, с незапамятных времен. Всегда почитали в народе искусных сказителей-хайджи. Их памяти, их мастерству обязаны мы тем, что и до наших дней дошли удивительные истории, которым нет числа.

Хакасский писатель и ученый Петр Анисимович Трояков выбрал из множества народных сказок, легенд и преданий те, что вошли в эту книгу.

Они взяты из книг хакасских народных сказок, изданных на родном языке, а также из рукописного фонда ХакНИИЯЛИ.

Давайте и мы соберемся вкруг огня, даже если не горит он в очаге посреди юрты, а светит под потолком. Откроем эту книгу и прислушаемся к перебору струн чатхана или хомыса, к неторопливому и доброму голосу хайджи…

Сказитель Агол

Когда-то давным-давно жил, говорят, один сказитель и хайджи по имени Агол. Его знали во всех ближних и дальних аалах^[1], и всюду он был желанным гостем. На своей рыжей кобыле ездил Агол по старым знакомым и сказывал сказки.

Приедет, бывало, в какой-нибудь аал, и тут же молва по всем домам и юртам разойдется, тут же народ узнает, что приехал сказитель, и к вечеру стар и мал соберется послушать знаменитого Агола.

Желающих услышать его было так много, что приходилось Аголу оставаться в каждом аале по нескольку дней, — везде упрашивали остаться, водили из юрты в юрту.

Однажды заехал Агол к одному знакомому. Хозяин тотчас велел жене подавать всякие кушанья и стал угощать дорогого гостя. Поели досыта, поговорили о том о сем, хозяин попросил спеть-рассказать. А уж соседи проведали и вечером собрались послушать большого сказителя.

Усадили Агола поудобнее, и он, настроив хомыс, мягким, как журчащий ручей, хаем^[2] начал повествование о давних подвигах богатырей. Пропел о том, как земля зарождалась, как появился на земле могучий богатырь, как прославился он. Слушали его, не пропуская ни единого слова, восхищаясь героем-богатырем.

До середины сказки еще не допел Агол, как почувствовал, что и голос у него не тот и речь чем-то скована. Никак не поймет, в чем дело. Чаем горячим промочил горло, прокашлялся — все равно в лад не идет. Тогда он вышел на улицу подышать свежим воздухом. Глядит, возле юрты стоят двое верховых. Оба на вороных конях, оба в бобровых шапках и дорогих шубах.

— Ну вот, наконец-то мы тебя встретили, великий хайджи Агол. Завтра к нашему главному пойдешь, там веселье устроим, — говорит один из них.

Перепугался Агол, ноги у него подкосились. Понял он, что не обычные это люди. Не ответил им ничего, быстро вошел в юрту, стал дальше сказку сказывать, а ничего опять не выходит. Как будто даже мысли смешались: богатырей стал Агол перепутывать, чего с ним никогда не случалось.

Тут и старик, у которого гостил Агол, неладное почуял.

— Наша вина, добрые соседи, — говорит. — Давно мы Хозяина гор не кормили. Вот почему сказитель не может продолжать. Давайте завтра в каждой юрте айраном-молоком побрызгаем Хозяину гор.

Порешили так и разошлись по домам.

Уложили Агола в постель, а ему не спится. Тяжелую думу думает: «Такая, видно, судьба моя. Сегодня людям сказывал, завтра — Хозяину гор. Надо отсюда ноги уносить, пока цел».

Крадучись, чтоб никто не увидел и не услышал, вышел он на улицу, оседлал рыжую кобылицу, привязал хомыс к седлу и отправился восвояси.

Только за аал выехал, снова тяжкие думы одолели его, и ехал Агол в глубокой печали. Размышлял о горькой доле сказителя и о счастье быть любимым народом. Все это хотел он пропеть, но кто бы услышал темной и безмолвной ночью его от души идущий хай? Не успел подумать об этом, позади раздался чей-то голос:

— Агол, остановись!

У него все внутри содрогнулось. Даже оглянуться не решился и продолжал ехать. Понужнул рыжую кобылицу, во весь дух пустил. Через какое-то время придержал коня и опять услышал тот же голос:

— Остановись, Агол!

И сразу возле него появился всадник.

Посмотрел хорошенько Агол — это был один из тех двоих, что подъезжали к юрте.

— Кое-как догнал тебя. Не по-людски поступаешь, Агол. Хозяин гор, мой отец, к себе приглашает тебя, хочет твой хай послушать, сказания твои. А ты — на тебе! — сказку не досказал и удирать. Коль так случилось, давай состязаться с тобой. Слезай со своей рыжей кобылы. Будем петь и сказки сказывать — кто кого перепоет, кто кого перескажет.

Сошел Агол с коня. И тот уже на земле.

— Так будем петь. — говорит. — Ты сядешь на той горе, а я вон на той. И будем петь, пока один другого не одолеет.

Разошлись они по холмам, начали петь и сказки сказывать. Три дня и три ночи пели горловым напевом. К исходу третьей ночи у сына Хозяина гор песни истощились.

— Ну, Агол, — признался он, — не смог я тебя перепеть, как ни старался. Твоя взяла. Ты настоящий певец и сказитель. Я тебя нарочно испытывал. Отец так велел. Рассердился он, что не захотел ты ему сказки сказывать, убегать задумал. Если бы ты исполнил его желание, великие блага ожидали тебя. А теперь, Агол, уезжай отсюда и никогда больше не бери в этих местах в руки хомыс, а то худо тебе будет.

В большой тревоге поехал дальше Агол.

Была еще ночь. Ехал он вдоль холмов и услышал вдали человеческий голос. Прислушался Агол. Это кричал богатырь, о подвигах которого он начал и не докончил сказание. Жалобно так кричал:

— Эй, сказитель наш! Почему ты бросил нас в пути? Почему не дал нам довершить наши богатырские дела? Теперь нам вечно страдать в дороге…

Тут только вспомнил Агол завет великих сказителей, что нельзя недосказывать сказку, обрывать на середине. Если такое случится, богатыри, о которых ты пел-рассказывал, обидятся и проклянут тебя. А сам такой сказитель свой талант истощит, и ждет его скорая смерть.

Еще пуще встревожился Агол.

Приехал домой и зарекся никогда не брать в руки хомыс.

Лето прошло, осень прошла. Когда настала зима и потянулись долгие ночи, затосковал Агол, заговорил в нем голос певца: «Зачем сторониться людей и скрывать свой дар? Уж лучше погибнуть, доставляя радость народу, чем зачахнуть в тоске». Так размышлял он, взывая к всевышним чаянам и духам. Никто не отзывался ему, никто не дал совета. Думал, думал Агол и решил не посчитаться с угрозами Хозяина гор. Оседлал рыжую кобылицу и направился по дальним аалам.

Обрадовались люди, увидев снова любимого сказителя, стали зазывать его, как прежде, в свои юрты, просили сказывать сказки. Снова вечерами собирались в тесный круг, слушали его рассказы о подвигах богатырей. Никогда не звучал так его хомыс, никогда не был так звонок голос певца. Не знал он усталости.

То ли забыл Агол про запрет Хозяина гор, то ли снова захотелось ему испытать судьбу, только не миновал он тех мест, где не смог когда-то допеть свою песню.

Не успела рыжая кобылица хайджи на ту землю копыто поставить, как раздался громкий голос:

— Остановись, Агол!

Подъехал к нему сын Хозяина гор.

— Экей-а, Агол. Я же тебе говорил: не заезжай больше в эти места. Не послушался ты. Послал меня Хозяин гор с повелением лишить тебя жизни. Но просто так я тебя убить не могу, так не делается. Можешь ты спасти свою жизнь, если согласишься моему отцу сказки сказывать. Будет тебе тогда большое счастье. Станешь ты самым великим сказителем и не будешь никогда бедным.

И на этот раз отказался Агол.

Рванул тогда с места вороного коня сын Хозяина гор и исчез. Ветер донес его слова:

— Умрешь ты, Агол!

Повернул в великой тоске хайджи к своему аалу. Вдруг что-то в сердце у него закололо, не мог он дальше ехать. Слез с седла, сел возле кургана. Все сильней сковывает боль. Лег Агол…

Наутро гнали мимо кургана пастухи скот, увидели рыжую кобылицу. Подъехали поближе, заметили лежащего Агола. Подняли его, и он очнулся. Бледный и немощный, облокотился Агол о камень, попросил подать ему хомыс.

— Поезжайте в деревню, расскажите народу, что умирает хайджи Агол и просит в последний раз послушать его.

Валом повалил народ со всех сторон к кургану. Расселись вокруг камня. И стал Агол, напрягая последние силы, петь песни о родной земле, о жизни и мужестве, о призвании певца и его тяжкой доле. Пел он печально, сострадая горю людскому. Пел до тех пор, пока не отлетело его последнее дыхание.

Слух о смерти Агола облетел ближние и дальние аалы. Отовсюду приходили люди проститься с любимым певцом-сказителем, который бросил вызов Хозяину гор и отдал жизнь за свой народ.

Давно прошли те далекие времена, а легенда о гордом хайджи до наших дней живет в памяти людской.

Чудесный хомыс

Жили-были два брата. Один богатый, другой — бедный. Скота у него не было, а семья большая, не прокормить. Вот бедняк и промышлял охотой. Но зверя в тайге поубавилось, и часто он возвращался без всякой добычи. Придет домой с пустыми руками, ребятишки плачут, есть хотят, жена ругается. Отчаялся бедный охотник, пошел по тайге куда глаза глядят. Шел, шел, на маленькую избушку набрел. Дай, думает, зайду.

Заглянул — пусто в избушке, только два хомыса в углу лежат. Удивился охотник, к чему они тут, кто на них играет. Взял один в руки, тронул струны. Вдруг, откуда ни возьмись, появилась всякая еда, которую бедняк отродясь не видел. Накинулся он с голоду на еду, ел сколько хотел, а еды не убывало. В конце концов насытился охотник. Теперь, думает, и поиграть можно. Только струны задел — вся еда пропала. Взял он тогда второй хомыс. Не успел пальцы на струны положить, выскочили несколько человек с плетками, набросились на охотника и давай его стегать. Он кричать, он просить — ничего не помогает. Сообразил бедняк, хватил по струнам хомыса, и сразу исчезли люди, которые били его.

Еще раз оглядел охотник хомысы. С виду совсем одинаковые, не отличишь. Взял он тот, что пищу дает, отправился домой. Идет, песни распевает. Устал сквозь тайгу пробираться, остановился на опушке, по струнам хомыса прошелся — опять перед ним всякая еда. Хорошо!

Сытый, веселый заходит он в свою юрту. Жена, как увидела, с криком, с руганью напустилась. Где, спрашивает, шлялся столько, почему никакой еды не принес?

— Лентяй ты, — кричит, — и бездельник! Как с тобой после этого жить и детей растить?

А тут еще в руках у него хомыс увидела и совсем распалилась:

— Делать тебе больше нечего, бестолковый ты человек! Деревяшку принес, невидаль какую. Забаву нашел. Брат твой вон как живет, словно в масле катается.

Кричит жена, шумит, а охотник помалкивает — привык к ее жалобам и попрекам. Иной раз и за дело ему доставалось. Стоит, улыбается, а жена того пуще поносит его. Дал ей прокричаться.

— Сейчас, женушка, я тебе покажу, куда ходил и что достал.

Струны хомыса зацепил — на пустом столе места от еды не осталось, только успевай ешь. Жена аж оторопела. Глазам не верит. Одно попробовала, другого отведала — все вкусно, всего много и не убывает. Скорей позвала детей за стол, накормила их, пока жевать да глотать могли.

Радуются — не нарадуются, верят — не верят такому чуду. Кто бы есть ни попросил, брякнет по струнам хомыса охотник — что твоей душе угодно. Напьются, наедятся — опять на столе пусто, будто ничего и не было.

День так живут, другой. На третий день не вытерпела жена охотника, жене его брата похвасталась, хоть и знала, что не надо бы. Та, понятно, мужу своему.

Богатый брат еще не поверил — мало ли что женщины наболтают, а самому любопытно: вдруг непутевый брат таким чудом обзавелся. Прихватил с собой араку, бегом к охотнику. Не успел войти в юрту, уже с порога спрашивает:

— Говорят, диковина какая-то у тебя появилась, братец. Правда или нет?

Охотник его за стол зовет, а на столе — хоть шаром покати. Сел богатый, а все одно не верит. Тут брат его взял хомыс в руки. Самый обыкновенный. Хомыс как хомыс. Струны тронул — на столе всякая еда появилась. У богатого от жадности глаза разбежались, слюни потекли. Ест — давится, побольше ухватить хочет, а еды не убывает. Ел, ел, уже некуда, тогда просить стал:

— Продай ты мне этот хомыс. Я тебе взамен пятнадцать коров пригоню.

Охотник не найдет, что сказать. И отдавать хомыс не хочется, и как подумает: вдруг что случится с хомысом, а пятнадцать коров — коровами и останутся. Молоко всегда свое будет…

— Ладно, — говорит, — сменяемся.

Богатый брат тут же хомыс прихватил, а к вечеру, как обещал, пятнадцать коров пригнал. Самых худых и тощих выбрал.

Пожалел охотник, что на обмен согласился, да поздно. И обидно ему, что родной братец обхитрил его, — живую пропастину пригнал. Горевал, горевал да и вспомнил: в той таежной избушке еще хомыс есть! Тут же за ним и отправился. Дорога знакомая — одна нога здесь, другая там. Хомыс как лежал в углу, так и лежит. Прихватил его охотник и назад. Ну, думает, проучу я жадного брата.

А для начала, как домой воротился, жене хомыс показал. Та радуется:

— Сыграй скорей, муженек! Хоть поедим досыта.

— Сейчас, — говорит, — досыта накормлю. Будешь знать. Только пальцами до волосяных струн дотронулся, выскочили мужики и давай плетками жену отхаживать. Они хлещут, а охотник приговаривает:

— Вот тебе за длинный язык! Не будешь болтать лишнее!

А богатый брат той порой ближних и дальних соседей на пир созывает, в гости зовет. Не терпится ему чудесным хомысом перед всеми похвастать.

В назначенный день собрались к богачу все ханы и пиги. Бедный брат тоже пришел. В суете да толчее незаметно хомыс подменил — оба одинаковые, не отличишь.

Богач руки от радости и удовольствия потирает. Никогда у него столько именитых гостей не было. А как увидят сейчас его чудо, вовсе глаза вылупят.

Вот расселись все чинно вокруг пустого стола. Богатый брат хомыс в руки взял.

— Сейчас, — говорит, — я вам такое чудо покажу, какое никто из вас не видывал. Всех угощу на славу. Большое удовольствие вам доставлю.

Хватил он что было силы по струнам хомыса, выскочили, откуда ни возьмись, сорок мужиков с плетьми и давай ханов и пигов стегать. Самому хозяину тоже порядком достается. Такой крик и визг в юрте поднялся!

Оторопел богатый брат, ничего понять не может. Случайно струны хомыса задел, все и пропало. Лежат его именитые гости в синяках, стонут да охают. Чуть пришли в себя, накинулись всем скопом на хозяина, побили его.

Охотник со своим чудесным хомысом к себе ушел и до конца дней своих жил в достатке. Все у него в избытке водилось. А жена никогда больше не болтала чего не надо.

Халдама

У подножия высокого тасхыла^[3] жил с небольшим народом Салар хан. Был он стар и немощен, а дети его уже подросли. Хозяйством его управлял старший сын Амыр Сана на Бело-Буланом Коне. Была еще у Салар хана дочь Ай Арыг, которую он не любил и не миловал, а с нею жил младший ханский сын, шестилетний Халдама.

Амыр Сана ездил на охоту и редко возвращался без добычи. Но однажды привез он из тайги не птиц, не зверей, а девушку. Одели ее, нарядили, и стала она писаной красавицей.

Наутро привел Амыр Сана девушку к старому своему отцу, стал разрешения просить жениться на ней. Выслушал его Салар хан, низко голову опустил, тихо молвил:

— Много я на свете прожил, сын мой, много слышал. С давних пор говорили: не приносит добра женитьба на девушке из тайги. Вечное проклятье на весь род может такая женитьба навлечь.

Не послушался отца Амыр Сана, женился. Созвал друзей-товарищей, справил тайную свадьбу. И вот живет с молодой женой, в тайгу, как и раньше, на охоту выезжает, зверя-птицу добывает.

Между тем младший брат его Халдама подрастает, всех своей удалью и храбростью радует.

Как-то появились на высокой горе, отделявшей аал Салар хана от другого народа, чужие люди. Спустились с горы два всадника, к юрте старого хана подъехали.

— Мы люди Моол хана, — говорят. — Гонимся мы за черной лисой. Когда наступит рассвет, снова поедем в погоню за ней. Нужны нам люди и стрелки на подмогу.

— Дадим вам людей, — согласился Салар хан.

Тут же он повелел, чтобы лучшие стрелки собирались на помощь людям Моол хана. Молва весь аал облетела, разговор об охоте на черную лису пошел. Халдама с ребятишками играл, тоже услышал, скорей побежал домой.

— Сестра моя, дорогая Ай Арыг, все ребята в аале луки-стрелы имеют, мелких зверей и птиц стреляют. Дала бы ты мне тоже лук и стрелы.

— Что ты, Халдама, братик мой, — отвечает с тревогой Ай Арыг. — Рано тебе еще таким делом заниматься. Мал ты еще. Подрасти тебе надо.

— Нет, сестра, я уже умею из лука стрелять.

— Тогда сходи на край аала к нашему дедушке, может, он тебе лук даст.

Сама с ним пошла, сама у деда-старика для Халдамы лук и стрелы попросила. Дед, слова ни говоря, достал из сундука свой лук.

— Вот тебе, мой мальчик. Бери наш родовой лук. Из него еще мой дед стрелял. Я состарился, мне его и не поднять. А ты можешь не только мелкого зверя бить. Он тебя не подведет.

Обрадовался Халдама.

Солнце уже к закату клонилось. Поели брат с сестрой, легли спать. Ай Арыг сразу заснула, а Халдама притворился только. Как совсем стемнело, встал он потихоньку с постели, взял лук со стрелами и пошел со двора. Никто его не видел, никто его не слышал.

Побежал Халдама в тайгу. Берегом быстрой речки бежал, к подножию скалистой горы поднялся. Там главные стрелки Моол хана у костра сидели. Одни на хомысе играли, сказки сказывали, другие их слушали. Не заметили, как мимо них Халдама прокрался.

Вот он пришел к черному утесу над рекой, увидел глубокую пещеру. Оттуда огоньки сверкают. Наверно, это и есть черная лиса, которую охотники ищут, подумал Халдама. Притаился, стал ждать, когда она выйдет оттуда. Только лиса показалась, он со всей силы лук натянул и пустил стрелу. Черная лиса только зубами лязгнула, подпрыгнула, на землю упала. Подбежал Халдама к убитому зверю, а у него даже в темноте шерсть огнем сверкает. Ободрал он шкурку, за пазуху спрятал, скорей обратно. Опять мимо стрелков проскочил, примчался домой. Сестра уже встала, сердится на него:

— Куда так долго ходил на ночь глядя?

Халдама, ни слова не говоря, достает шкурку черной лисы.

— Возьми, — говорит, — сестра.

Ай Арыг не смягчилась и не разгневалась. Сказала только, чтобы никуда больше ночью не бегал.

Солнце уже взошло, когда возвратились ханские стрелки. Все вокруг облазили, нигде черную лису не нашли. Видели след, как в пещеру зверь входил, а обратного следа нет. Диву даются охотники, куда могла лиса деваться. Так ни с чем и отправились.

Халдама опять с ребятишками играет, будто ничего не знает, не ведает.

Сколько-то прошло, опять на вершине хребта чужие люди появились. Четыре всадника в аал спустились, к Салар хану пришли.

— Гонимся мы за огненной лисой. В пещеру ее загнали. Теперь убить осталось. Давай нам стрелков в помощь.

Не отказал им Салар хан.

Засобирались его стрелки на подмогу. Халдама прослышал, прибежал домой, сестру просит:

— Покорми меня, дорогая сестра, спать я хочу.

Ай Арыг еще еду не приготовила, Халдама к столу голову клонит.

— Не хочу есть, давай спать ложиться.

Тут же залез в постель. Сестра рядом легла, долго не засыпала, потом все же сон ее захватил. Выполз тогда Халдама из постели, прихватил лук со стрелами и той же дорогой мимо речки, берегом, до скалистой горы.

Ханские стрелки у костра сидели. Кто сказки сказывал, кто слушал, а кто дремал. Никто не видел, никто не слышал, как Халдама мимо проскочил.

Огоньки в черной пещере увидел Халдама, догадался, что огненная лиса это. Подкрался осторожно, пустил стрелу. Завыл зверь, захрипел, повалился на землю. Снял быстро Халдама шкурку, скорей побежал домой.

Сестра сердится:

— Куда опять бегал?

Халдама ей шкурку огненной лисы подает.

А стрелки Моол хана вернулись ни с чем.

Много ли, мало прошло, восемь человек в аал приезжают, помощи просят в охоте на громадного медведя.

Халдама и на этот раз раньше стрелков поспел, убил зверя, шкурой его обернулся, домой перед самым рассветом прибежал, с пустыми руками всех охотников оставил.

Успокоилась после этого жизнь в аале. Начали снова люди своими делами заниматься.

Старший брат Халдамы Амыр Сана, который женился на лесной девушке, каждый день на охоту ездит, ничего не убивает, ничего в тороках не привозит. Совсем запечалился.

— Раньше тайга всякого зверя была полна, птичьими перьями все берега рек усыпаны были, и вдруг не стало ничего, — жалуется он своей жене Хара Торгы. — Сколько долов прошел, сколько хребтов пересек, ни одного зверя не видел. Что-то случилось с нашим родом.

Хара Торгы налила ему араки, дождалась, когда он выпьет, стала нашептывать:

— Вот что я тебе скажу, дорогой мой. Говорят, младший твой братец Халдама каких-то священных зверей убил. Весь талан твой к нему перешел. Он какую-то тайну знает. Надо тебе с ним поговорить. Позови к себе, может, сумеешь тайну его охотничьей удачи узнать.

— Верно ты, женушка, сказала. Надо его пригласить.

Тут же велел Амыр Сана своей прислуге позвать Халдаму.

Побежали за ним. Ай Арыг, зная коварство лесной жены своего брата, так ответила:

— Не пойдет Халдама.

Прислуга хозяину все это пересказала.

Хара Торгы опять нашептывает мужу:

— Так оно и есть. Ни за что он старшего брата считает. Если бы признавал тебя, пришел бы. Ясное дело.

Амыр Сана еще раз прислугу гонит.

— Чего надо? — спрашивает Ай Арыг.

— Зовет Халдаму старший брат. Сказал, чтоб сейчас же пришел.

— Не пойдет Халдама, — твердо сказала Ай Арыг. — Хара Торгы три дня араку варила, пусть сама пьет.

— Ну, что сказал братец? — спрашивает Амыр Сана у прислуги.

— Не желает идти.

Хара Торгы злорадствует:

— Так я и знала. Не придет к тебе Халдама. Черную лису он убил. Огненную лису тоже он убил. И медведя-богатыря добыл. Станет он ханом вместо отца, а тебе ничего не достанется, Амыр Сана. Не любит тебя Халдама. Если бы считался с тобой, сам бы давно пришел.

— Так, наверно, — согласился Амыр Сана.

Не выдержал Халдама такой настойчивости брата, говорит Ай Арыг:

— Все же он старший брат мне. Неудобно не пойти. Обидится еще.

— Ну смотри, братец, иди. Только араки не пей.

Пришел Халдама к Амыр Сана. Тот сидит в тяжелом похмелье.

— Пожаловал! — говорит. — Совсем ты, братец, зазнался. Два раза за тобой посылал. Сильно на тебя рассердился, да ты пришел, и смягчилось мое сердце. Садись, Халдама. Поговорим о том, о сем.

Сели они за стол. Амыр Сана еду подкладывает, питье подливает. Отказывался сначала Халдама, потом подумал, почему не посидеть с братом, не поговорить по душам. Хара Торгы им прислуживает, следит, чтобы у Халдамы чашка пустой не оставалась. Совсем захмелел Халдама, домой собрался, а поздно уже. Амыр Сана говорит ему:

— Почему бы тебе у нас не переночевать?

— Ночуй, ночуй у нас, Халдама, — упрашивает Хара Торгы.

Уговорили. Остался он.

В полночь Хара Торгы закричала истошным криком:

— Смотри, муженек, что твой братец сделал. Чуть не убил меня!

Амыр Сана понять ничего не может — жена в изорванной одежде. И Халдама тоже не поймет, пока не догадался, какую ловушку ему Хара Торгы подстроила.

Та не унимается:

— Не знаешь, что тебе делать? Братец твой унизил тебя, в грязь втоптал, весь талан твой забрал, жену твою чуть не убил. Погоди, он же и ханом станет. Будешь у него пороги обивать.

Вскипело сердце у Амыр Сана, а жена еще его донимает:

— За юртой яма есть. Брось его в эту яму. А сначала жилы ему на руках перережь и палец большой отруби, чтобы он больше не мог зверей убивать и твой талан отнимать. На вот тебе нож, делай, что говорят.

Взял нож Амыр Сана, а резать не может, жалко ему родного брата. Слезами заливается, мысли у него путаются. И Халдама просит отпустить его.

Хара Торгы подталкивает, торопит мужа, на младшего брата наговаривает. Не выдержал Амыр Сана, да шибко пьяный был, жилы на руках Халдамы перерезал. Мальчик только стонет, сказать ничего не может. Поволокли Амыр Сана с женой Халдаму, бросили в глубокую яму.

Ждет-пождет Ай Арыг братца своего, не идет он домой. Ночь прошла, все еще его нет. Знала Ай Арыг, что Хара Торгы — лесная женщина, коварная и злая — все может сотворить. Знала, что совсем недавно велела она мужу и людям своим вырыть за юртой глубокую яму. Не зря Хара Торгы араки столько наготовила. Не обошлось тут без ее злодейства.

Думает так Ай Арыг, все сильнее тревожится.

Еще одна ночь прошла, не вернулся Халдама. Теперь уже точно знала Ай Арыг, что с ним злая женщина сделала. И по всему аалу слух прошел: не то исчез куда-то Халдама, не то его злые люди убили.

Позвала Ай Арыг верных, надежных людей, стали они к той яме незаметно подкоп делать. Докопались до ямы — там оказался Халдама, весь изрезанный, чуть живой. Вытащили его, Ай Арыг к себе унесла, живительными травами раны ему залечила. И никто об этом не узнал, не проведал.

Прошло какое-то время, и на перевале высокой горы появились люди чужого рода на конях иной масти. С криками, с гомоном спустились они к аалу, остановились у юрты Салар хана, что-то тяжелое, огромное стащили с коней на землю.

— Моол хан послал вам смертный вызов. На сорока конях привезли мы богатырский лук. Так наш хан сказал: «Пусть Салар хан из этого лука дострелит до нашей земли. Если через три дня не пустит стрелу, пойду я на него жестокой и кровавой войной».

Сказали так вестники, заворотили коней и скрылись за перевалом.

Страшно перепугался Салар хан. А как вышел да посмотрел на лук богатырский и такую же стрелу, еще больше страх его охватил. Вернулся в юрту, грудью борется, мыслями раскидывает, что делать — не знает. Позвал к себе старшего сына.

— Вот, сын мой, из далекой земли Моол хана смертный вызов пришел. Привезли от него лук из негнущегося дерева и стрелу богатырскую. Если не сможем мы выстрелить из этого лука, а стрела до земли Моол хана не долетит, пойдет он через три дня на нас войной, никого не оставит в живых. Он сильней нас. Быть нам всем у него в рабстве.

— Не бойся, — отвечает Амыр Сана. — Я натяну лук. Сделаю как надо. Есть во мне сила великая.

Вышли они вместе из юрты, к луку подошли.

Взялся Амыр Сана за один конец лука, сколько ни напрягался, сколько ни тужился, не смог даже с места стронуть.

— Какой же ты богатырь, сын мой, Амыр Сана! — сказал Салар хан и ушел, не взглянув даже на хвастуна.

Стал хан думу думать. Не знает, как ему быть. И вдруг вспомнил про младшего сына, про Халдаму. Ему уже должно двенадцать лет быть. Вспомнил и тут же послал за ним.

Опечалилась Ай Арыг, когда пришли от Салар хана:

— Только теперь вспомнил отец Халдаму! Скажите хану, что умер он давно.

Услышал Халдама ее слова.

— Почему ты так говоришь, дорогая сестра? Надо мне идти к отцу.

Приходит к хану в юрту.

— Здравствуй, отец! Что ты печально сидишь, над чем горько задумался?

— Ох, мой добрый сын, обманула меня Ай Арыг. Сказала, будто умер ты. Садись.

Стал с ним Салар хан своим горем делиться, свою печаль рассказывать.

— От Моол хана пришел смертный вызов. Надо из лука богатырского стрелу в его землю пустить. Через три дня не сделаем, войной на нас Моол хан пойдет. Поднимешь ли, сын, богатырский лук?

— Почему не попробовать, — отвечает Халдама. — Да вот беда, отец, изуродовали меня, обессилили.

— Кто это сделал?

— Старший брат Амыр Сана и его злая жена Хара Торгы. Жилы на руках перерезали.

Салар хан как на огне вскипел, на месте усидеть не может.

— Говорил я ему, нельзя брать жену из тайги. Не послушался меня. Ну, ладно. Теперь нам не до него. Пойдем, сын, твою силу пытать. Сумеешь — выстрели из этого лука. Не сможешь — всем нам смерть придет, в угон заберут, род наш кончится.

— Давай попробуем.

Вышли они из юрты.

Разом поднял Халдама огромный лук, натянул тетиву до девятой зарубки. Взял тогда стрелу и надпись на ней сделал: «Когда эта стрела из красного дерева долетит до земли Моол хана, пусть через три дня ждут меня, сына Салар хана. Понравится мне ханская дочь — в жены ее возьму, а если нет, то землю разрушу, все переверну, все сокрушу».

Еще раз поднял лук. Одну ногу вперед подал, другую назад отставил. Наложил стрелу, стал тетиву натягивать до двенадцатой зарубки. Все силы напрягал, пока солнце с восхода до середины неба не поднялось. Кровью глаза налились, жилы чуть не лопаются. Никак не может до двенадцатой зарубки натянуть. Горюет Халдама, кровавыми слезами заливается, черным потом обливается — не может справиться.

— Не могу, отец дорогой, — говорит, — сил недостает, жилы рук ослабли. Видно, умирать нам придется.

Салар хан старчески склоняется перед ним, по-молодому прискакивает, сына умоляет еще напрячься.

У Халдамы из концов пальцев кровь каплями проступает. Горюет он:

— Как сильно изрезал меня мой брат Амыр Сана!

С утра начал тянуть, а солнце уже к закату подходит и все еще до двенадцатой зарубки достичь не может.

Из последних сил натужился Халдама, натянул лук, пустил стрелу. Засвистела стрела, будто стаи птиц запели, загремела стрела, как в колокола ударили, улетела куда надо.

Обливаясь слезами и потом, поднялся Халдама.

— Ну вот, отец, теперь ты можешь быть спокоен.

— Нет, сын мой, не будет мне покоя, пока у нас Хара Торгы живет.

— Делай как хочешь, отец, а я старшему брату не судья, — говорит ему Халдама. — Только не обижай мою сестру и твою дочь Ай Арыг. Это она спасла меня, вылечила и выкормила тайно от всех. Потому и сказала, что я умер. Я и вправду уже не жил, да забота и мудрость сестры спасли меня.

Позвал тогда Салар хан Ай Арыг, вышел ей навстречу, обнял и сказал:

— Дорогая дочь моя, Ай Арыг. Ты спасла наш род от позора и угона. Ты вызволила сына моего Халдаму. Спасибо тебе. А теперь призовите ко мне Амыр Сана и его жену.

Привели к нему Амыр Сана и Хара Торгы. При виде их разъярился Салар хан и повелел своим стрелкам:

— Сделайте с ними то же, что они с моим сыном Халдамой сделали. Пусть у Амыр Сана жилы на руках разрежут и бросят его в ту яму бездонную, которую он для брата копал. А эту лесную женщину сожгите, чтобы следа ее не осталось на нашей земле.

Стрелки точно все исполнили, как Салар хан сказал.

А на земле Моол хана вдруг услышали шум и грохот такой, что все со страху из юрт повыскакивали. И сам Моол хан выбежал.

Со свистом и ревом воткнулась прямо перед ханской юртой раскаленная докрасна огромная стрела. Подошел к ней Моол хан, прочитал надпись на стреле, загоревал, запечалился. Пожалел, что такое дело затеял. Против него самого оно и обернулось. Самому ему теперь смерть и угон грозят.

Халдама между тем отдохнул, оправился после богатырского напряжения, стал собираться в путь-дорогу. Сел на бурого коня Салар хана, взял у сестры Ай Арыг волшебную плетку и на землю Моол хана устремился. Прямо к юрте его прискакал.

Моол хан идет навстречу, под руку берет, за стол садит, угощает самой лучшей едой.

— Долетела ли стрела богатырская? — спрашивает Халдама.

— Долетела.

— Если так, то ты знаешь, зачем я сюда явился?

— Знаю, — говорит и тут же велел привести дочь.

Посмотрел Халдама на ханскую дочь. Семьдесят кос у нее на плечах, пятьдесят кос на спине. Хороша собой и лучезарна, со светлыми помыслами и добрым сердцем.

— Беру ее в жены, — говорит Халдама.

Обрадовался Моол хан.

— Давайте тогда вершить великий той.

Самых жирных быков, самых жирных жеребцов зарезали. Весь народ созвали, богатую свадьбу сыграли. Семь дней и семь ночей веселились.

Когда кончился той, Моол хан в великой радости отделил табуны скота, на сорок коней богатств всяких нагрузил, проводил дочь с зятем-богатырем на его землю.

Вернулся к себе домой Халдама и зажил счастливо. Отказался он быть ханом. Охотой занимался. Много зверей и дичи из тайги привозил. Часть людям раздавал, и себе оставалось.

Пачар пиг

У подножия синих тасхылов жил в давние времена во главе небольшого рода отважный стрелок с матерью, женой и шестилетним сыном. Однажды пал он в бою с врагами. Стойбище его разрушили, а людей и скот угнали на чужбину. Попали в неволю мать и сын стрелка. Затерялись они в людской толпе, и никто не распознал их, никто не выдал.

Три дня и три ночи гнали пленников на землю жестокого Паян хана, а когда привели, сам грозный хан вышел посмотреть на невольников. Пристально вглядывался он в детей, стараясь отыскать среди них сына смелого стрелка.

— Надо весь род искоренить, — сказал он, — родового наследника уничтожить, чтобы он свой народ против нас не восстановил.

Несколько раз обошел Паян хан пленников, не угадал, который из мальчиков — родовой наследник, в гнев и ярость бросило его. Повелел хан:

— Собрать всех детей!

Согнали воины хана всех мальчиков по шесть, по семь лет в одну кучу. Набралось их двенадцать. Среди них оказался и сын стрелка.

Хан приказал приставить к детям женщину, чтобы кормила-обхаживала их. Вышла тогда вперед мать стрелка.

— Я смогу кормить и содержать их.

Согласился хан. Одели мальчиков в одинаковую одежду, увели в отведенную юрту.

Стали дети жить в неволе. Днем бабушке помогали — воду таскали, дрова готовили. Вечерами слушали старинные были и легенды о храбрых героях и мудрых вождях. Рассказывала им бабушка и о своем сыне, отважном стрелке, павшем в бою с врагами.

Так пролетали дни, месяцы луной сменялись, год за годом проходил. Три года миновало, потом еще три года. Росли помаленьку мальчики, силы набирались. Кормила их бабушка досыта, но внуку своему давала самые постные, самые жилистые куски мяса и приговаривала:

— Не обижайся. От жирного мяса силы не будет. А тебе сильным и храбрым надо вырасти. Тебе еще с врагами биться придется.

Паян хан приглядывался, присматривался к детям, родового наследника среди них пытался угадать. Как-то велел он вывести мальчиков в широкую степь, испытать, как они бегают.

Главный воин хана отвел их на склон горы и пустил всех разом. Сын стрелка от других не отставал и вперед не забегал, хотя ноги его бежали все резвей и резвей. Он не раз хотел рвануться, но вспоминал наказ бабушки скрывать свою силу.

Долго бежали мальчики. На середине дороги, откуда ни возьмись, сам Паян хан верхом на коне. Подскакал и давай бичом хлестать сына стрелка, подгонять его, чтобы бежал скорей. Никого не трогает, только его хлещет. Перепугался мальчик, пустился со всех ног, обогнал всех, первым прибежал к метке.

Доволен Паян хан. Руки потирает, главному воину своему говорит:

— Видел, как этот парень бежит? Однако, он и есть сын того стрелка!

На другой день заставил хан состязаться мальчиков в борьбе. Сын стрелка боялся, как бы хан снова не стал его бичом стегать, боролся что было силы и переборол всех.

Выставил тогда против него Паян хан своего силача. Не посмел сын стрелка отказаться, схватился с силачом, да сноровки не хватило — сдался.

— Смотри, — говорит хан своему главному воину, — ему только двенадцать лет. Не миновать нам беды, когда он вырастет. Быть ему могучим богатырем.

Сделал Паян хан всех мальчиков своими пастухами, а сына стрелка поставил над ними старшим. Отделили каждому по отаре овец. Живут пастушата в одной юрте посреди широкой степи. Сын стрелка на всех еду готовит, будит по утрам, кормит и поит, в степь отправляет, помогает тем, кто устанет.

Много ли, мало времени прошло, затосковал сын стрелка о бабушке. Сходил бы к ней, да боится, вдруг Паян хан проведает. Не вытерпел все-таки. Подговорил одного из пастушат, чтобы тот на вечер и на утро пищу сготовил, а сам, как стемнело, на коня и в аал. Подкрался к бабушкиной юрте, тихо дверь отворил. Узнала его бабушка, обрадовалась.

— Как хорошо, внучек, что ты пришел. Немощна я стала, не сегодня-завтра помру. Возьми-ка ты у меня стрелу твоего деда. Эта стрела не простая. Во что бы ни стрелял — в зверя ли хищного, в человека ли злого, она не даст промаху. Смотри только, чтобы никто не прознал об этой стреле. Без нужды, по всякому случаю не вынимай ее. Когда совсем тебе худо придется, стрела тебя выручит. Обо мне не горюй. Бежать отсюда пока не пытайся. Подрастешь еще, наберешься силы, отомсти за отца, за весь наш народ. Имя твое будет Пачар, что значит вскормленный жилистым мясом. А теперь уходи.

Ушел сын стрелка, нареченный Пачаром, обливаясь слезами.

Через некоторое время призвал его Паян хан к себе.

— Хватит тебе пасти овец. Будешь ты моим воином. Мой старший сын обучит тебя.

Так Пачар сделался ханским воином, а вскоре и в первый поход отправился, воевать земли соседнего хана.

Семь дней походом шли. Поднялись на высокую гору, внизу аал увидели. Сын Паян хана повел воинов на этот аал.

Выезжает им навстречу девушка на резвом богатырском коне, спрашивает, кто они такие, куда путь-дорогу держат.

— Ваши земли воевать пришли, — отвечает ей сын Паян хана. — Даем вам три дня сроку, чтобы вы собрались биться насмерть.

Девушка говорит:

— Отец мой стар, а стрелки воевать не научены. Но коли вы сражаться хотите, выйдем мы против вас.

И на следующее утро разгорелась битва. Девушка-богатырь с немногими воинами храбро сражалась против ханского войска. Всюду поспевала она на своем коне и сокрушала мечом врагов. Шестьдесят кос рассыпались у нее по спине, а сама — будто свет излучала. Но что могла она поделать с множеством врагов. Окружили ее и уже готовы были растерзать, но пожалел Пачар отважную богатырку, достал заветную стрелу и пустил ее в сына Паян хана. Как только упал сраженный меткой стрелой ханский сын, все воины кинулись бежать.

А девушка-богатырка обратилась с мольбой к покровителю рода, чтоб не дал он свой народ в обиду. Откуда ни возьмись появился могучий человечище-чудище и, нагоняя ханских стрелков, топтал их, словно букашек каких. Еще бы немного, и никого не осталось бы в живых. Снова поднял лук Пачар, засвистела, загорелась его чудесная стрела, и чудовище грохнулось на землю с диким ревом. Подошел к нему Пачар — удивился, какая громадина. Отрезал у чудовища большой палец, что конское копыто, положил в торок^[4].

Хотел Пачар вернуться на свою родину, да вспомнил бабушкин наказ и решил, что рано еще. И оставить людей своего рода в неволе у Паян хана не мог.

Рассказали Паян хану о неудачном походе, о смерти его сына, о храброй девушке-богатырке, о чудище — покровителе того рода. Рассказали, как Пачар отличился, сразив одним выстрелом чудовище-человечище.

Призвал Паян хан молодого стрелка, похвалил его. А Пачар показал хану палец чудовища с конское копыто.

— Назначаю тебя своим главным стрелком, — сказал хан. — Будешь ты жить в отдельной юрте.

Тут же собрал Паян хан народ и объявил свое решение.

Не стал перечить ему Пачар, чтоб не выдать своих тайных мыслей. Только сказал:

— Согласен, коли так. Скажу тогда свое имя. Зовут меня Пачар, что значит вскормленный жилистым мясом.

— Пусть будет твое имя Пачар, — согласился хан. — А мы назовем тебя Пачар пиг, что значит главный.

Была у Паян хана красавица дочь. Она часто устраивала состязания молодых воинов в стрельбе и беге. Стала она теперь приглашать на них и удалого Пачар пига. И каждый раз он оказывался первым в беге и в стрельбе.

А младший ханский сын, видя, как все воздают хвалу главному стрелку Пачару, возненавидел его и поклялся убить.

Собрался как-то Паян хан на охоту, взял с собой лучших стрелков. Разделились охотники. Одни на подстреле сидят, другие зверей загоняют, а после местами меняются. Когда пришел черед Пачар пигу загонщиком быть, вдруг рядом с его головой стрела в дерево впилась. Посмотрел Пачар — стрела младшего ханского сына. Заныло у него сердце, но никому он ничего не сказал, кроме дочери хана.

— Здесь для меня неволя. Все равно не жить мне, раз твой брат такую злобу на меня затаил.

— Если захочешь бежать, — говорит ханская дочь, — я с тобой убегу.

— Мне смерть не страшна. Лучше погибнуть, чем вечно на чужбине страдать. А тебе умирать ни к чему.

— Нет, я здесь не останусь, — твердо стояла на своем дочь хана.

С тем они и расстались. А вечером ханская дочь в слезах прибежала к своей бабушке и поделилась с ней тайной:

— Помоги нам. Он бежать хочет, а я без него жить не могу.

— Горькая твоя печаль. Помогу я тебе. Вот возьми этот платок. Как взмахнешь им, горы и реки расступятся.

Обрадовалась ханская дочь, разыскала Пачар пига.

И вот ночью выехали они на конях из аала Паян хана. Только наутро хватились их и тут же снарядили за ними погоню. На третий день стали настигать беглецов. Все ближе воины Паян хана, а кони Пачар пига и ханской дочери приустали. Вот-вот схватят их. Взмахнула тогда платком ханская дочь.

— Помогите нам, горы!

Не успела она произнести эти слова, как обволокло горы густым туманом, и скрылись в нем беглецы. Передохнули немного и еще быстрее помчались на родную землю Пачара. Но снова стала настигать их погоня.

Обратился тогда к дочери хана Пачар пиг:

— Я себя не жалею. Спасись хоть ты. Останься. С тобой они ничего не сделают.

— Не то говоришь! — рассердилась ханская дочь.

Между тем доскакали они до неширокой реки и перемахнули через нее. Достигнув другого берега, ханская дочь снова взмахнула платком:

— Помоги нам, река!

Идут же поднялась, забурлила в реке вода, и не смогли воины Паян хана перебраться через стремительныйпоток.

А вскоре Пачар с ханской дочерью достигли его родной земли. Вот и аал, в котором он родился. Уцелело в стойбище несколько юрт и жалких лачужек. Не слышалось ни собачьего лая, ни мычания коров.

Подъехали они к одной юрте. Вышла из нее женщина:

— Откуда вы, добрые люди?

— Я здесь родился, — отвечает ей Пачар. — Отец мой стоял во главе рода и погиб в битве с воинами злого Паян хана. Меня с бабушкой увели к нему в неволю. А где моя мать — не знаю.

Женщина с плачем бросилась к нему.

— Сын мой! Я чувствовала, что ты жив. Печень моя иссохлась, так я тосковала по тебе.

Обрадовался Пачар, обнял мать.

Все люди их рода, что остались после набега Паян хана, собрались посмотреть на молодого богатыря. На другой день свадебный той справили. Никто худого слова про невесту Пачара, дочь враждебного хана, не сказал.

— Раз взял, значит, правильно, — решили старики и предложили Пачар пигу стать главой рода.

— Ладно, — согласился он. — Только жить мы так не сможем, когда отцы и братья наши, дети наших отцов мучаются в неволе. Надо вернуть их на родную землю. Добрые и смелые люди из других аалов помогут нам.

Собрал Пачар пиг всех, кто мог сражаться, повел на земли Паян хана. Из многих аалов, мимо которых лежал путь, шли в его войско люди, чтобы отомстить кровожадному хану. Не миновал Пачар и аала девушки-богатырки, которую он от смерти спас.

Встретила его храбрая девушка, плачет и смеется, к отцу своему повела.

— Вот мой спаситель, храбрый воин Пачар пиг. Собрался он воевать со злым Паян ханом, вернуть свой народ.

— И мы с ним пойдем, — сказал отец.

Вместе вступили они на земли Паян хана. С ближней от ханского стойбища горы кликнул клич Пачар пиг:

— Давай выходи, злой Паян хан. Я вырос здесь, в неволе, мести твоей избежал и пришел за своим народом.

Перепугался Паян хан, выбежал навстречу, низко кланяясь.

— Не зря присматривался я к тебе, — признался он. — Так и думал, что ты — наследник рода. Теперь ты с силой пришел, и ничего я против тебя не смогу поделать. Бери всех своих людей и всех, кого мои воины из других аалов угнали. И пусть никто из моих потомков не осмелится воевать против тебя.

Громкими криками славили люди своего освободителя Пачар пига. С дальней чужбины, из долгой неволи вернулись они на родные земли. Большой праздник справил Пачар пиг. Всех расселил по старым местам, и все были радостны и счастливы.

Ах Кюмюк

Когда-то в здешних местах, в устье реки Сос, жил, говорят, богатырь по имени Ах Кюмюк. Велик и могуч был этот богатырь. Когда, например, надо скот переправить через Абакан, где и вплавь-то не всякий сумеет, он, бывало, поставит своего серого коня посреди реки и показывает, куда табуны гнать.

А около Енисея жил другой богатырь — Котен Пулух, злой и коварный хан. И задумал он погубить Ах Кюмюка, земли его захватить, стать великим ханом.

В открытую драться с Ах Кюмюком он не решался, чувствовал, что тот сильнее, и все случай искал, чтобы убить его. И вот однажды с высокой горы увидел Котен Пулух, как ненавистный ему богатырь переправлял свой скот через реку, стоя на коне посреди Абакана. Вскипело яростью сердце Котен Пулуха, вытащил он лук о трех гнездах, достал стрелу с зарубинами на конце, прицелился в Ах Кюмюка, тетиву со всей силы до ушей натянул и пустил стрелу. Засвистела, зашумела стрела, пролетела над самой головой богатыря.

Услышал Ах Кюмюк жужжание стрелы, рванул коня, за нею помчался. Возле Золотого озера выронил кремень и огниво — они большими камнями обернулись, до сих пор лежат. Разыскал стрелу и узнал, чья она.

В другой раз ехал куда-то Ах Кюмюк вдоль Абакана и остановился на горе Изых. А Котен Пулух с другого берега следил за ним. Положил под голову седло Ах Кюмюк, лег отдохнуть и заснул. Тогда взял Котен Пулух лучшую свою стрелу и с горы Тогмас пустил ее в спящего богатыря. Попала стрела в скалистый утес над рекой чуть ниже того места, где Ах Кюмюк лежал, каменную глыбу отвалила, белую выбоину оставила — до сих пор на утесе виднеется.

Ах Кюмюк свист стрелы услышал, вскочил, вниз спрыгнул, но вторая стрела поразила его в самое сердце. Упал он, обливаясь кровью, и тут же скончался. Чистая кровь богатыря ручейками стекала в Абакан, и следы тех ручьев красными канавками до наших дней остались.

Был у Ах Кюмюка сын Алтын Крис, еще более сильный и могучий богатырь. И его задумал убить Котен Пулух, но ни силой взять, ни стрелой поразить не сумел и задумал иное — к нему поехать, в гости пригласить и погубить хитростью. Дал он наказ жене сорок ведер араки нагнать, сам поехал к Алтын Крису, в гости звать. Тут же и приехали к коварному хану. Сели за стол, пировать начали. Сорок ведер араки споил гостю Котен Пулух, тот и свалился. Тогда хозяин крепко связал руки Алтын Криса волосяным арканом.

Через три дня проснулся Алтын Крис, ничего понять не может, связанный лежит. Повел он плечами, пошевелил руками, волосяной аркан, как гнилая нитка, на кусочки разорвался.

— Ты зачем меня связал? — спрашивает у Котен Пулуха.

— Хотел узнать, насколько ты силен, чтобы потом людям рассказывать.

Алтын Крис никаких хитростей и коварства не знал, чистосердечно говорит:

— Ничего меня не удержит. Только шелковый пояс может скрутить, который в сундуке у матери лежит.

Не знал Алтын Крис, что отца его этот же Котен Пулух убил.

Через месяц Котен Пулух снова к себе молодого богатыря зовет. Едет тот, как к другу своему. Опять его поили, пока Алтын Крис не свалился. Тут же Котен Пулух поехал к матери богатыря, пояс шелковый у нее попросил. С одним богатырем, говорит, Алтын Крис сразиться хочет, пояс ему понадобился. Мать, ничего плохого не думая, отперла сундук, пояс достала. Все кругом засверкало и засветилось, когда его вынула.

Котен Пулух скорей с поясом обратно. Спит еще беспробудно Алтын Крис. Давай его скорей шелковым поясом вязать.

Через три дня проснулся богатырь, видит, что связан. А Котен Пулух подсмеивается:

— Ну, попробуй, разорви свой пояс…

Расправил плечи Алтын Крис, силу напряг, не может порвать.

Взял Котен Пулух черный меч, хотел голову срубить — ничего не выходит. Как деревянный, ломается меч, а на шее Алтын Криса даже кровь не выступила. Схватил топор лютый хан, и топор не берет, отскакивает.

Не выдержал Алтын Крис, говорит:

— Коль хочешь ты меня убить, Котен Пулух, не трать силу понапрасну. Возьми у меня в кармане золотой ножичек. Только им сможешь мне горло перерезать. Но когда я умру, ты моими кишками три раза юрту свою обтяни, не то погибнешь.

Обрадовался Котен Пулух, достал золотой ножичек, по горлу богатыря полоснул. Умер Алтын Крис. Обмотал злой хан его кишками свою юрту, сел за стол пировать. Вдруг затрещали стены, сжиматься стали. Котен Пулух со страху криком кричит. Жена его визгом исходит. А стены юрты все плотней, все сильней сжимаются. До тех пор сходились, пока не задавили злого и коварного хана в наказание за то, что погубил он ни в чем не повинных богатырей.

Глупый сын и волк

Жил да был старик с тремя сыновьями. Было у него тридцать коров. Двое старших сыновей пасли их по очереди, а младший дома сидел — его за глупого считали.

Пас однажды старший сын стадо, и вдруг спать ему захотелось. Он и придремнул-то всего ничего, а проснулся — волк десять коров задрал. Пришел парень домой, чуть не ревет. Рассказал отцу, что приключилось.

На другой день среднему сыну пастушить идти. И с ним та же беда. Потянуло и его на сон. Когда глаза продрал, опять десяти коров как не бывало, и этих волк порешил.

Услышал старик отец про такую напасть, совсем запечалился.

Младший сын стал проситься:

— Давайте я пойду, укараулю волка.

Какая на него, глупого, надежда? Смех один! Но делать нечего, надо попробовать, может, и вправду изловит волка.

Ничего он не укараулил. Последних десять коров задрал волк, пока младший-то храпел.

Зато ему, глупому, старик какой-то явился и указал, где пожиратель скота — волк — прячется. Под землей, оказывается. Старик еще подсказку дал, как туда дорогу сыскать.

— Надо шкуры с задранных коров обснимать да аркан подлиннее свить, чтобы на нем под землю спуститься, — говорит глупый отцу. — А уж там мы с волком поквитаемся.

Отцу и слушать неохота, а согласился. Свили аркан.

— Чего дальше делать будем? — спрашивает отец.

Смотал младший сын аркан, братьев позвал с собой, и пошли они втроем по следу волка до пещеры в горе. Оттуда под землю ход — дыра бездонная.

Привязали братья аркан одним концом к дереву, другой в дыру опустили. Стал младший по аркану спускаться. Лез, лез, все конца не видать. Добрался все-таки. Маленько аркана не хватило. Спрыгнуть пришлось. А там уж пошел куда глаза глядят. Дорога до моря довела.

Смотрит парень, на берегу юрта стоит. Зашел в нее. Старая женщина там, спрашивает его:

— Куда идешь?

— За синим волком гонюсь.

— Зачем он тебе, синий волк?

— Коров он у нас задрал.

— Разве ты его одолеешь? Синий волк заживо тебя съест.

— Мне все равно. А вы тут почему живете?

— Приставил меня ханских дочерей сторожить. Он их с земли притащил. Завтра сам сюда явится. Не боишься, так оставайся. Как придет синий волк, в костяшки захочет с тобой играть. Ты соглашайся. А я тебе помогу.

Наутро примчался синий волк, носом повел, спрашивает:

— Однако, человеком пахнет. Кто тут с верхней земли?

Парень выходит.

— Я, — говорит. — Хочу в костяшки с тобой поиграть.

— А выдержишь пять дней и пять ночей кряду?

— Почему не выдержать, выдержу.

— Тогда такое условие: кто первый не выдержит, тому и конец.

— Идет.

Сели они играть. Три дня и три ночи играли. Смотрит парень, волк встать хочет.

— Куда это ты?

— Да пить что-то захотелось. Давай попьем.

— Давай.

Парень-то уже знал, что старушка чашки с питьем поменяла. Хитрость у волка была — людям такое питье давать, чтобы в сон клонило, а у самого сил прибавлялось от другого питья.

С одного глотка у парня вся усталость прошла.

Опять играть в костяшки стали. Еще день и еще ночь играли. Притомился парень. Встал он.

— Что с тобой? — спрашивает волк.

— Хочу выйти деревья посчитать, каких больше — стоячих или лежачих.

Сходил, отдышался маленько.

— Ну, каких же больше?

— Упавших больше.

Пошел волк проверить. Правда, оказалось больше упавших деревьев.

Снова играют. У парня глаза слипаются, в сон его клонит.

— Что с тобой, глупый парень?

— Хочу посчитать, каких людей больше — живых или мертвых.

Долго ходил.

— Ну, каких больше?

— Мертвых.

— Пойду проверю, — говорит волк.

Только он вышел, старушка еще раз чашки поменяла.

— Волк тебе смертельное питье поставил. Пусть сам его хлебнет.

Воротился синий волк.

— Твоя правда, умерших больше.

Кидают они костяшки по очереди. Волк клевать носом стал.

— Давай, — говорит, — попьем.

— Давай, — парень согласен.

Только волк чашку с ядовитым питьем вылакал, как тут же вспыхнул пламенем. Выскочил из юрты, в море кинулся, да не спасся — вода сразу закипела, он и сварился.

— Ну вот, теперь и домой отправляться можно, — говорит парень и старушку с собой зовет.

— Погоди.

Вывела она трех ханских дочерей, которых волк с земли увел, одна другой красивее.

— Что ж мы их тут, что ли, оставим?

Взяли с собой.

А старшие братья наверху ждали. Вытащили их всех на аркане.

Поженились братья на ханских дочерях. Стали жить лучше прежнего.

Шестиногая Гора-Лось

Давным-давно жили-были старик со старухой. И была у них единственная дочь, прекрасная Таначах.

Однажды говорит мать-старуха своей единственной дочери:

— Попроси, дочка, у отца коня, поедем с тобой ягоды собирать.

Обрадовалась Таначах, побежала к отцу, упросила его дать коня по ягоды съездить.

На следующее утро отправились мать и дочь на Лосиную гору. Ягод на ней видимо-невидимо. Шли они сначала рядом, а потом разбрелись. Вдруг мать спохватилась: не видать Таначах. Давай окликать ее — не отзывается. Перепугалась старуха. То вперед кинется, то назад, то покричит, то прислушается. Как сквозь землю провалилась Таначах! Диву дается мать: почему не отвечает дочка, почему даже следов ее не видать.

Пошла она тогда к высокой скале на Лось-Горе. Смотрит, вроде вход в скалу и голоса чьи-то слышатся. Закричала старуха:

— Здесь ли ты, моя дочь?

— Зде-есь! — эхом отозвался голос Таначах.

— Выходи скорее.

Только она это сказала, как на скале никакого следа от входа не осталось. Кругом камень.

Горючими слезами заливается мать. Стала она умолять Гору-Лось такими словами:

Не успела старуха вымолвить последние слова, как вход в скалу открылся. Прислушалась она: будто конский топот там раздается. Побоялась войти. Стоит у входа, плачет-причитает:

В ответ голос дочери раздался:

Обрадовалась мать, побежала туда, где коня оставили. Место нашла, а коня нет. Догадалась старуха, что и коня вслед за дочерью увел к себе хозяин шестиногой Лось-Горы. Вернулась к скале, запела-запричитала:

Ничего не услышала в ответ. Обратилась тогда к Лось-Горе:

Тут ей снова ответила Таначах:

И тут же не осталось на скале никаких следов от входа. Убитая горем старуха поплелась со слезами домой. Рассказала своему старику, что с ними приключилось.

Три дня прошло. Зарезали они вожака, белого барана. Араки приготовили. Сварили мясо и подержали перед огнем в направлении Лось-Горы. Видят, скачут на гнедых конях две девушки. Ближе подъехали, одна из них — Таначах, оказывается.

Старик со старухой обрадовались: дочь вернулась да еще гостью с собой привезла. Бросились к ним, с коней ссаживают, к угощенью зовут, а те наотрез:

— Мы только посмотреть на вас приехали, а не гостить.

Старик и так и сяк уговаривает с коней сойти, мяса белого барана отведать, отдохнуть с дороги. Не соглашаются девушки.

— Отец и мать мои дорогие, — говорит им Таначах, — по мне не убивайтесь, не плачьте. Я там, как и в здешней земле, живу. Не печальтесь, что оставила я вас, что никогда вы меня больше не увидите. Больше я к вам приехать не смогу. А вы ни в чем не будете знать нужды. Все таежные звери ваши будут. Будет вам во всем удача и счастье.

И еще добавила Таначах:

— Не печальтесь, прошу вас. Соберите всех соседей. Угостите их мясом белого барана. Ни о чем не жалейте…

Сказала так, повернули девушки гнедых коней и ускакали.

С ней-то дочь хозяина шестиногой Лось-Горы была.

Как наказывала дочь, так и сделали. Собрали всех соседей. Накормили мясом досыта. Еще раз мясо к Лось-Горе подержали. С тем и остались.

Жить они, вправду, хорошо стали. Мясо звериное никогда у них не переводилось. Все, что хотели из таежных богатств, к ним в руки шло. Только подумают о чем, у них уже есть. Никому ничего не жалели. Соседей кормили всем, что сами ели. Все были сыты и довольны. Только не было у них любимой дочери…

Орел

Посеяли как-то воробей с мышью пшеницу. Вот осень настала, сжали они пшеницу, зерно поровну поделили. Мышь свою долю в норку утащила, воробей возле гнезда сложил.

Стал вдруг воробей замечать, что хлеб его все убывает да убывает, скоро совсем к концу подойдет, а ест вроде мало. Начал караулить. Оказывается, каждую ночь мышь к себе в норку зерно таскает. Рассердился воробей.

— Как, — говорит, — тебе не совестно!

Дальше — больше, стали между собой спорить, ругаться, а там и в драку перешло. Ну, ладно, толку-то все равно нет, раз хлеб уворован. Улетел воробей птиц созывать, чтобы помогли ему мышь наказать. Мышь за зверями побежала, чтоб и за нее заступились.

Собрал воробей всяких мелких птах, мышь зверюшек разных привела. Пошло побоище! Не смогли птицы против мелких лесных зверей устоять.

— Подождите, звери, — воробей кричит, — я вот со всего света птиц скличу, тогда вам конец!

Зверушки напугались было, а один за подмогой ударился.

Со всего света птицы налетели, со всех земель звери набежали. Завязалась битва хуже прежнего. Несколько дней бились, никто верх не берет.

Тут, откуда ни возьмись, орел налетел. Как сверху на какого зверя кинется — напополам рассечет. Много зверей побил. Остальные разбежались со страху.

Устал орел, сел на коряжину возле камня отдохнуть да и заснул. А под коряжиной не то крысы, не то хомяки какие прятались. Вылезли они, когда орел крепко спал, и погрызли ему одно крыло.

Проснулся орел, расправил крылья, а лететь не может.

Тут, смотрит, человек с ружьем к нему подходит. Заметил орла и прицелился. Опустил ружье, поближе подошел, снова целиться стал. Орел на него глянул, человек ружье отвел и совсем рядом стал. Постоял так, видит, не шевелится орел, не улетает. Взял его на руки и домой отнес. Стал он лечить орла. Кормил его, пока совсем крыло не зажило. Сдружились они с орлом — птица умная, красивая.

Вот орел поправился и однажды говорит человечьим языком:

— Спасибо тебе, что ты меня спас. Я отсюда недалеко живу. Прилетел за воробья заступиться — у него мышь зерно своровала, и такая со мной беда приключилась. Пойдем ко мне, я тебя за все отблагодарю.

— А где твой дом?

— Совсем близко. Садись на меня.

Сел на него человек. Поднялся орел до самых облаков да как сбросит с себя своего спасителя. Внизу жена того человека стояла, увидела страсть такую, от ужаса кричит. А до земли долететь ему орел не дал, подхватил с лета на спину и опять вверх. Выше облаков поднялся, опять скинул человека и опять у самой земли поймал. В третий раз к самому небу поднялся орел, в третий раз человека сронил, а когда убиться ему не дал, осторожно на землю опустил и спрашивает:

— Страшно ли тебе было в первый раз?

— Очень страшно.

— И мне так же страшно было, когда ты в меня первый раз целился. А второй раз боялся?

— Совсем память потерял со страху.

— И я тоже, когда ты в меня второй раз целился. Ну, а в третий раз?

— Чуть ума не лишился.

— И со мной то же было. Теперь мы с тобой в расчете.

После этого орел дал человеку волшебное перо.

— Спасибо тебе за все, — говорит.

Не успел человек оглянуться, а орел уже исчез. Хорошо после этого человек зажил — орлиное волшебное перо ему помогало. А самого орла больше никогда не встречал.

Кто сильнее?

Жили старик со старухой. Ничего у них, кроме одного барана, не было, и того зарезать пришлось. Мясо вялить повесили, чтобы надольше хватило, внутренности сварили.

Вытащила старуха из котла селезенку, подает старику.

— Сама ешь, — старик говорит.

— Нет, ты.

Спорили, спорили, перекидывали один другому вареную селезенку, а она вдруг ожила и побежала. Старик со старухой только глазами заморгали.

А селезенка бежала по дороге и табунщика встретила.

— Здравствуй, табунщик! — кричит.

— Здравствуй, — тот отвечает.

— Посмотри-ка туда.

Только табунщик обернулся, селезенка всех его коней проглотила и дальше бежит.

Бежала, бежала — пастух навстречу.

— Здорово, пастух!

— Здравствуй.

— Погляди-ка в ту сторону.

Пока пастух головой вертел, селезенка всех коров слизнула.

Бежала, бежала, на чабана набежала. И его обхитрила. Всех овец умяла.

Спешит, торопится дальше. А тут озеро застывшее. Спустилась с берега селезенка, покатилась по льду да и примерзла. Раздулась сразу, как шар. Надувалась, надувалась и лопнула. Повыскакивал из нее весь скот — и кони, и коровы, и овцы — живые, живехонькие.

Пастухи обрадовались, скот свой отогнали, селезенку спрашивают:

— Как же это ты на льду такая немощная оказалась?

— Лед сильнее, — говорит селезенка.

— Силен ли ты, лед?

— Конечно, силен, раз селезенку приморозил.

— А почему ты от солнца таешь?

— Солнце сильнее.

— Сильно ли ты, солнце?

— А как же! Я лед растопляю.

— А почему свою тень горе отдаешь?

— Гора сильнее.

— Сильна ли ты, гора?

— Если солнце закрываю, как не сильна.

— Почему же тебя мышь грызет?

— Мышь сильнее.

— Сильна ли ты, мышь?

— А то! Я гору прогрызаю.

— Почему же тебя кошка ловит?

— Кошка сильнее.

— Сильна ли ты, кошка?

— Раз мышь ловлю, значит, сильна.

— Почему тогда собаки боишься?

— Собака сильнее.

— Сильна ли ты, собака?

— Потому и кошку ловлю.

— А как же тебя человек бьет?

— Человек сильнее.

— Силен ли ты, человек?

— Силен, если меня собака боится.

— А почему тебя смерть берет?

— Смерть сильнее.

— Сильна ли ты, смерть?

— Как не сильна, раз человека жизни лишаю.

— А почему тебя шаман гоняет?

— Шаман сильнее.

— Силен ли ты, шаман?

— Меня сама смерть боится, значит, силен.

— Почему тогда огня опасаешься?

— Огонь сильнее.

— Силен ли ты, огонь?

— Сам шаман меня опасается. Конечно, силен.

— А почему воды боишься?

— Вода сильнее…

Мальчик и черный человек

На краю большого аала жили старик со старухой. Не было у них ни скота, ни богатства, и жили они очень бедно.

Утешал их старость сын, мальчик лет десяти. Он и по хозяйству бегал, и дрова рубил, и воду таскал, и в тайгу за мелкими зверями и птицами охотиться ходил.

Любили своего сына старик со старухой, от всяких напастей его остерегали, поучали мальчика:

— С прохожим не связывайся, проезжему не перечь.

— Хорошо, хорошо, — отвечал он им.

Забрел он однажды далеко в тайгу. Ходил, ходил, ни одного следа не выследил, ни одного зверя не убил. Идет обратно грустный, что никакой добычи у него нет, видит, между камнями лисята сидят. Только он тетиву лука натянул, хотел выстрелить, выскочила лиса.

— Не стреляй моих детенышей, — просит. — Если хочешь, я тебе и так одного лисенка подарю. А еще доброго коня дам. Когда тебе трудно придется, они помогут. Береги их.

Опустил лук мальчик. Сел на серого коня, которого ему лиса дала, взял лисенка под мышку, поехал домой. На краю аала с коня соскочил, поводья на гриву ему кинул, лисенка на землю пустил.

— Гуляйте пока. Когда надо будет, я вас позову.

Отец и мать его в тревоге ждут, боятся, как бы с ним чего не случилось.

— Где ты до самого вечера ходил? Где твоя добыча?

Не стал мальчик старикам правду сказывать. С ребятами, говорит, заигрался. Те и поверили.

Лунная ночь пролетела, солнечный день наступил. Засобирался мальчик опять в тайгу. Отец наказывает:

— Смотри, снова с ребятами не пробегай весь день!

Покормили сына, проводили его.

Вышел мальчик из аала, оглянулся на все стороны, закричал:

— Бело-серый мой конь, маленький мой лисенок, идите скорей ко мне!

Они уже тут как тут.

— Чего тебе, наш добрый хозяин?

— Да вот, на охоту собрался. Зачем мне теперь пешком ходить?

Сел на коня, рванул поводья, помчался к синим тасхылам.

Бежит богатырский конь во всю мочь. Земля от его бега назад перемещается, небо вперед отодвигается. Где копыта ступают, земля комьями летит, позади горы да ямы остаются.

Много они гор и рек пересекли, много земель проехали. Широкие степи напрямик пробегали, густую тайгу одним махом перескакивали. Ничего на пути не встретили, ни зверя когтистого, ни птицы крылатой.

— Что такое приключилось? — горюет мальчик. — Может, кто уничтожил всю живность в тайге? Как охотнику без добычи ворочаться?

И тут в кустах возле речки увидел волчат. Схватился за лук, натянул тетиву. Откуда ни возьмись, волк с волчицей выбежали.

— Не стреляй наших детенышей. Если надо, мы тебе и так одного дадим. Будет он тебе служить.

Поехал он домой. Лисенок с волчонком сзади бегут.

Дома его отец с матерью ждут, не дождутся.

— Где так долго был? — спрашивают. — Почему без добычи?

— С ребятами, — говорит, — заигрался…

Наутро снова в лес подался. Быстрые реки пересекал, высокие горы переезжал, сквозь густую тайгу продирался — ни зверя, ни птицы не увидел, не добыл. Назад уже поехал, когда на деревьях медвежат приметил. Только стрелять в них хотел, медведица вышла:

— Оставь моих детей. Я тебе дам, что захочешь.

— Охотник я. Кроме зверей мне ничего не надо.

— Бери тогда одного медвежонка. Он тебе служить будет.

Поздним вечером вернулся домой. Серка оставил пастись, а зверят в сарай с сеном закрыл. Старики не дождались его, легли спать. И он тоже лег.

Поутру отец зачем-то зашел в сарай, увидел зверей, перепугался.

— Ой, старуха, в нашем сарае звери сидят!

Мальчик тут проснулся.

— Не бойтесь, — говорит, — это мои друзья.

Отец никак в толк не возьмет.

— Где это видано, со зверями родниться? Они когда-нибудь нас же и сожрут. Убить их надо да шкурки с них обснимать.

Сын им рассказал, как дело было, отец и смягчился.

А мальчик и говорит:

— Хочу я в дальних местах побывать, на людей поглядеть. Здесь чего видишь? Только на охоту и хожу, а добычи все равно нет. Скудная стала охота. Зверей своих пока у вас оставлю. Они вам помогать будут. Если через три года не вернусь, значит, погиб я.

Опечалились старики: единственный их сын, надежда и опора старости, родной дом покидает. Стали его отговаривать.

— Куда ты собрался? Мал ты еще. Позвонок твой не окреп, материнское молоко на твоих губах не обсохло. Много сильней тебя есть, и то врагов одолеть не могут.

Не слушает их мальчик. Поеду да поеду. Собрали ему старики что надо в дорогу, просили беречь себя.

Позвал он своего Серка, навьючил на его спину поклажу, попрощался с отцом, с матерью, зверям наказ дал, чтобы помогали старикам, и отправился в дальнюю дорогу.

Долго ли, коротко, добрался до широкой степи, где ворон не залетал, звери хищные не ходили. Ни деревьев вокруг, ни воды. Белой пеной потеет серый конь, утопая в жгучих песках. Черным потом обливается мальчик. Ехал, ехал, совсем обессилел, и конь еле ноги переставляет.

Ехали еще день и еще ночь, шум ручья услышали. Дотащились кое-как до берега, напились, сколько хотели. Лег мальчик на берегу и уснул. Много, должно, проспал он, а глаза открыл — ни ручья, ни коня не видит, темнота кругом. Стал вокруг себя ощупывать — камни под руку попадают. А близко где-то шумит да грохочет.

Встал он, пошел на ощупь к этому шуму-грохоту. Вдруг дверь отворилась, оттуда яркий свет брызнул, еще громче загремело. Страшно стало мальчику, но он виду не подает, идет туда, где светло. А там о девяти камнях мельница грохочет.

«Что это за земля? Куда я попал?» — думает мальчик.

Посмотрел еще — возле мельницы черный-пречерный человек похаживает, меж глазами вершок, меж ушами аршин.

— А-а, попался, наконец, жавороночек! — закричал этот Черный человек. — Давно я тебя поджидал.

— А что я тебе сделал? — спрашивает мальчик.

— Будто сам не знаешь! Кто моих зверей забрал?

— Откуда я знал, что они твои.

— Сейчас узнаешь, когда я тебя через жернова пропущу.

Схватил Черный человек мальчика и бросил под первый мельничный камень. Как закрутились жернова, как захрустели косточки у мальчика!.. Все-таки сумел он выскочить и за жернова спрятался. Рассердился Черный человек, что в муку его не смолол, взял большой молот в руки, по скале ударил. На том месте двери не было — дверь открылась, выхода не было, выход появился. Выскочил туда Черный человек, и закрылась скала, будто всегда так стояла.

Вылез мальчик из-за жерновов, подошел к молоту, поднять хотел, но даже с места не стронул. Удивился он:

— Куда моя сила девалась?

По сторонам поглядел — Серко за хвост подвешенный, на спине у него шестьдесят мешков с песком. Едва стоит конь, передними копытами земли касаясь, под такой тяжестью. Кровавыми слезами обливается, черным потом покрылся. Вот-вот дыхание у него оборвется. Через силу мальчику говорит:

— Ну вот и попались мы с тобой, добрый друг. Нет у нас сил, чтобы выйти отсюда. Когда тебя сонного захватил Черный человек, я успел домой сбегать. Весь аал обежал, всех людей просил тебе помочь. Все перепугались. Зверям твоим рассказал, — они вот-вот на помощь придут. Волчонок с медвежонком против воинов Черного человека бьются, а лисенок силу твою искать побежал, ее щука проглотила, когда ты пил у ручья воду. Я вот сюда спешил, да сам, видишь, попался…

Печалится-горюет мальчик, как бы Серка вызволить. Весь песок с его спины убрал. Уже легче коню стало. Напрягся он, рванулся, в девяти местах изогнулся, цепи пооборвал. Отдышался малость, таким, как прежде, перед мальчиком стал.

Вместе попробовали поднять молот, пробить ход в скале — ничего у них не выходит.

А лисенок той порой по всей земле рыщет, силу мальчика ищет. Бежал, бежал вдоль речки, углядел на дне пегую щуку. В песок она зарылась, оттуда силой мальчика воинам Черного человека помогает. Обернулся лисенок белокрылой чайкой, взмыл в поднебесье, высмотрел щуку, пал камнем, закогтил ее, из воды выволок. До тех пор в когтях держал, пока не заставил щуку отдать силу мальчика, а сам туда поспешил, где медвежонок с волчонком битву против воинов Черного человека ведут.

Только к мальчику сила вернулась, пробил он молотом выход в скале, сел на Серка, вихрем помчался своих друзей выручать. Тем уже совсем худо приходится. Налетел на врагов мальчик, рубит налево и направо. За три дня и три ночи всех положил. Тогда схватился с самим Черным человеком. Три дня бились, не могли одолеть ни тот, ни другой. Девять дней бились, слабеть стал Черный человек, а у мальчика силы прибывает. На десятый день поднял он Черного человека над головой и на землю бросил. Из того и дух вон.

Все богатства Черного человека людям раздал. Сел на Серка и поехал со зверями, друзьями своими, домой. А слава о нем уже впереди бежала, раньше его аала родного достигла.

Зажил после этого мальчик со своим отцом и матерью счастливо.

Коре Сарыг На Буланом Коне

На берегу быстрой реки, у подножия небольшого утеса, в темной пещере жил человек по имени Коре Сарыг На Буланом Коне. Жил один-одинешенек, никого ни вблизи, ни вдали не знал и не видел.

Однажды Коре Сарыг так подумал: «Чего я живу одиноко, никого не зная, не ведая. Поеду-ка я искать таких же, как сам, людей. Встречу кого старше себя — старшим братом назову, моложе себя увижу — стану ему старшим братом. Старику со старухой сыном буду».

Подумал так, вышел из своего жилья, заревел зверем, и тут же предстал перед ним его буланый конь.

Обуздал он своего буланого сплетенной из лыка уздой, набросил ему на спину седло из лиственничной коры, сунул ногу в деревянное стремя, уселся на любимого коня и поехал.

Мало ли, много ли ехал, достиг высокой горы. Перевалил через ее вершину, увидел небольшой аал и направился к нему. На самом краю аала стояла ветхая юрта. Подъехал к ней Коре Сарыг и вошел в нее. В юрте сидели старик со старухой.

Коре Сарыг отворил дверь — поздоровался, порог переступил — поклонился. Старуха тут же налила гостю айран, а старик начал расспрашивать его:

— Глаза твои огнем искрятся. Лоб твой потом покрылся. Откуда ты, добрый молодец, и куда держишь путь-дорогу?

— Имя мое Коре Сарыг На Буланом Коне. Не знаю я отца родного, не ведаю мать, вспоившую меня. Направился куда глаза глядят. Могу быть сыном старшему или братом кому помладше.

— О, само небо послало тебя нам, бездетным старикам, чтобы утешить наши сердца! — обрадовался хозяин. — Будь нашим сыном.

Тут же он велел старухе сварить мясо убитой козы.

Досыта поел Коре Сарыг, от души поблагодарил названых своих родителей и в обратный путь собрался — какое ни есть добро свое привезти. Старики ему на дорогу еще мяса дали и проводили сынка.

Путь дальний. Ехал, ехал Коре Сарыг, остановился у речки на ночлег. Костер развел, нажарил мяса, поел и переночевал под открытым небом.

Наутро опять оседлал буланого, дальше едет. Вот поравнялся он с опушкой леса и еще издали увидел большой белый камень, с корову. Удивился, подъехал к камню поближе, оглядел его кругом. Камень как камень. Ничего особенного. Большой только. Хотел уже Коре Сарыг тронуть коня, как откуда-то — не то из-за камня, не то из-под камня — послышался глухой голос:

— Хороший товарищ — лучше бога, встреченный в беде — выше творца. Сдвинь этот камень, незнакомый человек, вытащи меня. Вызволишь меня из этой проклятой беды, я тебе три добра сделаю. Половину скота моего отдам, половины богатств своих для тебя не пожалею. Что попросишь, то и отдам. В чем нуждаться будешь, то и получишь.

— Как мне тебя вытащить из-под такого тяжелого камня? Мне его даже не сдвинуть.

— А ты возьми деревянный стяг и сдвинь. На это у тебя силы хватит.

Подумал Коре Сарыг, почему не помочь человеку выйти из беды. Нашел он бревно потолще, подсунул один конец под камень, чурбаки под стяг подложил, надавил посильней, камень и сдвинулся с места.

Только камень сшевелился, выкарабкивается из-под него старик с длинной бородой, до пояса сгибается, до земли клонится. Вылез наружу и сразу выпрямился.

— По-доброму ты поступил, дорогой человек. Да ведь за добро добром не платят…

Тут же он превратился в огромного серого волка и, лязгая зубами, добавил:

— Съем я сейчас твоего коня да и тебя в придачу!

Удивился Коре Сарыг. Удивился и перепугался. Дернул за поводья, рванул своего буланого коня и помчал во всю прыть. Оглянулся — волк вдогонку. Коре Сарыг погоняет коня, а зверь не отстает, вот-вот настигнет.

«Что за напасть такая, — думает Коре Сарыг. — И укрыться негде».

Тут впереди показалось одинокое дерево, и Коре Сарыг поспешил к нему. Только поравнялся с деревом, чей-то голос слышит:

— Чего не поделили? Зачем друг за другом гоняетесь?

Еще удивительней Коре Сарыгу — глазу не видно, а голос подает. Что бы это такое? Догадался, что кедр человеческим языком заговорил.

Остановил Коре Сарыг буланого. Дерево те же слова повторяет. Пришлось рассказать, как дело было.

— Да вот, могучий кедр, — объясняет Коре Сарыг, — увидел я на опушке леса большой белый камень, подъехал. Чей-то голос о помощи просит. Думаю, почему человеку добро не сделать. Сдвинул камень. Да вот беда, вылез из-под камня старик с длинной бородой, волком обернулся и гонится за мной. Говорит, за добро добром не платят. Рассуди нас, добрый кедр.

Зашелестел кедр ветвями.

— Нелегко, — говорит, — рассудить. Подумай, что я про себя скажу. Шестьдесят моих ветвей от дождя людей спасали, семьдесят ветвей от солнца их укрывали. Охотники останавливались под моей ветвистой кроной, защищались от ветра и непогоды. Да вот грех, люди мои же ветви рубят, огонь жгут, корни мои сушат. Много я людям добра делаю, а от них одно горе вижу…

Услышав эти слова, проклял кедр Коре Сарыг, повернул коня, прочь помчался. Серый волк за ним гонится, зубами лязгает, приговаривает:

— Вот видишь, Коре Сарыг, правду говорит кедр. Добром за добро не платят. Сожру я тебя вместе с конем.

Скачет Коре Сарыг, коня погоняет. Того гляди, волк настигнет. Вдруг река перед ними. Перемахнул Коре Сарыг через реку, а волк кричит:

— Стой! Давай у воды судиться будем.

Подумал Коре Сарыг: «Почему бы у Хозяина воды не спросить?» Вернулся. И опять голос слышится:

— Что не можете поделить? Какой спор не можете решить? Зачем друг за другом гоняетесь?

Рассказал Коре Сарыг, как дело было, как обращались они к могучему кедру, чтобы тот их рассудил, да не решил кедр, кто из них прав, а кто виноват, и гонится за ним серый волк, съесть его хочет.

Зажурчала река, человечьим языком заговорила:

— Ну, что ж, расскажу и я о себе. С высоких тасхылов начинается мое течение. Бегу я сквозь тайгу, оживляя всё на своем пути. Деревья и травы зеленеют, цветы расцветают. Звери и птицы таежные жажду свою утоляют. Весь скот, что пасется в степи, устремляется ко мне. Люди воду мою пьют. Не добро ли все это? А чем платят мне? И звери и люди грязь всякую в воду и на берега тащат, гадят, пакостят кругом. Так, видать, и положено: на добро худом отвечать…

— Иди ты к своим предкам! — рассерчал Коре Сарыг. — Там суди, а тут твой суд ни к чему.

Повернул коня, и дальше гнать. Волк за ним. То почти настигнет, то отстанет. Много гор и рек они пересекли, на ровное место выбежали. Видит Коре Сарыг невдалеке конь гнедой пасется, худой-худой, одни кости торчат, хоть ведро вешай. Увидел, да мимо проскакал, а волк кричит ему:

— Вернись, Коре Сарыг! Давай у гнедого коня рассудим. Что он скажет, то и будет.

Поворотил назад Коре Сарыг.

Заржал гнедой конь, по-человечьи спрашивает:

— Что не можете поделить? Что не можете порешить? Зачем друг за другом гоняетесь?

В третий раз Коре Сарыг рассказал, как вызволил из беды седого старика, как тот половину богатства обещал отдать, три добра сделать, а сам волком перекинулся. Сожрать хочет, уверяет, что добром добро не отплачивается.

Гнедой конь и говорит:

— Когда я был в силе и мощи, хозяин мой возил на мне что хотел, и я не уставал. Но вот года свое взяли, не мог больше телегу на крутые подъемы тянуть, падать стал. Хозяин ругал меня, бичом хлестал. Верхом он на мне поедет, не выдерживаю я быстрого бега, спотыкаюсь, падаю. Опять бьет меня хозяин. А после совсем со двора прогнал. Кормись, говорит, сам, как хочешь. Как мне кормиться, когда зубы мои поизносились, жесткая трава не для меня. Вот и таскаю еле-еле ноги, едва хожу. Нет, за добро добром не платят.

— Иди ты к своим предкам! — обругал его Коре Сарыг. — Снова родись!

Погнал буланого. Трехсаженный волк следом мчится.

— Видишь, Коре Сарыг, никто тебя не пожалел, никто не оправдал. Сожру я тебя и твоего коня в придачу.

Долго ли, коротко гнались они, много земель пробежали. Волк то настигнет, то отстанет. На вершину большой горы выбежали, за ней Коре Сарыг небольшой аал увидел. Теперь, думает, я спасусь от злого зверя. Сам дьявол, однако, ко мне пристал! Направил буланого к аалу, волк сзади кричит:

— Стой, Коре Сарыг! Твой буланый не из простых коней, да и ты не из простых людей. Не смог я тебя догнать. Твоя взяла. Вернись, не трону. Надо мне тебе одно слово сказать.

Поднялся снова Коре Сарыг на вершину горы, где его волк ждал.

— Слушай, Коре Сарыг, — говорит ему волк. — Хочешь знать, кто я? Я — хан всех волков, самый главный хан. За то, что волки мои много скота у людей задрали, всевышние осудили меня девять лет под землей жить, под камнем тяжелым. Семь лет я промучился, пока ты меня не вызволил. Ты мне жизнь спас, и должен я тебя отблагодарить. А гнался я за тобой, чтобы испытать тебя, чтобы знал ты, что не всегда за добро добром отвечают. Теперь же я, как обещал, тебе три добра сделаю. Из шестидесяти косяков лошадей шесть косяков тебе выделю, из шестисот моих коров шестьдесят тебе отдам, из шести тысяч золоторогих овец шестьсот подарю. А еще будешь ты понимать язык животных. Ничего мне для тебя, моего спасителя, не жалко. Я хан всех ханов, и владения мои необъятны. Приезжай ко мне. Не пожалеешь. Ну, а теперь ступай в тот аал под горой. Покорми буланого, сам поешь посытней, отдохни одну ночь. Утром поедешь по моему следу.

Сказал так волк и помчался назад. Задрожало все вокруг. Камни до неба взлетали и обратно падали. Деревья до земли сгибались, как трава валились.

«Вот это зверь! — удивился Коре Сарыг. — Какой след оставляет! С такого следа и ночью не собьешься. Не диво, что он хан из всех ханов».

Спустился он к аалу с горы, увидел посредине большую красивую юрту, прямо к ней подъехал. Зашел в юрту — народу полно, и все едят. Жирным мясом животы набивают, жирным супом обжираются. Никто на Коре Сарыга не смотрит, никто не спросит, откуда и куда он едет, никто за стол не зовет. Посидел он молча возле двери, на улицу вышел. Посмотрел кругом, увидел ветхую юрту на краю аала, к ней пошел. Переступил порог — в юрте старушка с дочерью. Увидели его, обрадовались.

— Никогда нашу дверь никто чужой не открывал. Какой добрый человек к нам явился! — это старушка говорит. — Встань, дочь, налей гостю айрана.

Тут же девушка вскочила, айран-кумыс подала.

— Надо нам, дочь моя, — продолжает старушка, — хорошо накормить гостя. Сходи-ка, приведи овцу, зарежь ее, мясо свари. Пусть гость досыта поест.

Все сделала дочь, как мать велела, и скоро сварила в казане мясо. Положили его в корыто, на восход подержали, бросили Хозяйке огня несколько кусочков. Коре Сарыга угощать стали. Накормили досыта, спать возле очага положили.

Проснулся ночью Коре Сарыг и видит, как Хозяйка огня над очагом золотой тарелкой покачивает, мясо, что ей дали, жарит. Тут входит с улицы другая Хозяйка огня — одноглазая, однорукая, тощая, высохшая вся.

— Ой, подружка! —говорит. — Какая ты справная, пригожая. Видно, хорошо тебя кормят?

— Жаловаться не приходится. Хоть и бедные люди здесь живут, а для меня ничего не жалеют.

— А мои, — жалуется, которая пришла, — люди богатые, да жадные. Совсем не кормят. Вся-то я высохла, исхудала, одни кости да кожа остались… Недавно в глаз ножом ткнули, жилы на руке порезали.

Догадался Коре Сарыг, что это Хозяйка огня из красивой юрты, где он у порога посидел да несолоно хлебавши и ушел. Слушает он разговор, а виду не подает.

А пришлая, кривая и сухорукая, не успокоится никак:

— Сегодня же ночью подниму их двор в пламени. Будут знать!

Только она ушла, Коре Сарыг задремал. Вдруг скот заревел, люди закричали. Он выскочил на улицу, а юрта богача уже огнем занялась.

Коре Сарыг давай скот из пригонов выпускать, людям спастись тоже помог. Шум стоит, треск. Тут люди плачут, там овцы ревут, собаки лают, волки воют…

Слышит Коре Сарыг ликующий волчий вой и все понимает:

— Будет нам сегодня что пожрать! Все табуны овец передавим, весь скот за горы угоним!

— Зря радуетесь, — собаки брешут. — Ничего у вас не выйдет. В нашем аале добрый молодец Коре Сарыг На Буланом Коне ночует. Не даст он вам поживиться.

Коре Сарыг тут же вскочил на коня, собак кликнул, в гору поскакал. Как раз вовремя — девять волков овечий табун гонят. Увидели его волки, подались в сторону, но Коре Сарыг не дал им уйти. Всех нашли его меткие стрелы.

Завернул он овец к аалу, погоняет, поторапливает. Все остались целы и невредимы. Один только белый ягненок отстает, позади отары плетется.

Мать этого ягненка, белая овца, зовет его, блеет:

— Что ты, маленький мой, отстаешь? Не увидит этот чужой человек, и попадешь прямо зверю в пасть.

— Что ты меня упрекаешь, — ягненок ей отвечает, — как я могу угнаться за всеми? На мне весь талан^[5] табуна лежит. Как тут не устать, не отстать.

Все-все Коре Сарыг понимает, только виду не подает. С криком, со свистом гонит овец. А ягненка того взял к себе на седло. Раз такая тяжесть на нем, думает, надо ему помочь добраться до дому. Надо же — на такого маленького что пришлось!

Под утро уже пригнал весь табун в аал, ни одной овечки в урон зверям не отдал, запер во двор богача. Увидев, что скот его цел и невредим, хозяин благодарить Коре Сарыга стал.

— Отдели, — говорит, — половину отары себе. Я тебе в дар даю.

А Коре Сарыг в ответ:

— Ничего у меня не случилось. Конь мой не исхудал, да и я не отощал. К чему мне такое добро.

— Нет уж, гость дорогой, — не отстает хозяин. — Если б тебя не было, вся отара пропала бы начисто — или бы в огне сгорела, или бы волки задавили. Ты спас, тебе половина скота.

— Не нужно мне такое добро, — вновь отказывается Коре Сарыг. — Но чтобы тебя не обидеть, возьму я у тебя одну овцу с ягненком. Если счастье будет, и от них стадо вырастет, а не повезет, так и из сотни ничего не останется.

Сказал так и выбрал овцу с тем ягненком, которого на своем седле вез.

— Как хочешь, как хочешь, дорогой. Бери, что тебе надо. Лишь бы тебе обидно не было. Столько ты добра сделал, — говорит хозяин, а сам радуется, что неразумный человек от богатства отказался, одну овцу берет.

Коре Сарыг вернулся к старушке с дочерью, у которых ночевал.

— Вы для меня единственную свою овцу зарезали. Возьмите взамен другую, с ягненком. Растите их.

— Что ты, добрый человек! Разве мы в долг угощали. Ведь ты с дороги, проголодался.

— Ну, ладно. Если брать не хотите, пусть будет так, я у вас овцу с ягненком оставлю. Присматривайте за ними. Мне к Хану волков ехать надо.

Сел на своего буланого Коре Сарыг и отправился в дальний путь. Доехал до того места, где с волком расстался, посмотрел на его след, опять удивился: от каждой волчьей лапы яма в земле, водой полная. Пустился он по этому следу. Буланый то птицей летит, то вихрем крутится. Много земель разных проехали, много гор пересекли. В неоглядной степи очутились. Табуны коней по степи ходят. Пастух с ними.

Подъехал к пастуху Коре Сарыг, поздоровался, поприветствовал, свое имя назвал.

— О-о, вон кто ты! Так это о тебе наш хозяин рассказывал. Езжай к моему шалашу. Я вот коней отгоню, сам там буду.

Возле юрты Коре Сарыга встретила жена пастуха. Пока то, да се, сам хозяин явился. Тут же трехлетнего жеребенка заколол, стал гостя угощать.

— Приедешь ты к нашему могучему Хану-волку, будет он тебе всякие богатства предлагать, а ты ничего не бери, — говорит пастух. — Табун лошадей станет дарить, тоже отказывайся. Проси одного белого жеребенка.

Поблагодарил Коре Сарыг за угощение, за совет, дальше на буланом поскакал. Вихрем мчался, птицей летел буланый. До такого места доехали, где пастух стада коров пас. Коре Сарыг поздоровался с ним, свое имя назвал.

— О-о, так это про тебя наш Хан-волк рассказывал!

Повел его пастух к себе, самую жирную телку-двухлетку зарезал, угостил хорошо, совет дал:

— Из шестисот коров Хан-волк шестьдесят тебе отдавать будет и быка в придачу. Но ты не бери. Проси белую телку, что у меня в стаде ходит. Из богатства его тоже ничего не бери.

Опять помчал буланый Коре Сарыга, пока чабана с отарами овец не повстречали. Чабан зарезал самого жирного барана, на прощанье посоветовал:

— Будет тебе Хан-волк богатство всякое давать, скот предлагать. От всего отказывайся. Проси щенка синего, который будет в юрте бегать.

Долго ли, коротко, добрался Коре Сарыг до стойбища Хана-волка. Не успел к воротам подъехать, его с седла снимают, под руки в юрту ведут. А там его Хан-волк ждет — тот самый старик с длинной бородой, которого он из-под камня вызволил. Рядом с собой за стол Коре Сарыга посадил, расспрашивать стал, долго ли ехал, трудная ли дорога была.

Кормят и поят Коре Сарыга лучшей едой. Угощаются они, разговоры ведут, и время незаметно проходит — то ли день, то ли месяц. Одумался Коре Сарыг, спрашивает, сколько уже он тут.

— Ни долго, ни мало — семь лет прошло.

— Много же я пробыл. Пора обратно ехать. Хоть и маленькая речка у меня, да своя.

Хан выкладывает все свои богатства. Бери, говорит, в дар, что пожелаешь. Коре Сарыг ото всего отказывается. К чему, мол, да конь не увезет. Вот щенка синего бы взял. А больше ничего.

Услышал его слова Хан-волк, побледнел весь. Туда повернется — плачет, сюда повернется — смеется. Но делать нечего, надо отдавать. Тут же своих слуг кликнул:

— Заложите тройку самых лучших коней!

Посадил он Коре Сарыга, подал ему синего щенка. Сам на коня сел, провожать поехал.

Приезжают к овечьему пастуху. Хан велит отбить шестьсот овец.

— Зачем мне столько овец, — говорит Коре Сарыг. — Дал бы одну белую овцу и белого барашка, мне и хватит.

Хан не спорит. Привел пастух белую овцу и белого барашка. Дальше поехали.

Добрались до коровьего пастуха. Хан приказывает привести шестьдесят коров для дорогого гостя.

— Зачем мне столько. Дай одну белую телку да белого бычка, и ладно.

Взяли их. До конского пастуха доехали. Хан, как обещал, хочет Коре Сарыгу шесть косяков лучших коней подарить, а тот одного белого жеребенка взял.

Тут они попрощались. Хан-волк своему человеку велел подаренную скотину гнать на землю Коре Сарыга, а сам повернул обратно. Коре Сарыг едет опять на буланом, синего щенка в седле с собой везет.

Дорога привела в тот аал, откуда Коре Сарыг путь к Хану-волку начинал. Старушка с дочерью, у которых он ночевал, едва узнали его — семь лет прошло! Айраном сразу угостили. Коре Сарыг первую чашку сам выпил, второй напоил синего щенка.

— Далеко, видно, ездил ты, Коре Сарыг, — говорит старушка. — От той белой овцы с ягненком, что оставил, целая отара выросла в девятьсот голов.

— Талан, наверно, есть у вас.

— Это твой талан, Коре Сарыг. Не было бы твоей белой овцы, не видать бы нам такого богатства. Твой это скот, гони его к себе.

— Нет, не возьму. Вы этих овец пасли-ростили, теперь все они ваши.

Попрощался с ними, отправился дальше.

Вот и знакомая быстрая река, утес, под которым земляная пещера Коре Сарыга. Ханский пастух пригнал уже подаренный скот.

Постелил Коре Сарыг траву в пещере, седло под голову бросил, спать лег.

Просыпается на другое утро и ничего не может понять. Лежит он в светлой юрте на мягкой постели. Чисто кругом, прибрано. На полках посуда всякая. У очага красавица-девушка сидит, косы расплетает-заплетает. Увидела, что Коре Сарыг проснулся, встала, воды ему поднесла.

— Ты кто такая? — спрашивает Коре Сарыг.

— Неужели не догадался? Я дочь Хана-волка. Отец меня в щенка превратил, чтобы от злых духов уберечь.

Обрадовался Коре Сарыг, обнял молодую жену. Вышли они вместе из юрты, а возле нее скота видимо-невидимо. Это все от тех белых животных, которых Коре Сарыг у Хана-волка взял.

Богато и счастливо стал жить Коре Сарыг со своей женой.

Было это или не было, но рассказ о добром и бескорыстном Коре Сарыге до сих пор живет в народе.

Умная девушка

Жили когда-то отец с дочерью.

Вот старик пошел зимой к реке, в прорубь морду ставить, и сильно замерз. Зашел он погреться к трем богатым братьям Мох-Сагалу, Сарыг-Сагалу и Хара-Сагалу, которые в лесу жили.

Братья сидели у очага и рассказывали сказки. Только старик к ним зашел, накинулись на него с руганью, что он хвост сказки застал, и привязали его к ножке кровати.

— Так, — говорят, — мы со всеми делаем, кто у нас хвост сказки застает.

А сами смеются.

Вот, думает старик, не было печали. И зачем только понесло меня к этим богачам.

Два дня и две ночи промучился он. Ни пить, ни есть ему не дают и не отвязывают. Совсем обессилел старик, упрашивать стал, чтобы домой его отпустили.

Братья говорят:

— Отдашь нам свою дочь, тогда отпустим.

Куда деваться, пришлось согласиться.

— Через три дня придем за твоей дочерью.

Едва доплелся старик до дому. Дочь бросилась к нему в тревоге и печали.

— Что с тобой, отец мой? Где ты долго был? Отчего плачешь, отчего слезы льешь?

— Как мне не плакать, как слезы не лить, дочка. Ходил я рыбу ловить, замерз на реке и зашел к лесным братьям обогреться. Они говорят, что я у них хвост сказки застал, схватили меня, связали, есть-пить не давали. Едва я не помер. Тем только и спасся, что пообещал тебя им отдать. Через три дня сюда они явятся.

Еще пуще залился старик горькими слезами.

— Не плачь, отец, — успокоила его дочь. — Что-нибудь придумаем.

Через три дня, и вправду, идут к ним богатые братья.

Дочь в углу юрты отца укрыла, своими делами занимается.

Мох-Сагал заходит.

— Я за тобой пришел, как с отцом уговаривались. Моей женой будешь. А где твой отец?

— Не пойду я за тебя, Мох-Сагал. А отец пошел из рогов лягушки топорище делать.

Мох-Сагал глаза вытаращил, усы растопырил.

— Да разве у лягушек рога бывают?

— Конечно, как у ваших сказок хвосты.

Нечего сказать Мох-Сагалу, повернулся он и ушел.

Немного погодя Сарыг-Сагал является.

— Собирайся, девушка. Я за тобой пришел. Жениться хочу на тебе. Не веришь — отца спроси. Где он у тебя?

— Не пойду я за тебя, лесной богач Сарыг-Сагал. А отец мой пошел из рогов змеи рукоятку к сабле делать.

Сарыг-Сагал глаза выпучил.

— Откуда у змеи рога?

— Оттуда же, откуда у ваших сказок хвосты.

И этому сказать нечего. Убрался Сарыг-Сагал.

Не успел уйти — Хара-Сагал на пороге.

— Я на тебе женюсь. Отец тебя мне отдал. Если надо, у него спроси. Где он?

— Чем за вас, лесных чертей, замуж идти, лучше век одной оставаться. А отца моего дома нет. Он пошел из рогов ящерицы рукоятку к мечу делать.

Хара-Сагал глаза вылупил.

— Какие такие ящерицы с рогами? Ты что, смеешься? Не бывает у ящериц рогов. Ты по-доброму скажи, где отец.

— Может, и не бывает рогов у ящериц. Тогда и у сказок хвостов не бывает. За что вы тогда моего отца мучили?

Только Хара-Сагала и видели.

Стали отец с дочерью жить-поживать, а богатые лесные братья больше не осмеливались приставать к ним.

Савраска и Ала барс

Жили старик со старухой. Был у них добрый конь, Савраска. Вот как-то пустил старик Савраску на волю — зеленой травы поесть, родниковой чистой воды попить.

Ходит степью Савраска, гуляет на воле, а навстречу ему страшный полосатый зверь. Испугался конь, а все-таки спрашивает:

— Ты кто такой?

— Я Ала барс, над всеми зверями начальник. А ты кто такой?

— Я конь Савраска, начальник над всяким скотом.

Удивился Ала барс.

— Как же мы, два начальника, силу свою испытывать будем?

Савраска хвостом махнул.

— Который из нас камень разобьет, чтобы из него огненные искры во все стороны полетели, тот и сильнее.

Ала барс давай лапой по камням бить. Которые надвое раскалываются, какие в труху превращаются, а не видать никаких искр.

— Давай теперь ты, Савраска.

В какой камень ни ударит копытом Савраска, из него искры пучками прыскают.

Перепугался Ала барс и побежал куда глаза глядят. Бежал, бежал, медведя встретил.

— От кого бежишь? — медведь спрашивает.

— От Савраски бегу. Самый сильный зверь! Самый большой начальник!

— Да что ты! Мы этих коней запросто давим, где он теперь, покажи-ка мне его.

Ала барс медведя над собой поднял, а тот у него в лапах и задохся.

«Вон что! Как увидел Савраску, так со страху и помер», — думает Ала барс. Не стал в этом месте задерживаться, еще быстрее убегать стал.

Тут ему волк попадается.

— От кого бежишь?

— От Савраски.

— От коня, что ли? Нашел кого пугаться! Мы их задираем да едим. Покажи-ка, где он.

Поднял Ала барс волка над головой, и этот у него в лапах дух испустил.

«Вот так-так, — думает Ала барс. — Только глянул на Савраску, и уже душа вон».

Рванул Ала барс без оглядки, и с тех пор барсы в Хакасии не водятся.

Мальчик на чужбине

Жил-был главою небольшого и небогатого аала старый богатырь по имени Арыхпай. Были у него жена и семилетний сын.

Налетели однажды враги, разрушили стойбище, угнали людей. Остались в аале одни старики да кой-какой скот. Сына Арыхпая тоже забрали враги. И даже его не смог спасти старый богатырь, совсем у него сил не осталось.

Пригнали пленников к могучему Моол Хану. Кого пастухами сделали, кого работать по хозяйству и дому заставили. Семилетнему сыну Арыхпая наказали быть пастухом и оставили ему его коня. И вот пасет мальчик скот Моол Хана. Год пасет, еще год пасет… По родным местам тоскует, родителей своих вспоминает. Когда, бывает, всплакнет, иногда унылой песней свое горе-страдание утешит.

Умный был мальчик. Памятливый. Все, что ни увидит, поймет и запомнит. Каждое дерево в лесу знал, все горы-вершины были ему знакомы. Но лучше всего в конях разбирался. Череп конский обветренный в степи ему попадется, так он по черепу этому все-все о коне расскажет.

Призвал как-то к себе Моол Хан мальчика и спрашивает:

— Говорили мне, что ты в степи плачешь и песни поешь. А еще я слышал, в конях ты хорошо разбираешься. По костям угадать можешь, скакун это был, богатырский конь или просто какая кляча. Правду мне говорили?

— Да, — говорит мальчик. — Когда мне плакать хочется — плачу, петь хочется — песни пою. Кости коней богатырских в степи увижу — родину свою вспоминаю… Но по душе мне живые кони, у которых грудь могучая, а ноги гибкие, как тетива У лука.

Выслушал Моол Хан его смелые слова и приказал:

— Выбери из моих шестидесяти косяков богатырского коня.

Призвал Моол Хан всех своих пастухов и повелел:

— Пусть этот мальчишка выберет мне самого лучшего коня.

Ходил, ходил мальчик, все ханские табуны обошел. Смотрел, смотрел, ничего не высмотрел. Вернулся к хану.

— Нет, — говорит, — в твоих табунах богатырского коня.

Разгневался Моол Хан.

— Ну, что ж. Нет так нет. Давай тогда об заклад биться. Ты на своем коне поскачешь, а я шестьдесят своих лучших коней пущу. Условие такое: если один из моих первым прибежит, я тебе голову отрублю, а если твой конь возьмет — всех ваших людей отпущу и сверх того всякими подарками тебя одарю.

Жестокие условия поставил Моол Хан. Но чем быть вечным рабом на чужбине, лучше достойно умереть. Согласился мальчик. Только попросил немного времени ему дать.

— Ладно, — говорит Моол Хан.

В тоске и печали возвратился на пастбище мальчик. Стал готовиться к смертельному испытанию. То вскачь пустит своего коня, то выдержит его. Не кормил вовсе. Попробовал искрой огнива помет конский зажечь — вспыхнул пламенем помет. Сел он на своего скакуна, перекинул на спину мешок с песком, поехал к Моол Хану на состязание.

А у черты, откуда должны бега начаться, шестьдесят коней уже стоят. Едва удерживают их. Встал и он рядом с ними. Вот дали знак, и началась скачка.

Мальчик воли своему скакуну не давал, придерживал его. Всех ханских коней вперед пропустил. Через некоторое время как гикнет он, как взмахнет со свистом плетью и пустил коня во всю его богатырскую силу. А сам приговаривает: «Друг мой добрый, ты не раз в трудные дни спасал меня, не подведи и сейчас». Еще сильней дернул поводья, и конь рванул что было мочи. Мальчик чуть с седла не слетел. Подтянулся к седельной луке, прилег, к шее скакуна приник. Только ветер в ушах шумит! Далеко позади остались ханские кони.

Возле метки, где скачке кончаться, людей видимо-невидимо. Мальчик еще плотнее прижался к коню, развязал мешок с песком-пылью, ослепил всех, пронесся шелковой нитью и исчез. Никто не увидел, куда девался быстроногий скакун.

Вихрем мчался конь к родным просторам. Вот уже свой аал совсем близко, а остановить скакуна не может мальчик. Закричал он тогда:

— Дорогой мой отец Арыхпай! Если есть еще сила у тебя, если хватит мочи, удержи меня и коня моего.

Услышал старик Арыхпай зов сына, вскочил на вороного коня, помчался навстречу. Видит, птицей летит на буланом скакуне его сын. Стегнул Арыхпай вороного, сравнялся с буланым, выхватил из седла мальчика, ни живого, ни мертвого. А буланый скакун так и пронесся дальше. Говорили, где-то в чужой земле на острый сук напоролся буланый и погиб…

Привез старый, богатырь сына домой. Повстречались они с матерью. От радости рыдают, от горя смеются.

Побыл мальчик в родном аале, к Моол Хану отправился. Всех людей своего рода вернул.

Лягушка и журавль

Шла однажды лягушка к себе домой и устала. Ноги у нее заболели, проголодалась она. Совсем из сил выбилась и тут журавля увидела, он вкусную пищу ел.

Не выдержала лягушка, жалобно попросила:

— Дай мне, журавль, твоей еды попробовать. Я тебя никогда не забуду.

— Ешь сколько хочешь, — журавль ей отвечает. Он добрый был.

Съела лягушка все, что у журавля было.

Смотрит журавль: у лягушки на ногах живого места нет, одни косточки остались. Пожалел он ее.

— Где это тебе так досталось?

— И не говори! Вытащила я муравья из воды, он меня в гости позвал. Пошла я к нему, а на меня как накинется весь муравейник, как начали кусать. Еле спаслась. Видишь, что с моими ногами сделали. Вот так они мне за добро отплатили. Я не такая. Пойдем ко мне, я тебя хорошо угощу.

И повела лягушка журавля к себе. Добрались они до болота. Лягушка и говорит:

— Оглянись-ка, журавль. Кто-то идет, однако. Журавль обернулся, а лягушка бултых в воду, и след ее простыл. Ждал-пождал журавль, так и не дождался. Вот, думает, какая неблагодарная! Сама про муравьев рассказывала, а чем их лучше?

Проклял он лягушку:

— Быть тебе вечно с костлявыми ногами и никогда из болота не выходить!

С тех пор лягушка живет в болоте и боится журавля. А журавль обиду помнит, не может ей обмана простить. Стоит ему увидеть лягушку, как тут же поймает ее и съест.

Муравьев лягушка тоже боится и на сухое место никогда не выходит.

Хубай Хус

Давно это было, рассказывают. Один охотник нашел в пещере гнездо турпана, черной утки. Лежали в гнезде скорлупки от яиц, а одно яйцо — целое, еще теплое было. Недолго думая, взял его охотник, положил за пазуху, унес к себе домой.

«Выпарю турпана, — решил. — В нем человеческое счастье, говорят».

На третий день из яйца вылупился щенок.

Вот, думает охотник, какие чудеса бывают, а сам страшится: не к добру, наверно, такое чудо. Хотел было сначала убить щенка, да жалко стало. Унес его в темный сарай, сена постелил, накормил.

Сам, как и раньше, на охоту ходит. Вернется из тайги, тут же к щенку бежит, кормит его, ласкает. Полгода так прошло. Подрос уже щенок. Охотник назвал его Хубай Хус — Сын Турпана.

Отправился как-то охотник на промысел, собаку с собой взял. Бегает резво по тайге Хубай Хус, мелких зверей ловит, на больших зверей бросается. Что ни день — богатая добыча у охотника. Белок да соболей Хубай Хус сам ловит, маралов да оленей на охотника гонит. Охотник не нарадуется: какая добрая собака у меня, Хубай Хус!

Стал он в большом достатке жить. Если не идет в тайгу, Хубай Хус все равно ему зверей и птиц таскает.

Узнал об этом богатый бай — он недалеко жил, приехал к охотнику, стал у него чудесную собаку просить. Пятнадцать коров взамен предложил. Жалко было охотнику расставаться с собакой, да уговорил его бай, и он уступил. Тот сразу пригнал коров, забрал Хубай Хуса с собой.

Стал Хубай Хус у нового хозяина жить. И ему зверей-птиц таскает из тайги. Бай еще больше разбогател.

Между тем в тайге все меньше и меньше зверя становится. Лес будто совсем опустел. Хозяин тайги сердится:

— Ничего не оставила проклятая собака! Куда я смотрю? Надо ее уничтожить.

А поделать ничего не может.

Пришел тогда к нему на помощь Хозяин воды — Суг ээзи.

— Давай изведем вместе собаку.

— А как? — спрашивает Хозяин тайги.

— Пошли быстроногую маралуху к тому месту, где живет бай, — говорит ему Суг ээзи. — Хубай Хус почует и погонится за ней. А маралуха пусть прямо ко мне в озеро забежит. Хубай Хус не удержится, тоже в воду кинется. Там я его и утоплю.

Так Хозяин тайги и сделал. Самую сильную маралуху-трехлетку подослал к юрте богатого бая. Только Хубай Хус учуял ее, сразу погнался. Маралуха сильная да резвая была, долго от собаки бегала. А когда Хубай Хус стал настигать ее, с маху в озеро прыгнула. Хубай Хус за ней следом. Тут его Суг ээзи поймал и не выпустил.

Долго еще собака из-под воды лаяла. Услышал охотник и поспешил к озеру. До слез ему стало жалко Хубай Хуса. Навзрыд заплакал.

— Я тебе, Хубай Хус, сушеного мяса принес. Последней коровы мясо, что от тех пятнадцати осталось. Зачем я тебя баю отдал?

Тут заговорил из-под воды Сын Турпана человеческим голосом:

— Не печалься обо мне, хозяин, ступай домой.

И смолк Хубай Хус.

Отправился в большом горе охотник обратно. Приходит домой, а у него полон двор скота. Это ему Хубай Хус сделал.

Стеклянный шарик

Давным-давно у истоков Черной речки в ветхом шалаше жила старушка со своим сыном. Не было у них ни добра, ни скота, одна кобылица только. На ней они дрова возили, ездили куда надо.

Каждый год старушка на зиму шесть небольших зародов сена ставила для кобылицы. Со временем сил у старушки поубавилось, она больше дома сидела, а сено косил и в стога метал ее подросший сын.

И в эту осень он шесть зародов поставил. А зимой за сеном поехал, глядит — нет одного зарода, только пять осталось. Матери сказал про это, ему же и попало:

— Ленивый ты, видать. Не сделал, что надо, а теперь меня обманываешь.

В другой раз поехал, еще одного зарода не досчитался.

— Четыре только стоят, — матери объясняет. — Сказать, что увезли, — никаких следов нет.

Мать того пуще сердится:

— Если увезли, куда след денется? Нет у тебя ни стыда, ни совести. Как только язык поворачивается врать.

В третий раз за сеном собрался, — всего два зарода стоят. Остальные — как корова языком слизнула. Решил парень тогда укараулить, кто же так ловко крадет или пожирает сено. Зарылся в стог, поглядывает по сторонам.

Полночь наступила. Тьма-тьмущая кругом, а вдали откуда-то яркий свет пробивается, будто солнца луч. Ближе, ближе этот свет, ярче становится, а от чего идет — не понять. Смотрит, серый конь скачет-играет, земли копытами не достает, и свет дивный от него разливается. Поравнялся с одним зародом, раз хватил, — половины как не было. Еще раз — ни травинки не оставил. К тому зароду направился, под которым парень лежал. Видит парень, уздечка на коне, поводья через шею перекинуты шелковые. Вскочил он ему на спину, давай бичом хлестать.

— Не бей меня, — просит серый конь. — Я тебе такого скакуна дам, на гору захочешь — увезет, в тайгу захочешь — сквозь любую чащу пройдет.

Заржал он во всю мочь, так что на дальних горах отозвалось, и тут же предстал перед ними кроваво-рыжий жеребец. На левой тороке богатырские доспехи висят, на правой — дорогая одежда.

— С этого дня, — говорит ему серый конь, — будешь служить ему верой и правдой. Слушайся его, как меня слушался. По первому зову любое его желание и приказ исполняй.

И парню сказал:

— Как три раза свистнешь, он предстанет перед тобой, как лист перед травой.

Не успел сказать серый конь, как тут же исчез, будто его не было. Только светилось еще долго вдалеке.

Не решился парень рыжего жеребца матери показывать, отпустил его на волю, а домой пришел, объяснять стал, какая беда их постигла. Мать его и слушать не стала.

— Уходи с глаз моих, негодный. За все мои старания черной неблагодарностью платишь.

Подался парень куда глаза глядят. Мало ли, много прошел, притомился, есть-пить захотел. Что делать, не знает. И вдруг про рыжего жеребца вспомнил. Три раза свистнул, три раза позвал, и тут предстал перед ним жеребец. Сказать, с неба упал, — крыльев нет. Сказать, примчал откуда, — ни одна травинка не примята. В тороках как лежали доспехи богатырские, наряды дорогие, так и лежат. Оделся парень в шелк да золото, сел на рыжего, поехал иноходью. Мимо какого аала не едет, все на него смотрят, любуются.

Выехал он в широкую степь и пустил коня на полный бег. Летит как на крыльях.

Долго ли, коротко, достиг места, где кровавая война шла. Кругом все повыгорело, и в живых никого не осталось. Только пламя по степи полыхает, мечется. Вот к высокому дереву подступило, и слышит парень, как человеческим языком дерево заговорило, спасти его просит. Вступил он тогда в схватку с многоголовым пламенем. Рубит его богатырским мечом, сечет огненные языки. Как хватит по пламени, десятки голов на землю падают. Изрубил весь огонь-пламя на части.

Глядит, а на месте дерева девушка стоит красоты необыкновенной — шестьдесят кос на плечах, семьдесят кос на спине.

— Ты меня от смерти спас, — говорит. — Поедем теперь в наши земли. Кто добро сделал, тому добром отплатить надо.

Хотел парень посадить к себе в седло девушку, а она свистнула, и к ней такой же рыжий конь явился. Домчали они вместе до Желтой горы.

— Вот земля моего отца. А сам он внутри этой скалы живет. Сейчас пойдешь ты к нему. Как дверь откроется, ничему не удивляйся и не бойся ничего. Прямо у входа увидишь змея с тупым хвостом. Он тебя куда надо проведет. Еще всякие чудища будут — не пугайся. А когда с моими отцом и матерью увидишься, когда станут они за то, что меня спас, всякое добро предлагать, ты ничего не бери. Проси только стеклянный шарик. С умом им владеть будешь — ни в чем нужды не испытаешь, а промахнешься — голову потеряешь.

Слушает ее парень, а сам на Желтую скалу глядит. Как же в нее входить? Еще не спросил, девушка сама говорит:

— Видишь колотушку деревянную? Ударь по скале три раза.

Он так и сделал. Где ничего не было, вход открылся. Вошел парень и прямо наткнулся на змея с тупым хвостом. Перепугался, конечно, в глазах помутнело — там этих змей и всяких гадов не сосчитать! Помня и не помня себя, уселся на хвост того змея, на нем в другую дверь въехал. Видит: помещение большое, и посередке сидит Сарыг хан, Желтый хан, значит. За стол парня зовет, садит рядом с собой, самой хорошей едой угощает. Ты, говорит, нашу дочь спас, и ничего нам для тебя не жалко, бери что душе угодно. Три дня так прошло. Кормят его, поят, подарки разные дарят. Парень ото всего отказывается.

— Хоть низкая, да есть гора у меня, хоть мелкая, да своя речка. Пора мне домой возвращаться.

Сарыг хан никак не может ему награду подобрать. Самое дорогое навяливает — не берет парень.

— Не надо, — говорит, — мне ни золота, ни серебра. Если уж так хотите, чтобы я взял, дайте мне вон тот стеклянный шарик, тем и доволен буду.

Услышал его слова Сарыг хан, сюда повернется — смеется, туда повернется — плачет. Но делать-то нечего: кто добро сделал, надо отдать все, что захочет. Подал ему шарик с приговором:

— Умеючи будешь держать — век тебе служить будет. Худо станешь обращаться — головы лишишься. Когда чего надо, взмахни им туда и сюда, желание выскажи, подбрось шарик вверх — все исполнится.

Взял парень шарик, сунул в карман, выбрался из скалы, сел на рыжего жеребца, поехал домой. По дороге остановился он в одном аале и застал главу этого рода в тоске и печали. Спросил, что за горе тут приключилось, и услышал в ответ:

— Война к нам подходит, а у меня сил сражаться нет, да и года не те.

Помогать надо, подумал парень. Надел свои богатырские доспехи, помчался на рыжем жеребце навстречу врагам. Хотел уже в самое пекло ринуться, да вспомнил про стеклянный шарик. Почему бы его не испытать? Помахал туда-сюда, подбросил вверх, желание свое сказал, чтобы никого из врагов не осталось. Вспыхнуло пламя, пожгло всех врагов, а шарик тут же снова очутился в кармане.

Старый хан от радости рыдает, от горя смеется, не знает, куда посадить, чем угостить своего спасителя. Два дня пир идет. На третий выводит хан свою дочь-красавицу.

— Ты подвиг совершил, и я отдаю тебе в жены дочь. Хара Марха зовут ее.

Глянул парень — хороша ханская дочь: спереди — как солнце сияет, сзади — как луна светится, семьдесят кос на плечах, шестьдесят кос на спине. Не хотел он, не собирался жениться, но хан уговорил. Отпустил парень рыжего своего жеребца, остался здесь жить.

Живут они с молодой женой в мире и согласии. Парень на охоту ездит, жена дома остается.

Как-то Хара Марха спрашивает его:

— Скажи, смелый и храбрый муж, как ты смог войну победить, кто тебе помогает, какие у тебя хитрости и тайны есть?

Неудобно парню от жены таиться, он ей и рассказал про стеклянный шарик.

Задумала Хара Марха погубить мужа, и когда отправился он на охоту, все перерыла, все перебрала — нашла шарик. Только парень из тайги возвратился, она подбросила стеклянный шарик, желание свое сказала. Вспыхнул парень как искра, как пепел исчез.

Проведала об этом дочь Сарыг хана, который парню волшебный шарик отдарил, решила наказать злодейку Хара Марха. Пришла в ее землю и напустила трехдневную жару. Такое пекло сделалось, что дышать нечем. Вот Хара Марха, спасаясь от жары, пошла к реке, разделась, залезла в воду, а дочь Сарыг хана из кармана у нее волшебный шарик достала, а на его место такой же, из простого стекла положила. Отыскала место, где злая жена того парня погубила, подбросила шарик с приговором:

— Ушедшего верни. Умершего оживи.

Тут же парень откуда-то явился.

— Долго я проспал, — говорит.

— Если б не я, долго бы ты еще спал.

Рассказала она ему про коварную Хара Марха. Вместе решили, что нельзя ей прощать. Тем же манером шарик кинули, и не осталось от злодейки горсточки пепла.

Взял тогда парень в жены дочь Сарыг хана. Съездили они к ее отцу, получили от него добра всякого и скота в придачу, хоть и не нуждались, а тогда уже отправились на родную землю парня.

Мать его была еще жива, только глазами слаба стала — столько слез пролила, себя казнила, что сама сына из дому прогнала. На радостях от встречи помолодела старая, и глаза стали лучше видеть.

Построил парень вместо ветхого шалаша избу, юрту рядом поставил и зажил с женой и матерью богато и счастливо.

Харай и Хубай

Когда-то, рассказывают, жил на этих землях человек по имени Харай. Занимался он разбоем, угонял в горы целые косяки лошадей и устраивал пиры. Не было на него никакой управы. Да и кому охота была связываться с разбойником.

Был у него племянник, добрый малый. Хубай его звали.

Собрался как-то Харай в набег и зовет с собою племянника. Тот догадался, зачем, хотел отказаться, да не решился, потому что знал крутой нрав своего дяди. Чего доброго, и убить мог…

Оседлали они коней, отправились в дальнюю дорогу.

Подъехали к Енисею, переправились на другой берег, поднялись на холм. Там пасся косяк золотисто-пегих коней богатого хана. Недолго думая, Харай поскакал к косяку и погнал его к реке. К самому берегу пригнал, но тут вожак косяка вскинул голову и с громким ржанием понесся от воды. Кони рванулись за ним.

Опытный конокрад сумел еще раз поворотить табун к Енисею. Ему удалось настигнуть жеребца-вожака и силой заставить его войти в воду. Косяк послушно поплыл за вожаком.

Привел Харай краденых коней к Черной пещере, загнал их туда, а вход, как всегда, завалил камнями. После этого приехал он с племянником в аал, где вора знали и хорошо принимали.

— Берите, — говорит, — ножи и топоры, едем к Черной пещере коней забивать. Всех угощу на славу.

Падких на дармовое угощение второй раз звать не надо. Собрались с ним люди, прихватили с собой араки, чтобы попировать как следует.

Приехали они, а камни у входа в пещеру разбросаны, и все кони выпущены. Харай чуть со стыда не сгорел. А сам понять не может, как такое могло произойти. Не могли же сами кони камни отвалить. Одно увидел: следы косяка вели на свои земли.

Зло взяло Харая. Не бывало никогда у него неудачи, никто не мог его перехитрить. Решил он снова отправиться за золотисто-пегим косяком. И снова племяннику велел с ним ехать.

Опять переправились через Енисей, поднялись на холм, озеро увидели. Около озера резвились те самые кони. Подкрались Харай и Хубай к косяку, погнали его к реке.

То в одну, то в другую сторону кидался бесстрашный вожак, пегий жеребец, увлекая коней за собой. А Харая только пуще злость разбирала.

— Чуют, что на мясо их угнать хочу! Ну, не я буду, если не перехитрю!

Только никак не удавалось ему завернуть косяк к берегу Енисея. Пегий жеребец бесстрашно бросался прямо на конокрада и ловко уходил от него, а кони послушно бежали за ним. Решился тогда Харай пристрелить вожака и первой же стрелой убил его наповал. Теперь он без труда направил коней к берегу. Но тут, откуда ни возьмись, из-за холма появилась всадница в сверкающей на солнце одежде. Это была дочь богатого хана, красавица Алтын Тана. Она подъехала прямо к Хараю и с презрением сказала ему:

— Вот кто, оказывается, ворует чужих коней! Далеко же ты забрался, конокрад и разбойник! Это я вернула свой табун. И не дам тебе, подлому, поживиться. Для добрых людей мне ничего не жалко, а тебе, разбойнику, ничего не достанется!

Глянул на нее Хубай, поразился ее красотой и смелостью ее речи, влюбился в нее с первого взгляда. Стыдно стало ему, что взялся он помогать своему дяде-конокраду в его черных делах.

Откуда у него только смелость взялась.

— Хватит! — закричал он. — Заворачивай обратно!

Харай будто его не слышал, будто красавицы Алтын Тана не видел. Хлестнул своего коня, погнал косяк. Не тут-то было! Смелая Алтын Тана решительно загородила ему путь. Тогда взбешенный конокрад поднял лук к плечу и пустил стрелу прямо в грудь девушки.

— Гони коней! — приказал он племяннику.

— Не бывать этому, — ответил Хубай, и пущенная им стрела свалила с седла разбойника.

В горькой печали склонился Хубай над телом убитой Алтын Тана. Сел возле ее головы и, обливаясь слезами, плакал и плакал без конца. Так он просидел день и ночь. Второй день просидел и вторую ночь. И вдруг на третье утро увидел: там, где капли крови упали на землю, куда его слезы пролились, вырастала зеленая трава. Вот чудо, подумал он. Сорвал Хубай траву, разжевал ее и приложил к груди Алтын Тана, куда стрела попала. Рана сразу затянулась, девушка вздохнула и открыла глаза.

— Спасибо тебе, добрый молодец, — сказала она. — Снова забилось мое сердце. Оживил ты меня.

Обрадовался Хубай. Глядит на Алтын Тана, наглядеться не может. А она спрашивает:

— Ну как, домой поедешь или здесь останешься?

— Нет, домой я не вернусь.

— Тогда к нам поедем.

Сели они на коней и направились к стойбищу отца Алтын Тана. Подъехали к богатой белой юрте. Взяла Алтын Тана за руку Хубая, в юрту ввела.

— Вот, — говорит, — отец, кто меня оживил. Хубай его зовут.

Тут же отец Алтын Тана устроил большой той, и стал Хубай мужем красавицы-девушки чужого племени. Жил он с нею, рассказывают, счастливо и долго. Было у них семь сыновей и семь дочерей, которые дали начало новым родам и поколениям.

Так иногда, говорят, из плохого рождается доброе.

Комар и ласточка

Однажды Ирлыхан послал комара испробовать, чья кровь вкуснее. Облетел комар всю землю. Какую только кровь ни пробовал — не нравится. Вдруг человека повстречал. Вот у кого кровь-то сладкая, вкусная! Набрал полный рот, назад к Ирлыхану полетел. Повстречалась ему ласточка.

— Откуда, комар?

— Да вот, Ирлыхан посылал меня самую вкусную кровь искать.

— Нашел?

— А как же! У человека самая вкусная кровь. Несу ее Ирлыхану.

— Покажи.

Комар язык высунул, чтобы показать, а ласточка ему откусила язык, чтоб не попала человеческая кровь к Ирлыхану. Ласточка всегда к людям по-доброму относилась.

Остался комар без языка и говорить больше не мог. С тех пор жужжит и жужжит. А ласточку больше всего боится. Она, как только увидит комара, тут же поймает и съест.

Харызах

Жили-были старик со старухой. Был у них сын, такой маленький да худенький, что назвали его Харызах, что значит с вершок. Зато никто не мог с ним ловкостью сравниться, и бегал он быстрее всех на удивление родителям и на зависть другим людям. А жили они бедно и часто жаловались на свою судьбу.

Как водится, был в этом аале хан, всему народу глава, а у хана саврасый конь-богатырь, которого никто не мог поймать. По пять скакунов поочередно пускали за ним и не могли ни догнать, ни заарканить саврасого. Кого только ни заставлял хан ловить его, ни один не сумел. Даже из других земель вызывались смельчаки, но никому не пришлось одолеть богатырского коня. И каждого, кто за саврасым гонялся и успеха не имел, делал хан своим вечным пастухом.

Услышал про это Харызах. Как-то, играя с ребятишками, он возьми да и скажи, что ему ничего не стоит пешком заловить этого коня. До хана дошла его похвальба, и тут же к отцу Харызаха явились с повелением послать сына саврасого коня ловить. Запечалился, загоревал старик.

— Экей-а, мальчик мой, что ты натворил, глупый! Ведь это неуловимый конь. И меня, когда я молодым был, заставил хан гоняться за саврасым. Вот и тружусь всю жизнь в неволе и бедности. Сколько уже людей осталось у хана пастушить.

— Какой такой конь, что его догнать нельзя? Крылатый, что ли? — смеется Харызах. — Вы обо мне не горюйте.

Явился к хану. Тот спрашивает:

— Ты хвалился, что пешком заловишь моего саврасого?

— Я, — отвечает.

— Что ж, испытаем тебя. Завтра утром, с восходом солнца, выпрыгнет саврасый из железной ограды и побежит. Слови его попробуй. Не поймаешь — пойдешь ко мне в пастухи.

— Согласен. Но ты сначала скажи, отдашь мне коня, если я его заловлю?

Хан вздрогнул.

— Как же так можно! Он мне дороже родного сына. Если поймаешь, я тебе барашка дам.

— Так не пойдет. Если догоню коня, сделаю с ним, что захочу.

Задумался хан. Разве поймает такой оборвыш скакуна, если ни один смельчак догнать его не мог?

— Хорошо, — говорит. — Пусть будет по-твоему.

Ушел Харызах в юрту к пастухам ночевать. Те весь его разговор с ханом слышали, переживают. Ты, говорят, такой маленький, а за такое страшное дело берешься. Нас хоть насильно заставляли, а тебе зачем на себя такую беду накликать?

— Да чего вы боитесь? Я и Хана-ветра, если надо, догоню, а не то что саврасого коня, вот невидаль какая!

Хану эта похвальба слышна. Он от хохота закатывается, со смеха заливается.

Харызах говорит:

— Кто сначала смеется, тот после плачет. Что с ветром пришло, на ветер и уйдет.

Постелил у дверей юрты баранью шкуру, лег спать.

Чуть свет хан его будит.

— Вставай. Саврасый вот-вот со двора выскочит. Ищи-свищи тогда.

Харызах встает — не торопится, идет — не спешит. Только с железной оградой поравнялся, выскочил саврасый конь и помчал по степи. Харызах за ним.

Саврасый на гору забежит — Харызах на гору. Саврасый на скалу взметнется — Харызах тут как тут. Конь в лес махнет, и мальчишка здесь. Сколько рек перебежали, сколько гор пересекли, не отстает Харызах от саврасого. Некуда деваться коню — в море нырнул. Парень за ним. Ухватил за хвост под водой, на берег выволок, давай бить-колотить. Так уходил коня, что у него и сил не стало.

Привел Харызах саврасого к хану, тот от удивления онемел, от горя захлебнулся.

— Что ж, — говорит, — твоя взяла. Бегаешь ты быстро, и сам не промах. Дам я тебе точно такого же саврасого коня. А этого не могу. Он наш ызых- родовой конь, его нельзя никому отдать, и никто на нем ездить не должен. Такова воля Таг ээзи — Хозяина гор.

— Идите вы к своим духам! — отвечает Харызах и достает нож, чтобы зарезать саврасого. — Ты из-за этого коня столько людей закабалил. Сейчас же его зарежу, а мясо зверям и птицам брошу.

Хан с женой слезами обливаются, в ногах у Харызаха валяются, просят оставить им саврасого.

— Не бывать этому!

Только поднес Харызах нож к горлу коня, как завизжало что-то внутри саврасого, послышались женские голоса. Плачут-умоляют не губить их. Что такое? Оказалось, вовсе это и не ветер-конь. Дочь Хозяина гор и дочь самого хана, заговоренные, в облике саврасого были.

— Что хочешь бери, — просит хан, — только дочь не губи.

— Ладно, — говорит Харызах. — Пусть живет. Но за это ты всех людей из кабалы освободишь, всех, кто за твоим саврасым гонялся, на волю отпустишь.

Пришлось хану держать слово. Народ смелого и отважного Харызаха славит, хвалу ему воздает, а хан мыслями раскидывает, грудью борется, как бы ему извести смельчака. Уж и не рад, что связался с ним. Ничего ему в голову не шло, пока хитрого и всемогущего кума своего не вспомнил. Тут же помчался к нему.

— Выручай, кум. Объявился у меня ловкач один, Харызахом кличут. Как бы его погубить?

— Ерунда! Трех дней не пройдет, как ничего от него не останется.

Позвал хитроумный кум Харызаха к себе.

— Нужен мне работник. Пойдешь? Что тебе будет нужно — все дам, но и ты должен делать все, что мне потребуется. Если чего не сделаешь, я тебе голову отрублю.

— Давай, — говорит Харызах.

Хан заранее от радости руки потирает.

Между тем день за днем проходит, а кум помалкивает. Харызах все, что ни заставит хозяин, делает.

Вот кум говорит ему:

— Съезди на мельницу Юзют хана, смели пять мешков крупы.

Положил на телегу Харызах сколько надо зерна, сел, поехал. Степью сначала дорога шла, потом в тайгу свернула, глухим лесом запетляла. Еще не добрался до мельницы, а уже слыхать — такой грохот от нее. А ближе подъехал: вон она какая у Юзют хана мельница! Чертей видимо-невидимо. Которые крупу мелют, которые вперегонки бегают да орут, а которые в карты режутся.

— Эта, что ли, Юзют хана мельница? — спрашивает Харызах.

— Она самая, — отвечает ему женский голос.

Знакомым показался этот голос Харызаху. И верно: дочь Таг ээзи, Хозяина гор, всем на мельнице распоряжается. Та самая, что в саврасого коня заговорена была.

— Крупы мне надо смолоть.

— Можно и смолоть. Только одно условие.

— Какое такое условие?

— А вот какое. Перетащи все мешки с мукой вон туда, в лес. У нас все так делают.

Она думала, что Харызах с этой работой не справится, а глядит, все мешки уже на том месте.

— Раз ты такой сильный, может, и мельницу перетащишь?

Харызах, слова не сказав, пошел к мельнице. Черти и все, кто тут с нижнего мира собрался, дела свои побросали, в карты играть перестали, примолкли, ждут, что дальше будет.

Пригнулся Харызах, поднял разом мельницу.

— Ну вот, теперь и говорить больше не о чем. Унесу мельницу людям. Пусть они себе мелют.

Как закричат тут! А дочь Таг ээзи громче всех:

— Оставь мельницу! Бери что хочешь, только оставь!

А он уже шаг сделал.

— Не уноси мельницу, Харызах, — говорит дочь Таг ээзи. — Я тебе вот это дам.

Сняла с пальца кольцо и ему подала.

— Не простое оно. Только подбрось его, и все силы нижнего мира у тебя в услужении будут. Что захочешь, все сделают. Я тебе это кольцо отдаю за то, что ты коня резать не стал, меня в живых оставил.

Харызах мельницу опустил, загрохотала она снова на всю тайгу. Тут же смолол свое зерно на крупу, домой повез. Когда в аал приехал, крупу раздал людям, а в мешки песок насыпал и в амбар кума отнес.

Увидел кум, что и с этой работой Харызах управился, перепугался. Отправился к хану.

— Хитер твой парень! Что ни задам ему, честь по чести выполняет. Даже на мельнице Юзют хана со всеми силами нижнего мира справился. Но все равно ему меня не провести. Дам я ему такую работу, что и он отступится. Велю ему, чтобы завтра же перед твоими окнами речка текла, а по ней всякие птицы плавали.

— Давай, кум, сделай так. Надо нам его погубить.

Кум это все своему работнику и пересказал. Загоревал было Харызах, да про кольцо вспомнил. Дождался ночи, вышел на улицу, достал кольцо и вверх подбросил.

— Ну-ка, силы Юзют хана, идите сюда!

Столько тут всякой нечисти появилось! Ушастые, хвостатые, с рогами, с копытами, черные…

— Чтоб к утру река бежала по нашему аалу и чтоб по воде гуси-лебеди плавали! — приказал им и спать пошел.

Еще утро не настало, нечистые всё, как им Харызах велел, сделали: под самыми окнами ханской юрты река течет, по ней гуси-лебеди плавают. Хан такое увидел, скорей к куму.

— Не избавиться нам от этого парня. Бежать надо отсюда.

Харызах радуется: кольцо службу сослужило. Пришло ему на ум еще кольцо испытать. Накинул он уздечку на ханского саврасого коня и увел его в горы, а там подбросил колечко.

— Сними свое заклятие, Хозяин гор! Верни дочери хана ее облик!

Сказать не успел, как стала перед ним девушка — красавица из красавиц, шестьдесят кос на плечах, пятьдесят кос на спине.

— Спасибо тебе, Харызах! Отец отдал меня в жертву Хозяину гор, а тот вместе со своей дочерью обратил нас в этого коня. Ты и саврасого укротил, и нас вызволил, и весь нижний мир тебе служит. Бери, если хочешь, меня в жены.

Повел ее Харызах к своим родителям. Отец с матерью возрадовались. От счастья рыдают, от горя смеются.

Узнал народ, что хан с кумом своим исчезли неведомо куда, сделал Харызаха ханом. А имя он свое прежнее сохранил — Харызах, что значит с вершок.

Коден хан

Жил да был когда-то Коден хан. Не добрый, не злой, но заносчивый. Ехал он однажды по опушке леса, берегом большой реки, и вдруг дорогу ему перебежал голый мальчик.

«Что такое? — подумал Коден хан. — Никогда ни один человек мою дорогу не переходил, ни один зверь моего коня не опережал, а тут на тебе — какой-то голяк!»

— Кто ты такой, что безо всякого почтения перебегаешь дорогу хану?

— Каждый идет своей дорогой, — говорит мальчик.

— Кто ты, такой дерзкий? — снова спрашивает хан.

— Ты на коне, а я пешком. Скажи ты сначала, тогда я отвечу. Если первым скажу, ты уедешь, а я стой как дурак.

— Ну что ж, скажу. Коден^[6] ханом зовут меня. Езжу на буланом коне.

— Конь у тебя и в самом деле неплохой, богатырский конь. А вот имя твое худое и смешное, даже сказать стыдно! — Мальчик похлопал себя по бедру, закатился тихим смехом, засмеялся громким хохотом. — Вот так-так! А еще ханом называешься!

Рассвирепел Коден хан, выхватил меч, хотел на месте зарубить наглеца, а голый мальчик прыгнул в воду и только на середине реки вынырнул, выскочил из воды и тут же расплылся белой пеной.

Глухо прозвучал над рекой насмешливый голос:

— Я богатырь из рода хозяев воды. Зовут меня Ах Кобик, что значит Белая Пена. Сам себе хан, сам себе богатырь. Никто меня не побеждал. И тебе не удастся, Коден хан.

Обидно стало заносчивому Коден хану, что посмеялся над ним какой-то ничтожный Ах Кобик в облике голого мальчика. Хотел вызвать его на битву, да гордость не позволила — неизвестно с кем сражаться!

Вернулся домой, три дня проспал, а проснулся и еще больше растревожился.

— После такой обиды не могу оставаться ханом!

Передал свою власть воину-стрелку, взял что нужно для охоты и покинул стойбище. Поехал Коден хан на буланом коне куда глаза глядят.

Долго ли, коротко ехал он, увидел за перевалом юрту одинокую. Завернул. В юрте жила старушка. Поздоровался с ней. Она и спрашивает:

— Откуда ты, добрый молодец? Где твоя земля и куда ты путь-дорогу держишь?

— Нет у меня родителей, нет жены и сына, нет земли, — отвечает Коден хан. — Еду куда глаза глядят. Кому сыном буду, кому и братом могу быть.

— Оставайся у меня. Охотиться будешь.

— Хорошо, добрая старушка. Останусь.

Пошел он наутро охотиться к озеру и увидел трех лебедей. Подкрался поближе, натянул лук, пустил стрелу, да промахнулся. Улетели лебеди. Посмотрел Коден хан, а на берегу следы вовсе не птичьи. Будто люди ходили. Удивительно ему стало, решил дождаться, может, снова прилетят.

Три дня просидел возле озера, пока дождался. Прилетели три белокрылые птицы, опустились на песок, обернулись девушками-красавицами. Перья лебединые на берегу побросали, сами стали купаться в озере. Коден хан незаметно у одной птицы-девушки взял лебединую ее одежду и спрятал. Сам тоже затаился.

Вышли девушки из воды — у одной одеться не во что. Переполошились они, стали между собой говорить.

— Если человек, который взял одежду, на мне женится, я ему доброй хозяйкой буду, — одна молвила.

— А я бы ему двух дочерей родила, одна другой краше, — сказала вторая.

Третья тоже говорит:

— А я бы родила двух сыновей-богатырей.

— Тебе и оставаться, — решили подруги.

Обернулись они снова лебедями и улетели, а которая осталась, зовет:

— Ну где же ты, охотник? Если хочешь меня в жены брать, выходи.

Не успела сказать, выходит Коден хан из-за кустов. Отдал ей одежду, и стала она настоящей земной красавицей. Посадил он девушку на коня и привез к старушке.

— Радуйся, добрый молодец, — старушка-то говорит. — Дочь большого хана досталась тебе.

Тут же зарезали самого жирного бычка и справили той.

Стали теперь жить вместе. Коден хан на охоту ходит. Молодая жена по дому хлопочет. Старушка помогает им.

Немного времени прошло, затосковал Коден хан.

— Есть ведь у меня и земля, и люди свои. Надо туда ехать, править, как положено хану, народом.

Жалко было с ними старушке расставаться — привыкла уже, но перечить не стала. На прощанье дала ему чудесный подарок.

— Вот тебе дедовский меч, всережущий и всепробивающий. Только ты с ним и сможешь справиться, раз сумел такую жену себе найти. Сыновья твои вырастут большими богатырями, но ты все равно с этим мечом будешь сильнее всех.

Вернулся Коден в свой аал, снова стал править народом.

Настало время, и жена его родила двух мальчиков-богатырей, как тогда на берегу озера говорила. Обрадовался Коден хан счастливой участи своей. И тому еще рад, что скота у него полон двор расплодился. Никто его не пасет, сам ходит по степи. А сыновья на глазах растут. Одного назвали Сай, что значит Галька, а другого — Хум, что означает Песок.

Жить бы да жить Коден хану, а он все забыть не может, как его Ах Кобик обидел, насмеялся над ним. Чем старше и сильней становятся сыновья, тем чаще задумывается Коден хан о мести голому мальчику, насмешнику и оскорбителю. Не вытерпел все же.

— Так вот, сын мой Сай, — говорит. — Я уже стареть стал, а ты молод. Поезжай, схватись с богатырем, который надо мною смеялся, убей его. Не знаю, богатырь или не богатырь этот Ах Кобик, но сорок хитростей он знает, пятьдесят уловок у него на виду.

Распрощался Сай с отцом и матерью и отправился туда, где когда-то повстречал Коден хан голого мальчика. Перевалил несколько гор, переправился через множество рек, достиг подножия высокой горы, берега большой реки. Увидел аал, а посреди него белую юрту.

Подъехал Сай к юрте, привязал коня к столбу. Порог переступил — поздоровался, шаг шагнул — поприветствовал. Смотрит, на постели лежит человек в белой одежде, по юрте женщина ходит.

Хозяин с постели не встает.

— Приготовь, женушка, гостю еды!

Женщина быстро накрыла Стол.

— Садись, гость дорогой.

Ест Сай-богатырь, а хозяин уже сел на постели, закинул ногу на ногу и посматривает, когда гость насытится, когда его спрашивать можно. Дождался и спросил.

Сай, не таясь, рассказывает:

— Приехал я за отца мстить. Хочу сразиться с Ах Кобиком. Он над моим отцом посмеялся. Ждать не стану, пока Ах Кобик соберется на нас войной пойти.

— Ах Кобик войной не пойдет, — говорит человек в белой одежде. — Он никогда первым не нападет. Но уж если кто к нему врагом явится, отпор наверняка даст. Его теперь нет. Он уехал другие земли и других людей посмотреть. А я его пастух. Если хочешь, давай с тобой поиграем, как мы с Ах Кобиком когда-то играли.

— А как будем играть? — спрашивает Сай.

— Вон на ту гору выйдем, раскалим на вершине камень докрасна и поиграем этим камнем.

— Ну что ж, пойдем, — соглашается Сай.

Поднялись они на вершину горы, разожгли огонь, стали большой черный камень калить. Когда он докрасна накалился, человек, который назвался пастухом Ах Кобика, говорит:

— Ну вот, мы так всегда с Ах Кобиком играли. Спускайся к реке. Я кину камень, а ты изловчись его ртом поймать.

— Давай, — сказал Сай и спустился к реке, рот разинул.

Дождался, когда этот чудак человек швырнул с горы каленый камень, поймал его ртом и, как орешек, выплюнул. Кругом земля загорелась. А Сай-богатырь громким хохотом закатывается, тихим смехом смеется.

«Велик же богатырь!» — подумал человек в белой одежде.

Не был он пастухом. Это сам Ах Кобик так назвался, чтобы испытать приезжего богатыря. Испытав его, убедился он, что не так просто его взять. Надо к нему немалую хитрость применить.

— А еще мы так с богатырем Ах Кобиком играли. Он в воду залазил, а я течение реки останавливал, замораживал ее. Хочешь испытать, коль ты силен и могуч?

— Ну что ж, давай! — согласился Сай.

Ах Кобик мгновенно запрудил реку и остановил ее течение.

Сын Коден хана залез в воду, а хитрый богатырь сделал трехмесячный мороз. На три аршина воду льдом сковало. Сай до самой шеи в лед вмерз.

— Ну, теперь вставай.

Сай-богатырь только чуть шевельнулся — лед вокруг него рассыпался на мелкие кусочки.

Перепугался Ах Кобик такой силы, закричал:

— Подожди, не вставай. Я знал, что тебе это нипочем, хотел только проверить, чтобы не делать лишнего.

Сделал он теперь шестимесячный мороз.

— Вставай. Мы так с Ах Кобиком играли.

Пошевелился богатырь — не может вырваться: на шесть аршин воду льдом сковало. Все силы напряг Сай — не осилит громаду льда.

Выхватил тогда Ах Кобик из-за пояса сорокапудовый меч.

— Не знал ты Ах Кобика-богатыря, теперь будешь знать. Я и есть Ах Кобик.

Занес он свой меч над головой богатыря, а Сай как дунет, и Ах Кобик, словно пушинка, полетел. Ладно, что за дерево зацепился.

— А-ах, думаешь, я тебе голову не срублю? — расправил плечи Ах Кобик, подкрадываясь сзади к сыну Коден хана. — Хоть и небольшой я богатырь, да сорок хитростей знаю, пятьдесят уловок имею.

Стал сорокапудовым мечом рубить по шее богатыря — ничего не выходит. Как от камня, отскакивает меч. Рубил-рубил, чуть сил не лишился, а свалил богатырскую голову на лед.

Между тем ждет Коден хан сына, а его все нет. Год прошел, другой миновал, третий кончился. Призвал хан второго сына-богатыря.

— Видно, погиб твой брат в битве с Ах Кобиком. Давай теперь ты отправляйся. В юрту Ах Кобика не заходи, сразу на бой вызывай с ближней горы, бейся насмерть. Хитрости его бойся пуще всего, больше, чем силы.

Собрался в путь-дорогу сын Коден хана Хум-богатырь.

Был он без коня. Поднялся на гору и пустился бегом к земле Ах Кобика. Земля дрожала от его бега, ямы оставались, где он ступал.

Достиг земли Ах Кобика, остановился на ближней горе, хотел клич кликнуть, да сдержался. Может, и не был здесь брат его Сай? А может, и не такой хитрый Ах Кобик, как о нем говорят. Пойду-ка, думает, в его жилище. Направился к юрте. У столба бело-буланый конь на привязи. Значит, дома хозяин.

Переступил Хум-богатырь порог юрты, едва в дверь протиснулся, кое-как боком пролез. Видит, на постели человек в белой одежде лежит. Какой же он богатырь? Мелкий человечишко какой-то! Поздоровался, поприветствовал, а хозяин и головы не повернул.

— Давай, — говорит, — жена, приготовь еду для гостя, хотя Ах Кобика дома нет.

Усадили Хума-богатыря за стол.

Наелся, напился гость, спрашивает:

— Кто будет ханом этой земли?

— Земля эта Ах Кобика.

— А где же он сам?

— Уехал вокруг земли. Три года уже прошло. Вот-вот вернуться должен.

Теперь они гостя спрашивают:

— В какой стороне твоя земля? У какой реки-горы твоя родина, богатырь?

— Живу я в той стороне, что к восходу солнца отсюда. Отец мой Коден хан, зовут меня Хум-богатырь.

— Далеко ли, близко ли едешь?

— Да вот брат мой Сай-богатырь уехал на землю Ах Кобика три года назад и не вернулся. Пришел я следом за ним. То ли он Ах Кобика убил, то ли куда дальше направился.

Человек в белой одежде поплевал в потолок, ответил:

— Был здесь твой брат. Не дождался Ах Кобика и за ним отправился. А ты, если хочешь Ах Кобика видеть, оставайся здесь. Он со дня на день тут будет.

И еще добавил:

— Мы с тобой пока поиграть можем, как с Ах Кобиком всегда играем. Я его пастух. Он из рода хозяев воды. Мать его Белая Пена, а меня обучили погоду менять, воду замораживать.

— Что ж, пойдем, поиграем, — согласился Хум-богатырь.

Вышли они из юрты, поднялись на гору, камень докрасна раскалили. Так же Ах Кобик послал Хума-богатыря вниз, к воде, камень ртом ловить. Тот поймал и выплюнул, хохотал и смеялся — понравилась ему забава.

— Теперь давай реку замораживать.

Ни трехмесячный, ни шестимесячный мороз Хума-богатыря не взял. Только плечами поведет, трехаршинный лед на кусочки разлетается, шестиаршинный лед глыбами летит.

— Давай еще добавим, — Ах Кобик сказал и сделал двенадцатимесячный мороз. Рога у коров от холода отлетали, половина людей вблизи от реки померзла. Насквозь воду и землю льдом сковало.

Напряг все свои силы Хум-богатырь, не смог лед сокрушить.

— Не знал ты Ах Кобика-богатыря, теперь будешь знать. Я и есть Ах Кобик.

Поднял сорокапудовый меч и сразу к затылку Хума-богатыря крадется. Тот голову повернул, дунул, и Ах Кобика листиком за горы и долы унесло. Перепугался Ах Кобик, но виду не показывает.

— Хоть и небольшой я богатырь, да сорок хитростей знаю, пятьдесят уловок имею, — приговаривает.

Стал он с места на место перебегать, чтобы ловчее сзади Хума-богатыря оказаться. Не успевает вмерзший в лед богатырь голову поворачивать, сыплются удары сорокапудового меча. С девяти замахов покатилась голова Хума-богатыря по льду.

А Коден хан ждет своих сыновей, не дождется.

Снова три года прошло. Коден хан уже и надеяться перестал. Вспомнилось ему, как он давным-давно повстречал на дороге голого мальчика, в спор с ним вступил, обиды снести не мог. Ни за что ни про что двух сыновей, могучих богатырей, потерял. Теперь-то, думает, и подавно отступаться нельзя. Придется самому Ах Кобику отомстить. И за себя, и за сыновей.

На прощанье так жене сказал.

— Погибли наши сыновья от рук Ах Кобика. Не хватило у них хитрости и мудрости, на одну голую силу понадеялись. Должен теперь я сам с Ах Кобиком сразиться. Если через три года не вернусь, не жди больше.

Поскакал Коден хан на смертельный бой. Криком сорока богатырей кричал Коден хан. Мощью сорока коней бежал его буланый на эту битву.

Остановился на ближней горе у стойбища Ах Кобика Коден хан и вызвал на бой своего врага. Услышал его клич Ах Кобик, поднялся с постели, боевые доспехи надел, на улицу вышел, а тогда уже подумал, что спешить ему ни к чему. Разгоряченный Коден хан может с ходу победить его, а вот когда немного поостынет, к нему легче будет хитрость применить. Сел Ах Кобик на коня и поехал не Коден хану навстречу, а на другую гору. Поднялся на вершину и голос подал:

— Готов я, Коден хан, с тобой биться. Стрелами будем разить друг друга или мечами рубиться?

Коден хан отвечает:

— Не боюсь я стрелою стреляться, не страшусь мечом рубиться. Но сражаться с тобой будем насмерть. Ты, хитрый и коварный Ах Кобик, убил двух моих сыновей. Если у тебя силы хватит, убей и меня, не то я тебя самого прикончу. Давай набегай сперва ты на меня.

— Что ж, Коден хан, биться так биться.

Поднял Ах Кобик меч в сорок аршин и помчал на коне к Коден хану, чтобы пронзить его насквозь. На полном скаку налетел, луку седла проткнул, кольчугу пропорол, самым концом меча живота богатыря достал.

Воспрянул духом Коден хан, воскликнул:

— Выдержал я, хитрец Ах Кобик, твою силу. Теперь ты мой меч испытай!

Отъехал подальше, чтобы хороший разбег дать, рванул коня и помчал на врага.

Успел Ах Кобик каменную бабу из земли вырвать, вокруг себя кушаком опоясать.

Налетел на него Коден хан, ударил всепробивающим мечом, и не спасли Ах Кобика ни щит, ни кольчуга, ни камень, которым он прикрылся. Замертво свалился Ах Кобик.

Возвратился на свою землю Коден хан. Не проклинал он судьбу, не оплакивал сыновей. Себя ругал за то, что заносчивым был.

Есть на свете много мудрых, но может встретиться еще мудрее. Много сильных богатырей, а появляются еще более могучие. И в любом человеке мудрости и хитрости может быть больше, чем в великане.

Голова

Жили-были старик со старухой. Была у них белая корова — все их хозяйство, все их богатство.

Пошла как-то ранним утром старуха корову доить и старика зовет:

— Иди скорей. На желтых рогах нашей коровы перепел ночевал. И сейчас еще сидит.

Старик схватил кол, хотел перепела прогнать, да промахнулся.

На другое утро собралась старуха корову доить, опять старику кричит:

— Снова на рогах нашей коровы перепел ночевал!

Старик кол в руки — и на двор. Метил в перепела — промахнулся.

И на третье утро старуха его позвала:

— Иди сюда, старый, прогони перепела!

Кол под рукой был. Хватил им старик корову по лбу и убил, а перепел улетел. Увидел старик, что он натворил, — единственную кормилицу погубил, не знает, что делать от горя. А что делать? Снял шкуру с коровы. Старуха пошла к речке брюшину мыть. Вернулась к юрте, а старик запер изнутри дверь и не отзывается.

Рассердилась она и говорит:

— Пусть голова моя идет туда, куда ноги поведут.

Сказала так и пошла, а брюшину в руках несет. Шла-шла, сорока ей навстречу летит.

— Сорока, сорока, укажи мне дорогу.

— Дай кусок брюшины, покажу.

Бросила старуха кусок брюшины. Подхватила его сорока и улетела.

Дальше бредет старуха, не зная куда. Ворон ей навстречу летит.

— Ворон, ворон, укажи мне дорогу.

— Дай кусок брюшины, покажу.

И ему бросила. Склевал ворон брюшину и улетел.

Опять ковыляет старуха. Повстречалась с волком, его просит:

— Волк, волк, укажи мне дорогу.

— Дай кусок брюшины, покажу.

Кинула старуха волку все, что у нее осталось. Волк, не жуя, заглотил.

— Пойдешь сейчас, — ей говорит, — будет дорога на три стороны расходиться. Ты средней держись. Увидишь юрту, там тебе будет все, что надо.

Недалеко совсем оказалось. Как раз по средней дороге. Заглянула в юрту — чего там только нет! И мясо, и масло. Вот где хорошо-то! Наелась досыта и сидит, отдыхает.

Вдруг на улице зашумело что-то, деревья затрещали. Старуха в уголок спряталась. Отворилась дверь в юрте, и голова вкатилась. Остановиться еще не успела, а уже командует:

— Треножник мой, поставься!

Треножник сам собой на очаг стал.

— Котел мой, поставься!

И котел поставился.

— Вода моя, налейся!

Откуда-то вода в котле появилась.

— Мясо мое, спустись!

Мясо само в котел шлепнулось.

— Теперь варись! — велит голова.

Сварилось мясо, опростала голова весь котел и говорит:

— Войти ли мне в деревянную ступку или в бурдюк из конской кожи? Лечь ли мне у дверей или в переднем углу? Если лягу у дверей — рабом будут меня считать. В переднем углу лягу — будут считать начальником.

Вошла голова в бурдюк из конской кожи, закатилась в передний угол и уснула.

Выбралась старуха из угла юрты, где пряталась, взяла палку и давай по бурдюку лупить да приговаривать:

— Отдай мне слово, какое тебе служит!

Голова из бурдюка отвечает:

— Над очагом высохшая селезенка коровы висит. Возьми ее, она тебе все даст.

Нашла старуха селезенку.

— Голова, убейся! — сказала.

Тут же бурдюк сжался весь, голова в нем и задохнулась.

Отправилась старуха домой. Подошла к юрте своей.

— Дверь, откройся!

Отворилась дверь.

Заходит она, а старик ни жив ни мертв сидит. Ничего не видит, ничего не слышит.

— Старик, оживи!

Он и заговорил.

Все, значит, правильно. Старуха тогда велит:

— Треножник и котел, становитесь на огонь! Варись, мясо!

Наелись старик со старухой досыта, спать легли.

Утром она опять тем же манером приказывает, а ни треножник, ни котел не появляются. Что такое? Старик из юрты вышел, а там их белая корова стоит, ждет, когда ее доить будут.

Стали старик со старухой жить по-прежнему. Корову доили, молоко пили, сырчик кушали.

Мальчик, который учился мудрости

Жили старик со старухой. Был у них мальчик лет шести. Он уже в лес бегал, на мелких зверей и птиц охотился.

Как-то приходят к ним два человека и просят отдать сына Хара-хану. Старики не захотели единственного сына отдавать.

Через некоторое время приезжает на вороном коне страшный черный человек и говорит:

— Я — сам Хара-хан. Отдайте мне своего сына. Он у меня всякой мудрости научится, а после моей смерти станет вместо меня ханом и пигом.

Перепугались старики, слова молвить не могут. Забрал Хара-хан мальчика, посадил с собой на коня и увез.

Ехали они, ехали глухой тайгой, остановились у одной юрты, зашли в нее. Каких только чудес в этой юрте мальчик не увидел! Покормил его Хара-хан, уложил спать.

Утром говорит ему:

— Ну, теперь я тебя учить буду.

И стал он учить мальчика языку животных.

Полгода прошло. Хорошо поддавался мальчик учению. Выйдет, бывало, из юрты, слушает пролетающих птиц и все-все понимает, о чем они говорят.

Еще три года прошло. Мальчик лучше своего учителя знать стал. Сначала радовался Хара-хан, а после злобу затаил на своего мудрого ученика.

И вот однажды велит своей прислужнице:

— Убей мальчика. К моему приходу свари мне его мозги и сердце.

Ушел он, а девушка-прислужница слезами заливается, жалко ей мальчика. Не стала его убивать, спрятала, чтобы никто не увидел, а вместо него щенка убила, мозги и сердце сварила.

Возвращается Хара-хан и велит подавать на стол, что наказывал. Несет ему прислужница приготовленную еду, сама от страха трясется, озирается. Загляделась и выронила блюдо из рук. Налетели собаки, растащили все по кусочкам.

Разгневался Хара-хан, а потом сказал:

— Собачий он сын, пусть его собаки и жрут!

Дни проходят, недели и месяцы. Девушка-прислужница тайком кормит мальчика.

Однажды во владениях Хара-хана объявилось какое-то чудовище. Весь скот поголовно пожирает и даже зверей таежных. Не знает Хара-хан, что с ним поделать, как с ним бороться. А чудовище последнее сокрушает, остатки дожирает.

«Мальчик бы мог спасти от этой напасти», — думает Хара-хан.

Поделился своими мыслями с девушкой-прислужницей, та мальчику пересказала, а он и говорит:

— Спроси у Хара-хана, если бы от собаки, которая мозги и сердце мальчика съела, такой же мальчик родился, что бы он сделал?

Побежала прислужница к Хара-хану. В тяжелой печали-задумчивости сидит Хара-хан. Говорит ему девушка:

— О, мой хозяин, вижу я, не дает тебе проклятое чудовище покоя и радости. Никак, однако, не спастись от него. А вдруг бы у той собаки, которая мясо мальчика съела, такой же родился?

— Это бы хорошо было, — угрюмо молвил Хара-хан.

Немного погодя девушка, будто саму ее такое чудо удивило, сообщает, что одна собака вместе со щенками мальчика родила, точь-в-точь такого же.

Хара-хан чуть не подскочил и кричит:

— Давай его быстрее сюда!

Привели к нему мальчика, а Хара-хан не узнал его, поверил, что от собаки он.

— Помоги, — просит, — тайну разгадать. Какое-то чудовище в наших владениях объявилось. Все без остатка пожирает, и скот, и зверей таежных. Никакого сладу с ним нет. Как его уничтожить?

Сделал вид мальчик, будто задумался, и по-взрослому отвечает:.

— Такое чудовище зря не приходит. Видно ты, Хара-хан, какое-то большое злодейство совершил, и за это тебе наказание. Ничем от этого чудовища не спастись. Когда надо будет, оно само уйдет.

И вправду, скоро чудовище исчезло.

Еще год после того прошел. От главного хана вестник явился. Собирает всех мудрецов главный хан, говорит, тайны разгадывать. Хара-хану тоже велел ехать. И еще сказал: кто тайны не разгадает, того погибель ждет.

Перепугался Хара-хан, боится один ехать. Взял с собой мальчика.

Приехали они к великому хану. Тот приказал большую мудрость разгадать. Сидел, сидел Хара-хан, ничего сказать не может. Тогда мальчика позвали. Он подумал немного и раскрыл тайну великого хана.

Суровый владыка отрубил Хара-хану голову, а мальчика отпустил. И вернулся он к своим родителям с богатыми дарами, зная много всяких мудростей.

Кулчалас

Жили-были три брата. Охотничали они, немного хлеба сеяли.

Пошли они хлеб косить, а его кто-то вытоптал. Совсем немного осталось.

Надумали братья подкараулить, кто такую пакость делает.

В первую ночь старший брат отправился. Лег у края поля, стал хлеб стеречь. До полночи дотерпел и уснул. Утром поднялся — опять потоптано да потравлено.

На вторую ночь средний брат пошел. Я-то, говорит, этого злодея не упущу! И он к полночи задремал. А на поле совсем мало хлеба осталось.

— Давайте я теперь пойду, — говорит младший брат Кулчалас, что значит Голый Мальчик.

— Еще чего! — смеются братья. — На что ты годишься?

И все же отправился Кулчалас хлеб стеречь. Сделал из кедра хомыс, сел на краю поля, на хомысе наигрывает, сказки сказывает. Рядом чурбан большой был, так он расщепил его и клинышек вставил. Поет-играет, по сторонам поглядывает, чтобы злодея не прозевать.

Вот за полночь перевалило, подъезжает к нему человек на гнедом коне.

— Научи меня, — просит, — на хомысе играть, сказки сказывать.

— Давай учись. Сходи с коня, смотри и слушай. Только руку в этот пень засунь.

Сошел человек с коня, сунул руку в расщелину, сидит и слушает, как Кулчалас на хомысе наигрывает. Заслушался и не заметил, когда Кулчалас клин из чурбана выбил. Зажало ему руку — не вытащить никакой силой.

— Отпусти меня, — просит. — Я тебе два добра сделаю.

Не хочет отпускать его Кулчалас.

— Вот придут мои два брата, суд над тобой будут делать.

Человек уговаривает — отпусти да отпусти. Ты, говорит, в накладе не останешься. Сжалился над ним Кулчалас.

— Ну вот, хорошо ты сделал. Возьми за это соболя, он тебя в мои земли поведет. Следуй за ним и никого не бойся.

Вскочил на коня и ускакал, а Кулчалас домой пошел, братьям рассказал, как дело было. Рассердились на него братья.

— Ты еще обманывать нас вздумал! Кому сказки рассказываешь?

Побили Кулчаласа, на улицу выгнали.

Обиделся он на братьев, кликнул соболя, пошел за ним.

Шел он, шел, на пастухов набрел, которые коней пасли. Те его напоили-накормили и спрашивают:

— Куда направился, малый?

— На землю богатого хана иду. Он мне два добра обещал.

— Иди, иди, малый. Только смотри, не прогадай. Хан тебе будет давать шапку, пояс, сапоги, да не простые, а золотые. Но ты не бери. Проси у него пегую кобылицу.

Долго ли, коротко, добрался Кулчалас до земли богатого хана. Тот с ним за руку поздоровался, за локти взял, к столу повел, есть-пить предлагает.

Дает он после Кулчаласу шапку, пояс и сапоги, да все из золота и без износу. На солнце всеми цветами сверкают, на луне яркими искрами отсвечивают.

— Нет, — говорит Кулчалас, — не возьму я эти вещи. Ну зачем они мне? Я босиком хожу. Не зря меня Голым Мальчиком зовут. Дал бы ты мне лучше пегую кобылицу.

Что же делать, раз просит, надо дать. Вывел хан пегую кобылицу, повод в руки Кулчаласа передает.

— Скажи, хан, — Кулчалас его спрашивает, — добро или худо делает твоя кобыла?

Хан говорит:

— Добра и худа, моя кобыла!

И тут же из-под хвоста пегой кобылицы золотые монеты посыпались.

Сел на нее Кулчалас, поехал домой.

Видит, у речки стоит шалаш. Выбежала из него старушка навстречу, зовет к себе:

— Заходи, мальчик, поешь немного.

Зашел Кулчалас, а у нее на столе полное блюдо лягушек и змей. Не стал он есть такую еду.

— Ложись, отдохни, малый, — уговаривает старуха. — Вот тебе и постель.

Удивляется Кулчалас: из камней старухина постель. Как на такой спать-отдыхать?

Старуха расспрашивает его, зачем ездил, куда направляется. Кулчалас и расскажи ей, что добро у хана получил.

— Ты что, не мог взять чего подороже и получше этой дряхлой кобылы? — смеется старуха шепелявым смехом.

— Ну-ка! Добра и худа, моя кобыла! — крикнул Кулчалас, и повалились у нее из-под хвоста золотые монеты.

— Что такое? Что такое? — удивляется старуха. — Останови ее!

— Тот-топ, пегая кобыла, — произнес Кулчалас, и не стали больше монеты сыпаться.

Слово за слово, до вечера продержала у себя Кулчаласа старуха. Поздно уже ехать стало, пришлось ночевать. Только уснул Кулчалас, старуха кобылу подменила, точно такую же пегую поставила. Утром проснулся Кулчалас и поехал дальше.

Вернулся к себе домой, братья над ним смеются:

— На что тебе такая дохлятина?

— Не спешите, братья. Я вам сейчас такое чудо покажу — обомрете! Вот, глядите, — а про себя тихо проговорил: «Добра и худа, моя кобыла!»

Стоит пегая кобыла, только головой мотает.

Побили братья Кулчаласа.

— Опять нас обманываешь? Убирайся!

Подался Кулчалас опять к хану. По дороге остановился у коровьих пастухов. Рассказал им, что с ним приключилось.

— Попроси у хана железный бодожок, — сказали ему.

Приезжает к хану. За руку с ним хан здоровается, за локти к столу ведет, есть-пить приглашает. Шапку, пояс да сапоги из чистого золота и без износу снова дарит.

— Нет, — отказывается Кулчалас. — Дай мне железный бодожок.

Делать нечего, отдал хан.

— А добро ты мне дал или худо? — спрашивает Кулчалас.

Хан говорит:

— Добро и худо, мой железный бодожок!

Как начал тут бодожок все крушить да разбивать.

— Тып-тап! — крикнул хан, и бодожок остановился. Взял Кулчалас ханский подарок, отправился домой. По дороге сам уже к той старухе завернул. Она ему, как в тот раз, лягушек и змей подает.

— Что ты у богатого хана взял? — спрашивает старуха.

— Да вот, — говорит, а сам потихоньку: «Добро и худо, мой железный бодожок!»

Как взялся бодожок лупить старуху — она криком кричит:

— Уйми его! Подменила я у тебя пегую кобылу. Возьми обратно. Только бодожок останови.

Кулчалас сказал «тып-тап», взял бодожок, на улицу вышел. Верно, под деревом пегая кобылица привязана, та самая. Сел на нее, поехал домой.

Увидели его братья, набросились на него:

— Зачем явился? Опять нас обманывать будешь? Кулчалас бодожку шепнул, тот давай братьев охаживать, куда ни попадет. Крепко им досталось, пока Кулчалас «тып-тап» не сказал. Тогда уже показал он, что у него за пегая кобыла. Целый мешок золотых и серебряных монет кобыла насыпала.

Поняли братья, что зря обижали Кулчаласа, что получил он два добра от того, кто их хлеб потравил, прощенья попросили.

А Кулчалас раньше своих братьев женился, отделился от них, стал жить-поживать и добра наживать.

Стрелок, едок и силач

Жили-были три брата, охотой занимались. Старший брат Аланыр славился меткой стрельбой, младший Паланыр мог любого зверя голыми руками убить, а средний был великий мастер поесть. За то, что он никогда от котла с едой не отходил, прозвали его Казанчых, что значит Котельник.

Однажды, как обычно, Аланыр и Паланыр отправились на охоту, а Казанчых остался в шалаше еду готовить. Углубились братья в тайгу, и вдруг из лощины донесся до них рев зверя. Старший спрятался за деревья, чтобы в случае чего стрелять в зверя, а младший в лощину полез. Ждал-пождал Аланыр, ни зверя не видно, ни брата не слышно. Забеспокоился он, следом за Паланыром пошел. Видит, за братом громадный медведь гонится. Вскочил Аланыр на коня, помчался на помощь. Пока прискакал, видит, брат с лица пот утирает, а возле него мертвый медведь лежит.

— Ох, брат мой, перепугался я, как бы тебя медведь не задрал.

— Да нет. Я ему ребра переломал, а потом придушил.

Сняли братья шкуру с медведя, поехали к своему шалашу. Казанчых уже обед им сготовил. Поели и спать легли.

На другой день приезжает к ним на коне какой-то человек и говорит:

— Кун Хан устраивает испытание богатырей. Велел всем явиться к нему.

Сказал и уехал.

Стали братья думать, что им делать. Ехать к злому Кун Хану охоты нет, и не ехать нельзя. Оседлали коней, отправились.

Долго ли, коротко, добрались до небольшого аала. Остановились у одной юрты, зашли в нее. Сидят в юрте старик со старухой.

Увидели проезжих, спрашивают, откуда едут, куда направляются.

— Люди мы дальние. Едем по велению Кун Хана силу испытывать.

Покачал головой старик, вздохнул.

— Не такие богатыри сложили здесь головы. Не советую я вам ездить. Кун Хан — злой хан. Не оставит он вас в живых.

— Нет, дедушка, поедем, — отвечают братья.

— Ну, как знаете. Хоть переночуйте у нас, отдохните хорошенько.

Переночевали братья. Утром засобирались дальше ехать. Старик и говорит им:

— Знайте: хан три раза испытывает — на еду, на стрельбу, на борьбу. Самое опасное — когда бороться будете. На том месте, где хан борьбу устраивает, железный заостренный кол врыт. Если силы у кого из вас хватит, подымайте ханского богатыря над головой и сажайте на кол. Не сумеете — самим вам на этом колу быть.

Послушали братья совет старика, отправились в стойбище хана. Зашли в первую юрту.

— О-о, — говорят хозяева, — далекие гости пожаловали. Сейчас мы вас угощать будем.

Посреди юрты огонь горит, на огне три котла стоят.

— Вот, — подводят к первому котлу, — здесь растопленное сало. Кто сумеет его разом выпить?

Аланыр, как старший, говорит:

— Пусть это сало Казанчых выпьет.

Тот в один присест котел опростал.

— Теперь, — ханские люди велят, — котел мяса за раз съесть надо.

И опять Аланыр на Казанчыха показывает:

— Это ему закусить только…

Он и вправду с ходу все мясо умял.

Тогда к третьему котлу ведут. Полный воды.

Казанчых ждать не стал, когда старший брат на него покажет. Взял да выпил воду и еще приговаривает:

— Теперь бы пообедать.

Все, конечно, удивляются.

Стали братьев дальше испытывать.

— Посмотрим, — говорят, — как вы стреляете.

Вышли на улицу. Стая птиц летит.

— Ну, — спрашивают, — кто собьет?

Аланыр поднял лук.

— Давайте я попробую. Только убивать зазря я не люблю. Клюв одной птице отстрелю.

Пустил стрелу. Прилетела она обратно, а на ней птичий клюв. Еще больше удивились ханские люди. Злость их берет на братьев, но виду им не показывают.

— Ладно, — продолжают. — Это еще не все. Давайте будем вашу силу пытать.

Выводят они самого могучего своего силача.

Поглядели на него братья. Аланыр и говорит:

— С этим, пожалуй, наш меньшой справится. Иди, Паланыр.

Подходит к ханскому силачу Паланыр двенадцатилетний и не знает, как к нему подступиться, — здоровый он. А силач усмехается: чего, мол, такого немощного малолетка против него выставили. Схватил он Паланыра и бахвалится:

— Бороться со мной задумал? Сейчас свою смерть найдешь!

Огляделся вокруг Паланыр, увидел, железный кол заостренный совсем близко. А силач тащит его прямо к этому колу. Вот уже чуть не вплотную дотащил. Напрягся тут Паланыр, поднял над собой ханского богатыря и бросил прямо на кол. Силач и дух испустил.

— Все, что ли? — спрашивает старший брат. — Пошли теперь к хану.

Заходят они в ханскую юрту. Кун Хан льстиво встречает их, не знает, куда посадить, какими кушаньями угощать. Куда только злость и спесь его девались. Сколько табунов коней им отдать, спрашивает. Сколько другого скота хотят они взять.

Братья с достоинством отвечают:

— Ничего нам не надо. Мы люди простые. Живем охотой. Но слышали мы, что ты много народу к себе пригнал с чужих земель, держишь их в неволе. Так вот. Должен ты всех их отпустить по своим домам. А не захочешь, — сидеть тебе вместе с твоим богатырем на железном колу.

Испугался Кун Хан, сразу на все согласился. Велел всех людей по своим землям, по своим домам отпустить.

И братья тоже домой вернулись.

Охотник Илби-Силби

Далеко в глухой тайге жила старушка со своим сыном-охотником Илби-Силби. Кругом ни одной живой души не было, кроме зверей и птиц. Илби-Силби охотился, мать дома оставалась.

Как-то он и спрашивает:

— Почему мы вдали от людей живем, мать?

— А вот почему. Когда-то жили мы на земле жестокого и злого Чеек хана. Он всех ребят, какие подрастут, загадками испытывал. Кто его загадки не разгадает, тех он навечно в рабство другому хану отдавал. Я за тебя боялась, спасти захотела, пока ты еще маленький был. Посадила тебя на буланого коня и увезла в эту тайгу.

Больше Илби-Силби ни о чем ее не спрашивал. Стали дальше жить.

Однажды, когда он на охоте был, заходит к ним в юрту девушка — шестьдесят кос на спине, пятьдесят кос на плечах. Быстро так, скороговоркой выпалила:

Старушка так же отвечает ей:

— Передай стрелку Илби-Силби, — говорит девушка, — что я приходила.

— Ладно, скажу, когда вернется.

Илби-Силби поздно приехал. Наскоро поел и уснул, а утром опять в тайгу подался. Забыла ему сказать мать про девушку или говорить не хотела, а та снова явилась и теми же загадками спрашивает. Добавила только:

— Разве ты сыну не сказала, что я была?

— Забыла, дочка, забыла.

— Смотри, сегодня не забудь.

Вернулся Илби-Силби поздно, уехал на охоту рано. Ничего ему не сказала мать.

А девушка тут как тут.

— Сказала про меня?

— Забыла, дочка!

— Как же ты? — огорчилась девушка. — Уж сегодня обязательно скажи.

Вечером мать Илби-Силби рассказала сыну про странную девушку.

Тот удивился и наутро не поехал в тайгу, в юрте спрятался, а матери наказал говорить, будто он на охоте.

Недолго им ждать пришлось. Явилась девушка и сыплет свои загадки.

Выскочил Илби-Силби, за руку ее схватил.

— Откуда ты?

— Я из земли Чеек хана убежала. Узнала про тебя, захотела твою мудрость испытать.

Поговорили о том о сем, Илби-Силби ее посватал, и она согласилась. Тенерчик эту девушку звали. Живут теперь вместе.

Не раз и не два вспоминали они о жестоком и хитромЧеек хане, пока не решили поехать к нему состязаться в мудрости.

Оседлали Илби-Силби и Тенерчик буланого коня, пустились в путь-дорогу. Ехали-ехали, ночевать возле речки остановились.

Утром такой туман пал, ничего не видать. Илби-Силби умыться в речке хотел, а Тенерчик ему говорит:

— Туман смотри какой густой да мокрый. Им умоемся.

Так и сделали. Вытерли руки хвостом буланого коня, дальше поехали.

Смотрят, на дороге муравейник, а в нем змея, вся облепленная муравьями. Тенерчик спрыгнула с коня, змею из муравейника выкинула. Еще маленько проехали — корова в овсах пасется. Выгнала ее Тенерчик с поля.

Так и до земли Чеек хана добрались.

— Иди к нему, — говорит Тенерчик мужу. — Скажи, загадками состязаться приехали. Пусть только народу больше созовет.

Заходят они в юрту. Чеек хан спрашивает, что за люди.

Илби-Силби ему:

— Загадки хотим тебе загадать.

Чеек хан обрадовался.

— Давай, — говорит. — Если я ваши загадки разгадаю, то отдам тебя в вечное рабство соседнему хану.

— Согласен. Только ты весь народ собери. Пусть люди слушают и решают, кто из нас мудрее.

— Ладно. Соберем народ.

Когда сошлись все люди ханского аала, Илби-Силби свое условие ставит:

— Вот, люди добрые. Если Чеек хан мои загадки отгадает, пусть мне голову рубит. А не отгадает — не быть ему больше ханом.

На том и порешили.

Начал Илби-Силби:

— Ехали мы к тебе, Чеек хан, и ночевали возле речки. Умывались утром не водой и не дождем. Утирались не холстом и не одеждой. На дороге увидели жадных и голодных. К этим жадным залез еще более жадный. Освободили мы этого жадного от тех жадных. Увидели на хорошем лучшее. Выгнали лучшее из хорошего. Отгадывай, хан!

Думал, думал Чеек хан, не смог разгадать. Где ему было догадаться, что умывались Илби-Силби и Тенерчик туманом, а утирались хвостом буланого коня. Как бы он мог понять, что змея в муравейник заползла да чуть не погибла, если бы ее Тенерчик не выкинула. Не сообразил хитрый хан, что лучшее на хорошем — это корова в овсе!

Люди как закричат:

— Илби-Силби победил!

Прогнал народ Чеек хана, а на его место поставил Илби-Силби.

Старик со старухой

Было это давно ли, недавно, но вот рассказывают, что недалеко от одного аала, возле озера, жили старик со старухой. Бедно жили. В озере рыбу ловили, в лесу на птиц петли ставили, тем и кормились. Детей у них не было, а старость незаметно приблизилась к ним, и все труднее становилось жить.

Однажды старуха и говорит:

— Экей-а, старик. Жили мы, жили с тобой, на бая работали, состарились — и никому не нужны. Никто к нам даже наведаться не хочет, не то что помочь. Давай-ка будем мы с тобой жить теперь разумением и хитростью.

— Как так? — спрашивает старик.

— А вот так. Есть у нашего бая черная корова. Она много молока дает и считается самой лучшей в его стаде. Сегодня ночью ты уведешь эту корову с байского двора.

— Ты что, старуха, ума лишилась?

— Слушай меня, старик. Места кругом ты все знаешь.

В той стороне три холма, а за ними густой лес. В том лесу большой черный камень лежит. Приведешь туда корову и возле того камня привяжешь. Потом придешь домой и посоветуемся, что дальше делать.

— Ладно, — говорит старик, — сделаю, как велишь.

Когда стемнело, взял старик веревку, ушел. К утру, перед рассветом вернулся.

— Ну, как, отвел корову?

— Отвел.

Пока то да се, утро настало. Старуха и говорит:

— Теперь ступай в аал, послушай, о чем там судачат. А сам в разговоре к слову скажи, что старуха твоя всеведающая, все, что надо, понимает, все угадывает.

Ушел старик в аал. Только к вечеру обратно явился. Не успел порог переступить, старуха спрашивает:

— Ну, что там?

Старик, будто великую новость узнал, рассказывает:

— Служивые нашего бая с ног сбились, черную корову разыскивают. Всех шаманов, всех ворожеев к баю созвали. Ни один ничем помочь не может. Слушал я, слушал да и сказал, что моя старуха всеведающая, ей ничего не стоит корову найти.

Еще досказать не успел, колеса загремели, копыта застучали, от бая вестник пожаловал.

— Давай, старая, собирайся. Бай тебя к себе зовет.

Посадил ее на телегу и увез.

Бай сам старуху встретил, на почетное место провел. Та идет, удивляется.

— Зачем ты, наш хан дорогой, меня, старую, позвал? Зачем я тебе понадобилась?

Поведал бай свое горе:

— Черная корова у меня пропала. Лучшая из всего стада. Ты, говорят, все, что надо, понимаешь, все угадываешь. Помоги моей беде, я тебе за то три коровы дам.

— Не знаю, мой хан, — старуха отвечает, — смогу ли я твою черную корову увидеть. Стара стала. Но раз тебе надо, давай попробую.

Попросила она выйти всех из юрты. Голову опустила, какие-то слова бормочет, нашептывает, узнаёт-угадывает, где байская корова находится.

Через какое-то время зовет бая. Тот чуть не бегом в юрту.

— Ну как, старая, увидела корову? Где она?

— Да вот, однако, просматривается. Будто в густом лесу она, за тремя холмами. Черный камень в том лесу. У этого камня, видят мои слабые глаза, стоит она на привязи. Скоро должны ее увести оттуда и зарезать. Торопись, мой хан, если тебе эта корова дорога.

Тут же бай послал своих людей, куда старуха сказала. Привели они черную корову.

— Где нашли? — спрашивает.

— В густом лесу за тремя холмами. К большому черному камню была привязана.

Повелел бай дать старухе три коровы, полную телегу еды всякой нагрузить.

И пошла слава о старухе по всем аалам.

Как-то на паре лошадей приезжает к ней человек, спрашивает:

— Ты, что ли, всеведающая старуха?

— Да, я.

— Призывает тебя один пиг, чтобы ты узнала, что у него за пазухой. Если узнаешь, он тебя вознаградит, а не узнаешь — жизни лишишься.

До смерти перепугалась старуха, а виду не показывает. Собралась в дорогу, старику говорит:

— Если мне голову отрубят, хоть кости мои обратно привези.

Привезли старуху к этому пигу. Зашли в юрту. У самого порога запнулась старуха о дрова и вскрикнула: «О, сорока!» — присловье у нее такое было.

Только она сказала, у пига из-за пазухи сорока вылетела.

— Я еще из дому ехала, так знала, что у тебя сорока за пазухой, — говорит старуха.

И этот пиг три коровы старухе дал да всякого добра полную телегу.

Живут старик со старухой, горя не знают. Все у них есть. А уж про то, что старуха любые тайны выведывает, весть перекинулась в самые дальние аалы.

Опять вскоре какой-то человек на паре коней приезжает.

— Здесь живет всеведающая старуха?

— Я это.

— Самый главный хан тебя призывает. У его дочери кольцо пропало, так надо узнать, кто его спрятал или украл.

У старухи поджилки трясутся, а виду не подает. Села в телегу, поехала. И старика с собой взяла.

К вечеру только до стойбища главного хана добрались. Там их ждут уже.

— Ты и есть та самая старуха, которая все узнать может? — спрашивает хан.

— Раньше хорошо гадала. Теперь уж так не могу, — отговаривается старуха, а сама думает, худо ей будет.

Хан говорит:

— Ну, отдохни с дороги. Завтра посмотришь, куда кольцо моей дочери девалось.

Повели старика со старухой в отдельную юрту, напоили, накормили, одних оставили. Старухе сон не в сон, спать не может, думает, что с ней завтра будет.

Вдруг открывается дверь, парень молодой входит, в ноги старухе бросается.

— Не выдай меня, — говорит. — Кольцо-то я взял.

— Знаю, что ты. Еще из дому выезжала, знала уже. Ничего теперь поделать не могу. Должна хану сказать всю правду.

— Спаси меня, — просит парень. — Мне ведь голову отрубят.

— А кто ты такой?

— Пастух я.

— Ну, ладно, спасу я тебя. Скажи-ка, есть у хана индейки?

— Есть одна.

— Закатай тогда кольцо в хлебный мякиш и ночью сунь в клюв этой индейки.

Наутро призывает хан старуху к себе.

— Ну, что ты узнала, что увидела? Где кольцо моей дочери?

И дочь тут же стоит, плачет.

Кряхтит старуха, будто и говорить ей неохота. То на хана поглядит, то на ханскую дочку.

— Твоя дочь кольцо положила на окно, оттуда оно пропало.

Хан спрашивает:

— Так было?

— Так, — отвечает дочь.

— С окна кольцо на землю упало. Там еще крошки хлебные были. Вместе с крошками кольцо черная индейка склевала. У нее в зобе посмотрите. Там кольцо.

Побежали слуги за индейкой, поглядели — точно, в зобе кольцо.

Шесть коров не пожалел главный хан. На одну телегу еды нагрузили, на другую добра всякого.

Еще лучше зажили старик со старухой.

Хубачах

Жил охотник по имени Хубачах. Кроме двух собак, у него ничего не было.

Однажды, как обычно, ушел он с верными своими друзьями далеко в тайгу. К вечеру остановился у ручья, стал на ночлег устраиваться. Суп сварил, сам поел и собак накормил. Лег и уснул.

Снится ему сон, будто его собаки между собой разговаривают. Черная собака рыжей говорит, что к хозяину в дом ворвались злые люди и все уничтожили, а сюда скоро чудовище придет и самого охотника съест.

— Отправляйся-ка ты домой, — говорит черная собака, — а я тут останусь, помогать хозяину буду.

Проснулся Хубачах, осмотрелся кругом. Рыжая собака, действительно, куда-то исчезла. Встревожился охотник, зарядил свое кремневое ружье, вылез из шалаша, отошел на несколько шагов и за деревьями спрятался.

Мало ли, много времени прошло, вдруг сучья затрещали, лес задрожал. Ломится сквозь деревья какое-то чудище — человек не человек, зверь не зверь. Никогда такого не видел Хубачах.

Подскочило это чудище к шалашу, схватило одной рукой и разнесло в разные стороны. Хубачах весь затрясся от страха и злости. Вскинул тут же ружье к плечу и выстрелил. Чудище отскочило в сторону, прыгнуло и повалилось на землю.

— Иди-ка сюда, охотник, — слышит Хубачах. — Ты оказался проворней меня и стреляешь метко. Твоя взяла. Иди, я тебе перед смертью несколько слов сказать хочу. Иди, попрощаемся.

Хубачах с опаской приблизился и вместо того, чтобы руку подать, ружье сунул. Схватилось чудище за ствол и в лепешку его расплющило.

— Опять твой верх! Ну, давай я тебе предсмертное слово скажу. Ты меня победил и имеешь право на награду. Отправляйся теперь в мою землю. Когда будешь идти, все время оплакивай меня. Говори, товарища по охоте потерял. Пойдешь, пойдешь в ту сторону, юрту увидишь. Возле нее на привязи будет гнедой конь стоять. Ты на этого коня не садись и в юрту не заходи. Дальше пойдешь, другую юрту встретишь. Около нее бурый конь будет. Тоже мимо иди, а тогда уже мое стойбище увидишь. Заходи смело, только плачь сильнее.

Сказал так черный человек и дух испустил.

Одумался немного Хубачах, суп сварил и поел. Поглядел вокруг — и второй его собаки нет.

«Ну, — думает, — теперь мне все равно. Ружья у меня нет, собак нет».

Вот и отправился, куда ему черный человек сказал.

Долго ли, коротко, до юрты дошагал, у которой гнедой конь был привязан. Обошел он эту юрту стороной, гору перевалил, другую юрту увидел с бурым конем на привязи. Тут тоже не задержался.

Идет дальше. Видит жилище какое-то. Здесь, наверно, черного человека стойбище! Чем ближе подходит Хубачах, тем сильней плачет. Услышал его голос, вышел из юрты такой же черный, за руку Хубачаха схватил, за собой повел. Угостил его лучшими кушаньями, как самого дорогого гостя, досыта накормил, а тогда в другое место зовет.

— Это, — говорит, — земля моего брата. А мы ко мне поедем.

Хубачах согласился. Ему все равно.

Вышли они на улицу, сели вдвоем на карего коня.

— Ну, закрывай глаза! — черный велит.

Хубачах глаза зажмурил. Конь рванул, только ветер в ушах засвистел. То ли по земле бежал конь, то ли по воздуху летел, никак не поймешь.

Остановился карий. Видит Хубачах белую юрту. Зашли в нее. Богатства в ней всякого — не сосчитать. И девушка по юрте ходит. Туда повернется — шестьдесят кос на плечах, сюда голову вскинет — пятьдесят кос на спине.

Хозяин юрты кладет перед Хубачахом кусок золота с конскую голову, кусок серебра с коровью голову.

— Бери, — говорит, — что хочешь.

Зачем мне это, думает Хубачах и просит отдать ему девушку.

— Ладно, — соглашается хозяин, — бери. Только с одним условием. Я вам своих коней дам. Как доедете к себе, поверните коней три раза по солнцу, ударьте каждого три раза по спине и отправьте обратно. Они сами домой прибегут. А еще вот что. Там у одного человека богатого бурый жеребец есть. Ты его мне взамен девушки посвятишь.

Сел Хубачах на одного коня, девушка на другого и поскакали.

Долго ли, коротко, добрались до того места, где Хубачах жил. Ничего кругом нет. Все разрушено. Обе собаки мертвые лежат. Храбро, видать, сражались, добро Хубачаха защищали.

Оживил Хубачах собак животворной травой, они завизжали, залаяли, ластятся к хозяину.

«Уходить надо отсюда», — думает охотник.

Повернул он коней три раза по ходу солнца, похлопал трижды по спине каждого, пустил их обратно.

Пошли они с девушкой от этого места прочь. И собаки за ними. Шли, шли, увидели возле речки небольшой аал, остановились у крайней юрты, попросились у старушки ночевать.

Утром Хубачах слышит, хозяйка-старушка плачет-причитает:

— Откуда шуба моей дочери взялась? Когда я еще дочь схоронила!..

В это время девушка проснулась и встала. Старушка как увидела ее, совсем оробела. Вдруг кинулась к девушке, обнимает ее и плачет:

— Ох, дочь моя! Откуда ты взялась? Как ты живой оказалась? Неужели может быть такое?

Плачет и смеется. Смеется и плачет.

Соседи собрались. Тоже удивляются.

Рассказал им Хубачах, как дело было. Все догадались, что был он у таг ээз, у черных людей. Они это душу девушки похитили.

— Пусть, — говорят люди старушке, — Хубачах твою дочь в жены берет.

Тут же справили большой той. А Хозяину гор тайыг сделали — бурого жеребца богатого человека в жертву принесли, черному человеку посвятили.

Стал Хубачах со своей женой жить-поживать и добра наживать.

Санга

Жил да был старик с тремя сыновьями, жили они в достатке, только сыновья огорчали отца своим непослушанием.

Решил отец проучить их. Взял он деньги, пошел в лес, нашел высокий тополь, залез на него, положил деньги в дупло и клином забил.

«Пусть эти деньги найдет тот из моих сыновей, который окажется самым послушным. А если все трое будут непокорными, пусть никому не достанутся», — сказал про себя старик и домой вернулся.

А средний сын подглядел, что отец сделал. Выждал он время и решил сходить за деньгами. Попросился у отца дров привезти.

— Поезжай, — говорит ему отец.

Запряг он коня, поехал к тому тополю. Смотрит, а тополя уже нет. Кто-то срубил его и увез. Чуть не заревел парень с досады. И про дрова было забыл. Опомнился, однако, и поехал домой. Тут же отцу с братьями заявляет, что пойдет к кому-нибудь на работу наниматься. Те не поймут, что это ему так невтерпеж, но раз захотел, отпустили.

Санга его звали, этого парня.

Ушел он из дому. Отправился по следу от того тополя. След его к богатому дому привел. А тополь уже возле дровяника лежал.

Санга к хозяину.

— Нет ли у вас какой работы?

— Найдем.

Сам велел сначала накормить Сангу, а уж после послал его тополь на дрова расколоть. Тому только того и надо. Схватил топор, давай тополь рубить, деньги искать.

Пока он дерево пластал, сноха хозяйская пришла, охапку дров взяла и унесла. Только хотела в печку дрова бросить, из одного полена деньги посыпались.

Свекор и говорит:

— Это деньги отца Санги. Ты сейчас будешь хлебы в печку сажать, положи деньги в тесто. Когда булка с деньгами испечется, отдай ее Санге, пусть домой унесет.

Сноха все сделала, как старик велел. А Санга тем временем весь тополь искрошил, ничего не нашел.

— Все дерево разрубил? — спрашивает старик.

— Все.

— Не надо тебе еще работы?

— Пока хватит.

Опять он накормил Сангу, а когда уходить собрался, булку ему дал, чтобы домой отнес.

Взял Санга ковригу, отправился восвояси. Шел, шел, видит, возле дороги какие-то люди на ночлег остановились. Он к ним. Его пригласили чаю попить. Не отказался Санга, переночевал с ними. Утром опять его накормили, чаем напоили. Чтобы в долгу перед людьми не быть, Санга им хлеб свой и отдал. Сперва они отказывались, но Санга их уговорил.

А люди эти к тому старику заехали, у которого Санга тополь на дрова колол. Ночевали у него и, уезжая, булку, что незнакомый путник дал, оставили. Старик не отговаривался, взял хлеб и наказал снохе, чтоб она эту ковригу любому из трех братьев отдала, если который придет.

Вскоре они все трое пожаловали. Пошли, сказали, работу искать. Их за стол посадили, молока налили, положили ту булку. Каждый себе по ломтю отрезал. Поели, спасибо сказали, дальше пошли.

Посмотрел старик — самую малость до денег не дорезали братья. Еще бы хоть ломоть кто захотел взять, его бы и деньги были.

Сказал тогда старик:

— Не хотят к ним эти деньги идти. Теперь мы их себе можем взять.

Волшебный сказочник

Жили-были два брата. Отправились они однажды на охоту, в тайгу пришли, шалаш построили, переночевали, стали добычу искать. День ходили, два ходили, ни одного зверя не нашли.

Один брат махнул рукой и подался домой, а второй остаться решил. Развел он вечером огонь в шалаше, суп поставил варить, поел хорошо. Делать ему нечего, вот он и взял хомыс, поставил перед собой палку, шапку на нее надел, давай сказки сказывать.

О Хара-хане сказку до самой полночи рассказывал. Вдруг слышит, сучья затрещали, в шалаш какой-то черный человек вваливается. Страх охватил охотника. И про сказку забыл, и на хомысе не играет. Сидит, не знает, что ему дальше делать.

— Играй, играй, — говорит ему черный человек.

— Какой я игрок, — отвечает охотник.

— Ты великий сказочник. Обо мне сказку сказывал. Хара-хан я. Давай дальше сказывай.

Охотнику ничего не остается, как продолжать сказку. Всю ночь слушал его черный человек, а когда рассвело, уходить собрался.

— Вечером, — говорит, — побольше дров запаси. Я к тебе еще приду. Слушать буду.

Вышел охотник в тайгу, со всех сторон звери ему попадаются. Никогда столько зверей не видел. Какие покрупнее — бьет их, какие помельче — мимо пропускает.

Вернулся к вечеру с богатой добычей, дров наготовил побольше, мяса сварил, поел досыта, опять, как вчера, поставил палку, накрыл шапкой, сел напротив, взял хомыс, наигрывает.

Только полночь сравнялась, черный человек Хара-хан является. Не один пришел. Женщин с собой привел, девушек. Усадил всех и сам уселся.

— Давай, — говорит, — сказывай сказки.

Ну, охотник поет-играет, сказку сказывает.

Дрова кончились, так черный человек сам сходил, такое беремя приволок — впятером не поднять. Огонь все сильней да сильней разгорается, а охотник знай рассказывает. Опять до самого утра его черный человек со своими слушал.

И снова этому охотнику большая удача в тайге была. Он только диву давался, как прямо навстречу ему звери бегут — успевай ловить да веревкой душить.

Вечером к шалашу едва добычу приволок, а черный человек Хара-хан уже его ждет.

— Показывай, чего добыл. Ну, это еще мало. Я тебе добавлю.

Кидает ему шкурку за шкуркой. Дорогие все. Охотник едва складывать успевает. Пять мешков набил.

— Как же я унесу столько? — спрашивает.

Хара-хан коня привел, мешки навьючил, зверей, что охотник добыл, сверху положил. Сами оба тоже на коня сели, поехали, да быстро так — в ушах свистит.

Довез черный человек охотника до его дома, свалил весь его груз, на прощанье наказывает:

— Будет брат отнимать твою добычу, просить будет — ничего ему не давай. Все твое.

Сказал и скрылся. Будто его и не было.

Слух, что один из братьев много зверей добыл, дорогие меха привез, весь аал облетел. Хвалят люди охотника, не нахвалятся. А брат его тут уже. Глаза от зависти горят, жадностью светятся.

— Мы, — говорит, — вместе в тайгу ходили, вместе охотились. Давай добычу делить пополам. Так по справедливости будет.

Пожалел охотник брата.

— Бери, — говорит, — половину. А мне тогда пять коров дай.

Тот на все согласен — меха-то дороже. Забрал свою долю брат, еле увез на нескольких конях. Развесил шкурки в своей юрте, глядит — не нарадуется.

А охотник вечером хомыс взял, сказку про Хара-хана сказывать стал. Только начал, убитые им звери, которых он брату отдал, ожили и разбежались. У того с горя чуть печень не лопнула.

Прибежал он к охотнику, ругает его на все лады.

— Ты зачем, такой-сякой, к себе всех своих зверей переманиваешь? Это не дело. Как тебе такое удается?

Охотник ни в чем не признается, а брат пристал, скажи да скажи.

— Давай, — охотник ему, — двадцать коров, тогда скажу.

Пригнал брат коров.

— Ну, говори.

Рассказал охотник, как его сказки самому Хара-хану понравились и за это награда такая вышла.

Брат бегом домой. Палку поставил, шапку накинул, хомыс схватил, сказку завел. Ждет-пождет, когда к нему черный человек пожалует, когда сами звери прибегут. Три ночи сказки говорил, все напрасно.

Злом изошел, брата-охотника на чем свет стоит поносит, к нему пришел, своих коров обратно требует.

— Бери, — говорит, — не жалко.

А сам вечером только хомыс взял, только сказку начал, коровы тут же к нему вернулись. И когда бы он в тайгу на охоту ни выходил, звери сами к нему бежали.

Два брата и семь свояков

У подножия высокого тасхыла, на берегу тихой речки был небольшой аал. Жили в нем семь свояков-баев, а по соседству с ними два брата-охотника. Старшего брата звали Каалка, а младшего Копчон. Промышляли они в тайге зверя и птицу, но семь свояков всю добычу у них отбирали, и братья никак не могли выбиться из нужды.

Как-то вечером увидели Каалка и Копчон в глухом лесу страшного зверя, но близко к нему подойти остереглись — в темноте какая охота. Добрались до дому, а там уже, как всегда, семь свояков их поджидают.

— Ну что, много убили сегодня?

— Не повезло нам на этот раз. Весь день по тайге ходили, ни одного следа не видели. Только вечером большого страшного зверя заметили — весь огнем светится. Дорогой, должно быть, зверь. Не стали его впотьмах убивать, до утра оставили.

Как услышали это свояки-баи, тут же к себе заторопились, совет держать стали.

— Надо завтра пораньше встать и пойти на зверя, — говорит один из них. — Надо Каалку с Копчоном опередить. Наш зверь будет, нам и нажива достанется.

Так и порешили. Поднялись чуть свет, пошли в тайгу, откуда братья-охотники вышли. А те двое следом отправились поглядеть, как жадные свояки зверя брать будут.

Выследили свояки зверя, а подойти близко боятся. Стрелять тоже боятся. Сбились в кучу и перешептываются:

— Ты стреляй!

— Нет, ты стреляй!

— Да-а, а ну как он выскочит и на нас набежит? Всех растерзает!

Трясутся свояки, ни одному помирать неохота. А зверь — вот он, рядом совсем. Стали все семеро луки натягивать. От страха дрожат, один другому под руку наговаривает:

— Смотри, не промахнись!

А дело осенью было. Трава вся посохла. Чуть ветерок дунет, она и шуршит. Пока свояки луки натягивали, стрелы накладывали, сзади где-то мышь пробежала по сухим листьям. Трусливые баи шелест услышали, луки-стрелы побросали, кинулись в разные стороны.

Каалка и Копчон со смеху покатываются, на них глядя:

— Вот так охотники!

А сами от свояков не отстают. Любопытно им узнать, что те говорить станут. Ночью возле юрты, где они все собрались, затаились, слушают.

Перессорились, переругались баи, один на одного спирает, один другого виноватит. Тот на этого, этот на третьего наговаривает, никак не разберутся. Ссорились, ссорились всю ночь, пока какой-то из них предложил на семь аалов разъехаться, коль вместе жить не могут. Договорились разъехаться. Да вот беда. У них было девять табунов коней. Если каждому по табуну взять, два лишних остается. Коров семьдесят две головы держали. Тоже поделить не могут — две головы не делятся.

Они бы и уезжать никуда не стали, да зверя боятся. Шутка сказать — убить его хотели! А ну как этот страшный зверь захочет им отомстить?

— Давайте поговорим с Каалкой и Копчоном, попросим их зверя убить. На то они и охотники.

— Давайте.

Братья-охотники все это услышали и к себе.

Каалка говорит:

— Придут к нам свояки, начнут уговаривать на зверя пойти, ты соглашайся, а я буду отказываться. Посмотрим, что выйдет.

Баев долго ждать не пришлось, все семеро пожаловали. Ходили, говорят, вчера в тайгу, того зверя видели, стреляли в него, да промахнулись. Чуть их зверь не задрал.

— Сходите вы, убейте его. Все ж таки вы охотные люди.

Копчон на брата поглядел.

— Может, сходим, а?

Каалка руками замахал:

— Что ты, Копчон! Никак нельзя. Вдруг и мы промахнемся, тогда нам зверь отомстит. Баи его рассердили, а нам с тобой расплачиваться. Не-ет, пусть сами его убивают. А не сумеют, им все равно жизни не будет. Зверь их хоть где найдет. А ты говоришь, сходим! Пусть хоть всех баев передушит. Нам какое дело. Мы его не стреляли, значит, он наш покровитель, нас не тронет. А им все одно конец теперь. Трех дней не пройдет, передушит их всех.

Свояки и вовсе загоревали, дрожмя дрожат со страху.

— Помогите нашей беде, спасите нас от зверя. Все, что хотите, отдадим вам.

Каалка вроде соглашаться начинает:

— А что вы дадите?

Свояки между собой шептаться давай:

— Отдадим им два табуна коней и двух коров. Все равно их поделить не можем.

Так и братьям сказали.

— Что ж, — Каалка говорит, — так и быть. Мы бедные люди. Попытаемся. Только вот что. Вам лучше отсюда уехать. Здесь вас зверь в покое не оставит. А ну как мы его сразу не убьем, он вам и отомстит.

— Сегодня же уедем, — обрадовались свояки. — Нам бы только живыми остаться.

Тут же пригнали братьям-охотникам коней, коров привели, собрали свое добро и поскорей из этих мест подальше.

Посмеялись Каалка и Копчон над глупыми и трусливыми баями, стали жить-поживать в достатке и благополучии.

Примечания

1

Аал — селение, поселок.

(обратно)

2

Хай — горловое пение.

(обратно)

3

Тасхыл — гора, не покрытая лесом.

(обратно)

4

Торок — переметная сума на седле.

(обратно)

5

Талан — судьба, удача (тюркск.).

(обратно)

6

Коден — по-хакаcски «бедро».

(обратно)

Оглавление

Сказитель Агол

Чудесный хомыс

Халдама

Пачар пиг

Ах Кюмюк

Глупый сын и волк

Шестиногая Гора-Лось

Орел

Кто сильнее?

Мальчик и черный человек

Коре Сарыг На Буланом Коне

Умная девушка

Савраска и Ала барс

Мальчик на чужбине

Лягушка и журавль

Хубай Хус

Стеклянный шарик

Харай и Хубай

Комар и ласточка

Харызах

Коден хан

Голова

Мальчик, который учился мудрости

Кулчалас

Стрелок, едок и силач

Охотник Илби-Силби

Старик со старухой

Хубачах

Санга

Волшебный сказочник

Два брата и семь свояков

*** Примечания ***