Циклон «Блондинка» [Енё Рейто] (fb2) читать онлайн

Енэ Рейтэ Циклон «Блондинка»

О книге

Циклон «Блондинка» написан для веселья духа и отрады глаз. Этот роман и впрямь завораживает читателя подобно смерчу, циклону, тайфуну, торнадо и цунами, вместе взятым. Автор приготовил для вас знатный коктейль, состоящий из таких ингредиентов, как поиски клада, погружение в глубины преступного мира, международный шпионаж, опасные путешествия по странам и континентам, тайны, загадки, спасенная фамильная честь, недоразумения всех степеней сложности и, конечно же, Большая Любовь. Фамильное сокровище князя Радзивилла, бриллиант несметной цены, упрятан в некий предмет, который героям — симпатичным, не очень симпатичным, а то и вовсе несимпатичным (проще говоря, негодяям) — предстоит разыскать точно так же, как их великие литературные предшественники разыскивали шестого Наполеона или двенадцатый стул. Однако у наших героев есть существенное преимущество перед сыном турецко-подданного, уездным предводителем дворянства и отцом Федором: все они граждане Европы, а потому могут легко и свободно строить козни в Лондоне, заскакивать в Париж, гнать верблюдов по марокканской пустыне и соблазнять перезрелых швейцарских невест — все это с единственной, но благородной целью завладеть вожделенным миллионом фунтов стерлингов. Мало того, хрупкая блондинка Эвелин, вокруг которой и крутится весь изобретенный неуемной фантазией автора смерч, еще и встает поперек дороги целой сети шпионов, которые немедля принимаются сживать ее со свету. Что могут противопоставить козням и напастям неустрашимые герои? То же, что и во все времена: любовь, отвагу, честь. Это посильнее револьверов, алчности и обманных миражей пустыни, что и доказывает веселый и занимательный роман «Циклон «Блондинка»».

Енэ Рейтэ, писавший под псевдонимом Пол Ховард, один из немногих писателей, чья судьба складывалась в полном контрасте со светлым и радостным содержанием творчества. В 1934 году он окончил театральное училище в Будапеште и отправился путешествовать по Европе. Его совершенно покорила лихая вольница обитателей больших портовых городов: моряки, докеры, солдаты, симпатичные бродяги, экстравагантные девушки стали героями самых невероятных приключений в его многочисленных романах. Неповторимый юмор возвышает книги Рейтэ над обычными произведениями приключенческого жанра. Читаются они с неменьшим интересом, чем романы мастеров классического детектива.

В 1942 по доносу венгерских фашистов автор самых читаемых в Венгрии книг прямо с больничной койки был отправлен в штрафную роту на оккупированную территорию Украины, где вскоре оборвалась его жизнь. Но осталось более трех десятков романов, которыми и поныне зачитываются во всем мире; легкие остроумные высказывания его героев стали крылатыми афоризмами. Жизнерадостные персонажи, созданные фантазией талантливого писателя, выглядят сегодня современнее иных современных авторов.

Предисловие

Автор чистосердечно, без околичностей признается, что у его романа существуют предпосылки.

На так называемых предпосылках романа и читатель и писатель в равной мере предпочли бы не задерживаться, поскольку тема эта скучна и шаблонна, в особенности теперь, когда повести и романы, мало сказать, пекутся как блины, — их стряпают по готовым кулинарным рецептам. Вот вам, к примеру, один из них: «Взять два юных любящих сердца, разбить их, подогреть страсти, доведя до кипения, подсластить церковным благословением и в хорошо проваренном или пропеченном виде в любой момент подать читателю».

По-моему, честнее будет сразу же признаться, что при создании своего романа я вынужден был исходить из определенных предпосылок, о чем и намереваюсь сообщить читателю. Без этого не обойтись, и чем скорее мы покончим с вступительной частью, тем лучше.

Итак, что же необходимо для моего романа?

Возьмем бедную молодую девушку, которая зарабатывает на жизнь переводами баллад; разумеется, жизнь ее роскошной никак не назовешь, ибо вряд ли сыщется на всем белом свете хоть один богач, который бы нажил свои капиталы на переводах баллад. Затем возьмем старого каторжника, тщательно очистим его сердце от всякой скверны, покуда не докопаемся до запрятанного в глубине драгоценного камня человеческой доброты. Сей драгоценный камень оценивается примерно в миллион фунтов стерлингов. Старый каторжник, Джим Хоган, некогда был однокашником мистера Вестона — отца упомянутой юной девицы. Мистер Вестон время от времени проведывал своего бывшего школьного приятеля, иногда слал ему передачи, — словом, старался скрасить незавидную участь Джима Хогана. После смерти мистера Вестона опека над каторжником перешла по наследству к его семье, продолжавшей слать в тюрьму передачи, а дочь покойного Вестона — Эвелин — считала своим долгом изредка навещать Хогана. Далее, нам совершенно необходим легкомысленный молодой человек по имени Эдди Рэнсинг — мечтатель и вертопрах, которого никак не упрекнешь в излишней корректности. Он снимает комнатушку в мансарде по соседству с квартирой Вестонов. Читатель, вероятно, заинтересуется родом занятий означенного молодого джентльмена. Ну так он, видите ли, трудится над неким изобретением, в основу которого положен велосипед. Необходимо добавить лишь кое-какие существенные детали, и миллионные доходы потекут рекой. А пока что наш герой прослушал в университете курс юридических наук — с грехом пополам два семестра, да и то благодаря доброте своего опекуна и дядюшки мистера Артура Рэнсинга. Вот уже довольно долгое время молодой человек не щадя сил усердствует, проигрывая в карты дядюшкино вспомоществование, коего посему хватает лишь на первые четыре дня месяца. В свободные от основных занятий часы Эдди Рэнсинг влюблен в Эвелин Вестон — к моменту начала нашей истории безнадежно. Ну и наконец, следует представить вам мистера Чарльза Гордона: отбыв шестилетний срок наказания, он готовится покинуть тюрьму. Пять лет и триста шестьдесят два дня были ему не в тягость, зато последние трое суток показались невыносимыми. Бывают такие случаи. Например, один мой приятель — заядлый альпинист, который несколько раз совершал восхождение на Монблан, — на прошлой неделе залепил оплеуху привратнику, потому что лифт не работал и ему пришлось пешком взбираться на шестой этаж. Ну так вот этот Гордон за три дня до выхода на волю стал жаловаться на жестокие мигрени и сердцебиение, и тюремный врач, проявив чуткость, отправил страдальца в лазарет.

Глава первая

Некий миллионер навечно выпускает из рук ведро с клейстером. Он диктует завещание, в котором распоряжается своим имуществом. Отыскать это имущество не составит труда: оно находится где-то на земном шаре. И стены имеют уши, в данном случае уши Эдди Рэнсинга. План его заключается в следующем: обокрасть любимую девушку, дабы сделать ее богатой. Молодой человек убегает, чтобы немедленно приступить к осуществлению своего плана. Начальник тюрьмы предостерегает заинтересованных лиц относительно некоего каторжника ростом в метр девяносто и с безобразным шрамом на носу; упомянутый каторжник предположительно не спал в тот момент, когда решалась судьба миллионного состояния.

1

Миллионер с ведром в руке остановился на миг перевести дух и тотчас же раскаялся в этом опрометчивом поступке, так как бесцеремонный толчок в бок напомнил ему, что надо торопиться, поскольку в мастерской его заждались. А в мастерской миллионера с ведром и вправду ждали его соседи по апартаментам: дело в том, что они убивали время, изготавливая бумажные пакеты, а для этого занятия совершенно необходим клейстер, регулярно доставляемый миллионером, который оказался жертвой вышеописанного грубого обхождения.

Сей богатый господин воспринял эту выходку с безразличием, никак не отвечающим его имущественному положению. Миллионер — сколь невероятно это ни звучало бы — являлся обитателем английской каторжной тюрьмы, расположенной в местечке Дартмур. Он прогостил в этом уютном уголке целых восемь лет. О том, что он миллионер, не знала ни одна живая душа. Впрочем, о нем вообще мало что знали: молчаливый, замкнутый, несколько грузноватый господин почтенного возраста, которого после тридцати лет беспорочной службы на преступной ниве отправили в Дартмур на заслуженный отдых с полным пожизненным обеспечением.

Здесь преступнику в отставке гарантировано бесхитростное, покойное существование, которое разнообразили уборка камеры, прогулка, склеивание бумажных пакетов, иногда — передача с воли, а изредка — посетитель. У Джимми Хогана был один-единственный посетитель, вернее, посетительница — мисс Эвелин Вестон. С тех пор как мистер Вестон — его бывший школьный товарищ — удалился в мир иной, к старому каторжнику раз в два месяца наведывалась его дочь Эвелин, пытаясь завязать с Хоганом разговор, однако ответом на все ее попытки было лишь неприветливое старческое ворчание.

Мисс Вестон изучала в университете филологию, что вряд ли свидетельствовало о практичности сей юной особы. Как ни парадоксально, но факт: человек, вознамерившийся набраться ума-разума от мудрейших мира сего, в редком случае способен додуматься до какой-нибудь стоящей идейки, из которой можно извлечь прок. Эвелин Вестон, к примеру, пыталась зарабатывать на жизнь переводами старинных французских баллад. Если учесть, что к моменту начала нашего повествования в Англии катастрофически упал спрос на переводные французские баллады, то нечего удивляться, что мисс Вестон и ее матушка жили более чем скромно, ютясь в мансарде доходного дома на Кингс-роуд. Пенсии после покойного мистера Вестона едва хватало, чтобы сводить концы с концами. По счастью, брат миссис Вестон, хотя и не был богатым человеком, все же имел возможность время от времени подбрасывать сестрице деньжонок. Упомянутый брат — мистер Брэдфорд — был мужским портным, а кроме того, играл на бирже, и, как правило, весьма успешно.

Все эти подробности я считаю нужным сообщить лишь для того, чтобы читатель сумел должным образом оценить самопожертвование Эвелин Вестон: несмотря на стесненные обстоятельства, она не бросила на произвол судьбы старого каторжника и время от времени баловала его передачами.

2

После того как Джим Хоган из своих бессрочных отсидел восемь лет, дело его предстало рассмотрению Высшего суда — того, где выносятся лишь оправдательные приговоры. Старик Хоган на койке тюремного лазарета ждал своего освобождения от тягот бренного бытия и, пройдя суд, в глазах которого даже крупнейшее преступление кажется незначительным в сравнении с крохотным благим поступком, мог быть уверен, что в течение нескольких часов покинет Дартмур.

А в восемь часов вечера произошло невероятное событие: старик Хоган заявил, что желает составить завещание. Тюремный врач поначалу счел его слова болезненным бредом: спрашивается, каким имуществом может распорядиться старый каторжник? Тело его принадлежит земле, душа — преисподней, а тюремная роба — государству. Однако заключенный настаивал на своем странном желании, а поскольку даже тюремное начальство редко отказывается выполнить последнюю волю умирающего, то предсмертное распоряжение старика было оформлено протоколом — опять-таки по настойчивой просьбе завещателя — в присутствии лишь священника и начальника тюрьмы.

…На другой день старый Хоган, посиживая где-то на кольце Сатурна и весело болтая ногами, с расстояния нескольких тысяч световых лет взирал на нашу грешную планету и довольно потирал руки: он оставил в наследство мисс Эвелин Вестон примерно миллион фунтов стерлингов.

3

Не люблю осуждать людей за их слабости. И любопытство я не считаю пороком. Возможно, любопытные и вправду старятся раньше прочих смертных, во всяком случае, в пользу такого предположения свидетельствует факт, что многие дамы смолоду вынуждены прибегать к услугам косметичек, но и это не грех. Однако у любопытства существует уродливый двойник — подслушивание. Любителей подслушивать я искренне презираю. Всякий раз, когда сам я был вынужден подслушивать, меня терзали тяжкие угрызения совести. Поверьте, в этом есть что-то от подлого убийства из-за угла, когда наше ухо скрытно подбирается к тайне другого человека. Эдди Рэнсингу также непростительна была подобная низость, хотя молодой человек был влюблен, а нам хорошо известно, как легко эта душевная ржа разъедает даже самый железный мужской характер. Итак, Эдди Рэнсинг подслушивал. Комнатки в мансарде разделялись настолько тонкой перегородкой, что достаточно было прижаться ухом к обоям, чтобы отчетливо слышать каждое слово из разговора Эвелин Вестон со своей матушкой. Разговор оказался крайне интересным, и молодой человек рад был бы прижаться к перегородке и другим своим ухом, да вот только коварной природе, должно быть, назло охотникам до чужих секретов, угодно было так по-дурацки распорядиться, чтобы уши росли по разные стороны головы. Впрочем, Эдди Рэнсинг и одним ухом хорошо расслышал все, что говорилось по соседству.

Эвелин читала вслух письмо. Оно пришло с послеобеденной почтой и содержало завещание старого каторжника.

Согласно воле заключенного Джима Хогана, свидетельствуем, что вышеупомянутое лицо, находясь — по нашему мнению, подкрепленному авторитетом тюремного врача, — в здравом уме и, несмотря на болезнь, в твердой памяти, продиктовало нижеследующее распоряжение, скрепленное собственноручной подписью завещателя.

Т. X. Глэдстоун, священник,

М. Крикли, начальник тюрьмы.

Завещаю все свое состояние в размере миллиона фунтов стерлингов дочери Сэмюэля Вестона Эвелин Вестон, проживающей в Лондоне, в доме № 4 по улице Кингс-роуд. Именно в эту сумму оценивается алмаз величиной с орех, полученный мною в подарок. Понимаю, что это звучит удивительно и невероятно, однако и дар этот я получал во время событий удивительных и невероятных. В конце войны я вместе с несколькими британскими солдатами оказался в контрреволюционной армии Колчака. После того как колчаковский поход по Сибири был завершен, мне ценою неимоверных лишений удалось пробраться на европейскую территорию России. Воспользовавшись документами умершего военнопленного австрияка, я проник в эшелон с пленными и доехал до Москвы. Там сколотил подходящую компанию, и главным занятием нашим стал грабеж зажиточных людей, стремившихся сбежать за границу. Мы сами выискивали клиентов и предлагали переправить их в Польшу. С этой целью раздобыли военный грузовик и, завезя беглецов в какое-нибудь глухое место, обирали их до нитки и бросали на произвол судьбы. Вот так попался на удочку и наш последний клиент — седой господин в летах и с бородкой, невысокого роста и с негромким голосом. За переправу в Польшу он сулил нам баснословную сумму: пятьдесят тысяч долларов! В тот раз мы даже не стали связываться с другими желающими улепетнуть. Погрузили старичка со всеми его сундуками и узлами в машину, отвезли верст за двести, где дорога проходила через заснеженный лес, да там и ограбили. Вернее, хотели ограбить, но среди вещей старика, кроме белья, книг и прочего ненужного хлама, ничего ценного не оказалось. Мы разрезали подкладку его пальто, взломали дно сундука — все понапрасну: у этого человека не было при себе никаких ценностей. Трое моих сотоварищей накинулись на старика с руганью, допытываясь, где он прячет те пятьдесят тысяч долларов, коими обещал расплатиться с нами. «Я дам больше, — отвечал наш клиент, — если вы переправите меня через границу. Свой капитал я еще раньше вывез из России». Один из нашей шайки выхватил нож и прикончил бы старика на месте, не успей я вовремя вмешаться. Теперь мне нет причин выгораживать себя, я был отпетый негодяй, и, когда шел на дело, тут уж лучше мне под руку не попадайся, враз пропорю, но одно утверждаю категорически: человеческие чувства не вытравились из моей души окончательно. Вот и в тот раз я не позволил учинить над стариком расправу. Завязалась перебранка, а там и до драки дело дошло. Кончилось тем, что сбросили меня мои дружки с грузовика да и укатили прочь. Не стану пересказывать в подробностях, как мы добирались до польской границы, минуя хутора и местечки; для сути дела важен лишь факт, что мы наконец достигли важнейшего участка пути — полосы в несколько километров шириной, разделяющей на период перемирия обе страны и именуемой нейтральной зоной. Стояла суровая зима. Легко одетый, с раненой рукой, брел я, увязая в снегу, и из последних сил помогал измученному старику. «Вот увидите, сударь, — без конца повторял он, уверенный, что это придаст мне бодрости духа, — нам бы только выбраться отсюда живыми, и я вас озолочу!» Мне хотелось его поколотить. «Оставьте. Расскажите эти сказочки другим! Капиталов у вас только и есть, что драные штаны». Как сейчас вижу перед собой его серьезное лицо. «Ошибаетесь, сударь! Драгоценности стоимостью в несколько миллионов уже переправлены в Париж. Моему сыну удалось вовремя бежать. Я говорю правду. Запрашивайте, сколько хотите, любая сумма не будет для меня чрезмерной!» Я обозлился вконец. «Знаете что, — говорю, — тогда давайте прямо сейчас и условимся: при случае доставите мне в Лондон самую лучшую из ваших фамильных драгоценностей. Надеюсь, я не прогадал?» А старик так спокойно кивает: «Если мы оба останемся живы, сударь, я доставлю вам в Лондон нашу лучшую фамильную драгоценность. Хотя именно с нею мне не хотелось бы расставаться, ведь это великолепный алмаз, некогда украшавший царскую корону. Можете себе представить, что я ему ответил. Метет метель, за снежной пеленой не видно ни зги, ветер с ног валит, и вдобавок ко всему волки воют, да так страшно, что до сих пор, как вспомню, дрожь пробирает. А мы со стариком заблудились. Бредем по колено в снегу, ноги подкашиваются, совсем из сил выбились. Наконец мы снова выбрались на дорогу. Под конец мне пришлось, невзирая на раненую руку, сгрести старика в охапку и тащить на себе, а надо сказать, я и сам еле ноги волочил. Но у меня духу не хватило бросить его замерзать в снегу. Злюсь, зубами скриплю, а тащу его, несчастного. Наконец на нас наткнулись польские пограничники. Спутник мой совсем плох был. Его отвезли в ближайшую больницу, да и сам я за дорогу столько намучился, что пришлось влить в себя целую бутылку водки, чтобы слегка в чувство прийти. Потом с беженцами в битком набитой теплушке доехал я до Данцига, а оттуда на британском крейсере отплыл на родину. О русском старике-беженце я и думать забыл. В Лондоне разыскал прежних своих приятелей, и мы немедля приступили к «работе». Несколько краж со взломом прошли удачно, но потом нас застукали и мы угодили за решетку. Я считался рецидивистом, вот меня и упекли на два года, хотя судьям удалось повесить на меня лишь одну кражу. Адвокат предупредил, чтобы, выйдя на свободу, я хорошенько подумал, прежде чем решиться на какую-нибудь аферу, ведь если я вновь предстану перед законом, мне влепят на полную катушку. Ну а как быть, коли тебе уже за сорок и ты ничем другим в жизни и не занимался, кроме как кражами да грабежами?! На пятый день после выхода из тюрьмы я решил «наведаться» в универсальный магазин «Манхэттен». Нет чтобы обождать еще денек, и тогда бы я доживал свой век в богатстве и покое и не пришлось бы мне до конца дней гнить на каторге!.. За делом меня застал врасплох ночной сторож. Завязалась драка. Я пырнул его ножом и поскорей унес ноги. В полной уверенности, что сторож умер на месте, я решил собрать вещички и податься из Англии. Уж на этот счет можно было не сомневаться: утром, как только убийство будет обнаружено, я окажусь под подозрением. Мне и в голову не пришло, что на мой след могут напасть не дожидаясь утра. А между тем все так и случилось. Сторожа я не прикончил, а лишь тяжело ранил, ему удалось дотащиться до звонка и дать сигнал тревоги. Полиция очутилась на месте преступления в считанные минуты, и детективам хватило беглого описания наружности, чтобы сразу же опознать меня. Однако я-то ничего не знал. Я думал, что сторожа нет в живых, а значит, до открытия магазина у меня предостаточно времени, чтобы смотать удочки. Жил я на Найт-бридж, в доме номер восемь. По соседству со мной, на первом этаже помещалась крупная фирма по торговле декоративными изделиями — в основном керамикой и статуэтками. Название фирмы — «Лонгсон и Норт» — прошу запомнить как следует…

Эдди Рэнсинг, ни на секунду не отрываясь от подслушивания, вытащил карандаш и записал на стене упомянутое название.

— Боже мой, до чего удивительная история! — вырвалось у Эвелин.

— Читай дальше, — взволнованно прошептала миссис Вестон.

Эвелин продолжила чтение, а Эдди Рэнсинг — подслушивание.

…Я поспешил домой. Первая неожиданность подкарауливала меня у подъезда: несмотря на поздний ночной час, у входа стоял умопомрачительно роскошный большой автомобиль. Я вошел к себе в квартиру и отворил дверь в комнату. Напротив двери у стола сидел тот старый господин, которому я некогда помог перебраться за границу. Но как же изменился с тех пор этот человек! Глаза искрятся весельем, безысходная тоска, с какою он прежде смотрел на меня, сменилась на его лице выражением покоя, довольства, приветливости. Одет был русский господин в высшей степени изысканно, на столе перед ним лежали трость и шляпа. Он с улыбкой поднялся мне навстречу.

— Если память не изменяет мне, сударь, то я перед вами в долгу. Позвольте наконец представиться: князь Радзивилл. Я бы объявился и раньше, однако долго пролежал больным, а потом разыскать вас оказалось совсем не просто.

От растерянности я пробормотал нечто невразумительное, а он, положа руку мне на плечо, весело продолжил тоном человека, готовящегося отколоть славную шутку:

— Я принес обещанное вознаграждение, хотя оказанную мне услугу нельзя оплатить никакими бриллиантами. Насколько помню, вы пожелали самое ценное из фамильных сокровищ?

С этими словами он протянул мне маленькую черную коробочку с алмазом. Такого огромного и незамутненно чистого камня мне не доводилось видеть ни разу в жизни, думаю, в целом свете нелегко удалось бы отыскать алмаз ему под пару. Ослепленный зрелищем дивного камня, сверкающего у меня на ладони, я замер на месте, позабыв обо всем: о совершенном мною убийстве, о необходимости бежать…

— Помните, я сразу же сказал вам, что неохотно расстанусь с этой драгоценностью, поскольку прежде она украшала царскую корону. Однако это, разумеется, не причина, чтобы нарушать свое обещание. Любой член княжеского рода Радзивиллов всегда с готовностью подтвердит, что этот алмаз является законной собственностью Джима Хогана, приобретенной честным путем.

— Спа… спасибо, — тупо пробормотал я.

— Не за что, — ответил князь. — Это всего лишь ничтожная компенсация за вашу бесценную услугу. Будьте счастливы, сударь!

Он пожал мне руку и удалился. Я услышал, как загудел на улице автомобильный мотор, и выглянул в окно. Как нельзя кстати: позади княжеской машины у подъезда затормозил другой автомобиль — не столь роскошный, зато гораздо более вместительный. Оттуда высыпали полицейские и сыщики в штатском. Вот уж поистине трагикомическая ситуация: обладатель бесценного алмаза — преследуемый грабитель и убийца! Времени на размышления у меня не было. Конечно, даже если меня схватят, алмаз все равно останется моей собственностью. Но сколько людей, ограбленных, обокраденных мною, потребуют возмещения ущерба, стоит им только прослышать, что Джим Хоган владеет бесценным сокровищем? Алмаз необходимо спрятать! Но куда?.. Полицейские, вероятно, были уже в подъезде. В отчаянии я озирался по сторонам. В этот момент у входной двери раздался звонок. Через окно ванной комнаты я спрыгнул в вентиляционный колодец и влез в растворенное окошко напротив. Я очутился в просторном помещении, сплошь заваленном ящиками, стружкой, упаковочной бумагой и всяким мусором. Из окна моей ванной комнаты вдогонку мне грохнул выстрел. Я побежал дальше. В соседней комнате с улицы проникал свет утренней зари, так что можно было осмотреться. Я находился в мастерской при лавке декоративных изделий. В углу стояла огромная печь для обжига с наглухо закрытой заслонкой — значит, через печь мне не выбраться. Сквозь стекло витрины на улице были видны полицейский автомобиль и расставленные вокруг дома посты. Полицейские настороженно следили за всеми ходами-выходами, где я мог появиться. Мой взгляд упал на подготовленные к обжигу глиняные статуэтки… Одна из мелких скульптур изображала Будду, сидящего на крышке небольшой эмалевой шкатулки. Нечаянно задев ее рукой, я почувствовал, что материал еще не успел затвердеть. Я вдавил алмаз в податливую массу статуэтки и наспех разгладил поверхность деревянной лопаткой, чтобы уничтожить следы. Пришлось оставить драгоценный камень на произвол судьбы, положившись на собственную находчивость: авось да удастся по выходе из тюрьмы отыскать эмалевую шкатулку со статуэткой и вмурованным в нее алмазом. Конечно, не исключено, что до тех пор статуэтка разобьется и алмаз попадет в чужие руки, но все же и у меня оставалась хоть какая-то надежда, что в свое время я сумею его вернуть. Должен же в таких солидных фирмах вестись учет торговых сделок, а стало быть, ухватясь за эту ниточку, я сумею напасть на след той самой статуэтки. Даже если, допустим, лет через десять придется среди пятидесяти покупателей отыскивать одного, мне нужного, это не безнадежно… Вскоре я уже катил в полицейской машине к Скотленд-ярду. Раненный мною сторож выжил, но тем не менее я был приговорен к пожизненной каторге. Долгие годы я лелеял надежду: вдруг да удастся бежать или получить амнистию, и тогда уж я сумею отыскать эмалевую шкатулочку с сидящим на крышке Буддой. Теперь мне надеяться больше не на что, но и тайну свою я не хочу уносить с собой в могилу. Алмаз я завещаю мисс Эвелин Вестон; надеюсь, она сумеет разыскать статуэтку Будды с запрятанным в ней сокровищем, а семья Радзивиллов, в случае необходимости, подтвердит, что алмаз получен мною законным путем. Срок давности моих преступлений уже истек, так что никто из потерпевших ущерб не имеет права требовать возмещения убытков за счет стоимости алмаза. Мисс Эвелин остается лишь выяснить, кому были проданы после 9 мая 1922 года изготовленные в тот день шкатулки с фигуркой Будды на крышке. Кстати, изображен был Будда в очень странном виде: сидя — но не в прямом положении, а в согбенном и с низко склоненной головой. Насколько мне известно, фирма «Лонгсон и Норт» существует и поныне, что облегчит поиск хотя бы на первых порах. Благодарю мисс Эвелин Вестон и ее матушку за доброту к человеку, который этого не заслужил. Благослови их Господь и будь милостив ко мне, грешному!

Джим Хоган.

Эдди Рэнсинг был вполне доволен услышанным. Нахлобучив шляпу, он пулей вылетел из дому. Какое счастье, что дядюшка сейчас находится в Лондоне! Надо попросить у него денег и, опередив Эвелин, раздобыть алмаз, а затем вручить девушке этот королевский дар. Опередить ее ничего не стоит при его-то, Эдди Рэнсинга, гениальности, а уж если он разбогатеет, то и Эвелин перестанет упрямиться. Девушка выйдет за него замуж, и он станет обладателем обоих сокровищ!

Эдди мчался, не чуя под собой ног. А не мешало бы ему, чуть задержавшись, дослушать весь разговор до конца. Дело в том, что к завещанию было приложено частное письмо от начальника тюрьмы, в котором сообщалось следующее:

Считаю своим долгом поставить наследников в известность о том, что, пока диктовалось это завещание, в соседней палате находился некий каторжник, впоследствии утверждавший, будто спал. Однако палата эта числилась незанятой, поэтому у нас есть все основания полагать, что Чарльз Гордон (осужденный на шесть лет тюрьмы за подделку векселей) проник туда тайком и не спал, а подслушивал и, возможно, знает содержание завещания. Мы решили безотлагательно довести это до вашего сведения, учитывая тот факт, что означенный заключенный завтра отбывает последний день срока и по выходе на свободу может попытаться противозаконным, преступным путем завладеть наследством Джима Хогана. Сообщаем его приметы: рост — 193 сантиметра, лысый, склонен к полноте. Есть и особая примета: нос Чарльза Гордона изуродован огромным шрамом. Доведя сию необходимую информацию до вашего любезного сведения, остаюсь… и т. д.

Мать и дочь в полной прострации сидели друг против друга, не зная, стоит ли радоваться этому нечаянно привалившему наследству. Сокровище спрятано в статуэтке, изготовленной шестнадцать лет назад! Как знать, где, в какой куче хлама она валяется и вообще уцелела ли хоть в каком-то виде?

— Первым делом надо посоветоваться с дядей Мариусом, — решительным тоном заявила Эвелин.

Глава вторая

Первым делом Вестоны устремляются к дяде Мариусу. По счастью, мистер Норт не пренебрегает камнем в печени, а посему архивариус смеет мечтать о том, чтобы на старости лет совершать вылазки на континент в обществе смазливых дамочек. Он строит планы по распродаже старых конторских книг, после чего подвергается избиению. По мнению мистера Брэдфорда, судьба мало чем отличается от подвыпившего закройщика. В конце главы все действующие лица разъезжаются и Эвелин всходит на борт корабля… из лужи.

1

Едва успел мистер Брэдфорд закрыть дверь примерочного зала за последним клиентом, как появились миссис Вестон с дочерью. Брэдфорд любил свою младшую сестру, а еще больше племянницу. С тех пор как зятя его не стало, он всячески старался восполнить утрату и, в сущности, был главою семьи. Поэтому Эвелин и ее мать очень считались с его мнением во всех вопросах. Мистер Брэдфорд серьезно и не спеша положил перед собой завещание, с озабоченным видом достал из верхнего кармана очки и внимательно прочел документ.

— По-моему, — изрек он по долгом размышлении, — этот Джим Хоган бегал от работы как черт от ладана. Был у меня подмастерье — работник хоть куда, такую великолепную выкройку для пиджака построит, прямо загляденье. И все же, при всем моем уважении, пришлось дать ему расчет. Парень был не дурак выпить, а я этого терпеть не могу. Не далее как сегодня один из моих постоянных клиентов лорд Певброк изволил заметить: «Видите ли, мистер Брэдфорд, при нынешних нравах…»

— Дядя Мариус, — нетерпеливо перебила его Эвелин, — ведь мы обратились к вам за советом. Что нам делать? Завтра тот каторжник выходит на свободу. Не лучше ли было бы попытаться опередить его и начать действовать уже сегодня?

— Разве я не упомянул, что старик Норт, владелец фирмы «Лонгсон и Норт», — мой давний клиент? Лонгсон тоже шил свои костюмы у меня, но два года назад преставился, бедняга, а все потому, что не придавал должного значения камню в печени… Хорошо, хорошо, не стану отвлекаться… Позвоню-ка я мистеру Норту по телефону, он сейчас наверняка дома… Алло, говорит мистер Брэдфорд. Рад вас слышать, мистер Норт. Ну как, довольны вы своим демисезонным пальто?.. Как вы сказали? Прошу прощения, но это абсолютно исключено! Материал превосходный, я рекомендую его только своим постоянным клиентам… Нет, что вы, мистер Норт, я звоню вам совсем по другому поводу! Я хотел спросить: вы случайно не помните, кому была продана семнадцать лет назад статуэтка с крупным алмазом внутри?.. Помилуйте, мистер Норт, за мной сроду такого не водилось! Я только что уволил своего подмастерья, который грешил этой слабостью… Передаю трубку племяннице, а то она рвет ее из рук…

Эвелин наконец-то завладела трубкой.

— Простите за беспокойство, мистер Норт. Нас интересует судьба одной небольшой статуэтки, проданной несколько лет назад… Как вы сказали? А можно узнать адрес этого служащего?

Эвелин быстро записала что-то на полях модного журнала, валяющегося на столе, и повторила вслух:

— Остин Найкербок… Лонг-стрит, четыре… Благодарю вас.

— Вот видишь, — заметил мистер Брэдфорд, — никогда не стоит пасовать перед трудностями. Я и впредь желал бы держать это дело в поле зрения.

— Мистер Норт сказал, — снова перебила дядю Эвелин, — что в фирме трудится старичок архивариус. В его обязанности входит составлять опросные письма и наведываться к давним клиентам за очередными заказами. Поэтому все торговые книги он держит у себя на дому. Гроссбухи прошлых лет мы найдем у этого человека. Его зовут Остин Найкербок, а живет он в доме номер четыре по Лонг-стрит. Надо немедля ехать к нему. Каторжник, если он решил завладеть алмазом, тоже потянет за эту ниточку.

— Правильно, — одобрил ее предложение Брэдфорд. — Не начавши кроить, пиджака не сшить. Режь смелее — и не промахнешься.

Мистер Брэдфорд любил подкреплять свое мнение сравнениями из портновской жизни. Вот и сейчас он собирался изречь максиму касательно сходства между готовым на все злоумышленником и магазином готового платья, однако Эвелин с помощью миссис Вестон удалось нахлобучить на него шляпу и поспешно увлечь за собою…

2

Доходный дом номер четыре по Лонг-стрит оказался унылым четырехэтажным зданием. Мистер Найкербок снимал двухкомнатную вонючую дыру в самой глубине мрачного двора. Как и положено архивариусу, он был старым холостяком и застарелым неврастеником. В больших, круглых очках, делавших его похожим на филина, в люстриновых нарукавниках, окруженный пыльными конторскими книгами и папками с документами, старик видел смысл своего существования в том, чтобы побуждать нерадивых клиентов к приобретению декоративных изделий. Откопав в давних учетных книгах имена покупателей, он рассылал им письма, где с мягким укором доказывал, что современный интеллигентный человек немыслим без культурного окружения, а стало быть, должен заботиться о культуре жилища и своевременно приобретать для своих апартаментов художественные скульптуры, изящные керамические изделия и восхитительные вазы, почти неотличимые от китайских. Человека, который не стремится украсить свое жилище такими декоративными предметами, сторонятся знакомые и избегают друзья.

Живым подтверждением этой истины служил сам мистер Найкербок. В квартире его не видно было статуэток, полки не украшала керамика и нигде не сыскать было ни единой китайской вазы. Зато из старого кожаного дивана, на котором он спал, пышными клоками торчала набивка, а ужин ему приносили из харчевни напротив. Сравнение хромало лишь в одном пункте. Его не избегали друзья. Друзей у него вообще не было. Поэтому не стоит удивляться, что мистер Найкербок не без подозрения отнесся к нагрянувшим в столь поздний час гостям: мистеру Брэдфорду и его родственницам. Подозрительность его еще больше усилилась, когда мистер Брэдфорд достал из кармана десять шиллингов. У архивариуса вытянулось лицо, а в глазах внезапно вспыхнул алчный блеск, однако денег он не взял, пожелав сначала выслушать, чего от него хотят.

— Весьма сожалею, — корректно промолвил он, — но такая услуга стоит гораздо дороже. К тому же подобную заинтересованность проявляли и другие лица, — с интуитивной хитростью добавил он и сразу же понял, что попал в яблочко.

— Неужели вы отдали?! — воскликнула Эвелин.

— Нет! Я сказал заинтересованному лицу, что ниже пятидесяти фунтов не уступлю, и этот человек побежал за деньгами.

— Вот вам, держите! — вмешался Брэдфорд, протягивая чек на пятьдесят фунтов.

Найкербок не решился взвинтить цену выше и провел клиентов в соседнюю комнату, запахом своим напоминающую римские катакомбы. Отыскал на высоченном, под потолок, стеллаже пухлый фолиант с наклейкой «Год 1922». Книга была в довольно потрепанном состоянии, ярлычок отклеился и упал на пол. Поскольку суровостью большего результата было уже не добиться, Найкербок сменил гнев на милость. Рука его потянулась к пузырьку с клеем.

— Приклеить ярлычок на место? — угодливо спросил он.

— Нет, нет, — отозвались в один голос все трое и, подхватив заветную книгу, взволнованно удалились.

Когда за нежданными гостями захлопнулась дверь, мистер Найкербок первым делом выключил свет, чтобы не расходовать электричество попусту, затем опустился на кожаный диван, жалобно заскрипевший под ним, и закурил черную сигару. «Господи! — думал он, мечтательно пуская колечки дыма. — Наконец-то и бедный архивариус удостоился внимания в этом неправедном мире, где за людей почитают лишь влиятельных чиновников. Что ни говори, а от коррупции все же бывает прок!» Старый архивариус расчувствовался, размечтался, погрузившись в блаженные грезы, подобно тому, как грезит молодая мать. Из этого мечтательного состояния его вывел неожиданный звонок.

— Кого еще несет нелегкая?

Первым делом Найкербок зажег свет и, обуреваемый странным предчувствием, пошел открывать дверь. В квартиру ворвался темпераментный юноша. Он был явно взволнован.

— Я переговорил с вашим шефом по телефону! — тотчас выпалил он. — Мистер Норт сказал, что другие тоже проявляли заинтересованность в этом деле… К вам уже обращались?

Сердце архивариуса обдало приятной волной тепла. Как знать, ведь, по непроверенным слухам, дьявол не дремлет. Вдруг да этот юноша тоже намеревается прибегнуть к подкупу?

— Что вам угодно, сударь? — осведомился он.

— Меня зовут Эдди Рэнсинг. Я желаю приобрести регистрационную книгу торговых сделок за тысяча девятьсот двадцать второй год. — И в руке его мелькнула стофунтовая банкнота.

— Сударь, — чуть не плача взмолился Найкербок, — ну зачем вам именно двадцать второй год? Ведь у меня хранятся все тома начиная с тысяча восемьсот семьдесят восьмого и по сей день, в том числе и за четырнадцатый, военный, год — оба тома…

— Хватит болтать! Немедленно разыщите книгу учета за тысяча девятьсот двадцать второй год! Плачу сто фунтов, если найдете.

Найкербока охватило чудовищное подозрение. Те трое — они обманули его, мерзавцы, воспользовались его доверчивостью! Почем знать, что там в ней, в этой книге. Но он этого дела так не оставит, завтра же обратится в полицию! А сейчас надо попытаться выяснить, сколько же все-таки стоит злополучная книга.

— Сожалею, молодой человек, но мне уже предлагали за эту книгу двести фунтов. Покупатель с минуты на минуту должен явиться с деньгами… Зато другие книги я готов уступить дешевле. Если возьмете все — продам по оптовой цене…

— Послушайте… — задыхаясь, прервал его Эдди Рэнсинг. — Даю двести пятьдесят фунтов, сейчас же…

Архивариус оцепенел. Ему пришлось сильно сглотнуть, чтобы не задохнуться. Нет, без полиции тут не обойтись!..

— Сударь! — возопил молодой человек, решив, что Найкербок раздумывает. — Вот вам триста фунтов, только несите немедленно! — Рэнсинг боялся упустить товар, поэтому тотчас повысил назначенную им же самим цену. — Триста пятьдесят!

Найкербок вышел в соседнюю комнату. Он испытывал дурноту, подобно герою романа ужасов: к примеру, возвратясь домой, несчастный лесник застает на месте жилья лишь дымящиеся руины, под которыми погибла вся его семья. Ах, негодяи, унесли сокровище за какие-то жалкие пятьдесят фунтов! Еще бы: ведь он не знал, что отдает.

Ну а сейчас разве знает?

Да! Теперь он знает, что собственными руками отдал триста пятьдесят фунтов, упустил свой последний шанс на удачу!.. Его блуждающий взгляд ненароком скользнул по полу, и ему дерзко ухмыльнулся ярлычок:

ТОРГОВЫЕ СДЕЛКИ

ЗА 1922 ГОД

Ура! Найкербок подобрал ярлычок. Затем схватил со стеллажа первую попавшуюся конторскую книгу, наспех мазнул ярлычок клеем и прилепил его на корешок, чтобы скрыть первоначальную наклейку. Теперь на книге 1926 года значилась пометка: «1922». Грязный, захватанный ярлычок и выцветшие чернила не позволят усомниться в подлинности документов. Возможно, правда, что в этой книге и нет того, что делает столь ценным перечень сделок 1922 года, но если молодой человек обнаружит это лишь завтра, он, Найкербок, попросту отопрется, что взял с него деньги. Архивариус выждал, пока подсохнет клей, затем с книгой в руках прошел в соседнюю комнату и грустно промолвил:

— Книга нашлась, но, к сожалению, я дал слово человеку, который обратился ко мне раньше вас, а честь джентльмена…

— Пораскиньте умом, ведь триста пятьдесят фунтов — сумма немалая!

— Моя честь дороже!

— На сколько?..

— Четыреста фунтов, и ни шиллингом меньше! Достойная цена за честь джентльмена.

Четыреста фунтов немедленно перекочевали к старику в карман.

Молодой человек удалился, и хорошего настроения Найкербока как не бывало. Теперь он отчетливо сознавал, что мошенники воспользовались его неосведомленностью. Эта книга, должно быть, стоит целое состояние. Ну не беда, он подаст на обманщиков в суд!

Найкербок постепенно успокоился, однако не стал ложиться. Вдруг еще кто-нибудь явится? Если как следует подумать, то семерку на корешке книги за 1927 год без труда можно переправить на двойку. Во всяком случае, не помешает отмочить нашлепки на нескольких книгах и должным образом исправить. Такие вещи всегда хорошо иметь про запас…

Дрожащими пальцами архивариус закурил очередную короткую черную сигару. Нет, что ни говорите, а коррупция — штука полезная. Половину денег он пустит на биржевые операции, а другую часть будет ссужать нуждающимся, но только под хороший залог. Больше он не позволит себя обокрасть. Всю эту дурацкую писанину можно пустить побоку; когда человеку всего шестьдесят, у него вся жизнь впереди. Он станет проводить уик-энды на континенте, заведет знакомства с молодыми, смазливыми девицами… Найкербок прождал до шести утра. Поняв, что посетителей больше не предвидится, он прилег отдохнуть и тотчас же провалился в глубокий сон.

В шесть часов пять минут его разбудил резкий звонок. Ему только что приснилось, будто он — директор колоссального треста по производству и продаже декоративных изделий — увольняет с работы нерадивых архивариусов. От звонка он проснулся и бросился открывать дверь. Ранний посетитель оказался склонным к полноте лысым типом высоченного роста, с огромным шрамом на носу. Впрочем, он производил впечатление человека веселого и жизнерадостного, и для этого у него были все основания, ведь он только что вышел из Дартмура.

— Здорово, старина! — бодро воскликнул он. — Как можно, забравшись в этакую глухомань, ухитриться еще и квартиру снять на отшибе? Ведь тут вас любой запросто может укокошить.

— Что вам угодно? — поинтересовался Найкербок неуверенным тоном; его впервые предупредили о такой возможности, а он уже десять лет прожил в этой глухой норе.

— Ну что ж, старина, буду краток: мне нужна конторская книга затысяча девятьсот двадцать второй год. Я бы не пожалел денег на это дело.

— Все зависит от того, сколько, — ответил Найкербок, мысленно представляя, как он в соседней комнате исправляет 27 на 22. — Мне предлагали за нее тысячу фунтов, и то я отказался.

— Вот и зря! У меня больше чем тремя шиллингами не разживешься. Да и вообще я передумал, беру свое предложение обратно. Ни шиша ты с меня не получишь. Либо выложишь книжку, либо простишься с жизнью. Выбирай, что больше нравится, — и он небрежным движением схватил Найкербока за горло. — Я ведь прямиком из Дартмура, где пригрел себе местечко ровно шесть лет назад. Мне человека убить — раз плюнуть. Так что поторапливайся, пока не поздно.

У архивариуса ноги подкосились. Подумать только — пасть жертвой собственной лжи!

— Я сказал неправду… — выдавил он из себя жалким, писклявым голосом. — Книги здесь нет… я ее продал дважды.

— Выкладывай все по порядку. Но учти: вздумаешь пикнуть — тебе крышка. За дверью целая шайка моих дружков дожидается.

Старик трясущейся рукой взял со стола стакан и сделал глоток. А затем выложил все без утайки. Какие уж тут секреты, когда речь идет о жизни и смерти! Гордону было ясно, что архивариус не врет. Когда тот в своем рассказе дошел до подделки второй конторской книги, бывший каторжник с трудом удержался от смеха. Дослушав исповедь архивариуса до конца, Гордон скроил кровожадную мину и прорычал:

— Брешешь, собака! Ну ничего, ты у меня поплатишься за свое вранье!

Найкербок в ужасе рухнул на колени и умоляюще простер руки к грабителю:

— Пощадите, сударь! У меня семья… В Сассексе живет престарелая тетушка, я ее единственная опора…

Такой аргумент можно было изобрести лишь с крайнего отчаяния, ведь эту тетушку Найкербок не видел лет восемь, с тех пор как они обменялись взаимными проклятиями, не поделив оставшиеся после дядюшкиной смерти два подсвечника. Архивариус и сам чувствовал, что довод его неубедителен, и в подкрепление своих слов показал деньги:

— Господин каторжник, посудите сами, откуда бы взяться таким деньгам у бедного архивариуса, если слова мои — вымысел, а не правда?

Мощная пятерня рецидивиста быстрым рывком выхватила у старика пачку банкнот, словно сей новоявленный поборник справедливости намеревался швырнуть их обманщику в физиономию. Однако, внезапно изменив свое намерение, он проворно сунул деньги в карман, а левой рукой продемонстрировал мистеру Найкербоку классический нокаут, припечатав правую скулу архивариуса.

Утро уже вступило в свои права, когда Найкербок очнулся. Первым делом он удрученно пощупал лицо, затем — карман и сделался еще удрученнее. Были денежки, да сплыли! А ведь здесь, в этом кармане, лежала сказочная сумма — четыреста пятьдесят фунтов. Чуть погодя старик убедился, что дотошный каторжник прихватил с собой даже те два фунта, что были заработаны архивариусом в ноте лица. Его кровные денежки, остатки жалованья! На них предстояло тянуть до первого числа.

Лишиться сказочных четырехсот пятидесяти фунтов — огромная, тяжелая потеря. Но утрата двух реальных фунтов — удар, трагедия! Найкербок в тот день уже больше никому не отпирал двери, написал письмо домовладельцу, отказываясь от квартиры, и решил, что впредь станет проводить уик-энды не на континенте.

Как же погряз сей мир в пороках и гнусностях! И в коррупции этой ничего хорошего нет. Пусть только еще кто-нибудь вздумает сунуться к нему с подкупом!

Однако он ждал напрасно. Больше никто к нему не пришел.

3

Вы спросите, каким образом заполучил Эдди Рэнсинг ту сказочную сумму, что повергла в транс старого архивариуса? Молодому человеку удалось уговорить своего дядюшку. Мистер Рэнсинг-старший, будучи провинциалом, с подозрительностью относился к бедным столичным родственникам. А по отношению к племяннику подозрительность его достигла апогея. Выслушав фантастические россказни Рэнсинга-младшего о завещанном алмазе, он долго в задумчивости расхаживал по кабинету, затем позвонил в Дартмур и назвался родственником Джима Хогана. Ему сообщили, что старый каторжник скончался и оставил завещание, пересланное через нотариуса наследнику. Весть эта оказала должное воздействие. Драгоценный камень стоимостью в миллион фунтов наконец-то затронул в богатом, но прижимистом родственнике предпринимательскую жилку. А как известно, именно скуповатые люди, если удастся поколебать их стойкую подозрительность, способны брать на себя наибольший риск.

— Видишь ли, дядя Артур, — втолковывал родичу Рэнсинг-младший, — это дельце как раз для меня. Здесь требуются гениальные способности, так что я сумею развернуться: стоит мне взять след, и я принесу тебе алмаз, как охотничья собака — подстреленную перепелку. Однако это дорогое удовольствие. Возможно, понадобятся месяцы, чтобы добиться цели, не исключено, что придется кое-кого подмазать; разъезды и представительство тоже потребуют расходов. Тут, как ни крутись, а меньше чем в две тысячи фунтов не уложиться. Если ты согласен финансировать предприятие, беру тебя в компаньоны на равных.

— А если надуешь?

— Дядя Артур! Ведь ты меня знаешь!

— Потому и спрашиваю.

— Тогда сделаем так: я дам тебе долговую расписку на пятьсот тысяч фунтов. Ведь если я найду алмаз, то захочу пожить в свое удовольствие. Вложу деньги в какое-нибудь солидное дело, куплю дом или имение, так что ты всегда сможешь прижать меня распиской. Сам понимаешь, не стану же я зарывать алмаз в землю, а если я начну тратить денежки, то и тебе не составит труда предъявить иск. Но до этого не дойдет. Я такой же честный человек, как и ты. Словом, можешь на меня положиться.

* * *

Таким образом, судьба наконец-то подарила Эдди Рэнсингу счастливый шанс; с двумя тысячами фунтов в кармане он отправился к архивариусу и, окрыленный удачей, унес книгу, не подозревая, что это перечень сделок за 1926 год и лишь ярлычок на ней подлинный. Ну а соответствующая ярлычку книга находится у Эвелин. Так уж случилось, что в 1926 году тоже была изготовлена шкатулка с «Созерцающим Буддой» — так называлась дорогая статуэтка, которую поставлял фирме некий художник по фамилии Томпсон. Поставки выполнялись в небольшом количестве: ежегодно поступали в продажу максимум два-три экземпляра. Как только имеющийся в наличии шедевр оказывался продан, Томпсон приступал к изготовлению нового. К несчастью Рэнсинга, по записи в унесенной им книге, в мае 1926 года также был продан один экземпляр шкатулки с Буддой. 27 мая вместе со скульптурной группой «Жнецы» шкатулка была отправлена в замок советника Воллишофа в Мюгли-ам-Зее.

Желая опередить конкурентов, Эдди Рэнсинг вылетел самолетом в Цюрих, чтобы оттуда кратчайшим путем добраться до живописного местечка Мюгли-ам-Зее.

4

Тем временем Эвелин, изучив подлинный перечень торговых сделок за 1922 год, выяснила, что по заказу морского офицера лейтенанта Гарри Брэндса эмалевая шкатулка, украшенная керамической статуэткой Будды, 20 мая была доставлена ему на дом по адресу Вестминстер-роуд, 4. Дело шло к ночи, но Эвелин хотелось воспользоваться преимуществом в несколько часов, прежде чем каторжник, который, возможно, знает о завещании, тоже начнет действовать.

Наступила полночь, когда мать с дочерью добрались на такси от дома архивариуса до Вестминстер-роуд. На звонок Эвелин у ворот появился седовласый мужчина в ночном облачении и наброшенной поверх ливрее с золотыми позументами. Таким образом, до коленей у него был вполне респектабельный вид, а ниже — интимно-домашний: из-под ливреи выглядывал подол белой ночной рубашки, босые ноги были сунуты в разношенные шлепанцы.

— К кому пожаловали?

— К лейтенанту Брэндсу.

Привратник воззрился на дам с таким изумлением, словно им вздумалось искать среди обитателей дома самого Христофора Колумба.

— Что вы имеете в виду?

— А в чем дело? — в свою очередь обеспокоенно спросила Эвелин. — Уж не переселился ли господин лейтенант?

— Вот именно. Возможно, даже в мир иной. Вы что, барышня, газет не читаете? Год назад о нем трубили все газеты.

Девушка сунула шиллинг представительному (до коленей) привратнику.

— Вероятно, я не обратила внимания. Вы уж будьте так любезны хоть в нескольких словах рассказать, что случилось с господином лейтенантом.

— Видите ли, всей правды не знает никто. Писали, будто бы лейтенант Брэндс похитил какие-то очень важные военные документы. А ведь каким порядочным человеком казался, как уважали его все жильцы дома! Даже я — хотя по роду своей профессии я прекрасно разбираюсь в людях: ведь от меня требуется с первого взгляда определить, направляется ли незнакомый посетитель к актрисе, что живет на четвертом этаже, или же это всего лишь принарядившийся жулик, — так вот даже я, привратник многонаселенного дома, иными словами, профессор физиогномистики, даже я ошибся в господине лейтенанте.

Эвелин с радостью отметила про себя: как хорошо, что не дядя Мариус вступил в разговор с привратником, иначе полезный обмен мнениями затянулся бы до рассвета.

— Значит, мистер Брэндс замешан в каком-то преступлении?

— Замешан, да еще как! Видите ли, даже я, будучи привратником…

— Знаю, знаю — вы тоже в нем обманулись.

— Совершенно верно. Привратник тоже человек. Конь о четырех ногах и то спотыкается, что уж тут говорить обо мне, у которого всего две ноги. Мой дядя — он тоже был привратник…

Эвелин вздохнула.

— Судя по всему, в вашей семье эта профессия передается по наследству.

— Не сказал бы. Дед мой, к примеру, был главным конюхом лорда Дерби, не говоря уж о женской линии рода, ведь женщинам, как слабому полу, заказаны пути на это славное поприще. Феминистки лишь недавно выдвинули требование о равных правах на должность привратника. Но, по-моему, это вопрос отдаленного будущего. На такой пост, конечно же, требуется мужчина — здесь нужен ум и талант.

— Да-да… Но мне бы хотелось хоть что-нибудь узнать о лейтенанте Брэндсе.

— Извольте! Внешне он производил впечатление человека в высшей степени порядочного, а потом в один прекрасный день вдруг похитил военные документы и пропал, как в воду канул.

— Полагаю, он был вынужден спешно бежать и, вероятно, бросил все свои вещи.

— Именно так и было. Мебель и прочие его вещи долгое время оставались здесь, в квартире, пока, наконец, их не забрала его матушка, миссис Брэндс.

— Мне необходимо немедленно побеседовать с миссис Брэндс. Не знаете случайно, где я могу ее найти?

— В наше время это желание вряд ли осуществимо. Пока не налажено ракетное сообщение, вы, мисс, не сможете побеседовать с миссис Брэндс немедленно, поскольку в данный момент она находится в Париже.

— Ах, вот как! — разочарованно протянула Эвелин. — Значит, она переселилась в Париж?

— В точности так, — ответил привратник. Вытащив из-за створки ворот стул, он уселся поудобнее и закурил. — С момента изобретения самолета до Парижа стало относительно легко добраться. А я помню времена, когда это считалось непростым путешествием.

— Не могу ли я узнать парижский адрес миссис Брэндс?

Привратник, шаркая шлепанцами, удалился в дом. Когда он вернулся, на носу у него торчали очки в железной оправе, а в руках он держал потрепанный блокнот.

— Нашел!.. По этому адресу мы отправляли мебель. Вы запишете? Советую записать, все лучше, чем потом досадовать на провалы в памяти. Итак: Париж… Записали?.. Рю Мазарини, семь…

— Благодарю. До свидания, я очень спешу…

— А я, пожалуй, посижу еще, покурю.

— Желаю приятного времяпрепровождения.

5

Всю ночь миссис Вестон и Эвелин не сомкнули глаз. Шутка сказать — отправиться в Париж! А дорожные расходы, а гостиница и питание в ресторанах, — спрашивается, на какие шиши? «О господи!» — тяжко вздохнула вдова. В былые времена такие расходы считались незначительными.

В былые времена! Пока покойный мистер Вестон не ввязался в злополучную спекуляцию земельными участками, у них даже был свой автомобиль.

— Как ни прикидывай, а без помощи Мариуса нам не обойтись, — скрепя сердце сказала миссис Вестон.

— По-моему, мы вполне можем рассчитывать на дядю.

И они не обманулись в своих надеждах. Следующее утро застало Эвелин в шикарной примерочной, где запах свежеотутюженной одежды придавал особый аромат утренней рабочей атмосфере. Мистер Брэдфорд стоял перед манекеном и с видом знатока разглядывал наметку на пальто.

— Поезжай на континент, детка, — сказал он, держа булавки во рту, и, чуть склонив голову, вытащил из жилетного кармана кусочек мела, чтобы пометить места для пуговиц. — А денег мы достанем. Будет из этого какой прок или нет, но надо довести дело до конца. Судьба что пьяный закройщик: кроит, не ведая, что получится — то ли пиджак, то ли брюки. У меня есть двести фунтов наличными, я дам их тебе на дорогу, детка. По-моему, завещание этого каторжника — десница Божия, хотя вообще-то каторжники — народ ненадежный. Но я не смог бы спокойно спать, если бы ты бросила поиски алмаза на полдороге. А для портного спокойный сон превыше всего, поскольку работа у него умственная.

Но Эвелин не внимала дядюшкиным разглагольствованиям.

Случайно выглянув в окно, она увидела на противоположном тротуаре высокого лысого человека с уродливым шрамом на носу…

6

Когда лорд Баннистер, блестящий ученый, вышел в порту из своего роскошного «альфа-ромео», его ожидал весьма неприятный сюрприз: у парохода, готового к отплытию в Кале, толклись газетчики и фоторепортеры. Его лордство, как и подобает ученому, был человеком тихим и скромным. Он ненавидел шумиху, которую пресса готова поднять даже вокруг естествоиспытателя, добившегося определенных успехов в науке. Хотя лорду Баннистеру еще не исполнилось и сорока, он сделал блестящую карьеру и, по слухам, должен был получить Нобелевскую премию за успешное лечение сонной болезни. Недавно английский король собственноручно приколол к его фраку одну из самых высоких наград страны, а популярность его исследований достигла той особой стадии, когда считалось хорошим тоном говорить о них, хотя, по сути, никто в этом ничего не смыслил. Разработанная лордом Баннистером теория сонной болезни (он связывал ее с определенными расами) под победные фанфары духовного снобизма вторглась в клубы, на светские рауты и в лексикон банковских служащих, стремящихся щегольнуть ученым словцом, стала модной наряду с психоанализом и теорией относительности, а отсюда всего лишь шаг до воскресного приложения какой-нибудь газетенки.

Лорд Баннистер направлялся в Париж читать лекцию по приглашению Сорбонны. Оттуда ему предстояло на полгода выехать в Марокко, где у него был экспериментальный участок по изучению тропических болезней и восхитительная вилла, которая вполне могла бы сойти за дворец. Большую часть года ученый обычно проводил там и теперь уже успел стосковаться по своему тропическому одиночеству.

Словом, лорд Баннистер был человек замкнутый, серьезный и в то же время скромный и застенчивый.

Кстати сказать, за внешним благополучием его жизни скрывалась не одна семейная трагедия. Неспроста его считали неудачником. Братья и сестры его умерли молодыми, а нынешнее путешествие самого лорда Баннистера было связано со счастливым завершением неудачного брака: в этот день было вынесено решение в его бракоразводном процессе. Лорд Баннистер радовался, что удалось сохранить в тайне столь щекотливое дело. Бедняга жил в постоянном страхе, что кто-нибудь из корреспондентов, которые стаями ходили за ним по пятам, все же пронюхает, что он разводится с женой.

Теперь понятно, почему лорд Баннистер испуганно попятился перед нацеленными на него фотоаппаратами и нечаянно толкнул торопливо идущую следом даму, в результате чего та — вкупе со шляпной коробкой и чемоданом — растянулась во весь рост посреди лужи. Корреспонденты, устрашившись содеянного, разбежались, а лорд не знал, что и делать. В ходе научных исследований с аналогичным случаем ему сталкиваться не приходилось. Молодая дама, кстати сказать, элегантно одетая, поднялась на ноги и воззрилась на ученого с видом великомученицы.

— Прошу прощения… — пролепетал лорд. — Готов возместить ущерб… Позвольте представиться: лорд Баннистер.

— Знаменитый ученый! — восторженно воскликнула дама, забыв о своем купании в луже. — Рада познакомиться с вами, милорд!

— Я тоже… — пробормотал профессор и, призвав на помощь все свое самообладание, пожал протянутую девичью руку, с которой капала жидкая грязь. — Я тоже рад… вернее, сожалею…

Терзаясь в муках, лорд Баннистер старался пробиться сквозь толпу. А ведь поначалу он намеревался подождать, пока погрузят его автомобиль. Но теперь ему было не до того. В душе он по-настоящему рассердился на неловкую девицу. Не исключено, что этот инцидент попадет в газеты. О господи, чего только не пишут в газетах! Хорошо хоть про развод не пронюхали. Только бы не встретить знакомых на пароходе! Желание это нельзя было счесть невыполнимым, поскольку Баннистер был замкнутым человеком и знакомился с новыми людьми, лишь когда не мог этого избежать. Врожденная деликатность мешала ему быть грубым.

На сей раз ему не повезло. Подобно воплощенной каре Господней, первым, кто попался навстречу Баннистеру, был редактор Холлер, широколицый господин в пенсне с золотой оправой на носу, один из влиятельнейших представителей печати, нередко уделявших внимание деятельности ученого. И надо же быть такому невезению: редактор тоже направлялся в Марокко, поскольку всегда проводил отпуск в Африке. Пришлось уделить Холлеру по меньшей мере минут десять. Но, как известно, беда никогда не приходит одна: этим же пароходом после визита в Лондон возвращался на родину мэр Парижа. Он также был знаком с Баннистером — в свое время он присутствовал на торжественной церемонии присуждения английскому ученому почетного звания доктора Сорбонны, — поэтому отведенные на беседу с ним десять минут превратились в мучительные полчаса, отягощенные совместно выпитым коктейлем и чрезвычайной словоохотливостью супруги мэра. К болтливым женщинам лорд Баннистер питал неприязнь.

Мэр Парижа радостно сообщил, что, судя по всему, он тоже будет избран членом Общества по охране нравственности, попечителем которого являлся лорд Баннистер. Лорд в свою очередь заявил, что для него большая честь состоять в одном обществе с достопочтенным господином мэром. Холлер посулил прервать в Париже свое путешествие и написать репортаж о лекции Баннистера. В крайнем случае можно будет потом самолетом добраться до Марокко.

Как всегда, нашлись наглецы, обратившиеся к ученому за автографом. И что за блажь — собирать чужие подписи! Пока ты работаешь пером, зрители вокруг с ухмылкой, беззастенчиво разглядывают тебя, словно ватага хулиганов заносчивую девчонку, а ты еще изволь при этом любезно улыбаться им. У Баннистера гудела голова, на лбу выступили капельки пота.

— Скажите, милорд, вам доводилось наблюдать восход солнца над Каналом?

Этот дурацкий вопрос, разумеется, задал Холлер. И ведь надо отвечать, не увернешься.

— Восход солнца? — переспросил ученый, подыскивая подходящий ответ. — Нет, не доводилось. Но случай, полагаю, представится…

— А мы с господином редактором условились, — вмешался мэр, — что не будем ложиться. Как-нибудь скоротаем оставшиеся три с половиной часа, зато сможем полюбоваться первыми лучами солнца над Каналом.

— Мы, знаете ли, восторженные почитатели природы, — обосновала сию навязчивую идею словоохотливая супруга мэра.

— Весьма рад этому обстоятельству, — с мрачным видом вздохнул лорд.

— А леди Баннистер не выйдет к ужину? — поинтересовался редактор, так как в это время раздались звуки гонга и пассажиры потянулись в кают-компанию.

Профессор вспыхнул. Этого еще не хватало!

— Леди?.. По-моему… — Он растерянно огляделся по сторонам. — Не думаю, чтобы она вышла к ужину…

— Оно и лучше начало пути провести в каюте… — заметил мэр.

«Что за бред я несу? — мучительно думал профессор, чувствуя себя зарвавшимся школяром. — Отчего было не сказать, например, что жена осталась дома? И вообще, с какой стати я должен врать!»

За ужином каждый из присутствующих стремился хоть словом обменяться со знаменитым ученым. Когда тот, пошатываясь, выбрался на палубу, мэр доверительно взял его под руку и попросил на минутку заглянуть к ним в каюту по очень важному делу. Когда они поворачивали к каюте, неожиданно сверкнула вспышка магния: Холлер не преминул запечатлеть ученого на борту судна. Баннистер покорно позволил мэру тащить себя, в голове у него царил сумбур, перед глазами плясали круги, и, должно быть, лишь благодаря этому сомнамбулическому состоянию он не лишился чувств в тот момент, когда словоохотливая супруга мэра расстегнула блузку и предложила ему осмотреть ее кожу, так как летом, стоит ей только чуть побыть на солнце, у нее начинается нестерпимый зуд и она неделями испытывает отвращение к мясным блюдам. Наверняка это распространенное явление в тропиках, вот знать бы только, что в таких случаях предписывает медицина…

Была полночь, когда лорд Баннистер добрался до своей каюты. Наконец-то одиночество и покой!

Он обессиленно рухнул в кресло, приготовил себе чай (он никогда не передоверял это другим), закурил сигару и, чтобы успокоить взбудораженные нервы, решил почитать. Однако усталость сморила его, и он тотчас же, сидя в кресле, уснул.

Тут отворилась дверь. В каюту вошла дама в лиловой пижаме — та самая дама, знакомство с которой произошло при столь неприятных обстоятельствах. Она резко встряхнула Баннистера и произнесла:

— Меня зовут Эвелин Вестон. Умоляю, позвольте мне провести эту Ночь у вас…

Глава третья

Каюта превращена в руины. Профессор в растерянности, Эвелин спит. Восходящее солнце выставляет обоих в неблагоприятном виде. Каторжник, несмотря на блестящую аттестацию, вынужден искать применение своим достоинствам в другом месте. Жирный с полным основанием отбивается от некоего шофера, доказывая тем самым свою безобидность. Эвелин отменяет заказ мистера Вильмингтона на ужин и собственноручно накрывает на стол. Гордон ищет Будду у него в доме.

1

Эвелин, ценой долгих усилий очистив одежду от грязи, поспешила в кают-компанию. Она и сама понять не могла, отчего присутствие профессора приводит ее в такое смущение. Как это ни глупо, но она перед ним потупляет взор, словно девчонка! После ужина Эвелин тотчас же удалилась к себе в каюту и, закончив приготовления ко сну, вознамерилась почитать.

Впервые в жизни она плыла на пароходе. Море, как и обычно в Ла-Манше, было подернуто зыбью. У девушки закружилась голова, и, отложив книгу, она решила немного проветриться на свежем воздухе. На палубе, кроме нее, никого не было. Тяжелая, мрачная ночь спустилась над морем.

Эвелин прогулялась до самой кормы и, почувствовав себя лучше, повернула обратно. Судно казалось вымершим, словно на нем путешествовала она одна. Нигде ни пассажиров, ни матросов. Эвелин ускорила шаги. Когда до каюты оставался какой-нибудь десяток метров, не более, она застыла на месте как вкопанная.

У двери ее каюты стоял какой-то человек. Каторжник!

Она прижала руки к отчаянно колотившемуся сердцу. Что же делать? Впрочем, ведь не решится же он напасть на нее здесь, на судне, смешно подумать!.. Однако напрасно Эвелин пыталась успокоить себя. Волнующие события последних дней, непривычное морское путешествие, пребывание в одиночестве привели ее в истерическое состояние. Она дрожала всем телом.

Огромный лысый человек стоял, широко расставив ноги, и огонек сигареты на мгновение выхватил из темноты очертания его изуродованного шрамом профиля.

Внезапно решившись, Эвелин шагнула было к каюте, но каторжник плотно загораживал вход, неподвижно застыв на месте и оборотясь к ней лицом…

Господи, что же делать?!

И тут она увидела рядом чью-то каюту, где горел свет. От ужаса у нее стучали зубы, и тело уже не дрожало межой дрожью, а судорожно сотрясалось. Неосознанно, ведомая инстинктом панически напуганного человека, она ринулась в эту спасительную каюту.

— Меня зовут Эвелин Вестон. Умоляю, позвольте мне провести эту ночь у вас… Меня преследуют!

2

Пожалуй, профессор не так удивился бы, если бы к нему в каюту вломился носорог, чье чучело мечтательно обозревало обстановку его лондонской квартиры, и, извинившись за вторжение, предложил бы сыграть в покер… Кстати, подобная ситуация была бы для Баннистера предпочтительнее, поскольку с охочим до карт носорогом ему легче было бы найти общий язык, чем с этой дамочкой в лиловой пижаме и шлепанцах, которую зовут Эвелин Вестон и к тому же преследуют.

Баннистер сразу же решил, что разумнее всего будет подняться с кресла, однако неловкость ситуации усугубил его давний недруг — чайный стакан, который, воспользовавшись удобным моментом, тотчас грохнулся на пол. Да и салфетка, подобно омерзительному полипу, исподтишка зацепилась бахромой за пиджачную пуговицу лорда и поползла по столу, увлекая за собой сахарницу, спиртовку, книгу и, наконец, бутылку рома.

Беспрецедентный случай: к вам входит женщина, и в тот же миг все вокруг падает и рушится! Каюту наполнил предсмертный звон бьющейся посуды, а рассыпавшийся сахарный песок безмолвно агонизировал, растворяясь в луже рома посреди ковра.

— Чем могу быть полезен? — промолвил лорд Баннистер упавшим голосом.

Девушка тоскливым взглядом уставилась на груду осколков, некогда составлявших сервировку стола.

— Прошу вас… Позвольте мне провести здесь оставшуюся часть пути. Ведь мы скоро приплываем… Меня преследуют…

— Я могу проводить вас до каюты…

— Нет, нет, на это я пойти не могу! Чтобы из-за меня и вас… чтобы вы пострадали… Возле каюты меня подстерегают убийцы, один из них только что отсидел шесть лет… Простите, я, пожалуй, пойду… — И девушка повернула к двери.

Профессор видел, что она дрожит от страха. Ну как выгонишь такую из каюты? Он взял девушку за руку. Рука ее была холодна как лед.

— Садитесь, пожалуйста, и прежде всего выпейте немного виски.

Девушка села и, выпив виски, чуть успокоилась. Зато беспокойство лорда Баннистера лишь возросло.

— Все же ваши аргументы недостаточно убедительны, — сказал он.

— За мною гонится убийца… Он подкарауливает у двери… я не решаюсь даже дойти до своей каюты… — запинаясь, промолвила Эвелин.

— Но и в моей каюте вам нельзя оставаться до утра. Это повредит моей репутации, а кроме того, противоречит моим принципам.

— Вы правы, милорд… — Она направилась к двери, но была так жалка в своем страхе, что профессор преградил ей дорогу.

— Нет, я не могу вас так отпустить! — Он нервно расхаживал по каюте, и мелкие монетки позвякивали у него в кармане в такт шагам. — Мне кажется, нет ничего предосудительного, если женщина в таком взволнованном состоянии проведет несколько часов в обществе врача. Прошу вас, садитесь. Скоро рассветет и мы прибудем в Кале. — Он не слишком дружелюбно произнес эти слова, поэтому счел нужным добавить: — Извините, что я так раздражен, но, в конце концов, личная жизнь джентльмена — не проходной двор!

Профессор и в самом деле был раздражен. Демонстративно сев за стол, он раскрыл книгу и погрузился в чтение. Эвелин, сгорая от стыда, грустно смотрела на Баннистера. Затем опустилась на колени и начала подбирать с ковра плачевные последствия своего вторжения в чужую каюту. Профессор невольно покосился в ее сторону. Гм… она производит впечатление девушки из хорошей семьи. А ведь, наверное, какая-нибудь авантюристка или того хуже…

— Не утруждайте себя, — сказал он, — утром стюард все уберет.

— Господин профессор… поверьте, я очень сожалею!

— Нам остается лишь примириться с ситуацией. Несколько часов как-нибудь скоротаем, и, надеюсь, дело не дойдет до сплетен. Во всяком случае, мне бы этого не хотелось. А чего, собственно, от вас добиваются ваши преследователи, мисс Вестон?

— Я пытаюсь разыскать старинную фамильную драгоценность, а некий преступник-убийца случайно узнал об этом и теперь неотступно преследует меня.

— Весьма сожалею. Мне вообще жаль людей, которые не щадят усилий и обрекают себя на муки ради преходящих благ. Деньги, фамильные драгоценности… Если бы вы изучали философию, мисс Вестон, вам было бы известно изречение Аристотеля: «Что не вечно, то не истинно».

— Я изучала философию, милорд, и, насколько мне известно, это изречение принадлежит не Аристотелю, а Гермесу Трисмегисту.

Воцарилось тягостное молчание. Лорд Баннистер знал, что он не силен в философии. И собственный промах он воспринял так болезненно именно потому, что удар пришелся в самое уязвимое место.

— Ночная пора не располагает к научным диспутам, — сдержанно парировал он. — К тому же, если я правильно понял, вы не для этого собирались воспользоваться моим гостеприимством.

И Баннистер вновь склонился над книгой. Долг джентльмена защитить даму, которой якобы угрожает опасность, но беседовать с ней вовсе не обязательно. В особенности если у нее хватает дерзости поправлять ученого с мировым именем. А если она к тому же еще и оказывается права, то такая дерзость тем более должна быть наказана. Эвелин испуганно опустилась в кресло позади лорда Баннистера и больше не проронила ни слова.

Профессор сидел, уставясь в книгу, но читать был не в состоянии. Очень рассердила его эта особа. Вот уже второй раз врывается она в его спокойную жизнь, словно вспышкой молнии озаряя все вокруг своей белокурой гривой. Как циклон!

Да, это сравнение как нельзя более уместно. Профессору доводилось наблюдать в тропиках душное затишье, когда ни один листок не шелохнется, а весь воздух напоен жаркой истомой, — и вдруг налетает ураган!..

Профессор постепенно пришел к убеждению, что слишком сурово обошелся с этой сведущей в философии сестрой природной стихии. Что, кстати, поделывает девушка? Затаилась, как мышка, сидит, наверное, в тоске и печали, а может, и плачет.

Баннистер обернулся, чтобы молвить гостье приветливое слово.

Эвелин спала.

С полуоткрытым ртом, с безвольно поникшей на спинку кресла головой, она спала, как младенец.

Профессор вынужден был признать, что девушка очень хороша собой.

Пробурчав себе под нос нечто невразумительное, Баннистер продолжал чтение, время от времени бросая на Эвелин озабоченные взгляды. Но та спала беспробудным сном. Должно быть, она очень устала.

3

Так прошло часа полтора. Девушка спокойно спала, профессор беспокойно читал.

Занималась заря.

Баннистер встревожился не на шутку. Скоро пароход прибудет в Кале, самое время барышне отправляться к себе в каюту, прежде чем остальные пассажиры проснутся и выйдут на палубу…

— Мисс Вестон!

Девушка испуганно встрепенулась. В первый момент она силилась понять, где находится, а затем залилась краской смущения. Лишь чрезвычайные события последних дней настолько выбили ее из колеи, что ночная встреча с Гордоном могла повергнуть ее в панический страх.

— Господин профессор, умоляю простить меня!

— Нервозность современных женщин для меня не новость, — великодушно махнул лорд рукой. — А теперь тихонько отправляйтесь к себе в каюту, чтобы вас никто не заметил.

Он проводил Эвелин до двери и вышел вместе с ней на палубу. И туг разразилась катастрофа! Сам дьявол не смог бы подстроить все с такой ловкостью. На палубе, прямо напротив каюты лорда, в ожидании восхода солнца стояли мэр Парижа со своей словоохотливой супругой и газетчик Холлер. Эвелин и профессор сразу же заметили честную компанию. Но и их заметили тоже. Все, как по команде, уставились на них: сам мэр, его не в меру общительная супруга, газетчик Холлер и ясное солнышко, только что взошедшее над Каналом.

Эвелин была в лиловой пижаме, профессор — в превеликом смущении… Несколько секунд царило неловкое молчание, затем его нарушил мэр.

— Значит, все-таки решили насладиться восходом, милорд? — бодро провозгласил он. — Да и леди Баннистер, я смотрю, тоже любительница природы!

Холлер тем временем схватил висевший у него на груди «кодак», запечатлел ошеломленную молодую пару в лучах восходящего солнца, а в следующий момент подошел к ним представиться.

— Рад с вами познакомиться, леди Баннистер. Редактор Холлер…

Мэр Парижа и его болтливая супруга также представились. Ни один из них не усомнился в том, что выходящая из каюты профессора дама может быть только его женой. Эвелин не решалась и рта раскрыть, лорд Баннистер бормотал нечто нечленораздельное. Оба не успели прийти в себя, как злополучная троица тактично удалилась. Страстные любители природы истолковали смущение молодой пары костюмом Эвелин: все же светской даме не пристало знакомиться в неглиже. Напрасно Холлер подошел к ним, выговорила газетчику словоохотливая супруга мэра.

— Я сделала что-то не так… — испуганно пролепетала Эвелин, когда они остались вдвоем.

— Милая мисс Вестон, вы как циклон, только еще опаснее. Знаете, что вы натворили? Я только что развелся с женой, причем в глубокой тайне от всех. А сейчас эти люди приняли вас за мою супругу. Необходимо немедленно рассеять их заблуждения.

— Но, милорд, что же тогда они подумают обо мне?! Да и о вас тоже! Надеюсь, я имею дело с джентльменом, который знает, какие обязательства налагает на него забота о репутации дамы.

— Сожалею, мисс Вестон, но я не собираюсь снова жениться.

— Я и не имела в виду столь радикальные меры. По-моему, будет вполне достаточно, если в Кале мы сойдем с парохода вместе, ведь мы вот-вот прибудем. А это короткое время пусть ваши знакомые пребывают в убеждении, будто я ваша жена. Тогда никто не узнает, сэр, что вы развелись. В порту, когда ваши знакомые уйдут, я поблагодарю вас за любезность, и — обещаю — больше вы меня не увидите.

— Вашу руку!

Теперь оставалось пережить лишь несколько неприятных минут в порту. Там они раскланялись с газетчиком и мэром, которые все время называли Эвелин «миледи», отчего профессор ежеминутно заливался краской. Но наконец они остались одни. Баннистер ждал, пока выгрузят на берег его роскошный «альфа-ромео», который он приобрел всего несколько дней назад. Эвелин велела носильщику доставить ее багаж к парижскому экспрессу, и они с профессором распрощались.

— Я вам глубоко признательна, и… мне очень стыдно перед вами, — промолвила Эвелин и, опечаленная, медленно пошла прочь.

Профессор смотрел ей вслед. Кто же она, эта девушка? Ясно одно — натура незаурядная. И действительно очень мила. Без нее даже как-то пустовато… Сколько осложнений внесла она в его жизнь! Теперь в Париже придется выкручиваться, лгать направо и налево, объяснять, почему он один, без супруги. А Баннистер ненавидел ложь. Ненавидел в первую очередь потому, что она вносит в жизнь множество неудобств, а профессор любил покой и удобства. И все-таки девушка она милая…

И вновь он видел перед собой картину: Эвелин спит в кресле, как большое дитя; белокурая головка склонилась к плечу, нежный рот полуоткрыт.

4

Эвелин грустно сидела, забившись в угол купе пульмановского вагона. Пока профессор был рядом — пусть хоть на несколько часов, — она поняла, как это хорошо, когда несчастной, преследуемой бандитами девушке обеспечена мужская поддержка. Теперь опять она осталась одна как перст.

Пассажиров в поезде было мало. Ей удалось отыскать незанятое купе. Вдоль дороги, чередуясь, мелькали возделанные поля и рощицы, а поезд, как бы кичась собственной скоростью, пренебрежительно гудя, летел мимо небольших станций.

Дверь купе распахнулась.

— Вы позволите?

В купе вошел высоченный человек — череп лысый, нос обезображен давним шрамом.

Удивительно, однако на сей раз Эвелин не впала в панику. Страх, охвативший ее ночью на пароходе, был скорее следствием взбудораженных нервов, нежели проявлением природной трусости. Конечно, она и сейчас боялась этого человека, но не так, как прежде.

Девушка молча кивнула, как бы отвечая на вопрос и в то же время пресекая попытки пришельца завязать разговор. Она отвернулась и снова стала смотреть в окно. У насыпи козы щипали траву.

— Напрасно, мисс Вестон, вы уклоняетесь от разговора. Не мешает познакомиться с партнером по игре.

Эвелин холодно, спокойно повернулась к говорящему.

— Мне нет нужды знакомиться с вами, поскольку я знаю вас. Вы каторжник Чарльз Гордон, только что освободившийся из Дартмура, и пытаетесь похитить наследство Джимми Хогана. На вашем языке это называется «партнер по игре»?

Каторжник ухмыльнулся.

— Если бы я намеревался похитить Будду, я бы поостерегся заводить знакомство с вами. Ведь тогда, случись преступление, вам ничего не стоило бы напустить на меня полицию.

Его рассуждения звучали вполне логично.

— Чего же вы хотите?

Гордон достал портсигар.

— Позволите закурить, мисс Вестон?

— Пожалуйста.

— Я предлагаю вам заключить союз. Мой опыт и находчивость увеличат ваши шансы отыскать статуэтку. Думаю, вам ясно, что добывать алмаз придется способами, до известной степени преступными. Камешек, правда, является вашей законной собственностью и стремление завладеть им не противоречит закону, но для этого вам придется присвоить статуэтку, которой по праву владеет другой человек, пусть даже ее содержимое принадлежит вам. Вряд ли вы станете сообщать эти подробности владельцу Будды, а значит, путь, ведущий к цели, основан на обмане или краже. Без ложной скромности смею вас заверить, что, будучи профессионалом, я всегда действовал с отменным успехом и Скотленд-ярд мог бы дать мне блестящую аттестацию. С вашей стороны было бы, мягко говоря, ребячеством отказываться от столь выгодного предложения, тем более что я претендую всего лишь на половину.

— Если я правильно поняла, вы желаете вступить со мной в долю?

— Совершенно верно.

— Могу я говорить без околичностей?

— Люди моей профессии не отличаются особой чувствительностью.

— Хорошо. Тогда примите к сведению, что нет на свете такого прекрасного алмаза или такого огромного наследства, ради которого я согласилась бы иметь партнером негодяя.

Каторжник задумчиво смотрел в окно и медленно, глубоко затягивался сигаретой.

— Не знал, что вы придаете такое значение этикету.

— Так знайте же!

— Однако у этого дельца есть еще один аспект, заслуживающий внимания. Разумеется, я намерен завладеть статуэткой даже в том случае, если вы отвергнете мое предложение, и тут уж все средства будут хороши. Возможно, мне придется обокрасть вас, или поприжать, или пришить, наконец… Ведь если мы не придем к соглашению, я не обязан придерживаться правил честной игры.

— Вполне возможно. А теперь, когда мы с вами все обсудили, извольте перейти в другое купе.

— Еще одно слово…

— Но только последнее!

Каторжник побагровел от злобы.

— Неужто вы всерьез решили со мной тягаться?! — воскликнул он. — Ведь вы же видите, что я обошелся без регистрационной книги и все равно иду к цели вровень с вами!

— Вы идете не вровень со мной, а следуете за мной по пятам!

— И впредь буду делать то же самое!

Эвелин пожала плечами.

— Надеюсь, что рано или поздно мне удастся вас обойти. Ну а если не удастся, пусть алмаз достанется вам… — Она поднялась с сиденья. — Хотите, чтобы я потянула за стоп-кран?

— Нет-нет, я ухожу… Только с вашей стороны было бы гораздо разумнее отдать мне регистрационную книгу. — Мошенник умолчал о том, что, когда Эвелин при таможенном досмотре раскрыла свои чемоданы, он приметил желанную добычу в желтом чемодане, том, что поменьше. — Тогда пятьдесят процентов будут ваши…

— Считаю до трех и дергаю стоп-кран.

Каторжник, подобно опереточному герою, оскорбленному в своих лучших чувствах, щелкнул каблуками:

— До свидания!

— Раз… два…

Дверь купе захлопнулась.

Гордон, пройдя в вагон третьего класса, присоединился к своим дружкам: он ввел в дело двух давних своих сообщников, и те от самого Лондона ехали вместе с ним.

— Барышня заупрямилась, — сказал он, обращаясь к одному из бандитов. — Валяй, действуй теперь, как условились, Райнер.

Тот, кого звали Райнером, — седой господин меланхолического вида и с моноклем, походивший скорее на коммивояжера, но отнюдь не на грабителя и убийцу, — отозвался уныло-плаксивым тоном:

— Ладно, ладно, заметано… У тебя случайно не найдется сегодняшней газетки?

5

В душе Эвелин отнеслась к словам каторжника вовсе не с таким холодным безучастием, какое выказала внешне. Его заявление звучало весьма убедительно: конечно же, где ей тягаться с каторжником, который по части грабежей и убийств располагает превосходной аттестацией.

Что же делать? Ради того, чтобы завладеть своим законным наследством, вступать в сделку с бандитом, составлять общий план действий с убийцей? Что, бишь, говаривал дядюшка Брэдфорд? Ах да: «Честность подобна первоклассному мужскому портному: ей не пристало идти на уступки».

Будь что будет, Эвелин принимает вызов!

Повсюду существует полиция, повсюду сыщется джентльмен, который в нужную минуту придет на помощь даме. А если нет? Ну что ж, значит, надо расстаться с мечтой о богатстве, только и всего. Да и что мошенник может против нее предпринять?

Когда поезд прибыл в Париж, Эвелин получила ответ на этот вопрос. Невысокий седой носильщик подхватил ее желтый чемодан — тот, что поменьше, — и помчался с ним к выходу с перрона.

Эвелин, стоя у вагона, ждала, когда он вернется за другим чемоданом.

— Прошло добрых минут десять, а носильщик все не возвращался. Более того, он вообще не вернулся, унеся желтый чемоданчик с регистрационной книгой. Будь Эвелин лично знакома с пассажирами третьего класса, она бы не сомневалась, что носильщик этот — не кто иной, как Райнер, перед самым прибытием поезда с помощью фуражки и куртки изменивший свою внешность соответственно намеченной роли.

«Хорошо еще, — подумала Эвелин, — что я вырвала из регистрационной книги нужную страницу и спрятала в другой чемодан».

Гордону стало не до шуток, когда он, старательно перелистав книгу, не обнаружил как раз той страницы, где среди прочих торговых сделок за май месяц значилась и продажа статуэтки.

— Ума не приложу, чего ты так убиваешься, — недоуменно заметил Райнер, наблюдая, как Чарльз Гордон бьет себя кулаком по лбу. — Продолжим наблюдение за девчонкой, и все будет в ажуре. Выяснится же рано или поздно, кого она разыскивает в Париже, а значит, у того человека и алмаз.

— Уж очень просто у тебя все получается! А где гарантия, что онаснова не обведет нас вокруг пальца?

— Вряд ли ей это удастся. В данный момент ее пасет Жирный, так что скорее всего она прямиком выведет нас на владельца алмаза. Ведь его адрес мы и не смогли бы раздобыть другим путем, учитывая, что ты вышел на свободу несколькими часами позже того, как девчонка начала действовать. Вот в чем неудобство тюремной жизни: в тот момент, когда тебе приспичило, из-за решетки не выйдешь. Где ты собираешься обедать?

Гордон иной раз готов был на стенку лезть от этих неожиданных и, как правило, весьма прозаических вопросов Райнера.

— Спасибо, сыт по горло!

— Тогда рекомендую выпить кофейку в «Кафе Ром», но только поднимись на второй этаж, там кофе варит одна турчанка, и… Эй, чего ты тяжелыми предметами швыряешься?!

В сантиметре от его головы пролетела здоровенная книга.

Райнера, обосновавшегося в «Кафе Ром», после обеда позвали к телефону.

— Дамочка без конца пересаживалась с автобуса на автобус, — доложил Жирный, — видать, догадалась, что за ней следят, и хотела избавиться от хвоста. Ясное дело, ничего у нее не получилось. В конце концов она заявилась на рю Мазарини, семь, а оттуда направилась на рю Сальпетриер, двенадцать, к директору бюро путешествий «Колумб». Сейчас она находится там, а я говорю из телефонной будки напротив, так что увижу, как она выйдет, и двинусь за ней. Передай Гордону, что на рю Мазарини она справлялась насчет миссис Брэндс и узнала, что в той квартире проживает Эдвард Вильмингтон, директор бюро «Колумб». Либо статуэтка находится у него, либо он может навести на след. Неплохо бы Гордону наведаться к этому Вильмингтону и в лоб спросить, где статуэтка.

— Ладно, я передам Гордону. Он скоро должен сюда прийти.

— Ну, тогда я побежал, а то девица вышла…

— Алло, погоди!

— Чего тебе?

— Не знаешь случайно, скачки сегодня состоятся?

Жирный молча повесил трубку.

6

На рю Мазарини девушку ждали неутешительные вести. Мать лейтенанта Брэндса полгода назад скончалась. Вскоре умерла и ее дочь, миссис Вильмингтон, и теперь в квартире проживает один мистер Вильмингтон. Все ему сочувствуют: надо же какое несчастье, в такой короткий срок лишиться жены и тещи…

Поначалу Эвелин часто меняла транспорт, чтобы на случай, если каторжник выслеживает ее, скрыться в толпе пассажиров. Время от времени она оборачивалась, однако ни разу не заметила Гордона.

Судя по всему, ей удалось оторваться от преследования!

Однако Эвелин ошибалась.

За ней неотступно следовал Корнед Биф, поэтому, сколько бы Эвелин ни оборачивалась назад, она и не могла увидеть каторжника. А вот коренастого, кричаще одетого человека — на противоположной стороне рю Мазарини он поднял укатившийся мячик и с отеческой улыбкой вручил его малышу — она не знала. Между тем этот любезный господин и был Жирный, заслуживший свое прозвище мощной комплекцией и отсутствием ума.

С рю Мазарини девушка тотчас же поспешила в бюро путешествий «Колумб» и вскоре предстала перед мистером Вильмингтоном.

Директор бюро путешествий оказался худощавым, элегантно одетым господином с изысканными манерами; его глаза поражали своей яркой голубизной, и весь облик его был моложав, несмотря на пробивающуюся в волосах седину. Стало быть, вот он каков, незадачливый зять лейтенанта Брэндса и вероятный владелец статуэтки стоимостью в миллион фунтов стерлингов.

— Меня зовут Эвелин Вестон.

— Чем могу быть полезен, мисс Вестон?

— Я пытаюсь разыскать старинную семейную реликвию. Это квадратная шкатулка, крышка которой украшена керамической статуэткой Будды; он изображен сидящим с низко опущенной головой.

— Мне знакома эта вещица.

— Насколько мне известно, лет пятнадцать назад ее приобрел господин лейтенант, а впоследствии она перешла к миссис Брэндс, не так давно скончавшейся.

— Да-да, я представляю себе, о чем идет речь. Среди безделушек моей покойной тещи действительно была такая фигурка. Теща очень любила подобные вещицы… Теперь все хранится у меня.

— Вот именно… я бы хотела… приобрести эту шкатулку… — Голос Эвелин прерывался от волнения. — Сами понимаете, семейная реликвия…

— Весьма сожалею, мисс Вестон, однако я не намерен распродавать вещи, которые мне дороги как память о теще.

— Но шкатулка с Буддой действительно находится у вас?

— О да! Как я уже сказал, теща любила подобные безделушки, и после нее их осталось немало. С каждой связаны определенные семейные воспоминания, и я ни за какие деньги не расстанусь ни с одной из них. Так предписывают английские фамильные традиции…

— Но ведь, насколько мне известно, эти вещи являются собственностью господина лейтенанта…

— Тем более. Память о моем несчастном шурине для меня священна. Так что ни статуэтка Будды, ни какие бы то ни было другие памятные предметы не продаются.

В этот момент мистера Вильмингтона позвали к телефону; он договорился с кем-то о встрече, а затем велел секретарше заказать у Феликса Потэна холодный ужин на две персоны. Возвратившись к разговору с Эвелин, он в довольно резкой форме повторил свой отказ, и все же у девушки осталось сомнение, действительно ли Будда хранится у него.

Логично было предположить, что, если статуэтка цела, она находится у Вильмингтона дома.

Эвелин вышла на улицу растерянная. Застрять у самой цели… Ну нет, она с этим не смирится! Возможно, дух старого каторжника — ее благодетеля — вдруг поспешил ей на выручку, а вернее всего, свершилось чудо: барышню с гуманитарным образованием ненароком осенила весьма практичная мысль. Нет и еще раз нет, она от своего не отступится, она изыщет способ проникнуть в дом к Вильмингтону. Взломает замок, если другого выхода не будет…

Эвелин ужаснула собственная дерзость.

Из ближайшей телефонной будки она позвонила к Феликсу Потэну.

— Говорит секретарша мистера Вильмингтона из бюро «Колумб». По просьбе шефа я только что заказала у вас ужин на две персоны… Да, да — рю Мазарини, семь… Будьте любезны аннулировать заказ… По всей вероятности, завтра… Благодарю…

Эвелин положила трубку. И в этот момент увидела через стекло на противоположной стороне улицы кричаще одетого коротышку… Сегодня он попадается ей на глаза уже третий раз… Совсем недавно на рю Мазарини он подал малышу укатившийся мяч.

Девушка поняла, что толстяк следит за ней. Господи, как же у нее не хватило ума сообразить раньше! Конечно же, каторжник пустил по ее следу другого человека, ей незнакомого, чтобы тем вернее и без лишних хлопот достичь своей цели.

Впрочем, следит он за нею или нет, а от этого субъекта надо избавиться.

Эвелин вышла из телефонной будки и, словно не замечая толстяка, торопливо пошла своей дорогой. На углу она села в такси и назвала адрес своей гостиницы. Чуть погодя Эвелин обернулась и в заднем стекле увидела, что следом за такси идет машина; по всей вероятности, этот тип в кричаще пестром костюме решил не отставать от нее. Она обратилась к шоферу:

— Месье, вот вам десять франков… Меня преследует какой-то навязчивый тип. У ближайшего перекрестка сверните за угол и притормозите, чтобы я смогла выскочить. А затем некоторое время попетляйте по улицам, чтобы увести моего преследователя подальше.

Шофер с ухмылкой взял деньги. У ближайшего перекрестка он свернул за угол и тотчас притормозил, не останавливая машины.

Эвелин выскочила из такси и вбежала в первый попавшийся подъезд.

Шофер дал газ и помчал дальше. Вся операция заняла несколько секунд. Вторая машина, в которой сидел Жирный, тоже повернула за угол. Хитрость Эвелин удалась. Коротышка продолжал неотступно следить за машиной, хотя девушки там уже не было. А поскольку водителю пустого такси требовались свечи зажигания, то он — в сопровождении гангстера — отправился к дешевой мастерской чуть ли не на другом конце города, около знаменитого кладбища Пер-Лашез.

Тут Жирный почуял неладное. Он отпустил свое такси и поспешил к первой машине. Она оказалась пустой.

— Где дама? — спросил мошенник у шофера.

— А разве в машине ее нет?

— Нет.

— Поищите получше, может, она спряталась под сиденьем.

— Вы что, вздумали со мной шутки шутить?

— Да. Но, видно, шутки не всякий понимает, — проговорил шофер тоном, не предвещающим ничего хорошего, зажав в руке тяжелый разводной ключ, словно индейский томагавк.

Жирный и сам был не прочь подраться, тем более что ситуация тянула на классический случай самообороны, но таким способом вряд ли можно было рассчитывать на получение информации, поэтому пришлось пустить в ход пряник.

— Видишь десять франков?

Разводной ключ плавно опустился и, враз утратив свой воинственный вид, мирным бытовым инструментом поник в руке водителя.

— Итак, где же дама вышла?

— Когда мы свернули с набережной на бульвар Сен-Мишель, я притормозил и она выскочила из такси. Дама сказала, что ее преследует какой-то нахал… Я и поверил.

— Ну а что вы думаете теперь, когда мы, можно сказать, познакомились?

— Теперь-то я в этом уверен.

Жирный выяснил для себя главное и понял, что с этой минуты у него руки развязаны. Надо как следует всыпать шоферу. Что ни говорите, а право на самооборону сохраняется даже задним числом. Бандит вырвал у водителя разводной ключ и бросил его в сторону, а затем несколько минут колошматил незадачливого шутника. Чтобы не запачкать своего экстравагантного костюма, Жирный схватил шофера за горло и плотно прижал его к стене. Конечно, при работе одной рукой эффект получается не тот, но гангстер старался компенсировать неизбежные потери, время от времени пиная жертву ногами.

Пожилой владелец ремонтной мастерской отодвинул подальше от дерущихся канистру с маслом и сел на нее, чтобы со всеми удобствами насладиться сим незаурядным зрелищем. Наконец Жирный отпустил измордованного шофера и щелчком стряхнул с пиджака кусочек штукатурки.

— Значит, по-твоему, я нахал, способный приставать к дамам?

Шофер захлебывался кровью.

— Гм… если присмотреться поближе, вы производите впечатление человека вполне смирного.

— Вот это другой разговор! Тогда живо подбрось меня к «Кафе Ром».

Владелец мастерской вручил клиенту свечи зажигания, наполнил бак бензином, шофер сел на водительское место, захлопнул дверцу и помчал своего воинственного клиента в пестром костюме к центру города.

Жирный с взволнованным видом ворвался в кафе. Господин Райнер, он же грабитель и убийца, как раз играл в шахматы с неким доктором медицины.

— Прошу прощения, — проронил он, заметив своего приятеля, и встал. — Следующий ход мой.

Выслушав полный самооправданий невеселый отчет коротышки, Райнер изрек следующее:

— Напрашивается любопытный вывод! Гордон заранее предвидел, что дамочка обведет тебя вокруг пальца. По-моему, либо она не из начинающих, либо ты стал сдавать. Судя по всему, стальные челюсти времени не щадят даже грабителей, ведущих размеренный образ жизни… Гордон отбыл в бюро «Колумб», откуда ты звонил. Нам велено дожидаться здесь. Такова повестка дня.

— Кто бы мог заподозрить в зеленой девчонке такое подлое коварство! — пожаловался Жирный.

— Что и говорить, это был запрещенный прием по отношению к доверчивому преступнику. А кстати, во что обходится теперь поездка на такси до Пер-Лашез?

Гордон вернулся в кафе возбужденный.

— Где девица?

— Мистер Гордон… — запинаясь, пробормотал Жирный, — девица сбежала… выскочила из машины.

Гордон от злости скрипнул зубами.

— Ну что за остолоп! Живо отыщи лорда Баннистера и не спускай с него глаз. По всей вероятности, он пожелает встретиться с мисс Вестон. Профессор остановился в отеле «Риц», возможно, через него нам снова удастся напасть на след девицы. Все сведения сообщать сюда. Ты, Райнер, останешься за связного, а я пошел.

— Куда?

— За Буддой. Он проживает на рю Мазарини, в доме номер семь.

— Может, сперва попьешь кофейку? — предложил Райнер.

— Идиот!

7

Освободившись от преследователя, Эвелин повернула обратно вдоль набережной. Она остановилась у лавчонки подержанной одежды, внимательно осмотрела витрину, затем вошла внутрь.

— Мне нужно темное платье для горничной. И дайте к нему кружевной передник, как тот, что на витрине.

Эвелин переоделась, не выходя из лавчонки. В другом магазинчике по соседству купила черную лаковую сумку и сложила туда свою одежду. Покончив с экипировкой, она отыскала поблизости магазин фирмы «Феликс Потэн», торгующий деликатесами, что не составило труда, ведь Потэн имел магазины во всех районах Парижа. Она попросила упаковать ей холодный ужин на две персоны, затем поспешила на рю Мазарини и позвонила у дверей квартиры Вильмингтона. Ей открыла служанка.

— Я от фирмы Потэна, доставила ужин.

— Как же, знаю! — буркнула женщина. — Оставьте здесь, пожалуйста.

— Если позволите, я сама накрою на стол и расставлю закуски. Ужин от Потэна хорош, лишь когда он должным образом сервирован.

— Делайте как хотите…

Эвелин проворно и ловко накрыла на стол, разложила на блюдах принесенные закуски. Прислуга тем временем возилась с уборкой где-то в глубине квартиры, и Эвелин воспользовалась этим. Выйдя в прихожую, она громко хлопнула дверью, а сама спряталась в уголке между гардеробом и стеной. Служанка лениво прошлепала к двери проверить, хорошо ли она закрыта, и снова ушла в комнаты. Минуло с полчаса. Тем временем наступили сумерки. Эвелин стояла в своем укрытии не шелохнувшись. И наконец счастье улыбнулось ей. Уборщица вышла в пальто и шляпке, держа в руках сумку и зонт. «Наверное, она приходящая и, значит, сейчас возвращается домой», — радостно подумала Эвелин. Так оно и было.

Девушка осталась в квартире одна.

Торопливо пройдя в гостиную, она включила свет. От страха и волнения теснило грудь. В гостиной стояли три витрины, набитые всякими безделушками. Эвелин по очереди осмотрела каждую витрину и убедилась, что Будды там нет. Дверь комнаты была распахнута, так что видна была соседняя гостиная, поменьше. И вдруг одно из окон соседней гостиной медленно отворилось. Сперва на подоконнике показались руки, а следом вынырнула и лысая голова. Отчетливо можно было различить бандитскую физиономию и нос, обезображенный шрамом.

Гордон, каторжник!

От ужаса Эвелин застыла на месте.

Глава четвертая

Эдди Рэнсинг отправляется на поиски Будды, но обнаруживает лишь трупные пятна и множественные следы телесных повреждений. Ни те, ни другие его не интересуют. Он знакомится с Викторией, женой садовника, и принимает знаки внимания от неуклюжего жвачного животного по кличке Горчица. От «карлсбадского сувенира» он вынужден отказаться за ненадобностью и угрожает капризной Грете. Злобный гном заманивает его в западню. Эдди вплавь добирается до соседнего селения. Все складывается плохо, зато кончается хорошо.

1

Мюгли-ам-Зее расположено на берегу озера Мюгли в Швейцарии и славится как уголок, начисто лишенный каких-либо достопримечательностей. Отдыхающие или иностранцы сюда никогда не забредают даже по ошибке. В эту глухомань и прибыл автобусом Эдди Рэнсинг, чтобы разузнать что-нибудь о советнике Воллишофе.

Дело это оказалось совсем несложным. Пока он ужинал в харчевне, под окном дружными рядами выстраивались обитатели местечка, жаждущие увидеть занятного иностранца. Поэтому стоило только Эдди Рэнсингу улыбнуться первому же вошедшему седому господину с высоким лбом и открытым, приветливым взглядом — молодой человек тотчас определил, что это местный нотариус или здешний судья, — и знакомство состоялось. Правда, попутно выяснилось, что пожилого господина зовут Гугенхейм, по роду занятий он — коронер и находится здесь проездом, но ведь это не помеха человеку, желающему получить нужные сведения.

— Вы знаете здешних жителей, господин Гугенхейм?

— Как не знать, ведь это мой кантон. В прошлом году, во время эпидемии тифа, мне немало пришлось тут потрудиться.

— И господина Воллишофа знаете?

— А когда он умер?

— Насколько мне известно, он еще жив.

— Тогда не имею чести быть с ним знакомым. Я общаюсь в основном с покойниками да с бакалейщиком, поскольку он родственник моей жены. От светской жизни я как-то в стороне… Мой род занятий требует самоуглубления.

И господин Гугенхейм принялся усердно расхваливать недооцениваемую многими науку осмотра трупов. Его никак нельзя было назвать бездушным профессионалом. Он свято верил в свое дело. По его мнению, в работу всегда можно привнести творческое начало, если человек наделен чутьем и критически относится к шаблонам ремесла. Взять, к примеру, трупные пятна…

— В другой раз, милейший господин Гугенхейм. Вы несколько отвлеклись, а мне прежде всего хотелось бы познакомиться с господином Воллишофом.

Гугенхейм сник, однако же не решился более расписывать достоинства своей профессии.

— Видите ли, в доме Воллишофа я был всего лишь раз и лично с ним не знаком. Я осматривал его привратника, после того как тот завершил свое бренное существование. Некоторые характерные следы телесных повреждений вынудили меня проконсультироваться с полицией. Я был там в последний раз, когда жену усопшего брали под арест из-за подозрительных внешних повреждений…

— А с тех пор?

— С тех пор как ее посадили, она так и сидит, поскольку вскрытие подтвердило…

— Господин Гугенхейм, оставим покойников в покое…

— Остроумно сказано! Однако прежде не преминем тщательно осмотреть их. До результатов вскрытия каждый, кто жив, находится под подозрением, таков мой принцип. К примеру, в прошлом году в Сент-Галлене…

Эдди Рэнсинг так и не узнал, какой казус случился в прошлом году с господином Гугенхеймом в Сент-Галлене, хотя не исключено, что эта история была еще увлекательнее, чем поучительный случай с привратником, испещренным следами телесных повреждений. Эдди Рэнсинг расшатался и ушел.

2

Выйдя из харчевни, он задумался, под каким бы предлогом все же наведаться к господину советнику. Раздумья его не заняли и двух минут, поскольку перед ним вдруг возникла страшная, как ночной кошмар, служанка с невероятно вздернутым носом и с огромным флюсом во всю щеку, так что от лица виднелась только пара ноздрей, нацеленных на собеседника.

— Я — Виктория, жена садовника Кратохвила, — представилась она.

— И что из этого следует?

— Господин Иоганн Воллишоф велел передать, что желал бы побеседовать с вами. Только вы извольте кричать погромче, он у нас туговат на ухо. На левое ухо. После гриппа было осложнение на уши, в прошлом году пришлось даже операцию делать.

Ошеломленный Рэнсинг последовал за особой с раздутой щекой. Виктория с превеликой осторожностью ступала впереди него по темной дороге. Поначалу молодой человек обрадовался такой предупредительности, но, после того как пятый раз по щиколотку увяз в грязи, окончательно уверился, что супруга садовника Кратохвила оттого столь осторожно нащупывает путь, чтобы в темноте ненароком не пропустить какую-нибудь лужу.

— Не знаете, зачем я понадобился господину советнику?

— Что вы?

— Я спрашиваю, — раздраженно завопил он, — почему хозяину вздумалось послать вас за мной?

— Потому что Хелли не было дома. Он отправился за газетами в Эрленбах. Мы выписываем газеты из Цюриха.

Бух! Эдди угодил в глубоченную лужу.

— Вы уж, пожалуйста, поберегитесь, дорога тут местами сыровата, — предостерегла его супруга садовника. — На будущий год обещают замостить керамзитом. Двух муниципальных чиновников уже посадили за хищения. Теперь подрядился Гютрих. Ну, этот воровать не станет, он уже свое отсидел.

Кто-то с невероятной силой толкнул Рэнсинга в спину: оказывается, это корова решила обогнать их, вопиющим образом нарушив правила обгона.

— Ведь я предупреждала вас, что надо быть поосторожней. Горчица, ах ты озорница! Такая, знаете, своевольная, домой заявляется запоздно и только по пешеходной дорожке…

«Где здесь пешеходная дорожка?» — в отчаянии задался вопросом Эдди, выуживая из грязи свою шляпу, так как прошествовавшая мимо озорница из породы жвачных небрежным взмахом хвоста вышибла шляпу у него из рук да еще поддала ее рогами.

Наконец они добрались до замка.

Войдя в старомодную гостиную, обставленную прекрасной мебелью из мореного дуба, Эдди первым делом увидел множество шныряющих повсюду кошек разной величины. Над огромной кадкой с вечнозеленым растением сидел попугай с красным хохолком, а в одном из кресел, целомудренно уткнувшись в рукоделие, застыла девица лет сорока пяти. Господин с орлиным носом — лысый и с несколькими на редкость длинными седыми волосинками поперек черепа, — опираясь на палку, двинулся навстречу гостю и буквально упал в объятия Рэнсинга, наступив на волочащийся по полу пояс шлафрока. Несколько секунд он обессиленно покоился в объятиях молодого человека.

— Тысячу раз говорил, чтобы обрезали пояс покороче. Но им, видите ли, материи жалко… Рано или поздно я по их милости сверну себе шею!.. Весьма рад.

— Для меня большая честь.

— Кто, говорите, вас прислал?

— Меня зовут Эдди Рэнсинг! — что было мочи заорал англичанин.

К собеседникам подошла барышня.

— А меня зовут Грета, — сообщила она. — С папой следует говорить погромче, потому что он слегка недослышит. Садитесь, пожалуйста.

Рэнсинг сел и узнал от фрейлейн Воллишоф, что с десяток людей сломя голову примчались из харчевни, после того как услышали, что иностранец наводил у коронера справки о советнике. Ну а господин советник, естественно, сразу же послал за любознательным иностранцем. Чуть позднее семья советника пригласила Рэнсинга погостить у них несколько дней и в своей любезности дошла до того, что позволила гостю пройти в отведенную ему комнату умыться и переодеться в чистое, воспользовавшись доставленным сюда багажом.

Досуг после ужина был заполнен дружеским надрывным криком. Старый советник два года назад потерял свой слуховой аппарат, с помощью которого довольно хорошо разбирал все, что ему говорили, а приобрести новый скупость не позволяла.

Наконец часу этак в одиннадцатом Эдди удалось подвести разговор к цели своего приезда. К тому времени уже три кошки спали, уютно свернувшись у него на коленях.

— Я из Лондона, увлекаюсь коллекционированием произведений искусства.

— Что он сказал? — с астматической одышкой переспросил у дочери господин Воллишоф.

— Он коллекционер! — взвизгнула Грета.

Старик понимающе кивнул.

— У меня есть племянник, тот увлекается оптикой.

Тем временем в доме советника собралось избранное общество: аптекарь, директор театра и некий драматург — господин Максль, уже несколько лет подряд писавший пьесу «Вильгельм Телль». Сей литератор пробавлялся тем, что его охотно принимали повсюду, как человека, повидавшего свет: в свое время он по поручению некоего скототорговца посетил Брюнн…

3

Позднее Эдди удалось уединиться с Гретой. Бескровная физиономия старой девы чем-то напоминала выжатый лимон. На макушке она носила голубой бант и, когда улыбалась, становилась похожей на японского премьер-министра в отставке, чье фото мелькало в хронике. Фрейлейн была на редкость уродлива, и это ее природное свойство усугубляли вставные челюсти.

— Видите ли, я коллекционирую работы некоторых английских керамистов. Творения их, по сути, ценности не представляют, но ведь у каждого свои причуды.

— Боже мой, кому вы рассказываете? У меня есть тетка, которая помешана на мытье рук и никак не может отвыкнуть от этой своей мании. Объясните мне, что тут хорошего — поминутно мыть руки?

— Так вот, значит, я коллекционирую…

— Нет, скажите мне, ради бога, что толку в этом пристрастии к чистоте?

У Рэнсинга чесались руки стукнуть настырную девицу.

— Я собираю старинную керамику, — тупо твердил он свое, — и по регистрационной книге торговой фирмы установил имена клиентов, которые некогда приобрели интересующие меня вещи. Ваш отец семнадцать лет назад получил от лондонской фирмы «Лонгсон и Норт» две керамические вещицы.

— Покупка наверняка была оплачена!

— Само собой разумеется, но речь не о том. Среди прочих меня интересует скульптурная группа «Жнецы», — он намеренно начал с другой вещи, чтобы замаскировать истинную цель своего визита, — и небольшая статуэтка, украшающая эмалевую шкатулку, — так называемый «Созерцающий Будда».

— О, я давно ее подарила!

Стены качнулись и поплыли у Рэнсинга перед глазами. Он вынужден был сесть. В тот же миг резкая боль пронзила ногу у щиколотки: кошка, которую Эдди ненароком придавил, решила отомстить и вонзила все когти ему в ногу.

— Ах, Гюрти! — нежно проворковала хозяйка. — Вы знаете, она такая своевольная!

— Подарили?! Ай!.. Она у вас действительно своевольная…

— Да, я без сожаления рассталась с вещицей. Не нравились мне эти «Жнецы».

Вновь пробудившаяся надежда подействовала на Эдди словно наркоз, он даже перестал ощущать кошачье своеволие.

— А «Созерцающий Будда»?

— Фи, дешевый хлам! Шкатулка стоит у меня в спальне. Хотите, принесу?

— Если вас не затруднит…

Как только фрейлейн Грета скрылась за дверью, своевольная Гюрти, описав изящную двухметровую дугу, от ноги Рэнсинга отлетела за цветочную подставку с фикусами и другими вечнозелеными растениями. Отчаянное мяуканье на миг перекрыло надрывные голоса интеллигентных гостей, мирно беседующих у камина во всю мощь своих легких.

Затем возвратилась барышня Воллишоф с сокровищем в руках. На крышке эмалевой шкатулки сидел Будда, странно наклонив голову, словно разглядывал собственный пупок.

Эдди потянулся к шкатулке, и барышня равнодушно отдала ее ему. Наконец-то вожделенная добыча у него в руках!

Цвет местной интеллигенции тоже подошел поближе, чтобы рассмотреть статуэтку. Старый советник, бог весть почему вообразив Эдди глухим, проорал ему в самое ухо:

— Это ерунда! Видели бы вы в Цюрихе мраморную скульптуру Песталоцци с супругой — на пьедестале стоит посреди площади!

— Та скульптура действительно красивее, — признала барышня Грета.

В руках Эдди была бесценная статуэтка с алмазом. Урони он ее на пол — и из-под черепков выкатится камень изумительной красоты. Но тогда все увидят сокровище!.. Охотнее всего Рэнсинг смылся бы сейчас прочь вместе со статуэткой.

«Спокойно, Эдди, — сказал он себе, — находчивость и хладнокровие!»

— Грошовая поделка, но мне приглянулась, — пояснил он барышне. — С удовольствием подарю вам взамен красивые наручные часы, чтобы не оскорблять вас предложением денег.

— Нет, шкатулку я не отдам, — заявила Грета. — Здесь хранятся мои принадлежности для рукоделия. — Она открыла прямоугольную коробку, служившую как бы постаментом для скульптуры. Там лежали нитки, иголки, ножницы, наперсток. — Кроме того, вещь принадлежала маме и осталась в память о ней. Так что расстаться с ней я не могу. Но если вы купите мне часы, я подарю вам карлсбадский бокал. Тоже очень красивый, а нам он без надобности.

Напрасны были все посулы и уговоры, сломить упорство старой девы не удалось.

Не суметь заполучить Будду, которого держишь в руках! Эдди столкнулся с таким сплавом тупости и предубеждений, какой исключал дальнейшие попытки завладеть шкатулкой законным путем. Грета с ее дурацкой ухмылкой, которая могла бы сойти за симптом любой душевной болезни, надежно спрятала статуэтку за непробиваемой стеной своего упрямства.

4

Значит, надо было изобрести другой способ.

Дело казалось проще простого. В истории криминалистики известны случаи, когда похищали металлические сейфы, буравили стены и взламывали стальные двери. В сравнении с этим прихватить из незапертой спальни слабоумной дочери глухого советника некоего индийского божка, который попутно облагораживает шкатулку для рукоделия, — пара пустяков.

Эдди предпочел простейший, с его точки зрения, способ: спрятаться напротив комнаты Греты в чулане на третьем этаже, используемом как кладовка для всякого старья; чулан этот он обнаружил, когда провожал барышню до дверей ее спальни.

— Кто-нибудь живет в этой каморке? — небрежно поинтересовался он.

— О нет! — со смехом ответила Грета. — Там свален всякий хлам. А садовник хранит там свой выходной костюм.

Она чуть приоткрыла дверь. Парадный костюм садовника висел у самого входа и вынуждал предположить, что большего оборванца, чем его владелец, во всей стране не сыскать.

Здесь он и спрячется!

Поцеловав студенистую руку фрейлейн Воллишоф, Эдди дождался, пока за ней захлопнется дверь спальни, и с молниеносной быстротой шмыгнул в чулан. Ему было хорошо известно, что через час Грета спустится в кладовую за съестными припасами, чтобы как следует подкрепиться. Это удивительное открытие он сделал накануне. За ужином барышня почти ничего не ела — так, пощипывала-поклевывала, словно птичка. К ночи у Эдди разболелась голова, он вышел в сад проветриться и через окно гостиной случайно увидел Грету: сидя за столом, барышня делила одиночество с половиной круга колбасы и горой картофельного салата. Она жадно заглатывала огромные куски, и оставалось лишь удивляться, как она не подавится.

На этом наблюдении Эдди и выстроил свой план. Лишь только Грета спустится в гостиную на второй ужин, он проберется к ней в комнату, схватит Будду — и давай бог ноги. Он уже вынашивал сладостную мечту о побеге, лежа в облупленной ванне, которая вкупе с несколькими садовыми столиками и трехногой табуреткой занимала заднюю часть чулана, когда заявился садовник переодеться в свой парадный костюм. Старик не спеша облачался, ворча себе под нос. Можно было разобрать, что он поминает какое-то неизвестное лицо, которое думает, будто садовник — Господь Бог и в его власти заставить цвести даже самую бросовую луковицу тюльпана. По ассоциации с этим неизвестным лицом садовнику припомнились некоторые тяжелые оскорбления личности, и, повторив их вслух, он повесил на гвоздь свою расхожую одежду и удалился.

Но дверь запер снаружи.

Какая подлость! Слыханное ли дело — запирать на замок чулан, набитый хламом!..

Тесная каморка на миг показалась Эдди ванной комнатой, ибо он чувствовал себя, словно ошпаренный кипятком. Он выбрался из ванны. Дверь, как ни дергай, заперта накрепко, окон нет ни одного. Да вдобавок еще аппетит разыгрался прямо-таки волчий. Хоть лбом ее вышибай, эту проклятую дверь!

Воздев кулаки к небу и потрясая ими, Рэнсинг словно бы винил во всех своих бедах развешанные на чердаке простыни. Чтобы можно было свободнее повернуться в чулане, он отодвинул в сторону глиняного гнома.

Закурить бы!.. С досады он готов был грызть портсигар, обнаружив, что забыл спички. А тут еще нечаянно прищемил мизинец мышеловкой. Затем он услышал, как открылась дверь и Грета выскользнула из своей комнаты, чтобы расправиться с оставшейся от вечерней трапезы колбасой и миской картофельного салата. Эдди решил присесть и чуть не вскрикнул, угодив задом на сломанный подсвечник; подсвечником он запустил в голову садовому гномику.

Наконец ночь подошла к концу. В замке повернулся ключ, и в дверях возникла фигура старика садовника, принесшего на сохранение свой парадный костюм. Снаружи еще стояли сумерки, было, наверное, часов пять. Запах сырой земли, наполнивший по-осеннему волглый, холодный воздух, хлынул через раскрытую дверь в затхлый чулан.

Вдруг садовник застыл на месте, удивленно разглядывая глиняного гнома, голову которого вместо фригийского колпака украшал гнутый подсвечник. Чудеса, да и только: ведь вечером гнома этого здесь не было! Бородатый карлик знай себе загадочно ухмылялся. Как же он сюда попал? И с чего это вздумал балансировать подсвечником?.. Может, в чулане кто есть?

Садовник подошел было к этому логическому выводу, и ему оставалось лишь выскочить в коридор, но последнее звено рассуждений не успело замкнуть цепочку, поскольку он получил бесспорное подтверждение, что в чулане действительно кто-то есть: на затылок его обрушился мощный удар. Садовник рухнул на обнаженные пружины диванного скелета, проткнув головой картину, на холсте которой было изображено медвежье семейство, мирно отдыхающее на лоне природы в том месте, где впоследствии вырос город Берн.

Садовник завопил во всю глотку.

Лакей, с мастикой и щеткой в руках направлявшийся на второй этаж, услышал крик и поспешил на помощь. Рэнсинг выскочил за дверь чулана и налетел на лакея; тот упал навзничь. Тьма стояла хоть глаз коли, и теперь уже двое пострадавших громогласно взывали о помощи.

В самом низу лестницы появился привратник в ночной рубашке. Рэнсинг, оступившись на восьмой ступеньке, полетел вниз, толкнув привратника в грудь. Оба упали на пол, но в следующий миг Эдди уже очутился за дверью дома и, не чуя под собою ног, понесся по темному саду.

По пятам за ним мчались лакей со щеткой и мастикой в руках, садовник в расхожем костюме и с изображением древней бернской земли на шее; замыкал кавалькаду привратник в живописном ночном облачении. Суеверная кухарка, увидев их из окна, потом несколько недель не могла прийти в себя.

Неожиданный, трагический случай повернул события в пользу преследователей. На проселок свернул воз с сеном, отрезав беглецу путь.

Что же делать? Бежать куда глаза глядят! Когда Эдди всем телом и физиономией ощутил приземление на противоположной стороне канавы, преследователей отделяло от него несколько шагов. Петляя между деревьями, он летел сломя голову и вдруг очутился на берегу озера. Медленно погрузился он в ледяную воду. Набрал полную грудь воздуха и нырнул. Он плыл под водой, пока хватило дыхания.

Преследователи не слышали всплесков воды, при слабом свете зари водная гладь расстилалась нетронутой.

Троица повернула назад.

Через полчаса Эдди Рэнсинг последними усталыми взмахами рук достиг берега у местечка Швахт-бай-Пунгли-ам-Зее. Селение это было знаменито тем, что дало стране двух директоров промышленного концерна.

Настало утро. В камышах квакали лягушки.

Рэнсинг, синий от холода и промокший до нитки, сидел на прибрежном камне и тихо всхлипывал…

Глава пятая

Эвелин вынуждена проявить нескромность. Сквозняк неожиданно сменяется перестрелкой, и в результате облавы схвачено множество людей. Все преследуют всех. Грабители входят в картель, а затем в ресторанчик «Бобовый король». Тропическим ураганом сметает банкет, а чествуемое лицо прямо во фраке отправляется в длительную автомобильную поездку.

1

Эвелин не осмеливалась шелохнуться.

В какой-то из комнат мелодично и приглушенно пробили часы. Каторжник перешагнул через подоконник и тщательно отряхнул с брюк известку, приставшую во время восхождения в квартиру. Ситуация сложилась такая: Гордон даже не подозревал, что девушка находится здесь, в то время как Эвелин знала о его присутствии.

Она вовремя успела спрятаться за дверную портьеру. А что, если он обнаружит ее? Очутиться в пустой квартире один на один с бандитом, даже не имея возможности позвать на помощь: ведь ее тоже сюда никто не звал.

Слышно было, как поскрипывает паркет: очевидно, гангстер в поисках Будды переходит от витрины к витрине.

Что, если ему удастся отыскать сокровище? А она, Эвелин, уже у самой цели вынуждена, затаившись, ждать, пока у нее из-под носа уведут ее законную собственность.

Впрочем, какое там «затаившись»! Да она готова бежать сломя голову, только бы знать, как отсюда выбраться.

Девушка осторожно двинулась к окну. Пышный ковер глушил все шорохи. И вот она у цели! Теперь участь ее зависит от того, не заскрипит ли оконная ручка. Эвелин взялась за ручку и медленно повернула…

Окно бесшумно распахнулось. Лица Эвелин коснулся слабый сквозняк: должно быть, Гордон в дальней комнате не закрыл за собою окно.

Эвелин сопутствовала удача: именно близ этого окна шла вниз пожарная лестница. Чем не лазейка из западни?

Однако теперь, когда перед нею открылся путь к спасению, девушка почувствовала прилив отваги. Вон в ту застекленную горку у стены она не успела даже заглянуть, а вдруг там и хранится эмалевая шкатулка с Буддой на крышке?

Эвелин повернула обратно, удаляясь от спасительного окна.

Вечерело. В комнате царил полумрак, и девушке пришлось приблизиться к витрине вплотную, чтобы разглядеть тонувшие во мраке безделушки. Будды среди них не было.

В эту минуту хлопнула входная дверь, послышались голоса и в прихожей щелкнул выключатель.

Вильмингтон заявился домой, да не один, а с гостем!

2

«Но ведь ужин он заказывал на восемь часов!» — пронеслось в мозгу Эвелин. Вновь она застыла на месте, не решаясь шелохнуться. Должно быть, и гангстер тоже замер в полном ошеломлении.

Что же теперь будет?

— Мне непонятно ваше поведение, Адамс! — донесся энергичный голос хозяина. — Я уступил вашей просьбе и пригласил вас к себе домой, но отнюдь не из страха, а из любопытства.

— Сейчас все поймете, — неприязненно отозвался гость.

Через распахнутую дверь Эвелин было прекрасно видно все, что происходит в столовой. Гость — приземистый толстяк с хрипловатым голосом, походка вразвалку, одежда и манеры небрежные. В уголке рта у него дымилась сигарета, обильно посыпая пеплом пиджак; время от времени курящий стряхивал пепел с одежды ленивым движением, словно желая подчеркнуть, что он вовсе не стремится к чистоте и порядку.

Едкий запах дешевого табака заполнил квартиру тотчас же, едва гость переступил порог.

Вильмингтон был бледен и явно нервничал. Ноздри тонкого, изящно очерченного носа подрагивали; покусывая губу, он взволнованно расхаживал по комнате. Зато толстяк не мешкая плюхнулся в кресло и, повысив свой хриплый голос до скрипучего визга, как это свойственно всем неотесанным и самоуверенным людям, сразу приступил к главному:

— Вот что, Вильмингтон! Вы ждали Флёри к восьми, так что у вас еще целый час, чтобы обмозговать мое предложение, поскольку я не намерен встречаться здесь с нашим общим другом. Предупреждаю: ваша игра кончена.

— Хотите взять на испуг?

— Нет, всего лишь предупредить. Четыре месяца назад, когда я обмолвился, что, по-моему, карта Клейтона находится у вас, вы меня подняли на смех, сказав, что, с тех пор как женились, с разведкой покончено, что к трагедии несчастного Брэндса вы не имеете никакого отношения, и посоветовали мне оставить вас в покое, иначе вы обратитесь в полицию. Я знал, что вы ломаете комедию.

— Не пытайтесь блефовать, Адамс, — проговорил хозяин дома с кротостью мурлыкающего леопарда, и глаза его сузились в недобром прищуре. — Я прекрасно знаю ваши трюки, не напрасно же мы когда-то сотрудничали.

— В таком случае вам должно быть известно, что я всегда ношу в кармане пистолет, а в данный момент держу палец на спуске. Кроме того, вы сами видели, как я с двадцати шагов попадаю в человека, стреляя через карман.

Вильмингтон в бессильной ярости молча смотрел на него.

Толстяк желтыми, ястребиными когтями извлек из пачки очередную сигарету и прикурил от догоравшего окурка. Окурок он раздавил на хрупкой тарелочке, сервированной под салат, и скроил такую физиономию, словно его мучили желудочные колики.

— Вы тянули время в надежде, что, после всей этой заварушки в колониях, сможете выгоднее сбыть карту с рук. Тут вы были правы, однако не подумали о том, что дали мне время провести основательное расследование. Вам известны связи, какими располагают мои люди во всех уголках земного шара, не говоря уж о моих личных способностях. Так что теперь я в выгодном положении и заполучу карту вместе со всеми необходимыми документами прежде, чем пожалует Флёри или полиция. А у полиции, да будет вам известно, мы все под колпаком.

— Вы до сих пор убеждены в действенной силе блефа, милый Адамс… Мне этот ваш метод хорошо известен.

— Ну что же, если желаете, прочту вам лекцию, надеюсь, она вас убедит. Для начала перечислю все содеянные вами пакости, чтобы мои слова не казались вам блефом или пустыми догадками. Итак: вы, милейший Вильмингтон, или мистер Штак — как еще в бытность вашу шпионом вас называли в донесениях, — год назад женились на младшей сестре лейтенанта Брэндса. Ваше обхождение, манеры, финансовая поддержка со стороны работодателей помогли вам проникнуть в избранное общество. Поскольку Брэндсу, офицеру Адмиралтейства, благодаря его выдающимся способностям поручали ответственную работу в области картографии, брак этот открывал перед вами большие возможности. Вы не разменивались по мелочам, не покушались на документы второстепенной важности, не утруждали себя сбором малозначительных сведений — вы выжидали крупную добычу, тем временем стараясь втереться в аристократическую среду. И это вам удалось благодаря вашим манерам, хитрости и уму. Крупная добыча не заставила себя долго ждать. Исследователь Африки Клейтон вернулся из последней своей экспедиции смертельно больным. Он исследовал джунгли Центральной Африки и возвратился на родину умирать. Его имя неделями не сходило со страниц газет, заслуги его превозносились до небес, и лишь очень немногие знали, что этот человек передал военному министерству свой дневник, несколько карт и массу фотоснимков. В девственных глубинах джунглей Клейтон обнаружил богатейшие месторождения нефти.

Вильмингтон пожал плечами.

— Да, я слышал нечто подобное.

— Потерпите минуту… Материалы передали Адмиралтейству для картографической обработки. Ценнейшие документы в оранжевом конверте, скрепленном пятью огромными печатями, попали к лейтенанту Брэндсу. Клейтон вскоре умер. Надеюсь, мне нет нужды объяснять вам, что значит в наше время нефть, обнаруженная в таком месте Африки, на которое пока еще не наложила лапу ни одна из великих держав. И остальным державам даже приблизительно не было известно, какие именно области обследовал Клейтон. Все сведения — карта и прочие данные — содержались в оранжевом конверте. В истории международной разведки еще ни разу ни за один документ не платили таких сумм, на какую мог рассчитывать тот, кто завладеет этой картой. Но к ней невозможно было подобраться. Тем временем разразилась колониальная война. Все великие державы внимательно следили за действиями захватчика, и в этот момент вам удалось завладеть оранжевым пакетом с пятью печатями!

— Скажите, Адамс, отчего бы вам не писать романы? С таким даром воображения…

— Сейчас вы убедитесь, что я сильнее в своей основной профессии. Заранее предупреждаю, что борьба идет не на жизнь, а на смерть; за вами, Флёри, Ханнусеном и всей остальной компанией ведет наблюдение парижская полиция.

— Может, скажете наконец, что вам от меня нужно?

Толстяк вытащил очередную сигарету, прикурил от крохотного окурка и извергнул мощное облако дыма, обсыпав все вокруг пеплом. Он поудобнее откинулся на спинку кресла, водрузив ноги на подлокотник, и лениво продолжил речь, ни на миг не вынимая правой руки из оттопыренного кармана пиджака.

— Ради осуществления своего плана вы погубили целую семью. На сегодняшний день в живых остались лишь старший Брэндс и несчастный лейтенант, если можно назвать жизнью мучительные тяготы службы в пекле Сахары. Ага, вы побледнели!.. Неужто вам не известно, что Брэндс завербовался в Иностранный легион?

— Что за чушь вы несете! — сквозь зубы процедил Вильмингтон и сделал шаг вперед.

— Поберегитесь! — воскликнул Адамс. — Я держу вас на мушке.

Пиджачная пола угрожающе приподнялась, и Вильмингтон, задыхаясь от злобы, замер на месте. Адамс хрипло рассмеялся.

— Похоже, моя сказочка перестала вам нравиться? А ведь это еще не конец. У вашей жены Изабеллы Брэндс родился ребенок. В один прекрасный день младенец исчез. Убитой горем матери вы заявили, что вернете ей сына лишь в том случае, если она вручит вам оттиски ключей от служебных помещений брата. Вы же и обучили несчастную, обезумевшую от горя благородную женщину воровским приемам изготовления оттисков. Промучившись две недели, жена сделала вам оттиски. Да, но как завладеть пакетом без ущерба для своего превосходного положения в обществе? У вас и на это хватило коварства. Лейтенант Брэндс души не чаял в Холме, своем младшем брате, а этот двадцатилетний юнец без памяти влюбился в некую танцовщицу. Дамочка эта — Этель Ардферн — была из ваших людей, я тоже ее хорошо знаю. Ей не составило труда вскружить голову неискушенному юнцу, которого после смерти отца растил лейтенант Брэндс и любил, как родного сына. Этель вертела Холмом как хотела. Ей удалось подбить молодого человека бежать с ней в Канаду. В предполагаемый день отъезда Холм написал письмо брату.

Вильмингтон застыл на месте, не отрывая взгляда от гостя.

— Письмецо было коротким: «Дорогой брат! Я не мог поступить иначе. Прости своего непутевого брата Холма…» У них с Этель было условлено, что письмо они отправят лишь в Саутхемптоне, перед отплытием парохода. Этель упросила возлюбленного съездить с ней к матери — та живет в окрестностях Лондона, — чтобы попрощаться. Они поехали в шикарном автомобиле девицы Ардферн. По дороге — конечно же, в глухом месте — у машины отказал мотор. Оба вышли из автомобиля, и тут поджидавший их Дикман, сообщник танцовщицы, прикончил Холма. Вечером Этель, как обычно, отплясывала в баре. Но к тому времени письмецо из кармана убитого Холма успело перекочевать к вам в руки.

А на другой день вы осуществили поистине гениальный трюк. Утром, до прихода лейтенанта Брэндса на службу, вы проникли в министерство. Из приемной прошмыгнули в кабинет Брэндса, открыли ключом нужный ящик стола, схватили пакет и уже через минуту как ни в чем не бывало сидели в приемной, поджидая лейтенанта.

Когда Брэндс пришел на службу, вы передали ему прощальное письмо брата и кусок воска с оттисками ключей. Холм, дескать, позвонил вам по телефону и вне себя от волнения твердил о каком-то совершенном им преступлении, сам он попросту не решается звонить брату. Жаловался, что погряз в долгах и должен был угодить за решетку, что попал в сети безжалостных шантажистов и те вынудили его изготовить оттиски ключей и похитить оранжевый пакет. Теперь у него, мол, нет другого выхода, кроме как навеки покинуть Англию. Ну а вы, как любящий родственник, тотчас же сели в машину и помчались на квартиру Холма. Юношу вы уже не застали, на видном месте лежало это письмо и кусочек воска. Вам, мол, было невдомек, что все это значит, поэтому вы решили все как есть передать лейтенанту. Брэндс, бледный как полотно, молча смотрел на оттиски ключей и прощальную записку брата, где хорошо знакомым почерком были написаны многозначительные слова: «Дорогой брат! Я не мог поступить иначе. Прости своего непутевого брата Холма».

Лейтенант бросился в кабинет и увидел, что оранжевый пакет с пятью печатями исчез. Откуда бедняге было знать, что пакет с бесценной картой Клейтона, сложенный вдвое, преспокойно лежит в кармане вашего пальто на вешалке в приемной? Поистине гениальное мошенничество!

У Вильмингтона, похоже, поубавилось гонору. Он стоял понурясь и смотрел в пол. Адамс прикурил от обслюнявленного окурка очередную вонючую сигарету, затем налил себе вина из бутылки на столе и с наслаждением опрокинул стаканчик.

— Акция удалась лучше, чем вы рассчитывали. Помешанный на любви к брату Брэндс не способен был выдать Холма. Ему ведь было неизвестно, что тот убит, и он взял на себя роль благородного героя. Лейтенант надеялся, что братец встанет на праведный путь и начнет новую жизнь, и ему не хотелось, чтобы позорное пятно навеки отторгло Холма от общества… Брэндс написал покаянное письмо начальству, где сообщил, что карту у Него похитили, а потому он бросает службу и спасается бегством в страхе перед ответственностью. В пропаже документов целиком и полностью виноват лишь он: нарушив инструкцию, он взял пакет домой, а дорогой на него совершили нападение и похитили портфель.

Военные власти этим россказням не поверили, сочтя лейтенанта Брэндса шпионом. Поймать Брэндса не удалось, однако весть о его позорном поступке облетела весь мир. Так вы загубили древний аристократический род. Глава семьи, миссис Брэндс, окончила свои дни здесь, в Париже. Одного из ее сыновей убили, другой пустился в бега, а самый старший сделался мизантропом.

— Надоела мне ваша дурацкая болтовня! Чем вы можете доказать свои фантастические предположения?

Адамс самодовольно ухмыльнулся.

— Насчет доказательств можете не беспокоиться, их более чем достаточно. Но я еще не закончил свой рассказ. Вслед за всеми этими бедами, обрушившимися на семейство Брэндс, отдала Богу душу и ваша супруга.

3

Расхаживавший по комнате Вильмингтон в этот момент находился к Адамсу спиной; при последних словах собеседника он резко обернулся и в страхе уставился на толстяка.

— Ага, проняло! — злорадно ухмыльнулся тот. — Ну что же, пойдем по порядку! Этель Ардферн я учинил допрос по вашему методу. Да-да, это я перенял у вас! Затащил танцовщицу на катер… Догадываетесь, что было дальше? Сделать укол, чтобы вызвать искусственное заражение бациллами столбняка, и обещать вливание противостолбнячной сыворотки лишь в обмен на чистосердечное признание, сделанное в присутствии свидетелей. Признание должно подтверждаться определенными фактами, чтобы нельзя было потом отказаться от показаний. Этель тоже была знакома с этим методом и знала, что пощады не будет. Ясное дело, ради спасительной сыворотки выложишь все секреты, какие только знаешь. Смерть от столбняка не из самых приятных… К сожалению, девица Этель слишком долго упрямилась, так что противостолбнячная сыворотка ей уже не помогла.

— Мерзавец!

— Поосторожней в выражениях! — прохрипел толстяк, и дуло пистолета нацелилось прямо в грудь Вильмингтона.

На миг наступила пауза. Эвелин, оцепенев от ужаса, застыла в классической позе экранной героини: рот открыт в немом крике, ладони судорожно прижаты к щекам.

Гордон изумленно следил за перипетиями чужой драмы, к которой столь неожиданно оказался причастным.

Побледневший Вильмингтон молча опустился на стул и закурил сигарету. Жадно, глубоко затягиваясь, он судорожно выдыхал дым.

— Из показаний Этель мы узнали о существовании Дикмана — того самого, что пырнул ножом Холма Брэндса. Дикман раскололся как миленький в надежде на то, что ему дадут смыться. Но смыться мы ему не позволили. Он обретается в тулонском порту, на некоем судне и под охраной — несмотря на то, что я располагаю сделанными в присутствии свидетелей его письменными показаниями, где он признал, что получил от вас деньги и инструкции и что вы укрывали его после совершения убийства… Далее я могу доказать, что жену свою вы похоронили, состряпав ложное медицинское свидетельство. Ну и наконец, — хотя знаю, что за такие дела по головке не погладят, — я на свой страх и риск произвел прошлой ночью на кладбище Пер-Лашез эксгумацию, а соответствующие эксперты исследовали останки вашей жены. Следы цианистого калия прослеживаются весьма отчетливо.

— Хватит!.. Замолчите, вы… вы…

— Если угодно, я могу блефовать и дальше. Например, не составит труда отыскать лейтенанта Брэндса. Мы установили, что под фамилией Мюнстер он служит во втором батальоне Иностранного легиона в Марокко; в данный момент он находится в госпитале на излечении после тяжелого ранения. Выходит, главный свидетель жив. Жив человек, чья незапятнанная репутация и честь втоптаны в грязь, дабы прикрыть ваши грязные делишки!

— Я сказал — довольно… — задыхаясь, перебил его Вильмингтон, уставив глаза в пространство, словно увидел привидение. — Забирайте… забирайте карту и уносите ноги, да поживее, Флёри явится с минуты на минуту… Говорите, сколько я получу взамен, и забирайте оранжевый пакет, черт с ним!

— Не волнуйтесь, вы не прогадаете. Но прежде я должен убедиться, что печати не тронуты. Только не вздумайте врать, что конверт у вас в другой комнате, и не лезьте в карман. Отоприте-ка лучше вон тот сейф в углу.

Ошеломленная Эвелин ловила каждое слово этого диалога. Она не сомневалась, что будет убита на месте, если ее присутствие обнаружат. Но даже страх за собственную жизнь не смог приглушить в ее душе сочувствия к многострадальной семье Брэндс. Если только ей посчастливится выйти из этой передряги живой, она разгласит подслушанную тайну… Да, но доказательств-то у нее нет! Тем временем Вильмингтон открыл сейф и выложил на стол большой конверт, на котором виднелись целехонькие все пять печатей. О, как хотелось Эвелин схватить пакет, умчаться с ним в Марокко и вернуть опозоренному лейтенанту его честь! Интересно, каторжник сбежал или тоже слышал весь этот разговор? На всякий случай следует запомнить имя несчастного легионера. «Мюнстер, Мюнстер», — несколько раз повторила она про себя.

— Да и вообще вам не мешает поторопиться, — сказал вдруг Вильмингтон. — Сегодня два разных человека справлялись у меня о лейтенанте под тем предлогом, что якобы разыскивают оставшуюся после него шкатулку с фигуркой Будды на крышке. Но, по-моему, это липа, наверняка дело пахнет агентурной разведкой.

— Почему? Разве среди его вещей нет такой шкатулки?

— Помнится, я видел ее на квартире у Брэндсов. Вроде бы она стояла в ванной комнате. Но это ничего не значит. Разумеется, агенты будут выспрашивать о какой-то реально существующей вещи. Должно быть, как-то прознали, что у лейтенанта Брэндса была такая безделушка.

Лицо Адамса помрачнело.

— Но почему двое приходят с одним и тем же вопросом? Похоже, что интересуются они неспроста. Скорее всего, несколько человек открыли какую-то тайну, следы которой привели к вам, и теперь они торопятся опередить друг друга в поисках шкатулки. Не нравится мне эта история.

Вильмингтон побледнел.

— Вы так думаете?.. Но на кой черт им понадобилась шкатулка для туалетных принадлежностей или керамическая статуэтка Будды?

Толстяк задумался.

— Она у вас, эта статуэтка?

— Черта с два! Чтобы отвязаться от расспросов, я сделал вид, будто она у меня, хотя и не утверждал этого категорически. Статуэтка наверняка в Африке у Брэндса, если, конечно, спасаясь бегством, он мог думать о такой ерунде.

— Дорого бы я дал, — задумчиво протянул Адамс, — чтобы разобраться в этой истории с Буддой.

— Напоминаю, что Флёри явится с минуты на минуту.

— Вы правы. Давайте покончим наши счеты.

— Имейте в виду, Адамс, вам это недешево обойдется! Этот пакет — законная добыча после двух лет рискованной игры, где на карту было поставлено слишком многое.

— Да, ради выигрыша вы загубили немало человеческих жизней, так что не беспокойтесь, я сумею оценить это должным образом…

Дзинь!.. — со звоном разбилось оконное стекло. Потянул ветерок, и от сквозняка захлопнулось окно в той комнате, где скрывался Гордон. Этого не случилось раньше лишь благодаря полному безветрию.

4

Адамс и Вильмингтон стремительно кинулись в соседнюю комнату. Однако Гордон был начеку, и нападающие едва успели уклониться от брошенного в них стула, который, впрочем, задел плечо Адамса. Вслед за стулом в ход пошли столик и китайская ваза. Адамс дважды выстрелил наугад, и собратья по шпионскому ремеслу ворвались в комнату.

Гордон обхватил Вильмингтона поперек туловища и что было силы толкнул его на толстяка. Послышались топот ног, звук падающего тела, звон разбиваемой посуды, треск сломанной мебели, злобный хрип, громкие проклятия. Казалось, будто неистовствует стая диких зверей, вырвавшихся на свободу.

Неожиданно у входа в квартиру грохнул выстрел, и тотчас же раздались резкие звонки и громкий стук в дверь, сменившийся ритмичными ударами: дверь явно пытались взломать топором. Судя по всему, полиция выжидала, пока Флёри с дружками попадет в западню, чтобы накрыть всю компанию разом.

В опустевшей комнате без всякого присмотра лежал на столе оранжевый пакет с пятью печатями.

Эвелин вбежала в столовую, схватила пакет, спасительный для чести целой семьи, мгновенно сунула его к себе в сумочку и через окно гостиной выбралась на пожарную лестницу. Если лейтенант Брэндс жив, то в благодарность за этот конверт он наверняка поможет ей в поисках Будды.

Значит, нужно ехать в Марокко…

Стук, звон, грохот — в квартире разгорелась отчаянная схватка.

Гордон сцепился с Адамсом, Вильмингтон выхватил револьвер. Каторжник высвободился резким рывком, так что толстяк отлетел к дальней стене, зато теперь сам Гордон, стоя посреди комнаты, являл собой великолепную мишень. Однако Вильмингтон и не думал в него стрелять. В нем взыграли сдерживаемые доселе злоба, ненависть, уязвленное самолюбие, — нет, Вильмингтон жаждал мести! Он убьет Адамса как бешеную собаку! С расстояния в два шага он выстрелил ему в лицо.

Однако произошла осечка, что спасло Гордону жизнь, так как Адамс, падая, тоже выхватил пистолет и наверняка уложил бы каторжника наповал, если бы не услышал над ухом роковой щелчок, которому обычно сопутствует смертельный выстрел.

Прежде чем Вильмингтон успел снова спустить курок, Адамс выстрелил ему в живот. Вильмингтон выронил револьвер и, судорожно цепляясь за дверную портьеру, сорвал ее, крутнулся на месте и, закутанный в пеструю парчу, как в саван, рухнул на пол.

Входная дверь затрещала под ударами топора.

Каторжник между тем куда-то исчез, и Адамс лишь теперь оценил надвигающуюся опасность: полиция!

Одним прыжком он очутился в столовой и тотчас же увидел, что окно в комнате напротив распахнуто настежь.

Входная дверь с треском уступила напору, и, перемахнув через простертую у порога Флёри, сыщики вломились в квартиру.

Адамс в этот момент достиг письменного стола и застыл в ужасе… Однако напугала его не близость полицейских, а вид пустого стола, где только что лежал оранжевый пакет.

Все же у него хватило самообладания, чтобы захлопнуть дверь из прихожей перед самым носом полицейских; затем он влетел в соседнюю гостиную и тоже запер за собою дверь. Открытое окно указало ему путь, каким бежал каторжник.

Адамс ступил на пожарную лестницу и увидел, как наверху, на уровне пятого этажа, каторжник с последней ступеньки лестницы перешагивает на крышу дома. Он выстрелил ему вслед.

5

Вцепившись в пожарную лестницу, Эвелин глянула вниз и невольно вскрикнула. Внизу, на улице, похоже, разыгрывалось доподлинное сражение. Под вой сирен подкатили полицейские автомобили. Толпа бросилась врассыпную, полицейские заработали, не щадя резиновых дубинок. Рю Мазарини оцепили с обеих сторон. Из дома, откуда бежала Эвелин, вывели четырех мужчин — в наручниках и в сильно потрепанном виде, их затолкали в зарешеченный фургон. Под фонарем у подъезда недвижно лежал какой-то человек, ткнувшись лицом в большую темную лужу. Элегантно одетая женщина со связанными руками всячески упиралась, не желая идти; полицейские потащили ее волоком, и она с воплем скрылась в тюремном фургоне. Фары полицейского автомобиля снопом слепящих лучей выхватили из тьмы эту ошеломительную картину.

В этот момент позади Эвелин в квартире грохнул выстрел. Опомнившись, девушка — поначалу неуверенно, затем, подстегиваемая страхом, с судорожной поспешностью — стала карабкаться вверх по лестнице. По улице не спастись, оставался один путь — по крыше. Эвелин зацепилась юбкой за гвоздь и вырвала клок. Собрав все силы, она ухватилась за край водосточного желоба и подтянулась на руках. Волосы растрепались и лезли в лицо. Вся в пыли и грязи, в разорванном платье, она все же вскарабкалась на крышу и кинулась бежать.

Поскользнувшись в дождевой луже, Эвелин рухнула на колени и от резкой боли чуть не потеряла сознание. Пошатываясь, она поднялась на ноги и прислонилась к трубе, чтобы перевести дыхание. Но тут она обернулась — и вскрикнула от ужаса!

За край крыши ухватились две руки, и тотчас же вынырнула лысая голова. Нос обезображен багровым рубцом, лицо искажено ненавистью и физическим напряжением. Каторжник!

Эвелин снова пустилась бежать. За спиной прогремел выстрел и гулко застучал по крыше топот преследователя.

Девушка бежит сломя голову, натыкается на доски и балки, натянутая веревка для сушки белья в темноте впивается в горло, словно намереваясь обезглавить несчастную беглянку… Медлить нельзя, как можно скорее прочь!..

Раздается еще один выстрел, на сей раз в каторжника. Выходит, преследователь тоже подвергается преследованию. Эвелин получает передышку, поскольку Гордон, укрывшись за дымовой трубой, в свою очередь стреляет в Адамса. Преступники охотятся друг за другом, в то время как парижская полиция охотится за ними обоими.

Воспользовавшись удобным моментом, Эвелин бежит изо всех сил, прижимая к себе черную сумочку с бесценным пакетом. И вдруг видит под ногами застекленное окно.

Похоже — мастерская художника.

Раздумывать некогда. Ухватившись за переплет рамы с выбитым стеклом, она на мгновение повисает в пустоте и, зажмурив глаза, выпускает из рук опору.

Должно быть, потолок в комнате невысокий, потому что Эвелин тотчас касается ступнями пола и замирает в неподвижности.

В помещении темно. Из соседней комнаты доносится разговор:

— Предлагаю на выбор: вот это девять на двенадцать, формат открытки, но если желаете увеличить…

Ага, значит, она попала в ателье фотографа!

Эвелин озирается по сторонам и обнаруживает справа от себя дверь. Открыв дверь, она попадает в другое темное помещение, вытянутое в длину наподобие прихожей, в конце которого оказывается еще одна дверь. Девушка минует и эту дверь, и тут в лицо ей ударяет прохладный воздух: она выбралась на лестничную клетку.

Торопливо спускаясь по лестнице, Эвелин спотыкается на последней ступеньке. Платье ее, зацепившись за что-то, угрожающе трещит по шву. Она чувствует, что руки, лицо, шея у нее в пыли, но приводить себя в порядок некогда. Скорее бежать!

Наконец Эвелин выбирается наружу, в тускло освещенный двор. Какая-то девица щиплет курицу, два паренька в белых фартуках опрокидывают в сток большой ушат помоев. Через раскрытую дверь видна огромная кухня, — вероятно, одного из этих роскошных ресторанов вдоль набережной Сены… Эвелин только собралась было выйти через подъезд на улицу, как до нее снова долетел вой сирены.

Ну конечно, ведь по крыше она бежала вдоль рю Мазарини и сейчас находится на той самой улице, где идет облава! Вот если пройти через ресторан, то можно выбраться из опасной зоны на набережную.

Один из пареньков в белом фартуке подходит к ней ближе и с любопытством разглядывает ее.

Эвелин решительно поворачивает и влетает в кухню. Под удивленными взглядами поварят она торопливо проходит через просторное кухонное помещение, распахивает дверь и оказывается в зале роскошного ресторана. Ее предположение подтверждается: главный вход расположен со стороны оживленной набережной. Эвелин ловит на себе удивленные взгляды. Она и сама знает, что платье ее в нескольких местах порвано и все в грязи, взлохмаченные волосы лезут в глаза. Надо уносить отсюда ноги, да побыстрее.

Девушка торопливо идет через зал и чувствует, что взгляды присутствующих устремлены на нее. Слава богу, она почти у выхода!..

И в этот момент рядом раздается зычный голос:

— Да ведь это леди Баннистер! Господи, что с вами случилось?!

Это был мэр Парижа. Рядом с ним Эвелин увидела газетчика Холлера, а во главе стола восседал лорд Баннистер во фраке и в компании очень важных господ.

6

Думается, даже у Лота, когда он увидел, что жена его обратилась в соль, а ее одежда — в солонку, выражение лица было более осмысленным, нежели у его лордства при виде Эвелин. На мгновение воцарилась глубокая тишина. За эту секунду мозг Эвелин совершил напряженную работу. Она чувствовала, что авторитет профессора под угрозой, что своим появлением она вызвала чудовищный скандал, и в следующий момент мозг, напряженный до предела, выдал быстрое решение.

— Простите, Генри, — с улыбкой проговорила она, поразительно кстати вспомнив имя профессора, — но, к сожалению, вам придется сопроводить меня домой. Здесь, у края тротуара, меня сбил какой-то неловкий велосипедист, смотрите, во что превратилось мое платье.

Трюк удался! Свежие прорехи и следы грязи наглядно подтверждали ее слова. Все принялись выражать ей сочувствие, вежливо утешать «леди Баннистер». Академики, профессора, генералы поочередно представились ей, и «леди», искренне сожалея, что не может оставаться здесь в таком виде, взяла под руку лорда Баннистера и увлекла за собой.

Очутившись в профессорской машине, Эвелин осторожно огляделась по сторонам: не видно ли где погони. Ей было ясно, что, пока конверт находится у нее, она будет объектом преследования людей, готовых на все. Сейчас, правда, она не заметила ничего подозрительного. Профессор же, сев в машину, дождался, пока Эвелин заняла место рядом с ним, и лаконично произнес:

— Захлопните как следует дверцу и скажите, куда вас отвезти.

Он был настолько шокирован, что не находил слов. Возмущение его было слишком сильным, чтобы найти выход в ссоре. К чему отрицать, за последние дни он не раз вспоминал эту девушку, а иногда у него даже мелькала мысль, что недурно было бы снова встретить ее. Однако обстоятельства встречи совершенно выбили его из колеи, и сейчас ему больше всего хотелось попросту вытолкнуть ее из машины. Чем она занимается, эта особа, где ее носит, что одежда у нее всегда разорванная и грязная? Какие дела вынуждают ее разгуливать в одиночку по улицам среди ночи? На все эти вопросы нет ответа.

Она то исчезает, то вдруг нежданно-негаданно обрушивается молнией, сверкая белокурой гривой взлохмаченных волос, неудержимая, как циклон.

— Прошу вас как можно скорее отвезти меня куда-нибудь подальше от Парижа, где я могла бы сесть на поезд или взять напрокат машину, — умоляюще проговорила она.

— Позвольте, но ведь я во фраке…

— Меня преследуют!

— Вроде бы это я уже слышал. Дорогая мисс Вестон, мне хорошо известно, как должен вести себя джентльмен, и все же я вынужден обратить ваше внимание на неоспоримый факт: я, к сожалению, всего лишь ученый, а не странствующий рыцарь. Уму непостижимо, отчего в ситуациях детективного характера вы обращаетесь не к первоклассной полиции нашего времени, а исключительно ко мне. Я отношусь к вам с полным почтением, мисс Вестон, но все же позволю себе повторить: жизнь джентльмена — это не проходной двор…

— Вы правы… я немедля выхожу из машины, — промолвила Эвелин и, склонившись к ветровому стеклу, зарыдала. Она боялась, что в Париже установлено наблюдение за вокзалами, а возможно, и за гаражами, где дают напрокат машины. Жизни ее угрожает опасность — она это знала. Вполне возможно, что злоумышленники уже напали на ее след. Единственное спасение — уехать подальше от Парижа и взять напрокат машину. Господи, до чего она одинока!

— Скажите же наконец, куда вас отвезти! — раздраженно проговорил профессор, чувствуя, что не в силах обойтись с ней круто, как она того заслуживала. — Перестаньте плакать, перейдем к сути! Я готов увезти вас из Парижа, куда хотите!

— В Марсель, — тотчас встрепенулась девушка, и глаза ее загорелись надеждой.

— Во фраке?! — возмущенно фыркнул лорд Баннистер.

— Нет, нет… Отвезите меня до первого городка, где я могла бы взять напрокат машину.

Профессор в сердцах дал газ, и шикарный «альфа-ромео» бесшумно, мягко, стремительно покатил по автостраде Париж — Лион.

7

Двое мужчин затаились на крыше, каждый прятался за дымовой трубой. Меж тем суета на улице поутихла, и продолжать перестрелку было бы рискованно.

— Эй, незнакомец! — крикнул Гордон. — Вы всерьез настаиваете, чтобы мы сдали друг друга фараонам? — И, не дождавшись ответа, прибавил: — Разумнее было бы действовать сообща.

Адамс молчал.

— На пару мы, пожалуй, могли бы застукать девицу с пакетом. У меня на руках кое-какие козыри, без которых вам не выиграть. Предлагаю действовать сообща.

— Кто вы такой?

— Англичанин, специализируюсь в смежной профессии.

— А мне какой от вас прок?

— Возьмите меня в дело «карта Клейтона», а я за это предлагаю вам пай в деле «статуэтка».

— И на сколько потянет «статуэтка»?

— Речь идет о статуэтке стоимостью в миллион фунтов.

— Так я и думал, что интерес к этому Будде неспроста. Вот только не с руки мне сейчас отвлекаться. Моя цель — оранжевый пакет.

— Да дело-то общее, — отвечал Гордон. — И пакет и статуэтка будут наши, когда захватим Эвелин Вестон. Ну как, желаете основать акционерное общество на паях? Пятьдесят на пятьдесят! А не желаете — разбегаемся в разные стороны. Надеюсь, вы не собираетесь отсиживаться на крыше до скончания века?

Настала пауза.

— Ладно, — проговорил наконец Адамс. — Все равно нам сейчас не столковаться, я, во всяком случае, вам не доверяю. Лучше будет встретиться через полчаса в ресторанчике «Бобовый король», что возле Шато-Руж.

— О'кей! До скорого…

Под прикрытием трубы они расползлись в разные стороны.

Выбравшись на улицу, Гордон позвонил Райнеру.

— Живо, вы оба — и ты, и Жирный — подтягивайтесь к ресторанчику «Бобовый король».

— А что, там хорошая кухня? Я еще не ужинал.

— Идиот! Речь идет о жизни и смерти. Мы станем миллионерами, если отыщем Эвелин Вестон.

— Считай, что уже отыскали. Жирный только что звонил и сказал, что она раскатывает с профессором в авто. А перед этим они заправились бензином на Лионском шоссе. Жирный висит у них на хвосте и у каждой бензоколонки будет оставлять нам записки. Далеко отсюда этот «Бобовый король»?

8

Когда Райнер и Гордон заявились в ресторанчик, Адамс с двумя сообщниками уже поджидал их там. Господа наконец-то получили возможность по всей форме представиться друг другу и представить своих сотрудников.

Один из подручных Адамса носил круглую бороду, полосатую майку и непрестанно жевал табак, поминутно сплевывая жвачку. Звали его просто Жако, никакими другими именами, заводя новые знакомства, он не пользовался. Когда-то он служил акробатом в цирке, но в один прекрасный день укокошил несколько человек и с тех пор перешел на новое амплуа.

Другой сотрудник Адамса, седовласый доктор Курнье, высоченный толстяк с бледным лицом и усталыми глазами, был хроническим морфинистом. Если ему случалось доброжелательно и кротко густым басом втолковывать что-либо собеседнику, он сопровождал свою речь плавными жестами пухлых, усеянных веснушками рук.

— Время поджимает, господа, — начал Гордон. — Конечно, не стоило бы с вами объединяться, но в таком случае наши пути наверняка где-нибудь да пересеклись бы. А пожива столь велика, что хватит на всех с лихвой.

— Ближе к делу! — подал реплику бородатый и принялся ковырять под ногтями невероятно длинным ножом.

— Совершенно с вами согласен! Самое время приступить к делу, — отозвался Райнер и тотчас же сделал официанту заказ: — Принесите мне шницель по-венски, на гарнир картофеля побольше, а еще четыреста граммов красного вина и два яйца вкрутую.

— Итак, господа, — продолжил каторжник, — я знаю, где в данный момент находится девица с оранжевым пакетом, а кроме того, знаю, где искать шкатулку со статуэткой на крышке, что равноценно миллиону фунтов.

— Это и я знаю: у Мюнстера, — вмешался Адамс. — Но если вы скажете, где находится девица, мы охотно войдем в долю.

— На равных началах!

— Идет.

И Гордон выложил все подробности. Говорил он кратко, но толково, начав свой рассказ с Дартмура и Джимми Хогана, а закончил последним телефонным известием своего сообщника.

— Когда Жирный потерял девчонку из виду, по счастью, меня осенило подослать его к профессору, с которым Эвелин Вестон, выдавая себя за его жену, ехала на пароходе. Я решил, что девица рано или поздно вынырнет вблизи профессора, и не ошибся. Они действительно встретились — сразу же после происшествий на рю Мазарини.

Адамс взволнованно вскочил.

— Значит, мы их накрыли! Когда вы разговаривали по телефону с коллегой? — обратился он к Райнеру.

— И часа не прошло! Однако такого из рук вон скверного обслуживания я еще не встречал. Вы подумайте: полчаса ждать горчицу! А яйца без горчицы…

Бородатый бросил чистить ногти и направил острие ножа на Райнера.

— Поехали! — прохрипел Адамс.

Вскоре вся компания на бешеной скорости мчалась по Лионскому шоссе. В Армантье они догнали такси.

Оттуда вылез Жирный.

— Они здорово нас обскакали, — сказал он, пересаживаясь в «паккард». — У профессора мощная новая машина, зато они не подозревают, что мы у них на хвосте.

«Паккард» развил сумасшедшую скорость, стремясь наверстать упущенное.

Глава шестая

Воспоминания о маяке и азбуке морзе. Очередной план терпит неудачу на уровне пятого этажа. Автор «Вильгельма Телля» становится обладателем золотых часов и несет их оценить Хёграбену. Пожарная команда выезжает на место происшествия. Эдди Рэнсинг ссылается на Шекспира, а пожарный Лёви популярно истолковывает ссылку. В Англию уходит телеграмма.

1

Рэнсинг утер слезы, отвязал лодку и переплыл озеро. Высадившись на берег, он направился прямиком к замку. Повсюду суетились встревоженные обитатели Мюгли-ам-Зее.

Молодой человек издали замахал им руками.

— Я ведь схватил его! — возбужденно воскликнул он, подходя к толпе. — Завязалась борьба, оба мы свалились в воду, но он оказался лучшим пловцом, чем я.

Жители захолустья с восхищением и респектом взирали на мужественного иностранца.

— О, вы настоящий герой! — Грета наградила его широченной улыбкой от уха до уха. — Потому я и не испугалась, заслышав крики: я знала, что вы рядом.

— Я вижу, вы получили телесные повреждения. — Коронер подошел к Эдди, внимательно изучая его разбитую губу. — В таких случаях мы обычно берем гистологический срез и предъявляем результаты анализа суду присяжных.

— Не могли бы вы описать внешность преступника, мистер Рэнсинг? — холодно, официальным тоном обратился к нему полицейский.

— Конечно, с удовольствием! Рост высокий, небольшие усики, на лице бородавки, на правой руке под мышкой шрам.

— Особые приметы?

— Резкий запах перегара.

— К сожалению, в здешних местах эта примета не может считаться особой, — вздохнул полицейский, раскуривая трубку.

На самом деле трубку он терпеть не мог, но считал, что трубка — неотъемлемый атрибут сыщика.

— Может, вспомните какие-нибудь детали? Какая монограмма у него на рубашке, какой размер обуви, сильный ли он физически?

— Мне редко попадались грабители, столь развитые физически, — живописал Эдди. — Могу вас заверить, силища у него, как у Геркулеса.

— Тогда мы наверняка найдем его след в картотеке международных преступников, — решил полицейский.

Эдди Рэнсинг не стал подвергать эту истину сомнению. Он поспешил к себе в комнату и целый день пролежал в постели, беспрерывно чихая и кашляя. Виктория, супруга бывшего садовника Кратохвила, под вечер принесла больному чашку настоя целебных трав, отчего состояние страдальца лишь ухудшилось.

Эдди не чуждался приключений, однако здесь на его долю выпало столько неприятных происшествий, что даже Арсен Люпен при аналогичных обстоятельствах возжелал бы праведной жизни. Рэнсинга не страшили повседневные трудности. Не прошло и двух лет с той поры, когда он исключительно по ночам и в непогоду взбирался по громоотводу, наведываясь к дочке смотрителя маяка в Дувре, так как в это время папаша был занят по службе. Смотритель Харрингтон держал дочь в строгости и отличался мощным телосложением, так что связываться с ним было опасно. Вот и пришлось Эдди обучиться у своей подружки азбуке морзе. В окошке жилой комнаты маяка по вечерам между восемью и девятью часами мелькали, чередуясь с определенной последовательностью, вспышки света. А на берегу Эдди, ставший благодаря своей учительнице заправским телеграфистом, расшифровывал световые сигналы: «Отец… несет… вахту… приходи… выпивка… кончается… жду… люблю…»

Как видим, нужда заставила нашего героя освоить профессию телеграфиста и верхолаза. Но там по крайней мере была романтика, риск. А тут? Грубая челядь тащит его за собой по лужам, швыряет в него половые щетки, запирает в чулан, бьет по физиономии.

Но ведь Будду надо раздобыть! Лежа в постели, он имел возможность как следует обдумать свое положение и разработал новый план. Да, пожалуй, подойдет!

Идея была поистине гениальной. После обеда Эдди отправился на прием к местному доктору, господину Рюдигеру.

— Счастлив с вами познакомиться! Что новенького? Как вам живется в замке?

— Совершенно не могу спать.

— Вполне вас понимаю. Надо бы перебить там всех кошек!

— Не в кошках дело. Я страдаю бессонницей.

— Гм… И в чем же это проявляется?

Рэнсинг, у которого по причине выпитого ядовитого зелья появились признаки разлития желчи, решил покориться судьбе и с вежливой улыбкой растолковал эскулапу, что для его бессонницы характерны два симптома: отсутствие сна и бодрствование.

— Что и говорить, симптомы тяжелые, — посочувствовал доктор. — По всей вероятности, у вас малокровие, а отсюда и мнительность, нервозность. Полагаю, и на память вы жалуетесь.

— Я попросил бы прописать мне какое-нибудь снотворное.

— Удачная мысль!

Доктор выписал рецепт, Рэнсинг расплатился и ушел.

В кондитерской Эдди накупил пирожных с кремом, зная, что прожорливая фрейлейн обожает сладости. После ужина, улучив момент, когда они остались вдвоем, молодой человек угостил Грету. Барышня, по своему обыкновению, отщипнула кусочек, заявив, что остальное отнесет кошкам.

Рэнсинг знал, что она слопает пирожные прямо на лестнице. И не ошибся. К крему он подмешал пятикратную дозу снотворного, прописанного ему доктором Рюдигером. Через час Грета храпела так мощно, что кошки, вздыбив шерсть, попрятались по углам.

2

Стояла темная, ненастная ночь.

Настал решающий миг. Все свои действия Эдди продумал наперед, чтобы обезопасить себя от дальнейших разочарований. Он предусмотрительно прихватил с собой свернутую трубкой бумагу, намазанную дегтем, чтобы с помощью бриллианта в кольце вырезать стекло в окне девичьей спальни, а затем приклеить к нему липкую бумагу. Тогда можно будет бесшумно вынуть стекло, а иначе пришлось бы его выдавливать, но уж тут звона и грохота не оберешься. И еще Рэнсинг запасся длинной, прочной веревкой.

Погода благоприятствовала его замыслам. С Альпийских гор дул фен, швыряя в лицо крупные капли дождя, густые тучи окутали округу траурной пеленой. Наш герой взобрался по винтовой лестнице в выступающую над фасадом декоративную башенку. Через легко открывающееся окошко-люк отсюда не составляло труда попасть на крышу.

У-у-у! — взвыл ветер.

Эдди хотелось ответить ветру охотничьим кличем, душа его, исполненная отваги, рвалась навстречу приключениям.

Э-ге-ге-ей!

С развевающимися на ветру волосами, со связкой веревки и рулоном бумаги в руках, он выглядел как безумный ковбой, мчащийся через прерии с лассо и свитком лирических стихов в руке.

У одного из коленьев водосточного желоба из-под жести торчал вбитый в балку толстый стальной крюк. Эдди внимательно изучил этот крюк. Под ним находилось круглое глухое окно, а еще ниже — балкон спальни фрейлейн Греты. Словом, все удобства для грабителя, которому предстоит иметь дело с жертвой, погруженной в наркотический сон!

Веревку он закрепил на крюке прочным морским узлом и спустил вниз. Раскачиваясь на ветру, она повисла гораздо ниже уровня балкона. Убедившись в этом, Эдди зажал под мышкой рулон клейкой бумаги и не спеша начал спуск.

Черт бы побрал этот деготь! Вначале длинная, черная бумага липла к рукам, а когда Эдди попытался ее отодрать, ветром весь лист прижало к лицу. Теперь он был похож на куклуксклановца в балахоне до пояса. Хорошо еще, что он успел добраться до глухого окна и на секунду смог присесть на краешек узкого, круглого выступа. Балкон Греты находился двумя этажами ниже. Рэнсинг выпустил из рук веревку и сорвал с лица липкую бумагу.

Неподалеку от него с шумом клонилась под ветром крона гигантской сосны.

Глухое окно, на котором пристроился Эдди, представляло собой правильный круг. В сущности, голая стена с углублением наподобие крышки котла. «К чему эти бесполезные детали?» — задумался на миг Эдди, а затем очень удивился.

Где же веревка?

Боже правый! Он выпустил веревку из рук, и та при очередном резком порыве ветра застряла в ветвях сосны. Да и застряла-то чуть-чуть и неуверенно колыхалась, повиснув на тонюсенькой веточке. Возможно, она сейчас соскользнет с ветки и вновь провиснет свободно. Однако веревка и не думала соскальзывать. Стоило Рэнсингу протянуть руку, и он достал бы веревку. Но как тут пошевелишься, примостясь на узеньком карнизе на высоте пятого этажа, когда единственное, за что можно ухватиться, — это липкая бумага? Согласитесь, положение отчаянное!

У Рэнсинга кружилась голова.

Не оставалось ничего другого, кроме как ждать очередного порыва ветра: тогда, быть может, веревка соскользнет с ветки. Той ночью ветер не заставлял себя долго ждать. Вот и снова налетел шквальный порыв — с ревом и завыванием. У-у-у!

Веревка дрогнула, стала подниматься, взмыла вверх и… застряла между двух ветвей. Чтобы вытащить ее оттуда, понадобится циклон, торнадо или какой-нибудь другой океанский вихрь.

3

Положение Эдди Рэнсинга было куда более отчаянным и мрачным, нежели все прочие достойные сожаления ситуации, какие только случались на свете.

Он обхватил колени руками, и тело его, покорно согнувшись, повторило контур глухого окна, так что издали нашего героя можно было принять за бухту каната. Рэнсинг промок до нитки, продрог до костей, а до рассвета еще долгие часы ожидания.

Впрочем, что уж так ждать рассвета? Попробуй-ка объясни, как и зачем он сюда забрался!

Внизу скрипнул гравий: кто-то шел по дорожке парка. Среди деревьев мелькнула широкополая шляпа.

Господин Максль, автор «Вильгельма Телля»! Что он здесь делает?

Ах да! Ведь как-то вечером он видел господина поэта у ограды в обществе Виктории, супруги старшего садовника Кратохвила. Все сходится: садовник сегодня получил вызов в Эрленбах и наверняка заночует там. Неловко, конечно, однако другого выхода нет. Эдди прокашлялся и крикнул:

— Добрый вечер, господин Максль!

Литератор посмотрел вверх, затем с достоинством приподнял шляпу.

— Мое почтение, мистер Рэнсинг. Ну и мерзкая погода, не правда ли?

— Ветер и дождь идут со стороны Альп. Должно быть, наступит оттепель, — с вымученной улыбкой отозвался Эдди из глухого окна.

— Не сочтите за нескромность: что вы там делаете?

— Я и сам не знаю…

— В таком случае не стану вам мешать.

Господин Максль вновь приветственно приподнял шляпу и направился было прочь.

— Господин Максль! Вы бы не выручили меня?

— К сожалению, сударь, у меня у самого ни гроша. Но вот барон Острау, директор сберегательного банка…

— Я имел в виду не материальную помощь. Мне бы хотелось слезть отсюда.

— А разве там так уж плохо?.. Вообще объясните, почему вы среди ночи торчите на фасаде дома, словно кариатида?

— Потому что не могу спуститься…

— Но это еще не причина, чтобы туда залезать.

— Ветер унес веревку, и она застряла вон на той сосне. Вы могли бы помочь мне, господин Максль?

— Это зависит всецело от меня. Я склонен высвободить веревку, чтобы вы могли спуститься. Но для этого вам необходимо сбросить вниз один пустячок. У вас очень красивые часы с цепочкой.

— Но ведь это разбой! — ужаснулся Эдди.

— Пусть он останется на моей совести. Ну как, бросаете вы или нет?

Господину Макслю ужасно нравились часы Рэнсинга на толстой, короткой цепочке. Вот только золото ли это? В Цюрихе ему однажды всучили трость с серебряным набалдашником, а потом оказалось, что шикарная рукоять — не что иное, как простой водопроводный кран. Теперь его не проведешь. Он сделал вид, будто уходит.

— Постойте!

Рэнсинг презрительно швырнул часы, которые с глухим стуком шлепнулись на цветочную клумбу среди бережно обернутых бумагой саженцев.

— Стыдитесь! — крикнул он. — Как может поэт быть столь меркантильным?

— Ошибаетесь! Как поэт я отнюдь не меркантилен. За свои творения я не получил ни гроша… Куда же эти треклятые часы провалились?

Часов как не бывало. Неистово завывал ветер, дождь лил не переставая, и Эдди считал, что воспаление легких ему гарантировано. Наконец часы нашлись.

— Шевелитесь побыстрее! — поторапливал Рэнсинг.

— Видите ли, я уже один раз был обманут. Если вы не возражаете, я сначала покажу часы оценщику.

Эдди чуть не свалился с верхотуры.

— Помилуйте! Я в любой момент могу упасть…

— Зажмурьте глаза и молитесь. Я только добегу до Хёграбена, это не займет и пятнадцати минут. Часовщик он превосходный, обучался в Шафгаузене, а его сестра замужем за художником. Попрошу его осмотреть Часы, и, если это золото, я тотчас брошусь к вам на помощь.

— Господин Максль! Знаете, кто вы такой? Вы…

— Не стоит благодарить заранее! Я живо обернусь, ведь, как известно, дающий быстро дает вдвойне…

Эдди Рэнсинг хотел было кое-что выдать литератору быстро и вдвойне, но того уже и след простыл.

У-у-у! Ураганным порывом молодого человекачуть не сорвало с узкого карниза, ветер пригоршнями швырял в лицо мокрый снег. Одежда оледенела и трескалась, как сахарная глазурь.

Господин Хёграбен либо жил не так близко, как уверял Максль, либо крепко спал, поскольку литератор заявился обратно лишь через полчаса.

— Все в порядке, не сомневайтесь! Золото чистой пробы! Потерпите еще немного, и вы будете внизу.

— Лестницу… раздобудьте лестницу! — сипло выдохнул Эдди.

— А вот это совершенно излишне: лестницу пожарные привезут с собой.

Вдали послышался рожок пожарной машины.

— Негодяй! Вы что же, вызвали пожарных?!

— Кого же еще? Ведь газовщикам вас не снять.

— Да вон же она, вон там стоит лестница!.. Умоляю, спасите меня, пока пожарные не нагрянули!

— Вам легко рассуждать, а я плати штраф за ложный вызов! Кстати, а на скольких камнях ваши часы?

4

Пожарная команда во главе с брандмейстером Цобельманом мчалась, как на пожар, во всю мощь своих трех с половиной лошадиных сил. Дело в том, что повозку с пожарным насосом и лестницей тянули три лошади и мул.

Цобельман, узнав о случившемся, первым делом затрубил в рожок, чтобы за время, пока идут приготовления, обыватели успели собраться на месте происшествия. Сам он проворно облачился в сине-белую парадную униформу. В кои-то веки представился случай отличиться, не иначе как это убогое захолустье даже пожары обходят стороной.

— Все готово? Вперед! — скомандовал Цобельман.

Пожарная карета летела стрелой, жалобно надрывался рожок, копыта лошадей высекали искры.

Обитатели местечка густой толпой обступили замок, с любопытством взирая на чудака, понуро съежившегося в оконной нише; из его штанин, как из водосточных желобов, лилась дождевая вода.

Но вот и пожарная команда! Последовали стремительные манипуляции с лестницей: ее двигали то взад, то вперед. Наконец один из пожарных взобрался на лестницу, утвердил ногу и, держась за перекладину одной рукой, другой послал публике приветственный жест.

Зрелище было редкостное, и публика разразилась аплодисментами.

— Вперед! — прогремел Цобельман.

Лестница уткнулась в стену, и старший пожарный господин Лёви, разматывая шланг, полез наверх.

К этому времени население Мюгли-ам-Зее в полном составе обступило замок.

Однако господин Воллишоф чуть было не опередил пожарных в их спасательной миссии. Советник спал крепким сном, когда дочь разбудила его. Сама Грета проснулась вскоре после полуночи от неприятных ощущений в желудке: ее мутило от лошадиной дозы двууглекислой соды, прописанной Рэнсингу от бессонницы. Врач остался при своем мнении, что пациент излишне мнителен по причине малокровия, и тотчас позвонил аптекарю, чтобы тот вместо веронала выдал по рецепту двууглекислую соду. Грета разбудила отца и испуганно сообщила, что при большом стечении народа пожарная команда проводит перед замком показательные учения.

Воллишоф прямо как был, в шлафроке, выбежал в парк, глянул наверх, на то место, куда подводили пожарную лестницу, метнулся в дом, а когда появился снова, в руках у него было охотничье ружье. Недолго думая, он прицелился в незадачливого Рэнсинга, скорчившегося в нише над балконом Греты.

Пожалуй, это был самый простой выход из положения — снять верхолаза выстрелом, и возможно, сам Рэнсинг был бы не против. Однако в последний момент Цобельман отвел руку стрелка.

— Оделись бы лучше, а то простудитесь! — прокричал он в ухо советнику.

— Я застрелю его!

— После того, как мы его снимем. Что же, по-вашему, пожарная команда зря приезжала? — И тотчас распорядился: — Двоим схватить господина советника и не отпускать!

Спасательная акция продолжалась. Не прошло и получаса, как заезжий чудак под крики «ура» и приветственные взмахи шляп благополучно ступил на землю. Отрывистым, сиплым ревом, похожим на вой сирены, Эдди пытался втолковать советнику — которого держали двое дюжих парней, — что он без памяти влюблен в его дочь и намеревался просить ее руки.

— Я хотел изъясниться в любви в романтической обстановке.

— Чья обстановка? — возопил господин Воллишоф.

— Юноша появляется ночью у балкона своей возлюбленной, чтобы признаться в любви. Очень красивая сцена. Описана, между прочим, одним великим поэтом.

— Он имеет в виду меня, — вмешался господин Максль. — Упомянутая сцена описана в «Вильгельме Телле».

— Я люблю вашу дочь и прошу ее руки, — взревел Эдди.

— Какие крюки? — переспросил хозяин замка у господина Лёви, который со шлангом в руках стоял рядом.

— Он любит вашу дочку! — прогремел пожарный таким зычным голосом, что стекла в замке задребезжали.

— Любит вашу дочку! — хором повторила толпа.

— Бочку?.. Какую еще бочку? — недоуменно спросил старец.

Грета, которая до сих пор скромно жалась в сторонке, выступила вперед и бросилась Эдди на шею. Тут старик наконец понял, в чем дело, и отправился спать.

В разрывах облаков, напоминающих клочья ваты, на утреннем небосводе вырисовывались вершины Альп…

На следующий день Рэнсинг отправил дядюшке телеграмму:

ОБРУЧИЛСЯ С БУДДОЙ. НЕМЕДЛЕННО ПРИЕЗЖАЙ.

ЭДДИ.

Глава седьмая

Профессор вызывает всеобщее изумление. Ему удается разжиться свежевыстиранным шлафроком. Фрак вспоминается как идеальная экипировка для дальних путешествий, но с ним пришлось расстаться. Эвелин виртуозно ведет машину. Путники встречают трех коров. Прав лорда укрощен пребыванием на полу автомобиля, однако несессер вновь ожесточает его. В Лионе путешественники облачаются в костюмы в народном стиле, прощаются и продолжают путь вместе. Газетная статья едва не лишает лорда Баннистера жизни.

1

Путешественники миновали одно за другим несколько небольших селений. Профессор уже готов был примириться с фраком, если бы не пуговица манишки у воротничка, которая всякий раз, как он наклонялся вперед, впивалась ему в шею.

— Как вы думаете, скоро ли нам попадется гараж?.. — робко спросила девушка. — Где я могла бы взять напрокат машину…

Лорд несколько секунд раздумывал, стоит ли отвечать. Наконец решил, что стоит. Но кратко и сухо.

— Думаю, что в Ла-Рошели, это довольно большой город. Надеюсь, и мне там найдется сносное пристанище на ночь.

На этом разговор оборвался. Вдоль дороги мелькали деревья с широкой белой опояской, подобно фантастическим одноногим солдатам, вышагивающим гуськом. Девственно живописный пейзаж был в угоду автомобилистам испорчен этой безобразной белой полоской.

В связи с упомянутым ночлегом профессору пришла на ум возможная катастрофа, которой, к счастью, удалось избежать, и он пробормотал вслух, вроде бы ни к кому не обращаясь:

— Хорошо еще, что несессер у меня всегда при себе, в машине…

Рядом с ним на сиденье лежала черная лаковая сумка.

— Что же хорошего? — несколько раздраженно спросила Эвелин.

— Иначе я не смог бы утром побриться. А я ненавижу ходить небритым.

«Жалкий сноб», — подумала девушка и чуть не расплакалась, посмотрев на себя: оборванная, грязная, исцарапанная, смертельно загнанная — в самом центре Европы. А этот пижон беспокоится о своей бритве!

Вероятно, она пыталась найти хоть какие-то недостатки в характере профессора, чтобы тем самым уравновесить стремительно растущую симпатию к нему.

Свою лаковую сумочку — тоже черного цвета — она даже в машине судорожно стискивала в руках. Ведь там хранится оранжевый пакет — цена «Созерцающего Будды».

А кроме того, от сохранности пакета зависит честь несчастного лейтенанта Брэндса. Под какой, бишь, фамилией он служит в Иностранном легионе?

Мюнстер… Мюнстер… Мюнстер…

Эвелин твердила эту фамилию, словно заучивала урок.

Наконец они прибыли в Ла-Рошель.

Профессор остановил машину перед единственной гостиницей городка. Среди сидящих в распивочной крестьян аристократ-водитель, облаченный во фрак, вызвал всеобщее оживление. Баннистер покраснел до корней волос, когда маленький, кривоногий бретонец с головой, похожей на репу, воззрился на лорда, словно на афишную тумбу, и опасливо обошел его со всех сторон. А некий виноградарь полушепотом предложил хозяину позвать врача, пока он не остался наедине со странным постояльцем.

Фрачные брюки в нескольких местах были выпачканы машинным маслом. Промокший и смявшийся гармошкой воротничок докрасна натер шею, а верхняя пуговица оставила у горла глубокий след.

— Не скажете ли, где здесь находится гараж, сдающий машины напрокат? — спросила Эвелин хозяина гостиницы.

— Да рядом, шагах в десяти отсюда! Как выйдете, сразу увидите: перед ним еще бочка такая большая…

— Благодарю. Упакуйте мне в дорогу бутерброды и фрукты, я зайду за пакетом, как только найму машину.

— Слушаюсь.

— А я бы хотел снять номер, — сказал Баннистер.

Ночной сторож, заглянув ненароком в окно гостиницы, в ужасе отпрянул и перекрестился.

— На втором этаже есть хорошая комната — тихая, с окном в сад, — предложил хозяин и нерешительно спросил: — Месье один, без спутников?

— Мне пришлось спешно доставить даму, и не было времени переодеться… Скажите им, пожалуйста, чтобы они на меня не пялились. По крайней мере пусть не трогают руками!

В конце тирады Баннистер возвысил голос, и крестьяне испуганно отшатнулись от него. А тут еще виноградарь подлил масла в огонь, рассказав присутствующим, как в прошлом году в корбельском оркестре спятил контрабасист и, вообразив себя вдовствующей королевой, разгуливал среди ночи по селу с серебряной короной на голове.

— Не угодно ли отужинать?

— Нет, не угодно! Я спать хочу! — заявил лорд таким вызывающим тоном, словно ему категорически отказывали в ночлеге.

Эвелин лишь сейчас протянула лорду руку на прощание.

— Благослови вас Господь за все, что вы для меня сделали, сэр!

— Пожалуйста… Не стоит благодарности. — Он пожал протянутую руку.

Когда за девушкой закрылась дверь, он долго смотрел ей вслед. Как она печальна, потерянна!

Почувствовав горечь во рту, Баннистер невольно сглотнул. Ему было жаль Эвелин.

Во всяком случае, сам он счел жалостью то неопределенное чувство, которое не давало ему покоя; его так и подмывало сказать девушке на прощание несколько ободряющих слов и проводить ее хоть немного.

Баннистер поднялся к себе в номер. Хозяин предложил ему свой свежевыстиранный шлафрок.

Каждой клеточкой тела профессор чувствовал тяжесть проделанного путешествия. Несессер остался в машине… Не беда, побриться можно и утром, а сейчас главное лечь. В постель, скорее в постель! Свежевыстиранный шлафрок хозяина отдавал затхлостью. Ничего… Главное лечь. И спать, спать…

Его донельзя утомили эти малоприятные приключения. Пережитые волнения сказывались на нервах, к тому же профессор терпеть не мог беспорядка, осложнений и неудобств.

Баннистер с наслаждением вытянулся в постели, затем погасил свет. Счастливый тем, что наконец-то эта чудовищная, нелепая история позади, он провалился в глубокий сон.

Проспал он, должно быть, минут десять, когда его разбудили.

У постели стояла Эвелин.

— Немедленно вылезайте в окно, я приставила к подоконнику лестницу, — шепнула она ему на ухо.

2

Эвелин условилась с владельцем гаража о плате за прокат автомашины и поспешила обратно. Она была уже в нескольких шагах от гостиницы, когда в темноте вдруг вспыхнули фары и у входа резко затормозил автомобиль. Оттуда выскочили шестеро, и Эвелин едва успела укрыться за ближайшим деревом, прежде чем ее заметили. Она тотчас же узнала Адамса и Гордона. Кричаще одетый тип тоже был в этой компании. Выходит, они преследовали «альфа-ромео» от самого Парижа и попросту отстали дорогой. Гангстеры совещались между собой, и Эвелин было слышно каждое их слово.

— Похоже, они по глупости решили здесь заночевать, — сказал Адамс. — Надо кончать обоих.

— Придется обождать, — возразил Гордон, заглянув в окно распивочной. — Там еще трое, уйдут все посетители, тогда и приступим. Отсюда нашим пташкам не упорхнуть, они у нас в руках. А пока что можем спокойно посидеть и промочить горло.

Тем временем начался дождь. Зловещая шестерка отправилась в распивочную. Эвелин не бросило в дрожь от страха: похоже, со временем даже к смертельной опасности можно привыкнуть. Единственное, что внушало ей ужас: бандиты собирались убить милого, доброго человека, которого она успела полюбить, несмотря на всю его кажущуюся неприветливость. Девушка заглянула в окно. Бандиты сидели за столиком в углу, не сводя глаз с двери. Эвелин торопливо подкралась к большому красному автомобилю, на котором приехали преследователи.

Эвелин разбиралась в машинах. Когда отец был жив, у них был свой «форд» и Эвелин сама водила машину. Теперь это умение ей пригодилось. На всех четырех колесах она сняла колпачки вентилей и расшатывала их до тех пор, пока из камер не вышел воздух. Затем открыла капот, оборвала проводку у свечей зажигания и слила воду и масло. Обогнув гостиницу, Эвелин увидела, что во двор выходит одно-единственное окно, а значит, ошибки быть не может: там комната профессора. По счастью, она обнаружила и лестницу, приставленную к дверце на чердак. Эвелин перетащила ее и с большим трудом приладила так, чтобы можно было подобраться к раскрытому окну второго этажа. У нее подкашивались ноги, когда она впервые в жизни карабкалась по приставной лестнице наверх. Ночью. В комнату к мужчине!

3

Профессор сел в постели и готов был выругаться, однако поперхнулся словами, взглянув в лицо девушки.

— Заклинаю вас ради всего святого, — торопливо прошептала Эвелин, — не спрашивайте ни о чем и немедля следуйте за мной, иначе вас убьют. В питейной сидят убийцы, в любой момент они могут ворваться сюда. Умоляю вас не терять ни секунды! Бандиты считают, будто вы тоже сведущи в деле. Я своими ушами слышала, как они уговаривались прикончить вас…

У профессора по спине побежали мурашки. Чувствовалось, что девушка говорит правду. Профессор сунул нога в ботинки.

— Не время сейчас заниматься туалетом, секунда промедления может стоить нам жизни. Одежду мы купим где-нибудь по дороге. Идемте, идемте же, умоляю вас!..

Баннистер успел прихватить с собою лишь портмоне и, обернув шею полотенцем, в лаковых ботинках и чужом шлафроке послушно двинулся за девушкой к окну и по приставной лестнице вниз. Дождь лил как из ведра…

Беглецы благополучно добрались до профессорской машины.

Прошло несколько секунд, прежде чем ожил мотор. Эти томительные секунды показались часами.

Но вот машина тронулась. Бандиты спохватились, лишь когда снаружи заработал мотор, и выскочили из пивной.

Однако «альфа-ромео» уже набрал скорость и, разбрызгивая лужи, мчался по дороге.

Фюить, фюить! — пуля угодила в заднее стекло машины и, чудесным образом пройдя между профессором и Эвелин, пробила ветровое стекло. Оба слышали короткий, резкий свист пули в сантиметрах от головы, и лорд Баннистер вынужден был признать, что, обрисовывая ситуацию, девушка отнюдь не прибегала к поэтическим гиперболам.

Мчась со скоростью в сто километров, беглецы оставили позади Ла-Рошель и подстерегавшую там опасность. Бандиты, по всей вероятности, зашлись от злобы, увидев, что их автомобиль выведен из строя. Впрочем, у их допотопного «паккарда» против новехонького профессорского «альфа-ромео» было примерно столько же шансов, сколько у престарелой дойной коровы супротив молодого горного орла.

Профессор странновато выглядел ночью на автостраде, сидя за рулем шикарной машины в промокшем шлафроке, с полотенцем вокруг шеи и торчащими в разные стороны волосами. В этот момент он поистине был бы рад продолжить путешествие в своем парадном фраке.

Эвелин в грязном, мятом, порванном в нескольких местах платье тоже имела жалкий вид.

— Не кажется ли вам, мисс Вестон, — шепотом поинтересовался профессор, поскольку голос у него окончательно сел, — что вы оказываете мне чрезмерное доверие, до такой степени используя меня в критических ситуациях? И не сочтите за назойливость мою попытку узнать наконец, чего ради вы подвергаете риску мою жизнь?

— В этой сумке — честь человека!

— Неужели фамильная драгоценность подверглась за короткое время столь удивительной метаморфозе? Помнится, на пароходе, когда вы впервые нарушили мой ночной покой, — говорю это не в упрек, поскольку я уже притерпелся к этой вашей манере, — вы прибегли к моей помощи во имя некоей фамильной драгоценности. А теперь я, в чужом шлафроке, несусь как сумасшедший со скоростью в сто километров ради спасения чести какого-то незнакомого господина. Я не трус, мисс Вестон, но, по-моему, имею полное право протестовать против того, чтобы мне навязывали роль киногероя или профессионального пожарника-верхолаза. Не говоря уже о риске для моей столь малозначащей жизни…

Эвелин вдруг уткнулась в плечо профессора и горестно разрыдалась. Баннистер пробурчал что-то себе под нос и умолк. Машина мчалась все с той же головокружительной скоростью, оставляя позади города и деревни. Лорд решил не снижать скорости до тех пор, пока не наткнется на магазин готового платья.

Занимался рассвет.

— Сэр… я не могу открыть вам всей правды, — сквозь слезы вымолвила Эвелин, — но я честная женщина, поверьте мне! И простите, что подвергла вас такому риску, но это от меня не зависело…

— Если бы можно было хотя бы побриться, — пробормотал профессор, испытывая почти физическую боль из-за своего непрезентабельного вида.

Да и вообще он пребывал в некотором смущении. Дело в том, что Эвелин перестала плакать, и теперь ее голове вроде бы нечего было делать на плече у Баннистера. «Нет, было бы попросту смешно, — подумал Баннистер, — если после всего случившегося я еще погладил бы ее по головке», — и сам удивился, как это подобная нелепость могла взбрести ему на ум. Эвелин же, тая от удовольствия, в свою очередь думала, что в данных обстоятельствах ее рассеянность окажется незамеченной. Чтобы насладиться этим приятным ощущением, она закрыла глаза и… уснула на плече лорда Баннистера. Профессор время от времени косился на нее и что-то бормотал себе под нос. «На редкость странное существо! — думал он. — Ее можно видеть только в одном из трех состояний: либо она от кого-то спасается бегством, либо плачет, либо засыпает».

4

Наутро ситуация изменилась к худшему. Встречные автомобилисты от удивления только что не падали в придорожную канаву, завидя на переднем сиденье эту странную пару: атлета, повредившегося в уме от тренировок, и какую-то побирушку. Движение становилось все оживленнее, соответственно возрастал и интерес к пассажирам «альфа-ромео». Профессор в отчаянии думал о неизбежном скандале, если кто-то опознает в чудаковатом путешественнике знаменитого лорда Баннистера, научному докладу которого утренние газеты отвели центральное место.

— Сэр, — проговорила Эвелин, которую мучила та же самая мысль, — я когда-то умела водить машину. Позвольте мне сесть за руль.

— А как же я?.. — недоверчиво спросил лорд.

— По-моему, вам лучше разместиться сзади, на полу… Если пригнуться, то вас почти не будет видно…

— Вы действительно желаете, чтобы я участвовал в очередном аттракционе? Вынужден снова отметить, что на медицинском факультете университета очень слабо поставлена акробатическая подготовка. Но если вам так угодно… Я не в силах противиться вашей воле.

— Господи, ну почему вы надо мной издеваетесь? Ведь я о вашей же репутации забочусь!

— Да, мне тоже кажется, что у моих почитателей стожилось несколько иное представление об облике ученого… Хорошо, хорошо!.. Только не плакать, женских слез я совершенно не выношу! Согласен сесть сзади и свернуться калачиком. Надеюсь, до упражнений на трапеции дело не дойдет…

Профессор передал руль Эвелин, а сам перебрался в глубь машины и, согнувшись в три погибели, уселся на пол.

Между тем в баке иссякло горючее. Теперь все хлопоты взяла на себя Эвелин. К сожалению, паренек на заправочной станции заметил, что в машине прячется солидная дама с короткой стрижкой, и тотчас кликнул мать, сестру, трех младших братьев и дедушку. Они обступили машину и через стекло уставились на Баннистера, как на акулу в аквариуме. Один из мальчишек помчался в деревню сзывать приятелей, но, к счастью, бак наполнился раньше и можно было продолжить путь.

Лорд больше не делал упреков. Он вообще ничего не говорил. Обхватив руками колени и тупо уставясь на свои торчащие из лаковых ботинок грязные щиколотки, он молча курил с видом человека, утратившего всякие надежды на перемену к лучшему.

Чуть позже он, подобно укрощенному хищнику, покорно снес кормежку: сжевал бутерброды, принесенные Эвелин из придорожного буфета, выпил чаю и смирно ждал, пока мисс Вестон возвращала посуду. Проходивший мимо сельский священник ненароком заглянул в машину и сочувственно предложил Эвелин за несколько франков нанять дюжего крестьянского парня в качестве сопровождающего, чтобы ей не оставаться одной с больным. Ошеломленный Баннистер услышал, как Эвелин благодарит за совет и заверяет пастора, что в посторонней помощи не нуждается, так как ее несчастный брат ведет себя спокойно.

Эвелин проинформировала добросердечного пастора, не отклоняясь от правды. Лорд Баннистер действительно вел себя спокойно для человека, который достиг поразительных успехов в лечении сонной болезни и являлся серьезным претендентом на Нобелевскую премию текущего года. С учетом этих обстоятельств он вел себя даже на редкость спокойно, сидя на полу собственной машины, в шлафроке с чужого плеча и с полотенцем на шее, взлохмаченный и небритый, на оживленной автостраде Париж — Лион.

Как только за рулем оказалось существо с темпераментом циклона, машина начала постепенно приноравливаться к водителю.

Передние крылья получили вмятины, а бампер погнулся от столкновения со шлагбаумом. Позднее, когда они проезжали под виадуком, случайно распахнулась дверца машины; Эвелин затормозила, и дверца, ударившись с размаху о выступ стены, со страшным визгом и скрежетом съежилась в гармошку.

— Я еще не втянулась, — в свое оправдание бросила девушка через плечо профессору.

— Я это заметил, — печально отозвался тот и вытряхнул из волос осколки стекла.

В этот момент последовал мощный толчок сзади и кто-то выругался в идущей следом машине. Эвелин поспешила убраться с места происшествия.

— Рано или поздно вам придется включать сигнал поворота, — не выдержал профессор. — Другие водители думают, будто вы собираетесь держаться правой стороны, и пытаются обогнать вас слева, так что столкновение становится неизбежным. Ну, и обычно принято, после того как вы подали сигнал поворота, сразу же выключить его.

— А если он не выключается! — воскликнула Эвелин, отчаянно терзая рычажок переключателя.

— Потому что вы запускаете дворники. А нужная вам кнопка находится рядом. Нет, нет, это задние фары… Ну слава тебе господи, разобрались!

Девушка расплакалась.

— Умоляю, — воззвал профессор хриплым шепотом, но кротко, словно и вправду молил, — не плачьте. Я этого не выношу. Лучше уж спите или бросайтесь в бега, только не плачьте! Я не расстроюсь, даже если в конце пути нас останется всего лишь трое: вы, я и руль от машины… Гопля!.. Ничего страшного, еще одна шишка на голове… Да позволено мне будет просить вас при переключении скорости не давить так на газ… Да не плачьте вы ради бога! Постепенно втянетесь. Кстати, нет ли здесь где-нибудь йода?

Эвелин с готовностью бросилась выполнять его просьбу, начав с того, что стремительно рванула ручной тормоз, в результате чего профессор по инерции протаранил головой дверцу. А дабы утвердить Баннистера в иллюзии, будто голова его и вправду взорвалась, в тот же самый момент гулко выстрелило левое заднее колесо. Машина, слегка вихляя на ходу, двинулась влево, а затем с театральным грохотом, но, к счастью, на пониженной скорости врезалась в ствол дерева. Радиатор, получивший изрядную вмятину, являл собой жалкое зрелище.

5

Пришлось менять колесо.

Какой-то мальчонка, гнавший трех коров, остановился возле машины, и все четверо с неподдельным изумлением уставились на сумасшедшего водителя в шлафроке, ползавшего в дорожной ныли под машиной. Эвелин, судя по всему, еще не очень «втянулась» и имела несчастье сдвинуть домкрат, в результате чего машина осела, а державшаяся на честном слове дверца окончательно распрощалась с «альфа-ромео» и вывалилась на дорогу. Днищем защемило скособоченный домкрат, так что профессор вынужден был ползти по-пластунски между колесами, чтобы высвободить его.

Так обстояли дела к одиннадцати часам утра.

К половине первого с монтажными работами было покончено.

— Ну что ж, можно ехать, — сказала Эвелин.

— Дай нам бог удачи! — воскликнул профессор подобно суеверному горняку и занял свое место на полу машины.

С помощью пастушонка дверцу засунули внутрь автомобиля, пристроив ее боком, а поскольку она не была закреплена, то время от времени обрушивалась профессору на голову, но на такие пустяки он уже перестал обращать внимание.

Эвелин села за руль, чтобы, дав задний ход, сдвинуть с места машину, упершуюся в дерево.

Пастушонок мигом отогнал своих коров подальше от машины. Мотор уподобился старому тенору, певшему свою лебединую песнь; временами он издавал странный писк и тотчас же глох. Эвелин выбивалась из сил: включала зажигание, давала газ, — мотор, всхрипнув, тотчас замолкал. Наконец профессор не выдержал и выглянул из-за дверцы, покоившейся в его объятиях.

— Попробуете все же дать задний ход. Не думаю, чтобы нам удалось свалить это мощное дерево и таким образом выехать на дорогу.

Ну конечно, ведь она-то посылала машину вперед!

После нескольких безуспешных попыток Эвелин наконец отыскала рычаг заднего хода.

Машина медленно попятилась от дерева, и что-то металлическое, звякнув, упало на землю. Оказалось, что это был бампер. Его тоже уложили на сиденье рядом с дверцей. Теперь профессор был наполовину погребен под частями собственного автомобиля.

Несмотря на это, машина бодро мчалась по шоссе.

— Вы просили йод, — напомнила Эвелин, и профессор, ожидая, что машина сбавит ход, руками и ногами уперся в пол.

— Стоит ли рисковать?

— Пожалуйста, вот ваш несессер, — девушка протянула назад черную сумочку.

Профессор открыл ее и увидел внутри большой оранжевый конверт.

— Простите, это моя сумочка, — смущенно пробормотала Эвелин и быстро захлопнула ее.

— Что касается йода, то я мог бы и потерпеть, но вот побриться мне совершенно необходимо, — решительно заявил профессор.

— Но ведь за нами гонятся! — с отчаянием воскликнула Эвелин. — Будь их машина хоть чуть получше…

— Мисс Вестон, в ряде случаев вам удавалось убедить меня в правоте своих несколько странных взглядов. На сей раз этот номер не пройдет. Прошу мне не перечить. Возможно, за нами гонятся, более того, возможно, нас убьют, и все же я должен побриться. Если так суждено, пусть я паду жертвой любви к гигиене!

— Мы где-то оставили ваш несессер! — не без злорадства воскликнула девушка.

Впервые за все время путешествия профессор по-настоящему испугался.

— Не может быть! Поищите как следует. Мое мыло, мой зубной эликсир, мой любимый бритвенный прибор!

— Ох! — Эвелин готова была его убить.

Нашел время думать о мыле и воде для полоскания рта! Речь идет о жизни и смерти, а этот педант расстраивается из-за какого-то бритвенного прибора!

— Немедленно поворачивайте обратно!

— Но, сэр!..

— Мисс Вестон, не стоит понапрасну препираться!

— Ведь позади нас подстерегает смертельная опасность!

— И до сих пор наше путешествие мало походило на детскую забаву. Если мы все еще живы, это означает, что само Провидение вело нашу машину вопреки всем вашим манипуляциям за рулем. Положимся на судьбу! Мисс Вестон, поворачивайте, мы едем за несессером!

Эвелин покорилась. Какой смысл упрямиться без толку?

Но с этой минуты она возненавидела несессер лютой ненавистью, потому что любила профессора, а несессер чинил препоны чувству.

Такие мысли одолевали Эвелин, пока сама она одолевала обратный разворот.

Вначале она дала задний ход, чтобы увеличить площадь разворота, и налетела на дерево. Затем направила машину вперед, не забывая следить за тем, что творится сзади, и радиатором врезалась в фонарный столб. Профессор не проронил ни слова. Подперев рукой голову, он тоскливо съежился на полу машины, напоминая известную картину: Марий, горюющий над руинами Карфагена. От судьбы не уйдешь!

Автомобиль, как видно, отличался неистребимой живучестью, ибо путникам все же удалось повернуть назад. К счастью, проехав всего лишь несколько километров, они встретили знакомых коров и пастушонка. Мальчик держал в руках черную сумку и за умеренное вознаграждение с радостью вернул ее владельцу. У паренька вообще выдался счастливый день: только что он подобрал на дороге новехонький автомобильный гудок, однако счел за благо не сообщать об этом двум странным оборванцам, путешествующим в шикарной машине.

— А теперь нам следует поторопиться! — взволнованно проговорила девушка и наугад повернула первую попавшуюся рукоятку, в результате чего в утробе машины что-то взревело и заскрежетало.

Желая исправить ошибку, Эвелин для начала включила сирену, затем быстро щелкнула включателем фар, и шум — бог весть отчего — смолк Лорд постепенно проникся уважением к столь своеобразному способу вождения автомобиля: Эвелин всякий раз нажимала не на ту педаль или хваталась не за ту рукоятку, за какую полагалось бы, и все же машина двигалась в нужном направлении.

— Нет уж, теперь мы должны остановиться! — не терпящим возражений тоном заявил профессор. — Я намерен побриться и причесаться. Дайте, пожалуйста, мой несессер.

— Пожалуйста! — Она не глядя кинула несессер на заднее сиденье и угодила в фару, которая лежала там же; сама Эвелин в сердцах выскочила из машины.

Баннистер пристроил на сиденье автомобильное крыло, чтобы зеркало и мисочка с мыльным раствором стояли на твердом, и педантично принялся за бритье.

Эвелин тем временем, чуть поодаль от машины, в нетерпении вышагивала взад-вперед по шоссе, хотя не мешало бы ей с большим интересом отнестись к мании профессора. Тогда у нее была бы возможность увидеть, как Баннистер достает из несессера эмалевую шкатулку, крышка которой украшена керамической фигуркой Будды, и выкладывает оттуда бритвенные принадлежности.

Да-да, в шкатулке с «Созерцающим Буддой» его лордство хранил свою безопасную бритву и поэтому возил с собой шкатулку в несессере! И разумеется, он и понятия не имел, что является обладателем самого дорогого бритвенного прибора в мире — стоимостью ровно в миллион фунтов стерлингов.

6

Бесшумно накрапывал дождь. Дворники с тихим шорохом ритмично двигались из стороны в сторону по треснутому ветровому стеклу.

Навстречу попались несколько тележек, груженных фруктами и дровами.

Вдали показался Лион. Встречное движение стало оживленнее, и взамен потерянного автомобильного гудка Эвелин, дабы избежать дальнейших осложнений, запустила оглушительно ревущую сирену, а точнее сказать, попробовала поочередно включатели сирены, выдвижной пепельницы и задних фар. Кто их тут разберет, все эти кнопки и рычажки: все они одинаковые и все одинаково подчиняются простому нажатию пальца. На сей раз обошлось без особых неприятностей; лишь однажды, на повороте, «альфа-ромео» опрокинул тележку с дровами, но инцидент был улажен с помощью нескольких франков. Дальнейший отрезок пути они миновали также благополучно: ценою трех цыплят, пастушьей собаки и двух велосипедов.

— Машина тает прямо на глазах, — подавленно заметил лорд.

Эвелин, стиснув зубы, вела автомобиль.

Впереди Лион! Можно будет купить одежду и помыться. Вот только бы движение не было таким оживленным! До сих пор Эвелин то и дело приходилось сигналить сиреной. А в городе не погудишь — незачем привлекать к себе излишнее внимание… Что там опять такое? Вода в радиаторе закипела! Мучительные десять минут в окружении толпы зевак, но наконец все улажено, и машина движется дальше. Правда, крышка от радиатора осталась на дороге, но не беда. Впереди Лион, и значит, все неприятности позади!

Однако радость оказалась преждевременной.

Путешественники достигли окраины города. Теперь бы только незаметно добраться до первого магазина готового платья. И тут заело сирену! Эвелин в отчаянии хваталась то за рычажок сирены, то за руль, отчего машина пошатывалась, как пьяная. Проклятая сирена ревела не умолкая. Профессор пытался помочь Эвелин, однако у него была свободной лишь одна рука: другая застряла между снятым крылом и остовом разодранного сиденья. Навстречу летел грузовик, но пассажиры «альфа-ромео» были заняты лишь тем, что пытались выключить сирену. Злополучный рычажок не поддавался. Раздался отчаянный визг тормозов: огромный грузовик выписывал невероятные зигзаги, пытаясь избежать столкновения в лоб. Эвелин тоже всей тяжестью тела налегла на тормоз и вывернула руль влево, опрокинув попутно тележку с фруктами, и буквально физически ощутила близость пронесшегося совсем рядом громоздкого камиона.

Ура, уцелели, можно ехать дальше!

Но с сиреной надо что-то делать: ревет и ревет не переставая, с ума можно сойти!

— Разбейте ее! — прорыдала Эвелин.

Автомобиль въехал в город под неумолкаемые трубные звуки, словно пожарная машина. Испуганные жители выглядывали из окон, прохожие удивленно останавливались на улице, а мясник, кидая на весы кусок мяса, говорил покупателю:

— Последнее время что ни день, то где-нибудь горит…

Эвелин, бросив руль, в отчаянии схватилась за голову.

— Оборвите провод! — истошно крикнул профессор.

Эвелин тотчас же выполнила этот совет, в результате перестали работать дворники.

— Оставьте! Ни к чему не прикасайтесь! — горячо взмолился профессор.

Наклонившись вперед, он сам оборвал нужный провод. К счастью, в этот момент они находились в безлюдном переулке, — к счастью, потому как машина какое-то время ехала по тротуару, и Эвелин лишь в последнюю секунду резко крутанула руль, после чего автомобиль, объехав столб, снова вернулся на мостовую.

— Ну конечно, — обиженно сказала Эвелин, — стоит мне проявить ловкость, так вы этого вроде бы и не замечаете. Похвалы от вас не дождешься.

Наконец в одной из боковых улочек обнаружили вожделенный магазин женского готового платья.

— Я смогу купить вам костюм, сэр, лишь после того, как приведу себя в божеский вид, — обернувшись назад, пояснила Эвелин. — Так что не сочтите меня эгоисткой…

— О нет, ваши главные качества — ловкость и альтруизм, — сухо парировал профессор, которого очень раздражали зеваки, бесцеремонно разглядывавшие автомобиль.

А там было на что посмотреть. Некогда шикарный «альфа-ромео» напоминал выброшенный на свалку фургон захудалого бродячего цирка. Останки побитого кузова имели весьма отдаленное отношение к остову машины, а отсутствие одной дверцы, одной подножки и одного крыла делали автомобиль прямо-таки уникальным.

Когда Эвелин с присущей ей решительностью нажала на ручной тормоз, машина вздыбилась и встала у дверей магазина с грохотом, с каким падает на землю большущий железный ящик с камнями.

Девушка вошла в магазин и наскоро купила себе кое-что из платья, чтобы привести себя в приличный вид: иначе как бы она могла купить одежду для профессора. Она и умылась здесь же, в магазине, сославшись на автомобильную аварию. Одетая на скорую руку во все готовое, Эвелин стала похожа на консьержку, принарядившуюся к воскресному визиту в гости.

К тому моменту, как она вышла из магазина, толпа человек в сто обступила машину, разглядывая профессора.

Отъехав подальше, Эвелин наконец-то купила наугад несколько предметов мужского гардероба, а затем минут двадцать колесила по улицам, в то время как профессор, демонстрируя очередной и поистине редкостный аттракцион, в тесном пространстве автомобильного салона облачался в свой новый костюм. Даже для человека-змеи эта задача была бы не из легких. Неизвестно почему выбранная Эвелин охотничья шляпа с необычайно кокетливым перышком, заткнутым за ленту, не очень раздражала лорда. Гораздо труднее было примириться с прочими несуразностями туалета: клетчатые брюки едва доходили до щиколоток, а полы ядовито-зеленого бархатного пиджака болтались на уровне коленей. Конечно, и в таком виде на люди не очень-то покажешься, однако уже сама возможность подняться с пола машины и сесть по-человечески значительно облегчила его участь. Когда машина остановилась у гостиницы, портье мигом смекнул, что этот чудак — конечно же, торговец скотом из глухого захолустья, прибывший в город со своей супругой.

— Милорд, — промолвила девушка в холле гостиницы, — я злоупотребила вашей добротою в последний раз!

— Не зарекайтесь, мисс Вестон, все мы под Богом ходим. Единственная просьба: если я вам снова понадоблюсь, не ждите, пока я засну. В свою очередь обещаю, что с сегодняшнего дня начну всерьез тренироваться. — Он увидел, что глаза девушки наполнились слезами. — Вам не кажется, что лучше было бы рассказать обо всем откровенно? Вам наверняка необходима мужская помощь.

— Нет! Я только навлекла бы на вас опасность. Благослови вас Бог за все, что вы для меня сделали! В этой сумке я увожу с собой честь одного несчастного человека. В какой-то мере от него зависит и мое благополучие. На мою долю выпало богатое наследство, но я должна его отыскать. Мне удалось напасть на след, и этот след ведет в Марокко. Вот и все, что я пока могу открыть вам, сэр. Вы были правы, когда за время нашего знакомства тысячу раз кляли меня.

— Ну, это преувеличение… Просто в вашем обществе мне иной раз недоставало привычного комфорта — только и всего. Кстати, если вы направляетесь в Марокко, завтра мы могли бы поехать вместе. Я не стану возвращаться в Париж, распоряжусь переслать мой багаж…

— Избави бог! Из-за меня вы уже столько раз рисковали жизнью; я счастлива, что не дошло до беды. Благодарю вас и… прощайте.

Профессор слышал, как она справляется у портье, когда улетает в Марокко транзитный самолет из Парижа. Оказалось, что через двадцать пять минут, и девушка поспешила в аэропорт.

Профессор, как и прежде, когда они расставались, на сей раз тоже смотрел ей вслед.

Что за чертовщина? Похоже, он чем-то расстроен. А между тем надо бы радоваться, что он освободился от обременительного общества Эвелин Вестон.

Девушка говорила о спасении фамильной чести; гм… что бы это значило? Во всяком случае ясно одно: после всего происшедшего смелый мужчина должен быть рядом с бедной, слабой женщиной, преследуемой преступниками. Теперь эта девушка с полным правом может считать его трусом. Эвелин Вестон судьба гонит в Марокко, а он умывает руки.

Снова ее преследуют, значит, она будет лить слезы, а после заснет.

Милее всего она, когда спит.

Баннистер поднялся к себе в номер. Что бы там ни было, но после этой невероятно утомительной поездки он имеет право выспаться всласть.

Да, ну и путешествие выдалось — кошмарный сон наяву! Зевая, лорд упал в кресло, затем вызвал коридорного и велел принести из машины свой несессер. Каждой клеточкой тела он заранее ощущал благотворное воздействие горячей ванны.

В окно ему было видно, как парень достает из некогда роскошного автомобиля черную сумку. Слуге не понадобилось даже открывать дверцу машины: дверца вкупе с передним крылом, бампером и фарой лежала на заднем сиденье.

Толпа в добрую сотню человек разглядывала груду железного лома, еще недавно бывшую элегантным «альфа-ромео».

Горячая вода с веселым журчанием струилась из крана. Баннистер раскрыл черную сумку, чтобы достать все необходимое: мыло, губку, полотенце… Однако ничего похожего там не обнаружил.

В сумке лежал лишь большущий оранжевый конверт, скрепленный пятью печатями.

7

Выходит, они поменялись сумками и теперь Эвелин, полагая, что летит в Африку ради спасения поруганной чести некоего господина, везет с собой простой несессер. Сущее безумие!

Как же быть? Ведь девушка подвергает себя смертельной опасности ради конверта, который находится в его руках. Дальнейший ход действий для лорда был предрешен: надо ехать. Как видно, циклон вновь захватил его, затронув самое уязвимое место его натуры — убежденность в собственной порядочности, что оттесняет на задний план себялюбивую тягу к комфорту.

Боже правый, четыре часа! Самолет вот-вот улетит… Остается лишь распорядиться, чтобы багаж по прибытии его из Парижа в Лион отослали в Марокко ну и убрали куда-нибудь останки автомобиля.

Баннистер бросил прощальный взгляд на льющуюся из крана горячую воду, на чистую постель и… поспешно удалился.

Шоферу такси он посулил такие чаевые, что лишь Провидение оберегало жизнь лионских граждан, пока профессор добирался до аэродрома… Пропеллер уже вихрил воздух. Едва успел профессор подняться на борт самолета, как откатили трап и воздушный корабль взлетел.

— Приветствую вас, сэр! — послышался за спиной профессора чей-то бодрый голос. — Леди наверняка беспокоилась, как бы вы не опоздали… Черт побери, где вы раздобыли эту восхитительную шляпу?

Разумеется, то был газетчик Холлер. Утром он вылетел из Парижа этим же самолетом, а сейчас, хотя и не с первого взгляда, все же признал в этом комическом исполнителе тирольских песен ученого с мировым именем. Странные костюмы выбирают эти лорды, отправляясь в путешествие!

8

Грустное лицо Эвелин при виде профессора засветилось дивной, сияющей улыбкой, озарившей салон самолета.

— Мы нечаянно обменялись сумками! — Лорд, тяжело дыша, опустился на сиденье рядом с ней. — Не могу же я присвоить чужое добро.

Эвелин лишь теперь обнаружила подмену. Она испуганно схватила протянутую ей сумку и с облегчением вздохнула, убедившись, что заветный пакет цел и невредим.

— Никогда вам этого не забуду, сэр! — вырвалось у нее чуть ли не со слезами, и в обмен на сумку она вручила лорду несессер, который до этой самой минуты берегла как зеницу ока.

— Будьте осторожны, не проговоритесь. И зовите меня просто Генри. Этот назойливый газетчик тоже летит с нами. А вот и он!

Действительно, к ним шел редактор Холлер, неся термос с кофе и дорожные стаканчики.

— Должно быть, вы стремительнейшим темпом мчались из Парижа, сэр, если так быстро добрались до Лиона, — начал беседу Холлер, разливая кофе по стаканам.

— О да! Это был недурной автопробег.

— Угощайтесь свежим кофе!

Компания пила кофе.

— Вид у вас несколько утомленный, — заметил Холлер, внимательно разглядывая профессора. — А ведь автомобиль ваш, по-моему, достаточно комфортабелен.

— Когда как, — грустно проронил ученый и, чтобы увести разговор от этой щекотливой темы, быстро спросил: — Какие новости в Париже?

— Там всегда новостей хватает. Взять, к примеру, хотя бы сегодняшние утренние газеты. Всю страну лихорадит: совершенно случайно удалось раскрыть глубоко законспирированную шпионскую сеть, действовавшую против Англии, но, как вы и сами прекрасно понимаете, в таких случаях оказываются затронуты и интересы Франции. Двое убиты, пятеро тяжело ранены, восемьдесят человек арестовано, и объявлено вознаграждение в сто тысяч франков тому, кто сдаст в руки правосудия резидента шпионской организации. Кстати, это женщина, и притом наша соотечественница, — некая Эвелин Вестон… Вы поперхнулись, сэр? Ничего страшного, вот бумажная салфетка.

Профессор откашливался, а предупредительный Холлер вытирал его забрызганный кофе отворот пиджака.

Эвелин сидела ни жива ни мертва.

Баннистер помрачнел и загробным голосом промолвил:

— Любопытно… А не найдется ли у вас какой-нибудь утренней газеты?

— Извольте, — Холлер протянул ему газету.

На первой странице, набранное необычно крупным шрифтом, каким печатают разве что театральные афиши, бросалось в глаза объявление:

СТО ТЫСЯЧ ФРАНКОВ

ВОЗНАГРАЖДЕНИЯ ТОМУ,

КТО ЖИВОЙ ИЛИ МЕРТВОЙ

ДОСТАВИТ ЭВЕЛИН ВЕСТОН

Ниже следовали набранные более скромным шрифтом заголовки, перечисляющие подробности кровавой драмы: облавы, убийства, шпионаж, кражи со взломом. Все до одного эти преступления были тесно связаны с личностью международной шпионки Эвелин Вестон. Сия особа — враг номер один для Франции и Англии — замышляет совершить еще целый ряд преступных деяний, поскольку в результате кражи со взломом и — предположительно — нескольких убийств ей удалось завладеть важной военной тайной. Тот, кому посчастливится напасть на след этой объявленной вне закона преступницы, должен остерегаться: предполагают, что шпионка вооружена.

Такую информацию можно было получить из заголовков.

Затем на целых двух разворотах тягчайшие преступления последних десятилетий трактовались исключительно во взаимосвязи с личностью Эвелин Вестон. Парижская полиция вот уже в течение нескольких месяцев следила за группой лиц, подозреваемых в шпионаже, но не торопилась брать их под арест, надеясь напасть на след некоего ценного документа, оказавшегося в руках преступников. Было установлено наблюдение за одним подозрительным домом. (Более подробные сведения не могут быть разглашены в интересах следствия, обнародовано лишь имя объявленной в розыск преступницы Эвелин Вестон.) Этот дом и его окрестности стали поистине средоточием преступных действий агентов всевозможных иностранных разведок. Наступил момент, когда шпионка, по всей видимости, решила обратить документ в деньги, и все пташки слетелись в одно гнездо. Полиция захлопнула дверцу западни. В ходе широкомасштабной облавы много людей было ранено. Конечной целью облавы являлся захват квартиры директора некоей фирмы. Квартиру в буквальном смысле слова пришлось брать штурмом; в ходе акции по захвату были убиты субъекты, известные под именами Флёри и Дональд. Возможно, в этот момент пустила в ход оружие и сама Эвелин Вестон. Ворвавшаяся в квартиру полиция обнаружила упомянутого директора тяжело раненным. Позднее, перед смертью, он сделал чистосердечное признание, занесенное в протокол, и таким образом был пролит свет на всю эту таинственную историю.

Как выяснилось, ранил его сообщник, с которым они пытались сторговаться. Поначалу они вдвоем напали на какого-то неизвестного человека — тот прятался в квартире, однако внезапно захлопнувшееся окно выдало его присутствие. Незнакомцу, а также сообщнику директора — крупному международному шпиону Адамсу — удалось бежать, но, как следует из показаний умирающего, в квартире находилась также и некая дама. Во время потасовки хозяин квартиры успел заметить, как из соседней комнаты выбежала эта дама, схватила с письменного стола конверт и исчезла. В этот момент его и настигла пуля, так что о дальнейшем он ничего не знает. Но женщина эта с утра явилась к нему в контору, назвалась Эвелин Вестон и поинтересовалась судьбою некой статуэтки. Следствием установлено, что Эвелин Вестон пересекла Ла-Манш на пароходе «Кингсбей». Во второй половине дня (это выяснилось из показаний женщины, убиравшей квартиру) Эвелин Вестон под видом служащей гастрономического магазина проникла в квартиру и, вероятно, тогда же спряталась там.

Эвелин Вестон среднего роста, блондинка, на редкость хороша собой… и так далее.

Глава восьмая

Профессор полагает, будто все понял, но это не так. Свадьбу невозможно отпраздновать, поскольку канализационные работы застопорились. Сэр Артур готов оплатить услуги даже несуществующего подсобного инженера. На ресторане вывешивают национальный флаг, но выступление хорового общества не состоится. Эдди узнает, что все потеряно, и отказывается от своего счастья в пользу дяди. От Холлера нет спасения. Газетчик приступом берет грозную крепость Марокко, затем делает покупки для Эвелин, и при этом его не убивают. Взаимосвязь между американским оркестром и пустыней Сахарой.

1

Профессор поднял глаза от газеты. Теперь ему все стало понятно. Холлер между тем поспешно прошел вперед и сел двумя рядами ближе к кабине самолета; там находились кресла, оборудованные для пассажиров, которых укачивает, и газетчик, зная свой организм, предпочел держаться подальше от дамского общества. Похоже, ему так и не привыкнуть к самолетам, думал Холлер, склонившись над пакетом из пергаментной бумаги, а ведь он не новичок в этом виде транспорта. Пассажиров в самолете почти не было: пожилая супружеская пара впереди, за ними Холлер и, отделенные несколькими свободными рядами, лорд Баннистер с Эвелин. Так что разговор их никому не был слышен.

— Простите меня… — прошептала Эвелин.

— Не могу, — ответил лорд.

— События в газете изложены правильно, и тем не менее все перевернуто с ног на голову. Я не шпионка.

— Не трудитесь оправдываться, мисс. Вы слишком умны, а я безгранично глуп. Вы очень некрасиво поступили со мною, и все же меня огорчает, что я вынужден передать вас в руки полиции.

— Вы намерены выдать меня полиции? — У Эвелин дрогнули губы.

— Неужели вы думали, что я соглашусь стать вашим сообщником?

— Но я не совершила никакого преступления. Напротив, я спасаю честь совершенно незнакомого мне человека. Выдать меня полиции?.. Что же, себя мне не жалко. Жаль только, что из-за меня арестуют и вас, лорд Баннистер!

— Меня?!

— В конечном счете вас безусловно оправдают, но в настоящий момент факты против вас: вы провезли меня через Канал в своей каюте, представили в обществе как свою супругу и помогли мне бежать с места драматических событий. Вам нелегко будет убедить полицию, что вы при этом ни о чем не догадывались и ваши поступки всецело объясняются рассеянностью ученого… Не так ли, милорд?

Баннистер задумался. Действительно, он с самого начала выступал как бы партнером этой дамы. Кто же поверит, что всему виной случайное стечение обстоятельств? А если даже ему и поверят, все равно грандиозного скандала не избежать.

— Да, — признал лорд, — вы правы. Положение мое будет ужасным. Но репутация для меня — не фетиш. Все мои поступки по сегодняшний день были честными, пусть даже они навлекут на меня беду. Однако если я теперь не передам вас в руки полиции, я совершу бесчестный поступок, хотя лично буду в выигрыше.

Какое-то время оба молчали. Частый дождь барабанил в стекло иллюминатора.

— Милорд, я навлекла на вас беду, я же постараюсь и исправить ошибку. Все будет сделано так, как вы желаете, и при этом на вас не падет и тени подозрения. В Марселе я на ваших глазах пойду в полицейский участок при аэродроме. Сдам конверт и признаюсь, что я Эвелин Вестон. Тогда мой арест будет обставлен так, что вы останетесь непричастны к этому делу.

— Принимаю ваше предложение. Но учтите: я буду начеку, так что не пытайтесь провести меня. Моя честь зависит от того, сбежите вы или отдадитесь в руки правосудия.

— Сэр, в целом мире нет человека, который бы дорожил вашей честью больше, чем я, — сдавленным, дрожащим голосом промолвила девушка, и лорд бросил на нее удивленный взгляд.

В марсельском аэропорту пассажиры вышли из самолета чуть поразмяться, так что никому не бросилось в глаза, что Эвелин и Баннистер отделились от остальных. Девушка, не глядя на профессора, решительной походкой направилась к двери с табличкой «Полиция». Лорд шел следом, шагах в десяти от нее; вот он с изумлением увидел, что девушка достает из сумочки большой оранжевый конверт и, ускорив шаг, продолжает путь.

Лорд Баннистер и сам не мог бы объяснить дальнейшее, но он схватил Эвелин за руку у самой двери.

— Постойте! — задыхаясь, проговорил он. — Я не хочу… Мне безразлично, что вы там натворили. Но стоит подумать, что с вами будут грубо обращаться… Я не могу допустить… Спрячьте конверт!

Девушка испуганно повиновалась.

— Слушайте внимательно, — продолжал лорд. — Улетайте в Марокко, а там бегите, скрывайтесь, поступайте как вам заблагорассудится, но я не желаю быть причастным к вашему аресту. Понятно?

— Но… почему?

— Глупая прихоть! Не хочу — и все тут!

Когда самолет снова поднялся в воздух, оба сидели рядом, грустные и молчаливые. Лорд Баннистер был очень бледен.

2

— Вы такие милые… Прямо не знаю, кого бы я предпочла, вздумай вы оба просить моей руки, — кокетливо произнесла Грета с улыбкой от уха до уха, и Артур Рэнсинг проникся глубочайшим почтением к племяннику, согласившемуся взять в жены эту каракатицу ради жалкого миллиона фунтов стерлингов. Поистине мизерная компенсация!

Чуть позже у Рэнсинга-старшего состоялись переговоры с господином Воллишофом. Беседа проходила с глазу на глаз, без участия добровольных помощников-крикунов, поскольку мистер Артур выписал из Цюриха слуховой аппарат. В подарок хозяину дома и себе во спасение: чтобы не спятить от крика.

— Девица рода Воллишоф должна получить такое приданое, чтобы дом супруга был полной чашей, — заявил отец невесты.

— Иного я и не ждал! — радостно воскликнул Рэнсинг-старший. — Сразу видно, что вы истинный патриций Гельвеции и технический советник! У нас, в Англии, технические советники пользуются всеобщим уважением.

— Я же, со своей стороны, желаю лишь одного: чтобы мистер Рэнсинг любил мою дочь.

— В этом, сударь, порукой моя честь! Эдди без ума от вашей дочери, от любви он даже лишился сна.

— Как же, знаю, доктор упоминал в разговоре. Но это пройдет. Ему надо принимать желудочные капли.

— Когда же, по-вашему, может состояться свадьба?

Воллишоф призадумался.

— Пожалуй, на Троицу… если вас устроит…

До Троицы оставалось недели три.

— Разумеется, устроит. Троица — праздник цветов и любящих сердец, — поэтически развил мысль советника Рэнсинг-старший. — Мне кажется, это самый подходящий день.

— Я тоже так считаю. Значит, решено: через два года на Троицу сыграем свадьбу.

У Рэнсинга челюсть отвисла от удивления.

— Раньше никак не получится, — решительно заявил советник. — И если срок отодвинется еще на полгода, опять же беды в том не вижу.

— В уме ли вы, опомнитесь! Ведь это невозможно!

— Отчего же, вполне возможно. Кажется, я объяснил, что моей дочери не пристало входить в дом жениха с пустыми руками. К сожалению, в технические расчеты по прокладке канализации вкралась ошибка. Видите ли, я отвечаю за исправность канализации…

— Но ведь здесь канализации вообще нет!

— В том и беда, сударь! Мне было поручено провести канализацию, а ее до сих пор нет. Хотя средства на эти работы были отпущены. Не знаю, понятно ли я выражаюсь? Средства были — канализации нет… Сам не пойму, как так получилось. Но поскольку мой дядя — человек влиятельный, власти довольствовались тем, что наложили арест на мое имущество, покуда я не выплачу деньги, необходимые для коммунального развития края. А по смете такое удовольствие влетает в копеечку, уж можете мне поверить, — я, как специалист, в этом деле разбираюсь. Понадобится не меньше двух лет, прежде чем я, пожертвовав всеми своими доходами и накоплениями, смогу набрать нужную сумму. Что поделаешь, не я первый и не я последний среди подвижников, готовых последнюю рубаху с себя отдать ради блага родного края.

— Но не хотите же вы, чтобы ваша дочь до тех пор ждала?

— До сих пор ждала и до тех пор подождет… Первого своего жениха она ждала пять лет. Молодой человек ушел на войну добровольцем и попал в плен.

— Да, знаю… Кое-кто из швейцарцев сражался на стороне французов.

— На стороне японцев! Ведь дело было в русско-японскую войну. Но другой ее жених действительно сражался в рядах французов.

— Прекрасная традиция, однако два года — срок немалый…

— Напрасны ваши уговоры, сударь. Девицы из рода Воллишоф не бросаются в объятия жениха, если тем самым бросают отца в лапы судей.

Все аргументы отлетали от упрямого советника, как от стенки горох.

Оба Рэнсинга озабоченно ходили взад-вперед по комнате.

— Чертовски скверная ситуация! — бесновался мистер Артур. — Бесценный алмаз под боком, а мы связаны по рукам и ногам!

— Сколько же он пустил по ветру, этот старый глухарь?

— Бухгалтерские документы я просмотрел лишь бегло и недостачу оцениваю тысячи в две.

— Смешно слышать! Миллион у тебя под носом, только руку протяни да бери, а ты жмешься из-за какой-то мелочи. Выплати недостачу, и дело с концом.

Мистер Артур от неожиданности растерялся.

— Чего тут раздумывать? — продолжал наседать Эдди. — Нам причитается по пятьсот тысяч, но пока что я один горбатился за эти денежки, а ты знай себе посиживал сложа руки и ждал, когда посыплется манна небесная. Не грех иной раз и тряхнуть мошной. Впрочем, не хочешь — как хочешь. Будь здоров!

Эдди в сердцах нахлобучил шляпу, полный решимости устраниться от дела. События последних недель подкосили его. Молодой человек болезненно исхудал, бледное лицо носило следы тяжелых нервных потрясений, а с той ночи, когда разыгралась сцена над балконом, его мучил ревматизм. Пребывание в Мюгли-ам-Зее сказалось на нем самым плачевным образом.

— Постой! — воскликнул дядюшка. — Твоя идея не так уж и плоха.

К превеликому удивлению властей, советник Воллишоф в течение трех дней возместил всю стоимость канализационных работ до последнего гроша, включая присвоенную им оплату услуг мифического помощника инженера.

3

Погода на Троицу выдалась прохладная, зато ясная, солнечная. Празднично одетые жители Мюгли-ам-Зее высыпали на улицу, готовясь к свадьбе фрейлейн Воллишоф. В церкви уже состоялось троекратное оглашение помолвки мистера Эдуарда Рэнсинга и девицы Греты Воллишоф. Решетку у ворот замка по случаю торжества оклеили цветной бумагой, лакей и привратник получили от мистера Рэнсинга новые костюмы в подарок, а Виктория, супруга старшего садовника Кратохвила, причесалась. Площадь перед ратушей была подметена, на фасаде ресторана вывешен национальный флаг.

Так обстояли дела к десяти часам утра.

Именно в это время, собираясь угоститься кофе, Эдди Рэнсинг взял в руки утреннюю газету и поперхнулся. На первой странице огромными буквами было напечатано:

СТО ТЫСЯЧ ФРАНКОВ

ВОЗНАГРАЖДЕНИЯ ТОМУ,

КТО ЖИВОЙ ИЛИ МЕРТВОЙ

ВЫДАСТ В РУКИ ПРАВОСУДИЯ

ЭВЕЛИН ВЕСТОН

Эдди мигом пробежал статью. Что за новости, Эвелин — шпионка? Каким ветром занесло ее во Францию? Эдди Рэнсинг любил Эвелин, и у него с самого начала был план жениться на ней, если он раздобудет алмаз; ну а если Эвелин не согласится выйти за него замуж, он все равно выделит причитающуюся ей долю.

Молодой человек рассеянно перелистал газету. Дойдя до светской хроники на последней странице, он снова поперхнулся куском.

ЛОРД БАННИСТЕР С СУПРУГОЙ —

гласила подпись под фотографией, изображавшей стоящую в дверях пароходной каюты Эвелин в пижаме и незнакомого господина, у которого был такой вид, словно ему за шиворот плеснули холодной воды. Да, это Эвелин, никаких сомнений быть не может! И пижама та самая, в какой она по утрам мелькала у дверей квартиры на Кингс-роуд, чтобы взять молоко.

Как же так? На первой странице газеты ее объявляют в розыск, а на последней помещают ее же фотографию! И каким образом она оказалась женой всемирно известного ученого? У Эдди голова шла кругом…

В короткой заметке под фотографией сообщалось, что лорд Баннистер прочел в Париже доклад, встреченный с огромным интересом. Его лордство путешествует вместе с супругой, но та по непредвиденным обстоятельствам присутствовать на докладе не могла. Естественно, не могла, если несколькими страницами раньше сообщалось, что она в это время обманным путем проникла в чужую квартиру, похитила архиважный документ и, оставив на месте преступления несколько трупов, исчезла без следа.

Эдди встревожился не на шутку. Чутье впервые подсказало ему сейчас, что тут что-то неладно. Какой след Будды мог завести Эвелин во Францию? В том, что она поехала за Буддой, Рэнсинг не сомневался.

Обеспокоенный всерьез, он извлек из чемодана регистрационную книгу. Ошибки быть не может: в мае была продана одна-единственная статуэтка Будды и вместе со «Жнецами» отправлена сюда Воллишофу.

Но как попала Эвелин в Париж? И ведь в газете пишут, что она разыскивает какую-то статуэтку…

Эдди задумчиво уставился перед собой, и по чистой случайности взгляд его уперся в корешок регистрационной книги.

Тут он увидел нечто такое, отчего его бросило в жар. Из-под ярлычка с обозначением даты в одном месте — в правом углу — выглядывала тонюсенькая полоска бумаги.

Совершенно ясно, что полоска торчит именно из-под ярлычка, а значит, и сам ярлычок наклеен еще на что-то.

Вытащив перочинный нож, Эдди принялся соскабливать наклейку…

* * *

Под колокольный звон разряженные толпы народа ринулись в церковь. Торжественно подкатила пожарная повозка с украшенным цветочными гирляндами шлангом; на подножке стоял брандмейстер Цобельман в парадной униформе и каске и приветственно махал публике.

На главной площади селения выстроился хор. А Эдди застыл на месте, уставясь в регистрационную книгу, и волосы у него стояли дыбом.

Теперь все стало ясно. Значит, Эвелин на верном пути и в шпионские интриги оказалась замешана случайно. А ему подсунули совсем не ту регистрационную книгу, наклеив подлинный ярлычок. Выходит, Будда фрейлейн Воллишоф не таит в себе ничего, кроме ножниц, наперстка и ниток.

4

В дверь постучали. Эдди поспешно спрятал регистрационную книгу.

— Войдите!

На пороге появился Рэнсинг-старший в парадном костюме и с торжественным выражением лица.

— Твой шафер готов к услугам, Эдди.

— Услуги не требуются, Артур. Я передумал. Никакого богатства мне не надо. Не могу я на ней жениться, хоть убей!

— Ты что, спятил? Вечером статуэтка будет наша.

— Но для меня — с девицей в придачу. Нет!

— Что же ты намерен предпринять?

— Сбегу, и вся недолга.

— Ладно, беги, а я остаюсь! — Рэнсинг-старший был вне себя от бешенства. — И доведу дело до конца.

— Женишься на Грете?

— Женюсь! — решительно вскинул голову мистер Артур.

— Сколько раз ты понапрасну обвинял меня в легкомыслии и цинизме, — проникновенно заговорил Рэнсинг-младший. — Теперь тебе представился повод убедиться, что ты заблуждался на мой счет. Пусть будет, как ты хочешь. Я уступаю тебе алмаз и отказываюсь от Греты. — Он тяжело вздохнул, печально глядя в окно на видневшиеся вдали вершины гор. — Будьте счастливы…

— Значит, ты отказываешься от своей доли? — алчно вопросил дядюшка.

— Отказываюсь, — подтвердил Рэнсинг-младший. — Только оплати мне труды, ведь ты-то явился на готовенькое. Гони две тысячи фунтов, и я испарюсь.

— С меня ты больше не получишь ни гроша!

— Ладно, я не настаиваю. Такую ничтожную сумму я могу получить и с Воллишофа, если открою ему тайну Будды. А может, он и побольше отвалит. Прощай!

Эдди нахлобучил шляпу, перебросил через руку пальто и направился к двери.

— Постой! Ах ты мерзавец, кровопийца ты этакий!

— Фи, какая чудовищная неблагодарность! За несколько жалких тысчонок я сделал тебя миллионером, а ты… Не надо мне твоих подачек, уж лучше обращусь к Воллишофу!

— Погоди!.. Экий ты нервный стал! Значит, за две тысячи фунтов ты готов письменно отказаться от всех своих прав?

— Вот именно. Ни на алмаз, ни на невесту я больше не претендую.

Уже через час Эдди Рэнсинг находился на пути к Цюриху, откуда ближайшим рейсом вылетел в Марсель. У него было явное преимущество перед полицией: чтобы выйти на след Эвелин, ему оставалось лишь разузнать местопребывание лорда Баннистера. Конечно, можно было бы сразу получить сто тысяч франков, выдай он Эвелин в руки полиции, однако Эдди вовсе не собирался этого делать. К тому же он зарился на алмаз.

Тем временем аптекарь в Мюгли-ам-Зее был занят изготовлением бенгальских огней к торжеству, а Артур Рэнсинг признался господину советнику, что он тоже влюблен в Грету. За ночь ему удалось убедить племянника, что человека в летах лишать последней любви — это все равно, что лишать его жизни. Соперники решили тянуть жребий, спичка у сэра Артура оказалась короче, и Эдди Рэнсинг удалился с разбитым сердцем, а он, сэр Артур, в этот знаменательный час пришел просить руки невесты.

Грета, немного поколебавшись, в порыве счастья кинулась ему на грудь. Особа, пересидевшая в невестах две военных кампании, не отступает перед неожиданностями, когда дело касается свадьбы.

— Но ведь уже состоялось оглашение в церкви, — вмешался коронер, как видно разбиравшийся в церковных правилах.

— Не вижу разницы, — высокомерно оборвал его претендент. — Женихом оглашали мистера Рэнсинга, а кто же я, если не мистер Рэнсинг?

Жители местечка были слегка озадачены при виде нового состава брачующейся пары, но вскоре примирились с фактом. Директор любительской театральной труппы при большом стечении народа красочно расписал сцену кровавого поединка, разыгравшегося ночью между родственниками.

Доктор Лёбли от имени службы «Скорой помощи» преподнес в дар молодоженам прелестную шелковую подушку, на которой были вышиты слова:

Каждого из нас может постичь

несчастный случай.

5

Самолет приближался к Марокко. Эвелин и профессор изредка обменивались фразами. О «преступлении» не заходило речи. Эвелин чувствовала себя счастливой и в душе подтрунивала над собой. С чего бы это? Самолет приземлится, и они с профессором разойдутся в разные стороны. Быть может, Баннистер вообще никогда не узнает, что она ни в чем не виновата. Как там говаривал дядюшка Брэдфорд? «Женская честь что удачный пошив: должна быть неброской, чтобы никому не вздумалось нахваливать».

— Скажите, милорд, — Холлер, которого отпустили приступы дурноты, снова подошел к ним, — когда я мог бы осмотреть вашу лабораторию? Я обещал написать статью и полон решимости сдержать свое обещание, тем более что вестей о вас очень ждут дома.

— О-о, пожалуйста… это зависит от вас. Почту за честь…

— Чем скорее, тем лучше. Вся Британия ждет сенсаций из жизни ваших сонных микробов… Ох, виноват…

Газетчику пришлось поспешно вернуться к осиротелому пергаментному пакету: самолет, идя на снижение, заложил вираж, а этот маневр всегда прискорбным образом сказывался на чувствительном желудке Холлера. Машина, слегка подскакивая, покатила по посадочной полосе, затем рокот мотора стих, самолет плавно пробежал несколько десятков метров и долгое путешествие подошло к концу.

Пассажиры прибыли в Марокко.

— В такси мы сядем вместе, — предложил девушке профессор, — а потом вы скажете, где вас высадить. Придется продолжать эту отвратительную комедию, пока от нас не отвяжется Холлер. Надеюсь, нам удастся отделаться от него.

Если верить моему приятелю психологу, то для большинства ученых характерен неоправданный оптимизм. Баннистер тоже стал жертвой подобного заблуждения, рассчитывая вскоре избавиться от назойливого репортера. Подозвав такси, профессор собрался было распрощаться с торопливо подошедшим к нему Холлером, однако, вместо того чтобы протянуть руку Баннистеру, тот протянул свой чемодан шоферу.

— Если позволите, я воспользуюсь вашим великодушием и прямо сейчас поеду с вами. Чем раньше удачное интервью увидит свет, тем лучше для газеты, и коль скоро вы, сэр, предоставили мне право выбора, я не смею заставлять вас ждать. Или, может, мое присутствие некстати?

Ничего не поделаешь, пресса есть пресса, даже Баннистер это прекрасно понимал.

С каким бы удовольствием он растерзал сейчас настырного газетчика! Профессор готов был проклясть собственную учтивость. Дернула же его нелегкая предложить Холлеру самому решать вопрос о времени посещения, а теперь вот изволь делать вид, будто страшно рад его визиту.

Может, этот бумагомаратель почуял неладное?

Конечно, теперь ради соблюдения приличий он вынужден был взять с собой и Эвелин. Понимая щекотливость ситуации, девушка поспешила ему на выручку.

— Я сразу же еду в город. У меня важные дела.

— Постараюсь управиться побыстрее и счастлив буду сопроводить вас, если позволите, леди Баннистер.

«И что бы тебе в детстве угодить под трамвай!» — подумал профессор, а вслух произнес:

— Но прежде позавтракаем.

— Хорошо бы, — уныло вздохнула Эвелин, — я так голодна…

Профессор прекрасно знал, что девушка голодная и усталая, поэтому не хотел высаживать ее просто где-нибудь на первом перекрестке. Но почему, собственно, не хотел? Самое время избавиться от опасного соседства Эвелин Вестон, за голову которой назначено вознаграждение. «Кто доставит живой или мертвой…»

А он везет ее к себе домой — живую и голодную!

Вилла профессора находилась в фешенебельном квартале Гелиза. Великолепные, пышные клумбы, дивные пальмы почти скрывали стоявший в глубине парка дом.

Завтрак прошел в несколько натянутой обстановке, хотя Холлер уплетал за двоих и весело хохотал над собственными остротами. Столовая — словно бы Марокко находилось не в Африке — была обставлена в типично английском духе, даже камин виднелся в глубине комнаты. Эвелин не без грусти разглядывала изысканную обстановку: потрогала молитвенный коврик, взяла с каминной полки фарфоровую пастушку и подумала про себя: «Жаль, что скоро придется отсюда уйти».

Девушка даже не заметила, как профессор и газетчик перешли из столовой в лабораторию. Лишь теперь она почувствовала, что не смыкала глаз почти целые сутки. Глубокое кресло так и манило вздремнуть, но Эвелин пересилила себя. Надев шляпку, она потихоньку вышла из дома, торопливо пересекла парк и закрыла за собой решетчатую калитку.

6

С чего же начать поиски? Эвелин попросила шофера такси отвезти ее на холм, где был расположен форт. В городской комендатуре проявили учтивость. Говорите, больной легионер? Мюнстер… А по какому делу он вам нужен? Ах, по семейному?.. Гм… У легионеров почти не бывает семейных дел, должно быть, этот Мюнстер — исключение. Даме, пожалуй, следовало бы справиться в гарнизонном лазарете.

Ну что же, справимся в гарнизонном лазарете.

Легионер под такой фамилией в данный момент среди больных не числится. Да, недавно он находился здесь на излечении. Где он сейчас? Простите, но без разрешения городской комендатуры мы справок не даем. Ах, вы только что оттуда? Тогда извольте вернуться туда и обратиться непосредственно к коменданту второй интендантской роты резервного батальона.

Итак, обратно в Гелиз.

— Весьма сожалею, мадам, — ответил дежурный, — но служебные часы уже кончились. Да и вообще сведения о местонахождении строевого состава могут быть выданы лишь в том случае, если полковой штаб в Оране даст на то особое указание, для чего, в свою очередь, необходима резолюция губернатора. Только и всего. А дальше все пойдет как по маслу, если, конечно, вы располагаете связями и если вам повезет.

Вот и все, чего удалось добиться к часу дня. Озабоченная и расстроенная Эвелин не заметила, что за ней неотступно следует какой-то человек с окладистой бородой.

В растерянности стояла она посреди площади. Куда податься, на чью поддержку рассчитывать слабой женщине, которую к тому же разыскивает полиция, «живую или мертвую»? Неожиданно позади раздался знакомый голос:

— Счастлив приветствовать вас, миледи! Чем могу быть полезен?

Газетчик Холлер. Только его не хватало!

— Добрый день, мистер Холлер! Вы уже закончили дела с… моим супругом? — Эвелин вспыхнула до корней волос.

«С моим супругом»! Быстро же она навострилась мошенничать.

— Да, мы в два счета управились. Лорд всячески удерживал меня, но я не могу долго находиться в помещении. У вас очень удрученный вид, леди Баннистер. Может, выпьете со мной чаю? Я был бы счастлив.

— Благодарю… — Эвелин чувствовала себя такой усталой и одинокой, что приняла предложение. Пожалуй, она попросит совета у газетчика, ведь больше ей не к кому обратиться…

— Поразительные эксперименты ставит господин профессор! — за чаем рассыпался в восторгах Холлер. — Он показал мне, как выращивает культуру бациллы. Поверите ли, под микроскопом это выглядит так, словно стадо дивных мериносных овечек пасется где-нибудь в альпийских лугах. Целая отара бацилл! Не пойму я профессора. По-моему, его долг истреблять этих бестий, а не разводить их специально. Впрочем, редактору не обязательно разбираться в тонкостях медицины. Главное, что его лордство пользуется популярностью, и всякий раз, как в воскресном приложении выходит моя статья о теории сонной болезни, я получаю уйму писем от читателей.

— Я обычно вырезаю эти статьи, — ввернула Эвелин не без доли хитрости и поразилась эффекту своих слов.

— Серьезно?! — раскрасневшись, воскликнул Холлер. — Боже, как я счастлив это услышать! А вот лорду Баннистеру никак не угодишь, вечно он придирается по пустякам. Недавно разнес меня в пух и прах, утверждая, что сонная болезнь и малярия — вещи разные. Но ведь, в конце концов, я не врач, чтобы знать тему вплоть до тонкостей. Главное, что статья в воскресном приложении обсуждалась публикой несколько дней и в результате основано Общество ремесленников по борьбе с сонной болезнью, вице-президентом которого назначен я! Его лордство избрали почетным президентом и постановили отправить в Индию большую партию будильников для людей, страдающих сонной болезнью. Тут важен конкретный результат. Благодаря моим статьям общественность организованно выступает против сонной болезни, а господин профессор возмущается, что я, видите ли, не прав, когда описываю случай с неким адвокатом на Бермудах, страдающим сонной болезнью: тот уснул во время венчания, а проснулся в день своей золотой свадьбы. Но я ведь, в конце концов, не врач, чтобы входить в детали.

— Генри, пожалуй, излишне строг в научных вопросах.

— Вероятно, это наследственная черта.

— О да! Семья Баннистер вообще отличается консервативностью.

— Семья Баннистер? Но ведь Баннистер только один!

— Я имею в виду… поскольку у Генри нет ни сестер ни братьев…

Холлер искренне удивился.

— Насколько мне известно, у него несколько братьев.

Что он хочет этим сказать? То Баннистер всего лишь один, то их теперь уже несколько… Как бы не попасть впросак!

— Я вижу, господин редактор, — дерзко сказала Эвелин, — вы не слишком сведущи в наших семейных делах.

— Это я-то не сведущ?! Да я — ходячая энциклопедия родословных всех английских дворянских фамилий! Возьмем, к примеру, род Баннистеров. Дед вашего досточтимого супруга получил от его величества титул лорда за храбрость, проявленную при классификации теплокровных млекопитающих третичного периода. Он стал первым в роду Баннистером. (Титул лорда и сопутствующая ему фамилия Баннистер всегда переходят к старшему сыну.) Вторым лордом Баннистером был дядя вашего супруга, поскольку матушка сэра Генри — старшая в семье, — будучи особой женского пола, не могла унаследовать титул и фамилию Баннистер. Сэр Дэлинг, второй в роду Баннистер, всеми уважаемый фабрикант макарон, скончался восемь лет назад, и так как детей у него не было, то титул и фамилию унаследовал после него ваш уважаемый супруг. Как видите, миледи, я вполне сведущ в вопросах британской генеалогии. Теперь, если Всевышнему будет угодно благословить ваш союз младенцем… Любопытное совпадение: утром господин профессор поперхнулся во время беседы со мной, а сейчас вы, миледи… Пусть просохнет, не беспокойтесь — пятна не останется.

Эвелин с большим трудом удалось прокашляться.

— Да, вы действительно досконально изучили родословную нашей семьи.

— Знаете, миледи, что меня поражает в вашей английской традиции наследования? Появляется на свет божий человек с самым заурядным именем, и достаточно небольшого везения — скажем, смерти бездетного дальнего родственника, — чтобы простой британский ученый стал обладателем не только высокого титула, но и сопутствующей ему звучной фамилии.

— Однако пора расплачиваться, мистер Холлер. Меня ждут кое-какие дела, и надеюсь, они увенчаются успехом.

— Не могу ли я вам помочь? Марокко я знаю как свои пять пальцев, поскольку наведываюсь сюда по нескольку раз в год — собираю материалы для серии статей о кошмарах Африки.

— Мне необходимо разыскать одного больного легионера. Он был близким другом моего кузена, и я обещала в Лондоне родственникам выяснить его судьбу.

— Тогда, леди Баннистер, считайте, вам повезло, что я здесь. Во всем, что касается легионеров, власти не слишком-то словоохотливы. Да ведь и то правда: никогда нельзя знать, с какой целью их разыскивают. Но я умею разговаривать с колониальными чиновниками. Гарсон, счет!

7

И снова на такси — в Гелиз. Но на сей раз Эвелин была не одна. Вскоре они вышли из машины у форта.

Холлер чувствовал себя в своей стихии. Разругался с часовым у ворот, который не хотел впускать посторонних под тем предлогом, что приемные часы уже кончились. Наконец на шум выглянул какой-то полковник и, после краткого обмена репликами, провел их внутрь форта.

Пока посетители добирались до служебного кабинета на втором этаже, газетчик успел завязать дружбу с четырьмя офицерами высокого ранга и привел в движение всю полковую канцелярию. Там — десять франков, тут — дружелюбная улыбка, в одном месте — напористость, в другом — доверительная светская беседа. Подобрав к каждому особый ключик, редактор Холлер приступом взял грозную крепость Гелиз.

В полдень визитеры уже знали, что легионер Мюнстер, выздоравливающий после тяжелого ранения, находится на излечении в военном санатории в оазисе Марбук, совсем близко, всего в двух днях караванного пути.

— Вечно буду признательна вам, мистер Холлер!

Холлер расплылся в счастливой улыбке, однако не преминул заметить небрежным тоном:

— Помилуйте, это сущие пустяки… Вот в прошлом году я ухитрился за два дня отыскать некоего торговца кожей, которого в последний раз видели во время бурской войны. Чем вы намерены заняться теперь, леди Баннистер?

Уж хоть бы он поминутно не величал ее этим титулом. Эвелин всякий раз краснела.

— Отправлюсь в оазис Марбук. Мне никогда не доводилось бывать в столь экзотическом месте.

— Сэр Баннистер тоже едет?

— Да… то есть нет. На сей раз я решила путешествовать самостоятельно. Не хочу отрывать его от работы. Можно здесь нанять проводника?

— Разумеется. Вам ни разу не приходилось путешествовать по пустыне?

— Нет. Именно поэтому я и стремлюсь…

— Следовательно, вам нужна подходящая экипировка! Какая удача, право, что я с вами! Мне ведь не раз доводилось путешествовать по Сахаре, и снаряжение я покупаю задешево. А то ведь местные торговцы, только дай им волю, так и норовят ободрать как липку. Позвольте помочь вам в приготовлениях?

— Прямо не знаю, как вас и благодарить, мистер Холлер.

— Счастлив оказать вам услугу, леди Баннистер. Первым делом начнем с экипировки. Ведь в юбке или платье дальше чем за сотню метров не уехать. Но мы не пойдем на базары в центре города. Такого рода покупки стоит делать лишь в арабском квартале. В центре города с вами обойдутся вежливо, но продадут плохой товар и втридорога. Пусть туда ходят туристы. Такси!

Холлер повез Эвелин в Меллах. В тесном лабиринте улочек едва можно было проехать. На самой узкой улочке самого грязного квартала Холлер остановил такси, и путники двинулись пешком по закоулкам, провонявшим растительным маслом.

Бородатого типа, который время от времени сплевывал табак и следовал за ними от самой комендатуры, они не заметили.

Редактор ввел Эвелин в крохотную, темную, полную мух лавчонку, где им навстречу поднялся араб с козлиной бородкой и крючковатым носом. Покупатели выбрали все необходимое: пробковый шлем, сапоги, бриджи, термос, коробку для продовольствия, герметически закрывающуюся с помощью резиновой прокладки, и так далее.

Затем Холлер и араб начали торговаться. Такого торга Эвелин никогда не видала!

Вначале араб хохотал, затем стал бить себя в грудь, выскочил на улицу, грозя кулаками прохожим, с пеной у рта рвал на себе бурнус и, сложив руки, в отчаянии возводил глаза к потолку, чтобы сразу же вслед за этим с рыданиями рухнуть на бриджи, словно оплакивая умершее дитя. Холлер тоже старался не отставать: он стучал кулаком по столу, разражался язвительным хохотом и, наконец, в чем-то убеждая торговца, задрал штанину, чтобы араб смог самолично проверить качество его носков. Это произвело на торговца глубокое впечатление, и он пододвинул к покупателям пробковый шлем, но, когда Холлер протянул было руку к бриджам, араб снова озверел и, рыча, прижал к себе брюки.

Час спустя все вещи, тщательно упакованные, лежали перед покупателями. Те расплатились и покинули лавку.

— Поздравляю, вы сделали очень выгодные покупки, — сказал Холлер, удовлетворенно вытирая вспотевший лоб.

— Не боитесь, что этот араб рано или поздно вас убьет?

— Меня? Да он мой добрый приятель! Я — его постоянный клиент, и, когда нахожусь в Лондоне, мы с ним переписываемся.

8

С проводником все обошлось гладко, ведь они имели дело не с торгашом, а с обитателем пустыни. К тому же организация этого дела была поставлена образцово.

Проводник — невысокий тощий бербер с темно-коричневой кожей и курчавыми волосами вокруг голой макушки — сказал, что если они выйдут в путь на рассвете следующего дня, то утром через два дня прибудут в Марбук.

— Мне не опасно путешествовать с ним в пустыне, с ночевкой? — по-английски спросила девушка у Холлера.

— Будьте спокойны, сударыня, — на безукоризненном английском ответил ей бербер. — Проводники по Сахаре — истинные джентльмены.

Девушке стало стыдно.

— Да, это парни хоть куда, — рассмеялся Холлер. — Я знавал одного проводника из берберов, который много лет подряд подвизался в Филадельфийском оркестре, а затем из-за несчастной любви снова вернулся в пустыню.

Из дома вышла девчушка шоколадного цвета и, подойдя к Эвелин, с восхищением уставилась на красивую белолицую даму.

— Ах, какая прелесть! — восхитилась и Эвелин.

Она подняла девочку на руки и вытерла замурзанную мордашку. Затем протянула ей брошку — пустяковую безделицу, которой Эвелин закалывала шарф.

— Амулет… амулет, — пролепетала малышка, как зачарованная глядя на блестящее украшение.

— Теперь эти люди пойдут за вас в огонь и в воду, — сказал Холлер, когда они расстались с проводником. — Ну что же, счастливого пути, леди Баннистер. И постарайтесь вовремя явиться на условленное место. Проводники способны повернуться и уйти домой, если клиент опаздывает.

Глава девятая

Лорд Баннистер становится жертвой галлюцинации, а чуть погодя его принимают за Екатерину Медичи. Он готовится к будущей тюремной жизни, после чего убеждается, что по Сахаре гораздо приятнее путешествовать без вечернего костюма. На сцене появляются разбойники. Эдди Рэнсинг во всю верблюжью прыть мчит обратно и на личном опыте постигает теорию относительности.

1

Эвелин постаралась быть точной и, должным образом снаряженная в дорогу, явилась к назначенному проводником месту. Прежде чем тронуться в путь, она наспех набросала несколько строк и вручила посыльному для передачи лорду Баннистеру, а затем взгромоздилась в седло верблюда, опустившегося на колени.

Проводник Азрим издал странный, резкий гортанный клич, после чего верблюды поднялись с коленей в два ритмичных приема. Сначала Эвелин качнуло вперед, и она решила, что вываливается на голову верблюду, а затем почти положило на спину. Наконец седло выровнялось и она очутилась на страшной высоте.

Рег-лакк! Рег-лакк!

Верблюды перешли на мерную рысь.

2

Несколькими часами раньше в этом же направлении отбыл караван куда более многочисленный: тридцать арабов — отборные головорезы из отребья Меллаха — во главе с Адамсом и Гордоном, которые успели сдружиться.

Наняв самолет, они прилетели из Лиона в Марокко.

Вся шайка бросилась на поиски Эвелин, разбив город на сектора и поделив их между собою. Райнера оставили связным в холле гостиницы «Маммония», где седовласый грабитель и душегуб сошелся накоротке с директором одного из машиностроительных заводов в Европе, и вскоре новые приятели уже играли в шахматы.

Удача улыбнулась бородатому Жако. Он исходил из логической посылки, что, коль скоро девушка разыскивает солдата, она, вероятнее всего, заглянет в городскую комендатуру, а потому занял наблюдательный пост поблизости от форта Гелиз. Дождавшись Эвелин, он повсюду следовал за ней как тень вплоть до той минуты, когда девушка сняла номер в «Отель де Пари», чтобы отдохнуть перед дорогой.

Затем бандит отправился к проводнику-берберу, с которым девушка вела переговоры. Необходимо было выведать, куда намерена ехать Эвелин Вестон.

— Салям, — поздоровался бородатый.

— Бонжур, — ответил араб.

— Я собираюсь в дальнюю поездку по Сахаре и ищу надежного проводника. Выехать нужно немедленно.

— Сожалею, господин, — ответил Азрим, — но я уже на пять суток подрядился.

Произнеся эти слова, он вспомнил даму-англичанку и с улыбкой посмотрел назабавляющуюся «амулетом» счастливую, разрумянившуюся девчушку.

— Но, наверное, можно выступить одним караваном, — сказал Жако. — Я собираюсь в Эн-Сефр, и если вы едете в том же направлении…

— Нет, нам в другую сторону, — перебил его ничего не подозревающий проводник. — В оазис Марбук.

— Жаль. Салям алейкум.

— Оревуар.

Бородатый выяснил все, что требовалось. Девица направляется в оазис Марбук, значит, вероятнее всего, именно там и находится легионер Мюнстер. Теперь оставалось только предупредить Райнера, чтобы тот, пока Жако добирается до гостиницы, созвал всех остальных сообщников, когда те дадут о себе знать по телефону. Час спустя бандиты в полном составе держали совет.

— Загадка проще простого, — рассудил Адамс. — Надо выехать еще сегодня, и к тому часу, как Эвелин Вестон тронется в путь, мы уже будем поджидать ее вот у этого источника, — он ткнул пальцем в карту. — А после того, как отберем пакет, наведаемся к Мюнстеру.

— Как обстоят дела с охраной порядка в оазисе Марбук? — жеманным, аристократическим тоном поинтересовался доктор Курнье, медленно барабаня по столу большими белыми пальцами в веснушках. — Я спрашиваю на тот случай, если легионера не удастся уговорить добром.

— На всякий случай сколотим отряд из тридцати — сорока арабов, — вмешался бородатый. — В Старом квартале у меня есть давний приятель — владелец ресторана, он нам поможет. В пустыне запросто можно нарваться на любую неприятность. Излишняя предосторожность лучше излишнего риска.

Позднее Жирный свел знакомство с одним офицером, у которого выведал, что в оазисе Марбук дела с охраной порядка обстоят прямо-таки великолепно. Жандармерии нет, военного гарнизона — тоже, лишь малочисленная охрана небольшого военного санатория поддерживает в оазисе порядок, с незапамятных времен не нарушаемый никем и ничем.

— Мне кажется, — изрек после обеда Адамс, — что через час можно выступать. По-моему, мы обо всем позаботились.

— Не совсем так, — возразил Райнер. — Надо прихватить с собой несколько термосов с чаем. Горячий чай — первейшее средство в жару.

Никто ему не ответил.

3

В минуту отъезда с благодарностью в сердце думаю о Вас, сэр. Благослови Вас Бог за Вашу доброту! Поскольку Вы не увидите меня больше, то, надеюсь, со временем забудете беды, что причинила Вам

несчастная Эвелин Вестон.

Оторвавшись от письма, лорд Баннистер смотрел в сад. Какая-то непонятная тяжесть камнем давила на грудь. Похоже, несмотря на неблагоприятные обстоятельства, он опасным образом привязался к этой сумасбродной, незадачливой, но бесконечно милой девушке с ее вечными страхами, попытками скрыться от погони и вспышками гнева против злейшего врага — несессера. Не девушка, а циклон! Налетит вихрем, взбаламутит все вокруг, перевернет вверх тормашками, влезет в самое пекло. А ведь при этом даже смелой ее не назовешь, она попросту не успевает обдумать свои поступки.

Конечно, в их окончательной разлуке есть свои положительные стороны: теперь по крайней мере можно спать спокойно и не вздрагивать поминутно от страха, что, того гляди, заявится Эвелин Вестон и нарушит привычный покой и порядок.

4

— Добрый день! Я ищу Эвелин Вестон.

Лорд был ошеломлен до такой степени, что, признаться по совести, чуть не потерял сознание.

В дверях стоял симпатичный молодой человек в лаковых сапогах, белых бриджах и с огромным пробковым шлемом в руке, — словом, в позаимствованной из кинофильмов тропической экипировке, какой пользуются исключительно лишь участники дорогостоящих сафари. Где-нибудь в Римини или в Венеции этакий «кожаный чулок» с золотыми наручными часами — зрелище будничное, но здесь, у края Сахары, он кажется белой вороной и вызывает смех: эти разодетые по последней тропической моде туристы самой своей экипировкой провоцируют неизбежный тепловой удар.

— С кем имею честь? — запинаясь, выговорил лорд, предчувствуя неладное.

— Меня зовут Эдди Рэнсинг. А вы — лорд Баннистер?

— Кажется… то есть да. А в чем дело?

— Мне нужна Эвелин Вестон. Я должен с ней поговорить.

Его лордство неуверенно оглянулся по сторонам, словно только что куда-то сунул эту мисс и не может припомнить, куда именно. Но вот, оправившись от неожиданности, он перешел в наступление.

— Не пойму, мистер Рэнсинг, что вам угодно? — Лорд с достоинством выпрямился.

— Я достаточно ясно выразился. Мне нужна мисс Эвелин Вестон. Не так давно в газетах появился снимок, где она запечатлена в вашем обществе, сэр.

Баннистер осекся, поникнув всем телом. Эдди извлек из кармана фотографию.

— По-моему, снимок подлинный. Ну а коль скоро я прочел в газете, что вы, милорд, прибыли сюда с этой дамой, выдавая ее за свою супругу, мне кажется, я обращаюсь по адресу, повторяя свой вопрос: где я могу видеть мисс Эвелин Вестон?

— Вы детектив? — спросил профессор с тревогой карманника, скрывающегося от полиции.

— Нет. Мы с мисс Эвелин давние знакомые; вот уже несколько лет я живу по соседству с ней, на Кингс-роуд.

— Не думаю, чтобы одни лишь добрососедские отношения вынудили вас последовать за нею в Африку, — хмуро заметил профессор.

— Верно. У меня к мисс Вестон серьезное деловое предложение.

— От разведки какой страны?

— У меня? От Лапландии.

— Сэр, вы заявились в Африку в костюме опереточного статиста лишь ради того, чтобы дурные шутки шутить?

— Каков вопрос, таков и ответ, милорд.

— Но ведь в газетах писали…

— Я несколько лет являюсь соседом мисс Вестон. Она живет вдвоем с матерью-вдовой в крайней бедности, но зарабатывает на жизнь честным трудом. Эвелин наверняка оказалась случайно замешана в этом ужасном деле, и никакой вины на ней нет.

Для лорда все эти сведения были в новинку. Выходит, Эвелин не шпионка?

— Ну что же, все это, конечно, прекрасно, — произнес он наконец, — но я понятия не имею, где находится мисс. Единственное, в чем могу вас заверить, — сюда она больше не вернется.

Эдди язвительно усмехнулся.

— А я уверен, что мисс Вестон вернется. И до тех пор я отсюда — ни ногой.

— Поскольку я не намерен оставшиеся годы своей жизни проводить в вашем обществе, я буду вынужден…

— Обратиться в полицию? Ол'райт. Для меня это означает вознаграждение в сто тысяч франков, для вас, по всей вероятности, — тюрьму.

Тюрьму!

Лорд обессиленно рухнул в кресло. Вот он, злой рок! Можно было и самому догадаться, что эта девица доведет его до тюрьмы.

— Не желаю доставлять вам неприятности, сэр. Прошу лишь об одном: примириться с моим присутствием.

— Что делать, постараюсь… Присаживайтесь.

— Благодарю.

Эдди сел и тотчас же налил себе виски из стоявшей на столе бутылки, затем со светской непринужденностью поинтересовался:

— Вы действительно женились на мисс Вестон?

— Нет. Как выяснилось впоследствии, я лишь защищал ее. Она, бедняжка, постоянно подвергалась преследованиям и спасалась единственным способом: будила меня ото сна, а сама засыпала. До сих пор этот способ действовал успешно. Значит, вы не сообщник мисс Вестон?

— Повторяю: мисс Вестон — девушка честная и серьезная.

— Для дамы такой репутации она ведет чересчур бурную жизнь.

— Она пытается отыскать свое законное наследство.

— Это мне известно. Ищет наследство и попутно спасает честь некоего господина. Если вас интересует, могу сообщить: мы успели далеко продвинуться в обоих направлениях. Так вы всерьез намерены остаться?

— Да. Но ненадолго. Я свято убежден, что Эвелин вскоре будет здесь.

— Вы, судя по всему, новоявленный Нострадамус. Должен заметить, что даже сей достославный господин иногда ошибался.

— Я не ошибаюсь. И своим пророчеством заслужу ваше расположение.

— В любом случае пророчество мне слишком дорого обойдется, — грустно ответил Баннистер.

— Ничего! Если я Нострадамус, то вы вообразите себя Екатериной Медичи и не скупитесь на жертвы ради того, чтобы мое прорицание сбылось.

— Сударь, даю вам честное слово, что я сказал правду! Можете назвать меня гнусным обманщиком, если Эвелин Вестон еще хоть раз появится здесь.

— Сэр, — со вздохом промолвил Рэнсинг, — при всем уважении к вам я вынужден назвать вас гнусным обманщиком.

В дверях стояла Эвелин Вестон.

5

Вот уже несколько часов караван шел по пустыне. К востоку от караванного пути показались группа источенных веками мраморных статуй и нагромождение гранитных колонн и каменных плит — руины древнего города времен владычества Рима. Эвелин нечаянно порвала жакет и, чтобы дырка не расползалась дальше, решила сразу же ее зашить. Она открыла свою черную сумочку.

— Боже правый, где же конверт?!

В сумке на самом верху лежало полотенце, справа — платяная щетка, слева — мыло.

Значит, это несессер лорда, ее давний заклятый враг!

Снова они с Баннистером обменялись сумками, и оранжевый пакет теперь находится у лорда. Что же делать?!

Придется возвращаться, ведь Баннистеру грозит смертельная опасность. Что, если он, ничего не подозревая, откроет несессер в присутствии посторонних и обнаружит пакет? Впрочем, если подмену он обнаружит даже в одиночестве, ситуация не лучше. Ведь Баннистер скорее всего обратится в полицию.

С каким бы удовольствием она зашвырнула в пески эту сумку с ненавистным бритвенным прибором! Но теперь придется везти его обратно и бережно передавать из рук в руки владельцу, если хочешь получить взамен свою собственную сумку.

— Азрим, поворачивайте караван, да немедля! Мы возвращаемся назад.

6

Эвелин стояла на пороге. Однако, ошеломленная очередной подкарауливавшей ее здесь неожиданностью, не в силах была и слова вымолвить. Каким образом очутился тут Эдди Рэнсинг? Что за странная, фантастически запутанная история разворачивается вокруг нее? Голова ее кружилась, как во хмелю.

— Мистер Рэнсинг!

— Мисс Вестон, — улыбнулся в ответ Эдди, — счастлив вновь видеть вас.

Лорд лишился дара речи. Его удивление постепенно переходило в страх. Появление Эвелин было для него подобно отдаленным раскатам грома. При полном штиле она вдруг возникает перед ним воочию, в ореоле таинственности, стремительно, как сирокко, со зловещей неотвратимостью, чтобы вырвать его из привычной атмосферы покоя, чтобы ломать и крушить все вокруг, а затем в единый миг так же внезапно исчезнуть.

В душе лорда зазвучала тревожная сирена.

Надвигается циклон!

Наверняка ее где-нибудь подкарауливают грабители, а посему она будет настаивать, чтобы они незамедлительно отправились вместе в какую-нибудь далекую поездку — и, конечно же, каким-нибудь на редкость неудобным транспортом. Лорд поспешно набил карманы сигаретами и достал из шкафа теплый шарф. Предосторожность никогда не бывает излишней.

— Как… как вы сюда попали? — спросила Эвелин Рэнсинга.

— Нашли что спрашивать! — в сердцах вырвалось у профессора. — Скорее следует удивляться, что я все еще нахожусь здесь. Так куда же мы едем? — с некоторой тревогой вопросил он Эвелин.

— На сей раз я не поташу вас с собою, сэр, тем более что путешествие предстоит не из приятных.

— Дай бог, чтобы ваше пророчество сбылось!.. Я лично уже утратил веру в подобные чудеса.

— Позвольте мне сопровождать вас, — вмешался Эдди.

Профессор нервно покосился на него.

— Приятно видеть, — адресовался он к Эвелин, — что на Кингс-роуд превыше всего ценят добрососедские отношения.

Девушка испытующе вглядывалась в лицо профессора.

Господи, неужели он ревнует?!

— Извольте изъясняться точнее, мистер Рэнсинг. Что вам от меня угодно?

— Я предлагаю вам свою помощь. У меня такое чувство, что сейчас вам совершенно необходима мужская поддержка. С моей помощью вам скорее удастся завладеть вашим наследством.

— Откуда вам известно о моем наследстве?

— Мисс Вестон, казните меня презрением: я подслушал.

— И теперь, когда вам все известно, когда вы знаете, что я ищу бесценный алмаз, что меня преследуют, вы решили прибегнуть к шантажу?

— Буду откровенен: поначалу у меня действительно мелькнула такая мысль. Но следовать ей — не в моей натуре. Сейчас я чувствую себя, мисс Вестон, как провинившийся школяр перед строгой учительницей. Я глубоко уважаю вас, и это чувство связывает меня по рукам и ногам, когда соблазнительная цель совсем близка. Конечно, мне хотелось бы довести до конца свою азартную игру, но шантажировать вас я не стану. Если вы отвергнете мою помощь, я уйду.

— В полицию, — язвительно ввернула Эвелин, — с доносом.

— Мисс Вестон! — самолюбиво вспыхнул Эдди Рэнсинг, и лишь сейчас стало видно, что этот гениальный авантюрист — в сущности, большой ребенок. — Вы несправедливы ко мне. Я ведь и раньше мог бы это сделать. Конечно, я человек легкомысленный и люблю деньги, но клянусь, я хотел отыскать наследство, чтобы преподнести его вам и просить вашей руки.

— Полно вам, Эдди, — рассмеялась Эвелин. — Видно, вы никогда не остепенитесь, у вас на уме одни фантазии да причуды. Ну что же, я не против, поедемте со мной. Ведь до сих пор мне все приходилось делать в одиночку… рядом со мной никого не было.

— Главным образом потому, — вставил в свое оправдание лорд, — что в шлафроке сидеть рядом с дамой было неприлично, вот и пришлось пересесть назад, на пол автомобиля…

— Теперь этому конец. Никаких обременительных путешествий со мной вам больше не грозит.

— Мисс Вестон, вы столько раз говорили это… По-моему, все мы во власти Господа.

— Сию же минуту докажу, что оставляю вас здесь в полном покое, без риска, что кто-либо когда-нибудь его нарушит.

«На редкость красивая женщина, — думал Баннистер, — вот только невозможно предугадать, когда она превратится в сокрушительный циклон».

— Я вернулась потому, что мы опять обменялись сумками. Привезла вам этот противный несессер, я лишь заглянула нечаянно в эту вашу святая святых и тотчас же захлопнула сумочку. Вот ваше сокровище, сэр, держите и радуйтесь, — сказала Эвелин и швырнула сумку с такой силой, что под ногами у Будды бритвенные лезвия с квасцами заплясали дикий танец. — И верните мне, пожалуйста, мою сумку. Мы с Эдди тотчас же покинем вас, и отныне пути наши разойдутся навсегда.

— Какой трогательный обычай на Кингс-роуд: соседи называют друг друга просто по имени, что вообще-то в Англии принято лишь между родственниками или очень близкими друзьями. — С этими словами профессор подошел к камину и взял черную сумку. — Но ведь это моя сумка… Вы не ошиблись, мисс Вестон? — и он непроизвольным движением открыл крышку.

Три шеи вытянулись в направлении сумки, три рта удивленно раскрылись, и три сердца замерли на доли секунды.

На самом виду лежал большой оранжевый пакет, скрепленный пятью гербовыми печатями.

7

Наконец Эвелин решительно шагнула, чтобы взять сумку, но Баннистер захлопнул ее и медленно положил на нее руку, подобно величавому мощному льву, кладущему лапу на кусок мяса, который он съест позднее, а покамест никому не советует посягать на его собственность.

— Верните мою сумочку, — нервно проговорила Эвелин.

— Сумку вы, разумеется, получите, но конверт я вам, к сожалению, отдать не могу. До сих пор ситуация позволяла мне не принимать к сведению то, что до моего сведения доходило. Теперь же, к несчастью, обстоятельства сложились так, что конверт должен попасть к вам, а затем перейти к вашим хозяевам через мои руки. В этом случае я выступаю в такой же роли, как, скажем, Мата Хари или… вы.

Эвелин задумалась. Все верно: до сих пор профессор принимал в деле лишь пассивное участие. Зато сейчас, передав ей конверт из рук в руки, он станет прямым сообщником. И это лорд Баннистер, серьезный претендент на Нобелевскую премию, ученый с мировым именем и — что самое ужасное — безукоризненный джентльмен!

— Полагаю, вы и сами согласитесь, мисс Вестон, что требуете невозможного от серьезного ученого, когда просите меня вернуть конверт. Но я обещаю дать вам возможность скрыться и лишь потом доставить конверт по принадлежности.

Рэнсинг как бы играючи ухватил бутылку с виски за горлышко и только ждал от Эвелин знака, чтобы трахнуть профессора по голове и тем самым положить конец неприятному спору. Однако Эвелин, похоже, не собиралась поощрять подобные устремления.

Девушка раздумывала, Баннистер с тревогой наблюдал за ней.

— Вам не покажется слишком обременительным длительное путешествие верхом на верблюде? — наконец обратилась она с вопросом к Баннистеру.

— Так я и знал… — упавшим голосом проговорил профессор.

8

Первое отдаленное дуновение циклона коснулось его взбудораженных нервов. Надвигается буря! Скромная девушка опять превращается в разбушевавшуюся стихию: взор горит, выдавая одолевающие ее планы, в голове вертятся несуразнейшие мысли, — всякое сопротивление бесполезно, вот-вот, подобно смерчу, она утянет за собою всемирно известного, но абсолютно беззащитного исследователя сонной болезни.

— Ведь вы намереваетесь доставить конверт властям, не так ли?

— Совершенно верно. Но не верхом на верблюде, а только пешком. С некоторых пор у меня возникло болезненное предубеждение против всех видов транспорта. Не знаю, отнесетесь ли вы с пониманием к этой странности…

— Если вы желаете передать конверт в Марокко, мы отправимся в полицию вместе. Но я не представляю, чтобы истинный английский джентльмен с его гуманными убеждениями отказал в помощи беззащитной женщине, в особенности если речь идет о чести безвинно оклеветанного человека.

— Под этим предлогом вы однажды уже заставили меня исколесить пол-Европы, и притом в вечернем, а затем и вовсе в ночном облачении.

— Сейчас речь идет всего лишь о поездке до ближайшего оазиса.

— Это сейчас. Но стоит нам тронуться в путь, как выяснится, что нет ни малейшей возможности остановиться раньше Кейптауна. К тому же верблюд — это вам не автомобиль, и если он по дороге лишится кое-каких деталей, то мы и вовсе застрянем в пустыне.

— Оставьте вашу иронию, сэр! Предлагаю поездку — если хотите, под надежным конвоем — в оазис Марбук. Всего два дня караванного пути. Конверт пусть хранится у вас, и вы расстанетесь с ним, лишь когда убедитесь, что он попадет по назначению. Если вы откажетесь от поездки, значит, в угоду своим эгоистическим соображениям вы попросту пожертвуете наследством бедной семьи, честью безвинно оклеветанного человека и сведете на нет результаты той адской борьбы, какую я до сих пор вела.

Воронка циклона подняла, закружила профессора: он чувствовал, как слабеет его сопротивление.

— Можете вы подкрепить свои слова конкретными доказательствами?

— Правдивость большей части рассказанного могу засвидетельствовать хотя бы я, — вмешался Эдди.

— А остальное доскажу я сама. Прежде всего…

— Стоп! — прервал ее профессор. — Лучше уж ничего не рассказывайте. Я предпочитаю оставаться в неведении. В свете того, что писали газеты, опасаюсь, что вряд ли смогу быть к вашим услугам, если вы проинформируете меня. В данный момент мое участие в этой истории сводится к следующему: вы препоручили конверт моим заботам с просьбой передать его властям не здесь, а в оазисе Марбук, я выполняю вашу просьбу. По-моему, лучше будет оставить все, как есть, на этом и мне пока что ничего не знать о вашем деле. Тогда до известной степени совесть моя будет чиста. К моему величайшему сожалению, вы наделены какой-то роковой властью, которой я не в силах противиться. Однако предупреждаю, что за Сахарой находится Бельгийское Конго и туда я не последую за вами ни ради вашего наследства, ни во имя чести ближнего своего, ни по причине того, что вас преследуют. Дальше Сахары я — ни ногой!

Эвелин печально смотрела на него.

— Вы в этом убеждены, сэр?

Решимость профессора поколебалась.

— Во всяком случае, вам пришлось бы очень аргументированно обосновать свое предложение, — неуверенно произнес он. — Но даже если бы я и согласился поехать, скажем, в Конго, то уж дальше Кейптауна — ни на шаг!.. То есть… ладно, будь по-вашему… едем!

* * *

Профессор восседал на верблюде с таким мрачным видом, словно возглавлял карательную экспедицию. Настроение его ухудшилось еще больше, после того как всевозможные жалящие и кусающие насекомые стаями перекочевали с верблюда на него и, уподобясь одержимым исследователям сонной болезни, то и дело брали его кровь на анализ. Голова его моталась в такт поступи верблюда, и Баннистер с горечью думал, что по причине собственной доброты и ради спасения чести других людей он снова вынужден тащиться бог весть куда и принимать страдания. Однако фактически дело обстояло гораздо проще.

В действительности же, как бы Баннистер ни хорохорился, он всего лишь следовал — без всякой цели и смысла — в Сахару за красивой женщиной, подчиняясь извечному закону притяжения мужских сердец. Однако это состояние, в конечном счете ничуть не отличавшееся от душевных волнений какого-нибудь влюбленного галантерейщика, несколько осложнялось ропотом униженного достоинства: ведь он как-никак лорд и известный ученый.

Рег-лакк! Рег-лакк!

Верблюд, переходя на рысь, откинул назад голову и с такой силой ударил лорда в грудь, что тот долго не мог прокашляться.

Рег-лакк! Рег-лакк!

Баннистер уронил очки, но даже не стал останавливаться, чтобы поднять их. Стоит ли расстраиваться из-за такого пустяка, когда столько всего потеряно после Парижа!

Меняя ритм, верблюд еще несколько раз толкнул его в грудь; в результате лорд научился прямо держаться в седле и от этого вновь почувствовал себя сильным и ловким.

Рег-лакк! Рег-лакк! — мерно трусил верблюд.

9

Рэнсинг, не в пример профессору, переносил тяготы путешествия менее мужественно. Прежде всего Эдди на личном опыте убедился, что верблюда не напрасно называют кораблем пустыни: его ритмичные покачивания при ходьбе вызывают у седока симптомы, разительно напоминающие морскую болезнь. Помимо головокружения и тошноты, у молодого человека нестерпимо болели глаза, воспаленные от мельчайших песчинок. Временами ему казалось, что больше он не выдержит ни минуты.

У Эвелин уже была кое-какая практика, да и вообще женщины легче переносят тропики, так что наша путешественница довольно бодро ехала рядом с проводником.

Солнце клонилось к горизонту под острым углом, и возле уходящих в бесконечность, плавно очерченных барханов на песок ложились короткие тени. От этого пустыня сделалась похожей на гигантскую шахматную доску со светлыми и темными клетками.

Баннистер недовольно провел рукой по подбородку.

— Забыл побриться… — пробормотал он, однако, перехватив взгляд Эвелин, тотчас умолк.

Ведь несессер у него с собой — вон он, плотно приторочен между двух кожаных бурдюков на спине верблюда-водоноса. Как только они доберутся до оазиса, тут уж хоть что ни случись, а он удалится в свой номер и приведет себя в порядок. Господи, дай сил прожить день с небритой щетиной!

Сумочку Эвелин он не выпускал из рук ни на миг.

Пустыня, где истлевшие останки многих людей, убитых из мести, смешались с песками и витают в воздухе легкой пылью, заразила Эвелин жестокой жаждой расплаты.

Девушка решила расквитаться с несессером.

Да, их затянувшийся поединок будет окончен здесь, и пусть зыбучие пески Сахары поглотят злого и наглого противника вкупе с мылом, щеткой, бритвой и прочими гнусными причиндалами!

Разве что Отелло подбирался к Дездемоне с таким коварством и одержимостью, как подкрадывалась к верблюду-водоносу Эвелин, воспользовавшись моментом, когда профессор и проводник уехали вперед. Блеснул убийственный нож, и тугой ремень уступил силе клинка, перерезанный в одном месте, затем еще в одном… С едва уловимым тупым звуком подлый враг пал в мягкий песок. Внутри звякнули, стукаясь друг о дружку, бритва и зеркало, и вновь все звуки поглотила пустыня. Небольшой караван шел вперед, постепенно удаляясь от места погребения несессера…

Лорд был настолько поглощен единоборством с полчищами одолевавших его насекомых, что не заметил сцены расправы. Эвелин обернулась назад. Лишь она одна могла разглядеть вдали, среди моря песков, крохотное, неподвижное пятнышко.

Несессер затерялся в пустыне, а вместе с ним — и «Созерцающий Будда» с алмазом в миллион фунтов стерлингов.

10

— Мы не пойдем обычным караванным путем, мадемуазель, — заявил вдруг проводник Азрим.

— Почему?

— Аллаху было угодно, чтобы вы подарили амулет моей дочери, и за это он уберег вас от большой беды, когда изволил перепутать сумки и вернуть вас назад. Благодаря этому я смог узнать дома, что сегодня ночью в Меллахе собралось много плохих людей. Они делают привал у колодца в пустыне, на караванном пути в Марбук. Среди этих людей есть человек, который вчера приходил ко мне с расспросами и обманом выведал, что мадемуазель направляется в Марбук.

Эвелин чуть не свалилась с верблюда.

— По-моему, они хотят подкараулить вас у колодца, чтобы ограбить и убить. Но мы обойдем колодец стороной, проберемся через шотт — так называется большое, соленое болото. Дорога выходит не длиннее, хотя хуже и опаснее. Но плохая дорога все же лучше, чем плохая смерть.

Конец разговора слышали Рэнсинг и Баннистер.

— Значит, они все-таки выследили меня! — чуть не плача воскликнула Эвелин.

— Кто это — они? — поинтересовался лорд.

— Банда шпионов и грабителей. Это на них тогда устраивали облаву.

Лорд задумался.

— Вы всерьез решили передать конверт по принадлежности, как только прибудем в Марбук?

— Конечно!

— И вы с чистой совестью предстанете перед полицией, если возникнет необходимость рассказать историю пакета?

— Естественно!

— Хорошо, — кивнул лорд, — тогда мы поступим так, как предписывает гражданский долг: предупредим полицию, что можно схватить эту шайку злодеев у колодца на караванном пути к Марбуку.

Спутники удивленно посмотрели на него.

— Конверт вы сдадите кому положено, бояться полиции у вас нет оснований, тогда отчего бы и не спровадить этих опасных бандитов туда, где им место? — пояснил лорд. — Мистер Рэнсинг с трудом переносит тяготы пути, а я, благодаря мисс Вестон, путешественник закаленный, так что, по-моему, лучше всего молодому человеку вернуться в город и сообщить полиции эти важные сведения.

Рэнсинг не слишком упрямился, в особенности после того, как Эвелин заявила, что эта услуга не менее ценная, нежели стремление сопровождать ее к заветной цели.

— Если ехать так, чтобы солнце все время было у вас за спиной, то заблудиться невозможно, — сказал Азрим. — К вечеру доберетесь до места, откуда видны Большие Атласские горы, а это — верный ориентир.

Рэнсинг распрощался со своими спутниками и повернул в обратный путь. Солнце жарко палило в спину, и Эдди чувствовал, что он в своем живописном наряде сварился до полной готовности.

А маленький караван ускоренным темпом двинулся вперед. Темные выемки меж барханами в кроваво-красных и фиолетовых солнечных бликах увеличивались в размерах, превращаясь в бесформенные, грозные тени. Пропитанный пылью стоячий воздух стал удушающим от омерзительной вони.

Едкий запах сероводорода все усиливался по мере приближения к гнилому соляному болоту.

11

Верблюд проворной рысцой вез Рэнсинга в обратном направлении. Жара стояла адская, воспаленные глаза нестерпимо горели, ныла каждая клеточка тела, мучили тошнота и головокружение; единственное, что помогало ему удержаться в седле, так это воспоминания о Мюгли-ам-Зее.

Все же насколько лучше условия здесь, в Сахаре!.. Интересно, что с дядей Артуром — лишился он рассудка или же покончил с собой? Неплохо было бы узнать, как разворачивались события после свадьбы. Сносить ухмылку японского министра в отставке можно было, лишь ощущая близость алмаза. Но вот ее превосходительство Якихашу — как Эдди называл про себя многократно обрученную дочь советника Воллишофа, — потупив очи и сияя одной из своих неотразимых улыбок, шествует из девичьей комнатки в супружескую спальню…

И тут-то дядя Артур добирается до статуэтки!

Прижимая к груди сокровище, он спешит в самый отдаленный уголок парка, осторожно обходя окна первого этажа, где Виктория, супруга старшего садовника, возможно, коротает время с господином Макслем, автором «Вильгельма Телля», обсуждая, конечно же, проблемы драматургии. И наконец… наконец при свете карманного фонарика дядюшка разбивает «Созерцающего Будду» о бортик фонтана.

Статуэтка разбивается, из эмалевой шкатулки вываливаются на землю ножницы, нитки, наперсток. Дядя Артур ищет… ищет и ищет…

Эдди Рэнсинг содрогнулся.

Господи, до чего же хорошо в Сахаре!

Все познается в сравнении. Воспаленные глаза и шестидесятиградусная жара могут показаться приятными, если вспомнить об узах Гименея.

Солнце опустилось за горизонт. Дивная, звездная африканская ночь распростерлась над песчаной пустыней.

Глава десятая

Ахиллесова борода. Грабители беззащитны против подлости честных людей. Эдди Рэнсинг убеждается, что пустыня тоже не рай. Некий малютка-паломник доводит его до истерического смеха. Перед самой кончиной Эдди успевает понять, что учимся мы не ради дочки смотрителя маяка, а во имя жизни. Оказывается, между бритвенным лезвием и многозарядным пистолетом почти нет разницы, что весьма печально. Кто смеется последним, так это… несессер. Он выстреливает, подобно бумерангу, и попадает в цель. После дуэли стороны примиряются, остается лишь уладить дело со шлафроком кабатчика. Эвелин прощает лорда Баннистера. Мистер Брэдфорд изрекает очередную истину, и мы узнаем, какова же на самом деле наша жизнь.

1

Неакционерное общество прибыли на паях «Адамс-Гордон», как окрестил банду толстяк доктор, вкупе с тремя десятками наемных убийц-арабов вот уже почти сутки томилось под чахлыми пальмами у колодца.

Все бандиты прежде бывали в тропиках, кроме Райнера, который тщательно подготовился к путешествию. Полдюжины шуршащих бумажных свертков были навьючены на его верблюда. Чего только он не набрал с собою: от аспирина, порошка против верблюжьих паразитов и всевозможных профилактических, защитных и лечебных средств до смягчителя седельной кожи. В зеленых очках и с зонтиком над головой, он важно восседал в седле.

Едва караван остановился на привал, Райнер намазался какой-то дрянью от москитов, отчего по всей Сахаре пошла такая вонь, что спутники Райнера разбили палатки на почтительном расстоянии от него, а верблюды неистово рвались с привязи.

Час спустя многие из бандитов, не выдержав вони, свернули палатки и перебрались еще дальше. Райнеру, однако, было на них начхать. Откуда этой серой публике знать, что комары являются разносчиками малярии, желтой лихорадки и сонной болезни? Доктор Курнье заинтересовался, какое же защитное средство обладает столь невыносимым запахом. Он подобрал валявшийся возле Райнера пузырек с резиновой пробкой и прочел надпись на этикетке:

ВЕРБЛЮЖИЙ ЖИР

Тщательно втереть в поврежденное копыто и изолировать животное, чтобы едкий запах мази не портил воздух в хлеву.

БЕРЕГИТЕ КОПЫТА!

— По-моему, лучше нам не вступать в переговоры с этим Брэндсом-Мюнстером, — сказал Адамс Гордону, — а всем отрядом напасть на оазис, захватить этого легионера в плен и допросить насчет Будды.

— Только бы не случилось чего-нибудь непредвиденного, — вставил доктор.

— А ты не каркай заранее! — окрысился на него Жирный, который даже в пустыне не расставался со смокингом, а пробковый шлем украсил зеленой лентой.

— Не следует путать предусмотрительность с пессимизмом! — мягким, певучим голосом укоризненно ответил дипломированный изготовитель ядов, который не пользовался симпатией среди коллег по причине своего аристократического снобизма. — Мне кажется, в наших планах произошел небольшой сбой — совсем незначительный, но ведь стоит ослабить один-единственный винтик, и гигантский механизм выходит из строя. — Он непрестанно обмахивался шелковым платком, так как ветер дул со стороны Райнера, разнося волны отвратительной вони, действовавшей с поистине наркотической силой. — И этот просчет, по моему мнению, заключается в бороде почтенного коллеги Жако.

— А я говорю — обвинение притянуто за уши! — вскипел Жако.

— Но-но! — осадил его доктор. — Сейчас не время давать волю эмоциям, речь идет о наших общих интересах…

— Возможно, — зловеще парировал бородатый, — но к бороде моей относитесь, как к Ахиллесову локтю…

— У Ахиллеса была пята, сударь, — поправил его доктор.

— Будь я врачом, вроде вас, — ехидно отрезал оппонент, — я бы тоже разбирался, где у кого пятки-локти.

— Уважаемые друзья, а заткнитесь-ка вы оба. То есть наоборот: пусть доктор скажет, где, по его мнению, допущен просчет, — вмешался Адамс.

— Видите ли, — начал Курнье, — по-моему, мы впали в некоторое противоречие. Господин Жако вчера под предлогом путешествия в Эн-Сефр интересовался у проводника насчет барышни Вестон. А позднее отправился вместе с вами, господин Гордон, вербовать арабов для нападения на Марбук. Таким образом, человек с… гм… броской внешностью сам себе противоречил. Ведь оказалось, что он собирается ехать вовсе не в Эн-Сефр, а в Марбук.

— Возможно, — согласился Гордон. — Но вряд ли кто приметил его.

— Поэтому я и сравнил наш мелкий просчет с маленьким винтиком.

К вечеру следующего дня бандиты стали выказывать нетерпение. Ведь жертвы давно уже должны бы быть здесь.

Нескольких арабов послали на разведку: следовало выяснить, не приближается ли караван. Если каравана не видно, значит, действительно произошла какая-то ошибка.

Жарища стояла адова. Райнер, как прокаженный, был покинут всеми, нестерпимо вонючая мазь с двадцати метров любого разила наповал. Лишь москиты прекрасно переносили уготованное против них средство — они буквально облепили чудака в зеленых очках и искусали его до крови.

— Мы обнаружили следы, — донесли возвратившиеся разведчики. — Скорее всего, следы тех, кого мы ждем. Они свернули к востоку. Там проходит очень плохая дорога через болото. Обычно ею не пользуются, но Азрим знает тропу.

— Подъем! — вне себя вскричал Адамс.

В считанные минуты свернули лагерь. Райнер сунул в карман кроссворд, напялил защитные очки, раскрыл над головой зонт и стал похож на одного из восточных волхвов.

Караван продвигался вперед со всей прытью, на какую только способны верблюды. На рассвете вдали показалась движущаяся точка.

— Путник!

— Подкараулим его! — скомандовал Гордон, и бандиты укрылись за огромным песчаным барханом.

— Он едет по следам исчезнувшего каравана, — заметил кто-то из арабов. — Значит, он либо видел тех людей, что мы ждем, либо это один из них.

Путник на своем усталом верблюде, не подозревая об опасности, приближался к огромному песчаному бархану.

2

Неожиданно Рэнсинга окружила группа людей. За главного у них был приземистый толстяк.

— Откуда едешь?

Эдди сразу же сообразил, что перед ним грабители.

— Ехал в Марбук, да глаза заболели. Пришлось возвращаться.

— Не встречал по дороге женщину? Она путешествует в сопровождении одного или нескольких спутников.

— Нет!

— Ага, значит, ты из их компании! — засмеялся Гордон. — Мой вопрос был ловушкой, и ты попался. Следы ведут в том направлении, откуда ты ехал, стало быть, ты обязательно должен был встретиться с ними. Ну а если ты решил отпираться, тому наверняка есть своя причина.

— Вперед! Может, удастся нагнать их! — воскликнул Жирный.

— А этого типа надо порешить!

Жгучая боль пронзила голову Рэнсинга, так что искры посыпались из глаз, и он провалился в бездонную пропасть…

Обезвредив молодого человека ударом по голове, бандиты кинулись его обыскивать. Райнер, величаво восседая в седле, распорядился:

— Взгляните, нет ли у него бензина, у меня пусто в зажигалке. — И Райнер нацепил монокль, чтобы следить за действиями шаривших по карманам бандитов.

— Значит, все так и было, как я предполагал, — бархатным голосом промурлыкал доктор. — Они прознали, что мы сколачиваем шайку. У Жако слишком приметная борода.

— В последний раз предупреждаю: оставь мою бороду в покое! — взорвался Жако. — Между прочим, рост с телеграфный столб и тошнотный голос, от которого кухарки млеют, — тоже броские приметы.

— Надо бы тебе бром попринимать, — порекомендовал доктор.

— Вот что, господа! — вмешался один из арабов. — Теперь совершенно ясно, что тот караван пробирается через болото. Тропа там скверная и опасная, но Азрим ее знает как свои пять пальцев. Если они свернули туда в полдень, то нам их не догнать: они доберутся до оазиса завтра к обеду, а мы — только к ночи.

— Выходит, если ты грабитель, то тебе не стесняются подстраивать любую подлость! — вне себя от возмущения, воскликнул Райнер. — Сколько там жителей, в этом Марбуке?

— Горстка арабов; вместе с женщинами и детьми человек тридцать наберется. Охрана при санатории — пятеро солдат. Ну и около десятка легионеров — тех, что находятся на излечении.

— Тогда мы запросто с ними управимся! Вперед! — скомандовал Гордон.

Кто-то из арабов вознамерился было пристрелить Рэнсинга, однако доктор не допустил расправы.

— Не губи его, сынок, — кротким тоном изрек он. — Ему и так каюк. Достаточно отобрать у него верблюда. Зато если нас схватят, это смягчающее вину обстоятельство нам зачтется: глядишь, и скостят несколько годков.

Бандиты умчались.

Рэнсинг остался лежать, ткнувшись ничком в песок и широко раскинув руки, словно пытался обнять Сахару.

3

Проводник Азрим ехал во главе каравана, за ним — Эвелин, а замыкал шествие профессор. К его верблюду был привязан и верблюд-водонос на коротком поводке, так как через коварное соляное болото вела лишь узкая, в полметра, тропа. Впрочем, даже эта крохотная полоска не сулила путникам безопасности: под ногами угрожающе хлюпала жижа и время от времени сквозь трещины в поверхностном слое выплескивалась белесая, осклизлая, холодная грязь. Тысячелетиями гниющая болотная трясина источала отвратительные, удушливые миазмы. Очевидно, шотт остался здесь еще с тех времен, когда на месте Сахары простиралось море.

Стояла ясная, лунная ночь. Шотт, напоминающий поверхность таинственно застывшего озера, усеянного огромными соляными льдинами, тускло поблескивал в призрачном лунном свете и своим мрачным безлюдьем производил еще более жуткое впечатление, чем сама пустыня.

Даже привычные ко всему верблюды часто останавливались, фыркая и взбрыкивая, и не желали идти дальше. Ломкая соляная корка больно ранила ноги, и инстинкт подсказывал животным, что здесь их поджидает гибель. Палка Азрима работала без устали, животные ревели и брыкались.

Сердце Эвелин тоже сжималось от дурного предчувствия.

Порывы ветра вздымали тонкий слой высохшей соли, подобно легкой пыли покрывавшей болото.

Профессор не проронил ни слова. Он видел, что программа путешествия изменилась… но ведь именно эти непредсказуемые изменения и были запрограммированы. От нужного направления они отклонились и вновь подвергаются преследованию. Теперь придется бежать без оглядки до самого экватора и бог весть при каких обстоятельствах.

Отвратительные, холодные и липкие соляные испарения обволакивали лица и руки путников.

Головной верблюд каравана, оступившись, сошел с тропы и с душераздирающим ревом бился, пытаясь выбраться из болотной трясины. Верблюд профессора, шедший на поводу у первого, тоже чуть не провалился в топь. К счастью, лорд не потерял самообладания: вместо того чтобы спрыгнуть с верблюда, он откинулся в седле назад, обеими руками натягивая повод, пока Азрим не подоспел на подмогу. Проводник перерезал натянутый повод, а затем попытался вытащить вьючного верблюда.

Тот по брюхо увяз в болоте. Совместными усилиями мужчинам удалось вытащить животное, правда, при этом Баннистер оступился и ушел по колено в трясину.

Глаза Эвелин молили о прощении, когда Баннистер с грехом пополам выкарабкался на тропу. Отвратительная вонючая болотная жижа стекала с него ручьями.

Безнадежно махнув рукой, профессор со вздохом подвел итог:

— Нелегко быть гуманистом, мисс Вестон. Возможно, я в один прекрасный день откажусь от этой своей привычки, в особенности если такие поездки станут повторяться регулярно и с короткими интервалами.

На рассвете — измученные и по уши в грязи — путники наконец-то добрались до Марбука. В оазисе стояло всего два здания: глинобитный домишко служил чем-то вроде гостиницы, а чуть поодаль в блочном строении, крытом красной черепицей, размещался военный санаторий. Арабский лагерь, состоявший из нескольких палаток, замыкал главную площадь селения.

Пока готовили заказанный путешественниками чай, они наскоро переоделись в чистую одежду. Профессор и думать забыл о бритье, предвкушая удовольствие от чашки горячего чая.

Как только с завтраком было покончено, Эвелин сразу же поднялась из-за стола.

— Я немедля иду в госпиталь, чтобы передать документы по принадлежности. Прошу вас пойти со мною, сэр.

Профессор вздохнул.

— Вечно слышишь одно и то же — «надо ехать» или «надо идти»! Сняться с места легко, зато никогда не знаешь, скоро ли удастся присесть.

— Сейчас не время раздумывать, сэр. Идете вы или нет?

— Нет. Здесь все равно больше некуда идти, кроме как во второе здание оазиса, а там действительно находится военное учреждение. В пустыню пешком вы не убежите, так что я с чистой совестью могу вас отпустить одну! Кстати, я начинаю верить, что ваши поступки действительно продиктованы честными намерениями. Сам не знаю почему… Должно быть, это Рэнсинг убедил меня своими идиллическими зарисовками из вашей жизни на Кингс-роуд. Так или иначе, но я доверяю вам, мисс Вестон. Ведь с этим пакетом я вручаю вам свою честь. Прошу вас, держите, — и он передал Эвелин сумку.

— Благодарю вас, сэр. — Эвелин смотрела на него восторженными глазами. — Можете быть уверены: ваша честь дорога мне не меньше, чем моя собственная.

— Ну и потом… вы только не сердитесь, но я хотел бы побриться… — с опаской выговорил лорд, подозревая, что Эвелин будет против. Бог весть отчего этой девушке хочется, чтобы он отпустил бороду.

И действительно: глаза Эвелин сердито блеснули.

— Так вот откуда это безграничное доверие. Не будь у вас щетины, вы бы, конечно, проследовали со мной, а так вынуждены положиться на мою совесть. Выходит, опрятность вам дороже чести!

Девушкавылетела из комнаты, в сердцах хлопнув дверью. Пусть-ка поищет теперь свою бритву, пустыня велика! С досады она готова была заплакать. И самое ужасное, что она, несмотря на весь его педантизм, любит этого несносного человека.

Баннистер поднялся к себе в номер. Раскаленная на солнце глина дышала зноем. На циновке лихо резвились насекомые, и повсюду гудели, жужжали, звенели несметные полчища мух. Хозяин гостиницы — араб, совершенно одуревший от курения гашиша, — хриплым голосом заунывно тянул песню, и его завывания не прекращались ни на минуту.

Бедная девушка: проделала такой путь и не позволила себе ни минуты отдыха. Он — мужчина, и то валится с ног от усталости. Баннистер решил сделать Эвелин приятное, пусть она порадуется.

Не будет он бриться! Пусть девушка видит, что вовсе не из-за небритой физиономии он отпустил ее одну. Да, это удачная мысль! Как ни отвратительно, а сегодня он впервые в жизни обойдется без бритья, дабы доказать другому человеку искренность своего доверия. Правда, насколько он знает девушку, от нее дождешься похвалы не раньше, чем борода отрастет до пояса.

Лорд решил лечь спать. Разумное времяпрепровождение, уже хотя бы потому, что никогда не знаешь, в какой дальний путь тебя позовут, пробудив ото сна. Сейчас, похоже, их путешествие закончено, однако ученый-эмпирик должен делать выводы на основе практики.

А практика показывает, что при аналогичных предположениях он уже не раз предавался подобным блаженным иллюзиям — и понапрасну.

Итак, профессор не стал бриться, а улегся на циновку и провалился в сон.

4

В просторной светлой палате находилось восемь человек — выздоравливающие после ранений или болезни легионеры. Мужчины с бронзовым загаром резвились, как могли: разговаривали, играли в карты, курили трубки. Лишь один человек стоял спиной к остальным и смотрел в окно.

Раздался стук в дверь. Вошла Эвелин.

— Мне нужен господин Мюнстер, — звонко произнесла она.

Стоявший у окна легионер медленно обернулся и взглянул на посетительницу. На его худом, болезненном лице застыло выражение какого-то вселенского безразличия и отстраненности. Зато остальные легионеры бросали на стоявшую в дверях красивую девушку живые и любопытствующие взгляды. Глаза Мюнстера были обращены к посетительнице с тем же безучастным спокойствием, с каким минуту назад обозревали деревянную скамью в саду. Эта безучастность не имела ничего общего с тупым безразличием душевнобольного, она была инстинктивной реакцией человека, свыкшегося с утратой своего места в жизни. Обращенный в прошлое, он существует в настоящем, как бы не сознавая, что делает; он способен лишь на действия, закрепленные автоматизмом привычки, а значит, совершаемые как бы без участия разума. Он отозвался сдержанно и тихо, но внятным голосом:

— Мюнстер — это я. Чем могу служить?

— А я — леди… то есть мисс… — вконец запутавшись, она вдруг предложила: — Вы не выйдете со мной в сад?

— Как вам угодно…

Размеренным, механическим шагом он последовал за ней.

У Эвелин было такое ощущение, словно кто-то невидимой рукой сдавил ей сердце, и легкие, и горло, не давая вздохнуть. Ей до такой степени было жаль Брэндса, что она забыла о собственных мытарствах. Этот человек был заживо погребенным действующим лицом жестокой жизненной драмы. Душа его не умерла, лишь застыла. Существование, близкое к летаргии, было настолько противоестественным, что потеря рассудка показалась бы подлинным избавлением. Как повести разговор, с чего начать?

Во дворе, кроме них, не было ни души.

— Сударь, я знаю, кто вы. Ваше подлинное имя — Брэндс, вы служили в чине лейтенанта…

— Вот как? — промолвил Брэндс без тени заинтересованности, можно сказать учтиво, но Эвелин чуть не расплакалась.

— Ваша трагедия мне известна, и даже лучше, чем вам самому.

— В самом деле? — Опять тот же безжизненный тон, словно два раза подряд ударили по одной и той же клавише рояля.

— Прежде всего вы должны знать, что брат ваш ни в чем не виновен.

Что это? Лицо собеседника дрогнуло. Значит, на этот раз ее слова вызвали ответную реакцию… Брови лейтенанта Брэндса нахмурились, изобразив греческую букву «дельта».

— Кто вы такая?

— Человек, который знает всю правду и разыскал вас, чтобы вернуть вам честь. Ваш брат так же невиновен, как и вы. Преступление совершил ваш зять Вильмингтон.

И Эвелин посвятила Брэндса во все хитросплетения зловещей интриги, начиная с танцовщицы, заманившей Холма в свои сети, и кончая прощальной запиской, которой так ловко воспользовался Вильмингтон, после того как похитил карту. Легионер опустился на скамью, ладонью непроизвольно потрогав бок, словно незарубцевавшаяся рана еще пульсировала болью.

— Да, — задумчиво проговорил он, — вполне возможно, что все происходило именно так… Не знаю, откуда вам известны эти факты, но я верю вам. Зато мне, расскажи я подобное, не поверила бы ни одна живая душа, да, впрочем, теперь это и неважно…

— Скажите, а если бы вы вернули исчезнувшую карту в пакете с нетронутыми печатями, это спасло бы вашу честь?

— Дорогая мисс, ту карту давным-давно переправили в такое место, где знают ей цену, так что и печати давно вскрыты, и документы прочитаны.

— Прошу вас ответить на мой вопрос: что, если достоверность этой истории подтвердит надежный свидетель и возвратит вам пакет в нетронутом виде?

— В таком случае… — В глазах Брэндса появился живой блеск, а на щеках проступил румянец. — Тогда не только моя невиновность была бы доказана, но я сумел бы оказать родине громаднейшую услугу…

— Извольте, — Эвелин протянула ему пакет. Брэндс смотрел на пакет не отрываясь, и глаза его как-то странно блестели… Затем крупная слеза прочертила след по щеке и упала на отворот мундира.

— Кто же вы? — хрипло спросил он, и пакет дрогнул в его руке.

— Меня зовут Эвелин Вестон. Объявлена к розыску живой или мертвой. Награда за мою голову — сто тысяч франков, — и она протянула легионеру газету, которую хранила в сумочке вместе с пакетом.

Брэндс пробежал глазами статью и надолго замолк, погруженный в думы.

— Не понимаю, почему вы так жаждали вернуть мне доброе имя, но за то, что вы для меня сделали…

— Вы тоже могли бы кое-что сделать для меня. Я разыскиваю шкатулку, крышка которой украшена статуэткой Будды. Вы приобрели ее пятнадцать лет назад у фирмы «Лонгсон и Норт».

— Будда… Будда… подождите… Ну да, конечно же, вспомнил! Я купил ее в подарок старшему брату ко дню рождения. Прекрасно помню: эмалевая шкатулка, а сверху на крышке фигурка Будды. Брат любит подобные вещицы…

— А кто ваш брат?

— Лорд Баннистер… Эй, капрал, воды!.. Да побыстрей, барышне дурно!..

5

Смеркалось, когда Эвелин и легионер пришли в гостиницу. У входа сидел на корточках полоумный владелец и непрестанно тянул нараспев все те же три с половиной ноты. После долгих расспросов удалось выяснить, что лорд не выходил из номера.

Когда они поднялись по лестнице, у двери Эвелин удержала Брэндса:

— Лучше будет сначала подготовить его.

Девушка постучала. Ответа не последовало, и она, приоткрыв дверь, заглянула в комнату. Его лордство одетый лежал на циновке и спал сном праведника, не обращая внимания на неугомонных насекомых. Вид у него был несколько измученный.

Эвелин осторожно коснулась его рукой, но лорд не просыпался. Тогда она с силой встряхнула его за плечи, и Баннистер испуганно открыл глаза. В тот же миг, правильно оценив ситуацию, он покорно, без удивления, поднялся на ноги.

— Едем дальше? — спросил он, направляясь к окну. — Лестница уже приставлена?

— Никуда мы не едем!

— Значит, надо прятаться? — уточнил лорд упавшим голосом, но по-прежнему безропотно.

— Милорд, — несвойственным ей прочувствованным тоном начала Эвелин, что лорд расценил как умиление его небритым видом. — Вам предстоит приятная встреча.

— Газетчик Холлер? Я так и знал! — ужаснулся лорд.

— Здесь находится человек, с которым вас давно разлучила судьба… — Лицо лорда помрачнело, и он испытующе взглянул на девушку. — Человек, которого вы очень любите. И он же тот самый человек, которому мы вернули честь ценою стольких смертельно опасных испытаний…

Она распахнула дверь, и в комнату шагнул Брэндс.

Лишь герои старинных пьес в аналогичных ситуациях долго гадают вслух, чудится ли им, или зрение не обманывает их. Герои нашего романа не занимаются подобными глупостями и не бросаются друг к другу с воплем «брат мой!», поскольку свою степень родства они уяснили с детства. Они молча обнимают друг друга, а потом так же молча долго жмут друг другу руки. На иные проявления чувств они и не способны.

Лишь позднее, по прошествии долгих минут, братья обрели дар речи.

Лорд Баннистер, будучи старшим в роду, унаследовал от дяди титул и сопутствующее титулу имя, отличающее его от прочих членов семьи. По британским законам, лорд имеет право носить лишь дарованное королевской милостью имя — в данном случае «Баннистер» — и лишается права пользоваться своей родовой фамилией. Поэтому Эвелин и в голову не могло прийти, что она путешествовала на пароходе вместе с братом несчастного лейтенанта, на поиски которого она устремилась, и что Баннистер — всего лишь унаследованное вместе с титулом имя Генри Брэндса. Постоянная занятость лорда помешала Эвелин ввести его в подробности истории с наследством. Правда, уже в Марокко, когда конверт находился в руках лорда Баннистера, дело едва не дошло до откровенного объяснения, однако профессор в последний момент передумал, не желая «впутываться в историю».

— Что ты намерен предпринять? — поинтересовался Баннистер. — Ведь больше ни минуты нельзя сносить клеймо изменника родины и бесчестного человека!

— Как легионер, я обязан доложить о происшедшем главному штабу в Марокко. А поскольку карта затрагивает общие интересы Британии и Франции, надеюсь, дело будет улажено без всякой официальной волокиты.

— Мисс Вестон… — смущенно обратился профессор к девушке и погладил заросший щетиной подбородок, — я должен… мне нужно…

— Полагаю, теперь вы и сами убедились, сэр, что я порой создавала вам неудобства, исключительно радея о чести другого человека, — холодно отвечала Эвелин. — Весьма сожалею, ведь личная жизнь джентльмена и правда не проходной двор.

Брэндс переводил испытующий взгляд с Баннистера на Эвелин. Никогда еще не видел он брата таким неряшливым и растерянным, как в этот момент, когда тот, опустив глаза, с досадой бормотал нечто невнятное.

— Да, кстати, — вспомнил вдруг Брэндс, — мисс Вестон разыскивает старинную фамильную драгоценность.

— Вроде бы я уже это слыхал, — слегка вздрогнув, обронил лорд.

— Поэтому ей нужна шкатулка с фигуркой Будды на крышке, — продолжал Брэндс. — Помнишь, я подарил тебе ко дню рождения?

— Отчего же вы не сказали раньше?! — оживленно воскликнул лорд. — Шкатулка с Буддой в любой момент в вашем распоряжении, мисс Вестон.

— Лучше всего было бы дать телеграмму моей маме, — взволнованно проговорила Эвелин, — а вы, милорд, могли бы распорядиться, чтобы ваш слуга вручил маме «Созерцающего Будду».

— Это совершенно излишне, — с улыбкой отмахнулся лорд. — Ведь Будда с нами…

Сердце Эвелин неистово заколотилось, и кровь запульсировала в висках.

— Где же?

— В несессере. Он сидит на шкатулке с бритвенным прибором… Что с вами, мисс Вестон? Воды, скорее… ей дурно!

Эвелин упала в обморок — второй раз за считанные часы.

6

Все сидели в скорбном молчании. После того как Эвелин рассказала о своих мытарствах, обо всех бурных приключениях, которые частично разделил с нею и лорд Баннистер, собеседников ужаснул чудовищный трагикомизм ситуации.

Эвелин собственными руками выбросила свое сокровище! Тем самым ее дуэль с несессером была окончена. Зловредная сумка одним точно нацеленным ударом сразила ее наповал.

— Да уж, если Провидению угодно, то даже обычный несессер может обернуться оружием.

— Мы учиним розыск, — неуверенно предложил лорд, видя, что девушка в тоске уставилась на глинобитный пол, кишащий сороконожками.

Профессор и сам понимал, что это безнадежно. Отыскать несессер в Сахаре, в зыбучих песках, изо дня в день меняющих свое положение и способных иногда за несколько часов замести целый караван!..

— Теперь уже все равно. — Эвелин со странной, печальной улыбкой смотрела на братьев. — Должно быть, судьбе было угодно, чтобы я отправилась на поиски статуэтки с алмазом, а обнаружила конверт с документами. По-моему, честь человека стоит ничуть не меньше, чем самый прекрасный алмаз.

— Разумеется, я готов…

— Сэр, — решительно перебила его Эвелин, надеюсь, вы не станете оскорблять меня, предложив «причитающееся вознаграждение».

Воцарилось молчание.

— Ведь алмаз все время был рядом с вами! — с жалобным укором обратился лорд к девушке. — Уже на пароходе вы плыли в одной каюте с Буддой и поначалу хотели бросить его в Лионе, если бы я не настоял на своем и не вернулся за несессером на жалких останках моего автомобиля. Вот они, женщины! Разбрасываются своим достоянием направо-налево и, лишь утратив безвозвратно, спохватываются, что не уберегли истинное сокровище!

— Эта ваша сентенция, сэр, может соперничать разве что с цитатой из Аристотеля, — не без язвительности парировала Эвелин, лишь теперь почувствовав, насколько несправедлив был к ней Баннистер, тогда как она отстаивала интересы его брата. — Мой дядя изрекает и не такие афоризмы. К примеру, по его мнению, многие мужчины подобны фраку: в неподходящей обстановке они попросту не пригодны.

Лорд покраснел.

— Я тоже понес ощутимую утрату, — пылко ответил он. — Я любил этого бритвенного Будду. А что касается фрака, то ночное шоссе вряд ли можно счесть подходящей обстановкой, и все же я вам пригодился!

— Вы бы не поехали со мной, если бы не боялись за собственную жизнь!

— Мисс Вестон! Вы… вы несправедливы ко мне!

— Вы хотели назвать меня неблагодарной? Так и говорите. За чем же дело стало!

Оба ссорились, как дети. Профессор даже стучал по столу кулаком.

— Полно вам обижать друг друга, — вмешался Брэндс. — Этим беде не поможешь.

Ссора утихла. Эвелин плакала. Лорд что-то ворчал про себя.

— Самое время решить судьбу пакета, — сказал Брэндс. — Позвоню-ка я сейчас в главный штаб. Нельзя допустить, чтобы полиция продолжала преследовать мисс Вестон. Мой брат и я засвидетельствуем, что вы, рискуя жизнью, сохранили для своей родины этот бесценнейший документ.

И тут прозвучал сигнал тревоги.

Что случилось?

7

Дежурный радист увидел в ночи световые сигналы. Некогда оазисы в Сахаре поддерживали между собой связь сигналами прожектора. С момента распространения радио пустыня погрузилась во мрак: вспышки белых лучей, столь часто мелькавшие прежде, уступили место радиоволнам.

Этой ночью давно не виданные здесь сигналы светового телеграфа вновь засверкали в небе. Сигналы подавались в пустыне людьми, очевидно не имевшими рации. Один и тот же текст повторялся десятки раз подряд:

«Бандиты… идут… на… оазис… Марбук… SOS… Бандиты… идут… на… оазис… Марбук… SOS… SOS…»

Неизвестный телеграфист не только предупреждал обитателей оазиса о грозящей опасности, но и вызывал для них подмогу.

Охрана из пяти человек собрала всех обитателей оазиса в госпитале, выстроенном по типу крепости: несколько стариков-арабов, двое ребятишек, с десяток выздоравливающих солдат, ну и малочисленный гарнизон, — словом, не ахти какая сила.

— Кто они, эти бандиты? — размышлял вслух командир охраны.

— Мы с мисс Вестон можем все объяснить! — хладнокровно ответил лорд, получая оружие, раздаваемое защитникам оазиса. — Во главе банды стоит разыскиваемый по всей Европе шпион Адамс, к нему примкнула шайка профессиональных грабителей и убийц, ну и три десятка арабов, навербованных из городского отребья. Всего их наберется человек пятьдесят.

— Тогда мы пропали, — сказал Брэндс.

— Я тоже так думаю, — тихо отозвался лорд.

8

Эдди Рэнсинг пришел в себя от какого-то омерзительного запаха и почувствовал, что по лицу его водят теплым, влажным куском мяса: его вылизывала гиена.

Молодой человек испуганно сел. Гиена с воем отскочила. Собрав остатки сил, Рэнсинг выхватил револьвер и несколькими выстрелами отогнал зверя.

Жара стояла, как в пекле. Солнце беспощадно накаляло пустыню, где не было и клочка тени. У Эдди голова раскалывалась от нестерпимой боли, а в том месте, куда пришелся удар, вздулась огромная кровоточащая шишка. Он с трудом поднялся и пошел, как пьяный, шатаясь из стороны в сторону: ослабевшие ноги едва держали его, в глазах было темно… За необычайно высоким песчаным барханом он все же отыскал тень и сел на песок, подперев тяжелую голову руками.

Это конец!

И конец довольно банальный: смерть в пустыне от жары и жажды…

Такой финал нетрудно было предвидеть хотя бы по неудачному началу. Эта безумная погоня за алмазом и не могла довести до добра.

Дыхание вырывалось со свистом. В груди першило от мелкой пыли, язык распух, губы потрескались, а кожа нещадно зудела, так как тело почти ощутимо теряло влагу. «Наш организм на две трети состоит из воды», — вспомнилась заученная в школе фраза. Здесь эти две трети испарятся мигом. Высохшей мумией он будет покоиться в песке, подобно мощам средневековых монахов, погребенных в пещерах старинных монастырей.

Жажда мучила нестерпимо. Обезумев от страданий, он слепо тащился по пустыне. Огромный, набухший солнечный диск жарко полыхал сквозь марево желтой пыли, готовый закатиться за ровную линию горизонта. Медные отблески причудливо светились над кромкой горизонта, и немая кинолента миража проецировала на небо опрокинутую череду караванов.

Эдди брел спотыкаясь.

Солнце, вспыхнув напоследок фиолетовым заревом, скрылось за дальними барханами.

Споткнувшись обо что-то, Эдди упал. У него уже не было сил подняться, и он на животе пополз к темному предмету, подставившему ему подножку.

— Какая-то сумка, несессер…

Возможно, там есть вода!..

Дрожащими руками он расстегнул замок и, бормоча какие-то бессвязные слова, скрюченными, как когти, пальцами залез в сумку.

Похожая на фарфоровый череп, на небе светила луна. Дрожащими пальцами Эдди вытащил какой-то гладкий, довольно круглый предмет. Не удержав находку, он выронил ее на песок и, лежа на животе, с расстояния в несколько сантиметров взглянул в глаза… «Созерцающему Будде»!

Великий мудрец сидел на шкатулке, низко опустив голову, словно пристыженный всей этой неприглядной историей. В конце пути они встретились. И где же? В Сахаре!

Не напрасно ты страдал, Эдди Рэнсинг, теперь получай, что хотел. Бери, алмаз твой!

Он был уверен, что Будда этот — настоящий, тот самый, внутри которого спрятан алмаз. Откуда появилась эта уверенность — неважно, только сомнений быть не могло. Чтобы воочию убедиться, оставалось лишь разбить божку голову.

И Эдди Рэнсинга разобрал нервный смех. Перекатившись рывком, он растянулся на песке навзничь, распростер руки в стороны и хрипло захохотал. Измученное лицо его собралось бесчисленным множеством морщин и сделалось похоже на уродливую маску, а он хохотал, хохотал истерически и не мог остановиться…

Будда же сидел на крышке шкатулки посреди бескрайней пустыни и молча созерцал хохочущего безумца.

9

После полуночи, когда пески Сахары, с поразительной быстротой отдав атмосфере накопленное за день тепло, сделались холодными как лед, Эдди Рэнсинг снова пришел в себя. Смерть в пустыне дается не так-то легко. В остылом воздухе прекращается интенсивное испарение влаги из организма, оставшиеся соки вновь начинают слабо циркулировать и оживляют сознание, вынуждая его вновь пережить ужасы страшной действительности. Эдди открыл глаза.

Перед ним сидел Будда — с опущенной головой, недвижно, словно подстерегая момент смерти. Но Эдди было не до него. Он запустил руку в сумку. Выпуклое увеличительное зеркальце для бритья, расческа, карманный фонарик новомодной конструкции, книжка… мыло для бритья… флакон…

Флакон!

Эдди отвинтил крышку и почувствовал слабый запах ментола. Он тотчас же выпил все содержимое четвертьлитрового флакона. Никогда в жизни не доводилось ему вкушать более ароматного и целительного напитка, нежели тепловатая вода для полоскания рта фирмы «Баркош-Моравец». Владельцам фирмы и не снилась такая слава: из всех отменных коктейлей, виски и шампанских вин знаток отдал пальму первенства «Денди» — слабоароматизированному эликсиру для полоскания рта!

Эдди настолько взбодрился, что даже сел. Эликсир «Денди» живой водой струился по жилам, а легкий ментоловый привкус действовал поистине освежающе.

Молодой человек уже взялся было за Будду, чтобы разбить его, но затем передумал. Пока сам он пребывает в столь неопределенной ситуации, алмазу лучше оставаться там, где он есть. От алмаза мысль его сама собою перешла к Эвелин, к оазису Марбук и, наконец, к бандитам. Господи, да ведь бандиты намереваются захватить оазис, а обитатели его и Эвелин даже не подозревают о грозящей им смертельной опасности. Но что же он может сделать?

Очень многое! Не зря же он флиртовал с дочкой смотрителя маяка. В пустыне вещи и понятия подвергаются переоценке — к такому выводу нетрудно было прийти уже после спасительной находки эликсира. Никогда не знаешь, где могут пригодиться полученные знания.

Эдди включил электрический фонарик, поднес к нему увеличительное зеркальце и, вспомнив уроки дочери неприветливого смотрителя, поочередно закрывал и подставлял свету зеркало, выдерживая правильные паузы: «Точка… точка… тире… тире… точка… точка…»

Световые знаки азбуки морзе были видны в ночи на многие километры:

«SOS… Бандиты… идут… на… оазис… Марбук… SOS…»

Молодой человек подавал сигналы до тех пор, покуда зеркало не выпало у него из рук и он не свалился в изнеможении. Последним усилием воли он заставил себя повернуть фонарик так, чтобы луч был направлен вертикально вверх. Это спасло ему жизнь.

— Вон откуда шли сигналы! Видите длинную светящуюся полосу? — воскликнул газетчик Холлер, путешествовавший с кожаным мешочком на шее, поскольку верблюд оказывал на него такое же неблагоприятное воздействие, как самолет.

10

Бандитская атака захлебнулась, так как госпиталь встретил их неожиданным залпом. Человек шесть арабов кувырнулись с верблюдов вниз головой.

— Назад! — скомандовал Адамс.

Нападающие залегли среди пальм и открыли стрельбу.

Пуля раздробила оконную раму возле головы лорда, и щепки брызнули в разные стороны. Баннистер и глазом не моргнул, продолжая стрелять, и обернулся лишь на испуганный вскрик Эвелин.

— Теперь можете убедиться, мисс Вестон, что истинный джентльмен, помимо бритвы, владеет и другими видами оружия. Помню, в войну… — Он так и не успел досказать, что же случилось во время войны, так как на очередной выстрел противника чуть удивленно заметил: — Однако целятся они неплохо…

Впрочем, бандиты почти прекратили стрельбу. Вероятно, у них был какой-то план, и вскоре выяснилось, какой именно. Странный, горьковатый запах пополз по палате.

— Что-то горит! — сказал командир охраны.

В помещение ворвался араб.

— Проклятые псы! Подобрались с другой стороны дома и бросили на крышу горящий факел!

Послышался треск, напоминающий ружейную стрельбу, — огонь распространялся с катастрофической быстротой. Всякие попытки загасить пламя оказывались тщетными: стоило кому-либо появиться на крыше, как в ту же секунду, изрешеченный пулями, он скатывался вниз.

— Возьмите, мисс Вестон, — лорд протянул девушке браунинг, — возможно, он вам понадобится.

— Благодарю, — сказала Эвелин.

Языки пламени высоко взмывали над крышей, дым в помещении стоял густой завесой, не давая дышать. Люди мучительно заходились в кашле. Спасающиеся от пожара крысы стаями сновали под ногами защитников крепости.

— Конверт, конверт! — отчаянно вскрикнул Брэндс.

Лорд Баннистер сразу понял, что брат имеет в виду: необходимо уничтожить конверт, чтобы тот не достался бандитам.

Пули сыпались градом. Нападающие явно готовились к решающему штурму. Со звоном вылетали от выстрелов оконные стекла, трещала изрешеченная пулями мебель, и лорд с зажигалкой в руке приблизился к брату, который держал конверт наготове.

Эвелин, бледная как смерть, застыла у стены, сжимая браунинг. Над головой у нее звякнул пробитый пулей аптечный шкафчик, но она даже не заметила этого. Взгляд ее был прикован к оранжевому конверту. Гибнет конверт, а вслед за ним погибнут и они сами. Значит, все старания, все муки были напрасны!..

Но прежде чем вспыхнуло пламя зажигалки, снаружи раздался мощный ружейный залп и прозвучал сигнал атаки.

На помощь подоспел взвод отчаянных спаги, возглавляемый миролюбивым редактором Холлером с кожаным мешочком на шее.

11

Утренние газеты опубликовали раздобытые в Лондоне фотографии мисс Эвелин Вестон. Увидев их, редактор Холлер подавился жареной рыбой и насилу прокашлялся.

Господи, да это же леди Баннистер!

Знатная леди — шпионка международного класса?.. Что за чертовщина?

Ах, она же еще грабитель и убийца? Ну уж это и вовсе бред!.. А впрочем, постойте! Ведь именно в тот вечер, когда было совершено преступление, она появилась в ресторане в таком странном виде — оборванная и грязная… А как растерялся Баннистер, прочтя газету в самолете?.. Кстати, с чего бы это столь педантичному человеку, лорду, выряжаться вдруг на манер безработного исполнителя тирольских песенок? И как это Холлеру при всей его профессиональной наблюдательности не бросилось в глаза, что член Королевской академии и реальный претендент на Нобелевскую премию украсил свою шляпу пучком перьев, чересчур пышным даже применительно к вкусу провинциального торговца? Где вы видели лорда с пучком перьев, да еще таким пышным?!

Как же быть? Он, Холлер, свято убежден, что Эвелин Вестон и та дама, которую он знал как леди Баннистер, одно и то же лицо. Степень вероятности — десять тысяч против одного! А если он все же ошибается? «Гляди в оба, Холлер, не промахнись!»

В этой истории необходимо разобраться. С чего же начать? Надо ехать в оазис Марбук! Вернее, первым делом следует наведаться к лорду Баннистеру.

На вилле лорда Холлер узнал, что хозяин дома в обществе какого-то гостя и некоей дамы отправился в путешествие. Камердинер, недавно нанятый на службу, не мог ответить на вопрос, является ли эта дама супругой лорда.

— Вот что, приятель, — взволнованно сказал Холлер, — здесь, в Марокко, вы знаете все ходы-выходы. Срочно подберите десятка два надежных людей, кто согласился бы отправиться со мной в оазис Марбук. Я поспешу вдогонку за вашим хозяином, мне кажется, ему грозит опасность. Вот вам пятьсот франков в задаток.

Камердинер в течение часа снарядил караван со всем необходимым для поездки: с проводником, водоносом и запасом провианта, — и сам он тоже намерился ехать в пустыню.

Итак, Холлер на свой страх и риск приступил к расследованию этой запутанной истории. Предстояло выяснить, кто этот Мюнстер, которого разыскивает дама. Являются ли леди Баннистер и девица по имени Эвелин Вестон одним и тем же лицом, и если да, то какое отношение к этому делу имеет лорд Баннистер? Если дамочка действительно шпионка, то он, Холлер, захватит ее на месте преступления. Колоссальная сенсация! Если же она не шпионка, то Холлер просто-напросто посетит оазис Марбук: как представитель прессы он имеет на это право, и никакого конфуза не получится. Может, сообщить в полицию? Ну уж нет! Уважающий себя лондонский газетчик не станет таскать каштаны из огня для других. Полицейские успеют составить свои протоколы и после того, как он распутает это дельце.

Очевидно, бродячие журналисты находятся под покровительством своего особого святого, так как караван Холлера у руин древнего римского города встретился с отрядом спаги. И кто же оказался командиром этих темнокожих воинов? Лейтенант Виллер, которого наш бравый газетчик хорошо знал: во время войны в Атласских горах тот был прикреплен к пресс-центру.

— Хэлло, Холлер! — приветствовал его лейтенант. — Вы похожи на доподлинного бедуина из последнего ревю в «Фоли Бержер».

— Здравствуйте, Виллер! Что за нужда привела вас в город, где уже тысячу лет как закрыты все увеселительные заведения и не играет джаз?

— Патрульная служба, старина. Хочешь не хочешь, а сорок восемь часов должен мотаться в седле. А вы куда держите путь?

— В оазис Марбук. Я, видите ли, сейчас в отпуске, вот и разъезжаю повсюду, где меня дела не ждут.

— Постойте-ка! Отчего бы не составить английской прессе почетный эскорт? До вечера можем ехать вместе. Я провожу вас до колодца в пустыне.

Настал вечер. Однако лейтенант не вернулся обратно, а напротив, отряд спаги вместе с караваном Холлера во всю мочь погнал верблюдов к оазису Марбук: к счастью, лейтенант владел азбукой морзе.

На пути к оазису спасательная экспедиция наткнулась на Эдди Рэнсинга. Несколько арабов и камердинер лорда Баннистера повезли обессилевшего молодого человека назад в Марокко, а спаги во главе с лейтенантом и газетчиком Холлером поспешили к оазису.

Они подоспели вовремя.

Гордон, доктор-отравитель и Жирный пали жертвой первого же залпа. На остальных вместе с главарем Адамсом надели наручники. От Райнера по-прежнему так разило верблюжьим жиром, что его невозможно было допрашивать. Когда ему связывали руки, он обреченно произнес:

— Еще ни разу в жизни мои желания не исполнялись так скоро. Весь день я мечтал отсидеться в каком-нибудь прохладном месте, так что теперь мне нечего жаловаться на каземат.

Все так и сбылось, как он сказал.

12

Лорд впервые с искренним чувством произнес слова, которые до сих пор говорил лишь из вежливости:

— Рад вас видеть, дорогой Холлер!

Холлер, страдальчески закатив глаза, простонал:

— Пожалуйста, раздобудьте мне чего-нибудь соленого!.. Качка на этом верблюде была не меньше, чем в шторм на море. Много раз мне казалось, что я тону между его горбами… Огурчика бы! — добавил он жалобным тоном.

Тем временем лейтенант Виллер связался по телефону с главным штабом, а оттуда позвонили в британское посольство. Говорили по телефону и легионер Мюнстер, и лорд Баннистер.

Затем караван двинулся в обратный путь. Впереди ехали лорд Баннистер с братом, Эвелин с сумкой и Холлер с огурцами, которыми запасся в достаточном количестве. Репортер уже знал, что со свойственной ему удачливостью он вновь первым напал на потрясающую сенсацию. Лорд обещал в ближайшее время снабдить его всей информацией, какая может стать достоянием печати, и дал слово, что первым поведает миру об этой истории Холлер.

Лорд сдержал свое обещание, и популярность Холлера невероятно возросла.

И вновь вся компания собралась в гостиной лорда Баннистера. Дом словно бы случайно был окружен прогуливающимися спаги. Шел допрос грабителей, один за другим непрерывно следовали телефонные звонки, а военный прокурор нанес визит Эвелин. Истинная роль мисс Вестон во всей этой истории наконец-то прояснилась, и поступки ее предстали в героическом свете. Однако Эвелин, усталая и удрученная, сидела в обставленной на лондонский манер гостиной, где непривычный для Африки камин усиливал иллюзию европейского дома.

Девушке было от чего загрустить: пройти через такие страдания — и все понапрасну.

— Проклятая история!.. — печально пробормотал лорд.

— Что еще за история? — мгновенно насторожился Холлер.

— Ничего интересного, — отмахнулся Баннистер. — Пропал мой бритвенный прибор, и это меня крайне огорчает… Изящная такая шкатулочка, обычно всегда стояла на каминной полке, и вот…

Беглым жестом хозяин указал в сторону камина, и рука его замерла на лету, а сам он застыл с открытым ртом. Присутствующие, оцепенев от неожиданности, уставились в одну точку, куда указывал лорд Баннистер. На каминной полке стояла эмалевая шкатулка, а Будда, склонив голову, был поглощен созерцанием глубин бытия.

Лорд, Эвелин и Брэндс, словно загипнотизированные, двинулись к камину. Первым взял в руки Будду лорд, остальные обступили его.

— Но ведь это и есть ваш бритвенный прибор, милорд! — воскликнул Холлер. — Мы нашли шкатулку возле раскрытого несессера в том месте, где подобрали молодого человека. Судя по всему, при помощи ваших туалетных принадлежностей он закатил себе роскошный ленч. Ваш несессер спас юноше жизнь, а он в свою очередь с помощью электрического фонарика и зеркала спас всех вас. Ваш камердинер доставил его в город и, естественно, прихватил с собой все, что молодой джентльмен не включил в свое меню. Впрочем, я лично могу поручиться лишь за квасцы.

Однако Холлера никто не слушал. Три пары горящих глаз уставились на Будду. Так вот кому они обязаны своим спасением!

Но, спрашивается, чего же ждать восточному пророку в награду за содеянное чудо? Уж никак не благодарности! Если верить притче, то даже в своем отечестве ее не дождешься. Наши герои приняли к сведению, что Будда ради них сотворил чудо, а затем…

Затем с силой швырнули его на пол так, что глиняный божок раскололся. Участь Будды решилась: разбитый вдребезги, он валялся на полу.

Сбылась последняя мечта старого каторжника: из головы расколотого божка выкатился алмаз. Его слегка потерли, чтобы счистить присохшую глину, и алмаз засверкал во всей своей сказочной красе. Все трое уставились на него так же завороженно, как некогда Джим Хоган залюбовался дивным камнем, с поистине рыцарским великодушием дарованным ему князем Радзивиллом.

13

Полдня прошло в срочных телефонных разговорах между Марокко и Парижем, Парижем и Лондоном, Лондоном и Марокко. Благодаря тесному франко-британскому военному сотрудничеству для Парижа дело о пропавшем пакете было столь же жизненно важно, сколь и для Лондона. Переговоры привели к определенным конкретным результатам: некий легионер по фамилии Мюнстер вследствие перенесенного ранения был признан медицинской комиссией не годным к военной службе и тотчас уволен. В тот же день он вылетел в Лондон, везя в портфеле оранжевый пакет, запечатанный пятью печатями.

Французские газеты отвели первую полосу мисс Вестон, превознося ее до небес. Оказывается, мисс Вестон, рискуя жизнью, спасла чрезвычайно важный военный документ и, несмотря на преследование французской полиции, в целости и сохранности доставила документ компетентным лицам. Далее, благодаря свидетельским показаниям мисс Вестон и предсмертной исповеди Вильмингтона, с лейтенанта Брэндса было снято подозрение в шпионаже. Выяснилось, что он стал жертвой хитроумных козней своего зятя. Показания последнего были подтверждены признанием схваченного в пустыне Адамса — опасного международного шпиона, давно объявленного в розыск. Мисс Вестон дала свидетельские показания и представила документы, удостоверяющие, что она проникла в квартиру Вильмингтона, дабы заполучить свою законную собственность. Состоялось заседание британского военного трибунала, на котором обсуждалось дело лейтенанта Брэндса, явившегося в суд добровольно, и было вынесено решение о его полном восстановлении в правах.

14

Эвелин и лорд Баннистер, несколько смущенные, стояли в тенистом уголке парка. Они давно находились здесь, беседуя о разных пустяках, в то время как мысли их были заняты совсем иным.

Думали они друг о друге.

Наконец лорд, откашлявшись, проговорил:

— Можете ли вы простить меня?

— Не могу.

«Гм… ловко же она дала мне сдачи», — подумал лорд в полной растерянности.

— Вы не помните, — после долгой паузы спросил он, — как называется местечко, где я собирался остановиться на ночлег той бурной ночью? Надо бы вернуть хозяину гостиницы шлафрок; вероятно, он ему нужен.

— Дайте шлафрок мне, я его завезу по дороге домой. А местечко называется Ла-Рошель. Мне его вовек не забыть, уж это точно!

— Скажите, отчего вы не можете меня простить? Поистине неожиданная жестокость со стороны юной дамы.

— Мне нечего вам прощать, поскольку я не сержусь на вас, Генри. Ведь вы позволите вас так называть и в отсутствие Холлера?

— Охотно. И еще охотнее я бы одарил вас своей фамилией!.. Гм… вам не кажется, что здесь прохладно? Вернее…

Его лордство пребывал в чрезвычайном смущении. Однако смущение постепенно прошло, так как Эвелин положила руки ему на плечи. И они долго-долго смотрели друг другу в глаза…

15

Больше всех в этом деле выиграл Эдди Рэнсинг. Во-первых, молодой человек остепенился. Затем общественность чествовала его как находчивого спасителя оазиса Марбук. Фирма «Баркош-Моравец» заплатила Эдди пять тысяч фунтов за рассказ о его похождениях: молодой человек раструбил по всему свету, что обязан жизнью лишь исключительно эликсиру «Денди». Это слабоароматизированное средство для полоскания рта — совершенно незаменимая вещь в условиях пустыни. Особое заявление мистер Рэнсинг сделал относительно «высокопитательных качеств» витаминного крема той же фирмы.

Эдди остался в Африке в качестве секретаря Баннистера. И поступил весьма разумно!

На улицах Лондона довольно часто обращал на себя внимание безукоризненно одетый седой джентльмен, не выпускавший из рук охотничьей двустволки и явно кого-то высматривавший в толпе прохожих. Джентльмен искал Эдди Рэнсинга.

Читателю ясно, что это был мистер Артур Рэнсинг. Однажды грозовой ночью он бежал из Мюгли-ам-Зее, бросив там все свои вещи, и Грета с тех пор все ждет его в обществе многочисленных кошек.

16

Наши герои дружной компанией собрались в доме лорда Баннистера, который накануне возвратился с молодой женой из свадебного путешествия. Здесь же были восстановленный в правах лейтенант Брэндс и миссис Вестон, которая на старости лет чувствовала себя совершенно счастливой. Не отсутствовал и мистер Брэдфорд, в полном величии своего авторитета и с присущей ему трезвостью суждений.

Первым делом все единодушно сошлись на том, что Эвелин самая красивая женщина на свете, хотя лорд Баннистер счел эту оценку недостаточно высокой.

Снова и снова они вспоминали подробности этой удивительной истории, заставлявшие их то веселиться, то грустить; но даже минуты грусти не омрачали всеобщего счастья.

— Не странно ли, — заметила миссис Вестон, — какая масса мелких случайностей должна была совпасть, чтобы все завершилось именно так, а не иначе.

— И предопределена ли цель событий? Где тот философ, который мог бы ответить на этот вопрос? — задумчиво проговорил лейтенант Брэндс.

— Я всего лишь врач, — ответил Баннистер и взглянул на Эвелин. — Зато среди нас есть высокообразованный философ, который не затруднится с ответом.

Мистер Брэдфорд решил, что этот намек может относиться лишь к нему, и медленно, с присущим ему глубокомыслием изрек:

— Жизнь наша что жилет от летнего костюма: коротка и бесцельна.

Оглавление

О книге

Предисловие

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая